Да, ведь с каждым взмахом крыльев я оказывался дальше от того, что было недвижно, а потому оставалось за спиной, — и, вероятно, мое несчастное сердце было привязано к нему каким-то нервом, или жилкой, или кровеносным сосудом; эта привязь мучительно растягивалась, принося мне все новые страдания… И вдруг я понял, что когда она порвется (а она порвется, ведь с каждым взмахом крыльев я оказывался все дальше, и на всей земле нет ничего столь прочного, что смогло бы выдержать этот страшный натяг!), — когда она порвется, я умру.
— Дорогие Luscinia luscinia! — закричал я в страшном, судорожном испуге. — Я возвращаюсь, прощайте!
И тут же нырнул и кувыркнулся, а потом, уже взяв обратный курс и оглянувшись, помахал им крылом.
Вероятно, они посчитали невозможным расстаться со мной вот так, на лету.
От главной стаи отделилась малая горсть дорогих сердцу птах: догнали и полетели рядом, твердя, что, раз уж я решил вернуться, непременно должны проводить меня до прежнего места.
Скоро я, переводя дыхание, опустился на карниз.
А они сделали круг — и окончательно растворились в курчавом воздухе.
Оглавление 1 2 3 4 5 6 7 8 Эпилог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg -->
Комментарии к книге «Из жизни одноглавого», Андрей Германович Волос
Всего 0 комментариев