«Не сказки»

Не сказки (fb2) - Не сказки 699K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Юрий Николаевич Кузнецов

Юрий Кузнецов Не сказки

Юрий Кузнецов

Кузнецов Юрий Николаевич, автор ряда книг для детей и подростков, изданных в России и Германии, из которых наиболее известна книга «Изумрудный дождь», с 1992 года выдержавшая шесть переизданий общим тиражом более 200 000 экземпляров.

Родился в г. Анжеро-Судженске Кемеровской области в 1950 году. В 1972 году окончил Горьковский политехнический институт по специальности «Радиотехника», более 30 лет жил и работал в г. Ярославле. С 2010 года проживает в г. Реутов Московской области.

Автор 20 изобретений, 50 научных и 30 художественных публикаций. Член СП России, лауреат литературных международных и российских конкурсов.

Холерный год в Крыму

Учебная сессия лета 1970 закончилась «без хвостов», и мы с подружкой напоследок, перед тем как разъехаться по домам на каникулы, на всю катушку пользовались редкой в общежитии возможностью побыть вдвоём.

– Юрка, в стройотряд поедешь? – без стука влетев в комнату, закричал Володька, наш городской приятель.

Мы нехотя оторвались друг от друга.

– Стучать тебя не учили? – шумнула на него подружка, застёгивая халатик.

– Это в какой такой стройотряд? – поинтересовался я. – В Ухту? На строительство газопровода «Сияние Севера»?

«И снова трелёвщик, болота и брёвна, и снова тайга, комары да дожди… За нами лежнёвка лишь стелется ровно, ну, а до дома, пока подожди!» – вспомнил я слова песенки, которой всю зиму мучили нас стройотрядовцы.

– Нет, не поеду! Комаров мне и дома хватает! – помотал я годовой. – Знаешь, какие кусачие?

– Какая Ухта? Какие ещё комары? – замахал на меня руками Володька. – Мы стройотряд в Крым набираем! У моей знакомой дядя в Табаксовхозе работает. Харчи бесплатные, дорогу отработаем…

– А какое там море! – мечтательно цокнул он языком и зажмурился, представляя, похоже, что уже ныряет в воду.

– Где этот Табаксовхоз находится? – решил уточнить я, так, на всякий случай.

– Село Табачное, – пояснил Володька, с явной неохотой возвращаясь в комнату. – Всего-то в пяти километрах от моря.

– Соглашайся, Юрка! – запрыгала, захлопав в ладошки, подружка. – Я под Алуштой с родителями буду. Это же от Бахчисарая совсем недалеко, в гости сможешь приехать!

– А когда сбор? – поинтересовался я.

– В первых числах августа, – хлопнул меня по плечу приятель. – Успеешь и домой на месяцок сгонять, и на юг съездить!

Мне до сих пор так и не довелось побывать на море, хотя директор сельской школы, где я был первым учеником, каждый год и обещал добыть для меня путёвку в Артек.

«А что, заманчиво!» – подумал я и согласился.

В весёлой компании, под гитару и «Солнцедар» пара суток в дороге пролетела незаметно. Поселили наш стройотряд в клубе.

– Быстро кладите вещи и айда на море! – весело поторапливал нас бритоголовый татарин. – Машина ждёт. Надо с дороги искупаться!

До моря, как Володька и обещал, оказалось не больше получаса езды пыльной степной дорогой. Машина круто развернулась прямо перед обрывом, и мы, как горох, высыпались из кузова на редкую, пожухшую от зноя травку. Побросав одежды, вся наша «дикая дивизия» с гиканьем и улюлюканьем устремилась по крутому обрыву к морю. Вода показалась мне намного теплее, чем в Волге даже в самые жаркие июльские деньки. Не зря, видно, человек-амфибия мог околачиваться в море целыми сутками. Да и плавать в солёной воде было намного легче, чем в речной.

– Поплыли во-он к тем камням! – предложил кто-то, показывая на пенящуюся полоску вдали, где выглядывали из воды несколько остроконечных камней.

– Поплыли! – легко согласились все, забыв, что ласковое море может оказаться весьма коварным существом.

Уже у самых камней мою левую ногу начало сводить судорогой. Попытка размять твердеющую икроножную мышцу принесла облегчение всего на несколько минут. Все старания вскарабкаться на торчащий из воды камень, чтобы согреть ногу на солнышке, тоже оказались напрасными! Правда, мне удалось лечь на спину и зацепиться за камень ногами, но теперь волны стали захлёстывать лицо, и я вдоволь нахлебался солёной водички.

«Позвать что ли кого-нибудь на помощь?» – мелькнула мысль, но она была с гордостью отброшена, не хотелось с первого дня становиться предметом насмешек.

С отчаянием вцепившись ногтями в ногу и почувствовав, что кожу защипало от солёной воды, я принялся изо всех сил разминать мышцу. С облегчением поняв, что снова могу двигать ступнёй, перевернулся на спину и, работая одними руками, поплыл к берегу. Минут через двадцать мне удалось достать ногами до дна. Прихрамывая, я побрёл по отмели и ещё через пятнадцать минут, наконец, выбрался из воды.

– Где это тебя так угораздило? – поинтересовался Володька, увидев на моей ноге три кровавых бороздки содранной кожи.

– За камень задел, – буркнул я. – А ты куда подевался? Сдрейфил?

– У меня ногу свело, пришлось назад повернуть, – принялся оправдываться он.

На следующее утро нас ни свет ни заря, часиков в пять, поднял всё тот же улыбчивый татарин.

– На работу пора, пока не жарко, – поторапливал он нас.

Бескрайний зелёный ковёр табачного поля вблизи распался на отдельные полуметровые растения с зелёными верхними листочками и более светлыми нижними.

– Будете обрывать нижние листочки, – объяснял бригадир. – Работайте сразу двумя руками! Обламываете с правого и левого рядка по десятку листьев и укладываете пачки в борозды…

Объясняя, он то и дело поглядывал на небо.

– Скоро дождь пойдёт! – вдруг объявил он. – Садитесь в автобус, поедем табак спасать!

Вскоре машина подъехала к длинным рядам рам, с закреплёнными на них шнурами, унизанными листьями табака, по десятку шнуров на каждой. Рамы, длиной метров по пять и высотой метра полтора, стояли под небольшим углом, лицом к солнышку, опираясь на колья, воткнутые в землю.

– Заносите рамы в сарай! – закричал бригадир. – Да аккуратней, не поломайте листья.

Разбившись парами, мы принялись бегом таскать рамы, сгибаясь в три погибели под их тяжестью. Едва занесли последнюю, уже под первыми крупными каплями хлынул такой ливень, что сквозь него света белого стало не видно.

– Молодцы, вовремя успели! – похвалил нас татарин, довольно поглядывая сквозь щёлочки глаз и закуривая громадную самокрутку.

– Домашний табачок, духовитый, – похвалился он. – Герцеговина Флор! Когда-то в наших местах его для самого… – показал бригадир куда-то в сторону, – Иосифа Виссарионовича выращивали.

– Не повезло вам, ребятишки! – сочувственно вздохнул заядлый курильщик, с наслаждением окутывая себя и нас клубами душистого дыма. – Дождь, пожалуй, на несколько дней зарядил, ни работы, ни отдыха не будет…

– А можно, я на денёк в Алушту сгоняю? – подхалимским тоном попросил я. – У меня там подружка отдыхает…

– Ну, раз подружка, то даже если нельзя, то всё равно можно! – понимающе улыбнулся бригадир. – Давай завтра с утра, а? Я смогу тебя до Симферополя, до самой троллейбусной остановки подбросить.

– Мне же автобус на Алушту нужен? – удивился я.

– Ты, друг, разве не знаешь, что между Симферополем и Ялтой ходит самый длинный в мире троллейбусный маршрут: целых 84 километра, – похвалился, как мальчишка, татарин. – Там такие места, не пожалеешь, что поехал!

Он оказался прав. Полтора часа пролетели незаметно. Тем более, что мне попался словоохотливый сосед, который всю дорогу не закрывал рта, рассказывая, где мы едем. Сначала троллейбус, оставляя позади усыпанные фруктами сады, плавно катил по Салгирской долине. Затем нам открылись отроги Пахккал-Кая, следом – Северной Демерджи… Виды сменяли друг друга, открывая всё новые и новые необычайной красоты горные пейзажи.

Вот и Алушта! Я выспросил у соседа, как добраться до автокемпинга, в котором должна была отдыхать моя подружка. На деле он оказался обычной поляной, где под тентами прятались от палящего зноя автомобили, а рядом, в палатках, жили отдыхающие.

Добравшись до места, я был удивлён представшей передо мной картиной. Немногие ещё оставшиеся люди спешно паковали вещи: сворачивали тенты, палатки, вьючили на багажники чемоданы… Пробегавший мимо мальчишка, захлёбываясь, объяснил: «Вчера милиционер приходил… Сказал, в Крыму холера… Всем «дикарям» приказано ехать домой…».

По спине невольно пробежал холодок. Я читал об эпидемиях средневековья, выкашивающих целые страны…

«Значит, и нас попросят домой!» – вдруг осенило меня. – «Нужно срочно возвращаться в село! Надеюсь, отряд заметит потерю бойца…».

Теперь вид из окон троллейбуса наводил совсем на другие, мрачные, размышления: солнце кровавым глазом подглядывало сквозь прорехи туч; потемневшие от горя сады напрасно ждали хозяев…

Я настолько погрузился в свои фантазии, что прямо-таки подскочил от неожиданности, услышав в динамиках громкий скрипучий голос: «Автостанция». Теперь предстояло выяснить, как добраться до Табачного, оставалось ещё километров тридцать.

– Слушай, помоги ящики погрузить, а? – попросил почерневший от солнца армянин, водитель стоящего неподалёку грузовика. – Потом я тебя до самого села довезу!

Минут через сорок мы уже были возле клуба. Весь наш стройотряд подпрыгивал на чемоданах, с нетерпением поджидая и поругивая меня. А ещё через час мы оказались на железнодорожном вокзале Симферополя, откуда я только что уехал. Нам повезло: через начальника вокзала, как членам стройотряда, удалось купить билеты на дополнительный утренний поезд. Но пришлось всю ночь гулять по окрестным улицам. На вокзале, на полу, на каждой ступеньке лестницы, ведущей на второй этаж, подстелив газеты, лежали люди. Некоторые не могли купить билеты уже несколько суток. Если бы бактерии холеры вздумали здесь порезвиться, никому бы мало не оказалось.

Поезд шёл до Горького почти трое суток, пробираясь такими окольными путями, рельсы которых не видывали вагонов, наверно, с самой войны. Состав останавливался на каких-то заброшенных полустанках, а то и прямо в чистом поле. Запасы продовольствия давно закончились, пришлось переходить на прихваченные с собой фрукты. К счастью, их у нас не отобрали, хотя милиционеры на вокзале и грозились это сделать. Однажды, поминутно оглядываясь, не трогаются ли с места вагоны, удалось добежать до сельского магазинчика и прикупить с десяток банок рыбных консервов. И никто – ни проводники, ни сам начальник поезда – не мог сказать, когда поезду вздумается отправиться дальше. Как диспетчерам удавалось разводить составы по разным путям, осталось загадкой. Но нам не встретился ни один поезд, следующий навстречу нам по нашим же рельсам.

Когда, наконец, мы прибыли в Горький, первым делом бросились в глаза объявления с предписанием прибывшим пассажирам немедленно обратиться в поликлиники по месту жительства. Я обратился в здравпункт общежития и жестоко поплатился за это! Врач, выдав несколько пачек тетрациклина, под угрозой выселения из общежития велел целых две недели никуда не уезжать.

Таким вот оказалось моё первое знакомство с Крымом. Не зря говорят, что первый блин – комом. К счастью, он оказался не последним, я всё-таки остался в живых. Наверно, тетрациклин помог!

Разминулись

Был у меня в детстве закадычный дружок Валька. Мы, хотя и жили в соседних деревнях, в паре километров друг от друга, но ходили в одну школу и восемь лет просидели за одной партой, а это дорогого стоит, всё равно что в одном космическом корабле на Марс слетать. Чего только вместе не пережили: и школьные стычки между учениками из разных деревень, и футбольные баталии между классами. Даже все интересы у нас с Валькой были одинаковыми. По одной книжке Панова учились играть в шахматы. А когда увлеклись радиотехникой из одних источников – у парнишки из Ленинграда, приезжающего на лето, и из колодца спрятанной под землёй военной трансляционной линии – добывали радиодетали для первого карманного радиоприёмника в мыльнице. Ходили на рыбалку на Волгу, с неимоверным трудом всеми правдами и неправдами отпрашивались в ночное; ловили рыбу в заводях, оставшихся по берегу после того, как вода отступала после половодья.

В памяти с того времени остались два ярких события. Однажды Вальке удалось прямо руками выловить в прибрежной лужице щуку длиной не меньше метра. А в ночном, проведённом в шалашике на берегу реки, нас до испуга поразило обилие светящихся гнилушек в соседнем болотце. Мы даже прихватили несколько щепочек с собой, но на следующую ночь они светиться уже не захотели. Видимо, дома, в родном болоте, им стены помогали.

Правда, десятилетку мы заканчивали в районном городке: в разных школах, да ещё и на разных берегах Волги. Конечно, для дружбы река – не преграда! Хотя моста в городе не было, но большую часть года между берегами неутомимо бегал речной трамвайчик. Ну, а в зимнее время бегали в гости друг к другу ножками, по льду. Немудрено, что после окончания десятилетки мы договорились вместе поступать в институт, конечно же, на радиотехнический факультет. Готовились к экзаменам, правда, порознь. Один – в своей деревне, другой – в городе. Но договорились ехать, верней, плыть в Горький вместе, встретившись у меня дома. Речная пристань-то была на моей стороне реки.

Накануне назначенного дня я ждал его до поздней ночи, но, так и не дождавшись, наутро поехал к нему. Дома никого не оказалось. Родители в это время дня были на работе, а младший братишка пропадал где-то в полях и лесах с оравой друзей, как мы и сами когда-то: ищи-свищи их. Дом, конечно, как это принято было в деревне, оказался не запертым, но тщательное обследование лежбища приятеля, обитающего летом на веранде, не дало никаких результатов. Развалы книг и тетрадей, открытых на разных страницах, да груда немытых тарелок и кружек могли означать всё, что угодно: от «вышел на минутку» до «уехал надолго». Никакой записки тоже не обнаружилось, меня здесь явно не ждали.

Покрутившись вокруг дома и пройдясь вдоль деревни, я, наконец, сумел отыскать хоть одну живую душу – соседского мальчишку Ваську, с кем, бывало, сражались в хоккей на близлежащем пруду. Клюшки нам заменяли колья, выдернутые из близстоящей изгороди. На такой-то вот кол, торчащий сзади у меня из-под мышки, и напоролся однажды Васька, чуть-чуть глаз не потерял. С тех пор этот друг-соперник меня недолюбливал.

Вот и сейчас он удивлённо и недружелюбно взглянул на меня и воскликнул: – Юрка, а ты здесь как оказался? Вы же вчера с Валькой уехали в Горький, в институт поступать!

– Ты что-то путаешь? – удивился я. – Мы только сегодня должны были отчаливать!

Васька пожал плечами, ничего, мол, не знаю, разбирайтесь сами. Я ещё раз тщательно пересчитал дни. Всё правильно, назначенная для отъезда дата выпадала только на сегодняшний вечер. Но, похоже, здесь мне искать больше некого, пора мчаться домой, собираться в поездку.

Вечером, покупая билет на пароход, я расспросил кассиршу, не уплывал ли вчера какой-нибудь мальчишка.

– Был один, – охотно подтвердила женщина. – До самого отправления всё кого-то высматривал, уж не тебя ли?

– Меня, меня, – проворчал я. – Вот ведь раззява! Так запарился, готовясь к экзаменам, что со счёту сбился, какой день…

Полтора суток до Горького тянулись медленно, то ли дело, если бы плыли вдвоём. Живо нашли бы, чем заняться! Прибыв в город, я сразу же отправился в институт: нужно было сдать документы в приёмную комиссию, устроиться в общежитие и отыскать непутёвого дружка Вальку. Встретились мы с ним только вечером, очутившись в разных общежитиях. И свободных мест в наших комнатах, увы, не оказалось.

– Ну, ничего, – утешали мы друг друга, – это же только на время приёмных экзаменов. Потом-то мы уже постараемся поселиться вместе.

Первым экзаменом была математика. Я самоуверенно считал себя с ней на «ты». Но пообщавшись с другими ребятами, понял, что с нашим районным уровнем знаний должен обращаться к ней только на «Вы». Например, о векторном методе решения задач, который оказался намного проще, я даже не слыхивал.

Правда, мне легко удалось за один вечер освоить его, и я стал щёлкать задачки, как белка – орешки.

И надо же случиться, что на экзамене нам с Валькой попались задачки, которые лучше было решать именно векторным способом. А он пришёл к правильному ответу своим, таким витиеватым путём, что, как потом оказалось, преподаватель снизил оценку на целый балл.

Наконец, приёмные экзамены закончились, и мы с замиранием сердца принялись искать себя в списках поступивших. Но ни я, ни друг мой Валька в списках не значились. Расстроенные, мы побрели в приёмную комиссию забирать документы, но нам их не отдали: «В эти списки попали те абитуриенты, кто уже приняты. Но дальше списки будут пополняться теми, кто получил меньшее количество баллов, так что придётся ещё подождать!»

Мы принялись с нетерпением ждать. А это, согласитесь, даже хуже, чем догонять! Да и денег у нас осталось, кот наплакал, только на самые дешёвые обратные билеты.

– А давай оставим деньги на билеты только до первой остановки, Городец, кажется, называется! – предложил я.

Сэкономленных средств нам хватило на пару дней скудного питания. Дальше, чего уж скрывать, пришлось собирать бутылки, выставляемые в умывальник другими абитуриентами, бурно отмечающими как поступление, так провал.

– Мы с тобой, как Ломоносовы, – удручённо вздохнул я, пересчитывая наличный капитал. – Денежка – на хлеб, денежка – на квас…

– Ещё немного, и мы, как Михайло Васильевич, пойдём пешком до дома, – пошутил Валька, – когда денежки, отложенные на билеты, проедим.

Скоро праздники по случаю поступления в институт и поминки по несостоявшейся студенческой жизни в общежитиях закончились. Абитуриенты разъехались по домам. Ручеёк бутылок пересох. Мы попытались было поработать грузчиками на ближайшем, Средном рынке, получившем своё название из проходившего там когда-то по средам базара. Но там и своих грузчиков хватало. Правда, один сердобольный дядька подарил нам большущий арбуз, который вместе с парой кусков чёрствого хлеба позволил нам протянуть ещё день.

К счастью, ситуация, наконец-то, прояснилась. К нашему общему расстройству, в институт приняли только меня. Закадычному дружку Вальке не хватило как раз того самого, потерянного на экзамене по математике балла.

Назавтра в девять утра мы уже отбыли домой, купив, как и собирались, билеты только до Городца, куда теплоход должен был прибыть в час дня. К этому времени на случай появления контроллера мы хорошенько изучили расположение кают и проработали маршруты отхода. Взять с нас, конечно, было нечего, но если бы он высадил «зайчиков» на берег, сесть на следующий теплоход без билетов, да ещё и с чемоданами, было бы, ох, как трудно.

Мы уютно расположились в своём салоне общего класса, расположенном в самом трюме, расставили шахматы и… настолько увлеклись игрой, что чуть-чуть не прозевали появление контроллёра. К счастью, он был один, поэтому второй выход из трюма оказался свободным. Услышав стандартный вопросик «Ваш билет, пожалуйста!», обращённый к кому-то из пассажиров в носовой части салона, мы вихрем сорвались с мест и рванули к кормовому выходу, бросив и вещи и шахматы на месте.

– Не будет же контроллёр ждать, когда пассажиры за вещами вернутся! – успокаивали мы друг друга. – Мало ли куда вышли…

Пробравшись к заранее намеченному укромному местечку – закутку перед люком, ведущим в служебную часть трюма, мы там и затаились или, как говорят на флоте, «зашхерились». Так возле бочки с солидолом, среди груды всякого-разного хозяйственного хлама, швабр, вёдер, верёвочных трапов и провели весь день до вечера. За вещи мы не беспокоились. Документы были у нас с собой, а на старенькие чемоданы с грязным бельём вряд ли кто позарится. Но вот шахматы помогли бы нам скоротать время…

Валька со всеми мыслимыми и немыслимыми предосторожностями, озираясь по сторонам и шарахаясь от каждого шороха, совершил вылазку в наш салон и забрал их. Теперь мы могли сидеть в своём укрытии хоть до самой темноты. Вслепую играть мы тогда ещё не умели. Так тихо-мирно, перетащив ночью в закуток вещи, мы там и просидели целые сутки, пока на следующий день, в пятнадцать часов, наконец, не пришвартовались к пристани в моём городке.

Попрощались, по-взрослому пожав друг другу руки и пообещав встретиться через пару дней. Но встретились только через год, когда Валька пригласил меня на свои проводы в армию. А следующая наша встреча состоялась… только через семь лет. Карьера радиоинженера у моего приятеля так и не состоялась. После армии он окончил школу милиции и теперь в звании старшего лейтенанта работал в линейном отделе милиции на железнодорожном вокзале. Прежней дружбы уже так и не возникло – разные интересы, разные судьбы – хотя за шахматами мы с ним частенько просиживали ночи напролёт. А потом и вообще потеряли друг друга.

А ведь если бы мы поехали вместе, то наверняка бы вместе научились решать те злополучные задачки и вместе поступили в институт. Но, увы, разминулись!

Пронесло

Была в нашем общежитии традиция. Нет-нет, не ходить в баню перед Новым годом, хотя мы частенько и посылали туда друг друга. Она состояла в передаче от старшекурсников молодым студентам выгодных рабочих мест: ночного приёмщика молока, радиста на стадионе или сторожа в бассейне. Такой работой дорожили, даже на каникулы уезжали по очереди.

На этот раз в общежитии остались я и Петрович, сосед по комнате. Он поступил в институт после техникума, был женат, поэтому называть его Васькой, как какого-то рыжего котяру, было как-то не с руки.

– Ну, чем займёмся? – спросил Петрович, глядя в окно на проливной дождь.

Не дожидаясь ответа, он улёгся на кровать, водрузив на себя радиоприёмник «Океан», за бесценок купленный неисправным в комиссионке с надеждой починить. Консилиум из восьми человек принялся колдовать над «трупом». На вид и даже на ощупь тестером всё с ним было в порядке. Когда надежда воскресить радио начала потихоньку умирать, я вдруг заметил «непропай» – не залитую припоем проволочную петельку, наброшенную на лепесток конденсатора, пошевелил её. «Океан» забурлил!

Покрутив верньер настройки и не найдя ничего любопытного, Петрович принялся изучать журнал «Мотор-ревю», по-нашему – «Мотор ревёт».

Сын деревенского тракториста, большой любитель техники, он с детства привык управляться с отцовским трактором, когда батя, на удивление легко вписавшись в ворота, выпадал из трактора мертвецки пьяный. Я сам наблюдал это, когда Петрович однажды пригласил всю нашу компанию к себе в деревню на престольный праздник. Однако утром батя, как ни в чём не бывало, растолкал нас и принялся потчевать самогоном.

– Отчего заболели, тем и лечиться надо! – приговаривал он.

Проводив нас до остановки, батя поставил трактор поперёк дороги.

– Не раз бывало, что он мимо с песнями проезжал, только его и видели! – пояснил он. – Вот я и приспособился этаким макаром голосовать…

Несмотря на матерки водителя, нам удалось приотворить заднюю дверь автобуса, переполненного пассажирами, как килькой в собственном соку, и мы принялись с разбега вбивать друг друга в салон. Это был единственный случай, когда я ехал, зависнув над полом автобуса.

Взглянув на уснувшего Петровича, я решил перевести резонансную кривую из декартовых координат в полярные. Меня давным-давно распирало любопытство, что из этого выйдет!

– Получилось! – раздался ликующий вопль индейца, добывшего свой первый скальп.

Петрович подскочил в испуге, едва успев подхватить драгоценный «Океан».

– Ты что, так и заикой можно сделать! – справедливо возмутился он.

В качестве слабенького оправдания я показал чертёж.

– Ну, ты даёшь! – восхитился Петрович. – Смотри-ка, на бутылку похоже! – Кстати, – оживился он. – Пора взглянуть, как бражка поживает…

Он подошёл к окну, где возле радиатора отопления под байковым одеялом нежилась в эмалированном ведре брага.

Ведро осталось с Нового года, мы в нём салат «Оливье» делали! Правда, верхний слой салата пришлось выкинуть, туда стёкла от плафона попали, когда в него пробка от шампанского угодила. А брагу мы сотворили из кубинского сахара-сырца, прихваченного после разгрузки вагонов, но так и завалявшегося под кроватью. Коричневый, оставляющий в стаканах с чаем маслянистые разводы, он только отбивал аппетит. А вот для бражки оказался в самый раз!

Василий посмаковал глоток-другой и объявил:

– Готова! Пора перегонять!

Ему можно было верить, он же родом из глубинки, где кроме браги да самогона отродясь ничего не пили. Не тратить же деньги на покупное!

– А где самогонный аппарат возьмём? – поинтересовался я.

Петрович посмотрел на меня, будто я свалился с Луны: – Сделаем! Будет называться СС-1 – Студенческий самогонный первой модели!

– Любишь же ты сокращать! – буркнул я. – Смотри, опять, как в прошлый раз будет…

Тогда Петрович отличился на лекции по электронным приборам, поставив в тупик преподавателя вопросом, что за прибор ЛК 2Л, и с ехидной улыбочкой объяснив: – Лампа керосиновая двухлинейная!

На следующей лекции препод все два часа посвятил керосиновым лампам, добавив в конце:

– А вот тему по лучевому тетроду придётся изучить самостоятельно. Но на зачёте непременно проверю! 6П1П – это вам не ЛК2Л, а четырёхэлектродная экранированная лампа, в которой для подавления динатронного эффекта создаётся пространственный заряд высокой плотности. Благодаря особой конструкции сеток и специальных электродов ток электронов фокусируется в узкие пучки или лучи…

Немудрено, что зачёт с первого раза из двадцати одного студента сдало только шесть счастливчиков.

– Спорим, препод не угадает, что за СС1, – предложил Петрович.

– Давай, лучше не будем! – испугался я. – Иначе «прощай, прощай, стипендия!».

– Смотри, не накаркай! – замахал руками Петрович. – Жена меня тогда на порог не пустит…

Он достал из-под кровати чемодан и жестом фокусника выудил… электроплитку, пользоваться которой в общежитии было категорически запрещено. Но не бегать же каждый раз, когда захочется попить чаю, на кухню?

– Где-то у нас после замены разбитого стекла штапик оставался? – спросил Петрович.

– Да вон, так у окна и стоит! – кивнул я.

Отлив часть духовитого напитка, он вымерял сечение ведра в верхней его трети, отрезал два кусочка штапика и установил их внутрь крест-накрест. Водрузив ведро на плитку, поставил на крестовину тарелку. Затем, порывшись в одёжном шкафу, извлёк кусок полиэтилена.

– Вот и «змеевик», – подмигнул мне Петрович.

Как истинный деревенский мужичок, он ничего не выкидывал, по принципу: «В хозяйстве всё сгодится».

Сложив полиэтилен вчетверо, изобретатель соорудил из него воронку, опустив её острием вниз в ведро, а края раструба прикрепив к верхнему наружному краю бечёвкой, извлечённой из кармана.

– А теперь тащи ведро с холодной водой, – скомандовал он.

Налив принесённую воду в воронку, Петрович включил электроплитку.

– Учись, студент! – подмигнул он мне. – Такого ни в одном учебнике не вычитаешь.

Через некоторое время пары браги стали конденсироваться на внутреннем конусе воронки и стекать в тарелку. Чтобы ускорить процесс, пришлось несколько раз менять воду. Когда жидкость дошла до краёв тарелки, Петрович аккуратно, чтобы не расплескать, достал её, поставил на стол и чиркнул спичкой. Самогон вспыхнул.

– Горит! – удивился я.

– А то! – с гордостью подтвердил изобретатель.

Теперь перегонка стала сопровождаться и дегустацией. Вдруг в дверь кто-то громко постучал. Мы застыли со стаканами в руках. Шутки шутками, а за такое по головке не погладят! Через несколько секунд стук повторился и громкий жизнерадостный голос Липатыча, одного из общежитских приятелей, возвестил:

– Открывайте, канальи! Я вас по запаху нашёл!

– Ты что на всё общежитие орёшь! – шикнул я, отпирая дверь.

В комнату, перекрыв собой дверной проём, ввалился здоровенный детина.

– Здорово, самогонщики! – пробасил он, широко улыбаясь. – Первачком-то угостите?

– Ты же домой уехал? – удивился Петрович. – Что, запах и до района добрался?

– Да я уже битый час как в общежитии! – ответил Липатыч. – Как раз к вам собирался, свежим салом угостить да грибочками…

К вечеру, когда на столе стояла батарея из четырёх полных бутылок, а на полу валялась парочка уже опустошённых, в дверь снова постучали.

– Это кого ещё чёрт принёс? – чертыхнулся Петрович. – Слетаются, как мухи на мёд…

Вновь прибывшим оказался Володька, знакомый парень из городских.

– Пароль? – строго спросил Липатыч, загораживая собой комнату.

– Пузырь! – отозвался Володька, показывая бутылку «Сонцедара» – плодово-выгодного напитка, уважаемого студентами за дешевизну и двадцатиградусную крепость.

Правда, если с вечера на донышке стаканов случайно оставалось немного содержимого, то наутро проще было их выкинуть, чем отмыть.

– Отзыв? – победно поинтересовался Володька.

– Сало! – отозвался Липатыч. – Заходи!

Через часок мы уже вовсю горланили песни. Забавно было наблюдать со стороны, как здоровенный парниша самозабвенно подпевает: «Здравствуй, русское поле, я твой тонкий колосок!»

– Ну, что, к химичкам? – предложил Володька, кивнув в сторону соседнего корпуса, где проживали студентки химического факультета. – Мы же теперь вроде как коллеги, – хихикнул он, показывая на бутылку с самогонкой. – Покажем, что радисты тоже не лыком шиты…

Липатыч с готовностью его поддержал.

– Нет, я в Кремль, нужно навестить моего деревенского кореша Геныча, он вместо института в армию загремел, – заявил Петрович. – Кузя, ты со мной?

– Конечно! – с готовностью согласился я. – Я что-то уже так нахимичился…

Мы шумной гурьбою направились на выход. На площадке второго этажа, проходя мимо стенда с фотографиями В. И. Ленина в молодые годы, Володька вдруг принялся с ожесточением обрывать их. Непонятно, что ему в голову ударило: принятый на грудь самогон вперемешку с «Солнцедаром» или переэкзаменовка по марксистко-ленинской философии? Хотя преподаватели философии у нас были либеральными. Одного потом изгнали из института с «волчьим билетом» за несогласие с вводом советских войск в Чехословакию. Другой отсидел десять лет за критическое письмо Сталину, и теперь, после реабилитации, каждую лекцию начинал с разбора ошибок Иосифа Виссарионовича.

Липатыч бросился оттаскивать Володьку. Из двери комнаты выскочила жена одного из аспирантов и принялась увещевать:

– Прекратите, ребята, вас же посадят!

– Раньше сядут, раньше выйдут! – утешил я.

На шум с первого этажа поднялась вахтёрша Агриппина Митрофановна, сухонькая старушка, гроза всех проживающих в общежитии. Она всплеснула руками, суетливо принялась подбирать репродукции, приговаривая:

– Ну, всё, допрыгались, голубчики! Сейчас же пойду, нажалуюсь коменданту!

– А тебя чтобы я больше в общежитии не видела! – погрозила она костлявым пальчиком городскому шалопаю.

Оставив Володьку объясняться с женщинами, в полной уверенности, что, с его-то обаянием, они найдут общий язык, мы с Петровичем пошли своим путём, до Кремля-то – не близко. Утомившись брести, присели на скамейку.

– Может, споём? – предложил Петрович.

– Споём! Нашу любимую?

– Умру ли я… – громогласно начал я, но Василий почему-то замешкался.

Пришлось подтолкнуть симулянта локтем:

– Уснул, что ли?

– Умру ли я… – подхватил очнувшийся Петрович.

Мы переглянулись и затянули заунывно:

– … ты над могилою гори, гори, моя звезда!

– Умру ли я… – распелся Петрович.

Я взглянул на него с укором:

– Мы же уже умирали?

– Разве? – удивился он. – Может, тогда к Генычу?

– Пойдём! – согласился я. – Лучше бы, конечно, доехать…

– Сейчас организую! – заявил Петрович.

Он покрутил головой, увидел стоящий у светофора милицейский мотоцикл с коляской и рванул к нему, крикнув на бегу:

– Кузя, не отставай!

Подбежав к мотоциклу, Василий стукнул по плечу сидевшего за рулём старшего лейтенанта и, усевшись на заднее сиденье, скомандовал:

– Дуй в Кремль! Кузя, садись в коляску!

Милиционер кивнул, включил было передачу, но всё-таки обернулся. Увидев незнакомого парня, он удивлённо воскликнул:

– Какого?.. – а потом грозно добавил: – Вы что?..

Хорошо ещё, что всё закончилось штрафом, видимо, не хотелось старлею везти нас в участок вместо того, чтобы мчаться на полных парах домой.

Ты зачем ему денег дал? – всю оставшуюся до Кремля дорогу ворчал Петрович. – Деньги карманы жмут?

– Тебе что, в обезьянник захотелось? – огрызнулся я.

– Тогда спрячь деньги и забудь куда! – приказал Петрович.

К этому времени мы добрались до КПП части, где служил его земляк.

– Позови Геныча! – безапелляционным тоном приказал он солдатику с повязкой дежурного, отчаянно борющегося с зевотой.

– А кто это Геныч? – обрадовался развлечению дежурный.

– Старший сержант Сидоров! – рявкнул Петрович. – Дедов нужно знать!

– Я такого не знаю! – удручённо вздохнул первогодок. – Сейчас доложу старшему лейтенанту, может, он поможет?

– Один уже помог! Пойдём-ка домой, – потянул я товарища за рукав. – Хватит нам на сегодня старших лейтенантов!

– Пойдём! – безропотно согласился Петрович, утомившись, видимо, воевать.

Мы даже успели до одиннадцати вечера вернуться в общежитие, иначе разобиженная баба Груша вряд ли пустила бы нас на ночлег.

Агриппина Митрофановна хитро взглянула на нас и произнесла вредным голосом:

– Ну, что, голубчики, заявились? Посмотрим, что завтра запоёте?

– Умру ли я! – вспомнил нашу недопетую песню Петрович, протягивая руку к ключнице.

– А ключ вы не оставляли! – фыркнула баба Груша.

– Может, под дверь подсунули? – предположил Петрович, не найдя ключа в наших карманах.

Я лёг на пол и принялся обследовать щель. Пусто…

– Придётся по пожарной лестнице! – сокрушались мы, возвращаясь мимо удивлённой бабы Груши на улицу.

– Куда, на ночь-то глядя? – удивилась она. – Назад не пущу, даже не стучите…

– А нам и не надо, мы через форточку! – объяснил Петрович опешившей старушке.

Обогнув общежитие, мы вскарабкались по лестнице, проходившей в метре от нашего окна. К счастью, форточка оказалась открытой. Включив свет, мы обнаружили на полу рядом с дверью… ключ. А открыв дверь, увидели бабу Грушу, не поленившуюся подняться на четвёртый этаж, чтобы проверить, всё ли с нами, охламонами, в порядке. Грустно взглянув на нас, она развернулась и побрела на свой пост.

Утром нас разбудил громкий стук в дверь. Зычный голосище коменданта общежития, майора в отставке, требовал немедленно явиться к нему. Не дожидаясь ответа, он, печатая шаг по паркету коридора, удалился.

Мы переглянулись: – И что это было?

А приподнявшись, с изумлением увидели разбросанные по полу мятые рубли.

– Кто это вчера деньгами разбрасывался? – удивился Петрович. – У нас в деревне такое только на свадьбе бывает…

Он подозрительно взглянул на меня: – Кузя, а ты куда вчера деньги спрятал?

– В носок! – смущённо признался я.

– Тогда понятно! – успокоился Петрович.

Наскоро приведя себя в порядок, мы через полчаса стояли перед светлыми очами отца-коменданта. Он поведал, как плохо мы обошлись со стендом основателя советского государства и с нескрываемым злорадством сообщил, что уже доложил о происшествии проректору института.

– Завтра к 10.00 к нему на ковёр! – многообещающе закончил комендант. – Думаю, речь пойдёт об отчислении из института! Свободны!

Мы с Петровичем выскочили из кабинета как ошпаренные.

– К Липатычу? – предложил я.

Петрович молча кивнул. Но приятеля в комнате не оказалось.

– К Володьке? – спросил Василий.

Теперь была моя очередь кивать.

– Каким ветром? – удивился шкодник. – А я как раз собирался к вам. Липатыч не рассказывал, как мы вчера погулеванили? Как сейчас помню, идёт он по коридору, двух подружек за талии обнимает, а у тех ноги на полметра над полом болтаются…

– Нету больше Липатыча! – вздохнул Петрович.

– Да что ты такое говоришь? – испугался Володька. – Ещё вчера был живее всех живых…

– Пропал куда-то! – поспешил пояснить я, заметив, что парень прямо-таки весь побелел. – Он, часом, домой не собирался?

– Не помню, – честно ответил Володька, добросовестно подумав минуту-другую.

– А как ленинский стенд обдирал? – грозно поинтересовался Петрович.

– Это помню! – потупился Володька. – Не пойму, что на меня нашло…

– Завтра у проректора поймёшь! – зловещим шёпотом пообещал я. – Нас к десяти утра на ковёр пригласили, всех четверых…

– Как до него-то дошло? – удивился приятель.

– Комендант расстарался! – пояснил Василий.

– Как выкручиваться-то будем? – вернул я всех к главному.

Мы сосредоточенно нахмурили лбы, пытаясь придумать хоть что-нибудь для облегчения своей незавидной участи.

– Придётся рассказать отцу! – горестно вздохнул Володька. – Они с комендантом – бывшие военные. – Может, найдут общий язык…

– Вот это правильно! – поддержал его Петрович. – А мы посоветуемся с председателем студсовета общежития. Гриша – человек бывалый, за пять лет жизни в общежитии всякого повидал.

Вернувшись домой, мы направились к председателю студсовета. Дверь нам открыл сам Гриша, здоровенный парень с всклоченной шевелюрой и с окладистой чёрной бородой.

Выслушав нас, он надолго задумался.

– Я думаю, дело было так: Володька оступился, взмахнул руками и нечаянно задел стенд, несколько листочков с Ильичом и упало, – наконец, заявил он. – Идите к бабе Груше домой, в ногах валяйтесь, но пусть она письменно подтвердит, что всё так и было. Потом – к жене аспиранта. И вечерком с объяснительными – ко мне. А я с утра пораньше – к проректору. Попрошу передать это дело в студсовет. Смотрите, если выгорит, вы у меня одним спасибо не отделаетесь!

– За нами не заржавеет! – обрадовано согласились мы.

Агриппина Митрофановна встретила нас на удивление приветливо.

– Здравствуйте, здравствуйте, ребятишки! – ласковой скороговоркой произнесла она. – Предупреждала же, что добром не кончится. Я уж и сама не рада, что коменданту сообщила. Листочки-то я все собрала, утюгом разгладила и на место прилепила, почти ничего и не заметно. Ну, ладно, бог не выдаст, свинья не съест! Напишу, как вы просите, авось, обойдётся.

– Сослепу-то ведь могла и не разобрать, кто там был, кто кого толкнул, – усмехнулась она.

Жена аспиранта Лида встретила нас с улыбкой: – Что, пришли, разбойнички! А где главный-то виновник?

– Вот, я написала, как вы просили, – спустя некоторое время протянула она лист бумаги. – Но вы уж впредь ведите себя осторожней, даже если в чём-то и не согласны с линией партии. А то загремите под фанфары!

Наутро мы с Петровичем отправились на встречу с проректором. Ни Володька, ни Липатыч так и не появились. Последний, похоже, так и не вернулся из дома, а отсутствие Володьки можно было объяснить тем, что его отцу удалось договориться с комендантом.

Секретарь попросила подождать: – Там комендант общежития и председатель студ-совета…

Через полчаса ожидания, показавшимися нам нестерпимо долгими, из дверей кабинета вышел комендант. Он зыркнул на нас, буркнул что-то и, как всегда, чеканя шаг, покинул приёмную. Гриша вышел следом, подмигивая и показывая поднятый вверх большой палец.

– Света, пригласи студентов! – услышали мы по громкоговорящей связи.

Секретарь кивнула нам на дверь, прошептав: – Ни пуха, ни пера, мальчики!

Проректор молча указал на стулья и принялся перебирать какие-то бумажки.

Найдя нужную, он пробежался по ней взглядом, как будто освежая в памяти содержание, взглянул на нас: – Ваше дело передано в студсовет!

Проректор снова уткнулся в кипу бумаг, показывая всем видом, что ему не до каких-то там второкурсников, расшалившихся на лестничной площадке.

Дома Гриша рассказал нам, что со слов коменданта главным дебоширом оказался Липатыч, это он толкнул Володьку на стенд.

– А вот в этих бумажках написано по-другому, – потряс проректор переданными ему Гришей заявлениями свидетелей.

Комендант побагровел и прошипел, обращаясь к Григорию: – Успели подсуетиться, да?

– Что вы? – усмехнулся Гриша, сделав честные глаза. – Всё – правда, чистая правда, и ничего, кроме правды!

– Я вижу, вы мне не верите? – буркнул комендант. – Ну, тогда разбирайтесь сами с этими…

Не найдя подходящего слова или не решившись его произнести вслух, он вскочил и пулей вылетел из кабинета.

– Липатыча придётся на полгодика выселить из общежития, – закончил Гриша. – Должны же мы как-то отреагировать на заявление коменданта. А когда вся эта история позабудется, мы его потихоньку вернём на место…

– Самогоночкой-то угостите на радостях? – поинтересовался Гриша и весело рассмеялся, увидев наши ошеломлённые лица.

– Ну, за то, что пронесло, – произнёс он, взяв протянутый Петровичем стакан. – А ведь всё могло закончиться совсем по-другому…

Раздался вкрадчивый стук в дверь, она распахнулась, и в комнату вошли два подтянутых молодых человека в галстуках.

Один осторожно взял из рук Гриши стакан, понюхал и брезгливо поморщившись, поставил на стол. Второй, окинув острым глазом комнату, подтвердил его слова: – Да, всё могло бы закончиться совсем по-другому! А вот как закончится, зависит только от вас. А если пронесло, нужно тетрациклин пить…

Комендант стал проректором. Гришу распределили не в Арзамас-16, а в поселок Барань. Петрович вместо должности начальника вычислительного центра унаследовал от бати трактор и страсть к самогонке, настоянной на чернике. Красавчик Володька стал не секретарём районной комсомольской организации, а сутенёром. Липатыч оказался вынужденным работать не в аэропортах Европы, а мастером в телеателье. Ну, а я, как писал, так и продолжаю писать, потому что это не лечится ни тетрациклином, ни КГБ.

Синь-камень

Я никогда не хотел быть убийцей. Увлекался научной фантастикой. Полагал, что обо всём можно договориться мирным путём. И считал, что всему, происходящему в мире, есть научное толкование. Но после того, как довелось встретиться с Синь-камнем, задумался о том, что в мире есть что-то необъяснимое… Сами понимаете, трудно поверить в такое, пока однажды не столкнёшься, как говорится, лоб в лоб!

В те далёкие времена у каждого предприятия был свой подшефный колхоз, где с ранней весны до поздней осени посменно находилась заводская бригада на все руки: сеяла и косила, метала и сушила. Своих-то работников в колхозе почти не осталось, все в город подались. Так что всё по-честному: ты – мне, я – тебе. Но нам, советским людям, было не привыкать! Со школьной скамьи мы всю осень проводили в поле. Даже в комсомол нас принимали прямо там, что придавало вечной битве за урожай своеобразную романтику.

Когда пришла моя очередь отправляться в колхоз, я собрал рюкзак, сел в заводской автобус и всё пошло по накатанной колее.

Привальная, костер и песни под гитару до утра.

Спозаранку к нам примчался на «уазике», чтобы отвести на работу, сам председатель колхоза Степаныч.

– Что за шум, а драки – нет? – шутливо поинтересовался он, увидев, что все уже на ногах. – Почему вскочили ни свет ни заря?

– Да мы ещё и не ложились! – признался я.

– А чего хрипишь? – полюбопытствовал Степаныч, услышав мой еле слышный голосок. – Наорался?

– Горло болит, мочи нет, – прошептал я, – только вон газированной минералкой и спасаюсь. Больше ничего не могу проглотить…

Председатель взглянул на меня, словно оценивая, сколько я продержусь, и, решив, что ещё поживу, утешил: – Сейчас народ в поле отвезу и вернусь за тобой. Поедем к Синь-камню! Говорят, помогает страждущим!

– Может, лучше в аптеку? – прохрипел я.

– Да ты не боись, камень тут неподалёку, на берегу озера устроился, – отозвался уже на ходу Степаныч. – Ну, а если не поможет, тогда уж и в аптеку…

– «Друг, оставь покурить», – вдруг обернулся он, привлечённый сигаретным дымком.

– Поздно спохватился, от чинарика-то всего ничего осталось. Как говорится, покури дружок, я губы обжёг! – пошутил я.

– Ну не скажи! Глянь, у меня мундштук Горбачёва есть! – возразил Степаныч, умело зажав окурок двумя спичками. – На пару затяжек точно хватит… Ну, бывай, а то, как бы дождь не ливанул. Эвон, какая туча надвигается. Тогда прости-прощай, сено! Не грусти, мы мигом…

Уазик отправился в поля, а я остался страдать, заливая боль в горле минеральной водой. И часа не прошло, как машина с председателем уже вернулась. Я юркнул в кабину, и уазик помчался, как подорваный, подпрыгивая на колдобинах, оставляя за собой пыльную завесу. Но от дождя уйти не удалось. Он настиг нас на полдороге, да такой сплошной стеной, что напрочь перекрыл видимость, превратив автомобиль в подводную лодку. Правда, председатель и без перископа ориентировался в полях и перелесках, как в собственном огороде. Казалось, мог найти дорогу даже с закрытыми глазами. Когда мы добрались до лужайки на берегу озера, где в небольшой ложбинке уютно устроился громадный валун, дождь, почти весь вылившись, скупо ронял на крышу машины последние капли.

– Смотри, как мы вовремя! – воскликнул председатель, показав на камень, который прямо на наших глазах расцветал, превращаясь из неказистого серо-бурого замарашки в голубоглазую клумбу цветущего льна, расплескавшего синь по всему валуну.

– Вот он, наш Синь-камень! – с гордостью воскликнул Степаныч, любуясь камнем с таким видом, как будто сам всю ночь тайком щедро делился с ним синью своих глаз. – Иди, поздоровайся да не бойся испачкаться, обними!

Я вышел из машины и послушно побрёл к валуну, вяло рассуждая про себя: «Хуже-то не будет. Всё равно со своим воспалённым горлом уже до ручки дошёл…»

Даже вытянувшись во весь рост, мне не удалось достать до верхушки этой громадины. Валун оказался на удивление тёплым, наверно, ещё с утра успел так прожариться на солнышке, что даже проливной дождь не сумел его выстудить. Поверхность камня, испещрённая бугорками и ямками, мелко-мелко дрожала под щекой, словно пыталась рассказать что-то сокровенное азбукой Брайля. Казалось, внутри камня кто-то ласково мурлыкает. А может, это я сам дрожал от недосыпа и ангины?

– Ты что, заснул? – очнулся я от возгласа над ухом. – Почитай, уже с полчаса лежишь, ни живой, не мёртвый…

Председатель потрепал меня за плечо. Я, упруго оттолкнувшись от камня, вскочил и удивлённо прислушался к себе. Слабости как не бывало! И многострадальные миндалины отозвались на проверочное глотательное движение лишь слабым покалыванием.

– Степаныч, а горло-то не болит! – с изумлением воскликнул я.

– Да слышу, слышу, голосок-то прорезался! – ухмыльнулся председатель. – А я тебе что говорил? Наш камень любого вылечит, если захочет, конечно! А ты не верил! Даже заезжие учёные не смогли объяснить, что это за чудо…

– Чудес не бывает! – решительно заявил я со всей своей материалистической самоуверенностью.

– А как же горло? – возразил Степаныч.

– Да просто твои горе-учёные не смогли докопаться до сути, – стоял я на своём. – Придётся им помочь! Как бы отколупнуть от камня кусочек – другой? У тебя зубило с молотком найдётся?

Председатель неодобрительно пожевал губы, словно хотел что-то сказать, но промолчал, отошёл к уазику и через пару минут вернулся с инструментом. Я взял зубильце, вставил в едва заметную трещинку на поверхности камня, размахнулся молотком и… не смог ударить.

Степаныч одобрительно хмыкнул. А Синь-камень, умница, сам понял, что мне нужно. Раздался щелчок, и от валуна отслоился изрядный, с ладонь величиной, кусок, упав прямо мне в руки. Место скола на глазах потемнело, словно намокло, и превратилось в синий глаз, хитро уставившийся на меня.

– Вот тебе подарочек, исследуй на здоровье! – засмеялся председатель. – Понравился, видать, ты ему! Намедни один «турыст» хотел было кусочек отколоть на память, да чуть без глаза не остался. Осколок прямо в бровь воткнулся. Кровищи было!

– Ты о Синь-камне как о живом говоришь! – удивился я.

– А он и есть живой! – убеждённо воскликнул Степаныч. – Разве не понял?

– Понял! – пришлось признаться мне. – Но научное объяснение этому волшебству я всё-таки найду!

Выйдя на работу и получив сполна от секретаря партийной организации за бессонную ночь у костра под песни Высоцкого, я зарылся в книги. Выяснил, что синий цвет камня обусловлен преломлением света чешуйками кварцевого биотитового сланца. Вычитал, что секрет камня заключался не только в цвете и чудодейственных лечебных способностях. Оказывается, он был тем ещё шатуном! Словно медведь, не успевший нагулять жирок и вовремя забраться на зиму в берлогу, валун шастал по всей округе, перекатываясь с одного места на другое. Священники, пугая паству тем, что в камне живёт нечистая сила, закапывали его в землю, топили в озере, но Синь-камень всякий раз упрямо выбирался на свободу. Учёные пытались объяснять это подвижками грунта, всплытием льда и ураганными ветрами.

Мне же пришло в голову исследовать «ауру» Синь-камня методом Кирлиан, поместив осколок камня в высоковольтное электрическое поле и создав коронный разряд. Известно, что характер свечения для живых и неживых объектов различен: у первых он однороден, а у вторых меняет интенсивность и цвет. Так вот, камень оказался живым! И что самое удивительное, свечение менялось от слов, обращённых к камню. Он меня слышал!

Я с головой ушёл в исследования, пытаясь докопаться «до нейтрино». Чего только не вытворял с камнем: травил и сжигал, испарял и распылял! Даже странно, что он на меня не обиделся и не превратил в жабу или хотя бы не дал в лоб за такие издевательства. Впрочем, однажды, считай, дал!

Когда мне пришла в голову идея изучить вольтамперную характеристику порошка, на экране осциллографа стало происходить что-то странное. Вместо привычной, загибающейся вправо линии, угол которой зависел от способности образца проводить ток, она начала забирать влево! Это означало, что камень решил поделиться частью энергии с источником питания. Вскоре её набралось столько, что объевшийся источник громогласно икнул и… сгорел, вырубив заодно и электросеть здания. Взрыв конденсаторов! Вспышка! Я отшатнулся, оступился и ударился об угол стола… Ну, прямо, как изобретатель машины времени Шурик из кинофильма «Иван Васильевич меняет профессию». Образовавшийся громадный иссиня-лиловый «фонарь» на лбу радостно поприветствовал коллегу, фонарик электрика, примчавшегося выяснить причину диверсии. В ответ на поток непереводимых идиоматических ругательств мы с «фонарём», так и не врубившись в суть претензий, помотали затуманенной головой и пообещали больше не экспериментировать.

Впрочем, я не держу зла на Синь-камень. Ведь он наградил меня способностью «оживлять» предметы. Оказывается, у любого камня есть «душа», нужно только уметь до неё достучаться. И тогда можно договориться о чём угодно!

Почему никто до меня не догадался провести подобные исследования? Ну, сначала, как я говорил, Синь-камень старались уничтожить, считая бесовским наваждением. Да и потом исследователей, пытающихся установить контакт с духом камня, не слишком-то жаловали. Поэтому я не сразу решился обнародовать результаты исследований. Мне вовсе не улыбалось, в лучшем случае, прослыть шарлатаном, а в худшем – угодить в психушку с диагнозом «шизофрения»!

Только проведя целую серию удачных опытов по общению с неживыми предметами, я решился провести показушный эксперимент по «оживлению», а правильней, по установлению контакта с существом, который до сих пор успешно притворялся неодушевлённым, в присутствии журналистов. С каким существом? Да с самой обыкновенной меховой игрушкой! Скажете, такого не может быть? Ну-ну! Да стоит мне только взять щепотку порошка…

«Молчу-молчу, товарищ капитан…»

Правда, визит-эффект едва не закончился провалом. Мося, так звали моего плюшевого приятеля, упорно отказывался открыть глаза и хоть бы лапой шевельнуть. А ведь я всеми фибрами души чувствовал, что он живой… Пришлось пойти на хитрость, попросить всех отвернуться, как будто нам и дела нет до притворщика. Но напротив него на стенке висело зеркало, в котором хитрюгу было замечательно видно. И вскоре нам удалось заметить, как плутишка приоткрыл круглые чёрные бусинки-глазки, поглядел по сторонам и начал вставать. Я обернулся. Медвежонок, заметив взгляд, присел в испуге, прикрыв лапами мордочку, спрятался. Хорошо ещё, «медвежья болезнь» не приключилась! Это уже потом он вовсю освоился и даже заявил обступившим его журналистам, спасибо, мол, волшебнику за моё счастливое детство…

Думаете, где я после этого оказался? Не угадали! На Северном флоте!

Наверно, учли, что по военно-учётной специальности я числился командиром группы управления подлодки. Вот мне и предложили создать, ни много ни мало, живую… подводную лодку! Почему на Севере? Да ведь именно здесь издревле существовал культ летучих камней-сейд, самый загадочный культ северных народов. Сейды ещё круче, чем синие камни, будут! Их испокон веков считали обителью духов из-за магической силы, способной запросто отрывать камни от Земли. Англичане совместно с американцами вплотную занимались изучением камней Стоунхенджа, которые на протяжении веков называли «висящими камнями». Первая мировая война прервала эти эксперименты. Но в годы Второй мировой войны похожими исследованиями занимались немецкие учёные из группы Аненербе…

После ряда экспериментов мы отвели экспериментальную подводную лодку к ближайшему разлому земной коры и выложили на палубе лабиринт из летучих камней, своего рода энергоинформационный георезонатор…

«Молчу, молчу, товарищ контр-адмирал!»

«Летучий Комсомолец», так назвали новый корабль, выполнил стрельбы на «отлично». Правда, не так штатно, как хотелось, пришлось заходить на второй круг. Оказалось, сгорел предохранитель в стойке управления стрельбами. И как вы думаете, кто первым обнаружил неисправность? Сам предохранитель потребовал, чтобы его немедленно заменили.

Я побывал на этой подводной лодке. Странное ощущение, как будто ступил на палубу «Летучего Голландца». Никто не встречал привычным рапортом, никто не командовал: «На флаг и гюйс, равняйсь, смирно!» Только лязгнул кремальерный затвор открывающегося люка рубки, радушно приглашая внутрь.

Я прошёлся по пустым отсекам, перебираясь из одного в другой через предупредительно открывающиеся сами собой люки. Вокруг ни души, даже плафон с солёной забортной водой подать некому! Но стоило мне только подумать об этом, как плафон, полным-полнёхонький до самых резьбовых краешков, сам подплыл ко мне. Сюрреалистическое зрелище!

– Спасибо, спасибо! – отказался я. – Уже причащался, было дело…

– А зачем просил? – раздался в ушах укоризненный голос.

Спросите, зачем понадобилась живая подводная лодка? Мало кому известно, что Северный Ледовитый океан связан с другими океанами подземными каналами, так называемыми «воронками дьявола»? Известны десятки случаев, когда останки затянутых в водоворот судов находят где угодно, но только не на месте гибели. Вот один такой случай.

Летом 1913 года по Баренцеву морю шёл отряд из пяти русских и английских кораблей. Вдруг английский дредноут «Елизавета III» начал вращаться на одном месте и через пару минут исчез в водовороте.

Командир русского крейсера «Диана», свидетель катастрофы, записал в судовом журнале: «Это выглядело ужасно. Дредноут, способный выдержать любую качку, ушел под воду со всей командой прямо у нас на глазах».

А вскоре на западном побережье Австралии нашли выброшенный волной спасательный круг с погибшего корабля. Некоторое время спустя были обнаружены части и другого корабельного имущества «Елизаветы», но… уже на западном побережье США!

Координаты места исчезновения дредноута были известны: семьдесят шесть градусов и двадцать четыре минуты северной широты, пятьдесят три градуса и сорок семь минут восточной долготы! Это – между Землёй Франца-Иосифа и Новой Землёй. Но, как ни старались, никто никогда ничего так и не смог в этом месте обнаружить!

Ранним утром «Летучий комсомолец» вышел из бухты. Оказавшись на морских просторах, лодка перешла сначала в позиционное, когда на поверхности остаётся только часть рубки, а затем в подводное положение, взяв курс на место гибели дредноута. Я отправился в поход вместе с ней, пообещав командующему не рисковать собой и покинуть корабль в заданной точке.

Вскоре «Летучий комсомолец» вышел на семьдесят шестую параллель. Пройдя пятьдесят третий градус долготы, подлодка опустилась на дно моря и пошла, следуя рельефу, подводными возвышенностями, впадинами и жёлобами. В отличие от обычной подлодки, ушами и глазами которой является гидроакустика, я видел всё окружающее как бы «глазами» самой лодки, да так явственно, словно плыл впереди неё в изолирующем снаряжении подводника. Большая часть дна оказалась покрыта тонким слоем песчаного ила до полуметра толщиной, кое-где попадались отдельные крупные обломки камней, но никакой воронки пока не наблюдалось.

Дойдя до нужной точки, лодка отметила её буем. Пора было эвакуироваться! Но что это! На пульте связи огненным цветком вдруг начала пульсировать лампочка. Боевая тревога? В подтверждение этому я по громкоговорящей связи услышал крик командующего: – В небе появились ракеты противника…

– Неужели, атомная война? – растерялся я.

– Ищи «воронку дьявола» и уходи! Отомсти за… – Голос пропал.

Я отменил всплытие и приказал подлодке обшарить хоть всё дно моря, но найти воронку. «Летучий комсомолец» поплыл по расширяющейся спирали. От нашего с лодкой внимания не ускользнул любой маломальский бугорок или впадинка. Внешний диаметр спирали составил уже, пожалуй, не меньше километра, когда лодка зависла на краю огромной, метров четыреста в диаметре, впадины-цирка с двухсотметровой площадкой в середине. От её верха ко дну уступами, шириной метров по десять, по спирали спускались вниз «зрительские ряды» амфитеатра. Со стороны подводная воронка была похожа на гладиаторскую арену, этакий подводный Колизей.

– Вот она какая, эта таинственная «воронка дьявола», – чуть слышно прошептал я, боясь нарушить хрупкое равновесие.

Вдруг центростремительные силы оживут, и вода, заполняющая воронку, как дервиш, закружится в сногсшибательном танце?

Подозрение оказалось пророческим. Вода мало-помалу начала круговое движение, сначала незаметно, а потом всё быстрей и быстрей. И вот в центральную площадку-арену уже уперся хобот водяного вихря. Он, словно пылесос, начал вбирать ил, скопившийся там за столетие, а струи воды по краям водоворота, как огромные швабры, принялись деловито сметать его со скамеек. Подводный театр готовился к представлению!

Противостоять этой неудержимой силе было невозможно, да «Летучий Комсомолец» и не пытался. Подлодка ужом скользнула в отверстие, открывшееся в центре воронки. Я думал, что она поплывёт по какому-то подземному каналу. Но вместо этого «Летучий Комсомолец» стал таять и расплываться, становясь прозрачным, призрачным. Я растворился в бешено вращающейся толще воды, как кусок сахара в горячем чае.

«Удастся ли снова стать человеком?» – не скрою, испугался я.

Время остановилось. Да и существовало ли оно в этом мире?

«Всё проходит, прошло и это!», – вспомнилась мне почему-то надпись на перстне царя Соломона, когда я, наконец, снова ощутил себя живым существом. – Любопытно, где мы оказались?

Всплыв в позиционное положение и подняв перископ, мы с подлодкой принялись осматривать окрестности. И поспешно ушли под воду, оставив на поверхности только верхушку подзорной трубы. Никаких серо-стальных волн Баренцева моря с еле заметными на горизонте, едва выступающими над поверхностью воды островами Новой Земли не было и в помине! Вместо этого мы увидели силуэт Золотых ворот, висячего моста через пролив, соединяющего город Сан-Франциско с округом Марин. Он встречал каждого, входящего в залив со стороны Тихого океана. Жутковатое место! За пять десятилетий существования моста более тысячи человек покончили здесь счёты с жизнью, бросившись вниз с семидесятиметровой высоты.

Я никогда не хотел быть убийцей, но мне не оставили выбора…

– Что ж, в такой большой компании не так страшно и умирать! – подумал я и нажал кнопку «Пуск». – Двум смертям не бывать, а одной не миновать! Good bye, Америка!

«Что? Молчу, молчу, Сейдберендр…»

– Вот и молчи! Вы, люди, совсем из ума выжили, – прошептал кто-то, прерывая сигнал запуска ядерных ракет. – Представляю, что бы произошло, если бы мы не сумели договориться с американскими ракетами! Сейчас от нашей зелёной планеты один бы только чёрный пепел и остался…

Городские сейды

Бедой ночью, сквозь влажный ватный воздух, казалось вовсе не способный пропускать звуки, от Адмиралтейства к Исаакиевскому собору всё-таки пробрался беззвучный окрик:

– Эй, Иса! Ты ничего не замечаешь? Кажется, что-то неладное с Городом происходит, он словно под землю уходит…

– Да нет, Адмир! – по-русски двусмысленно отозвался кто-то из недр собора. – Впрочем, может, я чего и пропустил, мне по сторонам смотреть недосуг! Реконструкция-то всё никак не закончится. Того и гляди кто-нибудь с мостков сверзнется, за всеми-то, попробуй, угляди!

– Твоё ли это дело! – удивлённо спросил незримый собеседник.

– Так ведь жалко, люди же! – недоумённо ответил Иса.

– Сердобольный ты наш! Смотри, так за отдельными деревьями и леса не увидишь! – пожурил приятеля Адмир. – А мы вместе с Городом сами в тартарары сверзнемся…

– Когда кажется, креститься нужно! – наставительно и слегка насмешливо вмешался в беседу кто-то третий со стороны Казанского собора.

– А, это ты, Каз!? – обрадовался Иса. – Скажи, что всё в ажуре, а то Адмир какой-то мнительный стал, ему, как Михе, всё заговоры мерещатся…

– А что, я неправ был? – донеслось со стороны Михайловского замка.

– Нет, Иса, не скажу, что всё в порядке, – вздохнул Каз. – Мой богатый опыт, от Музея до Кафедры, тоже бьёт в набат. Адмир прав, что-то происходит. Если бы мой маятник до сих пор сохранился, наверняка бы он в сторону от линии отклонился…Похоже, Город под землю уходит. Да не просто погружается, а ещё и опрокидывается набок. Года не пройдёт, как «окно в Европу» колодцем в геенну огненную станет… Похоже, распалась связь между нашими живыми камнями и камнями из Европы и Америки!

– Международные санкции? – предположил Иса.

– Ну, а ты что скажешь, Петро? – обратился Каз в сторону Петропавловской крепости. – Чувствую, подслушиваешь же, как всегда…

– Не только подслушиваю, но и подглядываю! – отозвался Петро. – Работа у меня такая…

– И что ты сумел наподслушивать и наподглядывать? – поинтересовался Адмир, обрадованный поддержкой Каза. – Скажи, я прав?

– Прав, начальник! – согласился Петро Заневский. – Витает что-то в воздухе неуловимое. Хана пришла Городу!

– Так нужно же что-то делать? – обеспокоенно воскликнул Адмир. – Что же мы сидим? Под лежачий камень сами знаете…

– А мы и есть камни, хоть и живые! – засмеялся Иса. – Что тут поделаешь, было время собирать каменья, приходит пора разбрасывать…

– Ну, нет уж, вы как хотите, а я это дело не намерен на самотёк пускать! – решительно присоединился к Адмиру Каз. – Мне Заротустра не простит, если я позволю Городу пропасть…

– А причём тут Заротустра? – удивился Петро. – Ты же смотрящий за Христианством?

– Есть же общемировые ценности! – ответил Каз. – Да и потом, кто возьмётся утверждать, что в нас, северных сейдах, нет арийских корней?

– Ну что, тогда, как всегда, один за всех! – весело воскликнул Адмир.

– И все за одного! – подхватил дружный беззвучный хор.

– С чего начнём? – деловито спросил Петро.

– Ab ovo! – ответил Каз.

– А по-нашему, по-арийски, нельзя ответить? – шутливо обиделся Иса.

– С начала! – перевёл Каз.

– А ты знаешь, где начало того конца, которым заканчивается начало? – заинтересовался Адмир. – Может, у тебя и план есть?

– Нет! – отозвался Каз. – Планы – это по твоей части. Ты же у нас начальник штаба.

– У меня есть план, – оживился Петро. Может, закурим по одной?

Да ну тебя со своей травкой! – буркнул Адмир. – Тебе всё шуточки. А дело-то серьёзное. И времени, похоже, у нас не так уж и много…

– Ну, звиняй! – отозвался Петро примирительным тоном, как будто поднял обе руки вверх. – Наследие прошлых времён никак не выветрится…Ты бы побыл с моё смотрящим за тюрьмой, может, ещё не так бы заговорил…

– А что ты предлагаешь? – уже серьёзно обратился Каз к Адмиру.

– Немедленно отправиться в Лабиринт! – отозвался начальник штаба.

– А что, начальник дело говорит! – поддержал его Петро. – Там, на месте, и посмотрим, что нужно сделать, чтобы провал не проваливался…

– А я и так знаю, что делать, безо всякого лабиринта! – воскликнул Иса. – Нужно собрать как можно больше живых и летучих камней. Летучие камни подложим под основание Города, живыми его заклиним. Вернём скрепы на место…

– Ну, тогда по коням! – воскликнул Иса.

– А что, и лошадок с собой возьмём? – удивился Петро. – Каких запрягать, с Аничкова моста?

– Ну, ты, Иса, даёшь! – восхитился Адмир. – Как тебе такое только в голову могло прийти? Это же замечательная идея!

– Ты шутишь? – не поверил Иса.

– Какие могут быть шутки между своими? Берём, берём лошадок! – невозмутимо подтвердил Адмир.

– И зачем они нам, бестелесным? – никак не мог взять в толк Иса.

– Пока бестелесным! – послышался отдаляющийся голос Адмира. – Догоняйте! По дороге объясню! Петро, за тобой четвёрка лошадей!

– Постойте, ребята, меня с собой возьмите! – услышали они звонкий голосок со стороны Смольного собора.

– Нет, Смоль, твоё дело махать платочком вслед и ждать нашего возвращения! – засмеялся Петро. – Война – не для фарфоровых куколок, сударыня!

– Не обижайся, Смоль! – ласково попросил Адмир. – Мы же направляемся в край летучих камней-сейд. А они женщин и на дух не переносят…

– Ладно, тогда я буду держать за вас кулачки! – сменила гнев на милость Смоль.

– Ну, всё-таки каков наш план? – поинтересовался Иса, когда четверо невидимых всадников остановились в районе Финляндского вокзала.

– Скачем по шоссе до Токсова… – начал излагать диспозицию Адмир.

– Токсово, в переводе с финского «Благоухающее»! – отозвался всезнайка Каз. – И что там благоухает?

– Там находится озеро Хеппо-Ярви, – невозмутимо продолжил начальник штаба.

– В переводе с финского «Лошадиное озеро»! – прокомментировал Каз. – Представляю, чем там пахнет…

– Мы не сомневаемся, что ты в совершенстве владеешь финским языком, – сухо отозвался Адмир, явно недовольный тем, что Каз его постоянно перебивает. – А вот знаешь ли ты, чем это озеро знаменито?

Каз на минутку задумался, припоминая.

– Камовая гряда холмов? – с надеждой, что не ударил в грязь лицом, воскликнул он. – Неужели это и есть сейды?

– Холодно! – засмеялся Иса. – Даже я знаю, что летучие камни где-то на севере Кольского полуострова водятся.

– Даю подсказку! По рассказам местного населения, – сделав многозначительную паузу, сжалился над друзьями Адмир, – в озере было замечено несколько странных живых существ…

– Лошадей? – заинтересовался Петро. – Не зря ведь озеро называется Лошадиным…

– Почти угадал! – подтвердил Адмир. – Только Лошадиным оно будет называться после того, как мы там вместе с нашими лошадками искупаемся. Это ведь из-за нас местные будут потом друг другу рассказывать, что видели в озере плезиозавров…

– Чего только в тумане не померещится! – засмеялся Петро.

– И зачем нам в это Лошадиное озеро? – недоумевал Иса. – Поближе где искупаться не нашёл?

– А только в нём – «мёртвая» вода! – объяснил Адмир. – Помните, русские сказки о мёртвой и живой воде? Искупавшись в озере, мы обретём настоящие тела. Правда, пока останемся мертвецами. И кое-что нужно будет оставить в залог… Придётся тебе, Петро, дожидаться в озере нашего возвращения, чтобы никто его не стащил.

– Будь спок! – отозвался гордый доверием Заневский. – Всё останется в цельности и сохранности. Мухе не позволю сесть…

Кряжистый, на могучем вороном коне, Петро напомнил друзьям Добрыню Никитича, былинного защитника земли Русской. Да, на такого можно положиться!

– А что, мы всё могём! – живо отозвался Петро, уловив мысли приятелей.

– Я, кажется, догадался, куда мы отправимся дальше! – воскликнул Иса. – К озеру с «живой» водой?

– Правильно! – кивнул Адмир.

– А есть и такое? – недоверчиво воскликнул Каз. – Что-то я раньше не слыхивал…

– Есть, есть! – подтвердил начальник штаба. – Это озеро называется Ловчим. Ну, а местные жители ещё называют Блюдечком…

– С голубой каёмочкой? – пошутил Иса. – Пустим по этому блюдечку наливное яблочко и сразу узнаем, где нам искать летучие камни…

– Сказка – ложь, да в ней намёк, – засмеялся Адмир.

За разговорами они не заметили, как добрались до Лошадиного озера. Не откладывая в долгий ящик, всадники бултыхнулись в воду… и превратились в призраков, впору людей пугать. Хорошо, что стемнело! Наскоро попрощавшись с «Добрыней», они рванули к Ловчему озеру. Тут-то резвые кони пригодились. Только пар из ноздрей летел, за час до Блюдечка доскакали. А до него и по прямой-то никак не меньше сорока километров будет. Да ещё пришлось окольными путями до Орехова добираться. Летать-то они уже не могли!

Это озеро совсем другим оказалось.

– Не зря в переводе с финского Гнилым называется, – не преминул вставить своё лыко в строку Каз. – Если считать двойное дно, да слой ила, глубина озера метров тридцать будет. И оттуда иногда такие пузыри метановые всплывают, от запаха, хоть святых выноси.

После купания в озере с живой водой наши герои почувствовали себя настоящими людьми. Только вот пришлось снова заплатить частичками своих душ. На этот раз сторожить их остался Иса. Теперь уже и здешние жители стали рассказывать, что не раз видели в воде какое-то громадное существо. У страха, как известно, глаза велики! Хотя Иса и на самом деле был богатырского сложения, не уступил бы, пожалуй, и Илье Муромцу. Да и конь был ему под стать.

Адмиру и Казу пришлось продолжать путешествие в человеческом обличье. Хорошо, ещё некоторые магические способности остались: и глаза могли проверяющим отвести, и силёнок волшебство добавляло.

– Куда путь-то держим? – хмуро поинтересовался Каз, поёживаясь в непривычной оболочке, как будто новое тело маловато было.

– К Лабиринту! – коротко ответил Адмир, он тоже чувствовал себя не в своей тарелке.

Раньше им как-то не доводилось побывать в человеческой «шкуре». Всё в камне, да в камне, хоть и в живом.

– Какому Лабиринту? – удивлённо воскликнул Каз. – Тому самому, через который можно во Встречный мир попасть?

– А какому же ещё? – невозмутимо подтвердил Адмир. – Где мы ещё живые, да летучие камни раздобудем? Ты потерпи немного, я понимаю, что быть человеком – это неудобная штука, но иначе нас Лабиринт внутрь ни за что не пропустит.

– И ты знаешь, где он находится? – не переставал удивляться Каз.

– Конечно, знаю! – подтвердил Адмир. – на острове Крутояр! Это на самой границе с Финляндией.

– Как бы нас там пограничники не замели? – озабоченно воскликнул Каз, непроизвольно перейдя на язык Петра.

– Прорвёмся! – как-то преувеличенно бодро отозвался Адмир. – Магия-то нам на что? Поедем верхом. Крюк километров пятьдесят, зато можно безлюдными местами ехать. От голода не умрём: нам – рыба, грибы, ягоды, лошадям – травка. Да и на остров на лошадках переправляться вплавь легче.

То ли магия помогла, то ли места и впрямь были безлюдными, но Адмир и Каз беспрепятственно добрались до Крутояра. Миновав лесной бурелом, на небольшой полянке, окружённой каменными валунами, они обнаружили Лабиринт, входом ориентированный на север, к береговой линии Финского залива.

Адмир удовлетворённо кивнул: – Вот он, голубчик! Ну, что, дружище Каз, я пошёл, а ты оставайся с лошадьми…

– Почему ты? – возмутился Каз. – У меня силы-то магической побольше будет…

– Поэтому я и прошу тебя остаться охранять вход, пока не вернусь, – успокоил его

Адмир. – И смотри, никого в лабиринт не пропускай, иначе мне не сдобровать. Сольюсь с кем-нибудь в единое целое, и получится двуглавый монстр…

– Не волнуйся! – вздёрнул подбородок Каз. – Я любого заставлю ходить вокруг да около!

Адмир с высоты лошадиного роста внимательно осмотрел дорожки, чтобы выбрать правильный путь к центру Лабиринта, спешился и, миновав вход, уверенно направился направо. Конечно, повернув налево, он уже через два поворота оказался бы в середине. Но законы магии требовали пройти Лабиринт полностью. Адмиру пришлось пройти все семь его витков, на каждом обороте меняя направление движения, идя то по часовой стрелке, то против неё. И с каждым поворотом его силуэт становился всё более и более прозрачным. А когда Адмир достиг середины, то и совсем пропал из виду. Последними исчезли глаза, прощальный, выдающий тревогу, взгляд был устремлён на Каза.

– Ты как Алёша Попович! – держа форс, напоследок успел пошутить Адмир, прежде чем растаял в Лабиринте. – Все три богатыря в сборе. Как с такими-то молодцами город не отстоять?

– Четыре богатыря, – поправил друга Каз. – Нарекаю тебя Микулой Селянинови-чем!

– Тебе-то хорошо, будешь дедом занят, а мне остаётся только ждать! – вздохнул он. – Терпеть ненавижу ждать, даже сильней, чем догонять…

Смоль изо всех сил сжимала кулачки, но Город всё так и продолжал проваливаться в тартарары. Она было уже совсем пала духом, но тут Город несколько раз вздрогнул так, будто ему под несуществующие колёса попали камни. Падение сразу затормозилось, а потом и прекратилось вовсе, словно Город уткнулся носом в непреодолимое препятствие.

– Ура, у ребят всё получилось! – закричала Смоль и захлопала в ладошки.

Потом опомнилась, виновато потупилась и снова сжала кулачки. Ребята-то ещё не вернулись.

И всё не возвращались и не возвращались…

В мыслях Смоль заезженной пластинкой, словно патефонная иголка, застряла на одном месте, крутилась, всё повторяясь и повторяясь, одна и та же фраза: «Пускай мы погибнем, пускай мы погибнем, пускай мы погибнем, пускай мы погибнем…»

Правда, в известной ей песне было три повтора. Но ведь исчезнувших друзей четверо… Конечно, Смоль готова была повторять эти слова хоть миллион раз. За каждого, погибшего ради спасения Города! Если бы это помогло им остаться в живых… Но, увы!

Наконец, патефонной иголке удалось вырваться из заколдованного круга, и пластинка внутри Смоль выдохнула последние слова: «…но Город спасём!»

И о, чудо! Вместе со Смоль эти слова подхватили до боли знакомые голоса Петра и Исы, Каза и Адмира.

И тогда она всеми колоколами ударила в набат, радостно утверждая каждым новым ударом: «Город жил, город жив, Город будет жить!»

Колесо мира

Раздался оглушительный грохот. Медвежонок долго не осмеливался открыть глаза. Когда же, наконец, разлепил веки, сначала ничего не увидел. Но, немного оглядевшись, в самом дальнем уголке пещеры, над озером, он заметил слабенько светящуюся колеблющуюся дымку. От этого стало ещё страшней. Среди медвежат бытовало стойкое убеждение, что в озере живёт бука, который забирает к себе, слизывая языком всех, кто зазевался на берегу.

Мося жалобно заскулил, призывая на помощь кого-нибудь из взрослых, чтобы было не так страшно одному. Никто не отозвался… Он на ощупь, по памяти, пробрался к выходу из пещеры, откуда пробивалась струйка свежего воздуха, и попытался сдвинуть с места один из камней, заваливших лаз. Куда там! Это оказалось бы не под силу даже вожаку. Медвежонок попробовал пролезть в щель между камнями. Но расщелина становилась всё уже и уже. Вдобавок, Мося потревожил валуны, еще как следует не улегшиеся в каменной берлоге в надежде на многовековую спячку. Они сердито фыркнули на нахалёнка, обдав его пылью, и угрожающе зашуршали: – Убирайся прочь! А то прищемим любопытный нос, останешься с нами навсегда!

По крайней мере, так он понял этот зловещий треск. Медвежонок не стал рисковать. Сердито пыхтя, как ёжик, в ответ на угрозы, он задом-задом стал выползать из расселины. Развернуться-то в ней было невозможно. Мося представил себе, как это выглядит со стороны – из щели вдруг высовывается пушистый шарик с хвостиком – и досадливо фыркнул. Медведи страшно не любят, когда над ними смеются! Наконец, Мосе удалось выползти наружу. Он встряхнулся, очищая шубку от пыли, и пару раз громко чихнул: – Апчхи, апчхи!

– Будь здоров! – вдруг произнёс кто-то из дальнего угла пещеры.

– Спасибо! – машинально ответил медвежонок и испуганно ойкнул:

– Ой, кто там?

– Не бойся, малыш! – прямо в голове, как будто лёгкий ветерок дунул в уши, прошелестел ответ. – Это я, горный дух!

– Туат Ши! – воскликнул Мося в ужасе и спрятался, прикрыв лапами голову. – Мама говорила, горный дух ещё страшней, чем бука…

– Я не ем маленьких медвежат! – рассмеялся Туат Ши. – Да и больших медведей тоже.

– Просто у страха глаза велики, вот мамаши и пугают нами своих непослушных отпрысков, – проворчал он. – Упадут нечаянно в озеро – виноват бука, заблудятся в подземных лабиринтах – виноват горный дух.

– Уважаемый Туат Ши, – прошептал Мося. – Вы не подскажете, где мои мама с папой?

Горный дух немного помолчал, обдумывая, как лучше сообщить малышу о постигшей его утрате.

– Они ушли в другой мир, дружочек! – наконец, прошептал он.

И чтобы Мося не увидел страшную правду, Туат Ши поспешил бережно укутать складками тумана, словно саваном, тела пещерных медведей. Свободным остался только узенький, причудливо петляющий проход от завала камней у входа до озера. Всё остальное пространство оказалось укрыто белесой дымкой.

Медвежонок, осторожно лавируя между островками тумана, словно боясь, что кто-нибудь невидимый его укусит, потрусил на голос к озеру. Конечно, было ужас как жутко, но оставаться одному в пещере ещё страшней!

Он, конечно, догадывался, что родители погибли в схватке с Летучими обезьянами. Но как не хотелось в это верить! Ведь пока не увидишь своими глазами, можно ещё на что-то надеяться. Мося со слезами на глазах вспомнил, как они бродили по пещерным катакомбам: когда, хватало силёнок, карабкались сами, но чаще ехали на спинах мам, крепко-накрепко вцепившись в шерсть, чтобы не упасть при головокружительных прыжках. Иногда их тащили в зубах. Бывало, что медвежата с обиженным визгом катились кувырком по подземным галереям, куда мамочки забрасывали их, перед тем, как взобраться самим. Но больше всего им нравилось скатываться с глиняных горок! Иной раз, если медведицы позволяли, они наперегонки снова и снова взбирались по скользким склонам и с довольным урчанием летели прямо в воду…

– У-у! Проклятые Летучие обезьяны! Когда я вырасту, я… – Мося замялся, придумывая наказание пострашней. – Я вам крылья поотрываю!

И Мося принялся размахивать лапами, показывая, как он будет расправляться с врагами.

– Конечно, когда-нибудь так и произойдёт! – обрадовано засмеялся Туат Ши, довольный, что малыш ожил. – Но сначала нужно вырасти. А для этого необходимо выбраться наружу!

Мося, наконец, добрёл до берега озера и присел на корточки, положив толстенькие пушистые лапки на меховые бриджи.

– Есть хочешь? – поинтересовался Туат Ши как ни в чём не бывало, решив, что нужно отвлечь медвежонка от лишних мыслей.

– Хочу, – прошептал Мося еле слышно.

– Тогда лови! – радостно воскликнул горный дух.

И волна выплеснула на бережок, прямо к ногам Моей, здоровенную рыбу. Он жадно впился в неё зубами.

Насытившись, медвежонок закопал в прибрежный песок оставшуюся часть тушки, для надёжности прикрыв её сверху тяжёлым, как камень, топляком.

– А когда мы пойдём наверх? – явно повеселев от угощения, спросил он.

– А прямо сейчас и пойдём, – подхватил Туат Ши. – Топай за мной!

И облако поплыло вдоль берега, направляясь к проходу в стене, выделяющемуся из общей темноты разве что ещё большим мраком.

Медвежонок, перед тем как пройти через проём, нерешительно приостановился, оглянулся… Облако призывно взмахнуло краешком: – Не бойся, заходи внутрь!

Мося гордо задрал вверх мочку носа: – Скажешь тоже! Я ничего не боюсь!

И едва не упал, споткнувшись о камень, словно нарочно разлегшийся на пути. Мося восстановил равновесие, искоса взглянул на облако, не обратило ли оно внимания на его неуклюжесть. Но Туат Ши плыл себе по каменному лабиринту, только усмехнулся про себя: «Дохвастался!»

Не успели они продвинуться по коридору и пару десятков медвежьих шажков, как Мося услышал едва слышное постукивание.

– Кто это там? – навострил ушки медвежонок.

– Нокер! – нарочито небрежно отозвался Туат Ши, как будто встреча с этим подземным обитателем не представляла собой ничего такого уж примечательного. – У вас их ещё называют стуканцами.

Мося, конечно же, был в курсе, кто такие стуканцы. Один из его приятелей даже как-то раз клялся, что в одной из отдалённых штолен сам слышал стук молоточка. Конечно, медвежата, не откладывая в долгий ящик, тут же направились туда. Поставив торчком ушки, они битый час добросовестно пытались уловить хоть какой-нибудь посторонний шорох. Однако, ничего, кроме стука собственных трепещущих сердечек, так и не услышали.

От бывалых медведей, не раз встречавших в своих путешествиях по подземным катакомбам нокеров, Мося слышал, что те смахивают на Летучих обезьян, только без крыльев, невысоки ростом, в кожаных фартуках, с молотками в длинных руках. Поговаривали, что им знакомы все подземные ходы на сотни переходов вокруг, о которых даже старики не знали.

Медвежонок сразу понял, зачем горный дух привёл его к нокеру.

– Он выведет меня наверх? – обрадовано воскликнул Мося.

– Если ты ему понравишься, – ответил Туат Ши. – Правда, у нас и угостить-то его нечем…

Мося неожиданно вскочил: – Ой, подожди меня, я быстро!

Он вдруг вспомнил, что спрятал на берегу здоровенный кусок рыбы.

Медвежонок не опасался заблудиться. Он излазил с друзьями этот закоулок пещеры вдоль и поперёк. Правда, вместе бояться было как-то веселей.

– Кого тут страшиться-то? – успокаивал Мося сам себя на бегу. – Разве что буки, живущей в озере? Но я уже большой, не должен робеть перед каким-то маленьким отвратительным чудовищем с длинным языком. Да и мама всегда говорила, что если не верить в буку, то он и не посмеет выскочить из своего убежища…

Мося подбежал к месту, где спрятал заначку, на всякий случай затаив дыхание, чтобы не выдать себя, по-быстрому выкопал оставшийся кусок рыбы и, не оглядываясь, помчался обратно, ужасно гордый тем, что сумел победить страх.

– А как иначе! Я же – пещерный медведь! – хвастался он сам перед собой на обратном пути. – Мне ещё нужно будет отомстить Летучим обезьянам.

Вернувшись к Туат Ши, Мося разорвал рыбу на две части, для себя и для нокера.

– Вот, подарю стуканцу! Может, она ему придётся по вкусу?

Туат Ши одобрительно взглянул на медвежонка: – А ты молодец! Ладно, пойдём скорей, пока нокеру не надоело ждать. Сбежит ещё куда-нибудь и поминай, как звали. Вон, уже и молотка не слышно…

– А как его зовут? Может, сразу помянем, пока не исчез! – предложил Мося.

– Эй, стуканец, не убегай, пожалуйста, подожди! – запищал он, что было сил. – Мне во что бы то ни стало нужно выбраться из подземного лабиринта. Я должен отомстить Летучим обезьянам, убившим моих родителей…

И в ответ услышал частую, почти барабанную дробь.

– Смотри-ка ты, отозвался! – удивился Туат Ши. – Мало кому удаётся договориться с нокерами. Видимо, ты ему понравился.

– А угостишь рыбой, так и совсем растает, – пошутил он.

И облако, не мешкая, поплыло на звук. Медвежонок, задрав от похвалы нос, отправился следом. Через несколько минут, сразу же за поворотом тоннеля, они наткнулись на ушастого человечка с молотком в руке, который самозабвенно колотил им в стену, гудящую под градом ударов, словно туго натянутый барабан: Бум! Бу-ум, Бу-у-ум!

Завидев гостей, нокер вскочил, отбежал на несколько десятков метров вглубь тоннеля и остановился, словно поджидая, когда его догонят. Мося, протягивая угощение, вприпрыжку, забавно переваливаясь с боку на бок, побежал к стуканцу. Перебежки повторились несколько раз, пока нокер не исчез с глаз долой, словно умудрился спрятаться прямо в стене штольни. Мося недоумённо огляделся, покрутился волчком, словно пытался поймать свой собственный хвост. Человечка нигде не было видно. Он подбежал к облаку и вопросительно взглянул на него, что, мол, произошло?

Туат Ши молча проплыл вперёд, остановившись над самым краем обрыва, словно предлагая взглянуть на картину, открывшуюся перед ними. Посмотри, тоннель-то уже закончился.

– Город-призрак! – услышал Мося.

Что за зверь такой? – заинтересовался медвежонок. – Никогда не видел и не слышал…

– А о нём мало кто знает! – отозвался Туат Ши. – А уж видеть и подавно почти никому не удавалось. К счастью для них, потому что это было бы последним, что они увидели в своей прошлой жизни, перед тем, как стать нежитью. Город-призрак – это место, где сходятся пещеры, лабиринты и шахты из разных времён как из прошлого, так и из будущего Земли…

– Город, гуляющий по времени? – УДИВИЛСЯ Мося, обнюхивая долину своим любознательным носом.

– Город, где сходятся времена! – поправил его горный дух. – Я знаю, далеко на Севере есть места, где сходятся миры разных планет! А в городе-призраке сходятся разные времена нашей планеты. Но при этом сам город остаётся на месте. Ну, разве что слегка перемещается туда-сюда, словно дрожит. В Ином мире его называют Абандон.

Мося задумался, что-то соображая: – Значит, через этот город, если выбрать правильную улочку, можно попасть в любое время и место?

А ты собрался перебраться в какое-то другое время? – удивился Туат Ши. – Тебя что, наше время не устраивает?

– Пока не знаю… – уклонился от ответа медвежонок, хотя на самом-то деле так изо всех сил пытался сообразить, нельзя ли через Абандон попасть в другой мир, к маме с папой, что даже незаметно съел приготовленную для нокера рыбу. – Нужно подумать…

– Тебе стоит подумать об этом заранее, перед тем, как спускаться в долину! – посоветовал горный дух. – Насколько я знаю, любой, кто попадает в этот город, превращается в мертвеца, зомби, духа, чёрта лысого… В общем, становится кем угодно, только не живым существом. Что поделаешь, такова уж плата за перемещение во времени…

Мося попятился.

– Я не хочу становиться мертвым медвежонком! – прошептал он испуганно.

– Наверно, другого пути выбраться из этого подземного лабиринта на белый свет просто-напросто нет! – произнёс Туат Ши. – Иначе нокер не привёл бы нас сюда…

– Может, нарочно заманивает? – предположил Мося.

– Гл-лавное – не поп-пасться на гл-лаза чёр-рному д-дварву! – услышали они чей-то голос.

Странный такой: с прищёлкиванием, с удвоением на согласных.

Медвежонок огляделся по сторонам и обнаружил… нокера.

– A-а, вот ты где! – воскликнул он и со всех лап помчался к ушастому человечку.

Нокер даже опомниться не успел, как Мося ткнулся холодным носом ему в лицо и лизнул в щёку.

– Я тебя запятнал! – торжествующе пропищал он. – Теперь твоя очередь водить! Кстати, как тебя зовут?

Человечек кивнул головой: – Хорошо, я согласен! Кстати, можешь называть меня Ддрук!

– А я – Мося! – представился медвежонок. – Ты же, Ддрук, не позволишь превратить меня в мертвеца?

– Конечно, нет! – поспешил подтвердить стуканец. – Ведь мы же – друзья! А друзей не предают…

– Ты что-то сказал о чёрном дварве? – обратился к нокеру Туат Ши. – Они что, живут здесь?

– Да! Есть чёрные дварвы, встречаются и коричневые, мои дальние родственнички. Да не только они, – ответил Ддрук. – Кого здесь только нет: гоблины и боглы, лепреконы и спригганы, синие шапки и слоа. Всех не перечислишь!

– Нокеры – родственники коричневых дварвов? – удивлённо переспросил горный дух. – Значит, ты тоже можешь становиться невидимым?

– Так вот почему я не смог тебя найти? – воскликнул Мося. – Так нечестно! Я же не могу стать невидимым…

Стуканец, широко распахнув глаза, внутренний свет которых, как фонариками, озарил медвежонка, сразу сделав сморщенное коричневое личико нокера привлекательным, и не шуточно возмутился: – Неправда! Я никогда не обманываю детей.

– Ладно, поверю! – махнул лапой медвежонок и пошёл к краю обрыва, чтобы получше рассмотреть этот таинственный город Абандон.

Ему никогда раньше не доводилось видеть городов, иначе он сразу бы определил, что никакой это не город, а просто шахтёрский поселок с террикониками – отвалами породы вокруг него, покосившимися домишками, пыльными улочками и полным отсутствием зелени. Да и откуда бы ей взяться в этой пещере, ведь Мося не увидел там ни речки, ни озера, которые смогли бы напитать влагой облака. Те, в свою очередь, промыли бы тусклые от старости слюдяные глазёнки-окна домишек и смочили бы унылую пыль на улицах, превратив её в весело чавкающую под босыми ногами ребятишек грязь. Впрочем, озорников тоже не было видно. А это верный признак того, что городок заброшен. Правда, хорошенько всё разглядеть медвежонку мешало впечатление, что Абандон словно дрожит, размывая очертания домов, терриконников, не позволяя сфокусировать зрение.

– Какой-то он расплывчатый, этот ваш город! – буркнул Мося, протирая лапой глазёнки. – Вроде и есть, а вроде бы и нет…

– Не зря же его называют городом-призраком, – подтвердил Ддрук. – Ох, не люблю я спускаться туда! Но придётся! Другой-то дороги нет! Здесь все дороги ведут в Абандон, а все выходы, как назло, находятся с противоположной стороны.

– Да, я совсем заигрался с тобой и даже не спросил, куда ты хочешь попасть? – вспомнил Ддрук.

– Скажи, а кто из ваших сможет помочь мне отомстить Летучим обезьянам за гибель пещерных медведей? – выпалил медвежонок.

Нокер задумался.

– Не знаю, не знаю! Нужно будет посоветоваться с коричневым дварвом Брауни, моим старинным приятелем. Впрочем, вот чёрные дварвы точно на это способны! – наконец, произнёс он. – Месть – это их любимое блюдо! Вот только захотят ли они помогать тебе?

– И неизвестно, что потребуют взамен! – добавил Туат Ши. – Я бы не советовал с ними связываться – себе дороже!

– Доживём – увидим! – поставил точку в обсуждении Ддрук. – Давайте, не будем делить шкуру неубитого медведя! Ой, извини, малыш…

– За мной! – решительно направился он вперёд. – Не отставай, не шуми и поглядывай по сторонам. Не ровён час, наткнёмся на слоа ши…

– А кто это – слоа ши? – заинтересовался Мося. – Кто-то страшный, вроде буки?

– Гораздо хуже, – прошептал Ддрук. – Это – духи умерших злодеев, которые не могут уйти в Иной мир и вынуждены вечно жить в Абандоне, верша по указке чёрных дварвов всяческие злодеяния. Слоа ши любое живое существо могут превратить в зомби, приказав следовать за ними, и никто не в силах им воспротивиться…

Медвежонок испуганно огляделся по сторонам и притих, прижавшись к ноге нокера.

– Не бойся! – улыбнулся Туат Ши. – Ддрок не даст тебя в обиду. Ну, счастливого вам пути!

– А ты разве не пойдёшь с нами? – воскликнул Мося.

– Нет, я не хочу встречаться с чёрными дварвами. У горных духов с ними давние счёты, – проворчал Туат Ши.

– Жалко, – вздохнул Мося. – Вот так всегда! Только найдёшь друга, привыкнешь к нему, как пора расставаться…

Он подбежал к облаку и доверчиво засунул голову вглубь слабо светящейся, слегка влажной и солоноватой на вкус дымки.

– Прощай, друг! Ты не дал мне погибнуть в пещере, когда я остался один. Я тебя никогда не забуду! – пролепетал Мося, всхлипнув.

– Не расстраивайся, мы ещё обязательно встретимся! – бодро воскликнул Туат Ши, осторожно смахнув краешком облака выкатившуюся из глаза медвежонка слезинку, и скрылся в лабиринте.

– Пойдём, дружок! – шутливо потянув медвежонка за мохнатые брылы, воскликнул Ддрок. – Нам тоже пора.

Мося помотал головой, освобождаясь от рук нокера.

– Не нужно обращаться со мной, как с маленьким! – гордо заявил он. – Лучше познакомь меня с чёрным дварвом. Я должен отомстить Летучим обезьянам за смерть пещерных медведей.

– Ну, тогда вперёд! – воскликнул Ддрок и помчался вниз по крутой извилистой тропинке, петляющей по каменистому склону, как знаменитая лестница троллей в миниатюре.

Мося рванул следом. Но бежать под горку, когда задние лапы длиннее передних, не так-то просто. Через несколько прыжков он уже катился кувырком, увлекая за собой плохо лежащие камешки и собирая на мех все попутные колючки, которые тут же тщательно и старательно нанизывали на себя листья. Когда отставший от этого живого перекати-поля нокер подбежал к медвежонку, тот уже стоял на всех четырёх лапах, тщетно стараясь привести в порядок шубку. Совместными усилиями им удалось слегка очистить её от наиболее зловредных шипов и мусора, что, правда, не слишком-то улучшило тот ещё видок Моей. От прежнего ухоженного медвежонка теперешний замухрышка отличался, ну, скажем, как принц от нищего.

– Зато ты теперь не будешь выделяться среди остальных жителей Абандона, – утешил его нокер. – Такой же замарашка!

«Видела бы сейчас меня мама, – уныло подумал Мося. – Вот бы досталось на орехи!»

– Пойдём скорей, – прервал его невесёлые размышления Ддрок. – Не хватало ещё попасться на глаза слуа ши…

– Поздно, уже попались! – злорадно провыл кто-то.

С западной стороны из пыльной дымки, висящей над ними, выплыли такие безобразные существа, что куда там буке из Медвежьей пещеры. Искажённые злобой бледные лица… Кровь, капающая из ран, застывающая на земле бурыми пятнами… Взметнутые над косматыми головами отравленные дротики…

– Слуа ши! Вот кому не пропасть! – проворчал Ддрок.

Он взметнул вверх руки и что-то прощёлкал на странном «птичьем» языке.

– Так бы сразу и говорил! – разочарованно провыл один из призраков, похоже, старший над сворой. – Полетели ребята, этот так и так будет наш, он к Блэки идёт…

И слуа ши растаяли.

– Что ты им сказал? – дрожащим голоском пролепетал Мося.

– Правду! – спокойно ответил Ддрок. – Что ты идёшь к черному дварву! Ты ведь этого хотел? Что, страшно? Как, не передумал мстить Летучим обезьянам?

Медвежонок гордо задрал вверх мочку носа: – Вот ещё скажешь!

Нокер одобрительно похлопал медвежонка по щеке: – Молоток! Вырастешь – кувалдой будешь!

И они, поднимая в воздух тучу пыли, пошлёпали в Абандон. Казалось, до дрожащего марева, укрывающего посёлок, рукой подать. Но шёл час за часом, а Абандон оставался всё на том же расстоянии, по-прежнему призрачный и недосягаемый.

– Долго ещё идти? – спросил Мося, приостановившись, чтобы немного перевести дух, и оглядываясь по сторонам.

Дорожная пыль косматыми клубами висела в воздухе, заслоняя собой склон горы, с которого они спустились. Казалось, она, как живая, движется за ними вдогонку, отрезая путь назад.

Медвежонку стало как-то не по себе.

– Мы не заблудимся? – неуверенным, слегка дрожащим голосом спросил он, повернувшись к стуканцу, и опешил.

Рядом с ним никого не было. Ддрок снова, как и в прошлый раз, в пещерном лабиринте, бесследно исчез. Но тогда-то хоть рядом был Туат Ши. А сейчас он остался один-одинёше-нек.

– Ну и ладно, – пробормотал Мося. – Сам дорогу найду. Город-то вон он, лапой подать!

И медвежонок на дрожащих от усталости ватных ногах побрёл в сторону Абандона. Постепенно становилось всё темней и темней. И делалось всё страшней и страшней.

Когда Мося, наконец, достиг первых покосившихся домишек, стало совсем темно. Правда, он оказался уже не один. Но зеленоватые огоньки, с любопытством выглядывающие то там, то сям, из темноты, только усугубляли мрак. А круговерть светлячков, затеявших вокруг медвежонка головокружение, и вовсе его захороводила. Пока он водил глазами туда-сюда и крутил головой вслед огонькам, совсем потерял направление, откуда пришёл.

– И куда же теперь идти? – растерянно подумал Мося, когда хоровод исчез, оставив в глазах разноцветные круги.

– А ты иди за мной! – предложил ему чей-то голос.

Перед медвежонком возникли два карих глаза, один из которых дружелюбно подмигнул ему. Потом зрачки сместились влево, недвусмысленно указывая на предлагаемое направление движения, и поплыли туда, не оставляя Мосе времени на раздумье.

– А ты кто такой? – уже на ходу спросил Мося, стараясь, чтобы голос прозвучал по-взрослому: твёрдо, уверенно, в общем, совсем не так, как он себя чувствовал.

– Я друг нокера, из коричневых дварвов! – успокоил медвежонка голос. – Можешь называть меня Брауни.

– А где он сам-то? – сердито проворчал Мося. – Бросил меня посреди дороги, тоже мне, друг называется…

– Он ждёт тебя в моём доме! – пояснил Брауни. – Но прежде, чем мы в него войдём, ты должен ответить на один важный вопрос: готов ли ради того, чтобы отомстить Летучим обезьянам за гибель папы, мамы и всех других медведей, стать духом? Ддрук, конечно, как и обещал, может вывести тебя из Абандона. Но наверху ты снова останешься один и можешь стать лёгкой добычей кого угодно. Может, останешься с нами? Быть духом – не так уж и плохо! Такие, брат, возможности перед тобой откроются…

Медвежонок подумал-подумал, а потом решительно мотнул лохматой головёнкой: – Веди к Ддроку! Если не я, то кто отомстит за медведей! В живых-то больше никого не осталось!

Брауни одобрительно воскликнул: – Поверь, это лучше, чем быть слугой чёрного дварва!

Они свернули во двор покосившейся избушки и через дверку, висящую на одной петле, жалобно поскрипывающую и покачивающуюся, словно от ветра, вошли внутрь. За столом, с удовольствием прихлёбывая из кружки какой-то пенящийся через край напиток, сидел Ддрок.

– Уговорил, речистый, малыша стать духом? – подмигнул нокер дварву.

– Я же его не обманывал, всё по-честному! – принялся оправдываться Брауни. – Малыш один всё равно пропадёт. А так я за ним пригляжу…

– Ладно, не оправдывайся, вижу, понравился медвежонок! – понял Ддрук. – Присаживайтесь к столу! Эль будешь? А малышу мы сейчас рыбку организуем.

– А разве духи пьют и едят? – удивился Мося. – Я думал…

– Ничто человеческое нам не чуждо! – засмеялся Брауни.

Только теперь медвежонку удалось, как следует, разглядеть коричневого дварва. Ростом он был чуть больше метра. Карие глазёнки весело поблёскивали на плоском волосатом лице, лопушки слегка заострённых ушей чутко вздрагивали на каждый шорох. Руки и ноги были сплошь покрыты коричневым волосом. Впрочем, медвежонка, с его-то лохматостью, этим, конечно, трудно удивить. На шее дварва висела плетёная гирлянда из голубеньких цветков, смахивающих на незабудки. На голове – нахлобученная набекрень шапочка с маленьким серебряным колокольчиком. На ногах – прозрачные башмаки. По сравнению с нокером дварв выглядел франт франтом! Вместо одежды на Брауни была коричневого цвета меховая накидка из шкуры какого-то неизвестного медвежонку животного.

«Хорошо, хоть не медвежья!» – подумал Мося, стараясь скрыть страх перед будущим.

Но при виде протянутой ему вяленой рыбки опасения как-то сами собой отступили. Он с наслаждением впился в неё зубами, оставив выяснение вопроса, что духам можно делать, а что – нельзя, на потом, и стал запивать еду ключевой водицей, такой ледяной, что даже зубы заныли.

«Откуда только они её берут?» – подумал Мося и удивлённо услышал в ответ: – Из подземных ключей!

– Тебе ещё предстоит научиться скрывать свои мысли! – хихикнул Брауни. – А в нашем мире это не так-то просто! Да и вообще, тут у нас многое – по-другому! И у каждого духа – свои заморочки…

– А у тебя какие? – невнятно поинтересовался Мося, шамкая набитой рыбой пастью. – Да, кстати, спасибо, за рыбку…

– Запомни, например, что не стоит благодарить за вполне естественное желание накормить гостя. Я ведь могу и обидеться, – притворно нахмурился коричневый дварв. – Просто при случае ответишь тем же…

Или вот ещё: я тебя позвал, а ты сразу поверил на слово, что я друг нокера, и пошёл за мной, как телёнок на верёвочке, – хихикнул он. – А ведь на моём месте мог оказаться чёрный дварв. Хорошо, что на околице поджидал тебя именно я…

– А когда мы пойдём драться с Летучими обезьянами? – задиристо воскликнул медвежонок, вспомнив, что лучшая защита – это нападение. – Зря, что ли, я духом стал?

– Драться тоже нужно уметь, – продолжал поучать медвежонка коричневый дварв.

– А я умею, – замахал лапами Мося. – Так, вот так и ещё вот так…

Он нанёс по воздуху удар такой силы, что потерял равновесие и чуть-чуть не шлепнулся на пол.

– Торопись помедленнее! – потрепал его по загривку Ддрук. – Постепенно всему обучишься! Времени у тебя теперь навалом! Ты пока не знаешь, но в Абандоне оно может стоять на месте или даже разворачиваться вспять. Да и попадать в нужное время и место тебе тоже ещё придётся научиться…

– А теперь спать! Завтра с утра пораньше пойдём к белому дварву! – объявил Брауни, решив, что на первый раз хватит с медвежонка нравоучений. – Думаю, он согласится тебе помочь! Только не стоит беспокоить его среди ночи, может спросонья превратить во что-нибудь непотребное, вроде слуа ши…

– Лучше не надо! – испуганно воскликнул Мося, вспомнив встречу с этими ужасными призраками.

– А то Ддрук, ишь, чего удумал, к чёрному дварву идти. Да этот Блэки даже если и пообещает чего, года три ждать придётся, – ворчал себе под нос Брауни.

– Да я это так, для отвода глаз слуа ши сказал, – принялся оправдываться нокер. – Всё равно мы бы мимо тебя не прошли! Как скажешь, так и будет. К белому дварву, так к белому…

– То-то же! – успокоился Брауни.

– А где живёт белый дварв? – поинтересовался медвежонок.

– На Изумрудных островах, под зелёным холмом, который зовётся Каирнпаппл или Дымящаяся пирамида, – ответил Брауни. – Дымящаяся, потому что над холмом всегда дымок курится, Уайт частенько день и ночь в своей подземной кузнице работает. Но далеко, отсюда не видать!

И увидев удивленные глазёнки медвежонка, поспешил добавить: – Далеко, это по земным меркам! А по нашим, по-духовским, – рукой подать, не успеешь и оглянуться. Мы же в Абандоне, сынок! Ложись вон в тот уголок, на душистую травяную подстилку. Утро вечера мудренее!

Мося с удовольствием растянулся на охапке сена и тут же уснул, хотя ещё и успел подумать, что ему будет не до сна.

Наутро, когда сквозь слюдяную пластинку малюсенького окошка только-только забрезжил свет, дварв уже поднял медвежонка.

– Поднимайся, засоня! – весело скомандовал он. – Пора в путь!

Мося протер глаза лапой, огляделся по сторонам, с трудом припоминая, где он оказался. Ему только что снилась родная пещера… А вспомнив, сразу же проворно вскочил на ноги и заторопился к выходу: – Я готов! А где Ддрук?

– Нокер вернулся в свои лабиринты. Его же настоящий дом там! – удивлённо пояснил дварв. – Разве он тебе вчера не сказал? К белому дварву я с тобой пойду.

– Нет, Ддрук ничего не говорил, наверно, не захотел расстраивать. Ну, вот, только найдёшь друга, как снова приходится терять, – удручённо вздохнул Мося. – Сначала Туат Ши, а теперь вот Ддрук…

– Зато у тебя есть я, – приободрил медвежонка Брауни. – Знаешь, какой я верный? Хочешь, останусь с тобой хоть навсегда?

Медвежонок благодарно уткнулся дварву носом в грудь, лизнул шершавым языком в щёку: – Конечно, хочу!

– Вот ещё, нежности телячьи, – проворчал Брауни, отстраняясь от Моей. – Прекрати лизаться, щекотно же…

Но по взгляду, который он искоса бросил на медвежонка, было видно, что ему приятна эта неожиданная ласка. Коричневые дварвы – чрезвычайно сдержанные существа и не любят выставлять чувства напоказ. Но друзья они – одни из самых преданных.

На улице посёлка уже ничего не напоминало о ночном празднике танцующих огоньков. Снова всё было так же серо и блёкло. Такой уж он, этот самый Абандон!

Несмотря на малый рост, Брауни нёсся так, что Мося едва поспевал следом. Они пересекли Абандон по главной улице, но никого по пути не встретили. Окна покосившихся домишек были прикрыты ставнями, калитки притворены, из труб не струился ароматный, щекочущий ноздри дымок, предвещающий вкусный завтрак. В общем, всё как не у людей!

– Здесь что, совсем нет жителей? – полюбопытствовал Мося. – Ни одной живой души не видно!

– Почему же, есть! – отозвался на ходу Брауни. – Но они, как правило, ведут ночной образ жизни. Да тебе лучше с ними и не встречаться! Помнишь слуа ши?

– Такое забудешь! – прошептал себе под нос Мося, шёрстка сама собой встала дыбом. – Как вспомнишь, так вздрогнешь…

Выбежав на окраину посёлка, коричневый дварв приостановился и принялся пристально вглядываться в колыхающееся перед ними марево, еле слышно перебирая на все лады название местечка, куда они направлялись: – Ку-ирн-папл, лпап-нри-уК, уК-нри-лпап…

И с каждым произнесённым словом дымка всё прояснялась и прояснялась, приоткрывая завесу, делая видимыми зелёные безлесные холмы, отделённые друг от друга голубоватыми болотистыми низинами. Это было совсем не похоже на ту местность, где жил медвежонок: гористую, с белыми осыпями известняка, поросшую густым, обвитым хмелем кустарником.

– Дымящаяся пирамида! – торжествующе закричал Брауни, показывая на самый высокий холм. – Там и живет белый дварв Уайт.

– Пойдём скорей, пока путь открыт! – скомандовал он и заскользил по траве к развидневшемуся вдалеке холму, над которым едва заметно курился белёсый, почти прозрачный дымок.

– Старайся идти за мной след в след! – приказал медвежонку Брауни. – Видишь, по обе стороны от тропинки ярко-зелёные полянки…

– Ага, так бы и повалялся на травке! – весело воскликнул Мося и рванулся было доказать, что у него слова не расходятся с делом.

– Ты куда! – вцепился в него Брауни. – Там же трясина!

И вовремя! Лапы медвежонка уже под землю стали уходить. Мося с трудом извлёк их одну за другой, встряхнул, чтобы очистить от налипшей грязи и вернул на твёрдую почву тропинки.

Болото разочарованно чавкнуло, выпустив наружу зловонный пузырь: – Нет, ну надо же, в кои-то веки забрёл какой-то ротозей и, на тебе, прямо изо рта выскочил! А какое бы славное пополнение коллекции было. Мамонт есть, шерстистый носорог есть, олень есть, а вот пещерного медведя пока ещё ни одного не удалось добыть.

Дальнейшее продвижение экспедиции по пересечённой местности проходило в полном согласии с командами коричневого дварва. Несмотря на то, что до холма, казалось, рукой подать, они шли почти весь день. То путь преграждало обширное болото, которое приходилось обходить стороной. То за близлежащим холмом оказывалась речушка, переходить которую, не зная брода, Брауни никому бы не посоветовал. Кто знает, что скрывается под водой? Запросто можно оказаться под двойным дном, на глубине, этак, метров пятьдесят.

До Дымящейся пирамиды они добрались только к вечеру.

– Это хорошо! – пояснил дварв. – Уайт ночью частенько выходит наружу потанцевать при луне, особенно если работа заладилась. Ты подожди немного, пойду спрошу, найдётся ли у белого дварва для нас минутка.

И Брауни исчез, словно растворился, в вечерних сумерках. Через несколько минут неприметная дверь, ведущая внутрь холма, приотворилась, и на пороге появился хозяин. Это был невысокий по человеческим меркам человечек. Но в отличие от сморщенного, как печёное яблоко, коричневого дварва, не говоря уж про совсем уродливого чёрного, этот дварв казался славным малым. Голубые глаза, гладкое румяное лицо, белые одежды. Он был похож на доброго волшебника. Впрочем, почему был похож? Уайт таковым и являлся, правда, только для друзей. Брауни запросто мог припомнить несколько случаев, когда этот, казалось, с виду безобидный старичок давал такого жара чёрным дварвам, что те десятилетиями опасались показываться вблизи его жилища.

– С чем пожаловали, ребята? – приветливо обратился Уайт к коричневому дварву и медвежонку, окинув последнего цепким изучающим взглядом. – Присядем?

Уайт указал гостям на покрытый, как ковром, густой шелковистой травкой уступ холма, походивший на гигантскую завалинку у входа в подземную обитель белого дварва.

Медвежонок присел и, как на духу, выложил Уайту все свои обиды.

– Ладно, пойдёмте отдыхать, утро вечера мудренее! – пригласил дварв Брауни и Моею в дом. – Думаю, смогу помочь твоему горю!

Путешествие через затерявшийся в безвременьи Абандон отнял много сил. Мося вмиг уснул, как убитый. Задремал, прикорнув рядышком со своим подопечным и положив голову вместо подушки ему на лапу, и Брауни.

Утром, когда гости проснулись отдохнувшими и посвежевшими. Уайта в комнате уже не оказалось. Только из глубины холма раздавалось мерное постукивание молотка, как будто там завёлся стуканец. Мося сначала было обрадовался, что Ддрок вернулся. Но Брауни разочаровал его: – Это же белый дварв что-то в своей кузнице мастерит!

Словно в ответ на его возглас стук прекратился и на площадке лестницы, ведущей в святая святых белого дварва, в кузницу, показался Уайт.

– Проснулись! Вот и славненько! – весело проговорил он, обводя гостей взглядом, словно желая убедиться, всё ли с ними в порядке. – Сейчас будем завтракать. А заодно расскажу, какую штуку мне удалось придумать.

– А ты поможешь мне найти Летучих обезьян? – вспомнил Мося.

– Ох, нелегко тебе будет до них добраться! – вздохнул белый дварв. – Вы же с Брауни добирались до меня через Абандон, город-призрак? С того времени, как произошла битва пещерных медведей с Летучими обезьянами, в которой погибли твои родители, уже столько воды утекло! Все обезьяны давным-давно перебрались в Америку…

– Значит, я так никогда и не смогу отомстить им, – разочарованно воскликнул Мося.

Уайт укоризненно взглянул на него: – Мося, нехорошо быть таким злопамятным.

– А чего они… – обиженно проворчал медвежонок. – Теперь ещё и в Америке от меня спрятались!

– Ты тоже можешь оказаться там, – лукаво взглянул на него белый дварв. – Ты же теперь дух!

– Значит, я всё-таки могу добраться до Летучих обезьян… – Мося даже подпрыгнул от радости.

– И что? – поинтересовался дварв.

– Пока не знаю… – честно признался Мося. – Но я обязательно что-нибудь придумаю!

– Да не нужно ничего придумывать! – не стал больше томить гостей Уайт и выпалил: —

Я уже сам всё придумал, пока вы тут дрыхли без задних ног!

И он достал из-за спины какую-то штуковину, похожую на блестящий металлический горшок.

– Это волшебная Золотая шапка! – с ударением на слове «волшебная» с гордостью заявил белый дварв. – Перед тем счастливчиком, который наденет шапку и прочтёт заклинание, появится сам Уор-Ра и выполнит любое пожелание, которое только в силах выполнить племя Летучих обезьян.

– Вот это да! – выдохнул Брауни спустя несколько секунд. – Ну, Уайт, ай, да белый дварв! Превзошел самого себя, заставить служить самих Летучих обезьян, это – высший пилотаж!

– Было непросто, – скромно согласился белый дварв. – Правда, есть одно ограничение. Владелец может загадывать только три желания, а потом шапка должна перейти к другому.

– Так что, Мося, теперь ты сможешь отомстить Уор-Ре, придумав для него задание позаковыристей! – засмеялся он, потрепав медвежонка по загривку. – Правда, есть одна загвоздка. Золотая шапка не дотянется до них через Большую лужу, так мы называем Атлантический океан. Её владельцу тоже, вслед за Летучими обезьянами, придётся отправиться в Америку. Смотри, вот здесь внутри, по периметру, написано заклинание, которое позволит туда перелететь.

– И я могу воспользоваться этой шапкой? – недоверчиво переспросил Мося.

Уайт утвердительно кивнул головой: – Конечно, можешь! – Она – безразмерная и замечательно сидит на любой голове, даже такой, как у тебя, с ушками на макушке! – пошутил он.

– И смогу заставить Летучих обезьян сделать всё-всё, что захочу? Даже убить друг друга?

– Всё, что захочешь! – подтвердил Уайт. – Вопрос только в том, готов ли ты сам стать убийцей?

Медвежонок задумался. Он как наяву вдруг представил себе умирающих в страшных мучениях Летучих обезьян; искажённые ужасом лица; сломанные белоснежные крылья, запачканные алой кровью…

– Н-наверно, не смогу… – заикаясь, прошептал он еле слышно. – Может, они и так уже достаточно наказаны за свои злодеяния, став слугами Золотой шапки? – с надеждой взглянул Мося на друзей. – Теперь каждый сможет сделать их посмешищем. Если уж для медведей это – нож острый, то для гордых Летучих обезьян, думаю, это как серпом по горлу! И вполне бескровно!

– Конечно, малыш! – поддержал его Брауни. – А ведь то не заметишь, как и сам станешь таким же кровожадным! И чем ты тогда будешь отличаться от них?

– Правильно! – одобрил решение медвежонка и белый дварв. – А ещё ты сможешь воспользоваться Золотой шапкой в трудную минуту. Летучие обезьяны станут твоими ангелами-хранителями. Это ведь тоже серьёзное наказание, для закоренелого злодея делать добрые дела – мука смертная! Только постарайся никогда не расставаться с амулетом, чтобы им не смог воспользоваться кто-нибудь с грязными помыслами.

– Большое спасибо, Уайт, но не нужна мне эта Золотая шапка! – вздохнул медвежонок. – Она будет всегда напоминать мне о маме и вызывать желание отомстить Летучим обезьянам. А я не хочу больше думать об этом…

– Вот и славно, что ты сам так решил! Тогда пойдёмте петь и танцевать под луной, это гораздо лучше, чем убивать! – предложил Уайт.

И они пошли по лунной дорожке, услужливо расстеленной ночным светилом прямо от Дымящейся пирамиды до той самой полянки, где окрестные духи обычно устраивали свои магические танцы. Да, кстати, любой, у кого ещё не ожесточилось сердце, может легко найти это место!

В память о Высоцком

В этот день мы не слышали траурных слов И прощальный салют автоматов, Только ночью узнали от наших врагов То, что умер Высоцкий, ребята. Он для многих из нас был кумиром дворов, Не просил за поддержку награды, Он в любой из газет заслужил добрых слов. Почему же молчать о нём надо? Да, на жизнь не накладывал краску и мел, Резал прямо в лицо правду-матку, Так показывать песни один он умел… Вы со мною согласны, ребята? Его лучшие песни «Маяк» не крутил, Мы их пели тайком в подворотнях, Но он всё пережил и за всё заплатил Комом в горле и болью в аорте! Так давайте за то, чтобы с нами он был Не в последний раз, Выпьем стоя, ребята,

Кто помнит и чтит его песенность!

Аллея соловецких юнг

Я думал, что «аллея юнг» — Деревья возрастом в полвека, В честь тех, кто вечно будет юн, Став настоящим человеком! А там остановилась жизнь В землянках, ямах без наката, Они так и не дождались. Когда вернутся в них ребята. Кто на торпедных катерах, Кто караван беречь в конвое, Рванули юнги умирать, Чтобы успеть попасть в герои. Под реквием прощальный рынд Вспорхнули бантики, как птицы. Ушли мальчишки в лабиринт, И им уже не возвратиться. А тем, кто выжил в том бою, Лишь помолчать хватает силы… Землянки на «аллее юнг» — Их незарытые могилы!

Глас выпивающего в пустыне

Не из-за тяги к алкоголю Я напиваюсь допьяна, А просто вдруг почую волю, Когда попробую вина. В себе я преодолеваю Всю робость, скованность свою, Душой компании бываю И песни громче всех пою. Мне вдоволь хочется наржаться, Ступив на молодости луг, А мне кричат: – Опять нажрался? И за грудки меня берут. Ну что поделаешь с собою, Мой организм – заклятый враг, Ведь от великого – к смешному Я сделал шаг, не помню как. И я, как Гамлет, вопрошаю Пространство быта: – Пить? Не пить? Не пить – тебя не уважают, А если пить – то сколько пить? Где та проклятая граница, Чтоб разделить в себе навек, Вот столько выпил – ты напился, Вот столько выпил – Человек!

Стихотворение о спящей электричке, увиденной мимоходом из окон ночного скорого поезда

Посвящается лошади Маяковского, упавшей на Кузнецком мосту

Спит электричка у вокзала, Как утомлённый старый змей. Кто знал бы, как она устала, От суеты из двери в дверь. Спит электричка, и ей снится Стальное кружево дорог, Снежок на жалюзях-ресницах, Нахально-бойкий ветерок. Ах, если б ей чуток взбодриться, Глотнуть ампер сто пятьдесят, В Мытищах заново родиться Лет шестьдесят тому назад… Настанет утро, снимут шоры С её угрюмых окон-глаз, Вонзится в спину бугель-шпоры Гоня неведомо куда, И вновь помчится, превозмогая Склероз омических потерь, С противным лязгом раздвигая Автоматическую дверь. Увы, как схожи судеб блоги: Одно начало и венец, Одни мечты, одни тревоги И, наконец, один конец! Нам не суметь вокзальной площадью Сбежать из жизни в дымку грёз. Быть может, вы немножко лошади, А я чуть-чуть электровоз!

Песенка, сочинённая под скрип уключин на речке Вуоксе

Где-то каждому дан очаг, Есть своё ремесло, Почему же вдруг по ночам Стало сниться весло? Ты сжимаешь его в руке, Как клинок мушкетёр, Снится, снова ты на реке, Снится, снова костёр. А когда в изгибе бедра Видишь лодки обвод, Понимаешь, пришла пора Собираться в поход, Мчать, как старый конь боевой, Звук заслышав трубы, Лететь бабочкой на огонь, Не уйдя от судьбы. На штормовки сменив бостон, Приодевшись в рюкзак, Для туристского братства он, Как мундир или флаг, И в обед снова переев, Ночью вновь недоспав, Под уключин гребёшь напев, Сам себя приковав. Если крепче любых оков Тебя держит вода, Не заменит магнитофон Соловья никогда, И не нужно особых клятв Породненным в пути, Ты и так расшибиться рад, Чтобы друга спасти.

Надежда умирает последней

Сам виноват, надежды больше нет, Найдя её в дорожной обезличке, До станции «Любовь» купив-таки билет, Я опоздал к отходу электрички. Всё кончено, куда теперь спешить, Ведь я же сам себе создал препоны. Состав ушёл, успев кусок души, Билет мой превратить в клочок картона. Я сберегу его, пусть, душу пепеля, На донышке её перо любви таится, До той поры пока, ведь круглая Земля, По своему перу найдёт меня Жар-птица. Я подожду, мне ждать – не привыкать, Вернись ко мне, я азимут оставил, Когда в твоих глазах, двух карих озерках, Градинки-льдинки от моей любви растают!

Ностальгия

Весенним днём, осенней непогодой Впотьмах ложится, с солнышком встаёт Внебрачный сын торговли и природы — Цветочный ряд у Знаменских Ворот. Пускай вокруг дырявят небо краны, Пусть город метастазами растёт, Ласкает глаз завидным постоянством Цветочный ряд у Знаменских ворот. Когда весь мир покажется унылым, Когда пустых обид невпроворот, Помирит и с женой, и с любимым Цветочный ряд у Знаменских ворот. А если вдруг забросит на чужбину Судьбы-индейки странный поворот, Мы не забудем городок старинный, Цветочный ряд у Знаменских ворот.

Оглавление

Холерный год в Крыму

Разминулись

Пронесло

Синь-камень

Городские сейды

Колесо мира

В память о Высоцком

Аллея соловецких юнг

Глас выпивающего в пустыне

Стихотворение о спящей электричке, увиденной мимоходом из окон ночного скорого поезда

Песенка, сочинённая под скрип уключин на речке Вуоксе

Надежда умирает последней

Ностальгия Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg