«Сатисфакция»

Сатисфакция (fb2) - Сатисфакция 604K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Лев Клиот

Лев Клиот Сатисфакция

© Лев Клиот, 2016

© ООО «СУПЕР Издательство», 2016

Глава 1

Двести пятьдесят тысяч долларов на депозите зависли так же, как и партия солнечных очков на складе в Гуанчжоу. Параметры линз в инвойсе производителя не соответствовали новым европейским требованиям, и на таможне по этим документам их категорически отказались принимать.

С мистером Ю, моим давним партнером, мы работали более 15 лет, и к какому-то компромиссу, я уверен, смогли бы прийти. Но он передал дело сыну, молодому парню, окончившему Йельский университет, – амбициозному и прагматичному мистеру Ли.

В общем, хрен договоришься. Прагматичный китаец – это безнадежно.

Если к середине июля вопрос не решится, я теряю двести пятьдесят штук и рынок. Эстонский конкурент «Сан-Кайтс» давно рвется на мое место в прибалтийских сетях – и вот он, их звездный час. Тыну Лаакс – замечательный парень, но если бы он, скажем, подавился косточкой от вишни, я не долго бы горевал. Это во мне холодное бешенство злобствует от глупой безысходной ситуации. Пусть Тыну живет, черт с ним, но мне-то что делать? Ходить по офису? Об стенки головой стучать? Персонал пугать? И так все глаз не подымают. Но их винить не за что. Европа издала новые регулы, как раз в промежутке между заказом и исполнением. Чиновничья безнаказанная инициатива, непробиваемая стена неприкасаемых.

На экране – невозмутимое круглое лицо одного из полутора миллиардов жителей Поднебесной.

– Хэллоу, мистер Ли!

Он хозяин положения, он может скинуть очки тем, кого новые евростандарты не касаются. Ну, потеряет он процентов тридцать, а двести пятьдесят тысяч моих кровных останутся в банке навечно. Для меня этот месяц и есть вечность. Еще год назад я мог бы выкрутиться, но не сейчас, когда в России и на Украине благодаря геополитике все рухнуло, и такая сумма может стать фатальной.

Слушаю мистера Ли. У него хороший английский. Он и сам весь хороший: голубая рубашка, свежий вид, как будто только что из спа-салона, из парикмахерской, из бассейна, с лыжного склона. Да, так о чем он?

Мой английский работает с задержкой. «Дуэль… Satisfaction…» Что он несет? Хоть бы улыбнулся. А то так серьезен, и что-то про дуэль. Ли, погоди. Не так быстро: может, в мэйле напишешь – и я разберу, о чем ты.

Это игра какая-то? Ты об этом? Мне, понимаешь, как-то хотелось бы деньги вернуть. Пусть не все, пусть процентов восемьдесят, – и решим вопрос. Я ведь собираюсь продолжать с тобой бизнес, а бумаги на следующую партию оформим уже правильно.

В общем, я мямлю сто раз повторенную мантру, а он снова: дуэль по контракту, какая-то лабуда, не могу вникнуть. И вдруг говорит: тогда все верну, и возникшие издержки тоже. Стоп, мистер Ли! С этого места не могли бы вы повторить? Игра-дуэль! Он хочет со мной поиграть, подраться, постреляться? На мои деньги? Он умный, крепкий, молодой, весь как кожаный ремешок. Сразу вспомнился рассказ времен Второй мировой. На острове Окинава японский офицер-самурай дал американскому пленному меч, заставил его вступить с ним в бой и, конечно, превратил несчастного в ровно нарезанный рулет.

В общем, дышу животом, успокаиваюсь и прошу повторить медленно еще раз. Ли ровным тоном, не сбиваясь ни на одном слове, повторяет предложение. Он является членом клуба «Сатисфакция», он большой патриот этого клуба, он стоял у истоков создания этого клуба, и он приглашает меня вступить в этот клуб всего за тридцать тысяч долларов. Я мысленно проговорил несколько фраз, состоящих из строго ненормативной лексики, стараясь сохранить на лице достойную невозмутимость. Я ведь тоже, черт возьми, крутой бизнесмен, и тут со мной ведут речь о вступлении в какой-то важный, видимо, клуб, за тридцать, мать их, тысяч зеленых.

Короче, дальше было непонятно: что-то вроде бойцовского клуба, в котором решают проблемы бескровным способом. Видимо, он разглядел за предыдущие наши беседы на этом моем «невозмутимом» лице отблески кровавого апокалипсиса. B общем, я попросил его прислать подробное описание этого предложения.

Глава 2

Китайский день подходил к концу, а наш, европейский, был в самом разгаре. Я поговорил с главбухом и директором о хитрых способах оплатить долги в двадцатку тремя тысячами.

– Сокращайте расходы, – это я высказываю «умную» мысль.

– Да и так все на минимумах, – заученно печалится Людмила Михайловна, элегантная пожилая дама-главбух, проработавшая у меня все лучшие, в ее понимании, годы. Надя, директор, в подтверждение разводит руками.

Не согласиться с ними не могу, как говорится: «И вы правы, и вы правы». B общем, все правы, все большие специалисты, но, черт возьми, где деньги? Обе подымают на меня печальный взор, в котором чудится ответ, что-то вроде: «Деньги наши у китайца, а не отрезать ли ему…?», – и это интеллигентнейшие дамы! Испортил бывших инженеров-строителей, переквалифицировавшихся в период крушения империи в моих сотрудников, не воландовский квартирный, а просто вопрос: как дальше жить? Впрочем, я высокомерно полагаю, что жить они стали вполне прилично благодаря мне, приютившему бесхозных инженеров на руководящих должностях в нашей небольшой, но надежной – до недавнего времени – компании.

Звонит Ирина, моя жена и по совместительству «служанка» высокородной сучки по имени Оливия Блэк Шерри, в простонародье – Катьки, нашего «боевого йорка». Катька заболела, и надо везти ее к ветеринару. Я нужен им в качестве некой устойчивой субстанции в перепуганном мире этой парочки. Катька – собачка маленькая, четырехкилограммовая, но она сумела своей мягкой лапкой крепко прихватить наши ставшие сентиментальными сердца. B общем, я иногда Ирке говорю: «Где бы эта хитрая собачка еще нашла себе такую рабыню, как ты?». Но, похоже, такая роль в их взаимоотношениях ей нравится.

Поехали к ветеринару. Катька спасалась от докторши как могла, перемещаясь по Ирине с рук на плечи, предполагая в результате оказаться у нее на голове. Но все-таки нашему доктору удалось поставить зверьку пару уколов. Вернулись к ужину.

Перед тем как усесться за стол, я подошел к компьютеру. Несмотря на позднюю ночь в Гуанчжоу, Ли прислал письмо. Есть резко расхотелось, на Ирино «остынет» согласился на холодное.

Итак, письмо… Если я выведу его на дисплей, какая перспектива откроется передо мной? Этот Ли – явно парень не промах. Если он собрался играть во что-то на четверть миллиона, сложно предположить, что он допускает возможность проигрыша. Он выигрывает, я подписываюсь о согласии безоговорочно купить товар. Он с деньгами и товаром, я без денег и без товара. Что я могу противопоставить этой ситуации? Послать бойцов в Китай разобраться, как у нас в девяностые? Смешно. Обратиться в китайский суд – это то же, что обратиться к японской матери. Да и не за что Ли зацепить – все это в чистом виде форс-мажор. А игра, какой бы она ни была, – хоть мизерный, но шанс…

От глубоких философских размышлений меня отвлекла Катька. Собачка стояла за спиной, тактично похрюкивая, заявляя о своих, как она считает, законных претензиях. Я обернулся. Оливия тут же суетливо развернулась в сторону кухни, всеми своими ужимками, всеми движениями хвоста и лап напоминая человеческому тугодуму о невыполненном ритуале: раз пришел домой, насыпь чего-нибудь бедной собачонке в кормушку. Пытаясь игнорировать растолстевшего поросенка, отворачиваюсь к экрану. Тут зверь, отбросив всякую интеллигентность, присущую высокопородистому его происхождению, разражается возмущенным воплем. Я абсолютно уверен, что Катька в такие моменты сообщает мне лаем и всей мультяшно-комической мимикой своей морды, что она обо мне думает: «Ты бессовестный, бессердечный, толстокожий и жадный представитель меркантильного ответвления земных приматов, жалеющий кинуть крошку со своего изобильного стола бескорыстно любящему, бесхитростному и беспомощному созданию». Она ломает меня на раз-два, и я иду откупаться парочкой собачьих конфет даже с некоторым облегчением. На минуту оторвусь от необходимости решать. Это слово, это понятие – «решать», всю жизнь висит над нами, как… ладно, обойдемся без банальностей. Катька за секунду все смела, нагло потребовала добавки, но, почувствовав, что перегнула, скрылась под диваном.

Итак, давлю на мышкину клавишу. Передо мной – одна страница английского текста. Читаю раз и второй раз, на всякий случай пропускаю через онлайн-переводчик – нет, не ошибаюсь, все понял верно. На русском это звучит просто, да и по-английски незамысловато: «Я, …, изъявляю желание вступить в клуб «Сатисфакция», для чего должен принести присягу, гарантирующую мое беспрекословное подчинение решению судейской коллегии, вынесенное по итогам боестолкновения, в рамках правил клуба. Для заключения контракта я должен прибыть в Нью-Йорк 15 июня, где по адресу: Парк-авеню, N …, меня будут ждать с тридцатью тысячами долларов в чеках American Express».

Перечитав все это в третий раз, я издал непроизвольное хихиканье, привлекшее внимание моей жены. Она заглянула в кабинет, с заинтересованностью врача-психиатра – и, видимо, не зря. Потому что я, развернувшись всем корпусом навстречу ее вопрошающему взгляду, сообщил низким голосом, что лечу в американский город на Гудзоне.

Ира, моя верная спутница, пережила со мной немало кризисов. Сначала была подружкой непутевого курсанта, потом – женой уволенного офицера, прошла через нищету перестроечных скитаний. Никогда ничего не требовала и позволяла мне быть таким, какой я есть. И в нынешние времена, живя на берегу синего моря, катаясь на синем «Кайене», она осталась отстраненной от соблазнов бомонда, символизируя собой скромное обаяние буржуазии. Слушая меня, она продолжала держать в руке любимую еду – свежепочищенную морковку, затем, не переставая ее потихоньку грызть, удалилась на кухню, не говоря ни слова. Это означало только одно: она понимает, что я влезаю в какую-то авантюру, и она это не одобряет, но останавливать меня бессмысленно, так как она меня знает, и т. д. Стоит прожить друг с другом столько лет, чтобы не нуждаться в многословных тирадах, а так по-особенному удалиться с морковкой в руке.

Глава 3

Нью-Йорк! Люблю этот город. После полутора десятков лет ежегодного трехнедельного пребывания в Штатах (неделя в Нью-Йорке, две – в Майами, для участия в совместном с американцами бизнесе) сложилась ситуация, которая нашу многолетнюю традицию прервала. Умер мой партнер Борис Коэн, основавший в свое время этот американский бизнес, и компания разделилась на восточную и западную, а позже и вовсе была перепродана.

Парк-авеню, отель «Doral», в котором я постоянно останавливался. Улица, залитая утренним солнцем, словно свежевыжатым оранжем, клерки, направляющиеся в офисы с расстегнутыми воротничками голубых рубашек и перекинутыми через плечо галстуками. А уже вечером весь желто-таксичный Манхэттен отражается разноцветными огнями реклам в крутых боках желтых фордов».

Мне уютно в Нью-Йорке. Если бы мне пришлось по каким-то причинам поменять место жительства, Нью-Йорк был бы на первом месте.

Завтра – 15-e. Ожидание встречи с людьми, мне неизвестными, но способными повлиять на мою последующую историю, сродни ожиданию приговора.

Вечером иду в стейк-хаус на 43-й, между 2-й и 3-й авеню, – лучший ресторан этого жанра из тех, которые мне довелось посещать. Мы с партнером наведывались туда каждый мой приезд. Он был дружен с хозяином, пожилым ирландцем, которого можно было принять за бомжа – так скромно он выглядел и так я и подумал, увидев его впервые на входе в ресторан, где он стоял в серой толстовке и мятых джинсах. Тут меня ему и представили. Было бы забавно увидеть его хозяином в одном из московских супер-пуперов, с какой-нибудь ерундой в желе из устриц за 200 долларов.

Аромат жареного мяса, особенный привкус приправ в ресторанном воздухе, патина мебели пятидесятых и знакомое лицо пожилого официанта, расплывающееся в улыбке.

– Мистер Коэн! Здравствуйте, ваш столик как раз свободен.

Надо же, до чего приятно. Помнят! По дяде, конечно. Я посещал это место лет десять, а Борис – все пятьдесят.

Глава 4

Утром просыпаюсь в восемь часов, выхожу прогуляться по направлению к офису этого загадочного клуба. Почему-то ассоциативно крутится в голове «клуб самоубийц».

Адрес приводит к зданию, расположенному в двух кварталах от отеля. Небоскреб этажей в сорок выглядит престижным, впрочем, на Парк-авеню других и не бывает.

Завтракаю на сорок первой во французской кондитерской. Это место полюбилось нам с женой еще в прежние времена. Круассаны, французские булки, горячий шоколад, кофе – все как прежде: от запахов до посетителей, годами встречающихся здесь и тихо беседующих за чашкой утреннего кофе. Устоявшаяся уютная жизнь – и все это в центре бушующего, стремительного города.

В 9:15 поднимаюсь на 22-й этаж небоскреба и сообщаю в переговорное устройство свое имя. Отъезжает, освобождая вход, дверь из толстого стекла. Офис, похоже, занимает весь этаж здания. В холле во всю стену ковер ручной работы, беж с голубым. В центре – стилизованный прицел и надпись вверху большими красными буквами: «SATISFACTION», ниже – помельче – черными: «Hereticle». Девушка проводит меня через огромное помещение со стеклянными перегородками и множеством людей за дисплеями компьютеров.

Комната для переговоров пуста. Длинный полированный стол, дюжина кожаных кресел, на двух параллельных стенах – по три больших 60-70-дюймовых экрана. На столе вода со льдом, блокноты и ручки. Эти американцы – ice and air conditioning. В их офисах мне всегда было зябко, все время хотелось накинуть на себя куртку или плед. Но постепенно привыкаешь и уже сам заказываешь напитки со льдом.

Ожидание! Нервничать и бояться надоело, я свое отбоялся. Пережил немало: советско-русский бизнес, братки, менты, шпана. В меня и стреляли, и отстреливаться приходилось. Что они тут, живьем меня сожрут? Буду сопротивляться по мере сил, но мои попытки превратиться во льва под впечатлением от этого миллиардерского офиса с кучей работников, со всей этой атмосферой таинственности и необычности предложения, закончились превращением Левы в стайку разбегающихся мышек – и мышки эти едва смогли увернутся от вошедших в комнату трех мужчин. Черные костюмы, белые рубашки, красные галстуки, коричневые папки, лица – будто вчера с Карибского побережья.

Я и так невысокого роста, а тут… В общем, я сел, а они гордо заняли свои места.

* * *

Пока джентльмены раскрывали свои папки, которые оказались ноутбуками, я лихорадочно примеривался к камертону своего внутреннего настроя, и если вначале мне казалось, что небрежно-насмешливая позиция будет верно отражать странность происходящего, то окружившая меня несколько минут назад реальность, равно как и эти господа, и весь их вид, круто развернули меня к будоражащему убеждению в том, что я оказался в нужном месте в нужное время – в этой золотой формуле джек-пота.

Первым представился и заговорил со мной сидевший напротив меня мистер Лукас Бейлин. Он заговорил на обыкновенном русском языке и объяснил мне, что во главе стола сидит руководитель отдела ознакомления – мистер Харвард Браун, который введет меня в курс дела, и если у меня возникнут проблемы с языком, то он окажет мне немедленную помощь.

Вторым сидящим напротив господином оказался юрист компании, мистер Джейсон Уильямс. Первое, что сказал на американском английском, абсолютно доступном моему пониманию, мистер Браун, – это чтобы я ни о чем не волновался и что все находящиеся в этой комнате представители клуба настроены ко мне в высшей степени дружественно и единственной своей целью ставят подробное ознакомление меня с тем предложением, которое я получил в сверхлаконичном виде. При этом я имею полное право принять решение о согласии или отказе от их предложения, и мои материальные затраты, связанные с посещением их клуба, в случае моего отказа будут немедленно мне возмещены. Одновременно юрист господин Уильямс попросил меня передать ему документы и чеки American Express – как он тактично заметил, для ознакомления.

Все эти действия, голос Харварда Брауна и оказавшаяся мягкой, вопреки ожиданию, манера общения привели меня в хорошее расположение духа, и ушедшее напряжение освободило место все возрастающему интересу к тому, что произойдет в самые ближайшие часы.

– Мистер Коэн, – обратился ко мне Харвард Браун. – Начнем с того, что ваш пример возникшей проблемы не единичен. Напротив, такие часто повторяющиеся истории, как и иные ситуации, возникающие между людьми, объединяет зачастую один сюжет, их не способны разрешить существующие институты властных государственных структур. Это, в первую очередь, применимо к тем отношениям в человеческом обществе, которые стороны не желают решать сами в косных чиновничьих тисках, к которым во многих странах просто нет доверия, и в тех случаях, когда решением разногласий является не строгая и бездуховная буква государственного закона, а моральная составляющая. Та самая, с которой в былые годы ходили к батюшке или обращались к раввинскому суду, а мусульмане и в наши дни с той же целью пользуются шариатом. Но в прежние времена споры решались и еще одним способом, распространенным повсеместно и наиболее полно удовлетворявшим представлению о чести и достоинстве. Этот способ назывался сатисфакцией, или дуэлью. Насколько такой способ возможен в нынешнее время, об этом и задумались создатели нашего клуба.

Лукас – его я первым стал называть по имени, – этот человек тридцати – тридцати пяти лет, оказался из троицы самым добродушным и легким в общении. Курносый, с широко расставленными серыми глазами, открытым лицом, он выражал готовность помочь мне в случае малейшей заминки в переводе того, о чем довольно быстро говорил мистер Браун, и то и дело вставлял в нить рассказа русские значения, как ему казалось, наиболее сложных оборотов и словосочетаний. И хотя я без труда вникал в суть разговора, вмешательство переводчика не мешало, и я был благодарен Лукасу за это желание помочь.

– Три года назад, – продолжил Браун, – группа студентов Йельского университета на южной окраине Нью-Хейвена, у самого побережья, среди четырех акров заваленной мусором земли на заброшенной армейской базе, от которой осталось два складских ангара, основала старт-ап. Его цель звучала так: вывести решение всех видов споров между людьми, сообществами и любыми другими группами и структурами в новую парадигму. Ее сутью будет альтернатива существующим порядкам – дуэль, ее широкая трактовка с применением современных технологий и, разумеется, исключающая летальный исход. За основу взяли существующие военные игры: страйкбол и пейнтбол. Сразу остановились на первом. Если говорить о максимальном приближении к реальности, то пейнтбол все-таки выглядит несколько шутовским – из-за баллончиков с краской, растекающейся цветными кляксами по камуфляжу серьезных мужчин.

В страйкболе используется оружие, которое в основном изготавливают на заводах в Китае, на Тайване и в некоторых других странах. Но лучшее, элитное и дорогое, копии которого затем появляются и с китайскими логотипами, в основном, производят японские фирмы – «Sistema», «LayLaks», «Marushin». Это оружие практически неотличимо от настоящего но использует, разумеется, не пули, но и не краску, а керамические шарики. Оно способно стрелять на расстояние до ста метров (при прицельной стрельбе – до пятидесяти-шестидесяти) шарами разного назначения: от тяжелых снайперских до трассирующих. В ходу все виды стрелкового оружия, а также минометы, гранатометы и множество позиций подобного рода. Однако главная проблема страйкбола состоит в том, что фиксация попадания в противника обеспечивается его честным словом. Для игры, сравнимой с любым другим спортивным состязанием, этого может быть вполне достаточно, а в случае, если кто-то решит стать «бессмертным», к нему применяется суд чести, и он может быть изгнан из сообщества. Для нашей задачи, в ходе выполнения которой могут решаться реальные вопросы жизни и смерти, вопросы материальных, имущественных, конфессиональных и других споров, из-за которых зачастую развязывались кровавые драмы и настоящие криминальные войны, нужна была система, которая давала бы стопроцентный, железобетонный способ определения «попал – не попал».

Этот шарик может решить спор вокруг многомиллионной сделки, долга, человеческих измен, предательств, может помочь прийти к справедливости, которой до настоящего времени зачастую не получалось добиться ничем, кроме реального выстрела реальной пулей. В этом и была проблема. В группу, которая первоначально состояла из гуманитариев, привлекли технарей с физического и химического факультетов. Через два года были изготовлены костюм и состав для отливки шаров, которые перевели страйкбол с игрового на иной качественный уровень.

Ровным светом засветились экраны. На одном из них атлетически сложенный парень надевал на себя комбинезон из тонкой, но, видимо, очень плотной камуфляжной ткани серо-зеленого оттенка, покрытой еле заметным ворсом. В десяти метрах от него стоял автоматчик – кольнуло патриотическое: автомат Калашникова. Когда атлет закончил натягивать на себя костюм и принял свободную позу, автоматчик расстрелял его короткой очередью. Я вскочил со стула – мишень согнулась пополам, громко проорав по-английски что-то нецензурное. Троица, с явным наслаждением наблюдавшая за моей реакцией, расхохоталась. К этому времени эти «небожители» и сами, увлеченные описанием создания сатисфакции, в располовиненных костюмах, сбросив пиджаки на спинки кресел, с расстегнутыми воротами рубашек, превратились в нормальных пацанов. Атлет на экране выпрямился и сообщил оператору в камеру, что он, fuck you, в порядке, но, fuck you, больно, блин!

К полудню нам принесли сандвичи, пиццу и кофе. К этому времени мне объяснили, как устроен костюм и как он взаимодействует с шариком. Если просто, то материал шара обладает химическими свойствами, благодаря которым при соприкосновении с усиками, выступающими из ткани костюма, возникает реакция, передающаяся на часть усика, расположенную на внутренней стороне ткани и представляющую собой подобие шляпки гвоздя. Активизация самой реакции происходит только при ударе определенной силы – это позволяет не иметь проблем при взятии этих боеприпасов в руки, их переноске и хранении. В момент попадания шарика в костюм реакция вызывает у человека ощущение, напоминающее реальную боль ранения. Достижение этого эффекта являлось одной из главных задач приближения боя к реальности. Второй задачей было осуществление контроля над поражением противника, и это решение было разработано фирмой «Hereticle» с использованием вживленных в ткань костюма датчиков, способных передавать электронный сигнал на дисплей, за которым в штабе игры наблюдали члены судейской коллегии. Они видели силуэт бойца и то место, в которое попал выстрел. Разработка этой системы была запатентована компанией «Hereticle», головной офис которой находился в Нью-Джерси и которая работала в тандеме с основным поставщиком оружия для страйкбола в Японии.

Дополнительную сложность создавала необходимость решить вопрос с теми частями тела, которые были защищены бронежилетами. Для фиксации поражения в этом случае использовались ворсовые ловушки, которые реагировали только на шарики большей массы. Пришлось повозиться и с тем, что внутренние стволики и магазины ко всем видам оружия с внутренней стороны необходимо было гальванизировать нейтральным к химии шаров составом.

Итак, пока Харвард переходил от одного экрана к другому, Джейсон разливал кофе, Лукас дорезал недорезанную пиццу, а я слушал Харварда.

Гуляя по экрану, его указка перелистывала страницы истории «Сатисфакции». Лица разработчиков идеи, цеха производства аксессуаров к оружию, само оружие: десятки, если не сотни пистолетов, автоматов, штурмовых винтовок, механическое, газобаллонное, несколько видов снаряжения, магазинов, различного калибра шариков, гранаты, дымовые шашки, холодное оружие. Все абсолютно реально, неотличимо от настоящего.

Я, в прошлом кадровый офицер, был поражен этой индустрией. Конечно, я знал о пейнтболе, что-то слышал и о страйкболе, но открывшаяся картина меня потрясла: бесконечная вереница элементов снаряжения, все виды защиты, разгрузки, камуфляж, рации…

Затем картинка сменилась географической картой. На шести экранах засветились шесть частей света: Европа, Азия, Америка, Африка, Австралия и Антарктида. Указка Харварда летала по просторам земного шара, останавливаясь на красных, зеленых и белых флажках. Красных было с пару десятков, зеленых – около сотни, белыми были усыпаны все части света, включая Антарктиду. Красные флажки – это базы, на которых есть постоянный контингент и на которых хотя бы раз происходили бои, зеленый цвет означает, что идут переговоры с местными властями об аренде и производится предварительная маркетинговая подготовка, белые флажки обозначают планы «Сатисфакции» в долгосрочной перспективе.

Еще некоторое время Харвард описывал особенности районов базирования, преимущества и сложности, связанные с местными условиями, юридическими, финансовыми и политическими препятствиями. Закончили смеркающимся вечером, оставив на завтра вопросы, связанные непосредственно с моим участием в игре.

Глава 5

Улица встретила прохладной гарью, шумом двигателей, гудками, музыкой, «огнями большого города». Я стоял задрав голову, вдыхая весь этот коктейль запахов, звуков, слепящих фар, и думал: «Со мной ли это происходит, как я попал в это?!». Не находя подходящего объяснения, я вглядывался в окружающее бурление жизни, будто искал ответ в проносящихся мимо сверкающих автомобилях, в какофонии звуков, в звездном мерцании.

Из этого умственного оцепенения меня вывел хлопок по плечу. Лукас сообщил, что так же, как я, остановился в «Doral» и, если я не против, хотел бы пригласить меня на ужин. Я был рад провести вечер в его компании. Оставаться в одиночестве, будучи переполненным таким количеством впечатлений, не хотелось. На его «Есть пожелания – куда?» я вспомнил, что я русский, – и предложил «Русский самовар». Несколько вульгарно, но кухня превосходная.

Столик в самом углу длинного зала, к счастью, нашелся. Заказали селедочку под водочку, лобстеров и пельмени. Сочетание, прямо скажем… Но ведь и денек выдался непростой!

У Лукаса дом в Бостоне. Приехал он специально ради русского гостя, но – польстил мне, – «практически не пригодился». Он был из тех йельских ребят, что все это замутили, и под водочку и селедочку зазвучал его рассказ о тех днях, когда все начиналось.

После того, как им удалось создать костюм и химию шаров, встал вопрос финансирования. До этого момента тратили свои сбережения, некоторые подрабатывали, но в основном – то, что присылали родители. Дальше – инфраструктура и все, что с этим сложным словом связано. Среди них был русский парень Яша Бордовский. Лукас улыбнулся: да, такой же русский, как и ты. Так вот, отец Яши в России – большой бизнесмен: заводы на Дальнем Востоке по переработке леса, Сибирский инвестиционный банк, много чего белого, серого, черного. В общем, Яша попросил у папы денег, рассказав ему всю эту историю. Папа отнесся с пониманием и пообещал дать миллион долларов, но при одном условии. У него во Франции был знакомый польский еврей, богатый человек, и папа сказал, что, мол, если его знакомого эта тема заинтересует, то и он денег даст, и другие дадут. Я, говорит, неслабый парень, но Феликс – так польского приятеля звали – жутко крутой мужик, круче не бывает.

И Яша поведал историю этого Феликса.

Глава 6

Мальчишкой Феликс попал в концлагерь – и не в какой-то там третьесортный, а в самый главный, во всяком случае, в один из жутчайших – в Бухенвальд. Выжил, что уже о многом говорит.

После того как американцы освободили узников, он оказался в Мюнхене и в 1946 году встретил на улице полковника СС, который занимал высокий пост в администрации Бухенвальда. Феликс пошел за ним и увидел, как тот входит в офис мюнхенского отделения «Lufthansa». Позднее ему удалось выяснить, что эсэсовец является начальником отдела снабжения компании. Через несколько дней он взял парабеллум, с которым не расставался с той секунды, как отобрал его во время восстания в Бухенвальде в апреле 45-го у одного из офицеров лагеря, и направился в офис «Lufthansa». Никем не остановленный, он вошел в кабинет полковника, сел перед ним на стул и положил перед собой парабеллум.

– Ты узнаёшь меня? – спросил он ошарашенного эсэсовца, и тот, как загипнотизированный, ответил, что узнаёт. Тогда Феликс сказал: – Первое, что я хочу сделать, – это выстрелить тебе в лоб. Второе, что бы я сделал, так это сдал бы тебя в полицию. Но мы сделаем вот что.

И это «вот что» вылилось в пятнадцать лет инвойсов, за коими не было ничего, кроме бумаги с напечатанными на ней перечнями материальных ценностей в виде топлива, запчастей, механизмов и продовольствия. Пятнадцать лет «Lufthansa» платила за эти бумажки и выплатила полтора миллиарда долларов. Через пятнадцать лет полковника разоблачили и он застрелился, а Феликс бежал в Южную Америку. Его поймали и посадили в тюрьму.

Он вышел через год, заплатив двадцать миллионов. «Жалкие остатки» вложил в бизнес с недвижимостью и стал мультимиллиардером еще в те сказочные времена, когда шампанское пили из женских туфелек, а в кубинских отелях этим же шампанским наполняли ванны. В настоящее время Феликс несколько месяцев в году проводит на Французской Ривьере, является почетным послом одного из небольших государств Карибского бассейна и имеет там большое поместье. На Ривьере у него вилла в Кап д'Антиб.

Глава 7

– В общем, – продолжил Лукас, – туда мы и отправились. Когда Яша назвал имя своего отца, в переговорном устройстве раздалось Welcome dear guests, тяжелые чугунные створки резных ворот медленно раскрылись, открывая вид на широкую аллею, по которой нам навстречу катил белый электромобиль – таким пользуются на полях для гольфа. Приблизившись к нам, этот механизм разделился на то, что осталось стоять, и на то, что катилось к нам в объятия. «Крутой мужик» был ростом метр шестьдесят и приблизительно таким же в ширину. Короткие шорты обнажали розовые ножки, такого же цвета была и лысина, покрытая кучерявым пухом. Лицо подкатившегося к нам шара расплылось в улыбке радушного хозяина. Но глаза!.. Чего вообще стоит вся наша плоть без глаз – все в глазах, все и обо всем. Яша позднее сказал: «Вот видишь такого и чувствуешь: это веселый противник. Такой противник, который убьет, но перед смертью ты не изменишь о нем мнение – он веселый парень».

Итак, – продолжил Лукас, разламывая здоровенного лобстера, – с этим веселым человеком нам нужно было говорить о серьезных вещах. Для нас, разумеется, серьезных, а для него…

Он начал с того, что показывал нам владения, которые нужно было объезжать, а не обходить: пять гектаров сада, наполненного ароматом семи тысяч растений со всего света, за которыми ухаживали пять садовников. Саму виллу и бассейн – если лежишь в нем, водная поверхность будто сливается с морем.

И затем обед. Феликс слушал наш рассказ, разливая вино и раскладывая на наши тарелки половинки вкуснейших оранжевых мини-дынек – обязательный атрибут средиземноморского обеденного старта. Дослушав до конца, он принялся объяснять, что за белая рыба была подана к столу и что за потрясающий майонез эксклюзивно готовит его личный повар. И белое нежное мясо рыбы, и желтый, как топленое молоко, майонез, вкусны были невероятно, и мы изо всех сил и вполне искренне хвалили эту потрясающую трапезу, а Феликс довольно сопел и, посмеиваясь, все подкладывал, не вспоминая о нашем разговоре, как будто его и не было. Кофе Феликс, отослав обслуживающий персонал, разливал в изящный старинный фарфор сам, вполглаза наблюдая за нашими впечатлениями от напитка, который был, как и все предыдущее угощение, совершенно замечательным. Он подцепил пластинку белой рыбы с неубранной тарелки и, смазав ее майонезом, отправил в рот. Не успев дожевать, произнес не вполне членораздельным шамкающим языком, что он купит наши акции.

Чашки одновременно звякнули о блюдца, и мы в два голоса удивленно сообщили о том, что у нас нет никаких акций.

– Будут, – твердо заявил Феликс, успев справиться с майонезной рыбой.

Перед нами действительно сидел крутой парень. Губы плотно сжаты, и взгляд тот самый, от которого ежишься.

– Мой юрист подготовит контракт. Первая серия акций, которую вы предоставите рынку, будет принадлежать ему в эквиваленте суммы, указанной в чеке. Чек вы получите через несколько дней, – подытожил Феликс.

Провожал нас прежний радушный хозяин:

– …и привет папе, и сами не забывайте старика, – говорил на прощание веселый, добродушный, круглый замечательный Феликс.

Если бы он хоть намекнул, о какой сумме идет речь… Но все закончилось «бай-баем».

Перед тем как перейти к десерту, мы вышли на улицу перекурить. Лукас с этой вредной привычкой завязал, но за компанию вытянул из моей пачки сигарету и с явным удовольствием затянулся. Кофе и чизкейк выполнили задачу продления нашего ужина для завершения его рассказа об этом этапе становления «Сатисфакции».

– После возвращения в Нью-Хейвен мы плотно занялись доведением до ума нашего ноу-хау. «Hereticle» была готова поставить на поток шары и костюмы. Задерживали две вещи: окончательное утверждение патента и финансирование.

В лабораториях Йеля мы доводили химическую субстанцию до оптимальных параметров, разделив задачу на три части: реакция при попадании в костюм, реакция при попадании в бронежилет и возможность удовлетворить индивидуальное желание отдельных персон, которые хотели бы стреляться, как в до-цивилизационные времена на персональной дуэли, соблюдая все атрибуты – дуэльные пистолеты, барьеры, секунданты, белые рубахи. И шар должен был нести такой заряд, который вызывал бы более серьезный болевой шок. Эта идея возникла после социологического опроса, проведенного нашими гуманитариями в студенческой среде. Опрос вызвал массу дискуссий среди студенческого братства. Вначале все воспринималось, как розыгрыш и шутка, но впоследствии эта тема всех завела. Студенты Йеля в основной своей массе обладали достаточным воображением, чтобы представить, во что может вылиться эта на первый взгляд фантастическая идея, и отношение к опроснику, с которым к ним приходили, стало заинтересованно-серьезным.

О нашем визите к Феликсу мы подробно доложили сообществу. Все гадали, о какой сумме может идти речь. Двоим из ребят богатенькие родители перевели на наш счет в «JPMorgan» по сто тысяч долларов, и мы смогли ускорить некоторые процедуры, связанные с юридическими вопросами клуба, привести в удобоваримый вид склады, превратив их в офис и испытательный центр. Но масштаб задач требовал постоянных вложений, и порой мы испытывали неуверенность в том, что осуществление этой нашей идеи вообще возможно. Рассуждая о том, каким может оказаться чек, обещанный этим необычным человеком с фантастической судьбой, сошлись на цифре триста тысяч, исходя из той логики, что если отец Яши, человек не чужой и широкий, готов пожертвовать аж миллион, с которым мы не то что бы горы свернем, но продвинемся значительно, то Феликс не перешагнет планку в треть этой суммы. Но чтобы сильно не разочаровываться, мы договорились, что будем рады и сотне «зеленых».

На шестой день после нашего возвращения Яше позвонил адвокат Феликса и сообщил, что он хотел бы посетить офис клуба «Сатисфакция» по просьбе господина Феликса Залмановича для заключения контракта он будет у нас завтра в 2 часа дня. Президент клуба, высокий белокурый парень, этакий красношеий американец Дэвид Гофф, подошел к Яше и сказал:

«Яша, красавец ты наш, ты умнейший и благороднейший спаситель мира, Яша Бордовский! Сделай милость, встань на колени и обратись к Господу своему, великому еврейскому Богу, и попроси его о такой малости: чтобы тот, кто зовется Феликсом Залмановичем, прислал нам для того, чтобы мы, Господи, мир, созданный Тобой, сделали еще лучше, – не менее трехсот тысяч благословенных зеленых купюр. Мы, все здесь присутствующие, даже готовы ради этого стать на некоторое время евреями!»

На следующий день все двенадцать человек – основатели, учредители и члены правления «Сатисфакции», не находили себе места в ожидании феликсова посланника. Ровно в два господин, представившийся Аланом Болдуином, раскрыл портфель крокодиловой кожи и извлек папку с контрактом. В нем многостранично излагались условия, согласно которым акции будущего акционерного общества, каковым должен был стать сегодняшний клуб «Сатисфакция», переходили в собственность одной из инвестиционных компаний, принадлежащих господину Феликсу Залмановичу, в соответствии с той суммой, которая предоставлена господином Залмановичем клубу «Сатисфакция» в виде предварительного взноса.

Страницы контракта переходили от одного члена правления к другому и в конце концов оседали у студента юридического факультета Дани Колмановски. В графе «подписи» стояли фамилии председателя клуба, секретаря и – отдельным параграфом – подпись Яши Бордовского. К условиям этого документа все были готовы после нашего рассказа о поездке к Феликсу. Оставалось только увидеть сумму чека, который лежал в белом конверте перед Аланом Болдуином. Мистер Болдуин встал из-за стола и передал просьбу своего патрона вскрыть конверт только после его ухода, добавив, что он вернется следующим утром в 10:00. С тем и раскланялся.

Дэвид придвинул к себе конверт и обвел взглядом притихших соратников. Ник, самый молодой из них, прошипел: «Клянусь, там не триста, там все пятьсот!» – и все тут же на него зашикали.

Дэвид решительным жестом оторвал цветную полоску на белом клапане и извлек чек. Все с удивлением наблюдали за тем, как с его щек сошел румянец. Он кашлянул и осипшим голосом прочитал: «Тридцать миллионов долларов».

Над столом повисла апокалиптическая тишина, и только Яша прошептал помертвевшими губами: «Аллилуйя».

Утром следующего дня контракт в трех экземплярах был подписан. Два из них улеглись на прежнее место в крокодиловые объятия портфеля, третий остался на столе.

Глава 8

Следующий мой день начался с подписания присяги, листы с текстом которой положил передо мной Джейсон Уильямс после нескольких фраз о том, как прошел вечер, как спалось и как здоровье – в общем, how are you. Текст был понятен. Я обязуюсь неукоснительно исполнять решение судейской коллегии по результатам боестолкновения, не пытаясь его оспорить или обращаться в какие бы то ни было инстанции, и выполнять те требования, которые предусмотрены в контракте, подписанном обеими сторонами конфликта. Гарантией обязательного исполнения этого решения является документ, в котором я признаю приобретение мной партии очков от компании мистера Ли, с моей подписью, заверенной присяжным адвокатом. Этот документ будет находится в сейфе судейской коллегии с аналогичным документом мистера Ли, в котором тот отказывается от претензий на означенную сумму и признает собственную вину за невыполнение условий поставки.

Я с тяжелым сердцем подписал свой приговор. Не то чтобы я совсем не рассчитывал на благоприятный исход, но пока что я вообще не представлял, в каком виде происходит это действие. Когда попадаешь в полосу невезения, все происходящее оцениваешь взглядом из этой полосы, которой не видно конца.

Затем к нам присоединился Харвард и в течение часа проинформировал меня об основных правилах и условиях игры.

Итак, количество бойцов определяет тот, кто вызывает на дуэль. Мистер Ли назвал цифру шесть плюс один. Один – это сам мистер Ли. По уставу клуба, человек, вызывающий на дуэль, вправе нанимать легионеров и либо не участвовать в схватке, либо участвовать ограниченно, либо быть полноценным участником боя. Шесть плюс один означает, что мистер Ли в полной мере готов мочить меня и тех, о ком я пока не имею ни малейшего представления. Почему-то мне казалось, что у «Сатисфакции» это все – люди и место – уже подготовлено, а я, как в тотализаторе, только выберу команду.

Теперь о месте. Место выбирает тот, кого вызывают на схватку. В течение ближайших трех лет этим местом может быть любая пригодная по нормативам обычной игры в страйкбол территория. В будущем планируется разрешать бои только на площадках, принадлежащих «Сатисфакции». На сегодняшний день новые места для дуэлей поощряются. Так, дороги предпочтительно проводить там, где бездорожье пересекают тропинки, облюбованные местным населением.

И, наконец, об оружии. Бойцы могут использовать любое оружие и в любом количестве трех обозначенных в контракте фирм. Есть полное право выбирать любую из них. Существует опция проката, но она ограничена лишь несколькими наименованиями. Все остальное снаряжение и, разумеется, специальные костюмы и боеприпасы можно приобретать только у фирмы «Hereticle».

«Сатисфакция» обеспечивает схватку судейской коллегией, двумя беспилотниками с операторами, электронным оборудованием и прочим обслуживающим персоналом. Все дополнительные затраты, перелеты, отели, питание, оплату труда берет на себя проигравшая сторона. В случае, если мне не удастся собрать собственную группу бойцов, у них есть список – сотни легионеров, готовых за три тысячи долларов участвовать в бою в любом месте и в любое время.

Я почувствовал, как мои волосы зашевелились и устремились туда, где над нашими головами у высокого потолка светились люстры. Харвард сочувственно посмотрел на меня и добавил:

– Да, на сегодняшний день эта игра для людей состоятельных, но будут и другие уставы – для иных слоев населения нашего голубого шарика.

Игривый тон серьезного парня – сегодня он вновь был в строгом черном – меня удивил. Тем загадочнее прозвучала его фраза о том, что я вряд ли пожалею о затратах, ведь впереди столько интересного. На этом он как-то быстро засобирался и распрощался, назначив на завтра окончательную встречу, на которой хотел бы услышать мое решение о месте проведения боя.

В дверях он столкнулся с Лукасом. Тот направлялся ко мне с предложением перекусить и показать нечто, что меня наверняка заинтересует.

Этажом ниже находилось принадлежащее клубу помещение метров в триста, представляющее собой классический ресторан пятизвездочного отеля. Время ланча еще не наступило, и посетителей почти не было, но в никелированных стеклянных и фаянсовых закромах уже дымилось и пахло все то, что вызывает у животных, каковыми, собственно, мы и являемся, слюноотделение. Не миновал этот рефлекс и меня, несмотря на только что перенесенный стресс от Харвардова рассказа о дополнительных расходах. Но Лукас, ухватив меня под локоть, провел мимо вереницы блюд и кланяющихся официантов к дальнему столу, за которым сидели шесть человек.

– Это команда мистера Ли, – тихим голосом сообщил Лукас. – У них была встреча в Атланте, которую они успешно завершили, и мистер Ли в качестве поощрения позволил своим бойцам провести несколько дней в Нью-Йорке и заодно познакомить их с управлением компании.

Мы подошли ближе. Лукас представил меня. Китайцы тут же вышли из-за стола и построились в шеренгу. Шесть киношных образчиков здорового образа жизни. Все приблизительно одного роста – метр восемьдесят, тренированные тела атлетов, короткие рукава рубашек натянуты на впечатляющих бицепсах. Вежливый поклон, дружественный взгляд, улыбки. Лукас перевел несколько взаимных приветствий.

Мы присели за их стол. Официант что-то принес, я это что – то съел. Чертово слюноотделение куда-то испарилось. Скомканно распрощался, посетовав на занятость. Китайцам поклон, Лукасу рукопожатие и благодарность за «приятное» знакомство с противником.

Глава 9

Выйдя на улицу, я побрел по Парк-авеню, свернул на 24-ю, пересек Мэдисон-сквер, Пятую авеню, и так шел зигзагами на северо-запад часа два, пытаясь разобраться в собственных чувствах.

Когда человек попадает под дождь в чистом поле, он вначале инстинктивно пытается всеми силами не промокнуть до конца. Он бежит, он ежится и изгибается всем телом, пытаясь увернуться от хлещущих струй. А когда на нем вовсе не остается сухого места, ему становится все равно, и он бредет по лужам, равнодушный и спокойный. Дергаться и извиваться бессмысленно. Нечто подобное происходило со мной в эти минуты на улицах Нью-Йорка – главного города Земли.

На углу 48-й и 11-й двое черных парней рылись в мусорном баке. Я остановился, наблюдая за этой живописной парочкой. Мне почему-то стало интересно, что такого ценного могут люди извлекать из мусора, чтобы это позволяло им существовать в мегаполисе.

Один из парней в картонной ковбойской шляпе повернулся ко мне и спросил, какого хрена мне тут надо и не желаю ли я проверить, что крепче – моя голова или бутылка, которую он только что извлек из мусорного «клондайка». Я оценил высокий стиль ковбоя и мрачную физиономию его напарника и вдруг рассмеялся. Афроамериканцы неожиданно меня поддержали. Видно, уловили тонким чутьем обитателей пристанищ под открытым небом потенциального коллегу.

На обратном путь к отелю я перебирал в памяти всех своих друзей и знакомых, способных стать участниками войны за мое выживание в мире капиталистического беспредела. Мои соратники по карате, которым я занимался много лет, заслужив красный пояс – правда, немало лет прошло с тех пор, как я этот пояс развязал – превратились в толстоватых и лысоватых отцов семейств. Представить их рядом с этим китайским произведением бойцовского искусства было невозможно. Среди молодого поколения продолжателей моей школы «джит кун-до» я не знал никого. Да и специалисты все-таки нужны были из числа тех, кто знаком с пейнтболом или страйкболом.

На ум не приходило ничего, ни одной зацепки. И теперь второй вопрос: где? На карте, которую мне демонстрировал Харвард, в Прибалтике и России я не видел ни одного красного флажка. Пейнтбольные команды в Латвии, конечно, есть, появился и страйкбол, и, видимо, территории тоже обозначены, но когда я смогу все это выяснить? Что за разговор может состоятся завтра? Скажу Харварду, пусть сама контора решает «где», а бойцов я наберу из легионеров.

Глава 10

Ужин я заказал себе в номер. Лукас уже покинул Нью-Йорк, улетел к себе в Бостон.

Посмотрел теннис по телевизору, думать ни о чем серьезном не хотелось. Поразмышлял над тем, принять снотворное или не стоит. Решил: не стоит. Последний год привел меня к этим таблеткам. Обстановка с бизнесом и все, что происходило вокруг нашей тихой Латвии, выбило из колеи не меня одного – миллионы! И, думаю, аптечные короли неплохо поднялись на наших бедах.

Пробежался по новостям в Интернете и около часа ночи лег в постель. Сна ни в одном глазу. Взялся читать на айфоне какой-то детектив. К двум часам понял, что не заснуть. Набрал по скайпу Илью, благо в Израиле уже десятый час. Он ответил из машины по дороге в свой офис. Чтобы не заражать его своим поганым настроением, изобразил юмор в виде предложения сыграть со мной против жалких китайских недоносков в игру под названием «страйкбол», предварив коротким пересказом сегодняшнего Харвардова инструктажа. Пропустив мою неудачную попытку пошутить, Илья сообщил, что брат его жены Аллы, Алеша, давно в это играет и мне следовало бы с ним поговорить.

– Его телефон я тебе скидываю и надеюсь, ты помнишь, кто он и чем, кроме страйкбола, занимается. А теперь, – говорит Илюша, – я припарковался и мне пора заняться серьезными вещами. Целую, пока!

Экран светился на столе, экран светился… Вот такой парень Илюха – программист, очень крутой программист, а у таких программистов голова устроена в виде ячеек памяти, и на обычный вопрос нормального человека: «Где взять до завтра команду бойцов страйкбола, которая набьет морду великому Китаю?», я получаю из такой ячейки простой ответ: «Позвони Алеше».

Да, я знаю, кто такой Алеша. Типичный блондинистый еврей; при встрече «американского» и «русского» его признали бы «шведским». Замечательный парень Алеша. Сколько ему? Где-то 25–27. Что еще я знаю о нем? Ах да! То, что он крутейший спецназовец, снайпер из подразделения, специализирующегося по городскому бою и операциям в застройке. Израильский спецназовец, прошедший и Ливан, и Газу, и черт знает что еще. Никак не могло мне в голову прийти, что такой человек играет в эти игры.

Я открыл мини-бар, налил в бокал из трех микроскопических бутылочек чего там было – в общем, русский «ерш». Выпил залпом и набрал Алешу.

– Поиграть?

– С радостью.

– Еще пятерых найдешь?

– Да хоть десятерых.

– Когда и на сколько?

– Это сложнее: проблема занятости, все армейские.

– Отпуск возможен?

– Это вопрос. Но порешаем. Как с финансами? Отель, паек?

– Три тысячи каждому.

– Три тысячи чего?

– Долларов, разумеется.

– А если проиграем?

– Это когда проиграем, а если выиграем, еще столько же.

– Ну, тогда считай порешали, мы в деле.

– Момент, Алеша, пауза. – В мини-баре нашлось еще на один «ерш». – Второй вопрос: где?

– А это не вопрос. Наше место всегда за нами забронировано.

Нет, ну бывает же такое в жизни – все как по щучьему велению!

– Скажи мне, Леша, как русский человек русскому человеку: бывает так?

Леха рассмеялся и пожелал мне спокойной ночи.

Глава 11

В Бен-Гурионе меня встретили Илья и Алексей. По дороге домой мы заехали в ресторан на пляже в Ришоне. За ужином договорились, что завтра к двенадцати часам поедем знакомиться с ребятами, составим график тренировок, посмотрим снаряжение и доведем до всеобщего сведения клубные правила игры.

День выдался щадящий. Умеренная жара и ветер позволяли находиться на улице без желания немедленно спрятаться в прохладе автомобильного, квартирного или офисного кондиционера.

Времени до часа икс у нас было ровно две недели, и Алексей считал, что этого вполне достаточно для подготовки. Я, правда, должен был на несколько дней вернуться в Ригу. Впрочем, мое участие в приготовлениях к игре было весьма ограниченным и не требовало постоянного присутствия.

На подъезде к полигону мы оставили нашу «Субару» на стоянке: дальше начинались настоящие песчаные барханы, и метров двести до базы мы прошли пешком. Алеша по дороге рассказывал о том, какое классное оружие они получили накануне, и вскользь про ребят – заметил только, что народ надежный и проверенный. Мне и так было это понятно: бойцы из израильского спецназа – что может быть круче?

* * *

Тренировочный полигон Цахала «Пальмахим» в приморской части пустыря между Ришоном и Ашдодом, в прошлом полигон для стрельб вертолетного полка, в настоящее время служил для подготовки спецназа и представлял собой 12–15 гектаров холмистой, заросшей кустарником, пересеченной траншеями и воронками местности. С южной стороны находилось два бетонных строения. То, что называлось базой, являло собой помещение с раздевалками, туалетом и небольшой кухней: холодильник, двухкомфорочная плита и чайник. В углу под потолком – панель телевизора. Второе помещение, служившее для отсидки «убитых» в бою, с легкой руки местного черного юмориста назвали «гробом». Такие же точно бетонные коробки находились на противоположной стороне полигона. Команды по жребию занимали выпавшую им сторону. В центре пустыря находилось еще несколько построек, имитирующих жилой район, в котором спецназ отрабатывал приемы боя.

Обшарпанные стены базы, дверь со щелью по всей длине. Все правильно: именно так сурово должны выглядеть жилища крутых вооруженных мужчин. Мы переступили порог этого приюта доблести и силы. Двое бойцов уставились в свои смартфоны, едва кивнув на мое «шалом!», один, закинув ноги на стол, смотрел какую-то развлекаловку по телевизору, еще двое жевали подсохшую и, видимо, холодную пиццу. Небритые и сонные типы, худые удлиненные лица. Черные и серые застиранные майки, короткие штаны, рваные мятые джинсы, стоптанные шлепки на босых ногах. Где горы мышц, бицепсов, трицепсов, дельт и прочих кубиков? Что они смогут против «питомцев Шаолиня»?

Мое лицо, видимо, тоже вытянулось. Для компенсации неприкрытого разочарования я растянул губы в улыбке, приветствуя народ уже по-английски. Алеша заметил мое замешательство и, похлопав по плечу, уверил в том, что все нормально, подготовимся, всех завалим.

Я вышел наружу, встал под стену, дающую тень, закурил голубой «Кент» и посмотрел на голубое израильское небо сквозь сигаретный дым. Почудилось, как цепочкой, одна за другой, пролетели по этой синеве двадцать пять плотных, перетянутых банковской лентой пачек стодолларовых купюр.

Алексей вышел с биноклем, дал мне посмотреть. В окулярах я увидел, как на своей стороне полигона суетились китайцы, что-то замеряли, совещались, перемещались с бешеной скоростью, в общем – готовились. Я вопросительно посмотрел на Алешу: он, пожалуй, один из всех выглядел действительно бойцом спецназа. Но остальные? На что мы рассчитываем? Леха снова меня успокоил, правда, мне показалось, что на этот раз он произносил свои успокоительные формулировки не столь убежденно.

Наконец наши «шмоки», как я их немедленно окрестил, выползли из убежища. У одного из них в руках был легкий беспилотник и он тут же его запустил. Вся пятерка сгрудилась у дисплея и о чем-то заспорила или просто заговорила, перебивая друг друга. На наш слух израильтяне, даже если они просто говорят, звучат, будто спорят. Иврита я не знал, да и в израильтянах и их происхождении в этом плавильном котле выходцев со всего света не разбирался. Позднее Алексей представил каждого. Оказалось, что один из них из Марокко, приехал ребенком, один – местный друз, и трое – сабры. Алеша с Украины. Вот такая компания.

«Ну, что ж, – подумал я, – других все равно не найти». Деньги потрачены, будем надеяться на лучшее. Ну а проиграем, то не кому-нибудь, а великому Китаю, чтоб он был здоров!

Что-то в голове щелкнуло, и мне стало уже все равно. Но тем не менее, я постарался сгладить свое явное разочарование. В конце концов, это мои проблемы, а они все-таки согласились за небольшую плату в свой отпуск притащиться в эту жару – что-то делать, бегать, прыгать. В общем, я принял добродушно-приятельский вид, с каждым поздоровался за руку, правда, имен не то что не запомнил, а и не понял толком.

Моя роль в последующем смертоубийстве по плану сводилась к охране базы. Особой тренировки это не требовало, поэтому я извинился и пообещал за пару дней до дуэли приехать, привыкнуть к камуфляжу, оружию и всей амуниции. Мне действительно нужно было лететь обратно. Дела и так были неважными, а в свете представившейся мне картины этого худосочного войска нужно было разработать план «Б» – сокращение и уменьшение.

Глава 12

Рига встретила меня прохладой прибалтийского взморья, горячим языком Катькиной любви и вопросительным взглядом жены. Вот уж действительно, как в старом анекдоте: если хочешь узнать, кто тебя больше любит, закрой в багажнике своего автомобиля жену и собаку и открой через два часа. Впрочем, Ирина компенсировала свою природную сдержанность невероятно вкусными пельменями, заботливо приготовленными к моему приезду. Сто грамм и огурчик под эти пельмени выстроили мою нью-йоркско-израильскую эпопею в сравнительно стройный рассказ, в финале которого я сделал вывод о том, что наше материальное благополучие находится на грани. Ирино резюме свелось к тому, что она подложила мне еще пельменей.

Несколько дней, проведенных в офисе, не добавили оптимизма. Война на Украине разрушила судьбы миллионов людей. Происходящее с трудом укладывалось в голове, но это была мрачная реальность, которую нужно было принимать во всей ее многообразной полноте. Рухнул бизнес на Украине, снизились обороты в России и Белоруссии, отягощенные резким удешевлением валюты. Не лучше обстояли дела и в Прибалтике. Встречая знакомых, парировал их «как дела?» коротким «следующий вопрос», в ответ те качали головами и признавались, что у них «то же самое». Не оставляло ощущение того, что мы попали в период предвоенного времени и территориально находимся в прифронтовой зоне.

Да, и стрелять тут станут не шариками. Впрочем, верить в такое развитие событий не хотелось, а идея «Сатисфакции», напротив, высветилась новой гранью. Наша цивилизация либо начнет решать проблемы чем-то вроде этих шаров, либо сгорит в адском пламени своего безумия. Вся ее история – это история бесконечного убийства Авеля Каином. Все ее развитие сопровождалось технологическим улучшением возможностей убивать и созданием новых видов оружия. Сегодня цивилизация может гордиться: она достигла вершин и способна, наконец, уничтожить саму себя.

В Израиль я вернулся не за два дня до встречи на поле боя, как обещал, а за 24 часа. И по причине навалившихся нерешенных проблем у себя в регионе, и, видимо, инстинктивно стараясь оттянуть развязку, которая виделась мне катастрофой.

Глава 13

Бойцы мои все время, которое мне досталось для подготовки, проводили в поле. Со мной позанимался Алексей. Я приладил всю экипировку и пострелял из «Узи», которым меня снабдили, по фанерному диску с изображением круглолицего бойца с прищуренным взглядом хитрых китайских глаз. Я удачно попадал ему прямо в переносицу простыми шарами – те, с химией, берегли для реального боя. Некоторое время я провел у позиции, которую мне определили, как зону моей ответственности.

В полной экипировке шестерка бойцов выглядела вполне воинственно, и во мне шевельнулась надежда на более достойный финал предстоящего боя. Впрочем, долго их разглядывать не пришлось: через мгновение они растворились в складках рельефа, и я остался один у бруствера, недалеко от базы, в качестве «засадного полка». Так я себя обозвал и так рисовал картину «Поля Куликова». Над полем этим должны были кружить вороны, которые по традиции выклевывали у убиенных воинов светлы очи. Но кружили надо мной два израильских беспилотника и мусорные чайки, впрочем, тоже вполне фольклорные, как там было:

…Миру всему передайте, Чайки, печальную весть: В битве врагу не сдалися, Пали за русскую честь!..

Видимо, одна из них обиделась на «мусорных» и нагадила мне на новенькие берцы. С отвращением наблюдая, как белая жижа расплывается по черному глянцу, я уныло подумал: к деньгам. И снова перевел взгляд вперед.

В метре от меня стоял мистер Ли. «Них..я себе», – произнес мой внутренний голос, и на последней букве «е» острая боль зажглась под левым соском. Мистер Ли поклонился и, резко развернувшись, стал удаляться. Я тоже поклонился его заду, задрапированному в зеленый камуфляж. Взор мой прекратил созерцать внешний мир и обратился к внутреннему, сообщив ему, что его владелец – полный говнюк. После чего меня вырвало прямо на бруствер, с которого я должен был вести героическую оборону.

В «гробу» было на удивление прохладно. Я сидел на деревянном стуле, положив ноги на пластиковый столик, и тупо глядел на экран кем-то включенного телевизора. На экране мелькали фигурки веселых мультяшных героев, сливаясь в цветной калейдоскоп. В затуманенном сознании мыслей не было, а появляющиеся я гнал с помощью специального приема, придуманного мною в прошлой жизни.

Глава 14

Молодым офицером я загорелся стать охотником, да и ружье хотелось иметь в собственности. Мой ротный был заядлым охотником, он немедленно нашел мне недорогую тульскую двустволку и тут же пригласил на утиную охоту.

Поднятую манком птицу я подстрелил, не целясь, и она подранком опустилась в пяти метрах от меня. Это оказалось зрелищем, ужаснее которого мне до той поры испытывать не приходилось. Отвернувшись от нее, я нажал на второй курок.

К этим впечатлениям добавилась расплакавшаяся и забившаяся на диван Ирка, наотрез отказавшаяся возиться с жалким утиным трупиком. Ночной кошмар ощипа закруглил бессонную ночь. На следующий день, вернувшись со службы, я обнаружил на столе приготовленную дичь. Съел ее под виноватым взглядом супруги. Было даже неплохо. Но больше ни разу мое ружье по живым мишеням не стреляло.

С тех пор каждый раз, когда меня одолевали мрачные мысли, я представлял себе, как заряжаю стволы картечью или пулей и стреляю раз за разом по этим мучившим меня черным сгусткам. Надо заметить, такое самодеятельное психоаналитическое лечение помогало. Вот и сейчас я заряжал это виртуальное оружие и стрелял, стрелял, пока эти мои стрелковые упражнения не прервал звонок телефона, примостившегося в углу на низенькой подставке, незамеченного мною прежде.

Глава 15

Звонил Леша:

– Возвращайся, все уже на месте.

Я посмотрел на часы – прошло сорок минут. Ну что ж, если я спекся за минуту, то ребята сопротивлялись в сорок раз дольше.

Алексей с марокканцем складывали в ящики оружие, друз с одним из сабров укладывал в мешки снаряжение, двое жевали пиццу. «Что же они такие худые, – мелькнула дурацкая мысль, – если постоянно что-то жуют?». Я стоял посреди этой суеты и ловил на себе удивленные взгляды. Алексей отвлекся от ящиков с винтовками и, ощутив странность момента, закричал, всплеснув руками:

– Шеф, ты чего такой мрачный? 7:1! Виктория!!!

Если бы меня трахнули кувалдой по голове, то большего эффекта вряд ли удалось бы достичь. Мысли мелькали со скоростью шанхайского экспресса на магнитной подвеске.

Сначала арифметика. 7:1. Один – это я. Так что тут ошибки нет. Затем – жгучий стыд за «шмоков». Это так я разбираюсь в людях? А потом – волна захлестнувшего вселенского счастья, тут же перешедшая в лихорадочное всепоглощающее желание отблагодарить.

«Господи, что же я могу для них сделать? Может, мне им ноги вымыть?» – и я стал смеяться, хохотать, сложившись пополам, ждал сквозь слезы, что кто-то решит, что у меня истерика, и даст мне по морде. Но, видимо, это зрелище и этот хохот заразили всех. Бетонные стены содрогнулись от всеобщего веселья – победного вопля войны.

Вечером я снял арабский ресторан в Яффо. Собрал всех: китайцев, израильтян, судей, операторов беспилотников, обслуживающий персонал – человек сорок. Китайцы без конца выражали свое восхищение победителям. Мистер Ли произнес красивый тост про то, что боевое искусство от победителей перетекает к побежденным, и они становятся лучшими воинами, – и так долго и с чувством. А мне все чудился его удаляющийся зад. Поэтому каждый раз, попадая взглядом на мистера Ли, я опрокидывал очередную рюмку и в конце концов опрокинулся в небытие.

Потом мне рассказывали, что я порывался показать мистеру Ли съемки боя, в которых его подстрелили в ста метрах от меня. Он, конечно, и сам все это уже видел, но мне-то важно было… впрочем, уже неважно.

Потрясло меня при этом просмотре то, как действовали те, кого я назвал в запале «шмоками». Только с помощью беспилотников возможно было отследить их невероятные передвижения. Они перемещались в складках рельефа каким-то нечеловеческим образом: так бы могли двигаться обезьяны, змеи или неуловимые привидения из фильмов ужасов.

Алексей прокомментировал всю эту короткую, потрясающую по эффективности схватку в своей спокойной невозмутимой манере.

Начал он с того, что моя гибель от шара мистера Ли была ими запланирована, и на мое восхищенное: «Вот суки!» Леша только улыбнулся.

– Ты был слабым звеном, и нашей задачей было обратить слабость в силу. Но чтобы тебе не было обидно оказаться слабым звеном среди нас, вот пара штрихов из рутинной подготовки тех ребят, которых ты видишь на экране.

Они все прошли долгий путь сложнейших физических и психологических фильтров, начиная с курса молодого бойца и заканчивая отсевом в кандидаты для спецназа. Вот эти двое, которые, как ты заметил, перемещаются по земле, как змеи, – Томер и Игаль. Однажды на стадии отбора их подразделение получило задание преодолеть ползком километр по каменистой, гористой местности, покрытой густым, жестким, утыканным колючками кустарником. Когда те, кто дополз до конца – а таких оказалось меньше половины, – подошли к командирской палатке, с их колен и локтей потоком лилась кровь. Их раны обработали антисептиком и перебинтовали, а на следующий день они повторили все с начала – и так до тех пор, пока они не научились преодолевать эту дистанцию без кровопотери.

Марш-бросок для всех этих, как ты их назвал, «шмоков», перед выпуском с курса молодого – скажем, уже не бойца, а спецназовца – представлял собой восемьдесят километров по пустыне в сорокаградусную жару. Десять километров шагом, три бегом с полной выкладкой: разгрузкой, оружием, боеприпасами, сухпайком, – это 30–40 килограммов. А Даниэль, мой второй номер, был пулеметчиком и тащил на себе пулемет «Негев» и запасной ствол к нему – это еще килограммов двадцать пять. В путь-дорогу нам выдавали сухой паек и суточный запас воды. Ну а уж потом, после этой восьмидесятикилометровой прогулки, оставалась сущая ерунда: еще пятнадцать километров с носилками, и на носилки должен был лечь самый тяжелый из нас.

Тебя, – вернулся к действительности Леша, – мы поставили с определенной целью. Кстати, ты нам помог: сразу повел себя как сторонний наблюдатель, чаек стал рассматривать – думал, что война вдалеке проходит, там, на Ближнем Востоке. Мы мистера Ли пропустили к тебе, создавая у него впечатление, что он крутой незаметный ниндзя. Надо сказать, что он был неплохо подготовлен, и было видно, что с оружием обращается достаточно профессионально.

Чего мы достигли твоей «гибелью»? Китайцы решили, что мы слабаки – позволили завалить хозяина и можем стать легкой добычей. Сами они тоже не ломом были подпоясаны: все – армейский спецназ, и вели они себя очень даже достойно. Но они играли в войну, а мы не играли – мы воевали. За твоим «убийцей» пошел Эран. Про него еще один эпизод из подготовки наших спецов.

У Эрана в подразделении инструктором была девчонка, жутко крутая. В рукопашной даже я не факт, что выиграл бы, если бы пришлось конкретно с ней сцепиться. В общем, как-то она выводит десяток ребят в поле, ровное поле с редкой травяной порослью, и говорит: «Прячьтесь, даю пять минут, кого найду, накажу». Ну кто куда – в землю зарываться. Нашла девятерых, а Эран лежит. Прямо у его уха ее красный ботинок. Она его не видит.

Красный это цвет обуви израильского спецназа, – поясняет Алексей. – Человеческий глаз реагирует на движение, на изменение обстановки – любое, до микрона. Этот парень замер, как ящерица: ни движения, ни дыхания. Так и выиграл дуэль. Она была в шоке, но он очень хотел ей понравиться, так что, возможно, этот случай особый – мотивация, понимаешь, высокая. Мы на их свадьбе пожелали ему таким же незаметным в кровати оставаться, отомстить за нас всех, но, видать, нашла она его: уже двое шпингалетов по их дому бегают.

Итак, Эран выследил мистера Ли до его лежки, оставаясь незамеченным. На территории, разделяющей команды, были расположены несколько железобетонных строений, имитирующих дома поселкового типа, сооруженные для тренировок спецназа. Такие дома на полигонах изнутри обшиты стальными скобами – для отработки заброса осколочных гранат в реальном бою. Китайцы посчитали эти укрытия слишком откровенными для своих позиций, а мы решили ближайший к нашей стороне двухэтажный коттедж осваивать на виду у противника. По-хозяйски завесили брезентом два из четырех окон, вроде маскировки, в одном установили тяжелый пулемет «Негев» и в оставшихся открытыми окнах постоянно перемещались, но с таким интервалом, который не позволял снайперу прицельно выстрелить, да и расстояние было великовато. Но миномет и базука вполне могли достать до нашего нагловатого присутствия, на то и был расчет.

Когда прозвучало с десяток разрывов гранат и мин, ребят в доме уже не было, а ствол «Негева» поник, направив свое поверженное дуло в землю. Томер для верности кинул внутрь постройки гранату, сымитировав попадание китайской мины. Все это убедило противника в том, что защитники бетонной коробки атаки не выдержали. Окончательно они поверили в нашу слабую подготовку, когда увидели, как Томер с Игалем, старательно пригибаясь, позорно убегают в сторону основной линии обороны.

В тридцати метрах от оставленного коттеджа громоздилась горка из бетонных плит, приготовленных для постройки еще одного строения. Зайдя за это укрытие, бойцы легли на землю и за несколько минут вернулись к оставленному коттеджу по-пластунски. Где-то их скрывали складки местности, а в тех прогалинах, где скрыться было невозможно, мы заранее прорыли траншеи – всего тридцать сантиметров в глубину. Но ребятам и этого было достаточно, чтобы остаться незамеченными. Они оказались у стены дома в тот же момент, когда к нему с другой стороны подбежали два китайских бойца. Когда те, проскочив в окна, оказались внутри, Даниэль и Сами пятью минометными выстрелами окружили дом дымовой завесой, еще раз порадовав противника своей бестолковостью: враг-то уже в доме, а мы зря тратим боезапас.

Эти двое вели разведку и координировали действия тех, кто находился в непосредственном контакте с противником, осуществляя связь по рации и управляясь с тяжелым вооружением – минометом и базукой. Пока все было скрыто от глаз дымом, Томер с Игалем оказались на крыше и, использовав альпинистские веревки, продетые через специально вбитые в бетон крюки, сделали то, что у спецназа в нестандартных условиях называется «холодный захват». В два движения соскользнув с крыши, лишь раз оттолкнувшись от стены, они влетели в окна первого этажа ногами вперед и, даже не приземлившись, «завалили» обоих китайцев выстрелами из своих глоков.

Когда ты мне сообщил, что противники – китайцы, – продолжал Леша, – я подыскал подходящего парня. Игаль все детство провел в Шанхае с отцом-дипломатом, и китайский для него фактически родной. После того, как охреневшие от нашей наглости бойцы славного китайского спецназа пришли в себя, Игаль заговорил с ними на ломаном китайском, предложил воды и сигарет, извинился за то, что им придется посидеть некоторое время с мешками на головах и, посетовав на свой плохой китайский, попросил их перевести несколько фраз, которые мы разработали в период подготовки операции очень тщательно.

Результатом этого разговора стали необходимые нам слова, произнесенные китайцами и записанные на диктофон Томером. Он не касался беседы, демонстрируя незаинтересованность в общении с пленными.

Фразы, сложенные из этих слов, были такими: «тут все чисто, мы выдвигаемся дальше, замените нас», ну и еще несколько подобных вариаций. Томер включал диктофон по знаку Игаля, и после небольшой коррекции Игаль, воспользовавшись рациями пленников, мирно сопящих под надетыми на их головы мешками, ретранслировал эти предложения китайским бойцам, находящимся на тыловых позициях. Встречные вопросы он парировал простыми односложными подтверждениями: «да», «все верно», «выполнять», имитируя сильные помехи, чтобы его голос не вызывал у слышавших никаких подозрений. Вскоре к зданию перебежками отправились еще двое орлов мистера Ли, и их аккуратно усадили на пол рядом с их товарищами, надев такие же симпатичные мешки на головы.

Одновременно с этими событиями Эран бросил в сторону мистера Ли гранату с целью заставить его сменить позицию, предполагая, что снайпер среагирует на взрыв, защищая своего хозяина. Местоположение бойцов чаще всего выдает поворот головы, направление взгляда, взмах руки, и мистер Ли не был здесь исключением. Поднявшись со своего места и перебегая туда, где, как ему казалось, он будет лучше защищен, Ли сообщил нашему наметанному взгляду местоположения обоих оставшихся его солдат. Снайпер выдал себя, когда шевельнул в сторону взрыва стволом своей винтовки, но так и не выстрелил.

Эран после броска залег в складке местности, недоступной обзору оптики. Но ствол шевельнулся, покачнув ветви куста, в которых специалист стрелкового дела нашел убежище. Позиция была прекрасной: между двух близко расположенных валунов вырос густой кустарник, в его глубине и расположилась снайперская винтовка. Попасть в это место шаром не представлялось возможным, кустарник являлся непреодолимым препятствием для пластика, и я саданул двумя выстрелами из гранатомета по окружавшим куст камням, особо даже не целясь. Расчет был на то, что рикошет шрапнели от камней сделает свое дело. И действительно, после второй гранаты снайпер печально воздел руки, признавая попадание. В этот же момент Эран «прикончил» мистера Ли, наивно полагавшего, что он недоступен в своей пригретой ямке.

Остался единственный боец – минометчик, который, увидев разгром тыловой линии обороны, решил пробиться к четверке «живых» товарищей в бетонном укрытии, даже несмотря на то, что их рации не отвечали. Позже он расскажет, что отнес отсутствие связи к технической неполадке или к тому, что железобетонные стены не пропустили сигнал – в общем, он аккуратно преодолел расстояние до спасительного дома и был в полном шоке от того, что его встретил вдруг оживший «Негев», кинжальной очередью прочертив на мускулистой груди «смертельное» многоточие.

Все эти невероятные события происходили, пока я сидел в «гробу» и не надеялся на столь счастливый исход. Баталия продолжалась минут двадцать, и еще столько же команды пожимали друг другу руки, снижая адреналин в крови, и, попрощавшись, возвращались на свои базы.

Смотрели мы это кино сразу после боя, расположившись в моем номере в «Хилтоне», и к вечеру я все еще не мог до конца переварить увиденное. Свой адреналин я растворил в прекрасном французском коньяке, в атмосфере победного ресторанного застолья, глядя на своего «друга» мистера Ли. Коньяк действительно был хорошим, но, черт возьми, проблема была не в качестве, а в его количестве.

Илья налил мне в чашку вторую порцию черного кофе. Я вливал в себя попеременно лимонад со льдом и крепчайший кофе из турки. Постепенно приходил в себя, не отстраняясь от сочувственного Илюшкиного взгляда. Сил отстраняться не было. На террасе хилтоновского ресторана в Тель-Авиве было свежо. Несколько загорелых тел лениво перемещались в бассейне. Сочувственный взгляд трансформировался в «Ну, ты как?».

Жуткое дело. Не помню, когда так напивался. Разве что пару лет назад, в Гонконге, после того, как наши тайваньские партнеры вначале побывали у меня, и я им устроил турне Рига – Москва – Питер. Естественно, водка и омуль в московской «Экспедиции», водка с пивом, немецкие сосиски в питерском «Карл и Фридрих» и в рижском «Pie Kristapa» – все подряд. Тайванцы решили, что я «дринька», и в Гонконге каждый из десяти гостей считал своим долгом обойти стол и выпить со мной лично. Попросил Ирину в критический момент утащить меня с этого банкета – ну, в общем, как-то похоже.

– Что с ребятами?

– Рассчитались по полной, довольны. Уже в части. Алеша тебя до отеля доставил и тоже уехал. Мистер Ли просил сообщить ему, когда ты сможешь с ним встретиться.

– Завтра.

– Не получится, сегодня вечером улетают.

– Договорись попозже.

– Уже договорился – через сорок минут в переговорной.

Мистер Ли был в порядке, оттеняя своей свежестью, как бы это выразиться… Впрочем, внешне я вполне пришел в себя. Мы поговорили о дальнейших делах, заверив друг друга в желании оставить конфликт позади. Ли еще раз выразил восхищение израильтянами и сказал, что это первое поражение его бойцов, да еще с таким счетом, и пошутил, поблагодарив меня за то, что я ему «поддался».

В конце этой тирады он стал серьезен и поинтересовался, какое общее впечатление произвело на меня знакомство с «Сатисфакцией». Я искренне признался, что меня потрясла сама идея, которую, мне кажется, превосходно воплощают в жизнь те сотрудники клуба, с которыми мне довелось познакомиться.

После этих слов Ли поднялся и достал из тонкой кожаной папки два конверта. Он передал их мне с традиционным поклоном и пожелал всяческих благ в бизнесе и здоровье, передал привет жене. Уже в дверях вдруг обернулся и, словно вспомнив, что не договорил самое важное, заметил, что мы теперь не только партнеры по бизнесу, но и члены одного клуба, и кто знает, как это второе способно повлиять на первое. Не скажу, что это его странное послесловие не заинтриговало меня, но в руках белели аргументы попритягательней.

Илья еще до окончания нашей встречи уехал в офис, и я в одиночестве отправился в номер. В конверте с факсимиле мистера Ли лежал чек с суммой, значительно превышавшей все мои расходы, связанные с организацией дуэли.

В конверте со знаком «Сатисфакции» находились билеты на рейс Тель-Авив – Нью-Йорк на завтрашнее утро и золотая карточка American Express с «инструкцией к применению» – это мое определение их скромной пояснительной записки. Платежная карта предназначена для оплаты авиабилетов в бизнес-классе, оплаты проживания в отелях, поименованных в списке, и оплаты счетов ресторанов в соответствии с необходимостью и на усмотрение владельца данной карты. В коротком письме, прочитанном мною в конце просмотра этой галереи труднообъяснимых преференций, мне было предложено посетить офис «Сатисфакции» в качестве финального акта проведенной нашими общими усилиями дуэли, а также для обсуждения предложения, которое руководство клуба имеет к моей персоне.

А не выпить ли мне для прояснения этого, как его, «непонятного» коньячку, к примеру, французского? Но комок вчерашнего опрокидывания молниеносно подкатил к горлу, строго предупреждая о последствиях. Пришлось, усевшись в кресло возле журнального столика с лежавшими на нем посланиями, ограничиться стаканчиком апельсинового сока.

«Итак, мистер Ли! Вы благородный человек. Простите за мои мрачные мысли о вас, и да поможет вам ваш китайский бог», – это я обратился к духу мистера Ли, который, как я надеялся, еще витал в стенах этого скромного отеля.

А теперь, о чем это во втором конверте? Все очень вежливо, даже пафосно, круто. Билет в бизнес-классе, золотая American Express. Кстати, срок действия карты – один год. Но все-таки выглядит в виде приказа, что ли, даже насилия в вежливой форме. Типа, подъезжает черный лимузин, и тебя нежно в него запихивают для встречи с какой-нибудь шишкой и делают тебе предложение, от которого ты не можешь отказаться, но которое тебе на хрен не нужно. Голливудское мыло. Впрочем, я видел тех людей, я слышал их историю. Не похожи они на шишек. Просто стиль такой менеджерский: приезжай, поговорим, – и так, чтобы не выглядело грубо, дорожку выстелили, обо всем позаботились.

Глава 16

Офис «Сатисфакции» все тот же, но я другой, почти свой. И сразу другие краски, другие лица, другое how are you. В зале четверо, лишь один Харвард мне знаком. На столе, кроме стандартной ледовой выставки, кофейник и, видимо, чайник. Кроме стаканов для воды, чашки и блюдца, в двух вазах какие-то плюшки. Дедуктивный метод подсказывает, что беседа предполагается не только продолжительной, но и теплой. Дэвида Гоффа я определил по описанию, которое присутствовало в рассказе Лукаса. Он первым, широко улыбаясь, протянул мне руку и представил остальных – финансового директора Малкольма Вульфа и Юджина Рейнхарта, заведующего кадровой политикой «Сатисфакции».

Дэвид был моложе всех присутствовавших и явно ощущал это. Видимо, стараясь нивелировать ситуацию, он вел себя подчеркнуто демократично, всячески отодвигаясь на второй план в процессе обсуждений текущих вопросов. Но впоследствии я видел, как этот с виду добродушный и даже мягкий человек умел тактично, но в то же время очень твердо, настаивать на своей точке зрения, когда дело касалось определяющих тем.

Он начал издалека, как психотерапевт, который ворошит ваше подсознание воспоминаниями детства.

– Лев, вы любили мальчишкой играть в войну? – и, уловив мой кивок, продолжил: – Практически все мальчишки играли в эти игры. Это непреложное следствие всего опыта поколений, ни одно из которых не избежало войны. Это мощный инстинкт, который можно поставить в один ряд с основополагающими: стремлением выжить, половым влечением, страстью узнавания непознанного.

С возрастом игра в войну для небольшой части мужчин трансформируется в воинскую службу. Остальные наблюдают за своими сыновьями, покупая им игрушечные винтовки и пистолеты. Как у них загораются глаза, когда они, невзирая на плачущего от обиды пацана, первыми пробуют управлять электрической моделью танка или вертолета.

Востребован этот инстинкт, к несчастью, оказывается в полной мере тогда, когда начинает литься кровь и игрушечное оружие уступает место реальному – стали, пахнущей ружейной смазкой, пороховой гарью и кровью. Инстинкт воина, спрятанный в подавляющем большинстве мужчин, зачастую не подозревающих об этом, – могучая сила, нужно только найти способ, которым можно приручить его, как дикого скакуна, научиться управлять им, как парусом, наполненным шквалистым норд-остом. Для скакуна существуют поводья и шпоры, для парусника – руль и умелая команда. Так родилась идея превратить страсть к войне в «почти войну», «войну-лайт». Адреналин убийства перевести в адреналин достижения справедливости в бесконечных противоречиях человеческого общежития.

Сегодня вы являетесь свидетелем некоторого успеха в наших исканиях и даже стали участником военных действий, но мы вас пригласили не только для того, чтобы прочитать эту, наверное, показавшуюся вам скучной лекцию, и не только для того, чтобы поздравить вас с победой. У нас есть к вам некое предложение, о котором вам расскажет господин Рейнхарт.

– Мистер Коэн, – Юджин шевельнул мышкой своего компьютера бросив взгляд на оживший экран – компания «Сатисфакция» разрастается с каждым днем, переходя границы государств и континентов, превращаясь в глобальное предприятие с новыми функциями и задачами, многие из которых требуют специального знания местности, обычаев стран и народов этих новых территорий освоения. Уже в течение нескольких месяцев мы рассматриваем вашу кандидатуру, предложенную мистером Ли, который, как вам известно, является одним из столпов создания нашего клуба. Его отец, много лет проработавший вместе с вашим дядей, известным в США бизнесменом, а затем и с вами, дал вам блестящую характеристику. Мы провели большую работу по ознакомлению с вашей биографией, предшествующей периоду вашей работы с американцами и их китайскими партнерами. Мы знаем о вашей службе в армии, о том, что вам пришлось – впрочем, как и в последующие годы в бизнесе – побывать во многих странах, прежде входивших в Советский Союз, годами работая на токсичных рынках распавшейся страны. Ваш бизнес был весьма успешным до последних событий, связанных с противостоянием России и западного мира, вызванного украинским конфликтом. Мы высоко ценим способности делового человека, практически с нуля и без использования государственного ресурса добиться успеха в бизнесе. Многое о вас нам известно из разных источников. Например, вы будете удивлены, если мы сообщим, что в вашей жизни уже прозвучало слово «сатисфакция» в конфликте между вами и высоким чином в том высшем военном училище, которое вы окончили.

В этом месте я, вежливо кашлянув, спросил, нет ли у них чего-нибудь покрепче чая. Разговор начал казаться мне чересчур острым. Харвард усмехнулся, извлек из настенного бара бутылку виски и стаканы, плеснув мне и себе на дно по глотку, и – ну, как же без этого? – засыпал этот глоток несколькими кубиками льда. Приветственно поднял свой стакан, не оставив меня в одиночестве. Виски обожгло горло, возвращая к реальности и спокойствию.

Действительно, на четвертом курсе училища меня оскорбили слова, сказанные в мой адрес начальником учебной части училища полковником Старовойтовым. Я остановил его посреди длинного коридора учебного корпуса и потребовал объяснений. Полковник растерялся в окружении большой толпы курсантов и офицеров, вышедших на перерыв из аудиторий, и вначале, наклонившись к моему уху, трусливо произнес, что ничего подобного не говорил. Но, увидев мою непреклонность, закричал: «Это что такое, курсант у полковника сатисфакции требует?!».

В результате я вместо распределения к себе на родину, в Прибалтийский военный округ, попал в Сибирский. Все эти воспоминания промелькнули в голове за время, пока виски еще продолжало свой путь из пищевода в желудок. Юджин тактично выждал, пока наши с Харвардом глотательные движения закончатся, понимающе улыбнулся и продолжил:

– Мистер Коэн, должен сразу сказать о том, что, если бы эти исследования не были в высшей степени благоприятными, не было бы и сегодняшнего разговора. И говорю я об этом лишь для того, чтобы с самого начала наших отношений все было бы абсолютно прозрачно.

Итак, – продолжил Юджин, – мы предлагаем вам сотрудничество с компанией «Сатисфакция» в качестве генерального директора отделения клуба, охватывающего страны Прибалтики, Белоруссию, Украину и те регионы России, с которыми нам удалось установить предварительные контакты. В каждой из стран и крупных объектов этих территорий будут находиться региональные директора со своим штатом и кругом задач, все они будут замыкаться на вас и ваш аппарат, который будет дислоцироваться в Риге или ее окрестностях.

Весь ход разговора позволял предположить, что в итоге последует некое предложение, но масштаб и место в иерархии устоявшегося состава управленцев меня совершенно ошарашил, и похоже это было заметно.

– Еще виски, – пришел на помощь Харвард.

Гофф, улыбаясь, спросил, в каком звании я покинул армию. За меня ответил Юджин:

– Капитаном. Ну, а то, что мы предлагаем, пожалуй, тянет на генеральские погоны.

Харвард теперь налил и Юджину с Малкольмом. Выпив свой глоток, Гофф продолжил говорить:

– Есть непреложное условие к нашему предложению: вы не должны заниматься ничем иным, кроме работы в «Сатисфакции». Мы отдаем себе отчет в том, как непросто его выполнить, зная всю вашу предысторию, связанную с многолетним владением устойчивым многоплановым бизнесом. Но мы уверены, что интерес, который пробудит в вас эта новая сфера деятельности, будет достаточно высоким, чтобы не сожалеть о переходе к новой жизни. Мы можем уверить вас в том, что о материальной стороне вопроса вам сожалеть также не придется.

На этих словах Малкольм, не проронивший до того ни слова, крепко обхватил короткой широкой ладонью, густо поросшей черными завитушками волос, стакан с виски, коротко выдохнул «Лехаим!» и одним броском отправил напиток в рот. С этим коренастым борцовского вида господином, заведовавшим закромами клуба, нам придется провести немало времени в поисках насущных вопросов то ли бизнеса, то ли игры, каковыми являлась «Сатисфакция».

Мне дано было время подумать. Я попросил три недели, и это не вызвало никаких возражений.

Рейс «Узбекских авиалиний» Нью-Йорк – Рига – Ташкент отправлялся в середине следующего дня. Собрать вещи я решил вечером, чтобы утром успеть забежать в пару магазинов и привезти домой что-нибудь манхэттенское. Так просто, по наитию: вот вам конфеты, а вот вам платок. Позвонили с ресепшена: с вами просит соединится мистер Малкольм Вульф. Малкольм был в лобби и, извинившись за то, что явился без предупреждения, предложил поужинать, – если, конечно, я не имею других планов. Сказать, что я был удивлен, это ничего не сказать. Даже если бы я только что поужинал целым поросенком, отказать Вульфу было бы невозможно.

Через полчаса мы сидели во французском ресторане Les Halles, на углу 29-й и Парк-авеню. Малкольм заказал эскарго и розовое французское «Вера».

– Я хотел поговорить с вами до отъезда, – начал он, глотнув воды со льдом. – Об этом я предупредил наших коллег, чтобы вы не подумали о том, что у меня есть какие-то секретные цели в отношении вас.

Глава 17

В его голосе чувствовалось некоторое смущение, и от этого, в свою очередь, ощутил себя неловко и я. Однако весь последовавший за этим разговор не оставил от этой неловкости и следа.

Малкольм рассказал свою историю, в которой были русские, вернее, советские корни. В 1957 году, в период хрущевской оттепели, отец вывез трехлетнего Малкольма вместе со всей семьей в Польшу, и через три года они оказались в Америке. Вульф неожиданно перешел на русский, которым владел вполне сносно, и продолжал свой рассказ, немного коверкая слова, – но, несмотря на это и сильный акцент, он произносил русские фразы с явным удовольствием. Малкольм сказал, что любит русскую литературу, а русский знает благодаря тому, что родители дома всегда говорили на этом языке. Но то, что его более всего занимало в этой теме, он рассказал, уже выпив пару бокалов розового.

Дело в том, что в Союзе остался его старший брат, которого по каким-то сложным семейным делам не удалось забрать с собой. Да к тому же сам этот парень, которому тогда было шестнадцать лет, наотрез отказался уезжать из Страны Советов. Позднее он поступил в военное училище, готовившее военных авиационных штурманов, что было совершенно необъяснимо при заграничных родственниках. Но этому, видимо, помогло то, что он отказался от всяких связей с семьей и стал…

– Знаете, – с горечью в голосе произнес Малкольм, – он стал настоящим таким коммунистом. Больше мы его никогда не видели, и даже после перестройки, будучи уже пенсионером, он не захотел с нами контактировать. А год назад он умер, о чем нам сообщили в посольстве России, отвечая на мой очередной запрос о его местонахождении. И знаете, я плохо сплю по ночам, меня будто мучает совесть за то, что я ничем не мог ему помочь. Когда мне рассказали о том, что и вы служили в Советской армии и даже в авиации, захотелось с вами пообщаться без формальностей и просто попробовать представить, что из себя представляла жизнь моего брата в той стране, которую я покинул так давно.

Но об этом мы, может быть, побеседуем при следующей нашей встрече. А сегодня я позволю себе поговорить о том, что изучал вместе с посвященными в кадровые вопросы коллегами ваше досье и, буду откровенен, я весьма заинтересован в том, чтобы вы стали членом нашей команды. Также возьму на себя смелость прояснить некоторые короткие фразы, прозвучавшие на нашей сегодняшней встрече, о том, что ваше материальное положение ни в коем случае не пострадает от смены профиля вашего бизнеса.

Я не стану говорить о цифрах, но некоторые детали нашего финансового состояния приведу. Я знаю, что Лукас рассказывал вам о том, как господин Феликс Залманович предоставил нам карт-бланш в виде чека на известную вам сумму, после которого «Сатисфакция» перешла к своему полномасштабному развитию. Информация об инвестициях такого уровня распространяется, подобно степному пожару, и счет «Сатисфакции» пополнялся приблизительно с такой же скоростью. Частные инвесторы, благотворительные и инвестиционные фонды, такие как нидерландский Stichting INGKA Foundation, американский Bill&Melinda Gates Foundation, английский Wellcome Trust и десятки помельче заставили нас незамедлительно выпустить акции клуба, которые разлетались, как горячие пирожки. Йельское братство также приложило к этому немало усилий, включив в развитие нашей идеи политическую составляющую. В результате этого инвестиционного потока наши финансовые возможности позволяют привлекать специалистов самого высокого уровня и наиболее подходящих для столь неординарного профиля с соответствующей этим качествам оплатой.

Это, как я понял, и было расшифровкой той короткой фразы, о которой мой собеседник упомянул в самом начале разговора. Малкольм сделал на этом паузу, и мы выпили, отметив наше взаимопонимание.

– Феликс – это человек, – перешел Вульф к следующему пассажу, – который имеет нюх! – Малкольм выразительно постучал толстым коротким пальцем по массивному носу. – И знаете, что я вам скажу, Лев, я тоже наделен этим качеством. Мой путь в финансовых кругах был непростым, и поверьте, в этих сферах конкуренция – как на арене среди гладиаторов. Так вот, вы – то, что нам надо в тех краях, которые меня волнуют до сих пор. Я в «Сатисфакции» с первых дней, и я патриот этой компании, поэтому, надеюсь, вы воспримете мои слова как искреннее стремление ко благу нашего клуба и, я надеюсь, вашему благу.

Все это звучало на фоне опустошения нами третьей бутылки превосходного розового, и я не имел ни малейшего повода усомнится в тех комплиментах, которыми наградил меня прекрасный человек Малкольм Вульф. Прощались мы с объятиями и заверением, что, как бы ни сложилось будущее, он приедет ко мне в Ригу, и мы отправимся дальше, и обязательно посетим места его детства. Короче, будем общаться и вообще, и всегда, и такси…

…и постель в парусах, хрустящих белых простыней, поплыла по волнам моих надежд в неизведанную даль.

Глава 18

Десятичасовой перелет пришелся в основном на ночное время, но уснуть я не смог, несмотря на удобное кресло-кровать в бизнес-классе. То, что мне никуда не деться от искушения попасть в тот масштаб, который открывает это неожиданное и, прямо скажем, невероятное предложение, я уже понимал. Но внутри все сворачивалось от сознания необходимости расставания с тем, что наполняло мою жизнь долгие годы в деле, созданном моими руками. С людьми, преданными и проверенными непростыми временами смены экономических формаций. Передать дело некому. Сын добился своего положения в карьере и находится в полной гармонии со своей работой. Ирина всегда была в курсе всех дел и принимала участие в переписке и встречах с партнерами, в формировании заказов. Но доверить управлять людьми человеку, которым управляет собачонок величиной с таракана…

* * *

Песочная выбеленная солью и солнцем мука взморского пляжа. Волны, не грохочущие, не обрушивающиеся многотонной своей массой на враждебную им сушу в бесконечном стремлении ее подчинить, превратив в свое безмолвное дно. Волны рижского залива шелестят, они лишь облизывают песчаную многокилометровую косу. Они дружат, они нравятся друг другу. Прибалтийское солнце накаляет грудь, оставляя холодной спину. Я иду среди всего этого, я смотрю по сторонам. Вокруг жизнь, воскресный день, полно людей. Ловлю свои мысли, как бабочек сачком. Они не поддаются упорядочению, они ведут меня в какие-то дали и оставляют в неизвестных тупиках, но все-таки одну мыслишку удается ухватить: а не заведут ли меня эти бабочки в сумасшедший дом?

Прорезался звук; шум пляжа похож на шум общественной бани. Ты в нем растворяешься. Крики, смех, детский плач, хлопанье мячей, да еще ветер и шелест волны. И краски. Черно-белое философское сменилось калейдоскопом взрыва цвета. Все прекрасно, жизнь кипит. Вот только что мне делать? Ну, невозможно так просто бросить дело, бизнес – да назовите как угодно. Бизнес – это, по-человечески, дело моей жизни. Как еще объяснить тому, кто на небесах, что мне мучительно тяжело решать этот вопрос? Как там народец лихой четвертовали – или по-другому это называлось, – ну, когда тянут в разные стороны, и вот ты уже не цельный, а по частям. Ладно, снова отгоняю бабочек. Сарказма у меня в копилке достаточно. Оттянемся на людях – вот их сколько передо мной. Весь спектр. У всех бабочки и у всех свои истории, судьбы, свои пути. А общий путь – какой он?

Вот атлет-красавец, плечи, грудь – сплошная гармония. Такие ребята не сидят на одеяле, не едят бутерброд с помидором на расплывшемся от жары масле. Они бегут по пляжу, гордо поворачивая свой античный профиль для скользящего просмотра восхищенных дам. Они бегут, они мчатся на велосипедах, они играют в волейбол, они играют в футбол, они отсвечивают всеми светотенями их рельефа, покрытого идеально ровным золотистым загаром.

А вот девушки, они разные, они красивы своей молодостью. Но есть необыкновенные – те, у которых какой-то особый изгиб, какая-то линия талии, бедра, впадинки на круглой коленке, тонкости лодыжки. Он где-то ниже или выше начинается и как-то по-другому заканчивается. И движение! Это неуловимое движение в ее походке играет этим изгибом, этой впадинкой. Такое гипнотическое, необъяснимое, и у самцов, этих неандертальцев духа, свербит в мозгу обида на несправедливость распределения этих, от которых слюни свисают с отвисших челюстей. Ведь кто-то с ней спит – какой-то дебил, вот тот, наверное, который мимо пробежал, проехал, простучал своей пустой, но чертовски красивой головой по мячу.

У атлета друг – «ботаник», про которых говорят, что там, где должна быть грудь, у них впадина. Он белый – загар к нему не пристает. На носу у него очки, в руках книжка. Он умный. В общем, вот такой штамп. Они идут вместе по пляжу и, как ни странно, и по жизни тоже.

Вот посмотрите, в ста метрах – они же, им уже за пятьдесят, и у атлета слегка расплылся рельеф и даже есть небольшой животик, а «ботаник» заматерел, и линзы в очках потолстели. Но они еще крепкие перцы. За ними на шезлонгах дети, и уже веселые карапузы-внуки строят замки из песка.

А вот немного дальше, еще метрах в ста, идет все тот же одинокий атлет. Он похож на рыбу, уже метнувшую свою икру. Пузатенький раздувшийся карась. А «ботаника» уже нет – похоронили метра за два до того. И между всеми этими персонажами снуют замечательные, очаровательные дети, эти заготовки будущих атлетов, «ботаников» и сводящих с ума красавиц.

Как-то у раскинувшегося шатра я подслушал разговор, вернее, всего пару слов, произнесенных дамой бальзаковского возраста, как раз из тех, у кого в молодости наверняка были эти самые изгибы и в чьих глазах сверкали отблески многочисленных побед. Дама держала на руках младенца, пока мать перестилала коляску. Она гладила шелковые ручки и ножки ребенка, его атласные пяточки и с такой нежностью, с такой ностальгией в голосе приговаривала: «Какое новенькое, какое, Господи, все новенькое».

Страсти витают над этими людьми. Страсти не имеют возраста. Страсти и инстинкты.

Пляж – это сакральное место. Пляж всех раздевает и все обнажает…

* * *

Инстинкты всемогущих – вот проблема, с которой мне придется столкнуться, если я окажусь в котле, который сегодня зовется «Сатисфакцией». Вот куда привели меня порхающие бабочки.

Инстинкты! Ты теряешь возможность ответить на «согласие» юной красавицы, но ты можешь отдать приказ к движению армий на поле боя – так стареющий Чингисхан, однажды проснувшись от смеха убегающей наложницы, которой он ночью не развязал шнурок на шальварах, двинул свои полчища на Китай. Из всех инстинктов инстинкт воина не исчезает с приходом физической немощи, и этот фактор станет полем боя для нашей идеи научить людей не убивать, решая свои проблемы.

* * *

– Поедем в ресторан поужинаем.

– А Катька?

– С Катькой.

Едем втроем на 36-ю линию. Пафосный юрмальский ресторан. По этому случаю Катька в сумке из розовой замши с многочисленными сеточками, карманами и застежками.

За ужином рассказал все: предложение, три недели на решение и все свои терзания. Ирина слушала, не перебивая. Перебивала Катька. Сок и салаты она перенесла относительно спокойно, удовлетворившись парой собачьих печенек, но жаркое вызвало истерику, и на категорическое «нет» Катька неуклюже развернулась в тесной сумке к нам попой. Высшая степень презрения и обиды. Так что десерт Ирка не доела. Я рассчитался, и в машине она высказала то, что думает по поводу сложившейся ситуации:

– Это судьба, и надо ее испытать.

– Или судьбе нас, – добавил я.

Так и решили: пойдем судьбе навстречу, и Panamera, соглашаясь с нами, рванула всеми своими 450 лошадьми к этой новой… Впрочем, а вдруг полиция? Так что рванули, но осторожно. Будем соблюдать правила.

Глава 18

На 24-м этаже таллинского Radisson Blue, в баре, я встретился с Тыну Лаксом. Тыну – блондин, такие не седеют. Ему под шестьдесят, но он в порядке – стройный, высокий, в общем – эстонец. Смотрит на меня настороженно-выжидающе. Потягивает предложенный мною джин-тоник – помню его пристрастие из прошлых редких встреч на выставках в Милане, Гонконге, Париже. Мы всегда были в наших бизнес-конкурентных отношениях корректны, подстав и всяких подлостей, слава богу, избежали.

Когда я пригласил Тыну на эту встречу, он не стал спрашивать, по какому поводу. Вежливо промолчал и прибыл минута в минуту. Минуя традиционные рассуждения о погоде, семье и здоровье, я заказываю официанту еще порцию джина, чтобы у Тыну было время тянуть через трубочку напиток – и тянуть время, размышляя над ответом и сохраняя при этом достоинство. Это ведь эстонская генетическая проблема – тянуть с ответом. Но я человек тактичный: даю Лаксу шанс делать вид, что ему просто пить хочется. Штамп, конечно, очередной, но приглашаю вас в свидетели. Между моим вопросом и его ответом хор имени Пятницкого успеет и спеть, и сплясать.

Итак, иду в лобовую, в штыковую:

– Тыну, я хочу передать тебе все свои места в Прибалтике. Я жду твоего ответа и желательно до закрытия бара.

Тыну выслушал, не подымая глаз, затем отставил стакан и ровным голосом поинтересовался о том, что я за это хочу. Ну, вот, другое дело. Теперь я смог спокойно развить тему, переводя ее из шокового состояния в светскую беседу.

– Я хочу предложить такой план: ты перенимаешь мою компанию, не меняя названия, что поможет избежать антимонопольных претензий. Купишь пакет акций в размере 99,5 %. Номинально я останусь во владении компанией вместе с тобой. Ты гарантируешь, что в течении трех лет основной менеджерский состав оставишь на своих местах, а мне выплатишь в течение этих трех лет цену за тот товар, который находится в сетях и на складе по приходной цене.

Простите меня, эстонцы и ваши гены, простите меня, самонадеянного и надменного. Тыну выпрямился и властным жестом подозвал официанта. Через минуту на столе появилась бутылка Rémy Martin, и только когда официант наполнил рюмки, Тыну произнес речь. Он не только с радостью примет мое предложение, но и уже готов ударить по рукам, потому что знает меня все эти годы как человека с репутацией, и мое слово для него важнее любой бумажки. Все перечисленные условия он выполнит неукоснительно. И вот в таком стиле: с обворожительным акцентом по-русски, привлекая внимание соседних столиков. Северный темперамент – что тут скажешь. Я был сражен такой неприкрытой лестью, но не сомневался в искренних чувствах Лакса. Что ни говори, а он получал за малую плату увеличение своего бизнеса более чем вдвое. В общем, напились, как говорится, до слюнявых поцелуев. Когда он усаживал меня в машину, мой водитель с опаской поинтересовался, дойдет ли сам сажающий до пункта назначения. Я его успокоил: Тыну снял номер и оставался в Radisson’е.

– Да, Тыну! – Напоследок подозвав его к себе, я интересуюсь: – Ты вишню любишь?

Ответил по-эстонски, в смысле, по-русски, но как эстонец:

– Дерево или плод?

– Ягоду, красненькую такую, с косточкой.

– А, да. Ягоду да, люблю.

– Будь осторожен!

На том мы и расстались.

* * *

В офисе я почувствовал у народа приподнятое настроение. Пришли деньги из Китая, закрыли долги. В Польше купили очки: хоть немного не то и не по той цене, но из положения вышли. Ну что ж, Тыну будет доволен. Только расскажу я всем о Тыну и об их дальнейшей судьбе позже, когда вернусь из Нью-Йорка.

Лакс звонил почти каждый день. Утрясали детали, зарядили наших юристов, договорились закончить все к Новому году и тогда объявить об этом сотрудникам.

Я успокоился: пусть не со мной, но дело продолжит свою жизнь, и люди не пострадают. Впереди Нью-Йорк!

Глава 19

В центре прицел, по верху его опоясывает красное «SATISFACTION», снизу, замыкая черным неполный круг, – «Hereticle».

Золотой значок размером с двадцатипятицентовую монету мне вручали при полном сборе: присутствовали сотрудники и боссы нью-йоркского офиса, были приглашены представители регионов. Событие было неординарным. Огромные территории приобретали руководителя, ну, и был повод собраться, обсудить текущие моменты, а моментов было… Но все-таки как вручали! Зал, ряды сплоченного коллектива в партере, на сцене – председатель собрания, секретарь и руководство. Трибуна, речи о том, что мы коллектив, мы идем к цели, обсуждали наши задачи и наши достижения. Все в таком духе. У меня, выросшего при социализме, эта форма общения вызывала рефлекторную аллергию. Я понимал, что последствия этих собраний диаметрально отличаются всем строем мышления, культуры, искренности восприятия и недвусмысленностью постановки задач. Эти задачи реально выполнялись оттого, что и поставлены были они реально. Но фантомные боли «совка» не давали мне чувствовать себя на равных с этими приобретшими свободу «пиндосами». Я не мог избежать скепсиса и некоторого высокомерного цинизма по отношению к этим «воспламененным». Я казался себе не просто взрослым по сравнению с ними, а таким пожившим, покурившим, хлебнувшим…

Я крутил этот ювелирно выполненный знак, такой тяжеленький – и такой на самом деле ценный. Он выдавался только высшему руководству компании, ее основным спонсорам, вошедшим в клуб известным политикам и общественным деятелям. Этот знак признания был очень весом. Я подбрасывал его на ладони, ощущая тяжесть – тяжесть золота и тяжесть ответственности. Эйфория уходила, приходила забота, и ее объятия были двулики. Слушал вполуха трибунные речи, а в голове крутилось что-то несуразное. Красная «SATISFACTION», черный «Hereticle». «Красное и черное»… Ну, это мы знаем, это Стендаль.

В течение двадцати дней, исключая воскресенья, я работал, в офисе «Сатисфакции» начиная с восьми утра и до «пока закончим». Новый отдел офиса занимали психологи. Увеличения их количества потребовала та реальность, которая выкристаллизовывалась с каждой новой фазой развития того, что происходит «в поле». Мы шли практически вслепую по дороге, не имея предшествующего опыта. Вся работа на финальном этапе – это была работа с людьми, и жизнь привела нас к этому поиску и привлечению в структуры «Сатисфакции» лучших специалистов в этой области. В последующем их советы стали просто матрицей нашего взаимодействия с центром. Средства современной коммуникации, слава богу, позволяли избегать бесконечных перелетов, выбивающих порой из колеи и вредящих результату, за редким исключением, разумеется, когда присутствие во плоти бывало необходимо.

Юристов во главе с Джейсоном Уильямсом я слушал как прилежный студент. На их долю пришлась вся тяжесть войны с бесконечными нападками самой разношерстной публики, которую взбудоражила эта игра. Политики, работодатели, церковь и, самое ужасное, коллеги – адвокатское сообщество. Аргументы бывали самые разные, но основные направления – это аморально, это противозаконно, это средневековое мракобесие, это разжигание междоусобицы всех со всеми, это приобщение к оружию тех слоев населения, которые прежде об этом даже не помышляли.

Адвокатам «Сатисфакции» в основном удавалось справляться с этим валом обвинений в досудебном порядке. Претензии большинства юридических и физических лиц не несли с собой ничего, кроме личного раздражения или желания пиара с целью достижения сиюминутных преференций. Сталкиваясь с высокопрофессиональным противником и необходимостью затратных судебных издержек, эти обвинения превращались в пар, уносимый легким бризом забвения. Но один судебный процесс, организованный адвокатским сообществом с Туманного Альбиона Inns of Court, или судебными «иннами», в Высоком суде Лондона привлек внимание широких слоев общественности. Две объединившиеся судебные корпорации – Lincoln's Inn и Gray's Inn – провели совещание в офисе могущественного бастиона судебного права Gray's Inn, расположенного на территории района Темпл рядом с Судным Двором.

Причина беспокойства уважаемого сообщества была проста. «Сатисфакция» наносила существенный ущерб заработкам адвокатуры, ничуть, кстати, об этом не сожалея. Меркантильность этой группы специалистов, установивших такие расценки на свои услуги, которые в определенном смысле послужили одним из катализаторов, толкнувших народ к решению своих проблем при помощи устава «Сатисфакции», была неприятной стороной этого, в общем, необходимого института, неотъемлемого компонента демократического общества.

Отношение к адвокатам в народе однажды мне удачно преподнес один таксист в Нью-Йорке. Когда его нагло подрезал черный BMW, он обозвал эту уважаемую марку всеми доступными английскими ругательствами, значительно, кстати, уступающим нашим трехэтажным. Когда я поинтересовался, откуда такая ненависть конкретно к «бумеру», таксист ответил, что он не машину ненавидит – машина-то хорошая, – он ненавидит людей, которые сидят за рулями этих машин, а люди эти, по его мнению, – или гангстеры, или адвокаты. И когда он хочет выразить свое презрение к какому-нибудь, с его точки зрения, мерзавцу, он вместо нашего «пошел ты на…» говорит: иди купи себе еще один би-эм-дабл’ю, то есть ты гангстер или падла-адвокат.

Суд транслировался по CNN. Ход прений описывался ведущими информационными агентствами. Судья Хэмфри Колдуэлл, человек в высшей степени уважаемый с репутацией святого, при этом обладавший острым умом и обаянием носителя классического английского юмора, слушал сражающихся адвокатов обеих сторон, не перебивая, лишь иногда направляя своими замечаниями многословие мастеров слова в русло процесса.

Со стороны «Сатисфакции» выступал молодой парень Уильям Старлинг. Несмотря на молодость, он обладал хваткой опытного дотошного юриста, и сумел, в частности, раскопать эпизод из практики своего визави – маститого барристера Джона Элиота. Эпизод касался истории одного пожилого джентльмена, практически повторившего судьбу шекспировского короля Лира. Две его дочери под давлением своих мужей оставили старика без средств к существованию, и адвокат, обвинявший в сегодняшнем суде «Сатисфакцию» в аморальности, «выкачал» из пожилого джентльмена все, что у того оставалось. Тянул он с процессом так долго, что человек, не дождавшись решения Фемиды, скончался от переживаний. И тут Элиот совершил ошибку. Решив, что его пассаж окажется убийственным, он обратился к судье, перешагнувшему к тому времени седьмой десяток, со следующими рассуждениями: «Сатисфакция» представляет возможной ситуацию, при которой старый человек способен вместо суда, пусть с известными издержками и требующими времени процедурами, ради порядка, ради того, чтобы избежать вакханалии перевода юридического процесса в мордобой, взяться за оружие и противостоять молодому и сильному противнику. Он не учел или забыл, выпустил из виду, что Колдуэлл был одним из самых известных коллекционеров английского охотничьего оружия, всемирно признанного лучшим, и сам был превосходным стрелком, обладателем многих призов. И такому человеку несчастный Элиот сообщил, что старику нечего делать в соревновании стрелков клуба «Сатисфакция».

– Что же, господин адвокат, – неторопливо начал Колдуэлл, – я выслушал вас с неподдельным интересом и предлагаю вам провести показательный эксперимент, который подтвердит ваши утверждение о неспособности старикашек вроде меня постоять за свою честь с оружием в руках. И я помогу вам в этом благом деле, вызвав вас на дуэль под эгидой клуба «Сатисфакция».

Триумф был полным. После этого громкого процесса количество обращений в судебные инстанции сократились до приемлемого минимума.

Глава 20

Малкольм Вульф снабдил меня всеми возможными способами привлечения инвесторов и теми легальными путями организации финансовых потоков, с которыми приходится сталкиваться в токсичных для бизнеса регионах. А потоки стали весьма серьезными. «Сатисфакция» имела собственное производство, совместное с «Hereticle», значительные суммы собирались от отчислений производителей запатентованного товара, от рекламы с логотипами клуба и непосредственно тех денег, которые собирались организаторами сражений по всему миру.

– Ты помнишь, как Харвард сказал тебе, чтобы ты не расстраивался по поводу тех первых затрат перед твоим сражением с Ли, потому что впереди будет много интересного? Надеюсь, ты в полной мере почувствовал, как дальновиден был наш друг Браун. Эти тридцать тысяч долларов, которые являются вступительным взносом в клуб, сегодня выполняют лишь формальную роль. Тысячи людей мечтают стать членами «Сатисфакции». Мы могли бы в разы увеличить эту цифру взноса, но мы не стали этого делать. Тридцать тысяч – это как тридцать сребреников, только ты не берешь, а отдаешь их, как будто очищаешься от скверны. Мы очень тщательно подходим к выбору тех, от кого соглашаемся принять эту сумму. Стать членом «Сатисфакции» сегодня могут лишь единицы. Тем выше авторитет компании, тем весомее ее имя, и тем она могущественней.

– Вы, случаем, не собираетесь занять место Бильдербергского клуба?

Малкольм улыбнулся:

– Ну, во всяком случае, «те люди» обратили на нас внимание, и, по нашим сведениям, это внимание позитивно.

С Харвардом Брауном и Дэвидом Гоффом мы провели немало часов. Нам необходимо было обсудить вопросы коммуникаций всех подразделений подчиненного мне региона, обменяться опытом и уточнить общие для всех правила обустройства площадок для проведения сражений; всю связанную с этим логистику, инфраструктуру, и маркетинг. С Юджином Рейнхартом мы выработали принципы отбора кадров. Кроме стандартных тестов он поделился со мной многими его личными наблюдениями за формированием коллективов в регионах. Талантливых людей много, но всегда возникают сложности со специалистами, которые могут качественно обслуживать технику, электронику, подготовку костюмов, видеонаблюдение, работу с беспилотниками. В случае непредвиденных обстоятельств он пообещал мобильную помощь людьми из, как он выразился, стратегического запаса.

Глава 21

Следующие шесть месяцев я пахал, как говаривал один известный политик, как раб на галерах. Недалеко от устья Лиелупе «Сатисфакция» купила трехэтажное здание, только что выстроенное под офис крупной строительной компании, собиравшейся устроить на реке яхт-клуб. Яхт-клуб премиум-класса с отелем, бутиками, ресторанами и варьете, который мог бы привлекать яхтсменов со всей Балтики. Действительно, природа этого места, близость к центру Юрмалы – великолепного курорта, и Рига со всеми прелестями европейской столицы в двадцати минутах езды делали эту идею весьма привлекательной. Но кризис разрушил все планы, и нам достался суперсовременный офис с приличным куском земли и небольшим яхт-клубом, который мы оставили арендаторам.

Первым шагом был набор команды. Кабинеты заполнились программистами, инженерами, финансистами, бухгалтерами и креативным менеджментом. Вот такое название подыскали для ребят, которых я набрал из организаторов пейнтбола и страйкбола в Латвии. В прилегающих к офису дюнах устроили показательный полигон. На базе существующих в Эстонии и Литве клубов создали небольшие штабы, которыми совместно с рижскими командирами занимались назначенные местные руководители под эгидой «Сатисфакции».

Когда становилось «все, больше не могу», я заезжал к Андису, хозяину яхт-клуба, которому не суждено было стать всебалтийским. Вид нескольких десятков катеров и яхт меня успокаивал. У меня самого был американский катер – 37-футовая «Formula», самая быстрая лодка на реке. Но после того, как в России и на Украине произошла экономическая катастрофа, с катером пришлось расстаться. Мы с Андисом проводили на пристани час-другой, смотрели на тихо покачивающиеся белые корпуса, говорили о разном. Андис был типичный морской волк: небритое обветренное лицо, жесткая, как палубная швабра, рука и сигарета – да, не трубка шкиперская, а сигарета, но всегда во рту. Я вытягивал свой «Kent» и советовал ему бросить курить. Он смеялся и спрашивал меня, отчего меня так тянет к морю и всему этому яхтенно-лодочному великолепию. А я отвечал, что, вероятно, в прошлой жизни был моряком или рыбой. Лучше бы, наверное, рыбой, как у Бреговича в «Arizona Dream»:

The fish doesn't think. The fish is mute. The fish doesn't think, Because the fish knows everything.

Фиш, говорил Андис, существует для того, чтобы ее жарить и есть.

А потом начались полеты: Минск – Киев, Рига – Киев – Минск, и так по кругу. Встречаться с представителем американской компании, уже получившей широкую известность, местные организаторы игр приходили охотно, но сама идея энтузиазма не вызывала. Скепсис объяснялся тем, что исполнение принципов «Сатисфакции» в их странах казалось им невыполнимым. Это не Европа, не Америка, не тот уровень самосознания, другие нормы жизни. С трудом, подключив маркетинговый отдел, удалось привлечь несколько телеканалов и снять ролики тех первых организованных дуэлей, которые раскрутили маховик интереса к новой теме. Ощущение было такое, как если бы нужно было на Северном полюсе ручкой запустить дизель-генератор, – но зато, когда нам это удалось, он уже не выключался и давал энергии все больше, будто наращивая ее самостоятельно в своих железных недрах.

Теперь я лучше понимал, почему предложение работать на «Сатисфакцию» пришло только после того, как я сам испытал все это вживую в Израиле. Интересно то, что особенно бурно пошло развитие в регионах, даже активнее, чем в крупных украинских городах – Одессе, Днепропетровске, Харькове, Львове, Запорожье, и белорусских Бресте, Гомеле, Гродно. Причины простые: не так много событий, уже круг знакомых, ближе к представителям власти. Белорусы, украинцы, прибалты стали постоянными посетителями рижского офиса. Были подписаны сотни договоров о сотрудничестве, приобретении специального оборудования, создании судейских бригад. Дефицитом были беспилотники, и на них выстраивалась очередь. Была налажена постоянная онлайн-связь с центральным офисом в Штатах. Настал момент, когда система не требовала моего постоянного давления, она уже сама разгонялась и сама требовала нашего внимания.

Теперь настал черед России. Там было совсем непросто. Политическая и экономическая нестабильность не позволяла надежно построить отношения с субъектами административного права. Люди из аппарата управления областей, регионов, муниципалитетов городов не были уверены в легитимности такого клуба, как «Сатисфакция». Если на Украине, в Белоруссии и тем более в Прибалтике административный ресурс был положительно расположен к нашей организации, то в России внятного сигнала регионы не получили.

Тогда я решил отправится на Дальний Восток. Во-первых, там был влиятельный человек – отец Яши Бордовского, а во-вторых, там было полно китайцев, а Китай нас признал. Я созвонился с Яшей, и он с радостью согласился составить мне компанию. К нему присоединился, как только узнал о наших планах, и Малкольм Вульф. Все равно он рвался приехать на родину, а родина его была в районе Челябинска – получалось, как раз по дороге от Риги до Благовещенска. Итак, Благовещенск!

Глава 22

Семь с половиной часов полета из Шереметьево, и мы приземлились в аэропорту Игнатьево. У входа в VIP-зал, в левом крыле аэровокзала, нас ждали два черных «гелендвагена». Водитель первого из них поздоровался с Яшей и пригласил нас в машины. Через двадцать минут мы подъехали к красивому трехэтажному особняку старинной постройки, расположенному на набережной Амура с великолепным видом на реку и на противоположный берег, на котором светился, как новогодняя елка, китайский город Хэйхэ. У входа нас встретил отец Яши, Борис Бордовский. Они обнялись. Яша представил нас, и Борис поприветствовал всех крепким рукопожатием. Невысокий, хорошо очерченное лицо, нос с небольшой горбинкой, глубоко посаженные глаза, быстрые уверенные движения. Рядом двое коротко стриженных мужчин в темных костюмах, не скрывающие того, что они вооружены.

Внутреннее убранство особняка вполне соответствовало представлению «новорусского евроремонта под старину». В сочетании со стрижеными пахнуло девяностыми так, что на языке завертелся вопрос: «А у вас что, еще стреляют?». Это, кажется, из фильма тех же времен.

Рабочий день уже закончился, и в здании царила тишина. Мы расположились в кабинете Бориса за длинным столом в шикарных кожаных креслах. Принесли чай, и Борис извинился за то, что сразу не повез нас домой. Он понимает, что мы с дороги и устали, но люди, которым, по его мнению, следовало с нами встретиться, через два дня улетают на какие-то сборы. Он пригласил сюда несколько человек, активно увлекающихся пейнтболом и реконструкциями. Это наиболее близкий, как он решил, к нашей теме народ.

– А как вы сами, раз уж разговор коснулся «темы», относитесь к перспективам развития идеи нашего клуба в вашем регионе? – каким-то протокольным языком поддержал я разговор, чувствуя некую холодность этих первых минут нашей встречи.

Борис закурил сигарету, посмотрел на Яшу и потрепал его пышную шевелюру.

– Я приобрел ваши акции на весьма приличную сумму, и я очень рад тому, каких успехов добилась «Сатисфакция». И то, что в этом деле участвует мой сын, мне в высшей степени приятно. Но, – продолжил Борис, – я считаю, что успех идеи «Сатисфакции» возможен только в том мире, – он махнул рукой, видимо, в сторону Европы и Америки, – а у нас в России такие способы решения вопросов пока невозможны, причем категорически.

Я понимающе покачал головой. Все это, один в один, мы слышали и на Украине. Я предложил серьезно поговорить на эту тему после встречи с приглашенными – теми, кого Борис посчитал наиболее подходящими для обсуждения этого вопроса.

Мы перешли в переговорную, где нас ждали пятеро молодых людей – все в пределах 25–30 лет, короткие стрижки, джинсы, свитера. Ждали нас с нетерпением. Ребята были буквально воспламенены темой разговора. О «Сатисфакции», казалось, знали больше, чем я, прочитали о ней всю доступную информацию. Для Бориса, похоже, это было неожиданностью. До нашего приезда он с ними не встречался, перепоручив организацию их приема сотрудникам. Они засыпали нас вопросами и очень хотели посмотреть на специальное снаряжение – костюмы, шары, электронные компоненты. Мы надеялись, что наш багаж со всем этим добром в ближайшее время доставят по домашнему адресу Бордовских, и договорились плотно поработать в течение ближайших двух дней. В общем, настроение к концу встречи как-то выровнялось, и, рассевшись по машинам, мы отправились в загородный дом бизнесмена.

На берегу озера – огромный участок аккуратно разбитого парка и дом, по размерам не уступающий особняку на берегу Амура. Три этажа современной постройки, чередующиеся оконные пространства и обшитые кедром простенки. Внутри абсолютный хай-тек. Я выразил искреннее восхищение поместьем. Борис, проведя нас через анфиладу комнат в кабинет, видимо, понимая, что контраст с офисом нас несколько удивил, объяснил, что тут стройкой и дизайном занималась его жена. В этот момент мы услышали звук подъезжающего автомобиля, и через секунду Яша оказался в маминых объятиях. Борис представил коротко:

– Моя жена Нина.

Нина осыпала сына поцелуями, приговаривая:

– Ах ты, моя бусечка, ах ты, моя америкашечка! – И потом только обернулась к нам с приветствием и благодарностью за то, что привезли Яшу домой. – Видим его раза два в год. Ну, разве это дело? – сетовала она.

А я разглядывал ее светлое лицо, лучистые глаза, и мелькало: а ведь я, зная, что это Яшина мать, – а значит, ей около пятидесяти, – все равно ожидал увидеть что-то в олигархическом стиле: длинноногое, блондинистое, которому «все фиолетово». Нина же была слегка располневшей дамой, невысокой, но такой очаровательной, мгновенно располагающей к себе, и кого-то мне остро напоминала.

– Нина! – первое, что я произнес, обращаясь к ней. – А вам никто не говорил, что вы похожи на певицу Сенчину?

Она рассмеялась колокольчиком:

– Говорили, особенно в молодости. Вот он, – и ткнула пальцем в мужа, – мне об этом все уши прожужжал.

Борис впервые улыбнулся:

– Она еще и пела.

Нина засуетилась:

– Вы же голодные, а я только что вернулась – забыла кой-чего к столу прикупить, хотя там уже все накрыто. Айда ужинать!

«Айда» привело нас в ярко освещенное стекло и дерево столовой, и там был стол, и на столе том… Первым не выдержал Малкольм:

– О майн гот, – простонал он, – я русский.

Там был и поросенок, фаршированный гречкой и грибами, и манты на спиртовом подогреве, рыба – местная кета, икра, соленые грибочки и огурчики – всего не перечислить, – но я уткнулся в шанежки. Эти лепешки из дрожжевого теста, замешанного на бараньем жире, покрытые топленым маслом, – ничего вкуснее из мучного не ел. Ну, и напитки: на столе ни одной бутылки – все в хрустальных графинах: белом, красном, зеленом и синем. Только настойки: на кедровых орешках, на клюкве, на смородине. Я посмотрел на Яшу:

– Тут ведь на целый полк хватит.

Он пожал плечами:

– Tradition, sir.

Борис перехватил мой взгляд:

– Мы не обязаны все съесть, но все попробовать обязаны.

Tradition всех несколько расслабила, завязался разговор. Малкольм, выпив настоечки, только и ждал вопроса о том, «как ему Россия». Он рассказал о своей судьбе, о том, что был слишком мал, чтобы что-то помнить. Но он смотрел советские фильмы и много читал о России. Сегодняшнее пребывание тут, в Сибири, на берегу этой великой реки, его ошеломило. А этот «кошерный» поросенок запомнится ему на всю оставшуюся жизнь. Его поддерживала Нина. Рассказала, как готовятся настойки и что это дело она не доверяет никому. Домработницу к этому времени она отпустила и сама хлопотала у стола, устанавливая порядок уничтожения всей этой прелести.

Тем не менее вся благостная атмосфера застолья таила ожидание разговора, который повис своей недосказанностью еще в кабинете Бориса. Он этот разговор и начал после какой-то очередной фразы Малкольма о России. Борис задал ему прямой вопрос: как он относится к сегодняшнему состоянию наших, российско-американских, отношений, и не кажется ли ему, что Америка в лице ее истеблишмента непозволительно уничижительно относится к российскому руководству и к тому, что Россия вновь обретает черты могущественного государства. Эту фразу он либо готовил специально, либо произносил уже не в первый раз.

Установилась неловкая тишина. Малкольм, видимо, произвел на хозяина дома впечатление этакого нелепого америкашки, обалдевшего от широкой русской души, обилия разносолов и расслабляющего действия крепких настоек. Малкольму этим летом исполнилось семьдесят, но выглядел он значительно моложе, всю жизнь играл в теннис, а в молодости даже профессионально. Я с интересом смотрел, как этот парень развернулся к Борису, моментально перейдя от шутливо-расслабленного состояния в свой обычный облик невероятно жесткого, проницательного, в высшей мере успешного американского финансиста. Особенно остро это ощутила Нина, с которой он в основном и поддерживал разговор. Она прищурилась и улыбнулась краешком губ.

– Скажите, Борис, а в чем, по-вашему, сила и могущество государства?

Борис ответил вопросом на вопрос:

– А по-вашему, по-американски, в чем?

– Только в одном: в отношении к своему народу. И по этому поводу позвольте высказать не мнение американского истеблишмента, а свое личное, на которое в Америке каждый гражданин имеет право. Я вижу, что вы построили большой бизнес, у вас великолепный дом, в котором, кстати, почти все, что я успел заметить, произведено у нас или в Европе. Вы сделали, как говорят в Америке, «жизнь». Но я прекрасно понимаю, наблюдая за ситуацией в вашей стране, что всего этого вы добились не благодаря государству, меряющему свою мощь количеством ракет и углеводородов, а вопреки ему. Впрочем, – Малкольм развернулся к столу, – мне бы не хотелось за этим великолепным столом, сидя напротив вашей очаровательной жены, говорить о политике.

Нина заставила всех наполнить рюмки и, укоризненно посмотрев на мужа, провозгласила тост:

– За мир во всех комнатах нашего дома, а во всем остальном мире разберутся и без нас.

Яша предложил отцу вернуться к цели нашего визита:

– Ты видел, как парни воспринимают возможность тут, на Амуре, развить тему «Сатисфакции»? Может, зря ты так категорично возражаешь?

Но Борис уже встал на рельсы противостояния. Видно было, что он сам этому не рад, но свернуть не позволял характер:

– Ребята еще сопливые романтики, а жизнь другая. Я это знаю, они – нет.

Я наелся шанежек, видимо, на всю оставшуюся жизнь и слушал отрывистые фразы крутого парня, сибирского пацана, прошедшего, судя по охране и по всему окружающему его образу жизни, все то же, что пришлось пережить когда-то и мне. Но только у нас это все давно закончилось, а тут нет – и потому нет, что у такого умного и сильного человека в голове все равно не срастаются причины, которые находятся на самом верху, и следствия, которые заставляют его, такого всемогущего, работать по-серому, по-черному, ходить с охраной и напрочь забыть, что люди умеют улыбаться. Я понимал, что убеждения тут бессмысленны, что телевизор в России победил всех – даже таких крутых ребят, как Борис. Но я ничего не мог поделать с заполнявшим сознание холодным бешенством, которому, я знал, нужен будет выход. Это, наверное, как эпилепсия: ты ясно видишь правду и глубину жизни в яркой вспышке сознания и теряешь от этого возможность противостоять себе. Говорил я в такие моменты каким-то странным голосом, тихо, но как-то очень внятно.

– Яша, – спросил я Бордовского-младшего, – а привезли ли из аэропорта наше оборудование?

Яша подозрительно посмотрел на меня косым взглядом и сообщил, что оно находится в гараже. Тогда я обратился к Бордовскому-старшему:

– Борис, я вижу, вы человек серьезный и в высшей степени уважаемый. В этом регионе России нам очень важно заручиться вашей поддержкой, которую вы, к сожалению, не демонстрируете, потому что в России, несмотря на то, что она, как у вас любят говорить, встала с колен, общество находится на таком нравственном уровне, который не позволяет воспринимать принципы клуба «Сатисфакция» – принципы, приемлемые в тех государствах, которые в России считают бездуховными. Я с вами не согласен и поэтому предлагаю решить наш спор в духе той духовности, которой так богата Россия, то есть как бог на душу положит. Нам ведь все равно нужно провести демонстрацию нашего оружия и оборудования, вот мы его и испытаем – проведем дуэль. Мы, разумеется, все равно останемся при своих убеждениях, но призом победителю будет ваше участие или неучастие в проекте, который мы будем продвигать в России в любом случае.

Борис, ко всеобщему удивлению, повеселел, а мне его чувства были понятны, как открытая книга. Он видел во мне основного оппонента, его раздражала невозможность противопоставить что-то существенное в споре, в котором он привык абсолютно доминировать. Но в семейном кругу с гостем в собственном доме резкости были неуместны, а ему хотелось не просто резкостей: он с удовольствием врезал бы мне, если бы это было возможно. А тут такое предложение! Это ведь почти врезать. Он поднялся, протянув мне руку, и кивнул Яше: разбей. Я встретил его крепкое пожатие, и Яшин «разбив» превратил намерение в действие, обязательное к исполнению. Нина не успевала следить за стремительно развивающимися перипетиями нашего разговора, а когда все поняла, попыталась нас остановить. Но Яша уже распаковывал ящики с дуэльным снаряжением.

Стрелялись под прожекторами, картинно, со всеми атрибутами, даже барьеры обозначили реальными палашами – у Бориса в кабинете была коллекция холодного оружия. Были секунданты – Малкольм и Яша с компьютером в руках. Была и прекрасная дама: Нина испуганно следила за сумасшествием с балкона. Наши белые рубахи в лучах прожекторов переливались перламутром ворсистой поверхности.

По команде мы подошли к барьеру. Борис выстрелил первым – мне обожгло левую руку. Я ответил, и его унесло на несколько метров, но на ногах он устоял, держась за грудь. Все кинулись к нему, но Борис был в порядке, потирая ужаленное место. Подошел ко мне, протянул руку для рукопожатия и сказал с явным облегчением:

– Ну, вот, так-то нам понятнее. Вот это и есть наша духовность. Вам, америкосам, этого не понять. Теперь я с вами.

Все выдохнули. Обстановка наконец разрядилась, видимо, синхронно с разрядившимися пистолетами. Компьютер показал у меня двадцать процентов поражения, а у Бориса сто – «убит».

Мы вернулись к столу. «Убиенный» попросил наполнить бокалы и подвел итог всему, что произошло за эти несколько часов:

– Я не думаю, что из этого получится что-то серьезное, но мое слово – закон. Все, что от меня зависит, сделаю, как минимум, перестреляю всю администрацию этого края. – Он как-то весело, по-пиратски оскалился. – Это будет мой первый вклад в ваше безнадежное дело. Гарантирую этим мерзавцам – от меня не отвязаться, а уж как мы раскрутим все это на наших каналах, будьте уверены! И еще скажу: этот выстрел меня впечатлил, что-то в этом такое из XVIII века. А, Нина? Я бы за тебя так на настоящей дуэли…

Нина осыпала его воздушными поцелуями.

– Ладно, теперь серьезно. Завтра берем этих ребят, что так рвутся в бой, и в нашем парке – я надеюсь, места хватит – все покажете и расскажете. Я, пожалуй, тоже поприсутствую. И подробнее про беспилотники – что, почем и где?

Яша встал из-за стола и с поклоном провозгласил:

– Знакомьтесь: мой отец Борис Бордовский.

Два дня мы все показывали и рассказывали. Борис переоделся в камуфляж, демонстрируя демократическое желание быть на равных со всеми. Он начал как этакий снисходительный наблюдатель, а через час уже вмешивался в ход решения тестовых задач, сам залез в костюм «Hereticle», ползал в нем по грязи, которую в вылизанном парке поместья пришлось создавать, поливая землю из шланга. Заставлял стрелять в себя с разных позиций наравне с молодежью, замеряя на компьютерах силу поражений в испачканном ворсе и в бронежилете. И, несмотря на холодную погоду, разделся и заставил Яшу выстрелить по голому телу. Другие не соглашались. Получил приличный ожог, но был доволен страшно. Просто Тарас Бульба: а ну, сынку, пуляй в меня своей херней!

Было интересно наблюдать, как проявляется натура лидера. В любом деле, в любом месте, в любой ситуации люди этого типа, даже сами того не замечая, просто не могут оставаться на вторых ролях.

В конце первого дня, поужинав, мы вышли покурить под неодобрительным взглядом Нины.

– Страшно ругается, когда курю. В офисе оттягиваюсь.

Выразил ему свою солидарность точно таким же отношением моей Ирины. Закурив, задал ему вопрос:

– Что послужило причиной такой перемены в отношении к нашему делу?

– Хорошо ты мне мозги прочистил своим выстрелом. Это шутка. А если серьезно, Лев, я по-прежнему не верю в то, что мы сможем этой игрой пробить тот многотонный пласт устоев, которые сложились в нашем обществе. Но сам процесс мне обалденно нравится. Честное слово, годами так не расслаблялся, и с Яшкой, поверишь, не помню, когда что-то делал так увлеченно и вместе. В общем, ты меня прости за наезды вчерашние. Я, когда с иностранцами встречаюсь, невольно ожидаю какое-нибудь дерьмо услышать по поводу нашей «Раши». Понимаю это и все равно в бутылку лезу.

Я напомнил ему, что моя «иностранность» весьма призрачная, и я по всему духовно-ментальному строю более русский, чем большинство русских.

– Во-во, – поддержал Борис, – наша еврейская судьба – любить отечество, которое на нашу долю выпало, сильнее, чем коренные. Нинка у меня – квинтэссенция русскости, а она критикует все, что творится, круче меня. А Яшка евреистее меня – рыжий, умный, свободный. И кажусь я себе среди них обоих каким-то анахронизмом. В общем, сегодняшняя возня меня как-то, как-то… слова не подберу…

– …встряхнула, – осторожно подсказал я.

– Да нет, пожалуй, вернула в строй, что ли.

Мне подумалось, что Бордовский, оттого, что так разоткровенничался, впоследствии будет чувствовать себя неловко, и постарался перевести разговор в другую сторону – в сторону Китайской Народной Республики. Борис мою коррекцию оценил. Рассмеялся:

– Ладно, извини, но давай не будем меряться тонкостями душевного устройства. Китай – это тема не пяти минут. Если коротко – вон Хэйхэ. Из окон моего офиса каждый день нам напоминает, где мы, а где Китай. Этому Хэйхэ всего пятнадцать лет – он раньше деревней занюханной был, – а нашему городу полтора века уже. Там круглосуточно стройка идет, и челноки между нами снуют наши, а не китайские. Тащат сумками оттуда все подряд. Почему они так поднялись? А мы? У нас ведь все есть. Мы на китайцев лет двадцать назад смотрели как на сопливых, голодных, нищих. Отец служил на Дальнем Востоке всю жизнь. Рассказывал, как после конфликта на Даманском, когда чуть до войны не дошло и наши «Градами» смели там сотни их солдат, замполит на политзанятиях им стихи читал: «Как на берегу реки по́ймали китайца, завалили на песок, отрезали яйца». Патриотизм поднимал быдло-искусством. Китайцы в те времена нашим пограничникам предлагали переходить к ним – прямо с берега кричали в громкоговорители – за две чашки риса и стакан водки. Такое у этого вечно голодного народа представление было о цене, за которую человек способен Родину продать. Что они успели с того времени создать, уму непостижимо. А мы?

Вопрос повис в воздухе.

Глава 23

Через два дня мы улетали. В аэропорту, прощаясь, я высказал Борису свои надежды на развитие идеи нашего клуба в России, и добавил, памятуя о давешнем разговоре, что китайцы у себя «Сатисфакцию» приняли, так что это направление сделает хоть маленький шажок в сторону выравнивания возможностей становления гражданского общества.

В полете я перебирал в памяти события этих дней. Все большей симпатией проникался к Борису. Крепкий парень, не лишенный такой глубокой сентиментальности, типичный носитель этой странной субстанции – несчастной еврейской души. Патриот, осознающий безысходность, выраженную его фразой «многотонный пласт устоев». Да, этот пласт не сдвинуть теми методами, к которым эти устои адаптированы. Но чем более спрессованы, чем более неподвижны, чем менее способны к переменам эти пласты, тем опаснее для них состояние точки бифуркации. Такие окаменелости только кажутся стабильными. Весь мир со своими проблемами – от локальных, но вполне кровавых конфликтов до расслоения цивилизации по критериям доступа к ее плодам, – сигнализирует о критическом состоянии системы. И время, в которое мы живем, покажет, станет ли ее состояние хаотическим или она перейдет на новый уровень упорядоченности.

Тут катализатором может послужить кажущаяся сумасшедшей, невыполнимой идея, которая неожиданно завладевает умами масс. Вот появился в какой-то антисанитарной обстановке мальчик с простым иудейским именем Иешуа Га-Ноцри. Мама с сомнительной биографией, про отца тоже, знаете ли… А что натворил! Без Интернета, Инстаграма, без Маргариты Симонян – просто с народом поговорил по-человечески. Впрочем, не просто. Видимо, чтобы с людьми поговорить действительно по-человечески, надо быть богом. Так вот когда это было? Поговорил – делов то! – а ему до сих пор половина народа земного поклоны бьет.

Да что далеко ходить. Был такой кудрявый мальчик – Володя Ульянов. Ну кто бы мог подумать, что он скоро уж как сто лет в гробу на всеобщее обозрение выставлен будет. Тоже говорун еще тот был, тоже дел натворил – полмира кровью умылось. Впрочем, шутить на эту тему, даже мрачно, не время – а время такое, что в воздухе витает ощущение приближающейся этой самой точки со сложным названием, точки критического напряжения. Что-то должно кардинально меняться, и меняться должен человек. Ну, например, из самого легкого – перестать убивать себе подобных.

У Клиффорда Саймака в «Городе» замечательно написано о том, как через тысячелетия на Земле не осталось людей, а животные стали разумными. Главным правилом стало табу на убийство. Волк не смел убить кролика, ласка боялась своих воспоминаний, в которых она питалась мышами, а муравьи, которых никто не имел права травить, завоевывали Землю.

Вначале людям надо изменить в себе код, направленный на решение вопросов с помощью убийства человека человеком, а потом замахнуться и вообще на недостижимое: оставить в покое меньших братьев своих. Заглянуть, например, в невинные глазки маленькому поросенку, перед тем как…

А вот вспомнилась жуть. Американский рекламный ролик: толстяк в белом халате несет на руках розово-белого молочного поросенка. Его сопровождают милые дамы, хранительницы добротного и, разумеется, доброго семейного очага, тоже все в белых халатах. Они все умиляются безмятежности этого милейшего создания, доверчиво расположившегося в руках вершины земной эволюции. Толстяк подходит к никелированному круглому агрегату, совершенству инженерно-дизайнерского искусства. Никель и стекло. Помощник, тоже в белом халате, открывает прозрачную крышку, и бело-розовое божье создание падает в этот никель. Секунда – и миксер выдает в пластиковую трубу бело-розовый фарш. Белые халаты в восторге хлопают в ладоши.

Ой, а что это вы, мой добрый человек, скривились? Что это вы отпрянули от жидкокристаллического экрана, что это вас затошнило, такого образованного и цивилизованного? А не отведать ли вам колбаски свеженькой?

Меня трясла за плечо стюардесса, я разлепил веки. Красивая дама.

– Обед. Что вы предпочитаете, мясо или рыбу?

– Воды.

Мы должны измениться, для того чтобы не исчезнуть. Простая формула… Но путь к ней непростой. Цель клуба, возникшего на берегу океана в заброшенных ангарах, – изменить мир игрушкой. Как много смыслов в этой вещи. С игрушки мы начинаем познавать этот мир, игрушкой мы становимся в руках властителей, Игрой мы собираемся сокрушить зло, аннигилировать его. Игра – антиматерия зла.

В дальнейшем «Сатисфакция» прошла по Дальнему Востоку, веером захватывая территории, распространяя свое влияние на общество. Она послужила мостиком между закрытыми китайскими общинами и местным населением. Один из той первой пятерки энтузиастов, Андрей Воеводин, стал во главе штаба «Сатисфакции» огромного региона. Вместе с Борисом Бордовским они периодически посещали наш офис в Риге и офис на Парк-авеню, превратившись со временем в главных наших партнеров в России.

Глава 24

Настоящий взрыв интереса к «Сатисфакции» и ее деятельности произошел после того, как мы встретились с моим кузеном Джейсоном в Нью-Йорке в конце февраля 2016 года. За полгода до этого Илья, будучи в командировке от своего израильского подразделения JPMorgan, провел с ним вечер в баре на Уолл-стрит.

Джейсон, продюсер с мировым именем, рассказал много интересного из киношной жизни и, в частности, упомянул о совместной работе со Стивеном Спилбергом. Через полгода уже я рассказывал Джейсону о «Сатисфакции» и наших целях, простых и понятных – перевернуть мир. Авантюризма у Джейсона хватало на двоих. Будучи наследником миллиардного папиного богатства, совсем мальчишкой он улетел в Париж и три года нищенствовал в районе Монмартра, разве что не опускаясь в разряд клошаров. Познавал жизнь богемы!

В Нью-Йорке Джейсон организовал в ресторанных сетях сбор остатков продуктов, которыми затем снабжались приюты бедняков, что приняло затем всеамериканский масштаб. Женился на португалке, продюсированием занимался вместе с ней. Одну из их картин, снятых впервые после войны американской компанией во Вьетнаме и о Вьетнаме, посмотрела в Белом доме чета Клинтонов.

Джейсон пообещал переговорить со Спилбергом и постараться организовать нам встречу.

В середине марта я, Харвард и Дэвид переступили порог апартаментов великого режиссера в Майами. Я, подчинившись стадному инстинкту, сменил привычные джинсы и майку на тот самый черный костюм: белая рубашка и все, что к ней полагается… Впрочем, на этом тактично настоял Харвард. Сам Спилберг же встретил нас в шортах и гавайской рубашке. Я косо глянул на Харварда, тот пожал плечами.

Три часа беседы, видео-схваток, интервью с участниками, публикации в прессе, отзывы политиков. Он слушал, иногда перебивал, просил пропустить или уточнить. В общем, не прогнал. Мне показалось, более всего ему понравилось смотреть эпизоды дуэлей, прекрасно отснятые со стационарных камер и беспилотников, и эти записи он оставил у себя. К концу беседы к нам присоединился Джейсон. Через какое-то время, когда Спилберг отошел поговорить по телефону, Джейсон мне подмигнул, что надо было понимать: мэтра зацепило.

Мы зацепили Спилберга, а Спилберг зацепил весь мир. Он взял за основу реальную историю, которая произошла в одной из стран Персидского залива и могла бы оказаться вполне банальной, если бы не фактор «Сатисфакции».

Глава 25

История звучала так.

Молодой парень Адиль Абади, программист из Дохи, столицы Катара, был влюблен в Кантару Баргути, девушку с которой дружил со школьного возраста. В следующем году они должны были пожениться.

Девушка занималась в школе танцев и в категории индийский танец завоевала несколько титулов на соревнованиях в Дохе. Однажды после занятий к ней подошли двое незнакомцев и попросили следовать за ними, заверив в том, что ей нечего опасаться, так как с ней желает побеседовать известный человек, заинтересованный в ее спортивной судьбе. Их ждал огромный черный лимузин, и она шагнула в эту неизвестность с беззаботностью семнадцатилетней девчонки.

Через короткое время машина остановилась на площадке перед дворцом из сказки «Тысяча и одна ночь». В просторном зале с уносящимися ввысь колоннами и мозаичным полом вокруг небольшого бассейна с фонтаном в виде золотой рыбки стояли обшитые цветным шелком скамьи. Множество живых копий этого изваяния плавали в прозрачной воде среди водорослей, сверкая чешуей.

Кантара засмотрелась на это чудесное сияние и не услышала, как к противоположному краю бассейна подошел молодой мужчина. Он представился своим полным именем – шейх Мухаммед бен Рашид аль-Баргези – и выразил свое восхищение ее изяществом в танце. Рядом со скамьей, на которую он попросил ее присесть, расположился низкий столик с виноградом, финиками и персиками. Шейх предложил ей отведать фруктов, и девушка машинально взяла персик, приготовившись выслушать этого важного господина.

– Ты слышала о русской сказке про золотую рыбку? – начал Мухаммед и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Если золотая рыбка попадала в сети, то она ради возвращения обратно в море могла своим волшебством исполнить три любых желания рыбака. Того рыбака, который эти сети расставил. Тут много таких волшебниц, – он присел на край бассейна и опустил руку в воду, – и ты можешь загадать очень много желаний. Но я точно знаю по крайней мере об одном: ты бы хотела справедливости для твоего брата, который находится в тюрьме по неправедному оговору.

Кантара успела надкусить персик, но не успела стереть улыбку со своего лица, как из ее глаз покатились крупные слезы. Шейх продолжил, не обращая внимание на девичью влагу:

– Я же оставлю себе всего одну рыбку и загадаю всего одно желание. После того, как твой брат окажется на свободе и его честь будет восстановлена, ты согласишься посетить вместе со мной верблюжьи бега в Арабских Эмиратах. – В этот момент его голос потеплел, и он объяснил свое странное предложение тем, что он, отдавая дань древним традициям, является крупным заводчиком особой породы верблюдов, способных участвовать в этих состязаниях. Это прекрасный праздник, и ничего, кроме веселого времяпрепровождения, ей в этом путешествии не угрожает. И уже, вновь холодно: – Рыбки будут ждать три дня, потом они от тоски умрут, и чудес не будет.

Шейх хлопнул в ладоши, и появились те, кто доставил Кантару во дворец. Он приказал им отвезти девушку туда, куда она пожелает, и вложил в ее руку серебристый телефон с одной лишь функцией – прямым набором его номера.

Все это Кантара, заливаясь слезами, рассказала Адилю. Трагедия заключалась в том, что брат Кантары, недавно вернувшийся из армии, где он служил в танковом батальоне, попал на вечеринку «золотой молодежи», устроенную в его честь на вилле, принадлежавшей известному адвокату. Вечеринка была горячей – с выпивкой и девушками, и так случилось, что подруга хозяина вечеринки, сына адвоката, проявила чрезмерную симпатию к брату Кантары. На следующее утро в доме их родителей появились полицейские и предъявили молодому человеку обвинение в краже из дома адвоката часов баснословной стоимости. Через несколько минут обыска часы нашлись в потайном кармане его куртки.

Адиль был в отчаянии. Фирма, в которой он работал, посылала его в командировку в Саудовскую Аравию на неделю. Он не смел отказаться и умолял Кантару не принимать решения до его возвращения. Но через три дня получил сообщенние, в котором девушка просила его принять судьбу, ниспосланную Всемогущим, которая сильнее их любви и которую они не в силах изменить. А когда он вернулся в Доху, в аэропорту его встретил брат Кантары. Он рассказал Адилю о том, что его выпустили в тот же день, когда сестра посетила дворец шейха, и у нее не оставалось выбора кроме того, чтобы принять приглашение этого человека.

Все попытки несчастного «Ромео» связаться с любимой ни к чему не привели. Телефон молчал. Никаких других возможностей получить информацию о ее судьбе в условиях противостояния простого парня могущественному шейху не было.

Друзья Адиля, глубоко сочувствуя его несчастью, в какой-то момент обратили его внимание на сайт «Сатисфакции», запрещенной в Эмиратах. Решение в его обостренном сознании созрело моментально, и уже на следующий день он летел в Атланту, в центральный офис CNN. Та страсть, с которой Адиль описал эти события продюсерам одной из программ, побудила их дать молодому человеку возможность рассказать об этом в прямом эфире. Но они не ожидали, что Адиль воспользуется этой возможностью для того, чтобы вызвать шейха на дуэль под эгидой «Сатисфакции». Они не ожидали многого. Например, того, что эта история, на которую редакция отвела десять минут эфирного времени, перевернет весь арабский мир покруче «арабской весны».

Эфир CNN продублировала вначале «Аль-Джазира», а затем десятки арабских телеканалов практически во всех странах Ближнего Востока. Забурлил Интернет. События развивались с катастрофической скоростью, и в Катаре на этот вселенский ажиотаж не могли не отреагировать. Лучше всех это понимал сам виновник скандала, шейх Мухаммед бен Рашид. Первое, что сделали его советники, просмотрев устав «Сатисфакции», – отправили в ее центральный офис встречный вызов дерзкому юноше. Вызов считался легитимным только после официальной заявки. Публичного выступления, которым ограничился Адиль, было недостаточно. Опередили его опытные функционеры с двоякой целью: во-первых, перейти самим в разряд оскорбленных раскрытием в публичном пространстве частной жизни уважаемого человека. А во-вторых, воспользоваться правом назначить формат дуэли. Шейх не мог себе позволить сразиться в поединке с мальчишкой, недостойным его положения, на что, разумеется, и рассчитывал Адиль.

Адиль понимал, что ему не осилить командное сражение просто потому, что у него нет для этого финансовых возможностей. Это прекрасно понимали и люди шейха, поэтому условиями боя стали следующие пункты: количество бойцов – по двенадцать с каждой стороны; шейх в схватке не участвует; Адиль участвует в общем режиме; бой продолжается до последнего бойца.

Все это широко освещалось в средствах массовой информации уже мирового охвата, но арабский мир и его социальные сети были раскалены до предела. Молодому парню сочувствовали миллионы людей, ранее не вовлеченных в политические игры, из самых разных слоев общества – от простого народа до армии и интеллектуальной элиты.

С пониманием того, что у Адиля нет средств, чтобы нанять легионеров, способных противостоять тем, кого может себе позволить привлечь богатый и влиятельный противник, в соцсетях раздались призывы собрать для юноши необходимые средства. А новость о том, что «Аль-Джазира» опубликовала счет в банке, на который эти средства можно было перечислить, стала настоящей сенсацией. За три дня на этом счету оказались десятки миллионов долларов, и у Адиля Абади появилась возможность пригласить любую команду, арендовать или купить практически любое самое современное и эффективное оборудование для дуэли. Но, главное, он почувствовал поддержку миллионов своих единоверцев, а впоследствии и огромного количества людей из самых разных стран, представителей разных народов и конфессий.

По рейтингам последнего времени, среди лучших легионерских команд были бойцы спецназа военно-морского флота Австралии и английский SAS. Выше котировались американские «морские котики» и американские же Green Berets, ну и, конечно, израильский спецназ, в основном, «Аялон» и «Дувдеван». Представители этих легендарных брендов с некоторых пор могли участвовать в боях под эгидой «Сатисфакции», только будучи в отставке. Но при публикации списка участников их прежняя принадлежность к элитным подразделениям спецназа с мировым именем котировалась очень высоко и стоила очень больших денег. После того как стало известно о том, что Мухаммед нанял бойцов SAS, встал вопрос о том, кто сможет противостоять английской команде, этим непревзойденным воинам. Альтернатива была простой: американцы или израильтяне.

И тут обнажились такие скрытые прежде течения в неспокойном море арабского мира, о которых не подозревали даже прославленные спецслужбы правящих режимов стран Персидского залива. Стали известны некоторые посты в социальных сетях молодых арабских интеллектуалов о том, что они хотели бы жить в своих странах так, как живут люди в Израиле, сотрудничать с ними в научной среде, участвовать в технологическом развитии и, конечно, прийти к такому же уровню демократизации, свободы открытого мира. За такие публикации, если бы их авторы были обнаружены, эти молодые люди были бы в лучшем случае подвергнуты преследованию спецслужб и высылке из страны, но более вероятно, были бы просто убиты фундаменталистами.

Появились и высказывания нескольких исламских религиозных авторитетов о том, что арабский мир должен повернутся лицом к своим двоюродным братьям иудеям, которые, в сущности, ближе к арабам и исламу, чем все остальное человечество. В сторону кардинального улучшения взаимоотношений с Израилем неоднократно выступал и руководитель Египта, мощнейшей страны арабского мира. Ни при каких иных обстоятельствах вопрос, кого пригласить в защиту арабского юноши против арабского шейха, не мог бы касаться подобного выбора: Америка или Израиль? И новость о том, что в социальных сетях, жизнь в которых превратилась в раскаленную лаву противоборства, споров на самые неприкасаемые темы, миллионы арабов проголосовали подавляющим своим большинством за израильский «Аялон», потрясла весь мир. Игра керамических шаров отодвинула с первых страниц мировых событий все новости, затмив существующие реальные кровопролитные конфликты, противоречия мировых элит на политических аренах, котировки биржевых индексов. Главенствовал один заголовок: «Арабы выбрали евреев».

Не менее остальных были потрясены событиями этих дней и ребята из «Аялона» и их промоутеры. Первое, что они сделали, – отказались от гонорара в пользу совместного израильско-палестинского детского онкологического центра, и это взбудоражило социальные сети новой волной поддержки сделанного выбора.

«Сатисфакция», соблюдая нейтралитет, но в полной мере осознавая драматизм ситуации, предложила в качестве подарка обеим сторонам последние разработки страйкбольного оружия – беспилотники, способные атаковать через GPS, и ручное лазерное противооружие, которое может выводить из строя прицельную электронику дрона, после чего тот должен будет вернуться на базу.

Шейх был в растерянности. Он никак не рассчитывал оказаться в центре мирового и особенно в центре мирового исламского внимания. Он не был глупым человеком и понимал, на чьей стороне симпатии масс. Отказаться от дуэли было невозможно, но какие-то действия, которые могли бы хоть частично снизить негатив в его сторону, который стал проявляться и в среде равных ему по статусу единоверцев, необходимо было предпринять.

По уставу «Сатисфакции», место дуэли должен был выбрать Адиль, но он отказался от этой возможности, предоставив выбор клубу. В такой ситуации клуб должен был передать этот выбор второму участнику дуэли, и шейх предложил провести состязание в одной из деревень, предполагая повышенную сложность боя в городской застройке. Он даже внес определенную сумму на счет муниципалитета этой деревни, чтобы покрыть расходы на время переселения ее жителей в специально организованный лагерь. В результате консультаций со своими советниками он сообщил доверенным лицам о том, что решил отказаться от места проведения схватки, так как вмешательство в жизнь непричастных к этим событиям простых деревенских жителей представляется ему после долгих размышлений негуманным. Эти доверенные лица, ненароком проговорившись одному из корреспондентов «Аль-Джазиры», сделали это, в их понятии, весьма благородное решение шейха Мухаммеда достоянием гласности, что вызвало к жизни новый захватывающий поворот сюжета.

Король Иордании Абдалла II, один из самых прогрессивных монархов современного мира, умный и тонкий политик, увидел во всей этой истории шанс усилить свое влияние в бесконечной борьбе с фундаменталистской частью иорданского истеблишмента. Через офис «Сатисфакции» он предложил шейху потрясающее место для сражения, абсолютно соответствующее тому уровню накала страстей – без преувеличения, мирового уровня и небывалого по охвату информационного поля. Это место, прекрасно известное во всем мире, туристическая Мекка Иордании – древний набатейский город Петра. Там, в трехкилометровом отрезке каньона Сик, среди нависающих скал и множества пещер в песчаниковых стенах король своим указом позволил «Сатисфакции» обозначить лучами лазера границы, в которых смогут находиться в течение трех дней только участники дуэли. Это время может быть продлено в том случае, если в каждой из команд останется хотя бы по одному «живому».

За две недели до даты встречи обе команды по приглашению президента клуба посетили офис «Сатисфакции» в Нью-Йорке. Беседа была конфиденциальной. Темой обсуждения стал вопрос взаимоотношений противников в свете общественного резонанса. Руководители клуба опасались реакции англичан на огромную поддержку молодого программиста и выразили свое желание видеть игру со стороны защитников интересов шейха Мухаммеда, никаким образом не ослабленную психологическим давлением развернутой пропаганды в поддержку Адиля Абади. Игра должна была быть очищена от идеологии – только воля и мастерство. Любая фальшь не останется незамеченной при такой аудитории и при таком пристальном внимании профессионалов.

К началу игры попасть в Иорданию традиционными видами транспорта было невозможно. Аэропорты Queen Alia и Акаба оказались неспособны принять все рейсы, заявленные авиакомпаниями и турагентствами. Такая же картина сложилась в египетском аэропорту Шарм-эль-Шейх и израильском Бен-Гурион. На автотрассах во избежание беспорядков были выставлены патрули, ограничившие поток туристов в страну, за исключением тех, кто приобрел туры заранее. Но правительства этих стран постарались облегчить участь желающих принять непосредственное участие в этом «поединке века», как его уже окрестили блогеры. На въездах в Иорданию разбили лагеря со всем набором необходимой гигиены, палатками, полевыми армейскими кухнями. Во всех этих пунктах были установлены огромные экраны для трансляции сражения онлайн.

В финансировании этих мероприятий приняли участие благотворительные организации, «Сатисфакция», шейх Мухаммед бен Рашид и Адиль Абади, у которого после всех расходов оставалась огромная сумма, большую часть из которой он отдал в благотворительный фонд арабского Красного Полумесяца.

* * *

Бой начался с традиционной красной ракеты, но для многочисленных зрителей театр военных действий себя никак не проявил. Обе команды вели себя с осторожностью пантеры перед прыжком. Бойцы плавно перемещались по заранее подготовленным укрытиям, занимая наилучшие позиции для обороны и для перехода к атаке. Только через несколько часов прозвучали первые выстрелы, пристреливались минометы, а в воздухе показались, кроме штатных наблюдательных, и беспилотники-штурмовики.

От первой же атаки английского дрона «погиб» израильтянин. Банальность поговорки «где тонко, там и рвется» в бою оборачивается драматически мрачным наполнением. Израильская группа фактически имела только 11 спецназовцев. Адиль был славным парнем и готов был умереть за любимую, но бойцом он не был. Скорее он был балластом, который требовал дополнительного внимания и отвлекал еще одну боевую единицу. Израильтяне понимали, что в сложившейся ситуации Абади – это знамя, которое они обязаны сохранить. Это понимали и их противники, сделав юношу приоритетной целью.

В какой-то момент Абади совершил неосторожное движение, на которое мгновенно среагировал беспилотник. Реакция адилевского телохранителя также была мгновенной. Он успел выстрелить в дрон лазером, и тот «ослеп», разворачиваясь к аэродрому. Но мгновения состоят из более мелких временных частей, и на одну такую часть машина опередила человека. В момент выстрела телохранителя выстрелил и дрон, израильтянин прикрыл Адиля – и шрапнель в нескольких местах взъерошила ворс его комбинезона.

Адреналин успеха – опасная штука в бою нервов. Англичане не сразу поняли, что погиб боец, а не цель атаки дрона, и эмоции вывели двоих из них из равновесия. Снайпер «Аялона» произвел два выстрела, и количество бойцов в командах уравнялось: жертвами стали оператор дрона и его напарник.

Снайперская винтовка SR-99 израильского производства в страйкбольном исполнении была разработана в цехах «Hereticle» совместно с японскими партнерами и кардинально отличалась своими качественными показателями от ее предшественников. В отличие от стандартов дальности стрельбы существующего страйкбольного оружия – 30–60 метров при эффективном поражении с 20–30 метров, эта винтовка была эффективной до 150 метров. Проблемой было решить, как при необходимой высокой начальной скорости шара, при которой становится возможным достижение поражающего эффекта на таком расстоянии, сохранить безопасность живой цели, если она находится значительно ближе. Компанией был разработан уникальный переключатель, который был способен изменять силу выстрела, регулируя начальную скорость заряда, и имел три позиции: 50, 100 и 150 метров. Англичане, находившиеся на предельных 150 метрах, считали себя в относительной безопасности от стрелкового боя. Но они ошиблись.

Ночь прошла в обоюдной попытке нащупать слабые места обороны. Поле боя погрузилось в кромешную темноту южной ночи, и лишь изредка то одна, то другая сторона выстреливала в небо осветительной ракетой в надежде засечь перемещение противника. Боезапас берегли. По правилам дуэли, в период, определенный как максимальный – в данном случае трехдневный, никакие поставки, никакое пополнение не было возможно, включая замену вышедшего из строя оружия, продовольствия и воды.

Ранним утром наступил перелом. Израильтяне подготовили ловушку, создав у противника впечатление, что он сумел обнаружить проход в минном поле, по невнимательности оставленный израильтянами на пути к одной из скальных пещер, где якобы укрывались двое бойцов «Аялона».

Израильтяне позволили себя засечь на узкой полоске земли, соединявшей их основной опорный пункт с самой дальней точкой правого фланга. В проеме пещеры через прицел снайперской винтовки можно было увидеть край камуфляжной куртки, который через неравные промежутки времени исчезал и появлялся вновь. Место, с которого англичане могли попасть на эту тропу, огораживали каменные надолбы и густой кустарник. Это позволяло им предположить, что атака на пещеру имеет высокие шансы на успех.

Радиоуправляемые мины стали взрываться в момент достижения группой из четырех бойцов SAS входа в предполагаемое убежище противника. Трое «погибли» на месте, четвертого «расстрелял» спрятанный в пещере пулемет, приведенный в действие из блиндажа израильского командного пункта. Обмануло опытных бойцов Туманного Альбиона нехитрое устройство, представлявшее собой надетую на деревянный каркас куртку спецназовца, управляемое электромоторчиком в хаотичном режиме.

После этого англичане ушли в глухую оборону, забаррикадировавшись в двух скальных пещерах и расположив на недоступной высотке своего снайпера, прикрывающего единственную дорогу к их линии обороны. Атака началась к исходу второго дня. Израильтяне, имея абсолютное превосходство в живой силе, могли позволить себе некоторые жертвы в соответствии с классической формулой двойного преимущества атакующей стороны. Вход в пещеры забросали дымовыми шашками из миномета, и бойцы «Аялона» коротким броском прорвались к позициям, с которых можно было прицельно бросить гранаты.

Во время атаки снайперу SAS удалось вывести в расход двух бойцов противника, после чего израильтяне наконец ввели в бой свой беспилотник, и снайпер англичан был нейтрализован. Финал был коротким. После двух гранат, брошенных внутрь укрытий, в рукопашной схватке с оставшимися в живых защитниками были «убиты» двое израильских бойцов и все пятеро англичан.

Небывалая по количеству аудитория в полной мере получила свою сатисфакцию от увиденного, и еще долго бурлило мировое сообщество, обсуждая исход дуэли.

Арабский мир испытывал тектонические сдвиги в своем многовековом противостоянии с иудеями. Было бы наивно полагать, что в практическом смысле эти изменения каким-то образом могли проявиться в ближайшем будущем. Но, безусловно, этим необычным боестолкновением в сознание огромного количества людей с обеих сторон были заложены семена перемен.

В то время, когда после завершения дуэли толпы зрителей в Петре ликовали по поводу торжества справедливости, в одном из помещений дальнего крыла резиденции короля Абдаллы в тишине и молчании пребывало два десятка человек. В центре зала находилась юная Кантара Баргутти. Она сидела в свободной позе, закинув ногу на ногу, на ней был легкий льняной комбинезон цвета морской волны, густые черные волосы свободно спадали на плечи. Она была по-восточному красива и не скрывала того, что в полной мере осознает свою власть над мужскими душами. Чуть поодаль с двух сторон от нее находились дуэлянты – шейх Мухаммед бен Рашид аль-Баргези и Адиль Абади. Тишина и молчание были вызваны шоком после недлинной речи юной красавицы. Наверное, для подобной реакции есть определение покруче, но будем снисходительны к виновнице всемирного ажиотажа – ей только исполнилось восемнадцать.

В зале присутствовали представители администрации короля, члены сената и палаты депутатов, корреспонденты «Аль-Джазиры», центральных телеканалов Иордании, журналисты CNN, члены судейской бригады. На большом экране на прямой связи находился нью-йоркский офис «Сатисфакции».

И вот среди этих господ, цвета мировой элиты, прозвучала «ария из оперы»: а вот я вас всех «в виду имела». Разумеется, Кантара таких слов не произносила, но в переводе с арабского на, скажем, английский, суть вежливого изложения ее речи воспринималась бы именно в этих выражениях Либретто такое: раз пошла такая пьянка, не пошли бы вы все… Раз весь мир за мою свободу сражается, так я этой свободой воспользуюсь по полной. Я сама себя нарисую. Сама распоряжусь своим будущим. Я многое поняла за этот год и сумею принять те решения, которые посчитаю лучшим исходом для себя. Я не хочу быть призом для мужчин, разыгрывающих мою судьбу на потеху всему миру. И пусть меня простит Адиль, но я теперь с Мухаммедом, и это меня полностью устраивает.

Интересно было наблюдать за реакцией нью-йоркского офиса, ожидавшего апофеоза одного из самых ярких событий в истории клуба. Вместо победного «yes, мы это сделали» по офису прокатилось «fuck you, твою мать, вот сука».

Из всех присутствовавших во дворце лишь шейх Мухаммед, оказавшийся немногим старше несчастного Адиля, был явно доволен реакцией окружающих на блестящую эскападу юной хулиганки.

Непредсказуемость эмансипированной ближневосточной девчонки могла перечеркнуть весь смысл событий огромной социально-политической важности, высокодуховный подъем общества мог обернуться анекдотическим фарсом. Возникло классическое противоречие: что важнее – цель или средства ее достижения? На пути «Сатисфакции» эта дилемма будет вставать не раз, и однозначного ответа зачастую получить будет невозможно.

В этот раз ситуацию спас ведущий психоаналитик «Сатисфакции», сохранивший абсолютную невозмутимость в далеком Нью-Йорке. Все время, пока длился скандал, он чистил яблоко маленьким серебряным ножичком. Психоаналитика звали Эрик Кулек. Когда он попросил микрофон, президент клуба Гофф незамедлительно этот микрофон ему передал, и Кулек перевел ситуацию в спокойное русло прагматичной реальности, удовлетворив разом все заинтересованные стороны.

Все, кто формирует информационное поле данного события, должны признать, что все сказанное Кантарой является результатом, которого, собственно, и добивался Адиль Абади.

Линия освещения этих событий и судьбы любовного треугольника могут быть представлены как прорыв в отношении женщин Ближнего Востока в обретении самостоятельности и независимости от мужской властной безграничности. Кантара станет эталоном образа благородной красавицы, не пожелавшей стать игрушкой-вещью в руках самоуверенных мужчин, вступивших в игру, призом в которой должна была стать ее судьба. Будет правильно, если она решит провести какое-то время в одиночестве вдали от бушующего мира, так бесцеремонно вторгшегося в ее скромное существование.

Молодой человек должен получить материальные и карьерные преференции, определяющие его дальнейшую судьбу вне поля отношений с девушкой, которая дала ясно понять, как она к нему относится. Взаимоотношения шейха Мухаммеда и Кантары Баргутти – предоставить на их усмотрение, но при условии, что на один год они исчезнут из поля зрения средств массовой информации.

* * *

Так закончилась эта история. В сухом остатке в выигрыше оказались все. Главной преференцией, конечно, была политическая составляющая, изменившая на подсознательном уровне структуру отношений в регионе, основным политическим фактором которого был арабо-израильский конфликт.

Фильм, снятый на Universal великим режиссером, сыграл огромную роль в продвижении идей «Сатисфакции». «Сатисфакция» вклинилась в менталитет народов, изменяя и используя особенности всех его векторов удивительным способом, направляя в одно и то же русло – к справедливости. Ломая предрассудки и навязанную властями парадигму, в которой представление о справедливости могло разниться в зависимости от того, в какую идеологию властные элиты загоняли сознание своих подданных.

Глава 26

Игра пробудила к жизни совершенно неожиданные вещи. Стало возможным то, что прежде отсекалось одной лишь мыслью о необходимости ходить по инстанциям с заведомо проигрышным результатом. Работала и классическая фраза: «С тех пор как Смит и Вессон изобрели свой 38-й калибр, шансы уравнялись». Самым распространенным видом вызовов стала личная дуэль.

Пренебрежение и недоверие отступало под натиском неожиданного огромного интереса, пробудившегося в самых разных слоях общества, и в зависимости от страны, ее государственного устройства, от конфессий и идеологий приоритеты смещались в ту или иную сторону. Заработали сотни и тысячи тематических порталов, Интернет переполняли сюжеты, раскрывавшие самые невероятные личные истории, социальные проблемы, которые прежде со всей изощренностью скрывали власти, дурача народ. Появились круглосуточные каналы, которые в режиме онлайн транслировали боестолкновения на всех континентах в любое время суток.

Организация боев становилась все более изощренной. Чем сложнее были условия, которые создавала местность, тем большим был эффект от решения спора. Так, модным стало проводить поединки ночью при свете фар или в полной темноте с приборами ночного видения, в пустынях или высоко в горах, на море в пиратских декорациях, базы «Сатисфакции появились даже в Антарктиде.

Участники команд становились звездами эфира, такими далекими от простых смертных. Их нанимали те же люди, которые способны были покупать футбольные клубы. Это были корпорации, это могли быть и госструктуры, решавшие свои политические вопросы. Грязь была, но со временем уже не так важна была победа, как то, из-за чего возник поединок, и причина его возникновения разрушала результаты многолетнего оболванивая народа – главной мантры узурпаторов всех мастей о том, что все совершаемое режимом делается на благо народа. Именно этот посыл останавливал оппозицию на краю, за которым ее настигал страх оказаться не с народом, а против него. Фраза «Народ не с нами, народ против нас» превращал стальной меч оппозиции в алюминиевую игрушку.

В сталинские времена люди уровня командующих армиями, военачальники, которых невозможно было уличить в трусости, – Якир, Тухачевский, Уборевич – шли на заклание, пытки и смерть, как овцы. Эти люди, прошедшие огонь и воду, вставали на колени перед вождем, прекрасно сознавая всю дикость неправосудной расправы. Им достаточно было всего лишь отдать приказ, и история пошла бы другим путем. Но в их сознании осуждение народных масс, поголовно обожающих своего идола, было страшнее пыток и смерти.

Что это? Что за морок овладевал людьми при подобных режимах?

Персонаж Теона Грейджоя из «Игры престолов», названный его мучителем вонючкой, человек, с которого сдирали кожу, подвергая чудовищным физическим и моральным истязаниям, превращая его в раба, искренне обожающего своего насильника, несмотря ни на что, – вот образ, ужасающий и характерный. В таких вонючек превращается элита падишахов всех мастей, а затем, вниз, по вертикали – весь благословенный народ. Игра неожиданно с какой-то дурманящей силой перевернула понятия. «Вы хотите по понятиям? – спросили народные массы своих солнцеликих. – Давайте по понятиям». И, неожиданно для власти, 80, 90 и 146 процентов влюбленных в нее граждан развернулись в другую сторону, при этом не против власти, а как будто вместе с ней. Ведь вызвать на дуэль мерзавца – это как раз в пацанской системе ценностей. Не жалиться государю, а наказывать его нерадивых слуг с той почитаемой в народе удалью, стенка на стенку; кулачный бой, только с фиксированным результатом, с гарантией исполнения решения судейской коллегии, не зависимой ни от кого. Вместе, рядом с властью, захотел быть народ, и для власти это было страшнее, чем когда он против нее.

Народ просто должен быть в иной реальности, а тут он решил, что это не так, что реальность одна. И власть испугалась, она была в растерянности – в ее парадигме мир действительно перевернулся. Поначалу и в России, и во многих других местах со схожим отношением к правам человека отношение к исходам редких примеров поединка народа с представителями элиты было издевательски-наплевательским.

Однако, после того, как к экранам компьютеров и телеэкранам приникала вся страна, едва включалась тема дуэли, те, кто игнорировал решение судейской коллегии, становились неприкасаемыми. Власть, государственная пропаганда ничего не могла противопоставить этому народному бурлению, и никакая оппозиция не была способна пробудить в народе такое стремление к справедливости.

Государственные институты тех стран, в которых игра не была под запретом, лихорадочно принимали законы, ограничивающие возможность вызова на дуэль госчиновников, партийных боссов и высших сановников. Но белые шары с кислотной начинкой, поражая второй, третий и четвертый эшелон вертикали, разлетались по всему обществу, по всему мракобесному, подлому, лживому, что накопилось в нем, и рикошетом больно били по самым высоким сферам неприкасаемых.

Страны с высокой долей государственной управленческой вертикали разделились на те, в которых даже упоминание о «Сатисфакции» каралось законом: Северная Корея, Иран, Узбекистан, Саудовская Аравия, – и те, в которых правящие элиты посчитали дуэли эффективным средством выпуска пара, по крайней мере, на первом этапе ничем для режима не угрожающим. В Китае «Сатисфакция» получила государственную поддержку с ограничениями, касавшимися высших чиновников и партийных функционеров. С одобрением отнеслись к игре и власти Египта и Иордании, почти все страны Латинской Америки, кроме Венесуэлы. В России мнения разделились, но жесткого запрета на решение споров таким образом не последовало.

Поразило нас отношение к «Сатисфакции» в странах третьего мира с элементами, скажем, четвертого. Наши первые попытки привнести в африканские неустойчивые режимы с непрекращающейся гражданской войной, непрерывной чудовищной резней идею «перестать убивать», провалились, а сама идея стрельбы без летального исхода вызвала у них гомерический хохот. Их извращенные представления о простых человеческих понятиях, о ценности человеческой жизни находились в недоступном для нашего понимания мире. Несколько попыток провести переговоры с враждующими группировками закончились тем, что, принимая в подарок страйкбольное оружие, они в начале боя использовали его, а после того, как заканчивались шары, доставали реальные «калашниковы» и завершали бой, усеивая поле сражения трупами.

Глава 27

Но блокбастер Спилберга докатился и до африканской глубинки, и однажды в сентябре 17-го года мне позвонил Гофф. Он попросил меня принять участие в экспедиции в один из регионов Восточной Африки на границе с мирной в этот период Танзанией. В офис «Сатисфакции» обратился адвокат одной из враждующих сторон и сообщил, что между противниками достигнута договоренность о неприкосновенности эмиссаров «Сатисфакции» в случае, если они согласятся прибыть в их регион и провести мастер-класс, продемонстрировать оружие и правила игры. И если они будут удовлетворены, не исключено, что будет достигнуто перемирие. Гофф предупредил о том, что некоторый риск, совсем минимальный, в этой командировке присутствует. Но нужен человек, обладающий навыками управления, такого уровня, как я, и в то же время берется во внимание мой опыт службы в кадровой армии. Он подробно описал те средства, которые будут нас страховать от возможных провокаций. Нас снабдят новейшей электроникой, передающей картинку и звук в офис центрального штаба. Сопровождать нас будет переводчица с полной вовлеченностью в ситуацию. Договоренность о нашей безопасности достигнута на дипломатическом уровне в нескольких соседних странах, и их вооруженные силы выделили отряды спецназа, которые будут находиться в непосредственной близости от места переговоров.

Два палубных вертолета «Си Хоук» с авианосного корабля ВМС США в Индийском океане будут находиться в минутной подлетной готовности с «морскими котиками» на борту.

* * *

В Дар-эс-Салам мы вылетели в шесть утра из Тель-Авива и через пять часов приземлились в аэропорту Джулиус Ньерере.

В Тель-Авиве ко мне присоединился симпатичный черный парень, психолог из Филадельфии, давно работающий на «Сатисфакцию», – Дэниел Андерсон. С ним была вспомогательная бригада из шести человек. Они погрузили десять ящиков с оружием, амуницией, боеприпасами и продуктами, которыми собирался нас кормить повар, американец итальянского происхождения с какой-то смешной фамилией – кажется, Пипинто.

В аэропорту Дар-эс-Салама мы перегрузили ящики из транспортного «Геркулеса» С-130 в грузовик и в сопровождении трех джипов отправились в порт. У дальнего причала огромного, шумного, забитого складами, машинами, портовыми кранами порта нас ждала моторная яхта, совсем новая английская 82-футовая «Принцесса». Наш груз легко разместился в ее просторных помещениях, и мы, наконец, встретились с Адеолой Тиса, нашей переводчицей, чернокожей девушкой 24 лет. Выглядела она на шестнадцать: длинные, худые, ровные, как спички, ноги, круглое губастое лицо, тонкие руки и живые, как ртуть, глаза.

Адеола не стояла на месте – она все время двигалась. Она говорила, включая в разговор все свое нескладное тело, словно ступни ее ног касались раскаленной поверхности. Руки летали в такт произносимым словам и поддерживались активной мимикой ее живого лица. Уединившись в одной из кают, мы с Дэниелом слушали ее рассказ о том, как в кровавой междоусобице на ее родине она потеряла всех своих близких, как ее, десятилетнюю девочку, спрятала у себя медсестра-волонтерка из Дании, которая научила ее управляться с больными и ранеными. Но, самое главное, медсестра выучила ее английскому языку, причем научила не только разговорной речи, но и письму. Это позволило Адеоле найти свое место в жизни после отъезда благодетельницы. Та звала ее с собой, но девушка горела желанием в память о близких сделать что-то для своей страны.

Она излагала все это на вполне приличном английском и в конце четко обозначила свою позицию по отношению к тем двум джентльменам, которые определяют в настоящее время степень того ужаса, в котором пребывают жители территорий неспокойного региона. Они – бандиты-убийцы, но заменить их некем, поэтому с ними надо вести переговоры. Она пообещала осуществлять перевод таким образом, чтобы нам было известно то, что эти двое говорят на самом деле, а не только то, что ей велено доносить до нас.

Мы, со своей стороны, были подготовлены к пониманию той обстановки, в которой находилась значительная территория, граничащая с Танзанией. То, что нам оказывали помощь спецподразделения нескольких соседних стран, говорило о серьезных возможностях этих группировок дестабилизировать положение не только на своих территориях, но и во всей Восточной Африке. Все помнили, что происходило в Руанде и как сегодня возможный военный переворот в Бурунди способен накалить обстановку в соседнем Конго.

После нескольких часов полного хода по спокойному в этот час океану яхта пришвартовалась у небольшого частного причала живописного островка Нянджа, входящего в полуавтономный танзанийский Занзибар. На этой нейтральной территории нас ждали двое предводителей враждующих кланов с многочисленной свитой, представлявшей из себя весьма грозную силу. Пока наши помощники выгружали ящики с оружием и снаряжением на берег, мы с Адеолой и Дэниелом стояли у леера[1] и наблюдали за боевиками, суетящимися у пикапа, который они подогнали, чтобы забрать груз. Всего их было человек тридцать – все в милитари: половина в серо-коричневом, половина в черно-зеленом.

– Дэниел, я не напоминаю тебе Николаса Кейджа из «Оружейного барона»? Африканский берег, здоровенные черные бандюганы, характерные оружейные ящики, на подходе два вурдалака, и наша жизнь висит на волоске?..

Так, черно пошутив, я вдруг остро ощутил, какой силой стала обладать «Сатисфакция», какова степень ее вмешательства в экономику, политику и государство, если она может для прикрытия нескольких своих сотрудников привлечь флот США, дипломатов и войска нескольких стран. В общем, осталось спеть «Америка, Америка» и прослезиться.

Дэниел неуверенно улыбнулся на мою шутку: он наблюдал за тем, что к веселью не располагало. Я вглядывался в лица этих людей, в их движения – они были сдержанны, но в тоже время весьма выразительны. Нельзя было не заметить, как серо-коричневые смотрят в сторону черно-зеленых. Эти люди годами убивали своих противников – и солдат, и тех, кого они защищали. Годы чудовищных преступлений, превратившихся в повседневность. Что они испытывали в эти минуты, находясь в метрах друг от друга? Не знаю, насколько литературно это прозвучит, но я бы назвал то, что я увидел в их глазах, «усталой ненавистью». Именно так я это ощутил, наблюдая за ними с расстояния в пару десятков метров: усталая ненависть. Какими бы чудовищами ни были их боссы, в чутье им отказывать не приходится. Они понимали, что нельзя бесконечно держать людей в состоянии аффекта – а в другом состоянии творить то, что творили эти люди, невозможно. Звонок в «Сатисфакцию» был логическим продолжением их стремления удержаться в своем первенстве среди многочисленных противников.

На пристань въехали два «Хамви», отличающиеся такой же камуфляжной раскраской, как милитари бойцов. Из первого броневика вылез огромный человек двухметрового роста и весом не менее ста пятидесяти килограммов. Не управляют маленькие лысоватые наполеончики дикарями жестокой Африки. Человек был со всеми атрибутами власти в местном понимании: золотыми цепями, часами, перстнями, кобурой, на этот раз пустой. По договору, оружие на остров брать было запрещено. Но это вам не Европа, это вам-таки Черный континент со своими законами-внезаконами. У большинства под куртками что-то вполне красноречиво оттопыривалось.

– Итак, – сообщила Адеола, – перед вами животное по имени Султани Лугереро, а второй крупный мужчина, – (я бы навскидку сказал, что процент жира в этом представителе местной фауны больше, чем мышечная масса его врага), – Ринига Мутомбоку. Этот предпочитал африканский дресс-код. Цветастый кафтан окружал его впечатляющую фигуру, но не скрывал все тот – же пресловутый золотой набор украшений.

Рядом с ними двигались в нашу сторону типы поменьше. У одного из них были очки, у другого который сопровождал Султани, висел на руке пристегнутый цепочкой чемоданчик. Я поинтересовался у Адеолы, кто они, и она подтвердила мое предположение, что это советники вождей – вроде консильери. За Султани тенью следует человек с чемоданчиком в котором лежит миллион долларов. Такая у Султани причуда.

– Ты уверена, что тут нет полиглотов и никто не поймет, что ты будешь нам переводить? Вон тот очкарик советник бегемота в цветном балахоне, к примеру, вызывает у меня подозрение.

Адеола успокоила:

– Люди этих кланов не учились в колледжах и тем более в университетах, они говорят на суахили и некоторых других наречиях, а консильери Мутомбоку хорошо владеет только французским. У Лугереро те, кто сносно говорит по-английски, уехали в Европу с его женой. Его консильери знает английский, но не настолько, чтобы уловить быстрый пересказ, тем более сленг, которым я пользуюсь в большей мере.

Итак, мы сошли с «Принцессы» на берег. Приветствия не получилось. Дэниел попробовал протянуть Лугереро руку, но тот просто махнул своей в направлении двухэтажного деревянного строения. Мы вошли в просторное помещение, в его звенящую гулкую пустоту. Вся мебель, которая была расставлена, напоминая редуты Бородинского сражения, – это длинные скамьи из струганых, покрытых лаком досок, – расположилась двумя линиями в центре. Я понял: это наше место – рядом громоздился штабель зеленых ящиков.

Напротив наших редутов, на расстоянии пяти-шести шагов, находились разделенные десятком метров два квадрата по пять-шесть скамеек в каждом. Вот такая диспозиция: слева от нас банда Султани, справа – Риниги Мутомбоку. На первых скамьях сидели главари со своими консильери, остальные бойцы – позади, плотными рядами. Адеола порхала внутри этого мрачного треугольника и о чем-то беспрерывно щебетала с обоими гигантами. Успокаивало то, что оба относились к ней как минимум терпимо.

Я приоткрыл крышку ближайшего ящика – сверху белел пакет комплекта дуэльного снаряжения. Мы приготовились говорить о том, что все, что мы привезли, – это подарок от клуба замечательным воинам, пришедшим с нами поговорить.

На совещании с психологами в Нью-Йорке мы разработали стратегию поведения исходя из того, что предводители африканских вооруженных формирований – это не наивные вожди племен прошлых столетий, готовых за стеклянные бусы продавать хитрым белокожим территории нефтяных полей. Они плотно сотрудничают с партнерами из многих развитых стран, имеющих интересы в регионах континента, богатых всяческими приманками для акул бизнеса: нефтью, золотом, редкоземельными металлами и прочими плантациями какао – бананового рая. Эти люди хитры, изворотливы, отнюдь не бедны и легки на расправу. Но мы все согласились и с тем, что, если соскрести тоненький слой коснувшейся их цивилизации, обнаружится, что они все-таки дикари, и бусы для них – все равно притягательная штука.

Мы приготовили для обоих золотые страйкболовские девяносто вторые беретты. Таких в мире действительно не было ни у кого. То есть были обыкновенные золотые пистолеты – классический антуражный комплект богатых бандитских мерзавцев всех видов. Но такие, как эти, со знаками принадлежности к мировой компании «Сатисфакции», с выгравированными именами двух этих джентльменов, при благоприятном исходе задушевной беседы вполне могут сыграть положительную роль.

Однако речь, которая полилась из зубастой глотки Султани, отодвинула в дальние дали мое желание что-то кому-то тут дарить. В этом деревянном здании не было ни кондиционера, ни вентиляторов, было жарко и очень душно. Лугереро скинул с себя рубаху, обнажив могучие складки черного атласа, прорезанного реками струящегося пота, и резко, не подымаясь со скамьи, начал орать. Адеола скороговоркой переводила так, как требовала минимальная корректность, на что поначалу, видимо, рассчитывал оратор. Но затем необходимость в этом отпала, потому что все внешние проявления – жесты и мимика этого орангутанга – не оставляли возможности верить в его желание хоть как-то скрывать свое отношение к происходящему. Не углубляясь в тонкости, могу вспомнить только суть этого спича по-африкански. Вместо «Дорогие друзья, мы с моим коллегой, пригласив вас в гости как радушные хозяева» и т. д., мы слушали реальный перевод подпрыгивающей на каждом его выкрике Адеолы:

– Что за недоносков к нам прислали? Это ты, жирная скотина, – он обращался к Риниге, – заставил меня тащиться на эту поганую встречу, на этот поганый остров, чтобы эти уроды, которые считают нас обезьянами, учили нас, как делать дела своими вонючими пластмассовыми игрушками. Они захотели убедить меня, что это решит наши проблемы, которые мы решаем, заполняя целые рвы трупами наших врагов! В прошлом месяце эта жирная свинья вырезала целую деревню наших людей!

Впервые подал голос Ринига:

– Вы вырезали больше, и пленных нам не отдаете, – голос у толстяка был на удивление высокий.

Дэниел теребил виски, периодически вскидывая на меня мученический взгляд. Почувствовав, что наступила короткая пауза, я начал говорить о том, что такое сама идея примирения на базе решения конфликтов иным способом, противоположным отрезанию голов, и что это оружие и снаряжение мы привезли в подарок уважаемым господам. Я произносил слова, давая время Адеоле переводить, и чувствовал, как глупо и жалко после услышанного все это звучало.

Меня прервал рев Султани:

– Они что, нас за пидоров дешевых держат?!

Адеола переводила, ничуть не смущаясь. Было видно, что она привыкла к лексикону этих ребят и наверняка еще и смягчала оригинал. С этого момента тема пидоров не сходила с губ разбушевавшегося Лугереро.

– Они, эти пидоры, хотят, чтобы мы, мужики, пластмассовыми шариками игрались, как эти пидоры? Они хотят меня трахнуть вот этими шариками, а может, я, хоть я не пидор, сам этого… – тут Адеола запнулась, но я потребовал продолжать – …беленького пидора трахну?!

Дэниел предупреждающе на меня посмотрел. Я улыбнулся ему, но, видимо, моя улыбка напомнила ему о любимом с детства празднике Хэллоуине. Я раскрыл ящик с дуэльным комплектом и бросил рубаху с контактным ворсом в черное тело этого крутого пацана. Он выпучил глаза и на объяснение, сопровождавшееся целым танцем Адеолы, что это надо надеть, разразился новой тирадой о том, что в такой рубахе самое место белым пидорасам и он заставит сожрать эту рубаху тех, кто в него осмеливается ее кидать.

Адеола перевела ему мой вопрос, я надеюсь, близко к тексту. Я впервые перешел с дипломатического на пацанский – зря, поздно. Вопрос звучал так: ты че, говно чернозадое, зассал? Чудовище на миг застыло, я ждал, сжимая в руке ребристую ручку пистолета. Перевод услышали все, и Адеола, воспользовавшись замешательством, каким-то непостижимым образом мгновенно напялила еле налезшую рубаху на тюленье тело Султани. Разрешенная дистанция для стрельбы дуэльным пистолетом – десять метров, между нами было пять-шесть. Я сделал шаг вперед, сократив расстояние до четырех, и с наслаждением всадил в эту черную тушу максимальный кислотный заряд. Две слоноподобные ноги устремились к потолку. Султани лежал на спине с широко раскинутыми руками, завалив вместе с собой всех сидевших на находившейся за ним скамье.

В зале стояла тишина. Тишина, при которой было слышно, как черные змеи рук зашуршали по ткани милитари, пробираясь к своим кольтам, глокам и береттам. И еще я услышал сквозь шепот Гоффа в ушном чипе – «What are you doing, my friend, what are you doing?..» – усиливающийся звук двигателей приближающихся «си хоуков».

Первое, что я почувствовал, – кайф. Вот она, сатисфакция! Второе – что же я, придурок, натворил! А потом от ложечки к паху подкатил ужас, который в народе называют животным.

Секунды, в которые подымали Султани, вытягивались в часы. Как только он встал на ноги, он поднял руку, что означало, по-видимому: стрелять не надо. И черные змеи уползли из-под курток камуфляжа. Лугереро направился ко мне. Человек, который серьезно занимался карате, не забывает основных позиций расположения центра тяжести тела и нескольких основных приемов. Причем все это приводится в движение в минуты острой опасности помимо воли, и о последствиях в такие мгновения не думаешь. Я совсем чуть-чуть развернул корпус вправо и слегка сдвинул ступни внутрь. Правая рука повисла, наливаясь для удара. Есть в карате джит-хун-до такой удар – «копье дракона». Он наносится напряженной частью ладони, расположенной между большим и указательным пальцами. Удар начинается от стопы с разворотом и концентрацией направления всей кинетической силы движения тела в кадык противника. При удачном попадании кадык перемещается внутрь горла и, помимо болевого шока, лишает человека возможности дышать.

Вся эта классическая инструкция проявилась в моей голове за то время, в которое огромный негр преодолевал расстояние в пять шагов. Но его руки не были нацелены на то, чтобы размазать меня по деревянным доскам пола. Они протягивались для рукопожатия, и до меня, оглушенного тишиной, донесся скороговорочный адеоловский перевод:

– Мистер Лев, это было круто! Это было, мать твою, чудовищно круто. Чтоб мы все были такими пидорами, как мистер Лев! Я, здоровый герой, завалился, как баба, от пластикового шара. Это, мать-перемать, было охренительно круто! Дай мне, мистер Лев, выстрелить в эту жирную свинью! Пусть поймет, как это круто – падать на жопу, когда в тебя стреляет игрушка. Он говорил, что это не мужское оружие! Пусть тоже сядет на свою жирную жопу!

Ринига вскочил удивительно легко и замахал руками: в тебя стрелял белый, и в меня пусть стреляет белый. Я посмотрел на толстяка. Это именно он прислал своего человека в «Сатисфакцию». Он уговорил Султани на встречу с нами, он явно был слабым звеном. Но и Султани, несмотря на все свое пацанское хамство и гонор, не зря согласился с ним. Они устали, они оба чувствовали, что долго больше не протянут. Но стоило нам ошибиться в эти минуты – и все слетело бы с тонкой кромки надежды успокоить этих людей.

Я зарядил шар и посмотрел на Ринигу. Адеола попыталась натянуть на его огромное тело рубаху, которая на обычном человеке должна свисать свободной хламидой. Но для того, чтобы облачить этот экземпляр, мои ребята разрезали ее по бокам и напялили на Ринигу, как пелерину. Мы встретились с ним глазами, и я обостренным чутьем драматического момента почувствовал, чего он хочет. Ринига физически явно слабее Султани, и, если я выстрелю в него с тех же четырех метров, он может потеряться на какое-то время, и это для него будет позором. Но если он усидит на лавке, это будет позором для его противника. Я решил, что не ошибся и мы правильно поняли друг друга.

Он сел на скамью, а я, будто оступившись, сдал на два шага назад и выстрелил, отклонившись еще сантиметров на сорок, как бы удерживая равновесие. Я целился в его необъятный живот, предполагая, что сила удара и болевого шока не пробьет метр жира, который опоясывал фигуру этого мальца.

Ринига завалился наподобие Султани, но я не был уверен, что он не сделал это нарочно. Во всяком случае, он лихо поднялся и, воздев руки вверх, тонко завопил, что это мужчинское оружие – именно так перевела Адеола – и что они, два сильнейших воина Африки, были сражены этим оружием, и это достойно сражений, которые они смогут вести между собой. И не надо отрезать головы – пусть остановится кровь наших мужчин и останется в их жилах.

Почти поэт, подумалось мне в вихре сумасшедших эмоций. Я посмотрел на Дэниела и, кажется, впервые заметил седину на его висках. Может, сейчас поседел? Эта мысль меня рассмешила. Я толкнул его в плечо и сказал: «А теперь бусы».

Адеола, повинуясь моей просьбе, похлопала в ладоши, попросив всех успокоиться, и я вручил именные золотые беретты обоим «раненым». Они подошли к друг другу вместе со своими консильери, и через минуту Султани громовым голосом объявил:

– Мир на этой земле!

Крик тридцати глоток разорвал пространство. С лиц солдат словно сорвали маски зомби, и они превратились в людей, молодых, сильных людей. Я вышел на улицу, вытащил свой голубой «Кент». Дэниел протянул «Житан». Я затянулся его едким дымом. Невыразимо захотелось холодной русской водки и соленого огурца, но откуда у Пипинто соленые огурцы?

Над нами сделали круг ударные вертолеты и ушли к горизонту. В чипе вздыхал Гофф:

– Я чуть инфаркт не получил. Лев, дай прийти в себя, потом поговорим, но мы все тебя поздравляем.

Представился голливудский сюжет, когда в центре управления все хлопают друг друга по ладошкам и хором произносят: «Мы это сделали». Я сплюнул горькую житановскую слюну и пошел к яхте.

* * *

В течение двух дней мы проводили инструктажи с полевыми командирами обеих команд. Оружие произвело на этих ангелов смерти потрясающее впечатление. Радовались, как дети, совершенным копиям так хорошо знакомого им оружия – настоящего, смертоносного и так надоевшего. Смерть отступила, начались каникулы.

Султани и Ринига провожали нас с тем особым чувством уважения, которое воины, ощутившие на себе все, чему учит война, испытывают к своему победителю – в данном случае избавителю, – не уронившему их достоинство. На яхту погрузили корзины с продовольствием – подарки туземного производства. От чего-либо ценного мы категорически отказались.

Стоя на берегу и глядя на изящные обводы «Принцессы», Султани похвастался тем, что яхту заказывала его жена на верфи в Плимуте. У нее очень хороший вкус, она из очень хорошей семьи, и почти все время эта шлюха проводит в Париже. Он с опаской покосился на Адеолу – правильно ли она перевела? Девушка рассмеялась и подмигнула мне: конечно, леди.

Адеола провожала нас в аэропорту Дар-эс-Салама. Я подарил ей серебряный значок «Сатисфакции» и выразил уверенность в том, что она обязательно займет свое место в завоевании Африки «Сатисфакцией». Адеола кивала головой в такт моим словам, в ее черных глазах предательски заблестели слезы, и, видимо, не желая показать свою слабость, она, эта железная девочка, без слов порывисто обняла поочередно нас с Дэниелом и убежала на своих ногах-пружинках. Дэниел передернул плечами:

– Какая горячая! Меня будто сама Африка обняла. Эта девочка далеко пойдет, и лично я сделаю все, чтобы ей помочь.

Я протянул ему ладонь, и он смачно по ней хлопнул.

Глава 28

Есть такое явление, как критическая точка на стекле. Когда достаточно щелчка, чтобы взорвать толстую витринную панель ничем не нарушенного стекольного поля. Важно попасть в такую точку, где сходится все напряжение этого изделия.

Было похоже, что нам удалось изменить саму модель сосуществования народов целого континента, проведя эту фантасмагорическую встречу. Буквально на следующий день после нашего отъезда вся мощь «Сатисфакции», все ее информационные, финансовые, политические и социальные подразделения были брошены на поддержание этого успеха. Группировки Султани и Риниги были квинтэссенцией того морального, философского – если это слово вообще тут уместно – состояния африканского общества в очень грубом обобщении. Сердцевиной самого психотипа поведения африканских разношерстных воинственных и беспощадных групп под предводительством подобных лугереров и мутомбоков с небольшими погрешностями на местные условия.

Все крупные издания, телеканалы, Интернет были заполнены событиями, связанными с исходом нашего вояжа, с возникшим перемирием между самыми ярыми противниками континента. Эти два человека были представлены героями, сумевшими победить свои амбиции, и их решение взять на вооружение принципы «Сатисфакции» представлялось событием мирового уровня. Их портреты висели во всех информационных витринах, их интервью транслировались на всех языках. Для решения проблем игрой к ним стали приезжать из всех уголков Африки. Они стали важными господами, им невероятно нравилась эта роль, и то, что испытывали к ним люди, было абсолютно искренним. Они были в шаге от обожания, в страшной Черной Африке перестала литься кровь. Впрочем, «Сатисфакция» не позволяла этим двум деятелям без конца мокнуть в собственном сиропе величия. Линия их поведения регулировалась и выводила ситуацию из взрывного успеха в спокойную реку бытия, обычного человеческого бытия.

Но это заняло годы. А я вернулся в Ригу, и продолжилась рутина каждодневного труда. В тихой Латвии тоже случались показательные дуэли, но они были в тысячу раз более вегетарианскими, чем в знойной Танзании.

Запомнился разве что один неординарный случай, приведший к некоторым последствиям.

Глава 29

Геннадий Фирсов начинал прорабом в одном из строительных управлений Рижского района. Он сумел создать частную компанию, и в период обретения Латвией независимости на все заработанное купил в центре Риги многоквартирный дом. Расселил жильцов и готовился к ремонту пришедшего в упадок старинного, построенного в стиле модерн столетнего шедевра архитектуры. Он считал это невероятной удачей, лучшей в его жизни сделкой.

Но тут некая национальная партия путем стандартных махинаций, характерных для того времени, накладывает лапу на эту недвижимость, используя властный ресурс, подконтрольные СМИ, создавая в лице своего оппонента образ безнравственного дельца, хапуги, целью которого является не восстановление архитектурного наследия столицы латышей, а наглая банальная нажива.

Спецоперация националистов удается лишь частично. Полудемократический суд не выносит кардинального решения, и здание повисает в неопределенности владения на долгие пятнадцать лет. До последнего времени любые контакты Фирсова с властной партийной структурой были невозможны. Но в один прекрасный день по радио Baltcom прозвучала передача с изложением этой драмы, и в ее финале Геннадий предложил руководителю партии Янису Янсону решить вопрос новомодным способом – дуэлью. Вызов был продублирован во всех ведущих изданиях Латвии, на популярных интернет-порталах, в Твиттере и Фейсбуке. Это был не первый случай вызова противоборствующих сторон в Латвии. На полигоне в Адажи уже год организовывались страйкболовские дуэли по разным поводам. Но это был первый вызов на индивидуальную дуэль политика такого уровня, как господин Янсон. Попытки Янсона и его пиарщиков превратить этот вызов в скоморошество и попытаться замылить тему целым каскадом вбросов в СМИ компромата на Фирсова взорвались настоящей бурей возмущения неожиданно столь сплоченной общественности, на этот раз не разделенной национальной кармой – давней проблемой латвийского общества. Янсон попал в положение цугцванга. Отказаться – значит, закончить политическую карьеру, отдать дом без боя – та же ситуация, потеря авторитета и карьеры. И он принял вызов.

Дуэль проводилась в парке Кронвальда. Место встречи не оглашалось, но время – 6:00 субботнего утра – было известно всей стране. В то утро спали только пропойцы, не пришедшие в себя после чрезмерных возлияний, и совсем уж малые дети. Место дуэли окружили около сотни журналистов, операторов с телекамерами, членов судейской коллегии, политиков и юристов обоих сторон.

Вся Латвия была у телеэкранов, когда первый канал запустил трансляцию готовящихся к поединку противников. На них были белые рубахи «Hereticle», покрытые незаметным белесым ворсом. В руках – дуэльные пистолеты, заряженные одним шаром с максимальной кислотной начинкой.

По знаку секунданта противники приблизились к барьерам, и одновременно прозвучали два выстрела. Янис стоял, не шелохнувшись, а Геннадий упал на колени, прижимая руки к груди. Над Латвией прокатился стон разочарования. Симпатии подавляющего большинства были на стороне бизнесмена.

Но процедура еще не закончилась. Противники должны были пожать друг другу руки, а судейская коллегия – произнести свой вердикт. Геннадий и Янис сблизились, повинуясь приглашающему жесту судьи. Геннадий, прижимая рукой левый бок, пораженный выстрелом, стоял, опустив голову. Янис спокойно выслушал приговор и попросил слова. Это было необычно, и внимание присутствовавших журналистов, как и всех телезрителей, сосредоточилось на этом уже немолодом, но крепком человеке, прошедшем немало иных сражений на политическом поле, бурлившем в Латвии в эпоху перемен.

– Я хочу вам сказать, – начал Янис, обращаясь к присутствующим и в телекамеру, – что я пришел на эту встречу побеждать. Я боец, и я привык выигрывать сражения. Но то, что я испытал в эти несколько минут под дулом пусть и не смертельно опасного, но оружия, – я бы назвал его оружием справедливости, – возможно, перевернуло во мне некоторые представления о добре и зле, о том, что вечно, и о меркантильности нашего бытия.

Янис умел говорить, но в этот момент сотни тысяч слушателей почувствовали, что изощренный политик сбросил с себя панцирь непробиваемого циника, и свое решение об отказе притязаний на спорный объект в пользу первоначального владельца он произносил уже под всеобщее ликование окруживших их свидетелей этого триумфа.

Таким, в пастельно-лубочных тонах, увидел этот бой народ, и так изложили эту историю в утренних новостях газетные полосы. На самом деле все происходило несколько иначе.

Дуэль началась в четыре часа утра – на этом настояли секунданты Янсона, предполагая возможную неудачу. И действительно, Гена сходу впендюрил Янсону шар аккурат в лоб, прямо над защитными очками. Яниса полчаса приводили в чувство, после чего он стал орать, что Геннадий получит хрен с редькой, и что он, Янис, Геннадию «глаз на жопу натянет». Больше Янсон ничего придумать не смог. Смогли пиарщики и однопартийцы. Они сумели объяснить ошарашенному политику и угрюмо сидевшему на мокрой от росы траве Геннадию, что судьи свой вердикт вынесли, и его не изменить. Дело бизнесмену все равно проиграно, и лучше извлечь из него политические дивиденды для партии, а Геннадию – избежать и хрена с редькой, и натянутого не туда глаза. Хватило часа для разработки нового сюжета, который в 6:00 перед телекамерами и разыграли.

Не мытьем, так катаньем, а все-таки выиграло общество. Пусть так, с кочки на колдобину, но «Сатисфакция» прорубила дорогу к справедливости и в этом местечковом деле, и в еще более мелких бытовых. Создавалась матрица поведения, которая истончила слой неприкасаемых до последнего высшего слоя вертикали. Кочки и колдобины этой истории разбирались в головном офисе корпорации, занимавшем к этому времени шесть этажей здания на Парк-авеню. В просторном зале для собраний расположились более сотни представителей региональных судейских коллегий. Для встречи с ними прибыли все ведущие руководители клуба.

Вопрос был принципиальный: под сомнение ставился основной принцип «Сатисфакции»: никаких подмен, никаких непрозрачных схем, сделок и прочих фокусов. Рижскую команду ругали, но после того, как те высказали свои аргументы, накал обвинений снизился. В свое оправдание председатель коллегии объяснил решение судейской тройки тем, что страна маленькая, население такое, что все друг друга знают. Для политика ранга Янсона сохранить лицо – это равносильно сохранению равновесия в только что консолидировавшемся обществе. Обществе, при всей своей немногочисленности еще и разделенном национальным барьером. Поэтому мы и решились на компромисс. Компромисс, позволяющий избежать скандала, основой которого стало бы непризнание политиком поражения.

Этот скандал не только взбудоражил бы общество, но и оставил бы негативное впечатление о «Сатисфакции». Онлайн-трансляция, которая автоматом записалась на носителях центрального компьютера в Нью-Йорке, гарантировала незыблемость вердикта. Но никто в стране, кроме присутствовавших журналистов и операторов, ее практически не видел. А второй показ в нашей видеотеке послужит каламбуром для нашего музея. Те свидетели, которые присутствовали в парке в четыре утра, поклялись молчать и какое-то время с этим обещанием совладают. Ну, а потом эта история, как и все в этом мире, обрастет легендами. В сухом же остатке – справедливость, восторжествовавшая в результате дуэли. Судей не наказали, отдав должное их остроумию, но во избежание подобных сюжетов всем были розданы новые требования, исключающие какие бы то ни было отклонения от основ принципов клуба.

Глава 30

15 марта 2018-го года я находился в Нью-Йорке. Все еще кипела африканская тема. Мы проводили трехдневный семинар с журналистами, с представителями нескольких африканских стран, с региональными директорами Ближнего Востока и Южной Европы. Целью было максимальное содействие африканцам в обмене опытом со специалистами организаций, расположенных на близлежащих территориях, где «Сатисфакция» чувствовала себя наиболее уверенно.

Приехали и мои друзья по африканскому походу – Дэниел Андерсон и Адеола Тиса. С первого взгляда было понятно, что между ними завязались отношения. Адеола, и так электрическая девушка, просто светилась, а Дэниел, когда нам удалось уединиться на вечерней party, вертя бокал с джином в своих тонких длинных пальцах, все повторял мне:

– Лев, она кипяток. Я таких никогда не встречал. Мы с ней в Штатах уже неделю, и, если я выживу после этого, я на ней женюсь.

Спокойный выдержанный Дэниел и эта ртуть… Я наслаждался, глядя на эту пару.

Глава 31

В первой половине мая Дэвид Гофф, Харвард Браун, Джейсон Уильямс и Малкольм Вульф прилетели с визитом в мой юрмальский офис. В течение трех дней мы проводили семинар-знакомство с региональными директорами. Собралось сорок человек – прибалты, белорусы, украинцы и несколько россиян. Они приготовили множество вопросов по разбору состоявшихся событий, которые были отражены в материалах, записанных в центральном офисе. Самые острые проблемы возникали в юридической области, и Джейсон Уильямс на отдельных встречах приложил максимум усилий для разъяснения позиций устава клуба. Было понятно, что к единому положению в странах бывшего Советского Союза и Европейского Союза простыми решениями прийти не удастся. Для дальнейшего урегулирования этих вопросов он оставил у себя целый ворох документов.

Окончательно был решен вопрос о медицинском обследовании всех участников боев «Сатисфакции» с применением кислотных шаров. Утвердили форму свидетельства, которая не должна была подвергаться сомнению никакими контролирующими органами.

В отношении дуэлей двух противников достаточно было их письменных заявлений о личной ответственности за последствия их схватки.

Положение в области материально-технического обеспечения было вполне удовлетворительным, за исключением приобретения новых беспилотных аппаратов и обслуживания имеющихся. Но это обсуждалось и ранее, еще в Нью-Йорке. В ближайшее время должна была поступить партия новых израильских мини-беспилотников бюджетного уровня, и вопрос, который завис не только в наших краях, «Сатисфакция» обещала решить в текущем году.

Я смотрел на аудиторию и чувствовал, как все напряжены. Конечно: перед ними легендарные отцы-основатели, важные господа, америкосы! Я понимал этих ребят. Помнил первые впечатления от встречи на Парк-авеню. Ничего, перейдем к неформальному общению – все изменится. И действительно, как только закончились подготовленные материалы, которые в лекторском стиле излагали по очереди все боссы, когда они сошли с импровизированной сцены «в народ», завязался живой разговор. Делегаты старались рассказать гостям о том, как «Сатисфакция» разогрела общество, как люди увидели реальные рычаги давления не только на власть – на все, на само понятие «несправедливость».

Атмосфера потеплела, славяне восстановили свой английский, и обмен информацией пошел легче. Всей четверке важно было увидеть энтузиазм тех, кто на местах воодушевился успехами, даже в проблемных странах, со шлейфом исторического негатива. Обстановка переменилась. Все почувствовали родство душ. Все ощущали себя в каком-то невообразимом эксперименте. Эксперименте, никогда прежде не проводившемся в истории человечества.

Малкольм разошелся, его голос по-русски звучал громче всех. В русской языковой среде он был во второй или в третий раз. Он был очень непростой, очень жесткий человек, и тем ценнее было видеть его в таком расслабленно-веселом состоянии. Значит, мы что-то делаем правильно. Именно такой тип человека в своем психологическом проявлении является лакмусовой бумажкой определения направления движения в человеческих отношениях.

Я смотрел на лица, обращенные к оратору. Это взрослые люди, отобранные серьезными тестами, гарантирующими их высокий интеллектуальный уровень. И они играют в игру, достигая в финале высоких моральных критериев. Идея «Сатисфакции» могла пойти другим путем: устроить перед судейской коллегией соревнование по игре в городки, например. Покидали деревяшки и решили, чей завод. Можно любой вид спорта приспособить под это дело. Но ведь нет. Получилось, когда почти по-настоящему воюют или стреляются у барьера.

И тут меня пробило – это как вакцина. Инъекция вакцины, ослабленной субстанции смертельной заразы – чумы, оспы, эболы, войны. «Война лайт» – прививка от ВОЙНЫ!

В конце этого трехдневного общения каждому участнику были вручены ваучеры на десятидневное посещение центрального всеамериканского полигона «Сатисфакции» в Неваде. Ваучер включал все виды расходов на полет, проживание в лагере этого центра и чек на приобретения комплекта страйкболовского оснащения последнего образца, которое предоставлялось строго на складах этого полигона. В Неваде команды могли использовать артиллерийскую, танковую и авиационную поддержку, заказать структуру минных полей и многое из того, что не было на данном этапе доступно большинству отделений клуба. На то и метрополия, чтобы распространять свои достижения в колонии.

– А артиллерия и самолеты – это кто оплатит? Каких бабок это стоит? – посыпались вопросы.

Джейсон объяснил:

– Да, дорого, но соблюдается демократия. Если одна сторона заказывает, то и другая сторона должна участвовать. Сумма обоих взносов делится поровну. Сто выстрелов гаубицы – значит, по пятьдесят на команду. Даже если один из участников вовсе не способен заплатить, перед тем, кто хочет этого, ставится вопрос: вы оплачиваете за двоих или снимаете заявку? Имитация артиллерийского огня, как и авиаудары, осуществляются шарами «Hereticle», обладающими той же поражающей способностью, что и ружейные выстрелы. Разрывы авиационных ракет, артиллерийских снарядов и мин осуществляются в радиоуправляемом режиме.

Все это в подробностях обсуждалось еще вечером последнего дня сборов за ужином, который организовали под открытым небом на яхтенной стоянке. Следующим утром народ разъехался по своим территориям ответственности.

Но основная цель вояжа этого высшего командного состава корпорации заключался все-таки в ином. Во время моего визита осенью прошлого года на Парк-авеню я высказал некоторые свои соображения по поводу того, как, в моем понимании, должна развиваться «Сатисфакция», учитывая разноступенчатость развития различных государств и их регионов, их кардинальные различия в идеологии, ментальности, моральных принципах и уровнях, в их исторических корнях. Суть сводилась к тому, что уровень терпимости к проявлениям несправедливости в самом широком смысле слова может сильно разниться в Англии и, скажем, в Белоруссии. Эту планку можно опускать далеко вниз, но мы остановимся на приемлемой градации. Важна, я считаю, диффузия, ментальная диффузия между ближайшими регионами с уровнем перечисленных критериев, находящимися в недалеком пространстве. Но высший уровень в таком тандеме поможет нижнему ощутить неприемлемость тех аспектов несправедливости в их стране, которые до этого не вызывали у них отторжения.

Примером самого мягкого и близкого по уровню перепада могут служить прибалтийские республики, находившиеся в тоталитарном режиме по историческим меркам недолго, но которые отпечаток этого периода, безусловно, на себе несут, и скандинавы, наиболее близкие ментально, но находящиеся, бесспорно, выше по уровню нетерпимости к любым проявлениям как государственного беспредела – если такое определение для них вообще возможно, – так и ко всем иным проблемам взаимоотношений в обществе.

Глава 32

И я пригласил этих господ из высшего командного состава «Сатисфакции» на дуэль двух совладельцев предприятия, находящегося в небольшом эстонском городке. При советской власти там выпускалась ковровая продукция из итальянского сырья. Это было передовое производство и представляло на рынке Союза вожделенный дефицит. Но после его распада оказалось, что килограмм нитки итальянского производства стоил дороже килограмма конечной продукции. Этот маленький пример как в капле воды отражает всю суть советской экономики, поддерживавшейся нефтяным эквивалентом расчета.

В результате завод купили финны и стали выпускать там огромное количество подушек и матрасов. Все население этого городка зарабатывало на жизнь, непосредственно или косвенно касаясь этого производства. Они создали свое сообщество, владевшее частью акций, разделив таким образом с финнами активы. Несколько лет назад финны продали свою долю шведской дизайнерской фирме, и с этого момента возникли проблемы. Они касались прав эстонских собственников, которые по шведским законам были ущемлены. Но по представлениям эстонцев и их властей, претензии были чрезмерными. Шведы теряли налоговые льготы, а эстонцы не хотели менять правила игры, опасаясь любых перемен. Судебная тяжба длилась уже три года и надоела всем. В конце концов, обе стороны решили бросить монетку, монеткой оказалось решение обратится в «Сатисфакцию» и довериться игре.

На Балтике страйкбольные команды облюбовали два основных места боев – эстонский остров Сааремаа и шведский остров Готланд. На этот шведский Готланд мы с американцами и отправились. Из аэропорта в Висбю мы прибыли к месту проведения боя в районе бухты Лергравна двух машинах. От моря в сторону рыбацкого поселка протянулась каменистая, пересеченная расщелинами и поросшая кустарниками местность. Как и весь Готланд, она была покрыта сетью туристических троп, но по договору с клубом на время сражений участок в несколько гектаров был окружен подсвеченными лазером линиями.

Поселились в небольшом уютном отеле. Война должна была начаться в семь утра. С террасы отеля открывался замечательный вид на море и серые скалы, были видны рыбачьи сейнеры и развешанные для просушки сети.

– Замечательное место, – задумчиво произнес Гофф. – Дайте посмотреть карту.

Харвард вывел на экран ноутбука спутниковую карту Балтики. Сааремаа и Готланд действительно занимали стратегические позиции по удобству расположения в акватории Балтийского моря. Гофф обернулся к Малкольму, взглядом приглашая всех собраться за столом. Гофф явно собирался сказать что-то важное и, наполнив чаем стоявшую перед ним чашку, начал:

– Мы в этом краю впервые. Как все-таки много значит личное присутствие. Эти два острова могут замкнуть на себя и Скандинавию, и огромную материковую часть Белорусии, Украины и России. Прибалты – это само собой. Да, мест для проведения схваток на всех перечисленных мною территориях немало, но мы, как организация, способны сделать эти острова приоритетными, проводя там наиболее значимые в моральном, социальном или пропагандистском – в хорошем смысле этого слова – особо резонансные схватки.

Все посмотрели на меня.

– Это было целью твоего приглашения? – вопрос задал Малкольм, хитро подмигнув.

Я не стал его разочаровывать, но все-таки речь в первую очередь шла о диффузии ментальностей. Впрочем, такой поворот меня устраивал еще в большей степени. Гофф обратился к Малкольму:

– Надо включить в текущий бюджет некоторое увеличение средств в соответствии с новыми обстоятельствами на Балтике. Устроим здесь самую современную базу, все последние разработки. Сааремаа – за Львом. Готланд будет оборудовать стокгольмский офис.

Меня он попросил связаться с директором шведского отделения «Сатисфакции» и согласовать наши усилия в этом направлении.

– Сколько времени от вас, – он обернулся ко мне, – добираться до островов морем?

– На моторной яхте при спокойной погоде три часа до Сааремаа, десять до Готланда.

– Малкольм, найдите им яхту, у вас ведь и причал свой есть, – продолжил Гофф, попеременно обращаясь к нам с Вульфом.

Действительно, это было логично. Решалось много вопросов, возрастала динамика инспекции всей прибрежной территории, которая завоевывала все большую популярность среди дуэлянтов. Слияние обеих стихий – суши и моря – предоставляло более широкие возможности для изобретательных организаторов.

Малкольм хлопнул себя по лбу:

– Есть лодка! И такая… с нашей историей. Помнишь Султани, фамилия на «л»?..

Я подсказал:

– Лугереро.

– Мне перед отъездом звонила Адеола. Кстати, они с Дэниелом обручились.

– Я слышал об этом. Дэниел мне звонил и обещал сообщить о дате свадьбы. Причем, если я не приеду, убьет меня не он, а Адеола.

– Так вот, она мне переводила вопли Риниги. Он уволил, так она перевела, жену, загулявшую в Европе, а яхту, которую та год продержала на стоянке в Гавре, вернул в Плимут на верфь на продажу и звонил мне с предложением взять ее в зачет партии оборудования, которое он у нас заказал. Там и два дорогих беспилотника. Я ему ничего не ответил, а теперь можно решить вопрос, да еще и за полцены.

На том и разошлись по номерам.

Глава 33

В 6:30 утра мы были на вышке, позволяющей иметь в поле зрения всю видимую часть полигона. Бинокли, экраны компьютеров, специальное оборудование. К запуску готовили два беспилотника: израильский привезли с собой эстонцы, шведы использовали свой отечественный. «Сатисфакция» имела в наличии эти аппараты для проката, но в последнее время отделения клуба старались получить эту сложную технику в постоянное пользование.

В небо ушла красная ракета. Замелькали фигуры бойцов. Обе команды были прекрасно экипированы, в каждой было по девять человек. В течение трех дней у них была возможность ознакомиться с рельефом и особенностями поля боя, подготовить по собственному усмотрению свою половину территории к ведению баталии. Окопы, ловушки, минные поля. У всех под амуницией – комбинезон «Hereticle», все оружие заряжено шарами максимальной мощности. На оружии были заметны подствольники, на позициях было видно по одному пулемету и миномету. Из-под шлема у каждого выглядывала гарнитура рации, в разгрузках оттопыривались карманы для гранат. Для шаров «Hereticle» такое снаряжение, как разгрузка, становилось непреодолимой преградой, но допускалось правилами, если оно было стандартным и не занимало более определенного процента площади на теле бойца. В каждой группе присутствовал один стрелок со снайперской винтовкой. Шведы готовы были использовать реальный танк с приспособлениями для страйкбольного сражения, но у эстонцев такой возможности не было, и просьба скандинавов была отклонена.

Мы рассматривали на экране лица сражающихся в максимальном приближении. Не было сомнений: они воевали. Никакие спортивные баталии не способны так преобразить облик человека, ничем не заменить эту маску воина.

– Все, сейчас шведы свиньей пойдут, – это я пошутил.

Малкольм возразил:

– Свиньей – это немцы.

Эрудит!

Шведы тем временем атаковали. Эстонцы рассчитывали на хорошо эшелонированную оборону, дымовую завесу и, вероятно, очень подготовленного снайпера. Первой жертвой и стал один швед, попавший в сектор снайперского обстрела, но со стороны шведов это, видимо, была подготовленная жертва-ловушка. Она отвлекла внимание простодушных заводских парней, и те потеряли сразу троих бойцов после того, как были атакованы градом гранат и мин из подствольников, миномета и ответной стрельбой снайпера.

Следующим драматическим событием стала рукопашная схватка, когда неожиданно два противника столкнулись нос к носу на бруствере окопа, в котором находился еще один эстонец. Швед в рукопашной ранил эстонца в руку, и тот упал в окоп, придавив своего брата по оружию. Скандинав выстрелил в раненого, и у того на браслете загорелся красный огонек, означавший «убит».

«Убийца» прицелился во вторую жертву, выбиравшуюся из-под «трупа». К несчастью бойца, упавший на него собрат выбил у него из рук штурмовую винтовку, но тот успел достать свой глок, и два выстрела прозвучали одновременно. Одновременно красным вспыхнули и их браслеты. Швед от болевого шока свалился, последовав за своей первой жертвой в тот же окоп и при падении, видимо, приложился головой. Несмотря на шлем, он был несколько ошарашен. Эстонец похлопал его по щекам, привел в чувство. Они посмотрели друг на друга и неожиданно обнялись. Такой выход, видимо, нашел испытанный ими стресс. Потом еще долго они хлопали друг друга по плечам, о чем-то переговариваясь в ожидании финала. Я думаю, они станут этакими друзьями вроде однополчан прошлой войны, с застольем, фотографиями и рассказами о былом своим внукам.

А я из этого эпизода извлек для «Сатисфакции» неожиданную, но фантастически действенную вещь. С одного из беспилотников мы смогли получить чудесную фотографию братания противников: красный эстонский шлем и черный шведский касались друг друга, символизируя цвета «Сатисфакции». Плакаты с этими героями в миллионном тираже распространились по всем континентам, сыграв роль лучшей маркетинговой компании за всю историю клуба.

Шведы выиграли с минимальным перевесом, все участники получили подарки от руководства клуба – памятное оружие, а победители – приглашение в Неваду.

Глава 34

Пятница, вечер, я дома, и мы собираемся в театр. Накануне Ирина сообщила мне, что в лексиконе интеллигентных людей присутствует такое слово, как «театр», а словосочетание «мы идем в театр» подразумевает лишь то, что мы с ней завтра идем в театр. И в доказательство протянула мне два билета, которые мы купили месяца за полтора до часа «икс». Я, невзначай нажав на айфоне иконку ежедневника и с облегчением увидев, что вечер свободен, выразил искреннее удовольствие от предвкушения предстоящего похода.

– А в телефон зачем заглядывать? Все забыл, – не унималась самая наблюдательная и проницательная.

– Напротив, хотел тебе показать, что заранее от всего пятницу освободил, – дипломатично отбился я от неожиданного упрека.

Итак, пятница. Наблюдаю за женой, разглядывающей себя в зеркало. В нашем юрмальско-рублевском захолустье, в котором она проводит основное время с редким посещением рижских апартаментов, одеваться особенно некуда. А с учетом Оливии Блэк Шери, использовать можно только то, что не жалко испачкать. Дело в том, что Катька считает всю дюнную зону, окружающую наш дом, зоной своей абсолютной ответственности, и любую собаку, посмевшую в этой зоне появиться, желает разорвать на небольшие кусочки. Небольшие – я так думаю исключительно в связи с ограниченными размерами Катькиной пасти. Она набрасывается на иммигранток с таким остервенением и такой безудержной отвагой, которую мог бы позволить себе в этих обстоятельствах лев. Но этот микроскопический монстр производил на мастиффов и всяких ротвейлеров такое ошеломляющее впечатление, что они на какое-то время замирали в диком недоумении. Этого времени Ирине хватало на то, чтобы схватить монстра из любой грязной лужи на руки и унести от неминуемой гибели. Поэтому она выходила из дома в основном в «не жалко испачкать».

Итак, у зеркала… На Ирине черные туфли на высоком каблуке. На ней черное платье. У них, я имею в виду женщин, оно называется маленькое черное платье. Ворот у платья круглый, он окружает красивую Ирину шею. Еще эту шею обвивает колье из жгута двух видов драгоценных металлов, слегка оттянутое вниз тяжестью увесистого кроваво-красного граната в золотой колыбельке. «Красное и черное, – отметилось в голове, – этот Стендаль меня преследует.

Лицо Ирины испытало на себе бесспорное вмешательство продукции ведущих производителей мировых косметических брендов. Волосы пшеничного цвета, видимо, в первой половине дня побывали в руках Ириного парикмахера. Они спадали двумя потоками вдоль висков, а затем, окружая голову, поднимались к макушке, где были жестко прихвачены автоматом французской заколки ручной работы, усыпанной камнями Swarovski. Подойдя ближе к этому великолепию, я в задумчивости начал:

– Хороша Маша…

Ира прервала известную поговорку:

– …как бы вам этого не хотелось, но ваша, ваша Маша.

Искры из зеленых глаз могли, видимо, нанести урон материалу моего пиджака, купленного несколько лет назад в Лондоне на Пикадилли. Я очень трепетно к нему относился. Бывает, понравится вещь…

«А в чем дело?» – застряло в горле, и мне удалось только кашлянуть. Небывалая агрессия продолжалась:

– Что за Маши? Мотаешься по белу свету, вижу тебя с частотой смены ледниковых периодов. Попрошу Вульфа жучок тебе в телефон воткнуть!

– Лучше беспилотник, – посоветовал я. – Знаешь, сейчас придумали такие – величиной с комара.

Я снова забеспокоился о сохранности сакрального пиджака. Успокаивая, притянул жену за плечико:

– Какие Маши? Нет никаких Маш. Бог миловал. Ты же знаешь, как у Филатова: «Повидал я белый свет, Жозефин и Генриетт, но таких, как ты, красавиц, среди них, Ирина, нет». Ира любила Филатова и в подтверждение этого вложила мне в руку ключи от ее машины. С тем и отправились в Драму. Питерский БДТ привез «Человеческую комедию».

В субботу проснулись поздно. Катька, благороднейшее создание, по неизвестной человечеству причине нас не тревожила. К обеду поехали на рыбный базарчик в рыбацкий поселок, расположенный в двадцати километрах, на побережье, по направлению к Колке. Мы проделывали это путешествие раз в два-три месяца. Брали с собой мыло, уничтожающее рыбный запах, бутылку с водой, и, набрав у приветливых торговок свежих, только что из коптильни, невозможно вкусных стремиги, камбалы, угря, миноги, отъехав недалеко к полянке с деревянными столиками и местом для разведения костра, поедали это все руками, глядя друг на друга безмолвно, как пещерные человеки. Потом мыли руки и уезжали с ощущением, что к рыбе мы сможем притронуться не раньше, чем через год. По дороге что-нибудь вкусненькое покупали и зверю – в уверенности, что она знает о нашем чревоугодии и не простит того, что ее не взяли в компанию.

Около пяти позвонил Андис:

– А не сесть ли вам, господин Коэн, в свою красивую машину и не приехать ли в одно замечательное место у реки?

Через полчаса он встречал меня у стоянки яхт-клуба. Сигарета, зажатая в его проникотиненных зубах, танцевала тарантеллу.

– Ну что, Лев, не вспомнил, кем ты все-таки был в прежней жизни – моряком или рыбой? «Принцессу» пригнали утром, но пока не отмыли после похода через три моря, не беспокоил, а до завтра не дотерпел. Смотри, какая красавица – с такой постоялицей ко мне вся Рига запросится!

«Принцесса» стояла у крайнего причала и на фоне остальных лодок казалась больше, чем помнилась мне в порту Дар-эс-Салама. По ее борту золотыми буквами светилось «SATISFACTION». Лодку пригнали два англоговорящих парня. Представились капитаном и помощником с верфи в Плимуте. Передали все бумаги и пригласили осмотреть яхту.

В салоне с большого застекленного портрета, расположенного на полированной поверхности стола, на меня смотрели два стоящих в обнимку улыбающихся черных бегемота. Под портретом в корзине лежала пара сотен конвертов с письмами и открытками. Англичанин пояснил, что, когда эти господа – он указал на бегемотов – узнали, куда отправится лодка, они попросили передать этот портрет и письма их людей с благодарностью.

Мы поднялись на флайбридж. Капитан предложил прокатиться, но я, поблагодарив его, попросил отвязать яхту и оставить меня одного. Я перевел управление на верхний пост, медленно отошел от причала, давая двигателям набрать температуру, и на малой скорости направился к устью. Море было как стекло, и я дал яхте полный ход. Два 1600-сильных двигателя моментально разогнали ее до максимальных тридцати четырех узлов. Я шел до тех пор, пока берег не превратился в узкую полоску. Винты яхты взрывали воду, оставляя за кормой широкую пенную полосу, но постепенно вода возвращалась в свое первоначальное состояние серо-зеленой глади.

«Сатисфакция» взрывала наш мир, меняя его безвозвратно. «Сатисфакция» высаживала свои десанты в разных точках этого мира – так сажают деревья в пустыне, подводя к каждому из них капельницу. Деревья разбрасывают семена и захватывают новые территории. «Сатисфакция» захватывала пространства, которые сливаясь друг с другом, образовывали единое поле. Белые флажки превращались в зеленые, зеленые становились красными, и территория, огороженная ими, оказывалась токсичной для доминирования волчьих законов в человеческом общежитии.

Впереди было только море, море и горизонт. Море заполняло мою душу своей бесконечностью. Наверное, все-таки я рыба. Рыба, которую Господь поселил на суше. Солнце садилось, высветив мне своей оранжевой дорожкой верное направление. Я развернул лодку и лег на обратный курс.

Примечания

1

Леер – ограждение вдоль бортов.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg