«Следствие… Том 1»

Следствие… Том 1 (fb2) - Следствие… Том 1 1532K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Георгий Иванович Бурцев

Георгий Бурцев Следствие… Том 1

Георгий Бурцев

Бурцев Георгий Иванович. Родился в городе Холмск Сахалинской области в 1950 году. Отец русский. Мать белоруска. Её фамилию я обычно использую в журналистике, в случаях, если в газете помещено более одного моих материалов. Срочную службу закончил сержантом. Окончил строительный техникум, курсы военных журналистов, институт психологии, институт управления. Работал на стройке прорабом. На радио — репортёром и диктором. На телевидении — ведущим программы. В газете — журналистом и редактором. В школе — учителем.

Мною написано и опубликовано множество статей. Есть несколько статей и обо мне как о психологе и учителе. Написал много песен к различным театральным постановкам. Опубликовано много стихов как в России, так и за её пределами, в том числе и в Белоруссии. Снялся в нескольких телефильмах и телевизионных программах.

Следствие ведёт аббат Жорж Паскерель

«Легату папы римского Николая V, монсеньору Гийому д'Эстутвилю.

Экселенц. По Вашему поручению я провёл расследование, и сегодня представляю Вашему вниманию свидетельства очевидцев и участников, отчёты заседаний Государственного Совета и протоколы трибунала. А также присовокупил дневниковые хроники старшего брата, свои воспоминания и собственные догадки, избегая при этом описаний обстановки и характеристик персонажей, всего что может затруднить ход следствия.

Ваше право принять версию, разработанную епископом Кошоном вкупе с участниками Трибунала по осуждению Девы, а также для снятия всех обвинений против святой католической церкви. И здесь Вам помогут живые на данный момент брат героини Пьер дю Лис; потом помощник палача Сансона, бывший тогда при нём ещё мальчишкой Жофруа Тераж. А ещё сейчас чуть ли не главным свидетелем называют Бертрана де Пуланжи, сопровождавшего конвой де Вьенна. Но, всё же оруженосцем, советником и учителем Жанны-Девы был назначенный дофином Жан де Олон, которого, к сожалению, сейчас нет в живых. Конечно, версия Кошона на первый взгляд может показаться беспроигрышной, но, канонизируя героиню, мы добавим святости самой католической церкви, которая не нуждается во лжи.

С почтением, монах и аббат, брат личного духовника Девы-Жанны, армейского капеллана, иеромонаха Жана Паскереля, настоятель аббатства Сент-Катрин-де-Фьербуа Жорж Паскерель.»

Исповедь в Домреми

Месса закончилась. Смирено и чинно прихожане покинули сумрачное, пропахшее ладаном и свечным угаром помещение церкви. Старый кюре Жан Минэ осторожно и бережно закрыл молитвенник, устало побрёл в ризницу. За его спиной, в гулкой тишине опустелой церкви, кто-то шмыгнул носом и вздохнул. Минэ обернулся. Увидев юную дочь старосты общины, удивлённо вскинул мохнатые брови. Девушка подошла к нему, опустилась на колени, поцеловала ему руку, и опустила лицо в сжатые кулачки.

— Ну и что? Ты же исповедовалась перед мессой? Или что-то не договорила? Я после мессы исповедь не принимаю.

— Padre, я хочу пойти на войну, — едва слышно выдохнула она.

— Ты правильно сделала, — сказал он, и, увидев её радостный взгляд, продолжил, — что пришла и поведала об этом. А кто у тебя там, на войне?

— Никого, — тряхнула она длинными, чёрными волосами.

Старик с облегчением вздохнул и потянул её за руку, поднимая с колен.

— Уже много лет идёт война. Никто не может назвать число погибших славных мужей. И если до сих пор англичане не покорили всю Францию, то произошло это, лишь, потому, что наши мужчины с честью исполнили свой долг, а женщины — свой.

— Но ведь так может продолжаться без конца. А кому нужны бесконечные жертвы?

Кюре шагнул к статуе Пресвятой богородицы Марии Домреми и воздел сложенные вместе ладони.

— Страдания очищают душу.

— Но делают её суровой и дерзкой, — услышал он, вздрогнул и, резко обернувшись, глянул на неё в упор.

— И голос разума подсказывает тебе, что пришла пора дерзнуть?

— Нет, я не думаю о дерзости, и голос разума твердит, что моё место рядом с маменькой; но сердце моё кипит, когда я вижу страдания других.

— И как же ты надеешься отвести от них страдания?

— Очень просто. Я пойду впереди войска на врага; войско пойдёт за мной и победит.

— А если войско не победит?

— Как это не победит? Войско, идущее вперёд, непобедимо!

— Жаннета, история хранит имена спасительниц Есфирь и Юдифь, но в мире ещё не было девы-воительницы.

— Тем большей неожиданностью это будет для врагов — они дрогнут и погибнут.

— О-хо-хо… Дитя моё, возможно, что твоими устами молвит сама истина, но осуществить что-либо всегда труднее, нежели задумать что-либо от простого до гениального.

— Почему?

— Да хотя бы потому, что тебя никто не станет слушать, и тем более не допустит к армии.

— Но почему?

Старик тяжело вздохнул, увидев на её глазах слёзы.

— Жанна, в армии служат мужчины, ими командуют знатные мужи. Некоторые из них учились в университетах. Другие постигали военную науку на службе и в сражениях. А ты девушка. Неграмотная. Простая крестьянка.

— Не может такого быть, чтобы король не желал себе добра. Если бы у меня были конь, меч и знамя, я сама добыла бы ему честь и славу, — сказала она и пустилась в рёв.

Старик потянулся, было к её носу и глазам, расшитым крестами манипулом, потом достал платочек, принялся утирать ей слёзы и успокаивать.

— Этого нам ещё не хватало. Это совсем уже никуда не годится. Успокойся и ступай к подругам. Сегодня Пасха. Веселись, радуйся. И постарайся скорее забыть о том, что ты задумала.

Глаза её тотчас высохли.

— Нет. Я никогда не забуду об этом. И чем скорее я появлюсь в армии, тем меньше мужей потеряет Франция.

— Жанна, брать в руки оружие и убивать — грех. Вдвойне грешно делать это женщине. На войне не обойтись без мужской одежды и доспехов. Но ношение их женщиной — ещё более страшный грех.

— Но разве может называться грехом деяние, свершённое для блага других, во имя справедливости?

— В истории был случай, когда одна дева-Маргарита, под именем юноши Поля Агия, в мужской одежде укрылась в мужском монастыре. Только перед смертью она открыла свою тайну. За этот подвиг она была причислена к святым той обители, — кюре поднял указательный палец кверху и громко, медленно, чеканя каждое слово, изрёк. — Если свершается подвиг, деяние становится благом. Но! Если подвига не происходит, деяние остаётся ересью! Так вот, Жанна, если армия не победит, ты будешь сожжена как еретичка! Это ты понимаешь?!

Жанна грустно улыбнулась и ласково глянула на старика.

— Значит, мне остаётся только побеждать.

Глаза её на последнем слове распахнулись и в упор глянули на Минэ. Он выдержал её взгляд. Мелко, мелко потряс головой и, подняв ладонь, опустил её на плечо Жанны.

— Ну, хорошо, Жанна, хорошо. Я пойду к королю просить за тебя. А ты жди меня и никому не говори о нашем разговоре. Обещаешь?

— Обещаю, — прошептала она, поклонилась и вышла.

Жан Минэ и Жиль Фронт

Старик прошаркал в ризницу и, войдя в неё, опустился на скамью. От окна к нему обернулся пожилой, но моложавый викарий, Жиль Фронт. Он уже снял с себя служебную ризу и сейчас был в светлой праздничной сутане.

— Извините, брат Минэ, но я слышал необычную исповедь этой юной прихожанки, и не праздное любопытство, а желание всего себя посвятить служению Богу и пастве заставляет меня просить вас поделиться опытом старого исповедника.

— Что же вы, брат Фронт, хотите услышать?

— Что заставило вас пообещать личное участие?

— Единомыслие, брат Фронт, и вера в успех.

— Так вы и впрямь намерены пойти к дофину?

— А почему я должен обманывать прихожан?

— А вдруг это у неё минутный порыв? Вы рискуете…

— У человека с такой глубокой болью за судьбу отечества не может быть ничего временного. Ну, и потом, я обещал ей личное участие… Это заставит её ещё раз обдумать всё сказанное сегодня и сохранить огонёк в душе. Или отказаться.

— Не означает ли это, что подобная мысль уже посещала вас?

— Именно так, брат Жиль.

— И она возникла у вас из давнего общения с этой девой?

— Нет…

— Тогда мне не понятно, как могло случиться, чтобы одна и та же мысль посетила безграмотную, деревенскую девчонку и образованного, старого священника? Что общего между вами?

— Мы оба французы…

— И всё?

— А разве этого недостаточно, чтобы душа переполнилась болью за судьбу Франции?

Викарий пожал плечами, но ничего не сказал. А старик продолжил.

— Если бы я стал свидетелем подобного разговора до пятнадцатого года, я тоже пожал бы плечами, как это сделали вы. Но, если вы помните, в том же 1415-м году, в Кале высадились англичане. Они взяли ваш родной Азенкур и овладели Парижем.

— Что ж… Эта потеря оставила за французами право продолжить войну за освобождение.

— Вы забыли, дорогой брат, что в 20-м году, в Труа, был заключён позорнейший мир, который узаконил, не только узаконил оккупацию Франции англичанами, но и лишил Карла Валуа права на французский престол.

— Поговаривают, что этим мы обязаны жене Карла VI и матери дофина.

— Ну, а кому же. Она и подписала этот пакт. Ей мы и обязаны появлением поговорки: «Дама погубит, а…».

— «…а дева спасёт?»

— Да, да…

— А к кому же тогда относятся слова: «дева спасёт»? Думаете, к дочке нашего старосты?

— Что вы, что вы, брат Фронт, скорее всего в эти слова вкладывались надежды на политический ум жены дофина, Марии Анжуйской.

— Тем более непонятно, причём же здесь наша дева?

— Не понятно потому, что вы спешите… А сколько лет прошло со времён Труа?

— Восемь лет…

— Восемь… А что изменилось за это время?

— М-м-м… Да, в общем-то, ничего…

— Ха! Правильно. Точно! Ничего! Страна продолжает разоряться и стонать под гнётом налогов на армию.

— Поэтому народ, не зная кому кланяться, ждёт героя-освободителя.

— Верно. Я помню, при дворе живого ещё тогда Карла VI появилась некая Мария из Авиньона…

— Это вы про ту, что видела во сне разорённую Францию и доспехи на деве?

— О ней.

— Я помню, эти пророчества наделали шума при дворе. Мне рассказывали…

— Было… Однако в эти пророчества никто не поверил, и когда король умер, о них забыли вовсе.

— Мне представляется это нормальным. Я тоже не верю в подобную чепуху.

Старик усмехнулся.

— Дорогой брат, а не кажется ли вам, что подобная чепуха, рождённая якобы сновидениями, есть очень деликатная форма совета, способного вывести на необычное, но очень мудрое решение?

— Вы хотите сказать, об использовании в политике девы?

— И в армии, и в войне! Будь у нас в ту пору нормальный король, мы имели бы столицей не Бурж, а Париж.

— А может быть, нашей армии просто недостаёт хорошего стратега?

— Может быть. А если такие стратеги есть и у нас, и у англичан? Что тогда?

— Паритет и война без конца, — ответил викарий.

— Опять верно! Поэтому нужен не полководец, а человек-символ, который мог бы поднять дух нашей армии, и в то же время посеять сумятицу у неприятеля. Этот кто-то должен презреть страх разоблачения, заявить о себе громко, возможно, назваться посланником божьим. Он должен явно выделяться на общем фоне воинской массы, то ли двумя головами, то ли тремя руками, то ли четырьмя глазами. Или этим человеком должна быть женщина, а лучше — девица. Чистая, непорочная дева, одержимая благородной идеей.

— И вы считаете, что такая дева есть?

— Есть. Вот она. Нужно лишь помочь ей. Понимаете? Помочь!

— Чем? Добавить ей верности идее и христианской добродетели?

— Зачем? Для чего ей то, что есть у неё в избытке на сотни тысяч таких, как она!?

— Чего же у неё нет?

— Известности! Чтобы её, ещё ничего не совершившую, ждали бы везде. Чтобы все знали, что такая есть! Что она существует, и не просто где-то, а именно у нас, в Домреми-сюр-Мез, среди всего, что окружает её здесь: дубовая роща, дерево дев, целебный источник…

— И вы намерены известить о ней дофина?

— Я доверяю вам, брат Фронт, но лучше это сделаю я сам. Я стар. Мне ничего не надо. Да и терять в этой жизни нечего. У меня нет на этом свете ни одной родной души. Слава Богу, некому будет лить по мне слёзы.

— А как же приход? Паства?

— А я надеюсь вернуться… Ну, а если что случится, у паствы уже есть другой, хороший, молодой и сильный пастырь.

Жерар Маше

В предрассветный час третьего дня ранней Пасхи из Домреми в направлении Труа прогромыхала простая крестьянская телега с одним седоком.

И в тот же час, уже на Троицу, когда деревья зашумели зеленью, та телега, преодолев полторы сотни лье, въехала в Шиньон, бывший резиденцией дофина.

Не теряя времени, Жан Минэ явился в королевский замок. Секретарь Карла Валуа Жан Шартье направил его, как служителя церкви, к личному духовнику дофина Жерару Маше.

Прелат принял старого кюре незамедлительно.

— Если вы желаете, что-то сообщить его величеству, говорите мне, я сегодня же передам ему.

— Мне бы хотелось самому…

— Нет, нет. Это исключено. Его величество не может принять вас. Все приходящие к нему с сообщениями, прошениями и жалобами непременно настаивают на аудиенции. Но дофин не в силах удовлетворить каждого: Франция велика, а он — один.

— Брат Маше, поймите меня верно. Я доверяю вам. Но информация уж больно необычная. В ней есть тонкости, которые на бумаге не передашь, а вам это будет очень утомительно.

Маше отвесил нижнюю губу и глянул на старика из-под приспущенных век.

— Брат, э-э-э Минэ… Я при дворе уже не первый год и, поверьте, знаю дело не хуже, чем вы — своё.

Кюре прищурил большие, чёрные, не утратившие живого блеска старческие глаза.

— Я тоже далеко не молод и знаю, что можно говорить помощникам, а что следует сказать королю tet-a-tet.

— Ох уж эти мне провинциалы. Неужели вы, деревенский священник, думаете, что вам известно больше, чем нам? Какими такими особо важными сведениями вы можете располагать? На нас собирается войной дядя дофина Карл Лотарингский?

— Нет. Как будто…

— Бургундцы формируют армию в ваших краях?

— Нет.

— Тоже нет. Тогда, может, вы знаете, как победить англичан?

— А что? У меня есть свои соображения…

Прелат закатил глаза и шумно вздохнул.

— Брат Минэ, мы здесь, при дворе дофина живём в гуще политических событий. Вы же приехали из глуши и смеете подозревать, что мы знаем менее вашего. Не кажется ли вам это абсурдным?

— Не кажется. Со стороны, да издали, порой, виднее то, что есть у нас под носом.

Маше поморщился одной щекой и уголком рта.

— Брат Минэ, из беседы с вами видно, что вы человек здравого рассудка, но этого недостаточно, чтобы войти на приём к дофину.

— Мне будет очень жаль, если моя мысль не дойдёт до монарха. А ведь от неё может зависеть судьба Франции.

— Все так говорят. Вот вы уже третий, за прошедший месяц, из тех, что добивались аудиенции и заявляли подобным образом. Они тоже упорствовали, но, в конце концов, выложили свои соображения мне. И что же? А ничего достойного внимания! А один каноник из Прованса посоветовал поставить во главе армии девчонку. Представляете, какая ересь? Умора! Сдохнуть можно! А что было бы, если б все свои глупости они выкладывали дофину?

Лицо старика порозовело. Не в силах смотреть на смеющееся лицо Маше, испытывая крайнюю растерянность, он опустил глаза и закусил губу.

Маше перестал смеяться, с блестящей от сытости улыбкой опустил свою пухлую ладонь на сухую старческую руку и совсем уже дружески, с пониманием промолвил:

— То-то… Вот для того и сижу я здесь, чтобы не пропустить к нему ни единой глупости.

Старик, казалось, придя в себя от разрушающего его чувства собственного стыда, собрался с силами и, повернувшись к Маше, отчеканил:

— Поверьте, это очень важно, чтобы я высказал свои соображения дофину лично.

— Ну, какой же вы упрямый, кюре. Я вам ещё раз говорю: выкладывайте мне! Может, вы сомневаетесь, что дофин не узнает имя автора предложения?

— Нет, я стар, мне уже ничего не надо.

— Тогда вот вам бумага — излагайте. Если ваше предложение будет оригинальным и понравится дофину, я сообщу ему ваше имя.

Минэ взял было лист бумаги, подержал его и вернул обратно.

— Нет, я должен сделать это устно.

— Тогда приходите завтра до полудня! — не скрывая раздражения, бросил Маше, поднимаясь, давая тем самым понять, что разговор окончен.

Утром старый кюре появился в приемной Жерара Маше. Остановился тихо и скромно в дальнем углу и оттуда наблюдал за тем, как Маше беседовал с молодым священником, доказывая ему:

— Понимаете, его величество не может лично принять вас. Все приходящие к нему с личными просьбами настаивают на аудиенции. Но его величество дофин не в силах удовлетворить вниманием каждого: Франция велика, а он один. Вот вам бумага — излагайте. Я передам.

Молодой священник принялся писать. Прелат удовлетворённо откинулся на спинку стула, но, увидев кюре, вышел из-за стола.

— М-м-м-э-э-э, Брат, э-э-э… Минэ, его величество принять не может. Он занят. Приходите после полудня.

Минэ покорно кивнул головой и вышел.

После полудня он вновь появился в приёмной, где застал Маше, беседующим с официалом.

— Все так заявляют, — доверительно, не повышая голоса, говорил прелат. — Вот вы уже третий за прошедшую неделю, из тех, что добивались аудиенции; но, в конце концов, все они выложили свои соображения мне. И потом, вы уверены, вместе со своим делом произведёте благоприятное впечатление на дофина? Нет. Вижу. Не уверены. Так что, берите бумагу и пишите, излагайте. Чиновник придвинул к себе лист и начал писать.

Завидев кюре, прелат поднялся и направился к нему. В этот момент в приёмную вошёл молодой вельможа. Духовник дофина остановился.

— О-о-о! Принц!? На вас новый плащ!? И кюлот! И сапоги!

— Да, вот… Решил обновить свой гардероб.

— Может, скоро будем играть свадьбу?

— Вам не терпится выпить вина? Боюсь, что вам придётся долго ждать.

— Жаль, жаль…

— Не жалейте, Маше, не жалейте… А напиться вы сможете на свадьбе Гаривеля.

— А разве он уже развёлся?

— Как видно, вопрос решён, коль речь идёт о новой женитьбе.

— А как же сама графиня Луиза?

— Он оставляет за ней какой-то замок с имением.

— Благородно. Может быть, вам известно, как разрешился спор за имение у толстого Жоржа с его братом Д'Альбре?

— Выиграл.

— Кто?

— Толстяк.

— Другого я не ожидал. Ну, а что у вас нового, дорогой принц?

— Завтра еду на охоту.

— На англичан?

— На кабанов, косуль, оленей…

— Дофина пригласите?

— Приглашу, но прежде займите сотню франков.

— Что вы, принц, откуда же у курочки яйца, коль петушок в бульоне?

— Ну, ну, Маше, не прикидывайтесь бедной курочкой, я ведь знаю, что час назад вы снеслись сотней франков от Гаривеля за консультацию о разводе.

— Не сотня, а всего лишь пятьдесят. И это всё, что у меня сегодня есть. Но сам дофин просил ему помочь. Ему бы тоже не мешало обновить свой гардероб, а то пообносился, хуже всякого бастарда.

— Ну, половину всё же отпустите.

— Что вы, принц, и половину не могу — отчёт держу за каждый франк перед дофином. Но так и быть три франка выделю.

— Ну, хоть пятнадцать дайте.

— Нет, нет, не более пятёрки.

— Маше, я умоляю вас, хоть дюжину ссудите. Я буду должен с теми пятьдесят.

— Держите, так и быть семёрочку, и баста.

— Накиньте сверху три до десяти.

— Ну, разве что ещё один добавлю.

— Ох, и прижимисты шиньонские прелаты. Ладно, давайте.

— Не ропщите, принц, война. И, согласитесь, канцелярия дофина ведь не паперть. Держите, принц.

— Спасибо.

— Ему спасибо, Карлу Валуа, скромнее его не знали мы дофина.

Алансонский поклонился коротко и вышел. Духовник вернулся к столу, взял исписанный официалом листки бумаги, пробежал по ним глазами и сказал:

— Ну, вот и прекрасно. До свиданья. Если король пожелает увидеть вас, мы пошлём за вами.

Официал поклонился и скрылся за дверью. Маше повернулся к старику.

— Брат Минэ, я сожалею, но дофин сегодня не принимает.

— Он занят?

Маше кивнул, но, посчитав это малоубедительным, добавил:

— Нездоров, — затем, выпятив нижнюю губу, тяжело вздохнул и сокрушённо закончил. — Приходите завтра.

Королевская охота

На следующее утро, когда под солнечными лучами только-только зазолотились шпили и башенки Шиньона, Жан Минэ вошёл во двор замка. Здесь в тиши высоких замковых стен расхаживали вельможи и негромко переговаривались.

Граф Виндом говорил Гаривелю:

— Редкий случай. Дофин согласился поехать на охоту.

— Но он же никудышный стрелок.

— Неважно. Он убеждён, что ему сегодня повезёт. В ночь на пятницу ему приснилось, что он купался в дерьме и ел тараканов.

Оба залились смехом. Старику Минэ стало неловко слушать вельмож, обсуждающих дофина, и он отошёл подальше. Но тотчас, рядом с ним остановились двое других.

— Дорогой Ален, Карл любит принца, но отставать от него не хочет. Жан Алансон, хоть и любимчик, но всё же соперник, да ещё моложе, красивее и удачливее Карла.

— Дорогой монсеньёр Персеваль, но все недостатки внешности дофина с лихвой компенсирует его высокая образованность. Всем известно — в знании латыни он может смело состязаться с любым магистром университета.

— Э-э-э… Образованность, латынь… Вы спросите его самого! Он рад этому? Да никакая образованность не заменит ему происхождение от ненормального папеньки. А его бедность? А его честолюбие? Его тщеславие несравнимо! Он хронический неудачник, но ровно столько же завистлив! У Алансона масса любовниц. А у Карла Валуа ни одной, кроме жены.

— М-да… В общем, я бы не советовал ни Алансону, ни Вандому вырываться вперёд. Давайте поможем капитану де Рэ настрелять побольше дичи. Этому можно быть самым лучшим стрелком в королевстве — он не соперник в борьбе за трон.

Запел рожок. Вельможи вскочили на коней и в окружении слуг и егерей выехали со двора.

Старик оглядел опустевший двор и на крыльце увидел королевского духовника.

Тот медленно, держа руки на животе, подошёл к Минэ; окинул кюре взглядом из-под полуопущенных век и, выпятив нижнюю губу, ответил кивком на поклон старика.

— Мне очень жаль, брат Минэ, но дофин уехал на охоту. Приходите завтра. Или ждите его возвращения с охоты. Ели она будет удачной, быть может, он вас примет.

Сказал. Закрыл глаза. Потряс головой и скрылся за тяжёлой дверью, ведущей в палаты замка.

Охота была в разгаре. Летели стрелы из арбалетов. Кричали егеря. С лаем бегали охотничьи собаки. Падали косули и лани. Храпели при виде битой дичи лошади. К дофину подскакал молодой герцог Алансон.

— Какие успехи, сир?

— Пока никаких, Жан.

— Могу поделиться. У меня уже две лани и косуля, — принц показал на стоящую рядом лошадь с перекинутыми через её спину убитыми животными.

— Спасибо, брат, но мы уж как-нибудь, но сами, — с дрожью обиды в голосе ответил Карл и пришпорил коня. Он мчался через опушку леса за стайкой тонконогих, пятнистых косуль. Рядом скакали егеря, перезаряжавшие арбалеты и подававшие их на скаку дофину. Но к великому неудовольствию и поднимавшемуся раздражению ни одна косуля не упала. К дофину подскочил граф Вандом.

— Ваше величество, едемте на тот край поля, там егеря выгнали два десятка оленей.

— Едем.

Оба помчались, на ходу принимая от егерей заряженные арбалеты. Граф стрелял отменно и очень скоро с нескольких выстрелов подбил двух оленей. Он удовлетворённо выпрямился в седле, расслабленно опустил плечи и устало произнёс:

— Ну, что ж, было два, да ещё два — четыре. Пожалуй, хватит… Как вы считаете, ваше величество?

— Да, уж не знаю, граф, не знаю.

— Буду, счастлив, поделиться с вами, сир.

— Благодарю вас, граф, но я ещё в состоянии стрелять и сам. А, настреляв зверья, не стану хвастать. Вон капитан де Рэ, наверняка, убил не меньше вашего. Давайте, спросим.

Карл повернул коня к подъехавшему капитану.

— Ну, как охота нынче, Жиль?

— Две косули, три оленя и кабан, ваше величество.

— Ну и что? Эх, вы! Стрелки! Хвастуны! А вот кто опора и надежда Франции! — Вдруг конь дофина, словно в знак согласия мотнул мордой, гордо выпятил грудь, дрыгнул, словно в танце задними ногами, чуть вскинув круп. Но от неожиданности Карл упустил уздечку, не удержался в седле и медленно свалился на землю.

Оба — Алансон и Вандом — рассмеялись. Персеваль де Буленвилье, бывший рядом с де Рэ, шепнул ему:

— Помогите его высочеству.

Капитан спрыгнул с коня и вместе со слугами помог дофину вернуться в седло.

— Не огорчайтесь, ваше величество, — ласково произнёс герцог Жан Алансон, — ваш папенька тоже плохо сидел на… в седле.

Лицо Карла перекосилось в гневе. Тусклые, с маленькими точками зрачков, глаза его широко распахнулись. Губы, язык и зубы долго не слушались его. Наконец, он собрался с силами и пролепетал побелевшими губами:

— Делом надо заниматься, сир! Делом, а не охотой и прочей безделицей! А вы болтаете невесть что!

Сказал и с места рванул галопом в сторону Шиньона. За ним последовали его слуги и егеря.

— М-м-м-да-а-а, — глубокомысленно изрёк де Буленвилье, повернувшись к Шартье, когда они отъехали от насмешников. — Такого слышать ему ещё не доводилось. Никто ещё не смел, напомнить ему таким тоном об отце.

— Могу представить, как хотелось ему сейчас порубить на куски кузена и швырнуть его останки в яму с волками, — сказал поэт и дипломат Ален Шартье.

— Но сейчас он этого не сделает.

— Вы думаете?

— Убежден. Я знаю скрытный и злопамятный характер Карла. Сейчас он перекипит и затаит обиду. Ведь ему надо удержать окружение, чтобы не осложнить борьбу за трон и войну с англичанами.

— А что же в этом состоянии он сделает сейчас?

— Сейчас? — переспросил Буленвилье и, на мгновенье задумавшись, ответил. — Займётся государственными делами.

— И наверняка в дурном настроении совершит очередную глупость.

— Ошибку, монсеньор, ведь он почти король, и Бог ему судья.

(Пройдёт чуть более двадцати лет, закончится война с победой для Карла Валуа, и по формальному обвинению в денежных злоупотреблениях он самым первым обезглавит своего двоюродного брата герцога Жана Алансонского)

Карл Валуа

Вернувшись во дворец, Карл вызвал к себе казначея Эдмона Рагье и встретил его вопросом:

— Дорогой Рагье, ответьте мне, как проходит сбор податей?

— В общем-то, не так уж плохо, как могло быть.

— А что возможны недовольства?

— Нет, сир, больше всего наши мытари боятся увидеть веселье и услышать смех в ответ на их требование.

— Не понял.

— Ваше величество, когда у крестьян, ремесленников и торговцев ещё что-то есть, они стонут, ревут, но отдают. Если же смеются, спеши унести ноги, ибо рискуешь потерять голову. Знаю по собственному опыту и опыту других.

— Вот оно что… И как скоро мы сможем услышать смех?

— Боюсь, что это может случиться даже завтра, особенно в пограничных провинциях.

— С пограничных не собирайте. Их верность нам особо дорога.

— Слушаюсь, сир!

— Ну, хорошо, спасибо. Передайте секретарю, чтобы позвали Роббера Ле Масона.

Рагье вышел. Карл шагнул к окну и глянул в окно. По двору расхаживал незнакомый священник.

— Ваше величество, рад видеть в полном здравии правителя и друга.

Карл резко обернулся с вопросом:

— Не посчитаете ли вы излишним созвать Генеральные Штаты? Мы так сейчас нуждаемся в деньгах.

— Ваше величество, созвать Генеральные Штаты не труднее, чем протереть там новые штаны, но толку-то… Деньги растекутся по сундукам де Шартра, де Гокура, Ла Тремуйля и так далее… Война не закончится, а казна опять до осени иссякнет.

— Что же вы предлагаете?

— Конкретно не готов ещё сказать, я полон необъяснимых ощущений, образов, предчувствий и ассоциаций, и мне думается, что мы уже в преддверии невероятного по форме, но очень мудрого по содержанию решения.

— Надеюсь, вспомните вы дверь сюда, когда вас осенит?

— Непременно, сир. Это моя святая обязанность.

— Ну, хорошо, благодарю вас. Передайте секретарю, чтобы послали за Маше.

Старик Ле Масон с поклоном скрылся. Карл выглянул опять в окно. Вновь увидел во дворе провинциального кюре. Услышал за спиной движение. Обернулся. В дверях стоял прелат.

— Что новенького есть у вас?

— Да, ничего достойного внимания.

— А что за кюре кружит под окнами донжона?

— Кюре, Жан Минэ, из Шампани. Что-то надумал себе и вообразил, что должен непременно доложить об этом лично вам.

— Так пусть доложит. Пропустите.

— Слушаюсь, ваше величество, — Маше покорно поклонился и исчез.

Карл вернулся к окну, распахнул его. Старик во дворе остановился и глянул на открывшееся окно. Потом повернулся в сторону крыльца. Поклонился. Направился к входу. Подул ветерок. Карл прикрыл окно и обернулся к двери. В кабинет вошёл кюре.

— Ну, что вы там, padre, придумали? Выкладывайте.

— Ваше величество, я не стану рассказывать вам вещие сны и не буду обманывать, что видел чудо. То, что пришло мне в голову — это плод холодных раздумий о судьбе отечества. Однако знаю наперёд, что это может показаться вам необычным настолько, что вы сочтёте меня сумасшедшим…

— Ближе к делу, padre.

— Ваше величество, королевство истощилось, силы его на исходе. Женщины рожают мужчин, но их явно недостаёт. Они продолжают гибнуть. Мне трудно назвать истинную причину наших неудач. Может быть, виновны военачальники; быть может, в этом вина ваших слуг; а может, виновны мы — слуги Господа. Но мне сдаётся, что я нашёл универсальное средство.

— Ну-ну, и что же это?

— Ваше величество, нужно под королевское знамя поставить девчонку. Простую, но хорошенькую. Чистую, непорочную деву, одетую в латы. Это должно изменить общее настроение как на нашей стороне, так и по ту сторону.

Едва скрывая нахлынувшую скуку, Карл сделал несколько нервных, нетерпеливых шагов по кабинету. Вдруг почувствовал боль в ушибленной ноге, остановился. Тотчас вспомнилась неудачная охота, падение с лошади, злая шутка и ядовитый смех кузена. Гнев подступил к горлу и вырвался стоном. Подавляя его, Карл тяжело вздохнул.

— Ну, что вы, что вы, padre, это не годится. Всё что угодно, только не это. Не хватало ещё, чтобы в хроники Франции попала какая-то девка!

— Ваше величество, что такое пять-шесть лет удачных военных действий по сравнению с многовековым прошлым и ещё большим будущим Франции? Ничто! Но это будут годы освобождения, на смену которым придут счастливые и безмятежные годы вашего правления.

— Нет, нет, святой отец, я не могу пойти на это. Уж слишком необычно то, что вы предлагаете. Слишком! Это вздорная мысль! Да вы, просто… Нас засмеют. Представляю: девка в армии! Нет, нет! Идите. Я обещаю забыть о нашем разговоре. Ступайте.

В тяжелом расстройстве старик покинул Шиньон.

Париж

Дверь под вывеской «Железный рак» не успевала закрываться. Из трактира, расположенного в полуподвале здания, густо несло подгоревшим мясом и вином. По каменным, сглаженным, затоптанным и скользким ступеням старик спустился вниз, прошёл в самый дальний и тёмный угол, уселся за стол спиной к залу. По летним, пыльным, полным нищими и бродягами, солдатами, погорельцами и разбойниками, он проделал большой путь. От Шиньона на лошади доехал до Буржа. Там продал телегу вместе с лошадью и отправился дальше пешком. В Жьен пришёл в разбитых башмаках. Однако денег на починку тратить не стал, отправился дальше в Осер. В дороге башмаки развалились окончательно, и с ними пришлось расстаться. В Осер пришёл босиком, но в нём ещё можно было угадать бывшего кюре; хотя лицо его заросло бородой, а коричневая повседневная сутана выгорела под палящим солнцем, полиняла под проливными дождями, истрепалась ветрами, измялась в полях и лесах, где её хозяин, короткими летними ночами, засыпал до зари чутким стариковским сном, то в обществе беженцев и погорельцев, то среди паломников или бродяг, а то и просто в немом, бессловесном одиночестве. В Труа, решившись поставить крест на духовном поприще, он, чтобы не обременять себя и не искушать лихую, лесную братию, продал все лишние вещи и в Париж вошёл с пустой котомкой, с горстью монет, оборванный, босой, загорелый, седой, похудевший и бородатый — что-то среднее между священником и бродягой. Усталость была великой. Он сидел долго сутулый и молчаливый, но какой-то торжественный от уверенности в необходимости и величии собственной миссии.

К нему подошла молодая хозяйка трактира.

— Будете есть?

— Да.

— Вина принести?

— Нет, не надо. А рыбу я съем с лепёшкой.

— Бульон и пару раков с зеленью, — подсказала хозяйка.

— Хорошо, давайте.

Хозяйка вернулась очень скоро, неся на медном блюде заказ. Получив деньги, она ушла.

Вскоре в трактир спустились трое английских солдат. Они заказали вино, мясо и принялись за пиршество. Из-за соседнего стола вытянули немолодую француженку; усадили за свой стол; принялись поить её вином и наперебой щупать. Захмелев, затянули песню.

Пресвятая Мама, От войны огня, От стыда и срама Не спасти меня! Брошу я сутаной Попусту трясти, Попрощаюсь с саном, Господи, прости! Дыблюсь я горою, А в сознанье муть, Лишь перед собою Вижу зад и грудь. Брошу я сутаной Попусту трясти, Попрощаюсь с саном. Господи, прости! Милая Ивойя И малышка Сью, Вам обеим, стоя, Что-то сотворю. Брошу я сутаной Попусту трясти, Попрощаюсь с саном, Господи прости!

К столу, за которым сидел старик, подошли двое подмастерьев, Ирминон и Гийом, да старый мастер Филипп Трюмо. Ремесленники окликнули хозяйку, заказали мяса и вина. Филипп Трюмо, оглядев зал и француженку в обществе англичан, сказал:

— Вот так и Франция: её щупают, дурят, а она вечерами смеётся, но каждое утро плачет.

— Неужели этому не будет конца, мастер? — спросил Ирминон.

Трюмо тяжело вздохнул.

— Не знаю. Да и знает ли вообще кто-либо…

Жан Минэ, не поднимая глаз от стола, молча жевал рыбу. Подошла хозяйка, вытянула из-за пояса тряпку, смахнула ею крошки и кости на пол, сидящей под столом собаке, поставила на стол дымящееся мясо и вино.

— Вот вы, старый человек, — обратился мастер к Минэ, принимая протянутую Гийомом кружку с вином. — Вы знаете, кто может спасти нас от позора?

Старик поднял глаза, оторвался от еды, вытер руки о потрёпанное одеяние, не спеша, ответил:

— Я знаю не более вас, но люди говорят разное.

— А-а! — отмахнулся Трюмо. — Болтают все и всё, а дельного — никто!

Минэ достал из-за пазухи потёртую книжку.

— Ну, вот один английский поэт, Мэрлин, пишет:

«Из дубового леса выйдет дева и принесёт бальзам для ран. Она возьмёт крепости и своим дыханьем иссушит источники зла; она прольёт слёзы жалости и наполнит остров ужасным криком. Она будет убита оленем с девятью рогами: четыре из них будут нести золотые короны, а шесть превратятся в рога буйволов и произведут шум на Британских островах. Тогда зашумит датский лес человеческим голосом: „Приди, Камбрия, и присоедини к себе Корнуэлл!“».

Пока старик читал, к столу подошли крестьяне, извозчики и ремесленники. Они подсели, заказали вино, еду и прислушивались к чтению. Трюмо и его подмастерья выпили и принялись за еду.

— Среди всей этой белиберды есть хоть несколько здравых слов? — спросил мастер.

Кюре поднял на него глаза.

— Мне думается, есть. Вот: «из дубового леса выйдет дева и принесёт бальзам для ран». Тут всё просто и понятно. «Она возьмёт крепости и своим дыханьем иссушит источники зла». Яснее не бывает. В следующей строке идёт речь о её добродетели, о способности чувствовать чужую боль и о победе. Что до острова, то это, наверное, Сен-Лу или Туаль, что на Луаре возле Орлеана, где она нанесёт главное поражение англичанам. Толковать дальнейшее трудно, но последняя фраза о шуме на Британских островах говорит сама за себя…

Один крестьянин за соседним столом внимательно вслушивался в то, что говорил старик, затем поднялся вместе с тарелкой и вином, подсел ближе и спросил:

— А где это лес такой дубовый?

— Дубовых лесов во Франции немало. Есть они и на границе с Лотарингией, — ответил Жан Минэ.

— Вы оттуда? — наклонился к нему Трюмо.

— Я бывал там, посетил пустынь Нотр-Дам-де-Бермен, что неподалёку от Вокулёра. А ещё в том краю есть деревенька Домреми-Гре. Растёт посреди неё дерево Дев, а возле дерева бьёт источник с целебной водой. Я пил ту воду, омыл глаза и ноги…

— Ну, и как? — заинтересовался один пожилой ремесленник.

Кюре погладил себя по груди и похвастался:

— Вижу лучше, ноги сильнее, в груди благодать.

— Ишь, ты! — воскликнул пожилой крестьянин. — Хорошая водица! Надо бы побывать там! А как называется деревенька та?

— Домреми-Гре, — ответил кюре негромко, но любовно, выговаривая каждый слог.

— Домреми, — повторил крестьянин.

— Как? — переспросил тугой на ухо ремесленник.

— Домреми! — Повторил для него другой.

— Старый человек брехать не будет, — тихо сказал один извозчик другому.

Ирминон прищурил один глаз.

— И что же, в той деревеньке славные девки?

— Да, девицы в тех краях прехорошенькие, — качнул головой Минэ.

— А может, в той деревне и живёт та дева, что придёт с мечом? — придвинулся к нему Гийом.

— Наверное, да, коль один поэт-француз сочинил такое, — ответил кюре.

Погубит Францию бабёнка Утехи ради, смеха для, А деревенская девчонка Спасёт страну и короля.

— Да, неужто, во Франции есть ещё девки? — изумился Ирминон. — Вот ты, Ивойя, девка или нет? — обернулся он к хозяйке и ущипнул её.

Та легко взвизгнула и хлестнула его тряпкой по смеющемуся лицу.

— Чем языком чесать да зубы скалить, шёл бы в армию дофина Карла.

— Вот я и говорю: во Франции легче получить по морде тряпкой, чем найти девку! — рассмеялся Ирминон, да так, что у него через нос пролилось вино.

— Так может, англичане и задержались у нас так долго, что никак не могли отыскать девку? А? — с нарочитой наивностью обвёл всех взглядом Гийом, опрокинул в рот очередную кружку вина и вытер губы рукавом.

— А давай, Ивойя, мы тебе на самом широком и круглом месте напишем: «девка» и покажем англичанам. Может, они к утру и уйдут к себе, — предложил рыжий с красной физиономией извозчик и, широко разевая рот, захохотал.

— А ты себе на другом месте напиши: «мерин»! Может, они тебя и запрягут! — ответила Ивойя и зашвырнула тряпку ему прямо в рот.

От общего хохота затрясся стол, а с потолка осыпалась пыль. Никто не заметил, как возле стола появился патруль из нескольких солдат во главе с офицером.

— Который из них? — спросил тот у низенького, толстенького горожанина.

— Вот этот старик, — коротышка указал на кюре.

— Пойдёмте с нами, — скомандовал начальник патруля.

Среди наступившей тишины Жана Минэ под конвоем вывели из трактира.

Жан Минэ и Жан Лемэтр

— Итак, вы утверждаете, что должна объявиться дева-героиня, которая принесёт освобождение Франции? — откинувшись на спинку стула, спросил священника официал.

Старик пожал плечами.

— Como le о comprade, cusy ve le vendo, — ответил кюре и тотчас перевёл. — За что купил, за то и продаю.

— М-м-м… — официал, не торопясь, с интересом оглядел Жана Минэ. — Не часто встретишь странника, знающего латынь. Кто вы? Мэтр? Священник? Расстрига? Еретик? Шпион или бродяга?

— Я старик, паломник, ходил на восток, посетил святые места.

— А где же ваш дом? Откуда вы появились в Париже? Если вы человек без имени и роду, то, имея данные о вашей вредной деятельности, мы можем бросить вас в яму с волками. Если же вы священник… То… Можете идти. Я лицо не духовное, допрашивать и задерживать вас не смею.

Старик чуть-чуть привстал, но почувствовав подвох, сел. Официал замер, чуть прищурив глаза.

— Идите, идите, святой отец. Забирайте свою книжицу и ступайте. И примите дружеский совет: оставьте это пустое и опасное дело.

Минэ поднялся, взял книгу со стихами Мерлина и направился к двери.

— Я попрошу вас задержаться! — вдруг услышал он другой голос и обернулся. Из тени появился другой человек, лицо которого старику показалось знакомым. — Я задержу вас. Ненадолго, — сказал тот и продолжил. — Вы должны будете мне назвать своё имя и приход, в котором служите. Надеюсь, у вас не возникает сомнения относительно моего права задержать и допросить вас? Мне кажется, мы где-то встречались. Впрочем, вспомнил. На соборе в Бессиньи по случаю аутодафе! Узнали? Узнали. Инквизитора Жана Леметра, однажды узнав, забыть уже невозможно. Итак, я жду. Молчите? Напрасно. Впрочем, догадываюсь. Вы вырастили в своей пастве девчонку и сейчас готовите ей почву? Ну, отвечайте же, брат… И учтите: каждая секунда паузы — есть поиск выгодного вам ответа, которого, если вы искренни, искать не надо. Не так ли? Так, кто вы?

— Бродяга, — после долгой паузы, обречённо, но с вызовом ответил старик.

— Ну, зачем? Это же неправда. Вы — деревенский священник. В вас виден кюре за четыре лье. Вы, наверное, из партии графа Арманьяка, сторонников Карла Валуа.

— Я не сторонник никакой партии. Я — просто, француз!

— Что вы говорите?! Ну, надо же! И я француз!

— Но вы против французов, потому, что вы с англичанами. А они враги настоящих французов. Вы… — старик запнулся, напрягся и задрожал от гнева.

— Ну, и?

— Вы…

— Ну, кто мы? — Леметр подступил к нему и с высоты небольшого роста — снизу вверх — вызывающе уставился в глаза старика.

— Вы предатели! — зловещим шёпотом процедил кюре.

Кровь ударила в лицо Леметра. Тяжело сопя, он метнулся к двери и пинком распахнул её.

— Стража!!! — скривившимся ртом крикнул он.

На крик его в кабинет вбежали солдаты. Леметр вплотную приблизился к старику и с инквизиторской улыбкой, глядя то ли на грудь, то ли на горло своей жертвы, ядовито прошипел:

— Вы напрасно надеетесь на открытый суд. Его не будет, дорогой кюре. Бродяге этого не положено. О вас больше никто не услышит. В яму этого… Бродягу!!!

Странники

Прошло лето. Кюре не возвращался. Жанна была в отчаянии. Ослушаться кюре она боялась и по нескольку раз в день, как только выпадало свободное время, бежала к церкви или на дорогу. Но тщетно. В церкви был только викарий, а на дороге появлялись то паломники, идущие к аббатству Сент-Мишель или к целебному источнику, то беженцы из разорённых деревень.

Однажды Жанне показалось, что она увидела кюре и помчалась навстречу путникам. Но то был старик, издали похожий на священника.

— Вы не встречали нашего кюре, Жана Минэ? — обратилась она к нему.

— Может, и встречали, — переглянувшись со своими спутницами, ответил старик. — А что это за деревенька?

— Гре, — ответила Жанна.

— А далеко ли Домреми? — спросила спутница старика у Жанны.

— Да вот, за ручьем. Это одно и то же, — ответила девушка.

— Говорят, у вас тут есть дерево дев, а возле него родник с целебной водой?

— Да, это у нас, пойдёмте, я покажу.

— А может, у вас есть и дубовый лес? — осторожно спросил старик.

— Да вот он — Шеню! — Жанна показала рукой на лес.

— А ты кто будешь-то? — обратилась к ней одна из паломниц. — Уж не та ли ты дева, которая должна победить англичан?

Жанна оторопела с широко раскрытыми серо-голубыми глазами.

— Скажи, не бойся, мы за тебя молиться будем, — сказала другая женщина, ласково оглядывая её и поглаживая по плечу.

— Это ты? — подступил к ней старик.

— Да, это я, — после некоторой паузы ответила Жанна и почувствовала себя как будто выше и старше. Она повела странников к источнику. Старик шёл рядом.

— Великая беда пришла на нашу землю. Англичане заняли множество городов. Король хочет освободить Орлеан…

— А без тебя он не может этого сделать, — продолжила за него женщина.

Другая взяла Жанну под руку.

— Про это и в книге написано. Мой сын встречал учёного человека, рассказывал, как тот читал из этой книги: «Придёт, придёт дева из дубового леса, где есть дерево дев и чудный источник. И та дева изведёт супостатов, погонит их как быков на британские острова». Вот так. — Он наклонился к Жанне и продолжил. — Иди, милая, прямо к королю, скажи ему: «Бог велел мне помочь тебе отвоевать Орлеан и надеть на тебя корону».

— Да, дева, тебя ждут везде, — вторая женщина погладила её по рукаву. — У нас только и разговоров, что о тебе. Король знает о тебе, только не ведает, где ты живёшь, а то бы давно привёз к себе, в замок, на совет. Там у него уже всё припасено: и кольчуга, и меч, и конь — всё, только приходи во дворец.

Другая женщина легко прикоснулась к залатанной одежде девушки, словно поправила что-то на ней.

— У нас ещё давно говорили, что король ждёт тебя и глаз не смыкает.

Все четверо остановились у источника. Старик опустился на колени перед ним и зачерпнул кружкой воду.

Ну, ничего, теперь-то уж скоро свершится, раз мы тебя нашли.

Странники напились воды, наполнили кувшины, поклонились в пояс и пошли дальше.

Жанна долго смотрела им в след и махала рукой.

— Что это за люди, Жанна? О чём они говорили с тобой? — услыхала она из-за спины и обернулась.

Это был Дюран Лассар, муж двоюродной сестры из Бюрей-де-Пти.

— Это, наверное, святые, дядя. Они сказали мне, что я должна пойти к королю и сказать ему, что меня послал к нему на помощь сам господь Бог, чтобы вернуть ему Францию. Откуда они узнали про меня? Я, конечно, давно думала о том, как помочь королю, но никому не говорила; а сегодня они пришли сюда и сказали мне об этом. Представляешь, дядя? Они сами сказали мне об этом!

По щекам её катились слёзы счастья.

— Дядя, ведь нельзя же ослушаться господа? Я помогу королю! Я никого и ничего не боюсь! Какое счастье, дядя! Господь услышал мои молитвы и прислал ко мне святых!

Вдруг Жанна запнулась, всплеснула руками и положила их на грудь, испуганно глядя на зятя.

— Постой, постой, но как же я поеду к королю, ведь у нас нет ни одной свободной лошади. Да и отец ни за что не отпустит меня. Он хочет выдать меня за Жана Лопоухого. Как быть? Помоги, дядя!

Дюран улыбнулся.

— Ничего. Я упрошу твоего отца, чтобы он отпустил тебя к нам, помочь моей Овьетте. А лошадь нам должен дать королевский капитан Роббер де Бодрикур из Вокулёра.

В тот же вечер Жанна уехала с Лассаром в Бюрей-де-Пти.

Робер де Бодрикур

На следующий день у маленького замка Вокулёра появились Дюран Лассар и Жанна. У входа их встретил охрипший, старый, дряхлый пёс с клокастой, длинной бурой шерстью. Рядом, на огромном валуне, сидел такой же ветхий и дряхлый охранник.

— Вам чего? — спросил он, когда, налаявшись, умолк пёс.

— Нам надо повидать капитана Бодрикура.

— Нет его! — буркнул старый солдат.

— Как это, нет? Вчера только был, а сегодня уже нет.

— А сегодня — нет.

— Куда же это он мог подеваться? — не унимался Лассар.

— Ты что же, хочешь, чтобы я тебе за две кружки вина выдал секрет?

— Ишь, ты на что намекаешь! И где же его взять-то, вина, коль вокруг такое разорение?

— А это уж не моя забота. Тебе нужен капитан, а не мне.

В эту минуту из замка вышла служанка с большой корзиной белья.

— Чего тебе, Дюран? — увидев Лассара, спросила она.

— Да вот, хотел повидать капитана…

— Опоздал. Сегодня ночью он с отрядом отбыл в Домреми. Туда этой ночью напала банда де Орли.

— Вот глупая баба! — возмутился старик. — Сама не пьёт и другим не даёт.

— Нельзя тебе! — ответила ему служанка, нарочно задела о его шлем так, что тот свалился и загремел, подпрыгивая по камням.

— Это почему же мне нельзя? — удивлённо и растерянно пробормотал тот, суетливо, пытаясь поймать упавший шлем.

— Рассыплешься! — ответила служанка, уводя за собой Лассара и Жанну.

В доме Лассара было темно. С треском горела печь, и яркие, огненные блики от неё метались по стенам и по лицам Жанны и маленькой Сусанны, дочери Лассаров. Они сидели перед теплой печкой, и Жанна рассказывала племяннице историю, придуманную на ходу.

— И вот в день свадьбы, когда гости захмелели, и веселье стало шумным, Маргарита незаметно для всех вышла из-за стола, поднялась в свою комнату, сняла подвенечное платье и облачилась в мужскую одежду. Так же незаметно выбралась во двор, отвязала коня и выехала прочь.

Голос Жанны, негромкий, мягкий и певучий, звучал страстно и волнующе. Маленькая Сусанна прижалась к Жанне и, затаив дыхание, смотрела на неё. А Жанна продолжала фантазировать.

— Маргарита добралась до короля и сказала ему: «Ваше величество, меня послал к вам на помощь сам господь Бог. Давайте мне армию, и я разобью врагов». Король распорядился дать ей армию. Маргарита разбила англичан и, не дожидаясь королевских наград, покинула армию. Тотчас укрылась в мужской обители под именем юноши Поля Агия. И вот прошло много лет. Никто из монахов не догадывался, что брат Поль Агий не мужчина, а дева…

Дверь дома распахнулась. Вошёл Дюран. Жанна посмотрела в его сторону и продолжила:

— И вот однажды Маргарита сильно заболела. А когда почувствовала, что пришёл её смертный час, она позвала настоятеля и призналась ему во всём. Сразу же после этого она умерла. И тогда монахи назвали её святой.

Шестилетняя Сусанна вздохнула и спросила:

— Жанна, а когда ты пойдёшь к капитану Бодрикуру?

— Завтра! — ответил за неё Лассар. — Завтра утром мы пойдём к капитану Бодрикуру. Вчера с божьей помощью отвоевал Домреми у банды де Орли, а сегодня возвратился домой, в Вокулёр.

Капитан Роббер де Бодрикур лежал в постели, когда к нему вошли оруженосец Жан Мец и помощник капитана Бертран де Пуланжи.

— Там к тебе крестьянин Дюран Лассар из Бюрей-де-Пти с племянницей, — сказал помощник.

— Что ему надо?

— Говорит, с важным делом.

— Тогда подождут… Давай головы полечим, — отмахнулся капитан.

Оруженосец крикнул в растворённую дверь.

— Ришар! Вина!

Вошёл слуга с подносом. Капитан выпил вместе с помощником и оруженосцем, после чего сказал:

— Ну, зовите этого, с девчонкой.

Вошли Жанна и Лассар. Поклонились. Красными, с похмелья, глазами капитан оглядел её, затем перевёл взгляд на Лассара.

— Ну, чего тебе, Лассар?

— Ваша светлость, вот племянница моя, Жаннета из Домреми. Она вам скажет.

Капитан снова перевёл свои рачьи глаза на девушку.

Жанна облизала пересохшие губы и подняла глаза.

— Мессир, недавно меня посетили святые. Наверное, то были Михаил, Екатерина и Маргарита. Они сказали, что господь велел мне пойти к королю и помочь ему отвоевать Францию. Я пришла просить вас дать мне коня для поездки к королю.

Капитан долго разглядывал её, потом повернулся к Пуланжи.

— Бертран, сколько раз на дню к тебе приходят святые?

— Святые? А-а-а… Это бывает, когда потяну кружек восемь или девять.

— Тогда, наливай. Может, и меня посетят. Я тоже хочу со святыми угодниками поразговаривать.

Они выпили.

— Ну, как? — Бодрикур опять повернулся к Пуланжи. — Ещё нет?

— Уже, да.

— Появились?

— Посветлело, — ответил Пуланжи.

Капитан, помощник и оруженосец громко рассмеялись. Хохотали дружно. Бодрикур кулаками чесал глаза, смахивая с них слёзы.

— А может, мы не то пьём? — спросил он у помощника.

Тот повернулся к стоящему за спиной слуге.

— Ришар, принеси другого.

— Слушай, как тебя… — Бодрикур обратился к Лассару.

— Дюран, ваша светлость, — поклонился тот.

— Слушай, Дюран. А она в себе?

— Да, ваша светлость, могу поклясться.

— А может, она хватила чего-нибудь? Знаешь, как оно бывает без привычки… Я, когда первый раз набрался, жеребца за папеньку принял, а родителя наоборот, стало быть… Да хорошо у папеньки кнут был под рукой; так он меня тем кнутом и привёл в чувство.

— Она не пьёт, ваша светлость.

— Тогда отведи её домой, пусть родитель даст ей как следует по жопе. Или замуж выдаст. Правильно, Пуланжи?

— Совершенно верно и своевременно, — поддержал капитана Пуланжи и продолжил, обращаясь к Лассару. — Только не очень сильно, а то чего доброго, с великого расстройства к ней ещё и черти явятся.

Все трое опять рассмеялись.

— Вы напрасно смеётесь, мессир Бертран, — Жанна очень ласково обратилась к Пуланжи. — Как бы нам не пришлось вместе служить.

Оба — Пуланжи и Бодрикур — долго, с изумлением глядели друг на друга. Потом Бодрикур поворошил свои короткие, чёрные кудри и, выпучив глаза, прошептал.

— Пуланжи, а, по-моему, они уже явились.

— Кто? — спросил тот, наливая в кружки вино.

— Святые, — шепотом ответил капитан и показал глазами на дверь, за которой скрылись Жанна и Лассар. Рыцари вновь расхохотались и, проливая на одежды вино, опрокинули кружки.

В Нанси

Утром в домик Лассаров постучали. Дюран отворил дверь. Вошла жена сельского старосты Адальберта с незнакомым мужчиной.

— Дюран, вашу Жанну ищет посыльный его сиятельства князя Лотарингии, — старостиха указала на незнакомца.

Тот коротко поклонился.

— Меня послал его сиятельство герцог Лотарингии Карл II. Он хочет повидать девицу, которая беседовала со святыми.

Это был, новый, неожиданный, но приятный поворот. Дюран повернулся к Жанне. Она встретила его взгляд с гордостью, но смиренно. Легко кивнув, она обратилась к Овьетте:

— Ты дашь мне теплую одежду, сестрица?

В княжеском возке, по снегу, ямщик доставил Жанну в Нанси, где в старом замке, на высоком берегу Марны, доживал свой век Карл II Лотарингский.

Более семидесяти лет прожил он, не зная горя. И вдруг — старость. Она пришла к нему с полным набором недугов. Вот уже два года он почти не выезжал из замка. Большую часть времени он проводил либо в постели, либо у камина, за столом, с которого не исчезала большая стеклянная бутылка с любимым красным вином.

Жанну провели в кабинет. Старик, несмотря на слабость, не поленился встать и выйти ей навстречу.

Жанна опустилась на колени.

— Что ты, что ты, голубка, — засуетился старый герцог. — Не надо, дорогая. Мои слуги доложили, что ты общаешься со святыми. Так вот я приказал привезти тебя, чтобы просить, не можешь ли ты поговорить с ними обо мне? Я так болен. Так страдаю. С каждым днём у меня остаётся всё меньше сил. Поверь, я смог бы хорошо тебя отблагодарить, если б ты оказала мне такую услугу.

— Ваше сиятельство, ко мне действительно являлись архангел Михаил со святыми Екатериной и Маргаритой. Они мне сказали, что Бог велел мне пойти к королю и помочь ему отвоевать Францию.

— А к какому же королю, душенька?

— Королю Карлу…

— Милочка, там, на небесах, откуда они свалились, им плохо объяснили. У Франции нет короля! Да, да… Короля нет! Есть дофин! Повтори.

— Дофин.

— Верно. Дофин. Наследник. Только не видать племяннику моему Карлуше Валуа короны, как своих вот этих лопухов, — сказал князь, показав на своё ухо, — пока не снимет осаду с Орлеана. Понимаешь? Осаду с Орлеана.

— Понимаю, — всё так же тихо ответила Жанна. — Осаду с Орлеана.

— Да, да! Пока не возьмёт Реймс, где по традиции должен получить корону… А чтобы пробиться к Реймсу, ему надо взять Осер, Труа и Шалон… Лишь тогда с божьей помощью он станет королём. Извини, курочка, я приму лекарство.

Он подошёл к столику, налил вина в серебряный стаканчик.

— Не желаешь? — спросил он.

Жанна мотнула головой.

— Странно, обычно все знахарки и ворожеи принимают… А, вообще, правильно делаешь — такая гадость… Но что поделаешь — приходится. Вот так, через муки и принимаю, — он выпил и продолжил. — Вчера Карлуша письмо прислал. Вознамерился в середине поста дать сражение под Руврэ. Намерение, прямо скажем, королевское. Но возле него столько пройдох, что дай ему, Боже, удержаться в дофинах. Там один Тремуйль стоит пяти Шартров. Воевать не умеет. Сам никогда в драку не лезет. Сражение ведёт через гонцов из шатра. Но деньги тянет из казны сам, и за пятерых. А Гокур… А Шартр… А Рагье… А этот, как его? Тьфу ты! О-хо-хо! Был бы я помоложе, помог бы ему. Ох, и нарубил бы капусты! Первому снял бы башку де Шартру. Для Тремуйля это большая честь. Этого борова я спровадил бы в яму с волками. Эти двое не соперники Карлуше Валуа, но жулики матёрые. Вот Алансонский — этот соперник! Это повёл бы войну энергичнее. Но он всего лишь кузен. Эх-х-хе-хе… Жаль, что я так стар. Всё болит. Везде ноет. И тут, и там… Значит, не можешь?

Жанна пожала плечами.

— Не знаю. Но, если они придут, я им скажу.

— Вот, вот, вот… Очень правильно. Скажи. Екатерину и Маргариту не проси — бесполезно. Все бабы на меня в обиде. А вот архангел Михаил должен понять. Мужик всё же… Попроси его. Попросишь?

— Попрошу, — ответила Жанна.

— Ну, вот и славно… А я тебя отблагодарю заранее. У нас в Лотарингии говорят: опусти в Марну кусок хлеба, и он вернётся к тебе с куском мяса. Вот тут у меня из всех капиталов осталось пять франков, — он взял со стола кошелёк, развязал его и высыпал на ладонь пять золотых. — Четыре я отдам тебе, а пятый оставлю на потом. Не возражаешь?

— Не возражаю.

— Ну, вот и славно. Держи! — он протянул ей четыре франка, а пятый опустил в кошелёк. — Прощай! — И когда Жанна уже выходила, добавил, помахав рукой. — Привет святым!

Когда сани показались из-за леса, маленькая Сусанна, дочь Дюрана и Овьетты, помчалась по деревне с криком:

— Едут! Едут!

Все жители Бюрей-де-Пти высыпали из домов и побежали к бугру, что возвышался над дорогой, ведущей в Нанси.

Как только Жанна выбралась из возка, её плотным кольцом окружили крестьяне. Дюран с трудом протиснулся к ней.

— Ну? Что? — спросил он, стряхивая с её плеч снег.

Вместо ответа Жанна молча разжала ладонь, на которой блеснули четыре золотые монетки с изображением всадника с мечом.

— И-и-и-и-и! Настоящие? — Дюран взял одну монетку и попробовал на зуб. — Настоящие.

В Вокулёре

В кабинете были Бертран де Пуланжи, Жан Мец, королевский курьер Коле де Вьен и сам Роббер де Бодрикур. Он-то и сообщил присутствующим:

— Вот, дофин пишет, что англичане перешли Луару южнее Орлеана и построили возле дороги форт Сен-Лу. Сейчас его величество с Божьей помощью собрал хорошую армию и намерен в середине поста дать герцогу Бедфорду сражение под Руврэ. Пишет, что есть надежда посчитаться с англичанами за все неудачи, и напомнить им про 27-й год и Монтаржи. — капитан остановился. Вздохнул. — Хорошо бы… Только… Сомневаюсь я в способностях нашего коннетабля Жоржа Ла Тремуйля. Тальбот и Суффолк тоже не дурнее наших. Да и дело-то ни в тех и не в других… Я сейчас вспомнил ту девчонку, что была здесь… Я не представляю должности, какую бы ей определить, но само её присутствие было бы очень полезным. Вот просто стояла бы в латах с флагом, и это было бы уже здорово. Кстати, где она?

— У свояка, в Бюрей-де-Пти. Вчера её приглашал к себе герцог Лотарингский. Мой слуга донёс, что старый кочерыжка дал ей четыре франка, — ответил Пуланжи.

— Что-то он расщедрился. На него это не похоже. Он же за одно су без штанов из замка выйдет, а за один франк испортит воздух в церкви, — усмехнулся Бодрикур. — Неужели соблазнил?

— Из него такой соблазнитель, как из меня беременная кобыла. Скорее всего, она его заговорила. Между прочим, в деревне её почитают чуть ли не святой. — Пуланжи обвёл присутствующих взглядом. — А у нас в Вокулёре уже ходит слух, что дева спасёт Францию.

За дверью хриплым басом залаял цепной пёс. Жан Мец шагнул к двери.

— Пойду, посмотрю, кого там принесло.

У крыльца он увидел Жанну.

— Что ты здесь делаешь, милочка? Почему ты до сих пор не победила англичан, чтобы самой стать англичанкой?

— Я пришла сюда, чтобы просить мессира Роббера проводить меня к дофину.

— А может, тебе лучше пойти к маменьке и помочь ей прясть?

— Я предпочла бы прясть возле моей бедной матери, как и подобает; но нужно, чтобы я пошла и сняла осаду с Орлеана. Так хочет мой господин.

— А кто твой господин?

— Господь Бог.

Теплом засветилось лицо оруженосца коменданта. Он сошёл с крыльца.

— Я помогу тебе, детка, — сказал Мец, взял её за руку и повёл за собой.

— Легка на помине, — добродушно воскликнул Бодрикур, увидев её. — Что нового ты нам расскажешь? Ты опять виделась со святыми?

— Нет, но еще тогда они ясно сказали мне: Бог велел тебе пойти к дофину. Сними осаду с Орлеана. Поведи дофина в Реймс, чтобы там короновать его. Никто. Никто на свете: ни короли, ни герцоги — не спасут Францию. Никто, кроме меня. Если бы вы знали, как нужно мне, чтобы до середины великого поста я была у дофина Карла.

Все присутствующие переглянулись. Капитан вышел из-за стола.

— К середине поста ты уже никак не успеешь. Но завтра утром мы отправим тебя к дофину. А сейчас надо купить для тебя коня и походную мужскую одежду. Надо проводить тебя в Шиньон тайно, чтоб о тебе не узнали ни бургундцы, ни англичане.

— Я дам ей мужскую одежду и пару франков на коня, — сказал Мец.

Капитан тряхнул кошельком.

— Ну, держи и от меня два франка.

— И от меня пару золотых прими, — развязал свой кошелёк Пуланжи.

Жители Вокулёра, шедшие навстречу, интересовались, куда они идут, а узнав, шли рядом с ними.

— Идём покупать коня и седло для девы Жанны, — говорил уже не Жан Мец, а печник, шедший рядом.

— У Дардье не бери — обманет. Покупай у Жарона, — посоветовал гончар.

— Ей бы долгохода или арабца, — продолжал сапожник.

— Э-э-э-э… — протянул кузнец. — Ну, ты сейчас наговоришь. Чего захотел. Может, ещё скажешь першерона или брабансона, а то и гласдейла? У нас их и отродясь не было. Да и ни к чему ей это. Она ещё на коне ни разу не сидела. Она девушка. Лёгкая, худенькая… Ей надо объезженную кобылку. Лучше кумаргу. Не молодую, не высокую, но крепенькую.

— Есть такая у Поля Косорылого, — подсказал булочник.

— Она у него лечёная, — подкинул справку коновал.

— А у него есть ещё одна — серенькая, — напомнил кузнец.

— Серая на сносях, — опять остановил их коновал.

— Тогда мимо Дардье нам не пройти. У него есть хорошие кобылки, но с ним держись, как на охоте — или обманет, или заломит двадцать франков, — с уверенностью сказал гончар.

На конюшню ввалились толпой. Выбрали подходящую кобылку.

— Сколько запросишь? — подошёл Мец к торговцу.

— С другого, может быть, и запросил бы, а с тебя не буду. Давай двадцать франков.

— О! А я что говорил. Теперь торгуйся, — подбадривал Меца гончар.

Мец выпучил на торговца глаза, полные гнева и надежды, что ослышался.

— Сколько?

— Девятнадцать. С половиной, — повторил Дардье, разводя руки и оглядывая всех, словно призывая в свидетели.

Мец достал деньги и пересчитал — шесть. Жанна протянула свои четыре — десять. Мецу не стало легче. От стыда он покраснел и вспотел. На глазах появились слёзы. Он стоял молча, растерянно, низко опустив голову, словно бычок. Жанна не понимала, что происходит, и участливо заглядывала ему в лицо.

— Ты чего с людей шкуру дерёшь?! — возмутился гончар.

— А что же мне задаром отдавать такое добро? Кобылка хорошая — тридцать лье пройдёт без отдыха. Где ты видел дешевле?

— Да этой кобыле почти десять лет.

— Одиннадцать. И все эти годы я кормил её не опилками, а хорошими кормами. И съела она одного овса на сорок франков. А я прошу всего лишь двадцать.

— Так мы ж тебе облегчаем участь.

— Ишь ты, благодетель нашёлся.

— Да чего с ним говорить, пойдём к Полю Косорылому. У него за дюжину золотых можно с седлом арабца купить! — крикнул кузнец.

— Скинь полфранка, я десять су добавлю! — крикнул торговцу Дюран Лассар.

— Мало даёшь! — ответил хозяин.

— А, была не была! Скинь ещё франк, я один даю! — тряхнул кошельком башмачник.

Мясник заглянул в свой кошелёк.

— Я пять су кидаю!

— Тряси, не жадничай, ты сам-то нынче наторговал на пять франков! — крикнул Дардье.

К Мецу подошёл кузнец, всыпал в его ладонь горстку монет и крикнул:

— Скинь ещё, я десять су даю!

— Мало! Такой кобылы не найдёшь в Вокулёре. И смирная, и сильная! — держал цену Дардье.

— Сбрось ещё один, я ливр даю! — показал монету гончар и опустил её в ладонь Мецу.

— Возьми ещё пять су!

— Вот, прими от меня три.

— Возьми пять!

В широкую ладонь Меца сыпались монеты. Когда подсчитали, вышло шестнадцать франков с мелочью.

— Ну, что? Отдаёшь за шестнадцать?!

— За шестнадцать? Конечно. Не отдаю.

— Всё! Идём к Полю Косорылому! — крикнул гончар.

— Иди, иди! Поль Красавчик только и ждёт тебя, чтобы отдать коня за драные штаны. Он ещё и расцелует тебя в придачу! Ах, как он это делает! — ядовито крикнул Дардье.

— Да чего с ним говорить, идём отсюда! — крикнул булочник и направился прочь.

— Идём! — сказал Мец и махнул рукой.

Толпа повалила со двора.

— Куда же вы? Стойте! Согласен! — вдруг закричал Дардье, не ожидавший упрямства односельчан.

— Нет, мы идём к Полю! Пусть она ещё на тридцать франков съест! — продолжал гончар, ведя за собой толпу.

— Забирайте за пятнадцать с половиной! — простонал Дардье. — Хорошая кобылка. Почти не ест.

— Ну да, прямо вся в тебя. Идём! — не унимался гончар.

— Ладно. Берите за пятнадцать! — сбил цену Дардье.

— Вместе с седлом, уздечкой и шпорами! — повернулся к нему Мец.

— Согласен, за шестнадцать, — уставшим голосом ответил хозяин.

— По рукам, — схватил его за руку гончар, — и по кружке вина.

— Уводите, — согласился торговец. — Я ведь так, для порядка.

— Да, мы понимаем, — гончар взял кобылку под уздцы и подвёл её к Жанне. — Ну, вот… Держи… Она твоя. Береги.

У Жанны от счастья текли слёзы.

Бургундский дозор

На опушке леса стояли три солдата: старый и толстый Гуго; молодой, долговязый и узколицый Жюль; и совсем ещё юный, белобровый Мишель.

— Мёрзнем, мёрзнем… А зачем? Не понятно! — бурчал Мишель.

— Тебе ясно сказано: девку караулить! На коне, в кольчуге, с мечом, — хрипло и терпеливо, втолковывал ему Гуго.

— А что за девка-то? В писании о ней ничего не сказано, — не унимался Мишель.

— А ты читал его? — не глядя на него, спросил Гуго.

— Кого?

— Его!

— Кого — его?

— Э-э-э-э! Кого, чего… Того!!! Писание! — сорвался Гуго.

— Ну, читал.

— Вот брешет! Да ты хоть буквы-то знаешь? — скосил в его сторону глаза Гуго.

— Раньше знал, — упирался Мишель.

— Сколько ж тебе лет? — старик обернулся к нему.

— Сколько, сколько… Пятнадцать уже!

— О-о-о! Ну, если ты в пятнадцать уже забыл то, что знал, тогда тебе лучше переодеть штаны на голову.

— Зачем?

— Да чтоб мозгам прохладней было, — Гуго залился смехом.

— При чём здесь штаны?

— Да при том, что они у тебя сейчас в штанах.

— Оно, конечно, плохо, когда не знаешь, да ещё забудешь. А ты сам-то читал? — повернулся к старику Жюль.

— Я? Я не любитель. А вот капеллан рассказывал про девку одну Юдифу… Девка была такая Юдифа, в чужой стране. Так эта самая Юдифа одному мужику башку отрубила! — сказал Гуго и оглядел молодых с видом профессора.

— А за что? — спросил Мишель.

— Да за что бы ни было! Слыханное ли дело, чтобы девка рубила голову мужику! Видать пожалела монету на кружку вина, — ответил Гуго.

— Вот ведьма, — покачал головой Жюль.

— Истинно — ведьма! — Гуго перекрестился.

— Так может, это и есть та самая Эндифа? — со страху перешёл на шёпот Мишель.

— Вот деревня! Удифа! — поправил его Жюль.

— Ну, Ундифа… Так что, не она? — спросил Мишель.

— Нет, не она. Та была давно.

— Как давно?

— Как, как!.. Ну, раньше! — ответил Гуго и добавил. — Чем тогда!

— Ого! — изумился Мишель.

— Да, значит, не она, — облегчённо сделал вывод Жюль.

— То-то, — с достоинством прохрипел старик.

— А может, и она. Ведьмы живут по тысяче лет, если их не сжигать, — высказал предположение Жюль.

— Это уж точно. Соображаешь, — поддержал его Гуго.

— Смотрите!!! — крикнул самый зоркий Мишель и рухнул на снег.

Из-за пригорка, освещённого заходящим солнцем, выскочили семь всадников. В самом переднем старому Гуго тоже что-то почудилось. Он только хрипло прошептал: «Девка» — и с размаху упал в снег лицом. Рядом с ним, тоже зарывшись в снег лицом, залёг и Жюль.

Через какое-то время они услышали над собой смех. Среди мужских голосов явно слышался один девичий.

Гуго пересилил страх, медленно и осторожно оторвал голову от земли.

— Старик, так можно отморозить глаза, — ехидно, едва сдерживая смех, сказал Пуланжи.

— И рот, — добавил Мец.

— И даже — живот! — подкинул шутку королевский курьер Коле де Вьен и хохотнул.

— И не только живот, но кое-что ещё, — подал голос лучник Ришар.

— То, что ты имеешь в виду, он уже давно отморозил, — сказал Мец и вовсе зашёлся смехом, который подхватили все, кроме Жанны.

— Сам-то, смотри, язык не отморозь — разболтался, — осмелел Гуго и поднялся.

Поднялись и Жюль с Мишелем. Тотчас же из всадников вперёд выехали, обнажив мечи, слуги Пуланжи и Меца — Жак и Хильдерик.

— Не надо! — сказал Пуланжи и остановил их.

— Старик, а кого это вы здесь высматриваете? — спросил Мец.

Старик помялся и ответил:

— В дозоре поджидают врага. Но нам говорили про девку с мечом.

— А-а-а-а! Девку… Откуда бы ей взяться, — отстранённо пробормотал Мец и, чтобы поскорее перейти на другую тему, спросил. — Ты лучше скажи, где бы нам переехать реку?

— Переехать можно везде, только спеши — скоро весна. Да и не гоните один за другим — опасно, лёд сломаете. Цепью надо, — отвечал старик, а у самого поджилки так и тряслись — прямо на него смотрела девица в мужской одежде и с мечом на поясе.

— Ну, прощай, старик, — услышал он её голос и почувствовал на лице колючие и холодные искры снега. Это круто рванули с места кони. Все трое дозорных зажмурили глаза; а когда открыли, кроме них самих, никого не было рядом.

Жан Паскерель

— Зря мы их оставили живыми. Не избежать нам теперь погони, — высказал опасение Мец. — Может, вернёмся и… Мне показалось, что они заметили тебя, Жанна.

— Что же мне теперь голову под седло прятать?

— Возвращаться не стоит. Мы их можем не застать. И погони мы всё равно не избежим. И если бы мы их убрали, на нас была б объявлена охота, — объяснил Пуланжи Мецу.

— И голову под седло тоже прятать не надо. А вот волосы, видимо, придётся обрезать, — осторожно предложил фельдъегерь. — Сейчас заедем на ночлег в аббатство Сент-Юрбен, там и…

— Нам бы поскорее к дофину, — попыталась возразить Жанна.

— Жанна, мы должны беречь коней, — отрезал де Вьен.

— А не опасно ли нам появляться в Сент-Юрбен? — смягчил разговор Мец.

— Там у меня верные люди, — заверил курьер и круто свернул в сторону.

Когда они въехали в аббатство, было уже совсем темно. Их встретил молодой монах и проводил в помещение для гостей, освещённое несколькими факелами.

Монах удалился, но вскоре вернулся с едой и сообщил:

— Под стенами аббатства небольшой конный отряд бургундцев. Монах из нашей стражи сообщил, что они ищут деву с мечом в сопровождении всадников.

Коле де Вьен что-то сказал ему. Тот ушёл и возвратился с ножницами. Мец взял их и подошёл к Жанне.

— Поверь, мне очень жаль, но ничего не поделаешь, придётся расстаться с этой красотой.

Жанна отвернулась к стене и откинула голову назад, так что её тёмные, густые, прямые и жёсткие волосы повисли свободно, спадая почти до самых колен. Мец сгрёб их в руку и одним разом обрезал. Жанна какое-то мгновенье продолжала ещё стоять лицом к стене. Потом круто обернулась. На глазах её блестели слёзы; но на губах светилась улыбка.

Монах подошёл к ней.

— Меня зовут Жан Паскерель. А вы, наверное, та самая дева, о которой все говорят?

— Да.

— Возьмите меня с собой, я смогу быть полезным.

— Но ещё неизвестно, как распорядится моей судьбой дофин.

— Ничего, пробьёмся, — заверил монах. — Если я не стал епископом, это не может, помешать мне стать духовником девы Франции. А знаю я, поверьте, не меньше Жерара Маше — духовника дофина.

— Ну, хорошо, утро подскажет, — ответила Жанна с улыбкой.

Вещий сон

— Изабелла! — разразился криком отец, едва открыв глаза.

— Чего тебе? — отозвалась от печки мать.

— А-а-а-а… Ты здесь? Где наша Жаннета?

— Вспомнил! Уже почти год как у Лассаров!

— У Лассаров, говоришь? Мне сегодня приснилось, что она ушла с солдатами!

— Э-э-э-э… Приснилось! Мне вон сегодня привиделось, что со мной спит король. Проснулась. Глядь, а это ты!

— А-а-а-а! Так вот ты о чём думаешь? А не я ли для тебя король?

— Ой-ой-ой! Так вы, ваше величество, только и думаете, чтобы она поскорей ушла с солдатами? Спрячь пузо! Король в драных портках!

— Мне не до шуток! Её честь — это честь нашей семьи! — продолжал ораторствовать отец.

— Если тебе дорога честь нашей семьи, садись на коня, бери топор, коль нет меча, и ограбь усадьбу де Орли!

— Не болтай языком! Чтобы стать грабителем, надо сначала стать благородным человеком и мужем благородной дамы! — прикрикнул он, схватил башмак и запустил им в жену.

Та ловко увернулась. Башмак пролетел в угол, где спали сыновья. Старший сын Жан, только поднял голову на шум, но, получив башмаком по лбу, рухнул в постель.

— Чего с утра башмаками кидаетесь? Больше нечем что ли? — крикнул он из-под одеяла.

— Вставайте, бездельники! Да побыстрее! — горячился отец.

— Чего так рано? Сеять что ли? Снег убери с поля!

— Живо поднимайтесь, лодыри, и поезжайте в Бюрей-де-Пти. Если у Лассара Жанны нет, догоните её и утопите! — приказал отец сыновьям и тяжеловесно добавил. — А не то я сделаю это сам. Поняли?

— Поняли, поняли, — Жан толкнул брата в бок. — Пьер, вставай.

— Поспать не дадут, — буркнул младший сын.

— Молчи, а то и поесть не дадут, — одёрнул его Жан.

Меч великого Мартелла

Рано утром путников разбудил Жан Паскерель; с ним был ещё юный монах.

— Вставайте, — голос Паскереля был взволнованным, — аббатство окружено бургундцами и англичанами. Они требуют впустить их сюда. Идите за братом Жоржем. Он выведет вас подземным ходом.

— А как быть с конями? — прохрипел спросонья Пуланжи.

— Это я беру на себя, — заверил его Паскерель и вышел.

Юный монах, брат Жорж, повёл спутников Жанны тёмными коридорами, по лестницам, ведущим, то вверх, то вниз. Затем они наконец-то спустились в глубокий подвал и пошли по узкому туннелю, длинной не менее полулье. Наконец очутились в склепе. Дверь, ведущая наружу, была заперта. Вскоре послышался звон ключей, скрежет замка и петель. Дверь наружу распахнулась.

— Выходите, — услышали путники голос монаха Жана Паскереля.

Наверху их ждали кони. Они вскочили в сёдла, попрощались с Жоржем и умчались.

— По-моему, нам своевременно повезло, что мы встретили вас, Жан, — с благодарной улыбкой, глядя на Паскереля, сказала Жанна.

— А я за эту встречу буду благодарить моего друга, королевского курьера Коле де Вьена, — так же с улыбкой ответил монах.

— Что же касается меня, то я до самой смерти обязан святой Екатерине Фьербуа. Все, кто когда-либо был в плену обязаны ей освобождением. Она покровительствует нам, военным. Недавно мы удачно избежали задержания и пленения, а может быть, и смерти. По старой традиции бывшие пленники оставляли в аббатстве Сент-Катрин-де-Фьербуа свои доспехи и мечи. И нам было бы грешно не заехать в эту обитель и не отстоять хотя бы службу в монастырской церкви, — сказал фельдъегерь и в ожидании поддержки оглядел всех попутчиков.

— Что ж, давайте не будем впадать в прегрешение, — улыбнулась ему Жанна. — Надеюсь, мы не попадём здесь в окружение?

— Уверяю вас — нет! — заверил её рыцарь. — Мы уже на территории Буржского королевства. За мной.

И всадники устремились к воротам показавшейся обители.

Монахи оказали им должный, но скромный и сдержанный приём. Пригласили на мессу. После службы накрыли постный стол для путников, сопровождающих королевского фельдъегеря.

За обедом аббат, брат Бюсси, глянув на Жанну, сказал:

— В народе только и разговоров, что о деве, которая должна явиться и освободить Францию. Может быть, юный паж хочет выдать себя за деву, поэтому почти ничего не ест, и совсем не пригубил вина.

— Это не паж, брат Бюсси, — оторвавшись от еды, повернулся к нему Паскерель. — Это Жанна-дева. Та самая, о которой вы говорите.

Бюсси отпрянул, забыв во рту кусок рыбы с торчащим хвостом. Едва придя в себя, он бросил трапезу.

— Если это так, я прошу извинить меня, — он поднялся и поспешно вышел из трапезной.

Из-за двери было слышно, как он очень быстро и громко говорил толпящимся под дверью монахам.

— Что это с ним? — Паскерель спросил курьера.

— Сам не знаю. Может, спятил малость, — тот пожал плечами. — Во всяком случае, сейчас он был вполне похож на старого сома, которого огрели колесом от старой телеги. Его рот распахнулся, как ворота Фьербуа на Пасху.

— А глаза, как у ошпаренного рака, чуть не выпали на стол, — сказал Мец. Все дружно рассмеялись.

Вошёл аббат.

— Братья, я распорядился, чтобы Жанне-деве подобрали доспехи… А ещё, — он повернулся к девушке, — вас ожидает сюрприз!

— А это не будет слишком долго, брат Бюсси? — заволновался де Вьен.

— А куда вам спешить, братья? В природе случилась весна. Идёт проливной дождь. Рано утром тронетесь в путь и к вечеру будете в резиденции дофина в замке Шиньон.

Утро выдалось ясное и радостное. Усадив гостей за щедро накрытый стол, Бюсси подал знак, и в трапезную торжественно вошли монахи. Они внесли очищенные до блеска латы; голубой плащ, подбитый мехом; шлем с перьями и меч. Бюсси взял его из рук монаха и произнёс речь:

— Дорогая Дева-Жанна! Ступая на путь благородного рыцарства, примите от братства обители меч Великого Карла Мартелла. Да, да… Того самого Мартелла, который 696 лет назад поразил арабов в битве при Пуатье. На мече есть пять насечённых крестов. Это символы побед Мартелла. Пусть же к ним прибавятся и ваши победы.

Глаза Жанны светились счастьем. Она медленно, но коротко, с достоинством поклонилась:

— Спасибо, братья! Я запомню этот день. Вы вселили в мою душу веру в успех нашей войны.

Все обитатели монастыря вышли проводить Деву-Жанну в дорогу и долго стояли перед воротами, пока всадники не скрылись из виду.

Жанна пришпорила свою лошадку и неслась впереди всех. На ней были сияющие латы. На голове — шлем с длинными перьями. С плеч спадал сшитый монахами плащ. На поясе, в новых, отделанных бархатом ножнах, висел меч — меч Мартелла.

Руврэ

А в это самое утро в ожидании английского отряда и крупного обоза войско дофина заняло выгодную позицию неподалёку от Руврэ.

В шатре, кроме коннетабля Жоржа Ла Тремуйля и Карла Валуа, не было больше никого. Они стояли перед столом с лежащей на нём картой предполагаемого боя.

Оба были без шлемов, а король и вовсе без доспехов. Поодаль от карты, на ближнем к выходу краю лежали их головные уборы. На противоположном конце стола стояли шахматы.

— Ваше величество, мы готовились к этому сражению не один день. По данным нашей разведки, они должны выйти именно сюда. Так как именно здесь проходит их путь из Кале в Орлеан. Это крупнейший обоз с вооружением и провиантом. По предварительным подсчётам только одной селёдки должно быть не менее тысячи бочек. Успех нам обеспечен. Они не готовы к столкновению. Естественно, полны решимости и уверенности в своей непобедимости. Но на нашей стороне преимущество. Мы имеем более выгодную позицию. Отсюда мы начнём сражение, как только они втянутся в бой, который мы им навяжем. Они до сих пор не знают, что мы противостоим силами, превышающими их почти вдвое. Суффолк имеет против нас триста лучников, семьсот пеших воинов, пятьсот всадников лёгкого вооружения и три мортиры. У нас же общая численность войска составляет три с половиной тысячи; плюс выгодная позиция, неожиданность, инициатива и готовность! — доложил коннетабль.

— Что ж, если победа будет наша, я обещаю вам графство.

— Я с честью оправдаю эту награду, ваше величество! — Ла Тремуйль поклонился.

За колыхающимся от ветра пологом послышались топот копыт и лошадиное ржанье. В шатёр вошёл гонец:

— Ваше величество, англичане приняли бой. Наш арьергард начал запланированный отход.

Карл удовлетворённо кивнул и перевёл взгляд на коннетабля. Тот пальцем привлёк внимание гонца к карте, ткнув в неё толстым пальцем:

— Скачите к Мюго. Передайте ему: как только их авангард войдет в долину, пусть Мюго перекроет им путь к отступлению.

Гонец умчался. В шатёр вошёл с докладом другой курьер:

— Отряд маршала Буссака начал бой. Де Рэ вывел свой отряд и вступил в сражение. Резервы ещё не трогали.

— Скачи к Мюго. Пусть нанесёт удар с тыла одной половиной отряда. Вторую пусть придержит. Оттуда лети к Фуше. Пусть будет готов встретить отступление англичан.

Гонец умчался. Ла Тремуйль повернулся к дофину.

— Фуше стоит с тысячным отрядом в лесу. Сейчас он встретит их. Суффолк, как только почувствует за спиной Мюго, подумает, что попал в мешок, засуетится и пойдёт на Мюго, а тут выйдет Фуше и решит исход дела.

Стремительно и шумно в шатёр вошёл гонец из отряда Мюго.

— Отряд капитана Мюго разбит. Командир погиб.

В глазах коннетабля промелькнула растерянность.

— Пробейтесь к Фуше, он в лесу напротив, пусть немедленно атакует.

Гонец поклонился в сторону короля и вышел.

Толстый Жорж повернулся к дофину.

— Гибель отряда Мюго, конечно, для нас потеря, но всё последующее спланировано с учётом этого.

В шатёр ввалились оба гонца, посланные к Фуше. Старший из них доложил:

— Англичане подожгли лес, в котором стоял Фуше.

Красивое лицо толстяка побагровело.

— Негодяи! Они, кажется, разгадали наш план. Ты скачи к Амбруазу де Лоре и де Рэ, пусть закрепляются на этих позициях. А ты, — коннетабль повернулся к другому гонцу, — лети скорее к резерву Поклена, он слева от нас, за пригорком, пусть идут в обход Руврэ и выходят в тыл англичанам, вместо Мюго и Фуше.

Гонцы исчезли — помчались выполнять приказ главнокомандующего. А он повернулся к дофину с видом стратега-победителя.

— Суффолк, бесспорно, негодяй. Мы это знали и планировали сражение с учётом этого. А ещё в нашем деле очень важно сохранить спокойствие.

В шатёр вошёл курьер от капитана де Рэ.

— Англичане отступают, сир. Прикажете добивать?

Толстяк обрадовано потёр ладонями.

— Ну, вот, план начинает исполняться. Хотите добивать? Рано! Отряд Поклена ещё не вышел им в тыл. Закрепляйтесь!

Гонец умчался. Коннетабль подступил к дофину и чуть склонился к нему.

— Я знаю, кое-кто ехидничает по поводу того, что я сам не размахиваю мечом или топором. Я сторонник иного метода ведения боя. Каждый отдельный командир отряда всегда знает, где я нахожусь, поэтому со мной всегда можно легко связаться и получить новое приказание.

— Я помню, сир, что именно благодаря этому мы и выиграли бой под Монтаржи, — поддержал его Карл.

— Благодаря этому, сир, мы одержим ещё не одну победу, — продолжал разглагольствовать толстый Жорж. — Современная война — это шахматная игра, игра умов. А командующий — игрок.

В этот момент английская стрела пробила шатёр и воткнулась в карту, лежащую на столе.

В следующее мгновенье вошёл гонец.

— Сир, англичане вернулись на позиции. Они перестроились и убивают наших солдат.

— Скачите вслед за отрядом Поклена. Они идут в обход Руврэ. Верните их сюда! Немедленно!

Гонец вышел, но через мгновенье ввалился спиной в шатёр со стрелой в груди. В тот же миг ядро, прорвав шатёр, рухнуло на стол, прямо на шахматы, да так, что фигуры брызгами полетели в разные стороны.

Карл успел прикрыть лицо рукой. Затем с бледным лицом, но оптимистической ноткой в голосе сказал:

— Я думаю, сир, что эта неожиданная атака англичан есть не что иное, как агония. Всё равно они в мешке и ничто уже не поможет им спастись. Я поехал в Шиньон. Вечером жду вас для доклада.

Персеваль де Буленвилье

Во дворце он позвал к себе советника Персеваля де Буленвилье.

— Ещё одно такое сражение, и хозяином во Франции будет герцог Бедфорд. Если три дня назад я был уверен, что наконец-то наступил перелом в войне, то сегодня я потерял всякую надежду на то, что нам когда-нибудь удастся вернуть Францию. Как вы думаете, что о нас говорят в стране?

— О нас уже давно ничего не говорят, ваше величество.

— Это почему же?

— Потому, что везде говорят про деву, которая якобы должна явиться и спасти Францию.

— Я бы не пожалел награды тому, кто привёл бы сеющего такой слух и бросил бы его в яму с волками.

— Ваше величество, по имеющимся сведениям, ещё прошлым летом англичане поймали такого человека в Париже и исполнили ваше желание.

— Вот как? Странная логика у этих англичан.

Буленвилье покачал головой, а Карл продолжил:

— А что это за девчонка, о которой болтают? Она существует? Есть ли о ней какие-либо сведения?

Персеваль потянул уголком рта, поднял брови и склонил голову набок:

— Сведения, в общем-то, фантастические, так как всё это плод вымысла и ожидания героя, который вернёт страну к жизни. Но мне думается другое: даже если такая дева не объявится, мы с вами будем вынуждены придумать её сами.

— Что значит придумать, если о ней уже говорят?

— Я хотел сказать, ваше величество, что нам с вами придётся материализовать слух о ней.

— Что вы такое говорите? Как вы это себе представляете?

— Думаю, что нам придётся снарядить экспедицию в Шампань или Гасконь, выловить хорошенькую девчонку, отмыть её, нарядить в латы и ставить во время боя на пригорок.

— Где-то я уже слышал подобное, — сказал Карл и поморщился.

— О-о-о… Ваше величество! Об этом говорят со времён Труа.

Вошёл секретарь Жан Шартье и доложил:

— Ваше величество, из Вокулёра вернулся курьер, привёз письмо от капитана Роббера де Бодрикура.

— Читайте, — тихо сказал дофин.

Шартье развернул послание и принялся читать, громко и чётко, изредка переводя взгляд с бумаги на дофина:

«Его величеству дофину и королю Франции от слуги и верного рыцаря, коменданта крепости Вокулёр, капитана Роббера де Бодрикура.

Ваше величество! Довожу до вашего сведения, что в период с весны прошлого года по настоящий момент вверенное мне для охраны ваше кастелянство перенесло немало бедствий. В июне 1428 года на земли домена вашей семьи напала банда бургундцев и англичан под командованием француза-предателя Антуана де Вержи. Жители Гре и Домреми-сюр-Мез подверглись нападению банды, которой предводительствует не менее тёмная личность де Орли. Несчастные обитатели селения вынуждены были продолжительное время укрываться в Невшато у францисканцев, сохранивших верность единственному и законному наследнику престола — вам, Карлу VI. Сейчас на землях ваших разруха и запустение. Так бандиты нанесли огромный ущерб всему, что составляло вашу собственность. Но даже в самые в самые тяжёлые дни испытаний, ниспосланных судьбой, мы продолжали думать о вас.

Государь, в вашем кастелянстве объявилась юная дева, которая утверждает, что к ней являлись святые и передали ей слова господа нашего, чтобы она пошла к вам, сняла осаду с Орлеана и повела вас в Реймс для коронования.

Мы, Роббер де Бодрикур, Бертран де Пуланжи и Жан де Мец, беседовали с ней для выяснения её личности, но она не показалась нам обманщицей или ненормальной. С ней также имел беседу ваш дядя, герцог Лотарингский Карл II и даже вознаградил её четырьмя золотыми…»

Услыхав это сообщение, Карл неожиданно для присутствующих сделал два уверенных шага к секретарю, выхватил письмо, отыскал то место, где было написано о ней, пробежал по нему глазами и, не оборачиваясь к Шартье, спросил:

— Он здесь?

— Кто? — переспросил тот. — Гонец?

— Да. Гонец.

— Здесь, ваше величество.

— Позовите.

Шартье поклонился и вышел. Тотчас вместо него в проёме двери возник фельдъегерь, которого дофин встретил вопросом:

— Она здесь?

— Да, ваше величество.

— Какая она?

— Девчонка, ваше величество… Особенного в ней ничего нет, но хорошенькая.

— Говорит она что?

— Да она больше молчит, чем говорит.

— Ну что-то же она говорит? Не заговаривается?

— Нормально говорит, ваше величество, не заговаривается. Гладко, складно. Справлялась о вашем здоровье…

— Где она?

— На постоялом дворе у Франсуа Колье.

— Ну, хорошо, спасибо, позовите сюда нашего секретаря.

— Слушаюсь, сир, — курьер вышел.

— Что прикажете, ваше величество? — спросил с порога Шартье.

— Оповестите всех членов Совета Дофинэ, что я желаю их видеть вечером за праздничным столом по случаю моего дня рождения.

— Слушаюсь.

Совет Дофинэ

Когда вечером Карл вошёл в зал, то вокруг накрытого стола уже расхаживали сенешал, комендант Шиньона и Орлеанский губернатор Рауль де Гокур; королевский духовник, прелат Жерар Маше; бывший канцлер, а ныне шамбеллан, старик Роббер Ле Масон; граф Антуан Виндом; герцог Жан Алансонский; советник Франсуа Гаривель; советник и президент Счётной Палаты Симон Шарль; коннетабль, маршал Жорж Ла Тремуйль; граф Шарль де Бурбон; канцлер королевства, архиепископ Реймса Реньо де Шартр; казначей Эдмон Рагье; придворный поэт, летописец, дипломат и советник Ален Шартье; советник Персеваль де Буленвилье; граф Бернар Арманьяк; маршал Жискар Буссак; лейб-медик Реньо Тьерри и секретарь Жан Шартье.

— Монсеньоры, — обратился к собравшимся Карл, — я пригласил вас не только по случаю дня моего рождения, но и чтобы обсудить с вами необычное явление. В кастелянстве Вокулёра объявилась дева, которая говорит, будто её послал господь Бог, чтобы снять осаду с Орлеана и короновать меня в Реймсе. Комендант-капитан Бодрикур прислал эту деву к нам. Она здесь, на постоялом дворе, в сопровождении людей капитана. Прошу вас, монсеньёры, за стол, окажите мне честь.

Старик граф де Гокур оживлённо потёр руками и прищурил чёрные, не утратившие живого блеска глаза, обвёл взглядом присутствующих.

Прелат Жерар Маше внешне не проявил оживления, но в глазах его мелькнуло беспокойство, вызванное скорее не самой новостью, а необходимостью высказать сейчас своё мнение, которое могло понравиться дофину, но наверняка не понравиться канцлеру или наоборот.

А у того на старчески бледных щеках выступил фиолетовый румянец, на шее и на лбу проступили вены, а в глазах сверкнул злобный огонь.

На полном, красивом лице коннетабля отразилась ревность; она искривила его налитые красные губы, изломала брови над глазами, полными растерянности и невыразимой обиды.

На лице Ле Масона блуждала улыбка.

Ален Шартье встретил эту новость спокойно; то ли был готов к этому, то ли разучился удивляться.

— Что скажете, монсеньёры? — подал голос Карл.

— Судя по тому, что она заявляет о себе, она намерена лично присутствовать в войсках и участвовать в боевых действиях, ведь одной молитвой — пусть меня извинят господа служители божьи — она вряд ли чего добьётся, — медленно и значительно выговорился граф де Гокур. — Не так ли?

— Наверное, так оно и есть, — ответил Карл.

— Но вы же не знаете, как поступить: принять её или нет? — опять задал вопрос дофину де Гокур.

Карл качнул головой к плечу.

— В конце концов, её судьбу мы можем решить заочно.

— Можем, если отвергнем её миссию априори, — сказал сенешал.

— Желающих помочь королю много. Их, как минимум, половина Франции! Но… — протянул канцлер.

— Но далеко не все добиваются аудиенции. Вы это хотели сказать? Да, данный случай особый — дева заявила о чрезвычайной миссии. Я не знаю, кем она послана. В конце концов, я не против того, чтобы её послал сам Бог. Но бесспорно то, что она таки может принести нам пользу, — сказал Буленвилье.

— О какой пользе вы говорите, мэтр? Мы дни и ночи проводим в молитвах, прося у Всевышнего милости отвести напасти, ниспосланные пастве, за бесчисленные прегрешения. И вдруг, какая-то девчонка возомнила себя посланницей и спасительницей. Неслыханная ересь! — вскипел архиепископ Реймса.

— Плохо молитесь, ваше преосвященство! А её появление в войсках может оказать положительное психологическое воздействие на воинские массы. О ней ходят благоприятные слухи. О ней знают. Её везде ждут. Разумеется, её миссия может быть успешной при условии её приятной наружности, — высказался Буленвилье.

— Её появление подорвёт веру в короля и основы правящей церкви, посеет недоверие к нам, священнослужителям. Паства и без того с большим трудом удерживается в лоне церкви. Народ погряз в неверии. А тут ещё девка, источник соблазна, греха, разврата и адово исчадие.

Ален Шартье в раздражении пожевал губами и мотнул головой.

— Откуда вам известно, ваше преосвященство, что она источник греха и разврата? Его величество ясно сказал: она дева! И потом, если она не та за кого себя выдаёт, а это обнаружится в её поведении, от неё можно будет легко избавиться.

— А вдруг она, действительно, послана Богом? — гнусавым голосом выдавил из себя Маше.

Канцлер свирепо воззрился на него и прошипел:

— Что вы болтаете, брат Маше? Каким ещё Богом? Перед вами не деревенский сход, а королевский совет.

С трудом, преодолевая раздражение, повернувшись к Буленвилье, Ля Тремуйль ревниво спросил:

— Вы допускаете, что она способна решать стратегические задачи, монсеньёр Персеваль?

— Нет, сир, не допускаю, хотя и не исключаю вовсе. Однако дело не в её таланте стратега. Планы военных операций будут, как и прежде, разрабатывать настоящие военачальники. Её же участие в этом деле мне представляется чисто символическим.

— Нельзя ли поточнее? — всё так же, ревниво кривя губы, спросил коннетабль.

Буленвилье шумно вздохнул, выразительно повёл глазами, сцепил с силой ладони и, отчётливо артикулируя, тоже едва сдерживая раздражение оттого, что ему приходится объяснять очевидное, ответил, не глядя на толстяка:

— Её дело — вести людей вперёд, на штурм, на приступ и быть постоянным живым упрёком тому, кто дрогнул и отступает.

— А если она не пойдёт вперёд? — подал красивый и юный голос Жан Алансонский.

Буленвилье повёл плечами и, склонив голову набок, устало и медленно, как бы сожалея, произнёс:

— Значит, она не та, за кого себя выдаёт… Во всяком случае, по-иному её миссию я не представляю.

Ален Шартье выступил вперёд:

— Её миссия может ограничиться и одним присутствием. Уже этого будет достаточно, чтобы поднять боевой дух нашей армии и повергнуть в смятение врагов.

— Но это возможно лишь в том случае, если она воплотила в себе всё лучшее и необходимое: целомудрие, истинное желание помочь королю и христианскую добродетель, — высказал своё мнение старейший советник двора Роббер Ле Масон и в ожидании поддержки обвёл взглядом присутствующих.

— Чего толочь воду в ступе, давайте её испытаем, — предложил сенешал.

— Каким же образом? — повернулся к нему Карл.

— Проверим её на зрелость ума, — осторожно, боясь сказать глупость, предложил Маше.

— Этого мало! Если она посланница божья, пусть отыщет среди нас короля, — сказал главнокомандующий.

— Прекрасная идея! — поддержал его де Шартр. — А если она этого не сделает, значит, она простая девка и пусть едет домой.

— Следует продумать церемонию приёма, — метнул взгляд вокруг граф де Гокур, — и где нам её принимать.

— Принимать будем здесь! — легко шлёпнул пальцами по столу Карл.

— При полном свете и параде? — спросил де Гокур.

— Почему это мы должны устраивать ей королевский приём? — опережая дофина, недоумённо пожал плечами Гаривель.

— А вдруг она действительно послана Богом? — высказал опасение Маше.

— Правильно! — неожиданно для всех поддержал его канцлер, отчего у духовника отвалилась челюсть. — Пусть она ошалеет от света и блеска; может, до неё дойдёт, что залетела слишком высоко, и поспешит туда, откуда прилетела.

— А я думаю, что можно ограничиться простым деловым приёмом, — настаивал поэт.

— Мне тоже представляется это более разумным, тем более, что мы ещё не знаем, кто она на самом деле, — кивнул в сторону поэта Ла Тремуйль. — Но испытать её просто необходимо, чтобы она нашла среди нас короля. Я попрошу вас, ваше величество, надеть самое скромное, а возможно, и самое ветхое платье, чтобы сбить её с толку.

— А мне кажется, что подобные commedia dell arte не уместны при дворе короля! — возразил Буленвилье.

— Очень правильно! — поддержал его поэт.

Но Рауль де Гокур только легко махнул рукой.

— Ничего страшного. Приём секретный, случай необычный, а это самый верный и естественный метод проверить её.

— Да, да!

— Всё верно!

— Правильно!

— Надо испытать!

— Ничего с ней не станет!

— Испытать её!

— Пусть отыщет короля!

— И не медлить!

— Правильно, дня через три!

— Можно и завтра!

— Утром!

— Лучше вечером!

— Точно! Завтра же вечером! — перебивая один другого, загалдели члены Совета Дофинэ.

Это не понравилось Карлу, и он поспешил закрыть совещание:

— Ну, хорошо, монсеньёры! Я с большим интересом и вниманием выслушал ваши соображения. Благодарю вас. Давайте сегодня немножко попразднуем, а завтра утром примем окончательное решение.

Иоланта Арагонская

В сумеречной тишине комнаты, у зарешёченного окна, выходящего на лужок, стояли Иоланта Арагонская и её дочь Мария Анжуйская.

— Душа замирает в тревоге, когда подумаешь о будущем нашей семьи, — тяжело вздохнув, прошептала тёща дофина.

— Опять плохие новости, мама? — спросила Мария.

— И сны, и новости; а последняя военная неудача под Руврэ переполнила горькую чашу несчастий.

— Боже, Боже… За что нам эти напасти? Неужели господь лишил рассудка и храбрости наших военачальников. Я так боюсь, что скоро враги ворвутся в наш дом. Не лучше ли нам уехать на Сицилию, мама? — всхлипнула жена дофина.

— Завтра мы с тобой уезжаем. Здесь больше делать нечего. Как видно, Бог проклял эту страну и этот дом. Если Карл пожелает, пусть едет с нами, в дормезе места хватит и ему.

В комнату неслышно вошла служанка и тихо кашлянула. Дамы обернулись. Служанка поклонилась.

— Чего тебе, Манжетта? — спросила Иоланта.

— Ваше величество, на постоялом дворе у Франсуа Колье остановились семь рыцарей. Они прибыли из Вокулёра. Их сопровождал курьер его величества Коле де Вьенн.

— И что же? — продолжала недоумевать Иоланта.

— Среди этих рыцарей есть одна дева.

— Дева? — удивилась Мария.

— Говори дальше, Манжетта, — тихо приказала старая герцогиня, взяв служанку за руку.

— Эту деву привезли к его величеству, потому, что она виделась со святыми. И они передали ей божий наказ, чтобы она разгромила врагов и короновала его величество.

— Так, так, так… Это меняет дело, — прошептала Иоланта. — А какая она?

— Стрижена под пажа. Не красавица, но хорошенькая. Стройная. Семнадцати лет отроду.

— А как зовут?

— Жаннеттой.

— Ага… Жанной, значит… Хорошо… А кто её родители?

— Простецы. Отец староста общины. Жаком зовут. А мать — Изабеллой.

— Значит, не дворянка…

— Нет.

— Жаль, но не беда… Произведём, если всё сбудется. А с какими святыми она разговаривала?

— С Михаилом, Екатериной и Маргаритой.

— Его величество знает о ней?

— Ему доложили, что она ждёт аудиенции.

— А он?

— Совещался с монсеньёрами.

— И что же?

— Почти все против.

— Они против неё?

— Дураки и негодяи! — зло процедила тёща.

Вошёл дофин. Иоланта дала несколько монет служанке со словами:

— Передай ей от меня. И купи ей три розы.

Субретка поклонилась и выскользнула из комнаты. Карл проследил за тем, как плотно закрыла она за собой дверь, и шагнул к жене и тёще.

— Хочу донести вам новость: в Шиньон прибыла дева-воительница.

Тёща всплеснула руками, вскинула высоко и удивлённо брови, широко раскрыла глаза, с преувеличенным вниманием впилась глазами в губы зятя и прошептала вдохновенно:

— Боже, как интересно.

Дочь, краем глаза следя за поведением матери, последовала её примеру.

— Невероятно… Неужели такое возможно?

Оставшись довольным произведённым впечатлением на женщин и их реакцией, Карл продолжил:

— Да, да… И что же вы думаете, она заявляет? — спросил он и тут же ответил. — Что снимет осаду с Орлеана и приведёт меня к короне. Представляете?

— Неужели господь услышал наши молитвы? — прошептала Мария.

— Благородная и очень разумная идея. — оценила сообщение тёща.

Карл заложил руки за спину.

— У нас по этому поводу было заседание Совета Дофинэ. Я намерен завтра принять её. Но…

— Что вас беспокоит, сир? — ласково взглянула на зятя Иоланта.

— Ла Тремуйль… Да и почти все остальные вздумали разыграть её.

— То есть? Как?

— Хотят, чтобы она сама нашла меня. Дескать, если найдёт, то она действительно посланница божья. А нет — отошлём её домой.

— Вам стало жаль её?

— Нет, но мне неприятно участие в комедии. Согласитесь, что это недостойно меня.

— Ваше величество, — после недолгой паузы сказала тёща. — А мне думается, комедия должна состояться.

— Что вы, герцогиня? — отшатнулся Карл.

— Да, да, сир, должна, — продолжила Иоланта. — И она состоится, хотите вы того или нет. И Ла Тремуйль, и де Шартр, и Алансонский непременно устроят её.

— Но ведь она может показать на кого-нибудь из них, — вставила своё слово Мария. — Тогда…

— Может. Поэтому надо сделать так, чтобы она показала только на вас. И это лишний раз подчеркнёт, что вы — единственный, законный наследник, да к тому же отмеченный перстом посланницы господа.

— Но как это сделать? — Карл в растерянности потёр свой вислый нос.

— Надо послать к ней верного человека, который бы предупредил её и подсказал, как найти вас, — тёща легко коснулась его груди кончиками пальцев.

— Хорошо, я пошлю к ней секретаря.

— Лекаря, сир, лекаря Реньо Тьерри с бабкой повитухой, будто бы для того, чтобы проверить, насколько она здорова и целомудренна. Он ей и шепнёт всё, что надо. Вы его направьте сейчас ко мне, я и предупрежу его обо всём. Это не вызовет ни у кого подозрений. А с официальным приглашением на приём пусть идёт кто-нибудь из тех, кто больше всех ратовал за испытание. Но и это ещё не всё. Если мы с вами ей подыграем и примем как божью посланницу, соответственно следует и распорядиться её дальнейшей судьбой. Она, кажется, хотела вести армию на Орлеан, а затем в Реймс?

— Да, но… — замялся Карл.

— Никаких «но», ваше величество. Вы должны получить корону из рук наперсницы господа. Пусть будет так, как желает она. А чтобы она выполнила своё предназначение, ей надо помочь.

— Ох, герцогиня, вам бы на место канцлера.

— Ну, что вы, сир, я мать.

Дофин вышел. Тотчас вместо него появилась субретка.

— Ну, что, Манжетта? Ты всё сделала?

— Да, ваше величество. Она приняла деньги и розы, а одну просила передать дофину.

— Прекрасно. Завтра эта роза будет в его петлице.

Заговор

В тот же вечер в другом дворце состоялось продолжение Совета, на котором были только двое.

— Неплохо я придумал с этой комедией, не так ли, ваше преосвященство? Да ещё попросил дофина одеться попроще.

— Идея прекрасная, только просить нашего дофина надеть простое платье всё равно, что просить надеть дорогое — у него оно всего одно.

Ла Тремуйль расхохотался. Его живот запрыгал, словно пушечное ядро.

— А чего ж вы так заупрямились, когда Маше высказал предположение, что она послана Богом? Напрасно. На вашем месте я бы это с толком использовал. Не мне вас учить. Ну вот, хотя бы в этой комедии. Если она ошибётся, а это произойдёт наверняка, дофин потеряет всякую опору! Посланница божья не признала его дофином! Это же то, что нам надо!

— А вдруг она покажет на него? — старик прищурил глаз.

— Не бойтесь. Этого не произойдёт! Она деревенская девка, в её понимании: Карл — самый высокий, самый красивый и самый блестящий. Она покажет на Алансонского, на Бурбона, на Гаривеля… На меня, в конце концов, но только не на него!

— Да, но возможна случайность.

— Возможна. Поэтому пошлём к ней своего человека. Она наверняка захочет узнать, как выглядит дофин. Вот он-то и опишет ей кого-нибудь из нас.

— А если он пошлёт кого-то из своих?

Ла Тремуйль замер. Прикрыл глаза, подтянул губы, потряс головой.

— Того человека придётся… Задержать! Но к ней не допустить!

Интриги и манёвры

На утро, когда Карл вновь вошёл в свой кабинет, Совет был уже в сборе.

— Монсеньёры, я решил не пренебрегать мнением большинства. Деву будем принимать здесь, при полном свете и параде. Если кто-то пожелает удовлетворить любопытство своей жены — милости просим, пожалуйста, в зале места хватит. Дева должна быть испытана и проверена, как во время приёма, так и до него. Мне бы хотелось, чтобы наш лейб-медик проверил состояние её здоровья. — На этих словах дофин повернулся к Реньо Тьерри. — Захватите с собой повивальную бабку. Также я хочу просить Совет послать к ней человека, с тем чтобы пригласить её сюда на восемь часов вечера. А ещё я прошу вас отнестись к ней снисходительно, без лишней строгости. Благодарю вас, монсеньёры, до вечера. А нашего поэта и дипломата, монсеньёра Алена Шартье, я попрошу остаться.

Де Шартр и Ла Тремуйль переглянулись. Толстяк, закрыв глаза, едва заметно ответил канцлеру кивком.

В кабинете остались Карл и поэт.

— Дорогой Ален, зная вас как политика, дипломата и поэта, хочу поручить вам совершить вояж в Италию, с которой мы имеем родственные связи. Нам нужны деньги на ведение военных действий. Главной целью вашей поездки будет Неаполь и Палермо. Но по пути побываете в Милане у Филиппа Висконти. Во Флоренции навестите банкира Козимо Медичи. Везде просите денег под будущие победы.

— Будет ли мне позволено рассказать что-либо про Деву?

— Да, дорогой Ален. Можете сказать о том, что Бог послал к нам Деву, которая отвоюет нам Францию, как этого хочет всевышний. Вот письма. Отправляйтесь сейчас же, не медля. Закладывайте мой дормез и… с Богом! В Блуа подойдите к Шаванну и от моего имени потребуйте охрану. Прощайте.

Шартье поклонился и вышел.

В карете сидели трое: Ла Тремуйль, де Шартр и капитан Шаванн.

— В течение ближайшего времени в направлении постоялого двора здесь проедут три разные кареты. В одной будет ехать граф Виндом, в другой лейб-медик Тьерри, в третьей — поэт и дипломат Шартье… Кто из них вам не знаком?

— А кто более всего интересует вас? — спросил тот.

— Последний.

Капитан Шаванн провёл большим пальцем по горлу и прохрипел:

— Отправить к рыбам или подбросить волчатам?

Коннетабль хохотнул:

— Ценю готовность, но не надо. Продержите его до завтрашнего утра, — и похлопал капитана по коленке. Затем перевёл взгляд на канцлера. Тот вытащил из-за пояса кошелёк, встряхнул так, что из него послышался глухой и густой звон монет. Протянул деньги Шаванну.

— Это задаток. Завтра утром получите остальное.

— Остальное — это мелочь, которая не влезла сюда? — подкинув на ладони кошелёк, с насмешкой спросил капитан.

Де Шартр поглядел на коннетабля. Тот хохотнул и добродушно хлопнул по коленке, ответил:

— Столько же.

— Вот это разговор. Я не жадный. Но дело щепетильное, нужны хорошие помощники. Господина Шартье надо будет сутки прилично кормить. Да и нам, чтобы не съесть посланника, надо будет прилично питаться.

— Это ваше дело. До встречи завтра. Здесь же.

Капитан Шаванн выпрыгнул из кареты, которая тотчас отъехала. Но осталась другая — большая, в которой сидели несколько вооружённых человек в масках.

Вскоре показалась карета графа Виндома. Она проехала беспрепятственно. Потом промчалась карета лейб-медика.

Через некоторое время появилась карета посланника.

Карета с неизвестными типами рванулась с места и, выехав на дорогу, перегородила проезд. Карета Шартье остановилась, к ней тотчас бросились молодчики в масках.

— Что вам угодно! Я посланник дофина! — успел крикнуть Шартье.

— Тихо, господин Шартье! — ему зажали рот. Так же быстро завязали глаза. То же самое проделали с его слугой и кучером. Один из нападавших сел на место кучера, и обе кареты умчались в лес.

Жанна приняла из рук графа Виндома грамоту с приглашением и передала её Бертрану де Пуланжи.

— Благодарю вас, мессир, я буду вовремя.

Граф с улыбкой качнул головой, но уходить не спешил. Он ждал, что дева спросит, наконец, о дофине. Но она и не собиралась спрашивать.

— Благодарю вас, — вновь сказала она, продолжая стоять посреди комнаты.

— Не пожелает ли Дева-Жанна узнать, что-либо о короле?

— А-а… Как здоровье благороднейшего дофина?

— Самый юный, самый благородный, самый красивый, самый стройный и самый высокий из дофинов пребывает в прекрасном здравии и с нетерпением ждёт встречи с Девой-Жанной в восемь часов вечера на территории своей резиденции.

Граф Виндом коротко поклонился и вышел, оставив её в некотором замешательстве. Но не успела она отвернуться к окну, как услышала за спиной движение. Обернулась. В комнату вошёл другой посетитель, который представился:

— Королевский лекарь Реньо Тьерри. Нет ли у вас каких-либо жалоб на здоровье? Как вы спите? Какой у вас аппетит? Покажите мне ваши руки. — Он внимательно осмотрел каждый палец. — Ладошки крестьянские, но тонкие и крепенькие. Пальчики ровные, ноготки розовые с лунками. Покажите голову… Угу… А, ушки… Угу, хорошо… Поднимите нос… А где там наш язычок… А зубки… Ну, какие у нас хорошие зубки, и ровные, и белые.

В это время повитуха поставила на стол принесённую с собой коробку и раскрыла её. Из коробки выскочила мышь и заметалась. Жанна отшатнулась и вскрикнула. Повитуха подошла к ней, взяла за руку, погладила девушку по плечу и по груди со смущённой, но довольной улыбкой. Тьерри тоже остался доволен осмотром.

— Жанна-Дева знает, как ей найти короля среди вельмож?

— Да, я немного знаю его.

Тьерри удивлённо вскинул брови. А Жанна продолжила.

— Курьер его величества, сопровождавший нас в Шиньон, рассказывал мне о нём. Но… Сейчас здесь был…

— Граф Виндом, — подсказал врач.

— Да, который принёс приглашение… Так, он сказал, что дофин самый красивый, самый высокий и самый, самый…

Тьерри улыбнулся.

— Они оба правы. Первый описывал молодого человека, а второй — короля. А его величество будет между королевой и её матерью. А ещё в его петлице будет роза, которую вы послали ему. Она пришлась кстати. Вчера, 22 февраля королю исполнилось 26 лет. Не забудьте поздравить его с днём ангела.

Испытание

На закате солнца, семеро всадников, на полном скаку промчались сквозь городок, затем по каменному мосту через речку и устремились к замку с множеством больших и маленьких башен.

Перед ними открылись ворота. Во дворе замка все семеро спешились. Вдоль стен замка стояли факельщики. Жанну встретил дворецкий Гильом Белье и увлёк за собой. Сопровождавшие Жанну Пуланжи, Паскерель, Мец, лучник Ришар и двое слуг остались во дворе. Наконец, они вошли в просторный зал, освещённый множеством факелов. Здесь было полно придворных с жёнами, священники, военачальники, магистры наук и знатные вельможи.

Иоланта Арагонская вошла в зал незадолго до появления Жанны и остановилась за колонной, в тени, наблюдая оттуда за происходящим в зале. Присутствующие переходили с одной стороны на другую в поисках удобного для себя места. Иоланта воспользовалась всеобщей суетой, прошла и стала рядом с дочерью и зятем.

Войдя в зал, дворецкий ударил тяжёлым посохом об пол и громогласно объявил:

— Жанна-Дева из Домреми-сюр-Мез, дочь Изабеллы Римо и Жака из Арка!

Затем дворецкий коротким жестом предложил Жанне следовать далее одной. Сам остался на месте.

Жанна медленным и глубоким кивком поблагодарила его и сделала несколько шагов к середине зала. Остановилась. Медленно и внимательно оглядела присутствующих. Выделила двух женщин разных возрастов, между ними — неказистого молодого мужчину с розой на скромном одеянии, и твёрдым шагом направилась к нему. Она нимало удивилась, когда вдруг, на её пути возникла внушительная фигура толстяка с полным красивым лицом, на котором выделялись большие, толстые и красные губы с капризным изломом. Из-за пояса, обхватывающего огромный живот, торчал маршальский жезл.

Жанна вспомнила слова старого князя о яме с волками, весело, с кивком, улыбнулась. Но, не сказав ни слова, сделала шаг в сторону и пошла дальше. Снисходительность и важность на лице коннетабля сменила улыбка, плохо скрывающая крайнее удивление и растерянность.

А навстречу Жанне выкатился маленький, толстенький Симон Шарль. Жанна также наградила его кивком и улыбкой, но не задержалась даже на мгновенье. Однако в следующий момент она вновь вынуждена была остановиться. Перед ней появился высокий, плотный и божественно красивый Шарль де Бурбон. Она оценила его по достоинству, но не стала обходить, а сделала непроизвольный жест, как бы желая отстранить красивую, но не нужную вещь. И Бурбон отодвинулся. А перед ней уже вырос канцлер. Жанна ответила ему одним лишь формальным кивком, стремительно и быстро обошла его и остановилась перед Карлом.

— Светлейший и благороднейший дофин! Господь послал меня, чтобы помочь вам и вашему королевству снять осаду с Орлеана. Затем повести дофина в славный город Реймс для коронации. А ещё я хочу поздравить вас с днём ангела и пожелать побед и мира.

Стоящие рядом, Тьерри и Гокур видели, как дофин внимательно, с удовольствием выслушал её и радостно заговорил:

— Жанна-дева, я хочу представить вас членам королевского совета. Вот перед вами канцлер королевства, архиепископ Реймса, монсеньёр Реньо де Шартр.

— Жанна, — ответила она с улыбкой.

— А какой вы веры, Жанна? — спросил старик.

— А разве есть ещё вера, кроме католической?

— Есть, — с хитрой улыбкой ответил прелат.

— Но вы, надеюсь, католик?

Де Шартр не нашёл что ответить, только выпучил стеклянные глаза.

— Ну, вот и познакомились, — сказал дофин и шагнул к бывшему канцлеру.

— Советник, Роббер Ле Масон, — представился тот.

— Жанна.

— А где вы научились читать и писать? — спросил старик.

— Нигде, — ответила она, — поэтому не знаю ни «а», ни «б».

— А как же вы собираетесь командовать армией?

— А я не собираюсь командовать армией. Я хочу идти впереди войска с мечом и знаменем.

— И вы не боитесь английских стрел?

— Боюсь, что ни одна из них меня не тронет.

Старик обменялся взглядом с Карлом и удовлетворённо кивнул.

Дофин с Жанной последовали дальше.

— Казначей королевства Эдмон Рагье, — представил очередного придворного Карл, а тот, коротко поклонившись, выпучил на неё свои выразительные глаза.

— Дева-Жанна, наша казна испытывает большие трудности, а за всякую работу положено платить… Какое же вы попросите жалование?

— Жалование нужно солдатам и капитанам. Мне же не надо ничего, кроме доброго коня, меча и знамени.

Следующим был Маше. Он назвался сам:

— Духовник его величества Жерар Маше.

— Жанна, — назвал её дофин, а она ответила кивком.

— А какие вам известны молитвы?

— От матери я выучила «Отче наш», «Богородицу» и «Верую».

— И вы считаете это достаточным, чтобы просить Бога о победе?

— Я думаю — да, ведь хватило же этих молитв, чтобы Бог прислал меня к вам.

Маше задвигал глазами, крякнул, пожевал губами и пробормотал:

— Да, конечно.

— Мэтр Гильом Эмери, магистр университета, — представил Карл профессора.

— Жанна…

— Так вы утверждаете, что господь хочет избавить французов от бедствий. Но, если этого хочет сам Бог, для чего же тогда нужны солдаты?

Жанна только на мгновенье опустила глаза и тотчас подняла их:

— Солдаты будут сражаться, а Бог пошлёт им победу.

— А сколько же вам лет, Жанна?

— Семнадцать.

Карл с восхищением и гордостью обернулся к идущим членам королевского совета:

— А что, по-моему, возраст достаточный для того, чтобы присвоить Жанне звание маршала… — и увидев скривившееся лицо коннетабля, посиневшее от злобы лицо канцлера и застывшее в растерянности лицо маршала Буссака, договорил, — через год ли два. А сейчас мы назначим её капитаном отряда в полтысячи мечей и попросим познакомить нас с провожатыми.

Они вышли на освещённый факелами двор. Вслед за ними высыпали все остальные.

Когда её попутчики увидели рядом с ней дофина, они замерли нестройной стайкой посреди двора. Но Пуланжи вовремя сообразил и скомандовал:

— Стройся! — и сам стал во главе шеренги.

Жанна подвела к ним дофина.

— Мессир Бертран, представьтесь его величеству, — сказала она Пуланжи.

Тот шагнул вперёд:

— Бертран де Пуланжи, помощник коменданта Вокулёра капитана Роббера де Бодрикура.

— Давно в помощниках? — спросил Карл.

— Пятый год, ваше величество, ответил Пуланжи.

— Пора повышать. Будете помощником капитана Жанны-Девы.

Гамма самых противоположных чувств пробежала по лицу Пуланжи. Там были и растерянность, и попытка скрыть её благодарной улыбкой, была обида и страх показаться недовольным, было также и недоумение. Наконец до него дошло, что та девчонка, которую он сопровождал сюда, принята на королевскую службу, и его прочат к ней; что он теперь будет на виду, преклонил колено и сказал:

— Я счастлив, ваше величество.

— Жан из Меца, оруженосец, коменданта Вокулёра.

— Пойдёшь к помощнику Жанны. А ей я дам своего, — Карл повернулся и через плечо крикнул: — Олон!

Тотчас к нему подбежал высокий, светловолосый, с черными глазами красавец лет двадцати пяти.

— Жан, пойдёшь оруженосцем к Жанне-Деве.

— Слушаюсь, ваше величество, — ответил Жан де Олон и занял место рядом с Жанной.

А Карл уже остановился перед монахом:

— Жан Паскерель, монах. Пристал в пути. Прошу, ваше величество, оставить меня на службе капелланом.

— Хорошо, служи, — молвил и пошёл дальше.

— Ришар. Лучник.

— Стреляешь хорошо?

— Не хуже англичан, ваше величество!

— Надо бы лучше, но служи.

— Жак, слуга господина Жана Меца.

— Служи.

— Хильдерик, слуга господина Бертрана де Пуланжи.

— Ну, хорошо. Служи, служи… Олон! — обратился Карл к оруженосцу Жанны. — Слушай и запоминай. Возьмёшь у меня для Жанны двух пажей: Луи де Кута и Раймона Понтеро; двух герольдов: Мишеля Картуша и Анри Ла-Роша. На моей конюшне выбери для Жанны серого брабансона. Готовьтесь. В Блуа мы формируем новую армию для Орлеана. Последняя наша попытка и единственная надежда.

Орлеан

С правого берега Луары дул ветер.

— Переправу придётся перенести на завтра, — мрачно изрёк маршал Буссак. — Иначе при таком ветре мы потеряем здесь больше, чем под Руврэ.

— Что же делать? Орлеанцы ждут нас сегодня, вон и депутацию прислали, — расстроенно нахохлился молодой Дюнуа.

На берегу стояла группа самых уважаемых граждан города в ожидании решения военачальников.

— То, что Орлеан ждёт подкрепления, и то, что пора снимать осаду, мы знаем, граф, — не поворачивая головы, сказал капитан де Рэ. — Но вы же видите, что переправляться в такую погоду нельзя.

— Да разве дело только в подкреплении и в осаде? Народ и солдаты ждут появления Девы. Весь Орлеан ждёт вас, Жанна! — Дюнуа умоляюще поглядел на девушку.

— Поверьте, граф, я не против того, чтобы сегодня войти в Орлеан, но я не могу оставить армию на этом берегу.

Дюнуа повернулся к Буссаку.

— Давайте тогда переправим хотя бы часть войска с Жанной.

— Я не против, попытайтесь, — ответил маршал. — Сколько у вас крупных лодок?

— Хватит, чтобы переправить сразу тридцать человек с лошадьми.

— Вот и прекрасно, переправляйте Жанну с её свитой.

Когда начали погрузку, ветер с ещё большей силой рванул, погнал волну, обдавая брызгами солдат и лошадей. Пошёл дождь. Жанна ступила в лодку, в которой была её свита. Но подошёл Дюнуа и пригласил её в свою, где находилась депутация Орлеана. Когда Жанна переступила борт баркаса, в природе неожиданно наступила тишина. Дождик прекратился. Ветер сник. Выглянуло солнце. А в тот момент, когда гребцы взялись за вёсла, ветер поменял направление, туго надул поднятые паруса и понёс лодки к правому берегу. Все бывшие в баркасе зашептались и принялись креститься, украдкой тараща на Жанну глаза.

— Это знак свыше!

— Это знамение!

— Символ!

А она, сняв шлем и держа его в руке, подставила лицо заходящему солнцу и весело улыбалась ему.

Следом за Жанной и её отрядом переправилась вся армия.

В восемь часов вечера передовой отряд вступил в Орлеан через восточные — Бургундские — ворота.

Был тёплый весенний вечер. Солнце только-только скрылось за городской стеной в стороне Ренарских ворот, но продолжало ещё поигрывать золотом лучей на шпилях, башнях и крышах.

Многие воины из Орлеанского гарнизона, стоявшие в оцеплении, держали зажжённые факелы.

Появились монахи, встречавшие войско. Они несли кресты и пели псалом Давида:

Приди, создатель, и поверь, Тебя мы встретим с умиленьем. Открой в любую келью дверь, Увидишь веру и смиренье. Приди, яви собой венец Всего, чему ты повелитель, Земли и неба Вседержитель, Природы и людей отец!

За монахами шёл юный, с девичьим лицом, но в полном рыцарском облачении паж Луи де Кут. Он нёс развёрнутым белое полотнище. На нём на фоне лилий было вышито изображение Вседержителя в обществе двух ангелов по краям с надписью: «Иисус — Мария».

А следом, на рослом и величественном, светло-сером, гордом брабансоне, затянутая в сияющие латы, ехала сама Жанна.

Рядом, по правую руку, гарцевал монсеньёр Орлеанский, незаконнорожденный сын пленённого бургундцами и удерживаемого в неволе герцога Орлеанского, молодой граф Жан Дюнуа. Всё население города вышло встречать Жанну. На узких улицах была такая давка, что по проходу, оцеплённому факельщиками, едва-едва могли проехать два всадника.

Протиснуться через оцепление было невозможно, но всем хотелось не только видеть, но и прикоснуться к божественному существу, явившемуся в осаждённый город.

Народ напирал. Шпалеры оцепления неминуемо сужались. В конце концов, на одного из факельщиков надавили так, что он качнулся и нечаянно пожег штандарт Жанны. Улица огласилась воплем ужаса. Толпа отпрянула. Растерялись все, кроме одного человека — Жанны. Она тотчас пришпорила коня и тремя хлопками ладоней погасила пламя.

Толпа в изумлении опустилась на колени и принялась креститься.

Отряд во главе с Жанной проследовал до Ренарских ворот, неподалёку от которых, в доме городского казначея Жана Буше, ей было приготовлено жильё. Пажи помогли Жанне сойти с коня. Хозяин дома провёл её в дом. В фойе первого этажа пажи принялись снимать с неё доспехи. Она распорядилась позвать капеллана, оруженосца и помощника. Пока один из пажей укладывал доспехи, второй помчался выполнять приказание. Жанну повели на второй этаж, где в просторном зале тотчас вспыхнули свечи, и она увидела накрытый яствами большой стол. Тотчас за её спиной появились Жан Паскерель, Жан де Олон и Бертран де Пуланжи. Жанна жестом пригласила их к столу.

— Друзья мои, скоро мы выступим на англичан, и будет пролито много крови. Я желаю написать письмо их командующему, чтобы они ушли отсюда без лишних потерь.

Паскерель повернул к ней красивое и уродливое, мягкое и жёсткое, с колючими и грустными глазами лицо.

— Жанна, один пастух уговаривал волка, не есть его овец, и тогда голодный волк съел самого пастуха.

— Я слышала эту притчу от матери. Так вы считаете уговоры бесполезными?

— Мне, как вашему духовнику, следовало бы сказать нет, но я скажу: да!

Жанна перевела взгляд на Пуланжи. Тот, не поднимая лица и глаз, качнул головой.

— Когда меч занесён, его нужно опустить на врага, а лишь потом опустить в ножны.

Жанна глянула на де Олона. Тот откинулся назад, вытянул руки с кулаками на столе, поднял свои чёрные глаза.

— Капеллан и помощник правы. Меч достают из ножен, чтобы омыть его кровью.

Жанна снова оглядела своих советчиков. Стремительно, скрестив руки на груди, прошлась по комнате.

— И всё же мы должны прибегнуть к словам! В последний раз… Несите перья и бумагу.

Оруженосец подошёл к двери, открыл её и громко сказал:

— Бумагу, перья и чернила!

Вскоре паж принёс всё необходимое. Жан Паскерель взялся за перо, обмакнул его в чернила и выжидающе устремил на Жанну взгляд.

— А ты умеешь писать по-английски? — спросила Жанна.

— Могу, но зачем? Английские вельможи хорошо говорят на французском, — ответил монах.

— Как? Почему? — удивилась Жанна.

— Это у них язык двора уже триста лет со времён Генриха Плантагенета.

— Вот как. Ну, что ж тогда пишем на французском.

А она подошла к знамени, приподняла за верхний край полотнище, распрямила его и, повернувшись к монаху, спросила:

— Что здесь написано?

— Иисус Мария! — Прочитал Паскерель.

— Вот так и начинайте!

Мишель Картуш

Секретарь герцога Бедфордского развернул свиток и начал читать:

«Иисус Мария! Вы, король Англии, и вы герцог Бедфордский, именуемый себя регентом Франции, и вы, Вильгельм Пуль, граф Суффолк, Иоанн Тальбот и Томас Скальский, окажите справедливость королю неба: отдайте Деве, посланнице Бога ключи всех городов, которые вы взяли; отдайте пленённого герцога Орлеанского. Дева готова прийти к мирному соглашению, если вы возвратите Францию и уйдёте в Англию. Подумайте, не то я поведу войну, и тогда, где бы ни настигла ваших людей во Франции, я заставлю их уйти. Если они подчинятся, я их помилую, а если нет — уничтожу! Я послана сюда Богом, чтобы выгнать вас из Франции, владеть которой будет единственный наследник дофин Карл Валуа. Так хочет Бог! И будьте уверены, что он даст Деве столько сил, что вы, при всём старании не сможете отразить Жанну-Деву и её добрых и верных товарищей. Дева просит не заставлять её губить вас. Если вы желаете прийти к миру, отвечайте в Орлеан, если нет, я скоро напомню вам об этом на вашу погибель. Писано во вторник на страстной неделе. Жанна-Дева».

— Это всё? — зло выдавил из себя Бедфорд.

— Всё! — ответил секретарь, скороговоркой перечитал последнюю строку, заглянул на обратную сторону бумаги. — Всё, больше ничего.

— Какая наглость! — прорычал герцог.

— Это неслыханно! — с налитым кровью лицом поддержал его Суффолк, схватил бумагу и перо, принялся что-то писать, злобно бормоча. — Возомнила себя посланницей Бога и диктует нам свою волю! Я тоже могу писать. И получше тебя, грязная девка! — Он закончил писать и протянул бумагу французскому герольду Мишелю Картушу. — Ступайте обратно и передайте своей арманьякской ведьме это письмо. Идите! Вас проводят!

Мишель Картуш вышел из помещения. Во дворе его ожидал Анри Ла-Рош. Они сели на коней отправились в обратный путь. Их провожала группа английский солдат во главе с офицером.

— Мишель! — услышал из-за спины Картуш и обернулся.

— Вы меня окликнули? — спросил герольд английского офицера.

— А что, ты меня не узнаёшь? — спросил тот.

Картуш остановился и, пристально глядя на странного англичанина, спросил:

— Эжен де Лос?

— Он самый… Ты удивлён?

— Ещё бы, конечно. Как ты попал сюда?

— Проще не бывает. Сел на коня и… Вот я уже тут.

— Так… Ты… предатель?

— Почему, предатель? Наш король Генрих, потомок Генриха Плантагенета. А тот был таким же французом, как и мы с тобой. Кстати, весь королевский двор говорит на французском. И никто с тобой не говорил по-английски. Сейчас мы владеем большей половиной Франции. На нашей стороне большая часть французского дворянства. Кузен вашего дофина герцог Бургундский Филипп тоже с нами. Нам тоже впору называть вас предателями, но мы называем вас глупцами. Вашему Карлу Валуа нечем платить жалованье, а здесь я получаю его исправно, да ещё с надбавкой. Оставайся, Мишель, не пожалеешь.

— Нет. Картуш никогда не предаст того, кому однажды присягал.

— Однако ты чудак. Оставайся, другого такого случая не представится. Через неделю, через месяц, или два Орлеан падёт и вашему Карлуше придётся или бежать на Сицилию, или, склонив глупую голову, сдаться. И он ничего не потеряет. Он останется герцогом. А ты — нищим!

— Не говори так про моего короля!

— Да брось ты, он королём никогда не был и не будет. Неужели ты этого не понимаешь? Этого не допустят те, кто его окружает. У него же папа был сумасшедшим!

— Замолчи!

— Переходи к нам!

— Ты — негодяй!

— Оставайся!

— Прощай! — зло бросил Мишель Картуш под ноги де Лосу и отвернулся.

— Взять его! — приказал де Лос и солдаты бросились на Мишеля.

— Вы не смеете хватать герольда! — закричал Анри Ла-Рош. — Испокон веков герольды были неприкосновенными! Ещё не один варвар не осмелился нарушить эту священную традицию!

— Ладно, ладно, Ла-Рош, успокойтесь и ступайте, пока вам не спустили штаны и не надели их на голову. А Картуш не умрёт. Он только посидит немного в подвале Турели да подумает о настоящем и будущем!

Первый военный совет

— Уже полдень, а герольдов нет! — сцепив кулаки у подбородка, сказала Жанна, нервно расхаживая по комнате.

— Неужели погибли? — отозвался от двери Паскерель и оглядел присутствующих.

— Не должно быть. Такого ещё не случалось, — ответил спокойно де Олон, сидя за столом. — Но я готов повторить их миссию.

— А если они стали заложниками? — не отходя от окна, повернулся к нему Пуланжи.

— Ничего не могу ответить и предположить, — вытянув руки поперёк стола, ответил де Олон и повторил. — Такого ещё не было. Герольды неприкосновенны!

— Солдаты привели от восточных ворот двоих бродяг, — доложил вошедший паж.

— Может быть от Ренарских? От западных? — спросила Жанна.

— Нет, от восточных, Бургундских, — упорствовал паж.

— Так это они? Герольды?

— Нет, не герольды. Бродяги. И оба нагло заявляют, что они братья Жанны.

У Жанны глаза заискрились от удивления.

— Пусть приведут.

Солдаты ввели бродяг. Жанна весело рассмеялась, узнав братьев Жана и Пьера.

— Откуда вы взялись и как сюда попали?

— Отец послал нас за тобой, чтобы… — Жан запнулся.

— Чтобы мы догнали тебя, и… — продолжил Пьер и умолк.

— Чтобы мы тебя догнали и… и… — мучился, но не мог договорить Жан.

— И утопили, — наконец выжал из себя Пьер.

Все — Пуланжи, де Олон и Паскерель — с выражением крайнего удивления уставились на них.

— Что ж, хватайте меня, топите, — с вызывающей весёлостью сказала Жанна.

— Ага, сейчас… Мы же не такие быстродумы, как твой отец, — ответил Пьер.

— Чего же вы хотите?

— Возьми нас на службу, — промычал Жан.

— А что вы умеете делать? — Жанна с улыбкой оглядела братьев.

— Всё будем делать, — промычал Жан, не спуская глаз со стола.

— Всё, что прикажешь, только дай поесть, — прохрипел Пьер, глотая слюну и косо поглядывая на край стола, где на тарелках лежали ещё не тронутыми хлеб, мясо и рыба.

Жанна кивнула на стол:

— Садитесь, ешьте.

Солдаты, приведшие бродяг, с изумлением смотрели на молодых оборванцев. Один солдат повернулся к другому и пробубнил:

— Везёт же бродягам.

— Да-а-а-а… Значит, тоже святые, — согласился другой.

— А как же — братья, родная кровь, — проговорил первый.

— Да-а-а-а… — глубокомысленно протянул его напарник, и они оба, подталкивая друг друга, скрылись за дверью.

Вместо них в комнату протиснулся Анри Ла-Рош.

— Приехали?! — радостно воскликнула Жанна.

— Приехал, — ответил герольд.

— Что? Один? — тревожно спросил Паскерель.

— Да, Мишеля задержали и бросили в подвал Турели, — склонил голову Ла-Рош.

— Что передали? — спросил де Олон.

Герольд протянул Жанне свиток. Она передала его своему оруженосцу.

Тот развернул и зачитал вслух:

«Арманьякская ведьма! Ты возомнила себя посланницей Бога, но всё равно ты будешь зажарена словно курица, когда через месяц мы войдём в Орлеан! Граф Суффолк».

— Гады, — зло, сквозь слёзы прошептала Жанна. — Причём же здесь герольд Мишель?

Она повернулась к оруженосцу:

— Как же нам его спасти?

— Надо штурмовать Турель.

— Это крепость?

— Форт на левом берегу Луары, против Ренарских ворот.

Жанна на мгновенье задумалась, устремив под ноги взгляд, затем подняла на него глаза.

— Едем к Ренарским воротам. Поглядим на Турель с башни.

Когда группа всадников выехала со двора, Жанна обратилась к де Олону.

— Жан, а что мы можем сделать, чтобы через месяц англичане не смогли взять Орлеан?

— Только опередить.

— Опередить?

— Да, потому, что, судя по письму, они намерены сделать это через несколько дней.

— Но ведь в письме они угрожают сделать это через месяц.

— А ты считаешь, что они должны назвать точную дату наступления? Сейчас, когда гарнизон Орлеана увеличился численно, значительно возросла опасность возникновения голода, в случае блокады. Англичане это понимают и именно на это рассчитывают. В ближайшие дни они постараются вернуть Сен-Лу и замкнуть кольцо блокады. А спустя время, когда силы защитников иссякнут, нанесут удар со стороны Турели.

— Опять Турель. А почему именно с её стороны?

Всадники спешились у Ренарских ворон и по винтовой лестнице поднялись на смотровую площадку в башне.

Неподалёку от ворот стоял английский лагерь Сен-Лорен. За ним был виден мост через Луару. А на том берегу возвышалась крепость.

— Вот это и есть Турель, — де Олон показал рукой на крепость. — Самый сильный английский форт. Он ближе всех расположен к стенам Орлеана и снабжён осадными орудиями. Суффолк ожидает, и не напрасно, что в случае опасности, осаждённые воспользуются рекой. Здесь легче уходить — течение способствует. И хоть Ренарские ворота более крепкие, они нацелились именно на них.

— Почему?

— Прямой выход к реке.

— Значит, нам нельзя тянуть время.

— Верно. Если они возьмут Орлеан, Франция будет называться даже не Буржским королевством, а восточной Британией.

— И главный удар мы должны нанести по Турели.

— Именно по ней.

— А Суффолк об этом думает?

— Не исключено.

— Что же делать?

— Удар должен быть двойным.

— Как это?

— Первый будет лобовым, но отвлекающим…

— А второй?

— А вот второй — основным, с тыла и неожиданным.

— С какого тыла? Где он?

— Основной ударный отряд должен переправиться на тот берег, выше по течению реки, зайти с той стороны и ударить.

— В спину?

— С тыла, Жанна, с тыла!

— Но ведь это же нечестно, Жан!

— Война не шахматы. Здесь правил нет!

— А что такое шахматы?

— Индийская игра.

— Значит, на войне можно делать всё?

— Да. Всё, чтобы победить.

— И даже хватать герольдов?

— С их стороны это бессмысленный, низкий и варварский поступок. Он ничего не изменит в наших планах.

— Отчего же ты, Жан, ещё не капитан?

— А отчего же тебя, капитана, не пригласили на военный совет?

— А разве такой состоялся?

— Да, он начался ещё до полудня.

Жанна нахмурилась.

— Почему же они не позвали меня?

— Да потому, что они никак не хотят смириться с тем, что тебя, простую крестьянскую дочь, дофин произвёл в капитаны. У тебя есть богатое имение? Нет. Ты училась в университете? Нет. Ты отличилась в сражениях? Тоже нет! Так почему же ты — капитан?

— Потому, что меня посетили святые.

Жан де Олон отвернулся не в силах скрыть улыбку. Потом обернулся уже с серьёзным лицом.

— Нет, Жанна. Не потому.

— А почему?

— Да потому, что ты более всех их прониклась страданиями Франции. Но признать твоё превосходство значило бы признание их ничтожества. Ведь каждый из них мнит себя Мартеллом.

На смотровой площадке появился паж Луи де Кут.

— Жанна, вас просят на военный совет.

— Едем.

Совещание у коннетабля

Когда Жанна вошла в просторный кабинет, где заседал военный совет, капитан Амбруаз де Лоре подвёл её к карте окрестностей Орлеана.

— Жанна, военный совет выработал решение атаковать английский лагерь Сен-Лорен. Вот здесь, у наших западных ворот.

Жанна посмотрела на карту и ткнула пальцем в квадратик рядом.

— А это что?

— Турель. Главная Бастилия англичан.

— А что же вы надеетесь выиграть здесь? — она показала на Сен-Лорен и оглядела присутствующих.

— Мы уверены, что превосходящими силами, неожиданностью и напором мы сможем опрокинуть подступы к Турели и в ближайшее время приступить к штурму, — не поднимаясь с места, ответил командующий операцией маршал Буссак.

— В ближайшее время, это когда? — она отыскала глазами старика.

— Через десять, мы получим подкрепление и тогда… Раньше никак.

— Я получила письмо от Суффолка. Он грозится через месяц войти в Орлеан и зажарить меня.

— Ну, вот видишь, через месяц. У нас есть ещё огромный запас времени.

— А вы уверены, что он не водит нас за нос? Мне лично кажется, что он даже не станет ждать, когда мы получим подкрепление. И потом, может случиться, что мы не сломим их сопротивления, что тогда? Будем переводить сюда новые отряды, снимая их с других бастионов?

— Ну, что ты, Жанна, поверь, до этого дело не дойдёт, — ответил капитан де Рэ.

— Жанна, ведь я произнёс слово неожиданность не случайно. Именно инициатива и неожиданность помогут нам сделать в Сен-Лорене, то, что мы уже совершили в Сен-Лу, — терпеливо втолковывал ей Буссак.

— Ничего не понимаю! — вспылила Жанна. — Или вы задумали провалить освобождение города, или вы что-то задумали, но упорно скрываете от меня. Если это так, напрасно — я умею хранить секреты не хуже вас.

К Жанне подошёл Жан Дюнуа.

— Не сердись, Жанна, мы просто не успели всё сказать тебе. Дело в том, что мы хотим переправить крупный отряд на тот берег, в нескольких лье выше по течению Луары. И когда бой в Сен-Лорене заставит вывести из Турели несколько отрядов, наш отряд нанесёт решительный удар по Турели с тыла.

Его доклад подхватил сам Карл Валуа.

— К тому же мы намерены в нескольких лье, вверх по течению реки приготовить баржу, загружённую дровами и смолой. Мы подожжём этот снаряд и пустим к Бастилии. Баржа застрянет под мостом. Он загорится.

Буссак поднялся с места и вышел на середину.

— Англичане вынуждены будут отвлечься на тушение моста, так как пожар будет угрожать самой крепости. А мы уже будем под стенами Турели. Мы подожжём её со всех сторон, и мы… Ты плачешь, Жанна? Но отчего? Разве мы плохо придумали или не за этим ты пришла к нам?

— Нет, вы придумали хорошо. Но там, в подвале Турели мой герольд. Он погибнет.

Капитан Леон Ля Гир склонил красивую седую голову.

— Жанна, если будешь оплакивать каждого герольда, никогда не победишь.

— Я буду оплакивать каждого солдата.

— Э-э-э-э… Не хватит слёз, — грустно изрёк Буссак.

— Я прошу вас не поджигать Турели, мне мой голос подсказывает, что мы возьмём её и без этого.

— Какой голос? — испуганно отшатнулся Буссак и с тревогой оглядел присутствующих.

— Наверное, внутренний, — тихо пояснил Дюнуа. — Голос разума.

Испуг на лице Буссака сменился весёлостью и покоем.

— А-а-а… Ну, да… Понятно. Ну, хорошо. Я согласен. Мне мой голос подсказывает: мы сможем пообещать, что применим это средство лишь в крайнем случае.

Участники военного совета дружно рассмеялись.

Турель

Ночью отряды капитанов Потона Сентрайля, Амбруаза де Лоре и Жанны-Девы под общим руководством Дюнуа вышли из Орлеана через восточные ворота и направились к месту переправы в десяти лье от осаждённого города. На заре в тумане они вышли к берегу и начали переправляться на левый берег.

— А ведь это неплохо, что нам сопутствует туман, — сказал Дюнуа.

— Было бы ещё лучше, если б нам сопутствовала удача, — буркнул ему в ответ Амбруаз де Лоре.

— Мне мой голос подсказывает, что удача нас встретит, — с весёлостью продолжил Дюнуа. — А что подсказывает твой голос тебе, Жанна?

— То же самое, — улыбнулась она.

— А мне мой голос подсказывает, что нас встретят англичане, — выпучив глаза, басом расхохотался Сентрайль.

— Мессир Потон, — Жанна нежно улыбнулась, — если вы будете так смеяться, нас могут услышать в Англии. А ведь мы потому и не взяли барабаны, чтобы встретиться с англичанами неожиданно для них.

— Хорошо, хорошо, буду нем, как жареный кабан, — ответил тот и расхохотался, закрыв рот ладонью.

Пешим порядком отряды двинулись вдоль берега по течению реки.

В тумане идущий впереди войска отряд Жанны наткнулся на английский пост Сен-Жан-Ле-Блан. В коротком бою гарнизон из полусотни солдат сдался на милость французов.

Допросу подверглись двое оставшихся в живых неприятелей. Им был задан вопрос: «Сколько вас было всего?»

Оба ответили: «Пятьдесят три».

— Значит, один ушёл! — констатировал Амбруаз де Лоре. — Придётся срочно идти дальше и штурмовать редут Огюстен. Иначе перед Турелью нас будут ждать бочки со смолой и дерьмом.

— Это кроме стрел и камней, — сказал Потон Сентрайль.

— Тогда вперёд! — сказала Жанна.

Но под Огюстеном десантников уже ожидали и встретили градом стрел.

Теряя убитых, французы кинулись наутёк. Англичане бросились вдогонку, размахивая мечами и топорами.

Отступающие отчётливо слышали за собой в тумане голоса настигающих неприятелей.

Жанна тоже бежала и плакала от бессилия, что не может повернуть своих отступающих солдат.

— Стойте! Куда же вы!? Вернитесь! — взывала она, но её слова тонули в густом молоке тумана.

Дунул ветер. Он проредил туман. Стало видней.

Жанна оглянулась и увидела за собой преследователей с частоколом топоров, мечей и копий над головами, даже услышала иноязычный, угрожающий гвалт.

— Где моё знамя!? — крикнула она, и тотчас рядом с ней остановился паж.

— Вот оно! Здесь! — выдохнул он и протянул штандарт.

Она выхватила из его мальчишеских рук древко и, повернувшись к настигавшим англичанам, сделала шаг им навстречу.

Ветерок рванул сильнее и отнёс туман на другой берег. Всё вокруг заиграло под утренними лучами солнца: трава в росе, река, кусты, деревья, и латы, и меч, и знамя в руках Жанны.

Преследователи остановились и в изумлении замерли, увидев в трёх десятках шагов девицу, без шлема, в сверкающих латах, с мечом в левой руке и белым знаменем — в другой.

Ветерок игрался с полотнищем и её тёмными, отросшими до плеч волосами.

Жанна сделала шаг вперёд. Англичане продолжали стоять, переговариваясь:

— By gosh.

— Girl.

— Vixen!

— Virgin-virago.

— God damn you.

Жанна не знала английской речи, она шагнула ещё. Англичане опустили мечи и топоры. Она медленно пошла навстречу им. Британцы загалдели и попятились назад.

Французские солдаты и капитаны увидели это и пошли за Жанной, затем прибавили шагу, а потом побежали вслед за англичанами, пока не настигли их под стенами Турели.

Жанна, раззадоренная такой удачей, первой полезла по лестнице на стену, но упала в ров со стрелой в ключице. Её взяли на руки и отнесли в сторонку. Её окружили приближённые. Дюнуа склонился над ней.

— Может, сыграем отбой?

Жанна приподнялась, огляделась. Превозмогая боль, правой рукой взялась за стрелу, вырвала её из раны и отбросила в сторону. Затем она протянула руку. Все стоящие рядом помогли ей подняться.

— Не останавливайтесь, продолжайте штурмовать. Они слабее нас и не смогут сопротивляться долго. Вперёд! — громко сказала она и увидела пылающую баржу, приближающуюся к месту.

Баржу заметили и англичане. В крепости поднялся переполох. Баржа застряла под мостом, извергая в прояснившееся, голубое небо гигантские, рыжие, огненные языки, снопы искр и клубы чёрного, как сама смола, дыма.

Французские солдаты поняли, что на их стороне перевес и рванулись на вал.

Защитники крепости, построенной из брёвен, в страхе перед пожаром, переполошились, открыли ворота и рванулись кто на мост, а кто к реке. Сражение завязалось перед открытыми воротами крепости. Мост рухнул. Над крепостью взвилось белое полотнище. Бой затих. Защитники побросали оружие.

Жанна вошла в толпу пленных. Они узнавали в ней девушку, в страхе шептали: «О! Girl» и расступались. А она всматривалась в лица и спрашивала: «Где наш герольд?». За ней шёл Анри Ла-Рош и переводил. Но англичане только пожимали плечами и с виноватым испугом глядели на неё. Вдруг один из пленных шарахнулся из толпы прочь. Его схватили. Им оказался Эжен де Лос.

— Где Мишель? — спросил Анри.

Тот затряс головой не в силах, что-либо сказать.

— Где наш герольд?! — шагнула к нему Жанна.

— Н-не знаю… Он та-ам! — де Лос показал в сторону крепости, над которой уже стоял дым занявшегося пожара.

— Вы француз? — удивилась Жанна.

Де Лос, не зная, что ответить, то кивал, то мотал головой.

— Это он приказал схватить Мишеля и посадить его в подвал Турели, — сказал Анри.

Жанна страшными, ненавидящими глазами глядела на де Лоса.

— Да это же предатель! Чего с ним возиться?! На грушу его! — крикнул кто-то из солдат.

— Утопить его! — предложил другой.

— В реку его!

— В нужник его!

— Не надо! Мне приказали! Я не хотел! Я его уговаривал! Идёмте, откроем подвал! — завопил предатель, рухнул на колени и протянул к Жанне руки.

Она брезгливо отпихнула его ногой. Мец поднял его с земли, но затем ударил так, что тот опрокинулся на землю вновь. Ла-Рош поднял его, размахнулся. Лос зажмурил глаза, закрылся руками, но Анри не ударил, а только зло и твёрдо процедил сквозь зубы:

— Веди!

Приближённые Жанны повели пленника в пылающую крепость, подошли к двери подвала. Было жарко и дымно. Всё вокруг полыхало. Пылающие головёшки падали им под ноги. Дверь подвала была закрыта на замок.

Ла-Рош ударил по ней кулаком.

— Мишель! Ты жив?! Это я, Ла-Рош!

— Жив, Анри! А ты как сюда попал?

— Сейчас узнаешь! — Анри обернулся к Лосу. — Ключи!

— У коменданта Гласдэля! — потряс головой де Лос. — Но он погиб на мосту, когда начался пожар.

— Медлить нечего, — Мец выхватил меч и принялся рубить дверь. Потом поспешно огляделся, поднял с земли брошенное английское копье и стал бить им в дверь.

Полетели щепки и искры. Вскоре дверь распахнулась. Первыми выскочили крысы. Вслед за ними появился Мишель Картуш.

— Мишель! Ты жив? Слава Богу! — воскликнул Эжен де Лос и рухнул под ударом кулака Мишеля.

Жан Мец поднял его, поставил перед распахнутой дверью подвала и ударил. Эжен де Лос словно растворился. А в следующее мгновенье перекрытие подвала обрушилось, вытолкнув наружу облако искр и дыма.

Жоржо и Менг

— Монсеньёры, битва за Орлеан увенчалась успехом. Вчера, восьмого мая, англичане снялись из-под Орлеана. Но это ещё не победа. Неприятель перешёл в район Патэ. Очевидно, Джон Тальбот попытается навязать на сражение на равнине. А он мастер в этом деле, если вспомнить Руврэ, — Буссак оглядел присутствующих из-под густых, седых бровей.

— Но мы не сможем принять бой, не взяв крепости Жоржо, Менг и Божанси, — осторожно возразил де Рэ.

— Почему? — Буссак остановил взгляд на капитане. — Инициатива в наших руках, да и вряд ли они смогут помешать нам, если мы блокируем их.

Де Рэ вонзил взгляд в пол, затем медленно поднял глаза на старого маршала.

— Но на блокаду трёх крепостей в отдельности мы отвлечём как минимум три отряда. В то же время в битве на равнине нам будут дороги каждая сотня лучников или конницы.

— Так вы предлагаете дать бой Тальботу всеми силами?

— Нет. Я предлагаю сначала взять все три крепости по одной, а потом выступить всем на Патэ.

— А мне думается, что было бы лучше все силы двинуть на Патэ; и пока силы англичан рассредоточены по четырём пунктам, нанести им сокрушительный разгром, — предложил Ла Тремуйль.

— А я бы на месте Тальбота воспользовался этим и силами всех четырёх соединений взял бы вас в котёл и приготовил рагу, — ответил де Рэ.

— По-моему, вы с удовольствием сделали бы это и на своём месте! — выплеснул раздражение Ла Тремуйль.

Капитан опустил глаза, сжал зубы и шумно вздохнул.

— Сир, мне не до ссор. Я просто, пытаюсь думать за противника.

— Монсеньёры, боюсь, нам не удастся сокрушить их там, потому что они, поняв, что наши силы находятся в одном пункте, возьмут нас в котёл и…

— И приготовят из меня рагу?! — взбесился Ла Тремуйль.

— Я хотел сказать: исправят положение в свою пользу, — поспешил Буссак, — потому, что они только этого и ждут от нас.

— Что ж, тогда остаётся принять стратегию капитана де Рэ. Ему и поручим взятие Жоржо! — откликнулся Алансонский. — Как вы намерены действовать, де Рэ?

Рано утром, на рассвете, Суффолка разбудили сообщением:

— Ваше сиятельство, отряд французов с барабанным боем идёт к воротам, — шептал ему на ухо офицер.

— Много их? — спросил Суффолк.

— Сотни полторы, — ответил начальник охраны крепости.

— Моему брату доложили?

— Сейчас доложу.

— Стоп! Не надо. Я желаю доставить ему удовольствие к завтраку. Седлай коней!

Ворота крепости распахнулись неожиданно для французов, и на полном скаку, прямо на них вылетел отряд всадников с копьями и мечами.

Французские конники смешались и, развернув коней, помчались прочь. Пешие воины бросились врассыпную, теряя убитых и раненых. Несколько лошадей у отступающих попадали и вместе с рыцарями стали добычей английских мечей. Но никто из англичан не заметил, как из-за кустов, камней, деревьев, а то и просто с земли, появились французы, метнулись к воротам и, ворвавшись в крепость, завязали бой с отрядом охраны. Другие же ударили в спину англичанам.

Когда рассвело, в крепость вошёл отряд французов с пленённым сэром Суффолком и отрядом английских солдат.

После торжественного вступления французов в Жоржо Дева-Жанна со своей свитой появилась в расположении штаба де Рэ и попросила:

— Покажите нам своего пленника, мессир.

Привели Суффолка. Жанна обошла его вокруг и остановилась пред ним.

— Господин Суффолк, вы, помнится, грозились зажарить меня словно курицу. Как прикажете мне поступить с вами, разве что зажарить словно кабана?

Большое, белое, в рыжих веснушках и рытвинах лицо Суффолка побагровело, короткая, толстая шея вспотела; покрылся испариной лоб; забегали глаза.

Жанна рассмеялась. Вместе с ней смеялись все её приближённые и капитан де Рэ.

— Я пошутила, граф, — мои солдаты не едят англичан, даже не терпят вашего запаха, потому предпочитают бить вас в бою и хотят, чтобы вы поскорее убрались к себе в Британию. Но у нас к вам несколько иное предложение.

Суффолк втянул голову в плечи и прохрипел:

— Что я должен сделать?

— Я предлагаю вам поехать с нами в гости к коменданту крепости Менг, — сказала Жанна.

— Если сэр Суффолк не согласен, мы попросим об этом сэра Джона Пуля. Он тоже у нас в плену и тоже не хочет стать жареным кабанчиком, — осторожно предупредил его Мишель Картуш.

— Я готов, — прохрипел пленник.

— Вот и прекрасно, — Жанна отвернулась от него и шагнула к де Рэ. — Вы уступите его нам на пару дней, мессир капитан?

— Забирайте, а то мне его не прокормить.

— Много ест? — спросил Пуланжи.

— Три фунта мяса в день и всё глядит голодными глазами, — ответил де Рэ.

— Надо избавляться от вредных привычек, — насмешливо глянул на графа де Мец.

— Переполнение чрева опасно для жизни… Разве не этому учили вас в университете? А ведь ещё в древности афинянин Солон сказал: «Ничего сверх меры!» — произнёс короткую проповедь Паскерель и добавил. — Не английским же коровам адресовал он эти слова.

— Ничего, — Жанна направилась к двери. — У нас он будет есть со мной и не умрёт от переедания.

В полночь к воротам Менга подъехал отряд. Оруженосец постучал и крикнул по-английски:

— Отворяй! С нами Георгий!

С башни ответили:

— С кем вы не важно! Сами-то вы кто?!

— Граф Суффолк с отрядом!

— Граф Суффолк в плену у арманьяков!

— Это его оба брата угодили в плен, а граф здесь!

— Если это Суффолк, пусть назовёт нашего коменданта крепости Менг!

Суффолк поднял голову и громко, чётко произнёс:

— Капитан Роби Фулт!

— Хорошо, сейчас позовут капитана.

Суффолк сполз с коня и медленно пошёл к воротам крепости. С той стороны к решётке с факелом в руке подошёл капитан Фулт.

— Сэр, подойдите ближе, я посмотрю на вас.

Суффолк приблизился к решётке.

— Что случилось, сэр?

— Жоржо у арманьяков. Я еле ноги унёс. Меня постигла неудача.

— Открывай! — крикнул капитан.

Послышался скрип блоков и скрежет железа. Решётка поднялась. Отряд въехал в крепость. Тотчас послышался лязг мечей, суматоха и крики смертельно раненных.

Утром над крепостью развевалось знамя Жанны-Девы.

Капитаны

— Монсеньёры, взятием Жоржо и Менга мы достаточно надёжно обеспечили себе тыл, и мне представляется также достаточным блокировать Божанси небольшим отрядом. Скажем, отрядом капитана Шаванна, и сегодня после полудня двинуться на Патэ, — высказался Буссак.

Шаванн с силой сцепил ладони и возразил:

— Гарнизон Божанси достаточно велик, чтобы пробить блокаду из двух таких отрядов и выйти в тыл нашей армии. Я предлагаю сегодня ночью забросать рвы, а на рассвете штурмовать Божанси, чтобы в полном составе выступить к Патэ.

— Мне кажется это разумным. Лучше потерять ещё один день, но выиграть надёжность тыла, — поддержал Шаванна капитан де Рэ.

Ла Тремуйль скривил губы, откинулся назад, и не глядя на де Рэ, отчеканил.

— И этот день поможет Тальботу ещё лучше укрепить свои позиции.

— Пусть укрепляется, тем неожиданнее для него будет наш манёвр.

— Вы что же, предлагаете сегодня же приступить к подготовке штурма Божанси и тут же обсудить план сражения за Патэ? — лилейно спросил Ля Тремуйль.

— Именно так, сир, — сказал не громко де Рэ. — Англичане поняли, что мы задержались здесь, и не будут ожидать нас не только завтра, но и послезавтра. Однако я предлагаю штурмовать Божанси не всеми силами. Двум отрядам необходимо выступить далёким, окружным путём сегодня же ночью, чтобы в следующую ночь закрепиться в тылу у Тальбота.

— В тылу? — удивлённо протянул не отстранённый ещё коннетабль. — А я думал, что участием всех отрядов мы сможем сравнительно легко вырвать победу в прямой атаке тяжёлой конницей.

— Зная рельеф окрестностей Патэ, можно предположить, как выстроит свою оборону Тальбот и что именно такого хода он и ждёт, — стараясь быть вежливым, возразил де Рэ.

— И кого же мы направим в обходной манёвр? — спросил Буссак.

— Предположим, капитан Ля Гир с лучниками и арбалетчиками зайдёт в лес за правым плечом Тальбота. Послезавтра, на рассвете, атакует англичан небольшим отрядом конников. И отступит, потянув их на своих стрелков. Те, пропустив своих всадников, встретят англичан, как и подобает. Завяжется бой. Англичане не будут знать, какими силами располагает неприятель, так как лес будет скрывать отряд Ла Гира. Далее. Капитан Сентрайль выйдет на левое плечо Тальбота и притаится невдалеке. Когда англичане перестроятся в направлении Ла Гира, мы с капитанами Гранвилем, Шаванном, Кюланом и Жанной ударим, наконец, отсюда. Это вызовет суматоху и судорожную, поспешную перестройку на старые позиции. И вот в этот самый момент из-за левого плеча ударит капитан Сентрайль. Это и решит исход сражения.

— Неплохо, — качнул седой головой, красавец Ла Гир. — Но насколько я понял, в основном успех сражения будет зависеть от того, насколько мне удастся привлечь на себя внимание англичан?

— Это один из ответственных моментов. И от четкости его исполнения, и от его слаженности с другими и будет зависеть успех, — подперев подбородок кулаком, ответил де Рэ.

— Тогда, может, было бы честнее самому капитану де Рэ выступить на эту позицию? — с елейной улыбкой предложил Жорж Ла Тремуйль.

— Сир, я готов на любую позицию, какую мне определит Военный совет! — тихо огрызнулся де Рэ.

— Тогда, может быть, имеет смысл, создать на моём направлении группировку, подкрепив мой отряд конниками капитана Кюлана? — не обращая внимания на коннетабля, предложил Ла Гир.

— Это разумно, — согласился молодой капитан Кюлан.

— Резонно, — кивнул де Рэ.

— Верно. А штурмовать Божанси будем оставшимися на этой стороне отрядами. Решено! — Твёрдо закончил Буссак.

Божанси

Скрыть подготовку к штурму не удалось. Ночь была лунная и светлая, и англичане видели всю суету под стенами, как французы забрасывали ров брёвнами, фашинами, хворостом, камнями, глиной и песком.

— Монсеньёры, англичане видели всю нашу возню. Давайте два отряда оставим спать, чтобы утром люди были бодрыми. Англичане же всю ночь бодрствовали в ожидании штурма. Их сморит сон после полудня, а тут мы и начнём штурм.

— Разумно, — согласился Шаванн. — Откуда ты только всё это знаешь?

— Соображает, — откликнулся Амбруаз де Лоре.

— Молодец, Жанна. Предложение хорошее, — похвалил её Буссак. — Так и поступим. Гранвиль и ты со своими продолжайте, а Шаванн, де Лоре и де Рэ — спать.

— У меня есть ещё одно соображение: я скажу своим людям, чтобы они начали рыть большую яму. Это привлечёт внимание англичан, и они будут ждать, когда мы покончим с ямой, а для этого оставят на стенах только наблюдателей.

Де Рэ расхохотался. Его смех подхватили и другие капитаны.

— Копай, Жанна, копай, — сказал Буссак. — Твой труд не пропадёт даром.

Сразу же, как только солнце начало клониться к закату, на Божанси полетели камни и горшки с подожжённой смолой. Когда в крепости начался пожар, солдаты схватили лестницу и побежали к стенам. Но англичане словно и не покидали стен. Тотчас же на французов полетели стрелы, камни, смола, помои и дерьмо.

Первая атака была отбита. Одновременно со второй атакой французы стали носить к воротам дрова. Когда там выросла приличная гора, её облили смолой и подожгли. Вначале ветерок отводил пламя от ворот. Но потом с неожиданной силой направил его прямо. Пламя охватило поднятый деревянный мост, раскалило решётку и перешло на ворота. Осадное орудие и бомбарду поставили против раскалённой решётки и принялись бить по ней. Она деформировалась, открыв проход к прогоревшим воротам. Через образовавшийся проход французы ворвались в крепость. Туда тотчас перенеслись главные силы англичан, и когда французы в четвёртый раз возобновили атаку на крепостные стены, они почти не встретили сопротивления. К ночи остатки гарнизона Божанси сдались на милость осаждавших.

Патэ

В просторном кабинете с огромными стрельчатыми окнами, выходящими на затянутую туманом Темзу, в кресле с высокой резной спинкой сидела королева Великобритании. Рядом стоял восьмилетний наследник престола Генрих VI. Перед ними вытянулся секретарь Бэрри. Он читал письмо.

«Ваше величество! Всё шло хорошо до осады Орлеана. Предпринятой Бог знает по чьему совету. Я же был убеждён — надо было идти на Анжер. А затем рука Всевышнего, как кажется, причинила великий ущерб Вашим людям, собравшимся там, в большом числе. Причиной этого ущерба во многом состоит, по-моему, в их ложной вере и безумном страхе перед приспешницей и ищейкой дьявола, прозванной Девой, которая пользовалась пророчеством. Все эти неудачи и пораженья не только намного уменьшили число ваших людей, но и удивительным образом отняли мужество у тех, кто остался; храбрость же и число Ваших врагов намного возросли.

Май 1429-го года. Патэ. Франция. Вашей милостью регент Франции герцог Бедфордский.»

На рассвете конники капитана Кюлана совершили набег на правый фланг позиций англичан, прикрывавших тылы. Для англичан нападение было настолько неожиданным, что французские всадники прошли через весь фланг, почти не встретив сопротивления, но при этом нанесли огромный урон.

Однако вскоре англичане пришли в себя и выслали вдогонку конный отряд. Но, как только французы скрылись в лесу, англичане угодили под ураган стрел, после чего они поспешно отступили.

Джон Тальбот понял, что его обошли, но перестраиваться не спешил. А вот инициативный Кюлан разделив свой отряд пополам, одной половиной ударил в самый центр тыла, а второй — вновь по тому же флангу. Джон Тальбот отбил атаки и, не дожидаясь их возобновления, передвинул на это направление всех лучников и копейщиков из центра и правого фланга. Перестройка была своевременной — когда конники Кюлана атаковали вновь, они были встречены ураганом стрел. Теряя во множестве убитых и раненых, французы отступили в лес. Вслед за ними помчались всадники с копьями и мечами.

Солнце уже поднялось высоко, когда перед отрядами Французов открылось поле, поросшее высокой травой. На другом краю поля виднелись позиции англичан за ровно торчащими острыми кольями.

Жанна была одета так же, как и в день прибытия в Орлеан. Под ней был королевский брабансон. В правой руке её было знамя. Она потянула уздечку. Конь стал. Алансонский, бывший рядом, повернулся с улыбкой к ней.

— Будем ли сражаться, Жанна?

— А у вас есть добрые шпоры?

— Чтобы удирать?

— Нет. Чтобы преследовать и бить! — ответила Жанна и привстала на стременах. Перехватила знамя левой рукой, правой вынула из ножен начищенный до блеска меч, подняла его над собой и медленно, но с каждым мгновеньем всё быстрее, словно птица с розовыми крыльями накидки, помчалась через поле. За ней двинулись остальные и на полном скаку, пройдя сквозь редкий строй врытых в землю острых кольев, направленных в их сторону, врезались в позиции англичан.

К Тальботу подскакал гонец и доложил:

— Со стороны Орлеана напали французы и рубят лучников.

— Поезжай на левый фланг, пусть снимаются все и идут сюда!

Гонец помчался выполнять приказание. Там он подъехал к группе командиров и крикнул:

— Приказ сэра Тальбота! Снимайтесь и переходите в центр! Там французы рубят лучников!

— Тьфу ты! — зло сплюнул толстый капитан. — Стратеги козлиные! Чтоб вам смолы горячей напиться! Однажды вот так же переводили!

— И что вышло? — спросил рядом стоящий воин.

— Дерьмо вышло! Пошли! — крикнул он солдатам.

Те встали и пошли за ним. Этого давно ожидали французские конники Сентрайля. Они выскочили из-за леса и устремились вслед уходящим. Когда англичане заметили, было уже поздно — французы прошли сквозь колья и врезались в их тыл. Увидев это, английский капитан Том Солc послал к Тальботу гонца, которого курьер отыскал уже раненным.

— Сэр, на левом фланге французы прорвали оборону и рубят солдат!

— Это конец, сынок! Поднимай белую тряпку! God damn! Играй отбой! Уходим на север!

Совещание в Сен-Бенуа-сюр-Луар

Закончилась литургия. Дофин и его свита вышли из часовни во дворе аббатства. Был вечер.

— Монсеньёры, — устало, но торжественно Карл обвёл окружающих его вельмож и военачальников тусклым, но благодарным взглядом. — Я пригласил вас в аббатство Сен-Бенуа-сюр-Луар не только для того, чтобы почтить память погибших, выразить вам благодарность за вашу доблесть и поздравить с победой. Я хочу услышать от вас мнение относительно дальнейшего продолжения войны и похода на Реймс.

Дофин задержал свой взгляд на коннетабле.

— Мне кажется, нам необходимо отдохнуть после стольких сражений. Мы добились главного — нам удалось убедить противника в том, что мы ещё сильны. Но продолжать войну немыслимо — мы не настолько сильны на самом деле! И потом, нужно ли вообще продолжать её? Не слишком ли велики наши претензии? Не лучше ли довольствоваться тем, что есть? — игриво произнёс Ла Тремуйль. — А как быть с договором 20-го года в Труа? Неэтично как-то… А нынешний год, год славных побед можно будет считать годом рождения Буржского королевства. Так что нам с вами, по-моему, следует подумать о новых традициях, церемониях и ритуалах. Давайте забудем о войнах и смертях, а вспомним, что есть мир и жизнь. Одним словом, я приглашаю вас всех сегодня же ко мне в Сюлли, чтобы провести у меня несколько дней. Обещаю славную охоту, доброе вино и хорошеньких нимф.

Старик Буссак порозовел, прокашлялся и сделал полшага вперёд к дофину.

— Я не против продолжения войны вообще, но я сильно сомневаюсь в наших возможностях.

Карл удивлённо посмотрел на него.

Алансонский взял Карла под руку.

— Сир, армия наша много потеряла. Солдаты и младшие командиры подчиняются с трудом. Очевидно, дело в том, что мы сильно задолжали им. Лучшим показателем нашей военной состоятельности может быть казна. Давайте спросим об этом Президента счётной палаты монсеньёра Симона Шарля.

Тот покраснел и подтянул живот.

— Казна действительно пуста. Единственно, что мы сможем сделать, так это заплатить высшим чинам. То есть вам, господа. А армию лишь обеспечить провиантом, фуражом и оружием.

— Вы что-то ещё хотели сказать, маршал Буссак? — спросил дофин.

Старик поклонился.

— Положение в армии действительно сложное. Мы много потеряли. Правда, мы кое-что и приобрели. Мы одержали ряд побед, захватили много трофеев и пленных. А платить нам действительно нечем! Это сказывается на дисциплине. Она сильно упала. Почтения и подчинения нет! Но в количестве наша армия не уменьшилась, наоборот — выросла вдвое. Странное, очень странное явление. Я затрудняюсь ответить определённо о возможности продолжать войну. Скорее всего, я думаю: для меня пришла пора просить отставку.

— Ну, ну… Давайте не спешить с этим делом. — Успокоил старика дофин и повернулся к канцлеру. — А вы, ваше преосвященство, что скажете? Вам-то, я надеюсь, не терпится отвоевать свою епархию и отслужить победную мессу в Реймском соборе?

Де Шартр тупо смотрел на землю и что-то невидимое чертил под ногами посохом. Услышав обращённые к нему слова Карла, он поднял глаза.

— Да, ваше величество, мне, как никому из присутствующих, хочется прийти в Реймс. Но я привык холодно оценивать обстановку, внимая голосу разума, реально смотреть на вещи и говорю: нет. Нет, ваше величество! Сейчас не может быть и речи о походе на Реймс!

С кислым выражением лица Карл окинул взглядом своих вельмож. Затем перевёл взгляд на группу капитанов. Встретился взглядом с Жанной.

Ей показалось, что он хочет услышать её, она сделала шаг вперёд, но дофин сказал:

— Ну, хорошо, монсеньёры, давайте вернёмся к этому разговору завтра утром, в замке Сюлли.

Порыв

Над лагерем висела тёмная, звёздная ночь. Но, несмотря на поздний час, здесь было шумно. Горели костры. Солдаты жарили дичь и рыбу, насаживая их на вертела, а то и прямо на мечи и копья. Кое-где пили вино, добытое из захваченных подвалов.

Серого коня Жанны увидели ещё издали. Все повставали. Её зазывали то к одному, то к другому костру. Она подъехала туда, где было больше людей. И не ошиблась. Здесь грелись и ужинали её приближённые и несколько знакомых и незнакомых солдат. Ей помогли сойти с коня, усадили поближе к огню, обступили плотной стеной. Предложили жареных перепёлок. Она отказалась, взяла рыбу. Кто-то протянул кружку вина. На него цыкнули.

— Ты видела дофина, Жанна? — спросил де Олон.

— Что он тебе сказал? — поинтересовался Пуланжи.

— Дофин растерян. Он попросил вельмож высказать мнение о дальнейших походах. Они все против продолжения войны и похода на Реймс.

— Как? Против? — удивился один солдат.

— Почему?

— Отчего?

— Не может быть!

— Да, — повторила Жанна, — вельможи против! Они говорят, что в армии нет послушания, солдатам нечем платить. В казне пусто!

— Как же это так? — удивился какой-то солдат.

— Разве мы не слушали тебя, Жанна?! — спросил другой.

— Разве мы не ходили с тобой рядом на штурм?!

— Или мы плохо сражались?!

— Неужели мы ослушались тебя хоть раз?!

Жанна подняла вверх руку.

— Я не могу сказать что-либо против. Вы сражались со мной рядом и всегда слушались меня. Может быть, такое бывало в других отрядах — не знаю. Вы честно служили мне! Тем горше мне сообщить вам, что дофин не дал мне ни одного су, чтобы я заплатила вам жалованье.

— Не надо нам денег, Жанна! Ты только скажи, куда нам идти, и мы пойдём! — сказал один солдат и обернулся к товарищам. — Или не так?!

— Так! Так!

— Веди нас, Жанна!

— Не надо нам денег!

— Будем бить англичан, а они нам за всё заплатят! — крикнул один, а другие засмеялись и подхватили. — Верно! Заплатят!

К Жанне пробился пожилой, грузный, огромного роста, седовласый, одноглазый солдат из другого отряда.

— Жанна, мы тут из разных отрядов. Хотим служить у тебя. Нам ничего не надо, только будь нашим командиром, и мы побьём англичан!

— Возьми нас, Жанна, веди куда захочешь, — прохрипел другой.

— Пропустите меня! Пропустите! — кричал кто-то, пробираясь к ней.

Перед ней оказались два молодых ремесленника.

— Жанна, я Ирминон, а это Гийом. Из Парижа мы. Возьми нас к себе на службу. Нас тут много! Мы ещё никому не служили.

— И все из Парижа? — удивилась она.

— Отовсюду! — пробился вперёд молодой крестьянин. — Я из Нормандии! Деревенских много! Возьми нас! А! Возьмёшь? Служить будем не хуже, чем тот хрипатый.

— Не хвались чужой кобылой! — подал голос тот.

— Не клянись чужим мечом! — поддержал его товарищ, тоже старый солдат.

— Не хвались, идя на бой. Уцелеешь — песни пой! — зашумели другие солдаты. — А ребята хорошие, возьмём их, Жанна?

— Возьми нас, Жанна!

Она подняла руку вверх.

— Хорошо, хорошо! Беру всех! Дофин велел нам — капитанам прийти к нему завтра с последним словом! Будьте и вы завтра утром все у замка Сюлли!

— Будем!

— Придём!

— Приползём!

— Пришкандыбаем!

— Будем вовремя!

В Сюлли-сюр-Луар

Утром по дороге, ведущей к замку коннетабля, ехали в телегах, скакали верхом, шли пешие солдаты, крестьяне и ремесленники. Туда же, обгоняя их, промчались верхом и в каретах капитаны, вельможи и придворные.

Наконец, когда съехались все, кого коннетабль пригласил на охоту, дофин обратился к собравшимся:

— Монсеньёры, наверное, сегодня нам с вами предстоит обсудить и решить ещё что-то очень важное. Вокруг замка собралась огромная масса простолюдинов. Они ничего не требуют, но надо полагать — потребуют. Однако, прежде чем перейти к этому вопросу, давайте решим вчерашний. Итак, я слушаю вас, — Карл кивнул коннетаблю.

Тот выпятил живот, обхватив его руками.

— Ваше величество, зачем нам рисковать тем, что уже имеем? Впереди, если мы продолжим войну, нас ждут новые испытания, новые жертвы и, конечно, — затраты. Если мы пойдём на Реймс, нам предстоит пройти около сотни лье с тяжёлыми боями. На пути к Реймсу мы должны будем штурмовать три сильные, хорошо укреплённые крепости, которые по мощи не уступают, а превосходят Жоржо, Менг и Божанси вместе взятые. В общем, я — против. Во всяком случае, сейчас.

— А когда же, по-вашему, мы сможем возобновить военные действия? — спросил дофин.

— Не раньше осени, — ответил коннетабль.

— Почему? — не отставал Карл.

— Раньше нам не собрать денег.

— Только новый урожай даст нам новые поступления в казну, — вставил слово Президент счётной палаты Симон Шарль.

— Монсеньёр Симон Шарль без сомнения прав. Не менее прав и сир Ла Тремуйль. — Вытянул шею граф Гокур. — Действительно, даже если прибегнуть за помощью к Генеральным штатам, раньше осени из них нам не вытряхнуть. А вот если провести заём сейчас, мы сможем выступить и через месяц, а то и раньше.

— Граф, насколько я понял, у вас денег нет? — поспешил с вопросом на ответ коннетабль. Так вот, у меня тоже сундуки пусты.

— У меня — тем более! — Алансонский закинул нога на ногу, скрестил на груди руки, пожал плечами и наклонил голову вперед. Я, как и многие из вас, живу на одно жалованье.

— Всё, что я мог бы дать, я смогу не раньше прихода в Реймс, — проскрипел де Шартр. А сейчас у меня нет и старого экю.

— Сеньор дофин! — громко сказала Жанна, и все присутствующие вздрогнули.

Граф Виндом криво усмехнулся и, склонившись к уху Гаривеля, тихо сказал:

— У этих деревенских все наоборот: у себя в деревне наследника называют королём, а попав во двор, — дофином.

Гаривель хихикнул.

— Это первое слово, которое они узнают здесь. Деревня!

Бурбон шепнул Маше:

— Она уже полгода при дворе, а до сих пор не знает этикета. Лезет, не дожидаясь, когда дофин обратится к ней.

— Выскочка, — ответил прелат.

Ла Тремуйль чуть повернулся к де Шартру.

— На его месте я не заметил бы её слов.

Старый прелат-политик оскалился и кивнул.

— Я тоже.

Губы Ла Тремуйля ревниво искривились, а сухое белое лицо де Шартра побагровело, когда дофин, вместо того, чтобы пропустить её обращение мимо ушей, вдруг нашёл её глазами в толпе придворных и откликнулся:

— Что, Жанна?

— Ваше величество, — Жанна вышла на середину зала, — если у вас нет денег, не беда — все рыцари, герольды, солдаты, пажи и простолюдины согласны служить мне и вам в этом походе без жалованья. Они говорили мне, что пойдут за мной куда угодно. Я клянусь, ваше величество, что приведу вас и ваше войско в Реймс, где вы будете коронованы. Все, кто вызвался идти со мной в поход, пришли сегодня под стены этого замка, чтобы высказать преданность и поддержку вам. Давайте, ваше величество, выйдем и объедем собравшихся.

С видом именинника дофин оглядел приближённых.

— Пойдемте все, — предложил он и первым направился к выходу.

Когда дофин и Жанна в окружении свиты выехали из ворот Сюлли на конях, они были встречены радостным и раскатистым возгласом:

— Vive-e-e! Viva-a-a-at! Viva-a-a-a-at!!!

Так под ликованье многотысячной толпы они объехали вокруг замка и вновь въехали в ворота.

Осер

Через несколько дней в полдень армия остановилась под стенами Осера.

— Месье Паскерель… Мои помощники учат меня военному делу, помогают мне составлять военные послания. Герольды переводят речь английских пленников. Почему же вы не обучаете меня наукам? Я не против того, чтобы научиться читать и писать, — сказала Жанна своему капеллану.

— Я тоже не против этого, просто мне казалось, что ещё не прошло время. То есть некогда.

— Времени у нас не будет никогда, поэтому заниматься грамотой будем между боями.

— Что ж, тогда прямо сейчас и начнём.

— А с чего?

— Вообще-то начинают всегда с алфавита…

— А это ещё что такое?

— Алфавит — есть свод знаков, из которых состоят слова.

— Тогда давайте начнём сразу со слов, точнее, покажите мне, как пишется моё имя.

— Вот так, — Паскерель взял дощечку и углём вывел на ней два слова: «Жанна-Дева».

Занятие прервал подошедший солдат.

— Жанна, меня послали спросить, что же это за война на голодное брюхо? Со вчерашнего дня ничего не ели, а сегодня уже полдень…

— Потерпите ещё немного, прошу вас, я ведь тоже ещё ничего не ела. Обозы опаздывают.

Подъехал Мишель Картуш, с выборным горожанином городя Осера. Тот протянул Жанне письмо. Она взяла и передала его Паскерелю.

— Читайте.

Капеллан развернул скрученный в трубочку лист.

— «Сеньора Жанна-Дева! Мы, мэр города Осера Рауль де Маске и архиепископ Альфонс де Кюли, получили и прочли ваше письмо, посланное из Буржа. Удовлетворить ваше требование в полной мере, к сожалению, не можем! Город принадлежит брату дофина Карла герцогу Бургундскому Филиппу-Красивому, с которым нам ссориться ни к чему, тем более, что в городе стоит гарнизон из бургундцев и англичан. Сеньора Жанна-Дева, мы не испытываем ненависти ни к вам, ни к дофину Карлу и хотели бы сохранить нейтралитет. Поэтому просим вас не проливать крови. А мы со своей стороны готовы оказать посильное снабжение вашей армии».

Жанна выслушала и повернулась к выборному.

— Продайте нам провианта и фуража. Но не дорого.

Затем повернулась к оруженосцу.

— Жан, пошлите за президентом счётной палаты и казначеем королевства.

— А много ли вам надо? — осторожно спросил парламентёр.

— Мессир Бертран, — Жанна обернулась к Пуланжи, — сколько нам сейчас необходимо?

— На сегодня и ближайшие дни похода до Труа — двадцать быков, двадцать возов хлеба и столько же возов овса. Желательно недорого, чтобы не вызывать взаимного раздражения. И ещё, сверх всего, десять возов пороха.

— Хорошо, я тотчас передам и думаю: мы осилим такую контрибуцию, — ответил горожанин и, поклонившись, отъехал к группе горожан, ожидавших его возле городских ворот.

Подъехали Симон Шарль и Эдмонд Рагье. Жанна сказала им, показав на городские ворота:

— Мы выставили им наши пожелания, они готовы недорого продать нам продовольствие и фураж.

Опять возвратился парламентёр.

— Мы согласны поставить вам то, что вы требуете, и сверху пять возов пороха под видом овса. Но всё бесплатно.

— Сколько времени ожидать? — спросила Жанна.

— Нисколько, — ответил горожанин и махнул рукой.

Ворота Осера открылись, и из города навстречу армии Жанны направился караван телег, запряжённых быками.

— Монсеньёры, принимайте обоз. И проверьте, чтобы порох не был подмочен, — сказала Жанна и обернулась к помощникам. — А вы готовьте письмо коменданту Труа с требованием о сдаче крепости.

Труа

Труа встретил армию суровым молчанием озарённых вечерним солнцем башен.

К Жанне, окружённой её свитой, подъехал всадник и доложил.

— Жанна, нас никто не встречает.

— Подождём герольдов. А сейчас не будем терять время. Разворачиваем лагерь и кухню. Надо накормить людей. Ставьте шатры. Рубите и собирайте дрова. Несите их ко всем воротам крепости. Из крепости никого не выпускать. И в крепость — тоже. Не теряйте времени. Сейчас же забрасывайте ров. Надо готовиться к осаде. Труа хорошо укреплён. Здесь большой гарнизон из бургундцев. И труанцы чувствуют за собой силу.

А в обозе королевский двор устроил совещание.

— Я прошу вас, монсеньоры, трезво оценить обстановку и отойти. Труа нам не взять! У нас нет с собой достаточного количества осадных орудий. А с той бомбардой, что вы взяли с собой, только гусей пугать! — стращал канцлер.

— Монсеньоры, — поднялся Буссак, — мне следовало прислушаться к голосу его преосвященства и не соглашаться на эту авантюру. Действительно, напрасно мы поддались уговорам девчонки и позволили втянуть себя в необдуманное предприятие.

Сидевший с опущенной головой Потон Сентрайль шумно вздохнул, поднял голову и оглядел коллег.

— Господа, мы прошли половину пути. Возвращаться назад, не сделав попытки к овладению крепости, будет не меньшей, а большей глупостью, чем сам поход. Давайте подумаем над тем, что мы можем сделать для взятия Труа.

— Я не представляю, что можно сделать в условиях полной неподготовленности, — устало и раздражённо обронил Буссак.

— Положение, бесспорно, сложное, но сделать попытку мы обязаны. Штурмовать! — качнувшись в кресле, резко высказался де Рэ.

— Любая попытка потребует сил и средств, которыми не располагает ни армия, ни казна. Не лучше ли отойти и вернуться обратно, чтобы не потерять то, что осталось? — повернувшись к нему, начал говорить Жорж Ла Тремуйль и закончил, уже глядя на Карла.

Дофин помял свой длинный, вислый нос, долго оглядывал советников, наконец, встретился глазами с Ле Масоном.

— А что скажет старейший и мудрейший?

Старик с гордостью поднялся с походного стула, быстро окинул взором всё собрание и ответил:

— Предлагаю послать за Девой.

Возле Жанны и её свиты остановился всадник. Он спешился.

— Капитан Жанна, вас приглашают на заседание королевского совета.

Паж, стоявший рядом, подвёл ей коня и помог сесть в седло. Затем сам тоже вскочил на своего коня и помчался рядом с ней. Перед домом, где заседал совет, посыльный указал на крыльцо, сам же остался во дворе.

Жанна взбежала по ступенькам на крыльцо и скрылась за дверью.

Навстречу ей вышел старик Ле Масон.

— Жанна, королевский совет в сильном замешательстве из-за того, что люди не знают, как им поступить дальше.

Она отыскала глазами Карла и вышла на середину помещения.

— Будет ли угодно его величеству выслушать меня?

Дофин кивнул.

— Говори, Жанна.

— Благородный король Франции, этот город — ваш. Если вы пробудете под его стенами ещё два-три дня, он окажется в вашей власти, как и положено. Не сомневайтесь в этом.

Исполненный собственного величия, де Шартр ответил за дофина:

— Жанна, ради этого мы готовы ждать и шесть дней. Было бы не напрасно.

— Смею вас заверить: иначе не произойдёт, ожидание не будет напрасным, — ответила она, поклонилась одной головой, попятилась и вышла.

Вернувшись к своей свите, она приказала им:

— Поехали за мной.

Осаждённые, наблюдавшие со стен, видели, как по ту сторону рва наполненного водой, пустив крупной рысью огромного серого коня, мчалась без шлема девица и отдавала команды:

— Против подветренных ворот поставить бомбарду, и, когда сгорит мост, а решётка раскалится, сломаем её! Обеспечьте каждую сотню солдат двумя-тремя лестницами. В двух местах поставьте метательные устройства — попытаемся поджечь город. Смолы хватит?

— Хватит! — ответил Пуланжи.

— Хорошо! Тогда там, где не будет проходов через ров, устроить лучников. Стрел не жалеть!

— Ясно, будет сделано!

Жанна-дева

А на городской площади было шумно и жарко. Огромная толпа горожан, укрывшихся за крепостную стену, осадила ратушу. Наступила ночь, и многие пришли с факелами.

Мэр города Труа граф Анри де Грийе, а с ним несколько местных вельмож отпихивались от наседавших горожан, которых возглавили епископ Жан Легизе и монах-кармелит брат Ришар.

— Если прольётся кровь невинных, проклятие падёт на вас и ваших детей! — говорил Легизе, устремив палец на мэра и коменданта крепости капитана дю Валлона.

— Я не желаю позора на старость лет! — стараясь перекричать толпу, надрывался старый капитан. — Лучше я погибну, как солдат, но крепость не сдам!

— Вы погибнете не как герой, а как упрямый осёл! — кричал ему монах Ришар. — Вы не хотите понять, что обстановка изменилась, но продолжаете тупо упорствовать! Гибните сами и тащите за собой несчастных простых людей, которых согнали сюда, чтобы сделать их своими заложниками! Боитесь, что они могут уйти к Жанне и станут вашими противниками!

— А я не желаю позора ни себе, ни вам, ни народу! — хрипел капитан.

— Да вы уже опозорились, что сошлись с англичанами! А чего вы желаете им и их детям?! Голода? Пожара? Смерти? — метнулся к нему епископ и простёр в сторону толпы руку.

Монах поддержал своего патрона.

— Ради какой такой великой цели вы лишаете их права на жизнь? Ради того, чтобы англичане хозяйничали во Франции? Ради того, чтобы вы жирели как амбарные коты? Или чтобы этот распутник, Филипп Бургундский женился в третий раз и осыпал новую юную жену золотом из подвалов Труа?

— А тебе лучше прикусить язык! — бросил ему в ответ дю Валлон. — Мало того, что тебя выгнали из Парижа, так ты и здесь мутишь воду!

— Не выгнали, а ушёл. Потому, что мне больно смотреть на неслыханный обман. Простые люди служат вам, а в награду получают что?

— Что? — с вызовом переспросил капитан.

— Нищету! Вы дурите народ! Требуете от него смирения, скромности и соблюдения заветов, а сами жрёте, не зная постов. Вам и этого мало, вы еще обрекаете народ на верную гибель! — ответил монах.

— Ты сумасшедший! Тебя давно надо было утопить в Сене, а я уже полгода терплю здесь тебя! Ну чего ты глотку дерёшь? Можно подумать, что от Валуа ты получишь аббатство. Вот ты от него получишь! — капитан показал ему фигу.

— А мне ничего не надо. Но Валуа хотя бы свой! Ты же способен служить и царю Ироду, лишь бы тебе платили побольше. А на людей тебе наплевать! Открывай ворота! Мы пойдём на переговоры с Жанной-Девой!

— Открывай ворота! — угрожающе заревела толпа.

— Открывай! К нам пришла Жанна-Дева! Она пощадит нас! — кричал один ремесленник.

— Правильно! — поддержала его толпа.

— Открывай! Всё равно она возьмёт крепость! Она победила Тальбота и Суффолка! А ты против неё все равно, что вон та курица! — кричал другой.

— Правильно! Курица! Открывай!

— Открывай ворота, а сам можешь уходить! — кричал старый мастер.

— Правильно! Можешь уходить! — опять взревела толпа.

— Подождите, господа! — взмолился де Грийе. — Давайте выработаем какие-то условия!

— Чего там вырабатывать! Городу прощение, а гарнизону свободный проход к своим! И пускай катятся на все четыре стороны! Нам такие защитники не нужны!

— Правильно! Пусть уходят к Филиппу! — поддержала его толпа. — А нас Жанна простит.

— Счастливо оставаться! — крикнул капитан и скомандовал. — Отряд! За мной! Уходим через северные ворота!

— Хорошо, но даже эти условия необходимо записать, чтобы они имели силу договора. Пойдёмте, господа, составим письменное соглашение с Жанной-Девой, а то уже светает, и скоро начнется штурм.

Рано утром, на рассвете, ударили барабаны. Солдаты приготовились к штурму, выстроившись в местах форсирования рва с лестницами. Один воин, осенив себя крестом, побежал с факелом к огромной куче дров перед южными воротами.

В этот момент сами ворота отворились, и оттуда под белым флагом выехала группа всадников. Они объехали кучу дров и поскакали к толпе военачальников. Остановились против Карла. Сошли с коней. Поклонились. Шагнули вперёд. Но, увидев Жанну, замерли.

— Подходите, подходите, не бойтесь, я не улечу, — с весёлой улыбкой сказала Жанна.

Монах Ришар подошёл и протянул ей скрученную трубочкой бумагу. Она приняла её и передала Карлу. Тот взял свиток и отдал секретарю. Шартье развернул письмо и зачитал:

«Ваше величество и Жанна-Дева из Орлеана! Мы не желаем кровопролития, потому просим вас простить и пощадить нас, жителей города Труа, а воинскому гарнизону пообещать беспрепятственный проход вместе с воинским имуществом и знамёнами».

Карл, едва скрывая нахлынувшую радость, усмехнулся, чуть прищурив правый глаз.

— Хорошо, — торжественно произнёс он. — Я обещаю прощение жителям города Труа, а воинам свободный выход! Давайте перо!

Тотчас ему поднесли перо и чернила.

Карл поставил подпись и передал перо Жанне.

Ла Тремуйль, Де Шартр, Бурбон и другие придворные впились глазами в её руку.

А рука Жанны уверенно обмакнула перо в чернила, осторожно перенесла к бумаге и медленно вывела: «Жанна-Дева».

Шалон и Реймс

Был пасмурный дождливый день, когда армия подошла к Шалону. Герольды скрылись за воротами крепости. Там их принял мэр города, комендант и архиепископ.

Ла-Рош отдал послание. Мэр города развернул письмо и начал вслух читать его стоящим рядом с ним отцам города:

— «Коменданту крепости Шалон, капитану Шарлю де Куси, мэру города Луи де Навалю, архиепископу Патрику Лорану. Мы, король Франции Карл VII Валуа и капитан Жанна-Дева, требуем ключи от города Шалона. Из милосердия мы обещаем прощение всем вольным и подневольным жителям города, гарнизону гарантируем свободный проход к своей армии вместе с воинским имуществом! Если же вы проявите упорство, то мы поступим с вами так же, как было уже в Сен-Лу, Турели, Жаржо, Менге и Божанси. В вашем городе нам потребуется ночлег для армии, фураж и провиант, за которые будут выплачены деньги».

Мэр закончил чтение и оглядел присутствующих.

— Что скажете, монсеньёры?

— А что можно сказать, если чернь вышла на улицы и, может, быть уже сейчас ломает ворота! — раздражённо произнёс де Куси.

— Это не чернь, мессир, это паства! — возразил ему Лоран.

— Все они одним миром мазаны! — зло процедил капитан.

— Мне кажется, у вас, барон, нет причин сердиться, ведь вам гарантируют свободный проход к своим, — очень мягко и вежливо попытался усмирить крутой нрав капитана Шарля де Куси мэр города.

— Я здесь для того был поставлен, чтобы защитить этот город и людей его населяющих, а они бунтуют против меня. Они жаждут увидеть эту самозванку, эту мужичку! Делайте, что хотите, мне здесь нечего делать! Прощайте! Прикажите открыть северные ворота! — с этими словами капитан-комендант швырнул на стол ключи от ворот и вышел, хлопнув дверью.

Весь отряд его уже стоял на площади. Барон влез в седло и тронул коня.

Под свист, улюлюканье и брань отряд направился к северным воротам.

А через южные — в город въехала Жанна.

На рассвете войско подошло к Реймсу. Но несмотря на ранний час, весь город встречал освободителей. Городская знать стояла впереди с белым флагом.

Жанна ехала впереди и была встречена первой. Грянул хор.

Какое славное явленье Случилось в наше житие. Сегодня в Реймсе возрожденье! Мы вспоминаем Пуатье!

Жанне помогли сойти с коня.

На неё через плечо надели огромный венок из цветов. Ещё один — маленький надели на голову. Третий венок надели на шею коня, которого взяли под уздцы и повели за собой юные пажи. Девочки поднесли ей серебряный ключ от города. Ей пожимали руки отцы города. Матроны целовали её в щёчку. Жанну проводили в дом, приготовленный для неё. Её искупали и переодели в красивое платье, плащ и шляпу. Ювелир преподнёс золотую брошь с дорогими камнями. Один сапожник принёс ей новые походные сапоги, другой — туфли с серебряными пряжками. Её водили по городу в окружении пажей и юных фрейлин. Ей кланялись все горожане и подносили цветы. Каждый норовил прикоснуться к её платью или накидке. В полдень её ввели в самый большой дворец, где был назначен бал. Сам дофин подошёл к ней, поцеловал ей ручку и сказал:

— Жанна, завтра утром состоится коронация, я хочу, чтоб ты была рядом со своим знаменем.

— Я буду рада исполнить вашу просьбу, ваше величество.

Карл Валуа — король Франции

Церемония коронации была длинной и утомительной, но уже подходила к завершению. Дофин подошёл к алтарю, положил руку на русскую библию, привезённую во Францию княжной Анной, и произнёс слова присяги:

— Я Карл Валуа, принимая корону короля королей Франции, торжественно клянусь: охранять привилегии церкви и дворянства; беречь и приумножать казну, не посягая на благополучие подданных; править справедливо и милосердно на благо и во имя процветания Французского королевства!

Внесли золоченое рыцарское вооружение, и кузен дофина, молодой герцог Алансонский облачил в него Карла. Поверх доспехов Жан накинул на плечи двоюродного брата ярко-синюю, подбитую горностаем и усыпанную золотыми лилиями мантию. Карл опустился на колени и архиепископ, взяв из рук юного полусонного министранта маленькую чашку с миро, обмакнул в него крошечную кисточку и помазал Карла.

Заиграл орган. Хор певчих, расположенный на внутренней лоджии над входом, подхватил мелодию. Мощное, многоголосое, заставляющее трепетать душу песнопение разлилось по храму, заполнило звуками все нефы и альковы, поднялось под своды собора, где от мощи музыки и голосов мелко-мелко зазвенели витражи. А потом эта невидимая, неосязаемая масса, состоящая из нематериальной гармонии звуков, опустилась вниз и тёплой силой разлилась по душам участников церемонии.

Кардинал и архиепископ Реньо де Шартр, сухощавый, седой и белолицый, в сверкающей парчовой ризе и высокой митре, казался неземным, на короткое время спустившимся из-под сводов, чтобы вновь взмыть туда же по окончании церемонии. Наконец он легко чуть повернулся с протянутой рукой, и стоящий рядом прелат Жерар Маше, исполнявший роль викария, взяв из рук министранта парчовую подушку с королевским венцом, передал архиепископу. Кардинал взял корону и под беззвучное шевеление губ опустил её на голову дофина. На мгновенье все присутствующие замерли, затаив дыхание, боясь лишним звуком помешать этому, но уже через секунду зал огласился общим вздохом облегчения. Свершилось!

Отныне Карл Валуа — законный король Франции — Карл VII!

Первым поздравил короля Жан Алансонский. Потом старик граф Бернар Арманьяк. Затем посол Филиппа Бургундского граф Жан Люксембург. Следом подошёл Роббер Ле Масон, за которым вереницей потянулись Иоланта Арагонская с дочерью королевой; граф Жан Дюнуа; духовник Жерар Маше; Рауль де Гокур; Шарль де Бурбон; Персеваль де Буленвилье. Когда подошёл Жорж Ла Тремуйль, король протянул ему грамоту и сказал:

— Дорогой маршал, вчера на балу вы пожаловались на здоровье. Поезжайте, отдохните от ратных дел. За верность нам и нашему делу я жалую вас графским достоинством.

— Благодарю вас, ваше величество, — с радостью, растерянностью и обречённостью произнёс толстяк.

Канцлеру король тоже протянул грамоту.

— Ваше преосвященство, разрешите порадовать вас. Отныне вы граф и владетель земель, которые в настоящий момент ещё оккупированы неприятелем, но будут освобождены в самое ближайшее время. Я надеюсь, теперь вы верите в это?

— Благодарю вас ваше величество, я преисполнен верой в скорейшее освобождение Франции, — ответил кардинал.

— Не забудьте, ваше преосвященство, что вы обещали дать на это деньги по приходу в Реймс, — намекнул ему король.

— Я помню об этом, ваше величество, и держу слово, — ответил старик и поклонился.

Следующим подошёл капитан Жиль де Рэ.

— Примите мои поздравления, ваше величество, — сказал он и поклонился.

Король кивнул с улыбкой и, не глядя в сторону, протянул руку к секретарю. Шартье подал ему грамоту. Карл протянул её со словами:

— Спасибо, но примите и вы от меня поздравления.

Глаза капитана удивлённо раскрылись. А король продолжил:

— Да, да, я не забыл… Ведь это вам обязаны мы победой при Патэ. Отныне вы — маршал Франции. И этот жезл ваш. Но и это ещё не всё… Я назначаю вас коннетаблем, главнокомандующим Французской армии.

Преисполненный счастьем, маршал отступил. Король огляделся. Все замолчали, чтобы не пропустить своё имя из уст короля. А он, отыскав Жанну, кивнул ей. Перед ней расступились, освобождая проход к королю. Но она, словно не поняв ничего, стояла, замерев со знаменем. И тогда король сам шагнул к ней. Она, поняв, что король направляется к ней, сделала несколько шагов ему навстречу.

Они оба остановились посреди зала.

— Жанна, вы храбро сражались и хоть ни разу не омыли кровью врага свой меч, но пролили свою кровь. Поэтому я счёл возможным жаловать вас дворянством, фамилией дю Лис и гербом. Вот он. На нём твой меч под королевской короной, а рядом королевские лилии. Отныне вы баронесса и постоянный член королевского совета.

— Ваше величество, я благодарю вас за честь, которой вы удостоили меня, но мне ничего не надо. Я всё равно скоро погибну.

Карл в испуге отступил на шаг.

— Что вы, что вы, Жанна! Разве можно так думать? Вы не должны об этом думать.

— Буду ли я думать об этом или нет, всё равно это случится. Так что, если, ваше величество, хотите отблагодарить меня, то исполните, пожалуйста, просьбу.

— Я слушаю вас, Жанна.

— Ваше величество, пусть крестьяне Домреми будут свободными от податей.

— Хорошо, Жанна, да будет так. А герб я отдам вашим братьям.

Он сделал им знак рукой. К нему подошли Жан и Пьер. Оба опустились на одно колено. Король возложил на них меч и протянул им герб и грамоту.

На соборной площади был весь город. Когда король и его свита появились на паперти собора, площадь огласилась ликованьем многотысячной толпы, отчего все птицы с собора и с крыш ближайших домов вспорхнули и принялись кружить над площадью. А толпа людская ликовала, не щадя голосов:

— Vive-e-e!!! Viva-a-a-at!!! Vive-e-e-e!!! Viva-a-a-at!!!

Свита двинулась по площади. Жанна шла неподалёку от короля. Она видела сияющие радостью лица горожан. Они узнавали её, кричали: «Жанна! Жанна!». Они махали руками и бросали ей цветы. Такими родными и близкими были для неё сейчас эти лица. Ей даже показалось, что она увидела отца. Весёлость и горделивая торжественность на её лице сменились грустью. Ей стало жаль своих бедных родителей. Жанна почувствовала, что сейчас заплачет. Сжав зубы, она опустила голову, но тотчас подняла её, потому что вокруг опять кричали: «Вива-а-а-ат!!! Вива-а-а-ат!!! Жанна!!! Жанна!!!» Опять к ней летели цветы. Она ловила их и в ответ размахивала ими над головой. Один усатый, голубоглазый мужчина в хорошей одежде горожанина тоже кричал: «Жанна, вива-а-а-ат!!!» — и, сняв шляпу, размахивал ею. Жанна даже остановилась на мгновенье: как он похож на отца! Рядом с ним, тоже в красивой одежде горожанки, была женщина похожая на мать. Жанне стало смешно от этого. И та женщина весело смеялась, что-то кричала, и у неё, как у матери, по щекам бежали слёзы. Жанна остолбенела. Всё вокруг неё словно исчезло, а были только эти два человека. А они, эти двое, словно смеялись над ней. А женщина смахивала слёзы с глаз, манила к себе Жанну. А мужчина, работая локтями, стал пробираться вперёд.

Вот они уже пробрались к оцеплению, и из-за него продолжали кричать:

— Жанна! Жаннета! Доченька! Иди к нам!

Жанна, ещё не понимая, что происходит, шагнула к ним раз, потом, ещё, ещё и крикнув: «Мама!», бросилась в объятья родителей.

Изабелла и Жак

— Как же вы сюда попали? — удивлялась Жанна, глядя на родителей изумлёнными глазами. — А я гляжу и глазам не верю. Вы не вы. Не может быть?! Откуда?!

— Мессир д'Эпиналь видел тебя в Шалоне. Сообщил нам, что ты поведёшь армию дальше в Реймс. Вот мы и приехали. А господин мэр сначала не верил, что ты наша дочь, но хорошо — крёстный твой и д'Эпиналь подтвердили это. Так он — мэр — чуть не умер заживо. Потом понял, что нам не до шуток, привёз в эту гостиницу, выдал деньги, чтобы мы купили себе городскую одежду… А ты знаешь, как называется эта гостиница? — говорила без умолку счастливая мать.

Жана, глядя повзрослевшими, но восторженными глазами на мать, пожала плечами и помотала головой.

— «Полосатый осёл»! — громко сказала мать и весело рассмеялась. Вместе с ней расхохотались отец, крёстный Жан Моро, сосед по деревне д'Эпиналь и братья Жан и Пьер. — Вот ведь назвали — «Полосатый осёл». Они что ослов не видели? Не могли уже назвать «Синяя морковка» или «Красный баклажан»? А где вы взяли такую красивую тряпочку? — обратилась она к сыновьям.

— Эх, мама, мама! Это герб! — с упрёком и достоинством ответил Пьер.

— Это нам король подарил, — пояснил Жан.

— А что с ним делать? Руки вытирать? — ёрничала мать.

— Нет, мама. Герб — это достоинство. Им гордятся, а не руки вытирают! — ответил Пьер. — Он должен висеть в доме. Его можно на стене нарисовать.

— На заборе. На воротах. На горшках и на кувшинах… Карету купим — на ней нарисуем. Наша Жанна баронесса дю Лис, а мы оба шевалье дю Лис. Теперь мы можем, как господа, в карете ездить, потому что у нас грамота есть! — терпеливо растолковывал Жан.

— И как же это теперь нас с тобой будут называть соседи? — мать повернулась к отцу.

— Сеньор и сеньора дю Лис! — ответил за отца Жан.

— Ясно. Если нарисована лилия, значит, и мы дю Лис, — понимающе кивнула мать. — Хорошо, что не морковку нарисовали.

— И не баклажан с помидором, — отозвался отец.

— Ну, да, а то были б мы с тобой сеньоры-помидоры. Вот уж не думала, что на старость лет буду женой сеньора! — мать припала щекой к плечу отца. — Котик ты мой усатый, петушок ты мой ошпаренный, где ж ты раньше был?

— Хвосты крутил чужим быкам, — ответил отец.

— Больше не надо… Лучше усы себе крути. А может быть, сеньор баклажан, вместо герба попросим у короля чубчик для тебя, а?! — она погладила мужа по большому лысому лбу, громко поцеловала и беззаботно рассмеялась.

За окном послышался частый цокот о булыжную мостовую. У входа в гостиницу цокот прекратился. Дверь трактира открылась. Вошёл человек в одежде ремесленника, запылённый, небритый. Он подошёл к столу и поклонился.

— Простите сеньоры, я ищу сеньору Жанну-деву. Это, наверное, вы? — задержал он свой взгляд на ней.

— Да, это я, — с достоинством, но скромно ответила Жанна. — А что случилось?

— Жители города Компьена послали меня к вам просить о помощи. Два дня назад народ восстал и захватил город. А вчера англичане и бургундцы осадили крепость. Долго нам не продержаться. А если они ворвутся в город, то не пощадят ни старых, ни малых.

Жанна поднялась из-за стола.

— Надо выступать сейчас же. Пойдёмте, братья! А вы не уезжайте, — Жанна обняла родителей. — Через два-три или четыре дня мы вернёмся. Я попрошу короля, чтобы он отпустил меня ненадолго, и мы поедем домой, в Домреми.

Мать вцепилась в её костюм и прижала к себе.

— Не пушу! Жаннета, не ходи. Я боюсь, что больше не увижу тебя! — говорила она и плакала.

— Ну, что ты, что ты, мама, ты не должна так говорить, Отец, ну скажи ей, что всё будет хорошо.

А отец стоял рядом и широко открытыми голубыми, полными невыразимой тоски, глазами смотрел на единственную дочь свою.

— Ну, пожелайте мне победы и скорого возвращения, — говорила Жанна, отстраняя мать и целуя отца.

Мать только трясла головой, сжимая на груди руки, и плакала, плакала…

Граф Люксембург

А во дворце продолжался пир. В зале было шумно и весело. Среди захмелевших гостей ходил посол герцога Бургундского граф Жан Люксембург. К нему подошёл король.

— А почему вы не пьёте вина, граф?

— Дипломат не имеет права быть пьяным даже в такой радостный день. Но почему не пьёте вы, ваше величество?

— Трезвость — привилегия королей. А вы, граф — настоящий дипломат. Я не отказался бы от ваших услуг, если б вы вдруг изъявили желание работать у нас.

— Благодарю вас, ваше величество, за искренность.

— Если и вы так же искренны, как я, то можно смело изменить своему золотому правилу — всё, что интересует вас, вы узнаете от меня, если не сегодня, то, наверняка, завтра.

— О?! Да вы, ваше величество, не обделены даром провидца!

— Что вы, что вы, граф, просто я люблю читать латинские хроники. А в них нахожу немало мудрого. История, политика, дипломатия и латынь — моя страсть. Люблю анализировать увиденное или прочитанное, а затем сделать вывод из сравнения настоящего с прошлым.

Король и посол остановились у большого, открытого в парк, окна. К ним подкрался де Шартр.

— Не помешаю?

— Нет, не помешаете, канцлер, — тихо ответил король. — Какой, однако, чудный вечер, не правда ли, монсеньоры?

— Природа благоволит вам, ваше величество, — проскрипел де Шартр.

— А я бы хотел, чтобы мне благоволила история, — ответил Карл.

— Ну, что касается истории, ваше величество, то сдаётся мне, что она уже изменила своё отношение к вам, почтительно наклонился к нему Люксембург.

— Да, граф, обстановка резко изменилась не в пользу герцога Филиппа, поэтому я на вашем месте подумал бы, где я, а где история. А ведь она сегодня делается здесь, — голос Карла зазвенел от гордости.

— Ваше величество, я всегда был душой на вашей стороне, но вы же знаете — я вассал герцога Филиппа.

— Знаю, знаю… Догадываюсь и о том, что по возвращении домой, он попросит вас сделать подробный отчёт о пребывании здесь и, прежде всего, о наших военных планах. Понимаю: хотите ли вы этого или нет, а сегодня пир, и вы узнаете много. Поэтому я вас прошу, сделайте как-нибудь, чтобы герцог Филипп узнал всё как можно позже.

— Это не просто, ваше величество, вы же знаете, как называются подобные вещи, и что за них полагается. И потом, у вас есть гарантия, что в вашем окружении, нет его агента? А герцог Филипп не божий одуванчик, хоть и прозван Добрым.

— Я понимаю, граф, и тоже умею быть благодарным. Кстати, на территории Буржского королевства уже есть освобождённая территория, принадлежащая вам. Впрочем, это не главное.

— Вы думаете, есть что-то такое поважнее?

— Конечно, граф. Ведь у вас молодая и очень красивая жена.

Пожилой граф улыбнулся и смущённо склонил голову.

— Вы меня ставите в сложное положение, ваше величество.

— Ну, полно вам, граф. Вот подарите это любимой жене от моего, а лучше — от вашего имени.

— Благодарю вас, ваше величество, — ответил граф, принимая из рук монарха плоскую коробочку.

— Не надо благодарностей. Удачи вам и семейного счастья, граф. И не отлучайтесь надолго из-за стола. Ради такого редкого события не грех выпить хорошего вина. А у нас сегодня и музыка, и женщины.

Карл VII Валуа отошёл. У окна остались посол и канцлер.

— А ну, граф, давайте посмотрим, что вам подарил король.

Люксембург открыл коробочку. На зелёном бархате сверкнула бриллиантами золотая диадема.

— Какая прелестная вещица! — канцлер облизнул свои тонкие губы. — Сколько вы мне должны, граф?

— Вы хотите отобрать у меня подарок короля?

— Что вы, граф? Разве я похож на разбойника? Тем более, что цена ей не более двух с половиной тысяч! А это на целую тысячу меньше вашего долга.

— Но ведь я должен вам три тысячи, ваше преосвященство.

— Три с половиной… Три с половиной, граф… Вы забыли о росте. Но дело не в деньгах, милый граф, тем более, что я мог бы простить вам половину долга?

— Вот как? Но ведь вы, наверное, попросите что-то взамен?

— Вы догадливы… Но не бойтесь, я попрошу немного…

— Что же?

— Вы должны будете передать герцогу Филиппу, что наша армия через несколько дней выходит на Суассон, после которого последуют Шато-Тьерри, Провен и Вове.

В зал вошла Жанна, и взоры всех присутствующих устремились на неё. Она подошла к королю.

— Ваше величество. Народ Компьена восстал и выгнал англичан из города. Но англичане вернулись с большим отрядом и осадили крепость. Они могут захватить город вновь. Я прошу вас, ваше величество, прикажите армии срочно выступить на помощь.

— Ну, что вы сеньора, в такой день выступать… Это против всяких правил. Нет, нет, я не отдам такого приказа. Сегодня праздник, и я не могу отнять его у людей. Разве не ради этого дня мы отправлялись в далёкий поход, рисковали собой и подчинёнными. Я хочу, чтоб вы остались с нами здесь. Этот праздник не только мой, но и ваш. Вы выполнили свою миссию, сеньора дю Лис, и заслужили праздник.

— Баронесса, останьтесь, зачем куда-то ехать. Вы заслужили отдых, — присоединился к беседе новый коннетабль и маршал, граф Жиль де Рэ. — И потом, мы уже совершили мощный рейд и глубоко врезались в позиции противника. Это само по себе рискованное положение. А в районе Компьена вражеская группировка выросла за счёт отступивших туда гарнизонов крепостей.

— Граф де Гокур подошёл и осторожно взял её под руку.

— Леди, мне тоже кажется, что вам никуда не надо ехать.

— Сеньора, а может быть, вам лучше съездить к родителям? Поезжайте! А в Компьен ходить не надо! — сказал король и пальцем поманил секретаря. — Дорогой Ален, найдите, казначея.

— Слушаюсь.

Король повернулся к послу.

— Граф, вы уже познакомились с Жанной дю Лис?

— Я видел её, ваше величество. Очень милая особа. И видимо, действительно, отмечена Божьим перстом. А через неё и на вас пала Божья длань. Но до меня дошёл слух, что она намерена идти на помощь Компьену. Скажу вам честно, ваше величество. Это опасное предприятие. И вовсе не потому, что это тылы моего сюзерена. А оттого, что они сильно укрепились после отступления туда гарнизонов Шалона, Осера, Труа и Реймса.

— Хороший аргумент. Скажите ей.

— Я для неё представитель неприятельской стороны. Дайте ей денег и отпустите домой.

— Именно об этом я уже и подумал.

Подошёл казначей Эдмон Рагье.

— Что прикажете, ваше величество.

— Поскребите в сундуках и выдайте нашей юной баронессе пятьсот франков. Ей надо съездить домой на отдых.

— Ваше величество. К такой сумме я сейчас не готов. Но сотни две-три попробую намести.

— Ну, хорошо. Сделайте хоть что-то, пожалуйста. Только побыстрее, надо сегодня же отговорить её от необдуманного шага.

— Слушаюсь.

К Жанне подошёл захмелевший Алансонский.

— Леди, не выдумывайте. Сегодня не может быть войны. Вот поглядите, за нашим столом посол герцога Филиппа Бургундского граф Жан Люксембург. А в четверг мы выступаем на Суассон, — тихо шепнул он. — Через месяц дойдёт черёд и до Компьена. Всему своё время. Вас король отпускает домой. Поезжайте. Отдохните. Вам всё можно.

— Сеньора, принц говорит дело — послушайтесь короля и поезжайте домой, — посоветовал бывший когда-то коннетаблем старый маршал Буссак. — Компьенский рейд — мероприятие слишком преждевременное и явно опасное. Не забывайте, что гарнизоны многих крепостей ушли в тыл, и плотность неприятельского войска возросла. Не торопите события.

Подошёл казначей Эдмон Рагье.

— Баронесса, король поручил мне выдать вам деньги на поездку домой. Извините, немного. Но полторы сотни франков я всё же смог набрать. Думаю, они вам не помешают. Примите.

— Спасибо, мессир. Передайте его величеству мою благодарность и намерение воспользоваться его рекомендацией.

Жанна вышла из дворца. Привязала к седлу мешочек с деньгами. Села на коня и поехала к отряду. За ней следовали братья и посланец Компьена.

В лагере её уже ждали. Её приближённые сидели у костра. Увидев её, они поднялись навстречу.

— Ну что, Жанна, как отнёсся к этому король?

— Король отпустил меня на отдых, и я решила воспользоваться этим.

— Вы едете домой? — спросил де Олон.

— Мы идём в Компьен! Трубите сбор! — скомандовала она.

К ней подошёл Пуланжи.

— Сеньора Жанна, меня король назначил конюшим. Я должен остаться.

— Хорошо. Оставайтесь. Кто ещё желает остаться? Никто? Тогда по коням!!!

— По коням!!! — повторил громко де Олон и тронул коня вслед за ней.

Компьен

Все жители Компьена были заняты укреплением крепости, кто на стенах, а кто под стенами. Верхние принимали от нижних камни и помои — всё, что можно, сбросить сверху на врагов. К рассвету четвёртого дня было отбито много атак, но англичане продолжали наседать. Наконец они привезли бомбарду и стали методически бить в ворота. От каждого удара содрогались не только ворота, но и сторожевые башни по обеим сторонам ворот.

Компьенцы приготовились к встрече с врагами, выложив против ворот баррикаду из брёвен, бочек, сундуков, ломаной мебели и прочего хлама. Каждый из обороняющихся, на случай, если сломается копье или меч, лук или арбалет, приготовил себе горку булыжников.

С каждым ударом бомбарды приближалась минута поражения компьенцев. Наконец ворота затрещали и рухнули. Осаждённые напряглись в ожидании рукопашного боя да так и остались стоять на баррикаде с копьями, мечами, луками и камнями наготове. Невдалеке от рухнувших ворот они увидели брошенную бомбарду. А ещё дальше, по дороге, идущей вдоль реки Эны, мчался, приближаясь к городу, отряд, впереди которого на белом коне скакала без шлема темноволосая девица. Отряд разделился пополам и, не заезжая в ворота, понёсся на разбежавшихся англичан и бургундцев.

— Это Жанна! — крикнул один горожанин.

— Это Орлеанская дева! — крикнул другой.

— Виват! Это Дева-Жанна! — закричали все, высыпали за ворота и бросились помогать своим, пришедшим на помощь.

Неприятель отступил, потеряв много убитых и раненых. Жанна с отрядом въехала в крепость. Её встречал весь город. Она сидела на коне, а его вели под уздцы юные компьенцы. Впереди шёл мэр города и прокладывал дорогу сквозь огромную толпу горожан. А те вне себя от радости кричали:

— Виве-е-е-е-е! Вива-а-а-ат!

Вечером, когда компьенцы едва успели отремонтировать и закрепить ворота города, они услышали глухие, мощные удары в западные ворота.

Небольшой отряд в две сотни бургундцев стоял под воротами с тараном. Бургундцы кричали жителям Компьена:

— Люди-и-и-и! Выдайте нам вашу девку!!!

— Отдайте нам свою ведьму!!!

— Отдайте, не то мы сожжём город!!!

— Выходи, девка!!!

— Иди сюда, ведьма!!!

— Арманьякская сучка!

— Пожалей людей и детей!!!

— Христиане, не связывайтесь с ведьмой, выдайте её!!!

— Выходи или мы спалим весь город!!!

— Пожалей честных граждан города!!!

— Не губи христиан!!! Ведьма!!!

Комендант крепости капитан Гильом де Флави, Жанна и де Олон вышли на стену и заглянули на ту сторону.

— Выходи, грязная девка! Ведьма! Шлюха! Выходи по-хорошему! — неслось из-под ворот.

— Не могу понять, — сказал де Олон. — На что они рассчитывают? По-моему, это провокация.

— Да, но кроме них вокруг крепости не видно никого, — с недоумением, вглядевшись вдаль, сказала Жанна.

— Вокруг крепости не видно, но вы же не видите сквозь тот лес, — Флави показал в сторону, где в двух лье виднелась зелёная полоска леса.

— Что же будем делать? — спросила Жанна. — Ждать, когда они сломают нам ворота?

Флави предложил:

— Давайте отгоним их подальше, а в это время наши пешие солдаты занесут в город их таран.

— Ну и что? Ночью они придут с другим тараном, — сказал де Олон.

— Чтоб выманить нас из крепости и дать открытый бой, — ответила Жанна и добавила. — А вернее окружить. Отрезать от крепости. Оставить без поддержки, а крепость без помощи, да ещё и с открытыми воротами.

Флави чуть повёл плечами:

— Но мы не можем не принять бой и тотчас, как только заметим их намерение окружить нас, вернёмся в крепость.

Жанна сжимала и разжимала кулачки.

— И так тоже долго продолжаться не может. Рано или поздно они сломают эти или другие ворота, и бой произойдёт здесь, — на последнем слове она ударила себя по коленке. — В городе.

— Здесь нам помогут стены, — с уверенностью произнёс капитан.

— Если в лесу или за ним несколько отрядов, нам стены не помогут! — возразил де Олон. — А переносить бой сюда значило бы рисковать населением города.

— Да. Верно, — поддержала Жанна оруженосца.

— Будем пытаться настигать вот такие мелкие отряды и уничтожать их, не выходя в поле. Сейчас мы выйдем двумя отрядами из восточных и западных ворот и попытаемся взять этот отряд в кольцо. А вы, капитан, оставайтесь тут и будьте готовы к обороне.

Когда защитники Компьена открыли ворота, бургундцы, бросив таран, быстро отступили. Оба отряда, так и не окружив бургундцев, слились и под командованием Жанны продолжили преследование. До леса ещё оставалось не менее одного лье, как бургундский отряд круто свернул в сторону, в поле. На пути появилась балка. Оба отряда пересекли её, и тотчас всадники Жанны заметили, что из балки к ним рванулись чужие конники из двух отрядов англичан. Передний неприятельский отряд продолжал скакать вперёд.

— Все к дороге!!! А по ней — в крепость!!! — крикнула Жанна и повела свой отряд вдоль балки.

Солнце садилось. Погоня продолжалась в лучах заката. Вся объединённая неприятельская масса мчалась по пятам. Жанна решила сократить путь и повела отряд в балку. Преодолев её, отряд напрямую помчался к городу. Позади кричали и свистели враги. Ещё немного, и отряд Жанна смог бы укрыться за толстыми стенами Компьена. До крепости оставалось менее четверти лье, когда Жанна увидела, что ворота крепости закрыты, а у ворот стоит крупный конный отряд англичан.

Всё смешалось и завертелось. Зазвенели мечи и копья. Запахло кровью и смертью. Падали люди и кони. Что-то сильно дёрнуло Жанну и сорвало с коня. Она упала и словно провалилась куда-то глубоко в черноту, а когда очнулась, увидела себя связанной. А ещё она увидела догорающий закат. Какой-то молодой солдат-англичанин дразнил её словно собаку копьём, сам при этом рычал и сам же хохотал.

Потом её посадили на лошадь и повезли. Ночью прибыли в какой-то замок и посадили под замок в подвале. Утром вывели и повезли куда-то на телеге, всё так же связанной, голодной, под конвоем большого конного отряда из бургундцев.

Жанна Бетюнская

После полудня следующего дня её привезли в другой замок. Их встретила молодая, лет двадцати семи, очень красивая хозяйка. Она подошла к Жанне, с интересом оглядела её и приказала солдатам:

— Развяжите её!

Затем подозвала служанку.

— Проводи её в маленькую гостиную на моей половине. Помойте её. Приведите в порядок. Всё, что на ней постирайте. Отнесите ей моё красное платье.

Через час Жанну повели к обеду. В обеденном зале к ней подошла хозяйка.

— Я так понимаю, вы та самая Жанна-Дева?

— Да, это я.

— Меня тоже зовут Жанной. Так и называй меня. Сейчас мы будем обедать. Что ты любишь есть?

— Если мне будет позволено, я съем немного рыбы, немного мяса и хлеба.

— А какое ты любишь вино?

— Я не пью никакого.

Хозяйка жестом пригласила её к столу. Слуга подал Жанне печёную рыбу, перепёлку и лепёшку.

— Я сегодня одна, — сказала хозяйка за столом. — Мой муж, граф Люксембург ещё несколько дней назад уехал в Реймс на переговоры с Карлом Валуа. Он должен скоро вернуться; может быть, сегодня или завтра. А ты, наверное, тоже была там, в Реймсе?

— Была, — тихо ответила Жанна.

— Была? Это, наверное, очень интересно.

— Да, там было очень красиво.

— Было много людей?

— О-о-о-о! Народу было тьма. В соборе было множество свечей. Играла красивая музыка. Я такой ещё не слыхала. Ангелы пели красивую, сладкую песню. Все господа были нарядно одеты. А такого собора нет, наверное, ни в Риме, ни в Иерусалиме. Он высокий — до неба. Внутри его очень много святых и очень красивые разноцветные окна.

— А кто проводил мессу?

— Сам канцлер, архиепископ Реймса, кардинал Реньо де Шартр.

— А много ли наград раздал король по случаю коронации?

— О-о! Много, очень много! Монсеньору де Шартру подарил какие-то земли. Сира Ла Тремуйля назначил графом. Капитана де Рэ — маршалом и коннетаблем. Моего помощника Бертрана де Пуланжи назначил королевским конюшим.

— А тебя чем наградили?

— Король дал мне звание баронессы и фамилию дю Лис… Ещё он хотел подарить мне герб, но я сказала: мне ничего не надо, и он отдал герб моим братьям.

— Ну, вообще-то, от гербов не отказываются. Это не принято. А хорошо ли были одеты дамы?

— Да! Таких нарядов я не видела никогда!

— А какой наряд более всего тебе по душе, мужской или женский?

— На коронации я была в красивом женском платье. Оно у меня осталось в Компьене, среди моих вещей. И я мечтаю о том времени, когда мне можно будет носить дамское платье, но сейчас, пока идёт война, я должна носить мужское.

— Жанна, а не страшно ли тебе ходить в бой?

— Немножко страшно, но больше — грустно.

— Отчего?

Жанна вздохнула.

— Если меня убьют, будет плакать моя мамочка. А мне её очень жаль.

— А что ты почувствовала, когда впервые ударила человека мечом?

— А я ещё ни разу никого не ударила.

За окнами, внизу послышался шум, лай собак, частый цокот копыт. Во двор въехала карета в окружении всадников.

Дамы подбежали к распахнутому окну. Они видели, как из кареты вышел вельможа.

— Приехал мой муж, — махнув рукой вельможе, сказала хозяйка. — Я должна его встретить. Ну, отдыхай. Я прикажу, чтобы ужин тебе принесли в комнату.

— Здравствуй, дорогая, — граф поцеловал жену, вышедшую ему навстречу.

— Здравствуй, дорогой. Ну, рассказывай, как прошла коронация? Что подарил тебе Карл Валуа?

— Откуда ты знаешь про коронацию?

— Знаю. Я же у тебя умная. Разве не так?

— Конечно, дорогая. О чём речь?

— Так почему же ты не взял меня с собой?

— Дорогая, во-первых, я сам еще не знал, будет или нет. А во-вторых, ты же знаешь, я вассал герцога Филиппа, был во вражеском окружении… Предприятие не безопасное. Как я мог тобой рисковать?

— Церемония прошла сносно. В былые времена, когда короновался его ненормальный отец, коронация проходила более помпезно. Начиналась ранним утром, а заканчивалась за полдень. А на этот раз начали так же и к полудню закончили. Но, правда, постарались соблюсти весь ритуал. Ты спрашиваешь, что подарил мне Карл. А что он мог подарить мне, если он беднее нас с тобой.

— Но он же одарил всех…

— Что значит, по-твоему, всех?

— Ну, как же, де Шартр получил земли… Коннетабль — графа… Какой-то там капитан стал маршалом. Не мог же Карл обойти тебя.

У Люксембурга от удивления брови вылезли на лоб.

— Ты, удивлён, милый? Напрасно. Я на твоём месте давно перестала бы удивляться проницательности жены.

— Дорогая, я поражён твоей осведомлённостью, но то, на что ты намекаешь, не подарок…

— А что же ты мне купил?

— Я приобрёл для тебя прелестную вещицу. Надеюсь — она тебе понравится.

С этими словами он подозвал слугу, тот подал ларец, из которого граф извлёк плоскую коробочку и открыл её.

— О-о-о, милый! Это же то, что мне недоставало! — восхитилась жена, приподнялась на цыпочки и поцеловала старого мужа.

— Но ты должна назвать имя того человека, который принёс тебе эти сведения.

— Дорогой, пока ты гостил у Карла Валуа, твои солдаты взяли в плен Жанну-Деву.

— Что?! Дорогая, ты ничего не путаешь? Ты уверена, что это правда? Тебя не обманули? Кто сказал тебе об этом?

— Милый мой, наши слуги стирают её походный костюм.

— Ты хочешь сказать, что она здесь? В замке?

— Да.

— Это невозможно! Я же видел её на коронации!

— А сколько дней прошло?

— Коронация была в воскресенье, а сегодня… Сегодня пятница. Она же уехала в Шампань на родину. Ничего не понимаю.

— Её позавчера взяли в Компьене. А сегодня привезли сюда.

— Это меняет дело, — тихо, как бы рассуждая сам с собой, пробормотал он.

— Почему, Жан?

Вместо ответа граф Люксембург злорадно хохотнул.

— Что ты задумал? Она славная девушка… Мне её жаль… Она намучилась, устала… Я умоляю тебя: будь с ней поласковей. Ну, хотя бы ради меня. Обещаешь?

— Обещаю, обещаю… Но я могу взглянуть на неё? Хочется удостовериться, что это действительно она.

— Пойдём, она в маленькой гостиной комнате.

Когда в дверях комнаты появился хозяин замка, Жанна поднялась с постели; смиренно опустив руки, поздоровалась.

Граф ответил кивком. С нескрываемым интересом, медленно оглядел её.

— Ну, что ты скажешь? — спросила графиня, когда они отошли от гостиной комнаты.

— Да, это она, Жанна-Дева, баронесса дю Лис.

Пьер Кошон

В кабинет кардинала Винчестерского осторожно и воровато вкрался епископ города Бове Пьер Кошон.

— У меня интересная новость, экселенц.

— Если вы о коронации Карла Валуа, то я уже знаю.

— Это не новость.

— ???

— Это заурядный факт.

— Что же тогда, по-вашему, новость?

— Разрешите? — Кошон показал на кресло.

— Пожалуйста, только не тяните.

Кошон опустил своё грузное тело в кресло.

— Девка попалась в плен!

Кардинал старчески рассмеялся:

— Какие девки? Нам бы где-нибудь позаседать…

Но через мгновенье он резко умолк и жестко спросил:

— Какая девка?

Пьер Кошон опустил глаза, подался вперёд и поднял веки.

Кардинал понял эту немую паузу, напрягся, подавшись ему навстречу. Пронзил вошедшего прелата прищуренным взглядом, затем откинулся на высокую, прямую спинку кресла, встал и вышел из-за стола.

— И где же она?

— У графа Люксембурга, вассала герцога Филиппа.

— Сколько она может стоить? — перешёл к делу кардинал.

— Трудно сказать, всё будет зависеть от всеобщей заинтересованности в её судьбе.

— В этом случае нам нельзя жалеть денег. Мы должны её купить и устроить показательный процесс с огоньком, чтоб другим неповадно было.

— А сколько мы можем дать?

— Вы думаете, они много запросят?

— Она — фигура! Карл сделал её приближённой, удостоил баронства.

Все это понимают — и граф, и герцог. А деньги нужны и тому, и другому.

— Пяти тысяч хватит?

Кошон помотал головой.

— У Карла Валуа они будут просить не менее десяти. Значит, и нам, чтобы с ними разговаривать, надо иметь тысяч десять, а то и все двенадцать, на случай торга.

— Ну, хорошо… Действуйте. Захватите с собой вот этот сундучок. В нём около пятнадцати тысяч. Но вы поторгуйтесь. И не забудьте взять с кого-нибудь из них расписку или договор.

Граф Люксембург уже проснулся, но продолжал нежиться в постели, когда вошёл дворецкий и доложил:

— Ваша светлость, перед воротами с бургундской охраной епископ города Вове монсеньёр Пьер Кошон.

— Пропусти. И прикажи меня одеть.

Прелата провели в кабинет для приёма.

— Чем обязан? — спросил граф, приветствуя прелата.

— Любопытству. Любопытству, дорогой граф. Земля слухом полнится, что у вас необычная пленница.

— Да. Курочка прехорошенькая. Желаете взглянуть?

— Сгораю от нетерпения.

— Пойдёмте.

Люксембург повёл прелата по коридорам и лестницам замка. Вскоре они подошли к двери. Граф показал рукой на дверь, приглашая прелата самому открыть её. Тот отворил дверь и шагнул за порог.

Жанна лежала на кровати лицом к стене. Услыхав за собой движение, она встрепенулась, резко подняла с подушки голову и оглянулась. Затем быстро спрыгнула с кровати и встала. Стареющий прелат окинул её внимательным, тускнеющим, но ещё жадным взором. Отметил хороший рост, тонкую талию, округлость бёдер, высокую грудь, серо-голубые глаза и полные девичьи губы на выразительном, загорелом лице.

— Ну и как? — спросил граф, когда они перешли в кабинет хозяина.

— Мила, — неопределённо ответил прелат и, повернувшись к Люксембургу всем корпусом, спросил. — А что, граф, трудно быть мужем молодой и красивой жены?

Некоторое время граф сквозь улыбку изучающее смотрел в глаза прелата, потом весело и ехидно улыбнулся:

— Вы задумали жениться и… хотите услышать совет? Но как быть с целибатом?

— Ну, что вы, граф, сан обязывает избегать людских соблазнов.

— Ладно, ладно… Знаем мы вас, святош.

— Но я не спросил, имея в виду вас и вашу жену…

— Зачем же задавать праздный вопрос?

— А мой вопрос не покажется таким уж праздным, если на него его глянуть глубже.

— Ох уж, эти мне прелаты! Никогда не скажут: папа. Непременно — отче наш!

Кошон вздохнул.

— Извольте, я буду краток.

— Да, уж, пожалуйста, ваше преосвященство.

— Много ли вы должны де Шартру?

— Вы хотите взять на себя заботы по оплате моих долгов?

— Мне очень хочется вам помочь.

— Я отказываюсь понимать вас.

— Ох, уж эти мне дипломаты. То они понимают язык жестов и золота, а то вдруг не могут понять значение простых человеческих слов. Хорошо, я буду откровеннее. Вчера арманьяки взяли Суассон.

— Ну и что?

— А то, что ни герцог Филипп, ни лорд Бедфордский не знали о готовящемся нападении… А, по некоторым данным… должны были знать.

На графском челе проступила испарина.

— Я не успел сообщить об этом… Я был нездоров.

— Мы все бываем нездоровы, но никогда не откладываем государственные дела на случай выздоровления. Боюсь, что дело здесь не в телесном недуге, а в духовном. Кстати, как вы распорядились золотой диадемой от Карла Валуа?

Пот потёк по лицу графа.

— Что обещал он вам в обмен на ваше затянувшееся молчание? А может быть, предательства? Место сенешала, канцлера, коннетабля? На меньшее вы вряд ли согласитесь?

— Политика — не богословие, монсеньёр. Здесь бывают некоторые тонкости…

— Да, где уж нам…

— Иногда для пользы дела надо что-нибудь и пообещать…

— Например, молчание, которое стоило нам потерей крепости.

— Иногда и такие жертвы необходимы для того, чтобы показаться верным.

— Не слишком ли сложно, граф? Давайте упростим ситуацию.

— Что вы предлагаете?

— Я предлагаю вам молчание в обмен на вашу пленницу.

— Девчонка хоть и мужичка, но удостоена баронства.

— Набиваете цену?

— Я вассал герцога Бургундского…

— И должны будете отдать ему часть выкупа?

— Конечно.

— Пять тысяч вам, надеюсь, хватит?

— Пять тысяч? Вы шутите? Да герцог Филипп мене семи тысяч не примет от меня.

— Значит, восемь?

— Девять.

— Плюс одну себе, получаем десять? Я правильно считаю, ваше сиятельство?

— Да.

— Пишите расписку на десять тысяч франков?

Граф взял бумагу и быстро написал расписку.

— А… Деньги у вас с собой?

— Конечно, иначе, зачем бы я взял с собой такую охрану, — Кошон взял песочницу и опрокинул её на бумагу. Граф поднял с бумаги руку. Прелат потянул на себя лист, стряхнул песок прямо на бархат стола, сложил расписку вчетверо, сунул её за пазуху, подошёл к окну и крикнул вниз. — Поль! Охрану сюда! Прикажите переодеть узницу в походное рубище, — попросил прелат хозяина.

Жанну вывели из замка в оковах и усадили на лошадь.

— А где же деньги? — спросил граф.

— Отдадите герцогу свои… В обмен на моё молчание. А диадему подарите жене от меня. Трогай! — скомандовал прелат, и отряд покинул замок, увозя Жанну на запад, в столицу Нормандии.

Трибунал

Загремел замок. Со скрипом отворилась дверь. В камеру вошли солдаты и монахи. Жанну вывели наружу. Во дворе Буврейского замка было многолюдно. Здесь были священники, горожане, военные, монахи и магистры наук в чёрных профессорских мантиях. Жанну провели в кафедральный собор, где всё уже было подготовлено для начала процесса: длинный стол и тяжёлые стулья с высокими спинками на кафедре для членов трибунала; а перед столом железная клетка — для неё.

Места за столом заняли инквизитор Жан Лемэтр; архиепископ Руана Рауль Руссель; судебный исполнитель Жан Мессе; профессор университета мэтр Жан Бопер; прелат-заседатель Никола Луазеллер; прелат-прокурор Жан Эстиве; мэтр, прелат-заседатель Никола Миди; прелат-дознаватель Жан де Лафонтен; мэтр Тома де Курсель; английский кардинал Винчестерский и председатель трибунала епископ города Вове Пьер Кошон.

Места в зале заняли горожане.

Первым поднялся Никола Миди и разразился длинной, витиеватой проповедью:

— Монсеньёры! Братья и сёстры! Сегодня мы открываем образцовый, показательный, с привлечением добропорядочных и уважаемых горожан, процесс по делу Жанны-Девы, которая не принадлежит к роду христианскому, ибо, кто же не знает, что усердием демонов и ведьм причиняется роду человеческому войны, непогоды, болезни и прочие напасти. Если кому-то из нас надо лишить кого-либо сна или самому станет необходимым продолжительное бодрствование, мы собираем на рассвете, под знаком Льва лилии, мешаем их на соке лавра, помещаем их под навоз, а когда там заведутся черви, сушим их, делая из них порошок, высыпаем в кошелёк и носим на шее. То ведьме ничего этого не надо! Ей достаточно окинуть гнетущим взглядом любого человека, и тот надолго лишается сна и покоя. Нам, христианам, чтобы обуздать собачью злобу, надо носить слева сердце собаки. Ведьме этого не надо — перед ней волк виляет хвостом, как паршивый дряхлый пёс. Если добрый христианин возжелает преуспеть в науках, в управлении армией, силы и мудрости в толковании снов, ясного видения в предсказании будущего и пророчестве, постижении тайн и победы над врагами, ему нужно мужское достоинство, знатность, годы учения и камень эсмунд, носимый на груди. Ведьме ничего этого не надо: она всё видит и ведает обо всём. Она может всё, потому что водится с нечистой бесовской силой. Все мы родились под знаком Зодиака. Юпитер производит на свет епископов, королей, вельмож, философов и мудрецов. Марс даёт жизнь военным, врачам и убийцам. Венера производит цариц и красавиц, игроков и пьяниц, развратников и разбойников. Под Меркурием рождаются мастерицы. Те, кто находятся под влиянием Марса, люди неумолимые, упрямые и дерзкие, наглые и буйные, рыжеволосые и сильные, необыкновенные обманщики, крепкие и властные. Они любят заниматься с огнём и раскалённым железом. Из сказанного мною можно было бы сделать вывод, что тело Жанны-Девы родилось под Венерой и Меркурием, а дух — под Марсом. Такое отсутствие единства души и тела заставляет думать, что она появилась на свет из-под тени Сатаны!

Никола Миди устало вздохнул, вытер мокрый лоб, оглянулся и, встретившись с одобрительным кивком Кошона, повернулся к публике.

— А теперь я передаю слово председателю трибунала! — после чего он устало опустился на стул.

Поднялся Пьер Кошон.

— Обвиняемая, прежде чем приступить к следствию, необходимо, чтобы ты дала клятву. Поклянись на Евангелии, что будешь говорить только правду.

— Я клянусь говорить только правду о родителях, о себе и о своих делах; что же касается Бога и короля, в этом я держу ответ только перед ними!

Вместо Кошона поднялся де Лафонтен.

— Обвиняемая, твоё имя и возраст.

— В Домреми называли меня Жаннеттой, а в армии — Жанной. Мне девятнадцать лет.

— Кто твои родители?

— Я дочь Изабеллы Римо и Жака из Арка.

— Твоя мать еврейка?

— Нет, у неё такое прозвище, потому, что она ходила молиться в Рим.

— Твоя полная фамилия.

— Жанна д'Арк дю Лис.

— Ты самозванно присвоила себе благородную фамилию!

— Эту фамилию мне вручил король вместе с гербом.

— Как пришла к тебе мысль пойти на войну?

— Эта мысль пришла ко мне оттого, что каждый день я видела вокруг себя людское горе.

— Но ты ушла из дому без благословения родителей?

— Да, я сделала это против воли родителей, но по воле Бога.

— А что, ты была у него на приёме? — поднялся Жан Эстиве.

— Нет, я его не видела. Но он прислал ко мне святых Михаила, Екатерину и Маргариту. Они и передали мне волю божью, чтобы я шла в армию; сняла осаду с Орлеана, повела дофина в Реймс на коронование.

— Но как же могли говорить с тобой святые, если они не имеют органов речи? — с сусальной улыбкой спросил Никола Лаузеллер.

— Я оставляю это на усмотрение господа. Их голоса были красивыми и ласковыми.

— Ты их помнишь? — подался вперёд Лемэтр.

— Да, я часто их вспоминаю и слышу, как сейчас. Иногда я мысленно спрашиваю у них совета…

— И что же? — усмехнулся Лемэтр.

— И они как будто отвечают.

— И на каком же языке говорили с тобой святые? — приподнялся де Курсель.

— На французском, конечно, — ответила Жанна.

— А разве святые не могут говорить по-английски? — оторвался от стула Жан Бопер.

— Как же они могли говорить по-английски, если они не стоят на стороне англичан? — вопросом ответила Жанна.

— А как ты считаешь, Жанна, Бог любит или ненавидит англичан? — подал голос Кошон.

— Об этом ничего не известно мне, но я уверена, что все англичане будут изгнаны из Франции, за исключением тех, которые здесь погибнут.

Услыхав такой ответ, кардинал гневно ударил посохом о кафедру.

Со своего места привстал Руссель.

— Ответь, Жанна, святой Михаил предстал перед тобой раздетым?

Жанна прыснула в ладошку.

— Неужели вы думаете, что Богу не во что его одеть?

В зале рассмеялись несколько человек.

— И имел ли он какую-нибудь причёску? — с ехидной улыбкой обратился к ней Миди.

— А с чего бы ему быть стриженым, — ответила она, и зал наполнился смехом и аплодисментами.

— Жанна, а какими колдовскими приёмами пользовалась ты, чтобы воодушевить воинов на битву?

— Я говорила им: вперёд! И сама показывала пример. Вот вы, монсеньор, называете меня ведьмой; но почему же тогда я не превратилась в кошку, собаку, ворону или змею, чтобы уйти из тюрьмы?

— Здесь спрашиваем мы! А ты хоть и пытаешься велеречиво убедить нас в своём божественном предназначении, и что ты послана Богом, этому никто не верит, потому, что это противоречит истине гласящей, что единственным представителем Бога на Земле является Папа Римский. И если бы господь послал тебя к нам, нет сомнения в том, что он предупредил бы его преосвященство. Но, увы, этого не произошло. Значит, ты — лжица, пытающаяся скрыть свою порочную, бесовскую связь под личиной божьей наперсницы! Это неслыханный грех, очищение от которого может быть только огонь! — с одышкой прокричал Миди.

— А что касательно, твоего вопроса, — вскочил Руссель, — то тебе не удастся отсюда бежать, потому, что в стенах замка каждый камень осенён крестом!

— Если так, почему же я попала в плен? Будь я ведьмой, я должна быть неуловимой.

— Замолчи!!! И только отвечай на вопросы!!! — завопил старичок, архиепископ Руана, и в зале на некоторое время воцарилась тишина.

Поднялся Бопер.

— Ответь, Жанна, почему бедняки приходили к тебе и воздавали почести, словно святой?

— Бедняки кланяются и вам, но разве вы святые? — ответила она, и в зале вновь послышался смех.

Но Бопера не так легко сбить с толку.

— Откуда у тебя, Жанна, такое ядовитое отношение к святому трибуналу?

— Оттуда, что меня может судить только Бог. А если вы отняли у него это право, то суд ваш неправедный!

— А почему во время коронации в Реймсе твоему знамени было отдано предпочтение перед другими? — отчеканил каждое слово Лемэтр.

— Моё знамя было в труде и подвигах, ему и надлежало быть в чести.

В зале поднялась рука.

Кошон встал.

— Вы что-то хотите спросить?

— Да, ваша светлость, я прошу разрешения задать вопрос Жанне, — сказал горожанин.

— Пожалуйста, — ответил председатель.

— А знаешь ли вы, баронесса Жанна дю Лис, что каждому обвиняемому моложе двадцати пяти лет должен быть предоставлен защитник?

Несколько членов трибунала вскочили и уставились на горожанина.

— Нет, — ответила Жанна. — Я в этом ничего не понимаю.

— Но прекрасно защищается сама, — поспешил ответить за неё Жан Лемэтр.

— Да, это верно, — тряхнул головой Кошон. — Но завтра мы решим вопрос о предоставлении ей защитника. А сегодняшнее заседание объявляем законченным.

Без гостей!

Жанну проводили в камеру на верхнем этаже башни замка. Как только помещение собора покинули горожане, председатель поднялся и вышел из-за стола.

— Следующее заседание должно быть закрытым. Мы не можем допустить, чтобы процесс способствовал росту её популярности!

— А работу процесса направить только на обвинение её в ереси, — следом за ним вышел из-за стола Никола Миди.

— Однако всё это не будет иметь успеха до тех, пор пока мы не добьёмся от неё отречения. Процесс мы можем проводить при закрытых дверях; но в народе ходит мнение, что она божья посланница, поэтому публично мы её сжечь не сможем, а тайно — не имеет смысла! — вставил соображение Луазеллер.

— Значит, надо дать ей понять, что она на пути ереси и заставить её отречься от свидания со святыми! — повернулся к нему Бопер.

— А если применить инструменты? — предложил Руссель.

— Не годится, — отрезал Кошон. — Рано или поздно это станет известно в городе. Она может сказать об этом прилюдно в день вынесения приговора, тем более, что это будет видно и так. В этом деле без следов не обойтись.

— А если дело повернуть так: не применяя к ней пыток, пустить в городе слух, что мы её пытаем и морим голодом, а она — ведьма — несмотря ни на что, жива, здорова и полна сил. Всё ей нипочём! — предложил Мессе.

— Нет, это слишком сложно, нас могут неверно понять! — отверг его Лемэтр. — Да и не следует нам бросать на себя тень. И потом, ведь мы же условились и должны чётко придерживаться одной линии, что она не ведьма, а еретичка. Иначе мы сами запутаемся и проиграем.

— Но я сильно сомневаюсь, что нам удастся миром добиться от неё отречения, — усомнился де Курсель.

— Это почему же? — повернулся к нему Лафонтен.

— Да потому, что она искренна, — молвил мэтр де Курсель.

— Вы хотите сказать, что она действительно виделась со святыми? — спросил Эстиве.

— Если — нет, то что же вы имеете в виду? — остановился перед ним Кошон — Может быть, она не вполне нормальная?

— Да! — поднялся де Курсель. — Именно так — ненормальная! Или с ней кто-то пошутил, зная её фанатичную веру в Бога.

— Так давайте объясним ей, что она заблуждается! — предложил пристав.

— Что вы такое говорите, брат Мессе? Объяснить ей, что святых нет и не может быть, потому что нет Бога? Так что ли? — засмеялся Кошон. — Не-е-е-т, это не годится.

— А я предлагаю не разрушать у неё иллюзию свидания со святыми, а с толком использовать её! — Лемэтр откинулся на спинку стула.

— Предложение интересное, но как это вы себе представляете? — подошёл к нему с вопросом Кошон.

— Именно их голоса и должны помочь нам вырвать у неё отречение. Вы помните: она сказала, что их голоса были очень красивы и ласковы. Я ещё спросил, помнит ли их она? А она ответила, что часто вспоминает их, мысленно советуется с ними, им они ей отвечают.

— Ну и что, брат Лемэтр? — спросил инквизитора Эстиве.

— Лемэтр вышел из-за стола и остановился посреди зала, подняв к верху палец.

— Надо подобрать монаха с красивым голосом, чтобы он шептал или тихо говорил ей из-за двери от имени архангела Михаила. Сегодня поговорит, поддержит её, завтра ободрит, а послезавтра посоветует отречься.

— Замечательная мысль, брат Лемэтр, — поддержал его председатель трибунала. — Давайте сегодня же ночью и проделаем такую шутку. Только поскорее подыщите такого монаха. Сегодня же. Сейчас же. Не теряя времени. С его помощью мы поведём процесс в нужном направлении. А пока, до завтра. Утром встретимся в большом каминном зале. Там и будем проводить заседания. Без гостей!!!

В тёмном коридоре

Жанна стояла у окна и смотрела на закат, когда дверь камеры отворилась и вошёл тот самый пожилой и грузный прелат, который привёз её сюда, в Руан. Он плотно прикрыл за собой дверь и шагнул вперёд.

— Жанна, вы хорошая девушка, славная, красивая, умная… Мне будет очень жаль, если вас осудят на костёр, а этого требует английский кардинал Винчестерский. Считайте, что вам не избежать костра.

— Но ведь я ни в чём не виновата, кроме того, что действительно по велению господа нашего воевала против англичан.

Кошон вздохнул.

— Это мы с вами знаем, что это так. А им наплевать. Они хотят костра.

— Что же мне делать?

— Бежать! Быстрее! И подальше! Чтобы вас нигде не могли найти!

— Нет, я не хочу бежать. Я не думаю, что меня осудят. Я верю, что меня выкупит король.

— Этого не произойдёт. Если б они хотели выкупить тебя, давно бы это сделали. Твоё спасение только в бегстве. Решайся. Я помогу тебе бежать и укрыться. У меня есть много денег. Я смогу в чужой стране купить имение, где мы смогли бы жить.

— Но… У меня… Есть отец.

— Я знаю, поэтому хочу, чтобы вы стали моей женой… Это единственная возможность спастись.

— Но ведь ваш сан не позволяет вам поступать вот так…

— Мы были бы в тайном браке, — зашептал Кошон, прикасаясь одними пальцами к её руке.

Жанна одёрнулся руки и скрестила их на груди.

— Но я не хочу быть тайной женой.

— Жанна, дорогая, это я был бы тайным мужем, — тяжело дыша, захрипел Кошон.

— Значит, я буду вашей служанкой?

— Ну, что ты, на эту работу всегда найдутся другие. А ради тебя я отрекусь от сана.

— Нет, нет, я не желаю уезжать из Франции, покидать дом, короля, где-то прятаться. И потом, когда кончится война, я, наверное, выйду замуж за человека, которого полюблю. Впрочем, он, наверное, погиб, как погибну скоро и я…

— Ну, что за глупости, Жанна! Ты будешь жить. У тебя будет много красивой одежды вместо этого мужицкого военного рубища. Ведь ты так хороша, Жанна!!! — прелат протянул к ней дрожащие руки, прикоснулся к её тонкой талии; потом рухнул на колени и простонал. — О, Боже!

— Нет, нет! Ну, что вы! Это же невозможно! Неужели вы не понимаете? Это невозможно! Я никогда не полюблю вас! Идите! Идите! Молитвой усмиряйте свою страсть!

— Жанна, я прошу тебя!

— Нет! Ступайте!

— О, Боже! Помоги мне!

— Уходите! Уходите!!! — Жанна вскипела и топнула ногой.

Прелат тяжело поднялся с колен и поплёлся к двери. Выйдя в коридор, медленно, шаркающей походкой побрёл с факелом в руке. Вдруг столкнулся с кем-то в узком коридоре башни. Отшатнулся. Поднял выше догорающий факел и увидел перед собою испуганное лицо Николы Mиди.

— А вы зачем здесь?! — прохрипел Кошон.

— Я… Я… Хотел… Посоветоваться, — пролепетал заседатель.

— И потому пришли сюда?! Идите! Уходите отсюда!!!

Я говорю правду

Ночью к закрытой на замок двери подкрался монах. Припал ухом к двери. Послушал. Затем приложил ладони ко рту и, подняв голову к потолку, негромко, но очень выразительно, красивым, низким голосом позвал:

— Жанна! Жанна! Это я — святой Михаил!

Он опять припал ухом к двери и, услышал лёгкое движение за нею.

— Ты слышишь меня, Жанна? Я помню о тебе! Ты страдаешь, Жанна?

Монах вновь припал ухом к двери и услышал за нею девичий голос:

— Да-а…

— Не падай духом, Жанна! Господь помнит о тебе и не даст погибнуть! Ты только молись! Ты слышишь?

— Да-а… — опять услышал монах.

— Жанна, не уступай своим судьям. Не поддавайся и не верь им! Обещай, что будешь помнить мой завет.

— Обещаю, — дрожащим голосом прошептала девушка.

— Обещай, что не расскажешь врагам о планах короля!

— Обещаю, — прошептала Жанна.

— Молись и Бог пошлёт тебе спасение, — сказал монах и тихо, осторожно ступая босыми ногами по полу, исчез.

Жанна подошла к окну и подняла глаза к звёздам. Было тихо и темно. По дороге, идущей рядом с замком, с глухим цокотом копыт проскакали несколько всадников. И опять стало тихо, только слышно было негромкое, многоголосое кваканье лягушек на реке да стрекот насекомых в траве под стеной.

Жанна круто повернулась к постели. Схватила тюфяк и принялась рвать его на полосы. Затем порвала одеяло. Связала полосы в верёвку. Осторожно, стараясь не шуметь, подтащила кровать к окну; привязала к ней один конец, второй бросила в окно, и следом за верёвкой вылезла сама.

Сквозь ладони проскользнул один узел, другой, третий, четвёртый, пятый, вдруг рывок и… Жанна полетела в темноту; упала на камни, по ним скатилась в колючие кусты и потеряла сознание. Очнулась на кровати. Пошевелила руками и ногами, почувствовала боль во всём теле и услышала звон железа. Превозмогая боль, приподнялась. На руках и ногах были кандалы. Она огляделась и обнаружила, что находится в другой камере с зарешёченным окном.

В камеру вошёл монах. Рядом с кроватью поставил еду: хлеб, рыбу, зелень и воду. Жанна села, свесив с кровати. Голова болела. Она подняла руку к голове и ощутила на лбу тугую повязку. Она взяла кувшин, выпила немного воды. Налила на ладонь и плеснула на лицо. Ещё полила и снова плеснула на лицо. Поставила кувшин.

Дверь открылась. Вошёл комендант англичанин, капитан граф Уорвик. Он окинул её брезгливым и злобным взглядом и, не оборачиваясь к солдатам, стоящим за его спиной, приказал:

— На допрос её!

Солдаты взяли её под руки и повели по лестницам и коридорам. Ввели в большой полутёмный зал, где посадили на стул против огромного стола, за которым уже сидели члены трибунала. По сторонам, вдоль стен, на скамьях и стульях сидели священники и профессора.

Поднялся инквизитор.

— Жанна, сегодня ночью ты совершила поступок, противоречащий твоим утверждениям о том, что ты посланница господа. Почему же ты пыталась бежать из плена, будучи уверенной, что Бог спасёт тебя?

Она тяжело вздохнула.

— У нас во Франции говорят: «Помоги себе, и Бог поможет тебе».

— И у тебя ещё есть уверенность, что тебе удастся спастись?

— Да…

— Откуда у тебя эта уверенность?

— Ко мне приходил святой Михаил. Он поддержал меня добрым словом.

— Жанна, ты говоришь глупости. Не могут приходить святые к простым людям! — не отрываясь от стула, направил на неё указательный палец Лафонтен.

— Значит, могут, если ко мне приходили. И я не самая простая. Я дочь старосты. И король меня назначил баронессой.

— Сейчас ты преступница! Ты узница! А к преступникам святые не ходят! Значит, тебе померещилось, приснилось, показалось! — терпеливо поправил её Эстиве.

— Если это померещилось мне, значит, и всё, что случилось в Орлеане, в Патэ, в Реймсе, Компьене показалось вам!

— Жанна, считаешь ли ты себя в здравом уме? — обратился к ней Лемэтр.

— Если я не в этом состоянии, то прошу Бога послать его мне. Если же я нахожусь в этой благодати, то я молю Всевышнего сохранить меня в ней.

Члены трибунала переглянулись.

— Жанна, а известно ли тебе, что ношение мужской одежды женщиной — грех и ересь? — спросил Mиди.

— Знаю… Но если это нужно было для совершения подвига, то это уже не ересь, а благо. Я носила мужскую одежду, потому, что это было нужно Франции.

— Сейчас это уже не нужно Франции, — буркнул Тома де Курсель.

— Тогда дайте мне женское платье, и я уйду домой.

— Почему же ты, Жанна, презрела женское занятие и пошла на войну? — Миди оторвался от стула и завис животом над столом.

— Потому, что Богу было угодно, чтобы я оделась в мужское платье, взяла в руки меч и пошла на войну, а… — она остановилась, с озорной улыбкой глянула на Кошона и продолжила. — А на женскую работу всегда найдется много других.

Председатель суда вскочил, как ошпаренный.

— Ведьма! Еретичка!!! Или ты отречёшься от всего, что ты говорила тут, или мы тебя сожжём!!!

— Отрекись! — поддержал патрона Луазеллер.

— Отрекись немедленно!!! — подхватил Жан Лемэтр.

— Отрекись, еретичка!!! — закричали со всех сторон люди в мантиях и сутанах.

Жанна в испуге схватилась за голову, пытаясь закрыть уши и глаза.

Когда, наконец, наступила тишина, всем стало ясно, что она плачет.

— Я не могу отречься, монсеньёры. Я говорю правду. Ведь я поклялась. Вы сами сказали мне говорить правду, вот я и говорю. Я видела святых и слышала их так же, как и вас.

Архангел Михаил

Жанну увели. Некоторое время в зале стояла тишина, а присутствующие молча, украдкой оглядывали друг друга.

— Она не отречётся, — прервал молчание де Курсель.

— Куда она денется, — уверенно изрёк Мессе.

— Я предлагаю припугнуть её, пригрозить сожжением, если она не пожелает этого, — предложил Эстиве.

— Одной угрозы мало, — оскалился Лемэтр.

— Что же вы предлагаете? Погреть ей пятки факелом? — ухмыльнулся Руссель.

— Надо создать обстановку, — сквозь инквизиторскую улыбку процедил Лемэтр, — чтобы она увидела себя на границе жизни со смертью. Чтобы у неё затряслись поджилки!

— Проведём заседание на кладбище? — спросил Бопер.

— Ночью! — поддержал его Луазеллер.

— Нет. Ночью пусть она беседует с архангелом Михаилом! — Лемэтр засмеялся, а с ним — и все остальные.

— Значит, завтра утром, — изрёк Луазеллер.

Кошон повернулся к Мессе.

— Распорядитесь, чтобы к завтрашнему утру, на кладбище Сен-Уэн приготовили два помоста. Для нас и для неё. Чтоб рядом был палач с тележкой. Для острастки.

— Может быть, объявим населению? — окинул быстрым взглядом присутствующих Руссель и остановил его на председателе. — Пусть посмотрят. И на неё это может подействовать.

— Пусть идут, — согласился за Кошона инквизитор.

— Вот и прекрасно, а то меня уже замучили вопросами: что там, да как там! — обрадовался Руссель.

— А может быть сразу там, и кончим дело? — нашёлся Лаузеллер.

— Мы ещё не знаем, что она скажет, — ответил Эстиве.

— Надо, чтобы святой Михаил подтолкнул её к отречению, — подсказал Мессе.

— Верно, но даже если она отречётся завтра, мы ещё не сможем её казнить, — высказал неожиданное для всех предположение Лемэтр.

— Это ещё почему? — удивился Курсель.

— Да потому, что акт отречения будет всего лишь отказом от общения со святыми, равным факту признания ереси. А это равносильно покаянию. Но за это не сожгли ещё ни одного еретика, — воздел палец к небу инквизитор.

— Что же делать? — растерялся Бопер. — Сколько же мы ещё будем возиться с ней?

— Мы вынуждены возиться, потому что с самого начала затеяли показательный публичный процесс, — словно на кафедре перед студентами произнёс Лемэтр.

— А по-другому с ней нельзя поступить? — спросил молчавший до этого привлечённый проповедник Эрар.

— Если бы она была простой деревенской потаскухой, мы спалили бы её без лишних слов. А эта дева — фигура политическая, общенациональная. Её знают во всей Франции. Её судьбой интересуются. Мы не можем допустить процессуальную ошибку. Мы должны сделать так, чтобы, идя на костёр, она была виновной. Понимаете? Виновной в ереси и не желающей подчиниться.

— Так что же может дать нам повод для её сожжения? — не отставал Эрар.

— Отказ подчиниться сменить мужское платье на женское! — отрубил Лемэтр.

— А завтра на Сен — Уэн вы повезёте её в мужском платье?

— Нет, брат Эрар, только в женском. Иначе она при народе может поставить нас в неловкое положение, — устало сказал инквизитор.

— Сколько возни из-за какой-то девчонки, — пробормотал Эрар. — А не лучше ли отправить её в монастырь?

— Не для того мы уплатили за неё десять тысяч франков, чтобы отпустить её тело на свободу, а душу на покаяние. Смирение и покорность паствы стоит этих денег, брат Эрар.

— Сколько живу, но ещё не слыхал, чтобы сжигали такую кучу денег, — буркнул Эрар.

Ночью она долго не спала, ждала голоса святого Михаила.

Наконец в гулкой тишине башни она услышала его красивый приглушённый баритон.

— Жанна, ты вчера хотела уйти из тюрьмы. Напрасно. Ты ещё не доказала судьям, что ты права. Но если тебе так трудно, в следующий раз предупреди нас, и мы тебе пошлём свободу. А сейчас тебе надо окрепнуть и стать здоровой и сильной. Ты только молись и помни о нас. Твои родители грустят о тебе. Но ты не печалься. Скоро, очень скоро придёт к тебе освобождение. Завтра твои судьи повезут тебя на кладбище аббатства Сен-Уэн и учинят суд среди могил. Будь послушной, не серди их. А когда тебя привезут обратно, выйди во двор замка. Тебя будут ждать люди. Они хотят увидеть тебя такой, какой ты была! Я ухожу Жанна, не надо ли что-нибудь передать отцу и матери?

— Святой Михаил, — услышал монах шёпот за дверью. — Спасибо вам за всё. Если можно, передайте святым Екатерине и Маргарите, что я помню о них. А ещё меня просил перед вами о своём здоровье князь Лотарингский. Передайте, пожалуйста, моим родителям, чтобы они не грустили, а улыбались, и что моим страданиям скоро придёт конец.

— Хорошо, Жанна, до свидания.

Королевский совет

— Монсеньоры, — сказал Карл. — Сегодня я получил письмо из Руана от неизвестного священника. Дорогой Шартье, прочитайте нам его письмо.

Шартье взял письмо, развернул его и, окинув присутствующих быстрым взглядом, как бы призывая ко всеобщему вниманию, начал читать:

— «Ваше величество, я пишу от имени группы священников, привлечённых к работе трибунала по осуждению Жанны-Девы Франции. Мы не хотим, чтобы случилась ужасная несправедливость и оборвалась жизнь юной героини. Устроители трибунала перекупили её у герцога Бургундского за 10 000 франков. Но ни председатель трибунала брат Кошон, ни кардинал Винчестерский не уступят её менее чем за 12 тысяч. Мы располагаем суммой в полторы тысячи франков, но этого явно недостаточно. В Руане немало найдётся горожан, симпатизирующих Орлеанской Деве. В случае необходимости можно будет устроить сбор средств, для её освобождения. Итак, мы ждём ваших послов, которые смело, могут рассчитывать на наше участие в деле».

— Всё, — Шартье возвратил Карлу письмо.

Карл взял письмо и, тряхнув им, бросил его на стол.

— Я вынес этот вопрос на обсуждение, потому что королевская казна сейчас не располагает и пятью тысячами франков…

— Даже эта сумма непомерно велика, — сказал Симон Шарль.

— Десять тысяч — цена пленника королевской крови, — поддержал его Эдмон Рагье.

— Я помог бы с великой радостью, но сейчас не имею и трёх сотен франков, — проскрипел канцлер.

— Однако никто из нас не виноват перед ней. Она наказана за непослушание и гордыню. И я очень надеюсь, что это послужит ей хорошим уроком. Мы все отговаривали её от неверного шага.

— В такой рейд надо было идти не одним отрядом, а тремя, а то и пятью, — проворчал маршал де Рэ.

— И ей говорили. Не спеши. Не лезь. Поезжай домой. Отдохни. Не послушала! — горячился Алансонский.

— Гордячка. Возомнила себя стратегом. Впервые вырвалась в самостоятельный рейд и проиграла, — отозвался старик Буссак.

— Меня удивляет этот английский кардинал да и этот Кошон. Деньги девать некуда. Ну, перекупили… Ну, перепродали бы уже что ли. Так нет, суд учинили. Хотят казнить. Точно деньги девать некуда, — выступил вперёд граф Виндом. — Десять тысяч! Кто она такая? Принцесса? Маршал? Коннетабль?

Немыслима цифра в пять тысяч! А мы должны выложить двенадцать?! Абсурд!

— Давайте говорить откровенно, — едва сдерживая раздражение, процедил де Бурбон. — Что она сделала для короны? Она предложила, хоть один план сражения? Нет. Она убила хоть одного врага? Нет. Она даже никого не ранила. Поход, который предприняли мы сюда, был чрезвычайно опасным мероприятием.

— Да мы прошли сюда не широким фронтом, а врезались клином, поэтому по сей день пребываем в опасной ситуации, — сказал Буссак.

— Да это правда, — подал голос Франсуа Гаривель. — Мы ничем не обязаны ей! Победу королю принесли его доблестные солдаты, капитаны и маршалы. Она же занималась неизвестно чем!

— А тот случай, что она была легко ранена, лишний раз вызывает сомнение, что она была послана Богом, — высказался Маше.

— Я согласен с мнением королевского совета, — шагнул к середине зала Шарль де Бурбон. — Осаду с Орлеана мы сняли благодаря тому, что ценой огромных усилий и затрат сформировали новую армию. А военный совет, кстати, без неё разработал блестящий план по разгрому англичан. А кто взял Жоржо? Де Рэ! А Божанси? Де Рэ! Кто поразил Тальбота при Патэ? Де Рэ!

— Я не умаляю достоинств маршала де Рэ, — остановил де Бурбона Персеваль де Буленвилье, — но кто взял Менг? Не она ли?

— Менг захватили вероломно, — с раздражением подступил к нему де Шартр.

— Она оказалась способной нашей общей ученицей. И кто нас привёл в Реймс? — резко повернулся к нему Буленвилье.

— Ну, при чём здесь она, дорогой монсеньор Буленвилье? — приподнялся из кресла Буссак.

— Действительно, при чём здесь она? Осер взяли? Нет. Его обошли! — подался вперёд Гаривель. — И, слава Богу, что его гарнизон не ударил нам в спину.

— А Труа? — с улыбкой обращаясь ко всем сразу, сказал де Гокур. — Мы его штурмовали? Нет. Они сами сдались!

— И Шалон, и Реймс — то же самое! Сдались без звука. Это что? Она их напугала? — выскочил Симон Шарль.

— Монсеньоры! Нельзя же так, наотмашь, начисто отрицать её роль! — вспылил Буленвилье. — Солдаты пошли за ней в поход! Пошли бесплатно! Мы сэкономили на ней не десятки, а сотни тысяч франков. И разве не под влиянием её присутствия в армии местное население тех крепостей изгоняло врагов.

— Не преувеличивайте, дорогой Персеваль! — дружески сказал Гокур. — Это всё чернь! Смуты! Не придавайте девчонке большого значения. Как стратег и полководец, она никто!

— Что вы говорите, граф, какое значение имеют смуты и чернь? Да без всего этого наша победа, просто не состоялась бы! И вообще, важен конечный результат! Она повела армию в Реймс и выполнила своё великое предназначение! — горячо отстаивал свое мнение Персеваль де Буленвилье.

— Ах, ах, ах! Великое предназначение! — куражился Бурбон. — Ах, Жанна! Ах, героиня! Из-за чего шум, господа!? По-моему, мы ведём разговор ни о чём! Мы не можем выкупить из плена герцога Орлеанского и вдруг пытаемся думать о какой-то девчонке!

— А ведь граф де Бурбон прав. Если мы сейчас поднатужимся и выкупим девчонку, на какие деньги мы будем продолжать войну? — спросил де Гокур. — И потом. Через месяц или два, максимум — три, мы возьмём Руан, и освободим её без выкупа.

— Разрешите? — вошёл Пуланжи. — Извините, ваше величество.

— Что случилось, Бертран?

— Ваше величество, только что примчался гонец из отряда капитана Шаванна. Он сообщил, что отряды Амбруаза де Лоре, Кюлана и самого Шаванна снялись из лагеря и пошли на выручку капитана Жанны.

— Это ещё что за своеволие? — вскипел старый маршал Буссак.

— Извините, ваше величество! — поднялся маршал де Рэ.

— Что такое, маршал? — спросил король.

— Разрешите мне тоже? — спросил Де Рэ.

— И вы туда же?

— Я их догоню и верну.

— Скачите.

Сен-Уэн

Утром ей принесли женское платье и повезли на кладбище аббатства Сен-Уэн. Несмотря на ранний час, там было полно народу. Её телега остановилась у деревянного помоста. Солдаты, сопровождавшие её, помогли ей взойти на помост.

Она поднялась и очутилась высоко над толпой горожан. А по ту сторону толпы она увидела другой помост, огромный, высокий с ограждением с несколькими рядами ступеней, на которых сидели её судьи.

Прелат-обвинитель Жан Эстиве вышел вперёд и развернул большой лист:

— «Во имя господа, аминь! Мы, святейший трибунал в составе 130 священников, докторов права, философии и богословия, изучили дело о ереси Жанны-Девы, и решили признать её виновной. Так, названная Жанна объявила, что её посетили святые, якобы для передачи ей повеления господнего, чтобы она шла на войну. Однако всем известно, что святые, сходящие на землю, всегда действуют через Папу Римского; но, так как мы до сих пор не получили из Рима подтверждения о миссии Жанны, это даёт нам право признать её лжицей, самозванкой и еретичкой. Названная Жанна и сейчас утверждает, что её продолжает навещать архангел Михаил, ни никто из нас или охраны замка, ни разу не видел его и не слышал ничего постороннего в стенах Буврейского замка. На основании изложенного мы — святейший и справедливейший трибунал — приговариваем Жанну-Деву к смертельной казни через сожжение. Но, учитывая её искреннюю преданность церкви, мы решили обратиться к ней с увещеванием».

Эрар, стоящий рядом с Жанной, отступил на край помоста и, повернувшись к ней, заговорил:

— Жанна, твои заявления о посещении тебя святыми, наивны. Ты искренне заблуждаешься, так как стала жертвой злонамеренного обмана, жестокой шутки или болезненного воображения. Произошла ошибка, из-за которой ты можешь поплатиться жизнью. Подумай о своих родителях и отрекись!

— Подумай и отрекись! — громко сказал Жан Эстиве.

— Отрекись, Жанна, иначе тебя ждёт костёр! — повторил Эрар, и глаза его наполнились слезами.

— Отрекись! — крикнул Никола Миди.

— Отрекись! — повторил за ним Кошон.

Жанна окинула растерянным взглядом толпу горожан. Увидела палача рядом с тележкой, явно приготовленной для того, чтобы отвезти её к месту казни.

— Пожалей родителей и отрекись! — тихо повторил Эрар, опустив голову и глаза.

«Будь послушной и не серди их», — вспомнила она голос архангела Михаила.

— Отрекись, Жанна! — крикнул пристав Мессе.

Жанна опустила лицо в ладони, но, почувствовав чьё-то прикосновение, опустила ладони и, резко отшатнувшись, метнулась к невысокому барьеру. Перед ней стоял палач, в красном балахоне, с пустыми чёрными дырами вместо глаз.

— Я отрекаюсь! Отрекаюсь! Отрекаюсь! — прокричала Жанна, едва не вывалившись за барьер.

Эрар с палачом удержали её на помосте и повели вниз.

Обратно её везли по всем улицам Руана. Возили долго. Стоящий на телеге судебный пристав Мессе, кричал горожанам:

— Жанна отреклась! Жанна отреклась!!!

А она, уронив лицо на освобождённые от оков ладони, рыдала.

Наконец её привезли в замок. Во дворе, как и на кладбище, было много людей. Горожане, кто с осуждением и укоризной, а большинство с сочувствием смотрели на неё.

Жанна медленно поднялась в башню. Села на кровать. Потом увидела свою походную одежду, лежащую на полу возле ног. Она подняла её, положив на колени. Опустила в неё мокрое от слёз лицо. Потом выпрямилась. Отложила одежду в сторону. Поднялась. Прошлась по камере. Сняла с себя женское платье, надела мужское и, подойдя к двери, приложила к нему ухо. Дверь подалась. Жанна с удивлением обнаружила отсутствие замка. Вошёл монах. Поставил поднос с хорошей едой и, поклонившись, вышел, оставив открытой дверь. Жанна вышла в полутёмный коридор. Стражи не было. Жанна побрела по коридору. Дошла до лестницы. Постояла и пошла вниз по винтовой лестнице. В нижнем коридоре было совсем светло. Дверь наружу была тоже открыта. Жанна вышла на крыльцо и ступила на залитый солнцем и заполненный народом двор.

Но толпа шарахнулась от неё в сторону. Навстречу ей выскочил какой-то священник.

— Еретичка! Ты опять надела солдатскую робу!

Толпа загудела. Со всех сторон послышалось глухое:

— Опять надела мужское платье!

— Точно еретичка.

— Зачем она это сделала?

— Ничего не боится.

— Ни чёрта, ни Бога…

— Опять обрядилась.

— Нашла же…

— Надела.

— Жанна! — услышала она за спиной оклик и обернулась.

Навстречу ей шёл Эрар.

— Жанна, что ты наделала? Ты же опять впала в ересь!

Откуда-то появились прелаты-судьи, мэтры и другие участники трибунала.

— Еретичка! Ты совершила рецидив ереси! — выкрикнул Лемэтр.

— Ты опять впала в ересь! Безбожница! — с надрывом провозгласил Курсель.

— Стража! — заорал Кошон. — Взять её!!!

Подбежали солдаты. Они схватили её.

— Принесите ей женскую одежду из камеры! — распорядился председатель трибунала.

Появился монах с охапкой женской одежды.

— Снимите с неё всё это и переоденьте! — продолжал он командовать солдатами.

Солдаты прямо при людях сорвали с неё всю мужскую одежду, облачили в женскую, завели узницу в камеру и повесили на дверь огромный замок.

Во имя господа, аминь!

Поздно вечером четыре отряда окружили Компьен. Ночью они ворвались в город, перебили англо-бургундский гарнизон, освободили пленников, вооружили их и направились в Нормандию.

Всю ночь Жанна простояла на коленях. Рано утром в камеру вошёл капитан Уорвик с монахами и солдатами. Жанну остригли наголо и надели высокий колпак. На полу, рядом с кроватью, оставили поднос с хорошей едой. Но Жанна не притронулась к пище, опять опустилась на колени и, сложив ладони, продолжила молитву.

Когда забрезжил рассвет, показалась развилка. Невдалеке виднелся замок и маленький городок. Отряды повернули к нему. Замок окружили. Ворота открылись. Капитаны въехали во двор. Им навстречу вышла хозяйка Жанна Бетюнская.

— Графиня, не подскажете кратчайшую дорогу на Руан?

— Вы от короля Карла и, наверное, идёте на выручку Жанне?

— Да, графиня.

— Вам не надо было сворачивать с той дороги. Но раз уж зашли, отведайте нашего угощения.

— Нет, нет, спасибо графиня. Мы торопимся.

И отряды опять устремились вперёд с копьями наперевес.

Вновь загремел замок и отворилась дверь. Опять в окружении монахов и солдат вошёл капитан Уорвик. На руки Жанне надели браслеты с тонкими и длинными цепями. Кузнец быстро и сноровисто заклепал их. Жанну вывели во двор и подвели к телеге.

Вдалеке в утренних лучах солнца заблестели позолоченные кресты соборов. Показались башенки и шпили замков. Отряды остановились.

— Как будем брать город? — спросил Кюлан, обращаясь к маршалу де Рэ.

— Шаванн, вы заходите с юга. Вы, капитан де Лоре, идёте с севера. Мы с Кюланом атакуем прямо в лоб. Начинаем атаку одновременно, ровно в полдень.

От весёленького шутовского перезвона колоколов, казалось, корчился весь Руан. Жанну везли на простой широкой телеге без бортов, с плоским настилом.

Колёса выбивали дробь о булыжную мостовую. Жанна была одета в длинное светло-серое платье и такую же шапочку. На руках и ногах её были цепи. Позади неё сидели двое монахов: Мартин Ладвеню и Жан Тутмуй. У каждого из них в руках было по кольцу с цепью, идущей к рукам Жанны.

На улицах города было солнечно и тесно. Свободной была только булыжная мостовая, которую плотными шпалерами оцепили солдаты гарнизона нормандской столицы. Сто двадцать всадников следовали за повозкой.

Наконец процессия выехала на центральную площадь, которую плотным кольцом окружили восемьсот дюжих англичан. Жанна увидела два помоста: один — большой — для судей, и маленький — для неё. А ещё она увидела эшафот с высоким белым гипсовым столбом, аккуратно обложенным большим штабелем дров.

Её ввели на маленький помост и поставили лицом к большому, на котором уже восседали её судьи.

Из первого ряда поднялся Никола Миди и обратился к ней:

— Жанна, ты совершила рецидив ереси. Ты после отречения надела мужское платье. Почему ты это сделала? Тебя принудили к этому?

Жанна помолчала и ответила:

— Нет, я сделала это по своей воле.

— После отречения тебя посещали святые?

— Нет, больше никто не появлялся. Наверное, святые отвернулись от меня за то, что я отреклась, чем предала их.

— Так ты жалеешь о том, что отреклась?

— Да, я жалею об этом!

— Жанна, этими словами ты вновь ввергла себя в чёрную пучину ереси. Ступай с миром, Жанна. Церковь не может более защищать тебя и передаёт светской власти, — Никола Миди вернулся на своё место.

Отряд капитана Шаванна завершил обходной манёвр незадолго до полудня и занял позицию.

— Жюль! — позвал к себе оруженосца капитан. — Сегодня солнечный день. Воткни копьё в землю, сделай замеры и проследи, чтобы мы не прозевали полдень.

— А зачем? — спросил оруженосец. — Мы же услышим полуденный набат.

— Можем не услышать. Ветерок-то западный сегодня. Действуй.

— Будет сделано.

Вперёд выступил Пьер Кошон. В руках его развернулся длинный лист приговора.

— «Во имя господа, аминь! Мы, Пьер Кошон, божьим милосердием епископ города Вове, и брат Жан Лемэтр, инквизитор по делам ереси, а также архиепископ Руана брат Рауль Руссель, а ещё с нами сто двадцать семь епископов и мэтров, объявляем справедливым приговором, что ты, Жанна, именуемая Девой, повинна во многих заблуждениях и преступлениях. Мы решаем и объявляем, что ты, Жанна, должна быть отторжена от церкви, отсечена от тела, и передана светской власти. Мы отлучаем тебя, отсекаем и покидаем, прося светскую власть смягчить приговор, избавить тебя от смерти и повреждения частей твоих».

Кошон замолчал и картинно прослезился и отступил.

Отряд Амбруаза де Лоре обошёл город с севера, разделился на три части и встал в пределах видимости, нацелившись на три улицы.

— Мишель! — крикнул капитан помощнику. — Прикажи забить в землю палку. Проследи, чтобы не пропустить полдень. Ветерок сегодня западный. Можем не услышать колокол.

Потом вышел англичанин королевский судья. Он тряхнул свитком и усталым голосом, с акцентом, начал чтение:

— «Именем короля Великобритании Генриха VI, регента Франции герцога Бедфордского и наместника короля в Нормандии графа Сомерсэта…» — он не договорил. Неожиданный и резкий порыв ветра вырвал из его рук лист и понёс над городом. Некоторое время судья стоял с протянутой к небу рукой, будто бы надеясь, что оно вернёт ему документ. Наконец он устало и вяло махнул белой рукой и крикнул:

— Сансон! Кончай своё дело!

Палач качнул головой в красном балахоне и взял горящий факел.

Солдаты спустили Жанну с её помоста и повели к эшафоту. За цепи они ввели её наверх и теми же длинными цепями привязали к белому столбу. Потом они оба спустились вниз. В воздухе по-прежнему носился весёлый, рассыпчатый колокольный перезвон. Палач обошёл эшафот, поджигая дрова факелом. Потом он, сунув факел в дрова, взял багор. На ближайшем к площади соборе тяжело вздохнул и простонал большой колокол. Над городом взмыли голуби. Когда судьи задрали головы в небо, Сансон остриём багра быстро кольнул в сердце Жанны. Она уронила голову. А в ясную синеву неба взметнулась огромная, чёрная и жаркая туча дыма.

— В городе начался пожар, — сказал де Рэ. — Во имя господа, аминь! Вперёд! — и тронул коня.

Примечания

Викарий — помощник, заместитель приходского священника;

каноник — член коллегии духовных лиц, состоящих при епископской кафедре;

официал — чиновник при епископе для ведения гражданских дел;

прелат — священник городского прихода;

кюре — священник сельского прихода;

епископ — высшее звание католического священника;

кардинал — почётное звание католического священника;

месса — обедня в католической церкви;

литургия — обедня;

коннетабль — главнокомандующий французской армией;

кузен — двоюродный брат;

сенешал — старший советник;

шамбеллан — советник;

паперть — крыльцо перед входом в церковь;

дормез — большая спальная карета для дальних перевозок;

диадема — женское украшение в форме короны;

кафедра — возвышение;

кафедральный собор — главный собор города;

аббатство — католический монастырь;

пустынь — небольшой монастырь в малолюдной местности;

риза — служебное одеяние священнослужителя;

сутана — повседневное одеяние священнослужителя;

миро — священная жидкость, предназначенная для помазания;

духовник — священник, состоящий при особе;

капеллан — армейский священник;

канцлер — начальник королевской канцелярии и архива;

монах-кармелит — член нищенствующего монашеского ордена, проповедующего отказ от личного имущества;

францисканцы — члены нищенствующего монашеского ордена;

паства — народ, прихожане;

padre — обращение к католическому священнику;

Como le о comprade, cusy ve le vendo — латинское выражение, аналогичное нашему: за что купил, за то и продаю;

By gosh! Vixen! Virgin-virago! God damn you! — He может быть! Дева! Мегера! Девчонка-ведьма! Чёрт возьми!

герольд — офицер для парламентёрских поручений;

паж — придворный юноша, выполняющий функции денщика, ординарца, порученца, знаменосца;

оруженосец — адъютант;

арбалет — старинное оружие, бьющее стрелами;

митра — служебный головной убор священника;

франк — золотая французская монета (ливр);

су (солон) — разменная монета равная 1/20 франка;

экю — старинная французская золотая монета;

магистр — профессор университета;

аутодафе — казнь, сожжение;

commedia dell arte — комедия масок (лат);

манипул — широкая лента с крестами в служебном одеянии священника.

Где Люба? (мелодраматическая военная комедия)

В вечернюю тишину пустой квартиры через открытую форточку с улицы доносился шум дождя. С лёгким треском пришли в движение тяжёлые, блестящие гири напольных часов, после чего последовали семь ударов. Еле слышно лязгнул замок, и открылась дверь. Тотчас порывом сквозняка парусом вздулась штора, опрокинулась ваза с цветами; со стола, на котором стоял ещё и компьютер, снесло листы бумаги. Вспыхнул свет. Это пришла с работы хозяйка дома, Надежда Петровна Колокольцева.

Она повесила мокрый зонтик. Переобулась. Вошла в комнату. Притворила балконную дверь и принялась подбирать листы. Поставила вазу. Вытерла воду. Включила телевизор, после чего скрылась в смежной комнате.

Раздался звонок.

— Иду, иду! — она вышла в халате, на ходу завязывая пояс. Подошла к двери, мельком глянула в глазок и отворила дверь. — Забыла ключи?

— Да, нет, я с улицы вижу, свет горит. Значит, ты уже дома.

— Попала под дождь?

— Немножко.

— Ты опять уехала в институт и не закрыла балконную дверь.

— Ой, извини, мамуля. В последнюю минуту заторопилась. А что, воры побывали?

— Воры вроде бы не побывали, а вот ветер с помощью шторы опрокинул вазу и залил тебе реферат.

— Ой, мамуля, прости меня, чучело музейное, хорошо, что дискету взяла с собой, в институте распечатала.

— А я подбирала листы, краем глаза глянула, вижу: ты взяла тему тендерных отношений? Что тебя подвигло на это?

— Да, прочитала недавно статью в молодёжной газете. Автор, девушка, обмолвилась о том, что один мужик или парень не захотел развивать с ней отношения из-за того, что у неё, видите ли «видны мозги». По её рассуждениям выходит, что нормальные мужчины женятся только на дурочках, а её, такую умную бедняжку никто в упор не замечает. Так я прикинула по всем знакомым и что-то ни у одного из наших преподавателей или папиных сослуживцев не обнаружила жену трактористку.

— У моей сотрудницы муж электриком работает.

— Вот видишь, получается даже наоборот.

— Ну, что ты сделаешь, хочется девушке выглядеть умнее, чем она есть на самом деле. Может, личная жизнь не клеится.

— Не знаю, что у неё там не клеится, но журфак явно не на пользу ей. Она верхоглядка. В поисках особи натолкнулась, естественно, на ничтожество. Впрочем, не исключено, что на самом деле он умнее её и сделал ей комплимент. А ещё вернее всего, что никакого мужика или парня и в помине не было.

— Как это?

— Да, так… Она просто польстила сама себе. Ведь совершенно очевидно, что она начиталась импортной ерунды, а настоящей научной литературы по психологии и в руках не держала.

Их разговор прервал звонок.

— О, папа уже приехал. Ладно, мамочка, пойду переодеваться.

— Давай. Что-то отец сегодня рано. Не случилось ли что.

Надежда Петровна поспешила к двери. Вошёл генерал-лейтенант Иван Семёнович Колокольцев.

— Я не опоздал к ужину?

— А ты ещё не ужинал?

— Конечно, нет. А чего ты спрашиваешь?

— Я же санитарный врач. У меня профессиональный нюх.

— А вон ты, о чем! Да у нас в Министерстве обороны сегодня переполох.

— Чем же это вас бедненьких напугали?

— Да, не то, чтобы напугали, но озадачили. Министр обороны у нас теперь гражданский. Анатолий Васильевич Твердюков.

— Даже для меня, гражданского человека, новость из разряда эпохальных.

— Но не вся.

— Не томи.

— Не буду, если не будешь подгонять. Меня кинули на управление боевой подготовки. А в-третьих, сегодня через столько лет я встретил Славика Гранчакова.

— Гранчакова? Гранчаков… Гранчаков… Надо заглянуть в альбом…

— Да ты вряд ли помнишь его. И альбом не поможет. Что от меня осталось за двадцать пять лет? Ну, да ладно, дело-то не в этом. Славик тоже генерала недавно получил. Мы на триста секунд заехали к нему домой. У него сын майор. Красавец. Вот бы нашу Любаньку познакомить. Кстати, повод есть. Слава пригласил нас на день рождения жены. Его Элеоноре в следующую пятницу сорок пять. Люба!

— Папа, не надо так громко. Ты не в штабе.

— А ты здесь? Значит, всё слышала?

— Папа, по-моему, тебя слышно аж в доме, напротив.

— Ладно, не сердись. Так о чём я? Ах да… Так вот, в следующую пятницу в гости идём. Познакомлю тебя с сыном сокурсника. Майор. Красавец. И отец тоже генерал.

— Папа, не ты ли неделю назад говорил: оцени адекватно себя и своё окружение, ищи личность, а не особь. А сегодня сам уже направляешь меня в руки такой же особи. Красавчика. Майора. Да еще и сына генерала. Твоя непоследовательность настораживает. Смотри не попади под сокращение.

— Ну, ты посмотри на неё, — буркнул Иван Семёнович, садясь к столу. — И чем же это он тебе уже не личность? Высшее военное образование. Двадцать шесть лет. Уже майор.

— Ну, а чего бы ему ни быть майором, если папа генерал, — продолжала упорствовать Люба.

— А ты не умничай, тебе это не идёт.

— Хорошо, папа, не буду. Но то, что он майор, не его заслуга. Это родители ведут его по жизни за ручку.

— Генерал Маргелов послал своего сына на испытание парашютной системы для десантирования танка. Сын получил звезду Героя. Кого прикажешь упрекнуть? Отца или сына? У вас, как у всех гражданских, превратное представление об армии, которая, между прочим, не школа бальных танцев, а институт защиты государства. И потом, Люба, я ведь не заставляю тебя непременно и сейчас же выходить за него замуж. Знакомство ни к чему не обязывает. Нас пригласили. Понимаешь? Просто… По-семейному.

— Ладно, папа. До следующей пятницы ещё десять дней. Конечно, я пойду с тобой. Не переживай. Кушай. Bon appeti mon pere.

— Чего? Это ещё по-каковски?

— По-французски, папочка, означает, приятного аппетита.

— А-а-а-а… Спасибо. Мерси. И вам того же, как это… В морд апети.

— Какой в морд? Папа? Бон аппети.

— Понял. Не дурак. Бон апети. Ты лучше скажи, что у тебя в институте?

— Сегодня сдала последний предмет. Завтра вручение дипломов. Ты ничего не забыл?

— Ничего не забыл. Завтра вручение дипломов.

— И всё?

— А что ещё? Я присутствовать не смогу. Вон, есть мать.

— Ты обещал дать мне на поездку в Дубровник.

— Я приказов своих не отменяю, — он обернулся к жене. — Бухгалтерия. Выдайте отпускные.

— Есть, товарищ генерал! — ответила жена.

— Ну… Так чего сидишь?

— Что, прямо сейчас? А можно я поужинаю?

— Можно. Тогда наливай.

— Слушаюсь, ваше превосходительство, — она встала. Шагнула к серванту. Взяла графинчик и рюмочку. Поставила перед ним.

— Сам наливай.

— У меня рука не дрогнет. За твои успехи, дочка. Молодец. Прозит.

— А это по-каковски?

— А это по-немецки, доченька.

В фойе института царила суета. Сновали преподаватели с папками и выпускники с дипломами.

— Девчонки! — обратилась одна выпускница к сокурсницам. — Вы где шлёндаете? Там уже наша очередь фотографироваться.

— Побежали.

На сцене актового зала уже приготовилась для съемки группа студентов с преподавателями.

— Все в сборе? — спросил фотограф. — Приготовились. Улыбнулись. Оп! Готово! Свободны. Следующая группа.

— Ой, девчонки. Мой батя вчера выдал, — сказала Люба своим подружкам.

— Что? — спросила Света Колтунова.

— Да, у него объявился то ли одноклассник, то ли однокурсник. В следующую пятницу идём на день рождения и знакомиться.

— С ним?

— Да не с ним, хотя и с ним тоже, но у него сынок майор. Так мой резко вдруг и всерьёз озаботился по-скоропостижному выдать меня замуж. Говорит, красавец, отец генерал, и этот тоже скоро будет.

— Так чего ты мучаешься? Иди, — сказала Анжела Пёрышкина.

— Ага… Иди… Щаз… И что я потом делать буду с ним? Он же типичный нарцисс.

— Ну, это же естественно. Молодой майор. Сын генерала. Образованный. Успешный. Ты видела его? — спросила Светлана.

— И видеть что-то не хочется, чтобы не искушаться. Но чувствую, на него вешается каждая дура. Нас повенчают. Через год, после родов он загуляет, и уже я как последняя идиотка буду ждать его домой до утра, когда он нагуляется.

— Да ладно, подумаешь… Разведёшься, и делу конец, — сказала Анжела.

— Ты так легко говоришь. Это что, норма? А потом?

— Другого найдёшь, — ответила Светлана.

— Девчонки, вы — двоечницы. У меня-то шансы снизятся. Значит, следующим будет, если не хуже, то уж точно, не лучше.

— Ну и что? Зато дети будут в этого красавца. И сама всю жизнь будешь помнить, что был в твоей жизни мачо.

— Ой, девки, вам точно надо по-новому учиться. Замечательная перспектива, нечего сказать. У детей пожизненная безотцовщина, невезуха и вечные разводы, зато я сдохну с улыбкой на устах от счастья. И чем тогда мы лучше вон той уличной сучки? Короче, вы меня не убедили. Кстати, а что у нас с Дубровником?

— С Дубровником у нас всё на мази, но потом-то что? Куда пойдём? Решили? Мы же договорились не расставаться.

— Я уже разведала, — сказала Светлана. — Можно пойти в армию психологами.

— Скучно. Узко и однообразно, — сказала Люба.

— А что ты предлагаешь? — спросила Анжела.

— Есть в системе министерства обороны военные учебные центры.

Там можно за год или за полгода получить ещё какую-нибудь военную специальность.

— Какую? — спросила Света.

— Ну, например, военного корреспондента или военного переводчика, — ответила Люба.

— О, это классно. А нас возьмут?

— А куда они денутся.

— А где это?

— В Уральском военном округе.

— Может, едем сразу туда? — спросила Анжела.

— Конечно, поедем, — ответила Люба. — Но давайте только после Дубровника.

— Тогда мчимся в ОВИР, — сказала Света.

— А что, визы уже готовы? — спросила Анжела.

— Спрашиваешь. Там парниша мой пашет. У меня с ним полное антанте кардиале.

— Ой, Светка! — сказала Анжела. — Любишь ты материться не по-нашему. Ну, погнали.

Самолёт приземлился в аэропорту. Девушек встретил представитель турагентства. Он усадил их в микроавтобус.

— Меня зовут Виктор. Я здесь представляю группу московских турагентств. В мои обязанности входит встретить и поселить прибывающих. Вас расселить по отдельным номерам? — спросил он уже сидя в автобусе.

— Нет, нас, пожалуйста, в один номер. По отдельности мы не согласны.

— Хорошо. Проблем не будет. Сейчас подъезжаем к отелю, сидим там, в холле и ждём освобождения трёхместного номера, — он достал из портфеля бумаги, просмотрел их и продолжил. — Не исключено, что к вечеру вас поселим.

— А если не будет? — спросила Света.

— Есть запасной вариант. Двоих сейчас селим в двухместный, а одну из вас — в одноместный. Но по-любому к вечеру следующего дня освободится семейный номер, и я вас всех вселяю вместе.

Машина остановилась возле отеля. Все пассажиры прошли в холл. Где прохаживалось в ожидании множество людей.

Поодаль от девушек расположились двое молодых людей. К ним подошёл Виктор.

— Здравствуй, Жан-Поль, а где Горан?

— Он уже уехал, — ответил по-русски француз.

— Так вас двое осталось? Давай я тебя с Драганом переселю в двухместный номер, а девушек вселю в ваш?

— А сколько их? — переспросил Драган.

— Трое, — ответил Виктор.

— Да зачем эта лишняя перетасовка. У нас оплачено до конца недели. Мы сегодня уезжаем в Косово. Нас не будет три дня. Пусть девушки живут в нашем номере. Драган больше не вернётся. Я вернусь из Приштины только за вещами и сразу же улечу домой в Париж. Вот тебе ключ от номера. Там моя сумка и кофр с аппаратурой. Пусть всё это останется в шкафу до моего приезда. Надеюсь, им это не помешает?

— Сейчас мы их спросим. Вот они. Девушки, вы, наверное, поняли, что речь шла о вас. Вы не будете возражать, если до возвращения Жана у вас в номере полежат в шкафу его вещи?

— Как, девочки? — спросила Светлана.

— Да, пусть будет. Зато сразу поселят вместе, — ответила Анжела.

— Мы согласны, — ответила Люба.

Они оставили вещи в номере и ушли к морю. Купались. Загорали. Пили коктейли на пляже.

Вечером в гостиничном ресторанчике, за ужином, они обсуждали планы на будущее.

— Люба, а ты узнала, где этот учебный центр находится? — спросила Светлана.

— Конечно. Я же вам уже говорила. На Урале. Возвращаемся отсюда. Созваниваемся. Встречаемся в военкомате. Берём направление и едем туда, в Белореченск.

— И что там точно годичные курсы переводчиков и военных корреспондентов?

— Да. Нам будут давать польский, литовский, украинский, немецкий и английский.

— Ого, а чего так много? Мы же за год не осилим.

— Для того чтобы при необходимости пообщаться с туристом или с нарушителем, достаточно сто пятьдесят, максимум двести фраз. За год мы их освоим.

— Ясно. А что там за порядки?

— Как в армии. Подъём. Построение. Пробежка. Завтрак. Занятия. Обед. Наряд.

— О, это классно. Наряды примерять? Пьер Карден или Юдашкин?

— Да, маде ин Чугуев. Анжела, в армии наряд — это дежурство. В основном по очереди. В роте полы драить. Или на кухне, картошку чистить.

— А кто там командует всем этим?

— Офицеры, прапорщики и преподаватели.

— А ты откуда знаешь?

— Ну, здрасте… я же с отцом всю жизнь по гарнизонам. Мы же только последние три года в Москве, а так — по разным Лупопырдовкам. Иногда по году, по два ни одного гражданского лица, кроме учителей в школе. Да и то, всё офицерские жёны.

— Слушай, а там же, наверное, пацаны, солдаты?

— Солдаты только в частях. А в этом учебном центре одни девушки. Девять-десять, а то и все двенадцать рот. Значит, больше тридцати взводов, то есть учебных групп.

— И что, у всех одинаковая программа?

— Нет, ну там же разные направления. У одних кавказское, у других азиатское, я предлагаю западное. Ели хотите, пойдем на восточное. Будем учить китайский, корейский и японский. Или казахский, киргизский, таджикский, туркменский или узбекский. Эй, бёха кель джялям!

— Ого, а это что такое? Переведи, — спросила Светлана.

— Иди сюда, курва! — перевела Люба.

— Ого, ничего себе. Нет уж, давай лучше на западное направление. Правильно, Анжела? Ты как?

— А на немецком там тоже не чище. Дизе хуре зи виль нихьт мит мир шляфен.

— Ого, а это ещё что? — спросила Анжела.

— Юберцетцен аус руссиш? В переводе с немецкого на русский: эта курва не хочет со мной спать. Ха-ха-ха-ха, — перевела Люба.

— Ну, Любка, ты даёшь. Где ты всего этого набралась? — со страхом спросила Светлана.

— Поживёшь по гарнизонам, не такого наберёшься, — успокоила подругу Люба. — Короче, девки, я как вы. Мы же договорились. Будем держаться вместе до замужества.

— Тогда, давайте на западное. Не так оскорбительно звучит, — предложила Анжела.

— Договорились. Только в одной части нам по-любому не дадут служить. Но в одной бригаде — реально.

— Как это в одной части нельзя, а в одной бригаде можно? — спросила Светлана.

— Ну, армейская бригада, это же не бригада маляров или бетонщиков. Это огромная военная толпа. И дислоцируется она примерно на территории одной области или республики, но в разных районах, — ответила, сведущая в военных вопросах Люба.

— Ни фига не понимаю, но пусть будет так, как ты говоришь, — ответила Анжела. — Хотя, стоп. Не может такого быть, чтобы на одном участке границы круглые сутки был один переводчик.

— Молодец, Анжела, тебе армия точно будет на пользу. Логично. Ладно, посмотрим. Всё может быть.

— Хорошо. Всё. Точка. Действуем по намеченному плану. Анжела, твои предки не будут возражать? — спросила Светлана.

— Всё. У меня с ними полное «антанте кардиале».

— Ну, что, идём спать?

— Пошли.

Ночью их разбудил стук в дверь.

— Кто там? — спросила Люба, подойдя к двери.

— Откройте, девушки! — послышался женский голос.

Люба открыла дверь. На пороге стояла администратор с каким-то незнакомцем.

— Девушки, извините, тут вот этот человек спрашивает месье Кутузьё.

— Какой ещё Кутузьё? Мы не знаем никакого Кутузьё. Здесь мы живём.

— Этот человек ищет француза по имени Жан-Поль Кутузьё.

— Можете посмотреть, но здесь нет никакого француза, а мы из России. — Люба включила верхний свет. — А я вспомнила вашего Кутузьё. Это тот француз, который в полдень уехал в косовскую Приштину.

— В Косово? В Приштину? — переспросила женщина.

— Да, туда.

— Тогда извините. Спокойной ночи.

Но едва они уснули, как их разбудил лёгкий удар в оконное стекло.

— Опять стучали что ли? — спросила в темноте Анжела.

Девчонки, кто-то на балконе! — прошептала Светлана. — Может, позовём дежурную?

— Подожди, надо посмотреть, — сказала Люба и подошла к балконному окну. И тотчас сказала. — Там этот француз.

— Надо открыть. Он, наверное, хочет забрать свои вещи. — сказала Анжела.

Люба открыла балконную дверь.

— Входите.

— Нет. Нет. Извините, пожалуйста. Я до утра не войду. Пожалуйста, свет не включайте. Положите, пожалуйста, вот это в мою сумку. — Прошептал Жан-Поль, протянув маленький прозрачный полиэтиленовый пакет с дискетой и двумя флэшкартами.

— Вы знаете, что вас ищут?

— Предполагаю. Но вам не следует беспокоиться. Это могут быть, кто угодно, но только не власти.

— А кто?

— Пособники одной известной одиозной личности.

— И что, они чувствуют себя свободней, чем вы?

— Они местные. А я иностранец. Но так как моя миссия выполнена, то я постараюсь утром исчезнуть из страны. У меня там, в сумке парик. Дайте мне его, пожалуйста.

Люба взяла сумку и подала ему.

— Может, включить свет? Боковой.

— Нет, нет. Не надо. — он достал из сумки пакет, извлёк оттуда парик и надел его. — Вы бы оказали мне неоценимую услугу, если б отвезли все эти вещи в Париж. Я вам всё оплачу. Сейчас же. Там, в Орли, вас встретят мои родители. Отдадите им и всё. Деньги вот. У вас виза есть?

— Да, шенгенская.

— Ну, как здорово.

— Да, но я с подругами.

— Они подождут вас. Вы же ненадолго. Вы сможете вернуться в тот же день. В крайнем случае — на следующий день.

— Я боюсь. А вдруг они заподозрят меня.

— Я буду недалеко от вас.

— В самолёте?

— Да, и в самолёте, и там, в Орли.

— Всё равно, боюсь, — помедлив, ответила Люба. — Может, вам лучше быть рядом? То есть мы будем вместе. И вас не заподозрят. Они-то будут высматривать одинокого мужчину. А тут — пара. К тому же вы будете в парике.

— У вас детективное мышление. Я хотел предложить этот вариант, но боялся, что вы не примете. А тут вы сами предложили его. Хорошо. Значит, именно так и поступим. Но мои вещи придётся нести вам. А ваши понесу я. Ведь вы возьмёте что-нибудь с собой? Вдруг придётся переночевать в Париже.

— Хорошо. Я согласна.

На регистрации Жан-Полю пришлось снять парик. В самолёте он тоже был без него. Но в самом Париже, сразу после прохождения пограничного и таможенного досмотра, он вытащил из кармана пакет с париком.

— Здесь-то зачем? — спросила Люба.

— Родителей удивлю. Интересно, узнают или нет.

— А сколько дней вы не виделись?

— Неделю.

Перед погранично-таможенным терминалом аэропорта «Орли» стояли двое типов и всматривались в лица прибывших этим рейсом. И на выходе из здания аэровокзала тоже стояли трое и переговаривались:

— Странно. Похоже, что его нет. Не мог же он незаметно проскочить. Может, он не сел на этот рейс?

— Бек ошибиться не мог. Он видел, как этот писака на регистрации снял парик. Значит, он где-то здесь. А вот глянь-ка на того пижона с девкой. Похож на него. Вон, видишь, старики их встречают.

— Э! Так это же он. Замаскировался, сразу не узнать. Уже садятся. Нам нельзя от них отставать.

Вся компания сбежала по ступенькам на тротуар и запрыгнула в жёлтый микроавтобус, который тотчас сорвался с места и помчался следом за белым «Пежо».

— Не прижимайся, — сказал старший из группы водителю. — Держись на расстоянии, чтобы они ничего не заподозрили.

— Что будем делать? Стрелять?

— Ни в коем случае. Доедем с ними до дома, а там возьмём его с собой. Отвезём к себе и вытряхнем из него всё, что нужно.

— А что если устроить ему тёплую встречу в туннели, где принцесса Диана со своим Додиком сковырнулась? Хорошее место, проверенное.

— Нет. Там только ночью можно делать это, когда движение не частое. А сейчас мы там создадим и пробку, и свалку, что и сами не выберемся.

— Тогда где? Если б знать, где они живут.

— Делаем проще. Останавливаем их. Говорим, что за ними идёт охота, и просим пересесть в нашу машину.

— Всех?

— Его и девку.

— Она-то нам зачем?

— Они вместе приехали. Не исключено, что она посвящена в его дела. Впрочем, родители тоже могут оказаться не лишними.

— Почему?

— Вдруг мы не сможем открыть флэшкарту или диск. На месте будет, чем его пугнуть.

А в первой машине заметили преследование.

— Папа. По-моему, нас ведут. Тебе не кажется, что этот желтый микроавтобус идёт за нами от самого аэропорта?

— Ты думаешь? Я что-то не заметил.

— Потому, что ты смотришь только вперёд. А я отслеживаю всё, что делается сзади. И давно заметил, что этот автобус хвостом за нами плетётся.

— Но нам никак не оторваться от него.

— Люба, дайте мне эту сумку.

Люба передала ему его сумку. Он запустил в неё руку, извлёк из неё пакет и передал ей.

— Обрати внимание на красную флэшку. Спрячь её. А диск и вот эти две жёлтые флэшки оставь на глазах. Постарайся убежать и передать всё это на телевидение. Или отвези в Москву.

Люба открыла свою маленькую сумку. Достала шоколадную конфету, развернула и отправила в рот, в ту обертку завернула одну желтую флэшку. Всё это опустила в сумку. А красную флэшкарту сунула в маленький кармашек на платье.

В следующее мгновенье преследовавший их жёлтый микроавтобус медленно обогнал их и неожиданно остановился перед ними. Столкновения избежать не удалось. Из микроавтобуса выскочили несколько человек, они окружили «Пежо».

— Быстро всем выйти из машины и перейти в наш автобус! — скомандовал один из преследователей.

— А если мы не желаем? — спросил отец.

— А мы вас не спрашиваем. Мы требуем!

— А мы протестуем и не подчиняемся! — сказал отец.

— Тогда мы вас вытащим! — сказал другой, и всю семью выволокли из машины.

— Что вы делаете? — закричал отец.

— Как вы смеете? — подала голос мать.

— Смеем! — ответил старший из похитителей. — Вашему сыну не следовало бы красть чужие государственные секреты.

Люба скинула туфли и бросилась наутёк.

— Держи её! — крикнул старший из нападавших.

— Тотчас один из этих типов бросился вдогонку. Он успел вырвать из рук Любы сумку.

— Такси! — крикнула она. Возле неё резко остановилась машина. Люба запрыгнула в неё, и машина унесла её прочь.

— Вот сука, вырвалась! — выругался тот, что бежал за ней. Но заглянув в сумку, он извлёк из неё прозрачный полиэтиленовый пакет и удовлетворённо сказал. — Шеф, добыча наша.

Микроавтобус с похитителями и похищенными умчался с места происшествия. Выехал за город. Вскоре оказался у ворот виллы. Въехал во двор. Остановился перед гаражными воротами. Они открылись автоматически и бесшумно, затем, когда автобус въехал в гараж, ворота точно так же закрылись. Вспыхнул свет.

— Все в каминный зал! — скомандовал старший. И тотчас его сподвижники выволокли похищенных и затащили в каминный зал. Там, усадив всех троих на стулья, каждого привязали к спинке стула. А в это время шеф со своим помощником включили компьютер и принялись просматривать содержимое диска и флэшкарты.

— Ну и что ты скажешь? — спросил шеф компьютерщика.

— Полное ощущение, что всё это ерунда, ничего серьёзного.

— А ну, принесите сюда сумочку! — крикнул шеф своим помощникам.

Один из бандитов взял сумочку и отдал шефу. Тот вытряхнул содержимое на стол, и принялся перебирать все вещи. Взял паспорт. Раскрыл его.

— О. Русская. Из Москвы, — он отбросил паспорт. — Помада. Тени. Салфетки. Прокладки. ОБИ! — он хохотнул. — Конфеты, — он развернул одну из них и бросил в рот. — О! Какая-то нестандартная конфета, — развернул обёртку. — О! Сюрприз! Мишель! Мы спасены! Ещё одна флэшка!

Его помощник вставил флэшкарту в гнездо и стал просматривать файлы.

— Нет, шеф, и это не то, что нам надо.

— Ты все файлы проверил?

— Всё прогнал. И здесь тоже ерунда всякая.

Шеф обернулся к Жан-Полю.

— Ну, что, рожа твоя лягушачья. Признавайся, где ещё материалы.

— Больше ничего нет.

— Не верю я, что ты ездил туда ради этого. Здесь должно быть что-то ещё. Считаю до трёх и стреляю в отца. Раз! Два! Три!

— Напрасно вы нас тащили сюда. Больше у меня ничего не было, — ответил Жан-Поль.

— Ты, видно, чего-то не понял, — он взял со стола пистолет и не говоря ни слова выстрелил в старика. Тот уронил голову, из которой потекла кровь. Мать в ужасе зарыдала.

— Я ещё раз считаю до трёх. Раз! Два!

— Не трогайте мать. Я всё скажу. Флэшка у… у… неё.

— У кого! Говори внятно, рожа!

— У девушки.

— Сука!!! — заорал шеф и с размаху ударил пистолетом в лицо Жан— Поля. — Быстро на поиски этой шлюхи! Найти её и привести сюда!!!

Он схватил пистолет, выстрелил в лицо старухи, а затем и в голову Жан-Поля.

— Звони в полицию! Ограблена вилла. Убиты родственники! На месте преступления найден паспорт русской!

Его сподвижник поднял трубку и набрал трубку.

— Полиция? Тут такое… дело. Убили брата и родителей. Ограбили. Паспорт валяется на имя русской. Наверное, обронила. Любовь… Да-да… Ко-ло-ко-ль-це-ва.

— Стоп! Отбой! Не надо никуда звонить!

Он выхватил трубку.

— Извините! Отбой! Никто никого не убивал! Это шутка. Извините. Это мой брат, перепил. Извините, — он бросил трубку. — Надо найти её. Во что бы то ни стало. Найти раньше, чем она обратится в полицию или в своё посольство.

А в полицейском участке сержант продолжал кричать в трубку:

— Аллё. Откуда вы звоните? Ваш адрес… месье?!

Он ещё подержал трубку, затем опустил её.

— Странно… Очень странный звонок… Такого ещё не было. Что-то здесь не так. Как он сказал? Русская? Любо… Любо… Ко — ко — ло — кольц. А ну, позвоним в Орли, — он принялся набирать номер. — Аллё? Орли? Семнадцатый участок. Посмотрите, когда въезжала в страну русская Любо Коколокольц?

На том конце чиновник ответил:

— Ждите, — положил трубку. Открыл журнал и принялся просматривать списки. Сделал выписку. Поднял трубку. Набрал номер.

— Семнадцатый? Пять часов назад русская Любовь Колокольцева въехала в страну. Из Дубровника. В паре с Жан-Полем Кутузьё. Да, похоже, что бывший русский. Наверное, ещё из тех.

— Спасибо. Проверяем. Жан-Поль Кутузьё. Фотографии есть? Отлично! Начинаем поиск, — он опустил трубку. Взял журнал, сделал в нём записи. Затем вновь поднял трубку. Набрал номер.

— Посмотрите. Жан-Поль Кутузьё. Тридцать лет. Адрес его. И его родителей. Возможные варианты пребывания.

Люба вышла из машины в Орли. В кармане куртки обнаружила свой кошелёк. Рассчиталась с водителем. Вошла в здание аэропорта. Нашла свободное кресло. Опустилась в него. И некоторое время сидела, обхватив голову руками. Потом встала. Подошла к расписанию авиарейсов. Услышала русскую речь и увидела группу пассажиров, выходящих из погранично-таможенного терминала. Люба метнулась к ним.

— Вы из Москвы? — обратилась она к статной элегантной женщине, шествующей в окружении молоденьких, девушек модельной внешности.

— Вам чего, милочка? — отозвалась дама.

— Простите, пожалуйста, я попала в большую неприятность. У меня украли вещи и документы.

— И, конечно, деньги. Сто евро тебя устроит?

— Извините. Деньги у меня остались. Они были в кармане. А вот ни вещей, ни документов не осталось.

— Это меняет картину. Но почему ты не обратишься в полицию?

— Люди, которые выхватили у меня вещи, вели себя странно. Не понятно, то ли банда, то ли спецслужба. Поэтому я боюсь обращаться к полицейским. Всё так странно и непонятно.

— Ладно. Следуй за мной. В гостинице разберёмся. Девчонки, не растягивайтесь. Держитесь кучнее. Не разевайте рты. Выходим на площадь, там нас ожидает автобус.

Группа погрузилась в автобус. Он вырулил на трассу и помчался в Париж.

Вечером в гостинице, когда все дела были улажены, дама усадила Любу напротив себя за столиком с чаем и сказала:

— Так, ну, а теперь давай поговорим. Ты, наверное, уже поняла, что я директор хора «Калинушка». Зовут меня Карина Георгиевна. Фамилия моя Турова. Если ты москвичка, то наверняка слышала. Сюда мы, естественно, приехали на гастроли. Теперь твоя очередь. Рассказывай, куда и во что ты вляпалась.

— А я отдыхала в Дубровнике с подружками. Познакомилась с французом. Он журналист. Привёз какие-то необычайные материалы из Приштины на флэшкартах и дисках. В аэропорту «Орли» нас встретили его родители. Оттуда же за нами увязались какие-то люди. Кто они — не знаю. В одном месте они нас обогнали. Подрезали. Инсценировали ДТП. Выскочили. Кричали про какие-то государственные секреты. Всех выволокли, затолкали в свой микроавтобус. Я вырвалась. Но один из них успел выхватить у меня сумку с документами. Хорошо, что хоть деньги у меня были в кармане. А также у меня осталась его флэшка. Из-за неё, собственно, и весь сыр-бор. Её надо передать в Москву, в ФСБ или на телевидение.

— Проще завтра же обратиться в наше посольство и делу конец. Они и паспорт тебе новый сделают и эту штуковину отправят куда надо. Завтра же утром я тебя отвезу в посольство. Включай телевизор, посмотрим новости. Может, и про нас, что-нибудь расскажут.

И действительно, на экране телевизора замелькали кадры с прибытием на гастроли из Москвы в Париж русского хора «Калинушка». А затем на экране появилось фото Любы с комментарием: разыскивается русская туристка. Предположительно участница налёта, где погибли несколько человек. Любовь Колокольцева. 1983 года рождения. Сероглазая брюнетка. Среднего роста…

— Опаньки, опаньки… Вляпалась ты, Любка, по самое не хочу. Хуже не бывает.

— Что же делать? Какой налёт? Это они уже мой паспорт куда-то подкинули. И вообще не понятно, что это за люди. Ничего не понимаю. И кто же тогда этот Жан-Поль? При чем здесь какой-то налёт, если он отдал мне в руки эту штуковину? Вот же она. — Люба вытащила флэшкарту и показала Туровой.

— Судя по всему, твой Жан-Поль пересёк дорогу то ли власти, то ли мафии. Тебе даже из номера нельзя высовываться в этом виде.

— Что же делать, Карина Георгиевна?

— Давай отложим решение на утро. Мне надо подумать.

Утром на окнах аэровокзала Орли уже висели портреты Любы. Полицейских было втрое больше обычного. А на крыльце, перед входом в здание стояла шайка тех самых типов. Они переговаривались, внимательно вглядываясь в лица всех прибывавших.

— Чёрт бы их побрал, этих фараонов, — зло шипел шеф. — Они своими портретами портят нам всю охоту. Ты тоже поспешил с этим звонком в полицию.

— Ну, ты же сам приказал.

— Приказал, приказал… Вечно ты всё делаешь не вовремя. То не дождёшься от тебя выполнения, а то летишь сломя голову.

— Когда это я сделал что-то не так?

— Рот закрой. Когда… Чего… Думать надо. Думать. Голова у тебя для чего? А теперь вот мы должны быть втрое внимательнее, чтобы опередить их. А она должна появиться здесь, ведь ей деваться некуда. Она должна объявиться. Я носом чую. Должна. Другого пути у неё нет. Смотрите внимательнее.

— Шеф, я думаю, что ей логичнее прорваться в их посольство. Дубликат паспорта ей выпишут только там. Так что внимательнее нужно быть нашим у посольства.

— И там наши стоят и смотрят. Но, если там её прозевают, то с новым паспортом она непременно должна появиться здесь. Ей же надо домой лететь. Как ты думаешь?

— Думаю — да.

— Соображаешь. Хвалю.

Тем временем утром Любу разбудила Карина Георгиевна.

— Вставай, Любка. Плохо, что ты не похожа ни на одну из моих артисток. Придётся быть похожей на меня. Сейчас придёт наша визажистка, она будет из тебя делать меня. Перекрасим тебя в блондинку. Загримируем под меня. И улетишь ты в Москву с моим паспортом.

— А как же вы?

— А, что я… завтра подам заявление о пропаже паспорта. Или дождусь, когда ты по каким-либо каналам передашь мой паспорт сюда. Надеюсь, ты не забудешь обо мне?

Через два часа из гостиницы вышли Карина Георгиевна с Любой, в окружении всего хора «Калинушка». Они погрузились в автобус, который вывернул со стоянки отеля и понёсся в сторону аэропорта.

По прибытии в аэропорт из автобуса вышла только Карина Георгиевна. Она прошла в здание. Заняла очередь у билетной кассы.

Через несколько минут она вернулась в автобус с билетом.

— Всё в порядке, Люба. Держи, крепко. Иди уверенно, ты — Карина Георгиевна Турова. Лети спокойно. Удачи тебе. С Богом.

Люба вышла из автобуса и направилась к входу в аэровокзал. Подойдя к зданию, она увидела в окнах свои портреты. Всюду были люди в форме. Их она не различала. Но когда взошла на крыльцо, у прозрачной двери едва не столкнулась с тем самым типом, который командовал всей той самой шайкой. Люба оступилась. Обронила сумку. Полицейский, стоявший рядом, поднял сумку и подал ей. Слегка прихрамывая, она направилась к сектору, где уже шла регистрация на московский рейс. Кто-то взял её под руку. Она испуганно обернулась. Это был тот же полицейский.

— Я помогу вам.

— Спасибо.

На паспортном контроле чиновник долго рассматривал паспорт и разглядывал Любу. Всё это время полицейский стоял рядом с ней тоже вглядывался в неё. Две минуты у стойки регистрации показались ей вечностью. Наконец ей отдали паспорт и пропустили вперёд.

Выйдя из самолёта в Шереметьево, Люба села в маршрутку. Добралась до станции метро «Речной вокзал». Там спустилась в подземку. С пересадкой добралась до центра и вышла на «Лубянской». Поднялась на площадь. Остановилась перед невысоким крыльцом. Потом решительно взошла на него и потянула на себя большую дверь. Оказавшись внутри, тотчас увидела дежурного. Протянула ему флэшкарту.

— Передайте, пожалуйста, это вашему самому главному.

— Вы, наверное, имеете в виду директора ФСБ?

— Ну, наверное, да. Я не очень разбираюсь в этом, и не знаю кто у вас главнее. Скажите, что я только что, полчаса назад прилетела из Парижа. Вот мой билет.

— Не беспокойтесь. Присаживайтесь. Вам придется какое-то время подождать.

— Кого?

— Ну, как кого, мало ли что, а вдруг кто-то из нашего руководства пожелает увидеться с вами лично. Всё-таки, вы прилетели из Парижа…

— Да, я бы хотела домой съездить…

— Нет, нет. Вам надо посидеть здесь. Вот присаживайтесь. Давайте ваш документ.

— Это не мой документ.

— Неважно. Впрочем…

— Моя настоящая фамилия Колокольцева. Любовь. Я дочь генерала Колокольцева Ивана Семёновича.

— Это ещё более интересно.

— Понимаете, я по этому паспорту прилетела из Парижа.

— Я помню. Понимаю. Тогда тем более вам надо подождать.

— Паспорт надо срочно передать обратно в Париж. Этой женщине, Туровой Карине Георгиевне. Она директор хора «Калинушка».

— Хорошо, хорошо. Пожалуйста, присаживайтесь. Вам что-нибудь принести, чай или кофе?

— Спасибо. Я ничего не хочу. А может, я пойду, прогуляюсь?

— Нет, нет. Это уже лишнее. Ни в коем случае. Присаживайтесь. Вот газеты и журналы. Может, вы голодны?

— Спасибо, ничего не надо. Я полистаю журналы, — сказала Люба, присела за столик, придвинула к себе журнал «Огонёк» с портретом Тимура Гайдара на первой странице обложки и углубилась в чтение. Она не заметила, сколько прошло времени. Её окликнул офицер.

— Кира Георгиевна?

— Да… То есть…

— Следуйте за мной.

Её завели в кабинет.

— Присаживайтесь. Вот вам бумага и ручка. Опишите как можно подробнее, кто вы и что с вами приключилось.

Она принялась за объяснение. Наконец оторвалась от письма.

— Ну, вроде бы всё, — сказала она.

Тот офицер забрал исписанные листки и принялся за чтение.

— Хорошо, — через какое-то время сказал он. — Посидите здесь. Вот полистайте пока газеты и журналы. — И вышел.

Люба перебрала стопку газет и журналов, опять наткнулась на тот же номер «Огонька» и углубилась в чтение.

Вскоре появился тот же офицер.

— Любовь Ивановна. С вами хотят побеседовать. Пойдем те со мной.

Её провели по широким лестницам и нескольким этажам. Наконец перед ней открылась большая дверь, и она оказалась в большом красивом кабинете с зашторенными окнам. Навстречу ей вышел немолодой, лысеющий, невысокого роста, с уставшими глазами, мужчина.

— Присаживайтесь. Вы сами-то ознакомились с тем, что привезли?

Люба пожала плечами.

— К сожалению, некогда было и негде.

— Совсем? Даже не догадываетесь?

— Понятия не имею. Меня попросили передать руководству ФСБ. Извините. Я обо всём написала. Просто с ног падаю. И потом, я так устала. Столько всего случилось. Мне бы паспорт передать. Там, в аэропорту на окнах были развешены мои портреты. Полицейских было не меньше чем пассажиров. А на крыльце столкнулась с той самой бандой. Правда, никто меня не узнал. Меня хорошо загримировали под Киру Георгиевну Турову. Кстати, ей надо срочно вернуть её паспорт, чтобы у неё не было проблем.

— Не беспокойтесь. Это мы уладим. Мы уже справлялись с Парижем. Всё совпадает. Но! Мы, конечно, можем пойти на то, чтобы натурализовать вас, как Любовь Колокольцеву, чтобы снять проблемы с родителями. Но тогда, естественно, у нас выплывают проблемы с Интерполом. Дальше последуют очередные совершенно лишние наслоения, образующие ком трудноразрешимых проблем. Поэтому мы предлагаем пойти на сотрудничество с нами и пока, на какое-то время остаться Кирой Георгиевной Туровой. Хотя бы до завтра. О ней самой не беспокойтесь, свой паспорт она получит. Там во Франции возникнет проблема, кто же тогда под её именем, с её паспортом пересёк границу, ну да это уже их проблема.

— А могу я спросить, что же там было такого на той флэшке, если из неё пошёл такой сыр-бор?

— На флэшкарте компромат на одного известного косовского деятеля Касима Бачи. За такие сведения ордена дают. Но на имя кого? Если на имя Туровой, нелогично. Если на ваше имя, то формально вас нет. Здесь нет. То есть, вы там, в Париже. Я надеюсь, вы понимаете? Будет лучше, если это положение продлится подольше. Вам туда возвращаться не придётся. Вы будете здесь. Сегодня вечером, из гостиничного номера, куда мы вас устроим, в разговоре с родителями, только с мобильного телефона, сообщите, что вы вышли замуж за француза Ивана Павловича Кутузова. В разговоре будьте осторожны. Вообще, старайтесь говорить поменьше. Сами больше не звоните. По возможности старайтесь избегать прямого разговора. Допустим, видите, звонит отец или мать, выждите полчаса или час. Подготовьтесь к разговору. Придумайте, что сказать. Изобретите какую-нибудь новость. Извинитесь, скажите, что не могла взять трубку, была занята, была в шумном месте, не слышала, и т. д. И ещё. Это строго-настрого. Не отвечайте на незнакомые звонки. Связь, только лично со мной и с отцом. Всё. Остальные номера сотрите. Чтобы их вообще в телефоне не было. Всё понятно?

— Ясно. А чем же я теперь буду заниматься?

— В ближайшие несколько дней мы сделаем вам документы на другое имя и устроим в военный учебный центр, где вы будете учиться с такими же девушками.

— А можно, в Белореченский военный учебный центр?

— Можно. А почему в Белореченский?

— Да, мы с подружками давно уже условились.

— Хорошо. Договорились. А сейчас мы поселим вас в гостиницу на короткий период адаптации. Вот моя визитка. В случае нештатной ситуации звоните. И не забывайте — вы всё ещё в Париже.

Утром в гостиничном номере Люба проснулась от звонка своего мобильного телефона.

— Любовь Ивановна, зайдите в управление.

— Иду.

Через час Люба была в ФСБ. В кабинете директора Кир Кирилловича Будина был и его заместитель Михаил Антонович Кораблёв.

— Здравствуйте. Давайте сразу к делу. Поскольку Любой вам сейчас быть рановато, то побудете временно Людмилой Ивановной Звонарёвой. По этой легенде вы дочь отставного капитана КГБ Ивана Васильевича Звонарёва. Вот вам направление в Уральский военный округ. Вот деньги на проезд. Распишитесь. Идите, пройдитесь по магазинам, сделайте необходимые покупки. Будете учиться, как вы и хотели, на военного переводчика и военного корреспондента. Окраску волос не меняйте. Побудьте некоторое время блондинкой. Привыкайте к новому имиджу.

Выйдя из управления, Люба позвонила.

— Света? Привет. Надо встретиться.

— Любка. Ты где пропадала? Мы уже не знали, что и подумать.

— Ладно. Я сейчас подъеду к тебе. А ты позвони Анжелке.

— Хорошо. Давай подъезжай.

Через полчаса Люба была в окружении подружек.

— Девчонки, рассказывать долго, но ситуация такая, что я еду с вами в Белореченск, только под другим именем. Называйте меня Люда. Людмила Ивановна Звонарёва. У меня уже и направление туда на эту фамилию. А вы ещё не были в военкомате?

— Да, были, и направления уже взяли, и медкомиссию прошли. Только билеты пока не брали, всё ждали тебя. Звонили тебе. Всё глухо.

— Ну всё, тогда завтра едем на Казанский вокзал сразу с вещами.

— А про Париж когда расскажешь?

— В дороге расскажу. Только: чур, никому ни слова. Секрет.

— Могила.

— Всё, тогда до завтра.

— Подъём! — прозвучала команда, и казарма пришла в движение.

— Выходи строиться на физзарядку! Построенье в произвольном порядке! Становись! Выровнялись по линейке! Равняйсь! Смирно! Направо! За мной бегом марш! Запевай!

Вряд ли папа будет очень рад, Мамочка, мамуля, я — солдат! И с утра, то есть с побудки, Я хожу уже не в юбке, Потому что мама я солдат! Командир с утра кричит: подъём! Мы за ним бежим, идём, ползём. Никакого нет комизма В том, что я солдат отчизны, И весь день ношусь теперь бегом! Не пекут нам уточек и кур. И ватрушки — тоже чересчур! Я не брызгаюсь шанелью, Ночью кутаюсь шинелью, В остальном же, мамочка, ажур!

Пробежав по лесу и просёлочной дороге, рота завершила бег у казармы.

— На месте! Стой! Раз, два! Так, внимание! Полчаса на туалет, заправку постели и водные процедуры. Через полчаса будет команда на завтрак! Всё ясно? Не слышу! Разойтись! Время пошло!

Прапорщик Македон ходил по казарме и подгонял девушек.

— Здесь вам не там! Это возле мамочки и папочки вы могли по два часа собираться в театр или на балет. Но тут вам не балет. И не гражданка. Кто не успел, тот опоздал! Опоздавшие и пришедшие в столовую вне строя за стол к приёму пищи не допускаются! Поэтому не теряйте ни минуты! Вы захотели служить в армии, значит, первое, чему вы должны научиться, это беречь время! Все команды выполняются немедленно и только бегом. Здесь вам не променады и не парки для прогулок, не бульвары и не скверы. Здесь вы научитесь приводить себя в должный вид, не прибегая к зеркалу. О косметике забудьте до воскресенья. Только перед выходом в увольнение можно будет побрызгаться, подмазаться и подкраситься. А сейчас для вас главное быть чистой, опрятной и причёсанной. Время вышло! Рота, выходи строиться! По ранжиру!

Уже перед казармой, глядя на то, как девушки мечутся в поисках своего собственного места в строю, прапорщик Македон ходил вдоль строя и читал нравоучения.

— Каждый военнослужащий должен чётко знать своё место в строю. Становись! Равняйсь! Смирно! Направо! Раз-два! Шагом марш! Запевай!

Спадает день к закату, Багрянясь на холмах, Российские девчата На дальних рубежах. Оружие на взводе, А сердце налегке. И при любой погоде Граница на замке.

— Не слышу песни! Громче!

В дозоре юных дочек. Дни-ночи напролёт. Никто к нам не проскочит, Никто не проползёт. Оружие на взводе, А сердце налегке, И при любой погоде Граница на замке.

— Рота! На месте! Стой! Раз-два! Внимание. Сейчас прозвучит команда. Вы бегом влетаете в столовую и занимаете место только за своим столом и только по десять человек. Начиная с первого стола. Привыкайте к порядку. На освоение утреннего рациона даётся полчаса. По команде «подъём» все вы, независимо от стадии поглощения завтрака, то есть, несмотря на то, сколько и чего у вас осталось на столе, вы должны подняться и встать в строй. Первое отделение, вперёд! Второй отделение, бегом марш!

Девушки уселись за стол и принялись за завтрак с шумом и смехом.

— Разговорчики за столом! — раздался голос прапорщика. — Когда я ем, я глух и нем! И до моего слуха должен доноситься только звон ложек и посуды. Прошла уже половина отпущенного по уставу времени. Без команды никто не встаёт. Все доедают кашу! Выпиваем чай! На столах не должно оставаться ничего, кроме пустой посуды! Рота встать! Выходи строиться!

А в квартире Колокольцевых на кухне сидели Надежда Петровна и сам Иван Семёнович.

— Ничего не понимаю, — сердился генерал, уткнувшись в тарелку. — И это всё плоды твоего воспитания. Толком ничего не ясно. Какой-то француз. Откуда он взялся? Этого мне ещё не хватало, русскому генералу! Дочь за границей. Замуж вышла. Полная дичь!

— И чего ты кипятишься? Ну, полюбили друг друга! Ну, что теперь караул кричать?

— Она должна была полюбить русского офицера майора Гранчакова.

— Сердцу не прикажешь.

— Ты мне это брось. Не надо валить с больной головы на здоровую. Ты врач, и знаешь, что сердце — это насос, перегоняющий кровь по организму от пяти литров в минуту до семи тонн в сутки.

— До десяти.

— Тем более. Впрочем, это не имеет значения. Хоть и все пятнадцать. Было бы на здоровье. Я знаю другое: что на сердце сваливают тогда, когда хотят прикрыть аффективную страсть, навязчивое влечение и бл… скотc… живо… и биологическое начало. Терпеть не могу вранья от своих.

А в аудитории, вмещавшей группу из тридцати курсанток, перед девушками выступала женщина в форме майора.

— Дорогие девушки. С вами я познакомлюсь постепенно. А сейчас представлюсь сама. Я заместитель командира части по воспитательной работе майор Виговская. Согласно уставу, прошу обращаться ко мне: товарищ майор. Мне поручено прочитать вам цикл лекций по некоторым предметам. Вы вступили в полосу самостоятельной жизни, на которой вас ежедневно будут подстерегать соблазны и сложности житейского порядка. Чтобы успешно преодолевать и то, и другое, всем нам приходится включать какие-то навыки, приобретённый опыт, интуицию и ум. Но жизнь своим разнообразием время от времени подкидывает нам ребусы, на разрешение которых порой не хватает ни личного опыта, ни всего остального. Но человечество тем и отличается от животного мира, что оно научилось накапливать знания и передавать их своим потомкам. Не случайно говорится, что лишь дураки учатся на своём опыте, умный же человек учится на ошибках других. Это не значит, что умные и образованные люди не совершают ошибок. Совершают. Но значительно реже. Вот и моя задача помочь вам в накоплении самых элементарных знаний, чтобы вы совершили как можно меньше ошибок в личной жизни. Умный человек не тот, который, походя, сеет сентенции, а тот, кто не произносит глупости и не совершает ошибки. Тех самых ошибок, которые тяжким грузом будут лежать на ваших душах и тем самым будут отравлять жизнь не только вам лично, но и вашим детям. Поэтому принято решение включить в программу обучения курс тендерной психологии. То есть психологии взаимоотношений полов. Начну со статистики, с того, что в сотне родившихся младенцев пятьдесят три мальчика и сорок семь девочек. Но на момент поступления их в детский сад соотношение меняется с точностью наоборот. В период от окончания школы до тридцати лет эта ситуация в принципе не меняется, но только ухудшается. Юноши работают на вредных и опасных участках производства. Они получают травмы и увечья. Нередки случаи гибели на производстве. Наиболее здоровые идут служить в армию. Получают ранения различной тяжести. Опять же гибнут. В итоге их общее статистическое число продолжает неуклонно снижаться. Кто ответит мне на вопрос: благодаря чему или кому вы получили возможность учиться военному делу?

— Перестройка наступила! — сказала одна.

— Надо назваться, — поправила её Виговская.

— Курсантка Чаркина.

— Ещё какие мнения? — спросила преподаватель.

— Демократия наступила! — сказала другая девушка и добавила. — Курсант Кулешова.

— Хорошо. Ещё кто как думает?

— Горбачев так сказал. Курсантка Ложкина.

— Ельцин приказал. Курсантка Чеснокова.

— Министр военных дел постановил. Курсантка Саенко.

— То есть министр обороны. Хорошо. Ещё какие мнения?

— Девушки тоже хотят служить. Курсант Иванчукова.

— Девушки имеют право! Курсант Ванюкова.

— Всё это тепло, но не горячо!

— В Израиле тоже девушки служат. Курсантка Зюкина.

— Так, ладно. Остановим дискуссию. В целом и в общем вы все понемногу правы. Но главного всё-таки так никто и не сказал. А оно заключается в том, что мужчин просто не хватает.

— Меньше бы пили, — тихо сказала одна девушка.

— Женщин алкоголичек и наркоманок едва ли меньше. Просто мы хитрее мужчин и более скрытные. А спиваемся быстрее и лечимся труднее. Но мужчины при желании зато способны самостоятельно бросить пить и курить. А вот мы не в силах сделать это.

— А почему?

— У нас уровень дегидрогеназы почти вдвое ниже.

— А что это?

— Фермент, расщепляющий токсины.

— А можно вопрос?

— Да, пожалуйста.

— Курсант Буханкина. А почему такая дискриминация? Мужчинам можно всё: и пить, и курить, и в армии служить, а у женщин одни ограничения.

— И пить, и курить вредно всем. Но женщинам и девушкам, которые собираются стать матерями, делать это нельзя категорически. Исследования уже выявили прямую связь между курящими женщинами и сниженными интеллектуальными и физическими показателями их детей. И потом, где вы увидели дискриминацию? Я же не курю. Мой муж, начфин, подполковник и священник нашего храма отец Леонтий не курит. Кстати, начальник штаба майор Коркин тоже не курит. Правда, начальник учебного центра полковник Лямзин курит. И вам никто не запрещает. Вас только просят. По-человечески. Взывают к вашему интеллекту. Не делайте этого. Тем более что за сигаретой в руке девушки, кроме цинизма, снобизма и позёрства, ничего хорошего не просматривается.

В кабинете министра обороны открылась дверь.

— Разрешите, Анатолий Васильевич?

— Заходите, Иван Семёныч. Присаживайтесь. Как дела? Вы уже разобрались в новом направлении? Наверное, хотите что-то изменить или усовершенствовать?

— Дела принял. Но прежде чем что-либо менять надо попробовать что-то сделать в этих условиях. Наломать дров это не проблема, всегда успеется. Я сейчас хочу предпринять поездку по всем нашим военно-учебным центрам.

— Никаких возражений. Хорошее намерение. Но что-то вы за прошедшую неделю осунулись. Что-то гнетёт? Как со здоровьем? Или что-то в семье не так?

— Да, есть одна проблема.

— С квартирой? Всё решим.

— С дочкой у меня нелады.

— Ну, у вас же прекрасная дочка. Умница. Студентка.

— Закончила уже институт.

— Закончила? Ну, молодчина. Кто она теперь?

— Психолог.

— К нам не хочет?

— Да вот и не знаю, чего она хочет. Поехала по туру в Хорватию, в этот их чёртов Дубровник… По случаю дипломирования дал ей немного попраздновать. Так она там познакомилась с французом… Правда, русского происхождения. Но хрен редьки не слаще. Всё равно не наш!

— Ну, что поделаешь. Любовь зла. Полюбишь и… Извините за каламбур.

— Так это ничего, но получается другой каламбур, что мне теперь надо подавать в отставку, раз дочка родине изменила.

— Ну, Иван Семёныч… Ну, погоди, дорогой. Ну, так же нельзя. Если после каждого их фортеля нам подавать в отставку, кто же родине будет служить? И похуже бывало… Вон, у самого Сталина сын в плену был. В плену! У врага! А тут, подумаешь… Познакомилась с французом… Так, всё! Закрыли эту тему. Не раскисайте, поезжайте по округам. Проинспектируйте свой фронт. Работайте. Вернётесь, доложите. Может, у вас появятся какие-то предложения. Обсудим. Подумаем. Действуйте! — Министр поднялся. Вышел из-за стола и протянул на прощание генералу руку. — Всего доброго. Удачи.

— Спасибо, Анатолий Васильевич. До встречи.

— Никотиновая зависимость, как впрочем, и от других психоактивных веществ, это малая форма наркомании. А где близко по форме, там недалеко и от содержания. И ещё прошу учесть немаловажную деталь. Многие мужчины снисходительно относятся к вредным привычкам своих дам. Но все хотят положить этому конец. Всё!

— Извините. А из-за чего так много разговоров? Табак завезли из Америки, где его курили индейцы. Причём поголовно. И ничего. Жили, — сказала Маркина.

— Да, Валя, вы правы, — отвечала Виговская. — Действительно, жили. Как-то… До прихода туда испанцев. Но противостоять их агрессии не смогли. Не смогли ни защитить себя, ни отстоять свою культуру. Были слишком слабы. Или стали такими. Попросту, деградировали. Женщины рожали слабых мальчиков, и цивилизация их пришла в упадок. Видимо, и защищать особенно было нечего. Что же это за культура такая, где женщины курят и рожают недоносков… Далее пристрастие к табакокурению есть не что иное, как задержка на оральной стадии развития.

— Какой, какой? — переспросила Абашкина.

— О-раль-ной, — повторила по слогам Виговская. — Это когда ребёнок всё тащит в рот. Кстати, я сама лично участвовала в опросе мужчин, что они думают при виде курящей женщины. Некоторые отвечали дипломатично. А большинство не стесняясь, произносили слово: соска. Помните это. А есть категория мужчин, вполне достойных, которые ваши привычки не примут категорически, наотмашь.

— Подумаешь. Ну, и пусть катится. Скатертью дорожка, — сказала Бочкина.

— Не забывайте, что их меньше. И выбор у них несравненно шире.

— Ничего, скоро наступит матриархат, — сказала Чеснокова.

— С чего вы взяли? — спросила Виговская.

— Ну, их же становится всё меньше, а нас — наоборот.

— Девочки, да в том-то и дело, что чем их меньше, тем сильнее патриархат.

— Так что матриархат вообще невозможен?

— Ну почему, невозможен. Возможен. Теоретически. Но сегодня и в ближайшем, обозримом будущем, для него нет никаких предпосылок. А вот частичный, временный, локальный или местный матриархат он наблюдается повсюду. Там женщина директор. Где-то — премьер-министр. У нас, в России, была царицей Екатерина. Чем не матриархат? К сожалению, это не всегда конструктивно. Например, та же самая Екатерина учинила при дворе фаворитет. Разрушила браки многих придворных.

— А зачем вообще создавать семью? — вставила слово Абашкина.

— Милая девушка, человек — существо социальное и семейное, не случайно во всех языках есть слова «мама», «папа», «доченька», «сыночек», «братик», «сестричка», «бабушка» и «дедушка», «дядя», «тётя» и так далее, так что если вам улыбнётся удача и вам сделает предложение мужчина вашей мечты, то вы забудете не только то, что сейчас сказали, но и дорогу в наш учебный центр.

— А я принципиально не хочу замуж, — продолжала настаивать на своём Абашкина.

— Да будет вам, я понимаю, что многие из вас пошли в армию, пережив личную любовную драму, но не зарекайтесь. Я никому, конечно, не скажу. Но вот так категорично старайтесь нигде не настаивать. Это может вызвать подозрения. В армии не должно быть места сексуальным отклонениям. И вообще, на будущее: на службе, в наряде, с оружием или без оружия, в форме или без неё не превращайтесь в мужеподобных баб. Оставайтесь женщинами. Девушками. Нежными и чистыми. В этом главный залог вашего успеха и в личной жизни, и в карьере.

В кабинет директора ФСБ вошёл помощник.

— Товарищ генерал, к вам новый министр обороны.

— Просите, — сказал Будин.

В дверях появился Твердюков. Директор вышел из-за стола навстречу гостю.

— Здравствуйте, Анатолий Васильевич. Вы очень кстати. У меня через двадцать минут совещание по ситуации на Балканах и в Косово, милости прошу. Я думаю, вам будет интересно.

— Спасибо, Кир Кириллович. Но поскольку мы с вами всё равно состоим в Совете Безопасности, то сейчас я даже не хочу мешать вам. А привела меня к вам одна коллизия, как ни странно, тоже почти балканская.

— Вот как? Интересно.

— Да. Зашёл ко мне намедни начальник управления боевой подготовки генерал Колокольцев и поделился наболевшим. Дочка его поехала в Дубровник на неделю к морю, там познакомилась с французом. Оттуда вместе с ним, вдвоём, мотанулись в Париж. Чем всё это закончится, дружбой или свадьбой, неизвестно, а у генерала на этой почве уже комплекс вины и мысль об отставке. Я его успокоил, как мог, напомнил историю с Яковом Джугашвили. Но вы же понимаете: одно дело Сталин, а другое — генерал-лейтенант. А генерал хороший. Толковый. Большой профессионал своего дела и, судя по всему, очень честный человек. Вот и хотел бы с вами посоветоваться.

— Ну, что ж его беспокойство и настроение понятны. Но в ситуации с его дочкой повода для тревоги нет.

— Даже так? Вы вселили в мою душу позитив, так как, если честно, я и сам не менее его обеспокоился этой историей.

— Скажу вам более. Но пусть это пока останется между нами. Она… — Директор ФСБ прокашлялся. — Как бы это поточнее сказать… По нашей просьбе… Как молодой… И подающий надежды специалист, помогает нам в решении одной проблемы. Вот так… Со временем генерал, конечно, всё узнает, мы не намерены от него скрывать. А сейчас успокойте его, пусть служит и думает о хорошем.

— Огромное вам спасибо, Кир Кириллович. У меня словно гора с плеч. Ну, не буду вас отвлекать от дел. Спасибо. До встречи.

— Всего доброго.

Взвод под командой прапорщика Македона вышел на плац. Показался начальник штаба майор Коркин.

— Взвод. Становись. Равняйсь! Смирно! Равнение на средину! Товарищ майор, взвод курсантов в краткосрочное увольнение построен. Старшина роты прапорщик Македон.

— Здравствуйте, товарищи курсанты!

— Здравия желаем, товарищ майор! — крикнули хором девушки.

— Ну, никуда не годится. Не хотят девушки в увольнение. Слабенько. Не дружно и тихо, словно не завтракали. Повторим. Здравствуйте, товарищи курсанты!

— Здрав-жла-тварщ-майор!!!

— Ну, вот уже лучше. Но надо ещё поработать, товарищ прапорщик. Только вечером. По возвращении из города. Перед отбоем. На вечерней поверке. А сейчас, внимание! Идёте в первое увольнение. Никакого пива или вина! Никаких угощений! Никаких разговоров на служебные темы не вести! Даже между собой. Никаких контактов с местным населением! Надеюсь, не надо напоминать о соблюдении военной тайны? Вечером, в двадцать два часа тридцать минут все, как один штык, должны быть в строю на вечерней поверке. Всем ясно? Вопросы есть? Вопросов нет. Командуйте, товарищ прапорщик.

— Взвод! Налево! На КПП шагом марш!

Выйдя за КПП, девушки ещё по привычке сбились в строй, но, увидев, что прапорщик остался на той стороне и машет им рукой, они тоже помахали ему руками.

— Девчонки, — сказала Валя Чаркина, — вон остановка, пошли туда.

— А вон и трамвай идёт! — сказала Кулешова. — Побежали!

Всем взводом они попрыгали в трамвай и сгрудились на задней площадке.

— Вам куда, девушки? — спросила кондуктор.

— А мы не знаем. Мы первый раз.

— В увольнение, значит?

— Да. Нам туда, где мороженое, — сказала Афонькина.

— Ну, тогда вам у зоопарка. Через две остановки.

— Спасибо, — поблагодарила кондуктора курсантка Звонарёва.

— Девки, идите сюда, — сказала Чаркина. — Вы видели, как майор на меня глаза пялил? Всё, он мой.

— Девочки! — послышался рядом голос молодого человека. — Военные девчонки — это круто. Армейские татуировки кого-нибудь интересуют? Обращайтесь. — Блеснув золотым зубом, он вытащил из кармана стопку визиток и протянул каждой девушке.

— А где вы находитесь? — спросила Чаркина.

— Здесь всё написано. Звоните. Обслуживаем 24 часа в сутки.

— А дорого? — Заинтересовалась Чаркина.

— У нас гибкая система скидок. Военнослужащим пятьдесят процентов.

— Я согласна, — поспешила Чаркина.

— Тогда выходим здесь, — сказал золотозубый. — Угощаю всех мороженым.

Девушки вышли вслед за ним. Он подвёл их к ларьку и каждой выдал по порции мороженого.

— Девчонки, щедрый спонсор. Клеим, — сказала Чаркина.

— Мы с вами находимся в исторической части города. Здесь вас ожидают все удовольствия и достопримечательности. Мы ещё вернёмся сюда. А сейчас организованно и дружно переходим через улицу.

Он провёл их на другую сторону и завёл внутрь квартала.

— Вот это мой дом. Это детская площадка. А тут за этим столом старики-доминошники развлекаются. Не зря говорят: что старый, что малый — одинаково. Вот присаживайтесь. Я вам дам альбом с разными тату, здесь эзотерика и военная символика, магическая атрибутика, различные обереги, то без чего вам военным не обойтись. Одни знаки притягивают военную удачу, другие нацелены на профессиональную карьеру. Третьи характеризуют вас как личность. Есть символы, приносящие успех в личной жизни. Татуировки делают себе личности неординарные, сильные, талантливые, знающие, что они хотят от жизни.

— Ладно. Парниша. Уговорил. Пойдём! — сказала Чаркина. — Далеко отсюда?

— Да, вот мой подъезд. Седьмой этаж. Двадцать седьмая квартира. Вся процедура, весь ритуал конфирмации займёт не более двадцати минут.

— Идём, идём. Девчонки. Посидите здесь. Подождите меня. А то, мало ли чего. Вдруг молодой человек перепутает конфирмацию с дефлорацией. А если не вернусь, считайте комсомолкой.

— Что вы, что вы, девушки. Мы не по тем делам. Эй, малыш! — золотозубый подозвал подростка. — Держи денежки и пакет. Сходи за мороженым. Купи тридцать порций девушкам и себе тоже.

Мальчишка убежал, а Чаркина с этим парнем скрылись в подъезде. Вошли в лифт. Поднялись вверх и остановились перед дверью с табличкой: «Валентин Аркадьевич Кесарев. Пластический хирург. Кандидат медицинских наук».

— Это кто здесь хирург? — спросила Валентина.

— А это мой папаша, — ответил парень. — Меня-то зовут Аркадий Валентинович. Как моего деда. Он тоже хирург.

— А что такое — пластический?

— Исправляет дефекты лица и тела.

— Пластические операции?

— Да.

— Класс. Будем знать, куда обращаться.

— Так, ну время терять не будем. Вот альбом. Выбирайте, что будем исполнять, где и на чём.

— Значит так. Мне вот эту цветную на крестец. Эту на шею. А эту на плечо.

— Хорошо. Принято. Только здесь придётся внести поправку. Ведь вы же не авиабригада, и не спецназ, а… как вас? Что у вас за команда?

— Особый специализированный военный учебный центр Уральского военного округа. Курс военных переводчиков и корреспондентов.

— Круто. Понял. Так и записываю. Становитесь сюда. Это надо снять. Это тоже расстегните. А это приспустить. Больно?

— Терпимо.

— Молодец. Такая профессия по плечу только героической личности. Родители тоже военные?

— Батя, по словам матери, был военным.

— А мать? Медик?

— В торговле. Завмаг.

— Наверное, на территории военного городка или воинской части?

— Да. А как ты догадался?

— Ну, это не трудно, если отец был военным, а сейчас его нет. В школе, наверное, хорошо училась?

— Нормально. На четвёрки. Спортом увлекалась.

— Баскетболом?

— Да всем понемногу и даже карате.

— Угу. Может, обезболивающее сделать?

— Не надо. Вытерплю.

— Братья, сёстры есть?

— Сестра малая есть. От другого отца.

— Школьница?

— Да. Заканчивает.

— Ну, вот и мы закончили. Одевайся. Немного превысили лимит времени. Сорок две минуты.

— Сколько с меня? — спросила Чаркина.

— Полторы, — ответил он.

Она достала полторы сотни и протянула ему.

— Полторы тысячи, — улыбнулся он.

— Сколько?

— Вообще-то, три тысячи. Но со скидкой — полторы.

— Ты чо? У меня таких денег нет.

— Ладно. Подождём. Я вижу. Ты порядочная девушка. А что у тебя с собой?

— У меня всего с собой восемьсот.

— Ладно. Давай. Согласись, что это немного за сохранение врачебной и государственной тайны.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, ты же учишься в секретном военном центре. А ляпаешь языком, где попало. Ты же совершенно не знаешь меня. А вдруг я агент?

— Какой агент? Шпион что ли? Ты? Да, ладно, не чуди.

— Квитанцию получи, — он пощёлкал на клавиатуре компьютера, выхватил из принтера лист бумаги, сложил его вдвое и протянул ей.

Она взяла его, глянула на цифры, смяла, и только тут увидела какое-то изображение. Тотчас расправила лист и оторопела. На цветном фото она увидела своё собственное улыбающееся лицо, голые плечи, дальше просматривался оголённый зад, и всё это на фоне этого улыбающегося золотозубого типа.

— Зачем ты это сделал? — пролепетала она.

— На долгую и добрую память. Сказочная композиция, не правда ли? Ну, да ты не тужи. Если надумаешь всё это вывести — обращайся. Мой папаша вернёт тебе непорочность за полцены.

— За сколько? Тысяч за пятнадцать или двадцать?

— За штуку. Евро. А если будешь нашей клиенткой, то получишь целый пакет скидок. И крупный бонус.

— А зачем мне быть твоей клиенткой?

— Ну, если подошлёшь к нам пару батальонов. Или хотя бы две-три роты. Так… Ладно… Всё. Давай, спеши, а то твои подружки заждались. Держи полтинник на мороженое и сотню рекламок. Там раздашь среди своих.

Чаркина вышла во двор.

— Ты чего так долго. Обещал за полчаса, а прошёл час.

— Да я вместо одной, аж три сделала.

— Покажи! — попросила Кулешова.

— В казарме покажу!

— Покажи! Может, я сейчас тоже пойду, — настаивала Кулешова.

— Ладно. Девки, прикройте.

Девушки окружили Чаркину плотным кольцом. Она задрала юбку и показала расписанный зад.

— Ну как? — спросила она, поправляя форму.

— Круто! — ответила Кулешова.

— Полный отпад! — восхитилась Чеснокова.

— Девчонки, подождите меня здесь. Какая квартира? — спросила Кулешова.

— Седьмой этаж направо. Ну, что может, скинемся на мороженое?

— Эй, малый! Подь сюда! Кстати, а для кого это Кулешова решила приукраситься? Если она тоже на майора Коркина положила глаз — убью сучку! Я первая его забила. Всех предупреждаю. Кто будет ему глазки строить — урою!

Подошёл с мороженым подросток.

— Молодец, хороший мальчик.

Вышла Кулешова.

— Девчонки, кто разменяет мне пятьсот рублей, тому ничего не будет.

Колтунова открыла кошелёк и протянула ей пять сотенных купюр.

— Держи.

— Может, тоже пойдёшь? — спросила её Кулешова.

— Я подумаю. Может, Люба? — Колтунова спросила Звонарёву. Анжела легко толкнула её локтем, и та поправилась. — Люда, ты не хочешь?

— Нет, нет. Спасибо. Я потом. Подожду, когда подорожает, — ответила Люба.

Иван Семёнович вошёл в квартиру и, снимая генеральскую шинель, сказал жене:

— Представляешь, я весь как на ножах, а наш министр подзывает меня сегодня и говорит: успокойся, с твоей Любой всё в порядке. Не понимаю, какой покой и порядок, если она в незапланированном Париже да ещё молчит. Нет, я схожу-таки в ФСБ и выясню у Будина, что это за порядок такой. Где она? Что она там делает?

— Да чего ходить? Позвони, да и всё.

— Ты думаешь? Можно и позвонить.

Он взял телефонный справочник. Полистал его. Придвинул телефон. Снял трубку и набрал номер.

— Это ФСБ? Дежурный? Ага. Здравствуйте! Это генерал Колокольцев. С кем бы мне поговорить о моей дочери? Да, в Париже она. Двадцать три года ей. Поехала в Дубровник. Оттуда вылетела в Париж с каким-то французом. И застряла. Я имел сегодня разговор с нашим министром обороны по этому поводу. Так он сказал мне буквально следующее: успокойся, с твоей дочерью всё в порядке. Но это как-то меня не очень успокоило. Вот поэтому я и звоню вам. Судя по всему, у вас о ней многое известно. Кто мог бы мне прояснить ситуацию? Мне? Вечером. Хорошо. — Он аккуратно опустил трубку на аппарат. — Ну вот, видишь, позвонил. Сказали ждать.

А в учебном центре шло очередное занятие.

— Сегодняшнее занятие мы посвятим очень важной теме. Двадцать три с половиной века назад древнегреческий философ Сократ сказал: познай себя. Без попытки и способности это сделать вряд ли возможно узнать и другого человека, создать его психологический портрет. Не познав себя глубоко, невозможно оценить себя адекватно, объективно, в полной мере. Вне адекватной самооценки слабо Супер-Эго. Доминируют Ид и Эго. В этих условиях наше сознание заужено. А без всего этого вы не сможете сделать полноценную карьеру. Редко встретите человека, удовлетворённого своими достижениями и своим положением. Чаще же всего, кажется, что нас недооценили. Счастлив по жизни тот, кто оценивает себя адекватно. У него самые адекватные претензии. У него есть семья и дети, любимая работа.

— Вопрос можно?

— Можно.

— А как это сделать? То есть, как познать себя?

— Вот именно к этому мы и подойдём сейчас. Самый простой и доступный метод познания самой себя — взять большой лист бумаги, поделить его пополам. Над левой частью написать плюс, а над правой — минус. Соответственно, в левую часть внести все свои положительные качества, а в правую — отрицательные, то есть недостатки.

В квартире генерала раздался звонок.

— Колокольцев. Так точно. Согласен. Не телефонный. Наверно. Да, конечно, можно. Сегодня? Можно. Отчего же нельзя. А вам это удобно? Суббота. Конечно, нужно.

— Спроси, а мне можно присутствовать?

— Тут вот жена тоже спрашивает, можно ли ей присутствовать. Скажите ей, что нельзя. А? Можно? Ага, ну, хорошо, передам, что можно, а то сами понимаете, мы тут извелись… Единственный ребёнок… И такое… Через час? Полтора? Хорошо. Доберёмся. Успеем. До встречи, — он положил трубку. Хлопнул в ладоши. Потёр ими. — Есть. Договорился о встрече. Собираемся.

Виговская, прохаживалась от пюпитра к столу и обратно.

— К своим недостаткам добавьте незнание психологии, даже если вы и что-то знаете. Туда же впишите незнание гендерно-демографической ситуации в городе, в стране, в мире. Вспомните все свои недостатки: кривые, тонкие и короткие ноги, узкие бёдра. Желание иметь мужа красавца. И сразу майора или полковника.

— А если я красивая могу я этого не писать? — спросила Чаркина.

— Можете. Если уверены, что ваша собственная красота — это ваша личная заслуга.

— А чья же это заслуга? Это же моя красота. Я же ни у кого не брала её взаймы.

— Это заслуга Бога. Или природы. В крайнем случае, ваших родителей. Как награда за их любовь и старания. Так как красивые дети рождаются и у некрасивых людей. В то же время уроды бывают у вполне красивых родителей. Примеров тьма. Возьмите хотя бы царя Павла первого. Мать его, Екатерина, была видной дамой. Вполне достойными ей были и муж, и фавориты. Однако сын, Павел, был страшненьким.

— А почему? — спросила опять Чаркина.

— Точно не знает никто. Поэтому осмелюсь предположить, что или он был зачат без любви, а просто в похоти. Либо его рождение было несвоевременным и нежеланным. Не исключено, что царица Екатерина предпринимала какие-то усилия, чтобы избавиться от нежелательной беременности. Так что ваша красота по-любому не ваша заслуга.

— Что же тогда может быть моей заслугой? — не унималась Валя Чаркина.

— Крепкие знания, честная служба, усердие, открытия, достижения и победы, добытые кровью и потом, а не благодаря красоте.

— Ну, хорошо. Я согласна, что физические недостатки, мы пишем в минус. Это естественно и понятно. Но почему я должна и красоту вписывать туда же?

— Девушки, скажу вам по секрету, многие мужики ищут женщину умную в ущерб красоте, но приемлемой внешности. У многих из мужиков в ходу пословица жена пусть будет скромной, а с красоткой лучше переспать в командировке. А многие мужчины красивых женщин считают глупенькими, а красоту приравнивают к дури. А куда мы запишем дурь?

— В минус.

— Ну, вот вы сами и ответили на этот сложный вопрос. Но если у вас есть хоть капелька несогласия с этой точкой зрения, то лучше не упоминайте о красоте совсем.

— А то, что я не курю, это может быть положительным качеством? — спросила Кулешова.

— Может. Но лучше об этом тоже не писать.

— Почему?

— Да потому, что девушка вообще по природе курить не должна. А вот если она курит, это уже огромный недостаток. Туда же впишите любой изъян на теле. Шрамы. Пятна. Язвы. Следы от них. Порезы на венах. Переломы. Курящую мать. Пьющего отца.

— А дочь за отца не в ответе, — сказала Афонькина.

— Да, не в ответе. Но яблочко от яблоньки недалеко падает. Если ваша мама имела не один брак, то вам будет трудно избежать повторения. А ваша дочка уже точно будет запрограммирована на разводы, то есть невезучей по наследству. Поэтому, чтобы переломить ситуацию, постарайтесь выйти замуж раз и навсегда.

— Как же это сделать?

— Выйти замуж за своего мужа. А для этого осознайте адекватно себя и своё окружение. А вот предположим, ваши родители высокого положения. Куда это писать?

— В плюс.

— А если у вас на этой почве развился комплекс Титании?

— А что это такое?

— Ну, это вроде неприступной крепости или принцессы.

— Тогда минус, — сказала Чаркина. — Но я не буду корчить из себя принцессу. Сразу скажу: да, согласна.

— Это если вам сделает предложение майор. А если — прапорщик?

— Тогда я подумаю, — ответила красавица.

— А вы считаете, что достойны только майора?

— Конечно. Ну не прапорщика же Македона. Сами посудите, с моей внешностью идти за прапорщика… Это же противоестественно.

— Завидная уверенность. Но на выпуске из центра вы получите тоже звание прапорщика. И потом, что вы, собственно, имеете против Македона? Он, между прочим, образованный человек, у него архивный институт. Талантливый человек. Музыкант. Поэт. Имеет публикации. Лауреат и орденоносец. Вполне состоявшаяся личность, а вы пока неизвестно кто. Так что запишите себе непомерные амбиции и поверхностные суждения.

— Вопрос можно?

— Можно.

— Насколько я поняла…

— Курсант…

— Курсант Валентина Чаркина. Насколько я поняла, мы должны снизить свою самооценку и планку.

— Совершенно неверно. Адекватная, то есть верная, соответствующая, полная, реальная и объективная самооценка не есть заниженная. Адекватная самооценка расширяет сознание. И наоборот. Неверная самооценка сужает сознание, до аффективного.

Такси с генералом Колокольцевым въехало на Лубянскую площадь и остановилось у Соловецкого камня. Из машины вышли Иван Семёнович и Надежда Петровна. Они на несколько минут задержались у мемориала и направились к зданию ФСБ. Внизу, на первом этаже, их встретил помощник директора и провёл до двери своего патрона.

Будин встретил их посреди кабинета.

— Здравствуйте, Иван Семёнович.

— Здравствуйте, Кир Кириллович. А это супруга моя, Надежда Петровна.

— Очень приятно. Кофе, коньяк, чай?

— Либэр тэ, биттэ, — сказала генеральша.

— О, что я слышу, — повеселел Кир Кириллович. — Шпрэхен зи дойч? А вы, Иван Семёнович?

— Я хоть и учил немецкий, но скажу по-русски: согласен даже на коньяк.

— Мужской ответ. Присаживайтесь, — с улыбкой ответил Кир Кириллович и стоящему в ожидании помощнику сказал. — Чай и два коньяка.

Они сели за стол. Тотчас появилась официантка с подносом. Она поставила на стол чашку чая генеральше и две рюмки с коньяком для мужчин.

— Ну, что ж… Не буду испытывать ваше терпение. Начну сразу с того, что ваша дочка, ваша Люба, настоящая молодчина. С ней всё в порядке. Она хоть и случайно попала в эту ситуацию, но достойно и успешно выбралась из неё. Самое сложное уже позади. Я подал прошение Президенту о награждении её медалью.

— И как скоро она появится здесь? — спросил генерал.

— Скажем так. Операция не закончилась. Люба хоть и была случайным человеком, но оказалась полезной. Поэтому, чтобы события развивались в нужном для нас русле, её присутствие там уже целесообразно. Какое-то время. Я думаю, в ближайшие три месяца всё разрешится, и она будет здесь. А ещё давайте вспомним, что Любовь Ивановна взрослый человек. Она не школьная выпускница. Она уже окончила институт. Так что вы должны быть готовы к поворотам в её судьбе.

— Мы можем с ней общаться по телефону? — спросила Надежда Петровна.

— Можете. Но не всегда сразу по вашему звонку, так как она занята делом. А во-вторых, у нас разница во времени. Так что, естественно, она иногда будет звонить вам через час или полтора после вашего звонка. Но самое лучшее, если вы будете ждать её звонков, а не звонить ей сами. Так как вы осложняете её пребывание там. Отнеситесь, пожалуйста, к этому с пониманием.

— А этот француз… Этот её… Приятель, или жених… Кто он такой?

— Он ей никто. Не более чем знакомый. Но, тут такая ситуация… дело в том, что он погиб. А она жива, абсолютно невредима и скоро появится перед вами. И вот за это давайте выпьем.

В аудитории учебного центра шло очередное занятие.

— Здравствуйте. Сегодня я прочту вам лекцию из краткого курса теологии. Информация эта будет чрезвычайно полезной в вашей работе. И не надо думать, что я сейчас буду вас оборачивать в какую-то веру. Оставайтесь теми, кто вы есть. Атеистами, эйкуменистами, христианами или мусульманами и так далее. Но прошу вас отнестись к любой другой религии терпимо, как некой философской системе; или для начала, как к медитативной части этнопсихологии. Итак, мы с вами живём на Евразийском континенте, где соседствуют бок о бок, соприкасаются, иногда сотрудничают, порой соперничают, но, случается, и противостоят две крупнейшие мировые религии — ислам и христианство. А поскольку вы будете военными переводчицами и корреспондентками, то вам придётся часто сталкиваться с людьми разных конфессий. А знание основных источников поможет вам в налаживании контактов и взаимопонимания. Вся Европа такая же христианская, как и мы с вами. Правда, там, на Западе, за прошедшие шестьсот-семьсот лет произошёл ряд реформаций. Внутри христианства образовалось множество течений. Но сами молитвы не изменились. Например, наша молитва «Отче наш» на французском языке звучит так: Notre Pere qui est aux cieus. Que Ton Nom soit santifie и так далее. Что в переводе означает один к одному то же самое, слово в слово. На немецком: Fater unser im himmel… На итальянском: Padre nostro che sei nei cieli… На испанском: Padre noesnro ci estos senlos sielos… На английском: Our Father which art in heaven… На польском: Ojcze nasz, ktorys jest w niebie… На литовском: Teve musy, kuris esi danguje… А на русском: Отче наш иже еси на небесех… Дальше вы знаете. Кроме «Отче наш», есть ещё «Богородица», «Верую», «Во имя», «Троица». Они тоже есть и в других языках. Но без знания русского текста вы не сможете знать иностранный. Тема огромная, а времени на её освоение по программе отпущено немного, поэтому вы должны будете кроме лекций, самостоятельно прочитать Библию и Коран.

— Когда читать? — буркнула Тёшкина.

— В личное время, по субботам и воскресеньям, вместо увольнения. А чтобы вас ничто не отвлекало — в читальном зале библиотеки. Можете записаться в городскую библиотеку. Не отвлекайтесь, у нас мало времени и учтите, что в конце учёбы вы должны будете сдать зачёт по этим дисциплинам. Журналист не имеет право быть верхоглядом. А теперь записывайте. Коран. Это священная книга мусульман. Она состоит из 114 сур, или глав, где 136 раз упоминается Моисей, по-арабски, Муса. Отсюда и народ, следующий за Мусой, зовётся мусульманами. В тридцать одной суре упоминается имя Иисус. Отсюда — ислам.

— Что, правда, что ли? — спросила Афонькина.

— О чём вы спрашиваете? — переспросила Виговская.

— Ну, что в Коране написано про Иисуса Христа?

— Девушка, в библиотеке, три сотни экземпляров новейшего перевода. Не отвлекайтесь. Если вы осилите эту книгу, то вы найдёте в ней ещё более интересные вещи. То есть отсутствие мотива к войне, которую ведут бандиты под зелёным знаменем ислама. Все их претензии надуманы. Экстремистские вожди пользуются религиозной неграмотностью рядовых мусульман, которые не читали Корана. Даже имея эту книгу в доме.

— Извините, пожалуйста, курсант Кулешова, а в Библии есть хоть одно указание к войне между религиями?

— И в Библии тоже нет, — ответила Виговская.

— А почему же крестоносцы совершали свои захватнические походы?

— Да потому, что в любой войне никакой религии нет, а есть шкурные интересы. В Коране и Библии есть много общего. Потому, что Коран представляет собой вольный пересказ Библии и Евангелия. Все библейские персонажи в Коране обрели имена на арабский лад. Давид стал Даудом, Соломон — Саулом, Гавриил — Джебраилом. Мария стала Мариам. Кстати, единственная женщина 25 раз упоминается в Коране. Ною посвящена отдельная сура, где он назван Нухом. А ещё обратите внимание на то, что ислам в сравнении с христианским миром менее всего охвачен венерическими заболеваниями, наркоманией, игроманией и проституцией. А это на сегодня чрезвычайно существенно.

— Товарищ майор, а в каком институте вы изучали Коран и Библию?

— Ни в каком. Самостоятельно. Из простого любопытства. И очень скоро поняла, что это не бесполезно мне как психологу. И вы тоже узнаете много, если будете проявлять интерес. На пути к личному успеху пирсинг не поможет, а вот знания значительно расширят ваши горизонты и приблизят к цели.

Отворилась дверь. На пороге появились полковник Лямзин, майор Коркин и генерал Колокольцев.

— Встать! — скомандовала Виговская. — Смирно! Товарищ генерал…

— Вольно, вольно, — поспешил генерал. — Садитесь. Это у нас группа военных корреспондентов?

— Так точно… И переводчиков, — ответил майор Коркин.

Люба села и напряглась как пружина. Она опустила глаза в открытую тетрадь и принялась поспешно записывать всё, что услышала от преподавателя: «Коран. 114 глав. 136 раз упоминается Моисей. 31 раз — Иисус».

— Как вам учится, девушки? — спросил генерал. — Не обижают вас?

— Всё хорошо, товарищ генерал! — ответила Чаркина.

— Как вас зовут, красавица?

— Валя. Валентина Чаркина.

— Как успехи?

— Хорошо, товарищ генерал. У нас все отличницы.

— А питание хорошее?

— Всё очень вкусно, товарищ генерал, — продолжала отвечать Валя.

— Молодец. Бойкая девушка. Готовый сержант.

И тут генерал увидел Любу, уткнувшуюся в конспект.

— А что вы всё пишете и пишете, товарищ курсант?

— Конспект, товарищ генерал. Курсант Ко… Звонарёва.

— Ох, ты! Вот это да. Какой интересный голос. А как вас зовут?

— Лю… Людмила Звонарёва, товарищ генерал.

— Ишь ты. Людмила Звонарёва. Так что вы пишете, Люда?

— Да, вот… Коран состоит из 114 глав. В них 136 раз упоминается Моисей. А 31 раз называется Иисус.

— В Коране про Иисуса написано? Вы ничего не путаете? Кто это вам такое сказал?

— Товарищ генерал, — поспешила Виговская. — Вот Коран. Там всё написано.

— Что вы мне тычите этой книжкой? Вы хоть понимаете, что вы говорите? Как это такое возможно? В Коране должно быть написано про Магомеда и про Аллаха. А ещё про гору, которая не идёт к Магомеду, — распалялся Иван Семёнович.

— Товарищ генерал, ну вот, посмотрите, — пыталась оправдаться Виговская.

— Не надо мне ничего показывать. В Коране должно быть написано, что нет бога, кроме Аллаха, и Магомед пророк его. А вы мне про Моисея и Иисуса. Я разберусь. Вот начальник штаба, — генерал обернулся к майору Коркину. — Вы, майор, всё же разберитесь, всё проверьте и доложите мне. Сегодня же!

— Слушаюсь, товарищ генерал.

— А вы откуда, девушка? — повернулся Колокольцев опять к Звонарёвой.

— Да… Я… Это… В Оренбурге, — пролепетала Люба.

— В Оренбурге? Ничего себе. Вот это номер. А ведь я там не был. И кто же ваши родители?

— А родители. Это… Ну там в штабе всё написано, товарищ генерал.

— А я хочу от вас услышать.

— Мой отец… — Люба закашлялась. — Полковник Звонарёв. То есть майор.

— Так майор или полковник?

— А вспомнила. Он капитан. На пенсии.

— Её отец капитан КГБ. Пенсионер. Инвалид, — вступил в разговор майор Коркин.

— Вот как. Поразительно. Интересный номер, — продолжал удивляться генерал.

— Людмила Звонарёва — одна из лучших курсанток. Дисциплина, моральный облик и учёба на самом высоком уровне, — сказал полковник Лямзин.

— А с какого ты года, Люба? — не унимался генерал.

— 1983 год. 15 декабря. Люда я, товарищ генерал.

— Да, да, помню. Люда. Как же, помню. Поразительно.

— Может, тоже сержантом её, товарищ генерал? — спросил Лямзин.

— Да, да… Можно, можно… Да, пусть будет младшим сержантом… Хорошие девушки… Красавицы. Ну, до свиданья, Люда. В Москве когда-нибудь бывала?

— Нет, товарищ генерал.

— Надо побывать. До свидания.

— До свидания, товарищ генерал.

— Встать! — подал команду Коркин.

— Сидите, сидите. Продолжайте занятия.

Прозвенел звонок.

— Товарищи курсанты! Занятие закончено, — объявила Виговская, и девушки вскочили.

Преподаватель вышел, а Люба опустилась на стул и спрятала лицо в ладони. А потом и вовсе опустила лицо между локтей. Вся группа обступила её.

— Ты чего, Людка? Чего он к тебе пристал? Ты, наверное, похожа на кого-то?

— Может, он молодость вспомнил?

— Он, как видно, родителей твоих знал.

— Про Москву спросил.

— Людка, тебя в Москву пригласят.

— Да, он, наверное, матерь твою знал.

— Ты на кого похожа?

— Может, у него дочка такая же?

— Генерал-то старичок… Лет, наверное, 45 или 50.

— Да поболее… Совсем дедок. За пятьдесят.

— А на Вальку глаз положил. Сразу в сержанты произвёл, — сказала Иванчукова. — Может, ещё и орден даст. Или медаль.

— Что за панибратство в войсках. Не Валька, а товарищ сержант. И вообще, как ты стоишь перед старшим по званию. Руки по швам! Направо! На выход шагом марш!

Девушки рассмеялись и с хохотом покинули аудиторию.

Командир учебной роты капитан Мошкин высунулся в открытую дверь и крикнул:

— Прапорщик Македон!

— Здесь я, товарищ капитан!

— Ты приготовил список суточного наряда?

— Так точно, вот на столе: Чаркина, Абашкина, Лисичкина и Кулешова.

— Собери их на инструктаж.

— Есть. Дежурный по роте сержант Звонарёва!

— Я, товарищ прапорщик.

— Найди и приведи в канцелярию роты Чаркину, Лисичкину, Абашкину и Кулешову.

— У них сейчас физподготовка. Они в спортзале.

— Значит, сними их с занятий. Тебе что, объяснить, как это делается? Действуй.

— Есть, — ответила Звонарёва и отправилась в спортивный зал, где шло занятие по каратэ.

Она подошла к тренеру.

— Товарищ преподаватель. Мне нужны эти люди, — сказала Люба, подавая ему записку.

Через минуту все были в канцелярии роты.

— Вызывали, товарищ капитан?

— Вызывали. Все здесь? Так, Чаркина, сегодня заступаешь дежурным по роте. С тобой Абашкина, Кулешева, и Лисичкина. Обязанности знаешь?

— Так точно, товарищ капитан.

— Идите, готовьтесь. Начищайтесь. Воротнички чистые пришейте. Ботинки, чтоб как фары горели.

— Ясно, товарищ капитан.

В 17–00 на плацу выстроился суточный наряд.

— Наряд! Становись! Быстро разобрались! Носки по линейке! Равняйсь! Смирно! Равнение на середину! Товарищ майор, суточный наряд построен на развод. Доложил дежурный по части старший лейтенант Капустин.

— Здравствуйте, товарищи курсанты! — поздоровался с ними Коркин.

— Здра — жла — тварщ — майор!

— Вольно! — скомандовал Коркин. — Так. Ремни подтянуть. Если у кого слабо затянут, сколько намотаю, столько будет нарядов вне очереди. Я подожду.

Все подтянули? Ну, смотрите, я не виноват. — И он отправился вдоль первой шеренги. Потом продолжил. — Ну, спереди ботинки начистили. Посмотрим сзади. Причёски подобрать под пилотки! Чтобы я видел белый подворотничок! Внимание! Первая шеренга, кру-у-гом!

Он опять пошёл вдоль шеренги, оглядывая девушек сзади.

Вдруг остановился рядом с одной из них. Он ткнул пальцем ей в шею.

— Почему шея не вымыта?

— Она вымыта, товарищ майор.

— А я говорю, не вымыта. У вас над подворотничком видны чернила.

— Это не чернила, товарищ майор.

— А что это? Я вас русским языком спрашиваю! Кру-у-у-гом! Это вы Чаркина? На шее курсанта могут быть только родинка и цепочка. А что у вас на шее? Родимое пятно?

— Нет.

— А что?

— Татуировка.

— Какая ещё татуировка? А ну дай ещё раз глянуть. Ни фига себе. Ты что, в борделе трудилась?

— Никак нет, товарищ майор.

— Триста лет назад в Европе такое клеймо ставили уличным девкам. Кто над вами надругался?

— Никто. Это индийский знак. Или японский…

— А как же вас военная медкомиссия пропустила?

— Это я здесь.

— Здесь? Какой дурак надоумил вас на это?

— Никто. Я сама.

— И для чего ты это сделала? В секту вступила?

— Нет. Для красоты, — срывающимся от обиды голосом отвечала Чаркина.

— Какой ещё красоты? Идиотка, — с негодованием прошептал Коркин и скомандовал. — Старший лейтенант! Я отстраняю её от дежурства по роте. Отведите её в роту и разберитесь там на месте. Командуйте разводом. — Отдал приказание начальник штаба и покинул плац.

— Есть! — ответил дежурный по части. — Наряд второй роты, три шага вперёд марш! Останетесь при мне. Остальным смирно! Направо! По подразделениям шагом марш!

Прапорщик Македон вышел из казармы.

— Катерина! Кулешова! Дневальный, где дежурный по роте?

— Да, здесь я, товарищ прапорщик, — из-за спины отозвалась Катерина.

— Не расхолаживайтесь. К полудню вам надо успеть сделать мокрую приборку помещения роты и прибрать территорию вокруг казармы.

— Я знаю.

— А в полдень придёт с проверкой начальник штаба майор Коркин. Поприветствуешь его громко. Да так чтоб мы все услыхали. Поняла?

— Так точно. Будет сделано.

Прапорщик вернулся в канцелярию.

— Товарищ капитан. Если мы назначили Кулешову дежурным по роте, а в противоречие субординации у неё в подчинении оказалась сержант Чаркина, может, напишем на Кулешову представление на сержанта?

— Спишь, Македон. Я ещё вчера вечером подал рапорт в штаб.

А в казарме полным ходом шла уборка.

— Девочки, навалились. А то командиры бурчат. Подгоняют. Вы пока мойте пол, а я пойду территорию приберу от фантиков. А то говорят, сейчас придёт любимый начальник штаба. Опять будет кипеш, — Кулешова взяла пакет и пошла вокруг казармы. Потом принялась подметать крыльцо.

В этот момент появился майор Коркин.

— Смирно! — крикнула Кулешова. — Товарищ майор, за время дежурства нарушений не произошло. Личный состав на занятиях. Суточный наряд на уборке помещения роты.

Дежурный по роте курсант Кулешова.

— Привет, Катюха. Вот принёс, понимаешь, приказ о присвоении тебе сержантского звания.

— Спасибо, товарищ майор. Век не забуду. А то с утра уже невмоготу без лычек. Субординация, понимаешь, требует.

— Не смейся. А то кто-нибудь услышит. Где твои начальники?

— Да, вон повылазили.

В дверях стояли капитан и прапорщик. Из-за их спин выглядывали Чаркина, Лисичкина и Абашкина.

— Здравия желаем, товарищ майор. У вас приказ от командира? Ну, идемте.

А в учебной аудитории занятие проводила майор Виговская.

— На последнем занятии мы с вами пытались сделать оценку самим себе. Сегодня мы будем говорить о том, как сделать оценку предполагаемому партнёру, сотруднику, подчинённому или непосредственному начальнику. Мы прибегнем с вами к той же самой методике, что мы уже применили для себя. Берём точно так же лист бумаги. Делим его пополам. Пишем плюс и минус и вписываем достоинства и недостатки. И не спешите писать недостатки, если человек не очень хорош собой, или приписывать ему достоинства, потому что он лапка.

— А можно вопрос?

— Слушаю вас.

— Курсантка Афонькина. Чем более обусловлена мужская полигамия, характером личности или физиологическими особенностями?

— Ой, что я слышу, мужская полигамия… Серьёзный вопрос. Сами-то вы, что поэтому поводу думаете?

— Все мужчины изменники и бабники.

— Мягко сказано. Сволочи они все, — буркнула Стёпкина.

— Девушки, мужская полигамия — это такой же миф, как и женская моногамия. Характер гендерных отношений диктуется гендерно-демографической ситуацией. Запишите это себе. А вот что касается вас, то чем скромнее будут ваши амбиции, тем счастливее будут ваши дети. Сейчас вы молоды. Все вы получили самые превосходные родительские драйверы: ты самая, хорошая, самая умная, самая красивая. Естественно, что все вы выросли с осознанием того, что вашим мужем должен быть тот, на кого упадёт ваш взгляд. Так же естественно, что стратегически, в поисках партнёра вы нацелены на особь с более яркими внешними данными и более высоким статусом. Вчера вечером по телевизору была какая-то передача с Андреем Малаховым. Там один молодой человек на всю страну признался, что он влюблён в девушку, присутствовавшую там же, в телестудии. Симпатичная такая девушка. Этот паренёк пытается ухаживать за этой особой, но безуспешно. Она так же на всю страну объявила, что у неё на примете более симпатичный молодой человек. Одни участники шоу советовали ему, не сбавляя усилий, продолжать штурм. Другие рекомендовали переключиться на поиски другой девушки. Никто при этом не обратил внимания на то обстоятельство, что эта девушка фактически находится в таком же самом положении, что и юноша. Только ещё хуже. Она не протестировала себя, то есть не сделала адекватной самооценки и точно так же не аналитически относится к своему окружению. Не тестирует жизненное пространство, но считает, что выбор за ней.

— Девчонки, поторопитесь. Время поджимает. Кто телевизор врубил? С ума сошли что ли? Начальство здесь, — Кулешова подошла к нему и выдернула шнур из розетки. — Не отвлекайтесь. Времени в обрез. Уже двенадцатый час. Давайте, я помогу вам, протру пыльные места. А где Валя Чаркина?

— На крыльце. Уже третий раз курит, — доложила Лисичкина. — Знаешь, что, Кулешова. Если тебя назначили командовать, так уж будь справедливой.

— Да. Поговори с ней. А то одни курят, а другие ишачат. Так нам и до вечера не управиться, — поддержала её Абашкина.

Кулешова вышла на крыльцо.

— Валя, девочки обижаются. Ты уже третий раз куришь.

— Ты что уже посчитала?

— Валя, при чём здесь это, нам надо до полудня прибраться и идти накрывать обед.

— Чего ты ходишь. Выслуживаешься. Я что нанялась убирать? Я, вообще-то, пришла учиться, а не полы мыть.

— Валя, ты в армии, а не в детском саду, здесь нянек нет. Что за тебя майор Коркин будет убирать или трусы тебе стирать?

— А ты майора не тронь, сука.

— Сама сука.

— Заткнись, шестёрка. Курва недоношенная.

— Сама заткнись, дура. Шлюха самарская, — бросила Кулешова и, развернувшись, направилась внутрь казармы.

Чаркина вскочила и с силой толкнула её к тумбочке дневального. Кулешова развернулась и, вцепившись в Чаркину, швырнула её через открытую дверь на крыльцо. Там они обе упали, скатились с крыльца и продолжили борьбу на площадке перед казармой.

— Ты что, сука, думаешь, если майор не видел, что ты себе нарисовала, так ты цаца? Я ведь скажу ему, что ты тоже там была, — шипела Чаркина.

— Да ты, кобыла, хоть видела, что я себе нарисовала? — пыхтела Кулешова.

— А чего мне смотреть, если ты тоже была у того Аркашки фиксатого.

— А я ничего себе и не рисовала.

— Рисовала, коза драная. Ты тоже поднималась туда.

— Ну и что? Он должен был мне семьсот рублей. Вот и поднималась. Он мой одноклассник.

— Так он тебе мои деньги отдал… Значит, ты с ним заодно.

— Ты сама к нему попёрлась. Тебя никто в жопу не толкал. Выдра болотная.

— А ты падла форштадтская.

В этот момент на крыльце появились командиры.

— Ого, ничего себе коррида, — восхитился Коркин. — Ты глянь, брат Мошкин, бой быков.

— Да, какие быки, товарищ майор? Это же две коровы, Чаркина и Кулешова, — сказал капитан Мошкин.

— Э! А ну прекратить! Встать! Чаркина, опять ты отличилась? — майор сбежал с крыльца, подошёл к ним, вытащил платочек из кармана и принялся вытирать лицо Кулешовой. — Ты в порядке? Вы чего сцепились?

— Да ну её. Шалава. Девки пол моют, а она без конца курит и курит. Придурошная.

— Так, ладно, я пошёл. У меня сейчас доклад у командира. Я вынужден буду рапортовать об этом.

— Может, не надо докладывать?

— Должен. Свидетелей много. Не сегодня-завтра всё равно до него дойдёт. Короче. Приведите себя в порядок. Быстро заканчивайте уборку и обе в штаб, — сказал майор и покинул территорию роты.

— Так, девочки, давайте быстро приводите себя и казарму в порядок и бегом обе туда. Получите втык. Оттуда — сразу в столовую накрывать обед.

Чаркина и Кулешова зашли в умывальник и принялись умываться.

— Я не поняла, — сказала Чаркина, — или мне послышалось. Что, Коркин твой ухажёр?

— Какой ухажёр? Старший брат.

— Брат? Двоюродный?

— Родной.

— А чего у вас фамилии разные?

— Отцы разные, мать одна.

— А чего ж ты скрывала?

— А чего я должна всем докладывать.

— Да, нет, ну хоть бы сказала.

— Это что-то меняет? У каждого должно быть хоть какое-то понятие.

— Может, твой брат замнёт это дело?

— Это уже не зависит от него. Свидетелей было слишком много.

Вместе они вышли из казармы, прошли через территорию части, взошли на высокое крыльцо и скрылись за тяжёлыми дверями. Их встретил дежурный по штабу.

— Вам кого?

— Начальник штаба приказал.

— Сейчас узнаю, — он взял трубку и стал набирать номер. — Товарищ майор. Тут две девушки… Как вас? — Он повернулся к ним. — Фамилии…

— Кулешова.

— Чаркина.

— … Кулешова и Чаркина. Понял. Хорошо. Ясно, — он положил трубку. — Так… Чаркина, садись, пиши объяснительную. А Кулешова — в кабинет командира. Второй этаж. Налево. Кулешова прошла по коридору, свернула на лестницу. В несколько прыжков преодолела два марша. Свернула в полутёмный коридор и чуть было не получила по лбу внезапно открывшейся дверью. Она прошла в приёмную. Посмотрела на дверные таблички. Потянула на себя дверь, на которой висела табличка с надписью: «Командир воинской части. Полковник Лямзин».

— Разрешите? Товарищ полковник, младший сержант Кулешова.

— Заходи. Садись. Рассказывай.

— Да чего рассказывать? Всё из ревности. Она втрескалась в майора, а подумала, что я соперница. Что-то ей показалось. Тут ещё на разводе разнос получила.

— Какой разнос? — спросил полковник.

— Ну, там, на разводе, майор её немножко отчитал за то, что она татуировку сделала себе на шее. Это модно сейчас. Её отстранили от дежурства. А Мошкин меня назначил. Вот она и взбеленилась.

— А ты сама-то ничего себе не рисовала? — поинтересовался полковник.

— Нет. Что я дура? Завтра мода пройдёт и что делать, идти выводить?

— Она ударила тебя?

— Да, ерунда, товарищ полковник. Ну, подумаешь, сцепились… Она не плохая. Просто, немного шальная. Не выгоняйте её. Она хорошо поёт в строю. В самодеятельности будет петь. Ой, товарищ полковник, извините, надо бежать столы накрывать, уже скоро обед.

— Ладно, беги.

Катерина выскочила из штаба и помчалась в столовую. А в штабе ещё продолжался разговор.

— Что думаешь? — спросил полковник у майора.

— Я думаю, Катька правильно говорит. Отчислять её не надо. Она из простой семьи. Без отца росла. Училась хорошо. Аттестат у неё без троек. Характеристики хорошие. Она тут поёт, танцует. Спортивная. Они к смотру уже готовятся. Пускай учится. Помирятся. Ещё лучшими подружками будут.

— Ну, она же Катьку обидела. И вообще, ты же понимаешь, что подобные дела замалчивать нельзя. Мы должны как-то отреагировать, чтоб другим неповадно было.

— Это верно. Я согласен. У меня такое соображение. Не будем размазывать её полностью, давайте понизим её в ефрейторы. И устроим публичное примирение.

— Ладно. Уговорил. Но. Возьми с неё рапорт об увольнении по личным мотивам. Без указания даты. На всякий случай.

— А вот сейчас мы с вами проведём небольшой эксперимент с целью выявления способности разглядеть персонаж и дать ему адекватную оценку. Берём портрет, подвешиваем его. Под ним выписаны самые основные внешние и физиометрические данные. Внимательно посмотрите на этого человека. Его рост 190 сантиметров. Вес восемьдесят килограммов. Носит синие костюмы, импортную обувь. Регулярно стрижётся и бреется.

Курит импортные сигареты. Любит ездить на иномарках. Начнём с определения возраста. Итак, сколько ему лет?

— 26.

— 25.

— 29.

— 30.

— Хорошо. Пишем на доске среднее значение. 28 лет. Теперь поговорим о его образовании.

— 10 классов.

— Техникум.

— Институт.

— Хорошо. Берём среднее значение. Пишем: техникум. А кто он по профессии?

— Парикмахер.

— Врач-гинеколог.

— Менеджер.

— Космонавт.

— Таксист.

— Переодетый офицер.

— Программист.

— Актёр.

— Замечательно. А теперь, что вы думаете, стоит ли с ним знакомиться, а вдруг он женат?

— Нет. Не женат. Отъявленный холостяк.

— Холостяк. В активном поиске.

— В разводе.

— Молодой вдовец.

— Брачный аферист, — сказала Анжела и группа рассмеялась.

— Очень интересная характеристика. Давайте путём голосования сообща окончательно решим его личную жизнь. Кто за то, что он холостяк? 20 человек. Кто за парикмахера? Одна. За врача? Семь. За программиста? Пять. За менеджера? Шесть. За таксиста? Одна. За актёра? Четыре. За космонавта? Десять. За офицера? Девять. Ну, вот и получается по-нашему, что ему 28 лет. Космонавт. Холостяк. Его номер 11. Берём карточку с этим номером. Читаем. 26 лет. Образование десять классов. Закончил на тройки. Аферист. Имеет несколько ограблений. Двое детей от разных женщин. Алименты не платит. Имеет две судимости. Последний раз осуждён за убийство. Отбывает пожизненный срок в тюрьме «Белый орёл». Если кто желает дружить и обмениваться песнями про неземную любовь, то его точный адрес в областной прокуратуре. Прозвенел звонок. И тотчас же из репродуктора, висевшего над входом в аудиторию, прозвучала команда: «Внимание! Всему личному составу построиться в спортивном зале».

— Становись! Равняйсь! Смирно! Равнение на средину! Товарищ полковник, военно-учебный центр по вашему приказанию построен! Дежурный по части старший лейтенант Опоров!

— Здравствуйте, товарищи курсанты!

— Здра-жла-тврщ-полковник!

— Вольно, — сказал полковник Лямзин и шагнул на средину. — Я приказал построить вас и объявить о ЧП. Сержант Чаркина, находясь в подчинении у дежурного по роте сержанта Кулешовой, вошла в пререкание, спровоцировала драку. Подобное поведение противоречит уставу, нормам поведения военнослужащих и человеческой морали, бросает пятно на весь наш армейский коллектив, на наше воинское братство. Приказом по части Чаркина понижена в звании до ефрейтора. Вопрос об отчислении решено отложить до следующего нарушения, ограничиться взысканием с требованием публичного извинения. Ефрейтор Чаркина, три шага вперёд! Перед вами стоит оскорблённая вами ваша подруга, сокурсница, соратница по оружию, которая, быть может, завтра вступит в бой с врагами плечом к плечу рядом с вами. А вы своим поведением разрушаете остро необходимое и священное единство рядов защитников нашей Родины, где каждый друг другу — брат и сестра, готовые пожертвовать не то, что рубахой, боезапасом или краюхой хлеба, а своею кровью. Вы пришли сюда добровольно. Не женихов искать, не личную жизнь устраивать, а служить Родине. Служить России! Прошу приступить к примирению. Сержант Екатерина Кулешова. Подойти к Чаркиной. Она что-то хочет тебе сказать.

— Катя, прости меня, пожалуйста. Я обещаю, что ничего подобного впредь не произойдёт. Прости, — Чаркина протянула руку. Кулешова ответила ей рукопожатием. А потом случилось непредусмотренное. Они обе бросились навстречу друг дружке, обнялись и разревелись.

В квартире Колокольцевых прозвенел звонок. Надежда Петровна схватила трубку.

— Алло.

Но звон продолжался. Хозяйка бросила трубку и побежала к двери.

— Иду! Иду! — она открыла дверь. В квартиру вошёл генерал-лейтенант Колокольцев.

— Не ожидала?

— Ты как всегда непредсказуем. Раздевайся. Ужин готов.

Генерал скинул китель, прошёл на кухню, принялся мыть руки.

— Ну и как съездил? Что увидел интересного?

— Ты что же хочешь, чтобы я тебе за тарелку борща все военные и государственные тайны выдал? — он повернулся к ней с полотенцем в руках.

— А что ж тебе ещё дать? А-а-а-а, ложку забыла, — она смахнула с его плеча полотенце. Пошурудила в серванте и положила на стол ложку.

— Ну вот, ложка есть. А вилка?

— Зачем тебе вилка, ты что борщ будешь вилкой таскать?

— Ну, почему? Сало буду есть… И селёдку.

— А-а-а, вот вам сало, товарищ генерал… Вот и селёдка. А вот и вилка.

— А рюмка?

— Ох, вы какой, однако. Вот тебе рюмка.

— Так, наливай.

— Ну, ладно. Так и быть, — Надежда Петровна открыла буфет, достала графинчик и поставила перед мужем.

Иван Семёнович налил рюмку. Выпил. Подхватил вилкой ломтик сала и отправил его в рот. Утёр салфеткой губы и только тогда сказал:

— В одном из округов, приезжаю я в учебный центр. Все курсанты девушки. А в одной из учебных групп, знаешь, кого я встретил?

— Кого? Уж ни Зину ли Шпилёвую?

— Не угадала. Наливай.

Надежда Петровна налила рюмку. Иван Семёнович выпил, сквозь рюмку глядя на жену. Подцепил вилкой кусочек селёдки и отправил его вслед за водкой. Вновь утёр губы салфеткой и сказал:

— Держись за стол.

— Держусь.

— Крепко?

— Крепко. Не тяни.

— Теперь спроси: кого я видел?

— Да, кого ж?

— Любу.

— Любу? Как же это возможно?

— Ну да, то есть не её. А её копию. Точную копию. Представляешь? Но блондинку. Беленькая такая. Блондиночка. Ну, копия! Даже голос. И пальцы. Ну, всё! Ничего не понимаю! А чего ты сидишь?

— А что? Сплясать?

— Наливай!

— Да, пожалуйста. А может, тебе показалось? Ну, знаешь. Ты сейчас переживаешь за Любу, соскучился и любую девчонку, чуть-чуть похожую на Любу, принимаешь за неё.

— Ты думаешь? Но я там ни с кем не пил.

— Слушай. А может, нас этот Кир Кириллович водит за нос?

— Теоретически возможно. Щас позвоню Будину.

— Да, ладно… Сейчас-то не звони. Ты уже выпил. А позвони Любе.

— Да, она сразу не отвечает. Ей надо сначала послать сигнал. Дай мобильник. Вот так… Звонишь… Три гудка, и снимаешь. О! Сразу взяла.

— Папа, тебе чего?

— Привет! То есть, бонжур!

— Бонжур, мсье женераль.

— Ух, ты. Научилась уже. Впрочем, мы тоже не лыком шиты. Бонжур, мадемуазуль! Для того не надо бывать в Париже. А ну скажи, что-нибудь по-французски, чтобы у меня челюсть отпала.

— Папа, ты что выпил?

— Не выпил, но ужинаю и, возможно, выпью. Ну, ты скажешь по-французски или как? Или вообще… Или к примеру?

— Ладно. Записывай. Notre Pere qui est aux cieux. Que Ton soit santifie. Que Ton reqne vienne. Que То volonte soit fatte sur terre commt au ciel. Donne-nous chaque jaur notre pain quotidien… Ну, что, хватит или продолжить?

— Хватит. Впрочем, нет. Давай ещё, — сказал он и включил мобильный телефон на запись.

— Пиши… Pardonnt-nous nos peche, car nous aussi nous pardonnons a quiconque nous offense, et ne nous induie pas tentation, mais delivre-nous du mal, — Люба договорила на французском языке весь текст «Отче наш». — Ну, хватит, может, папа, у меня же тоже могут быть дела, как ты думаешь?

— Так ты уже хорошо лопочешь по-ихнему?

— Ну, папочка, до хорошего ещё далеко. А сейчас, извини, у нас уже отбой.

— Какой отбой, если в Париже ещё день?

— Я имею в виду, отбой связи. У вас в Москве уже вечер. А я прошлую ночь не спала.

— А что ты делала?

— Донесения строчила.

— А понял. Не думай о секундах свысока. Наступит время, сам поймёшь, наверное. Летят они, как пули у виска, мгновения, мгновения, мгновения. Молодец, дочка. Привет Юстасу.

— Какому Юстасу? Папа. От кого?

— От Алекса.

— Папа, ты поужинал? Ложись. Отдыхай.

— Ладно. Пардон. Гуд бай. Лари вэдери.

— Пока, пока.

Иван Семёнович выключил мобильник.

— Слыхала? Вот с отцом разговаривает. Разведчица. Боец невидимого фронта. Мата Хари. А ты чего сидишь?

— А что?

— Наливай.

— Может, хватит?

— Не понял! Может, я чего забыл или перепутал? Кто здесь генерал?

— Да, конечно, ты, кто же ещё. Вот, пожалуйста. На здоровье.

— Ну, а куда же ещё, конечно, на здоровье.

Перед курсантами с лекцией выступала Виговская.

— Итак, мы продолжим изучение гендерной психологии. Вам это знать необходимо по многим причинам. Во-первых, вы все на пороге обзаведения семьёй. Во-вторых, вам придётся работать с людьми, в сугубо мужской среде. В-третьих, кто-то из вас может стать военным журналистом. Поэтому, чтобы избежать поля ошибок самой и не завести туда же за собой людей, вам остро необходимо знать то, что вместе с количественным отставанием мужчин появился ряд неприятных тенденций. Мужчины стали слабеть физически.

— А умственно? — спросила Иванчукова.

— Умственно? Чтобы не быть голословной, возьмите любой энциклопедический словарь. По любой букве сделайте персональную выборку, и вы поймёте, что они нас пока что и, к сожалению, очень сильно опережают.

— А Мария Склодовская-Кюри была единственным дважды лауреатом Нобелевской премии.

— Да. Верно. Случай уникальный. Но не следует забывать, что она была женой гениального Пьера Кюри.

— История не имеет сослагательного наклонения, — сказала Пёрышкина.

— Девочки, я сама женщина и, опережая ваши возражения, поддержу вас: мы способны на подвиги не только научные, но творческие, спортивные и даже военные. Примеров тому тьма. Но следует обратить внимание и на то, что среди крупных учёных-конструкторов космических систем, кораблестроителей и авиастроителей нас пока нет. Мужчины являются локомотивами прогресса. Сегодня в мире живут десять официально признанных гениев. Из них двое наших соотечественников. Математик Григорий Перельман и оружейник Михаил Калашников. С появлением компьютеров доступ к ним был абсолютно равным. Но первыми хакерами были мальчики.

— А у них криминальное мышление, — сказала Афонькина.

— У нас его тоже хватает. Здесь скорее речь идёт о значительном снижении порога самосохранения. Однако вы всё время норовите сбить меня с основной темы. А теперь прошу обратить внимание на следующую причинно-следственную связь. Девушка. Неадекватная самооценка. Неадекватная оценка окружения. Нетестированное жизненное пространство. Далее, в 99-процентах неудачный брак, то есть брак с неравноценной личностью, потом развод. Следом идёт одинокое материнство. Зачастую все перечисленные этапы носят наследственный характер. От бабушки к маме. От мамы — к дочке. И так далее. Женщина, какой бы образованной она ни была, не обладает мужскими паттернами, следовательно, не может их привить и мальчику. Как правило, такие женщины курят, пьют, ходят в штанах, делают себе татуировки. Тем самым они вносят деструктив в процесс формирования поло-ролевых функций. В итоге вместо так необходимых мужчин наше государство получает хронических неудачников, недоучек, трансвеститов, психопатов, алкоголиков, наркоманов и тунеядцев. Но их биологические отцы здесь уже ни при чем.

— Товарищ майор, можно вопрос? — подняла руку Афонькина.

— Да, пожалуйста, можно.

— Я внимательно слушала всё, что вы говорили, и у меня сложилось представление, что это мы девушки и женщины, должны мужиков носить на руках, признаваться им в любви, писать им стихи и даже дарить цветы.

— Молодец, Надя. Вопрос что называется не в бровь, а в глаз. Постараюсь ответить. Характер тендерных отношений диктуется демографической ситуацией. Запишите себе это и подчеркните. Что же до признаний в любви, то первым обычно признаётся тот, кто сильнее любит. Что же касается всего остального, то о многом, из того, что я сказала вам, большинство мужчин не догадывается и не задумывается. Такова психология мужчин. В этом и заключается разница между ними и нами. Поэтому не стоит мешать им ухаживать за нами. Только знайте, когда через три, пять или пятнадцать лет замужества ваш муж вдруг выкинет фортель, не следует мстить ему и злиться на него, ведь на момент замужества у вас были альтернативные варианты, но вы же сами отвергли тех людей, сами не сделали адекватной оценки себе и своему окружению.

Прозвенел звонок. Все девушки выбежали из аудитории. За столом осталась одна Люба. Она достала мобильный телефон.

Отыскала нужный номер.

— Кир Кириллович? Здравствуйте. Это Звонарёва. К нам в учебный центр приезжал отец, генерал Колокольцев. Он, оказывается, курирует все учебные центры. Видел меня. Но я не раскрылась ему. Вчера вечером позвонил. Он-то думает, что звонит в Париж, в котором ещё день, а попадает к нам, где уже ночь. Проверял меня на знание французского.

— Достань русско-французский разговорник и держи его под рукой. Не допускай прямого разговора. Ни с кем. Никому не отвечай на звонки. Только сама звони ему. К разговору готовься и держи инициативу в своих руках. А в идеале согласись на перевод в наш учебный центр.

— Да я тут уже сдружилась с девочками. Свыклась.

— Ладно. Что-нибудь придумаем. Не вешай нос. Ты скоро нам понадобишься. Я позвоню тебе. Или тебе сообщат. Будь здорова.

— До свидания, — ответила Люба и вышла в коридор, где к ней подошла Валя Чаркина.

— Люда, ты нигде не сталкивалась с информацией о пластических операциях?

— Нет, Валя. А зачем тебе это?

— Хочу лицо себе поправить.

— Ой, Валя, не выдумывай. Но на всякий случай зайди в нашу санчасть. Им там наверняка, что-то известно. Или купи местные газеты. Позвони в справочное. Только, по-моему, тебе ничего делать не надо.

Директор ФСБ Кирилл Кириллович Будин просматривал газеты. Затем повернулся к коммутатору. Нажал на кнопку.

— Михаил Антонович? Доброе утро. Зайдите ко мне.

— Здравия желаю, Кир Кириллович. Через минуту буду.

Директор отложил газеты. Взял папку и развернул её.

— Разрешите? — в дверях появился Михаил Антонович.

— Заходите. Присаживайтесь, — Будин через стол подал руку заму. — По Звонарёвой-Колокольцевой. Мы не учли, что отец её получил в подчинение управление боевой подготовки. В порядке инспектирования объезжал учебные центры и столкнулся со своей дочкой. Она не выдала себя. Но отец есть отец. Эта встреча впечатлила его, и он будет эту тему развивать. Это естественно. Я вижу четыре варианта разрешения этой ситуации. Первый — перевести её в наш центр. Второй — переговорить с ним, открыть ему ситуацию. Третий — ограничить его передвижение. Четвёртый — переподчинить центр. У вас будут предложения?

— Попросить его министра, чтобы либо загрузил его, дабы он не ездил, либо перевести его на другое направление. Или уволить. Открывать ему ситуацию пока преждевременно. И здесь дело не в доверии. Касательно же четвёртого варианта, то вслед за переподчинением департамента пограничных войск, логично должно последовать и это. Но оно займёт время. Так как неизбежны структурные и финансовые сложности.

Зазвонил телефон.

— Кир Кириллович? Доброе утро. Это Колокольцев.

— Утро доброе, Иван Семёнович. Слушаю вас, — Будин прикрыл трубку и сказал. — На ловца и зверь бежит.

— Кир Кириллович, я тут недавно побывал в одном из наших ВУЦ. Видел девушку. Ну, копия моей Любы. Извините, что я с таким делом обращаюсь к вам. Но если наша Люба случайно оказалась там, может поменять их? Может быть, там и должна была быть эта девушка? Впрочем, извините, кажется, я уже ерунду горожу. Но эта случайная встреча с двойняшкой очень сильно впечатлила меня. Как такое возможно?

— Иван Семёнович. А может, корректней было бы этот вопрос адресовать к самому себе?

— То есть?

— Да, очень просто. Я здесь вижу три объяснения. Первое — грехи молодости дают всходы. Второе — возможны манипуляции в роддоме. И третье — почти у каждого человека на Земле есть двойник. В-четвёртых, нынешняя оперативная ситуация, слава богу, никаких подмен не предполагает. Я логично рассуждаю?

— Вполне.

— Ну, вот видите? И потом. Иван Семёнович. Мы же с вами условились эту тему по телефону не затрагивать.

— Да, я помню. Поэтому и хотел напроситься на пятиминутный приём.

— Да, хоть сейчас. Для вас мои двери открыты.

— Хорошо. Спасибо. Я буду через полчаса.

Оба положили трубки.

— Конечно, можно было бы послать его вместе со всеми его фантазиями. Тем более, что с его стороны это некорректно. Но ведь он, в принципе, прав, — сказал Будин.

— А может, как раз и не стоило его сейчас принимать? Не слишком ли странный повод? — спросил заместитель.

— Нет, не слишком. Мы должны заинтересоваться этой двойняшкой, ведь она может быть нам полезной. Или не так?

— Вы меня убедили.

Вновь зазвонил телефон. Директор поднял трубку.

— ФСБ. Будин.

— Это представитель «Интерпола» в Москве комиссар Дажен. Вы не могли бы принять нашего коллегу из Парижа?

— По какому поводу?

— Это связано с розыском в Париже Колокольцевой и пропажей документов у госпожи Туровой.

— Хорошо. Я готов его принять, — сказал Будин и положил трубку. — Кажется, выползает пятый вариант. Сейчас придёт сюда этот француз. А вы перехватите Колокольцева и подготовьте его, так чтобы он сыграл отца, потерявшего в Париже дочь. Мы их сведём. Всё очень кстати.

— Понял, — ответил Михаил Антонович и вышел.

В кабинет ступил помощник.

— Товарищ генерал, в приёмной комиссар Дажен и его коллега Терье из Парижа.

— Проси.

В кабинет вошли два иностранца.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте, присаживайтесь.

— Господин генерал, в Париже сложилась странная ситуация. Исчезла мадемуазель Колокольцева. На следующий день неожиданно Париж покидает мадам Турова. Но ещё через день выясняется, что мадам Турова не покидала Париж, но у неё пропал паспорт. Встаёт вопрос: кто же тогда пересёк границу и покинул Париж с документами Туровой?

— Господин комиссар, заявление о пропаже Колокольцевой поступило к вам через несколько дней. Отец девушки генерал Колокольцев постоянно находится на связи со мной. Правительство официально уполномочило меня взять это дело под мой личный контроль. С нашей стороны эта история выглядит следующим образом. Гражданин Франции Жан-Поль Кутузьё познакомился в Дубровнике с девушкой из России, где она была на отдыхе. Молодой человек пригласил её в Париж, чтобы познакомить её со своими родителями. Но уже где-то по дороге из аэропорта домой вся семья была похищена и убита. Странно, что подозревается наша Колокольцева, которая попала в Париж случайно и по приглашению. Ещё более странно, что вы связываете исчезновение, а возможно и гибель генеральской дочери с каким-то паспортом, какой-то театральной деятельницы Туровой. У вас у самого нет ощущения искусственных нагромождений из противоречий? Как только вы связались со мной, я позвонил генералу Колокольцеву и попросил его приехать сюда. Вы не желаете познакомиться с ним?

Комиссар Дажен переглянулся со своим коллегой, тот в ответ пожал плечами. Будин нажал на кнопку коммутатора.

— Посмотрите, там не прибыл генерал Колокольцев? Приехал? Ну, вот видите, он уже здесь. Пригласите его сюда.

Дверь отворилась, и на пороге появился Иван Семёнович.

— Разрешите? Здравствуйте.

— Здравствуйте, Иван Семёнович. Вот познакомьтесь. Комиссар Дажен из «Интерпола» и его парижский коллега комиссар Терье. Он занят поиском вашей дочери.

— Господин женераль, как ваша дочь попала в Европу?

— Летом, в июле. Она отдыхала с подругами в Дубровнике. Там познакомилась с каким-то молодым французом. Он взял её на несколько дней в Париж. И с того дня связь с ней прервалась. До нас уже доведена информация о пропаже всей семьи того юноши. Очень странная и тревожная история. Мы с женой очень надеемся, что наша дочь где-то в Париже и жива.

— А с кем она была в Дубровнике?

— С ней были две девушки, с которыми она училась в институте, Светлана Колтунова и Анжела Пёрышкина. Они давно вернулись домой без нашей девочки.

— Дайте нам, пожалуйста, номер её мобильного телефона. И ещё, вы не могли бы допустить меня в её комнату? Нам бы хотелось осмотреть её вещи, возможно, снять с них отпечатки её пальцев.

— Пожалуйста, — ответил согласием Иван Семёнович.

— Хорошо, — Дажен встал. Вместе с ним поднялся и его коллега. — Мы благодарны за приём, и разрешите откланяться.

— Пожалуйста, господа. Это мой долг. Мои двери всегда открыты для коллег. До свидания, — директор выпроводил гостей и тотчас метнулся к селектору.

— Михаил Антонович. Немедленно звоните домой Колокольцевым. К ним едут французские чины. Вызовите жену генерала на беседу куда-нибудь в кафе или ресторан. Нежелательно, чтобы Надежда Петровна столкнулась с ними. Вы меня поняли?

— Я всё понял, Кир Кириллович. Действую.

— Так я слушаю вас, — начмед с любопытством оглядел Чаркину.

— Товарищ майор, сделайте мне пластическую операцию? — обратилась к нему Валя.

— Ну, во-первых, ввиду ограниченных технических возможностей, мы оказываем только терапевтическую и медикаментозную помощь. Это санчасть, а не госпиталь. А, во-вторых, зачем это вам? У вас вроде бы всё на месте. Молодая, красивая девушка… О чём вы говорите?

— Совершенству нет предела, но кое-что, совсем немного, мне бы хотелось поправить.

— В окружном госпитале и в госпитале для ветеранов войны тоже нет подобной услуги. Но в городе есть несколько специалистов, которые делают различной сложности коррекции. Я вам напишу телефоны и адрес Валентина Аркадьевича Кесарева. Вот, пожалуйста, — он протянул листочек бумаги.

— Спасибо, — ответила Валя и тотчас покинула санчасть.

Идя по воинской части, она вытащила мобильный телефон и набрала номер.

— Валентин Аркадьевич? Здравствуйте. Можно к вам записаться на приём?

— Пожалуйста. Приезжайте, хоть сейчас.

— Я военнослужащая и могу только в воскресенье.

— Нет проблем. Мы ведём приём и по выходным дням.

— А как вас найти?

— Улица генерала Белова. Остановка автобуса «Холодильник». Найдёте Дом культуры. А прямо напротив него увидите наш салон пластической хирургии.

— Рота, смирно! Слушай вечернюю поверку! — скомандовал прапорщик Македон и открыл журнал со списком личного состава.

— Абашкина!

— Есть!

— Афонькина!

— Есть!

— Ботвиненко!

— Бочкина!

— Бурякова!

— Буханкина!

— Варакина!

— Гайдым!

— Гошкина!

— Дыкина!

— Звонарёва!

— Есть! Дежурный по роте!

— Зюкина!

— Калачёва!

— Колтунова!

— В наряде.

— Кулешова!

— Лисичкина!

— В наряде. На КПП.

— Ложкина!

— Мурашёва!

— В наряде. Дневальный по роте, — ответила Звонарёва.

— Некрасова!

— Оськина!

— Пёрышкина!

— В наряде. Дневальный по роте.

— Стёпкина!

— Саенко!

— В наряде. В штабе.

— Тёшкина!

— Угарова!

— Урюпина!

— Чаркина!

— Чеснокова!

— Яшкина!

— Рота, смирно! Товарищ капитан, вечерняя поверка проведена.

Отсутствующих нет. Старшина роты прапорщик Македон!

— Вольно. Командуйте отбой.

— Рота, отбой!

Все девушки разделись и запрыгнули под одеяла.

— Звонарёва!

— Я, товарищ капитан!

— Отнеси рапортичку в штаб.

— Есть, — ответила Люба, взяла формуляр и вышла из казармы.

Прошла по тёмному военному городку. Поднялась на крыльцо штаба. Скрылась за дверями. В штабе уже были дежурные из всех рот. Она протянула дежурному по штабу формуляр и направилась к выходу.

— Звонарёва! — услышала она за спиной голос майора Коркина. Люба обернулась. — Там тебе посылка из Москвы пришла. — Зайди, получи.

— От кого?

— Хороший вопрос, — ответил Коркин уже в кабинете. — Держи. От генерала Колокольцева.

Люба взяла в руки увесистый пакет. Глянула на обратный адрес. Москва. От Колокольцева Ивана Семёновича. Люба улыбнулась.

— Присядь! — сказал Коркин.

Люба присела на стул.

— Люда. То, что ты Звонарёва, есть у меня большие сомнения. Но в чем я не сомневаюсь нисколько, так это в том, что ты дочка начальника управления боевой подготовки генерала-лейтенанта Колокольцева Ивана Семёновича. Я помню, когда он вошёл в вашу аудиторию, ты побледнела, опустила глаза, села и принялась писать и словно сжалась. Это совершенно не типичная реакция. То есть ты хотела в тот момент быть незамеченной. Но этого избежать было невозможно. Помню его реакцию, весь ваш короткий разговор. Всё говорит о том, что ты его дочка. Уж не знаю, законная или не очень. Это знаешь только ты. Появление его тебя очень удивило. Может, ты его знала прежде. А может только по портретам. Но узнала ты его сразу. Ты, видимо, похожа на свою мать или на его мать. Я ведь тоже сын генерала. Но не законный. Меня воспитывал отчим. Бывший военный врач. Тебе повезло, наш генерал тебя сразу узнал, как только увидел. И, похоже, не боится тебя признать. Иван Семёнович хороший человек. Мой — тоже, быть может, не плохой, но… Кто их там разберёт, родителей. Кто прав, а кто виноват. Отец или мать. Мне никто не скажет. Для меня жизнь — данность такая, какая она есть. Так уж сложилась и переделать её не дано уже никому. В принципе, я и без него обхожусь. Военное училище закончил. В академию заочно поступил. Не знаю и не буду гадать, как у вас получилось. Но мама твоя, видно, хорошая женщина. Воспитала тебя правильно, без лишних закидонов. Ты отличаешься от многих в вашей группе. Что-то я много говорю. А ты всё молчишь. Скажи или головой кивни, прав я или нет.

— Всё правильно, товарищ майор. Я многого сказать пока не могу. Сейчас такая ситуация. Время всё расставит по своим полочкам.

— Молодец. Ты ещё и не болтливая. Это здорово. Не буду тебя пытать. Держись за меня или за мою сестричку, Катюху Кулешову. Мы тебя в обиду не дадим.

— У вас фамилии разные…

— Да, я Коркин по матери. Катя родилась уже во втором браке. Отчим Кулешов.

— А настоящего вы не видели?

— Никогда. Знаю только, что он есть. Вышел в отставку. Живёт в Москве. У него другая семья. Дети тоже взрослые. Его фамилия Чердаков. Генерал армии. Бывший замначгенштаба. Однако я тебя задержал и заговорил. Извини. Ну, беги в роту. До свидания. Будем знакомы. Меня зовут Алексей.

— Спасибо. Очень приятно. Спокойной вам ночи. Товарищ майор.

В воскресенье, уже в шинелях группа опять высыпалась за КПП в город. Так же запрыгнули в автобус. Когда к ним подошла кондуктор, Валя Чаркина тихо спросила её:

— А вы не подскажете, где лучше выйти, чтобы попасть на улицу генерала Белова?

— А вам что конкретно надо там?

— Там должен быть Дом культуры холодильщиков?

— Тогда лучше выйти на следующей остановке, правда придётся немного пройти пешком, но недалеко, а там спросите.

— Спасибо, — ответила Чаркина и объявила подругам. — Девочки, я помчалась. Чао-какао.

— Ты куда?

— Доить верблюда. Вечером расскажу.

— Ладно, пока.

Валя вышла. Сориентировалась. Нашла Дом культуры, а напротив него увидела салон пластической хирургии и вошла в здание. Там отыскала нужный кабинет.

— Разрешите?

— Заходите, пожалуйста. Сразу слышится военный человек. Присаживайтесь. Военных женщин у меня ещё не было. Рассказывайте, что вас привело к нам. И судя по всему не явный дефект.

— Да, доктор. Я бы хотела свести татуировки.

— Когда же вы ими обзавелись, что они уже успели вам надоесть?

— Да, совсем недавно. Здесь, в этом городе.

— Эх, девушки, девушки. Почему вы не слушаете хороших слов? Ну, давайте, показывайте свои художества.

Валя скинула китель. Валентин Аркадьевич глянул на плечо, на шею и на крестец.

— Ну, что… Я могу вас обнадёжить, всё это поддаётся лечению. У нас есть два пути решения проблемы — амбулаторный и стационарный. Какой вам больше подходит?

— Тот, который дешевле.

— Значит, амбулаторный. Я вас записываю на утро в понедельник.

— Я не смогу утром. У нас занятия.

— Тогда после полудня. На четырнадцать часов будет нормально?

— Тоже не смогу. Мне бы по воскресеньям…

— Так это мы и за полгода не успеем. И вам это обойдётся… несколько… более… затратно.

— Это сколько?

— Девять.

— Девять тысяч. Я правильно поняла?

— Правильно. Долларов.

— Долларов?

— Да. Но по-другому не получится. Специалист, который будет заниматься с вами, должен будет приходить сюда по выходным. У него же тоже семья.

— А стационарно? Это мне придётся на неделю ложиться сюда?

— Да. На три недели. Но это вам обойдётся на три тысячи дешевле.

— Это шесть тысяч долларов. Доктор, я не потяну. И родители мне таких денег не дадут. Что же делать, доктор? Валентин Аркадьевич? Может, есть ещё вариант?

— Есть вариант… По вечерам. Каждый день. В течение трёх месяцев.

— А это сколько?

— Пять.

— Всё равно дорого. Но почему?

— Это медицинская косметология. Аренда помещения. Работа персонала. Дорогостоящее импортное оборудование. Электроэнергия. Водоснабжение. Отопление. Налоги. У нас кредиты. Проценты очень высокие. Лекарственные препараты исключительно импортные. Ничего отечественного.

— А почему?

— Ну, потому, что в отечественной медицине данного направления попросту не существовало. Равно как и вашего направления культуры.

— Что же делать, Валентин Аркадьевич? Неужели нет выхода?

— Ну, почему же нет. Выход всегда есть. Заканчивайте учебу, работайте, служите, зарабатывайте деньги и приходите. Правда, через год будет подорожание услуг. А со временем мы приблизимся к мировым стандартам, и это будет стоить в три раза дороже.

— Что же делать? Что же делать? Доктор? Валентин Аркадьевич? Миленький. Помогите. — перейдя на шёпот, пролепетала Валя.

— Я бы рад. Но я же не могу из своей зарплаты платить специалистам. У них семьи. Дети. У меня — тоже. Хоть жена погибла. Но есть сын. Он студент. До окончания института ещё год. Его надо содержать. Если я не буду вовремя платить долги по кредитам своему банку, меня продадут коллекторной компании, которая ради денег уничтожит меня вместе с коллективом. Заберут и бизнес, и квартиру. Так что приходите через год или два с деньгами. Мы за месяц вам наведём полнейшую чистоту. Даже девственность восстановим.

— Я ещё девушка.

— Похвально. Однако с такими украшениями выйти замуж за приличного человека весьма проблематично. Если б вы пошли за меня, я сделал бы вам бесплатно. Подумайте.

Валентина подняла заплаканное лицо и вновь опустила его в ладони.

— Как можно без любви, доктор?

— А что есть любовь? Аффективная страсть двух особей. Неужели в ней больше разума, нежели у животных? Думайте. Вы ещё молода. Сегодня вам 23? Через три года будет 26. Вполне ещё сможете устроить свою личную жизнь. Сегодня вы вбили себе в голову, наверное, майора Коркина. Или я не прав? Возражайте.

Валентина сидела, спрятав лицо в ладони.

— Откуда вы знаете Коркина?

— Ну, я же ещё совсем недавно служил у вас начмедом. Так я угадал? Значит, я прав. Для него вы сделали себе рисунки, теперь же ради него хотите вывести всё это. Всё верно. Он нормальный парень и не терпит извращений. В общем, приходите через год. А сейчас у меня ещё приём. Извините. Будьте здоровы.

Валя вышла из кабинета. В коридоре надела шинель и покинула здание. Она села в автобус. Доехала до парка. Пересекла улицу. Вошла в знакомый уже подъезд. Поднялась в лифте на седьмой этаж. Ещё не понимая зачем, остановилась перед дверью с табличкой. Позвонила. Дверь открыл тот самый золотозубый татуировщик.

— Привет. Заходи. Деньги принесла или чего?

— Да, я так… Слушай, помоги… Ты можешь всё это замазать?

— Как это замазать? Хочешь вывести? Это к отцу.

— Я была у него.

— Ну и что? Я-то чем могу помочь?

— Он просит деньги.

— Ну, а что же ты хочешь? Бесплатно тебе никто ничего делать не станет. А у него клиника. Там у него подрабатывают большие специалисты. Ездят на трамваях, на такси. Они же платят за проезд. Ради такой красавицы, как ты, их бесплатно никто не повезёт. У них в поликлиниках и больницах зарплаты поменьше ваших военных. Соображай, что говоришь. Помоги. Отец меня не балует. Я сам зарабатываю на таких дурах, как ты. Я тебя не тащил за трусы. Ты сама припёрлась. Мороженое ела. Я ещё, если помнишь, твоих подруг угощал. Я почти бесплатно тебя расписал. Ты же мне не окажешь бесплатную гормональную поддержку?

— Это как?

— В постели. Бутербродом, — пояснил он и продолжал бурчать. — Все просят: помоги. А с каких это дел? Ты кто мне? Сестра? Подруга? Любовница? Ты смотришь на меня как на урода. Да, я не так красив, как ваш майор Коркин. Но я сам иду по жизни. Учусь. Скоро буду врачом. Стану отцу помогать. Хочешь, чтобы тебе помогли? Вот возьми и выбрось бесплатно из своей больной головы того же майора Коркина? Выходи за меня, мой батя бесплатно тебя почистит. А если втрескалась в майора, вот и попроси его. Интересно, куда он тебя пошлёт?

Он не договорил. Упал как подкошенный. А она продолжала носиться по квартире и крушить всё подряд. За этим занятием её и застал вернувшийся из клиники Кесарев-старший. Он тотчас вышел из квартиры, захлопнул дверь. Вытащил из кармана мобильный телефон и набрал номер.

— Милиция? Приезжайте по следующему адресу. Диктую.

Прибывший наряд из трёх человек скрутил Валентину и увез в отделение.

— Рота, строиться на вечернюю поверку! — скомандовал прапорщик Македон. — Рота, равняйсь. Рота, смирно. Равнение на средину! Товарищ капитан, вторая рота для проведения вечерней поверки построена! Старшина роты прапорщик Македон.

— Вольно. Приступайте, — сказал капитан, протягивая прапорщику журнал.

— Абашкина!

— Есть!

— Афонькина!

— Здесь!

— Афонькина!

— Есть!

— Громче отвечать надо! Чётко и по форме. Чтоб я не повторял.

— Так точно!

— О-о… Хулиганистые девки…

— Ботвиненко!

— Есть!

— Бочкина!

— Есть!

— Бурякова!

— Буханкина!

— Варакина!

— Верейкина!

— Гайдым!

— Гошкина!

— Дыкина!

— Звонарёва!

— Зюкина!

— Калачёва!

— Колтунова!

— Кулешова!

— Лисичкина!

— Ложкина!

— Мурашова!

— Некрасова!

— Оськина!

— Пёрышкина!

— Стёпкина!

— Саенко!

— Тёшкина!

— Угарова! — Есть!

— Урюпина! — Есть!

— Чаркина!

— Чаркина!

— Не понял. Где Чаркина? В наряде её нет?

— Она сегодня в увольнении была. Вот она в списке на увольнение.

Где-то застряла. Что ж, так и пишем: Чаркина отсутствует.

— Чеснокова!

— Есть!

— Яшкина!

— Есть!

На пороге появились полковник Лямзин и майор Коркин.

— Рота, смирно! — скомандовал командир роты. — Товарищ полковник, в роте проведена вечерняя поверка. Весь личный состав налицо за исключением курсанта Чаркиной.

— У меня очень плохая новость. Мы с начальником штаба только что приехали из РОВД. Ваша однокурсница Чаркина задержана милицейским нарядом за учинённый дебош и погром в квартире уважаемого в городе человека, директора клиники пластической хирургии и медицинской косметологии, доктора наук Валентина Аркадьевича Кесарева. Это наш бывший начмед, подполковник медицинской службы. Чаркина нанесла тяжелую черепно-мозговую травму сыну хирурга. Его откачали. Он пришёл в себя. Но его состояние остаётся тяжёлым. Их жилищу нанесён значительный ущерб. Убытки подсчитываются. Пострадала дорогостоящая импортная медицинская и бытовая аппаратура. Мотивы проступка пока не ясны. Но и речи о самообороне не идёт. Налицо банальная уголовщина. Слава Богу, ничего не похищено. Тем не менее, заведено уголовное дело по статье хулиганство, с нанесением вреда здоровью и значительного ущерба личному имуществу. Месяц назад мы уже пережили инцидент с участием этой же самой Чаркиной. Но если первый случай можно было замять, так как он был сугубо нашим внутренним, то данный случай уже подпадает под статью в разряде уголовных преступлений городского уровня. А с учётом известности персонажей не миновать нам резонанса и газетной славы. Я не желаю такого позора. Прежде подобные фортеля откалывали солдаты, а теперь — девушки, красавицы, будущие жёны и матери, военные интеллигенты, переводчики и журналисты. Если конфликтующие стороны не придут к мировому соглашению, я без тени сомнения подпишу приказ об отчислении. Армии не нужны неуправляемые люди. Не владеешь собой, бесполезно пытаться командовать другими. Всё. Объявляйте отбой.

— Есть. Рота, отбой!

Распахнулась дверь ротной канцелярии. Вышел прапорщик Македон.

— Катерина! Кулешова!

— Я!

— Баня наша сломалась. Отведёшь взвод в городскую. Всё понятно?

— Так точно!

— Действуй!

— Есть! Девчонки, идём в городскую баню. Выходите строиться с пакетами!

Через минуту взвод вышел за КПП и погрузился в автобус. Так же организованно девушки вошли в баню.

— Девчонки, моемся быстро. Через десять минут выходим. Нам надо успеть к этому дядьке, — распорядилась Катя.

Через полчаса взвод подошёл к зданию центра пластической хирургии. Так же всем взводом девушки ввалились в кабинет доктора Кесарева.

— Ого! Это ещё что за депутация?

— Валентин Аркадьевич, спасите нашу Валю.

— Как же я спасу её после всего?

— Откажитесь своих претензий.

— Что значит — откажитесь? Она нанесла крупный ущерб жилищу. Моей репутации. Вы согласны за неё возместить урон? И потом, причина её претензий в том, что я отказал ей в немедленной косметической операции по удалению татуировок. Она получила изъяны на теле не где-то в боях за Родину. Она сама нанесла своему телу уродство. За деньги. Значит, и удалять это тоже следует за деньги. Я объяснил ей русским языком, что у нас частная клиника и не могу заставить специалистов работать бесплатно. Мы за всё платим большие деньги. У нас дорогостоящее импортное оборудование, электроснабжение, водоснабжение, аренда, кредиты. Подобную гуманитарную помощь можно оказать только очень близкому человеку. Брату, сестре, невесте. Я намекнул ей на то, что если бы она стала моей женой, то почему бы и нет. Но у неё же претензии на исключительность.

— А если она согласится стать вашей женой, вы отзовёте свои претензии?

— С учётом её неплатёжеспособности, это самый лучший способ тихо замять случившееся.

— Ладно. Я попробую с ней переговорить. Хотя ваш отзыв заявления послужил бы вам хорошей рекламой.

— У меня и без неё отбоя нет. Короче, вот вам телефон и адрес её адвоката.

— Можно от вас позвонить?

— Звоните.

Кулешова взяла трубку. Набрала номер.

— Здравствуйте. Это вы ведёте дело Чаркиной? Я её подруга. Мы можем с вами встретиться? Давайте, прямо там, у КПЗ. Едем.

Девушки вышли из автобуса, к ним подошёл мужчина.

— Здравствуйте, девушки. Идёмте. Всех нас не пустят к ней. Но одну из вас я смогу провести туда. Кто пойдёт?

— Я пойду, — сказала Кулешова. — Девочки, ждите меня здесь.

Чаркину привели в комнату для свиданий, где её ждали адвокат и Кулешова.

— Валя. Мы только что были у доктора Кесарева. Он согласен отозвать свои претензии в обмен на твоё согласие пойти за него замуж.

— Да ни в жизнь! — ответила Валентина.

— Валентина, не упрямьтесь. Не будьте глупой. Это единственно возможный способ уладить конфликт и избежать наказания. А сейчас вам грозит реальный, тюремный срок, — сказал адвокат. — Но даже если удастся свести дело к минимальному сроку, году условного, то сами по себе суд, разбирательство, объяснения причин наносят большой моральный ущерб.

— Валя, подумай о себе. О матери. Вспомни сестру. Ты же не только себе, но и ей жизнь сломаешь, — сказала Катя.

— А ей-то чего? — спросила Валентина.

— Она же у тебя школу заканчивает. Куда-то пойдёт поступать. Ей же в анкете придётся назвать родственников и их адреса. Ты хоть представляешь свой адрес на ближайшие три года?

— Пусть не пишет, — ответила Чаркина.

— Валя, не говори глупости. Когда ты поступила к нам, тебя до седьмого колена проверили.

— Валя, вам следует прислушаться к тому, что говорит ваша подруга. Всё это очень серьёзно, — сказал адвокат.

— Ладно. Я подумаю, — ответила Чаркина.

— Да не ладно и не подумаю, а надо, чтобы ты прямо сейчас сказала: да, я согласна.

— Как это, прямо сейчас? Я же не люблю его, этого…

— Ой, Валя, твоя любовь — это навязчивая идея. Вы с Коркиным, если и пара, то только по внешним признакам. Выбрось его из головы. А доктор, хоть и не красавец, но хороший и достойный человек. Он личность. А ты кто?

— Кто?

— Кукла. И он, между прочем, согласен тебя спасти. Можно сказать, от гибели.

— Ну, прямо уж, от гибели…

— Да, Валя, именно так. От гибели. Потому, что ты погибаешь. Оступилась и вот-вот покатишься вниз. Откуда не выбираются, — сказала Кулешова.

— Валя, вы даже не представляете себе, в каком дерьме вы окажетесь после суда, — поддержал подругу адвокат. — Начнём с того, что вас отчислят. Если уже не отчислили задним числом. Короче. Сейчас после нашего разговора у меня встреча с доктором. Я должен принести ему ваше согласие. Ситуация не терпит промедления.

— И девочки там, на улице ждут. Они хотят, чтобы ты вернулась к нам. Ну?! Не молчи! Ну, говори же! Ну!!!

— Хорошо. Я согласна.

Адвокат и Кулешова вышли на крыльцо.

— Девочки, она согласилась, — объявила Катя.

— Ура! Молодец, Валька!

С шумом взвод проследовал через КПП и возвратился в роту.

— Чего так долго? — строго спросил Македон.

— Да, троллейбуса ждали долго. Потом он сломался. Пришлось пешком идти.

— Ладно, идите на обед.

Секретарь российского посольства в Париже звонил в полицию.

— Господин комиссар, неподалёку от посольства замечен какой-то подозрительный тип. К посольству не подходит, держится на расстоянии. Полное ощущение, что ведёт наблюдение.

— Хорошо, господин секретарь, я вышлю людей. Продиктуйте, пожалуйста, ваш телефон. Мы вам сообщим о результатах.

Через несколько минут возле российской миссии остановилась машина. Один из сидевших в ней штатских позвонил секретарю.

— Господин секретарь, вы сейчас видите этого типа?

— Да, вот он в синих джинсах, кроссовках и серой куртке.

— Ясно, спасибо.

Агенты вышли из машины и направились к мужчине. Подойдя к нему, попросили пройти к машине и увезли с собой. В полицейском участке обыскали его, выложили на стол два паспорта. Один французский, другой российский.

— Гиви Галания. Откуда у вас паспорт российской гражданки?

— Нашёл. Смотрю, русская. Думаю, надо отдать в посольство. Вот и пришёл.

— Интересно рассказываете. А почему же не отдали?

— Так вы же меня арестовали?

— Значит, вы не успели?

— Не успел.

— И сколько дней вы кружите возле посольства?

— Да только подошёл. Вот, перед вами.

— А по нашим наблюдениям, вы здесь крутитесь уже месяц.

— Ну… Да… То есть, я… Я надеялся лично в руки отдать и познакомиться с девушкой.

— Хорошо, мы сейчас всё узнаем, — комиссар взял трубку. — Господин секретарь, у этого типа обнаружен паспорт российской гражданки. Той самой… Любовь Колокольцева… Да, что находится в розыске. Спасибо. — Он положил трубку и распорядился. — Поль, сделай копии по всем страницам. И вызови фотографа. Пусть он сделает этого типа. Фотографии и паспорт сейчас же отвези в посольство к русским. А все ксерокопии ко мне.

Комиссар взял трубку.

— Господин начальник криминальной полиции, мы взяли подозрительного типа возле русского посольства. Он бывший русский. Гиви Галания. А при нем паспорт на имя русской девушки. Любовь Колокольцева. Хорошо. Я сейчас всё привезу. Его тоже? Слушаюсь, — он положил трубку и приказал. — Этого в машину с решётками.

Арестованного впихнули в машину, и она помчалась по улицам Парижа. Машина остановилась у здания полицейского управления. Комиссар вышел.

— Заведите его в дежурное помещение, — приказал он двоим полицейским. Сам же взбежал на крыльцо и торопливо засеменил по лестнице. Затем вошёл в кабинет, где навстречу ему поднялся человек в штатском.

— Господин генерал. Там в дежурном помещении арестованный нами Гиви Галания. Похоже, что это он замешан в похищении семьи Кутузьё. Есть предложение выпустить его. Но установить за ним наружное наблюдение, чтобы он вывел нас на банду. Судя по тому, что у него находился паспорт разыскиваемой русской девушки, они пытаются найти её. Для чего-то она нужна.

— Ну, что ж, комиссар Терье, поздравляю вас, вы наконец-то продвинулись. И раз уж вам удалось взять этого типа, тогда возьмите на себя труд по наблюдению за российским посольством. Она должна там появиться. Ведь ей же нужен паспорт, чтобы уехать к себе.

— Хорошо, господин генерал. Я понял задачу и сейчас отпускаю этого типа.

— Да. Отпускайте. Но сделайте всё так, чтобы он ничего не заподозрил.

Комиссар спустился вниз. Вошёл в дежурное помещение.

— Освободите его, — сказал он охранникам. — В главном управлении на него ничего нет. Пусть идёт. А в следующий раз найденные документы сдавайте в полицию.

В кабинете зазвонил телефон. Он поднял трубку.

— Слушаю. Директор ФСБ.

— Господин генерал, это комиссар Дажен. Не могли бы вы меня принять? Срочно. Это по похищенной русской девушке.

— Приезжайте.

У здания ФСБ остановилась иномарка. Из неё вышел Дажен. Поднялся на крыльцо, скрылся за дверью и вскоре переступил порог кабинета директора.

— Здравствуйте, у нас новость. Вчера в Париже был арестован некий Гиви Галания. Взяли его возле вашего посольства. При обыске у него обнаружен паспорт разыскиваемой Колокольцевой. Паспорт немедленно передали вашему посольству в Париже. Вот копия. И судя по всему, этот Галания принадлежит к той самой преступной группировке, жертвами которой стала семья Кутузьё. Мы проанализировали ситуацию и пришли к выводу: что девушка тоже была жертвой нападения. Но, видимо, ей удалось вырваться. Однако эти люди упорно продолжают её искать. Зачем? Для чего? Напрашивается следующий вывод: она является носителем какой-то важной информации. Поэтому наши коллеги просят вас о помощи.

— Какого плана? — спросил директор.

— Мои коллеги не стали прессовать этого Гиви Галания. Они отпустили его, но установили за ним плотное наблюдение в надежде, что он выведет их на банду. Но, чтобы держать его на коротком поводке, нужно на него побольше информации. Нет ли у вас дополнительной информации на данного субъекта?

— Это, пожалуйста. Сейчас узнаем, — директор позвонил по внутренней связи. — Михаил Антонович, зайдите, пожалуйста.

Вошёл помощник.

— Вот. Гляньте, — Будин подвинул по столу навстречу ему бумаги.

Михаил Антонович окинул коротким взглядом копию паспорта Любы и отложил в сторону. Затем взял ориентировку с фотографией Гиви Галания.

— Я возьму. Сейчас просмотрю картотеку и доложу, — он вышел.

Вернулся в свой кабинет. Вызвал сотрудника.

— Возьми это. И собери всё, что есть у нас на этого деятеля.

— Слушаюсь, — сотрудник вышел.

Михаил Антонович поднял трубку.

— Соедините меня с Белореченском. Сергей Степанович? Слушай внимательно. Там у вас есть вэче номер шестнадцать двести шестьдесят два. Это особый специализированный военно-учебный центр. Знаешь? Ну, молодец. Кто бы сомневался. Там в группе военных переводчиков и корреспондентов учится Людмила Звонарёва. Она наш человек. Переговори с этим Лямзиным. Устрой так, чтобы она как можно скорее появилась у нас. Звонарёва Людмила Ивановна. Давай дорогой. Действуй.

Он опустил трубку. В кабинет вошёл сотрудник.

— Разрешите?

— Уже нарыл? Давай сюда, — он взял бумаги, покинул свой кабинет и перешёл в кабинет директора.

— Разрешите? Вот всё, что у нас было на этого Гиви Галания. Уголовник. Член грузинской преступной группировки. Продолжительное время промышлял в Москве. В розыске около десяти лет, — доложил Михаил Антонович и положил бумаги на стол директора.

А Будин передал их Дажену.

— Спасибо, господа. Я немедленно передам это в Париж, — сказал комиссар и вышел.

— Ну, что, во-первых, сообщи Колокольцеву, что в Париже найден паспорт их дочери. Надо держать их в курсе. А, во-вторых, вызывай Любу Колокольцеву-Звонарёву.

— Уже вызвал.

— Отлично. Ситуация развивается в нужном направлении.

В квартире Колокольцевых зазвонил телефон.

— Алло.

— Папа, ты чего звонил?

— Мне сообщили, что там, в Париже, найден твой паспорт. Ты что потеряла его?

— Да. Было.

— Так чего же не спрашиваешь, где он сейчас? У кого?

— Спрашиваю. Где он? У кого?

— Во-о-о-т. Видишь? Ты там, а отец всё знает. А он в нашем посольстве. Можешь забрать его.

— Хорошо, папочка. Заберу. Спасибо. Извини, много говорить не могу. Привет мамуле. Я вас целую обоих. Ну, пока, пока.

На столе у начальника учебного центра зазвонил телефон.

— Полковник Лямзин.

— Василий Иванович? Это Ордынцев.

— Здравия желаю, товарищ генерал. Чем обязан?

— Мне поступила депеша из Москвы. Надо немедленно отправить Звонарёву Людмилу в распоряжение руководства ФСБ.

— За ней что-то открылось?

— Нет, нет… Всё в порядке. Просто она привлечена к одной разработке.

— Так, сейчас направить её к вам?

— Не надо. Командируйте сами, а я сейчас отправлю с нарочным пакет к вам. Вот пусть она в качестве фельдъегеря отвезёт его директору ФСБ лично.

— Оружие ей дать?

— Не надо. Дай сопровождающего.

— Хорошо. Понял. С ней поедет начальник штаба майор Коркин. Ему в аккурат надо явиться в академию.

— Договорились. Ну, давай, удачи тебе.

Полковник Лямзин положил трубку и поднял другую.

— Алексей, зайди.

Вошёл майор Коркин.

— Разрешите?

— Да. Значит так. Отбываешь сегодня в академию. Поедешь не один. С тобой едет Звонарёва с документами. Охраняй её. В смысле, оберегай. Считай, что это ценный груз. Отвезёшь её на Лубянку. Передашь её из рук в руки. Понял?

— Понял.

— Тогда иди за ней. Снимай её с занятий. Готовь документы. Через час самолёт.

На штабном УАЗике Коркин и Звонарёва умчались в аэропорт. У трапа их встретила бортпроводница.

— Давайте быстрее, товарищи военные. Мы вас заждались. Уже семь минут просрочили.

Едва Коркин и Звонарёва заняли свои места, самолёт начал движение и через минуту взмыл в воздух.

В полете Люба уснула, склонив голову к плечу майора. Очнулась только в момент приземления. Спускаясь вниз, она увидела стоящую рядом с трапом большую черную машину. Едва ступив на землю, она почувствовала, что её кто-то тронул за рукав. Она обернулась и увидела высокого молодого красавчика в гражданском.

— Людмила Ивановна Звонарёва?

— Да. А вы кто?

— Вот моё удостоверение. Мне поручено вас встретить. Идемте в машину.

— А вы откуда? — спросил его майор Коркин.

— Майор, я своё удостоверение показал. Теперь твоя очередь.

— Я начальник штаба, майор Коркин. Мне поручено сопровождать Людмилу Ивановну и доставить её строго по адресу.

— Ну, тогда, садись и ты. Места хватит.

Машина выехала с лётного поля и помчалась по шоссе в сторону города. Красавчик снял трубку с аппарата в салоне и доложил:

— Товарищ генерал, всё в порядке, едем. С ней сопровождающий, её начальник штаба.

Понял. Едем.

Они подъехали к зданию ФСБ. Вышли из машины. Коркин протянул руку для прощания.

— Ну, вот и всё, моя миссия закончена. До свидания.

— Не спеши, майор. Прошу, — красавчик показал на входную дверь.

— Нет, нет. Мне приказано проводить её только до крыльца. Я должен явиться в академию.

— Академия не отвалится. Вы поступаете в распоряжение другой инстанции. Прошу, — красавчик повторил свой жест.

Их провели по этажам и лестницам. Наконец перед ними распахнулась высокая дверь, и они оказались в огромном кабинете. Навстречу им поднялся директор.

— Здравствуйте, Люба. Присаживайтесь. И вы, майор, тоже устраивайтесь рядышком. Посмотрите на это фото. Никого оно вам не напоминает?

— Да это тот самый, который выхватил у меня сумку.

— Замечательно. Завтра оба вылетаете в Лондон. Вдвоём. Под одной фамилией Конаревых. Оттуда перебираетесь на континент, в Париж. Там поселяетесь в отеле. Вы, Люба, сразу же идёте в парикмахерскую и перекрашиваетесь в свой родной цвет. Выходя из парикмахерской, вывернете наизнанку курточку. В курточке зашит маячок. Итак, раскроете зонтик. Он будет красным. А чехол будет зелёным. Затем тотчас едете к российскому посольству, где остаётесь снаружи и ждёте, когда вас возьмут похитители и увезут в неизвестном направлении. Но поскольку они уже под наблюдением, то за вами будут следовать французские полицейские. Похитители должны привезти вас туда, где они удерживают Жан-Поля Кутузьё и его родителей. А там уже полицейские возьмут всех вас в кольцо и арестовывают их.

— А я? — спросил Коркин.

— А вы оставляете Любу в парикмахерской и тотчас едете в посольство, сдаёте её паспорт и точно так же, через Лондон уезжаете в Москву, в академию, на сессию. Любовь Ивановна забирает переданный туда французской полицией свой родной паспорт и на следующий день возвращается в Москву. На этом кино заканчивается. Вот вам та самая флэшка, за которой охотятся те бандиты, — он протянул флэшкарту Любе. — Она уже нам не нужна. Вопросы есть?

— Всё ясно, — ответила Люба.

— Алексей Николаевич? — Будин перевёл взгляд на майора.

— Всё понятно, — ответил Коркин.

— Тогда у меня вопрос. У вас есть мобильный телефон?

— Да.

— Вот лист бумаги, вот ручка. Запишите мне номер вашего мобильного. Симкарту не менять. Никуда не звонить. На другие звонки не отвечать. Держите свои телефоны в карманах. В любой момент вы должны быть готовы выйти на связь только по нашему сигналу.

— Так ты Люба или Люда? — спросил Коркин уже в самолёте.

— Люба.

— А кто такой Жан-Поль?

— Знакомый французский журналист. Но судя по косвенной информации, скорее всего, покойник.

— Вас что-то связывало?

— Да. Вот эта флэшка. Он попросил сберечь её и передать либо властям, либо на телевидение. Я привезла её в Москву и отдала Кир Кирилловичу.

— Самому Будину?

— Да, директору.

— Это подвиг.

— Ну… Какой это подвиг. Ничего героического в том не было. А вот завтра… в Париже… Вот там что-то предстоит… Чувствую, ноет под ложечкой.

Самолёт приземлился в лондонском аэропорту «Хитроу». На привокзальной площади они взяли такси.

— Вам куда? — спросил водитель по-русски.

— Вы русский? — удивлённо спросил Коркин.

— Русский, русский. Мы русские своих узнаём сразу. Я в Лондоне уже двадцать лет. Так вам куда?

— На железнодорожный вокзал.

— Будет сделано.

Сидя в несущемся под проливом экспрессе, Люба услыхала звонок из сумки. Она вытащила телефон. Глянула на дисплей. Улыбнулась.

— Папка.

— Капитан Звонарёв?

— Нет.

— А кто?

— Генерал Колокольцев. Привет, папка. Ты чего хотел?

— Ты забрала паспорт?

— Нет ещё.

— Почему?

— Не получилось. Завтра пойду.

— Почему у тебя голос такой?

— Какой такой?

— Словно ты не очень здорова.

— Всё нормально, папа. Пожелай мне удачи. У меня завтра трудный день.

— А что у тебя завтра? Забери паспорт и скорее возвращайся. Хватит уже играть в Штирлица.

— Папа, не толкай меня на должностной проступок. Не забывай, я здесь не на танцах.

— Ладно, ладно. Хорошо. Я всё понимаю.

— Ну, и молодец. Всё, папа, я много говорить не могу. Спасибо, что позвонил. Обнимаю. Целую. Привет мамуле. Пока.

Она завершила связь и спрятала телефон.

— Я ничего лишнего не сболтнула? — она повернулась к спутнику.

— Нет. Всё в пределах нормы, — ответил Коркин.

— Но, чем ближе к Парижу, тем почему-то холоднее.

— Поезд уже идёт по поверхности. Мы миновали туннель. А во Франции тоже осень. Деревья голые, как у нас в Белореченске. Но в вагоне тепло. А знобит тебя от повышенной алярмности.

— Ой, что я слышу: алярмность, тревожность.

— Мы тоже изучали психологию. Правда, военную.

Они вышли на парижском вокзале. Взяли такси. Поехали в центр. Остановились возле отеля. Вышли. Сели на скамейку.

— Идите, товарищ майор. Устраивайтесь. Я не буду заходить. Посижу здесь. Погляжу на Париж.

— Может, лучше в фойе отеля посидишь? Мало ли что.

— Меня если и караулят, то только возле посольства.

— Всё равно, не надо на улице светиться. Лучше зайди в ресторан. Перехвати хоть бутерброд на скорую руку. А я пока оформлюсь.

— Хорошо, — ответила она, вошла в фойе, огляделась и, увидев двери с надписью «Restaurant», прошла туда.

Коркин закончил оформление и ушёл по лестнице вверх.

Женщина администратор подняла трубку. Набрала номер.

— Полиция? Это из отеля «Лютеция». Только что в наш отель вошла девушка, похожая на ту, которую разыскивают.

— Вы ничего не перепутали? Она что, поселилась к вам?

— Нет, она просто вошла в отель и свернула сразу в ресторан.

— Она была одна или с кем-нибудь?

— Да, не понятно, вроде как с молодым человеком.

— Он тоже в ресторане?

— Нет, он поднялся в свой, триста пятый номер.

— Как его фамилия?

— Сейчас скажу. Алекс Конарье. Русский.

— Хорошо, мы сейчас приедем.

Полицейский опустил трубку, но телефон вновь зазвонил.

— Полиция.

— Господин инспектор, это секретарь русского посольства.

— Слушаю вас, господин секретарь.

— Мы уже сообщали вам, что у посольства крутится всё тот же подозрительный тип. Несколько дней назад его уже забирали. Но видимо отпустили. Так он опять здесь и вновь занял позицию.

— Хорошо, господин секретарь. Не извольте беспокоиться. Мы контролируем ситуацию. Всё будет в порядке. Извините, у нас вызов.

Инспектор покинул дежурное помещение и вошёл в кабинет комиссара.

— Господин комиссар, из отеля «Лютеция» сообщили, что в их ресторан вошла разыскиваемая девица. А из российского посольства только что поступила информация, что там опять объявился Гиви Галания. У него явно криминальный интерес к ней. Не зря он высматривает её. Надеются на встречу с ней.

— А что разве в «Лютеции» точно она?

— Да, не знаю.

— Возьми её фотографию и кого-нибудь, кто знает русский язык. Поезжай, выясни всё и доложишь.

Сверху по лестнице спустился Коркин. Он окинул взглядом фойе, резко свернул в ресторан и через полминуты появился оттуда с Любой. Они поспешно проследовали мимо администраторской стойки и вышли из отеля. Сбежав с крыльца, они остановили такси и умчались прочь.

В тот же момент к отелю подъехала машина с полицейскими. Они вошли в фойе. Инспектор, глянув на администратора, сделал шаг в сторону ресторана. Но та мотнула головой и указала пальцем в том направлении, куда уехали те двое, и добавила:

— Белое «Рено».

Полицейские быстро вернулись в машину и умчались в том же направлении, внимательно присматриваясь ко всем автомобилям. Вскоре они увидели белое «Рено» у российского посольства. Там из «Рено» вышел мужчина и скрылся в здании. Машина тотчас отъехала. А через триста метров её подрезал полицейский микроавтобус.

Агенты выскочили из машины и облепили «Рено».

— Кого ты сейчас вёз? — спросил водителя инспектор.

— Дипломата. Он вошёл в посольство.

— И всё?

— И всё.

— А девушки с ним не было?

— Нет. Не было.

— Точно?

— Точно. Впрочем, садилась одна малахольная. Возле гостиницы. Но проехала двадцать метров и вышла.

— Где? В каком месте?

— Я же говорю, в двадцати метрах от гостиницы.

— А что там было?

— Где?

— Ну, там, где она вышла?

— Да, кто ж его знает?.. А магазин там был… Для женщин… Шляпы что ли… А, вспомнил! Парикмахерская там была!

— Свободен. Поезжай, — сказал инспектор и, когда «Рено» отъехала, скомандовал. — Давай жми туда. Может, ещё успеем.

Микроавтобус помчался к отелю «Лютеция», но через сто метров инспектор воскликнул:

— Смотрите! Вон она. Идёт под зонтиком. Берём её!

Полицейские выскочили из микроавтобуса, окружили Любу и впихнули её в машину.

— Вы Любовь Колокольцева?

— А вы кто?

— Полиция. Вот наши документы. Сейчас мы с вами проедем в полицейский участок. С вами хочет познакомиться и поговорить комиссар Терье.

Микроавтобус пронёсся по улицам Парижа и остановился в одном из дворов. Полицейские вывели Любу, проводили в помещение. Затем провели по этажам и коридорам и ввели в кабинет комиссара.

— Господин комиссар, разыскиваемая мадемуазель доставлена.

— Хорошо. Никто не уходит. Все присаживайтесь. Мадемуазель Колокольцева, мы вас разыскиваем давно. Я не буду терять время на расспросы, где вы всё это время прятались. У нас с вами мало времени. По Парижу вам ходить опасно, так как вас ищут те самые бандиты, которые похитили всю семью Кутузьё.

— Да, мне это известно, ведь я несколько раз приходила к посольству, но всякий раз уходила, так как видела там этих людей. А в полицию боялась обратиться за помощью, так как меня разыскивали по подозрению в убийстве всей этой семьи.

— Вот видите, как хорошо, что мы наконец-то встретились. Теперь мы сможем оградить и защитить вас от любых посягательств. Недавно нами был арестован один из тех типов. Вот его фотография. Посмотрите. Не узнаёте? — комиссар показал ей фото Гиви Галания.

— Да это же тот самый бандит, который выхватил у меня сумку.

— В момент его задержания при нём был обнаружен ваш паспорт. Документ мы передали в ваше посольство.

— Слава богу. Значит, вы их поймали?

— К сожалению, пока ещё нет. И того типа отпустили под наружное наблюдение, чтобы он вывел нас на своих сообщников. Кстати, а вы не знаете, почему они вас разыскивают?

— Тот журналист, Жан-Поль попросил меня сохранить флэшкарту.

— Она при вас?

— Да, вот она. Пожалуйста. Возьмите её. Мне без неё спокойнее.

— Очень хорошо. Вы знаете, что на ней?

— Не успела ознакомиться, да ни к чему мне это. Он сказал отдать её либо на телевидение, либо в полицию. Так что, она теперь ваша.

— Хорошо. Мы сейчас сделаем с неё копию и вернём её вам. Пусть она побудет пока при вас.

— А зачем она мне?

— Понимаете, для того, чтобы устранить последнее препятствие к вашему возвращению домой, мы должны снять с вас подозрения в соучастии с ними. А для этого вы должны поучаствовать с нами в поимке всей банды.

— Что же я должна сделать? Вы дадите мне пулемёт?

— Нет, пулемёт не потребуется. И вам ничего особенного делать не придётся. Сейчас мы все поедем к посольству. Вы там встанете напротив входа. Их люди увидят вас. Они попросят вас поехать с ними. Вам надо согласиться. Вы поедете в их машине. Но, бояться не надо. Мы будем ехать следом. В дороге к нам присоединится наш спецотряд. И так мы их и возьмем с поличным. Вы не против?

— Как скажете. Я согласна.

— Замечательно. Тогда давайте спрячем маячок в вашей одежде. Можно вашу тужурку?

— Пожалуйста, — Люба сняла и подала курточку.

Один из сотрудников вклеил маячок внутрь курточки и вернул её Любе.

— Всё. Готово. Едем! — доложил сотрудник.

Во главе с комиссаром Терье все спустились во двор, погрузились в более крупный автобус. В него сели ещё несколько бойцов, и автобус выехал со двора.

Любу высадили неподалёку от посольства. Она пошла пешком, но не успела сделать и сотни шагов, как её схватили.

— Попалась, пташка. Долго же ты испытывала наше терпенье, — сказал один из бандитов и с размаху ударил Любу кулаком в живот.

— Сука. Где ты, падла, лазила? Мы тут из-за тебя настрадались.

Спортивного вида типы впихнули её в открытую дверь знакомого уже ей жёлтого микроавтобуса. В этот момент из здания российской миссии вышел Коркин. Он увидел эту сцену и бросился ловить такси. Ему удалось остановить «Ситроен». Он дал сотню евро водителю и сказал: — Вот за тем жёлтым микроавтобусом. Жёлтый. Гельбе. Иелоу. Тьфу-ты! Вот как полоски на моём галстуке.

— Да я всё понял, не кричи, — ответил по-русски таксист.

Тут в кармане Коркина заверещал мобильный телефон.

— Коркин слушает.

— Алексей Николаевич? Здравствуйте. Только не вздумайте бить мобильник об асфальт. Доложите обстановку.

— Любу только что похитили и увезли в жёлтом микроавтобусе.

— Откуда вы знаете?

— Я сам видел своими собственными глазами.

— А как вы там оказались? Ваше место в операции?

— Я должен быть в посольстве.

— Вот идите, сидите и ждите. У вас ещё сессия в академии. Всё, отбой связи.

— Есть! Стоп! — приказал Коркин. — Назад. Кам бэк. Рашен эмбаси.

— Да, не шуми ты, я всё понял, — ответил таксист и, развернув машину, повез Коркина в обратном направлении.

А жёлтый микроавтобус тем временем выехал за город и помчался по загородному шоссе. Потом он свернул на узкую и извилистую просёлочную дорогу. Затем остановился перед воротами. Мгновенье спустя, въехал во двор усадьбы.

Любу вытолкали из автобуса и поволокли к дому. Втащили в каминный зал, грубо обыскали.

— Есть флэшка! Вот она! Нашли! Включай компьютер. Смотрим.

— Ну, а что с ней делать? Может, пора кончать?

— Погоди! Успеем! Мы уже однажды поторопились. Может, к ней возникнут вопросы или вдруг придётся за неё торговаться. А пока узнай, где она, сука, пряталась, нам это может пригодится, вдруг придётся делать обыск.

— А понял. Так, где ты, паскуда, ховалась? Мы тут испереживались, — и этот тип ударил её пинком в живот, отчего Люба отлетела в угол.

В это время неподалёку от усадьбы, в поле приземлился вертолёт. Из него высыпались десятка полтора бойцов в шлемах и с автоматическим оружием. Бойцы тотчас бегом отправились в сторону того же дома, видимого сквозь деревья и кусты.

В следующий момент к воротам усадьбы подъехал автобус с полицейскими. Один за другим они направились к высокому забору, который преодолевали и спрыгивали с него во двор. В открытые ворота въехала карета скорой помощи. Из неё с носилками вышли врачи и направились к дому. А там, в каминном зале за компьютером, сидели похитители.

— Всё в порядке! — сказал главарь. — Все материалы на месте. Она нам не нужна. Кончайте её, сбросьте в ту же яму с извёсткой! И уходим! Один из бандитов навёл на Любу пистолет. Нажал на курок.

— Осечка! Гиви, дай свой пистолет!

— На, держи. Может, я пальну? У меня это лучше получается.

— Я сам. А то давно уже по живой цели не стрелял.

Он прицелился, но в этот момент выбитая дверь ударила ему в плечо. Прозвучал выстрел. Белая блузка у Любы обагрилась кровью. Люба вскинула голову, напряглась, словно пытаясь выгнуться, и уронила голову на грудь.

В дом ворвались полицейские и бойцы. Слышалась стрельба. Прогремел взрыв. Из окон со звоном полетали стёкла, следом повалил дым. А вскоре полыхнуло пламя. Но из здания уже выводили бандитов. Вскоре на носилках вынесли и Любу.

Комиссар подошёл к носилкам и спросил врача:

— Она ранена?

— Да, но думаю не смертельно.

— Давайте быстро в госпиталь.

Коркин метался по двору посольства. К нему подошёл секретарь.

— Алексей Николаевич, вот её паспорт. Держите. Садитесь в машину.

Они выехали со двора и помчались по вечернему Парижу. Въехали в какой-то двор. Навстречу вышел врач.

— Что это? Госпиталь? — спросил Коркин. — Она ранена?

— Не волнуйтесь. Самое страшное позади.

Они вошли в палату. У постели сидел комиссар.

— Где же вы всё это время жили? — спросил он Любу через переводчика.

— У своего русского знакомого.

— Кто он?

— А вот он познакомьтесь.

А в учебном центре шла вечерняя поверка.

— Абашкина!

— В наряде.

— Афонькина!

— Есть!

— Ботвиненко!

— В наряде.

— Бочкина!

— Бурякова!

— Буханкина!

— Верейкина!

— Варакина!

— Гайдым!

— Гошкина!

— В наряде.

— Дыкина!

— Звонарёва!

— В командировке!

— Зюкина!

— На КПП.

— Калачова!

— Колтунова!

— Кулешова!

В этот момент на пороге казармы появился генерал Колокольцев.

— Рота, смирно! Товарищ генерал, во второй роте проводится вечерняя поверка. Отсутствуют курсантка Чаркина по болезни и Звонарёва в командировке.

— Звонарёва в командировке? А куда это вы её заслали? Почему это у вас люди выхватываются из учебного процесса? Я вас спрашиваю, полковник Лямзин? Что у вас тут вообще происходит?

— Товарищ генерал, я всё объясню. Это не для общего пользования, — и тихо доложил. — Срочно позвонили из областного управления ФСБ, попросили отрядить наиболее надёжного человека на роль фельдъегеря для отправки документации в Москву.

— А начальник штаба где?

— Он в академии. У него сессия. Когда Звонарёва отбывала в командировку, майор Коркин её сопровождал в Москву.

— Ну, если они отбыли в Москву, почему Звонарёва не явилась в расположение управления? Почему?

— Товарищ генерал, я потом всё объясню.

— Что вы тут разыгрываете тайны мадридского двора?

— Товарищ генерал, на её счёт поступил приказ из ФСБ.

— У неё есть мобильный телефон?

— Не могу знать. Прапорщик Македон, был у Звонарёвой мобильник?

— Не замечал, товарищ полковник.

— Староста группы! Кулешова! Был у Звонарёвой мобильник?

— Не было, товарищ прапорщик!

— Ладно! Объявляйте отбой! — сказал генерал и вышел из казармы.

У её постели сидел Коркин. Под подушкой зазвонил телефон.

— Привет, папа.

— Ты где сейчас?

— Папа, ну где я ещё могу быть? В парижском госпитале.

— А что с тобой?

— Бандитская пуля.

— Так. Всё, мы с матерью вылетаем.

— Конечно, вылетай. И сразу заготовь заявление о предоставлении тебе политического убежища. А чтоб его быстрее рассмотрели, захвати с собой схему дислокации воинских частей и военных учебных центров министерства обороны.

— Смеёшься над отцом? А ну позови доктора!

— Хорошо. Сейчас. Soeur! Medecin! S il vous plait. С est mon pere, general.

— Ale? Est-ce que peux, vous aider? Ne vous en faites par.

— Что вы мне там белькочете? Вы что по-русски не можете сказать? Тоже мне ещё французы! По-русски ни гу-гу!

Медсестра передала трубку Любе.

— Папа, ты доволен? Успокойся, всё в порядке. Через полгода приеду.

На столе директора ФСБ зазвонил телефон.

— Директор ФСБ Будин.

— Кир Кириллович, здравия желаю. Колокольцев.

— Здравствуйте, Иван Семёнович. Чем могу?

— Я по поводу Звонарёвой.

— Какой Звонарёвой?

— Курсантка Звонарёва Людмила. Отбыла в командировку в ваше распоряжение.

— А-а-а… Звонарёва. Что-то слышал. Да она поступила к нам в качестве фельдъегеря со спецпакетом из Уральского управления ФСБ. А что вас беспокоит? Ну, ладно бы Колокольцева Любовь Ивановна, а то Звонарёва. Кто она вам?

— Да как сказать… Подчинённая. Это точно.

— Ну, это, конечно, здорово, что вы проявляете отцовскую заботу о подчинённых, но всё же на дворе не война. Зато о дочери вашей могу сообщить вполне конкретно и определённо. Скоро будет дома. Живой и с орденом.

— Я верю вам.

— И правильно делаете. А сейчас, извините великодушно, у меня через минуту совещание в Совете Безопасности. Будьте здоровы. Привет Надежде Петровне. До свидания.

В дверь начальника ОСВУЦ полковника Лямзина кто-то постучался.

— Кто там? Заходи!

— Разрешите?

— Да.

— Товарищ полковник, курсант Чаркина прибыла для дальнейшего прохождения службы и обучения.

— Что так долго? Сколько ты пропустила? Месяц?

— Полтора.

— О! Это уже много. Многое, очень многое пропустила. Сможешь наверстать? Или, может быть, пойдёшь готовиться к свадьбе?

— Не знаю.

— Ну, если не знаешь, то бери обходной лист, сдавай подотчётное имущество и начинай новую гражданскую жизнь.

— Разрешите идти?

— Иди.

Валя побрела в казарму. Но кроме суточного наряда здесь никого не было.

— А где группа? — спросила она у дежурной по роте.

— На стрельбище. Но скоро должны возвратиться.

Валя вышла на крыльцо и увидела идущий строем взвод.

— Взвод! Стой! Раз, два! Разойтись! — скомандовала Кулешова и девушки бросились к Чаркиной.

— Ты чего так долго? Ведь суд уже давно прошёл?

— Да, рисунки выводила. Ничего не оставили на мне.

— Ну, и правильно сделала.

— Так что, завтра на занятия?

— Ой, девки, не знаю. Командир всё равно меня отчислит.

— Как отчислит? За что? Он же говорил, что не будет.

— Я же полтора месяца прошлындала.

— Ну и что, мы тебе поможем наверстать. А скоро же новогодний концерт. Нам певица нужна. Валька, идём к командиру. Девчата, пошли в штаб!

Кулешова постучала в дверь и просунулась в кабинет.

— Разрешите, товарищ полковник?

— Это ты, Катерина? Заходи.

— А мы всей группой.

— Ну, заходите всей группой. Чего хотели?

— Товарищ полковник, мы репетируем концерт и нам без Чаркиной никак.

— Ну, так она же пропустила полтора месяца. Это сколько материала и тем? Существует учебный план. Его надо выполнять. А индивидуальное обучение у нас не предусмотрено.

— Товарищ полковник, мы ей поможем.

— Василий Иванович, мы ей конспекты дадим.

— Она перепишет все темы по всем предметам и всё будет знать.

— Дядя Вася, ну, пожалуйста, она способная.

— Я вам дам, дядю Васю. Распустил я вас.

— Товарищ полковник, она же хорошо поёт. Оставьте её. А то другой взвод обойдёт нас на смотре.

— Пожалуйста, товарищ полковник.

— Да, чего вы меня упрашиваете? Сама-то она, что думает? Спросите её. Она готова наверстать? Где она?

— Здесь она, товарищ полковник. Валя, иди сюда.

— Я тут.

— Ну, что Валентина, — спросил её Лямзин, — сможешь, нагнать упущенное?

— Товарищ полковник, я постараюсь.

— Значит, будешь учиться?

— Да, буду.

— Хорошо. Договорились. Идите.

— Спасибо, товарищ полковник.

— Ладно, ладно, решено. Идите.

В кабинет Будина вошёл помощник.

— Товарищ генерал. Звонарёва в приёмной.

— Сообщи Михаилу Антоновичу о ней. Сделайте нам чай на троих. И пусть она заходит.

— Слушаюсь.

На пороге появилась Колокольцева.

— Разрешите?

— Заходи, заходи… — Будин вышел ей навстречу. — Ну, здравствуй, Люба. Присаживайся. Как чувствуешь себя?

— Нормально.

— Может, тебе в санаторий дать путёвку?

— Ой, не надо, товарищ генерал. Мне двух недель парижского госпиталя хватит на всю оставшуюся жизнь. Если вы не будете возражать, то я бы поехала доучиваться.

— Хочешь закончить? Стоит ли?

— Товарищ генерал, у девочек скоро новогодний концерт, я должна участвовать.

Вошла официантка. Поставила на стол поднос и вышла. На пороге появился Кораблёв. Будин взял под руку Любу.

— Вот и Михаил Антонович принёс нам что-то очень важное.

Заместитель положил на стол темно-красную коробочку, погоны, раскрыл папку и передал её директору. Будин прокашлялся:

— Приказ номер… За добытые с риском для жизни сведения политического характера и проявленные при этом мужество и героизм наградить Любовь Ивановну Колокольцеву нагрудным знаком с присвоением ей воинского звания прапорщик.

— Служу России.

— Поздравляем тебя. Вот теперь ты вновь Люба Колокольцева. Заканчивай этот учебный центр, а следующей осенью пойдёшь в нашу академию.

— Спасибо, товарищи генералы. А можно до окончания центра я останусь Звонарёвой?

— А зачем тебе это надо?

— Ну, чтоб девочки не знали, что я генеральская дочка.

— И долго ты планируешь быть на нелегальном положении?

— Ну, хотя бы сейчас, оставшиеся полгода. И папа знать не будет. А то он мне доучиться не даст. Он же меня хотел поскорее замуж выдать.

— За кого?

— За сына генерала Гранчакова.

— Это, что за майора? Павлика Гранчакова? — Будин переглянулся с Кораблёвым. — Люба, так это наш человек. Он же тебя в аэропорту встречал. Помнишь? Ты, наверное, не знала его? И что, он тебе не понравился? Вот, девчонки, вам не угодишь. Так. Ладно. Хорошо. Осенью разберёмся. Михаил Антонович, продублируйте ей удостоверения. Пусть едет, доучивается.

— Слушаюсь, Кир Кириллович.

— А ты, — Будин вновь обратился к Любе. — Смотри, если плохо себя почувствуешь, сразу звонишь мне. Договорились?

— Хорошо. Будет сделано.

— Ну, тогда всё, давай, до встречи.

Самолётом Люба долетела до Белореченска. В аэропорту села в автобус. Добралась до воинской части. Прошла через КПП. Вошла в штаб. Отворила дверь командира части.

— Разрешите? Товарищ полковник, прапорщик Звонарёва прибыла из командировки. Все поручения выполнены. Могу приступить к дальнейшей учёбе.

— Звонарёва? Эвон чего… Это ты? Ну, красавица. А тебе идёт. Ух, какая невеста. Присаживайся. Да, скинь ты шинель. Вон, повесь её.

Он нажал на кнопку. Вошла девушка, курсант из другой роты, дежурная по штабу.

— Так, милая, чаю нам на двоих и торт. Держи деньги. Пошли кого-нибудь. Или сама сходи. Только по-быстрому. Одна нога здесь, другая там.

— Есть.

Люба сняла шинель, повесила её на вешалку рядом с полковничьей.

— А ну-ка, ну-ка повернись. Ишь, ты. Медаль. Ну, ты даёшь прикурить, Звонарёва. Куда ж теперь тебя определить?

— А никуда. Я хочу доучиться. А осенью буду поступать выше.

— Одобряю. Всё, что потребуется, напишу. Молодец. Расскажешь?

— Пока нельзя, товарищ полковник. А попозже всё узнаете. Как только мне отмашку дадут.

— Понял. Приставать не буду. А вот и чай с тортом. Присаживайся поудобнее.

— А у вас какие новости?

— Да, какие у нас новости… Вон Чаркина ваша сдала хвосты. На Новый год свадьба с доктором.

Девчонки ваши готовят концерт. Репетируют полным ходом. Как раз сейчас начали.

— Я тоже хочу.

— Успеешь. Не война. Давай попьём чая. Ты похудела. Тебе поправляться надо. Наедай диафрагму, чтоб голос был погуще. Может, коньячку?

— Не, не, спасибо.

— Да, чисто симфонически, по пять капель.

Он открыл сейф, взял оттуда две рюмки и коньяк. Налил по половинке.

— Давай, твоё здоровье.

— Спасибо.

— Хорошие у нас девчата. Дружные.

На сцене Дома культуры под руководством дирижёра девушки репетировали армейские песни.

Не стоит греть в руках мечту О принце и блаженстве, Коль случай выдал красоту, Как хрупкое несовершенство. И в этом видится порой Судьбы ирония. Вот потому мы встали в строй В А-ма-зо-ни-и-и!

На приёме у Будина был комиссар Дажен.

— И кто же эти люди? — спросил директор.

— Две криминальные группировки.

— А человек, у которого всё это время скрывалась эта девушка?

— Точно утверждать не могу, но предположительно он либо коммерсант, либо представитель третьей группировки.

— А каковы же мотивы преследования этой девушки?

— Жан-Поль Кутузьё отдал ей компьютерный носитель информации… Диск или флэшкарту… Чтобы она передала его на телевидение.

— И они захватили её возле телевидения?

— Нет, это произошло возле вашего посольства. Они увезли её к себе, и уже там, на их бандитской базе, мы и осуществили захват.

— И, в конце концов, та самая ключевая информация оказалась у вас?

— Да, но там ничего интересного. Всего лишь компромат на одного украинца и документация о финансовой деятельности одного грузина.

— И всё? — удивился Будин.

— Да, господин генерал, к сожалению, это всё.

— Вы меня разочаровали, господин комиссар. Я надеялся, что вы поделитесь со мной более важной информацией.

— Сожалею, но пока не завершилось следствие, я этого сделать не смогу.

— Жаль, жаль… А, вот я готов с вами поделиться информацией, за которой охотились эти самые группировки. Вот поглядите. Он включил большой монитор на противоположной стенке и запустил видеофайл со своего компьютера.

— Вот, пожалуйста, у нас нет от вас тайн. Видите, здесь аудио— и видеоматериалы со счетами в банках.

— В ваших руках чрезвычайно важная информация. К сожалению, мы не располагаем и частью из этого.

— Так в чём дело? Я готов дать вам копии всего этого.

— Спасибо, господин генерал, но эта информация чисто политического свойства, и я в затруднении, смогу ли я ею воспользоваться.

— А чего затрудняться? Покажите её по одному из телевизионных каналов, вот и всё. А зрители, рядовые граждане, то есть ваши соотечественники, французы и европейцы, пусть смотрят и делают выводы сами.

— Простите, господин генерал, но если не секрет, как вам попали эти материалы?

— Ну, чего бы мы с вами стоили, если б не имели своих источников. Думаю, что ваша сторона располагает не менее эффективными каналами.

— Хорошо, господин генерал, я благодарен вам за аудиенцию. Думаю и надеюсь, что эта наша встреча не последняя в рамках данного дела. Удачи вам и всего наилучшего.

А в армейском клубе продолжалась репетиция.

Нас много так, и разны хоть Мы цветом глаз и кожи, Когда бунтуют кровь и плоть, Всё кажется пустопорожним. И в этом видится порой Судьбы ирония. Вот потому мы встали в строй В А-ма-зо-ни-и!

В кабинете директора ФСБ беседовали Будин и Кораблёв.

— Михаил Антонович, в связи с тем, что французские участники балканского процесса имеют своё видение на тот материал и вовсе не собираются давать ему ход, то наверху принято решение нам самим проинформировать Гаагский трибунал и лично его председателя Шарлотту дель Пьянти.

— Опять вызываем Любу?

— Вместе с майором Коркиным.

— У него сессия в академии. Может, вызвать Гранчакова?

— Зачем делить одну медаль на двух майоров? Снимайте с занятий Коркина. Они с Любой всё-таки вместе служат. И в Париже вместе побывали. Так пусть уже этим тандемом и завершат эту операцию.

Генерал Колокольцев с женой сидели в салоне самолёта.

— Подлетаем. Через пять минут приземлимся. Пока Люба в Париже, посмотришь на эту Люду Звонарёву.

— А тебя никто в твоей обороне не кинется сегодня искать?

— Да ну… Сегодня суббота. И потом, я же инспектирую своё структурное подразделение, значит, я при исполнении.

В кабинете начальника областного управления ФСБ зазвонил телефон.

— Ордынцев на связи.

— Это Кораблёв.

— Слушаю вас, Михаил Антонович.

— Давай-ка направляй к нам опять Звонарёву.

— Есть. Будет исполнено, — он положил трубку и поднял другую. Набрал номер.

— Василий Иванович? Ордынцев.

— Что, опять?

— Угадал. Опять. Готовь. Я сейчас приеду.

— Товарищ генерал. Тогда позвоните в аэропорт, закажите ей билет и попросите задержать рейс на двадцать минут.

— Хорошо, — Ордынцев нажал на рычаг, набрал другой номер. — Аэропорт? Николай Ильич? Здравствуй. Ордынцев беспокоит. На Москву когда вылет? Через час? Тогда на всякий случай, задержи, пожалуйста, вылет. Через двадцать минут подъедет человек. Надо срочно отправить его туда по служебной командировке. Запиши. Звонарёва Людмила Ивановна. Я сам её привезу, прямо к трапу.

Он опустил трубку. Встал. Оделся. Вышел из кабинета. Спустился на первый этаж. Вышел на крыльцо. Сошёл с него. Водитель служебной «Волги», увидев шефа, толкнул дверь машины.

— Куда едем?

— Форштадт. Учебный центр.

Они промчались по городу, въехали на территорию военного городка и остановились у здания штаба, где на крыльце стоял полковник Лямзин.

— Здравия желаю, товарищ генерал.

— Ты куда-то собрался?

— Готовлю машину для девчонки в аэропорт, а оттуда надо забрать генерала Колокольцева. Опять с проверкой. Что-то он зачастил к нам.

— Дай отбой водителю. Я отвезу её сам и генерала твоего заберу. Она готова?

— Сейчас выйдет. А вот и она. Всё получила?

— Да. Всё.

— Тогда, вот… Билет получишь там. Поедешь с начальником областного УФСБ. Познакомься.

— Ордынцев. Сергей Степанович.

— Звонарёва.

— Вот вы какая? Ну, что, всё готово? По коням? Василий Иванович, а ты позвони генералу, пусть не беспокоится, я его заберу.

— Хорошо, товарищ генерал, будет сделано.

«Волга» начальника областного управления ФСБ промчалась по городу и вырвалась на шоссе, ведущее в аэропорт. Там беспрепятственно выехала на лётное поле и остановилась возле самого трапа самолёта.

— Приехали. Идём, Людмила Ивановна, тебя уже ждут. А ты, — он обернулся к водителю, — выезжай на ту сторону и жди меня. Я посажу прапорщика на самолёт. Потом зайду в зал ожидания. Там должен быть генерал из Москвы. Вместе поедем.

Ордынцев подвёл Звонарёву к трапу, где бортпроводница вручила ей билет. Люба поднялась в салон. Трап отошёл. Генерал постоял. Убедился, что самолёт вышел на старт, потом сделал разбег и взмыл в воздух. Ордынцев направился в здание аэровокзала. Тотчас увидел генерала с женщиной. Подошёл к ним.

— Здравия желаю. Генерал-майор Ордынцев Сергей Степанович, начальник регионального управления ФСБ. Мы договорились с вашим полковником Лямзиным, что я вас встречу. Я тут провожал нашего сотрудника, девушку, прапорщика в Москву.

— Колокольцев Иван Степанович. Надежда Петровна, супруга моя.

— Идёмте, моя машина уже здесь.

Ордынцев сел на переднее сиденье, генерал Колокольцев с женой — на заднее. Машина помчалась по шоссе в сторону города.

— Иван Семёнович, вас завезти прямо в часть или до военной гостиницы?

— Давайте у гостиницы.

Ордынцев высадил генерала с женой рядом с военным городком и уехал.

Из гостиничного номера Иван Семёнович позвонил Лямзину. Тот поднял трубку.

— На связи. Лямзин.

— Василий Иванович, Колокольцев тебя приветствует.

— Здравия желаю, товарищ генерал. Как доехали? Вы откуда звоните?

— Я в гостинице. С женой приехал на день рождения Звонарёвой. Ты хоть помнишь, что ей сегодня 23 года исполнилось?

Лямзин молчал.

— Чего молчишь? Ты слышишь меня?

— Да, слышу, слышу, товарищ генерал. Всё настолько неожиданно. Я пытаюсь тупо сообразить, в какой момент и где я опять оплошал.

— Ну, я понимаю, что ошарашил тебя такой неожиданностью. Генерал приехал на день рождения курсантки. Ладно. Не напрягай мозги. В шесть часов вместе с ней приходи ко мне.

— Спасибо, Иван Семёнович, только тут такая, понимаешь, загогулина…

— Какая там ещё загогулина? Отбрось ты все загогулины, каркалыги и кандибоберы. Сними её с занятий, освободи от наряда и приходи с ней.

— Товарищ генерал, два часа назад на неё пришла срочная заявка из ФСБ. И ровно час назад она вылетела в Москву.

— Да, как же так? Улетела? В день рождения?

— Да. Товарищ генерал, в день рождения. Позвонили начальнику областного управления ФСБ. Он сам приехал за ней. Сам отвёз. Посадил в самолёт. Ещё и вас встретил.

— Что ты такое говоришь? Там же какая-то его сотрудница, девушка, прапорщик…

— Да, да… Всё верно. Людмила Звонарёва, досрочно, приказом генерала Будина была произведена в прапорщики.

— А что же ты мне не сообщил?

— Товарищ генерал, вы же там почти наискосяк через дорогу сидите. Я так думал, что у вас там всё схвачено. Она две недели назад приехала при погонах, почти как у вас, да ещё и с медалью.

— С медалью, говоришь?

— Да, с медалью.

— Странно… Очень странно. А ну, давай дуй ко мне. Впрочем, стой. Я сам к тебе приеду. Пришли машину.

— Легко. Одевайтесь. Спускайтесь. Ждать не придётся.

Будин и Кораблёв инструктировали Коркина и Звонарёву.

— Вот портфель. В нём полная распечатка всех файлов с той флэшкарты. Тут же в отдельном кармашке и сама флэшка. Все документы, финансовые схемы преступной деятельности лидера косовских сепаратистов и полевого предводителя Касима Бахчи. По прибытии в Гаагу устраивайтесь в гостиницу. Оттуда посылаете вот эту открытку по почте. И ждёте вызова на встречу с судьёй Гаагского трибунала Шарлоттой дель Пьянти. Идёте вместе. Но Люба остаётся перед входом. А в кабинет идёт Алексей. Если госпожа дель Пьянти пожелает и флэшкарту, то тогда скажешь ей о Любе. Вот и всё. С Богом.

Колокольцев и Лямзин сидели в ресторане на первом этаже военной гостиницы.

— Я же вижу, Люда, то есть Звонарёва, копия моей Любы. Понимаешь? Полная копия. Посмотри на фотографию Любы и найди отличие. Отличия нет. Как такое возможно?

— Объяснение одно, Иван Семёнович. Люба и Люда ваши дочки. Правда, от разных, то есть, как бы…

— Ты стратегически не прав, Василий. Понимаешь? Люда и Люба — одно лицо!

— Понимаю. Вот и выходит — сёстры.

— Ничего ты не понимаешь. Они не сёстры. Они — один человек!

— Да, как же это возможно? Неужели фантом?

— Нет, Василий. Объясняю снова. Но сначала давай выпьем за день её рождения.

— За неё.

— За неё.

Они выпили. Закусили. Колокольцев взял салфетку, развернул её, вынул авторучку и принялся рисовать схему.

— Вот, смотри. Это Люба. Она в Париже. В командировке. Что она там делает, не знаю. И об этом т-с-с-с-с…

— Понимаю, Иван Семёнович.

— Мне сказали: Люба скоро будет, и с орденом. Я думаю: ладно, пока Люба в Париже, мы с женой посмотрим на Люду. Приезжаем сюда. А тут: пардон, мсье женераль, а вашей Люды нет. И оказывается, что она уже прапорщик, с медалью и опять в командировке. Где? Вот, смотри. Беру телефон. Нахожу её имя. Видишь, написано: Люба. Нажимаю на зелёную кнопку, и… На-ка, слушай, — он увеличил звук.

На том конце связи Люба взяла телефон и включила его.

— Что тебе, папа? Ало! Ты чего молчишь?

Лямзин отдал телефон. Колокольцев взял его и сказал:

— Люба, привет от матери. Ты где?

— В Париже. Где же мне ещё быть? А ты, похоже, в ресторане? Ужинаешь? А бедная матерь одна в четырёх стенах?

— Слушай, как ты угадала? Ну и нюх у тебя.

— Какой нюх, папа? У меня слух.

— А что ты слышишь, как люди звенят посудой?

— Папа, я слышу, как ты говоришь.

— Ух, какая ж ты суровая у меня. Короче. Ты скоро приедешь? Когда тебя ждать? Скоро Новый год, между прочем.

— Помню, папочка. Знаю. Сама хочу домой. Я соскучилась по тебе и по маме. Но пока не могу. Только надеюсь, что вот-вот всё закончится, и я вернусь к вам. А пока всё, папа. Иди, отдыхай. Привет маме. Я вас целую обоих. Бай-бай. Пока, пока!

Колокольцев выключил телефон.

— Ну, что скажешь? Кто был на связи?

— Невзирая на все помехи в ионосфере и возможные преломления, полное ощущение, что это…

— Ну, ну… Кто?

— Да… Это… Люба.

— Ну, наконец-то… Хотя… Стой… Погоди… Откуда ты знаешь, что это Люба? Ты что, её видел?

— Я?

— Да, ты.

— Кого?

— Ну… Э-э-э-э… Люду.

— Конечно. То есть… Да. А если вы имеете в виду Любу, то нет. Но голос очень похож.

— А вот вы где, архистратеги. Я там сижу, холодная, голодная. Уже околеваю. А они тут сидят, едят и пьют. Ну, что тут скажешь… Чудо-богатыри!

— Ой, сердце! Это ты? Извини… Мы тут решаем структурный вопрос.

— Я понимаю. Где же ещё можно решать структурные вопросы, не в штабе же.

— Извини, сердце. Василий, познакомься, моя супруга, Надежда, некоторым образом, Петровна. А это Василий, полковник, командир, то есть начальник учебного центра, где и учится наша… То есть, Люда. Но она сегодня в командировке. А мы пытались тут разрешить один кадровый вопрос. Тебе что-нибудь заказать?

— Нет. Не надо. Я попрошу девочек, чтобы они приняли заказ в номер. Всё. Отбой по полной форме.

— Ура! Дождались. Есть письмо. Давай, пересылай его на факс нашему консулу.

Коркин вставил письмо, набрал номер факса консула и сказал по-русски.

— Здравствуйте. Примите, пожалуйста, факс. Нам нужен точный перевод.

— Хорошо. Перезвоните, через пять минут или продиктуйте ваш номер.

— Я написал наш номер внизу.

— Всё, тогда ждите или поставьте факс на автомат.

Люба и Алексей сходили в ресторанчик. Возвратились через час. Из аппарата уже торчал перевод. Коркин взял лист и прочитал:

— Завтра, в 10–00 вы приглашаетесь на приём к судье трибунала по Югославии госпоже Шарлотте дель Пьянти. При себе просим иметь документ, удостоверяющий личность и данное приглашение.

На следующее утро за ними заехал консул, и они отправились в трибунал. Люба осталась ждать снаружи, а Коркин скрылся за дверями учреждения. Его встретили и провели в кабинет судьи.

— Госпожа судья, ваша честь, мне поручено передать вам документы, представляющие несомненный интерес для вас как специалиста по борьбе с международной преступностью в сфере финансов и нарушения прав человека, — Алексей раскрыл портфель, и выложил на стол толстую пачку распечатки. — Вот, пожалуйста. Если вы пожелаете иметь оригинал электронного носителя, то есть флэшкарта, находится у моего помощника, ожидающего перед входом здания.

Суровая судья бегло просмотрела документы и сказала через переводчика.

— Хорошо, спасибо. Но мне, действительно хотелось бы иметь электронный носитель и услышать историю получения документов.

— Тогда давайте пригласим вон ту девушку, — Алексей показал на окно. Судья повернулась к секретарю:

— Передайте, чтобы её пропустили. Впрочем, не надо, я сама выйду.

И она направилась к выходу. Вслед за ней вышли переводчик и Коркин.

За монитором сидели Будин и Кораблёв.

— Смотри. Алексей выходит. А это кто рядом с ним? — обратился директор к заму.

— Так это же сама Шарлотта дель Пьянти. А вот кто это рядом с ней? — спросил заместитель.

— Наверное, помощник или переводчик, — ответил Будин и тут же спросил. — Куда это они направляются?

— К Любе. Подошли. Здороваются, — комментировал изображение Кораблёв.

— Как вас зовут? — спросила Любу судья.

— Любовь Колокольцева.

— Я догадываюсь, что это вы добыли эту информацию.

— Нет. Эту флэшкарту мне отдал французский журналист Жан-Поль Кутузьё. К сожалению, его уже нет в живых.

— Как он погиб?

— Его убили люди, препятствующие тому, чтобы эти документы попали к вам. Я и сама была захвачена бандитами в качестве заложника и даже получила пулевое ранение. Впрочем, все подробности вы сможете узнать от комиссара полиции Парижа Терье, который руководил операцией по моему освобождению. Так что моя роль была не самой крупной.

— Но вы справились с ней великолепно. Ведь вы вышли победительницей. Благодарю вас. Если я вам когда-нибудь буду нужна, вот, пожалуйста, моя визитная карточка. Звоните. Приезжайте. Приходите. Я всегда буду вам рада.

— Спасибо, госпожа, дель Пьянти. Я должна попрощаться. До свидания.

— Вы торопитесь?

— Да, я ещё студентка.

— Даже так? Не ожидала, что российские студенты могут быть столь отважными. Что ж, до свидания.

Алексей и Люба направились к машине, ожидающей их. Сели и тотчас уехали.

В аэропорту Шереметьево у трапа их встречал Михаил Антонович.

— Приветствую вас, герои. Располагайтесь в машине. Поедем. Кир Кириллович ждёт вас.

Они промчались по городу. Остановились на Лубянке. Вошли в кабинет, где, поднявшись из-за стола, навстречу им вышел директор ФСБ.

— Ну, здравствуйте. Молодцы. Вы выполнили возложенную на вас миссию блестяще. Любовь Ивановна, поздравляю вас с присвоением вам офицерского звания младший лейтенант. А вы, Алексей Николаевич, отныне подполковник. По нашему представлению приказ подписан министром обороны. Вот вам обоим погоны. Но и это ещё не всё. Эта медаль подполковнику Коркину. А этот орден «За заслуги перед Отечеством» младшему лейтенанту Колокольцевой. Ещё раз горячо и сердечно поздравляю вас. Удачи вам, здоровья и дальнейших успехов. Можете с лёгкой душой отправляться по местам службы и учёбы.

Люба вошла в кабинет полковника Лямзина.

— Разрешите, товарищ полковник? Младший лейтенант Звонарёва прибыла для дальнейшей службы и учёбы.

— Здравствуй, Люда. Ну, ты идёшь крупными шагами. Давай дерзай. Молодец. Хорошо продвигаешься. Поддерживаю и одобряю. Всем бы так. Через три дня смотр. Потом концерт. Будешь петь?

— Конечно, буду, товарищ полковник. От хора мне не отвертеться. Разрешите я побегу к девочкам?

— Погоди, а чайковского с тортовским да с коньячевским?

— Ой, спасибо, товарищ полковник. Меня от тортов разнесёт раньше, чем я до майора дойду.

— Кстати, о майорах, как там Коркин поживает?

— Видела. Уже подполковника получил с медалью.

— Да ты что? Ой. Ну, надо же. Вот прёт. На пятки мне наступает. Придётся держать с ним ухо востро, а то обойдёт на повороте и не просигналит.

— Ну, так я побегу, Василий Иванович?

— Беги, беги.

На плацу выстроился весь личный состав учебного центра.

— По-о-о-олк! Становись! Равняйсь! Смирно!!! Равнение на средину!

Оркестр грянул марш. Полковник Лямзин строевым шагом двинулся к трибуне. Как только он остановился, оркестр смолк.

— Товарищ генерал-лейтенант, личный состав особого, специализированного военно-учебного центра для проведения предновогоднего смотра построен! Доложил начальник центра полковник Лямзин!

— Здравствуйте, товарищи курсанты!

— Здра жла тварщ генерал! — пронеслось над плацем.

— Поздравляю вас с наступающим новым годом!

— Ур-ра-а-а-а! Ур-р-а-а-а! Ур-ра-а-а-а!

— Вольно! — скомандовал генерал.

— Вольно! — продублировал его полковник Лямзин.

Иван Семёнович сошёл с трибуны и пошёл вдоль строя. И вдруг он увидел Звонарёву.

— Ух-ты! Вот это номер! Звонарёва, это вы?

— Так точно, товарищ генерал!

— За что получили офицерское звание? Ведь вы ещё не закончили курсы?

— За выполнение спецзадания.

— Какого задания?

— Специального, товарищ генерал.

— Характер задания?

— Товарищ генерал, характер задания политический и потому составляет военную и государственную тайну.

— Ну, вот и говори. Пред тобой генерал-лейтенант.

— Не уполномочена, товарищ генерал. Не велено. За разъяснениями прошу обратиться лично к министру обороны или президенту страны.

— Ишь ты, какой суровый младший лейтенант. Ну, ладно. Поздравляю.

Он протянул руку. Звонарёва протянула свою. Генерал пожал руку девушке и спросил:

— А что у вас за шрам на руке?

— В детстве с велосипеда упала.

— С велосипеда? Ну, надо же, — буркнул генерал и пошёл дальше.

На ходу обернулся к Лямзину.

— Слыхал? Военная тайна… Не могу… Не велено… А шрам на руке в точности такой как у моей Любы?

— Иван Семёнович, таких совпадений случайно не бывает. Или она близняшка Любы, или…

— Что или?

— Либо вы её отец.

— Очень глубокомысленный вывод. А я думаю, что всё намного проще, — он вытащил из кармана шинели мобильный телефон, отыскал номер Любы, послал сигнал и пошёл в обратную сторону.

— Алло! — услышал он и увидел Любу, стоящую как ни в чём не бывало строю.

— Люба? — спросил генерал, в телефон. — Это ты?

— Нет, это не Люба. Это дежурный по роте.

— Дежурный по роте, говоришь? А Люба где?

— Какая Люба? Здесь Любы нет.

— А телефон это чей?

— Это телефон Люды Звонарёвой. Она забыла его в тумбочке.

— В какой тумбочке? В казарме что ли?

— Да, в казарме. А кто это?

— Слушай меня внимательно, дежурный по роте. Это говорит генерал Колокольцев, знаешь такого?

— Конечно, товарищ генерал, как же…

— Так вот, бери телефон и беги на плац…

— Так…

— Отдай телефон его хозяйке. Но не говори, что звонил генерал. Ты все поняла?

— Так точно, товарищ генерал.

— Повтори!

— Повторяю. Отдать телефон Звонарёвой и не говорить…

— Что не говорить?

— Ну, что это… что вы… не звонили ей.

— Вот балда… Скажи ей, что её телефон зазвонил. Но не говори, что мы с тобою разговаривали. И сейчас же возвращайся в роту. Поняла?

— Поняла, товарищ генерал.

— Действуй!

— Есть!

Генерал глянул на Любу с расстояния десяти шагов, развернулся и направился к полковнику. Догнал его и сказал:

— Ну вот, а ты говоришь…

— Что, товарищ генерал?

— Сейчас узнаешь. Вот, смотри туда. Видишь, бежит девчонка из казармы? Кто это?

— Да это же дежурная по второй роте Афонькина. Она здесь ни при чём, товарищ генерал. Хорошая девушка.

— Ни при чём, говоришь? А знаешь, что у этой Афонькиной сейчас в кармане?

— Что?

— Телефон.

— Какой телефон?

— Телефон Звонарёвой. Она его забыла в казарме. В тумбочке. Я позвонил Любе, дочери своей, а у тебя в казарме, этот телефон заверещал. Ну, и что ты теперь скажешь?

— Значит, у Звонарёвой есть мобильник.

— И всё? Молодец. Хвалю. Ладно. Проводи смотр дальше. О! Зазвонил мой телефон. Алло?

— Папа. Ты чего звонил?

— Да, вот, хотел поинтересоваться. Ты на Новый год будешь дома? — генерал прошёл между двумя ротами и по тыльной стороне строя направился к Любе.

— Ой, папуля, я надеюсь. Но не могу обещать. Я же не хозяйка положения.

— Да я понимаю, сверхсекретная служба. Но мать очень беспокоится. Испереживалась уже вся, — генерал остановился в двух шагах за спиной Любы и продолжал говорить.

— Что передать ей?

— Папочка, передай ей, что я люблю её и хочу вас увидеть.

— Звонарёва!!! Кругом!

Люба выронила телефон и обернулась. Перед ней стоял отец.

— Младший лейтенант Звонарёва, поднимите телефон! Дайте его сюда!

Люба подняла телефон и протянула его генералу.

— У! Знакомый аппарат. Кто подарил? Надёжная модель. Не разбился. Та-а-ак, смотрим «принятые вызовы». Ух ты. Ну, надо же, какое совпадение: «Папа». Может быть, случайно? Смотрим время и день. 31 декабря, 12 часов 15 минут. Сравниваем с данными моего телефона. И здесь находим полное совпадение. Впрочем, это, конечно не факт. Но есть единственный способ идентификации аппарата с владельцем. Набираем номер с этого. Звоним Любе Колокольцевой. Есть сигнал. Как вы думаете, товарищ курсант, — генерал обратился к стоящей в строю Анжеле Пёрышкиной, — что всё это может означать?

— Не знаю, товарищ генерал.

— Не знаете или боитесь сказать? Хорошо, я помогу вам. Всё до обидного просто. Ваша сокурсница, никакая не Люда Звонарёва, а Любовь Колокольцева. Сбежала от родителей. И под чужой фамилией устроилась на курсы. Но родителей не проведёшь. Вот отец и нашёл её.

— Вы товарищ генерал? Люба ваша дочь? — удивилась Анжела.

— А вы думаете, генерал приехал сюда шуточки хохмить? Не-е-ет! Ой, ты плачешь? Люба. Перестань. Нешто твой отец крокодил амазонский? Ну, хватит рюсать. Тоже мне ещё, амазонка, — генерал достал платочек и принялся утирать ей глаза, щёки и нос. — Ну, всё, всё. Успокойся. Вот и встретились. Я же искал тебя, не для того, чтобы ругать. Хочешь учиться здесь? Учись! Молодец. Секретное задание выполнила. Опять молодец. Медаль получила. Тоже молодец.

Орден получила. Дважды молодец. Офицером стала. Трижды молодчина. У тебя хорошие подружки. Не выдали тебя. Мы с мамой довольны тобой. Иди. Становись в строй.

Генерал вышел вперёд. Подал знак полковнику Лямзину.

— Давай, завершай. Обедать пора. И концерт слушать. Командуй прохождение с песней.

— Есть! Становись! Равняйсь! Смирно! К торжественному маршу! Поротно! Одного линейного дистанция! Первая рота, прямо! Остальные, направо! С песней! Шагом марш!

Спадает день к закату, Багрянясь на холмах. Российские девчата На дальних рубежах. Оружие на взводе, А сердце — налегке. И при любой погоде Граница на замке! В дозоре юных дочек Дни-ночи напролёт. Никто здесь не проскочит. Никто не проползёт. Оружие на взводе. А сердце — налегке. И при любой погоде Граница на замке! В домах читают книжки. В детсадиках покой. Мечтают ребятишки О матери такой. Оружие на взводе. А сердце — налегке. И при любой погоде. Граница на замке!

А в Доме культуры сцена прибрана, как принято к Новому году. В фойе генерал Колокольцев вдруг увидел старого знакомого генерала армии в отставке Чердакова.

— Геннадий Михайлович? Здравия желаю. Какими судьбами к нам?

— Здравия желаю, Иван Семёнович. Да вот сына привёз из академии. Говорит: хочу Новый год встретить у себя в части. Неделю назад подполковника получил. Познакомься. А, впрочем, что это я, он же твой подчинённый, начальник штаба, Алексей Коркин.

— Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант.

— Здравствуй, подполковник.

— Ну, ты иди, — сказал Коркину его отец. — Займи места на четверых. Слушай, Иван Семёнович. Он, оказывается, тут пассию завёл. Говорит: хорошая девушка. Курсантка.

— А фамилия?

— Да, это… Звонарёва.

— А, Звонарёва. Как не знать. Знаю. Младший лейтенант. Орденоносная девушка.

— Да, ты что? Ну, надо же. Так, давай их поженим. А? Не возражаешь?

— Не возражаю, Геннадий Михайлович. А вот и моя супруга. А рядом с ней эта самая Звонарёва. Познакомьтесь.

— Чердаков.

— Люба, — спросил Колокольцев, — ты, же знаешь своего начальника штаба? Как он тебе?

— А что?

— Да вот его отец, Геннадий Михайлович, хочет вас поженить. Пойдёшь за него? То есть за своего начальника штаба, подполковника Коркина?

— А что?

— Ты отвечай на поставленный вопрос. Пойдёшь или как?

— Прямо сейчас?

— Да, прямо сейчас.

— А он?

— Он давно согласен, — ответил генерал Чердаков.

— Ну, тогда и я согласна, — ответила Люба.

— Ну, вот и порешили. Тогда идёмте слушать концерт, — сказал генерал Колокольцев.

— Всё, я должна быть там, — сказала Люба и убежала на сцену.

— Хорошая девушка.

— Моя дочь.

— Да? А скрывал, — сказал Чердаков. — Ну, идём на концерт.

Генералы и офицеры заняли первый ряд. На авансцену вышла Люба.

— Товарищи военнослужащие. Наш новогодний концерт объявляется открытым! Перед вами выступает хор военных переводчиков и военных корреспондентов. В их исполнении прозвучит строевая песня. Запевают курсантки Чаркина, Кулешова и Звонарёва-Колокольцева!

Спадает день к закату, Багрянясь на холмах. Российские девчата На дальних рубежах. Медленно открылся занавес. Оружие на взводе, А сердце налегке, И при любой погоде Граница на замке!

Оглавление

Следствие ведёт аббат Жорж Паскерель

  Исповедь в Домреми

  Жан Минэ и Жиль Фронт

  Жерар Маше

  Королевская охота

  Карл Валуа

  Париж

  Жан Минэ и Жан Лемэтр

  Странники

  Робер де Бодрикур

  В Нанси

  В Вокулёре

  Бургундский дозор

  Жан Паскерель

  Вещий сон

  Меч великого Мартелла

  Руврэ

  Персеваль де Буленвилье

  Совет Дофинэ

  Иоланта Арагонская

  Заговор

  Интриги и манёвры

  Испытание

  Орлеан

  Мишель Картуш

  Первый военный совет

  Совещание у коннетабля

  Турель

  Жоржо и Менг

  Капитаны

  Божанси

  Патэ

  Совещание в Сен-Бенуа-сюр-Луар

  Порыв

  В Сюлли-сюр-Луар

  Осер

  Труа

  Жанна-дева

  Шалон и Реймс

  Карл Валуа — король Франции

  Изабелла и Жак

  Граф Люксембург

  Компьен

  Жанна Бетюнская

  Пьер Кошон

  Трибунал

  Без гостей!

  В тёмном коридоре

  Я говорю правду

  Архангел Михаил

  Королевский совет

  Сен-Уэн

  Во имя господа, аминь!

Примечания

Где Люба? (мелодраматическая военная комедия) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg