«Прежде чем ты уйдешь»

Прежде чем ты уйдешь (fb2) - Прежде чем ты уйдешь (пер. Ольга Эльмировна Александрова) 1089K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Клэр Свотмен

Клэр Свотмен Прежде чем ты уйдешь

Clare Swatman

BEFORE YOU GO

Copyright © Clare Swatman, 2017

All rights reserved

Издание подготовлено при участии издательства «Азбука».

© О. Александрова, перевод, 2017

© Издание на русском языке, оформление ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2017

Издательство Иностранка®

* * *

Посвящаю Тому, Джеку и Гарри

Пролог 29 июня 2013 года

Сегодня реально жаркий день, яркое солнце резко диссонирует с мрачным настроением Зои. Зои с бледным застывшим лицом вылезает из черного автомобиля и неверной походкой идет к низкому кирпичному зданию. Ее мать Сандра спешит к ней на помощь и предусмотрительно подхватывает дочь под локоть.

Кучка людей – их тени выглядят гротескно на полуденном солнце – топчется справа от двери. Зои не может разглядеть присутствующих: на ослепительном солнце их фигуры кажутся смутными силуэтами; один или двое курят, пуская дрожащие облачка дыма в теплый летний воздух. Они смотрят на Зои, кто-то с трудом выдавливает приветственную улыбку. Но Зои ничего не замечает.

Оказавшись внутри, мать и дочь направляются на негнущихся ногах к переднему ряду. Сьюзан, свекровь Зои, уже там. Глаза у нее красные, веки припухшие, несмотря на тщательно наложенный макияж. Когда мать и дочь садятся рядом, Сьюзан встречает их вымученной улыбкой. Зои инстинктивно протягивает руку и сжимает лежащую на скамье ладонь свекрови.

За их спиной слышатся шарканье ног, сопение и приглушенные голоса рассаживающихся по местам участников скорбного мероприятия. Внимание Зои приковано к тому, что находится прямо перед глазами: к гробу Эда, установленному на столе в центре зала. Зои смотрит на этот с виду вполне безобидный деревянный ящик и не может поверить, что там лежит тело ее мужа, такое сильное, энергичное, живое. Нет, это абсолютно исключено.

И ужасно несправедливо.

Когда он умер, тоже стоял очень жаркий день. Зои носилась по квартире, запихивая в сумку самые разные вещи: лэптоп, ежедневник, яблоко, мобильный, диетическую колу, книжку, айпад.

– Еще немножко – и тебе понадобится вьючная лошадь, чтобы доставить все это на работу, – пробормотал Эд с зубной щеткой во рту. У него с подбородка свисала ниточка зубной пасты, капающей на пол.

– Эд, ради всего святого! – Зои закатила глаза.

Зои чувствовала, что медленно, но верно начинает накаляться. Конечно, подобная реакция была не слишком адекватной, ведь Эд просто пытался поднять Зои настроение, но это было выше ее сил. Она вошла в ванную, оторвала кусок туалетной бумаги и, наклонившись, принялась оттирать зубную пасту. Ноготь застрял между половицами и сломался.

– Твою мать! – пробормотала она, чувствуя, как ярость, словно желчь, разъедает горло.

Она выпрямилась, распахнула дверцу шкафчика в ванной и принялась лихорадочно рыться в поисках маникюрных ножниц. Она опаздывала, Эд довел ее до белого каления, и ей хотелось побыстрее убраться из квартиры. Обнаружив искомый предмет, она отрезала висящий ноготь, швырнула ножницы обратно в шкафчик и с силой захлопнула дверцу.

Вернувшись из ванной, она увидела Эда, который, чтобы не путаться под ногами, затаился в гостиной. Хотя кто же его за это осудит?! Она была сама не своя в такие дни, непрошеный гнев клокотал внутри, в любую минуту грозя вырваться наружу. Однако понимать отнюдь не означало делать, а именно сдерживать ярость; причина в гормонах, она это знала. Вечно эти чертовы гормоны!

Открыв платяной шкаф, она принялась искать босоножки. И услышала приглушенный голос Эда, который что-то говорил ей из другой комнаты.

– Ну что еще?! – огрызнулась она, нагнув голову, чтобы лучше слышать.

Он появился в дверях, застегивая на ходу велосипедный шлем:

– Я уезжаю на работу. Увидимся позже.

– Пока.

Коротко и ясно. Она была не в том настроении, чтобы болтать, и муж это знал.

Он повернулся и ушел. Секундой позже хлопнула входная дверь. Зои услышала, как Эд снимает замок с велосипеда и катит прочь. Сердце на мгновение кольнуло чувство вины, но она отмахнулась и снова повернулась к шкафу.

Это было в последний раз, когда она видела его живым.

Однако новости она услышала уже позже. Все утро она просидела на переговорах, а когда вернулась к себе, то застала у своего письменного стола Олив, свою начальницу; лицо Олив было пепельным.

– Олив? Все в порядке? – удивилась Зои.

Олив не отвечала, и Зои забеспокоилась. Неужели она где-то напортачила? И теперь у нее проблемы?

– Пройдем со мной, – сказала Олив.

Ее голос звучал не сердито, не резко, а, скорее, успокаивающе, что еще больше озадачило Зои. Они вернулись в переговорную, откуда только что вышла Зои, Олив прикрыла за собой дверь.

– Садись. – Олив села и показала на соседний стул. – Пожалуйста. – (Зои выдвинула стул и нервно примостилась на самом краешке. У нее внезапно затряслись руки.) – Зои, я даже не знаю, как тебе об этом сказать, – без преамбулы начала Олив. – Произошел несчастный случай. Это Эд. Его сбил автобус.

Олив остановилась, и Зои задержала дыхание, с волнением ожидая продолжения, чтобы разом со всем покончить, но в то же время не желая слышать этих слов – не сейчас, не произнесенных вслух.

Осторожный стук в дверь нарушил ужасную тишину, Зои буквально подскочила на месте. Олив кинулась открывать. Зои повернулась в сторону двери – и мир рухнул.

На пороге стояли два офицера полиции. Спрашивали ее.

Вместо слов изо рта вырвался сдавленный всхлип. Она попыталась встать, но ноги подкосились, и она снова рухнула на стул. У нее дрожали руки, а когда в комнату вошла женщина – офицер полиции, Зои подняла глаза на Олив, словно умоляя ее сказать, что это ужасная, чудовищная ошибка. Но Олив отвела взгляд.

Зои посмотрела на туфли женщины-полицейского. Они были начищены до такого блеска, что от носков отражался свет встроенных потолочных светильников. И Зои представила, как эта женщина сегодня утром, собираясь на работу, стояла на кухне, надраивала туфли и думала о предстоящем дне. Приходило ли ей в голову, что уже сегодня, только чуть позже, ей придется сообщить кому-то о смерти мужа?

Зои упорно молчала, уставившись в пол.

– Зои? – послышался чей-то голос.

Она подняла взгляд. И увидела обращенные к ней лица трех человек, которые ждали, когда она скажет хоть слово.

– Я… Я… – Слова застревали в горле. Ей с трудом удалось выдавить: – Где он?

Явно почувствовав облегчение, что можно наконец открыть рот, вперед выступил мужчина-полицейский.

– Его отвезли в «Роял фри». Мне очень жаль… но врачи реально не могли ничего сделать. – Он сделал паузу. – Если хотите, мы можем отвезти вас туда.

Зои оцепенело кивнула и поднялась с места. К ней тут же подскочила Олив, которой очень хотелось быть хоть в чем-то полезной.

– Милая, давай пойдем и соберем твои вещи. – Она услужливо взяла Зои под руку и повела к двери.

Оказавшись на своем рабочем месте, Зои сняла со спинки стула кардиган, наклонилась, чтобы поднять с пола сумку, и обшарила глазами стол – проверить, что ничего не забыла.

Затем они с Олив прошли за офицерами, и Олив помогла Зои сесть в полицейскую машину. Улица казалась странно притихшей. В глубине души Зои знала, что ей следует известить близких о том, что произошло, и, пока автомобиль медленно катил в сторону больницы, набрала знакомый номер. Джейн первая в списке. Ее лучшая подруга.

– Эй! – Джейн ответила после первого гудка. Ее голос, беспечный и жизнерадостный, звучал настолько неуместно, что Зои судорожно вздохнула. – Зо, что случилось?

– Эд… – прохрипела Зои, давясь словами. – Это Эд. Он… Произошел несчастный случай, и… – Она не смогла закончить. Она больше не могла вымолвить ни слова. Впрочем, ей и не нужно было.

– Твою мать, Зо! Ты где? Я еду.

– «Роял фри». – Голос Зои походил на шелест.

– Все, я уже в пути.

Зои закончила разговор как раз в тот момент, когда они подъехали к больнице. Все, звонить кому-то еще больше нет времени. Солнце спряталось за коричневым кирпичным зданием, его силуэт кажется каким-то странно готическим, особенно на фоне ярко-голубого неба. Зои вылезла из автомобиля. Ноги подкашивались, она оступилась, и женщина-офицер – жаль, что Зои не запомнила ее имени, – подхватила ее под руку. Женщины вместе направились к дверям, и, когда они закрылись за Зои, ей показалось, будто она попала в ад.

Ее подвели к ряду стульев в маленькой комнатке, затерянной в недрах больницы. Зои смотрела невидящими глазами на развешенные на стене постеры с предложением помощи при тяжелых утратах и депрессии, читала слова, но не понимала их сути. Попытки выбросить все мысли из головы обессилили ее. Затем, услышав знакомый голос, она подняла глаза – перед ней была Джейн. Джейн стремительно пересекла комнату, и вот они уже крепко обнимают друг друга, а Зои рыдает: судорожно дергаясь и отчаянно всхлипывая так, что кажется, вот-вот разорвется сердце.

– Он… Он умер, – давясь соплями и слезами, сказала она.

– Ох, Зои, Зои, Зои. – Джейн твердой рукой поглаживала любимую подругу по спине.

Они стояли обнявшись, пока рыдания Зои не стихли, а потом сели, не разнимая рук.

– Я так ужасно обошлась с ним сегодня утром, – отдышавшись, сказала Зои. – Ему было противно на меня смотреть. Джейн, он меня ненавидел.

– Зои, Эд не мог тебя ненавидеть. Ведь он тебя обожал и знал, что ты его любишь. Я тебя умоляю, выброси подобные мысли из головы.

– Но я на него злилась, а он не сделал ничего плохого. Я даже не попрощалась с ним, и вот теперь его не стало, а я уже не смогу сказать ему, как сильно его люблю. Слишком поздно. И что, черт возьми, мне теперь делать?!

Но Джейн не успела ответить, так как пришел доктор и их провели туда, где лежал Эд, – идентифицировать тело. Зои, точно во сне, слушала, как врач объяснял, что Эда сбил автобус, что у него не было ни единого шанса, что он умер еще по дороге в больницу. Слова «обширная травма мозга» и «мы ничего не могли сделать» не задерживаются у Зои в голове, ведь ей была непереносима сама мысль о том, что Эд страдал и мучился от боли. Все, о чем она могла думать, – это почему?! Почему она позволила ему уйти из дому, не успев сказать, что любит его? Если бы она задержала его хотя бы на пару минут в своих объятиях, он был бы сейчас жив и они могли бы все уладить; теперь она не сомневалась, что могли. Если бы она подвезла его на работу, чтобы ему не пришлось крутить педали, – ведь она ненавидела, когда он ездил на велосипеде, она всегда боялась, что его собьют и покалечат…

Но сейчас уже слишком поздно. Эд умер.

Господи, Эд умер!

Оцепеневшую, ее подвели к месту, где лежал Эд. Несмотря на ранения – его отмыли по мере возможности, однако на лице и на груди виднелись следы крови, – перед ней, без сомнения, был Эд, и ее захлестнуло непреодолимое желание прикоснуться к нему, обнять его, сказать, что все будет хорошо. Но она знала, что это невозможно. Поэтому она просто повернулась и пошла прочь, Джейн бережно поддерживала ее за плечи.

Следующие несколько часов прошли будто в тумане. Она до сих пор помнит, как какие-то люди приносили ей чай, обнимали ее, чтобы успокоить, помнила тарахтение каталок за дверью комнаты для родственников, где она сидит. Затем приехала Сьюзан, мама Эда, и женщины крепко обнялись; их объединила скорбь, грозившая поглотить обеих.

И вот они снова рядом. Прошло всего десять дней, и это так больно, что Зои кажется, что она сейчас задохнется.

У нее из груди вырывается судорожный всхлип, и она поспешно прикрывает рот рукой, пытаясь собраться. Мать еще крепче сжимает ее ладонь.

Начинается церемония.

Зои сидит с сухими глазами, а священник тем временем говорит хорошие, добрые слова о ее муже.

Потом очередь Зои. Она не уверена, что способна выдержать эту крестную муку, но она обещала Сьюзан, и когда поднимается на кафедру с исчерканной каракулями бумажкой в руках и смотрит на лица людей, которые любили Эда и которые любят ее, то понимает, что просто обязана хоть что-то сказать. Зои делает шаг к микрофону:

– Я здесь набросала несколько слов, которые собиралась произнести, но сейчас сомневаюсь, что они самые правильные. – Ее голос на секунду прерывается, и Сандра вскакивает с места успокоить дочь, но Зои едва заметно качает головой и делает глубокий, судорожный вдох. – Последние пятнадцать лет Эд был моей вселенной, центром мироздания, и, если честно, жить в мире, где нет Эда, – для меня все равно что бесконечно брести по бескрайней пустыне. Полжизни осталось позади, и вот теперь его нет рядом. Все говорят, время лечит, но я не уверена, что хочу этого. Не хочу, чтобы воспоминания о нем, о нашей жизни вдвоем, развеялись без следа. Нет, я буду вечно хранить их в своем сердце, они помогут мне пережить черную полосу, которая, знаю, ждет меня впереди. – Зои делает паузу и смотрит на побелевшие костяшки лежащих на кафедре пальцев рук. – И я буду вечно сожалеть о словах, что сгоряча обронила, и о тех, что не успела сказать. Сожалеть о том, что нельзя повернуть время вспять. Ведь тогда я не совершила бы того, что сделала в день его смерти, и не повторила бы прежних ошибок. Но это невозможно, а потому я постараюсь сохранить память о счастливых днях и забыть о плохих… – Зои на секунду замолкает, поднимает глаза и ловит взгляд Джейн – лицо подруги побледнело и осунулось, превратив ее в потускневшую версию прежней Джейн, – а затем продолжает: – Я надеюсь, что вы все сможете сделать то же самое. Вспоминать Эда с любовью. Я рада, что вы смогли прийти. Боюсь, без вас мне было бы не справиться. Спасибо вам… – И тут ее голос прерывается, по щекам текут слезы, и она торопится вернуться на место, в теплые материнские объятия.

Священник продолжает говорить, но Зои уже не воспринимает слов. И вот церемония закончена, гроб задергивают шторкой, звучит любимая песня Эда «Under My Thumb» группы «Роллинг стоунз».

– Нет! – кричит Зои.

Она отворачивается, закрывает лицо руками и дает волю слезам. А когда снова поднимает голову, Эда уже нет.

16 августа 2013 года

Зои, стоя у окна, трет виски, смотрит, как дождь ручьем стекает по грязному стеклу, и на душе становится еще тоскливее. Дождь вовсю барабанит по окну в такт тревожному стуку сердца, и Зои уже не разобрать, отчего помутнело стекло: то ли от капель дождя, то ли от слез.

За окном виднеется запущенный сад. Прошло меньше двух месяцев, но она уже позволила ему буйно разрастись, выйти из-под контроля. Головки роз в горшке поникли под собственной тяжестью; сорняки и чертополох победоносно заняли весь участок, деревянный настил замшел и стал скользким от переизбытка влаги. Зои на секунду закрывает глаза и представляет, как Эд, склонившись, работает в саду: сажает, подстригает, пропалывает. Крошечный клочок земли был для Эда источником радости и гордости, а также основным аргументом в пользу покупки именно этой квартиры. Да, Зои следовало лучше заботиться о растениях, но она до сих пор так и не смогла заставить себя выйти в сад, поскольку при мысли о том, что ей больше не суждено увидеть там Эда, начинало щемить сердце.

Она засовывает руку в карман кардигана и нащупывает пакетик из фольги. Смотрит на часы. Последнюю таблетку она приняла всего лишь два часа назад и теперь ощущает себя как-то неуверенно. Но ей это реально нужно. Антидепрессант. Ведь она в депрессии. Просто, как дважды два. Она кидает таблетку в рот и, давясь, проглатывает без воды.

Отойдя от окна, она проходит на кухню и отпирает заднюю дверь. Ключ не слушается, ей приходится повозиться. Но вот наконец замок щелкает, Зои распахивает дверь и выходит наружу. Дождь льет с такой силой, что намокшие волосы моментально прилипают к лицу, но Зои не обращает внимания. Она идет по дорожке – гравий громко хрустит под ногами – и ступает на деревянный настил, наклоняется и выдергивает чертополох, не обращая внимания на царапающие кожу острые колючки. Кидает сорняк на землю, поворачивается – выдергивает следующий и снова бросает. В груди клокочет гнев, и Зои выдергивает один сорняк за другим, уже не понимая, что делает. Растения разлетаются по сторонам, цветы роняют лепестки. Зои вымещает ярость именно на том самом месте их дома, которое Эд любил больше всего. От этого точно не станет легче, но ей уже не остановиться.

Дождь продолжает барабанить по голове, мокрая одежда облепляет тело, но Зои не чувствует холода: она вообще ничего не чувствует. Наконец, когда уже больше нечего выдергивать, Зои поворачивается и переступает через рукотворную гору мокрой листвы; по бровям, по щекам, по губам течет вода. Зои ставит ногу на настил и собирается вернуться в дом, но нога подворачивается на сырой, скользкой поверхности и вместо этого делает выпад вперед. Она теряет равновесие, тело, как в замедленной съемке, откидывается назад; руки в попытке хоть за что-то зацепиться, лишь бы остановить падение, вращаются, точно крылья ветряной мельницы. Но Зои понимает, что хватается за воздух, и, когда она падает на мокрую землю, желудок оказывается где-то в районе горла. Зои кажется, что она кричит, хотя, может, и нет; ее голова врезается в керамический горшок для цветов, подпрыгивает и с тошнотворным глухим стуком ударяется о землю. Боль ужасная, но очень скоро Зои теряет сознание, и ее обволакивает чернота.

Глава 1 18 сентября 1993 года

Очнувшись, но продолжая лежать с закрытыми глазами, я начинаю понимать, что все неуловимо изменилось. И пока мой мозг отчаянно пытается осознать суть происходящего, в голове мелькает сумасшедшая мысль: а что, если это все просто ночной кошмар и Эд в результате не умер? Но потом я вспоминаю произошедшее, у меня начинаются спазмы в животе, мускулы сжимаются, я чувствую, как тоненькая нить, удерживающая меня на земле, опасно натягивается, грозя в любой момент оборваться.

Тогда что, собственно, сейчас может быть по-другому?

Даже с закрытыми глазами я знаю, что комната залита светом, и для начала это уже довольно странно. Я люблю, чтобы в комнате было темно. Могла ли я забыть опустить прошлой ночью жалюзи? Вполне возможно. Но у меня возникает ощущение, что тут определенно нечто большее.

А потом что-то всплывает в мозгу. Очень неотчетливо, словно в голове притаилось смутное воспоминание, стремящееся ускользнуть. Я была в саду. Шел дождь, я выдергивала сорняки, судорожно, отчаянно. Это я помню. Вот, пожалуй, и все. Дальше – провал в памяти. Чистый лист с точками отдельных отчетливых образов: падение, головная боль, розы, лицо Джейн, яркий свет флуоресцентных ламп… и пустота.

Могла ли я оказаться в больнице? Вполне возможно. Я упала, ударилась головой и теперь лежу здесь, на больничной кровати, уже в безопасности.

Что не лишено смысла, хотя, на мой взгляд, вовсе не это обстоятельство делает сегодняшний день отличным от других.

С минуту я лежу с закрытыми глазами, внимательно прислушиваясь к окружающим меня звукам. Я слышу гул радиатора, словно только что включили отопление. Слышу отдаленное бормотание радио и шум, похожий на громыхание посуды на кухне, жужжание электронагревателя для душа, чей-то свист. Звуки привычные, но не совсем, и совершенно не типичные для больницы.

Наконец я делаю попытку разлепить глаза, и расплывчатая картина мира вокруг приобретает более четкие очертания. Я вижу белый потолок в завитушках и полукружьях, совсем как потолок в спальне моего детства. Странно, я уже много лет не видела этого рисунка. Там даже есть едва заметная розовая отметина, точь-в-точь такая же, как на потолке комнаты моего детства, появившаяся, когда я швырнула в сестру губную помаду и промахнулась. Я озадаченно качаю головой. Серый абажур светильника в центре потолка мне тоже знаком; он усиленно дергает за ниточки моей памяти, точно малыш, который тянет меня за пальто, настойчиво требуя внимания, настойчиво требуя возвращения воспоминаний.

Я перевожу взгляд направо. Там стоит обклеенный стикерами комод, сосновый, на комоде – зеркало в раме из электрических лампочек. На столешнице никаких туалетных принадлежностей, но все до боли знакомо, и у меня перехватывает дух.

Я сажусь на постели, сердце колотится как сумасшедшее. И трудно дышать.

Мне страшно продолжать осмотр комнаты, но ничего не поделаешь – надо. Повернув голову, я вижу сосновый платяной шкаф, который, впрочем, и ожидала увидеть: дверца распахнута, внутри ряд пустых вешалок. Перед шкафом – черный чемодан и картонная коробка с надписью «Вещи Зои», нацарапанной черным маркером, и улыбающаяся рожица с высунутым языком. На картонной коробке стоит ящик из-под вина, на котором напечатано «Трешерс», ящик обклеен белым скотчем с многократно повторяющимся словом «Осторожно!», выведенным ярко-красными буквами. Даже не глядя, я знаю, что там упакованы мои бесценные CD-диски, которые я с любовью отобрала накануне ночью.

Я обвожу глазами комнату. На двери – пустой крючок, на котором, по идее, должен висеть мой халат; на полу лежит старый CD-плеер, обернутый пузырчатой пленкой; на письменном столе ни бумаг, ни ручек, только одинокий горшочек с парочкой тупых карандашей и маркером без колпачка. Это моя старая спальня, и выглядит она именно так, как в тот день, когда я уезжала в университет.

Сердце по-прежнему тревожно стучит, и я глубоко дышу, чтобы хоть как-то унять сердцебиение. Мне не о чем беспокоиться, это просто сон. Игры разума. Продолжай спать, а когда ты проснешься, все будет нормально, что бы там ни считалось нормальным.

Я кладу голову на подушку, закрываю глаза. Но искушение слишком велико, и когда я снова украдкой оглядываю комнату, то понимаю, что ничего не изменилось.

Какого черта со мной происходит?

Я откидываю одеяло, вылезаю из кровати, осторожно шлепаю к зеркалу на комоде. В зеркале отражаются пижамные шорты и майка – эту пижаму я не носила уже лет восемнадцать. Не знаю, готова ли я увидеть то, что меня ожидает, и тем не менее я усаживаюсь на край пуфика и бросаю нерешительный взгляд в зеркало.

У меня перехватывает дыхание. Нет, не потому, что это что-то ужасное. Это я, Зои. Но не тридцативосьмилетняя Зои, с привычными синяками под глазами, «гусиными лапками» и «хмурой» морщиной на лбу. Нет, я вижу восемнадцатилетнюю Зои, с розовыми щечками, без морщин – под глазами размазаны черные тени, как у Элиса Купера. Волосы, выкрашенные в странный красно-фиолетовый цвет, торчат во все стороны смешными рожками. Трясущейся рукой я приглаживаю волосы и хмурюсь. Однако на лбу не появляется ни морщин, ни вздутых вен; нет, лоб остается совершенно гладким.

Я хохочу во все горло. И подпрыгиваю от неожиданности. Ведь я уже давно не слышала своего громкого смеха. Но сейчас он вполне уместен, поскольку все это нелепо до невозможности.

Как такое может быть?

И я подумываю о том, чтобы вернуться в кровать, накрыть голову подушкой и притвориться, будто ничего не происходит. И все же мне любопытно. Да, я напугана и озадачена, но мне любопытно узнать, что еще может произойти. Так как, по правде говоря, я знаю, что все это не просто сон. Другой вопрос, откуда я это знаю, но сейчас это не важно. Все кажется очень реальным. Словно я реально здесь, как бы безумно это ни звучало.

Однако я понятия не имею, как быть дальше. Что надо делать, если, проснувшись, вы оказываетесь в прошлой жизни? Имеется ли на этот случай какой-нибудь информационный листок или свод правил? И как долго придется находиться в прошлом до момента возвращения в настоящее? День, неделю, месяц? Вечность? Эта мысль приводит меня в дрожь.

Я встаю. В ногах валяется ворох одежды, которую я успела измять, лягаясь во сне. А ведь я прекрасно помню, как бесконечно долго выбирала наряд для своего первого дня в университете. Я переезжала в Ньюкасл и была приятно взволнована. И конечно, напугана, но в основном приятно взволнована.

– Жду не дождусь, чтобы поскорее отсюда уехать, – сказала я своей лучшей подруге Эми.

Хотя, в сущности, это было бравадой. Положа руку на сердце, я любила наш дом в Донкастере. Мне нравилось жить с мамой, папой и младшей сестренкой Беки. Да, я периодически ныла, само собой разумеется. Но я понимала, что мама с папой любят меня. Единственное, в чем я была абсолютно уверена. А в Ньюкасле я никого не знала, переезд туда должен был стать для меня крутым поворотом. Сейчас даже трудно поверить, что я могла быть такой маленькой испуганной девочкой.

Я снимаю пижамные шорты и натягиваю на себя одежду, лежащую на кровати: колготки в черно-белую полоску, приталенное черное платье, очень короткое, растянутый, бесформенный кардиган. Придирчиво оглядываю себя. Странно, но сидит замечательно.

Я бросаю взгляд на прикроватный столик в поисках мобильника. И неодобрительно цокаю языком. (Интересно, а в своем сне я тоже цокаю языком?) Я улыбаюсь, представив, как глупо выгляжу со стороны. Это ведь 1993 год. А в 1993-м у меня еще не было мобильника. Ни у кого не было, если не считать бизнесменов, с их увесистыми, нелепыми кирпичами, прижатыми к уху. И тут на моих радиочасах высвечивается время: 8:10.

Я спускаюсь вниз – посмотреть, что происходит.

Помню, мама как-то сказала мне, что, когда я уехала в университет, она рыдала три дня подряд. Я ей не поверила. Она отнюдь не была плаксой, моя мама: она вертелась как белка в колесе, ухаживая за нами, и времени на капризы у нее не оставалось. Да и вообще, это было совершенно не в ее стиле.

Оказавшись внизу, я заглядываю в приоткрытую дверь на кухню и незаметно для мамы минуту-другую наблюдаю за ней. Она выглядит очень молодо, ее волосы не седые, а темно-каштановые. Она стала стройнее, и на ней блузка, а вовсе не один из бесконечных джемперов от «Маркса энд Спенсера», которые она сейчас предпочитает носить. Она кажется безумно красивой. Я уже и забыла, когда она была такой. Где-то за ее спиной монотонно бубнит радио. Мама одной рукой вынимает тарелки и кастрюли из посудомойки, а другой время от времени вытирает глаза бумажным носовым платком. И я неожиданно чувствую, как сердце переполняется любовью к ней.

Но тут Беки с шумом скатывается с лестницы и разрушает чары.

– Ну и с какого перепугу ты здесь стоишь? – спрашивает она.

Я смотрю на нее во все глаза не в силах заговорить. Ведь каждый раз при виде Беки я не перестаю удивляться, какой у нее взрослый вид. Так как она на четыре года моложе меня, я всегда относилась к ней как к своей маленькой сестричке, и видеть ее по-настоящему взрослой женщиной всякий раз становилось для меня настоящим потрясением. Но прямо сейчас передо мной именно та Беки, которую я рисую в воображении.

К тому же это, конечно, еще и кое-что доказывает: Беки меня видит, а значит, все происходит наяву.

Не дожидаясь ответа, Беки проносится мимо меня на кухню.

– Мама, где моя хоккейная форма?! – кричит она.

– Вон там, милая, – встрепенувшись, отвечает мама и показывает на аккуратную стопку выглаженной одежды на кухонном прилавке.

Господи помилуй, моя мама просто святая!

Потом мама замечает меня и выдавливает слабую улыбку:

– Привет, дорогая! Мы готовы, да?

Итак, мама меня тоже видит. Хорошо. Я делаю глубокий вдох и неуверенно улыбаюсь. При обычных обстоятельствах я сказала бы что-нибудь легкомысленное, типа: «Сплю и вижу, как бы поскорее отсюда убраться». Но сейчас на это у меня не хватает духа. Ведь я своими глазами видела, какой расстроенной она была еще минуту назад.

– Да, все уже упаковано. – И тут я замечаю, что у мамы припухли глаза.

Повинуясь порыву, я обнимаю ее. Она, похоже, немного удивлена, а потому только через пару секунд раскрывает ответные объятия. И, вдохнув знакомый аромат ландышевого мыла, я чувствую приступ ностальгии по прежней простой и незамысловатой жизни. Вот если бы всегда жить тихо и спокойно, как сейчас! Вот если бы всегда думать лишь об отъезде из дому, что я хочу на завтрак и как завести новых друзей.

Отстранившись, я замечаю, что мама недоуменно хмурится. Она, должно быть, удивляется, с чего вдруг мне вздумалось ее обнимать. Ведь Зои в подростковом возрасте никогда так себя не вела – она была слишком занята собой и своими переживаниями, чтобы заметить мамины слезы; более того, та, прежняя Зои скорее проигнорировала бы маму и устроила бы бардак на ее идеально чистой кухоньке, чем полезла бы обниматься.

Да, похоже, вести себя, как подросток, очень нелегко. Ведь я уже совсем другой человек. И тем не менее придется постараться.

Я подхожу к раковине налить воду в чайник.

– Чаю? – спрашиваю я, ни к кому не обращаясь.

– Да, будь добра, милая.

– Угу, – бормочет Беки.

Она стоит возле кухонного шкафчика с хлопьями и жадно закидывает их в рот прямо из коробки, словно только что вернулась с голодного острова.

Я включаю чайник, сажусь за стол и жду, когда вода закипит.

– А где папа? – Я безумно хочу его снова увидеть.

– Ой, он на секундочку вышел за газетой. – Мама рисует в воздухе воображаемые кавычки.

Мы все знаем, что выражение «папа вышел за газетой» означает, что он решил втихаря выкурить сигаретку. А когда папа возвращается, прокуренный, карман его рубашки предательски оттопыривается от лежащей там пачки сигарет, однако мы все притворяемся, будто ни о чем не догадываемся, а он делает вид, будто в это верит. И к чему такие сложности?! Не понимаю. Я закатываю глаза и смотрю, как мама снова начинает суетиться. Она выдвигает ящики, стирает воображаемые пятна со столешницы, наклоняется, чтобы поднять рассыпанные Беки хлопья.

– Не надо за ней убирать. Она уже большая девочка и сама вполне способна это сделать. – Я киваю на дорожку из хлопьев, которую Беки оставляет за собой, совсем как Гензель и Гретель.

– Заткнись! – приходит в ярость Беки.

– Ничего страшного, милая. Я не против. Ведь мне все равно убирать.

– Но… – начинаю я и останавливаюсь.

Невыносимо видеть, что с мамой обращаются как с прислугой, но в свое время я сама вела себя точно так же, поэтому, пожалуй, стоит прикусить язык. Я встаю и разливаю чай, добавляю в чашки молоко, подсластитель для мамы, один кусочек сахара для Беки, себе – ничего.

– Милая, ты будешь завтракать?

У меня болит голова, я осторожно тру виски.

– Нет, спасибо. Я, наверное, выпью чай у себя наверху, а заодно закончу собираться.

– Хорошо. Увидимся позже. Но только не задерживайся, твой папа хочет выехать пораньше.

Кивнув, я поднимаюсь наверх и ставлю чашку с чаем на пол возле кровати. И снова ложусь. Мне необходимо секунду подумать.

Не уверена, удастся ли мне полностью досмотреть продолжение сегодняшнего дня, но это так странно, когда знаешь, что будет дальше. Через пару часов мы с папой и мамой уложим мои немногочисленные пожитки в машину, помашем на прощание Беки, которой разрешили остаться дома, чтобы не пропускать хоккейную тренировку и ланч в городе с друзьями; затем мы прибудем в Ньюкасл, и мое сердце будет колотиться от ужаса, когда мы поедем по незнакомым улицам. А подъехав к моему новому дому, мы разгрузим машину, и я впервые в жизни останусь сама по себе – только я и мои новые соседи.

На этом месте я словно получаю удар под дых, настолько сильный, что становится трудно дышать. Поверить не могу, что мне понадобилось столько времени, чтобы вспомнить.

В тот день – самый реальный день – я впервые увидела Эда. Моего Эда, которого я оплакивала последние два месяца. Эда, чья смерть сломала меня, оставив потерянной и обозленной.

Я перекатываюсь на бок, прижимая руки к животу и судорожно хватая ртом воздух.

Неужели это значит… Мне страшно даже сформулировать мысль…

Неужели это значит, что после двух месяцев скорби по Эду, после двух месяцев жизни с разбитым сердцем, двух месяцев отчаянных желаний потрогать щетину у него на подбородке, обвить руками загорелую шею и прижаться к нему всем телом, у меня появится шанс снова увидеть Эда?

Похоже, я вот-вот потеряю сознание.

В это трудно поверить, и тем не менее я не могу дождаться.

Равномерное покачивание машины усыпляет меня, потому что, когда я открываю глаза, папа, оказывается, уже успел припарковаться. Мама с улыбкой поворачивается ко мне с переднего сиденья, и я оказываюсь в 1993 году, и у меня все хорошо, и я улыбаюсь маме в ответ.

А потом я вспоминаю и снова начинаю задыхаться.

– Милая, ты в порядке? Ты ужасно побледнела.

Я выпрямляюсь, вытираю ниточку слюны в уголке рта.

– Да, просто немного задремала. Извини.

– Это меняет дело, – хмыкает папа.

– Джон, оставь ее в покое.

– Что? Она ведь еще подросток, а подростки всегда такие. – Папа кивает в сторону окна. – Посмотри, вот твой новый дом.

Я бросаю осторожный взгляд на маленький домик с террасой, в котором буду жить весь следующий год. Дом я знаю как свои пять пальцев, и эта мысль вызывает у меня улыбку.

Обшарпанная дверь открыта, оттуда выходит женщина средних лет и спешит к нам навстречу.

– Привет… э-э-э? – С теплой улыбкой она протягивает папе руку.

– Джон. – Папа отвечает ей крепким рукопожатием. – Джон Морган. А это моя жена Сандра.

Они жмут друг другу руки, и женщина поворачивается ко мне:

– Итак, ты, должно быть, Зои. Я мама Джейн. Кара. Очень рада тебя видеть.

– Здрасте, – бормочу я, стараясь не показывать, что уже знаю, кто она такая.

Мы заносим вещи внутрь и оставляем их в ближайшей комнате, в которой оказываемся.

– Сейчас найду чайник. – Мама сдирает скотч с одной из коробок.

– Не надо. Я уже приготовила чай. – Кара ведет нас на кухню.

И пока мама с папой болтают с Карой, я прокрадываюсь наверх, чтобы осмотреться. А когда вхожу во вторую комнату, у меня перехватывает дыхание. Какая-то девушка, стоя спиной ко мне, аккуратно вешает джинсы в шкаф. Я вижу знакомые белокурые волосы, собранные на затылке в конский хвост. Она оборачивается посмотреть, кто там пришел; ее юное хорошенькое личико расплывается в широкой улыбке.

– Привет, я Джейн. Ты, должно быть, Зои. Заходи. Присаживайся. Ой, если, конечно, найдешь куда.

Она отодвигает в сторону ворох одежды, чтобы освободить мне место, я сажусь и пытаюсь сообразить, что можно сказать человеку, которого знаю как облупленного, но с которым, по идее, встречаюсь впервые. Боже, как жаль, что для таких случаев нет специального руководства, оно бы мне сейчас здорово пригодилось.

– Очень приятно, что мы наконец смогли познакомиться. – Я осторожно усаживаюсь на край ее односпальной кровати.

– Мне тоже. Я надеялась, что ты приедешь первой.

Отлично. Все идет своим чередом. И пока никаких посторонних. Я оглядываю комнату и улыбаюсь:

– Похоже, кроме нас, девочек тут больше нет. Интересно, а когда приедут остальные?

Она пожимает плечами:

– А бог его знает. Будем надеяться, что они не окажутся убийцами с топором. – Она подмигивает, я ухмыляюсь в ответ, нервный спазм в животе постепенно проходит. Это Джейн, моя лучшая подруга, с которой мы дружим почти двадцать лет. Так что не о чем беспокоиться. – Ты, случайно, не помнишь, как их зовут? Этих мальчиков.

– Роб, Саймон и Эд, – слишком быстро выпаливаю я.

На последнем имени мой голос слегка дрожит, и улыбка Джейн увядает. Однако через пару секунд Джейн снова широко улыбается:

– Интересно, а нам удастся кого-нибудь из них подцепить? Ну, ты знаешь, я об этих романах с соседями по дому, которые хорошо начинаются, но плохо кончаются. А потом ты целый год страдаешь и чувствуешь себя неловко. Но без романа уж точно не обойдется, разве нет? По-моему, это закон жизни.

– Угу, непременно. – Я чувствую, как горит лицо.

Несмотря на отсутствие у меня энтузиазма, Джейн садится рядом со мной на кровать и продолжает:

– Конечно, мой вопрос покажется тебе ужасно тривиальным, но хотелось бы узнать, что ты будешь изучать? Лично я – театральное искусство. Мама с папой хотели, чтобы я занялась чем-то более стоящим, но у меня мозгов не хватает. В любом случае, думаю, будет весело.

– Французский и маркетинг. – Звучит убийственно скучно, и я уточняю для ясности: – Иностранный язык всегда пригодится, ну а кроме того, нужно приобрести специальность. – Я небрежно пожимаю плечами.

– Ух ты! Девушка с амбициями. Мне нравится. – Она берет из кипы одежды свитер и начинает аккуратно складывать. – Ну а что еще? Как насчет музыки, кино, хобби? Парней? А ты не скрытая лесбиянка? Чемпионка по карате, помешанная на джазе?

– Ха, об этом можно только мечтать. Не-а, на самом деле я жуткая зануда. И ужасно скучная. Впрочем, во мне есть что-то от рок-фанатки… – В подтверждение этого заявления я оглядываю свою одежду. – Что-то от зубрилки, а мой любимый фильм – «Назад в будущее», потому что, по-моему, было бы потрясающе иметь возможность совершить путешествие во времени, в прошлое… – Я замолкаю, неожиданно осознав скрытый смысл своих слов. – И нет. Никакого парня. Или девушки. – Конечно, у меня были парни, но сейчас как-то неловко о них говорить. Я делаю вялую попытку перевести разговор: – А у тебя?

– Если честно, то похвастаться особо нечем. Родители наверняка сказали бы, что я бездарно растратила свои юные годы, распивая в парке и не заботясь об успеваемости, но сейчас все в порядке, потому что я здесь и они могут мною гордиться. – Она выразительно поднимает брови. – У меня был парень. Рич. Однако он уехал в Плимут, и я заявила ему, что нет смысла пытаться продолжать отношения, в связи с чем я, скорее всего, его больше не увижу. В любом случае, раз уж я здесь, у меня появился шанс встретить симпатичного и сексуального игрока в регби, да? – Она лукаво ухмыляется, но я не успеваю ответить, так как на лестнице раздаются чьи-то тяжелые шаги.

Это Роб. Я сразу расслабляюсь.

– Можно присоединиться или вход только для девочек? – спрашивает он, вваливаясь в комнату.

– Входи, – отвечает Джейн. – А ты из них кто?

– Я Роб, – ухмыляется он. – Самый красивый из них.

Я улыбаюсь. Роб действительно красивый, но он жуткий бабник и еще до конца месяца успеет переспать чуть ли не с половиной первокурсниц. И, кроме того, он не Эд.

– Очень приятно, красавчик, – говорю я.

Он плюхается возле меня на кровать и небрежно вытягивает длинные ноги.

Пока Джейн с Робом присматриваются друг к другу, я обвожу глазами комнату, смотрю на пятна сырости в углу, квадраты более темной краски и жирные круги от скотча – следы некогда висевших здесь постеров, – и думаю о нереальности происходящего.

По какой-то причине я проснулась в 1993 году, вернувшись, таким образом, в свою прошлую жизнь, когда мне было восемнадцать. Я понятия не имею, сколько это продлится – может, день, а может, больше, – но мне абсолютно все равно, поскольку прямо сейчас я могу думать только об Эде. Если сегодняшний день пройдет, как тогда, – покамест все было именно так, а потому у меня нет причин сомневаться, – то я скоро увижу Эда. Конечно, он не будет моим Эдом, тем Эдом, которого я знаю сейчас. Нет, он будет таким, каким я увидела его впервые: сексуальным, слегка надменным. Тем Эдом, который мне тогда понравился, но в которого я еще не влюбилась без памяти: не было ни удара молнии, ни электрического разряда. Просто встретились два человека, я и он, и перед ними открылся мир безграничных возможностей.

На сей раз мне будет трудно – почти невозможно – вести себя так, словно мы не знакомы. Я любила его и ненавидела его, обнимала и ласкала его, и ссорилась с ним, и теряла его, и оплакивала его. Ну и как тогда я сумею справиться, если все это бережно хранится в моей памяти? Понятия не имею.

– А ты как насчет этого?

Я моментально возвращаюсь в настоящее и вижу, что Джейн с Робом выжидающе смотрят на меня.

– Извините, просто задумалась. Что вы сказали? – Надеюсь, никто из них не заметил, как предательски дрожит мой голос.

– Может, сходим поищем ближайший паб? – предлагает Роб. – И пропустим по пинте пива до приезда остальных?

– Отличная идея. – Мне сейчас явно не повредит небольшой допинг, чтобы спокойно пережить ближайшие несколько часов. И выпивка – именно то, что доктор прописал. Я поспешно встаю. – Ладно, только затащу вещи в свою комнату, пока предки не уехали.

Мы спускаемся вниз попрощаться с родителями, а папа тем временем заносит мои сумки и коробки в комнату по соседству со спальней Джейн.

– Береги себя, дорогая. – Мама крепко обнимает меня, я чувствую, как на глаза снова наворачиваются слезы. – Не забывай мне звонить и вообще приезжай поскорее домой.

– Ну, с приездом можно и повременить. Ведь я собираюсь устроить в твоей комнате мини-гостиницу. – Папа, усмехнувшись, торопливо обнимает меня, и они уезжают, оставив меня в моей новой реальности.

Я справлюсь. Я смогу снова пожить студенческой жизнью. Да и вообще, это всего лишь один день, причем именно тот день, который я мечтала вернуть после того, как потеряла Эда.

– Ладно, пошли. – Я делаю глубокий вдох, приклеиваю на лицо улыбку, и наша троица дружно марширует по дорожке в сторону ближайшей пивной.

Когда мы протискиваемся через вращающуюся дверь, у меня неожиданно возникает острый приступ ностальгии. Я уже тысячу лет не была здесь, и воспоминания буквально захлестывают. Словно наяву, я вижу за бильярдным столом Эда: нахмурившись, он пытается загнать шар в лузу, на краю стола стоит кружка пива, наполовину осушенная. Помнится, Джейн тогда так нагрузилась, что свалилась со стула и, свернувшись калачиком, прикорнула в углу. Я буквально слышу, как музыкальный автомат, в который мы обычно до бесконечности бросали монетки, чтобы услышать любимые мелодии, выдает мне «No Rain» рок-группы «Blind Melon». И, несмотря на всю нелепость ситуации и мрачные опасения, меня вдруг накрывает теплой волной, и я сажусь за столик, чтобы провести день с этими людьми – моими старинными друзьями, с которыми я только что познакомилась.

Спустя три часа мы уже дома. Приехал Саймон, и после непродолжительной процедуры знакомства мы принимаемся делить кухонные шкафчики, по ходу дела распивая бутылочку дешевого вина, купленного из-под полы по дороге домой. На вкус больше походит на растворитель для краски, но алкоголь несколько притупляет волнение.

За окном потихоньку темнеет, приближается ответственный момент. Эд скоро будет здесь. Сердце больно сжимается.

Я еще не успела смириться с тем фактом, что никогда больше не увижу Эда, хотя в глубине души принимаю неизбежное. Его лицо начинает постепенно стираться из памяти, несмотря на мои отчаянные попытки удержать любимый образ, и это меня безумно пугает. Я вижу абрис лица Эда и мысленно обвожу пальцем любимые черты. Но не могу абсолютно точно воспроизвести форму глаз, горбинку на носу, похожий на лук Купидона изгиб губ, что буквально сводит с ума. Более того, я боюсь выдать себя в присутствии посторонних, когда снова увижу его. Разве я смогу просто так стоять и смотреть на него? Ведь мне наверняка захочется протянуть к нему руки или, что еще хуже, броситься ему на шею! И что мне в таком случае делать?!

Дешевые пластиковые настенные часы над раковиной монотонно тикают; из крана – кап-кап-кап – сочится вода. Я чувствую, как потеют ладони и гудит голова. Где-то там слышится гул голосов, но я сознательно его отсекаю, прислушиваясь лишь к тревожному биению сердца и своему громкому дыханию – вдох-выдох, вдох-выдох. Мне лишь хочется поскорее со всем этим закончить.

А затем, словно в ответ на мои молитвы, раздается громкий стук в дверь и в кухню вихрем врывается Эд, на его красивом лице играет широкая улыбка.

Кровь бросается мне в голову, похоже, я вот-вот потеряю сознание.

Вокруг царит дикий ажиотаж, ребята бросаются знакомиться с новеньким, однако я стою как вкопанная и, не решаясь посмотреть прямо на него, отвожу глаза и вижу лишь мужественный профиль. А когда я все же заставляю себя взглянуть на Эда, у меня возникает такое чувство, будто мне дали под дых. Боже мой! Это он, и он реально здесь.

Я подхожу к стулу и крепко хватаюсь за спинку. Так утопающий хватается за соломинку. Надеюсь, мне удастся устоять на ногах. Затем я снова смотрю на Эда, пытаясь вобрать в себя каждый дюйм его тела. Темные волосы падают на ярко-синие глаза, Эд рукой пытается убрать непокорные пряди – жест, знакомый до боли. Он кажется таким юным, и не могу поверить, что в свое время, когда мы впервые встретились, я не влюбилась в него с первого взгляда.

Мне кажется, будто у меня из груди вырвали сердце и выставили на всеобщее обозрение. Я влюблена в Эда, но у меня в душе кровавая рана, ведь Эд умер и я знаю, что, скорее всего, это единственная возможность снова увидеть его. И что самое ужасное, я не смогу признаться ему в своих чувствах.

По крайней мере, вслух. Однако он наверняка все поймет, когда заглянет мне в глаза. Он наверняка прочтет в них историю нашей жизни начиная с этой минуты. Да? Он не может не понять, что между нами существует незримая связь. А я не могу упустить такой момент, потому что это мой последний шанс.

Итак, я делаю глубокий вдох, вытираю о платье вспотевшие ладони и протягиваю Эду руку, пытаясь скрыть дрожь:

– Я Зои. Приятно познакомиться.

Он берет мою руку в свою, и я словно оказываюсь в эпицентре взрыва.

– Мне тоже очень приятно, – произносит он, и его глубокий голос отдается у меня в сердце.

Я задерживаю руку Эда на секунду дольше, чем следовало бы, чувствуя, как в тело проникает приятное тепло. Он тоже это чувствует, я твердо знаю, и я заглядываю ему в глаза. Но тут раздается стук в дверь, чары рассеиваются. Осторожно выдернув руку, Эд поворачивается в сторону дверного проема, в котором виднеется женское лицо.

С сияющими от радости глазами Эд покровительственно обнимает гостью за плечи и притягивает к себе, его глаза полны любви. Она высокая, грациозная, со стильной короткой стрижкой и теплым взглядом. Видно, что она обожает Эда и это чувство взаимно.

– Ребята, это мама. Мама, это ребята. – Эд величественно обводит рукой комнату, и мы вразнобой бормочем «привет».

Но я могу думать только о том, как стояла рядом со Сьюзан на похоронах Эда, смотрела, как вокруг гроба задергивается шторка, как мы держались со Сьюзан за руки, соединенные общим горем.

– Мама хотела удостовериться, что я не потерялся по дороге и благополучно добрался сюда. Да, мам?

Сьюзан склоняет голову и виновато улыбается:

– Прости, что ставлю тебя в неловкое положение, но ты ведь меня знаешь. Мне необходимо было убедиться, что с моим малышом все в порядке.

Она лукаво ухмыляется, когда Эд издает протяжный стон, но я понимаю: в глубине души Эд страшно доволен, что она здесь. В то время она была единственной в мире женщиной, которую он любил.

– Мам, ты же здесь не надолго, а?

– Нет, не волнуйся, я не собираюсь тебя ни в чем ограничивать. – Она косится на бутылку вина на столе. – Да и вообще, не уверена, что мой желудок выдержит это пойло. – Эд возмущенно поднимает брови, и она снова проказливо ухмыляется, совсем как в свое время Эд, когда ему казалось, что он острит. – Простите, но я, пожалуй, пойду, пока он меня не убил.

Она вешает сумочку на плечо и походит к Эду, чтобы поцеловать его на прощание, и я зеленею от зависти. Так как отдала бы все что угодно за возможность поцеловать его прямо сейчас.

Но я потихоньку учусь; сейчас мне остается только ждать.

– Было очень приятно познакомиться, – бросает на прощание Сьюзан и в сопровождении Эда покидает нас.

И когда разговор на кухне возобновляется, я приказываю сердцу успокоиться. Ведь для всех остальных это просто еще один день, ну разве что чуть более волнующий из-за встреч с новыми людьми. Интересно, что бы они сказали, если бы знали, какую крестную муку я сейчас испытываю?

– Ты в порядке? Ты какая-то бледная. – Джейн озабоченно хмурится и затягивается сигаретой.

Я вяло улыбаюсь, отгоняя дым от лица:

– Да, в порядке. Наверное, просто выпила лишнего.

– Ха, мы еще даже не начали! Детка, тебе срочно надо пополнить запас жизненных сил! – Она подходит к раковине, с сигаретой в зубах, споласкивает кружку, наполняет ее водой и относит к столу. – На, попей-ка воды!

Я беру кружку, молясь, чтобы она не заметила, как трясутся мои руки, и одним глотком осушаю ее.

– Ну как, полегчало?

– Спасибо, – киваю я.

– Отлично. А теперь еще немного вина. – Она с ухмылкой наливает теплое пойло в мой стакан.

Возвращается Эд и сразу начинает рыться в рюкзаке. Я наблюдаю, уже заранее зная, что будет дальше, и Эд достает бутылку водки:

– Ну как, кто-нибудь готов выпить что-нибудь более стоящее?

Комната взрывается дружным «да!» – и я не могу удержаться от стона. Мне хочется запечатлеть в памяти каждую минуту, однако если я напьюсь, а я непременно напьюсь, то ничего не запомню. Хотя, с другой стороны, мне вовсе не хочется портить компанию, особенно в день нашей первой встречи.

И вот стаканы наполнены – льда нет, но кто-то нашел бутылочку диетической кока-колы – и пущены по кругу. Я беру свой стакан и подношу к губам, исподтишка наблюдая за своими друзьями, при этом стараясь не смотреть в лицо человеку, которого люблю больше жизни.

– Ваше здоровье! – Эд понимает стакан и бросает на меня быстрый взгляд; мне кажется, будто он видит меня насквозь, и я заливаюсь краской.

Мы с ним чокаемся, он отводит глаза. Сердце бьется так сильно, что мне становится дурно. Еще немножко – и я упаду со стула.

Остаток вечера проходит словно в тумане: мы выпиваем, и смеемся, и разговариваем; за окном уже ночь, и пора ложиться в кровать. Мне не хочется уходить, ведь я понятия не имею, что ждет меня завтра, увижу ли я Эда, или это была одна-единственная встреча, и я не хочу идти спать – так, на всякий случай. Но я пьяная и усталая, и я знаю, что у меня нет выбора. Даже если я вообще не сомкну глаз, этот день не может продолжаться вечно.

– Спокойной ночи! – говорит мне Эд, когда мы поднимаемся наверх.

– Спокойной ночи, любимый.

– Вот это да! Ты явно торопишь события.

Я смущенно морщусь, пытаясь скрыть багровое лицо за волосами.

– Извини. Просто перебрала немного. Спокойной ночи, Эдвард Уильямс. Было приятно познакомиться. – Я протягиваю руку, он отвечает мне шутливым рукопожатием. От его прикосновения меня бросает в дрожь.

– Я счастлив нашему знакомству, Зои Морган.

А затем он выпускает мою руку, закрывает за собой дверь и исчезает.

Глава 2 22 июля 1994 года

Я проснулась пару секунд назад, и, пока лежу с закрытыми глазами, агония воспоминаний находит выход не в страдальческом стоне, а в привычной ноющей боли, отдающейся надоедливым жужжанием в ушах.

Однако память о вчерашней встрече с Эдом, о его прикосновении до сих пор живет в моем сердце, и мне безумно хочется узнать, повторится ли все это снова, если я окажусь в прошлом. Итак, я делаю глубокий вдох, открываю глаза, сажусь и оглядываюсь по сторонам. И сразу вижу на другом конце кровати юную Джейн: свернувшись в позе эмбриона, она спит беспробудным сном. Джейн полностью одета, спутанные волосы падают на лицо. Я продолжаю осмотр комнаты. Я в своей спальне в мою бытность на втором курсе университета. Да-да, та самая спальня, в которой я распаковала вещи во «вчерашней» реальности, передо мной постеры, что я собственноручно прикрепила к стене: «Pop Will Eat Itself», «Soundgarden», «Red Hot Chili Peppers». На стуле в углу свалена груда одежды, а CD-диски разбросаны по полу рядом с моим стерео. Оставшиеся коробки с дисками аккуратно сложены на подставке.

Я чувствую легкое головокружение.

Это что, другой день? Похоже на то. Но почему?

Тяжело вздохнув, я сижу на кровати и пытаюсь понять, как быть дальше. У меня нет ни малейшего представления ни о том, что происходит, ни о том, какой именно день своей жизни я «проживаю» заново, но я абсолютно уверена, что очень скоро это выясню. Осторожно, чтобы не разбудить Джейн, я спускаю ноги с кровати. Шершавый ковер щекочет ступни, в воздухе, в лучах света, просачивающегося сквозь тонкие занавески, танцуют пылинки. Стараясь не поскользнуться, я перешагиваю через сваленные в кучу CD и распахиваю дверцу платяного шкафа. На внутренней стороне висит зеркало, и я, не оставляя времени на раздумья, гляжусь в него.

Мои волосы, длинные и спутанные, покрашены в темно-темно-каштановый цвет, почти черный. Они падают мне на плечи, спускаясь чуть ли не до лопаток. Глаза густо подведены черным карандашом и серебряными тенями, кожа кажется белой и гладкой, точно фарфоровой. Ни намека на морщинки, несмотря на явно бурную ночь. На мне мешковатая черная футболка, из-под которой торчат стройные белые ноги. На голени синяк – правда, небольшой, – темно-фиолетовый, в желтом окаймлении. Понятия не имею, откуда он взялся. В ноздре серебряное колечко, мочку левого уха украшают четыре серебряные пуссеты. Я улыбаюсь. Мне нравился мой пирсинг. И я всегда вспоминала о нем с некоторой тоской. Так же как и об одежде тех времен. Теперь мне этого немножко не хватает.

Я осторожно спускаюсь вниз и, пробравшись мимо пепельниц и пустых пивных банок на полу в гостиной, включаю телевизор. Нажимаю на кнопку телетекста, который, к моему удивлению, работает; старомодные буквы одна за другой ползут по экрану, совсем как телеграфная лента. И вот наконец, после нескольких минут просмотра еле-еле загружающихся страниц, я нахожу то, что мне нужно.

Дата: 22 июля 1994 года.

Я хмурюсь и, отчаянно прокручивая назад воспоминания, пытаюсь идентифицировать дату. Почему именно этот день? Он чем-либо знаменателен? Он как-то связан с Эдом?

А потом меня осенило. Как я могла забыть?!

Неделю назад мы с Эдом впервые поцеловались. Что могло означать только одну-единственную вещь.

Сегодня он разобьет мне сердце.

У меня подкашиваются ноги. Чтобы не упасть, я поспешно опускаюсь на краешек замурзанного дивана. Я помню произошедшее так ясно, словно все случилось вчера, и мне не верится, что придется снова пройти через это.

Поцелуй был неожиданным, но потрясающим. За прошедший год мои чувства к Эду окончательно сформировались. Я поймала себя на том, что постоянно за ним наблюдаю: за тем, как он общается с людьми, как завтракает, как дремлет на диване. И постепенно стала понимать, что он для меня больше, чем просто друг. Я буквально помешалась на нем. И хотя я не знала, испытывает ли он ко мне такие же чувства, я лелеяла надежду еще до конца учебного года поцеловаться с ним. Однако по мере приближения домашней вечеринки, которую мы решили устроить за неделю до отъезда на летние каникулы домой, где нас ждала скучная работа, мои надежды на то, что между мной и Эдом возникнут хоть какие-нибудь отношения, постепенно таяли.

– Когда ты начинаешь? – поинтересовался у меня Саймон.

Ему предстояло пройти краткосрочную практику в юридической фирме его отца, и он хотел удостовериться, что остальные тоже будут при деле.

– В первую неделю после приезда домой. – На лето я устроилась работать в паб неподалеку от родительского дома.

– Ну а ты? – задала я встречный вопрос. – Тоже приступаешь прямо сейчас?

– Угу, – ответил он. – Придется надеть костюм.

Я громко расхохоталась. Саймон носил исключительно засаленные карго, потертые ботинки и линялые футболки.

– Что? – напустил на себя обиженный вид Саймон. – А мне казалось, я классно выгляжу.

Выпятив подбородок и затянув на шее воображаемый галстук, Саймон передал мне косячок.

– Не сомневаюсь, так оно и будет. – Я сделала затяжку и выпустила изо рта облачко дыма. – Однако тогда тебе точно будет не до работы. Ведь к твоему письменному столу мгновенно выстроится очередь из влюбленных женщин.

– Очень на это надеюсь. – Он подмигнул, и я снова рассмеялась.

– Эдди, а ты чем займешься?

Эд пожал плечами:

– Еще не знаю. Пока поеду к маме, а там что-нибудь придумаю. Мечтаю покопаться в саду, погреться на солнышке, поработать руками. Если получится, попробую дать пару концертов в местных пабах. – Он бросил на меня быстрый взгляд. – А может, и нет.

– Везет же некоторым, – сказал Саймон. – Я бы тоже не прочь все лето бренчать на гитаре у мамочки под крылышком.

– Кому сейчас легко? – рассмеялся Эд, но я заметила плохо скрытую боль в его глазах.

Наши парни считали его маменькиным сынком, однако я с этим была категорически не согласна. Ведь Эда сблизили с матерью долгие годы вдвоем после смерти его отца.

– Ты обязательно что-нибудь найдешь, – заверила я Эда, протянув ему косячок.

Наши пальцы встретились, я вздрогнула, отдернула руку и, заметив краем глаза, что Эд наблюдает за мной, жутко смутилась. Тогда я встала, нетвердыми шагами прошла на кухню и, чтобы немного протрезветь, оперлась на раковину, чувствуя, как пол содрогается от басов «Insane in the Brain» в исполнении рэпкор-группы «Cypress Hill».

– Эй!

Я резко обернулась и, увидев у себя за спиной Эда, почувствовала, как екнуло сердце. Эд взгромоздился на кухонный прилавок и испытующе на меня посмотрел:

– Ну и как тебе перспектива провести все лето дома?

Я пожала плечами:

– Нормально. Сам знаешь. – Мне было неуютно под его пристальным взглядом, и я принялась передвигать предметы, лежавшие на прилавке. – А тебе?

Эд не ответил. Вместо этого он сказал:

– А ты будешь по мне скучать?

Я услышала в его голосе провокационные нотки, но толком не поняла, то ли он со мной заигрывает, то ли это его обычная манера поведения.

– Не-а. – Красная как рак, я посмотрела Эду в глаза и выдержала его взгляд, победив в этой игре в гляделки.

Эд соскочил с прилавка и укоризненно покачал головой:

– Ой, как не стыдно!

– Да неужели?

Он кивнул, на его губах играла озорная улыбка.

– Да-да. А вот мне, Зои, почему-то кажется, что я буду скучать по тебе.

Опасаясь, что под действием вина выдам желаемое за действительное, я продолжала выжидающе молчать. Его ярко-синие глаза мерцали в полутьме, дразнили.

– Ну ладно. Хорошо, – смутилась я.

– Вот значит как? Хорошо? – Эд направился ко мне, но по дороге споткнулся. – Упс! Похоже, я слегка перебрал. – Остановившись буквально в дюйме от меня, он добавил: – Хотя я говорю это вовсе не потому. Пиво здесь ни при чем. Я реально буду по тебе скучать.

А затем он медленно, очень медленно наклонился и осторожно поцеловал меня. Чувствуя, что буквально пылаю от страсти, я жадно ответила на поцелуй. Эд обнял меня, притянул мою голову к себе и еще сильнее впился в мой рот. Наконец он меня отпустил и слегка отстранился:

– Ну как? Я так понимаю, у нас все хорошо?

– Хорошо. Даже более чем, – кивнула я.

Он придвинулся поближе с явным намерением поцеловать меня снова.

И тут в самый ответственный момент послышался чей-то голос:

– Эй-эй-эй! Интересное кино. Ну и что это значит?

На пороге, слегка покачиваясь, стоял Роб, страшно довольный, что сумел поймать нас с поличным. Я расплылась в счастливой улыбке.

Однако Эд, в отличие от Роба, не слишком обрадовался.

– Ничего особенного, – промямлил он, потихоньку пятясь. – Я всего-навсего говорил «до свидания».

– Угу, похоже на то, – ухмыльнулся Роб. – Я пришел лишь затем, чтобы взять пивка. Как насчет того, чтобы пропустить еще по одной?

– Легко, – сказал Эд.

Достав из холодильника пиво, они повернулись ко мне.

– Зои? – Роб протянул мне банку.

– Нет, спасибо.

У меня голова шла кругом, я судорожно старалась понять, что именно сейчас произошло. Как к этому относиться? Эд демонстративно меня отвергает или просто стыдится, что нас застукали? Я попыталась поймать его взгляд, но Эд упорно отводил глаза, и меня бросило в жар. Каковы бы ни были его скрытые мотивы, я не собиралась это терпеть. Я резко вышла из кухни и, присоединившись к участникам вечеринки, налила себе очередной стакан теплого вина из стоявшей на полу бутылки.

Эд очень хотел меня развеселить, при этом вел себя как ни в чем не бывало, и я решила спустить все на тормозах. Не знаю, в чем была его проблема, но спрашивать я определенно не собиралась. Если бы хотел, сказал бы сам.

И вот теперь, когда я вернулась в тот проклятый день, через неделю после злополучной вечеринки, меня мучает вопрос: какой смысл вновь оживлять эти события? Хотя какая-то причина наверняка имеется, а иначе зачем я здесь? А вдруг мне дали второй шанс именно для того, чтобы я применила другой тактический ход?

При этой мысли мне становится не по себе, я жадно ловлю ртом воздух.

Вот оно! Сегодня я должна попробовать скорректировать прошлое и проверить, будет ли разница. А что, если мне суждено испытать на себе эффект бабочки, когда одно крошечное изменение в начале пути может повлечь за собой кардинальные перемены в чей-то жизни за много миль – или лет – отсюда? Тогда даже одно крошечное изменение сегодня способно повлиять на дальнейший ход событий, в результате чего Эд может остаться со мной.

Я понятия не имею, сработает ли мой план, но попытаться определенно стоит.

Сейчас пять часов вечера. Солнце стоит высоко. Я подставляю лицо жарким лучам и, радуясь теплу, потягиваю кока-колу из банки.

Рядом со мной сидит Джейн. Нетерпеливо дрыгая ногами, она пыхтит сигаретой.

– Ну давай же, мне нужно срочно домой, принять душ, от меня уже разит.

– Ой, ну еще секундочку, – прошу я.

– Ну ладно, валяй, – говорит она, и, даже не глядя на нее, я чувствую, как она закатывает глаза.

– Спасибо. Только не надо так делать!

– Делать – что?

– Закатывать глаза.

– Ха, прости!

Я знаю Джейн даже лучше, чем саму себя, а она, в свою очередь, знает меня. И ничего удивительного: мы видимся каждый день и у нас нет друг от друга секретов. Мне вдруг становится совестно. В моем настоящем, а именно в 2013 году, я по-прежнему обожаю Джейн, хотя и пустила нашу дружбу на самотек, но теперь, вернувшись в 1994-й, никак не могу понять, почему со временем отдалилась от Джейн.

Отхлебнув колы, я поворачиваюсь к Джейн:

– Черт, а мне нравится!

– Что именно?

– Все. Что мы с тобой можем сидеть, молчать, и нам хорошо.

Она улыбается:

– Мне тоже. Хотя мне уже давно пора уходить, а ты меня насильно удерживаешь.

– Ладно, сдаюсь.

Я вскакиваю на ноги, у меня слегка кружится голова. Я стараюсь оттянуть возвращение домой, ведь Эд наверняка еще там, а я пока не готова к встрече. И вообще, я на грани нервного срыва, мне необходимо собраться.

Мы с Джейн сегодня весь день веселились и, прогуляв лекции, наливались дешевым выдохшимся сидром в студенческом союзе. А вот теперь вышли подышать свежим воздухом, отчего меня еще больше развозит. Чтобы не упасть, я непроизвольно хватаю Джейн за плечо.

– Осторожнее! – Она помогает мне выпрямиться и кидает окурок на тротуар. И с ухмылкой говорит: – Упс! Похоже, мы слегка перебрали сидра. – И деликатно рыгает.

– Ну ты и свинья! – Я буквально захлебываюсь от смеха.

Взявшись за руки, мы потихоньку направляемся в сторону дома. Провести вместе с лучшей подругой целый день было здорово, но чем больше я пьянела, тем сильнее мне хотелось ей во всем признаться. То, что сейчас со мной происходило, было настолько странно и необъяснимо, настолько грандиозно, что мне определенно не следовало скрывать это от Джейн.

Но когда мы рука об руку бредем домой, я даже рада, что промолчала. Мы идеально провели время, и я не хотела все портить. Джейн помогла мне справиться с душевной болью последних нескольких лет, но я, не в силах терпеть ее доброту, постепенно отгородилась. Однако сегодняшний день оказал на меня благотворное воздействие, наша дружба словно получила новый импульс, и, хотя я точно знала, что это никак не отразится на нашем будущем, мне было чертовски хорошо.

Я иду, глотая слезы. И не замечаю, что мы уже успели преодолеть две мили, отделявшие нас от дома, и даже немного протрезветь. Но когда Джейн открывает входную дверь, я непроизвольно напрягаюсь.

Что, естественно, не ускользает от внимания Джейн.

– Послушай, ты должна с ним поговорить.

– Знаю. Но что, если он не пожелает со мной разговаривать? Что, если я все неправильно поняла и этот поцелуй – ошибка, совершенная по пьяному делу, и теперь он хочет все забыть?

– Ну а как тебе другой вариант? Что, если ему просто неловко? Ведь романы между соседями принято считать чем-то банальным, и он, так же как и ты, не знает, что с этим делать. Может, вам просто стоит поговорить друг с другом.

– Нет, это исключено. Он первый поцеловал меня и сказал, что будет по мне скучать. Я его за язык не тянула. Сейчас его очередь. Он должен прийти и объяснить, почему меня избегает.

Джейн испытующе смотрит на меня и пожимает плечами:

– Ладно, я свое дело сделала. И теперь умываю руки. Но ты мое мнение знаешь. Мой тебе совет: прислушайся к своему внутреннему голосу.

Я киваю, мое лицо каменеет. Джейн молча открывает дверь, включает свет. Из гостиной доносятся голоса, громкий смех, тихое бормотание телевизора. Мы идем по коридору, который кажется мне бесконечным. Подходим к гостиной, распахиваем дверь. Я с трудом сдерживаю крик.

На диване свернулся калачиком Эд. Рядом с ним, в кольце его рук, лежит с самодовольным выражением лица – как, бишь, ее? Как я могла забыть?! Ведь в тот день она изменила мою жизнь, и все же ее имя выскочило из головы. За неимением лучшего варианта, я называю ее Большие Сиськи.

Роб сидит развалившись на другом диване с открытой банкой пива в руках и болтает с Эдом.

А я не могу отвести глаз от Эда. Мой Эд обнимает другую, не меня, а другую девушку, буквально через несколько дней после того памятного поцелуя. С тех пор я ни о чем другом не могла думать, а ему все до лампочки! Мне словно дали под дых, я хватаюсь за спинку дивана, чтобы не упасть. Реакция, конечно, не слишком адекватная, так как я все знала заранее. Но разве от этого легче?

Тогда, в 1994 году, я провела с ними вечер, сделав вид, будто ничего не заметила, а потом рано ушла к себе, чтобы всласть поплакать в постели.

Но на сей раз все будет по-другому. Я попробую кое-что предпринять, а там поживем – увидим. Конечно, мысль о том, что какая-то мелкая деталь из прошлого, возможно, способна предотвратить смерть человека в 2013 году, кажется дикой, но, если это не так, тогда почему я здесь?

Я сажусь и начинаю ждать подходящего момента. Эд по-прежнему отказывается на меня смотреть. Джейн ловит мой взгляд и вопросительно кивает, но я, покачав головой, небрежной походкой покидаю комнату. А потом, как последняя идиотка, меряю шагами кухню и прислушиваюсь к звукам сливного бачка. И когда кто-то сливает воду в туалете, выхожу в коридор и оказываюсь возле двери в туалет как раз в тот момент, когда оттуда выходит Эд. Он буквально сбивает меня с ног, наши плечи соприкасаются.

– Ой, прости! – Он опускает глаза и поворачивается, чтобы уйти.

– Эд… – настойчиво говорю я.

Эд вопросительно поднимает брови:

– Зои?

Сердце колотится так сильно, что звук этот отдается в кончиках пальцев. Я перевожу дыхание:

– Эд, ты не можешь вечно игнорировать меня. Ты сам это прекрасно знаешь. И у меня вопрос. Почему ты упорно делаешь вид, будто между нами ничего не было и того поцелуя тоже?

Мои слова подействовали на Эда как пощечина. Впрочем, так ему и надо. Пусть теперь тоже помучается. Но я в любом случае от него не отстану. От волнения слегка кружится голова, ведь брать быка за рога вовсе не в моих правилах.

– Я вовсе не делаю вид, я… – Он стоит, смущенно потупившись, затем поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза. – Извини, Зои. Я сам не понимаю, что делаю. Ты мне действительно очень нравишься, но это только… – Он снова замолкает; у него такой виноватый вид, что я начинаю потихоньку оттаивать.

– Боже мой, Эд! Я только хотела узнать, почему ты меня избегаешь после… ну, после того, как поцеловал меня.

– Извини. Мне действительно очень жаль. Я знаю, что вел себя как форменный придурок. Но я не хотел, чтобы остальные заметили. Не хотел, чтобы они догадались, что между нами что-то есть.

– Да неужели? Я, собственно, о том, что между нами что-то есть. – Мой голос звучит уже гораздо мягче, и Эд улыбается:

– Ничего нет. Полагаю, что нет. Хотя я предпочел бы обратное.

– Ты серьезно? – Мне становится трудно дышать.

– Вполне, – кивает Эд. – Просто я не уверен, что сейчас самое подходящее время.

У меня больно сжимается сердце, голос предательски дрожит.

– Из-за нее? – Я тыкаю пальцем в сторону гостиной.

– Эми? – У Эда хватает такта сделать виноватое лицо.

– Да. Эми.

– Господи, ну конечно же нет! Не из-за нее. Я хочу сказать, что она классная и вообще, но… она всего лишь друг. Честное слово. Девушка из универа. Дело вовсе не в ней, нет. Это… – (Я терпеливо жду продолжения.) – Зои, сейчас не самое подходящее время. Извини, если можешь. Мне очень жаль.

Я опускаю глаза, глотая слезы. На душе непонятная тяжесть, хотя я отлично знаю, что в конце концов мы будем вместе. Но невыносимо больно слышать эти слова из его уст. Я хочу сказать Эду, что время никогда не бывает подходящим и жизнь слишком коротка, чтобы оставлять наши отношения на потом. Хочу, но не могу, да и вообще, стоящий передо мной восемнадцатилетний юноша вряд ли станет меня слушать. Зачем ему это? Поэтому я тяжело вздыхаю и говорю:

– Мне тоже, Эд. Мне тоже очень жаль. Но я понимаю.

– Неужели?

Я киваю, и мы неуверенно переминаемся с ноги на ногу. Воздух между нами настолько наэлектризован от непроизнесенных слов, что это ощущается буквально на физическом уровне.

И тут Эд делает шаг мне навстречу. Я чувствую жар его тела. Кладу руки ему на грудь и слышу биение сердца под тонкой футболкой.

Эд обвивает руками мою талию, целует в губы. У меня стучит в висках, ноги становятся ватными. Я с жаром отвечаю на его поцелуй, толком не понимая, что за этим последует. Затем Эд неохотно отстраняется:

– Но сейчас мне, пожалуй, следует избавиться от Эми, а то некрасиво получается. – (Я молча киваю.) – Дай мне полчаса, и я вернусь. Обещаю.

Он поспешно уходит, оставив меня в коридоре. А я будто приросла к месту, не в силах справиться с дрожью.

– Какого черта здесь происходит? Что у тебя на уме, маленькая шлюшка? – Ко мне, подбоченившись, направляется Джейн. – Пока Эд пытается избавиться от бедной старушки Эми, ты стоишь тут с довольным видом, точно кошка, добравшаяся до сметаны. Неужели вы двое… ну, ты понимаешь?

Я рассказываю ей о том, что случилось, и она награждает меня одобрительным взглядом:

– Так-так-так! Вот уж не ожидала.

– Я тоже. И теперь понятия не имею, куда это нас может завести.

Джейн пристально смотрит на меня:

– Ну и что в данный момент происходит?

– Пока точно не знаю. Что мне теперь делать?

– Делать? Тебе надо пойти в его комнату и дожидаться его там, балда. – Джейн проказливо ухмыляется. – А уж я позабочусь о том, чтобы он знал, где тебя искать.

– Неужели? А ты не находишь, что мы немного торопим события? Тем более если учесть то, что он мне сказал.

– Возможно, но кому какое дело? Он любит тебя, ты любишь его. Никто не требует, чтобы вы с ходу поженились. Просто иди и получи удовольствие.

– Хорошо, – неуверенно соглашаюсь я, продолжая стоять.

– Тогда иди. – Джейн ласково подталкивает меня в сторону лестницы. – Иди и жди его там. И, Зои?.. Удачи тебе!

Улыбнувшись подруге, я поворачиваюсь и поднимаюсь по лестнице. Кровь стучит у меня в висках. Поверить не могу, что я решилась на это. Что ж, изменит ли мой поступок хоть что-нибудь или нет, по крайней мере, я получила возможность побыть с Эдом. Кто его знает, будет ли у меня второй шанс! Значит, надо хвататься за этот обеими руками.

Застыв на пороге комнаты Эда, я чувствую себя провинившейся школьницей. Я и раньше бывала здесь, но всегда с кем-то, никогда в одиночестве, а теперь вот явилась непрошеной гостьей. Я и есть непрошеная гостья. Закрыв за собой дверь, я обвожу глазами комнату. Кровать застелена кое-как, покрывало скомкано и измято. В углу стоит гитара в чехле, она будит во мне невольные воспоминания. Ведь я поняла, что он мне нравится, именно тот день, когда он впервые сыграл для нас. Впрочем, какой девушке не понравится парень, играющий на гитаре?! Жаль, что потом жизнь взяла свое и Эд совсем забросил музыку. У окна несколько растений в горшках и лейка с водой.

На стене возле кровати несколько хаотично развешенных фотографий. Движимая любопытством, я подхожу поближе. На одном из снимков он со Сьюзан, они радостно улыбаются в объектив, Эд покровительственно обнимает мать за плечи. Похоже, фото сделано у них дома, хотя деталей разобрать невозможно. На следующем снимке Эд с четырьмя другими мальчиками; раздетые по пояс, они поднимают бокалы, салютуя фотокамере. Должно быть, снято на каникулах накануне начала учебы в университете, но я что-то не видела эту фотографию раньше. Я узнаю только одного парня: его друга Джейка, которого видела несколько раз в деревне, когда мы приезжали навестить Сьюзан. Все остальные мне незнакомы. А еще я вижу черно-белый снимок – драгоценное фото бабушки и дедушки Эда. Он отчаянно по ним скучал и всегда хранил в доме их фотографию. Еще несколько фотографий лежат на письменном столе возле кровати, и я, не удержавшись, беру одну. На фото Эд и какая-то незнакомая девочка; широко улыбаясь, они обнимают друг друга. Она очень хорошенькая, но еще совсем ребенок, Эду тут на вид лет пятнадцать. В течение многих лет мы часто говорили о наших бывших, и теперь я гадаю, кто из них эта девочка. Я чувствую укол ревности, что просто нелепо. Ведь сейчас, в 1994 году, это можно считать делом прошлого, не говоря уж о далеком 2013 годе. Эд снял со стены все ее фото, на стене до сих пор следы скотча, и небрежно кинул на стол, заваленный бумагами, ластиками и шариковыми ручками. Ну тогда какие у меня основания ревновать?!

Я подхожу к книжной полке и вижу там несколько знакомых книг – книг, которые до сих пор хранятся в моем доме. Их не так много, не больше десятка: «Над пропастью во ржи», «Автостопом по Галактике», парочка детективов, книга по садоводству и еще одна – по истории Второй мировой войны. Несколько самоучителей игры на гитаре с песнями, которые он разучивал.

Мне стыдно, что я обшариваю его комнату, хотя, в принципе, знаю о нем больше, чем кто бы то ни было, поэтому беру с полки детективный роман, сажусь, поджав ноги, на кровать и начинаю ждать.

Но не могу сосредоточиться на чтении. Меня мучает мысль: а правильно ли я поступаю? Может, не стоит вмешиваться в ход событий и пытаться его изменить? Ведь я и сама не совсем хорошо понимаю, чего, собственно, собираюсь добиться. Мои возможности довольно ограниченны. Похоже, способность оказываться в прошлом – это все, что у меня есть, правда, я собираюсь воспользоваться ею по максимуму.

Я внимательно прислушиваюсь к тому, что происходит внизу. Интересно, заметили ли остальные мое исчезновение? Минуты тянутся мучительно долго, а Эда все нет и нет. Я уже начинаю бояться, что он вообще не придет. Но вот наконец я слышу голоса, звук хлопнувшей входной двери, тихие шаги вверх по лестнице. От волнения к горлу подкатывает тошнота. А что, если это не Эд? А что, если он передумал и теперь будет сердиться?

Однако, когда Эд видит меня, его лицо тотчас же расплывается в широкой ухмылке, а в глазах загораются озорные искорки. Он плотно закрывает за собой дверь и прыгает ко мне, повалив на кровать.

– А я все гадал, ты придешь или не придешь. Ну как, удалось осмотреться?

– Да так, чуть-чуть. – Покраснев как рак, я показываю на стену. – Симпатичные фото.

Эд поднимает глаза, рассеянно кивает и говорит:

– Немного музыки?

Он вскакивает с кровати, поднимает с пола диск, вставляет в CD-плеер. Из динамиков доносится «Under My Thumb» группы «Роллинг стоунз». Мне кажется, будто я попала под поезд.

– Обожаю эту песню, – говорит Эд.

– Я тоже, – помертвевшими губами шепчу я.

Сейчас я могу думать лишь о том, как вокруг его гроба задергивается шторка. Меня снова начинает подташнивать. Я отворачиваюсь. Надеюсь, Эд не заметил, что мое лицо исказилось от боли.

Эд садится на кровать, а затем вытягивается, заложив руки за голову, и смотрит в потолок. Я ложусь рядом с ним и тоже устремляю глаза к потолку. Песня кончается, ее сменяет другая, теперь я могу думать о чем-то еще.

– Итак, что здесь происходит? – нарушает молчание Эд.

Я пожимаю плечами:

– Без понятия.

Эд приподнимается на локте и поворачивается, его лицо оказывается совсем близко.

– Эд, послушай, когда ты поцеловал меня на прошлой неделе…

– Насколько я помню, ты меня тоже поцеловала.

– Тсс! Ты знаешь, о чем я. Ты поцеловал меня, и это было здорово.

– Только и всего? Здорово? А может, потрясающе? Грандиозно?

– Эд, как не стыдно перебивать?!

– Извини.

– Ну ладно, сдаюсь. Больше, чем просто здорово. Но не в этом дело. Дело в том, что ты вел себя отвратительно…

– Согласен, я вел себя не слишком вежливо.

– Вот именно. Ты практически со мной не разговаривал, ты даже на меня не смотрел. Да, ты говорил, что не готов к серьезным отношениям, но сейчас мы уезжаем домой на шесть недель, и мне хотелось бы понять, на каком я свете. Жизнь слишком коротка, чтобы играть в подобные игры.

Господи, до чего обидно, что Эду не дано понять глубокого смысла моих слов!

Эд внимательно смотрит на меня, лицо его становится серьезным.

– Ты права, и мне очень жаль. Я избегал тебя, решив, что так будет проще.

– Проще?

– Понимаешь, в будущем году мы снова вернемся в этот дом, где вся наша жизнь как на ладони, а если мы с тобой начнем отношения и у нас не заладится, это станет настоящим кошмаром, – с виноватым видом говорит Эд.

– Значит, ты отказываешься со мной встречаться из боязни, что у нас не заладится? Ты всегда такой оптимист, да?

– Согласен, это звучит странно, но да. Зои, нам сейчас только по девятнадцать лет, и, пожалуй, стоит немного сбавить обороты, ну а там будет видно.

Я отчаянно пытаюсь переварить его слова.

– Выходит, я тебе нравлюсь, но ты не хочешь быть со мной, так?

Эд явно чувствует себя не в своей тарелке.

– Угу, полагаю, что так. Мне жаль, Зои, реально жаль. Я просто хотел немного развлечься. Ты знаешь…

Я с несчастным видом киваю.

Эд переворачивается на спину, мы несколько минут лежим рядом, голос Мика Джаггера наполняет комнату. Я обдумываю заявление Эда и понимаю, что должна прислушаться к голосу разума. Ничего страшного, если у нас прямо сейчас ничего не получится. Первые два года я восхищалась им лишь издалека, стараясь не обращать внимания на других девушек, которых он время от времени сюда приводил. Похоже, дело идет к тому, чтобы все повторилось сначала. Я должна с этим смириться, уповая на то, что мы в любом случае будем вместе. Ведь в конце концов так оно и случилось. А иначе кто знает, что может произойти? Нет, я слишком напугана, чтобы форсировать события.

Я спускаю ноги на пол, собираясь встать. Эд вопросительно щурится на меня:

– Уже уходишь? – (Я качаю головой.) – Ладно. Послушай, Зои. Мне жаль, ты сама знаешь. Очень-очень.

– Знаю. Мне тоже.

Я осторожно целую его в кончик носа, выхожу из комнаты и оттуда – прямо к себе, ложусь на кровать и смотрю теперь уже в свой потолок. А затем даю волю слезам. Безудержные рыдания сотрясают мое тело, но слезы постепенно высыхают, и я забываюсь глубоким сном.

Глава 3 18 февраля 1999 года

Оглушительный звук врывается в мою полудрему. Я сажусь на кровати, пытаясь унять сердцебиение. Оказывается, это орет радио, песня «Stop» группы «Спайс герлз».

Наклонившись, я пытаюсь найти и отключить источник шума, пока он не переполошил весь дом. И смахиваю ребром ладони радиобудильник. Наступает блаженная тишина.

Я падаю на подушку, на секунду чувствуя себя почти счастливой, но затем вспоминаю о смерти Эда, и на меня вновь обрушивается боль. Но тут я вспоминаю свое путешествие в прошлое, которое попыталась изменить, и мне до смерти хочется узнать, удалось ли тогда преуспеть.

Интересно, куда я попала и какой сейчас год? Я с любопытством оглядываюсь по сторонам. Вокруг темно, единственный источник света – солнце, просачивающееся сквозь щели деревянных жалюзи на окне. Знакомая картина, и я вдруг чувствую острый приступ ностальгии. Я лежу на односпальной кровати в маленькой комнатушке с платяным шкафом и стулом в углу. И, как обычно, на спинку стула свален целый ворох одежды. Над стулом на стене – коллаж из фотографий. С кровати разглядеть снимки практически невозможно, но я твердо знаю, что именно запечатлено на каждом из них.

Комната мне отлично знакома: это спальня в лондонской квартире, которую мы с Джейн сняли после окончания университета, по сусекам насобирав денег на внесение депозита. Квартирка оказалась крохотной – игрушечной, по определению риелтора. Там была моя спальня, спальня Джейн, еще меньше моей, маленькая гостиная, она же столовая, она же кухня, и чулан, именуемый ванной комнатой. Но нам с Джейн было плевать, что в нашем жилище едва хватало места для двоих. Это была наша первая лондонская квартира, и мы ее обожали.

Сердце неистово бьется от волнения, совсем как вчера. Насколько я могу судить, пока что ничего не изменилось – никаких следов Эда, ни единой зацепки его пребывания здесь, – но мне явно предоставили второй шанс. Возможно, сегодня я увижу Эда.

С сосущим чувством под ложечкой я откидываю одеяло и вылезаю из кровати. В комнате холоднее, чем мне казалось. Дрожа от холода, я накидываю на плечи одеяло. Зеркала тут нет, я подхожу к стулу – буквально два шага – и шарю в ворохе барахла, пытаясь найти какую-нибудь одежку. Мне попадаются клетчатые штаны в обтяжку и черная рубашка поло. Я принюхиваюсь. Одежда, похоже, чистая. Я одеваюсь и направляюсь в ванную. Дверь заперта, я слышу, как течет вода и Джейн тихо мурлычет себе под нос, тогда я иду на кухню и включаю чайник.

На спинке стула висит сумка, несомненно моя, но, заглянув внутрь, я почему-то испытываю чувство вины, словно роюсь в чужих вещах. Не знаю, что именно я рассчитываю найти, однако неплохо было бы получить хотя бы малюсенькую зацепку относительно того, что меня сегодня ждет. В сумке лежит ежедневник, и, как ни удивительно, одна страница заложена ленточкой: «Четверг, 18 февраля 1999 года».

Я не могу быть на сто процентов уверена, что это сегодняшний или вчерашний день, но теперь я хотя бы примерно знаю дату. Под числом имеется какая-то надпись, сделанная моим ужасающим почерком:

8 вечера, Энди. «Зе булл»?

У меня падает сердце. Энди. Парень, с которым я когда-то пару раз ходила на унылые свидания, но затем больше не виделась. Но если я согласилась с ним встретиться, то, похоже, прошлое изменить не так-то легко.

Я включаю радио. Звуки «Give It Away» группы «Red Hot Chili Peppers» наполняют кухню, и я непроизвольно улыбаюсь. Даже забавно, сколько воспоминаний способна оживить музыка. Первое, что всплывает в памяти, – это то, как мы с Эдом и друзьями танцевали в моем любимом университетском инди-клубе.

Песня кончается, я прислушиваюсь в надежде узнать, какое сегодня число. В ванной шаркает ногами Джейн, а следовательно, она скоро появится на кухне и мне придется делать вид, будто все нормально. Наконец ведущий объявляет перерыв на выпуск новостей.

– Итак, новости на четверг, восемнадцатое февраля, – говорит он.

Я совсем падаю духом. Выходит, сегодня действительно четверг, а значит, вечером я встречаюсь с Энди. Но я отнюдь не уверена, что смогу это выдержать. Во-первых, после стольких лет в браке с Эдом я вряд ли смогу поцеловать чужого мужчину, что, несомненно, еще одна головная боль. А во-вторых, я не сумею симулировать нежные чувства к кому-то другому, когда мое сердце разбито и я тоскую по Эду. И по-прежнему люблю его. Тогда как, спрашивается, мне удастся пройти через это испытание и притвориться, будто ничего страшного не происходит?

Ну да ладно, об этом я подумаю позже. А сейчас нужно решить первоочередные задачи: попробовать вести себя так, чтобы у Джейн не возникло повода для подозрений, и определить, где и когда я должна быть на работе.

В этот момент дверь ванной распахивается и оттуда показывается лицо Джейн.

– Доброе утро, – улыбается она. – Ты что, делаешь кофе?

– Да, только… – Я показываю рукой на остывающий чайник и улыбаюсь. – Прости, немножко задумалась. Сейчас приготовлю.

– Спасибо, Зо. – Она смотрит на часы на микроволновке. – А ты разве не опаздываешь?

Я тоже бросаю взгляд на часы. Сейчас 7:50. Даже не знаю, что сказать. Опаздываю куда?

– Э-э-э, похоже, что так.

Джейн хмурится:

– Зо, ты в порядке?

– Да-да, конечно. Все отлично, – мямлю я. – Просто… я забыла, к которому часу мне сегодня на работу.

Она озадаченно смотрит на меня, затем ее лицо проясняется.

– Разве Мадлен не пригласила тебя сегодня на интервью до начала рабочего дня? Насчет вакансии младшего копирайтера?

Буквально через секунду воспоминания, точно в игровом автомате, прокручиваются и встают на место, но, пока мой мозг напряженно работает, Джейн сверлит меня подозрительным взглядом, отчего мне становится не слишком уютно. Ну конечно же! Первые несколько месяцев жизни в Лондоне я трудилась на добровольных началах. Работа моя не оплачивалась, поэтому по вечерам приходилось стоять за стойкой бара, чтобы наскрести денег на аренду квартиры. Но когда освободилась должность младшего копирайтера, моя начальница Мадлен, решив, что я уже вполне созрела, предложила мне попробовать свои силы. В преддверии судьбоносного разговора я ужасно волновалась и дергалась. Поэтому нет ничего удивительного, что Джейн решила, будто у меня поехала крыша.

– Блин! Ну конечно! – подпрыгиваю я.

И опрометью несусь в ванную. Я, естественно, не помню, на какое время назначена встреча, но рабочий день начинается в 9:30, значит, мне надо быть там не позднее 9:00. С учетом расстояния до метро, дорога от квартиры в Тафнелл-Парке до Камдена, где расположен мой офис, занимает сорок минут, и это еще в удачный день, если автобусы и поезда приходят по расписанию. А мне нужно успеть принять душ, одеться и придумать, что я буду говорить на интервью. На все про все остается лишь полчаса.

Нельзя терять ни минуты.

В результате я появляюсь в офисе на пять минут раньше. Я взмокла и насквозь пропотела, дешевые туфли на высоком каблуке, от которого я отвыкла, натерли ногу; тем не менее я на месте, и, надеюсь, вовремя. Даже спустя четырнадцать лет я сразу узнаю нужный дом. Монструозное здание, построенное в 1960-х годах, на деловой улице. С вечно замызганными окнами, грязными полами с многолетними следами пролитых жидкостей, капризным лифтом, работающим от случая к случаю, и тяжелой входной дверью, которая противно скрипит. Странно, что после стольких лет я помнила все до мельчайших подробностей. Даже забавно, какие вещи иногда застревают в памяти.

И вот я на лестничной площадке. Пришлось преодолеть три лестничных пролета, поскольку воспользоваться лифтом я все же не рискнула. Сделав глубокий вдох, я направляюсь к кабинету Мадлен и стучу в дверь.

– Войдите! – раздается в ответ жизнерадостный голос.

Я рада, что придется иметь дело с Мадлен. Она славная и относится к той категории людей, которые служат живым опровержением теории о том, что пробиться в начальство способны лишь законченные стервы. Мадлен никогда не держит камня за пазухой, не повышает голоса, не позволяет себе резкостей, но всегда получает желаемое. Она честно заслужила уважения всех, кто на нее работает.

– Привет, Мадлен. – Я протягиваю руку для рукопожатия.

– Ой, что за глупости! К чему такие формальности?! – Она показывает мне на пластиковый стул напротив нее.

Я опускаюсь на жесткое сиденье и напряженно выпрямляю спину.

– Зои, не стоит так нервничать. Интервью – это пустая формальность. Ты делаешь эту работу последние несколько месяцев и прекрасно справляешься. Я в тебе абсолютно уверена, мне только хотелось узнать, есть ли у тебя какие-нибудь вопросы.

Немного расслабившись, я пытаюсь пораскинуть мозгами в поисках уместного вопроса, но ничего толкового на ум не приходит.

– Э-э-э… вроде бы нет, – тупо бормочу я.

– И что, ты даже не хочешь узнать, сколько мы собираемся тебе платить? – коварно улыбается Мадлен.

Я улыбаюсь в ответ:

– Что ж, это мне явно не помешало бы знать.

– Боюсь, для начала не слишком много, но, надеюсь, потом будет больше. Как тебе зарплата в восемнадцать тысяч, с прибавкой через три месяца, если все пойдет нормально?

– Замечательно, – киваю я. – Спасибо.

– Вот и хорошо. – Она хлопает в ладоши. – На том и порешим. Так ты с нами?

– Конечно. Это будет чудесно. Спасибо.

Если честно, я веду себя как форменная идиотка, но мне наплевать. Я счастлива, что все прошло более или менее гладко.

Я собираюсь пожать Мадлен руку, но она внезапно встает из-за стола и обнимает меня. Ее мягкие волосы щекочут мою щеку, от нее пахнет ее любимыми мускусными духами.

– Отлично, Зои. Мне кажется, ты будешь блестящим специалистом.

У меня на глаза наворачиваются слезы. Ведь именно благодаря этой вере, которую Мадлен сегодня в меня вселила, я смогла подняться так высоко по служебной лестнице. Да и вообще, я ей многим обязана.

– Хорошо, а теперь за работу, – ухмыляется Мадлен. – Позже я всем сообщу, что ты наша новая девушка.

– Спасибо, Мадлен. – Я выхожу из кабинета и направляюсь к своему рабочему месту.

Офис по-прежнему пустой. Я включаю компьютер. Это оригинальный iMac, округлый, гладкий и прозрачный. Мой фиолетовый, но в офисе на столах стоят и синие, и оранжевые, и зеленые. В 1999 году такие компьютеры наверняка считались последним словом техники, но на взгляд человека, живущего в 2013 году, это всего лишь доброе, славное ретро.

Запустив компьютер, я иду приготовить себе чашку чая. Выглядываю в окно, несколько минут смотрю через грязное стекло на машины, медленно ползущие по Камден-роуд, и гадаю, где сейчас Эд. И от этой мысли у меня начинает кружиться голова. Потому что факт остается фактом: где-то там, среди нагромождения домов, в потоке машин и людей, находится мой Эд, целый и невредимый, он живет своей жизнью, не ведая о любви, счастье и сердечной боли, что приготовило для него будущее.

Воспоминания захлестывают меня с такой силой, что кружится голова. Если брать за точку отсчета сегодняшний день, то последний раз я видела Эда восемнадцать месяцев назад, в наш последний день в университете. Мы продолжали жить в одном доме до самого выпуска, но я скрывала от Эда свои чувства. Он никогда не встречался с девушками дольше одного месяца, и, хотя мне было невыносимо больно видеть Эда с другими женщинами, я заперла свое сердце на висячий замок, и мы с ним оставались просто друзьями. Ведь дружба – это лучше, чем ничего, решила я.

После окончания университета мы договорились – причем на полном серьезе, – что будем постоянно встречаться. Но беда в том, что жизнь вносит свои коррективы. Мне пришлось на несколько месяцев вернуться домой в Донкастер, чтобы заработать немного денег. Жить с мамой, папой и Беки было не так уж плохо, но я жаждала переехать в Лондон, о котором всегда мечтала.

И вот через год, в марте 1998-го, мы с Джейн наскребли денег на переезд и наслаждались каждой минутой нашей новой жизни, хотя и остались без гроша в кармане.

Лишь одна вещь меня тревожила. С тех пор как мы покинули наш дом, в котором жили во время учебы в университете, от мальчиков не было ни слуху ни духу. Если честно, от Роба и Саймона я ничего другого и не ожидала – даже в лучшие времена они не всегда были с нами в контакте, – однако смириться с радиомолчанием Эда оказалось тяжелее всего. Хотя, по идее, тот факт, что Эд ушел из моей жизни, должен был помочь мне выкинуть его из сердца и двигаться дальше. Впрочем, в какой-то степени именно так и произошло. И все же, по правде говоря, я скучала по Эду. Скучала по его смеху, скучала по его лицу, а больше всего – по его манере меня поддразнивать, иногда довольно безжалостно.

– Позвони его маме, узнай, где он сейчас, – посоветовала Джейн, когда я рассказала ей о своих переживаниях.

Но это было абсолютно исключено. Оставалось только надеяться, что судьба рано или поздно снова сведет нас.

– Судьба, – закатила глаза Джейн. – Человек сам хозяин своей судьбы. Перестань валять дурака и просто позвони.

Однако я никак не могла заставить себя это сделать. Последний раз я разговаривала с Эдом восемнадцать месяцев назад и теперь понятия не имела, где он сейчас.

И тут меня осеняет, что я совершенно точно знаю, где он. И совершенно точно знаю, когда он мне позвонит. Я проверяю время. Осталось лишь несколько часов, если все будет, как в прошлый раз.

Мое сердце замирает в радостном предвкушении. И одновременно в глубине души возникает острое чувство разочарования. Ведь если я права, это означает, что в прошлый раз, несмотря на мои отчаянные усилия, ничего не изменилось и все идет по накатанной колее. Мы с Эдом по-прежнему не вместе, по крайней мере на данный момент.

Я открываю холодильник и достаю молоко. Принюхиваюсь. Вроде нормальное. Наливаю молоко в чай, вынимаю чайный пакетик и возвращаюсь на свое рабочее место. Появляется девушка, когда-то сидевшая за соседним столом. Я судорожно пытаюсь вспомнить ее имя.

– Доброе утро, – бормочу я и сажусь за компьютер, втайне надеясь, что она не станет втягивать меня в разговор.

– Привет, Зои, – отвечает она. – Ты в порядке?

– Угу, все хорошо, спасибо. – Я вспоминаю о правилах приличия. – А ты?

– Да, отлично. Правда, сегодня немного припозднилась. И умираю хочу кофе. Тебе налить?

– Нет, спасибо, у меня уже есть. – Я смущенно поднимаю свою чашку. – Прости.

Она улыбается, вскакивает с места и исчезает на кухне, а я тем временем пытаюсь сообразить, чем мне сейчас надо заняться.

Утро проходит на удивление быстро. Я нахожу свои рабочие материалы, Мадлен делает объявление насчет моей новой должности, все меня поздравляют. Я вежливо отвечаю, стараясь особо не вдаваться в подробности. Наступает обеденный перерыв. Конечно, я бы не отказалась от сэндвича, но сейчас мне не до перекусов. Я сижу, нетерпеливо барабаня пальцами по письменному столу в ожидании телефонного звонка.

И вот телефон наконец пробуждается к жизни. Едва не упав от волнения со стула, я снимаю трубку дрожащей рукой:

– Алло?

– Добрый день, не подскажете, с кем я могу переговорить насчет кулеров для воды?

Я слышу хорошо знакомый низкий голос и чувствую, как у меня по спине бегут мурашки. Но как ни в чем не бывало продолжаю разговор, соблюдая правила игры.

– Боюсь, вам нужна Лиззи, секретарь. К сожалению, ее сейчас нет на месте.

– А вы, случайно, не в курсе, когда она вернется?

– Эд, это ты?

– Да-а-а? – настороженно спрашивает он.

– Это я, Зои. Зои Морган, – добавляю я на всякий случай.

– Боже мой, Зои! – Он вроде обрадовался, и на том спасибо. – Поверить не могу!

– Я тоже. Как поживаешь?

– Хорошо, очень хорошо. А ты? Как дела?

– Отлично. Сегодня получила новую работу.

– Чудесно!

– Спасибо, я на седьмом небе от радости. – Я замолкаю, не зная, о чем говорить дальше. Пауза неприлично затягивается, и мне кажется, будто Эд слышит, как на другом конце телефонной линии колотится мое сердце. – А ты сейчас где?

– В Лондоне. В Брикстоне. А ты?

– Я работаю в Камдене. Ну а живу в Тафнелл-Парке. С Джейн.

– Ты серьезно? Черт, последний раз, когда я ее видел, она готова была лизаться с первым встречным.

– Джейн никогда себе такого не позволяла!

– Еще как позволяла. Ой, за исключением меня, естественно. – Эд смущенно замолкает. – Честно говоря, даже странно, как это она могла обо мне забыть.

– Ну ты и сволочь! Нет, Джейн замечательная, и мы обожаем нашу квартиру. Жить вместе ужасно весело, и Лондон нам тоже нравится, хотя мы не сразу смогли перебраться сюда. Но сейчас все зашибись и… – Я останавливаю словесный поток, которым пытаюсь заполнить неловкую паузу.

– Что ж, звучит впечатляюще, – произносит Эд и продолжает без прежней уверенности: – Я вот тут подумал, может, встретимся? Пропустим по стаканчику.

На линии возникают помехи, я слышу его дыхание. Повисает напряженная тишина, и у меня начинает стучать в висках.

– Когда?

– Э-э-э… У тебя наверняка уже есть определенные планы, но все-таки, как насчет сегодняшнего вечера?

Я улыбаюсь. Голос у Эда испуганный, так что не стоит тянуть с ответом.

– Очень мило с твоей стороны.

– Мило?

– Да, мило. А чем тебя не устраивает это слово?

– Ну, оно немного… банальное.

– О’кей. Давай по-другому. Это было бы славно. Потрясающе. Грандиозно. Так лучше?

– Да, намного.

– Отлично. Итак, хм, куда ты хочешь пойти?

– Сохо подойдет?

– Идеально. Часов в семь?

– Значит, в семь. Буду ждать тебя у паба «Голова Шекспира», это в начале Карнаби-стрит.

– О’кей. Здорово. Увидимся позже. – И, не дав ему возможности передумать, я дрожащей рукой вешаю трубку.

После разговора с Эдом я вновь чувствую себя взволнованным подростком в предвкушении первой любви. Да, я по-прежнему ничего не понимаю, за исключением того, что мне дали возможность заново прожить дни, имевшие принципиальное значение в становлении наших с Эдом отношений. Это день, когда мы только познакомились, и день, когда я застала его с другой после нашего первого поцелуя. И теперь я должна оптимально использовать предоставленный мне шанс. Ведь наверняка в нашем прошлом найдется какой-то момент, который я смогу изменить.

Вторая половина дня тянется бесконечно. Стрелки часов над дверью практически не двигаются, минуты кажутся часами. Я уже в трехсотый раз читаю один и тот же текст, но не могу уловить смысл. И чтобы убить время, болтаю с Анной – девушкой, сидящей за соседним столом, чье имя мне удалось вспомнить, когда к ней обратился один из сотрудников, – о том, что они с ее парнем будут делать в ближайший уик-энд. Она что-то говорит о художественной выставке в Хокстоне, но я слушаю ее вполуха. Мои мысли заняты предстоящим свиданием с Эдом.

И вот наконец, когда, казалось, прошла целая вечность, стрелка часов, словно нехотя, приближается к цифре «6». Все, можно уходить.

Дорога до Оксфорд-Серкуса займет у меня меньше часа, поэтому для начала я, подняв с пола сумку, бегу в туалет. Туалет производит жуткое впечатление. Голая лампочка под потолком, с ее безжалостным светом, зеркала сплошь в черных точках, отбитая плитка на стенах и отвратительный запах, с которым не в силах справиться ядреный освежитель, щедро разбрызгиваемый уборщицей. Но сегодня я не обращаю на это внимания.

Я роюсь в сумке в поисках блеска для губ, туши и расчески. С этим особо не разбежишься, но мне хватит. Встав перед зеркалом, я неожиданно понимаю, что впервые за весь день получила возможность хорошенько себя разглядеть. Мои волосы – прямые, слегка вьющиеся на концах и по-прежнему очень темные – коротко подстрижены; стрижка придает лицу некоторую округлость, делая его моложе: явно не тот эффект, которого я добивалась в свои двадцать четыре. Я вспоминаю, как мучилась, выпрямляя непокорные кудри феном, ведь в те времена еще не было выпрямителей для волос, и мне даже становится себя немного жаль. Да, выпрямитель для волос мне сейчас определенно пригодился бы, чтобы по-быстрому навести красоту.

В качестве последнего штриха я наношу еще один слой блеска для губ – совершенно бесполезное занятие, поскольку, пока я буду добираться до места, блеск сотрется, – и открываю дверь. Я иду знакомым маршрутом мимо супермаркета «Сейнсбери», мимо убогих магазинчиков с выставленными на тротуаре в тщетной попытке привлечь внимание прохожих товарами: швабрами, ведрами, пластиковыми коробками, кухонными полотенцами, кастрюлями, рожками для обуви. Неожиданно солнце скрывается за свинцовыми тучами, понимается ледяной ветер, мне становится зябко в тонком пальто, а ноги отчаянно мерзнут в туфлях на шпильке, которые я надела в честь интервью. Ветер разносит по улице клочки бумаги, бомж, сидящий на пороге очередной лавки, кутается в грязное одеяло. Мама наверняка сказала бы: «Похоже, сейчас пойдет снег».

Я продолжаю идти, низко опустив голову, к станции метро, ветер безжалостно треплет волосы. К тому времени, как я оказываюсь у входа в метро, начинается дождь. Видок у меня еще тот. Такое впечатление, будто я продиралась сквозь живую изгородь, но мне наплевать: единственное, о чем я могу сейчас думать, – это о встрече с Эдом.

Я спускаюсь по эскалатору, уставившись невидящими глазами на развешенные вдоль стены постеры, и выхожу на платформу. Со всех сторон меня обтекают спешащие куда-то люди, но я никого не замечаю вокруг. Воздух в туннеле со свистом завихряется, приближается очередной поезд. Двери открываются, я вхожу в вагон, где, зажатая чужими телами, мерно покачиваюсь, держась за поручень, в такт движению. И стараюсь ни о чем не думать.

Поезд прибывает на станцию «Тоттенхэм-Корт-роуд», я выхожу. У меня еще есть в запасе двадцать минут, и я решаю, несмотря на ненастье, пойти пешком по задворкам Сохо. Быстрым шагом я иду по узким улочкам, волосы развеваются во все стороны, в голове полный сумбур. Когда я наконец подхожу к черно-белому зданию универмага «Либерти» в начале Карнаби-стрит, где мы в свое время частенько встречались после работы пропустить по стаканчику, у меня начинает стучать в висках и перехватывает дыхание. Я пришла на пять минут раньше и теперь могу сбавить темп, чтобы не выдать своего нетерпения. Ведь Эд, так или иначе, не знает, что будет дальше. Не знает, что мы полюбим друг друга и станем парой. Что я обожаю читать в ванной, а утром, пока не выпью двух чашек кофе, ко мне лучше не подходить; он никогда не видел меня голой; не видел, как я плачу у него на груди в поисках утешения. Да, в отличие от меня, он ничего этого не знает, поэтому я должна быть предельно осторожной.

Я терпеливо жду, вглядываясь в толпу, и наконец обнаруживаю Эда. Он идет знакомой легкой походкой в сторону пешеходной улицы. Густая прядь падает на глаза, джинсы на коленях продраны. Он выглядит таким красивым, таким молодым, что начинает щемить сердце.

Мой Эд.

И вот он уже стоит рядом, его лицо расплывается в широкой улыбке, и мне на миг кажется, будто солнце выглянуло из-за туч.

– Привет, красотка! – Он крепко обнимет меня.

– И тебе привет. – Я улыбаюсь и оглядываю Эда с головы до ног. – Дай-ка посмотреть на тебя. Боже, ты так повзрослел!

– Повзрослел?! Надо же, а я и не знал! – Промелькнувшая в его глазах грустинка тут же исчезает.

– Ну и куда пойдем? – спрашиваю я. – Я замерзла как собака.

– Давай для начала немного выпьем, а там видно будет. – Он тащит меня в паб «Голова Шекспира».

Моя рука в его руке, и я на седьмом небе от счастья.

Мы ныряем в полумрак паба и, хихикая, точно дети, толкаем дверь. Обшарив глазами зал, я направляюсь к свободному столику в углу. Эд отпускает мою руку, и это ужасно обидно.

– Ну ладно, что будешь пить? – Я запихиваю сумки под стол и поворачиваюсь к барной стойке.

– Не глупи, я закажу. Тебе чего?

– Ты уверен? Здесь довольно дорого… – начинаю я и осекаюсь.

– Естественно. Но, думаю, я вполне могу позволить себе угостить девушку.

– Да, прости, прости. Я не хотела… – (Эд, в отличие от меня, пока не знает, что в нашем совместном будущем мне придется платить за выпивку и все остальное, поскольку он окажется не слишком-то кредитоспособным.) – Мне джин-тоник, без лимона.

– Будет сделано. – Эд с шутливым поклоном направляется к стойке.

Оставшись на пару минут в одиночестве, я пытаюсь успокоить расшалившиеся нервы. Наша встреча дает мне сильнейший эмоциональный импульс, хотя Эд понятия не имеет, насколько в данную минуту я счастлива. Ведь кто я для него? Подружка, с которой он целовался несколько лет назад. А вот он для меня – буквально все. Все, что я потеряла.

Пока Эд ждет у барной стойки, я пристально за ним наблюдаю. Его лицо кажется до боли знакомым, мне сейчас трудно поверить, что я начала его забывать. Высокие скулы, красиво очерченные мягким светом ламп. Ярко-синие глаза в обрамлении длинных ресниц, и пока никаких гусиных лапок в уголках. Как и у меня, они появятся позже. Под глазами залегли легкие тени, да и вообще, вид немного усталый. На щеках и подбородке двухдневная щетина, тонкая морщина на лбу.

Когда подходит очередь, Эд с улыбкой облокачивается на стойку, и я забываю обо всем на свете. Мой взгляд скользит по его спине и останавливается на упругих ягодицах, скрытых под мешковатыми джинсами. Я вспоминаю, как вцеплялась в них, когда мы занимались… Боже мой, Зои, сейчас же прекрати! Меня бросает в жар от нескромных мыслей, я поспешно отвожу глаза, пытаясь прийти в себя.

Эд возвращается к столу, в одной руке у него джин с тоником, в другой – бокал красного вина.

– Ты что, больше не пьешь пива? – Я киваю на бокал с вином, пытаясь скрыть смущение. Мне кажется, будто меня застукали за чем-то не слишком непристойным.

– Не-а. Впрочем, пиво мне никогда особо и не нравилось. Вот красное вино – это действительно вещь. – Эд с довольной усмешкой делает глоток.

– Как мило! – Ничего более умного мне пока не приходит в голову.

Я ужасно нервничаю, что, конечно, нелепо. Ведь это Эд, с которым я знакома много-много лет, с которым делила постель, прожила жизнь… Разве можно его стесняться?!

– Итак, как твои дела? Что новенького? – спрашивает он.

– Со времени нашей последней встречи? Ну, я переехала в Лондон и, как уже говорила, съехалась с Джейн. Мы вместе снимаем квартиру.

– Ха! Не сомневаюсь, у вас там весело.

– Так оно и есть, хотя квартирка размером с почтовую марку. Дом, что мы снимали в универе, по сравнению с ней кажется дворцом. Но жить вместе с Джейн здорово. Что касается меня, то я трудилась на добровольных началах в отделе маркетинга, а сегодня наконец официально принята на работу.

– Ой, а я и забыл! Нужно срочно выпить шампанского, обмыть твою новую должность.

– Боже мой, нет! Мой бюджет этого не выдержит, – говорю я и останавливаюсь.

Надеюсь, я не слишком его обидела, предположив, что шампанское ему тоже не по карману? И почему мне так трудно разговаривать с Эдом? Да потому, что ты еще не успела прожить с ним пятнадцать лет, идиотка!

– Ну, похоже, у тебя все зашибись, – произносит Эд. – Хотя кто бы сомневался, мисс Я-Не-Пойду-Гулять-Пока-Не-Сделаю-Домашнее-Задание?!

Он говорит это с улыбкой, и я не могу на него обижаться. Ведь он абсолютно прав. Я действительно очень много работала и была для всех самой настоящей занозой в заднице.

– Ну, спасибо на добром слове. А как насчет тебя? Что поделываешь?

– Да ничего особенного. После универа шесть месяцев путешествовал. Понимаю, это банально, но я не знал, чем заняться. Затем пару месяцев жил с мамой. Я ее, конечно, люблю, но она жутко меня бесила, так как все пыталась мной руководить. Поэтому я решил попытать счастья в Лондоне. Теперь живу один в крошечной студии в Клэпхеме, с кроватью, похожей на рисовый пудинг, занимаюсь дерьмовой работой: продаю кулеры для воды компаниям, желающим установить их в своем офисе, а потому сплю и вижу, как бы послать все это подальше. Если честно, я рассчитывал заниматься совсем другим после универа.

– А позволь спросить, чем именно? – В моем голосе неожиданно появляется металл, и Эд бросает на меня удивленный взгляд.

– Ну, я полагал, что с дипломом, пусть даже дерьмовым, специалиста в области геологии без труда смогу найти себе работу по душе. Но беда в том, что я и сам толком не знаю, какая работа мне по душе. Пока еще не знаю.

– Что ж, ты не так давно получил диплом. У тебя впереди еще куча времени. Может, если перестанешь себя жалеть, то сумеешь найти что-нибудь подходящее.

– Ух ты! Ты посмотри-ка! И откуда только что взялось?!

– Извини, я не хотела быть такой резкой. Просто… – Я умолкаю и начинаю вертеть в руках подставку под пивную кружку, понимая, что не имею права вымещать на Эде, который меня почти не знает, свое разочарование, накопившееся за последние пятнадцать лет. Если я начну на него давить в самом начале наших отношений, то куда это нас заведет? – Я только хотела сказать, у тебя много талантов. Нужно только пораскинуть мозгами, как лучше их применить, и у тебя все получится.

– Например? – Он подпирает рукой подбородок и выжидающе смотрит на меня.

– А что у тебя с музыкой? Тебе ведь нравилось играть на гитаре. Почему бы не стать учителем?

Эд пожимает плечами:

– Это, конечно, вариант, но я не настолько хорош.

– Тогда попробуй себя в кулинарии. В универе ты всегда любил готовить для нас обеды. Может, тебе стоит поискать что-нибудь, связанное с едой. Или с садоводством. Что-то практическое. Ведь ты всегда знал, куда приложить руки. – Поняв двусмысленность последнего заявления, я густо краснею. – Ну, я не знаю. Я вовсе не собираюсь учить тебя жизни, но есть много вещей, в которых ты разбираешься. Выбери что-нибудь из них. И тебе наверняка понравится. Нужно только пробовать.

Закончив свою пламенную речь, я слежу за реакцией Эда. Ему явно весело, и он на меня ни капельки не сердится, чего я в глубине опасалась, поскольку зашла слишком далеко.

– Ну и что тут смешного?

– Ой, да ничего, Зо! Тебя послушать, так можно решить, будто ты думала над этим даже дольше, чем я. А что, если тебе бросить свой маркетинг и стать советником по профориентации?

– Ха-ха-ха!

– Но ты совершенно права. Мне необходимо определиться, найти свой жизненный путь. И ты сможешь мне в этом помочь.

Эд говорит шутливым тоном, но я довольна, что сумела сделать хотя бы маленький шаг вперед.

– Что ж, чем смогу, помогу.

Эд придвигается чуть ближе, я чувствую тепло сильной мужской ладони, к которой мне отчаянно хочется прикоснуться. Желание это настолько всепоглощающее, что уже ни о чем другом невозможно думать. Я поспешно отодвигаюсь и начинаю вертеть в руках свой стакан.

– Ладно, хватит обо мне, – улыбается Эд. – Расскажи лучше о своем повышении.

Почувствовав наконец твердую почву под ногами, я начинаю щебетать о работе, о переезде в Лондон – одним словом, обо всем, что произошло за те восемнадцать месяцев, когда мы потеряли друг друга из виду.

– А как насчет бойфрендов? Ты с кем-нибудь встречаешься?

Я поднимаю на него глаза. Эд пристально смотрит на меня, без тени улыбки.

– Э-э-э… по-настоящему нет. Правда, как раз сегодня я собиралась пойти на свидание…

– И ты надинамила его из-за меня?

– Нет! – Я бросаю взгляд на часы. Уже девять вечера. – Хотя, похоже, да. Боже мой! Бедный Энди. Надеюсь, он не стал ждать слишком долго.

– А почему бы и нет? Я бы точно стал.

Последняя фраза будто повисает в воздухе, ни один из нас не знает, что с этим делать. Но мне в любом случае нужно задать Эду еще один вопрос, хотя я заранее знаю, каков будет ответ.

– А как насчет тебя? Ты с кем-нибудь встречаешься? – Вопрос, даже мне самой, кажется донельзя банальным.

Эд смотрит на свой бокал, задумчиво обводит пальцем край, я слышу протяжный мелодичный звук.

– Я… ну, типа того. – Он сейчас похож на нашкодившего кота.

– Типа того. – Я по мере сил пытаюсь говорить спокойно, без обиды и злости. – И что это значит?

– Просто… Я типа встречался с одной, но все… очень запутано.

– Запутано? – Боже, я начинаю повторять слова, как попугай! Зои, держи себя в руках!

Эд, тяжело дыша, теребит рукой лицо:

– О’кей, Зои, все так. Я действительно встречался с девушкой… несколько месяцев, может, пять или шесть. Мы… она… уже заговаривали о том, чтобы съехаться… – Он делает паузу и начинает барабанить пальцами по столу. Я терпеливо жду. – И я согласился. Но теперь… Зо, но теперь случилось это. – Он машет рукой, показывая на нас. – Теперь мы здесь и ну… Как я и говорил, все очень запутано. В общем, все сложно.

– И что тут такого сложного?! – немного подумав, заявляю я. – У тебя есть девушка, у вас все достаточно серьезно, причем настолько, что она искренне верит в твое желание с ней съехаться.

Эд энергично мотает головой:

– Нет, Зои. Ты не понимаешь. Все не так однозначно. Дженни… ну… – Эд смотрит на свои лежащие на столе судорожно сжатые руки и шумно вздыхает. – Знаешь, это ведь не простая случайность.

– Ты о чем? – хмуро спрашиваю я.

– О нашей встрече. О том, что мы сейчас здесь. Ты и я.

– Что ты имеешь в виду?

Избегая моего взгляда, Эд продолжает изучать свои руки.

– В общем, я позвонил тебе специально. Сегодня днем.

Я мучительно пытаюсь вникнуть в смысл его слов.

– Но как? Почему?

Эд смущенно пожимает плечами:

– Я просто… Я и Дженни, это… ну, это, по-моему, неправильно, что между нами встал кто-то третий, о котором я постоянно думаю… Затем… я провел некоторое расследование, нашел, где ты работаешь. А потом… ну а потом вот это.

Я упорно гипнотизирую Эда взглядом, заклиная взглянуть на меня. И наконец он поднимает глаза, с минуту мы просто смотрим друг на друга и молчим.

– Ты серьезно?

– Угу, – кивает он.

– О…

Эд отрывисто смеется ироничным смехом:

– Итак, теперь ты наверняка согласишься, что все слишком запутано. Полагаю… Ну, я полагаю, что мне просто надо с этим самому разобраться.

Я согласно киваю. В разговоре возникает мучительная пауза, которую нужно срочно заполнить. Мысли мечутся в поисках вариантов. В прошлый раз этот вечер именно так и закончился, если не считать прощального поцелуя. Тогда мне хотелось поступить по совести, что я и сделала. А что, если уже пора брать быка за рога? Ведь я для него не просто очередная подружка, и мы так или иначе будем вместе – уж кто-кто, а я это точно знаю. Тогда почему бы мне сейчас не сказать: «Давай не будем все усложнять» – и не остаться с ним? Возможно, это мой последний шанс.

Но только я собиралась открыть рот, как Эд отодвигает стул и встает.

– Мне, пожалуй, надо еще выпить. Тебе повторить? – Он кивает на мой пустой стакан.

– С удовольствием.

Я провожаю его глазами. И представляю, как подхожу к нему, обнимаю за талию, прижимаюсь губами к мускулистой шее. Другие именно так и сделали бы. Например, Джейн. Но я знаю, что это будет неправильно. Более того, Джейн, учитывая ее послужной список, вряд ли является образцом поведения в том, что касается взаимоотношения полов. И тут я чувствую укол вины. Ведь Джейн – моя лучшая подруга.

Эд возвращается с полными стаканами.

– Ладно, проехали, – уже более уверенно говорит он. – О чем мы беседовали до того, как зашли в тупик?

Обстановка, слава богу, слегка разрядилась. Я улыбаюсь и наклоняюсь к Эду. Следующие несколько часов мы предаемся воспоминаниям о наших друзьях и родственниках. Я счастлива снова сидеть рядом с Эдом, забыв о грузе прежних ошибок. Если честно, я скучаю по такому Эду. Ведь мы так давно не общались с ним без явного подтекста, когда оба во избежание очередной ссоры не решали проблемы, а лишь ходили вокруг да около.

Звон колокольчика, и бармен кричит:

– Последние заказы!

Я вскакиваю с места и обвожу глазами полупустой бар. Черт, я совершенно пьяная, и комната плывет перед глазами!

Эд смотрит на часы.

– Упс! – Он улыбается кривоватой улыбкой. – Похоже, для обеда уже слегка поздновато.

– Да, уже поздновато.

– Наверное, мне стоит проводить тебя домой.

– Ладно, там будет видно.

Ужасно не хочется, чтобы вечер кончался, по крайней мере так быстро, но, поскольку мне не удалось решить, как быть дальше, я послушно встаю, надеваю пальто и, слегка покачиваясь, поднимаю с пола сумку.

– Ой-ёй-ёй! – пьяно ухмыляюсь я.

Эд хватает меня за руку и тащит к двери. На улице ледяной холод, и, пока мы стоим в растерянности у паба, наше дыхание превращается в облачка пара.

– Я провожу тебя домой, – говорит Эд и с лукавой улыбкой добавляет: – А там уложу спать.

– Не глупи. Ты живешь на другом конце города.

– Не имеет значения. Я не позволю тебе идти одной в столь поздний час. Ничего, как-нибудь доберусь.

Мы идем рука об руку к метро, а в вагоне садимся рядом. Поезд с грохотом мчится в туннеле, и я гляжу на наше отражение в окне напротив. Мы смотримся как самая обычная пара, и меня пробирает нервная дрожь. Если бы!

Эд всю дорогу держит меня за руку. Поезд медленно подъезжает к станции «Тафнелл-Парк», мы встаем и выходим. У меня голова идет кругом при мысли об имеющихся возможностях. В прошлый раз мы попрощались, и я сказала, что подожду, пока он не разберется со своей личной жизнью. На сей раз у меня от джина явно произошло размягчение мозгов, в результате чего я так и не смогла принять решение. Я поворачиваюсь к Эду:

– Тебе не стоит провожать меня домой. Уже поздно. Ты опоздаешь на поезд.

Эд смотрит на часы на табло. Уже 23:36. Он кивает, но не двигается с места.

– Чудесный вечер. Я получил огромное удовольствие, – говорит он.

Он наклоняется ко мне, его губы касаются моих. Затем отстраняется и смотрит на меня, словно спрашивая разрешения. Я едва заметно киваю. Тогда он снова меня целует холодными губами, и мне кажется, будто я вот-вот потеряю сознание. Платформа совершенно пустая, но, даже если бы здесь была толпа народу, я все равно не обратила бы внимания. Есть только я и Эд, и больше никого в этом мире.

Наконец он меня отпускает.

– Итак? – В этом коротком слове мне слышится не один, а несколько вопросов.

И тут я принимаю решение. Я едва заметно качаю головой, но Эд сразу все понимает.

– Прости, Эд. Я не могу. Не сейчас. Так неправильно.

– Ты права. Разумеется, – соглашается он.

Порывшись в сумке, я нахожу шариковую ручку с жеваным колпачком, беру Эда за руку и пишу у него на ладони номер своего телефона:

– Позвони, когда сможешь, хорошо?

Эд молча кивает, а я резко поворачиваюсь и, зажав волю в кулак, быстро иду прочь. Оглянувшись, я вижу, что он смотрит мне вслед. Мне сейчас тяжело, как никогда, – кто знает: увижу ли я Эда снова? – но я все сделала правильно.

Вернувшись домой, я ложусь в кровать и даю волю слезам. С болью вспоминаю, как Эд уходил от меня, как мне хотелось вцепиться в него и больше никогда не отпускать. Не отпускать до конца жизни.

Но вот слезы постепенно высыхают, я медленно погружаюсь в сон и думаю о том, что принесет мне завтрашний день.

Глава 4 5 июня 1999 года

Пока на кухонном столе остывает чашка чая, я прислушиваюсь к тому, как Джейн бродит по комнате. Скоро она появится здесь, и мне хочется насладиться последними минутами одиночества.

Проснувшись сегодня утром, я поняла, что все опять повторяется, и меня охватило радостное возбуждение. Еще один день с Эдом. Когда в часы отчаяния после смерти Эда я умоляла Господа дать мне еще хоть немного побыть с мужем, то отчетливо представляла себе, что буду говорить и делать в эти короткие минуты: я скажу ему, что сожалею, что безумно люблю его и всегда буду любить. Я представляла себе, как буду обнимать, целовать, ласкать Эда – одним словом, делать все то, что больше не могу. И вот теперь мечты сбываются.

Мои губы невольно расплываются в улыбке.

– С чего это ты сияешь, как блин масленый? – Джейн, шаркая ногами, входит на кухню; волосы растрепаны, взгляд мутный. Она с трудом сдерживает зевок.

– Да так, ничего. Черт, ты выглядишь ужасно!

– Спасибо. И чувствую себя, как ходячий мертвец, – хмыкает она и бросает на меня подозрительный взгляд. – В отличие от тебя. Что это ты с утра такая живенькая?

– А разве непременно нужна какая-то причина?

Причины действительно нет, по крайней мере пока.

Джейн удивленно поднимает брови.

– Ты, случайно, не… – она косится на дверь моей спальни, – привела к себе мужика?

– Нет, ничего подобного. Просто я очень рада тебя видеть. Само собой, – ухмыляюсь я.

Джейн берет подушку и целится мне в голову. Я уворачиваюсь, и подушка, чудом не задев лампу, падает на пол.

– Кофе. Умираю хочу кофе. – Джейн достает из шкафчика банку растворимого кофе и насыпает в кружку.

– Давай сварю тебе человеческого кофе. – Я соскакиваю с табуретки.

Она смотрит на меня так, будто не узнает, но в результате лишь пожимает плечами:

– Ладно. Спасибо.

А потом плюхается на табуретку и кладет голову на сложенные на столе руки.

– Ну а ты чем занималась прошлой ночью? – В качестве отвлекающего маневра я гремлю ложками. Надеюсь, Джейн все-таки прольет свет на то, что происходит.

– Ты имеешь в виду, после твоего ухода? – хмурится Джейн.

Вот дерьмо!

– Ну да, конечно. Ты что, еще куда-нибудь зарулила?

– После обеда мы с Томом отправились в клуб «Тёрнмиллз». Полный отстой. Поэтому мы пробыли там не больше часа. А затем… ну… он пошел домой. Один. Снова.

Господи, только не Том! Мало того что Том был редкостным говнюком, он безобразно обращался с Джейн, которая встречалась с ним где-то около года. Том постоянно ее унижал и мог бросить в любой момент, словно она ярмо у него на шее. Оказалось, одновременно с ней он встречался с кем-то еще, но, к сожалению, это обнаружилось слишком поздно.

– Он водит тебя за нос. Просто пошли его к черту! – Слова эти вырвались сами собой, прежде чем я успела спохватиться.

– Что?! – вскидывает голову Джейн.

– Ну, ты понимаешь. Это же очевидно.

– Разве? И откуда такая уверенность? – Голос ее звучит холодно, почти агрессивно.

Я пытаюсь отыграть назад:

– Да нет. Не обращай внимания. Джейн, я просто хочу сказать, что он реально обращается с тобой, как с последним дерьмом. Он постоянно тебя динамит, да и вообще пудрит мозги. Значит, наверняка у него рыльце в пушку, разве нет?

Она смотрит на меня обиженно:

– Наверняка?

– Ну, я не знаю. Мне так кажется… Ладно, не обращай внимания. Я порю чушь. Мне не хочется, чтобы ты страдала. Ты еще наверняка встретишь приличного человека. Ты это заслужила.

Джейн сверлит меня глазами, явно прикидывая, обижаться или нет. К моему величайшему облегчению, она сменяет гнев на милость.

– Прости, Зо, – вздыхает она. – Конечно, ты абсолютно права. Я просто… уже ничего не понимаю. Он как апрельская погода. Сейчас он меня обожает, а через минуту уже видеть не может и не знает, как от меня отделаться.

– Ты не должна с этим мириться. – Я наливаю воду в кофеварку, горячий пар жжет лицо.

Она снова вздыхает:

– Все верно… Но он такой… – Джейн пытается найти подходящее слово. – Симпатичный.

Я закатываю глаза:

– Ну это как посмотреть. На мой взгляд, единственное, что он умеет делать, – это играть на твоих нервах.

– Да-да, – слабо улыбается Джейн и, помолчав пару секунд, добавляет с хитрой усмешкой: – Ладно, в любом случае ты хотя бы способна нормально разговаривать.

И я сразу понимаю, что меня ждет.

– Эд. – Утверждение, а не вопрос.

– Да, Эд. Брось, Зо! Ты знаешь, о чем я. Вы провели грандиозную ночь, а потом он соскакивает, и от него вот уже четыре месяца ни слуху ни духу. Это уже не игра на нервах, а откровенное хамство.

– Знаю, знаю. Но если посмотреть правде в глаза, то у него ведь есть девушка.

– И что с того? Он обещал все уладить. Тебе не кажется, что ждать четыре месяца – некоторый перебор?

– Ну да. Ты, конечно, права. Но с этим мы уже проехали. Я больше не собираюсь за ним гоняться. Он и сам может ко мне прийти.

– А что, если нет?

– Тогда я останусь с разбитым сердцем, и никогда себе этого не прощу, и умру одинокой старой девой, оплакивающей мужчину, которого потеряла.

– Эй, я вот что хочу спросить. Ты собираешься расставить точки над «i»? Конечно, давать советы другим куда легче, чем себе. И все же?

Я горестно вздыхаю:

– Да, ты, возможно, права. Возможно, стоит ему позвонить.

Джейн, буквально подпрыгнув от радости, хлопает в ладоши:

– Вот видишь! Именно это я и имела в виду. Ты непременно должна что-нибудь предпринять. Нельзя сидеть сложа руки и смотреть, как жизнь проходит мимо. Ты ведь знаешь старую поговорку. Лучше жалеть о том, что сделал, чем о том, чего не сделал.

– А разве это не песня?

– Очень может быть. Что, в общем-то, не меняет сути, – улыбается Джейн.

Я отвечаю ей теплой улыбкой. Конечно, не Джейн давать мне советы, и тем не менее, как ни парадоксально, она неожиданно попала в точку. Возможно, именно так на этот раз и следует поступить, чтобы изменить ход вещей. Возможно, мне предначертано позвонить Эду, ускорить события и перестать понапрасну ждать. По крайней мере, вреда от этого точно не будет.

– Ладно, уговорила. Я ему позвоню.

– Ты серьезно? – Джейн по-прежнему смотрит на меня с подозрением.

– Вполне, – киваю я.

Она вскакивает с места, бежит через всю кухню и возвращается с телефоном в руке:

– Тогда звони прямо сейчас, пока не передумала.

Я беру трубку, рука предательски дрожит. При мысли о том, что предстоит разговор с Эдом, я невольно напрягаюсь. Я боюсь все испортить. И вообще, я до сих пор точно не знаю, какой сегодня день. Тогда откуда мне знать, что Эд хочет быть со мной?

– Пожалуй, позвоню потом.

– Ну ты и размазня! Почему не сейчас?

– Я просто… пока не готова. Еще не время. – Звучит явно неубедительно. Даже для меня. – Позвоню чуть позже. Обещаю. – (Джейн смотрит на меня прищуренными глазами, очень недоверчиво.) – Обязательно позвоню. Честное слово. Мне нужно собраться с духом. – И придумать, что я буду говорить.

– Уговорила. Но учти, Зои Морган, я не позволю тебе увильнуть. Потому что у меня уже уши вянут от твоего нытья по поводу Эда. – Я шутливо замахиваюсь на нее, она с ехидной улыбкой уворачивается, едва не свалившись с табуретки. – Ну ладно, давай не будем тратить драгоценное субботнее время на пустую болтовню об этих проклятых мужиках! Ведь у нас грандиозные планы на сегодняшний день!

– Разве?

– Ну конечно. Давай чего-нибудь по-быстрому выпьем – и я целиком и полностью в твоем распоряжении.

Тогда я достаю из буфета кружку с надписью «Я люблю шопинг» и синюю чашку из сервиза. У синей чашки немного сколота ручка. Забавно, но за долгие годы многие вещи из моей прошлой жизни как-то незаметно стерлись из памяти, в том числе и сколотые чашки, и громко тикающие ретрочасы на стене, и полочка с редко используемыми специями возле тостера. И вот они тут, родные и близкие, словно и не было всех этих лет.

Я наливаю Джейн кофе в кружку, а потом себе – в чашку.

– Постой-ка! А с чего это вдруг ты стала пить кофе? – удивленно хмурится Джейн.

– Э-э-э… – растерянно мямлю я. – Сама удивляюсь. Пожалуй, от кофе я пока откажусь. – Мысленно проклиная себя, я выливаю кофе в раковину.

В свое время я никогда не пила кофе, объясняя это тем, что мне категорически не нравится горький вкус. Спустя много лет я даже пристрастилась к кофе, но тогда, в 1999 году, я его на дух не переносила, и Джейн это, естественно, знала.

Джейн смотрит на меня долгим взглядом и, пока я завариваю себе чай, включает радио. По радио орет «Hey Boy Hey Girl» группы «The Chemical Brothers». Мы улыбаемся, довольные выбором песни, инцидент с кофе, похоже, исчерпан.

– Улет! – вопит Джейн, и следующие пять минут мы, хихикая точно школьницы, прыгаем в такт музыки.

Оказывается, на сегодняшнюю субботу у нас запланировано следующее: днем – шопинг, вечером – поход в бар. И вот спустя час мы с Джейн уже идем, взявшись за руки, к станции метро. Я надела джинсы, ботинки на шнуровке и черную майку. Джейн – любительница девчоночьего стиля одежды – вырядилась в сарафан на лямочках, с туго завязанным пояском. Солнце пригревает свежевымытую кожу, от стен и тротуаров идет приятное тепло. Неожиданно я замечаю веснушки на руках: похоже, хорошая погода установилась уже давно. В солнечный день Лондон выглядит совсем по-другому: он словно сбрасывает с себя привычную холодную сдержанность и становится шаловливым подростком, готовым на подвиги. Даже шелест листвы на ветру напоминает тихий смех, которому птицы вторят своим чириканьем.

Мы с Джейн замечательно проводим время, методично обшаривая магазины на Оксфорд– и Карнаби-стрит (когда мы проходим мимо «Головы Шекспира», на меня сразу обрушивается поток воспоминаний о вечере, проведенном здесь с Эдом), едим лапшу, примеряем нелепые наряды. Даже если я и не увижу Эда, сегодняшний день стоит каждой потраченной мной минуты. Ведь я напрочь разучилась веселиться, расслабляться и получать удовольствие от жизни – впрочем, так как же как и Джейн. И этот день стал для нас особенным.

И вот наконец в пять вечера, нагруженные покупками, с ноющими от долгой ходьбы ногами, мы поворачиваем в сторону дома. У меня кошки скребут на душе: пора выполнять данное Джейн обещание позвонить Эду. Я несколько опасаюсь долгосрочных последствий этого шага, но в то же время чувствую странное возбуждение.

Квартира встречает нас приятной прохладой, и я сразу отправляюсь в свою комнату положить вещи и переодеться. Я стою, любуясь новыми джинсами, которыми позволила себя побаловать, и неожиданно слышу, что меня зовет Джейн. В ее голосе звучат панические нотки.

Бросив джинсы, я бегу в гостиную, где застаю Джейн. Вид у нее ошарашенный.

– Что? Что случилось? – Джейн уже начинает меня немного пугать.

– Эд! – Джейн расплывается в широкой улыбке, картинно простирая руки в сторону автоответчика.

– Эд? – Я смотрю на телефон, словно ожидая увидеть сидящего возле него Эда, затем поворачиваюсь к Джейн. – А что с ним такое?

Джейн, все с той же глупой ухмылкой, включает автоответчик. Раздается странный треск, словно человек на другом конце линии уронил трубку, а затем комнату наполняет знакомый глубокий голос, отдающийся у меня в ушах колокольным звоном.

«Привет, Зо! Это я, Эд. Прости, что надолго исчез, но я пытался разобраться с делами, и вот теперь, ну… Ну, перезвони мне, пожалуйста. Хорошо?»

Эд говорит номер телефона, затем слышится длинный низкий гудок, и автоответчик замолкает. Я тупо смотрю на телефонный аппарат, словно ожидая продолжения.

– Он позвонил! – пронзительно верещит Джейн, подпрыгивая от нетерпения. – Зои? Зо, очнись! Ты меня слышишь? Эд только что тебе позвонил!

Я смотрю на Джейн не в силах сдержать улыбки:

– Он позвонил, да? Он действительно позвонил!

– Эй, чего стоишь столбом?! Перезвони ему, – командует Джейн.

Она хватает старый журнал, роется в сумочке в поисках авторучки и в третий раз нажимает на кнопку автоответчика. Голос Эда снова наполняет комнату, Джейн лихорадочно записывает номер на полях журнала, проверяя еще раз, не перепутала ли цифры, и сует его мне:

– Вперед!

Трясущимися руками я беру журнал:

– Исчезни! Как я могу ему звонить, если ты стоишь у меня над душой и подслушиваешь?!

Я шутливо ударяю ее по руке кружкой, и Джейн, торжественно удалившись в свою комнату, демонстративно хлопает дверью.

С тяжело бьющимся сердцем, я беру телефонную трубку. Каракули Джейн почти невозможно прочитать, и я набираю номер практически наугад. Раздается длинный гудок.

Я уже приготовилась услышать автоответчик, но, к моему удивлению, Эд снимает трубку. Я стою ни жива ни мертва.

– Алло?

– Э-э-э… привет. Хм, это я, – лепечу я. – Прости. Я хочу сказать, Зои. Это Зои.

– Ну привет! – радостно отвечает он. – Я счастлив, что ты позвонила.

Я буквально слышу его улыбку и начинаю потихоньку расслабляться.

– Итак… – начинаю я, не решаясь задать Эду сакраментальный вопрос, хотя заранее знаю ответ.

– Да, – коротко бросает он. – Я расстался с Дженни.

– Ох… – Судорожный вздох, нервный смешок, и я растерянно замолкаю.

Тогда инициативу берет на себя Эд.

– Итак. – Длинная пауза, я слышу его мягкое дыхание. И вот наконец он нарушает молчание: – Послушай…

– Похоже, нам надо встретиться.

– Похоже, что да. Вопрос – где? У тебя или у меня?

– Ты самый настоящий змей-искуситель! Скажи, ты по-прежнему в Лондоне?

– Да, по-прежнему в Лондоне. Может, встретимся попозже? Сходим куда-нибудь пообедать?

Я обдумываю его предложение. Единственное, чего мне действительно хочется, – провести ночь в объятиях Эда и больше его не отпускать. Но у нас непременно должно быть первое свидание, и этот момент настал. Обед так обед. Что ж, вполне нормально. Немного нормальности мне сейчас явно не помешает.

– Хорошо. С удовольствием.

Мы договариваемся встретиться в районе Ковент-Гардена. Эд знает там один симпатичный итальянский ресторанчик. Я тоже знаю этот ресторан. Ведь мы много лет там встречались. Однако я делаю вид, что слышу о нем впервые.

Я кладу трубку, и Джейн уже стоит у меня за спиной.

– Ну и куда вы идете?

– Ты подслушивала!

Джейн пожимает плечами:

– Естественно. А кто бы не стал? Так куда вы идете?

– Обедать. Ковент-Гарден. В восемь.

– Ага, променяла меня на парня!

– Ты что, против?

– Интересно, с какого перепуга я должна быть против? – Джейн бросает взгляд на часы. – Хотя это значит, что у нас только два часа, чтобы сделать из тебя роскошную женщину. Ну ладно, вперед!

Джейн несется в спальню, а я отправляюсь в ванную и включаю душ. Пока комната наполняется паром, я смотрю на свое расплывчатое отражение в запотевшем зеркале. Впервые за сегодняшний день у меня есть возможность остановиться и подумать, и мне хочется верить, что, возможно, я в результате буду счастлива.

Два часа спустя я готова, и Джейн пытается выставить меня из дому.

– Ну давай! А не то опоздаешь, а это, что бы ты там ни думала, вовсе не круто. – Она протягивает мне сумку. – Хорошо. Похоже, ничего не забыла. Деньги, ключи, косметику, зубную щетку… – Она лукаво улыбается в ответ на мой негодующий взгляд. – Что? Тебе не помешает быть в полной боевой готовности. Так?

Я закатываю глаза:

– Конечно так. И, Джейн?..

– Что?

– Спасибо тебе.

– Обращайся в любое время. – Джейн окидывает меня долгим взглядом, словно желая обнять. Но нет, она наклоняется ко мне, убирает со лба выбившуюся прядь и говорит с самым серьезным видом: – Разве я могла выпустить тебя из дому таким чучелом?

Я сердито хмурюсь, однако надолго меня не хватает, и мы начинаем дружно хихикать.

– Ну ты и нахалка! – Я клюю Джейн в щеку и поспешно расправляю несуществующие складки на майке. – Ладно, все путем. Пожелай мне удачи.

– Удачи. Надеюсь увидеть тебя завтра. – Джейн хитро подмигивает и выталкивает меня за дверь.

И вот я снова еду в поезде метро на встречу с Эдом. Сердце громко бьется в такт стуку колес. Я волнуюсь в предвкушении свидания – свидания из прошлого, когда мы еще оба были прежними.

Ведь если вернуться в 2013 год, то можно смело сказать, что мы с Эдом перестали быть друзьями, а тем более любовниками. В наших отношениях произошел критический перелом. Из нашей жизни исчезло понятие «мы», все помыслы были заняты исключительно попытками зачать ребенка, и в ходе этого процесса мы постепенно потеряли себя. А может, мне сейчас выпал уникальный шанс пойти другим путем, исправить прошлые ошибки и сказать Эду, что я по-прежнему люблю его, что он мой единственный, что я больше не буду зацикливаться на ребенке и снова стану ему хорошей женой?

От этой мысли у меня слегка кружится голова.

А вот и станция «Тоттенхэм-Корт-роуд». Я поспешно проталкиваюсь к дверям и вливаюсь в толпу пассажиров, направляющихся к выходу. Оставшуюся часть пути я иду пешком. Солнце по-прежнему ярко сияет на белесом небе, и у меня сразу поднимается настроение.

Я встречаюсь с Эдом!

В ресторан я прихожу на пару минут раньше условленного срока. Занимаю столик у окна и в ожидании Эда развлекаюсь тем, что разглядываю прохожих. Вот неспешно идущая рука об руку пара уступает дорогу мужчине в подвернутых слаксах и мокасинах, который сосредоточенно разговаривает по мобильному телефону. Тогда я позволяю себе немного пофантазировать. А вдруг этому парню в слаксах выпал тот же уникальный шанс, что и мне, и он повторно проживает этот день, попав в параллельную реальность? И хочет скорректировать прошлое, с тем чтобы изменить будущее? Конечно хочет. Кто ж от такого откажется!

Кто-то осторожно дотрагивается до моего плеча, я оборачиваюсь. Передо мной стоит Эд, и у меня перехватывает дыхание.

Его волосы выгорели на солнце и отросли почти до плеч. Косая прядь очень сексуально падает на один глаз. Эд явно постарался навести красоту, а теперь чувствует себя неловко в рубашке с коротким рукавом и узких джинсах. Вскочив с места, я бросаюсь к нему и заключаю в неуклюжие объятия.

– Ух ты, какой горячий прием! – удивляется Эд.

Мы садимся, и я неожиданно робею. Он кажется удивительно молодым; именно таким Эд сохранился в моей памяти, и поэтому мне трудно говорить.

Меня спасает появление официанта.

– Что будете пить?

– Я… э-э-э… Мне белого вина, пожалуйста. Большой бокал.

– А мне красного. Тоже большой, – просит Эд, а когда официант испаряется, поворачивается ко мне. – Похоже, нам не помешает выпить для храбрости, а?

– Определенно, – отвечаю я.

В разговоре возникает длинная пауза, и я нервно тереблю угол салфетки.

– Зо, прости, что надолго ушел в подполье, – наконец нарушает молчание Эд. – Разборки с Джен и прочее. Все оказалось сложнее, чем я думал.

Я киваю, выдергиваю из салфетки нитку, затем другую.

– Но теперь все определенно кончено, да?

– Определенно, – кивает Эд. – И не переживай. Я не сделал ничего ужасного. Она в порядке. Все отлично.

Он явно меня хорошо знает. Но теперь, пожалуй, пора сменить тему. И больше не говорить о Дженни.

– Спасибо.

– На здоровье. – Он бросает на меня осторожный взгляд. – Нервничаешь?

Посмотрев вниз, я обнаруживаю, что окончательно раздергала салфетку.

– Извини. Дурная привычка. – Я оставляю в покое салфетку и беру меню, но не могу вникнуть в смысл написанного.

Эд сейчас так близко, что хочется к нему прикоснуться, но нельзя, и это самая настоящая пытка. И все же в данный момент я, похоже, ни о чем другом не способна думать. Эд, задумчиво морща лоб и периодически облизывая кончиком языка губы, изучает меню. Я вижу на скатерти его тонкие, жилистые руки – коричневые, благодаря езде на велосипеде, с выгоревшим симпатичным пушком, – длинные пальцы задумчиво барабанят по столу, выстукивая какой-то ритм. Меня так и тянет их погладить.

– Готова?

Подпрыгнув от неожиданности, я поднимаю глаза и вижу, что Эд внимательно за мной наблюдает, а официант терпеливо ждет возле столика.

– Хм, да. – Лицо предательски горит, я рада, что Эд не может прочесть мои мысли.

Я заказываю первое, что приходит в голову: пасту с морепродуктами, именно то, что я потом постоянно заказывала, когда мы с Эдом приходили сюда. Официант уходит, я поворачиваюсь к Эду. Он смотрит на меня с нескрываемым любопытством:

– Зои, ты в порядке? Ты кажешься очень… рассеянной.

Если бы он только знал!

– Все отлично, честное слово! Я счастлива, что сижу здесь, с тобой.

– Я тоже. – Он осторожно берет мою руку, такое ощущение, будто через меня пропустили электрический ток. – Итак?

– Итак? – Я пожимаю плечами.

– Что теперь?

Серьезный вопрос. Что теперь? В последнюю встречу мы с Эдом мило болтали о нашей жизни, друзьях, работе. Но сейчас этого явно недостаточно. Слишком уж обыденно. Мне кажется – и эта мысль засела в моем подсознании еще утром, как только я открыла глаза, – что сейчас я получила идеальный шанс попытаться изменить прошлое. Да, до сих пор это не работало, ну и что с того? Кто посмеет утверждать, будто ничего не получится? Кто посмеет утверждать, будто эффекта бабочки больше не существует?

Мои мысли отчаянно мечутся в поисках вариантов. А их множество. Возможно, если я подниму тему потомства и с самого начала дам понять, что я пока не хочу детей (что не совсем так – я не хочу их сейчас, у меня есть другие первоочередные задачи, но, вполне вероятно, когда-нибудь я захочу родить ребеночка), то это как-то изменит ход событий. Возможно, если Эд поверит, что я вовсе не горю желанием заводить ребенка, то в будущем нам будет проще решить такой деликатный вопрос.

Достаточно непростая тема, чтобы поднимать ее на «первом» свидании, но, как мне кажется, я достаточно хорошо знаю Эда, а потому можно попробовать. Игра стоит свеч.

– Давай поговорим. Я имею в виду, серьезно. О нашем будущем, чего мы хотим и чего не хотим. – Эд явно заинтригован, и я продолжаю: – Ведь мы никогда не говорили о том, чего ждем от жизни, так? А я хочу знать.

Его лицо на секунду мрачнеет, но тут же проясняется.

– Ух ты! Ну ладно, о’кей. – Вид у него встревоженный.

– Можно я начну.

– Валяй.

Я делаю глубокий вдох:

– Ладно, в этом, конечно, нет ничего особенного, но мне всегда хотелось поездить по миру, повидать разные места. Но было ужасно страшно, я опасалась, что если прерву учебу в школе, в универе или уволюсь с работы, то не смогу вернуться. Поэтому я нигде не была, кроме Франции, куда мы с семьей ездили в отпуск. И вот теперь мне уже двадцать четыре, вполне зрелый возраст, а я вообще не видела мира. Но очень хочется. – Я поднимаю глаза. – Твоя очередь.

– Ладно. Ну, я немного попутешествовал, это факт, поэтому мои желания чуть-чуть другие. Ты ведь в курсе, что меня вырастила мама, мы, строго говоря, практически всегда были вдвоем. – (Я согласно киваю.) – И это здорово. Просто замечательно. Моя мама – замечательная. Но в квартире всегда было слишком тихо, а я в основном играл в одиночестве, или с кузенами, или с еще более дальними родственниками. И мне всегда хотелось узнать, каково это иметь большую семью, крепкий деревенский дом, полный детей, огромный сад, где можно было бы играть. Согласен, я рисую слишком идиллическую картинку, и все это пустые фантазии, но только не в том, что касается детей. Вот детей мне точно хотелось бы иметь. – Должно быть, я страшно побледнела, потому что Эд, бросив на меня пристальный взгляд, добавляет: – Ты спросила, я ответил.

– Все верно, – выдавливаю я жалкую улыбку.

– А как насчет тебя? Чего именно ты хочешь? Выйти замуж? Обзавестись детьми? Работать?

Вопрос на засыпку. Ответ на него может кардинально изменить мое будущее, но у меня нет времени на обдумывание.

– Ну… – Я делаю паузу, чтобы собраться с мыслями. Мои слова должны звучать искренне и правдиво. – Боюсь, я и сама не знаю. Мне бы хотелось выйти замуж, а вот насчет детей – я пока не уверена. Конечно, все женщины планируют рано или поздно, а может, прямо сейчас завести детей. Однако когда я представляю себе, как изменится моя жизнь после рождения ребенка, то, честно говоря, начинаю сомневаться. Мне нравится мой нынешний образ жизни, нравится моя работа, да и вообще, насколько тебе известно, я очень амбициозна. Я хочу много работать, сделать карьеру, стать успешной. Конечно, мне всего лишь двадцать четыре, и со стороны может показаться, что я успею еще сто раз передумать, но, по правде говоря, пока я определенно не вижу себя матерью семейства. По-моему, это не то, что мне хочется.

Закончив свой монолог, я устало откидываюсь на спинку стула. Эд смотрит на меня, и выражение лица у него какое-то странное.

– Вау!

– Ты спросил, я ответила, – слабо улыбаюсь я.

– Да, спросил. Но уж больно безапелляционно все это звучит. Слишком уверенно.

– Я и вправду абсолютно уверена. На данный момент. Кто знает, что нас ждет в будущем… – Осознав всю грустную иронию своего заявления, я невольно вздрагиваю. – Но сейчас я думаю вот так.

Повисшая тишина кажется мне настолько гнетущей, что я испытываю явное облегчение, когда официант приносит еду. Некоторое оживление за столом: звон столовых приборов, комментарии насчет внешнего вида поданных блюд, просьбы передать пармезан, перец, налить вина – все это позволяет расслабиться и на время забыть о неприятном разговоре. Я ковыряю свою пасту с морепродуктами, стараясь не встречаться с Эдом глазами, ведь он наверняка догадается, что я лукавлю.

Я понимаю, что своей жестокостью и прямолинейностью разбила его мечты об идеальной семье, которыми он рискнул поделиться. Окажись на его месте кто-либо другой, это не имело бы принципиального значения. После первого свидания еще рано строить планы насчет совместной жизни. Но у нас с Эдом есть общее прошлое – более того, я знаю, что ожидает нас в будущем, – и наша встреча – нечто большее, чем просто первое свидание. Мы притираемся друг к другу, планируя быть вместе.

Остается только надеяться, что изложенные мной тезисы не разрушили эти планы.

– Может, я немного переборщила? Была слишком резкой?

Взгляд Эда остается непроницаемым.

– Нет, не резкой. Ни в коем случае. – Он останавливается, подбирая слова. – Но я очень надеюсь, что наши разные взгляды на жизнь не помешают нам быть вместе. Надеюсь, это не станет дурным предзнаменованием.

У меня екнуло сердце.

– Господи, нет, конечно! Я так не думаю. Я хочу сказать, что в конце концов пары всегда притираются, разве нет? Мы ведь так молоды. У нас впереди еще куча времени, чтобы подумать.

Эд на секунду-другую задерживает на мне взгляд и в конце концов решает сменить тему:

– Ты права. Не стоит начинать с этого наше свидание. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Как насчет музыки? Ты по-прежнему фанатка жуткого хеви-метала, от которого балдела во время учебы в универе?

– Жуткого? Ты говоришь прямо как мой папа.

– Это потому, что у твоего папы хороший вкус.

– Это потому, что мой папа вообще не разбирается в музыке. И вообще, мне казалось, тебе нравится моя музыка!

– Только кое-что. Но эти кошачьи вопли! Нет уж, увольте. Хотя если дашь мне послушать «Роллинг стоунз», – ради бога, в любой день.

– Непременно дам, – киваю я. – А кстати, что случилось с твоей группой? Насколько я понимаю, эти лабухи обломали тебя с записью? – Я пытаюсь скрыть усмешку, но, похоже, не слишком удачно.

– Нет, они просто плохо понимают, что теряют, – ухмыляется Эд. – А если честно, Зо, мне нравится играть на гитаре, но группа у нас была дерьмовая. Я сильно сомневаюсь, что музыка – это мое будущее.

– Тогда что твое будущее? Надеюсь, ты не собираешься до конца жизни продавать кулеры для воды?

– Нет, никаких кулеров. Работа торговым агентом разъедает душу. Впрочем, она сослужила мне хорошую службу, ведь я сумел найти тебя.

Его лицо снова становится серьезным, и я ликую в душе.

– Так и есть. Да здравствуют кулеры для воды!

– Пожалуй, за это стоит выпить. За кулеры и всех тех, кто ими пользуется. И за нас, куда бы это нас… – он обводит пространство между нами рукой, – ни завело.

Мы чокаемся и пьем, погруженные каждый в свои мысли.

Когда мы заканчиваем есть, ресторан начинает потихоньку пустеть, но мы остаемся сидеть, держась за руки и хихикая, точно дети. Хозяева ресторана наверняка на нас дико злятся, но мне наплевать. Быть может, это мой последний день с Эдом, и я хочу остановить мгновение.

Но все хорошее когда-нибудь кончается, и мы больше не можем растягивать удовольствие. Остатки десерта лежат на тарелках, растаявшее мороженое и потеки от шоколадного торта, наши бокалы пусты и захватаны жирными пальцами, поскольку мы весь вечер вертели их в руках. И вот уже все гости ушли, остались только уныло слоняющиеся официанты, которым явно не терпится поскорее закрыть заведение, но элементарная вежливость не позволяет им выставить нас вон.

Ужасно жаль расставаться с Эдом, но я не могу пригласить его в нашу квартиру. Джейн наверняка устроит ему допрос с пристрастием, а мне хочется его от этого избавить, по крайней мере на сегодня. И вообще, я категорически не желаю ни с кем его делить. Поэтому я делаю нечто такое, что совершенно не в моем духе.

– Может, все-таки пойдем к тебе?

Я немного пьяная от вина и осознания того, что он мой и любит меня – возможно, пока еще нет, но очень скоро точно полюбит, – и это придает мне смелости.

– Что ж, тогда пошли! – Эд платит по счету и торопливо тащит меня за руку к метро.

Меньше чем через час мы уже в его квартире. Эд наливает нам по бокалу вина. Мне кажется, будто душа, отделившись от тела, парит под потолком и, точно в кино, наблюдает за тем, как разворачиваются события. Эд здесь, он мой, счастье вовсю пенится в груди, взрываясь радостными пузырьками.

С бокалом в руке я присаживаюсь на краешек дивана и жду, когда Эд сядет рядом. Но Эд останавливается и, протянув мне руку, говорит:

– Брось, к чему эти игры? Пошли в постель.

– Надо же, какое романтическое предложение! – улыбаюсь я и, взяв его за руку, встаю с дивана.

– Ну, ты ведь меня знаешь, – пожимает плечами Эд.

Эд притягивает меня к себе, мы падаем на его кровать, наши тела жадно сплетаются. Боже, какое это потрясающее чувство – снова оказаться в его объятиях! Его губы буквально обжигают мою кожу, ведь я так истосковалась по нему. Я с трудом верю, что Эд здесь и все это не сон.

А затем я лечу в бездну, и мне уже все равно, изменит ли наша ночь что-нибудь или нет.

Потом мы молча лежим на кровати, наблюдая за тенью ветвей в оранжевом свете фонаря за окном, и впервые за много месяцев, а может, лет я чувствую себя абсолютно счастливой. Ведь даже в самых смелых фантазиях я не могла представить себе, что снова увижу Эда! И тем не менее я здесь. Я покоюсь в объятиях Эда, наблюдая за тем, как мерно вздымается его грудь, и мало-помалу расслабляюсь. И наконец закрываю глаза.

Очнувшись, я не сразу понимаю, где нахожусь. Честно говоря, я сама точно не знаю, что ожидала увидеть, но, к моему удивлению, я по-прежнему лежу, опустив голову на плечо Эда. Я осторожно сажусь и оглядываюсь по сторонам. Солнце неуверенно пробивается через щели жалюзи, кругом царит полумрак, но даже в этом тусклом свете я вижу, что мы в той же самой комнате, явно на следующее утро после памятного свидания. На полу свалены мои шмотки, рядом – одежда Эда; на столе у окна бокалы с недопитым вином, забытым в пылу страсти. Воспоминания вгоняют меня в краску, я мечтательно улыбаюсь.

Ужасно хочется пить. Я накидываю на себя рубашку Эда и шлепаю на кухню за стаканом воды. И пока живительная влага льется мне в горло, я пытаюсь понять, что здесь происходит. Я оказалась в другой нормальности – по сравнению с моей новой нормальностью – и теперь не знаю, как это интерпретировать. Почему я проснулась на следующий день, а не дни или месяцы спустя?

Кто знает? Однако у меня впереди еще один день с Эдом, поэтому просто грех жаловаться. Я возвращаюсь в спальню и залезаю в постель. Эд беспокойно ворочается, открывает глаза, щурясь на меня в полутьме.

– Ну, с добрым утром тебя. – Дыхание у него несвежее, но я все равно целую его, и он жадно мне отвечает. Окончательно проснувшись, он дарит мне озорную улыбку. – Итак, прошлой ночью было весело.

Подперев подбородок рукой, я бросаю на Эда ласковый взгляд:

– Да уж, с тобой не соскучишься.

Подложив под спину подушку, Эд садится на кровати ко мне лицом:

– Ну и чем ты хочешь заняться?

– Откуда тебе известно, что я сегодня свободна?

Он пожимает плечами, его губы насмешливо изгибаются.

– От верблюда.

Я пихаю Эда локтем в бок, Эд валится на кровать.

– Ой! Больно же! – стонет он, но я не обращаю внимания.

– Ладно, на самом деле у меня нет на сегодня никаких планов, и я в твоем полном распоряжении.

Эд с улыбкой смотрит на часы. Сейчас 9:30.

– Как тебе идея устроить пикник?

– Ух ты! С удовольствием! – Я хлопаю в ладоши. – Обожаю пикники!

– Прекрасно. Ну что, поедем в парк Клэпхем-Коммон?

– Но я не могу ехать в таком виде, – хмурюсь я. – Не возражаешь, если я сперва заскочу домой переодеться? А может, сходим в Элли-Пэлли?[1]

– Легко. – Его глаза обшаривают мое тело, я чувствую, что краснею. – Хотя я не понимаю, зачем тебе переодеваться? Ты классно смотришься в одной рубашке.

– Спасибо на добром слове, молодой человек. – Я комично хлопаю ресницами, и Эд сжимает меня в объятиях.

– Но сейчас ты никуда не идешь. У нас еще уйма времени. – Его губы щекочут мою шею, покусывают соски – я улетаю.

Я оказываюсь в своей квартире только после полудня, естественно, в сопровождении Эда. Джейн, слава богу, нет дома. Эд ждет меня в гостиной, а я, пока Джейн не вернулась и не начала приставать к Эду с вопросами, поспешно прыгаю в душ и молниеносно одеваюсь.

Через полчаса я готова. Можно отправляться в путь. Я кладу в пакет хлеб, сыр, чипсы, бутылку вина, Эд закидывает пакет на плечо, и мы идем по пропеченным жарким солнцем улочкам в сторону Александра-паласа. Ладонь Эда буквально обжигает мне кожу, но я не отпускаю его руку. Не могу отпустить.

В этот жаркий солнечный воскресный день в Александра-парке полно народу. Синее небо стало белесым от жары, все кругом дышит ленивой негой. Лондонцы, не избалованные летним солнцем, жадно впитывают его лучи, отдельные энтузиасты лениво перебрасываются фрисби или мячом. Откуда-то издалека доносится визг и заливистый смех: это ребята, собравшиеся шумной компанией, поливают друг друга водой из водяных пистолетов. Мы с Эдом с трудом находим местечко в тени и расстилаем на траве полотенца. Пока Эд вынимает из пакета еду, я наслаждаюсь давно забытым видом. Вдали виднеются длинные ряды домов Крауч-Энда; разбавленные зелеными пятнами садов, они тянутся в сторону центра Лондона, а потом их сменяют гигантские небоскребы делового района Канэри-Уорф, тонущего в знойном мареве. От этого грандиозного зрелища у меня буквально захватывает дух.

– Господи, я просто умираю с голода! – Эд засовывает в рот здоровенный кусок хлеба, осыпая полотенце крошками.

– Да уж, умеешь ты произвести впечатление на девушку! – Выразительно закатив глаза, я стряхиваю рассыпанные мелкой дробью хлебные крошки.

– Извини. – Эд, с непрожеванным куском за щекой, похож на хомячка.

Я делаю себе сэндвич с сыром, на такой жаре каждое движение сродни подвигу. Воздух наполнен летними звуками: где-то гудит газонокосилка, лениво жужжит случайно залетевшая оса, слышится гул голосов. Мои глаза спрятаны за солнцезащитными очками, и я осторожно разглядываю Эда. Он успел положить в рот очередной ломоть хлеба и теперь продолжает самозабвенно жевать, усиленно работая челюстями. Волосы прилипли к взмокшему лбу, темные пряди упорно падают на глаза. Кожа в капельках пота, смешанного с кремом для загара, блестит на солнце. Воспользовавшись тем, что Эд сейчас смотрит не на меня, а на каких-то мальчишек, играющих в фрисби, я снова любуюсь его широкими плечами, обтянутыми футболкой с коротким рукавом, сильными, тонкими руками. Затем смущенно опускаю глаза и, стараясь не думать, что там у него под одеждой, разглядываю мускулистые ноги в коротких шортах. Эд внезапно поворачивается ко мне, я поспешно отвожу глаза. Надеюсь, он не заметил моего тайного вожделения. Пусть лучше думает, что я раскраснелась из-за жары.

Эд лежит, приподнявшись на локте, и наблюдает за мной.

– Что? – Я чувствую себя страшно неуютно, мне кажется, будто он видит меня насквозь, читает мои мысли.

– Ничего. Просто наслаждаюсь видом. – Эд с хитрой ухмылкой откидывается на спину, заложив руки за голову.

Я следую его примеру и под тихий шелест листьев пытаюсь найти ответы на мучающие меня вопросы, но понимаю, что это бесполезно. Эд сейчас так близко от меня, что мне хочется к нему прикоснуться. Перекатившись на бок, я кладу голову ему на бедро, Эд ласково перебирает мои волосы. Тело внезапно охватывает дрожь, я чувствую, что сейчас окажусь в сладких объятиях сна, а значит, уже не смогу остановить время. Но мне наплевать, ведь я так счастлива. Даже если это моя последняя минута, проведенная с Эдом, так тому и быть. На меня наваливается безмерная усталость, веки тяжелеют, глаза закрываются, и я не в силах этому помешать.

Глава 5 20 января 2000 года

Я открываю глаза и испытываю неподдельный шок. Я обнаруживаю рядом лицо Эда – черная щетина, растущая из пор на подбородке, похожа на колючки одинокого кактуса в пустыне. Немного отодвинувшись, я разглядываю тоненькие волоски в носу и блестящую от пота кожу. И наконец вижу его лицо целиком: трепещущие во сне черные ресницы, прилипшую ко лбу влажную прядь волос, пухлые полуоткрытые губы, примятую подушкой щеку.

Рядом со мной лежит Эд, и мое сердце переполняется радостью, я сразу вспоминаю нашу последнюю встречу, тот памятный пикник в Александра-парке. Эд здесь, а значит, моя страстная речь о нежелании заводить детей не отпугнула его.

Я так давно не рассматривала лицо Эда – если вообще когда-либо это делала, – что сейчас пытаюсь как можно отчетливее запомнить каждую черточку, чтобы бережно сохранить в памяти.

Эд начинает беспокойно ворочаться под моим настойчивым взглядом. А что, если он проснется раньше, чем я успею сориентироваться? Я поспешно осматриваюсь по сторонам.

Штукатурка на потолке облупилась, комнату освещает голая лапочка, сиротливо висящая в центре. Справа от меня дверь, закрытая на засов, рядом висит инструкция на случай пожарной опасности. Кажется, мы в отеле или типа того.

Я сажусь на кровати и снова обвожу глазами комнату. Передо мной открытая дверь в туалет, картинка с распятым Иисусом Христом на бледно-желтой стене, большой платяной шкаф, колченогий стул с рюкзаком на сиденье и парочкой джемперов на спинке. Ну наконец-то! Я знаю, где мы сейчас. В дешевом номере дрянного отеля в городке Арекипа, Перу, где мы переночевали по пути в Лиму. Перу было одним из мест, что мы посетили во время путешествия по миру, в которое отправились через пару месяцев после того, как сошлись, выполнив таким образом один из пунктов моего списка желаний. Тогда мне все тут очень понравилось. Как здорово, что я снова здесь!

Но почему именно в этот день? Чем он так знаменателен? Пока не слишком понятно, но надеюсь, я скоро узнаю.

На прикроватном столике возле кровати лежит тетрадь, я перелистываю страницы. Это мой собственный дневник, который я вела во время путешествия. Я не брала его в руки уже много-много лет и теперь не могу сдержать счастливой улыбки.

«О боже!!! Сегодняшний день был просто УБИЙСТВЕННЫМ. Мы отправились осматривать Тадж-Махал, и на обратном пути в гостиницу у меня дико разболелся живот. Когда мы наконец добрались до номера, мне стало совсем худо, пришлось галопом нестись в уборную. Не вдаваясь в подробности, хочу сказать, что я просидела там довольно долго и это было ужасно. Но самым ужасным было то, что Эд находился за тонкой картонной дверью и слышал практически ВСЕ. Да, конечно, в свое время мы жили в одном доме, но бедняга ни разу не видел меня сидящей на унитазе и уж тем более с ВНУТРЕННОСТЯМИ, БУКВАЛЬНО ВЫПАДАЮЩИМИ В УНИТАЗ. А запах! Господи, этот запах! Ой, Господи, похоже, мне снова хочется в туалет. Я должна бежать, без…»

На этом запись обрывается, но, вспоминая этот эпизод, я невольно краснею. Я хорошо помню этот день. Возможно, будет вполне корректно сказать, что тот день в Дели, когда Эд видел и обонял продукты моей жизнедеятельности, стал переломным в наших отношениях, сразу изменившихся к лучшему. Я была совершенно убита, но Эд сделал все, что в его силах, чтобы меня поддержать.

Тогда я еще не могла знать, что острое расстройство желудка было лишь единичным случаем в череде унизительных ситуаций, когда остатки нашего достоинства улетучивались как дым: это и болезни, и лечение от бесплодия, и непрерывные ссоры.

Я кладу дневник на место и слышу над ухом чуть-чуть придушенный голос:

– Который час?

Я поворачиваюсь к Эду, но вижу вместо лица подушку. Кошмар! Неужели ему не противно?! Подушка жутко вонючая, затхлая.

Я тянусь за часами:

– Десять тридцать.

Эд резко садится на кровати, сна ни в одном глазу.

– Блин, мы опаздываем! – в панике кричит он.

– Опаздываем куда?

Он бросает на меня хмурый взгляд:

– На чертов автобус.

Эд откидывает одеяло, выпрыгивает из кровати. При виде его обнаженного тела я сразу млею, но стараюсь не показывать вида. Он подбегает к стулу и начинает рыться в карманах рюкзака. Я старательно отвожу глаза. Вытащив из пластиковой папки какие-то смятые билеты, Эд растерянно щурится на них.

– Блин! – повторяет он, протягивая мне билеты. – Автобус отходит в одиннадцать тридцать. Нам надо срочно уходить.

Я теряюсь в догадках, что за пожар такой и куда мы опаздываем. Мы быстро одеваемся, чистим зубы, бросаем вещи в рюкзак и вихрем несемся на ресепшен. У женщины за стойкой портье, которая, в отличие от нас, никуда не торопится, уходит целая вечность на то, чтобы пересчитать деньги и вернуть паспорта. Но вот дело сделано, мы бежим к выходу и дальше – на пыльную улицу. Я машинально следую за Эдом по широким улицам, забитым допотопными автомобилями, мимо ярких фасадов магазинов, нарядных церквей и высоченных пальм. Надеюсь, Эд знает, что делает. Наконец мы заворачиваем за угол и оказываемся на автобусной станции. Там среди клубов выхлопных газов мечутся люди: они громко переговариваются по-испански, пытаясь перекричать автобусные гудки, отчаянно жестикулируют, швыряют чемоданы. И как, спрашивается, в таком дурдоме нам удастся найти нужный автобус?!

Но минуту спустя мы уже садимся в автобус и, забросив рюкзаки на полку, занимаем наши места. Я достаю портативный аудиоплеер, вставляю пленку с составленной Эдом подборкой из популярных песен, облегченно откидываюсь на спинку кресла и, наслаждаясь комфортом салона, наблюдаю за творящимся за окном хаосом. Я уже давно не выезжала из Лондона и теперь пребываю в некотором шоке.

– Слава богу, – говорит Эд, поправляя вентилятор над головой. – Покупать еще раз билеты нам было бы точно не по карману. – (Я молча жду продолжения.) – Наш последний день в Перу. Тебе верится?

– Нет, – отвечаю я.

Он бросает на меня удивленный взгляд:

– Ты в порядке?

– Все отлично. Просто устала. – В подтверждение своих слов я демонстративно зеваю.

И вот автобус, отъехав от станции, уже мчится в сторону шоссе. За окном мелькают недостроенные дома. Я лениво прислушиваюсь к тихому тарахтенью мотора, приглушенной болтовне с экспрессивными репликами на испанском, хрусту чипсов, которые жует Эд, и чувствую, что начинаю засыпать.

Идея поездки принадлежала Эду.

– Давай осуществим какое-нибудь желание из твоего списка, – пару недель назад как бы между прочим, за бокалом вина, предложил он.

Наша компания – Джейн, пара сослуживцев, Джош, приятель Эда по велосипедному спорту, – собралась после работы в пабе, в Камдене. Дешевые напитки, полученные по акции «Счастливый час», выстроились перед нами на липком столике, из динамиков над головой гремела «Charmless Man» «Блёр». Наши голоса звучали все громче, словно мы соревновались со сладкоголосым фронтменом группы Дэймоном Албарном.

– Давай посмотрим мир. Немного попутешествуем.

– Я не могу все бросить и отправиться в путешествие. Ведь у меня работа, мне надо платить за квартиру.

– Ой, да ладно тебе, Зои! Это все твои извечные отговорки. Вот потому-то ты до сих пор и торчишь здесь.

Едва не опрокинув наш столик, мимо прошел какой-то украшенный дредами здоровяк с тремя пинтами пива в руках; я посторонилась, прижавшись к Джейн.

– Не отговорки, а веские причины. А это две большие разницы. – Меня немного обидело заявление, будто я не хочу или боюсь ехать, хотя отчасти это было правдой.

Эд сделал большие глаза:

– Зануда! Ты знаешь, о чем я. Вот я, например, могу запросто получить отпуск. Да и вообще, работа для садовника всегда найдется. Но и ты тоже вполне можешь отпроситься, мы ведь не на год уезжаем. Максимум на три месяца, что абсолютно выполнимо, так?

Джейн энергично закивала:

– Он прав, Зо, никто не мешает тебе это сделать. И пусть я останусь одна в пустой квартире и каждую ночь буду рыдать над банкой холодных бобов… – Джейн притворно всхлипнула.

– И что тогда будет с моей работой? Я не могу вот так взять и все бросить! Ведь я работала как вол, чтобы получить эту должность. У меня сейчас в самом разгаре рекламная кампания. – Оправдания звучали вполне убедительно, но Эд решительно их отмел:

– Послушай, Зо! За спрос денег не берут. Но только подумай, как здорово вместе посмотреть мир. Мы можем поехать в Южную Америку: в Бразилию, Перу, Боливию – полазить по горам, поплавать в океане. Это будет потрясающе…

При упоминании этих стран я почувствовала нервные спазмы в животе. Раньше я всегда думала о путешествиях как о чем-то достаточно отвлеченном, примерно как о возможности выиграть в лотерею, одним словом, как о том, о чем мечтаешь, но чему не суждено сбыться. И вот теперь, оказавшись перед лицом реальности, то есть услышав название мест и доводы в пользу поездки, я внезапно испугалась подобной перспективы. Я сделала большой глоток дешевого белого вина и с размаху поставила бокал на стол. Вино расплескалось на подставку, оставив мокрое пятно на джинсах.

Чтобы сломать мое упорство, Эд обратился за моральной поддержкой к Джошу:

– Джош, скажи Зои, что Южная Америка – это просто отпад.

– Черт, это было потрясно! – просиял Джош. – Лучшее время моей жизни. А что ты хочешь узнать?

Следующие полчаса Эд с Джошем потчевали меня рассказами о местах, где они побывали, и о людях, с которыми встречались. Поняв, что меня загнали в угол, я сказала «да» и взяла отпуск за свой счет, поскольку выбора не было.

И вот мы оказались здесь. Лучшее время моей жизни. Эд с Джошем не соврали. Спасибо, что уговорили меня решиться на эту авантюру.

Эд начинает беспокойно шевелиться, я поднимаю голову и чувствую боль в шее. Должно быть, я уснула у него на плече. Лениво потирая шею, я смотрю в закопченное окно на изменившийся пейзаж. Ветхие дома сменились пыльными полями, низкорослыми деревьями и, насколько хватает глаз, безжизненной пустыней. Дорога, петляя, идет в гору, кроны деревьев становятся чуть пышнее, а зелень – более сочной. Слева от меня – голые скалы, справа – обрыв, между ним и автобусом лишь хлипкое ограждение.

Я стараюсь об этом не думать.

По мере того как мы забираемся в горы, свет постепенно меркнет, а туман сгущается, скрывая вершины скал. Автобус по-прежнему едет на приличной скорости, мне остается только гадать, как при практически нулевой видимости водителю удается держать дорогу.

И я снова погружаюсь в воспоминания.

В этот день мы вполне могли погибнуть. Или, по крайней мере, так думали. Кровь бросается мне в голову, я хватаю Эда за руку. Он открывает глаза и улыбается:

– Все нормально?

– Да. Но, Эд?..

– Мм?

– Погляди в окно. – (Он смотрит в окно и моментально напрягается.) – Интересно, а водитель хоть видит, куда ему ехать? – слабым голосом спрашиваю я.

– Он наверняка знает дорогу как свои пять пальцев.

Голос Эда тоже слегка дрожит, отчего мне становится не по себе. Ведь Эда никак не назовешь паникером. Он стискивает мою руку, я отвечаю ему таким крепким пожатием, что белеют костяшки пальцев.

– Зои, ты сейчас выжмешь из меня остатки жизненных сил.

– Прости. – Я слегка ослабляю хватку, Эд придвигается ко мне вплотную.

Следующие несколько минут мы молча смотрим на горный серпантин за окном. Автобус движется уже не так резво, время от времени туман пронзают слепящие фары огромных грузовиков, кажется, еще немного – и они столкнут нас в пропасть. У меня душа уходит в пятки. Похоже, вот он, наш смертный час. Однако пока водителю удается благополучно миновать все опасности, правда, он резко снижает скорость, поскольку в сгущающемся тумане не видно ни зги.

– Мы можем запросто погибнуть. Легко. Аварии здесь случаются сплошь и рядом, – дрожащим шепотом говорю я.

– Знаю, – кивает Эд.

Эд не пытается меня успокоить, или сменить тему, или обратить все в шутку. Он просто крепко обнимает меня, еще сильнее прижимая к себе. Я слышу, как под тонкой футболкой толчками бьется его сердце. Эд жив, и он здесь, рядом со мной, значит у меня имеется шанс совершить прямо сейчас нечто такое, чего я не сделала в прошлый раз. Я поднимаю голову и заглядываю Эду в глаза. Они потемнели, сделавшись почти черными, а его лоб прорезает глубокая морщина.

– Эд?

– Мм?

– Я люблю тебя.

Мой голос сейчас, скорее, похож на шелест травы, но Эд все отлично слышит. Выражение его лица, как по мановению волшебной палочки, меняется, черты становятся мягче. Слова, которые я страстно мечтала произнести со дня смерти Эда, – в тот раз, когда мы отправились в это путешествие, они вертелись буквально на кончике языка, но мне хотелось, чтобы первым их произнес Эд, – вырвались наружу и теперь висели между нами в воздухе, поглощая животный страх и заставляя забыть обо всем, кроме всепобеждающей силы любви.

Эд наклоняется ко мне, мы практически касаемся носами, я чувствую на щеке его дыхание. Оно теплое, немножко мятное. Боже, как я соскучилась по этому забытому, чуть мускусному запаху!

– Зои, я тоже тебя люблю. И всегда любил.

После этих слов – слов, которые мы так давно не слышали друг от друга, – мое сердце, кажется, вот-вот разорвется от счастья. Эд нежно целует меня, его губы горячие и слегка соленые, я отвечаю на поцелуй с таким жаром, словно это последняя минута нашей жизни.

Что не лишено вероятности.

Я отчаянно глотаю слезы, но они упрямо катятся по щекам и дальше вниз – на футболку Эда.

– Ой, Зои, только не плачь! – Мы, не сговариваясь, смотрим в окно, Эд еще крепче стискивает мое плечо. – С нами ничего не случится. Все обойдется.

Вытерев мокрое лицо рукавом, я снова поворачиваюсь к окну и с замиранием сердца смотрю, как наш автобус продолжает свой опасный маршрут. Я стараюсь не думать о том, что в любую секунду мы можем сорваться в пропасть и насмерть разбиться. А значит, Эд может умереть прямо сейчас.

Время тянется мучительно долго, но вот самое страшное остается позади. Автобус начинает осторожно спускаться со склона горы. Туман потихоньку рассеивается, словно чья-то гигантская рука сдергивает с горных вершин одеяло. Я слышу облегченное перешептывание пассажиров, о существовании которых на время успела забыть. Да, мы сделали это! Теперь все будет хорошо.

Автобус катит по открытой дороге, постепенно набирая скорость. Местность становится более плоской, опасность миновала. Моя голова лежит на мускулистой груди Эда, слегка подскакивая в такт его дыханию, а душа буквально поет от счастья. Я облегченно вздыхаю. Эд удивленно смотрит на меня:

– Любимая, ты в порядке?

На глаза, в который раз за сегодняшний день, наворачиваются слезы.

– Конечно. Я просто радуюсь, что все позади.

– Да, момент был довольно опасный.

– И даже более чем. – Я делаю паузу и нерешительно продолжаю: – Если честно, мне и вправду казалось, что мы погибнем.

– Мне тоже.

– Знаешь, я рада, что сказала то, что сказала, – зардевшись, признаюсь я.

– А уж я-то как рад!

– Ну тогда все отлично. – Потупившись, я смахиваю с колена несуществующую пылинку.

Эд подносит мою руку к губам и нежно целует в ладонь:

– Не переживай, Зои. Я счастлив, что ты призналась мне в любви. И что я ответил тебе тем же. Я действительно люблю тебя. Ты даже не представляешь, как сильно! Похоже, это была любовь с первого взгляда. Я влюбился, когда увидел, как ты стоишь на нашей студенческой кухне, точно кролик, замерший на дороге в свете фар, очень симпатичный кролик, кстати сказать. Жаль, я не сразу понял, каким был ослом, что потратил столько времени зря.

У меня перехватывает дыхание. Выходит, Эд всегда меня любил. Но он никогда об этом не говорил, ни разу за все годы, что мы были вместе. А значит, сценарий нашей прежней жизни несколько изменился. Существенно или нет – это не столь важно. Я не жадная, хватит и того, что есть. В общем, я могу расслабиться и радоваться возможности снова быть с Эдом. И если сегодня – наш последний день вместе, я должна постараться сделать его счастливым.

Между тем автобус подъезжает к станции, водитель выключает двигатель. Раздаются радостные крики, пассажиры облегченно аплодируют. Эд присоединяется к остальным, на его лице расцветает улыбка, глаза, в лучиках морщинок, ярко блестят.

Достав с полки рюкзаки, Эд за руку выводит меня из автобуса. Мы идем по оживленной улице в сторону отеля. Нам хорошо вдвоем, и лишние слова сейчас не нужны.

Оказавшись в гостиничном номере, с голыми стенами и жесткой кроватью, мы внезапно чувствуем дикую усталость и, плюнув на наш план посмотреть город, дружно валимся на кровать.

– Что ж, было интересно.

– Смотря с какой стороны посмотреть.

– Знаешь, Зо, мне еще никогда в жизни не приходилось бывать в такой передряге. Да, я действительно пережил в свое время пару не слишком приятных минут в воздухе, когда самолет так сильно трясло, что казалось, он вот-вот рухнет, но тогда перспектива упасть с высоты и разбиться не пугала так, как сегодня. И все из-за тебя.

– Из-за меня?

– Ага. Раньше, когда дело касалось только меня… Ну, я, естественно, не хотел умирать молодым… – (При этих словах у меня сжимается сердце.) – Хотя, если бы такое случилось… Что ж, чему быть, того не миновать. Но мысль о том, что я могу потерять тебя… Мне даже страшно об этом подумать. Я этого точно не переживу. – Эд, покраснев, умолкает. – Знаю, со стороны может показаться, что я полный придурок, но это правда. – Он смущенно пожимает плечами.

– Ох, Эд, ты вовсе не придурок! Я чувствую то же самое. Мысль о том, что я могу тебя потерять, буквально разбивает мне сердце. Не знаю, как смогу жить без тебя. Как смогла бы жить без тебя, – поспешно поправляюсь я.

Несколько минут мы лежим в уютной тишине, затем Эд нарушает молчание:

– Ну это ты загнула.

– Возможно. – Момент упущен, но у меня словно камень с души свалился. После трудного дня не хочется ничего усложнять.

Неожиданно Эд садится и хлопает в ладоши:

– Давай все-таки куда-нибудь сходим.

– Сходим? Куда?

– Ну я не знаю. Поедим, погуляем. Пропустим по стаканчику. Нам сейчас точно не повредит.

– Эдвард Уильямс, ты, как ни странно, прав, – торжественно заявляю я.

– Как ни странно? Я всегда прав.

Переодевшись, мы отправляемся в город. Мы идем мимо соборов и церквей, глазеем на витрины, пьем на рыночных площадях кофе и вино. И до самого вечера я стараюсь думать лишь о том, что происходит здесь и сейчас. Эд со мной, мы молоды, мы от души веселимся. И мы любим друг друга.

А большего мне и не надо.

Вернувшись в отель, мы залезаем под одеяло и лежим, прижавшись друг к другу, пьяные и счастливые. Я задремываю в объятиях Эда, и в голове внезапно мелькает странная мысль: завтра мне не придется мучиться похмельем. На сердце хорошо и спокойно, и, прежде чем уснуть, я думаю о том, что, быть может, мне удастся провести еще один день с Эдом. Просто еще один день.

Глава 6 12 мая 2001 года

Даже не успев открыть глаза, я понимаю, что в очередной раз попала в прошлое. Сердце неистово колотится, приходится сделать глубокий вдох, чтобы прийти в себя. И мне, собственно, наплевать, какой сегодня день, достаточно и того, что мне подарили еще один день.

Выбравшись из кровати, определенно той самой, что стояла в нашей с Джейн съемной квартире, и накинув на плечи одеяло, чтобы защититься от утренней прохлады, я прохожу в гостиную. И вот я сижу, подобрав под себя ноги, на диване в окружении упаковочных коробок, медленно потягиваю чай с молоком и смотрю, как чернильное небо за тонкими занавесками начинает мало-помалу светлеть.

Я твердо знаю, что день грядущий мне готовит – подсказкой послужили упаковочные коробки, – и теперь нахожусь в состоянии приятного волнения от перспективы съехаться с Эдом. При этом я лихорадочно соображаю, удастся ли мне хоть как-то изменить стереотип поведения, чтобы повлиять на ход событий. И предотвратить смерть Эда. Теперь я не сомневаюсь, что это возможно.

Допив чай, я оставляю кружку на столике и, сладко потягиваясь, поднимаюсь с дивана. Одеяло соскальзывает с плеч, но я не поднимаю его, поскольку утреннее тепло уже успело сменить ночную прохладу. Я шлепаю босиком на кухню и останавливаюсь перед холодильником. Дверца хаотично завешена фотографиями на магнитах, а также рецептами, ваучерами и прочей чепухой, которую непонятно куда девать.

Фотографии вроде знакомые, но прежде я особо не обращала на них внимания. И вот теперь я рассматриваю снимки более пристально, пытаясь вспомнить свою прошлую жизнь. Мой взгляд приковывает фото нас с Джейн в обществе двух красивых парней. Каникулы в Греции много лет назад, когда мы вовсю тусовались по ночам и практически не видели солнца. Наши глаза сияют, а кожа светится изнутри. И мы явно навеселе. Затем куча снимков, где мы за ресторанным столиком поднимаем бокалы вина и улыбаемся в камеру; фотографии с выпускного вечера, с вечеринок по поводу дней рождения; фото, где я с Эдом или с Джейн; фото Джейн с парнями, имена которых мы давным-давно забыли. Это самый настоящий каталог нашей жизни и романтических увлечений.

Вот ваучер на тапас «два по цене одного» в местном ресторанчике, стикер, напоминающий одной из нас купить молока, несколько рецептов. А еще открытка из Барселоны. Я снимаю магнит и переворачиваю открытку:

Отлично проводим время, ходим по магазинам и едим вкусную еду. Солнечно, хотя и холодно, но все равно лучше, чем дома. Тебе бы здесь точно понравилось, ты непременно должен привезти сюда Зои. До скорой встречи, дорогой. С любовью, мама и Роджер.

Я с грустной улыбкой погружаюсь в воспоминания. В жизни Сьюзан было совсем мало мужчин, правда, с Роджером она на какое-то время обрела счастье. Но именно эта поездка в результате положила конец их отношениям, поскольку Сьюзан поняла: их с Роджером устремления в корне не совпадают. Роджер хотел спать с другими женщинами, а Сьюзан, как законченная эгоистка, хотела, чтобы он хранил ей верность. Бедняжка Сьюзан почему-то всегда привлекала мужчин подобного типа, включая отца Эда. Эта мысль навевает неприятные воспоминания, и я невольно морщусь, словно от боли. Вернувшись из путешествия, мы с Эдом, воодушевленные возникшими между нами новыми, более прочными и доверительными отношениями, завели разговор о супружеской жизни, в частности о браке родителей Эда.

– Ну, после той катастрофы, которой обернулся брак моих родителей, я не желаю повторять их ошибок, – заявил Эд.

Я понимала, что он не хотел меня обидеть, но его слова были для меня точно нож острый.

– Никогда-никогда?

– А смысл? Брачное свидетельство не смогло удержать папу, оно для него вообще ничего не значило. Если люди по натуре обманщики и предатели, то церемония бракосочетания и клочок бумажки определенно ничего не изменят. – Он говорил настолько горячо и страстно, что я была потрясена.

Я, конечно, знала, что брак родителей Эда формально распался еще до смерти его отца, но не предполагала, что Эд так сильно переживает из-за этого.

Если честно, я растерялась. Нет, я отнюдь не рвалась замуж, но твердо знала, что рано или поздно свяжу себя узами брака, причем в последнее время я все чаще мысленно рисовала, как пройду по проходу вместе с Эдом. Но оказывается, у Эда на сей счет имелась своя точка зрения, изменить которую было не в моих силах. Хотя тогда это меня не останавливало.

Отмахнувшись от неприятных мыслей, я снова принялась изучать фотографии. Сколько воспоминаний о счастливых временах с друзьями и родственниками! Вот фотография моей коллеги и старой подруги Люси с ее новорожденным. Люси была первой из нас, кто забеременел. Что казалось выше нашего понимания, по крайней мере большинству из нас. И тем не менее Люси и ее бойфренд Джейк очень хотели ребенка, планировали это и были счастливы. У меня защемило сердце, когда я машинально провела пальцем по славному личику новорожденной девочки.

– Ты сегодня ранняя пташка. – Голос Джейн врывается в мои мысли.

Я поворачиваюсь к подруге. Видок у нее еще тот. Взгляд затуманенный, волосы всклокочены, словно она сражалась с газонокосилкой.

– Ну, к тебе это тоже относится.

– Угу, никак не могла заснуть. Терять лучшую подругу – ужасно грустно! – Джейн строит печальную рожицу, оттопырив нижнюю губу.

– Извини.

– Ладно, проехали. Ты волнуешься?

– Жду не дождусь. – Сегодня я съезжаюсь с Эдом, и теперь во мне оживают воспоминания о всех треволнениях того дня.

Решение о том, чтобы съехаться, было значительным прогрессом в наших отношениях, причем, как ни странно, предложение исходило от Эда.

– Я столько времени провожу в вашей квартире, словно мы уже живем вместе, – в один прекрасный день заявил Эд, когда мы, лежа рядышком на диване, смотрели телевизор.

– Э-э-э? – Я прослушала, о чем он говорил.

– Тогда почему бы нам этого не сделать?

Я нахмурилась, пытаясь уловить предмет разговора. Речь явно шла о чем-то серьезном.

– Не сделать что? – Я повернулась к нему лицом, ожидая объяснений.

– Мы могли бы… ну, ты понимаешь, – замялся Эд. – Перебраться куда-нибудь вместе.

Эд, избегая смотреть мне в глаза, теребил несуществующую нитку на джинсах. Он не отличался особой стеснительностью, а потому можно было понять, каких титанических усилий ему это стоило. И я решила облегчить задачу:

– Эдвард Уильямс, ты что, предлагаешь жить вместе?

– Хм, я просто подумал, может, нам будет проще… ну, ты понимаешь… и в самом деле съехаться, – пожал плечами Эд.

Я немного помолчала, переваривая его слова.

– Проще?

– Ну да. – Эд снова пожал плечами. – Не придется болтаться туда-сюда между нашими домами. И все вещи будут в одном месте. Ну и вообще это будет здорово.

Не выдержав, я расплылась в широкой улыбке:

– Да, это будет здорово. Даже больше того. Это будет потрясающе. Эд, я с удовольствием!

Итак, мы провели в поисках квартиры несколько недель, обшарив весь север Лондона – начиная с грязных улочек Тоттенхэма и кончая тенистыми аллеями Хэмпстеда, где мы могли позволить себе арендовать разве что коробку для обуви, и в конце концов остановились на районе Крауч-Энд, возле Александра-паласа. И только после этого рискнули огорошить Джейн.

– Значит, бросаете меня, да? – Джейн напустила на себя грозный вид.

Но я знала, что она придуривается; более того, когда мы наконец нашли квартиру, Джейн даже выставила нам бутылочку просекко – отметить радостное событие.

И вот этот день настал, и я заново переживаю его. Тогда я была на седьмом небе от счастья, но сейчас к ощущению счастья примешивается некая нервозность.

Джейн, расхаживая взад-вперед по кухне нашей крохотной квартирки в Тафнелл-Парке, готовит кофе. Я наблюдаю за ней с затаенной улыбкой. Все эти годы мне не хватало общества Джейн, не хватало легкости совместного бытия. Обернувшись, она ловит мой взгляд:

– Все в порядке?

– Да, замечательно. Я буду по тебе скучать.

Она театрально вздыхает:

– Ага, и я тоже. Честное слово. – Я собираюсь ей сказать, что мне ужасно жаль, но она перебивает меня вопросом: – Сдобную лепешку?

– Угу, с удовольствием.

Положив лепешку в тостер, Джейн лукаво улыбается:

– Спорим, твой Эд не будет ухаживать за тобой так хорошо, как я. Уверена, что не хочешь остаться? – Она комично надувает губы.

– Ну, предложение, конечно, заманчивое… Да-да, продолжай. Я сейчас позвоню Эду, скажу, что передумала.

– Представляю, что тогда будет. Он меня сразу убьет!

Лепешка выскакивает из тостера, Джейн намазывает ее маслом и протягивает мне.

– Спасибо. Мм… Эта девчонка делает бесподобные лепешки. В один прекрасный день ты станешь образцовой женой.

– Ой, заткнись, ради бога! – Джейн бросает в меня мокрый чайный пакетик. Я уклоняюсь, пакетик падает на диван за моей спиной, и Джейн со смехом говорит: – Ха, пропал твой задаток! Кстати, а когда прибывает фургон?

– Около двенадцати.

Я обвожу глазами комнату – проверить, все ли упаковано. И изо всех сил напрягаю мозги, пытаясь вспомнить, кто въедет в мою освободившуюся комнату. Ведь Джейн может показаться странным, если я об этом не упомяну. Неожиданно в памяти всплывает имя Рут. Эта чудаковатая девица поселилась в нашей квартире, но через пару недель вылетела оттуда как пробка, когда Джейн обнаружила, что новая жиличка таскает у нее из кошелька деньги. Меня гложет чувство вины, но я старательно пытаюсь отмахнуться.

– А когда приезжает Рут?

– Завтра. Надеюсь, она не окажется законченной неудачницей.

Увидев, что я молчу, Джейн тотчас же настораживается:

– Эй?! Ты что-нибудь о ней знаешь?

– Не смеши меня. Откуда? – Мои слова звучат не слишком уверенно, и Джейн бросает на меня удивленный взгляд. – Просто… ну, просто будь поосторожнее. Ведь никогда не знаешь, не окажется ли одинокая белая женщина скрытой психопаткой?

– Ой, спасибо тебе большое. Ты мне здорово помогла.

– Ладно. – Пожалуй, пора сменить тему. – Мне пора собираться. Спасибо за завтрак. – Я соскакиваю с табурета и с кружкой чая в руке направляюсь в ванную.

Оказавшись перед зеркалом, я рассматриваю свое отражение. Волосы светлые, коротко подстриженные, с аккуратной челкой. С этой прической я какая-то другая, но зато выгляжу гораздо моложе. Мне, должно быть… сколько? Двадцать шесть? А выгляжу на тринадцать.

Я принимаю душ и беру со стула приготовленную накануне одежду. Одевшись, я начинаю перетаскивать коробки в переднюю. Джейн нигде не видно, но я слышу шум воды в ванной.

И вот наконец в полдень в нанятом для перевозки фургоне приезжает Эд. Очень довольный собой, он взбегает по лестнице и врывается в квартиру.

– Ты какой-то не такой, а? – спрашиваю я.

– Да нет, такой, как всегда! – В его глазах играют озорные искорки.

– Эдвард, давай колись. Что ты задумал?

Ухмыльнувшись, он хватает меня за руку и тащит за собой на улицу. Подводит к фургону, распахивает задние двери, и я вижу изрядно потертый кожаный диван.

– Я нашел его в комиссионке. Квартира, конечно, уже с мебелью, но я решил, что тебе понравится.

– Ох, Эд! Классный диван! – Я бросаюсь Эду на шею.

Диван точь-в-точь как тот, на который я показала Эду пару недель назад, когда мы покупали одеяла и подушки.

– Нам что, непременно нужны все эти подушки? – спросил тогда Эд.

– Да.

– А зачем?

– Они красивые, – огрызнулась я. – Я не собираюсь жить в холостяцкой берлоге.

Эд лишь пожал плечами и не стал мне мешать. А когда мы выходили из магазина, Эд перехватил мой тоскливый взгляд, устремленный на роскошный коричневый кожаный диван. Наш диван, конечно, не точная копия того, но очень похож. Но самое главное, что Эд не остался равнодушным к моим желаниям, а это куда важнее того, как выглядит купленный им диван.

Я целую его в щеку:

– Хорошо. Так ты собираешься помочь мне спустить вниз коробки?

– Да, босс.

Эд послушно поднимается вслед за мной по лестнице, и следующие полчаса мы перетаскиваем мои пожитки в фургон. Даже странно, как в такой крошечной комнате умещалось столько вещей! Но вот погрузка закончена и можно ехать.

– Мы всего лишь в одной автобусной остановке от тебя. – Я со слезами на глазах обнимаю Джейн.

– Не плачь, глупышка. Я буду каждый день приходить к вам обедать, – говорит Джейн, но, заметив выражение ужаса на лице Эда, с ухмылкой добавляет: – Ладно, так и быть, через день. Эд, расслабься, я прикалываюсь.

– Ой, прости, – краснеет он. – Прости, пожалуйста.

Мы говорим «до свидания», садимся в фургон и отчаливаем. Крауч-Энд находится в двух милях от нашей с Джейн квартиры – извиняюсь, от квартиры Джейн – в Тафнелл-Парке, но переезд символизирует конец целой эпохи, и, когда мы с Эдом в плотном потоке транспорта спускаемся с горы к нашему новому дому, у меня на душе скребут кошки.

Бывают минуты, когда мне хочется, чтобы время остановилось и ничего-ничего, пусть даже самая крошечная деталь, не менялось. Возможно, другим этого не понять, но, как только я оказалась в нашей новенькой квартире, у меня возникло страстное желание остановить мгновение.

Я лениво слежу за конденсационным следом в небе и отстраненно гадаю, куда он ведет. След тает в бескрайней голубизне, глаза от яркого света начинают слезиться. Я смежаю веки и слегка поворачиваю голову, от долгого пребывания в одной позе у меня затекла шея. Под тяжестью моей головы мускулы живота Эда напрягаются; его живот ритмично поднимается и опускается в такт дыханию, а вместе с ним и моя голова.

Наличие маленького садика, примыкающего к квартире, стало для Эда решающим фактором. Эду отчаянно не хватало открытого пространства, зелени, свежего воздуха, покоя и тишины. И хотя садик не мог предоставить всех этих возможностей – как-никак это был Лондон, где шумного соседства избежать невозможно, – Эд был на седьмом небе от счастья и, как только мы оказались в новой квартире, тотчас же захотел выйти во двор. И вот мы лежим, глядя в небо, на жестком деревянном настиле, и мое тело наливается приятной тяжестью. Наверное, впервые за долгое время у меня возникает ощущение настоящей радости бытия и наслаждения жизнью. Я выкидываю из головы мрачные мысли и стараюсь получить максимум удовольствия от того, что Эд рядом со мной. Ведь это похоже на чудо. Я лежу, вытянув ноги и сложив на груди руки, а Эд – под прямым углом ко мне; наши тела образуют своеобразную букву «Т» на настиле. Возле нас стоит недопитая бутылка просекко, пузырьки медленно, лениво поднимаются вверх. Над головой о чем-то шепчутся ветви деревьев, и разве что случайный крик с улицы время о времени нарушает гармонию.

Мое лицо греют яркие лучи солнца, исходящее от Эда тепло проникает в тело, становится слишком жарко, но не хочется двигаться. Хочется лежать так вечно, застыв во времени. И чтобы ничего не менялось.

И тут Эд неожиданно садится, а мне волей-неволей приходится убрать голову с его живота. Приподнявшись на локте и заслонив ладонью глаза, я слепо щурюсь на него.

– Что ты делаешь? – бормочу я, увидев, что Эд тянет ко мне руку, наверное, чтобы погладить.

Но нет, оказывается, он нацелился на лежавшую рядом со мной бутылку с водой.

– Прости, жажда замучила.

Он откидывает голову, встряхнув волосами, и начинает пить жадными глотками. Вода с громким бульканьем льется ему в горло и, выливаясь изо рта, струйкой течет по щеке, капает на плечо, оставляя на футболке темное пятно. Наконец, осушив бутылку ровно наполовину, Эд вытирает тыльной стороной руки мокрые губы. И это уже выше моих сил. Я наклоняюсь и целую его. Влажным, очень глубоким поцелуем.

– Прости, не могла устоять, – игриво улыбаюсь я.

– И кто ж тебя за это осудит! Я ведь такой неотразимый. – Он раскидывает руки, словно приглашая меня в свои объятия.

– Что есть, то есть. – Я снова ложусь, и его улыбка меркнет.

Эд наверняка ждет, что я, как обычно, начну его поддразнивать. Но мне не хочется этого делать, только не сейчас. Не стоит портить такой момент, лучше просто помолчать. Я устремляю задумчивый взгляд в небо. Эд продолжает сидеть, его тень падает мне на грудь. Он явно наблюдает за мной.

– Здорово, да? – прерывает он затянувшуюся паузу.

– Хм?

– Ну, ты понимаешь, все это. – Он обводит рукой крошечный садик и окна квартиры.

Приподняв голову, я озираюсь по сторонам, яркое солнце бьет прямо в глаза. Потом я перевожу взгляд на Эда. Смотрю на его волосы, упрямо падающие на глаз, на загорелое от работы на свежем воздухе лицо, на подбородок, заросший темной щетиной, и понимаю, что вот он, момент истины. Все правильно.

Я прижимаю ладонь к щеке Эда, ощущая шершавость небритой кожи. Он нежно накрывает мою руку своей.

– Эд, это идеально.

– Да, – кивает он. – И пусть всегда будет так!

Конечно, ничто на свете не может длиться вечно, я знаю это лучше, чем кто бы то ни было. Вот потому-то час спустя мы уже дома и распаковываем коробки. Чары разрушены.

– Мне казалось, ты говорила, мы сделаем это завтра, – ворчит Эд, разворачивая завернутые в газеты тарелки. – Блин, зачем тебе столько тарелок?

– Я люблю есть как положено. Кстати, а зачем тебе столько домашних растений?

– Три! У меня их только три!

– Да неужели? – Выразительно подняв брови, я оглядываю комнату. Если не ошибаюсь, то растений как минимум семь.

– Часть из них для улицы. Ампельная фуксия, например.

– Ой, по мне, так они все одинаковые.

Эд закатывает глаза:

– Боже мой, какая невежда! Я, пожалуй, отнесу цветы на улицу, а ты оставайся распаковывать пожитки.

Он, кряхтя, поднимает с пола горшок с самым крупным растением и выходит с ним через заднюю дверь. А я возвращаюсь к своим тарелкам, составляя их стопками рядом с кружками. Эд тем временем продолжает выносить цветы, шаркая ногами за моей спиной. Он вне себя от счастья, что нам удалось найти жилье с садом, причем сад для него явно важнее самой квартиры.

– Ты только представь, мы можем в любое время выйти во двор, подышать свежим воздухом, – говорил мне Эд.

– Эд, твой сад размером с носовой платок. Сюда выходят окна еще пятнадцати квартир, да и расположен он в самом центре Крауч-Энда. Его вряд ли можно назвать королевским ботаническим садом!

– Да, но когда-нибудь мы сможем найти садик побольше, в самой глуши. Это только начало, – отмахивается Эд.

Тогда я ему ничего не сказала, но сейчас наш давнишний разговор не выходит у меня из головы. Эд любил деревню, и, хотя в данный момент ему было хорошо в Лондоне, он считал, что жизнь в городе – временное явление. В отличие от меня. В том-то и проблема. Я не представляла себе жизни вне Лондона, а тем более в деревне. Но вместо того, чтобы поговорить с Эдом, я как страус зарывала голову в песок в надежде, что все это не имеет значения.

Но, как оказалось позднее, очень даже имеет.

А что, если попробовать прямо сейчас затронуть больной вопрос и предупредить Эда, что мне вряд ли захочется жить за городом, в большом доме, где звенят детские голоса, о чем он всегда мечтал? И предотвратит ли это ожидавшие нас впереди бесконечные разборки?

– Эд?

– Да? – С горшком в руках он останавливается посреди кухни и пытается отдышаться.

– Мне нравится жить в Лондоне.

– Мне тоже.

– Но ты ведь не собираешься осесть здесь надолго, так?

Эд прислоняет горшок к кухонному прилавку:

– Зо, горшок чертовски тяжелый. Какая такая срочность обсуждать это прямо сейчас?

– Но мне очень важно знать.

– Тогда погоди секундочку. – Он ставит горшок с цветком на пол, вытирает руки о джинсы. – Ладно. Я весь внимание. В чем дело?

– Я переживаю. А что, если в один прекрасный день тебе всего этого окажется недостаточно?

– Ты сейчас о чем? О нас с тобой или о квартире?

– О нас. О нашей жизни в городе. Я переживаю из-за того, что ты, возможно, думаешь, будто это только на время и в один прекрасный день я захочу переехать в большой дом в деревне. Но я сомневаюсь, что когда-нибудь этого захочу.

Эд облокачивается на прилавок и с шумом выдыхает. Он задумчиво смотрит куда-то вдаль.

– Умеешь ты выбрать подходящий момент!

– Прости. Но мне было важно это обсудить.

– Я тебе вот что скажу. Давай радоваться сегодняшнему дню, тому, что мы здесь, ну а там поживем – увидим. Да, по-моему, было бы здорово жить там, где много воздуха и более просторно, но это отнюдь не самое главное. – Он пытается заглянуть мне в глаза. – Зои, мне нужна ты, и только ты. С тобой я готов жить хоть в глинобитной хижине посреди пустыни.

– Эд, не уверена, что в пустыне есть глина. Думаю, там кругом один песок, – улыбаюсь я.

Эд молниеносно хватает свернутую газету и швыряет мне в голову:

– Морган, это вовсе не смешно.

– Нет, Эд. Я обожаю повеселиться. Ты меня еще плохо знаешь.

Внезапно лицо Эда становится серьезным.

– Похоже, в ближайшие годы нам предстоит много чего узнать друг о друге, а?

При этих словах у меня на глаза наворачиваются слезы. Эд совершенно прав. Нам действительно предстоит много чего узнать друг о друге, а также о том, что готовит для нас будущее. По крайней мере, Эду. Что до меня, то я и так слишком много знаю.

– Да, похоже, ты прав.

Ближе к вечеру, когда все пожитки наконец распакованы, а на Лондон опускаются сумерки, мы с Эдом плюхаемся в изнеможении на кожаный диван из комиссионки.

– Черт, я уже как загнанная лошадь, которую пристреливают. – Я кладу голову на плечо Эда, он нежно меня обнимает.

– Я тоже.

Эд включает телевизор, мы тихо сидим, уставившись в экран. Я чувствую, что у меня больше нет сил растягивать сегодняшний день. Пора двигаться дальше в надежде, что будет следующий. Мои веки тяжелеют, дыхание выравнивается, я медленно погружаюсь в темноту…

Глава 7 26 января 2002 года

Зои, это мама.

Я сонно протираю глаза. Меня будит надрывающийся телефон, я едва-едва успеваю ответить, буквально на последнем гудке.

– Привет, мам.

– Ты в порядке. Я что, тебя разбудила?

– Мм… Хм… Да нет, все нормально.

Я смотрю заспанными глазами на часы. 7:15. С чего это вдруг мама звонит в такую рань? И где я?

Дав мне сориентироваться, мама продолжает разговор, и я судорожно пытаюсь понять, о чем речь.

– Я только позвонила, чтобы пожелать тебе сегодня удачи. Мы с папой вчера весь день о тебе думали. Обещай сообщить мне, как все прошло, когда освободишься!

Не понимая, о чем она толкует, я оглядываю комнату в поисках ключа к разгадке, пытаюсь ухватить обрывки воспоминаний, порхающих в голове, точно легкокрылые бабочки.

– Зои, ты еще здесь?

– Да-да, прости. Я тебя слушаю.

– Ты ведь не плачешь? Любимая, только не плачь! У тебя все будет хорошо. – Мамин голос странно срывается, и у меня екает сердце. Какого черта здесь происходит?

– Я тебе позвоню, обещаю.

– Тогда договорились. Хорошо. Ладно, а теперь иди одевайся, поговорим попозже. Удачи. Я люблю тебя.

– Спасибо, мам. Я тоже тебя люблю.

Мама заканчивает разговор, я продолжаю стоять с телефоном в руке, в полной растерянности. Босые ноги мерзнут на деревянном полу, мне становится зябко. Накинув халат, я иду на кухню в надежде найти там хоть какую-нибудь подсказку. Эда нигде не видно, но это наша квартира, по крайней мере наша старая квартира, та самая, в которую мы «вчера» переехали. На сушилке стоит несколько тарелок, на прилавке – полупустой кофейник. Возле него – любимая кружка Эда, на внутренней поверхности темно-коричневый ободок. А так вроде все как обычно. Я перевожу взгляд на кухонный стол. Как ни странно, на столе нет ни бумаг, ни счетов, ни конвертов, но зато там лежит записка, я тотчас же узнаю каракули Эда. И у меня обрывается сердце.

Уехал на работу. Не хотел тебя будить. Увидимся в больнице в 2. Люблю. Эд.

Больница.

Ноги вдруг становятся ватными, я поспешно придвигаю к себе стул. Последние несколько лет я провела много-много часов и дней в больнице, где меня резали, кололи и обследовали. И что на этот раз? И чего мне сегодня ждать: хороших новостей или плохих?

Есть только один способ получить ответ.

Собрав волю в кулак, я тащусь в нашу крошечную ванную. Естественного освещения здесь нет, но сейчас это не имеет значения. Я включаю свет, встаю перед зеркалом и задираю верх пижамы.

И вот теперь я знаю. На моей левой груди есть небольшой шрам. В принципе, он практически не заметен, но я его вижу. И этот шрам, впрочем, так же как и боль, которую я теперь чувствую в груди, сразу говорит о том, что меня сегодня ждет.

Сейчас январь 2002 года: в Рождество я обнаружила уплотнение в груди. Я тогда принимала очень горячую ванну, все вокруг было окутано таким плотным облаком пара, что я не видела ни шкафчика на стене, ни пальцев ног. Я лениво терла тело, смывая мыло, но внезапно остановилась. Снова потерла правую грудь. Как я могла?.. А что, если?.. Неужели у меня опухоль?

Я встала – вода полилась с меня ручьем – и практически выпрыгнула из ванны. Завернулась в полотенце и, оставляя за собой мокрые дорожки, прошла в гостиную. Эд, утомленный садовыми работами, валялся с бокалом вина в руке на диване, вперившись в экран телевизора. Когда я вошла, он поднял на меня глаза и слегка нахмурился.

Не дав ему открыть рот, я с ходу выпалила:

– У меня опухоль. – Я бросилась на диван рядом с ним, сняла полотенце и показала на уплотнение. – Вот, потрогай. Ну и как тебе это на ощупь?

Эд, сообразив, что сейчас не самое подходящее время для шуток, послушно пробежался рукой по моей груди. И остановился, добравшись до опухоли. Я сразу поняла, что он тоже ее нащупал. Я оцепенела.

– Тут ведь что-то не так? – едва слышно прошептала я.

– Зо, если честно, не знаю, – пожал он плечами.

Я понимала, что он говорит правду, но мне хотелось услышать совсем другое, и я разрыдалась.

– Эд, у меня рак груди! – воскликнула я дрожащим голосом.

– Зо, а тебе не кажется, что ты слегка драматизируешь? Может, нет ничего страшного. Скорее всего, ничего страшного. Не стоит паниковать раньше времени. Сперва надо узнать, есть ли вообще повод для паники.

– Тебе легко говорить! – огрызнулась я.

– Почему?

– Что? – не поняла я.

– Почему это мне легко говорить? – Его тон стал более жестким. – Думаешь, приятно видеть, как ты рыдаешь, расстраиваешься и паникуешь из-за возможной болезни? Это весьма нелегко. По правде говоря, чертовски тяжело. Но не вижу смысла впадать в истерику, пока не выяснится, что там у тебя такое.

Его эмоциональная отповедь слегка ошарашила меня.

– Ты прав. – Снова завернувшись в полотенце, я вытерла краешком мокрое от слез лицо. – Извини, ради бога. Мне просто очень страшно. Ну, ты знаешь… о таких вещах много пишут, и это всегда плохие новости, вот я и…

– Ты – что? – осторожно спросил Эд.

– Мне даже страшно подумать, что я могу покинуть тебя. – Мой голос дрожал.

– Да ладно тебе, глупышка! Ты меня никогда не покинешь. Я тебя ни за что не отпущу.

Он чмокнул меня в макушку, и я немножко успокоилась, еще толком не зная, стоит ли принимать его слова на веру. Но я почувствовала себя защищенной. Эд не допустит, чтобы со мной что-нибудь произошло.

Все случилось в Рождество, поэтому мне оставалось только набраться терпения. Рождество мы отмечали с моими родными в Донкастере. Мы очень давно не виделись, и я с нетерпением ждала встречи.

– Давай не будем говорить маме с папой, пока точно не выясним, – предложила я.

– Ты уверена? – Эд знал, что я терпеть не могу обманывать родителей.

Я задумалась. Зачем волновать их раньше времени, если мы и сами не знаем, есть ли для этого повод?

– Да, лучше подождать. Давай не будем портить себе и им Рождество, а проблему решим уже в новом году.

На том и порешили. Но, оказавшись в окружении искренне любивших меня людей, я поняла, что мне нужна их поддержка. Они мне нужны. Поэтому, когда мы с мамой остались вдвоем на кухне, где шли приготовления к рождественскому обеду, я сказала:

– Мам, у меня есть кое-какие новости.

– Ой, хорошие или плохие?

Я замялась:

– Боюсь, не слишком хорошие.

Мама положила нож, которым резала морковку:

– Зои, в чем дело? Что случилось?

Подойдя сзади, мама положила руки мне на плечи. Я повернулась и уткнулась лицом ей в грудь. Из глаз ручьем полились слезы, прямо на мамин джемпер с оленями.

Вдоволь наревевшись, я вытерла слезы и, хлюпая носом, сказала:

– Извини. Я вам еще не говорила, но мне предстоит… обследование. В новом году. Я обнаружила опухоль в груди, теперь необходимо проверить, является ли она злокачественной.

Мама явно расстроилась, но промолчала. Просто убрала мои волосы с лица и ласково поцеловала в лоб.

– Мам, мне страшно, – прошептала я.

– Я знаю, дорогая. Знаю. Но все будет хорошо.

Возможно, мама и сама не слишком верила в то, что говорит, но я была ей благодарна. Ну а еще за то, что она не стала мучить меня, выпытывая подробности.

Я попросила маму посвятить в курс дела папу с Беки, поэтому атмосфера за обеденным столом была весьма мрачной.

Когда мы пустили по кругу овощи, я встала с места. И все взгляды устремились на меня.

– Ладно, хватит ходить вокруг да около. Я знаю, что мама уже сообщила вам мои… наши новости. – Я посмотрела на Эда, он неуверенно улыбнулся. – Но я не желаю портить сегодняшний день. Поэтому давайте сделаем вид, будто ничего не случилось, и насладимся обедом! Я вас очень прошу.

Над столом повисло напряженное молчание, но тут на помощь пришел папа. Взяв рождественскую хлопушку, он велел мне потянуть за конец. Я улыбнулась, хлопушка выстрелила, обстановка за столом разрядилась.

После этого мы практически не говорили о моей проблеме, но, когда я садилась в машину, родные пожелали мне удачи, и я была благодарна им за то, что они так сильно старались.

Затем наступил новый год, я отправилась к своему лечащему врачу получить направление на обследование. Мне сделали ультразвуковое сканирование и биопсию, после которой и остался маленький шрам. В больнице Эд держал меня за руку. Я была счастлива, что он рядом. Мама тоже хотела приехать, но я категорически отказалась:

– Все нормально, честное слово. Как только будут известны результаты, я сразу вам сообщу.

И даже сейчас, спустя более десяти лет, когда я знаю, какие результаты получила в тот день, при мысли о том, что придется снова через все это пройти, у меня начинает сосать под ложечкой. Да и вообще, кто его знает, будут ли результаты такими же!

Я вполне могла умереть раньше Эда. Осознание этого факта становится для меня настоящим шоком. Я сижу и тупо разглядываю кухню в нашей старой квартире. Меня всегда поражало то, как некоторые детали из прошлой жизни намертво застревают в памяти и через десять лет или даже через двадцать кажутся до боли знакомыми.

Это, например, отвалившаяся керамическая плитка, которую мы всегда хотели приклеить, и неработающая горелка на электроплите. Я знаю, что если открою подвесной кухонный шкафчик, то найду там семь-восемь разномастных кружек, коробку чайных пакетиков и банку растворимого кофе. А хороший кофе – кофе для кофеварки – хранится у нас в холодильнике. Лампочка холодильника мигает и очень скоро испустит дух. На деревянной столешнице – два въевшихся темных кружка в том месте, где мы с Джейн поставили бокалы, когда как-то вечером прилично набрались. В полу в районе стола не хватает половицы, и, если я поставлю стул не под тем углом, ножка провалится в дырку.

Все это мне хорошо знакомо, хотя я уже много лет живу в другом месте.

Но если разум человека играет с ним в странные игры, то мой – в еще более странные.

Царапая пол ножками стула, я облокачиваюсь на стол, чтобы встать. Всякий раз, как я просыпалась в своем прошлом, я обнаруживала, что мое тело было гораздо более молодым и сильным по сравнению с тем, каким оно стало в мои теперешние тридцать восемь. Раньше я не ощущала чисто физических признаков процесса старения, но теперь, когда появилась возможность сравнивать, я заметила, что стала менее гибкой и какой-то окостеневшей.

Да и вообще, я чувствую себя сейчас ужасно старой. Возможно, это из-за страха, а возможно, я реально больна, но я твердо знаю, что сегодня мне придется гораздо труднее, чем в тот последний день, который я, попав в прошлое, провела с Эдом.

Настенные часы показывают 9:00. Обычно в это время я уже на работе, но сегодня у меня выходной.

В квартире холодно, и я натягиваю на себя несколько слоев одежды: майку, футболку с длинным рукавом, джемпер, джинсы, толстые носки. Включаю радио, готовлю завтрак и механически пережевываю пищу за кухонным столом.

Позавтракав, мо́ю посуду и аккуратно ставлю ее на сушилку. Тщательно вытираю идеально чистые рабочие поверхности, а затем обвожу глазами кухню в поисках того, чем бы занять руки. До встречи с Эдом еще целых четыре часа, и мне нужно как-то убить время. Я понимаю, что больше не могу бесцельно слоняться по квартире, а поскольку в такой холод особо не погуляешь, остается только пойти в художественную галерею. В художественных галереях есть нечто успокаивающее. И не важно, что за картины висят на стенах – я вообще не разбираюсь в искусстве, – но это отличный способ отвлечься на пару часов, затерявшись в толпе туристов.

Час спустя я уже в огромном, похожем на пещеру вестибюле галереи современного искусства «Тейт модерн». За годы, прошедшие после сегодняшнего дня, я успела побывать здесь множество раз, не уставая удивляться масштабности этого места.

Примерно час я брожу по залам, рассматривая картины и инсталляции. У меня все плывет перед глазами, краски и структуры изображаемых предметов сливаются. Я, конечно, ни в коем случае не умаляю заслуг художников, создававших эти произведения, но для меня их картины – одно большое расплывчатое пятно, помогающее успокоить нервы!

Я спускаюсь в кафе, заказываю капучино и кусок морковного торта – слава богу, здесь нет никого, кто в курсе, что я ненавижу кофе! – сажусь за столик у окна и смотрю, как серые облака медленно плывут по хмурому лондонскому небу. На часах всего лишь 12:30, а на улице уже темно. Небо налито свинцовой тяжестью, такое чувство, будто вот-вот пойдет снег, и где-то в глубине души мне хочется, чтобы именно так и было.

Посидев еще немножко в кафе, я выхожу на улицу и останавливаюсь у парапета с видом на Темзу. Водная гладь усеяна редкими точками лодок. В темной воде отражается сумрачное небо, и река кажется бездонной. У меня невольно возникает мысль: а что, если взять и прыгнуть с парапета вниз, в ледяную воду? Но кого тогда унесет течением? Реальную Зои, которой суждено было, уснув в 2013 году, попасть в 2002 год, чтобы больше никогда не вернуться?

Нет, я не готова так рисковать. Да, Эда больше нет, и боль утраты еще не прошла, но у меня есть обязательства перед другими людьми: перед теми, кто нуждается во мне.

Бросив взгляд на часы, я быстрым шагом иду по мосту Ватерлоо, поднимаюсь по лестнице и бегу к метро «Эмбанкмент». Ровное постукивание колес поезда действует расслабляюще, и, когда через двадцать минут я оказываюсь на платформе станции «Арчуэй», на душе уже не так тревожно.

Я медленно бреду в сторону больницы Уиттингтона, где сегодня решается моя судьба. Вот и вход в больницу, но Эда пока что-то не видно. На улице ждать слишком холодно, и я, зябко кутаясь в пальто, иду с низко опущенной головой к дверям. И сразу попадаю из холода в приятное тепло. А затем замечаю Эда. Он стоит с курткой в руках возле витрины магазинчика при больнице и лениво изучает подборку журналов. Я с шумом ловлю ртом воздух и тихо радуюсь про себя, что в больничной суете никто не заметит столь бурного проявления эмоций. Эд выглядит чуть старше, чем во время нашей последней встречи, но все-таки потрясающе молодо. Волосы, ставшие чуть короче, по-прежнему сексуально падают на глаза. Одет он во все черное, словно пришел на похороны. В священном ужасе я смотрю на Эда долгим взглядом, а затем решительно направляюсь к нему. Мне необходимо почувствовать тепло его рук. Эд видит меня и, словно прочитав мои мысли, раскрывает объятия.

– Ты в порядке? – спрашивает он, и я молча киваю. – Тогда давай поскорее со всем этим покончим.

Взявшись за руки, мы направляемся к лифту. Я стою в кабине, вцепившись мертвой хваткой в Эда, все мое тело напряжено, в животе нервные спазмы. И вот лифт наконец останавливается на нужном нам пятом этаже. Эд нежно сжимает мою ладонь, и мы выходим.

Мы садимся на жесткие зеленые пластиковые стулья.

– Ты в порядке? – снова спрашивает Эд.

Я сдержанно киваю. В приемной еще три женщины: дама в тюрбане из шарфа в цветочек и две женщины, пришедшие вместе, судя по всему мать и дочь. Они практически не разговаривают, а лишь иногда шепотом обмениваются короткими репликами, которых мне с моего места не разобрать. Они держатся за руки так крепко, что побелели костяшки пальцев. Кто из них двоих ждет решения своей участи? Я сдержанно улыбаюсь им, они отвечают мне понимающей улыбкой. И мы, не сговариваясь, отворачиваемся. Если честно, мне отнюдь не легче оттого, что и другим приходится пройти через это испытание. И ощущение ужаса не становится менее острым.

Я машинально рассматриваю убранство приемной. Бледно-зеленые стены, плакаты, предлагающие помощь и советы профессиональных психологов; ряды зеленых стульев, привинченных к полу – можно подумать, кто-то захочет вынести стул, спрятав его под пальто! – на низких столиках кипы потрепанных старых журналов. Я снова и снова читаю текст на обложке: «Ее бросили, потому что она похудела». Интересно, что должна чувствовать женщина, решившаяся поведать о своих переживаниях всему миру? И поверит ли кто-нибудь моей истории, если я расскажу, что со мной происходит?

И тут я слышу свое имя. Эд ласково помогает мне подняться, мы проходим в кабинет хирурга, снова садимся. Женщина-врач смотрит на меня участливыми глазами, Эд держит меня за руку, а мое сердце громко колотится под ребрами и, кажется, вот-вот выпрыгнет из груди, чтобы приземлиться на письменный стол доктора. Я пытаюсь вздохнуть, но у меня перехватывает дыхание, мой вздох похож, скорее, на всхлип, и Эд еще сильнее сжимает мою ладонь.

Я смотрю невидящими глазами на плакат на стене за спиной докторши. Забытые переживания воскресают в памяти, пока я сижу ни жива ни мертва, гадая, что скажет доктор. Пауза длится всего несколько секунд, но мне кажется, проходит целая вечность. Тишину заполняет лишь шум в ушах, такой оглушительный, что я зажимаю уши руками.

Но вот докторша начинает говорить. У нее мягкий голос, словно специально предназначенный для того, чтобы смягчить удар, который она может нанести своим пациентам. Должно быть, очень полезное качество, думаю я. Пока длилось обследование, она сообщала мне новости, которые я не желала слышать: Зои, нам надо взять биопсию; Зои, нам нельзя медлить; Зои, твои результаты готовы. Прежде новости были не слишком радостными, и когда я слышу вкрадчивый голос докторши, то жду повторения прежней истории, а потому слушаю вполуха. Докторша останавливается и выжидающе смотрит на меня, но я не уловила из ее речи ни слова. Все точь-в-точь как в прошлый раз, причем мне даже нет нужды притворяться.

Я нервно кошусь на Эда. Он заглядывает мне в глаза и, нахмурившись, ждет моей реакции.

– Простите… Что вы сказали?

На лице докторши появляется теплая улыбка.

– У тебя все чисто, – мягко произносит она. – У тебя нет онкологии.

– Ох! – хрипло вскрикиваю я, выплескивая с этим коротким словом все накопившееся за долгие дни напряжение.

Я чувствую невыразимое облегчение. Затем я поворачиваюсь к Эду, он меня обнимает, и я захлебываюсь слезами. И я плачу не только от радости, что у меня нет рака, поскольку в глубине души и так это знала. Нет, я оплакиваю все то, что с тех пор потеряла, все то, из-за чего до этой самой секунды не позволяла себе рыдать.

Но вот через три… четыре… пять минут я беру себя в руки и уже внимательно слушаю, что говорит доктор. По ее словам, биопсия показала, что моя опухоль – это самая обыкновенная киста, так что поводов для беспокойства нет. Операция мне тоже не нужна, киста рассосется сама собой. Она говорит то, что я уже слышала в прошлой жизни, и тем не менее испытываемое мной облегчение ничуть не меньше, чем тогда. У меня нет рака. У меня все будет хорошо.

Ничего не изменилось. Я не умру раньше Эда. Правда, теперь я не уверена, радоваться этому или нет.

Я встаю, ноги еще дрожат, но уже не так сильно.

– Спасибо вам большое. – Я крепко жму руку докторше.

– Не стоит благодарности.

Мы с Эдом говорим «до свидания», покидаем кабинет, проходим через приемную, стараясь не встречаться глазами с теми, кому, возможно, повезло меньше, чем мне, спускаемся на лифте вниз и оказываемся на улице, где по-прежнему сумрачно и промозгло.

И тем не менее ветер, который утром казался мне пронизывающим, приятно обдувает лицо, а свинцовые тучи уже не пугают, а, скорее, успокаивают.

Я смотрю на Эда. В уголках его глаз блестят слезинки. Он смахивает их рукавом.

– Это было неожиданно, – говорит он.

– Действительно неожиданно.

Эд умолкает, его дыхание вылетает изо рта облачками заледеневшего пара. Я чувствую, что начинаю потихоньку замерзать, и поворачиваюсь к Эду:

– Пошли отсюда, я совсем окоченела.

Он берет меня за руку, и мы идем туда, где можно спрятаться от холода, в кофейню на углу улицы. Кофейня встречает нас приятным теплом, я расстегиваю пальто. Занимаю столик. Эд заказывает напитки, а я под аккомпанемент уютного завывания кофемашины выстукиваю на мобильнике мамин номер.

Мама хватает трубку прежде, чем раздается гудок:

– Зои?

– Мама. Все нормально. Я в порядке. У меня нет рака.

Мама облегченно вздыхает:

– Слава богу, Зои! Слава богу! Я так волновалась. Ой, погоди-ка! – Слабый треск, и я слышу, как мама говорит папе: – Джон, она в порядке. У нее все будет хорошо. – Папиного ответа я не слышу, а мама между тем снова берет трубку: – Только никому не говори, но папа плачет.

– Ни черта подобного! – рычит папа.

Приятно слышать, что родители как ни в чем не бывало снова шутливо пикируются.

– Скажи ему, что я буду держать рот на замке! – просит мама, после чего в разговоре повисает длинная пауза.

Тем временем Эд ставит на стол два пластиковых стаканчика и садится напротив меня. Я отвечаю ему благодарной улыбкой. В трубке слышатся странные хлюпающие звуки.

– Мама, ты ведь не плачешь, да?

– Нет, дорогая, не плачу. Это просто… Ох, Зои, у меня словно камень с души свалился! Я тебя очень люблю.

– Мама, я тебя тоже люблю.

И тут я неожиданно решаю сделать нечто такое, что совсем не в моем характере:

– Мама, почему бы тебе немного не погостить у нас? Я буду очень рада. Мы так редко видимся!

– С удовольствием, дорогая. Я с удовольствием проведу с вами время. Надо только переговорить с папой, и мы что-нибудь придумаем. Хорошо?

– Хорошо. Мама, послушай?

– Да, дорогая.

– Может, ты сама расскажешь все Беки? А то у меня больше нет сил. – Обжигая нижнюю губу, я делаю глоток горячего шоколада.

– Конечно.

– Ладно, мам, я позже позвоню, и мы всласть поболтаем. Договорились?

– Договорились, солнышко. Папа шлет тебе привет.

– Поцелуй его за меня крепко-крепко.

– Ему понравится. Пока, – смеется мама.

Мы заканчиваем разговор. Эд, потягивая свой кофе, внимательно за мной наблюдает.

Уютная атмосфера кофейни действует успокаивающе, стаканчик горячего шоколада приятно греет руки, я чувствую, как напряжение потихоньку исчезает. Вот теперь я полностью довольна жизнью.

– Как насчет того, чтобы отметить это дело? – спрашивает Эд.

Бедняга, ему сейчас столько всего пришлось пережить!

Я вспоминаю наш тогдашний поход в ресторан. Мы пили шампанское и заказывали неприлично дорогую еду. Это было очень мило, но сейчас, когда Эд снова со мной, мне хочется побыть с ним наедине. Кто знает, представится ли еще один шанс?

– А знаешь что? Мне хочется просто пойти домой и расслабиться. Можно взять еду навынос. Как тебе моя идея? Не слишком скучно?

– Угу, ужасно скучно, – ухмыльнулся Эд. – Отличная идея, Зо!

– Вот и хорошо.

Мы выходим из кофейни. На улице стоит зверский холод, ветер такой пронизывающий, что перехватывает дыхание. Мы спешим к автобусной остановке, чтобы спрятаться за пластиковой загородкой, но и она не спасает от вездесущего ветра. Эд прижимает меня к себе, а я, уткнувшись лицом ему в грудь, забираюсь ему под куртку и обнимаю за талию. Он упирается подбородком в мою макушку, и, согретая его любовью, я забываю о холоде. Я готова стоять так целую вечность.

На ковре пластиковые контейнеры от еды навынос, свет от экрана телевизора падает Эду на лицо, озаряя его мягким сиянием.

– Может, пойдем в постель?

Эд смотрит на меня сонными глазами:

– Давай. Я только немного приберусь.

– Ладно, потом. Уберем утром.

Эд явно не нуждается в повторном приглашении. Я беру его за руку и тяну за собой. В спальне мы скидываем одежду прямо на пол и ложимся под пуховое одеяло. Я уютно устраиваюсь у Эда под мышкой, и мы начинаем потихоньку засыпать. От Эда веет теплом, его кожа немного влажная, несмотря на стоящую в спальне прохладу. Я вдыхаю родной запах, пытаясь сохранить его в памяти, на всякий случай. Я слышу биение его сердца – тук, тук, тук, – Эд кажется таким живым, и мне с трудом верится, что он мог умереть. Как такое может быть, если он лежит сейчас здесь, рядом со мной?

– Эд?

– Мм? – Вибрации его грудной клетки передаются моему телу.

– Ты ведь знаешь, что я всегда буду тебя любить, да?

– Мм… Я тоже. – Голос Эда со сна немного хриплый, но я еще не готова его так просто отпустить. Я хочу попытаться заставить его понять.

– Признайся… – Я делаю паузу, сомневаясь, стоит ли продолжать. – Признайся, ты тогда серьезно говорил, что ни за какие коврижки не готов жениться?

Эд сразу напрягается и удивленно смотрит на меня:

– Что?

– Ты говорил, что брак – пустая трата времени и это не для тебя. Я просто хотела поинтересоваться: а что, если ты в один прекрасный день передумаешь?

Мой вопрос не совсем уместен, но для меня очень важно знать ответ. Я старательно избегаю взгляда Эда из опасения прочесть в его глазах то, что мне отнюдь не понравится. А потому я лежу, уткнувшись ему в грудь, и рассматриваю тоненькие волоски на мягкой коже.

– Нет, Зо, я говорил вполне серьезно. Просто не вижу смысла.

У меня сжимается сердце.

– Но… – начинаю я и останавливаюсь.

Настало время высказаться до конца, и он обязан меня выслушать, пусть это ничего не изменит. Я сажусь, чтобы лучше его видеть, и поджимаю под себя ноги, упираясь локтями в колени.

– Послушай, Эд. Да, ты уже заявлял, явно основываясь на опыте твоего отца, что брак ничего не меняет. Но ты не твой папа, а я не твоя мама. Никто ведь не требует, чтобы ты женился прямо сейчас, и я вовсе не хочу тебя пугать. Хотя, если честно, мне немного обидно, что ты с завидным упорством отказываешься обсуждать со мной этот вопрос. Ну хотя бы как вариант. – Эд собирается возразить, но я решительно его обрываю: – Я понимаю. Это всего лишь клочок бумаги, который ни на что не влияет. И я не могу объяснить тебе почему, но – да, это все меняет. Такие дела. В один прекрасный день мне захочется выйти замуж, и ты должен быть к этому готов. Вот и все.

– Зо, даже и не знаю, что сказать. Я и не думал, что оформление брака так важно для тебя.

– Еще как важно. – Мой голос звучит раздраженно. Что ж, ну и пусть.

– Все понятно. – Эд садится, накинув одеяло на плечи, и заглядывает мне в глаза. – Ладно, послушай. Я обещал хорошенько подумать и не собираюсь спускать все на тормозах. Но ты должна дать мне немного времени. Ну как, договорились? – Я киваю. По крайней мере, хоть какой-то прогресс. Эд нежно берет меня за руку и продолжает: – Но если я решу, что брак – это не для меня, не для нас, ты ведь меня не оставишь, а? Потому что такого я точно не переживу.

По правде говоря, у меня не было ответа. Я не представляла себе жизни без Эда, и пусть у меня не будет заветной бумажки, неужели это настолько принципиально? Я не знала.

– Нет, я так не думаю. – Лучшее, что я могу ему предложить, по крайней мере в данную минуту. Я не могу объяснить, почему придаю официальному браку такое значение, но его ответ я воспринимаю как отказ от меня, от нас. Возможно, дело было в некой неопределенности, так что проблема была моей, а не его. – Нет, скорее всего, нет.

– Вот и хорошо. – Эд отпускает мою руку со словами: – Ладно, а теперь давай немного поспим.

Я с облегчением ныряю под одеяло, край которого любезно приподнимает для меня Эд. Меня внезапно начинает знобить. Эд выключает свет, и я лежу, уставившись в серый потолок. Я слышу дыхание Эда, поначалу неровное, затем – все более глубокое. Значит, он уже спит.

Я поворачиваюсь к Эду лицом, пытаясь запечатлеть в памяти любимый образ. Эд лежит, закинув руку за голову, и кажется удивительно умиротворенным. И мне, уже в который раз, хочется остановить время, чтобы остаться с Эдом навсегда.

Наконец усталость берет свое, я не могу больше сопротивляться. И, забыв о перипетиях сегодняшнего дня, я отдаюсь во власть сна.

Глава 8 5 октября 2002 года

Открыв глаза, я вижу рядом улыбающееся лицо Эда, и мое сердце поет от радости. Еще один день с Эдом. В это трудно поверить. И сейчас не имеет значения, какой на дворе год и где мы находимся.

– Bonjour, ma chérie, tu as bien dormi?[2]

– Что… что? – Я приподнимаюсь на локте и протираю глаза.

– Bonjour, c’est le matin, il faut…[3] э-э-э… платить… – У Эда явно кончается запас французских слов.

– Bonjour, chérie, ça va? Pourquoi tu me parles en français?[4]

– Что-что? – Эд задумчиво скребет голову.

– Почему ты разговариваешь со мной по-французски?

– Ой, я решил, почему бы не попробовать, раз уж мы в Париже. Прости, что уродую этот прекрасный язык. – Он с невозмутимым видом передергивает плечами, но я его уже не слушаю.

Мы в Париже! Я с интересом осматриваю комнату. Занавески опущены, поэтому я вылезаю из постели, подхожу к окну и выглядываю на улицу. И тихонько ахаю.

– Париж! Мы и вправду в Париже!

– Ну да, по крайне мере, так было, когда я в последний раз смотрел в окно. – Эд выдергивает у меня край занавески и тоже выглядывает наружу.

Вид как вид, ничего особенного, отели и какие-то жилые дома, но я теперь знаю, где мы, и от радости сердце бьется быстрее. Париж – город романтической любви. Значит, все должно быть волшебно.

Хотя в прошлый раз волшебства не случилось. Отнюдь. В прошлый раз я всю поездку ждала, что Эд сделает мне предложение. Каждый раз, как мы обедали в ресторане, или поднимались на Эйфелеву башню, или шли гулять по Елисейским Полям и набережной Сены, мне казалось, что вот он, удобный момент, который может стать поворотным. Но не сложилось. Я жутко бесилась и к концу поездки довела Эда до белого каления.

– Какого черта с тобой творится? – не выдержал он, когда в последний день мы ели на улице купленные в киоске блинчики. – Ты весь день вела себя как старая грымза. А если точнее, последние три дня.

– Вовсе нет. – Кусок блинчика вывалился у меня изо рта и приземлился прямо на ногу. – Твою мать! – Я сердито отшвырнула упавший кусок.

– Вот видишь, ты злишься даже на ни в чем не повинную еду.

У меня застучало в висках.

– Да не злюсь я на чертову еду, я злюсь на тебя! – Я топнула ногой, как капризный ребенок.

– На меня? Интересно, и в чем это я провинился? В том, что устроил тебе чудесные каникулы в Париже, чтобы ты могла оправиться после всех этих треволнений из-за рака?! Господи боже мой, угораздило же тебя найти себе такого ужасного, эгоистичного парня!

Я не ответила. Да, я понимала, что веду себя как форменная стерва, но меня уже занесло. Обида засела в душе как заноза. Мне хотелось изо всех сил пнуть что-нибудь или кого-нибудь. Ярость рвалась наружу, и, похоже, здесь, на тихой улочке в сердце Парижа, она наконец нашла выход.

– Ты действительно законченный эгоист. Все это время, пока мы были здесь, я рассчитывала, что ты сделаешь мне предложение, попросишь провести с тобой остаток жизни, но нет! Эдварду Уильямсу даже в голову не могло прийти, что девушка может расценить его приглашение поехать в Париж как прелюдию к предложению руки и сердца! Ты ведь знаешь, как я хочу выйти замуж, как много это для меня значит, и тем не менее по-прежнему не допускаешь даже мысли о женитьбе. Эд, ты самый настоящий эгоистичный ублюдок, и я в ярости, черт бы тебя побрал!

По моим щекам ручьем потекли слезы, а Эд просто стоял с блинчиком в руках и смотрел на меня. Мне хотелось, чтобы он меня обнял, чтобы сказал, что все будет хорошо, но он даже не шелохнулся. Просто стоял столбом на осеннем ветру, а затем повернулся, швырнул недоеденный блинчик в ближайшую урну и пошел прочь. Я в ужасе глядела ему вслед, мысленно заклиная его вернуться, прижать меня к себе, обещать, что все образуется. Но он не вернулся. Ушел, оставив меня одну.

Теперь я, конечно, понимаю, что он был обижен, зол и сбит с толку. Но тогда, тогда я чувствовала себя совершенно опустошенной. До позднего вечера я ходила по городу, солнце потихоньку садилось, на улице становилось все холоднее. Но я боялась вернуться в отель и увидеть у него на лице отвращение. Мне казалось, что я все разрушила.

Впрочем, так оно и было. На какое-то время. Оставшуюся часть вечера мы практически не разговаривали, а вернувшись домой, решили, после мучительного разговора, что нам стоит немного пожить отдельно. Мое сердце было разбито. Эд на несколько недель переехал к матери, а я потерянно бродила по нашей осиротевшей квартире.

Со временем мы с Эдом, конечно, помирились. Но сейчас я была не готова пройти снова через все круги ада. Я ничего не разрушу. Ведь теперь у меня есть возможность исправить прошлые ошибки.

Я отворачиваюсь от окна и обнимаю Эда за талию. Он зарывается лицом мне в волосы.

– Похоже, сегодня у тебя настроение чуть получше.

Я вздрагиваю, пытаясь вспомнить, что было вчера.

– Ну да, прости. Даже не верится, какие чудеса может творить с человеком здоровый сон! – Я виновато улыбаюсь.

– Итак, какие пожелания на сегодня?

Я смотрю на угрюмое небо, на низкие облака над крышами домов. Мы в самом романтическом городе мира и можем пойти куда угодно. А можем остаться в отеле, чтобы просто побыть вдвоем. Я и Эд.

– Без понятия. Может, в Лувр?

Эд слегка хмурится, выражение лица непроницаемое.

– Ты чего? Мы ведь там были вчера.

– Ой, да. Извини. – (К счастью, Эд не придает особого значения моей странной рассеянности, решив, по-видимому, что я просто устала.) – В принципе, мне абсолютно все равно.

– Тогда как насчет собора Сакре-Кёр? Ты вроде говорила, что хочешь туда сходить? – Он снова смотрит в окно и морщит нос. – Хотя, кажется, скоро пойдет дождь.

– Мы можем остаться здесь. Заказать завтрак в постель…

– Ух ты, хорошее предложение! – Эд берет меню, и мы заказываем континентальный завтрак в номер.

Через полчаса нам приносят завтрак, мы ставим еду на ковер и усаживаемся по-турецки. Я намазываю джемом круассан, Эд делает то же самое.

– Эд, спасибо тебе, – говорю я.

– За что? За завтрак?

– Нет, за Париж.

– Мне просто хотелось поднять тебе настроение после той истории с раком и вообще. Показать тебе, как много ты для меня значишь. Как сильно я тебя люблю.

– И я тоже тебя люблю, – радостно улыбаюсь я.

Я откусываю слишком большой кусок круассана, у меня весь подбородок в джеме. Затем наклоняюсь и целую Эда.

– Не трогай меня! – смеется Эд, пытаясь отодвинуться. – Ты вся в джеме!

– Знаю, – отвечаю я, надвигаясь на него.

Эд вскакивает и убегает в другой конец комнаты. Затем хватает с туалетного столика щетку для волос, замахивается и, спрятавшись за спинку стула, торжественно говорит:

– Теперь у меня есть оружие, и я не побоюсь пустить его в ход!

– Ага, думаешь, сможешь меня одолеть? – Облизывая испачканные джемом губы, я решительно направляюсь в сторону Эда.

– Убирайся от меня, замарашка! – вопит Эд. – Тебе все равно конец!

Эд вращает щеткой над головой, точно рапирой. Но я уворачиваюсь, загоняю противника в ванную комнату, а затем хватаю его за шею и смачно целую в губы, оставляя у него на лице липкие красные следы джема.

– Фу, гадость! – возмущенно орет Эд, крепко держа меня обеими руками.

Наивно полагая, что он просто хочет пообниматься, я со смехом прижимаюсь к нему. Мне на лицо льется тонкая струйка воды, и я понимаю, что Эд еще со мной не закончил. Оказывается, он держит над моей головой насквозь мокрую губку – первое, что попалось под руку, – с которой капает вода.

– Ах ты мерзавец! – визжу я, пытаясь вырваться. – Ну все. Объявляю тебе войну!

Я хватаю гель для душа и выжимаю чуть ли не весь флакон ему на футболку. А он в ответ поливает меня шампунем. Шампунь стекает с макушки прямо по виску и оттуда по щеке. Но я невозмутимо вытираю шампунь и мыльной рукой хватаю Эда за нос.

Потом возвращаюсь в спальню в поисках чего-нибудь такого, чем можно было кинуть в него. Но стоило мне на секунду отвести глаза, как Эд, который, оказывается, идет следом, набирает пригоршню масла и швыряет в меня. Мягкое масло скользит по груди и шмякается на ковер. Ахнув, я хватаю йогурт и миску с клубникой и радостно выворачиваю все это добро Эду на голову. Что производит эффект разорвавшейся бомбы, и пару секунд мы, оцепенев, смотрим, как остатки клубники, не застрявшей у него в волосах, раскатываются по полу.

Ну вот, чары разрушены. Мы стоим – липкие, мокрые, в ошметках еды – и истерически хохочем. Хохочем до потери пульса, а потом, не сговариваясь, садимся на пол, чтобы немножко перевести дух.

– Ну ты даешь, глупая девчонка! – смеется Эд.

Эд с головы до ног перепачкан йогуртом, клубникой и джемом. Это смотрится так курьезно, что я захожусь в очередном приступе смеха.

– Ты выглядишь уморительно.

– А себя-то ты видела?

Я опускаю глаза. Моя некогда чистая футболка насквозь мокрая и сплошь в потеках йогурта. Пижамные штаны и того хуже, поэтому даже страшно представить, на что похожи мои волосы, которые прилипают к голове скользкими прядями.

Затем я оглядываю комнату:

– Пожалуй, нам стоит немного прибраться.

Переступив через разбросанную по полу еду, я направляюсь в ванную комнату, раздеваюсь и встаю под душ. Теплая вода льется мне на голову, я закрываю глаза. Но тут дверь в ванную открывается, Эд залезает в крошечную душевую кабину, встает сзади и обнимает меня. Я чувствую спиной его грудь. Я поворачиваюсь и сжимаю руками его ягодицы. Он целует меня в шею, я извиваюсь, наши тела трутся друг о друга. Мое сердце отчаянно колотится. Я безумно соскучилась по Эду. Соскучилась по его объятиям, по его мускулистому телу. Наконец-то он здесь, и это отдается во мне щемящей болью. Я знаю, что хочу Эда, хочу ощутить его внутри себя, расслабиться, прочувствовать сладостные мгновения. И вот в наполненной паром тесной душевой кабине мы с Эдом занимаемся любовью. Но не так, как в кино: в кабине негде развернуться, мы то и дело попадаем локтями в стекло; потом вода остывает, мы ее выключаем; более того, Эду приходится постоянно менять положение – у него начинают болеть ноги. Что, впрочем, не имеет ровно никакого значения, так как секс все равно потрясающий.

Уже после мне становится стыдно. Конечно, у нас и раньше были минуты интимной близости в те дни, что мне выпало прожить заново, и тем не менее я считала, что навеки потеряла шанс быть с Эдом, слиться с ним воедино, и сейчас я не знаю, как себя вести. Я быстро одеваюсь, а когда Эд снова сжимает меня в объятиях, блаженно улыбаюсь.

– Ну это было весело, – лукаво ухмыляется Эд.

– Да, весело, – соглашаюсь я.

– И вообще, ты мне больше нравишься, когда не ворчишь.

– Ты о чем?

– Ты знаешь о чем. – Эд выглядывает из исхлестанного дождем окна. – Похоже, такая погода всерьез и надолго. Хочешь выйти на улицу?

Я сую в рот уцелевший кусок круассана и киваю:

– Думаю, мы просто обязаны это сделать.

Оставшуюся часть дня мы провели так, как положено нормальным туристам в Париже. Прошлись рука об руку по Елисейским Полям, сделали кое-какие покупки, поднялись в гору до Сакре-Кёр. На верхней ступени лестницы мы останавливаемся. Дождь внезапно прекратился, по небу над Парижем плывут облака, и нам кажется, будто перед нами открываются бесконечные возможности. Я нежно сжимаю руку Эда, он чмокает меня в кончик носа.

На этот раз я не думаю о замужестве. На этот раз мне просто хочется быть счастливой.

Мы неспешно шагаем обратно в отель, остановившись выпить кофе в шикарном «Кафе де ла Пэ». Чтобы немного побаловать себя. Мы идем по набережной Сены, по пешеходным дорожкам, мимо красивых садов. Оказавшись на Новом мосту, решаем совершить прогулку по Сене на катере. Перед нами возвышается Нотр-Дам, вдали виднеется Эйфелева башня, словно напоминая нам о том, что мы находимся в одном из самых прекрасных городов мира. И я чувствую себя счастливейшей женщиной на земле, ведь рядом со мной мой Эд.

Вечером у нас романтический ужин при свечах за столиком с видом на Сену, и я больше не накручиваю себя в ожидании того знаменательного момента, когда Эд бросит мне в бокал обручальное кольцо и опустится передо мной на колено. Я просто наслаждаюсь жизнью.

Уже позже, когда я лежу в кровати, притулившись к Эду, я вспоминаю прошедший день и чувствую себя счастливой. Сегодня все не так, как было тогда. Остается только надеяться, что этого будет достаточно, чтобы изменить ход событий. Ведь я сделала что могла.

Глава 9 19 октября 2002 года

Комната выглядит абсолютно незнакомой, и у меня от испуга перехватывает дыхание. Я в панике оглядываюсь по сторонам, но плотно задернутые занавески не позволяют рассмотреть детали. Однако даже в полутьме я вижу картины со стандартными пейзажами, мельницами и озером, массивную мебель темного дерева, занавески в цветочек, торшер в углу. Нет, комната мне абсолютно незнакома, и я понятия не имею, где нахожусь.

Что бы это могло значить? Что-то поменялось в моем прошлом или я снова в настоящем, в новой реальности? А если мое последнее предположение верно, можно ли сделать вывод о том, что мне удалось изменить ход событий? И что Эд, возможно, не умер? От всего этого буквально захватывает дух.

В голове роятся самые разнообразные мысли, они, точно бабочки, порхают, разлетаясь в разные стороны, и мне никак не удается их собрать, чтобы хоть как-то систематизировать.

Несколько минут я лежу неподвижно, пытаясь унять сердцебиение. Просто невероятно. Бред какой-то! Где – и когда – это происходит?

Я заставляю себя встать с постели и раздвигаю занавески. Хмурое темно-серое небо буквально давит на плечи. Беременные дождем облака практически касаются поверхности моря – разделяющая их линия настолько смазана, что невозможно понять, где кончается одно и начинается другое. Я не могу отвести глаз от свинцовых вод с белыми барашками приливных волн, от неприветливого безбрежного моря. Затем я перевожу взгляд прямо перед собой. Перед домом – дорога, скользкая от дождя; в мокром асфальте отражается свет одинокого фонаря. По дороге, поднимая фонтан брызг и оставляя рябь на поверхности луж, медленно едет машина. Низкий забор с калиткой, закрывающей проход через сад, наверняка яркий и радостный летом, но сейчас тусклый и безжизненный. Слева от меня – темный, пустой пирс, а справа – все та же дорога, но идущая резко вверх и отделяющая море от длинного ряда домов. Пляжа отсюда практически не видно, хотя он наверняка пустой, ну разве что одинокий собачник выгуливает там своего пса.

Отвернувшись от окна, я вижу на спинке стула джемпер. Натянув его на себя, осторожно открываю дверь и выглядываю в коридор. Я внимательно прислушиваюсь, нет ли посторонних звуков, однако все тихо.

Прохожу мимо еще двух дверей – в ванную и гостевую спальню – и спускаюсь на кухню, где, отыскав чашки и чайные пакетики, ставлю кипятить чайник. Затем сажусь за кухонный стол у окна с видом на море, которым любовалась из спальни. Утренняя тишина в пустом коттедже рождает у меня странное ощущение, что весь мир еще спит и только я одна, проснувшись ни свет ни заря, сижу с чашкой горячего чая в руках и наблюдаю за струйкой пара, тающей в холодном воздухе.

Рядом со мной лежит сумка с моим ноутбуком и рабочими записями. Значит, я планировала задержаться здесь на какое-то время, раз уж взяла с собой работу. Моя сумочка висит на спинке стула, и я поспешно открываю ее, чтобы найти телефон. Обнаружив старушку «Нокию» – это определенно мой старый телефон, – я смотрю на экран. 7:14. Действительно очень рано. Никаких пропущенных звонков, никаких текстовых сообщений. Дата: 19 октября 2002 года.

Выходит, я в прошлом, накануне дня рождения Эда. Ему должно исполниться двадцать восемь лет. Но в моей прежней жизни такого прошлого точно не было. Комната внезапно плывет у меня перед глазами, я хватаюсь за край стола, чтобы не упасть. Что, черт возьми, здесь происходит?! И как мне это выяснить?

Я сижу, пытаясь привести в порядок мечущиеся мысли. После нашей поездки в Париж, где мы были счастливы, прошло всего две недели. В реальной жизни та поездка оказалась настолько неудачной, что мы решили немного пожить врозь. Я осталась в нашей квартире, а Эд переехал сперва к маме, а потом – к Робу.

После той памятной ссоры на парижской улице Эд со мной практически не разговаривал. Обратный путь выдался нелегким. Мы держались вежливо, но холодно. Каждая минута обратной дороги была для меня испытанием на прочность, но я надеялась, что дома все образуется. Однако Эд был другого мнения.

– Нет, я так больше не могу, – заявил он.

Мы занимались домашними делами на кухне: я загружала одежду в стиральную машину, Эд резал грибы. Он повернулся, с ножом в руках, ко мне, вид у него был подавленный. Я еще никогда не видела его таким несчастным.

– Как – так? – В моем голосе зазвенели противные визгливые нотки, но я ничего не могла с собой поделать.

У меня застучало в висках, я мысленно взмолилась, чтобы он не произнес тех слов, которые, как я уже точно знала, собирался произнести.

– Жить вместе. Я думаю… – Он сделал паузу, облизал губы, устремив взгляд на потолок… на окно… на дверь – куда угодно, лишь бы не смотреть мне в глаза. – Думаю, нам стоит на время расстаться, чтобы окончательно решить, подходим ли мы друг другу.

Его слова, точно ядовитые стрелы, пронзали мне грудь, я начала задыхаться.

– Но я… Я не хочу расставаться. Мы ведь можем просто поговорить и все уладить. Разве нет?

Эд отрывисто кивнул:

– Возможно. Но я думаю, сейчас нам необходимо немного пожить врозь, чтобы привести мысли в порядок. Когда мы были в Париже, ты совершенно ясно дала понять, что тебя не устраивают никакие варианты, кроме брака. А я еще не решил для себя, способен ли на этот шаг. Мне нужно время подумать.

Он был таким холодным, таким отстраненным. Мне вдруг показалось, будто земля уходит у меня из-под ног и все, что я считала прочным и надежным, медленно, но верно ускользает между пальцев. Я не могла этого допустить.

– Эд, я прекрасно обойдусь и без обручального кольца. Обойдусь. Единственное, чего я хочу, – это быть с тобой. Пожалуйста. Пожалуйста, не надо так со мной поступать.

Перешагнув через груду одежды на полу, я направилась к Эду. Но он был как натянутая струна, и я не решилась к нему прикоснуться.

– Прости, Зо. Я люблю тебя, но мне нужно разобраться в себе. Я… я, пожалуй, поживу немного у Роба, а может, уеду к маме.

Я смотрела на него умоляющими глазами, мне казалось, что еще немножко – и разорвется сердце. У меня больше не осталось аргументов. Эд все для себя решил.

Итак, я позволила ему уехать. Те несколько недель без него прошли как в кошмарном сне, словно в моей жизни образовалась пустота, которую нечем заполнить. Мысль о том, что Эд навсегда исчезнет, наполняла меня ужасом. Ведь это будет не жизнь, а жалкое существование. И когда Эд все-таки вернулся, я почувствовала такое безмерное облегчение, что заключила с ним нечто вроде негласного соглашения никогда больше не поднимать тему супружества и двигаться дальше.

И вот теперь, перебирая в памяти события тех лет, я понимаю, что после смерти Эда испытала точно такой же экзистенциальный ужас, но только пути назад не было. Жизнь представлялась мне бескрайней унылой равниной, но именно тогда мне в качестве «второго шанса» была дарована возможность снова провести несколько дней с Эдом и, таким образом, что-то изменить. Для меня это было равнозначно тому, чтобы увидеть оазис в пустыне и понять, что это не мираж.

И тут я снова возвращаюсь в реальность. Все, что происходило до сих пор, не давало ключа к разгадке, почему я оказалась в этом доме. А вдруг то, что я сделала в Париже, действительно изменило ход событий? Ну а если и так, что с того? Я задумчиво хмурюсь. Определенно я здесь одна. Нет никаких признаков пребывания в доме других людей. Тогда что бы это могло значить?

Прихватив с собой чашку, я понимаюсь наверх. Встаю под обжигающий душ, пытаясь избавиться от пронизывающего буквально до костей холода. Затем вылезаю – с меня ручьем течет вода – и встаю перед запотевшим зеркалом. Дрожащими от нетерпения руками протираю чистый кружок и смотрю на свое отражение. Вид у меня измученный: темные круги под глазами, черты лица заострились. Я сдвигаю брови, между ними залегает морщина, более глубокая, чем раньше.

Я одеваюсь, сушу волосы, подкрашиваю лицо. Наверное, глупо наводить красоту, если не знаешь, что принесет тебе сегодняшний день. И тем не менее я должна быть во всеоружии, на всякий случай.

Спустившись вниз, я натягиваю сапоги, надеваю куртку и выхожу на улицу. Мне необходимо что-то предпринять, выбраться из дому, понять, на каком я свете. Засунув руки в карманы, я иду по берегу моря в сторону пирса. Моросит мелкий противный дождь, холодные капли оседают на лице, попадают в глаза, такое ощущение, словно я дышу под водой. Я подхожу к самому краю пустого пирса и, перегнувшись через ограждение, наблюдаю за тем, как совсем близко от меня ярятся волны. Потом иду дальше и в результате оказываюсь возле какого-то магазинчика. Вывеска подсказывает мне, где я сейчас: в Лоустофте. Непонятно. Я здесь никогда не была, тогда чего ради меня сюда занесло?

Нырнув в магазин, я покупаю газету и поворачиваю обратно вдоль полосы прибоя мимо пустующих гостевых домиков. На пляже уже появились первые собачники. Я иду, низко надвинув на глаза капюшон, и вежливо киваю в ответ на кивки незнакомых людей. Войдя в дом, я закрываю за собой дверь, меня снова окружает гнетущая тишина. Я совершенно одна.

Следующий час я провожу за чтением газеты, которую потом пускаю на растопку камина. Сную туда-сюда, стараясь проследить за тем, чтобы огонь не вырвался наружу, подкладываю еще поленьев из штабеля в углу. По комнате начинает распространяться приятное тепло. Я сажусь на диван и включаю телевизор, чтобы хоть как-то скрасить свое одиночество, и незаметно задремываю.

Меня будит громкий стук. Кто-то отчаянно колотит в дверь. Вскочив как ошпаренная, я подбегаю к окну и выглядываю на улицу. А когда вижу незваного гостя, ахаю от удивления.

Это Сьюзан, мама Эда.

Я опрометью несусь открывать дверь и впускаю Сьюзан, которая приносит с собой поток холодного воздуха. Едва переступив порог, Сьюзан раскрывает мне объятия, крепко прижимая к своему мокрому пальто. Я вдыхаю знакомый запах ее духов. Затем она отодвигается и, взяв меня за плечи, ловит мой взгляд. Ее темно-синие глаза напоминают об Эде, мне хочется отвернуться.

– Зои, ради бога, скажи мне, что там у вас творится?

Я смущенно ежусь, поскольку не знаю, что ответить. Как мне объяснить ей, что происходит, если я сама без понятия? Остается только надеяться, что она уточнит свой вопрос.

– Мы можем присесть и спокойно поговорить? – спрашивает она.

Я киваю, Сьюзан скидывает пальто, я вешаю его на крючок у входа и веду ее на кухню.

– Вы что-нибудь выпьете?

– Кофе, если можно.

Заваривая кофе, я жду, когда Сьюзан заговорит, но она упорно молчит. Я ставлю чашки на стол и сажусь напротив гостьи.

– Итак… – начинаю я и умолкаю.

– Ох, Зои! Прости меня, ради бога! За то, что я тебя выследила. Никто не знал, где ты находишься, но я заставила Джейн признаться. Мне необходимо с тобой поговорить. Но в первую очередь я хочу извиниться за Эда, ну и за себя тоже. Я должна была помочь вам помириться, так как тут есть и доля моей вины.

– Вины?! В чем?

– В ваших… неприятностях. – Она барабанит ухоженными ногтями по столу. – Послушай, Эд посвятил меня в ваши проблемы. Ты хочешь замуж, а он… он отказывается жениться.

Ага. Значит, я была права. Я киваю, стараясь не выдавать своих чувств.

Она наклоняется ко мне поближе, словно собирается поделиться каким-то секретом:

– Зои, дело в том, что ты тут абсолютно ни при чем. Эд тебя обожает, что видно даже невооруженным глазом. И ради тебя готов на все. Причина в его треклятом отце.

– Отце?

Она отрывисто кивает:

– Похоже, у моего сына есть некоторые опасения, что после женитьбы он может стать таким, как его никчемный отец, как это ни абсурдно звучит.

– Но Эд ведь не такой, как его отец. И, судя по всему, совершенно на него не похож.

Встретившись со мной взглядом, Сьюзан опускает глаза и качает головой:

– Слава богу, у них вообще нет ничего общего. Послушай. Генри был форменным ублюдком, причем он всегда был таким, вплоть до самой смерти. Да, когда я выходила за него замуж, то знала, что он обманщик, но я любила его. Жалкое оправдание, понимаю, но я надеялась его исправить. Мне казалось, что после свадьбы он станет хорошим мужем. Чего, естественно, не случилось. Если уж на то пошло, он стал еще хуже. Вечно куда-то исчезал, задерживался допоздна «на работе», скорее всего, трахал свою секретаршу. Грязная история и до ужаса банальная, но я это допустила. Но Эд совершенно другой, о чем я ему и сказала. – Сьюзан смотрит прямо мне в глаза, и я мужественно выдерживаю ее взгляд. – Более того, я сказала ему, что он будет последним идиотом, если потеряет такую девушку из-за своей дурацкой упертости.

Минуту-другую мы молча сидим, ее слова кружатся в воздухе и оседают, словно конфетти. Я потрясена. Я всегда знала, какого мнения Эд о своем отце – отце, которого сын практически не видел; отце, который вечно отсутствовал и доводил Сьюзан до слез в те редкие разы, когда брал себе за труд явиться домой. Но я никогда не слышала таких резких высказываний от самой Сьюзан.

– И что он вам на это ответил?

– Сказал, что знает, – пожала плечами Сьюзан. – Зои, он безумно тебя любит. По-моему, вам надо поговорить.

– Совершенно с вами согласна. – Я делаю паузу, мой голос звучит едва слышно. – Но есть одна вещь, которую мне не понять.

– Какая именно?

– Эд очень хочет ребенка. – Я заливаюсь краской, мне неудобно обсуждать подобные вещи с его матерью. Но отыгрывать назад уже поздно, тем более что Сьюзан явно в курсе. – Я сказала ему, что не знаю, хочу ли заводить детей, что я люблю свою работу, да и вообще, дети – это не для меня, но он мечтает о собственном доме и куче ребятишек. Тогда почему он не может решиться взять на себя определенные обязательства, если уж так хочет детей?

– Ох, Эд боится вовсе не семейной жизни. Большая семья вполне соответствует его представлениям об идеальной жизни. Да и вообще, это станет доказательством того, что он отнюдь не такой, как его отец, потому что, насколько тебе известно, в нашей семье Эд был единственным ребенком. Нет, Зои, он боится вовсе не обязательств, его пугает сама идея брака. Эд вбил себе в голову, что супружество превратит вас с ним в точную копию нас с его отцом.

Похоже, до меня начинает потихоньку доходить.

– А вы не знаете, где он сейчас? Он, случайно, не у вас?

Сьюзан смущенно краснеет:

– Ну, на самом деле он здесь.

– Здесь? – Я растерянно оглядываюсь по сторонам, словно Эд должен выскочить из-за угла, как черт из табакерки.

– Он пошел прогуляться. Ждет моего звонка. Извини, Зои, я просто подумала, что если смогу убедить вас встретиться, то вы, глядишь, и помиритесь. Все лучше, чем тебе торчать одной в коттедже незнамо где, а ему с несчастным видом метаться по квартире. – Она улыбается и смотрит на меня с надеждой в глазах. – Ну как, поговоришь с ним?

– Да. Поговорю. Если, конечно, он будет меня слушать.

– Ой, об этом не беспокойся. Еще как будет. А иначе я устрою ему веселую жизнь! – Она ухмыляется. – Так я могу ему позвонить? Или ты сама?

– Я позвоню. И, Сьюзан?..

– Да?

– Огромное вам спасибо. За все. И за вашу откровенность.

– Всегда рада помочь. Я просто подумала, что кто-то должен начать говорить, раз уж вы оба такие упертые.

Достав из сумки мобильник, я трясущимися руками набираю номер Эда. Сейчас на карту поставлены и наше будущее, и наша совместная жизнь. Я должна все сделать правильно.

Эд отвечает после первого гудка:

– Зои?

– Эд.

Напряженное молчание, но полное надежд.

– Итак. Я могу с тобой увидеться?

– Если хочешь, то пожалуйста.

Я диктую ему адрес, и Сьюзан тактично исчезает. Я чувствую себя глупой маленькой девочкой, которая с замиранием сердца ждет звонка от понравившегося ей мальчика. От внутреннего напряжения у меня крутит живот и немеют плечи. Я сажусь, потом встаю, меряю шагами комнату, начинаю вытирать несуществующую пыль на каминной доске.

Наконец раздается стук в дверь, я иду открывать и вижу моего Эда – лицо серьезное, мокрые волосы прилипли к лицу. Я делаю шаг вперед, бросаюсь Эду на шею, мы стоим, не в силах разжать объятия, и мне кажется, будто у меня с души упал тяжкий груз.

Затем я беру Эда за руку и веду прямо на кухню. Отбросив пустые формальности типа разговоров о погоде и предложений чего-нибудь выпить, я сразу беру быка за рога:

– Итак, твоя мама сказала, нам надо поговорить. Думаю, она права. Разве нет?

– Совершенно права. И мы должны.

– Хорошо. Тогда начинай.

– Ладно. – Он проводит рукой по лицу, убирает волосы с глаз, облокачивается на стол. – Я побеседовал с мамой. Мы откровенно поговорили о папе, о его недостойном поведении. Наверное, это звучит глупо, но где-то в глубине души я считал, что если позволю себе обзавестись семьей и остепениться, соединив себя узами брака с человеком, которого люблю, то рано или поздно превращусь в него и стану изменщиком и лжецом. Одним словом, тем, кого я всегда презирал. И я решил, что будет гораздо проще оградиться от подобных вещей, убедив себя, ну и конечно тебя, что я не хочу жениться, что брак – это не для меня, а мне и так хорошо.

– Но ведь нам действительно хорошо вместе!

– Было хорошо. Но, Зои, посмотри на нас сейчас! Мы отдаляемся друг от друга, и все потому, что я такая упертая сволочь.

– Эд, у тебя были свои резоны. И я отношусь к ним с пониманием. Честное слово. Теперь-то я вижу, в чем дело. Но раньше мне казалось, будто причина во мне. Я считала, ты не хочешь на мне жениться, поскольку сомневаешься, что я и есть твоя единственная. И поэтому ты тянешь резину, рассчитывая, что на горизонте появится кто-то получше. Мне казалось, будто ты меня отвергаешь.

– И как только такая глупость могла прийти тебе в голову?!

– А что мне оставалось думать?!

– Не знаю. Но насчет того, что я хочу найти тебе замену, это ты загнула! – Он умолкает и опускает глаза. Когда он снова начинает говорить, его голос звучит так тихо, что приходится напрягать слух. – Зои, на свете нет никого лучше тебя. Есть ты, и только ты. И всегда будешь. Всегда.

Мое сердце готово разорваться от счастья.

– Ох, Эд! Я чувствую то же самое. Я очень тебя люблю!

Эд поднимается и подходит ко мне, чтобы нежно обнять. По моим щекам текут слезы, но я не обращаю внимания. И вот мы стоим так, забыв о времени, и напряжение последних нескольких недель, месяцев потихоньку спадает.

Дав выход своим чувствам, мы неохотно размыкаем объятия и снова садимся за стол.

– И как прикажешь тебя понимать? Ты наконец надумал жениться, да?

Эд тяжело вздыхает:

– Похоже, что да. Но я отношусь к браку крайне серьезно. В любом случае тебе не стоит меня об этом спрашивать. По крайней мере, не так! Я хочу сделать все правильно, а не заявлять о своих намерениях между делом во время выяснения отношений. В общем, ты понимаешь. Широкий жест, торжественное предложение руки и сердца. Все как полагается. Ну а это… – Эд показывает на себя, потом на меня. – Это не предложение. А так…

– Эд, ты совсем как большой ребенок!

– Видишь ли, если уж что-то делать, то делать хорошо. Твои собственные слова, – поддразнивает меня Эд.

– Что правда, то правда. Был такой грех.

Нашу шуточную перепалку прерывает телефонный звонок. Эд нашаривает в кармане мобильник, смотрит на экран.

– Привет, мам… Да, все хорошо… Да-да, можешь возвращаться… Непременно. Я сделаю это прямо сейчас. До скорого. – Он выключает телефон. – Прости, мама уже начинает замерзать и спрашивает, можно ли ей вернуться сюда. А еще она просит поставить чайник.

– Полагаю, уж с этим мы как-нибудь справимся.

Пять минут спустя появляется Сьюзан. Все горести остались позади, и мы, весело смеясь, дружно готовим обед, а затем едим, поставив тарелки на колени, перед камином в гостиной. Я так благодарна Сьюзан, что мне хочется ее обнять. Но она решительно встает:

– Ладно, я, пожалуй, поеду. – Она театрально зевает и выразительно смотрит на Эда. – Насколько я понимаю, ты сегодня ночуешь здесь?

Он неуверенно кивает и смотрит на меня:

– Если можно.

– Конечно можно. Не только можно, но и нужно, – говорю я, сменив гнев на милость.

– Хорошо, тогда я вас покидаю. – Сьюзан берет пальто и сумку, мы провожаем ее до машины.

Мы с Эдом стоим под моросящим дождем и машем Сьюзан вслед до тех пор, пока она не поворачивает за угол. А затем возвращаемся в дом.

День закончился так же, как и начался: в кровати в незнакомой комнате. Только сейчас я лежу на боку, Эд прижимается грудью к моей спине, его ноги переплетаются с моими, рука покоится на моей талии. Теплое дыхание Эда щекочет мне шею, отчего у меня по всему телу бегут мурашки. Я пытаюсь сохранить в памяти эти объятия, запечатлеть их навеки на случай, если нам с Эдом не доведется встретиться снова. Сейчас мне, конечно, кажется, что такое не забывается, но я знаю: время неумолимо стирает воспоминания.

Мы лежим спокойно, но мой мозг лихорадочно работает, пытаясь проанализировать события этого дня. Что-то явно изменилось, сдвинулось во времени или в пространстве, поскольку сегодняшний день однозначно был в какой-то другой реальности. Прошлый раз после нашей ссоры я осталась одна в квартире. Я ходила в офис, где засиживалась допоздна, словно трудоголик, лишь бы не возвращаться домой, в пустую квартиру. В квартиру, где нет Эда. Но сейчас я оказалась в незнакомом доме, в незнакомом городе, о котором раньше ничего не слышала, и, наконец, ко мне приехала Сьюзан, чтобы помочь нам помириться. Ума не приложу, что бы это все могло значить. Остается только надеяться, что одно мелкое изменение повлекло за собой другое, более значительное. Вероятно, мне уже удалось внести корректировку в Книгу судеб и Эд теперь не умрет. Ведь, в конце концов, все может решить секундное несовпадение событий по времени в тот страшный день. И кто сказал, что это не может сработать?

– Зо, ты в порядке?

– Да. Все прекрасно. Просто думаю.

– О чем?

– О том, как я счастлива.

– Я тоже. Реально счастлив. – Его рука еще сильнее сжимает мою талию.

Мы лежим так какое-то время, и я слышу, как Эд начинает тихо посапывать.

– Эд, я люблю тебя. Обещай, что никогда не оставишь меня. Обещай, что не умрешь.

Но в ответ на свою мольбу я слышу лишь тихое посапывание. Тогда я тоже начинаю потихоньку погружаться в сон, но перед тем как заснуть, мысленно прошу сделать так, чтобы это не было моим последним воспоминанием об Эде. Прошу дать мне еще хотя бы один день.

Глава 10 13 декабря 2002 года

Из стереосистемы гремит «Let’s Get the Party Started» в исполнении Пинк, басовые ноты отдаются пульсациями во всем теле. Я стою в углу с бокалом красного вина в руках и наблюдаю за тем, как веселятся гости. Вечеринка в самом разгаре. Эда я обнаружить не смогла, так как в комнате полно народу, но зато вижу Джейн: она возле рождественской елки в обществе смутно знакомого мне парня с нелепой козлиной бородкой, который, я не сомневаюсь, уже в конце вечера начнет лапать Джейн.

Я улыбаюсь. Мы на вечеринке у Роба, в его квартире в Тутинге. Я хорошо помню тот вечер. Он устроил вечеринку за пару недель до Рождества 2002 года, и мы тогда все вусмерть перепились, поэтому пришлось остаться у Роба до утра. Это был, наверное, последний крутой загул, что мы позволили себе, перед тем как окончательно повзрослели и поумнели. Я смотрю на часы. Десять вечера. Еще довольно рано.

– О чем задумалась? – У меня над ухом раздается чей-то голос, и я подскакиваю как ужаленная.

Оказывается, Саймон; в руке пиво, на губах играет кривая ухмылка.

– Привет, незнакомец. Как поживаешь?

Он неуверенно улыбается и пожимает плечами:

– Представь себе, очень неплохо. Дел по горло, но… – Он оглядывает комнату.

– Рада тебя видеть. Ты куда-то совсем пропал. Как твои дела на ниве юриспруденции?

– Знаю, прости, я свинья. Все отлично, все хорошо, но… работы так чертовски много, что ни вздохнуть, ни охнуть, уж не говоря о том, чтобы тусоваться.

– Ну, мне все это знакомо, – с усмешкой отвечаю я. – Последнее время я тоже буквально пропадаю в офисе.

– Маркетинг, если не ошибаюсь? И очень даже успешно. Эд говорит, ты уже начальник отдела или типа того?

– Впервые слышу, хотя я бы не прочь.

– Здорово. Зои, я всегда знал, что ты преуспеешь в жизни. Правда, лично мне хотелось бы иметь работу полегче, как у Эда. Ну, ты понимаешь, бить баклуши, то тут поработать в саду, то там поработать в саду.

– Он не бьет баклуши, по крайней мере сейчас. – Это выходит резче, но я невольно занимаю оборонительную позицию. – Он пробует себя, чтобы найти то, что ему по душе. Я имею в виду карьеру. Саймон, не все такие целеустремленные, как ты.

– Понял, не дурак. Прости, я совсем другое имел в виду. Иногда мне хочется иметь время и для себя. Например, чаще видеться с друзьями. – Он делает паузу, чтобы глотнуть пива. – Ну да ладно, а как вы вообще? Ты и Эд?

– Хорошо. – Я киваю и пригубливаю вино. – Очень даже хорошо, спасибо. Вполне счастливы.

Так оно и было. После той грандиозной ссоры по поводу свадьбы – по первому кругу, – Эд вернулся домой от своей мамы, и у нас вроде бы все устаканилось. Натянутость между нами исчезла, и я, можно сказать, потеряла надежду выйти за Эда, смирившись с тем, что он никогда не сделает мне предложения. И уже начала уговаривать себя, что как-нибудь обойдусь.

А на следующий день после той вечеринки мы с Эдом отправились в ресторан пообедать. Эд, который был явно не в настроении, всю дорогу ворчал, и я решила, что это похмельный синдром. Но затем он опустился на одно колено и попросил меня выйти за него замуж, а я от удивления чуть не свалилась со стула.

Я сказала «да», само собой. И наверное, никогда в жизни не была так счастлива, как тогда. Ни до, ни после.

И вот, когда я проснулась сегодня утром, у меня, естественно, возник вопрос: если учесть, что те дни, которые мне довелось прожить заново, были поворотными в наших отношениях, то почему я вернулась в прошлое именно в день той рождественской вечеринки, а не на следующий, когда Эд сделал мне предложение? Кроме вечеринки, сегодня, казалось бы, ничего знаменательного не происходило: придя с работы, мы пообедали, собрались и приехали к Робу. Надеюсь, скоро все прояснится. Однако меня гложет сомнение, внутренний голос подсказывает мне, что сегодня все может пойти наперекосяк.

Саймон возвращает меня в действительность. Оказывается, он что-то сказал, а я прослушала.

– Извини, просто задумалась, – говорю я.

Рядом с Саймоном стоит незнакомая женщина. Она на несколько лет старше его, у нее блестящие волосы, безупречный макияж и сияющие от счастья глаза. И я сразу вспоминаю, что женщину эту зовут Джоанна и очень скоро она станет женой Саймона.

Она протягивает мне руку:

– Приятно познакомиться.

– Мне тоже. – Я улыбаюсь, мы обмениваемся рукопожатием.

Я собираюсь продолжить разговор, но тут замечаю на другом конце комнаты Эда, который возится со стереосистемой. Мы уже виделись с ним сегодня, и тем не менее мое сердце невольно начинает биться сильнее.

– Прошу прощения, я на минуточку. – В нарушение всех правил приличия, я опрометью бегу к Эду и, обняв его за талию, прижимаюсь щекой к его теплой спине.

Он поворачивается и целует меня в нос:

– Ну, привет.

– И тебе тоже. Чем это ты занимаешься?

– Ой, да просто хотел найти что-нибудь получше этих кошачьих воплей. – В руках у Эда несколько CD-дисков.

– Ну и как, удалось?

– Не-а. Сплошь старое дерьмо. Ты же знаешь вкусы Роба, – усмехается Эд. – Ну что, пропустим еще по стаканчику?

– Отличная идея.

Взявшись за руки, мы идем на кухню. Все свободные поверхности заставлены бутылками, у задней двери высится гора пустых емкостей из-под спиртного. На кухне толчется несколько человек, которых я не узнаю; они улыбаются, увидев нас. Я улыбаюсь в ответ.

Эд достает из холодильника бутылку вина, наполняет мой бокал, затем находит чистый бокал и наливает себе. Мы пробуем вино и морщимся.

– Господи, на вкус точь-в-точь полоскание для рта. – Эд смотрит на бутылку, делает еще глоток и кривится. – Ну и ладно, у нищих слуг нет.

– Верно. А знаешь, какой самый хороший способ не обращать внимания на вкус?

– Выпить залпом?

– Совершенно верно. – Дружно запрокинув головы, мы одним глотком осушаем бокалы. У меня перехватывает дыхание. – Это было круто. Как насчет того, чтобы повторить?

Эд покорно наливает еще, и мы продолжаем стоять, прислонившись к дрожащему от басов прилавку. Похоже, я немного перебрала, у меня кружится голова. Эд пристально смотрит на меня, и мне ужасно хочется узнать, что у него на уме.

– Даю пенни за твои мысли.

– Что? Ой, извини, я что-то задумался.

– О чем?

– Просто… Ну, ты знаешь, об этом. О нас. Какие мы классные. – Он поворачивается ко мне с лукавой ухмылкой. – Особенно я.

– Ха-ха и еще раз ха! – Я несильно хлопаю его по руке.

– Нет, я серьезно. Это правда. После того нашего разговора я все думаю…

– Зои! – На кухню вихрем врывается Джейн в сопровождении того парня с козлиной бородкой; она слегка покачивается, на ее лице блуждает пьяная улыбка.

– Привет, привет!

Момент упущен. Я смотрю на Эда и вопросительно поднимаю брови. Но он лишь пожимает плечами.

Джейн выпрямляется и переводит взгляд с меня на Эда.

– Вы что, решили устроить маленький междусобойчик? – Она выразительно обводит рукой внезапно опустевшую кухню.

– Ага, можно и так сказать, – без особого энтузиазма отвечает Эд.

– Простите, что помешала, но это… – очередной взмах руки, – это Адам. Адам, это Зои и Эд. Мои лучшие друзья.

Адам приветственно поднимает бутылку пива:

– Отлично.

Эд вежливо кивает в ответ:

– Приятно познакомиться.

– Адам – старый друг. Мы когда-то работали вместе… – Джейн по-хозяйски берет его под руку. – Ладно, так или иначе, мы пришли найти что-нибудь выпить. А то у меня в горле чего-то пересохло. – Она хватает пару бутылок пива, и они исчезают так же внезапно, как и появились.

На кухне вдруг становится очень тихо. Эд, потупившись, водит носком ботинка по воображаемому пятну на плитке. Вид у него взволнованный, и мне очень хочется знать почему.

– Итак, до того, как нас так бесцеремонно прервали, ты вроде собирался что-то сказать?

Эд неуверенно косится на меня, затем опускает глаза:

– Угу, это не имеет значения. Давай не сейчас.

– Хорошо, хорошо. Просто… ты говорил, что о чем-то думаешь, вот я решила, может, это что-нибудь важное.

– Да, было важным. И остается. Только теперь я не уверен, что хочу обсуждать это здесь.

– А почему бы и нет? – Я с улыбкой обвожу глазами кухню. – Что не так с этой чудесной кухней?

Все рабочие поверхности заставлены грязной посудой и переполненными пепельницами. Эд отвечает улыбкой:

– Верно подмечено. Обстановка тут очень даже располагающая.

– Итак?

– Ты ведь теперь от меня не отстанешь?

– И не надейся.

Эд набирает полную грудь воздуха и с шумом выдыхает сквозь стиснутые зубы:

– Хорошо. Я тут думал. Много думал. О нас. – Он останавливается, снова смотрит в пол, переминаясь с ноги на ногу. – Думал о нашем будущем, о доме в деревне, о детях, о супружестве… в общем, обо всем том, о чем мы с тобой говорили. – Он снова останавливается, у меня бешено колотится сердце.

Ну и что дальше? А вдруг на сей раз Эд решил, что не может этого сделать? Не может остаться со мной? Комната внезапно плывет перед глазами; похоже, я вот-вот потеряю сознание. Свет от люстры переливается всеми цветами радуги, а вокруг – туман. Внезапно осознав, что Эд протягивает мне какой-то предмет, я пытаюсь сфокусироваться.

– Зои, ты в порядке?

– Я… я отлично. Что ты сказал?

Эд кивает на предмет, который держит в руках. Это коробочка, а в ней… Я внимательно приглядываюсь. Кольцо! Сверкающее бриллиантовое кольцо. Эд смотрит на меня с надеждой. Ждет ответа.

– Зои, я только что попросил тебя стать мой женой. – Выражение его лица непривычно серьезное.

И я, естественно, говорю единственную вещь, которую могу сказать.

– Да. – Мой голос похож на едва слышный писк.

– Так это было «да»?

– Именно так.

Я вытираю слезы, льющиеся неудержимым потоком, и падаю в объятия Эда, его футболка тотчас же становится мокрой. Он зарывается лицом в мои волосы:

– Господи, спасибо за это!

Я поднимаю глаза, лицо Эда так близко, что все черты расплываются.

– Ты ведь не думал, что я могу сказать «нет»?

– Конечно нет, по крайней мере всерьез. Но, Зои, должен признаться, все получилось совершенно спонтанно. Откровенно говоря, я собирался сделать предложение завтра, в ресторане во время обеда. Ведь я уже несколько дней ношу с собой кольцо. Не хотел, чтобы ты нашла его дома. Но сегодня вечером ты была такой красивой и счастливой. В общем, ты понимаешь. И я подумал: почему бы и нет? Почему бы не прямо сейчас? По крайней мере, это будет не слишком банально.

– Эд, куда как не банально. И мне очень жаль. Я не хотела тебя пугать. Просто все получилось как-то… неожиданно. – Я встаю на цыпочки и целую его в губы. Они мягкие, теплые, немного пахнут красным вином. И это чудесно. Затем я заглядываю ему в глаза. – И что заставило тебя передумать?

Он мнется, нервно облизывает губы:

– Наверное, страх тебя потерять. Я все думал: что будет, если откажусь на тебе жениться, а ты уйдешь от меня, выйдешь за другого – и понял, что это как страшный сон. Нет, я не могу этого допустить. А еще мама сказала, что только последний идиот может отказаться на тебе жениться. Не то чтобы я всегда слушаюсь маму…

– Но она действительно говорит дельные вещи.

– Так оно и есть. И знаешь, она права. Если мой никчемный отец был не способен хранить верность дольше пяти минут, это отнюдь не означает, что я похож на него. Нет, я совсем на него не похож. Я ненавижу его за все, что он сделал. И вообще, я другой.

– Конечно другой. – Я прижимаю его к себе. – У нас все будет прекрасно, вот увидишь.

Жаль, я не могу рассказать ему о том, что нас ждет. У нас будут хорошие времена и просто ужасные времена. Со мной происходят удивительные вещи, и тем не менее я не могу поделиться с единственным человеком в мире, с которым привыкла делиться абсолютно всем. Что не совсем правильно, поскольку немножко смахивает на предательство.

Но стоит ли игра свеч? И как он себя поведет, если я все же рискну признаться?

– Эд?

– Мм?

– Что бы ты сделал, если бы тебе выпал шанс познакомиться со мной снова?

Эд недоуменно хмурится. Похоже, я совершила ошибку.

– Ты о чем?

– Ну… как тебе сказать. А что, если бы мы смогли повторить все с самого начала, вплоть до этого момента. Интересно, тебе захотелось бы что-нибудь исправить?

– Ну, я… без понятия. А с чего это ты вдруг? Зо, ты хочешь мне что-то сказать? – Вид у Эда совершенно растерянный, и я уже жалею, что затеяла весь этот разговор.

– Да нет, ничего. Ничего. Проехали. Считай, я тебе ничего не говорила.

Я поспешно отворачиваюсь и тем не менее чувствую на себе его испытующий взгляд. Нет, пожалуй, не стоит выдавать лишней информации. Слишком рискованно.

Наконец Эд передергивает плечами, отворачивается от меня, разливает по бокалам вино:

– Думаю, это стоит обмыть. Что скажешь?

– Определенно стоит. – Я поднимаю свой бокал. – За нас!

Мы чокаемся, выпиваем вино и смущенно мнемся, не зная, что делать дальше.

– Ты наконец наденешь мне кольцо или как?

– Что? Ой, Зо, прости, ради бога! Совершенно забыл. – Дрожащими руками Эд осторожно надевает на мой палец кольцо.

– Спасибо. Мне нравится.

Кольцо сидит идеально, впрочем, кто бы сомневался, ведь последние одиннадцать лет я постоянно носила его. Я посмотрела на кольцо долгим взглядом, на секунду погрузившись в воспоминания. Потом ласково поцеловала Эда, и мы пошли к гостям – сообщить радостную новость.

То был интересный день, сложившийся совсем не так, как я рассчитывала, проснувшись утром. Сегодняшний вариант предложения руки и сердца оказался чудесным, он меня реально потряс. Но когда я уже начинаю засыпать, испытывая легкое головокружение от переизбытка дешевого вина, у меня возникает вопрос: почему со мной сейчас происходит то, чего не было в прошлой жизни, и что бы это могло значить?

Но мне хочется надеяться, что все это – явное свидетельство произошедших изменений.

Глава 11 14 декабря 2003 года

Меня будит громкий стук в дверь, я поспешно сажусь на кровати. В комнату врывается Беки.

– Идем по проходу и становимся замужней дамой! – Поставив рядом со мной чашку чая, она устраивается у меня в ногах и со счастливой улыбкой добавляет: – С добрым утром, миссис Уильямс.

– Еще нет, – отвечаю я. – Впрочем, и тебя с добрым утром.

Я протираю глаза и озираюсь по сторонам. И сразу же понимаю, где нахожусь: вот уже во второй раз я просыпаюсь в спальне, где прошло мое детство, и выглядит она почти так же, как тогда, разве что сейчас тут нет упакованных коробок. А еще через пару секунд я понимаю, какой сегодня день, так как на дверце шкафа напротив кровати висит мое подвенечное платье. У меня от волнения внезапно схватывает живот. Это был один из счастливейших дней моей жизни. Но я и не мечтала о том, чтобы пережить его снова.

Тут мне в голову приходит неожиданная мысль. Тот день был почти идеальным. Нет, он действительно был идеальным. И похоже, здесь нечего исправлять. Ладно, поживем – увидим.

Устроившись по-турецки, я прихлебываю чай, принесенный Беки. Мы задумчиво молчим – две сестры, сидящие рядом в одинаковой позе. Мысленно улыбаясь, я вспоминаю, как уговаривала Джейн быть подружкой невесты.

– Ладно, но только при условии, что ты не заставишь меня выглядеть как держатель для туалетной бумаги. Я даже больше скажу. Я хочу выглядеть сексапильно.

– Ну конечно, – улыбнулась я. – Ведь ты непременно встретишь любовь всей своей жизни на свадьбе у лучшей подруги, разве нет? Или, по крайней мере, потрахаешься в свое удовольствие. Что вряд ли получится, если ты будешь похожа на абажур.

– Вот и я о том же. Ну ладно, уговорила.

Мы с Эдом решили не устраивать грандиозной свадьбы. Впрочем, лично я бы не возражала, но Эд был непоколебим.

– Я не собираюсь надевать на себя костюм пингвина и выделываться на танцполе. Я просто хочу, чтобы в этот день было весело.

Конечно, я знала, что он имел в виду. Этот день должен был стать нашим, и только нашим, чтобы не переживать, сочетаются ли салфетки со скатертью и положили ли каждому гостю на тарелку мешочек с засахаренным миндалем. Поэтому последние несколько месяцев мы с Эдом занимались тем, что избавлялись от всех излишеств. Мы остановились на скромной церемонии бракосочетания в отеле «Маунт-Плезант», неподалеку от Ботри, и уже заказали буфет и оркестр. Минимальное свадебное убранство зала, поскольку отель был украшен рождественскими елями и электрическими гирляндами. Человек пятьдесят гостей. Все должно было быть идеально.

И действительно было. И вот теперь мне предстояло насладиться всем этим снова.

– Ну как, ты взволнована? – Беки смотрит на меня поверх дымящейся кружки с чаем.

– Скорее напугана. Ну и конечно, приятно взволнована.

– Я тоже.

Я осторожно дую на обжигающий чай.

– Беки, спасибо, что согласилась стать подружкой невесты. Я так рада, что ты здесь. С тех пор как я переехала в Лондон, мне тебя ужасно не хватало.

Ее лицо на мгновение затуманивается.

– Все нормально. Ты в любом случае не смогла бы мне помешать, ведь иначе я бы тебя просто убила.

– Верно, – улыбаюсь я. – Но я все равно рада.

– Вот и хорошо.

И тут до нас доносится мамин призывный голос:

– Давайте, ребята! Спускайтесь вниз, вас уже ждет завтрак.

– Да, мама! – хором кричим мы.

– Пожалуй, нам лучше пойти. Мама там наготовила еды на целый полк. – Беки соскакивает с кровати и исчезает за дверью.

А мне, прежде чем спускаться вниз, еще надо разбудить Джейн, которая спит в гостевой комнате.

– Мама приготовила завтрак, – шепчу я, осторожно расталкивая Джейн.

– Мм… – мычит она и поворачивается ко мне лицом. – А блинчики будут?

– Конечно будут. Не вопрос.

– Ну тогда ладно, считай, что я уже там. – Джейн вылезает из постели, сует в карман халата сигареты и идет следом за мной на кухню.

На кухне мама встречает нас радостным криком: «Сюрприз!» – и протягивает мне бокал шампанского. Папа, который топчется возле накрытого стола, сладострастно жует тост.

– Джон, сейчас же положи. Мы ведь еще даже не начали.

– А я уже начал. В любом случае тут хватит еды, чтобы накормить целую улицу, и один маленький тост погоды не сделает. – Папа оперативно дожевывает последний кусок, посыпая пол крошками.

С трудом сдерживая смех, я перевожу взгляд на стол. И вижу гору блинчиков, тосты в специальной подставке, баночки с джемом, мармеладом и медом, масло, круассаны, вареные яйца, коробки с разнообразными хлопьями и кувшин молока. А также чайник и кофейник, причем кофе варится еще и в кофемашине.

– Ух ты! Спасибо, мам. Но я не настолько голодна…

Мама багровеет, папе чай попадает не в то горло.

– Ты непременно должна поесть… – начинает мама, но неожиданно замечает на моем лице хитрую улыбку. – Ха-ха-ха, очень смешно! – Мама хлопает в ладоши. – А теперь живо за стол и налегайте на еду.

И мы делаем, как нам велят. Жуем тосты и круассаны, пьем галлоны чая и гораздо больше шампанского, чем следовало бы в восемь утра. Мы болтаем и смеемся, а я с трудом сдерживаю слезы. Господи, как же мне всего этого не хватало! Под конец у нас с Эдом все пошло вразнос, но я категорически отказывалась обсуждать с родными свои проблемы: не хотелось признаваться, что мы облажались. В результате я отдалилась от людей, которых любила и которые много для меня значили. От своей семьи. Что, естественно, стало большой потерей.

После завтрака я принимаю душ, Беки делает прическу и макияж сперва мне, а потом маме, Джейн и себе. Я влезаю в платье, Джейн застегивает молнию на спине, и я впервые за все утро смотрюсь в зеркало. Видеть себя снова невестой – это что-то невероятное! У меня перехватывает дыхание. Фотография, что по-прежнему стоит у нас дома на каминной полке, к сожалению, не сумела передать того безмерного счастья, которое я излучала, сказочного сияния, исходящего от моего лица. Платье идеально облегает тело, подчеркивая загорелые хрупкие плечи.

– Дорогая, ты у нас просто красавица, – говорит мама, заглядывая в зеркало.

– Ты тоже.

Что соответствует действительности. Мама выглядит на редкость моложаво, ярко-синее платье ей очень к лицу. Покраснев от удовольствия, мама поспешно отворачивается.

– Ладно, нам пора, – говорит она.

Мы всем скопом набиваемся в машину и отъезжаем от дома. Я рассеянно смотрю в окно, пытаясь справиться с нервами. После утренней суматохи у меня только сейчас появляется возможность все спокойно обдумать и понять, что происходит. Через несколько минут я снова увижу Эда, наша встреча произойдет на глазах у нескольких десятков свидетелей, и я сомневаюсь, что справлюсь. Ведь всякий раз, как я вижу Эда, мое сердце болезненно ноет. У меня кружится голова.

Однако у меня нет времени рефлексировать – мы подъезжаем к отелю. Перед центральным входом моя тетушка Джо торопливо тушит каблуком сигарету и, подобрав окурок, швыряет его в ближайшие кусты. Рядом стоит Роб, чрезвычайно элегантный в черном костюме. Роб явно чувствует себя не в своей тарелке: пристально всматриваясь в подъезжающие автомобили, он то и дело теребит воротничок рубашки и поправляет галстук. Заметив меня, Роб с радостной ухмылкой спешит к машине. Он галантно подает мне руку, помогая выйти. Вид у него какой-то странный.

– Все в порядке? – удивленно спрашиваю я.

– Да, замечательно. Слава богу, что ты уже здесь! Эд все утро метался, как больной медведь. Никогда не видел его таким дерганым.

Я улыбаюсь и крепко обнимаю Роба:

– Спасибо, что присмотрел за ним.

– Обращайся. Всегда рад помочь.

И тут в наш разговор вмешивается папа:

– Ну как, будем замуж выходить или глазки строить?

Роб берет маму под руку и ведет внутрь. А мы с папой, Беки и Джейн остаемся стоять на декабрьском холоде. Я хочу навеки запомнить этот момент, а потому впитываю в себя мельчайшие детали: бледно-серое небо, листья в белой кайме, осыпавшиеся на хвойники, выражение папиного лица – гордое и в то же время немного грустное. Наконец, собравшись с духом, я говорю:

– Ладно, давайте сделаем это.

Мы с папой медленно идем по гравийной дорожке к входу. Джейн с Беки замыкают шествие. В ушах так звенит, что невозможно сконцентрироваться, я сосредоточенно переставляю ноги.

И вот мы стоим на пороге, все взгляды устремлены на меня, гости с нетерпением ждут, когда мы с папой пойдем по проходу. Потупившись, я прохожу на середину зала. Поднимаю глаза и вижу Эда. Эмоции настолько захлестывают, что я оступаюсь. Папа помогает мне выпрямиться, кто-то из присутствующих тихо ахает. Комната плывет перед глазами, но я иду вперед, словно робот, затем папа выпускает мою руку, я остаюсь возле Эда. Я снова вижу эти пронзительно-синие глаза, эти темные волосы, подстриженные чуть короче и аккуратнее обычного. Плечи слегка согнуты, лицо очень бледное.

– Ты в порядке? – едва слышно шепчет он, и я сдержанно киваю.

Чиновник, который должен нас зарегистрировать, начинает официальную церемонию, и Эд осторожно берет меня за руку. Его прикосновение будто разряд электрического тока; я вздрагиваю, пропуская мимо ушей дежурные фразы; ужасно хочется плакать.

А потом нас объявляют мужем и женой – еще раз, – и мы идем рука об руку по проходу под приветственные крики гостей, а у меня, похоже, вот-вот разорвется сердце: когда-то мы были очень счастливы в этот день, но сейчас я отнюдь не уверена, что все будет так же. Ведь Эд умер, и, возможно, я вижу его в последний раз.

На улице похолодало, и, пока мы фотографируемся, я дрожу как осиновый лист – то ли от холода, то ли от внезапно охватившего меня ужаса.

– Ладно, давай вернемся в отель, а не то ты скоро превратишься в ледышку. – Эд тянет меня за руку и прижимает к себе в попытке согреть мое окоченевшее тело.

Я отчаянно моргаю, пытаясь сдержать слезы. Да, это лучший день моей жизни, но невозможно казаться счастливой невестой, будучи на самом деле безутешной вдовой.

Эд целует меня в макушку:

– Пожалуй, тебе пора встречать гостей.

– Хорошо. – Я бросаю на него пристальный взгляд. – Эд?

– Что, Зо?

– Обещай, что никогда не забудешь, как счастливы мы были! Обещай, что никогда не забудешь, как мы любили друг друга!

– Конечно же не забуду. Но откуда такой пессимизм?

– Да так. Я просто хочу, чтобы это было началом, а не концом нашей любви.

Эд испытующе смотрит на меня в поисках ответа. Однако момент упущен: в дверях появляется папа.

– Ну, хорош ворковать, голубки. Присоединяйтесь к нам. Мы умираем с голоду.

Я поспешно приклеиваю к лицу улыбку. Единственное, чего мне действительно хочется, – это навсегда остаться тут рядом с Эдом. Что, естественно, невозможно. Все хорошее рано или поздно кончается. Что ж, я еще раз проживу этот день и постараюсь получить от него максимум удовольствия.

– Ладно, пошли. Будем есть, пить и веселиться! – Я решительно беру Эда за руку.

Итак, мы присоединяемся к гостям. Нас поздравляют люди, которых я не видела тысячу лет, и я невольно чувствую укол вины. Ведь они были нашими друзьями, мы их любили, более того, мы пригласили их на свадьбу – тогда что случилось? Неужели я стала настолько эгоцентричной, что перестала дорожить друзьями и поддерживать с ними связь? Мысленно даю себе клятву все изменить, если, конечно, представится такой шанс.

Мы садимся за праздничный стол, я обвожу глазами зал. Джейн устроилась рядом с Саймоном, Джоанной и парочкой друзей детства Эда, оба мужского пола, имен обоих я не помню; дальше сидит моя тетушка Джо со своим партнером Ричардом и их взрослым сыном, моим кузеном Джошем. Я невольно улыбаюсь, вспоминая конец вечера. Джейн с Джошем танцевали в пьяном безобразии, а после самозабвенно лизались. Тетушка Джо была буквально убита.

Точно так же, как в прошлый раз, праздник проходит в вихре приятного волнения: наш первый танец под «Smile» группы «Pearl Jam» – одну из моих самых любимых песен, которая всегда напоминает мне об Эде; много веселой болтовни, алкоголя и танцев. Я не успеваю опомниться, как Эд сжимает меня в объятиях, и мы кружимся на танцполе. Мы пьем шампанское, день потихоньку подходит к концу. Я прижимаюсь щекой к груди Эда, он обнимает меня чуть крепче, свет вокруг неожиданно меркнет. Я поднимаю голову и смотрю прямо ему в глаза:

– Я люблю тебя, Эдвард Уильямс.

– Я тоже тебя люблю, Зои Уильямс.

У меня нет никого на свете ближе Эда, и мне безумно хочется все ему рассказать. Рассказать о нас, о нашем будущем, о его смерти, о ссорах, о взлетах и падениях. Ну и конечно, о себе: о том, как я повторно переживаю знаменательные моменты нашей жизни. Это так потрясающе, так грандиозно. И вообще, нехорошо иметь секреты от мужа. Но нет, это абсолютно исключено. Непонятно, как отреагирует Эд на мое признание. А как бы я сама поступила на его месте?

Пока мы медленно кружимся по танцполу, я ломаю голову, в чем моя задача и почему я вернулась в прошлое именно сегодня. Быть может, потому, что все должно закончиться иначе? События прошлого, которые мне довелось повторно пережить, в принципе, не повторялись совершенно точь-в-точь, но результат тем не менее был всегда одинаковым. Это отнюдь не исключает варианта, что при условии, если я не оставлю попыток корректировать прошлое, Эд останется жить, а значит, мы получим шанс состариться вместе, в чем сегодня торжественно поклялись.

Песня кончается, я незаметно смахиваю слезу, и мы с Эдом идем, взявшись за руки, к нашему месту за столом. Я бросаю взгляд на часы. Одиннадцать вечера, пора расходиться по домам. Но я еще не готова к окончанию сегодняшнего дня, по крайней мере пока.

И вот один за другим к нам начали подходить гости – попрощаться и поздравить еще раз. Музыка стихает, свет меркнет, мы с Эдом направляемся к себе в номер. Мне хочется сделать этот вечер особенным, несколько изменив манеру поведения, но я не знаю, как именно. А времени катастрофически не хватает.

– Понимаю, это может показаться тебе странным, но давай просто посидим и поговорим, – предлагаю я, когда мы с Эдом входим в номер и включаем свет.

Покрывало на кровати усыпано лепестками, среди которых лежит упаковка презервативов с приколотой к ней запиской. Эд читает записку вслух:

– «Соблюдайте осторожность, вы ведь только что поженились».

Я выразительно закатываю глаза. Роб.

– Неужели ты хочешь сказать, что отказываешься ублажать своего молодого мужа в первую брачную ночь? – шутливо надувает губы Эд.

Я швыряю в него упаковку презервативов:

– Знаешь, я слегка перевозбуждена. Слишком много эмоций для одного дня. Ты что-то имеешь против?

– Нет, если тебе так хочется. Желание жены – для меня закон.

– Тогда, пожалуйста, помоги мне снять платье, – прошу я.

Эд расстегивает молнию на спине, платье падает на пол. Оставшись в нижнем белье, купленном специально для этого случая, я ложусь в кровать, испытывая непривычное смущение. Через пару секунд Эд, присоединившись ко мне, уже сжимает меня в объятиях.

– Ты счастлива?

– Абсолютно, – отвечаю я, и это чистая правда.

– Что, не в настроении? – подмигивает Эд.

– Не-а. Просто ты меня не привлекаешь.

Эд игриво шлепает меня по заднице, и я неожиданно понимаю, что отнюдь не прочь заняться сексом. Возможно, всему виной страх, что я могу больше никогда не увидеть Эда, но прямо сейчас мной овладевает безумное желание. Я сажусь на кровати и с жаром целую Эда в губы. Он с готовностью отвечает на мои ласки, и мы самозабвенно занимаемся любовью. Это так чудесно, что я невольно вспоминаю с тоской нашу совместную жизнь.

Затем мы лежим обнявшись и обсуждаем сегодняшний вечер.

– Ты видела мою маму на танцполе? – смеется Эд. – Она плясала как заводная.

Я отвечаю ему взрывом смеха:

– А как насчет твоего дяди Теда, который шлепнулся на пол? Он так нагрузился, что покачнулся, уронил стакан, поскользнулся и упал. Вот умора! Прямо цирк с конями!

– То же мне, нашла чем удивить! Для Теда это в порядке вещей.

После короткой паузы я резко меняю тему:

– Роб сказал, сегодня утром ты был сам не свой.

– С чего он это взял?

– Он говорит, ты всю дорогу ворчал.

– Ха-ха, я вел себя просто очаровательно, – говорит Эд и, немного подумав, добавляет: – Но, наверное, он прав. Я жутко боялся, что ты в последний момент передумаешь. А этого я бы точно не пережил.

Я удивленно таращусь на Эда:

– Неужели? Ты боялся, что я передумаю?

– Никогда не говори «никогда».

– Эдвард, я люблю тебя больше жизни. Ты мой свет в окошке, моя радость в часы печали. Ты для меня все на свете.

Эд приподнимается на локте и пристально смотрит на меня:

– Ты даже не представляешь, как я счастлив это слышать!

У него такое серьезное лицо, что я не решаюсь что-то сказать. И лежу молча. Эд наклоняется ко мне и снова целует, мы сливаемся в объятии, таком страстном и чувственном, словно в первый раз. Наконец я готова отдаться во власть сна, чтобы увидеть, какой сюрприз приготовит мне завтрашний день. Но пока все вроде бы идет как надо.

Глава 12 19 мая 2005 года

В раковине свалены грязные тарелки, оставшиеся после завтрака, деревянная столешница в липких потеках от джема. Прислушиваясь к тому, как Эд поет в душе, я лениво катаю пальцем хлебные крошки.

Мой сверкающий новенький телефон подсказывает, что сегодня 19 мая 2005 года. Значит, мне тридцать лет. К сожалению, телефон не может подсказать, что готовит сегодняшний день. Этот факт по-прежнему покоится где-то среди завалов в моей памяти.

Пожалуй, стоит отправиться на пробежку, проветрить мозги. После свадьбы у меня вошло в привычку снимать напряжение пробежками, это был проверенный способ переключиться после долгого рабочего дня в офисе. Я иду в спальню за тренировочными штанами, которые, я точно знаю, лежат там.

Пока я собираюсь, Эд выключает воду, я слышу, как он бродит туда-сюда по ванной комнате. Я непременно должна повидаться с ним перед уходом, потом у меня, возможно, не будет удобного шанса, поэтому я открываю дверь в ванную и осторожно заглядываю внутрь. Эд стоит, обмотав бедра полотенцем, его грудь обнажена, и у меня замирает сердце. Мне хочется прикоснуться к нему, пробежать пальцами по темным волосам на груди, по животу, по темному пушку, что тянется вниз…

– Зои, спустись на грешную землю!

– Что? – Я бросаю на него виноватый взгляд.

– Ты уставилась на меня так, будто увидела привидение.

– Ой, я… – начинаю я и осекаюсь, меня бросает в жар.

И я невольно чувствую себя вуайеристом, словно не имею права смотреть на тело Эда, каким оно было восемь лет назад. Я чувствую себя самозванкой, что мне совсем не нравится.

– Я только зашла сказать, что отправляюсь на пробежку. Я тебя еще застану, когда вернусь?

Эд начинает вытирать полотенцем голову, его грудные мышцы становятся еще рельефнее. Я изо всех сил пытаюсь сконцентрироваться на другом.

– Нет. Мы с мамой едем в Челси на выставку цветов. Ты что, забыла?

– Ах да, конечно. Прости. – Тогда я отказалась ехать, о чем сейчас здорово жалею. Мне хочется провести с Эдом весь день. – А тебе обязательно туда ехать?

Эд хмурится, опускает полотенце, мокрые волосы торчат в разные стороны.

– Ты чего? Конечно обязательно. Мама с нетерпением ждет этой поездки. Впрочем, так же как и я.

– Но она ведь не будет возражать, если ты откажешься. Да? Останься сегодня со мной. Мы могли бы… провести время в постели… – начинаю я и осекаюсь: судя по лицу Эда, моя тактика явно не работает.

– Зои, что с тобой творится? Ты ведешь себя более чем странно.

– А что такого странного в желании побыть с собственным мужем?

– Ты знаешь, о чем я. Тебе давным-давно было известно о нашей поездке, от которой ты, кстати, наотрез отказалась. Тогда почему ты сегодня чудишь?

– Сама не знаю, – пожимаю я плечами.

Бросив на меня пристальный взгляд, Эд тянется за зубной щеткой:

– Послушай, мне пора собираться. Желаю хорошей пробежки. Увидимся позже. – Он небрежно клюет меня в щеку и поворачивается к зеркалу.

Похоже, он мной пренебрегает. Мне остается только уйти. Надеюсь, я увижу его позже.

Я завязываю шнурки, прикрепляю к руке айпод, надеваю белые наушники и направляюсь к двери. Тротуары еще сырые после утреннего дождя, но дождь уже прошел, и солнце неуверенно выглядывает из-за угрюмых облаков. Я припускаю по дороге, в ушах звучит «Firestarter» группы «Prodigy», ноги ритмично касаются тротуара, дыхание учащается. Я уже давно не чувствовала себя такой свободной, поскольку избавилась от ощущения обреченности, тяжким грузом лежавшего на плечах последние несколько лет.

Мысли постепенно начинают течь в определенном ритме. Наконец и топот моих ног, и звуки Лондона становятся лишь фоновым шумом. Я отчаянно роюсь в памяти, пытаясь через годы вернуться в этот день, понять, что тогда произошло и почему я сейчас здесь. Наверняка должна быть какая-то причина.

И тут меня неожиданно осеняет.

Этот день стал поворотным в наших отношениях. В этот день Эд заявил, что самое время попробовать завести ребенка. На что я сказала «нет».

Я знала, что Эд уже давно вынашивает эту идею, он даже пару раз пытался поднять тему детей, но я отмахивалась, делая вид, что не понимаю, о чем он. Однако я не могла не видеть страдальческое выражение его глаз всякий раз, когда кто-нибудь спрашивал: «Итак, услышим ли мы наконец, как по вашему дому топочут крошечные ножки?» Я с трудом сдерживалась, чтобы не крикнуть: «Не лезьте не в свое дело!» Тем не менее я сохраняла олимпийское спокойствие и старалась не обращать внимания на все то, что кипело на медленном огне, разрушая наш брак. Дети пока не стояли на повестке дня; моя жизнь была слишком насыщенной. Я много работала, мне нравилось быть успешной, делать деньги, позволять себе стаканчик-другой. Мне нравилось жить с Эдом в Лондоне и не хотелось ничего менять.

Но в тот день в прошлой жизни, когда я вернулась после встречи с Джейн, Эд, отвозивший маму на выставку цветов, был уже дома. Телевизор не работал, у Эда на коленях лежал открытый журнал. Эд смотрел невидящими глазами на сложенные в камине поленья. Словно не услышав моего появления, он даже не шелохнулся, поэтому я обошла кругом и опустилась перед ним на колени. От напряжения у меня сводило живот, желчь поднималась к горлу.

– Эй? – Я взяла его за руку. – Что случилось?

Эд перевел на меня взгляд и вяло улыбнулся.

– Привет, дорогая, – сказал он.

– Что такое? Ты, случайно, не заболел?

Эд рассеянно посмотрел на меня:

– Нам надо поговорить.

Его слова пронзили мне сердце, я знала, о чем он собирается говорить. Я кивнула и, угрюмо потупившись, присела рядом с ним на диван.

– Это насчет ребенка, да? – тусклым голосом спросила я.

Боковым зрением я заметила, что Эд повернулся в мою сторону, но не решилась посмотреть на него. Боялась встретиться с ним глазами.

– Да, совершенно верно. – (Я терпеливо ждала продолжения.) – Всему виной… сегодняшний день с мамой на выставке. Повсюду были семьи с детьми, они выглядели такими счастливыми, и мне вдруг стало ужасно… одиноко. Даже не знаю, как это объяснить. Я точно снова стал маленьким мальчиком, когда все дети вокруг веселились в обществе братьев и сестер, а я был один-одинешенек… Так вот, я понял, что больше не хочу возвращения прошлых страданий. Зои, я, наверное, повторяюсь, но именно сегодня все окончательно встало на свои места. Я действительно хочу ребенка. Твоего ребенка. Нашего.

Я ежилась под его пристальным взглядом и была как натянутая струна, готовая в любую минуту лопнуть. Секунды казались минутами, часами, неделями, и я поняла, что больше не в состоянии выдержать напряжение.

– Эд, я не могу! – выпалила я на одном дыхании и повернулась к Эду, пытаясь смягчить удар. – Мне понятно, о чем ты говоришь, но я пока не готова. Мне нужно… время. – (Лицо Эда сморщилось, он растерянно провел по щеке рукой, пытаясь скрыть, как сильно я его ранила.) – Прости, Эд. Да, я знаю, ты хочешь ребенка и… Но я не могу. Не сейчас. Прости…

– Все нормально. Я знал, что ты именно так и скажешь. Но надеялся, что, возможно, ты передумала. Понимаешь, мы уже достаточно давно женаты, и после всего, что было… – Его голос звучал едва слышно.

Я хотела обнять и успокоить Эда, но оставалась сидеть каменным изваянием в надежде, что на этом все закончится. Напрасно.

– Эд, мне действительно очень жаль, но ничего, в сущности, не изменилось, по крайней мере для меня. Знаю, ты полагаешь, будто ребенок сделает нас полноценной семьей, но я другого мнения. Что до меня, то я уже считаю нас семьей, где есть ты и я. Прости, любимый.

А вот чего я не стала ему говорить, так это о своих страхах. Ребенок мог разрушить все то, что я с таким трудом выстроила, да и вообще, дети не входили в мои планы, по крайней мере на ближайшие несколько лет. И я промолчала, чтобы не казаться законченной эгоисткой, даже себе самой.

Эд, поднявшись с дивана, посмотрел на меня сверху вниз:

– Зо, я все понял. Правда. Я не хотел на тебя давить, прости. Клянусь, что прекращу подобные разговоры, если ты, в свою очередь, мне кое-что пообещаешь.

– Проси что угодно.

– Пообещай, что хотя бы подумаешь на эту тему. И не станешь с ходу отмахиваться.

– Хорошо, – кивнула я.

– Спасибо. – Эд поцеловал меня в макушку, потом провел по щеке шершавой ладонью.

Следующие несколько месяцев Эд честно держал свое обещание, а я старалась держать свое. Но тема эта постоянно витала в воздухе, напряжение между нами достигло такого градуса, что в конце концов стало невыносимым.

И вот я бегу сейчас мимо запущенных участков, роскошных особняков, станций, магазинов, рощ, полей, железнодорожный путей, которые представляют собой живую ткань города, и думаю о том, что не могу допустить повторения прошлых ошибок. Я слишком долго отказывалась от идеи иметь ребенка, что едва не разрушило наш брак, но, если оглянуться назад, не имело смысла, поскольку под конец мы в любом случае хотели одного и того же.

На этот раз я избавлю Эда от душевных страданий и, если имеется пусть даже призрачная возможность, попытаюсь что-нибудь изменить, с тем чтобы он остался со мной.

Теперь я знаю, как мне поступить.

Ко времени возвращения Эда все вокруг постепенно окутывается темным покрывалом, наступает вечер и в окнах вдоль улицы один за другим зажигаются огни. Я не нахожу себе места, буквально сгорая от нетерпения в ожидании мужа.

День я все-таки провела с Джейн, нужно было как-то убить время до прихода Эда. Я, естественно, не стала рассказывать о том, что со мной происходит, хотя это было непросто. Я была вынуждена постоянно себя контролировать, чтобы не ляпнуть лишнего. Домой я вернулась задолго до Эда, чтобы успеть подготовиться к встрече.

Я помешиваю томатный соус на плите и неожиданно слышу, как в замке поворачивается ключ. Секундой позже появляется на кухне Эд, вид у него усталый, подавленный, какой-то смурной.

Заметив меня, Эд удивленно морщит лоб:

– Ты вроде говорила, что будешь поздно?

– Вот решила прийти пораньше. Подумала, что неплохо было бы пообедать вместе. – Я поднимаю ложку. – Получилось, конечно, не так вкусно, как у тебя. Хочешь попробовать?

Эд угрюмо качает головой:

– Нет, спасибо.

Я стараюсь не обращать внимания, так как отлично знаю, из-за чего Эд не в духе.

– Ладно, соус скоро будет готов. Как насчет бокала вина до обеда? – Мой голос слегка дрожит и звучит не очень естественно, но Эд слишком ушел в себя, чтобы заметить.

Он тяжело опускается на стул, берет початую бутылку красного вина, наливает в бокал, залпом выпивает:

– Зои, послушай…

– Эд, все нормально. Я знаю, что ты хочешь сказать.

– Сомневаюсь, – хмурится Эд.

Я прикручиваю горелку и присаживаюсь напротив, облокотившись на стол. Эд сидит сгорбившись, плечи напряжены, лицо серое и измученное.

– Но я действительно знаю, – говорю я. – Это насчет ребенка, да? – Лицо Эда вспыхивает, он натянуто кивает, а я тем временем продолжаю: – Похоже, ты постоянно об этом думаешь. И вы с мамой явно обсуждали сегодня этот вопрос, ведь так?

– Да, но… – Он останавливается, проводит рукой по лицу. – Но как, черт возьми, ты догадалась?!

– Чисто интуитивно. – Я пожимаю плечами. – Ты уже давно об этом говоришь, вот я и подумала… Мы женаты почти восемнадцать месяцев, так что самое время подумать о…

Эд согласно кивает:

– Да, самое время. Но если честно, Зо, ты меня удивила. Я уже был морально готов услышать в ответ твое категорическое «нет», «ни за что на свете». И никак не ожидал, что ты первая поднимешь эту тему. Итак, с чего вдруг ты решила сменить гнев на милость?

Набравшись мужества, я делаю свой ход:

– Я много думала. О себе и о тебе. И да, я считаю, что мы полноценная семья, мы вдвоем. И, положа руку на сердце, я не уверена, что сейчас самый подходящий момент, у меня работы по горло и все такое. Но с другой стороны, когда наступит этот самый подходящий момент? Да и вообще неизвестно, удастся ли нам с ходу зачать ребенка… – Я пытаюсь замаскировать кашлем предательскую дрожь в голосе. – Одним словом, я пытаюсь донести до тебя, что, возможно, нам следует попробовать. Я имею в виду, попробовать зачать ребенка.

У Эда глаза лезут на лоб.

– Так, значит, ты хочешь ребенка? Прямо сейчас?

– По крайней мере, можно начать пытаться. – Я страстно сжимаю его руки. – Ну, что скажешь?

– Блин! Прости, Зо, но я в шоке. Вот уж не ожидал услышать от тебя такое! Но я… я так счастлив!

У Эда в глазах блестят слезы, я встаю, неуклюже залезаю к нему на колени и, взяв за подбородок, осторожно целую в губы.

– Я тоже счастлива. Я ужасно тебя люблю и хочу, чтобы мы были счастливы, всегда.

– Я тоже. Спасибо тебе, Зо.

Он сжимает меня обеими руками, несколько секунд мы сидим не шевелясь.

– Хм… Зо, а тебе не кажется, что у нас что-то горит?

– Что? Вот дерьмо! Мой соус.

Из кастрюли идет едкий дым, слышится зловещее шипение, пахнет горелым. Соус почернел и теперь годится только для помойки.

– Черт! – Я показываю кастрюлю Эду. – Как насчет того, чтобы заказать еду навынос?

– Я тебе вот что скажу, – смеется Эд. – Я, пожалуй, схожу за китайской едой, а ты пока убери этот бардак. Договорились?

– Да.

Эд целует меня и, пританцовывая от радости, закрывает за собой дверь. А я, отскребая пригоревший соус от кастрюли, думаю о том что, возможно – да-да, возможно, – это мой лучший поступок за всю жизнь. И сейчас, возможно, мне удалось все изменить.

Уже позже, когда мы, наевшись от пуза, сидим на диване и смотрим телевизор, я осторожно кошусь на Эда. Он улыбается своим мыслям, от уголков глаз лучиками расходятся морщинки. Его кожа сияет в свете экрана, пальцы машинально барабанят по краю дивана, передавая невидимые вибрации моему телу. Вечер выдался теплый, на Эде длинные шорты, я вижу, как напрягаются его мускулистые икры в такт выстукиваемой им мелодии. Эд точно ртуть, он никогда не сидит спокойно, даже если кажется, что это именно так.

Он ловит мой взгляд и поворачивается:

– Зо, все в порядке?

– Мм… – мычу я. – Да. Просто засмотрелась на тебя.

Он наклонятся ко мне и нежно чмокает в нос.

– Я люблю тебя. Впрочем, ты и сама знаешь, – говорит он и, прежде чем я успеваю ответить, снова поворачивается к телевизору.

– Знаю. Я тоже тебя люблю, – давясь слезами, отвечаю я.

Дело близится к ночи, я сгораю от нетерпения получить ответ на вопрос, удалось ли мне подкорректировать прошлое, но ужасно не хочется расставаться с Эдом. Не хочется, чтобы сегодняшний день кончался, не хочется возвращаться в настоящее, где нет Эда.

Но у меня нет выбора. На сегодня моя миссия закончена. Пора двигаться дальше.

– Я иду спать, – поднявшись с дивана, говорю я.

– Как, уже? Ведь сейчас только… – Эд, прищурившись, смотрит на часы. – Десять вечера.

– Да, но я безумно устала. День выдался долгим.

– Ладно, моя красавица. Приятных тебе снов.

Я подхожу, чтобы поцеловать его, он хватает меня за плечо:

– Зо, большое тебе спасибо. За все. Я люблю тебя.

– И я тебя. Ты даже не представляешь как.

А затем я иду в спальню, надеваю пижаму, ложусь в кровать, натягиваю на голову одеяло и проваливаюсь в небытие…

Глава 13 16 декабря 2007 года

Иногда в мире происходят совершенно удивительные вещи. Восемь месяцев назад, когда мы с Беки в родительском доме пили чай, периодически совершая набеги на жестянку с печеньем, случилось нечто такое, чего я никак не могла ожидать. Моя младшая сестренка призналась, что беременна.

– Ты что?! – едва не подавившись имбирным печеньем, взвизгнула я, когда она сообщила мне новость.

Беки вытаращила на меня глаза и пожала плечами:

– Беременная. Повторяю еще раз для непонятливых: меня обрюхатили, мне сделали ребеночка, я залетела…

– Я в курсе, что это значит! Просто… – начала я и остановилась в растерянности.

Эта новость меня ошеломила. Беки было всего двадцать восемь, и она встречалась со своим бойфрендом Грегом месяцев пять, не больше. И вот нате вам, она уже готовится стать матерью!

Томительная пауза в разговоре явно затянулась. И я наконец решила ее заполнить:

– А как… Я хочу сказать: а мама?..

– Нет, мама еще не знает, поэтому ничего ей не говори. Ты первый человек, кому я сказала. За исключением Грега, естественно. Мне нужно было с тобой поделиться.

С минуту я осмысливала услышанное.

– Значит, ребенка вы не планировали?

– Не совсем так, – со смущенным видом отвечает Беки. – Мы тогда здорово надрались, ну, в общем, ты понимаешь…

– Ох, Беки!

– Знаю. Но ничего страшного. Мы с Грегом все обсудили и определенно хотим оставить ребенка. Одним словом, нам ведь не по шестнадцать лет, и нас точно не назовешь неоперившимися юнцами. Более того, у обоих хорошая работа, и мы реально любим друг друга. Мы просто хотели сперва посмотреть мир, но раз уж так вышло, ничего не поделаешь. Значит, судьба такая.

Спорить было бесполезно. Беки приняла решение и была абсолютно довольна. Поэтому я встала и изо всех сил обняла сестру.

И вот я возвращаюсь в тот день, когда впервые увидела свою племянницу. По сравнению с последним днем, который мне пришлось прожить еще раз, это как подарок судьбы.

Девочка родилась два дня назад, и Беки уже дома, в квартире, которую снимает с Грегом. Они решили назвать малышку Грейси. Я вхожу в комнату, и, когда вижу Беки, мне кажется, будто я получила удар под дых. Беки возлежит на диване, устало откинувшись на подушки. От нее словно исходит сияние, какого я еще никогда не видела. Я замечаю маленький сверток у нее на груди, и у меня екает сердце. Грейси, одетая в полосатую кофточку, крепко спит, прижавшись мордашкой к груди Беки и выставив на всеобщее обозрение попку в подгузнике.

Увидев меня, Беки улыбается.

– Привет. – Она говорит почти шепотом. В комнате царит полумрак, в углу беззвучно работает телевизор. – Она только что задремала, боюсь ее разбудить.

Я киваю и, прокравшись к дивану, целую Беки в лоб – единственное место, до которого могу дотянуться, не потревожив Грейси.

– Итак… – неуверенно начинаю я и пожимаю плечами.

– Знаю. Я теперь мамочка. Обалдеть!

– Да уж. И как все прошло?

Грейси беспокойно шевелится, и Беки поспешно меняет положение, чтобы поудобнее устроить дочурку.

– Кошмарный ужас, – улыбается Беки, и я понимаю, что она не шутит. – Хуже, чем я себе представляла. Но это того стоило. – Она смотрит на дочь с такой всепоглощающей любовью, что я невольно чувствую укол зависти.

Интересно, каково это – любить так самозабвенно, не задаваясь лишними вопросами?

Потом мы молча смотрим телевизор, где какие-то люди продают на аукционе домашние вещи, и пытаемся прочесть по губам, о чем они говорят. И всякий раз, как раздается какой-нибудь звук чуть громче обычного, Беки напрягается, а затем со вздохом облегчения расслабляется.

– Я все утро пыталась ее укачать, – объясняет Беки. – И теперь хочу спокойствия, желательно подольше.

На что я понимающе киваю, хотя, если честно, я вообще ничего не понимаю. Однако очень скоро это становится неактуально, потому что Грейси начинает беспокойно ворочаться.

– Блин, она проснется и сразу захочет есть, – объясняет Беки, пытаясь принять сидячее положение, так как Грейси открывает глаза и с любопытством смотрит на окружающий мир.

Несколько секунд я недоумеваю, из-за чего, собственно, такая паника, если Грейси вообще не издает ни звука. А затем слышится пронзительный крик, крошечное личико малышки сморщивается, становясь все краснее.

Потом плач неожиданно прекращается. Я сижу, пытаясь преодолеть звон в ушах, и гадаю, каким чудом Беки удалось так быстро утихомирить малышку. И тут замечаю, что Грейси, пристроившись к груди моей сестры, сосет с довольным чмоканьем. Я поспешно отворачиваюсь. Все, что естественно, то прекрасно, и тем не менее мне неловко наблюдать за этим. Я стараюсь смотреть на лицо Беки, на висящую на стене картину, на экран телевизора, который все еще работает.

– Ох, тишина, – вздыхает Беки. – Самый сладостный звук.

Беки кормит малышку и одновременно делится со мной жуткими подробностями того, как проходили роды. Рассказывает о боли, об истошных криках, о стимуляции, об эпидуральной анестезии – одним словом, обо всем, и я со священным ужасом слушаю сестру. Моя младшая сестренка уже успела пройти через все то, чего мне пока не довелось испытать. Более того, как это ни удивительно, она достаточно быстро оправилась и готова через парочку лет пережить это снова. Но сейчас я просто слушаю, позволяя ей излить душу, и стараюсь не обращать внимания на ноющую боль в сердце из-за того, что моя младшая сестра уже успела родить ребенка, а я пока нет.

Когда Грейси наконец насыщается, ее веки потихоньку тяжелеют, и она снова оказывается в блаженных объятиях сна.

– Похоже, у младенцев весьма тяжелая жизнь, – говорю я.

– Ужасно тяжелая, – соглашается Беки и вопросительно смотрит на меня. – Хочешь ее подержать?

Я медлю. Мне хочется взять малышку на руки, но безумно страшно. А что, если я ее раздавлю? Что, если это напомнит о последних годах моей семейной жизни, с бесконечными ссорами и невысказанными обидами? Боюсь, что я этого не выдержу.

Но с другой стороны, держать на руках младенца ужасно приятно. Да и вообще, я не могу сказать «нет».

– Да, – шепчу я, и Беки, немного привстав, вручает мне свое сокровище.

Голова Грейси оказывается на моем согнутом локте, она сонно чмокает губами и мгновенно засыпает, удобно примостившись ко мне.

Мои руки чувствуют тепло крошечного тельца. Я смотрю на сморщенное личико Грейси – ее глазки закрыты, грудь ритмично поднимается и опускается с каждым вдохом и выдохом – и мысленно возвращаюсь в свое настоящее. Ведь Грейси сейчас уже около шести лет, и я уже несколько недель не видела ее. И теперь, когда она, грудным младенцем, снова лежит у меня на руках, я испытываю острый прилив любви, смешанный с раскаянием. Последние несколько лет я настолько зациклилась на своих напастях, что напрочь забыла о некогда важных для меня вещах. Да, я по-прежнему вижусь с сестрой и ее детьми, но недостаточно часто. И только сейчас понимаю, как жестоко заблуждалась, полагая, будто встречи эти станут болезненным напоминанием о моей бездетности. А ведь они могли дать мне какое-никакое, но утешение.

Через полчаса за окном начинает темнеть, пора собираться домой.

– Я, пожалуй, пойду, – говорю я, и Беки забирает у меня малышку.

– Хорошо, – шепчет она, пока Грейси снова приспосабливается к маминым рукам.

Мне страшно не хочется уходить. Я готова остаться здесь и сколь угодно долго держать на руках Грейси. Чтобы защитить ее от недружелюбного мира, оградить от потенциальных опасностей. Но прямо сейчас мне необходимо побыть одной и разобраться в своих чувствах.

Подняв с пола сумку, я осторожно целую в голову сестру, затем – племянницу.

– Я люблю тебя, – едва слышно говорю я.

Беки с сонной улыбкой гладит Грейси по голове, и я понимаю, что они обе сейчас уснут. Я осторожно выхожу из гостиной и направляюсь к выходу. На улице меня буквально сбивает с ног ледяной ветер, и я, поспешно захлопнув за собой дверь, сую озябшие руки в рукава пальто. Жаль, что не догадалась надеть шарф. Когда я шла к Беки, немощное декабрьское солнце хоть немного, но пригревало, а сейчас солнце скрылось, воздух сделался морозным, стало по-зимнему холодно. Я застегиваю дрожащими пальцами пуговицы и, повесив сумку на плечо, иду куда глаза глядят. Возвращаться домой пока не хочется, поэтому я выбираю основное направление и шагаю вперед, машинально переставляя ноги. Теперь у меня есть время предаться воспоминаниям.

Тот день, когда я впервые увидела Грейси, стал поворотным в моей жизни. Когда я держала на руках ее крошечное тельце и смотрела, как она сладко спит, то впервые поняла, что очень хочу родить – родить от Эда.

Правда, в этот раз я уже сказала Эду, что попробую зачать ребенка, поэтому сегодня все будет по-другому. Или, по крайней мере, должно быть. Хотя после утреннего разговора, что состоялся у нас с Эдом перед моим визитом к сестре, уже ни в чем нельзя быть уверенной.

– Ты точно не хочешь со мной пойти?

– Нет, иди одна, побудешь с сестрой наедине. – Эд казался каким-то рассеянным, и я не могла понять почему.

– Ты уверен?

– Абсолютно уверен. – Эд упорно прятал от меня глаза, его голос был резким, колючим.

– Эд, что случилось?

– И ты еще спрашиваешь? – (Я, естественно, растерялась. Честно говоря, я понятия не имела, что случилось, но явно ничего хорошего.) – Зои, просто ступай и навести Беки, хорошо? Сомневаюсь, что смогу выдержать твое общество после всего дерьма, в которое ты периодически макала меня последние несколько недель.

– Какого такого дерьма? – Я должна была знать.

Лицо Эда исказилось от ярости.

– Какого дерьма? А разве не ты обещала мне попробовать зачать ребенка, но затем почему-то передумала и последние шесть месяцев вообще категорически отказывалась обсуждать эту тему? Ты что, забыла о наших постоянных ссорах и жутком стрессе? Тогда, будь добра, напряги память и вспомни, потому что сейчас я просто не в состоянии находиться с тобой в одной комнате…

Он захлопнул за собой входную дверь, оставив меня страдать в одиночестве. Я, естественно, ничего этого не помнила. Невероятно, но после всех достижений я опять оказалась в отправной точке. Хуже того, поскольку в последний раз я не пыталась понапрасну обнадеживать Эда. Что со мной не так? Нет, я определенно должна все исправить.

У меня кружится голова, чтобы не упасть, приходится прислониться к стене. К горлу подступает желчь, я наклоняюсь, чувствуя, что меня сейчас вытошнит.

– Милочка, вы в порядке? – Оглянувшись, я замечаю пожилого мужчину, который с обеспокоенным видом держит меня под локоть. – Вы такая бледная. Вам что, дурно?

Я выпрямляюсь, тошнота отступает.

– Да-да, все хорошо, спасибо, – говорю я, вытирая рот рукой. – Мне просто стало немного… Но сейчас все нормально, спасибо.

– Ладно, берегите себя, – говорит он.

– Непременно, – через силу улыбаюсь я.

Успокоенный, мужчина идет прочь, постукивая палкой по тротуару.

Ну а я оглядываюсь по сторонам и понимаю, что не имею ни малейшего представления, где нахожусь и сколько времени вот так брожу. На город, с его домами, спустилась тьма, оставив лишь белесую полоску света на небе цвета асфальта. Вытащив из кармана мобильник, я смотрю на экран. 16:50. Прошло не больше получаса, но я каким-то образом умудрилась основательно заблудиться.

Я верчу головой в поисках опознавательных знаков или указателей. Надо же, центр Лондона – и вообще ничего! Тогда я вглядываюсь в витрины магазинов. Они все незнакомые. Конечно, я не слишком часто навещаю Беки, но это просто смешно. Стараясь не паниковать, я продолжаю идти – в надежде увидеть хоть какой-нибудь ориентир, способный подсказать мне, куда я попала. И вот, точно оазис в пустыне, знакомый красный круг с синей чертой. Метро. Я со всех ног бегу туда, спускаюсь по грязным ступенькам, сажусь в поезд – и прямо домой.

Домой я возвращаюсь поздно. В коридоре горит свет, тихо бубнит телевизор. Пока я закрываю за собой дверь, на пороге гостиной появляется Эд.

– Привет, ну как там Беки?

Его волосы взъерошены, глаза красные, словно он недавно проснулся. И он кажется невероятно красивым.

– Замечательно. Грейси – прелесть.

Эд кивает и делает шаг мне навстречу:

– Послушай, извини меня за сегодняшнюю сцену. Я вовсе не то имел в виду. Просто был страшно зол.

– Нет, Эд, именно то.

– Но…

– Оставь, все в порядке. Ты имеешь на это полное право. – Я делаю паузу, чтобы перевести дух. – Послушай, я не знаю, почему себя так безобразно вела. Как самая настоящая стерва…

– Зо, ты говоришь так, будто ты при этом на самом деле не присутствовала.

– Возможно, и не присутствовала. Эд, не знаю, что со мной было, но, когда я сегодня увидела Грейси, мне все сразу стало гораздо понятней.

– Каким образом?

– Когда я держала ее, то все время представляла: каково это держать собственного ребенка? И поняла, что хочу это выяснить. Чтобы потом не было мучительно больно. Я думаю, сейчас действительно самое время. – (Эд смотрит на меня, удивленно прищурившись.) – Что? Что тебя удивляет?

– Зои, ты сама-то веришь в то, о чем говоришь? Ты не шутишь? Может, на тебя так подействовала Грейси? Потому что, честно говоря, во второй раз я этого просто не переживу.

– Уверена, Эд. На все сто процентов. Клянусь. И я тебя больше не подведу.

Эд смотрит на меня долгим взглядом и раскрывает объятия:

– В таком случае ты сделала меня счастливейшим человеком на земле. Зои, спасибо тебе.

Его слезы капают мне на плечо, но я делаю вид, что не замечаю. Я, наверное, должна быть счастлива, что мы все-таки решились на это, и в глубине души я и вправду очень взволнована: ведь на сей раз все может пойти по-другому. Однако меня терзает мысль, что после сегодняшнего дня я в очередной раз спутаю карты, которые сдала нам судьба, и, несмотря на мои усилия, ничего не изменится. Что я лишь снова причиню ему боль.

Уже ночью, почти погрузившись в сон, я просыпаюсь, словно от толчка. Мне снилось, что у меня ребенок. Я держу его на руках, и он плачет, и Эд кричит: «Он не твой, ты должна его вернуть. Я его забираю» – и я рыдаю, и Эд вырывает у меня ребенка и убегает, и я остаюсь ни с чем – и без ребенка, и без Эда, и без надежды. Окончательно проснувшись, я пытаюсь отдышаться, сердце, кажется, вот-вот оборвется, меня знобит. А потом я долго – возможно, несколько часов – ворочаюсь с боку на бок, отчаянно желая уснуть, с тем чтобы, проснувшись, проверить, все ли я сделала правильно. И наконец забываюсь тяжелым сном без сновидений.

Глава 14 14 декабря 2009 года

Я не знаю, что именно меня разбудило: то ли звон разбившейся чашки, то ли сдержанное чертыханье, то ли внезапно вспыхнувший в комнате свет, но, так или иначе, я просыпаюсь и чувствую, как отчаянно колотится сердце. Я сажусь на кровати, прищурившись от яркого света, вижу стоящего на карачках возле кровати Эда, и у меня привычно сосет под ложечкой.

– Что, ради всего святого, ты забыл на полу?! – кричу я ему.

Эд поднимает на меня глаза:

– Вот черт, ты проснулась!

– Мне тоже очень приятно тебя видеть.

– Прости, любимая, – сконфуженно говорит Эд. – Хотел сделать тебе сюрприз, подать завтрак в постель, но проклятая чашка соскользнула и… ну ты сама видишь. – Он поднимает вверх руки: в одной мокрая тряпка, вся в чае, в другой – осколки моей любимой кружки. – Твой тост на полу, если ты его, конечно, хочешь.

– Пожалуй, воздержусь. Но все равно спасибо. – Я освобождаю место рядом с собой и призывно хлопаю по матрасу рукой. – Лучше возвращайся обратно в постель.

Эд залезает ко мне в постель и чмокает в щеку:

– Так или иначе, с годовщиной тебя. Нет, тебе верится, что прошло уже шесть лет?

Шесть лет. Значит, с тех пор, как я последний раз просыпалась в своей прежней жизни, прошло два года. Придется наверстывать, но пока я не представляю, с чего начать.

– И тебя с годовщиной, – возвращаю я поцелуй.

Эд встает и со словами «подожди секундочку» исчезает, но тут же возвращается с букетом белых лилий и белой коробкой с ручкой. Торжественно вручив мне лилии, он садится обратно. Я осторожно кладу цветы на кровать.

– Продавщица в магазине сказала, что на шестую годовщину положено дарить лилии. Думаю, она права. – Эд лукаво ухмыляется и поднимает с пола коробку, откуда доносятся такие звуки, словно там кто-то скребется, и я сразу понимаю, что внутри. Я смотрю, как Эд поднимает крышку, достает извивающегося, мяукающего черного пятнистого котенка и аккуратно кладет мне на живот. Восторженно ахнув, я кладу котенка себе на ладонь:

– Джордж!

– Ты что, уже решила, как его назвать? – хмурится Эд.

– Ой… да. Это имя показалось мне самым подходящим… – мямлю я, чувствуя, что веду себя более чем странно.

Имя невольно вырвалось у меня, как только я увидела котеночка. Мы обрушили на него все неизрасходованные запасы любви, поскольку он в какой-то степени заменил нам ребенка.

Удивленно посмотрев на меня, Эд пожимает плечами:

– Ладно, пусть будет Джордж.

– Спасибо большое, он изумительный, – шепчу я, зарываясь носом в мягкую шерстку.

– Эй, в чем дело? Почему ты разнюнилась? – Наклонившись ко мне, Эд смахивает с моей щеки слезу.

А я и не заметила, что хлюпаю носом.

– Ни в чем. – Я пытаюсь изобразить улыбку. – Такой чудесный сюрприз. Спасибо еще раз.

– Обращайся в любое время. – Эд нежно целует меня в губы, и мне снова хочется плакать.

Потом мы молча лежим и смотрим, как котенок обследует свой новый дом, обнюхивая пол в спальне и пытаясь открыть дверь крошечной лапкой. Мое сердце наполнено любовью, готовой вот-вот перелиться через край, и на секунду мне кажется, что все будет хорошо.

Тем не менее я не перестаю задавать себе вопрос: зачем я здесь? Впервые за все время у меня радостный день, хотя и со слезами на глазах. Мы отметили годовщину свадьбы, а следовательно, должны быть вполне счастливы. И все же в наших отношениях присутствовало напряжение – типа подводного течения, способного в любую минуту вызвать приливные волны, – которое мы предпочитали не замечать. Мы оба знали, в чем причина – а как же иначе? – но, как всегда, старались обходить больной вопрос стороной.

И сейчас совершенно ясно, что мы не сдвинулись с мертвой точки: женаты уже шесть лет и по-прежнему бездетны. Последние два года мы пытались зачать ребенка – и все безрезультатно.

А если сейчас все так, как было тогда, значит я тоже одержима идеей родить ребенка. Каждый месяц я с замиранием сердца ждала, начнутся у меня месячные или нет. И всякий раз дело кончалось лишь очередным сердечным приступом.

– Зо, я понимаю, как тебе тяжело, но ты должна сохранять позитивный настрой, – сказал мне Эд после особенно тяжелого месяца.

У меня тогда случилась задержка, а когда менструация все-таки началась, я буквально слетела с катушек.

– Позитивный настрой?! – Я сидела на опущенной крышке унитаза, горестно обхватив голову руками. – Это какой-то кошмар! Что со мной не так?!

Эд собрался было ко мне подойти, но я повернулась к нему спиной, и он остановился.

– Послушай, Зо. Помнишь статью, что ты на днях читала в журнале? Стресс уменьшает вероятность забеременеть. Я понимаю, ты расстроена – я тоже, – но ты должна что-то делать, чтобы расслабляться. Ну, я не знаю. Может, заняться йогой? Медитацией?

– Ты, наверное, шутишь!? Какая на хрен медитация?! – Выплевывая в Эда эти слова, я понимала, что веду себя неразумно, но ничего не могла с собой поделать.

Похоже, я тогда совсем запутала Эда, сперва уверяя, будто не нужны мне никакие дети, а уже через минуту рыдая из-за того, что не могу забеременеть. Но меня бесил сам факт, что я потеряла контроль над ситуацией и не могу с ходу добиться желаемого результата. Теперь каждый раз при виде мамаши с младенцем я начинала буквально задыхаться от обиды. Я была настолько зла на весь мир, на себя, на Эда, что старалась как можно реже видеться с Беки и Грейси.

А потом Беки снова забеременела.

И я поняла, что она боится сообщить мне новость.

– Зо, мне надо с тобой поговорить. – Дело было утром, когда мы сидели за чашкой чая у меня дома.

Беки была бледной как полотно, и я, даже не глядя на нее, поняла, что она хочет мне сказать.

– Ты беременная, да? – Я старалась, чтобы она не услышала в моем голосе обвинительных ноток.

Ведь, вообще-то, я была за нее очень рада. И разве кто-то виноват в том, что она могла забеременеть, а я нет? Мне не хотелось, чтобы сестру мучил комплекс вины.

– Прости, Зои, – кивнула она.

– Беки, чтобы я больше никогда не слышала этого твоего «прости»! – Вскочив с места, я нежно обняла сестру. – Я за тебя страшно рада. Честное слово!

Я сразу почувствовала, как Беки, поняв, что все вроде бы обошлось, мгновенно расслабилась. И я устроила самое настоящее шоу, честное слово. Но после того как Беки распрощалась, после того как я пристегнула Грейси в ее детское кресло в машине, поцеловав ее в теплый лобик, после того как я обняла Беки и сказала, что люблю ее, после того как я весло помахала им вслед, я упала на кровать, зарывшись лицом в подушку, и рыдала от бессилия и обиды до тех пор, пока не выплакала все слезы. Эд от неожиданности растерял все слова. Да, ему тоже было очень больно, и, хотя из нас двоих поначалу именно Эд страстно хотел детей, в отличие от меня, это не стало для него навязчивой идеей.

Что приводило меня в дикую ярость. Конечно, вымещать свою злость на Эде было ужасно несправедливо, но я ничего не могла с собой поделать.

С тех пор прошло два месяца, живот Беки потихоньку наливался, а я ни на шаг не приблизилась к желанной цели. В то время мы с Эдом всячески оттягивали разговор о том, что нам нужна помощь. И возможно, если сегодня я смогу поднять больной вопрос, намекнув, что, пожалуй, нам стоит прибегнуть к современным методам оплодотворения, это хоть что-нибудь, да изменит и у нас появится пусть небольшой, но шанс.

Я поворачиваюсь к Эду. Взяв на руки Джорджа, Эд трется носом о нос котенка. Эд кажется таким счастливым, что я понимаю: я просто обязана дать ему этот шанс.

Собственно, что я теряю?

Проблема с лечением бесплодия состоит в том, что эти методы начисто лишены того, в чем заключается основной смысл брака: любви, эмоций, чувств. Все делается бесстрастно, неромантично и иногда очень унизительно для женщины. Приходится, забыв о комплексах, позволить своему телу стать машиной.

Лечение влечет за собой чудовищные перепады настроения, что становится причиной еще более чудовищных ссор. Именно их-то я сейчас боюсь больше всего.

Однако я понимаю, что просто обязана дать нам еще один шанс, которого мы оба заслуживаем. И пусть на этот раз все сработает.

Вот почему, когда вечером мы садимся на кухне за стол, чтобы отведать вкусностей, купленных в местной кулинарии, я с бьющимся сердцем обдумываю, как бы поделикатнее поднять эту тему.

И в конце концов с ходу выпаливаю:

– По-моему, самое время прибегнуть к медицинской помощи.

Эд отрывает глаза от тарелки, его вилка, с наколотым на нее грибом, застывает на полпути ко рту.

– С какой целью?

– Чтобы родить ребенка.

Эд кладет гриб в рот и, пристально глядя на меня, медленно жует. Сделав глотательное движение, он вытирает рот:

– Ты серьезно?

Я киваю:

– Милый, это продолжается уже два года. Ничего не получилось, и, похоже, ничего не получится. По-моему, нам стоит проконсультироваться с врачом, обсудить возможные варианты.

Сделав глоток вина, я осторожно кошусь на Эда. Он задумчиво вертит в руках ножку бокала, словно прислушиваясь к звучащей на кухне негромкой атмосферной музыке.

– Наверное, ты права. – Он делает паузу, переводит дух. – Ну и что будем делать дальше?

Я небрежно пожимаю плечами, чтобы не выдать своего страха. Ведь кто-кто, а я знаю, что будет дальше: консультации врачей в больнице, анализы, разрезы и проколы; инъекции, перепады настроения; стресс, ссоры, натянутые отношения. Но я не могу сказать об этом Эду.

– Полагаю, нам следует сходить к доктору. Выяснить, в чем проблема.

– Да, – кивает Эд и, прожевав, добавляет: – А что будет, если…

– Если – что?

– Если, ну, если мы выясним, что вообще не можем иметь детей.

– Вот тогда и подумаем, как быть дальше. Хотя не вижу причин, чтобы такое случилось. Возможно, нам просто нужно немного помочь.

Я чувствую себя мошенницей, выдающей себя за его жену. Потому что я ему лгу: ведь я отлично знаю, что нам необходимо нечто более кардинальное, нежели небольшая помощь. Но нам никогда не говорили, что все безнадежно. И это я тоже знаю. Поэтому игра стоит свеч.

– Надеюсь, что так, – говорит Эд.

Мы продолжаем молча есть – каждый погруженный в свои мысли.

– Ты веришь, что, даже если мы не сможем иметь детей, я никогда тебя не оставлю? – Его слова льются неудержимым потоком, словно кто-то отодвинул задвижку плотины.

– Верю, – отвечаю я.

Да, Эд говорит совершенно серьезно. Хотя такое вполне может случиться, несмотря на наши брачные обеты. Ведь чего только не бывает в супружеской жизни!

– Если на то пошло, мы всегда можем взять приемного ребенка.

– Дорогой, давай пока оставим эту тему. Будем решать проблемы по мере их поступления. Давай запишемся на прием к врачу и посмотрим, что нам скажут. Если надо обследоваться, мы так и сделаем, а там поживем – увидим.

– Да, ты права, – говорит Эд, мрачно уставившись в тарелку. В его душе явно идет какая-то внутренняя борьба. Наконец его лицо проясняется. Он поднимает бокал. – За будущее. За наше будущее.

Чокнувшись с ним, я послушно повторяю:

– За будущее.

Остается только надеяться, что оно у нас есть.

Глава 15 10 декабря 2010 года

Я просыпаюсь в холодном поту, сердце колотится как сумасшедшее. В комнате темно, и, подавив приступ паники, я поворачиваюсь к Эду в поисках утешения. Но рядом никого. На всякий случай ощупываю смятую простыню на его половине кровати, словно желая окончательно убедиться в отсутствии мужа.

Тогда где же он?

Обмирая от ужаса, я рассматриваю различные варианты. Эд редко куда-то надолго уезжал, а значит, по идее, сейчас должен быть здесь. Возможно, он уже встал, но какой нормальный человек встает посреди ночи?

Ох нет, только не это! Я сканирую глазами, точно прожектором, темную комнату, пытаясь обнаружить хоть какие-то детали, опровергающие мою теорию. Нет, тут явно не больничная палата, и я не вернулась в 2013 год, для того чтобы обнаружить, что Эд умер. Похоже, я все еще в прошлом. Осталось только понять, какое сегодня число.

В комнате холодно, но я решительно откидываю пуховое одеяло. Поднимаю с пола халат, набрасываю на дрожащее тело. Открываю дверь спальни, шлепаю в коридор. Рассохшиеся половицы скрипят под ногами, оранжевые отблески уличного фонаря, проникающие сквозь стеклянную панель входной двери, освещают путь. Я осторожно просовываю голову в дверь гостиной. Сперва я ничего не вижу. Жалюзи опущены, в комнате кромешная тьма. Но когда мои глаза понемножку привыкают к темноте, я различаю очертания дивана.

Эд лежит на боку под тонким одеялом и тихонько посапывает. Я включаю свет в коридоре, чтобы можно было, не разбудив Эда, получше его разглядеть, и сажусь на стул напротив дивана. Эд беспокойно ворочается во сне и натягивает на лицо одеяло, я вижу только его глаза. Несколько минут я смотрю на Эда, прислушиваясь к ровному дыханию, и меня не перестает мучить вопрос: почему он спит здесь, а не рядом со мной, на своем законном месте? Неужели мы поссорились? В общем-то, мы ссорились не слишком часто, но каждый раз это было ужасно. И у меня нет ни малейшего желания возвращаться в один из таких дней. Да и зачем?

Тогда я встаю и иду на кухню. Часы на плите показывают 4:05. Понимая, что больше не усну, я включаю чайник. Пока чайник потихоньку закипает, я обвожу глазами кухню и, к огромному удивлению, понимаю, что это та самая квартира, где мы жили, когда погиб Эд, и где я живу сейчас. Она совершенно не похожа на ту, в которой я проснулась последний раз. Даже странно, как я могла этого сразу не заметить.

На стене висит календарь. Ага, декабрь 2010 года. Боже мой, это всего-навсего за три года до смерти Эда! Время летит с такой неумолимой быстротой, что сегодня, возможно, наш последний день вместе. При этой мысли у меня начинает кружиться голова.

Я пристально разглядываю календарь: «Обед с девочками», «Эд на работе, готовится к Рождеству», «Мама и папа». Почерк явно мой. Тем временем мои глаза останавливаются на дате 10 декабря. Я вижу только одно слово – «результаты», и никаких восклицательных знаков, никаких пояснений. И тут до меня доходит. Должно быть, сегодня 10 декабря. Должно быть, именно поэтому я и здесь. В этот день мы должны были узнать результаты лечения бесплодия.

Это означает, что весь год наша жизнь проходила исключительно под знаком восстановления моей репродуктивной функции. Как и договаривались, мы с Эдом посетили нашего лечащего врача. Он задал нам кучу вопросов интимного свойства и направил на обследование. Но результаты абсолютно ничего не показали. Врачи не нашли ни единой причины, почему я не могу забеременеть. И тем не менее дела обстояли именно так.

Тогда нам предоставили возможность искусственного оплодотворения. Одну-единственную, потому что после этого нам пришлось бы оплачивать все из своего кармана. И хотя я запретила себе возлагать на лечение слишком большие надежды, я не сомневалась, что это сработает. Почему бы и нет?

Процедура оказалась тяжелее, чем я думала.

– Полагаю, нам стоит попробовать внутриматочную искусственную инсеминацию, – сказал нам специалист.

Итак, нас внесли в лист ожидания, а через несколько месяцев мы получили вызов. Подошла наша очередь.

С самого начала у меня возникло такое ощущение, будто все это происходит с кем-то другим. Начиная от сдачи образцов спермы Эда для моей инсеминации и кончая гормональными препаратами, спазмами внизу живота и неизвестностью. Все это казалось мне чем-то нереальным, по крайней мере в первый раз.

И вот нате вам, я вернулась в прошлое именно в тот день, когда мы узнали, стоило ли нам так мучиться.

Несмотря на то что мне известен конечный результат, у меня невольно возникают вопросы. А что, если на сей раз все будет по-другому? И не потому ли я сейчас здесь? Эта мысль буквально сбивает с ног.

Чайник уже вовсю свистит. Трясущейся рукой я беру с полки кружку, кладу в нее чайный пакетик, заливаю кипятком. Дальнейшие действия я произвожу на автопилоте: помешиваю ложкой чай, достаю из холодильника молоко, щедро добавляю в кружку, ставлю молоко обратно. И, уже закрывая холодильник, чувствую у себя за спиной чье-то присутствие. Оглядываюсь и вижу Эда – всклокоченного, с мутным взглядом.

– Боже мой, Эд! Так недолго и инфаркт получить!

– Прости. – Он сонно трет глаза. – А почему ты встала ни свет ни заря?

– Что-то не спалось. Впрочем, могу задать тебе тот же вопрос.

– Я просто… Ну, видишь ли, наш диван не слишком удобный…

В разговоре повисает томительная пауза, которую я не могу заполнить, поскольку абсолютно не представляю, с какого такого перепуга Эд спит на диване. Поэтому я терпеливо жду, что он скажет дальше.

– Извини. Я тебе наговорил всякого прошлым вечером, но я не нарочно. Я просто… – Он растерянно трет рукой лицо. – Я просто потерял самообладание.

Он разводит руками, словно приглашая меня прижаться к нему. И я ни минуты не колеблюсь. Ведь мне, собственно, наплевать, что он наговорил прошлым вечером и что я ответила ему. Теперь это не имеет абсолютно никакого значения.

– Ничего. Все в порядке.

Эд отстраняется и вопросительно смотрит на меня:

– Значит, я могу вернуться обратно в постель?

Я отвечаю не сразу. Пусть немного помучается.

– Ладно. Так и быть.

– Прекрасно, – улыбается он.

– Хотя, честно говоря, сна ни в одном глазу. – Я сажусь за стол и делаю глоток чая. – Я, пожалуй, посижу здесь.

Эд растерянно мнется, вид у него обиженный.

– Тогда я останусь с тобой. – Он снова включает чайник, наливает себе чашку чая и присаживается за стол. – Итак, ты готова к сегодняшнему дню?

– Да. Полагаю, что так. А ты?

– Зо, я знаю, ты возлагаешь большие надежды, но есть одна вещь, которую я вчера действительно говорил вполне серьезно. Если на этот раз ничего не получится, не стоит падать духом. Доктор ведь сказал нам, что нет никакой гарантии – это лишь наша первая попытка.

– Я понимаю. Посмотрим, что получится.

– Ладно, поживем – увидим, – успокаивающе говорит Эд.

Я сижу, уставившись в кружку с чаем. И чувствую взгляд Эда, но не осмеливаюсь поднять на него глаза, боюсь разрыдаться. Вместо этого я решительно встаю и потуже затягиваю пояс халата:

– Пожалуй, пойду приму ванну.

– А я еще немножко посплю.

– О’кей. – Мне теперь точно не до сна, в голове непрерывно вертятся все эти «а что, если?» – и ванна, надеюсь, поможет немного прочистить мозги.

Час спустя я сижу на диване, завернувшись в полотенце, и смотрю немигающим взглядом на черный прямоугольник окна. Еще только 5:30, на улице темно и непривычно тихо; слышно только, как где-то вдали грохочут поезда да шуршит колесами проезжающая по лужам машина. Мой ежедневник лежит на столе, я листаю страницы и останавливаюсь на сегодняшней дате. «Результаты!!! 15:00. Уиттингтон». Я подчеркнула слово «результаты» и поставила несколько восклицательных знаков. Волнение, надежда – от всего этого можно свихнуться.

Я закрываю ежедневник. Впереди длинный день. И мне нужно чем-то его заполнить.

Тихо-тихо, чтобы не разбудить Эда, я влезаю в свои любимые обтягивающие джинсы, сверху надеваю несколько теплых фуфаек, сую ноги в сапоги, подпоясываю шарфом толстую парку, беру перчатки, напяливаю вязаную шапку с помпоном, кладу в сумку ключи и осторожно открываю входную дверь. Холодный воздух буквально с порога обжигает лицо, но я дышу полной грудью и смотрю, как тают в воздухе облачка замерзшего пара. Захлопнув дверь, я засовываю руки в карманы. Земля заледенела, под подошвами скрипит подмерзший бетон, и, чтобы хоть немного согреться, я энергично шагаю, прислушиваясь к ритму своих шагов. Я не ставлю перед собой никакой определенной цели – мне просто нужно выбраться из дому и подышать свежим воздухом. Почувствовать себя живой.

Я иду по знакомым улицам, сворачивая наугад, и не узнаю окружающие меня дома. Вспотев под толстым слоем одежды, я снимаю перчатки, чтобы рукам не было так жарко.

На улице еще темно, но небо за домами уже розовеет, начинается новый день. Я прохожу мимо кафе с запотевшими окнами и, внезапно поняв, что умираю с голоду, расстегиваю куртку, снимаю шапку, ныряю внутрь. Это типичная дешевая забегаловка, душная, со спертым воздухом, и тем не менее гул голосов, скворчание бекона на противне, жирный запах яичницы – именно то, что мне сейчас нужно. Никто не обращает на меня внимания, я заказываю яичницу на тосте, кружку чая и сажусь за столик. И незаметно разглядываю посетителей: ранних пташек вроде меня, рабочих, идущих на смену или со смены, людей, возвращающихся домой после гулянки.

Мне приносят яичницу, я жадно съедаю все подчистую. И пока жду, когда остынет чай, позволяю своим мыслям немного поблуждать.

Я думаю о Беки, о ее чудесных ребятишках. Грейси сейчас, в 2013-м, уже шесть, Алфи – четыре, и он вылитый отец. Я безумно люблю этих детей, но каждая встреча с ними становится болезненным напоминанием о том, чего лишила меня злая судьба. Поэтому я стараюсь держать дистанцию.

И тут мне на память впервые за все это время приходит один давнишний разговор. Тогда на экране моего мобильника высветился номер Беки, и я для разнообразия решила ответить. Но услышала голос не сестры, а трехлетней малышки Грейси.

– По-о-о-жалуйста-а-а, тетя Зои, приходи к нам поиграть со мной! Я так по тебе скучаю! Я приготовила для тебя всех своих кукол.

У меня в горле встал ком, я с трудом могла говорить. Беки обвела меня вокруг пальца, я была на нее жутко зла, но сердиться на племянницу, естественно, не могла.

– Грейси, я скоро приду к вам, обещаю, – пролепетала я.

– Ты всегда только обещаешь! Приходи прямо сейчас. Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

– Прости, милая, но прямо сейчас не могу. Но очень скоро, обещаю. А теперь можно мне поговорить с твоей мамой?

– Хорошо. Пока, тетя Зои. Я люблю тебя!

– Пока.

Длинная пауза, и трубку взяла Беки:

– Прости, но я решила, что если ты не хочешь разговаривать со мной, то, может, хоть с Грейси поговоришь. Ты не была у нас уже тысячу лет. У тебя все в порядке?

Я не сердилась на сестру, ведь она абсолютно права. Я ими явно пренебрегала.

– Угу, все замечательно. Просто я… – Тут я замялась, опасаясь сказать лишнее.

Кому приятно слушать мои бесконечные жалобы и причитания?! Всем это совершенно неинтересно; это наша личная драма – моя и Эда.

Но Беки видела меня насквозь.

– Зои, ты ведь знаешь, что все будет хорошо, да? Доктора в наши дни творят чудеса. Вот увидишь. И вообще, если ты не сможешь стать мамой, значит реально наступил конец света!

Я проглотила ком в горле и попыталась что-то ответить, но мне показалось, будто у меня слиплись голосовые связки.

– Ты что, плачешь? Я тебя умоляю! Не хочу, чтобы ты из-за меня плакала. Мы ужасно соскучились. Мы сможем в ближайшее время увидеться?

– Да. Да, конечно. Я тоже по вас соскучилась. Бекс, просто для меня это слишком тяжело… вот и все. – Не хотелось вдаваться в подробности.

– Я понимаю. Честное слово. Послушай, Алфи, похоже, обкакался. Мне нужно срочно переодеть его, пока я не задохнулась от этой вонищи. Но я скоро тебя увижу. Обещаешь?

– Непременно увидишь.

После этого разговора я мысленно поклялась выполнить обещание. Но тогда это было сильнее меня. Я слишком отдалилась от сестры, и сейчас, в 2013-м, все стало еще хуже. Более того, я отдалилась и от родителей, и от Джейн. Они все пытались мне помочь, поговорить со мной по душам, но я полностью замкнулась в своей раковине, перестала отвечать на звонки, перестала их навещать.

Внезапно мне становится очень стыдно. На этот раз, если представится такой шанс, я не повторю прошлых ошибок.

Я поднимаю глаза и обнаруживаю, что за окном уже утро. Неба отсюда не разглядеть, но я вижу белесый свет над домами и по-зимнему закутанных пешеходов. Выходит, пора домой. Оставляю на столе пятерку, надеваю куртку. Я плохо представляю, где нахожусь, но знаю, что рано или поздно мне попадется станция метро. Достав из сумки телефон, я посылаю сообщение Эду.

Возвращаюсь домой. Скоро увидимся. Целую.

Потом выключаю телефон и иду вперед.

На обратном пути я неожиданно для себя принимаю решение. Пожалуй, я не пойду домой, ведь в любом случае Эд уже наверняка ушел на работу, а сидеть в одиночестве совершенно не хочется. Поэтому я посылаю ему новое сообщение, чтобы он знал, где я, и отправляюсь повидаться с Джейн. Пока я не слишком хорошо понимаю, как могу изменить последствия сегодняшнего дня, так как многие вещи от меня не зависят. Но для начала мне непременно нужно повидать свою лучшую подругу, которую совсем забросила.

Вот почему я, нетерпеливо притопывая ногой, стою у дверей Джейн в ожидании, когда она впустит меня в дом.

Наконец в интеркоме слышится голос Джейн, несколько искаженный, потом громкий гудок – и вот я, открыв дверь, уже поднимаюсь по лестнице. Дверь в квартиру распахнута настежь, я прохожу прямиком на кухню и застаю Джейн склонившейся над кофемашиной, которая издает странные чавкающие звуки. Джейн, услышав мои шаги, поворачивает ко мне раскрасневшееся лицо.

– Чертова штука опять не фурычит! – Джейн изо всех сил шлепает на прилавок деталь от кофемашины.

– Сомневаюсь, что это тебе поможет.

– Ну, хуже точно не будет, – ухмыляется Джейн.

Она направляется ко мне, раскинув руки для теплого, дружеского объятия. Я обнимаю ее в ответ, секунду-другую мы стоим, тесно прижавшись друг к другу. Затем Джейн отстраняется, но продолжает крепко держать меня за плечо.

– Итак, незнакомка, куда пропала?

– Прости, я вела себя как последняя дрянь, – виновато склонив голову, отвечаю я. – И мне нет оправдания.

– Не глупи. Я совсем другое имела в виду. Тем более что у тебя, насколько мне известно, сейчас не самый лучший период в жизни. Наверное, я чересчур сентиментальна, но я ужасно по тебе скучала.

– Я тоже по тебе скучала, – глотая слезы, говорю я.

– Ну ладно. – Джейн снова поворачивается к сломанной кофемашине. – Кофе в меню сегодня не будет. А как насчет чая?

– Отличная идея, – отвечаю я.

Пока Джейн роется в буфете в поисках чайных пакетиков, я достаю из холодильника молоко, снимаю со специальной подставки кружки. Все здесь так хорошо знакомо, что я чувствую себя почти как дома.

Приготовив чай, мы переходим в гостиную, где я удобно устраиваюсь на диване. Случайно бросив взгляд на часы над телевизором, обнаруживаю, что сейчас еще только 8:30. Выходит, я уже бог знает сколько времени на ногах.

– А почему ты сегодня не на работе? – спрашиваю я.

– Я предупредила, что задержусь.

– Неужели из-за меня?

– Конечно. – Джейн пожимает плечами. – Насколько я поняла, тебе нужна моя помощь, а такого не было чуть ли не миллион лет.

– Боже мой, я чувствую себя ужасно!

– Не стоит. Я не стала бы ничего делать, если бы сама не хотела. Да и вообще, я трачу на них столько времени, что они еще мне должны. – Джейн осторожно прихлебывает чай. – Итак, что происходит?

Я вздыхаю. Даже не знаю, с чего начать.

А я хотела бы сказать следующее: Эд мертв, но по необъяснимой прихоти судьбы мне суждено прожить заново некоторые дни своей жизни, и я отчаянно пытаюсь во второй раз вести себя по-другому, питая призрачную надежду, что в таком случае, быть может, Эд останется жив. Я никогда не прощу себя за то, что бросила наш брак на алтарь продолжения рода. У меня начинает сосать под ложечкой всякий раз, когда я думаю, что никогда не стану мамой. Мне становится дурно при мысли о том, что, несмотря на все мои старания, я не сумею предотвратить смерть Эда.

Но разве я могу рассказать об этом Джейн?!

Поэтому я говорю ей, что в результате лечения от бесплодия я чувствую себя чем-то вроде подопытного кролика, что мои гормоны пошли вразнос и меня мучают приливы, что я плачу из-за любой ерунды и во всем обвиняю Эда, что мне кажется, будто моя жизнь теперь подчинена лишь тому, чтобы дать жизнь другому существу, что я все время держала это в себе, и теперь еще немного – и я просто взорвусь.

Я заканчиваю свою исповедь с мокрым от слез лицом, но с чувством невероятного облегчения. У меня словно камень упал с души. Джейн смотрит на меня вытаращенными от ужаса глазами:

– Твою мать, какой кошмарный ужас!

Это так похоже на нее, что я начинаю истерически смеяться. Я все хохочу и хохочу, не в силах остановиться. И снова плачу, но уже от смеха, а не от жалости к себе. Джейн присоединяется ко мне, и пару минут мы ржем как ненормальные, но затем мало-помалу успокаиваемся.

– Я… – Ик! – Извини, это просто… – начинаю я.

– Ладно, проехали. – Джейн уже успела взять себя в руки. – Извини, я не нарочно выругалась. Хотя, Зо, по-другому не скажешь. Ведь это реально какой-то чертов кошмар!

– Так оно и есть, – киваю я. – Но в том-то и беда, что я не понимаю, как мне быть дальше.

– А хрен его знает, – пожимает плечами Джейн.

– Господи!

Мне хотелось бы, чтобы нашелся человек, способный разложить все по полочкам и ответить на больные вопросы. Правильно ли я поступаю, пытаясь скорректировать прошлое, или все это пустая трата времени? Спасет ли наш брак мое решение прямо сейчас бросить лечение, или же, наоборот, отказ от попыток зачать ребенка после всего того, что нам ради этого пришлось пройти, приведет к окончательному разрыву? И какое решение мне все-таки принять?

– Я по-прежнему очень хочу ребенка. Просто ужасно. И хочу подарить Эду ребенка, о котором он мечтает. Но боюсь, что если, пройдя через все круги ада, я так и не стану матерью, то наш брак полетит ко всем чертям. – Меня душат рыдания, но я не даю воли слезам.

– Зо, тебе не стоит бояться, что это разрушит ваш брак. Возможно, все еще образуется.

– Джейн, он уже почти разрушен. Я просто хочу по возможности его спасти.

– Ох, моя дорогая, я все понимаю. – Джейн обнимает меня за плечи. – И хотя тебе от этого легче не станет, должна сказать, что ты не первая и не последняя. Браки часто трещат по швам. И если ты видишь кругом родителей с детьми, это отнюдь не означает, что дети им с неба свалились. Послушай, у меня на работе есть женщина, так она много лет делала ЭКО. И мы все знали, когда у нее очередной цикл процедур, так как она замыкалась в себе, становилась печальной, плаксивой, поэтому мы предпочитали лишний раз ее не трогать. Это продолжалось довольно долго, мы не переставали удивляться, к чему такое упорство. Но она не сдалась, и вот теперь у нее близнецы. Я вовсе не утверждаю, что у тебя на это уйдут годы, нет, я только хочу сказать, что у всех свои проблемы. Наверное, тебе стоит найти людей, прошедших через такие же мытарства, чтобы поговорить с ними о наболевшем. Это может помочь.

Я начинаю нервно грызть ногти:

– Возможно. Но не уверена, что рассказы о чужих напастях меня приободрят. Единственное, чего я хочу, – это начать хоть что-то делать и попытаться переломить ситуацию. Одним словом, не сидеть сложа руки.

– Например?

– В том-то и проблема. Я не знаю.

Джейн погружается в глубокую задумчивость.

– А ты не пробовала акупунктуру, или, ну я не знаю, рефлексотерапию, или типа того?

Я смотрю на нее с изумлением:

– Ты это серьезно? Неужели самая циничная женщина на свете предлагает мне воспользоваться альтернативной медициной?

Она смущенно пожимает плечами:

– Даже если я и считаю что-то кучей старого говна, это отнюдь не означает, что так оно и есть. Да и вообще, что я могу знать?

Я раздумываю над ее словами. В прошлый раз я ничего подобного не пробовала. Но в прошлый раз я и не забеременела. Быть может, Джейн права, хоть сама и не верит в такие методы. Быть может, стоит попытаться.

– Хорошая идея. Наверное, ты права.

– Зо, давай посмотрим правде в глаза. Хуже, чем есть, уж точно не будет. Я хочу сказать, посмотри на себя! – Джейн показывает на меня, полную развалину, сидящую у нее на диване.

Я вяло улыбаюсь:

– Знаю. И спасибо тебе, Джейн. Небольшая встряска – именно то, что нужно.

– Всегда к твоим услугам. Правда. Я всегда рядом.

Я благодарна ей за дружбу. И с чего я взяла, что смогу легко обойтись без Джейн?!

– Ладно, довольно обо мне. – Вздохнув, я перевожу разговор на другое. – А как твои дела на любовном фронте? Как… – Я напрочь забыла, с кем она на данный момент встречается, если вообще с кем-то встречается.

– Джо больше нет, – ухмыляется Джейн. – Не могу позволить себе тратить время на мужика, который постоянно торчит в тренажерном зале и с бо́льшим удовольствием отправится на пробежку, чем в пивную. Пресс у него, конечно, классный, но он такой зануда!

Я улыбаюсь. Как здорово, что мы сменили тему!

– А кто-нибудь еще интересный есть на примете?

Джейн уже довольно давно подсела на знакомства по Интернету. Похоже, я попала в точку.

– Ну-у-у, есть у меня одна идея. – На губах Джейн играет хитрая улыбка.

– Интересно, и что у вас на уме, молодая леди?

– Послушай. Мне не везет с выбором партнеров на сайтах, вот я и подумала: может, мне улыбнется удача, если ты выберешь за меня.

– Я?!

– Ну если ты, конечно, не против.

– Ладно. Уговорила. Я с удовольствием. Только имей в виду, у меня может получиться еще хуже, чем у тебя.

– Мне нравится ход твоих мыслей, подруга.

Джейн питала слабость к роскошным мужикам, которые, как правило, оказывались или занудами, или эгоцентриками, или некредитоспособными, или все сразу. Так что я в любом случае справлюсь с задачей выбора парня лучше, чем моя непутевая подруга. И более того, мне сейчас гораздо приятнее думать о других, нежели о себе, с этой моей странной второй жизнью.

Джейн приносит из кухни ноутбук и плюхается возле меня на диван. Открывает сайт знакомств и нажимает на просмотр новых сообщений. Мы читаем их вместе, хихикая и закатывая глаза. Затем Джейн передает мне компьютер, чтобы я взглянула на список мужчин. Я с изумлением читаю их профили.

Мне нравится таксидермия. Надеюсь, тебе тоже.

И фото мужика в окружении чучел животных. Фу!

Я сижу в тюрьме за мошенничество.

Да уж, ценный кадр!

Я нудист и большую часть времени хожу голым. Если ты тоже предпочитаешь не обременять себя лишней одеждой, значит ты моя девушка!

Ха-ха-ха!

– Что? Дай посмотреть! – Джейн пытается увидеть, что там на экране, но я поспешно отодвигаю ноутбук:

– Нет, выбираю я. Наберись терпения.

– Ты слишком долго возишься.

– Ты хочешь, чтобы я нашла тебе мужчину твоей мечты или нет?

– Да, но только побыстрее.

Я хихикаю и продолжаю читать. И через пару минут останавливаюсь:

– Нашла. Это человек прямо-таки создан для тебя.

Джейн смотрит на фото и морщит нос:

– Фу, он… какой-то слишком тощий.

– Он не тощий, просто сложен не так, как все эти скудоумные качки. И вообще, сперва тебе стоит изучить его профиль. А уж потом будешь решать, подходит он тебе или нет. Ты ведь сама попросила меня подобрать тебе подходящего парня, так что дерзай.

Театрально вздыхая, Джейн берет ноутбук и читает профиль Джейми:

– «Тридцать восемь лет, живет в Лондоне». Он худой и в очках. Но на вид вполне милый и, похоже, остроумный. – Закончив читать, Джейн говорит: – Ладно, приглашу его на свидание. Но я не обязана сразу в него влюбляться.

– Дай парню шанс. – Я выхватываю у нее ноутбук, набираю сообщение, нажимаю на «отправить». – Ну вот, дело сделано. Обратной дороги нет.

– Хорошо-хорошо, приставала чертова. Лучше бы я тебе этого не предлагала.

– Давай поспорим, что он тебе так понравится, что ты согласишься на второе свидание!

– По рукам, – отвечает Джейн, и мы обмениваемся крепким рукопожатием.

Надеюсь, я узнаю, как все прошло.

И уже попрощавшись и готовясь идти домой, чтобы увидеть Эда и услышать музыку в ответ на звонок в клинику по лечению бесплодия, я неожиданно понимаю, что впервые за долгое время реально счастлива. Было ужасно приятно болтать с Джейн на разные темы, причем не только о детях. И теперь я снова чувствую себя нормальной. Как здорово, что я снова сблизилась со старой подругой!

И я мысленно говорю себе, что надо чаще встречаться.

Мы с Эдом молча сидим в автобусе, который следует до клиники. Эд держит меня за руку. Я, один сплошной комок нервов, гляжу невидящими глазами в окно. Свинцовое небо с каждой минутой все больше темнеет, предвещая снег. Надеюсь, это не станет для нас плохим знаком.

В автобусе стоит тихий гул голосов, люди живут своей обычной жизнью. И я завидую их нормальности. Хотя некоторые из них наверняка с радостью поменялись бы со мной местами, если бы это дало им шанс вновь увидеть своих незабвенных. Я стискиваю ладонь Эда, и он отвечает мне нежным рукопожатием.

Я не знаю, будут ли результаты, которые мы получим сегодня, такими же, как в прошлый раз, или другими. В прошлый раз нам сообщили, что лечение не помогло, и мы были буквально убиты горем.

И хотя разум подсказывает мне, что сегодня ничего не изменится, сердце нашептывает нечто совсем другое: быть может, всего лишь быть может, мне удалось что-то изменить. Быть может, на этот раз я узнаю, что беременна.

Меня затрясло, и я чуть было не слетела с места, когда автобус внезапно резко затормозил.

– Вот дерьмо! – Эд хватается за поручень. – Ладно, нам все равно выходить.

Он встает и тянет меня за собой к выходу, оттуда – прямо на холод, а затем – в тепло больничных коридоров.

Пять минут спустя мы уже сидим на жестких пластиковых стульях и ждем врача-консультанта. К этому моменту – короткому приему у врача в безликом кирпичном здании в центре Лондона – мы шли долгими днями, неделями и месяцами, наполненными болью и страданиями. Все должно решиться через несколько секунд. В этом кабинете должна решиться наша судьба, наше будущее.

И во второй раз мне ничуть не легче.

Я буквально цепляюсь за Эда, а он поворачивается ко мне с вымученной улыбкой. Эд волнуется не меньше меня, и от жалости мое сердце болезненно сжимается.

– Эд, ты как, в порядке?

– Да, только очень страшно.

– Мне тоже.

Мы снова уходим в свои мысли. Часы на стене равнодушно отсчитывают секунды, тягостное молчание становится невыносимым.

И вот решающий миг настает.

Деревянная дверь распахивается, и я вижу знакомое – по крайней мере, для меня, но не для Эда – лицо.

– Эдвард и Зои Уильямс? – Врач с теплой улыбкой предлагает нам пройти в кабинет.

Я иду на неверных ногах туда, где впоследствии, рыдая навзрыд и истошно крича, проведу много напряженных часов за обсуждением возможных вариантов; я и теперь с трудом сдерживаю слезы. Стены теплого желтого цвета, комнатные растения в горшках, перед деревянным письменным столом – обтянутые искусственной кожей удобные кресла – все это резко контрастирует со стерильной обстановкой самой клиники, и, когда я впервые сюда попала, мое сердце наполнилось надеждой. Ну разве здесь может произойти хоть что-то плохое?

Дрожа как овечий хвост, я сажусь в кресло и поворачиваюсь лицом к врачу, мистеру Шеррингему. Он сидит за столом, разложив перед собой бумаги, и вертит между пальцев шариковую ручку. Мистер Шеррингем снова улыбается, и я отвечаю ему вымученной, неестественной улыбкой. Лицо Эда остается бесстрастным. Тем временем мистер Шеррингем начинает перелистывать лежащие перед ним бумаги.

– Здравствуйте, я мистер Шеррингем. – Он откашливается и поочередно жмет нам с Эдом руки. Теперь уже нас обоих бьет крупная дрожь. Мистер Шеррингем снова смотрит в бумаги, затем переводит взгляд с меня на Эда. – Ладно, не буду больше мучить вас неизвестностью, ведь я прекрасно понимаю, как вы волнуетесь. Я получил ваши результаты, и, боюсь, мне нечем вас порадовать. Вы не беременны.

Мистер Шеррингем делает паузу, и на меня обрушивается тишина, которая давит так сильно, что моя голова вот-вот взорвется. Ужасно хочется кричать, но мешает ком в горле. Я осторожно кладу руку на живот.

Ничего не изменилось. Тогда почему сегодня мне еще горше?

Довольно, я так больше не могу. Вся душевная боль последних нескольких лет неистовым потоком хлынула наружу; тут и смерть мужа, и наши бесконечные ссоры, и потеря друзей, родных, себя самой, и нескончаемый кошмар лечения бесплодия. Я захлебываюсь слезами, не в силах остановиться.

Эд, опустившись передо мной на колени, обнимает меня, и на миг я забываю о том, что мы не одни. Он тоже плачет, наши слезы, смешиваясь, падают мне на джинсы. Врач сидит молча, чтобы дать нам возможность принять эту печальную новость.

Спустя какое-то время он деликатным покашливанием возвращает нас в реальность, и Эд осторожно отстраняется. Мои слезы уже иссякли, но дыхание по-прежнему прерывистое, неконтролируемые всхлипы периодически сотрясают грудь. Мы с Эдом внимательно смотрим на доктора Шеррингема.

– Я понимаю, как вам сейчас тяжело. – У него очень мягкий, сочувственный голос, отчего нам становится еще тяжелее. – Но это еще не конец пути. У нас масса возможностей. И достаточно времени.

Он явно желает нам добра, но я внезапно прихожу в ярость. Потому что знаю: времени недостаточно. По крайней мере, для нас.

– Нет, это конец пути. Мы прекращаем попытки зачать ребенка искусственным путем, так как иначе моя жизнь пойдет под откос. Наша жизнь пойдет под откос. Я… – начинаю я и останавливаюсь, меня опять душат слезы.

Мистер Шеррингем протягивает мне коробку с бумажными платками, я с благодарностью беру один и прижимаю к распухшим глазам, не решаясь посмотреть на Эда.

– Извините. Я рассчитывала на более обнадеживающие новости. – Я вытираю нос, сжимая мокрый платок в кулаке.

– Понимаю. Я тоже. Мы все рассчитывали. К сожалению, на этот раз у нас не получилось. Но обещаю сделать все возможное и невозможное, чтобы вы смогли родить ребенка, которого так страстно жаждете.

– И… почему так случилось? – спрашиваю я.

– Трудно сказать наверняка, – пожимает плечами мистер Шеррингем. – Мы ведь знали, когда начинали лечение, что шансы на успех достаточно малы. Вам, конечно, от этого не легче, но нельзя исключить, что такое не повторится в следующий раз, а потом еще и еще. Мы просто будем решать проблемы по мере поступления, чтобы найти для вас оптимальное решение. Именно затем я и здесь. – Он замолкает, а потом продолжает, но уже менее уверенно: – Вы в курсе, что теперь любое лечение, которое вы выберете, будет платным?

Я беспомощно смотрю на Эда, он сдержанно кивает:

– Мы оплатим все необходимые расходы.

И я думаю о многих тысячах фунтов, что мы истратили в последующие годы, какие это вызвало сложности, и мне хочется крикнуть: «Нет, давай не будем пускать деньги на ветер и просто забудем об этом!» Но я лишь согласно киваю.

– Хорошо, тогда, может, поговорим о том, что будет дальше? – спрашивает мистер Шеррингем.

– Да, пожалуйста. – Эд смотрит на меня, я опять покорно киваю, но думаю о другом, пытаясь привести в порядок мечущиеся мысли.

Выходит, ничего не изменилось. И тем не менее, возможно, именно сейчас настал тот самый момент, когда я могу что-то сделать. Возможно, это мой шанс избежать многих лет бесконечных страданий и тем самым спасти наш брак. А что, если – как я могу думать об этом после всего того, что нам довелось пережить? – я скажу свое веское слово и откажусь от участия в дальнейших экспериментах? Изменит ли это хоть что-нибудь?

Я не знаю.

У меня начинает кружиться голова, я тупо смотрю на секундную стрелку часов за спиной у мистера Шеррингема, она неумолимо движется вперед. Эд с мистером Шеррингемом обсуждают имеющиеся варианты, я их не слушаю. Сейчас я могу думать лишь о том, что мое время истекает. Возможно, это мой последний шанс.

– Нет! – выкрикиваю я, сама себе удивляясь.

Эд с мистером Шеррингемом на полуслове обрывают разговор, в кабинете повисает гнетущая тишина. Мне страшно взглянуть им в глаза, поэтому я упорно продолжаю смотреть на монотонно тикающие часы.

– Что ты хочешь сказать этим своим «нет»? – Голос Эда звучит пронзительно, гораздо резче, чем обычно.

– Я… – А собственно что? – Я просто хочу сказать, что не уверена, смогу ли я снова сделать это.

– Ты о чем? – Эд говорит чуть более мягким тоном, я вижу его глаза, уже не пронзительно-синие, а будто выцветшие от переживаний.

– Эд, я не уверена, что смогу выдержать бесконечное повторение процедур. Это выше моих сил. Слишком болезненно и, скорее всего, бессмысленно. По-моему, нам следует остановиться.

Он уставился на меня, на секунду онемев от удивления:

– Но, Зо, ты ведь обещала! Ты хотела этого больше всего на свете. Мы оба этого хотим, причем очень давно. Ты не можешь все бросить после первой попытки. – Эд умоляюще смотрит на мистера Шеррингема, словно призывая того помочь.

– Зои, Эд прав. То, что у вас с ходу не получилось, еще ни о чем не говорит. И отнюдь не значит, что у вас никогда не будет детей. Нам только надо чуть поднапрячься. Разумеется, решать вам. Я советую вам все хорошенько обдумать, а затем мы встретимся снова. Ну как вам мое предложение?

– Благодарю. По-моему, весьма разумно. Зои? – Голос Эда звучит холодно, мне становится не по себе.

Теперь я вообще не знаю, что делать. Я попыталась прекратить мучения, попыталась изменить наше прошлое. Но как я могла им все объяснить, не признавшись в том, что, насколько мне известно, у нас ничего не получится и бесконечные медицинские процедуры лишь разрушат наш брак? Нет, я решительно не могу.

Комната плывет перед глазами, я поспешно жмурюсь, чтобы остановить бешеное вращение. Наклоняюсь вперед, зажимаю руками уши. А затем все вокруг чернеет.

Я собираюсь открыть глаза, чтобы увидеть обставленный темной мебелью кабинет и самого хозяина кабинета, мистера Шеррингема, который, так же как и Эд, наверняка ждет моего ответа. Но мне не хочется его давать.

Наконец, собравшись с духом, я открываю глаза.

То, что я вижу, застает меня врасплох. Я лежу на жесткой кушетке, уставившись в белый потолок. Собственно, потолок как потолок. С трещиной, тянущейся от маленькой люстры до двери в комнату. Трещину явно пытались закрасить, но она отчетливо видна под слоем эмульсионной краски. Я перевожу глаза на дверь, затем на пол и поворачиваю голову, чтобы лучше рассмотреть комнату.

И не узнаю ее. Нахмурившись, я медленно поворачиваю голову в другую сторону – и от удивления едва не падаю с кушетки. У окна с опущенными жалюзи спиной ко мне за письменным столом сидит незнакомая женщина и что-то пишет на листе бумаги. Она, похоже, не успела заметить, что я проснулась, и я, пользуясь возможностью, стараюсь ее рассмотреть. Кудрявые белокурые волосы едва заметно развеваются, когда женщина наклоняется над столом. На ней накрахмаленный белый халат, очки сдвинуты на макушку. Из-под халата виднеются плотные черные колготки, на ногах – черные туфли на низком каблуке. Интересно, кто она такая? Раньше я ее точно не видела, и у меня мелькает мысль, что я теперь не проживаю заново свое прошлое, а вернулась в самое что ни на есть настоящее. Однако я тотчас же выбрасываю это из головы. Нет, не может быть. Ведь я абсолютно уверена, что в настоящее время лежу в больнице, а здесь однозначно не больница.

Тогда где, черт возьми, я нахожусь?!

Я беспокойно ворочаюсь, собираясь сесть. Что-то колет меня в живот, чуть повыше пупка, и я вздрагиваю. Услышав мой судорожный вздох, женщина оборачивается, спускает очки на нос и улыбается.

– Ну, как вы там? – ласково спрашивает она.

– Э-э-э, нормально. – У меня пересохло в горле, голос кажется хриплым, речь – невнятной.

Женщина снова улыбается, демонстрируя чуть кривоватые зубы.

– Вы уснули, поэтому я решила пока сделать для вас кое-какие записи. – Она показывает на лист бумаги с колонками слов, написанных черной ручкой.

Правда, отсюда ничего толком не разобрать.

– Я вытащу иголки через… – она смотрит на свое запястье, – пять-шесть минут. Вы точно хорошо себя чувствуете?

Я киваю. Неожиданно меня осеняет. Мне делают акупунктуру.

Женщина поворачивается к столу, а я откидываюсь назад и снова смотрю на трещину в потолке, пытаясь собраться с мыслями.

Все здесь вызывает массу вопросов. Это явно нечто новенькое, в моей прошлой жизни такого точно не было: мне никогда не делали акупунктуру. Неужели я послушалась совета Джейн и рискнула попробовать? Очень возможно. А значит, что-то действительно изменилось! У меня екнуло сердце.

Я не могу объяснить, почему я здесь, а не в кабинете врача-консультанта, но сейчас это не имеет значения, поскольку однозначно доказывает, что я все делаю правильно и, корректируя прошлое, влияю на ход событий.

Откуда следует, что я могу спасти Эда.

– Ладно, а теперь начнем вынимать иголки. – Незнакомая женщина – жаль, я не знаю ее имени – подходит к изножью кушетки, я чувствую укол в лодыжку. Женщина склоняется надо мной – укол в живот, потом еще три или четыре. И каждый раз я напрягаюсь в ожидании боли, но не знаю, в каком месте она возникнет. Незнакомка улыбается и шепотом извиняется.

– Отлично, вот и все. – Она собирает иголки и накрывает меня одеялом. – Как вы себя чувствуете? – В ожидании ответа она задумчиво складывает руки под подбородком.

Я рассеянно разглядываю ее аккуратные ногти, одновременно пытаясь разобраться в своих ощущениях.

– Вроде бы нормально.

Она коротко кивает:

– Возможно, сегодня вы будете чувствовать себя несколько странно. Постарайтесь пить побольше воды и не слишком напрягаться. – Она берет со стола лист бумаги, бегло просматривает записи, затем кладет на место. – А теперь медленно поднимайтесь и присаживайтесь ко мне. – Она показывает на стул возле себя.

Я осторожно отрываю спину от кушетки, ощущая прилив крови к голове и тупую боль в животе, в том месте, где были иголки, спускаю ноги на пол и сажусь на предложенный мне стул. Пока женщина перебирает бумаги, я обвожу глазами стены, увешанные пыльными сертификатами. На одном из них читаю имя: Элизабет Пенфолд. И это имя абсолютно ничего мне не говорит.

Услышав, что хозяйка кабинета обращается ко мне, я поворачиваюсь к ней. Очки у нее сползли на кончик носа, и она водружает их на место резким движением руки.

– Ладно. Начнем с того, что для первого раза все прошло хорошо. – Элизабет Пенфолд улыбается, и я нервно улыбаюсь в ответ. – Насколько я понимаю, ваши фаллопиевы трубы полностью заблокированы. Надеюсь, наши сегодняшние процедуры помогут их немного продуть, но вам придется регулярно посещать меня, чтобы достичь качественного сдвига. Ну что скажете?

– Звучит многообещающе.

Мы договариваемся о следующей встрече. Я записываю дату в своем ежедневнике, мысленно задаваясь вопросом, удастся ли мне продолжить лечение. Мы прощаемся, и я ухожу.

Уже на улице я смотрю на экран телефона, чтобы узнать, какое сегодня число. 19 декабря 2010 года. Выходит, со времени консультации в клинике прошло восемь дней.

Вернувшись домой, я открываю входную дверь, и Эд, словно щенок в ожидании любимого хозяина, мгновенно появляется на пороге гостиной.

– Ну как все прошло? – Он отчаянно хочет услышать хорошие новости, и это буквально разбивает мне сердце.

Я швыряю сумку на пол, стягиваю пальто, вешаю его на крючок.

– Отлично. Все прошло отлично.

Эд топчется рядом в ожидании дальнейших объяснений. Я вздыхаю и смотрю ему прямо в глаза:

– Эд, честное слово, все было отлично. Она сказала, что мне следует пройти еще несколько сеансов, а сейчас я чувствую себя гораздо более расслабленной. И умираю хочу кофе.

Вот и вся информация, и я подозреваю, что Эд несколько разочарован. Он следует за мной на кухню и молча следит за тем, как я насыпаю в кофемолку кофейные зерна. Я нажимаю на кнопку, кухню наполняет громкий треск. Затем я насыпаю молотый кофе в кофеварку, вдыхая чудесный аромат.

Я чувствую спиной, что Эд стоит сзади. Резко повернувшись, я вопросительно смотрю на него. Он хмурится, в его глазах застыла затаенная боль.

– Так это то, что надо? – В его голосе слышатся осуждающие нотки.

– Ты о чем? – Я в полной растерянности.

– Ой, да ладно тебе, Зои! Ты все прекрасно знаешь. Ты обещала попытаться еще раз. Ведь, насколько тебе известно, это очень важно для меня. Я вовсе не хочу, чтобы ты еще больше страдала, и все же это не дает тебе права сбрасывать меня со счетов. Я просто хочу узнать, имеет ли смысл продолжать. И есть ли хоть капля надежды.

Я рассеянно верчу в руках кружку. Конечно, я еще не до конца понимаю, что происходит, но уже начинаю потихоньку догадываться. Перед тем как решиться на повторное ЭКО, я наверняка согласилась на акупунктуру. Что вроде было неплохо, хотя явно не улучшило наши отношения. Даже сейчас, стоя на кухне, я чувствую возникшую между нами пропасть. Эд, похоже, верит, что лечение от бесплодия поможет перекинуть через нее мост, но лично у меня такой уверенности нет. Конечно, надежда умирает последней, однако, судя по всему, ничего особо не изменилось по сравнению с тем, что было раньше, когда мы решились на повторное ЭКО. Неужели мы настолько отдалились друг от друга, что исправить это уже невозможно?

Я делаю глубокий вдох и подхожу к Эду:

– Прости, дорогой. – Я обнимаю его за талию, и он обмякает под моими руками. – Это выше моих сил. Давай посмотрим, как все пойдет, но не будем возлагать слишком больших надежд, да? – Я вижу, что у него на скулах ходят желваки, а в глазах стоят слезы.

– Извини, – шепчет он. – Я не хотел на тебя давить. Просто я дико устал от всего этого… – Голос Эда дрожит, он судорожно ловит ртом воздух. – Я хочу, чтобы все осталось позади и у нас появился ребенок. Ведь это чертовски несправедливо, что мы не можем получить того, чего заслуживаем!

Он еще крепче обнимает меня в ответ, мы стоим, не в силах разомкнуть объятия, между тем кухня потихоньку наполняется паром от выкипающего чайника.

В тот вечер мы ложимся спать позже обычного, отчасти потому, что не смогли наговориться, а отчасти совсем по другой причине. Меня волновало, что будет, когда я усну. Ведь в нарушение заведенного порядка, к которому я успела привыкнуть, я уже во второй раз просыпаюсь в тот день, в котором еще не бывала.

И тем не менее один положительный сдвиг был сегодня достигнут: мы с Эдом научились спокойно обсуждать наши проблемы и рассуждать о том, что будем делать, если у нас ничего не получится. Огромный шаг вперед по сравнению с тем, что было раньше. Раньше мы были похожи на роботов и жили, одержимые идеей ЭКО, становясь своего рода машинами для производства детей.

Однако сегодня вечером нам удалось реально поговорить по душам.

Поэтому, когда я наконец в изнеможении валюсь на постель, меня успокаивает мысль о том, что все, возможно, начинает меняться. Возможно, на сей раз я сделала достаточно. Что ж, остается только надеяться.

Глава 16 13 января 2012 года

Господи, до чего ж неудобно! Что-то впивается мне в спину, рука согнута под неестественным углом. Я пытаюсь вытянуть ноги, ничего не получается, они упираются во что-то твердое.

Я недоуменно открываю глаза. И не сразу понимаю, где нахожусь, а когда наконец догадываюсь, в глазах вскипают слезы. Я на диване в гостиной, под запасным одеялом без пододеяльника, голова покоится на диванной подушке. Диван чуть коротковат для меня, вот потому-то ноги и упираются в жесткую боковину, а штуковина, впивающаяся в спину, – деревянная рейка, на которой лежат подушки.

Плакать мне хочется вовсе не потому, что неудобно спать. Единственная причина, почему я здесь, а не в постели с Эдом, – наша очередная серьезная размолвка.

Иногда на диване спала я, иногда – Эд, но в последние месяцы мы все чаще и чаще расходились по разным комнатам. И всякий раз, когда это случалось, связывающие нас узы становились чуть слабее, и так до тех пор, пока в конце концов практически не исчезли.

Я зябко ежусь в холодном утреннем свете. За окном слышится шум проезжающих мимо машин, цоканье по асфальту высоких каблучков, через стенку из соседней квартиры доносятся привычные глухие удары и приглушенные скрипы, но у нас дома царит тишина.

Тогда я встаю и, завернувшись в одеяло, шлепаю в ванную комнату, чтобы наполнить ванну. Голова гудит, глаза горят, – похоже, я слишком много плакала и слишком мало спала.

Возвращаясь назад, я вижу приоткрытую дверь спальни. Осторожно заглянув внутрь, я обнаруживаю на кровати безмятежно спящего Эда. Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но Эд неожиданно приподнимает голову и окидывает меня хмурым взглядом.

– Привет, – тихо говорю я.

Эд что-то ворчит себе под нос и отворачивается. Мне становится дурно. Эд ненавидит меня. Покачнувшись, я хватаюсь за дверной косяк. Я в полной растерянности и не знаю, как быть дальше, но продолжаю стоять в надежде, что Эд снова повернется и хоть что-то скажет. Но он лежит неподвижно. Тогда я тихонько возвращаюсь на дрожащих ногах в ванную комнату, выключаю краны и залезаю в обжигающе горячую воду.

А потом лежу, прислушиваясь к малейшему шороху, в надежде, что Эд найдет меня здесь, заговорит со мной, пусть на повышенных тонах, – я все стерплю, лишь бы пришел. Но время идет, а Эда все нет. Я слышу, как он выдвигает ящики шкафов, включает воду на кухне, проходит мимо двери ванной комнаты. Я собираюсь его позвать, но внезапно слышу, как хлопает входная дверь. Момент упущен. Эд ушел, даже не попрощавшись.

Должно быть, все очень плохо. У меня по щекам катятся слезы, смешиваясь с водой в ванне, из груди рвутся судорожные всхлипы. Я не хочу никаких напоминаний о тяжелых временах.

Когда мне все же удается взять себя в руки, вода успевает остыть и я дрожу от холода. Тогда я поспешно вылезаю из ванны и, завернувшись в полотенце, бреду на кухню. Без Эда квартира кажется осиротевшей. Внезапно я замечаю на столе под грязной кофейной чашкой сложенный пополам листок белой бумаги, на котором стоит мое имя. Развернув записку, я вижу размашистый почерк Эда.

Я не в состоянии сегодня с тобой разговаривать. Слишком тяжело. Вернусь к пяти часам, когда ты уже уйдешь.

Но помни, я по-прежнему тебя люблю.

Эд.

Вот такие дела. И тем не менее записка проливает безжалостный свет на происходящее. Я вспоминаю, какой сегодня месяц и год. Январь 2012 года. В этот день я ушла от Эда. В этот день мы поняли, что наш брак рухнул и ничего невозможно исправить.

Это началось довольно давно. Ссоры, натянутые отношения, ночи, проведенные врозь, лишь бы не видеть друг друга. И в результате естественный финал.

– Наверное, нам стоит немного пожить отдельно.

– Что? – Я читала газету, когда Эд подошел и неожиданно оглоушил меня.

Эд сел за стол, потупился, чтобы не смотреть мне в глаза, и сжал кулаки.

– Наверное, нам стоит немного пожить отдельно, чтобы разобраться в себе. Так продолжаться больше не может. Я… мы оба совершенно несчастны.

Я взглянула на него – на эти нежные руки, нахмуренный лоб, мягкие пухлые губы – и почувствовала, что еще немножко – и у меня разобьется сердце.

– Так ты хочешь развода? – Я споткнулась на последнем слове, мой голос предательски дрогнул, и Эд наконец поднял на меня глаза.

– Нет, Зои. Я совсем другое имел в виду. Я люблю тебя, но больше не в силах терпеть постоянные конфликты. Иногда мне кажется, будто ты меня ненавидишь, и я сыт по горло. По-моему, нам нужно ненадолго расстаться. – Он запнулся. – Я не против немного пожить отдельно. Или наоборот. Если хочешь, можешь на время перебраться к своим родителям…

– Ого! А ты, оказывается, уже успел все хорошенько обдумать. Хочешь всадить мне нож в спину?

– Ой, я тебя умоляю! Прекрати, ради бога! Неужели тебя устраивает такая жизнь? – Его голос был резким, колючим.

– Но я люблю тебя.

– Зои, я тебя вовсе не об этом спрашиваю. Ты счастлива? Учитывая то, что между нами происходит.

Я удрученно покачала головой:

– Нет.

– Тогда ладно. – Эд вопросительно на меня посмотрел. – Итак, что ты предлагаешь?

– Я? Лично я ничего не предлагаю. Вносить предложения – по твоей части.

– Зои, пожалуйста, не будь такой!

– Я не такая и не сякая. – Мое лицо покраснело, плечи поникли. Я безумно боялась потерять Эда, но была в бешенстве из-за того, что он меня отвергал, исходя из ложного предположения, что, если мы на время разбежимся, это нас только сблизит. Хотя, с другой стороны, все остальные способы наладить отношения мы уже исчерпали. Я обреченно вздохнула:

– Ты, наверное, прав. Абсолютно с тобой согласна. Просто мне тяжело слышать эти слова. Эд, мне кажется, я больше никогда не буду счастлива.

– Нет, мы еще сможем быть счастливы. И непременно будем. Нам лишь надо не наделать ошибок.

Тут я задумалась. Переехать к Джейн я не могла, у нее слишком мало места. Конечно, Эд мог пожить у своей мамы, но он и так чуть что сбегал к Сьюзан, а при всей моей любви к свекрови не хотелось признаваться, что мы с Эдом не справились и наш брак летит в тартарары. У Беки двое малышей, тесная квартира, да и вообще, я отнюдь не была уверена, что общество малолетних детей пойдет мне сейчас на пользу.

– Ладно, позвоню папе с мамой. Узнаю, можно ли перекантоваться у них.

– Ты уверена? А как же твоя работа?

– Как-нибудь разберусь. Думаю, они разрешат мне пару недель поработать дома.

Эд перегнулся через стол и горячо сжал мои руки, тем самым заставив меня невольно напрячься.

– Зои, спасибо тебе! Все будет хорошо. Я уверен.

И вот теперь я вернулась в тот самый день, когда должна была разъехаться с Эдом. Уронив записку на пол, я стояла как изваяние, прислушиваясь к глухим ударам в груди. Мне не хотелось заново проживать тот самый день, с его мучительной болью. Но еще хуже – гораздо хуже – было внезапное осознание того, что если сейчас январь 2012 года, то до дня гибели Эда осталось каких-нибудь восемнадцать месяцев.

Значит, времени у меня в обрез.

Я не знаю, что делать. Может, действительно бросить попытки что-либо изменить, а просто взять и уехать к родителям. Кому, как не мне, знать, что мы с Эдом помиримся? Или все-таки постараться переломить ситуацию и исправить положение?

Сев за стол, я достаю из кармана халата телефон. Никаких пропущенных звонков. И я принимаю решение позвонить Эду.

Набираю знакомый номер и, в ожидании соединения, машинально обвожу пальцем царапины на деревянном столе. В трубке слышатся длинные гудки, и у меня резко учащается пульс. Не знаю, что скажу Эду, если он ответит, но я не могу сидеть сложа руки. Длинные гудки продолжаются, а затем слышится механический, безжизненный голос Эда: «Извините, в данный момент я не могу ответить. Пожалуйста, оставьте ваше сообщение после короткого сигнала».

– Эд, это я, Зои. Я… я люблю тебя. Ладно, я перезвоню позже, хорошо?

В моем голосе звучат отчаянные, умоляющие нотки, но мне наплевать. Действительно наплевать. Не желаю бездарно тратить подаренный мне судьбой день. Я хочу видеть Эда.

Выключив телефон, я встаю из-за стола. Записка Эда по-прежнему валяется на полу. Я наклоняюсь, чтобы поднять ее. Открываю и перечитываю, снова и снова. От слов Эда веет таким холодом, таким равнодушием, что меня начинают мучить сомнения. Да, я действительно хочу с ним встретиться, но что, если я перестараюсь и больше никогда его не увижу? Сейчас я по крайней мере знаю, что мы в тот раз помирились, а значит, есть хотя бы малая вероятность того, что в другой день я проснусь рядом с ним.

Нет, тут уж ничего не поделать, придется уехать.

Я возвращаюсь в спальню, одеваюсь, торопливо запихиваю вещи в чемодан, который нашла под кроватью. Затем качу чемодан к входной двери, но возвращаюсь за сумочкой, где у меня телефон и кошелек. На пороге меня вдруг одолевают сомнения. Может, стоит написать Эду пару слов?

Я вырываю листок из того же блокнота, которым утром воспользовался Эд, и чиркаю несколько слов:

Я люблю тебя. Не забывай наши клятвы. И пожалуйста, не ставь на мне крест. Зои. Целую.

Приписав «целую», я складываю листок, пишу имя Эда и оставляю на том же месте, где нашла адресованную мне записку. Потом беру чемодан, решительно закрываю за собой дверь и иду к станции метро навстречу самому ужасному – если судить по прошлому разу – дню в моей жизни.

Всю дорогу я была точно в тумане и не успела опомниться, как поезд уже прибыл в Донкастер – пункт моего назначения. Какой-то мужчина, стоявший сзади, помогает спустить чемодан, а мне хочется плакать даже от такого банального проявления человеческой доброты. Слава богу, что из-за завесы волос не видно моих слез!

Я иду по платформе, спускаюсь по лестнице, затем поднимаюсь и неожиданно вижу маму: она с встревоженным видом спешит мне навстречу.

Мама останавливается напротив меня, я бросаю чемодан, и мы обнимаемся прямо посреди станции.

– Ох, мама! – Я с трудом могу говорить, буквально захлебываясь слезами.

– Тсс… – Мама нежно гладит меня по спине, совсем как в детстве. Затем отстраняется, заглядывает мне в лицо. Нежно заправляет за уши упавшие мне на глаза волосы, пальцем вытирает с моей щеки слезы. – Ладно, а теперь поехали домой.

Я послушно киваю, поднимаю чемодан и иду за ней к машине. Мы едем по скоростному шоссе, дождь стучит в ветровое стекло, дворники ритмично шаркают, словно гипнотизируя меня. Мама ни о чем не спрашивает, и я благодарна ей за молчание.

Мы подъезжаем к знакомому дому, и впервые за сегодняшний день мои губы трогает улыбка. В конце подъездной дорожки нас встречает папа, готовый предложить свою помощь.

Я выхожу из машины.

– Привет, пап.

– Здравствуй, милая. Можно взять твои вещи?

Пока папа вытаскивает из багажника чемодан, я вхожу в дом, и у меня перехватывает дыхание. Наши с Беки фотографии на стенах; маленький столик с телефоном и каким-то зеленым, словно резиновым, растением; полка с висящими ключами, украшенная фарфоровыми кошечками, птичками и кроликом. Как хорошо вернуться домой! Дома и стены помогают.

Здесь я чувствую себя спокойно.

Я вхожу на кухню, где мама целеустремленно что-то ищет в буфете.

– У меня есть чай в пакетиках, который тебе нравится. – Она встает на цыпочки, тщетно пытаясь дотянуться до верхней полки. – Но похоже, твой папа слишком высоко их положил. – Признавая свое поражение, она бессильно опускает руки.

– Ладно, оставь. Я достану.

Я подхожу к буфету, шарю рукой по верхней полке. Нахожу коробку чая без кофеина. Когда-то он мне действительно нравился, но у меня не хватает духу сказать маме, что теперь я его больше не пью.

– Зои… – начинает она и останавливается.

Я знаю, ей отчаянно хочется спросить, что случилось.

– Мам, давай посидим, попьем чайку, и я тебе все расскажу.

– Хорошо, милая.

Приготовив чай, она ставит его на стол, бережно подложив под кружки салфетки. На мой взгляд, абсолютно бессмысленное занятие, если учесть украшающие допотопную столешницу бесчисленные царапины и разводы. Но я молчу и с благодарностью пью поданный мне чай.

Мама садится напротив, осторожно подносит кружку к губам и ждет моего рассказа. Я рассеянно смотрю на потемневшее небо за окном, толком не зная, с чего начать. Честно признаться, последнее время я разговаривала с мамой и папой гораздо реже, чем следовало бы. Впрочем, так же как с Джейн и Беки – одним словом, со всеми теми, кто был мне дорог. Ведь когда у меня настали тяжелые времена, я сознательно отгородилась от них, чтобы они не видели моих страданий.

Но сейчас у меня идеальный шанс все изменить. Я вспоминаю свой прошлый приезд сюда после этой самой ссоры с Эдом. Тогда я категорически отказалась говорить с родителями, да и вообще толком не объяснила им, в чем, собственно, дело. Мама отчаянно хотела помочь, но мне было стыдно признаться, что я провалилась по всем статьям.

Но на сей раз я поступлю по-другому. Все честно расскажу и не стану отказываться от помощи. Тем более что помощь мне ох как нужна.

Я оглядываюсь на звук шагов за спиной. Это папа, взяв кружку, собирается сесть за стол. Но мама незаметно качает головой. Папин взгляд мечется между мной и мамой, а затем снова останавливается на мне:

– Ну ладно, я просто пришел за своим чаем.

В доказательство своих слов папа поднимает кружку, чай выплескивается на линолеумный пол. Мама выразительно поднимает брови, но, прежде чем она успевает схватиться за тряпку, папа вытирает лужу подошвой тапка.

– Боже мой, Джон!

Папа невозмутимо пожимает плечами:

– Ладно, тогда я пошел смотреть по телику игру в бильярд.

И с чувством явного облегчения он выкатывается из кухни, плотно закрыв за собой дверь.

Я поворачиваюсь к маме, которая сидит с недовольным видом.

– Наш папа вообще не меняется, да?

– Милая, он становится только хуже!

В разговоре возникает долгая пауза, но я понимаю, что больше не могу держать маму в неведении. Я набираюсь мужества и говорю:

– Знаешь, я никак не могу родить ребенка, и Эд ненавидит меня за это.

Вот уж не ожидала, что скажу такое! Я сама себе удивляюсь. Неужели я и вправду думаю, будто Эд винит меня в том, что у нас нет детей?

Однако мама все понимает как надо.

– Ох, милая моя, ну что за глупости! Разве он может тебя ненавидеть?! Как только такое могло взбрести тебе в голову?!

И тогда я выкладываю все как на духу: все то, в чем не смогла признаться в прошлый раз; все то, что держала в себе до тех пор, пока не поняла, что терпеть больше нет сил.

Я рассказываю маме, что поначалу не хотела детей, а Эд, наоборот, мечтал об идеальной семье; рассказываю о навязчивой идее родить, когда поняла, что у меня ничего не выходит; об ЭКО, о физической боли и мучительном ожидании результата, от которого зависело наше будущее. О том, как непереносимо было видеть счастливые семьи с детьми, о комплексе неполноценности, о зависти к тем, кто имел то, чего мне так страстно хотелось иметь; о крахе последних надежд, отчаянии и разочаровании, об упреках, обвинениях, угрюмом молчании и, конечно, о последней, самой серьезной ссоре.

Когда я все это выложила, то словно сняла груз с души. Мама смотрит на меня через стол. Мамина кружка пуста, в моей остывает недопитый чай. В мутной коричневой жидкости отражается свет кухонной лампы.

– Поверить не могу, что тебе пришлось в одиночку пройти через весь этот ужас, – тихо, почти шепотом говорит мама, и я невольно поднимаю голову. – Но, ради всего святого, почему ты держала это в себе?

– Не знаю.

Тогда мама встает, садится передо мной на корточки, обхватывает обеими руками, крепко прижимает к себе. И у меня внутри будто прорывается нарыв: я сотрясаюсь от рыданий, выпуская наружу всю боль утрат до и после сегодняшнего дня; я плачу и плачу, а слезы, похоже, никак не кончаются.

Но мало-помалу мне удается успокоиться, и только редкие всхлипы периодически сотрясают грудь. А когда я перестаю рыдать, мама по-прежнему рядом со мной, она стоит на коленях и ждет, когда я приду в себя. И я чувствую безмерную благодарность.

– Мама, спасибо тебе.

– Ох, солнышко! Именно для того я и здесь.

Мама садится на стул возле меня, склоняется надо мной, берет мои ладони в свои, точно желая взять на себя мои страдания.

Потом несколько минут мы сидим молча, слушаем, как тикают часы, и ждем, когда висящие в воздухе слова улягутся, заняв свое законное место.

– Ты не можешь себя винить. – Мама наконец нарушает тишину и, поймав мой удивленный взгляд, неуверенно улыбается. – Это несправедливо. С чего вдруг тебе взбрело в голову, что ты виновата?

– Просто у меня такое чувство, будто мы не справились. Я не справилась. Мы с Эдом… ну, ты сама понимаешь. Наш брак разваливается прямо на глазах, в чем наверняка есть моя вина. А чья же еще?

Мама на секунду задумывается.

– Зои, когда в семье случаются подобные вещи, они скорее разъединяют людей, нежели соединяют, и это естественно. В вашем случае именно так и произошло, что отнюдь не означает, будто вы не справились. – Мама делает паузу, явно сомневаясь, стоит ли продолжать, но пересиливает себя. – Видишь ли, Зои, в жизни не все так просто, как кажется, и постоянно возникают сложные ситуации. Но их можно преодолеть. Нам с твоим папой тоже не удавалось с первого раза, скажем так, тебя зачать. В наше время не имелось каких-то специальных способов лечения подобных вещей, и я не стану утверждать, что все это никак не отразилось на нашем браке. Мы постоянно ссорились, грызлись, короче говоря, все было плохо. Положа руку на сердце, я не уверена, чем бы все закончилось, если бы так продолжалось и дальше. Но потом я, слава богу, забеременела, родилась ты, и мы с твоим папой снова начали жить дружно. Ведь никто из нас не идеален, более того, никто не ждет, что после таких испытаний ты будешь счастливой и довольной, да и вообще, лучшей женой на свете. Поэтому ты должна перестать себя грызть. Ваша ситуация вполне типичная, и вы непременно с ней справитесь. Знаю, что справитесь. Вы любите друг друга, а это главное.

– Но почему ты не рассказала мне раньше?

Мама качает головой:

– Я не придавала этому особого значения, по крайней мере… до настоящего времени. Но хочу, чтобы ты поняла одно. Вы с Эдом просто обязаны помириться и бороться за ваш брак. Девочка моя, даже если у вас не получится завести ребенка – а я уверена, что это не так, – вы должны быть сильнее, чем в свое время были мы с твоим папой, вы должны помешать превратностям судьбы разрушить все, что с таким трудом создавалось. Это слишком важно для вас.

Да, мама совершенно права. Что вовсе не означает, будто у меня есть хоть малейшее представление, как жить дальше. И как, спрашивается, мне выбираться из этой ситуации? Последние несколько месяцев мы с Эдом практически не разговаривали, а если и разговаривали, то в основном спорили и грызлись между собой.

Больше всего на свете мне хочется вернуть те времена, когда мы любили друг друга безоговорочно и безоглядно. Но только я одна могу придумать, как это сделать. Значит, придется совершить невозможное.

Оставшуюся часть вечера я ощущаю себя самой настоящей обманщицей. Мама проявила бесконечную доброту, папа – несвойственную ему деликатность. А я впервые за все время была с ними по-настоящему откровенной, и мне ужасно неприятно, что приходится скрывать от них самое важное: что я во второй раз проживаю этот день нашего прошлого и сейчас – в настоящем – они, возможно, сидят у моей постели в больнице, ожидая, когда я выйду из комы. Если, конечно, в данный момент я нахожусь именно там.

Но представив, как невероятно будет звучать моя история, я понимаю, что не смогу никому ее рассказать.

Мам, ты не поверишь, но однажды я уже прожила этот день и теперь проживаю его снова. Впрочем, так же, как и некоторые другие дни моего прошлого. Ой, кстати, Эд скоро умрет, и, по-моему, я возвращаюсь в прошлое, чтобы попытаться его спасти.

Нет. Эти слова никогда не вырвутся у меня изо рта.

Поэтому за обедом – кусок пастушьего пирога и бутылка красного вина – мы говорим о Беки и ее ребятишках.

– Скажи, ты с ними часто видишься? – спрашивает мама и тут же в ужасе зажимает рот рукой. – Милая, прости, ради бога, я не хотела… – Мама пристыженно замолкает. – Это было бестактно.

– Мама, не глупи. Все нормально. Конечно, я с ними вижусь, но не так часто, как следовало бы. Но я исправлюсь. Обещаю.

– Хорошо. Может, Беки тогда прекратит причитать в каждом телефоном разговоре, что ты у них вообще не показываешься. – Папа с видимым удовольствием уписывает за обе щеки картофельное пюре.

– Джон!

– Что? – Папа сконфуженно поднимает глаза. – Это я так, к слову.

– Ну почему надо быть таким… таким грубым?

– Ничего страшного. Я знаю, что папа имеет в виду, – улыбаюсь я.

– Вот видишь? Вообще-то, я ничего не имел в виду. А Зои, оказывается, знает. – Папа делает глоток вина и продолжает есть, не обращая на нас внимания.

– Милая, я хочу извиниться за папу. – Мама бросает в его сторону гневный взгляд, но, похоже, без толку.

– Ладно, проехали. Кстати, а как ваши дела?

– Ох, милая! Все как обычно. Твой отец когда-нибудь сведет меня с ума. С тех пор как он вышел на пенсию, вечно путается под ногами, ну ты знаешь. Но хорошо, что он рядом. Хотя и не всегда.

Папа ухмыляется, и, поскольку разговор переходит на более безопасные темы, мама расслабляется.

Я пытаюсь последовать ее примеру, но тщетно. Меня терзает одна мысль, которая не дает мне покоя, словно попавший в туфлю камешек. Я понимаю, что, прежде чем ложиться спать, нужно позвонить Эду, но очень страшно. Страшно, потому что я не знаю, о чем говорить и как сдержать слезы. Потому что, возможно, это последний день, который мне суждено прожить заново, причем без Эда.

Наконец в половине одиннадцатого мама встает, зевая:

– Ладно, кто как, а я в постель. Милая, не хочешь позвонить Эду по домашнему телефону?

– Нет, мам. Я лучше по мобильному.

– Хорошо. Тогда спокойной ночи.

Папа остается сидеть, потягивая вино.

– Джон.

Мамин резкий тон моментально приводит папу в чувство.

– Ладно. Приятных тебе снов, моя милая. – Он залпом осушает бокал и кладет его в раковину. – Удачи тебе.

– Спасибо, папа.

И вот они уходят, оставив меня наедине с моими мыслями. Я слышу, как родители поднимаются по лестнице, как снуют туда-сюда, готовясь ко сну. С шумом спускается вода в унитазе, загорается красная лампочка на бойлере – они включили горячую воду, – звякают о держатель зубные щетки, скрипят половицы. Дом затихает, и я понимаю, что дальше тянуть уже невозможно.

Сердце дико колотится, у меня не хватает храбрости это сделать.

Не будь идиоткой! Это Эд. Твой Эд. Мужчина, которого ты любишь. Которого знаешь с восемнадцати лет. И нет ничего страшного в том, чтобы позвонить.

Собравшись с духом, я беру телефон. Нажимаю на зеленую кнопку, прикладываю к уху, жду длинных гудков.

– Зои? – Эд отвечает после первого гудка, застав меня врасплох.

Я слышу любимый голос, и мне сразу хочется крепко обнять Эда, прижать к себе и никогда больше не отпускать. Но он сейчас в 200 милях от меня, а эмоционально – еще дальше.

Слова застревают в горле.

– Привет, – едва слышно говорю я.

– Слава богу! Я не знал, стоит ли тебе звонить, но ужасно хотелось пообщаться с тобой перед сном, – тоскливо говорит Эд.

– Как… как ты там? – спрашиваю я и слышу сперва какой-то треск на линии.

– Я… не слишком здорово. Совсем не здорово.

– Я тоже.

– Зои, извини, что сегодня утром ушел из дома, не попрощавшись. Я просто не знал, что сказать. И боялся, что мне будет невыносимо видеть, как ты уезжаешь.

– Знаю. Я скучаю по тебе.

– Да. Я тоже. – Пауза. – Я ездил к маме. Она устроила мне выволочку.

– За что?

– За то, что я, как последний мудак, тебя отпустил. Хотя слово «мудак» она, естественно, не произнесла.

– Конечно нет. – Я представляю, как Сьюзан отчитывает Эда, и невольно улыбаюсь. – А что ты ей ответил?

– Ну конечно, я с ней согласился. Да и вообще, я не понимаю, как мы дошли до жизни такой.

Мне хочется сказать, что разъехаться было его идеей, но Эд, похоже, совсем другое имел в виду.

– Не знаю. Правда не знаю.

Эд тяжело, с присвистом, дышит, так что у меня начинает звенеть в ухе.

– Господи, это ужасно! – говорит он внезапно охрипшим голосом. – А ты сообщила своим родителям?

– Да. Я все рассказала маме. А она, естественно, тут же доложила отцу.

– Боже, они наверняка меня ненавидят!

– Конечно же нет. Они хотят, чтобы мы помирились. Ради нас. Ради меня.

– Да, мы непременно так и сделаем. Поверь мне, все это лишь временная мера. – Очередная длинная пауза. – Ну и что теперь?

– Не знаю. По-моему, мне стоит ненадолго задержаться у родителей. Я взяла с собой работу. Ведь если я вернусь прямо сейчас, мы придем туда же, откуда ушли, да?

– Да, полагаю, что так. Но мне кажется, я уже знаю, чего категорически не хочу.

– Неужели?

– Да. Я не хочу тебя терять.

– Прекрасно. Я тоже не хочу тебя терять.

– Итак… когда ты вернешься? На следующей неделе?

– Возможно. Очень может быть. Давай воспользуемся этой передышкой и хорошенько все обдумаем. Чтобы не было так мучительно больно. И, Эд!..

– Да?

– Не забудь покормить Джорджа.

– Не забуду. Он здесь. И очень по тебе скучает.

– Я тоже по нему скучаю.

В трубке снова повисает напряженная тишина. Интересно, о чем сейчас думает Эд? Наконец он нарушает молчание:

– Хорошо, любимая, а теперь давай попробуем немного поспать. Я могу позвонить тебе завтра?

– Естественно.

– О’кей. Тогда спокойной ночи.

– Спи спокойно.

Я заканчиваю разговор, экран чернеет.

Мое лицо мокрое от слез, я даже не заметила, что плачу. Невыносимо больно слышать убитый, одинокий голос Эда, и мне хочется все бросить, сесть на ближайший поезд до Лондона, кинуться в объятия Эда. Но нет, я слишком устала. Поэтому я поднимаюсь по лестнице в свою комнату, залезаю под одеяло и засыпаю в надежде, проснувшись, снова увидеть Эда.

Глава 17 9 июня 2012 года

Говорят, если у человека пропадает какое-либо чувство, то в результате компенсаторной реакции остальные чувства мгновенно обостряются. Возможно, именно поэтому, еще не успев толком открыть глаза, я понимаю, что на меня кто-то смотрит. Собственно, ничего страшного, но мое сердце трепещет от волнения. Возможно, это Эд, хотя, возможно, и нет, тогда мне следует приготовиться к сильному разочарованию. А вдруг выяснится, что вчера я в последний раз попала в прошлое и теперь снова вернулась в свое безрадостное настоящее?

Я слышу тихое, ровное дыхание, но не знаю, кто это дышит рядом со мной. А еще странный повторяющийся стук. Радиатор? Шаги в коридоре. Но никаких скрипов, громких голосов, тарахтения каталок, свидетельствующих о том, что я в больнице. По правде говоря, я почти уверена, что нахожусь дома, в своей квартире, в своей кровати. Звуки мне хорошо знакомы, словно я успела с ними сродниться.

Тогда я открываю глаза и зажмуриваюсь от яркого света, струящегося в окно с отодвинутой шторой. Вижу рядом с собой чей-то размытый силуэт, который, когда глаза привыкают к свету, приобретает все более четкие очертания.

– Эд! – Я обеими руками обнимаю его за шею, он падает навзничь.

– Интересно, а кого ты ожидала увидеть? Санта-Клауса? – улыбается Эд.

Я с облегчением смеюсь в ответ. У меня впереди еще один день с Эдом, и, судя по всему, между нами мир и согласие. Слава богу! Остается только надеяться, что сегодняшний день будет для нас удачным.

– Но почему ты на меня так смотришь? – откидываясь на подушку, спрашиваю я.

– Просто смотрю. Имею право. Ты ведь моя жена. – Вид у Эда страшно довольный, он похож на расшалившегося щенка.

– И чему, спрашивается, ты так радуешься?

Он недоуменно хмурится, прикусив нижнюю губу. Изображает обиду.

– Ты что, хочешь сказать, что забыла?

– Мм… Нет. Как я могла забыть?

Забыть что? Эй, напряги мозги!

– А ты волнуешься? Это будет просто чудесно, учитывая, через что нам пришлось пройти.

– Да, ты совершенно прав.

Господи, если бы я только понимала, о чем речь!

– Итак, ты покажешь мне свой наряд? Это ведь не настоящее бракосочетание, поэтому не стоит бояться плохих примет.

И тут меня осеняет. Сегодня 9 июня 2012 года. День, когда мы повторили свои свадебные клятвы.

Идея пришла в голову Эду, когда мы снова сошлись после того памятного разрыва. Он обосновал это следующим образом:

– Последние несколько лет были ужасными. И я хочу показать тебе и всем остальным, что наш союз прочен как никогда. Ну, что скажешь?

– Скажу, что ты, Эдвард Уильямс, самый чудесный мужчина на свете. И сентиментальный дурак.

– Так значит «да»?

– Да.

– Отлично! Все будет не так, как в прошлый раз. Благодарю покорно.

Вот почему спустя почти семь лет после официального бракосочетания мы заново произнесли наши свадебные клятвы перед лицом немногочисленных друзей и родственников. Церемония была скромной, но очень важной для нас.

Сейчас мне даже не верится, что к моменту его гибели, год спустя, все вернулось на круги своя. Но я решительно отбрасываю эту мысль. Не хочу портить праздник, по крайней мере пока.

– Хороший аргумент. – Я подхожу к платяному шкафу, где висит мое маленькое синее платье. – Та-дам!

Я поднимаю платье повыше, на лице Эда появляется довольная усмешка.

– Мило. Ну как, продемонстрируешь его мне?

Я решительно качаю головой:

– Не сейчас. Наберись терпения.

– Да ладно тебе! А ну-ка, живо раздевайся! – командует он, а когда я шлепаю его по затылку, жалобно кричит: – Ой, за что?!

– За то, что ты такой гнусный старый извращенец.

– Что ж, в таком случае я получил по заслугам, – ухмыляется Эд.

Тогда я замахиваюсь подушкой и, не дав Эду опомниться, обрушиваю подушку ему на голову. Эд с растерянным видом валится на бок, что вызывает у меня очередной приступ смеха. Я оперативно хватаю вторую подушку, чтобы прикрыться ею, как щитом.

– Ах ты маленькая паршивка! – Эд поднимает с пола подушку и начинает дико вращать ею перед собой.

Однако я уворачиваюсь и, хихикая, точно подросток, бегу в гостиную. Поняв, что Эд так просто от меня не отстанет, я бросаюсь на диван и начинаю изо всех сил молотить в воздухе ногами, чтобы блокировать удары.

– Убирайся! – Я хохочу, хватая ртом воздух, Эд, вконец обессилев, признает свое поражение и опускает подушку.

Тогда я сажусь, чтобы немного отдышаться, но внезапно оказываюсь на спине, пригвожденная тяжестью тела Эда, мои руки вытянуты за головой. Я полностью обездвижена. Я заглядываю Эду в лицо, вдруг ставшее очень серьезным. Эд пристально смотрит на меня, немного хмуро.

– Что случилось?

– Поверить не могу, что я чуть было тебя не отпустил, – едва слышно произносит он. – Зои, я так тебя люблю!

Освободив руку из мертвой хватки, я ласково глажу его по щеке:

– Господи, Эд! Я тоже тебя люблю. Ты даже не представляешь как! – Я умолкаю, и мы остаемся лежать, глядя друг на друга.

– Скажи, а мы можем дать торжественное обещание никогда больше не расставаться? – Голос Эда звучит умоляюще.

– И ты еще спрашиваешь! Очередного расставания я просто не перенесу! – Я чувствую ком в горле.

В ответ Эд целует меня, кладет голову мне на грудь. Я вдыхаю аромат его волос, воспоминания об этом, таком родном, запахе внезапно пронзают сердце.

Очарование момента нарушает звонок телефона. Эд поднимает голову.

– Прости. – Эд лезет в карман за мобильником, смотрит на экран и шепчет: – Мам? – Он встает и уходит на кухню.

Между тем, воспользовавшись удобным случаем, я рассматриваю его через стеклянную дверь. Эд стоит возле раковины и, прижав телефон к уху, смотрит на маленькие садики и дома за окном. Похоже, ему нечего сказать Сьюзан, и он лишь хмыкает в знак согласия. Я подхожу к Эду, обвиваю руками талию, прижимаюсь щекой к мускулистой спине.

Теперь, когда радостное возбуждение улеглось, я чувствую, как внутри нарастает волнение. Тогда церемония прошла идеально, но сейчас меня терзают сомнения. Как можно спокойно стоять перед людьми, которые любят меня, и лгать им прямо в глаза?! Притворяться, что я все та же Зои, что я искренне верю в наше светлое будущее. Более того, я отнюдь не уверена, что чем-нибудь не выдам себя.

Такси подъехало, и я ношусь по дому, точно безмозглая курица, в поисках мобильника, блеска для губ, туфель. Эд, уже полностью готовый, нетерпеливо ждет меня у входной двери.

– Еще две минуты! – кричит он водителю, поднимая вверх два пальца. – Простите.

– Извини, Эд. Мне казалось, у нас еще куча времени. А теперь я вообще ничего не могу найти. – Или вспомнить, куда я что положила больше года назад. Все почему-то лежит не на своих местах.

И вот наконец я готова. Небо затянуто облаками, но очень тепло, я чувствую себя вполне комфортно в легком синем платье и в туфлях на высоком каблуке. Эд выглядит очень круто. Он в рубашке без галстука, лицо чисто выбрито, волосы затянуты в низкий хвост. Ему идет такая длина волос, и я сразу вспоминаю сделанную в тот день фотографию, где мы стоим, улыбаясь, нарядные и счастливые. У меня на глаза наворачиваются слезы. Ведь после смерти Эда я постоянно смотрела на этот снимок.

Я сажусь назад, такси трогается с места. Эд сжимает мою руку, я откидываюсь на спинку сиденья и гляжу на пейзаж за окном. Не успеваю я опомниться, как мы уже на месте, у ратуши в Ислингтоне. Я вижу Джейн под руку с каким-то мужчиной, Беки со всем семейством, своих родителей, Сьюзан и Роба.

Мама крепко меня обнимает, а затем, к моему величайшему удивлению, ее примеру следует папа.

– Удачи тебе, милая, – говорит он.

– Э-э-э… Спасибо тебе, папа. – Я кошусь на маму, но она лишь удивленно пожимает плечами.

– Привет, красавица. – Джейн, сделав очередную затяжку, крепко обнимает меня.

– А я думала, ты с этим завязала. – Я киваю на хабарик у нее в руке.

– Завязала. А затем снова развязала, – ухмыляется Джейн. – Зо, я слабая женщина, и мне не хватает характера бросить курить. Как бы то ни было… – Джейн тянет за рукав своего спутника, тот неловко наклоняется вперед, поправляя галстук. – Вот видишь, Джейми у нас сегодня при полном параде.

– Боже мой! Это Джейми, тридцать восемь лет, живет в Лондоне!

– Прошу прощения?

Джейн награждает меня странным взглядом, и я осознаю свой промах, хотя и слишком поздно. Это тот самый Джейми, с сайта знакомств, и, конечно, настоящая я, а не эта самозванка, должна хорошо его знать. Я смеюсь отрывистым нервным смехом:

– Извини. Я иногда тебя так называю, в разговорах с Эдом. Ну, ты понимаешь, в честь того сайта знакомств… – В надежде на помощь я растерянно стискиваю руку Эда, но он смотрит на меня как на полоумную.

– Зои, с тобой все в порядке? – Вид у Джейн озабоченный. – Ты, случайно, не выпила лишнего?

– Нет-нет, прости, пожалуйста. Ужасно нервничаю. Сама не знаю, что несу. Не обращай внимания. – Я смущенно разглаживаю подол платья.

Остается только надеяться, что моя оплошность скоро забудется. Я поворачиваюсь к Беки, которая держит за руки Грейси и Алфи.

– Тетя Зои! – Грейси со всех ног кидается ко мне, ее косички с вплетенными в них ленточками разлетаются по сторонам.

Я нагибаюсь и раскрываю ей объятия:

– Привет, красотка!

– Тетя Зои, ты сегодня тоже очень красивая. Мне нравится твое платье. А тебе мое? – Грейси с довольным видом кружится на месте.

– По-моему, очень нарядное, – отвечаю я, и Грейси расцветает в улыбке.

И тут я замечаю Алфи, ухватившегося за ногу сестры.

– А ты разве не хочешь поздороваться с тетей Зои? – спрашивает Грейси.

– Привет, – застенчиво шепчет Алфи.

Я присаживаюсь на корточки, чтобы быть вровень с ним:

– Привет, солнышко. Ты такой хорошенький. Можно тебя немного потискать?

Алфи оглядывается на мать и неуверенно делает шаг вперед, разрешая себя обнять. Прижимая к себе его хрупкое тельце, я чувствую болезненный укол в сердце. Конечно, Алфи любит меня, но он ужасно застенчивый и в первые минуты встречи ведет себя слишком скованно. Пожалуй, не стоит принимать это на свой счет.

Выпрямившись, я обнаруживаю, что Грейси уже повисла на Эде. Она обожает своего дядю Эда. А он качает ее, переворачивая вверх ногами; малышка визжит от восторга, кружевные оборки ее платья развеваются на ветру. Я посылаю Эду нежную улыбку, и он, улыбнувшись в ответ, осторожно ставит Грейси обратно на землю. Я знаю, что Эд сейчас представляет на месте Грейси собственного ребенка, но стараюсь не зацикливаться на этой мысли.

– Еще! Еще! – кричит Грейси.

– Нет, Грейси! Достаточно. Оставь дядю Эда в покое. – Беки решительно уводит малышку прочь, не обращая внимания на ее протестующие вопли.

Эд протягивает мне руку. Родные уже собрались в холле и ждут, когда мы начнем.

– Готова? – спрашивает он.

– На все сто и даже больше. – Я сжимаю его ладонь, и мы входим в зал, чтобы рассказать собравшимся, как сильно любим друг друга.

А чуть позже мы собираемся в близлежащем пабе и от души веселимся. Малыши носятся по крошечному садику, а Эд, Беки, Грег, мама, папа, Джейн и я сидим за бутылочкой вина. День чудесный. Как жаль, что он подходит к концу. Становится прохладно, я накидываю на плечи пиджак Эда. Эд смотрит на меня с нежной улыбкой.

– Ты в порядке? – беззвучно артикулирует он, и я киваю.

Я давно не видела Эда таким довольным, сейчас он выглядит куда счастливее, чем в утро своей смерти, и мне хочется остановить время. Хочется забыть о том, что оно, точно песок, утекает сквозь пальцы, неумолимо приближая нас к тому роковому дню, но грустные мысли, точно назойливая муха, не покидают меня.

Рассеянно прислушиваясь к разговорам за столом, я наблюдаю за детьми, которые что-то строят из деталей лего. И пытаюсь представить, как наш с Эдом ребенок играет сейчас с друзьями в саду, но на это моего воображения явно не хватает. Похоже, я никогда до конца не верила, что стану матерью.

Отвернувшись от племянников, я перевожу взгляд на гостей. Папа веселит их байками из моего раннего детства. Я закатываю глаза и прикладываюсь к бокалу, стараясь не раздражаться. Ведь папа просто развлекается.

И вот Беки с Грегом начинают прощаться. Малышам пора спать. Я смотрю, как они собираются, и задаю себе вопрос: а что, если я в последний раз вижу своих близких при столь странных обстоятельствах? А вдруг, когда мы встретимся в следующий раз, я стану прежней, а Эда уже не будет с нами? Мысль эта настолько мучительна, что я решительно гоню ее прочь.

– Все, дорогая, мы уехали. – Беки обнимает меня одной рукой, в другой она держит Алфи. Ее глаза, затуманенные алкоголем, светятся любовью. – Спасибо за чудесный день. Я рада, что ты снова счастлива. – Она еще раз меня обнимает и, слегка пошатываясь, наклоняется за сумкой. – Упс! Пожалуй, лучше отдать нашего Алфи Грегу. – Громко хихикая, она передает сынишку мужу и вешает сумку на плечо.

– Пока, Беки. Желаю вам счастливо добраться до дому, – ухмыляюсь я. – Позвони мне завтра.

Беки поднимает вверх большой палец, а Грейси громко кричит:

– Пока, тетя Зои!

Грейси весело семенит к двери паба, вращая руками, точно крыльями ветряной мельницы. Я посылаю ей воздушный поцелуй, а она делает вид, будто ловит его. И они уходят.

Я поворачиваюсь к оставшимся гостям:

– Ну что, повторим? – Я показываю на пустые бокалы.

Папа встает, покачиваясь:

– Я закажу. Всем того же самого? – Он широким жестом обводит руками стол.

– Белого вина, пожалуйста. – Я поднимаю бокал.

– Мне тоже, – говорит мама.

– А мне красного, – просит Эд.

– А мне все равно, лишь бы было жидкое, – пьяно хихикает Джейн.

– Тогда бутылочку красного и бутылочку белого, – подводит итог папа, проталкиваясь сквозь толпу посетителей к барной стойке.

В пабе становится шумно, приходится драть горло, чтобы быть услышанным, и, хотя сердце сжимается от ужаса при мысли, что очень скоро Эд навеки покинет меня, я реально получаю удовольствие. Ведь я так соскучилась по семье и друзьям.

Папа возвращается с двумя бутылками вина, а за ним идет бармен с подносом, на котором стоят бокалы для шампанского и серебряное ведерко с бутылкой.

– Что за праздник без шампанского? – лукаво ухмыляется папа, ставя бутылки на стол.

Бармен осторожно ставит поднос, папа берет бутылку, открывает ее. Пробка с громким хлопком попадает в потолок, едва не задев стоящую рядом с нами блондинку.

– Упс! – Папа подмигивает блондинке. – Пардонте!

– Нет проблем, – отмахивается блондинка.

Расплескивая шампанское, папа дрожащей рукой пытается разлить его по бокалам; игристый напиток переливается через край, собираясь мелкими лужицами на деревянной столешнице.

– Папа, позволь мне.

– Э-э-э… Неплохая идея. – Папа передает мне бутылку, и я осторожно разливаю шампанское.

– А ты здорово навострилась. Небось была большая практика? – Папа пристально наблюдает за каждым моим движением.

– Угу. Каждый вечер только этим и занималась. – Я вручаю папе бокал. – Мы, лондонцы, такие.

– Знамо дело. – Папа неуверенно обхватывает пальцами ножку тонкого бокала и возвышает голос: – Ладно, а теперь я хочу сказать. – Мы дружно поворачиваемся к нему, и впервые за все время папа становится серьезным. – Вы наверняка знаете, что я не мастер говорить речи. Но я хочу сказать, что Зои, Эд… – Папа поднимает бокал и поворачивается в мою сторону, затем в сторону Эда. – Так вот, Зои, мы с твоей мамой очень рады, что вы наконец промеж себя все уладили. Просто невозможно было видеть, как ты страдаешь. – Папа делает паузу, задумчиво устремив глаза на свой бокал. – Хотя, так или иначе, мы счастливы, что избавились от Зои, ведь от нее один дискомфорт. – Под дружный смех папа снова поднимает бокал. – За Зои и Эда! За ваше здоровье!

– За ваше здоровье! – поддерживают его гости, мы чокаемся и пьем пенистый напиток.

У меня на глаза наворачиваются слезы, я чувствую себя глупо. Потому что знаю: мое счастье – это совсем ненадолго. И еще я знаю, что нас ждут перемены.

Хотелось бы знать какие!

Вот мы и дома. У меня кружится голова – от шампанского и нервного возбуждения. Мама с папой остаются ночевать в нашей крохотной гостевой комнате, и я слышу, как мама грохочет в ванной. Из отведенной им комнаты доносится мерный храп, я осторожно просовываю в дверь голову и вижу, что папа уже спит без задних ног, заняв большую часть дивана-кровати.

Проковыляв на кухню, я наливаю стакан воды и залпом осушаю его. И когда снова наполняю его, чувствую на талии руки Эда.

– Ой! – Я подпрыгиваю от неожиданности, расплескивая воду. – Ты меня напугал!

– Что такое?! Неужели ты ждала кого-то другого? – уткнувшись носом мне в шею, спрашивает Эд.

– Мм… Очень приятно.

Эд начинает осыпать поцелуями мою шею и плечо – я сразу покрываюсь мурашками.

– Эд, не здесь, – собрав все свое мужество в кулак, говорю я. – Родители могут услышать!

Я поворачиваюсь к нему лицом, но он продолжает меня целовать, подбираясь к моей правой груди. Меня захлестывает волной желания, я не в силах сдержать стон.

На размышления времени нет, но решение возникает моментально. В прошлый раз я оттолкнула Эда из опасения, что нас застукают родители. Но сейчас мне на все наплевать. Я хочу своего мужа, возможно, это мой последний шанс почувствовать жар его сильного тела, почувствовать его любовь. Я страстно целую Эда, беру за руку, веду в спальню, плотно закрываю за собой дверь. Я ощущаю его жадные губы на шее, груди, животе… Трепеща от вожделения, я притягиваю Эда к себе так сильно, что наши тела сливаются в одно, мы падаем на кровать. Я самозабвенно отдаю ему всю себя целиком, словно в последний раз.

Пусть эта ночь длится вечно. Ведь я боюсь, проснувшись, узнать, что все кончено. Но вот мы оба вконец обессилели. Мы лежим рядом, глядя друг на друга. Я чувствую, что теперь готова отдаться на милость судьбы, а там будь что будет.

– Я люблю тебя. Пожалуйста, никогда больше не оставляй меня. – Я нежно целую Эда в кончик носа.

Но его глаза закрыты, он не слышит меня.

И я понимаю, что бороться со сном бесполезно. Хочешь не хочешь, а пора спать.

Глава 18 25 декабря 2012 года

Обычно рождественская музыка – даже когда Клифф Ричард поет «Mistletoe and Wine» – поднимает мне настроение. Я люблю Рождество и все, что с ним связано.

Но когда сегодня утром, проснувшись, я слышу, как Эд подпевает рождественской музыке на CD-плеере, мне становится дурно. Времени остается в обрез. Через шесть месяцев Эда уже не будет в живых.

Нервно сглотнув, я отодвигаю эту мысль на задний план и начинаю думать о вещах, которые попыталась изменить. Я старалась быть добрее, старалась не ссориться, не бояться проблем, почаще встречаться с людьми, разговаривать о будущем. Мне даже удалось пережить то, чего со мной раньше никогда не было. И тем не менее, судя по всему, никаких кардинальных изменений не произошло.

В результате все осталось, как было, и сейчас, например, последнее Рождество в жизни Эда, и, насколько я понимаю, он сердится на меня точно так же, как и тогда. А тогда все было ужасно.

К нам приехала Сьюзан, а еще папа с мамой и Беки с семейством. Наша квартира оказалась маловата для всей семьи, но нам хотелось собрать родных, поэтому мы, как могли, постарались их разместить.

Мне сделали второе ЭКО, но, похоже, опять неудачно, и у нас с Эдом больше не осталось моральных сил быть милыми друг с другом. И я даже начала сомневаться в том, стоит ли нам оставаться вместе. Мы целый день язвили и подкусывали друг друга, нам явно было не до веселья, и мы ели жареный картофель в напряженном молчании. От этого воспоминания мне становится не по себе.

Ладно, сегодня все будет по-другому. Даже если ничего не изменится, я, по крайней мере, приложу максимум усилий, чтобы сделать этот день счастливым. Ведь надежда умирает последней. Я встаю с кровати, накидываю халат и иду по коридору на кухню. Эд уже успел надеть подаренный мною джемпер со снеговиком, при виде которого у меня екает сердце. Я осторожно подкрадываюсь к нему сзади.

– Бу! – кричу я, ущипнув его за бок.

– Блин! – Эд роняет нож, тот падает на пол, едва не вонзившись Эду в ногу. – Господи, что ты творишь?! Ты что, хочешь меня убить?

Я оказалась права. Эд на меня злится. Но, исполнившись решимости сохранить мир в семье, я стараюсь не реагировать.

– Прости, дорогой. Не заметила, что у тебя нож в руке. – Я поднимаю нож и кладу его на столешницу. Затем обнимаю Эда за талию, пытаясь заглянуть через его плечо. – А что там у тебя такое? Что-нибудь для меня? – (Эд, который по-прежнему мрачнее тучи, хранит гордое молчание.) – Да ладно тебе! Покажи. – Эд, окаменевший от ярости, ни слова не говоря, отходит в сторону, и я вижу кучку очищенного картофеля и кастрюлю с водой. – Ой, Эдди, спасибо большое! Ты уже начал готовить обед! – Встав на цыпочки, я обнимаю его за шею. – Ладно, кончай дуться! Давай сегодня не будем ссориться! А ну-ка улыбнись скорее! – (И вот, не выдержав моего натиска, Эд едва заметно приподнимает в улыбке уголок рта.) – Да будет тебе! Зачем портить такой хороший день?! – Я игриво щекочу его шею кончиками пальцев. – И пусть это всего лишь один из сотни ужасных дней, давай будем сегодня добрее друг к другу. Ну как, договорились?

Эд стоит, точно оцепенев, и смотрит на меня.

– Угу. Хорошо, – бурчит он и, взяв нож, снова начинает чистить картофель.

Что ж, это еще не прорыв, но начало положено.

Я ухожу в гостиную, включаю электрическую гирлянду на рождественской елке и слышу, как Эд тихо мурлычет «Rockin’ Around the Christmas Tree».

Приняв душ и одевшись, я возвращаюсь к Эду. Он сидит на диване, возле него открытая коробка конфет «Кэдбери», кругом валяются пустые обертки. Эд поднимает на меня глаза, и лицо его смягчается.

– Хочешь конфетку? – Он протягивает мне ириску в желтой обертке.

– Угу, только не эту. – Я наклоняюсь и хватаю из кучки у него на коленях фиолетовую конфетку.

– Эй, ты чего?! Это моя любимая.

– Кто опоздал, тот не успел! Моя тоже! – бормочу я с набитым ртом.

– Вредина! – Он берет орех в шоколаде и целиком запихивает себе в рот.

Несколько минут мы молчим, что, возможно, к лучшему. Не стоит портить сегодняшний день рефлексиями по поводу обманутых надежд. Мы должны радоваться тому, что есть.

Эд встает и идет к холодильнику.

– Как насчет «Бак-физ»? – Он вынимает бутылку шампанского и коробку апельсинового сока.

– Коктейль? С удовольствием.

Эд вручает мне бокал:

– За нас. Ты права. Давай сделаем это Рождество особенным.

Я облегченно вздыхаю, мы чокаемся, холодный пенистый напиток струей льется в горло.

– Господи, это восхитительно!

– Супер…

Потом мы молча слушаем слащавые рождественские мелодии и смотрим, как мерцают елочные огни. У меня тяжело на душе, ведь я знаю, что готовит нам будущее. Тем не менее я довольна. И пусть мне не удалось изменить будущее, по крайней мере сегодняшний день запомнится мне счастливым и радостным, не омраченным ссорами и враждой.

В мои мысли врывается громкая трель звонка входной двери.

– Ладно. А вот и первые гости. Вечеринка начинается, – слабо улыбаюсь я.

У меня больше нет возможности предаваться размышлениям, потому что в комнату врывается Беки со всем семейством.

– С Рождеством, тетя Зои! – Ко мне кидается Грейси, я поднимаю ее высоко в воздух, она заливисто смеется.

– С Рождеством, солнышко!

– Тетя Зои, угадай – что? Ко мне приходил Санта-Клаус, и он принес мне много-много подарков. Я получила новый кукольный дом, конструктор «Плеймобил» с настоящим бассейном, куда можно наливать воду и все такое, а еще он принес мне новый велосипед, и шлем, и звонок на руль, весь такой розовый и блестящий.

Грейси переводит дух, а я со смехом говорю:

– Ух ты! Похоже, Санта-Клаус здорово расщедрился в этом году!

Беки ловит мой взгляд и закатывает глаза к потолку:

– Ты даже не представляешь, как сильно!

В дверь снова звонят, и не успеваем мы оглянуться, как в нашей крошечной гостиной практически не остается свободного места: к нашей компании присоединяются мама, папа и Сьюзан. Кто-то сидит на диване, кто-то растянулся на полу, занимая все пустое пространство. Но для меня это как подарок судьбы. На душе сразу становится теплее: ведь я в окружении самых близких мне людей, которым хорошо и уютно в моем доме. Слава богу, они не знают, что нас ждет впереди! Но зато навсегда сохранят в своем сердце эти минуты безоблачного счастья.

И я позволяю себе лелеять тайные надежды. Ведь возможно – лишь возможно, – то, что этот день прошел иначе, оставляет мне крошечный шанс, что моя история будет иметь счастливый конец.

– С Рождеством! – Эд поднимает бокал.

– С Рождеством! – хором отвечают наши гости.

– За ваше здоровье! – выкрикивает Грейси под аккомпанемент дружного смеха.

В наш дом пришло Рождество.

За окном темно, мы с Эдом лежим в постели и смотрим в окно на бледную луну. Его дыхание замедляется, – похоже, он вот-вот уснет. Но я еще не готова расстаться с Эдом, я пытаюсь бодрствовать, чтобы подольше остаться с ним. Я вспоминаю разговор, который произошел сразу после обеда. Эд, доев свою порцию рождественского пудинга, откинулся назад, довольно поглаживая живот и пыхтя как паровоз.

– Ну, я наелся на год вперед, – сыто рыгая, сказал он. – Черт бы меня побрал!

– Эд, некрасиво выражаться в присутствии детей, – зашипела на него Сьюзан, кивнув на Грейси и Алфи.

– Ой, ради бога, не волнуйтесь! От Грега они еще и не такое слышали, уж можете мне поверить, – успокоила ее Беки, криво улыбнувшись мужу.

Грег в ответ лишь пожал плечами:

– Вот такой я человек. Люблю ввернуть крепкое словцо.

Но я уже их не слушала, у меня в ушах звенели слова Эда. Я наелся на год вперед.

И даже сейчас я не перестаю мысленно повторять эту его фразу, и у меня болит душа, болит за Эда, за меня, за будущее, которого у нас не будет. Потому что, если ничего не изменится, для Эда это Рождество окажется последним.

Комната внезапно начинает вертеться перед глазами, я со стоном сжимаю виски.

– Что такое? – Эд удивленно смотрит на меня.

Я чувствую, как у меня на ресницах дрожат слезы. Тогда я вытираю их ребром ладони и качаю головой:

– Ничего, ничего. Извини. Это, наверное, напряжение последних дней. – У меня перехватывает дыхание, и я умолкаю. – Просто я очень люблю тебя, вот и все.

– Эй, я знаю, что любишь, родная. Но все хорошо. У нас все хорошо, разве нет? По крайней мере, сегодня.

– Да. Да, так и есть. По крайней мере, у нас есть сегодня.

Эд хмурится, а я поспешно отворачиваюсь. Я не могу объяснить ему, что имела в виду, но надеюсь, он и не спросит. Тем временем Эд начинает потихоньку задремывать, сон снова забирает его у меня. И когда я закрываю глаза, на меня неумолимо надвигается темнота, я истово молюсь, чтобы судьба дала мне еще один шанс увидеть его, пусть в последний раз.

Глава 19 19 июня 2013 года

Тот самый день.

Едва открыв глаза и увидев, где нахожусь, я сразу все понимаю. Настал день, когда Эд должен умереть. Тот самый день, когда я могу потерять его во второй раз, если не попробую что-нибудь предпринять.

При мысли о стоящей передо мной тяжелейшей задаче замирает сердце, пожалуй, еще немножко – и меня вырвет. Хотя в чем-то мне невероятно повезло. Ведь я получила возможность видеть Эда, обнимать его, говорить с ним. Однако все это время надо мной, словно гигантская черная туча, неумолимо нависало осознание того, что Эд должен умереть. А что, если я сделала недостаточно, чтобы спасти его? Что, если я сегодня не смогу предотвратить неизбежное?

Что, если я не справилась со своей миссией?

Я лежу неподвижно, пытаясь нормализовать дыхание, вырывающееся из груди неровными толчками. Рядом со мной мирно спит Эд, я приподнимаюсь на локте, чтобы получше его разглядеть. Он лежит лицом ко мне, длинные ресницы опущены, кожа покрыта густым загаром, подбородок зарос щетиной. Рот полуоткрыт, и каждый выдох сопровождается едва слышным свистом. Эд не знает, что принесет ему сегодняшний день, да и откуда ему знать?!

Эд беспокойно ворочается, и я прижимаюсь губами к его губам. У Эда едва заметно пахнет изо рта, но что это меняет? Мне хочется прикоснуться к нему, прижаться к его телу. Тут Эд открывает глаза и смотрит на меня сонным взглядом.

– А? Что? Который час? – Его голос слегка охрип со сна.

Я смотрю на часы:

– Шесть тридцать.

– Брр. Зачем ты меня разбудила? – Эд перекатывается на спину и, закинув руку за голову, закрывает глаза.

Я придвигаюсь чуть поближе, свернувшись калачиком у него под мышкой, кладу голову ему на грудь, а руку – на живот. От его кожи пахнет гелем для душа, стиральным порошком, сонной негой. Меня, будто молнией, пронзает болезненное воспоминание. Я лежу после смерти Эда на этой самой кровати. Вместо Эда я обнимаю подушку, на которой прямо сейчас покоится его голова. Тогда я лежала так часами, немая, оцепеневшая; у меня даже не было слез, глаза пересохли от боли; я вжималась лицом в подушку, пытаясь вдохнуть въевшийся в нее запах Эда.

Я еще сильнее прижимаюсь щекой к груди мужа.

– Ой, Зои, отстань! Ты делаешь мне больно! – Эд отодвигается, недовольно потирая грудь.

– Извини. Просто хотелось немного поласкаться.

– Ради бога, но только когда я проснусь. Дай мне поспать. Я совсем без сил.

Тогда я неохотно отодвигаюсь и вылезаю из-под одеяла. Сегодня мне не хочется нарываться на ссору. Я намерена скинуть груз прошлых ошибок и сделать этот день идеальным. Чтобы Эд в любом случае понял, как сильно я люблю его.

Тем временем я прохожу на кухню и начинаю бесцельно открывать дверцы шкафов. Я думаю о предстоящем дне, и у меня кошки скребут на душе. Мне хочется насладиться этими часами, которые я могу провести рядом с Эдом, но сейчас я способна думать лишь о том, как он в прошлый раз уходил из дому. Как надел свой шлем и принялся крутить педали велосипеда, влившись в плотный поток транспорта. Именно этот поворотный момент мне и надо сегодня изменить. Эд не должен отправиться на работу на велосипеде. Я должна помешать этому во что бы то ни стало. И я не должна срывать на нем свою злость.

Приняв решение, я начинаю подготовку к завтраку. Тосты и чай в кровать – отличное начало дня. Я намазываю тост маслом и джемом, наливаю в кружки чай с молоком, ставлю все на поднос, хранившийся в глубине буфета. За окном виднеется любимый садик Эда, и это наводит меня на мысль. Я открываю заднюю дверь, прямо в пижаме шлепаю в сад, срезаю розу с куста в стоящем на патио горшке, ставлю розу в стакан с водой, а стакан – на поднос. Так-то лучше.

Я беру поднос и возвращаюсь в спальню. Сейчас семь утра. Так или иначе, Эду скоро пора вставать. Но у меня больше нет сил ждать. Я ставлю поднос на одеяло и целую Эда в шею. Он подпрыгивает от неожиданности и, перевернувшись на другой бок, удивленно таращится на меня.

– Неужели я проспал? – Он трет глаза, бросает тревожный взгляд на часы.

– Нет-нет. Все в порядке. Еще рано. Я просто принесла тебе чаю.

Эд подозрительно косится на поднос:

– А с чего это вдруг?

Я пожимаю плечами:

– Не знаю. Просто подумала, что было бы неплохо позавтракать вдвоем в постели.

– Ну ладно. Спасибо. – Он насмешливо смотрит на меня. Хотя кто ж его за это осудит? – Правда, особо разлеживаться некогда. Пора собираться на работу.

– Да, я в курсе. – Я забираюсь под одеяло и, когда Эд садится, ставлю поднос нам на колени.

Поднос качается, кружки скатываются в сторону Эда.

– Осторожнее! Смотри, у тебя все льется, – хмурится Эд, поправляя кружки.

Я прихлебываю чай, откусываю тост. Пару минут мы с Эдом молча жуем. Из окна мне виден кусок нашего сада и клочок неба над крышей соседнего дома. Небо пронзительно-голубое, редкие перистые облака едва ли способны уменьшить жар солнца. Посаженные Эдом пару недель назад подсолнухи, которые уже дотягиваются до подоконника, качаются на легком ветру. Я вздыхаю.

– Какой тяжелый вздох! Что-нибудь не так?

Боже, если бы он только знал!

– Да нет, все отлично. Просто задумалась.

– Много думать вредно.

– Ха-ха! – Я замолкаю, а потом говорю: – Вот было бы здорово прогулять работу и остаться сегодня дома.

– Да, здорово. Похоже, сегодня на улице будет адское пекло. – Эд, прищурившись, смотрит в окно.

– А что нам мешает остаться здесь?

– Ты чего?! Нам обоим пора на работу.

Я поворачиваюсь к Эду:

– Да, знаю. Но тебе никогда не хотелось устроить праздник непослушания? Сказать на работе, что ты заболел, и провести день здесь – в постели, в саду, – побыть немного вдвоем. В последнее время нам это не часто удавалось.

Я изо всех сил стараюсь, чтобы Эд не услышал в моем голосе отчаяния, но понимаю, что говорю, захлебываясь словами, которые звучат неестественно громко. Да, похоже, актриса я еще та. Эд награждает меня странным взглядом:

– Мы не можем вот так взять и прогулять работу. У меня в самом разгаре строительство настила. Я тебе уже говорил, что этот парень просто зациклен на своем настиле. Если мы сегодня не закончим, то будем потом стоять на ушах. Да и тебе, Зои, я не советую сачковать. Валять дурака не в твоем стиле. Я удивляюсь. Сперва завтрак в постель, теперь это! Что на тебя сегодня нашло?

Мне просто необходимо задержать тебя здесь, возле своей юбки, никуда тебя от себя не отпускать до конца сегодняшнего дня, ведь только так я буду знать, что ты жив и не покинул меня. Эти слова буквально рвутся у меня из груди. Однако я всего лишь говорю:

– Эд, мне хочется побыть с тобой. Вот и все. Мне необходимо отдохнуть, я безумно устала и хочу, чтобы ты остался со мной. Ну пожалуйста!

Он окидывает меня долгим взглядом, затем пальцем задирает мой подбородок:

– Ты ведь знаешь, что мы не можем этого сделать, да?

– Но почему нет? – В моем в голосе неожиданно появляются плаксивые нотки. – Что тут такого? Куча людей постоянно так делает.

– Да, но не мы. По крайней мере, не ты.

– А вот сегодня у меня все наоборот.

– Нет, Зои. Прости, но я должен собираться. А иначе опоздаю на работу.

Я в отчаянии смотрю, как Эд решительно ставит кружку на пол, отодвигает в сторону поднос, спускает ноги с кровати. Он небрежно чмокает меня в нос и направляется в ванную комнату. Похоже, разговор окончен. Жаль, что у меня не хватит сил, чтобы схватить его и привязать к кровати. Нужно срочно что-то придумать.

Убрав грязные кружки и тарелки, я вхожу в ванную, где Эд принимает душ. Стеклянная дверь запотела, и мне видны лишь смутные очертания его обнаженного тела. Я просовываю голову в щелочку и исподтишка наблюдаю за ним.

– Ой, убирайся! – Эд брызжет на меня водой.

Я поспешно убираю голову и вытираю мыльную воду, попавшую мне в глаза.

– А мне можно к тебе?

Эд выключает воду и говорит:

– Я закончил. Душ целиком и полностью в твоем распоряжении. Я серьезно, что сегодня с тобой такое? – Он выходит из душевой кабины и, обернув вокруг талии полотенце, качает головой.

При виде его обнаженного тела у меня учащается сердцебиение.

– Спасибо.

Я встаю под душ, холодная вода льется мне на голову, течет по шее, по спине, охлаждая разгоряченную кожу. Эд категорически отвергает все мои попытки задержать его дома, а теперь еще и считает меня чудно́й. Так что же мне делать?!

Я выхожу из-под душа, вода капает на коврик, меня немного трясет от внутреннего холода. Завернувшись в полотенце, я возвращаюсь в спальню и вижу, что Эд уже надел футболку и шорты, хотя и не успел причесаться – мокрые волосы слегка взъерошены. Я подхожу совсем близко, нежно пропускаю между пальцев пряди влажных волос, скидываю полотенце на пол и всем телом прижимаюсь к Эду. Эд сразу напрягается, с шумом втягивает в себя воздух, а я тем временем с силой приникаю губами к его рту. Я чувствую явное сопротивление, похоже, Эд хочет, пока не поздно, отстраниться, но я, не желая сдаваться, обвиваю его ногой и еще сильнее впиваюсь ему в губы. Эд отвечает на мой поцелуй, его пальцы гладят мою спину, я выгибаюсь от наслаждения. Опустив руку, я начинаю потихоньку расстегивать его ремень, и тут Эд резко отодвигается.

– Зои, прекрати! У меня нет на это времени.

Но я, не обращая внимания на протесты, снова целую его. Эд отталкивает меня, с силой удерживая за плечи:

– Зои, прекрати, пожалуйста! Мне надо идти. Я не могу, не сейчас. Господи, умеешь ты выбрать момент!

– Да ладно тебе, Эд! Мы уже несколько месяцев не были близки. Уверена, ты хочешь меня. Умоляю, пойдем в постель!

– Нет, Зои. Это исключено. Уж не знаю, что на тебя сегодня нашло, но мне надо быть на работе, да и тебе тоже.

– Эд, но я люблю тебя.

Он смотрит на меня странным взглядом:

– Я знаю, но… Послушай, я бы с удовольствием провел с тобой день, если бы это пошло на пользу нашим отношениям, ведь они в последнее время были далеко не ах, и переломило бы ситуацию. Но мечтать не вредно, и вообще, мне пора на работу, да и тебе тоже. Зо, мы решим наши проблемы, обязательно решим, только не сейчас.

– Но у нас нет выбора. – Эти слова вырываются у меня сами собой.

– Что? – хмурится Эд.

– Ну почему не сегодня, почему не прямо сейчас? Почему сегодня не может стать тем самым днем, который навсегда изменит наши отношения к лучшему? Почему бы тебе просто не принять на веру, что игра стоит свеч, и не согласиться со мной, что сегодняшний день будет поворотным и сделает нас счастливыми до конца жизни? – Судя по озадаченному лицу Эда, он явно не понимает, о чем речь, а значит, я уже успела наговорить лишнего. – Я действительно не понимаю, почему этого нельзя сделать сегодня. Вот, собственно, и все. – Я обреченно пожимаю плечами и сажусь на кровать.

Эд остается стоять, не сводя с меня глаз.

– Но почему именно сегодня? – Он садится рядом и поворачивается ко мне. – Зои, что происходит? Есть что-то такое, чего я не знаю?

Мне безумно хочется все рассказать. Я представляю, как говорю Эду, что проживаю свою жизнь по второму разу и пытаюсь изменить ход событий, тем самым сохранив ему жизнь, а еще, что ему суждено погибнуть в этот самый день, а теперь мне позарез нужно задержать его дома. Чтобы спасти. Предотвратить неизбежное.

Нет, я решительно не могу позволить себе подобные откровения.

Эд ждет моего ответа, а у меня перед глазами стоит его разгневанное лицо, когда он вихрем вылетел из дому в тот злополучный день. В последний раз, когда я видела его, он был жутко зол на меня и мы ненавидели друг друга. Нет, я категорически не могу допустить повторения прошлого.

– Ну что ты! Мне нечего от тебя скрывать. Я просто… не хочу больше ссориться. Я хочу, чтобы мы снова любили друг друга, совсем как раньше.

– Зои, я действительно люблю тебя. Всегда любил и всегда буду любить. Но сейчас не самое подходящее время для выяснения отношений. Я очень хочу это сделать, конечно хочу, клянусь, и мы с тобой непременно во всем разберемся. Прямо сейчас у нас обоих по горло работы, но ведь скоро уик-энд, мы сможем провести его вместе, и над нами ничего не будет висеть. – Эд переводит дух. – Если честно, не понимаю, почему вдруг такая срочность. Давай лучше посмотрим правде в глаза. Это тянется уже так долго, что день-другой уж точно ничего не изменит.

– Еще как изменит! Конечно, я ничего точно не знаю, но внутренний голос подсказывает мне, что откладывать на завтра больше нельзя.

Я вовсе не ожидаю, что он станет меня слушать. Чего ради? Лично я точно не стала бы. Но попытка не пытка.

Эд качает головой:

– Прости, Зо. Мне надо на работу. Но, послушай, почему бы нам обоим не прийти пораньше и не устроить себе особый вечер – ужин при свечах и все такое? Я даже могу приготовить…

– Ладно, – нехотя соглашаюсь я.

– Вот и отлично.

Эд поворачивается ко мне спиной, и у меня обрывается сердце. Ничего не сработало. Он выходит из комнаты, а я изо всех сил напрягаю мозги, пытаясь придумать способ помешать ему сесть на этот чертов велосипед и навеки покинуть меня.

И тут меня осеняет.

Прислушиваясь к тому, как Эд ходит по кухне и готовит себе кофе, я поднимаю с пола свою сумку и роюсь в ней, пока не нахожу именно то, что нужно. Затем осторожно крадусь по коридору к входной двери. Тихо-тихо открываю ее, молясь про себя, чтобы она не скрипнула. Дверь открывается бесшумно, и я облегченно вздыхаю. Я поворачиваю налево, туда, где Эд держит свой велосипед на цепи, прикрепленной к забору между нашим и соседским домом. На улице непривычно тихо, я стараюсь действовать как можно быстрее, пока не появились первые прохожие: низко пригнувшись, я протыкаю шину пилкой для ногтей и слышу, как с тихим шипением из нее выходит воздух. Затем повторяю ту же самую манипуляцию со второй шиной. Сердце бьется, как пойманная птица, мне кажется, что еще немножко – и меня застукают. И тем не менее шины должны быть спущены настолько, чтобы этого нельзя было не заметить. Закончив, я выпрямляюсь и пробираюсь обратно в дом, бесшумно закрыв за собой входную дверь.

Что ж, не захотел по-хорошему, будет по-плохому. Это его наверняка остановит.

Эд высовывает голову из ванной комнаты:

– Зои? Что там за шум у входной двери?

Кровь бросается мне в лицо, но я, собравшись с духом, спокойно качаю головой:

– Да нет, все спокойно. Я ничего такого не слышала.

– Ну ладно, – пожимает плечами Эд.

Он подходит ко мне с зубной щеткой в руках. Червячок зубной пасты, сползая по его подбородку, падает на деревянный пол.

Мы смотрим на полоску белой пасты на полу. И я сразу вспоминаю, как сильно это разозлило меня в прошлый раз, хотя сейчас решительно не понимаю почему; правда, с тех пор я стала совершенно другим человеком.

– Упс! – Эд ухмыляется, разбрызгивая во все стороны зубную пасту.

Несколько капель оказывается у меня на лице, я спокойно их вытираю:

– Ну ты даешь!

– Извини. – Эд проходит на кухню, берет бумажное полотенце, начинает вытирать пятно, и у него изо рта падает очередная капелька пасты прямо на шорты.

– Иди прополощи рот, пока ты не загадил всю квартиру, свинтус несчастный! – Я со смехом заталкиваю Эда в ванную.

Эд с пристыженным видом удаляется.

А я между тем усиленно тяну время. Неторопливо собираю сумку, причесываюсь, накладываю косметику. Моя задача – удостовериться, что Эд не поедет на велосипеде.

– Ладно, я пошел. – Эд небрежно клюет меня в щеку.

От него приятно пахнет мятой, в уголке рта засохшая зубная паста. Я осторожно вытираю ее пальцем.

– Хорошо, дорогой. До вечера.

Эд надевает шлем, закидывает на спину рюкзак и с шумом захлопывает за собой входную дверь. Я стою и, затаив дыхание, жду. Несколько секунд спустя я слышу, как в замке поворачивается ключ, и передо мной появляется Эд – страшно недовольный, он что-то бурчит себе под нос.

– Какой-то гаденыш проткнул мне шины.

– Ох нет! Это ужасно! И что теперь делать?

– Не знаю. Наверное, поеду на метро. Но это жуткий геморрой добираться на метро до Южного Норвуда. Маленькие засранцы!

Эд жутко зол, но я не обращаю внимания. Впрочем, у меня нет другого выхода.

– Если хочешь, могу тебя подбросить.

– Подбросить? А разве тебе не нужно на работу?

– Угу, но… Ну, пожалуй, так будет проще, разве нет?

– Да, но не для тебя.

– Нет. Но… Ой, да ладно! Разреши мне тебя подвезти. Я с удовольствием сяду за руль. Я уже сто лет не водила машину.

Эд с сомнением смотрит на меня. И наконец кивает:

– О’кей, если ты действительно хочешь. Было бы здорово. Спасибо.

– Погоди, я только возьму ключи.

Мы садимся в мой видавший виды «фольксваген-жук», который я приобрела много месяцев назад, но толком еще не водила. От волнения у меня колотится сердце. Я сделала это! Помешала Эду сесть на велосипед! Мне с трудом верится, что у меня получилось.

Я опускаю стекла и включаю вентиляторы, что, впрочем, не спасает от удушающей жары. Некоторое время мы едем молча. Я нахожусь в состоянии крайнего возбуждения. Я сумела удержать Эда от рокового путешествия, в свое время закончившегося для него столь трагически, и мне сейчас не до разговоров.

Мы ползем в потоке транспорта по северной части Лондона, жара в машине стократно усиливается во время любой остановки на красный свет светофора или стояния в пробках из-за дорожных работ. Но мне глубоко наплевать. Я здесь, с Эдом, и он жив. Мне кажется, будто я парю на крыльях любви.

– Чего это ты сияешь, как блин масленый?

– Да так, ничего. Просто… Ну, сегодня чудесный день. Разве нет?

– Да уж. Чудесный. – Эд награждает меня насмешливым взглядом и снова отворачивается к окну.

Дорога – каких-то пятнадцать миль – занимает у нас больше часа, тем более что штурман из Эда никудышный, но вот мы и на месте.

– Нам направо. – Эд показывает на белый грузовик, припаркованный чуть ли не на тротуаре.

Я протискиваюсь в дыру рядом с ним и выключаю двигатель.

– Спасибо, что подвезла. Надеюсь, ты не опоздаешь из-за меня на работу.

– Но ты вернешься сегодня пораньше, а? – Мой голос дрожит, мне страшно оставлять Эда здесь одного.

– Да, постараюсь освободиться. Обратно, пожалуй, поеду на поезде, договорились?

Я киваю. У меня на глаза наворачиваются слезы, но я не хочу, чтобы Эд их заметил.

– Договорились.

– Тогда увидимся позже. – Эд вылезает из машины и идет по садовой дорожке.

И все. Он уходит.

По моим щекам градом катятся слезы, но мне пора убираться отсюда, и я сворачиваю на проезжую часть. Пронзительный гудок, скрип тормозов – мимо проезжает автомобиль, водитель что-то кричит в открытое окно.

– Простите, – едва слышно говорю я, поднимая руку.

Я еду домой, практически не обращая внимания на другие машины, прохожих и дикую жару. Оставив автомобиль возле дома, я беру лежащую на пассажирском сиденье сумку и направляюсь к станции метро.

Потом я стою в вагоне, покачиваясь в такт движения поезда, что везет меня этим душным июньским утром на работу, и пустыми глазами смотрю на рекламу над головами пассажиров.

Мне остается только надеяться, что я сделала достаточно, чтобы предотвратить смерть Эда.

Когда я подхожу к своему рабочему столу – два часа спустя, – меня уже поджидает Олив, моя начальница. Она демонстративно стучит пальцем по циферблату часов и показывает на комнату для переговоров в другом конце нашего просторного офиса:

– Зои, ты нам срочно нужна.

– Извини, – вымученно улыбаюсь я.

Взяв блокнот с ручкой, я чуть ли не бегом пересекаю помещение.

И вот встреча завершена. Я не слышала ни слова, все мои мысли были заняты тем, что случилось в прошлый раз после окончания переговоров. Полицейские, оглушительная тишина, больница…

Я рысью бегу на кухню, включаю чайник и, пока он закипает, смотрю из окна на улицу внизу. Мимо, спасаясь от жары, спешат люди, а я думаю об Эде, который сейчас на другом конце города работает в поте лица на самом солнцепеке, планируя уйти пораньше ради встречи со мной.

Мне остается только надеяться.

Чайник закипает, я кладу в чашку растворимый кофе, наливаю кипяток, небрежно размешиваю. С чашкой в руках возвращаюсь в офис. У моего стола с серьезным лицом стоит Олив, и у меня тотчас же обрывается сердце.

Боже мой, все повторяется!

– Не-е-ет! – Из моей груди вырывается стон, ноги подкашиваются, горячий кофе льется на потертый ковер.

Я ничего не слышу. Ничего не вижу. В голове ни одной мысли. Да, я знала, что этот день непременно настанет, но где-то в глубине души до последней минуты теплился огонек надежды.

И сейчас этот огонек погас.

Сквозь белый шум, стоящий в ушах, до меня, словно издалека, доносится голос Олив:

– Зои, Зои, в чем дело?

Она с силой трясет меня за плечо, и я поднимаю на нее глаза. Олив хмурится, на ее лице написано беспокойство, но я не в состоянии говорить. Я не хочу слышать то, что она сейчас произнесет.

– Не надо, – шепчу я, зажимая руками уши.

– Зои, – уже более настойчиво повторяет она, – ты, случайно, не заболела? Что с тобой такое?

Я молчу, скорчившись на полу. Но мало-помалу слова Олив проникают в мое сознание, и я снова поднимаю на нее глаза. Она спрашивает, не заболела ли я, причем снова и снова. Но если — я не смею об этом подумать, – но если, вопреки моим опасениям, у нее нет для меня плохих вестей, то со стороны мое поведение выглядит так, будто я действительно заболела.

Я перестаю всхлипывать, убираю от ушей руки и впервые за все это время прислушиваюсь к тому, что она говорит.

– Зои, пойдем со мной. – Олив помогает мне встать на ноги, ведет за собой в переговорную, которую я недавно покинула, плотно закрывает за собой дверь.

– Садись. – Олив садится и показывает на соседний стул. – Пожалуйста.

Я выдвигаю стул и нервно устраиваюсь на самом краешке. У меня внезапно начинают трястись руки, и я кладу их на колени, чтобы унять дрожь.

– Зои, – строгим голосом начинает Олив. Я задерживаю дыхание и жду продолжения. Но она говорит вовсе не то, что я боялась услышать, – я беспокоюсь за тебя. Что, ради всего святого, на тебя нашло? У тебя был такой вид, точно ты увидела привидение, а потом ты вообще рухнула как подкошенная.

Я сижу, уставившись на свои руки. Что я могу ей сказать? Что мне показалось, будто она сейчас сообщит о смерти Эда, совсем как в прошлый раз, а я не могу больше слышать эти слова? Ну конечно же нет. Поэтому я лишь пожимаю плечами.

Осторожный стук в дверь нарушает тишину, кто-то заглядывает в комнату. Я не вижу, кто именно, но Олив едва заметно качает головой, дверь закрывается, снова становится тихо. Похоже, моя очередь говорить.

– Я… – Слова застревают у меня в горле. – Я в порядке, честное слово. Извини, что так получилось. Просто показалось… Ну, я не знаю. Ты стояла с таким видом, будто у тебя для меня плохие новости. – Звучит не слишком убедительно, но на большее я сейчас не способна.

Олив хмурится.

– Все с точностью до наоборот, – говорит она, и я удивленно таращусь на нее. – На самом деле у меня для тебя потрясающие новости.

Только сейчас я замечаю у нее в руках розовую папку, ту самую, с моими предложениями, что я вручила ей несколько дней назад для одобрения. Олив аккуратно кладет папку на стол и открывает.

– Я, собственно, хотела поговорить насчет этого. Клиенту понравились твои идеи, поэтому ты будешь руководить его рекламной кампанией.

Она пристально смотрит на меня, явно ожидая моей реакции. Мне, наверное, надо быть на седьмом небе от счастья, что мой проект понравился, ведь я работала как вол, чтобы все получилось. По идее, я должна скакать на одной ножке от радости. Но меня сейчас волнует лишь то, что Эд жив и здоров, что я все-таки его спасла. И на этом фоне все остальное кажется мелким и несущественным.

– Надо же, как здорово! – Я приклеиваю к лицу улыбку.

Олив смотрит на меня с подозрением:

– Что-то не вижу с твоей стороны особого энтузиазма. С тобой точно все в порядке?

– Честное слово, – киваю я. – Все отлично. Мне действительно было нехорошо, пять минут, не больше. Чертовы гормоны! – Я пытаюсь изобразить очередную улыбку, но получается не слишком достоверно.

– Ну что ж… – Олив явно не купилась на мои сказки, но, к моему величайшему облегчению, решила не допытываться. Вместо этого она снова возвращается к делам. – Нам, естественно, придется обговорить детали, но в принципе им нравится твоя идея, и они хотят как можно быстрее получить отдачу от проекта. Ну как, справишься? Ты понимаешь, о чем я.

Я так часто брала отгулы для посещения клиники, что мне пришлось посвятить Олив в курс дела. И я очень благодарна ей за участие.

– Да, нет проблем, – говорю я.

– Отлично. Ладно, тогда завтра прямо с утра соберемся и все детально обсудим. Что скажешь?

– Превосходно.

Олив встает, убирает бумаги в папку и уже в дверях поворачивается ко мне:

– Зои, береги себя. Хорошо?

Я снова киваю, меня душат слезы.

– Непременно. – Мой голос прерывается, и я кашляю, чтобы это скрыть.

Олив уходит, а я продолжаю сидеть в переговорной. С одной стороны, меня тянет позвонить Эду, узнать, все ли у него хорошо, но с другой – я боюсь сглазить, и пока, насколько мне известно, Эд в порядке, хочется просто растянуть минуты покоя.

Я набираюсь мужества и иду через офис на свое рабочее место, стараясь не обращать внимания на любопытные взгляды. Проверяю мобильный, сообщений нет. Впрочем, не знаю, хорошо это или плохо. Составляю сообщение для Эда, но не отправляю. Все лучше, чем мучительное ожидание.

Возле моего стола возникает Олив, и у меня снова екает сердце. Слишком много потрясений для одного дня. Олив склоняется надо мной со словами:

– Думаю, тебе сегодня стоит взять выходной. В последнее время ты очень много работала, ну а дальше вообще будет запарка. По-моему, тебе надо отдохнуть. Иди-ка ты домой.

Повторного приглашения мне, естественно, не требуется. Я встаю, кладу телефон в сумку, снимаю со спинки стула кардиган.

– Олив, спасибо большое. – Я целую ее в щеку, и Олив заливается краской.

– Постарайся хорошо отдохнуть, чтобы утром прийти вовремя и с новыми силами взяться за дело, – улыбается она.

– Непременно. Обещаю.

Я галопом выбегаю из офиса и еду домой. Уже в метро вспоминаю о том ужасе, что я испытала, когда утром ко мне подошла Олив, и, несмотря на жару, у меня по спине ползут мурашки. Нет, я не могу допустить повторения этого кошмара. Не могу.

Выйдя из метро, я быстрым шагом иду по улице в сторону дома. Асфальт буквально плавится от жары, солнце немилосердно печет, и я покрываюсь липким потом. Собрав волосы на затылке, я безжалостно затягиваю их в конский хвост, мне становится чуть легче. Сегодня среда, середина рабочей недели, и в эти утренние часы, когда народ еще не потянулся на ланч, на улице царит полный покой – я слышу только шуршание шин да мерное хлоп-хлоп-хлоп своих босоножек.

Внезапно тишину прорезает трель звонка, и я не сразу понимаю, что это мой мобильник. Я лезу в сумку за телефоном и щурюсь на экран:

– Эд!

– Привет, – говорит он.

У меня от счастья кружится голова, и я присаживаюсь на низкую стенку, чтобы не упасть.

– Ты где?

– Еще на работе. Хочу тебе сообщить, что смогу вырваться пораньше. Я уйду примерно через час, так что мы спокойно проведем день вместе.

– Чудесно!

– А как насчет тебя? Тебе удалось отпроситься?

– Я уже почти дома. У меня отличные новости насчет работы, и Олив дала мне на сегодня выходной.

– Здорово. Расскажешь, когда приду. Тогда до скорого, хорошо?

– Хорошо. Эд?

– Да?

– А как ты будешь добираться домой?

– Думаю, на поезде. Автобусы здесь ходят кое-как.

– Я за тобой заеду, – прежде чем я успеваю подумать, вырывается у меня.

Хотя решение совершенно правильное. Если для безопасности Эда придется ехать через весь Лондон по такой дикой жаре, значит я так и сделаю.

– Что?! Не глупи. На поезде получится гораздо быстрее.

– Может быть. Но я тебя очень прошу. Мне самой этого хочется. Пожалуйста!

– Ну тогда ладно. – В голосе Эда звучит сомнение; он наверняка думает, что я рехнулась. Ну и пусть.

– Я постараюсь приехать как можно скорее. И… Эд?

– Да?

– Я люблю тебя больше жизни.

– Я тебя тоже люблю. До встречи.

Телефон отключается, я прибавляю шагу, чтобы поскорей забрать машину. Когда я наконец сажусь в нее, то уже мокрая как мышь и едва дышу, но мне все равно. Сейчас самое главное – доехать до места и забрать Эда домой. Судя по его голосу, он явно теряется в догадках, что на меня сегодня нашло и почему я горю желанием за ним заехать. Но это все ерунда. Единственное, что имеет значение, – его безопасность. И кто знает, может, когда-нибудь, если мне удастся помочь Эду пережить сегодняшний день, я смогу ему все объяснить. Но сейчас он должен просто мне довериться.

Движение транспорта затруднено, и у меня уходит почти полтора часа, чтобы добраться до того места, где я высадила Эда этим утром. Я рассчитываю, что Эд уже стоит и ждет меня, но его нигде не видно. У меня сдавливает грудь, я начинаю задыхаться.

«Не глупи, он наверняка еще в саду», – уговариваю я себя. Но мне не заглушить сосущее чувство внутри. Я бросаю машину на желтой линии и бегу по дорожке, озираясь по сторонам. Сердце стучит как сумасшедшее, я задыхаюсь от адской жары, мне становится страшно, у меня кружится голова, и я останавливаюсь, бессильно свесив руки.

– Зои?

Одно-единственное слово, но оно приводит меня в чувство. Жадно глотая ртом воздух, я выпрямляюсь и оглядываюсь. И вот он, мой Эд, совсем рядом. Он стоит на дорожке, все в тех же обрезанных шортах и футболке. Он очень загорелый и выглядит вполне здоровым, точь-в-точь как сегодня утром. В это трудно поверить, но именно так он выглядел в тот первый раз, когда его сбил автобус. Он кажется таким живым.

Впрочем, на сей раз так оно и есть.

С замиранием сердца я смотрю, как Эд приближается ко мне. Он улыбается, и я бросаюсь ему на шею, практически сбивая с ног. Я приникаю к нему всем телом, мои слезы смешиваются с его по́том, а я мысленно клянусь, что он теперь навсегда останется со мной.

– Эй, что с тобой? Что случилось? – Ему трудно говорить, ведь он стоит, уткнувшись мне в волосы, но я не разжимаю объятий.

Я держу Эда мертвой хваткой, вдыхаю его запах, ощущаю тепло его кожи, биение его сердца. Да, после всего, что произошло за последние несколько дней, недель, лет, которые мне пришлось прожить заново, я наконец сделала это, хотя мне и не верится.

Я спасла его.

И вот наконец я отпускаю Эда. Он явно смущен и растерян. Я вытираю лицо ребром ладони и шмыгаю носом. Вид у меня, наверное, такой, что краше в гроб кладут.

– Прости.

Эд бросает на меня удивленный взгляд:

– Зо, что происходит? Утром ты не хотела меня отпускать. Я был на работе всего несколько часов, а ты ведешь себя так, будто мы не виделись целую вечность. Если честно, я в замешательстве.

– Я просто очень соскучилась по тебе. – Жалкое оправдание, но ничего лучшего мне не придумать.

– Ты уверена?

Я молча киваю, в очередной раз шмыгая носом.

Эд испытующе смотрит на меня, мое лицо пылает под его пристальным взглядом. В конце концов он отводит глаза.

– Я насквозь пропотел. Поехали домой. – Эд направляется к машине, но, словно передумав, останавливается и осторожно берет меня двумя пальцами за подбородок. – Скажи, с тобой действительно все в порядке?

– У меня все отлично. Правда. – Мой голос сейчас больше похож на писк, но надеюсь, Эд ничего не заметил. – Ладно, поехали.

На обратном пути мы почти не разговариваем, тишину заполняет тихое бормотание радио. Мне так много нужно сказать, что я не знаю, с чего начать. И я вспоминаю те дни, что мне довелось прожить заново, вещи, которые пыталась изменить. До настоящего момента мне казалось, будто мои усилия напрасны, но сейчас я начинаю понимать, что все это шаг за шагом вело нас к сегодняшнему дню. Дню, когда я должна была изменить ход событий.

Я бросаю взгляд на часы. Три часа дня. В прошлый раз Эд был уже давно мертв.

Судьба предоставила мне шанс спасти Эда, и я сделала это.

Меня колотит, но я приказываю непослушному сердцу успокоиться. Лучи солнца проникают сквозь лобовое стекло, я покрываюсь испариной и пытаюсь унять дрожь в руках.

И вот наконец мы подъезжаем к дому. Когда мы оказываемся в прохладных недрах квартиры, я стараюсь вести себя как ни в чем не бывало.

– Мне нужно в душ. Хочешь пойти первым?

– Если ты не против. А то я похож на трубочиста. – Эд показывает мне грязные руки с черными ногтями и добавляет: – Спасибо, дорогая. Я быстро. – Он чмокает меня в лоб и идет в ванную, на ходу раздеваясь.

Секундой позже я слышу звук льющейся воды и позволяю себе расслабиться. Похоже, еще немного – и я потеряю сознание. Я поспешно сажусь на диван и откидываю голову назад.

Проглотив слезы, закрываю глаза, усталость внезапно берет свое.

– Эй! – Голос Эда приводит меня в чувство, я поспешно выпрямляюсь.

Он уже успел одеться, капли воды стекают по шее, задерживаясь на ключицах. Мне ужасно хочется слизнуть их.

Эд целует меня в губы и улыбается:

– Я рад, что уже дома.

– Я тоже.

– Так что там у тебя за хорошие новости? – после небольшой паузы спрашивает Эд.

– Что?

– Хорошие новости. Насчет работы.

Боже, я напрочь об этом забыла!

– Ой, да. Я получила новый контракт – тот, с которым пришлось повозиться. Олив хочет, чтобы я взяла на себя руководство проектом… а значит, работы прибавится.

– Отличные новости! Я знал, что ты далеко пойдешь. Ведь ты у меня очень умная девочка, – говорит Эд и, заметив мою кривую усмешку, добавляет: – Что-то не вижу на твоем лице особой радости.

– Нет, я, конечно, рада. Просто… у меня сейчас много других забот.

– Может, хочешь поделиться?

Я качаю головой:

– Все нормально. Так, рабочие моменты.

– Ну тогда ладно. – Эд пожимает плечами и поворачивается, чтобы уйти.

И тут на меня внезапно нисходит озарение. Нам действительно есть о чем поговорить, более того, я уверена, этот разговор может все изменить. И я выпаливаю без лишних преамбул:

– Наверное, нам стоит остановиться. Поставить крест на ЭКО.

Эд застывает как вкопанный:

– Что?

– Наверное, нам стоит остановиться. Мы положили нашу жизнь на алтарь борьбы с бесплодием. Я лучше останусь с тобой – пусть и без ребенка. Пора остановиться.

– Ух ты! – Эд смотрит на меня, затем опускает глаза. – Вот уж не ожидал.

– Я давно об этом думаю.

– Понимаю. Вот почему ты сегодня такая странная, – кивает Эд, и я не пытаюсь его разубедить. – Зо, должен сказать, ты меня потрясла. Ведь последние несколько лет ты только этим и бредила.

– Знаю. Так оно и было. Но моя одержимость все разрушила, и теперь, мне кажется, пришло время остановиться. С меня хватит.

– Ого! – Эд долго-долго смотрит куда-то вдаль, и я начинаю сомневаться, будет ли продолжение, но затем он снова поворачивается ко мне. – Зои, откровенно говоря, я рад, что ты это сказала. Конечно, я бы хотел иметь от тебя ребенка, и у меня болит душа из-за того, что у нас нет детей. Однако ты совершенно права, так продолжаться больше не может. Это вбивает между нами клин, а я не могу тебя потерять. Но скажи, ты абсолютно уверена? Все правильно, но ты уверена, что потом до конца жизни не будешь жалеть о своем решении?

– Понимаю, ты боишься, что я стану тебя обвинять или чувствовать злость и обиду при виде чужих детей. Возможно, так оно и будет. В какой-то степени. Да, я до конца жизни буду жалеть, что не смогла родить ребенка. Но если мы продолжим наши попытки и проиграем, я до конца жизни буду жалеть, что вовремя не остановилась и тем самым не спасла наш брак. Я… – У меня в глазах стоят слезы. – Эд, я не могу потерять тебя снова.

Эд не понимает истинного смысла моих слов, но сейчас это не имеет значения. Он качает головой и с изумлением смотрит на меня:

– Зои, ты даже не представляешь, какое это для меня облегчение.

– И для меня тоже.

Эд протягивает руку, чтобы вытереть мне лицо. Мое платье намокло от слез и теперь липнет к телу.

– Брось, дорогая, не плачь! Это правильное решение.

– Знаю, – шмыгая носом, отвечаю я. – Знаю, что правильное. Я просто… – И я умолкаю, предоставляя Эду возможность заполнить пробелы.

Я уже сама не понимаю, чем были вызваны мои слезы: то ли радостью по поводу чудесного спасения Эда, то ли утраченными надеждами иметь детей. Но и конечно, это были слезы облегчения от того, что все ужасы искусственного зачатия остались в прошлом.

Впервые за долгие годы я чувствую себя свободной.

Я, наверное, потеряла счет времени, но слезы наконец высыхают, а мы с Эдом по-прежнему сидим на диване. Он берет меня за плечо и поворачивает к себе лицом:

– Возможно, сейчас не самый подходящий момент, но мне наплевать. Как насчет того, чтобы пойти в постель?

У нас уже много месяцев не было физической близости, и я, трепеща от желания, вцепляюсь в руку Эда, так утопающий хватается за соломинку.

– Да, пожалуйста, – шепчу я.

Молча поднявшись с дивана, Эд тянет меня за собой в спальню. Где нас уже ждет кровать – символ восстановленных брачных уз. Эд осторожно расстегивает мое платье, я остаюсь в трусиках и лифчике. Затем он стягивает через голову футболку, кидает шорты на пол, я буквально падаю в его объятия. Он гладит меня по спине, плечам, шее, лицу. Очень страстно, но в то же время нежно. Я еще крепче прижимаюсь к нему и подставляю губы для поцелуя.

Мы падаем на кровать – жаркое сплетение тел, – и я обо всем забываю. Эд лежит сверху, ласкает меня, и вот он уже во мне, и мир снова становится прекрасным и удивительным.

Позже, когда мы просто лежим обнявшись, я думаю о том, как кардинально все изменилось. В прошлый раз это был худший день моей жизни: я лежала на половине кровати Эда и оплакивала умершего мужа. А сейчас я покоюсь в кольце его рук, чувствуя себя счастливейшей женщиной на свете.

Эд приподнимается на локте и пристально смотрит на меня.

– Думаю, это дело надо отметить. – В его глазах светятся озорные искорки.

– Ты совершенно прав.

– Отпразднуем сегодня вечером.

Я делаю большие глаза и улыбаюсь:

– Ты всегда найдешь повод, чтобы выпить.

– Угу. – Эд садится на кровати.

– Ну если тебе так приспичило, почему бы нам не сходить в этот миленький винный бар в отеле «Масвелл-Хилл»?

– В винный бар? Нет, Зо. Вино сейчас не прокатит. Нам нужно шампанское!

– Что, прямо сейчас? Ну если ты настаиваешь…

– Да, настаиваю.

– Тогда ладно. Только давай полежим так еще пару минут.

– Как тебе будет угодно.

Эд, улыбаясь, снова ложится рядом со мной. Я смотрю на полоску света на потолке: это лучи полуденного солнца, по-прежнему палящего, проникают в окно. Минута проходит за минутой, день продолжается.

– Пожалуй, мне пора в душ.

Эд принюхивается:

– Да, душ тебе точно не помешает.

– Фу, как грубо! – Я шутливо хлопаю его по руке.

– Возможно. Но от тебя реально разит.

Я со смехом спускаю ноги с кровати. У меня кружится голова от счастья, что мне удалось спасти Эда, хотя по-прежнему немного сосет под ложечкой, но, поскольку дело идет к вечеру, внутреннее напряжение потихоньку спадает.

– Только никуда не уходи.

– Не уйду. – Эд закладывает руки за голову и закрывает глаза.

И я со спокойной душой иду в ванную комнату. Я стою под струей прохладной воды, стресс от событий сегодняшнего дня мало-помалу проходит, стекая в сливное отверстие вместе с грязной водой.

Помывшись, я заворачиваюсь в полотенце и иду в спальню. И в дверях застываю как соляной столб. Эда в спальне нет. Я заглядываю в гостиную. Там тоже пусто. Я недоуменно хмурюсь. Должно быть, он готовит нам по чашечке чая.

Натянув на себя чистое платье, я прохожу на кухню. Но и на кухне его нет. У меня снова начинает противно сосать под ложечкой. Куда, черт возьми, он подевался?!

Прихватив из холодильника банку диетической колы, я направляюсь к задней двери. Выхожу наружу, щурясь от яркого света, в лицо ударяет волна зноя. Обшариваю глазами наш садик. Он настолько мал, что я сразу вижу: Эда здесь нет.

Я возвращаюсь на кухню, сердце начинает биться чуть сильнее. Я вижу на столе листок бумаги и сразу узнаю каракули Эда.

Пошло все к черту! Хочу шампанского прямо сейчас. Выскочил в магазин. Вернусь через 10 минут. Люблю тебя. Целую. Э.

Я читаю эти слова, а руки трясутся так, что приходится поставить банку на стол. Он все-таки вышел на улицу!

Но я не знаю, как долго он отсутствует, поэтому нет никакого смысла бежать за ним. Я присаживаюсь на стул, пытаясь мыслить рационально. Магазин всего в нескольких минутах хода. Эд скоро вернется, и все будет отлично.

Непременно будет. Должно быть.

Я пью колу, прислушиваясь, не поворачивается ли ключ в замке входной двери, и стараюсь сохранять спокойствие. Вдох-выдох, вдох-выдох.

Прошло десять минут, Эда по-прежнему нет.

С трудом сдерживая приступ паники, я подхожу к окну гостиной и выглядываю на улицу. Солнце жарит прямо через стекло, я в очередной раз покрываюсь по́том, а Эда как не было, так и нет.

Я возвращаюсь на кухню, сажусь за стол, дыхание вырывается из груди прерывистыми очередями, пульс учащается, дрожат пальцы на руках и на ногах, и вот уже все мое тело колотит крупная дрожь. С запотевшей банки колы стекает на стол конденсат. Я прижимаю банку ко лбу. Она приятно холодит разгоряченную кожу. Затем, зажав голову руками, я опускаю глаза и тупо разглядываю рисунок деревянных волокон на столешнице. От звенящей тишины квартиры закладывает уши, я задерживаю дыхание, чтобы не пропустить скрип открывающейся входной двери. Время проходит, но я не сразу решаюсь посмотреть на часы. Пять минут шестого. Эд отсутствует уже пятьдесят минут. Кровь с шумом приливает к голове, мне становится нехорошо. С чего вдруг ему приспичило уходить? И о чем он только думал?

Я встаю и на ватных ногах прохожу в гостиную, включаю телевизор, невидящими глазами смотрю на экран. Но телевизор не помогает отвлечься, ведь Эда нет рядом. Мне сейчас ничто не поможет.

Тогда я хватаю со стола телефон. Никаких сообщений. Поэтому я нажимаю на зеленую кнопку для вызова своего последнего абонента. То есть Эда. Длинные гудки под аккомпанемент оглушающего стука моего сердца. Если Эд сейчас ответит, он наверняка услышит этот стук.

Но Эд не отвечает.

К горлу подкатывает тошнота, когда включается голосовая почта и до меня доносится голос Эда: «Простите, сейчас не могу ответить на ваш звонок. Оставьте, пожалуйста, сообщение после короткого сигнала». Я выключаю телефон. Жадно хватаю ртом воздух, но чувствую, что вот-вот потеряю сознание. Потом сажусь на диван, набираю текст эсэмэски.

Ты где?

Нажимаю на «Отправить». Теперь мне остается только ждать и надеяться, что Эд увидит мое сообщение.

Я ложусь на диван, стараясь не думать о том, что могло или не могло случиться с Эдом. И всячески себя успокаиваю: прошел всего час, он наверняка уже идет домой. Он с минуты на минуту появится на пороге, и ты будешь смеяться над собой и удивляться, как можно было переживать из-за такой ерунды.

Однако назойливый внутренний голос, который я стараюсь заглушить, становится все громче, и я больше не могу его игнорировать.

Неужели ты и впрямь думала, что можешь изменить ход событий? Неужели ты и впрямь рассчитывала предотвратить гибель Эда? Глупая девчонка!

Слезы ручьем текут по щекам, капая на подушку под моей головой, а я не могу их остановить. Я слежу за причудливой игрой света на потолке, и абажур плывет перед глазами. Затем подтягиваю колени к груди и сажусь лицом к двери. Так, на всякий случай. Если Эд все же придет. Тогда я сразу его увижу.

Не знаю, как долго я сижу в таком положении, но полоска солнечного света уже успела переместиться с пола на стену, значит время неумолимо проходит. А в квартире по-прежнему очень тихо, так тихо, что я уже не в силах терпеть эту леденящую тишину, она давит на грудь, мне трудно дышать. Я беру телефон – никаких сообщений, никаких звонков – и дрожащей рукой кладу его обратно на стол.

Мне надо кому-нибудь позвонить: Джейн, маме, Беки – кому угодно. Но что они могут сказать? Они не поймут моего ужаса. Просто не смогут понять. Потому что не знают того, что знаю я. Они не знают, что случилось в прошлой жизни.

Итак, я сижу совершенно одна и жду.

Ближе к вечеру, когда жара успевает немного спасть, тишину разрывает телефонный звонок. У меня обрывается сердце, я хватаю со стола телефон, чудом не выронив его из рук. На экране высвечивается номер Эда.

– Алло. – Я задыхаюсь, хотя уже несколько часов сижу неподвижно.

В ответ затянувшееся молчание, и я сразу понимаю. Все понимаю.

– Алло, это Зои Уильямс? – В трубке слышится незнакомый мужской голос.

Мне хочется кричать, хочется швырнуть телефон через всю комнату, чтобы не слышать ни слова из того, что собирается сказать мне этот мужчина. Но вместо этого я говорю: «Да». Мой голос прерывается, я пытаюсь откашляться, чтобы прочистить пересохшее, саднящее горло.

– Мне очень жаль, но произошел несчастный случай. Это ваш муж Эдвард.

Он продолжает говорить, но я уже ничего не слышу. Ноги подкашиваются, и я неуклюже опускаюсь на край дивана. И только тогда замечаю, что мой собеседник на другом конце провода молчит.

– Миссис Уильямс, вы меня слышите? – наконец спрашивает он.

Я понимаю, что должна что-то ответить, но слова застревают в горле, а пересохшие губы не слушаются. Из груди вырывается сдавленный хрип, телефон выпадает из рук и с грохотом катится по деревянным половицам. Проходят секунды, минуты, часы, недели, а я продолжаю сидеть, точно каменная. Мое сердце, мое тело, мой мозг – все окаменело. И тем не менее я слышу стук в дверь, сперва очень тихий, затем все более громкий и настойчивый, похожий на усиливающуюся до крещендо барабанную дробь. Я поворачиваю голову в сторону входной двери и вижу за панелью из матового стекла два силуэта в тусклом свете лучей заходящего солнца. Я знаю, что должна открыть дверь и впустить людей в дом, но не могу этого сделать. Просто не могу. Ведь они вестники беды.

Но они не уходят, а потому я поднимаюсь с дивана и иду, точно зомби, к входной двери. Дверь распахивается, на пороге возникают двое: мрачные лица, темная униформа. Они входят в дом, я, неуклюже посторонившись, пропускаю их и веду в гостиную. Мы садимся, и я жду, когда они начнут разговор. Мне не хочется слышать их слова, но я знаю, что придется.

– Мне очень жаль, миссис Уильямс, – говорит женщина-полицейский. – Но вашего мужа сбила машина, когда он переходил через дорогу. Машина… двигалась на высокой скорости, и, боюсь, ему не удалось увернуться…

Я смотрю на натертый пол, не зная, что сказать и как реагировать. Смотрю на туфли женщины-полицейского. Они начищены до такого блеска, что от носков отражается неяркий свет закатного солнца за окном. И чтобы забыть о том, что Эд умер во второй раз, я представляю себе, как эта женщина сегодня утром, собираясь на работу, стояла на кухне, надраивала туфли и думала о предстоящем дне. Приходило ли ей в голову, что сегодня ей придется сообщить кому-то о смерти мужа? И как это будет?

Я продолжаю упорно молчать. Затем перевожу глаза на ковер, замечаю царапины на деревянном полу на том месте, где пару недель назад стоял диван, который мы переставили. Я пытаюсь осознать, что в данный момент чувствую, что хочу сделать, но и на этот раз не могу понять, чего от меня ждут.

– Миссис Уильямс? – слышится чей-то голос.

Я поднимаю глаза. И вижу обращенные ко мне лица двух человек, они ждут, когда я пророню хоть слово.

– Я… Я… – Слова застревают в горле. Мне с трудом удается выдавить: – Где он?

Явно почувствовав облегчение, что можно наконец открыть рот, вперед выступает мужчина-полицейский:

– Его отвезли в «Роял фри»… – Он делает паузу. – Если хотите, мы можем отвезти вас туда.

Я оцепенело киваю, поднимаю с пола телефон и выхожу вместе с ними из дому к припаркованной неподалеку полицейской машине. Улица кажется странно притихшей, что вполне соответствует обстоятельствам. В глубине души я знаю, что мне следует известить близких о том, что произошло, и, пока автомобиль медленно катит в сторону больницы, я набираю знакомый номер. Джейн первая в списке. Моя лучшая подруга, и прямо сейчас мне очень нужно, чтобы кто-нибудь был рядом.

– Эй! – Джейн отвечает после первого гудка. Ее голос, беспечный и жизнерадостный, звучит настолько неуместно, что я судорожно вздыхаю. – Зо, что случилось?

– Эд… – хриплю я, давясь словами. – Это Эд. Он… Произошел несчастный случай, и… – Я не могу закончить. Я больше не могу вымолвить ни слова. Впрочем, это и не нужно.

– Твою мать, Зо! Ты где? Я еду.

– «Роял фри». – Мой голос походит на шелест.

– Все, я уже в пути.

Я заканчиваю разговор как раз в тот момент, когда мы подъезжаем к больнице. Все, звонить кому-то еще больше нет времени. Солнце спряталось за коричневым кирпичным зданием, его силуэт кажется каким-то странно готическим, особенно на фоне ярко-голубого неба. Я вылезаю из автомобиля. Ноги подкашиваются, я оступаюсь, и женщина-офицер – жаль, что я не запомнила ее имени, – подхватывает меня под руку. Мы вместе направляемся к дверям, и, когда они закрываются за мной, мне кажется, будто я попадаю в ад.

Меня подводят к ряду стульев в маленькой комнатке, затерянной в недрах больницы. Я смотрю невидящими глазами на развешенные на стене постеры с предложением помощи при тяжелых утратах и депрессии, читаю слова, но не понимаю их сути. Затем, услышав знакомый голос, я поднимаю глаза – передо мной стоит Джейн. Джейн стремительно пересекает комнату, и вот мы уже крепко обнимаем друг друга, а я плачу: судорожно дергаясь и отчаянно всхлипывая так, что кажется, вот-вот разорвется сердце.

– Он… Он умер, – давясь соплями и слезами, говорю я.

– Ох, Зои, Зои, Зои. – Джейн твердой рукой поглаживает меня по спине, пока мои рыдания не стихают, а потом мы садимся, не разнимая рук.

– Последнее время мы с Эдом жили как кошка с собакой, но сегодня… сегодня все было по-другому. Сегодня он не ненавидел меня…

– Зои, Эд не мог тебя ненавидеть. Ведь он тебя обожал и знал, что ты его любишь. Ненаглядная моя, я тебя умоляю, выброси подобные мысли из головы.

– Но мы жутко злились друг на друга, а он… он на минутку вышел за шампанским… Я говорила, чтобы он никуда не ходил, но он все равно ушел, и сейчас уже слишком поздно, и я даже не попрощалась с ним. И что, черт возьми, мне теперь делать?!

Но Джейн не успевает ответить, так как приходит доктор и нас проводят туда, где лежит Эд, – идентифицировать тело. Доктор объясняет, что Эда сбила машина, когда он переходил улицу, что у него не было ни единого шанса, что он умер по дороге в больницу. Слова «обширная травма мозга» не задерживаются в голове, ведь мне непереносима сама мысль о том, что Эд страдал и мучился от боли. Все, о чем я могу думать, – это почему?! Почему я отпустила его из дому? Ведь он добрался домой живым и здоровым, мы благополучно продержались почти до конца дня и, возможно, навсегда изменили сложившийся порядок вещей. А потом я дала ему уйти.

Где-то на подсознательном уровне я знаю, что чему быть, того не миновать и что мне вряд ли позволили бы изменить ход событий. Но я не могу не думать о том, как оставила его одного в постели. И о том, что он был полон жизни и казался вполне счастливым.

Меня подводят к месту, где лежит Эд. Несмотря на ранения – его отмыли по мере возможности, однако на лице и на груди виднелись следы крови, – передо мной, без сомнения, Эд, и меня захлестывает непреодолимое желание прикоснуться к нему, обнять его, сказать, что все будет хорошо. Но я знаю, что это невозможно. Поэтому я просто киваю:

– Да, это он.

Я поворачиваюсь и иду прочь, Джейн бережно поддерживает меня за плечи.

Следующие несколько часов проходят будто в тумане. Какие-то люди приносят мне чай, обнимают меня. За дверью комнаты для родственников, где я сижу, тарахтят каталки. Затем приезжает Сьюзан, и мы крепко обнимаемся. Нас объединяет скорбь, грозящая поглотить обеих.

И помимо всего прочего, меня душит безумная злость. Злость на то, что меня заставили – уж не знаю, по какой причине, – во второй раз потерять любовь всей моей жизни. В первый раз было невероятно тяжело, мне и одного раза вполне хватило, чтобы сломаться. Но пережить такое дважды – выше человеческих сил, тем более что в результате ничего не изменилось. Конец был таким же. Эд все равно умер.

И как мне теперь жить дальше с этой тяжестью в душе? Ведь я буду вечно корить себя за то, что его подвела.

Глава 20 10 сентября 2013 года

Мои глаза закрыты, но я чувствую, что сегодняшний день не похож на другие. Быть может, все дело в слишком ярком освещении, свет режет глаза даже через закрытые веки, или в шумах, проникающих в мое сознание. Здешние звуки отличаются от тех, что характерны для повседневной жизни: бульканья закипающего чайника, шелеста шагов по ковру, бормотания радио на заднем плане. Они более громкие и резкие. Цоканье каблуков по выложенному плиткой полу, громкие голоса, пронзительные сигналы, скрежет, глухие удары – все это долбит по голове. Мне кажется, будто дятел стучится в висок, норовя проделать в нем дырку. Звуки больницы.

И я с убийственной отчетливостью понимаю, где нахожусь. Я снова в настоящем – каким бы ни было это самое настоящее. А вот чего я не знаю – так это того, что со мной будет и кто окажется рядом, когда я открою глаза.

Я напряженно прислушиваюсь, пытаясь настроить слух на более подходящие, более мягкие звуки. Может, я услышу чье-то дыхание? Не уверена. Постойте, а это что такое? Какой-то шорох и осторожное похлопывание. Кто-то переворачивает страницу? Кто-то читает, сидя у моей постели? Или просматривает мою историю болезни?

Я делаю глубокий вздох, готовясь открыть глаза. Раз, два, три… открывай.

Но веки словно налились свинцом. Такое чувство, будто они закрылись навсегда. Я пытаюсь поднять руки, чтобы потереть глаза после сна, но руки тоже не слушаются. Тогда я делаю волевое усилие. Левое веко чуть приподнимается, открывая узкую щелочку, в нее тотчас же попадает солнечный луч, наполняющий мою голову белым светом. Я поспешно зажмуриваюсь и жду, когда свет перестанет танцевать в моем сумеречном сознании.

Ладно, значит, я могу это сделать. Открыть глаза. Я должна это сделать.

Я снова прилагаю титанические усилия, и на сей раз левый глаз открывается практически полностью, а правый – только чуть-чуть. Мне кажется, будто мне в лицо светит лампочка мощностью 1000 ватт, я часто-часто моргаю и плачу от боли, но не закрываю глаза. Я пытаюсь сморгнуть слезы, которые упрямо текут по щекам, попадая в уши и капая на подушку, и наконец мне удается сфокусировать зрение. На белом потолке светильник. Потолок разделен на квадраты. Уродливый светильник в данный момент выключен. Я перевожу взгляд направо. Окно с полосками света, просачивающимися через серые от пыли жалюзи, делает комнату чуть более жизнерадостной. Рядом чувствуется какое-то движение, надо мной возникает чье-то лицо. Судорожный вздох.

– Боже мой, она открыла глаза! – Прохладная рука сжимает мою ладонь. – Зои, ты меня слышишь? Зои, это мама.

– Гм-гм…

– Погоди, помолчи немного. Сейчас я кого-нибудь позову. – Звук быстро удаляющихся, а затем снова приближающихся шагов. – Я скоро вернусь. Ты как, нормально?

– Гм-гм…

И снова удаляющиеся шаги, и гул возбужденных голосов в коридоре. Потом я слышу звук шагов множества ног, вокруг кровати возникают чьи-то смутные силуэты. Я чувствую себя животным в зоопарке: они стоят рядом со мной, суетятся и обсуждают мою персону, словно меня здесь нет. И я сразу выделяю на общем фоне два знакомых голоса.

– Мам… Пап… – шепчу я пересохшими губами.

– Ох, Зои! Слава богу, ты проснулась! – Ко мне кидается мама, она осторожно меня обнимает.

Я порываюсь обнять ее в ответ, но мои мускулы наотрез отказываются работать.

– Привет, мам, – говорю я.

Мне хочется знать, что со мной случилось, где я сейчас, почему здесь нахожусь, но в первую очередь – произошли ли в моей жизни хоть какие-нибудь изменения. Действительно ли Эд умер, или все это мне приснилось. Я напрочь утратила способность отличать реальность от вымысла. Но я знаю, они мне все скажут, а пока надо привыкнуть к очередному пробуждению.

Вокруг суетятся доктора, а мама нежно держит мою руку. Я лежу в паутине проводов, подсоединенных к различным мониторам, в окружении распечаток с линиями, графиками и цифрами. Информация обо мне, но я не хочу ее знать. Сейчас это не имеет значения.

– Мам, – шепчу я, и она склоняется надо мной, чтобы лучше слышать. – Ты можешь меня посадить?

Мама, молча кивнув, нажимает на кнопку, спинка кровати приподнимается, теперь я полулежу и могу видеть, что происходит.

– Достаточно, миссис Морган, – говорит доктор. – Сперва нам надо сделать кое-какие исследования. Постарайтесь ее больше не беспокоить.

Все уходят, палата замирает. Мама неуверенно присаживается на край кровати.

– Милая, мы уж испугались, что потеряли тебя. – Ее голос прерывается, в потемневших от волнения глазах блестят слезы. Мама бросает взгляд на папу, затем снова на меня. – Скажи, ты хоть что-нибудь помнишь?.. – Мама в замешательстве останавливается.

Я с трудом киваю, шея практически не гнется.

– Ты имеешь в виду Эда, да?

– Да, милая.

– Конечно. Я все помню. Эд умер.

Мои слова – будто брошенные вниз камни, в комнате становится тихо. Я снова пытаюсь принять для себя, что Эда больше нет. Из моей груди вырывается стон. Боже, какая невыносимая боль!

– Ох, милая, мне так жаль. Но тебе сейчас нельзя расстраиваться. Ты ведь только-только очнулась. – Мама нежно гладит меня по волосам. – Скажи, ты хоть немножечко помнишь, что с тобой произошло?

Помню ли я? Я помню, что насквозь промокла, помню сырые листья, резкую боль в голове, искры из глаз, свои крики. А затем я проснулась в прошлом. Я качаю головой:

– Смутно.

– Милая, ты ударилась головой. Ты… работала в саду, шел дождь, ты, должно быть, поскользнулась и ушибла голову. Тебя нашла Джейн, когда заехала к тебе после работы. Она ужасно за тебя волновалась. Слава богу! Мы могли тебя потерять. Мы боялись, ты что-нибудь с собой сделаешь. Ведь ты так убивалась. – Мама останавливается и всхлипывает.

– Сандра. – В папином голосе звучат металлические нотки. Мама удивленно поднимает голову. – Не надо.

– Не буду. Извини, дорогая. Я просто хочу сказать… ты была в такой депрессии. И мы очень беспокоились за тебя после… – Мама останавливается. Я знаю, что она хочет сказать: «После смерти Эда». Мама выпрямляется, нервно разглаживает одеяло. – Так или иначе, ты потеряла сознание. И с тех пор ты здесь.

– А как долго я тут нахожусь?

Мама смущенно опускает глаза:

– Почти месяц, милая.

Месяц? Я прожила по второму разу последние двадцать лет своей жизни всего за один месяц?! Это совершенно невозможно!

– Ох! – Мне так много нужно сказать, но я не могу. На большее я сейчас не способна.

Мама бросает на папу быстрый взгляд, и я понимаю: это еще не все.

– Что? Что такое?

– Ты о чем, дорогая? – Мама вообще не умеет врать, и она это знает.

В разговоре возникает мучительная пауза. Родители переглядываются, никто не решается первым нарушить молчание. Что еще они собираются мне сообщить? Что-то насчет Эда? Меня? Неужели, пока я лежала в больнице, случилось нечто ужасное? Нет, я больше не могу пребывать в неизвестности.

– Ну давайте, просто скажите! – кричу я, и родители испуганно подпрыгивают на месте.

И папа наконец решается.

– Ну, есть еще кое-что. – Он мнется, его молчание длится целую вечность. – Это насчет ребенка.

Комната внезапно плывет у меня перед глазами, я хватаюсь за край кровати, чтобы не потерять сознание.

– Ребенка?

– Да, – вступает в разговор мама. – С твоим ребенком все в порядке, будет в порядке.

К горлу подкатывает тошнота, я зажимаю рот рукой.

– Боже мой, Зои! Что случилось? – Мама вскакивает с места, хватает картонный тазик и, убрав волосы с моего лба, подставляет тазик мне под подбородок. Я тужусь, но мне нечем рвать, и после нескольких минут напрасных усилий я откидываюсь на подушки, выжатая точно лимон.

– Я не знала, что беременна, – шепчу я.

Мама ахает, схватившись за сердце.

– Но… – Она останавливается. – Господи, Зои! Мы думали, ты знаешь и беспокоишься за ребенка. – Теперь слова бурным потоком льются из нее. – Я просто хочу сказать, после всего, что вам обоим пришлось пройти, чтобы зачать ребенка, ты должна была знать и…

Мамино молчание настолько выразительно, словно это неожиданное известие сразило и ее тоже.

Я беременна.

– И… сколько недель? – спрашиваю я.

– По мнению докторов, около двенадцати…

Боже мой! Двенадцать недель. Я пытаюсь прокрутить в голове события прошлого. Мне необходимо понять, что к чему. К тому моменту, как я упала в саду, Эда не было в живых уже два месяца. Плюс еще четыре-пять недель, прошедших с тех пор, следовательно, я забеременела в последний день, что мы провели вместе, а именно в тот самый день, которого у нас не должно было быть…

– Господи Иисусе! Мне удалось все изменить! – Мои слова звучат как тихий шелест, но мама тем не менее слышит.

– Милая, что ты этим хочешь сказать?

– Ничего, мам. Прости. Я немного не в себе, – выдавливаю я слабую улыбку, она улыбается в ответ, не слишком уверенно.

Мама явно собирается что-то сказать, но передумывает.

Мне хочется побыть одной, осознать грандиозность события.

Поэтому я закрываю глаза и пару минут лежу не двигаясь, пока родители осторожно идут к двери. Они выходят в коридор, наступает тишина и покой, у меня есть время подумать…

И я мысленно возвращаюсь в тот последний день. Я была абсолютно уверена, что Эд останется жить: ведь, в моем понимании, я получила шанс заново прожить несколько дней своей жизни именно для того, чтобы его спасти. Но когда он все-таки умер, я почувствовала себя совершенно раздавленной, мне показалось, будто я его подвела. У меня не было времени подумать о том, что, возможно, – всего лишь возможно – последний день, проведенный вместе, и стал именно тем переломным моментом, когда мне удалось изменить ход событий, поскольку я сделала этот день совершенно другим, отличным от того, как он прошел в первый раз. В тот день мы любили друг друга, мы были близки так, как никогда прежде.

Но даже если бы я и подумала об этом раньше, мне и в голову не пришло бы, что я могу забеременеть. Ведь у меня не получалось зачать ребенка даже с помощью современной медицины. Для этого нам пришлось пройти все круги ада, но мы потерпели фиаско.

И теперь, после всех испытаний, вот он.

Ребенок.

Эд покинул меня, но он преподнес мне бесценный дар. Оставил частицу себя.

Я открываю глаза, откидываю одеяло, осторожно кладу руки на живот. Если бы я ничего не знала, то в жизни не догадалась бы о своей беременности, но сейчас я чувствую едва заметную припухлость под больничной рубашкой и нежно потираю живот круговыми движениями. И он словно становится чуть теплее под моими ладонями.

– Спасибо тебе, – шепчу я, и на секунду мне кажется, что Эд рядом, что он смотрит на меня.

А затем я засыпаю в этой самой позе, с прижатыми к животу руками. И на сей раз, впервые за много месяцев, это нормальный глубокий сон без сновидений.

Внезапно я просыпаюсь, сердце бешено колотится. В отчаянии я обвожу глазами комнату, пытаюсь поднять голову, но не могу оторвать ее от подушки. Тогда я делаю глубокий вдох и стараюсь успокоиться. Я в больнице, все в порядке, все закончилось. И больше не повторится.

Наконец промежутки между ударами сердца становятся длиннее, звон в ушах стихает.

А потом я вспоминаю.

Я отрываю руки от одеяла, кладу их на живот. Припухлость, которую я заметила вчера, практически не ощущается, и я начинаю волноваться, что все это мне приснилось. Уж если на то пошло, нельзя сказать, будто последние несколько недель были совсем нормальными. Но я знаю, это правда. Я чувствую себя по-другому. Я чувствую, у меня там действительно то, что и должно быть.

Несколько секунд я лежу так, и мне кажется, будто таким образом становлюсь ближе к ребенку, о котором еще несколько часов назад даже и не подозревала. Он целых двенадцать недель рос без моей помощи, и я пытаюсь представить, как он выглядит. Есть ли у него оформившиеся черты, или это просто комок вещества? И напомнит ли мне ребенок моего Эда, когда я впервые увижу его? Будут ли у ребенка его глаза, нос, рот?

Подушка становится мокрой от слез, но я не вытираю их. Ужасно не хочется отрывать руки от живота.

Минута идет за минутой, комната дышит спокойствием. Ни воя машин, ни гудков, и никого рядом. Только я и мой ребенок, и немолчный больничный гул за дверью. Затем я слышу какое-то тихое поскрипывание и перевожу взгляд в сторону двери, она медленно-медленно открывается.

– Привет!

Я вижу знакомое лицо и улыбаюсь:

– Привет, мам. Почему ты так странно крадешься?

– Прости, милая. Я не знала, спишь ты или нет. Не хотелось тебя будить. – Мама входит в палату и присаживается на край постели. Матрас слегка прогибается под тяжестью маминого тела, я скатываюсь ближе к ней. – Как ты себя чувствуешь?

Минуту-другую я обдумываю ответ. Как я себя чувствую? Счастливой, печальной, испуганной, взволнованной, озадаченной… и даже больше того.

– Мам, мне страшно.

Она сжимает мою руку:

– Ох, милая моя девочка.

– Мне бесконечно жаль, что Эду не суждено увидеть это. Увидеть наше дитя. – (Мама молча кивает.) – А что, если я не справлюсь одна?

– Ты о чем?

– Ну я ведь еще никогда не была мамой, но всегда думала, что если у меня будет ребенок, то мы с Эдом будем нянчить его вместе – кормить, баюкать, менять подгузники. Мне даже в голову не могло прийти, что я буду делать это одна, я… – Мой голос прерывается.

– Да, я тебя понимаю. Понимаю. Но мы с твоим папой сделаем все возможное, чтобы помочь тебе. И Беки тоже.

– Спасибо, – шепчу я.

Однако я не сказала ей и половины того, что чувствую на самом деле. Я чувствую себя опустошенной, словно пустая раковина; я боюсь, что во мне не осталось достаточно любви, чтобы подарить своему ребенку; боюсь, что боль утраты будет постоянно напоминать о себе и в результате я не смогу стать хорошей матерью. Подведу свое дитя. Так же, как подвела Эда. Ведь я была обязана его спасти, чтобы прямо сейчас он мог быть рядом с нами.

Но ничего этого я не говорю. Я медленно кладу голову на подушку, закрываю глаза, делаю вид, будто засыпаю. Мама встает и тихонько выходит из комнаты.

Эпилог 19 июня 2015 года

Небо затянуто облаками, легкий ветерок раздувает волосы, которые падают мне на лицо. Запыхавшись, я везу коляску вверх по крутой тропинке и на секунду останавливаюсь, чтобы перевести дух.

С вершины холма передо мной открывается вид на Лондон, простирающийся внизу, насколько хватает глаз. Вдалеке, над районом Канэри-Уорф, нависают грозовые облака, и я зябко ежусь.

Поставив сумку на скамью, я оглядываюсь по сторонам. Погодные условия не располагают к прогулкам, сегодня здесь не так многолюдно, как обычно, что меня радует. Это упрощает мою задачу.

– Мама, шаики, – улыбается Эдвард и тянет ручонку вверх.

– Да, дорогой, мамочка взяла с собой воздушные шарики.

Я отвязываю от ручки коляски связку воздушных шаров, затем опускаю их вниз, на уровень его глаз. Он протягивает пухлую ладошку, толкает шарик и со смехом смотрит, как тот набирает высоту.

– Еще! – кричит он, заливаясь смехом.

– Хорошо, милый. Хочешь вылезти из коляски?

– Да-а!

Стараясь не выпустить рвущиеся из рук шарики, я расстегиваю ремни коляски, и Эдвард осторожно вылезает. Я сажусь на скамью, он плюхается рядом.

– Ладно, а теперь мы выпустим шарики в небо, где они встретятся с папочкой, – объясняю я, Эвард мрачно кивает. – Будем надеяться, папочка поймает один, догадается, что это от нас, и будет знать, что мы его любим. Ну как, сделаем это?

– Да-а-а!

Я вручаю Эварду шарик. Малыш крепко сжимает веревочку.

– Ладно, – говорю я. – Когда я скажу «отпускай», ты должен его отпустить. Раз, два, три, отпускай!

– Отпускай! – кричит Эдвард, разжимая руку.

Воздушный шарик, подхваченный порывом ветра, дрейфует влево, а затем поднимается вверх. Мы молча наблюдаем за ним, затем я выпускаю еще один, а потом еще и еще, пока все восемь не взмывают высоко в небо.

– Папа! – Эди тычет коротеньким пальчиком вверх.

Я с улыбкой сажаю сына на колени, прижимаю к себе:

– Да, дорогой. Там наш папочка.

И вот так мы сидим до тех пор, пока последний шарик не исчезает из виду. Тем временем начинает потихоньку холодать, становится неуютно.

– Ладно, а теперь, пожалуй, пора домой, – говорю я.

Я усаживаю Эдварда обратно в коляску и, погруженная в свои мысли, медленно спускаюсь с холма. Мне очень хотелось сделать это без посторонних: отметить вторую годовщину со дня смерти Эда вдвоем с сыном. И вот теперь мне вдруг становится одиноко, и я уже жалею, что не пригласила пойти с нами маму, папу или Сьюзан.

Но, по крайней мере, я увижу их позже. В прошлом году все было ужасно: Эдварду исполнилось три месяца, когда мы организовали поминальную службу в день смерти Эда. Тогда я была вся на нервах и непрерывно плакала. В этом году, решив сделать этот день особенным для своего сына, я привела его в Александра-палас, где мы с Эдом когда-то провели столько счастливых часов, чтобы выпустить в небо воздушные шарики в память об отце, которого мой мальчик никогда не знал. Конечно, Эдвард был слишком маленьким и не мог все понять, но он с таким восторгом наблюдал за полетом шариков в небе, что это того стоило.

Позже состоится поминальная служба в присутствии родственников и близких друзей. Джейн помогла мне с организацией, за что я ей бесконечно благодарна. После смерти Эда она всегда была рядом. И теперь я даже не представляю, что бы без нее делала.

Задумчиво улыбаясь, я возвращаюсь домой, чтобы успеть подготовиться. Я очень долго к этому шла и сейчас наконец готова принять тот факт, что мне предстоит продолжать жить без Эда.

Как бы там ни было, он оставил мне бесценный дар, лучше которого не бывает.

Благодарности

Для меня писать заключительную часть с благодарностями в своей книге – все равно что для актера составлять речь в честь вручения «Оскара»: это нечто такое, о чем ты мечтал, но не верил, что сбудется.

В первую очередь мне хочется поблагодарить своих славных, чудесных первых читательниц Серену и Зои (хотя единственное, что роднит ее с главной героиней, – это имя!), чей энтузиазм помог мне продержаться и завершить книгу. А еще я безмерно благодарна талантливой Кэти Риган, научившей меня видеть за деревьями лес, ну и само собой, своим терпеливым друзьям, выслушивавшим мои бесконечные разговоры о книге, в том числе Саре Джи, Рейчел и Викс, которые, несомненно, приняли на себя основной удар.

Эта книга так и осталась бы лежать в виртуальном нижнем ящике письменного стола, если бы не Джудит Мюррей, которая не только блестящий агент, но и на редкость прекрасный человек. Она сразу разглядела во мне, Зои и Эде определенный потенциал и помогла выкристаллизовать мои замыслы. Поэтому спасибо тебе, Джудит, за то, что способствовала воплощению в жизнь моей мечты. Ну и конечно, отдельной благодарности заслуживают сотрудники «Green and Heaton», в частности неукротимая Кейт Риззо, с ее упорством и трудолюбием.

Мне хочется поблагодарить замечательную команду «Pan Macmillan», они очень тепло приняли книгу и даже поплакали (простите!) над ней, что стало для меня колоссальной поддержкой, но особенно своего блестящего редактора Викторию Хью-Уильямс, которая поделилась со мной парочкой собственных секретов, как заставить читателей плакать, и помогла довести до ума окончательный вариант моего произведения.

Кроме того, нашлись добрые люди, уделившие мне время, чтобы обсудить ряд аспектов в ходе моего исследования, и среди них – Эндрю Тейлор из благотворительного общества и Софи Франклин из клиники «Zita West». Особой благодарности заслуживает моя подруга Джо Литтлджон, поделившаяся со мной своей историей. Что помогло мне правдиво описать страдания Зои из-за бесплодия.

Ну и конечно, остается еще много других людей, достойных благодарности, включая моих чудесных родителей, которые учили меня всегда идти за своей мечтой. И в заключение я хочу сказать сердечное спасибо своему мужу Тому, благодаря безграничному терпению и доброте которого я сумела закончить книгу. Том, без тебя я никогда бы не справилась, пусть ты так и не прочел мой шедевр…

И отдельное спасибо вам, Джек и Гарри, за то, что всегда вдохновляли меня.

Примечания

1

Александра-палас – культурно-развлекательный центр с катком.

(обратно)

2

Здравствуй, дорогая. Хорошо спала? (искаженный фр.)

(обратно)

3

Здравствуй, уже утро, надо… (искаженный фр.)

(обратно)

4

Здравствуй, дорогой, как дела? Почему ты говоришь со мной по-французски? (искаженный фр.)

(обратно)

Оглавление

Пролог 29 июня 2013 года

16 августа 2013 года

Глава 1 18 сентября 1993 года

Глава 2 22 июля 1994 года

Глава 3 18 февраля 1999 года

Глава 4 5 июня 1999 года

Глава 5 20 января 2000 года

Глава 6 12 мая 2001 года

Глава 7 26 января 2002 года

Глава 8 5 октября 2002 года

Глава 9 19 октября 2002 года

Глава 10 13 декабря 2002 года

Глава 11 14 декабря 2003 года

Глава 12 19 мая 2005 года

Глава 13 16 декабря 2007 года

Глава 14 14 декабря 2009 года

Глава 15 10 декабря 2010 года

Глава 16 13 января 2012 года

Глава 17 9 июня 2012 года

Глава 18 25 декабря 2012 года

Глава 19 19 июня 2013 года

Глава 20 10 сентября 2013 года

Эпилог 19 июня 2015 года

Благодарности Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg