«Музыкант-3 (СИ)»

Музыкант-3 (СИ) (fb2) - Музыкант-3 (СИ) 1392K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Геннадий Борисович Марченко

Марченко Геннадий Борисович Музыкант-3

Глава 1

В понедельник, 23 мая в 9.43 утра, находясь далеко не в самом лучшем настроении, я переступил порог здания Моссовета на Тверской. Настроение не поднимал даже находящийся во внутреннем кармане пиджака свежий номер еженедельника 'Футбол', на обложке которого я красовался с Кубком европейских чемпионов в руках.

— Мальцев, Егор Дмитриевич, — хмуро кивнул я дежурному лейтенанту, сверявшемуся со списком приглашенных.

Впрочем, он меня и так узнал, вон как разулыбался. Либо футбольный фанат, либо музыкальный. Хотя моя физиономия в последние годы всем уже, наверное, примелькалась. И это только на газетных и журнальных полосах. А вдобавок какой-то кооператив начал клепать плакаты с изображением как меня отдельно, так и в составе моей группы, явно передрав их с конвертов пластинок. Причем как раз вышедших изначально в Англии, а затем по лицензии в СССР, о чем я узнал незадолго до отлета на родину. Вполне вероятно, что некий процент с пластинок, а возможно и плакатов даже капает мне в авторские. Ну если и нет — ничего страшного, переживем.

Не знаю как в провинции, а в Москве, кстати, в моду стали входить сумки-пакеты с красочными картинками, как это было в 70-е и 80-е годы в моей прошлой жизни. Так вот, дошло до того, что буквально вчера я узрел девицу с таким вот пакетом, и там тоже красовалась моя физиономия. Вот они, плоды всенародной славы!

— Вот здесь распишитесь, пожалуйста, — предложил мне лейтенант, с виду чуть постарше меня. — Спасибо, проходите, второй этаж, зал заседаний.

Я появился впритык, в зале уже собрался народ, все те, кто должен был принимать участие в грядущем фестивале. Участвовали, само собой, бесплатно, учитывая его благотворительный статус, а многие ведь, наверняка, от чистого сердца поддерживали цель акции — перевод собранных средств в помощь детям Африки.

— Егор, привет!

Кобзон крепко стиснул меня за предплечье, улыбаясь во весь рот. Силен, чертяка, недаром в юности боксом занимался, теперь еще, чего доброго, синяки останутся.

— О, смотрите, Егор Мальцев!

Это уже Магомаев оповестил всех присутствующих о моем появлении и тоже кинулся обниматься. Следом потянулись остальные: Хиль, Миансарова, Бернес, Пьеха, Клемент… В общем, все те, с кем мне довелось работать в качестве автора песен. Подошла и Кристалинская, до этого о чем-то мило общавшаяся с Клемент. Гуляев протянул свою крепкую ладонь, пророкотав сочным баритоном:

— Наслышаны, наслышаны! Сочту за честь лично познакомиться с юным дарованием.

Ведищева вежливо кивнула со своего места, Лундстрем приподнял брови. Шульженко и Зыкина, прервав беседу, скользнули по мне взглядом, а Утесов и вовсе сделал вид, что ничего не произошло. Рознер и Гюлли Чохели о чем-то так увлеченно беседовали в дальнем углу зала, что их тоже мое появление не затронуло.

— Как ты? Что нового в Лондоне? Расскажи, как гол 'Реалу' забил'…

Вопросы сыпались один за другим и, глядя на эти счастливые лица, мое настроение тоже улучшалось. Если мне нагадила в душу какая-то чиновница, это еще не повод, чтобы дуться на весь окружающий мир. Кстати, Фурцева тоже должна вроде бы заявиться на организационное собрание.

— Жаль, что финал Кубка чемпионов не показывали по телевидению, — подытожил Магомаев. — А я, если честно, из-за этого фестиваля гастроли по Средней Азии отменил. Представляешь, 12 городов за месяц, по три концерта в каждом городе.

— А что у вас, Муслим, нового с мюзиклом?

— Ты имеешь ввиду музыкальный спектакль 'Собор Парижской Богоматери'? Все отлично, говорят, мы даже в Париж с ним поедем этим летом, сейчас идут переговоры с министерством культуры Франции. И да, пластинка с мюзиклом вышла, жаль, не догадался с собой захватить.

— Серьезно?! Поздравляю! А еще что нового?

— Второй диск у меня выходит на 'Мелодии', а первый переиздан в Италии и Франции, там и твои песни есть. Ну, за Иосифом мне не угнаться, у него уже четвертый альбом печатается.

— Какие твои годы, Муслим, — рассмеялся Кобзон. — Тем более у меня тоже два сольника, как у тебя, а на двух пластинках я представлен в сборнике.

— Погоди, тогда я тебя опередил, получается! У меня-то три сборника и два сольника.

— Ну хватит вам тут… дисками меряться, — встрял Бернес. — Егор, давненько мы с тобой не виделись. Вижу, все у тебя хорошо?

— Да вроде как, Марк Наумович, пока не жалуемся. А вы как?

— Да и у нас потихоньку. Ты бы песню мне, что ли, какую написал, а то никто для меня, старика, писать не хочет.

— Это вы рано себя в старики записываете, в 54 года-то…

— А все равно, чувствуется, что организм изношен. Сердечко пошаливает, печень лечу, а то бы пригласил тебя посидеть в том же 'Арагви'. Когда был там последний раз, Аркадий твоими успехами интересовался. Они твой репертуар исправно исполняют, даже на английском, случается, заказывают.

Закончив общаться с Бернесом, подошел к скромно стоявшей в сторонке Клемент.

— О чем задумалась?

— Да дочка приболела, на мужа и маму оставила. Простыла где-то, вечно по лужам бегает, ноги мокрые, вот и насморк с кашлем… А ты, говорят, папой стал?

— Уже донесли? — не смог я сдержать улыбки.

— Не донесли, а рассказали, — тоже улыбнулась Лида. — Мальчик у вас, да? Как назвали?

— Лешкой.

— Лешей? Почему Лешей?

— Ну… Хорошее имя, космонавта Леонова, например, так звали.

— Это который в космос два года назад вышел? Ну тогда понятно.

Леонов в этой реальности и вправду в открытый космос вышел на год раньше, чем в моей. И вообще наша космонавтика, похоже, прогрессировала чуть быстрее, нежели в жизни Лозового. Не помню, если честно, когда на Луну был доставлен первый луноход, но явно позже, чем в этой реальности: советский луноход 'Мир-1' исследовал кратеры спутника Земли уже в конце прошлого года.

— Вечером, получается, на 'Красную стрелу' и домой? — теперь уже я задал вопрос.

— Да, практически ночью уже.

— А где будешь кантоваться все это время?

— Да сама пока не знаю. Так-то есть у меня в Москве подруга, но она в Сочи сейчас с семьей…

— Так давай у нас перекантуешься, а потом я тебя на такси отвезу на вокзал.

— Ой, неудобно как-то. Ты же человек женатый, тем более у вас ребенок маленький…

— Да ладно, не помешаешь, чай не на 10 квадратах ютимся, в 3-комнатной жируем, — ухмыльнулся я. — Заодно и с женой моей познакомишься, да и ей с тобой приятно познакомиться будет. Только у меня в 15 часов запись в программе 'Клуб кинопутешествий', просили про Англию рассказать. Так что я тебя сначала домой к нам закину, посидим, потом уеду на телевидение, вернусь и вечером уже отвезу на вокзал. Кстати, по пути надо на рынок заехать и по магазинам пробежаться, жена тут мне написала, что купить нужно. Составишь компанию?

— Так уж и быть, — рассмеялась Лида, словно серебристые колокольчики рассыпались вокруг. — Делать-то все равно нечего. А ты на машине что ли?

— Неа, в Москве пока не успел обзавестись, а в Лондоне есть, так что сегодня передвигаемся исключительно на такси, как буржуи.

— Товарищи, рассаживаемся!

Команду дал какой-то лысоватый толстячок со сбитым набок галстуком, видно, из числа организаторов сегодняшнего сборища. Все стали занимать места. Я предпочел сесть подальше, в четвертый ряд, между Кристалинской и Хилем. Как только все расселись, открылась боковая дверь и оттуда цепочкой потянулись один за другим чиновники классического советского образца. Женщин, впрочем, было всего две — Фурцева и еще какая-то дородная тетка. Министр культуры заняла место посередине длинного стола на возвышении, рядом с худощавым чиновником, чье лицо мне показалось знакомым. Тонкий нос с горбинкой, очки, аккуратный пробор с проседью на правую сторону… Блин, явно знаю, кто это, а вот поди ж ты, вылетело из головы. Надо им подсказать, что в таких случаях можно ставить таблички с именами, а то сиди тут, гадай.

Именно с ним о чем-то пошепталась Фурцева, затем открыла принесенную с собой папку и принялась перебирать бумаги. Ее сосед озирал зал с таким видом, будто он следователь, а перед ним подозреваемые в массовых грабежах и убийствах. Народ в зале сидел тихо, разве что Утесов что-то негромко напевал вполголоса.

— Эдуард, а кто это слева, рядом с Фурцевой? — наклонившись к Хилю, прошептал я.

— Ты что, Суслова не узнал?! — в ответ прошептал Эдик.

— А-а-а, это который главный идеолог…

— Ну да, он и есть, Михаил Андреевич Суслов, секретарь ЦК КПСС. А справа от Екатерины Алексеевны сидит председатель исполнительного комитета Моссовета Промыслов. А еще правее…

— Понял, спасибо, дальше можешь не продолжать.

Гляди-ка ты, и как я мог забыть такую фигуру, 'серого кардинала' советской политики, к мнению которого всегда прислушивался Брежнев. Помню, в моей реальности журнал 'Life' как-то ехидно прошелся по Суслову, назвав его 'истинным советским арийцем' и сопроводив фото идеолога шутовской характеристикой: 'Характер нордический, стойкий. В личной жизни аскетичен. Беспощаден к врагам СССР'. Может быть, в этой параллельной Вселенной он и не так силен, но все равно заправляет идеологией, а в данном случае может рулить Фурцевой, как моряк парусом. И что из этого могу извлечь я — это мы еще поглядим. Или, напротив, чем мне это может аукнуться. Во всяком случае, присутствие сегодня такой фигуры подчеркивает значимость грядущего мероприятия.

— Здравствуйте, товарищи, — не отрываясь от бумаг и не глядя в зал, вроде бы негромко произнесла Фурцева, но ее все прекрасно услышали. Акустика, на мой музыкальный, чуткий слух, здесь была неплохая.

— Вы все знаете, зачем мы здесь собрались, — тут она, наконец, подняла глаза в зал, мазнула взглядом по моему лицу. — На всякий случай напомню, что 1 июня, в Международный день защиты детей, на Центральном стадионе имени Владимира Ильича Ленина пройдет благотворительный фестиваль 'Отдаю сердце детям Африки', и все собранные средства будут направлены в помощь голодающим детям Черного континента. Мероприятие более чем серьезное, привлечены лучшие творческие силы страны, и не только музыкальные. Перед началом фестиваля и после его окончания планируется также и грандиозная хореографическая композиция с участием около трех тысяч московских школьников. Здесь, кстати, присутствует режиссер мероприятия, Иосиф Михайлович Туманов, вот он, слева крайний, прошу любить и жаловать. Ну а сейчас я хочу предоставить слово моему заместителю, товарищу Баскакову, Владимиру Евтихиановичу, он расскажет все в деталях.

Ничего себе, ну и отчество! Язык сломаешь, пока выговоришь. Хотя вон Фурцева вроде ничего, справилась. Наверное, уже привыкла.

Баскаков уткнулся в бумаги и начал что-то бубнить себе под нос.

— Не слышно! — выкрикнул со своего места Утесов.

Замминистра вздрогнул, прочистил горло и начал по новой, уже громче и даже, как показалось, с выражением.

— Микрофон что ли не могли поставить, деятели, — пробормотал сидевший рядом Хиль.

Между тем Баскаков по пунктам излагал, как будет проходить мероприятие. То, что оно пройдет 1 июня, я уже знал. Теперь же выяснилось, что по причине трудовых будней начнется фестиваль в 19.00 по московскому времени. Запланирована — о как! — прямая трансляция на Советский Союз и страны социалистического содружества. Хотя, как мне кажется, тем же венграм, чехословакам, румынам и прочей братии будет глубоко наплевать на советских исполнителей. Ладно бы еще 'Апогей' с Адель выступили, не говоря уже о 'битлах'… До сих пор не пойму, с какого перепуга их не включили в состав исполнителей. Потому что 'Апогей' поет на английском, а Адель слишком сексапильна? Разве что зарубежные телезрители только на меня и моих ребят клюнут. Так моя группа тоже англоязычная, если что. Но уж меня-то не могли не допустить, учитывая, от кого исходила идея фестиваля, хотя мою идею же и извратили, страшно даже представить, что там будет за показуха с этими танцами школьников.

— Теперь с товарищем Мальцевым, — вывел меня из ступора голос Баскакова. — Егор Дмитриевич, вы, как мы понимаем, будете выступать вместе со своим ансамблем… э-э-э… 'Sickle & hammer'?

— Совершенно верно, — откликнулся я со своего места, с трудом удержавшись, чтобы не прыснуть над невнятным произношением моей группы.

— А члены вашего ансамбля, я так понимаю, еще не в Москве?

— Насколько я помню, министерство культуры СССР приобрело им билеты на самолет до столицы нашей Родины на 30 мая.

— Действительно, у меня же тут отмечено…

— Ну вот они и сидят на чемоданах, а 30-го рано утром вылет и днем они будут в Москве.

— Хорошо, вот тут у меня записано, что вы исполняете три композиции: 'I surrender!', 'Stairway to Heaven' и 'All you need is love'.

— Все верно. Я там еще указывал, что мне для одной из песен понадобится духовая секция. А по возможности и виолончелист.

— Да-да, есть такое. 'Духовиков' вам, думаю, Леонид Осипович предоставит, это вы уже сами после обговорите, а насчет виолончелиста подумаем… Так, с вами понятно. Кто у нас тут следующий по списку… Ага, товарищ Гуляев, исполняет 'Голубая тайга' и 'Обнимая небо'. А вы, Клавдия Ивановна, выступаете следом, исполняете 'Давай закурим' и 'Три вальса'.

Шульженко согласно кивнула, отчего ее высокая прическа качнулась вперед-назад. Да-а, организаторы постарались начудить, устроили такую солянку…

— Дальше Людмила Зыкина… М-м-м, у вас, Людмила Георгиевна, 'На побывку едет молодой моряк' и 'Оренбургский пуховый платок'. Следующим идет Марк Наумович с песнями 'Темная ночь' и 'Шаланды, полные кефали' из кинофильма 'Два бойца'. Далее оркестр под управлением товарища Утесова с песнями 'Дорогие мои москвичи' и 'Сердце, тебе не хочется покоя'. Заканчивает наш фестиваль товарищ Кобзон с композициями 'Белый свет' и 'Не расстанусь с комсомолом'.

Мать твою за ногу, ну это прямо какой-то партийный концерт получается! Приятно, конечно, что закрываться фестиваль будет якобы моей песней, но все же… Гимн Советского Союза, случайно, не планируется исполнять перед началом мероприятия? К счастью, выяснилось, что нет, до такого маразма организаторы не додумались.

— Может быть, у кого-то из присутствующих имеются вопросы? — спросил Суслов через сорок минут после начала заседания, когда вроде бы уже нам все разжевали и в рот положили.

Вот какой черт меня за язык дернул? Я и Лозовым, случалось, высовывался к месту и не к месту, за что неоднократно получал пряников, но видно, жизнь так ничему и не научила. Как бы там ни было, я, словно школьник, вытянул руку и громко заявил?

— У меня вопросы!

— У вас? Что ж, товарищ…

— Мальцев, — подсказала ему негромко Фурцева, неприязненно покосившись в мою сторону.

— Что ж, товарищ Мальцев, спрашивайте. Можете с места, либо добро пожаловать на трибуну.

Трибуна здесь и вправду имелась, с наполовину наполненным водой графином и чистым стаканом, все как положено. Чувствуя, что я совсем уже берега теряю, но с непреклонной, как мне казалось, решимостью на лице я отправился к трибуне.

— Еще раз здравствуйте, и если кто-то со мной по какой-то причине незнаком — меня зовут Егор Мальцев, — представился я.

— Да знаем мы тебя, знаем, — синхронно раздались голоса Магомаева, Кобзона и Хиля.

— Замечательно… Итак, уважаемые товарищи, у меня по поводу грядущего фестиваля есть несколько вопросов. Вот тут недавно в телефонном разговоре Екатерина Алексеевна ссылалась на некую комиссию по культуре при ЦК КПСС, якобы составлявшую список участников мероприятия, и который затем был подписан товарищем Шелепиным. Я ничего не имею ни против Иосифа Давыдовыча, ни против Клавдии Ивановны, ни против Леонида Осиповича… Пожалуйста, пусть будут все те, кто уже присутствует в этом списке. Но возникает резонный вопрос: почему в состав выступающих не внесены певица Адель и группа 'Апогей'? То есть исполнители, чьи пластинки в Советском Союзе расходятся чуть ли не миллионными тиражами. Тем более это странно на фоне того, что билеты на фестиваль раскупаются, мягко говоря, со скрипом. А окажись на афишах имена Адель и группы 'Апогей' — уверен, молодежь смела бы их за один день. Есть в зале представитель этой самой комиссии? Сможет он ответить на поставленный вопрос?

На несколько секунд в зале воцарилась такая тишина, что я услышал биение собственного сердца. Присутствующие однозначно впали в прострацию после такого спича, включая сидевших за столом. Я покосился на Фурцеву, та была бледна как смерть, только желваки ходили под пергаментной кожей. Суслов, напротив, выглядел невозмутимо, и при этом сверлил меня взглядом, от которого хотелось спрятаться за трибуну. Но я стоически выдержал этот взгляд.

— Екатерина Алексеевна, думаю, этот вопрос скорее вам адресован, потому что из комиссии сегодня здесь, как я догадываюсь, никто не присутствует, — сказал главный идеолог страны.

— Вы правы, Михаил Андреевич. Что ж, я отвечу… Список выступающих, Егор Дмитриевич, составлялся с учетом пожеланий советских граждан. Комиссия ориентировалась на письма, приходящие на радио и телевидение, а также к нам, в министерство культуры СССР.

— То есть вы хотите сказать, что 'Апогей' и Адель, собирающие полные залы, видеть среди участников фестиваля никто не захотел? — поинтересовался я. — И даже всемирно известную группу 'The Beatles', которая, как я упоминал в своем письме на ваш адрес, готова была приехать в Советский Союз?

— Да, на 'битлов' я бы посмотрел, — негромко, но отчетливо протянул Магомаев. — А уж стоять с ними на одной сцене… Эх, мечты, мечты!

— Слышал я про этот коллектив, они там, на Западе, вроде как целые стадионы собирают и перед сильными мира сего выступают, — снова вклинился Суслов. — Но каков их репертуар?

— Нормальный репертуар, Михаил Андреевич, и про любовь поют, и про социальное неравенство, и про перекосы буржуазного мира. А их лидер Джон Леннон мне в открытую признавался в своих симпатиях к СССР. И после того, как я наобещал им выступление в Союзе, такое вот отношение к симпатизирующим нам музыкантам…

А я ведь действительно, можно сказать, наобещал. Буквально перед получением списка выступающих мы созвонились с Джоном, я и обмолвился, что фестиваль в Союзе обретает реальные очертания. Тот и заявил, мол, мы в последние месяцы немного отошли от концертной деятельности, пресытившись гастролями, и засели в студии на Эбби-роуд. Так что наш график не сильно пострадал бы, выползи мы из своей норы на пару-тройку дней в СССР. Опять же, впечатления, кто еще из западных музыкантов первой величины выступал на советской сцене? Прорыв 'железного занавеса', как говорили в годы моей молодости, хотя сейчас занавес, пожалуй, был не такой уж и железный.

— Екатерина Алексеевна, вы-то что скажете? — обернулся к соседке Суслов.

Та выглядела немного растерянной, видно, не ожидала от меня такой эскапады.

— У нас все согласовано, времени до фестиваля остается всего неделя и что-то менять, я уверена, нецелесообразно, — проблеяла она, умудряясь при этом жечь меня холодным огнем своих глаз. Но я держался, не показывая, что мне очень даже сейчас не по себе.

— Можно я скажу? — привстал Утесов. — Только я с места.

— Да, конечно, Леонид Осипович, — благосклонно разрешил Суслов.

— По мне, так этот молодой человек говорит все верно. Я тоже в курсе, что билеты расходятся ни шатко, ни валко. В какой-то мере нам, представителям эстрады старшего поколения, это неприятно, но нужно уметь смотреть правде в глаза… Привлечь молодежную аудиторию могут как раз те исполнители, о которых упоминал Егор. И за оставшиеся дни, наверное, нужно что-то предпринять, чтобы спасти ситуацию. Можно, конечно, нагнать в организованном порядке школьников, хотя время концерта будет уже не совсем детское, или устроить принудительную продажу билетов на предприятиях под угрозой выговора, но согласитесь, все это будет показуха, как принято говорить в некоторых кругах. Зачем нам позориться на весь мир?

Вот уж не ожидал, что Утесов встанет на мою сторону. Мне он, напротив, казался этаким самовлюбленным старпером, посматривавшим на более молодых музыкантов свысока. Да и по воспоминаниям тех, кто его хорошо знал — мне самому, будучи Лозовым, не довелось близко сойтись с Леонидом Осиповичем — старик был весьма вредным. Но сейчас он явно играл на моей стороне.

Для Фурцевой такой выпад знаменитого артиста стал своего рода надгробной плитой. Она разом сникла, взгляд ее потух, а пальцы мелко тряслись, словно она пришла на заседание с дикого бодуна.

Суслов же, напротив, выглядел совершенно спокойным.

— Что ж, товарищи, — сказал он, поправив очки, — я вижу, у нас тут сложилась любопытная ситуация, столкновение, скажем так, противоположно полярных мнений. И сейчас решить этот вопрос с кондачка вряд ли получится. Согласен, времени мало, но все же нам нужен хотя бы день, чтобы прийти к какому-то решению. Вы согласны, Екатерина Алексеевна?

— Что? А, да, конечно, — засуетилась министр культуры.

— Ну и хорошо. Тогда все можете быть свободны, работайте по утвержденному плану, а мы с товарищем Фурцевой и другими товарищами еще посидим, подумаем, как нам быть с фестивалем… Вы тоже свободны, товарищ Мальцев.

На выходе из зала меня тормознул Утесов:

— Егор, духовая секция, говоришь, нужна?

— Ага, парочка ребят с тромбонами пришлась бы кстати.

— Обеспечим. У тебя когда первая репетиция, а то я что-то прослушал?..

— Первая — 30 мая, в ДК 'Красный Октябрь' на Вишневой, в семь вечера. На следующий день, если я правильно понял Баскакова, там же в 12 часов начнется генеральная.

— Что ж, подгоню пару тромбонистов 30-го, к семи вечера.

Не успели мы попрощаться, как рядом нарисовался Магомаев.

— Ну ты молодец, врезал министерше так, что даже мне стало не по себе, — похвалил меня Муслим. — А ты что, правда с 'битлами' договорился?

— Ага, с Джоном Ленноном, мы с ним как-то более-менее сошлись, — ответил я, кивая ожидавшей меня неподалеку Клемент.

— Ого, ну ты вообще зверь! Давай, стой на своем, вези их к нам, хочется вживую на этих ребят посмотреть, чем они так хороши, что целые стадионы собирают.

— Если привезу — познакомишься с ними лично… Кстати, не знаешь, с какого перепугу Фурцева на меня так ополчилась?

— Да она вообще в последнее время малость не в себе, после того, как дочку с того света еле вытащили.

— В смысле?

— Так вены резала, вроде как из-за несчастной любви, это при живом-то муже. Семья министра пример должна подавать, а у нее вон какой бедлам творится.

— А… это…, - у меня во рту тут же пересохло, я кое-как сглотнул слюну, прежде чем продолжить. — Из-за кого она вены-то резала, неизвестно?

— Да кто ж знает… Ну уж, наверное, не из-за нас с тобой.

Блин, вот тут бы я, пожалуй, еще поспорил. Потому что, если все-таки из-за меня, то кое-какие детали этого пазла вставали на свои места.

Явление дома меня, загруженного продуктами, вместе с Лидой Клемент стало для супруги неожиданностью.

— Ой, я же не одета, — засуетилась она, запахивая свой тонкий халатик.

— Да ладно, чай не комиссия партконтроля пришла. Знакомься, это Лида Клемент, ты вообще-то ее должна знать. А это моя супруга Елена.

— Привет!

— Здрассти…

— Ну вот и познакомились! Лида побудет у нас до вечера, если ты не против, а вечером я отвезу ее на вокзал, посажу на 'Красную стрелу'. Ей просто перекантоваться негде до отъезда в Питер. Ленок, покорми, будь другом, гостью, а мне уже нужно на телевидение ехать.

— Да я не голодна, Егор…

— Еще как голодна! Последний раз нормально дома небось ела, еще вчера? То-то и оно. Ленчик, накорми ее так, чтобы она из-за стола еле выбралась. А я до вечера поговею, аппетит нагуляю, некогда мне уже.

— Будет исполнено, мон женераль, — шутливо козырнула супруга. — Лида, пойдемте на кухню, я как раз борщ сварила, а еще блины с утра напекла, накормлю вас до отвала.

— Ой, да я не хочу есть…

— Нет уж, от Елены Мальцевой голодным еще никто не уходил! Так что милости прошу на кухню!

На телевидение я успел за час до начала записи программы. Гример привела меня в божеский вид, хотя, как по мне, я и так выглядел ничего. Там же, за кулисами, столкнулся с Василием Шукшиным, тот тоже сегодня был гостем 'Кинопанорамы'. Его фильм 'Живет такой парень' вышел пару лет назад, рассказы и повести публиковались в ведущих журналах страны, неудивительно, что Василий Макаревич стал гостем популярной телепередачи. Хотя сам Шукшин предложил обращаться к нему по имени и вообще для удобства перейти на 'ты'. Поболтали, благо имелось немного времени в запасе, Шукшин рассказал о своих планах, я поделился своими. Шукшин мне и раньше импонировал, жаль, что так рано ушел из жизни, и при личном знакомстве положительное мнение о нем только укрепилось. Классный мужик, простой, но с характерной крестьянской хитрецой, и этот его знаменитый прищур…

Наконец меня препроводили в студию, усадили за другой край стола напротив ведущего 'Клуба кинопутешественников' Владимира Шнейдерова, с которым мы обменялись приветствиями. На мне сошлись объективы нескольких камер и лучи софитов.

— Егор Дмитриевич, надеюсь, вы подготовили какой-никакой спич? — поинтересовался Владимир Адольфович.

— Ну мы же договаривались, что это будет своего рода интервью, ответ-вопрос. Вот вы и будете спрашивать, а я отвечать. А уж нескромных вопросов, надеюсь, не последует. Хотя если нужно, я могу ответить на практически любой вопрос.

— Нет-нет, что вы, — улыбнулся Шнейдеров. — Все будет в рамках приличия.

Действительно, разговор получился вполне пристойным, но в то же время собеседник так строил беседу, что ответы на вопросы получались разнообразными и интересными. Тем более что и мне было что рассказать о Лондоне, Англии и Брюсселе, хотя футбольной составляющие мы коснулись мимоходом. Да и музыкальной тоже, раз уж речь шла о путешествиях. Я же, будучи личностью разносторонней, осмотрел практически все достопримечательности Лондона, привез с собой кучу снимков, которые оператор снимал крупным планом. Причем снимки были уже цветные, а вот передача все еще черно-белой, так что весь колорит передать не удалось.

Интересно, думалось мне, не поменяйся политика партии в чуть более либеральную сторону — разрешили бы мне вот так сидеть в студии одной из самых популярных телепрограмм и рассказывать о лондонской жизни. Хотя, справедливости ради нужно отметить, что в рассказе о бытовухе и прочем я осветил не только положительные, но и отрицательные стороны жизни за границей, которых тоже хватало. Если уж быть объективным — то до конца.

— Когда теперь покажут меня любимого? — спросил я на прощание у Шнейдерова.

— В это воскресенье и покажем, чего тянуть-то. Как раз накануне вашего музыкального фестиваля.

— У меня еще к вам один вопрос, Владимир Адольфович…

— Слушаю внимательно, юноша.

— Как мне найти Элеонору Беляеву или кого-то из ее непосредственного руководства?

— Элечку? Так вам повезло, она сейчас в соседней студии как раз должна записывать программу. Лизочка, не сочтите за труд, проводите, пожалуйста, молодого человека к Элеоноре Валериановне.

Правда, сразу торкнуться к телеведущей не удалось. Освободилась она минут через двадцать. Выйдя в коридор и увидев меня, улыбнулась:

— А я вас узнала, вы Егор Мальцев!

— И я вас узнал, вы — Элеонора Беляева.

Оба рассмеялись, затем я открыл портфель и извлек из него бобину с той самой пленкой с записью нашего выступления на BBC. Протянул Беляевой.

— Что это?

— Это, Элеонора Валериановна, копия студийного выступления моей группы в студии телеканала BBC. Скажу честно, копию мне сделали тайком от местного телевизионного руководства. Я подумал, что что-то из этого можно позаимствовать для вашей программы, сделать, может быть, какие-то нарезки. У вас же ведь в финале программы идет ролик с популярной музыкой? Ну вот, может быть, и наше творчество вас заинтересует.

— Спасибо, Егор, ваше творчество меня давно интересует, особенно в составе трио 'НасТроение'. Но и англоязычные песни довольно симпатичны, я с удовольствием сама смотрела ваше выступление на фестивале в Лондоне… Знаете что, давайте я у вас заберу эту запись, и покажу ее главному редактору музыкальных программ Центрального телевидения. Если он одобрит — сюжет или несколько сюжетов пройдут в эфире. Плохо, конечно, что это не лицензионная запись, но… — тут она вздохнула, — как говорится, не в первый и не в последний раз.

Приехал домой голодным как волк, но не успел сбросить ботинки, как Ленка огорошила:

— Егор, тебе звонили из приемной товарища Суслова. Просили завтра по возможности приехать на прием к 11 часам, с паспортом. Адрес я тут записала на листочке…

Мда, приплыли! Что ж это от меня понадобилось главному идеологу СССР? Вот и думай, то ли по головке погладят, то ли ремнем по жопе… Хочется верить, что все же первое.

Глава 2

Дом? 4 на Старой площади впустил меня в свое чрево, словно кит из библейской мифологии, поглотивший Иону. Правда, Иона молился в чреве кита трое суток, прежде чем морское млекопитающее извергло его из себя, я же надеялся, что выберусь из этого дома в более сжатые сроки.

— Кабинет? 2, пятый этаж, лифт налево, — козырнул майор, возвращая мне паспорт.

Полы в здании были устланы красными ковровыми дорожками, по которым изредка перемещались чиновники в строгих деловых костюмах. По одной из таких дорожек я и добрел до кабинета? 2, вернее, до приемной этого самого кабинета, в которой меня встретила немолодая женщина, строго глянувшая в мою сторону поверх очков.

— Товарищ Мальцев? Все верно, вам назначено на 11 часов. Время без пяти минут, присядьте пока, Михаил Андреевич любит точность.

— Точность — вежливость королей, — решил я блеснуть эрудицией, но секретарша мое остроумие проигнорировала, вернувшись к своим документам.

Ровно через пять минут она прервала работу и нажала кнопку селектора:

— Михаил Андреевич, к вам товарищ Мальцев.

— Пусть заходит, — прошуршало в динамике, и секретарша, снова глянув на меня поверх очков, кивнула в сторону двери.

Будучи атеистом, я все же мысленно перекрестился, прежде чем переступить порог кабинета. Ух ты, какой здесь сухой и жаркий воздух, почти пустыня. Хотя, учитывая мифическую боязнь Сусловым сырости, немудрено, что ему здесь создали такой микроклимат при помощи вполне неслышно работающих обогревателей и вентиляции. Небось, и знаменитые калоши где-нибудь в шкафу стоят, дожидаются осенней слякоти.

Убранство кабинета выглядело, можно сказать, спартанским. Куда до тех шика и блеска, которые довелось видеть Алексею Лозовому в кабинетах намного более мелких начальников в постперестроечные времена. Так что Суслов по сравнению с чинушами и тем более бизнесменами конца XX — начала XXI века выглядел настоящим аскетом.

Напротив входа — стол, за которым на скромном кресле, больше похожим на стул с мягкой обивкой, выпрямив спину, сидел хозяин кабинета. Взгляд поверх очков точно такой же, как у его секретарши, они тут по одному архетипу, что ли, подобраны? Костюмчик на Суслове явно не из бутика, заметны даже легкие потертости на локтях, но в целом все чистенько и отутюжено.

На столе — позавчерашний номер 'Комсомолки' с моим интервью, причем (вероятно, сделано это было преднамеренно) газета оказалась раскрыта как раз на том самом развороте, и я увидел фото со своей счастливой физиономией.

Сзади Михаила Андреевича на стене — портрет Ленина. Чуть левее — Шелепина. На правой стене рядышком друг с другом висели два 'неразлучника' — Маркс и Энгельс. Книжный шкаф забит собраниями сочинений 'кого надо'. Ни цветов тебе, ни картин, ни мягких диванов… Разве что выполненный из яшмы красивый письменный набор с чернильницей, с золоченной надписью: 'Товарищу Суслову М. А. от мастеров Колывани'. Таким и черепушку разбить можно при желании. Надеюсь, моя голова сегодня не пострадает, хотя кто знает, что на уме у этих 'небожителей'.

— Здравствуйте, товарищ Мальцев, — приподнялся Суслов, протягивая мне свою сухопарую ладонь. — Присаживайтесь. Чай, кофе? Сигарет не предлагаю, учитывая ваше спортивное настоящее. Я, признаться, и сам не курю, и наш ЦК пытаюсь отучить. Но, сами понимаете, многие из членов Центрального Комитета — фронтовики, а фронтовые привычки так просто не искоренить.

— Спасибо, можно зеленый чай с лимоном, если есть, конечно.

— Есть и зеленый, я сам его уважаю, причем из дружественного нам Китая. Говорят, полезен очень.

Хе, удивил! Надо было из Англии чайку-то привезти, сам бы его угостил.

Дав указания секретарше, Михаил Андреевич кивнул на разворот 'Комсомолки'.

— Читал, довольно интересное интервью. Мне вот как-то не довелось лично пообщаться с английской королевой, как она вам показалась?

— Как женщина или как королева? — на всякий случай уточнил я с самым серьезным выражением на лице.

— А вы шутник, Егор Дмитриевич, — хмыкнул Суслов и снова посерзъенел. — Солдатов мне рассказывал, что на приеме в Букингемском дворце вы держались достойно.

— Так ведь старался не уронить честь советского спорта, Михаил Андреевич.

— Я в курсе, что вам это удается, вы же теперь ведущий игрок команды, выигравшей… э-э-э…

— Кубок европейских чемпионов, — подсказал я.

— Ну да, точно. Я-то футболом никогда особенно не интересовался, но благодаря вашим успехам стал почитывать спортивную периодику… А, вот и наш чай. Спасибо, Вера Алексеевна, можете быть свободны.

На столе после ухода секретарши остались две наполненные дымящимся, пахучим напитком чашки на блюдцах, вазочка с сахаром, розетка с вишневым вареньем и небольшая тарелочка с печеньями и конфетами.

— Угощайтесь, — благосклонно разрешил Суслов и сам же положил в свою чашку две ложечки варенья. Я, недолго думая, последовал его примеру.

Только я втянулся в это приятное занятие, как главный идеолог страны, непотопляемый ни при Сталине, на при Хрущеве, ни при Шелепине, вдруг заявил:

— Я ознакомился с вашей необычной биографией, товарищ Мальцев.

Он посмотрел на меня, видимо, ожидая какой-то реакции, но я с невозмутимым видом продолжал пить чай. Тогда Суслов продолжил:

— Весьма неожиданный взлет. Обычная дворовая шпана, и вдруг за какие-то год-два — всесоюзно известный персонаж. Такие таланты и в музыке, и в спорте… А что, вас действительно ударило током?

— Было такое, — нехотя сознался я, думая, кто из друзей прежнего Мальцева проболтался.

— И после этого в вас и открылись эти самые таланты?

— Не знаю, может быть, совпало, а может и в самом деле удар током послужил катализатором пробуждения моих способностей.

— Катализатором, — медленно повторил Суслов, будто бы катая слово во рту, и неожиданно спросил. — Товарищ Мальцев, что у вас было с дочерью Фурцевой? Только не врите.

Опаньки, вот это поворот! Это он что же, пригласил меня поговорить насчет моей личной жизни? Понятно, что я замешкался, а промедление могло вызвать у него подозрение в моей искренности, поэтому я решил с ответом не тянуть.

— Ничего не было, Михаил Андреевич, — сказал я, испытывая непреодолимое желание добавить: 'Мамой клянусь!'

— А из-за кого она вены себе резала? Об этом сейчас вся Москва говорит, и вы наверняка слышали.

— Ну да, вчера услышал… от знакомого. Но почему вы решили, что я как-то связан с попыткой суицида Светланы Фурцевой?

— Но вы же не отрицаете факт вашего знакомства?

Все это начинало походить на дешевую пародию допроса у следователя. Давай уж до кучи, направь мне в глаза абажур, чтобы добиться полной аутентичности.

— Да, мы знакомы, но между нами ничего не было, и вообще я ее не видел… Почти год не видел, с того самого банкета после товарищеского матча сборных Советского Союза и Бразилии.

— Но в тот раз вы вместе отлучались из банкетного зала.

— Михаил Андреевич, Светлана попросила меня проводить ее до уборной. Я не мог отказать женщине, которая после выпитого не совсем твердо держалась на ногах. Проводил — этим все и ограничилось.

— А вот некоторым бразильским товарищам показалось, будто они помешали вам в уборной своим появлением. Якобы и ваш вид, и вид Светланы говорили о том, что вас едва не застали за чем-то непотребным.

Вот блин, это кто же настучал-то? Манга и Флавио там точно были, еще переводчик… Может быть он и стуканул? Теперь поди разберись… Однако, придется как-то выкручиваться, на фиг мне не нужны проблемы с семейством Фурцевых.

— Не знаю, Михаил Андреевич, что там кому показалось, но ничего у нас со Светланой там не было, — с нажимом на последние слова произнес я.

— Ну хорошо, — неожиданно легко согласился Суслов, — в конце концов, это ваши дела, хотя — на будущее — прежде чем вляпаться во что-то такое, хорошенько все взвесьте. Зачастую личное пересекается с государственным… А теперь о делах, так сказать, насущных. Я вчера в какой-то мере неожиданно для себя стал свидетелем бурной дискуссии относительно грядущего музыкального мероприятия. Если точнее, то спора между вами и Екатериной Алексеевной. Проведение фестиваля я практически полностью доверил товарищу Фурцевой, поэтому ваши дебаты открыли мне глаза на кое-какие вещи. Действительно, фестиваль задумывался прежде всего как молодежное мероприятие, но, ознакомившись со списком исполнителей, соглашусь, что та же Клавдия Ивановна, при всем моем к ней уважении, с такого рода репертуаром не привлечет на трибуны достаточное количество молодежи. Что же касается ваших протеже — ансамбля 'Апогей' и певицы Адель — не скажу, что их творчество приводит меня в восторг, хотя до недавнего времени я был не очень-то с ним и знаком. Но и я, знаете ли, стараюсь не мешать личное с общественным. Мало ли что мне не нравится… Вы согласны со мной, товарищ Мальцев?

— Само собой, Михаил Андреевич. Идеология социализма как раз и пропагандирует идею — общественное выше личного. А после 1917-го это практически узаконено.

— Хм, а вы с трудами Владимира Ильича не знакомы? Что-то знаете о марксизме-ленинизме?

— Не буду вас обманывать, близко с этими учениями не знаком, но надеюсь когда-нибудь восполнить данный пробел.

— Что ж, похвальное желание.

Я невольно поднял глаза на портрет Ленина, затем перевел взгляд на висевшее рядом изображение Шелепина. Показалось, что первый секретарь ЦК КПСС мне заговорщицки подмигнул, и я не сдержал ухмылки.

— Кому это вы там улыбаетесь за моей спиной? — подозрительно поинтересовался Суслов.

Он повернулся назад, тоже глянул на портрет Шелепина, глубокомысленно хмыкнул, как будто бы был в курсе какой-то тайны, и снова обернулся ко мне.

— Так вот, мы после организационного собрания пообщались с товарищем Фурцевой, она согласилась, что реализация билетов идет не столь хорошими темпами, как изначально планировалось. На сегодняшний день, по самой свежей информации, продано всего 28 тысяч билетов, тогда как планировалось собрать 100-тысячный стадион. При этом, как ни печально, но примерно половина из уже проданных билетов была реализована на предприятиях… Надеюсь, информация не покинет этих стен?

— Можете не сомневаться, Михаил Андреевич.

— Вчера уже за полночь я закончил знакомиться с экстренно собранной информацией по ансамблю 'Апогей', певице Адель, а также коллективу 'The Beatles', про которых вы упоминали в своей речи на собрании. Что ж, действительно, популярность их не в пример выше, чем у оркестра Утесова или Марка Бернеса…

— Или Шульженко, — вставил я.

— Да, и Шульженко тоже. При этом творческие работы 'Апогея' и Адель получили одобрение художественных советов, так что в плане идеологии, как я понимаю, там придраться особо не к чему. А что, этот… Джон Леннон, он и впрямь высказывался с симпатией о Советском Союзе?

— Так и есть, ему импонируют некоторые аспекты социалистического строя. Равенство, братство, мир без бедных и богатых… Ну и желание посмотреть лично, как живут советские люди, тоже не на последнем месте.

— А остальные музыканты коллектива? Как они относятся к СССР?

— Я с ними не так плотно общался, но, во всяком случае, никакой агрессии или негатива в адрес нашей страны они не высказывали.

— Что ж…

Суслов задумался, потирая подбородок. Затем снял очки, протер линзы носовым платком. Снова водрузил на нос. Вздохнул и посмотрел мне в глаза.

— Товарищ Мальцев, 'Апогей' и Адель в курсе, что вы хотели бы их видеть в составе участников фестиваля? Они смогут подготовиться в сжатые сроки?

— Мы общались по телефону после моего приезда в Москву, и ребята из 'Апогея', и Адель с радостью выступили бы на фестивале. Гастроли у ансамбля закончились неделю назад, а у Адель, напротив, в середине июня турне по Белоруссии. Так что окно есть, и желание тоже.

— Ну тогда звоните им и обрадуйте новостью, что они в числе участников фестиваля.

Я на секунду завис, после чего прочистил горло:

— Так что, я могу идти?

— Нет, не можете. Потому что звонить вам придется прямо отсюда. Результат хотелось бы знать прямо сейчас, чтобы, не откладывая, дать соответствующие распоряжения товарищу Фурцевой. Так что звоните, не стесняйтесь. Или вы номера не помните?

— Да нет, помню, вернее, у меня с собой записная книжка с номерами.

— Вот телефон, звоните.

Я обошел стол, чтобы добраться до примыкавшей к нему тумбочки с телефонными аппаратами, достал записную книжку, и принялся названивать поочередно Михе и Адель. Михи дома не было, взяла его мать, с которой я учтиво поздоровался, а затем попросил передать, что 'Апогей' будет выступать на фестивале. Это вызвало у собеседницы легкий шок, который чувствовался даже через телефонный провод.

— Так как, передадите Мише мое предложение? — напомнил я.

— Конечно, конечно, — отозвалась мама лидера группы 'Апогей'. — Я уверена, что и он, и ребята будут только рады.

— Тогда пусть мне перезвонит вечерком, мы утрясем кое-какие организационные вопросы.

Затем настал черед звонить Адель. Трубку тоже подняла мама, но сама Ольга находилась неподалеку, так что удалось пообщаться с ней напрямую. Тут тоже вопросов не возникло, и тоже договорились, что вечером я ей сообщу, где и во сколько генеральная репетиция мероприятия.

— А с 'The Beatles' как быть? — спросил я, опустив трубку.

— Есть их номер?

— Да, домашний Джона есть. Лондонский, туда из Ливерпуля перебралась его семья.

— Вот и звоните. Скажите этому Джону, что билеты мы им обеспечим через наше консульство в Лондоне, и хорошие номера забронируем в лучшей московской гостинице. Только я сначала сам поговорю с дежурным на коммутаторе, а то у нас так запросто за границу не позвонить, все же контролируется, сами понимаете, — говорил Суслов, крутя диск аппарата. — Алло, это Суслов, Михаил Андреевич. Товарищ Козлов? Добрый день. Товарищ Козлов, сейчас от меня будет звонок в Лондон, вы уж соедините товарища с адресатом, у него важный разговор. Спасибо… Егор Дмитриевич, продиктуйте номер… Та-а-ак… Ага, пошли гудки, держите трубку.

Я взял у Суслова трубку, приложил мембрану к уху. Гудки все шли. Наконец что-то щелкнуло, и на том конце провода по-английски (хотя ответь мне на другом языке, я бы искренне удивился) сказали:

— Да, это дом мистера и миссис Леннон.

— Синтия, добрый день, это Егор Мэлтсэфф, из Москвы звоню.

— О, Егор! Из Москвы! Здравствуйте, мне Джон о вас рассказывал…

— Надеюсь, только хорошее, — улыбнулся я, как будто моя собеседница могла видеть выражение моего лица. — Синтия, а Джона нет поблизости?

— Ох, он сейчас на студии, на Эбби-роуд, они там даже ночевали, я его уже два дня почти не видела.

— Черт… Синтия, а как туда позвонить? У меня был телефон, но я его, похоже, в лондонской квартире оставил.

— Записывайте, мистер Мэлтсэфф…

— Секундочку, — сказал я и по-русски обратился уже к Суслову. — Михаил Андреевич, карандашика не найдется? Спасибо, — и снова по-английски. — Говорите, Синтия.

До 'битлов' я все же дозвонился. К трубке по моей просьбе пригласили Леннона, который, судя по голосу, искренне обрадовался моему звонку.

— Что? Выступить в России? В Москве? 1 июня? Отличная идея, Егор! Я только 'за', да и парни, уверен, не станут возражать, они тоже давно хотели посмотреть, как живут в вашей стране, спеть для русских.

— Вот и случай подвернется, прилетайте сразу на недельку, отдохнете, расслабитесь, — говорил я, косясь на Суслова, который вполне мог владеть английским. — Тут вам обещают целую культурную программу по высшему разряду. Насчет билетов на самолет, как меня заверили, проблем не будет, их вам оформят через советское консульство. А в Москве забронируют места в лучшей гостинице. Запиши, кстати, телефон человека, через которого придется держать связь, его зовут Леонид Федулов.

— Да, но нам еще нужно поставить в известность Брайана.

— Эпстайна? Думаешь, он может наложить вето на поездку?

— Вряд ли он пойдет на это, думаю, он даже попросит еще один билет на него.

— Михаил Андреевич, а можно будет билеты на пятерых — четырех музыкантов и их продюсера?

— Решим вопрос.

— Джон, мне сейчас сказали, что этот вопрос решаем… Ага… Хорошо, будем на связи. Пока!

Я положил трубку, и мы обменялись с Сусловым взглядами. Молчание длилось несколько секунд, после чего тот наконец произнес:

— Ну что, товарищ Мальцев, все нормально?

— Да, товарищ Суслов, вроде со всеми удалось уладить. Ничего, что я им пообещал культурную программу от вашего лица?

— Какую именно? — насторожился Суслов.

— Мы этот вопрос не уточняли, зато у вас будет время все продумать.

— Хм, хорошо, обмозгуем… Теперь, если вас не затруднит, посидите в приемной, а я созвонюсь с Екатериной Алексеевной, мы обсудим вопрос участия вышеперечисленных исполнителей в рамках фестиваля. Я распоряжусь, чтобы Вера Алексеевна сделала вам еще чаю.

— А один вопрос можно?

— Задавайте.

— Вам не кажется, Михаил Андреевич, что название фестиваля, скажем так, несколько неактуально?

— Что вы имеете в виду?

— То, что я и говорил на собрании. У нас немало ветеранов войны нуждаются, например, в улучшении жилищных условий, а на фоне недавнего землетрясения в Ташкенте можно было бы помочь и оставшимися без крова. Думаю, люди с удовольствием приняли бы помощь.

— Хм, над этим нужно помозговать…

— И еще одно предложение вдогонку разрешите озвучить?

— Да вы просто фонтанируете идеями, Егор Дмитриевич! Ну что там у вас еще?

— У меня вариант проведения концерта как бы в двух отделениях. Сами видите, что, с одной стороны, подбираются музыканты более старшего поколения с похожим репертуаром, и молодые, исполняющие более современный репертуар. Не логично ли будет их развести вместо того, чтобы выступать вперемешку?

— А что, в вашем предложении есть зерно. И выглядит оно вполне логично, я бы мог и сам до этого додуматься. Это мы сейчас тоже с товарищем Фурцевой решим. А вы все же идите чайку попейте, пока я общаюсь по телефону.

Минут через тридцать, когда этот самый чай у меня разве что из ушей не тек, и я думал, о чем так долго можно говорить с министром культуры, меня снова пригласили в кабинет к Суслову.

— Все нормально, мы поговорили с Екатериной Алексеевной. Вопрос по новым исполнителям решили. Она при мне созвонилась со своим же заместителем, товарищем Баскаковым, который непосредственно взаимодействует с артистами. Генеральная репетиция состоится 31 мая в ДК 'Красный Октябрь' в полдень. Ну это вы вроде бы должны знать. Будет у вас еще возможность созвониться с вашим английским другом?

— Надеюсь, что да.

— Вот тогда как выясните, точно ли они готовы лететь — тогда через консульство закажем билеты и обеспечим гостиницу. В экстренном порядке мы допечатаем афиши с изменениями. Только на всякий случай появление этих… 'The Beatles' упомянем как возможное. Кстати, а с участниками вашей группы все нормально, разместят?

— Да, в гостинице 'Москва', на парней выделили трехместный номер, и на девушку — одноместный. Не люкс, но вроде бы приличный, судя по отзывам дежурной, когда я туда дозвонился.

— Замечательно! По концерту в двух отделениях она тоже со мной согласилась. Чтобы не томить ожиданием немолодых артистов, решили, что пусть они выступят в первом отделении, а вам, молодым, придется закрывать фестиваль. Ну а что касается названия фестиваля и цели акции… Мы и этот вопрос обсудили с Екатериной Алексеевной, и пришли к выводу, что если исполнителей можно варьировать, то цель акции уже обозначена.

— Жаль, — вздохнул я.

— Но согласитесь, что помощь африканским детям — тоже благородная цель… Что ж, не смею вас больше задерживать, Егор Дмитриевич. Всего хорошего. Если возникнут какие-то вопросы — звоните или мне в приемную, или сразу товарищу Фурцевой.

'Ффух, прокатило, — думал я, покидая здание на Старой площади. — Причем прокатило не в самом плохом варианте. Жаль, что с идеей акции не выгорело… А тут я еще ухмыляюсь портрету Шелепину. На фоне легенды о нашем родстве Суслов мог это воспринять в каком угодно ключе'.

Весь погруженный в свои мысли, я на автомате поймал такси и так же, в мыслях о грядущем фестивале и недавней встрече с Сусловым, доехал до дома. Поздоровался с парой бабушек у подъезда, одолел первый лестничный пролет… и увидел сидящую на подоконнике Светлану Фурцеву.

В первый момент я ее даже не узнал. Куда делась та жизнерадостная, пышущая здоровьем молодая женщина? Теперь это была ее бледная и исхудавшая тень, причем бледная в буквальном смысле слова. Темные круги под глазами делали ее похожей на Наталью Варлей в образе панночки, которая в гробу летала перед охреневшим Хомой.

— Привет! — сказал я, не зная, что еще можно произнести в этой ситуации.

— Привет, — тихо ответила она. — У тебя нет сигаретки или папиросы?

— Ты же знаешь, у меня режим, с вредными привычками строго.

— А я вот не могу бросить… Никотин меня хоть немного успокаивает. Час назад последнюю выкурила.

А окурки, получается, прямо в эту вот открытую форточку и бросает, на головы сидящим у подъезда бабулькам. Или их ветром сносит? Вполне вероятно, ветерок сегодня серьезный, иначе упади им 'бычок' за шиворот, старушки мигом бы всех на уши подняли. А вообще странно, что человек столько времени сидит в подъезде, и никто и ухом не повел. Я за пять лет в этом мире уже привык, что советские люди обязательно поинтересуются у праздно торчащего в подъезде неизвестного, к кому он, кого ждет, а уж бабушки — те и вовсе всю душу вытрясут, и лишь выяснив, сколько раз в день человек сексом занимается, спокойно пойдут дальше. Тем более у нас 5-этажный дом, без лифта, все движение по лестнице.

— А что стряслось, почему такой… вид?

— Что, плохо выгляжу?

— Да не то чтобы плохо… Но сильно отличаешься от той Светланы Фурцевой, которую я видел год назад.

— Что ж вы меня все по девичьей фамилии склоняете, — грустно усмехнулась она. — Я ведь уже несколько лет как Козлова. Так и норовите напомнить, кто моя мать.

Я на мгновение растерялся. Действительно, я и сам как-то привык проводить непосредственную параллель между Фурцевой-старшей и ее дочерью.

— Ладно, больше не буду… А здесь-то что делаешь? Ждешь кого?

Ответ на этот вопрос я знал заранее, поэтому не особенно удивился, услышав:

— Ага, жду. Тебя. Меня тут бабки за твою поклонницу приняли, я не стала отнекиваться. В какой-то мере да, поклонница. А они мне, мол, шляются тут, все стены в подъезде исписали.

Она выжала из себя страдальческую ухмылку. Насчет стен бабки были правы, но это было преимущественно до моего отъезда в Англию. Потом фанаты поутихли. Странно, что сейчас и в самом деле их не наблюдается, все ж таки многие через газеты и ТВ узнали, что я вернулся, чтобы выступить на фестивале.

— Так ты что, просто поговорить хотела или…

Я запнулся, не зная, как выразить свою мысль.

— Извини, домой не приглашаю, ребенок маленький. Да и жена… может неправильно понять. Если хочешь, давай посидим где-нибудь в кафе, что ли…

— Господи, какое кафе?! — простонала Светлана, глядя на меня повлажневшими глазами. — Я ж к тебе пришла! Ты понимаешь, что я не могу без тебя жить?!! Вот, смотри.

Она закатала рукава платья, показывая бело-розовые шрамы на запястьях. Вот же ведь, Фурцева-старшая не раз вскрывала себе вены — если верить некоторым историкам — начиная примерно года с 60-го, и дочка идет проторенной дорожкой.

— Это из-за тебя! — в ее голосе уже ощущались нотки истерики. — Неужели ты еще тогда, год назад не понял, что мне нужен только ты?! Да я пить начала из-за тебя! Я вены из-за тебя резала!

— Свет, давай мы успокоимся и поговорим, как взрослые люди.

Я обнял ее за вздрагивающие плечи. Ох, как же я ненавижу успокаивать плачущих баб!

— Ну все, прекращай плакать, у тебя же тушь потечет… Хотя какая тушь, ты же без косметики. Нельзя так себя запускать женщине в самом расцвете лет. Ладно, где у тебя носовой платок? В сумочке? Щас…

Порывшись одной рукой в ее ридикюле, извлек оттуда практически чистый носовой платок и принялся вытирать слезы на лице своей воздыхательницы. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь из соседей мимо прошел. Новость, что Егор Мальцев обнимается с какой-то плачущей женщиной, тут же разлетится не только по дому, а и по Москве, чего доброго. Объясняйся потом с супругой, а оно мне надо? То-то же.

— Как ты, успокоилась немного? — спросил я, убирая платок обратно в сумку.

Я взял ее лицо в свои ладони, поднял, вглядываясь в черную глубину зрачков. Сейчас это все еще всхлипывающее существо выглядело настолько затравлено, что в порыве жалости захотелось его прижать к себе и зарыться лицом в растрепанные волосы. Однако это дало бы Светлане повод на что-то надеяться, а я не хотел вводить ее в заблуждение относительно перспектив наших отношений.

— Егор, скажи, что ты меня любишь, — прошептала она, не сводя с меня полного надежды взгляда.

— Свет, я люблю тебя как друга, но как женщину я могу любить только свою жену. Ты же сама все прекрасно понимаешь.

— Ах так!

Она резким движением расстегнула молнию на боком кармане сумочки, и спустя секунду я увидел в ее руке складной нож с уже выдвинутым лезвием.

— С венами не получилось, а с артерией получится.

Дальше я действовал на автомате. Тыльной стороной левой руки я подбил ее правую руку, сжимавшую несущийся к шее нож. Но немного не успел — Света самым кончиком оцарапала себе шею. Правой рукой удержал ее кисть с ножом над головой и резко выкрутил.

— Ой, мамочки!

Нож с глухим звоном упал на плитку лестничного пролета. Светлана в ужасе смотрела на меня, прижав ладонь к своей шее. Я же, все еще на адреналине, не без труда оторвал ее руку от раны.

— Ерунда, небольшой порез, — выдохнул я, чувствуя, как меня понемногу отпускает.

Снова достал из сумки носовой платок, приложил к ранке.

— Прижми, сама будешь держать. Думаю, даже швы накладывать не придется… Ох ты ж дура, а! И мозги у тебя куриные!

Наклонившись, чтобы подобрать нож, в последний момент передумал брать его за ручку, подцепил аккуратно двумя пальцами и опустил в карман своего пиджака. Еще не хватало отпечатки оставлять, чтобы потом мне покушение на жизнь министерской дочки приписали. Пусть пока у меня побудет, если что — на нем 'пальчики' только Светланы.

— Ты мне чуть руку не сломал, — всхлипнула она, прижимая платок к шее левой рукой и тряся кистью правой.

— А нужно было, чтобы больше не хваталась за что ни попадя. Это ж надо до такого додуматься!.. Пошли.

— Куда?

— Куда-куда… К матери твоей поедем, пусть разбирается с дочуркой, а я умываю руки.

— Я не поеду к ней, — в ее голосе снова начали прорезываться истерические нотки. — Лучше я вены себе перегрызу, не хочу ее видеть!

— Тебе в любом случае нужно оказать какую-то первую помощь… А, черт с тобой, пойдем ко мне.

— К тебе? Ты же говорил, у тебя жена дома, ребенок…

— Ничего, я кухонные ножи спрячу подальше. Ну чего стоим?! Кровью истечешь, пошли хоть продезинфицируем рану, еще неизвестно, что за колбасу ты этим ножом резала.

На этот раз она проявила покорность. Я-то малость нервничал, представляя, как буду объясняться с женой, еще, чего доброго, и она ревнивую истерику закатит. Надеюсь, что они хотя бы между собой не передерутся.

— Привет, лапа, привел тебе мою неудачливую поклонницу. Узнаешь? Да-да, Светлана Фурцева… то есть Козлова по мужу. Вы еще в гримерке пересекались после концерта трио 'НасТроение'.

— Как же, помню… Здравствуйте, Светлана. Ой, а что это у вас… с шеей?

— Несчастный случай, — быстро ответил я за еще больше побледневшую дочку министерши, все еще прижимавшую платок к порезу. — Представляешь, встретились в подъезде, ну и попросила заодно автограф. У нее карандашик с собой был, правда, туповатый, и лезвие. Решила грифель заточить на ходу, да видишь как — малость промахнулась.

— У нас в подъезде? — подняла брови Ленка, удивленно глядя на Светлану.

— А у нее родственница здесь живет, — вдохновенно врал я, уже не думая о последствиях. — Как раз от нее спускалась. Так что, найдутся у нас йод с пластырем?

— Как не найтись, уж для дочери министра культуры найдем. Ладно, заходите, сейчас будем оказывать вам первую помощь.

В общем, по-бабски они нормально столковались. Фурцева-Козлова даже позволила себя уговорить выпить чайку, пока мы ждали вызванную по телефону машину такси. При этом ни я, ни Светлана не афишировали, кто она на самом деле.

Когда сажал свою 'поклонницу' в 'Волгу' с шашечками на боку, водитель сначала мазнул по мне взглядом, а затем принялся разглядывать более сосредоточенно.

— Ба, да вы же Егор Мальцев, знаменитый футболист!

— Вы обознались, просто похож, — на автомате отреагировал я. — Меня постоянно с ним путают.

— Жаль, — искренне расстроился таксист. — В таксопарке бы ребятам рассказал, они бы просто обалдели.

— Приходите всем таксопарком на музыкальный фестиваль 1 июня, там ваш Мальцев точно будет выступать.

— Хе, так нас уже заставили купить билеты. Сказали — не купите — влепим выговор в личное дело. А уж они-то влепят, они найдут повод.

Похоже, водитель любит поболтать. Ну теперь пусть дальше со Светланой трещит. Несмотря на ее протесты, вручил таксисту деньги за проезд с запасом, разрешив оставить сдачу себе. Проводив взглядом свернувшую за угол дома машину, поднялся обратно в квартиру, где меня уже ждала уперевшая руки в боки супруга.

— Ну рассказывай, муженек, что это сейчас было?

Глава 3

В общем, следующий час у нас ушел на выяснение отношений. Желая в будущем не оглядываться на какие-то недомолвки, выложил Лисенку все как на духу, естественно, признавшись, что подругу-соседку придумал на ходу. Даже рассказал про попытку Светланы закадрить меня на прошлогоднем банкете.

— Может быть, это была моя ошибка, что сразу тебе не рассказал, думал, было — и прошло, забудется. Вернее, ничего не было, я бы тебе ни в коем разе не изменил. А она вон видишь как, все никак не угомонится, — подытожил я.

Честно сказать, далеко не был уверен, что Ленка не кинется собирать вещи с криком: 'Все, надоело твое вранье, кобель несчастный, я возвращаюсь к маме и папе!' Но моя девочка оказалась куда более рассудительной.

— И как же теперь быть дальше? — спросила она.

— Ну, если не прекратит ерундой заниматься, не угомонится, то придется ее мамашу проинформировать для начала, а в случае чего заявление в милицию накатать. Хотелось бы верить, что у нее хватит ума остепениться.

— Хотелось бы… А нож где?

— Эх, он же у меня все еще в кармане пиджака! Надо его в пакетик положить и заныкать куда-нибудь, как вещественное доказательство. Мало ли, вдруг Светлана решит задним числом заявить, что это я на нее с ножом кинулся.

А еще через пятнадцать минут я с аппетитом уплетал куриный суп с клецками на первое и картофельное пюре с парой котлет, поджаристых, как я люблю, с корочкой, на второе. Ну и стакан ароматного чая; давеча, пока с Лидой Клемент по рынкам и магазинам болтались, ухватил пару расписных жестяных коробок крупнолистового чая 'Букет Грузии'.

Разобравшись в отношениях с женой и с запоздалым обедом, я снова принялся обзванивать Миху и Адель. На этот раз рассказал им, когда и где будет проходить генеральная репетиция, и попросил определиться с репертуаром — им разрешили исполнить по две песни. У Ольги — то бишь Адель — к этому времени уже сложился свой коллектив: барабанщик, гитарист, бас-гитарист и клавишник, играющий на простеньком аналоге синтезатора. Так что помощи от 'Апогея' теперь и не требовалось.

Заодно порадовал Адель новостью, что сочинил для нее пару хитов. Далеко ходить не пришлось, взял из репертуара Борисовны 'Куда уходит детство' и 'Этот мир придуман не нами'. Договорились встретиться завтра у нее н репетиционной базе.

Так, с 'битлами' созвонимся позже, когда они сами сначала решат вопрос с Эпстайном. Чем занять этот вечер? Устроить секс-марафон с Ленкой, выгуливавшей сейчас во дворе Леху? Блин, после сегодняшних событий не уверен, что смогу выполнить в полной мере свой супружеский долг, меня все еще малость потряхивало. Хотя на аппетите не сильно-то и сказалось, вон как обед умял.

Включил телевизор, там как раз показывали концерт в Кремле с участием Бернеса. Тут же вспомнил, как Марк Наумович просил меня написать для него новую песню. Чего ж новую-то, у нас и старых полно. В смысле, старых для Алексея Лозового из будущего, а для Егора Мальцева из 1966 года еще ничего не написано.

А вот, например, 'Ласковая песня' от Фрадкина и Долматовского. На моей памяти ее больше других исполнял Кобзон, причем написана она уже была году эдак в 80-м, если не позже. Так, подыграть себе на фортепиано, обновить воспоминания, и сразу в нотную тетрадь. Пересечемся на генеральной, там и вручу Бернесу текст с нотами. Заодно напою, чтобы понял, что к чему. А то ведь нот он не знал, факт общеизвестный, зато пригодятся его будущему аккомпаниатору. Ну а аранжировка — отдельная тема, там вообще смогут, если что, без меня справиться, если руки из нужно места растут и голова не ниже пояса.

Как раз время идти своих забирать с прогулки, помогать переть наверх коляску. Исполнив свой семейный долг, вспомнил о Кобзоне. Чтобы Иосиф не чувствовал себя обделенным на той самой генеральной репетиции, где он наверняка увидит наши экзерсисы с Бернесом, можно предложить песню того же Фрадкина, но уже на стихи Рождественского 'Там, за облаками'. Он ведь и впрямь ее пел, во всяком случае, я прекрасно помнил юбилейный вечер 'Самоцветов'. Теперь может исполнить пораньше. А еще можно добавить совкового патриотизма в виде песни 'И вновь продолжается бой!' Она-то Пахмутовой и Добронравовым точно еще не написана.

Вообще становится малость стыдно, сколько уже вещей у этой четы увел. Но, как говорится, нет худа без добра! За последнее время семейно-творческий союз разродился двумя песнями, которых в моей реальности попросту не было. Одна называлась 'Иван-чай' — приятная, лирическая композиция в исполнении Зыкиной. Вторая воспевала подвиги комсомольцев с до и послевоенные годы, называлась 'Вечная молодость', что мне живо напомнило одноименный хит группы 'Чиж & Co'.

До ужина управиться не удалось. Хорошо все-таки дома, есть кому тебя накормить, постирать-погладить белье, прибраться, согреть в постели, наконец… А за это всего-то иногда достаточно подарить свою ласку, при этом еще и себе доставив удовольствие. А уж если раз в месяц будешь цветы дарить, пусть хоть и простые ромашки — вообще станешь для своей половинки святым. Даже если ты зарабатываешь так себе. А я тут как бы реально добытчик, и с песен гребу, и с футбола. За футбол мне вообще не стыдно, все, так сказать, кровью и потом заработано, пусть и арендованного мною тела. Аренда, правда, тянется уже пять лет, и иногда мне кажется, что моя прошлая жизнь — долгий, может быть и не самый дурной, но сон. О возвращении в прежнее тело даже думать не хочется.

— Егор, тебя к телефону, — позвала из прихожей Ленка.

— Кто там еще?

— Из министерства культуры вроде.

Неужто Фурцева! Блин, а если по поводу дочки… Жутковато становится. Но нет, звонил Баскаков, отчество которого я решительно запамятовал, тем более что он представился мне в этот раз просто по фамилии.

— Егор Дмитриевич, вы как, созвонились с ансамблем 'Апогей' и Адель? Узнали, что они будут петь?

Выяснив необходимую информацию, прежде чем попрощаться, Баскаков попросил так же и у 'битлов' уточнить, что они планируют исполнять в рамках фестиваля, если все же точно собираются прилететь в Москву.

Уже в девятом часу вечера, когда я дописал последние ноты песни 'И вновь продолжается бой!', решил еще раз позвонить Джону домой в надежде, что он вернулся-таки в лоно семьи. Как в песне у Высоцкого, пришлось набирать '07', прежде чем меня соединили с квартирой 'мистера и миссис Леннон'. Трубку снова взяла его жена, но на этот раз, на мою удачу, неформальный лидер 'битлов' оказался дома.

— Привет, это Егор! Ну как, решили вопрос с Эпстайном?

— Да, все отлично, он сам с огромным удовольствием съездит в Россию. И парни согласны отыграть на шоу, даже несмотря на то, что фестиваль благотворительный, и мы за выступление ничего не получим.

То ли намекнул прозрачно, то ли без задней мысли про бесплатное выступление вякнул… Ладно, я тут вообще сборку припека. Под занавес разговора уточнил, что они планируют исполнять на фестивале. Идиотизм, конечно, неужто наш худсовет будет принимать решения, годятся песни 'битлов' для фестиваля или нет?! Как бы там ни было, от лица ливерпульской четверки Джон предложил 'Baby's in Black', 'I'm a Loser', 'Albert Dock' и только что написанную 'Yellow Submarine'. Если с тремя из вышеперечисленных композиций я был знаком, то 'Albert Dock' мне представлялась загадкой. Я попросил Джона рассказать о ней чуть подробнее. Выяснилось, что эта песня посвящена ливерпульскому доку, который назывался Альберт, по сюжету песня напоминала песенку из мультика 'Мы пришли сегодня в порт'. Мол, что вижу — о том и пою. Интересно было бы мелодию хотя бы услышать. Впрочем, ждать недолго осталось.

По уже сложившейся советской привычке экономить быстренько завернул разговор, решив, что с Баскаковым созвонюсь завтра. У меня был только его рабочий номер, вряд ли он задерживается в кабинете так допоздна.

В последующие до генеральной репетиции дни я наслаждался отдыхом в кругу семьи. Единственное — решил все же не ограничиться дарением песен Бернесу и Кобзону. Привык уже действовать согласно поговорке 'Всем сестрам по серьгам'. Поэтому задумался, чем порадовать Магомаева, Хиля, Клемент, Миансарову, тех же 'Апогей' и Адель… Мулермана, жаль, нет в списке выступающих, он когда-то у меня пел 'На дальней станции сойду', 'Травы-травы' и 'Дрозды', заимствованные из репертуара Геннадия Белова. У того же Белова можно позаимствовать и полушуточную песенку 'Хороший ты парень, Наташка!' на музыку Шаинского и стихи¸ кажется, Ибряева. Вещь еще не написана, в будущем ее некоторые — незнакомые с текстом, а лишь услышав название — воспринимали двусмысленно на фоне разгула гомосятины, а пока слушатель принимает песню так, как и задумывалось авторами. Отдам-ка я ее Хилю, может, Эдику понравится.

А вот Магомаеву… Ужасно хотелось подсунуть 'Это здорово' из репертуара Коли Носкова. Но текст в ней несколько не соответствует курсу партии: 'Отовсюду здесь веет холодом', 'Среди подлости и предательства' и так далее. Ну и голос у Магомаева слишком уж 'отутюженный', хотя пока все равно ориентиров нет, никто же в этом времени эту вещь еще не исполнил.

А предложу-ка я Магомаеву челентановскую 'Confessa'! Шок? Ага, это же по-нашему. Надеюсь, худсовет на фоне наладившихся связей СССР с Италией не зарубит композицию. А Муслим попробует добиться легкой хрипотцы, которая была визитной карточкой Адриано. Да, собственно говоря, и без хрипотцы прокатит, но она придает песне дополнительной сексуальности. В общем, поглядим-посмотрим.

Что у нас есть для женщин… Пьеху, кстати, тоже могли бы пригласить, чем она-то Фурцевой не угодила? А между прочим, можно подкинуть Эдите ее же хит 'Наш сосед' за авторством Бориса Потемкина. Песня датировалась вроде бы 1968 годом. Если бы оказалась уже написана — я бы ее наверняка услышал. Тоже как-нибудь при встрече обсудим.

Кто там по списку, Миансарова? Тамаре можно отдать песню Пахмутовой и Добронравова 'Я не могу иначе'. В исполнении Валечки Толкуновой звучит на редкость душевно, но пока она совсем молоденькая, в этом году должна, кажется, быть принята в вокально-инструментальный оркестр под управлением Саульского. Или все-таки подождать, пока Толкунова созреет? А Тамаре можно подкинуть 'Ромашки спрятались' из какого-то кинофильма на рубеже 60-х и 70-х, пока я ее нигде не слышал. Ничего страшного, что Людмила Георгиевна ее не споет, песней больше — песней меньше.

'Ромашки спрятались, поникли лютики…' — затянул я на автомате себе под нос, рисуя ноты. Оказалось, что слух у моей Ленки не хуже, чем у летучей мыши.

— Ой, что это за песня?

— Да вот, сижу, сочиняю помаленьку. Практически уже готова.

— Ежик, спой, а!

И так смотрит жалостливо, что не откажешь. Ну так мне жалко что ли…

— Ладно, только закрой все двери, чтобы Лешку не разбудить.

Подыграл себе на фортепиано, предупредив, что вообще-то песня женская, хочу отдать ее Миансаровой. Ленка влюбилась в композицию моментально, пришлось еще и на бис исполнять. А потом попросила ей слова на листочек переписать, а мелодию она сразу запомнила.

Ладно, вернемся к нашим баранам… Ребятам из 'Апогея' предложим суперхит группы 'UFO' под названием 'Belladonna'. Буквально от сердца оторвал. Была мысль оставить вещь для себя, но решил все-таки проявить чудеса коммуникабельности. 'Апогей' вроде не был замечен в хард-роковых наклонностях, ну так это, опять же, баллада, для разнообразия репертуара им сгодится.

Адель еще у нас без подарка… Почему-то в последнее время стал ассоциировать ее с Земфирой. У Оли-Адель уже имеется в репертуаре ее вещь, думаю, еще что-нибудь не помешало бы. Пришла на память 'Прогулка', но с сожалением отклонил этот вариант. Либо приличный синтезатор нужен, либо небольшой симфонический оркестр. Да и текст, в котором мелькают фразы 'Если верить киношникам, мы загружены в матрицу' и 'Ты был счастливый и пьяный', вряд ли придется по вкусу членам худсовета. Тогда уж '-140', где слова 'ни фига' легко заменяются на 'ничего', а в целом песня отдает мажорными джазовыми нотками. Хорошо, что я в свое время увлекался творчеством Земфиры и многие ее песни помню наизусть. Решено, сажусь за ноты.

25 мая мне дозвонился Николай Морозов.

— Егор, я знаю, что ты готовишься к ответственному культурному мероприятию, но учти, что 5 июня мы играем с французами. На игру с итальянским 'Ланеросси' я уж тебя дергать не буду — соперник проходной, а вот в игре со сборной Франции хочу посмотреть тебя в деле. Ты как вообще, после сезона в Англии, не тренировался?

— Есть такое, Николай Петрович. Можно сказать, сегодня первый день более менее свободный, а то с этим фестивалем столько беготни… Сейчас окно до 30-го мая, там мои музыканты прилетают, поеду их встречать, помогать размещать в гостинице. А вечером того же дня у нас репетиция. 31-го, наверное, съезжу опять в аэропорт, встречу группу 'The Beatles', и в тот же день у всех будет генеральная. 1 июня у нас фестиваль, а 2-го я — в расположении сборной.

— Правильно, 2 июня у нас командное собрание в здании федерации футбола СССР, в 10 часов утра. Надеюсь, что ты почтишь нас своим вниманием. А до 30-го нет желания потренироваться с ребятами?

— А что, можно?

— Не можно, а нужно! Все-таки и нам, тренерам, хочется посмотреть, в какой форме ты находишься. Кубок чемпионов, это, конечно, хорошо, но и об интересах сборной помнить желательно. Кстати, можешь даже сегодня подъехать к семи вечера на Песчаную.

— У сборной там тренировка?

— А на стадион имени Ленина нас пока не пускают, там же идет подготовка к вашему фестивалю. Так что приезжай на Песчаную, будем ждать. И форму тебе подберем, насчет этого не волнуйся.

Не успел положить трубку — подкрадывается Ленка и подсовывает газету с телепрограммой.

— Егор, смотри. Три программы с тобой показывают на следующей неделе.

Для наглядности ткнула пальцем сначала на вечер среды, 1 июня, где с 19 до 22 часов будет идти прямая трансляция фестиваля. Затем ее аккуратный ноготок (сегодня с утра только бегала на маникюр в кооперативный салон косметических услуг, пока я с Лехой сидел) передислоцировался на воскресенье, 5 июня. Здесь опять же в 17.00 прямая трансляция футбольного матча СССР-Франция, где я надеялся выйти хотя бы на замену, а в утреннем блоке идет 'Музыкальный киоск'. И что интересно, здесь же указано, что выпуск посвящен творчеству Егора Мальцева и группы 'S&H'. Ничего себе! Это, получается, весь выпуск, все 30 минут?! Случай доселе беспрецедентный, обычно для современного зарубежного репертуара выделялась самая концовка программы, чтобы втиснуть один клип, ну или видеоролик, поскольку такого понятия как клип в СССР еще не существует. С другой стороны, запись, которую я вручил Беляевой, тянула на полтора часа. Как они их втиснули? Или станут частями показывать, растянут на три недели?

А перевод какой-то будет нашей болтовни между песнями? Или, может, программа пойдет с субтитрами? А вероятнее всего, вообще с закадровыми комментариями ведущей, а показывать будут только наше выступление без говорильни. Ну да что гадать, факт сам по себе занятный и неординарный.

Жаль, что вряд ли получится посмотреть, в день матча с утра будет не до этого. Ладно, ничего страшного, я-то знаю, что там на пленке, которую я передал Элеоноре Валериановне, если только там они от себя еще чего не налепят. Мол, в этом дворе начинался творческий путь ныне известного музыканта и футболиста Егора Мальцева. Здесь он устраивал и квартирники, и… как сказать, дворники? Не стоит, пожалуй, голову ломать, она мне еще пригодится.

— Лиса, ты, надеюсь, появишься на фестивале? — поинтересовался я у жены.

— Конечно, оставлю Лешку родителям на один вечер, они будут только рады.

— Одна пойдешь или с кем-то? В смысле, с подругой?

— Тогда я Ольгу возьму. Она, кстати, с твоим бывшим дружком Витей по прозвищу Муха крутит. Помнишь, она на речку вместе с нами загорать ездила…

— Эта та Оля, у которой необхватная задница?

— Нормальная у нее задница, не болтай.

— Ладно, будет вам пара контрамарок. А что, кстати, про моих бывших подельников слышно?

— Ты меня спрашиваешь? Они же твои вроде бы друзья… были. Нет, ну если хочешь, то я могу у Лельки узнать, она-то с Витей общается, и про остальных что-нибудь да знает.

— Слушай, а позвони ей прямо сейчас, может, у нее номер Мухи есть? И заодно новостью про фестиваль обрадуешь.

Так и получилось, что через десять минут я болтал по телефону с Мухой — в миру Витькой Мухиным. Нет, ну а что, в самом деле, за всей этой звездной музыкально-футбольной завесой парни как-то ушли с орбиты моих интересов. А ведь они были первыми, с кем я встретился в этом мире.

— Штырь! Ой, какой Штырь… Егор, здорово!

— Привет, Муха! Или тебя лучше Витьком звать?

— Да зови как хочешь. В училище еще Мухой парни звали, а сейчас я на маневровом тепловозе в депо работаю, помощником машиниста, некоторые даже Виктором Петровичем зовут.

— А я-то думал, ты по возрасту в армии должен служить.

— В армию меня не взяли, плоскостопие, — с ноткой грусти промолвил Муха. — К строевой негоден. А я ведь танкистом хотел быть, как моя батя, там вообще служба сидячая. Эх, нет в жизни счастья…

— А как там остальные парни? Вроде как Бугор на зону загремел?

— Бугор по зонам и скитается, говорят, даже в авторитеты выбился. Сява по той же дорожке пошел, через год после Бугра на малолетку угодил, сто лет его уже не видел и не слышал. Ну а Дюша сейчас как раз на морфлоте лямку тянет. Через год дембель. Как-то даже письмо мне присылал, писал, что первое время от качки зеленый ходил, а потом приноровился. В общем, разлетелась наша стая кто куда. Ты вон теперь знаменитость, твои песни вся страна распевает, в Англии в футбол играешь. Нашел старую фотокарточку, где мы вдвоем стоим, всем теперь показываю, правда, никто не верит, что на фотке ты.

— Я тебе на ней автограф оставлю, может, начнут верить… Слушай, Виктор ты наш Петрович, а 1 июня что делаешь вечером?

— Вечером?.. У меня вроде первая смена, так что в шесть я уже свободен.

— Ну тогда бери свою Ольгу и топайте с моей Ленкой на стадион, на фестиваль. Контрамарки у меня есть, причем на приличные места. А после концерта пересечемся, посидим где-нибудь. Только недолго, утром меня ждут в сборной.

Вопрос решился положительно. Недолго думая, я по телефону забронировал столик в ресторане 'Арагви'. Поначалу это выглядело бесперспективной попыткой, мол, у нас тут зал полностью арендован, а когда я себя назвал — мне просто не поверили. Тут я попросил пригласить к аппарату Аркадия, оказалось, он, на мое счастье, уже отирался в ресторане. Услышав знакомый голос, руководитель ресторанного коллектива почти на минуту рассыпался в приветствиях и изъявлении всяческого почтения к моему таланту.

— Аркадий, нам бы столик забронировать на вечер 1 июня, на четверых, — наконец вставил я фразу. — Хотим после фестиваля небольшой дружной компанией посидеть, повспоминать старое.

— Столик? Хм, оставайся на линии, я скоро.

Через пару минут в трубке снова раздался его бодрый голос:

— Все нормально, будет вам столик. В углу, правда, но там такой уютный закуток…

— Отлично, вот этот вариант меня как раз и устраивает.

— Я тоже так думаю, и свадьба вам мешать особо не будет. У нас же кавказская свадьбы в этот день гуляет, на сутки ресторан сняли, — понизив голос, уточнил Аркадий. — Думаю, ни вы им, ни они вам особо мешать не будете. Надеюсь, ты… гм… платежеспособен?

— Обижаешь, Аркадий, по деньгам никаких проблем.

— Ну тогда до встречи, жду в гости.

Взгляд снова упал на ухоженные руки супруги. Она уже приноровилась ходить в частный салон красоты, который назывался 'кооперативный салон косметических услуг 'Ворожея'. Там Ленке и маникюр делали, и педикюр, там же и прическу, хотя в названии заведения про парикмахерское дело вроде бы ничего и не сказано. До косметических масок у Ленки дело дойдет лет через 10–15, пока своя кожа глаз радует. Но факт в том, что индустрия красоты вышла на новый уровень, и могла предложить советским женщинам практически передовые технологии в этой области. Вот что значит, когда бизнес находится в частных руках, и владелец предприятия всерьез занимается его раскруткой. НЭП вернулся, вот только надолго ли?

Снова всплыла идея собственной типографии. Был бы посвободнее — может, и занялся бы этим делом, вложился бы по самое не хочу. Хотя… Неизвестно еще, как Лисенок на это посмотрит, с ней-то я на эту тему не разговаривал. Понятно, что в нормальной патриархальной семье последнее слово за мужчиной, но мнение супруги для меня тоже многое значило.

Времени мало, это да. А на кого можно переложить это дело? На Ленку? Ага, ей бы с малым справиться. В смысле, с ним она справляется, но ни на что другое, кроме как стирки-уборки-готовки ее уже не хватает. Жаль девку, молодая, а уже погрязла в бытовухе. Это я все зайчиком скачу, то мячик пинаю, то фанатов песнями развлекаю. А с другой стороны, ей вроде бы самой нравится быть втянутой в решение ежедневных семейных задач.

Так, а кто у нас в родственниках из мужиков… Отец Ленки и мой отчим, если не считать еще и мужа Катерины. Но тот молодой, рано ему такую ответственность на себя взваливать. Григорий Петрович на серьезной должности, Валерий Ильич пацанов тренирует, вот когда им еще моей типографией заниматься? Ладно бы кто-то из них только-только на пенсию вышел, еще и здоровья вагон, как говорится, и времени свободного навалом.

От мыслей о бизнесе меня отвлекла моя любимая.

— Ежик, я так не хочу, чтобы ты уезжал в эту свою Англию, — ластилась она ко мне, пока Леха неуклюже ползал по полу.

— Ну, контракт в принципе еще не подписан, но, думается, это дело одного, максимум двух месяцев, — вздохнул я. — Во всяком случае, все будет ясно по окончании чемпионата мира. Но я тоже по тебе очень сильно соскучился. Не представляю, как я там буду без тебя с пацаном, хоть с собой вас забирай.

— А что, можно? — оживилась жена.

— Я закину удочку Ряшенцеву, коль уж через него все это дело проворачивалось, но ничего обещать не буду.

Да уж, это в будущем наши Аршавины и Погребняки своих жен и детей в Англию вывозили, а в СССР подобных прецедентов еще не было. Разве что семьи дипломатов и сотрудников торговых представительств, но уж никак не футболистов или хоккеистов, возможно, по той простой причине, что за пределами страны практически никто не играл. Сейчас-то, может быть, в связи с меняющейся внутренней и внешней политикой оно как-то попроще будет в этом вопросе, так что поговорить с руководством Федерации футбола все же не мешало бы.

— Все, я на Песчаную!

Решительно поднявшись, накинул пиджак, во внутренний карман сунул кошелек, натянул свои английские ботинки, чмокнул жену в щеку и отправился на встречу со сборниками.

Практически все были мне знакомы. Если с кем-то не играл в сборной, то уж в чемпионате Советского Союза пересекались по-любому.

Но вот кого я видел действительно впервые — это Эдуарда Стрельцова. Крепкий, кряжистый, со взглядом исподлобья, такой конкретный мужик. Но когда улыбался — словно солнце проглядывало из-за туч. А улыбнулся он, как только увидел меня в раздевалке, где я примеривал выданную мне амуницию.

— Мальцев! Говорят, ты поспособствовал моему возращению в 'Торпедо'? Держи краба!

В общем, как-то мы с ним сдружились. Во всяком случае, мне хотелось в это верить. Да и Банишевский, чей дебют в 'Нефтчи' я еще застал игроком 'Динамо', и с которым планировал конкурировать за позицию правого нападающего, оказался компанейским парнем. Хотя на тренировке — на двухсторонке мы оказались в разных командах — он ни себя не щадил, ни соперника. Нередко смещался в центр атаки, а однажды умудрился оказаться на моем фланге, где мы сошлись в весьма жестком стыке. Морозов тут же сделал ему замечание:

— Толя, поломаешь к черту Егора, как он хромой на фестивале выступать будет! Я уж не говорю про сборную.

— Хорошо, Николай Петрович, буду аккуратнее.

Впрочем, аккуратности Банишевскому хватило минут на пять от силы, потом он принялся за старое. Вот уж действительно 'бычок', вылитый Руни советского образца. А в раздевалке Толя извиняющимся тоном сказал:

— Ты это, Егор, я тебя там не сильно поломал?

— Пока на своих двоих передвигаюсь, — улыбнулся я, снимая щитки. — Ничего, тяжело в учении — легко в бою, как говаривал фельдмаршал Суворов. Ты вот с французами так, как сегодня. Они техничнее нас, а мы их характером и мощью задавим.

Тут в самом деле не поспоришь, французские футболисты в технике наших игроков превосходили, разве что я мог с ними конкурировать на равных без ложной скромности. Зато в физической мощи с советской сборной мало еще какая могла поспорить. Ну если не брать в расчет немцев или англичан, те тоже зачастую предпочитали силовую манеру игры.

Ну а 30-го мая я встречал в 'Шереметьево' своих ребят: Диану, Люка, Джона и Юджина. Звал я и Эндрю, но наш босс является также продюсером и 'The Rolling Stones', с которыми вынужден был отправиться в тур по Америке. Понятно, у нас-то один концерт, а 'роллингов' 12, хотя Олдхэм говорил, что мечтает побывать в СССР, который для западного обывателя все еще являлся Terra Incognita. Ну да какие его годы, думаю, еще побывает.

Все, кроме Джона, который три комплекта барабанных палочек держал при себе, сдали в багаж свои инструменты, а Диана так даже две гитары — неизменный 'Fender Stratocaster' и полуакустическую 'Martin', которую, оказывается, прикупила всего пару недель назад.

Я в очередной раз похвалил себя за догадливость, что додумался прихватить из Лондона свой 'Gibson Les Paul Custom', мою черную красавицу. Сейчас она дома, жаль только, что специальной подставки нет, поэтому в чехле хранится в шкафу.

— Добро пожаловать в СССР! — на английском приветствовал я своих музыкантов после прохождения ими таможенного досмотра.

Те осматривались с таким видом, будто попали на другую планету, в надежде увидеть зеленых человечков.

— Господа, — подключился товарищ из Минкульта, также владевший английским, но на менее достойном уровне. — Господа, прошу пройти в автобус, он доставит вас в отель.

Я, будучи джентльменом, подхватил у Дианы одну из гитар, и вместе со всеми занял место в специально выделенном автобусе. По пути мы, наконец, получили возможность поболтать. Я объяснил ребятам, что у них есть пять часов, чтобы поспать, если не выспались, пообедать, а в 6 вечера за ними приедет этот же автобус, который отвезет их в ДК 'Красный Октябрь' на улице Вишневой. Черри-стрит, короче говоря. А название Дома культуры у англичан вызвало удивление. Пришлось объяснять, что 'Red October' напоминает о возникновении Советского Союза, именно 25 октября по старому стилю крейсер 'Аврора' дал исторический залп, возвещавший о начале новой эры.

— Я хочу посмотреть на крейсер! — заявил Джон.

— Он на вечной стоянке в Ленинграде, — осадил я барабанщика. — Может, когда-нибудь туда и попадете.

Музыкантов разместили в номерах, которые вполне удовлетворяли их амбициям. Точнее сказать, они малость охренели от уровня гостиницы 'Москва', потому что до этого им никогда не доводилось останавливаться в столь приличных апартаментах. Кстати, в этом же отеле завтра размесятся и 'битлы', только этажом выше, где номера еще презентабельнее, уровня 'люкс'.

— Так, прощаюсь с вами до вечера, — подытожил я, когда трое парней и девушка осмотрелись в своих номерах. — Из гостиницы ни ногой, все прогулки по Москве — после фестиваля. Там хоть в Москва-реку прыгайте. Но лучше я вам устрою обзорную экскурсию. 2 июня утром я буду на собрании в Федерации футбола СССР, а после, надеюсь, остаток дня проведу с вами. Ну а 3-го улетите обратно в Лондон.

— А 'The Beatles' тоже на четыре дня прилетают? — спросил Люк.

— Вот с ними пока нет ясности. Там в нашем Министерстве культуры решают, какую им предложить культурную программу, тем более что, если верить словам Леннона, они могут гостить в СССР хоть неделю, а то и две.

Это было правдой, мы только накануне созванивались с Баскаковым, через которого я держал связь, и тот меня и проинформировал, что идет работа над составлением графика пребывания ливерпульской четверки в Советском Союзе. Надеюсь, их не повезут к дояркам совхоза 'Светлый путь'. Им-то, быть может, и интересно посмотреть на то, как коров дергают за вымя, а вот дояркам и прочим пейзанам что 'битлы', что русский народный хор… Хотя, думаю, хор для них будет даже поинтереснее.

Вечерняя репетиция прошла на одном дыхании, нам потребовалось всего несколько минут, чтобы заново сыграться после перерыва. Да и пара тромбонистов от Утесова пришлись кстати, свою несложную партию в песне 'All You Need Is Love' они выучили с первого раза. Профессионалы! Хотя других Леонид Осипович в своем оркестре и не держал.

31 мая я снова поехал в 'Шереметьево', теперь уже встречать 'битлов'. Собственно, там и так полно было встречающих, как официальных лиц, так и просто зевак. Не знаю уж, откуда прошла утечка, но уже за два часа до прилета рейса из Лондона здесь началось броуновское движение. Поклонники музыкантов оккупировали всю территорию вокруг аэропорта, раз уж внутрь не удавалось прорваться. Сотрудники правоохранительных органов пока еще не гоняли кучкующуюся молодежь, периодически скандировавшую 'Би-и-тлз! Би-и-тлз!', и размахивавшую свежеотпечатанными плакатами с изображением группы, но в любой момент готовы были оттеснить особо рьяных поклонников. Собственно, этим им и пришлось заняться, когда Джон, Пол, Ринго, Джордж и Брайн проследовали все к тому же автобусу, который накануне возил мою группу. Ну а что, вполне логично, что началась форменная истерия. Недаром на следующий день в 'Известиях' по этому поводу был опубликован фельетон с соответствующей карикатурой, как москвичи на руках несут автобус с перепуганными музыкантами из Англии. На руках-то, понятно, не несли, но раскачивать пытались, и 'битлы' реально были в шоке от такого приема. Но в шоке приятном, как по пути в гостиницу они сами мне признались. Не ожидали, что в России (они предпочитали говорить именно 'Россия', а не СССР, несмотря на так и ненаписанную в этой реальности песню 'Back in the U.S.S.R') у них столько поклонников.

Вечером того же дня опять в ДК 'Красный Октябрь' собрались все участники грядущего фестиваля. Генеральная репетиция — процесс ответственный, но ее едва не сорвали все те же фанаты 'The Beatles', пытавшиеся чуть ли не штурмом взять Дом культуры. Пришлось даже выстраивать милицейское оцепление. Кстати, к чести 'битлов', они свои вещи отыграли быстро и качественно, с одного дубля, что у некоторых наших исполнителей и музыкантов вызвало вполне естественную зависть.

Услышал я и 'Albert Dock'. Очень даже мелодичная вещь, причем, как сказал Джон, на альбоме в записи будут добавлены звуки дока — от сирены буксировщика до крика чаек.

После репетиции ко мне буквально подбежал Магомаев, протягивавший фотоаппарат.

— Егор, будь другом, сфотографируй меня вместе с 'The Beatles', пока они не уехали.

Брайан был не против, да и 'Битлы' с радостью согласились попозировать, и тут же к ним выстроилась настоящая очередь, преимущественно из молодых артистов, которые мечтали сфотографироваться с легендарными музыкантами. Директор ДК и еще несколько аборигенов также не отказали себе в удовольствии запечатлеть себя рядом с ливерпульской четверкой. Причем все на тот же фотоаппарат Магомаева. Муслим в итоге даже пошутил, что с каждого будет брать мзду.

— 100 рублей за снимок в компании группы 'The Beatles'!

Понятно, что шутил, но уверен, что некоторые и больше выложили бы за такую фотографию.

— Товарищи, а вы куда?!

— Да нам бы у товарищей из Англии автограф взять…

Я невольно повернулся на звук знакомого, с хрипотцой, голоса. Ничего себе, да это же молодой Высоцкий, а рядом с ним мнется такой же относительно юный Золотухин. И на их пути стеной встал квадратный администратор Дома культуры, разве что руки не раскинул в стороны.

— Не положено, товарищи!

И принялся теснить их сторону, обеспечивая таким образом 'битлам' свободный проход. На лицах обоих актеров проступило разочарование.

— Эй, Джон, — окликнул я Леннона на английском. — Не могли бы вы с ребятами оставить автограф вот этим двум людям?

— Да без проблем, Егор! — улыбнулся музыкант и повернулся к Высоцкому и Золотухину. — Есть ручка или карандаш?

Я тут же перевел им вопрос Леннона, и оба моментально извлекли из внутренних карманов пиджаков карандаши, только у Высоцкого был простой, а у Золотухина химический. Про ручку Джон, наверное, зря спросил. У них там шариковые ручки уже вошли в моду, а у нас в стране это пока в диковинку. Но как бы там ни было, вся ливерпульская четверка расписалась химическим карандашом на небольшом плакате со своим изображением.

— А могли бы и сфотографироваться, — подначил я актеров, глядящих вслед уходящим 'битлам'.

— Да мы уж не стали наглеть, — пробормотал Высоцкий. — Хотя фотоаппарат на всякий случай Валерка прихватил… Слушай, ты же ведь Мальцев! А с тобой можно сфотографироваться?

— Да легко, — снисходительно улыбнулся я и окликнул Магомаева. — Муслим, будь добр, на эту камеру щелкни нас троих… Давайте я в середку встану. Готово? Еще дубль сделай на всякий случай…. Ага, спасибо. Ну что, товарищи артисты, удачи на вашем нелегком актерском поприще, хороших ролей в театре и в кино!

Пожав им на прощание руки, я прислонился к стенке, глядя на проходящих мимо артистов. Вот же ведь, пока Высоцкий и Золотухин друзья, а годы спустя произойдет размолвка. Вроде бы из-за роли Гамлета, хотя кто его знает, как на самом деле все было… А вообще приятно, что они почли за честь не только у 'битлов' автограф взять, но и со мной сфотаться. Блин, они-то себе фотки сделают, а я что же, без фотокарточки останусь? Ну я балда, надо было, пользуясь случаем, хотя бы обменяться телефонами. Глядишь, и знакомство завязалось бы. Ладно, чего уж после драки кулаками махать. Не последний день живем, пересекутся еще, дай Бог, пути-дорожки.

Глава 4

Фанаты прознали, где остановились 'битлы', и неудивительно, что напротив входа в гостиницу 'Москва' постоянно тусили группки молодых людей. В основном, понятно, старшеклассники и студенты. Для первых учебный год только-только завершился, и сегодня, 1 июня, они с чистой совестью торчали возле отеля. Вторые еще до конца июня по идее должны сдавать сессии, защищать курсовые и дипломные работы, а там можно и в составе стройотряда куда-нибудь отправиться, заработать на карманные расходы. Но, видно, самые отчаянные на все плюнули ради своих кумиров, в надежде лицезреть их во время выхода из гостиницы и отправки на стадион им. Ленина.

Наивные… Они бы уже по мизерному количеству милиционеров могли бы догадаться, что и 'битлы', и мои ребята вместе со мной покинут гостиницу через служебный ход, к которому подадут автобус. В Лужники мы отправимся одним рейсом, а у поклонников будет возможность увидеть ту же ливерпульскую четверку только через стекло автобусного окна. Это еще пусть скажут спасибо, что стекла без тонировки, которая пока в СССР присутствует только на лимузинах партийных лидеров.

Своих 'серпасто-молоткастых' музыкантов я встретил в фойе, где они уже сидели наготове в обнимку с инструментами. Диана о чем-то мило трепалась на английском с приставленным к нашей группе и 'битлам' куратором — мужчиной неприметной внешности с усиками и выбритыми до синевы щеками и подбородком. Отдаленно он напомнил мне Джохара Дудаева. Почему-то мне показалось, что куратор имеет отношение к органам, которые себя предпочитают не афишировать. Прислушавшись, я понял, что наша лидер-гитаристка интересуется стадионом, на котором предстояло выступать сегодня вечером. Мне-то все как-то недосуг было объяснять, мол, стадион и стадион, 100 тысяч вроде как влезают при желании.

— Как вы, готовы? Пообедать успели?

На мой вопрос все ответили утвердительно. Куратор добавил, что ждем 'битлов', они должны спуститься с минуты на минуту.

— А что, кстати, с культурной программой для английских гостей? — по-русски спросил я собеседника. — Нет информации по этому поводу.

— Насколько я знаю, завтра и ваш коллектив, и 'The Beatles' осматривают Третьяковскую картинную галерею, затем намечена экскурсия в Кремль с посещением Оружейной и Грановитой палат, а вечером их ждут на правительственном концерте дважды Краснознаменного Академического ансамбля песни и пляски Советской Армии имени Александрова, — отчеканил куратор.

— В Оружейной палате, говорите, побывают… А что, дадите Джону Леннону шапку Мономаха примерить? — с самым серьезным видом поинтересовался я. — А то он мне уже все уши прожужжал с этой шапкой.

Куратор, похоже, мою шутку воспринял всерьез. На его доселе непроницаемом лице появились признаки растерянности.

— Это ценный экспонат, кто же разрешит…

— Ну нет так нет, — успокоил я его. — Как-нибудь объясню Джону, хотя все равно расстроится парень. А что, на концерте хора Александрова, раз уж он правительственный, ожидаются высшие лица партии?

— Не имею информации, — нахмурился куратор, вновь включив чекиста.

Хм, думается, в звании он никак не меньше майора, вряд ли капитан или тем более лейтенант так свободно владеют английским, да еще и удостоились бы чести сопровождать всемирно известный коллектив. Хотя хрен их знает, это же такая контора, там может быть все, что угодно.

О, а вот и 'битлы' пожаловали со своим продюсером. Кстати, в следующем году его не станет, умрет от передоза то ли наркотиков, то ли снотворного. Где-то даже читал, что у Леннона и Эпстайна был короткий роман, о сексуальной ориентации Брайана поведали биографы группы. Лучше о его грядущей кончине не думать, все равно ничего не изменишь. Уже сейчас, когда 'битлы' решили на какое-то время отказаться от выступлений, у Эпстайна начались затяжные приступы депрессии. Дальше все будет только хуже, и я все равно ничем ему помочь не смогу.

А сейчас надо сосредоточиться на предстоящем выступлении. Жаль, что не получилось договориться насчет Иванова-Крамского и Каширского, я бы с ними тоже с удовольствием отыграл. Ну или хотя бы в качестве зрителей их пригласил. Но первый с семьей в отпуске на курорте где-то в Карпатах, а у второго гастрольное турне с оркестром по странам социалистического содружества.

Дорога до стадиона не преподнесла особых проблем. Фанаты перед гостиницей слишком поздно сообразили, что за автобус выезжает с внутреннего гостиничного двора, а когда до них дошло и они кинулись было следом — мы уже сворачивали на проезжую часть проспекта Маркса.

Площадь перед стадионом к нашему появлению была заставлена изрядным количеством автомобилей, при этом огорожена мобильными металлическими ограждениями, состоящими из секций. Подумалось, что при желании толпа в момент снесет эту преграду, не помешало бы увеличить число сотрудников органов правопорядка. Но пока народу собралось не так много, и милиции без особого труда удавалось сдерживать отдельных особо рьяных граждан.

Мы прибыли одни из последних, после нас подъехали только лично Утесов, чьи музыканты уже были переодеты и настраивали инструменты, да Зыкина. Людмилу Георгиевну сопровождала Фурцева. Об их дружбе в мое время не знал только совсем далекий от культуры человек, да и сейчас женщины не особо-то и скрывали свои теплые отношения. Не знаю уж, что их связывало, на какой почве они сблизились, но факт был налицо.

Для относительно молодых исполнителей сильного пола, в число которых входили Магомаев, Кобзон, Хиль, моя группа и так далее, в качестве гримерки выделили одно огромное помещение с гримировочными столиками и зеркалами. Для женской части — аналогичную комнату. Отдельных гримерок удостоились фигуры типа Шульженко, Зыкиной, Гуляева, Утесова и Рознера, тогда как оркестры двух последних, например, кучковались в общей зале. Здесь же тусили и аккомпаниаторы других выступающих сегодня вечером.

При этом чуть ли не половина дымила кто папиросами, кто сигаретами, но организаторы на это безобразие взирали сквозь пальцы. Так что вскоре у меня появилось желание выйти подышать свежим воздухом в коридор, где мимо меня тут же просеменил главный режиссер фестиваля Иосиф Туманов.

— Только бы не было дождя, — бормотал Иосиф Михайлович. — Только бы не было дождя…

Н-да, дождь нам и в самом деле совершенно ни к чему, хотя вроде бы синоптики обещали ясную погоду. Стадион не был оборудован ни раздвижной, ни стационарной крышей по примеру многих спортсооружений будущего, так что современным людям приходилось стоически терпеть капризы погоды. Ну да для настоящих фанатов крутой музыки, думаю, даже ливень не помеха. Вон как споро билеты раскупаются!

Как я и предполагал, после того, как по Москве были расклеены новые афиши, к кассам стадиона выстроились километровые очереди, и всего за два часа все оставшиеся билеты — как корова языком. Когда начался ажиотаж, поступила команда продавать не больше пяти билетов в одни руки, но спекулянты и тут сумели урвать свой кусок. И теперь, как мне доложил Миха, в окрестностях стадиона можно было встретить людей, прячущих глаза за темными стеклами очков, которые предлагали билет на фестиваль в три, а то и в четыре цены от номинала, составлявшего 5 рублей.

На стадион пока никого не пускали, кроме участников фестиваля, техперсонала и разного рода ответственных лиц. Предстояло опробовать звук, а на поле уже вовсю репетировали дети, участвовавшие в хореографической композиции. Открывавшему фестиваль Эдуарду Хилю и его музыкантам пришлось подождать, пока детишки разбегутся, после этого они проверили звук. Техники и звукорежиссер нам попались отменные, все уже было отлажено так, что музыкантам оставалось только настроить свои инструменты.

Моей же группе, 'битлам', 'Апогею' и Адель предстояло выступать во втором отделении, но оно начиналось без антракта с выхода Адель, а значит, не будет возможности опробовать аппаратуру. Однако все мы, включая ливерпульскую четверку, так же подтянулись до начала концерта, чтобы тоже примериться к звуку.

Когда мы возвращались назад, в подтрибунном коридоре меня нагнал Магомаев.

— Егор, ты представляешь, всю ночь почти ни спал, репетировал под фортепиано твою новую песню, — сказал он, моргая воспаленными то ли от дыма в гримерке, то ли от недосыпания глазами. — Это же… Не знаю даже, как сказать, но я бы с огромным удовольствием исполнил ее сегодня на фестивале. Как жаль, что ты не предложил мне ее хотя бы месяцем раньше.

Это он так про 'Confessa', которую я ему вчера на генеральной репетиции подогнал. У меня там за кулисами параллельно организовался свой конвейер из моих клиентов. Тайком от Туманова приглашал по одному в комнатушку, которую мне любезно выделило руководство ДК, и под аккомпанемент весьма подержанного, но все-таки более менее-менее настроенного рояля знакомил со своими сочинениями. Пришлось все делать в экспресс-режиме, чтобы не спалиться, предварительно договорившись с администратором Дома Культуры, оказавшимся поклонником не просто футбола, но и московского 'Динамо'. На мое счастье, артисты подобрались понятливые, мысль схватывали на лету, управлялись за 10 минут, после чего я вручал им ноты и отправлял восвояси, а сам без лишней шумихи приглашал следующего. Так что генеральная репетиция для меня прошла с двойной выгодой, а для исполнителей моих песен тем более. Недовольных не было, все от меня уходили счастливыми. Согласитесь, что для артиста может быть лучше, чем подаренная ему песня, да еще и обреченная на успех?!

Неудивительно, что с утра пришлось заскочить в ВУОАП, зарегистрировать очередную порцию моей творческой отрыжки. В том числе 'Hope Of Deliverance', которую я также тайком презентовал Полу Маккартни. Песня из его будущего, которую он исполнит на четверть века раньше. Пел я ему, правда, под гитару, фортепианные звуки, как мне казалось, не слишком облагораживали данную композицию. Полу вещь понравилась, он с радостью принял ноты, но все же обещал посоветоваться с парнями. Для сольных альбомов главный мелодист 'битлов', похоже, еще не созрел.

Тем временем стрелка неумолимо приближалась к 19 часам, а стадион, по заверениям Туманова, был уже заполнен до отказа. Во всяком случае, открытые для зрителей сектора, кроме того, что находился за сценической площадкой. Здесь, как и на 'Уэмбли', сообразили, что незачем публику рассаживать в спину выступающим. Но, в отличие от лондонского шоу, на поле перед сценой зрителей не пускали, его берегли к матчу с французами. Но на заполненных секторах сидели столь плотно, что как раз 100 тысяч туда, по моим ощущениям, и втиснулось.

Хореографическую композицию, которой открывался фестиваль, я не видел, как, впрочем, и большинство участников фестиваля, готовящихся к выступлению в индивидуальных и общих гримуборных. Разве что снаружи доносились отголоски бодрой и жизнеутверждающей музыки.

Ну а затем началось… Артисты выходили на сцену один за другим, но им аплодировали довольно вяло, и все громче раздавались требования явить народу представителей так называемой 'новой волны'. То есть Адель, 'Апогей', 'S&H' и, само собой, 'The Beatles'. Понятно, что Заслуженным и Народным такая ситуация не очень нравилась, они возвращались со сцены мрачные, да и мои протеже — Кобзон, Хиль, Магомаев и прочие не особо радовались приему 100-тысячного стадиона. А Утесов, шагая по коридору, так и вовсе матерился на чем свет стоит. Я с перепугу предпочел юркнуть обратно за дверь, чтобы не попадаться ему на глаза. Ведь¸ как ни крути, именно с моей подачи на фестиваль были приглашены коллективы, появления которых все неистовее требовала публика. Но так-то это вообще вопросы к организаторам. Думать надо было, когда список составляли, соберется ли на стариков стадион. Хотели, как на 'Уэмбли'? Ага, только там выступали представители популярных у молодежи музыкальных течений. Не исключено, что к старости я стану больше слушать 'Темную ночь' или 'Издалека долго', помню себя престарелым Лозовым, который с бутылочкой пива в руке не без удовольствия смотрел по телевизору выступления звезд прошлых лет. Но пока я в теле молодого Егора Мальцева, и меня, и моих поклонников привлекает музыка другого плана.

И когда, наконец, Адель в великолепном темно-синем платье с серебряными вставками вышла на сцену, открывая вторую часть концертной программы, стадион буквально взорвался воплями восторженных зрителей.

— Я… искала тебя… годами долгими…, - начала Адель под рев обезумевшей толпы.

Затем исполнила 'Не отпускай', в которой мне когда-то пришлось заменить слова 'мама Америка' на 'снова истерика'. После чего, вполне собой довольная, послала толпе воздушный поцелуй и покинула сцену.

— Молодец, ты просто порвала зал… вернее, стадион, — похвалил я сияющую Ольгу, чем вызвал у ее стоявшей рядом мамы еще более широкую улыбку.

— Егор, спасибо вам огромное! — прижав руки к груди, выдохнула Нина Константиновна. — Если бы не вы…

Казалось, она сейчас расплачется от переполнявших ее эмоций. Понятно, такой аудитории у ее дочери еще никогда не было, а тут еще на соцстраны трансляция идет.

— Ваша дочь — настоящий талант, ей спасибо скажите, — успокоил я маму Ольги-Адель.

Тем временем уже 'Апогей' выдал первые аккорды песни 'Hard Day's Night'. Весьма в тему, народ как раз отмечал на стадионе вечер трудного дня. Как-никак многие заявились на фестиваль после работы или учебы, учитывая, что 1 июня у студентов еще отнюдь не каникулы. Следом народ — в основном из тех, кто затер до дыр пластинки 'Апогея' — принялся подпевать песням 'Can't Buy Me Love' и 'Back In The U.S.S.R.' А меня все это время не покидало чувство, что на сцене работает кавер-группа, исполняющая битловский репертуар.

— Дорогие друзья, — объявила выступавшая в качестве ведущей еще вполне молоденькая Анна Шатилова. — Дорогие друзья, а теперь на эту сцену поднимется коллектив, чьи песни больше известны в Англии, чем в Советском Союзе. Однако вы их тоже наверняка слышали… Нет-нет, это не 'The Beatles', они обязательно выступят, но чуть позже. Это ансамбль, — тут она скользнула взглядом в свой листочек, — 'Sickle & hammer'.

Дальше под вопли публики последовало небольшое представление меня любимого как автора популярных в стране песен 'Шумят хлеба', 'Нежность', 'С чего начинается Родина' и так далее. Ну и про футбольную ипостась Шатилова упомянула. Только после окончания этого ликбеза я, мысленно крестясь, пропускаю музыкантов вперед, напутствуя их шлепком по спине — Диану скорее погладил — а сам поднимаюсь последним. Энергетической волны с трибун достаточно, чтобы живо вспомнить происходившее прошлой осенью на 'Уэмбли'.

'Си энд Эйч!' — скандировали зрители, и я не удержался, чтобы не вызвать у публики новый всплеск эмоций, помахав всем рукой. В том числе занимавшим места в VIP-ложе Шелепину с семейством, и Фурцевой с дочерью, которых я неплохо видел со сцены. Там же пристроился Суслов, вон бровастый Брежнев, рядышком вроде Косыгин, еще кто-то наверняка из больших дядек, чьи лица мне были не очень хорошо знакомы. До последнего ведь держали в тайне, приедут или нет члены советского правительства на концерт, более-менее были уверены только в появлении английского посла в СССР. Опять же, все как на 'Уэмбли', только в зеркальном отражении. Разве что королевы у нас нет.

За нашими спинами на тросиках медленно опускаются огромные, перекрещенные серп и молот. Без лампочек, но и так нормально.

Ну что, вдарим роком по русскому бездорожью?! И мы вдарили… 'I surrender!' подпевал, казалось, весь стадион. Затем под то ли спички, то ли зажигалки, как на 'Уэмбли', внимал психоделической 'Stairway to Heaven'. Большинство наверняка не понимали слов, но тут можно и одной музыкой насладиться. Ну и на закуску (как мы тогда думали) 'All you need is love' с духовиками Утесова, и вновь стадион подпевает, еще мощнее, чем на 'I surrender!'. Раскланиваемся, благодарю зрителей, собираемся освобождать сцену для хэдлайнеров шоу, и Шатилова уже на низком старте со своей папочкой, но заведенный стадион нас не отпускает, требует продолжения. Мы бы и рады, но регламент…

Но тут меня в очередной раз торкнула моя наглая самоуверенность, видно, по наследству все-таки от Лозового досталась. И я говорю в микрофон:

— Спасибо всем огромное еще раз за поддержку! Там, за кулисами, своего выхода ждут парни из 'The Beatles'. Но я думаю, они не обидятся, если мы задержимся на пару минут, чтобы исполнить вам еще одну, недавно написанную песню. Она называется 'Zombie'. Что значит это слово — со временем узнаете, но уверен, вам песня придется по вкусу.

Стадион, судя по единому воплю, был не против, и я кивнул Диане, приглашая ее к центральному микрофону. Эту позаимствованную у 'The Cranberries' вещь мы репетировали аккурат накануне моего отлета в Москву, и на прощание я дал участникам своего коллектива задание довести ее исполнение до совершенства. Ну а пела, понятно, Диана, чье гортанное тремоло в припеве на слове 'zombie' меня приятно удивило. Сделала по моей просьбе все так же, как и было в оригинале у Долорес О'Риордан. Помню, закрыв глаза, я вообще не нашел никаких отличий. Нда, повезло мне с моими музыкантами. Басист поет не дуром, и лидер-гитаристка не отстает. Может, нам замутить что-нибудь типа 'Bohemian Rhapsody' с многоголосьем? То-то поклонники удивятся очередному нашему закидону.

А между тем Диана закончила с первым куплетом про бомбы и прочую хрень, и перешла к куплету, рассказывая о засевших в головах зомби. В груди малость поджало — а ну как не вытянет со своим тремоло, налажает… Но нет, молодцом девочка! Народ вдохновился, и последний припев уже подпевал весь стадион: 'zo-о-mbie, zo-о-mbie, zo-о-mbie, е-е-е…'

Сыграв заключительный аккорд, решительно прощаюсь со зрителями и даю своим команду валить со сцены. А то и в самом деле перед 'битлами' неудобно, заставили хэдлайнеров ждать. Хотя Джон вон показывает большой палец, видно, песня ему тоже понравилась.

— Егор Дмитриевич, вы что же делаете?! — заламывая руки, встретил меня Туманов. — Вы же весь график нам рушите, у нас все же было расписано минута в минуту…

— Да что ж вы так переживаете, Иосиф Михайлович, сами видели, как народ нас отпускать не хотел, уж одна песня погоды не сделает.

— Не сделает… Эта песня, между прочим, не была утверждена комиссией, кто знает, о чем вы там на английском пели!

— За мир, против войны, если в общих чертах, — успокоил я ответственного товарища.

Не объяснять же ему, что песня призывает забыть о событиях 1916-го года, когда в Дублине произошло кровавое 'Пасхальное восстание', ставшее для Великобритании ударом в спину на фоне войны с Германией. Композиция предлагала порвать с политизированным прошлым, а боевики ИРА как раз и фигурируют как 'зомби'.

Чувствую, у компетентных органов ко мне еще появятся вопросы по поводу песни, не утвержденной худсоветом. Как же, прозвучала в прямом эфире не только на весь Союз, но и на страны социалистического содружества. Да еще в присутствии первых лиц партии. Хочется верить, что мое имя уже кое-что значит, и этот 'косяк' не вызовет цунами репрессий в адрес и меня, и моих ребят.

— Hello, Moscow! — крикнул в микрофон Джон, и стадион отозвался ревом сотни тысяч глоток. — Thanks to our great friend Egor Maltseff that invited us here…

В общем, Леннон выразил мне благодарность за приглашение на этот фестиваль, после чего на стадионе начало твориться форменное безумие. Если мы как следует завели народ, то 'битлы' просто-напросто снимали сливки. VIP-ложа — за исключением британского посла — синхронно морщилась, но выжимала из себя дипломатические улыбки.

Невольно подумалось, что, сколько у 'битлов' песен ни воруй, а все равно популярности хоть отбавляй. Талант всегда пробьется к свету, а уж в гениальности этой четверки (как минимум Джона и Пола) сомневаться не приходилось.

'The Beatles' нас переплюнули. Они помимо четырех заявленных песен раздухарились еще на три с последнего альбома, просто-таки наплевав на договоренность с приглашающей стороной. На Туманова, метавшегося за сценой, больно было смотреть, он только что не рвал на голове остатки волос. Ох и не завидую я Михаилу Иосифовичу, ох не завидую! Хорошо хоть не сталинские времена, к стенке не поставят. Хотя само проведение такого мероприятия при Вожде было бы под большим вопросом.

Ну все, вроде бы финиш. Застоявшиеся в стойлах пионеры выскочили на поле, демонстрируя прощальную хореографическую композицию. С трибуны, конечно, смотреть удобнее, но я и отсюда видел, что детишки выстраиваются в буквы, и на поле появляются слова 'Мир', 'Дружба', 'СССР', 'Африка'… А в финале в небо взмыли сотни белых голубей, как символ мира. Где уж они отыскали-то столько… Может, обычных покрасили?

Сразу разбежаться нам не дали. Дождались в подтрибунном помещении визита товарищей Шелепина, Суслова и Фурцевой. Остальные 'небожители', видимо, не снизошли до визита к артистам, либо их просто не пригласили. Зато была охрана в количестве двух человек и переводчик, который переводил для англичан слова Шелепина.

— Спасибо всем, было очень здорово, — сказал Александр Николаевич. — Особенную благодарность хочу высказать нашим зарубежным гостям, которые согласились на перелет и выступление перед советской публикой. Завтра, насколько я знаю, вас ждет еще и культурная программа, надеюсь, вы покинете столицу Советского Союза с самыми теплыми воспоминаниями.

Вскоре представительная делегация покинула помещение, а вот Фурцева все же задержалась и попросила меня отойти в сторону.

— Товарищ Мальцев, это что за самоуправство?! — громко прошептала она.

— Вы о чем, Екатерина Алексеевна? — с самым невинным видом поинтересовался я.

— О чем?! Да о том, что вы спели неутвержденную комиссией песню!

— Ах, об этом… Ну спели, так что с того, народ требовал от нас еще песен, мы и исполнили свежую вещь. 'The Beatles' вон больше нашего вне программы пели. Разве кому-то от этого плохо?

— Как бы вам, Егор Дмитриевич, не стало плохо. Я это дело так просто не оставлю.

И после этого помчалась догонять ушедших вперед Шелепина со свитой.

А у меня на душе тут же начали поскребывать кошки. Может, стоило ей напомнить о поведении дочери, не красящем советскую женщину? Или это прозвучало бы низко… Ну да, с Фурцевой-младшей мы никаких договоров относительно неразглашения ее попытки суицида не заключали, однако это и так подразумевалось как бы само собой, этакое негласное джентльменское соглашение. Но если министерша начнет мне строить пакости, то, в конце концов, я имею право достать свой туз из рукава…

Ха, а с другой стороны, если ее дочурка начнет отпираться? Мол, ничего такого не было, да, видели меня бабушки на лавочке, заходила в подъезд, выходила, но мало ли зачем я ходила туда. И что мое слово или Ленки против слова дочери министра культуры СССР? Даже при всей моей нынешней известности! Хочется верить, что Екатерина Алексеевна не станет слишком уж затягивать гайки, ограничившись пустой угрозой. Но, блин, что-то мне подсказывало — она слова на ветер не бросает. Ладно, посмотрим-поглядим, куда кривая вывезет.

О Фурцевой я думал и по пути в 'Арагви', что не укрылось от супруги. Мы с ней и Ольгой сидели на заднем сидении 'Волги', Муха расположился рядом с водителем такси. Они с Ольгой на пару бурно обсуждали фестиваль, а мне и моей группе досталось комплиментов даже больше, чем 'битлам'. Ленка тоже пару раз вставила свои реплики, но между делом на ухо мне шепнула:

— Ежик, ты чего такой хмурый?

— Хмурый? А, да это рабочий момент…

— Расскажи, все равно не отстану.

— Да Фурцева втык дала за лишнюю песню, вроде как не согласовали, а исполняете. Ерунда, подуется, да и забудет.

На Лисенка мои последние слова произвели успокаивающее действие, а вот мне было не так спокойно. Только когда мы сели за столик в 'Арагви', я немного расслабился. Тут еще Аркадий лично соизволил подойти, пожать мне руку, а с остальными музыкантами мы обменялись приветствием на расстоянии. Из нашего относительно тихого закутка сцена просматривалась неплохо. Да и грузинская свадьба в большом зале не особо мешала.

Пока там произносились тосты за здоровье молодых — довольно носатого парня чисто кавказской внешности и вполне симпатичной, но тоже чернявенькой девушки. Понятно, что в это время простые грузины главный зал в таком ресторане на вечер не снимут, тут гуляют либо цеховики, либо грузинская партэлита. Не Шеварднадзе часом? Хотя вряд ли, он к этому времени вроде бы уже женился, а дети еще маленькие, им об оценках в школе нужно думать, а не о свадьбах.

— Что будете заказывать?

Грудастая официантка приветливо улыбнулась, явно рассчитывая сегодня на неплохие чаевые. От грузин как минимум, ну и мы не поскупимся, если обслуживание будет на уровне.

В итоге выбрали классическую кавказскую кухню из нескольких мясных блюд, овощей, минеральную воду и вино — по бутылке красного и белого. Я сразу предупредил, что утром у меня общекомандное собрание, поэтому засиживаться до двух ночи точно не будем, и к тому же могу только пригубить только немного вина, а остальным предложил не стесняться.

— Может, коньяку тебе или водки? — предложил я Мухе.

— Не, я уж со всеми, винца хлебну, — снова засмущался тот.

Первый раз он смутился, когда я заранее сказал, что сегодня вечером угощаю. Ну не брать же мне с него и Ольги денег, в самом деле! Пусть помощник машиниста неплохо зарабатывает, но сегодня мой праздник, поэтому и банкет за мой счет.

Между тем на сцене Аркадий и компания играли не что-нибудь, а 'Чито Грито', которую я им в свое время и подсунул. При этом Аркаша еще успел мне подмигнуть, мол, помню, чей опус. Правда, работали 'инструменталку', и не очень громко, чтобы не мешать тостующим. Те больше шумели на своем языке, мы вели свои беседы, вспоминали прошлое, я рассказывал про жизнь в Англии, естественно, умолчав о некоторых своих похождениях касательно Хелен Миррен.

Все-таки даже пара бокалов вина дает о себе знать. Иначе почему бы я вдруг начал признаваться Ленке в любви? А в итоге признание закончилось походом к сцене, где я попросил Аркадия разрешить мне исполнить песню, посвященную моей любимой супруге.

Тот переглянулся с музыкантами, те синхронно пожали плечами, как бы намекая; ты начальник — тебе и решать.

— Ладно, уговорил, — махнул рукой Аркадий. — Что хоть за песня, мы ее знаем? А то могли бы подыграть…

— Нет, песня новая, но подыграть можете. Вам, самое главное, нужно будет держать ритм.

Я принялся щелкать пальцами, показывая, как именно этот ритм держится. Ребята ухватили его на лету, тоже принявшись щелкать и притоптывать.

— Еще можно на басу изредка подыгрывать. Мелодия несложная, разберетесь. А я, с вашего позволения, арендую у вас гитару, — обратился я к гитаристу ресторанного коллектива, принимая у него инструмент из серии 'Hofner Club'.

— Ты, с высоты, красоты своей не замечаешь…

Вообще я давно подумывал, что не мешало бы позаимствовать репертуар группы 'Браво', по стилистике этот как раз бит 50-60-х. Может быть, и надо было 'Апогею' сразу предложить эти вещи, но сложилось так, что я лепил из них копию 'The Beatles'.

Песню я пел, не сводя влюбленных глаз с Ленки, и та просто сияла от счастья. Музыканты ладно поддерживали такт, басист и барабанщик деликатно держали ритм, излишне не афишируя свое присутствие в звуковой гамме композиции. Грузины тоже отвлеклись на мою персону, синхронно хлопая в ладоши. Все-таки нация на редкость музыкальная, уж ритм им выдержать — как два пальца…

Допел, не успел вернуть гитару ее обладателю, как к сцене подкатился тучный грузин, большой мясистый нос которого занимал добрую часть лица.

— Брат, хорошо поешь! — махал руками, словно мельница крыльями, колобок. — А можешь спеть что-нибудь… э-э-э…

— Ритмическое, — подсказал я, вспомнил сцену из фильма 'Вокзал для двоих'.

— Вот, точно! — подпрыгнул колобок и сунул мне в карман пиджака 50-рублеваую купюру. — Давай ритмическое, что-нибудь наше.

— Может, 'Лезгинку'? — предложил саксофонист.

— У меня есть вариант поинтереснее… Дорогой, три минуты, и заказ будет исполнен, — отослал я грузина, а сам повернулся к баянисту. — Вас как зовут?

— Владимир Палыч…

— Так вот, Владимир Палыч, позвольте ваш баян, мне придется сыграть основную тему. Ваше дело — всех остальных — подхватить ритм. В вашем профессионализме я не сомневаюсь.

После этого повернулся лицом в зал, и в микрофон объявил:

— А сейчас по просьбе нашего многоуважаемого друга из солнечной Грузии мы исполним для молодых песню 'Черные глаза'.

Ну и понеслось под баян:

— Белый снег сияет светом

Черные глаза.

Осень обернется летом

Черные глаза.

Околдован я тобою

Черные глаза.

Ослепили меня глазки

Черные глаза…

Пошлятина, конечно, та еще, но ресторан — это территория своеобразной музыки, а 'Черные глаза' к данной ситуации подходят как нельзя лучше. И неудивительно, что на первом припеве почти все гости дружно отплясывали. А когда я закончил — грянул призыв исполнить вещь еще раз. После третьего исполнения я сказал, что хватит, хорошего понемногу. Да и то, время уже первый час ночи, а в 10 мне нужно быть на командном собрании в Федерации футбола СССР.

Пообещав Аркадию подкинуть при случае текст и ноты прозвучавших сегодня двух моих новых песен, я предложил своим понемногу закругляться.

— Нет, если вы, Витек, хотите еще посидеть — Бога ради, — сказал я Мухе. — Вот только жену с вами не оставлю, она мне самому пригодится этой ночью.

В общем, решили, что сматываемся все вместе, хотя Муха и правда мог задержаться. У него завтра была вторая смена, а Ольга заранее взяла отгул на работе за то, что приходилось работать сверхурочно. Да и я бы им денег оставил с запасом, чтобы в случае чего могли за все расплатиться. Но все же выбрали вариант массового бегства, естественно, с солидными чаевыми — пять 10-рублевых купюр я сунул грудастой официантке в передник. Такси постоянно дежурили возле 'Арагви', так что с транспортом проблемы тоже не возникло. А спустя час с небольшим, отдав друг другу супружеский долг и заведя будильник на 8 утра, мы уже сопели на нашем брачном ложе.

Глава 5

Собрание ничем примечательным не запомнилась, обычная накачка, взывание к совести коммунистов и комсомольцев, которым предстоит защищать честь Родины на футбольном поле. Кто-то ляпнул про второе Бородино, но присутствовавший на собрании Ряшенцев тут же осадил остряка. И добавил, чтобы во время игры или вообще при французах следили за своим языком. Мало ли, вдруг кто-то русский знает, те же французские корреспонденты вполне могут по-нашему разуметь, не хватало нам еще международного скандала. Присутствующие согласно закивали, мол, не поспоришь, все будем фильтровать базар.

Скучно, все эти наставления так набили оскомину, что хотелось откровенно спать. Просто я элементарно не выспался. Знал, что моя Ленка жаворонок, но не думал, что уже в 7 утра на кухне начнут греметь сковородки и кастрюли — любимая затеяла блинчики. Так-то правильно, супруг блинов, если честно, не едал целую вечность, а тут еще с вишневым вареньем, со сметаной… М-м-м, вкуснятина!

Но свое я все же недоспал, и сейчас мои нервные рецепторы всячески требовали погружения в дрему. Хоть бы руки чем занять… Жаль, что еще не изобрели кубик Рубика, покрутил бы, никто и не заметил, ведь передо мной сидит высоченный Шестернев, дай Бог одна моя макушка виднеется сидящим в президиуме. Хотя на самом-то деле это сегодня Шестернев считается высоким, а так-то всего 183 см. Про вратарей Банникова и Кавазашвили и вовсе говорить стыдно — 179 и 176 см соответственно. По меркам будущего просто курам на смех. Яшин с его 185-ю сантиметрами на их фоне смотрится великаном. Но Иваныча не было, тренеры решили посмотреть в воротах ближайший резерв. Помню я, как в моей реальности эта игра завершилась со счетом 3:3, и как тот же Банников был осыпан критическими стрелами. Посмотрим, как в этот раз.

Блин, да что ж так спать-то хочется! Может, мне до кучи еще и кубик Рубика изобрести? Ну а что, его устройство я помню, как-то с мужиками из моей группы году эдак в 86-м из интереса разобрали головоломку. Это потом уже в журналах и интернетах чертежи появились, а мы сами тогда допетрили.

— В общем, все, надеюсь, всё поняли, — вывел меня из раздумий голос Морозова. — Сегодня вечером тренировка на 'Динамо', не забудьте. И тебя, Мальцев, тоже касается. Давай уже, втягивайся в процесс.

До вечера — а именно до 18 часов — оставалось времени еще вполне достаточно, и я подумал, что удастся выспаться. Хотя если Ленка сейчас привезет от родителей сына, а тот подымет ор, то даже с закрытой дверью отдохнуть не удастся.

Лисенка еще не было, и не успел я скинуть ботинки, как раздался звонок телефона. Звонила супруга, сообщавшая, что до вечера задержится у предков, если я ничего не имею против. Я ничего против не имел, и мне было предложено отдохнуть в одиночестве. Однако как назло сон не шел. Измаявшись на влажной простыне (блин, вентилятор что ли купить, раз с кондиционерами пока беда), я не выдержал и сел рисовать карандашом схему устройства кубика Рубика. Хм, так ведь, если дело выгорит, его назовут 'кубиком Мальцева'. А венгерскому инженеру останется только сочинять другие варианты головоломки типа змеек, если только его и тут не опередят наши рукоделы.

На схему ушло около получаса, после чего я задумался, что с ней делать дальше. Нести на завод? На какой? Это же ведь нужно сначала утверждать в каком-нибудь министерстве. Еще скажут, что стране нужны ракеты и комбайны, а не игрушки, и отправят восвояси с этим чертежом.

А если показать им готовый вариант? Это было бы здорово, но как и из чего мне его сделать? Пластик? Своими руками? Крайне маловероятно. Дерево? Вот это уже теплее. Но тут нужна хотя бы небольшая столярная мастерская. А лучше со столяром впридачу, желательно сметливым и рукастым. Где найти такого Левшу?

Эх, опять жаль, что нет Интернета. Так бы вбил вопрос — и на тебе готовый ответ, только денежку отслюнявливай. Ну, отслюнявить я и так смогу, ежели мастер стоящий, да еще учитывая перспективу изделия. Скажем, рублей 200 за глаза хватит при изготовлении опытного образца. А после этого сразу за патентом, а то, чего доброго, столяр окажется человеком разговорчивым, разболтает кому-нибудь устройство чудо-игрушки, да и сам вторую смастерит, третью…

Короче говоря, вопрос с поиском деревянных дел мастера я решил отложить на потом, вернувшись к нему при случае. А пока надо бы уложить в спортивную сумку тренировочную форму, выданную мне еще перед фестивалем. Она уже лежала, бережно отглаженная женой, на полке в шкафу. Треники и толстовка на случай холодной погоды, шорты и майка — на сегодняшний вариант небесной канцелярии. Их и возьмем. И бутсы не забыть. Кожаные, практически новые, смазанные гуталином для придания эластичности. Ретро, так сказать.

На тренировке подумалось, что сейчас мои ребята и 'битлы' уже сидят на концерте хора Александрова, возможно, даже в одной ложе вместе с Шелепиным. Если, конечно, тот соизволил посетить мероприятие. Что-то мне подсказывало, что соизволил.

3-го июня я провожал в 'Шереметьево' своих музыкантов, а заодно Джона, Пола, Джорджа и Ринго, летевших с участниками группы 'S&H' одним рейсом. Меня как человека, имевшего непосредственное отношение к фестивалю, допустили чуть ли не к трапу.

— Егор, передай благодарность организаторам нашего культурного досуга, — усмехнулся Джон. — Впечатления незабываемые. Нет, серьезно, хор мы послушали с удовольствием, верно, парни?

Он обернулся к своим товарищам, те закивали, соглашаясь.

— А банкет… Я в жизни не ел столько черной икры, — расплылся в улыбке Леннон.

Нормально, банкет еще был, оказывается, а меня даже и не предупредили, не пригласили. Или только для иностранцев? Скорее всего так и есть.

— Джентльмены, пора, — поторопил музыкантов куратор с усиками, неодобрительно покосившись в мою сторону. — А то вон стюардесса волнуется.

Обнявшись со всеми еще раз, напоследок прошу своих ребят почаще собираться и повторять пройденный материал, не забывая творить самим. В новый альбом уже по-любому должны были войти две их вещи: одна была написана Люком в соавторстве с Юджином (текст+музыка), вторая Дианой, которая раздухарилась и на музыку, и на текст. Если басист и скрипач написали что-то вроде лирической баллады, где скрипка шла почти всю песню фоном, то у нашей гитаристки получилась довольно ритмичная вещь с жесткими риффами, ближе к хард-року.

Нет-нет, да и я подумывал, не сочинить ли и мне что-нибудь новенькое, а то тырить еще ненаписанные хиты казалось таким пошлым занятием… И кстати, одна неплохая мелодия у меня уже наигрывала в голове, нужно по прибытии домой записать ноты. А там уже и текстом можно заняться, что-нибудь психоделическое, чтобы заумно и непонятно, а оттого кажущееся офигенно продвинутым.

Но жена отодвинула мои намерения на второй план. От родителей она привезла Лешку малость простывшим, сегодня с утра он покашливал, пока меня не было — приходила педиатр, выписала дитю какой-то сироп, и когда я вернулся из аэропорта, мне пришлось бежать в ближайшую аптеку за этим самым сиропом. А поскольку Ленка не отходила от малыша ни на шаг, опасаясь доверить его даже любимому супругу, то мне пришлось заняться хозяйственной деятельностью. Конкретнее — стирать пеленки, варить сыну кашку и жарить нам с женой картошку с мясом, поскольку запасы готовой еды как-то незаметно накрылись медным тазом еще пару дней назад. А после того, как я намекнул, что могу и борщ сварить, раз дома имеются свинина, капуста, картошка, свекла и прочая мелочь, Ленка тут же уцепилась за эту идею. И в итоге с утра мне и впрямь пришлось заняться готовкой. К слову, неплохо получилось, особенно со свежим хлебушком и густой сметаной, за которыми опять же мне пришлось сбегать в магазин.

По пути прикупил свежую прессу. Надо бы оформить подписку что ли… Хотя если я в Англии, Ленка вряд ли будет читать газеты. Тем более со спортивным уклоном. Рупор молодежных движений 'Комсомолка' выдала целый разворот, посвященный фестивалю. Хе, центральное фото Людмилы Георгиевны меня повеселило. Хотя изображения 'битлов' и моей группы занимали тоже не последнее место. Автор рассыпался в хвалебных выражениях, отмечая, что мероприятие по своему размаху напоминает чуть ли не фестиваль молодежи и студентов 1957 года.

Не отставали 'Известия', те даже умудрились осветить культурную программу для британских гостей, сфотографировав 'битлов' в ложе Большого театра на концерте хора Александрова, как Маккартни и сидевший рядом Шелепин о чем-то мило так, улыбаясь, разговаривают. Ну да, был Первый секретарь, не подвело меня чутье. Правда, про банкет ни в одной из мною купленных газет ни строчки, ну так и ни к чему про такие вещи писать, народ волновать. Во все времена СМИ предпочитали обходить тему отдыха партийной элиты стороной.

А тем временем наступило 5 июня, и нам на переполненном Центральном стадионе им В. И. Ленина предстало сыграть товарищеский матч с 'трехцветными'. Самое интересное то, что капитаном у них Жан Джоркаефф — отец известного в будущем Алексея Лозового футболиста также сборной Франции Юрия Джоркаефф.

А перед игрой Морозов разразился обширным интервью.

'В основном намеченная программа выполнена, костяк команды из 16 человек определен', - констатировал Николай Петрович.

Так тренер и не скрывал, что на меня лично он рассчитывает. Правда, о проблемах, возникших в центре атаки (которые были видны невооруженным глазом с прошлого года) тактично умолчал. Многословно рассуждал не о разобщенности центральной связки, нежелании (или неумении) плодотворно сотрудничать с флангами из-за избыточного индивидуализма Банишевского, а о трудном характере форварда:

'Банишевский подвержен зазнайству. Он должен серьезно подумать о своем поведении в коллективе, ибо зазнайство — очень опасный недуг. И лечить его обязан сам Банишевский, причем с усердием, настойчиво'.

В общем, мое заочное противостояние с Анатолием разрешилось само собой. А тут еще возвращен в команду Стрельцов.

'Эдуард опытен, знает свое дело, играет в полную силу', - мотивировал свое решение Морозов.

Болельщики явно соскучились по играм сборной. Тем более что совсем недавно телеаудиторию порадовали трансляцией товарищеского матча с Австрией. Игроки тоже горели желанием показать себя в деле, каждый рассчитывал попасть в список тех двадцати двух счастливчиков, которые отправятся в Англию. Понятно, что и мне не хотелось пролететь мимо чемпионата мира. Да и я старался не расслабляться, пролететь мимо мундиале не хотелось.

А настроение перед игрой у меня было просто суперское! Я, конечно, знал, что популярность меня как футболиста, певца и композитора в Союзе запредельная. Но то, что мне вечером накануне игры по телефону сообщила мама, просто сделало вечер. Пожелав на пару с кричавшим тоже в трубку Ильичом удачи в предстоящей игре, она перешла к главному.

— Представляешь, Егор, я отвожу Андрейку в ясли, передав нянечкам выхожу во двор, — делает паузу и я, несмотря на то, что разговор идет по телефону, явно представляю, как мама улыбается, — выхожу во двор и вижу, как двое мальчиков во дворике играют в футбол. И уже проходя мимо, вдруг слышу знакомые имена. Один мальчик кричит: 'Я Мальцев!', а другой ему в ответ: 'А я 'Челси'!'. Я как услышала, чуть не начала им объяснять, что Мальцев — это мой сын. Хорошо, что время поняла, где я и кто передо мной. Знаешь, Егор, мне казалось, что меня твоими успехами не удивишь, но оказалось — все-таки возможно.

Пересказал все это Лисенку, отсмеявшись, она мне заявила, что всегда знала, что я особенный, и она всегда в меня верила. И вот я выхожу на поле, и улыбка не сходит с моего лица, невзирая на то, что соперник серьезный, также участник чемпионата мира, а Морозов выставляет ближайший резерв, желая посмотреть его в деле. Место в воротах занимает Банников, в атаке — Малафеев. На левом фланге вместо Месхи…. правофланговый Численко. Ну что ж, посмотрим.

Да уж, посмотрели… 21-я минута, а уже 'горим' — 0:2. Сначала Бланше, а затем Гонде отгружают в ворота Банникова два мяча. Воронин почему-то совершенно незаметен. И центр поля в опорной зоне у нас откровенно 'провисает'. Луч света блеснул на 26-й минуте, когда индивидуальный проход Метревели завершается голом. Но все же видно, что игра откровенно не идет.

В перерыве Морозов на удивление спокойно указывает на ошибки как индивидуально игроков, так и по линиям защиты и полузащиты. А заодно проводит замены. В ворота встает Кавазашвили, Афонина меняет Серебряков, а Малофеева — Эдик Стрельцов. И началось! Уже на 64-й минуте Воронин находит меня передачей через добрую половину поля. Я с мячом прохожу до углового флажка и в борьбе с защитником, уже падая, навешиваю в центр штрафной, где Стрельцов выпрыгивает выше всех. Мяч лениво трепыхается в сетке, а трибуны ревут. Ну а мы, почувствовав вкус крови, только наращиваем обороты.

На 66-й минуте Воронин снова начинает голевую атаку. Подхватив мяч в центре поля, он обыгрывает сразу троих французов, после чего находит передачей Маркарова. Тот, получив мяч, финтом оставляет в дураках защитника Артелеза и бьет по воротам. Голкипер Эон отбивает мяч перед собой, а я, набегая вторым темпом, буквально заношу круглого в ворота.

Французы пытаются перехватить инициативу, массировано, но немного бестолково переходя в атаку на наши ворота. Но 'малыш' Анзор сегодня просто непробиваем. А на 78-й минуте Стрельцов при моем непосредственном участии делает победу нашей сборной окончательной. Подхватив мяч на своем правом фланге, мы с Эдиком параллельно друг другу рванули к воротам, применив домашнюю заготовку. Сделав передачу Эдуарду, я стал забегать ему за спину, тот, сделав паузу, элегантно, пяточкой переправил мяч мне. Я подрабатываю мяч и делаю вид, что буду бить мимо раскинувшего руки Эона, но в последний момент делаю нашу совсем уж эстетской, легко катнув на все того же Стрельцова, и тот под рев заполненных до отказа трибун издевательски закатывает мяч в совершенно пустой угол.

Попытки французов хоть что-то изменить рассыпаются окончательно о вдруг окрепшую нашу опорную и защитные линии. Да и Кавазашвили кураж поймал, просто стена. Финальный свисток фиксирует нашу победу!

Наставник сборной после матча был лаконичен: 'Я удовлетворен. Все идет по плану'.

Что ж, верю на слово, хотя каким бы был этот план без меня и пролоббированного мною в сборную Стрельцова — еще бабушка надвое сказала. А играть вместе с Эдиком… Ух, это просто песня! Голова с большой буквы. Вроде не носится по полю как я, даже как бы с ленцой иногда прохаживается, а сколько пользы приносит команде.

После матча нам сообщают, что теперь мы отправляемся на товарищеские матчи в Данию и Швецию, а оттуда прямиком в Англию. Вылет 9 июня, через три дня. Всего-то три дня, но как много может измениться за это время.

Вечером 6-го позвонила мама Ленки, уже узнавшая от дочери дату моего отлета. Мол, нам миловаться осталось, а там еще неизвестно когда свидимся, она взяла отгул и готова посидеть завтра с Лешкой, а мы можем куда-нибудь прогуляться. Учитывая, что парень чувствовал себя получше, практически перестал кхекать, да и теще доверить дитя — это вам не абы кому, мы согласились с такой постановкой вопроса. И тут же засели за газету, выискивая, где что идет, и где что показывают.

Прикинули, что днем можно прогуляться в парке Горького, а вечером сходить на 'психологические опыты' Вольфа Мессинга в ДК им. Астахова. Первой идею увидеть живьем Мессинга выдвинула супруга, водившая пальчиком по списку сегодняшних мероприятий. Я был не против. В свое время мне так и не довелось побывать на его преставлениях, когда Мессинг ушел из жизни — я только перебрался в Москву. Не то чтобы я торчал, как говорили в будущем, от такого рода шоу, но как обывателю мне все же было достаточно любопытно прикоснуться к неизведанному. Хотя… Если уж на то пошло, то я и сам для себя вполне еще вполне неизведанный персонаж, в смысле переноса сознания из будущего в прошлое.

Я тут же позвонил в Дом культуры, поинтересовавшись наличием билетов. Оказалось, еще ползала было не раскуплено. Но доверять дело случаю я не рискнул, а потому с утра озаботился поездкой на улицу Люблинскую, где располагалось учреждение, и купил пару самых дорогих билетов в первый ряд.

В парк мы отправились ближе к обеду, и весьма весело провели время, объевшись мороженого и обпившись газводы. Дебелая продавщица прохладительных напитков, смешивавшая нам в стаканах минералку с сиропом, меня узнала, и тут же с волжским оканьем принялась признаваться в любви к моим песням. Естественно, не к англоязычным, а тем, что исполняла Адель и прочие мои адепты эстрадного цеха.

— Как там Лидочка Клемент поет… 'Опустела без тебя земля, как мне несколько часов прожить…', - довольно фальшиво протянула тетка, каждую букву 'о' обозначая округлением ярко-красных губ.

А ближе к вечеру, как следует нагулявшись, взяли такси и отправились на Люблянскую. Из таксофона возле Дома культуры Ленка позвонила домой, узнала, как чувствует себя Лешка, все ли нормально. Только после этого мы отправились занимать свои места в зале.

Первый ряд, практически по центру, отличная видимость, до сцены метра да, не больше, причем не нужно особо задирать голову.

— А сеанс гипноза будет? — спрашивает вполголоса сидевшая сзади нас дама у своего спутника.

— Дусенька, гипноз в СССР запрещен. Но я уверен, что Вольф Григорьевич и так покажет немало интересного.

Эх блин, жаль, а я надеялся, что Мессинг кого-нибудь погрузит в транс и заставит кукарекать или отплясывать на потеху честной публике. Ладно, думаю, что знаменитый 'маг и чародей' и без гипноза, как уверял собеседник Дусеньки, сможет удивить зрителей.

Наконец звучит третий звонок, в переполненном зале за 500 мест гаснет свет, и только над сценой сохраняется полусумрак, который постепенно рассеивается лучами прожекторов. И в их круге появляется пожилой человек в черном костюме, очках и с глубокой залысиной, которую обрамляли курчавые с проседью волосы. Мессинг — я сразу же понял, что это он и есть, хотя его фото в Интернете видел, кажется, целую вечность назад. Человек, который предсказал начало Великой Отечественной войны, поражение Гитлера, а также Победу 9 мая.

Чуть поклонившись аплодирующим зрителям, менталист (именно так он был указан на афише у входа в ДК) выставил перед собой ладони, призывая к тишине.

— Добрый вечер!

Голос его оказался слегка глуховат, однако чудесным образом каждое слово можно было легко расслышать.

— Сегодня, дорогие друзья, вам предстоит стать свидетелями загадочных явлений, которым официальная наука не может дать логического объяснения. Честно признаюсь, я и сам не вполне понимаю, что это такое, однако факт остается фактом: мои способности позволяют делать то, что недоступно обычному человеку. Впрочем, к чему слова, вы и сами сейчас в этом убедитесь.

Для начала Мессинг попросил двух зрителей нарисовать на доске множество кружков разного диаметра. Сам он в это время стоял к ним спиной и лицом к залу с повязкой на глазах. Парочка трудилась не покладая рук, изводя уже по второму мелку. Когда доска была исчеркана вдоль и поперек, менталисту развязали глаза. Прошло не больше секунды, и он произнес: 'Нарисовано 318 кружков'. Начался долгий подсчет. Результат оказался потрясающим: все совпало!

— Фантастика! — выдохнула Ленка.

Я же был среди тех редких экземпляров, кто не выглядел особо потрясенным. Можно ведь и с завязанными глазами слышать, как кончик мела ударяется о доску, и дальнейший 'вжик', когда рисуется круг. Только успевай считать эти 'стук' и 'вжик'. Правда, задача осложнялась тем, что кружочки рисовали сразу двое, тут уже больше похоже на какофонию, но при наличии опыта в таких делах можно и приноровиться.

Впрочем, это были только цветочки, дальше Мессинг принялся демонстрировать свои телепатические способности. Он попросил одного из зрителей — молодого человека лет 25 — спрятать в зале небольшой предмет. Но перед этим его помощница вновь завязала ему глаза, и Мессинг для полной чистоты эксперимента повернулся к залу спиной.

Расческу молодой человек вручил женщине средних лет с пышной, обесцвеченной пергидролем прической, попросив спрятать гребешок в сумочку, что та с удовольствием и проделала.

— Готово? — громко спросил Мессинг.

— Готово, — вместе с молодым человеком хором откликнулось ползала.

Сдернув черную повязку с глаз, Вольф Григорьевич схватил парня чуть выше запястья и вместе с ним решительно направился в зал. Когда он проходил по проходу мимо меня, я близко увидел его лицо, искаженное гримасой то ли боли, то ли страдания, а с виска на скулу наползала крупная капля пота. И глаза — огромные, но словно смотрят в пустоту. Так же решительно он подошел к 'пергидрольной' женщине и указал на сумочку:

— Предмет здесь! Это расческа?

Женщина вытащила гребешок, зал зааплодировал, Мессинг, немного расслабившийся, чуть поклонился и вернулся на сцену.

— Это было не очень сложно. А сейчас я продемонстрирую еще опыт, который также вас шокирует. Вот вы, юноша, поднимитесь на сцену.

Это он вообще-то мне сказал. А то я в первый момент как-то тормознул, и лишь после тычка жены понял, что именно мне предложено стать подопытным кроликом.

— Может, не надо? — шепотом предложил я, предприняв слабую попытку воспротивиться.

— Иди, Егор, испугался что ли?

— Кто, я?!

— Ну не я же!

— Юноша, поднимайтесь, не бойтесь, — поторопил меня Мессинг и под смех зала закончил. — Гарантирую, что вашему здоровью ничего не угрожает. Физическому уж точно.

Дальнейшее сопротивление виделось мне бесполезным, поэтому я с обреченностью овцы, отправленной за заклание, поднялся на сцену.

— Это же Мальцев, — выкрикнул кто-то из зала.

— Точно, он, Егор Мальцев.

— А вы, похоже, известная личность, — не без доли удивления произнес Вольф Григорьевич.

— Есть немного, — скромно потупился я.

— И чем же известен этот молодой человек? — спросил менталист почему-то не у меня, а у зала.

— Это знаменитый футболист!

— Музыкант! Композитор! Певец!

В общем, менее чем за минуту Мессингу про меня вывалили кучу информации. Странно, неужто фамилия Мальцев ему ничего не сказала? Или он футболом и музыкой совсем не интересуется?

— Да-а, я вижу, вы действительно знаменитость… Что ж, тогда прошлое ваше я рассказывать не буду. Все равно никто не поверит, скажут, что из газет вычитал. Но не отправлять же вас обратно, как говорится, несолоно хлебавши. Давайте я предскажу ваше будущее, причем начиная с сегодняшнего дня. Вы не против?

— Да нет, пожалуйста, — чуть нервно усмехнулся я.

— Тогда начнем… Садитесь вот на этот стул, думайте о чем-нибудь приятном, расслабьтесь.

Сам он встал позади меня, а я попытался расслабиться. Хотя сначала получалось не очень, отвлекали смотрящие и на меня, и на Вольфа Григорьевича зрители. Да и Лисенок строила мне рожицы, так что в итоге я предпочел закрыть глаза и погрузиться в себя.

Между тем Мессинг за моей спиной явно проделывал какие-то манипуляции. Он не касался даже моей короткой прически, но я кожей головы словно физически ощущал исходившее от его тонких и гибких пальцев тепло.

А потом послышался тонкий звон. Будто рядом со мной кружила комариная стая. Я поморщился, отгоняя морок, на несколько секунд тот и впрямь ушел, но затем звон возобновился с новой силой. Блин, Мессинг что ли там чудит, с чего бы такие глюки начались… Кто-то там намедни говорил, что гипноз в СССР запрещен? Похоже, на этот раз менталист что-то такое да использовал, явно дело нечисто.

А затем звон неожиданно стих, я открыл глаза и увидел зрителей, с ожиданием смотревших на сцену. Мол, что там знаменитый чародей скажет про будущее этого поющего футболиста. У меня же было такое чувство, будто я, несмотря на звон, хорошенько выспался, хотя прошло явно не более нескольких минут.

— Как вы себя чувствуете?

Мессинг помог мне подняться, а его помощница тем временем тихим привидением убрала стул вглубь сцены.

— Неплохо, как будто поспал.

— Это обычный эффект во время этого номера. Что ж, я готов предсказать вам ваше будущее. Итак…

Зал, затаив дыхание, ловил каждое слово артиста. А тот начал с того, что сегодня, придя домой, я узнаю не очень приятную для себя новость, связанную с одной из сторон моей профессиональной деятельности.

— Вас ожидают серьезные передряги, но помощь придет оттуда, откуда вы ее не ждете, — подытожил Мессинг. — Но что странно — я не вижу вашего прошлого. То есть вижу на несколько лет назад, а что было до этого — словно скрыто туманом. С вами ничего такого не случалось лет пять-шесть назад?

— Ну-у, было кое-что, — выдохнул я, косясь на зрителей. — Током меня ударило в 15 лет, я даже сознание потерял на какое-то время. А после этого стал играть в футбол и сочинять песни.

— Так про это в газетах писали, — выкрикнул мужик с 7 ряда.

— К сожалению, я редко читаю прессу и практически не смотрю телевизор, — развел руками артист. — Но пусть это останется на моей совести. Зато предсказать будущее ни радио, ни газеты, ни даже телевидение не смогут. Разве что цыганки, — улыбнулся он, — среди которых иногда действительно попадаются любопытные экземпляры. Но я не цыганка, я не гадаю, а пользуюсь возможностями моего мозга, который черпает информацию из, если хотите, эмпирея. И я еще ни разу не ошибался… Спасибо, юноша, можете возвращаться на свое место. А тепреь давайте мы пригласим еще кого-нибудь, не столь известного, чтобы я мог рассказать о его прошлом…

Твою ж мать, лучше бы ты, Вольф Григорьич, ошибся. Мне тут сейчас проблемы ни к чему, все вроде на мази, хотя и подозрительно хорошо для меня развиваются события. Может, Фурцева подлянку закинула? Обещала же припомнить косяк на фестивале… Да ну, чушь какая, мало ли что ляпнет артист эстрадного жанра.

Остальные номера я смотрел, пребывая мыслями где-то далеко, откуда меня иногда возвращал в действительность острый Ленкин локоть, тыкающийся в ребро.

— Смотри, смотри, как он так делает? — шептала она, глядя, как впавший в транс менталист лежит между двух стульев, а на нем сидит здоровенный мужик весом под центнер.

Казалось, ей до лампочки слова артиста, напророчившего мне какие-то неприятности. Я даже позавидовал безмятежности Лисенка. Но по пути домой, сидя рядом со мной в такси, супруга вспомнила о предсказании Мессинга.

— Ежик, это же ведь несерьезно, да? Ну то, что этот Вольф тебе говорил. Все же будет нормально?

— Да, конечно, все обойдется, солнышко, — улыбнулся я, погладив суженую по щеке. — Это шоу, игра на публику. Все равно никто не проверит… Хотя, конечно, я фигура достаточно известная, но что может со мной случиться? Внезапно забуду ноты и перестану сочинять? Или ноги откажут и не смогу в футбол играть?

В общем, посмеялись мы с ней, а по приезду домой теща, которая оставалась нянчиться с Лешкой, проинформировала:

— Егор, тебя тут какой-то тренер обзвонился. Морозов что ли его фамилия… Сказал, что ты его знаешь, и ждет от тебе звонка в любое время.

Хм, интересно, что Петровичу от меня так срочно понадобилось. Нехорошее предчувствие зашевелилось в моей душе, и сердечко запрыгало, но я, не показывая вида, внешне спокойно набрал знакомый номер.

— Николай Петрович, вечер добрый, вы мне звонили?

— Да, Егор, звонил… Видишь ли… Тут такая ситуация, что со сборной в Скандинавию ты не летишь. Ты… Ты выводишься из состава сборной, — выдохнул Морозов. — На какой срок, не знаю, но таково указание Ряшенцева.

Глава 6

— Погодите, Николай Петрович, что-то я ничего не понимаю… А в чем причина такого решения?

— Егор, не спрашивай, сам в догадках теряюсь, — вздохнул собеседник на том конце провода. — Поступило указание, лично от Ряшенцева, сам ему такой же вопрос задавал, но он молчит как рыба. Я так понимаю, что руководитель Федерации футбола — отнюдь не верхушка айсберга, есть люди и посерьезнее… Ладно, я и так много чего сказал. Надеюсь, что со временем ситуация разрешится, хотя времени-то до чемпионата мира как раз уже в обрез. В общем, ты концентрации не теряй, форму поддерживай, а если будут какие-то новости, то я тебе сразу же сообщу. Спокойной ночи!

Я смотрел на зашедшуюся одним протяжным гудком трубку в своей руке, и мир рушился буквально на глазах. Екарный бабай, мундиале уплывал у меня из-под носа! Да что ж это такое?!

— Егор, что случилось?

Встревоженные взгляды супруги и тещи скрестились на мне, отчего я почувствовал себя то ли грустным клоуном на манеже цирка, то ли смертельно больным человеком.

— Да так… Ерунда.

— Егор!

Голос Лисенка сейчас был строг и требователен как никогда, поэтому я сознался:

— От сборной отцепили.

— Что значит отцепили?

— Так вот, отцепили, сказали, что в Скандинавию летят без меня. А это последний сбор команды перед чемпионатом мира, на который теперь, получается, я не попадаю.

— Так надо кому-то пожаловаться, — встряла теща. — Ты же вроде неплохо играл, гола забивал. Уж на что я далека от вашего футбола, и то тут и там слышу, какой замечательный футболист Егор Мальцев. За границей, опять же, играешь!

Вот-вот, еще теперь не факт, буду ли я играть за 'Челси' и дальше. Кто знает, как далеко решили зайти мои недоброжелатели. Честно сказать, за полтора года в Англии я уже не испытывал того первого восторга, с командой выиграл почти все, что можно на клубном уровне. Меня теперь манил лишь титул чемпиона мира, а так бы я и на родное 'Динамо' согласился.

— А кому жаловаться? — ответил я. — Это указание руководителя Федерации футбола СССР, к нему если только за объяснениями. Боюсь, что он всего лишь пешка в чужой игре.

— Ох, недаром Мессинг тебе неприятности напророчил, — приложив руки к груди, пролепетала Ленка, в глазах которой уже дрожали слезники.

Мне пришлось ее обнять, чтобы успокоить.

— Ну, он же сказал, что помощь придет, откуда не жду. Может быть, и впрямь дело устаканится.

Короче говоря, бессонная ночь мне была обеспечена. Я завидовал здоровому сну как супруги, так и моей тещи, оставшейся у нас ночевать — ее громкое сопение было слышно даже из-за закрытой двери. А я пялился в окно, через открытую форточку которого в комнату вливался более-менее прохладный ночной воздух, и вслушивался в отдаленные звуки расстроенной гитары и довольно сносно голосящего дворового исполнителя. Мало того, что гитара расстроена, так еще и по соседям играет. Мой чуткий слух сразу уловил непопадание в один лад. Такое ощущение, что поет один, а аккомпанирует другой — напрочь лишенный музыкального слуха.

Эх, вот ведь ребятня — ни забот ни хлопот. А тут столько на себя взвалил, что как бы не надорваться. И в самом деле, как-то я резко ворвался в этот мир. Хиты десятками вываливаю, иной композитор и поэт-песенник за всю жизнь столько не насочиняют, сколько я за пять лет. Согласен, приперся на готовенькое, все уже сочинили за меня, ну или почти все, все ж таки кое-что свое тоже подкидываю. Группы сколачиваю, фестивали провожу — мало что ли? Опять же, в футбол вон поперло… Удачное взаимодействие физических ресурсов арендованного тела и моих мозгов человека будущего. И титулы выигрываю практически без угрызений совести, потому что достаются они мне потом и кровью. Потому что если вдруг и задыхаюсь к 90-й минуте, еле ползаю, получаю по ногам или локтем в физиономию — то все это ощущает не какой-то Егор Мальцев, а Алексей Лозовой. И если меня вдруг собьет машина (тьфу-тьфу), то она собьет меня, и помирать, корчась на обочине, буду я.

Утром я решительно набрал номер Ряшенцева. Новоиспеченного члена исполкома УЕФА в кабинете еще не было, отсутствовал где-то по делам, дозвонился ему ближе к обеду.

— Николай Николаевич, как же это понимать?!

— Что ты имеешь в виду, Егор? — вкрадчиво поинтересовался Ряшенцев.

Вот ведь жук, еще невинную овечку из себя корчит. Ладно, а я буду изображать оскорбленного в самых лучших чувствах человека на грани истерики. Хотя я и на самом деле был недалек от этого.

— Так ведь по вашему же указанию меня из сборной отчислили! Чем я провинился я-то?! Пьяный под забором лежал и позорил честь комсомольца? Плохо играл? Прекословил тренерам?..

— Егор, подожди, не части, — я буквально видел, как поморщился собеседник. — Никто тебя не обвиняет в пьянстве или плохой игре. Вообще, это не телефонный разговор.

— Хорошо, давайте встретимся.

На том конце провода повисла пауза. Затем раздался тяжелый вздох:

— Ладно…Можешь подойти ко мне сегодня часам к пяти вечера?

— Думаю, что да.

— Давай, подходи, и предметно поговорим, а то чего воздух-то сотрясать.

Пришел, сел напротив Ряшенцева, вопросительно глядя ему в глаза.

— Тут вот какое дело, Егор… Сигнал на тебя поступил.

— Сигнал? Что за сигнал, от кого?

— Сигнал о, скажем так, недостойном поведении советского спортсмена и комсомольца за рубежом. Вот, знакома тебе эта мадам?

И подсовывает мне фотку улыбающейся Хелен. Смотрю я на эту фотографию, а у самого внутри все опускается. И отчего-то хочется рвать на себе волосы и костерить себя последними словами.

— Вижу, что знакома. А почему я показываю тебе эту фотографию, не догадываешься? И тут, я вижу, в кассу. Вот и подумай, что к чему, сложи два плюс два.

И в его взгляде одновременно чудесным образом сочетаются осуждение, сочувствие и осознание собственного превосходства. А я сижу, опустив голову, понимая, что сам себя подвел под монастырь. Blya, да было-то один раз, и то, можно сказать, по пьянке! Разболтала-таки Ленка или квартира находилась под наблюдением? Если второе, то почему только сейчас об этом стало известно? Или… Или было известно давно, но некто ждал подходящего момента? Но это должна быть секретная информация, или я уже просто ничего в этой жизни не понимаю.

— От Фурцевой подарочек? — киваю я на фото и твердо смотрю Ряшенцеву в глаза.

Тут уже он начинает елозить в своем кресле, прячет взгляд, шевелит губами, в общем, пребывает в состоянии некой растерянности. Ага, не ожидал от 20-летнего пацана такого вопроса? Правда, замешательство бывалого партаппаратчика длилось буквально секунды, и снова взгляд прямой, а губы упрямо поджаты. Сейчас ка-а-ак пошлет меня куда подальше…

— Егор, неважно, что и от кого, а важно то, что ты начудил с этой, — он кивнул на фото. — Молись Богу, чтобы эта гадкая история не вышла за пределы моего кабинета. А то ведь могут и комсомольское собрание устроить, исключить, так сказать, из рядов, за поведение, недостойное будущего коммуниста. А там и из Союза композиторов могут коленом под зад дать, и радио с телевидением закрыть для Егора Мальцева. Будешь свои песни в стол писать. Я не говорю уже о том, какова будет реакция твоей супруги. По-дружески советую, — доверительно наклонился ко мне Ряшенцев и понизил голос, — ляг на дно, не рыпайся. Система еще и не таких, как ты, съедала.

Тут бы мне, оскорбленному в самых лучших чувствах, встать и гордо заявить:

— Ну, во-первых, со свечкой над нами никто не стоял, а во-вторых, думаю, это наше с Хелен личное дело, Николай Николаевич!

Но я не встал и не заявил, потому что Алексей Лозовой много чего повидал на своем веку, и прекрасно понимал, что система и с самом деле сожрет его и не поперхнется. И никакие шелепины не помогут. Тем более еще не факт, что Александр Николаевич не в курсе происшедшего. Может быть, именно с его подачи все и закрутилось? Или Фурцева постаралась подать ему все под таким соусом, что у него просто не оставалось другого выхода.

Из здания Федерации футбола я выходил с чувством, что жизнь кончена и самый лучший вариант — немедленно броситься с моста в Москва-реку. Осуществить сей необдуманный поступок мне помешал окрик:

— Эй, Егор, здорово! Ты тут какими судьбами?

Оборачиваюсь — опаньки, Вовка Козлов! Тот самый Пеле, который привел меня когда-то в спортшколу ЦДСА.

— Вовка! Здорово!

Обнимаемся, делимся новостями. Пеле в этом сезоне стал игроком московского 'Локомотива', как и в моей реальности. Похвалился, что недавно руководство железной дороги выделило ему автомобиль 'Москвич-408', вот только права не успел получить. Сейчас он направлялся в секретариат Федерации футбола СССР, подписать кое-какие бумаги.

— Ну а ты как? Со сборной улетаешь в Скандинавию?

Тут я малость притух. Подумалось — а смысл скрывать, что меня отчислили? Причем не за плохую игру или реальный косяк, а из-за мимолетного увлечения. Между тем рядом остановилась парочка зевак, которые явно меня узнали и теперь с любопытством прислушивались к нашему разговору.

— Слушай, пойдем посидим, тут одно местечко есть неподалеку. Время-то терпит?

— Время есть, сегодня днем была тренировка, уже освободился. Только спиртное не предлагай, режим.

— Да ты что, чай понимаю, не дурак.

Засели в одном тихом кафе под названием 'Лада', заняли дальний столик. Официант меня узнал, выразил свое глубочайшее почтение, потому и столик нам организовал, не забыв предложить карту меню. Выяснив, что последний раз прием пищи у друга был еще утром, организовал ему обед и ужин одновременно, сам ограничившись легким салатиком и отбивной с картофельным пюре. На запивку взяли запотевший графин брусничного морсу, хотя уж не знаю, откуда они завезли бруснику в начале июня. Скорее всего, в ход пошла замороженная, впрочем, на вкусе это не сказалось, пилось отлично.

По ходу дела рассказал об отлучении от сборной, и что на разборки ходил к самому Ряшенцеву. А вот о Хелен все же не стал говорить, посчитал, что ни к чему запускать в народ информацию о моем косяке.

— Так а за что же тебя из сборной-то турнули? — спросил Пеле, так и застыв с поднесенной ко рту вилкой, с зубьев которое свешивались гроздья квашеной капусты с прожилками так же тонко нашинкованной моркови.

— Видно, нашлось за что, хотя Ряшенцев вокруг да около ходит, толком сказать ничего не может. Думаю, кто-то из 'небожителей', - на секунду поднимаю глаза к потолку, — зуб на меня за что-то точит, а за что — только и остается гадать. Может быть, за то, что несогласованную песню на недавнем фестивале в Лужниках спели? Эх, да что теперь… Ты ешь, ешь, горячее стынет.

Сидевшие за соседним столиком немцы, не стеснявшиеся громко разговаривать на своем лающем наречии, все чаще посматривали в нашу сторону. Наконец один из них поднялся и бочком подошел к нам.

— Добрий вьечер! — поздоровался он на корявом русском. — Я есть вест дойче гешефтсман Ханс Вебер, моя есть собственный мануфактурен. Это есть мой партнер, — дежурные улыбки остальных немцев. — Здьесь заключить контракт с 'Трехгорный мануфактурен'… Это есть вам найн интерес, я думать. Ми вас узнать, ви есть известный фуссбальшпилер и шлагерзэнгер Ехор Мальсефф. Ми просить вас фото… э-э-э… цур эринерунг.

— На память что ли?

— Я, я, на памьять! — радостно оскалился немчура.

Ладно, не жалко. Надеюсь, этот Ханс не является тайным последователем фюрера или педофилом, сфотографировавшись с которым, я окажусь так скомпрометирован, что интрижка с Хелен покажется просто детской шалостью.

Посидели почти до 8 вечера, я широким жестом отверг притязания Вовки на оплату счета, заявив, что достаточно зарабатываю, чтобы угостить друга, да еще и оставить официанту хорошие чаевые. Сердечно распрощались, обменявшись напоследок телефонами, после чего я пешком отправился домой. Захотелось просто пройтись, хотя идти было не так уж и близко. А что, когда я последний раз вот так, не спеша, гулял по Москве? Уже и не вспомнить.

Вечер входил в силу, над столицей багровел закат, не иначе завтра сильный ветер, а то и вовсе дождь. Этим приметам я еще от бабки был обучен. А память невольно возвращала к разговору с Ряшенцевым. И к мысли, что смиряться с таким положением нельзя ни в коем случае. На карту поставлено многое, если не все. Кто знает, дотяну ли я до следующего чемпионата мира, случиться может все, что угодно. Тем более что в этом году сборная подобралась достаточно сильная, чтобы побороться за медали главного турнира четырехлетия.

Если это все интриги Фурцевой — можно ей открыть глаза на недостойное поведение дочери, рассказать о попытке суицида. Блин, плохо, что доказательств нет, кроме ножа с отпечатками пальцев. Тогда можно рискнуть подключить деятелей повыше рангом Екатерины Алексеевны. На прием к Шелепину хрен пробьешься, а вот Тикунов — вполне реальная кандидатура. Надеюсь, что Министр внутренних дел СССР не замешан во всех этих событиях? Где-то дома должен быть телефон его приемной, завтра же с утра позвоню.

Однако с визитом к Тикунову пришлось повременить.

— Вадим Степанович находится в рабочей командировке, на этой неделе его не будет. Позвоните на следующей, — предложили мне на том конце провода, прежде чем повесить трубку.

Нормально… Время-то уходит, чемпионат мира все ближе, сборная уже в Дании, завтра играют матч в Вайле со сборной полуострова Ютландия. Там еще несколько игр — и в Англию, бороться за 'Золотую Нику'.

А может, есть смысл пообщаться с кем-нибудь из нижестоящих заместителей? Например, с Захаровым. Мы с ним как-то сталкивались в кабинете Тикунова на почве сериала 'Следствие ведут ЗнаТоКи', но не более того. Но тогда он мне показался мужиком нормальным. Может, через него удастся связаться с Тикуновым?

Но и тут меня ждал облом. Оказалось, что Николай Степанович уехал в командировку вместе со своим непосредственным руководителем. Да что ж такое!

Кто следующий на очереди? Хм, не кинуться ли мне к Суслову? Он на данный момент как главный идеолог в отсутствие Спорткомитета СССР курирует и спорт тоже, как средство идеологической борьбы на международном уровне. Ну а культуру — само собой, Катя под ним ходит, что прикажет — то и сделает. Больше никого на горизонте не вырисовывалось. Действительно, оставался Суслов, который один раз уже прислушался к моим пожеланиям, и я не думаю, что он об этом после пожалел. Во всяком случае, после расклейки новых афиш билеты улетели в момент, а трансляция фестиваля на СССР и страны социалистического содружества побила все мыслимые и немыслимые рейтинги, как написала 'Комсомолка'. Хотя какие рейтинги в СССР… Наверное, сами придумали, но телеаудитория у фестиваля была огромная, тут можно и не сомневаться. Так что, неужто Суслов в этот раз не выручит?

В прошлый раз мне домой звонили от него, когда просили подъехать к Суслову на работу. Через справочную мне дали вообще какой-то левый телефон, в итоге пришлось тащиться на Старую площадь лично. От сидевшего внизу дежурного узнал, что Михаил Андреевич в отпуске, будет через две недели. Значит, и секретарша отдыхает параллельно, когда ж ей еще в отпуск ходить, как не вместе с шефом.

Суслов, понятно, дал себе передышку после фестиваля, хотя мне всегда казалось, что члены ЦК пашут без выходных и отпусков. Оказывается, они тоже люди, и две, а то и три недели отдыха могут себе позволить. А мне-то что теперь делать?

Принялся перебирать в уме всех больших начальников, с кем сводила судьба, и к кому я мог бы обратиться. Ряшенцев — отыгранная карта, Тикунов и Суслов в режиме ожидания, Шелепин — недоступен, можно даже и не пытаться. Фурцеву отбрасываем, она сейчас, судя по всему, мой враг номер один.

Семичастный? Так-то мысль неплохая, учитывая, что Владимир Ефимович в прекрасных отношениях с Шелепиным, давние друзья, а значит, его слово весит очень прилично. С председателем КГБ мы помимо банкета по случаю победы на Олимпийских Играх пересекались еще в ложе динамовского стадиона. Возможно, в аудиенции не откажет. Жаль, телефонов нет, придется ногами идти.

Добрался до площади Дзержинского, сунулся к дежурному офицеру, представился, кто я есть и с какой целью пожаловал. Про отлучение от сборной говорить не стал, а то сразу могли послать подальше. Просто заявил, что вопрос государственной важности. А разве нет? На кону стоял престиж нашей страны на международной спортивной арене, и я считал себя не последним человеком, от которого зависело успешное выступление сборной в Англии.

На мое счастье, хотя бы Семичастный оказался на месте. Причем мог меня принять практически сразу, как мне сказал оформлявший пропуск дежурный. Но это 'сразу' растянулась на целых полтора часа, которые я провел в приемной главного чекиста страны, любуясь спартанской обстановкой, из которой выбивалось большое полотно — пейзаж маслом по холсту, изображавшим речной берег и склонившуюся над водой иву. Как-то сразу захотелось на этот бережок, окунуться в прохладную воду. В Москве жара стояла прямо-таки июльская, впору и в самом деле брать Ленку, сынульку и чесать за город. Позагораем, искупаемся… Там в кустиках и грудью покормит парня, ничего страшного.

— Мальцев, заходите, — вывел меня из раздумий голос адьютанта в майорских погонах, исполнявшего роль секретаря.

Не без волнения я переступал порог кабинета председателя Комитета госбезопасности СССР. Сидела-таки во мне вбитая веками в предков боязнь перед царскими опричниками, с течением времени превратившимися в чекистов. Нынешние, 'оттепельные', конечно, не зверствовали, как 'соколы Берии', но страх так просто не вытравить.

Впрочем, Семичастный встретил меня с улыбкой, хотя и предупредил, что у него буквально пятнадцать минут, чтобы меня выслушать. И выразил надежду, что мой вопрос действительно государственной важности.

В общем, выложил я о звонке Морозову, о последующем визите к Ряшенцеву и фотографии Хелен Миррен, с которой если что и было, то до свадьбы с Ленкой. А затем… Ну, что скрывать, рассказал и о притязаниях на мою сексуальную свободу со стороны дочери Фурцевой. Подвел черту, что именно Екатерина Алексеевна затаила на меня личную обиду, и откуда-то нарыла факт моего прелюбодейства с молодой лондонской актрисой, после чего накапала Ряшенцеву с требованием вывести меня из состава сборной.

Семичастный слушал и глядел на меня с лукавым прищуром темных глаз, казалось, видевших тебя насквозь. Когда я, наконец, закончил свои излияния, он наклонился к столу и, его взгляд стал еще пронзительнее.

— Тебе бы, Егор Дмитрич, с такими дедуктивными способностями к нам в Комитет в аналитический отдел, — усмехнулся Семичастный. — Хотя, по большому счету, все это легко просчитывалось, неудивительно, что ты тут же Екатерину Алексеевну в главные свои недоброжелатели записал. Кстати, мы в курсе, что ее дочь к тебе неровно дышит, но вот о случае с попыткой вскрыть себе горло слышу впервые. А ведь просил же присматривать за Светланой…

Он откинулся в кресле, задумчиво глядя куда-то мимо меня. Впрочем, через несколько секунд снова сосредоточился.

— Думал я, что ты смиришься и не станешь дергаться, а тут вон и до меня добрался… Егор, могу я рассчитывать на понимание с твоей стороны?

— Н-н-ну… Наверное, да.

— Тогда давай поговорим откровенно, как взрослые люди. Фурцева в данном случае всего лишь исполнитель, фото Хелен Миррен и историю твоего, скажем так, грехопадения она выдала Ряшенцеву по нашей просьбе… Неужели ты думаешь, что жил в Англии без присмотра? Да-да, телефон тоже прослушивался, и в квартире стояли 'жучки'. Если ты думаешь, что не представлял интерес для вражеских спецслужб, то сильно заблуждаешься. Дальше я буду говорить — а ты слушать. И учти, покидая этот кабинет, ты оставишь расписку о неразглашении.

— Хорошо, — кивнул я.

— Так вот, пару месяцев назад к нам поступила оперативная информация, что в отношении тебя готовится серьезная провокация. Подробностей, к сожалению, мы не знаем, но, как заверил наш внедренный в их структуру человек, то скандальное интервью с английским журналистом — сущий пустяк на фоне того, что британские спецслужбы затеяли против тебя на время проведения чемпионата мира по футболу, куда ты обязательно должен отправиться в составе сборной СССР. Мы решили, что единственный вариант оградить тебя от возможной провокации — какое-то время не выпускать в Англию и в другие капстраны. Год, а лучше два или три. Поэтому, извини, твой контракт с 'Челси' продлен не будет, и на чемпионат мира ты не сможешь попасть… Понимаю, это серьезный удар, особенно отлучение от главного футбольного турнира четырехлетия. Уверен, ты бы помог команде. Но мы не можем тобой рисковать, это будет удар и по нашей стране, сам должен понимать.

— Так… Как же… Да Бог с ним, с 'Челси', но чемпионат мира!.. Ну приставьте ко мне человека на время моего пребывания в Англии, а лучше двух. Да я из расположения сборной никуда!

— Послушай, еще раз повторяю. Мы. Не имеем. Права. Рисковать! — с металлом в голосе отчеканил Семичастный, и я понял, что переубедить мне его не удастся.

Наверное, на моем лице тут же все мои чувства и отразились, так как взгляд главного советского чекиста смягчился.

— Да ты сильно-то не расстраивайся. В Союзе у тебя семья, будешь за 'Динамо' играть, песни сочинять, как и раньше. Поклонницы еще не достали? Пачками письма из ящика выгребаете? И в подъезде дежурят периодически? Что делать, такова оборотная сторона славы. Многим артистам, кстати, нравится, — подмигнул он мне и добродушно улыбнулся.

А мне вот было не до смеха. Все летело в тартарары, будущее окончательно окрасилось в черные цвета, и только мои Ленка и Лешка виделись двумя светлыми пятнами в этой беспросветной мгле. Японский городовой, а я так мечтал сыграть на главном футбольном турнире моей жизни! Можно, конечно утешать себя мыслью, что на чемпионате мира 1970 года мне будет всего двадцать четыре, а в Германии-74 — двадцать восемь. Но кто знает, что случится через год-другой. Тут и травма возможна, и то, что я по-прежнему буду находиться под колпаком у спецслужб… Хотя кому я буду к тому времени уже как четыре года как невыездной интересен. Опять же как там без меня будут ребята из моей группы? Звонить им и говорить, чтобы дальше двигались без меня?

— Ладно, Егор, мы уже с тобой уже больше, чем я рассчитывал, просидели, — вывел меня из ступора Семичастный. — дела не ждут, а тебе еще расписку нужно написать. Вот тебе перо, чернила и бумага, пиши. Я, Мальцев Егор Дмитриевич, одна тысяча девятьсот сорок шестого года рождения…

Всю дорогу домой я придумывал отмазку для супруги. Не скажешь же Ленке про ее английскую тезку, а насчет провокации тем более, раз уж подписку дал о неразглашении. Единственным вариантом остается та самая лишняя песня на фестивале, за которую я якобы был отлучен от сборной и получил выговор по комсомольской линии. Хотя. Конечно, никакого выговора не было, но для усиления момента сгодится. Мол, чемпионат мира пролетает мимо, но он не последний в моей жизни. Зато буду с вами неотлучно, не считая выездных матчей за 'Динамо'. В конце концов, Москва — не самый худший город для проживания и работы.

Следующим утром я заставил себя встряхнуться, сделать зарядку, и после завтрака сел составлять план действий на сегодня. Я всерьез решил заняться изготовлением опытного образцы 'кубика Мальцева'. Для этого, как я уже упоминал, мне на первом этапе понадобится толковый столяр. Когда Ленка спросила, над чем это я так упорно размышляю, показал ей чертежи кубика и рассказал о первостепенной задаче.

— Погоди, у моего папы есть знакомый столяр, он такие вещи делает — закачаешься. Кстати, вот эта хлебница, которую папа нам подарил — его рук дело.

Я перевел взгляд на хлебницу. Действительно, вещь симпатичная, ладно сделана, покрыта вырезанными по дереву узорами и сверху коричневым лаком. Такая даже с рук потянула бы рублей на 50 по нынешнему курсу.

— Можешь узнать у отца телефон этого мастера?

— Конечно, сейчас же и позвоню папе.

Короче говоря, после обеда я уже сидел в столярной мастерской Виктора Васильевича Лапотникова и показывал ему чертежи загадочного изделия.

— Интересно, интересно, — бормотал столяр, разглядывая мои наброски сквозь линзы очков. — Я так понимаю, вся конструкция держится на центральной трехмерной крестовине, на которой свободно вращаются центральные кубики. А все остальные кубики держатся друг за друга благодаря выемкам. Хм, вроде ничего сложного на первый взгляд, но по ходу дела разберемся. Слушай, у меня тут срочный заказ, обещал человеку сегодня сделать. Давай завтра с утра займусь твоей игрушкой. Оставляй чертежи… А лучше и сам приходи, если есть возможность, если что — будешь подсказывать.

Так и получилось, что на следующее утро под моим чутким руководством Виктор Васильевич принялся за работу над 'кубиком Мальцева'. Подготовил заготовку их просушенного бука (по словам столяра, хранил года три, словно чувствовал, что пригодится), просверлил в каждом квадратике отверстия, вставил в них винты. Затем взялся соединять конструкцию, прикрепив на внутреннюю подвижную форму… Мне казалось, что все получается идеально, но Лапотников периодически качал головой, отбраковывая тут или иную деталь механизма. Как бы там ни было, но уже к обеду опытный образец был готов!

Я держал в руках 'кубик Мальцева 3Х3', разглядывая разноцветную, покрытую лаком поверхность. Мысленно перекрестившись, взялся за одну из граней, которая провернулась с легким сопротивлением. Затем вторая, третья… Столяр также с нескрываемым интересом наблюдал за моими манипуляциями.

— Спасибо, Виктор Васильевич, вы Мастер с большой буквы, — пожал я ему руку. — Вот две сотни, как договаривались. Кстати, на будущее, если я вдруг попрошу еще у вас сделать шаткие кубики, выручите?

— Да без вопросов, Егор, обращайся! Мне самому понравилось такое мастерить.

— Отлично, договорились. Только, напоминаю, про это изделие — никому. Мне еще нужно патент на него оформить.

— Да что ж ты меня, мил человек, за кого держишь?! Договорились же, а я слово свое держу.

Все это чем-то напомнило первый мой поход в ВУОАП. Правда, тогда я был еще никем, а сейчас моя персона была настолько известной, что первый же чиновник, с которым я столкнулся в 'Патентном ведомстве', попросил у меня автограф. И мне удалось как-то быстро миновать так называемую 'комнату сумасшедших', где отфильтровывали психов от нормальных людей.

В отделе, куда меня направили, сидело несколько человек, и мое появление также произвело здесь фурор.

— А вы, Егор Дмитриевич, почему со сборной не уехали? — поинтересовался один из сотрудников отдела — грузный мужчина лет пятидесяти без пиджака, в рубаке с закатанными рукавами, но при галстуке.

— Травма, — скупо отбоярился я. — Вот, чертежи головоломки и опытный образец. Можете ознакомиться.

'Кубик Мальцева' тут же пошел по рукам. Грани уже через минуту были так перекручены, что даже меня взяло сомнение, смогу ли я кубик собрать. В 80-х навострился делать это довольно легко, сейчас же, к счастью, былые навыки проснулись от многолетней спячки и после того, как головоломка снова оказалась в моих руках, я вернул ее в исходное состояние.

— Да-а, вы действительно гений! — развел руки худющий старик со сползшими на кончик носа очками. — Коллеги, я думаю, такое изобретение достойно авторского свидетельства, вы со мной согласны?

Ответом ему был хор из восклицаний: 'Конечно!' 'Безусловно!' 'Само собой!'…

Для начала мне пришлось ознакомиться с 'Положением по патентованию'. Привлек внимание абзац, где говорилось, что в социалистическом обществе недопустимо использование патентообладателем исключительного права в ущерб общественным интересам.

'Суд вправе пресекать подобные действия. Если патентообладатель отказывается уступить (продать) патент или выдать разрешение (лицензию) на использование его изобретения, имеющего особо важное значение для государства, то по решению Совета Министров СССР патент может быть принудительно выкуплен государством либо соответствующей организации может быть дано разрешение на использование изобретения с установлением вознаграждения патентообладателю'.

Ну так я и не держусь за свое изобретение, которое на самом деле и не мое вовсе. Просто приятно сознавать, что Советский Союз получит от продажи лицензии или просто реализации игрушки по всему миру миллионы валютных рублей. Для Родины, как бы это ни высокопарно звучало, моя помощь окажется весьма существенным подспорьем.

Авторское свидетельство, правда, мне сразу не выдали, сказали, придется какое-то время потерпеть, нужно проверить кубик на новизну, а то вдруг у кого-то уже есть что-то подобное. Попросили оставить опытный экземпляр и чертежи им, естественно, под расписку.

— Я уверен, что никто в мире ничего подобного не делал, — доверительно сказал мне тот же старик. — Так что, молодой человек, готовьтесь месяца через три получить авторское свидетельство. У вас он в единственном экземпляре?

— Пока да, — ответил я, думаю про столяра, который при желании мог наклепать этих кубиков сколько угодно. Хотя если нужна твердая порода дерева, да еще просушенная…

— Больше пока не делайте, а то… мало ли.

Мне выдали расписку, в которой моя игрушка была названа просто 'Кубик-головоломка'.

Я не гордый, у Рубика, кажется, официально он тоже назывался по-другому, что-то вроде 'магический куб', но в народе все равно получил известность как 'Кубик Рубика'. Так что и этот после всех проверок, думаю, будет называться как 'Кубик Мальцева'.

А после этого, сидя на лавочке в скверике — одном из зеленых островков в центре Москвы — я думал, куда пристроить головоломку после того, как получу авторское свидетельство. В то, что государственная машина раскачается сама собой и начнет штамповать увлекательную игрушку для детей и взрослых — я сильно сомневался. Без толчка тут не обойтись. Тем более на массовый поток можно поставить только модель из пластика. Вот только к кому потом сунуться со своим рацпредложением?

Глава 7

— Ну что ты видел? Дом — работа, дом — работа… А жизнь — она же мимо проходит!

— Ну не скажи. Вот ты хоть и писатель, а многого не понимаешь.

Мы с Ленкой сидели в ресторане Центрального Дома Литераторов, куда не без труда выбрались для культурного отдыха; все ж таки забронировать здесь столик по силам не каждому смертному. Но я это сделал! И теперь мы пили белое вино, закусывая местными деликатесами, вели неторопливую беседу и вслушивались в разговоры за соседними столиками. Громче всех общались двое подвыпивших мужчин примерно одного возраста — лет им было по сорок пять-пятьдесят. Один из них, похоже, был писателем, а второй, как мы поняли из их громкого диалога — инженером, у которого, по словам первого, вся жизнь 'дом — работа, дом — работа'.

Н-да, тут я с работником литературного фронта, пожалуй, соглашусь. В прежней реальности я был музыкантом, а в этой еще вдобавок и футболистом. И я не мог даже представить себя утром выходящим из дома на работу, а вечером в одно и то же время возвращающимся домой. Боже, как же это скучно! Но у инженера имелись твердые, по его мнению, аргументы, что и в таком укладе есть свои несомненные преимущества.

— Вот смотри, Алексей, в половине восьмого утра я выхожу из дома, сажусь на трамвай и ровно в восемь переступаю порог учреждения. Встаю за кульман и черчу, придумываю новые архитектурные решения.

Ага, так он еще и архитектор впридачу.

— Ты не представляешь, как это интересно — творить, зная, что по твоим проектам и чертежам будут возводиться жилые дома, стадионы, Дворцы культуры!

— Уж мне-то не рассказывай, как интересно творить, — усмехнулся писатель и резко погрустнел. — Хотя, Сережа, скажу честно, и я тебе в чем-то завидую. Я ведь как уеду в Переделкино, запрусь там на неделю, а то и месяц, и сижу до упора, пока книгу не напишу. Ты-то хоть что-то видишь, а я… И ладно бы всегда писал то, что хотел, а то ведь к очередному съезду партии так прозрачно намекнут, что не мешало бы роман о подвиге того или иного коммуниста в Гражданскую или Отечественную написать. А куда денешься? Жить-то хорошо хочется, жена-дети тоже привыкли хлеб с маслом есть, вот и сидишь, строчишь… Эх, давай выпьем что ли.

Звякнули рюмки, и мы с Лисенком чокнулись бокалами, на этот раз без тоста, потому что выпили уже и за малого, и за наших предков, и за здоровье каждого из нас. Бутылка уже подходила к концу, оставалось ее просто допить и отправиться домой, где мама и мой сводный братишка нянчились с Лешкой. А завтра обещала нагрянуть теща, так что за малышом всегда было кому присмотреть, и Ленусик отнюдь не чувствовала себя погрязшей в быту. Тем более я тоже помогал как мог, после отлучения из сборной став больше времени уделять семье.

А между тем о ситуации в главной футбольной команде страны молчали и газеты, и телевидение, и радио. Понятно, что сверху поступила команда сделать вид, будто ничего не происходит, не трогать тему с Мальцевым. А вот знакомые, да и просто прохожие на улице постоянно интересовались, почему сборная улетела в турне без меня, и поеду ли я на чемпионат мира в Англию. Что я мог им ответить? То же, что и Ленке, про 'косяк' на фестивале, вызывая у людей откровенное непонимание. Как, из-за такой ерунды команда лишается своего сильнейшего игрока?! Уму непостижимо!

Вспомнилось, как буквально вчера звонил Бернес и по телефону грозился куда-то там пожаловаться на беспредел футбольных чиновников, тем более что 'косяк' не имел никакого отношения к их ведомству. Еле отговорил его от опрометчивого поступка. Сказал, что у меня еще к тому же и травма застарелая дала о себе знать, можно только надеяться, что к чемпионату мира я ее залечу.

В целом, конечно, было грустно. Но тут как нельзя кстати поступило предложение выступить на следующей неделе с творческим вечером в Большой аудитории политехнического музея. Чем не повод отвлечься? Тем более не бесплатно, впрочем, по телефону приглашающая сторона в лице некоего Альберта Ивановича сумму не уточняла, но вполголоса пообещала, что я внакладе не останусь.

Собственно говоря, заплатят 50,100 или 150 рублей — разницы особой нет. Минимальный план по ежемесячным доходам благодаря исправно отчисляющимся авторским я уже давно перевыполнил, и такие творческие вечера для меня не больше чем способ развеяться.

На Новой площади перед величественным зданием постройки 19 века я был за час до начала посвященного мне вечера. Не успел выйти из такси с зачехленной гитарой, как нарисовался тот самый Альберт Иванович — невысокий суетливый дядька. Несмотря на теплую погоду, в костюме при галстуке, и с прикрывающей залысину фетровой шляпой на голове.

— Курочкин, очень рад, — протянул он мне ладошку. — А я тут минут тридцать хожу, так, на всякий случай, лучше, как говорится, перебдеть.

И мелко захихикал. Какой, однако, неприятный, скользкий тип. Ну да не детей с ним крестить, так что мило улыбаюсь и двигаю за ним вперед, под своды музея. Идем через парадный, по пути ловлю на себе удивленно-любопытные взгляды посетителей. В принципе, у входа висела афиша, извещающая о моем творческом вечере, так что чему тут особенно удивляться…

Зал оказался довольно уютным, сцена небольшая, но для таких вот мероприятий в самый раз. Проверили микрофоны, все работает, акустика порадовала. За тридцать минут до начала вечера начали запускать народ. Я в этот момент сидел в комнате отдыха, где Курочкин потчевал меня чаем с лимоном и отсчитывал 5-рублевые купюры числом 20 штук.

— Вот, Егор Дмитриевич, ваш гонорар. Тютелька в тютельку.

Я небрежно убрал деньги в карман, отхлебнул чая и, как бы между прочим, поинтересовался:

— Может, где-нибудь надо расписаться?

— Егор Дмитриевич, так ведь если расписываться, то гонорар у вас будет три с полтиной по ставке, — сделав брови домиком, сложил ручки Курочкин. — Да вы не переживайте, все уже обговорено.

— Ну смотрите, а то ведь… А билеты почем, если не секрет?

— Рупь пятьдесят, — моментально среагировал антрепренер, словно ждал этого вопроса. — Так ведь, сами понимаете, аренда зала…

— Да вы успокойтесь, Альберт Иванович, меня сумма гонорара вполне даже устраивает. Чистой воды любопытство… Кстати, как билеты расходятся?

— Аншлаг, Егор Дмитриевич, все билеты проданы! Вы — личность очень даже известная, популярная, я бы даже сказал, так что в успехе сегодняшнего мероприятия и сомневаться не приходилось. Я вот только не поинтересовался, какая у вас сегодня программа…

— С программой все нормально, — успокоил я Курочкина. — Не первый раз замужем, плавали — знаем. И не пора ли давать первый звонок?

Того всплеска адреналина, который со мной случался на серьезных концертах или в футбольных баталиях, я не испытывал. Может, оно и к лучшему. Творческий вечер предполагал размеренное общение с публикой, и хотя в моей прежней биографии их было не так и много, однако я прекрасно знал, что это за зверь и с чем его едят, так что почти никакого волнения не испытывал.

Действительно, в зале, погруженным в полусумрак, был аншлаг. Мое появление на сцене встретили самой настоящей овацией. Благодарно поклонившись, встал за микрофон.

— Добрый вечер!

Снова овация на полминуты.

— Спасибо! — поднимаю руку, призывая к тишине. — Спасибо вам, что посетили сегодня мой творческий вечер. Мне сказали, что у нас с вами в запасе полтора часа, надеюсь, они пролетят незаметно. Кстати, я тут специально попросил поставить коробочку для записок, вот она, на краю сцены. Так что можете не стесняться, писать свои вопросы или пожелания, постараюсь на все ответить… Что ж, можно считать, что творческий вечер Егора Мальцева открыт, и для начала позвольте исполнить вам одну недавно написанную вещь.

На этот раз я обошелся без заимствования авторской песни у Окуджавы-Высоцкого-Галича и прочая и прочая. Потому что когда-то и молодой Алексей Лозовой пробовал себя в этом жанре, и в своем кругу имел достаточно неплохую критику. Правда, ограничился только одним магнитоальбомом, можно сказать, для личного пользования. Молодого музыканта влекли электрогитары и рок-н-ролл, а авторскую песню он считал обычным баловством, достойным дворов и подъездов, в крайнем случае кухонь, ежели ты человек взрослый, но никак не большой сцены. А сейчас вот бардовское творчество в самый раз, все ж таки публика собралась, судя по виду, интеллигентная, никто не вопит благим матом: 'Ег-о-ор, я вся твоя!'

Для затравки я выбрал грустно-лирическую песню. Мотивчик простой и запоминающийся, пять аккордов перебором в каждом куплете, всего одно баррэ, без всяких сложных распальцовок по грифу. С 'ми' короткий проигрыш, после чего играем 'ля-минор', 'ми', 'ля-минор', 'малый мажорный септаккорд' (он же в просторечии А7), 'ре-минор', 'ми', 'фа', 'ре-минор', 'ми', 'ля-минор'… В общем-то стандартные бардовские аккорды, так и попахивающие то ли никитиновщиной, то ли окуджавщиной.

'Здравствуйте, ола, шалом, здоровеньки булы, — затянул я,

Не забудем бонжур и, конечно, хэлло по-аглицки

Так давайте, друзья, поскорее сдвигайте столы

Будем есть, будем пить, песни петь, до утра веселиться…'

В общем, композиция была принята вполне даже благосклонно. Настроение зала поймано, теперь мы на одной волне, и можно потратить немного времени на пересказ некоторых эпизодов из своей биографии. Рассказывать я умею, всегда был душой компании в той жизни, навык не потерян и в этой. Время от времени вставляю анекдоты, впрочем, вполне толерантные, хотя при желании можно придраться и к фонарному столбу. Наверняка в зале затаился какой-нибудь комсомольский секретарь, конспектирующий мое выступление.

Странно, наверное, смотреть на меня со стороны. Пацан практически, а все повадки умудренного жизнью человека. Ну так ничего страшного! Если я в 15 лет в этом теле начал сыпать хитами, а в 17 уже был чемпионом СССР по футболу — значит, вундеркинд, мать его за ногу, с меня взятки гладки. Могу хоть на ушах стоять! Эх, если бы не отлучение от сборной…

К черту все эти негативные мысли, двигаемся дальше. Делаю очередную музыкальную паузу, предлагаю зрителям самим выбрать песню. Кто-то кричит: 'Давай 'Вальс-бостон', его поддерживают другие. Что ж, желание зала — закон.

Заканчиваю петь, и вижу, как в коробочку опускается первая записка. Минут через пять — вторая. Когда их накопилось с десяток, выгребаю из коробки и начинаю читать в микрофон.

— Егор, сборная отправилась в последнее турне перед первенством мира в Англии без вас, почему? Значит ли это, что вы не сыграете на турнире?

Блин, и тут засада… Но делать нечего, назвался груздем — полезай в кузов.

— Сам очень переживаю, что не смог поехать со сборной. Неприятную травму получил на тренировке, никто из нас, футболистов, от этого, к сожалению, не застрахован. Но врачи делают все возможное и невозможное, чтобы успеть вернуть меня в строй к первенству мира.

Вроде прокатило, судя по понимающего вздоху зала. Читаем дальше.

— Очень нравится ваше творчество, особенно в составе трио 'НасТроение'. Скажите, будет ли продолжение вашего сотрудничества в составе этого трио? Заранее спасибо, Ольга Медведева, 6 ряд, 8 место… Спасибо, Ольга, за вопрос, — улыбаюсь помахавшей мне счастливой девушке из 6 ряда. — Что же касается совместного творчества с Александром Михайловичем и Михаилом Ивановичем, то я с огромной радостью записал бы с ними еще альбом. Но сами видите, я почти полтора года провел в Англии, так что в нашем сотрудничестве пришлось взять серьезную паузу. Не знаю, как получится на следующий сезон, продлят ли мой контракт с 'Челси', но и Иванов-Крамской, и Каширский с радостью вернулись бы к совместной работе. Хотя у них тоже свои коллективы, гастроли, записи и так далее. Хочется верить, что нам удастся рано или поздно объединиться, тем более что у меня уже имеется практически готовый материал.

Третья записка… Вот блин, хорошо, что успел пробежаться по ней взглядом, иначе выдал бы на всю аудиторию. А в записке буквально написано следующее:

'Любимый, ты все равно будешь моим! Твои жена и сын — всего лишь препятствие на пути к нашему счастью, а препятствие нужно устранять. И я это сделаю! С любовью, твоя С.'

— Ну, это личное, — выдавливаю я из себя улыбку и прячу бумажку в карман.

Механически извлекаю из коробки следующую записку, так же механически ее зачитываю, а у самого мысли скачут галопом. Хочется немедленно найти Фурцеву-младшую (других вариантов по поводу подписи у меня просто не было), и так ее отутюжить, чтобы она вообще забыла про меня и мою семью. И получается, она где-то в этом зале, сидит и смотрит на меня… Так задумался, что в какой-то момент понял — молча стою перед зрителями, которые уже начинают переглядываться. Ч-черт, о чем там записка-то была? Пробегаю ее глазами… Ага, некий Костя не смог попасть на фестиваль в Лужниках и спрашивает, не планируют 'битлы' и моя группа устроить турне по СССР. Отвечаю, что я бы не отказался проехаться по городам и весям необъятной Родины со своими музыкантами в компании 'битлов', но это, к сожалению, зависит не только от меня.

Дочитываю на автомате записки, затем еще порция историй из английской жизни Егора Мальцева. Сам же шарю взглядом по залу, пытаюсь в полусумраке отыскать слишком уж навязчивую поклонницу. Нет, не получается. Надо сворачиваться, настроение упало ниже плинтуса. На прощание исполняю одну из моих любимых вещей — песню 'Александра' на музыку Никитина, и стихи Визбора и Сухарева. Естественно, приходится выдавать за свою. Народ аплодирует стоя, откланиваюсь минуты три, потом машу рукой и скрываюсь за кулисами. Аплодисменты не стихают, приходится возвращаться и ту же 'Александру' исполнять на бис. После этого решительно прощаюсь и прошу Курочкина вызвать такси. А сам из кабинета заведующего звоню домой. Трубку поднимает Лисенок.

— Вы как? У вас все нормально?

— Вроде бы да… А почему у тебя такой голос взволнованный?

— Разве? Просто соскучился по вам, сейчас еду домой, разогревай ужин.

С утра буду звонить Семичастному, благо что тот поделился со мной номером приемной. По идее этим делом должна заниматься милиция, но Владимир Ефимович в курсе ситуации, может, посоветует, к кому обратиться ввиду отсутствия в Москве Тикунова. А сейчас домой, к жене и сыну, которым я ни за что не позволю причинить вред какой-то сумасшедшей женщине.

Жену и близких я пугать не стал, решив для них историю о записке сохранить пока в тайне. Понадеялся, что знающие люди, которых мне может посоветовать председатель КГБ, посоветуют, как вести себя в данной ситуации. Только на всякий случай придумал историю с маньяком, который объявился в нашем районе и нападает на молодых мамаш с детьми, правда, те в основном отделываются испугом. История вызвала у Ленки легкий диссонанс, и в итоге я сам утром напросился выгуливать Лешку. Почти час, что мы бродили по окрестностям, я пристально вглядывался в прохожих, прикидывая, кто из них может быть замаскированной Светланой Козловой-Фурцевой. Может и глупости, но по здравому размышлению на моем месте каждый бы ходил и оглядывался.

У Семичастного нашлось время для личной встречи только под вечер, после возвращения с совещания в ЦК.

— Теперь буду торчать в кабинете чуть ли не до полуночи, дел как обычно, невпроворот, — встретив меня, пробурчал Владимир Ефимович. — Ну рассказывай, что опять у тебя приключилось?

Я протянул ему записку.

— Вот, вчера во время творческого вечера в Политехническом музее из зала передали вместе с вопросами от зрителей. Думаю, нужно предпринимать какие-то решительные шаги, не могу же я постоянно ходить и озираться. Да ладно я, вдруг она реально замыслила сделать что-то жене и сыну?

— Думаешь, это Светлана? — спросил Семичастный, задумчиво сворачивая и разворачивая бумажку.

— Есть другие варианты? Я бы не стал вас тревожить, напросился бы на прием к Тикунову или его заму Захарову, но они в какой-то затянувшейся командировке, а больше я там никого не знаю. Вот и пришел к вам, думал, может, вы что-то посоветуете.

— Ну и правильно сделал, что пришел, хотя и в самом деле не по нашей линии такие дела. Знаешь что, возьму-ка я эту историю под свой контроль. Все-таки дочь министра культуры — фигура достаточно известная, а то доверят дело какому-нибудь неопытному следаку — еще упустит что-нибудь, и наворотит делов твоя Света… В смысле, не твоя, конечно же, это я к слову. В общем, проведем почерковедческую экспертизу, постараемся выяснить, где вчера была Козлова, если понадобится — устроим допрос с пристрастием.

— Думаете, Екатерина Алексеевна вам это позволит? Я имею в виду допрос…

— А ты думаешь, ей самой это надо, чтобы дочка ее под монастырь подвела своими необдуманными поступками? Для нее же лучше, если все будет проходить без лишней огласки. А мы умеем не создавать лишнюю шумиху, чем, кстати, наши коллеги из МВД не всегда могут похвастаться. Поэтому и займемся этим делом сами, под моим личным контролем. А твоей семье… Думаю, круглосуточная охрана ни к чему, да и супругу твою пугать лишний раз не нужно, раз уж она пока не в курсе. Просто старайся пореже покидать дом. У тебя же нет каких-то срочных дел?

— Ммм… Да вроде бы таких уж вот срочных нет.

— Ну и замечательно! Побудь с семьей, порадуй жену и ребенка, а мы пока займемся Светланой. А ты о ней постарайся забыть, это уже наша проблема.

Ага, наша проблема… Как выяснилось на следующий день, и моя по-прежнему. Потому что как раз когда мы заканчивали с Лисенком обедать, и я дул в стакан с чаем, чтобы немного остудить пахучий кипяток, в дверь позвонили.

— Я открою, — опередил дернувшуюся было супругу.

И предварительно — чем черт не шутит — поглядел в глазок. На лестничной площадке переминался неприметный мужичонка невысокого роста в темном, неброском костюме. Ну это уж точно не загримированная Козлова-Фурцева, поэтому я без опаски открыл дверь.

— Здравствуйте, Егор Дмитриевич. Я от Владимира Ефимовича.

Он раскрыл перед моим лицом красные корочки. Романцев Яков Петрович, капитан госбезопасности.

— Чем могу быть полезен?

— Егор Дмитриевич, вам нужно переодеться и проехать с нами, — негромко сказал капитан, оценивающе разглядывая мои треники. — Это не просьба…

Вот тебе раз! Как-то живо вспомнились фильмы про 37-й год и 'черные воронки'. Хотя времена уже не те, людей просто так не хватают. Да и за что меня хватать? И так уже от сборной отстранили, да и то, беспокоясь о моей же безопасности.

— Это связано с Фурцевой-младшей? — на всякий случай решил уточнить я.

— Там на месте все узнаете.

Все страньше и страньше, как говорила Алиса в русском переводе. Что-то не нравится мне все это. Но делать нечего, с органами не спорят.

— Кто это был? — спросила Ленка.

— В Министерство культуры срочно вызывают, даже машину прислали, — нагло соврал я. — А в чем дело — не говорят, мол, на месте все узнаю.

— Даже чай не допьешь?

Допил, влив в себя остывшую жидкость практически одним махом, после чего быстро переоделся в цивильное, и спустя минуту садился в черную 'Волгу' с занавесочками на окнах. Вряд ли на ней ездит сам Семичастный, но все равно выглядит представительно. Романцев сел впереди, рядом с водителем. Я же в одиночестве, как большой начальник, расположился сзади. Ехали молча, и минут через двадцать зарулили в большой двор на Кутузовском проспекте.

Ого, ничего себе! Моему взгляду предстало настоящее столпотворение. Под сотню зевак, которых оттеснили в сторону взявшиеся за руки милиционеры, пялились как один куда-то наверх. Переливались красно-синими цветами мигалки на двух милицейских машинах, рядом замерли модернизированная 'Волга' неотложки с красным крестом на боку и пожарный автомобиль на шасси 'ГАЗ-53'.

Я невольно поднял глаза, чтобы понять, куда все так уставились, и обомлел… В окне 5 этажа стояла… дочь министр культуры СССР Светлана Козлова. Она стояла спиной, явно разговаривая с кем-то в комнате, но я ее сразу же узнал.

— Пойдемте, Владимир Ефимович ждет, — подтолкнул меня капитан.

— А где он?

— В квартире Светланы Петровны.

Он и впрямь там оказался, общался с представителем УВД в полковничьих погонах. Рядом переминался врач в белом халате. Увидев меня, Семичастный кивнул:

— А, Егор, приехал… Видишь, что творится?

— Угрожает суицидом? — высказал я напрашивавшуюся догадку.

— Угу. Наглоталась какой-то дряни, совсем у бабы крыша съехала. Орет, чтобы Егора Мальцева привезли, что-то сказать ему хочет. Вот я за тобой и послал. За мужем тоже на всякий случай послали, должны сейчас привезти. Екатерина Алексеевна сейчас в загранпоездке, просил пока ей не сообщать, успеется. Посмотрим еще, чем все закончится.

— А дочка?

— Дочка в садике, еще ей этого не хватало увидеть. Ты потяни еще немного время, там внизу пожарные должны брезент растянуть, потом уж пусть прыгает, не страшно. Хреново, конечно, что при народе, но теперь уж ничего не попишешь. Ну что, готов?

Я молча кивнул, и Семичастный распахнул ведущую в соседнюю комнату дверь. Светлана по-прежнему стояла босиком на подоконнике, слушая монотонную речь женщины средних лет. Наверное, нашли где-то психолога, либо у них штатный имелся. Только у кого — чекистов или милиции? Хотя какая собственно разница.

Светлана выглядела и впрямь неважно, держалась двумя руками за косяк окна и легонько так покачивалась туда-сюда, в любую секунду грозя вывалиться наружу. Но тут ее взгляд переместился на меня, и зрачки, и без того широкие, казалось, еще больше увеличились в размерах.

— Егор… Ты пришел.

Она покачнулась, я и психолог одновременно шагнули вперед, но Светлана сумела восстановить равновесие и предупреждающе выставила перед собой ладонь правой руки:

— Стойте, где стоите! Ты! Ты, Егор, подойди… Не вплотную. Вот так. Стой. А она пусть уйдет… совсем.

Я оглянулся на женщину-психолога, та вернула мне вопросительный взгляд, явно пребывая в замешательстве. Желательно не нагнетать ситуацию, Светка и так-то сама по себе непредсказуемая, а после приема неизвестно каких препаратов от нее можно было ожидать всего, чего угодно.

— Выйдите, пожалуйста, — негромко попросил я, и психолог подчинилась, впрочем, закрыв за собой дверь не очень плотно.

С полминуты мы молча смотрели со Светланой друг другу в глаза, после чего она опустила взгляд и снова опасно покачнулась. И так же, не поднимая глаз, тихо произнесла:

— Я ждала тебя, Егор. Ждала все эти дни. Ты даже не представляешь, что я пережила. А сегодня я выпила целую горсть транквилизаторов, которые мне выписал врач, думала, станет легче… А тут из КГБ приезжают, я сразу поняла, что это насчет вчерашней записки в Политехническом…

— И после этого решила выскочить в окно?

Ответом мне было молчание. Опущенная голова, растрепанные волосы, закрывающие поникшее лицо, в декольте распахнутого халатика виднеется изрядная часть вполне аппетитной груди… А Светлана ничего так, спелая, в самом соку, и довольно симпатичная. Что ж ее так занесло-то, как-будто приворожило ко мне. Хорошего бы гипнотизера ей, нехай внушит, что заглядываться на женатых мужчин — не самая лучшая идея. Или пусть найдет другой предмет для обожания. Какого-нибудь Леонардо да Винчи, в смысле его творчество. Приедет в Лувр и пускай себе встает перед 'Джокондой', тяжело дыша, наслаждается.

— Егор, иди ко мне, — так же тихо произнесла она, поднимая голову. — Иди, не бойся… Вставай сюда, на подоконник.

Я встал рядом с ней, прикидывая, как бы сподручнее спихнуть эту ненормальную в комнату. Говорят, у психов силы удваиваются, а то и утраиваются, как бы не сплоховать.

— Егор, я не хочу жить, — она снова немигающим взглядом смотрела мне в глаза. — Давай уйдем вместе. Там никто нас не разлучит, никто не помешает нашему счастью.

— Знаешь, меня и в этом мире все устраивает. Жена, ребенок, футбол, музыка… Почему бы и тебе не найти себе какое-нибудь применение в этой жизни?

— Как же ты, глупенький, не поймешь…

Она обхватила мое лицо ладонями, продолжая пристально смотреть в глаза.

— Как же ты не поймешь, что для меня ничего и никого не существует, кроме тебя! Я не хочу быть твоим другом, я хочу быть твоей любовницей, спать с тобой в одной постели, варить тебе по утрам кофе…

— А муж, а дочка? О них ты подумала?

Светлана на мгновение отвела взгляд, а я успел скосить глаза вниз, где пожарные уже приготовили брезентовое полотнище. Интересно, если мы вывалимся вдвоем, они нас удержат? И выдержит ли брезент?

— Егор, давай уйдем, я тебя умоляю.

— Давай, — согласился я. — Спускайся с подоконника, выпьешь чайку, примешь ванну, приведешь себя в порядок…

— Ты издеваешься?

В ее глазах появилась злость.

— Ты равнодушная, тупая скотина! — последовали два удара в грудь маленькими кулачками, которые я перехватил. — Я тебя ненавижу!

— Хорошо, если ты меня ненавидишь, тогда я пошел?

— Пошел?! Ты пойдешь со мной!

Она обвивает меня руками и резко толкается вбок, в сторону улицы. Слыша дружный вопль зевак, я судорожно пытаюсь ухватиться хоть за что-нибудь, ногти царапают краску оконной рамы, а в следующее мгновение мы, крепко прижимаясь друг к другу, летим вниз, и за пару секунд свободного полета с зашедшимся дыханием перед глазами почему-то проносится лицо моей бывшей жены, еще из той жизни. Только успела мелькнуть мысль: 'К чему бы это?', как мы весьма чувствительно приземляемся на тугое брезентовое полотнище. На мгновение вышибает дух, подпрыгиваем еще раз где-то на полметра, и теперь челюсть Светланы при повторном падении врезается в мою нижнюю губу, которая тут же лопается, и я ощущаю теплую струйку, стекающую по подбородку вбок.

Затем нас бережно опускают на зеленеющий у стены дома газон, я вижу склонившиеся над нами головы пожарных в касках. Затем их кто-то расталкивает, и возникает мужик в приличном костюме.

— Света, Светочка, что происходит?! Господи, ты живая? С тобой все нормально?

'Небось муженек член партии, а чуть что — Господа вспомнил', - пронеслось в голове совсем не к месту.

Кое-как поднимаюсь на ноги, ощупываю себя. Вроде ничего не сломано, только кровь из губы продолжает течь. А тут уже началось движение, вокруг суетятся врачи, милиция, чекисты… Гляжу на незадачливую поклонницу. Как она там? Вроде шевелится, что-то бормочет, ну и ладно, пусть с ней теперь врачи разбираются, и желательно психиатры. А я свое дело сделал и могу быть свободен.

На мое плечо ложится чья-то тяжелая ладонь. Оборачиваюсь — Семичастный.

— Надеюсь, это единственная рана? — кивает на мою губу.

— Вроде бы да.

— Товарищ, окажите пострадавшему необходимую помощь.

Это он уже к врачу обращается. Тот споро раскрывает свой чемоданчик, смачивает ватку перекисью и промокает рану. Немного пощипывает, но главное, что кровь удается остановить.

— Ничего страшного, — утешает доктор, — подержите минут десять, и можете выбрасывать. Только не улыбайтесь и поменьше говорите, а то снова лопнет.

— Улыбаться пока повода не вижу, — мычу я, зажимая губу ватным тампоном, и обращаюсь к Семичастному. — Ну что, я могу быть свободен?

— Ты молодец Егор, не подвел, все сделал как надо, — сдержанно похвалил меня председатель Комитета. — Конечно, задерживать тебя не станем, на той же машине доставим домой… А записку, между прочим, она написала, это подтвердила почерковедческая экспертиза.

— Да, я знаю, Светлана еще наверху мне сказала. Как она, кстати?

— Пока врачи осматривают, но вроде бы тоже обошлось без серьезных увечий. Теперь ей предстоит долгое лечение… в специальном санатории.

— Надеюсь, из нее овощ не сделают?

— Ну, это уже не в моей компетенции. Надеюсь, ты не будешь писать на Козлову заявление? Ей и так придется в ближайшее время нелегко, а скандалы, связанные с родственниками членов ЦК, нас не красят.

— Да я и не собирался, — машу рукой, хотя еще час назад вполне мог накатать заявление.

— И кстати, ты уж постарайся избегать халтуры, подобной выступлению в Политехническом. Мои люди уже занимаются этим Альбертом Ивановичем, собравшим кассу в свой карман, но ты-то должен понимать, чем чреваты подобные гонорары без официальных ведомостей. Не мальчик вроде.

Я грустно кивнул, признавая косяк, после чего мне было предложено садиться все в ту же 'Волгу' с занавесочками. Через полчаса я был дома. Скрывать происшедшее от Ленки считал бессмысленным, скоро людская молва разнесет эту историю по Москве, так что лучше признаться сразу. Супруга слушала меня, широко открыв глаза и прикусив зубками кулачок. Когда я закончил, она обняла меня и разрыдалась, пугая ползавшего рядом Лешку:

— Ну-ну, прекращай, а то вон ребенок не поймет, чего это мамка белугой ревет, сам сейчас разревется. Давай, рева-корова, заканчивай этот водопад… Блин, опять губа кровоточит. Посмотри, у нас есть ватка и перекись водорода? Давай сюда, кровь надо остановить. Нет, ничего у меня не сломано, пожарные оказались ребята крепкими, как и брезент. Что со Светланой? Тоже живая и здоровая, правда, только физически. Если верить Семичастному, ее отправят теперь на принудительное лечение, и мы долго ее не увидим. Так что успокойся и обрати внимание на плиту, там у тебя, кажется, что-то подгорает. А я пойду прилягу, что-то устал я, спасая жизни всяких ненормальных.

Глава 8

На следующий день с трудом встал с постели. У-у-у, уже почти 11 часов, неплохо так поспал. Накатила какая-то черная, изматывающая хандра, когда все валится из рук и кажется, что весь мир против себя. Может быть, заболел? После таких кульбитов судьбы это и неудивительно. Стресс может лишить здоровья, проверено Лозовым. Сунул подмышку градусник, снова забрался под одеяло, прислушиваясь, как Лисенок копошится с Лешкой на кухне.

Минут через пять посмотрел на ртутную шкалу. Нет, температура в норме — 36,6, можно хоть в космос лететь. А все равно чувствовал себя разбитым. Тут в комнату заглянула жена, увидела, что я не сплю, подошла, чмокнула меня в щеку:

— Там тебя свежая пресса дожидается. Кофе заварить? С чем будешь? Без всего? Тогда минуты через три заходи на кухню.

Аккуратно, чтобы не повредить заживающую губу, я прихлебывал из большой кружки обжигающий кофе, и неторопливо перелистывал печатную прессу. Так-с, 'Советский спорт' дает обзор сразу двух датских матчей сборной. Две встречи со спарринг-партнерами 'не первой свежести' выиграли — сборная Ютландских остров и 'ЗЕЛАНДИЯ-ЛОЛЛАНН-ФАЛЬСТЕР' упорно сопротивлялись, но вынуждены были капитулировать.

В первом матче начинала бакинская атакующая связка Банишевский-Маркаров, которых тренер наконец-то соединил в основе. Они, собственно, и сделали игру.

'Атаки сборной шли по центру, где энергично действовали Маркаров и Банишевский в содружестве с Метревели… Маркаров с лету в прыжке послал мяч в ворота… Маркаров, а затем Банишевский забили по мячу. Все голы советской сборной были забиты в результате хороших комбинаций. Выигрыш 3:0 в первом тайме соответствует положению дел на поле'.

Блин, неужели наконец нападение, особенно центральная пара, что вызывала столько нареканий, с воссоединением бакинцев преобразилось?! Ну а что, сыграли вроде бы ярко, комбинационно, результативно. Проблема решена? Хотя… Не говори гоп… Уже во втором тайме Морозов дал Банишевскому отдохнуть, выпустив на поле Серебряникова, и атакующий пыл нашей сборной как-то угас.

'После перерыва, — пишет обозреватель, — темп снизился, и завязалась мелкая игра. Хозяевам поля это было на руку'.

Итог матча для хозяев — 1:3, свой гол престижа они все-таки забили. А следующая игра с командой 'ЗЕЛАНДИЯ-ЛОЛЛАНН-ФАЛЬСТЕР' закончилась скромной победой наших — 2:1, и вновь пропустили в конце второго тайма. Да, похоже, хаотичные эксперименты в рамках жесткого цейтнота продолжаются.

'Вечерняя Москва' голосами В. Кириллюка и А. Марьямова не очень нелицеприятно высказалась о методике главного тренера:

'Фланговое нападение отсутствует. Морозов отказался от услуг едва ли не лучших центральных форвардов страны В. Иванова и М. Месхи только потому, что их изощренная техника и тактический кругозор не подкреплялись якобы достаточной работоспособностью. Впереди игры с более серьезными соперниками в Швеции, а затем и 8-й по счету чемпионат мира по футболу в Англии. Не пора ли заканчивать с экспериментами?'

Я отложил газеты и задумался. И это пишут о сборной, которая показала лучший результат в истории советского футбола на чемпионатах мира? Почему Морозов не наигрывает предложенные мною методики? Или приберегает 'сюрприз' для соперников к чемпионату мира?

И как же обидно, что я сейчас не с ребятами. Думаю, мы бы победили с более уверенным счетом, не вызывая на сборную и тренера шквала критических замечаний. Сердце опять сжалось, как тогда, когда Морозов по телефону сказал, что моя поездка в Англию отменяется. Но в тот раз даже больше возобладало недоумение пополам с возмущением. Как так?! Практически лучшего советского игрока отлучают от сборной непонятно под каким предлогом! Да и на следующий день в кабинете Ряшенцева я был возмущен до глубины души. И только после беседы с Семичастным вынужден был согласиться с доводами относительно моего отзыва из сборной. И то не без скрипа.

А тут еще Фурцева-младшая мне 'праздники устраивает'… Кстати, без травм наше падение с высоты 5 этажа все же не обошлось. Нет, со мной-то нормально, если не считать мелочь вроде разбитой губы, а вот Светлана, как выяснилось позже, отделалась закрытым переломом лучезапястного сустава. Ну так по большому счету тоже ерунда, если бы не брезент — нас вообще собирали бы по кусочкам. А Светлану и впрямь отправили на принудительное лечение, теперь неизвестно, сколько она пробудет за надежными стенами 'санатория'

Мда, вот же ведь всем родным устроила головную боль… После этого Фурцевой даже на глаза попадаться страшно. Понятно, что моей вины во всем этом ноль, еще за спасение дочери благодарить должна. А с другой стороны, Светка именно меня выбрала объектом своего фетишизма, получается, только одно мое существование на этой земле стало причиной ее неадекватного поведения. Согласен, в другой реальности меня не было (то есть Мальцев существовал, конечно, но это был обычный молодой человек со своими собственными мозгами), и тогда со Светланой подобных прецедентов не происходило. Сейчас же она втюрилась по самые уши в звезду футбола и музыки, да так, что дело попахивало суицидом. Просто какие-то мексиканские страсти.

А 18 июня мне позвонил Блантер и сообщил, что завтра он, как руководитель проекта, а также, естественно, артисты и музыканты мюзикла 'Собор Парижской Богоматери' отправляются во Францию. Там произведение, само собой, на французский манер названное 'Notre-Dame de Paris', ожидалось с большим интересом. Тем более что за месяц до гастролей французская звукозаписывающая компания с записанных в студии 'Мелодии' дорожек выпустила двойной диск с одноименным названием.

Причем все партии были записаны на языке Гюго и Вольтера, что, как мне объяснил Матвей Исаакович, стало для многих исполнителей серьезным испытанием. Например, у игравшего Квазимодо Юрия Мазурка из труппы Большого театра с трудом получалось не только картавить, но и запоминать слова на французском. То есть на записи он кое-как спел, благо что там можно было считывать с листа, да и запись проходила в несколько заходов, а вот как он будет петь на сцене почти два часа… Впрочем, это уже не мои проблемы. Я дал произведению импульс, дальше уж как-нибудь сами.

Я даже выбрался в Шереметьево, чтобы проводить участников проекта. Кого-то я знал, кого-то нет, но меня знали все, пусть кто-то и заочно. Так что попрощались сердечно, а я пообещал Адель и Муслиму по возвращении подкинуть по шлягеру-другому, чтобы и они обо мне не забывали. Обнялись с Блантером как старые друзья, несмотря на разницу в возрасте.

— Не люблю я эти самолеты, Егор, — признался композитор, — но деваться некуда. Франция, Париж — не каждый день такие командировки случаются. Тем более жена заказала такой же красный зонтик, как в картине 'Шербургские зонтики'. Помните, там Катрин Денев перебирает зонтики в магазине матери? Ну вот и моей такой же приспичило, а с ней лучше не спорить.

Вечером решил наконец позвонить ребятам из своей группы в Лондон. Не Олдхэму, который с 'роллингами', по последней информации, колесил сейчас в мировом турне, а Диане, так как считал ее своего рода моим заместителем, несмотря на принадлежность к слабому полу. Хотя по характеру она могла и иного мужика за пояс заткнуть. Решил, что далее откладывать разговор не имеет смысла, вроде бы перспектива вырисовывается вполне четкая.

Да только хрен там! Оказалось, что мой номер не может быть подключен к линии международной связи. То есть я даже не мог набрать номер оператора. Надо бы завтра выяснить, что к чему, сейчас уже поздно, никому не дозвонишься. Да и кому, кстати? Только подумал — звонок.

— Егор Дмитриевич, — сказал чей-то негромкий, но отчетливо слышимый голос, — вы больше не старайтесь дозвониться в другую страну, все равно не получится.

— А кто это?

— Не имеет значения, просто запомните, что ваш домашний телефон теперь не имеет выхода на оператора международной связи. Возможно, это временная мера, но во всяком случае пока так.

И короткие гудки. Ничего себе, мало того, что меня от сборной отцепили и в Англию не пускают, еще и позвонить не дают. Семичастный совсем уж меня изолировать решил от внешнего мира?

Но мне-то нужно ребят поставить в известность о дальнейших перспективах нашего сотрудничества. Вернее, об их отсутствии. И потому с утра я направился на переговорный пункт Главпочтамта, в надежде, что там меня не завернут и что Диана окажется еще дома, тем более, учитывая разницу часовых поясов. Мне повезло, никто не стал заламывать мне руки, а наша лидер-гитаристка, похоже, проснулась как раз от моего звонка. Вернее, ее разбудил отец, которого я попросил позвать Диану к телефону.

Разговор получился короткий и невеселый. Я не стал вдаваться в подробности относительно настоящей причины моего невозможного приезда в Англию, предложил ей версию, что на тренировке получил очень серьезную травму, так что чемпионат мира пролетает вроде бы мимо меня, и контракт с 'Челси' продлить уже точно не получится, мол, зачем им одноногий инвалид.

— Вы там все равно репетируйте, пусть вам Эндрю по возвращении организует какое-нибудь турне, или хотя бы несколько концертов в Лондоне. Петь вы тоже можете, не думаю, что мое отсутствие так уж критично. Будем надеяться, что когда-нибудь мы воссоединимся.

Только вернулся домой, как раздался звонок из приемной министра торговли СССР Струева. Приглашали на личный прием, по какому вопросу — узнаете на месте. Но делать нечего, таким людям отказывать не принято. Тем более что я стал скучать в четырех стенах, от хандры спасала разве что музыка да тренировки на запасном поле стадиона 'Динамо' с дублерами бело-голубых. Для ребят стало настоящей сенсацией, когда я впервые появился в раздевалке. Кто-то тут же попросил автограф, а вечером отец одного из мальчишек, оказавшийся внештатным фотокором 'Известий', сделал на память групповое фото. Мелочь — а пацанам приятно.

В назначенное время я переступил порог кабинета Александра Ивановича Струева. Сам министр чем-то походил на постаревшего и погрузневшего Николая Расторгуева. Здесь он был не один, за П-образным столом сидел немолодой, худющий человек, который с явно нездоровым блеском в глазах увлеченно вкрутил грани того самого кубика, который я под расписку оставил в 'Патентном ведомстве'.

— А вот и наш самородок!

Министр с неожиданной резвостью вскочил и направился ко мне, протягивая руку.

— Очень приятно, Егор Дмитриевич, что нашли время нас посетить. А это, — жест в сторону наконец-то оставившего в покое головоломку человека, — это руководитель 'Патентного ведомства' Самуил Яковлевич Клеймерман.

Клеймерман встал и принялся трясти мне руку своими двумя, да с таким энтузиазмом, что мои зубы мелко задребезжали в контакте друг с другом.

— Весьма, весьма польщен личным знакомством! Поверите ли, два дня высчитывал алгоритм сборки головоломки, но все-таки решил этот ребус… Как вам удалось его создать? Это же достойно Нобелевской премии!

— Ну вы уж загнули, Самуил Яковлевич, — добродушно пророкотал министр. — Но вещица и впрямь любопытная. Кстати, именно по этому поводу я вас и попросил подойти, Егор Дмитриевич… Да вы присаживайтесь. Чай будете? Нет? Ну как хотите. Одним словом, Самуил Яковлевич как мой старый знакомый еще с военной поры позвонил мне, рассказал про эту игрушку, и заявил, что она обязательно должна получить международную лицензию, и запущена в серийное производство.

— Да-да, мы уже направили заявление в Объединенные международные бюро по охране интеллектуальной собственности, приложив к нему копии ваших чертежей, — вставил Клеймерман. — Надеюсь, вы нас за этот шаг не осудите?

— Да Бога ради, — пожал я плечами. — А в каком виде, извиняюсь, вы хотите запустить кубик в серию?

— Над этим вопросом мы сейчас как раз начинаем работать. Завтра у нас совещание в Совмине, хочу прихватить вашу игрушку и показать ее и председателю Совета министров, и руководителям министерств и ведомств. Но хочу прихватить вместе с вами, чтобы вы лично там присутствовали, и в случае чего помогли убедить товарищей в полезности данного изобретения.

Ничего себе, вот это поворот! А кто у нас там председатель Совмина? Вроде бы Косыгин, под знаком экономических реформ которого 8-я пятилетка в параллельной реальности была названа 'золотой'. То есть перед ним ответ держать?

— А почему не хотите взять с собой Самуила Яковлевича? Он, мне кажется, расскажет о достоинствах головоломки не менее убедительно…

— Есть одна причина, по которой товарищу Клеймерману нежелательно попадаться на глаза Алексею Николаевичу, — скосил министр взгляд на главного советского патентщика, и тот тяжко вздохнул. — Так что, Егор Дмитриевич, готовьте лучший костюм, чтобы завтра выглядеть презентабельно. Совещание назначено на 10 утра, я пришлю за вами машину. И кстати, у Самуила Яковлевича для вас небольшой, как говорят англичане, презент.

Клеймерман выудил из-под стола потрепанный кожаный портфель, и извлек из него заключенное в рамочку авторское свидетельство.

— Позвольте, Егор Дмитриевич, вручить вам этот документ, подтверждающий исключительность вашего изобретения.

— Конечно, для народного хозяйства оно, может быть, и не несет особой пользы, — отметил Струев, когда я принял патент. — Однако я вижу неплохую перспективу его продвижения в массы, что сулит неплохую финансовую выгоду для советского государства.

— Его у нас весь мир начнет покупать, — добавил я, памятуя, какими огромными тиражами в моей реальности расходился 'кубик Рубика'.

— Опять же, головоломка способствует развитию в игровой форме гибкости и скорости мышления, а также моторики пальцев, — выдал Самуил Яковлевич. — Я подготовил тут Александру Ивановичу небольшую справку для завтрашнего совещания, правда, без сноски на меня, по причине, которую товарищ Струев уже озвучил… Будем верить, что вопрос решится положительно.

А ровно в 10 утра на следующий день, подвергшись проверке документов, я переступил порог Сенатского дворца, располагавшегося на территории Кремля. Именно здесь собирались участники очередного совещания Совета министров СССР. Встретил меня управляющий делами Совмина Михаил Сергеевич Смиртюков, который предложил обождать в примыкающей к залу заседаний комнате.

— Товарищ Струев мне про вас все разъяснил, если вы понадобитесь — я вас приглашу.

— А что, могу и не понадобиться?

— Этого я знать не могу, может быть всякое, — чуть пожал плечами Смиртюков. — А пока, чтобы не скучали, можете посмотреть телевизор. Он здесь цветной. И чай могу предложить с печеньями и конфетами.

Телевизор 'Темп-22' и впрямь оказался цветного изображения, причем качество картинки оказалось так себе. Но для этого времени, видимо, даже такой телевизор считался прорывом. Вспоминая еще то свое детство, никак не мог нашарить в памяти воспоминании об этом телеприемнике. Помню, году в 67-м появился 'Рубин-401', потом в продажу поступил 'Рубин-714'. Может, благодаря моему вмешательству в историю в СССР пораньше освоили выпуск телевизоров цветного изображения?

Следом за информационным блоком начался показ новой серии из цикла 'Следствие ведут ЗнаТоКи', вернее, повтор вечернего показа, мы ее вчера с Лисенком вместе смотрели в черно-белом варианте. Правда, и тут он был черно-белым, потому как снимали сериал еще не на цветную пленку. От просмотра меня отвлек появившийся в дверном проеме Смиртюков.

— Егор Дмитриевич, ваш вопрос разбирают, следуйте за мной.

Мое появление в зале заседаний было встречено дружным поворотом голов всех его участников, кроме сидевшего во главе стола Косыгина, который с интересом крутил в руках кубик. Молодец все-таки Лапотников, сделал вещь на совесть: в стольких руках побывала, а все еще ничего не отвалилось. Хотя запас прочности у обычного пластмассового 'кубика Рубика' в мое время был тоже немалый.

— Вот, Алексей Николаевич, и сам автор изобретения, — привстал Струев, показывая в мою сторону.

Председатель Совета министров оторвался от игрушки, обратив взгляд с толикой заинтересованности в мою сторону.

— А-а, товарищ Мальцев… Вы у нас, я смотрю, просто на все руки мастер: и швец, и жнец, и на дуде игрец!

— Получается, так, — не стал скромничать я, по-прежнему переминаясь с ноги на ногу.

— Да вы садитесь, вон место есть, — предложил Косыгин. — Признаюсь, не думал, что сегодня доведется рассматривать вопрос с игрушкой, мы тут вроде обсуждали дела государственного масштаба, но товарищ Струев настоял… Головоломка, кстати, действительно интересная, вижу, так просто ее не соберешь. Думаю, она придется по душе и ребятам, и даже взрослым.

Присутствующие одобрительно загудели, а Косыгин не без сожаления отложил кубик в сторону.

— Он у вас в единственном экземпляре? — обратился ко мне Алексей Николаевич.

— Пока да, знакомый столяр делал по моим чертежам и под моим непосредственным руководством. Если нужно — можно еще сделать. Правда, не знаю, как у него обстоят дела с расходными материалами, на один-то кубик наскребли…

— Ну это не проблема, если надо — материалы найдутся. А вообще неплохо получилось, симпатичная и увлекательная вещь… Так вот, товарищи, возникает вопрос; как запустить эту головоломку в массовое производство, чтобы ее продажа приносила прибыль, а себестоимость была не очень высокой? Вот тут Александр Иванович мне записку передал якобы от товарищей из 'Патентного ведомства', так они пишут, что изобретение может иметь огромное значение для советского государства. Но ведь если мастерить каждый такой кубик из дерева — это получается ручная работа, весьма энергозатратно, верно, товарищи?

И вновь дружный одобрительный гул.

— Конечно, в качестве подарочного или коллекционного изделия кубик можно делать и из дерева, допустим, ценных пород, и из той же моржовой кости, или, если кому-то приспичит, вообще из золота, — смешки по залу. — Но мы сейчас говорим в первую очередь о простых людях, чтобы и им было доступно это удовольствие, развивающее — тут я опять обращаюсь к записке — интеллект и моторику. Хорошо бы, к примеру, розничная цена кубика не превышала трех рублей. Как думаете, товарищи?

— Хорошая цена, отличное предложение, полностью согласен, — раздалось со всех сторон.

— Что ж, давайте мы послушаем автора изобретения, может, у него есть какие-то предложения?

— Удешевление и серийное производство возможно только при применении пластиковых масс, — откашлявшись, начал я с места. — Однако абы какие пластмассы не подойдут, тут нужно учитывать прочность и минимальное трение. Кубики должны быть легкими в изготовлении и в то же время долговечными.

— Полимеры у нас курирует министерство химического и нефтяного машиностроения, если я не ошибаюсь? — поинтересовался Косыгин.

— Так точно, — привстал дородный тип лет шестидесяти.

— Как, Константин Иванович, можете что-то сказать по поводу вышеизложенного?

— Ну-у, я думаю, что можно попробовать озадачить несколько научно-исследовательских институтов. Например, 'НИИ хлорорганических продуктов и акрилатов' в Дзержинске Горьковской области. Пусть подберут пластическую массу, соответствующую необходимым требованиям.

— А если не подберут?

— Тогда пускай изобретают!

— А товарищ Брехов, я смотрю, настроен решительно, — скупо, уголком рта улыбнулся председатель Совмина СССР. — Что ж, через месяц вы мне, Константин Иванович, представите доклад по данному вопросу. Надеюсь, что нужная пластмасса в стране имеется, иначе… Иначе ее, как вы и пообещали, придется изобрести. А может быть, это даже и к лучшему, глядишь, найдется вашему изобретению в области пластмасс и более серьезное применение…

И снова его взор обратился ко мне:

— Товарищ Мальцев, все ж таки я поражаюсь вашим способностям. Вы, конечно, извините за подозрение, но это точно ваша разработка, вы ни у кого ее не… не подсмотрели? А то ведь ездите по заграницам, мало ли…

Честный человек на моем месте кинулся бы на колени и завопил: 'Каюсь, отец родной, не я это придумал, а инженер из Венгрии, в одна тысяча семьдесят каком-то мохнатом году!'

Но я, естественно, колоться не собирался, а потому выдал на гора версию о своих пробудившихся после удара током способностях, которые, как оказалось, относятся не только к спорту и музыке.

— Фантастично звучит, но, учитывая неожиданные для вашего возраста достижения в уже перечисленных сферах, такое развитие событий не сильно и удивляет, — сказал Косыгин.

— Да, и еще одно замечание…

— Слушаем вас внимательно.

— Даже если нам удастся запустить кубик в серийное производство, боюсь, как бы на Западе не начали лепить контрафактную продукцию.

— Логично, — чирканул что-то предсовмина карандашом в листочке, — возьмем на заметку. Тут надо продумать все юридические тонкости, а то ведь наш-то патент на капстраны, наверное, и не распространяется.

— Ну а когда с лицензированием все будет улажено, то можно устроить серьезную рекламную кампанию, — продолжил я. — Реклама, как известно, двигатель торговли, чем раньше мы к ней приступим — тем более массовыми станут продажи по сему миру. Валюта для советского государства лишней уж точно не будет. А насчет подарочных экземпляров вы правильно заметили. Сувенирные кубики можно послам дарить, да даже главам других государств. Желательно развитых, где местное население может потратиться на приобретение впоследствии бюджетной модели кубика, а не озабочено добычей пропитания, как в странах третьего мира.

— Что ж вы так, Егор Дмитриевич, дискриминируете народы Африки и прочих государств, которые веками находились под колониальной пятой капиталистов? — нахмурился Косыгин. — Они же не виноваты, что им приходится думать о том, как прокормить себя и своих детей, а не о том, какой по счету автомобиль купить в свой личный гараж.

Бляха муха, вот я ляпнул, не подумавши. И ведь хрен чего возразишь, хлещет наотмашь, разве что краснеть остается. Жаль, не выскажешься о тех же зарвавшихся афроамериканцах будущего, да и прочих 'братьях наших меньших', которые и сейчас уже неплохо так пристроились на шее советских граждан, регулярно отчисляющих кровные копейки и рубли в соответствующие фонды…. Кстати!

— Почему же, я не дискриминирую, напротив, недавно даже участвовал в фестивале в помощь голодающим детям Африки. Более того, инициатива его проведения как раз от меня и исходила.

Тут уж я, конечно, приврал, надеюсь, Косыгин не совсем в курсе, что я предлагал изначально. На мое счастье, прокатило.

— Ладно, это уже частности, ваше мнение мы обязательно учтем. Не буду вас больше задерживать, вы свободны, товарищ Мальцев. А мы перейдем к обсуждению следующего вопроса…

Зал заседаний я покидал со вспотевшими подмышками. А если бы на месте Косыгина сидел, к примеру, Сталин? Да после обвинения в уничижении несчастных народов Африки я бы, может, и не обгадился, но вспотели бы у меня не только подмышки.

Дома, чтобы сбросить напряжение, отправился на прогулку с Лешкой, а затем, оставив сына возиться с игрушками, взял в руки гитару и стал негромко напевать какую-то ерунду.

— Ежик, спел бы лучше что-нибудь про любовь, — крикнула с кухни жена.

Втянув носом ароматный запах жарящихся котлет, я принялся перебирать в уме композиции соответствующего содержания. Тут же на ум пришла песня 'Кто-то простит' безвременно ушедшего Мурата Насырова.

'Вечер окутался тайной, — негромко запел я, — ты не узнаешь случайно

Что свет в моем окне уже погас давным-давно

Лето подарок природы, радует теплой погодой

Июльский вечер мне погасит в этом сне окно…'

Ленка встала в дверном проеме с полотенцем в руках, прислонившись плечом к косяку. Сзади из кухонного окна на нее падал багровый отсвет заходящего солнца, в свете которого она казалась сошедшей с чудотворного образа Богородицей. Мда, Богородица, жарящая котлеты… Впрочем, в данный момент я почувствовал некую бодрость не только духа.

'Кто-то простит, кто-то поймет

Но от меня любовь не уйдет

И на песке, размытом волной

Я напишу образ твой…'

Закончив петь, я отставил гитару в сторону, подошел к любимой, обнял ее и нежно поцеловал в губы.

— Как ты смотришь на то, чтобы попозже устроить секс-марафон?

— Егорка!

— Ладно, сформулирую по-другому. Давай предадимся похоти и разврату.

— Так, сейчас как дам по губам!

А сама улыбается, искорки пляшут в глазах. Понятно, дело-то молодое. Чай не с престарелым музыкантом кувыркаться, который через пять минут задыхаться начнет. Это ж сколько я Господу задолжал за возможность наслаждаться жизнью в этом здоровом, полном сил теле?!

Любовь любовью, а наутро я подумал, что ставшую прелюдией к нашим утехам песню неплохо было бы куда-нибудь пристроить. Сам, пожалуй, исполнять ее не буду, все ж таки мои поклонники не привыкли к таким попсово-лирическим мотивам в моем творчестве. Стал в уме перебирать, кому можно ее отдать. Прикидывал и так, и этак, но типажа, хотя бы отдаленно напоминавшего Насырова, среди них не видел.

Может, поискать среди начинающих? Градского привлечь? Нет, он пока еще слишком уж молод, и к тому же у него несколько иная манера исполнения.

Хорошо бы найти этакого двойника Мурата Насырова. Вот только где? В Казахстан, что ли, ехать?

Но тут за меня постаралось провидение. Совершенно случайно, прогуливаясь с Лешкой, увидел на афишной тумбе объявление, извещавшее о концерте эстрадно-симфонического оркестра Казахского радио и телевидения. Гастролеры в течение трех дней выступали в Центральном Доме Журналиста, и сегодня был как раз первый концерт. Не мудрствуя лукаво, объяснил жене, что пойду искать исполнителя своих песен, и в семь вечера уже сидел в первом ряду, ловя на себе любопытные взгляды соседей.

А после концерта, длившегося около двух часов, я проник за кулисы и нашел приглянувшегося мне вокалиста.

— Лаки, добрый вечер!

— О, вы Егор Мальцев!

— Точно, это я. И у меня к вам деловое предложение.

В общем, моим выбором стал солист оркестра Лаки Кесоглу, с которым в той реальности Лозовому лично сталкиваться не приходилось, но о существовании такого исполнителя на советской эстраде он был в курсе. Теперь же я смог лично познакомиться с обладателем бархатного тенора, который предложение посотрудничать принял с энтузиазмом.

Песню я казахскому греку, депортированному когда-то с родителями из Грузии, спел в гостевой зале, где стояло фортепиано, и нам никто не мешал.

— Красивая песня, — выразил свое восхищение Лаки.

— Я тоже так думаю. Давайте теперь посмотрим, как вы ее исполните. Я тут уже текст набросал, вот, держите.

Общались мы на 'вы', хотя разница в возрасте была не так уж и велика, Лаки оказался старше Мальцева всего на 7 лет. Может быть, со временем и на 'ты' перейдем, пока же оба чувствовали, что так комфортнее.

— Завтра я попробую договориться насчет аренды студии — обнадежил я собеседника после того, как он едва ли не один в один скопировал интонации Мурата. — Вы же все равно в Алма-Ату улетите через два дня, а у меня на руках будет запись, я смогу ее отдать в ротацию на радио, например.

— В ротацию?

Они там в Казахстане что-то уж слишком отстали от жизни.

— Ну это я в Лондоне набрался англицизмов, если по-русски, то… Хм, как же по-русски сказать… Короче говоря, будут крутить по радио. А в дальнейшем я могу подобрать вам еще несколько песен для полноценного альбома. Эта же своего рода сингл получается.

Лаки не стал снова задавать вопросов, хотя вряд ли понял, что такое сингл. А еще я предложил ему для эстрады отказаться от фамилии. То есть для выступлений и записей ограничиться одним именем, переводившегося с английского как 'Удача'. Тот подумал и согласился, видимо, несколько корявая фамилия его тоже немного смущала.

Понятно, что легче было бы найти исполнителя в огромной Москве, чем в далеком Казахстане, но я всерьез рассчитывал на медиаресурсы, и к тому же у меня на Лаки были виды, включая его последующий переезд в столицу. Таково уж мое призвание — зажигать новые звезды.

Со студией вопрос решился без проблем, по уже знакомой тарифной сетке в пару сотен целковых. Плюс еще две сотни музыкантам из оркестра Лаки, с ними удалось договориться, даже не ставя в известность руководителя коллектива. Просто в первой половине дня несколько человек тихо исчезли из гостиницы со своими инструментами, чтобы вернуться обратно через четыре часа. Для всех они отправились посмотреть достопримечательности столицы, что вполне объяснимо. А зачем инструменты взяли с собой? Ну, такая вот блажь, пусть сами выкручиваются, это уже не мои проблемы.

О деньгах я Лаки говорить не стал, а то еще засмущается, хотя его коллеги, вероятно, все равно проговорятся. Самому исполнителю, естественно, я платить не собирался, пусть радуется, что до его скромной персоны снизошел сам Егор Мальцев!

'Парень, скромнее нужно быть, — одернул я себя, — попроще, и люди к тебе потянутся'.

Приличную запись мы сделали дубля с пятого-шестого. Оставался вопрос с худсоветом, который мне опять придется брать на себя. Надеюсь, в словах песни они ничего крамольного не разглядят. Если только не придерутся к примитивному тексту, не призывающему молодежь строить коммунизм, а в очередной раз обсасывающему тему любовных переживаний исполнителя. Будем все же надеяться, что члены комиссии благосклонно отнесутся к новой песне.

И, кстати, не выйти ли с предложением к редактору программ, к примеру, радиостанции 'Маяк', чтобы замутили проект хотя бы часового хронометража, в рамках которого исполнялась бы нормальная эстрадная музыка, как отечественная, так и зарубежная. А то если наша иногда проскакивает, то зарубежной что-то совсем мало, и то больше гоняют идейно выдержанных исполнителей. Я вообще-то патриот, но воспитывался на тех же 'битлах', и до сих пор уверен, что в этом жанре мало кто из советских исполнителей может составить им конкуренцию. Да и многим другим группам и исполнителям, хотя в последнее время в СССР стали появляться любопытные ВИА, играющие вполне качественную и конкурентоспособную музыку. Видимо, не без моего опосредованного участия, тут даже можно не брать в расчет тот же 'Апогей' и прочих моих адептов. Благодаря мне меняется история, и жутко интересно, как все будет выглядеть лет этак через пятьдесят.

Глава 9

23 июня в Москву буквально на пару дней прилетел наставник сборной Николай Петрович Морозов. Как он мне объяснил в телефонном разговоре, для оформления английских виз для команды, чтобы потом с ними вернуться к ребятам в Швецию, а затем сборная сыграет еще пару контрольных матчей и напрямую летит на Туманный Альбион. Буквально вчера, по его словам, наши обыграли в Буросе шведский клуб первой лиги 'Эльфсборг'. Правда, обыграли скромно — 1:0.

— Очень, очень жаль, что тебя вывели из состава национальной команды, — вздохнул Морозов, закончив рассказ о делах насущных. — А ведь ребята за тебя серьезно впряглись, даже коллективное письмо на имя Ряшенцева написали с просьбой вернуть Егора Мальцева в сборную Союза.

— Серьезно?

— Думаешь, вру? Была охота… Эдик Стрельцов бучу поднял, а его Яшин поддержал, Воронин, там и все остальные. Мол, объясните, по какой причине отлучили одного из лучших советских футболистов от сборной. Я ведь, честно скажу, — понизил голос Николай Петрович, — и сам толком не в курсе, что произошло, кому ты там насолил. Правда, вся Москва гудит из-за недавнего происшествия с… ну ты знаешь с кем, где не обошлось без твоего участия. Но все равно это произошло уже после твоего отлучения.

— Я бы тоже не отказался узнать, Николай Петрович, в чем провинился. Официальная версия — исполнение незапланированной песни на фестивале в Лужниках. Но, согласитесь, все это притянуто за уши.

Не могу же я ему передать содержание нашего разговора с Семичастным, тем более что телефон на прослушке, в чем я имел возможность убедиться, пытаясь дозвониться в Лондон. И ведь даже не скрывали, что прослушивают, можно сказать, предупредили, чтобы лишнего не болтал, жест доброй воли…Так что теперь только и остается изображать невинного младенца, хотя грешков за собой я особых не наблюдал.

— Знаешь что, Егор, — еще больше понизил голос Морозов. — Я тут готовлю окончательную заявку для участия в чемпионате мира, и решил одну вакансию оставить незаполненной. Сейчас повезу письмо от ребят Ряшенцеву, кто знает, вдруг в последний момент тебя реабилитируют.

— Вы всерьез в это верите? — с легкой иронией поинтересовался я, все еще памятуя о настоящей причине отлучения от сборной.

— Надежда, как говорится, умирает последней. Ладно, мне уже ехать надо, а ты поддерживай себя в форме.

Я положил трубку, грустно улыбаясь. Поддерживаю, но без особой надежды на поездку в Англию.

— Кто звонил, Ежик? — спросила Ленка, натягивавшая на Лешку перед прогулкой легкий комбинезончик.

— Морозов, тренер сборной. Прилетел визы оформлять для команды. Сожалеет, что я не лечу в Англию… Слушай, не слишком ты тепло его одела?

— В самый раз, там ветерок гуляет, лучше подстраховаться. Кстати, если захочешь есть — все найдешь в холодильнике. А мы еще до молочной кухни прогуляемся. Коляску поможешь спустить?

— Конечно!

Вернувшись домой, включил телевизор, взял гитару и принялся негромко наигрывать перед экраном тему песни 'Unchained Melody', использованной в кинофильме 'Привидение'. Вещь была написана американскими композиторами Нортом и Заретом еще за шесть лет до моего появления в этом мире, так что на авторство я даже не претендовал. Так если, для себя сыграть…

Между тем на телеэкране в новостях показывали встречу Шелепина с лидером Румынии Георге Апостолом. В прежней истории в это время, насколько я помнил, Румынией руководил Чаушеску. В этой же реальности его уже не было в живых. 20 ноября 1964 года, возвращаясь из Москвы, с совещания стран Варшавского договора, секретарь ЦК и член политбюро Румынской Рабочей Партии генерал-лейтенант Николае Чаушеску и премьер Румынии Ион Георге Маурер стали жертвой авиакатастрофы. Их самолет, заходя на посадку в аэропорту Отопень в Бухаресте, потерял управление и, упав, взорвался. Никто не выжил. Расследование выяснило, что с крыши дома рядом с аэропортом, из нескольких противотанковых ружей была расстреляна кабина самолета, в результате чего погибли оба пилота и штурман. Ответственность за теракт взял на себя Национальный антикоммунистический совет румынской эмиграции. Это покушение напрочь испортило отношения Румынии с Западом. В итоге новым премьером стал Георге Апостол, который 19 марта 1965 сменил умершего Георгиу-Дежа на должности первого секретаря Румынской Рабочей Партии, вызвав в СССР и за рубежом массу стеба и шуток о близости учения Христа и коммунизма, раз Апостолы возглавляют коммунистические страны… А ведь я писал в своем письме о режиме Чаушеску, неужели и тут ребята Шелепина подсуетились?

Тут же вспомнилось, как в апреле 1965-го в Москву приезжала чехословацкая делегация во главе с первым секретарем ЦК компартии Словакии Александром Дубчеком. Переговоры, как принято, прошли в дружественной обстановке, но на следующий день товарищ Дубчек вдруг скончался от инсульта. Через несколько дней 'голоса' сообщили о несчастном случае с вице-премьером и председателем Госплана ЧССР Отакаром Черником, который, спускаясь по лестнице, поскользнулся, упал и свернул себе шею.

В следующие полгода несчастья случились еще с несколькими чехословацкими товарищами. Один неосторожно обращался с электричеством, у другого взорвался газ, третий попал в ДТП… Чисто случайно они все были из 'либерально-реформаторского' крыла в верхах Чехословакии, выступавшего за реформы в западном духе и дистанцирование от СССР.

Примерно тогда же несчастье случилось с известным в богемных кругах Праги драматургом и театральным режиссером из богатой буржуазной семьи, сотрудничавшей с немецкими оккупантами во время войны (хотя для чехов это было скорее правило, чем исключение), и экспроприированной за это при коммунистах, неким Вацлавом Гавелом. Катался на лодке по Влтаве, неожиданно суденышко перевернулось, и Гавел… утонул. То ли плавать не умел, то ли бортом по голове шандарахнуло, что сознание потерял… Как бы там ни было, теперь 'Пражская весна' и 'человеческое лицо' с 'бархатной революцией', похоже, накрываются медным казаном.

Да оно и к лучшему! Происходящее в Румынии и Чехословакии только на руку. Нашим танкам не надо ехать в Прагу и 'великий кондукатор Румынии' не будет пакостить СССР и лизать задницу Западу…

Вообще немало интересного произошло в мире за последние пару лет. В Африке, в Южной и Центральной Америке, на Ближнем Востоке события разительно отличались от оригинальной истории. К власти то в одной, то в другой стране по 'странному стечению обстоятельств' приходили режимы, дружественные СССР. И тут же на их территории размещались советские военные базы, что вызывало у Пентагона зубовный скрежет, если верить публикациям в нашей прессе. Правильно, на их месте я бы тоже бесился. Пусть по большей части в сторону Советского Союза поглядывают страны третьего мира, но некоторые из них находятся под боком у Штатов, до цели на территории которых ракете с ядерным боезарядом лететь всего несколько минут. Не только с Кубы, но и с Гаити, где тоже обосновались наши военные. Диктатора Франсуа Дювалье, потерявшего власть в результате тщательно подготовленного переворота, собирались казнить, но тот успел вместе с семьей свалить во Францию, обосновавшись в одном из коттеджей на Лазурном берегу. У стен которого, впрочем, то и дело собирались демонстранты, требовавшие судить диктатора за устроенный им на Гаити геноцид. А тем временем на место Папы Дока пришел его предшественник генерал Эстиме, первый свой официальный визит нанесший в Москву.

В Доминиканской республике тоже кипели страсти. Там больше года назад патриотически настроенные военные во главе с полковником Франсисско Кааманьо, при поддержке левых партий свергли диктатора Кабраля и объявили о возвращении к власти свергнутого двумя годами раньше умеренного социал-демократа Хуана Боша. Сам Бош, правда, не торопился возвращаться в президентское кресло из эмиграции, видимо, не очень веря в прочность новой власти. Но тех это не смутило, и они создали свое правительство во главе с Хосе Рафаэлем Молисой. Сторонники диктатуры, которых возглавил генерал Элиас Вессин, двинулись с севера на подавление 'красных бандитов', но недалеко от столицы были разбиты наголову и бежали, в панике взывая к Вашингтону о помощи. Там не отказали, и 25 апреля 1965 года высадили морскую пехоту якобы для восстановления законности и порядка. В результате америкосы вляпались в новый Вьетнам — карибский. Американские войска и марионеточное правительство контролировали только часть побережья, а доминиканские патриоты, отступив вглубь острова, при помощи прибывших с Кубы добровольцев и поставляемого оттуда же оружия наносили оккупантам серьезный урон.

Да и еще и в соседнем Пуэрто-Рико активизировались патриоты, требовавшие независимости от США, подкрепляя свои доводы стрельбой и взрывами.

На Ближнем Востоке полыхала своя война. В Египте 15 ноября 1965 года в результате покушения были убиты председатель Национального собрания Анвар Садат и несколько его последователей. Ответственность взяла на себя запрещенная исламистская организация 'братья-мусульмане', руководство которой из европейской эмиграции с энтузиазмом это подтвердило и пообещало скорое восстание 'мусульманского народа Египта' против 'муехида' (отступника) и 'мунафика' (лицемера) Насера.

Президент Насер, в свою очередь, на многотысячном митинге в Каире толкнул страстную речь, пообещав 'безжалостно расправиться с предателями, поднявшими руку на Египет', и обвиняя США в поддержке исламистов. После этой выступления по стране прокатилась волна погромов. Разъяренные толпы разрушали и поджигали мечети, медресе и другие заведения, известные как гнезда исламистов, безжалостно расправляясь с попавшимися под руку фанатиками. Войска едва отстояли главные корпуса исламского университета 'Аль-Азхар' в Каире, но студенческие общежития толпа все же сожгла. Посольство Соединенных Штатов забросали бутылками с зажигательной смесью, после чего американцы направили Насеру официальную ноту протеста. Однако зачинщиков поймать так и не удалось. Впрочем, наверное, полиция не очень-то и стремилась.

СССР, в свою очередь, выразил соболезнования президенту и народу Египта в связи с гибелью 'выдающихся борцов за независимость' и заявил о поддержке 'Египта в противостоянии с силами империализма'.

А чуть раньше, в августе 1965-го вспыхнула настоящая война между Индией и Пакистаном. Как там у Высоцкого…

'Он мою защиту разрушает,

Старую, индийскую, в момент,

Это смутно мне напоминает,

Индо-пакистанский инцидент…'

Пакистанцы попытались захватить индийскую часть Кашмира, подняв восстание местных мусульман. Но вот дальше им не повезло. Вскоре после прихода к власти в Пекине Лю Шаоци и Чжоу Эньлая, КНР и Индия при посредничестве СССР урегулировали конфликт, тянувшийся со времен войны 1962 года. Две страны, наконец, договорились о границе и обязались не поддерживать враждебную деятельность против сопредельной стороны. Теперь Индии не нужно было держать крупные силы на китайской границе, и Пакистан немедленно почувствовал это на себе. Восстание в Кашмире было быстро подавлено, и индийцы превосходящими силами ударили на западной границе, перемолов под Лахором пытавшиеся наступать при поддержке авиации пакистанские танки, после чего 26 августа прорвали фронт и ворвались в столицы Пакистана — старую, еще не совсем оставленную Равалпинди и новую, но еще недостроенную — Исламабад.

Тут еще Афганистан ввязался в конфликт, чьи войска пересекли северную границу Пакистана, что бурно приветствовали живущие там племена пуштунов. Собравшаяся джирга местных племен объявила о воссоединении 'незаконно отторгнутых колонизаторами пуштунских земель' с Афганистаном. Пуштуны, служившие в пакистанских войсках, начали массово бросать фронт, затрещавший по швам. И в это же время индийцы одержали решающую победу в Восточном Пакистане, бывшей восточной части британской колонии Бенгалия, с 1947 ставшей частью Пакистана и не очень этим довольной, так как в Пакистане к ним относились как к бедным родственникам. Хотя по численности населения эта пакистанская провинция превосходила все остальные вместе взятые. После начала войны индийцы блокировали Восточный Пакистан с моря и с суши, взяв порт Читтагонг. Освобожденный из тюрьмы в Дакке лидер партии Народная Лига Муджибур Рахман объявил о независимости Восточного Пакистана и о создании республики Бангладеш во главе с самим собой. Новую страну де-факто признали Индия, СССР и КНР.

Ну а в Пакистане поняли, что война проиграна. 15 сентября диктатор Яхья Хан запросил мира и после прекращения огня на следующий день ушел в отставку, передав власть министру иностранных дел Зульфикару Али Бхутто. Американцам, чьи войска к тому времени успели ввязаться в несколько серьезных конфликтов по всему миру, было не до Пакистана. 18 сентября, в столице Бирмы Рангуне, при посредничестве СССР, КНР, Индонезии и Ирана начались мирные переговоры, через три дня закончившиеся подписанием Рангунского мирного договора. Пакистан признал независимость Бангладеш, а также признал Кашмир частью Индии и согласился на 'исправление' границ на западе и востоке (в результате чего Бангладеш стала анклавом, окруженным территорией Индии, а границы Индии в Кашмире продвинулись до Афганистана).

Кроме того, Пакистан согласился на воссоединение своих пуштунских территорий с Афганистаном, если так решит референдум под контролем ООН. Попутно Индия заключила договор с Афганистаном об обмене части своих новых земель в северном Кашмире на Ваханский коридор, получив, таким образом, границу с СССР.

Сразу же был подписан договор между Дели и Москвой о строительстве железной дороги из Алма-Аты через Бадахшан и Кашмир в Индию. Съездить из Москвы на поезде в Дели или Гоа — это круто! Вот только, боюсь, придется подождать лет пятнадцать-двадцать. Уж больно места там для строительства трудные. На БАМе таких гор нет, так и то сколько возились!

Несмотря на выгодный мир, в Индии многие были недовольны премьером Шастри за то, что он не вернул 'исконную границу' по реке Инд, и даже обвиняли его в 'предательстве национальных интересов'. Выражаясь словами Тристана из еще неснятого фильма 'Собака на сене', 'от огорченья он скончался' всего через пару месяцев после завершения войны. Новым премьером Индии стала Индира Ганди. Кстати, в письме Шелепину я и про нее написал: что де будет дружить с СССР (особенно в плане закупок нашего оружия), пока в 1984 не убьют свои же охранники-ситхи… Тьфу, черт — сикхи, на почве религиозных заморочек. Надеюсь, наши ее предупредят, чтобы охрану набрала из более проверенных людей.

Да, серьезные дела творились в мире. На этом фоне мои личные проблемы казались таким пустяком… Вот только для каждого муравья нет ничего важнее, чем дотащить маленький листик до своего муравейника. Вот и у меня был свой личный муравейник в виде чемпионата мира по футболу. К сожалению, на данный момент недостижимый.

Еще один телефонный звонок вывел меня из раздумий. На том конце провода услышал голос Лидии Клемент.

— Егор!

— Привет, что случилось? Почему такой взволнованный голос?

— Взволнованный?.. А, это мне только что врач звонила из онкодиспансера, я туда каждые три месяца на обследование езжу, сдаю анализы.

— И что с анализами? — встревожился я.

— В целом, говорит, нормально, но нужно сдать дополнительно еще один анализ, что-то у нее вызывает подозрение. Ты же когда-то уберег меня от смерти, можно сказать, хорошо, что обнаружили на ранней стадии, с тех пор приходится постоянно проверяться. А звоню я по другому поводу… Ты знаешь, что у нас в Ленинграде 2 июля состоится грандиозный концерт, приуроченный к 25-летию арктических конвоев?

— Серьезно?! Первый раз слышу! А как же это? Как удалось?!

— Личная инициатива 1-го секретаря обкома партии Василия Сергеевича Толстикова. Честно скажу, я как-то ему проговорилась о твоей нереализованной идее, а он сразу за нее ухватился. Мол, у него близкий товарищ был военным летчиком, обеспечивал прикрытие конвоев с воздуха. Чем, говорит, не повод собраться ветеранам, не вспомнить 'славные деньки'. Вроде бы лично звонил Суслову, который дал добро. И даже не воспротивился твоему участию в этом концерте.

— И в каком зале он будет проходить?

— Да ни в каком, а на открытом воздухе, на Дворцовой площади. Этот вариант, тобой же предложенный, Василию Сергеевичу понравился больше всего. Для ветеранов установят полукругом десять рядов перед сценой, все равно, говорит, их не так много удастся собрать, тех, кто ходил в конвоях и охранял их. А позади расположатся все желающие, правда, по билетам.

— Погоди, а ветераны только наши?

— А вот и нет! Представляешь, Василий Сергеевич только позавчера созвонился с консулом Великобритании, тот, в свою очередь, с полномочным послом, ну и так далее по цепочке. А сегодня они дали ответ. Оперативно работают! В общем, англичане не только не против приезда британских ветеранов, пусть даже в ограниченном количестве, но и готовы похлопотать насчет участия в мероприятии нескольких своих исполнителей. Например, я слышала о Томе Джонсе, это кто-то из молодых.

О, блин! Я тут же вспомнил его 'Sexbomb'. Хотя это уже куда более поздний Джонс. Сейчас, если память не изменяет, он только-только прославился с композицией 'It's Not Unusual'. А через пару лет выйдет на диске его знаменитая 'Delilah'. Хм, подарить ему что ли этот еще ненаписанный хит в качестве жеста доброй воли… Интересно, кого еще они хотят привезти? Вряд ли те же 'битлы' второй раз подряд согласились бы на вояж в СССР.

— Слушай, а ты-то откуда в курсе всех этих подробностей?

— Так ведь Толстиков меня назначил в оргкомитет руководить творческой частью. Представляешь? Я сама в шоке! Нет, он и раньше ко мне относился очень благосклонно, но я не ожидала, что именно мне будет предложена честь отбирать участников концерта с советской стороны, хотя бы на стадии рекомендации. Так-то после все равно их будет утверждать специальная комиссия, куда же без этого. Но тем не менее… И я сразу подумала о тебе. Сможешь выступить у нас?

Я снова задумался. Просить вытаскивать из Лондона моих ребят? По идее можно, но это не только нужно утрясать кучу формальностей, пробираясь через круги бюрократического ада, но и заручиться согласием моих музыкантов. Они-то, конечно, вряд ли откажут своему боссу, коим меня представляют, но паразитировать на этом я считал ниже своего достоинства. Тем более есть шанс спеть что-то на родном языке, ну или одну песню на английском, а одну на русском, если разрешат.

— А ты уверена, что мое участие ни у кого из организаторов не вызовет вопросов?

— Ну, во всяком случае, утром у меня был разговор с Василием Сергеевичем, и он двумя руками за твою кандидатуру. Говорит, давно следит за твоей спортивной карьерой, а многие твои песни очень ему полюбились. Вспомнил сразу 'Журавли', мол, как они, ветераны, соберутся, так ее и поют под гитару, аж до слез.

— Приятно слышать… Я просто боюсь, как бы Фурцева… Ну, ты понимаешь.

— Да уж, об этой истории с ее дочерью не только Москва судачит. Мне кажется, ей сейчас не до тебя. Она вообще к организации концерта не имеет отношения. Ну то есть имеет, но очень уж косвенное. Тут Суслов взял все в свои руки как куратор.

— Дай-то Бог… А еще кого планируется пригласить с нашей стороны?

Пока, как выяснилось, был составлен предварительный список, куда кроме меня вошла сама Лидия Клемент, а также чуть ли не половина участников недавнего фестиваля в Лужниках: Кобзон, Хиль, Миансарова, Бернес, Пьеха, и оркестр Леонида Утесова. Да уж, как бы при встрече не припомнил мне Леонид Осипович освистанное выступление на стадионе им. Ленина. Ну так волков бояться…

— Так как, приедешь? У нас генеральная репетиция назначена на 30 июня в Большом зале Ленинградской филармонии.

Я быстро перебрал в уме свои планы на ближайшее будущее. Да и нет никаких особых планов. Был один, грандиозный, и тот похерили. Теперь дожидаться завершения чемпионата мира, и вливаться в состав 'Динамо', включаться в гонку за золотыми медалями чемпионата СССР. Думаю, своему клубу я пригожусь, недаром на тренировках показываю лучшие результаты.

А музыка… А музыка никуда не денется, она всегда, как говорится, во мне. Захочу — завтра хоть еще сотню песен накатаю. Как там у Цоя… 'Песен еще ненаписанных сколько, скажи, кукушка..'

— Почему бы и нет? — ответил я заждавшейся Лиде. — Но ведь репертуар, опять же, придется утверждать, нужно подумать, что я могу предложить требовательной комиссии.

— Возьмешь что-нибудь из старого. Или есть варианты, что-то новое сочинил?

— Новое, говоришь… Можно и новое. Есть кое-какие заготовки.

— Когда можешь показать? Нужно хотя бы текст утвердить.

— Нужно будет сначала еще и в ВУОАП заскочить, — напоминаю я. — Ладно, это уже частности, а я вот хотел попросить за одного человека. Зовут его Джонатан Хью Олдридж, у него свой небольшой чайный магазинчик в Лондоне, называется 'Aldridge tea'. Я когда-то пообещал пригласить его на фестиваль в честь ветеранов арктических конвоев, он принимал в них самое непосредственное участие. Но сама видишь, как сложилось. Не факт, что он будет в списке. Может быть, получится заранее похлопотать?

— Погоди-ка, дай я запишу… Как, говоришь, его имя? Ага, записала. Попробуем выяснить. В общем, ты подготовь парочку песен, будем созваниваться, времени осталось не так уж и много.

Однако… Хоть и сижу затворником, однако периодически приходится покидать свою нору и куда-то мчаться. То чокнутую поклонницу от суицида спасать, то вообще в Питер выступать. Интересно, выступление тоже бесплатное? Хотя, собственно, если и заплатят — то так, для поддержки штанов. Надо искоренять в себя мещанина и крохобора.

Думаю, настало время обратиться к творчеству Юрика Антонова. Нет, в глаза я его, конечно, называл Юрой, а за спиной, как и коллеги по цеху, величал или Юриком, или 'скандалисткой', учитывая, что скандалил он часто и с удовольствием, причем как-то по-бабьи. Тем не менее, в 80-е Антонов сочинял неплохие песни, думаю, Юрик на меня не будет в обиде, по стандартной отговорке для моей совести сочинит что-нибудь взамен.

В этом времени я пару песен Антонова пел во дворе коммуналки для ее жильцов на самодеятельном концерте. А что пел-то? Кажется 'Море' было, что-то еще, уже и не помню, старый стал, хе-хе. На этот раз можно перепеть 'Нет тебя прекрасней' и 'На высоком берегу'. Или 'Мечту' взять? Тоже неплохая вещь.

Или ну его на фиг, этого Юрика… Какой-то он очень уж мажорный. Еще несколько лет назад была у меня идея перепеть или отдать кому-нибудь для исполнения песни

'Увезу тебя я в тундру', 'Не повторяется такое никогда', 'Не надо печалиться', 'Все, что в жизни есть у меня', 'Листья желтые', 'За тех, кто в море', 'Вологда', 'Звездочка моя', 'Зеленоглазое такси'… Неужто хотя бы из этого списка нечего выбрать?!

Да ту же 'Звездочку…'

— Песни у людей разные, а моя одна на века-а-а… — затянул я, сев к фортепиано.

Одна из лучших слышанных мною вещей на отечественной эстраде, красивая баллада в чистом виде.

Пока музицировал — распахнулась незапертая дверь, и в коридор с Лешкой на руках вошла супруга.

— Егор, коляску затащи, — попросила она. — Там еще свежие газеты в почтовом ящике, не забудь захватить.

В отсутствие интернета телевидение, радио и печатные СМИ в том числе были настоящим окном в мир. Сразу же привлек внимание заголовок на восьмой полосе 'Известий':

'Триумфальная премьера в Париже!'

Речь шла о премьерном показе мюзикла 'Собор Парижской Богоматери', он же 'Notre-Dame de Paris'. Шоу, на афише которого я был указан автором вместе с Блантером, состоялось в концертном зале 'Олимпия', и две тысячи зрителей стоя рукоплескали советским артистам. На фотографии размером в две колонки я разглядел Адель в образе Эсмеральды, перед которой на коленях стоял Фролло в исполнении Магомаева. Понятно, сцена в тюремном подземелье, где архидьякон признается цыганке в любви.

В статье еще было приведено небольшое интервью Блантера местным газетчикам, в котором он рассказывает об истории создания мюзикла, называя меня главным вдохновителем. Невольно расплываюсь в самодовольной улыбке, но тут же себя одергиваю. Сам-то стырил мюзикл Коччанте и Пламондона. Вернее, я брал версию в переводе Кима, а уже обратно на французский переводили без моего участия, даже не знаю, насколько близко к оригиналу получилось. Но, похоже, получилось все-таки неплохо, раз 'Олимпия' аплодирует стоя.

Большая статья посвящена началу эксплуатации в Киеве первого в мире троллейбусного поезда. Изображенные на фото два сцепленных между собой троллейбуса напоминали вагонную сцепку. Неужто и в моей реальности по улицам курсировало такое чудо? Хотя да, что-то такое припоминается, кажется, даже в Москве встречал такой 'поезд'. Но в постсоветское время их точно не стало, я бы запомнил. Хотя кто знает, что ждет проект некоего инженера Веклича в нынешней ветке реальности. Если сохранится Союз в этом виде, как сейчас, то, вероятно, и его 'поезд' ожидает более успешная судьба.

Полистал 'Советский спорт', где немало внимания уделялось предстоящему чемпионату мира по футболу и контрольным матчам сборной.

Твою ж мать, эти мысли о предстоящем мундиале просто травят душу. Лучше 'Крокодил' почитать. Журнал на днях занесла любимая теща, причем на пару с 'Работницей', мотивируя это тем, что дочке и почитать нечего, кроме разве что стоящих на полке сочинений советских классиков. Невольно вновь вернулся к идее открытия собственной типографии. Это же нарасхват пойдет беллетристика. А любовные романы! Не уверен, правда, что цензура даст добро на публикацию такой, с точки зрения некоторых, низкопробной продукции, но аудитория у этого жанра в СССР была бы просто огромной!

Постой-ка! А чего это я вдруг на концерте, посвященный ветеранам арктических конвоев, собрался исполнять песни, не имеющие к данному мероприятию никакого отношения? Да комиссия по идее обязана их забраковать, несмотря на все художественные достоинства.

Можно, конечно, спеть 'Ты морячка, я моряк', но это будет звучать примерно как 'Падают, падают листья' Буйнова на концерте памяти Влада Листьева.

Но есть же достойные песни о море и моряках. Первым делом на память приходит творчество 'Любэ', если конкретнее — песня 'Там, за туманами'. Все в ней отлично, прямо-таки в тему, единственное — смущает одно слово в строчке 'Там, за туманами, вечными, пьяными'… Ну понятно, какое именно. Как раз к слову 'пьяными' худсовет и придерется. Единственный вариант, как мне казалось, заменить на 'пряными'. По-моему, звучит ничуть не хуже.

Что ж, решено, пусть будет 'Любэ', вернее, Шаганов с Матвиенко.

Ежели разрешат парочку спеть, тогда можно и 'Корабль конвоя' Розенбаума. Под гитару негромко принялся напевать:

'Впереди океан…

Командир мой спокоен -

Безрассудство и риск у него не в чести.

Позади караван,

Я — корабль конвоя,

И обязан свой транспорт домой довести.

А мне тесно в строю, и мне хочется боя,

Я от бака до юта в лихорадке дрожу.

Но приказ есть приказ: я — корабль конвоя.

Это значит, себе я не принадлежу…'

Это все замечательно, а если и на английском песню попросят представить? Все ж таки будут и наши ветераны, и британские. На ум сразу почему-то пришла 'Sloop John B' в исполнении 'пляжных мальчиков', вспомнился черно-белый клип, как они дурачились с резиновой лодкой в бассейне. Песенка может быть воспринята как слишком легкомысленная.

Следом из глубин памяти всплыла 'Song About the Sea', с альбома Гэри Ли Джонса 2011 года, но слов этой песни я не знал, разве что максимум мог воспроизвести первую строчку. Сидеть и самому сочинять? Блин, че-то тупо лень!

А много ли я знаю песен на английском о море? Вот же засада… Хотя… Хотя еще одну припоминаю. И называется она 'A Salty Dog' ('Соленый пес') от группы 'Procol Harum', где Гэри Брукер поет о морских странствиях и нелегкой судьбе моряка. Вышла она на одноименном альбоме в 69-м, то есть, скорее всего, еще не написана. Такая вполне себе симпатичная, душевная баллада, берущая за душу. По молодости, помнится, мы с ребятами ее играли, если поднапрячься, можно в памяти восстановить большую часть текста, начало я вроде бы помнил. Ну а что, время еще терпит.

Я взял карандаш, и начал набрасывать на листе бумаги первые строчки:

'All hands on deck! We've run afloat!'

I heard the captain cry

'Explore the ship! Replace the cook!

Let no one leave alive!'

Across the straits, around the horn…

Глава 10

Ту-дух, ту-дух, ту-дух… До свидания, Москва, и встречай меня следующим утром, Ленинград! Под размеренный стук вагонных колес так хорошо спать… Вот только когда уже наконец соседи по купе угомонятся! Жаль, что не удалось купить билет в СВ, теперь придется всю ночь слушать храп этой толстой бабищи, которая явно рулит в своей семейке, помимо нее состоявшей из субтильного супруга и пухлого мальчугана лет 10, явно стремившегося покорить в будущем вершины, уже взятые его упитанной мамашей.

Изначально я планировал отправиться в Питер самолетом, однако ввиду нелетной погоды аэропорт в Пулково не принимал рейсы, хотя в Москве вовсю светило июньское солнце и никаких аномалий не предвиделось. Но за 600 с лишним км от столицы всякое могло происходить, и в итоге мне ничего другого не оставалось, как выбрать альтернативный вариант. Пусть не такой быстрый, но более комфортный, как мне тогда казалось. Наивный… Впрочем, если бы мне удалось приобрести билет в вагон СВ, то ночь и впрямь была бы комфортной, но в люксовом вагоне все места были распроданы заранее, а устраивать в кассе железнодорожного вокзала скандал, козыряя своей известностью, я не собирался. Успел только позвонить Лиде Клемент, что выезжаю 'Красной стрелой', на что она пообещала меня встретить на вокзале лично.

В общем, в итоге я оказался в одном купе с этой шумной семейкой, хотя шумели в основном мамаша и сынок, тогда как 'глава семейства' покорно выполнял указания своей второй половинки.

— Гражданин, надеюсь, вы не храпите? А то я под вами лежу, и буду вас толкать, сразу предупреждаю.

Этот неожиданный до крайности пассаж тетки меня на пару секунд озадачил. Не в том смысле, что она лежать собралась подо мной, к счастью, не сплетаясь телами в экстазе, а всего лишь на нижней полке, а тем, что я могу храпеть. Честно говоря, я был уверен, что это она нынче ночью задаст храпака, и мне придется страдать до самого утра. Я, конечно, магнитофон по ночам за запись не ставил, чтобы прослушивать по утрам издаваемые ночью звуки, но, во всяком случае, от Ленки жалоб не поступало.

— Вроде бы не храплю, — сказал я. — Но учтите, гражданочка, что если вы будете храпеть, то я так же прибегну к адекватным мерам.

— Что-о-о?! Арнольд, почему этот тип позволяет себе так со мной разговаривать!

Супруг бузотерши, которого, как теперь выяснилось, звали Арнольдом, побледнел, но все же, сглотнув ком, выдавил из себя:

— Молодой человек, вам не пристало так разговаривать с женщиной, которая старше вас в два раза…

Ха, хорошо если в два! Что-то мне подсказывало, этой бабище уже под полтинник.

— Да ты что, паразит, — зашипела его супружница взъяренной кошкой, — в старухи меня вздумал записывать?! Ну погоди, приедем домой — мы с тобой еще поговорим.

Бедняга, как же он с ней живет-то… Оставалось только посочувствовать товарищу, который по глупости где-то отхватил такой кусок счастья в центнер с лишним. Хотя в прежние годы, скорее всего, она была и стройнее, и обладала более покладистым характером, впрочем, в последнем я не был так уверен. Надеюсь, что моя Ленка с годами не превратится в такую же плюющуюся желчью бочку сала.

— А на вас, гражданин, — это уже мне, — а на вас, если будете себя по-хамски вести, я быстро найду управу. Сообщу проводнику, вас на первой же станции в милицию сдадут.

Нет, я, кончено, все понимаю, но края-то надо видеть! Или пусть себе побесится, мне кажется, что мое видимое равнодушие ее еще больше выводит из себя. Есть такой тип людей, их хлебом не корми — дай поскандалить, и желательно, чтобы в ответку летело. Гроссмейстеры школы злословия. Они чувствуют себя в таких ситуациях, как рыба в воде, кстати, лет через двадцать их будут записывать в энергетические вампиры.

— Галочка, ну право же, — простонал супруг, — не стоит портить нервную систему по пустякам. Я читал в журнале 'Знание — сила', что нервные клетки не восстанавливаются.

Галя, значит, ну-ну. Я на своей верхней полке молча отвернулся к стене в надежде, что под мерный стук колес мне все же удастся задремать. Ага, размечтался… Вскоре зашуршала бумага и до меня донесся запах жареной курицы, затем послышался звук разбиваемой о поверхность столика скорлупы вареных яиц, загремела посуда, все это было сдобрено хрустом огурцов и чавкающими помидорами… В хруст и чавканье время от времени вклинивались междометия в мой адрес, причем поздний отпрыск, которого мамаша кликала Рудиком, тоже периодически подвякивал родительнице.

— Голубушка, ну полно уже муссировать эту тему, — вполголоса взмолился Арнольд. — Человек, вероятно, еще не спит и все слышит.

— Да пусть слушает, пусть знает, что мы о нем думаем. Да, Рудик?

— Угу, — промычал с набитым ртом карапуз.

— Мне вообще его лицо показалось знакомым, — продолжал сопеть в мою защиту папа Рудика. — Такое чувство, что я где-то его видел…

— Ага, на стенде 'Их разыскивает милиция'. Ешь давай, хватит тут в адвоката играть, на работе что ли не наигрался!

— Галочка, я уже наелся, честное слово, может быть, на боковую? Поезд будет в Ленинграде в восемь утра, мы не выспимся.

— На том свете отоспимся, — уверенно заявила Галочка и хохотнула своей плоской шутке.

После этого тетка чуть ли не в полный голос начала рассказывать о какой-то Ольге Эдуардовне, к которой ходит на процедуры три раза в неделю. Я накрыл голову подушкой, но спасало это мало, даже сквозь вполне качественную набивку доносилось монотонное бормотание садистки. Блин, у них этот ночной перекус закончится когда-нибудь или нет?!

Угомонилась семейка только где-то к часу ночи, посетив один за другим, как я понял из их беседы, туалет в конце вагона. Причем Галочка опять принялась возмущаться, только теперь уже положением дел в отхожем месте, где туалетная бумага, видите ли, не надлежащего качества. Ну и, как и ожидалось, глава семейства, коей я обозначил эту самую Галочку, отойдя ко сну, принялась сотрясать богатырским храпом стены несчастного купе. Забыться мне удалось лишь где-то в третьем часу, и утром я оторвал голову от подушки невыспавшимся и злым. Да еще с самого ранья эта упитанная мегера взялась за старое. Правда, меня не хаяла, найдя другие темы для критики, но время от времени постреливала поросячьими глазками в мою сторону.

Питер встретил нас уже вполне нормальной погодой, от недавнего ненастья остались разве что подсыхающие на асфальте лужи. Лида и впрямь поджидала меня у вагона, причем чуть ли не к перрону подогнали… черную 'Чайку', как объяснила Клемент, самого первого секретаря Ленинградского обкома партии товарища Василия Сергеевича Толстикова. Тот вынужден был сегодня рано утром самолетом отправиться в Москву на какое-то важное совещание, а своего водителя и машину предоставил в распоряжение Лидии Клемент, когда она накануне вечером попросила выделить какой-нибудь транспорт для приезжающего утренним поездом Егора Мальцева. Вот так, с барского плеча, можно сказать. Хотя я теперь подозревал, что между Лидой и Толстиковым не только деловые отношения. Вон же ведь преемник Толстикова Романов по слухам тоже мутил с артисткой по фамилии Сенчина, что, впрочем, на уровне слухов так и осталось.

Номер с лимузином происходил на глазах у моих соседей по купе, которые с парой чемоданов и авоськой семенили чуть позади меня в направлении то ли станции метрополитена, то ли стоянки такси. Хотя мне почему-то казалось, что у этой Галочки в одном месте засвербит раскошелиться на таксомотор.

Первый раз они охренели, когда меня встретила Клемент, которую они наверняка узнали, а стоявший на перроне милиционер козырнул нам с Лидой и расплылся в улыбке:

— С приездом, товарищ Мальцев! Рады вас видеть на ленинградской земле. Надеюсь, поездка в фирменном поезде вам понравилась?

Я многозначительно поглядел в сторону невольно притормозивших Гали, Арнольда и Рудика. Арнольд явно заскучал, сделав вид, что тут оказался случайно, Рудик, как ни в чем ни бывало, продолжал обсасывать петушка на палочке, а свиноподобная Галочка даже, показалось, икнула от неожиданности, и ее нездоровая красномордость, свидетельствовавшая о хронической гипертонии на фоне ожирения, моментально сменилась известковой бледностью.

— Да, спасибо, спал без задних ног, — улыбнулся я в ответ и буквально услышал шумный выход из галиных легких.

Но окончательно их добила поджидавшая меня 'Чайка'. А довеском выступил водитель лимузина, приветливо распахнувший передо мной заднюю дверцу самого престижного советского автомобиля этого времени.

— Может быть, гитару положить в багажное отделение? — предложил он. — Оно просторное, с инструментом ничего не случится.

— Да нет, спасибо, уж лучше она поедет со мной.

Средние сиденья были убраны, чтобы сидевший сзади пассажир мог спокойно вытянуть ноги. Да уж, умели советские начальники ездить с комфортом! Упакованная в кофр 'Gibson Les Paul' первой отправилась на задний диван, а следом туда же влез и я. Лида расположилась впереди, рядом с водителем. Когда 'ГАЗ-13' тронулся, я успел кинуть прощальный взгляд сквозь тонированное стекло на замершую, словно герои 'Ревизора' в немой сцене, семейку. Арнольд грустно глядел на отъезжавшую 'Чайку', у отпрыска изо рта вываливался недососанный петушок, а Галочка раскрыла рот, не обращая внимания на вившуюся возле лица жирную черную муху.

Мы хотя бы ехали без милицейского сопровождения, а то я уже начал было чувствовать себя неуютно, словно какую-то правительственную шишку везут. По пути мы с Лидой перебросились парой фраз, договорившись, что рабочие вопросы обговорим чуть позднее.

Наша поездка завершилась на Исаакиевской площади с позеленевшим памятником императору Николаю I. Вернее, у 6-этажного здания гостиницы 'Астория', той самой, где происходило (вернее, будет происходить) действие одной из сцен рязановского фильма 'Необыкновенные приключения итальянцев в России'. И в которой же в 1957-м скончался Александр Вертинский, а в 2009-м захочет остановиться Мадонна. Певица, понятное дело, а не та, библейская. Впрочем, можно вывесить целый иконостас знаменитостей, останавливавшихся в 'Астории', от Ленина до 'роллингов'… Хотя последние — тоже постояльцы из будущего.

— Паспорт, надеюсь, при себе? Для тебя забронирован хоть и не люкс, но вполне приличный одноместный номер, — проинформировала Лида. — В этой же гостинице преимущественно заселятся и другие приезжие артисты. Проживание и питание за счет приглашающей стороны… Кстати, если ты пока никуда не планируешь выбраться, то я отпущу машину?

— Да, конечно, если я и надумаю куда прогуляться, то пешочком.

Бывал я пару раз в этом отеле в прежней жизни, но уже, естественно, в более поздние годы. Впрочем, не сказать, чтобы что-то сильно изменилось. Тот же белоснежный мраморный пол вестибюля, из которого можно было прошествовать в ресторан, стены и колонны которого отделаны красным деревом. Далее можно пройти переходящий в 'Зимний сад'… Те же пальмы в кадках, тот же выдрессированный персонал, одинаково радушно улыбающийся и иностранным постояльцам, и соотечественникам.

Мне также досталась порция улыбки от дежурной на ресепшн, которая выдала ключи от номера на третьем этаже гостиницы. Мы поднялись наверх вместе с Лидой. Номер и впрямь оказался приличным, особенно впечатлило наличие алькова, куда была встроен диван с изогнутыми перильцами, а по бокам свешивались красиво драпированные занавески.

— Егор, можно я сброшу туфли? Все утро на каблуках, ног уже не чувствую.

— Да Христа ради, я и сам, пожалуй, разуюсь. Тем более где-то здесь я видел две пары фирменных гостиничных тапочек… Ага, вот они, не знаю почему именно две пары, но обслуживающий персонал словно знал. Тебе, наверное, подойдут вот эти, поменьше размером.

Наконец-то мы расслабились в уютных креслах, и смогли поговорить на тему предстоящего фестиваля.

В общем, как выяснилось, начало шоу запланировано на 10 часов вечера 2 июля, в Питере как раз будет подходить к концу сезон белых ночей, поэтому организаторы обещали, что антураж получится красивым.

— Закончится по идее мероприятие где-то за полночь, хочется верить, что ветераны к тому времени на своих местах не заснут, — улыбнулась Лида. — Во всяком случае, артисты постараются держать их в тонусе. Запланированы не только вокальные номера, но и хореографические.

— Что, снова пионеры, складывающие из своих юных тел слово 'Мир'? — кисло осведомился я.

— Нет, на этот раз все будет не так, — рассмеялась собеседница, и на ее щеках проявились очаровательные ямочки, заставившие меня невольно подобраться. — Номера на военную тематику ставит сам Юрий Григорович, ради такого случая поменявший временно Москву снова на Ленинград. По секрету скажу, что над Дворцовой площадью даже пролетит звено самолетов ПЕ-3, которые сопровождали конвои в годы войны, прикрывая их от фашисткой авиации.

— Ничего себе, серьезная подготовка! А можно устроить, чтобы во время моих номеров или номера — смотря сколько мне выделят времени — на каком-нибудь экране, а может, и вообще на стенах окружающих площадь строений мелькали кадры военной хроники? Можно же найти в архивах хронику конвоев или хотя бы морских сражений Великой Отечественной?

— Вот тут ты меня озадачил… Ладно, Егор, я передам твою просьбу по инстанции, попробуем что-нибудь придумать.

— Спасибо тебе заранее… Слушай, а что с моим стариком, то бишь с мистером Олдриджем?

— Мы отправили запрос в консульство, упомянув, что это лично твоя просьба, человека, который имел аудиенцию у самой королевы. Теперь ждем ответа. Так, теперь касательно репетиции… Ты помнишь, что генеральная состоится 30 июня в филармонии? Но тебе, наверное, понадобятся музыканты-аккомпаниаторы, я могу предоставить своих ребят.

— Действительно, в паре вещей понадобятся, я как раз хотел попросить тебя устроить с музыкантами, а ты словно мои мысли читаешь.

— Ну тогда уже завтра можешь с ними порепетировать в нашей студии в ДК имени Горького, это на площади Стачек. К сожалению, Василий Сергеевич выделил автомобиль только на один день…

— Да не переживай, сам доберусь, не маленький. Питер я знаю вполне прилично, помню, как на площадь Стачек добираться.

— Что, доводилось бывать в Ленинграде?

Не рассказывать же ей, что бывал в прежней жизни, все равно не поверит, соврал, будто пару раз доводилось в детстве здесь гостить с матерью.

Мне были даны четкие инструкции, как найти располагавшуюся в подвале ДК студию, в которой мне надлежит быть завтра в 11 часов дня. Сердечно попрощавшись, первым делом направился в ванную освежиться и заодно сбрить однодневную щетину, в поезде было не до таких тонкостей гигиены. Приведя себя в порядок, решил завалиться поспать, восполнить, так сказать, ночной недосып.

Разбудил звонок телефона. Кое-как продрав глаза, посмотрел на часы. Те самые 'Seiko', которые всей команде когда-то вручили в Японии, до сих пор служили верой и правдой, отличаясь завидной точностью хода.

Звонили с ресепшн, интересовались, спущусь я обедать вниз или предпочитаю, чтобы еду мне принесли в номер. Я выбрал последнее, решив, что знаменитый ресторан 'Астории' посещу вечером. Наверное, это было уже в крови. Дневные рестораны меня не очень привлекали и в прошлой жизни, когда какое-то время приходилось подрабатывать в заведениях общепита. Наверное, потому что днем мало посетителей и, соответственно, мало заказов. Не то что вечером, когда какой-нибудь щедрый кавказец под мухой мог совать музыкантам десятку за десяткой, чтобы те раз за разом играли лезгинку и прочие 'ритмические' вещи.

Спросили, на сколько я буду заказывать обед, я ответил, что готов отобедать где-то через час. Затем предложили выбрать блюда из меню, которое лежало прямо на столе, почему-то я сразу не обратил на эту бордовую папочку с золотой тесьмой особого внимания.

— Когда выберете, Егор Дмитриевич — перезвоните, пожалуйста, дежурной, — проворковала невидимая собеседница прежде, чем положить трубку.

В меню стояла сегодняшняя дата. Хм, оперативно ребята работают. Цены приятно удивили, хотя меня и предупреждали, что все счета оплачивает приглашающая сторона. Тем не менее порадовался за вполне пролетарскую стоимость того же жюльена из курицы, стоившего всего 60 копеек. Но в итоге я остановился на рыбных блюдах, решив, что к более сытному мясу перейду вечерком.

Пока они там готовят хавчик, телевизор что ли посмотреть… В первой половине дня, как обычно, показывают всякую муть, это вечерами эфир стал куда более привлекательным, чем во времена молодости Алексея Лозового, не иначе мое подвижничество в этой реальности сказалось. Выключив ящик, перенес свое внимание на радиоприемник. На волне 'Маяка' шла музыкальная программа, транслировали песни советских композиторов. И тут вдруг ведущая объявляет:

'А теперь в нашем эфире новая песня эстрадно-симфонического оркестра Казахского радио и телевидения под названием 'Кто-то простит'. Автор слов и музыки Егор Мальцев. Поет солист оркестра Лаки Кесоглу'.

Ничего себе, быстро парень подсуетился. Или это ребята из оркестра, которые ему на записи помогали? Не суть важно. Песню-то я все равно зарегистрировал в ВУОАП, а комиссия в Казахстане, похоже, приняла вещь без проблем, потому что композиция прозвучала полностью, слово в слово. Вот только на фига он фамилию приплел, договорились же, что именем ограничится… А теперь какой-то Бюльбюль-оглы получается, смех, да и только. Но, скорее всего, ему просто не разрешили довольствоваться одним именем, бюрократизм еще пока процветает кое-где на местах.

Появилась мысль, что надо бы этому Лаки подсунуть до кучи 'Нелюбимая' и 'Ты — это я'. Нормальные песни, чисто насыровский стиль 'плачущий романтик', как я его когда-то окрестил.

А в назначенное время на тележке мне привезли обед, пожелали приятного аппетита и удалились. Открыл крышку фарфоровой супницы, и в нос ударил божественный аромат заказанной мною ухи. Вот это настоящая уха, а не нечто непонятное, что готовят наши домохозяйки! Даже рыбаки и то зачастую не умеют варить уху, хотя, казалось бы… В супнице было, пожалуй, на три порции, я осилил две. Потому что нужно оставить место еще и для крабового салата, а также семги с гарниром. А хлеб… У них своя пекарня что ли, словно только из печки. На десерт — чай с лимоном и большое фирменное пирожное, которое так и называлось 'Астория'. Ну а что, гулять так гулять, за казенный-то счет, эту черту в нашем человеке не истребит ничто!

Набив живот, с часочек побалдел на в меру мягкой кровати, ожидая, пока желудок усваивает съеденное, а затем решил совершить марш-бросок по Питеру. Помнится, я году в 77-м выступал с ребятами в кинотеатре 'Гигант', который позже был переименован в 'Гигант-Холл'. Это, кажется, возле площади Калинина. А через два года был концерт в ДК железнодорожников на Лиговском проспекте. А уж как мы тут с ребятами колбасились… Аж ком к горлу подступил, как вспомнилось былое.

Не раскисать, Егор-Леха, ты нынче в другом теле, в другом времени, и будущее уже меняется, так что оставь воспоминания другим, тем, кто продолжает существовать в той параллельной реальности. Для них я по-прежнему Лозовой, только пребывающий хрен знает уже сколько времени в коме. Или все-таки я помер и меня закопали? Тогда, получается, настоящий Егор Мальцев окончательно испарился из этого тела, нагло захваченным пришельцем из будущего. Кому от этого плохо? Разве только самому Егору, хотя, мало ли, вдруг он сейчас в раю с ангелами кувыркается или что там, за гранью, куда я сам едва не отправился? А так и мне хорошо в юном организме, и для родственников я теперь совсем другой Егор, на порядок лучше прежнего, взявшийся за ум, создавший семью, поддерживающий родных материально.

А уж сколько я для страны сделал… Нет, без шуток, достаточно вспомнить мои футбольные подвиги. Олимпиаду со мной выиграли? Выиграли! Болельщики 'Динамо' были счастливы благодаря внеплановой победе в чемпионате? Были! И в этом сезоне я могу помочь динамовцам выиграть золотые медали, чем черт не шутит. О том, что в СССР есть неплохие футболисты, мир узнал после моей блестящей игры в финале Кубка европейских чемпионов. Пусть не мир, но Европа уж как минимум. Не говоря уже о заработанной мною для страны валюте.

В музыке да, согласен, попользовался чужими трудами, но опять же в международном плане за границей прихренели, что в Союзе могут писать такие клевые песни на английском. И тут валютки подзаработала страна на продаже некоторых моих альбомов. Фестивали в Лондоне и Москве — опять же на моей совести, хотя наши мою идею извратили. Надеюсь, что в этот раз все пройдет нормально, что соберутся настоящие ветераны, а не тыловые крысы, и что им понравится действо. Все-таки молоток этот Толстиков, зацепился за первоначальную идею, не дал ей сгинуть в недрах бюрократической машины. Надо будет ему респект высказать при личной встрече, на концерте ведь он наверняка появится.

— Дяденька, закурить не найдется?

Я выкарабкался из своих размышлений, сфокусировав взгляд на подростке лет 13, одетом в широкие штаны и рубашку с закатанными рукавами. Ботинки, правда, видавшие виды, с облупленными носами. А забрел я, между прочим, в какой-то тенистый проулок, сам не понимая, как здесь оказался.

— Рано тебе еще курить, а лучше вообще не начинай, — с высоты своих лет втолковываю подростку, а сам боковым зрением отмечаю движение в мою сторону пары крепких фигур. Вернее, одна сухощавая и повыше, а вторая коренастая и поплотнее.

Ага, на гоп-стоп решили взять! Парни выглядят примерно моими ровесниками, тот, который повыше, поигрывает заточкой и скалится фиксой из нержавейки. Второй и вовсе демонстрирует чересполосицу зубов, да и нос у него набок свернут, видно, боевой крендель. Разглядел на пальцах правой руки у него татуировку 'ВОВА'. Не удивлюсь, если он по малолетке уже сходил в места, не столь отдаленные.

— Товарищ, раз уж вы не курите, может, денежкой поделитесь? — хмыкнул обладатель фиксы, издевательски пародируя вежливый подход. — Нам на пивасик и рыбку петрофанчика хватило бы.

— Ну а че, прикид у фраера толковый, не обеднеет с пятерика, — поддержал подельника Вова, как я сразу его окрестил про себя.

Похоже, не признали, кто перед ними, иначе вряд ли рискнули бы вот так, внаглую, средь бела дня, потрошить звезду спорта и музыки. Блин, вот же везет мне в этой жизни на бандюганов-гопников. В первую встречу нос сломали, с тех пор, если присмотреться, переносица потеряла былую гладкость, во вторую я уже сам отметелил тростью шпану. На этот раз трости или каких-то других средств самообороны при себе не имелось, но и повторения первого варианта не хотелось. Теперь уже могут не только нос сломать, но и перо в бок засунуть, а в преддверии долгожданного фестиваля мне этого ну очень не хотелось. И обступили грамотно, перекрыв пути отхода что в одну, что в другую сторону. Пока с одним разбираешься — второй сзади достанет, не факт, что у татуированного нет в кармане такой же заточки или кастета. Маломерка я в расчет не брал, тот явно стоял на стреме, периодически поглядывая в нашу сторону.

Ну что, расколоться, ху из ху? Или они только поржут над каким-то певуном и футболером? И буду я выглядеть в их глазах — да и в своих тоже — полным идиотом. С другой стороны, просят всего пятерку, не так уж и много, на самом-то деле.

— Ладно, на пиво с рыбкой дам, так уж и быть.

Со вздохом полез во внутренний карман пиджака, достал бумажник, открыл, извлекая из него синеватую купюру с изображением Спасской башни московского Кремля…

— Ого, а у товарища-то сберкасса целая в кошельке, — возбудился фиксатый, подойдя практически вплотную и сканируя взглядом содержимое моего портмоне.

— Да и сам лопатник знатный, импортный, видать, — вторил ему Вова.

— Че, может, побольше выделишь честным бродягам? А, гражданин?

— Уже на 'ты' перешли? — деланно удивляюсь я, понимая, что так и придется, вероятно, менять жизнь на кошелек.

А менять очень не хотелось, так как в объемистом бумажнике у меня находилась плотная такая пачечка купюр, в общей сумме рублей пятьсот, преимущественно 50-рублевыми и даже, помню, была пара сотенных. Конечно, мог бы и со сберкнижки снять, если сильно приспичит. Правда, пришлось бы повозиться с формой-запросом, поскольку территориально это другое отделение Сбербанка СССР, потом ждать в течение трех дней… Потому и предпочел взять достаточно наличных в дорогу.

Понятно, что в последнее время я, мягко говоря, не бедствовал, и даже мог бы пожертвовать не одну тысячу на какой-нибудь детский дом или другую благотворительную затею (надо на досуге обмозговать, кстати, этот вопрос), но вот так отдавать деньги этим отморозкам, этим язвам на теле советского общества… Что-то уже думать начал, как будто с трибуны вещаю. Как бы там ни было, мое естество как-то уже взбунтовалось против подобного развития событий, я уже стал прикидывать, куда и кому лучше нанести первый удар, чтобы одного сразу вывести из строя.

А тем временем шаловливая ручонка фиксатого уже тянулась к моему портмоне, и второй приблизился вплотную, готовый в любой момент применить физическую силу. Я решительно захлопнул бумажник, собираясь упрятать его обратно в карман, но цепкие пальцы обладателя заточки тут же вцепились в тисненую кожу моего мобильного банка, приобретенного и в самом деле за кордоном. Даже не в Лондоне, а в Лиссабоне, когда я с 'Челси' летал туда на ответный матч плей-офф Кубка европейских чемпионов.

Вова казался мне более опасным, но холодное оружие было в опущенной пока левой руке фиксатого, и траектория полета заточенного лезвия к моему животу оценивалась буквально в доли секунды. Поэтому я решил постараться вырубить именно его, для начала разыграв небольшой спектакль. Ведь именно в этот момент нападавший ожидает от меня каких-то действий физического плана, и нужно его немного отвлечь.

— Ребят, да вы чего, — занудил я, выставляя себя сопливой квашней.

Фиксатый довольно ощерился, по-прежнему цепляя мой бумажник, который я на мгновение было отпустил, и в миг секундной расслабленности соперника в его кадык полетел мой кулак.

Бил я не так чтобы сильно, все ж таки мотать срок за превышение пределов допустимой самообороны мне не хотелось. Но этого удара хватило, чтобы оппонент, хрипя и хватаясь за горло, скрючился в три погибели. Решив не испытывать судьбу, я рванул в освободившуюся брешь, причем не откуда пришел, а в глубину колодезных питерских дворов. Если у этого хмыря Вовы нет какого-нибудь самопала или настоящего боевого оружия, чтобы выпустить в меня пару пуль, думал я, на ходу пряча бумажник в карман и прислушиваясь к тяжелому топоту позади меня, то хрена с два он меня догонит. Главное — не заплутать в этом каменном лабиринте сообщающихся подворотнями дворов. Причем практически пустых, если не считать увиденной в одном из дворов одинокой бабушки, сидевшей на лавочке у, как говорят ленинградцы, парадной и опустившей подбородок на изогнутую ручку своей клюшки.

На мое счастье, не заплутал, выскочил аккурат к станции метро 'Площадь Восстания'. Отдуваясь и пытаясь унять бешено колотящееся сердце, обернулся. Вроде никто не преследует. Да и стремно было бы размахивать в толпе приличных граждан кастетом или заточкой, тем более вон и милиционер в галифе и при портупее недалеко топчется, подозрительно так на меня поглядывает. Оно и понятно, нормальные люди просто так не носятся по Питеру как угорелые.

Можно было бы, конечно, подойти и пожаловаться на местных гопников, но тут потянулась бы такая бюрократическая волокита, что вышло бы себе дороже. Да и опять же, не факт, что я этому фиксатому ничего там не сломал, хоть и не слышал никакого хруста. А подельники вряд ли побегут стучать в милицию на залетного фраера, устроившего членовредительство. Скорее заволокут парня в какой-нибудь подвал и бросят там. Выживет или не выживет — это уже не их проблема, если они, конечно, не родственники. Тогда да, могут и постараться меня выследить. Хорошо, что я себя не назвал…

Ешь твою медь! В глаза бросилась наклеенная у входа в метрополитен афиша предстоящего фестиваля, причем моя моська красовалась на ней очень даже внятно, пусть и не сильно выделяясь в окружении лиц Утесова, Бернеса и Ольги Воронец.

Совсем не к месту подумалось, что и Лида могла бы пролоббировать свой портрет на афише, получается, из скромности обошлась указанием своей фамилии в списке выступающих. Либо от нее просто-напросто ничего не зависело, хотя портрет своего, питерского артиста, организаторы, думаю, могли бы поставить.

А вот то, что там светится моя физиономия, ввиду последних обстоятельств не есть хорошо. Кинет этот Вова случайный взгляд на афишу, да и зацепится за знакомый полуанфас, после чего, вероятно, решит отыскать меня и устроить вендетту. Нет, вполне может быть, что если и признает, то почешет репу (мол, фраерок-то оказался непростой), да и забьет на меня. Не резон связываться с такими товарищами, еще, мол, легко отделались. Но все же не очень приятно, честное слово, ходить по городу трех революций и оборачиваться.

— Гражданин, можно ваши документы?

Ага, все-таки не выдержала подозрительная ментовская душа. Из другого кармана пиджака я молча достал паспорт и предъявил ксиву сотруднику правоохранительных органов. Тот открыл первую страницу, его брови слегка приподнялись.

— А я-то смотрю, лицо вроде знакомое.

— Похож вон на того? — с улыбкой кивнул я в сторону афиши.

— Похож, — расплылся в ответной улыбке милиционер, приставляя ладонь к козырьку. — Извините, товарищ Мальцев, не признал сразу, а то смотрю — человек бежит, думаю, может, что случилось.

— Да на репетицию опаздываю, — соврал я.

— Что ж, не смею задерживать, успешного выступления!

Я еще раз на прощание улыбнулся и ступил в прохладное фойе метрополитена. Наверное, хватит на сегодня приключений, поеду в гостиницу, а завтра уже и в самом деле отправлюсь на репетицию, как мы с Лидой и запланировали. Эх, не догадался солнцезащитные очки купить или хотя бы прихватить из дома, а то вон народ на меня оборачивается. Ладно, доеду до места как-нибудь, все-таки в славе купаться — это вам не в бочку с дерьмом нырять.

Глава 11

Лиде, которая позвонила под вечер справиться, все ли у меня нормально, я тоже не стал рассказывать о происшествии с криминальным оттенком. Незачем лишний раз волновать человека. В свою очередь, поинтересовался у нее насчет вызвавших тревогу анализов, кляня себя, что не спросил вчера. Оказалось, что все нормально, тревога была ложной.

В 20.15 я спустился в ресторан, где мне забронировали столик. Вернее, столик в числе еще трех был забронирован для участников грядущего фестиваля, но я надеялся, что хотя бы за одним из них для меня найдется местечко. Я не ошибся, причем свободные места оказались за двумя столиками. От одного из них мне призывно махал рукой Утесов-Васбейн, тогда как его неузнанный мною сосед по столику был увлечен поглощением бефстроганова.

— Здравствуйте, Леонид Осипович! Добрый вечер! — кивнул я незнакомцу.

— Здорово, здорово, Егор свет Дмитриевич, — протянул свою лапу Утесов. — А это Костя Данькевич, для тебя Константин Федорович. Мой земляк, великолепный композитор, дирижер и пианист, профессор Киевской консерватории, секретарь Союза композиторов СССР! Будет мне аккомпанировать на фестивале, на этот раз я решил выступить без своего оркестра.

Мы обменялись с Данькевичем рукопожатиями, после чего я присел на предложенное мне место, оказавшись лицом к эстраде, где небольшой джазовый оркестр наигрывал 'Saint Louis Blues' с солирующим трубачом, таким же упитанным, как Армстронг, но светлокожим.

В глубине души меня еще потряхивало, а ну как Утесов припомнит свое фиаско на фестивале в Лужниках, когда стадион ждал не его с оркестром, а 'битлов' и прочих представителей поколения NEXT. Но пока он на эту тему молчал, так что я, не теряя времени, воспользовался услугами нарисовавшегося официанта и ничтоже сумняшеся заказал 'Букет из свежих овощей', телятину заливную с зеленью, копченый язык в томатном соусе, свинину, жареную на углях, и расстегай.

— А что будете пить? — вежливо поинтересовался официант.

— Режим, — чуть виновато улыбнулся я, хотя в ближайшие дни потренироваться вряд ли получится. — Ограничусь минеральной водой 'Нарзан' и чаем с лимоном. Только чай принесите, пожалуйста, к концу ужина, я люблю горячий.

— Хорошо, — резюмировал обряженный во фрак с бабочкой представитель обслуги и добавил. — Относительно счета не беспокойтесь, он будет оплачен организационным комитетом фестиваля.

Халява — это хорошо, только не забыть бы про чаевые, все-таки это святое. Официанта ловить не буду, просто оставлю 10-рублевую купюру на столе.

— Хорошо вам с Данькевичем, а я вот на диете, желудок берегу, — пробурчал Утесов, доедая парную котлету. — Ни поесть как следует, ни выпить… Ну да тебе, я тоже, гляжу, с режимом не до выпивки. Тренируешься?

— В Москве тренировался, вернусь — снова приступлю. А в Ленинграде, думаю, не до этого. Так я сюда ненадолго, на несколько дней, после фестиваля сразу домой.

— А что будешь исполнять на Дворцовой?

— Есть у меня кое-какие варианты… Новые вещи, их еще никто не слышал.

— Заинтриговал! Ладно, потерплю до генеральной… А я буду петь 'Раскинулось море широко' и 'Армейская юность моя'. Как раз в тему — море и Великая Отечественная.

— А у вас же еще есть в репертуаре 'Бомбардировщики'…

— Да я уже думал, только двусмысленно получается. Их же, эти караваны, как раз и бомбили фашистские асы, могут не так понять.

В этот момент принесли мой заказ, и я неторопясь приступил к трапезе. Когда расправлялся с копченым языком, саксофонист из оркестра объявил в микрофон:

— Дорогие друзья, сегодня в нашем ресторане гостит народный артист СССР Леонид Осипович Утесов!

Раздались аплодисменты, Утесов, изображая некую неловкость, чуть приподнялся и изобразил намек на поклон.

— В честь дорого гостя позвольте исполнить песню 'Мишка-одессит'. Поет Виталий Белоусов.

Импозантный исполнитель в белом костюме занял место у микрофона и в ближайшие несколько минут под аккомпанемент оркестра вполне прилично исполнил один из хитов Утесова, хотя неподражаемый тембр Леонида Осиповича, конечно, воспроизвести даже не пытался.

Утесов первым принялся аплодировать, тут же подхватили остальные посетители ресторана, включая иностранных гостей, среди которых я разглядел парочку негров.

Тут меня словно кто-то за язык дернул:

— Я извиняюсь, конечно, но может быть, на песне 'Раскинулось море широко' в качестве аккомпаниатора лучше подошел бы баянист?

— Данькевич за роялем любого гармониста за пояс заткнет, да, Костя? — хохотнул собеседник, хлопнув друга по плечу.

Тот немного поморщился, но выдавил из себя улыбку:

— Леня, ты преувеличиваешь мои возможности.

— Нет, это ты преуменьшаешь! Да что там, мы прямо сейчас и исполним.

— Леня!..

— Давай-давай, давно в ресторанах-то не играл? А я вот хочу вспомнить боевую молодость. Хватит жевать, ты прямо как из голодного края, все никак не наешься, двигай за мной.

И этаким ледоколом во льдах Утесов двинулся к сцене, где музыканты устроили себе небольшую паузу. Данькевич обреченно плелся следом, и я невольно ему посочувствовал — так и не дали человеку доесть кулебяку. Леонид Осипович тем временем о чем-то пошептался с саксофонистом, в котором я угадал руководителя оркестра, и тот объявил:

— Дорогие друзья, Леонид Осипович решил, как он сейчас выразился, тряхнуть стариной и исполнить песню 'Раскинулось море широко' со своим аккомпаниатором, народным артистом Советского Союза Константином Данькевичем. Поприветствуем, товарищи!

Зал взорвался аплодисментами, а я с интересом наблюдал, как немолодой Утесов и еще более немолодой Данькевич вскарабкиваются на сцену. Наконец один занял место у микрофонной стойки, а второй за роялем, после чего Константин Федорович заиграл проигрыш к поистине народной песне. А дальше запел Утесов, и это было реально круто! Вроде бы и негромко пел, но так прочувственно, что он сразу же захватил внимание всего зала, включая иностранных гостей, даже официанты замедлили свой бег, кидая взоры в сторону сцены. Я тоже заслушался, на время позабыв о наполовину съеденном мясе на углях. Нет, все-таки харизма — великая вещь, глыба — она и есть глыба, даже если у нее иногда отвратительный характер.

Закончив петь, Утесов и его аккомпаниатор под рев публики раскланялись и неторопливо вернулись за свой столик.

— Ну как? — поинтересовался у меня не без доли самодовольства первый Народный артист СССР в жанре эстрады. — Есть еще порох в пороховницах?

— Есть, Леонид Осипович! Даже завидую вашему мастерству так держать зал в своих руках.

— Это тебе не два притопа-три прихлопа, как в ваших новомодных песнях, тут нутром поешь, кишками, так что рано нас еще списывать в утиль. Да, Костя?

— Ага, — кивнул тот, запихивая в рот последние крошки кулебяки.

Через пару минут Утесов и Данькевич откланялись, предварительно оставив чаевые, а я продолжил трапезу. Но когда перешел к десерту, к моему столику подсел мужчина средних лет весьма презентабельного вида.

— Простите, месье, что мешаю вам принимать пищу, — извиняюще улыбаясь, с легким грассированием произнес он, — но я вижу, что вы уже заканчиваете, а потому не смог удержаться…

— А вы француз? — изобразил я из себя 'Капитана Очевидность', вытирая губы салфеткой.

— Совершенно верно! Позвольте представиться — Франсуа Лурье, собственный корреспондент ежедневной коммунистической газеты 'L'Humanité' в Советском Союзе.

Моего скептицизма сразу поубавилось. После негативного опыта общения с иностранной прессой в лице Джонатана Хэмфри я к подобного рода публике относился настороженно, особенно к представителям иностранных СМИ. Но журналист прокоммунистического издания вряд ли будет гадить известному советскому футболисту и музыканту. Хотя, может он просто представился собкором 'L'Humanité', а на самом деле какой-нибудь провокатор?

Словно прочитав мои мысли, Лурье извлек из внутреннего кармана пиджака свое удостоверение.

— Это чтобы не было никаких недомолвок, — улыбнулся он. — Я в курсе, что когда-то наш английский, скажем так, коллега вас едва не подвел…

— Это еще мягко говоря, — в свою очередь усмехнулся я.

— …поэтому спешу вас заверить в своей к вам полной лояльности. К тому же я аккредитован на фестиваль, который буду освещать для французов на страницах своего издания.

На свет появилось еще одно удостоверение — маленькая картонная копия виденной мною у метро афиши, где внизу стоял золотистый оттиск 'PRESS'.

— Егор, вы одно из главных украшений этого фестиваля, и если вы не против, то я хотел бы взять у вас интервью.

Уф, хорошо, что Утесов уже срулил, иначе дело могло бы закончиться скандалом. Нет, Леонид Осипович, конечно, не стал бы бить тарелки и орать, что это у него надо брать интервью, а не у этого 20-летнего сопляка и выскочки, но обиду точно затаил бы. А мне и прошлого раза хватило — попадись я тогда Утесову под горячую руку…

Так что вроде бы мне ничего не мешает удовлетворить просьбу журналиста, придерживающегося левых взглядов. Разве что смущает взгляд вон того неприметного с виду человека, внешностью напоминающего молодого Путина, в одиночестве сидевшего за угловым столиком с раскрытым в руках свежим номером 'Правды'. Почему-то относительно его ведомственной принадлежности у меня не возникло никаких сомнений.

— Одну секунду, месье Лурье, — вежливо улыбнулся я, вставая со своего места.

Когда чекист понял, что я направляюсь в его сторону, он постарался прикрыться газетой, но я внаглую присел за его столик и вполне недвусмысленно кашлянул. Тому не оставалось ничего другого, как вперить в меня вопросительный взгляд своих водянистых глаз.

— Добрый вечер, вы ведь из Комитета, если я не ошибаюсь?

— Агм… Кхм… Из какого такого Комитета? Товарищ, вы меня ни с кем не спутали?

— Вашего брата трудно с кем-нибудь спутать.

Я изначально решил придерживаться агрессивной тактики, чтобы заставить собеседника как можно быстрее включиться в решение моей проблемы, если интервью можно охарактеризовать такими словами. Правда, претенденты на попадание в Комитет, насколько я догадываюсь, проходят строгий кастинг, как было принято говорить в моем будущем, и таким простым наездом за жабры их вряд ли возьмешь. Но мне нужно было добиться лишь секундной растерянности комитетчика и за это время донести до него нужную информацию.

— Послушайте, вон тот человек, — я чуть заметно кивнул в сторону смотревшего в нашу сторону журналиста, — является сотрудником французского издания 'L'Humanité' Франсуа Лурье, к тому же аккредитованным на фестивале в честь ветеранов арктических конвоев. Не знаю уж, насколько французы имели к ним отношение, но факт остается фактом. И он хотел бы взять у меня интервью. Я, в принципе, не против, однако, как я догадываюсь, общаться с представителями западной прессы, пусть даже левого толка, без санкции соответствующих органов чревато сами понимаете чем. Так что я пока назначу товарищу Лурье завтра в моем номере на три часа дня, когда уже освобожусь с репетиции. Если у вашего руководства возникнут какие-то претензии — думаю, оно найдет способ меня предупредить, и тогда мне придется товарищу в интервью отказать. Спасибо, что выслушали.

Я поднялся и вернулся к своему столицу, где меня все так же дожидался журналист.

— Знакомого встретил, — улыбнулся я, понимая, что моя версия выглядит крайне неубедительно, однако ничего другого в данный момент предложить не мог. — Месье Лурье, у меня сейчас крайне неотложное дело, а как у вас завтра со временем? Мы могли бы встретиться в моем номере, скажем, часа в три, после обеда.

— Что ж, я не против!

— Ну и хорошо! Тогда до завтра, месье, надеюсь, что вы подготовите интересные вопросы.

Оперативно все-таки работают у нас органы… Не прошло и четверти часа после того, как я поднялся в свой номер, как раздался звонок.

— Егор Дмитриевич?

— Здравствуйте, да, это я. А с кем имею честь?

— Заместитель начальника Управления комитета государственной безопасности по Ленинградской области подполковник Демидов Виктор Иванович.

— Слушаю вас внимательно, Виктор Иванович.

— Егор Дмитриевич, не могли бы мы с вами встретиться у меня в кабинете завтра в первой половине дня?

— Я не против, но учтите, что в одиннадцать у меня репетиция.

— Я в своем кабинете обычно уже с восьми утра. В девять мы могли бы пообщаться. Если для вас это, конечно, не слишком рано…

— Нет, я в это время давно уже обычно на ногах. Говорите, куда подъехать.

— Отлично, записывайте адрес…

Следующим утром без пяти минут девять я был на Литейном проспекте-4. А ровно в девять переступил порог кабинета заместителя начальника УКГБ по Ленинградской области.

Демидов оказался крепко скроенным человеком в возрасте за сорок, гражданской одежде предпочитавшим форменный мундир.

— Садитесь, чай будете, кУрите?

— Чай пил перед выходом к вам, но не откажусь. А к курению отношусь негативно.

— Правильно, поддерживаю! Что ж, у вас, как я понимаю, на счету каждая минута, поэтому давайте обговорим ваше сегодняшнее интервью с Франсуа Лурье, который действительно является журналистом 'L'Humanité'…

— Значит, вы даете санкцию?

— Даем, но при соблюдении определенных условий.

В общем, в течение следующих десяти минут я прошел подробный инструктаж, о чем можно говорить, а о чем нет, и как держать себя в присутствии западного журналиста. Детский сад просто, уж с моим жизненным опытом, да и после десятков интервью в этой реальности я прекрасно знал, как работать с западными 'акулами пера'.

Покидая кабинет Демидова, я подумал, что по возвращении в Москву надо бы встретиться с Семичастным. Может быть, появилась какая-нибудь новая информация относительно моих возможных перспектив участия на чемпионате мира… А если уж на поездке в Англию поставлен жирный крест — тот как бы мне получить мой кабриолет 'Austin-Healey Sprite Mk II'? А то стоит бедняга на проплаченной до конца года парковке, ждет хозяина, плачет… А мог бы разъезжать по московским улицам, производя пусть небольшой, но фурор. Пожалуй, я бы даже его Ленке подарил, мне кажется, ей будет в самый раз, он такой небольшой, аккуратненький… А сам бы со временем ту же 'Волгу' через клуб уж как-нибудь пробил бы. Эх, мечты мещанские!

Спустился на станцию метро 'Московские ворота', а через двадцать минут уже выходил из массивных дверей станции 'Нарвская'. Отсюда до ДК им. Горького идти было минут пять, а я заявился на целых полчаса раньше договоренного времени. Соваться сейчас, наверное, моветон, надо потянуть время.

Мое внимание привлек ларек с вывеской 'Сувенирная продукция'. Вроде бы не самое оживленное для иностранцев и гостей города место, но видно, и сюда забредают, вон как раз парочка выходит из магазинчика с новомодным цветастым пакетом, оттягивающим правую руку джентльмена. От нечего делать решил тоже заглянуть. Моему взору предстала самая разнообразная сувенирная продукция. Причем я разглядел прикрепленное к стене под стеклом свидетельство индивидуального предпринимателя Ипполитова А. С. Надо же, НЭП пробивает себе дорогу!

— Здравствуйте, что вас интересует? — с радушной улыбкой спросила молоденькая продавщица. — Могу я вам помочь?

Вот и сервис на уровне, можно сказать, внедряем понемногу тезис 'Клиент всегда прав'. Осмотримся, что тут имеется…

Под витринным стеклом открытки, брелоки, тарелки и даже новомодные магнитики с изображениями достопримечательностей Ленинграда. Высились миниатюрные копии питерских памятников, крейсера 'Аврора', на стене позади прилавка — часы опять же с узнаваемыми видами Ленинграда. Ровными рядами стояли матрешки, и к своему удивлению, в одной из них высотой сантиметров сорок я узнал не кого-нибудь, а себя любимого! Вот же ведь, удостоился чести! Не сказать, что морда портрета сильно соответствовала оригиналу, но угадать, что это именно Егор Мальцев, можно было без труда. А что, может, купить ради прикола, посмешить Лисенка?

Оказалось, что внутри большой матрешки еще прячутся Кобзон, Магомаев и совсем маленькая Клемент. А все вместе это удовольствие стоило целых 12 рублей.

— Девушка, а еще есть такой же точно набор?

— Секунду, сейчас посмотрю…

Продавщица, которая, похоже, так меня и не узнала, исчезла в отделенной шторкой подсобке, и появилась оттуда через полминуты с аналогичной матрешкой 'Мальцев', внутри которой также прятались вышеперечисленные персонажи.

— Вам повезло, как раз один и оставался на складе. Нужно будет попросить Александра Сергеевича, чтобы еще заказал.

— А на каком заводе или фабрике их делают?

— Да это частная мастерская, они не только нам матрешки поставляют. Там в центре есть еще несколько киосков, два из них наши, а остальные конкурентов. Товар в принципе один и тот же, но именно в этом киоске дешевле, потому что он, можно сказать, на периферии. Так что вы еще и сэкономили… Ой, а так на вас похож!

Ну надо же, опомнилась!

— Да, поразительное сходство, поэтому и решил взять, буду знакомых в заблуждение вводить. Вот, держите деньги.

— Ага, рубль сдачи возьмите…

— Не надо, оставьте себе на шоколадку, — радушно улыбнулся я, вгоняя девушку в краску.

— Спасибо, заходите еще, — полетело мне вслед.

Лида, когда я перед репетицией вручил ей набор матрешек, прыгала чуть ли не до потолка.

— Ребята, представляете, — радостно демонстрировала она матрешек своим музыкантам, — такая прелесть продавалась у нас под боком! А мы и не знали! Обязательно в центре посмотрю, если попадутся — куплю для Иосифа и Муслима. Надо же…

На репетиции мы за пару часов отшлифовали две песни — 'Там, за туманами' и 'A Salty Dog'. А 'Корабль конвоя' Розенбаума, если разрешат исполнить, спою без аранжировки и сопровождения, просто под гитару. Надо, кстати, попробовать, под 'Gibson' нормально звучит или придется у кого-нибудь просить взаймы акустическую… Да нет, вроде ничего так с родным звуком, сгодится.

— На генеральной репетиции появятся члены худсовета, надеюсь, приемка песен пройдет без сучка и задоринки, — выразила надежду Клемент.

— Твоими бы устами… Тут у меня в гостинице еще одна песенка родилась под названием 'Ковчег', может, прикинем, как будет звучать в инструментальной обработке с ансамблем?

— Да без вопросов, — согласился руководитель коллектива Валерьян Семенович, просивший называть его просто Валя.

Песня у меня и впрямь родилась буквально вчера вечером, перед сном, что-то в жанре 'Машины времени'. Наскоро записал аккорды и текст, но без подключенной гитары аккомпанемент получался так себе. Сейчас же интересно было посмотреть, как она будет звучать с нормальными инструментами. Я достал исчерканный листок, где карандашом было нацарапано следующее:

С Fmaj7 С Fmaj7

Я спою вам песню о том

С Fmaj7 С Fmaj7

Как построю на холме дом

С Fmaj7 С Fmaj7

Высотою до облаков

С Fmaj7 С Fmaj7

Чтобы удивлять дураков

Припев

С Е

День сменяет ночь

E Am F

А солнце грезит луной

C G Am

Оставайся рядом со мной

Оставайся в бурю, жару и снег

Это наш с тобою ковчег

Это наш с тобою ковчег…

В доме на сто тысяч дверей

Будут жить сто тысяч зверей

Насекомых, гадов и птиц

И пара человеческих лиц

И когда наступит потоп

Мы с тобой, перекрестив лоб

Отдадим швартовы — и в путь

Только про любовь не забудь

Вот я спел вам песню о том

Как построил на холме дом

Высотою до облаков

Куда я не возьму дураков

Для начала спел просто под свой 'Gibson', аккорды были простенькие, всего один септаккорд в куплете, поэтому музыканты без труда врубились в тему, и на второй раз мы отыграли уже с приличным аккомпанементом.

— А что, свежо! — констатировал Валя, когда мы прогнали вещь несколько раз. — Вроде бы и просто, но мелодия прилипчивая в хорошем смысле слова. Да и текст оригинальный.

— К словам могут и докопаться, — вздохнул я, памятуя терзания 'машинистов' с их двусмысленными текстами. — Поэтому пусть пока полежит себе в загашнике до лучших времен.

— Жаль, — вступила Лида, — мне тоже песня понравилась. Но отдельные… дураки могут и впрямь увидеть в тексте некоторые намеки.

— Так, ладно, бежать надо, у меня на три часа запланировано интервью с одним французским журналистом…

— О, поздравляю, слава стучится в двери, — засмеялась Лида. — А мы в детский дом едем с шефским концертом сегодня вечером.

— А что за детдом?

— Вспомогательная школа-интернат?11 для детей-сирот, в Кировском районе.

— А можно и мне с вами?

— Ты серьезно?!

— А чем я хуже вас? — с ноткой обиды произношу, и чувствуется, что Лида даже растерялась.

— Да я-то… мы не против, да, ребята?

— Не-е, не против! — наперебой заголосили те.

— Тогда захватите на всякий случай акустическую гитару. Думаю, у меня найдутся детские вещи просто под гитару.

В общем, так и порешили, что они на своем микроавтобусе 'Старт' заберут меня из гостиницы в пять вечера. Это хорошо, у меня была мыслишка кое-куда заехать, чтобы не заявляться в гости с пустыми руками, а в это время магазины еще должны работать.

До оговоренного времени встречи с французом я успел перекусить в ресторане. Что интересно, давешний чекист так и сидел все на том же месте, в том же прикиде, вот только на этот раз читал не 'Правду', а 'Известия'. Словно никуда и не уходил, разве что до газетного прилавка в фойе пробежался. А может, сменщик приболел, и он отрабатывает за себя и того парня?

Поднявшись в номер, я из интереса решил проверить помещение на наличие подслушивающих устройств. Развинтил даже мембрану телефона, вроде чисто, но вполне возможно, специально обученный человек слушает разговоры на коммутаторе. А 'жучок' я все-таки нашел, он примостился в каркасе люстры. Проводки-усики, отходящие от миниатюрной коробочки, не оставляли никаких сомнений в принадлежности данного устройства. Хм, придется реально фильтровать базар.

Лурье заявился ровно в три часа дня, вежливо постучав в дверь. Разговор занял около сорока минут. Были вопросы и о музыке (фестиваль фигурировал как само собой разумеющееся событие), и о футболе. В частности, журналист спрашивал, продолжится ли мое выступление в составе 'Челси'. Я снова сослался на мифическую травму, заявив, что мои футбольные перспективы покрыты густым мраком. В отличие от музыкальных, которым пока что ничего не мешает воплощаться в жизнь.

А когда я сказал, что через час за мной приедут Лида Клемент с музыкантами, и мы поедем в детский дом, оживился:

— О, месье Мальцев, а можно и мне с вами?

— Зачем? Тоже споете?

— О нет! Певец из меня еще тот, как говорят у вас в Советском Союзе. Но я хотел бы сопроводить наше интервью не только портретной фотографией, но и репортажной съемкой.

И потряс в воздухе дорогой фотокамерой.

— Ладно, так уж и быть, хотя, если места не хватит — я вам свое точно не уступлю.

— Я могу и… как у вас говорят… на корточках.

Будем надеяться, предложение Лурье не сильно идет вразрез с чаяниями товарищей из Комитета. В ожидании Клемент и ее музыкантов мы выпили по несколько стаканов чая, поболтали на отвлеченные темы, посмотрели телевизор. По телевизору шел повтор вчерашнего выпуска КВН. Кольнула мысль, что Масляков совсем не изменится и через пятьдесят лет. Нет, кое-какие изменения, конечно, будут заметны, но в целом это останется такой же щекастый, лощеный тип с несмываемой улыбкой на лице.

В той реальности он вроде бы получил срок за незаконные операции с валютными ценностями, но вместо восьми лет отсидел всего два — якобы освободили его условно-досрочно после заступничества Фурцевой, которая написала письмо на имя дорогого Леонида Ильича. Интересно, если и в этой ветке Масляков накосячит, удастся ему отделаться парой лет в колонии?

Наконец раздался звонок телефона, и в трубке послышался голос Лиды, сообщивший, что микроавтобус подан, и можно спускаться.

— А у нас тут еще один пассажир нарисовался, — сказал я, — в лице товарища французского журналиста. Хочет описать нашу поездку к сиротам. Возьмем пассажира?

— Почему и нет, у нас есть еще парочка свободных мест, а вся аппаратура уместилась в задней части машины. Давайте, спускайтесь, мы вас ждем.

Уже заняв место в этом чуде советского автопрома, я поделился идеей заехать в продуктовый и магазин спортивных товаров. Заставив ребят помогать таскать покупки, приобрел сначала по паре больших картонных коробок с карамельками, такую же большую коробку шоколадных, две коробки печенья, а чуть позже в магазине спорттоваров закупил спортинвентарь: мячи футбольные и волейбольные, коньки, хоккейные клюшки, купил даже две пары боксерских перчаток. Мой бумажник изрядно похудел, но денег на благое дело совершенно не было жалко.

Здание школы-интерната располагалось на улице Ивана Черных. Нас тут уже встречали мальчишки и девчонки, а также их… Нет, не родители, а воспитатели, включая директора учреждения Марию Львовну Круглову. Узнав, что к ним приехал еще и Егор Мальцев, да еще подарки в машине, директриса пришла в совершеннейший восторг. Впрочем, я сразу заявил, что подарки — жест доброй воли всего нашего небольшого коллектива, очень уж не хотелось выделяться на фоне остальных гостей. Я своих предупредил еще в дороге, и когда Лида заикнулась, что так неправильно, что на самом деле все это моя инициатива и все куплено на мои деньги, строго сказал:

— Лидия Ричардовна, сделайте одолжение, не усложняйте момент. Я беру инициативу в свои руки, а вы только мило улыбайтесь. Это, кстати, касается всех!

Возражающих не нашлось.

Вручение подарков и последующий концерт прошли в самой что ни на есть благожелательной обстановке. По такому случаю я достал из своего багажа знаний несколько песен, которые могли прийтись ребятне по душе. Спел им под акустическую гитару песни из мультфильмов 'Пластилиновая ворона', 'Большой секрет для маленькой компании', 'Крошка Енот'… Рассказал несколько, на мой взгляд, интересных, но все же приличных историй из своей жизни, сделав упор на том, что, будучи когда-то обычной московской шпаной, сумел изменить свою жизнь, занявшись музыкой и спортом. И теперь вот, так сказать, пожинаю плоды всемирной славы. А закончили мы хоровым пением 'Вместе весело шагать по просторам'. С удовольствием подпевали даже воспитатели и вышеупомянутая директриса, еще и хлопавшая в ладоши.

Затем Клемент с музыкантами исполнили кое-что из собственного репертуара. Все это время вокруг крутился Франсуа Лурье, то и дело ослепляя присутствующих фотовспышкой. Директриса нас не отпустила без посиделок за чашкой чая, в итоге обратно мы разъезжались около девяти вечера.

Поскольку Лурье проживал также в 'Астории', нас высадили возле гостиницы, и мы на пару зашли в ресторан, чтобы после чайных посиделок все же нормально подкрепиться. Я уже по-приятельски помахал рукой давешнему чекисту, который сделал вид, что приветствие к нему не относится, после чего мы занялись изучением меню. Аппетит разыгрался не на шутку, единственное, что испортило ужин — присевшая на свободное место дамочка, представившаяся Галей. Вполне нехило упакованная девица негромко поинтересовалась, не желают ли гости Северной Пальмиры развлечься. Принадлежность красотки к древнейшей профессии сомнений не вызвала ни у меня, ни у Франсуа, но мы дружно от ее услуг отказались. Впрочем, девица отнюдь не расстроилась, отправившись искать удачи дальше, а я снова поиздевался над чекистом, заговорщицки ему подмигнув. Тот уже начал слегка зеленеть и демонстративно отвернулся к сцене, с которой лилась приятная музыка.

А закончился вечер звонком домой и разговором с Лисенком, где мы признались, как оба скучаем друг без друга. Пообещал в Питере не задерживаться, и после фестиваля сразу домой, к обожаемому отпрыску и в объятия любимой женушки.

Глава 12

Приемка песен на фестиваль прошла легко. Члены комиссии были настроены весьма благодушно, и даже более того, выразили свое восхищение моим русскоязычным репертуаром. Перевод англоязычной песни я приготовил заранее, текст их тоже удовлетворил.

Здесь же, на генеральной репетиции, познакомился с куратором нашего проекта, первым секретарем Ленинградского обкома партии Толстиковым. Василий Сергеевич излучал позитив, мне он сразу понравился. Выразил свое восхищение моими песнями для Бернеса, Кобзона, Магомаева, Лиды Клемент… Про мое творчество лондонского этапа ничего не сказал, видно, не интересовался иностранными песнями.

Состоялось мое знакомство и с британскими участниками фестиваля. Тома Джонса я узнал сразу, спутать с кем-то другим его было весьма затруднительно. Причем он первым ко мне подошел, чтобы выразить свое восхищение моим творчеством.

— Мистер Мэлтсэфф, я знаю наизусть все ваши песни, многие из них по-настоящему гениальны!

— Спасибо, Томас, весьма польщен, у тебя тоже есть неплохие вещи.

Мне было как-то неудобно, все-таки он на шесть лет меня старше, но от него исходила такая волна почтения, что я невольно стал подыгрывать, изображая из себя этакого мэтра современной музыки.

Помимо Джонса Британия делегировала на фестиваль оперную диву Дженит Эббот Бейкер и группу 'The Hollies'. Оригинальный составчик, разноплановый, может быть, понравится не только британским, но и нашим ветеранам. Интересно, они тоже сдавали свою программу худсовету, или их песни заочно обсудили и дали добро?

А тут меня поджидала еще одна приятная новость! Ко мне подскочила улыбающаяся Лида и обрадовала, что уже завтра утром среди прибывающих самолетом иностранных гостей будет и мой знакомый старик Джонатан Хью Олдридж. Оставит магазинчик, наверное, на своего помощника, переживать будет… Но все равно предпочел почтить фестиваль, да и меня заодно, своим вниманием. Думаю, ему сообщили, что мероприятие состоится с моим участием.

А на следующий день, накануне фестиваля, я смог с ним встретиться лично. Олдридж почти не изменился, разве что за эти месяцы слегка добавилось седых волос да морщины стали чуть поглубже, или мне просто так казалось.

Мы с ним посидели в одном тихом местечке в центре Ленинграда, как водится, за чашкой чая. Чай, на мой взгляд, здесь подавали недурной, но Хью чуть поморщился — на его утонченный вкус это все же недотягивало до элитных сортов продаваемого в его магазине продукта.

— Я уж и не думал, что доведется когда-нибудь оказаться в России, — заметил он, опустошив свою кружку. — Да и ты пропал… Наши газеты пишут, что ты не приедешь на чемпионат мира. Что случилось, Егор?

— Да-а… поморщился я досадливо и махнул рукой. — Какая-то вредная травма, ходить могу, а вот бегать — проблемно.

Невольно вспомнился мой недавний побег от шпаны питерскими подворотнями. Мда, если бы Олдридж меня тогда увидел со стороны — точно не поверил бы в такую отмазку.

Долго я старика не задерживал, ему еще предстояла обзорная экскурсия на автобусе по Ленинграду вместе с другими британскими ветеранами. А мне нужно было готовиться к завтрашнему выступлению.

Тут еще у меня возникла идея надыбать форму военного моряка. Это не говоря об озвученном ранее проекте с проецированием кадров военной хроники на стенах зданий, окружающих Дворцовую площадь. Насчет кинохроники Лида выразила сомнение, мол, белыми ночами пусть и не как днем светло, однако картинки будут смотреться бледно. Но попробовать мы решили, для чего Клемент напрягла руководителя оргкомитета, и тот вечером 1 июля организовал в районе полуночи показ черно-белых слайдов с помощью нескольких проекторов. К тому времени я лично отобрал кадры кинохроники, которые были оперативно пересняты на пленку и отпечатаны в позитиве, а каждый кадр уже к вечеру оказался вставлен в специальную рамочку. Получалось около 60 диапозитивов.

К каждому из проекторов был приставлен человек, всего их получалось семеро, каждому был отведен определенный сектор. Все они стояли со своими аппаратами на специальной площадке, кругом, спиной друг к другу. Я тщательно проинструктировал 'проецировщиков', когда и какие кадры запускать. Сцена на этот момент была уже собрана, и в сумерках, называемых в Питере белой ночью, принялись монтировать круговую площадку для моих помощников.

В гостиницу я вернулся за полночь, а на следующий день в 10 утра меня разбудил телефонный звонок. Оказывается, Лидочка, солнышко безотказное, договорилась с администратором БДТ, и меня в час дня ждали в костюмерной театра.

— Даже не знаю, как тебя благодарить. Ты столько для меня сделала!

— Брось, это ради общего дела.

Ленинградский академический Большой драматический театр имени М. Горького встретил нас приятной прохладой служебного входа. Здесь нашу маленькую компанию поджидала главный администратор Ольга Валентиновна, которая провела нас в костюмерную.

— Вот, Ирина Дмитриевна, тот самый Мальцев, которому нужна форма моряка, — представила она меня довольно пожилой заведующей костюмерной цехом.

Та смерила меня с головы до ног оценивающим взглядом и произнесла прокуренным голосом:

— Что ж, молодой человек, следуйте за мной.

Мы прошли за прихрамывающей женщиной в соседнее помещение, где в ряд висели костюмы к разным спектаклям. Каждый отсек был соответствующе озаглавлен: 'Эзоп', 'Варвары', 'Пять вечеров', 'Карьера Артуро Уи', 'Три сестры', 'Горе от ума'… Мы остановились возле шкафа с пометкой 'Гибель эскадры', в скобочках было указано имя автора — (А. Корнейчук).

— Так, у вас габариты стандартные, надеюсь, что-нибудь подберем. Вам офицерскую форму или простого матроса?

— Может быть, мичманскую?

Честно говоря, мои познания в данном вопросе оставляли желать лучшего, вякнул от балды.

— Средний корабельщик, — загадочно подытожила костюмерша.

Размерчик мы подобрали, я стал чем-то похож на Тихонова в роли мичмана Панина из старого советского фильма. Впрочем, старого для Лозового, а для Мальцева — снятого как раз несколько лет назад. Представив себя в этой форме на сцене, я понял, что буду выглядеть аляповато.

— Давайте что ли матросскую попробуем, — предложил я.

На этот раз мы угадали, это оказалось то, что надо. Особенно лихо смотрелась сдвинутая набекрень бескозырка, на черных ленточках которой проступали белые, полустертые буквы. Костюмерша завернула форму в вощеную бумагу и перевязала бечевкой.

— Надеюсь, завтра все вернете в целости и сохранности, — выразила она надежду, отдавая мне сверток.

— Не сомневайтесь, еще выстираю и выглажу, — с самым серьезным видом заверил я ее.

Ирина Дмитриевна даже не улыбнулась.

— Форму, когда принесете, можете оставить на вахте, — прощаясь с нами, добавила она.

Мы раскланялись и покинули костюмерную.

— Наша Ирина Дмитриевна многое пережила, — вполголоса пояснила администратор, когда мы шли за ней по коридорам. — Семь лет лагерей по политической статье, искалеченная в драке с зечками нога, мужа вообще расстреляли в 39-м, единственного сына на войне потеряла… Так что сильно не обижайтесь на ее мрачный характер.

Да-а, репрессии и война мало кого пощадили. Семью Лозового тоже, кстати. Дед вернулся с фронта без ноги, а прадед, будучи уже пожилым человеком, сгинул в лагерях. Даже тело не вернули, бабка рассказывала, что свекрови просто прислали похоронку, после чего и та, буквально месяц спустя, отправилась в лучший мир.

— Здравствуйте, Георгий Александрович! — вывел меня из раздумья воспрявший голос нашей провожатой.

Навстречу нам через фойе театра двигался сам Товстоногов, казалось, вполуха слушавший шедшую рядом женщину средних лет.

— А, здравствуй, Оленька, — откликнулся маститый режиссер. — А вы Лидия Клемент, я прав? Очень приятно! А как зовут этого молодого человека?

Однако… Похоже, худрук БДТ не интересовался особо ни футболом, ни музыкой.

— Это Егор Мальцев, известный певец и композитор.

Ольга Владимировна решила опустить мою вторую ипостась, ну так я не в обиде.

— А-а, Мальцев! Что-то слышал… 'С чего начинается Родина' ваша вещь? А 'Журавли'? Очень, знаете ли, за душу берет. Не думал, что автор столь юных лет.

— Музыкальный спектакль 'Собор Парижской Богоматери' — тоже его детище, — добавила Лида.

— Ого, похвально! Может, и для нашего театра что-нибудь сочините? Хотя бы музыкальное сопровождение к какому-нибудь спектаклю.

— М-м-м, неожиданное предложение, надо бы обдумать…

— Вот и обдумайте на досуге. Что ж, рад знакомству, удачи в ваших начинаниях.

— А с ним была заведующая литературной частью Дина Морисовна Шварц, — проинформировала нас администратор, когда мы распрощались с этой парочкой. — Труппа в отпуске, но Григорий Александрович работает на износ. И другим спуску не дает… Ну, это уже наша кухня, вам, наверное, не интересно.

Мы сердечно попрощались, и со свертком меня на машине доставили в гостиницу. Нужно было как следует отдохнуть и набраться сил перед вечерним мероприятием. Поэтому, отобедав, я попросил меня в ближайшие часа три-четыре не беспокоить, отключил телефон и завалился в постель, и практически сразу провалился в сон.

Проснулся сам, сработали внутренние часы. Стрелки же реальных показывали без двадцати шесть вечера. Успел перекусить, а в семь за мной заехала служебная 'Волга'. Хотя до Дворцовой площади было пятнадцать минут пешего хода, но с гитарой и свертком все же удобнее путешествовать на транспорте, и желательно не общественном.

Дворцовую уже оцепили сотрудники милиции, но наш автомобиль с пропуском под стеклом пропустили без вопросов.

Я выступал в первой группе, а во второй по сценарию должны были выходить заслуженные мастера сцены типа Утесова и той же Дженит Эббот Бейкер. Антракта, впрочем, не предусматривалось, разделение по группам 'молодежь' и 'старики' было чисто номинальным. Я появился одним из первых, но до меня тут уже тусили 'святоши' и Том Джонс, которым также предстояло выступать в первой группе.

Со всеми перездоровался. Из группы 'The Hollies' я вспомнил только одного из основателей коллектива Грэма Нэша, еще пока не включенного в Зал славы рок-н-ролла, все у парня было впереди. Остальные лица вроде знакомы, но их имена из головы вылетели напрочь. Знаменитые хиты 'Can't Let Go', 'Bus Stop' и 'Stop Stop Stop' я слушал в молодости, хотя 'битлы', игравшие в те годы в одинаковой с ними манере, конечно, были вне конкуренции. Помнится, у знакомого даже плакат 'святош' выменял на бутылку рома, которую мне в свою очередь подарил товарищ, чей отец плавал в загранки. А теперь вот общаюсь с ними на равных… Хотя можно уже и привыкнуть тусить со звездами прошлого, но нет-нет, да и проскакивала мысль: 'Черт побери, мог ли я о таком мечтать пять лет назад?!!'

— Егор, привет! Ты как, готов к труду и обороне?

Лида появилась сбоку незаметно. Ей предстояло выступать на 'водоразделе' — как раз посередине списочного состава участников фестиваля.

— Я как пионер, всегда готов! — отвечаю с улыбкой.

Далее происходящее во многом напоминало то, что я уже видел и пережил во время как лондонского фестиваля, так и во время шоу в Лужниках. Разве что переодевались мы не в палатках позади сцены, а в здании Главного штаба, откуда к сцене вел крытый коридор наподобие тех, которыми станут пользоваться футболисты будущего при выходе на поле.

Кто-то обмолвился, что сегодня вечером на концерте будут присутствовать 210 советских ветеранов конвоев, и 55 британских. А также продано более 25000 билетов. Трибуны городить не стали, только две возвели, по бокам к сцене и чуть наискосок. Одну — для пенсионеров, инвалидов и беременных женщин, ежели таковые найдутся, общим числом около тысячи посадочных мест. Вторую, разумеется, для ветеранов, на которой, глядя из окна помещения, ставшего на время моей гримерной, я даже разглядел своего знакомого Джонатана Хью Олдриджа.

Ну и сам концерт, начавшийся ровно в 10 вечера. Не сказать, что было светло, как днем, скорее, стояли светлые сумерки. Но, во всяком случае, по поводу четкости своих картинок я сильно не переживал.

Загорелись красным глазки телекамер. Трансляцию в записи покажут завтра вечером, учитывая, что уже был куплен билет на рейс Ленинград-Москва, к этому времени я буду дома, и мы с Лисенком вдвоем посмотрим на мое выступление. Или втроем, если Лешка еще не будет дрыхнуть.

Ведущие фестиваля Валентина Леонтьева и Игорь Кириллов составили эффектную пару. Он — в строгом темном костюме и белоснежной рубашке с галстуком, она — в красивом темно-фиолетовом платье с блестками наискосок от правого плеча к левому бедру.

— Добрый вечер, уважаемые гости нашего фестиваля! — начал Кириллов хорошо поставленным голосом.

— Good evening, dear guests of our festival! — продублировала на довольно сносном английском по бумажке Леонтьева.

Дальше стандартное вступление и благодарность пролившим свою кровь на фронтах Великой Отечественной, в частности, ветеранам арктических конвоев. Каждая фраза встречалась аплодисментами. Затем в дело вступили облаченные в гимнастерки парни и девушки под руководством Григоровича, который наблюдал за действом, стоя за сценой. С девчонками понятно, там заколок можно натыкать, но как пилотки держались на короткостриженых макушках танцоров?! Может, они их на клей посадили?

Вокальную часть открывала Эдита Пьеха с вызвавшей ностальгические воспоминания песней 'Надежда'. В принципе, я был ознакомлен с сегодняшним репертуаром всех выступающих, но те, кто исполнял мои песни, как-то автоматом кидали мысли в прошлое, когда я был еще никто, и звать меня было никак. Казалось, с того момента прошла целая вечность, а вроде всего пять лет минуло.

Потом появился Том Джонс, вызвавший у своих земляков на ветеранской трибуне овации. Мой черед настал следом за 'святошами', которые как следует расшевелили молодежь, заполнившую центральную часть перед огороженной сценой.

— Егор Дмитриевич, готовьтесь, вы следующий, — вывел меня из раздумий голос запыхавшегося распорядителя, носившегося с площади в здание и обратно.

Мой выход в матросской форме, с лихо сдвинутой набекрень бескозыркой вызвал общий вздох то ли удивления, то ли разочарования, а может и восторга — тут уже не угадаешь. А я порадовался, что ветерок еле дул, а то мою роскошную бескозырку с неизвестного корабля могло и унести в неизвестном направлении — ремешка на ней почему-то не было предусмотрено.

Кириллов и Леонтьева уступили мне и музыкантам из ансамбля Клемент сцену, я запоздало подумал, что для общего фона можно было бы и аккомпаниаторов обрядить в какие-нибудь тельняшки, но теперь уж поздно, как говорится, пить 'Боржоми'. Впрочем, все внимание сосредоточено сначала на мне, а затем еще и на стенах зданий, превратившихся на время в огромный экран, где мелькали фотографии военной хроники.

'Там, за туманами' и 'Корабль конвоя' отечественной публикой, включая наших ветеранов, были принята отлично, молодежь так вовсе не жалела ладоней и глоток, выражая свое одобрение. А когда я сел за рояль и исполнил 'A Salty Dog', подключились и английские ветераны. На 'бис' исполнять не стал, хотя зрители и скандировали: 'Еще! Еще!'

— Друзья, всем огромное спасибо, но нужно уступить сцену другим, не менее достойным артистам, — сказал я. — Уверен, их песни вызовут у вас не менее положительные эмоции. Тем более что сейчас выступит ваша землячка, замечательная певица Лидия Клемент. Давайте ее поприветствуем!

Вторую часть концерта я смотрел из окна своей гримерки. Кобзон, Хиль, Миансарова, Бернес, Дженит Эббот Бейкер, Утесов… Со стороны выглядело впечатляюще, особенно заполненная людьми площадь. 25000 зрителей, конечно, не переполненный 'Уэмбли' или Центральный стадион им. Ленина, но тоже внушает уважение.

А в финале под песню 'День Победы' в исполнении вышедшего второй раз на сцену за вечер Кобзона над площадью, как и было обещано мне Лидой по секрету, пролетело звено самолетов ПЕ-3. Пролетело красиво, в сиянии разноцветных огней, видно, по фюзеляжу и крыльям навтыкали лампочек.

— Товарищи, всем большое спасибо, все, на мой дилетантский взгляд, прошло просто великолепно, — выразил свою благодарность Толстиков после того, как действо закончилась, и мы собрались в одной большой зале Главного штаба.

— Василий Сергеевич, это вам огромное от всех нас спасибо, и от ветеранов, конечно же, — откликнулась Клемент.

Нет, определенно, между ней и главой Ленинграда установились не только рабочие отношения. Но насколько они 'нерабочие' — можно было только строить догадки. Если же мои догадки верны, то первому секретарю крупно повезло. Лида женщиной была видной и, чего уж греха таить, начни она делать откровенные намеки в мой адрес — кто знает, сумел бы я сдержать своих лошадей.

В своем номере я оказался в два ночи. С гитарой, но без матросской формы, которую у меня забрала Лида с обещанием выстирать, выгладить и сегодня же, 3 июля 1966 года, занести в БДТ. Так что в районе обеда я с чистой совестью сел в самолет 'Пулково-Шереметьево', а спустя час с небольшим ступил на подмосковную землю.

Встреча дома прошла без цветов и шампанского, но вечером мы все же уютно так посидели, уложив Лешку спать, как раз в это время началась трансляция вчерашнего фестиваля. До нее по телеку гоняли подростковый фильм 'Акваланги на дне', хотя я бы лучше посмотрел что-нибудь вроде 'Берегись автомобиля'. Если память не изменяет, комедию Рязанов снял как раз в 66-м, может быть, еще идут съемки, а может и не идут в связи с измененной не без моей помощи реальностью. Не хочется, чтобы по моей вине страна лишилась замечательных фильмов, снятых в этот период. Хотя тот же Гайдай, впрочем, 'Операцию 'Ы' снял в прошлом году, надеюсь, и 'Кавказскую пленницу' не забудет представить кинозрителям в следующем.

Свое выступление я оценивал пристрастно, выискивая какие-нибудь недочеты. Но придраться практически было не к чему. Операторы, режиссер и монтажер тоже отработали классно, планы получились удачные, телезрителю давали понять, что во время выступления транслируется фотохроника Великой Отечественной.

— Ты был одним из лучших! — констатировала супруга, когда уже в 12-м часу ночи завершилась трансляция. — В форме моряка смотрелся весьма оригинально.

— Не моряка, а матроса, — поправил я улыбающуюся Ленку. — Как говорят в Одессе — две большие разницы. Хотя, в принципе, если ты на флоте — военном или гражданском — то можно и моряком назвать. Но в данном случае форма матросская, так и скажи своим подружкам, когда в очередной раз мужем хвалиться будешь.

— Ой, ну что ты прямо! — тихо, чтобы не разбудить спавшего в соседней комнате сына, засмеялась жена. — Звезда ты наша дворянских кровей… Не изволите ли прошествовать в спальню, Ваше Величество?

— Отчего же, изволим-с! А вы, сударыня, как смотрите на то, чтобы унять огонь моих пылающих чресл?

— Тьфу ты, охальник!.. Ладно, пошли, а то бросил тут жену одну, а сам в Ленинграде развлекался. Будешь сейчас отрабатывать.

Говорят, что понедельник — день тяжелый. Для меня же понедельник 4 июля стал одним из самых счастливых дней в жизни… Впрочем, обо всем по порядку.

Признаки надвигающихся перемен к лучшему начали проявляться, когда ровно в 10 утра раздался звонок из Комитета.

— Егор Дмитриевич? Доброе утро! Вас беспокоит майор Елшанский Борис Петрович из Комитета Государственной безопасности.

Тут я малость напрягся — сработал заложенный предками инстинкт, что от опричников вряд ли можно ждать чего-то хорошего. Меня-то, к счастью, в застенках не пытали, но все равно последний визит к Семичастному не обрадовал, когда мне популярно объяснили причину моего отзыва из сборной, впрочем, утаив кое-какие детали.

— Здравствуйте, Борис Петрович, чем обязан?

— Хотелось бы с вами сегодня встретиться. Надеюсь, у вас найдется немного свободного времени в районе трех часов дня?

— Ну-у, думаю, что найдется. А на какую тему?

— По телефону сказать не могу, узнаете во время встречи. Но поскольку она носит статус неофициальной, то предлагаю встретиться не в кабинете, а в маленьком скверике рядом с площадью Дзержинского на улице Кирова. Найдете?

— Думаю, что да.

— Я буду в сером костюме, на вид дет сорок, с 'Литературной газетой' в кармане пиджака. Ровно в три, не опаздывайте.

Да уж, словно в шпионском детективе, встреча сексота с сотрудником КГБ… В голову закралась мысль, что это, возможно, какая-то провокация или ловушка западных спецслужб, решивших наверняка дискредитировать известного советского футболиста, окончательно перекрыв ему дорогу на чемпионат мира. Впрочем, я тут же эту мысль отогнал ввиду ее бредовости.

Лисенку говорить про КГБ ничего не стал, просто сказал, что важная встреча в Союзе композиторов, отлучусь на два-три часа. Тут же был озадачен требованием купить на обратном пути хлеба для нас и яблочного пюре для сына.

На месте я был без пяти минут до трех. Скверик здесь, на бывшей-будущей Мясницкой, имелся, по моим прикидкам, только один, как раз на выходе на площадь Дзержинского, она же Лубянская. Из двух лавочек одна была занята молодой мамашей с коляской, никак не походившей на мужчину сорока лет в сером костюме. А вместо газеты в руках она держала томик Есенина.

Я присел на свободную скамейку под липой, которая своей тенью хоть немного спасала от жары, и не успел, откинувшись на гнутую спинку, закинуть ногу за ногу, как из-за моей спины вынырнула фигура.

— Добрый день, Егор Дмитриевич!

Похоже, обойдемся без рукопожатий. Майор сел в метре от меня, цепким взглядом окинул окрестности, и только после этого перешел к делу, но при этом говорил, по-прежнему не глядя в мою сторону.

— Я по поручению Владимира Ефимовича. Он ввиду сильной занятости не может встретиться с вами лично, поэтому попросил меня. Это по делу, по которому вы с ним встречались в прошлый раз.

— Насчет настоящей причины отстранения от сборной? — уточнил я.

— Так точно, и ввиду новой поступившей оперативной информации Владимир Ефимович поручил передать, что запрет снят.

— В смысле?

— В смысле, — поморщился от моей недогадливости Елшанский, — что вы снова можете выступать за сборную. Товарищ Ряшенцев нами уже сегодня проинформирован, дальше ваше будущее — уже дело его и тренеров сборной.

— А что…

— Больше никаких подробностей! Все, что я должен был вам сказать — я сказал. О нашей встрече никому. Подписку с вас не беру, надеюсь на ваше слово.

Глядя в удаляющуюся спину чекиста, я думал, что из-за такой ерунды мог бы и не назначать встречу, а сказать все по телефону. Какая на фиг подписка, он мне всего-то и сказал, что… И только спустя несколько секунд до меня дошел весь смысл услышанного. Мама дорогая, меня только что отправили в Англию!!!

Не знаю уж, что там за новая оперативная информация к ним поступила, в дела фээсбэшников… тьфу ты, кагэбэшников лучше нос не совать, иначе вместе с носом головы лишишься, но теперь я могу отправляться на чемпионат мира!

На радостях сунулся в коляску к молодой мамаше, изобразил 'козу' сосавшему соску младенцу, и чуть ли не бегом отправился к ближайшему автомату с газированной водой. Пить захотелось ужасно, в горле моментально пересохло после таких новостей.

'Теперь дело за малым, вернее, за Ряшенцевым и Морозовым', - думал я, потягивая третий кряду граненый стакан с охлажденной газированной водой без сиропа.

Николай Петрович, насколько я помнил со времени его последнего звонка, спал и видел меня у себя в сборной, насчет Ряшенцева были сомнения, но если его проинформировали ОТТУДА, то, будучи умным человеком, должен намеки понимать. Да и письмо игроков сборной, о котором упоминал Морозов, тоже кое-чего, да значило… Ох ты ж, вот это денек! Надо в календаре его красным карандашом обвести.

Так, а теперь еще нужно придумать, как объяснить жене такую новость. А то что же такое получается — поехал в московское отделение Союза композиторов СССР, а возвращается с футбольными новостями. Или сказать, что еще и в Федерацию футбола заехал, вспомнил, мол, неожиданно, что Ряшенцев к себе звал? Блин, ну а ежели меня все же не возьмут в Англию, тогда пшик получится, Ленку только зря обнадежу. А может, наоборот, ей меня никуда из семьи отпускать не хочется. Пожалуй, пока утаю новость, хотя сделать это, судя по моей отражавшейся в витрине магазина масляной роже, будет крайне затруднительно.

И не забыть еще хлеба и пюрешек купить…

— Егор Мальцев!

Ну вот, опять поклонницы… Две девчонки лет по семнадцать-восемнадцать восторженно пялились на меня с глупыми улыбками на лицах. Но статус обязывает, нужно поддерживать реноме.

— Что, девушки, автограф?

— Ой, а можно?

— Да легко! На груди, попе, животе? Шучу, давайте ваши блокнотики… Тебя как зовут? Ага, вот тебе, Валя, с пожеланием. А тебя как? Ну а это тебе, Таня. Меня вчера по телевизору видели? Было такое… Все мои пластинники собрали? Молодцы какие! И даже плакат есть? Ну вообще — слов нет! Ладно, девочки, удачи, а мне бежать надо, новые шлягеры сочинять.

Ёш твою медь, замечтался так, что все-таки забыл про поручение жены. Пришлось под ее наставления снова тащиться обратно на улицу, по магазинам.

А поздно вечером позвонил Ряшенцев. Извинился за поздний звонок, справился, как у меня дела, поддерживаю ли спортивную форму, не идет моей физической подготовке в ущерб занятие музыкальной деятельностью… Вот же жук, все нервы измотал, пока наконец не выдал:

— Я, собственно, чего звоню-то… У меня буквально только что был телефонный разговор со Швецией, откуда наша сборная 6-го утром в Англию вылетает, кстати, наши у шведов выиграли — 4:0. Так вот, Морозов сказал, что по-прежнему на тебя рассчитывает. Да еще ребята в твою поддержку письмо написали. Мы тут подумали, посоветовались с товарищами, и решили, что Егор Мальцев нужен советской футбольной сборной.

— То есть я смогу сыграть на чемпионате мира? — на всякий случай задаю уточняющий вопрос.

— Ну, мы, по крайне мере, надеемся.

— Николай Николаевич, вы не представляете, как вы меня обрадовали!

Все же изображать радость повторно на таких же эмоциях трудно получается. А тут еще и перед женой нужно будет показать свое актерское мастерство.

— В общем, пусть врачи и тренеры 'Динамо' дадут нам свое заключение о твоей готовности, завтра они ждут тебя на утренней тренировке. Если все нормально — покупаем тебе на утро пятницы билет до 'Хитроу', а оттуда доберешься до Мидлсбро, там же присоединишься к команде. Думаю, с твоим знанием Англии не заплутаешь.

— А что с 'Челси', Николай Николаевич?

— Ах, эти… Обзвонились, честно говоря. Думают, что мы набиваем тебе цену, не отпуская в Англию, и задрали стоимость твоего контракта чуть ли не в два раза по сравнению с предыдущим. Ну мы тут подумаем еще над этим вопросом. Приоритет, сам должен понимать — сборная СССР.

Положив трубку, на цыпочках прокрался в спальню, где рядом с нашим ложем стояла детская кроватка.

— Кто там на ночь глядя названивал? — спросила тихо Ленка сонным голосом.

— Ряшенцев, из Федерации футбола. Ну все, Лисенок, пляши — мне разрешили присоединиться к сборной в Англии!

— Да ты что! Ой, как я за тебя рада, а то, бедный, исстрадался весь… Бли-и-ин, опять без тебя, значит? Сколько твой чемпионат мира идти будет? Около месяца? Что ж делать, будем с Лешкой ждать тебя, как семья декабриста…Что-то весь сон как рукой сняло, теперь фига с два уснешь… Ежик, ну ты чего, нашел тоже время… Ежи-и-ик!

Довольные оба жизнью, уснули мы далеко за полночь.

Глава 13

Скучал ли я по тебе, Лондон? Пожалуй, что да. Скучал по неторопливо отмерявшим столетия стрелкам на Биг-Бене, по чайному магазинчику старины Олдриджа, по пабу 'Старый чеширский сыр' и его добродушному хозяину… По своим музыкантам, по неповторимой атмосфере клубов, где выступали легенды рок-н-ролла, и где мне же посчастливилось выйти на сцену… По ребятам из 'Челси' наконец, хотя уж не знаю, испытывали ли они ко мне подобные чувства.

Понятно, что к иностранцам чопорные по своей природе англичане никогда не питали теплых чувств, тем более к советским гражданам. Ненависть к социалистическому строю даже не нуждалась в комментариях, тут было все заложено чуть ли не на генном уровне. Только вот многие рядовые британцы имели по этому поводу собственное мнение, даже несмотря на обработку со стороны подконтрольных властям печатных СМИ, радио и телевидения. Немало было и таких, кто плевать хотел на политику. Это касалось как пролетариев, заботящихся каждый день о хлебе насущном, так и представителей творческой интеллигенции.

Хм, интересно, а 'битлов' с 'роллингами' можно отнести к этой прослойке? Насчет интеллигенции не знаю, хотя все они вроде бы заканчивали какие-то учебные заведения, а вот к творчеству парни имеют самое непосредственное отношение. В спорте политизированность также не была слишком уж ярко выраженной, так что, к своему счастью, я вращался в кругах вполне нормальных, не пышущих злобой к Советскому Союзу людей. А иногда и вовсе симпатизирующих нашему политическому строю.

В аэропорту 'Хитроу' меня вместе со старым знакомым Федуловым встречала парочка представителей 'Челси'. Одного я узнал, лицо второго было незнакомо. Первый выразил надежду, что руководству клуба и Федерации футбола СССР удастся решить вопрос с продлением моего контракта, второй согласно кивал, сжимая в сухонькой ручонке кожаный портфель. Его роль для меня так и осталась загадкой. Может, он в портфеле деньги таскает, собирался вручить их мне?

— Егор, очень, очень рад, что вы все же поможете нашей сборной на этом чемпионате мира! — заявил Федулов, когда мы, наконец, отделались от этой парочки.

— А уж как я рад, Леонид Ильич, вы бы только знали!

Говорил я совершенно искренне, я прямо-таки рвался в бой, тем более что тесты перед самым отлетом, проведенные с врачами и тренерами 'Динамо', подтвердили мою вполне неплохую форму, хотя и обходившуюся без игровой практики целый месяц, с того самого памятного матча против бразильцев на стадионе им. Ленина.

— А вот и обещанный коньяк, — сказал я, извлекая из дорожной сумки, куда так же втиснул еще дома две пары бутс, заветную бутыль армянского 5-летней выдержки. — Помните, весной обещал проставиться за новость о рождении сына? Говорят, обещанного полгода ждут, ну я чуть раньше уложился.

— Ой, да ни к чему…

— Берите, берите, специально вам вез.

— Ну спасибо… А вы, наверное, проголодались с дороги, может, зайдем куда-нибудь подкрепиться? Я знаю тут неподалеку одно неплохое местечко, недорого можно посидеть. А после определим вас в отель на одну ночь, где вам забронирован номер, и следующим утром на поезде отправитесь в Мидлсбро. В обед уже будете на месте.

— Так ведь клуб мне арендовал жилье, я могу и там переночевать.

— Эх, это мы что-то не подумали… Ну тогда сами смотрите, где вам удобнее. Если решите переночевать дома — мы снимем бронь с номера… А вон и кафе, пойдемте, посидим там, перекусим. Кстати, вам валюты, наверное, поменяли не так много?

— Ну, уж заплатить за себя я в состоянии.

Во время перекуса Федулов поинтересовался, зачем я прихватил из Москвы свой 'Gibson', на что получил ответ:

— Кто ж знает, Леонид Ильич, как сложится моя судьба после чемпионата мира… Говорят, 'Челси' за меня предлагает очень большие деньги, совсем не лишние для СССР, так что не исключено — после турнира придется задержаться в Англии еще на сезон.

— Да, это вполне вероятно… Кстати, вот!

Мне был вручен прямоугольничек из плотной бумаги — билет на завтрашний поезд до Мидлсбро, отправлявшийся в 8.55.

— И вот еще деньги, купите билет на автобус до Дарэма. Он расположен на полпути между Мидлсбро и Сандерлендом, там в Грей-колледже обосновалась наша сборная. Сам Гранаткин выбирал… Егор, только, прошу вас, не проспите! Надеюсь, мне не нужно будет звонить вам в 7 утра, у вас есть будильник?

— Вроде был… А знаете что, лучше позвоните, на всякий пожарный, как говорится.

Покинув кафе, мы с ним распрощались, и я тут же прошествовал к красной кабине таксофона. С кого начать? Олдхэм, кстати, должен был уже вернуться из заокеанского турне с 'роллингами'.

На мое счастье, продюсер в этот обеденный час оказался дома.

— Эндрю, привет!

— Егор?! Привет, ты откуда звонишь?

— Из таксофона неподалеку от аэропорта 'Хитроу'.

— Господи Иисусе, ты прилетел в Лондон?! Я не верю!

— А придется, — усмехнулся я. — Но я проездом на один день, завтра утром уезжаю в Мидлсбро, меня там советская команда ждет. А этот вечер хотел провести в кругу друзей. Ты как смотришь на то, чтобы культурно отдохнуть в заведении старины Руперта Адамса-младшего?

— Оу, 'Старый чеширский сыр'! Там отличная еда, и выпивка что надо — это я прекрасно помню! Во сколько встречаемся?

— Давай часов в 7 вечера, я хоть немного передохну с дороги.

Так, с одним договорились. Теперь набираю Диану… Блин, нет вообще никого дома. Так, ладно, листаем блокнотик дальше…

— Люк, привет!

Далее последовало повторение нашей беседы с Олдхэмом. Выяснив, что все музыканты моей группы в Лондоне, назначаю общий сбор все в том же пабе в то же время.

После этого прикинул, как говорится, хрен к носу. Если гулянка удастся, то от моей валюты останутся жалкие крохи. Рассчитывать на доброту Руперта я не собирался, хотя тот и заявил когда-то, что для меня жратва и выпивка бесплатно. Мои гости в этом контексте не упоминались, а угощать сегодня собирался я. Гулять так гулять — широкая русская душа требовала отрыва.

Но сначала наведаемся к старине Олдриджу. Надо же все-таки узнать, как Хью себя чувствует, какие у него впечатления остались от СССР… А то ведь как один раз встретились накануне фестиваля — и после этого я видел его только на трибуне.

Джонатан Хью Олдридж оказался на рабочем месте, за прилавком своего магазинчика, пахнувшего чайным разнотравьем. Мое появление вызвало у старика всплеск положительных эмоций. Впрочем, надолго за стаканом чая с традиционным овсяным печеньем я засиживаться не стал, нужно было еще заглянуть на автостоянку, а затем на квартиру, которую мне все еще снимал клуб.

Мой 'Austin-Healey Sprite Mk II', живой и невредимый, по-прежнему был припаркован в углу автостоянки. Брать его на сегодня смысла не было — вечером ожидалась попойка, а с утра уезжать в Мидлсбро. Но я все же не удержался, дал поработать двигателю на холостом ходу.

Ключ я оставлял у престарелой соседки, которая постоянно сидела в своей 2-комантной квартирке. Надеюсь, миссис Палмер не окочурилась за время моего отсутствия… И тут повезло — старушка была жива и дома. Отворив дверь на ширину цепочки, и подслеповато щурясь, она долго пыталась припомнить, кто такой Егор Мальцев, прежде чем память к ней все-таки вернулась.

— А-а, Егор, — прошелестела она. — Давненько тебя не было. А ключ от твоей квартиры все еще у меня в комоде лежит. Сейчас принесу.

Так и не сняв цепочку, она удалилась вглубь своего не такого уж и большого узилища, а я терпеливо прождал пару минут, пока она найдет мой ключ. Наконец появилась бабуленция и трясущимися пальцами вручила мне отмычку от моей двери. Квартира встретила меня легким запахом затхлости и налетом пыли. Н-да, за месяц моего отсутствия сюда точно не ступала нога человека, хотя домработница и была прописана в прежнем контракте.

Неожиданно во мне взыграло желание вместо валяния на кровати устроить небольшую уборку. Первым делом я заменил отдающее сыростью постельное белье на свежее, затем взялся за протирание пыли и мытье полов, используя старую майку. Через час с гордостью взирал на плоды своего труда. Ничего так, сгодится.

А теперь можно подключить гитару к любимому комбику и поиграть в свое удовольствие. У меня в голове уже складывайся новый альбом для группы 'S&H', жаль, что времени совсем нет, завтра уже нужно выдвигаться в расположение сборной. Ну может быть после чемпионата мира получится как-то задержаться. А если вопрос с моим контрактом с 'Челси' решится положительно — то и вообще переживать не о чем.

Между тем время приближалось к шести вечера. Не без сожаления отставив в сторону инструмент, принялся собираться. Главное — деньги не забыть, сегодня я угощаю. Данный факт грозит мне остаться без гроша. Но главное, что билет на поезд у меня уже на руках, так что могу почти все до цента оставить в пабе, лишь мелочь прикарманить на проезд до вокзала Кингс-Кросс, откуда без пяти девять отправится в сторону Мидлсбро мой состав.

В целях призрачной экономии добрался до Флит-стрит не на черном кэбе, а на красном даблдекере знаменитой марки 'Routemaster', которая будет функционировать, если память не изменяет, до начала XXI века. То еще чудовище, с двумя открытыми площадками, но все же и в этом есть некоторая прелесть. Вот что мне нравилось у этих ребят — это приверженность традициям, доходящая, впрочем, иногда до карикатурности. Одни гвардейцы в медвежьих шапках чего стоят!

Посиделки удались! Учитывая, что спиртное в этот вечер все-таки было за счет заведения, мы вшестером, оккупировав как раз средних размеров столик, засиделись почти за полночь. Нам было друг другу о чем рассказать. Прежде всего, я расспросил Эндрю о заокеанском турне.

— Скажу честно, до уровня 'The Beatles' по популярности в Штатах мы еще не дотягиваем. Хотя именно твоя вещь 'Satisfaction' у янки шла на ура, нас с ней даже заставили выступить на канале 'ABC' в программе 'American Bandstand' у Дика Кларка.

Название программы и имя ее ведущего не вызвали у меня никаких ассоциаций, но я со значением приподнял бровь, скривил губы и кивнул, как бы соглашаясь с тем, что 'роллинги' удостоились серьезной чести.

У моих же ребят пока с концертами дела шли не слишком здорово ввиду месячного отсутствия Олдхэма, да и моего тоже — все-таки поклонники привыкли видеть меня лидером нашей группы.

— Егор, я искренне надеюсь, что после чемпионата мира 'Челси' тебя переподпишет и мы продолжим наше сотрудничество, — с самым серьезным видом сказал Эндрю. — Конечно, на гастроли по Штатам с группой я не претендую, учитывая, что твои советские боссы наверняка не дадут разрешения, да и клуб вряд ли так надолго отпустит, но в Соединенном королевстве нам предстоит еще немало сделать.

— Как говорят у нас в России — не говори гоп, пока не перепрыгнешь. Или еще вариант: хочешь насмешить Бога — расскажи ему о своих планах.

— О, эта поговорка и у нас в ходу!

— А, ну тогда ты понимаешь, о чем я. В общем, Эндрю, я и сам бы не против продолжить завоевание не только Британии, но и съездить всей группой в те же Штаты. Но, к сожалению, лично от меня здесь зависит далеко не все. Да ты и сам это доходчиво только что объяснил. Так что давай сначала я отыграю на чемпионате мира, а затем, если с 'Челси' все сложится — подумаем и о развитии музыкальной карьеры. Либо мне придется развивать ее в СССР, но мне в таком случае просто жаль своих парней. Они-то в Союз не поедут за мной…

Я окинул взором свою притихшую компанию, прислушивавшуюся к каждому моему слову.

— Или как, махнете в 'обитель зла'? — с хитрой улыбкой поинтересовался я у музыкантов.

— Ну а что, мне в Москве понравилось, — хмыкнул 'Гризли'. — Конечно, жить в России постоянно не хотелось бы, особенно вашими жуткими зимами, о которых столько рассказывают, но на несколько теплых месяцев мы могли приезжать в твою страну. Да и девушки у вас… симпатичные.

Он в свою очередь глянул в сторону остальных участников 'S&H', из которых только Юджин отвел взгляд в сторону.

— Нашего скрипача родители все еще держат при себе, — хмыкнул Люк, дружески так хлопнув Юджина по плечу, что того перекосило.

— Ничего подобного, — выдавил из себя тот. — Я уже вполне самостоятельный. И вообще хотел снимать отдельную квартиру.

— Ну-ну, может, еще и девчонку себе заведешь? — снова ухмыльнулся наш барабанщик. — Вон Диана пока без парня, чем не вариант? Из вас получилась бы неплохая пара.

— Сейчас кто-то у меня получит кружкой по слишком умной голове, — пригрозила гитаристка. — Дайте лучше кто-нибудь сигарету, а то мои закончились.

— Кстати, Эндрю, а что там с нашим Фондом? — вдруг вспомнил я. — Как там дела у Маргарет?

— О, черт, я же хотел тебе отчитаться, да из головы вылетело, — хлопнул себя по лбу Олдхэм. — Фонд на данный момент собрал более 500 тысяч фунтов, вполне достаточную сумму мы перечислили на лечение Маргарет, остальное понемногу распределяем между другими детьми, страдающими полиомиелитом.

— Отлично! А ты вообще давно с ней связывался?

— Да вот только по возвращении из Штатов. Пишет сейчас книгу о новых похождениях своего кота Таффи — тираж первой книги практически весь разошелся.

Так и досидели до полуночи, когда уже кроме нас в пабе почти никого не осталось, да и хозяин заведения то и дело кидал взгляд на висевшие в углу часы, что не укрылось от моего внимания.

Руперт лично провожал нашу компанию на выход. Напоследок, пожимая мне руку, он сказал:

— Егор, я рад, что турнирная сетка развела наши сборные. Не хотелось бы болеть против тебя.

— Так ведь можем в финале схлестнуться, — слегка заплетающимся языком ответил я.

— Думаешь, Россия или Англия смогут дойти до финала?

— Почему нет?

— Ну, ты не обижайся, но наши еще могут побороться за 'Нику', а вот ваша команда — вряд ли.

— А вот это мы, Руперт, еще посмотрим!

Я обворожительно улыбнулся, хлопнул его по плечу и покачивающейся походкой вышел на свежий воздух, догонять товарищей. Еще раз попрощавшись с ними, я упал на заднее сиденье такси, благо что в пабе оставил не все свои сбережения, назвал адрес и отрубился. Очнулся только от того, что таксист трепал меня за плечо:

— Эй, мистер, мы приехали!

Уф, надо же… Хорошо, что не обчистил мои карманы, а то ведь мог бы и воспользоваться невменяемым состоянием пассажира, выбросив его у подъезда. Хотя, насколько я помнил из опыта двух своих жизней и рассказов тех, кто пожил в Лондоне, настоящие столичные таксисты (а не те гастарбайтеры, что понаехали в 21 веке) считают себя чуть ли не аристократами и обворовать клиента для них — вещь неприемлемая.

На автопилоте добрался до постели, а в пять минут восьмого меня разбудил телефонный звонок. Звонил Федулов.

— Егор, вы уже на ногах?

— Теперь да, Леонид Ильич, — просипел я, чувствуя, как земля — вернее пол — уходит из-под ног.

— Что у вас с голосом? Часом, не заболели?

— Хм… Можно и так сказать.

— Что-то серьезное?

— Э-э-э, нет-нет, просто холодненького молока вчера на ночь попил.

— А-а, понятно… Советую прополоскать горло раствором соды с солью. Еще успеете до отъезда на вокзал.

Понятно, что ничего я полоскать не стал. Не без сожаления оставив гитару в квартире до лучших времен, я сдал ключ миссис Палмер, а затем кое-как добрался до Кингс-Кросс. Голова раскалывалась, и перед посадкой на поезд я не удержался, купил пару бутылок охлажденного золотистого 'Classic English Pale Al'. Не удержавшись, одну тут же откупорил, привычным движением сорвав крышку об угол металлического перильца, и принялся жадно вливать в себя пенный напиток. Ух, хорошо!

Вторую бутылку я приголубил уже в поезде, напоминавшем нашу электричку, только не с деревянными, а мягкими сиденьями. После этого, нацепив на глаза темные очки, я пару часиков вздремнул, а после обеда оказался в Мидлсбро. В бытность игроком 'Челси' в эти края судьба меня не заносила, поскольку местный клуб выступал в низшем дивизионе, так что в городе я был впервые и на вокзале первым делом купил дешевую брошюрку с описанием Мидлсбро. На сегодняшний день это был город-графство, расположенный на южном берегу реки Тиса в графстве Северный Йоркшир, с населением около полутора сотен тысяч жителей.

Тут же, на вокзале, прибывающих встречал, а отбывающих провожал герб города, в который было вписано слово 'Erimus'. Вроде бы латынь, на этом языке я мог расшифровать отдельные слова и даже фразы вроде 'In vino veritas, in aqua sanitas'. Но в данном случае моих познаний в латыни явно не хватало, чтобы перевести это загадочное слово.

Впрочем, ответ обнаружился в брошюре. Там этот девиз переводился как 'Мы будем', он был выбран в качестве девиза Мидлсбро в 1830 году, чтобы показать волю города расти. Населенный пункт являлся крупным индустриальным центром, а чуть ли не главной его достопримечательностью является заменитель парома — транспортировочный мост. Его открытие случилось аж 7 октября 1911 года, и главным действующим лицом на этом мероприятии был внук королевы Виктории принц Артур. Ну еще и ратуша с часовой башней, а остальные достопримечательности вряд ли были достойны внимания заезжих туристов.

Впрочем, любоваться ими вживую мне недосуг. Поскольку советская команда базировалась на полпути между Мидлсбро и Сандерлендом, где нам предстояло играть второй матч группового турнира против итальянцев, пришлось предпринять еще один марш-бросок в Дарэм, отнявший около часа. К моменту появления в стане сборной я чувствовал себя практически безупречно, мой внешний вид ничем не выдавал причастности к вчерашним посиделкам. Ну, это мне так казалось.

Грей-колледж оказался тихим, укромным уголком древнего городка с живописными таинственными замками и узкими, разбежавшимися по холмам улочками, хранившим монастырское спокойствие. В этой тишине, нарушаемой разве только щебетанием лесных птах, и обосновались наши футболисты, в распоряжение которых был предоставлен местный гимнастический комплекс, включая вполне качественное футбольное поле с трибуной и гаревой дорожкой вокруг зеленого прямоугольника газона.

В данный момент игроки в тренировочной форме как раз неторопясь покидали студенческий кемпинг, выделявшийся среди других зданий более современными формами, и двигались в сторону этого самого поля с дорожкой. Первым меня увидел Йожеф Сабо.

— О, глядите, кого это к нам занесло! Сам Егор Мальцев!

И даже сделал легкий реверанс, сопровождавшийся ухмылками других футболистов.

Все-таки киевляне в сборной выделялись своим говнистым характером, как я успел заметить в последних своих играх за национальную команду. Такое чувство, что уже тогда из них перло неприятие 'москалей', ярким представителем которых я считался. Хотя тот же Сабо, как я помнил, после того, как его поперли из Киева, продолжил карьеру не где-нибудь, а в московском 'Динамо'.

Я же решил отделаться так же шуткой, но не столь ядовитой.

— Здравия желаю, товарищи футболисты! Как настроение? Готовы побеждать в каждом матче?

На лицах ребят стали расползаться улыбки. А спустя несколько секунд я оказался в окружении наших футболистов.

— Спасибо, мужики, что словечко за меня замолвили, — напомнил я о письме.

— Да ладно, — с улыбкой махнул рукой Яшин, — отработаешь на поле.

— Мальцев! — услышал я голос Морозова. — Ну наконец-то добрался! Как жив-здоров?

— Вашими молитвами, Николай Петрович.

— Так, ну-ка, дыхни… Ты чего, пил, что ли?

Ну вот почему я не озаботился купить на вокзале или где-нибудь по пути жвачку? Пришлось делать виноватое лицо:

— Да вчера со знакомыми немного вечером посидели, отметили встречу… Так-то я в полном порядке, Николай Петрович, зуб даю!

— Ты зубами-то раньше времени не разбрасывайся, пригодятся еще! И кстати, — понизил голос Морозов, — тут нам придан советник министра спорта СССР, пока на глаза ему лучше не попадайся, то еще фрукт. А то тоже вдруг учует запашок — проблем не оберешься… Так, бутсы не забыл? Молодец. Тренировочную форму тебе Васильич выдаст, а потом и игровую в двух комплектах. Он же тебя поставит на довольствие и покажет комнату, где будешь жить. Лева, ничего, если с тобой поселю?

— Да без вопросов!

— Ну тогда заселишься к Яшину. Он у нас курилка еще тот, к нему никого не подселяем, а Яшина уже не исправишь. Это на Банишевского я еще могу прикрикнуть, тот пока стесняется в открытую дымить… Получается, для тебя кровать держали, все равно больше свободных номеров нет. Кстати, будешь играть под 19-м номером.

Я пожал плечами, хотя не отказался бы от 10-го или 11-го.

— На тренировку пока не приглашаю, завтра с утра вольешься в команду. Пока отдыхай, приводи себя в порядок, а утром в семь подъем — и легкая пробежка вокруг поля. Ну, с режимом тебя тоже Васильич познакомит, на то он и администратор. Все, пока, мне ребят тренировать надо.

Обосновавшись в прокуренном номере, я принял душ, переоделся в трико, и отправился поглядеть на тренировку сборной СССР. Ребята гоняли 'квадраты', а вратари занимались отдельно. Банников, Яшин и Кавазашвили по очереди вставали в ворота, а другие два вратаря лупили по мячу, пытаясь пробить своего коллегу.

Между делом выяснил состав команды, которую тренировали Николай Морозов и Юрий Золотов. В принципе, он мало отличался от того, что засел в моей памяти, хотя всех поименно, признаться, я не помнил. На вратарской позиции играли Виктор Банников, Лев Яшин и Анзор Кавазашвили. Семеро защитников: Владимир Пономарев, Валентин Афонин, Альберт Шестернев, Муртаз Хурцилава, Василий Данилов, Леонид Островский и Виктор Гетманов.

В полузащите играли Йожеф Сабо, Валерий Воронин, Георгий Сичинава, Слава Метревели, Виктор Серебряников и Алексей Корнеев. Атакующую линию помимо меня, балдевшего на скамейке, составляли Галимзян Хусаинов, Анатолий Банишевский,

Игорь Численко и два Эдуарда — Стрельцов и Маркаров.

— Здравствуйте, вы Егор Мальцев, верно?

Русский подсевшего ко мне незнакомца был далеко не идеален, но я его понимал.

— Я Джордж Скенлан, работаю с советской сборной в качестве переводчика, — представился тот.

— А, ну со мной-то можно и на английском разговаривать. Хотя, если у вас есть желание попрактиковаться в русском…

— О да, это великий язык, язык Пушкина и Толстого…

— Чехова и Достоевского, Лермонтова и Есенина, — продолжил я. — Как-то ваш Шекспир одиноко смотрится на их фоне.

Наверное, моя шутка показалась Джорджу немного обидной, судя по выражению его лица, поэтому я тут же вспомнил про Мильтона, лорда Байрона, Свифта, Бернса, Диккенса и Оруэлла.

— О, вы читали его '1984-й'? — оживился Скенлан. — Как вы думаете, в будущем нам грозит такое тоталитарное общество? Вы согласны с тем, что политика не должна вмешиваться в частную жизнь человека ни при каких обстоятельствах?

— Давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом, — сказал я, памятуя, что этот роман Оруэлла в СССР подвергался цензуре и одно время был даже запрещен, в бытность Лозовым я читал его в каком-то самиздатовском варианте. Хотя сейчас, при новом курсе партии, вероятно, дело обстоит по-другому, но все равно вступать на скользкую дорожку мне не хотелось. — Например, что сегодня на ужин?

— Ужин? — осекся собеседник. — Ах, ужин… Честно говоря, я еще не знаю, там возле столовой на стене должно висеть меню.

— Ну так пойдемте ознакомился! Тем более что тренировка вроде бы заканчивается, а ужин через тридцать минут, если я ничего не путаю.

После довольно плотного перекуса у игроков наступило личное время, командное собрание, как объявил Морозов, состоится завтра утром, так что вечером можно расслабиться. Впрочем, особых развлечений здесь не имелось; разве что книгу почитать, шары по бильярдному столу покатать да переброситься в картишки. Я, Алик Шестернев, Галимзян Хусаинов и Игорь Численко решили оторваться в преферанс, уединившись за столиком в комнате отдыха.

— Алика хрена с два обыграешь, — пробурчал Численко, когда сдавали карты.

— А ты старайся, — усмехнулся Шестернев. — Так, по сколько скидываемся? По пять или десять пенсов? Ладно, давайте по пять.

Он и в самом деле оказался настоящим королем преферанса, после нескольких туров его выигрыш составлял 60 пенсов, и первым взбунтовался Численко.

— Так, хорош, эдак он нас до трусов разденет! Алик, совесть бы поимел, хоть бы раз поддался. Уж лучше я буду в шахматы играть.

— А может, Егор нам на гитаре что-нибудь сыграет? — предложил слывший меломаном Хусаинов.

— Да я-то не против, только где здесь гитару взять?

— О, это мы сейчас организуем.

И впрямь организовал, уже через три минуты вернувшись со взятым напрокат довольно приличным инструментом модели 'Guild'. Голимую попсу исполнять не хотелось, на английском тоже, лучше спеть что-нибудь душевное, под стать розовеющему за окном закату, навевавшему лирическое настроение. Начал с 'Музыканта' Никольского, потом исполнил его же 'Мой друг…', а под занавес, не удержавшись — 'Я не люблю' Высоцкого. Причем так и объявил, заявив, что это совсем свежая вещь Володи, которую он мне спел чуть ли не первому.

— Вещь! — прокомментировал Эдик Стрельцов, когда смолк последний аккорд.

Я-то прекрасно помнил, что стихотворение 'Я не люблю', которое было переложено на музыку, родится у Высоцкого в 69-м. То-то для Семеныча будет удивлением, когда ему предъявят еще ненаписанную им песню. Тем более что слушателей заметно прибавилось, на звуки гитары и моего скромного вокала подтянулись и футболисты, и тренеры с администраторами, а также тот самый советник министра спорта СССР по фамилии Киселев, выглядевший довольно грозно. Вон уже слова и аккорды просят переписать, теперь точно в Союзе зазвучит на три года раньше своего настоящего появления на свет.

Утром, как и было обещано, после пробежки и завтрака состоялось командное собрание. И тут-то меня ждал неприятный сюрприз. За столом сидели хмурые Морозов и Киселев, а перед ними лежал свежий номер 'The Guardian', на который я поначалу не обратил внимания. Все прояснилось с началом собрания, когда Морозов предоставил слово Киселеву.

— Товарищи, мне неприятно об этом говорить, но один из наших футболистов повел себя так, как не должен себя вести человек, представляющий за границей, тем более в капиталистической стране советский спорт. Мальцев, встаньте, пожалуйста.

Я с непонимающим видом и под такими же недоумевающими взглядами ребят поднялся, лихорадочно соображая, в чем меня собираются обвинить.

— Вот, пожалуйста, свежий номер английской газеты, полюбуйтесь на нашего героя.

С этими словами Киселев открыл разворот, и я вполне четко увидел себя, жадно высасывающего прямо из бутылки 'Classic English Pale Al'. Сука! Гребаные папарацци!

— Что, Мальцев, не терпелось? Тут еще ваши похождения в каком-то пабе описываются, в результате чего, как пишет автор, появилось похмелье и желание выпить прямо на людях. И после этого, вы думаете, мы спустим все на тормозах? Да вас… да вас в прежние годы к стенке бы поставили!

— Свободу Анджеле Дэвис! — вырвалось у меня против моей воли.

— Чего?

— Я говорю, больше такого не повторится.

— Ах, не повторится… Здесь, Мальцев, не детский сад, чтобы верить на слово. И то, поздно уже, опорочил звание советского футболиста. Вы коммунист? Еще комсомолец? Кто у нас комсорг команды? Попрошу рассмотреть поведение футболиста Мальцева и решить вопрос с его пребыванием в рядах Ленинского комсомола. А Николай Петрович, я уверен, еще подумает, нужен ли нашей сборной такой, с позволения сказать, футболист. Я закончил, продолжайте, товарищ Морозов.

Глава 14

В общем, все собрание я просидел с пылающими ушами, желая только одного — быстрее бы все это закончилось. Как назло, Петрович, обычно не располагающий к долгим выступлениям и накачкам, не иначе опасаясь 'смотрящего' из Минспорта, минут тридцать парил нам мозги, как важно не уронить честь советского футбола, что мы лучшие футболисты страны, какая ответственность возложена на нас…

Хоть бы пару фраз про тактические схемы сказал. Зато в финале своего выступления уже порядком осипшим голосом добавил:

— Что касается Мальцева… Мы перед собранием посоветовались, — быстрый взгляд на Киселева, — и решили, что отчислять нарушителя режима нецелесообразно, замену ему мы уже все равно не найдем, окончательная заявка команды подана в оргкомитет чемпионата мира. Пока Мальцев побудет в числе запасных, и вполне может быть, что вообще не появится на поле. Приоритет мы отдаем игрокам, которые режим не нарушают.

Тут я вспомнил вычитанные в газетах и интернете истории, как 'не нарушали' режим эти самые игроки. Как они вчерную упились в гостиничном баре после проигранного матча за третье место португальцам, да и между играми успевали пропустить по стаканчику-другому крепкого напитка. Я уж не говорю о курильщиках, самым злостным из которых был многоуважаемый мною Лев Иваныч — тот вообще дымил в открытую и плевать хотел на всех и вся. Но видно, перед куратором пришлось устроить показушную 'порку' молодому футболисту, и я Петровича не осуждал, на его месте так поступил бы каждый тренер.

— И я попрошу, — добавил с места Киселев, — провести комсомольское собрание, на котором нужно поставить вопрос об отчислении Мальцева из рядов ВЛКСМ.

Вот сука, он что, не в курсе, что я как бы внебрачный сын Шелепина?! Или эта фишка уже не прокатывает? Жалко, а то я уже и сам начал было верить в собственную неуязвимость.

— Кстати, отныне и до окончания нашего выступления на чемпионате мира — никакого общения с западной прессой, — заключил Киселев. — Английские газетчики уже проявили себя во всей красе, и мы сделали соответствующие выводы.

— Егор, ты в голову особо не бери, — принялся утешать меня Яшин, когда мы выходили из зала, где проходило собрание. — Может, еще и не отчислят из комсомольцев. Им просто нужно устроить показуху, ты ж сам понимаешь.

Я-то понимал, только мне от этого было не легче. Да Бог с ним, с комсомолом, потом можно восстановиться, учитывая мои заслуги на ниве создания тех же патриотических песен. Куда больше меня волновал факт, что я могу на этом чемпионате мира вообще не появиться на поле. Для меня это станет настоящей катастрофой. Хватит ли после этого моральных сил ждать еще четыре года? Да и не факт, что хватит и физических, все-таки футбол — достаточно травмоопасный вид спорта, в чем мне уже пришлось убедиться на собственном опыте.

На пути к тренировочному полю еще несколько ребят пытались меня утешить, а перед ужином было устроено собрание команды, уже без тренеров, которое проводил наш капитан Альберт Шестернев. Рядом с ним за столом сидел комсорг сборной Алексей Корнеев, за все время выступления Шестернева, как показалось, ни разу не поднявший глаз, словно бы разбирали его поведение, а не мое.

— Конечно, такой поступок не красит советского футболиста, — между тем с самым серьезным видом вещал Алик. — Тем более, как правильно заметил сегодня утром товарищ Киселев, в капиталистической стране, где нужно, как говорится, держать ухо востро. Поэтому мы обязаны как-то отреагировать. Какие будут предложения, товарищи?

— Предлагаю на первый раз объявить выговор по комсомольской линии, — выкрикнул со своего места Численко, чья лопоухость почему-то в этот момент прослеживалась особенно ярко.

— Еще предложения будут?

— Давай выговором обойдемся, чего парня-то топить, — с ленцой добавил Яшин. -

— Еще? Нет? Ну что ж, раз больше никто высказать не хочет, предлагаю членам ВЛКСМ проголосовать, — подытожил Альберт. — Пять голосов, то бишь единогласно. Давай, Леша, составляй там по форме все как надо, а наши комсомольцы распишутся.

Когда под самопальным документом была поставлена последняя подпись, все чуть ли не трусцой отправились в столовую. А у меня будто камень с души свалился. Но я тут же себя одернул — сохранение членства в ВЛКСМ виделось отнюдь не самой насущной задачей, на первое место я ставил участие в чемпионате мира. Причем самое непосредственное, с выходом на поле, а не сидением на скамейке запасных. Тут ведь еще действует пещерная система, когда по ходу матча замены не допускаются, так что с таким же успехом не попавший в заявку на матч игрок может сидеть на трибуне, лузгая семечки. Этой участи мне совершенно не хотелось, но тут от меня уже мало что зависело. Либо ждать, пока Морозов не изменит своего решения, либо надеяться, что кто-то из игроков основы — причем желательно моего амплуа — получит травму. Тогда уж у Петровича, я надеялся, появится железный аргумент ввести меня в состав.

После ужина погоняли с Банишевским шары. В бильярд я последний раз играл даже и не вспомню когда, по-моему, еще в прежней жизни, да и тогда-то не считал себя мастером. Играли на интерес в виде спичек, я две партии выиграл и три проиграл — Толик оказался тоже не мастером. Известный меломан Хусаинов заикнулся насчет еще одного небольшого концерта вроде вчерашнего, но я сослался на неважное настроение. Это был как раз тот случай, когда я не отказался бы пропустить стаканчик-другой чего-нибудь покрепче. Но теперь каждое мое действие будет рассматриваться под микроскопом, и Боже меня упаси где-нибудь накосячить.

Словно искупая свою вину, на тренировках я пахал как проклятый. То и дело ловил на себе сочувствующие взгляды наших футболистов, да и Морозов со своим помощником просили меня не переусердствовать, чтобы оградить от ненужной травмы.

Тем временем приближался день нашей первой игры на чемпионате мира против сборной КНДР. В той реальности мы их уделали — 3:0, правда, состав оказался несколько иной. Если я ничего не путаю, то изменений было два: отсутствовали Поркуян и Малофеев, которых заменили я и Стрельцов. Насколько были правы тренеры — покажет игра, но я-то точно помнил, что Поркуян стал лучшим бомбардиром сборной на 'мундиале', да и Малофеев отличался забитыми голами. То есть мы с Эдиком должны сыграть как минимум не хуже. Вот только меня-то на поле выпускать пока не планируют, так что еще неизвестно, насколько равноценной получилась замена.

11 июля на стадионе 'Уэмбли' состоялся матч открытия между сборными Англии и Уругвая. Мы всей командой смотрели игру в черно-белом изображении в холле нашего кемпинга. Британцы с южноамериканцами сгоняли нулевую ничью. Какое-то время уделили обсуждению перипетий игры, после чего тренеры нас разогнали по комнатам. Перед завтрашней встречей с корейцами нужно было хорошенько выспаться. Хотя меня на игру не ставили, но я покорно рухнул в кровать. Сон не шел. Яшин тоже не спал, он молча курил, в темноте во время каждой затяжки вспыхивал красноватый огонек. Подумалось, хорошо, что форточка открыта, а то бы я тут угорел. И так вон с Банишевским после тренировки мячи таскаем, а тут еще как молодого и не имеющего якобы права голоса в приказном порядке подселили к Иванычу, который смолит безбожно. Но ведь молокосос вроде меня вряд ли станет что-то возражать по этому поводу.

Утро началось с легкой пробежки, затем попинали мячик, а после завтрака Морозов зачитал состав на сегодняшнюю игру. Яшина, как объяснил Петрович, решили приберечь до следующей, более важной игры с итальянцами, поэтому место в воротах займет Анзор Кавазашвили. В защите играют Владимир Пономарев, Альберт Шестернев, Муртаз Хурцилава и Леонид Островский. В полузащиту отрядили Сабо, Сичинаву и Численко под нападающим, а атакующее трио составили Стрельцов, Банишевский и Хусаинов. То есть Стрелец в центре, Хусаинов утюжит левую бровку, а Банишевский мою, правую. При этом в обязанности обоих входит и смещение в центр, в целях помощи выдвинутому вперед форварду.

— Николай Петрович, а что с тактикой? — поднял я руку.

— А что с ней не так?

— Ну помните, когда-то отрабатывали и искусственный офсайд, и тотальный футбол… А то здесь мы даже на тренировке почему-то не обкатываем эти элементы.

— А, вон ты о чем… Насчет этого, Егор, не переживай, мы приберегаем тактические новинки до решающих матчей. Думаю, на групповом этапе обойдется малой кровью, а там посмотрим. На тренировках, ты верно заметил, мы эти элементы не отрабатываем, сам видел, хоть один иностранный журналист — да отирается возле поля. И стараемся поменьше о них говорить, потому что даже у стен иногда бывают уши. Всем все понятно? Тогда отдыхаем, набираемся сил перед вечерней игрой.

Я тоже буду набираться. Решил на игре проораться как следует, хоть как-то поучаствовать. И остальных запасных принялся настраивать, мол, сядем рядком на трибуне, и будем орать, что есть мочи.

— А может, плакат нарисуем? — предложил Афонин.

— А что, можно, — согласился я. — Что-нибудь вроде 'Шайбу-шайбу!'

— Не хватает вам творческого подхода, — присоединился к обсуждению Яшин. — Ну что это такое — шайбу-шайбу… Это можно и покричать, а написать лучше уж на английском что-нибудь вроде 'USSR — forward to victory!'

Гляди-ка, а Яшин английским более-менее владеет. Может быть, лозунг и не требует большого знания языка Шекспира, но сформулировал Лев Иваныч правильно.

— А что, нормально, — поддержал я прославленного вратаря. — Теперь дело за большим листом ватмана, гуашью и плакатным пером.

Опыт рисования плакатов у меня хоть небольшой, но имелся, как-то студенту Алексею Лозовому пришлось подрабатывать в сельском клубе, помогать приехавшему на заработки из города художнику-оформителю. Тот и посвятил меня в кое-какие тонкости оформительского мастерства, показав, как правильно работать с гуашью и плакатными перьями.

Мне, как свободно владеющему английским, выдали небольшую сумму и отправили на приданном сборной седане 'ROVER' в Мидлсбро вместе с переводчиком Джоржем Скенланом, искать магазин канцелярских принадлежностей. Хотя, думаю, я бы обошелся и без него, потому что Скенлан был не местный, и так же руководствовался методом 'язык до Киева доведет'.

Как бы там ни было, наша поездка завершилась успешно, и к вечеру плакат был готов. К тому времени Скенлан уже перевел нашим футболистам и тренерам содержание английских газет, где упоминался предстоящий матч и вообще советская сборная. 'Daily Express', например, выдала заголовок: 'Русским беспокоиться нечего!' Приехавший на базу сборной Гранаткин, потрясая газетой, заявил:

— Поменьше шапкозакидательских настроений, товарищи! Эта сборная КНДР — та еще 'темная лошадка'. Так что настраиваемся, ребята, по полной программе… А-а, Мальцев! Слышал я про твои похождения. Ты что ж это, Егор, режим нарушаешь?! Нехорошо! Давай-ка заканчивай с этим, берись за ум.

Выслушивал я наставления с покаянным видом. Не тот случай, чтобы прекословить вице-президенту ФИФА.

А за два часа до игры мы все загрузились в прибывший за нами автобус, и еще спустя тридцать минут входили под своды стадиона 'Эйрсом Парк'.

Ну, своды — это громко сказано. Сам стадион вмещал чуть более 26 тысяч зрителей, и конструкция выглядела довольно обветшалой, хоть организаторы чемпионата мира и попытались придать ей некий лоск. Ну да ладно, главное — чтобы поле было в приличном состоянии. А оно соответствовало всем принятым на тот момент нормам, в этом я убедился лично, побродив по короткостриженому газону. Те, кто не принимал участия в игре, все же зашли в раздевалку, напутствовали товарищей после того, как их до нас напутствовали Гранаткин и появившийся вместе с ним Ряшенцев — с ними мы столкнулись в коридоре, и я выслушал свежую порцию упреков в не красящем советского футболиста поведении. В общем, пожелали ребятам хорошей игры. Ну что ж, теперь дело за теми, кому предстоит сегодня защищать честь страны на футбольном поле. Надеюсь, обойдется без сюрпризов.

Мы заняли стоячие места за воротами северокорейской команды, справедливо ожидая, что наши будут чаще атаковать, причем с первых минут, и наши крики вкупе с плакатом поддержат их атакующий порыв. Оказалось, что не мы одни болели за советскую сборную. В одном из секторов обосновалась целая группа консульских, представители торгпредства, в своей ложе нахохлились журналисты, среди которых я узнал вполне еще не старого Льва Филатова. Остальных, честно, не признал. У наших болельщиков тоже имелась пара самодельных плакатов, так что свою команду в обиду мы не дали. Тем более что азиатских лиц на трибунах практически не наблюдалось, а лояльные английские болельщики аплодировали и тем, и другим, придя просто посмотреть на красивый футбол.

Наверное, свою лепту мы внесли, но думается, что и без нашего участия советская команда одержала бы победу. Во всяком случае, Банишевский и Стрельцов, забив по голу в каждом из таймов, обеспечили нашей команде первый успех на чемпионате мира. В реальности Лозового, помнится, счет матча был — 3:0, но, в сущности, голом больше, голом меньше… Главное, что победили!

То ли дело итальянцы! В прежней реальности, помнится, благодаря голу Численко мы парней с Апеннинского полуострова уделали — 1:0. Учитывая мое влияние на современность, в том числе на нынешний состав, все могло сложиться совсем иначе, причем не в нашу пользу, а мне этого ой как не хотелось!

В Сандерленд отправились на том же автобусе, не забыв прихватить принесший нашей сборной в матче с КНДР успех плакат.

— Почему у нас нет таких дорог? — негромко вопрошал словно сам себя наш администратор.

— Ничего, будут! — уверенно ответил сидевший рядом с ним врач сборной. — Вот построим коммунизм — и дороги появятся.

Кстати, битвой плакатов матч и начался. Консульские подняли над головами одинокий транспарант со словами: 'Даешь богиню!', а болельщики 'голубых' ответили сразу несколькими с одинаковым содержанием: 'Forza Italia!' Ну и мы тут с нашим 'USSR — forward to victory!' подсуетились, решив на этот раз не отделяться от группы советских поклонников футбола. Это не говоря уже о танцорах ансамбля Грузии, которые прибыли на 'Рокер-парк' с барабанами и развернутыми знаменами.

— Гастроли у нас по Англии, — пояснил мне их руководитель перед стартовым свистком. — А тут матч сборной, да еще в составе игроки тбилисского 'Динамо', вах, разве можно было такой случай упустить?!

Еще перед матчем я поработал с нашими болельщиками на предмет запуска 'волны'. Кто-то уже знал, что это такое, поэтому обещали подключиться. После этого я принялся обрабатывать англичан, которых появление на трибуне самого Egor Maltseff весьма вдохновило. В общем, взял на себя дирижерские функции.

Да-а, это вам не академическая атмосфера матча с корейцами, тут страсти кипят такие, что мама не горюй. Меня аж самого завело, и я с огромным сожалением думал, что мог в это время носиться по полю, а не дирижировать хором болельщиков, которые распевали мою кричалку: 'Команды в мире лучше нету, чем сборная страны Советов!'

Как говаривал герой фильма 'Любовь и голуби' — ешкин кот! Игра завершилась с ничейным результатом — 1:1. На гол Численко в первом тайме итальянцы ответили голом уже на 90-й минуте игры. Причем казусным, с двойным рикошетом, сначала от Шестернева, а затем от Маццолы, который просто стоял столбом перед нашими воротами. На Маццолу в итоге мяч и записали. На Яшина было больно смотреть, как, впрочем, и на всю нашу команду. Да и советские болельщики горестно вздыхали. Заодно подпортили праздник и Гранатнику с Ворониным. У Валентина Александровича сегодня, 16 июля, был день рождения, а у Валеры — на следующий день.

— Николай Петрович, может, выпустите меня с чилийцами? — закинул я удочку во время небольшого послематчевого банкета.

— Егор, давай еще подождем, — доверительно сказал Морозов, понизив голос. — Я же пообещал Киселеву провести с тобой воспитательную работу. Боюсь, если дело ограничится парой пропущенных игр — меня могут не понять. Да ты не переживай, уверен, чилийцев мы обыграем, а там уже можно будет что-нибудь придумать.

Насчет чилийцев Морозов словно в воду глядел. Уделали южноамериканцев со счетом — 2:0. На этот раз даже превысив результат параллельной реальности, когда, помнится, чилийцы проиграли нам более достойно — 1:2. На этот раз отличилась Стрельцов и Витя Гетманов по кличке Иисус. Он и впрямь внешне чем-то смахивал на библейский персонаж, ребята так и говорили: 'Гетман, с тебя бы иконы писать'. Но свое дело сделал, при розыгрыше углового пришел в чужую штрафную и выпрыгнул выше всех.

Вообще-то в эти годы в мировом футболе как-то не очень было принято защитникам ходить вперед, даже при стандартах, но науськанный мною Морозов стал понемногу претворять в жизнь новые идеи, и вот одна из них сработала.

Игра проходила 20 июля на том же 'Рокер-парке', в хмурую, дождливую погоду. Морозов выставил почти боевой состав, осечка могла превратиться в фатальный исход. После того, как история сделала маленький шажок в сторону, и вместо победы над итальянцами мы получили ничью, а вчера 'скуадра адзурра' сенсационно (хотя я-то помнил, что и в прежней реальности было то же самое) уступила корейцам — 0:1, в случае проигрыша советской сборной чилийцам в нашей группе все команды набрали бы по три очка.

И тогда началась бы арифметика. Стали бы глядеть, у кого преимущество по личным встречам, считать забитые и пропущенные мячи, в общем — доводить до этого не хотелось бы. Так что я Морозова понимал, в данном вопросе риск оказался бы неуместен.

Оба мяча наши вколотили чилийцам в первом тайме, с ходу взяв нити игры в свои руки. Я даже увидел местами проблески тотального футбола, что весьма погрело мне душу. Кстати, судивший матч англичанин Джон Эдер мог бы констатировать и более крупную победу нашей сборной, но отменил третий гол на исходе встречи, усмотрев со стороны Стрельца грубую игру в чужой штрафной. На мой взгляд, все было в пределах правил.

Как бы там ни было, победа позволила нашей команде, повторяя реальность Лозового, выйти из группы с первого места, а команде-сенсации из Северной Кореи — прыгнуть на следующую стадию со второй позиции.

И опять же, 'по волнам моей памяти', в четвертьфинале попасть на венгров. Игра должна была проходить в ставшем уже почти родным Сандерленде 23 июля. Остальные пары четвертьфиналистов распределились следующим образом: Англия-Аргентина, Португалия-КНДР, ФРГ-Уругвай. Ну а что, различий с прошлым Лозового никаких, если судить по турнирной сетке. Дай Бог, если пройдем венгров.

Насколько я помню из радиорепортажа и газетных отчетов, игра с ними складывалась очень нелегко, едва удержали преимущество в один мяч, победив — 2:1. Перед игрой, впрочем, настроение у наших было вполне оптимистичным. Не сказать, чтобы шапкозакидательским, но улыбки частенько появлялись на лицах ребят, когда они обсуждали предстоящую игру. Я бы на их месте не радовался раньше времени. Еще не так давно мадьяры дважды становились серебряными призерами чемпионата мира — в финале 38-го уступили итальянцам, а 16 лет спустя немцам. Еще успели в 1952-м выиграть Олимпийские игры.

От нечего делать почитал английскую прессу, благо снабжали нас газетами исправно. Больше всего меня заинтересовало содержание таблоида 'The Sun', где я первым делом ознакомился с заявкой английской сборной на этом чемпионате мира. В истории Лозового в ней вроде бы не нашлось места игрокам 'Челси', на этот раз в команде были заиграны Терри Венейблс и Бобби Тэмблинг. Оба появились в первом и втором матчах сборной с Уругваем и Мексикой, однако, судя по обобщающему отчету, погоды не делали, и в игре против французов журналист отметил действия хорошо мне знакомых исторических персонажей английской сборной — Гордона Бэнкса, Бобби Мура, Бобби Чарльтона и Джеффри Херста.

Некоторое место в репортаже уделялось сборной Советского Союза, которая, к удивлению обозревателя, прошла групповой турнир без осечек, если не считать ничейный исход с Италией.

'Вызывает интерес, почему на поле не появляется главная звезда сборной Советов и 'Челси' Егор Мальцев, — вопрошал журналист. — Не исключено, что тренер сборной Морозов просто бережет своего ведущего футболиста к решающим играм, и уже в матче против венгров мы увидим этого вундеркинда на поле'.

Да уж, я бы не отказался, чтобы так и случилось. Только вот у тренеров сборной на это своя точка зрения, которую они не могут не разделять с товарищем Киселевым, потребовавшим примерно наказать любителя пенных напитков Мальцева.

Воронину на предматчевой установке Морозов предписал не креативить, а сдерживать самого опасного игрока соперников — полузащитника Флориана Альберта. Валера явно был этим недоволен, впрочем, свое недовольство он высказал после того, как игроки уединились в комнате отдыха.

Для поднятия боевого духа я решил исполнить 'Песню про правого инсайда' все того же Высоцкого. Так и объявил — Владимира Высоцкого, пусть гадают, когда он ее написал, потому как вроде бы еще нигде не должна звучать. Ударил по струнам и, придав голосу хрипотцы, запел:

'Мяч затаился в стриженой траве

Секунда паузы на поле и в эфире…

Они играют по системе 'дубль-вэ',-

А нам плевать, у нас — 'четыре-два-четыре'…'

Любопытно, что в этой песне прослеживалась какая-то автобиографичность сложившейся ситуации, достаточно процитировать следующие строки:

'Вот инсайд гол забил, получив точный пас.

Я хочу, чтоб он встретился мне на дороге,

Но не могу: меня тренер поставил в запас,

А ему сходят с рук перебитые ноги'

Банишевский, слушая песню, криво ухмылялся, а я нагло так ему подмигнул. Мол, мой запас может быть и не вечен. Дождавшись, когда смолкнут аплодисменты, как и после исполнения 'Я не люблю…', принялся переписывать для страждущих текст и аккорды.

И вот наконец матч с венграми! Перед игрой на поле стадиона 'Рокер-парк' сводный оркестр расквартированных в Сандерленде воинских частей наигрывал бравурные марши. Краем глаза заметил в ложе прессы спартаковских аксакалов Андрея и Николая Старостиных, оживленно беседовавших друг с другом.

Наконец оркестранты удаляются, а на поле появляются футболисты, и испанский судья Хуан Гардеасабаль приглашает на центр поля капитанов команд Альберта Шестернева и Шандора Матраи, подкидывает монетку, и сборные определяются с воротами в первом тайме и правом нанесения первого удара по мячу.

Наши с первых минут включают прессинг, я вижу настоящий тотальный футбол.

'Только бы физики парням хватило', - проносится в голове мысль. Тот же Банишевский как-никак, а покуривает, тогда как на него возложена обязанность держать всю бровку, отнимать мяч на чужой половине поля и разгонять свои атаки. Понятно, что Толя двужильный, можно сказать, мой клон, но кто ж знает, насколько его легких хватит по такой игре.

Первый тайм мы отыграли ударно, за три минуты до перерыва Банишевский делает прострел к линии штрафной, и Стрельцов с лета вколачивает мяч в 'девятку' ворот Йожефа Гелеи. К чести венгерского голкипера, тот успел среагировать, вытянувшись в прыжке, но сумел коснуться мяча лишь самыми кончиками пальцев. Гол-красавец!

Ну что, будет 2:1, как в истории Лозового? Или все-таки эта самая история еще сдвинется чуть-чуть в сторону?

Второй тайм венгры начали как ошпаренные. Видно, наставник сборной Лайош Бароти вставил своим подопечным в раздевалке клизму, вон как поперли, будто от исхода матча зависела их жизнь. Наши-то тоже оказались не лыком шиты — встали стеной, стараясь не подпускать венгров к своей штрафной на дистанцию удара по воротам. Но чем ближе к финальному свистку — тем больше чувствовалась усталость советских футболистов.

— Ой, не удержат! — пискнула сидевшая рядом жена вроде бы какого-то посольского работника, закусывая кулачок.

— Клава, не каркай! — пригрозил супруг, не отводя напряженного взгляда от зеленого прямоугольника поля, после чего так же не глядя достал из кармана жестяную коробочку и извлек из нее горошину валидола.

Да так и не донес до рта, потому что в этот момент Яшин каким-то чудом парировал пущенный Дьюлой Ракоши, словно из пращи, мяч. Стадион ухнул, а Иваныч, пока Фаркаш спешил к угловому флажку, успел навтыкать защитникам, которые позволили Ракоши нанести удар.

Похоже, история Лозового уже не повторится, если наши и выиграют — то со счетом 1:0, а венгры, того и гляди, вовсе сравняют. Еще один сэйв Яшина, и посольская жена в ужасе закрывает глаза ладошками, а ее муж подскакивает на месте, и валидол наконец отправляется в пункт назначения.

Я даже отсюда слышу матерные посылы Яшина в адрес своих игроков. Он их буквально выталкивает вперед, чтобы они не прижимались к воротам. А еще, как я догадываюсь, венгры кричат что-то обидное… в адрес Сабо, который принимает выкрики с каменным выражением лица. А ведь, по идее, должен что-то понимать, Йожеф по происхождению как-никак все же венгр.

Дождь к этому времени прекратился, я сворачиваю выданный напрокат мне зонтик, без которого смотреть футбол оказалось намного комфортнее.

Пять минут до финального свистка, и в этот миг под рванувшегося в контратаку Банишевского жестко подкатывается игрок венгерской команды, кажется, Капоста. Толик, как подкошенный, с криком падает на газон. Глядя, как он катается по траве, держась за правую лодыжку, испытываю двоякое чувство. Нет, ну а что бы вы на моем месте подумали, когда ваш основной конкурент за место на поле получает травму? Понятно, с одной стороны я сочувствую парню, а с другой — мелькает мысль, что это может быть твоим шансом, парень! Может быть, если только наша оставшаяся вдесятером команда не пропустит гол на последних минутах. Потому что Банишевский после оказания помощи врачами хоть и вернулся в игру, но пользы от него было практически ноль. Он стоять-то мог с трудом, а чтобы бегать и пинать мячик — об этом речи вообще не шло.

Правда, венгры, подозревая, что это может быть ловушкой, все же одного защитника присматривать за Толиком отрядили. Ну хоть какая-то польза от травмированного.

— Ну давай уже, свисти! — кричит посольский, отправляя в рот еще одну валидолину.

И словно услышав его крик, пронзительно звучит финальный свисток, Фух, ну наконец-то! Мы с Кавазашвили что-то кричим и обнимаемся, потом начинаются объятия еще с кем-то… А тем временем испанский судья решил отличиться необычным поведением. Он приглашает на поле репортеров и позирует с обеими командами, а затем отдельно — со Львом Яшиным. И только затем следуют объятия и поцелуи.

Со своими мы воссоединяемся в раздевалке. Здесь было как-то необычно тихо, говорить никому не хотелось. Все было ясно и без слов. Каждый отдал для победы все, что мог. Даже Гранаткин и Ряшенцев поздравляли футболистов вполголоса. Зашел и Лайош Бароти. Наставник венгров держался достойно, поздравил ребят и лично Николая Морозова.

— Вы играли лучше, — пусть на корявом, но все же русском сказал он. — Меньше ошибались. Матч был интересным. Желаем вам победного пути к финалу!

После такого выматывающего поединка парни спали как убитые. Даже Яшин, выкурив напоследок сигаретку, отрубился буквально через три минуты. А ко мне сон не шел. Как я понял из объяснений медперсонала, у Толи Банишевского растяжение связок голеностопного сустава, и он, этот самый сустав, сейчас покоился в лангетке. Понятно, что никакие чудеса не помогут ему выйти на поле в полуфинале с немцами, которые со счетом — 4:0 вынесли Уругвай. Какие есть варианты у тренеров? Перевести Хусаинова с левого фланга на правый? Он вроде не привык играть на этой позиции, совершенно ненужный и ничем не оправданный эксперимент. Стрельцов — классический центрфорвард. Численко? Хм, как вариант может быть. А еще вариант — Метревели…

Блин, что ж сон-то не идет! Не выдержав, тихо встаю, натягиваю трико, неслышно открываю дверь и выхожу в коридор. Здесь такая же тишина. Пойти свежим воздухом что ли подышать, может, сон нагуляю… И обнаруживаю сидящего на ступеньке крыльца Морозова, смолящего сигарету. Похоже, не первую, в пепельнице у его ног покоится пара окурков.

— Что, тоже не спится? — спрашивает он.

— Да, Николай Петрович, не идет что-то сон. А вы чего бодрствуете?

— После такой игры взбодришься… Давление вон подпрыгнуло, до сих пор сердце вскачь. Я уж, честно скажу, рюмку коньяка опрокинул, хоть немного полегчало.

Помолчали. Я глядел на серебристые в свете луны очертания Грей-колледжа, из-под крыши которого то и дело выпархивали летучие мыши. Подумалось, как там Ленка? Смотрит игры нашей сборной? Наверняка смотрит, вроде бы и на Союз идут прямые трансляции. Первый чемпионат мира, когда советские граждане получили возможность наблюдать за происходящим на полях Англии в прямом эфире. В крайнем случае, не имеющие телеприемников собираются у радиоточек. И вот моя Ленка смотрит, и наверняка недоумевает, почему это ее Ежик не играет. А Ежик вот сейчас постарается как раз выяснить этот вопрос.

— Николай Петрович…

— А? — встрепенулся Морозов, который тоже думал о чем-то своем.

— Толик Банишевский, похоже, с немцами не сможет сыграть.

— Да, знатно его венгр поддел. Судья либералом оказался, после таких подкатов удалять с поля надо, а он устным внушением обошелся… А ты никак уговаривать меня собрался выпустить тебя против сборной ФРГ? — хитро прищурился он.

— Не, ну не то чтобы уговаривать. Так, интересуюсь.

— Что тебе сказать… Завтра точно решим, посоветуемся с тренерами и Киселевым, Гранаткин обещал заехать, опять же… Вполне вероятно, что тебе придется готовиться к полуфиналу. Ладно, нечего тут высиживать, пойду постараюсь уснуть, и ты давай в постель. Недаром говорится — утро вечера мудренее.

Глава 15

В отличие от Сандерленда и тем более Мидлсбро родина 'битлов' встретила нас атмосферой настоящего футбольного праздника. Улицы Ливерпуля были украшены гирляндами цветов, в окнах, на дверях и фасадах домов красовались бесчисленные плакаты, транспаранты и фотографии, посвященные первенству мира.

Туда же, в Ливерпуль нагрянула многотысячная армия туристов из ФРГ. Они наполнили город криком, визгом и завываниями труб, не дававшими покоя даже ночью. Эти паразиты заселились в том числе и в наш отель, и сутки напролет колобродили, распевая песни на своем лающем языке.

Я все это время находился в подвешенном состоянии. Наутро после наших ночных посиделок Морозов так и не высказался по теме моего возвращения в основной состав, а на мой вопросительный взгляд успокаивающе ответил:

— Твой вопрос пока находится в стадии обсуждения. Всему свое время.

Надо было ответить, что нервные клетки не восстанавливаются. А у меня внутри все горело, даже температура поднялась от переживаний до 37,8. Потому что я одним местом чуял: если не выйду на полуфинал — ловить нашим нечего. Разве что заменивший Поркуяна в составе сборной Стрельцов совершит чудо. Сюжет ТОЙ полуфинальной игры я помнил довольно отчетливо. Уже на первых минутах Сабо получает травму голеностопа и практически весь матч находится вне игры, передвигаясь пешком. Да еще и Численко на экваторе встречи заработал удаление, не выдержав ударов исподтишка немецкого защитника. Вот только фамилия негодяя в памяти не отложилась, но все равно нужно Игорю посоветовать не вестись на провокации.

Радовало хотя бы, что Шестернев будет играть здоровым, в той истории он вышел против гансов с перевязанным плечом, поврежденным в игре с венграми. В этой реальности четвертьфинал обошелся для него без серьезных последствий, если не считать обычных синяков. Впрочем, кровоподтеками могли похвастаться все футболисты сборной, а Толе Банишевскому и вовсе голеностоп свернули.

Незадолго до перерыва Халлер забьет первый мяч, а во втором тайме Беккенбауэр дальним ударом снова огорчит Яшина. На мой взгляд, те мячи отнюдь не казались неберущимися. Халлер не очень сильно пробил в ближний угол, а Беккенбауэр выстрелил из-за пределов штрафной, и Иваныч даже не сделал попытки распластаться в прыжке, неуклюже шагнув к правой от себя штанге.

Под занавес игры Поркуян один мяч отыграл, имел еще момент, но не попал в ворота. В общем, игравшая половину матча практически вдевятером наша сборная уступила — 1:2.

Утром в день игры, 25 июля, состоялось собрание команды, на котором ввиду важности предстоящего поединка присутствовали даже Гранаткин со своим верным оруженосцем Ряшенцевым. Это не считая Киселева, скромно присевшего в уголке. Присутствие таких персон на Морозова всегда действовало не лучшим образом, вот и сейчас он то и дело сбивался, пытаясь выжать что-то высокопарное, хотя обычно ограничивался коротким напутствием.

— Николай Петрович, давай я, что ли, пару слов скажу, — не выдержал Гранаткин, отодвигая тренера в сторону. — Товарищи… Ребята! Вам сегодня предстоит ответственный матч, ну, вы это и без меня прекрасно знаете. На вас смотрит вся страна, весь советский народ, 220 миллионов русских, украинцев, белорусов, грузин, армян, азербайджанцев, узбеков, таджиков, эстонцев — вся страна приникнет сегодня вечером к мембранам радиоточек. Такой поддержки не будет ни у одной сборной мира! Имеем ли мы право сегодня проиграть?

— Нет, Валентин Александрович, не имеем, — бодро ответил Шестернев, уловив направленный в свою сторону взгляд Гранаткина.

— Правильно, не имеем! А потому, выходя на поле, каждый из вас должен помнить, что бьется сегодня не за себя, не за своих коллег по сборной, а за великую и многонациональную страну под названием Союз Советских Социалистических Республик!

И тут всех удивил, даже, я бы сказал, потряс Ряшенцев. Он вдруг вскочил, выпятил грудь колесом, одновременно втянув живот и, дирижируя сжатой в кулак правой рукой, затянул во весь голос:

— Союз нерушимый республик свободных…

Присутствующие, недоуменного переглядываясь, тоже поднялись, и вскоре гимн СССР голосил нестройный хор футболистов и руководящего состава сборной. Мне не оставалось ничего другого, как присоединиться к этой акции гротескного патриотизма. Однако к середине гимна хор явно постройнел, песня лилась громко и слаженно, аж стекла звенели и мурашки бежали куда-то по своим делам, а под занавес исполнения в залу заглянул перепуганный администратор отеля, чтобы узнать, что это здесь вообще происходит.

— Ну, Коля, ты и дал! — вытирая платком потную залысину, выдохнул Гранаткин. — Это кто же тебя надоумил?

— Дык, Валентин Александрович, само собой как-то получилось, — принялся оправдываться Ряшенцев, разведя руки в стороны.

— Само собой… Гимн, оно, конечно, дело нужное, только ложка, как говорится, хороша к обеду. Вот выиграем первенство — тогда можно будет и гимн спеть… Николай Петрович, у нас тут остался вопрос по составу на сегодняшнюю игру, вы обещали его озвучить.

— Да-да, одну секунду, — засуетился Морозов, расправляя листочек. — С позицией вратаря мы определились, сегодня в воротах играет Яшин. В защите — Пономарев, Шестернев и Данилов. Воронин помогает обороне, играет стоппера, то есть опорного полузащитника. Полузащиту и атакующую линию составят Сабо, Серебряников, Численко, Метревели, Стрельцов… и Мальцев. Вот вроде и все.

— Что ж, товарищи, уверен, что Николай Петрович с составом на сегодняшнюю игру не ошибся. Давайте, готовьтесь, встретимся вечером на стадионе.

Ессс!.. Я едва не сотворил неприличный жест с согнутой в локте рукой и сжатым кулаком, впрочем, вряд ли кто-то из современников понял бы его непристойность. Спасибо, Петрович!

— Поздравляю, — протянул мне руку хмурый Банишевский, передвигавшийся с помощью костыля. — Ты как-будто в воду глядел, с этой песней Высоцкого.

— Да уж, накаркал, получается, — сочувствующе вздохнул я. — Но ты не расстраивайся, ты уже сделал немало, чтобы сборная оказалась в полуфинале. Если возьмем медали — одна полновесная твоя.

Толик грустно улыбнулся и, махнув рукой, заковылял к себе в комнату. Ну и видок у парня, как бы чего с собой не сотворил. Хотя вроде бы всегда казался психологически устойчивым, но тут такой случай… Надо будет Яшину шепнуть, чтобы приглядывал за Банишевским, а то мало ли что — мучайся после всю жизнь угрызениями совести. Вот ведь закон подлости… Счастье одних почему-то зачастую зиждется на чьем-нибудь несчастье.

Впрочем, через пару часов я видел уже обычного Толика Банишевского, пусть и редко улыбающегося, но с целеустремленным взглядом. За ним, кстати, закрепилось прозвище Молоканин, я-то думал, что он из народности молокан. Но сам же Толя как-то расставил все по своим местам.

— Во время сборов 'Нефтчи' в Кисловодске нам в одно утро не дали кислое молоко на завтрак, которое я обожаю, я за раз могу выпить целый баллон. Ну я возмутился, на что наш ветеран Толя Грязев сказал: 'Смотри на этого молоканина'. С тех пор и повелось за мной это прозвище. А вообще наш род идет из Западной Украины.

— Бандеровец? — хмыкнул Метревели.

— Я тебе сейчас такого бандеровца покажу, — начал закипать Банишевский.

— Ладно, ладно, успокойся, я пошутил, — примирительно выставил перед собой ладони Слава.

С каждой минутой приближалось время отъезда на 'Гудисон-парк', где нам предстояло сразиться с одной из лучших команд мира. Блин, веко задергалось. Я так сильно не волновался даже накануне финального матча на Кубок европейских чемпионов. Да тут и сравнивать нечего — чемпионат мира проводится раз в четыре года, и в нем принимают участие сильнейшие сборные планеты, тогда как КЕЧ разыгрывается ежегодно, и ограничен европейским континентом. Можно, конечно, вспомнить и финал Олимпийских Игр, но переживания тех дней и вовсе канули в Лету.

— Ну что, присядем на дорожку, — сказал Морозов, сам же первый усаживаясь на стул в зале, где утром мы распевали гимн СССР.

Посидели, собираясь с духом, наконец Петрович встал, и мы следом за ним двинулись на улицу, к поджидавшему нас автобусу. Несколько толпившихся в фойе немецких болельщиков, также явно собиравшихся на стадион, увидев нас, завели свою песню, что сборная ФРГ уделает русских. И тут я услышал хорошо знакомое по книгам и фильмам выражение: 'rusish schwein', которое выкрикнул один явно нетрезвый болельщик лет тридцати пяти, облаченный в футболку своей сборной.

— Чего-чего? — притормозив, повернулся в его сторону Шестернев. — Ты кого это, немчура, свиньями назвал?

Ганс вряд ли понял, что сказал наш капитан, но выражение лица Альберта, да и наших лиц тоже, недвусмысленно намекали, что кто-то может поплатиться за свой слишком длинный язык. В резко наступившей тишине потомок тевтонцев тут же протрезвел и спрятался за спины товарищей, которые, впрочем, и сами не горели желанием вступать в открытый конфликт с крепкими русскими мужиками. Хотя, почему только русскими, если сборная была составлена из представителей нескольких национальностей, но все они в данный момент выглядели людьми, готовыми вместе покарать оскорбившего русскую нацию. Я тоже сделал шаг вперед, угрожающе раздувая ноздри, и ближайший ко мне фриц малость побледнел.

Отиравшийся здесь же, в холле, то ли случайно, то ли преднамеренно фотокорреспондент с бейджиком газеты 'The Daily Telegraph' моментально оживился, и Морозов схватил Шестернева за рукав.

— Алик, не трогай ты его, — негромко сказал он, — Дерьмо оно и есть дерьмо, только сам перепачкаешься. Зачем нам эти проблемы?! Давайте лучше докажем на поле, что мы сильнее.

В общем, не дали папарацци поймать удачный кадр с советскими футболистами, задавшими трепку немецким болельщикам. Думаю, Морозов поступил правильно, иначе такая несдержанность могла нам дорого обойтись. Я бы даже не исключал факта нашего отлучения от дальнейшего участия в чемпионате мира, будь то финал или даже матч за третье место. Хотя первый вариант с игрой за Кубок Жюля Риме мне казался предпочтительнее. В любом случае дисквалификация повисла бы над советской сборной дамокловым мечом, а все из-за одного пьяного провокатора. Еще не факт, что все это не было заранее подстроено.

— Игорь, — подсел я в автобусе к Численко, — немцы — те еще провокаторы, на футбольном поле в том числе. Слышал из надежного источника, что они решили поставить на тебя…

— В смысле?

— В том самом, что будут всю игру исподтишка лупить тебя по ногам, ожидая, что ты не выдержишь и дашь сдачи. А это уже станет поводом для твоего удаления.

— Ты серьезно? Откуда такая информация?

— Не могу раскрыть источник, но то, что тебе достанется — это точно. Держи себя в руках.

Такой новостью я 'порадовал' и Стрельцова. Эдик по характеру человек мягкий, даже зона не озлобила его, но в то же время мог легко вспыхнуть. А секундной потери контроля хватило бы для того, чтобы у судьи встречи появился повод показать несуществующую пока красную карточку, то есть устно отправить дебошира за пределы поля.

В красных футболках с белыми буквами СССР на груди, белых шортах, и красных гетрах. В очередной раз посмешила судейская форма — итальянец Кончетто Ло Белло был выряжен в некое подобие сюртука черного цвета, из-под которого выглядывал белый отложной воротник. Вкупе с черными же трусами это смотрелось забавно, и я невольно ухмыльнулся.

— Чего лыбишься, Малец? — спросил Стрельцов, переминаясь с ноги на ногу в ожидании, когда капитаны команд обменяются вымпелами и судья даст стартовый свисток.

— Анекдот один на память пришел, — вспомнил я одну из своих старых отмазок в этом времени.

— Ну-ка расскажи.

Как назло, помнился только анекдот, на который Стрельцов мог обидеться.

— Только без обидок, договорились?

— Не вопрос.

— В общем, самолет с футболистами разбился: игроки пришли к райским вратам. Однако святой Петр прогнал их: 'В раю нет места футболистам, отправляйтесь в ад'.

Члены команды грустно побрели вниз. Вдруг святой Петр окликнул их: 'Ваш центр нападения с вами?' 'Я здесь, отец!' — встрепенулся форвард. 'Ты можешь зайти, сынок. — Петр ласково погладил его по голове. — Я видел твою последнюю игру — ты не футболист'.

Секунду Стрельцов молчал, а затем разразился таким гомерическим хохотом, что в нашу сторону стали поворачиваться и свои, и чужие игроки, да и судейское трио недоуменно взирало на согнувшегося в три погибели Стрельцова.

— Ох… Ч-черт… Ну насмешил, паразит! — вытирая слезы, все не мог успокоиться Эдик. — Я ведь такого раньше не слышал, сам, что ли, сочинил? Ох-х, все никак не отойду… Прямо как по заказу, про центрфорварда.

— Ну тебе-то рай не грозит, — обнадежил я Стрельца, — ты настоящий центр нападения. Думаю, сегодня ты в очередной раз это докажешь.

— Твои бы слова — да Богу в уши, — усмехнулся более-менее пришедший в себя Эдик.

Провокационные удары исподтишка и картинные падения немцев начались с первых же минут игры. После того, как мне пару раз крепко влетело по щиколотке левой ноги от Шнелленгера, я, оказавшись рядом с Ло Белло, крикнул ему заранее подготовленную фразу на итальянском:

— Il compagno arbitro, che ci rompere le gambe! Qualsiasi cosa faccia!

Пожаловался, мол, что фрицы нас калечат, и пора бы предпринять какие-то действия. Ну этот паразит и предпринял — сделал мне устное внушение на английском, заявив, что в следующий раз удалит меня с поля.

Моим партнерам по команде тоже приходилось несладко, но те же Численко и Стрельцов стоически держались. С другой стороны, шла уже 15-я минута матча, а Сабо еще не прилетело. В ТОМ матче, как я помнил, нашего венгра вывели из строя уже в течение первых 10 минут, после чего он мог просто скакать на одной ноге. Все-таки в доисторические времена играем, ни карточек тебе, ни замен… Но деваться некуда, приходится подстраиваться под существующие реалии, потому что они под тебя подстраиваться вряд ли будут.

Мы старались тоже играть пожестче, особенно наши центральные защитники, так что сегодня, как говорится, нашла коса на камень. И все же немцы играли чуть острее, к середине тайма Яшину дважды пришлось серьезно вступить в дело после ударов Беккенбауэра и Халлера. А после удара из-за штрафной Хельда мяч даже задел перекладину ворот.

— Команды в мире лучше нету, чем сборная страны Советов! — услышал я с близ расположенной трибуны прорвавшуюся сквозь вопли немецких болельщиков знакомую речевку.

Так-то оно так, только соперник нас к своим воротам особо не подпускал, так что если и удавалось ударить, то издали. Однажды приложился Стрелец, и мяч после его пушечного удара просвистел в полуметре от штанги, а у Численко удар получился прямо по центру ворот, и Тилковски без особого труда круглым овладел.

Левый фланг у нас все больше работал на оборону, а я, соскучившись по игре, пока успевал и назад оттягиваться, и подключаться к нашим не таким уж и частым атакам. Пару раз мне удались неплохие проходы, но в первом случае Стрельцов на мой сильный прострел не успел, и мяч укатился за противоположную боковую, а во втором полунавес прервал рослый немецкий защитник. Однажды попробовал совершить сольный проход со смещением в центр, от Шнелленгера ушел, а вот Лутц грамотно поставил корпус, и моя большая скорость сыграла со мной злую шутку — от легкого, казалось бы, касания с выставленным бедром защитника я буквально пропахал носом траву. Дело происходило как раз на границе штрафной площади, так что и моя правая щека, и правая половина майки оказались выбеленными известкой, которой делалась разметка.

— Судья, бля, штрафной же! — на русском заорал я, в сидячем положении воздевая руки вверх в поисках справедливости.

Хорошо, что это я прокричал на незнакомом для Ло Белло языке, иначе, учитывая наш первый разговор, тот мог и выдворить меня с поля. Лутц — морда немецкая — с улыбкой по-отечески похлопал меня по плечу и протянул руку, помогая подняться.

Шнелленгер, паразит, весь первый тайм носился за мной как приклеенный. Вот уж точно от слова 'Schnelle' его фамилия произошла, скорости немчуре было не занимать. Ближе к перерыву появилось такое чувство, что это я скорее выдохнусь, чем этот перпетуум мобиле остановится. Ладно, поглядим, кто кого.

Еще болелы эти… Совесть все-таки нужно иметь! Ладно, орешь ты там свою немецкую ересь с трибуны, но на фига кидаться всякой ерундой в футболистов?! Кстати, когда Воронин подавал редкий угловой у ворот соперника, ему в шею довольно чувствительно прилетела бензиновая зажигалка времен Второй мировой. Валера только поморщился, потерев ушибленное место, а я, спустя несколько минут оказавшись возле углового флажка во время связанной с положением 'вне игры' паузы, разглядел зажигалку получше. Она имела необычную шестиугольную форму, на ней был изображен орел, вцепившийся когтями в свастику, а сверху полукругом шла надпись 'GOTT MIT UNS' — 'Бог с нами!' Я всегда был неравнодушен к подобного рода вещам, в другой раз, может быть, и подобрал бы, но сейчас почему-то побрезговал. Не иначе зажигалку пульнул либо сам бывший солдат или даже офицер Вермахта, либо его отпрыск или еще какой-нибудь родственник. Хотя ее могли и купить где-нибудь на блошином рынке, после войны в голод и разруху много подобных вещиц пошло по рукам, а зачастую их просто выменивали за краюху хлеба.

В раздевалке все просто посыпались на лавку, вид у ребят был донельзя уставший.

— Меня их 'восьмерка' совсем доконала, — вытирая полотенцем вспотевшее лицо, пожаловался Метревели. — Сил на атаку уже не остается, только и успеваю защитникам помогать.

— Ребята, еще тайм потерпеть, — попытался хоть как-то нас поддержать Морозов. — Давайте попробуем переломить ход игры и провести хотя бы несколько атак, чтобы погасить атакующий порыв соперника.

— А мы чем занимаемся, Петрович? — не выдержал Стрельцов. — Немцы нас сразу накрывают, как-будто не мы, а они играют в этот, как его… тотальный футбол.

— Может, метамфетамин вколоть? — в качестве шутки предложил я. — Немцы вроде бы балуются такими укрепляющими укольчиками.

— А что, вариант, — поддакнул Метревели.

— Совсем сдурели? — откликнулся колдовавший над забинтованным коленом Яшина наш эскулап. — Витамин 'С' могу ввести внутримышечно, а на метамфетамин я не подписывался.

— Да, действительно, ты, Егор, думай, прежде чем что-то предлагать, — косо посмотрел в мою сторону Морозов. — Мы пропагандируем чистый спорт!

Ага, уж мне бы мог не рассказывать. Нет, в футболе, скорее всего, допинг еще не получил такого широкого применения, как в легкой и тяжелой атлетике, но все равно это дело будущего.

Ладно, нет так нет. Ну хотя бы я сумел немного изменить историю, пока мы еще не пропустили, Сабо живой, Численко не удалили, так что поднимать лапки еще рано. Но семь потов с меня точно сошло, да еще жарковато, и ветра нет, а ведь город портовый, по идее с моря должно задувать. Влил в себя примерно треть из бутылки с охлажденной водой, хотя хотелось выдуть полностью, остальное вылил на себя сверху.

— Мальцев, после тебя теперь мокрое пятно останется, — возмутился было наш администратор.

— Да не трогай ты его, Васильич, — махнул рукой Морозов, — пусть хоть на ушах стоит, лишь бы на поле толк был… Ну все, парни, пора в бой, поднимаемся.

Вообще, как я давно уже вывел для себя, футбольный матч — это отдельно прожитая жизнь со своими порой маленькими, а порой и большими горестями и радостями, с непредсказуемым зачастую исходом, когда даже заведомый фаворит может проиграть дуэль скромному, но более удачливому или настырному сопернику. Рождение и смерть от стартового до финального свистка судьи. Битва, где ты либо со щитом, либо на щите… Хм, если не считать ничейных исходов. Но сегодня, на стадии полуфинала ничьей быть не может.

Что-то меня на философию потянуло, а между тем Ло Белло готов дать свисток к началу второй части 'Мерлезонского балета' под названием 'Пажи'. Посмотрим, какие пажи будут править бал сегодня.

— Эдик, давай попробуем сыграть в 'стеночку', - успел сказать я Стрельцову. — Может, удастся обмануть их защиту.

- 'Стеночку', говоришь? Да давай, а то и впрямь как-то все слишком просто для них получается. Надо гансов хоть разочек в тупик поставить.

Едва не поставили, если бы не судья, который не свистнул явное нарушение в чужой штрафной, когда соперник подставил руку под удар Численко.

— Играем! — крикнул на английском человек в черном, сопровождая свое восклицание характерным жестом.

Не прошло и трех минут, как Яшин героически вытаскивает мяч, посланный Эммерихом впритирку со штангой. Стадион ухает в едином порыве, немецкие болельщики хватаются за голову. Наши бешено аплодируют мастерству Иваныча, который, поднимаясь, морщится и держится за больное колено. Только этого не хватало! Надеюсь, Яшин сможет все-таки продолжить игру, иначе инвалид в воротах — заведомый проигрыш. О том, что он вообще может покинуть поле, доверив свой свитер кому-то из полевых игроков, думать даже не хотелось.

К счастью, травма оказалась не такой серьезной, и уже спустя несколько секунд наш кипер здорово сыграл на выходе при подаче углового, выбивая мяч кулаком. При этом едва не снес голову кому-то из немцев, пытавшихся в прыжке опередить Яшина.

Вот тут наша контратака и закрутилась. Подбор оказался за Ворониным, и тот отправил круглого сильным ударом на чужую половину поля, где за Стрельцовым присматривали двое опекунов. Эдик мягко принял мяч на грудь, прикрывая его корпусом, и отпасовал мне на правый фланг, где я уже набрал неплохой ход. Сам же Стрелец не стал изображать рядового зрителя, а двинулся параллельным курсом в ту же сторону — то бишь в направлении чужих ворот. Один из центральных защитников бежал с ним плечо к плечу, а второй кинулся подстраховывать сопевшего метрах в трех позади меня Шнелленгера, который в кои-то веки позволил мне от него оторваться. Сопение, понятное дело, я не слышал, потому что в этом грохоте и завывании трибун можно было услышать лишь, как кровь стучит в висках маленькими, настырными молоточками.

Кто это мне так шустро летит наперерез? Кажется, Шульц, значит, Лутц сопровождает Стрельцова. Причем чувствую, что этот самый Шульц парень достаточно шустрый, чтобы при своих габаритах успеть накрыть меня на углу штрафной площади. На такой скорости выполнять свой любимый 'финт Зидана' я, наверное, не рискну. Вариант — врываться в штрафную в надежде, что меня снесут уже в этом очерченном белыми линиями прямоугольнике.

Все эти мысли проносятся в моей голове в доли секунды, и вот я уже вижу, как под моей ногой мелькает разметка штрафной, и в следующий миг удар страшной силы буквально сносит меня с ног. На какой-то момент свет меркнет в глазах, потом ощущаю себя лежащим на газоне и вижу над головой безоблачное ливерпульское небо, в котором парят две чайки… Или буревестники? Да хрен их знает, главное, что живой и вроде ничего не сломано.

Спустя секунду ко мне возвращается слух. Причем резко, и сквозь гул стадиона я слышу возмущенный крик Стрельца:

— …не было! Как так не было пенальти, судья?! Он же его в штрафной завалил!

Поднимаю голову. Действительно, лежу в штрафной, углубившись в нее своим юношеским организмом метра на полтора. Прекрасно помню, что до момента столкновения с Шульцем я пересек линию штрафной площади. А судья, гнида, показывает на точку рядом с разметкой с другой ее стороны. Всего лишь штрафной? Нет, ребята, такой футбол нам не нужен!

Поднимаюсь и с угрожающим видом двигаюсь к итальянцу. Останавливаю себя в самый последний момент. Ведь точно удалит, позволь я себе хоть слово, хоть угрожающий жест в его адрес. А так хотелось треснуть его по кумполу!

Как сначала показалось, штрафной особых дивидендов нам не принесет. Если с венграми наши защитники на стандарты ходили к чужим воротам, то с немцами уже не рисковали. Поэтому ждать чего-то серьезного от навеса во вратарскую, где Стрельцова и Численко держали сразу пятеро соперников, было бессмысленно. Любопытно, что Тилковски также предпочел сыграть кулаком, в это время, впрочем, я уже привык к подобной манере игры вратарей.

Но вынес немецкий голкипер мяч аккурат на меня, отиравшегося у внешнего радиуса штрафной. Не видя свободных партнеров впереди, пасую назад на Сабо. Тот — налево, на Метревели, который на несколько секунд вышел из-под прессинга. Слава, на первый взгляд, замер в задумчивости, а затем отправил мяч обратно мне в центр. Да блин, что ж ты сам-то не побежал, можно было метров на десять легко продвинуться!

Вот тут, впрочем, 'финт Зидана' пришелся кстати, когда я убрал кого-то из соперников, не успев даже разглядеть, кто это был. Вижу — прямо впереди Стрелец, в метре за спиной которого маячит все тот же Лутц. Пасую на Стрельцова, тот останавливает мяч и в следующее мгновение пяткой пробрасывает его дальше вперед, мимо опешившего Лутца. А следом последний защитник провожает удивленным взглядом и меня, так же несущегося мимо вслед за мячом. Да, хоть и смотрел я на мяч, но все же настаиваю, что взгляд у немца был удивленный. Или опешивший, это уж как вам удобнее, потому что и я на его месте отреагировал бы точно так же!

А еще спустя мгновение я оказался один на один с Тилковски, который, подозреваю, тоже малость прихренел. Это вот как раз я разглядел в его глазах, на этот раз я смотрел не на мяч, а именно в глаза голкиперу, застывшему в каком-то комическом полуприсяде. И так же не глядя залудил что есть мочи в правый от себя угол ворот…

— А-а-а-а-а!

Кто это так вопит? Стадион? А вот хрена, это я так ору! Да, забыл я про свой коронный проезд на коленях по газону, просто бегу как ошалелый куда-то в сторону ворот Яшина, а руки ребят пытаются меня поймать, чьи-то пальцы цепляют за майку, которая уже начинает трещать по швам… Наконец падаю на газон, и тут же образовывается куча-мала, из-под которой выбираюсь спустя только где-то полминуты.

— Ребята, не расслабляемся! — слышу голос Шестернева.

Да уж, расслабляться рановато. Играть еще чуть менее получаса, и обескураженные немцы быстро приходят в себя, начиная планомерную осаду нашей штрафной. В то же время оставляют в защите как минимум троих игроков, потому что если Численко отошел назад, то мы со Стрельцовым всегда готовы совершить рейд к чужим воротам. А второй пропущенный мяч ну очень сильно осложнит им задачу выхода в финал чемпионата мира.

Пятнадцать минут до финального свистка. Яшин в рамке творит чудеса, вытащив за последнюю четверть часа пару непростых мячей. Как говорится, нам бы день простоять, да ночь продержаться.

Смотрю на Морозова — тот разве что не подпрыгивает на месте, то и дело кидая взгляд на большие часы в центре табло, где на белом фоне жирно темнеют цифры — 1:0. Как же медленно движется минутная стрелка! Семь минут до финального свистка… Пытаемся организовать редкую контратаку. Меня загоняют в угол поля, и я там просто тяну время, прижав мяч к угловому флажку и растопырив руки.

Все кончается корнером. Еще возможность потянуть время. Понимаю, что не совсем по-джентльменски, но в данном случае счет важнее. На последней минуте — кажется, шло уже добавленное время — Беккенбауэр умудряется мазануть по мячу, находясь чуть ли не на 11-метровой отметке. Круглый укатывается в аут, звучит долгожданная трель судейского свистка, и я обессиленный падаю на газон, где запах подстриженной травы не смогло перебить даже 90-минутное вытаптывание бутсами. Все, мы в финале!

Глава 16

В раздевалке на удивление эмоции не били через край. Пробки от шампанского, во всяком случае, в потолок не летели. Первым делом я поблагодарил Стрельцова за филигранный пас, справедливо считая, что половина забитого гола принадлежит ему. Эдик немного смутился, махнул рукой и отправился в душ.

Банишевский проковылял ко мне и с чувством произнес:

— Егор, я даже рад, что так со мной получилось. Потому что если бы ты не играл вместо меня — еще неизвестно, как бы все закончилось!

Причем говорил он это совершенно искренне, я видел это по его глазам.

Нарисовавшиеся минут через пять Гранаткин с Ряшенцевым сдержанно поздравили нас с выходом в финал первенства мира, причем с таким видом, будто по-другому и быть не могло.

— Молодцы, выполнили установку тренера, — говорил между тем Гранаткин. — Вот что значит дисциплина, полная самоотдача на поле! Осталось доказать, что советский футбол — сильнейший в мире.

Эх, ребята, знали бы вы, как низко пал отечественный футбол в реальности Алексея Лозового, что и 4-е место, завоеванное в 1966 году, окажется в ближайшие полвека непревзойденным результатом! Да что там полвека, можно смело и на 100 лет загадывать — все равно в полуфинал чемпионата мира хрен попадем.

Хотя тут можно сказать и по-другому: что это другие страны шагнули вперед, а мы остались топтаться на месте. А тут еще, мать ее, Перестройка с последующим развалом СССР, а заодно и спортивных школ, откуда тренеры, получавшие копейки, уходили на базар торговать шмотками. А то и в бандиты подавались, или вовсе спивались… Ведь последние успехи национальной сборной как раз и пришлись на советский период — победа на Олимпийских Играх 1988 года и финал чемпионата Европы в том же году. Костяк сборной всегда составляй русские и украинцы, плюс туда иногда попадали грузины, армяне и представители прочих малых народностей.

— Гляди-ка, наш Малец сияет как начищенный самовар, — осклабился Серебряников.

— Имеет право парень, гол забил победный, — по-отечески потрепал меня за вихор проходивший мимо Стрельцов из душа с полотенцем на плече. — Щас бы, мужики, в баньку сходить, на скамейке прилечь, чтобы тебя веничком березовым по спине, да по заднице…

— А потом кваску холодного, а еще лучше пивка! — подхватил Численко.

— Могу попробовать устроить, — откликнулся я.

— Серьезно? Это где же ты в Англии баню видел?

— Есть одна, в Фулхэме. Пенсионер у меня там знакомый живет, Федором Максимовичем кличут, сам он родом с Алтая, а женился на англичанке, сейчас уже вдовец. Вот и поставил баньку, ностальгирует. Я у него несколько раз парился, пока за 'Челси' играл. Дух там какой — вы не представляете! Выходишь из баньки — и словно заново родился. Кстати, и квасок сам делает, вкуснотища!

— А что, нам же финал в Лондоне играть, завтра уже туда и отчаливаем, — оживился Шестернев. — Владимир Петрович, вы же не против, если мы в баньку к знакомому Егора наведаемся?

— Решим этот вопрос, — улыбнулся Морозов. — Я бы и сам с удовольствием попарился. Но сначала нужно будет согласовать с руководством.

Мне вспомнился случай из прошлого Лозового. Мы тогда с Бари Алибасовым как раз сидели после баньки, разгоняясь пивком, и не спеша вели беседу о шоу-бизнесе, как нашем, так и глобального масштаба.

— Понимаешь, Леха, они просто раскручены, — говорил Бари, отрываясь от кружки. — Сначала в их раскрутку вкладываются, а затем отбивают с них в 10 раз больше. Просто бизнес! Кому-то повезло с продюсером, кому-то нет… Моим 'нанайцам' повезло, иначе прозябали бы где-нибудь по третьесортным клубам.

— Так их время вышло, согласись.

— Но свое-то они взяли, лет 10 были на волне. 'Spice Girls' вон тоже давно разбежались, а как звездили! Мои-то хоть еще попердывают… Так что, Леха, без продюсера, без раскрутки в современном шоу-бизнесе ты никто и звать тебя никак. Просто одних на весь мир раскручивают, а мы тут ограничены пределами 'совка'. Вон возьми Надю Кадышеву, чем она хуже той же Pink? Поет шикарно, а наряды какие!.. Да этой Пинке до нее еще петь и петь!

Так и не понял в тот раз, прикалывался Бари или говорил на полном серьезе. Я представил Pink в сарафане и кокошнике, и не удержался от улыбки…

В этот момент дверь распахнулась, и на пороге появился наш немолодой администратор.

— Егор, там тебя какие-то ребята спрашивают, из местных.

— Кто такие?

— Один Джоном представился, который со мной говорил.

— Хм, интересно…

В коридор я вышел с обмотанным вокруг торса полотенцем, и нос к носу столкнулся со знаменитой ливерпульской четверкой в лице улыбающихся Джона, Пола, Джорджа и Ринго. А рядом крутилась парочка пишущих журналистов и трое с фотоаппаратами, тут же принявшись ослеплять нас вспышками.

— О, круто выглядишь! — слегка меня приобнимая, заявил Леннон.

Тут же последовали объятия от остальных 'битлов'.

— Поздравляю с победой! Ты был лучшим!

— Спасибо… А вы-то тут какими судьбами?

— У нас просто совпал приезд в родной город с вашей игрой, и мы не могли упустить шанс посмотреть тебя в деле. Почему ты раньше не играл?

— Это был хитрый тактический ход наших тренеров, — ухмыльнулся я. — Так что, какие ваши прогнозы на второй полуфинал?

— Ну, мы-то надеемся, что наши разделают португальцев, несмотря на наличие в их составе 'черной жемчужины' Эйсебио, — ответил также улыбавшийся Пол. — Уверен, это будет классный финал на 'Уэмбли' — сборная Советов и сборная Англии!

— А если я вашим гол забью?

— Если он будет победным — то для англичан ты станешь врагом номер один, — прищурился Джон сквозь линзы очков. — Нет, серьезно, тебе тут прохода не дадут, так что ты хорошенько подумай, прежде чем огорчать королеву и английских болельщиков.

Дверь раздевалки распахнулась, и в коридор выглянул Галимзян, он же Гиля.

— Егор, ты куда пропал? Там тебя Морозов спрашивает… Ох, мать моя женщина! Это же…

— Знакомься, Гиля, это Джон, это Пол, Джордж и Ринго. Пришли выразить восхищение нашей игрой.

Хусаинов тут же на сносном английском — где только выучить успел — принялся в свою очередь выражать восхищение творчеством 'The Beatles', заявив, что у него имеются все альбомы группы.

— Парни, вы чего зависли? — выглянул из раздевалки Шестернев. — Там Петрович уже нервничает, что-то сказать хочет.

— Все, идем-идем, — ответил я на русском и снова перешел на английский. — Ладно, ребята, нам нужно идти, спасибо, что поддержали сегодня нашу сборную, еще увидимся.

Ночь мы провели в Ливерпуле, причем толком поспать мне так и не удалось. Перед глазами то и дело мелькали кадры нашего полуфинала с немцами, да еще побаливала лодыжка, на которой образовался приличных размеров синяк. Не говоря уже о какой-то ошалелой поклоннице, полночи голосившей под окнами: 'Егор, я тебя люблю!' Куда только полиция смотрит! И вот что значит номер без кондиционера; форточку прикроешь — уже дышать нечем, а так хоть бриз малость задувает. Яшину я завидовал черной завистью — наш кипер спал как убитый, казалось, его даже орудийная канонада не заставит подняться с постели.

— Там какая-то сумасшедшая до двух часов твое имя голосила, в любви признавалась, что ли? — недовольно пробурчал за завтраком севший за мой столик Метревели. — Пришлось мне звонить администратору, тот вызвал 'бобби', и ее куда-то увезли.

Я только виновато развел руками, мол, что поделаешь, ради славы приходится чем-то жертвовать.

Утром вылетели в Лондон, и уже через час приземлились в столице Британии. И тут не обошлось без фанаток, девиц пять с плакатами, на которых было намалевано мое имя и даже что-то вроде неудачного шаржа, голосили, приветствуя меня и опять же — признаваясь в любви. Эх, Ленка бы услышала — космы им повыдирала. И мне заодно чего-нибудь оторвала бы.

Нас разместили почти в центре города, в 'Alexandra Hotel'. На этот раз решил от команды не отделяться, даже не стал заикаться, что могу жить в своей квартире. Тем более номер опять же на двоих с Яшиным выделили неплохой, с телевизором и телефоном, и даже балкончиком, на котором Иваныч мог подымить. Не говоря уже о душе — правда, санузел оказался совмещенный. Радовало, что окна были во двор, поклонницы не будут хотя бы мешать спать.

Первым делом я рухнул в кровать и проспал пару часов, пока Лев Иваныч не разбудил меня к обеду. Но сначала я принял душ, а затем, ради прикола, попробовал набрать номер нашей с Лисенком московской квартиры и обалдел, когда после пары длинных гудков услышал в трубке голос супруги:

— Алло?

Ленка тоже прифигела, когда я заговорил. Тут же посыпались вопросы, что и как? Насчет спортивных результатов она была в курсе — как и вся страна, смотрела черно-белую трансляцию, пусть даже и неважного качества. Я в свою очередь узнал последние новости про Лешку и своих родных. В общем, наболтались от души. Послушал я и как угукает в мембране Лешкин голос, минут через десять не без нотки ностальгии возвращая трубку на место.

Позже, когда в наш номер принесли счет за международные переговоры, выяснилось, что наговорил на три с половиной фунта.

Вечером 26 июля англичане играли свой полуфинал с португальцами. Я-то в исходе противостояния почти не сомневался, разве что с минимально возможной поправкой на мое вмешательство в эту реальность, а вот остальные разделились на два лагеря. Большинство, впрочем, желали победы португальцам, не столько им симпатизируя, сколько в надежде на более легкого соперника по финалу. Флегматичный Гетманов заявил, что ему все равно, с кем биться в финале, тем более что его вряд ли поставят на игру, а вот Воронин, Стрельцов и Кавазашвили ставили на англичан. При этом у Стрельца была идея-фикс забить именно футболистам с туманного Альбиона, он почему-то питал к ним неприязнь ничуть не меньшую, чем к немцам.

— Жаль, не удастся побывать на стадионе, — вздохнул за обедом сидевший со мной за один столиком Численко. — Придется репортаж по телевизору слушать, с английскими комментариями. Но разве может черно-белый экран передать то, что творится на стадионе!

Да уж, я бы тоже не отказался лично поприсутствовать на 'Уэмбли', чтобы воочию увидеть полуфинальную битву двух европейских, но таких разных по стилю сборных. Но как туда пробраться, если мест нам никто не бронировал, а от советской делегации на стадион попадут вообще только Гранаткин с Ряшенцевым?! Ладно бы у меня имелись связи в руководстве стадиона, ну или хотя бы сборной Англии… Хотя ведь я же прекрасно знаком с Венейблсом и Тэмблингом. Да, судя по приведенным в газетах ориентировочным составам, они сегодня, скорее всего не играют, так это даже лучше! Значит, свободны, и смогут как-то поспособствовать нам пробраться на стадион. Ясно, что орава получается приличная, ну мы и не претендуем на сидячие места!

Своей идеей я поделился с ребятами и Морозовым.

— Я бы не отказался побывать на 'Уэмбли', - почесал лоб наставник сборной. — Правда, надо бы с товарищем Киселевым обсудить этот вопрос, потому как и в случае с баней — это не вписывается в заранее составленную программу мероприятий с нашим участием.

Ох уж этот официоз, ох уж эта бюрократия! Без команды свыше и шагу боимся ступить. Шелепин вроде бы пытается бороться с этими явлениями, но они настолько прочно въелись в сознание советских людей, что на их изживание понадобится не один десяток лет. Не при нашей жизни, как говорится. И это простые люди, я не говорю уже о чинушах. Пока-то не так сильно все прогнило, но не такое уж и далекое будущее глазами Алексея Лозового я прекрасно помню. Хочешь без очереди — давай на лапу. Хочешь быстро и качественно — плати. Кто же добровольно откажется от возможности неплохо навариться на выполнении, казалось бы, своих прямых обязанностей? Причем чем дальше — тем больше, после 91 года взяточники и бюрократы вообще расправили крылья. Да вон даже при Путине взятки дают миллионами долларов, хотя и пытаются с этим бороться, то одного посадят, то другого.

Где-то час спустя ко мне подошли Морозов и Киселев.

— Мальцев, мы посовещались с Николаем Петровичем, и решили, что вы можете попробовать воплотить в жизнь свою идею. Но только если проходит вся команда, а не один-два человека. Вся команда, — с нажимом повторил Киселев, имея в виду, как я понял, не только врачей и администраторов, но и себя любимого.

— Задачу понял, разрешите выполнять? — дурашливо вытянулся я в струнку.

— Не ерничайте, Мальцев, победный гол не дает вам права изображать из себя клоуна. Отнеситесь к поставленной задаче серьезнее. Как собираетесь ее выполнять?

— Я же рассказывал…

— Хотелось бы лично услышать подробности предстоящей операции.

— Еду на стадион, встречаю там английскую сборную, торможу своих бывших одноклубников, прошу провести ребят… Вот, собственно, и весь план.

— Слабенький какой-то план, — с сомнением глянул на Морозова спортивный чиновник.

— Ну уж какой есть, попытка, как говорится, не пытка, — не выдержал я. — Альтернативных вариантов все равно никто не предлагает, так что ничего заранее не обещаю.

— Хорошо, — выдавил из себя Киселев. — Но учтите, Мальцев, что решение о походе в баню зависит от того, насколько успешно вы справитесь с поставленной задачей. Мы согласны и на стоячие места, да, Николай Петрович?

— Да-да, конечно, Анатолий Ефремович.

— И поскольку мы не можем вас отправить на стадион в одиночку, то поедете на нашей машине. Вот, возьмите, здесь телефонный номер, по которому вы мне отчитаетесь о результатах операции, — протянул мне бумажку Киселев. — Если все пройдет удачно, то мы на автобусе приедем к стадиону в течение получаса.

— А пробки?

— Хм, действительно…

— Я бы порекомендовал метро, там уж точно пробок нет.

— Ну, это мы решим, на чем добраться, ваша задача — провести команду на стадион.

Совершенно ненужный, лишний человек при сборной, думал я, глядя в окно приданного команде автомобиля. Не было бы его — и все стало бы намного легче и проще. Такие люди только создают излишнее напряжение, хотя сами считают себя офигеть какими незаменимыми.

К служебному входу на стадион 'Уэмбли', куда должен был подъехать автобус с английскими футболистами, я прошествовал в сопровождении водителя, игравшего заодно роль и моего телохранителя. Ну вообще-то кстати, потому что не я один оказался такой умный: к живому коридору из 'бобби' приперлась немаленькая толпа из желающих поприветствовать своих футболистов. Несмотря на маскировку в виде надвинутой на глаза кепки и темных очков, многие меня узнавали, просили автограф, хлопали по плечу, хвалили, что я уделал этих 'Heinie' — так англичане еще со времен Второй мировой называли немцев. Это было уменьшительное от немецкого имени Heinrich, употреблявшееся почему-то в значении как 'идиот'.

Первыми к стадиону, еще за полтора часа до стартового свистка, намеченного на 19.30 по Британскому летнему времени, подъехали португальцы. Столпившиеся у живого коридора болельщики их дружно освистали — тоже мне, леди и джентльмены. Ну а что, дамы в этой толпе тоже присутствовали, и мало в чем уступали мужчинам.

Сборная Англии подъехала спустя тридцать минут. Тут уже эмоции болельщиков были совсем другими. Я боялся, что мне не удастся докричаться до кого-то из своих знакомых, поэтому я пробрался вплотную к стоявшему в оцеплении 'бобби'.

— Терри! — завопил я, увидев знакомое лицо в веренице нагруженных спортивными сумками игроков. — Терри, это я, Егор!

Венейблс обернулся на крик, увидел меня, и его лицо приняло удивленно-радостное выражение. Он отделился от сборной, подойдя ко мне вплотную и протягивая руку.

— Егор! Привет! Вот не ожидал, что ты здесь окажешься. Думал, в гостинице отдыхаешь, готовишься к финальной игре с нами.

— Ну, что играть придется с вами, я и не сомневаюсь, — потрафил я Венейблсу. — Вы с Бобби сегодня в основе?

— Альф предпочитает на решающие игры ставить других футболистов, — удрученно покачал головой Терри, имея в виду наставника сборной Альфа Рамсея.

— Сочувствую… Кстати, сюда я делегирован своей командой. Ребята очень хотят попасть на стадион, посмотреть ваш полуфинал. Согласны на любые места, в том числе стоячие. А обратиться, кроме тебя, мне не к кому.

— Эй, Терри, ты чего там встал? — крикнул ему кто-то из обернувшихся товарищей. — Автографы будешь после победы раздавать.

— Егор, давай со мной, а то здесь нам не дадут нормально поговорить. Эй, друг, — это уже к полицейскому, — пропусти этого парня.

— Я не имею права…

— Это Егор Мэлтсэфф, мой товарищ, который гол немцам забил.

— Ого, и правда он! Проходите, мистер Мэлтсэфф!

Таким образом я оказался в подтрибунном помещении. Терри влек меня за собой по каким-то коридорам — как он объяснил, мы идем к его знакомой Летиции Спрайт, чья фамилия мне живо напомнила марку прохладительного напитка. Летиция занимала пост помощника главного администратора стадиона, и если кто-то и мог помочь в решении моей проблемы — то, по заверениям Терри, только она.

— Больше я здесь просто никого не знаю, а мое слово тут значит немного, — с извиняющимся видом улыбнулся Терри. — Надеюсь, она сейчас на рабочем месте.

Летиция оказалась вполне еще молодой особой, не красавица, на мой взгляд, девица ростом с меня, причем без каблуков. Как я догадался, с Терри их связывали явно не деловые отношения, хотя при мне проявлять свои чувства они, наверное, постеснялись.

— Егор Мэлтсэфф? Конечно же, я вас узнала! — воскликнула она, крепко пожимая мне руку, словно заядлая феминистка. — У меня есть пластинка вашей группы, я работала на тот самом знаменитом фестивале на нашем стадионе осенью 65-го… Так в чем ваша проблема?

Объяснение много времени не заняло. Выслушав меня, Летиция задумчиво поскребла нос, затем решительно тряхнула кудрями:

— Хорошо, я найду место для 25 человек. Это проход с бортиком рядом с ложей прессы. Правда, места стоячие, но мы можем подыскать стулья.

— Летиция, я ваш должник по гроб жизни! Это прекрасный вариант! — в приливе благодарности я прижал ладонь к сердцу и слегка поклонился.

— Я буду ждать их у служебного входа. Как скоро они подъедут? — как ни в чем ни бывало, деловым тоном осведомилась Летиция.

— Обещали уложиться в течение получаса после моего звонка. Не против, если я с вашего телефона позвоню руководителю нашей делегации? Спасибо.

Киселев оказался на месте. Я его проинструктировал, что и как, и попросил не опаздывать, снова намекнув, что пробки в городе приличные, а под землей, где проложены линии метрополитена, пробок нет по определению.

— Летиция, можно еще один звоночек сделать?

— Да без проблем.

На этот раз, предчувствуя, что затея с баней приобретает реальные очертания, я набрал номер Максимыча. После третьего гудка я с тревогой подумал, что абонента нет дома, но на четвертом трубку все-таки сняли.

— Максимыч, здоров! — по-русски крикнул я в мембрану.

— Егор?

— Ну а кто же еще!

— Ох, чертяка, я ж по телевизору вчера игру смотрел, так радовался, что наши в финал вышли! Раньше футболом и не интересовался, а сейчас тут все с ума сходят, вот и я поддался. Тем более вроде земляки играют. Вдвойне рад, что ты забил… Что ж раньше-то не позвонил?

— Да все некогда было, Максимыч, да и неясно было, сыграю я в полуфинале или нет. А сейчас парни захотели в баньке расслабиться перед финалом, ну я сразу про тебя и вспомнил.

— Так это мы враз организуем, Егорка. Сегодня приедете?

— Нет, сегодня мы планируем второй полуфинал посмотреть, я тут ребят на стадион вытащил, уже вроде бы едут. А вот завтра, думаю, мы смогли бы к тебе завалиться дружной компанией. Желающих набралось человек пятнадцать, включая тренера, думаю, в два захода управимся — я же помню размеры твоей баньки. Если, конечно, за полгода не пристроил.

— Нет, Егорка, все та же… Ты, как вы точно решите, отзвонись мне, я ее загодя растоплю.

— А кваском не запасся?

— Квасок есть, как не быть! Я ж, Егорка, по твоему совету стал его на продажу производить, поставляю под реализацию в несколько небольших магазинов под своей зарегистрированной маркой 'MaximЫch'. Говорят, посольские хорошо берут, протоптали тропинку, да и местные, столичные присматриваются, уже многие распробовали. У меня сейчас в холодном подполе как раз две канистры 10-литровых стоят готовые, так одну я запросто могу завтра на стол поставить. Так что приезжайте, не обижу, помимо кваса могу чего и покрепче найти.

— Нет уж, Максимыч, покрепче не надо, нам еще финал играть. Ну, спасибо тебе заранее, завтра созвонимся.

Ну что рассказывать — англичане на переполненном 'Уэмбли' свой полуфинал выиграли. Впрочем, не — 2:1, как в прежней истории, а скромнее — 1:0. Получается, мое появление в этой реальности поменяло не только исход одного из полуфиналов, но и счет в этих играх. Там было дважды по 2:1, теперь же дважды по 1:0. Единственный и победный мяч забил Бобби Чарльтон на 47-й минуте ударом из-за пределов штрафной. Правда, не без небольшого рикошета от кого-то из защитников, что и дезориентировало Перейру.

— Повезло англичанам, — резюмировал Яшин, когда мы уже в сумерках покидали стадион. — У португальцев моментов было не меньше.

— Так и нам с немцами, можно сказать, тоже повезло, — откликнулся Сичинава.

— Ты это, Жора, брось, — одернул его Морозов, покосившись на Киселева. — Мы вчера продемонстрировали превосходство нашего футбола над немецким, доказали, что наши тактические схемы лучше, а характер советских футболистов крепче.

— Так я и не спорю, — пожал плечами Сичинава, пряча ухмылку.

А на следующий день утром мне в номер позвонила… Хелен. Услышав в трубке знакомый голос, я почувствовал легкий озноб. Помнил о ней все это время, но специально не звонил, боялся, что попросит о встрече, и станет делать недвусмысленные намеки, что не прочь еще раз разделить со мной ложе… Нет, ну это я, конечно, немного утрирую, но после той выволочки с газетой мне вообще нужно вести себя тише воды, ниже травы. Сам я, во всяком случае, решил Хелен не звонить, сосредоточившись исключительно на футболе.

— Егор, ты что же, уже столько дней в Англии, а до сих пор мне не позвонил. Или избегаешь меня? — с укором в голосе спросила она.

— Хелен, ты же понимаешь, что у нас жесткий режим, мы с базы никуда, — нагло соврал я и понизил голос. — А каждый звонок отслеживается, и этот тоже, кстати, так что еще неизвестно, какие последствия будет иметь для меня наш разговор.

— Боже, какая глупость! — рассмеялась Хелен. — Ты же не офицер госбезопасности, не раскрываешь мне государственные секреты!

— Ну, офицер не офицер, а звание имею, получил еще, играя за 'Динамо'. А 'Динамо', к твоему сведению, курирует Министерство внутренних дел СССР. Хоть я и футболист, а соответствующие подписки давал, теперь приходится контролировать каждое слово, не говоря уже о поступках.

Это я ей прозрачно так намекнул, что если она планирует пригласить меня куда-нибудь и тем более если надеется на тесный контакт — то ничего из этого не получится. Хелен, видимо, и сама поняла, что я не горю желанием личной встречи. Так что наш разговор как-то сам собой сошел на нет, мы вежливо распрощались, и я со вздохом вернул трубку на место.

Не знаю, может быть, если удастся договориться с 'Челси', то я и пролонгирую свое пребывание в Лондоне еще на годик. И тогда, вполне вероятно, наше общение с Хелен как двух добрых друзей будет иметь место, но на данный момент мне желательно оградить себя от контактов с местными. Я должен сосредоточиться исключительно на футболе! Кстати. представители лондонского клуба, как мне донесли, заявлялись в расположение сборной, хотели встретиться со мной лично, и я догадываюсь, на предмет чего, но их дальше порога не пустили, мотивировав это тем, что игроки говорятся к ответственным матчам, и отвлекать их лишний раз нежелательно.

После обеда четырнадцать футболистов, а также врач, администратор и главный тренер на автобусе отправились в гости к Максимычу. Хозяин расстарался, баньку подготовил знатную, в моей памяти сразу ожили воспоминания былых дней, когда я наезжал к бывшему военнопленному попариться и испить кваску. Максимыч выдал нам с десяток настоящих березовых веников, и мы в два захода посетили баню, состоявшую из помывочной-парилки и предбанника с крепко сколоченным дубовым столом, за которым одновременно могли разместиться человек десять, а при желании и побольше.

Но прежде чем сесть за накрытый заботливым хозяином стол, мы из парилки выскакивали во двор в чем мать родила, и сигали с головой в небольшой прудик метров пятнадцати в диаметре. Водоем этот, наполненный чистой проточной водой, был рукотворным детищем рачительного старика, которому после выхода не пенсию год назад заняться было решительно нечем. Вот он и посвятил себя обустройству своего жилья и прилегающей территории. Максимыч, глядя на нас, улыбался в бороду — со стороны мы выглядели, наверное, как дети.

Наконец и наш второй заход уселся за накрытым столом, где первая партия уже успела распробовать, что послал Бог, вернее, радушный хозяин. Из напитков был обалденный на вкус, светлого цвета квас, из закусок — ностальгические воспоминания о родимой сторонке в виде нежного, с розовыми прожилками сала, пучков зеленого лука, огурцов и помидоров со своего огорода, вареных яичек, ломтей рассыпчатого хлеба… А венцом всему было большое блюдо дымивших одуряющим ароматом пельменей, которые мы макали кто в чашку со сметаной, кто в блюдо с топленым маслом. А некоторые успевали отведать оба варианта.

— Самогону бы щас тяпнуть для бодрости, — выдохнул Яшин, откидываясь спиной в бревенчатую стену и закуривая 'Pall Mall' из купленной вчера возле стадиона пачки.

— Лева, какой пример подаешь! — укорил его Морозов. — Никаких спиртных напитков, замечу — лишу места в основном составе на финал. Это касается всех!

— Значит, мне можно, — ухмыльнулся Леня Островский. — Я по-любому в состав не прохожу.

— Не зарекайся, — хмуро оборвал его Петрович. — Мало ли, вдруг у Алика живот разболится перед финалом…

— У Алика? — растянул в улыбке рот Стрельцов. — Он даже если на мине подорвется — приползет играть без ног.

— Ну, без ног-то вряд ли, — заметил Шестернев с серьезным видом, — а вот понос меня точно не остановит.

— Хотите, историю смешную расскажу? — предложил под общий смех Виктор Серебряников, хрумкая огурцом. — Ваню Моргунова, который играл в 'Локомотиве', а потом в 'Нефтчи', все ведь знаете? Так вот, как-то на экзамене по истории он никак не мог назвать хотя бы один строй, по какому развивалось общество, начиная от первобытного. И тогда преподаватель бросил ему спасательный круг, спросив напрямик: 'Ну вот вы сейчас в каком обществе живете?' 'Я? — переспросил Ваня, и тут же победоносно отрапортовал: — Как в каком — в 'Локомотиве', конечно!'

Поржали, затем продолжили трапезу, но уже не так активно, больше смаковали, потому как животы все успели набить прилично.

— Кстати, Егор, расскажи-ка поподробнее про этого Максимыча, а то вчера объяснил все как-то в общих чертах, — попросил Морозов.

Пришлось рассказывать. История старика многих задела за живое. Практически никого война не обошла стороной, вон Серебряников тут же принялся вспоминать, как его дядька три года в концлагере провел в Польше, насилу после освобождения в госпитале выходили — таким был истощенным.

Тут появился и Чуйко.

— Ну как, ребята, еще, может пельмешек отварить? У меня в морозилке лежит парочка килограммов, вчера специально накрутил-налепил…

— Нет-нет, огромное спасибо, все наелись до отвала, — замахал руками Морозов. — Тем более что нам уже нужно ехать. Федор Максимович, сколько мы вам должны за этот сказочный прием?

— Ты это брось, Николай Петрович, ишь чего удумал! Должны… Это я вам спасибо говорить должен, когда бы еще земляки нагрянули в гости, а то сижу тут, кукую в одиночестве. Хоть какая-то радость!

— Знаешь что, Максимыч, а давай мы тебя проведем на наш финал, — предложил я внаглую от лица всех собравшихся, которые, впрочем, тут же согласно закивали.

Старик подергал ус, хитро глядя на нас, а потом махнул рукой:

— А что, не откажусь. Куда и во сколько нужно подходить?

Прощались сердечно, напоследок Максимыч пожелал нам победить в финале, мы пообещали приложить к этому все силы. Что ни говори, а ребята были не только старику благодарны, но и мне, за то, что свел их с Максимычем, помог устроить такой шикарный отдых. Главное — не сильно расслабляться перед решающей игрой, которой в истории нашего футбола может больше и не случиться.

Глава 17

После легкой утренней тренировки в рамках культурной программы у нас была запланирована экскурсия по Лондону с привлечением местного экскурсовода. Для путешествия туристическая компания выделила свой 2-этажный 'Routemaster' с открытым верхом. На втором этаже должна была восседать команда, а экскурсовод с микрофоном по пути станет рассказывать о главных достопримечательностях английской столицы. Обзорная экскурсия была рассчитана на несколько часов, с возвращением к обеду, то есть к 13.30.

— Николай Петрович, ну мне-то зачем с вами ехать? — взмолился я, глядя печальными глазами на Морозова. — Я этот Лондон знаю, как свои пять пальцев, меня уже ничем не удивишь. Ни музеем мадам Тюссо, ни домом на Бейкер-стрит, где якобы жил выдуманный Шерлок Холмс, ни Собором Святого Павла…

— Отрываешься от коллектива, — прошипел тренер. — Я собираюсь тебя ставить на финал, а ты опять включаешь единоличника. Хватит дурака валять, залезай в автобус со всеми. Тем более что Киселев едет с нами.

Делать нечего, пришлось грузиться в автобус. Место я занял в самом конце открытой ветрам и солнцу площадки второго этажа. Может, удастся там, вдалеке от сидевшего впереди начальства и воркующего на хреновом русском экскурсовода побыть с собой наедине.

Рядом со мной плюхнулся Воронин.

— Что, тоже неинтересно? — усмехнулся он. — Я-то прожил в Лондоне несколько месяцев, и то изучил его прилично, а ты вообще за полтора года, наверное, знаешь тут каждую подворотню… Интересно, как Твигги поживает?

— Взял бы и позвонил ей, — брякнул я, думая о своем.

Кто бы знал, к чему приведет мой необдуманный совет! По возвращении с экскурсии, как выяснилось позже, Воронин и впрямь откопал в своих блокнотах телефон красотки, набрав ей прямо из гостиничного номера. И ведь дозвонился с первого раза, и мало того, она согласилась провести с ним вечер в баре в паре кварталов от отеля, благо что у нас было свободное время.

Но и это бы ничего, однако, как и в моем случае, то ли по воле злого рока, то ли просто потому, что Твигги была личностью известной, рядом оказался какой-то папарацци, и на следующее утро уже набивавшая руку на скандалах с советскими футболистами 'The Guardian' вышла с заголовком: 'Звезда советской сборной развлекается с английской моделью!' Ну и фото соответствующее, где Валера и Твигги улыбаются прямо в камеру, сидя у барной стойки, на которой стоят бокалы с какой-то жидкостью и торчащими из них соломинками.

— Сука! — восклицал в нашем с Яшиным номере Воронин, потрясая свежим номером, который ему любезно принес приданный сборной Джордж Скенлан. — Ты представляешь, этот мудак сказал, что он просто поклонник советской сборной, и попросил разрешения сфотографировать нас на память. А теперь вот! Хорошо, хоть не написали, будто я с ней переспал! Ничего такого и не было, если что…

— Ох, наивный ты, Валера, человек, — покачал я головой. — Кто тебя вообще надоумил ей звонить?

— Как кто? — опешил наш полузащитник. — Так ты же и надоумил! Забыл, что ли? Когда на экскурсии были.

— Действительно, это я как-то облажался… И что теперь? Надеюсь, ты предупредил Скенлана, и до того же Киселева информация не дойдет? А то ведь, чего доброго, и над тобой судилище устроят.

— То-то и оно! Хрен бы с ним, с партбилетом, так ведь могут на финал не поставить…. О-о-о, твою ж мать, за что мне это?!

— Ну ты не убивайся раньше времени, — закуривая, невозмутимо произнес Яшин. — Финал — вещь серьезная, я лично в случае чего попрошу, чтобы до финала тебя не трогали. Думаю, и ребята поддержат.

Воронин сел на край моей постели и уронил лицо в ладони. Упавшая на пол газета, словно в насмешку распахнувшись именно на этой странице, мозолила глаза снимком, с которого улыбались Воронин и худющая Твигги.

— Если что, представим это как провокацию англичан, — озвучил я пришедшую в голову идею. — Объяснишь, что Твигги сама тебе позвонила, попросила о встрече в тихом баре недалеко от отеля, сказав, что случилось что-то серьезное, хотя на деле она захотела с тобой просто встретиться как со старым другом. Ты просто шел с ней пообщаться, как к старой знакомой, ну, заказала она пару коктейлей, так ты и не пил, скажешь, если только чуть пригубил за компанию. А тут провокатор с камерой, представившийся поклонником сборной и твоим в частности. То есть это была специально подстроенная диверсия, чтобы лишить сборную перед финальной игрой одного из ее ведущих футболистов.

Воронин оторвал лицо от ладоней, с надеждой глянул на меня.

— А что, может и прокатить.

— Хорошо бы, — хмыкнул Яшин. — Только ты, Валерка, прежде чем пускаться во все тяжкие, лучше бы головой думал, а не тем, что между ног болтается.

— Знаешь что, Лева, хоть ты мне и друг…

— Товарищи, без паники! — осадил я приподнявшегося было Воронина, а Яшин так и сидел с сигаретой в зубах, глядя на товарища по сборной с хитрым прищуром. — Валер, ты извини, но и в самом деле, косяк твой. Да и я хорош, подал идею, не подумавши. Давайте пока не будем пороть горячку. Вот если начальство узнает об этой провокации — тогда и будем внедрять в жизнь предложенный мною вариант, раз у вас все равно ничего лучше нет.

На том и порешили. Воронин со скомканной газетой отправился к себе в номер, а мы с Яшиным решили перекинуться в 'дурака'.

— Удивляешь ты меня порой, Егор, — не поднимая взгляда от своих карт, неожиданно произнес Лев Иваныч. — Казалось бы, 20 лет, а зачастую ведешь себя так, словно чуть ли не старше меня. Выражения у тебя прямо-таки заумные случаются. И ведь из простой советской семьи, рос во дворе…

Яшин взглянул мне в глаза, и на какое-то мгновение я почувствовал себя словно на допросе у сотрудника НКВД. К счастью, в реальности судьба не сводила меня с этими товарищами, поскольку в обеих ипостасях я появился на свет позже, но видимо, подследственные в застенках НКВД испытывали нечто похожее. Впрочем, в следующий миг Яшин улыбнулся, и повисшая было в воздухе напряженность тут же куда-то испарилась.

— Ну, ту историю с оголенным проводом, наверное, не только вся наша страна, но и полмира уже знает, — сказал он. — Такой бы провод сунуть в руки каждому советскому подростку, глядишь — вундеркиндов и прибавилось бы. Согласен?

— Не уверен, что сработало бы, хотя… Черт его знает! Я ведь и сам иногда думаю, как так получилось, что из простого дворового оболтуса после кратковременной потери сознания получился композитор и футболист?.. Блин, проиграл! Моя очередь сдавать.

Этим же вечером 28 июля мы по телевизору в холле гостиницы смотрели матч за 3-е место между сборными ФРГ и Португалии. Немцы подтвердили выданные им авансы и, несмотря на гол Эйсебио, в свою очередь отгрузили португальцам сразу три. Причем последний на 90-й минуте матча, когда соперник все силы бросил на то, чтобы отыграться, и шустрый Шнелленгер убежал один на один с Перейрой, спокойно положив мяч под опорную ногу голкипера.

Как мы ни надеялись на то, что высер 'The Guardian' не дойдет до руководства сборной — этим надеждам все же не суждено было сбыться. На следующий день, накануне финала, было объявлено командное собрание. Но тут уж мы включили все свои резервы. В дело пошла моя версия развития событий, озвученная на собрании самим Ворониным, ну и ребята впряглись за нашего полузащитника, напирая на то, что игрок нужен сборной в главном матче за всю историю советского футбола.

— Но пятно-то какое, пятно! — восклицал Киселев, потрясая свернутой в трубочку газетой. — Его уже не смоешь даже победой в финальной игре над англичанами! Вы понимаете, что мне в любом случае придется доложить по инстанции?

— Анатолий Ефремович, а может, не будем спешить раньше времени? — предложил Морозов. — Давайте мы финал отыграем, а там уже и сообщите кому надо.

— Легко вам говорить, Николай Петрович, а поставьте себя на мое место! В сборной такое творится, а я, получается, своим молчанием потворствую…

— Так вы и не молчите, просто скажете не сегодня, а, например, завтра вечером, после финальной игры. Если это вообще будет на тот момент актуально. Да что там, вы же в случае чего можете сказать, что не нянька футболистам, чтобы следить за каждым их шагом, и газеты на английском не читаете, что вообще для вас это все стало новостью.

— Нет уж, Николай Петрович, не так меня воспитывали, чтобы выставляться дурачком. Ладно, я смотрю, вы тут все заодно… Предположим, подождать до финальной игры, пожалуй, я еще смогу, но потом все равно вынужден буду доложить кому следует. Единственным оправданием моему поступку может служить то, что я это делаю в интересах сборной и всего советского футбола.

'Какой такой поступок, — думал я, — от тебя наоборот просят ничего не предпринимать хотя бы один день, а ты выставляешь себя чуть ли не Иисусом Христом, страдающим за все человечество'.

— Спасибо, Николай Петрович, и вам, ребята, спасибо, что поддержали, — с чувством произнес Воронин, когда Киселев ушел с собрания по своим неотложным делам. — А я уж, честно говоря, распрощался с надеждой сыграть в финале.

— Мы же одна команда, Валер! — приобнимая коллегу, сказал Шестернев.

— Конечно, мы бы тебя не бросили, — добавил Стрельцов.

— В другой раз, Валера, думай головой, — повторил Морозов уполовиненную фразу Яшина, после чего тяжко вздохнул и посмотрел на часы. — Ладно, ребятки, мне тоже нужно отлучиться по делам. Напоминаю, что в пять вечера тренировка.

Ночь накануне финальной игры выдалась беспокойной. Не знаю уж, кто надоумил этих негодяев, но где-то с полуночи к отелю стянулась толпа молодежи, принявшаяся скандировать, что сборная Англии самая сильная в мире, и русские будут стерты в порошок. Даже со стороны нашего с Яшиным номера, окна которого выходили в закрытый двор, доносились вопли явно подвыпивших молодчиков. Что уж говорить о футболистах, чьи окна выходили на улицу! Мало того, эти отморозки в районе двух часов ночи принялись выкрикивать оскорбления в адрес советских футболистов. Я не понял, а где полиция? Где доблестные 'бобби'?! Их что, ни администрация отеля не вызвала, ни наши руководители?

— Мэлтсефф, завтра тебе переломают ноги! — донесся до моих ушей чей-то отчаянный вопль.

Вот гады! Мне захотелось выйти и настучать им по шее, но я понимал, что эта затея обречена на провал. Во-первых, их намного больше, скорее, самому настучат по первое число, а во-вторых, это, как я подозревал, часть задуманной против нас провокации в надежде, что кто-то не выдержит и сорвется. Только в пятом часу утра, судя по звукам, появились доблестные стражи порядка, рассеявшие толпу из-под окон отеля.

Ни свет ни заря Морозов с воспаленными глазами обошел все номера, объявив, что нашими представителями будет подан официальный протест, а нам разрешил проспать завтрак. Что мы с превеликим удовольствием и сделали, хотя после второго подъема у некоторых побаливали головы. Но наш врач Олег Белаковский накачал страждущих ибупрофеном, так что к моменту отъезда на 'Уэмбли' все чувствовали себя более-менее прилично.

Максимыч, как мы и договаривались, ожидал нас у служебного входа на стадион. Так же и я несколько дней назад торчал тут за оцеплением из полисменов, выискивая в череде проходящих мимо английских футболистов своих одноклубников. Морозов лично провел старика в подтрибунное помещение, а затем передал на руки нашему администратору, который должен был позаботиться о месте на трибуне для бывшего военнопленного.

— Вы уж, сынки, не подкачайте, — напутствовал нас Максимыч, вручая напоследок огромную сумку, в которой что-то звякнуло. — Квасок свой принес, жарко будет — попьете. Только в какой-нибудь холодильничек поставьте, пусть остынет, а то нагрелся небось, пока вез его сюда.

Мы поблагодарили сибиряка за квас и пообещали, что не подкачаем. Я тайком посматривал в глаза ребятам, и видел, что каждый из них полон решимости выйти на поле, чтобы победить или умереть. И предматчевая накачка Гранаткина тут ни при чем, просто мы и сами прекрасно понимали, что стоит на кону.

В раздевалке больше молчали. А что говорить, все и так знали, кто чем занимается на поле. Разве что Морозов еще раз напомнил:

— Стараемся с первых минут навязать сопернику агрессивный футбол. Не даем спокойно распоряжаться мячом, сразу идем в отбор, больше играйте на Мальцева, он будет разгонять наши атаки с линии последнего защитника. И про искусственный офсайд не забываем, удивим соперника.

Я осмотрел притихших игроков. Здесь были только те, кому через несколько минут предстояло выйти на поле, не заигранные заняли свои места на трибуне. По существу, тот же самый состав, что выходил на полуфинал против немцев. Хромых и сопливых вроде нет, поэтому врач команды дал добро на эту заявку, а Морозов передал ее в оргкомитет чемпионата мира еще вчера вечером.

Что же касается заявки англичан, то здесь тоже обошлось без неожиданностей. Бэнкс в воротах, полевые игроки Коэн, Джек и Бобби Чарльтоны (всего лишь однофамильцы), Мур, Уилсон, Стайлз, Болл, Питерс, Херст и Хант. Моих одноклубников по 'Челси' в составе ожидаемо не оказалось.

Вспомнилось, как Джефф Херст отметился хет-триком в финальном матче с немцами. Надо бы намекнуть, чтобы приглядывали за этим парнем. Хотя, в принципе, Морозов дал установку накрывать всех, кто приближается к линии нашей штрафной площади, так что, возможно, и нет смысла в персональной опеке.

Присели, как говорится, на дорожку, хотя и так вроде сидели, разве что старший тренер туда-сюда ходил, а теперь решил опуститься на стул. Морозов нервно вытирал постоянно потеющие лоб и шею носовым платком, каждые несколько секунд бросая взгляд на циферблат часов.

— Ну что, пора!

Мы поднялись и молча гуськом двинулись по коридору в сторону изумрудного местами поля, а местами с проплешинами. Здесь же, в тоннеле, лицом к лицу столкнулись с англичанами. С некоторыми я перекинулся парой слов, все ж таки полтора сезона играл с ними в одном чемпионате. Тот же Бобби Чарльтон по-дружески хлопнул меня по плечу:

— Что, Мэлтсэфф, надеетесь сегодня одолеть нас?

— А вы что, надеетесь одолеть нас? — вопросом на вопрос ответил я, и мы оба рассмеялись.

Хотя на самом деле мне было не до смеха, внутри меня бушевал настоящий пожар. Колбасило так, что мама не горюй. Но внешне я старался соответствовать остальным нашим ребятам, из которых только южанин Метревели то и дело нервно почесывался, да так, что на его шее уже в раздевалке начали проступать кровавые полосы.

— Слава, надо было тебе ногти подстричь перед игрой, — хмыкнул Стрельцов, наблюдая очередной акт мазохизма.

— А ну тебя, — отмахнулся Метревели. — Удивляюсь, как вам удается оставаться такими невозмутимыми… Чего такого съели?

— Не, не расскажу, а то тоже захочешь, а там такие последствия… С унитаза три дня не слезешь, — заржал Эдик собственной шутке.

Когда футболисты появились на поле, без малого 100 тысяч зрителей устроили нечто невообразимое. Радовало, что на трибунах мелькали и красные флаги. Фото на память, я скромно пристроился с краю. Мы в красных майках и такого же цвета гетрах, и в белых трусах — все как в полуфинальной игре с немцами. Соперники в белых майках и гетрах, и в черных трусах.

Кидаю взгляд на королевскую ложу… Рядом с Елизаветой II, голову которой украшает какая-то мохнатая шапка желтоватого оттенка, восседает не кто иной, как Шелепин. О его прилете мы узнали только сегодня, Александр Николаевич сделал перерыв в своих делах специально, чтобы по приглашению монаршей особы Британии воочию понаблюдать за перипетиями финальной баталии чемпионата мира и поддержать советских футболистов. Опять же — стимул для нас не упасть в грязь лицом на глазах у Первого секретаря ЦК КПСС.

Выстраиваемся в середине поля, военный оркестр играет гимны двух стран. Сначала английский, от хорового исполнения которого стадионом мурашки бегут по коже. Затем грянул наш 'Союз нерушимый…' С трибун доносится свист, но мы свой гимн голосим что есть мочи, воодушевляя себя и нагоняя страх на соперника. Во всяком случае, хотелось бы в это верить.

После того, как оркестр покинул поле — легкая разминка перед стартовым свистком, мы со Стрельцовым перепасовываем друг другу мячик. Наставник англичан Альф Рамсей задумчиво глядит на поле из-под кустистых бровей. Тренер, ставший легендой после домашнего чемпионата мира. Станет ли он легендой на этот раз? Или мы все-таки сумеем лишить его такой чести?

Затем два капитана Шестернев и Мур сходятся в центре поля, рядом с судейской бригадой в лице швейцарца Готтфрида Динста и его помощников — чеха Карола Гальбы и немца Рудольфа Крейнтлейна. Того самого Крейнтлейна, что судил нас в поединке с итальянцами на предварительном этапе. В тот раз отсудил нормально, хотелось верить, что и сейчас история повторится, что не будет он нам мстить за проигранный его земляками полуфинал. Хотелось также надеяться, что в этой ветке реальности не случится дополнительного времени и 'гола-фантома', который был засчитан с подачи лайнсмена Тофика Бахрамова. Тем более что и самого Бахрамова не наблюдалось, поскольку в финале играла советская сборная.

Кстати, по регламенту в случае ничейного исхода в основное время назначались дополнительные полчаса. Если же и они не выявляли победителя, то назначалась переигровка. Никаких послематчевых пенальти. По мне, это было более справедливо, чем полагаться на лотерею в виде 11-метровых ударов.

Право ввести мяч в игру выиграли англичане. На игру они выбрали нетрадиционную схему без ярко-выраженных фланговых игроков, тогда как мы с Хусаиновым привычно заняли места на своих флангах.

— Прессингуем, не забываем! — сделав ладони рупором, кричит Морозов.

Мне-то его слышно, раз уж пока мой фланг граничит с тренерскими скамейками, а до остальных ему докричаться сегодня будет трудновато. Рамсей вон и не пытается, только жестами что-то показывает.

Ну что, поехали, как говорил Юра Гагарин! Хозяева турнира принялись перепасовывать мяч на своей половине поля, мы их пока не атакуем, ждем к себе в гости, чтобы уже от центрального круга начать отбор и затем, завладев мячом, быстро отправить его вперед. Сборная сегодня должна напоминать туго сжатую пружину. Именно этот термин я озвучил перед матчем, и он так понравился Морозову, что тренер успел вставить его в свою речь уже несколько раз.

Минуте на третьей я вступил в единоборство с оказавшимся на моем фланге Нобби Стайлзом. Нобби был нетипичным для своего времени футболистом: низкорослым, да еще страдал серьезной близорукостью, поэтому в игре вынужден был использовать мощные контактные линзы, а за пределами стадиона носил очки с толстыми стеклами. Мало того, он еще в детстве умудрился потерять все зубы, и на игру выходил без зубных протезов, что придавало его лицу устрашающую ухмылку.

Мое плечо оказалось помощнее, Нобби я оттер в сторону, завладел было мячом, но этот недомерок взял и засадил мне сзади по той самой щиколотке, которой больше всего досталось в игре с немцами.

— Е…й в рот! — заорал я, корчась на газоне от пронзившей всего меня насквозь боли. — А-а, бля, сука, бля!

Твою ж мать, ну и боль! Не приведи Бог перелом… Вижу, надо мной мельтешат тени — это наши ребята пытаются пока на словах объяснить Стайлзу, что так играть нельзя, хотя Метревели, впрочем, успел вцепиться нарушителю в футболку. За Нобби заступаются игроки английской сборной, растерявшийся Динст не переставая дует в свисток, а его помощники пытаются разнять футболистов.

Кое-как с помощью кого-то из ребят поднимаюсь, прихрамывая, подхожу к бровке, где тут же над моей щиколоткой начинает колдовать наш врач.

— Вроде не сломана, и связки целые, — констатирует Олег Маркович. — За такие удары по ногам удалять надо, а то что это — отделался устным внушением!

На ледяные компрессы времени нет, поэтому делает обезболивающий укол, и я с разрешения судьи возвращаюсь в игру. Возвращаюсь медленно в прямом и переносном смыслах, ребята, чтобы не нагружать меня сразу, дают немного оклематься, не нагружая пасами. Поэтому получаю возможность немного понаблюдать за игрой как бы со стороны.

Помню, смотрел как-то матч в записи в компании все еще здравствовавшего участника того чемпионата мира Владимира Пономарева, с более молодой копией которого сейчас я вышел вместе на поле. Не удержался, хмыкнул, мол, играют англичане и немцы на уровне нашей современной второй лиги. На что Пономарев пожал плечами:

— Ну а что ты хотел, футбол же не стоит на месте. Лет через пятьдесят и про нынешних чемпионов мира будут говорить точно так же. Да и экипировка какая была, ты вспомни! Это тебе не современные облегченные бутсы, не современные бесшовные мячи, которым и вода нипочем. А тогда дождь прошел — все, мячик превращается в чугунное ядро.

К счастью, сегодня дождик не обещали. Я непроизвольно посмотрел на небо, и в этот момент раздался крик Воронина:

— Малец, мяч!

О, блин, чуть пас не прозевал. Принимаю мяч и ускоряюсь вдоль правой бровки. Нога побаливает, но обезболивающее дело свое делает — бежать можно, хотя стопа немного онемевшая, нет того контакта с мячом, как хотелось бы. Бегу и думаю, как долго продлится действие препарата.

Вижу, что вроде бы открывается Стрельцов. Делаю передачу вразрез, но у него тут же в подкате мяч выбивают. Английские защитники тоже недаром свой хлеб едят, голыми руками их не возьмешь.

Левая стопа понемногу обретает чувствительность, но при этом возвращается и ноющая боль. Пока не та, что была сразу после контакта, но думается, дальше будет хуже. Придется в перерыве снова колоть.

Бросаю взгляд на табло — 34-я минута. Пока держимся, во всяком случае, не выглядим мальчиками для битья. Грамотно обороняемся и при случае пытаемся организовать быстрый контрвыпад. Один из них снова проходит при моем участии. На этот раз отваживаюсь и луплю издали по воротам — мяч и штанга разминаются в нескольких сантиметрах друг от друга. Но это действо хотя бы заставляет Бэнкса высказать недовольство защитникам, хотя меня должен был накрывать кто-то из игроков средней линии. А с трибун я слышу хоть и заглушаемое криками на английском, но такое родное: 'Шайбу! Шайбу!'

41-я минута, у наших ворот угловой. Яшин в борьбе с Питерсом первый на мяче, выбивает его кулаком за пределы штрафной. И в этот момент раздается свисток. Что такое? Для перерыва вроде бы еще рано. Судья показывает на 11-метровую отметку. Ничего не понимаю! Штрафной в нашу пользу? Нападение на вратаря? Или… Вижу радостные лица английских игроков и как наши обступают Динста. Но тот непреклонен — пенальти!

— Ты че творишь, сука! — ору что есть мочи и широким шагом двигаюсь к эпицентру событий.

Это был тот случай, когда захотелось от всей души заехать судье в рыло. Уверен, так бы и поступил, потому что весь тайм свистки раздавались не в нашу пользу, но в последний момент меня за руку хватает Гиля, который, видно, по глазам прочитал мои дальнейшие действия.

— Малец, не надо! Хочешь оставить нашу команду в меньшинстве? Тогда нам точно конец.

Тяжело дышу, не отводя взгляда от человека в черном, лицо которого не выражает абсолютно никаких эмоций. У-у, фашист гребаный! Даром что швейцарец.

Между тем Чарльтон устанавливает мяч на 'точку', короткий разбег, удар — и футбольный снаряд, чиркнув по пальцам вытянувшегося в струнку Яшина, летит в левый от него угол. Стадион тут же взрывается ревом, кажется, я сейчас оглохну, а Динст указывает на центр поля.

Разыгрываем, находясь в легком трансе. Как так-то?! Пенальти из ничего! Получается, нужно быть на голову сильнее соперника, чтобы нивелировать судейский фактор. Но это финал чемпионата мира, на него отбираются не только лучшие сборные, но и лучшие судьи!

— Мартин, ведь не было же пенальти! — кричу я Питерсу, оказавшемуся метрах в десяти от меня.

Тот разводит руками, улыбаясь. Ну и… редиска же ты, Питерс. Был бы честным человеком, джентльменом — подошел бы к судье и сказал, что нарушения не было. Но видно, честь и Мартин Питерс — понятия взаимоисключающие.

В раздевалке возмущению парней нет предела. Слава Метревели в волнении переходит на грузинский, а мне тем временем вкалывают новую порцию обезболивающего. Настроение хуже некуда. Проигрываем после первого тайма, да я еще полукалека. Неужели остановимся в одном шаге от заветного трофея?!

— Ребята, не раскисаем, — слышу голос Морозова. — Нужно во что бы то ни стало постараться забить в начале второго тайма.

Легко сказать — забить. Нет, если судья вдруг решит дать такой же свисток, только в штрафной англичан — тогда гол вполне очень может состояться. Но что-то мне подсказывало, что судья благоволить нашей команде не планирует, а все спорные моменты будут решаться в пользу соперника.

Тем не менее, прессингуем с удвоенной энергией. Все силы брошены на алтарь финального поединка, беречь себя нет смысла. И я пашу не только вдоль бровки, но и в центре поля, открываюсь, чтобы получить мяч, ищу возможность убежать, используя свою стартовую скорость…

Не железные же они, эти англичане, должны ведь рано или поздно дрогнуть! Они уже сами не так активно идут вперед, а мы все чаще тревожим Бэнкса, и не только дальними ударами. Вот уже и Численко в штрафной пытается бить ножницами… Красиво, но мяч по дуге уходит выше ворот. Мне удаются несколько фланговых проходов и даже срабатывает 'стеночка' со Стрельцовым, но удар приходится в защитника и мяч покидает пределы поля.

67-я минута. Снова пытаемся что-то создать у чужих ворот. Англичане совсем забыли об атаках, за что стадион награждает их возмущенным свистом. Защищаться ведь тоже занятие хлопотное, сколько сил тратится на то, чтобы отобрать у соперника мяч.

А финальный свисток все ближе и ближе! Да что ж, твою мать-то, неужто мое попадание в прошлое выльется всего лишь в серебряные медали?

Всего лишь… Алексей Лозовой из будущего от радости прыгал бы в кресле с бутылкой пива в руке, выиграй наши 'серебро' мундиале. Да советская сборная вошла бы в историю, это вам не 4-е место! А Егору Мальцеву этого уже мало, он-то уже видел себя с 'Никой' в руках, главной звездой финального матча чемпионата мира! Да, английские газеты после полуфинала с немцами отдали должное моему мастерству, но после главного поединка как бы не пришлось засунуть свои амбиции куда-нибудь подальше.

80-я минута. Рвусь в самую гущу событий, меня то и дело лупят по ногам, но я играю сквозь боль, стиснув зубы. Если не сломают — буду рваться к чужим воротам до последней секунды.

Время летит, словно экспресс 'Красная стрела'. Я уже на месте центрального нападающего, мы со Стрельцом в паре, пытаемся вдвоем продавить эшелонированную оборону англичан, чуть позади Воронин, Численко, Метревели, а наши оборонцы вообще уже в центре поля, того и гляди, побегут в чужую штрафную… От проходов по флангу я решил отказаться, все равно после моих навесов высокие английские защитники выносят мяч. Особенно Джек Чарльтон — все передачи в штрафную он прерывает на самом интересном месте.

А вот Гиля продолжает пахать бровку, он уверен, что рано или поздно, не мытьем, так катаньем, но хотя бы один прострел или навес достигнет цели. Вот Хусаинов совершает очередной забег, на замахе убирает Коэна, и прежде чем его накрыл Бобби Мур, отправляет мяч по дуге в штрафную площадь англичан.

Краем глаза замечаю, что Стрелец аккуратно так, в пределах правил, оттесняет Джека Чарльтона в сторону, давая мне возможность принять мяч. Но в то же время в последний момент понимаю, что по инерции пролетаю вперед и, что самое хреновое, не успеваю затормозить. И в этот миг словно сам собой получается акробатический кульбит, и я не глядя, чисто интуитивно, наношу 'удар скорпиона' в стиле Ибрагимовича. Выставив руки перед собой, смягчаю падение на порядком изжеванный газон и только после этого поднимаю голову.

Гол! Мяч в воротах! Бэнкс сидит на траве, понуро опустив голову, английские защитники застыли, словно участники новомодного в будущем флешмоба 'Mannequin Challenge', стадион притих, и на мне собирается еще одна куча-мала, как и после моего гола немцам.

— Малец, что это было? — слышу чей-то вопль.

— Это 'удар Мальцева', который под таким именем и войдет в историю, — теперь уже узнаю радостный голос Серебряникова.

Наконец выбираюсь из-под завала, все еще пытаясь осознать, что же я такое сотворил. Понятно, что многие спишут это на случайность, мол, повезло парню, что мяч в створ ворот угодил. А я и не спорю, бил наудачу, но ведь все же извернулся так, что мяч влетел, как мне тут же пояснили, под самую перекладину, став неберущимся для Гордона Бэнкса.

Находящиеся в прострации англичане разыгрывают мяч с центра поля. Стадион гудит, свистит, почти 100 тысяч болельщиков (не считая нескольких советских) возмущены пропущенным мячом, и требуют обрушить на ворота Яшина шквал атак. Но времени слишком мало, звучит свисток Готтфрида Динста, и это значит, что, как и в том финале без Мальцева, будут назначены дополнительные 30 минут.

— Ребята, надо дожать! — орал обычно спокойный Морозов сорванным голосом. — Второго такого шанса у нас может никогда не быть… Да что я говорю, вы же взрослые мужики, вы же сами все понимаете!

— Пасуйте на Мальцева, он создаст остроту, — на правах капитана посоветовал Шестернев, которому врач бинтовал правое колено.

До этого Белаковский снова успел всадить мне дозу обезболивающего, которой, по его словам, должно было хватить на тридцать минут. Ага, пасуйте, грустно подумал я, глядя на перетянутую жгутом распухшую щиколотку. Не фига на калеку надеяться, он и так уже сделал все, что мог. Была бы возможность, я бы даже, не исключено, попросил замену… Нет, не попросил бы. Потому что знал — никогда бы себе не простил, проиграй мы этот овертайм без меня. А если проиграют со мной… Ну, что ж теперь, значит, судьба. В любом случае нынешний регламент не созрел еще до замен в ходе матча.

Дополнительное время не дарит зрителям бесшабашных атак. Те и другие боятся пропустить, и под свист трибун мяч все больше перекатывается поперек. Может быть, англичане надеются на повторный матч 2 августа, но я всеми фибрами души против. Чувствую, за два дня голень разнесет так, что будет точно не до футбола. Банишевский, который мог бы меня подменять, вообще на костылях. Если у нас и есть шанс, то лишь в сегодняшнем матче, пока адреналин позволяет носиться по полю сквозь боль. И я ношусь, продолжаю свое броуновское движение от бровки до воображаемой центральной оси поля, периодически пересекаясь со Стрельцовым. В один из таких эпизодов я решаюсь провести 'вертушку', и финт удается! Рядом со Стрельцовым Бобби Мур, которому не остается ничего другого, как бросить своего подопечного и ринуться мне наперерез. До ворот метров двадцать, я пересекаю линию штрафной, и когда Мур валится в подкате — пасую на Стрельцова. Эдик с ходу, как-то коряво пробивает по воротам…

Ну и пусть коряво, пусть удар получился слабеньким, зато и Бэнкс не менее коряв в этом моменте. Не успевает свести ноги, и мяч аккуратно так прокатывается в 'калитку', медленно пересекая линию ворот.

— Го-о-о-ол!

Ору так, что перехожу на сип, и бегу к Стрельцову, раскинув руки… Но добежать не успеваю, страшной силы удар валит меня на газон. Слышу подозрительный хруст, но сознание удивительным образом не теряю. Спустя мгновение — жуткая боль в носу, в глотку стекает что-то солоноватое, и что-то влажное течет по моему лицу. Провожу рукой по щеке, вижу на пальцах кровь, и мне становится дурно.

Дальше вижу, как вырвавшийся из объятий партнеров Эдик со всей дури лупит капитану англичан по физиономии, и Мур оседает на газон в паре метров от меня. К счастью, обошлось без массового побоища, у остальных хватило ума удержать парочку отчаянных с той и другой стороны, да еще и несколько стюардов в полицейской форме помогают навести порядок, а еще с десяток 'бобби' ловят выбежавших на поле болельщиков. Все успокаивается только минут через пять. К этому времени над нами с Муром уже колдуют врачи.

— Подонок, — негромко шипит сквозь зубы Белаковский. — Какой подонок!

— Кто?

— Да этот… Мур. Взял и локтем тебе в нос заехал. Погоди, сейчас вправим, приготовься…

Ой, мама!!! Вот теперь я точно на пару секунд потерял сознание.

— Зато нос на месте, — успокаивает меня эскулап, сует в ноздри по ватному тампону и дает мне пакет со льдом.

Полиэтиленовый, в Союзе такие еще в дефиците, хотя недавно уже запустили и промышленное производство пленки. Прикладываю пакет к носу, вроде чуть легче.

Поглядываю на Мура. Тот сидит на газоне, бледноват, не иначе в нокдауне побывал. Врач сует ему под нос пузырек с нашатырем.

Тем временем Динст начинает вершить правосудие. Устно отправляет с поля нашего Стрельцова и капитана английской сборной. Эдик бредет к тоннелю, понурив голову, наверное, не может простить себе секундной вспышки гнева. Но в глубине души я ему благодарен, пусть знают, что мы один за всех, и все за одного.

— Играть сможешь? — участливо спрашивает Олег Маркович.

Бросаю взгляд на табло. Остается семь минут, не знаю уж, будет что-то судья добавлять или свистнет строго по истечении времени на секундомере. Но уж как-нибудь дотерплю, о чем и сообщаю нашему врачу.

Отдаю ему пакет с подтаявшим льдом и возвращаюсь на поле. Англичане бросаются на отчаянный штурм, я вынужден отрабатывать на своей половине, бегаю с открытым ртом, потому что в носу проклятая вата, которую неимоверно хочется высморкать вместе с загустевшей кровью. Ну и видок у меня, наверное, сейчас, а потом еще глаза заплывут, и такое чувство, будто уже начинают набухать под глазами мешки. Да и хрен бы с ним, с видком, не фотомодель. Хотя для будущих концертов, на которые я надеялся, внешность еще бы пригодилось. Дожить бы еще до концертов, и вообще всякая херня в голову лезет.

Яшин тем временем тащит мяч из-под перекладины, и в этот момент раздается трель финального свистка Готтфрида Динста.

— Да-а-а-а! — ору я, упав на колени и сжав кулаки.

Закрываю глаза, лоб упирается в газон, губы шепчут: 'Спасибо тебе, Господи!

Хоть бы это был не сон, хоть бы все это было на самом деле'.

Представил, как оживаю в своей палате, и оказывается, что все, что было со мной за эти пять лет — не более чем галлюцинации бессознательного разума.

Чувствую крепкий такой шлепок по спине и слышу восторженный голос Шестернева:

— Малец, мы чемпионы мира! Ты хоть это понимаешь?!

Нет, вроде все взаправду, не брежу. Поднимаю голову, открываю глаза… Унылые англичане кто стоит, кто сидит, у всех донельзя понурый вид, их тренер Альф Рамсей о чем-то переговаривается со своим помощником, разводит руки в стороны. А наши скачут, как дети, включая Морозова и удаленного Стрельцова, разве что Лев Иваныч сохраняет хладнокровие, разматывая с колена осточертевшую повязку.

Шестернев стискивает меня в своих объятиях, затем бежит обниматься с другими. Перевожу взгляд на королевскую ложу. Елизавета II сдержанно аплодирует, ничем не демонстрируя свои эмоции, если я правильно определил с такого расстояния. Шелепин тоже хлопает, с куда большим энтузиазмом, и на его лице однозначно улыбка от уха до уха.

Наконец-то я могу вынуть тампоны из ноздрей, чтобы попозировать набежавшим фотографам. Хотя глаза уже заплыли изрядно, но теперь уж ничего не поделаешь. Пусть это останется фишкой финального поединка чемпионата мира 1966 года.

А потом было награждение, рукопожатие королевы и Шелепина и вздымающийся над головами кубок Жюля Риме. Все это словно в тумане, я так до конца и не смог осознать того, что сегодня произошло на стадионе 'Уэмбли'.

В раздевалке Гранаткин и Ряшенцев оба сияют, как начищенные самовары. А чуть позже все-таки и Шелепин появляется.

— Ну-ка, дайте я вас обниму каждого, герои вы наши, — говорит он, начиная с меня, потного и затекшего кровью. — При королеве неудобно как-то было, зато сейчас тут все свои.

Затем короткая речь о превосходстве советского спорта, о том, что наши заслуги будут на Родине оценены по достоинству, и пожелание не расслабляться, а продолжать в каждом международном турнире доказывать силу советского футбола.

Не успел Александр Николаевич откланяться, как вносят ящик 'Советского шампанского', и пенные струи льются на пол, на ноги, на трусы и майки… Я сижу в уголке, не в силах так же бурно радоваться, как мои товарищи по сборной. Кто-то сует мне открытую бутылку в руки, и я прикладываюсь прямо к горлышку. Только сейчас понимаю, как хочется пить. Выхлебываю всю бутылку, потом еще вливаю в себя охлажденную бутылку кваса 'MaximЫch'.

Минут через пятнадцать веселье как-то само собой сошло на нет, и ребята потянулись в душ, смывать грязь и липкое шампанское. Я не спешу, мне так хорошо сидеть, закрыв глаза, осознавая все величие сегодняшней победы. Из прострации меня выводит легкий толчок в плечо.

— Егор, все уже вымылись, иди тоже освежись, — говорит Яшин.

Медленно поднимаюсь, беру полотенце и, едва переставляя ноги, бреду в душевую. Действительно, никого, я последний, кто здесь еще не побывал. Хочется малость остудиться. Встаю под прохладные струи, которые меня бодрят и приводят в чувство. Стою с минуту с закрытыми глазами, и вдруг сквозь опущенные веки вижу, как мигает свет. Открываю глаза — действительно мигает. Взглядом нашариваю находящийся в углу выключатель. Вот же глупая система, тут ведь какая влажность, выключатель нужно было делать снаружи.

Тут же улавливаю запах горелой проводки и вижу, что из-под потолка начинает дымить провод, тянущийся к одной из забранных в мутное стекло ламп. Только этого не хватало. Ну ее на фиг, такую помывку, пойду я, пожалуй. Не успеваю сделать и пары шагов, как сверху раздается какой-то подозрительный звук. Поднимаю глаза, и в этот момент рядом со мной на мокрый пол падает искрящийся провод. Успеваю подумать, как же он был хреново закреплен, а спустя мгновение мое тело изгибается дугой, я падаю затылком на пол и проваливаюсь в чернильную тьму.

Эпилог

Сознание возвращалось медленно, словно бы нехотя, но я усилием воли заставил себя сделать глубокий вдох и приподнять будто склеенные веки. Тут же до моего слуха донесся едва слышный писк. С трудом повернув голову, увидел справа от себя какой-то осциллограф, по экрану которого бежали изломанные линии. Где я вообще нахожусь? Судя по белым стенам, похоже на больничную палату. А еще, похоже, лежу под капельницей. Ну еще бы, так головой о кафельный пол шандарахнуться, да еще, помнится, провод рядом со мной искрил. Что ж мне так везет-то на электрический ток!

За окном стоял день, причем вполне себе солнечный, вот только жалюзи были закрыты. Пошевелил пальцами ног, рук… Вроде бы слушаются. Начал было восстанавливать в памяти события финальной встречи, но тут распахнулась дверь и в палату влетела молоденькая сестричка. Ничего не сказав, она почему-то охнула и исчезла за дверью. Странное поведение.

Спустя минуту дверь снова открылась, и в палату вошел благообразный старичок в белоснежном халате, такой же белоснежной шапочке, очочках и бородкой клинышком. Только стетоскопа и торчащего из кармана градусника не хватало, а так ни дать ни взять — доктор Айболит. Его сопровождали та же сестричка, и женщина постарше, державшая в руках ручку и блокнот.

— Алексей Дмитриевич, как вы себя чувствуете?

— Алексей? А не Егор Дмитриевич? А что, я разве не в Англии?

Голос у меня был сиплый, будто я молчал не один день, прежде чем заговорить.

— Хм, — Айболит переглянулся с коллегами. — Скажите, голубчик, а что вы вообще помните?

Что-то не нравится мне это, ой, не нравится.

— Что я помню? Финал чемпионата мира, где мы обыграли англичан в дополнительное время…

— Мы? Хм… А что-то более свежее?

— Да уж куда свежее, — нашел я в себе силы хмыкнуть. — Скажите, товарищ…

— Ох, простите, забыл представиться, — всплеснул руками Айболит. — Петр Илларионович Крупский, профессор неврологии. Это моя помощница Екатерина Алексеевна, а это дежурная медсестра Оленька.

— А где я нахожусь?

— Это институт мозга человека Академии наук СССР.

— И давно я здесь?

— Ну, как вам сказать… Больше полугода.

— Ничего себе!

— А вы как думали, вас же так током тряхнуло — не дай Бог каждому. Так что же, батенька, что вы помните еще? Имя и фамилию хоть помните? А то какого-то Егора придумали…

Вот тут у меня стали закрадываться первые подозрения. Я с надеждой посмотрел на профессора и предположил:

— Лозовой Алексей Дмитриевич?

— Эврика! — хлопнул в ладоши невропатолог, даже немного подпрыгнув на стуле. — Великолепно, первый рубеж взят! Ну-ка, чем вы еще нас порадуете?

— Я… я музыкант.

— Та-а-а-к, продолжайте, — протянул Петр Илларионович, подбадривая меня.

— Я выступал на корпоративе, и меня ударило током, после чего я потерял сознание.

— На чем, извините, выступали? На кор… кор-по-ра-тиве? — выговорил по слогам профессор.

Мда, тут возникает какая-то нестыковочка. Либо этот Крупский настолько древний, что и слова-то такого не знает, либо…

— Петр Илларионович, — взмолился я, — не могли бы вы представить свою версию событий?

— Отчего же, пожалуйста. Вы действительно Лозовой Алексей Дмитриевич, вам 63 года, вы музыкант. Выступали на правительственном концерте, посвященному Международному женскому дню 8 Марта, и вас за кулисами ударило током…

— Постойте! На правительственном концерте? За кулисами?

— То есть эти подробности вы не помните? Екатерина Алексеевна, так и запишите — больной путается в показаниях. Ну-с, продолжим, хотя, собственно говоря, дальше ничего интересного. Вы впали в кому, и полгода провели здесь, в отдельной палате, как Народный артист Советского Союза. А сегодня, 18-го сентября 2016 года, — он щелкнул крышкой карманных часов, — в 16.44 по Москве вы пришли наконец-то в сознание. Видите, уровень развития советской медицины и применение передовых препаратов даже спустя полгода пребывания в коме позволили вам вернуться во вполне адекватное состояние. Вы прямо-таки ничего выглядите, бодрячком, и путаетесь совсем немного. Ну ничего, сейчас приступим к интенсивному лечению, и уверен — все ваши воспоминания к вам вернутся. Пока отдыхайте, а Оленька вам принесет завтрак. Что у нас там для таких больных, овсяная кашка? Отлично! Нужно уже, дорогой вы мой Алексей Дмитриевич, желудочно-кишечный тракт понемногу тренировать, пока кашки поедите, а там и до более нормальной еды доберетесь, глядишь, через месяц-другой уже и шашлыки кушать будете. Хотя как по мне — кашки все же полезнее. И кстати, Оленька, я думаю, уже можно извлечь катетер.

Все ушли, а я остался наедине сам с собой и все еще попискивающим осциллографом. Интересно девки пляшут… Если я окончательно не спятил, выходит, я вернулся в тело самого себя, в 2016-й. Вот только это самое тело живет не России, а все еще в Советском Союзе. Мало того, получается, я довольно успешный музыкант, да еще со званием Народного! Значит, мое сознание все-таки вернулось обратно, но уже в измененное будущее? Вот это поворот!

А что там он говорил про 1966-й? Хотя это я вообще-то говорил, что мы англичан обыграли, а профессор попросил вспомнить что-то более свежее. У кого бы выяснить, стали мы все-таки чемпионами мира или это всего лишь бред воспаленного воображения?

Сейчас бы мой смартфон из параллельного будущего с подключенным интернетом, там и про меня наверняка информация имеется, и про происходящее вокруг.

Тут же всплыла мысль о Лисенке и Ежике. Блин, с ними-то что теперь будет?! Если с тем Егором все обойдется, то он уж точно не вспомнит, кто они такие, а если не обойдется… Даже думать об этом не хотелось.

Снова появилась Оленька, на этот раз с тарелкой дымящейся овсяной каши.

— Давайте я вас с ложечки покормлю, — предложила она.

— Да вы что, девушка, я ж не инвалид какой безрукий! Давайте сюда… На воде?

— С добавлением молока, так, подсветлили, вам пока жирного нельзя, лучше было бы вообще, конечно, на одной воде. Но вот лично я на воде не могу есть, только с молоком… А вообще моя мама обожает ваши песни, говорит, что на них выросла! Я когда ей сказала, что вы лежите в нашей больнице, да я еще вам капельницы меняю — чуть сюда не прибежала.

Ой какая сестричка словоохотливая попалась — тараторит и тараторит. Направить бы ее энергию в мирное русло.

— Милочка, — прервал я поток словоизлияний. — А нельзя ли где-нибудь позаимствовать планшет или смартфон с выходом в Интернет?

— Да вы что, откуда у нас Интернет?! У нас Сонет! Интернет — это на Западе, а у нас в СССР Сонет, своя сеть передачи данных, как раз от слов 'Советский' и 'Интернет'. У меня дома, кстати, беспроводной…

— WI-FI?

— Простите?

— Понял, вопросов больше не имею. Так что там со смартфоном или планшетом?

— Ну, я захватила из дома, могу принести, он у меня в ординаторской. И к Сонету как раз подключен.

— Дорогой у вас… этот… Сонет?

— Да вы что, у нас же бесплатная связь и в Сонете, и сотовая!

— Ни хрена себе, в коммунизм, что ли, попал, — пробормотал я себе под нос. — Ладно, несите ваш планшет.

— Бегу… Вы же умеете им пользоваться?

— Да уж как-нибудь сообразим, на какие кнопки жать, — усмехнулся я.

— Так он же сенсорный! — округлила глаза Оленька.

— Ну, про кнопки я пошутил, сам знаю, что сенсорный.

Через минуту Оля торжественно вручила мне планшет под названием 'Спектр' в бежевом корпусе, не такой тонкий, конечно, как 'iPad', но и не с разделочную доску, какими были первые планшеты. Заодно притаранила и зарядник, тут же включив в сеть, мотивируя это тем, что аккумулятор наполовину разряжен, и вообще его уже пора менять. В смысле — аккумулятор.

— Что, наша промышленность освоила выпуск собственных планшетов? — поинтересовался я, разглядывая на тыльной стороне аппарата заключенный в пятиугольник знак качества СССР.

— Так давно уже, — пожала плечами медсестра. — И компьютеров тоже. И телефонов. У меня, например, телефон 'Березка', но это, правда, совместное производство с Объединенной Кореей. И тоже, между прочим, сенсорный.

Она достала из кармана телефон, как и планшет, не навороченный по примеру западных собратьев, но с виду вполне приличный. И впрямь 'Березка' — маленькими буковками поверх экранчика размером где-то 4,5 дюйма.

— Вот, смотрите, это кнопка включать и выключать, — принялась между тем Оля объяснять мне премудрости управления планшетом. — Дальше все на сенсорах, пальцем по экрану. Это вот 'Меню', это 'Настройки', вам туда не надо, это вот 'Мой кабинет', вам туда тоже не надо…

— Ты мне поисковик включи, я больше от тебя ничего не прошу, дочка.

— Ой, кстати, забыла сказать… Мы вашей дочери позвонили в Куйбышев, она там на конференции как раз сегодня выступает, а завтра обещала прилететь. А поисковик вот.

Она ткнула пальчиком, и на экране возникла строчка поисковика под названием 'Спутник' с маленьким изображением слева от начала строки классического спутника из детства — ядра с тремя антеннами.

— Ну, дальше я сам разберусь, — намекнул я сестричке, что она может быть свободна.

— Хорошо, если что — вот кнопка вызова.

— Погоди, а если… это самое… приспичит мне?

Оленька чуть засмущалась, но тут же заученно выпалила:

— Вызывайте, я принесу вам 'утку'.

— Да я может, еще и сам дойду…

— Петр Илларионович строго-настрого запретил вам подниматься. Во всяком случае, до завтрашнего обхода, только он может разрешить вам самостоятельно передвигаться по палате и за ее пределами. Ну ладно, я пошла, а вы, если что, вызывайте, не стесняйтесь.

Так, приступим. Чуть изменив позу и радуясь отсутствию пролежней, немного подумав, я набрал в поисковике 'Алексей Лозовой'. Тут же выплыли ссылки, в том числе аналог 'Википедии' под названием 'Персона', из которого я выяснил о себе нынешнем практически все.

В целом линия моей судьбы и судьбы того Лозового во многом совпадали, разве что с поправкой на существующий строй. Так же писал и исполнял лирику, не раз был участником как сольно, так и в составе ВИА 'Саквояж' все еще здравствовавшего конкурса 'Песня года', лауреат, стипендиат, номинант, даже в кино снимался, в эпизодической роли музыканта… И при этом еще и Народный артист СССР!

Семья… Разведен — есть такое, при этом второй раз не женился, значит, и той стервы в моей жизни не было. Жена так и оставила мою фамилию, что интересно, и зовут ее так же, как мою первую — Оксана. Похоже, судьба нас свела и в этой реальности. Из детей только дочь. Это тоже совпадает, а вот имя дочки другое — Валерия. Хм, неужто мы так ее назвали? Оказывается, она у меня восходящее светило педиатрии, кандидат медицинских наук.

Ну-ка, а что за песни сочиняет-исполняет этот Лозовой? Откроем дискографию. 'Птица' есть, неужто та же самая? А вот 'Женщина моей мечты' отсутствует. Эге, значит, можно ее еще раз сочинить! Хотя, возможно, она фигурирует в дискографии под другим названием. Вон их сколько, вещей, о которых я ничего не знаю. Надеюсь, в планшете стоит динамик, надо хоть кусочки этих песен прослушать, ознакомиться со своим репертуаров.

Следующий час я посвятил прослушиванию этих самых 'кусочков'. А ничего так, прилично, мог бы я, оказывается, и такие песни сочинять, некоторые из которых с явно патриотическим уклоном. А вот ничего похожего на 'Женщину моей мечты' нет, значит, сочиним снова.

Ладно, со мной разобрались. Не без содрогания я набрал в поисковике 'Егор Мальцев'. Ссылок вынесло целую кучу. Думаю, в 'Персоне' отражена наиболее полная информация.

Дата рождения — 10 мая 1946 года. Дата смерти — 30 июля 1966 года. Присвоено звание Героя Советского Союза посмертно. Значит, все-таки не вытащили Егора с того света… Глаза непроизвольно увлажнились, в горле встал ком. Минуты через три я все же пришел в себя и принялся читать дальше.

В 'Персоне' описывалось все то, что я прекрасно помнил, включая английский этап жизни и карьеры Мальцева, а также участие в чемпионате мира. А вот это радует, все-таки мы выиграли! Значит, все это было на самом деле. И описывается эпизод с моей трагической гибелью после матча. То есть не моей, конечно, а Егора Мальцева… Хотя почему не моей? Блин, совсем запутался. Имеется ссылка на газетную статью под названием: 'Триумф, омраченный трагедией'. Ну, это мы потом посмотрим. А пока глянем, как наша сборная в дальнейшем играла.

Ага, в 1970-м взяли 'бронзу', одолев в матче за третье место не кого-нибудь, а бразильцев. А вот кубок мира в том году взяли англичане, обыграв в финале… сборную ФРГ — 3:2. Ну, в целом, справедливость восторжествовала, тем более что немцы свое 'золото' взяли, как и положено, в 1974-м. А у нас была еще одна 'бронза', в Мексике, в 1986-м. Плюс победа на чемпионате Европы 1972-го и, как и в параллельной реальности, проигранный голландцам финал в 1988-м. На сегодняшний день сборная СССР считалась пусть и не лидером, но крепким середняком, например, на последнем чемпионате мира стали четвертыми. Да и клубы неплохо выступали, хотя Кубок чемпионов выиграли лишь однажды — отличилось киевское 'Динамо'. Зато было по три победы в Кубке УЕФА и Кубке обладателей Кубков. Причем по разу эти трофеи выиграли московские динамовцы.

В общем, футбол в СССР жив и разваливаться вместе со страной пока не собирается. Тем более что и страна цела-целехонька. Интересно, что тут пишут про политическую обстановку…

Гляди-ка, не скрывают, что в конце 80-х имели место быть отдельные вспышки межнациональной розни на южных и западных рубежах Советского Союза, но там быстро навели порядок, и в дальнейшем все попытки затеять смуту пресекались на корню. Экономика развивалась нормальными темпами, советские люди излишеств себе не позволяли, но при этом практически ни в чем не нуждались. Например, медицина, образование и связь были бесплатными, квартиры также давали бесплатно, хотя желающие улучшить свои жилищные условия могли вложиться в кооперативную квартиру.

Кстати, кооперативам отдали мелкое производство, так называемый ширпотреб. В стране действовали тысячи частных ателье по пошиву одежды и обуви, парикмахерских и салонов красоты (все-таки продвинулись в этой сфере), хозяйств по выращиванию овощей и фруктов, крестьянские подворья поставляли яйца, молоко, мясо, мед… Многое делалось для сохранения села, включая солидные льготы для крестьян.

Крупные производства и добыча полезных ископаемых были сосредоточены в руках государства. И это, на мой взгляд, правильно.

Рубль на сегодняшний день равнялся полутора долларам, и за тот же рубль можно было купить 10 юаней. Евро не было и в помине. Порадовался за советскую валюту, значит, и впрямь не все так плохо.

На политической арене СССР слыл серьезным игроком, с которым считались и Штаты, и их союзники. Противостояние продолжалось и в этой реальности, ну хоть однополярным миром не пахло, никто нашу страну не рискует унижать, как было при Ельцине. Кстати, про Бориску с Горбачевым что пишут? С трудом нахожу какую-то информацию. Руководили на местном уровне, с тех же должностей и отправились на покой, причем если Боря помер уже как несколько лет, то Михаил Сергеевич пока здравствует. Мало того, здравствует и его жена. Был у Раисы Максимовны рак или нет — подробностей нигде найти не могу.

Интересно, кто у нас пришел на смену Шелепину в 1984-м? Эге, Григорий Романов, тот самый, ленинградский начальник, и ведь в самом деле поруководил областью после Толстикова. В 1993-м на посту Первого секретаря ЦК КПСС его сменил… Нурсултан Назарбаев, а нынче у руля страны стоял… Лукашенко. Вот так фокус, лидеры Казахстана и Беларуси в этой реальности подтянулись до всесоюзного уровня! Ну что ж, по мне — не самый худший вариант. А Путин-то тоже не на задворках, руководит комитетом госбезопасности.

Афганистана в этой реальности не случилось, так вроде бы уже при мне в теле Мальцева там наши начали какие-то подвижки. В общем, получается, полмира на нашей стороне, не говоря уже о странах соцлагеря. Там тоже местами народ рисковал бунтовать, мечтая освободиться от юрисдикции Советов, но на зачинщиков быстро находили управу.

Снова вернулся к себе любимому, то бишь к Егору Мальцеву. В его честь даже назвали улицу в Москве, на которой он рос, и школа, где учился (посредственно, если честно), так же носила имя Мальцева. А на стене дома, где он жил последние годы, установлена мемориальная доска.

Кстати, было и про 'Кубик Мальцева'. Его победоносное шествие по миру началось во второй половине 60-х, и популярность была ничуть не меньше, чем у 'Кубика Рубика'. Приятно, когда твои идеи не пропадают, пусть даже все заслуги приписаны тому Мальцеву.

О Ленке практически никакой информации, зато про сына, Алексея Мальцева, написано достаточно. Тоже играл в футбол, даже успел сыграть один сезон за 'Динамо', в котором бело-голубые взяли 'золото', но затем травма — и в 19 лет пришлось забыть о спорте. Окунулся с головой в технику, стал ведущим конструктором завода 'АЗЛК', на этой должности пребывает до сих пор. Женат, двое детей, причем внук Егора Мальцева, также названный в честь деда Егором, играет в футбол, и тоже за 'Динамо'. Но и в сборной уже успел отметиться в 21 год на позиции крайнего полузащитника.

Эх, повидать бы сына с внуком… А вот про маму Алевтину Васильевну и сводного брата Андрейку что-то никакой информации. Живы ли, здоровы?

Кстати, 'Москвичи' с конвейера 'АЗЛК' сходили не такие уж и страшные, я бы даже сказал — вполне приличные, что-то на уровне 'Renault', хотя есть и элитный модельный ряд, который называется 'Столица'. 'ВАЗ' тоже выпускает достойные автомобили, больше смахивающие на корейские 'KIA'. Бегают по советским дорогам и импортные 'бумеры', 'мерсы', 'тойоты', однако подавляющее большинство наших граждан предпочитает передвигаться на машинах отечественного производства. Ну да, по цене 10–15 тысяч рублей почему бы и не приобрести! Хотя какие-нибудь грузинские или армянские кооператоры, как я догадываюсь, предпочитают все же импортные лимузины.

Что-то я отвлекся… Вернемся к 'Персоне' Мальцева, почитаем, что пишут о судьбе его хитов и группы 'Sickle & hammer'. Песни Егора по-прежнему звучат, перепетые бессчетное количество раз. Песни на русском — на территории СССР, на английском — по всему миру, причем среди исполнителей моих песен я обнаружил даже все еще живого Майкла Джексона, а так же Боба Дилана, Брюса Спрингстина, группы 'The Rolling Stones', 'The Beatles', 'Queen', 'Led Zeppelin', 'Deep Purple'… Группа 'S&H' без своего погибшего лидера еще лет пять продержалась, исполняя старые хиты, потом ее участники занялись сольной карьерой. Лучше всего дела складывались на рок-сцене у Дианы, организовавшей свой, добившийся неплохих успехов коллектив, которому она, не мудрствуя лукаво, дала название 'Diana', и Люка — тот выступал только с сессионными музыкантами, благодаря своему сильному лирическому тенору сумев завоевать популярность по обе стороны океана. Обоим были достаточно лет, но они продолжали записываться и гастролировать.

Юджин подался на классическую сцену, став всемирно известным скрипачом. Джон 'Гризли' спустя какое-то время стал музыкальным продюсером, и тоже довольно успешным.

Что мне весьма льстило — в Лондоне ежегодно проводился благотворительный фестиваль, названный в мою честь… Тьфу ты, в честь Егора Мальцева! Выступить на нем считалось весьма престижно, и неудивительно, что его участниками становились звезды первой величины. Также фамилия Мальцева значилась в Зале славы лондонского 'Челси'.

Маргарет стала весьма успешной детской писательницей. Олдхэм еще года три после кончины Егора продюсировал обе группы, потом все же сосредоточился на 'роллингах', но в середине 70-х и их пути разошлись.

'Битлы' и в этой реальности не дотянули до середины 70-х, но Джон… Джон все еще здравствовал! Не стало только Джорджа, который все же не смог уберечься от онкологии. А Джон по моему ли совету, но все-таки не связал свою судьбу с Йоко Оно, выбрав в подруги какую-то американскую адвокатессу Элизабет Стоун, родившую ему мальчика и девочку. Джон и Пол весьма успешно продолжали сольную карьеру, Ринго и в этой реальности оказался сибаритом, предпочитая проводить время с бокалом доброго вина у бассейна на собственной вилле в Калифорнии.

А вот Высоцкий умер… в 2010 году! Ты смотри, пережил себя самого, наверняка насочинял целую кучу неизвестных мне хитов.

Я не заметил, как окончательно стемнело, и в моей палате появилась Оля, сказав, что передает смену, при этом выразительно посмотрев на планшет в моих руках. Я безропотно протянул его ей, выразив огромную благодарность за аренду гаджета. Оленьку сменила более упитанная и возрастная сестра, при этом еще и малоразговорчивая.

Следующим утром снова появился Петр Илларионович в сопровождении Екатерины Алексеевны, так и не расстававшейся с блокнотом.

— Ну-с, как себя чувствуем?

— Отлично, профессор. Думаю, мне уже можно вставать, — добавил я, памятуя, как Оленьке все же пришлось напоследок выносить за мной 'утку'.

— А почему бы и нет? Полгода без движения — все-таки не год. Не так уж сильно ваши мышцы и атрофировались. Давайте-ка попробуем, а я вам помогу.

Сев, я почувствовал легкое головокружение, но профессор сказал, что это нормально для моего состояния. Ноги держали слабо, но держали. Вердикт Крупского меня порадовал — мне можно было передвигаться, правда, в разумных пределах. Прописал мне какие-то таблетки, назначил процедуры, после чего пообещал заглянуть вечерком, добавив, что какие-то мои приятели уже прознали о моем выходе из комы и просятся в гости, но два-три дня им придется подождать — исключение сделано лишь для дочери.

А днем появилась и она — Валерия. Надо же — абсолютно никаких отличий от дочери того Алексея Лозового! Даже родинка на щеке та же самая.

Всплакнув от переполнявших ее чувств, Лера быстренько привела себя в порядок и принялась рассказывать о событиях, произошедших по большей части в ее жизни за последние полгода. Выяснилось, что она уже восемь лет замужем, у нее растет пара двойняшек — мальчик и девочка, муж старше ее на семь лет и работает заместителем директора в ЦУМе. Неплохо устроилась, одобрил я про себя ее выбор. Хотя, думаю, на момент их знакомства он, скорее всего, еще бегал в отделе продавцом. Ну так и выходят замуж за лейтенантов, чтобы годы спустя оказаться женами генералов.

А еще спустя две недели меня выписали. До этого я выяснил имена коллег, с которыми мне пришлось плотно работать в этой реальности, и вообще, где я живу, где появляюсь и что делаю. Жил я один, мне принадлежала квартира в 'сталинке', в престижном районе Москвы, а на момент несчастного случая работал над новым альбомом, так что мне была прямая дорога в свою студию — как Народный артист, я мог себе позволить собственную репетиционную базу.

Но все же меня больше волновала судьба Лисенка. Для начала в течение месяца я подбирался к нашему сыну — Алексею Мальцеву. Узнал про него все, что можно, включая домашний адрес. А уже от соседей Лешки выяснил, что, оказывается, когда он женился — они разменялись, сын с невесткой перебрались в эту 'двушку', а мама — в однокомнатную квартиру в соседнем доме.

В общем, установил я скрытое наблюдение за этой квартирой, посиживая напротив дома в салоне своего 'Москвича'. Любопытно, что дверь подъезда не была оборудована домофоном — это поветрие здесь начало набирать популярность лишь в последнее время. Периодически туда-сюда сновали какие-то люди, пожилые в том числе, но узнать среди них любимую было нереально. Тем более что весь день моросил противный дождь конца октября, и люди прикрывались зонтами, капюшонами и поднятыми воротниками.

С наступлением сумерек на кухне ее квартиры загорелся свет, и вскоре на фоне прозрачных занавесок я увидел хорошо мне знакомый точеный силуэт. Не видя лица, я мог бы предположить, что она совершенно не изменилась, хотя прошло добрых полвека. Захотелось ринуться наверх по лестнице, на третий этаж, нажать кнопку звонка и заключить открывшую мне дверь женщину в крепкие объятия. Но я все же сдержал первый позыв, здраво рассудив, что буду в ее глазах выглядеть ненормальным, пусть даже и Народным артистом СССР. А может быть, не стоит ворошить прошлое, не стоит пытаться увидеть ее лицо? Все равно уже ничего не изменишь, ничего никому не докажешь, только в 'дурку' положат, пусть даже и элитную.

Тоска… Тоска по тем временам, куда меня, мое сознание занесло по иронии судьбы. Возможно ли это повторить?

Сейчас, когда я пишу эти строки, за окном занимается рассвет. Возможно, последний рассвет в моей жизни. А возможно — что и не последний. Проверить это довольно легко: стоит всего лишь прикоснуться к оголенному проводу.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg