Телефон зазвонил в три часа ночи. Звонила Пупсик. Пусть Хелена приедет. Сейчас. Немедленно. Все бросит, надо подруге помочь! А может, она занята? Уж не со шведом ли? Хелена оделась. Оставила записки на своей кровати и у двери соседней, бабушкиной квартиры. В записках — телефон Пупсика. Если одна из дочек проснется и станет ее искать. Пупсик жила на Каролиненгассе. В четвертом районе. Около Бельведера. По набережной Франца Иосифа и Рингу Хелена доехала до Принц-Ойгенштрассе. Вблизи центра на улицах попадались машины. В девятнадцатом районе и дальше, в четвертом, на улицах — никого. Перед турецким посольством стояла патрульная машина. На углу Каролиненгассе и Принц-Ойгенштрассе. Полицейские проводили глазами машину Хелены. Хелена спросила себя, что ждет ее на этот раз. Голос Пупсика звучал спокойно. Таинственно. Укоризненно. Но говорила она вполне связно. Печка в машине начала греть только у Шведской площади. Промерзнув до костей, Хелена быстро поднялась по лестнице на Каролиненгассе, 9. Ключ от дверей подъезда у нее был. Для таких вот случаев. Домофона нет. Даже дверных звонков. Если собираешься к Пупсику, нужно прежде позвонить по телефону. Если ты недостаточно ловок, чтобы попасть камешком в окно шестого этажа. Дверь квартиры не заперта. Дверь в комнату Софи — настежь. Хелена вошла. Няня-таиландка сидела в углу за кроваткой Софи. Сжавшись в комочек на полу и глядя на Эбнера. Карл Эбнер, антиквар, стоял у детской кроватки и сверху вниз смотрел на Софи. Горел ночник, белокурые детские волосы блестели в его свете. Ребенок спал. Эбнера качало. Напуганная таиландка не спускала с него глаз. Она с облегчением улыбнулась Хелене и встала. Хелена приложила палец к губам. Взяла Эбнера за руку. Эбнер тихонько рыгнул. Хелена погасила лампу. Выпроводила няню из комнаты и закрыла дверь. Эбнер вознамерился вернуться в детскую. Крепко ухватив за руку, Хелена повела его по коридору. Таиландка юркнула в свою комнату. Эбнер собрался за ней. Хелена его не пустила. Таща Эбнера за собой, она отправилась на поиски Пупсика. Они обнаружили ее в ванной. Пупсик сидела в ванне. В облаках пены. В ванну лилась горячая вода, почти кипяток. Пупсик говорила по телефону и терла себе спину щеткой. Эбнер стал раздеваться. Он аккуратно складывал одежду на табуреточку. Очень обстоятельно. И при этом качался. Раздевшись, он влез в ванну, напротив Пупсика. Пупсик говорила по телефону. Она махнула Хелене щеткой. Хелена прошла на кухню и села к столу. Кухонное окно выходило во двор-колодец. Все остальные окна — темные. Хелена с удовольствием выпила бы кофе. Или еще чего-нибудь горячего. Она вернулась в ванную. Эбнер уснул в ванне. Голова его свесилась прямо в пену. Пупсик говорила по телефону. Повсюду раскиданы резиновые звери. Все в ванной — в зверушках. Полотенца, мыло, зубные щетки, стаканчики, губки, расчески, щетки, кафель. Кругом Микки Маусы, Дональды Даки, Тики, Трики и Траки. Слоны. Утки. Обезьянки. Все для Софи. Хелена спросила Пупсика, знает ли та, что Эбнер был в комнате ее дочери. Разбудил таиландку. К счастью. Знает или нет? Пупсик сказала в телефон: "Сейчас я дам тебе того, кто подтвердит, что его здесь нет". Она протянула Хелене трубку. Хелена взяла ее, мокрую, покрытую пеной. "В чем дело?", — спросила она. "Я знаю, что он там. Знаю. Я. Знаю. Чувствую. Я это чувствую. И вы не знаете, что делать. Вы ничего не знаете. Больше ничего. Но. Совсем другие дела. Совсем другие дела еще будут. Вот увидите. Вот еще увидите. Я тебе обещаю. Вы. Вам не отобрать у меня Джека. Не вам. Никому. Можете себе…" Женщина говорила быстро. И монотонно. Словно сама с собой. "В чем дело? Что стряслось?" Пупсик продолжала тереть себе спину. Хелена держала трубку на расстоянии вытянутой руки. "Это та ненормальная из Зальцбурга, — произнесла Пупсик. — Это из-за Джека". — "Та самая Софи?" — спросила Хелена. "Да. Та придурочная". Хелена сказала в трубку: "Но… Алекс. Алекса нет? Нет его там?" Минуту в трубке было тихо. Потом голос вновь забубнил. Захлебнулся. Сорвался на крик. "Пошли вы со своим Александром. Провалитесь. Пусть отваливает! Наконец! Чтоб вам всем…" Хелена снова отставила трубку от уха. Пупсик лучезарно ей улыбнулась. Из трубки доносилось: "Джек. Джек. Ты мне нужен. Джек. Если не приедешь, то! Я это сделаю. Просто возьму и сделаю…" Открылась дверь в спальню Пупсика. Вошел высокий мужчина с пепельными волосами. Пупсиков китайский халат не доставал ему до колен. Он чистил ногти охотничьим ножом. Взял у Хелены трубку. "Хорош, киса, — сказал он. Спокойно. Дружелюбно. — Возьми себя в руки. А то дождешься. Когда вернусь". Голос в трубке прервался. Всхлипнул. Закричал. Мужчина положил трубку на пол. Поднял глаза на Хелену и ухмыльнулся. Трубка осталась на полу. Голос все звучал. Тоненько. Мужчина вытащил Пупсика из ванны. Всю в пене. Обнял ее. Взглянул через плечо на Хелену и спросил: "Она тоже будет?" А Пупсик сказала: "Хелена. Позволь представить тебе господина Нимайера. — Она рассмеялась. — Джека. Его Джек зовут. Как Потрошителя". Голос у нее был счастливый. Она встала на край ванны. Мужчина поднял ее. Метнул нож в светлую стенную панель за ванной. Нож вонзился в дерево. Над головой Эбнера. Мужчина взглянул на нож. Потом поднял Пупсика. Целуясь, они скрылись в спальне. Эбнер потихоньку сползал на дно ванны. Хелена выдернула затычку и закрыла воду. Вышла. Трубка безмолвствовала. Хелена тщательно заперла все двери и поехала домой. Она отсутствовала не больше часа.
Алекс позвонил в воскресенье. После обеда Хелена прилегла с книжкой и уснула. Сначала она не поняла, кто звонит. "Да я! — воскликнул Алекс. — Зеленый человечек". Зеленым человечком Алекса прозвали девочки. Потому что, заезжая за Хеленой, он все время надевал толстую зеленую тужурку альпийского горца. Да. Ему вот подумалось, не увидеться ли им. Он уж вчера пытался. Да никого не было. "Мы гуляли", — сказала Хелена. Ну да. Почему бы и нет. Почему бы и не увидеться. Прямо сегодня? Хелена заколебалась. Работа. Надо выспаться. Но она дала себя уговорить. В восемь. Да. Пусть он позвонит снизу. Она спустится.
Швед позвонил в четыре. Не будет ли она свободна вечером? Хелена отказалась. Ей надо выспаться. Работа. "Да? Жаль", — произнес он. Потому что он уезжает обратно в Милан. "Да. Счастливого пути", — сказала Хелена. "Почему?" — спросил швед. "Ну, в Милан. Это же далеко". — "Ах, это. Да. Конечно!" — рассмеялся он.
Хелена приготовила девочкам ужин и приглядела, как они чистят зубы и купаются. Раздумывая тем временем, стоит ли мыть голову. Что Алексу нужно? Они не говорили после того звонка, в августе. Хелена вымыла голову и надела свое единственное приличное платье. Платье от Бальмена было подарком тетушки к тридцатилетию, которое пришлось на прошлое Рождество. Тетя Адель сказала: пора тебе становиться элегантной. Хелена предпочла бы деньги. У нее даже туфель к этому платью не было. Она снова прилегла. Девочки бесились в детской. Бабушка сидела в гостиной и смотрела телевизор. Хелена аккуратно собрала свои длинные волосы и разложила их по подушке. Сзади они еще не высохли. Хелена прижалась к подушке. Чтобы не застудить голову. На мгновение ощутила, как тело полнится огромной усталостью. Подумала: больше никогда не встану. В ту минуту и это было ей безразлично. Лежать. Думала она. Не вставать. Просто не вставать. Потом позвонил Алекс, и она вскочила. Поправила волосы. Взяла пальто. Всех поцеловала на прощание. Добилась обещаний скоро лечь спать. И ушла.
Алекс ждал на улице. Хелена никак не могла сообразить, как с ним поздороваться. Они стояли лицом к лицу. "У тебя новая машина?" — спросила Хелена. Алекс разъяснил ей все преимущества своей новой "субару". Потом они со смехом обнялись. Смеялись над глупым диалогом. Смеялись, словно и не было телефонных разговоров в августе. И месяцев, когда Хелена ждала его звонка. Они отправились в ресторан. В "Каменную сову". Алекс заказал ужин и вина. Блюда и напитки всегда выбирал Алекс. Хелена спросила, что он поделывает. Почему в Вене? Разве он больше не живет в Зальцбурге? У Алекса в Вене дела. И в Зальцбурге он больше не живет. А что она поделывает? Завела ли любовника? Развелась наконец? Хелена механически ела и пила. Не чувствуя вкуса. Мелькнула мысль о детях. Не позвонить ли домой? После десерта она спросит Алекса. На десерт он заказал фирменное парфе. С нугой. Хелена глядела в тарелку и ковыряла мороженое. Не могла придумать, как начать вопрос. Ни слова. Ни предложения. И неизвестно, не будет ли слишком дрожать голос. Или же хрипеть. Она подняла глаза. Алекс наблюдал за нею. Они смотрели друг другу в глаза. "Не могу сказать тебе. Я и сам в общем-то не знаю, почему, — произнес Алекс. — И раскаиваюсь. Поверь мне". Алекс заказал две граппы. "Ты по-прежнему любишь это бурое пойло?" — спросил он. Больше всего Хелене хотелось поплакать. Тихонько, про себя. Но одновременно она чувствовала себя легко и от всего независимо. Выпила свою граппу. Алекс расплатился. Они вышли из ресторана. Хелена забралась в машину. Молча сидела рядом с Алексом. Не спрашивая, куда они едут. Алекс остановился у дома в верхнем конце Принц-Ойгенштрассе, почти у Южного вокзала. Помог выйти. Рядом со входом висела маленькая латунная табличка с надписью "Пансион «Монополь»". Алекс позвонил и что-то сказал в домофон. Хелене подумалось: вот бы видела ее сейчас Пупсик! Как она входит в дом свиданий. Словно делает это каждый день. Открывший дверь мужчина оглядел их обоих. Хелена изо всех сил старалась держаться непринужденно. Алекс сунул мужчине в руку несколько купюр. В выложенном плиткой холле с мраморными стенами появилась горничная. В черном платье, черные чулки и туфли, белый фартучек и белый кружевной чепчик. Старая и жирная. Проводила их в комнату. Все белое. Стены, панели, кровать, туалетный столик, потайная дверь в ванную. Полотенца в ванной, сказала женщина и отворила дверь туда. Не угодно ли господам чего еще. Бара в комнате нет. Алекс вопросительно взглянул на Хелену. "Наверное, сейчас следует выпить шампанского". "Или? — спросила Хелена. — Я хочу апельсинового соку". Женщина пожала плечами. Алекс заказал и апельсиновый сок тоже, женщина удалилась. Хелена села на кровать. "Нам непременно надо дождаться сока?" Алекс опрокинул ее на кровать и склонился над ней. "Этой женщине все абсолютно безразлично", — прошептал он. Но все же когда прибыл апельсиновый сок, Хелена села и пригладила волосы. Женщина поставила сок на туалетный столик: "Двести шиллингов. Сударь". Алекс вытащил деньги из пиджака и запер за ней дверь. Хелену вновь потянуло поплакать. Она рассмеялась. Потом все было очень просто. Словно вернулся прошлый июль. Или июнь. Май. Алекс, как всегда, не давал прикидываться. Он так долго ласкал ее языком, что не оставалось иного выхода, кроме оргазма. Потом он усадил ее на себя и, пока она на нем скакала, кончил. Как тогда, он долго не отпускал ее. Хелена внезапно вынырнула из глубокого сна. Три часа ночи. Алекс спал. Хелена стала одеваться. Алекс проснулся, когда она искала в постели свое белье. Сонно спросил, с кем она спала в последнее время. Она как-то изменилась. Проснулся. Потом начал одеваться. Хелена молча собиралась. Ей хотелось в свою постель. Ей хотелось, чтобы он не спрашивал того, о чем спросил. Ей не хотелось думать об этом. Она ничего не сказала. Они вышли из комнаты. Никого не встретили. Потом Хелена не смогла дольше сдерживать слезы. Сидела в машине, чувствуя, как они катятся по щекам и высыхают на шее. У дома Алекс хотел что-то сказать. Но Хелена выскочила из машины и бросилась к двери. Алекс тоже вышел и собрался что-то крикнуть вслед. Она в величайшей спешке заперла дверь. Взлетела в квартиру. Дети спали. Все в порядке, гласила бабушкина записка. Прямо в платье Хелена рухнула на кровать.
Пупсик позвонила Хелене на работу. Не пообедать ли им вместе? Они встретились в кафе "Прюкль". Пупсик ничем не выделялась. В джинсах и пуловере. Она была одна. Заказала шампанского. "Ты должна меня поздравить, — сказала она. — Я выхожу замуж". Хелена уставилась на Пупсика: "За кого?" — "За Джека. Разумеется". Официант принес Хелене кофе с молоком. Пупсик курила. Она понемножку подливала себе шампанского из бутылочки, тут же выпивала. И подливала еще. Глядя на Хелену с торжеством. Казалось, ее ненакрашенные глаза расплываются за стеклами очков. Хелена ничего не говорила. Знала, что должна произнести нечто, подходящее к случаю. Разделить радость. Но на память приходило лишь, как Пупсик отговаривала ее от всех мужчин и любого нового замужества. Именно Пупсик вправила ей мозги. Когда Алекс предложил искать квартиру, чтобы жить вместе. Съехаться. "А дети? — спросила тогда Пупсик. — А твоя свобода? Теперь-то наконец ты свободна". Хелена задала Пупсику те же вопросы. "А Софи? А твоя свобода?" Пупсик опять налила себе капельку шампанского. Улыбнулась в бокал. "Да, Пупсик, — сказала Хелена, — подумай, будешь ли ты счастлива". Пупсик продолжала улыбаться в бокал. Хелена откинулась назад. Они сидели за одним из столиков у окна, выходящего на Ринг. Голые ветки каштанов на фоне свинцово-серого неба. В кафе горели большие хрустальные люстры по моде пятидесятых годов. Все столики заняты. Гардеробщица обходила зал и собирала пальто. Хелена сказала ей, что сейчас уходит. И ей тут же стало стыдно лишать женщину пяти шиллингов платы за гардероб. Но обеденный перерыв у нее — всего полчаса. "Приглядишь сегодня за Софи? — справилась Пупсик. — Таиландка от меня сбежала". — "Когда?" — спросила Хелена. Ей не хотелось. "Только разочек. — Пупсик вертела бокал. — Ты же никуда не собираешься вечером". Можно было бы что-нибудь соврать. Но Пупсик всегда знала, что правда, а что — нет. Хелена не умела врать. Даже фрау Шпрехер в конторе тут же ловила ее на отговорках. "Почему бы тебе не остаться дома?" — спросила Хелена. Пупсик удивленно взглянула на нее: "Но. Хелена. Первый раз я тебя о чем-то прошу. Один-единственный разочек. А потом!" Хелена согласилась. В девять она будет на Каролиненгассе. Раньше не получится. Собственно говоря, Пупсик может привезти Софи к ней. У них девочка и переночевала бы. И ее детям компания. "Хелена! У тебя же есть бабуля, — сказала Пупсик. — А у меня никого нет. Ты знаешь, что это значит. И знаешь, что Софи не уснет, если она не дома". — "Ну ладно". Хелена положила рядом с пустой чашкой сорок шиллингов. Поцеловала Пупсика в щеку. Для этого пришлось низко нагнуться. Пупсик тут же опять налила себе капельку шампанского. В цветочном магазине на Ринге Хелена купила букет тюльпанов. По пути на Фердинандштрассе. На работу. Там она отдала цветы фрау Шпрехер. Это ей. Фрау Шпрехер удивилась. "Кстати, фрау Гебхард, — сказала она Хелене, — Вас искали. Некий г-н Эриксен. Или Эриксон. Я сказала, вы вышли". Хелена села за свой стол. Г-н Надольный отсутствовал. Дверь в его кабинет открыта. Хелена принесла себе из кухни кофе. Швед звонил сюда. Надо его спросить, откуда у него телефон. Значит, он звонил из Милана. Хелена занялась письмами. Когда г-н Надольный вернулся после одного из своих затянувшихся перерывов, папка с бумагами на подпись лежала у него на столе. Надольный был в дурном расположении духа. Тут же потребовал кофе. И Хелене следует сходить за бутылочкой ундерберга в лавку за углом на Чернингассе. Плохой знак. Обычно до бутылочки ундерберга доходило лишь к пяти часам. Покупать про запас Хелене запретили. Она должна ходить в лавочку за каждой бутылочкой. Несколько бутылочек Хелена держала в своем шкафчике в гардеробе. Она взяла одну и присела на лестнице. На пятнадцать минут. Глядела в окно. Из него видно колесо обозрения. По лестнице никто не ходил. Все ездили на лифте. Через четверть часа Хелена вернулась в контору. Поставила бутылочку ундерберга и стакан воды на поднос. Ставя поднос г-ну Надольному на стол, сказала: "Ваше здоровье!"
Хелена приготовила детям горячий ужин. Картофельное пюре и шницель для Барбары. Катарина мяса не ест. Зашла в магазин по дороге с работы. У "Майнля" на Гимназиумштрассе задержался у выхода больной мужчина. Лицо у него изжелта-серое. По лицу тек пот. Капал на шею. Шея блестела. Мужчина силился сглотнуть. Поэтому его шея все время судорожно дергалась. Он задыхался. Стоял, прислонившись к стене. Упершись в нее руками. Сползал по стене. Снова перехватывал руками повыше. Руки оставляли на грязной белой стене возле стола, где укладывают покупки, темные пятна. Хелена спросила кассиршу, что стряслось. Чем помочь. Женщина пожала плечами. Проворчала что-то вроде: "Мог бы и другое место найти, для такого-то". Она продолжала пробивать Хеленины покупки. Вся ушла в это дело. Будто ее обидели. С упреком. Хелена подошла к больному и спросила, не хочет ли он прилечь. Не принести ли одеяло. И наверное, где-нибудь есть носилки. Ведь в магазине работает больше десяти человек. А в этом случае инспекцией по труду предписано иметь носилки. Появился администратор. Курт Биндер, как было написано у него на груди. Сказал: "Сейчас будет «скорая»". Подошла пожилая дама в спортивном костюме, кроссовках и куртке и спросила, не помочь ли. Нет. Больной не хотел ложиться. Не мог. Качал головой. Задыхался. Опирался о стену. Соскальзывал. С носа у него тек пот. Хелена ушла. Она тащила к машине две тяжелые сумки с покупками. Машина стояла на Штернвартештрассе. Она услышала сирену "скорой помощи". Как всегда, чуть не расплакалась от ее воя. Сжалось горло. По дороге на Ланнерштрассе, докуда было совсем близко, она вдруг поняла, почему мужчина так прижимался к стене. И не хотел ложиться. Он наделал в штаны. Хелена долго сидела в машине у своего дома. Невыплаканные слезы комом стояли в горле. Словно она проглотила чересчур большой кусок яблока.
После еды Хелена усадила девочек к себе в постель и стала им читать. Они потребовали «Пойдем искать клад». Как всегда, полагалось задержаться на том месте, где львенок и тигренок далеко-далеко ушли от дома. Совсем-совсем одни. Они обсудили злоключения львенка и тигренка. Поскольку все знали, что книжка кончится хорошо, то для зверят выдумывались самые страшные приключения. А что было бы, если бы львенка разлучили с тигренком? Хелена разрешила детям спать у нее. Попозже заглянет бабушка. Девочки могут ей позвонить. А почему она едет к Софи? Почему Софи не может просто приехать к ним? "Ну Барбара, — сказала Хелена, — ты же знаешь. Софи намного младше тебя. И они столько переезжали за последние два года. Сперва в Англию. Потом из Англии в Вену. А в Вене она жила уже в четырех квартирах. Папа-то с ними не живет". — "Наш тоже с нами не живет", — сказала Катарина. "Да. Но у нас есть бабуля. А у Софи — только ее мама. А новая няня опять ушла. Нет. Я не знаю, почему. Но она ведь издалека. И никогда не учила наш язык. Должно быть, соскучилась по дому. Или не поладила с тетей Пупсиком. Не знаю. А теперь — спать. Завтра в школу. Спите, котятки. Я потом позвоню. Хорошо? Позвонить? Ладно. Как приеду — сразу позвоню. А потом вы уснете. А я скоро-скоро вернусь. Хорошо?" Хелена поцеловала девочек. Она пошла к бабушке и спросила, все ли в порядке. Она хочет поблагодарить за заботу о девочках. Старушка явно плакала. Грегор звонил. Она спросила, в чем дело. Где он живет? Она хочет знать, где он живет. Она решилась спросить. Наконец. Она. Она мать, и ей нужно знать, где он живет. Она женщина старая. В любую минуту что-нибудь может случиться. И как же тогда сообщить ему. Но. Грегор бросил трубку. Говоря с ней. Своей матерью. Просто бросил. Старуха снова заплакала. Хелене бы сказать ей, что она сама его испортила. Подбирала с пола его трусы и выполняла все желания. Считала его таким замечательным. Разумеется, он решил, что он — само совершенство. Что он всегда и во всем прав. Но Хелена слишком устала, чтобы препираться. Да старуха бы ничего и не поняла. Хелена поцеловала ее в щеку и ушла. По дороге на Каролиненгассе ее захлестнули ярость и бессилие. Она тоже не знает, где живет Грегор. Пупсик посоветовала выследить его. А она бы помогла. Это очень просто. Никто никогда не замечает, что за ним следят. Но Хелене не хотелось знать, где он живет. Если он не говорит, так что ей за дело.
Когда Хелена пришла, Пупсик была уже готова. Софи сидела в пижаме на Пупсикиной кровати. Она играла ее украшениями. Пупсик стояла перед зеркалом в золоченой раме и румянилась. В платье от Миссони. Она надела контактные линзы. Затейливо уложила волосы. Она крикнула Софи, чтобы та нашла ей три кольца с зелеными камнями. Хелена позвонила девочкам и пообещала скоро вернуться. Софи путалась в клубке, в который превратила цепочки, броши и пряжки. "Софи! — крикнула Пупсик. — Маме пора. Зеленые. Зеленые камни. Ты же знаешь, что такое зеленые". Софи со смехом рылась в побрякушках. Хелена присела рядом. Стала складывать украшения в шкатулку. Она говорила, какого цвета камни, а Софи повторяла за ней. "Слушай, Пупсик. Тут нет никаких колец", — произнесла Хелена. "Быть не может! — вздохнула Пупсик. — Тогда они где-нибудь в постели". Хелена пересадила Софи в кресло и принялась искать в постели. На двуспальной кровати громоздились подушки и одеяла. Хелена по очереди поднимала их. Встряхивала. Прощупывала швы. И складывала на пол. Софи забралась в груду подушек и хихикала от удовольствия. Простыня — в пятнах. В матрасе не было складок, куда могли бы завалиться кольца. Пупсик побледнела. Плюхнулась на пол и залезла под кровать. Рылась и копалась там. И все время ругала Софи. Она делает для этого ребенка все. И вот благодарность. Ее кольца с изумрудами. Единственная ценность, полученная от отца. И вообще последняя ценность. Как полагает этот ребенок, на что они будут жить дальше? Одной из причин сегодняшнего выхода стала как раз необходимость оценить кольца. У друга ее друзей. Ювелира из Граца. Но под кроватью колец не было. Софи расплакалась. Хелена взяла ее на руки. Софи заревела. Пупсик вылезла из-под кровати. Прикрикнула на Софи. Залезла ей в рот — нет ли колец там. Она их не проглотила? Софи не хотела сидеть на руках у Хелены. Она хотела к Пупсику. Пупсик вытряхивала ящики. Понеслась в ванную. Все ее платье было в пыли. Волосы растрепались. Громко вскрикивая, Пупсик снова уложила волосы. Хелена почистила ей платье. Потом Пупсик ринулась к двери. Крикнув на прощание Софи, что больше не желает ее видеть. Снова подскочила к ребенку, стиснула его в объятьях и умчалась. Хелена отнесла Софи в ее комнату. Софи хныкала. Несколько часов кряду. Стоило Хелене направиться к двери, как хныканье превращалось в рев. Софи было никак не успокоить. Хелена была почти готова отшлепать ее. Измученно присела в кухне. Выпила водки. Потом Софи устала. Зазвонил телефон. "Алло, кто это?" — спросил женский голос. Хелена опустила трубку. Софи снова принялась звать маму. Звонившая женщина — это была та самая Софи из Зальцбурга. Хелена была в этом уверена. Надо было спросить ее об Алексе. Как все было. С ним. Маленькая Софи тихонько всхлипывала. Хелена снова присела к ней. На этот раз девочка позволила взять себя за руку. И потребовала кока-колы. Хелена не считала, что это — подходящий напиток для четырехлетнего ребенка. В одиннадцать-то ночи. Но принесла ей колу. Разбавив минералкой. Обрадовалась, что ребенок пьет. И снова может с ней говорить. Софи вспотела и возбудилась. Но потом все же уснула. Не зажигая света, Хелена присела к окну в гостиной. Она смотрела вниз на улицу. Уже потеплело. Она открыла окно и высунулась наружу. Машин почти нет. Люди возвращались по домам. Старуха из дома наискосок тоже высунулась в окно. Хелена прилегла на диван. Задремала. Пупсик вернулась во втором часу. Она привела гостей. Одного театрального критика с женой. Хелена немного знала их. И еще две пары. Хелена услышала, как они шумят в коридоре. Она знала: они заметят, что она спала. Не хотелось, чтобы ее застали такой. Компания вошла в гостиную. Пупсик сказала гостям, что это — няня и чего бы им выпить. Хелена вышла и прошла в комнату Софи. Девочка спала. Хелена подождала, пока все не соберутся в гостиной. Потом ушла. На площадке она еще услышала, как жена критика обсуждает обстановку. Она находит квартиру слишком дорогой. Хелена придерживала входную дверь, пока та с тихим щелчком не захлопнулась. Поспешила к машине. Хелена была в ярости. Чувствовала себя униженной. Пупсик позволила этому типу украсть свои изумрудные кольца. А потом орала на ребенка. Бросила девочку в истерике. На нее бросила. А потом — "Это няня". Пупсик даже не спросила, не хочет ли она тоже чего-нибудь выпить. Хелена включила радио на всю громкость. Ритм диско подгонял ее. Дома звонил телефон. Она выдернула шнур из розетки и пошла спать. Подвинула Барбару на середину двуспальной кровати. И легла с детьми. Пахло детским мылом и какао. Должно быть, бабушка сварила. Наверняка девочки потом не почистили зубы. Снова придется говорить об этом со старухой. Засыпая, Хелена вспомнила: она ничего не узнала об Алексе.
На другое утро у Хелены болела голова и ломило все тело. Как будто грипп начинается. Встав в ванной на весы, она обнаружила, что похудела на килограмм. Дети шумели. Они прыгали по кровати и визжали. Хелена призвала их к порядку: поторапливайтесь-ка и одевайтесь. Потом она сварила всмятку яйца и приготовила гренки. Как для воскресного завтрака. Чтоб загладить вчерашнее. Хелене казалось, что ее шатает. За завтраком Барбара сказала, что бабушка просит заплатить за телефон. "Почему же она мне не сказала. Я ведь была у нее. Вчера". Бабушка всегда сама платила за телефон. Говорила, это ее вклад в хозяйство молодых. А она все для них делает. Она ведь и половину своей квартиры им отдала. И ходит теперь по черной лестнице. Но все для молодых, она всегда так говорит. С тех пор как Грегор тут больше не живет, она начала требовать деньги за телефон. Она хотела, чтобы Грегор платил. "Да. Мы такие дорогие стали. Бабуля говорит. С тех пор, как нет папы". Барбара с удовольствием пила какао. Хелена почувствовала, как заколотилось сердце. Как забилась в висках кровь. Головная боль превратилась в мигрень. "Мойте руки и рты. Пора в школу". Хелена заперлась в ванной и достала свечи от мигрени. Вводя свечу, глядела в зеркало. Смотрела себе в глаза. Увидела, как на миг расширились зрачки, когда свеча вошла. Потом она закрыла глаза и прислонилась лбом к зеркалу. Сказала себе: это просто месячные. Месячные должны прийти через два дня. Она села на край ванны и положила голову на край раковины. Прижала лоб к холодному фаянсу. Потом в дверь заколотили дети. Мыть руки и рты. Хелена отвезла девочек в школу. Свеча начала действовать. Перед школой она поцеловала детей и подождала, пока те не вошли в школьные ворота.
Швед позвонил на работу. "Некий господин Эриксон, — сказала фрау Шпрехер. — Он говорит, что звонит из Милана". Не найдется ли у Хелены в субботу времени. Да? Он снова будет в Вене. В восемь часов. В кафе "Захер". Он рад. В это время в кафе никого нет, и можно спокойно поговорить. А потом пойти ужинать. Звонок из Милана произвел впечатление на фрау Шпрехер. Хелена остановилась в приемной и выслушала, как ветеринар мучает кота Шорши. Потом фрау Шпрехер спросила, что это за господин из Милана. "Музыкант", — сказала Хелена. Она прошла в свою комнату. Села. Сидела. Алекс теперь уже наверно не позвонит.
Посудомоечная машина сломалась. Хелена включила ее перед уходом. После работы ее ждал потоп на кухне. Грязная серая вода покрыла весь пол. Хелена стояла на пороге. Под пенистой мутной водой пола не видно. Хелена закрыла кухонную дверь и пошла в спальню. Легла на кровать. Она знала, видела, как будет вытирать пол. Собирать воду тряпками. Выжимать тряпки в ведро. Вытирать пол насухо. Мыть его чистой водой. Как на следующий день она позвонит в службу ремонта фирмы "Миле". Она спустится к фрау Бамбергер. Спросит, есть ли протечки. Уведомит страховое агентство. Она все сделает. Потом. Но сперва. Лежа. На кровати. Уставившись в потолок. Хелена спрашивала себя, когда ее высосет внутренняя пустота. Когда наконец сломаются ребра и, плоская, как лист бумаги, она не сможет больше дышать. Хелена лежала. Ждала усталости. Той усталости, которая поднимается, когда кажется, что на этом все могло бы и кончиться. Сперва она хотела повеситься. Или застрелиться. Или распороть себе ножом живот и глядеть, как вываливаются кишки. Как в том кино у молодого солдата в самолете. Сейчас ей хотелось лишь подышать напоследок. Уснуть. Лежать и тонуть. Лежа. Вытянувшись. Отвернувшись от всего. Так. Теперь навести порядок в квартире. Первым делом — избавиться от посуды. Расколотить о кухонный пол бабушкин веджвудский сервиз, предмет за предметом. Найти в подвале топор и изрубить бидермайеровский письменный стол. Как поступить с детьми — не очень понятно. В скверные минуты она воображала, что даст им снотворного. Целую коробку держала наготове в верхнем ящике письменного стола. Там, куда девочкам не добраться. Она возьмет их на руки. Справа — Барбара. Она тяжелее. Слева — Катарина. А потом она прыгнет. Куда-нибудь глубоко, и последнее, что она ощутит, будут два теплых детских тельца. Но такого выхода быть не может. У нее нет права распоряжаться детьми. Стало быть — и собой тоже. Она чувствовала себя вдавленной в жизнь. Она знала, почему все так. И кто какую роль играет. И о чем не нужно думать и размышлять. И о чем думать нужно. И на что нельзя надеяться. И ничего не помогало. Придется пойти на кухню и собирать тряпкой холодную, грязную, жирную воду. Дурно пахнущую, вонючую воду. Выжимать тряпку. Выливать воду в унитаз. Хелена пошла в гостиную и выпила прямо из бутылки глоток бурбона. Как средство против тошноты.
Хелена отнесла платье от Бальмена в срочную чистку Штросса на Пратер-Хауптштрассе. Подходящие к этому платью туфли она видела в магазине "Магли" на Штефансплац. О покупке нечего было и думать. Скоро Пасха, а девочкам не куплено ни единого подарка. По дороге из чистки обратно на работу она снова думала, как говорить с Грегором. О деньгах. В начале января она хотела забрать свою кредитную карточку. Как всегда, поехала в филиал "Австрийского кредита" на Шоттенгассе и подошла к стойке, где работала знакомая кассирша. Та заглянула в бумаги и сказала, что для нее ничего нет. Как же так, спросила Хелена. И улыбнулась. Понимающе. Потому что в документах не обязательно все должно быть правильно и каждый может ошибиться. И эта карточка. Она ведь ее. Это ведь общий счет. "Да. Вы получите ее, когда будет подпись владельца счета. А ваш муж не подписал". Больше Хелена ничего не сказала. Выбежала из банка. До Фрайунга чувствовала, как горит лицо. И при воспоминании, как снисходительно глядела на нее служащая, а она не смогла держать себя в руках, при этом воспоминании Хелена посейчас чувствовала себя так, словно нужно повернуться и уйти. Хелена не говорила об этом с Грегором. Не могла говорить с ним. Боялась. Грегор заявит ей прямо в глаза, что никакого права у нее нет. Ни на что нет у нее права. Она думала, он вспомнит хотя бы о детях. Но Грегор ничего не делал. А ее долги росли. Маленького жалованья у Надольного ни на что не хватало. Казалось, Грегору безразлично, что с ними будет. Ведь он знал. Она все сделает. Она все сделает правильно. С детьми она все делает правильно. Так он говорил. Но по необходимости. Иначе бы пришлось самому заботиться о девочках. Давно надо было пойти к адвокату. Хелена не понимала, почему не делает этого.
В кафе "Захер" было пусто. Хелена пришла вовремя. Она взяла с крючка у входа швейцарскую газету и села под портретом императрицы Сисси. Заказала кампари с апельсиновым соком, листала газету и ждала. Думала о том, что выглядит хорошо. Платье помогало. Тетя Адель разбирается в таких вещах. Она два раза выходила замуж за богатых и советовала Хелене то же самое. Бой в шапочке, на которой латунными буквами стояло "Отель «Захер»", обходил зал с грифельной доской. Он подошел с ней ко второму одинокому посетителю, сидевшему в углу у входа. Посетитель что-то сказал. Парень покраснел и ухмыльнулся. Он подошел к Хелене. Мелом на доске было написано: "Фрау Гебхард". Хелена прочла имя и взглянула на боя. Потом сообразила. Это ее имя. "Да? — спросила она. — Это я". — "Пожалуйте. К телефону. Сударыня". Хелена пошла за мальчиком. Он повел ее из кафе направо по коридору, потом снова направо. Открыл дверь в телефонную будку. Ей нужно просто снять трубку. Хелена опустилась на красную бархатную скамеечку и взяла трубку. Бой прикрыл дверь. Снаружи не доносилось ни звука. "Да. Слушаю", — сказала она. "Хелена. Это ты?" Она подтвердила. Она не сразу узнала голос. И они не были со шведом на "ты". "Кто говорит?" — спросила Хелена. Она знала, это может быть только швед. Больше никто не знал, где она. И еще спрашивая, она поняла, что швед не придет. На миг перехватило дыхание. Мужчина принялся объяснять, что не может приехать. Она поймет его. Она ведь такая чуткая. У него приступ слабости. Он лежит в постели. В гостинице. Выйти никак невозможно. Хелена почувствовала, что силы покидают ее. Она почувствовала, как опускаются плечи, и оперлась о столик. Сидела, согнувшись над телефоном. Опустить трубку, думала она. Опустить и уйти. Просто опустить и уйти. Домой — и в постель. Дети обрадуются. Бабушка удивится. Она скажет, что разболелась голова и ей нужно прилечь. А потом она разозлилась. Что это за увертки, спросила она мужчину. Как это мило с его стороны — придумать такую уважительную причину. Мог бы просто сказать, что нет времени. "Нет! — перебил он. — Нет. Как ты не понимаешь. Я в ужасном положении. Я страдаю!" Хелена помолчала. "Мне прийти? — спросила она. — И еще: вам необходимо поесть. Если вы чувствуете слабость, вы должны поесть". — "Да", — ответил он. Да. Пусть она придет. Он в отеле "Элизабет". На Вайбурггассе. В Императорских апартаментах. Он скажет портье, что она придет. До скорой встречи. Вскоре. Хелена повесила трубку. Она еще немножко посидела в звуконепроницаемой будке. Этот вечер она представляла себе иначе. У нее не было сил. Отчего она не идет домой? Надо пойти домой. Платье — в шкаф. Почитать девочкам про львенка и тигренка. И спать. Хелена взяла сумочку. Вернулась в зал. Заплатила за кампари. Взяла пальто. На чай она дала мало. Гардеробщица не подала ей пальто.
Пока Хелена ждала в "Захере", прошел дождь. В мокром асфальте отражались фонари перед отелем. Блестели на влажной мостовой Кертнерштрассе. Хелена подняла воротник и засунула руки в карманы. Обрадовалась, что надела черные чулки. Когда было мокро, Хелена и шагу не могла ступить, чтобы не забрызгать чулки. А на черных грязи не видно. Она попыталась перенести центр тяжести вперед, чтобы не забрызгаться. Бесполезно. Она чувствовала, как икры становятся влажными. Хелена шла быстро. Глядела на свое отражение в витринах. Ненадолго остановилась перед магазином детской одежды. Девочкам нужны новые вещи к весне. Барбара выросла. А Катарина не может донашивать одежду Барбары. Она гораздо худее. На Вайбурггассе пришлось искать отель. Она не знала, где он. Обнаружила его в начале улицы. Напротив "Трех гусаров". За стойкой сидел старик. Он объяснил ей, как найти Императорские апартаменты. Ведь она — та дама, которую ожидают? Хелена поднялась на лифте на четвертый этаж. Пошла сначала в другую сторону. Потом нашла номер в конце длинного коридора. Налево. Она постучала. Никто не ответил. Она снова постучала. Сердце забилось быстрее. Прислушалась. Ничего не слышно. Только кровь стучит в ушах. Может, просто войти? Или спуститься? И позвонить. Или уйти? Стоя перед высокой белой дверью, она вдруг перестала понимать, зачем она здесь. Что ей тут надо. Она нажала на ручку. Дверь не заперта. Она открыла дверь и просунула голову в комнату. Там стояла мягкая мебель. В золотых завитушках. Обивка в цветочек. Подделка под старину. Направо — портьера, закрывающая какой-то проход. "Хенрик?" — позвала Хелена. "Да. Входи". Голос звучал слабо. Хелена вошла в номер. Прошла под аркой в спальню. Хенрик лежал на левой половине двуспальной кровати. Горел правый ночник. И Хенрик был в тени. Он лежал на спине. Руки — на одеяле. Он не шевелился. Даже не повернул к ней головы. Хелена тихонько подошла к кровати и посмотрела на него. Он улыбнулся ей снизу вверх. "Ничего не могу", — произнес он. Хелена присела на край постели. Что же с ним такое? Голова болит? Живот? Спина? Судороги? Пищеварение не в порядке? Желудок? Голова? Давление? Швед улыбнулся. С ним это бывает. Ничего особенного. Просто нервы. Никаких оснований для беспокойства. Он же музыкант. Хелена смотрела на него. Было слишком темно, чтобы ясно видеть. Если это не болезнь, а просто такое состояние. Это успокаивает. Но. Не следует ли ему тогда поесть? Именно потому, что это приступ слабости. "Да. Это было бы неплохо", — вздохнул мужчина. Но она же видит. Он не может. Он едва шевелится, и давление совсем низкое. Ей это знакомо, сказала Хелена. Тут самое главное — поесть. Есть в этом отеле ресторан? Выяснилось, что получить горячий ужин невозможно. Никакой. Хелена размышляла, не следует ли заказать еду в одном из соседних ресторанов или кафе. На худой конец — в "Трех гусарах". Человек два дня не ел как следует. Да к тому же — теплый южный ветер. Как тут не заболеть. У нее тоже была мигрень, сказала Хелена. И она немедленно приняла самое сильное лекарство. В эту минуту Хелене пришло в голову, что месячных-то — нет. Она сидела в пальто на краю шведовой кровати. Он прекрасно выглядел. В темно-синей шелковой пижаме с белыми кантами. Хелена раздумывала, не следует ли наконец предоставить его самому себе. Но он же болен. Чуть ли не из-за нее. Он заболел вместо того, чтобы ужинать с ней. Это следует учесть. Но вечер становился важным. Она и думать не хотела, что все откладывается. Забота о его здоровье была всего лишь предлогом, чтобы выманить его из постели. И чтобы вечер получился таким, как она его себе представляла. Хелена почувствовала, что не в состоянии встать и пожелать этому мужчине скорее поправляться. И уйти. Невозможно. Хелена не желала уступать состояниям. Не хотела ждать. Терпеть. Она хотела сидеть с этим мужчиной за столиком, болтать и есть. Она не хотела относиться с пониманием. Хелена поднялась и поглядела на него сверху вниз: "Я там посижу. А ты оденешься. Потом пойдем поедим. Недалеко. Тут. А потом я провожу тебя обратно. Хорошо? На полчасика. Немного пройтись будет тебе на пользу. Чем больше поддаешься болезни — тем хуже". Хелена улыбнулась ему. Потом повернулась и вышла в соседнюю комнату. Остановилась у окна. Смотрела вниз на Вайбурггассе. Ветер усилился. Прохожие гнулись ему навстречу. Или он подталкивал их в спину. Швед ничего не сказал. Слышно было, как скрипит кровать. "Все в порядке?" — крикнула Хелена. Ответа она не получила. Услышала, как закрылась дверь в ванную. Потом — плеск воды. Хелена присела на диван. Может, это из-за Алекса? Хелена считала дни. Воскресенье, когда они с Алексом. Это был двадцать четвертый день. Не может быть. Но если? Хелена посчитала еще раз. Вытащила из сумки календарик и пальцем отсчитала дни. Два дня задержки. Ни о чем не говорит. Прежде всего — спокойно, думала она. Теперь все равно ничего не поделаешь. Из ванной доносился шум. Потом хлопнула дверь. В соседней комнате мужчина ходил взад-вперед. Открывались дверцы шкафов. Шуршала одежда. Скрипели вешалки. Хелена откинулась на спинку и глядела в потолок. На стене перед ней снова висел портрет императрицы Сисси. Эта репродукция выглядела так, словно у императрицы — усы. Или заячья губа. Слишком густая тень под носом. Вдруг появился одетый швед. Он заметно ссутулился, но в остальном казался нормальным. Они вышли из гостиницы. Медленно. Повернули на Зингерштрассе и направились в "Три крючка". По пути Хелена думала, что лучше было бы оставить его в отеле. Он тяжело опирался на ее руку. Волочил ноги. Но Хелена вдруг развеселилась. Чувствовала себя легко и чуть не прыгала. В "Трех крючках" нашелся столик. Прямо у входа. Они ели мясо со шпинатом и пили белое вино. Смеялись над плохим вином и разбавляли его содовой. Им было хорошо. Хенрик перебрался на диванчик рядом с Хеленой. Они смеялись над каждым, кто входил. Или выходил. Над официантами. Над едой. Над скатертью и меню. Над вином. Они поделили десерт, и Хелена почувствовала, что победила. Как будто выиграла в соревнованиях. Она смеялась. Потом проводила шведа в гостиницу. Ей пришлось заплатить за ужин. Швед не успел обменять деньги. Из-за слабости. Не возьмет ли она лиры? Нет, сказала Хелена, все в порядке. По дороге в гостиницу швед решил заглянуть в "Санто-Спирито". Хелене пришлось напомнить ему о болезни. Ему следует беречь себя. Хелене не хотелось в этот ресторан. Там могла быть Пупсик или еще кто-нибудь. А она не хотела, чтобы ее видели со шведом. Чтобы за ней наблюдали. С ним. Вообще ни с кем. Пупсик немедленно спросит, каков швед в постели. И расскажет, что сама уже была с ним. А Хелена никогда не понимает, где правда. А когда Пупсик врет. У отеля Хелена попрощалась. Швед был выше ее на полголовы. Она подняла глаза и сказала: "Доброй ночи". И пошла. На углу Кертнер штрассе она оглянулась. Он еще стоял перед входом. Помахал рукой. Хелена тоже помахала. Заторопилась к машине. Она оставила ее на Гетегассе. Она распахнула пальто навстречу ветру. Ветер потеплел. Длинные волосы хлестали ее по щекам. Придя домой, она обнаружила, что месячные начались. Немедленно приняла таблетку бускопана. Чтобы не чувствовать ночью боли.
На следующий день Хелена поехала с детьми в Хелененталь. Погулять. В детстве ее часто отправляли к тетке в Баден. Какие там склоны Венского леса! Усыпанные палой листвой. Золотисто-коричневой под серыми стволами буков. Белые известняковые скалы, неожиданно выныривающие из-под земли. Сосны растут на этих скалах, осеняя их своими кронами, похожими на раскрытые зонтики. Развалины двух замков при входе в долину. Хелена с детьми свернули с дороги у отеля "Захер" и оставили машину. Пошли через Швехат. Река — жалкий ручеек в просторном русле. За Яммерпеппи Хелена отыскала дорогу к развалинам Меркенштайна. Они пробирались по узкой тропинке. Полдень. В это время тут еще малолюдно. Дорожка широкими петлями поднималась в гору по краю долины. Между серебристо-серыми стволами лежала темно-коричневая листва. Голые черные ветки переплетались на фоне безоблачного сияющего голубого неба. Там, где корни вырывались из земли, цвели, прячась в листьях, пролески. Хелена показывала девочкам каждый цветок. Лиловые чашечки с белыми тычинками растрогали Хелену. Чуть не до слез. Дети то и дело убегали вперед. Барбара влезала на каждый камень. Катарина глядела на них и сосала палец. Хелена осторожно вытащила палец у нее изо рта и взяла малышку за руку. Влажная ручка в ее руке и то, как девочка к ней прижалась, навеяли еще большую печаль. От Меркенштайна остались только развалины крепостных стен. Кое-где они поросли травой. Хелена опустилась на траву там, где, должно быть, некогда стояла главная башня. Оттуда ей была видна вся долина. Высокий обрыв речного берега. Представляя себе, как рыцари-разбойники наблюдали за долиной и высматривали жертвы, она снова чуть не расплакалась. Девочки стали играть в дом. Хелена слышала, как они делят комнаты. "Эта комната — моя. Тебе сюда нельзя". Хелена смотрела в небо. На противоположном склоне между деревьями виднелись скалы. Скалы были ничуть не выше деревьев. Их белые изломы блестели в свете солнца. На этом фоне сосны смотрелись черными силуэтами. Хелене казалось, что ее грудь разорвется. Перехватило дыхание. Ей пришлось выпрямиться и сделать несколько глубоких вдохов. Не надо резких движений. Голубое небо. Голубое, как невесомое перышко. Щебет птицы. Теплый воздух. Все сверкает на солнце. Вот бы никогда больше не шевелиться. Только сидеть. Детям надоело играть в дом. Им хотелось вниз, к реке. Поиграть камушками в воде. "Но. Только если вы обещаете не промочить ноги". Ноги промокли, и Хелена повезла девочек обратно в Вену. На обратном пути надо бы заехать к родителям в Хитцинг. Мокрые ноги стали предлогом отказаться от этого визита. Дома Хелена разрешила дочерям посмотреть телевизор. Легла на кровать. Подумать. Но ни о чем не думалось. Желала. Надеялась. Но не думала. Не обращала внимания на возню дочерей. После детской передачи Хелена легла спать вместе с девочками. Кровотечение было необычно сильным. Она чувствовала, как кровь вытекает тонкой непрерывной струей. Хелена приняла валиум.
В понедельник Надольный вызвал Хелену к себе в кабинет. Пусть захватит ему кофе. И себе тоже. Хелена поставила на поднос сахарницу и молочник. Задрожали руки. Пришлось изо всех сил следить за кофе. Чтобы не пролить. Она была уверена: Надольный скажет, что больше не нуждается в ее услугах. Она это знает. Надо было бы опередить его. Она тут уже два месяца. Ей никогда не казалось, что она делает нечто, на что способна лишь она. Да ничего такого и не было. Она могла привлекательно выглядеть. Могла писать письма без предварительной диктовки. Стенографии она не знала. Изучала историю искусств. Но не кончила курса. Хелена внесла кофе и присела к письменному столу Надольного. Она не знала, достаточно ли проработала, чтобы рассчитывать на пособие по безработице. Надо бы с кем-нибудь поговорить. О том, что теперь делать. А с Грегором — о деньгах. И рассказать родителям о Грегоре. И попросить помочь. Нытье под ложечкой прошло, зато грудь сжало будто тисками. Словно колотящееся сердце налетело на каменную стену, подергалось и остановилось. Хелена сидела очень прямо. Не брала чашку — было бы не скрыть дрожь в руках. Она боялась, что все-таки расплачется под конец разговора. Надольный молча выпил кофе и посмотрел на нее. Хелена разглядывала свои колени. Потом Надольный заговорил. Говоря, глядел в окно. Ну вот, некоторое время она здесь проработала. Собственно, брали ее секретаршей. Но. Она должна согласиться. Наверняка она может больше. Хелена удивилась, как вежливо Надольный обставляет ее увольнение. Ей стало еще тяжелее. У него. Продолжил Надольный. У него есть целый ряд проектов, которые потребуют всего его времени. Он перегружен. Она должна наконец попробовать начать что-то самостоятельное, в порядке эксперимента. Пусть соберет информацию. Потом изложит свои соображения письменно. Сначала в форме доклада. Это ей наверняка удастся. Одна фирма, производящая крем для загара, нуждается в помощи. В связи с соляриями. И новыми опасениями врачей. Вот список людей, с которыми об этом можно потолковать. И адрес. Ей следует приняться за дело немедленно. В ее распоряжении неделя. Потом потребуется текст. И рекомендации, как этой фирме предлагать свой товар. В будущем. Ему известно, что они за это не заплатят. Но разве это не шанс? Разве ее это не заинтересует? А о деньгах можно будет потом еще поговорить. Она ведь пока что-то вроде подмастерья. Надольный рассмеялся своей шутке. Хелена просто кивнула. Потом Надольный ушел. Весело сказал, что сегодня уже не вернется. Хелена отнесла посуду на кухню. Вылила свой кофе и налила горячего. Фрау Шпрехер остановила ее, когда она возвращалась к себе. Что стряслось? Хелена сказала ей только, что Надольный ушел до конца дня. Фрау Шпрехер закатила глаза и тоже пошла за кофе. Хелена взяла в кабинете Надольного бумаги. Начала читать. Расписывала встречи и с удовольствием глядела на заполняющийся ежедневник. Она сказала фрау Шпрехер, где и когда ее искать. Исполнившись чувства собственной значимости.
Хелене надо зайти в школу. Ее вызвала Катаринина учительница физкультуры. Хелена обрадовалась, что может вставить этот визит между другими. Так никто ничего не узнает. Катарина не смогла объяснить, зачем Хелену вызывают в школу. Весь завтрак смотрела в тарелку. Учительница — дура. Больше она ничего не сказала. Тогда Хелена позвонила в школу. Учительница говорила очень дружелюбно. Сказала, есть одна проблема. Ей бы хотелось, чтобы родители пришли вдвоем. Но, ради Бога, волноваться не стоит. Об этом вызове Хелена не стала говорить Грегору. Он бы тут же обвинил во всем ее. А потом сказал бы, что и учительница никуда не годится. И пусть они оставят его в покое со своей доморощенной психологией. В школе на Коттагегассе Хелена присела на скамеечку в коридоре. На стене висели детские рисунки. С них таращили глаза снеговики. У всех снеговиков — носы-морковки. И все морковки смотрят влево. Хелене вспомнилось, как она маленькой девочкой рисовала в детском саду солнце посреди листа. Ей так и виделся палец, которым монахиня указывала ей, что солнце нужно рисовать в уголке. С тех пор она загоняла солнце в левый верхний угол. Солнце бросало вправо вниз косые лучи. Ей хотелось рисовать правильно. Учительница не опоздала. Они отошли к окну. Школьный двор за окном — асфальтовый четырехугольник, окаймленный узкими клумбами. На клумбах тюльпаны. Ростки уже совсем большие. Некоторые помяты. И отпечатки башмаков. На асфальте лежало солнце, и его лучи блестели на влажных трещинах. Учительнице уже за пятьдесят. Невысокая и изящная. Темноволосая. В сером костюме. Ее фамилия Цехлинг, сказала она, она ведет уроки физкультуры. И вот какая проблема. Почему не пришел отец? Ей кажется, что дело важное. В конечном счете речь идет о глубинном комплексе. Как ей кажется. Во всяком случае. Выходящем далеко за пределы обычных школьных трудностей. Хелена испугалась. Немедленно почувствовала себя виноватой. Должно быть, что-то очень скверное. Над ней тяготеет вечное проклятие. Ни минуты покоя. Так же она чувствовала себя во время беременности, когда представляла, что может случиться. Больной ребенок. Инвалид. Хелена больше не смотрела на учительницу. Она глядела в пол. Боролась с наворачивающимися слезами. Смотрела сквозь грязные стекла на листья тюльпанов. Все было так далеко. Учительница молчала. Ждала объяснений. Почему не явился отец. Как можно более рассерженно, чтобы справиться с начинающейся паникой, Хелена спросила, не может ли она наконец узнать, о каком комплексе речь. В чем дело. "Да. Стало быть", — произнесла учительница. В принципе Катарина хорошая ученица. Но это вполне укладывается в общую картину. Вполне. Поэтому она предложила бы лечение. Она уже говорила со школьным психологом. Да. Стало быть. Катарина. Началось с того, что ребенок во время упражнения на кольцах отказался перевернуться вниз головой. И так покачаться. Потом она вообще перестала качаться на кольцах. Да. Больше и не подходила к снаряду. А с недавних пор она просто сидит в углу и вообще ничего не делает. Сидит, сжавшись в позе зародыша, и не делает никаких упражнений. Учительница с торжеством взглянула на Хелену. "И это все?" — воскликнула Хелена. Она была готова ринуться в класс и прижать девочку к себе. Взять на руки и больше не выпускать из объятий. Катарина. Теплый комочек, доверчиво прижимающийся к ней. Как, должно быть, она была одинока в эти минуты. А все смеялись над трусишкой. И чувствовали, что они лучше нее. Храбрей. Сильней. "Да. Разве вы не понимаете, что это значит, — сказала учительница. — Этот ребенок в принципе…" — "Вам не кажется, что вы преувеличиваете?" — спросила Хелена. Пришлось взять себя в руки, чтобы от ярости не начать заикаться. "Если вы не в состоянии на своих уроках добиться, чтобы все дети делали упражнения по собственной воле, то это ваши проблемы. Я же полагаю, что страх — признак ума. Я никого из своих детей не заставляю делать то, чего они боятся. Качаться на кольцах. По-моему, не так уж это и важно. Мы ведь не в джунглях. Если вы считаете, что страх нужно лечить и что все должны быть одинаковыми, тогда оставьте моего ребенка в покое. Если попытаетесь сунуться к девочке со своим лечением, я подам на вас в суд". Хелена задохнулась. Повернулась и пошла прочь. Учительница прокричала ей вслед: она-то знает, что это — основополагающая проблема. Хелена вылетела из школы. Поехала домой. Заперлась. Она ненавидела учительницу. Считала ее физкультурной фашисткой. А вдруг это она в чем-то виновата? Если бы она хоть чуть-чуть стала такой, какой представлял ее себе Грегор, то Грегор был бы здесь. Все было бы в порядке. А Катарина качалась бы на кольцах. Вниз головой. Вот уж унизительная поза, подумала Хелена. И девочка не сидела бы в углу. Сося палец. Скорчившись в позе зародыша. Хелена приготовила спагетти с подливкой. Любимое блюдо детей. Более-менее взяв себя в руки, Хелена позвонила Грегору. Рассказала ему всю историю. Даже со смехом. Поручила ему позвонить директрисе. Грегор согласился с ней. Хелена почувствовала прилив гордости. Грегор поговорит с директрисой. Разумно. И конфликт будет исчерпан. Преувеличенная реакция, скажет он. Со всех сторон. Моя жена очень эмоциональна. Но разве следует так запугивать первоклассников? Катарине нужно уделять больше внимания. В ближайшее время ей не стоит ходить на физкультуру. А вообще все это лучше поскорее забыть. Хелена сидела в машине перед школой во втором ряду длинной череды ожидающих автомобилей. Все уладится. Хелена начала сомневаться. Не следовало ли ей встать на сторону учительницы? Потеря отца. Не слишком ли страшно для ребенка? Не заключила ли она союз с отцом против девочки? Чтобы услышать от него доброе слово? Не нанесла ли ребенку вреда? Не потерпела ли поражения? Сначала с Грегором, а теперь — с детьми? Не следовало ли отстаивать Катарину иначе? Но она хотела защитить Катарину! Хелена больше ни в чем не была уверена. За обедом она спросила Катарину, почему та не хочет заниматься физкультурой. "Такое идиотство", — сказала девочка и продолжала есть. Она была в прекрасном настроении и попросила добавки. Хелена обрадовалась. Больше не спрашивала. Сразу после еды ей нужно уехать. В Вейдлингбах. Там располагалась лаборатория фирмы по производству солнцезащитных средств, и профессор Зельдерс обещал ей консультацию. Профессор Зигфрид Зельдерс. Хелена умылась и снова подкрасилась. Тушь. Тени. Пудра. Помада. Надела юбку и блайзер. Ей хотелось произвести наилучшее впечатление.
Хелена никогда не была в Вейдлингбахе. Разве что проездом. Она положила листок с описанием маршрута рядом на сиденье. По телефону женщина даже перечислила ей повороты, которыми улица поднималась к лаборатории. Хелена нашла нужный поворот. Улица поднималась в гору. Светило солнце. Синело небо. Почки на кустах вот-вот лопнут. Лаборатория размещалась в вилле эпохи грюндерства, стоящей посреди леса. К вилле был пристроен длинный корпус. Пятидесятые годы. Никаких украшений. Бункер с окнами. В холле за письменным столом сидела женщина. В белом халате. Как медсестра. Или медико-техническая ассистентка. Она подняла глаза на Хелену. Да. Господин профессор пока занят. Присаживайтесь. Угодно кофе? Женщина провела Хелену в небольшую комнату. Обставленную мягкой бидермайеровской мебелью. Женщина предложила Хелене газеты. Хелена села. Приготовила блокнот и карандаш. Тихо было в этой комнате. Окно загораживали деревья и кусты, и в комнате было сумрачно. Хелена заглянула в газету. Отложила ее снова. Через двадцать минут Хелене стало неуютно. Может быть, напомнить о себе? Или ждать дальше? Через полчаса она вышла в холл. Красивой молодой женщины не было. Никого не было. Хелена вернулась в комнатку. Спустя сорок минут пришла другая женщина. Тоже в белом халате. И черных лакированных туфлях, на очень высоких каблуках. Профессор очень сожалеет. Его задержали. Но он сейчас будет. Все ли в порядке? Женщина говорила с Хеленой неприветливо. Почти враждебно. Хелена кивнула. Да. Да. Все отлично. Ничего страшного. Через час пришел профессор. Пожилой. Ухоженная седая грива — облаком. Он был как две капли воды похож на актера Вальтера Райера из Бургтеатра. Белый халат нараспашку поверх шерстяных брюк и сшитой дорогим портным розовой рубашки. А выглядел он так, словно от души вздремнул после обеда. Вошла блондинка, сидевшая в холле, и спросила, не нужно ли господину профессору чего-нибудь. Профессор с улыбкой покачал головой. У него ровно десять минут, сказал он Хелене. Потом они проговорили более часа. Хелена исписывала в блокноте страницу за страницей. Ей нужно цитировать профессора точно. Хелена хорошо подготовилась и задавала нужные вопросы. Ее рука летала над страницей, записывая ответы профессора. Солнце, источник жизни, является тем самым и источником смерти. То, что в разумных размерах полезно, станет вредным при излишествах. Зло и благо — всего на волосок друг от друга. Профессор Зельдерс говорил это Хелене так, словно она — милая маленькая девочка, нуждающаяся в наставлениях. Он терпеливо вещал. Вошла брюнетка. Не нужно ли профессору чего-нибудь? Он с улыбкой отказался и продолжал. Его изречения заняли у Хелены семь страниц. Она поблагодарила профессора за труды. Ах, произнес мужчина, никакого труда это не составило. Но. Теперь он должен кое о чем спросить. Сколько ей лет? Хелена сказала, что тридцать. Удивленно поглядела на него. Профессор поцеловал ей руку. Он — главный специалист, и в таком возрасте. Он имеет право на такие вопросы. И должен сказать ей. В конце концов, он — специалист-дерматолог. У нее кожа двадцатилетней. Ей только ни в коем случае нельзя быть на солнце. Это главное, если хочешь сохранить красивую кожу. Хелена храбро ответила: "Но я могу использовать ваш солнцезащитный крем". — "Да!" — рассмеялся профессор Зельдерс. Это, конечно, тоже способ. Он проводил ее до машины. Он обнял ее за плечи. Обе красивые женщины в белых халатах стояли в холле. Профессор Зельдерс крикнул им, он только быстро проводит эту молодую даму до машины. Ведь он здесь — хозяин дома. Женщины молча смотрели на них. Не улыбнувшись в ответ. Поверх белого рукава профессора Хелена видела, что обе женщины стоят в дверях и смотрят им вслед. Профессор Зельдерс открыл перед Хеленой дверцу машины. Машина была грязной и полна крошек. Бумажных кульков. Каких-то обрывков. "Это все дети", — произнесла Хелена, извиняясь. "Нет. Какая прелесть. У нее и дети есть. Надеюсь, они гордятся своей красивой мамочкой". Он еще раз поцеловал ей руку и захлопнул дверцу. Мотор сразу заглох. Профессор Зельдерс участливо наклонился. Хелена поспешно снова нажала на педаль. Завелась. Выезжая за ворота, она еще раз оглянулась. Профессор Зельдерс неторопливо направлялся к зданию. Его халат развевался. Руки он сложил за спиной. Шагал спортивно. Обе женщины в белых халатах стояли в дверях и смотрели на него.
Хелена встретилась со шведом в кафе "Музей". Как в первый раз. Хелена не знала, оставался ли он в Вене. Или снова вернулся из Милана. Он позвонил в пятницу. Он опять сидел у окна слева от входа. Вскочил. Поцеловал ее в щеку. Помог снять пальто. Заказал ей кофе с молоком прежде, чем она успела что-нибудь сказать. Спросил, не ошибся ли. Хелена кивнула. Улыбнулась. Не знала, о чем говорить. Хенрик сидел спиной к окну. Она — напротив. На Опернгассе — оживленное движение. Машины тормозили перед светофором. Снова трогались. Скользили мимо окна. Набирали скорость. Летели мимо. Снова тормозили. В кафе было слишком шумно. Машин Хелене не было слышно. "Если мы собираемся погулять, надо ехать", — сказала Хелена. Они расплатились. Хелена с удовольствием взяла бы с собой детей. Но дети отправились с Грегором к Айхенхаймам. Йоханнес Айхенхайм был сослуживцем Грегора. Грегор взял с собой и свою фрау Гертнер. Хелена запретила, чтобы она встречалась с девочками. Но не была уверена, что он соблюдает запрет. А девочек не спрашивала. Не следует вынуждать их лгать. Зузи Айхенхайм и так позвонит ей. Хелена к Айхенхаймам больше не ходила.
Хелена оставила машину на Шиллерплац. Они пошли туда. Шли молча. Заговорили лишь потом, в машине. Немного отъехав от центра, Хелена спросила, хочется ли Хенрику вообще гулять. Она обычно уезжает очень далеко. Некоторых это утомляет. Но пейзаж. Пейзажи только там и можно найти. И она знает дорогу, с которой не видно ни одной линии электропередач. "Звучит, однако, интересно", — сказал Хенрик. Через Северный мост Хелена направилась в сторону Штокерау. По левую руку — Дунай. Леса в пойме. То, что еще осталось от них. Деревья еще серые. Голые. От Штокерау Хелена поехала в направлении Праги. Холмы расступались. Все казалось прибранным и почищенным. Закраины полей резко отличались по цвету от дорог и живых изгородей. В Геберсдорфе Хелена свернула на проселок. Шлагбаум на железнодорожном переезде был опущен. Хелена остановилась и заглушила мотор. Они ждали. За ними выстроились другие машины. Хелена спросила Хенрика, выздоровел ли он. Швед удивленно поднял голову. Потом сказал: "Да-да". Прежде чем она успела задать следующий вопрос, подошел поезд. Остановился на станции. Тронулся дальше. И все машины позади Хелены снова стали заводиться. Их шум подгонял. Не успел поезд миновать шлагбаум, как водители принялись сигналить. Хелена включила зажигание и тронулась. Пока не подрезали. О его удивлении она вспомнила лишь когда они были уже в Обермалебарне и сворачивали на Келлергассе. Хелена припарковалась возле одного из старых винных погребов. Его ворота не открывались уже много лет. И заросли высокими кустами. Ворот за ними было почти не видно. Они вышли. Хелена шла первой. Сразу же за погребами и росшими между ними деревьями им открылась дорога. Она вилась вдоль череды холмов, на половине высоты склона. Направо. На юг. Потом поднималась вверх. Дальше — небо. Налево. На север. По широкой долине тянулись поля. Перелески. Холмы. Потом — снова поля. "Девочки называют ее Длинной дорогой", — произнесла Хелена. Солнце было еще высоко. Холмы поднимались прямо в синее небо. Борозды на полях шли вверх по склонам. Как будто вели на небо. Хелена и Хенрик шли быстро. Хелена засунула руки в карманы. Казалась себе такой легкой. Поодаль от дороги слышно было только жаворонков. Птицы стремительно поднимались в небо. Хелена попыталась следить за одним из жаворонков. Не получилось. Одна за другой птицы падали из поднебесья. Как камешки. В самую последнюю минуту они зависали неподвижно и снова взмывали высоко вверх. И трели раздавались снова и снова. Без передышки. Хелене хотелось побежать. Она шла молча. Опустив голову. Солнце и жаворонки. Почему она не осталась дома. Ей гладить надо. Часто ли она бывает здесь? — спросил Хенрик. Слишком редко, отвечала Хелена. Они пошли побыстрее. Разговаривали. Как часто детям следует бывать на свежем воздухе. Почему Хенрику нужно именно молоточковое фортепьяно. Чем итальянская кухня лучше французской. А может, нет? Дошли до перекрестка. На этом месте Хелена обычно поворачивала назад. Хенрик пошел дальше. Хелена мешкала. Хотела сказать, что дальше никогда не ходила. Потом пошла за ним. Они продолжали разговаривать. В небе кувыркались жаворонки. Воздух был полон их щебетом. Дошли до какой-то деревни. Хенрик взял Хелену под руку. Спросил, нет ли в этой деревне вина. Не зря же эти места зовутся "Вайнфиртель", виноградным краем? Никакого кабачка они не нашли. Казалось, в деревне никто не живет. На улицах — ни души. Перед одним из домов стояла машина с венскими номерами. Другой крестьянский двор был оформлен на испанский манер. С пристроенными колоннами из гипса. Побелен известкой. Перед ним — садик с такими же белеными скульптурками, изображающими сценки из испанской жизни. Бык. Крохотный тореро держит рваную красную тряпку. Ветряная мельничка. Они повернулись и пошли обратно. Вдалеке проезжали машины. Однако звуков не доносилось. Слышны были только жаворонки. У дороги в побледневшее небо поднимались разросшиеся кусты букса. В кустах — высокий кованый крест. Ветер дул им в лицо. Они шли очень быстро. Похолодало. Хенрик обнял Хелену за плечи. Они смеялись над своей попыткой убежать от холода. Стало смеркаться. Со дна долины поднимался туман. Нужно найти кабачок. В этом они были единодушны. Хелена смеялась. Знает ли Хенрик, что такое глинтвейн? Нет? Глинтвейн — это прегрешение. Вино подогревается. С гвоздикой и корицей. Ужас. Компот из вина. Настоящий знаток и в рот не возьмет. Но при таком холоде — необходимая вещь. И с ним едят хлеб со смальцем. У нее слишком тонкая куртка, сказал Хенрик. Хелена снова рассмеялась. Ей не холодно. С тех пор как она похудела, ей вообще не бывает холодно. Последние метры до машины они пробежали. Кабачок нашелся в Холлабрунне. Хелена заказала два глинтвейна. И два куска хлеба со смальцем. Без лука. И без чеснока. Швед глядел на хлеб с сомнением. Что, это вправду съедобно? Хелена только смеялась. Взялась за свой бутерброд. Показала Хенрику, как его солят. Вообще-то это едят с луком. Хенрик отважился попробовать. В конце концов они выпили по три стакана глинтвейна и съели по три бутерброда, причем теперь уже — с луком. И все время смеялись. Стемнело. Смеясь, они вернулись к машине и поехали обратно в Вену. По дороге пытались выяснить, с какой скоростью может идти машина Хелены. Больше 170 километров выжать не удалось. Они вернулись к кафе "Музей". Место для машины нашлось на той же Шиллерплац. В кафе они взяли по большой чашке кофе с молоком. Чтобы протрезветь. Хенрику захотелось в кино. Всего семь, и они ведь уже поели. Или? Швед проглядел кинопрограмму в "Кронен-цайтунг". Да. Есть кое-что интересное, произнес он. "Красная пустыня".
Они пошли пешком. Через Карлсплац. Остановились посмотреть на строящуюся станцию метро. Гудели строительные агрегаты. Копошились глубоко внизу, в свете прожекторов. Они пошли по Брукнерштрассе. Мимо французского посольства. На Шварценбергплац. Фонтан пока еще забит досками. Памятник русским солдатам ярко освещен. У третьей слева колонны нашли тело Илоны Фабер. Бабушка Хелены использовала судьбу Илоны Фабер в качестве иллюстрации для всяческих предостережений и острастки. Нельзя делать все, что заблагорассудится. Не то будет то же, что с ней. Никто точно не сообщил, что тогда стряслось. Хелена же с тех пор стала бояться каждого темного куста, сама не зная почему. Кусты вокруг памятника русским — без подсветки. Всякий раз, переходя или проезжая Шварценбергплац, Хелена представляла себе растерзанное тело. И сейчас, проходя мимо этого места, она выпрямилась. В свое время она пыталась разузнать подробности. Был слух, что Илона Фабер погибла во время оргии во французском посольстве. Плечи Хелены опять поникли. Хенрик взял ее под локоть. Глаза у Хелены были на мокром месте. Наверное, это из-за вина. А признаваться, что выпила чересчур много, Хелене не хотелось. И слишком быстро. В кино они выпили еще кофе с молоком. Прислонившись к одному из высоких столиков в фойе кинотеатра, Хелена рассказала Хенрику историю Илоны Фабер. Рассказывала в промежутках между глотками. Как ее нашли. Голую. Задушенную. И как толки не затихали. Об оргии. И как никто никогда ничего не узнал. Потому что дело было во время оккупации. Какая уж после войны законность. Илона Фабер была из побежденных. Ведь тогда, после войны, это стало участью многих девушек. На сеанс Хелена купила кокосовых конфет с ромом. Они сидели в предпоследнем ряду. Зрителей было совсем мало. Хенрик вытащил из кармана своего рюкзака очки. В очках он выглядел серьезным. Сосредоточенным. Хелене хотелось спать. Она поудобнее устроилась в своем кресле. Тепло. Начало фильма они пропустили. Всевозможные промышленные пейзажи, снятые сквозь красный фильтр, расплывались у нее в глазах. Она проснулась, когда женщина на экране ехала на маленьком автомобиле в море по узкой дамбе. Где ей было не развернуться. Только затормозить. Прямо у воды. Вероятно, там был бон, на котором она и стояла. Прямо в море. Мужчина пришел ей на помощь. С этого момента Хелена возненавидела фильм. В том месте, где женщина явилась к компаньону мужа и без околичностей забралась к нему в постель, Хелене захотелось уйти. Ей стало жарко. В кино было душновато. Заболел желудок. Затылок. Боль переливалась от затылка ко лбу. Остановилась у темени. Потом просочилась к глазам. Хелена взглянула на шведа. Он внимательно глядел на экран. Сбоку Хелене было видно, как следят за экраном его глаза. Хелена взяла себя в руки. Села прямо. Глубоко и равномерно дышала. Решила, что дыхательные упражнения помогут. Сидела. До конца. Когда фильм кончился и они, щурясь, вышли, швед сказал: "Что, здорово? Блестяще!" Ложь, ложь, ложь, думала Хелена. Она не сказала ничего. Как ей было объяснить, что все — неправда? И — правда. Именно поэтому. Такого ей было не выразить. Она просто чувствовала. Бессилие. Ощущала себя обессилевшей. Хенрик вознамерился пойти еще куда-нибудь выпить. Хелена стала прощаться. Они стояли перед входом в кинотеатр. Свет падал на них сзади. Она не могла разглядеть его как следует. С Реннвега на Шварценбергплац поворачивали машины. Грохотали по булыжнику. Швед держал Хелену за локоть. Смотрел на нее сверху вниз. "Я думал. Мы. Я имею в виду…" Хелене стало совсем дурно. Она совсем забыла. Этот вопрос обязательно всплывет. В один прекрасный момент. Обязательно. "Да", — молвила она. Попыталась пошутить. Но голос не слушался. "Полагаю…" Он держал ее за плечи. В каком-нибудь фильме они теперь поцеловались бы, промелькнуло в Хелениной голове. Она подняла на мужчину глаза. Он вопросительно глядел на нее. Чуть раздраженно. Чуть смущенно. Не стоит ли подождать с этим? — удалось Хелене наконец сказать. И ей нехорошо. Хлеб со смальцем. Наверно. Она отвыкла от такого. Хенрик отступил на шаг. Убрал руки за спину. Так! Он позвонит. К машине Хелена пошла одна. Шла через площадь. Мимо памятника русским. С вызовом вглядываясь в темные кусты вдоль дороги. Ей — все нипочем. Она не даст спуску нападающему. Она станет отбиваться. Кусаться. Царапаться. Драться. Лягаться. Она больше не боится. Она будет бороться. В машине ее вновь охватила усталость. С трудом доехала до дому. Потом, в постели, плакала. Ее муж не пришел ей на помощь. Не пришел бы. Потому что она не такая красивая, как Моника Витти? Ее муж отвернулся. Сел в свой автомобиль. И уехал.
На следующее утро Хелена в халате сидела в постели и пила кофе. Потянулась за книгой. Когда она проснулась, лежал снег. Тяжелый мокрый мартовский снег, который тут же таял. Хелена откинулась на подушки. Смотрела прямо перед собой. Книга — на коленях. В сущности, думала она, фильм правильный. Все так, как того хотят мужчины. Пока им хочется. Моника Витти — другое дело. Женщина, которую она играла, этой женщиной хотел обладать каждый. По сценарию. Во всяком случае. И она ведь красивая. Хелена представила себе, как это — обнимать Монику Витти. Прижимать к себе мягкие выпуклости. Чувствовать своей кожей ее гладкую кожу. Грудь к груди. Смотреть в раскосые глаза. Опомнилась. Стиснула от стыда ноги. Прижала колени к груди. Раньше она ждала Грегора. Он тогда уже возвращался домой в час или два ночи. Каждую ночь — так поздно. И пахло от него по-другому. И вот однажды Хелена сделала вид, что уснула после ванны в кресле. Села в одно из кресел в гостиной. Завернувшись в халат. А он как будто бы сполз. Могла бы сесть и голой. Но это трудно было бы объяснить. Ждала несколько часов. Не шевелясь. Прикидывалась сама перед собой. Что спит. Потом пришел Грегор. Был уже третий час. Вошел в комнату. Включил свет и спросил. Что она тут делает. Она простудится. Если будет так сидеть. Хелена сделала вид, что только проснулась. Она в этом тренировалась. До того. Попыталась, словно бы спросонок, обнять Грегора с любовью. Как будто, внезапно разбуженная, не помнила сцен, что они закатывали друг другу. Грегор толкнул ее обратно в кресло и запахнул халат. Что случилось, хотелось бы ему знать. А Хелена-то представляла себе, он будет долго стоять и смотреть на нее, а потом склонится и заключит в объятия. А потом. Потом вскоре он вообще не вернулся домой. И было не дозвониться. В институте трубку снимал Айхенхайм и говорил, что Грегора сейчас нет. Что он занят. Что перезвонит. И как она поживает. Почему больше не приходит к ним в гости. Зузи была бы очень рада ее видеть. Вот задница! — подумала Хелена. Пила кофе. В комнату вбежали девочки. Бросились к ней на кровать. Хелена чуть не пролила свой кофе. Теплые тельца прижались к ней под одеялом. Хелена раздумывала, не спросить ли сейчас Катарину насчет колец. Но было слишком уютно. О том, как было у Айхенхаймов, она тоже не спросила. Кто там был. Они провалялись целый час. Хихикали. Дремали. Потом решили одеваться. И идти в парк Тюркеншанц. Побегать по снегу, пока все не растаяло.
На службе все опять было как всегда. Хелена написала о защите от ультрафиолета в солярии. Все время цитируя профессора Зельдерса. Надольный был доволен. Хелена сидела в своей комнате. Снова чувствовала себя лишней. В обед она решила серьезно поговорить с Грегором. Позвонила и сказала ему об этом. Грегор передал привет от Зузи и Йоханнеса. И хорошо, что она позвонила. Он как раз тоже собирался ей звонить. Его не будет на Пасху. Да. Так сложилось. И ему надо отдохнуть. Она должна понять. И… Хелена повесила трубку. Хотелось перевернуть стол. Вышвырнуть книги в окно. И заорать. И выцарапать ему глаза. Бежать по улице и кричать. Пусть все знают. Она продолжала сидеть. Спокойно. Положила руки перед собой на стол. Смотрела на них, пока дрожь не унялась. В комнату вошла фрау Шпрехер. Заговорила. Хелена испугалась. Вернулась дрожь. Хелена пошла за кофе. Кот фрау Шпрехер чувствовал себя лучше. Анализ крови уже не такой плохой. Ветеринар больше не настаивает на усыплении. Фрау Шпрехер счастлива. У кота — рак печени.
У девочек начались пасхальные каникулы. Хелене не удалось освободиться. Ее сестра хотела взять Барбару с собой за город, в Вальдфиртель. К знакомым. На хутор. У них тоже дети. А Катарину к себе хотели забрать хитцингские бабушка и дедушка. Сестра Хелены заехала за Барбарой. Девочка сложила свой рюкзачок. Хелена собрала ей сумку. Брать завтрак Барбара отказалась. Все утро расхаживала с рюкзаком за спиной. В обнимку со своим мишкой. Скакала по квартире и рассказывала Катарине, чего только она не будет делать. За городом. С другими ребятами. И с животными. А Катарина-то поедет всего только к бабушке и дедушке. Вот скукота. Катарина сидела. Сосала палец. Молча. Хелена ничего не сказала. Отправила Барбару прибрать в комнате и взяла Катарину на руки. Обняла. Катарина сидела тихонько. Хелена отчаянно злилась на себя. Она должна создать для этих девочек счастливый мир. Вот ее задача. Она спросила Катарину, не остаться ли ей лучше дома. Они бы и на работу вместе ходили. Катарина сосала палец. Долго сидела, прижавшись к Хелене. Молча. Снизу позвонила сестра Хелены. Барбара кинулась вниз по лестнице. "Тетя Мими. Тетя Мими", — кричала она на весь подъезд. Выскочила на улицу. Встала у дверцы машины. Хелена поцеловала ее. Велела быть осторожной. Счастливо вернуться. Барбара тут же забралась в машину. Тетя пристегнула ее. И она сидела. Вся — ожидание. Прижимала к себе мишку. Хелена спросила сестру, не дать ли Барбаре с собой денег. Мими пожала плечами. Хелена дала ей тысячу шиллингов. Если они пойдут куда-нибудь. И пусть пригласят тех знакомых. Садясь в машину, Мими крикнула Хелене, что бабушка с дедушкой телефон знают. Куда им можно позвонить. Барбара в машине вопила, почему они наконец не едут. Хелена смотрела вслед автомобилю. Барбара — слишком маленькая. Хелене видна лишь голова сестры.
После работы Хелена отвезла Катарину в Хитцинг. К своим родителям. Катарина сообщила шепотом, что хочет к бабушке с дедушкой. Когда Хелена пришла с работы, она уже собрала свой рюкзачок. Зашла мать Грегора. Причитала. Как одиноко ей будет. Без детей. Хелена ответила, ей полезно побыть без детей. И ведь в воскресенье они вернутся. Хелена добавила, что пожилая женщина сама частенько жаловалась в последнее время. На хлопоты с детьми. Катарина смирно сидела в машине. Хелена поехала по Ионштрассе. Попыталась заговорить с Катариной. Девочка неохотно отвечала. Или молчала. В зеркало заднего вида Хелена смотрела, как Катарина глядит в окно. Вот показался замок Шенбрунн. Хелена ехала вниз по Хюттельдорфер-штрассе. "А папочка не приедет?" — "Нет, — пришлось ответить Хелене. — Нет. Он не приедет. Он не может. Он не может вовремя вернуться. Он уехал. Ты же знаешь. Ему нужен покой. Он так сказал. Но. Ты ведь будешь у бабушки с дедушкой. Туда придет пасхальный заяц. В субботу приедут Барбара и тетя Мими. И я приеду искать с тобой пасхальные яйца. А потом мы опять поедем домой. Скажи-ка, что ты хочешь, чтобы тебе принес пасхальный заяц? Ты же мне не сказала, что ты хочешь. А ты знаешь, он меня спросит. Новые краски хочешь? Большой-большой набор красок? Ты обрадуешься?" Хелена говорила и все время поглядывала в зеркало заднего вида. Катарина, не отрываясь, смотрела в окно. "Можно смотреть телевизор? У дедушки?" — "Да, конечно. Конечно, можно. Но. Может, ты больше хочешь остаться со мной? Скажи. Нам не обязательно туда ехать". Катарина не сказала больше ничего. У бабушки с дедушкой села перед телевизором. Хелена осталась ужинать. Хотела помочь матери накрыть на стол. Ничего не могла найти. Родители сменили обстановку на кухне и в столовой. Все по-новому. "Теперь. Когда мы одни", — говорили они. Хотя Мими жила с родителями. По-прежнему. Хелена искала приборы. Не хотелось ни о чем спрашивать мать. Не хотелось оставаться с матерью на кухне с глазу на глаз. Мать может спросить. И что отвечать? Она знала, присмотр за девочками задумывался для спасения семьи. Несколько дней без детей. И молодые супруги снова обретут друг друга. Немножко покоя. И все снова хорошо. И дети не мешают. Родители Хелены ничего не знали о том, что Грегор съехал. Они знали лишь о размолвках. Снова Хелене придется врать, что как раз на Пасху Грегор приболел. Или вообще ничего не говорить. Может, никто и не спросит. Что может помешать доценту-математику провести с семьей Пасхальное воскресенье? Правильным ответом было бы: "Его секретарша".
После ужина Хелена уехала обратно на Ланнерштрассе. Перед отъездом обняла Катарину. Хотела забрать ее с собой. Хотела обнимать. Девочка повисла у нее на шее. Ногами обхватила за талию. "Маленькая моя обезьянка, — прошептала она малышке на ухо. — Позвони. Если что-нибудь. Я тебя сразу заберу". В полдевятого Хелена была дома. Заперла входную дверь и оставила ключ в замке. Чтобы никто не вошел. Надо бы зайти к матери Грегора. Но видеть пожилую даму не хотелось. Хелена присела в гостиной. Встала. Нужно пользоваться свободой. Пойти куда-нибудь. Повеселиться. Она позвонила Пупсику. Никто не ответил. Хелена рано легла. Не могла уснуть. Швед не звонил. Наверное, он представлял себе все быстрее, размышляла Хелена. И проще. Она стянула рубашку и села нагишом смотреть телевизор. Принесла себе рюмку куантро. Подошла к книжному шкафу и рассматривала свое отражение в стеклах. Она похудела. Линия от бедер к груди — резче. Грудь опять маленькая. Как до детей. Только соски стали менее острыми. Мягче. Темнее. Она повернулась боком. Живота нет. Сверху было видно, что вокруг пупка появились растяжки. Но не складки. Какие Хелена видела у пожилых женщин в сауне. Пока было лишь видно, где эти складки потом пролягут. Хелена села на диван. Обивка холодила. По телевизору шел вестерн. Вестерны Хелена ненавидела. Бесконечные скачки на лошадях. Пальба. Драки. Хелена попыталась представить себе одного из героев голым. Сунула руку между ног. Накрутила волосы лобка на указательный палец. Скользнула дальше. Тепло. Почти сухо. Твердо. Прощупываются кости лобка. Попробовала погладить соски. По крайней мере ощутить щекотку в горле и внизу живота. Соски напряглись, только когда Хелена крепко их прижала. От поглаживаний — никакого толку. Во рту Хелена ощущала привкус дерева. Щипала соски. Пока они не заболели. Потом бросила. Хорошо уж, что хоть месячные установились. Снова. Полгода были нерегулярными. Хелена снова легла. Не могла ни о чем думать. Не могла ни о чем вспомнить. Даже как было с Грегором. Мужчин, которые были до него, она забыла уже давно. Алекс. Если бы он позвонил.
В Страстную пятницу Хелена устроила большую весеннюю уборку. Мытье окон. Натирка полов. Протирание шкафов. Мытье детских кроватей. Генеральная уборка детской. Разложить все по местам. Поменять постельное белье. Хелена нехотя переходила от одного к другому. Работала до ночи. Слушала "Лос-Парагвайос". Включила проигрыватель на полную громкость. Экзотические ритмы вызывали желание уехать далеко-далеко. Около полуночи она рухнула в постель. Лежа, с удовольствием оглядывала гостиную, дальше — кухню. Без детей она оставила открытыми все двери. Квартира сверкала. Часть одежды и книг Грегора она сложила в коробки и убрала в шкаф. Пасхальная уборка — дело святое.
В Страстную субботу Хелене нужно было сделать покупки и испечь пасхальный торт. В обед она перекусила бутербродами с колбасой. Когда откусила особенно большой кусок, зазвонил телефон. Хенрик. Хелена подавилась бутербродом. Не больна ли она? Очень голос странный. Хенрик хотел видеть ее вечером. Пойти поужинать. Никакого молодого вина. Настоящее вино. Хорошее вино. Пожалуйста. Хелена согласилась. Но ей придется рано вернуться. Покрыть глазурью торт. Это можно сделать лишь вечером. Когда торт остынет. Встретиться решили в кафе "Захер". В этот раз он уж точно придет. Он очень рад.
Хелена почувствовала себя молодой. Позвонила и спросила, как дела у девочек. Поговорила с Катариной. Ребенку там весело. Пустая квартира радовала. Никаких разбросанных игрушек. Хелена могла вымыть голову, не миря одновременно ссорящихся дочерей. Она снова надела платье от Бальмена. К Пасхе все было готово. Кроме торта. Подарки для девочек она отдала родителям еще в среду. Чтобы спрятать их в саду. Хелена вышла из квартиры. Аккуратно заперла дверь. Она чувствовала себя совершенно иначе, чем обычно. Никто не спрашивал, когда она придет домой. И что принесет. Швед сидел в "Захере" и ждал. Оттуда они пошли в греческий ресторан в Майльбергер Хоф. Сидели в кабинке близ входа. Хелена боялась, что проходящие мимо будут мешать им. Но скоро они перестали замечать что-либо вокруг. Немного мешал только официант, подходивший налить вина. Или спросить, не нужно ли чего еще. Они видели только друг друга. Хелена потеряла голову. Они оба потеряли голову. Хелена опомнилась лишь оказавшись в его спальне в квартире каких-то друзей. На Хофмюльгассе. Квартира — на третьем этаже. Поднимаясь по лестнице, они продолжали разговаривать. Они говорили друг с другом весь вечер без перерыва. И все время о чем-то умном. Обнаружили полное единодушие. Не было ничего, в чем они не были бы едины. В квартире Хенрик направился прямиком в свою комнату. Вокруг все было заставлено громоздкой темной мебелью. От нее все время приходилось уворачиваться. Хелена ушибла ногу о резные украшения какого-то буфета. В комнату Хенрика вела потайная дверь из салона. Кровать. Шкаф. Столик. Кресло. Комната оказалась большим эркером. Сквозь три окна можно смотреть на три стороны. Снизу доносился приглушенный уличный шум. Уличные фонари бросали в комнату серебристо-серый свет. Занавесок не было. Света Хенрик не включил. Он сел на кровать. Снял ботинки. И откинулся назад. Скрестив руки под головой, он спросил Хелену, не могла ли бы она по крайней мере присесть рядом. Хелена подошла к окнам. Посмотрела на поднимающуюся вверх улицу. Отступила к левому окну. Посмотрела на спускающуюся вниз улицу. На дома напротив. Шли люди. Светофор менял цвета. Машины тормозили. Ехали дальше. Было не поздно. Наверно. Пол-одиннадцатого. Хелена не могла произнести ни слова. Горло перехватило. Казалось, голова удалилась от тела на огромное расстояние. Тело же — тяжелый бесформенный предмет. Она стояла в эркере и не понимала, как пошевелиться. Как заговорить. Хотелось закрыть лицо руками. И запричитать. Она уже видела, как причитает. Раскачиваясь из стороны в сторону. Потом ничего уже больше не представляла. Руки висели. Пальцев она не чувствовала. В голове — пусто и холодно, как от сквозняка. Полуобморок. Не двинуться. Ноги не шевелятся. Уйти. Убежать. Быстро. Слететь по лестнице. И уже у двери подъезда — рассмеяться. Смеяться избавлению. Потом оглянуться и увидеть, что враг не может тебя преследовать. "Мне нужно домой", — сказала Хелена. "Зачем?" — спросил он. "Мне нужно доделать пасхальный торт. Глазурь". Она направилась к двери. Швед тихонько рассмеялся. "Это все отговорки!" Потом она оказалась вдруг на краю кровати и упала в объятия шведа. Видела словно со стороны, как наклоняется к нему. Он тянет ее. Ее губы на его губах. Ноги поднимаются и ложатся на кровать рядом с ним. Медленно. Замедленно. Проваливаясь, она подумала, что так ничего ему и не объяснила. Попыталась заговорить. Подняла голову. Набрала воздуха. Хенрик снова притянул ее голову к себе и целовал.
Поливать пасхальный торт глазурью Хелена начала примерно в полвторого ночи. Заплаканная. Она расплакалась после. Чувствовала, как ее тело прижимается к его. Горячее. Нетерпеливое. Она ревела. Сокращающаяся при всхлипах диафрагма толкала его в живот. Он попытался ее успокоить. От непривычных движений бедра Хелены еще болели. Их внутренние поверхности натерли его бедра. Она ничего не помнила. Не могла припомнить, как это было. Хаос рук и ног. Тела. Кожа, трущаяся о кожу. Проникновение. Пустота и обессиленность. Она распустила шоколад с маслом. О настоящей глазури теперь и речи быть не могло. Вылила размягчившуюся черно-коричневую массу на торт. Так, что со всех краев она стекла вниз. Посадила по краю марципановых пасхальных зайчиков. И марципановых курочек. Разноцветные сахарные пасхальные яйца. Поставила торт застывать на кухонное окно. Пошла спать. В постели подумала, не попытаться ли теперь. Может быть, теперь получится. Вложила безымянный палец между все еще набухших губ. Начала потихоньку двигать им во влажной щели. И тут сообразила. Она и не подумала о последствиях. Словно этот вопрос стерли из ее памяти. Месячные были почти две недели назад. А вдруг у него СПИД. Что она, собственно, о нем знает? Хелена повернулась на бок. Обняла вторую подушку и уснула. Он тоже ничего не сказал обо всем этом.
Лишь поздно вечером в Пасхальное воскресенье Хелене удалось снова подумать о Хенрике. И обо всем остальном. Весь день она провела с семьей. Взяла с собой мать Грегора. К родителям. Отвезла торт. Наблюдала, как дети ищут пасхальные подарки. День был холодный и ветреный. Девочки носились по саду. Она стояла с родителями и сестрой на веранде. Мать Грегора была с детьми в саду. Они остались в Хитцинге до послеобеденного кофе. Уже здороваясь, Хелена сразу сказала, что Грегор приехать не смог. Никто на это не обратил внимания. Потому что приехала Грегорова мать. Правда, мать Хелены попыталась поговорить с ней с глазу на глаз. Но Хелене удалось спастись бегством. На Ланнерштрассе девочки сразу взялись за квартиру. Очень скоро безукоризненный порядок вновь обратился в хаос. Счастливые дочери бесчинствовали. Разбросали по всем комнатам подарки. Объедались сластями. Кидали куда попало бумажки. Не слушались. Не хотели спать. Бабушка намеревалась еще поговорить с Хеленой. Пусть она зайдет к ней. В ее квартиру. Речь пошла о деньгах. О плате за телефон. Номер был один. После раздела поставили два аппарата. Их можно переключать. Пожилая дама сказала тогда, что ей телефон уже почти не нужен. Все будет в порядке. Так. И она намеревалась платить за телефон. Как ее вклад в хозяйство. Теперь же она вдруг решила, что это дело Грегора. Пусть он платит. Но его ей не застать. Этот Айхенхайм всегда говорит, что передаст. Но Грегор никогда не перезванивает. Она. Хелена. Она это может понять? "Ну, он не станет с тобой говорить", — отвечала Хелена. Свекровь же сказала, что это необходимо уладить. Так дальше не пойдет. И вообще. Вероятно, у Грегора есть причины не появляться дома. От нее. Своей матери. От нее он бы никогда не ушел. Он же оставался. Пока не появилась Хелена. Хелена ответила, что не она воспитывала этого мужчину. Портила его. Прошлое. Вот где, вероятно, корень зла. Воспитание. Усердное воспитание эгоиста. Потому что матери слишком балуют сыновей. Особенно если они — вдовы. Сын как эрзац мужа. Тут уж не жди ничего хорошего. Свекровь запретила Хелене когда-либо входить к ней в квартиру. Хелена сказала, не очень-то ей в эту квартиру и хотелось.
Хелена лежала в постели. Смотрела на окно. Чуть более светлый четырехугольник в темноте. Она устала. Сон не шел. Она ворочалась с боку на бок. Перевернула одеяло. Положила подушки друг на друга. Снова их отпихнула. Хелена пыталась вспомнить. Как это было. С Хенриком. Что они говорили. Как он обнимал ее. Как целовал. Когда же они разделись? Как она попала домой? Она ничего не помнила. Все сливалось. И потом. Где взять денег? На телефон. И почему она должна платить. Вот бы быть одной. Одной. И никаких проблем. И за что она должна отвечать? За детей. Грегор исчерпал все лимиты хаоса. Все. Ей остается только порядок. Она должна все привести в порядок. Ей необходимо все привести в порядок. Насколько возможно. Беспокойство зарождалось в животе и поднималось к сердцу. Билось. Неровно. Переполняло грудь. Превращалось во вторую грудную клетку. Которая давила ее. Швед тоже не позвонил. Потом. После того.
Проснувшись в Пасхальный понедельник, Хелена почувствовала, что болит лицо. Верхнюю губу справа раздуло и натянуло. Хелена ощупала лицо. Опухла вся правая половина. Потом в зеркале она увидела, что случилось. Простуда на губе. Такого с ней не было еще никогда. Простуды всегда были у Грегора. Простуда у Хелены была преогромная. Распухла щека. Правый глаз сощурился. Хелена разглядывала себя. Она выглядела так, словно кто-то разбил ей рот и щеку. Собственное лицо внушало отвращение. Она снова легла. Глядела в потолок. Лежала. Не поехала ни в какую аптеку. Если так — пусть так и будет. Не говорила с девочками. Просто велела им не трогать ключ во входной двери и есть кукурузные хлопья, когда проголодаются. Барбара снова подошла к дверям спальной и позвала Хелену к телефону. "Я больна, — закричала Хелена прежде, чем та успела еще что-то сказать. — Я больна. Черт побери! Могу я хоть раз поболеть спокойно". Испуганная дочка испарилась. Хелена лежала. Весь день. Никаких сил. Пусть хоть убивают, сил нет.
Вечером около восьми в комнату ворвалась Барбара. На лестнице — мужчина. И бабуля с ним разговаривает. Но ему нужна она. Хелена не представляла себе, кто бы это мог быть. Вышла. Зачем свекровь снова лезет не в свое дело. У лица Хелена держала большой белый носовой платок. На площадке стоял Хенрик. Свекровь прислонилась к косяку. Рассмеялась чему-то, что сказал швед. Хелена остановилась в своих дверях. Свекровь и швед повернулись к ней. Что случилось? Почему она не подходит к телефону? Хелена не могла говорить. Сразу расплакалась бы. Хенрик сказал пожилой даме, он все сделает. Ей не стоит волноваться. Хелена хотела отослать его. Никто ей не нужен. Ей очень хорошо одной. И пусть свекровь наконец уходит. Сколько можно терпеть. Она никого не желает видеть. Хенрик мягко втолкнул ее в квартиру. Закрыл за собой дверь. Отобрал у Хелены платок и посмотрел, что с ней. Не смог сдержать улыбку. У Хелены немедленно потекли слезы по щекам. Она отвернулась и пошла к кровати. Хенрик шел за ней. Попросил ключи от машины и денег. У него больше нет австрийских. Где ближайшая аптека? Отправил Хелену в постель. Объяснил девочкам, что мама больна. Шуметь нельзя. Хелена укрылась с головой. Проходя по квартире, она увидела, что натворили дети, предоставленные самим себе на целый день. Лежала на левом боку. Лежать на правом было больно. Дергало. Хелена плакала из-за квартиры. Потом из-за того, что плачет по такой ерунде. Вернулся Хенрик. Принес разные мази и таблетки. Присел к ней. Потом пошел к девочкам. Хелена слышала, как они разговаривают. Чаще всего — звонкий голосок Барбары. Но и Катарину тоже. Звенела посуда. Приборы. Хелена дремала. Девочки пришли сказать "спокойной ночи". Хенрик сварил спагетти, а они прибрали на кухне. А сейчас они ложатся спать. И совсем не будут шуметь. Катарина с ужасом глядела на Хелену. Нет, сказала Хелена, она не поцелует их. А то они будут выглядеть так же. Это очень заразно. Наверно, ей надо поискать новую работу. Чудищем. В кино. Дочери не засмеялись. Ушли. Хенрик принес ей яблоко. Очистил его и нарезал тонкими ломтиками. Сбрызнул лимонным соком. Очень вкусно. Он сидел на краю кровати. Если Хелена собиралась заговорить, не давал. Говорить Хелене было тяжело. Правая половина лица за день опухла еще больше. Когда она говорила, казалось, что она пьяная. "Я пойду успокою твою мать", — сказал Хенрик. "Свекровь", — пробормотала Хелена. "Свекровь. О'кей", — улыбнулся Хенрик. Потом он вернулся. Все в порядке. Хелена уснула.
Хелена сошла с поезда. Другие пассажиры повлекли ее за собой к выходу. В Местре венский вагон прицепляют к местному поезду. Ей нужно вперед, к голове состава. С Грегором Хелена всегда ездила в Венецию на машине. И пересаживалась из автомобиля на катер. Хелена почти не спала. Сидела у окна. Смотрела в темноту. Она могла бы сказать Хенрику, когда прибывает поезд. Но было так плохо слышно, что Хелена не знала, сможет он расслышать ее или нет. Хенрик кричал, что встретит. Потом связь прервалась. Хенрик же больше не позвонил. Что ей делать, если его не будет. Мысль о том, чтоб провести хоть один день в Венеции. И не встретить его. Знать, что Хенрик в этом городе. Где-то. И не иметь возможности найти его. Эта мысль была невыносимой. Почему только она не спросила, в какой гостинице он живет? Хелена шла вдоль коричневых итальянских вагонов. По крайней мере, у нее с собой — ничего тяжелого. Кофе, подумала Хелена. Чашку капучино в вокзальном буфете. И может быть, есть еще утренний поезд на Вену. Но почему он не дал ей своего телефона. Почему не перезвонил. Хенрик стоял в начале перрона. Прислонившись к чугунной колонне. Искал ее в толпе прибывших. Хелена увидела его первой. Пошла к нему. Потом он заметил ее. Оторвался от колонны. Устремился широкими шагами навстречу. Взял сумку у нее с плеча. Обнял. Поцеловал в щеку. Хелена обхватила его за талию. "Ты наверняка хочешь кофе!" Они пошли в вокзальный буфет. Хелена пила капучино. Изумительный кофе. Ей показалось, что, если приоткрыть рот, будет слышно счастливое бульканье. Она хихикнула. Принялась ядовито комментировать поведение спутников. И окружающих. Не хотелось показывать, насколько она счастлива. Как ликует. Получилось. Они нашли друг друга. Один день в Венеции. Разумный человек так не поступил бы. "Ты, должно быть, страшно устала", — произнес Хенрик. Они выпили кофе. Потом направились в пансион. У Хенрика была комната в пансионе поблизости от церкви Всех Святых. Узкими переулками Хелена шла за Хенриком. В новых туфлях. Через некоторое время она почувствовала, что левая пятка намокла и горит. Пузырь. Хелена старалась не хромать. Пыталась при каждом шаге подавать ногу вперед. Чтобы не терло пятку. Ничего не получалось. Хелена сконцентрировалась на ходьбе. Скоро перестала ориентироваться. Она помнила только, что церковь Всех Святых находится где-то в сторону Дзаттере. Палило солнце. От белых стен домов разболелась голова. А Хенрик все впереди. Торопится. Идет широким шагом. Сначала они разговаривали. Но разговаривать на ходу было неудобно. Дорожки вдоль каналов были слишком узкими, чтобы идти рядом. Говоря, Хенрику приходилось все время оборачиваться к ней. Хелена же должна была кричать в ответ. Хелена ковыляла вслед за Хенриком. У пансиона Хелена вздохнула с облегчением. Они поднялись на четвертый этаж. Лестница узкая. Когда поднимались, Хенрик заметил ее пятку. Он пропустил Хелену вперед. Почему она ничего не сказала? Глупо же. В комнате он усадил ее на кровать. Принес из ванной пластырь. Велел снять чулки. Заклеил пластырем лопнувший пузырь. Пятка выглядела ужасно. Отвратительно. Хелене было страшно неудобно. Новые туфли в дорогу. Она просто дура. Хелена сидела на кровати. Смотрела на свои голые ноги. Белые. На винно-красном ковролине, старом и потрепанном. Жестком под голыми ступнями. Вдруг Хелена перестала понимать, зачем она здесь. В этой комнате. В этом городе. Не слишком ли далеко она зашла? Хелена покраснела. Почувствовала, как кровь забилась в щеках и веках. Ей так хотелось. Увидеть его. Говорить с ним. В Венеции. Но. Так не делают. Разве не мужчина должен взять все на себя? С ног Хелена перевела глаза на руки, лежавшие сложенными на коленях. Хенрик прислонился к ней. Они вместе откинулись назад, на подушки.
Обед Хелена проспала. Потом, около четырех, они пошли на площадь Св. Марка. За чаем в кафе "Флориан" рассказывали друг другу обо всем, что произошло со времени последней встречи. Хенрик надеялся получить под свой проект деньги от фонда "Фиата". Потому-то он в Венеции. И не все ли равно, почему они здесь. Главное — они здесь. Хенрик держал Хелену за руку. Или обнимал ее. Они ни на миг не отрывались друг от друга.
На следующий день Хелена проснулась, когда горничная ковыряла ключом в замке. Хенрик крикнул сквозь сон: "No!" Они повернулись друг к другу. Обнялись. Хелена успела хорошо узнать Хенрика. Знала, где надо гладить. Чтобы он начал коротко прерывисто дышать. И где, чтобы задышал глубоко. Знала, каков на ощупь его пенис. Как это — ощущать его в своей руке. Как он пульсирует, напрягаясь. И как он скользит в ней. И ничего больше не знает. Просто существует. Там. Внизу. Далеко. А она? Хенрик закрыл ей рот рукой. Хелена не помнила, чтобы она кричала. Ей стало неловко. Но сдержать смех не удалось. Она спрятала голову на его плече. Его грудь. Дальше все — как обычно. Хелена все смеялась. Потом они лежали, прижавшись друг к другу. В окно светило солнце. Весенний ветер надувал занавески. И зазвонили колокола. Со всех сторон звонили колокола. Воскресенье. Хелене казалось, что она плывет в колокольном звоне. Потом ей стало грустно. Хелена совершенно не знала этого мужчину рядом. Ей хотелось умолять, чтобы он ее не бросал. Никогда ее не бросал. Всегда так обнимал. Вообще никогда не вставать с этой кровати. Больше никогда. Никогда. Ей хотелось броситься к его ногам. Валяться в ногах и умолять. Сейчас. Именно теперь это было бы возможно. Начать другую жизнь. Только сейчас. Хелена лежала рядом с ним. Слова рвались из груди. Боль посредине живота. Тяжко и душно в груди. И приятно. Хелена улыбнулась тому, как все случилось. Обернулась к Хенрику. Посмотрела на него. Хенрик плакал. Ресницы у него были мокрыми. Он что-то шептал. Хелене пришлось поднять голову, чтобы понять. "Мне кажется, это — прекраснейшее утро в моей жизни", — бормотал Хенрик. Горничная снова сунула ключ в замок. Громкий стук в дверь. "Уже двенадцатый час", — сказала Хелена. Хенрик снова крикнул: "No!" Энергично. Горничная что-то прошипела за дверью. Злобно. Хенрик рассмеялся. Крикнул: "No. Grazie!" и прижал Хелену к себе. "Кому нужны застланные постели?" — вопросил он. Они рассмеялись.
Ночным поездом Хелена вернулась. В понедельник утром потащилась на работу. Дома все как всегда. Грегор ничего не убрал. Вся кухня заставлена грязной посудой. На службе все в дурном расположении духа. Кот фрау Шпрехер ничего не ест. Надольный пришел лишь к одиннадцати. Прошел прямо в свой кабинет. Запер дверь. Фрау Шпрехер заглянула к Хелене и высоко подняла брови. Со значением. Хелене был нужен только покой. Но она улыбнулась в ответ. Обе они знали, чем занимается Надольный за запертой дверью. Он снимал трубку. Переключал телефон на секретаря. Потом подходил к книжному шкафу и снимал с полки словарь Кнаура за 1934 год. Наливал из стоящей за ним бутылки в стакан солидную порцию бурбона. Ставил на место бутылку и книгу. Потом, стоя у окна, выпивал все до дна. Он шумел и все время давал сам себе указания. Однажды Хелена и фрау Шпрехер подкрались к двери Надольного и подслушивали. Так смеялись, что пришлось бежать в туалет. Пока одна занимала кабинку, другая прыгала перед зеркалом с ноги на ногу. С тех пор они смеялись, если Надольный начинал пить до обеда. В обеденный перерыв Хелена забрала девочек из школы. Дала им на обед бутерброды с колбасой. И какао. Начала мыть посуду. Машина все не починена. После обеда. Снова на работе. Надольный вызвал Хелену к себе. Есть новое дело. Большое дело. Все изменится. Ее же первой задачей станет разговор с доктором Штадльманом. Неким доктором Юстусом Штадльманом. Тяжелый человек. Судя по всему, что слышал он, Надольный. Ученый. Поэтому мы возлагаем большие надежды на вашу коммуникабельность. Ваше очарование. "Ваше очарование, фрау Гебхард, — сказал Надольный, — это тоже капитал. Вы не имеете права недооценивать его". Он. Надольный. Он займется Нестлером. Это коммерсант из Швейцарии. Он намеревается раскрутить изобретение доктора Штадльмана. Хелена поинтересовалась, что это за изобретение. "Медицинское, фрау Гебхард. Нечто медицинское. Вы увидите. Это интересно". Хелена договорилась с доктором Штадльманом о встрече. Время у него найдется только в конце недели, сообщила ей мать доктора. Если ей нужно поговорить с ним. Пусть приходит в пятницу в 12.30.
После работы Хелена поехала на рынок близ Зонненбергплац. На Обкирхергассе. Там она покупала фрукты и овощи у четы зеленщиков по фамилии Леонхард. Мясо — у того мясника, у которого покупал ветчину сам Томас Бернхард. Как не уставал рассказывать мясник. С полными сумками Хелена зашла еще в рыбную лавку. Ей хотелось приготовить детям что-нибудь основательное. Как противовес бутербродам на обед. Хозяин стоял за кассой. Он покидал ее, только чтобы разделать рыбу. Тогда этот толстяк тащился к колоде. Хозяйка была у фритюрницы. Хелена попросила три порции жареной камбалы. Хозяйка взяла со стола панированные куски филе. Некоторое время она глядела на Хелену. Глаза у нее были красные и опухшие. "Да, — сказала она, — дядя умер". — "Ах, вот горе", — Хелена почувствовала себя дурой. Пустышкой. Хозяйка положила камбалу во фритюрницу. Смотрела в окно. Потом произнесла: "И никто потом ничего ни о ком не скажет". Хозяин откашлялся. Открыл ящик кассы. Нет. Ну, не так уж. Мы еще долго вспоминаем ушедших. Всегда. Разве нет? Хелена пыталась придумать что-нибудь сочувственное. Хозяйка подошла к Хелене. Ухватилась за прилавок. Перегнулась через него. Хелена едва удержалась, чтобы не отшатнуться. Лицо женщины приблизилось почти вплотную. Она почувствовала ее дыхание. "Сначала. Да. Все так говорят. И рыдают. А потом?" Женщина отвернулась. Вернулась к фритюрнице. Сняла камбалу. Рыба еще не прожарилась. Она положила ее обратно в масло. "Забывают тебя. Забывают. К чему тогда все?" Хозяйка снова уставилась в окно. Хозяин снова щелкал ящиком кассы. Все молчали. Тихо шипел фритюр. Хелена расплатилась. Хозяин выбил чек. Она взяла белый пластиковый пакет с упакованной в пленку жареной рыбой. Идя к машине, Хелена вдруг затосковала по Хенрику. Что-то он сейчас делает? Хотелось идти рядом. Ей вспомнились его ноги. Красивые, стройные. Ну что за красавец-мужчина, думала Хелена. Разозлилась. Почему же она не с ним? Бросила рыбу в багажник. Швырнула. Пусть едят рыбное крошево. И что за чушь она несла. Конечно же, всех забывают. Ей бы поплакать с хозяйкой. Наверное, следует больше реветь. Еще больше, чем она ревет. И поехать в Венецию. И остаться там. По Хоэнштрассе Хелена ехала домой. Вверх — в Гринцинг. Вниз — в Нойштифт. Светило солнце. Цвели форзиции и миндаль. Ивы окутались зеленой вуалью молодых листочков. Остальные деревья пока нагие. Хелена ехала под голыми буками. Сквозь ветви сияло голубое небо. На той неделе Хенрик опять приедет в Вену. Как сказал в Венеции. Когда же он позвонит. До сих пор от него — никаких вестей. Ей нужно домой. Вдруг он позвонит? Теперь. Сейчас. Хелена ехала домой так быстро, как только могла.
С доктором Штадльманом Хелена должна была встретиться дома. У него. На Линке Винцайле. В верхнем ее конце, почти у Гюртеля. Недалеко от Моллардгассе. Хелена поехала туда с работы. Подумала, не стоит ли сесть на трамвай. А машину оставить у офиса. Но поехала на машине. Не хотелось никого видеть. Укрывшись в автомобиле, она тащилась в длинной колонне машин через мост рядом с Уранией. По Рингу. По Опернгассе. И на Линке Винцайле. Еще на мосту Хелена ушла в себя. Она вела машину. Трогалась. Притормаживала. Двигалась с потоком транспорта. Автоматически. В животе нарастала боль. Как будто полоснули длинным ножом. И рана пылает. После Венеции Хенрик не позвонил. Она пробовала позвонить в Милан. Сперва колебалась. Осторожно набирала одну цифру за другой. Первый раз — во вторник. Хотела узнать, удачно ли он добрался. Трубку никто не брал. А в среду она звонила уже двадцать раз. И с работы тоже. Разумеется, звонить за границу запрещалось. Она сидела в своей комнате. Слышно было, как за дверями ходит и разговаривает фрау Шпрехер. Надольного не было. Хелена слушала, как звонит телефон в Милане. Она не представляла себе, как выглядит комната, где стоит телефон. Даже Милана не представляла. Хелена никогда не была в Милане. Ей пришлось заставить себя положить трубку. С каждым гудком воспоминания уходили все дальше. Прочь. Долой. Хелена глядела в стол и слушала гудки. Ей казалось, она сама уходит куда-то. Как воспоминания. Положить трубку было неимоверно трудно. Хотелось слушать гудки. Снова и снова. В машине. Проезжая по Рингу, она впала в то же состояние. Поток машин нес ее. Продвигал. Заставлял прибавить скорость. Потом снова остановиться. Что-то в глазах мешало сфокусировать взгляд. Глаза таращились. Ничего не видя. Хелена сказала себе, они ведь ничего друг другу не обещали. Оба — взрослые люди. Не в первый же раз. И каждый раз ей удавалось все пережить. И каждый раз все было правильно. Слова застревали в голове. Где-то в районе макушки. Глаза таращились. Живот болел. На Винцайле Хелена искала нужный дом. Затормозила все движение. Машины обгоняли ее. Сигналили. Водители сердито размахивали руками. Хелена посылала их всех к черту. Вот надо ей искать тут какой-то дом! И останавливаться тоже! В поисках нужного адреса она повернула направо.
Квартира Штадльмана была на третьем этаже. Хелена позвонила. Из-за двери слышались голоса. Только на третий звонок кто-то подошел. Сбросили цепочку, щелкнули два замка. Дверь открылась. За ней появилась пожилая женщина. Посмотрела на Хелену. Без малейшего интереса. Без всякого желания впустить ее. "Вы к сыну", — произнесла она. Хелена молча кивнула. Женщина указала на кресло в длинной узкой прихожей. Хелена села. Женщина удалилась куда-то налево. Прихожая вела в глубь квартиры. Голоса доносились оттуда. Мужчина что-то объяснял. Женщина спрашивала. По правую руку — двери. По левую — окна. Внизу за окнами — двор. Его видно сквозь крону дерева. Меж дверей и окон — стеллажи и шкафчики. Заставленные приборами. Счетчики. Детали компьютеров. Мониторы. Какие-то приборы медицинского вида. Электрокардиографы. На всем — пыль. Окна — в пятнах. Пахнет жареным луком. В конце коридора открылась дверь. Вышла темноволосая девушка. Длинные волосы падали ей на лицо. Скрывали его. Она шла медленно. Подволакивала ногу. За ней вышла женщина. Немолодая. Элегантная. Она обращалась к кому-то позади. "Большое спасибо, господин доктор, — говорила она. — Ах. Вы не можете себе представить, как мы вам благодарны. К кому только мы не обращались!" Хелена слышала, как мужчина все повторяет: "Целую ручки, сударыня". Обе прошли мимо Хелены. Младшая не обернулась. Старшая кивнула Хелене. "Вы фрау Гебхард?" — спросил мужчина. Он стоял в глубине коридора. Говорил громко. Хелена встала и пошла к нему. Коридор узкий. Хелене пришлось бочком пробираться мимо стеллажей. Мужчина стоял. Появилась мамаша Штадльман и открыла женщинам дверь. Заперла за ними. С грохотом. Хелена подошла к мужчине. В глубине коридора было темно. "Доктор Штадльман?" — спросила она и прошла за ним в комнату. Доктор Штадльман проковылял три шага. Потом упал в большое мягкое кресло. На нем были ортопедические ботинки выше щиколоток. Почти до колен. Когда он сидел, штанины высоко задирались. Обнаруживались соединенные с башмаками ортопедические аппараты. При ходьбе ему приходилось выбрасывать одну ногу вперед и подтягивать другую. "Полиомиелит", — сказал доктор Штадльман. Кивнув, Хелена произнесла: "Ах!" и: "У одной девочки в детском саду тоже такое было. Она стала врачом". — "Вот видите", — отвечал доктор Штадльман. Он сидел и ждал, пока выровняется дыхание. Хелена сидела в белом креслице. Комната была похожа на приемную врача. Все белое и лакированное. Только пыльное все. Из бумаг Хелена знала, что Штадльман — физик. Она огляделась. Непонятно, почему он ведет себя как врач. Штадльман поймал ее взгляд. "Ну, что вы уже знаете?" — спросил он. "Я вообще ничего не знаю. Надольный полагает, я должна обо всем узнать от вас". — "Оно и лучше", — сказал доктор Штадльман. И прочел Хелене доклад. Речь идет о магнитных аппликаторах. О целительной силе магнитных полей. Доктор Штадльман разработал в Японии магнитную пленку и получил патенты на ее медицинское использование. Все это финансировалось Нестлером. Знакома ли Хелена с Нестлером? Хелена покачала головой. Так. Стало быть. С этими магнитными аппликаторами дело обстоит следующим образом. Пластинки блестящей золотистой фольги расположились у Хелены на затылке. На суставах рук. Она призналась, что ощущает тепло. Но вот приятное ли — не смогла ответить. При артрите, заболеваниях суставов, как, например, у теннисистов, и вообще при воспалениях мягких тканей и суставов магнитные аппликаторы производят успокаивающее действие. Успокоительное. Целительное. Их располагают в определенном направлении. Направление связано с линиями акупунктуры. Итак. Они размещаются следующим образом. Открылась дверь. Вошла мать доктора Штадльмана. Поставила на письменный стол тарелку супа. Доктор Штадльман откатился с креслом к столу и принялся за еду. У Хелены слюнки потекли. Она проголодалась, а суп так благоухал. Ложкой доктор Штадльман указал на плакат на стене. На плакате изображался голый человек. Вид спереди и сзади. Нанесены точки и линии акупунктуры. Черным фломастером пририсованы аппликаторы. На затылке. Спине. Позвоночнике. И на всех суставах. Надо носить их достаточно долго. И все будет в порядке. Доктор Штадльман ел суп. Мясной, с овощами. Все уже порезано. Ел большой ложкой. Покрытая аппликаторами Хелена сидела перед ним. Ниже него. Доктор Штадльман не прерывал объяснений. Хелена видела еду у него во рту. Как он пережевывает ее, не прекращая говорить. Хелене следует тщательно все проштудировать. Он даст ей все с собой. Потом они вместе напишут буклет. И сделают фильм. Видео. Чтобы все стало понятно, насколько возможно. Прежде всего следует избежать впечатления несерьезности. Шарлатанства. Он вполне отдает себе отчет в потенциальных опасностях. Итак! Он. Он поел. Теперь ему следует прилечь. Ему следует регулярно отдыхать. Увы. На это уходит столько времени. Но. Думать ведь можно и лежа. Правда? Хелена вскочила со своего креслица. Отлепила аппликаторы. На коже остались черные следы. Это тоже слабое место, заметил доктор Штадльман. Правда, пустячное. К аппликатору на затылке приклеились волоски, отдирать было больно. Доктор Штадльман дал Хелене целую кипу документов. Проводил ее до двери. Хромал по коридору впереди. Останавливался перед каждым прибором и объяснял, какой от него толк. Зачем он нужен. Сколько он стоил. Все его деньги вложены в эти приборы. И материнские — тоже. Но. Все приборы уже устарели. Всего-то за несколько месяцев. Наука не стоит на месте. И. Та женщина с дочерью, которых видела Хелена. Которые уходили. Когда она пришла. Она графиня. Дочь больна артрозом тазобедренного сустава. Бедное дитя. Хотела быть манекенщицей. Очень хороша собой. Но с таким дефектом. Аппликаторы помогают. Во всяком случае, боли уменьшились и девушка ходит без палки. Снова. Хелена. Таким образом. Хелена должна быть счастлива, что участвует в таком проекте. Пусть она позвонит. В понедельник. У нее есть дети? Да. Итак! Хелена обещала позвонить в понедельник. Сбежала по лестнице. В лавочке за углом купила две сосиски с огурчиком. Села в машину и съела их. Жадно. Пихала в рот. Чавкала. "Магнитные аппликаторы, — громко сказала она себе самой. — Магнитные аппликаторы?"
В субботу с утра пораньше девочки залезли к Хелене в постель. С вечера Хелене не спалось. Она сидела у телефона. Долго. До позднего вечера. Больше не звонила. Туда. В Милан. Потом она поставила телефон рядом с кроватью. Легла с краешку. Лежа на боку, смотрела на телефон. Он зазвонил ближе к полуночи. Хелена переждала три сигнала. Чтобы никто не подумал, что она ждет звонка. Была уверена, что звонит Хенрик. Услышав голос Грегора, тут же подумала, что Хенрику теперь не дозвониться. Да? — спросила она. Да. Пусть Грегор приходит. Он же всегда приходит. В субботу с утра. Да. Она уже спала. Да. Иногда она ложится рано. Хелена повесила трубку. Она изо всех сил старалась сократить разговор. А получилось долго. Грегор заметил, как хочется ей от него отделаться. Хелена была уверена, что именно в этот момент Хенрик и пытался дозвониться. И теперь больше не позвонит. Она глядела в темноту. Ждала сна. Попыталась убедить себя, что другим людям приходится куда горше. Они всегда одни. Одиноки. Им не хватает самого насущного. Ничего не помогало. Проснулась она усталой. Девочки забрались к ней под одеяло. Пообещали вести себя смирно. Смеялись. Хихикали. Потом угомонились. Копошились потихоньку. Катарина взяла книгу и пересела на другой конец кровати. Сунула ноги под одеяло. Щекотала Хелене пятки. Потом настал покой. Катарина читала. Барбара уснула. Хелена дремала. Не услышала, как вошел Грегор. Он неожиданно появился в спальной. Он принес булочек. Размахивал пакетом с ними. Он хочет завтракать. Он голодный. Хелена медленно села. Барбара спряталась с головой под одеяло. Катарина сосала палец. Хелене было нехорошо, голова тяжелая. Не поехать ли лучше в кафе? В "Гаагу" на Верингерштрассе. Там вкусные пирожки. Зачем же он покупал булочки? — решил выяснить Грегор. Уже почти десять. Можно и встать наконец. Хелена сидела, откинувшись на подушки. Барбара к ней прижималась. Хелена сказала: "Почему бы тебе не приготовить нам завтрак? Мы тем временем оденемся. А ты встретишь нас у накрытого стола. А тут и мы". Грегор стоял посреди комнаты. Он не за тем приехал. Если бы ему захотелось приготовить себе завтрак, он бы так и сделал. Он хочет позавтракать с ними. А не готовить завтрак. Хелена была уже почти готова встать. И отправиться на кухню. Но тут прилезла Катарина. Уселась к ней на колени. Забралась под одеяло. Хотела, чтобы ее обняли. Сосала палец. "Ах. Грегор. Ты же видишь, как мы не выспались". Грегор скучливо спросил, приготовит ли она наконец завтрак. "Нет", — отвечала Хелена. Она хочет еще полежать. А потом пойти в кафе. И он может пойти с ними. Так веселее. А с булочками они уж справятся. Когда-нибудь. И вообще. С ним собиралась поговорить его мать. Пусть он к ней зайдет. Собирается ли она готовить завтрак? Грегор говорил с Хеленой так, словно она — сестра своих дочек. "Нет", — сказала Хелена. Грегор стоял у кровати. Глядел на нее сверху вниз. Барбара выбралась из-под одеяла. Совсем сонная, прижалась к Хелене. Волосы в разные стороны. Щеки разрумянились. Грегор задал тот же вопрос. Он зло смотрел на Хелену. Подошел вплотную к кровати. Хелена прижала к себе девочек. Крепко обняла. "Последний раз: ты приготовишь завтрак?" Грегор нагнулся. Над кроватью. Хелена отпустила плечики дочерей. Отодвинула Катарину. Наклонилась вперед. В ночной рубашке она чувствовала свою полную беззащитность. Она промолвила: "Нет!" и ждала удара. Грегор стоял, наклонившись над ней и детьми. Неподвижно. Напряженно. Глаза — как щелки. "Ах ты гадина!" — прошипел он. Хелена взглянула на него. Лицо Грегора налилось кровью. Он швырнул булочки на пол и вышел, громко топая. Хватил входной дверью так, что стекла зазвенели. Хелена с девочками сидели тихо. Потом засмеялись. Сперва с опаской. Потом — во все горло. Разметавшись по постели. Корчились от хохота. Долго не могли успокоиться. Хохотали и хохотали. Хелена поехала с детьми в кафе "Ландтман". Заказала все, чего только они ни пожелали. Пирожные. Соки. Шоколад. Потом они поехали в Шенбрунн смотреть бабочек в Мотыльковой оранжерее. Навестили новорожденного бегемотика. И слоненка. Они пошли к "Доммайеру". Ели сосиски. Пили лимонад. Домой вернулись к пяти. Хелена обнаружила записку от свекрови. Звонил некий герр Хайнрих. Перезвонит. И пусть Хелена переключает телефон, уходя из дому, пожалуйста. Хелену все это не интересовало. Она отключила телефон. Смотрела с девочками телевизор. Уложила их спать. Пошла в гостиную. Включила телевизор. Громко. Хелене не хотелось ничего больше знать. Никого не видеть. Ни с кем не говорить. Хотелось быть одной. Дочери ничего не сказали. Об утреннем происшествии. Хелена запретила себе повторять эту фразу. Чтобы не разреветься. Эту фразу: ты теперь тоже знаешь! Отлично. Это многие знают. Многие выносят. Ей не следует так волноваться. Ведь он никогда не бил ее по-настоящему. Ее отец был куда несдержаннее. Но. Он бы никогда не назвал ее гадиной.
В воскресенье Хелене с девочками пришлось обедать у бабушки. Дети не хотели шницелей по-венски. Мать Грегора разучилась вкусно стряпать. В один прекрасный день то, что она готовила, нельзя было больше есть. Сама она, казалось, не замечает, сколь несъедобны ее блюда. Девочки сидели над подгоревшими снаружи и сырыми внутри шницелями. Мясо неугрызаемое. Пахнет невкусно. В конце концов Хелена спрятала мясо в салфетку. Девочки пересмеивались. Бабушка бегала из комнаты в кухню. Салфетку с мясом Хелена держала под столом. Чувствовала, как та намокает. Она хотела украдкой унести мясо к себе. И выбросить. На сладкое бабушка купила мороженого. Окончился обед вполне мирно. Хелена отвела дочерей домой. Положила салфетку в кухне и вернулась к бабушке. Но та не хотела, чтобы ей помогали. Хелене вновь не удалось заговорить о еде. Пожилая дама сновала вокруг нее. Без конца повторяя, как ей все это утомительно. Чересчур. Для человека в ее возрасте это действительно чересчур. Хелене очень хотелось сказать, что они больше не станут приходить обедать. И что старухе следует признать: она — старая. И вести себя соответственно. Получалось так, что Хелена с детьми напросились на обед. Хелена раздумывала, не следует ли пойти к себе. Взять мясо. И сунуть его старухе под нос. Потом Хелена ушла и выбросила мясо. Налила себе виски и села в гостиной. Ей нужна собственная квартира. Так жить нельзя. Старуха невыносима. Хелена чувствовала, как поднимается в ней ярость. Эта фраза, будто старуха и так делает для Хелены все. И для девочек. Эта фраза. Этот попрек. Хотелось разораться. Она сидела в гостиной. Она выпила еще виски. Она поняла, как происходят убийства. В такую минуту готовой ударить руке должен только подвернуться нож. И конец. Хелена налила себе виски в третий раз. Ударит ли это по Грегору. Если она его мать… Грегор скажет, он давно это знал. Предчувствовал. Предсказывал. А поскольку он это всегда знал, то ничему не удивляется. И ничто его не задевает. Хелене полегчало. Она выпила еще виски. Не забрать ли бутылку с собой на диван? Да ну ее. Легла на диван. И представляла себе, как бы могло случиться. Она напьется. И пойдет к Грегору в институт. И расскажет всем, каков он на самом деле. Как он изменяет ей. С институтской секретаршей. Что не дает денег. Что она не знает, где он живет. Что он ее ударил. Хотел ударить. И что он говорил обо всех в институте. Все должны знать, что за свинья Грегор. Хелену разбудила Барбара. Бабушка спрашивает, что с телефоном. Хелена встала. С минуту ничего не соображала. Не узнавала даже собственную гостиную. Включила телефон. Бабушке надо просто переключить аппарат. Она не обязана быть постоянно на связи. "Бабушка сказала, запрещается выдергивать вилку из розетки!" Это Барбара произнесла укоризненно. Подражая бабушке. Хелена накричала на дочку. Оставьте ее в покое! В покое! Одну. Здесь. Раз в жизни. Дайте ей подумать. Потому что ей тоже иногда надо подумать. Зазвонил телефон. Хелена сняла трубку. Резко сказала: "Да. Слушаю". — "Хелена. Это ты?" Хенрик. Он уже уезжает. Где она была? Мог бы и раньше позвонить, бросила Хелена. Тогда можно было бы договориться о чем-нибудь. Своевременно. Он ведь знает, как это все. У нее. Разболелась голова. В висках стучало. Мигрень разливалась от затылка. Не могла бы она хоть на вокзал прийти, спросил Хенрик. Его поезд — в 19.30. Он хочет ее видеть. Он любит ее. Хелена согласилась. Ей хотелось поскорей закончить разговор. Сесть. Она пришла в замешательство. Дрожала. Все отвратительно. Она сварила кофе. Бросила в него три таблетки аспирина. Налила лимонного сока. Выпила. Дрожа. В глазах темнело. Девочки укрылись в детской. Катарина хотела прижаться к ней. Хелена оттолкнула ее и сказала: "Можешь сказать спасибо своему отцу. За все это". Знала, что не должна так говорить. И не хотела. Не имела права. Но выговорила с особым наслаждением. Девочка убежала. Хелена положила на глаза смоченную холодной водой вату. Позвала Катарину. Сказала, что не надо сегодня обращать на нее внимания. Она сегодня… Ну… Она не знает. Ей очень жалко. Сейчас она ненадолго уедет. А потом они чем-нибудь займутся все вместе. Пусть она придумает — чем. Хелена сняла вату. Дочки не было. Хелена отправилась в ванную. Глаза опухли. При помощи туши и теней Хелена пыталась справиться с краснотой. Она не помнила, чтобы плакала. Но похоже, что плакала. Хелена долго смотрелась в зеркало. Копалась. Пришлось ехать быстро, чтобы не совсем опоздать. Она ехала по Гюртелю. Быстро. Обгоняла всех, кого могла. Втискивалась в любой интервал. Меняла ряды. Водитель темного "мерседеса" просигналил ей. Впереди сидела его белокурая жена. Позади двое маленьких детей. Хелена показала ему средний палец. Перед светофором обе машины остановились рядом. Женщина на переднем сиденье возмущенно посмотрела на Хелену. Потом отвернулась. Гневалась на Хелену. Муж взглянул на Хелену. Сказал что-то жене. Хелена улыбнулась ему. Провела языком по губам. Многообещающе. Мужчина отвернулся, покачав головой. Хелена рассмеялась. Подрезала "мерседес". Мужчине пришлось резко притормозить. Хелена послала ему воздушный поцелуй.
Хелена надела темные очки. В зеркале заднего вида глаза выглядели нормально. Но в нем все всегда хорошо выглядит. Хенрик стоял у касс. Рядом с венецианским львом. Как и сказал. Хелена первой увидела его. Она вошла со стороны парковки. Через боковой вход. Он смотрел на главный вход с другой стороны. Он стоял рядом с кожаной коричневой сумкой, которую Хелена видела в шкафу. Руки в карманах. Твидовый пиджак задрался. Хенрик — высокий и стройный. Свободный. Уверенный. Пальто перекинуто через руку. Хелена подошла к нему почти вплотную. Остановилась за спиной. Тихо сказала: "Привет". Хенрик обернулся. Порывисто обнял ее. Пальто упало на пол. Между ними. Хенрик снял с нее очки. Сунул их в свой карман и поцеловал ее. Крепко обнявшись, они стояли на пальто. У Хелены перехватило дух. Она не хотела целовать его. Она не хотела обнимать его. Она только хотела спросить, почему он не звонил. Просто узнать причину. И уйти. Она не хотела больше ждать. "Я люблю тебя", — прошептал Хенрик. Хелена подняла его пальто. Хенрик взял сумку. Они направились в вокзальный ресторан. Прокуренный воздух. Пахнет сосисками и жарким. Гуляшом. Столы без скатертей. Официантка обмахнула столик влажной тряпкой. Они заказали. Хелене — белое вино с минеральной водой. Хенрику — кофе. С молоком. "Не опирайся локтями, — сказала Хелена. — Прилипнешь". Хенрик взял ее руку. Положил на стол. Накрыл своей. Официантка принесла заказ. Хелена хотела убрать руку. Хенрик удержал ее. Сжал. "Хелена. Я не звонил, потому что мне надо было обо всем как следует подумать". Глаза у него — зеленовато-карие. Того же цвета твидовый пиджак. Хелена глядела в его глаза. "И? — спросила она. — Почему вы не делаете этого заранее? Почему вы все сперва делаете. А уж потом вам надо подумать. Что, раньше подумать никак нельзя?" — "Хелена! — воскликнул Хенрик. — Послушай же меня". Он не так свободен, как кажется. И. Он влюбился. В нее. И. Он сейчас уедет. И все уладит. И. Потом позвонит. Представляет ли она, каково это ему — не дозвониться до нее. Все эти два дня. Он ведь и в Вену-то приехал ради нее. Хелена вспоминала те дни, когда ждала звонка. Те недели. Молча. Забрала руку. У него нет никаких обязательств. Чтобы он знал. Она это тоже знает. И. Нет никаких причин. "Но Хелена. Я ведь хочу. Обещаю. Обещаю тебе", — вскричал Хенрик. Он точно знает, как быть дальше. Они должны как можно скорее увидеться вновь. Лучше всего — прямо в конце той недели. Хелена не была уверена, найдет ли она время. Она вспомнила о Грегоре. Она не может больше оставлять детей на него. Он не возьмет их. Это ей точно известно. Она слышала, как он говорит, что теперь она все окончательно испортила. Если ему не хотелось что-нибудь делать, он непременно упрекал в этом ее. Это она все испортила. Может, с детьми посидит сестра. Хелена спросила Хенрика, не съест ли он чего-нибудь. Сколько ему ехать. Хенрик заказал гуляш и еще кофе. Хелена глядела, как он ест. Пусть она напишет, сказал он. Он позвонит. И тоже напишет. Ему необходимо знать, как она. Постоянно. Каждый день. Хелена прихлебывала вино. Ей хотелось удержать его. Он не позвонит. И не напишет. Если бы хотел, то уже сделал бы это. Почему же обещает? Хенрику пора было на поезд. У него не было плацкарты. Поэтому надо сесть как можно раньше. Занять место. Наверх они поднялись на эскалаторе. Он видел ее подругу. Вчера вечером. Ночью. Поздно. Он спросил ее о Хелене. Но она ничего не знала. И Пупсик сказала, она думает, что Хелена уехала. Ее муж. Муж Хелены говорил ей об этом. Хелена почувствовала, как краснеет. Кольнуло сердце. Что Хенрику обсуждать с Пупсиком. О чем Пупсику говорить с Хенриком. И при чем тут Грегор. Злость. Бессильная ярость охватила ее. Злость. Не надо было оставлять девочек одних. После вчерашней сцены. А уж Грегор. Бегает, должно быть, по городу и сплетничает с Пупсиком. Хелена повесила голову. Холодно. Она несла Хенриково пальто. Хенрик обнял ее за плечи. Их бедра соприкасались. Она чувствовала его мускулы. Напрягающиеся при ходьбе. Они шли, прижавшись друг к другу. Сейчас Хелена не задумываясь пошла бы с ним куда угодно. В какой-нибудь туалет. В отель. Если бы он попросил. Она глядела на его и свои ноги. Она хотела его. Отчаянно. Вдруг. Изо всех сил. Но дальше она ничего не представляла себе. Все представления кончались его пенисом в ней. Что потом. Как дальше. И вообще. Она ни о чем не могла думать. Хелена шла рядом с Хенриком. Чувствовала, как слабеют колени. Не стоило ей пить вина. Хенрик нашел место у окна. Поставил наверх сумку. Повесил пальто. Достал из кармана газету. Положил на соседнее сиденье. Хелена села напротив. Больше всего ей хотелось остаться. Уехать. Прочь. В другую жизнь. И в постель. С ним. На прощанье она поцеловала его в щеку. Садясь в машину, вспомнила, что ее очки остались у Хенрика. Еще было время подняться на перрон. Хелена уехала. Ей хотелось больше никогда не видеть Хенрика.
В понедельник Надольный сообщил Хелене, что в среду Нестлер приедет в Вену. В четверг придет в бюро. К этому времени ей следует войти в курс дела. И пойти с Нестлером обедать. Он не может. И. Пусть принарядится. Хелена изучала бумаги доктора Штадльмана. Все очень научное. Хелена смогла лишь прочесть статьи и исследования. Не знала, что и думать об этом. Все выглядело так, словно магнитные аппликаторы — спасение для человечества. Хелена не знала, кого спросить. Все врачи, которых она знала, — друзья Грегора. А Грегор помер бы со смеху. Узнав, чем она тут занимается. Она сидела в кабинете. Навалив перед собой бумаги. Надо позвонить Грегору. По поводу следующих выходных. И по поводу денег. И. Хорошо ли Хенрик доехал до Милана? Она набрала номер. Набирая, поняла, что выучила его наизусть. В Милане занято. Занято уже после кода Италии. Хелена принялась за список болезней, от которых помогают магнитные аппликаторы. Доктору Штадльману придется его дополнить. Возможно, понадобятся фотографии. И данные о действии аппликаторов. Хелена набросала проект. В конце приписала: первое явление Пресвятой Девы каждый день в 11.30 к раннему обеду. Заседания клуба исцеленных по вторникам. Кафе "Гавелка". Только для постоянных посетителей. Никаких инвалидов. Не хотелось дальше думать, чем это она тут занимается. Choosers are loosers[1], подумала она. Может, это вообще дело подсудное. Следует спросить отца о соответствующих параграфах насчет шарлатанства. Господин председатель суда должен знать об этом все. Он, наверное, посоветует ей держаться от этого подальше. И будет ждать, что она попросит денег. Он всегда считал ее неспособной. При этом он как будто был уверен, что уже давал ей деньги. Во всяком случае, всегда так говорил. Хелена же не получила от него ни гроша. И не знала, возьмет ли. Он же вел себя так, словно давным-давно кормит ее. Хелена считала, что с его стороны это очень умно. Как же ей просить о том, что — как он полагал — ей уже дано. Он был убежден в собственной правоте. Деньги — при нем. А она не получит ничего. Это-то и было целью, думала Хелена. Она стояла в подвенечном платье. Вся свадьба устроена лишь для родителей и матери Грегора. Отец в дверях. Он отобрал у нее ключ от дома. "Ты знаешь: если уйдешь — возврата не будет никогда", — сказал он. Но. Я-то знаю, господин советник, что имелось в виду. Я знаю, на что вы намекаете. Я должна забыть. Должна бы забыть. Все забыть. И быть благодарной. Должна быть благодарной, что меня всего лишь били. Швыряли на кровать и били. Наверное, он еще и гордится, что держал себя в руках, думала Хелена. Она не знала даже, бил ли отец ее сестру. Говорилось, что она должна слушаться. А не перечить. Тогда бы ей тоже было лучше. Хелена сходила за кофе. Спросила фрау Шпрехер, что поделывает кот. "Умирает!" — сказала фрау Шпрехер. Хелена вернулась к себе. Снова попыталась позвонить в Милан. Опять занято. Кофе жидкий. Хелене хотелось сбежать. Канцелярские принадлежности. Необходимо срочно купить канцелярские принадлежности. Она отправилась в кафе "Прюкль". Съела гуляша и выпила пива. Не спивается ли она? Пиво помогло проглотить комок в горле. Хелена спряталась за "Зюддойче-цайтунг". Минуту просто дышала, закрыв глаза. Может, она и вправду будет лучше себя чувствовать, если немножко поправится. Гуляш она съела просто потому, что нужно есть. А пива она обычно терпеть не может. Стало быть, спивается. На обратном пути Хелена купила канцелярские принадлежности. Три большие коробки скрепок.
Нестлер прилетел из Цюриха. Хелене пришлось купить кофейные ложечки. Старые совершенно невозможны, сказал Надольный. Разве она сама не видит. Это, собственно говоря, ее дело. Культура. Тогда Хелена купила ложечки у Распера на Грабене. Счет Надольного не воодушевил. Почему так дорого. "За красоту надо платить, герр Надольный", — сказала Хелена и одарила его лучезарной улыбкой. Нестлер появился в четверг утром. Он был среднего роста. Очень строен. Очень дорого одет. Тройка. Галстук точно в тон. Легкие итальянские туфли. И дорогие носки с ярким рисунком. Уселся, и штанины высоко задрались. Видны загорелые, поросшие черными волосами икры. Он вообще был загорелый. Хелена принесла кофе. Мужчины беседовали вполголоса. Хелену позвали к телефону. Фрау Шпрехер стояла в дверях с таинственным видом. Это Хенрик. С телефоном что-то невозможное, сказал он. Он никак не может до нее дозвониться. Вечером. Сможет ли она перезвонить вечером. Он любит ее. Она ему нужна. Хелена слушала. Ей особо не поговорить: фрау Шпрехер слушает. Да. Она позвонит. Сейчас не может. И положила трубку. Она ждала этого звонка четыре дня. Пора с этим кончать. Она больше не может. Ждать. Она не может только ждать. Другие переживают это как-то легче. Пупсик, кажется, никогда еще никого не ждала. Хелена ей завидовала. Она чувствовала, что постоянное ожидание выпило ее душу.
Хелене пришлось идти с Нестлером обедать к "Захеру". Он и остановился там же. Хелена просветила его насчет жаркого из огузка и дебатов по поводу настоящего торта от Захера. Главное в том, смазан ли торт вареньем сверху, под глазурью, или же им прослоены коржи. Какой из захеровских тортов является в данном случае подлинно захеровским — это в Австрии решается в судебном порядке. О варенье спору нет. Тут все единодушны. Варенье непременно должно быть абрикосовым. Нестлер был немцем, а не швейцарцем. Как полагала Хелена. В Швейцарии он живет из-за налогов. Объяснил Нестлер. В Швейцарии деньги пока кое-что значат. Состояние он сделал в Канаде. Древесина и сельхозпродукты. И в Южной Африке. А теперь он вкладывает деньги в проекты, которые выглядят многообещающими. Как магнитные аппликаторы. Что Хелена думает о докторе Штадльмане. Он спрашивает, потому что Штадльман от нее в полном восторге. Штадльман считает ее, фрау Гебхард, добрым человеком. Это правда? И он тоже думает. Что она. Что Хелена. Ему ведь можно называть ее Хеленой, он привык к этому в Америке. Итак. Он тоже думает. Уж с ней дело пойдет. Надольный прав. Она отлично подходит для такого дела. Итак, он на нее полагается. Ясно, доктор Штадльман — гениальный ученый. Но уж эти гении! Она ведь тоже понимает, в чем тут дело. В практической сфере они не сильны. В делах. Финансах. Такие люди легко о них забывают. Вот это и будет ее задачей. Доктора Штадльмана надо опекать. А он, Нестлер, хочет постоянно быть в курсе дела. И даже того, как чувствует себя доктор Штадльман. Все это важно. Для успеха. Знакома ли она с женой Штадльмана? Хелена покачала головой. Она вообще ничего не знала ни о какой жене. Да. Да. Нестлер кивнул. Жена и двое детей. Но эта женщина. Она ничуть не сочувствует делу. Она прямо-таки мешает мужу. Ведь ученому нужен кто-то, кто в него верит. Стимулирует. Подталкивает вперед. Так сказать. А магнитные аппликаторы — дело серьезное. К тому же прибыльное. А иначе дело и не пошло бы. Законы рынка. Если дело бесперспективное, так и денег на него не найдешь. Он ведь деловой человек. Поглощая обед, Нестлер оглядывал мраморный зал Захера. Хелена показалась себе дурой. Он читает ей лекции. А ей и ответить нечего. Отлично. Она у него на службе. Но. Поручая ей следить за доктором Штадльманом и окрылять его, он пожирает глазами сногсшибательную блондинку. Что сидит в углу. С пожилым мужчиной. От десерта Хелена отказалась. Но рюмку коньяка выпить пришлось. "За сотрудничество", — провозгласил Нестлер.
Вечером Хелена позвонила в Милан. Женский голос ответил: "Pronto". Хелена повесила трубку. Снова набрала номер. Вслух повторяя цифры. Та же женщина ответила то же самое. Хелена снова повесила трубку. Когда дети уснули, Хелена уехала из дому. Поехала в Лаксенбург. Долго гуляла по парку. Около полуночи. Нигде никого. Машин тоже. Месяц плыл лодочкой на юго-запад. Небо затянуто дымкой. Звезд не видно. Обрывки облаков бледно отсвечивали красно-оранжевым в огнях Вены. Сразу за дворцом начиналась аллея. Ее тесно обступили деревья. Хелена шагнула в черный тоннель. Задержалась. Глаза привыкали к темноте. Но где под деревьями проходит аллея, Хелена почти не различала. На ней были кроссовки. Она шла неслышно. Беззвучно шла сквозь тьму. Здания и статуи — неясные тени. Пруд — тускло отблескивающая плоскость. Скрипящие и шелестящие деревья. Ветер в листве. Монотонный шум с шоссе. То и дело кричит сыч. Хелена присела на парапет моста. Рядом с одним из огромных рыцарских шлемов. Такой вполне мог бы упасть во двор замка Отранто. Наверное, надо уйти с работы, думала Хелена. Болтала ногами. За спиной — темнота. Она пока еще недостаточно долго работает. Не получит пособия по безработице. А другой-то работы нет. Она ведь искала. И эту-то нашла случайно. Ей следует подать в суд на Грегора. На алименты. Но Грегор угрожал ей. Он уничтожит ее. Если она осмелится на что-либо подобное. Он грозил, что отберет детей. Придется терпеть. Как — непонятно. И. Отправиться к отцу. Признать, что замужество было ошибкой. Хотя именно отец настаивал на замужестве. Ну да. Ошибкой было выйти замуж за этого человека. И такой молодой. Ну да. Знакомые мужчины отговаривали ее. Ей сразу рассказали, что весь город знает о похождениях Грегора. Ну да. Ошибкой было так рано заводить детей. Хелена закинула ноги на парапет. Встала, прислонившись к шлему. Смотрела вниз на пруд и готический замок. Потом спрыгнула на дорожку. Она не уволится. Ошибок не было. Не было ложных шагов. Все было правильно. Дети — это правильно. Она все сделала правильно. Хелена прошла вдоль большой лужайки. Присела под деревом. Над лужайкой было чуть светлее. Под деревьями — непроглядная тьма. Хелена сидела. Никто в целом мире не знал, где она.
Хенрик не позвонил. Впрочем, все равно Хелене не с кем было бы оставить девочек. Бабушка уехала на экскурсию со своей общиной. О Грегоре ничего не слышно. Она поехала с дочерьми к замку Кройценштайн. Замок виден уже с дороги. Он был перед ними все время, что они ехали от Корнойбурга до Штокерау. Девочки подпрыгивали от нетерпения. Повторяли все, что знают о рыцарях. Из Микки Мауса и Астерикса. Из детских книжек. И сказаний. Последние шаги до ворот замка они пробежали бегом. Свежая зелень танцевала на теплом апрельском ветру. Белые цветы на кустах. В траве — фиалки и примулы. Дети стояли на подъемном мосту. Барбара немедленно собралась залезть на перила. Хелене пришлось взять ее за руку. В переднем дворе ждали другие родители с детьми. Сейчас будет экскурсия. Без экскурсии в замок нельзя. Хелена заплатила. Экскурсовод. Пожилой мужчина. Толстый. В штанах до колен и красном жилете поверх рубашки в красно-белую клетку. Он отечески взирал на детей. Он проводит эту экскурсию только для них. Только для детей. Родители пусть держатся сзади. Дети вдруг стали самыми главными. Они протиснулись между родителей вперед. Мужчина повел их во двор. Рассказывал историю замка. Как в прошлом веке один коллекционер скупил отдельные части. А потом из них создали это потрясающее здание. Потом он подвел детей к деревянной дыбе во дворе. Вот тут у него кое-что интересное. Он уложил на дыбу Барбару. Потом разъяснил остальным детям, как к ней привязывали ведьм. И вот этим вот колесом. Тут сбоку. Этим колесом их почти раздирали на куски. И ведьмы быстренько во всем сознавались. Мальчики интересовались технической стороной. Как канаты прикрепляли к колесу. Барбара встала. "Ведьм не бывает", — сказала она и отряхнула джинсы. "Ах, — произнес мужчина, — откуда тебе знать, этакой малышке". Барбара взглянула на него. "А ты откуда знаешь? Ты это учил?" — спросила она. "Я здесь живу", — поучительно отвечал тот и повел группу по двору. Приводил даты. Когда и где купили какой фрагмент замка. Потом они пошли в оружейную. В длинном широком коридоре стояли, давая узкий проход, пики и копья. Сверкающие наконечники насажены на пунцовые древки. Темно-красный лес орудий убийства окаймлял путь. Экскурсовод объяснял назначение всех видов оружия. Потом — орудия пыток. Ошейники и все прочее, чтобы заставить женщин молчать. Тут экскурсовод адресовался преимущественно к мужьям. Давал им разнообразные инструкции, как можно было обходиться с госпожой супругой. Тогда. Инструкции встречались искренним смехом. У Хелены перехватило дыхание. Не сглотнуть. В животе. В самой середине. Там что-то болезненно сжималось при взгляде на каждое новое орудие. Все подлинное. Все бывшее в употреблении. Оружие — тоже. Экскурсовод все время твердил об этом. "А вот. Господа. Это капюшон последнего палача, — разглагольствовал он. — Девушки, осмелившиеся до него дотронуться. Они в течение года выйдут замуж. И родят". Смех. Хелена дотронулась до капюшона. Фетр. Пыльный. Катарина прижалась к ней. Хелена взяла девочку на руки и немножко пронесла. Катарина устраивалась поудобнее. Цеплялась. К ним подошла Барбара. Так скучно. Хелена согласилась. Некоторые ребята принялись изображать поединки. Чтобы привлечь внимание экскурсовода. Остальные сбежали к родителям. В кухне стало чуть интереснее. Сколько кур можно зажарить. И, наверное, Золушка тоже трудилась на такой вот кухне. Дети устали. Разнылись. Средневековые уборные. Будуары. Кровати с балдахинами. Библиотеки. Мебель. Они больше не хотели смотреть. Хотели есть. Хелена задержалась ненадолго. Хотела подробнее рассмотреть шкаф. Группа прошла дальше. Хелена не знала, куда идти. Катарина и Барбара держались за руки. Катарина сосала палец. Барбара все спрашивала, когда же они пойдут кушать. Когда можно пойти в кафе. Ей хочется в туалет. Очень. Хелена пошла не в ту сторону и оказалась у выхода. Ворота заперты. Остальные подошли только через десять минут. Они не посмотрели пушки, сказал экскурсовод. Он стоял в воротах, протянув руку. Хелена обогнула его справа. Не дала на чай. Мужчина ехидно взглянул на нее.
Хелена направилась в кафе сразу возле замка. В большие окна видно Тулльнское поле. Барбара хотела венский шницель. Что такое запеченная курица, спросила Катарина. Панированная как шницель и поджаренная во фритюре. Катарина подняла глаза от меню, которое медленно разбирала. "Они тут убивают кур?" — спросила она. Это все услышали. Хелена заказала Катарине суп. Потом пирожное. Все посетители смотрели на них. Улыбались. Или глядели недружелюбно. Дети болтали очень громко. Как это было с ведьмами. Взаправду ли их разрывали пополам. Хелена сожалела об экскурсии. Объяснять пришлось и по дороге в Вену. Одновременно она не могла не думать о том, как же все было на самом деле. Когда они стояли у позорного столба. Что было ночью. Как издевались над ними зеваки? И как объяснить маленьким девочкам, чего приходилось ждать? Дома она сказала дочкам, что, похоже, простыла в холодном замке. Она ляжет. Пожалуйста, не шумите. Хелена забралась в постель. Холодно. В замке скопился весь холод минувшей зимы. Хелена натянула шерстяные носки. Навалилась тяжесть. Придавила. Не вздохнуть. Хелена повернулась на бок. Свернулась клубочком. Хенрик даже не сказал, что все кончено.
Ночью в понедельник позвонила Пупсик. В полдвенадцатого. Хелена уже легла. Дремала. Пупсик спросила, не придет ли она. Они все идут в кафе "Старая Вена". Голос у Пупсика — как прежде. Когда она еще жила на Вельтлинергассе, намереваясь растить Софи и писать картины. Пока не объявился профессор философии из Граца. Хелена встала. Оделась. Накрасилась. Села в машину и поехала в город. В центре города оживленное движение. Хелена нашла место для машины на Бекерштрассе. Около Иезуитенкирхе. Немного посидела в машине. По улице шли люди. Прогуливались. В основном парочками. Обнявшись. Ночь была теплой. За столиками перед кафе полно народу. Мимо медленно проехала патрульная машина. Хелена вышла из машины. Она не понимала, зачем она здесь. Тем более зачем ей идти в "Старую Вену". Опасения оказались не напрасными. Пупсика не было. Хелена прошла весь зал. Не заглянуть ли в туалет? В воздухе висел густой сигаретный дым. Ничего не видно. Хелена прищурилась. Ни одного знакомого лица. Она вернулась ко входу. Всматривалась в посетителей. За столиками. За стойкой. Тут и там — плотные группы. Люди глядели на Хелену. Разглядывали. Она собралась уйти. Просто повернуться — и домой. Никого не видеть. И чтобы ее никто не видел. Тут освободился столик. Слева от входа. У окна. Хелена спросила, свободно ли. Молодая женщина кивнула. Улыбнулась. Хелена села. Заказала горячего шоколаду. Взяла газету. Сидела в нише. Читала. Пила шоколад. Громкие разговоры и смех. Сигаретный дым приятным фоном. Уютно. Хелене было хорошо. Ей вдруг понравились все люди кругом. Когда через сорок пять минут явилась Пупсик, Хелена почувствовала, что ей помешали. Пупсик привела с собой троих мужчин и женщину. Женщину Хелена знала в лицо. Та была учительницей и рассказывала всем, как ее бьет муж. Однажды на Волльцайле Хелена видела, как она ползла на четвереньках. Последняя стадия. Женщина была алкоголичкой. Пупсик зашептала на ухо. Вон тот. Тот, с бородой. Знаменитый парикмахер, делает карьеру в кино. Хелена припомнила, что читала что-то об этом. В "Кронен-цайтунг". Сделали заказ. Все молчали. Курили. Молча. Хелена скучала. Единственный трезвый человек за столом. Молчание было тягостным. Лучше бы читать газету. Хелена решилась разрядить обстановку. Спросила, где они были. До того. Пупсик ответила. Они все встретились в "Теленке". И. Да. Вообще. Карл о ней спрашивал. Но Карл остался в "Теленке". Она может еще пойти туда. Наверняка еще застанет его там. Потом Пупсик опять примолкла. Сидела. Попивая белое вино. Покуривая. Все смотрели прямо перед собой. Хелена спросила Пупсика, как та поживает. Как дела. Со свадьбой. Пупсик пожала плечами. Вдруг парикмахер-режиссер взглянул на Хелену и грубо заговорил с ней: "Эй, ты! Пошли со мной. Уж я покажу тебе, что такое — дерьмо. Узнаешь. Что почем. — Он дружелюбно осклабился. — Пошли. Папочка тебя приголубит". Пупсик рассмеялась. Учительница закашлялась. Другие двое мужчин встали. Пошли к бару. Парикмахер подмигнул Хелене. "Ну. В чем дело-то?" Пупсик смеялась. Потом повернулась к Хелене. Как со шведом? Она думала…? Но. Явно не то. Снова не то. Хелена вообще все прохлопает. Если будет и дальше трусить и бегать от мужчин. Так или иначе, а вчера она его… Или в субботу? В один из этих дней она его видела. Хелена почувствовала, что каменеет. Осторожно положила руки на колени. Вдруг испугавшись, что не сможет выйти из кафе. Глубоко вздохнула. Сказала: ей пора. Положила на стол пятьдесят шиллингов. За шоколад. Попыталась встать. Ноги не слушались, словно деревянные. Хелена отдышалась. Не смогла припомнить ни одной формулы аутотренинга. Поднялась, опираясь о край мраморного столика. Рывком. Стоя — легче. Заковыляла прочь. Было такое ощущение, словно ноги страшно затекли. Она вышла. Подумала, люди сочтут ее в стельку пьяной. Оперлась о косяк. На воздухе стало лучше. Она побрела вниз по улице. К Иезуитенплац. Боялась, как бы из "Теленка" не вышел Карл. Не хотела видеть его. Кого угодно. Только не его. За спиной послышались шаги. Пупсик бегом догнала ее. Что стряслось? "Ты не видела его. А если видела, так в конце той недели". Пупсик взглянула на Хелену. "Если тебе от этого легче. Тогда я его не видела", — сказала Пупсик. Повернулась и пошла обратно.
Хелена получила письмо из банка. Она не прикоснулась к нему. Не распечатала. Но и не выбросила. Положила на телевизор. Хелена хорошо представляла себе, что может сообщить ей банк. Не хотела знать, насколько все плохо. Ее бросило в жар от стыда при одной мысли, что придется объяснять положение банковскому клерку. Грустно глядеть на него. И говорить, он должен понять. Ее мужа нет. Он ушел. Бросил ее. Она сама содержит себя и детей. Работает двадцать часов в неделю в подозрительном рекламном агентстве. И клерк тут же проникнется сочувствием. К ней. Какое грустное потерянное создание. Сидит, прелестная и раненая. Он, не медля, увеличит кредит. Хелена должна поговорить с Грегором. Позвонит с работы. Тогда голос не будет таким жалобным. Ей ответил Иоханнес Айхенхайм. Хелена повесила трубку. Он бы завел длинный разговор. А Грегора нет. Увы. Он на консультации. На занятиях. На лекции. На семинаре. Не здесь. Во всяком случае. В секретариате трубку сняла бы фрау Гертнер. Ильза Гертнер. Это Хелену особенно доставало. Возмущало. Что Грегор кувыркается в постели с женщиной по имени Ильза. Хелена подумала немного. Фрау Шпрехер не было. Она за чем-то вышла. Надольного нет. Она собралась с силами. Трубку подняла Гертнер. Хелена назвала свое имя. Так четко, как только смогла. Будьте добры профессора Фрайера. Его нет, прозвучало в ответ. Тогда она попросила позвать своего мужа. Пришлось подождать. Потом трубку взял Грегор. Хелена знала, что не застанет Фрайера в институте. Была среда. А по средам профессор Арним Фрайер всегда катается на велосипеде. Набирается творческих сил. Как он это называет. В Америке так поступают все интеллигенты. Фрайер все еще заходил иногда к Хелене на Ланнерштрассе. Навещал ее. Просто посидеть. Без звонка. Приглашал в сауну. Все остальные из института с ней больше не разговаривали. Коротко здоровались. Спешили дальше. В лучшем случае на ходу осведомлялись, отчего ее теперь совсем не видно. На институтских праздниках. Но ответа никто не ждал. Грегор оставался в институте. И Гертнер. А Гертнер знала обо всех все. Следующее место профессора получит Грегор. Но он еще не защитил докторскую диссертацию. Зависел от отзыва Фрайера. Хелена получила возможность поговорить с мужем, поскольку Гертнер знала о слабости Фрайера к Хелене. Она не собирается говорить долго, сказала Хелена Грегору. Но. Необходимо решить с деньгами. Ей бы хотелось прежде всего получить деньги на детей. Ведь Грегор получает их, а ей не отдает. Это не его деньги. Грегор слушал. Хелена разошлась. Знает ли Грегор вообще, сколько он должен. Ей. И детям. Грегор прервал ее. Да. Да. Его адвокат свяжется с ней. Хелена положила трубку. Глядела в стол. Сердце колотилось, снова поднялась злость. Яростное бессилие. Почему только Грегор не умер? Не погиб в автокатастрофе. Тогда бы его не было. Он не жил бы больше. Прежде всего — не жил счастливо. В окружении друзей. С любовницей. И никто бы не говорил, что если дела не ладятся, то виноваты двое. Это было бы трагично. Настоящая трагедия. И она могла бы плакать при всех. Но. Все происходит так, как происходит. И ничего не переменилось с тех пор. Иногда Хелена целыми неделями не ходила купаться. Или на физкультуру. Из-за синяков на руках и ногах. Когда отец ее. Об этом никому нельзя было знать. Об этом. За это она получала дополнительно. И могла плакать лишь украдкой. А теперь. Теперь вообще все пошло прахом. Не только бассейн. Или физкультура. Жизнь. Вся жизнь. Хелена долго сидела, не двигаясь. Глядя перед собой. Долгое время спустя пошла за кофе. "Ну как самочувствие?" — спросила фрау Шпрехер. Хелена не заметила, как та вернулась. Нет. Нет. Хелена покачала головой. Все в порядке. Просто месячные. Вы ведь понимаете. Фрау Шпрехер немедленно припомнила дни слабости, судорог и мигреней. Хелена пошла на кухню. Казалось, что ноги живут где-то далеко, сами по себе. Давление. Хелена поспешила вернуться за свой стол. Обожглась горячим кофе. Позвонил доктор Штадльман. Тут же спросил, что случилось. С ней. У нее странный голос. Хелена отвечала, похоже, что начинается насморк. Наверное, поэтому. Доктор Штадльман не поверил. Она ведь здоровый сильный человек. При чем тут насморк. Он договорился с ней о встрече. Им нужно обсудить проспект. Он был бы рад, если бы она снова зашла к нему. Ему так легче. Хелена спросила, не найдется ли у него времени пораньше. Одно из поручений Нестлера: чем раньше подготовить информационные материалы, тем лучше. Доктор Штадльман настоял на своем. Раньше у него не будет времени.
После работы Хелена поехала в Вайнфиртель. Беспокойство, охватившее ее после разговора с Грегором, не проходило. Она боялась. Не находила себе места. Надо бы поехать домой. Прибрать на кухне. Погладить. Но при мысли об этом ее бросало в дрожь. Горло раздирала сухая тошнота. Девочки были у подруги. Забирать их надо только в семь. Хелена поехала по шоссе вдоль Дунайского канала к Штокерау. И дальше в направлении Праги. В Шенборне она свернула с шоссе на проселок. Остановилась. Поднялась по крутому склону и села на опушке леса. Под открытым небом ей было лучше. Дышалось легче. Светло-голубое небо с круглыми белыми облачками. Черные плодовые деревья по обочинам проселка подернуты розовой дымкой цветов. Нежно-зеленый лес вокруг дворца Шенборн. Всех оттенков. Крыши дворца почти не видно. Налево тополя вдоль дороги — как перья. Высокие и прозрачные. Видна беседка — "темпиетта". Густая летняя листва ее пока не скрывает. Хелена глядела на дворец не отрываясь. Небольшой храм стоял неподалеку. Холмы шли грядами, как волны. Когда-то они были морским дном. А потом исчезли подо льдом. И сгладились. Хелене припомнилась поездка в Прагу. С Грегором. Тогда она проезжала эти места в первый раз. Как раз по этой дороге. Вверх. Вниз. Меж цветущих черешен. Тогда они еще не были женаты. Как она была тогда счастлива. Вне себя от счастья. Как такое счастье могло кончиться. Ведь Грегор был точно так же счастлив. Она знала. Она вспоминала о том времени, когда Грегор впервые не ночевал дома. Тогда она надеялась, что это ненадолго. Он одумается. Он вспомнит об этом счастье. И захочет его вернуть. С другой не будет. Такого счастья. Так она тогда полагала. Хелена уткнулась головой в руки. Что уж там она на самом деле думала. Может, ее испытывают? Как Психею? И если она выдержит все испытания, он снова окажется рядом? Улыбаясь? И заключит ее в объятья? И все снова будет хорошо? Забудь. Если можешь. Хелена созерцала пейзаж. Она знала, что перенесла на эту любовь свою католическую экзальтацию. Она сделала Грегора своим богом. Своим отцом. Столь же неотвратимо, как отец, должен был разочаровать ее и Грегор. Наверняка есть теория, согласно которой она, жертва, и спровоцировала такую ситуацию. Но это было ей безразлично и ничего не меняло. Хелена рассмеялась. Все она знает. Все всё знают. Это не имеет никакого отношения к боли. И ее чувствам. И к ощущению конца. Она дошла до конца. А один конец, кажется, влечет за собой концы всего остального. И. Как же это выдержать? Как перенести? Хелена почувствовала, что от холодной земли застывает спина. Пора домой. Забрать детей. Она ничего не купила. Дома нечего есть. Надо бы остановиться по дороге. Хоть молока купить. Хелена не двигалась. Обхватив колени. Опершись о них подбородком. Просидела так больше часа. Наконец в полседьмого встала. С трудом. Кое-как заковыляла вниз. Болела спина. Ноги и руки затекли. Наверное, так будет в восемьдесят лет, подумалось ей. Она не успеет вовремя за девочками. Что скажет подруга. Она ехала так быстро, как только могла. На предельной скорости. Хотела, чтобы ее задержали за нарушение. Патрульная машина дорожной полиции. Или регулировщик. "Господин инспектор. Это из-за детей я так быстро еду. Вы ведь понимаете. Вечно их нужно откуда-то забирать". Тогда он поговорит с ней. Спросит документы. Есть ли аптечка. Знак аварийной остановки. Ему придется с ней поговорить. Выписать штраф. Разве это не подтверждение? В такой-то день в такое-то время в таком-то месте она превысила скорость. Она была там. Существовала. Хелена опоздала на двадцать минут. Девочкам пока не хотелось домой. Ее опоздания никто не заметил. Но дочери проголодались. Она пошла с ними в кабачок. Па Агнесштрассс. К "Хаслингеру". Хозяйка им обрадовалась. Как всегда удивилась тому, как выросли девочки. Подсела к ним ненадолго. Спросила о супруге. "Папа сказал маме: «Ты гадина»", — сказала Барбара. Хелена вздохнула. Хозяйка глянула озабоченно. И ушла. Такие вещи другим неинтересны, попыталась объяснить Барбаре Хелена. Хотела спросить, успела ли Барбара растрезвонить об этом. Но не стала. Что тут скажешь. Барбара ведь правду говорит.
Хенрик позвонил в четверг. На работу. Хелена была одна. Надольный где-то ходил. Фрау Шпрехер отправилась купить себе что-нибудь на обед. Хелена подняла трубку. Хенрик попросил фрау Гебхард. Хелена сразу его узнала. Но это же я, сказала она. Он не узнал? Хенрик сказал, ему нужно ее видеть. Непременно. Все очень сложно, Хелена должна понять. Ему надо с ней поговорить. Не могла бы она приехать в Больцано. Там можно все спокойно обсудить. В субботу. В семь. Вечера. У него нет машины. Он приедет на поезде. Будет ждать. У вокзала. Это действительно важно. Хелена не знала, что ответить. Она колебалась. С детьми некому остаться. И разве она должна всегда приезжать, когда ему надо? Хелена услышала, что фрау Шпрехер открывает входную дверь. Да. Она будет, коротко бросила она. Хенрик положил трубку. Хелена осталась сидеть с трубкой в руке. Фрау Шпрехер принесла Хелене яблоко. И поинтересовалась, уж не влюбилась ли Хелена в трубку. Она так страстно на нее смотрит. Хелена быстро положила трубку. Отдала деньги за яблоко. Фрау Шпрехер болтала себе. Какая прекрасная погода. Кого она встретила в лавочке. Как плохо опять выглядит продавщица. У нее, видно, какая-то ужасная болезнь. Судя по тому, как она выглядит. Как на выходных она поедет к своей матери в дом престарелых. Какая тяжелая вечно дорога до Лайнца. Хелена глядела на яблоко. Не знала, что делать. Разумный выход был очевиден. Не ехать! Хелена представила себе субботний вечер. Как он ждет. Стоит перед вокзалом. Можно позвонить в Милан. Она не приедет. Не хочется. Не передадите ли Хенрику. Да? Спасибо! Хелена набрала миланский номер. Выучила ведь наизусть. Женщина ответила: "Pronto". Хелена положила трубку. Позвонила сестре. Не могла бы она в субботу переночевать у нее на Ланнерштрассе? Ей нужно уехать. Да. Обязательно. Да. Только одну ночь. Ничего не надо делать. Просто побыть. Нет. Попросить Грегора она не может. Они не разговаривают. Нет! Вообще. Она все приготовит. И еду. Девочки обрадуются. Она должна уезжать в двенадцать. Да. Какая ты милая. Большое спасибо. Хелена положила трубку. По дороге домой она в разных банках обменяла свои еврочеки. Ведь в "Кредитанштальт" ей хода больше нет. Письмо лежало на телевизоре. Нужно убрать в ящик, когда будет сестра. У Хелены оставалось семь чеков. До сих пор ее не было в списке, куда заглядывают банковские клерки, прежде чем выдать за чек 2500 шиллингов.
В полседьмого Хелена была у первого поворота на Больцано. Свернула. Она не посмотрела, как туда доехать. Или где там вокзал. Она даже не знала, большой ли это город. В географии она не сильна. И даже в машине она так и не раскрыла атлас. Надеялась, что доберется до вокзала но указателям. Хотя подумала, что это глупо. Зачем едущим в автомобиле указатели, как попасть на вокзал? Хелена покачала головой. Подумала: мания преследования. Дорога делалась все уже. Широкой дугой жалась к скалам. Вдоль речной излучины. Через мост. Мимо виноградников и садов. Деревья в розовом цвету. Желтые и белые цветы на кустах. Свежая весенняя зелень. Солнце в ветвях — пока еще. Пока солнце не село за горы. Потом — узкие улочки. Указатели, где по-немецки и по-итальянски написано: "Вокзал". Без десяти семь Хелена въезжала на привокзальную площадь. Огромную круглую площадь. Площадь и вокзал несомненно возникли при Габсбургах. Даже желтый цвет здания — точь-в-точь как в Шенбрунне. Хенрик стоял на вокзальных ступеньках. Стоял с сумкой у ног. Смотрел, как машины по кругу объезжают площадь. Хелена подрулила к лестнице. Посигналила. Хенрик улыбнулся и поднял сумку. Пошел к ней. Медленно спускался по ступеням. Словно каждый день поджидал здесь, пока она не заедет за ним. Словно это само собой разумеется. Внезапно Хелене все осточертело. Вот бы его тут не было. И. Может, быстро дать по газам. И уехать. Хенрик бросил свою сумку на заднее сиденье. Потом сел рядом. Глядел прямо перед собой. Серьезно. "Ты не пунктуальна! Ты слишком рано!" Потом прижал ее к себе. Рассмеялся. Поцеловал. Хеленина нога соскользнула с педали сцепления. Мотор заглох. Машина дернулась. Хенрик покрывал лицо Хелены страстными поцелуями. Укусил ее за мочку. Знает ли она, как он ждал. А вдруг она не приедет! Уже начал волноваться. А теперь — поехали. Быстро. Быстро. Машина тронулась. Он говорил, куда ехать. Они поехали обратно по той же дороге. Свернули налево в виноградники, и — в гору. Крутой склон. Хелена не могла удержаться, чтобы не поглядывать направо. Убедиться, что там действительно сидит Хенрик. Они смотрели друг на друга. Хенрик наклонился. Поцеловал ее в шею. Хелена не переставала говорить. О том, как доехала. О погоде. Как долго пришлось стоять на границе. Каков курс лиры. И что они теперь станут делать. Хелене хотелось смеяться. Громко смеяться. От счастья распирало грудь.
Они добрались до плоскогорья. Мягкие волны виноградников. За ними — крутые скалы. Вниз по склону — домики. И маленькая гостиница. Старая вилла. Перестроенная. Похоже, Хенрик знал, куда они направляются. Он сказал Хелене, где повернуть, чтобы попасть к гостинице. Ей хотелось спросить, откуда он знает это место. Она не спросила. Не хотела знать никаких его историй. Гостиница только открылась после зимнего перерыва. Воздух в холле — сырой и затхлый. Они могут получить номер. Будут ли они ужинать. Хенрик взглянул на Хелену. Хелена кивнула. Ей не хотелось еще раз ехать по такой дороге. Во всяком случае, не в потемках. Она хотела остаться в гостинице. Пошли в номер. Там был балкон. Над южной террасой. Прямо перед террасой склон круто обрывался. Неширокие уступы. Более пологие участки. И вниз — до самого Больцано. С балкона видно очень далеко. Вечернее солнце окрасило туман над долиной в розовый цвет. Хенрик вышел на балкон к Хелене. Обнял ее. Потянул в комнату.
Ужин подали в салоне. Его огромные окна выходили на террасу. Видно, как мигают огоньки в долине. Еще занято всего три столика. Подавали томатный суп, форель и парфэ с корицей. Или же сыр. Пожилая супружеская чета спросила охлажденного красного вина. Призвали хозяйку. Охлажденного красного вина у них нет. Да кто ж так делает. Охлаждать красное вино. "Делают-делают, — сказал муж. — Нас этому научили две сестры на Гардазее. Они говорили, что красное вино следует пить охлажденным". Жена кивнула. Хозяйка не смогла скрыть улыбки. Да. Если господам угодно. Она взглянула на прочих постояльцев. Вот на что ей приходится идти. Потом пожала плечами. Презрительно. Велела принести ведерко со льдом и поставила в него бутылку красного. Супруги взялись за еду. Удовлетворенно. Все прочие обменялись взглядами. Хелене хотелось спросить Хенрика, что это за женский голос в Милане. Но происшествие с красным вином ее удержало. Потом она спросила Хенрика, какие у него планы. Хенрик рассказал о концерте в Стрезе. И еще предполагается концерт в Милане. Может быть. Все дело в том, что у него нет собственного молоточкового фортепьяно. И все зависит от того, найдется ли инструмент. Ему нужен собственный. Чтобы возить с собой. Ужин быстро кончился. Хелене захотелось пройтись. Прохладный вечер. Они шли вдоль дороги. Больше гулять было негде. Все время приходилось пропускать машины. Разговор постоянно прерывался. Они шли гуськом. Вернулись в гостиницу. Вдруг Хелена перестала понимать, что теперь делать. Еще рано. Слишком рано, чтобы идти спать. Книги у нее с собой не было. Телевизора в номере не было. О чем говорить с Хенриком — непонятно. В номере Хелена села в одно из уютных кресел. Хенрик сел на кровать. Смотрел на нее. Спросил, что случилось. Хелена не отвечала. Хотелось заплакать. Или закричать. Она чувствовала себя потерянной. Не понимала, что она тут делает. Ненавидела Хенрика. Сидящего рядом, говорящего: она, наверное, переутомилась. Ей нужно лечь и выспаться. Спать Хелена хотела с ним. А он, похоже, — нет. Хелена принялась расхаживать по комнате. Пусть он поймет. Она нервничает, говорила она. В конце концов, все это не так просто. И с ним тоже. Разве он не понимает, что она чувствует, когда по его телефону отвечает женский голос. И она не понимает. Собственно говоря. Зачем ей было приезжать так далеко. Все это ей не по силам. Хенрик сидел молча. Смотрел на нее. Хелена ходила. Довела себя до слез. Подавила слезы. Пыталась обидеть Хенрика. Разозлить его. Чтобы он сказал хоть что-нибудь. Но Хенрик отвечал лишь, что ничего ей не обещал. Он ее не понимает. Речь ведь о любви. А не о бухгалтерии. Или? Хелена вышла на балкон. Ничего она больше не понимала. Ни себя. Ни его. Ни того, что только что сказала. На небе стояла почти полная луна. В долине светились огни деревенек. Холодный ветер шелестел в обрыве. Хенрик вышел на балкон. Хелена стояла, не двигаясь. Хенрик произнес у нее за спиной, ей надо лечь. "Нет!" — воскликнула Хелена. Не взять ли ему другой номер. Хелена замерла. "Нет", — шепнула потом. Тут же рассердившись на себя. Бросилась в комнату. Упала на кровать. Не плакала. Не могла вымолвить ни слова от ощущения, что все делала и делает не так. Хенрик приблизился к кровати. Поцеловал ее в щеку. Пожелал ей проснуться в лучшем расположении духа. Не стал ее тревожить. И уснул. Хелена лежала на кровати, не раздеваясь. Слушала, как он дышит. Если бы он прикоснулся к ней, она стала бы отбиваться. Но ей не хотелось ничего, кроме его тела на своем. Потом она разделась. Стояла в длинной тонкой рубашке на балконе. Надеялась — он проснется. И станет ее искать. Потому что хочет ее. Она согласится. Через некоторое время. И все будет хорошо. Хенрик спокойно спал. Хелена лежала без сна. Думала, что поделывают девочки. Она должна навести порядок в своей жизни. Научиться скромности. Быть довольной. Хелена проснулась оттого, что рука Хенрика лежала у нее на животе. Хелена отдалась его ласкам в теплой постели. Не различала, где сон, где явь. Ничего не знала. Знала, все будет хорошо. Потом. Но позже. Она дала ему тормошить себя. Перекатывать. Ничего не делала. Потом лежала, словно только сию минуту появилась на свет. Хенрик сел. Тихо рассмеялся. Хелена спросила, над чем он смеется. Он не ответил. Хелена села. Простыня и одеяло были в крови. Огромные красные пятна. К краям — темнее. Влажно-блестящие. Хелена упала на подушку. Ей стало дурно. Только теперь она ощутила влагу. Сколько крови. Абсолютно вне графика. Слишком рано. Хенрик вытащил ее из постели. Свернул простыни в алую розу.
Хелена подвезла Хенрика до Куфштайна. Оттуда он собирался дальше в Мюнхен. Хелена не стала завтракать в гостинице. Стеснялась окровавленных простыней. Хенрик смеялся над ней. И не может ли она расплатиться? Он взял слишком мало денег. Он все объяснит. В машине. Им надо поговорить. Все равно. Хелена заплатила. Ожидая счет, прикидывала в уме. Хватит ли денег? А если нет, то что делать. И. У нее ничего не останется. Но. Разве это не знак доверия? В каком-то смысле? За окном — сияющее воскресное утро. Теплый ветер залетал в маленький холл через открытую дверь. Хозяйка выписала счет. Хелена положила деньги. Достаточно ли. Она не меняла. Можно ли заплатить шиллингами? Хозяйка взяла деньги. Они вправду не хотят позавтракать в гостинице? Хелена почувствовала, что снова краснеет. Заверила хозяйку, что совершенно необходимо ехать как можно скорее. Встреча. Хенрик отвернулся. Рассмеялся. Хелена поспешила выйти. Хенрик вынес багаж. Стоял. Любовался видом. Хотел погулять. По крайней мере — выпить кофе. Хелена хотела ехать. Прочь. Скорее. Она сидела в машине. Хенрик копался в багажнике. Хелена увидела, что выходит хозяйка. Завела мотор, и Хенрик сел в машину. Хелена тронулась. Видела в зеркало заднего вида, что хозяйка стоит у дверей. Смотрит им вслед. Хенрик смеялся, качая головой. Хелена вела машину слишком быстро. На поворотах визжали покрышки. "Да, — перекрикивала Хелена шум. — Да. Знаю. У них такое — каждый день. Но мне от этого не легче. И ты прав. Это как-то связано с моей матерью. Она такая же толстая. Как хозяйка гостиницы. И я ее не люблю. Я ненавижу мать. Тут ничего не поделаешь. Что толку это знать. Мне следовало снять белье. Не надо было поддаваться на твои уговоры. А теперь я хочу кофе".
Они выпили капучино в каком-то деревенском баре. И не поехали по шоссе. Так красивее. Хелене не хотелось ехать по платному шоссе. Весь день в их распоряжении. Останавливались у каждой придорожной церквушки. Заходили туда. Поехали в Греднер Таль. В Св. Магдалене ели пышки. Одну порцию на двоих. Глядели на горы. Забрались наверх к Бреннеру. Проезжая Бриксен, Хелена вспомнила об Александре. Захотелось сказать ему, как ей хорошо. Как она счастлива. В Бриксене она высматривала телефонную будку. Хотела позвонить дочкам. Но не увидела ни одной. А искать не хотелось. Не доезжая границы, выпили в последний раз итальянского кофе. В Австрию Хелена тоже въехала не по автостраде. Не была уверена, хватит ли ей денег. Хелена с Хенриком проболтали все время. Без передышки. Перескакивая с темы на тему. Хенрик рассказывал о своих бабушке и дедушке в Англии, где он вырос. Хелена — о бабушке, у которой часто бывала. Катили по весенним горам. Ветерок, залетавший в машину, умерял жар солнца. У Хелены было чувство, словно весь мир принадлежит ей, пока она так едет. В этот миг мир был там, где она. И он. Они ехали вниз по дороге на Бреннер. Высоко над ними — Европейский мост. Хенрик не понимал самоубийц. Хелена молчала. "Несчастье — довольно пошлая штука. Тебе не кажется?" — сказала она потом. Хенрик промолчал. У Инсбрука Хелена выехала на автобан. До Куфштайна они почти не разговаривали.
Вокзал в Куфштайне отыскали быстро. Хелена остановилась у входа. Сейчас Хенрик выйдет. И уйдет. Перед глазами у Хелены все поплыло. Нельзя плакать. Да она и не собирается. Плывет в голове. Внутри. Пошли со мной, сказал Хенрик и вылез. Хелене казалось, что ей не пошевелиться. И все же, неловко двигаясь и с сухими до рези глазами, она шла за Хенриком. До его поезда на Мюнхен оставалось еще сорок пять минут. Хенрик направился к вокзальному ресторану. Там было накурено, пахло жареным луком и прогорклым маслом. Хелена вышла. Села за один из зеленых садовых столиков на улице. Было прохладно. Хелена зябла. Солнце стояло еще высоко. Хенрик заказал пива. Хелена — тоже. Ей просто не пришло в голову ничего другого. Кофе она напилась достаточно. Официантка принесла две большие кружки. Хелена сделала длинный глоток. Омерзительный вкус. Она прислонилась к стене за спиной. Смотрела на горный склон напротив. Среди елей сияли светло-зеленые лиственницы. Хелена напевала: "Стать бы мне птичкой". Тихонько, про себя. Хенрик выпил полкружки и потянулся к ней. Любит ли она его. Хелена принялась считать лиственницы. Ему это очень важно, сказал он. Он должен разобраться в своей жизни. И тогда он придет к ней. Если она хочет. Вообще. Хелена досчитала до двадцать первой лиственницы. Внимательно глядела на нее. Прищурилась. Да. Она тоже его любит. Ей так кажется. Но что дальше. Она больше ничего не понимает. А теперь. Они ведь снова вынуждены расстаться. И так, видно, будет всегда. Хенрик взял Хелену за руку и оперся о стол. Двадцать первой лиственницы Хелена больше не видела. Будет ли она ждать. Хелена строптиво ответила, что должна быть там, где ее место. И там ее следует искать. Она встала. Сверху вниз посмотрела на него. Ее охватила неукротимая ненависть. Она взяла сумочку и отвернулась. Хенрик встал. Обнял ее. Он не такой надежный человек, каким бы ему хотелось быть. Но он любит ее. Пусть она верит, шептал он ей на ухо. И пускай она любит его. Он прижал ее к себе. Хелена чувствовала его плоть. Захлестнуло желание. Она убежала. Промчалась через зал. Застряла в дверях. С трудом добралась до машины. Не оглядывалась. Надеялась, что Хенрик ее догонит, и остановит, и больше никогда не отпустит. Никогда-никогда. Хелена рылась в отделении для перчаток, делала вид, будто что-то ищет. Хенрика не было. Минуту Хелена колебалась, не вернуться ли. У него ведь нет денег. И ей надо поговорить с ним. Она вообще с ним не поговорила. Хелена не вернулась. Сидела. Смотрела перед собой. Потом завела мотор. И уехала.
Хелена ехала по шоссе. Автоматически делала все, что надо. И сразу забывала, что сделала. Не помнила, как попала туда, где находилась. И об этом тоже сразу забывала. Она не позвонила девочкам. Могло случиться все что угодно. Тем временем. Может, она вернется и обнаружит дома тела дочерей. А она не дала о себе знать. Не позвонила. Не узнала, как дела. Безответственная. Одна из девочек могла попасть в больницу. И звала маму. И умирала. А маму этого бедного ребенка было не найти. Она не сочла нужным позвонить. Предпочла бегать за любовником. Вешаться ему на шею. И поделом ей. Пусть всю жизнь кается.
Хелена добралась до Вены. Катарина выбила себе зуб. Свалилась со стола. Хелениной сестре пришлось ехать с ней в больницу. У Катарины распухли губы, она плакала. Хелена поблагодарила Мими. Завтра она завезет ей деньги за такси. Сейчас у нее — ни гроша. Нет. У нее до сих пор нет карточки банкомата. Хелена уложила Катарину. Ей хотелось побить Мими. Как она допустила такое. А ведь Мими была старшей. Всегда все знала лучше. Сама Хелена тоже сразу легла. Выключив телефон. Барбара с Катариной забрались к ней в постель. Дети спали, прижавшись к ней. Хелена все время просыпалась. Не спала, а дремала. Но не хотела будить девочек. Лежала. Прижав к себе маленькие тельца. Страшно усталая. Все чувства ушли далеко-далеко. День с Хенриком казался совсем другим, давным-давно миновавшим днем. Хелена подумала, не стоит ли снова начать вести дневник. Она уже теперь не была уверена, что сможет запомнить этот день. Сможет вспомнить, что это было за счастье. Вверх по холму. А наверху — три дерева в белом цвету. И скамейка под ними. Как это было — смотреть на деревья. Проезжать мимо, а рядом — Хенрик. Она любит его. Ну да. Наверно.
В понедельник у Хелены была назначена встреча с доктором Штадльманом. Хелена сняла ксерокс со своих бумаг. Подобрала их по проблематике. Болтала с фрау Шпрехер. Коту опять удалось съесть кусок печенки. Разве это не добрый знак? При раке печени? Потом Хелена поехала к доктору Штадльману. В квартиру матери доктора Штадльмана. По дороге на Линкер Винцайле Хелена забежала за покупками. Стоя с тележкой перед кассой супермаркета, она снова почувствовала тянущую боль внизу живота. Подумала, не взять ли еще пакет прокладок. За ней уже стояли. Пришлось бы снова вставать в конец очереди. И она совсем не знала, где в этом супермаркете такие товары. У доктора Штадльмана опять открыла его матушка. Доктор Штадльман сидел в белой ординаторской в конце квартиры. Хелена отдала ему свои бумаги и села. Они взялись за работу. Доктор Штадльман подробнейшим образом объяснял Хелене, как в каких случаях действуют магнитные аппликаторы. Они обсуждали, как это следует преподнести. Чтобы не пробуждать ненужных надежд. Доктор Штадльман разъяснял Хелене способ воздействия. Не все физические термины были ей понятны. Но пока он объяснял, все было совершенно ясно. Звучало убедительно. Достоверно. Доктор Штадльман удовлетворенно откинулся назад. Позвал мать. Подъехал в своем рабочем кресле на колесиках к двери и позвал. Мать не отвечала. Он попросил Хелену пойти спросить, не сварит ли мать им кофе. Она ведь наверняка тоже хочет кофе. Хелена пошла. Постучала в кухонную дверь. Мать подошла к двери. Хелена передала ей просьбу сына. Женщина молча кивнула. Хелена пыталась вести себя максимально дружески. Женщина на ее улыбку не ответила. Закрыла кухонную дверь. Хелена ушла. Открыв дверь в комнату доктора, она увидела пятно на кресле. Тут же. Она сидела в кресле, обитом белой искусственной кожей. Поспешно уселась снова. Чтобы прикрыть красно-коричневое пятно. На Хелене была тонкая юбка из темного шелка. Она осторожно пощупала ее, не прерывая разговора с доктором Штадльманом. Юбка была влажной. Хелена говорила без умолку. Было ужасно важно не дать разговору прерваться. Хелену бросило в жар. Болело не так уж сильно. Или сильно. Хелена в отчаянии думала, что же делать? Встать. Сделать вид, что ей нужно что-то поднять. И вытереть кресло юбкой? Мать принесла кофе и мраморный кекс от Анкера. Кофе был удивительно вкусным. Доктор Штадльман излагал Хелене свои планы. Как надо вести дело. С аппликаторами. Хелена думала, усилится кровотечение от кофе или нет? Чем дольше она будет сидеть, тем хуже. Хелена почувствовала, что кровь отливает от головы. Вытекает. Мысли стали совсем жидкими. Как будто унеслись куда-то далеко вверх. Она сказала, ей пора. Не следует дольше отрывать его от дела. Она подготовит тексты. И договорится с фотографом. Без доктора Штадльмана никто ничего не предпримет. Она обещает. Да она ведь и не знает, как это все функционирует. Доктор сидел в своем кресле. Не вставал. Хелена продолжала болтать. Встала. Открыла сумочку. Вытащила платок. Подошла к маленькой раковине за его спиной. Намочила платок. Вернулась к креслу. Принялась тереть. С искусственной кожи кровь смывалась легко. Хелене пришлось сполоснуть платок и еще раз протереть кресло. Она продолжала говорить. Не останавливаясь. Перестав говорить, она тут же расплакалась бы. Или ей стало бы дурно. Она чувствовала, насколько побледнела. Лоб влажный и холодный. Хелена не отваживалась взглянуть в зеркало над раковиной. Доктор Штадльман глядел на нее. Сначала не понимая, что она затеяла. Потом попытался встать. Но снова сел. Искал что-то в ящике стола. Хелена терла. Говорила. Что за счастье изобретение этих магнитных аппликаторов. Как все будут благодарны доктору Штадльману. А с Нестлером они разберутся. Доктор Штадльман вынул коробочку с лекарством. Открыл ее. Заглянул. Закрыл снова. Протянул Хелене. Ей следует ехать домой. Лечь. И принять успокоительного. Такие обильные кровотечения обычно вызываются расстроенными нервами. Есть ли у нее такие проблемы? С его женой подобное всегда случалось перед экзаменами. Хелена стояла молча. С мокрым платком в руке. В другой руке — сумка и бумаги. Доктор Штадльман подъехал к ней, открыл сумочку. Сунул туда упаковку валиума. Снова уехал за стол. Хелена взглянула на кресло, в котором сидела. Теперь ничего не заметно. Она пошла. Взглянула на доктора Штадльмана и кивнула. Беспомощно пожала плечами. Говорить нельзя. С первым же словом самообладание будет утрачено. Повернулась. Поспешно закрыла за собой дверь. Чтобы он не увидел юбку. Вытирая кресло, она все время следила за тем, чтобы не повернуться к нему спиной. Хелена взяла купленную в супермаркете газету и положила ее на сиденье. Когда она встала, на статье о землетрясении в Лос-Анджелесе остались красные пятна.
Хелена ехала домой. Торопилась. Может, она еще успеет забрать девочек из школы. Дома в ванной увидела, насколько сильным было кровотечение. На минуту это даже показалось ей опасным. Потом она переоделась, запихала в трусики еще одну прокладку и поехала в школу. Катарина с раздувшимися губами выглядела несчастной. Она сразу подбежала к Хелене. Барбару пришлось звать. Она болтала с девочкой, вместе с которой вышла. Потом она тоже подошла, и они поехали на Ланнерштрассе. Хелена радовалась, что встретила дочек. Всякий раз представляя себе, как они переходят Хазенауерштрассе, она пугалась. Никто не ехал по этой улице медленнее, чем восемьдесят километров в час. И никто не останавливался, чтобы пропустить детей. Хелена и сама там ездила так же. Из дому она позвонила на работу. Фрау Шпрехер она могла рассказать о своем горе. Фрау Шпрехер тут же сообщила, что с ней такое тоже случалось. При знакомствах. И перед первыми свиданиями. Но. Прежде это ведь было куда сложнее. Это сегодня — никаких проблем с прокладками. И пусть Хелена не волнуется. Уж она что-нибудь наговорит Надольному. Хелена положила трубку и вздохнула с облегчением. Есть же еще люди, готовые помочь! Как фрау Шпрехер. И снова рассердилась на сестру. Не могла приглядеть. Идиотка! На обед Хелена купила баночки с детским питанием. "Мы будем играть, как будто мы — совсем маленькие. Раз Катарина ничего больше не может есть", — сказала она. Разогрела курицу с лапшой. По очереди кормила дочек. Они лепетали, как малыши. Скоро все трое только кричали и размахивали руками. Не могли есть от хохота. "А теперь вам уже по три года и вы умеете есть сами". Хелена достала баночки с персиками, апельсинами и бананами. Девочки послушно ели пюре. Брызгались и нарочно пачкали повязанные им салфетки. "А теперь — спать. Такие маленькие детки должны спать после обеда". — "Я снова взрослая, — сказала Барбара. — Я почитаю". Катарина пришла спать к Хелене. Стояла с одеялом под мышкой и сосала палец. Хелена отвела ее обратно в ее постель. Уложила и подоткнула одеяло. Мамам тоже иногда нужно поспать одним. И у нее болит голова. Катарина продолжала играть в трехлетнюю девочку. Встала и забралась к Хелене. "Спать не можу", — повторяла она. Хелена еще немножко поиграла. Потом попросила оставить ее в покое. Она не будет закрывать дверь в спальню. Этого довольно? Тем временем игра Катарине наскучила, и она взяла книжку. Хелена легла. Только теперь почувствовала, как из нее льет. Лежала не шевелясь.
На следующее утро Хелена доложила Надольному и Нестлеру о беседе с доктором Штадльманом. Надольный и Нестлер сидели на диване в кабинете Надольного. Хелена — напротив. На стеклянном столике лежали толстые папки и каталоги. Хелена быстро окончила свой рассказ. Мужчины были довольны. Нестлер переспросил, как будет обстоять дело с участием Штадльмана. Что, нельзя опубликовать никакой заметки, фотографии или еще чего-нибудь без его, Штадльмана, визы? Нестлер вопросительно глядел на Надольного. Надольный пожал плечами. Придется. Хотя бы поначалу. Если бы за всем не стоял Штадльман, пустить аппликаторы в продажу было бы затруднительно. Даже в Австрии официальное разрешение на медицинские товары — дело серьезное. Пусть фрау Гебхард успокоит Штадльмана. Они ведь ладят. Фрау Гебхард и доктор Штадльман. Ладят ведь? Или? Надольный ухмыльнулся Хелене. Но проблема не в этом. В настоящий момент проблемы другие. Мужчины многозначительно рассмеялись. Нестлер и Надольный сидели над кипой папок и каталогов. Чуть не хлопая в ладоши. От радости. Вдруг Хелена ясно представила себе, как Надольный стоял в детстве перед рождественской елкой. Хелена хотела уйти. Нет. Нет. Она должна остаться. Надольный налил себе с Нестлером коньяку. Потом они принялись разглядывать фотографии манекенщиц и каталоги модных агентств. Нестлер начал с отдельных снимков, на которых были отпечатаны или написаны шариковой ручкой имена и телефоны моделей. Эти не из агентств. Зато с телефонами. Надольный счастливо улыбался Нестлеру. Мужчины передавали Хелене фото, которые уже просмотрели. Изображали серьезность. С каждым глотком коньяка делались разговорчивее. Обсуждался вопрос, как должны быть одеты модели во время съемки. Надольный был за полную наготу. Нет. Пожалуйста, никакого белья. Чтобы ничто не отвлекало от товара. Нестлер тут же согласился с аргументами Надольного. "Лица нам тоже, собственно говоря, не нужны", — считал Надольный. Нужна ли она им, спросила Хелена. Да. Да. Им нужен женский взгляд. В конце концов, товар предназначается для женщин. Нестлер и Надольный нагнулись над каталогом с обнаженными моделями. Как бы познакомиться с этими girls, вздохнул Нестлер. Надольный подлил коньяку. Это не проблема. Вот. Он знаком с одним хозяином агентства. Они вместе охотятся. Пусть только Нестлер скажет какая. Все остальное уладит Надольный. Это не просто. Но возможно. Для Нестлера. Он с ней познакомится. А потом… Мужчины рассмеялись. Потом уж — дело Нестлера. Хелена раскладывала снимки и бумаги. Брошюры. Плакаты. Она уже не различала лиц. Старалась не смотреть на мужчин. Те елозили по дивану. Даже не пытаясь скрыть свое возбуждение. Казалось, они заводят друг друга. Хелена их ненавидела. Оттопырившиеся ширинки были отвратительны. И злилась, что ее они не замечают. Во всяком случае, как женщину. Не довольно ли ей изучать женским глазом снимки? Она предлагает этих троих. Нормальные фигуры. Тем более что снимут только затылок, бедра, колени и локти. По ее мнению, следует пригласить манекенщика. Исцеление мужского тела подействует убедительнее. Надольный нагнулся над столом. Подмигнул: не надо быть эгоисткой. Какой ему прок от голого мужчины. Во время фотосъемки. А о господине Нестлере она, похоже, совсем не думает. Что? Хелену позвали к телефону. Звонила свекровь. Надо ли приготовить детям еду? Она забыла, как они договаривались. Хелена сказала, ее дни — вторник и четверг. Потому что она должна задерживаться на работе. До вечера. Но может быть, ей некогда? Нет. Нет, заторопилась свекровь. Просто все так тяжело. И она волнуется из-за Грегора. Он опять не звонил. Ей. Она уж больше и не знает, жив ли он. Сил больше нет. Хелена стояла у своего стола. Если и в эти два дня ей придется в двенадцать уезжать домой и возвращаться только в два, о работе можно забыть. Разумеется, в это время делать нечего. Но Надольный хочет, чтобы она сидела в конторе. На всякий случай. И так он все время злится из-за понедельников и сред. Словно она бросает его лично. Хелена попросила свекровь подумать о детях. Им хватит картофельного пюре. Или бутербродов с колбасой. И стакана молока. Не надо ничего готовить. В холодильнике все есть. Тем более что Катарина и есть-то почти не может. Из-за распухшей губы. "Да", — перебила Хелену старуха. Как же такое случилось. Она ничего не имеет против Хелениной сестры. Но отчего Хелена ее не попросила. С ней бы такого не случилось. Хелена пыталась закончить разговор. Надольный и Нестлер хохотали за стеной. "Эту! Да! Эту! Непременно!" — кричал Нестлер. Надольный поздравил Нестлера с удачным выбором и направился к бутылке с коньяком. Хелена перебила свекровь. Ей надо заканчивать. Она придет в четыре. Заглянула фрау Шпрехер. Ее свекровь очень симпатичная женщина, сказала фрау Шпрехер, бросая многозначительные взгляды в сторону кабинета Надольного. Да. Ее свекровь милая. Свекровь всегда спрашивала фрау Шпрехер, как поживает кот. И принималась рассказывать о своей кошке Мурли. Которая, невзирая на преклонный возраст, в отличной форме. Надольный и Нестлер проследовали в приемную к фрау Шпрехер. Хелена села и попыталась сообразить, что же теперь делать. Надольный закрыл дверь в Хеленину комнату. Она слышала, как он отдает распоряжения фрау Шпрехер. Хелена попыталась сочинить о магнитных аппликаторах нечто, не слишком отдающее шарлатанством. Мужчины ушли обедать и возвращаться не собирались. Не успели они выйти, как фрау Шпрехер влетела к Хелене. Фрау Шпрехер была возмущена. Надольный поручил ей вызвать пятерых манекенщиц для предварительного разговора. К "Захеру" в холл. С получасовыми перерывами. И точно указал, в каком именно порядке. Но три первые заняты. Что ей делать. И как Хелена думает, почему к "Захеру". Хелена пожала плечами. Что тут думать. "Фрау Шпрехер! Вы ведь видели эту парочку. Неужели вы не понимаете, что они имели в виду?" С оскорбленным видом фрау Шпрехер отправилась звонить остальным манекенщицам. Тех тоже не было. Автоответчик. Фрау Шпрехер не знала, как объяснить этой машине ситуацию. Она повесила трубку. Сидела беспомощно. Хелена ее утешала. Надо позвонить в "Захер" и отменить заказ. Больше она ничего не может поделать. Никто не сидел в этом бюро и не ждал звонка от Нестлера. В конце концов Хелена и фрау Шпрехер были очень довольны провалом кастинга в холле отеля "Захер". Они выпили кофе. Хелена добавила в него по доброму глотку бурбона из книжного шкафа Надольного. "Ну разве не фарисеи?" — спросила она. Они рассмеялись.
В пятницу вечером в дверь Хелениной квартиры позвонили. На площадке стоял молодой человек. Высокий и худой. Он спросил Хелену, она ли Хелена Гебхард. Хелена ответила: "Да. Урожденная Вольффен". Молодой человек нервничал. Робел. Хелена стояла в дверях. Спросила, что ему угодно. Он, казалось, никак не мог начать. Как он вошел в дом? Он позвонил к Гебхардам. И ему открыли. Свекровь, подумала Хелена. Да, произнес молодой человек, он из банка. Да. Вот. Из "Кредитанштальта". Банк "Кредитанштальт". И. Он надолго замолчал. Многозначительно смотрел на Хелену. У нее было чувство, что ей следует что-то понять. Нужно понять. Но неизвестно, что. Она вопросительно смотрела на посетителя. Он смотрел на нее требовательно. Хелене это надоело. Она не выключила утюг. В чем дело? Да. Вот. Он должен изъять кредитную карточку. Сказал "изъять" и рассердился. Шагнул к Хелене. Она моментально захлопнула дверь. Стояла за ней. Он крикнул: "Я должен. Не то дело передается в суд". Хелена глубоко вздохнула. Из детской появилась Барбара. Что случилось? Хелена отослала ее обратно. Достала карточку из сумки. Сумка лежала в прихожей на комоде. Над комодом висело зеркало. В стиле ампир. Золотая рама из снопов. Хелена видела себя роющуюся в сумке. Молодой человек стучал в дверь. Кричал: "Фрау Гебхард". И: "Я знаю, что вы там". "Это он, паршивец, телевизора насмотрелся", — подумала Хелена. Вернулась к двери. Приоткрыла ее и спросила в щелку: "Вам не стыдно так себя вести? Так зарабатывать?" Хелена взглянула на карточку. Сломала ее. Перегнула пополам. Вдруг ей пришло в голову: а что, если это жулик? Выманивает карточки. Надо было спросить документы. Но уже поздно. Молодой человек грозно стоял за дверью. Хелена протянула ему карточку. Пересеченную широкой белой полосой. С одной стороны она треснула. Ни на что больше не годится. Хелена улыбнулась ему. Сияюще. Все равно у нее больше нет чеков. Она ничего не могла бы получить по этой карточке. Молодой человек взял сломанную карточку. Обиженно. "Не стоило этого делать, — сказал он. — Но. Наверное, оно и лучше. Или?" Неожиданно Хелена развеселилась. Было бы смешно, если бы свекровь высунулась и спросила, в чем дело. Хелена была уверена, что та подслушивает. Под дверью. Молодой человек снова занервничал. Переступал с ноги на ногу. Собирался извиняться. Хелена не намеревалась выслушивать, как или отчего берутся за такую работу. Она закрыла дверь. Молодой человек еще долго стоял на площадке. Она слышала, как защелкнулись замки его дипломата. Потом он ушел. Хелена почувствовала облегчение. Расхохоталась. У нее осталось 8000 шиллингов. И больше ни гроша. Ее жалование уйдет в погашение задолженности по счету. С этим надо разобраться. Хелена вернулась в гостиную. Гладила до глубокой ночи. Пока она гладила, по телевизору шел "Деррик". Высокооплачиваемые мюнхенские врачи мучились ревностью и алчностью. Респектабельнейшие дома. И никому не надо гладить.
В субботу позвонила Пупсик. Не пойти ли им всем вместе в парк? Хелена колебалась. Но Пупсик говорила нормальным голосом. И все равно девочки хотят мороженого, да и воздухом нужно подышать. Она поехала к Бельведеру. На улицах пусто. Все венцы — за городом. На дачах. Поставить машину удалось в верхнем конце Принц-Ойгенштрассе. Почти у Южного вокзала. Оттуда они пошли в парк. Мимо Верхнего Бельведера. Искали Пупсика и Софи. Барбара и Катарина бегали вверх-вниз по лестницам к Нижнему Бельведеру. Бил фонтан. Вода журчала и пела. Светило солнце. Зеленели деревья. Зелень пока еще светлая. Цвели поздние тюльпаны. Отцветала сирень. Хелена медленно шла вниз по дорожке. Хенрик позвонил всего раз, коротко. Ей надо потерпеть. Еще. Пожалуйста. После звонка еще сильнее засосало под ложечкой. Она хочет его видеть. Чтобы он был рядом. В постели. За ужином. На каждом шагу. Всегда. Быть совершенно уверенной, что он есть. И больше ничего. Не думать. Нет времени. Времени больше нет. Солнце. Сверкающие струи воды. Смеющиеся дети. Это все можно было бы вынести, если бы он был рядом. В одиночку сияющий день невыносим. Хелена шла медленно. Несла в себе боль. Давящую, тянущую. Тоску. Хелена медленно шла вниз. Чаще всего Пупсик гуляла с Софи внизу. Среди геометрических боскетов и аллей. На минуту Хелене показалось, что все на нее смотрят. Подходят и таращат глаза. Пристально, испытующе. В следующий момент она подумала, что никто не обращает на нее внимания. Да. Все отводят глаза. Нарочно. Презрительно. Как будто ее нет. Не должно быть. В ней снова проснулось желание конца. Не своего. Хелена никогда не думала о самоубийстве. Конца этого. Этого всего. Девочки нашли Пупсика. Она услышала голос Катарины: "Тетя Пупсик, тетя Пупсик!" Хелена пошла на голос. Ни девочек, ни Пупсика, ни Софи не видно. Они были за живой изгородью. В лабиринте. Она крикнула: "Эй! Где вы? Мне вас не найти". Девочки хихикали. Она представила себе, как они стоят в двух шагах от нее и чуть не лопаются от смеха. Хелена еще покричала. Остановилась у боскета, из-за которого раздавался сдавленный смех. Сказала себе под нос: "Где же мои дети?" И повторила это много раз. Грустно. Фраза, которую от своих родителей она не слышала никогда. Тут стало тихо. Отдельные смешки. Которых никак не удержать. Она услышала, как Пупсик шипит: "Т-с-с!" Потом Катарина воскликнула: "Мамочка!" и выбежала из-за угла. Бросилась к Хелене и забралась на руки. Посадив ее себе на бедро, Хелена пошла за угол. Софи и Барбара смеялись, сидя на скамейке. Пупсик без устали щелкала фотоаппаратом. Девочки смеялись. Пупсик делала несметное количество снимков. Хелена уселась на скамью напротив. Катарина осталась у нее на руках. Снова начала сосать палец. Хелена осторожно вытянула палец у нее изо рта. Так ли уж это нужно, шепнула она Катарине. Та кивнула и сунула палец обратно. Серьезно смотрела на Хелену. Хелена обняла дочку и прижала ее голову к своей груди. "Хорошо. Если нужно", — сказала она. Катарина прижалась к ней. Софи и Барбара залезли на скамейку и кривлялись перед Пупсикиным фотоаппаратом. Без передышки смеялись. Барбара, которую подзуживала куда более младшая Софи, лезла вон из кожи. "Мамочка. Мамочка. А когда мороженое?" — прошептала Катарина. Хелена пообещала, что немедленно. Как только они выйдут из парка. Здесь не продают. Нет, продают. Катарина видела у входа киоск. Там есть мороженое. Катарина хочет трубочку. Там продают трубочки. Да. Мы купим. На обратном пути. Но Катарина хотела сейчас. Можно, она сходит? Она купит сейчас. Да? Сама! Хелена задумалась. Что может случиться. Ей тоже надо бы пойти. Но она устала. Не хочет идти. Хочет сидеть. Хелена все раздумывала. Катарина уже доставала деньги из ее кошелька. Барбара посмотрела на Катарину. Спросила, в чем дело. И тоже собралась за мороженым. Девочки убежали, прежде чем Хелена успела сказать им, куда идти. Умчались. Софи заплакала. Пупсик утешала ее. Хелена сидела на скамейке напротив. Пупсик успокаивала Софи. Большие девочки хотят побегать. А она еще маленькая. Мало ли что может быть. Хелена думала, не пойти ли и ей. Терпеть не могла ссор. И не хотела. Потом Софи подошла к ней. Показала ей розовые камешки, найденные на аллее. Хелена восхитилась. Они с Софи начали выкладывать на скамейке узоры из камешков. Сделали звезду. Месяц. Цветок. И большое "С" — как Софи. Пупсик фотографировала Софи. Потом села рядом с Хеленой.
Софи играла между ними в камешки. Хелена спросила Пупсика, как дела. Что она поделывает. Пупсик загадочно усмехнулась. Хелена может быть ею довольна. Она обязательно должна зайти к ним. На Каролиненгассе. Она удивится. Она последовала Хелениному совету. Честное слово! Хелена заинтересовалась. Пупсик покачала головой. Она уж сама увидит. И еще. Еще хорошие новости. Снова появился Джек. И во всем покаялся. Кольца с изумрудами. И охотничий нож. Единственная память об ее отце. И дал Пупсику 30 000 шиллингов. За проданные кольца. "Но они же стоили целое состояние!" — воскликнула Хелена. Пупсик покачала головой. Может быть. Но ведь Джек вообще мог не появляться. И что-то ей возвращать. "Тебе надо было заявить в полицию. За ним такого много. По крайней мере, ты не собираешься за него замуж?" Пупсик улыбнулась. На Джека много наговаривают. А полиция… Хелена ведь не верит всерьез, что полиция заинтересуется ее кольцами. Застрахованы они не были. И она не знает никого, кто мог бы отлупить Джека. А это — единственный язык, который он понимает. Может понять. Пупсик говорила гордо. И вообще. Она любит его. Нет. Замуж за него она больше не собирается. Но его нужно понять. Ему нелегко живется. Он работает на этого Гуго Корпша. Все время в разъездах. Трудно. Оружие ведь не дети покупают. В конце-то концов. Хелена и не представляет себе. В пустыне. Где-то там. Джек пил из бурдюка. Бурдюк выглядел необычно. Он спросил, что это за странный бурдюк. Другие дико хохотали. А этот Гуго сказал ему, чтобы он не лажался. Конечно, бурдюк сделан из кожи черномазого. Руки — ноги обрезали и зашили. И остальные отверстия — тоже… Ха-ха. И Джека вырвало. Он пил из шеи человека. Человека, из которого сделали бурдюк. "Его что, заставляют знаться с этим Гуго?" Пупсик сочувственно поглядела на Хелену. "Если ты уж влип, — объяснила она, — тебе ни за что не выбраться. Не отпустят". Хелена же ничего не знает. Тут Хелене пришлось согласиться. Ей пришлось согласиться и с тем, что подобные истории известны всему городу. И еще худшие. И никто ничего не делает. Хелена огляделась. Девочек уже давно не было. Софи задумчиво раскладывала камешки длинными рядами. Давай говорить по-английски, сказала Хелена. Sophie shouldn't hear this[2]. Пупсик не отвечала. Принялась снова фотографировать Софи. Хелена смотрела на Пупсика. Как-то она вздрагивает. Дрожит. Хелена не до конца разглядела, как именно трясется у Пупсика голова. Но точно трясется. Пока Пупсик говорила, все было в порядке. И пока фотографировала. Но в промежутках — как будто трепетала. Словно внутри у нее что-то рвется. Внутри. Где-то. Хелена встала. Посмотреть, где девочки. Пошла направо по главной аллее. Девочки появились сверху. Лизали мороженое. Они купили по шоколадной трубочке. Измазали губы шоколадом. Барбара сунула Хелене в руку сдачу. Монетки и бумажки нагрелись от долгого пребывания в кулаке. Они так долго стояли. Какие-то люди все время лезли без очереди. Хелена пошла с дочерьми к Нижнему Бельведеру. Оттуда — наискосок на другую сторону. Нужно съесть мороженое, пока не видит Софи. А то она тоже запросит. Когда они вернулись к Пупсику и Софи, те уже собрались уходить. Пупсик сложила под коляску все игрушки и как раз усаживала Софи. Катарина и Барбара запрыгали вокруг коляски. Софи закричала: "Моя. Моя!" Те тоже завопили: "Моя! Моя!" И делали вид, что собираются занять коляску. Это была Хеленина коляска, и они обе некогда в ней сидели. Всякий раз, когда коляска попадалась им на глаза, начиналась одна и та же игра. С криками и хохотом они вышли из парка. У ворот Хелена заколебалась. "Сюрприз", — сказала Пупсик, взяла ее за руку и потянула за собой. Все вместе они пошли на Каролиненгассе. Поднялись по лестнице. Хелена помогла Пупсику втащить коляску. На третьем этаже ей показалось, что от слабости она сейчас потеряет сознание. Каждая ступенька превращалась в неодолимую высоту. Хелена задыхалась. Девочки давно поднялись. И нетерпеливо ждали. Софи сидела в коляске и довольно болтала. Хелена и Пупсик добрались до верха пунцовые от напряжения. Обе рассмеялись. В квартире они отправили детей в комнату Софи. Пупсик с Хеленой пошли в гостиную. Стол был придвинут к окну. Кругом бумага и карандаши. Пупсик взяла один листок. Подала Хелене. Посередине листа — путаница карандашных линий. Пупсик улыбнулась рисунку. "Полагаю, что смогу добиться своего". Закурила и принялась расхаживать по комнате. Рассказывала Хелене, что намеревается делать дальше. Как вдруг она начала все ясно видеть. Почувствовала свободу. Справилась с формой. Разве это не шаг вперед? Ей обещали выставку. Пока не точно. Но все же. Теперь — за работу. Тем временем Хелена разглядывала рисунок. Карандашная линия, начинаясь сверху, запутывалась в узел, уходила в глубину. Потом шла вправо. Хелена была тронута. Сказала Пупсику, что этот набросок кажется ей очень интересным. Обняла Пупсика. Та сказала, пусть она возьмет этот рисунок себе. Это ее заслуга. Собственно говоря. Результат долгих бесед на Вельтлинергассе. Потом Хелена и Пупсик приготовили детям ужин. Яйца всмятку и бутерброды. Все было мирно. Старшие девочки играли в малышей. Делали вид, что не умеют есть. Пачкались. Софи со смехом показывала им, как правильно едят. После ужина Хелена поехала домой. Пока ехала, положила рисунок на переднее сиденье. Рядом с собой. Дома нашла папку и положила его туда. Почему она не умеет рисовать? День прошел почти так же, как прежде. Когда Пупсик жила еще на Вельтлинергассе. Хотела рисовать. И профессор философии из Граца не успел внести беспорядок в Пупсикову жизнь.
Всю ночь трезвонил телефон. Но никто не говорил. Иногда слышалось какое-то стрекотанье. Хелена его не отключила. Звонки прекратились только к четырем утра.
В воскресенье Хелена прилегла после обеда. Девочки мастерили подарки ко Дню Матери. К этому дню в школе относились очень серьезно. Было велено купить цветную бумагу, клей, материю, кружева и нитки для вязания. Входить в детскую Хелене запретили. Хелена лежала на кровати. Нужно поговорить с Грегором. Не пришло никакого письма ни от какого адвоката. У нее оставалось 7100 шиллингов. Хенрик больше не звонил. Надо забыть его. Месячные так и не кончались. Алые потоки Больцано превратились в жидкую коричневатую мазню. Со странным запахом. Не противным. Но иным, чем обычно. Короткая острая боль прямо посередине низа живота заставляла ее время от времени останавливаться и пережидать. Пока не пройдет. И как объяснить дочкам, почему она не хочет отмечать фашистский праздник. Они-то готовятся к нему с таким усердием. Хеленино сердце забилось неровно. Она лежала и прислушивалась к нему. Тахикардия — это не страшно. Ждала, пока не пройдет. Биение сердца снова стало незаметным. Ожидание усыпляло. Она задремала. Уснула. Наверняка уснула. И вот в какой-то момент, совершенно неожиданно, ни с того ни с сего, вдруг встал вопрос: "Ну вот. А что, если у тебя окажется рак груди. Что ты тогда будешь делать?" Горячим комом он поднялся по грудине и перехватил горло. Этой весной 1989 года во всех газетах только и писали что о раке груди. И о шансах на жизнь, если заболеешь. Хелена читала статью, разоблачавшую ложь с помощью статистики. Там говорилось, что в среднем больным остается пять-семь лет. Те, у кого болезнь диагностировали на ранней стадии, все это время лечились. Врачи зарабатывали. У тех, кому диагноз не поставили, болезнь прогрессировала. Они умерли. Но до того жили спокойно. Обе группы больных прожили приблизительно одинаковое время. Рак груди. Им заболевают такие, как она. Женщины с гендерными проблемами. Не могущие управлять собственной сексуальностью. Замученные бытом. Недостаточно долго кормившие грудью. Хелена повернулась на бок. Закрыла лицо руками. Менее страшно от этого не стало. Она перевернулась на другой бок. Встала. Пошла в ванную. Заперлась. Расстегнула блузку. Прощупала свои груди. Грудь под руками была теплой. Соски напряглись и мягко уперлись в ладони. Она начала играть с ними. Рассматривала себя в зеркале. Услышала, как кто-то из девочек прошел в кухню и налил в стакан воды. Если бы она была мужчиной, она бы считала себя привлекательной. Разве не похожа она на Изабель Юппер? Она подалась навстречу отражению. В грудях узелков не прощупывалось. Пока нет, подумала она. При этой мысли неожиданно навалилась страшная ненависть. Бушевала в желудке. Со стороны же затылка одновременно опускалась давящая безысходность ее положения. Хелена расстегнула джинсы. Спустила до колен. Сунула в трусики правую руку. Левой гладила груди. И в ярости терзала себя правой рукой. Нагнулась еще дальше. Глядела при этом себе в глаза. Как на мгновение радужка беспомощно сжалась в узкое кольцо, а зрачки расширились до огромных черных дыр, сквозь которые она глядела внутрь себя. И тут же ей стало дурно. Она вымыла руки и дрожащими пальцами привела одежду в порядок. Снова прилегла. Не закрывая двери спальной. Девочки то и дело ходили туда-сюда. С деловым видом. Таинственно улыбались и махали ей руками.
Хелене поручили выбрать лучший отель в Зальцбурге. Для Нестлера. И спутников. И не "Австрийский двор". Поближе к природе. Так лучше. В таких случаях. Герр Надольный глядел на Хелену, ища сочувствия. Она могла бы тут же предложить отель "Гайсберг". Там она всегда останавливалась с отцом. Они приезжали на два концерта во время Зальцбургского фестиваля. С тех пор, как ей исполнилось четырнадцать. Пять дней в Зальцбурге с отцом. Потому что ему хотелось слушать музыку. А мать ездила в санаторий. Всегда в то же самое время. В Аббано. Хелена вернулась к себе в комнату. Звонила, наводя справки. Потом сказала фрау Шпрехер, что ей надо в турбюро. Взять проспекты. Тогда Нестлер сможет сам посмотреть. Хелена поехала на трамвае к опере. Там в агентстве выбила у скучающей блондинки с ярко-красным маникюром проспекты и прайс-листы. Поехала обратно. Вышла на Шварценбергплац. Пошла мимо Хюбнера в городской парк. Дошла до кафе и села за столик на террасе. Справа. У самой стены. На обед подавали лапшу с ветчиной и зеленый салат. Хелена заказала еще маленькую кружку пива. От пива она почувствует себя усталой. Хелена взяла газету. Ей представлялось, что она сбежала откуда-то. Солнечный свет сочился сквозь оранжевые зонтики. Все посетители выглядели здоровыми. Загорелыми. Хелена предвкушала обед. Перед ней стояло пиво. Она читала в "Кронен-цайтунг" гороскоп. Над ним — фотография улыбающейся фрау Хельги. Хелене были обещаны любовные радости и важные встречи. Прибыла еда. Лапша переварена. Копченое мясо крошилось. Ветчина с лапшой была воспоминанием о возвращении домой после долгого школьного дня. Ее ставили в духовку, чтобы не остыла. Прилетели воробьи. Сели на край стола и подбирались к еде. Хелена прогнала их. Вблизи птицы выглядели грязными и растрепанными. Хелене хотелось выпить кофе с молоком. Надо возвращаться на работу, думала она. Огляделась в поисках официанта. Первой увидела Пупсика. Пупсик за руку с Софи вышли из-за дома. Они шли к террасе. Хелена уже собралась поднять руку и окликнуть Пупсика. Пупсик остановилась у столика на солнце. Следом подошел Грегор с коляской Софи. Поставил коляску в угол и сел рядом с Пупсиком. Софи громко и возбужденно требовала чего-то. Грегор встал и вынул из коляски плюшевого зверя. Подал зверушку Софи. Что-то сказал. Потом всех троих заслонил официант. Хелена встала и вошла в помещение. Старательно избегая смотреть на столик у балюстрады. Стояла в ресторане. За одним из столиков сидела пожилая пара. Больше — никого. Официант пробежал мимо. Счет, окликнула она его. Он не услышал. Или не хотел слышать ее. Хелена боялась, как бы не вошли Пупсик или Грегор. Направляясь в туалет. И не застали бы ее. Хелена взяла меню и подсчитала, сколько с нее причитается. Достала из сумочки деньги. Так быстро, как только смогла. Положила деньги на столик. Крикнула официанту, что деньги там. Ей нужно уходить. И выбежала на улицу. Пошла в сторону музея прикладного искусства. Быстро. Не поехала на трамвае. Она чувствовала, что двигается. В то же время она застыла. Оцепенела. Больше не чувствовала ничего. Хотелось побежать. Бежать. Идти. Без конца. Или спать. Долго. Всегда. Хелене не хотелось думать, что все это означает. К ее детям. К своим детям. Ни к одной из девочек Грегор никогда не склонялся так. И не подавал им плюшевых зверей. Так. С такой любовью.
Дойдя до Ринга, Хелена уже не была уверена, что на самом деле видела их. В бюро Надольный велел узнать, дают ли при покупке железнодорожных билетов чек. Надольный был возбужден. В нервном оживлении. Хелена позвонила. Выяснилось, что она была права. Чеков не дают. Покупаешь билет. Он действителен три месяца. Его можно сдать. Но Надольному требовалось официальное подтверждение. Он делал загадочный вид. Потом, однако, все рассказал. Не смог сдержаться. Он таки нашел манекенщицу. Хозяин агентства был у него в долгу. И уговорил даму. А она понравилась Нестлеру. Он просто с ума по ней сходит. И теперь нужно организовать уик-энд. Дама ни на что не соглашается. Пока. Как дела с отелем? Хелена позвонила в "Гайсберг". Был свободен один люкс и один номер на двоих. Двух люксов нет. Да. Хорошо. Она согласна. Люкс и номер на двоих. Да. С пятницы до понедельника. Она положила листок Надольному на стол. Надольный стоял у окна и глядел на улицу. Спросил Хелену, знает ли она, в чем самая глупость. Хелена посмотрела на него. "Он не охотник. Не охотится. Был бы он охотником. Все было бы куда легче. Охота. Это я могу организовать в любую минуту". Хелена вернулась к своему столу. Села. Представляла, чем могла бы разрешиться сцена в парке. Она могла бы подойти к ним. И поздороваться. Очень холодно. Что-нибудь сказать. И отойти. Пусть сидят. Повернуться и уйти. Уйти. Прочь. Улыбнуться Софи. Ребенок ведь ни при чем. И уйти. Не скандалить. Но Хелена знала, что не смогла бы. Она бы расплакалась. Хелена решила напиться. Минуту, когда она останется одна и будет бесконечно представлять себе это. Оттянуть эту минуту. И боль. И не говорить. Ни за что. Ни с кем, не рассказывать. Фрау Шпрехер сказала, а не уйти ли ей домой. На сегодня. Хелена спросила Надольного, нет ли еще каких поручений. Надольный снова стоял у окна и пил ундерберг. Хелена купила большую упаковку. Надольный ничего не возразил против такого самоуправства. Теперь левый нижний ящик его стола был полон маленькими бутылочками. Хелене пришлось уйти. Пойти домой.
Хелена выпила две бутылки белого вина. Потом рюмку бурбона. Бутылка была еще почти полной. Она начала, пока девочки еще ужинали. Потом смотрела телевизор и заставляла себя отпивать по глотку бурбона каждые двадцать минут. Поставила будильник на телевизор. Как будто ей надо было пунктуально и регулярно принимать гомеопатические капли. Девочки мирно уснули. В десять зазвонил телефон. Хелена не подошла. Продолжала пить. Виски в бутылке убавилось мало. Но до кровати она добралась с трудом. Когда легла, все кругом закружилось. Она положила подушки друг на друга. Пришлось изо всех сил стараться, чтобы собрать их и уложить. Но голова кружилась уже не так сильно. И удалось заплакать. Хелена плакала над тем, что коляска, над которой так по-другому и с такой естественной любовью наклонялся Грегор, была той самой, в которой некогда сидели ее девочки.
Когда на следующее утро Хелена пришла на работу, там уже ждал доктор Штадльман. Следует сделать первые снимки. Хелена чувствовала себя отвратительно. Она попыталась хоть как-то помочь горю косметикой. Потом опять все смыла. Руки не слушались. Тушь размазалась. Тени — кое-как. Румяна — пятнами. Бледная кожа — в крупных порах. Глаза опухли. Хелена продремала до двух. Потом ее начало тошнить. Свет был слишком ярким. Люди говорили слишком громко. По дороге на работу Хелена все время опаздывала тормозить. Или трогаться. Чувствовала себя вялой. Одновременно обострились все чувства. Доктор Штадльман испытующе посмотрел на Хелену. Ничего не сказал. Хелена даже не пыталась делать вид, что все в порядке. Спрашивала себя, отчего не приняла успокоительное. То, что ей дал доктор Штадльман. Пришла манекенщица. Изящная. Но не так молода, как на фотографиях. На ней была исключительно короткая мини-юбка, кожаная куртка и что-то вроде купального лифчика. Она спросила у фрау Шпрехер, к кому ей обратиться. Та молча указала на дверь Надольного. Надольный громко и сердечно поздоровался с ней. Потом закрыл дверь. Фотограф опаздывал. Хелену попросили подать кофе в кабинет Надольного. Весь кофейник. Хелена попросила фрау Шпрехер заменить ее. Та откликнулась на просьбу. Но неохотно. Потом пришел Надольный и достал из холодильника бутылку шампанского. Доктор Штадльман уселся в кресло за Хелениным столом. Ей пришлось сесть в кресло для посетителей. Очень неудобное. Хелене все время казалось, что она теряет сознание. Такое ощущение, словно жизнь вытекает из тебя. Это показалось ей забавным. Сидеть. Стараться сохранять вертикальное положение. Если она все-таки упадет в обморок, доктор Штадльман не сможет ее поднять. Хелена оставалась в сознании. Упасть в обморок — слишком много хлопот. Они сидели молча. Ждали. Доктор Штадльман подкатился в кресле к Хелене. Не больна ли она? Хелена улыбнулась. "Я вчера напилась, не слишком удачная идея, как мне теперь кажется", — сказала она. Доктор Штадльман подъехал к ней вплотную. Обхватил ее и положил правую руку ей на спину. Хелена чуть не рассмеялась. Штадльман прошептал: "Т-с-с!" Так они сидели долго. Хелена чувствовала, как он дышит. Глубоко и равномерно. Хелена взглянула на него. Он закрыл глаза. Все это было ей неприятно. Она подумала, что его следует оттолкнуть. Она чувствовала себя стесненной. Утесненной. Потом ощутила, как ей становится все теплее. Она улыбнулась и шепнула: "Мне кажется, достаточно". Штадльман снова прошипел: "Т-с-с!" В комнату вошла фрау Шпрехер и тут же испуганно выскочила. Доктор Штадльман продолжал крепко обнимать Хелену. Ей стало неловко. Замешательство росло, однако прошла тяжесть в желудке. Голове стало легче. Исчезло желание умереть на месте. Хелена выпрямилась и оттолкнула доктора Штадльмана. Тот открыл глаза. Они поглядели друг на друга. Хелене хотелось сказать что-нибудь. Спасибо. Или. Как ей стало хорошо. Она ничего не сказала. Хотелось спать. Слишком, чтобы еще говорить что-то.
Нестлер пришел одновременно с фотографом. Фотограф казался каким-то загнанным. Он вообще-то фоторепортер. Он согласился только ради Надольного. Нестлер исчез в кабинете Надольного. Поднялся шум. Женщина звонко смеялась. Фотограф бродил по комнатам, выбирая место съемки. Решил фотографировать в приемной. Там лучший свет. Доктор Штадльман принес свои фотопринадлежности. Кофр у него был больше, чем у фотографа. Он задавал фотографу профессиональные вопросы об освещении, экспозиции, объективе. На большую часть вопросов фотографу нечего было ответить. Тогда он сказал, что просто снимает. Ему неизвестно, что там происходит в деталях. Его интересует только, что получится. Доктор Штадльман принялся объяснять. Фотограф окончательно разнервничался. И рассердился. Он все передвигал оба юпитера и спрашивал, нельзя ли наконец начать. В конце-то концов. Он тут собирался фотографировать. А не сдавать экзамены. Доктор Штадльман поджал губы. Хелена сходила за манекенщицей. Надольный и Нестлер встали в дверях и наблюдали. Фотограф спросил, обязательна ли при съемке публика. Он бы тогда брал входную плату. Он хочет остаться с моделью с глазу на глаз. Пусть ему объяснят, что от него требуется. И дадут работать. Спокойно. Пожалуйста. Доктор Штадльман настаивал на своем присутствии. А Надольный с Нестлером могут дальше пить шампанское. Фрау Гебхард тоже должна остаться. Он хочет ей показать, как прикрепляются аппликаторы. Чтобы потом она могла сделать это и без него. Модель стояла посреди приемной и все спрашивала, когда же ей раздеваться. И долго ли еще будут устанавливать свет. И не следует ли ей снова напудриться. Штадльман сказал ей, что лицо ему вовсе не нужно. Надольный и Нестлер подошли ближе. Доктор Штадльман твердо сказал, что, по его мнению, юной даме совершенно ни к чему раздеваться. Пусть только юбку снимет. Надольный и Нестлер подошли еще на шаг. Манекенщица подошла к Нестлеру. Поглядела на него снизу вверх. Она здесь для того, чтобы сниматься обнаженной. Это совсем другой тариф. Для съемок в одежде она бы не стала вставать в такую рань. Чтобы прошли все следы. И от белья тоже. Нестлер обнял ее за плечи. Развернул. Они стояли рядом. Нестлер обнимал женщину. Разумеется. Речь идет только о съемках без одежды. На фотографиях своей продукции он не желает никаких лямок. Это он сказал Штадльману. Штадльман отвернулся. Женщина разделась. Стояла нагишом, а Штадльман принялся прикреплять аппликаторы. Разъезжал в кресле и подтягивался на руках. Наложил один аппликатор модели на затылок. Фотограф и Штадльман сфотографировали затылок. Потом бедра с аппликатором. Предплечье. Колено. Надольный и Нестлер глазели. Переглядывались. Хелену радовало, что они хотя бы не подталкивают друг дружку локтями. Через некоторое время вернулись в кабинет. Слышно было, как они там смеются. Манекенщица принялась капризничать. Не стояла спокойно. Начала делать замечания. Насчет аппликаторов. Они щекочутся. Ей не нравится чувствовать их на коже. Спросила фотографа, хотелось бы ему, чтобы ему такое приделали. Спросила Штадльмана, по какому праву он ее фотографирует. Ей вовсе неохота попасть в какую-нибудь коллекцию. Доктор Штадльман спокойно поинтересовался, уж не полагает ли она, что его занимают подобные картинки. Женщина поглядела на его огромные черные ортопедические ботинки и щиколотки в аппарате, прикрытом штанинами. Пожала плечами. И снова испортила снимок. Хелена стояла в углу. Фрау Шпрехер укрылась на кухне. Сидела там и курила. Хелена не решалась просто уйти. Штадльман все время обращался к ней. Говорил о действии. О том, как накладывать аппликаторы. И о том, как изменится воздействие, если они сдвинутся. Хелена кивала. Потом модель окончила съемки. Просто натянула юбку. Засунула трусики и колготки в сумочку. Надела туфли. Через голову натянула верхнюю часть своего туалета и ушла к Нестлеру и Надольному. Сказала, что проголодалась. Фотограф собирал свои принадлежности. Хелена спросила Штадльмана, все ли это снимки, что нужны ему. Тот кивнул и тоже принялся укладывать фотопринадлежности в кофр. Из кабинета вышли Нестлер и Надольный с моделью. Они идут обедать. Фотографу понадобилось коротко переговорить с Надольным. Они вернулись в кабинет. Потом все ушли. Никто не заговорил с доктором Штадльманом. Нестлер, судя по всему, делал это намеренно. Хелена чувствовала собственную беспомощность. Спросила у Штадльмана, не пообедать ли им вместе. Тот отказался. Это слишком утомительно для него. Ему нужно домой, машину он оставил внизу. Потому что некоторые люди должны работать. Хелена извинилась за остальных. Они могли бы перекусить прямо здесь, она сходит и все принесет. Или его ждет с обедом матушка, и поэтому ему надо домой? Хелене удалось уговорить Штадльмана не уезжать. Она оставила их с фрау Шпрехер. Уходя, слышала, что они заговорили о воздействии магнитных аппликаторов на животных. Хелена отправилась в лавку и купила колбасы. Сыру. Салат. Воду. Яблочный сок. Хелена с удовольствием выпила бы пива. Но не рискнула. Когда она вернулась, фрау Шпрехер уже накрыла все для междусобойчика на столе для совещаний в кабинете Надольного. На затылке у фрау Шпрехер был магнитный аппликатор. От болей в шейном отделе позвоночника. У стола Хелена замешкалась. Фрау Шпрехер успокоила ее. Сказала, что те сегодня уже не вернутся. Хелена прикидывала, вернет ли ей Надольный деньги за провизию. Она потратила 289 шиллингов. А остается у нее всего 6621 шиллинг.
Хелена была одна в квартире. Она вернулась домой и обнаружила записку. Бабушка взяла девочек с собой к подруге. Там они поужинают и к девяти вернутся. Девочки пририсовали сердечки и передали поцелуи. Хелена села в кресло. Слишком устала, чтобы стоять. И слишком устала, чтобы лечь спать. Боялась лечь. Уйти в матрас так, что перестанет хватать воздуха. Она откинулась на спинку кресла. Закрыла глаза. Голова больше не болела. Казалось, что она где-то далеко. Далеко-далеко. Но ясная. В ней достаточно места для вопросов, когда позвонит Хенрик, почему он не звонит, позвонит ли когда-нибудь вообще. Хелена заплакала. Волна горечи поднялась в животе, прокатилась по груди до глаз. Потекли слезы. Сочились сквозь зажмуренные веки, она всхлипывала. Рыдания сотрясали ее. Он нужен ей. Ей нужен Хенрик. Всегда был нужен. Ей хотелось, чтобы он опустился перед ней на колени. Чувствовать его. Его тело рядом со своим. Сейчас. Немедленно. Она прорыдала три часа, но чуда не случилось. Хенрик не появился. Звонил телефон. Хелена не брала трубку. Вдруг это Пупсик. Что тогда сказать. Но Хенрик… Что, если это был Хенрик? До последней минуты она любила его. А теперь все миновало. Если бы она умерла, эта любовь длилась бы. Бесконечно. Хелена все снова вспоминала, как Грегор входит на террасу. Естественно. Беззаботно. Играя в семью с ее лучшей подругой. Ее нет. Она не существует. Как он шел, забыв о собственных детях. Отец Софи. И Хенрик, наверное, в это же самое время так же беззаботно шел по какой-нибудь террасе. Какой тогда смысл умирать? Представив себе, что ее дочерям предстоит все то же самое, она снова разрыдалась. Непременно предстоит. Снова зазвонил телефон. Хелена плакала. Винила себя. В конце концов, это всего лишь ее личное горе. Касается только ее. Это главное. Ведь может случиться столько ужасного. Дочка заболеет. Или умрет. И что тогда. За окнами садилось майское солнце. Ветки деревьев гнулись под ветром. Сквозь кроны видно розово-оранжевое вечернее небо. Хелена сидела в кресле. Не меняя позы. Она измучилась. Думала, что должна бы радоваться. Вообще-то. У нее не было случая высказать все это Хенрику. Она вообще мало разговаривала с ним о любви. Как правило, просто смотрела на него, когда он говорил, что любит ее. Не хотела показаться смешной. Очень смешной. Как с Алексом. Или тем более — с Грегором. Нет. Что угодно, только не это. Держись, думала она. Держись. И сидела неподвижно. Тело больше ни на что не реагировало. Потом она встала. Поменяла девочкам постельное белье. Те вернулись в большом возбуждении. У бабушкиной подруги они видели собак. Тетя Зойтер и им может достать собачку. Они хотят собаку. Они все будут делать. И будут любить собачку. Хелене не хотелось спорить. Это нужно очень основательно обдумать. А им пора купаться, и побыстрее. Если они хотят, она почитает им вслух. Дети нехотя отправились купаться. Хелена почитала им "Дон Кихота".
В десять часов зазвонил телефон. Хелена выдернула вилку из розетки и пошла спать.
На следующий день все долго спали. Была суббота. Хелена проснулась от звонка в дверь. Она не вынула ключ из замка. Не хотела, чтобы Грегор застал ее врасплох. Хелена хотела поменять замок. Но это слишком дорого. Хелена надела халат. Даже не взглянула в зеркало. Грегор теперь обойдется и так. Ее даже радовала возможность предстать перед Грегором в затрапезном виде. Все равно она его не впустит. Хелена накинула цепочку и приоткрыла дверь. "Мы еще спим. Твоя мать очень поздно вернулась вчера с девочками", — сказала она в щелку. "Тогда нужно сварить кофе. Уже почти одиннадцать", — отвечал Хенрик. Хелена захлопнула дверь. На миг застыла. Потом сбросила цепочку. Снова открыла дверь. Оставила ее открытой и помчалась в ванную. Пусть он посидит в гостиной. Она сейчас, крикнула сквозь закрытую дверь ванной. Хелена умылась. Намочила в ледяной воде губку и положила на глаза. От холода заломило скулы и надбровья. Хелена накрасилась. Тут же умылась снова. Ничего не поделаешь. Она ужасно выглядит. Она пошла на кухню и принялась варить кофе. Пошла поднять девочек. Катарина сидела за своим столом и рисовала. Барбара спала. Хелена отправила Катарину в ванную. Вернулась на кухню. Хенрик сидел в гостиной. Хелена позвала его на кухню. Он стал ей чужим. Она не понимала, о чем с ним говорить. Хенрик выглядел отдохнувшим. Поздоровевшим. Свежим. Он не смог дозвониться до нее. Поэтому взял и пришел. Это правильно? А то он может уйти и вернуться позднее. Хелена долго молчала. Доставала еду. Посуду. Приборы. Сначала всем надо позавтракать, сказал Хенрик. Поговорим потом. Они сидели за столом на кухне. Завтракали. Катарина оделась. Барбара сидела в халате. Бурчала в свою чашку с какао, что могла бы еще спать да спать. Хелена не успела одеться. Собиралась привести себя в порядок, пока все завтракают. В дверь позвонили. Громко. Нетерпеливо. Несколько раз. Хелена как раз клала себе сахар в кофе. "Это папа!" — закричала Барбара и бросилась к двери. Хелена хотела позвать ее обратно. Но как? Крикнуть: "Не смей открывать своему отцу!"? Барбара повернула ключ, который продолжал торчать в замке. Дверь распахнулась. Барбара бросилась Грегору на шею. "Папочка!" Она потащила Грегора на кухню. К столу. Достала ему чашку и тарелку. Хелена видела всю картину глазами Грегора. Робкая Катарина ушла в себя. Хелена только что из постели. В халате. Хлопочет по хозяйству. Волосы схвачены резинкой. Бледная. Морщины от уголков глаз резкой линией тянутся к щекам. От слез. Круги под глазами у Хелены бывали и после бурных ночных ласк. Кому это знать лучше, чем Грегору. И еще Хенрик. Незнакомый мужчина за столом на Грегоровом месте. Завтракает. Для Грегора Барбаре пришлось притащить кресло. Хенрик тут же встал, чтобы поздороваться с Грегором. Барбара сказала ему: "Это мой папа!" Хенрик пожал Грегору руку. Барбара подвинула ему кресло. Он сел рядом с Катариной, пившей какао. Ничего не говорившей и за всем внимательно наблюдавшей. Хелена налила Грегору кофе и пошла одеваться. В ванной до нее дошло, насколько эти мужчины похожи. Оба стройные. Хенрик выше. Оба брюнеты со светлыми глазами. У Хенрика волосы темнее. И длиннее. Но в остальном… Одинаковая манера одеваться. Хенрик был на десять лет младше Грегора. Как минимум. Хелена не знала точно, сколько лет Хенрику. Хелена умылась. Потом присела на край ванны и задумалась. Почему приехал Хенрик? Он же ни разу не позвонил. А обещал звонить каждый день. Почему появился Грегор. Как с ним говорить. Что у них с Пупсиком. Существует ли еще фрау Гертнер. Больше всего Хелене хотелось уйти и бросить их всех. Но на это не хватало эмоций. Вдруг все чувства ушли. Она умолкла. Внутренне. И ничего ее не удивляет. Хотелось залезть с головой под одеяло. Хелена открыла душ. Смотрела на воду и слушала, как она шумит. Потом вернулась к действительности. Вымылась. Мыться, особенно тереть спину, было утомительно. Краситься не стала. Если она кому-то нужна, пусть принимает ее такой как есть. Оделась и вернулась к завтраку. Катарина ушла. Мужчины углубились в разговор об итальянской политике. Барбара сидела с ними и слушала. Хелена начала убирать со стола. Хенрик вскочил и принялся помогать. Грегору тоже пришлось помочь. Складывая посуду в посудомоечную машину, мужчины продолжали беседовать. Хелена взяла газету, что принес Грегор, и села в гостиной. Дома ничего нет. Срочно нужно в магазин. Вчера она ничего не сделала. Уйти, пока здесь Грегор. Или заставить уйти Грегора. Мужчины стояли в кухне и разговаривали. Потом Грегор ушел. Попрощался с дочерьми. У него нет времени, чтобы пойти с ними куда-нибудь. Ему нужно работать. "Большой привет Пупсику!" — крикнула ему Хелена из гостиной. Грегор подошел к двери. Посмотрел на нее. "Что ты имеешь в виду?" — спросил он. Хелена рассмеялась. "Молчать!" — прошипел он. На мгновение его лицо исказилось от ярости. В ответ Хелена улыбнулась. Грегор немедленно снова обернулся к девочкам. Подчеркнуто ласково отвечал на упрек Барбары в том, что у него никогда нет для них времени. Хелена смеялась. Грегор ушел, хлопнув дверью. Хенрик пришел из кухни и сел рядом с Хеленой. Она еще долго смеялась.
Хелена сидела в гостиной. Хенрик беседовал с Катариной. Та стояла, прислонившись к матери. Опершись о ее колени. Хелена хотела ее отослать. Но девочка прижалась крепче. Хелена спросила Хенрика, когда он приехал в Вену. Или он прямо с вокзала? Как ему удается выглядеть таким бодрым? После ночи в поезде. Хенрик сидел. Отвечал с улыбкой. Рассказывал Катарине, как на вокзале можно принять душ. Закинул ногу на ногу. Качал ногой. Выглядел очень элегантно. И уверенно. Хелена послала Катарину посмотреть, что делает Барбара. Пусть она наконец оденется. Девочка нехотя пошла. Застряла у дверей. Пришлось буквально прогнать ее. Хелена встала и подошла к окну. Глядела на зеленые верхушки деревьев. Хенрик остался сидеть. Смотрел на нее. Она повернулась к нему. Быстро. Стремительно. Наорать на него! Ничего не сказала. Снова повернулась спиной и смотрела в окно. Хенрик сидел в том самом кресле, в котором она вчера плакала. Хелене нечего было сказать. Как раз тогда, когда она решила предъявить ему свои обвинения, она больше не знала, что сказать. Все обвинения стали смехотворными. Вдруг. Смешно сказать. Что может понять этот человек. Он ничего о ней не знает. Во всяком случае, не больше, чем она о нем. И даже этого она больше знать не хочет. Она больше не хочет спать с ним. Даже вспоминать об этом не хочет. Она не хочет, чтобы он сидел в этом кресле. В том самом, где она с ним рассталась. С представлением о нем. С нее хватит. Как от него отделаться. Прогнать? Просто вежливо выставить. Как того из банка. Хелена подошла к дивану. Села. Она выгонит его. И ей срочно нужно в магазин. Полдвенадцатого, через полчаса все закроется. Хелена начала терять терпение. Хенрик наклонился к ней и сказал: "Я пришел к тебе. Потому что подумал, что могу у тебя остаться". Хелена посмотрела на него. Услышала, как отвечает: "Отлично". И: "А где твои вещи?" Он оставил их в камере хранения на Южном вокзале. Но. Это всего лишь знакомая ей сумка. Хелена смотрела и слушала себя. Как звучат слова. Как он обнимает ее. По-братски заботливо. Как она дает себя обнять. Как потом они едут к "Майнлю" на Кроттенбахштрассе. Как магазин уже закрылся. Как они едут обратно. Как она достает из шкафа одеяло. Одеяло Грегора, некогда туда убранное. Как она стелет постель. Как раздумывает, что бы сказать девочкам. Что нужно сказать. У них никогда не ночевал ни один мужчина, кроме Грегора. И Хелена видела, как ей всего этого не хочется. Как она ненавидит Хенрика. За те бессчетные часы, что она ждала его звонка. Что глядела, не отрываясь, на телефон. Как ей хотелось накричать за это на него. Ударить. И как она тут же соглашалась на все. На любое его объяснение. И все это — из-за Грегора. Из-за того, что Грегор подал чужому ребенку плюшевую игрушку. Как она боится. Остаться вечером наедине с Хенриком. И как она не чувствует себя.
С детьми проблем не было. В доме — никакой еды. Погода отличная. Ей хотелось из дому. Девочки сложили в сумку книги. И яблоки. Хелена взяла подстилку, и они поехали в Венский лес. Когда они ездили туда с Алексом, Хелена приметила одно кафе. Они никогда не заходили туда. Ведь Алекс не мог бывать с ней на людях. Поэтому они встречались у входа на кладбище Деблинга и ехали потом в Венский лес. На ее машине. Потому что ее машину никто не знал. Они болтали и смеялись. Дома в конверте Хелена хранила фотографии тех прогулок. Гитта наняла частного детектива. На фотографиях они просто сидели в машине и ехали. Была только одна, где их автомобили стоят рядом. И еще одна, где они выпивают в кафе "Залеттль". Гитта еще много месяцев спустя продолжала злиться на то, во что обошлись ей эти снимки. Она подарила их Хелене. Ее ведь на снимках нет. В конце концов. Хелене и по сей день делалось дурно, когда она вспоминала об этом. Кто-то ехал сзади и фотографировал. А они ничего не замечали. Во время этих поездок Хелена постоянно видела вывеску "Отличные обеды у «Бонки»". Туда-то они теперь и поехали. "Бонка" оказался длинным зданием с темным залом. Еще там был маленький садик, где тоже можно сидеть. Для девочек были венские шницели с жареной картошкой. И кетчупом. После еды они пошли в лес по широкой аллее среди буков. Дойдя до поляны, разложили на траве подстилку и сели. Катарина не отходила от Хелены. Хенрик, судя по всему, превосходно себя чувствовал. Болтал с детьми. Шутил. Девочки рассказывали о школе. О бабушке. И что делали собаки тети Зойтер. Как их зовут. Какие они чудные. И им тоже хочется собачку. Если мама позволит. Хенрик рассказал о своей собаке. Сеттере. Его звали Лорд Байрон. Он очень его любил. Но он всегда в разъездах. Никакая собака такого не выдержит. Он считает, что иметь собаку — очень важно. Тем более — в их возрасте. Девочки были от Хенрика в восторге. В собачьем вопросе у них появился союзник. Хелена устала. Полянку, на которой они расположились, нашел Хенрик. Хелена просто участвовала во всем. Она заплатила за обед. Она остановила машину там, где предложили Хенрик и девочки. Она тащилась позади всех. Села на лужайке. Не в состоянии вспоминать об утренних событиях. Что все это значит. Что должен подумать Грегор, застав ее в халате за завтраком с совершенно незнакомым мужчиной. Какую роль это может сыграть в ее положении. Она сказала себе, что необходимо найти адвоката. Такого, который не знаком с ее отцом. Наверное, это не очень сложно. Хелена сидела, прислонившись к дереву. Барбара носилась. Катарина рисовала. Хенрик читал привезенную с собой газету. Хелена думала о том, что все — не так. Она должна собраться. Найти решение. Собраться. От одного этого слова снова навалилась усталость. Хелена задремала. Прежде такого никогда не бывало. Прежде ей все время нужно было чем-то заниматься. Она не умела просто сидеть. Только сидеть. И смотреть. По земле бегали солнечные зайчики. Трава — высокая и тонкая. Светло-зеленая. Серебристо-серые стволы буков. Гладкие на вид. Спиной же она чувствовала, что кора — шершавая и в трещинах. Трава колыхалась под ветром. Зайчики вспыхивали и гасли в тени. Тепло. За обедом Хелена выпила маленькую кружку пива. От этого мысли делались еще более расплывчатыми. Засыпая, Хелена вспомнила, какой видела ночью сон. Ей снилось, будто она умеет играть на всех музыкальных инструментах. Больше ничего не вспоминалось. Только удовольствие от того, что она владеет всеми инструментами. Она улыбнулась. Проснувшись, обнаружила, что осталась на лужайке в одиночестве. Ничего не слышно. Только ветер в кронах. Ее пронзил страх за девочек. Она ведь ничего не знает об этом мужчине. На ум пришли кинофильмы. Хенрик ведь может с девочками… Хелена сидела, прислонившись к дереву. Хватило бы мига. Миг — и все уже не так, как прежде. Паника перешла в раздумье. В желание никогда больше ничего не делать. Хелена думала о том, как любит своих дочек. Почему ей мало просто вырастить их? Почему этого мало? Хелена услышала голоса. Девочки визжали. Играли в пятнашки. Хелена закрыла глаза. Сделала вид, что и не просыпалась. "Соня!" — кричали дочери и прыгали вокруг нее.
Только поздно вечером Хелена и Хенрик остались наедине. Они заехали в еще один кабачок. По дороге домой девочки позвонили в бабушкину дверь. Пришлось пригласить ее зайти. Она выпила две рюмочки хереса. Разрумянилась и запечатлела, прощаясь, на Хелениной щеке влажный поцелуй. Шепнула, что все понимает. Хенрик превосходно ладил со всеми. Даже с Грегором. Хелена пошла за водой, чтобы выпить бурбона. Девочки наконец уснули. На кухне не прибрано. Хелена поставила в холодильник молоко и масло. А посуду мужчины сунули в машину. Забыв при этом приборы. Варенье. Сахарница. Коробка с кукурузными хлопьями по-прежнему стояла на столе. Валялись салфетки. Несвежая скатерть усеяна крошками. В раковине кофейник. Полотенца раскиданы. Яблоки, которые брали с собой, но так и не съели, лежат на холодильнике. Подстилка брошена на кресло. В прихожей — грязные детские кроссовки. В ванной — перепачканная одежда. Мокрые полотенца. Разбросанные губки. Завтра, подумала Хелена. Вернулась к Хенрику. Хотела сказать ему, что лучше все-таки поискать пансион. Хенрик улыбнулся ей. Хелена даже и представить себе не могла, что когда-то они спали вместе. И как она по нему тосковала. По нему. Хенрик улыбался ей. "Я полностью в твоей власти. Мне абсолютно некуда идти", — сказал он. Хелена замерла. Зазвонил телефон. Хелена пробормотала: "Извини, пожалуйста". Взяла трубку. Пупсик. Она бросила трубку. Сразу же телефон зазвонил снова. Хелена выдернула вилку. "Почему? — спросила она Хенрика. — Что случилось?" Хенрик рассказал ей, что жил в Милане с немкой, дочерью врача из Мюнхена. Они расстались. И ему пришлось уехать. Пока. Пока она не уедет. Потом комната остается за ним до конца сентября. Но сейчас… Сейчас у него нет никакого жилья. И все равно он хотел переехать в Вену. Он найдет работу, на худой конец — станет давать уроки. Разве ее это не радует? Теперь они смогут быть вместе. Хелена не понимала, о чем он. Она предложила: "Поехали. Заберем твои вещи". Было около одиннадцати. Южный вокзал наверняка еще открыт. Они поехали на Южный вокзал.
Хелена ехала по Гюртелю к Южному вокзалу. Полно машин. Перед барами со стриптизом и борделями на Гюртеле все время образовывались пробки. Хелена перестроилась в левый крайний ряд. Машины парковались во втором ряду. В третьем движение замедлялось. Водители оценивали проституток, которые, куря, бродили по тротуару. Кто-то покупал мороженое. Кто-то уже ел его. Хелена ничего не говорила. Хенрик сидел рядом. Смотрел вперед. Ни разу не обратил внимания на мелькающие огни или кричащих, смеющихся, поедающих мороженое прохожих. Всю дорогу до вокзала он промолчал. Хелена нашла место для машины со стороны Швейцарского сада. Когда она уже собралась вылезать, Хенрик удержал ее. Она снова села. Молчала. Хенрик крепко сжимал ее запястье. Он сам сходит. Ни к чему ей лишние хлопоты. Разве он не понимает. Хелена сидела молча. Смотрела на улицу. Здесь машин почти не было. Вокзал ярко освещен. Оранжевые отсветы падают на окрестные дома. Хелена спросила Хенрика, отчего он не звонил. Не дал знать о приезде. Он ведь знает ее положение. "Я полагал, того, что я люблю тебя, довольно", — сказал он. "Но. Вдруг мне об этом не известно. Что мне тогда делать?" — "Я думал, любовь выше таких вещей. Я не знал, что я… Я думал, ты знаешь. Должна знать. Хелена. Ты же должна знать, что я тебя люблю". Хелена очнулась. Вышла. Внутри была пустота, тошнило. Она не смогла сдержать смех. Пошла ко входу. Под навесом стояли мужчины. Бородатые. Темноволосые. Неподвижные. Меж них сновал продавец "Курьера". Размахивал газетами. Но тоже молча. Хелена прошла между ними. Хотелось растолкать их. Распихать. Устроить перебранку. Дико поругаться с кем-нибудь. Мужчины даже не смотрели на нее. Не уступали дороги. Автоматические камеры хранения — прямо. "А номер у тебя какой?" — спросила Хелена. Хенрик сунул руку в карман брюк. Пошарил там. Похлопал по карманам. Снова сунул руку в брючный карман. Потом во внутренние карманы пиджака. Повторил все еще раз. Растерянно посмотрел на Хелену. Изумленно. Он стоял в освещенном неоновым светом проходе к камерам хранения. И начал поиски в третий раз. Поспешно. Хелена взяла его за руку. Потянула в маленький бар. "Надо выпить сладкого вермута", — сказала она. Остановилась у стойки. "Он покажется тебе омерзительным. Но сейчас это необходимо". Хелена спросила две рюмки сладкого вермута. Спросила, есть ли он. Женщина за стойкой отвечала утвердительно. Поставила перед ними две рюмки. Достала бутылку. Наполнила рюмочки до краев. Чуть не перелила. Женщина рассмеялась. Хелена отпила. Не поднимая рюмки. Наклонилась и втянула вермут. Не смогла сдержать смех и поперхнулась. Поглядела на барменшу. Они обе смеялись. Хелена закашлялась. Хенрик взял свою рюмку, высоко поднял ее и выпил. Не пролив при этом ни капли. "Однако вы очень щедры", — проговорила Хелена сквозь кашель. Барменша молодая. Полная. У светлых крашеных волос темные корни. "У меня сегодня день рождения", — сказала она. Снова расхохоталась. Хенрик пригласил ее выпить по рюмочке. Вздохнув с улыбкой, она сообщила, что больше не может. Она и так перебрала. Это же заметно по тому, сколько она налила им. Она уже под хмельком. Хелена и Хенрик выпили еще по рюмке за ее здоровье. Хихикая, Хелена нагнулась к рюмке. "Тогда тебе придется надеть пижаму Грегора. Они все остались". Они смеялись. Брюки будут коротки. Да. "А понадобятся ли они?" — спросил Хенрик. Он обнял Хелену за талию и привлек к себе. Хелена прижалась к нему. Потом, в постели, она зажимала Хенрику рот, даже если он стонал совсем тихо. Дети не проснулись. Хелена все время вставала проверить, действительно ли дверь в спальню заперта.
В воскресенье был День Матери. Дедушка и бабушка в Хитцинге изъявили желание повидать внучек. Хелена их повезла. Пока они долго ехали через Шоттенхоф, она раздумывала, как быть с Хенриком. Взять его к родителям — немыслимо. Оставить сидеть в машине? Хелена проехала мимо родительского дома и припарковалась ниже по улице. Сказала Хенрику, что сейчас вернется, и выпустила детей. Если бы Хенрик вышел, его бы увидели из дома. Хенрик только улыбнулся. Пусть она не торопится. Если станет скучно, он прогуляется. Хелена с благодарностью улыбнулась в ответ. Девочки уже добежали до калитки и звонили. Завидев деда, запрыгали и закричали, что у них есть кое-что для бабули. Секрет. Свои подарки Хелена обнаружила за завтраком на столе. Барбара связала крючком прихватку, а Катарина вышила подушечку для булавок. Хелена немедленно пустила прихватку в дело, умолчав, как сильно при этом обожглась. Прихватка была очень редко связана. Подушечку утыкали булавками и положили к шитью. Девочки зорко следили за тем, как она отнесется к дарам. Бабушкам они нарисовали маленькие картинки. С сердечками. И поцелуями. И всего хорошего бабулям тоже. Отец Хелены обрадовался внучкам. Он смеялся и не выдавал их секретов. Хелена смотрела на него. С внучками он казался совсем чужим человеком. И они не боялись его. Хелена вошла в дом вместе со всеми. Она не приготовила матери никакого подарка. Она пожелала ей счастья. Многочисленные ужасные скандалы минувших лет окончательно дали ей понять, что День Матери Хелена не празднует. Хелена была разочарована. Матери это стало безразлично. Она больше не сердилась. Не обижалась. Отвернулась к внучкам. Хелена стояла в прихожей. Удивленно сказала: "Похоже, я вам не нужна. Или все-таки?" — "Нет. Нет. Ступай себе. И приезжай за ними не раньше полдника". Отец даже не поглядел на нее. Хелена поцеловала дочек. Дала им последние наставления. Ушла. Короткая дорожка в палисаднике. Захлопнула калитку и поспешила к машине. Распахнула дверцу, рухнула на сиденье и завела мотор. Рванула так, что завизжали шины, словно за ней гнались. Хенрик бросил на нее удивленный взгляд. Он вытащил из кармана книжку и читал. Лишь от Хитцингской площади Хелена поехала с нормальной скоростью. "Ну? И что мы теперь предпримем?" — спросила она. Она с удовольствием вернулась бы обратно. На Ланнерштрассе. И — в постель с Хенриком. Не думая о детях. Так и столько, сколько захочется. Именно об этом она думала, спрашивая отца, нужна ли она им. "Давай поедем за город! Воскресенье ведь!" — отвечал Хенрик. "На юг? На север? На запад? На восток?" — спросила Хелена. Она была разочарована. Но не могла сказать, чего хочется ей.
Хелена поехала в Бургенланд. Сперва в сторону Лаксенбурга. Потом — к Айзенштадту. День теплый. То солнце. То набегают облака. Теплый ветер носит яблоневый цвет. Хелена ехала проселками. В садиках цвели последние тюльпаны и золотой дождь. И кусты. За Санкт-Маргаретен Хелена свернула на полевую дорогу. Въехала на холм. Оттуда было видно озеро Нойзидлер. Блестело, как зеркало. Длинное. Они вышли и пошли вперед. Хенрик крепко обнимал Хелену за плечи. Полюбовавшись на озеро, они присели под абрикосовым деревом на краю виноградника. Так озера не было видно. Хелена встала. Снова села. Решила сесть на ветку. Хенрик рассмеялся и тоже встал. Обнял ее. Крепко. Хелена чувствовала его. Его сильные объятия. Они целовались. Хенрик хотел идти дальше. Отпустил ее. Но Хелена не отпускала его. Поверх его плеча она быстро оглядела окрестность. Никого. Обед. Никто никуда не идет и не едет. Все за воскресным обедом. Особенно торжественным по случаю Дня Матери. Хелена потянула Хенрика вниз. Склонилась над ним. Расстегнула молнию его брюк, прильнула губами. Она лизала, сосала, терла и облизывала его пенис. Губами. Языком. Нёбом. Семя наполнило ей рот. На миг она задохнулась. Она могла бы так еще долго. Забыла обо всем. Глотала и глотала. На вкус семя было горьковатым. Хенрик не проронил ни звука. Хелена не решалась взглянуть ему в лицо. Ей вдруг стало ужасно стыдно. Она вскочила и пошла обратно. Взобралась на холм. Глядела на озеро. Чувствовала себя ужасно. Надо же держать себя в руках. Хелена стояла на холме и не представляла, как сможет вернуться к машине. Хенрик стоял внизу и махал ей. Чтобы она спускалась. Хелена села на траву. Может, он поднимется. Тогда все снова будет хорошо. Но он не пришел. Спускаясь, Хелена поскользнулась. Поцарапала руки. На правой ладони содрала кожу там, где обожглась утром. Вернулась со слезами на глазах. Хенрик осмотрел ее руки. Потребовал аптечку. Смазал царапины и заклеил их пластырем. Спросил, делала ли она прививку от столбняка. Взял ключи от машины. "Ах, Хелена!" — молвил он, целуя ее в лоб. Слов у Хелены не было. Хенрик обнял ее, прижал к себе. Хелена думала о том, что теперь можно заплакать. Прижалась к нему. Спрятала лицо у него на плече. Не могла ни о чем думать. Отдалась объятиям. Ей было грустно. Очень грустно. Прижимаясь с закрытыми глазами к его плечу, она вдруг вспомнила тех мужчину и женщину. Женщина была в чем-то красном. Мужчина — в темном. В костюме. Деловом. Они стояли на углу Ланнерштрассе и Коттажгассе. Наклонились к ребенку. Ребенок лежал под велосипедом. Неподвижно. Она проезжала мимо. Мужчина и женщина как раз выпрямились. Оглядывались. Хелене никогда не узнать, что там стряслось. Сейчас, прижавшись к Хенрику, она все видела эту женщину, склонившуюся к ребенку. Как она поворачивает голову. А мужчина стоит, уже распрямившись. Поворачивается всем корпусом. Оглядывается по сторонам. Ребенок неподвижен. На языке у Хелены был вкус семени Хенрика. Сухой. Пыльный. Горький. И теплый. Ребенок лежал. Ребенок лежал неподвижно. Ребенок был старше, чем ее дети сейчас. Лет десяти-двенадцати. Правой щекой Хелена чувствовала ткань пиджака. Открыла глаза. За плечом Хенрика — холм. Над ним — небо. Синее, и облака. Солнце за облаком. Хелена глядела в небо. Так она больше не видела того ребенка. Как он лежит. И взрослых. Как они наклоняются. Хелена ощутила собственную слабость. Потом они пообедали в Русте. В шесть Хелена забрала девочек. Они объелись тортом. Ужинать не хотят. Хелена хотела спать. Хенрик хотел пойти куда-нибудь. Хелена дала ему ключи от квартиры и от парадного. Лежа в постели. Перед тем как уснуть. Хелена попыталась вспомнить, когда же это было: несчастный случай с ребенком.
В два Хелена проснулась. Вернулся Хенрик. Она услышала, как он отпирает и потом снова запирает входную дверь. Он старался не шуметь и на цыпочках вошел в спальню. Разделся при свете уличных фонарей. Хелена смотрела на него. Он раздевался. Спокойно и осторожно складывал одежду, одно за другим. Остался нагишом. Поискал под подушкой пижаму. Пока он так стоял, до Хелены вдруг дошло. Хенрик был обрезан. Поэтому его пенис всегда выглядел длинным и напряженным. А Хелена-то думала, что это желание. Вызванное ею. Хелене стало стыдно собственных глупости и неопытности. Она так рассердилась на себя, что хотелось кричать. От ярости и стыда. И не хотелось больше таких открытий.
Хелена отправилась в ломбард на Кайзерштрассе. Хенрик занял у нее две тысячи. Хелена попыталась объяснить ему, насколько мало у нее денег. Но они нужны ему. Как она не понимает. Он не может существовать без гроша в кармане. И так скоро, насколько это возможно, он начнет зарабатывать. И кое-что ему еще причитается в Италии. И его родители обещали прислать. Но Хеленины деньги кончились. Во вторник она приготовила на ужин императорский омлет. Положив в него на яйцо меньше, чем полагалось по рецепту. Все припасы подходили к концу. На завтрак она открыла последнюю упаковку молока, вылила его в кукурузные хлопья. Но хлопьев тоже была последняя коробка. Необходимо купить хлеба. Яиц и ветчины. Кончилась зубная паста. Хелене пришлось разгладить тюбик тупой стороной ножа, чтобы девочки смогли почистить зубы. Сама она почистила зубы солью. Туалетные принадлежности, потребовавшиеся Хенрику, который так и не нашел ключ от камеры хранения, обошлись дорого. Хелена заехала на Кайзерштрассе перед работой. По телефону она выяснила, что они открываются в полвосьмого. Магазинчик был маленьким. Дверь со стеклом. Золотыми буквами написано "Покупка золота и серебра". Дверь серая, пыльная. Стекло грязное. Внутри все старое и обшарпанное. Давным-давно не ремонтированное. В зальчике стояли очень старая женщина и мужчина лет шестидесяти. За прилавком — мужчина в сером халате. В очках, сползших на кончик носа. Он обращался к женщине. Говорил тихо. Незаинтересованно. Хелена сразу поняла, что торговаться с этим человеком бесполезно. Он вообще не глядел на посетителей. Говоря с ними, он обращался к стене. На весах у него лежали две серебряные ложки. Кофейные. Он смотрел на стрелку весов, пока та не замерла. "Сто двадцать семь шиллингов". Женщина недовольно что-то пробормотала. Мужчина достал из ящика деньги и отсчитал причитающуюся ей сумму. Повернулся к мужчине перед Хеленой. Старуха долго глядела на деньги. Потом убрала их. И ушла. Хелена видела себя. Продающую последние серебряные ложки. Сто двадцать семь шиллингов. Хватит на девять или десять бутербродов с ветчиной. Или на пятнадцать — с колбасой. Для троих. А теперь — для четверых. На эти деньги можно протянуть один день. Если в доме остался кофе. Хелена вспоминала. Что у нее есть такого, что можно продать. Мужчина перед ней выложил на прилавок какие-то комочки. Кое-где они поблескивали. Но в основном были серыми. Мужчина в сером халате вставил в глаз лупу и принялся разглядывать комочки. Брал их пинцетом. Потом взвесил. "Четыре тысячи четыреста двадцать шесть шиллингов", — произнес он. Мужчина пожал плечами. Хелена наблюдала, как были отсчитаны и спрятаны деньги. В кармане ее блайзера лежало колье. Она подала его мужчине. Колье в кармане нагрелось. Мужчина разглядывал колье в лупу. Проверил пробу. Пересчитал подвески. Это колье Хелене досталось по наследству от одной престарелой соседки. Однажды она вернулась домой, и мать подала ей футляр. Сказала, что это — для нее. И отвернулась. Хелена открыла футляр и обнаружила колье. Соседка написала записочку с пожеланиями счастья и положила ее под колье. Написала: "Моей дорогой Хелене". Наследники принесли это сегодня. Старуха хотела, чтобы это досталось Хелене. Хелена смотрела, как колье раскачивается в руке мужчины в сером халате. Могла ли соседка догадываться о таком конце своего колье. "За это я могу дать вам девять тысяч шестьсот шиллингов", — произнес мужчина. Хелена обрадовалась, что никого больше нет. Взяла деньги и ушла. Идя к машине, попыталась припомнить имя старой соседки. Не вспомнила. Прошло пятнадцать лет. Примерно. Надо спросить у матери. Хелена почувствовала, как благодарна этой старой женщине. Она едва помнила ее. Никогда не была с ней особенно близка. Старуха глядела со своей веранды в сад Хелениных родителей. И махала рукой. Иногда. Хелена сидела в машине. Думала о том, что все оказалось не так уж трудно. Мужчины, отбирающие кредитные карточки. Продажа драгоценностей. Не хватает только судебного исполнителя. Но и его банк наверняка пришлет. Вдруг она почувствовала, что справится. Может справиться. У нее есть еще украшения. Пока никто голодать не будет. Хелена поехала на работу. Комочки, которые выложил на прилавок толстый мужчина, были золотыми пломбами. Зубными. В этом Хелена была уверена. Зубов толстяка она не видела. Но разве можно так просто выковырять пломбы из собственных зубов? Хелена полагала, что это не так-то просто. Откуда же они у него?
На работе Хелену ждали фотографии. Они никуда не годились. Не заметное невооруженному глазу стало очевидным на черно-белых снимках. Кожа у манекенщицы была вся в складках. На спине они возникали при движениях рук и плеч. Хуже всего — вдоль ребер. Резкие темные линии. На плечах. Когда поднимаются руки. Над локтями кожа собиралась широкими складками и свисала вниз. Как будто женщина была раньше толстой и быстро похудела. На ягодицах — целлюлит. Сразу понятно, отчего женщины на фотографиях так отставляют зад. Или нагибаются. Но для снимков с аппликаторами на бедрах надо было стоять прямо. Хелена показала снимки фрау Шпрехер. Они единодушно пришли к заключению, что такие фото только отпугнут покупателей. Хелена и фрау Шпрехер пили кофе и потешались над моделью. Эту особу звали Сабина Новотная. Имя стояло на счете, присланном агентством по почте. Теперь-то фрау Шпрехер понимала, почему та сказала Надольному, чтобы он звал ее Бини или Бинхен. Она это услышала, когда подавала кофе. Как эта особа ломалась! И без малейшего на то права. Неподкупный объектив все и показал. Хелена и фрау Шпрехер были весьма удовлетворены. Они-то поняли все с самого начала. Хелена удивлялась. Как можно было не заметить такого. Загорелое тело женщины и сейчас у нее перед глазами. И двое мужчин в дверях кабинета Надольного. И как они уходили. Оба мужчины, а манекенщица — посередине. Вызывающе виляя бедрами в мини. И все ведь знали, что под этой юбчонкой на ней ничего нет. Хелена отнесла фотографии Надольному. Можно ли признать их удовлетворительными, спросила она. С каждым новым снимком Надольный приходил все в большую ярость. Он изрыгал ругательства. По адресу модели. Мошенница. Обвела его вокруг пальца. Является сюда в качестве обнаженной натуры, а выглядит потом как тощая бабулька. Хелена спросила, как же теперь быть с фотографиями. Надольный с отвращением швырнул снимки на стол. "Итак. Все еще раз с самого начала", — вздохнул он. И пусть Хелена не вздумает перевести агентству хоть грош. Он с этим разберется. А они влипли. Нестлер немедленно закрутил роман с этой Сабиной. Они поняли друг друга с полувзгляда. Пожалуй, она и сейчас у него в Швейцарии. Следовательно. Им придется взять фотографии. Так вот. Но ни за что не показывать их Нестлеру. Не дай Бог ему, Надольному, показать Нестлеру, каков его зайчик. В действительности. Без пяти бокалов шампанского и водки с тоником. С другой стороны. Нестлер непременно спросит о снимках. Захочет их получить. Пожалуй, попросит увеличить. Надольный застонал. Хелена считала, что так ему и надо. А то пускаются во все тяжкие. Вот и получили по заслугам. Надольный нагнулся к ней через стол. Нечего ей так ухмыляться, сказал он Хелене. Это она во всем виновата. Только она. Она-то зачем там была? Мужчины не могут соображать, когда в комнате голая женщина. А она должна была заметить все сразу. Ей-то это должно было броситься в глаза. Вот. Надольный зло смотрел на Хелену. На минуту она утратила дар речи. От возмущения. Тут же навернулись слезы. От несправедливых упреков. Потом она разозлилась. Почувствовала, как сужаются глаза. Кровь бросилась в лицо. Она набрала воздуха. Спросила, а имело ли это смысл. И было ли вообще возможным. Говорить что-либо при Нестлере. Да? Ведь они оба, Нестлер и он, Надольный, были свято уверены в высочайших достоинствах юной дамы. Ей же это безразлично. Все это. Если кто-то что-то и должен был видеть, так это фотограф. Они же с Нестлером походили на оленей во время гона. И это он нашел манекенщицу. И это его можно считать своего рода экспертом в таких делах. Это он — специалист. Как же ей усомниться. Хелена встала и вернулась к своему столу. С трудом удержалась, чтобы не хлопнуть дверью в кабинет Надольного. Швырнула на стол толстый конверт с фотографиями и упала в кресло. Заглянула фрау Шпрехер. Подмигнула ей. Из-за двери доносился голос Надольного. Он громко и резко говорил с кем-то по телефону. Фрау Шпрехер удалилась. Хелена сидела. Снова навалилась усталость. Надо уйти. Все-таки она дала отпор. Она знала, что надо уходить немедленно. Сию секунду. Ей надо быть уже у двери. Потом — коридор. Вызвать лифт. Сесть в него и спуститься. Поехать домой. Там Хенрик. Он не встает раньше одиннадцати. Лечь к нему в постель. Любить друг друга. Правда, Хенрику больше не нравились сюрпризы. Он должен подумать о своем положении. И Хелена больше не отваживалась нападать на него так, как вначале. Хенрик сам решал когда. И не так уж часто. Не так часто, как хотелось бы Хелене. Значит, не домой. Тогда — за город, на Каленберг. Сесть на скамейку и смотреть. Надольный вышел из своей комнаты. Хелена сидела как сидела. Надольный прошел мимо нее. Налил себе кофе. Он всегда сам наливал себе кофе, если собирался облагородить его коньяком. В других случаях кофе приносила фрау Шпрехер. Или Хелена. Эту проблему должна решить она, бросил он на обратном пути. Нельзя ждать от него, что он все будет делать сам. Он тоже не всесилен. Пусть Хелена найдет новую модель. Студентку-спортсменку. Да. Это будет лучше всего. Снова вызвать фотографа. О гонораре Надольный поговорит с ним сам. Да. Она принялась названивать. Доктор Штадльман удивился. Он же сразу сказал, что нужна другая экспозиция. И другая оптика. Не удивительно, что снимки испорчены. Он приехать не сможет. Хелене придется все сделать самой. Но она же все умеет. Съемки назначили на ближайшую пятницу. Хелена доложила об этом Надольному. А Нестлеру пусть скажет, что снимки испортил фотограф. Она все организует заново. А герр Нестлер наверняка не станет настаивать на Сабине. Он давно забыл о ней. Надольный кивнул и сказал, что в пятницу его не будет. Пусть она займется всем сама. Он не желает больше слышать. Обо всем этом. Хелена быстро заехала за покупками и приехала домой. Хенрика не было. Хелена купила готовые шницели. И салат. В лавке. Положила шницель для Хенрика в холодильник. После обеда она была в бюро одна. Надольный ушел и сказал, что сегодня не вернется. Фрау Шпрехер ушла к врачу. В четыре Хелена набрала миланский номер. Низачем. Просто от скуки. И из любопытства. Трубку снял мужчина. Хелена заколебалась. Он сказал: "Да, алло". Хелена попросила позвать Хенрика. Мужчина отвечал, что Хенрика нет. Что ему передать? Он скоро вернется. Самое позднее — в конце недели. А кто его спрашивает? Хелена положила трубку. Хенрик сказал, что у его немецкой подруги — новый приятель. А он туда никогда не вернется. Хелена ушла с работы на полчаса раньше. Болел желудок. Очень. Хорошо, что пообедала она не плотно.
Телефон зазвонил в два часа ночи. Хелена уже почти проснулась. Хенрик обычно возвращался в это время. Раздевался. Стараясь не шуметь. Ложился и обнимал ее. Хелена прижималась к нему. И они засыпали. От Хенрика пахло табаком и красным вином. Он был ласков и не хотел больше спать с ней. А Хелена хотела. Страшно. Но. Когда он бывал навеселе, ей приходили в голову странные мысли. Она боялась, что он вообще не знает, кто она такая. Называл ее чужим именем. И ей приходилось отзываться. Обниматься спокойнее. Усталость тоже помогала. Хелена решила, что это Хенрик. Звонит предупредить, что будет позже. Хелена сняла трубку. Сначала — молчание. Потом… Хелена уже хотела повесить трубку. Хриплый голос: "Хелена. Приезжай. Пожалуйста". Хелена едва узнала голос. "Приезжай. Пожалуйста", — шептала Пупсик. Хелена услышала, как упала трубка. Какой-то шум. Далекий. Неясный. Гудение. Плеск. "Пупсик! Пупсик! В чем дело, Пупсик?", — кричала Хелена в телефон. Услышала какой-то шум в детской. Положила трубку. Встала. Оделась. Ключ от дверей Пупсика пришлось долго искать. Она хотела выбросить его после встречи в парке. Потом швырнула в ящик, где валялось все то, для чего не находилось другого места. Бечевки. Проволока. Отвертки. Старые кольца для салфеток. Фольга. Свечки для именинных пирогов. Прищепки. Резинки. Лампочки. Куски мыла. Гвозди. Шурупы. Ключи. Хелена рылась в ящике. Взяла с собой все ключи, которые смогла найти. Наверное, опять ложная тревога. Приняла на таблетку больше, чем надо. И сладкая греза обернулась кошмаром. Стакан джина, после которого дальше жить невозможно. Хелена была в ярости. Почему она не звонит Грегору. Вот дура. Хелена положила ключи в карман своего вязаного жилета. Поехала на Каролинснштрассе. Пришлось ждать, пока уедет молочный фургон, разгружавшийся на Гусхаусштрассе. Она нервничала. Поскорее бы это кончилось. И она однозначно даст понять, что в будущем придется обходиться без нее. Наверное, у Пупсика есть телефон Грегора. Пупсик ведь такая. Не такая, как она. Пусть она звонит Грегору, пускай он разбирается. Хелене удалось поставить машину почти перед самым домом Пупсика. Окна квартиры — темные. Хелена подбирала нужный ключ. Подошел последний. Она поднялась на пятый этаж. Очень быстро запыхалась. От напряжения. И от злости. Одновременно снова навалилась усталость. Нежелание карабкаться по этой лестнице. Заниматься проблемами Пупсика. Вообще чьими бы то ни было проблемами. Хелена с трудом добралась до квартиры. Тяжело дыша, позвонила. Осторожно. Едва прикоснулась к кнопке. Хелена услышала, как в прихожую вышла Софи. Хелена заговорила с девочкой. Это она. Лена. Тетя Лена. Есть в замке ключ? Внутри? Нет? Не могла бы она нажать на ручку. Только для нее. Для тети. Софи убежала. Вернулась. Хелена слышала, что она подошла к двери. Попыталась достать до ручки. Несколько раз ничего не получалось. Потом наконец получилось. Хелена толкнула дверь. Осторожно. Чтобы не ударить Софи. Дверь открылась. Софи стояла в ночной рубашке. Глядела на Хелену. Сияла. Гордилась, что смогла открыть дверь. "Где мама?" — спросила Хелена. "Добрый вечер", — сказала Софи. Это была одна из игр Пупсика. Никто не мог заговорить или получить что-нибудь, предварительно не поздоровавшись как следует и не сказав "пожалуйста" и "спасибо". "Да. Софи. Скажи мне. Где мама". — "Добрый вечер", — повторила Софи и серьезно поглядела на Хелену. Хелена наклонилась. Протянула ей руку. "Добрый вечер, Софи". Девочка приняла руку и пожала ее. Потом бросилась Хелене на шею. Хелена подняла ее и, прижав к себе, отправилась на поиски. Пупсик лежала в ванне. Вся в блевотине и пене для мытья. Руки свисали наружу. Лоб прижат к краю ванны. Вода легонько плескалась, и лицо Пупсика то и дело скрывалось под водой. Трубка лежала там, куда Пупсик ее уронила. Короткие гудки отбоя. Хелена отнесла Софи в спальню. Усадила на кровать. Софи начала всхлипывать. Она не плакала. Она всхлипывала при каждом вздохе. Хелена громко заговорила с малышкой. Все будет хорошо. Она только поможет маме вылезти из воды. Да, Софи? Все будет хорошо. Только не плачь. Не о чем плакать. Все будет хорошо. Она позаботится. Она ей обещает. А она ведь всегда выполняет все свои обещания. Тетя Хелена. Прежде всего Хелена повесила трубку. Ногой отодвинула телефон в сторону. Начала вытаскивать Пупсика из ванны. Пупсик была очень худой. Ее лопатки резко выпирали под веснушчатой кожей спины. Хелена попыталась поднять Пупсика, чтобы обхватить ее и вытащить из воды. Пупсик все время выскальзывала у нее из рук. При виде блевотины Хелена чуть не разрыдалась. Хотелось заорать. От омерзения. Она едва боролась с тошнотой. Хелена ухватила Пупсика под мышки. Но мешал пышный Пупсиков бюст. Она снова выскользнула. Хелена выпустила воду. Она насквозь промокла. В конце концов ей удалось вытащить Пупсика из ванны, прижав ее к груди. Она сама чуть не упала, когда Пупсиковы ноги перевалились через край и стукнулись об пол. Хелена потащила Пупсика из ванной в спальню. Со стоном. Качаясь. Плача. Софи задыхалась, сидя на кровати. Глаза распахнуты. Каждый вздох судорожно вздымал ее грудку. В ногах у Пупсика запутались полотенца. Коврик из ванной. И игрушки. Хелена притащила все это за собой и взгромоздила Пупсика на кровать. Зад Пупсика был покрыт липкой коричневой массой. Хелене нечем было дышать. Несколько секунд она чувствовала только, как колотится сердце. Боялась, что сама упадет. Запах фекалий перебил все прочие запахи. Хелена подумала, и зачем только Пупсик сидела в ванне, если ничего не смылось. Укрыла Пупсика. Не в силах справиться с отвращением. Взяла на руки Софи. Девочка брыкалась. Поскольку Хелена промокла до нитки. Закричала. Хелена сунула ее под одеяло и пошла звонить в службу спасения. Нет. Она не знает, дышит ли еще пострадавшая. Она вытащила ее из ванны в бессознательном состоянии. Констанция Шторнтберг. Да. Хелена произнесла имя по буквам. Ее? Ее зовут Гебхард. Хелена Гебхард. Хелена говорила с мужчиной из службы спасения так, словно они встретились за коктейлем. Разве это так уж важно сейчас. Спросила она вежливо. И спокойно. Хелена сидела в ванной. Пол мокрый. Мокрый след тянулся в спальню. Ей кажется, случай крайне срочный, сказала она. Они всегда делают все, что в их силах. С такой же ни к чему не обязывающей вежливостью. Она уверена, что это так, отвечала Хелена. Перехватило горло. Хотелось кричать. Хелена чувствовала себя взаперти. Запертой внутри самой себя и маленькой. Она должна открыть входную дверь, произнес мужчина. Хелена услышала сирену. Не они ли это уже, спросила она. Да. Это возможно. Ближайшая их станция — на Ноттендорфергассе. Ночью это недалеко. Наверное, это они. Хелена попрощалась. Поблагодарила. Не хотелось класть трубку. Продолжать этот цивилизованный разговор до бесконечности. Побежала в спальную. Снова плача. Потекло из носу. Она вытерла его рукавом. Вытащила из Пупсикова шкафа свитер. Кое-как натянула его. Взяла на руки Софи и помчалась вниз. Она опять забыла, какой ключ подходит, и проклинала Пупсика, Грегора и городской парк. До тех пор ключ лежал у нее в ящике письменного стола, так что не перепутаешь. Хелена возилась с замком. Видела в окно над входом вращающуюся мигалку. Спасатели успокаивали ее. Ключи падали из рук. Софи хрипло дышала. Наконец дверь открылась. За ней стояли трое мужчин в белых халатах. "Шестой этаж, — сказала Хелена. — Она лежит на шестом этаже". — "Она может идти?" — спросил один из прибывших. "Нет". "Мама! Мама!" — закричала Софи. Мужчины вытащили из машины носилки и пошли наверх. Хелена побежала туда же с Софи на руках. Равномерно шагающие мужчины перегнали се. Они были у Пупсика гораздо раньше.
Машина поехала в госпиталь Франца Иосифа. Хелена делала все, что ей говорилось. Повторила по буквам имя Пупсика. Назвала дату рождения. Адрес. Близких родственников она не знала. Дала свои данные. Попросила осмотреть Софи. Может, у нее ложный круп? Ребенка унесли. Не побыть ли ей с девочкой? Ответа она не получила. Хелена сидела на пластиковом стуле в каком-то коридоре. Направо — дверь матового стекла с надписью "Вход воспрещен". За ней — яркий свет. Тени людей, ходящих туда-сюда. Налево — длинный ряд одинаковых пластиковых стульев вдоль коридора. Теряющихся в темноте. Высокие окна выходят в темный парк. "Что она обычно принимает?" — спросила какая-то женщина в белом халате. Она вдруг оказалась перед Хеленой. Хелена не слышала, как та подошла. "Я — доктор Штадльман, — произнесла женщина. — Сейчас ее состояние стабилизировалось. Но конечно, лучше бы знать, что она приняла". — "Мне звонят только когда происходит очередная катастрофа". — "Хотите кофе?" — спросила врач. "О да. Пожалуйста", — вздохнула Хелена. Она перестала понимать, где она и зачем. В эту минуту ей все было безразлично. Должно быть, она ужасно выглядит. Врач вернулась, неся пластиковый стаканчик с кофе. "Молока и сахара тут нет, — сказала она. — Отчего вы такая мокрая?" Она вытащила из кармана своего халата пачку сигарет. Прикурила. От зажигалки. Протянула пачку Хелене. "Нет. Спасибо. Она была в ванне", — сказала Хелена. "Да. Это они любят". Врач присела рядом с Хеленой. Хелена прихлебывала кофе. Рядом с этой женщиной она вдруг перестала бояться. Захотелось спать. "Да. А ребенок? — спросила она спустя долгое время. — Мне его забрать?" — "Не знаю. Все не так плохо. Теперь". — "Да. Теперь". Хелена уставилась в пол. Наклонилась вперед. Уперлась локтями в колени. Врач откинулась назад. Прислонилась головой к стене. Хелена выпила кофе. Врач потушила сигарету в одной из стоячих пепельниц. Подвинув ее к себе ногой. Потом коснулась Хелениной руки. "Смотрите не простудитесь". Они улыбнулись друг другу. Врач вернулась в помещение, куда был запрещен вход. Хелена еще долго ждала. Около пяти ей сказали, что положение фрау Шторнтберг стабилизировалось. Медсестра говорила с укоризной. Словно это Хелена во всем виновата. Ребенка успокоили. Сейчас он спит. Пусть Хелена позвонит в восемь и узнает, как дела пойдут дальше. Ребенка можно будет забрать. Тогда. Наверное. Они известят полицию и органы опеки. Хелена должна понимать. А это нужно, спросила Хелена. Сестра не ответила и ушла. Хелена встала и пошла в другую сторону. Ей хотелось еще раз поблагодарить врача. Такси пришлось долго ждать. На такси она доехала до Каролиненгассе. До своей машины. Оттуда — на Ланнерштрассе. В шесть она была дома. Кровать — пустая. Хенрик не пришел ночевать. Хелена бросилась на кровать и разрыдалась. Она была так уверена, что сможет рассказать Хенрику обо всех ужасах. Пока длился весь этот ужас, она думала о том, как все ему расскажет. И все снова будет хорошо.
Хелена проснулась в полдевятого. Она проспала. Девочки тоже. Потом Хелена позвонила в госпиталь. Пусть она перезвонит в двенадцать. Тогда будет известно больше. В двенадцать Хелена узнала, что фрау Шторнтберг отпущена домой под подписку. Ребенка она забрала с собой. Для ребенка подписки не потребовалось. Звонить Пупсику Хелена не стала.
Хелена вернулась с работы домой. По пути купив на рынке Зоннберг фруктов и овощей. Сразу понесла пакеты на кухню. Из гостиной доносились голоса. "Нет. Это не твой телефон. Тебе нельзя звонить". Хенрик уговаривал девочку. Спокойно. Пытался объяснить Барбаре, почему ему необходимо позвонить. Судя по всему, так продолжалось уже довольно долго. Терпение его было в значительной степени напускным. Барбара продолжала на него кричать. Ответы Хенрика становились все более раздраженными. Еще немного — и он потеряет терпение. Он ударит ребенка? Хелена бросилась в гостиную. Барбара подбежала к ней и расплакалась. Хенрик стоял у окна, скрестив руки. Что случилось? Сквозь слезы Барбара закричала, что Хенрик все время звонит. А бабушка ругается. Потому что это очень дорого. Хенрик все стоял у окна. Сжал губы. Молчал. Хелена взяла Барбару за руку и пошла с ней в детскую. Катарина сидела за своим столиком и писала в тетрадке. Хелена присела на детский стульчик. Хотела поговорить. О том, у кого какие права. Кому что можно. И если она позволяет кому-нибудь пользоваться телефоном. Или ванной. Или еще чем-то. То девочки должны с этим считаться. Но сказала только: "Постарайся быть чуть повежливее". Оторвавшись от работы, Катарина сказала, что Барбара просто хотела позвонить Аните. И не смогла. Потому что он говорил. Хелена вздохнула. "Он правда звонит целый день?" Девочки кивнули, глядя в пол. Хелена все сидела. А в тот момент, когда она собралась встать и пойти к Хенрику, услышала, как хлопнула входная дверь. Хелена пошла поглядеть. Хенрик ушел. Хелена долго стояла у окна. Там, где только что стоял Хенрик. Она устала. Беспокоилась о Пупсике и прежде всего — о Софи. Ей было грустно. Не знала, как быть с Хенриком. По всему выходило, что все кончено. Вопрос, что он делал прошлой ночью. При одной мысли об этом желудок сводило. Разливалась желчь. Хелена убрала покупки. Разложила все по местам. С удовольствием поспала бы. Но боялась, что тогда не сможет уснуть ночью. Она достала телефонную книгу и нашла там букву Г. Г, Гертнер. Обнаружилось две Ильзы Гертнер. Хелена долго колебалась. Полшестого. Грегор еще может быть в институте. Фрау Гертнер — тоже. Хелена набрала номер Ильзы Гертнер, проживающей в седьмом районе. Она смутно припоминала, что фрау Гертнер живет в седьмом районе. Но могла и ошибиться. На пятом звонке трубку сняли. Фрау Гертнер назвала свой номер. Хелена сразу узнала голос. Она представилась и спросила Грегора. Ей необходимо срочно поговорить с ним. Не там ли он? Фрау Гертнер отвечала отрицательно. Холодно. Хелена извинилась. Не могла бы фрау Гертнер кое-что передать Грегору? Речь идет о фрау Шторнтберг. Ее пришлось доставить ночью в больницу. Ей очень плохо. Грегор должен позаботиться о ней. Это его обязанность. И из-за ребенка — тоже. Фрау Гертнер молчала. Ей очень жаль, продолжала Хелена. Но это необходимо. Фрау Гертнер сдавленно произнесла, что все передаст. И положила трубку. Хелена собиралась еще поблагодарить ее. Потом она набрала институтский номер Грегора. Он взял трубку немедленно. Словно ждал звонка. Хелена сказала, что это, к сожалению, всего лишь она. Говоря, уже ненавидела себя. Знает ли он, что с Пупсиком. Пупсик этой ночью чуть не умерла. Он должен что-то сделать. Ей очень плохо. Зачем она рассказывает об этом ему, спросил Грегор. Вызывающе. Ему нет до этого никакого дела. Есть отец ребенка. Хелена сидела. Чуть не раздавила трубку. Ей снова страстно захотелось всадить нож в грудь этому человеку. Втыкать снова и снова. "Полагаю, что рано или поздно тебе придется выполнить свои обязательства", — молвила она. "Что за обязательства?" — Грегор развеселился. "Послушай, — сказала Хелена, — у тебя связь с этой женщиной. Да может быть, она и сделала-то это из-за тебя". — "Она так сказала?" — резко спросил Грегор. Хелена положила трубку. Очень осторожно. Аккуратно. Телефон звонил. Всякий раз, как он начинал звонить, Хелена поднимала трубку и аккуратно клала ее обратно. Все казалось страшно далеким и нереальным. Потом позвала дочек. Они отправились в парк Тюркеншанц. Девочки носились по площадке аттракционов. Малышей уже не было. Все дома. Ужинают. Все было свободно, и не было собак, которые там писают и гоняются за детьми. Девочки качались, и катались, и лазили, и прятались, и гонялись друг за другом. Визжали. Хелена сидела с краю на скамеечке. Желудок камнем лежал в животе и давил на сердце. Она улыбалась дочерям. Махала. Бросала воздушные поцелуи, когда одна из них махала с очередной лазалки с криком: "Мама, мама, гляди же!" Одновременно чувствуя запах воды в ванне. Холодной воды. Грязной. Где-то рядом. За спиной. Хелена размышляла о том, чем это все может кончиться. Где выход. Потом спазмы в горле и тревога так усилились, что Хелене было не усидеть на месте. Хотелось пойти дальше. Двигаться. Девочкам хотелось побыть еще. Хелена рассердилась. Слышала, как ее голос становится все громче и громче. Дочери недовольно семенили рядом. Даже походить нельзя, когда хочется, думала Хелена. Глубоко дышала. Чтобы отпустил спазм. Вспомнила, как хрипела Софи. Взяла дочек за руки и спросила, как дела в школе. Беседуя обо всем на свете, они вернулись домой. Хенрик стоял в кухне. Повязал передник. Варил спагетти. Улыбнулся им всем. Хелена подошла к нему. Он распростер объятия. Делая последние три шага, Хелена подумала, что должна поговорить с ним. О последней ночи. О деньгах. О телефоне. Хенрик обнял ее. Хелена уперлась лбом ему в плечо. Ей пришло в голову, что с каждым мужчиной в ее жизни она говорит об одном и том же. Хелена устала.
Хелена ехала к доктору Штадльману. Новые снимки удались. Новую модель тоже звали Сабиной. Сабина Поточнигг. Веселая девушка. И без комплексов. Попросила только закрыть жалюзи на окнах. Фрау Шпрехер тут же исполнила ее желание. А потом сварила свежий кофе. Хелена не очень помнила, как прикрепляются аппликаторы. Она делала все точно так, как показывал доктор Штадльман. Но затылок Сабины Новотной отличался от затылка Сабины Поточнигг. Хелена не знала твердо, где кончается затылок. Или начинается. Сабине Поточнигг было двадцать лет. Во время съемки Хелена поняла, что означают слова "юная свежесть". Без Нестлера и Надольного они закончили быстро. Потом все вместе пили кофе. У Сабины Поточнигг и у фотографа были кошки. Они долго беседовали о последствиях стерилизации и кастрации. И надо ли дать им погулять перед тем как. Или оперировать сразу. Хелена вообще высказалась за свободную кошачью сексуальность. Ей объяснили, что она в этом ничего не понимает. Дверь открыла мать доктора Штадльмана. Хелена улыбнулась ей с особенной приветливостью. Женщина показала ей, куда идти. Не улыбаясь в ответ. Хелена прошла в комнату в конце коридора. Чувствовала спиной недоверчивый взгляд, пока не закрыла дверь. Доктор Штадльман сидел за столом. Укоризненно поздоровался. Как обстоят дела? Нужно двигаться дальше. Так или иначе. Наконец. Он ждал от Хелены большего. Хелена радовалась предстоящей беседе. Полагала, что сделала все правильно. Хелена положила фотографии доктору Штадльману на стол. Не говоря ни слова. Села в обтянутое искусственной кожей кресло. Следов на нем не видно. А может, кресло новое? Тут Хелена вспомнила, что в этот раз месячных снова не было. Надо к гинекологу. Не потому ли столь укоризненно смотрит матушка доктора? Ладно, подумала Хелена. Ждала комментариев доктора. Вдруг все это перестало ее интересовать. Перестало. С какой стати все ей только указывают? Почему она должна это терпеть? "Ты должна!" — сказала она себе. Но вовсе не обязана испытывать от этого радость. Доктор Штадльман просматривал фотографии. "Итак, что дальше?" Да. Стало быть. Если он одобрит фотографии, она будет завтра разговаривать с художником. Тексты-то у них уже есть. И тогда можно печатать первую брошюру о применении магнитных аппликаторов. Герр Нестлер заказал эскизы упаковки. И их тоже можно будет обсудить. "Мне бы хотелось женскую фигуру. Наподобие Венеры Милосской. С поднятыми руками. Но золотую. Она вся должна быть золотой. Как символ целительной силы". Хелена записала пожелание. Снова голая, подумала она. "Что-то вы сегодня невеселая", — сказал ей доктор Штадльман. Хелена только плотнее сжала губы. Ничего не ответила. Тогда доктор Штадльман дал ей телефон некоего профессора Хробата. При Поликлинике он возглавляет Институт акупунктуры. Да она же знает. Там, где Шницлер работал. Профессор Хробат выразил готовность испытать магнитные аппликаторы в своем институте. Нестлер должен обсудить с ним, чем еще можно подкрепить этот эксперимент. Хелена встала и собрала снимки. Взяла бумаги и сумку. "Я позвоню вам", — сказала она. Протянула доктору Штадльману руку. Попрощалась и ушла. Хотела сказать что-нибудь веселое. Но ушла.
Хенрик уехал. Хенрик сказал, ему нужно в Милан. Уладить дела. Хелена отвезла его на вокзал. Ночной поезд на Милан отправлялся в девять вечера с Южного вокзала. Хелена приготовила ему бутерброды. Вагона-ресторана не было. И никакой другой возможности раздобыть еду или питье. Только в Удине, если повезет, можно что-нибудь раздобыть. Или в Тарвисе. На перроне. Они купили бутылку минеральной воды в вокзальном буфете. В большом зале, наискосок от венецианского льва. На эскалаторе поднялись наверх. Было еще светло. Невысокое солнце на западе. Они шли по перрону вдоль поезда. Хенрик хотел найти место в первых вагонах. Солнце било Хелене в глаза. Она несла пластиковый пакет с провизией. Хенрик — свою маленькую сумку. Говорить Хелена не могла. Горло сжалось. Она то и дело сглатывала. Ей необходимо спросить Хенрика обо всем. Все это время она так и не смогла поговорить с ним. Он целые дни искал квартиру. Даже присмотрел одну. На Шварцшпаниерштрассе. По вечерам после ужина он уходил. Хелена ни разу не ходила с ним. Ей нужно высыпаться. Ведь ей нужно работать. И нельзя столько времени оставлять девочек одних. И Хелена боялась встретить Пупсика. Но Хенрик никогда и не спрашивал, не хочет ли она пойти с ним. Он говорил, что встречается с людьми, с которыми намеревается кое-что предпринять. По музыкальной части. Хенрик сказал Хелене, что в Милане будет жить у друзей. Не у дамы из Мюнхена. У нее ведь другой. Да если бы другого и не было, это ничего не меняет. Он верен ей. Это она должна знать. Что бы там ни было. На ходу Хелена сказала: "И тебе в самом деле некуда позвонить?" Хенрик положил руку ей на плечи. Он будет ей звонить. Регулярно. Он обещает. Честно. Пусть Хелена не волнуется. Жизнь ведь очень проста. Не так ли? Хенрик вошел в вагон. Он шел по коридору и заглядывал в купе. Хелена шла рядом по перрону. Потом Хенрик исчез. Хелена смутно различала его. Сквозь стекло окна и двери купе виден только силуэт. Он поднял сумку. Пристроил ее на багажную полку. Повесил плащ. Вышел из купе и пошел к двери. Спустился на перрон. Хелена ничего не чувствовала. Она подумала, что могла бы спокойно спать, пока он разбирается с багажом. И теперь не нужно постоянно следить, чтобы он не ссорился с девочками. Хелена подала Хенрику пакет с едой: "Не забудь". — "Не жди. Я провожу тебя и куплю газеты. А ты поедешь домой. Нет никакого смысла ждать здесь". Хенрик отнес провизию на свое место. Вернулся. Они пошли обратно. Отбрасывая длинные тени, наползавшие друг на друга. Хенрик обнимал Хелену за плечи. Они купили газеты. Хенрик остановился. Хелена поцеловала его. Ушла. Не оборачиваясь. Иначе она бегом вернулась бы к нему. Вцепилась. И больше не отпускала. Не оборачиваться было трудно. Хелена согнулась. Чтобы спрятать лицо. И боль за грудиной. Утишить это сухое жжение. Хелена была уверена, что больше никогда не увидит Хенрика. Добравшись до машины, она еще раз подумала, не вернуться ли обратно. Хочет ли она. Нужно ли ей это. Едва могла дышать. Нужно бежать обратно. За поездом. Хелена села в машину и поехала домой. По щекам ее текли слезы. Она вспомнила Анну Маньяни. Как та бежит за грузовиком. И как ее останавливают выстрелы. И как она хотела быть на ее месте. Но только в кино. Чтобы Хенрик увидел. Не мог не увидеть. И заплакал. И этот образ преследовал бы его до конца дней. Никогда больше не был бы счастлив. Никогда бы не смог полюбить. Никогда никаких женщин. Каждое переключение передачи. Каждое нажатие на педаль. Каждое включение сцепления. Каждое движение и каждый вздох уносят ее прочь от этого мига. Хелена с горечью наблюдала за собственными действиями. Как все. Всегда. Всегда все прощаются. Вежливо и спокойно. Никто не кричит. Никто не воет. Не цепляется. Не раздирает грудь. Не причитает. Ни на одном вокзале и ни в одном аэропорту не увидишь никаких трагедий. Хелене вдруг показалось это противоестественным. Отвратительным. Как спокойно и собранно плывут все параллельными курсами. Вечные похороны. На которых никто ни на кого не смотрит. Она ощутила вкус собственного отвращения. Она утвердилась во мнении о себе самой. Она труслива. Конформна. Хотелось глоток бурбона. Против этого металлического привкуса. "Ага, — подумала Хелена, — так вот до чего мы докатились". А потом спросила себя, откуда взялась сумка Хенрика. Где она была все это время. Всяко не на Ланнерштрассе.
Герт Шторнтберг позвонил Хелене на работу. Не могли бы они поговорить. Он хочет поблагодарить ее. И попросить совета. Он знает от Пупсика, что она сделала. Хелена договорилась о встрече. В голову не пришло ничего, кроме кафе "Захер". Его проще всего найти. Он попросил ее встретиться в тот же вечер. Он должен уезжать. Да. Если так, сказала Хелена. Ей не хотелось. Нет никакого смысла. В обед Хелена должна встречаться с каким-то господином Роцеком. В "Хилтоне". В холле. Уходя, Надольный сообщил ей об этом. В час дня. Хелена никогда еще не была в этом отеле. Вошла со стороны парка. Как ей найти в этом огромном холле незнакомого человека? Почему Надольный не мог пригласить его в бюро? Хелена чувствовала себя потерянной и беззащитной. Она подошла к первому слева столику бара. Села. Спросила бокал шампанского. Держала бокал в руке и осматривалась. Ни за одним столиком и ни на одном диване не было одиноких мужчин. Как бы то ни было, я — здесь, подумала она. Решила подождать двадцать минут. И уйти. Глядела в бокал. Надеялась, что этот Роцек опоздает и ей не придется встречаться с ним. Хелена выпила залпом шампанское. Резкое на вкус. Она расплатилась. Когда она встала, к ней повернулся мужчина за соседним столиком. Не ее ли фамилия Гебхард. "Да", — отвечала Хелена. "Wonderful", — произнес мужчина. Он был невысок. Приземист. Бицепсы распирают рукава. Лицо рябое и загорелое. Рядом с ним сидел бледный пожилой господин в костюме в тонкую полоску. Рябой подхватил Хелену под локоть и усадил за свой столик. Не вставая. "Я — Клаус Роцек. Это — мистер Гольденберг". Хелена кивнула. Похоже, мистер Гольденберг не собирается подавать ей руку. "Лео очень рекомендовал вас". Хелена с недоумением поглядела на Клауса Роцека. Потом сообразила. Ведь Надольного зовут Леопольд. "Неужели?" — улыбнулась она мужчинам. Роцек улыбнулся в ответ. Мистер Гольденберг смотрел в стол. Роцек заказал Хелене еще бокал шампанского. Рассказал, что знает Надольного по совместной охоте в Венгрии. И он a real good guy[3]. Этот Лео. И Лео предложил помочь решить их проблему. Им нужен кто-нибудь с организаторскими способностями и тонким чутьем. К каждой фразе Роцек прибавлял "you know"[4]. И сразу объяснил почему. Он живет в Нью-Йорке. Работает там. А там привыкаешь к этакому. You know. Роцек Хелене понравился. Мистер Гольденберг по-прежнему глядел только в стол. Или же откидывался назад и смотрел на людей, что поднимались и спускались по лестнице в центре холла. Прошло много времени. Хелена уже знала, где Роцек родился. А именно, в Бургенланде. Где он ходил в школу. В Айзенштадте. Как его в семнадцать лет отправили к родственникам в Америку. Там он и остался. Внезапно Гольденберг нагнулся вперед. "I want to state my business. If you don't mind". — "O Harry. Yes. By all means do!"[5] Гольденберг говорил в стол. "My friends. A group of friends. We are doing a tour of Europe. Coming fall. And we like to do things in each place according to history. Roman baths in Rome. Corrida in Madrid. That sort of thing. You see. In Vienna we like to have a ball. In grand style. Baroque. You understand. The venue should be very private. And we think, we should have shoes, silk stockings and crowns. Detailed particulars you get from Klaus. I've got to lie down. I have to do business in the afternoon. Good bye"[6]. Говоря, продолжал глядеть в стол. Встал и ушел. Хелена посмотрела на Роцека. Роцек смотрел вслед Гольденбергу. Вид у него был нервный и виноватый. "Не is pissed. I can see that. You know"[7]. Но. Полагаю, это не ваша вина, сказала Хелена. "Нет. Нет. Это все дела. Вечно дела. Money is an unparalleled rival[8]. You know". Роцек заказал себе еще кофе, а Хелене — еще шампанского. Пусть Хелена составит примерную смету и пришлет ему. Он подал ей визитку. Они сидели и пили. Роцек диктовал Хелене даты, число участников и предполагаемые места проживания. В голове у Хелены было пусто. От шампанского. Роцек становился все рассеяннее. Хелене пришлось переспросить его насчет оркестра. Потом Роцек простился. Она наверняка справится со всеми проблемами. Он распорядился приписать напитки к своему счету. Подписал счет и исчез в глубине холла. В направлении лифтов.
Для встречи со Шторнтбергом Хелена переодеваться не стала. Она сидела в кафе "Захер". Снова под портретом императрицы Сисси. И сердилась. Ее серый льняной костюм измялся. Особенно юбка. Когда она стояла, юбка из-за поперечных складок делалась короче. С тех пор, как она была беременна Катариной, под правым коленом выступила с внутренней стороны вена. Хелена опасалась, что это заметно. Когда юбка задирается. Шторнтберга Хелена узнала сразу. Она видела у Пупсика фотографии. И на Софи он был похож. Хелена помахала ему. Шторнтберг подошел. Он был высокий, широкоплечий, темноволосый, в безукоризненном летнем костюме цвета хаки. Остановился перед ней. Хелене он сразу не понравился. Она пожалела, что пришла. Она глядела на его дорогие туфли. Этот мужчина получает все, чего хочет. Хелена сердилась на себя. И на то, как она выглядит. Шторнтберг сел и заказал минеральной воды. Хелена пила кофе. Шторнтберг поблагодарил за то, что она пришла. Сколько он ей должен. Ей ведь пришлось платить? Той ночью. Хелена отвечала — нет. Она заплатила за такси. Дала на чай людям из Службы спасения. Но от Шторнтберга ей ничего не нужно. Что он знает о деньгах. Банкир. Нет. Все в порядке, сказала она. Как Пупсик чувствует себя? И Софи. Шторнтберг пожал плечами. Хелена видела, что он ее разглядывает. Интересно, чего он ждал, думала она. Она сказала: "Да, я настоящая подруга". Шторнтберг кивнул. Что будет дальше? Да. Ему придется забрать Софи. Это же очевидно. Хелена оцепенела. Ей такое и в голову не приходило. Никогда. Она-то думала, Пупсик сможет получить от Шторнтберга денег. Или же вновь переехать к нему. В Лондон. Бросить все это в Вене. Начать сначала. Хелена глядела на мужчину. "У меня новая жена. Она ждет ребенка. Сначала Софи поедет к моей матери в Гамбург. А там посмотрим. Что же я могу поделать. Я не могу оставить ребенка здесь. Вы должны согласиться со мной". Хелена вспомнила Софи. Как та стояла и говорила: "Добрый вечер". "Но. Тогда Пупсику конец". — "Поверьте, я все испробовал". Шторнтберг поглядел на свой стакан. "Вы знаете другой выход?" Хелена рассматривала свои руки. Они лежали на коленях. На мятой серой ткани. Хелена провела указательным пальцем правой руки по надувшимся синим жилам на тыльной стороне левой. Нет. Она не знала другого выхода. И не знала, что теперь будет лучше для Софи. Не знала, что можно сделать для Пупсика. Она вообще ничего больше не знала. Про себя она произнесла: "А я точно знаю, что ты тоже виноват во всем, Шторнтберг. Старая свинья, вот ты кто. Это я знаю точно". Она почти плакала. И думала, как все было бы просто, если бы у нее был порядочный муж. Тогда она взяла бы Софи к себе. Как минимум — на первое время. А так… Когда же все произойдет? В течение недели, отвечал Шторнтберг. Не сможет ли она потом присмотреть за Пупсиком? Он должен дождаться приезда матери. Кстати говоря, Пупсик на все согласна. Она все подписала. У адвоката. Все улажено. Но должен сознаться, он не знает, действительно ли Пупсик понимала, что происходит. Она принимает таблетки. "Она покончит с собой", — сказала Хелена. Шторнтберг провел обеими руками по волосам. Он ведь за все заплатит. За лечение от наркозависимости. За врачей. За уход. За все. Но она только сидит да улыбается. Это невыносимо. Не могла бы Хелена поговорить с ней? Хелена подумала, не сказать ли этому человеку "нет". Я не стану говорить с ней. У вашей бывшей жены, сударь, связь с моим мужем. Я же всего-навсего ее лучшая подруга. Но она сказала "да". Она поговорит. Присмотрит. Окажет влияние. "Как все это печально", — сказала она. В распухшем горле першило. Она постарается. Пусть он позвонит. У него же есть все телефоны. "Я долго старался вернуть ее", — сказал Шторнтберг. Хелена знала. Она слушала их телефонные разговоры, когда Пупсик орала, что с ней этот номер не пройдет. Пусть-ка он развлекается со своими девками. "Я знаю, — сказала она. — Я знаю". Хелена допила свой кофе. Она устала. Не шевельнуть ни рукой, ни ногой. Ей пора. У нее ведь двое детей? — спросил Шторнтберг. Он тоже встал. Хелена коротко взглянула на него. Глаза у него карие. Она ушла. Расплатилась по дороге с официантом за кофе. Чтобы Шторнтберг не платил за нее. "Вы удивительная женщина", — сказал он. Ты имеешь в виду — скучная, подумала Хелена. Не подала ему руки. Что этот тип вообще знает, подумала она. В машине Хелена задумалась о том, что Пупсик могла бы жить припеваючи. Нормально. По крайней мере. При этой мысли усталость навалилась еще сильнее. Во время разговора Хелена раздумывала, что было бы с ней, если бы у нее забрали Барбару или Катарину. Ужасно. Как только Пупсик могла согласиться. Хелена подумала, что без девочек не смогла бы жить. Ехала домой. Сжимала губы так, что стало больно. Ощущала собственную беспомощность. Шторнтберг вновь объяснил ей, как устроена жизнь. И кто побеждает. В этом мире. Хелена испугалась. Видела, как Софи уходит, держась за руку Шторнтберга.
Хелена лежала на кровати. Сквозь щель в гардинах падали косые лучи солнца. В квартире — полная тишина. Даже холодильник не гудит. Девочки ушли с бабушкой в парк. С улицы — ни звука. Покой субботнего вечера. Хелена лежала на правом боку. Положив под голову правую руку. Левая лежала перед ней на одеяле. Она глядела на секундную стрелку своих часиков. С каждой секундой вероятность росла. Ведь когда-нибудь он должен позвонить. Он ведь говорил. Обещал. Хелена лежала и смотрела на часы. Чувствовала себя свободной. Не задыхалась, как обычно. Когда думала о Хенрике. Ни камня в груди. Ни боли в желудке. Руки и ноги не немеют. И затылок не ломит. Как будто тело существует лишь для того, чтобы смотреть на часы. Как проходит время. Она любила его. В эти минуты. Тут уж ничего не поделаешь, думала Хелена. Снова проснулась. На улице тормозили машины. Хлопали дверцы. Мужские голоса кричали что-то о "победе" и "реванше". Наверное, сыновья соседей напротив. Хелена частенько видела, как они выходят из дома с теннисными сумками. Она проспала четверть часа. Покоя — как не бывало. Хелена смотрела на солнечные лучи. Как танцуют пылинки. Спокойно и невозмутимо. Хенрик не позвонит. Никогда. Наверное. Она одна. Как всегда. И никто из них не считает нужным сказать ей об этом. Сообщить. Ей давали это понять, не звоня. Чтобы сама сообразила. Грегор тоже не говорил ей, в чем дело. Только все больше злился. На нее. Злился. Разве она ничего не замечает, орал он. Ей нужно письменное подтверждение? Хелене хватило бы просто знать, где сейчас Хенрик. Где он пребывает. Существует. И тут все навалилось. Камень в груди. Боль в желудке. Ломота в затылке. Одышка. Головная боль. Хелена лежала на кровати. Часы — перед глазами. Солнечные лучи стали еще более косыми.
Хелена направлялась от "Бройнерхофа" в сторону Нового рынка. Весь день собиралась гроза. Как раз, когда она переходила Доротеергассе, начался ливень. Полило как из ведра. Улицы тотчас опустели. Хелена оставила машину у Альбертины. Она перебегала от одного входа в магазин до другого. На ней были серые лодочки. Те, что подходят к серому льняному костюму. Они будут испорчены. Хелена поспешила вниз по Планкенгассе. У автобусной остановки затормозил красный "порше". Водитель перегнулся и открыл дверцу. Хелена плюхнулась на сиденье. Лицо мокрое, с волос капает. Хелена рассмеялась. Мужчина сразу тронулся. Улыбнулся. Спросил, куда ей. Хелена все смеялась. Она не знала его. Когда садилась, на минуту показалось, что они знакомы. Ей показалось забавным так вот просто сесть в машину к незнакомому человеку. Он и заговорил с ней так, словно они постоянно встречались. "Вернер Черни", — сказал он. Ведь когда такой дождь, можно не ждать, пока тебя представит гувернантка. Да, Хелена тоже так полагала. Все еще смеясь. Разумеется. Хелена представилась. Они заговорили о погоде. Вот так потоп, такое бывает раз в жизни. Отчего так, спросила Хелена. Мужчина искоса поглядывал на нее. Ему нужно на Шпиттелауэрплац. Это около вокзала Франца Иосифа. Там он живет. Ей это подходит. Пусть он высадит ее у стоянки такси. Не довезти ли ее до дому, спросил Черни. Нет. Нет. Хелене не хотелось, чтобы ее видели в такой машине. И не нужно ему знать ее адрес. Не то придется пригласить его выпить. В благодарность за спасение. Они говорили о погоде. Ливень не кончался. Повсюду — потоки. Вдоль улиц неслись ручьи. Дождь стеной окружил машину. Больше никто не ехал. Черни двигался медленно и осторожно. По стеклу метались дворники. Лишь на мгновение было что-то видно. Потом стекло тут же заливало. Они ехали вниз по Больцмангассе. Мимо американского посольства. Черни повернул направо на Альзербахштрассе. Мимо вокзала. Потом налево. Направо мимо вокзала. Справа от вокзала высокие жилые дома окружали площадь. В середине — старые платаны. Черни сказал, вот они и приехали. Ей лучше зайти. Не повредит стаканчик чего-нибудь. А такси он не видел. Верно, Хелена тоже не видела. Они побежали к двери. Хелена тут же снова промокла. На туфли и глядеть не хотелось. Им конец. Черни открыл входную дверь. Они вошли в великолепный вестибюль прошлого века. Пестрые витражи. Золотые лампы. Мрамор. В квартире Черни первым делом принес полотенца. И попросил Хелену снять туфли. Она скинула лодочки. Оставила их в прихожей. Хелена обернула голову полотенцем. Последовала за Черни в комнату. Большая комната. Огромные окна выходят на площадь. На деревья. "Как у меня дома", — сказала Хелена. "Чего тебе налить?" — спросил Черни. Хелена села на диван. "Хереса. У тебя есть?" Хелена глядела на свои ноги. Почему она говорит этому мужчине "ты". Не хотелось поднимать глаза. Она злилась на себя. Как ее сюда занесло? Хелену охватило отчаяние. Оно усиливалось с каждым взглядом на окружающую обстановку. В комнате царил Дональд Дак. Светильники в виде Дональда Дака, балансирующего на клюве лампочкой. Вазы в виде Дональда Дака. Из Дональдовых голов торчат искусственные цветы. Розовые и абрикосовые. На пепельницах нарисован Дональд Дак. Вышит на подушках. Сплоченными рядами Дональды носятся по гардинам. Дональд держит стеклянную крышку стола. По всем четырем углам. Справа и слева от дверей стоят Дональды с подносами. На полу — большой персидский ковер. Хелена поставила рюмку под нос одному из Дональдов. Черни расхаживал по комнате. Со стаканом в руке. Не смотрел на нее. Оба молчали. Хелена подошла к окну. Дождь не кончался. Ливень перешел в сильный обложной дождь. Створка окна открыта. Пахнет свежестью. Дождь шуршит в листьях. "Ты не присядешь?" Черни стоял у Хелены за спиной. Она чувствовала его дыхание. Затылком. Волосы она закрутила полотенцем. Черни был такого же роста, как она. В туфлях она была бы выше. "Ах, нет", — молвила Хелена. Хрипло. Рассердилась на себя. Откашлялась. Прочистила горло. Слышала собственное дыхание. Громкое. Пыхтящее. Ей казалось, будто что-то давит на нее. Просто топит. Прочь из этой квартиры. Неловкость все росла. "Ты ведь тоже хочешь. Сознайся. Это так просто". Хелена колебалась. Минуту. Вот так прямо сейчас, с этим мужчиной? А потом больше никогда не видеть его? После этого? Хелена оглянулась. Ей пора, сказала она. Сейчас же. Сию минуту. Да. Немедленно. Черни повернул ее к себе. Хотел поцеловать. Успел почистить зубы, пока ходил за хересом. От него пахло зубной пастой. Хелена оттолкнула его. Наклонилась и размотала с головы полотенце. Протянула полотенце Черни. Пробормотала: "Большое спасибо". Он взял полотенце. Сложил его. Он ничего не понимает. Она ведь пришла? Или? Он же ее не заставлял. Или? "Мне очень жаль", — сказала Хелена. Пошла. Сунула ноги в мокрые туфли и направилась к выходу. Сбежала по лестнице. Черни крикнул ей вслед: "Идиотка!" И еще что-то. Хелена не слышала. Побежала под дождем по улице. Снова рассмеялась. Добежала до стоянки такси рядом с вокзалом. Пришлось долго ждать. Хелена поехала домой. Дома залезла в горячую ванну. Свою машину она забрала на следующее утро.
Хелена пошла на лекцию. В магазине встретила однокашницу, и они забежали к "Майнлю", выпили кофе. Хелена расспрашивала ее, что происходит. В интеллектуальной сфере. Она нигде не бывает. Хелена и не узнала бы ее. Та поздоровалась первой. И имени ее Хелена тоже не помнила. Поэтому разговаривала с ней особенно долго. Тогда-то она и услышала про лекцию. На которую собирались все. Лектор — некто Фабиан Андингер. То, что он читает о Томасе Бернхарде — это что-то. Просто последний крик. Томас Бернхард Хелене никогда не нравился. А два года назад она перестала читать. Последние два года книги в руки не брала. Забыла уже, как это делается. Хелена сказала фрау Шпрехер, что сходит за канцелярскими принадлежностями, и поехала в университет. Лекция была в сорок первой аудитории. В главном здании. Хелена шла по указателям. Чувствовала себя чужой. Лекция началась в одиннадцать. Хелена рассчитывала, что лекция начнется позже. И опоздала. Вошла. Лектор уже говорил. Пришлось пробираться мимо него. Все места у проходов заняты. Пришлось просить пропустить ее. Студент неохотно встал. Хелена устроилась почти в середине второго ряда. Лектор стоял перед ней. Лет сорока. Темные волосы с седыми прядями. Стройный. Пиджак он положил на кафедру. Остался в рубашке с галстуком. Когда он особенно энергично разъяснял что-нибудь, галстук подпрыгивал и качался. Казалось, он предпочитает приглушенные цвета. Серовато-розовая рубашка. Серо-зеленые брюки. Коричневый ремень. В рисунке галстука все эти цвета перемешаны. Черные сандалеты и черные носки. Он рассказывал о несостоятельности художника относительно аполлонического идеала. О позиции арбитра, занимаемой различными рассказчиками от первого лица. Как в начале произведения эти рассказчики судят сами себя. Пока в конце не осуждают прочих на смерть. Из-за этой самой несостоятельности по отношению к идеалу. Что Ауэрсбергер был вынужден покончить с собой, поскольку он неудавшийся художник. Как повествователь чувствует, что над ним совершают насилие. Как он этим упивается. И лишь позже осознает, что происходит в действительности. Слишком поздно. Когда ничего не изменить. Как сексуальность в текстах оказывается подспудной, зашифрованной на стадии полового созревания. Что все тексты — тексты безумия. И как в "Рубке леса" живут виновные. Разжирев. Как просчитались жертвы. Потому они и жертвы. Как боятся женщин. Избегают. Ненавидят. Как они выступают в образе фаллически наказующей матери. Или же страдающей депрессиями. Но всегда соотнесены с мужчиной. Как женщину желают и проклинают. Хелена слушала. Все вокруг записывали. Студентка перед ней писала красным фломастером на нелинованной бумаге. Хелена читала, что она пишет. Ауэрсбергер = Ламперсбергер. Читала она. И "жирный". И "музыканты — последователи Веберна". "Гомосексуальность" подчеркнута. Студентка писала крупно. Выворачивая кисть. Когда лектор смотрел в сторону или зачитывал цитату из книги, она доставала из сумочки зеркальце и поправляла волосы. Она сняла куртку. Потом пуловер. Сидела в майке на тонких бретелях. Хелена глядела на нее. Определенно, студентка заняла это место прямо у ног лектора сразу же после предыдущей лекции. Ждала под дверью. Рядом с ней сидели две женщины зрелого возраста. У одной — диктофон. Она то и дело проверяла, идет ли запись. Женщины писали в тетрадках с пестрыми обложками. Когда лектор сообщил, что Бернхард мстит женскому началу, изображая, как женщины делаются старыми и отталкивающими, как их, жирных и обрюзгших, бросают ради молодых, ради красивых, обе посмотрели друг на друга. Обе они были изящными. Элегантными. Тогда женщины уже не опасны, продолжал лектор. Только красота. Только женская красота представляет опасность. Лектор говорил плавно и напористо. Захваченный темой. Этого Хелена и боялась. Она даже знала об этом заранее. Все это ее больше не интересует. Ей больше не интересны выкрутасы писателей. Хелена слушала лекцию, дивясь обилию мыслей. Соображений. Ей стало грустно. Она так долго этим занималась. Отдавалась этому. Тому, что думали другие. И. Ведь попытка лектора раскрыть биографию посредством творчества не увенчалась успехом. Хелене все казалось, что книжками Бернхарда ее хотят наказать за что-то, что она потом будет обязана совершить. В качестве задания. По этой литературе. Его книги она всегда понимала как выпад. Личный. Не против системы. Против нее самой. Будучи женщиной, она и так не могла найти своего места. Или не хотела. Можно злорадно следить за крахом мужчин. Которые потом увлекают за собой в пропасть и женщин. Которые могли просто жить. Она чувствовала, что есть в этом некий потаенный напористый фашизм. Тайная зависть к тем, кто может позволить себе фашизм открытый. И глубокое презрение к людям. А может, и это тоже ловушка. В конце концов, изображать человека — господина жизни стало уже нельзя. Стало быть, изображалась противоположность. Неудачники. А виноваты в этом женщины. Во всем. А теперь и этого нет. Ни у кого нет детей. Персонажей избавляют от взросления. Вечные дети, полные укоризны. Оглядывающиеся на злых родителей-фашистов. От которых они взяли все. Все конечны. Без продолжения. Загнаны в прошлое. Хелена сидела. Слушала. Смотрела. Отдавалась своим мыслям. И надеялась, что обсуждения не последует. Хотелось выйти. Но обсуждение последовало. Зрелая дама, та, что с диктофоном, сказала, что такого от человека требовать нельзя. Высшего. Это было бы несправедливо. Хелена глядела на свою сумочку, лежащую на столе. Кому-то снова понадобились исключения. Дама возмутилась. Это несправедливо, повторила она. Хоп, подумала Хелена, снова все в дураках. И поздравила господина Бернхарда. Женщина сердилась на автора. Следовательно, провокация удалась. Писатель и мужчина опять торжествовал. Конечно. Но ее не устраивала жестокость его принципов. Ведь не все же так ужасно! Хотя спокон веку это именно так. И, желая отдать этому мужчине должное, она освободилась от его принципов. Назвав их несправедливостью. Бесчеловечностью. Но если бы ей понять. И свою роль тоже. Она бы сняла с мизинца печатку и выбросила. И бриллиантовое кольцо туда же. И повесилась бы на своем шарфе. Так что пусть лучше не понимает, думала Хелена. А как, должно быть, нелегко быть мужчине изнасилованным. Употребленным. Женщин-то жизнь тренирует. А что остается женщине? Дети. При неумолимости вторгающейся во все реальности это тоже свобода. Женщина продолжала разговор с лектором. Смотрела на него снизу вверх. Он сказал: "Не будем попрекать автора его героями!" Студентка сидела, покручивая локон. Улыбалась лектору. Хелена спросила себя, относилась ли она к кому-нибудь с таким обожанием. Надеялась, что — нет. Заставила сидевшего рядом студента встать и пропустить ее. Хелена ушла первой. Последние станут первыми, подумала она.
Хелена купила гамбургеры в «Макдоналдсе» на Шварценбергплац. И кока-колу в киоске у трамвайной остановки. Девочки были в полном восторге. Ей нужно почаще ходить на лекции. Набросились на макдоналдсовские упаковки. Поливали кетчупом жареную картошку. Открывали банки с колой. Хелена пила кофе. Есть не хотелось. С почтой пришло извещение о заказном письме. Еще одно письмо из банка. Наверное. Еще пришло письмо от адвоката. Доктора Рональда Копривы. Он учился с Грегором в школе. Никогда Хелене не нравился. Один из тех низкорослых толстяков, что вечно делают намеки. На собственное величие. И все в таком духе. Его жена, бывшая намного моложе, Хелене нравилась. Грегор обратился к нему. Конечно. Она держала письмо в руке. Не могла его распечатать. Но придется. За нее этого никто не сделает. Хелена сидела у девочек. Они делали уроки. Потом. Да. Барбаре можно к Нине. Но только когда все будет сделано. А Катарина? Дома останется? Да? Да, можно сходить за новыми красками. Но не очень долго. На Деблингер Хауптштрассе. Хелена дала деньги. Если что-нибудь случится — бабушка дома. А она позвонит. До скорого. Хелена обняла дочек и поехала.
Хелена ехала на Хеенштрассе. Письмо адвоката лежало рядом с ней на сиденье. Она выехала на Кроттенбахштрассе. Потом — на Агнесгассе. Проехала Зиверинг и вверх, в лес. Осторожно поворачивала. Ехала не быстро. На Хеенштрассе повернула налево. Остановилась под Кобенцлем. Оставила машину у обочины. Вышла. Перед ней — вся Вена. Направо и налево — Дунай. К центру города домов все больше. Два темных кубика Центральной городской больницы. Хелена глядела вдаль. Палило солнце. Ей было страшно. В горле пересохло. Она знала, что будет в письме. Что там написано. Что ей придется прочесть. Она надеялась. Нужно признаться, что надеялась. До тех пор, пока не нашла письмо в прихожей, все надеялась. Не было никаких причин для надежды. Наоборот. Теперь. Стоя над Веной, она поняла, как глупо это было. Жалко. Если бы не дети, она бросила бы письмо в урну на обочине. И ушла. И больше никогда не давала бы о себе знать. Исчезла. Словно ее никогда и не было. Она и дальше могла бы любить Грегора. Кто бы помешал. Он не знал бы. Она могла бы делать что захочет. Но так. Стоя на солнцепеке, глядя в сторону Венгрии, Хелена страстно желала, чтобы Грегор умер. И конец всему. Никаких споров. Конец. Хелена вернулась к машине. Взяла письмо. Секунду держала его в руках. Подумала, что с удовольствием разорвала бы его. От злости. Села в машину. В духоту. Вскрыла письмо. Все было как она и ожидала. Она ничего не получит. Минимальные алименты. Дети остаются с ней. Грегор даже не собирался дальше участвовать в их воспитании. Она может и дальше занимать квартиру. Пока дети не достигнут восемнадцати лет. С этого момента ей придется платить Грегору за квартиру. А те, кто будет проживать в квартире до наступления указанного срока, должны платить за проживание немедленно. Квартировладельцу. То есть Грегору. Хелена представляла себе, как Грегор говорил с Копривой. Об этом. Она убила бы его. Или переехала. Машиной. И еще раз, задним ходом. Представила себе, как колеса подпрыгивают на его жирном брюхе. Ужасно смешно. Грегор намеревался стать ее сутенером. Получать деньги с ее любовников. Квартплату Грегор и Коприва назначили в пятнадцать тысяч шиллингов. Это будет… Хелена подсчитала. Это будет пятьсот шиллингов за ночь. Стало быть, во столько они ее оценили. Хелену затошнило. Она опустила голову на руль. Теперь она знает все самое худшее. Наверное, все же следует врезаться в дерево. Хелене хотелось, чтобы со смертью все решилось само собой. Она глубоко вздохнула. Чтобы прошел спазм в горле. Тронулась. Открыла оба окна. Волосы все время падали на лицо. Нужно поторапливаться. Уже давно пора быть на работе.
Хелена ехала вниз через Гринцинг. Слева и справа мелькали деревья. Машину трясло на булыжной мостовой. Хелена открыла люк в крыше. Небо синее и безоблачное. Хелена размышляла, труднее ли быть несчастной в хорошую погоду. Или все же — в плохую. Хелена тосковала о Хенрике. Хотела, чтобы он лежал на ней. Как преграда между ней и миром. И ничего больше не видно. Сидя в машине, Хелене казалось, что она еле ползет. Хелена въехала в тень каштанов по обеим сторонам дороги. Скользила под кронами деревьев. Ехала по Гринцингу. Все прямо до Хайлигенштеттерштрассе, а там — на Ленде. Она была уверена — было множество звонков, на которые никто не отвечал. Только гудки в телефоне. Хенрик пытался дозвониться. Но связь с Италией была нарушена.
В бюро Хелена всю вторую половину дня пыталась выяснить, где можно раздобыть короны. Только корон не хватало пока в смете для бала. Хелена нашла обыкновенные широкие короны у одного театрального декоратора по фамилии Биндер. Можно заказать образец. У Ламберта Хофера, дающего костюмы напрокат, можно взять корону для каждого участника бала. Но это дорого, к тому же учитывались возможные повреждения. И еще надо было платить страховку. Однако там имелись копии подлинных корон. Корона императора Священной Римской Империи. Корона австрийских императоров. Корона английских королей. Позолоченные лавровые венки для поклонников Наполеона. Царская корона. Несколько тиар. Парчовая шапка с мехом для Чингисхана. И короны, которые заказал иранский шах для себя и жены. Туфли и чулки придется брать напрокат. Но короны… Хелена решила выяснить, что стоит маленькая корона, какие надевают дебютантки на первый бал в Опере. Позвонила в Австрийский театральный союз. Там разъяснили, что Бюро оперных балов не работает. В настоящее время. Она может заказать билеты. Если заказывать по карточке, то нужно сразу назвать ее номер. Об этом речь пока не идет, сказала Хелена. Она хочет выяснить, кем изготавливаются маленькие короны для дебютанток. "Минуту, пожалуйста", — отвечала женщина по телефону. Хелена долго слушала: "подождите, пожалуйста, и please hold the line". Больше никто не отозвался. Хелена позвонила в Торговую палату. Подумала, там должен быть список, где что можно купить. В Торговой палате никого уже не было. Хелена позвонила в театральный семинар Макса Райнхарда. Взявшая трубку женщина проявила понимание. Ее это тоже интересует. Но помочь она ничем не может. Никого нет. Лето ведь. Хелена поблагодарила. Ей хотелось поговорить с кем-нибудь. Но Надольного не было. Надольный почти не заглядывал в бюро. Нестлер в Вене. Они проводят переговоры с профессорами медицины. С органами здравоохранения. С больничными кассами. Переговоры с союзом владельцев аптек и с фирмами по продаже медикаментов. Каждый мог бы получать магнитные аппликаторы по страховому полису. Велись даже переговоры о продаже аппликаторов в Англии. В Англии возможности торговли медикаментами аналогичны австрийским, считал Нестлер. А оттуда недалеко и до США. И до больших денег. Нестлер хотел занять рынок прежде, чем в Совете Европы договорятся о таких вещах. Под переговорами понимались длинные трапезы с горячительным. В промежутках между ними Надольному нужно было передохнуть. Но он — в отличном настроении. Забегая в бюро, он стоял у окна. С рюмкой коньяка в руке. Он уж давненько не был замечен за распитием ундерберга. Стоял у окна с рюмкой в руке. Осторожно ею покручивая. И напевая. Случайно Хелена заметила в "Курир" объявление: "Новость. Полногрудая шоколадная малышка, супермодель с огромным бюстом, массаж, абонементное обслуживание. 1020 Фердинандштрассе 2А". Хелена показала объявление фрау Шпрехер. Они гадали, не там ли коротает время Надольный. Это ведь рядом. Хелена решила подождать еще день. Она хотела выяснить, сколько стоит корона для бала в Опере. Не хотелось посылать Роцеку неполную смету.
Хелене пришлось встать в шесть. Нужно вымыть голову и выгладить блузку. До того как девочки будут завтракать. Хелена стояла, нагнувшись над ванной и подставив голову под струю. Ей плохо. Она должна хорошо выглядеть. Она должна в восемь заехать за доктором Штадльманом. Отвезти его в Поликлинику. В десять там доклад о воздействии и взаимовлиянии магнитных полей и акупунктурных меридианов. Доклад профессора Гюнтера Хробата. Доктор Штадльман должен предварить его сообщением о физических характеристиках и способе воздействия магнитной пленки. До того было назначено телеинтервью. У Хелены не было сил поторопиться. Хотелось спать. Красить ресницы пришлось дважды. От спешки тушь размазывалась под глазами. Сначала — под правым. Потом — под левым. От этого веки покраснели. Хелена начала все сначала. На щеки — румяна. Чтобы никто не спрашивал, не больна ли она. В десять минут девятого Хелена была у доктора Штадльмана. Сначала она заехала к его матери. Мать укоризненно разъяснила, что ее Юстус тут только работает. Живет же с женой на Арнштайнгассе. Не очень далеко. Но при плотном утреннем движении и в объезд Хелена опоздала. Доктор Штадльман стоял перед входом. Хелена посигналила и остановилась. За ней тоже немедленно загудели. Она загородила узкую улочку. Штадльман крикнул ей, что уже заказал такси. Пусть она едет. Хелена крикнула в ответ, чтобы он садился. Пожалуйста! Времени довольно. Такси так и так не проедет. Из-за спины Штадльмана появилась женщина. Что-то ему сказала. Хелена не слышала. Машины гудели. Хелена сидела в автомобиле. Говорила со Штадльманом сквозь боковое окно. Хелена расстегнула ремень и вышла. Поверх машины сделала доктору и женщине знак садиться. Женщина не была врачом из госпиталя Франца Иосифа. А Хелена думала, что та — жена доктора Штадльмана. Она была разочарована. Женщина помогла Штадльману спуститься с тротуара. Машины гудели. Штадльман поднял костыль и погрозил водителям. Женщина подталкивала его дальше. Она доволокла его до машины и тут же пошла обратно. Не оборачиваясь, ушла в дом. Хелена поехала со всей возможной скоростью. Хотела извиниться. Доктор Штадльман смотрел прямо перед собой. Поджав губы. Не подступишься. На душе у Хелены было тяжело. Ей следовало поторопиться. Ей следовало сообразить, каких трудов все это стоит Штадльману. Она не произнесла ни слова. Молча ехали они в Поликлинику. Была договоренность, что для Штадльмана оставят место на стоянке. Во дворе. Места не было. Хелена подъехала ко входу. Помогла ему выйти из машины и войти в здание. Потом поехала ставить машину. Нашла место на Гильгегассе. Вернулась в Поликлинику. Интересно, кто заплатит штраф за парковку дольше положенного времени.
Вестибюль Поликлиники был полон людьми в белых халатах. Словно, кроме врачей, там никого не было. Пахло больницей. Хелена спросила, где лекторий. Портье указал ей дорогу. Сначала Хелена отправилась в Институт акупунктуры. Она несла большую коробку с информационными листками о магнитных аппликаторах, нагрудными табличками и списками присутствующих. В институте телевизионщики занимались установкой света и звука. Доктор Штадльман беседовал с высоким мужчиной с окладистой бородой. Надольный стоял около телевизионщиков. Он засунул руки в карманы и ухмылялся журналистке. Ее звали Зоммер. Карин Зоммер. Она — из редакции научных программ. Хелена познакомилась с ней по телефону. Она знала также, сколько стоит браслет, который фрау Зоммер получит после передачи о магнитных аппликаторах. Надольный спрашивал Хелену, какой браслет выбрала бы она. Показал ей два. Хелена указала на золотой, в виде простой толстой цепочки. "Тогда я возьму другой", — сказал Надольный и взял более тонкий, с сердечками и блестящими камушками. Она одевается слишком скучно, что к тому же дороже, сказал Надольный. И поблагодарил. За помощь. На Хелене снова был серый льняной костюм. Туфли к нему не подходили. Серые туфли были безнадежно испорчены дождем по дороге от дома Черни до стоянки такси. Наличность Хелены сократилась до трех тысяч шестисот шиллингов. Она размышляла, что теперь продать. Хелена подошла к Надольному. Все ли в порядке? Надольный поздоровался с преувеличенной любезностью. Представил ее фрау Зоммер. Без нее, без своей фрау Гебхард, сказал он фрау Зоммер, он — как без рук. Хелена улыбнулась. Фрау Зоммер улыбнулась. Надольный взял буклеты и раздал их присутствующим. Вошел Нестлер. Остановился рядом с Хеленой. Она должна сказать ему, кто есть кто. Мужчина в глубине комнаты — профессор Хробат. Это он знает, сказал Нестлер. Доктор Штадльман настоял на том, чтобы беседовать с ним с глазу на глаз. Он пожал плечами. "Доктор Штадльман по-прежнему не верит во власть денег", — сказал он. Подошел к фрау Зоммер. Они поцеловались. "Карин! — вскричал Нестлер. — Ну как вчерашний вечер?" Фрау Зоммер закатила глаза в знак восторга. Хелена ушла. На поиски лектория. Обнаружила, что он еще заперт. Села на скамейку в коридоре.
Зал был почти полон. Врачи в белых халатах. Предприниматели. Журналисты. Журналистки. В нижнем конце сидел за столом доктор Штадльман с Нестлером и профессором Хробатом. Впереди. В двадцать минут одиннадцатого Штадльман встал. Подтянулся. Взял костыли, которые прислонил рядом с собой к столу, и захромал к кафедре. В зале стало тихо. Все глядели, как он подтягивает свои бесформенные ноги в тяжелых черных ботинках. Перемещает тело. Налегает на костыли. Последний шаг. Штадльман добрался до кафедры. Снова прислонил костыли рядом с собой. Вынул из кармана пиджака лист бумаги. Аккуратно положил его перед собой. Начал вступительное слово. Хелена знала его наизусть. Как он начал заниматься магнитными аппликаторами. Физические аспекты проблемы она уяснила, пока Штадльман толковал их. Потом перестала что-либо понимать. Хелена оглянулась. За пыльными окнами виднелись окружающие здания. Другие окна. Хелена сидела внизу. Притаилась. В сторонке. Прежде на этой скамеечке сидел служитель. Который доставлял препараты. И уносил их обратно. Или же ожидали пациенты. Те, кто сам мог прийти, чтобы показаться студентам. Хелена прислонилась к стене. Видела левый бок доктора Штадльмана. Тот стоял лицом к аудитории. Хелена размышляла, как может выглядеть пенис доктора Штадльмана. В спокойном состоянии. В возбужденном. Прогнала эти мысли. Что ей за дело. Но мысль о том, как это может выглядеть, не желала уходить. Хелена поискала в сумочке мятный леденец. Хотела отвлечься. Зашуршала фантиком. Доктор Штадльман недоуменно поглядел в ее сторону. Хелена замерла. Виновато. В голове крутились те же мысли. Как доктор Штадльман это делает. Может ли встать на колени. Скорее всего — нет. Наверное, жена должна быть сверху. Хелена вспомнила его жену. Ей хотелось, чтобы его женой оказалась врач из госпиталя Франца Иосифа. Женщина, помогавшая Штадльману утром сесть в машину, выглядела уныло. Хелена не могла представить их вместе. Хелена сидела. Спокойно. Собранно. Наверное, он в такой ситуации беспомощен. Довольно беспомощен. Отдан на милость. Ей представлялись разные картины. От них не избавиться. Не прогнать. И удовольствия тоже никакого. Короткие киноленты, серьезные и обстоятельные. Освободила Хелену только неразбериха обсуждения.
Ночью Хелена проснулась. Потянулась к телефону. На полу. Рядом с кроватью. Но он прозвонил лишь раз. Она услышала громкое гудение. Никто не отозвался. Хелена ждала нового звонка. Подумала, вдруг это Пупсик. Пупсик исчезла. Лечится. Как сказал тогда Шторнтберг. Хелена лежала в постели. Кто бы это мог быть. Она ждала. Задержала дыхание в ожидании нового звонка. Потом была вынуждена перевести дух. Поперхнулась. Горло пересохло. Она закашлялась. Хватала ртом воздух. На миг ей показалось, что она задохнется. Хелена села. Подтянула колени к груди. Обняла, положила на них голову. Сидела в темноте. Желание увидеть Хенрика. Или поговорить с ним. Или по крайней мере знать, где он. Что он вообще еще существует. От этого желания разрывалась грудь. Хелена подумала, эта боль ее убьет.
Хелена сидела в кафе "Прюкль". Она наведалась в три типографии. Изготовление упаковок оказалось делом сложным. Хелена изучила все, что касается тиснения, фальцовки и цветоделения. Полагала, что заслужила передышку. Полтретьего. В кафе почти никого нет. Хелена заказала кофе со взбитыми сливками. Увидела, как его подают пожилой даме за соседним столиком. Хелене тоже захотелось стакан аппетитного черного кофе с белыми сливками. Хелена осторожно, с краешку, положила в кофе сахар, тихонько размешала его. Ей не хотелось, чтобы взбитые сливки смешались с кофе. Хелена взялась за "Нойе Цюрхер-цайтунг". На второй странице — фотография. Из Южной Африки. Скорчившись, в автопокрышке сидит негр. В большой покрышке. От грузовика. Или дорожной машины. В наручниках. Руки заведены за спину. Ног не видно. Другой человек наклонился над связанным, держа в руке горящий факел. Над покрышкой, наполненной бензином. Так было написано в статье под фотографией. Оба очень похожи. Поджигатель твердо и уверенно держит свой факел. Профессионально. Как будто предвидя хлопоты. Приятные хлопоты. Мужчина в наручниках опустил голову. Согнул плечи. Насколько это было возможно при скованных руках. Поджигатель мог бы помочь ему. Оказать первую помощь. Освободить. Подбодрить. Или умыть. Если бы не было горящего факела. И дальнейшего. Подпись под фотографией не оставляла ни малейших сомнений. Пламя взовьется вокруг закованного. В огне рванет бензин. И крик. И судорожные попытки вырваться. И запах. Это долго. Это было долго. Как подтверждала подпись, сразу после снимка человек с факелом поджег бензин. Хелена представляла себе крик. Разнообразные самосожжения из телепередач ей хорошо запомнились. Наверное, поджигателю пришлось отскочить. Чтобы самому не обгореть. Хелена сидела. Сливки медленно тонули в кофе. Сквозь стекло Хелена видела, как извиваются белые струйки. Видела, как постепенно кофе превращается из черного в коричневый и светло-коричневый. Не могла его пить. Долго сидела, укрывшись за газетой. Она нашла экономический раздел. Глядела на колонки биржевых курсов и курсов ценных бумаг. Хелена читала "Нойе Цюрхер-цайтунг" еще и потому, что там почти не было фотографий.
В пятницу Хелена встретила девочек после школы. Она бы каждый день отвозила и забирала их. Но дочки этого не хотели. Хотели ходить сами. Даже не вместе. Хелене пришлось согласиться. Так было и удобнее. Но Хелена заставляла себя не думать о том, как эти девчушки идут по улицам. С рюкзаками за спиной. Катарина слишком маленькая, чтобы ее было видно из-за паркующихся машин. Хелену радовала каждая минута, когда дети были с ней и в безопасности. Еще беременной она не находила себе места при мысли, что дети, которых она родит, умрут. Обязательно. Когда-нибудь. Матери — убийцы, так она думала. Хелена стояла перед школой. Прислонилась к ограждению перед воротами. Подошла с коляской молодая женщина, которая всегда встречала после школы сына. Хелена подошла к ней. "Все прошло благополучно. Поздравляю вас", — сказала она. Заглянула в коляску. Ребенок лежал на животике. Отвернувшись, Хелена разглядела только белый льняной чепчик. И ручки. Ребенок сжал кулачки. Глядя на маленькие кулачки справа и слева от головки, Хелене снова захотелось иметь такого малыша. Она хорошо помнила, насколько несчастной и одинокой была она со своими. Но помнила также и то, как это — держать такую маленькую ручку. Смотреть, как он шевелит губками. Как он пахнет. "И кто же это у вас?" — спросила Хелена. Молодая женщина взглянула на своего ребенка в коляске. "Увы, всего лишь Юлия", — произнесла она с улыбкой. Хелена отвернулась. Из ворот вышла Барбара. "Мне пора", — бросила Хелена. Обняла Барбару. Взяла ее за руку. Как будто "увы" относилось к ней и надо было защититься от него. С детьми Хелена отправилась в ресторан парка Тюркеншанц обедать. Ей нужно немедленно возвращаться на работу. В полдень Нестлер намеревался вернуться в Вену и получить подробную информацию.
Позвонил Алекс. Им нужно увидеться. Хелена согласилась. Она уже несколько недель нигде не была. Алекс заехал за ней. Они пошли в винный кабачок. Сидели под большой липой у Вельзера на Пробусгассе. Алекс говорил мало. Хелена старалась поддерживать разговор. Как он поживает? Что поделывает? Где живет? Алекс односложно отвечал за третьим уже бокалом. "Год назад мы были счастливее". Хелена не нашла, что ответить. Смотрела на него. "Мне надо было остаться с тобой", — сказал Алекс. С горечью. "Я вообще сам себя не понимаю, — произнес он. — Почему я тогда. В смысле… Эта Гитта. У нее. Тогда. Как раз — нет". Он допил и заказал следующий бокал. Хелена отодвинула свое вино. Перехватило горло. Вдруг. "Мы не можем. В смысле. Ты. И я. Я не могу развестись. Не могу себе позволить. Но я буду жить один. Ищу квартиру в Вене. Ведь мы могли бы. Вместе". В это время Хелена смотрела на Алекса. Он глядел в стол, обводя пальцем клетки на скатерти. Замолчал. "Хелена. Мы. В смысле. Мы подходим друг другу. Как ты считаешь?". Хелена смотрела на него. Алекс поднял глаза. Хелена вспомнила Бриксен. На минуту. Год назад. Цветущие деревья на крутом склоне. Балкон их номера, где они всегда обедали. Потому что нельзя было, чтобы Алекса увидели в ресторане. Вкус сыра и тающего на гренках масла. И поездки. Рядом с ним. Хелена встала. Взяла сумочку. Поцеловала Алекса в щеку и ушла. Сказать ей было нечего. Она шла обратно в сторону Армбрустергассе. Быстро и сосредоточенно. Пришла домой. Она вспотела. Казалось, она вся пропахла потом. Руки и ноги — как лед. Несмотря на дальний путь, ей было холодно. Она налила ванну. Заперлась в ванной и купалась. Сидела в ванне и подливала горячей воды. Пока не побагровела от жары. Вся целиком. По телевизору застала конец какого-то детектива. Инспектор Шиманский пристрелил убийцу. Но сильно запил. Потом.
Позвонил Хенрик. Зазвонил телефон, и это был он. Не может ли она приехать. Он в кафе "Корзинка". День был дождливый. Конец июня. Но прохладно. Ветрено. Хелена пошла в ванную и привела себя в порядок. Не торопясь. Спокойно. Сказала дочкам, что привезет им чего-нибудь вкусненького. А они пусть посмотрят телевизор. В такую погоду это лучше всего. Нельзя ли им тоже поехать, спросили девочки. Нет. Хелена устала. Это невозможно. Она поехала в центр на машине. Нашла место для парковки. Достала из багажника зонтик и пошла в "Корзинку". Она никогда еще не была там. Только проходила мимо. Хелена закрыла зонтик и толкнула дверь. Там играли в карты. На столах — зеленое сукно. Все занято. Только впереди у окна стояли три кофейных столика. Хенрик сидел в углу между окном и стеной. Хелена огляделась в поисках подставки для зонтов. Неожиданно ее пробрала дрожь. Оглядывалась во все стороны. Хенрик встал. Подошел к ней. Взял у нее из рук зонтик и поставил в подставку. Прямо у двери. Подтолкнул к столу. Хелена села на его место. Хенрик — на другой стул. Хенрик выглядел плохо. Щеки ввалились. Волосы поредели. Свалялись. Лежали плохо. Пиджак стал слишком просторным. Выглядывающие из рукавов запястья — худые и угловатые. "Да. Я болел", — сказал Хенрик. Хелена уставилась на него. Почему он не звонил? Ничего не сказал. Как ей было узнать. Ведь можно было что-то сделать. Она думала, что Хенрик никогда больше не позвонит. Что все кончено. Хенрик смотрел в стол. Помешивал свой кофе. Так она о нем думала. Да? Хорошо. Чего было и ждать. И он понимает Хелену. Хорошо понимает. Но он тоже думал. Их история. Это ведь тоже нечто особенное. Так ему казалось. Однако, судя по всему, он ошибался. Он любит ее. Хелена смотрела в окно. Она-то думала, что все уже позади. Что иметь дело с Хенриком больше не придется. Во всяком случае — с живым Хенриком. Только — со своими воспоминаниями о нем. Хенрик еще ниже нагнулся над кофе. Покорно. Хелена смотрела на его голову. Волосы слишком отросли. И поредели у конца пробора. Чуть-чуть. Но поредели. Даже шея стала тоньше. Он на самом деле похудел. "Я была так несчастна", — сказала она. Хенрик не ответил. Кивнул. Хелена подумала, что надо уходить. Но осталась сидеть. Сидела. Вокруг вполголоса переговаривались картежники. Время от времени — фраза во весь голос: "Еще кофе!"; "Две рюмки, Ферди". Или: "Давай же. Наконец". Звон бокалов. Так вот как, думала Хелена. Вот как оно было. Сидела. Они тихо сидели в своем углу. Даже официанты не обращали на них внимания. Хелена ничего не заказывала. Дождь за окном пошел сильнее. Когда открывали дверь, врывался холодный ветер.
Хенрик проводил Хелену до машины. Шел он медленно. Напряженно. Они не разговаривали по дороге. Молча остановились у машины. Хелена открыла дверцу и хотела сесть. Хенрик оперся локтем о крышу. Подпер голову. Хелена смотрела на него поверх машины. Не могли бы они увидеться? Завтра. Сейчас ему пора снова лечь. Где он живет, спросила Хелена. В пансионе. Как поживают девочки? Хорошо, отвечала Хелена. Они поживают хорошо. Ведь уже почти каникулы. Не позавтракать ли им вместе. У Ландтмана? В десять. Завтра? Хенрик умоляюще глядел на Хелену. Хелена смотрела на памятник жертвам гестапо на Шведской площади. Ветер трепал стоящие вокруг площади деревья. И кустарник в цвету. Хелена подумала мимолетно, сколь безутешна природа. Она придет к Ландтману. Если получится. Хелена села в машину. Хенрик отступил. Она уехала. Перед светофором у Шведской площади пришлось затормозить. Она обернулась. Хенрика больше не видно. Свой зонтик она забыла в кафе. Но возвращаться не стала.
Прекрасное субботнее утро. Ветер еще полон свежести ночного дождя. Хелена приготовила девочкам завтрак. Если она не будет с ними, тогда они хотят позавтракать в постелях, сказали они. Хелена подняла поднос с какао и гренками Барбаре, спавшей на верхнем этаже двухэтажной кровати. Катарина пила мальвовый чай с масляным печеньем. "Как по телевизору", — сказали девочки. Хелена была уверена, что постели снова будут залиты чаем и какао. Спросила еще, что бы дочкам хотелось на обед, и ушла. Хелена села за столик в "Ландтмане" на террасе. Занято всего несколько столиков. Хелена сделала заказ официанту, который выступал в телепередаче "Кафе «Централь»" в роли официанта. Она помнила его со студенческих времен. Он поздоровался, словно они знакомы. Хелена заказала плотный завтрак и принесла себе газеты. Чувствовала себя как дома. Нашла только "Штандарт" и "Кронен-цайтунг". Это — единственный недостаток "Ландтмана". Не все газеты есть. А те немногие, что есть, всегда кто-нибудь читает. Хелена перелистала "Кронен-цайтунг". На 17-й странице нашла фото Софи Мертгенхайм. Рядом — заголовок "Отчаянный шаг матери из Зальцбурга". Судя по всему, Софи с ужином дала дочери снотворного. Потом сама приняла его. Утром мать была найдена еще живой. Семилетней дочери помочь уже не смогли. Мать обвиняется в убийстве. Пока ее поместили в психиатрическое отделение зальцбургской окружной больницы. Хелена смотрела на деревья в саду у ратуши. Они сияли всеми оттенками зеленого. За ними стояла ратуша. Возвышалась. Грязная. Против ратуши торчал Бургтеатр. Хелена сидела. Смотрела. Перед ней — чашка кофе. Она точно знала, что это за дни. Которые ведут к такому. Как они сменяют друг друга. Как днем запирают боль внутри себя. Как ночью она вырывается наружу. Как сперва принимается решение. Его исполнение кажется поначалу абсурдным. Но всякий день и каждую ночь решение и исполнение все сближаются. Пока не становятся возможными. Как хотелось, чтобы любовь была. И взяться за руки. И никогда не отпускать. И какое оно — желание защитить детей от жизни. Как это желание может перевесить все остальное. И какой страшной была жизнь. Разбитой. Грязной. Мелкой. И никто никому об этом не говорил. Сначала Хелена не заметила Хенрика. Хенрик сел за стол. Хелена взглянула на него. Она рассказала Хенрику о Софи. Говоря, удивилась, как много знает об этой женщине. Она никогда не говорила с ней. Только один раз по телефону. В ванной у Пупсика. Однажды она ее видела. И кто-то сказал, что это — Софи Мертгенхайм из Зальцбурга. Еще до рождения девочек. Дочка Софи была ровесница Барбары. Хенрик заказал кофе с молоком. Спросил, можно ли взять один из Хелениных рогаликов. Хелена подвинула ему тарелку, продолжая говорить. О Пупсике. И Нимайере. Как оно тогда было. И об Алексе. Как он связан с этой историей. Посреди фразы Хелена поняла, что Хенрик голоден. Хелена продолжала говорить. Намазала ему маслом булочку. Положила на нее ветчины. И сыру. Сама она есть не могла. Что с ним. Может ли он пойти с ней за покупками. Тогда бы он все и рассказал. Потом ей надо домой. Дети. Да. Один из этих обедов у бабушки. Хелена показала ей письмо от адвоката и спросила, что же она сделала с Грегором. Когда он был маленьким. Что взрослым он стал так жесток. И так безответственен. "Да, — сказала Хелена официанту, — да, я плачу за обоих".
Хелене снова пришлось ехать к "Майнлю" на Кроттенбахштрассе. Ей нужны стиральный порошок и туалетная бумага. А заходить в несколько магазинов не хочется. Пока они ехали, она узнала, где был Хенрик. Он сказал, что были ужасные скандалы с его подругой из Мюнхена. И потом ему пришлось отвозить ее в Мюнхен. Из-за миомы. Но все это его совершенно не касалось. Подруга прошла курс гештальт-терапии, а потом психотерапевт поселился с ней. Отменили два концерта. У миланских властей не оказалось денег. Хотя все было условлено. Потом в Мюнхене он заболел. Температура. Очень высокая температура. Теперь у него квартира в Милане. До сентября за нее уплачено. Что будет дальше, он не знает. В квартире только его фортепьяно. Но потом его придется вернуть. Если до сентября он не раздобудет денег, то фортепьяно придется вернуть. Тогда в квартире не останется ничего, кроме матраса. Хенрик рассмеялся.
Хелена делала покупки. В магазине полно народу, у касс — длинные очереди. Хенрик помогал. Он встал в очередь у отдела деликатесов. Им достался номер 95. Обслуживался 83. Хелена сходила за овощами и фруктами. Молоком. Йогуртом. Сыром. Видела, что Хенрик стоит в очереди. Терпеливо. Даже заговорил о чем-то с пожилой дамой. Оба чему-то улыбались. Она сходила за шницелями на обед. Потом остановилась рядом с Хенриком. Хелена купила деревенской ветчины, паштет из телячьей печенки и сосисок. Уходя, Хенрик попрощался с дамой. Она ласково ему улыбнулась. На Хелену же не обратила внимания. Хенрик обнял Хелену за плечи. Когда на выходе у кассы очередь дошла до них, Хелене пришлось освободиться от его объятия. Неожиданно для себя озябнув, она поняла, как тесно они прижимались друг к другу. Они все время говорили. Болтали. Улыбаясь. Казалось, что Хенрика не было всего пару дней. А не недель. Хелена торопливо клала покупки на движущуюся ленту у кассы, Хенрик укладывал все в две большие сумки. Медленно. Но он укладывал вниз все более прочное. Яйца и йогурт ставил наверх. Хелена расплатилась. Неожиданно Хенрик начал снова ей нравиться. С таким серьезным видом он складывал покупки.
Хенрик остался обедать. Он помогал Хелене. На кухню пришли девочки. Накрыли на стол. Хенрик попытался научить их старинной английской народной песне. Она начиналась как-то наподобие "зуммаризи куммаризи" и пелась каноном. Но дальше первой строчки они не продвинулись. Катарина петь не умела. Бурчала басом. Барбара нарочно ошибалась. Все смеялись. И начинали сначала.
Кофе Хелена с Хенриком пили в гостиной. Девочки остались со взрослыми. Катарина забралась к Хелене на руки. Барбара залезла на спинку дивана и опиралась о Хеленины плечи. Хелена попыталась уговорить дочерей отправиться в свою комнату. Разве ничего не задано? Не почитать ли им? Или порисовать. Или поиграть в компьютер. Или прибраться. Или? В ответ девочки кричали: "Нет, спасибо, не хотим!" и хохотали. Хелена очень хотела их отослать. Но знала, каких это стоит трудов. И что потом уж совсем не поговорить. Тогда она встала и предложила пойти поесть мороженого. Они поехали к "Рукенбауэру". В начале Зиверингерштрассе. Дочки получили по трубочке. Себе Хелена не купила ничего. Ей придется доедать мороженое Катарины. Катарина никогда не может съесть его до конца. Хенрик шел рядом. Он взял себе шоколадного. Они прошлись вниз по Обкирхергассе. Разглядывали витрины. Лизали мороженое. Хелена получила нагревшуюся трубочку Катарины с остатком лимонного мороженого. Они остановились перед витриной обувного магазина. Хелена смотрела на отражение. Словно семья, подумала Хелена. Так и должно было бы быть. Она сама во всем виновата. Могла ли она поступать иначе? Или должна? Хелена сказала Хенрику: "Знаешь что, я отвезу тебя в Милан". Потому что Хенрик рассказал ей, что вечером ему нужно возвращаться. Зайцем. На билет у него нет денег. Но это не проблема. Наверняка в Милане осуществится один из его проектов. К тому же нужно играть. Хенрик засмеялся и откусил от мороженого.
Хелена говорила серьезно. Она отвела дочек домой. Зашла к бабушке. Сказала, что должна уехать. Пусть бабушка присмотрит за детьми. Все приготовлено. Делать ничего не нужно. Просто побыть. На всякий случай. Старушка тут же собралась к детям. Она ведь счастлива хоть чем-то помочь. Она ведь всех их любит. Хелена обняла ее. Почувствовала прикосновение мягкой, как шелк, морщинистой старой кожи. Старуха прижалась к ней. Хелена высвободилась. Она тоже не понимает, отчего все так случилось. Она объяснила бабушке, чем кормить детей. Поцеловала ее в щеку и побежала к себе. Еще раз повторила дочкам, где какая еда. Запихала в сумку ночную рубашку и туалетные принадлежности. "Так. Я готова. Можно ехать", — сказала она Хенрику.
Им пришлось еще забрать в пансионе сумку Хенрика. Хенрик спросил Хелену, в самом ли деле ей хочется ехать в такую даль. Хелена кивнула. Хенрик никак не мог поверить. Хелена чувствовала, что с большим удовольствием он попросил бы ее одолжить ему на билет. Хелена размышляла, ехать ли ей через Инсбрук и Больцано. Или же через Канальталь. Хенрик полагал, что расстояния одинаковые. Примерно. Хелена решила ехать по западному шоссе. А обратно — через Канальталь. Тогда она опишет большой эллипс по Центральной Европе.
Долго они ехали молча. Хенрик спал. Под Линцем заговорили снова. Хелена припомнила тем временем множество мелочей, требовавших объяснения. Где была тогда сумка? Ей пришлось купить Хенрику пуловеры и белье, поскольку он потерял ключ от камеры хранения. В которой якобы стояла сумка. Где он был, когда не вернулся ночевать. Где он был, когда уехал. Где он был, когда был в Вене. Почему за телефон пришлось заплатить семь тысяч. С кем он говорил? Что означал счет от портного за костюм, обнаруженный в мусорной корзине. Где Хенрик взял деньги на этот костюм. Умеет ли он вообще играть на фортепьяно. Хелена никогда его не слышала. Почему он не звонил. Почему заставил ее ждать. Почему объяснялся ей в любви. Неужели он думает, что такие заверения необходимы? Она бы и так стала с ним спать. Доволен ли он теперь собой. Она-то от тоски чуть с ума не сошла. Чувствовала, что непременно умрет. От тоски от этой. Хорошо ему улыбаться. Хенрик молча смотрел на дорогу. Сперва Хелена хотела спросить только о сумке. Все остальные вопросы вырвались сами собой. Хелена не могла остановиться. Сунула в рот жевательную резинку. Не понимала больше, зачем поехала. Ничего тут больше не поделаешь. Хенрик сказал, что все теперь в порядке. Он во всем виноват. Ему очень жаль. Но она должна понять его. Он художник. И он не привык. Никогда этого не делал. Докладывать кому-нибудь о себе. Он полагал, что объяснения в любви — это объяснения. И все. Хелена больше не понимала, отчего тосковала по этому мужчине. Наверное, Пупсик все-таки права. Просто нужен мужчина. Какой-нибудь.
Хелена добралась до Милана. В Инсбруке она подумала, не высадить ли Хенрика у вокзала. Но это было уже все равно. Они въехали в город глубокой ночью. Хенрик указывал ей дорогу на бесконечных улицах. Аллеях. Потом пришлось искать место для парковки. Все было заставлено машинами. В конце концов Хелена оставила автомобиль на тротуаре. Хенрик вел ее вдоль домов. Отпер маленькую калитку в огромных деревянных воротах. Они вошли в высокий проход, окончившийся двором. Хенрик включил свет. Он тускло осветил дорогу через двор до нового прохода к подъезду во флигеле. Высокая лестница. Угловатая. Хелена поднималась за Хенриком. Наверху она не могла сообразить, на сколько же этажей они поднялись. По пути не было ни одной двери. Лестница кончалась у металлической двери. Дверь вела в длинный коридор. По левую руку — двери. Через равные промежутки. Две лампочки освещали коридор. Не ремонтировали здесь очень давно. Краска облупилась. Обнажив кирпичи. Было жарко и пахло пылью, как на чердаке. Хенрик отпер первую дверь. Хелена последовала за ним в огромное помещение. Направо в углу — матрас. Под маленьким круглым окошком в другом конце комнаты стояло фортепьяно. Молоточковое. Дорогая вещь. Маленькие мавры держали деку. Блестела позолота. Мерцало дерево. Слева на стене — раковина. И душевая кабина. Хелена видела, где по стенам прежде стояла мебель и висели картины. Дощатый пол выкрашен в белый цвет. Посреди с потолка свисала лампочка. Хенрик остановился. Опустил на пол сумку. Рядом Хелена поставила свою. Сумки стояли посреди комнаты. Под лампочкой. Хелена вопросительно взглянула на Хенрика. Хенрик снял ключ с крючка справа от двери. Пошел с ней в коридор. Потом отпер какую-то дверь. Распахнул ее и отступил с поклоном. И так стоял. Хелена вытаращила глаза. "Это самый маленький туалет, какой я в жизни видела", — сказала она. Изумленно. Хенрик согласно кивнул. Все еще в глубоком поклоне. Вздрагивая. Хелене показалось, что он плачет. Всхлипывает. Потому что все так ужасно. Тяжело. Она — такая гадкая. И безжалостная. Но Хенрик смеялся. Пробормотал: "В мире". "Самый маленький туалет в мире". Он закатывался. Трясся от смеха. Не мог разогнуться. И смеялся. Заходясь от хохота. Хелена оттолкнула его и заперлась. Еле успела снять джинсы. Чтобы не намочить трусики. Ей еще с Бриксена хотелось в туалет. Но не хотелось об этом говорить. Хелена осторожно присела на крошечный стульчак. Хотела спустить воду. Чтобы Хенрик не слышал. Он пыхтел за дверью. Хелена огляделась. Цепочка для спуска висела высоко. За спиной. Сидя не достать. Встать Хелена уже не могла. Она зажурчала. Слушала журчание. Чувствовала, как струя рвется из нее. Слышала, что Хенрик уже всхлипывает от смеха. Потом спустила воду. Потянула за цепочку. Ручки не было. Одеваясь, она не могла сдержать смех. Вышла к Хенрику. Потом стояла под дверью. Она бы прошла пару шагов по коридору. К комнате. Но ключ от комнаты был у Хенрика. А дверь он запер. Уходя. У Хелены было такое чувство, словно она одна. Тут, наверху. Она стояла и хихикала. Хенрик вышел из туалета. За его спиной шумела спускаемая вода. Они глядели друг на друга и смеялись. Расхохотались по новой. Крепко обнявшись, вернулись к комнате. Хенрик, продолжая смеяться, отпер дверь. Закрыл ее за ними. Смеясь, они разделись. Каждое движение вызывало новый взрыв смеха. Легли в постель. Не умываясь. Постельного белья у Хенрика не было. Ни простыни. Ни пододеяльников. Он дал ей желтую диванную подушку и одеяло в сине-зеленую клетку. Они прижались друг к другу. Матрас был очень маленьким. И всё смеялись. Хелена чувствовала диафрагму Хенрика. Она толкала ее в живот. А ее диафрагма — его в грудь. Когда они что-либо говорили. Или шевелились. Тут же снова начинался смех. Трясясь от смеха, они хватались друг за друга. Глубоко переводили дух. И смеялись над этим тоже. Хелена проснулась. С глухим стуком Хенрик свалился с матраса. Было уже десять утра. Хелена чувствовала себя грязной. Липкой. Она приняла душ. Вода была только холодная. Хенрик забрался обратно на матрас. И спал дальше.
Хелена разбудила Хенрика. Почти двенадцать. До того Хелена сидела на рояльном табурете и глядела в окно. Одни крыши за окном. Крыши. Башенки и купола. Между ними — плоские крыши. И повсюду — телевизионные антенны. Солнце грело крышу. В комнате становилось все жарче. Воздух — все суше. И пыльнее. Хелена открыла окно. Но воздух оставался неподвижным. Фортепьяно потрескивало. Хенрик не просыпался. Хелена потрясла его. Ей пора. Хенрик был совсем заспанный. Ничего поначалу не понимал. Даже — кто она такая. Пошел в душ. Хелена расхаживала по комнате. Пока он не вернулся. Она взяла с собой сумку. Вниз, в машину. Обрадовалась, оказавшись на улице. В комнате под крышей ей казалось, что она осталась на свете одна-одинешенька. Они зашли в бар. Пили кофе. Ели бриоши и трамеццини. Платила Хелена. Потом они вернулись к машине. Хелене пора было ехать. Они останавливались у каждой витрины. Перед витриной ювелира Хенрик сказал, что она не должна покидать его. Она — единственное, что у него еще остается. Она же видела, как у него все. Хелене нечего было ответить. Ей пора. Она бы с радостью поднялась с ним наверх. Легла на матрас. В духоте. Но времени не было. И похоже, его это не интересовало. Хелена зарделась. Не могла поднять глаз. Не могла же она просить его. Об этом. У машины она сказала, что не бросит его. Он ничего не ответил. Она села в машину. Тронулась. В ту минуту, когда она стояла у открытой дверцы, а он ничего не ответил. В ту единственную минуту она с удовольствием сделала бы ему больно. Ткнула ножом. В руку. Или в щеку. Потому что он позволил ей так уехать. Даже не попытался. Не дал ей возможности сказать "нет".
Хелена ехала по длинной речной долине. На полях лежало знойное марево. Хелена все думала о том, как же ей это сделать. Думала, что надо зайти в туалет при бензозаправке и там. Как раньше в университете. Попробовала в машине. Но испугалась, что увидят водители грузовиков. Или пассажиры автобусов. Как она этим занимается. Она чувствовала, что между ног жарко и все там набухло. Чуть не лопается. Джинсы терли. Часами она была на краю оргазма. Но мучительного. Она мчалась по шоссе. В Канальтале. Когда она уже далеко отъехала от Удине, кончался бензин. Она ни за чем не следила. Просто ехала. Когда же педаль газа ушла в пол, а мотора не было больше слышно, Хелена сразу поняла, в чем дело. Свернула на аварийную полосу. На минуту пришла в дикую ярость. Потом утешилась тем, что по крайней мере это случилось не в одном из длинных тоннелей. Она вышла из машины. Прошло немало времени, прежде чем один итальянец не подвез ее до бензоколонки. Он даже свернул ради этого с шоссе. Было воскресенье, и все заправки в районе были закрыты. На шоссе заправок не было вообще. На бензоколонке, стоявшей у узкой, круто поднимающейся дороги, Хелене пришлось купить канистру. Хозяин не поверил, что она вернет ее. Хелена расплатилась. Мужчина на красном гольфе прихватил ее обратно. Он был полицейским из Клагенфурта. Ехал кататься на лодке в Градо. Он пожелал Хелене успехов. Через шоссе ей пришлось перебежать. Она залила бензин. Пролила немного. Рассердилась. Вернулась к бензозаправке. Заправилась. Отдала канистру. Поехала дальше. До Вены добралась поздно ночью. Девочки спали в своих постелях. Хелена укрыла их как следует. И немного послушала, как они дышат.
Хелена пошла к адвокату. Она прочитала в газете, что этот адвокат выиграл процесс против одного художника. Тот не хотел платить своей первой жене. Эта первая жена содержала художника, пока он еще не был знаменит. Теперь он стал знаменитым. И появилась более молодая. Художник заявил на суде, что первая жена своей ревностью и сценами, которые устраивала ему, убивала в нем художника. Душила его вдохновение. Поэтому никаких денег ей не положено. Доктор Лойбль, адвокат, добился для первой жены солидной компенсации. И нескольких картин. Вдохновленных новой женой. Они как раз очень поднялись в цене. Хелена немедленно нашла номер его конторы и договорилась о встрече. Доктор Лойбль. Доктор Отто Лойбль был стар. Высок ростом. Носил костюм в тонкую полоску. Был загорелым. С белоснежной гривой, которую все время движением головы откидывал назад. Он был похож на Луи Тренкера. Он усадил Хелену на черный кожаный диван. Сам опустился в кресло. Закурил сигару. И принялся расспрашивать. Скоро ему стала известна вся история. Муж, который съехал. Жена, которая не знает, где он живет. "Неслыханно!" — заявил доктор Лойбль. И уже два года? "Невероятно!" И ничего не платит? "Разумеется, нет!" Но социальное пособие она, по крайней мере, получает? Нет? За два года тоже набегает кругленькая сумма. Хелене нужно лишь написать в отдел помощи семьям при финансовом управлении. Все это — дело рутинное. Да. И далее. Хелена подала ему письмо. "Ах, пресловутый коллега Коприва". Хелена сказала, что это письмо пришло, потому что Грегор… Ну, ее муж. Ну. Потому что он встретил у нее другого мужчину. В квартире. Ну, в бывшей квартире. Общей квартире. Но это было просто недоразумение. Тот мужчина просто пришел позавтракать. Доктор Лойбль улыбнулся. Это к делу не относится. "Моя дорогая", — сказал он. Муж обязан платить. Через два года женщина тоже имеет право на… Так вот. Он ведь понимает. Доктор Лойбль улыбнулся Хелене. Кроме того, у Грегора была связь с ее лучшей подругой. Доктор Лойбль покачал головой. "Как часто приходится мне это слышать, — сказал он. — Вы просто не представляете. Но теперь. Моя дорогая". Доктор Лойбль встал и принялся расхаживать по комнате. "Мы должны договориться об одном. Вы должны мне доверять. Доверять полностью и безоговорочно. Доверять! Поймите. Это — самое главное. Если вы будете мне доверять, тогда я смогу добиться для вас всего". Доктор Лойбль остановился у Хелены за спиной. Положил руки на спинку по обе стороны от ее головы и наклонился над ней: "Полное доверие. Это предпосылка. Тогда я смогу работать". Левым ухом Хелена чувствовала его дыхание. Доктор Лойбль обошел вокруг дивана. Присел на журнальный столик. Напротив Хелены. Взял ее руки. Держал. Руки у него были сухие и сильные. В его руках руки Хелены исчезли. Ему совершенно ни к чему, чтобы клиентка предала его. Пожалев мужа. Или под давлением. "Высшая заповедь", — сказал доктор Лойбль. Он вновь положил Хеленины руки ей на колени. "Ему — ни слова. Он должен говорить только со мной. Оставьте моей секретарше ваш адрес. И его. Рабочий, если другого не знаете. Оставьте мне это письмо. Хорошо. А если что-нибудь стрясется — звоните! Просто позвоните!" Он похлопал Хелену по плечу. Потом Хелена пошла в кафе "Прюкль" и выпила кампари с содовой.
Письмо Хелена нашла только вечером. Целый день она провела на работе в одиночестве. У фрау Шпрехер случился приступ гастрита, и она осталась дома. Она очень похудела. В последнее время. Сжимала губы и не разговаривала. Хелена сказала однажды, что есть ведь и другие коты на свете. Она может завести еще одного. На это фрау Шпрехер спокойно ответила, что Хелена, видимо, ничего не понимает. Хелена согласилась с ней. Но фрау Шпрехер не шутила. Ее было ничем не развлечь. На следующий день фрау Шпрехер на работу не пришла. Это Хелену обрадовало. Делать было нечего. Хелена читала газеты. Письмо от Хенрика лежало на полу под дверью. Девочки уехали с тетей Мими к какой-то подруге на озеро Аттерзее. Хелена нагнулась, чтобы поднять письмо. И села на пол. Сидела и плакала. Она так долго ждала. Она была уже готова поехать искать Хенрика на его чердаке. Собрать большую корзину провизии и поехать в Милан. Войти в дом. Взбежать по черной лестнице. Металлическая дверь задержала бы ее. Ей пришлось бы сидеть на лестнице и ждать. Ждать. Пока Хенрик не поднимется или не спустится по лестнице. В конце недели Хелена нашла бы время. Хелена продала свою коллекцию золотых медалей. Ту самую, что ее дедушка получил за заслуги, уходя на пенсию. Золотые памятные медали, которые в банке, прежде чем купить, долго разглядывали с любопытством. Это коллекционные экземпляры, сказал мужчина из скупки на Кайзерштрассе. Их лучше продать в какой-нибудь банк. Он может купить их лишь по цене лома. К сожалению. Она прогадает на этом. Так у Хелены снова оказалось немножко денег. Хелена разорвала конверт. Всхлипывая. Начав всхлипывать, она уже спрашивала себя, почему все так. Что она не так сделала. Почему она все принимает так близко к сердцу. Хенрик писал о концерте в Стрезе. Уже втором. Все опять в порядке. Пианино пришлось перевозить на остров на пароме. Он очень беспокоился, не повредят ли его. Он любит ее. Она должна это знать. Скоро он снова приедет в Вену. Хелена читала, сидя на полу. Она-то думала, что больше никогда ничего не услышит о Хенрике. Если бы у него был телефон. И с ним можно было бы поговорить. Услышать его голос. Хотя бы.
Хелена встретилась с Грегором в кафе "Бройнерхоф". Грегор позвонил ей. Они не общались уже несколько месяцев. День был жарким. Конец июля. В кафе — почти никого. Официант, скучая, стоял в дверях. Хелена села к окну. Заказала обед. Суп минестроне и творожные клецки с абрикосами. Принесла газеты. Когда ела минестроне, заметила, как волнуется. Пролила суп. С трудом удерживая ложку, она все-таки доела его. Взяла себя в руки. Принесли клецки с абрикосами, и тут же пришел Грегор. Нетерпеливо переминался около стола, пока официант ставил еду и наливал пиво. Грегор заказал большую чашку кофе с молоком. Плюхнулся напротив Хелены. Швырнул на стол письмо. Что это значит, спросил он. Хелена взялась за клецки с абрикосами. Накалывала их вилкой. Разламывала. Посыпала сахаром и разламывала дальше. Скорее ей следует задать такой вопрос, сказала она. Хелена на минутку взяла письмо в руки. Оно было не распечатано. Хелена рассмеялась. Клецки были очень вкусными. Тесто легкое и воздушное. Абрикосы сладкие и спелые. Панировка золотистая. Грегор перегнулся через стол. "Если ты не прекратишь дел с этой свиньей, будет война", — сказал он. "С какой свиньей?" — спросила Хелена. "С этой свиньей! — Грегор ткнул пальцем в письмо. — Методы этого Лойбля всем известны". — "И что? Мне он подходит. Или?" — сказала Хелена. И что за война? "Война означает, что я отберу у тебя детей". Хелена расхохоталась. "О тебе ходит довольно сплетен. И ты это знаешь. Ты целыми ночами болтаешься по кабакам. Есть свидетели. Ты пьешь. Может, и наркотики принимаешь. Водишь компанию с более чем сомнительными личностями. Приводишь без разбору в дом мужчин. И не забывай. Несчастный случай с Катариной. Как она у тебя свалилась с пеленального столика. Это документально засвидетельствовано. Скоро перестанешь смеяться. Даже учителя уже считают, что детей пора лечить. Я тебе покажу. Ты дождешься. Ты только и знаешь, что бросать их на мою мать. Так и я могу. Хотя моя мать слишком стара и совершенно больна, ты почти полностью переложила на нее воспитание". Хелена ела клецки. Повторяла про себя: ничего не говорить. Ничего не говорить. Он тебя провоцирует, сказала она себе, а клецки так и таяли во рту. Но почувствовала страх. Он сжал ей горло. От страха стало трудно глотать, а перед глазами все поплыло. "Прелестно", — сказала она. Голос дрогнул. Говорить она не могла. Пока говорил Грегор, она смотрела в тарелку. Теперь она подняла на него глаза. Грегор был в ярости. В дикой ярости. Его так перекосило от злости, что казалось, будто он ухмыляется. Хелена была уверена, что он ее ударит. В следующий миг. Здесь. Сейчас. В "Бройнерхофе". Размахнется и треснет. "Давай, — сказала она. — Давай же. На судью это произведет внушительное впечатление". Грегор уставился на нее. Он действительно был готов ударить ее. Даже воздух вокруг него вибрировал от ярости. Он встал. Хотел что-то сказать. Нагнулся над столом. Навис над ней. Хелена отпрянула. Подняла руку, чтобы защититься от удара. Грегор заметил движение. Его злоба сменилась презрительной усмешкой. "Я ведь не твой отец!" — прошипел он. Повернулся и вылетел на улицу. К своему кофе он и не прикоснулся. Письмо осталось на столе. Хелена положила его в сумочку. Она съела все без остатка. Медленно. Подобрала все крошки. Вернулась на работу. Ей очень хотелось спать. Лечь немедленно. Свернуться калачиком. Укрыться и спать.
Хенрик писал, что наверно он вскоре сможет перебраться в Вену. Может быть, ему удастся устроиться в Вене. В Высшей школе музыки. Хенрик боролся против музыкального истеблишмента. Против слишком высокого "ля" Венского филармонического оркестра. Против жесткой настройки фортепьяно с металлической рамой. Он сражался со всей музыкальной машинерией второй половины девятнадцатого века. Всех его аргументов Хелене было не понять. А иногда его горячность казалась ей несколько преувеличенной. Но Хенрику всегда удавалось понятно объяснить ей интриги и экономические интересы. Которые состоят в том, чтобы оставить рынок за кастрированной музыкой из консервной банки. Мажорной. Ни один порядочный музыкант не может с этим смириться. Неожиданности, возникающие с каждой новой настройкой инструмента. Такие неожиданности, что делают музыку менее угодливой. Их-то и боится, как огня, музыкальная индустрия. Потому что хочет убить музыку. Потому что труп удобнее. Им удобнее всего торговать. Как Иисусом Христом. Им-то тоже стали торговать лишь когда он превратился в поруганное мертвое тело. Рояль со стальной рамой стал смертным приговором. И ни один Гленн Гулд на свете не может больше спасти музыку.
У Хелены снова началось. После перерыва в несколько месяцев. Было жарко. Как говорили, самое жаркое лето за последние сорок три года. Хелена решила пойти к гинекологу и поставить спираль. Ей надоело постоянно высчитывать, можно ли ей. Или нет. Или же нужно прибегнуть к противозачаточным свечам. Презервативы ей не нравились. Хенрик показал ей справку о том, что СПИДа у него нет. А ведь ни с кем больше она не спала. Наверное, это не совсем то, что в брошюрках именуется постоянной связью. Но большинство женщин, которых она знала, вообще никак не предохранялись. В первую очередь — замужние. Хелена записалась на прием к некоему доктору А. Дриммелю. Его кабинет был на Гимназиумштрассе. Сразу за углом. У доктора Дриммеля ей сперва пришлось подождать в приемной. Пожилая сестра вышла из кабинета и попросила подождать еще немного. Хелена сидела в приемной. Окно в сад открыто. Тихо. Даже птиц почти не слышно. Издалека доносится уличный шум. Хелена чувствовала, как пот собирается под грудью и течет по животу. Сестра пригласила ее в кабинет. Присядьте, сказала она. Господин доктор будет сию секунду. Хелена присела на стул в стиле модерн, стоявший перед таким же письменным столом. Пришел врач. Ему было лет тридцать пять. Свежий. Оживленный. Спортивный. В чем проблема? Хелена сказала ему, что хочет поставить спираль. Она уже говорила об этом по телефону. И как раз сейчас у нее месячные. Стало быть, время подходящее. "Да. Да", — сказал доктор Дриммель. Посмотрел на Хелену. "Вот она у нас впервые и сразу же хочет спираль". Это он печально произнес в сторону сестры, стоявшей у ширмы перед гинекологическим креслом. Та пожала плечами. Хелена рассердилась. И зачем она пошла к этому врачу? Она враждебно взглянула на него. "Вам известно все, что вы должны знать об этом?" — спросил врач. Хелена кивнула. "Так. Тогда приступим", — сказал врач. "Какую ты возьмешь?" — спросила сестра. "Посмотрим, мама", — отвечал тот. Хелену провели за ширму. Там она разделась и забралась на кресло. Ноги — высоко на подставках. Что за идиотская поза, думала Хелена. Мать и сын сунули головы между ее ног. Ввели во влагалище что-то холодное. Оно там чмокало. Те двое тихо переговаривались. Женщина за чем-то ушла. Сын ждал. Руки в резиновых перчатках он держал поднятыми вверх. Хелена услышала, как разорвалась пластиковая упаковка. Он ввел во влагалище нечто тонкое. Острая боль глубоко в животе. Хелена вздрогнула. "Уже все", — произнес врач. Пошел к раковине. Снял перчатки и вымыл руки. Хелена встала и оделась. Когда она вышла из-за ширмы, он сидел за столом и листал журнал. Всем остальным займется мать, сказал он. Равнодушно-доброжелательно. Руки не подал. Углубился в журнал. Хелена вышла. Мать стояла за регистраторской стойкой. Она выписала счет. На листке, что она подала Хелене, стояло: 2500 шиллингов. Хелена достала из сумочки деньги и заплатила. Женщина поставила на счет печать. Хелена ушла. "А" перед фамилией доктора Дриммеля означало Августин. Доктора Дриммеля звали Августин. Хелена решила, что имя подходящее.
Хелена вернулась с дочками с купанья. И обнаружила, что у нее в гостиной сидит свекровь. Это было против всех договоренностей. Хелена отправила дочерей в ванную. Прополоскать купальники. Они каждый день ездили купаться то на Дунай в Клостернойбург, то на Старый Дунай. А иногда в Шафбергские купальни. Или же ехали в Бад Феслау. У Хелены был отпуск. До десятого сентября. Четыре недели. Одна из них — за свой счет. Потому что дело с магнитными аппликаторами подвигалось не так быстро, как рассчитывали Надольный и Нестлер. Старая фрау Гебхард долго смотрела на Хелену. Ничего не говорила. Хелена откинулась на спинку дивана. После купания она чувствовала приятную усталость. В ванной плескались девочки. Через две недели приедет Хенрик. После ужина она пойдет с дочками гулять. А потом почитает, может быть. А к родителям не поедет. В машине странный стук впереди справа. А в чем дело, она не понимает. Может быть, через две недели. Когда придут детские деньги. И когда-нибудь ведь Грегор тоже заплатит. Тогда она рассчитается с банком. Хелена чуть не задремала. Почти забыла свое недовольство вторжением старухи. Старуха же сказала: "Так вот, значит, куда дела зашли". Она говорила спокойно. "Куда?" — спросила Хелена. Всю свою жизнь она прекрасно ладила со всеми людьми, сказала старая женщина. Стало быть, дело не в ней. Ладить с Хеленой у нее не получается. И дело тут в Хелене. А не в ней. А такого позора ей еще не доводилось переживать. Был судебный исполнитель. Вот, значит, что еще выпало ей на долю. Хелене это, верно, кажется забавным. Похоже, она вообще воспринимает жизнь как одну большую шутку. Но жизнь это не шутка. В жизни всегда нужно платить по счетам. Потом. После. Но. Хелена еще увидит. И. При таких обстоятельствах было бы, верно, лучше, чтобы Грегор забрал детей. Она слишком безответственна. Долги! И всему этому научатся дети. Всему. Беспорядку. В Хелениной жизни нет порядка. А для детей это — хуже нет. И всему есть свои причины. Уж Грегор-то знает, почему бросил ее. Кто бы мог подумать. Мы-то думали: дочь председателя суда. Порядочная девушка. Но мы ошиблись. Судебный исполнитель наложил арест на ее телевизор и три персидских ковра. Сможет ли Хелена заплатить долги? А еще она позвонила Хелениным родителям и все им рассказала. Видно, у Хелены действительно совесть нечиста. Родители-то не знали даже о том, что Грегор съехал. И о ее любовниках. Иностранцы! Ну, она уж дождется. Вернется Грегор. В конце концов, это его квартира. И она не понимает, почему должна жить в такой тесноте. Квартиру поделили для молодой семьи. А поскольку ее больше нет, так и раздела тоже больше нет. Хелене придется выметаться. Есть законы. И она намерена получить свое. И Грегорово. И его детей. Удручительно, что все оказалось таким недоразумением. Хелена ничего не говорила. Не шевелилась во время этой речи. Она слушала, полузакрыв глаза. "Пожалуйста, ступай вон", — сказала Хелена. Старуха встала. "Этого ты не смей мне говорить. Моя дорогая!" Она сделала особый упор на "ты". И ушла. Девочки стояли у дверей в гостиную. Бабушка прошла мимо них. И вышла. Девочки подбежали к Хелене. Они не хотят уезжать. Разве им надо уезжать? Что случилось? Они не хотят к Грегору. Катарина заплакала. Барбара от злости кинулась на диван. Хелена испугалась. Что, если вернется Грегор. Хелена бросилась к телефону. У доктора Лойбля включился автоответчик. Работа начинается третьего сентября. Хелена позвонила слесарям. Но было уже поздно. Она никому не дозвонилась. В разных предприятиях по ремонту замков ей отвечали, что замки поменять можно. Ей нужно лишь подтвердить, что квартира принадлежит ей. Но стоило это очень дорого. Как минимум, в три раза дороже. Этого Хелена себе позволить не могла. Да и как подтвердить. Хелена уложила девочек с собой. Попыталась все им объяснить. Долги не такие уж большие. Денег у них хватит. Их отец должен платить ровно столько, сколько должен. И все будет в порядке. И никто их у нее не заберет. Это исключается. А бабушка просто перепугалась. Бабушка ведь из того времени, когда приход судебного исполнителя был страшным позором. Хотя в то время почти у всех людей были долги. Все были ужасно бедные. Пусть лучше у нее, Хелены, будут долги, чем братья, которые были офицерами СС. Как у бабушки. А что такое — офицер СС? Хелена все повторяла и повторяла, что они не должны переживать. Она сделает для них все. Разве до сих пор она поступала не так? А когда-нибудь все станет лучше. Они сами увидят. Потом дочки уснули. Хелена не выходила из комнаты. Только когда они уснули, она смогла уйти в гостиную и подумать.
Хелена еще раз пошла проверить, торчит ли в замке ключ. Потом она села на подоконник и смотрела вниз, на улицу. Ей нужно поговорить с отцом. Он должен дать ей совет. Хелена размышляла. Пыталась думать по порядку. Она страшно боялась. Не хотела говорить с отцом. Но ради детей на это придется пойти. Хелене казалось, что ее загнали в угол. Обложили. Нет выхода. Все — шантаж, думала она. Вся моя жизнь стала сплошным шантажом. Она начала ходить из угла в угол. Хотелось на улицу. Под открытое небо. Дышать. Но нельзя. Нельзя из-за девочек. Вдруг она уверилась, что Грегор сидит в засаде в квартире своей матери. Ждет, чтобы она ушла. Тогда он займет квартиру. Поменяет замок. Грегор все умеет. Дети окажутся в квартире, в которую она не сможет войти. И ей придется судиться с ним за девочек. А Хенрик так далеко. Никого, с кем она могла бы поговорить. "Такого никому не выдержать, — шептала Хелена себе самой. — Никому. Никто такого не может. Никто". Она бродила вдоль узорчатой каймы по краям ковра. По кругу. Все кругом. Сложила руки за спиной. Повторяла эти слова. Все снова и снова. Хелена обрадовалась, что дома нет снотворного. Валиум доктора Штадльмана она сдала в аптеке на переработку. Хелена выпила бурбона. Потом собрала бутылки и вылила все спиртное в унитаз. Даже ром для готовки. Она не имеет права ни на малейшую ошибку. Даже чтобы ее застали со стаканом в руках. Хелена чуть было не начала вести себя так, как о ней говорила свекровь. Но взяла себя в руки. Все это неправда.
Хелена ждала слесаря. По телефону он сказал, что может прийти в восемь. Хелена просила его не опаздывать. В восемь свекровь в церкви. Смена замка может пройти незамеченной. Слесарь сказал, что ему потребуется всего полчаса. За полчаса он управится. Слесарь не пришел. Из-за него Хелена встала ни свет ни заря. В девять он позвонил и сказал, что сможет только в одиннадцать. Будет ли она дома. "Да", — сказала Хелена. Она будет ждать. Девочки долго спали. Хелена сидела в гостиной. В квартире царила тишина. Иногда с улицы доносился шум автомобиля. Снова будет жарко. Из-за жары Хелена уже закрыла окна и задернула занавески. Она сидела в сумрачной комнате и ждала. Сначала хотелось спать. Она пила маленькими глотками кофе. Есть не хотелось. Вообще. Она с удовольствием ушла бы из дому. Сбежала. Куда угодно. Где просторно. Далеко видно. Ее угнетали деревья за окном. Хотелось глядеть вдаль. Хелена не знала, как называется смена замка с правовой точки зрения. Надо сказать, что она потеряла ключ. И делает это из соображений безопасности. По сути это было неправильно. В ее положении так поступать не следовало. Но она хотела чувствовать себя в безопасности. Хотя бы в безопасности. Она боялась Грегора. Судя по тому, как он смотрел на нее в "Бройнерхофе", он изобьет ее. И никто не поверит, что он на такое способен. Но он это сделает. Нельзя, чтобы это увидели девочки. Грегор слыл джентльменом. Благовоспитанный. Вежливый. Холодный. И талантливый. Всякий скажет, что она просто хочет его оговорить. Из мести. Или что она сама его спровоцировала. У мужчин ровно столько терпения, сколько его есть. А она всегда была сложным человеком. Хелена сидела. Время шло. Когда сменят замок, пути назад не будет. Окончательно. Раз и навсегда. Всякий раз, что она глядела на часы, оказывалось, что прошло всего две минуты. Хелена спросила себя, почему даже концом их отношений должна заниматься она. Уж это-то он мог бы взять на себя. Как минимум поставить точку. Но он ждал. Ждал, когда она ошибется. Чтобы поменьше заплатить. Хелена ощущала собственную беспомощность. Море решений. И дорог. И визитов в инстанции. И встреч. И объяснений перед совершенно чужими людьми предстояли ей. Хелена сказала себе, если он позвонит. Если он позвонит до прихода слесаря, мы найдем выход. Отсюда. Слесарь пришел в час. Грегор не позвонил. Хелена отключила телефон. Набила книгами большую сумку. Слесарю действительно потребовалось всего полчаса. Свекровь не вышла. Она спала после обеда. Вероятно. Хелена получила новые ключи. Хелена подписала два свидетельства. Одно осталось у нее. Если придется делать новые ключи, то их сделают лишь предъявителю такого свидетельства. Хелена подписалась девичьим именем. Неровно. Написала: Хелена Вольффен. Как будто подписывала тетрадку. Хелена позвала девочек. Они снова могут ехать купаться. Хелена не решалась выйти, пока не был заменен замок. Представляла себе: они возвращаются, а там сидит Грегор и делает вид, словно последних двух лет и не было. Это было так чудовищно. Так страшно. И так вероятно. Два дня они питались исключительно молоком и кукурузными хлопьями. Было очень сложно найти слесаря в отпускное время. Хелена вынесла сумку с книгами. Выбросила их в контейнер для макулатуры недалеко от пляжа на Старом Дунае. Так она вынесла из квартиры все книги. Каждый раз прихватывала с собой новую стопку. Пока стеллажи не опустели. Книги по искусству она тоже выбросила. И научные труды. По истории искусств. И по математике. Хелена оставила только детективы. В детективах не врут. К концу августа стеллажи опустели.
Хелена играла в лотерею. Она зашла с девочками в табачную лавку на Кроттенбахгассе. У почты. Там каждая из них заполнила по две карточки. Барбара заезжала шариковой ручкой за края клеток с цифрами. Испортила несколько билетов. Пока не заполнила все аккуратно. Катарина зачеркивала одни и те же цифры. Барбара всякий раз разные. Вечером в субботу они сидели перед телевизором и смотрели розыгрыш. Если бы они выиграли, то каждая хотела бы поехать далеко-далеко. Наконец-то. В Америку. Лучше всего.
Пришла мать Хелены. Хелена больше не включала телефон. Стала недостижима. В дверь позвонили. Хелена открыла. На площадке стояла ее мать. Хелена подумала, что та сперва зашла к свекрови. Иначе она позвонила бы снизу. В квартиру Хелена мать не пригласила. Она стояла на площадке. Хелена смотрела на нее. Они давно не виделись. Она еще потолстела, подумала Хелена. На матери был зеленый льняной костюм. С длинным жакетом. Чтобы скрыть широкие бедра. И зеленые туфли. Они стискивали ее маленькие ноги. Очень высокие каблуки. От жары ноги отекли. Не помещались в туфлях. "Что стряслось?" — спросила мать. Мягко. И грустно. И укоризненно. "Полагаю, что это тебя не касается", — сказала Хелена. Передразнивая интонации матери. Ей пришлось взять себя в руки, чтобы не рассмеяться. Так прелестно это прозвучало. Долгое время мать глядела на нее все так же умоляюще-укоризненно. Долгое время спустя мать спросила, почему же Хелена не пришла к ней. К ним. "У тебя есть пятьдесят тысяч?" — спросила Хелена. "Да. Вот", — сказала мать. Она вынула из сумки конверт и подала его Хелене. "Но твоему отцу нужна расписка", — сказала она. Конверт был уже у Хелены. Она вернула его матери. Очень вежливо. Мать автоматически взяла его. Стояла с конвертом в руках. Растерянно глядела в пол. Найдет ли она сама выход, спросила Хелена. Или же намеревается еще раз заглянуть к свекрови. Потом Хелена закрыла дверь. И прислонилась к ней. Сквозь закрытую дверь ее мать прокричала: "Ты больна. Тебе нужна помощь". По двери Хелена сползла на пол. Скорчилась. Шептала себе в колени: "Сволочи. Сволочи проклятые". Так и сидела. Слышала, как уходит мать. Как стучат высокие каблуки. Мать удалялась поспешными шажками. Как истинная дама. До сих пор до Хелены не доходила двусмысленность этого выражения. Она рассмеялась.
Хелена поехала на рынок Зоннбергмаркт. За овощами и фруктами. Магазин четы Леонхард снова открыт. Леонхарды вернулись из отпуска. Они были в горах. Они всегда ездят только в горы. Фрау Леонхард нельзя где жарко. Жары она не переносит. Хелена огляделась. Были белые грибы с крепкими ножками. Уже при одном взгляде на них Хелена почувствовала вкус жареных боровиков. Но после чернобыльской аварии грибы есть нельзя. Шпинат. Свежий шпинат. "Да вы отличная хозяйка", — заметила фрау Леонхард и набила шпинатом большой пластиковый пакет. Осведомившись, сразу ли Хелена вынет его. Хелена купила винограда, слив, лимонов, салата, яблок, лука. Где Хелена провела лето, спросила фрау Леонхард. Герр Леонхард удалился выкурить сигарету. На задний двор. Девочкам Хелена дала денег. Они убежали вперед. За мороженым. Там они и должны были встретиться. Хелена сказала фрау Леонхард, что дети были на Аттерзее. "А вы? — спросила фрау Леонхард. — Вы вообще никуда не выезжали?" У Хелены слезы навернулись на глаза. От благодарности. Ей хотелось обнять фрау Леонхард. Кто-то ею заинтересовался. Но сочувствие в голосе фрау Леонхард ее задело. Задело ее гордость. Вот, значит, как далеко дело зашло. Все видят. Да и сама она видит. Каждое утро. Каждое утро в зеркале она видит, как постарела. Увяла. Стоило вспомнить о квартире, как возникало чувство неуверенности. Ничего стабильного. Упорядоченного. Недовольная старуха за стеной. Молчит. Но она здесь. Всегда. И страх. Что появится Грегор. Не сможет попасть в квартиру. И разорется. На лестнице. Фрау Бамбергер со второго этажа это доставит большое удовольствие. На Хелену снова напал страх за детей. Она сказала, что еще ей нужен баклажан. И все. Спасибо. Хелена рассчиталась и поехала по Обкирхергассе. Девочки сидели на скамейке. Они устроились напротив ларька с мороженым и лизали свои трубочки. Хелена посигналила, и они подбежали к машине. Переходя дорогу, посмотрели, как положено, направо и налево. Сели в машину. Лизали мороженое и болтали. О каких-то особенных кроссовках, которые были нужны Барбаре. Катарина доела свое мороженое. Нет. Маме ничего не осталось. Она уже достаточно большая, чтобы самой съесть свое мороженое, гордо сказала она. Откусила конец и высосала все. Хелена поехала с ними по Хеенштрассе домой. Думала, что нет ничего лучше. Дети на заднем сиденье. И ехать. Они катили по мостовой Хеенштрассе. Никто не знает, где они. Где она. Хорошо бы так все ехать да ехать.
Хелена взяла напрокат шезлонг. Отнесла его под ивы. На пляже Старого Дуная Хелена шла с девочками налево в угол. Под высокими деревьями всегда была тень. Потом девочки бежали к воде. Хелене оттуда было их видно. Сама она купалась не всякий раз. Это ее утомляло. Хелена лежала в шезлонге. Закрыла глаза. Горячий неподвижный воздух обнимал ее. Иногда от воды долетал прохладный ветерок. Но жара немедленно прогоняла его. Хелене хотелось обнять зной. На минуту все пришло в порядок. Прикосновение теплого воздуха к голой коже. Девочки прыгают в мелкой воде и визжат. Они прибегут. Все перемочат и начнут вытаскивать еду из сумки. Утром Хелена сделала фрикадельки. Они еще не остынут, потому что лежат в надрезанных булочках. Они сходят за холодной колой. Потом будут лежать на подстилке и читать. Никто не знает, где они. Это было очень важно Хелене. История с Алексом научила Хелену двум вещам. Частные детективы существуют на самом деле. И люди на самом деле нанимают их. И ты не замечаешь, как они следят за тобой. Хелена тотчас ощутила в желудке ту самую предвещающую опасность боль. Она была ошеломлена. Лишилась дара речи. Когда Гитта показала ей фотографии, на которых частный детектив запечатлел их с Алексом. Хелена высматривала преследователей. Ходила вдоль припаркованных на Ланнерштрассе машин. Чтобы убедиться, что в них никто не сидит и не ждет. Искала в зеркале заднего вида преследующие ее машины. Наблюдала, не появляется ли кто-нибудь чаще, чем просто случайно. Но ничего до сих пор не заметила. Иногда Хелене не верилось, что Грегор станет утруждать себя. И она не верила, что он впрямь хочет забрать детей. Но она и не вполне понимала, как далеко он зайдет. Ей не хотелось так далеко заглядывать в будущее. И даже думать не хотелось о том, что это будет значить для девочек. Ведь Грегор даже не имел понятия, что они едят на завтрак. Но соблюдать осторожность было необходимо. Ведь когда-то она не верила и в то, что Грегор может ее бросить. В один прекрасный день. Ее. Или девочек. Хелена лежала в шезлонге. Негромкие звуки навевали сон. Плеск воды о мостки. Шум тростника под легкими порывами ветра. Хелена размышляла. Повторяла себе, что все прекрасно. Как на занятиях по аутотренингу, она говорила себе, что спокойна и расслабленна. И не боится. Она не боится. Это помогало, но совсем ненадолго. Тело отзывалось на слова. Хелена парила. Она парила на уличном шуме и звонких криках детей у воды. На запахе жареных сосисок. На отблесках темных танцующих волн. На яркой зелени травы и древесных крон на фоне неба, зелено-золотых узорах на узкой синеве душного дня. Казалось, она одна в целом мире. Ненадолго. Покой сменила растущая тоска. Зародившись в сердце, заполнила ее всю. Хенрик. Точно так же в ней поднималось желание покончить с собой. Прежде. Год назад. Точно в такие же минуты. И не уходило. Хелене хотелось, чтобы вернулась эта тяга к самоубийству. Она касалась только ее. Ожидание Хенрика. Тоска по нему. Это унизительно. Зависимость. Она почти раздирала ее. Пополам. Измученная Хелена лежала в шезлонге. Брошенная. Утомленная. "Почему ты смеешься?" — спросила Барбара и обняла Хелену. Худенькое детское тельце, мокрое и холодное. Хелена показалась самой себе ужасно толстой. "Ты смеялась? — спросила девочка. — Ты ведь смеялась. Только что!" — "Да. Потому что мы такие классные, — сказала Хелена. — Ты не находишь?" Барбара бросилась на подстилку. "Я хочу колы". Барбара перевернулась на спину. Раскинула руки. Узкая грудка быстро поднималась и опускалась. Так она и лежала. Закрыв глаза. Хелена видела, как ей хорошо. Ненадолго. Какое-нибудь происшествие. Всплеск эмоций. Хелена поискала в сумке кошелек. Когда же в ней зародилось это. О чем она обречена тосковать. И ни минуты передышки. Жалость к себе захлестнула Хелену. "Купи мне тоже. Купи всем. А потом поедим", — сказала она Барбаре. Барбара лежала неподвижно. Улыбалась. Потом вскочила. Схватила кошелек и помчалась через лужайку. Исчезла среди лежащих на траве и толпящихся у ресторана людей. Вдруг Хелена сообразила. Ей уже несколько недель не хотелось. Ни набухшего жжения между ног. Ни трущейся о блузку напрягшейся груди. Ни щекотки в горле. Хелена откинулась назад. И зачем только она поставила спираль. Если и без того она никогда больше. С мужчиной. Скорей бы постареть, подумала она.
Хелена ехала по Верингерштрассе мимо "Народной оперы". Свернула на Гюртель и перестроилась, чтобы свернуть налево. За ней остановилась машина дорожной полиции. С включенной мигалкой. Хелена попыталась уйти влево. Но там не было места. Потом загорелся желтый свет. Хелена тронулась. Свернула налево. Полицейская машина — за ней. Она перестроилась в правый ряд. Увидела полицейского, евшего у киоска сосиску. Полицейская машина продолжала висеть на хвосте. Хотя могла бы обогнать. Хелена тронулась так быстро, как только смогла. Думала, что полиция все равно обгонит ее. Смотрела только вперед. Сзади завыла сирена. Она взглянула влево. Полицейская машина ехала рядом. Ей сделали знак остановиться. Хелена свернула на ближайшую парковочную площадку. Полицейский остановился перед ней. Вышел из машины. Мигалка продолжала крутиться. Подбежал полицейский от сосисочного киоска. Полицейский из машины надел фуражку. Подошел к их машине. Глядел сверху вниз на Хелену. Потребовал документы. Хелена начала их искать. Руки дрожали. Катарина сказала: они же в кармане на дверце. Обычно. Там их Хелена и обнаружила. Вышла из машины. Не хотелось, чтобы этот тип совал голову в окно. И не хотелось говорить с ним при детях. Полицейский проглядел документы. Велел показать знак аварийной остановки. И аптечку. Почему ее остановили, спросила Хелена. В чем дело. Она спрашивала того полицейского, что пришел от сосисочного киоска. Он продолжал жевать. Ничего не ответил. Посмотрел на своего коллегу. Другой полицейский потребовал от Хелены назвать свой адрес. И. Он не обязан называть причину задержания. Он может ее задерживать сколько его душе угодно. Хелена сунула руки в карманы своих льняных брюк. Собирается ли она платить штраф. Или же выписать ей квитанцию. Хелена ответила, что не станет платить, пока не знает за что. "Тогда — квитанцию". Она же ничего не нарушала. Полицейские с ухмылкой переглянулись. Сказали: вот интересно. Хелена вытянула у полицейского из руки свои права и свидетельство о прохождении техосмотра. Он заметил это лишь тогда, когда она клала их в сумочку. "Это вам не поможет", — сказал он. Вызывающе глядя на нее. Он был очень молод. Много моложе Хелены. Хелене хотелось его убить. Одним ударом. Чтобы он упал. Тогда бы она могла посмотреть на него сверху вниз. И уйти. Хелена сказала: "Если уж вы — должностное лицо, тогда вам следует прекратить грызть ногти". Она демонстративно взглянула на его руки. Мужчина покраснел. Сжал блокнот и ручку так, что побелели пальцы. "До свидания", — произнесла Хелена и села в машину. Ей показалось на миг, что полицейский на нее бросится. "И что стряслось?" — спросили девочки. "Мы победили", — отвечала Хелена и тронулась. Полицейскую машину пришлось объезжать. Ей долго не удавалось вклиниться в поток автомобилей. Она смотрела на полицейских. Как они говорят друг с другом и садятся в машину. Как крутится мигалка. Потом ей удалось проехать мимо них. Она даже не поглядела направо. Это нам дорого обойдется, подумала она. Решила пойти с дочками съесть мороженого. Но те устали. Они хотели прямо домой.
Третьего сентября Хелена позвонила в контору доктора Лойбля. Дозвониться до него удалось не сразу. Секретарша все время говорила, чтобы она перезвонила через двадцать минут. Потом сказала, что ей перезвонят. Хелена не могла сказать, что не берет трубку. Не подходит к телефону. Никому не открывает. Поменяла замок. Что боится, как бы не появился муж и не предъявил претензий, на которые она не знает, что ответить. Что ее преследуют. Она еще раз сказала секретарше, что ей настоятельно необходимо поговорить с доктором Лойблем. Хелена сидела у телефона и ждала. Дети ныли. Хотели на улицу. Одни. Им было очень весело все то время, пока Хелена не спускала с них глаз. Но это надоело. Они были теперь уверены, что мать всегда с ними, и хотели свободы. Дочки болтались по комнатам. Прислушивались, не слышно ли чего из бабушкиной квартиры. Как ни в чем не бывало спрашивали, нельзя ли им к бабуле. Зазвонил телефон. Хелена отправила дочерей из комнаты. Они не хотели уходить. Она накричала на них. Они неохотно пошли к двери. Хелена взяла трубку. Пупсик. Хелена утратила дар речи. Не могла выдавить ни звука. Пупсик сказала, им необходимо поговорить. Она все понимает. Но поговорить непременно надо. Хелена с трудом подбирала слова. Она не видит никакой необходимости. И. Кроме того. У Грегора сдали нервы. Пусть она будет очень осторожна… "У Грегора? — переспросила Пупсик. — Он же в Таормине. Он же до семнадцатого в Таормине". Хелена сидела. Трубка — в руке. Ее словно парализовало. От ярости. От стыда. От унижения. Он в Таормине. Она — на Ланнерштрассе. Или на городском пляже Старого Дуная. И девочки с ней. Если бы не ее сестра, они вообще не выехали бы из города. И. Все страхи напрасны. Грегор вообще не имел в виду осуществлять свои угрозы. Даже этого они не стоили. Она не стоила. Пупсик спросила, не сможет ли она прийти вечером в "Санто-Спирито". Или в "Теленка". Хелена ничего не отвечала. Не могла. Пупсик сказала: "Тогда в десять в «Старой Вене»". Хорошо?" И повесила трубку. Хелена продолжала сидеть у телефона. Когда позвонил доктор Лойбль, она не знала, что ему сказать. Не могла же она сказать адвокату, как боялась, что ее муж похитит детей. А он-то предпочел уехать в Таормину. И ведь она могла сразу разузнать это. Теперь. Постфактум она поняла, что могла. Она сказала адвокату, что постоянно ощущает угрозу со стороны мужа. Заплакала. Доктор Лойбль отечески говорил: "Не волнуйтесь. Сударыня. Я все улажу. Большой привет вашему уважаемому отцу. Вы ведь не сказали мне, что ваш отец — председатель суда Вольффен. Это честь для меня. Целую ручки. Привет родителям. Как только дело двинется, я дам знать". Хелена откинулась на спинку дивана. Послала дочек за покупками. Они весело умчались. Пусть-ка купят большую упаковку шоколадного мороженого. Хелена не вставала.
Вечером Хелена подошла к зеркалу и посмотрела на себя. Кожа на скулах натянулась. Круги под глазами. Углы рта опущены. Словно она усмехается. Брови подняты. Хелена ясно видела, где морщины скоро пересекут ее лоб. Она решила поехать. Чтобы все наконец выяснить. Особенно тщательно привела себя в порядок. Дочки могут побыть одни. Им вообще пора привыкать к этому. Если что-нибудь стрясется, они всегда могут сбегать за бабушкой. Или позвонить ей. Хелена поехала в центр. У нее было чувство, словно она выходит в первый раз после долгой болезни. Дорога до центра показалась ей очень длинной. Перед "Теленком" Хелена попала в объятия Хаймовича, начавшего свой вечерний обход кафе. Он приветствовал ее. Прижав к своему животу. Спросил, что она поделывает. Обернулся к двум девушкам, выходившим из "Теленка". Так что отвечать Хелене не пришлось. Она пошла дальше. Раздумывала, стоит ли на самом деле идти в "Старую Вену". О чем ей говорить с Пупсиком? Упрекала себя в бесхребетности. Загадала: если на следующем углу она шагнет на мостовую левой ногой, то идти не надо. Можно повернуться и уйти. Если же правой — то идти придется. Она шагнула левой ногой и пошла в "Старую Вену". Там почти никого не было. Слишком рано. Для большинства. Пупсик сидела слева у окна, в углу. Хелена села напротив. Выглядела Пупсик как всегда. Волосы короче. Не так сильно завиты. Ей шло. Она выглядела мягче. Не так эксцентрично, как с локонами а-ля Медуза Горгона. Загорела. Вся в веснушках. Помолодела. Хелена заказала бокал вина с минеральной водой. Пупсик пила минералку. Нет. Она больше не пьет. Ее вылечили. Она начнет все сначала. Все. И одной из предпосылок тому — Хеленино отпущение. Пупсик так и сказала: отпущение. Как в церкви. И Хелена должна принять ее благодарность. Пупсик говорила быстро и торопливо. Без передышки. Хелене не нужно было отвечать. На ее нелепые претензии. Так Пупсик не говорила еще никогда. Так сентиментально. Пупсик положила свою руку на Хеленину. Ее психотерапевт. Ну тот, в Швейцарии. Там. Где она была. Он дал ей такое задание. У нее целый список таких заданий. И вот эти две вещи. Благодарность и отпущение. Они особенно важны. Хелена даже не представляет себе, как много они говорили о ней. О ней. Белой лани. Терапевт потребовал, чтобы она всем, с кем общалась, дала имена животных. Хелена вытащила свою руку из-под Пупсиковой. И какое же имя она дала Грегору? "Зеленый лев. Естественно", — отвечала Пупсик. Потом обхватила Хеленины руки. Сжала Хеленины руки, в которых был бокал. "Это было только один раз, — сказала Пупсик, — честно!" Хелена не чувствовала своего горла. Знала только, что оно болит. Испугалась, что больше не сможет дышать. Пупсик говорила дальше. Быстро. Весело. Хелена всегда была права. Она соберется. Будет работать. Серьезно займется живописью. И тому есть веские причины. Сейчас у нее есть кое-кто, также работающий в сфере искусств. Не изобразительных. Но. Музыка и живопись. У них ведь очень много общего. И речь идет о совершенно особенном человеке. Хелена его не знает. Наверное. Или все-таки знает. Она однажды видела его в "Санто-Спирито". Но давно. Она сама-то совершенно случайно… "И я снова получила шанс. Понимаешь? Больше не будет. Нужно использовать его сейчас. Но ты должна сказать, что не сердишься на меня. И что все будет как раньше. И что мы опять сможем все-все рассказывать друг другу. Ты прекрасно с ним поладишь. Я знаю. Мы найдем тебе кавалера. И будем все вместе ходить повсюду. И все прочее. Что ты об этом думаешь? Это ж с ума сойти как здорово, правда? Вот посмотришь, я все начну сначала. Но прежде ты должна сказать, что не сердишься. Я больше не буду напиваться. Ты же знаешь. Все прочее тоже. Это ведь оно виновато. Я бы этого никогда не сделала. Будь все иначе. Ведь правда. Ты должна мне поверить. Хелена. Ты по правде должна мне поверить". Хелена сидела. Попыталась высвободить руки. Пупсик крепко их сжимала. Она должна сказать, что все в порядке. Пупсик пристально глядела Хелене в глаза. Крепко держала ее за руки. Железной хваткой. В телесериале он бы вошел сейчас в дверь. Или же нет? — мелькнуло у Хелены в голове. Имеет ли Пупсик в виду Хенрика? Или еще кого? Отчего бы не спросить. "Послушай. Констанца", — начала Хелена. "Пожалуйста! — повторяла Пупсик. — Пожалуйста!" Все сильнее сжимала Хеленины руки. Умоляюще. Тонкое стекло дешевого бокала, в котором подавалось вино, треснуло. Осколки вонзились Хелене в ладони и пальцы. Уцелели лишь скрещенные концы пальцев. Хелена прошептала: "Пупсик, пусти меня". — "Пожалуйста!" — чуть не кричала Пупсик. Хелена произнесла: "Ну разумеется. А теперь пусти меня". Она оттолкнула Пупсика. Держала руки над столом. Кровь, осколки и пролитое вино. Кровь капает. Вино потекло на пол. Кровь потекла сильнее. Пупсик закричала. Хелена ничего не чувствовала. Начала вытаскивать из кожи тонкие осколки стекла. Методично. Сначала правой рукой из левой. Потом левой — из правой. У столика остановился официант. Пупсик вскочила и дико глядела на стол. Подошли другие посетители. Хелена услышала, как спрашивают, нет ли тут врача. Хелена взяла у официанта салфетку. Нет ли у него еще? Тот поспешно принес вторую. Хелена обернула салфетками руки. Кровь пошла по-настоящему. Яркая. Хелена встала. Перекинула через плечо сумочку. Пошла из кафе. Руки обернуты салфетками. По Бекерштрассе к Иезуитенкирхе. Хаймович шел от "Теленка" в сторону "Старой Вены". Снова поздоровался с ней. Оглушительно. Пупсик стояла перед "Старой Веной". Она крикнула: "Хелена". Потом еще и еще. Хелена шла прочь. Крики Пупсика она слышала до Академии наук. Шла Хелена автоматически. Вести машину было трудно. Она могла удерживать руль лишь самыми кончиками пальцев. Салфетки все время разматывались, и кровь закапала всю машину. Хелена ехала на второй передаче, поскольку переключить передачу было невозможно. Доползла так до дому. Выключила телефон. Сорвала со стены домофон. Повисли обнаженные провода. Зато никто не сможет позвонить. Хелена залила руки дезинфицирующим средством. Боль — невыносимая. Режущая и дергающая. Хелена не узнавала своих рук. С трудом перебинтовала их. Проснулась Барбара. Подкралась к приоткрытой двери ванной. Заглянула. Хелена попросила ее помочь. Барбара ее забинтовала как следует. У нее это очень хорошо получилось. По Хелениным подсказкам. Но она побелела. Хелена попросила помочь ей раздеться. Девочка ни о чем не спрашивала. Она расстегивала молнии. Пуговицы. Осторожно стягивала с рук рукава. Помогла Хелене надеть ночную рубашку. Барбара принесла аспирин и воду. Хелена с удовольствием выпила бы чего-нибудь крепкого. Но в доме ничего больше не было. Теперь Барбаре пора в постель. И большое спасибо за помощь. Она не знала бы, что делать. Без нее, сказала Хелена. Но Катарине нужно рассказать обо всем очень осторожно. Она так легко пугается. Барбара укрыла Хелену. Хелена положила руки ладонями вверх на подушку. Рядом с головой. Как младенец. Руки вверх.
В ближайшие дни Хелена ничего не могла. Она вся была одни безумно болящие руки. Плакала по всякому поводу. Чаще всего, когда слышала, как девочки обсуждают, что еще нужно сделать. Для нее.
Левая рука никак не хотела заживать. Хелене пришлось пойти к врачу. Он направил ее в хирургическое отделение Центральной больницы. Качая головой. Врач в клинике тоже качал головой. Отчего она не обратилась к ним раньше. Хелена ничего не ответила. Не рассказывать же врачу, что Гуллу в романе для девочек "Гулла в усадьбе" всегда лечил угольщик. А для нее угольщика не нашлось. Хелена попыталась объяснить врачу, как все получилось. Тот говорил что-то о мускулах ладони. Извлек оставшиеся осколки. Онемение безымянного пальца. Оно, вероятно, пройдет. Это решится позже. Вообще-то такие травмы вылечиваются лишь при немедленном обращении к врачу. Хелене дали больничный. Но она все равно поехала на службу. Были назначены съемки для упаковок с магнитными аппликаторами. Организованные Хеленой. Все вернулись из отпусков. Надольный провел свой отпуск на сафари. Он был в отличном настроении. До обеда выпили шампанского.
Снимки делали в ателье одного фотографа в Хитцинге. Очень знаменитого. Он был женат на бывшей модели. Она сделает обнаженной натуре макияж. Что в данном случае означало: девушку с ног до головы покроют золотой краской. Потом у фотографа будет полчаса на съемку. Потому что дольше держать краску на коже нельзя. Можно задохнуться. Это Надольный повторял все время. Поднимая свой бокал с шампанским. Модель нашел фотограф. А рекомендовал ее некий кинорежиссер. Модель звали Карин. Об ее объемах Хелена знала все. И о ее чувствительности. Необходима полная тишина. В студии. Об этом придется позаботиться Хелене. Она не хотела ехать на съемки. Руки все еще забинтованы. Левая — толсто. Из повязки торчат лишь кончики пальцев. Правая почти вся заклеена пластырем. Надольный попросил ее поехать. Ради настроения. От нее исходит нужное настроение. Серьезное. Хелена поехала в ателье. Прибыла вовремя. В десять утра. Нашла место для машины прямо перед домом. Калитка открыта. Она подошла к дому. Стрелка на латунной табличке указывала в сторону ателье. Хелена пошла в указанном направлении. Двери она там не нашла. Пошла дальше. У дома была бетонная пристройка. Хелена пошла вдоль бетонной стены. Завернула за угол и оказалась перед большой двустворчатой стеклянной дверью. Остановилась в нерешительности. Хелена заглянула через дверь в помещение. Внутри стояла женщина. Голая. Опираясь о гримерный столик. Она глядела в зеркало. За спиной у нее стоял мужчина. Глядел в зеркало через ее плечо. Молодая женщина отвернулась. В сторону. Мужчина что-то сказал. Из брюк торчал его пенис. Женщина рассмеялась и убежала в заднюю комнату. Мужчина пошел за ней. Взял в руку свой напрягшийся пенис и показал его женщине. Наверное, сказал: "Сделай же что-нибудь". Хелена не слышала ни звука. Вернулась. Села в машину и доехала до угла. Посидела в машине. Может, она перепутала время? Или день? Хелена вышла и направилась к телефонной будке. Позвонила на работу. Съемки перенесли на два часа. Разве она не знает? Фрау Шпрехер изобразила недоумение. Да. Время передвинули. Потому что на модели было белье, от которого остались следы. Теперь надо ждать, пока они не исчезнут. А на это требуется время. Голос фрау Шпрехер был довольным. Итак. Все состоится в двенадцать. Хелена зашла в кафе "Доммайер". Увиденная сцена ее не возбудила. Она вспоминала, как мужчина протягивает женщине свой напрягшийся пенис. Она должна что-то делать, так он, наверное, говорил. Это она во всем виновата. Она и должна все исправить. Так он выглядел. Обиженно и обвиняюще. Судя по тому, как он направился вслед за женщиной, он был уверен, что все получит. Это такая игра. Хелена попыталась представить себя на месте женщины. Не получилось. Ничего в ней не отзывалось на такие фантазии. Хелена сидела в кафе. Она больше не тосковала. Даже по этому. Как печально. Сломалась, подумала она. Наконец ты сломалась.
К одиннадцати все уже собрались. Распахнута дверь. В первый раз Хелена ее не заметила. Вниз вели ступени. В ателье был сооружен подиум. На подиум направлены прожектора. Ателье — глубоко под землей. Так Хелене показалось. Надольный и Нестлер стояли рядом с фотографом. Курить им запрещается. Об этом было написано крупными буквами. Надольный и Нестлер спросили фотографа, нельзя ли сделать исключение. Переминались с ноги на ногу. Поправляли галстуки. Два ассистента устанавливали свет. Лазили по мостику наверху. По державшим подиум конструкциям. Фотограф выкрикивал указания. Надольный и Нестлер тихо переговаривались. Как у зубного врача. В приемной. Фотографом оказался тот мужчина за стеклянной дверью. Он снова и снова повторял Надольному: "И давайте потише. Мы тут работаем". А Надольный кивал. Поспешно. Через полчаса на балкон вышла женщина. Крикнула: "Мы уже идем". Фотограф подошел к камере. Сверху появилась модель. Без одежды. Без освещения золотая краска казалась грязью. Она шла за женщиной, которая оповестила об их прибытии. Женщины поссорились. Старшая шла с укоризненно-презрительным видом. Но она победила. Откинула плечи и выставила подбородок. Шла быстро. Модель шла упрямо. Не поднимая глаз. Будто крадучись. Скорее не шла, а скользила. Спустилась вниз и забралась на подиум. Ни на кого не глядя. Мужчины глазели на нее. Она встала на свет. Подняла руки. Чуть выставила одну ногу. Она была красива. Она была женщиной за стеклянной дверью. Фотограф распоряжался. Изменить свет. Модель Карин должна поднять голову. Так. Как будто она смотрит на солнце. Или еще что-нибудь красивое. Надольный нерешительно спросил, не могла бы она улыбнуться. Слегка. Восхищенно. За это ей не платят, крикнула молодая женщина. И пусть фотограф поторопится. Она не хочет умереть. Из-за пары паршивых фотографий. Хелена видела, как уставился на девушку Нестлер. Он стоял, сложив руки за спиной. Покачивался. С носков на пятки. У Хелены болели руки. Левую руку несильно дергало. Хотелось уйти. Фотограф снимал девушку со спины. Снова распорядился поправить один из прожекторов. Девушка уронила руки. Она больше не может. Сколько времени. Прошло только двадцать пять минут, сказал фотограф. И пусть она не ломается. Час можно выдержать спокойно. С краской на коже. Хелену пугало одно представление о полностью залепленной коже. От этой мысли она начала задыхаться. В ателье душно. Жара. Темно. Хотелось уйти. Карин еще раз простерла руки к небу и выставила правое бедро. Фотоаппарат жужжал и щелкал. Модель схватилась за голову. Хелена услышала, как фотограф шепчет: "Дура истеричная". Фотоаппарат снова зажужжал. Потом фотограф сказал: кажется, получилось то, что нужно. Карин может отправляться в душ. Девушка спустилась с подиума. Прошла мимо Нестлера и Надольного. Они попытались ей улыбнуться. Смущенно. Карин злобно смотрела прямо перед собой. Поднялась на балкон. И исчезла. Другая женщина последовала за ней. Хелена тоже вышла. Хотелось на улицу. На ручку тяжелой стальной двери ей пришлось нажимать локтем. Ладони болели.
Хелена вернулась в бюро. Надольный и Нестлер опередили ее. Нестлер сидел на черном кожаном диване в кабинете Надольного. Надольный разливал шампанское. Хелене пришлось пройти мимо их открытой двери. Нестлер приветственно поднял бокал. Надольный как раз говорил Нестлеру: "Он так всегда делает. Он ее должен. Перед съемкой. Иначе он не может работать!" На слове "работать" Надольный расхохотался. Прыскал от хохота. Хелена подошла к своему столу. Вернулась закрыть дверь. Села. Откинулась. Левую руку дергало. Хелена оперлась левым локтем о стол и подняла кисть вверх. Дергающая боль перешла в тянущую. Хелена попыталась пошевелить безымянным пальцем. Безуспешно. Пришлось помогать правой рукой. Дальше палец мог сгибаться уже сам и даже изображал приветственный жест Клинтонов. Девочки всегда смеялись над ней. Потому что ей не удавалось воспроизвести это приветствие из сериала "Космический корабль Энтерпрайз". Невозможность владеть пальцем вызывала где-то в животе беспокойство. Надольный распахнул дверь. Готов ли пресс-релиз к пресс-конференции. Он ему нужен. Хелена подала ему папку. Надольный взял ее и ушел. Оставил дверь открытой. Хелена слышала, как он влетел в свою комнату. Захлопнул дверь. Потом — шушуканье. Фрау Шпрехер говорила с кем-то по телефону. Хелена взяла сумочку. Подошла к фрау Шпрехер. Попрощаться. Разговор, судя по всему, затягивался. Хелена подняла левую руку. Скривила губы. Сделала знак, что собирается уходить. Фрау Шпрехер кивнула и махнула ей рукой. Хелена вышла. Нажала на кнопку лифта. Вошла. Поглядела на себя в зеркало на задней стенке кабины. Вышла. На минуту задержалась в маленьком холле. Вечернее солнце заливало улицу. Ни клочка тени. Пахло пылью и зноем. Хелена толкнула дверь. Не придержав ее. Машину она оставила слева. У конторы государственного страхового общества. Хелена достала из сумочки темные очки. Больше делать нечего. В этой конторе. Хелена удивилась, сколь мало напугала ее эта мысль. Хелена ехала домой. Управлять машиной было все еще трудно. Переключая скорость, она могла придерживать руль только большим и указательным пальцами левой руки.
Дочек Хелена застала за чтением. Они разогрели себе обед. Хелена приготовила все заранее. В эти дни они ограничивались макаронами с разными соусами. Ведь Хелена не могла ничего резать. Писем не было. Почты стало немного. А для Грегора — совершенно ничего. Даже выписок из счетов. Стало быть, женщина из Кредитанштальта на Шоттенгассе знала его адрес. Приглашения делались все более редкими. После лета почти перестали приходить. На столике в прихожей лежало одно. Некая фирма "Дела домашние" приглашала в ресторан "Штирия" на исключительно интересный доклад "Лучшие дары природы на службе вашего здоровья". В подарок слушателям обещали набор кухонных ножей с волнистым лезвием и ручкой повышенной безопасности, да к тому же еще зеркальце с подсветкой, батарейками и чехлом. И приводите с собой друзей. Хелена спросила девочек, не хочется ли им погулять. Она только выпьет кофе. Очень хочется за город. На Длинную дорогу. Или еще куда-нибудь. Дочки согласились. Но при условии, что они зайдут на площадку для игр. Хелена отвечала утвердительно и отправилась варить кофе. А девочки пусть-ка пока обуются. И прихватят куртки. К вечеру похолодает. Катарина принесла Хелене на кухню "Курир". Его передала бабушка. Она отметила то, что может ее заинтересовать. Хелена присела к столу с чашкой кофе и перелистывала газету. Заметка была обведена синей шариковой ручкой. На полях свекровь поставила к тому же большой восклицательный знак. И подчеркнула имя Пупсика. Хелена удивилась. Откуда оно известно старухе? Пупсик. Констанца Шторнтберг умерла. Найдена мертвой. В своей квартире в четвертом районе. Смерть, вероятно, наступила несколькими днями ранее. Полицию известили жильцы. Причина смерти устанавливается. Маленькая заметка. Один абзац. На странице местных новостей. Хелена вырвала страницу из "Курир" и сложила ее. Положила ее в "Человек, который был четвергом" Честертона и поставила книгу на одну из пустых полок книжного шкафа. Девочкам не нужно такого читать. Она сама скажет им. Когда-нибудь. Девочки возились в прихожей. Хелена переобулась. Потом они поехали.
Хелена оставила дочек на площадке для игр. Пошла вперед. Пусть догоняют. Площадка была под огромной липой в центре квартала. Хелена прошла по Келлергассе на Длинную дорогу. На первом холме. Прямо у начала дороги повесили новое изображение Пресвятой Девы. Прежде за стеклом висела репродукция с иконы Девы Марии. Теперь же — изображение Богоматери Фатимской. Новое и блестящее. У каменного цоколя цвели астры. Поля сжаты. Овощи убраны. На некоторых полях еще не скошен клевер. Земля жирно поблескивала. Направо холмы поднимались к небу. Налево они были пологими. Деревья в перелесках еще не изменили цвета. Но солнце светило уже по-осеннему. Ясно. Прозрачно. Все казалось совсем близким. Хелена пошла вниз по склону. Придерживая правой рукой левую. Держала левую руку на весу. На уровне груди. Шла медленно. Дошла до развилки, докуда всегда доходила. Когда была одна. Откуда не видно никаких дорог и никаких опор электропередач. Повернула и пошла обратно. Если бы она не выключила телефон. Позвонила бы Пупсик? А она поехала бы к ней? И тогда Пупсик осталась бы в живых? А Софи? Что теперь будет с Софи. Софи она тоже никогда больше не увидит. Девочки по-прежнему играли на площадке. Хелена окликнула их. Им хотелось побыть еще. Хелена настаивала на том, чтоб ехать. Они поупирались и пришли наконец. Хелена доехала с ними до чешской границы. Болели руки. Но Хелене хотелось простора вокруг. И неба. При мысли о сидении дома делалось тяжело на сердце. И страшно. Потом пришлось ехать домой. Девочки еще не сделали уроки. Но они могут и не ходить в школу. Завтра. Предложила Хелена. Но дочери отказались. Тогда придется много переписывать. А это слишком нудно, так они сказали.
До поздней ночи Хелена сидела в гостиной. Все доставала из книги газетную страницу и перечитывала ее. Думала, кому бы позвонить. Чтобы узнать подробности. И надо ли звонить. Не включала телефон. Глубоко за полночь Хелена отправилась на кухню. Вытащила из шкафа большой таз для варки варенья. Налила воды и поставила его на огонь. Раньше Хелена варила варенье. Грегор любил его. Потом перестал есть сладкое. И все варенье осталось. Хелена варенья не любила. Было еще две банки вишневого такого же возраста, как Барбара. Таз — большой. Закипела вода не скоро. Хелена не сполоснула его. На поверхности плавали пыль и паутина. Когда вода закипела ключом, Хелена принесла все компактдиски, кассеты и долгоиграющие пластинки. Бросила их в кипящую воду. Так им наверняка конец. Пластинки она разломала. Кассеты размотала. Диски пошвыряла. И смотрела на воду. Как вскипают фонтаны между серебристых дисков. Как извиваются ленты. Как меняет цвет вода. Как она начинает дурно пахнуть. Тогда она выключила газ. Слила воду и поставила таз обратно на плиту. Остывать. Накрыла его посудным полотенцем. Где-то должна быть крышка. Но она слишком устала, чтобы искать ее. Хелена вернулась в гостиную. Походила по комнате. Поглядела в окно. Прилегла на кровать. Бросилась на диван. Посидела в креслах. Налила себе ванну. Выпустила воду. Все неправильно. Хелена поискала валиум доктора Штадльмана. Не нашла. Плакать она тоже больше не могла. Кричать. Кричать она могла бы. Но девочки. Переставая всхлипывать, переводя дух, она стояла неподвижно. Или прислонялась к стене. До нее никак не доходило, что это и есть жизнь. И зная одновременно, что легко отделалась. Что ужас может быть куда большим. Как одинока была, должно быть, Пупсик. Хелена согнулась, чтобы вытерпеть боль в груди.
Утром Хелена поставила таз со сварившимися дисками, кассетами и пластинками обратно в шкаф. Нашла крышку. Все диски, кассеты и пластинки были Грегора. Захочет свою музыку обратно — так получит. Вареную. Грегор слушал в основном оперу. К утру в тазу образовалась отвратительная бугристая масса. Из которой торчали диски. И скрутившиеся пленки. Хелена приготовила дочкам завтрак. Проводила их в школу и легла в постель. Когда она проснулась, был уже почти полдень. Она позвонила на работу. Попросила Надольного. Фрау Шпрехер хотелось поболтать. Как она себя чувствует. Хелена попросила ее поторопиться. С возмущенным: "Вас фрау Гебхард" — та передала трубку Надольному. Она извинится перед фрау Шпрехер. В другой раз. Хелена сказала Надольному, что на службу больше не придет. Не мог бы он ее уволить. Из-за пособия по безработице. Надольный немедленно выразил готовность сделать это. Если ей угодно. Разумеется. Надольный говорил очень предупредительно. В комнате явно был кто-то, перед кем он хотел хорошо выглядеть. Действительно ли Хелена все обдумала как следует? "Да", — отвечала Хелена. Да. Именно так. Она все очень серьезно обдумала. Потом она позвонила доктору Лойблю. В конторе ответили, что его нет на месте. Пусть тогда он перезвонит. Как можно скорее. Это срочно.
Сесть Хелене удалось не сразу. Она стояла у дверей. Прислонившись к косяку. Достала газету и стала читать. Когда Хелене нужно было в Службу занятости на Хербстштрассе, она сперва заезжала на вокзал Франца Иосифа и покупала газеты. "Нойе Цюрхер". "Гардиан". Потом подавала в окошко с буквами "Ф — И" свои документы и читала газеты. Приходили люди. Уходили. Бегали дети. Плакал младенец. Другой спал. Через полчаса освободилось место. Хелена села. Снова принялась читать. Главная тема во всех газетах — объединение Германии. Хелена опустила газету. Сложила ее. Глядела по сторонам. Что делается в коридоре. Что — на площадке. У дверей лифта переминались курильщики. Поспешно затягивались. Тушили сигареты и возвращались на свои места. Люди входили в кабинеты. Очередь росла. Вытаскивали номера. Ждали. Некоторые выходили на улицу. Ожидание никогда не затягивалось. Хелене сказали, что ей следует окончить какие-нибудь курсы. Компьютерные. Бухгалтерские. Что-либо в этом роде. Иначе работу ей не подобрать. Хелена подняла голову. Имена объявляли по громкоговорителю. И бывало уже так, что она пропускала себя. Сначала она кончит компьютерные курсы. Суд обязал Грегора выплатить все, что он должен, и платить алименты. Нужно только взыскать с него эти деньги. Доктор Лойбль не думает, что дело дойдет до извещения работодателя и ареста доходов. Стало быть, деньги скоро будут. Хелена прислонилась головой к стене. Сначала — компьютерные курсы. А там и Рождество. А потом. На будущий год дела пойдут лучше. Позвали Хелену.
Примечания
1
Кто выбирает, тот проигрывает (англ.).
(обратно)2
Это не для ушей Софи (англ.).
(обратно)3
Отличный парень (англ.).
(обратно)4
Знаете (англ.).
(обратно)5
Я хочу организовать свое дело. Если вы не против. — О, Гарри. Да. Он не болтает, а делает. (Англ.)
(обратно)6
Мои друзья. Несколько друзей. Мы собираемся в путешествие по Европе. Будущей осенью. И мы хотим посмотреть все эти исторические места. Римские бани в Риме. Корриду в Мадриде. Такие штуки, понимаете ли. В Вене мы хотим пойти на бал. На высшем уровне. Роскошный, понимаете ли. И мы считаем, что для этого нужны туфли, шелковые чулки и короны. Подробности вам сообщит Клаус. А мне пора прилечь. Работал за полночь. До свидания. (Англ.)
(обратно)7
Он на пределе. Я вижу. Понимаете ли. (Англ.)
(обратно)8
Деньги — прежде всего (англ.).
(обратно) Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg
Комментарии к книге «Соблазны», Марлена Штрерувиц
Всего 0 комментариев