«Ayens 23»

Вдруг опустился на прохладные кручи первый весенний дождик, закат как-то поблек над близкими покойными водами, и все стало теплей; в каждом торопливом шорохе, казалось, возвращалась ко мне дерзкая легкость пройденных когда-то дорог. Вдоль тех дорог все занесло пылью и отцвело навек, словно не было. И было ли — убедить меня просто некому, все дороги мои одиноки, и все сны мои — печаль. А чего так — не спросил. Некого все так же спросить, в последний раз хотел ответа далеко-далеко, в безоблачном детстве своих исканий, но прожил их, не сожалея, сожалея не больше, чем о вчерашнем закате луны. Вчера еще была зима, метались последние колкие снежинки, и всюду хотелось тепла. Все, что случилось со мною, тысячи раз произойдет и без меня своим чередом, не напоминая обо мне, словно сам я, как прошлогодний лист, свернувшись, лег на обочине. Летел — манил, тревожил.

Упал — все. Или все — тем, кому посчастливилось остаться, а мне — не знаю. Все, чего здесь нет. Разве есть где-то нечто, чем обделен этот странный мир?..

Жаль, но… Так смирился и со своей ничтожностью, никакой жажды этой жизни не испытывая, привычно и безвыходно одинок — как каждый из тех, мимо кого лежал мой путь. Все плакали о горе своего одиночества, жалея о ближнем своем, и слезы были их слабостью, свидетельством той горькой истины, которая не устает нами же нам доказывать, что обречен каждый одинокий, — и каждый одинок. Дороги владеют мною. Странные истории, в которых поздно просыпается весна, и всегда правит тревога, и от этой тревоги кружится голова, но сделать ничего уже не можешь. Так болит от потерь. Находки — они редки и странны, с ними приходят новые печали, которые волнуют глубоко и ярко, разливаясь диковинным огнем поперек небес, или просят покоя, укромного тепла, и хочется с такой болью свыкнуться, приручить, пусть даже и придется незаметно и смирно умереть от пылкого укола.