«День сомнения»

повесть

Акчура неторопливо спускался в темноту.

Он не стал пускать сюда электричество, вообще цивилизацию. Пусть пахнет почвой. Когда-то здесь еще пахло квашеньем – потом он запретил мачехе делать капусту и выветрил кислый надоедливый запах.

Железная дверь. Ключ влез в геометрически правильную улыбку замочной скважины.

Исав встретил его, как обычно. Вскочил с тряпок, взгляд ужаленного.

Ага, играем в сумасшедшего. Акчура подождет. Поправит перстень с крупным гелиотидом. Коленку почешет. Хрык, хрык. Кивнет:

– Здравствуй, Исав. Я с твоего позволения сяду.

Сесть он мог, конечно, и без позволения. Он вообще не нуждался в его позволениях.

Исав отдал честь:

– Здравия желаю.

– Можешь клоуничать, пожалуйста, – скривился Акчура. – Я тебе конкретные сюжеты принес, а ты можешь, пожалуйста, клоуничать.

И закрутил красноречивую, минуты на две, паузу. Как бы предлагая

Исаву ею воспользоваться и завершить свое клоунство, пока он,

Акчура, строго смотрит в сторону.

В стороне стоял рюкзак.

Тот самый рюкзак, с которым шесть лет назад он встретил Исава. Сам рюкзак он обнаружил позже, потому что Исав был закутан в газеты

(“Газеты удерживают тепло”, – объяснил, когда подружились) – свил себе из них какую-то плащ-палатку, в которую был скрыт рюкзак, и казался оттуда горбом.

А горбунов в ту южную зиму ходило много – прямо какой-то клин журавлиный. Было время Белого Дурбека – демократа с подвешенным языком, таким подвешенным, что даже сам Акчура готов был перед этим языком снять шляпу. Белого Дурбека возили по Дуркенту на грузовике.

Заметив любую толпу, грузовик тормозил, и из него, как из кукольного театра, высовывался Белый Дурбек: “О, мой народ!..” Странно, конечно, что его называли Белым – белыми были только ботинки, но они как раз и были спрятаны от народа бортом грузовика. К тому же этот

Дурбек был горбат, и даже в предвыборной кампании не скрывал этого, и многие догадывались, что все эти обещания, все это “светлое”,