«Отпуск»

Ольга Толмачева Отпуск

Андрей закурил и тут же погасил сигарету, воткнув заискрившийся фитилёк в мокрый песок под ногами. Солнце, сверкающая гладь океана и лёгкий живительный бриз взывали к разуму: «Курение опасно для вашего здоровья». Не просто опасно — кощунственно! — по отношению к усилиям Творца придумать в океане, на случайном пересечении умозрительных параллели и меридианы этот маленький земной рай, куда Андрей с женой с трудом добрались, проведя в воздухе неисчислимое число часов полёта.

Они выбрали это место, изучая школьный глобус сына. Аля, зажмурившись, ткнула пальцем, и её маленький ноготок зацепился на острове.

Андрей выпрямился. Вскинул руки. С наслаждением потянул плечами, словно желая схватить, приблизить ещё дремлющий берег, изрезанный валунами, о которые слабо бились зелёные волны, бледное солнце, едва показавшееся над горизонтом, неугомонных чаек, со свистом проносящихся над головой, и воздух в мелких брызгах — терпкий, соленый, дурманящий.

На рассвете он неслышно вышел из номера, боясь разбудить жену. Аля забылась и затихла только под утро и теперь спала, свернувшись клубочком, по–детски трогательно положив под щёку сложенные вместе ладошки. Её усталый вид, тени под глазами, бледная прозрачная кожа — все кричало: процесс идёт. Страшные клетки–убийцы, словно гроздь винограда, — он это увидел на снимке у доктора — ни на секунду не унимались. Продвигаясь вглубь, безжалостно крушили хрупкую оборону, карабкались, цеплялись, вгрызались в молодую здоровую плоть, методично уничтожали.

Закрывая дверь, Андрей оглянулся.

Стало совсем светло, несмотря на плотно задёрнутые шторы. День занимался щедрый. Он вернулся впустить в спальню утренний воздух. Распахнул балконную дверь, и комната наполнилась густым ароматом и треском цикад.

Он увидел, как у Али легонечко дёрнулось веко. Почувствовал, как горячо дышит. «Наверное, температура», — машинально подумал. Резанули измождённые плечи — острые, беззащитные, покорные — под простыней, на белоснежной подушке.

Внезапно силы его оставили.

Снова мучительно встал вопрос, правильно ли сделал, что привёз жену из далёкой Москвы сюда, на край земли, больную, измученную, уставшую от бесконечных процедур, анализов, капельниц, длинных больничных коридоров — вопреки протестам родных, запретам врачей?

Он устало направился к океану.

Когда–то Андрей был легкоатлетом. Легко, без усилий преодолевал большие расстояния, запутанные марафоны по песку и бездорожью. Его тело — налитое, упругое, словно пружина, быстро заводилось, безупречно служило. Он лихо играл мышцами и ловил на себе восхищённые взгляды.

Они и познакомились с Алей на соревнованиях. Андрей увидел её на трибуне в Лужниках, перед забегом — тонкую тростинку в красном спортивном костюме. Она радостно махала ему флажком. Вокруг было много ярких приветливых девушек, но эту весёлую, лучезарную, с копной пшеничных волос, запомнил сразу и, кажется, тут же влюбился. Мощно рванул со старта, решив, что обязательно должен познакомиться.

Может, поэтому к финишу прибежал с огромным отрывом — боялся, исчезнет, уйдёт?

Утро было спокойным. Золотой сияющий диск солнца всплывал из океана, освещая выступающий мыс с чахлыми кустами. Несмотря на ранний час, песок прогрелся и даже слегка обжигал ноги.

Андрей собрался привычно пробежаться вдоль берега, пока нежарко. Но не смог — тело не слушалось. Он сел на белый песок и обхватил голову. Неподалеку тихо плеснулась рыбка. Прохладные волны, пузырясь, обдали по колено, зажурчали, запели. Он поднял голову к небу. Солнце нечёткое, размытое от соленых брызг, расплылось в утренней дымке.

Андрей глубоко вдохнул. По скрюченной, мускулистой спине прошла нервная дрожь. Он впервые расслабился. Дал выход боли. Знал, на пустом берегу никто не увидит. Здесь он один, можно не прятаться от назойливых глаз любопытствующих, не контролировать чувства, слова, не изображать неуместную в его положении бодрость духа. Можно остаться собой.

Он сидел на песке — большой раненый человек — и рыдал от бренности жизни, безысходности и бог знает, отчего ещё…

Вдруг почувствовал, как смертельно устал.

Год назад врачи безжалостно вынесли жене приговор: онкология. Тяжёлая, быстрая, самая беспощадная форма.

Был зимний вечер. Врач стоял у стола, повернувшись к окну, и теребил руками пухлую больничную карту. Руки — огромные, суетливые, хаотично исследовали бумагу на прочность — они и сказали Андрею самое главное. Опытный, закалённый доктор, каждый день встречающий горе и боль, не мог поднять глаз. Услышать такое не по силам и олимпийскому чемпиону.

Андрей так и запомнил: на столе руки–лапы смущённого доктора. И ещё — тихий снег во дворе…

Стали безразличны карьера, связи. Болезнь определила главное, подвела черту. Отбросила, как хлам, второстепенное. Не оставив следа, исчезли амбиции, страсти. Споры о чем? Обиды — по какому поводу? Мир раскололся. Началась смертельная схватка. Длинный, утомительный забег по пересечённой местности. Главный приз — жизнь!

Стали остро нужны деньги — как воздух. В обмен на маленькую ампулу дорогого лекарства, убивающего зловредную клетку. Постоянно, ежедневно!

Андрей крутился, как мог, нагружался сверхурочно, зарабатывал всеми доступными способами. Даже вспомнил юношеское увлечение — саксофон, но денег все равно не хватало.

Уже много месяцев он жил, боясь сделать себе поблажку. Только не раскиснуть! Не расслабиться! Занимал в долг, брал кредит, возвращал. Снова брал, чтобы купить жене препарат — новый, только прошедший клинические испытания, сулящий долгожданную передышку.

И только ночью, когда Алька неспокойно сопела на плече, отдыхая от дневных мучений, накатывало отчаянье. Андрей перебирал её тонкие пальчики, смотрел невидящим взором в пустой потолок и безмолвно взывал к помощи.

Если бы он мог — большой, сильный — передать ей своё здоровье, впустить на кончике шприца капельку своей жизни — о! Как бы разбежалось вражье племя! Его энергия — он уверен! — способна творить чудеса.

Серое утро не приносило облегчения. День был расписан по минутам: больничные кабинеты, процедуры, врачебные консультации. Как итог в конце дня, взгляд Али — потухший, потусторонний. Он видел, как она таяла…

— Малыш, прошу, не сдавайся! Я с тобой! Мы будем бороться!

«Навсегда расстаёмся с тобой, дружок.

Нарисуй на бумажке простой кружок. —

Это буду я: ничего внутри.

Посмотри на него — и потом сотри».

Андрей с раздражением прочитал на обложке имя автора книги, которую читала Аля. — Бродский. Закинул книжку на шкаф — с глаз долой, чтобы не попадалась.

Ничто так не подводит, как отсутствие веры.

Андрей очнулся, когда услышал рядом чьи–то торопливые шаги. Сколько вот так он уже сидит? Увидел немолодую супружескую пару, бегущую, взявшись за руки, по береговой кромке навстречу солнцу.

Он давно заприметил эту парочку. Впервые увидел в холле у барной стойки, когда они с женой выгрузились из такси — стройного загорелого мужчину в майке и спортивных шортах и его густо накрашенную спутницу в коротком, вызывающем, чересчур декольтированном платье. Они сидели в темноте зала и потягивали из высоких бокалов трубочками коктейль, над чем–то смеясь.

Андрей не сразу понял, что привлекло его в странной паре. Просто не оторвать глаз!

Дама откровенно прижималась к спутнику, кокетливо дразня белоснежной улыбкой. Почему–то подумалось, как прекрасно поработал стоматолог, смастерив такую великолепную челюсть. Мог бы не так стараться: зубы сияли на дряблом лице неестественно молодо.

У дамы была выжжена кожа — сморщенный пергамент на обнажённых руках. Пустая, выпитая грудь, вся в глубоких морщинах, лежала почти на коленях. Но спутника это, кажется, не смущало. Он охотно откликался на токующий призыв. Андрей видел, как пару раз рука мужчины шаловливо коснулась её исхудалой коленки.

«А ведь он даже не видит, как смешно дама выглядит — кукла разрисованная», — усмехнулся.

Эту парочку заметила и Аля. Кажется, даже пыталась услышать, пока он заполнял на рецепшен бумажки и получал ключи, о чем говорят.

Лишь потом, много дней позже, когда ещё несколько раз они столкнулись в ресторане за завтраком, на пляже и ещё где–то, понял, что его привлекло: они были счастливы! Без времени, вне пространства. Андрей увидел, как влюблено смотрят — глазами прежними, юными, как, склонив голову, дама тянется к своему немолодому спутнику, стараясь расслышать сквозь шум прибоя, о чем говорит, как теплится его взгляд от прикосновений. Надо же! За столько лет они по–прежнему не утратили интереса друг к другу. Дама и сейчас была для мужчины юной, желанной, несмотря на свой чересчур костюмированный вид.

— А ведь он, наверное, до сих пор ревнует! Смешную старушку! — заметила Аля, когда они поднимались на лифте.

Супруги жили, играли, излучали любовь. В зыбком изменчивом мире их протяжённое чувство было спасением. Дарило надежду, что не все так безысходно в жизни. Есть вещи посильнее времени! Хотелось снять перед ними шляпу.

— И мы с тобой через сто лет будем такими же смешными! — Андрей накрыл Алю рукой, и она утонула под мышкой. Тусклый свет лифта осветил её увлажняющиеся глаза. — А ты скажешь мне: «Не буду с тобой танцевать, у тебя туфли немодные».

Аля всхлипнула и прижалась крепче.

— Ну что ты, малыш, мы ещё всем покажем!!! Мы повоюем! — Одной рукой Андрей поднял невесомую жену, отодвинув служащего, очень рассчитывавшего на чаевые, другой схватил чемодан и лихо полетел по коридору отеля к себе в бунгало, огибая расставленные тележки с гостиничным барахлом.

Андрей вошёл в воду.

Океан за ночь остыл. Прохладная волна окатила его могучий торс. Он поплыл, не щадя сил. Энергично взмахивал руками, высоко выныривал, глубоко погружался в воду. Плыл нетехнично, неспортивно, словно хотел подавить крик. Уйдя далеко от берега, долго лежал, раскинув по сторонам руки, пристально глядя в ослепительно синее небо.

Спустя полчаса он уже шёл обратно, печальный и истощённый. Знал, что нужно собраться. Излучать оптимизм и уверенность.

Если раскиснет — катастрофа…

Осторожно повернул ручку на двери.

Аля сидела на балконе, увитом цветами. На голове туго — косынка. Увидев мужа, радостно потянулась навстречу. Глаза сухие, ввалились в глазницы.

— Температуру мерила? — спросил Андрей.

— Да, как всегда, — ответила Аля.

Андрей вздохнул. Увидел на коленях томик стихов. Обнял жену, и она почувствовала на щеке прохладу океана.

— День занимается. Ты сегодня будешь купаться. Обязательно! Собирайся, пока не жарко.

— Думаешь, можно?

— Не думаю — знаю. Как спала?

— Обычно. Андрюш, ты послушай, как сказал Бродский. — Аля раскрыла томик: — «Да будет мужественным твой путь, да будет он прям и прост»*. — Она взволнованно встала. — «Да будет во мгле для тебя гореть звёздная мишура…» — Голос не слушался. — «Я счастлив за тех, которым с тобой, может быть, по пути».

По щеке жены скользнула слеза. Отвернувшись, Аля уткнулась в веточку экзотического растения:

— Это все будет у тебя… Потом…

От слова «потом» его обожгло. Он судорожно схватил ртом воздух и тихо, боясь проявить себя, выдохнул в сторону.

— Не со мной… — припухшими глазами она осторожно взглянула.

Андрей нахмурился. Протянул руку в намерении отобрать книжку.

— И ещё вот это, Андрюшенька. Послушай, пожалуйста! — Аля торопливо пресекла его жест.

— «И значит, не будет толка от веры в себя да в Бога и значит, остались только иллюзия и дорога. И быть над землёй закатам, и быть над землёй рассветам. Удобрить её солдатам. Одобрить её поэтам…»* — Последние слова она прошептала без звука, одними губами.

Андрей выхватил и отбросил в сторону книжку. Притянул жену:

— Ты не должна это читать. Что–нибудь другое — не это!

— Не могу не читать! Эти слова откуда–то… с того света… Про меня — солдата… Бродский предупреждает… все знает. Нет сил оторваться…

— Женщина! Я запрещаю тебе это читать. — Андрей шутливо сдвинул брови. — Мы почитаем это в Москве, когда болезнь отступит. А сейчас нужно жизнеутверждающее. Например, Пастернак. Его стихи — стакан отжатого сока. Полезны, целебны, как «воздух садовый, как соды настой, Шипучкой играет от горечи тополя».** — Вслушайся, почувствуй разницу!

Аля попыталась улыбнуться, стирая со щёк слезы.

— А теперь на пляж, — распорядился Андрей. — А завтрак закажем сюда. Никого не хочу видеть, только ты и я.

— А Пастернак?

— Пастернак? Думаю, его смогу вынести.

— Во время приёма таблеток?

— Вместо! На часик. Но не больше. Иначе… — Андрей сделал страшные глаза. — Зарэ–эжу!

Аля засмеялась, всплеснув ладошками. Смех — колокольчиком. Андрей уже забыл этот весёлый перелив.

— Андрюшка, но солнце? Врач сказал…

— Солнце, когда в меру, полезно. «Нам без солнышка обидно — В поле зёрнышка не видно»*. Доверься мне!

Он привёз Алю сюда на страх и риск, когда отступила надежда. Когда врач сказал, по–прежнему не глядя в лицо:

— Мужайтесь! Мы сделали все, что могли… — И Андрей почувствовал, как сдавило горло.

— Сколько осталось, доктор?

— Это не у меня спрашивайте — в храме.

— Но, доктор… Неужели совсем ничего… — Стены поплыли. Андрей схватился за дверной косяк.

— Пожалейте жену, она устала. Пусть уйдёт… счастливая…

И тогда он решился! Давно знал, как Аля мечтала побывать на океане, спрашивала, правда ли волны там гигантские — несколько метров высотой, протяжённые, длинные? А вода вязкая, изумрудная? Правда?

Всегда находились дела более важные, неотложные, срочные траты. В последнее время из–за болезни об этом уже и не думали — и так не хватало денег. И сын подрастал. Теперь же, услышав Алин смех, Андрей воспрял духом.

О! Как нелегко было решиться на эту поездку! Сначала восстали родственники. «Ты думаешь? Ты просто сошёл с ума!», — говорили. Да и врач был не очень доволен затеей. Из снежной Москвы — на солнце? В тропики? В таком состоянии?

Он собирался в дорогу, яростно отметая все возражения.

Да, это безумие! Согласен, может наступить ухудшение. И тратить последнее, что осталось, бессмысленно. Ведь могут понадобиться лекарства, дополнительные процедуры. Да, да. Да!!! Тысячу раз — да! Но разве Андрей сможет потом… (Потом? — Он с силой зажмурил глаза)… потом простить, что разум, как всегда, оказался твёрже сердца? И этот остров — разве приедет он сюда без Али? И горькой виной станет отчаянье, что не покачал жену на гигантских волнах, бережно поддерживая хрупкое тело…

Андрей все понимал — не дурак же, в конце–концов, что, возможно, ещё не добравшись до места, он сразу же пожалеет о своей затее, и что риск огромный, и это путешествие уж точно не придаст здоровья, а может, даже наоборот — что тогда?

Но ведь был шанс, маленький, микроскопический… нет, не вылечить — Андрей давно стал реалистом — сделать жену счастливой. В последние земные дни…

Они укрылись от посторонних глаз на небольшом, но собственном пляже. Здесь можно было целый день ходить по берегу и плавать нагишом, не стесняясь синюшно–бледного цвета кожи — все равно никто не увидит. Персонал тактичен, отдыхающих в этом сезоне немного.

Он лежал под навесом и наблюдал, как Аля плещется в океане, готовый, как обычно, бежать на подмогу.

— Андрюшка! Я похожа на рыбку?

Лежа животом на песке, жена выгнула спину, пыталась вытянуть и руки, как её с силой накрыло волной. Пена–шипучка на секунду превратила в снеговика. От удара водой у Али закружилась голова. Жена с трудом поднялась. Пригибаясь, с усилием отпрыгнула, боясь, что следующая волна захлестнёт и собьёт с ног. С трудом побрела к берегу, утопая в песке. Худые плечи, тонкие руки. Вдавленный живот. Грудки — куриные!

Стойкий оловянный солдатик!

А когда–то она танцевала! Зажигательно, искромётно. Оставляя подле себя шлейф запахов, головокружительный треск юбок, бешеный стук каблуков. Возбуждала, звала, сулила испепелить!

Её маленькие ловкие ножки выделывали умопомрачительные па, извивающийся корпус захлёбывался в бешеном ритме — только успевай следить, не зевай. Руки, спина, голова — он однажды увидел Алю танцующей — не отвести глаз…

— Да, ты похожа на русалку… — Андрей протянул руку навстречу — Иди, малыш!

— Русалки красивые: хвостатые, волосатые, — Аля закашлялась. Подняла к лицу ладони, стирая со щёк прилипший песок. И он увидел вены, покалеченные капельницами, зажмурился.

Жена бесшумно опустилась к нему на ложе.

«А ведь она так слаба, что и воздух вокруг не колышется, когда идёт, — подумал Андрей и нервно выдохнул. — Боже! Правильно ли я сделал?»

Аля легла рядом. Андрей почувствовал на плече мокрый ёжик. От густых пшеничных кос, в которые он так любил прятаться лицом, вдыхая аромат, не осталось следа. Как моль, изъела химеотерапия.

Они долго оставались на узкой лежанке под навесом из тростника, переплетясь ногами. В дырявые отверстия крыши просвечивался клок неба. Когда затёк бок, Аля взобралась сверху, заполнив впадины на теле — Андрей и сейчас не почувствовал веса.

— Андрюшенька! Сколько мне осталось? Врач что–нибудь говорил? — Жена пальцем провела ему по лбу, нарисовала брови.

— О чем ты, малыш? Кто может знать? А мне сколько?

— Но почему… Андрюш, почему так… рано? — Аля впилась взглядом, требуя разъяснений. Казалось, вынимает душу. — Я ведь и не жила ещё, — сказала тихо, и положила голову ему на грудь.

Андрей закрыл глаза, не выпуская наружу влагу.

— Я буду за вами присматривать… оттуда. — Аля вскинула руку вверх, в прорезь крыши. — Ты только Вадику расскажи, как я сильно его любила.

— Сама и расскажешь. И прекрати ныть. Думаешь, мы бы приехали сюда, если бы все было так безнадёжно?

— Правда? — Жена подняла голову. Её подбородок остро вонзился Андрею в грудь.

— Ой, ой, зарежешь! — Он шутливо застонал и подложил на грудь ладонь.

— Я такая, зарэ–эжу. — Аля громко, сочно причмокнула, поцеловала. — Смотри, попугай! — Она смешно заковыляла в заросли бамбука, где на ветке примостился яркий франт. — Какой красавчик! Андрюш, хохолок, как у тебя. — Повернула к мужу сияющий взгляд.

Попугай недовольно фыркнул и взлетел. Аля вернулась обратно.

— А в Москве зима… Вадик на лыжах катается… — сказала тихо.

— Снег идёт, снег идёт*, — вдруг произнёс Андрей.

— К белым звёздочкам в буране, — весело подхватила Аля, приподнявшись на локтях.

— Тянутся цветы герани, — откликнулся Андрей.

— За оконный переплёт.

Жена поднялась с кушетки, повязала голову косынкой, отпустив длинный конец. Встала на носочки и, тихонько кружась по песку, словно снежинка, пропела:

— Снег идёт, и все в смятеньи, — удивлённо развела руками.

— Все пускается в полет, — Андрей не сводил с Али восхищенного взгляда.

— Чёрной лестницы ступени,

— Перекрёстка поворот.

— Какой же удивительный поэт Пастернак! Ты был прав, Андрюш! Жить хочется! — И снова весёлый, радостный перелив колокольчика.

Вечером они плавали.

Аля обхватила Андрея за шею, и он бережно понёс её по волнам. Океан был парным, ласковым. Андрей чувствовал, как природа заряжает тела, выравнивает температуру. Питает, передаёт силу.

Аля откликалась, оживала.

Ночью Андрей долго не мог сомкнуть глаз. Ему казалось, что жена странно дышит, слишком горячий лоб, слабый пульс. Он без конца подтыкал одеяло, накрывал Алину голую пятку, прятал обнажённую грудь. Боялся, что рука лежит неудобно — затечёт, и подушка высоко.

Потом он решил, что слишком душно — включил кондиционер. Через некоторое время шум стал раздражать. Пришлось его отключить, открыть дверь, и в комнату проник ветер с океана. Андрей тут же испугался, что сползёт одеяло, и Аля замёрзнет, когда он уснёт.

Наконец, вышел на террасу и устало опустился в кресло.

Над ним ослепительно сияло небо. «Да будет во мгле для тебя гореть звёздная мишура», — вспомнились строчки, но он тут же отогнал их. Яростно погрозил кулаком кому–то в небе. Нет, он не готов сдаваться!

— А мы пойдём на танцы? — спросила Аля, когда они возвращались с пляжа и остановились у красочного объявления.

— На танцы? — От удивления Андрей выронил полотенце. — Ты серьёзно? Хочешь танцевать?

— Посмотри, победителю приз: бутылка шампанского. Я же смогу победить? Помнишь, я танцевала. Тебе нравилось.

После обеда Андрей заметил, что жена вытряхивает вещи из дорожной сумки, пытаясь что–то найти.

— Малыш, нужно отдохнуть — целый день на ногах. Береги силы. Поспи.

— Андрюш, а почему мы не взяли с собой танцевальные туфли? И кастаньеты?

— Что?

— Как же я выиграю шампанское?

— Давай ты поспишь, а шампанское я тебе куплю в баре.

— В баре неинтересно. Хочу, чтобы азарт был, публика. Аплодисменты. Как без туфель танцевать?

В дверь постучали. Пришла медсестра делать укол.

Смирившись, Аля легла в кровать, отвернув голову к стенке. Задрала юбку.

Девушка долго гремела ампулами, склянками, разводила и смешивала препараты, смущённо улыбаясь. У неё не все получалось: то бинт выронит, то игла окажется слишком толстой. От этого она ещё больше смущалась и ещё шире улыбалась. Было видно, как нервничает.

Андрей прикрыл жену одеялом.

— Can I help you? — предложил помощь.

Но медсестра не понимала по–английски и продолжала от смущения растягивать рот. Наконец, все подготовила. Надо отдать должное, укол сделала быстро и небольно.

Андрей закрыл за ней дверь.

— Что–то долго ты её провожал, — обиженно пробурчала Аля, когда вернулся. Жена по–прежнему лежала лицом к стене. — Она тебе понравилась?

— Кто?

— Медсестра. Я заметила, как ты на неё пялился.

Андрей остановился в проходе, удивлённо посмотрел:

— Кто пялился? Я?

— Ты, конечно! Ты же у нас известный ловелас. Вот медсестра и шприц не могла распаковать. Мне зад заморозила.

Андрей не поверил услышанному.

— Кто лавелас? Я? — шутливо накинулся.

— Между прочим, ты и в Москве за девушками приударял. Думаешь, я не помню беленькую с грудью, как футбольные мячи, из процедурного на Каширке? Как она тебе глазки строила? — Аля стала обиженно отбиваться от его поцелуев. — Думаешь, под капельницей лежала, ничего не видела?

— Да ты! Алька, ты! Ревнуешь?!! — Андрей вдруг улыбнулся — широко, безбрежно, совсем как смущённая медсестра. А потом засмеялся от… счастья. Боже мой! Алька! Алька ревнует! Значит, живёт?

После дневного сна Аля продолжила готовиться к танцевальному вечеру. Не сумев из привезённых вещей подобрать костюм, она предложила пойти в местный магазинчик. Но и там ничего подходящего не нашлось. Тогда Аля решила сама соорудить себе платье из длинного цветного платка.

Когда Андрей вернулся в бунгало, застал жену колдующей над разрезанными полосками ткани, которые она хитроумно сшивала.

«Снег идёт, снег идёт, Словно падают не хлопья, А в заплатанном салопе Сходит с неба небосвод…» — Алька тихонечко пела, и иголка взлетала в воздухе.

В бамбуковых зарослях, в тропиках — про снежинки. Не прелесть ли?

Солнечный луч осветил её худую спину, цыплячью шею, зацепился на макушке.

Андрей остановился, не решаясь подойти ближе. Залюбовался.

Жена шьёт и поёт…

Вот оно — счастье…

После обеда он принёс фрукты.

— О! Это папайя? — Аля живо откликнулась. Забросила шитье и схватила экзотический плод. Жадно вонзилась зубами. — А это что? — показала на мохнатые вишнёвые шарики на тарелке.

— Пытатлся запомнить название, но увы… Кисло?

Они расположились на террасе под навесом. На ветках неподалеку, как яблоки, повисли попугаи.

— Аль, посмотри, ты приучила их появляться, как только мы сюда выходим, — кивнул Андрей на птиц.

— Ага. Я им хлеб крошу.

— Мне уже кажется, это не попугаи. Это куры на огороде.

После ужина Альку охватило возбуждение. Она репетировала выход. Примеряла костюм — две полоски, подводила глаза. Выяснилось, что косметичка полупуста — ещё бы! В каком состоянии она была, когда укладывались дорожные вещи! Взяли самое нужное, привычное: градусник, грелку, шприцы, медикаменты.

Разве думали, что могут понадобиться пудра и румяна?

Аля немного капризничала, обиженно произнося: «Ан–ддрюш! Но ты–то мог туфли запаковать, балетки. Как без них?» И это капризное «ндррюш» и её слегка оттопыренная губа радовали больше, чем поднявшийся гемоглобин в последнем клиническом анализе.

Они заранее вошли в полупустой, ещё незаполненный зал. Тихо играла музыка. Официанты сновали между столиками, разнося напитки. На сцене одиноко рыдал саксофонист, извлекая из груди проникновенные звуки.

Андрей увидел неподалеку старых знакомых — немолодую парочку. Мужчина был в футболке и в немного старомодных, хорошо отутюженных брюках. Седые виски тщательно приглажены. Спутница поменяла наряд и теперь щеголяла в платье с глубоким вырезом на спине. Пальцы, руки, шея — в крупных блестящих украшениях. Волосы перетянуты лентой. Маленькие глазки, утонувшие в складках кожи, жирно подведены стрелками. Дамочка напоминала стрекозу.

— Интересно, сколько у них внуков? — шёпотом спросила Аля.

— А правнуков?

Наконец, публика собралась. На сцену вышел конферансье и объявил о начале танцевального вечера. Ему оживлённо захлопали. Музыканты заиграли что–то лёгкое, приглашая размяться.

В свете ярких огней Андрей снова отметил в глазах жены лихорадочный блеск. Понял, что температура взлетает. По жару ладони он уже мог легко определить, на каком делении зависнет ртуть, если поставить градусник. «Боже! Правильно ли я делаю?» — подумал и снова решительно отогнал страх.

Он не любил танцевать. В свете рамп чувствовал себя глупо и чрезвычайно неловко. Другое дело, бежать или плавать…

Но Аля… Это была её стихия.

При первых звуках музыки её хрупкое тело устремилось куда–то ввысь, к звёздам, ноги, спина, шея, начали страстный диалог с руками. Её сразу заметили.

Андрей отпустил горячую ладонь — словно выпустил в плаванье. Сам вышел на воздух. Солнце скрылось, на улице стало совсем темно. Впереди чернела гора. Остро пахло цветами.

Он стоял у входа, отсюда хорошо была видна сцена. Увидел, как Алю пригласил седовласый мужчина. Его спутница, не отрываясь, следила за ними. Потом она повернула голову к выходу и увидела Андрея. Они улыбнулись друг другу, как старые знакомые.

Аля танцевала с таким жаром, что всем сразу стало понятно: она — лучшая. Полоски из платка едва её прикрывали, косынка на голове придавала облику отрешённость и тайну. Глаза сухие, блестящие…

В какой–то момент она отшвырнула в сторону свои неудобные туфли и заскользила по полу босиком, закручиваясь, извиваясь, захлёбываясь от ритма.

Казалось, сгорала…

Всю ночь Аля дрожала от озноба. Что–то бормотала во сне. Андрей прислушался — услышал про снег. Он сгрёб Альку в охапку и навалился сверху. Представил, что через сердце впускает в грудь свою энергию, пока от жары жена не промокла. Потом из ложечки поил чаем, чтобы лучше согрелась. Шампанское было слишком холодным…

На рассвете Аля ушла.

Ушла тихо, спокойно, с улыбкой на счастливом лице.

Выбрала момент, когда Андрей провалился в зыбкий сон от усталости и выпустил на мгновение маленькую ладошку — от себя оторвал.

Он потом долго не мог простить себе, что уснул той ночью.

Не уснул бы — все было бы иначе…

Утром бы снова пришла медсестра и, улыбаясь, сделала бы Але укол.

А потом они стали бы собираться домой: отпуск закончился.

Впереди их ждала долгая дорога в заснеженную Москву. Новый виток марафона.

Служащие отеля и отдыхающие вышли бы их проводить.

Андрей вскрыл бы шампанское.

Проворный официант торопливо принёс бы фужеры.

Прощаясь, они чокнулись бы искрящей жидкостью с престарелой парочкой:

— За здоровье…

— За любовь…

Сидя в такси, Аля вдруг всхлипнет.

— Что, малыш?

— Отвратительный отпуск! — потрёт глаза и часто–часто заморгает от обиды. — Три недели на океане, а любовью не занимались! Ты так меня и не захотел!

— Алька! — Во весь голос захохочет Андрей, запрокинув голову. — Ты… Нет, ты прелесть! — Порывисто схватит мокрую от слез руку. — Я просто… я… Видимо, не готов, что ты так стремительно… оживаешь!

«Навсегда расстаёмся с тобой, дружок.

Нарисуй на бумажке простой кружок. —

Это буду я: ничего внутри.

Посмотри на него — и потом сотри».*

___________________________________________________________________

* И Бродский «То не муза воды набирает в рот»

Оглавление