«Дух Приюта»

Он ввалился с мороза, весь пышущий паром и страхом. Огляделся растерянно, зло. Дверь за собою захлопнул и подпер поленом.

Прошагал неуверенно и рухнул на стул. Потом встрепенулся, привстал, сбросил шубу. Снова уселся на стул, упер локти в колени. Голову бессильно уронил на грудь. Застонал едва слышно и вцепился руками в свою шевелюру, пятернею ероша и комкая мокрые от пота власа.

— Кто ты? — спросил я его подобающим тоном (грозно и громко). — Кто ты и от кого убегаешь?

Он не ответил. Потом лишь, спустя добрый десяток мгновений процедил сердито и пусто:

— Отстань.

Я повторил свой вопрос.

— Кто ты и от кого убегаешь?

Он не ответил. Мой голос его разозлил. Он вдруг прорычал сквозь плотно сжатые зубы:

— Отцепись!

Он был в трансе. В том самом загадочном и непонятном трансе, когда разум отказывается верить в то, что свершилось; в то, что уже позади. Когда все вокруг превращается в сон, кошмарный и нереальный. Когда рассудок мечтает о том, чтобы повернуть время вспять. Когда глаза не видят того, что уже было, но мечтают увидеть что быть бы могло. Реальность вдруг вздрагивает и плывет, и больше не хочется жить. Мне это было знакомо…

— Кто ты и от кого убегаешь? — в третий раз вопросил я. В третий — в последний.

Он не ответил.

За окнами залаяли псы. Погоня.

Он медленно поднял глаза. Туманный морок во взгляде сменился злобой и страхом затравленного зверя. Он заозирался.

И понял, куда попал.

Злоба исчезла. Осталась одна обреченность.

— Я — никто, и бегу от себя, — прошептал он одними губами.

— В чем твой грех?

— Я убил человека.

— Мечтаешь ли ты об искупленьи? — как и положено уточнил я.

— Мой грех нельзя искупить! — воскликнул он в отчаянии. — Мне нет прощения. Я — никто, пустое место, белый холст. Я — ноль, бездарность, серость. Я актер, актеришка — ведь все что я могу — так это жить чужими жизнями! О да, вживаться в роль и воплощаться… Сегодня в нищего, а завтра — в принца. Но сам я — ноль, пустышка, я никто. И вот случилось то, чего я так боялся. Не я вживался в роль она в меня вживалась. И отпустить не пожелала. О боже, какое это упоение — жить, любить и ненавидеть… По-настоящему, всерьез, как люди! Как умеют все — кроме меня, ничтожества…

Он помолчал. Потом продолжил: