«Жизнь продолжается»

Жизнь продолжается (fb2) - Жизнь продолжается [сборник] 1617K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Александр Владимирович Махнёв

Александр Махнёв Жизнь продолжается

«Жизнь продолжается» – это не только название сборника Александра Махнёва, – это девиз, жизненное кредо героев его рассказов.

Действующий военный или отставник, бизнесмен или бухгалтер советских времён, научный работник или колхозный тракторист – все эти люди живут своей жизнью, своими интересами и заботами, но их объединяют, и это видно в каждом рассказе, оптимизм и вера в будущее.

Повествования написаны живым, хорошим языком, иногда с лёгкой иронией, читаются легко, захватывают читателя интересной сюжетной линией.

Предисловие

О недалёком прошлом писать рассказы, повести, а тем более романы не принято. Считается, что ещё не отстоялись впечатления, не улеглись страсти, не полностью и не всеми даны оценки историческим событиям. Исключением, пожалуй, являются литературные произведения, выходившие сразу после великих войн и потрясений. Книга Александра Махнёва не о таких временах. Это одна из попыток запечатлеть дух, смысл и, если хотите, содержание того периода, который несправедливо назвали «застоем», с плавным переходом к историям начала девяностых, которым никакого определения кроме «лихие», так и не придумали. Возможно, когда-нибудь выйдет сборник слов и выражений, в котором мы найдём и такие: светлое будущее, социальная справедливость, общественное мнение, работа на благо общества, персональное дело, партком и партийная комиссия. А рядом: номенклатура, дефицит, блат, спекуляция, талоны и купоны, распределение, очереди и многое из того, что, кажется, навсегда ушло из нашего бытия. Автор не пытается доказать и показать, что лучше или, напротив, хуже, он через свою судьбу и судьбы людей из своего ближайшего окружения показывает явления жизни, отображает её со своей позиции много пережившего и оценившего человека.

Читателю будет несложно познакомиться с простыми героями рассказов: отставным военным и бухгалтером, молодым офицером и начинающим предпринимателем, душой больничного общества и старушкой у подъезда. Они все из нашей жизни, жизни большинства таких же простых людей.

Александр Махнёв утверждает, что пишет «для себя» и своих близких. Но это не совсем так. Его рассказы – это как фотографии из семейного альбома. Помните, в те времена, о которых в основном пишет автор, было принято пришедших гостей усаживать на диван и, пока накрывался стол, развлекать показом толстых альбомов в плюшевых обложках. При этом обязательно добавлялись комментарии и сравнения, а иногда и коротенькие воспоминания. И когда гость садился за стол, он уже понимал, какие люди и с какой судьбой собрались рядом. Это сближало.

Наверняка, когда читатель познакомится с рассказами, напечатанными в этой книге, он вспомнит, что нечто подобное было и в его семье, и с ним случались похожие истории, да только ему недосуг переложить их на бумагу, оставить для будущих поколений. Александр смог это сделать и поведал нам то, что рвалось из его души. Остаётся лишь пожелать автору творческих успехов и расширения круга читателей, небезразличных к нашей совсем недавней истории.

Член Союза писателей России Сергей Сполох

Житейские истории

Дядя миша

Довелось мне в тысяча девятьсот восемьдесят втором году довольно продолжительное время лечиться в Калининградском окружном военном госпитале. После аварии, получив сложный перелом правого бедра, я был прооперирован в Черняховске, и затем перевёден в Калининград. Доктор утешить меня не мог. Его приговор был таков: не менее двух месяцев госпитального стационара.

Такая перспектива, естественно, не радовала. Только втянулся в службу, многое начало получаться, а самое главное – появился какой-то азарт. Я рвался в полк, много было задумок, хотелось сделать больше полезного и интересного. Ан нет. Два месяца лечения.

Жена в положении. На руках старшая дочь, естественно, ей внимание необходимо. Получается, я и семью подвёл.

Ну да ладно, что произошло, то произошло.

В палате нас, послеоперационных больных, было шесть человек. Возраст был самый разный. Старшим по званию был я.

Лежал с аппаратом Елизарова на правой ноге прапорщик Володя. Его угораздило после удачной охоты попытаться проехать на мотоцикле с коляской между двух берёз.

– Как я не увидел, что там не одна берёза была? – сокрушался он, лёжа на больничной койке. – Не понял, да сдуру коляской в дерево въехал. Дальше уж ничего не помню.

Сестричка тётя Паша на его сетование говорила: «Нечего было пьянствовать на охоте. После тебя доктора два дня операционную проветривали, такой смрад от сивухи стоял».

Володя, в общем, был спокойным парнем, но происшедшее его сильно тяготило. Могли из-за пьянки на этой несчастной охоте уволить из армии.

Лежал старлей[1]. Он на учениях сломал руку и был направлен сюда, в окружной госпиталь. Перелом был сложный, несколько раз оперировали руку, кости всё не срастались. Так этот парень после своих страданий и мучений чуть ли не под кровать прятался, когда в палату заходил лечащий врач.

Лежали пара бойцов из частей Калининградского гарнизона, с болячками, уж и не помню какими.

Самой колоритной фигурой нашего временного товарищества, безусловно, был отставной мичман дядя Миша. Как он себя величал, «мариман Миша».

Я не могу себе представить, как бы я выдержал пытку неподвижностью на больничной кровати, если бы не наш мариман.

Дяде Мише шёл семьдесят второй год. Родом был он из-под Смоленска, оттуда же призвался на фронт в сорок первом. В годы оккупации вся семья его погибла, в том числе и жена с сыном. Один-одинёшенек остался на белом свете.

Весной сорок пятого года его часть участвовала в штурме Кёнигсберга. Дядя Миша получил серьёзное ранение ноги и был списан вчистую. Ехать мичману было некуда, и решил он остаться жить в этом городе.

Вот как он об этом рассказывал:

«Стою на площади, котомка за спиной, все четыре стороны света передо мной, а идти некуда. Смотрю, дом стоит, ещё не разбит и вроде не разграблен. В тот период жителей много ушло из города, боялись новых властей: почитай, большинство горожан с фашистами были связаны, вот и драпали.

Захожу. Дом справный такой, аккуратный, большой, думаю, много детишек здесь должно жить. Жить и радоваться жизни.

Вот и остался.

На двери написал: «Здесь живёт фронтовик мичман…» и фамилию указал. Не лезьте, мол, я здесь хозяин. Уже после войны хотели потеснить, было такое. Как бы не так, не дал. С руганью и скандалом, но не дал.

Привёл молодку, свадьбу сгуляли. Через год пацан родился, через два ещё один. Жинку, правда, не сберёг, от простуды расхворалась и померла. Сыро здесь и ветрено. Не по ней оказался климат здешний.

Через год приютил бабёнку. Из Белоруссии родом. У неё две девчонки, да моих двое. Вот и семья. Да ещё собака, коты, курей завели. Скудно жили, но дружно. Работал в порту. Как инвалида на склады охранником поставили. Ничего, от голоду не умерли. Жили с огорода. Даже цветы продавали.

Затосковала моя старуха по родине, по Белоруссии своей, и, лет как десять назад, уехала. Сестра у неё в Речице. А девки её со мною остались. Дом справный, жить есть где. Уже и сами замужние. От них трое внуков у меня. Все со мной живут.

Мои парни тоже со мной, всё у них ладится. Непьющие, в мать пошли, видать. Тоже внучат настрогали. Полон дом. Так и живём всем большим миром.

Но я-то ещё мужчина хоть куда. Решил в четвёртый раз жениться. Есть одна на примете, молоденькая, лет не больше пятидесяти. Правда, деток двое, да внучата, тоже двое. Но это не беда, дом большой, всех приму.

Вот так-то».

Историей своей жизни дядя Миша делился почти ежедневно. Суть рассказа я изложил, интерпретация всегда была разная.

Весь госпиталь его знал, и ходили на него смотреть, как на настоящее чудо.

Кто удивлялся, как это в семьдесят один год, война за плечами, куча детей и внуков, а в женихи. Ну, шальной дед!

– Где он там, дай погляжу. Дед, а дед, так расскажи…

А кто-то, узнав причину его лечения в госпитале, говорил: «Во даёт ветеран. Это надо же, бабу ему обнимать неудобно».

– Кто? Этот, что ли? Пойду пообщаюсь…

И дядя Миша никому не отказывал, в красках, даже с долей юмора рассказывал о своей жизни. А мы, улыбаясь, вновь и вновь слушали его рассказы:

«Так у меня контрактура, видал, как пальцы скручены. Вилку держать да ложку – не проблема, а вот деваху пощупать не получается толком.

Она сразу: «Клешни свои убери! Больно, ой, больно!».

Так я только за плечо взял, а не за попу.

Пришлось к доктору идти, вот, правую уже отремонтировали, через недельку и вторую подлечат».

Супергероем дядя Миша становился по вечерам.

Так вот.

Наш дед был большой мастак выпить.

В разных местах – в тумбочке, под матрацем, или ещё где – у него хранились чекушки. (Кто не знает, а может, подзабыл – это маленькая бутылочка водки, ёмкостью двести пятьдесят граммов). Очекушивался он ровно сразу после прихода к нему в гости сыновей или внуков. А посещали его родственники ежедневно. Посидят пяток минут, передадут вроде как бы незаметно бутылочку, яблочки, и домой.

Дядя Миша провожает гостя и напутствует:

– Ты уж на этой неделе не приходи больше. Вижу, замаялся, отдыхай побольше, отдыхай. Завтра скажи, пусть Васятка прибежит. Давно не видел его, соскучился. Ну, всё, до свидания.

Обнимет, расцелует, проводит к двери – и назад, к койке. Пошёлестит чем-то, покопается в тумбочке, и якобы в туалет помчался (это его термин).

Приходит.

Вид у него такой серьёзный, одухотворённый, сосредоточенный, глазки блестят. Правда нос цвет меняет, сизоватым становится. Но это дядя Миша очень просто объяснял:

– Волнуюсь, вот и краснею.

Ну-ну! Волнуюсь! А от самого чесночищем разит на версту.

На это тоже отмазка готова:

– Мы на фронте только чесноком и спасались от хвори. Видал, какой я крепкий.

Что да, то да, крепок дед. Стар дядя Миша, потребляет много и регулярно, но действительно силён. Вон и невесту уже нашёл, может, ещё и детишек заведет?

Так вот, к вопросу об одухотворённости.

Весь госпиталь знал, что именно вечером – а это время, когда наш дедок был под лёгким кайфом – с ним происходили чудеса. Билетов на просмотр этих чудес практически не продавали, но мест свободных не было.

– Ну, что, братья по несчастью… Рассказать вам об Андрюше? Ох, и люблю его, чертяку. Ох, и люблю. Да и как же не любить…

И дядя Миша начинает рассказ об Андрее Белом. Это его он так фамильярно Андрюшей называл, вроде как дружком его был этот самый Белый. Окружающие не всегда и фамилию такую знали. А расскажет дед о поэте – вроде как и знаешь его, вроде как здесь был, вчера только выписался. Так здорово дядя Миша рассказывает.

Закроет глаза и вкрадчивым таким голосом читает:

«Был тихий час. У ног шумел прибой. Ты улыбнулась, молвив на прощанье: „Мы встретимся… До нового свиданья…“ То был обман. И знали мы с тобой, Что навсегда в тот вечер мы прощались. Пунцовым пламенем зарделись небеса. На корабле надулись паруса. Над морем крики чаек раздавались…»

– Вы понимаете, как Андрюша о любви говорит? Это какое умище надо иметь, чтобы так вот просто о любви говорить. Или вот ещё…

И дядя Миша продолжал свой тихий задушевный рассказ о поэте.

Его слушать можно было часами. И интересно и совершенно понятно.

Всё повторяется на следующий день.

Завтрак, процедуры, обход врачей, шутливые разговоры, сон, обед, опять сон. Гости опять к дяде Мише.

И вновь бенефис маримана Миши.

– Ну, что, неучи, может, вам о Маяковском рассказать, о Володе?

– Да нет, ты нам о любви, как вчера, про Андрюшу. Давай про Белого, дядя Миша.

– Да! Испорчен у вас вкус, ребята. Ничегошеньки вы о Маяковском не знаете. Только про паспорт и облако в штанах и слышали. А вы вот послушайте:

«Город зимнее снял. Снега распустили слюнки. Опять пришла весна, Глупа и болтлива, как юнкер…»

– Вы послушайте: «зимнее снял», как красиво сказано, а весна «болтлива», да «глупа»! Это же Володя про капель, про жизнь весны говорит, про её дыхание. Как красиво, как душевно. Кто ещё так мог рассказать? А вы всё про штаны, субботники, лозунги по КИМу[2] и так далее. Неучи, одним словом.

Дядя Миша теперь уже полностью владел больничной аудиторией, и с упоением, потирая вновь посиневший нос, продолжал рассказ. Теперь уже о Маяковском. И никто не хотел ни Белого, ни чёрного, ни какого ещё. Все с открытыми ртами слушали рассказ деда о Володе Маяковском.

На следующий день уже рассказ о Есенине. Аудитория не просит уже о Белом или о Маяковском рассказать. Народ ждёт, что скажет дядя Миша.

А он запел:

«Не жалею, не зову, не плачу, Всё пройдёт, как с белых яблонь дым. Увяданья золотом охвачен, Я не буду больше молодым…»

А голосок хоть и слаб, но чистый, приятный. В палате мёртвая тишина.

– И что вы думаете, Серёжа всегда болел такой лирикой? Да нет, хулиган великий был. Да, хулиган, но каков слог. Вы только послушайте:

«Сыпь, гармоника. Скука… Скука… Гармонист пальцы льёт волной. Пей со мной, паршивая сука, Пей со мной. Излюбили тебя, измызгали — Невтерпёж. Что ж ты смотришь так синими брызгами? Иль в морду хоть?..»

Он радостно смеётся, будто это ему кто-то грозит дать в физиономию. Глаза прямо так и горят!

– Но мне, однако, по душе его лирические стихи, вот, к примеру, послушайте, как здорово звучит:

«Где-то за садом несмело, Там, где калина цветёт, Нежная девушка в белом Нежную песню поёт. Стелется синею рясой С поля ночной холодок… Глупое, милое счастье, Свежая розовость щёк!..»

После такого вступления присутствующих волновало о Есенине буквально всё: где жил, кого любил, как жил, как умер и так далее. Старик всё рассказывал и рассказывал, остановить его теперь ничто не могло. Разве что усталость.

Ближе к ночи народ угомонился, все разошлись. Кто покурить пошёл, кто в туалет. Лежачие больные, и я в том числе, также привели себя в порядок, благо уточки всегда у койки, и сестрички спинку тебе на ночь камфарой протрут. Всё в порядке. Чувствуешь себя посвежевшим. А после дяди Мишиного концерта ещё и морально отдохнувшим.

Кровать дяди Миши стояла рядом с моей. Смотрю, ворочается старик, не спит.

– Что, дядя Миша, не спится?

– Да что-то не по себе, устал, наверное, наговорился сегодня от души, по самое не хочу. Устал.

– Дядя Миша, как же ты в голове такую энциклопедию держишь? Всё, что ты говоришь, знать надо. Я со своими двумя высшими образованиями не владею такими знаниями. Как это у тебя получается?

– Чудак человек, сравнил, тоже мне. Тебе вон чуть за тридцать, а ты уже большой человек, скоро подполковником будешь, а там и генералом, поди. У тебя свои дела. А я, что я, времени свободного много, книг в пароходстве завались. На службе пить нельзя, вот и балуюсь чтением. Читаю много, а потом своим дамам, внучатам рассказываю. Девки, знаешь, от стиха просто млеют, им не мои руки и ещё там что-то от меня нужно. Они стихи любят. А внуки, те уже на третьей строчке засыпают. А мне то и нужно. Вот так-то. Вот и весь секрет. Другой вопрос, что память не подводит, это да. Не жалуюсь пока.

Я подумал: «Глянешь на него – ну алкаш алкашом, в чём душа держится, просто удивительно.

А глаза закроешь, слушая, как он читает стихи, и не верится, что ему за семьдесят. Нет, так рассказывать о поэтах прошлого, их стихах и их стихи может только человек, очень сильно любящий поэзию, и, наверное, жизнь…».

Я понял простую истину. Он жив поэзией. Этот простой дед, мариман Миша, помешан на поэзии, на судьбах поэтов, их жизни. Именно так рассказывать о поэте может только влюблённый человек. Вот и всё объяснение.

Почти полтора месяца провёл я в больничной палате госпиталя. Приезжали родные, сослуживцы, друзья, отец приехал, жена еженедельно навещала. Всё это, естественно, настраивало на позитивный лад, поднимало настроение. Однако радовала и близость вечера, встреча с поэзией в интерпретации дяди Миши.

Казалось, так будет бесконечно.

Пришла пора операции на второй руке нашего рассказчика. С улыбкой на лице, с добрым настроением уходил тот на операцию.

– Вот, братцы, если всё подчистят нормально, завтра же уйду домой, соскучился до смерти. Ну, я пошёл, не поминайте лихом.

Операция пустячная, под местным наркозом, час работы – и жених готов под венец. Это мы так думали в те часы.

Проходит час, другой, нет дяди Миши. В коридоре какая-то суета, беготня.

Послал я самого молодого в разведку. Что там случилось? А волнение какое-то зрело в душе.

Прибегает наш посланник, белый как стена.

– Что? Что случилось, рассказывай?

Заплакал наш боец.

– Умер наш дядя Миша! Умер! Сердце остановилось.

Все в шоке.

Не может такого быть, мы же вот только что его провожали, с улыбкой уходил, радовался, что домой скоро. Не может быть.

Уже ближе к ночи наш доктор рассказал:

– Инфаркт у дяди Миши, сердце изношено до предела. И не в операции на руке дело, просто сердечко остановилось.

Опять просто. Как всё просто получается. Взял человек и умер.

Да. Не молод.

Большую жизнь прожил, надорвал сердечко.

Может, так и было.

Но мы не верили.

А как же мы? Как мы без него, без его рассказов, без его усмешки, улыбки, весёлых глаз?

Эгоист человек. Только о себе, да о себе. Вот и дядю Мишу мы не простили: «Куда ты, дружище? А мы как же?»

А дядя Миша откуда-то, уже сверху, своим тихим мягким голосом:

– Всё нормально, мужики, не переживайте. Так надо. Все там будем.

Последний день земной Рассказ об отце

Мы все умрём, людей бессмертных нет,

И это всё известно и не ново,

Но мы живём, чтобы оставить следу

Дом иль тропинку, дерево иль слово…

Махнёв В. А. 1993 г.

Этого статного, высокого старика знали в доме все.

Появился здесь он сравнительно недавно, лет, может, пять-шесть назад. Говорят, переехал поближе к дочери после смерти жены.

Каждый день, примерно в одно и то же время, он выходил на прогулку. Медленно, с достоинством раскланивался с местными кумушками, оккупировавшими скамейки, и такими же, как и он, стариками, мирно беседовавшими на солнышке, или просто бездумно сидящими на лавочках в ожидании невесть чего.

Маршрут также был одинаков. В горочку вдоль домов, мимо овощных палаток, кулинарии, почты, к гастроному. Здесь он, как правило, кое-чем из продуктов отоваривался и по этому же маршруту двигался в сторону дома.

Выходил он из дому и вечером, часиков в пять. Это уже была просто прогулка. Но она, как правило, зависела от погоды. В дождь и слякоть гулять не было смысла.

Местные относились к нему по-разному. Народ жил здесь всякий. В основном работяги, их жёны. Разведёнки, вдовы. Дом в своё время, лет эдак тридцать назад, сдавался для заводчан. Вот и жил здесь люд попроще.

Кто-то по пьяни мог фыркнуть вслед, кто-то мог нагрубить, опять же не от большого ума. Но то, что его здесь уважали, не вызывало никакого сомнения. Народ как-то подтягивался, смирнее становился, что ли, при его приближении.

А он с мягкой полуулыбкой:

– Здравствуйте, доброго здоровьица. Как настроение? Как дела? Приветствую Вас. Спасибо, и Вам того же.

Эти вроде бы дежурные фразы, сказанные им, воспринимались как добрые пожелания спокойствия, уверенности в себе, как доброе приглашение жить мирно, по-хорошему. И, прямо скажем, эти слова действительно поднимали настроение.

Сколько ему лет?

Если поглядеть издалека на его медленную статную походку – лет шестьдесят пять, семьдесят, не более. Наверно, офицер в отставке, не иначе. Чуть поближе видно – потрепала жизнь человека. Вон и рука правая трясётся, и спину уж больно прямо держит.

Да, видать, потрепала жизнь.

Но красив в молодости был, это безусловно. И сейчас вдовушки-старушки именно такого дедка, спокойного, уверенного в себе хотели бы видеть рядом с собой.

Звали старика Владимир Алексеевич. Лет ему и вправду было немало, восемьдесят четыре уже стукнуло. И жизнь действительно его потрепала. Война, более тридцати лет службы по военным гарнизонам. Болячки, которые накинулись как по команде после семидесяти. Смерть жены. И вот он здесь, в двухкомнатной квартире, одиноко доживает свои годы.

Был ли он несчастлив?

Да нет, ни в коем случае. Дай Бог каждому прожить такую насыщенную и интересную жизнь.

Но одиночество, некая моральная усталость уже сказывались.

Ничто не изменило его привычку и сегодня.

На дворе январь, двадцать девятое число. Снег, пасмурно, лёгкий ветерок. Чуть ниже нуля на градуснике. Обычная для этих мест погода.

Вот он вышел, постоял пару минут, опираясь на палочку. Посмотрел по сторонам, чуть прищурив глаза, как бы привыкая к уличному свету. Всё, можно двигать. На улице пустынно, народ на работе да по домам. Лавочка у дома тоже пуста, мёрзнут местные барышни, у окон сидят, небось, греются рядом с батареей.

Под ботинками хрустит снежок. Раз, два. Ещё шажок, ещё шаг. Машин тоже почти не видно. Тихо, сразу понимаешь – день будний.

Зашёл в магазин. Вот уж где не бывает пусто.

Глянем, что есть поесть? Ты смотри, так и стихами можно заговорить. Есть, что поесть. Булочку к обеду. Масло не забыть. Творожок. Ну, вроде всё.

К выходу.

Ботинки опять в ритм. Раз, два. Один, второй. Палка ритм сбивает. Но куда же без неё, родимой! Треугольник, как говорят, жёсткая фигура. Не дай Бог упасть. Не встану.

Остановился у забора детского садика. Любил он смотреть на детишек. Любил их непосредственность, весёлый, радостный смех. Любил смотреть, как мамаши расхватывают малышей по вечерам, обнимая их, глядя на весёлые родные мордочки, обещают всякие сладкие блага, лишь бы поскорее помчаться домой, где уж, наверно, заждались домашние, и муж вот-вот придёт с работы усталый. Надо еду подогреть. А малыш заигрался с таким же, как и он сам. Надуется, заревёт. Не хочу домой! Дай доиграть!

А сейчас малышей не видно. Холодно. В группах, наверное, в куклы играют, занимаются с воспитателями. Вон в окнах ярко горит свет. А во дворе только Петровна, дворничиха детсадовская, мерно скребёт снежок лопатой.

Вспомнил своих. Близняшки у них с Еленой Ивановной. Родились такие разные, Сашенька толстячок, плакса. Дочурка, Татьянка – молчунья, улыбается радостно, видя мамку, ластится к ней. Сынок с тёмными волосиками, дочка светленькая. Такие разные…

«Как-то в выходной Лена с мамой, Антониной Мартыновной, на пару часов по делам пошли к родне. Автобусов не было, а пешком в одну сторону километра три-четыре, не менее. Уж и инструктировала молодая жена, и рассказывала, что и когда детишкам дать поесть, как и когда положить спать. Ну, всё рассказала. Малышам было что-то около годика каждому.

Не прошло и десяти минут, концерт начался. Первым заплакал Санька. Ну а как же, он же больше на пару килограммов, ему больше и нужно. Попили водички. Танюшка захныкала. Здесь тоже водицей обошлось. Ещё через десяток минут опять дуэт запел вразноголосицу. Качнул одного, притих, качнул другого, тоже тишина.

Блаженная тишина и порядок. Ещё десяток минут настороженности. Ты смотри, спать, наверно, хотели.

Хотелось курить. На цыпочках, крадучись пошёл к окну. Курил там изредка у форточки. Только потянулся за папиросами, опять слышу всхлипывание. Кто? Ну конечно Саня, тоже, наверно, курить захотел. Тьфу, тьфу, не дай Бог. А вот и Танюшка проснулась. Что там нам мама приготовила? Ну что ж, покормим. Кого же первым? Двоих сразу не получится.

Итак, четыре часа. Уже и сам голоден. Уши опухли, так курить хочется. Тогда ему показалось, что в тыл к немцам за пленным ходил. Устал очень.

Когда пришла Лена, радости не было границ. И детишки сразу притихли и заулыбались, и в доме сразу стало весело и радостно».

Ох, как давно это было! Как давно…

Что-то сердечко поддавливать стало. Бог ты мой, и слёзы из глаз. Ну, совсем стар стал. Стою и плачу. Люди вон идут, а я реву.

Он достал платок, постарался незаметно утереть глаза.

Ладно.

Успокоились.

Домой.

Открыл дверь. Родной запах дома.

Сынок Сашка, когда приезжает, обувь сбрасывает и по комнатам. Всё посмотрит, всё перещупает и лишь потом снимает пальто, шарф.

Смеётся:

«Папа, мне бы вдохнуть пару раз родной домашний запах – и уезжать назад можно».

Да, действительно, запах дома, где бы мы ни жили, удивительно одинаков. Исчез только особый аромат маминых изысков. Хотя какие там изыски! Супчик куриный, драники, котлетки домашние, солянка, борщ, рассольник. Все вроде бы известные блюда, но как здорово их делала Елена Ивановна! А теперь вот только сознание держит тот домашний аромат, труд дорогих сердцу рук жены.

Открыл холодильник, выложил продукты. Присел на кухне.

Тишина.

Сердце по-прежнему поддавливает. Что-то разволновался сегодня не в меру.

Померяем давление.

Господи, опять зашкаливает. Двести десять на девяносто.

И руку уже не трясёт, а бьёт прямо-таки.

Владимир Алексеевич вот уже более двадцати лет болел неприятной, непонятной, да и, видимо, неизлечимой болезнью. Болезнь Паркинсона. Больше для этой болячки подошло бы название «дрожательный паралич». Ходуном ходит правая рука. Трясучка напрягает, человек начинает волноваться, переживать, пытается не показывать этот дефект людям. Отсюда масса побочных проблем.

Лечат ли эту болезнь? Да, лекарства есть, их выписывают и даже бесплатно дают, но эти пилюли дают лишь сиюминутный эффект, больной к ним привыкает. Это уже как наркотик. Дозы увеличиваются, частота потребления возрастает. В аптеках что-либо новое появляется редко, один раз в лет эдак пять-шесть.

Вот уже не первый год, чувствуя невозможность сдержать трясучку, он стал понимать, что и ноги не хотят идти из-за этой же гадостной болезни, и спина плохо гнётся от неё же. В общем, всё стало сыпаться с большей и большей скоростью.

Искал он светил, академиков, специалистов по этому профилю. Кучу литературы прочитал. Сам стал крупным знатоком истоков и причин возникновения болезни Паркинсона. Однако знание сил не прибавляло. Оно порождало только ясное понимание бессилия и беспомощности человека в борьбе с этим недугом.

Смирись, жди участи.

Молчи.

Стисни зубы.

Держись.

Сколько мог, он держался. Но, видимо, его время уже подходит.

Вот и сердечко реагирует на болезнь. Поддавливает, иногда даже перед глазами темно становится.

Научился бороться и с этим. Присядет в кресло, сосредоточится на какой либо мысли, вроде бы проходит. Хотя бы на какое-то время.

Вот и сейчас принял лекарство, присел в кресло, на своё десятилетиями нагретое место. Прикрыл глаза. Темнота успокаивала. Виски отпускало.

Ну что, вспомним молодость.

«Лена. Впервые я увидел её летом сорок седьмого года. Сколько же лет прошло? Боже мой, больше шестидесяти лет назад. Вечность.

Я возвращался из отпуска. Ехал в плацкартном вагоне поезда из Литвы в Белоруссию. Заметил в соседнем купе миловидную девушку. Особенно поразили её глаза и улыбка.

Девушка выглянула в окно, и мы встретились взглядами. Несколько раз потом ещё я искал её взгляд и находил. Мы как бы молча, только взглядами, договорились встретиться.

И такая встреча произошла. Осенью, в выходной, прогуливаясь с друзьями по площади города, я вновь встретил те же улыбчивые глаза, тот же памятный взгляд. Мы улыбнулись друг другу, как старые знакомые. Дальше пошли в ход старые, как мир, способы обольщения.

Надо же, получилось!

И вот мы вместе.

Дальше – встречи, прогулки по парку, танцы в городском Доме офицеров.

Весной сорок восьмого года мы поженились.

Почти полста лет вместе.

В девяносто пятом ушла Леночка моя, и я только тогда особенно чётко понял, что такое она для меня. Моя жизнь, моя служба, мои дети, моё здоровье, в конце концов – это всё она. Я был полностью ограждён от семейного быта, от разного рода домашних проблем. В семье я получал только радость и позитивные эмоции.

У Татьянки прорезались зубки.

Какая радость, растёт малышка!

Сашка сам сделал первые шаги.

Ура!!!

Однако я не видел, как по ночам она к деткам вставала, не видел, как она за ними следила: как бы не упал куда иль не схватил что-либо в рот. Я видел результат. Дети ухожены, довольны, улыбаются. Всё хорошо дома. Нет, теоретически я, конечно, всё знал об этом, но я полностью был отстранён от домашних забот. Я мог спокойно заниматься служебными делами.

Так было всегда, и когда детишки были маленькими и когда подрастали. Дома всегда уют, чистота. На кухне приятные, такие родные запахи. Бельё чистое и выглаженное, на кителе и брюках ни пылинки. Когда она всё успевала?

У Лены не было среднего образования – будучи рождённой в западной Белоруссии, она плохо писала по-русски и очень стеснялась этого. Однако она стремилась к учёбе, меня заставляла устраивать ей диктанты и проверять их написание, даже просила ставить оценки. Я со смехом иногда относился к этому.

Она обижалась:

– А нужна тебе безграмотная жена?

Я только теперь понимаю – это было самоутверждение. Да, она спокойно могла бы жить со своими шестью классами церковно-приходской школы. Но ей необходимо было самой утвердиться в понимании того, что она не ущербна, она такая же, как и все. Она грамотна. Она красива. Она мать. Она жена, в конце концов.

Своего она добилась. Она стала грамотно писать. С удовольствием и много читала. Просила совета, что прочесть.

Её не тянуло, как многих жён офицеров, на лавочку у дома. Боже упаси лузгать семечки под летним солнышком. Она эту безделицу не просто осуждала, она её напрочь игнорировала. Пройдёт, бывало, мимо соседок, поздоровается мило и домой. Дома у хорошей жены всегда дела найдутся.

Уважали её соседки за отзывчивость. У неё всегда найдутся лишние полкило соли или сахара. Она всегда покажет, как лучше подшить или перешить юбку, подремонтировать детскую одежонку. И всё это не потому, что у нас в семье было много лишнего, в том числе и времени. Нет. Просто это было ей свойственно по природе. Такая она была, моя Леночка.

В шестьдесят шестом году наши детишки выросли и улетели из гнезда родного. И такая гнетущая, тяжёлая тишина настала в доме. Семнадцать лет они рядом росли, развивались, радовали нас своими успехами. Мы вместе гуляли, мечтали вместе, жили одной дружной семьёй. Мы, как друзья, могли часами в выходные общаться дома и не уставали друг от друга. И вдруг детишки наши вышли на свою тропу жизни.

Понемногу тревога за детей ушла. Мы убедились, что дети наши вполне самостоятельны и способны сами принимать важные жизненные решения. И именно в эти годы, когда дети начали жить самостоятельной жизнью, мы с Леной потянулись друг к другу.

Нет, не тогда в далёком сорок восьмом мы полюбили друг друга, то было юношеское обаяние, первая любовь. Мы сейчас, спустя почти два десятка лет, по-настоящему полюбили друг друга. Мы увидели, как нас тянет друг к другу, как нам приятно быть вместе. Лена встречала меня на троллейбусной остановке, когда я возвращался с работы, и мы могли долго-долго идти домой, наслаждаясь покоем и внутренней радостью встречи. Мы смотрели одни и те же передачи по телевидению, горячо обсуждали их содержание, и, как бы ни спорили, приходили всегда к общему выводу о героях передач и фильмов, о самих передачах.

Особенно радостной была наша подготовка к приезду детей в отпуск. Когда они учились, каникулы по времени совпадали и у Саши и у Тани, и наш дом вновь становился шумным и радостным. Опять одноклассники, друзья. Музыка, рассказы, бесконечные: «А помнишь?».

Уехали дети, и опять мы вдвоём.

В середине восьмидесятых нежданно нагрянула беда. Лена начала быстро худеть, практически ослепла на оба глаза. Диагноз неутешительный: диабет. В марте девяностого года обширный инфаркт. В апреле девяносто первого года – гангрена и ампутация правой ноги.

И даже будучи слабой, находясь на больничной койке, она думала обо мне и детях:

– Ну, как вы там? Что ты кушаешь? Звонят ли детки? Не переживай, мы ещё поживем!

Это она мне, здоровому человеку. Это она меня успокаивает.

У меня сердце на части рвалось.

Культя долго не заживает. Врачи требуют подрезать ножку повыше.

– Ну нет. Сам вылечу!

Я ежедневно по нескольку раз делаю компрессы из облепиховой смеси. Получил уже хорошие навыки сестры-сиделки.

И, о чудо! Ранка начала затягиваться. Лена как ребёнок радуется:

– Это ты своей заботой меня подлечил.

– Да, заботой, но и своей любовью. Живи, дорогая, ты мне нужна. Ты нам нужна.

И вот настал день, когда Лена встала на протез. Сколько слёз пролито. Её боль была моей болью. Но мы всё преодолели. Мы пошли. Помаленьку, помаленьку. Но пошли.

Однако болезнь не отступала. Лена всё больше и больше слабела. Тяжёлая болезнь сына в марте девяносто пятого года для неё стала, видимо, последним ударом. Лена увядала.

Перед глазами стоит тот страшный августовский день. Наверное, она чувствовала близкую кончину. Раньше обычного Лена ушла в спальную комнату. Проходя мимо – а я сидел в кресле у телевизора – она тронула меня за руку. Рука была холодной. Помню её последний, очень печальный взгляд.

Утром десятого, около шести часов, Елена Ивановна тихо отошла в мир иной.

Да. Такие воспоминания не лечат».

«Что-то я совсем расклеился сегодня. Нельзя так».

Давит сердечко по-прежнему.

Он поднялся с кресла, пошёл на кухню. Прикрыл немного открытую форточку. Приготовил чай. Творожок с булочкой. Аппетита совсем нет. Однако поесть надо. Обед уже скоро, а я ещё не завтракал.

Нехотя перекусил.

Вернулся в комнату.

На столе аккуратной стопочкой лежали фотоальбомы. Владимир Алексеевич разглядывал их вчера, пересматривал фотографии всегда с удовольствием. Это несложное занятие увлекало его и успокаивало немного.

«Вот сибирский альбом.

Родной дом у железнодорожного вокзала. Я с братьями и сестрой у дома. Молодые, красивые, весёлые. Наш огород, хиленький заборчик. Сынок Саша был в начале двухтысячных в Бердске. Искал дом родителей, так говорит, не нашёл даже, где приблизительно стоял домик, так всё изменилось.

А вот фотографии поездки с сыном летом шестьдесят третьего года. Мы ещё в Германии жили. Рыбалка. Пока мы костёрчик с братьями налаживали, ушицу готовились сварганить, сынок на лодке – это на одной из заводей на реке Бердь было – спиннинговал, пытался щучку поймать.

Первый раз паренёк спиннинг забрасывает, ну, метров на десять, пятнадцать, навыка-то нет. И нас всё пугает:

– Поймал, поймал! Тащу!

Мы посмеивались. А когда у него действительно на блесну щучка килограммовая села, мы не поверили, думали, шутит опять, а он кричит во всё горло:

– Держу, поймал!

Как он её в лодку затащил, неизвестно. Подплывает к берегу, ножки и ручки трясутся от напряжения, в глазах азарт, блеск:

– Я ещё поплыву, может, ещё поймаю щуку.

Вот отпускные фотографии. Июль семьдесят седьмого года. Снова рыбалка, теперь уже на Обском море. Лена, братья: Михаил с женой, Иван Алексеевич. На острове необитаемом. Вот я переодет под Робинзона. А вот и уха, настоящая сибирская уха. Запах, аж сейчас чую.

Я на свадьбе у племянника Алёши. Это тоже лето семьдесят седьмого года. Молодёжь вокруг. Ну, я ещё ничего. Не старый ещё. Красавец.

А вот фотографии сестры. Тысяча девятьсот тридцатый год. Ей двадцать лет, молоденькая, хорошенькая, пухленькая такая. И вот год две тысячи пятый. Ей девяносто пять стукнуло. Осунулась. Ослепла. Сынок мой с ней рядом. Его братья двоюродные рядом, Саша и Алёша. Хорошо, что они знают друг друга, далеко живут, правда, но знают, что есть братья и сёстры, а это уже очень здорово».

Опять слёзы душат. Что ж такое. Разнервничался вконец. Надо собраться. Нельзя себя распускать.

Всё, пауза, пауза!!!

Пе-ре-рыв.

Он достал успокоительные капельки, заодно и очередную порцию лекарств. Запил водой. Встал. Медленно побрёл в спальную комнату. Надо попытаться уснуть.

Лёг, закрыл глаза.

Вновь перед глазами памятное, важное, что-то очень важное.

«Военкомат на днях открытку прислал. Хорошо, что помнят, значит, не списали ещё. К юбилею Парада Победы готовятся. Это хорошо. Сколько нашего брата осталось, единицы. Уходит народ. Что ж, время, видимо, пришло. Меня приглашают, как участника этого события, на приём в честь Парада. Доживу ли?

Ну а что, есть стимул. Надо готовиться.

Шестьдесят лет прошло. Целая жизнь.

Да, целая жизнь, я ведь офицером стал в феврале сорок пятого года. Вот это, кстати, тоже юбилей, надо бы детишкам рассказать. Вспомнить только, когда это было. Точно, в феврале. В Томске это было. Училище наше, Днепропетровское артиллерийское, в эвакуации в Томске находилось. Много нас, младших лейтенантов, тогда выпускалось. Молодые, весёлые, все на фронт рвались, боялись, что без нас добьют гадов.

Не получилось на фронт. Сразу по выпуску в Горьковскую область направили, в Гороховецкие лагеря. Причём весь выпуск. И уже там, в артиллерийском Центре, получили мы свои первые офицерские назначения. Я был направлен в 989-й Краснознамённый Печенгский гаубично-артиллерийский полк РГК[3], командиром взвода управления батареи.

Десятилетия прошли, а помню всё: и номер полка, и ребят своих, однополчан. Сибиряка Балясникова Диму, москвича Туркова Володю, Степанца из Тулы. Мои первые коллеги, сослуживцы. Что интересно, в полку большая часть офицеров были москвичами. У некоторых отцы большими руководителями были. У Борьки Кутузова отец в иностранном отделе Наркомата Обороны служил, у Пегушева батя – начальник автомобильного управления Наркомата. Во какие знакомства были у меня. Где они сейчас, мои ребята? Наверное, поумирали уж.

Приняв взвод, я занимался подготовкой разведчиков и связистов для маршевой батареи. Уверен был, что успею ещё повоевать. И когда в ночь на девятое мая полк был поднят по тревоге, мы поняли, едем на фронт.

Наконец-то!

И только по пути к Москве нам объявили о капитуляции немцев. Радости не было границ. Все ликовали. Это не передать словами.

В тридцати километрах от Москвы, в местечке Щемилово, полк расположился лагерем. Здесь мы и узнали, что по приказу Верховного главнокомандующего наш полк будет участвовать в Параде Победы.

Началась долгая и кропотливая подготовка. В основном готовили машины и гаубицы, так как личный состав на параде должен был находиться в кузовах, а орудия цеплялись к автомобилям.

Получили новенькие «студебеккеры», правда, кузова пришлось менять. Американцы ставили металлические, из-за чего вместимость их была небольшой. И уже на Горьковском автозаводе были установлены деревянные кузова.

К параду готовились главным образом водители. Это были настоящие профессионалы. За плечами у них тысячи километров фронтовых дорог, это колоссальный опыт. Несколько раз выезжали на Манежную площадь в Москву, на тренировки.

Задача моя была несложной: надо было вовремя скомандовать равнение на главную трибуну.

В ночь перед Парадом спалось неважно. Волнение, ожидание. Помню, очень хотелось увидеть Сталина, да не только мне, всем участникам.

Ночь накануне Парада выдалась довольно холодной. Шёл мелкий такой, противный моросящий дождь. Задолго до начала машины полка выстроились в колонну. И вот, наконец, отмашка дана.

То, что было дальше, было как сон. Трибуны, ярким пятном фашистские знамена у Мавзолея, сам Мавзолей. Мне показалось, что я увидел Его. Того самого, на которого, как на икону, смотрела и молилась долгие годы вся страна. Сталина. Хотя что там можно было увидеть? Для нас Парад длился всего две минуты.

Две!!! Но какие. Я их не забуду никогда, эти две минуты. Память о тех мгновениях и какой-то особый восторг живы, они со мной. Для меня это был один из счастливейших дней в жизни.

Да, почти шестьдесят лет минуло, как одно мгновение. Вот и вся жизнь так, как одно мгновение…»

Раздался телефонный звонок. По его звуку понятно было – межгород. Саша, наверное.

«Сынок, здравствуй. Что-то ты неделю молчал, не звонил. Знаешь, я ведь скучаю. Не смог в январе приехать, так на двадцать третье приезжай».

Они поговорили о домашних делах, о Сашиных дочерях, о внуках. О погоде, о настроении, о здоровье. Договорились встретиться на День Защитника Отечества, двадцать третьего февраля.

Разве по телефону наговоришься? Вот когда сын приезжает, это два дня только одних разговоров. Причём в этом оба ненасытны. О доме, о детишках, об армии, о друзьях, о международных делах, о разном. Оба изголодались по взаимному общению. Оба понимали друг друга.

Это как праздник.

А когда уезжал Саня, его любимая шутка:

– А поговорить?

Поговорить, конечно, есть о чём. Опять в госпитале лежал, опять с сердцем проблемы. В мамку пошёл, слабоват телом. С другой стороны, понять можно. С двадцати трёх лет во власти. Постоянная ответственность за людей, за службу. Переезды, смена обстановки. Украина, Литва, Иркутск, Москва, Псковская область. Да ещё эта перестройка, чтоб ей неладно было. Вот и сдал малость. Но ничего, шутит, бодрится. Молодец. Ладно, приедет, поговорим.

Начинало темнеть. Зимой уже в четыре часа вечера дома полумрак. Включил свет.

Ну что, пойдём на кухню. Надо бы пообедать. Наверно, супчик съем, и достаточно. Куриный. Дочка принесла. Эх, что бы я без неё делал. Постирает и погладит. Приходит часто. Приготовит поесть. Молодец. У неё своих два мужика. Но ничего, справляется. Молодец.

Разогрел в микроволновке суп. С видимым усилием съел несколько ложек. Разогрел чайник. С печеньицем попил чайку. Всё.

Перешёл в комнату. Сел в кресло. Закрыл глаза.

Передохнем.

Опять воспоминания.

«Гомель. Друзья, товарищи. Немного их было, но это действительно были настоящие друзья.

Семён Иванович Александров. Сколько же мы с ним знакомы? С шестьдесят третьего года. Да, более сорока лет. Сыновей в один год отправили в военное училище. Вместе радовались их успехам. Переживали вместе за дочерей, мою Татьянку и его Любочку. Все праздники вместе. Горевали, похоронив жён, тоже вместе. И особенно сблизились после смерти его жены Раисы Ивановны и сына Жени.

Похоронил я своего друга.

Ушли из жизни друзья и сослуживцы, Василий Васильевич Босовиков. Николай Зубарев, Сахновы. Один-одинёшенек остался в городе, который на долгие годы стал родным, где прожила семья сорок лет, почти половину моей жизни. Тяжело было уезжать, но и оставаться было значительно тяжелее. Один. Дети живут своей жизнью. Друзья ушли из жизни. Похоронил Елену Ивановну. Пришлось уехать».

Он медленно поднялся из кресла. Какая-то предательская слабость во всём теле. И перед глазами всё плывёт.

Потянулся рукой к телефону, набрал номер дочери:

– Танечка, доченька, плохо мне что-то, вызови «скорую».

– Папочка, всё сделаю, я сейчас прибегу к тебе. Ты только дверь открой. Сможешь? Всё, я звоню.

Через десять минут приехала «скорая помощь». Шумно вошла крепкая женщина лет сорока:

– Ну, что случилось? Не вставайте, не вставайте. Померяем давление. Плохо. А что принимали? Как утром себя чувствовали?

Дежурные вопросы. Врач и сама на них ответы знает, уже не впервые по его адресу приезжает. Зачастила «неотложка» к нему в последнее время.

Худо, особенно по вечерам. Уже не только рука, всё тело справа трясётся. Давление запредельное. Аппетита нет. Настроение паршивое. Единственное, что остаётся – к врачам обращаться. А что делать? В больницу не берут, лежал уже, и не один раз. Не лечат там. Что толку там лежать, поесть и дома можно, вкуснее хоть будет. Дома и кровать своя, всё лучше, удобнее и привычнее.

Врач поликлиники тоже, хоть и приходит регулярно, но посоветовать толком ничего не может, да и лекарств от этой трясучей болячки подходящих нет.

Они все как оценивают? Возраст, года его прошли.

Не жилец. Уже старик, не жилец.

Но почему именно его эта трясучка ест и ест, почему именно его? Да, восемьдесят четыре уже, летом восемьдесят пять будет. Память хорошая. Ноги, руки, голова – всё цело. Так неужто нет лекарств, вылечить человека?

Дочка пришла.

– Здравствуй, Танечка. Вот, пришлось опять врачей побеспокоить. Проходи, проходи.

Врач сделала укол, что-то советовала принять из лекарств, что-то завтра купить в аптеке. Надо завтра и врача на дом вызвать.

Всё. «Скорая» уехала:

– Папуля, ну как ты себя чувствуешь? Что ты хочешь? Может, чайку?

«Если бы она знала, что уже само её присутствие – это самое сильное лекарство. Легче мне стало, значительно легче. Но не может ведь она жить постоянно со мной, а я не могу к ней переехать, обузой быть боюсь, вот такая вот, как Ельцин говорил, „загогулина“…»

– Я у тебя сегодня переночую. И не возражай даже!

Посидела рядом, рассказала о домашних делах. Вроде бы и отвлёкся. Действительно, лучше стало.

– Доченька, я тебя очень прошу, иди домой, дома дел невпроворот, иди, доченька, спасибо тебе. Извини, что тревожу по пустякам.

– Папа, перестань.

Посидев ещё полчасика, дочь пошла домой. Хорошо, что живёт рядом. Десять минут – и дома.

Сердечко понемногу отходило. Стало как-то спокойнее.

Звонок:

– Папа, я дома. Как ты?

– Всё хорошо. Спасибо ещё раз, доченька, спасибо. Ты мне утречком позвони, ладно?

– Спокойной ночи, папочка. Целую тебя.

Он медленно поднялся из кресла. Часа два, наверно, сидел здесь. Пошёл в спальню, снял верхнюю одежду, прилёг на кровать.

На стене, напротив кровати, фотография Лены. Молодая, улыбается. С букетом цветов. Это её любимая фотография, этой фотке уже за шестьдесят, но это действительно лучшая из всех её фотографий. Леночка улыбается своей нежной, ласковой, доброй улыбкой. Как бы зовёт к себе.

«Скоро, скоро, родная. Скоро я приду к тебе».

Он закрыл глаза. Какое-то незнакомое тепло прошло по телу. Голова закружилась, закружилась. Как опьянел. Что это? Какое-то новое ощущение. Хотелось открыть глаза, но веки тяжёлые, не открываются. Руки потяжелели, стали неподъёмными. Воронка, воронка перед глазами. Люди, предметы, какие-то очертания. Всё, постепенно ускоряясь, закружилось.

И сразу покой.

Покой и расслабленность во всём теле.

Всё.

Он прожил большую жизнь. Восемьдесят четыре года. В августе был бы юбилей. Не дожил до него.

Умер достойно. Спокойно, тихо.

Мир лишился хорошего, сильного и доброго человека. А где-то, наверно, зарождалась новая жизнь. Жизнь нового маленького кричащего комочка, который, дай Бог, станет хорошим человеком.

Две истории

Август. Середина прошлого века. Подмосковье.

По узкой тропинке в сторону леса идёт женщина, а рядом пацан, лет эдак семи– восьми. С лукошками: у мальчишки поменьше, у женщины поболе будет. Видимо, по грибы направились. Грибной сезон нынче удался, грибов навалом, особенно маслят. Пройтись по ельничку, и за полчаса корзину наберёшь, это уж точно.

Звали женщину Елена Ивановна, мальчика – Сашка. Жили они неподалёку от вокзала, а вокзал прямо на окраине размещался, потому до леса им было, как говорят, рукой подать.

Было шесть часов утра, спешили они к первым грибам, пока народ проснётся да в лес пойдёт, а они уже здесь, подрезают себе грибочки и радуются. Стремление найти свой первый гриб подгоняло мальчугана. Он вприпрыжку скакал впереди матери. Елена Ивановна притормаживала его. – Сашенька, да не беги ты, успеем.

Он только смеялся в ответ.

– А я первый найду, а я первый найду!

Глазёнки у мальчугана так и горели.

Вот и лес. Понемногу и у Елены Ивановну просыпался азарт охотника за грибами.

Надо сказать, родившись и прожив практически все свои молодые годы в деревне, лесную жизнь она представляла себе прекрасно. В те годы все семьи, особенно в деревнях и маленьких городах, питались от земли, грибной сезон считался самым важным для заготовок на зиму. Грибы сушили, мариновали, солили, добавляли в различные салаты, консервы и другие блюда, которые со смаком потребляли в студёную зимнюю пору.

Детей своих, а их у Елены Ивановны было двое, она с самого раннего возраста приучала к земле. Ребята помогали ей в огороде. Сажали овощи. Вместе на участке у дома собирали ягоды, фрукты. Весной обязательно вместе занимались цветами, вместе радовались их первым всходам. А когда бабушка отправлялась к вокзалу продавать свои георгины (их было много в цветнике) помогали ей нести тяжёлые корзины. Вот и в лес вместе ходили. Да практически и все их друзья, родственники, соседи в эти дни также пропадали в лесу.

Сегодня дочурка что-то захандрила, простыла, видимо, немного. Так что они с Сашком по грибы вдвоём идут.

Остановились у кромки леса. Это была уже традиция. Надо присмотреть место, куда войти, глянуть на солнышко, чтобы потом уверенно ориентироваться в лесу. Даже прислушаться. Может, где люди перекликаются, может, слыхать, как трактора работают? Вокруг поля колхозные. Лето. Работа кипит.

– Ну-ка, Сашенька, прислушайся, что слышишь?

А тот уже прицелился и готов рвануть к тропинке в сторону леса.

– Нет, нет, чуть левее. Да, да, давай сюда пойдём. Только прошу, будь внимательней, мы должны видеть друг друга, понял, сынок?

– Мамочка, конечно. Давай скорее пойдём, мне кажется, вон там гриб виден, – и он показал в сторону тропинки, которую присмотрел.

– Ну, с Богом.

Лес хвойный. Высокие, мощные сосны. Изредка – ели, они стояли как-то группками, величественно и мощно возвышаясь в лесном массиве. Временами попадались лиственные деревья и небольшие кустарники рядом. В лесной подстилке папоротник, моховые поляны. Здесь могли расти – да, собственно говоря, и росли, но в другое время – черника и прочие лесные прелести.

Елена Ивановна за годы хорошо изучила именно этот лес, и с удовольствием убеждалась: всё верно, наш лес по-прежнему богат на подарки.

Вот он, первый красавец, вот он, их грибочек. Под сосенкой спрятал свою коричневую головку белый гриб. Однако он явно был недоступен мальчишескому взгляду, быстрому, поверхностному, нетерпеливому.

Да, так и есть, проскочил Саша мимо грибной полянки.

В ход идет маленькая женская хитрость.

– Сынок, помоги, пожалуйста. Узелок в кошёлке завязался, не могу развязать.

– Мамочка, ну пойдём, пойдём быстрее.

Саше не терпелось первым найти добычу, ну, а мама хотела, чтобы он увидел этот первый гриб сам. Елена Ивановна была уверена, что рядом, если внимательно посмотреть, ещё найдутся беленькие. Так и есть, вон они, красавцы, да их штук пять, не меньше.

Мальчуган подбежал к матери. Помог распутать узелок котомки, где лежали бутерброды.

– Саша, мне кажется, где-то вон там мы в прошлом году с тобой находили грибочки, помнишь?

– Мамочка есть, есть, вон, смотри! – Он потянул мать к тому самому грибу.

– Ой, молодец! Надо же, какой ты молодец. Давай поглядим, может, здесь ещё есть грибы?

Они принялись внимательно осматривать поляну. Конечно, нашли и дружков своего первого грибка, и не пять их было, а целых восемь. Какая удача, только вошли в лес и на тебе, уже половина Сашиной корзинки!

Вышли они к низкорослому ельнику и там нашли целый грибной клад. Маслята. Маленькие, это которые самые вкусные в маринованном виде. Да так много их.

Да! Тяжело будет нести добычу.

Незаметно прошло несколько часов. Усталости нет. Азарт ещё не пропал. Идут себе мама с сыном по лесочку, разговаривают, радуются каждому найденному грибку.

Надо бы и отдохнуть. А вот и местечко. Будто специально для отдыха сама природы выстроила. Ох, как красиво! Наверно, присядем.

Август. Перенесёмся в нынешние времена. Подмосковье.

Александр Николаевич, приехав после отпуска, сразу же рванул на работу. Знал, что всё в порядке, ежедневно общался с заместителем по телефону, но уж больно не терпелось вновь окунуться в труды и заботы. Соскучился.

Подарки на стол. Охи да ахи.

– Загорел-то как, похудел, похорошел. Ой, молодец. Отдых на пользу пошёл!

Как и предполагалось, и без него дела двигались, проблем не было. Ну и ладно. Оставалось ещё четыре дня отпуска. Решил он заехать на рынок, прикупить продуктов, зелени. По красной рыбке соскучился, не ел давно. И – домой. В любимую деревню.

Жил он с семьёй в Москве, но летом, да нет – раньше, ещё с мая, все переезжали за город. Здесь, на юге Подмосковья, рядом с городком, где долгое время жила теща, был у них крепкий, со всеми удобствами дом. Деревенька была не ахти какая, домов тридцать, из них половина заваливается и разваливается, а другая половина домов перестраивается и рушится, чтобы быть возведённой заново.

Люд местный – кто поумирал, кто к детям уехал от безрадостной жизни. Новых жильцов почти не было видно. Большая часть их в Москве работала. Утром и вечером видны были группы гастарбайтеров, спешащих на работу или в магазины за продуктами, или с работы, в те же недостроенные дома, где хозяева за мизерную плату разрешали им жить. В остальное время здесь был полный штиль.

На рынке оказалось удивительно много грибов. Даже весёлые хохлушки в мясных рядах и те предлагали: «Самые свеженькие, самые вкусненькие грибочки».

Однако цены также были удивительно запредельными. Не ниже цены французских трюфелей. В кучке три штучки. Но стоимость их!!! Даже не спрашивайте. И все экологически чистые, из самых глубин лесной чащи! Только сегодня, завтра уже их не будет!

И так захотелось Александру Николаевичу вспомнить, что он, просто Сашка, бегает по лесу, рядом мамка. Вместе они собирают красивейшие и очень вкусные грибы.

Нет, надо быстрее домой. Переоденусь, и за грибами. В лесу, однако, деревня. Наверное, есть грибочки. Домой. Быстрее.

Когда он появился дома, была половина первого дня. Поздновато, но всё же он был уверен, результат «грибалки», как он иногда говорил о сборе грибов, будет положительным. Надеяться на это позволяло и приличное число машин, стоящих в лесу вдоль дороги.

Надо сказать, в своих лесах, то есть в лесах, стоящих недалеко от деревни, он никогда не был. Но всё же лес – он везде лес, и если пришла пора грибам, то они наверняка есть повсюду.

Одевшись в рыбацкий камуфляж, высокие сапоги – других не было – он пошёл к машине. Подумав, вернулся, взял травматический пистолет, это так, на всякий случай. Чужих больно много в нашем Подмосковье.

И вот он, лес. Конечно не такой шикарный, как тот, что он видел в детстве. Сосенок почти нет, небольшие ельники вперемешку с мощными, точнее, как оказалось, не мощными, а высокими берёзами.

Посмотрев по сторонам, определил для себя ориентиры, это было несложно. Шум трассы был таким, что, наверное, на пару километров вглубь леса его будет слышно, это уж точно. Проверил, заперта ли машина, на всякий случай поставил её на противоугонную блокировку и…

Вперёд, за детским счастьем, за хорошим настроением, за вкусными грибами. Вперёд!

Первые же десять метров в глубину леса радости не доставили. Сплошной бурелом. Откуда? Урагана не было, в чём дело, разве лес не чистят? А что же дальше?

Двигаемся вглубь.

Где-то полчаса с трудом наш Александр Николаевич рвался вглубь. Пейзаж был тот же, что и на входе в лес.

Бурелом.

Нашёл одну гнилую берёзу, где были грибы. Опята, видимо. Было их, наверное, много, и берёза просто была тупо зачищена второпях. Ну, помните, в кино показывают, скребки такие, которыми кору деревьев снимают? Видимо, здесь такой же скребок был применён. Труха вокруг, гнилью пахнет. Наверняка, сняв грибы и радуясь победе, гриболовы не одну бутылку раздавили за удачу. Кстати, вон и бутылки и закуска. Убрали бы хоть за собой. Ну, народ…

Ещё часа полтора-два блуждал любитель грибочков по лесу. Корзина его наполнялась. К четырём сыроежкам добавился с пяток опят, один красивый, но насквозь прогнивший подберёзовик, да и всё, вот весь итог похода.

Да! Не везёт, что ли? Хотя обглоданных пней и гнилушек по лесу стояло немало. Элитных грибов не наблюдалось.

Ну что же! Надо бы и отдохнуть. А вот и местечко. Поляна. На ней свалены спиленные, наверное, ещё в прошлом веке берёзы. То, что здесь отдыхают, видно по куче пакетов, бутылок и прочего бытового мусора.

Очистив себе уголок на брёвнышке, Александр Николаевич присел отдохнуть.

Вернёмся вновь в прошлый век., к нашим героям.

Елена Ивановна ловко и быстро накрыла импровизированный столик. Выложила помидоры, огурчики, зелень, пару кусочков хлеба. Овощи и зелень свои, мытые, вкусные. Открыла бабушкину тушёнку из курицы. В бутылочке на столе стоял компот. Два стаканчика.

– Сашенька, ополосни ручки, вон ручей рядом. Давай быстренько, не ленись, давай садись.

Аппетит разыгрался не на шутку. Они принялись за обед.

Солнышко хорошо припекало. В лесу, где-то рядом, послышалось перекрикивание грибников:

– Ау! Володя, где ты?

– Здесь я! Иду, здесь я!

Прямо на поляну вышли двое. Видимо, муж и жена. Улыбаясь и переговариваясь между собой, они подошли к Елене Ивановне и Сашеньке.

– Утро доброе! Ты смотри, вот это улов, где же вы таких набрали? Мужчина опустился на корточки к корзинам и принялся рассматривать добычу грибников.

– Ну, вы молодцы, это же надо, какие симпатичные грибочки. У нас тоже немало, но таких боровичков нет, это точно. Смотри, Валя.

Женщина также, мило улыбаясь, рассматривала плоды работы трудяг.

Лена Ивановна приглашает путников к столу.

– Присаживайтесь. Перекусите, чем Бог послал. Милости прошу. Да не стесняйтесь, хватит всем. Своё, домашнее. Садитесь.

Грибники присели, достали свои узелки, а из них нехитрую снедь, и присоединились к матери с сыном.

Саня, быстро поев, принялся гоняться за бабочками, а троица повела степенный разговор о грибах, об урожае, о погоде, короче, обо всём, о чём могут говорить случайно познакомившиеся люди.

Оказалось, живут они на соседней улице. Муж, звали его Владимир, не работал, инвалид войны, протез вместо руки. Так, по дому управляется да по хозяйству трудится. Пенсия малая, но хватает. Валентина на кирпичном заводе в бухгалтерии работает. Почти ровесники с Еленой Ивановной.

За хорошим разговором время пролетело незаметно.

– Спасибо за приют, Елена Ивановна, приятно было познакомиться. Заходите, знаете теперь, где живём. Будем рады.

Гости, собрав остатки еды и взяв корзины, пошли в сторону города.

«Приятные люди, – подумала про случайных гостей Елена Ивановна, – вежливые, обходительные. Может и встретимся когда, город маленький».

– Ну что, Сашенька, будем, и мы домой собираться, урожай сегодня хорош. Папа и Танюшка рады будут. И Евдокия Павловна (это она о своей маме, бабушке Саши) похвалит. Попросим пожарить немного с картошкой. Да?

Сашка такое блюдо ел не раз и очень его любил. Его улыбка была знаком согласия.

– Пошли, мамочка.

Собрали пожитки, немного переложили добычу, так, чтобы сверху лежали самые красивые и большие белые грибы. Кстати, это была традиция, хорошая традиция, в городе все умельцы-собиратели грибов так делали. Пошли домой.

Ну, а как в подмосковном лесу идут дела у нашего героя? Напомню, он решил передохнуть.

А вот и местечко. Поляна. На ней свалены спиленные, наверное, ещё в прошлом веке берёзы. То, что здесь отдыхают, видно по куче пакетов, бутылок и прочего бытового мусора.

Очистив себе уголок на брёвнышке, Александр Николаевич присел. К сожалению, ни бутербродов, ни даже яблочка с собой он не брал. Надеялся по-быстрому так собрать грибки – и домой, ан нет. Смешно даже подумать. В такие дебри забрался. Тут наверняка и волки есть. Это с Москвой рядом? Ужас. Но водичку, слава Богу, догадался взять.

Отпил полбутылки воды. Ноги гудят с непривычки. Всё задирал их. Через бурелом надо ведь как-то было перебираться. Кстати, машин с трассы совсем не слышно. Вот это номер, не хватало ещё заблудиться.

Где-то буквально в десяти шагах послышался разговор. Нет, это не разговор, это брань. Два сапожника, один явно женского пола, правду-матку режут друг другу.

– У! Да ты…

– Да сама ты…

Сейчас эти самые слова в телевизоре закрывают. Звуками «пи-пи-пи-пи»…

А вот и авторы этих шикарных тирад. Вспотевшая тётка неопределённого возраста и дедок лет под семьдесят.

– Слушай, мужик, – это они к Николаичу, – где тут трасса? Что-то заблудились мы. Эта корова потянула меня по грибы, чтоб я провалился. Знал, что блуданём! Так как? Куда идти?

Александр Николаевич примерно понимал, где трасса, да и послал с превеликим удовольствием туда ругающуюся парочку.

Минут двадцать была просто тишина, после прогулки по деревьям ему она показалась буквально звенящей. Да, так бывает. Усталость сказалась.

Послышался треск веток.

Кого ещё несёт в этой глухомани?

То, что было дальше, больше походило на фрагмент боевика с индейцами, пиками и пальбой из пистолетов.

Прямо на него выходил из бурьяна очень худой, высокий абориген, с внешностью узбека, таджика или кого там ещё из юго-восточных ребят, не разберёшь сразу. В руке у него была огромная дубина, разумеется, корзинки в другой руке не было. Кто это?

– Что надо? Настороженно спросил Александр Николаевич.

Мужик медленно двигался к нему.

– Стоять!

– Кто такой? Что надо!

Если честно, струхнул Александр Николаевич, здорово струхнул. А делать что? Кто его знает, что у этого человека на уме. А может он псих, сбежал из психушки, или ещё с войны, партизан, из лесов не вышел. Шутка. Одним еловом, надо было как-то остановить его и убираться самому, грибов он уже насобирался по горло.

И вдруг он вспомнил. В кармане приятной тяжестью болтается пистолет. Недавно Александр чертыхался от постоянного ощущения этой тяжести. Теперь она его радовала.

– Стоять. Стрелять буду.

Мужик замер и попятился. Запнувшись о пень, упал. Поднялся, попятился задом, задом и скрылся в лесу.

С перепугу наш герой на трассу выскочил уже через полчаса. Грибы взять не забыл. Машина стояла на месте. Завел и, успокоившись, поехал домой. Ну надо же, летом «снежного человека» увидел. И смех и грех.

Жена уже была дома, распаковывала продуктовую сумку. Сын её привез и опять умчался в Москву.

– Привет дорогой, с приездом. Где это ты побывать успел?

– Да так, грибочков захотелось, но, видимо, поздно, всё уже собрали.

Жена улыбнулась.

– Значит, я тебе угодила? Вот, опята с рынка. Дороговато, правда, но мне тоже почему-то захотелось грибков. Сейчас мигом приготовлю.

Через час со скворчащей сковороды на тарелке оказывается большая порция грибов с жареной картошкой. Вкусно, просто нет слов! И по стопочке за здоровье выпили. Вот только о встрече в лесу Александр Николаевич жене ничего не сказал. Ещё перепугается, за город ездить не будет.

* * *

Вот такие две истории, простые человеческие истории. А вы поняли, кто их герой?

Да, верно, Сашка, он же Александр Николаевич.

Александр Николаевич помнит того весёлого улыбчивого мальчугана, помнит тот изумительной красоты лес, где он с мамой собирал грибы, настоящие русские классные грибы.

Помнит их улицу у Берёзовая она называлась, и действительно берёзы на аллейках вдоль домов были главным чудом их улицы. Помнит улыбки людей, их открытость и общительность. Люди тогда небогато жили, но делились последним, радовались за твои победы и достижения, вместе с тобой горевали об ушедших, помогали тебе. И никто – сейчас в это даже не верится – никто не мечтал о деньгах, мечтали о космосе, о поднятой целине, о возвышенном.

Прошло сорок лет. Всего лишь сорок лет.

Что случилось? Что произошло? Люди, где ваши улыбки? Почему у вас хмурые лица? Почему у вас мысли, как тот бурелом в лесной чаще? Откуда всё это? Люди, очнитесь! Подумайте о себе!

Нет, не сорок лет разделяют эти две маленькие человеческие истории. Их разделяет вечность.

Да пошли вы все…

Сан Саныч, заработав первый инфаркт, так и не понял, как и почему это произошло. Немного жгло в области желудка, как-то уж очень неприятно сводило мышцы рук. Ну, слабость была. Что ещё? Да, пот градом лил, вот это точно было, он хорошо помнил. Да и всё. Жена сообразила «скорую» вызвать, и правильно, а то сейчас уж и не было бы предмета для рассказа.

Врач своё дело хорошо знал, несколько манипуляций с кардиоприбором и приговор: инфаркт миокарда. Вот здесь Саныч испугался. Испугался по-настоящему.

Вперёд, в больницу. Конечно, надо было бы в госпиталь, полковником запаса был Александр Александрович, однако врач торопил, знал своё дело.

– Быстрее надо, пока вы там с госпиталем договоритесь, может поздно уже быть, потом решите вопрос с переводом, всё потом.

«Скорая» рванула, и уже через пятнадцать минут они были в больнице.

Дальше – реанимация пару дней, общая палата две недели, реабилитационный госпиталь почти месяц, санаторий, естественно, кардиологический, и выписка. Несколько похудевший, даже, скажем, похорошевший, Сан Саныч спустя почти два с половиной месяца появился на работе.

Коллеги встретили начальника – а был он генеральным директором небольшой коммерческой компании – с шампанским и конфетами.

– Да вы что, нельзя мне, ни в коем случае. Нельзя. Конфетку съем, пожалуй, но шампанское – ни-ни.

– Ну, шампусик нельзя, так коньячку. Можно, можно, сосуды расширяет. Можно.

С коллегами почему бы не выпить граммульку-другую? Да ладно, можно, совсем чуть-чуть.

Начальник пригубил чуток, потом ещё чуток. Всё. Хватит. Работать, работать всем.

Опять потянулись трудовые будни. Нельзя сказать, что все они были однообразными. Порой было так весело, что дыхание захватывало, сердце из груди выпрыгивало. Дело в том, что, как и всякое небольшое предприятие, фирма Саныча боролась за выживание. Заказов – то пусто, то густо. Больше пусто. А значит, надо народ напрягать. Болтают с подругами по телефону. А товар что, дядя должен продавать? Кто будет это делать? Ясно кто, конечно генеральный директор. Вот Сан Саныч и напрягался за подчинённых в поисках клиентуры, а дело это ох какое нерадостное, ох какое хлопотливое.

Выгонять сотрудников тоже накладно, плати им потом три месяца. А если жаловаться пойдут на то, что иногда поощрение в конвертах получают? Что тогда? Вот и сидел он, вкалывал за подчинённых, чертыхался и ждал, когда фирма разбогатеет.

Незаметно пролетело полгода. Июнь на дворе. Может, в отпуск на юга рвануть, ну там, в Турцию, Эмираты, Египет? Неплохо было бы.

Но всё это, оказалось, были только мечты.

А реальность?

Вот она.

Опять инфаркт. Да такой, что Сан Саныч понял – ангелочки за ним прилетели. Пора мол, давай.

Очнулся в реанимации. Покрутил головой…

Голоса. Бог ты мой, опять больница. А это сестрички в палате разговаривают.

– Слушай, Валюта. У меня впервые такое. Он сильный такой. Знаешь, мышцы играют, улыбка такая хорошая. Ну, что я могла сделать? Перед силой вряд ли устоишь, да и не хотела я, уж больно хорош паренёк.

– Ну а дальше, дальше?

– А что дальше? Ты же знаешь что дальше.

– Слушай, а как это было?

– Как, как, да никак. Смотри, твой в себя пришёл, вон головой крутит.

– Очнулся?

– Слушай, его жена где-то тут находится. Надо бы ей сказать.

– Да нет, сначала уж доктору.

– Нет, смотри, он действительно очнулся.

– Родненький, как мы себя чувствуем?

Хорошее лицо, молоденькая, но не москвичка. А впрочем, не поймёшь, кто есть кто. Нормальная девчонка, при чём здесь, москвичка или нет?

Так что случилось?

Появился доктор.

– А, пришёл в себя. Молодец. Мы уж переживали, больно долго без сознания находился. Инфаркт у тебя, миленький, инфаркт. Второй уже, как я понял, да? Ну да ладно, теперь на поправку пойдём, всё будет в норме. Отдыхай.

Врач померил давление, слегка потрогал провода и датчики, обильно опутавшие Сан Саныча, похлопал по плечу и ушёл.

Ну вот, опять влип. С чего бы это?

Уехал на дачу, встретился со строителями, их директором. Мирно так пообщались, шутили, о стройке говорили. Настроение хорошее, всё идет по плану. Не за горами завершение. Всё вроде в норме. И вдруг перед глазами всё поплыло, слабость, опять боль загрудинная, руки, пот и… обвал памяти. Очнулся уже здесь на койке. Надо, кстати, понять, где я.

– Девочки, что это за больница, где я?

– Госпиталь это, госпиталь. Бурденко.

Ну и хорошо, здесь хоть лечить будут, как-никак полковник.

На следующий день пришёл лечащий врач.

Разъяснив, что такое повторный инфаркт, и тем самым до смерти напугав своего пациента, доктор посоветовал обойтись малой кровью и установить стенты[4]. Для Саны-ча это было что-то из области космических наук, но ежели надо, значит надо. Цена вопроса была довольно приличной, однако когда на кону жизнь, денег никаких не жаль.

Одним словом, через полторы недели Сан Саныч, похудев от диетического питания, честно получил в свои, как он говорил, измученные нарзаном и пережитками реального социализма артерии, пару стентов. А дальше повторился предыдущий круг. Реабилитация месяц, санаторий три недели и вот она – свобода.

На сей раз Александр Александрович весьма серьёзно отнёсся ко всем рекомендациям докторов. Вовремя принимал таблетки, чаще дышал свежим воздухом. В Москве, правда, его найти трудновато, и по выходным семьёй стали ездить за город, на природу, благо дача уже почти достроена.

Всё получалось, но вот обрести покой и спокойствие он никак не мог.

Всё от этой несчастной работы. Бросишь её – на пенсию один сможешь недельку протянуть. А семья? Её кормить надо. Найти другую работу в его годы просто нереально. Поставить «зицпредседателя» вместо себя – растащат фирму в считанные дни. Вот такая вот сложная проблема.

И потянул наш Сан Саныч по новой свой тяжёлый воз. А что делать?

Опять суета, нервотрёпка, переговоры, проверки. Короче, пошла нормальная, если её можно считать нормальной, коммерческая жизнь. А что тут ненормального? Все так сейчас живут. Вот только воспринимают все эту данность по-разному. Кто-то домой пришёл и забыл все проблемы, кому-то по жизни вообще наплевать на завтрашний день. Но Сан Саныч наш не относился к таковым. Для него каждый рабочий день как последний бой. Тщательно выбрит, свежая выглаженная рубашка. Хороший костюм. Начищенные туфли. В атаку. Ты же полковник, как-никак.

Ровно на полгода хватило генерального директора.

Как-то осенью, работая на стенде фирмы на выставке, Александр Александрович вновь почувствовал знакомые симптомы сердечных проблем. Лёгкое головокружение, поддавливание и жжение в области солнечного сплетения, опять обильный пот. А надо сказать, накануне выставки пришлось серьёзные баталии выдержать. Получили неплохой заказ, вот по нему и бились насмерть с друзьями-конкурентами. Победили, да, однако, судя по состоянию Саныча, большой кровью.

Нитроглицерин под язык. Стульчик. Посидел чуток, вроде всё в норме. Но звоночек неприятный. Надо бы в поликлинику сходить.

На следующий день не до поликлиники было. В офис зашли два добрых молодца, показали какие-то бумаги о проверке фирмы. Сан Саныч был ещё на пути к офису. Его о проверке сотрудники оповестили. Какая там поликлиника, бегом на работу.

Пришёл, а проверяющие чай пьют, анекдоты травят с секретаршей и бухгалтером. Смеются. Чего-то им весело так стало?

Оказалось, это были инспектора по лицензированию, перепутали хлопцы офис, к соседям шли.

– Ничего, говорят, не переживайте, и к вам зайдём, чай хороший.

– Заходите, заходите, а как же, чайку попьем. Но только не при моей жизни. Наш вид деятельности, слава Богу, не подлежит лицензированию. Нужны вы нам, как же.

Ушли ребята, а день испорчен.

«Пойду-ка я домой, – принял решение Сан Саныч, – настроение просто никакое».

Он распорядился по работе, глянул выписки, подписал какие-то документы и потопал на выход.

На улице было прохладно и сыро. Пасмурная осенняя погода всегда расстраивала его. Да ещё эта проверка, точнее, слова Богу, не проверка. Но напугать по телефону его старательная секретарь смогла не на шутку.

Пройдя метров сто – сто пятьдесят, Александр Александрович почувствовал, что задыхается. Это было какое-то новое, непонятное ощущение. А поскольку новое, то особенно неприятное. Он постоял, сделал вид, что читает рекламу на стене дома. Вроде отошло. Двинули. Метров через сто опять стоп. Валидол под язык и вновь читаем рекламу. Так потихоньку он добрался до метро.

Домой пришёл разбитым и расстроенным до крайности. Вызвал «скорую». Врач снял кардиограмму, что-то ему там не понравилось. Сделал укольчик. Посоветовал в поликлинику сходить и умчался по другому вызову. У них тоже, как и всё в этой жизни, бегом, бегом, скорее, скорее. Какой-то конвейер, примчался, уколол и дальше помчался.

Нет, пожалуй, действительно надо в поликлинику.

Естественно без записи, как говорится, «по скорой помощи», Александр Александрович на следующий день появился у врача.

Ничего доброго от врача в свой адрес он не услышал. Опять давление, стенокардия и прочее, прочее. И если он не прекратит… здесь даже врач задумалась, что «если»? Что, работать прекратить, жить прекратить или что? Однако её вывод был замечательно прост. Прекратить психовать и переживать за каждую мелочь. Вывод, конечно, был правильным, Сан Саныч это и сам знал. Но как это сделать? Для него это невозможно. Просто невозможно.

Договорились вновь провести обследование, поменяла врач схему приёма лекарств, да и сами лекарства порекомендовала другие.

В расстроенных чувствах Сан Саныч пришёл домой.

– Всё, отлежусь пару дней дома, может, пройдёт. Потом проверимся и обследуемся.

Поспал пару часов, перекусил, сел к телевизору. Но в мозгах по-прежнему работа. Как там да что там? Позвонил, переговорил с заместителем. Немного успокоился.

Вечерком ему позвонил приятель. Звали его Василий Сергеевич. Поговорили о службе (служили некогда вместе), о сослуживцах, о товарищах, о разном, наконец, подошли к сердечным делам. В полном смысле этого слова.

Сергеич подбросил интересную мысль, даже не просто подбросил – порекомендовал для лечения воспользоваться гомеопатическими средствами. Конечно, не просто воспользоваться, а пойти к конкретному человеку, он дал телефон этого человека, и пройти под контролем и с помощью специалиста курс лечения. Услуга эта платная. Но деньги на курс небольшие. Сами лекарства подороже будут.

Ну что же, попробуем.

Врач частной практики оказалась приятной женщиной с располагающей внешностью, хорошими манерами, тихим мягким голосом. Звали её Елена Константиновна. Профессионально она занималась гомеопатией, компьютерным иридоанализом и электропунктурой по Р. Фоллю. Для дилетанта звучит, конечно, сложновато, да и не особо вдумывался в медицинские термины Александр Александрович.

Купил он эти самые капельки, принимал их в соответствии с рекомендациями, точно по времени. Слушал выводы и рассуждения врача по результатам исследований роговицы глаз, то есть иридоанализа, а также анатомических точек на коже: этого, так называемого, электропунктурного обследования. Всё было новым, интересным и, при сравнительном анализе, весьма показательным.

Курс длился уже почти два месяца. Каждая встреча с Еленой Константиновной была интересной и давала массу тем к размышлению. Они говорили больше не о динамике его организма в ходе лечения, здесь всё было понятно, здесь цвет и график. Есть изменения к лучшему – больше зелёного, к худшему – красного. Так же и графика. Кривая вверх, кривая вниз. Плюс самочувствие. У Саныча с этим было всё вроде в порядке. Питался он по диете, вёл себя примерно. Спиртное не потреблял. Отчего же было чувствовать себя хуже? Вот организм и говорил: «Всё правильно, молодец, так держать».

Так вот, здесь действительно всё было в норме.

В этих беседах Александра Александровича больше трогала психологическая сторона дела, а Елена Константиновна, как оказалось, была прекрасным специалистом-психологом.

Он был холериком с явно неустойчивой психикой, знал это, пытался как-то бороться со своим организмом, точнее, с психикой, но куда там. Шашку наголо и вперёд! Вот ответ головы. А тело страдает.

Елена Константиновна рассказывала:

– Я слышу о страшной загруженности, о непомерной усталости, о непонимании домашних. Создаётся такое ощущение: эти пациенты, приходящие к доктору, думают, что его так же легко провести, как самого себя. И почему-то мало кто говорит о собственной лени, которая заставляет человека вжиматься плотнее в мягкое удобное кресло у телевизора вместо того, чтобы прогуляться по улице. Та же лень подталкивает вашу руку к сладкому пирожку или лишней рюмке. Лень – это наша самая низшая программа подсознания, порой превалирующая у человека.

Верно ведь сказано.

Или:

– …состояние «бешеной перегруженности», когда нет времени подумать, как живёт твоё тело, когда ты «ежесекундно занят устройством хорошей жизни для всего человечества». В голове роится множество глобальных, недоступных уму другого человека идей и мыслей. И нужно всё успеть, и сделать можешь это только ты, ты один, Не опоздать бы! Только потом выясняется, что это никому не было нужно. Или что некому эти идеи реализовывать, нет источника генерирования их, умер. Умер от этих идей.

Сан Саныч понял: это всё о нём.

Вот только как абстрагироваться от происходящего, как уйти от проблем? Видел он многих, особенно когда служил в армии, довольно безразлично воспринимающих личные неудачи, не складывающуюся карьеру. Поражала порой просто улыбка на лице человека, пять минут назад получившего нагоняй. Так это было ещё в советские времена, да ещё и в армии, весьма жёстком и даже жестоком государственном организме.

А сегодня? Здесь и сейчас?

Тебе нагло смотрят в глаза и врут, что нет денег за товар. Подождите, мол. А с рабочими я чем буду рассчитываться?

Растопырив пальцы, надувая щёки, люди нагло выдают себя за крутых бизнесменов. И ты должен верить?

В магазине спокойно, без зазрения совести тебе впарят гнилой товар, выдав его за первоклассный. И ничего. Продавец даже не покраснеет.

Да так везде, на каждом шагу. И как на это всё реагировать? Да тут любой, самый прочный организм возмутится всеми своими почками, печёнками, поджелудочной, не говоря уже о сердце.

Но всё же диалоги и совместные размышления с врачом помогали Сан Санычу.

Сначала они как-то просто облегчали душу. Помогали анализировать поступки, различные ситуации, даже оценивать свое поведение, искать какие-то разумные выходы из положения. Затем дали пищу к рассуждению: «А что можно было сделать в такой-то ситуации, или в такой-то?». А это уже действие, это уже нормально.

Значит, выстраиваем цепочку.

Первое: глаза и уши восприняли.

Второе: мозг рассудил, осмыслил, оценил, дал куда надо команду и…

Третье: руки, или что там ещё, скорее всего, голова, сделали.

Как просто, оказывается! И как человечество живёт без этих прописных истин?

Шутка!

Конечно, всё это в теории известно людям. Но их поступки не всегда адекватны, точнее, так: восприятие действительности людьми выстроено порой чрезмерно пристрастно, с завышенной требовательностью. Отсюда и реакция.

Вот тебе и гомеопатия, и Фолль!

Оказывается, Сан Санычу психолог нужен был!

Вот это вывод.

Одна из заключительных встреч с врачом была Санычу особенно памятна. Да что там особенно. Как оказалось, это была главная его встреча, главная для понимания самого себя и формирования своего отношения к окружающему миру.

Дело было так.

Александр Александрович, разгорячившись, рассказывал врачу о задержке одной из госструктур оплаты за поставленную продукцию. Дело действительно было сложное, а главное, крайнего не найдёшь и до руководства в больших погонах не доберёшься. Закрытое ведомство, и всё тут. Ситуация грозила завершиться банкротством предприятия.

Как ни успокаивала Елена Константиновна вошедшего в раж собеседника, ничего не получалось.

– Да поймите, всё будет в порядке. Соберитесь, подумайте хорошенько, безвыходных ситуаций не бывает.

И в таком духе дальше…

– Да как они смеют! Есть же контракт, обязательства сторон, порядочность, в конце концов!

Видимо, ей это директорское занудство, наконец, надоело, и она сказала:

– Стоп, стоп, стоп! Вы можете поднять правую руку?

– Конечно, что за вопрос.

– Ну, поднимите. Так, выше, выше, ещё выше. Хорошо. А теперь резко опустите её вниз. Да не так. Как шашкой рубите. Нет, нет, резче, активнее. Ну, примерно так.

– А теперь…

Внимание, это была ключевая фраза.

– А теперь, – и она, высоко подняв правую руку, резко махнула ей и громко крикнула, да с душой так: – Да пошли вы все на фиг!!!

Наш Сан Саныч действительно офигел. Такого он от вежливой, суперинтеллигентной Елены Константиновны явно не ожидал.

Она же рассмеялась от души, увидев ошалевшие глаза пациента.

– Да, если тупик, то именно так. Можно ещё к чёрту, или ещё куда, вам знать лучше. Остановитесь! Замолчите! Подумайте, передохните, Шлите всех и вся, на здоровье. Именно на здоровье. Что будет от самоедства или переживаний пустых? Ясно что. Очередной инфаркт, и всё. А вам ещё жить и не одну проблему решать. Запомните это. Запомните накрепко.

Прошло три года.

Встретил я как-то Сан Саныча. Постройнел, бассейн и фитнес-клуб посещает. Бизнес не то чтобы сильно в гору пошёл, нет, по-прежнему с проблемами, но на ногах фирма стоит крепко, авторитетна в своей рыночной нише. Дома всё в норме.

– Как сердечко? – спрашиваю.

– Да как, нормально, помню, что инфаркты были, лекарства потребляю, естественно, без них никак, однако всё соответствует возрасту и перенесённым заболеваниям, как говорят врачи.

– Нервишки-то как?

– Да тоже в норме. Если что, рукой рубану правой, сразу легче становится. Первое время так с поднятой рукой и ходил, всех посылал к чертям всяким. Ну, а потом, видимо, рука устала, опустил. Нельзя же всю жизнь в этом, извиняюсь, бардаке рукой махать, устанешь. Однако мозги стали на место и, видимо, научились и головой и телом управлять, – смеётся Саныч.

Вот такая история с выздоровлением потенциального инвалида произошла.

Спасибо доктору.

Вучыцца трэба[5]

Представьте себе. Конец семидесятых прошлого века. НИИ прикладных физических проблем одной из республик СССР.

Это, так сказать, «для затравки», для понимания места и времени.

А теперь по существу.

Объявление о поездке в подшефный колхоз, на работы по уборке овощей, в лабораториях и службах института восприняли по-разному.

Люди постарше, да в должностях и званиях солиднее, хорошо понимая, что от этого обязательного ежегодного мероприятия не отвертеться, и принимая всё как данность, со скрипом, бурча, уныло готовились к поездке.

У приёмной директора на доске объявлений вывешены списки отъезжающих.

– Опять я! В прошлом, позапрошлом годах. И вот опять. А работа? Отчёт на носу. Ладно бы в будни. А то в субботу! Ведь святой день: баня, дача, отдых в кругу семьи, да мало ли… Просто не понимаю, куда смотрит руководство?

– Иван Михайлович, туда и смотрит, – за спиной профессора Резникова стоял заместитель директора по кадрам Филончиков. – И вам, одному из самых уважаемых работников института, не стоит возмущаться, вы же хорошо знаете, поездка всё одно состоится. Лучше мешочек-другой с собой прихватите, смотришь, овощей дадут.

– Да я что, я просто так. Куда деться, сельскому хозяйству помогать надо, мы это понимаем.

Профессор засеменил к лестнице.

– Действительно не забыть бы мешки с собой взять. Узелок завязать, что ли?

Институтский народ, тот, что моложе, против поездки совсем не возражал. Оно конечно, выходной жалко, однако для дела и своего выходного не жаль, а главное – можно и потрудиться, и оторваться по полной. Не впервой такая поездка. Когда ещё так вот в коллективе побудешь, да ещё целый день! И не просто целый день, а день без этих чёртовых формул, теорем и теории! Просто вот так вот пообщаться. И похохмить можно, победокурить, в допустимых пределах, разумеется, и посмеяться, да и просто пошутить.

Сборы были недолги. Пара замен расхворавшихся, и вот Филончиков – а именно ему, главному кадровику института, доверено возглавить в этом году поездку к шефам – на докладе у директора:

– Пал Палыч, всё готово, в списках тридцать четыре человека. Две группы, старшие назначены. Одним словом, мы к поездке готовы. Автобус заказан. Вы что-то будете говорить людям?

– Да нет, я думаю, Вы уж всё предусмотрели, со всеми переговорили, проинструктировали. Кстати, секретарь парткома с вами?

– Конечно, он всегда на такие поездки в первых рядах, и комсомол тоже с нами. Всё будет в порядке, Пал Палыч, не в первый раз.

– Товарищ Филончиков, на субботу у нас в лаборатории у Петрова Сергея Ивановича вылет на зондирование атмосферы, по программе исследования загрязнения почвы. Может, связаться с военными? Вертолёт, вероятно, и в вашей зоне, где предстоит работать, летать будет.

– Свяжитесь, голубчик, с военными, забор проб на вашей площадке, в колхозе, можно будет сделать. А пока Красовский, он ведь летит, с пробирками бегать будет, вы овощи загрузите, что нашим сотрудникам дадут. Вертолётом ведь веселее. А я уж тут распоряжусь по машине, да и в институт подвезём. Отсюда и по домам развезёте. Как, правильная мысль?

– Спасибо, идея замечательная.

– Ну что же, с Богом, как говорится.

Договориться с военными – дело пустячное, они и себе морковки попросили.

Да поможем, какие проблемы!

Раннее осеннее утро, ещё темно, зябко. Но дождя, как вчера обещали в прогнозе погоды, к счастью, не было. К шести утра к главному корпусу института начал подтягиваться народ. Здесь было назначено место встречи. Автобус – это был вместительный ЛАЗ – уже ждал.

Филончиков, бодро перемещаясь от группы к группе, уточнял, сколько людей прибыло.

– Николай Ильич, у нас вроде бы все.

– А от нашей лаборатории доцент Глебов. Нет, не тот Глебов, который Глебов, а тот, который товарищ Глебов, запаздывает. Да нет! Вон он идёт, молодец, и гитару с собой, как обещал, тащит. Всё! Всё нормально, будет весело.

– Наши все, только по пути Хасевича надо взять. По Железнодорожной это, всё по пути.

А тот Глебов, который не тов. Глебов, всё же опаздывал.

– Пётр Тихонович, так где ваш доцент? Глебов где? Так где он?

Начальник лаборатории экспериментальной физики Гальцев, оглянувшись на коллег и не получив поддержки во взглядах, решил сдать доцента, но не то чтобы с потрохами – так, чуть-чуть.

– Он вчера ещё говорил, жена приболела, вот-вот родить должна. Может, что случилось? Николай Ильич, он рядом живёт, я пошлю кого-нибудь, разберёмся?

– Нет, уже шесть с минутами. Без него обойдёмся. Однако имейте в виду: не отработаете за сотрудника – доложу директору.

– Да нет, всё будет в порядке, – обрадовался Гальцев, – всё путём!

– Тогда поехали!

Расстояние до подшефного колхоза «Путь Ильича» было примерно семьдесят километров, это около полутора часов пути. Удобно разместившись в автобусе, кто притих и, прикрыв глаза, посапывал, кто мирно беседовал с соседом. Молодёжь, так та с гитарой на задних сидениях вспоминала студенческий песенный репертуар.

Замечательно!

И так, по практически свободной дороге, домчались за час пятнадцать.

А вот и правление.

Колхозный сторож, видимо, уже предупреждённый о приезде шефов, довольно толково показал, как доехать к полю, где ожидало приезжих местное руководство во главе с председателем.

– Ждём, ждём, товарищи! Здравствуйте! Как доехали? Ну и прекрасно, молодцы, молодцы! Морковка ждёт. Хорошая уродилась, сочная, чистенькая, просто прелесть. Давно такого урожая не было. Значит, так…

И председатель коротко и доходчиво объяснил, как надо её, родимую, эту самую морковь, убирать.

– Вона там мешки, вёдра, тяпки есть, кто не брал из дому, перчатки дадим. Мешок набрали, значит, сорок килограммов есть. И к дороге, вона туда. И так до обеда. Обед подвезут к двум часам. Вона там будочка и стол, тамака и вещи положить можно. И рядом, видите, маленькая будочка, это тому, кто по нужде захочет, пожалте. Если какие вопросы – вот Кузьмич, наш завхоз, подскажет. Кузьмич, ты понял?

– Понятно усё! Зробим[6]!

Поговорив ещё пару минут с Филончиковым, председатель укатил на ГАЗике[7] к лесу.

– Надо бы митинг провести, а, Николай Ильич? – предложил секретарь парткома.

– Да какой митинг? Дома пиши в отчётах что хочешь, хоть о трёх митингах. Смотри, поле какое, боюсь, не осилим до вечера. Да ещё председатель намекнул, что на вертолётах областное руководство облёт планирует делать. Начинать надо быстрее. Давай, ты идешь в первой группе, я во вторую, вот тебе и весь митинг.

– Товарищи! Пошли все переодеваться!

Пока шли к вагончику да переодевались, приставленный к шефам Кузьмич мирно балагурил, рассказывая о колхозе и нынешней уборке урожая. Судя по его уверенному голосу и жестам, этот дед был, видимо, местным Щукарём.

– А маленький домик, для нужды, почему поставили? Недели полторы назад деучатки приезжали, свёклу сбирать. Вона там, прямо у деревни дело было. Крайняя хата – это Мартыновны дом. Богатая изба, добротная! На улице туалет, как дворец, почитай. Деучата к ней, мол, пусти, по делам надобно. А она – вона, в лес идите. Это деучаткам! Ну так шибко обиделись они на Мартыновну, и в обед умудрились в ейный туалет пару брикетов дрожжей бросить. Где уж достали? А можа, с собой привезли, уж и не ведаю. День-два ничего, сыро было. А аккурат к среде, да ещё поутру, як солнышко вышло, как попрёть, да как попрёть! Вонища… Да всё на огород, на огород!!! И смех и грех… Дык председатель говорит, дешевле на каждом километре по туалету поставить, чем с Мартыновной бодаться. Вот и стоит кукушатник. Хороший, видный, свежей доской пахнет.

– А ещё курсанты приезжали на днях, тоже сбирать урожай, только они свёклу выдергивали. Так те в обед, наверное, чтобы от своих командиров спрятаться, винцо креплёное по бутылкам пустым – помню, «Анапа» была – так они это вино в сифоны, как газировку, заправили. Пьют себе помаленьку, «ситро» мол, в сифоне. Пьют да пьют. А командиры сами от подчинённых тихонько по стопарикам водку наливают. Наливают и наливают. Так те ж молодыя, не понимають, в кровь все винные градусы вместе с газом и идуть. Опьянели шибко сильно. Нет, нет, не буянили. Но шибко весёлыми стали. А сидели они, так сказать, к природе поближе, вона там, на бережку речки нашей. А за речкой, аккурат в загоне, скот колхозный пасся. Так с первыми песнями всё стадо по лесам и разбежалось. По сей день собирають пастухи стадо. Два дня опосля надои напрочь упали. Во как было!

Какой там митинг! Кузьмичёвы рассказы развеселили учёный народ. Все сотрудники института рвались в бой!

Где она, эта морковь? Ну, мы сейчас…

Филончиков притормозил Кузьмича, который, почувствовав, что владеет аудиторией, увидев одобрительные улыбки на лицах трудяг, готовился ещё что-то рассказать.

Работа спорилась. Всё получалось, как и инструктировал председатель.

– Вот отсюда и до обеда, как раз полполя. Дальше кушать будем.

К обеду народ изрядно подустал. Смешков уже не было слыхать. И лишь неугомонный Кузьмич то в одном краю, то в другом с улыбкой рассказывал свои байки.

– Вот как сейчас помню…

Забирать мешки приезжал колхозный тракторишка с прицепом. Тракторист, хмурый, с весьма серьёзным и значительным лицом дядька в годах, Миронычем его звали, с укоризной смотрел, как неумело, однако со старанием, доцент Клячин и младший научный сотрудник Ковриков – это они отвечали за погрузку – забрасывали в прицеп мешки.

– Осторожно, побьёшь всё, там же морковка, а не железо. Давай, давай, кантуй, да потихоньку, осторожнее. Ничего не можете, как же так можно? Морковку и то не можете загрузить. Вучыть вас трэба. Аей-аей…

Обед прибыл на ГАЗончике председателя. Повариха Валентина, полная, краснощёкая деваха, шумно и суетливо принялась расставлять на столе миски, разложила хлеб, ложки. Появились два термоса, с наваристым борщом и чаем.

– Обед, обед!!! Поскорее! Все за стол!

Чувствовалось, что весь обеденный ритуал Валентине привычен, да и приятен.

– Садитесь, плотнее, поплотнее! Вона там ещё лавчонка, садитесь, места всем хватит. Кто за добавкой? Прошу, пожалста…

Из-за леса послышался сначала приглушённый, затем всё нарастающий и нарастающий звук.

Вертолёт.

И тут же взревел мотор ГАЗика. Председатель и сопровождающие его лица уже через минуту скрылись на лесной дороге.

– Так это военный вертолёт! Красовский летит!

– Ну, потеха, – шумно захохотал Кузьмич, – а председатель подумал, что по его душу областное начальство прибыло, и дал дёру! Ну, потеха! Смотри, за минуту скрылся, во даёт, ну, молодец…

Вертолёт приземлился на поляну рядом с дорогой. Красовский радостно подбежал к обедающим коллегам, степенно подошли пилоты.

Минут через сорок после проведённых исследований, загрузив многочисленные колбочки и пробирки с пробами, прихватив обещанную трудовому коллективу морковь, килограммов эдак четыреста, вертолет улетел в сторону города.

Всё. Обед завершён. Небольшой перекур, и народ вновь ринулся на борьбу за урожай, природа звала. Уже и результат был виден, да и границы морковного поля уже отчётливо наблюдались.

Вновь автоматические, несколько натруженные, но ставшие уже привычными за эти несколько часов движения: наклон, морковка, почистили, обтряхнули, в ведро. Полное ведро – вперёд, к мешку. Пока идёшь обратно, отдыхаешь.

Ворчливый Мироныч ещё пару раз проехал на тракторе.

– Да поживей, поживей, хлопцы, мне ещё трэба обернуться разок, поживей!

И председатель пару раз подскакивал. Опасливо поглядывая на небо, интересовался:

– Ну, как тут у вас? Молодца! Всё поспеваете, отлично.

И вот он, радостный финал. Ещё не было и шести, а поле пройдено.

Народ повеселел.

Уже и шутки, подначки, прибаутки пошли.

Скоро домой.

Те, что математики, считали, сколько тонн моркови ими было перелопачено, делили на число работающих, умножали на среднестатистический состав семей, что-то округляли и так далее.

Физики не были бы физиками, если бы не обсудили, способна ли эволюция современного мироздания оторвать, наконец, человека от сохи и создать технику, способную собирать эту несчастную морковь без непосредственного участия человека.

Связанные с исследованиями природных аномалий с удивлением, озабоченно рассуждали: почему не было, хоть и обещали, дождя – что-то ненормальное творится с природой…

Устав от собственного балагурства, у бытовки дремал Кузьмич.

Автобус, кстати, стоял наготове: водитель так же мечтал и о вечерней субботней баньке, и любимый футбол по телику посмотреть, как-никак первенство завершается.

Полная идиллия.

Сборы почти завершились, когда к бытовке в очередной раз подъехал на своей технике старый ворчун Мироныч.

Филончиков с умиротворённым видом и мягкой улыбкой обращается к трактористу:

– Спасибо, Мироныч, без тебя мы бы не справились. Техника у тебя что надо, как часы работает. Молодец!

И здесь произошло то, о чём долго ещё вспоминал весь институт. Да нет, не пару дней и не месяц – десятилетиями потом вспоминал.

Гордо приосанившись, хмуро выслушав Филончикова, Мироныч молвил свою знаменитую речь.

– Вось я и кажу[8], жалко мне вас, ох как жалко. Коли я вучылся у профтехвучылищы, то и специальность получил. На трактор посажен. Во как! Дык вот. Гляжу я на вас, жалко мне вас – вучыцца трэба!..

Мёртвая тишина…

Затем раздался хохот, переходящий в истерический вой.

Научный мир, прибывший на помощь колхозу, обучающийся с пеленок и до седых волос, очкастый, облысевший от научных трудов и поисков, хохотал гомерическим смехом.

– Ну, Мироныч…

– Надо же…

– Учиться…

– Осадил…

– Урыл…

На такой вот ноте, с удивительно хорошим настроением, с Миронычевской подзарядкой: «…вучыцца трэба…», уезжали сотрудники НИИ домой, и песни были, и шутки, и шумные воспоминания о работе в поле.

Но главное: «…вучыцца трэба!..» – помнили все.

Человеческая жалость Мироныча была хорошо принята и руководством института. Частенько на совещаниях, в ходе различных слушаний, конференций, даже на Учёном Совете, если возникало некое непонимание позиций, а то и тупики в научных спорах, несогласия и прочее, директор института ставил точку:

– Так что там по этому поводу говорил Мироныч? А? Вот то-то. Вучыцца трэба!..

Да и сотрудники не отставали.

– Как велел Мироныч, вучыцца трэба!..

А то и просто произнося имя Мироныча, задорно смеялись, словно это анекдот номер такой-то.

Ха-ха-ха!!!

Прошли годы. Встречаясь, бывшие и ныне работающие учёные, сотрудники института, был ли кто на той знаменитой уборке морковки или не был (теперь это уже и не важно), вспоминали:

– А помнишь: «…вучыцца трэба!..», – и по-доброму хохотали.

– Ну, Мироныч, ну дал копоти, три десятка лет уж прошло, а помнят наши его слова.

Во как вошёл в историю!

День рождения

«Опыт истекших трёх с лишним лет показал, что положительные результаты в борьбе с пьянством достигаются там, где эта работа ведётся в соответствии с принципиальными установками партии – комплексно, последовательно и целеустремлённо, при умелом сочетании воспитательных, экономических, медицинских и административно-правовых мер. Скоординированные усилия партийных, советских, правоохранительных органов и общественных организаций позволили заметно сократить число случаев пьянства на производстве и в общественных местах. Оздоровляется обстановка в семьях, понизился уровень травматизма. Сократилась преступность на почве пьянства».

Из постановления ЦК КПСС «О ходе выполнения постановлений ЦК КПСС по вопросам усиления борьбы с пьянством и алкоголизмом». Октябрь 1988 года

– Геннадий Павлович, разрешите?

В дверь кабинета директора протиснулся невысокого роста лысоватый человек. Протиснулся, а уж потом легонько постучал в дверь, уже с внутренней стороны.

– Разрешите?

– Да ты уже вошёл, давай проходи. Что там у тебя?

– Да вот, хотел бы посоветоваться с вами. Не читали сегодняшнюю прессу? Не успели. Понимаю, понимаю. Дело в том, что в «Правде» опубликован текст постановления ЦК партии о ходе выполнения решений по вопросам борьбы с пьянством и алкоголизмом. Так мне тут горком рекомендует срочно на собрание актива вопрос этот вынести. Как быть?

– Что значит «как быть»? Выполнять, конечно, что за вопрос. Только непонятно, почему так срочно и так часто? Наш народ и так уже пить перестал, нет спиртного в продаже. Мы же вроде на прошлой неделе эту тему обсуждали, не так ли?

– Ну, я не могу перечить горкому, сами понимаете. Приказали доложить немедля наше решение и дату. Кто-то подъедет из обкомовских.

– Ну, озадачат так озадачат. Обком – это серьёзно. Твои предложения, Петрович.

– Да завтра, я думаю, и соберёмся. Что тянуть, ноябрьские близятся, не хотелось бы к празднику затягивать.

– А что нам праздник? Всё одно кефиром чокаться за столами будем, – усмехнулся директор.

– Ну, ладно, звони в горком и организовывай, передай там нашим, я распорядился. Наверное, часиков на шестнадцать.

Секретарь парткома, шумно вздохнув, вышел из кабинета директора предприятия.

Собрать людей не проблема: сначала у себя, в центре, затем уж сами по филиалам. Главное здесь – перед областью и горкомом достойно выступить, сожрут ведь с потрохами, если что не так.

И Пётр Петрович с озабоченным видом быстрым шагом направился к себе в кабинет.

Здесь, уважаемый читатель, по всей вероятности, следует остановиться и сделать несколько пояснений.

Прежде всего, о предприятии.

В городе о нём знали все, но минимум людей знали и понимали, чем оно занимается. Приходят люди на работу, что-то пишут, куда-то носят свои бумаги, заседают, ездят в командировки, получают зарплату.

Предприятие, как и тысячи аналогичных, являлось так называемым «ящиком» и работало в интересах одного из силовых ведомств. По рекомендациям ведомства и под его контролем оно разрабатывало себе задачи, само их решало и информировало вышестоящие инстанции об успешном, как правило, их решении. Итоговый результат труда коллектива виден практически не был. А как его посмотришь? Ладно бы кастрюли выпускало, так те хоть посчитать можно. Прохудилась кастрюлька – получай по шее. Блестит и не течёт – получай премию. А здесь…

А может и хорошо? Меньше знаешь – лучше спишь.

Ну и ладно. Зарплата есть, премиальные набегают, всё прекрасно.

Предприятие имело около десятка филиалов. Все они были разбросаны по области. Руководство головного частенько ездило в командировки в подчинённые учреждения, заслушивало руководителей, рекомендовало коллективам усилить, добиться, обеспечить и так далее. А с тысяча девятьсот восемьдесят пятого года рекомендации стали более конкретными. Всем следовало перестраиваться. Причём делать это нужно было энергично, включив весь потенциал трудового коллектива.

Вот такое было интересное предприятие.

Городок, где находилось управление «ящика», был небольшим. Бетонный завод и хлебокомбинат – это его промышленность. Баня, дом культуры, парк культуры и отдыха, два ресторана, кафе, две школы и три детсада – это социальная инфраструктура.

На этом фоне предприятие с его почти полутысячным коллективом было, как сейчас говорят, градообразующим. Ещё бы! На балансе свои шесть пятиэтажек, садик, ясли. Огромная столовая, больше на комбинат питания похожая, своё тепличное хозяйство.

Руководство предприятия в городе уважали. Секретарь парткома и заместитель по науке – члены бюро Горкома. Сам директор в Обкоме партии членствует. Милиция на поклон ходит за дружинниками. Ну и так далее. Одним словом, хорошее предприятие, так сказать, ячейка твёрдого социалистического образца.

Ну вот, а теперь продолжим.

Пётр Петрович позвонил в горком, доложил о времени и дате собрания. И по команде горкома он уже звонил в область, в организационной отдел обкома партии, заведующему.

– Николай Сергеевич? День добрый. К нам собираетесь? Прекрасно! Ждем. Да, завтра, в четыре часа. Почему завтра? Так от вас же рекомендации пришли срочно работу провести. Да. Да, телефонограмма от Первого. Да ничего, подготовимся, не впервой. Вы как, на машине? Отлично, гостиницу подготовим. Да, ваш номер. Безусловно, всё будет прекрасно. Просьбы какие есть? Да, сейчас Пикуль на базе есть, полный сборник. Всё понял, будет. И коробочку соберём. Ну, как всегда, вы понимаете. Всё в порядке. До встречи.

Переведя дух, Пётр Петрович положил трубку. Самое неприятное сделано, теперь надо готовиться к собранию. Секретарь принялся названивать секретарям парторганизаций, предупреждая о приезде высокого гостя и времени собрания. Работу эту он делал быстро, нельзя сказать, что с большим желанием. Дело это хлопотное, но надо. Куда денешься.

Часа полтора он согласовывал, убеждал, рассказывал, кое-кого приструнить пришлось. Ишь ты, перестройка. Я те дам «перестройка». Сказали выступить – готовься, да говори что надо, а не так себе. Перевёл дух, глотнул чайку наспех, и к директору.

– Геннадий Павлович, вроде всё готово, всем задачи поставил, надо ещё в клуб, столовку и на базу заскочить.

– Кто приедет? Да этот, как его, Сергеич. Да, Николай Сергеевич, заведующий отделом. Мужик нормальный я его знаю, беру на себя. Вы-то слово скажете? Как в прениях? Я Николаю Сергеевичу доложил, что вы основной докладчик. Он удовлетворился, вопрос-то очень важный. Виноват, виноват. Но прошу вас. У вас же есть материал с прошлого собрания! Ну и что, что люди слышали, обком ведь не был на последнем собрании. Ну, я прошу вас. Ну, вот и отлично, спасибо, уважили секретаря! Я помчался?

Геннадий Павлович, помрачнел, пристукнул ладонью по столу, повернулся к окну, прикрыл глаза и притих. Так он успокаивался.

Если что-то его тревожило или беспокоило, он настраивался на какие-либо хорошие мысли, воспоминания. Правда, в последние годы их становилось всё меньше и меньше. Больше какая-то суета и хаос. Но отвлечься надо, а то можно и до инфаркта додуматься да испереживаться: «Всё, молчим. Итак. Завтра, завтра. Стоп! Так завтра мой день рождения. Вот напортачил себе, так напортачил».

– Любочка, – это он секретарше, – срочно ко мне Петра Петровича.

Пётр Петрович появился ровно через сорок минут.

– Уважаемый секретарь парткома, а что завтра за день, не скажете ли?

Петрович шкурой почувствовал подвох в словах директора.

– Так пятница. Двадцать восьмое октября. А что?

– Да ничего! Завтра я родился!

– Вот гадёныш! Не напомнил! Ну, я ему! – это он о начальнике отдела кадров; – ну, я ему!!!

И, не моргнув глазом, глядя в глаза шефу:

– Так мы знаем, народ готовится. А что случилось?

– Как что, в день рождения и актив? Как-то всё это неправильно.

– Геннадий Павлович, так вы же сами назначили день и час, я был уверен, что это вы специально, мол, отбомбимся и всё, отдыхай.

– Ну да, отдыхай, с вами отдохнёшь…

Геннадий Павлович вновь повернулся к окну и тоскливо посмотрел на осеннее небо, на суетящихся за окном людей. Да! Он промахнулся. Однако действительно ничего страшного не произошло.

– Ладно, проехали. Как там у нас в клубе, готовятся?

– Да, мы решили зрительный зал не занимать, обойдёмся актовым, человек около семидесяти будет, все поместятся. У Маши, в столовой, тоже всё в порядке. Заказал банкетный зал. В гостиницу позвонил, место забронировал. Вроде как всё крутится.

– А банкетный зал зачем?

– Так у вас день рождения, да и Сергеича всё одно кормить надо где-то.

– Ну, ты перехватил. Обсуждаем борьбу с пьянством и идём пить водку за здоровье докладчика? Так что ли?

– Да нет, вы не так поняли.

– Да всё я понял! Значит, так. Никаких банкетов. Не юбилей. В моей комнате, если хотите, соберёмся, только с газировкой. Ясно?

– Куда уж яснее.

– Всё, давай до завтра. Мне ещё поработать надо. Пока.

– Любовь Андреевна, зайдите.

Время было уже позднее, секретаршу надо было отпускать, и директор, распорядившись по некоторым срочным служебным вопросам, заперся в кабинете готовиться к собранию партийного актива.

Утренняя суета следующего дня ничем не отличалась от предыдущего. Разве что ежесекундное напоминание о том, что он имел честь в этот день родиться. Огромный букет на столе – Любочка расстаралась. А дальше вновь пятиминутка, затянувшаяся у директора на час. Звонки, разговоры, посетители и бесконечные поздравления по телефону, при встрече в коридоре и даже на лестничной клетке. Всё это к обеду уже утомило директора.

– Люба, никого не пускай и не соединяй ни с кем. Дай мне полчасика передышки. Договорились?

Закрыв глаза, как некогда делал замечательный Штирлиц, Геннадий Павлович постарался расслабиться.

Не прошло и десяти минут, как в дверь постучались. Приехал заведующий отделом обкома Бортников Николай Сергеевич. Он, широко улыбаясь, шумно, как свой человек, вошёл в кабинет директора.

– Имениннику пламенный партийный привет.

Он обнял директора, расцеловал в обе щёки.

– От Первого и себя лично. Да что там, от всего областного комитета партии поздравляю вас, Геннадий Павлович, с днём рождения. Желаю успехов в вашей очень важной работе, бодрости духа, семейного благополучия! С днём рождения вас.

Обернувшись к своему помощнику, взял букет и вручил его имениннику. В кабинете почувствовался аромат цветочной свежести.

Настроение у директора понемногу стало улучшаться, усталость прошла.

– Спасибо, дорогой Николай Сергеевич, тронут, весьма тронут.

Кабинет наполнился людьми, пришли заместители Геннадия Павловича, секретарь принесла поднос с чаем, пирожные, сахар. Народ расселся за столом.

– В другие времена и чарочку бы налили, но нынче нельзя. Перестраиваемся. Мыслить начинаем по-новому, – прихлёбывая чаёк, рассуждал обкомовец.

– Да, не те нынче времена, – с некой тоской в голосе поддержал гостя секретарь парткома.

– Помню вот…

– Петрович, – оборвал директор, – а у нас как там по активу, всё готово?

– Да, да, сейчас проверять пойду. Можно, Николай Сергеевич?

И секретарь парткома ретировался за дверь. Действительно, пора было уже и в клуб идти.

Собрание началось. Народ, понимал: чем организованнее всё пройдет, тем раньше люди по домам разойдутся: пятница как-никак, конец рабочей недели.

Ровно в шестнадцать партактив собрался в актовом зале.

Директор, периодически поглядывая на лежащую перед ним стопку листов, начал доклад. Ничего свежего, естественно, люди от него не слышали, разве что пожелания перестраиваться, по-новому смотреть на жизнь, мыслить по-новому, звучали не так убедительно, как три года назад, в апреле восемьдесят пятого года, когда только заговорили о перестройке. Народ сидел и слушал внимательно. Так надо.

– Однако кое-где кое-кто хотел бы вернуться к старому, поощрять пьяные застолья, проходить мимо пьяного дебоша и бытовых развратов на почве пьянства. Не бывать этому! Не допустим! (Аплодисменты)

В таком духе директор, грозно сверкая глазами, продолжал ещё около тридцати минут. Досталось всем. Уборщице Комковой, попавшей в милицию в прошлом году за продажу самогона, столяру Максимычу, заснувшему на верстаке после пьянки. Всем.

Выступившие в прениях так же гневно рассуждали о вреде пьянства. Все были согласны с тем, что надо работать ещё лучше и ещё энергичнее. Дать настоящий бой пьянству и тем, кто злоупотребляет спиртным.

Порадовал всех секретарь комитета комсомола:

– Мы, комсомол, и свадьбы теперь будем проводить без спиртного, только квас и газировка.

Из зала кто-то: «И кто на эти свадьбы пойдёт?»

Всем стало весело. Зал оживился.

Однако в основном все говорили правильно и коротко. Хотелось домой.

Наконец на трибуну поднялся представитель областного комитета КПСС.

– Вижу, правильные вещи говорите здесь, товарищи. Есть уверенность, что решение Центрального Комитета КПСС по борьбе с пьянством и алкоголизмом понимают в вашей партийной организации верно. Спасибо вам за это понимание.

Николай Сергеевич ещё долго и довольно нудно призывал к решительной борьбе с огромным злом, чуждым социализму явлением – пьянством.

Наконец решение принято, народ потянулся домой.

– Николай Сергеевич, Пётр Петрович, задержитесь, пройдёмте в мой кабинет. Надо посоветоваться по некоторым вопросам. Пётр Петрович, пригласите наших. Ну, кадровика, зама по науке, снабженца нашего уважаемого, военпреда. Жду через десять минут. Пошли, Николай Сергеевич.

Ровно через десять минут все собрались в тёмной комнате, рядом с кабинетом директора. Начались торжества.

Коллеги по работе подарили своему шефу огромный самовар, стопку книг из серии ЖЗЛ – их директор уже много лет собирал. Звучали добрые, хорошие, значимые слова. Директору всё это было весьма лестно и приятно. Вот только блеска в глазах тостующих, обычного праздничного блеска, не было.

Чай, кофе, газировка, «Буратино». А где привычные водочка и коньяк? Где, спрашивается?

Нельзя. С нас люди пример берут. Вот так-то.

Через двадцать минут откланялся старший военпред Соловьёв.

– Геннадий Павлович, спасибо за стол, за приглашение. Ещё раз с праздником вас, здоровья, семье благополучия. Всего доброго, домашние ждут. До свидания.

Сергея Фомича Соловьёва дома никто не ждал: жена в отпуске, детишки давно выросли и в столице пристроены, учатся. Но так стало тоскливо и горько от этих пирожных полковнику, что решил он забежать в столовую – там всегда стопочку-другую нальют. Как-никак, к руководству он по должности относится. Уважают его. Уважают все и везде, в столовой тоже.

Распростился с коллегами и Кузьма Ильич Видный.

– Дела! Надо ещё с документами посидеть. Вы уж, Геннадий Павлович, не ругайте. Здоровья вам и только здоровья. Успехов в работе, а мы уж вам всегда поможем. Мы же не только коллеги, но и друзья. Друзья по-другому не могут. До свидания.

Дел у Видного всегда была куча, кадровик, как-никак, однако сегодня что-то не работалось, да и домой не тянуло. Жена опять перегоревшим торшером попрекать будет, да и полочка на кухне не прибита. Домой идти не хотелось. Душа требовала продолжения, да нет, требовала начала банкета. Тем более, отмазка готова: у шефа день рождения. Можно и рюмочку принять. Вот только куда пойти? В ресторан? Нельзя, люди увидят, жене доложат в момент. Надо идти в столовку. Там всегда примут. Да и не заметно, вход есть отдельный.

Иван Петрович Прянев откланялся вслед за кадровиком.

– Дочь завтра уезжает. Проводить бы надо, Вы уж извините, надо. Спасибо за угощение. Здоровья вам Геннадий Павлович, успехов. Ну, я пошёл.

У тщедушного Прянева сегодня с утра было неотвратимое желание напиться, да так, чтобы забыть всё, что произошло вчера дома.

Дело в том, что жена его, приехав домой после отпуска, вчера заявила, что уходит. Надоела ей эта деревня, где она всю свою молодость загубила, а потому, пока ещё не превратилась в дряхлую старуху, уезжает к маме в Москву. Вот так она оценила их восемнадцать супружеских лет, его непомерный каждодневный труд на благо семьи и для семьи. Он ежедневно упирается, всё тащит в дом, каждую копеечку, всё для жены и единственной дочери. И на тебе, благодарность, вот тебе ответ. Уходит, видите ли. Снюхалась, стерва, с кем-то в санатории, вот и всё объяснение.

Иван Петрович, одевшись, быстрым шагом двинулся в сторону столовой.

Компания поскучнела. Пора, видимо, расходиться. Однако настроения покидать уютную комнатку Геннадий Павловича не было.

Выручил всех начальник отдела снабжения. Эдуард Матвеевич всегда остро чувствовал настроение людей, нюх был у него на это какой-то особый. Вот и сейчас с обворожительной улыбкой он говорил:

– Геннадий Павлович, ну что мы как не свои, сидим вот молча, думаем о разном. Мы что же, не люди, не можем за ваше здоровье граммов по пятьдесят коньячку выпить? Как-то не по-людски всё это. Серьёзные люди. Какой же тост за хорошего человека да с пустой рюмкой? Это что же, пьянство? Негоже так. А как вы думаете, уважаемый Николай Сергеевич?

Присутствующие с надеждой глянули в сторону обкомовского работника.

Значительно помолчав, тот встал.

– Что же, здесь очень серьёзные люди собрались. Я думаю, русских традиций не следует нарушать, не нами они выдуманы. По пятьдесят капель и я не прочь.

Не прошло и пяти минут, как стол был накрыт. Всё ж быстрый мужик этот Матвеич, всё у него готово, всё под рукой, молодец, настоящий мужик. Всё может, молодец!

Дела в компании пошли веселее. На столе лимончик, сервелат, курочка копчёная, баночка паштета, хлеб, яблочки. Когда он всё это принес? Секрет. Так может только Эдуард Матвеевич, наш Эдик.

Ну, за здоровье!

Вот и вторая бутылка на столе. Разговор пошёл задушевнее, более открытый. Несмотря на осеннюю вечернюю прохладу, стало жарко.

– А знаете что? – это Геннадий Павлович, – может, пройдём в столовую, что же мы на пустой желудок коньяк пьём? Да и гостя покормить надо. Как, секретарь парткома, а? И нам горяченького не вредно поесть.

Коллеги суетливо и шумно засобирались. Прав директор. На пустой желудок как-то неудобно выпивать, да ещё коньяк. Надо идти.

А в это время в столовке, в отдельном зале, где обычно в доперестроечные времена проходили различные мероприятия с горячительным и где обедало в будни руководство, тоже не было скучно.

Как бы случайно встретившиеся военпред, кадровик и зам по науке уже допивали первую бутылку водки. Причём это не была просто пьянка: первым тостом сослуживцев было пожелание здоровья директору. Уважали его коллеги по работе, очень уважали.

Директор столовой Мария Ивановна, в просторечии Маша, принять гостей была готова всегда. У неё так же, как и у Эдуарда Матвеевича, нюх был что надо.

Маша как чувствовала, что придут клиенты, придут обязательно, и двух девчонок своих держала специально для обслуживания в этом зале.

Так и получилось. Сначала вон эти трое пришли, затем и сам директор с гостями появился.

Переступив порог, Геннадий Павлович удивлённо вскинул брови:

– Глазам не верю, вы же все по домам разбежались. Так дело было, секретарь?

Пётр Петрович рассмеялся.

– Разрази меня гром, если они не за ваше здоровье пьют. Ну, коллеги, как дела, как настроение?

В это время Маша и её девчата вовсю шелестели у стола. Запахло жареным. Поданы на стол мясо, рыба. Пахнуло копчёной рыбой. От Матвеича на стол коньяк и водка, да всё сверхкачественное. Слюнки потекли. О чём тут можно разговаривать?

Наливай!

Коллеги угомонились, расселись.

Слово взял Бортников Николай Сергеевич. Не был бы он аппаратным работником, если бы не описал международное положение, внутриполитическую ситуацию, связав всё с перестройкой и новым политическим мышлением. Завершил он своё выступление на пафосной ноте.

– За наше процветание, за наше великое государство!

Ну, как за это не выпить? Грех просто.

Не прошло и пары минут, как слово взял секретарь парткома. Директор, тронув его за рукав, слегка дёрнул.

– Ты, Петрович, поскромней да покороче. Знаю вас, сейчас тоже запоёшь за перестройку.

Тост Петра Петровича был на удивление задушевен и короток.

– За нашего боевого друга, за Геннадия Павловича! С днём рождения вас! Ура!

Застолье продолжалось. Коллеги расслабились, куда девалась усталость – настроение прекрасное, расслабленность полная.

Слегка опьянев, заместитель по науке облобызал директора:

– Геннадий Павлович, да я тебя никогда не подведу, всегда можешь на меня положиться.

– За нашего директора! За его здоровье!

Пошли перекуры. В коридор посмолить вышли военпред и секретарь парткома.

Зам по науке, обняв кадровика, со словами «Ты меня уважаешь?» полез целоваться.

– Да отстань ты, не девка я тебе, – обиделся Кузьма Ильич.

Обкомовец, наклонившись в уху директора, что-то ему с улыбкой нашёптывал.

Военпред шушукался с Машей. Разведёнка Маша так и стреляла глазками, так и сверкала. Будет дело, не скучно проведут время собеседники, это стало понятно всем.

Одним словом, всё было как у людей. Друзья выпивали, постепенно пьянели, закусывали, общались. Разговор становился всё громче и раскрепощённее.

О постановлении партии, предупреждающем о пьянстве как о зле, конечно, никто не вспоминал. Не до того было.

Вдруг в коридоре что-то грохнуло, послышался приглушённый сдавленный крик.

– Я тебе гад, насую сейчас, я тебе…

И глухие удары. Бах, бах…

Мария Ивановна бросилась к двери.

– Пётр Петрович, там Прянев бьёт Кузьму Ильича!

Секретарь парткома бросился разнимать дерущихся.

Выскочил в коридор и именинник.

– Отставить! Разошлись быстро. Пётр, бегом уводи обкомовского, не дай Бог, увидит. А вы, петухи, одеться и по домам! Завтра оба ко мне. Я с вами разберусь.

За столом, мирно положив голову рядом с тарелкой, со счастливой улыбкой посапывал ответственный работник обкома партии.

Дело к двенадцати ночи.

С трудом разогнав не на шутку раздухарившихся заместителей и коллег по работе, заботливо отправив Николая Сергеевича с секретарём парткома в гостиницу, директор устало присел на кресло.

– Ну, наделали делов. Завтра придётся расхлёбывать…

Наутро, с больной головой, Геннадий Павлович собрал участников вчерашнего мероприятия.

– Пётр Петрович, как там наш Николай Сергеевич?

– Да нормально, пивком с утречка отпоил его и отправил. Всё спрашивал, не допустил ли он чего лишнего.

– Ишь ты, хорошо расслабился, видать. Ну, а где этот ловелас Соловьёв? Он что же, забыл, как его жена в прошлом году жаловалась на его приключения? Ишь, любовник. Раздухарился на старости лет.

Однако эти слова упрёка прозвучали с некой завистью.

– Так нет его ещё. Подойдёт чуть позднее.

– Прянев, что за очки на носу? Сними. Боже мой, это что же за бланш у тебя под глазом? Ты с кем воевал? А у Кузьмича нет, случаем, синяка? Нет? Ну, слава Всевышнему.

– Один Матвеич в форме. Молодец.

Директор встал. Всё то, с чего он начал разговор, было лаской. Предстоял разнос. Подчинённые, понурив лица и вытянувшись в струнку, слушали речь директора. При всей интеллигентности Геннадия Павловича, говорить по-взрослому он ой как умел. Самые мягкие слова, сказанные им товарищам по вчерашнему застолью, были, простите за грубость, «идиоты» и «мудаки», ещё раз пардон. Дальше всё было «пи-пи-пи»…

– Так-то вы партийные решения выполняете? Пи-пи-пи… На кого я могу положиться? Пи-пи-пи… С кем я работаю?! Уйду! Уйду к чёртовой матери!

Уф. Директор сел за стол. Помолчал.

– Ну, что надулись, до обеда дотянете? Матвеич, баньку к часу подготовь, пойдём, продолжим дискуссию по борьбе с пьянством. Да пивка не забудь. Всё. Уйдите все с глаз долой.

Повеселев, мужики как-то разом повернувшись, задевая друг друга, рванули к двери.

Пронесло…

Геннадий Петрович задумался. Вот незадача, сам организовал пьянку, своими собственными руками напоил подчинённых, а они в благодарность передрались. Один вон спьяну за титьками погнался. Где он там болтается?

Вот так, своими собственными руками, организовал борьбу с пьянством, борьбу со спиртным. И как? Путём непосредственного уничтожения водки и коньяка за столом?

Поделом тебе, дурак старый, умнее будешь.

Он поднялся, потянулся.

Ладно, всё. Забыли.

Пройдено.

Пойдём в баньку.

Жестокая шутка

Вот Вы в туалете, пардон, после того, как оправились, что делаете?

Правильно, и я так же. И, кстати, все так делают.

Надо же убедиться, что вы не просто так зашли в это помещение.

Значит, что?

Значит, вы обязательно посмотрите в унитаз.

Что это?

Это – безусловный рефлекс.

И вы уверены, что есть ещё и условный?

Конечно.

Мой приятель любил шутить: «В обед садишься за стол – правая рука к рюмке тянется». Так вот, это – условный, то есть выработанный рефлекс.

А вот посмотреть, очистился ли ты в туалете – это веками выработанное в человеке, и, конечно, вполне естественное рефлекторное движение.

А теперь к теме.

Давно это было – дедов рассказ.

История не уникальна, о подобных проказах, повествовали не единожды. Но та шутка, как свидетельствовал дед, была весьма злой, жестокой и имела неприятные последствия для всех участников происшедшего.

Всех, кроме моего дедули.

Повезло мужику.

Итак, к рассказу.

Декабрь тысяча девятьсот тридцать шестого года, железнодорожная станция Новосибирск-2 Омской железной дороги. На этой станции её маленьким и почти незаметным винтиком трудился мой дедушка, Алексей Гаврилович.

Работа у него была не такая уж и сложная.

Путевой обходчик.

По совместительству он ещё и стрелочником выходил, если кто из рабочих заболел или запил. Дело своё он знал туго. Не пьянствовал, не опаздывал на службу. Одним словом, работал честно и добросовестно.

В тот день было снежно и холодно. Сибирские морозы в те времена были не в радость, минус тридцать и более градусов – это, так сказать, дежурный вариант, а тогда было под сорок. Да ещё метель.

На станции замерло несколько составов, в том числе шесть пассажирских.

Всё замело, и ничего было не видать, а потому деда со стрелок сняли – пути чистили дополнительные бригады – и поставили на проверку ходовой части вагонов.

Дело привычное. Обойти и обстучать колёса, осмотреть буксы. Чего уж проще?

Поезд «Москва-Чита», «дальнобойный», как его дед называл, стоял на крайних от станции путях.

Зимний вечер, темень.

Алексей Гаврилович, обходя состав от вагона к вагону, увидел тень, спустившуюся со ступенек одного из вагонов.

Тень вышла, потопталась, отошла чуть в сторонку, метров с десяток вдоль вагона, и замерла.

Дед так же притих.

Присел.

Скорее всего, хотя и было видно очень смутно, но это была женщина, причём в огромной шубе.

Тень присела и принялась приподнимать края шубы.

Ясно. Оправиться вышла.

Стыдливая.

Там, в вагоне, в общем-то, был туалет, но он не всегда работал, тем более на стоянке, а к станции бежать далеко и опасно, вдруг поезд тронется. Вот трагедия будет.

Тень покачавшись, замерла.

Ну, да, сейчас облегчится!

Что же, поможем.

Гаврилыч осмотрелся. В двух шагах от него лежала широкая лопата для уборки снега. Там же были лом, веники и ещё кое-какой уборочный инвентарь.

Дед мгновенно схватил лопату в руки и тихонечко внёс её под шубу.

Тень насторожилась.

Дед тоже замер.

Уф! Не заметила.

Сидеть в напряжении обоим – и женщине, и обходчику – было непросто.

Женщина хотела бы осмотреться, но не могла, огромная шуба и шерстяной платок полностью закрывали обзор. К тому же она была занята своими внутренними ощущениями, сами понимаете какими…

А дед боялся даже скрипнуть.

В душе он давился от смеха, понимая, что реакция женщины на…, ну, пардон, если она посмотрит на место, где должны лежать её испражнения (опять пардон), будет, мягко говоря, неадекватной.

Тень зашевелилась.

Всё. Надо убирать лопату.

Лопата потяжелела, дед это почувствовал и быстренько так выкинул её подальше. Сам тоже ретировался, но не очень далеко. Хотелось бы видеть реакцию дамы.

Как он и ожидал, реакция последовала и была чисто женской.

Что значит женской? Да очень просто. Мужик бы, не увидев своего добра, просто плюнул бы и ушёл.

А дама? Нет…

Она осмотрелась. По кругу прошлась. И если бы в этот момент поезд уходил, такая мелочь ею не была бы замечена.

Осмотревшись, сняла и перетряхнула шубу, да не один раз. Постояла. Вновь сняла шубейку, вновь перетряхнула.

Дед уж замёрз и, если бы не обогревающий и душивший его какой-то дикий хохот, он и остался бы здесь ледяной статуей.

Шуба медленно и неуверенно двинулась к вагону.

Уф…

Тут уж Гаврилыч понял, что он действительно превращается в ледышку.

Холодно, ужас!

Тень зашла в вагон.

Алексей Гаврилович, попрыгав на месте, чтобы хотя бы чуток согреться, метнулся к вагону.

Проводником в смене был его знакомый, Степан Матвеевич.

Чай нашёлся.

Железнодорожники отогрелись живительной влагой. Разговорились.

– А ты знаешь…

Дальше шёл рассказ о происшедшем. Друзья хохотали и просто валились от смеха.

– Матвеич, ну, я пошёл, домой надо бы поспеть, совсем темно и холодно становится.

Друзья распрощались.

Но «железка» – это такое место, где повеселиться готов каждый. Скучно здесь бывает, а вот ежели повеселиться, так это от души…

Поезд тронулся, не прошло и двух часов.

Степан Матвеич пошёл по вагону.

Стоп!

Вот она, шубка. Правда, теперь уже просто накинута на плечи миловидной женщины.

– Кто чайку? Чаёк, прошу. Кто желает, пожалте…

В плацкарте, где обосновалась дама, сидело восемь человек. Тесновато, конечно.

– Послушайте, – закинул пробный шар Матвеич, – а что у вас здесь так воняет? А?

Народ зашевелился, стал оглядываться. Смотрят друг на друга. Женщина сорвалась и с извинениями протиснулась к тамбуру.

Что уж она там делала, проводник не видел, но понимал – шубу трясёт.

Ухмыльнувшись, Матвеич вернулся в своё купе.

Поезд весело бежал по сибирским просторам. Ехать было ещё трое суток.

Друзья, не буду вас чрезмерно утомлять.

Матвеич к плацкарте подходил ещё не раз, и своих корешей – проводников соседних вагонов – он туда так же посылал, как на работу.

А что у вас здесь так воняет, а?

Веселились они…

Ну, может, по-доброму, как они считали. А может, не от большого ума, что наиболее вероятно. Но веселились от души.

Реакция женщины всегда была одна и та же. Бегом из плацкарты и в тамбур. А в тамбуре – бой шубе.

Уже в Чите пришлось «скорую» даме вызвать. С сердцем проблемы.

И что вы думаете, на этом всё завершилось?

Да что вы!

Дама такой серьёзной оказалась и вредной, что, оправившись после больнички, решила разобраться с проводниками.

Подослала к ним доверенного человека и с его помощью выяснила, как над ней подшутили. Стоило это недорого, пару бутылей спирта, но дело того стоило.

У дамы в милиции сидел большой друг. Друг этот и отправил на нары двух проводников, по пять лет каждому.

А уж по какой статье – дед не рассказывал, тогда загреметь на пару лет было не проблема.

Про деда ни при разбирательстве, ни в суде и слова не было сказано.

Повезло?

Как бы не так.

Баба ушлая была, стыда боялась. А вдруг засмеют?

Не хотела она позора.

Дед о последствиях своей шутки узнал лишь спустя полгода. Год ещё ходил с оглядкой.

А что, если и его заметут?

Пронесло.

Вот такая история. Дед о ней особо не распространялся, а уж рассказывая мне, – было ему в ту пору под восемьдесят, – говорил: «Злая шутка была, жестокая шутка, нельзя так с людьми, нельзя».

И поговорить не с кем…

Соседка моя Мария Ивановна совсем загрустила. Раньше пулей металась, то в магазин, то в поликлинику, то на почту, то ещё куда. А тут, что удивительно, к лавочке её потянуло. Сидит одиноко, грустно так на народ смотрит, в глазах печаль. А в голове мысль (я это сразу раскусил): «Ну, кто поговорит со мной? Кто поговорить хочет, а?».

Дом у нас молодой, а потому суетливый, шумный, крикливый. Все куда-то торопятся, бегут, едут. Что им одинокая старушенция?

Кто работает, так те уж поутру раненько к метро да троллейбусам отбыли. Автомобилисты поурчали, побибикали и тоже убыли. Молодые мамочки детишек по коляскам – и в лес, на прогулку. Была в подъезде консьержка, баба Люся, так на прошлой неделе уволилась, и подъезд осиротел.

К полудню лишь дворник Хаит пыль у дома разгоняет облезлым веником. А с ним разве поговоришь? Узбек, по-русски ни в зуб ногой. Только кивает и улыбается.

А Мария Ивановна общаться желает! И немедленно.

Как она в нашем доме оказалась? Да просто всё.

Муж пару лет назад умер, и дети решили за счёт мамкиной квартиры расшириться. Трёшку Марии Ивановны разменяли на однокомнатную и двушку, а ту сразу со своей двухкомнатной обменяли на трёхкомнатную, но уже улучшенной планировки.

Всё правильно. Зачем ей огромная, но пустая квартира?

Дети и внуки довольны.

Однако правильно-то правильно, но после семидесяти – это уж слишком отважный шаг.

– Мария Ивановна, что грустим, что печалимся, что случилось, может?

– А… Это ты, сынок. Сядь, посиди.

Соседка пододвинулась, приглашая присесть. Её «сынок» меня всегда умиляло, мне уж за шестьдесят, а она «сынком» величает. Наверное, сохранился неплохо. Приятно слышать.

– Не захворали, часом?

Мария Ивановна молчала. А на глазах слёзы.

– Ладно, ладно, успокойтесь. Может, вам воды принести? А может, что болит? Так в больницу мы мигом. Что случилось Мария Ивановна?

– Да ничего, всё нормально, но тоскливо что-то на душе. Вы знаете? За неделю вы первый, с кем я говорю. Разве так может жить человек? Может, я спрашиваю?

– А ваши где?

– Мои-то? Мои смылись на курорты в Таиланд. Отзвонились лишь, что добрались нормально. Я их понимаю, сами хотят отдохнуть да детишек погреть на море. Пусть отдыхают. Не в них дело. Знаете, Павел, сегодня отделение Сбербанка после ремонта работать начало. Не были ещё?

– Да? Отличная новость, надо бы сходить, спасибо, что сказали.

– Вот я там побывала и расстроилась ужасно. Вам не понять.

– Так вы поясните, я мужик сметливый, пойму.

– Поговорить там в этом банке уже не с кем.

– Как так? Они что, опять закрылись?

– В том-то и дело, что работают. Всё чисто, светло, аккуратно, просторно, очереди совсем нет. То-то и беда, поговорить теперь не с кем! Раньше потолкаешься среди пенсионеров, пошумишь, всё по-людски себя чувствуешь. А сейчас взял номерок, присесть не успел, а слышишь: «А сорок пять, седьмое окно», а там девочка – «Слушаю?». Ну и что я ей скажу, все квитанции за этот месяц уже оплачены. А она: «Всего доброго, спасибо, что выбрали наш банк». И опять: «А сорок шесть, седьмое окно», то есть иди мол, Ивановна, домой. А я не хочу, мне поговорить хочется.

Я рассмеялся.

– Так нам всем радоваться надо, быстро работают – значит, наше время берегут.

– Какое время! У меня его и так в избытке. Я поговорить хочу, понимаешь? И ведь так почти везде сейчас, всё как на эскалаторе. Встал на ленту и всё, поехал, поехал, только за поручень держись, чтоб не грохнуться, не до разговоров. А я поговорить хочу.

Мария Ивановна начала понемногу отходить, слёзы высохли, глаза уж загорелись.

– Наш продуктовый закрыли, так?

– Ну да, закрыли. Так он совсем маленький был, десяток человек войдут и всё. Зато супермаркет вон в пятидесяти шагах, всё есть – бери не хочу.

– То-то и оно, бери не хочу. А поговорить с кем? Все занятые такие, бегают по залу с тележками. И заметь, на кассе очереди опять же нет. Раньше в нашем хоть скандалили, так посмотреть можно было, а теперь: «Спасибо, что выбрали наш магазин. Заходите ещё. Всего вам доброго». А поговорить с кем? На днях в собес наведалась – пусто, одни тётечки в окнах. А что я у них спрошу? У меня уж всё есть. Мне поговорить хочется, а там пусто, никого нет. Походила-походила, да и домой. На лавке вот сижу целый день, все куда-то бегут, все спешат, заняты, у всех своя жизнь, не до меня. А поговорить?

Мария Ивановна совсем пришла в себя. Улыбнулась, чуть поправила спинку. Я понял: человек пообщался, всё в порядке.

Мы ещё с десяток минут посплетничали с ней о том, о сём, про погоду вспомнили, про детскую площадку, которую никак ДЭЗ не отремонтирует, и так далее. Я пообещал зайти к ней на чаёк. Очень уж просила добрейшая Мария Ивановна.

А что?

Может, как-нибудь и забегу.

Распрощавшись, ушёл я, честно говоря, озадаченный.

Ясно, тоскует вдовушка-старушка, одиноко ей, понятно.

Дети тоже свою лепту в эту тоску зелёную внесли, и это тоже понятно.

Жизнь стремительна, всё же двадцать первый век на дворе: машины, компьютеры, смартфоны, мобильники. Всем некогда, и это так.

Но чтобы так вот воспринимать явные человеческие блага?

Вопрос.

Так что, если нет очередей, это хорошо или как?

А, впрочем, вспомните – это я тем, кто постарше. Вспомните наши очереди в той, прошлой жизни.

Противно было?

Конечно, мерзко, противно.

Но уж где-где, а вот именно в этих очередях точно можно было обо всём поговорить. Там тебе и консультации больных. Бесплатные причём. Там тебе и последние известия, да ещё с комментариями: «Я вам точно говорю!»

И что, и где купить, да ещё и почём, тоже тебе там скажут.

А уж устроиться на работу или куда пойти учиться, так в самый раз, именно в очереди тебе помогут.

И вот что я подумал: то был наш нынешний Интернет!

Но!

Что было в нём самое главное, а?

Да всё просто – он был с человеческим лицом!

Ну, я не прав?

Жизнь продолжается

Скромный бухгалтер небольшого коммерческого предприятия Смирнов Пал Палыч, отпраздновав шестидесятилетний юбилей, буквально через неделю был отправлен на пенсию. Решение директора стало для Смирнова полной неожиданностью. Нет, конечно, всё было по закону. Отбарабанил своё, заслужил отдых, отдыхай, значит. Положено так. Естественно, он без претензии, но кошки на сердце не то чтобы скребли, а просто рвали душу.

Как так? Верой и правдой служил предприятию двадцать шесть лет, ещё с советских времён. После Плешки пришёл в этот вот кабинет, только стулья менял, перемещаясь по кругу к заветному креслу главбуха. Восемь лет главным трудился, и вот на тебе, благодарность – выходное пособие, букет цветов, электрочайник и рукопожатие генерального директора. Иди, значит, Палыч, на заслуженный отдых.

Если что, звони!

Пока!

Умом понимал: молодёжь надо двигать, новые люди могли бы некий новый толчок фирме дать, они, эти молодые, многое знают, на многое смотрят другими глазами. Хотя что там, в бухгалтерии: дебет, кредит, касса, знай только документы, да дорогу в инспекции и фонды протори. Дальше всё идет по накатанному пути.

Но понял Пал Палыч: не просто молодняку шеф место готовил – дочурке кабинет расчищал. Вон и обучил её в вузе, отстажировал у друга на фирме. Пришло время, да к себе и поставил.

Однако сопротивляться бесполезно. В партком и местком не пойдёшь, нет их уж давно, и честно всё. Отслужил – дай другим место. Всё честно.

Но кошки…

Дома лёгкая паника. Новость для домашних стала полной неожиданностью. Жена просто не понимала, как можно вот просто взять и уволить человека. Дочь, та, правда, сразу сказала: «Пап, ну что ты хотел? Машку свою твой Фридман тянет, что тут не ясно?»

Надо же, как она догадалась? С лёту всё поняла. Вот тебе и молодёжь. Всё-то они видят да всё понимают.

Через день-два вроде как всё успокоилось, жена даже повеселела.

– Паша, а может, и к лучшему всё. Передохнёшь, дома посидишь, книги почитаешь, в поликлинику зайдёшь. Поди, лет пятнадцать у врачей не был. Домом, в конце концов, займёшься, полку на кухне поставишь, вообще по хозяйству нам с Нинулей поможешь. Правда, доченька?

– Папочка, мама всё верно сказала. Передохни, что, не найдется разве тебе работа? Вон, бухгалтеров всюду ищут, что ни газета, то ищу да ищу с опытом. И деньги уже другие предлагают, побольше, чем у тебя зарплата была.

Наверное, они и правы, думалось Пал Палычу, однако кошки по-прежнему занимались своим мерзким делом, скребли его болевшую душу.

По совету жены Пал Палыч, занимаясь оформлением своих пенсионных дел, решил посвятить время своему здоровью, да и домом заняться.

Будучи системным человеком (бухгалтерская служба научила), он составил перечень задач, разбросал их по дням, и сразу повеселел. График забит до отказа – это хорошо. Когда человек занят делом, это хорошо, это просто замечательно.

Итак, началась его новая жизнь, жизнь пенсионера.

Однако уже в поликлинике он понял: лёгкой эта жизнь не будет.

Оказывается, к врачам надо записываться, здесь такой порядок. Да ещё каждый врач кучу анализов требует. Так что эту задачу – то есть узнать, здоров ли ты – просто так не решить.

Ну что же, пойдём по порядку.

Так, где там наш терапевт?

Потрудиться Пал Палычу пришлось изрядно. Не будем перечислять его похождения. Они, кстати, оказались не такими уж и серьёзными, в Москве в этом деле наведён неплохой порядок. Оказалось, надо просто начать.

Наш пенсионер втянулся в режим.

– Машенька, я в поликлинику, буду к двенадцати.

И бегом, бегом…

Мало ли, что записан? Так и без очереди народ идёт: и ветераны, и инвалиды, и молодёжь, все пытаются протиснуться без очереди.

– Паша, иди ужинать!

– Нельзя, врач не велела на ночь кушать, и пить нельзя, кишку глотать буду, вроде в желудке какие-то проблемы…

Спустя три недели записочки к врачам кончились. Пал Палыч с хмурым видом тяжелобольного человека рассказывал о своём здоровье супружнице.

– Ты представляешь? Доктора удивляются, как я ещё живу. Что ни врач, то приговор: и сердце не так тикает, и в пищеводе дырки, и вены на ногах надо повыдёргивать. Катаракту нашли. Хронический бронхит у меня, оказывается. Нервы не в порядке, лечить срочно необходимо. Лекарств понавыписывали, с десяток таблеток ежедневно пить надо. Это же надо!

Только уролог молодец. Посмотрел анализы, пальцем поковырялся и говорит: «Не шестьдесят тебе, от силы лет тридцать пять. Так жене и передай».

И смех и грех!

Однако врачи – это специалисты, они всё знают, им надо верить, их мнение дорогого стоит.

И то, что это мнение действительно дорогого стоит, Палыч понял сразу, зайдя за лекарствами в аптеку.

Поразмышлял наш герой у аптечного прилавка, поразмышлял и сделал вывод: «Да ну их, шестьдесят лет жил – не болел, дай Бог ещё лет тридцать протяну». И рванул домой: начинался сериал «Глухарь», подсел на сериалы бывший главбух.

Однако пару пилюль для сердечных дел и ремонта желудка Палыч принимать начал, ну и, наконец, решил зубы подлечить.

У его жены, Марии Ивановны, в детской стоматологической поликлинике подружка отделением заведовала, вот к ней и был направлен молодой пенсионер.

С коробкой конфет, с широкой улыбкой на лице он заглянул в зубоврачебный кабинет.

Улыбку ему быстро подправили, и спустя четыре часа, уже с унылой гримасой и опухшей щекой, побрёл он домой.

Жене Палыч жаловался:

– И эта туда же: «Как ты с такой челюстью ещё по землице ходишь?». Они что, врачи эти, сговорились, что ли? В гроб хотят вогнать! Чем ей мои зубы не понравились, что она три штуки с ходу выдернула?

Но горевал Пал Палыч зря: в течение двух недель за относительно умеренную плату зубы его приобрели совершенно другой вид и, прямо скажем, блеск. Два моста слева, на его любимом жевательном месте, были оформлены из золота. Так что улыбка Палыча приняла действительно вполне понятный блеск.

– Пашенька, ты теперь, когда улыбаешься, напоминаешь мне громилу из того сериала, ну того, американского, ну, помнишь?

– Издеваешься?! Маша, замолчи! Не нравится – не смотри, сама направила к этой зубодёрше! Привыкай теперь.

Итак, пенсия оформлена, со здоровьем разобрались, даже полочку Пал Палыч прибил наконец-то на кухне, впрочем, и ещё кучу всяких полезностей дома сделал.

Вспомнил он и о своей большой библиотеке, коей в молодости гордился, но уж лет эдак двадцать не пользовался, жена только пыль убирала. А книги у него – супер, есть классика, есть фантастика (Нинок ею увлекалась), есть военные приключения, ЖЗЛ, ну и так далее.

За три дня Палыч проглотил своего любимого Драйзера: «Титан», «Стоик», «Финансист». Читал, конечно, по диагонали. Многое помнил чуть ли не наизусть. Но страницы, описывающие рождение банковского капитала, бирж, их крах и возрождение, перечитывал чуть ли не вслух. Как же всё здесь здорово написано! Многие строчки порой напоминали ему российские будни, новейшую историю, его жизнь, жизнь его семьи.

Вместе с тем настоящего успокоения душа его так и не получила. Ну – прибил полку, ну – прочитал книгу, телевизор посмотрел, в баньку сходил, с женой поболтал, смотришь – и день прошёл. А что завтра? А завтра то же.

Не то всё, не то.

Коты вдруг нет-нет да и опять душу растревожат. Не хватает ему чего-то, явно не хватает.

Прошло уже почти три месяца после расставания с любимым кабинетом в фирме, и сердечко опять стало ныть. Пал Палыч затосковал. Аппетит пропал, сон стал тревожным. И когда в одну из ночей ему приснились бухгалтерские счёты, Пал Палыч понял – что-то надо менять, не сможет он вот так вот пнём сидеть у телика и слоняться по дому в поисках работы и развлечений. Надо что-то делать.

Наверное, прежде всего следует поискать работу.

А вот и газета бесплатных объявлений. Что же, посмотрим?

Требуются, требуются…

Да, действительно, главбухи нужны.

Это уже другое дело, уже веселее. Настроение Палыча несколько поправилось.

Однако первые же звонки по указанным в газетах телефонам его озадачили. К вечеру он понял, что авторы объявлений – рекрутинговые конторы, а не фирмы. Его просьбы были выслушаны, но с руководителями фирм он так за день и не пообщался.

– Да, мы Вас поняли, спасибо за звонок, постараемся для Вас что-либо сделать, вышлите резюме на почту…

– А сколько Вам лет? Нет, нет, извините, мы не сможем Вам помочь, всего доброго…

Назавтра снова в бой. Уже другая стопка газет на столе. К вечеру Пал Палыч, очумев от вежливых и очень обязательных ответов, наконец, понял: никому он уже не нужен. Некий отработанный материал, «бывший главбух», пенсионер.

Ну и дела!

И такая тоска его взяла, ну прям не передать словами.

На следующий день он предпринимает последнюю попытку.

– Маш, а Маш, я, наверное, к своим схожу. Три месяца не общался, может, чем помочь надо, да и с ребятами поболтаю, а?

– Да конечно, сходи, сходи, дорогой, привет там от меня Софье Петровне передай.

Взяв торт и букетик цветов, испытывая естественное волнение, с мыслью – а вдруг он ещё нужен? – Пал Палыч отправился к прежнему месту работы.

В офисе, в бухгалтерии ничего не изменилось. Сотрудники встретили его приветливо, за чаем внимательно расспрашивали, что да как. Генерального и его дочери на месте не было. Оно и к лучшему, может быть. В общем, подышал Палыч атмосферой коллектива, где он долго-долго трудился.

И как бы этого ни хотелось в душе, ему, опытному старому волку, и пятнадцати минут хватило, чтобы понять: работа кипит, жизнь продолжается, и он здесь уже не нужен, здесь всё в порядке.

Через часик, с добрыми напутствиями от сослуживцев, но с отвратительным настроением он побрёл домой.

Поход этот, бессонница, дурные мысли, самоедство, которым он заразился в последние дни, немедля отразились на самочувствии. И сердечко стало ныть, и слёзы комком к горлу. Верно врачи сказали, болен он.

Впервые за три десятилетия Пал Палыч слёг. Маша «скорую» вызвала. Температура к тридцати девяти, кардиограмма плохая, слабость, все симптомы заболевания. Какого? Врач, поговорив с Марией Ивановной, констатировал: депрессия!

Ну и что делать?

Как что делать?

Лечить!

Мария Ивановна с дочерью долго шептались на кухне, куда-то звонили, опять шептались, не забывая периодически пообщаться с Палычем.

– Как, дорогой, как себя чувствуешь? Вот отлично, температура спала, прекрасно. А горло не болит? Поешь, давай, я тебе твои любимые пельмени сделаю. Паша, на, прими лекарство. Да! Надо! Никаких отговорок. Давай, пей…

И опять на кухню, и опять к телефону…

Звонок.

– Паша, тебя.

Вот так новость! Звонил Серёга, двоюродный брат из Сибири.

– Пашка, ты как? Здорово, дружище! Как болеешь? Да брось ты! С меня пример бери, сто лет не болею. Дом, охота, рыбалка, куры, свинюшки, и так далее. Давай ко мне! Так ты и не работаешь? Нет, нет! Никаких отговорок, давай, я тебе здоровье в момент подправлю. Никаких отговорок. Всё, жду. Дай Марии телефон.

Мария Ивановна ещё пяток минут пообщалась по телефону.

– Хорошо, хорошо. Конечно, конечно! Что привезти? Хорошо, я тебя поняла. Обнимаю, Светланке и старикам привет. Всё, пока!

Брат приглашал в гости, к себе в небольшой городок под Новосибирском. Как всегда, делал он это шумно, возражений не терпел.

А принимали сибиряки ой как тепло. По-сибирски, тепло и с размахом, во всю ширь русской души. Паша пару раз летал к брату, знал это гостеприимство, чувствовал его и желудком, и больной головой после застолий, но всё это от души. Так просто принято.

– Паша, а на самом деле, может, съездишь к брату? Не виделись ведь давно. Да и отвлечёшься от дел своих, родные места посмотришь, на могилку к деду и Марине Тимофеевне сходишь, а? Как ты?

– Да погоди ты, сорока, голова и так раскалывается, дай отдохнуть.

Паша повернулся к стене и сделал вид, что засыпает. Мария Ивановна, прикрыв дверь, тихонько вышла на кухню.

Как вы, видимо, и поняли, звонок Пал Палычу организовала Мария Ивановна. Она же и попросила Сергея отвлечь наконец-то брата от его горьких дум о работе, о своей любимой бухгалтерии.

Надо сказать, Серёгу особо упрашивать не нужно было. Парень компанейский, душа нараспашку, зычный голос, мощный смех. Его шутки и прибаутки знает вся округа, в друзьях-приятелях у него все: и соседи, и милиция, и егеря, и власти местные.

Кто не знает «Серёгу Охотника»?

Маша с мужем это увидели воочию, при последнем посещении сибиряков два года назад.

Она была уверена: мощный, активный Серёга выведет Пашу из депрессивного состояния, поможет наконец-то понять и почувствовать реалии жизни, смириться с положением пенсионера, да и начать простую, нормальную жизнь пожилого человека.

Паша к стенке-то отвернулся, но не заснул. Звонок брата чем-то сильно взволновал его, будто током ударила это могучая Серёгина энергия.

А почему бы и нет? Вот возьму и уеду А может, там вообще жить останусь. Там, на родине, где могил родных за три века полкладбища.

Что держит?

Да ничего.

Пенсионер! Во как гордо и значимо звучит.

Пенсионер!

Конечно, поеду! Что тут долго думать! Надо ехать. Всё, решено.

С этой успокоительной и радостной мыслью Пал Палыч и уснул. Сказались бессонные дни, моральная усталость, да и разговор с брательником несколько расслабил.

Проснулся Паша аж в двенадцать часов следующего дня. Слабости нет, голова не болит, настроение боевое.

– Маша! Ты где?

– О-о-о!!! Проснулся! Молодец, а я уж переживать стала. Надо же, почти шестнадцать часов спал. Как себя чувствуешь?

Палыч усмехнулся.

– Отлично, выспался прекрасно, и счёты уже не снились. Слушай, может действительно к Серёге рвануть? Уж очень просил подъехать.

– Конечно, езжай! Я бы с тобой тоже поехала, скучаю по сибирякам, но сам понимаешь, в школе вновь запарка, дел по горло. Езжай.

Все последующие до отлёта дни у Пал Палыча проблем было достаточно.

Прежде всего – билеты. Их надо заказать и выкупить. На всё время требуется. Далее. Купить подарки. Тоже непросто, родни ух как много. Всех расписали с Марией и определили примерно, кому что. Ну, и по магазинам побегать надо да поискать эти самые подарочки.

За хлопотами незаметно пролетели денёчки. И вот экипированный «от и до» Пал Палыч готов убыть на родину предков.

– Ну что же, присядем на дорожку.

– Паспорт, билеты, деньги, всё взял, не забыл?

– Пап, ты смотри, воду с собой не тащи, выпей до контроля и выкинь, всё одно не пустят с бутылью.

– Знаю, знаю.

– Однако всё, поехали.

Чемодан в багажник, сам на заднее кресло. Такси рвануло в Домодедово.

– Пашенька! Счастливой тебе поездки!

Несмотря на ранний час, в аэропорту Толмачёво Пал Палыча встречал весь цвет большого смирновского клана.

Впереди всех в куртке нараспашку сам Сергей, Сергей Дмитриевич Смирнов, если уж быть точным. Рядом жена Светлана, двоюродные сестры Палыча Маринка и Наташа, их мужья.

Растроганно братья обнялись.

– Серёга, ты бы ещё оркестр и ковровую дорожку к встрече организовал.

– А что, нужно было? В момент…

Шум, объятия, восторги…

– Ну ты хорош, мордаху вон нарастил, а животик, животик, как у деда, а…

– Паш, ты тоже не истощён, глаза, правда, почернели. Что, не выспался? Сейчас, погоди, приведём тебя в чувство! Куда первым делом едем, а?

– Что же тут гадать? В баню, конечно…

Смех, слёзы радости, вновь объятия.

Поехали.

Жил Сергей с семьёй в добротно срубленном деревянном двухэтажном доме, километрах в пяти от города. Участок – соток тридцать, куча строений на участке.

– Когда ты всё это успел? Два года назад ты же только строился, в городе в трёшке на первом этаже жил, так?

– Да долго ли умеючи? Оставил хату старшему, Саньке, и сюда, на просторы. Пойдём, посмотришь.

Экскурсия по усадьбе заняла больше двух часов, и всё это время Пал Палыч не переставал удивляться.

Баня, гараж, три теплицы метров по шесть длиной, огород, и не просто огород, а аккуратно выстроенные грядки, как солдатики на плацу Беседка с летней кухней, рядышком колодец, цветочные клумбы у дома – детище Светланки.

В просторном гараже – «Нива», снегоход, газонокосилка, несколько велосипедов. Бесчисленная охотничья и рыбацкая амуниция, удилища и прочая утварь. Всё аккуратно расставлено и разложено. Чувствовалось – хозяин во всём любит порядок.

Восхитил Пашу обстоятельно и очень грамотно сработанный в глубине двора ледник, то есть, ежели перевести на простой язык – это прилично заглублённое в землю строение, в котором поддерживается температура воздуха не более трёх градусов. В леднике, как в хорошем убежище, хранилось у Серёги всё: овощи, фрукты, уже новый урожай, но кое-что ещё с прошлых лет, всё в отличном состоянии.

Чуть ближе к выходу – где потеплее, градусов десять, в кладовой стояли многочисленные закрутки. Это было настоящее царство: и огурчики, и помидорчики, капуста квашеная, грибы в банках и бочонке, мочёные яблоки. Стояли бутыли с крепкими настойками и домашним вином.

– Серёжа, остаюсь здесь! В этом убежище можно месяцами жить, только гальюн надо построить.

– А то! Ещё не то увидишь!

Недалеко от дома, позади гаража, стояла бревенчатая, довольно просторная пристройка.

– Как думаешь, что там?

– Да кто ж тебя знает? Может, ты там трактор держишь, – предположил Паша.

– Ну, это ты перебрал! Заходи, прошу!

Вот это да! Да здесь и курятник, и крольчатник, и даже парочка баранов. И главное, всем места хватает. Внутри строения размещён сеновал, мешки с кормами лежат.

– Серёга, я молчу! Кулацкое подворье, да и только.

Хозяин этого богатства лишь усмехался.

– На, братуха! Ты руки, руки мои посмотри.

Он показал свои натруженные ладони.

– Вот со службы ушёл, пенсионер, силы-то девать некуда, и тружусь на благо семьи и дома. Так-то! Работаем, все работаем, потому и живём долго. Однако заговорились мы с тобой, в баньку теперь, в баньку давай, с дороги парок не помешает. Я тебя сейчас так отделаю, о-го-го!!!

Пал Палыч был на верху блаженства. Настоящая сибирская баня! Это как раз то, что не просто ему было сейчас нужно – это было крайне необходимо, это было сейчас его главное и очень важное лекарство!

– Поддай парку!

– Ух!!!

– Поддай ещё…

И в купель, вода холодная, аж мурашки по телу. Полное блаженство. Что ещё нужно?

– Залазь на полок, ложись, уж я тебя…

– Ух, ах!!!

Блаженство. Такого чувства Паша не испытывал уже очень давно. Блаженство!

– Всё! Баста! Хорошего понемножку, по кваску – и к деду. Нас Смирновы-старшие ждут. Вперед!

Приём Пал Палыча действительно был по-сибирски радушным, по-семейному добрым и трогательным.

Вся его родня большой семьёй собралась у главы дома, у Дмитрия Гавриловича. Хозяин, несмотря на возраст – а ему почти восемьдесят семь – был бодр и подтянут. С улыбкой, коротко расспросив Пашу о семье, о здоровье, о московской жизни, пригласил к столу, и сам с супругой Настасьей Тимофеевной сел рядом.

Таких яств, что разместились на праздничном столе, Паша давно не видывал. Конечно, в Москве они не помирали от голода, на еде никогда не экономили. Но где ещё можно вот так вот по-простому поесть соленые грузди, домашнюю буженину, развалистую шикарную картошку с укропом?

А пельмени! Только разок их попробовать, нет, даже не поесть, а вдохнуть аромат, и… ты на пике наслаждения. А домашний квас! Это же уникальный напиток.

Вот чего дед не терпел, так это, как он говорил, «казёнку», то бишь водку. На столе стояли пара бутылок самодельной крепкой настойки и домашнее вино.

– Не баловать: по рюмочке – и хватит! – это требование Дмитрия Гавриловича здесь, в этом доме, было святым. Хотя, впрочем, гостя это не касалось. Серёга периодически подливал брату и приговаривал:

– Ты давай, брат, пей, пей да закусывай! Как тебе стол, а? Так-то, не то что у вас там, в Москве, одни бургеры и чипсы. Давай, брательник, налегай.

Пал Палыч всех их любил. И своего дядьку, добрейшего Гаврилыча, и супружницу его, тётку Настю. Обожал Серёгу, своих сестричек, их детишек. С умилением смотрел на малышей, уж чьи они, он не помнил: много их в смирновском клане. Всех их он обожал.

Нет, не выпитое бурлило и радовалось в нём, нет. Это его кровь, его душа, его корни, всё восторгалось! Он блаженно улыбался. В теле торжествовали покой и умиротворённость.

Тосты за столом не очень приветствовались, так, фиксировались пожелания здоровья, больше кивком головы да улыбкой. Стол есть стол, здесь едят. Едят степенно, не спеша, без шума и песен. Стол есть стол.

Всё же Паша попросил слова. Не мог он не сказать этим простым, замечательным, родным людям слово, просто не мог.

– Дорогие мои…

А в горле, как затычка, ком, руки ослабли, на глаза медленно стала опускаться некая поволока.

Народ всё понял.

– Пашенька, спасибо тебе, спасибо, что приехал!

– Спасибо большое!

– Будь здоров, дорогой!

Брат обнял и расцеловал Пал Палыча.

– Молодец! Трибун! Цезарь! Так всё кратко и правильно сказал. Спасибо, Пашка!!!

Второй и третий день Пал Палыч гостил у сестёр. Тот же богатый и чрезвычайно обильный стол, те же добрые слова, то же домашнее тепло. Не мог отказать Палыч, не зайди он в гости – обида будет смертельная. Хоть и сидели вместе у деда, но здесь совсем другое.

Здесь уже своя семья.

У Маринки трое внучат. Целый домашний концерт дяде Паше устроили. Они, оказывается, и поют, и, хоть одним пальчиком, но на пианино играют, причём не «Чижика-пыжика», а что-то серьёзное. И с таким видом всё делают, будто на заключительном концерте конкурса имени Чайковского концертируют.

Наташка свой дом показала. Маленькая квартирка, всего две комнатёнки в хрущёвке. Но как отделана! Мастеровой у неё мужик, парень что надо. Всё своими руками, даже мебель. Всё добротно, красиво, просто загляденье. Наталья рассказывает, а муж её Иван скромно сидит в кресле и внимательно так на жену посматривает. И всё в этом взгляде: и уважение, и любовь, и трогательная забота. Более тридцати лет вместе живут. Когда говорят «живут душа в душу», так это о них: по шестьдесят обоим, а посмотришь на них да пообщаешься – о возрасте забываешь.

Внучата тоже есть, но при делах, с родителями, не было их в тот день у Наташки.

Сходили они с Сергеем на старое кладбище. Поклонились своим прадедам, дедам, дядькам и тётушкам. За три века уже двенадцать семейных захоронений их рода. Все могилки простые, без мрамора и гранита, но чистенькие, ухоженные. Оградки подкрашены, в баночках у надгробий цветы, где искусственные, а где и живые.

Прикосновение к таинству общения с прахом родных тяжёлым было для Пал Палыча. Тот же комок у горла, слёзы на глазах.

Помолчали они с Серёжей, медленно побродили вдоль могилок и пошли в сторону города.

– А это место помнишь? – Сергей указал в сторону строящегося микрорайона.

– Вроде не припоминаю. А что это за место?

– Так здесь дом деда был, смотри, вон тот дуб. Да нет, левее, видишь, здоровый такой дуб? Он рос во дворе у деда.

Да. Всё настолько изменилось, что узнать дедовы родные места уже просто невозможно.

– А дуб всё видит, всё помнит. Как мы с тобой, Пашка, на нём сидели в засаде, а родители искали нас повсюду.

– Так тебя потом ещё за эти прятки и выпороли. Да, Серёга?

– Было такое!

Незаметно пролетела неделя. Паша не только погостить у всей родни успел за эти дни, но и по хозяйству, как мог, помогал Сергею. Правда, с непривычки спина побаливала, руки слегка дрожали, но зато аппетит, сон – особенно сон – были отменными. Какие уж там счёты или бухгалтерия? Ему по ночам уже ничего не снилось. Вот что значит свежий воздух и труд. Вот он, главный доктор.

Ну, и наговориться братья смогли. Почитай, все темы затронули, от международных дел до семейных проблем и вопросов. Серёга больше слушал, а уж Пал Палыч всю душу излил, и про работу, и про здоровье и так далее.

Чтобы гость не заскучал, Сергей подготовил ему подарок.

– Завтра, Паша, идём на охоту. Как тебе такое предложение, а?

– Так я без ружья, и стрелять совсем не умею, не был никогда на охоте, – слегка растерялся Пал Палыч.

– Зачем тебе ружьё, ружьё у меня будет! Охота, брат, это такое, такое… Одним словом здесь не скажешь. Вот, к примеру, знаешь ли ты, что день, проведённый на рыбалке, в счёт жизни не заносится? Знаешь? Это один умный человек сказал. Так же и с охотой. Я в году рыбачу и охочусь около двух месяцев, ну, это если все дни сложить, сам понимаешь. Значит, в году ты живёшь двенадцать месяцев, а я около четырнадцати. Есть разница, а? Так-то!

Выезжали в три часа дня. Предстояло преодолеть пятьдесят вёрст до охотничьей базы, там уже будет ждать народ. Как Серёга сказал: «Мои товарищи-друзья, коллеги по охоте». Ожидается всего с Пашей шесть человек.

– А больше и нельзя, утиная охота – дело опасное, народу много не должно быть. К пяти подъедем, перекусим, егерь поставит по точкам и в четыре утра на отсидку, в камыши. Утку будем брать.

Как и планировали, в пять были на месте. Здесь уже собрались Серёгины друзья-товарищи.

Серёга представил им брата.

– Пал Палыч, экономист из Москвы, консультирует бизнес.

У Паши аж дух захватило. Во врёт, и не краснеет даже.

– Молчи, так надо. Мне надо, понял, – шепнул Сергей брату.

Охотники чопорно раскланялись с Пашей.

– Ну что, к столу. Где там Иваныч?

Паша понял: брательник его здесь, в этом коллективе, душа компании.

Примчался егерь, Михаил Иванович, коренастый крепыш неопределённого возраста.

– Сергей Дмитрии, вы пока устраивайтесь, я шурпу уже сготовил, чаёк вот поставлю и всё, секундочку…

Охотники шумно зашли в просторное охотничье зимовье, так называемую «базу егеря», начали распаковываться и готовиться.

Нет, пока не к охоте.

Из котомок и рюкзаков на стол, огромный тёсаный стол, накрытый грубой холстиной, выложены домашние заготовки: хлеб, сало, помидоры, огурцы, одним словом, у кого что есть. Стол стал напоминать праздничный, как на ужине у стариков Смирновых.

Появился егерь, по мискам разложена замечательная охотничья шурпа. Как сказал Серёга, фирменное блюдо Михал Иваныча.

Спиртное тоже было, но чисто символически, так сказать «за знакомство» и «за удачу».

Под рюмочку, как и вполне естественно, пошли охотничьи разговоры да байки. Причём байки-то понятны, посмеяться можно, однако охотничьи термины Паше знакомы не были. Засидка, скрадок, ногавка, подсадка, подранок, семёрка, тройка и так далее. Что это всё значит, Паша понятия не имел, но кивал с умным видом.

– Да уж…

– Как говорится…

– Однако…

Охотники всё обсудили. Засидки всем известны, обговорили, кто где находится. Маршрут перелёта уток так же знаком.

Всё.

Чуток передохнём, и в скрадки. Паша теперь уже понимал, что это такое.

Всё, друзья, отдыхаем.

От переизбытка живительного кислорода, от этой девственной чистоты и тишины леса Пашу сморило мгновенно. Да и рюмочка настойки тоже, видимо, помогла.

Заснул наш герой.

И впервые за всё время гостевания ему снился сон.

Лес, озеро, они с Машей сидят на берегу. Рядом у костра Сергей и Светлана. Издалека звучит песня:

«Из-за острова на стрежень На простор речной волны…»

По озеру плывут лодки. Вот его отец с мамой, а вот и дядька Дмитрий с тёткой Настей. Следом лодка с кучей детишек, лиц не рассмотреть, но все наши, смирновские. И салют…

Бах, бах!!! Ещё раз бах и снова грохот.

Паша вскочил.

– Надо же, салют приснился.

А грохот продолжался.

– Так это стрельба!

Паша вспомнил, что он на охоте, с Серёжкой. Но где охотники?

Он осмотрелся. В избе пусто. И только теперь до него дошло, что охотники ушли и уже бьют уток на реке.

Как же так? А почему его не взяли? Да и так тихонечко растворились, он совсем ничего не слыхал.

Незадача!

В избе пусто, никого нет, дверь открыта.

Часика через два послышались голоса и, конечно, самый зычный и раскатистый – голос Серёги.

– Пашка, ну ты даёшь! Мы так и не смогли разбудить тебя. Ну ты и заснул. Молодец! Всё на здоровье, всё правильно. Что, охота как? Да так, не очень, но пару уток сшибли. Да вот они. Сейчас Михал Иваныч подкоптит, попробуешь, что такое копчёная утка. Объедение, вот увидишь.

За шумными разговорами, впечатлениями и веселыми шутками время летело незаметно. Пал Палыч успел познакомиться, пооткровенничать и даже подружиться с охотниками.

Замечательные люди! Может, немного грубоватые, но какие открытые, добродушные, сильные духом, крепкие люди. Сибиряки, одним словом! Настоящие сибиряки!

Теперь он понял, почему день охоты или рыбалки (правда, рыбку он ещё здесь не ловил) не заносится в счёт жизни.

А ведь и ему не зачтётся!

Боженька и ему отпустил ещё денёчек жизни.

Вот этот день, день охоты, день общения с этими замечательными людьми – это нечто большее, чем просто жизнь, это и есть та питательная среда, тот источник, живительный источник, что делает нашу жизнь интересной, значимой и просто продлевает её. Вот так, так и не иначе.

– К столу!!!

Это Михаил Иванович зовёт гостей.

– К столу. Утка готова.

Какой аромат, какой замечательный аромат! Это утка. Паша пробовал утку и раньше. Яблоками их дома фаршировали, просто ели утятину. Но такого аромата те жирные московские утки не имели.

Вот что значит природа, лес и дичь.

Что же попробуем.

– Друзья, – это Серёга тостует, – друзья, с удачной охотой вас, за здоровье, за нашу дружбу, за вас! Позвольте нашему гостю Пал Палычу, московскому гостю, передать первый кусочек дичи, – и, оторвав от утки чуть ли не половину, передал кусок Паше.

– Ешь, Паша, на здоровье!

– Ура!!!

Под эти замечательные слова опрокинуты рюмки, и Пал Палыч вцепился зубами в кусок.

Боль пронзила челюсть мгновенно. Паша аж скривился и инстинктивно открыл рот. Вместе с добротным куском утки в металлическую чашу со звоном изо рта упала его новая золотая коронка, с любимой левой, жевательной стороны.

Народ выдохнул.

– Ух…

Не предупредили охотники новичка, что осторожно есть надо, живность на охоте может быть нашпигована дробью, невозможно всю её выбрать из утки. И не один охотник, да и не раз, прошёл через такие испытания. Вот и Паша попался.

– На, запей, – Серёга передал Паше стакан, до краёв наполненный жидкостью, – лекарство это, всё враз пройдет, вот увидишь.

Пал Палыч в пару глотков опустошил стакан. Теперь уже не челюсть, а горло и дыхалку свело.

– Так спирт это! Ты что…

Однако прав был Сергей, минут эдак через пяток действительно всё отпустило. И так хорошо стало Пашке, так приятно…

Что зуб!

Да вставим, не впервой!

Зато какие люди здесь и сейчас, какие люди!

Паша вновь всех их любил, любил как своего брата и его супругу, как дедов, сестёр, племяшей и внучат. Всех, с кем ему здесь, на сибирской земле, довелось общаться.

Домой охотники приехали поздно вечером. Паша, сжавшись в клубок, мирно посапывал на заднем сиденье автомобиля. Снов он не видел, и спал крепко, Серёжа едва его растолкал.

Время неумолимо бежало. Пора и домой. Соскучился уж Пал Палыч, по жене соскучился, по дочери.

Да, отдохнул и будет, пора домой.

Расставание было не менее трогательным, чем недавняя встреча. Паша успел привыкнуть к этим родным для него людям, так тепло и заботливо принявшим его.

– Паш, ты уж того, береги себя, да чёрт с ней, с этой работой, живи, отдыхай. Что ещё надо человеку? Семья есть, дом есть, всё в порядке. Главное – не жуй себя. А хочешь, приезжайте все вместе да живите у нас, сам видишь, места вон сколько.

Павел слушал брата, слушал внимательно и понимал: брат прав, жизнь продолжается. Ещё не время горевать, здоров, как бычина, крепок, живи да радуйся. Прав Серёга, ох как прав.

И так ему стыдно стало. Стыдно за свои слабости, за свои переживания и бессонные ночи, за то, что попусту родных там, в Москве, изводил своими переживаниями и тревогами. Паша чувствовал, как от стыда этого лицо его наливается краской.

– Братишка, что с тобой, нездоровится? Паша?

– Нет, Серёжа, это от чувств. Ты всё правильно сказал, спасибо тебе. Спасибо за приём, за душевность вашу. Спасибо, дорогой.

Через шесть часов его встретила Москва, встретила не очень приятной осенней погодой, слякотью, мелким дождём. Но всё же погода не могла испортить настроение Пал Палыча.

Выздоровел он, окончательно и бесповоротно выздоровел.

Всё будет в норме.

Зуб починим, работу найдём, не беда.

Главное – есть любящие его родные, его семья, его дом, вот они, его главные и настоящие ценности.

Жизнь продолжается!

Майдан. судьбы простых людей…

Добро и любовь должны править миром…

Жили, были два друга – Тарас и Иван. Хоть и разделяли их дворы почти десяток километров и небольшая речушка, но для настоящей дружбы это не такая уж и преграда.

А история этой дружбы такова.

Осенью далёкого девяностого года молодая семья Ребровых ожидала в семье первенца. Ждали, ждали, считали, считали, всё высчитывали, когда должен малыш появиться на свет, да и не угадали. Роды у Валентины начались на две недели раньше ожидаемого срока.

Ночью пятнадцатого сентября начались схватки. Телефона нет, до райбольницы вёрст пятнадцать. Что делать?

Иван бегом за машиной (своей ещё тогда не было). А где её найдешь, ночью-то? Хорошо, сосед трактор в ту ночь под домом держал.

С трудом, с помощью этакой матери и обещания самогоном залить, вытолкал Ваня тракториста из тёплой постели. Валю в кабину, сам в прицеп и вот, спустя час, они у родильного отделения. Как Валюшка по ухабам да бездорожью не родила, одному Богу известно. Но всё обошлось.

В три часа ночи Иван стал отцом.

– Девочка, три сто, сорок пять сантиметров, волосики беленькие. Улыбается! А голосище какой, голосище-то! Певицей будет, вот увидишь – это Ивану акушерка рассказала – роды прошли нормально. Иди, дружок, отдохни, завтра приезжай.

Да куда там идти! На улице темень, ни души, сосед на своём тракторе успел смыться, уже досыпает, поди. Придётся где-то здесь устраиваться.

От пережитого, бешеной гонки на тракторе Ваня всё ещё не совсем понимал, что он сегодня, вот всего пару часов назад стал отцом. Пытался думать об этом, но как-то не очень получалось. Думалось всё как о чём-то не очень его касающемся, как будто и речь не о нём.

Наверное, так со многими бывало.

В больничном холле он был не один. В углу, сдвинув стулья и свернувшись на них калачиком, кто-то спал.

Наверно такой же счастливчик, папа новоиспечённый – подумал Иван и пристроился на жёстком кресле рядышком.

Часок ему удалось прикорнуть.

– Товарищ, а товарищ, спичек нет?

Иван вздрогнул от неожиданности. Напротив него сидел взлохмаченный мужичок его возраста с заспанной физиономией.

– Тоже папаша? А?

– Слушай, у тебя кто родился?

– Дочь? А…

– А у меня сын! Наследник! Во как! В три часа жинка родила.

– Как, и у тебя тоже в три? Вот это да! Держи краба! Поздравляю!

Два молодых отца, счастливо улыбаясь, вышли на крыльцо.

Коллегу Ивана звали Тарасом. Тарас Степанович, как он представился Ивану.

Так состоялось первое знакомство двух молодых отцов.

Практически ежедневно они встречались у роддома. Пообщавшись через окно с жёнами и передав им посылочки, в больничном дворике устраивали перекур. Им приятно было вместе, общение было ненавязчивым и интересным.

Жён с малышами они забирали так же в один день.

Такие совпадения просто не проходят.

Новые друзья, теперь уже отцы, познакомили своих супруг, договорились по возможности встретиться.

Пару раз в том же году, на ноябрьские, и затем на Новый год, встречались семьями, сначала у Ивана, а затем Тараса. И летом, уже на следующий год, встречались, да не раз.

То было начало дружбы нового уровня, дружбы уже семьями.

Детишки росли. Родители шутили: подрастут, поженим, и внуков ждать будем.

Конец лета девяносто первого года.

Помните, что это было за время? СССР развалился.

Естественно, этот процесс не мог не затронуть судьбы наших героев.

В общем-то, всем в те девяностые годы было несладко.

Знаете, если соседу так же плохо, как и тебе, это ещё не самое страшное. Много нас, выдюжим! В коллективе выживать значительно легче. Опять же – дружба, кумовство, соседство и прочие обязательные атрибуты сельской жизни всегда помогали пережить беду.

Но тут новая напасть свалилась на наших друзей.

Оказалось, что живут они в разных странах.

Сначала улыбку вызывало то, что Ребров Иван Петрович, его жена Валентина Ивановна и дочурка Оксанка стали гражданами самостийной Украины, а Тарас Охрименко, Зинаида Ивановна, жена его и малыш Валька стали россиянами.

Кто же при Советской власти думал о своей национальности? Живём в едином и могучем, живём, да и ладно.

Как поговаривали на завалинках старушки: «Лишь бы не было войны». Вот это действительно пугало.

А остальное…

Да ерунда, переживём!

– Ну, шо, москаль, як там ваш Ельцин, всё пьёт?

– Ладно тебе, хохол, хорош про политику, давай стол накрывай, да сало, сало не забудь, горилку мечи поскорей…

Итак. Верхняя Алексеевка, где жил Тарас, принадлежала российской стороне, а Иван в своей Нижней Алексеевке, жил на украинской территории, и граница – по реке, их любимой речушке, где рыбы да раков не счесть.

При прежней, Советской, власти своей национальностью интересовались разве что евреи, многие становились тогда не Израилевичами, а Изотовичами, не Сарами, а Светами. Ну, время такое было.

Да, было так.

Но чтобы вспоминать о своей национальности каждый день? Такого при власти Советов не было, это уж точно, поверьте.

– Тарас, сгоняй в продмаг.

– Так це ж в Украину надо идти, в нашей лавке ещё три дня не будет привоза.

– Ваня, что-то давненько мы к Тарасу не ходили. Может, в выходные подъедем, а, как ты считаешь?

– Можно, но только до восьми, а то переход на границе закроют, как в прошлый раз, опять ночевать у них придётся.

Почту в Ванином селе закрыли, медпункт, как, оказалось, держать в умирающей Нижней Алексеевке нерентабельно. Поликлиника – и детская, в том числе – находилась уже в двадцати километрах, в России, что значительно ближе к дому Ивана, однако их, «этих иностранцев», здесь уже не принимают.

Украинское село понемногу пустело. Мужики, что покрепче да помастеровитее, на заработки в Россию подались. Тоскливо стало в Нижней Алексеевке.

Российская сторона, наоборот, пошла в гору. Нашёлся «богатый Буратино», купил колхозное тепличное хозяйство, наладил его, со временем животноводческую ферму открыл. Селяне пошли на работу. Сначала зарплату мясом, яйцами да укропом получали. Со временем и денежки в карманах стали шелестеть. В их село газ подвели, дорогу отремонтировали. Продмаг стал уже не продмагом, а «Супермаркетом». Открылось кафе «У Петровича». В клубе по вечерам дискотеки, видеопросмотры.

В десяти километрах, на трассе, АЗС построили. Тарас, поскольку в колхозе слесарил, механиком на заправку устроился. Мало того, что при деньгах стал, он ещё и Ваньке помогал с заработком.

Придёт цистерна на АЗС, Тарас на пейджер Ивану – «вперёд!», и тот уже на своей четвёрке с пятью канистрами мчит через границу за бензином. Зальёт бензин, и на украинскую сторону, продавать. Копеечку какую даст на границе, его как бы и не замечают.

А что? Толковый бизнес. Цена на бензин в России и Украине сильно разнилась. На том и зарабатывал Иван. У него уж и свои клиенты появились. Правда, менты повадились мзду с него брать, а пару раз «братки» наехали. Много их было в те годы. Так что проблем хватало.

Друзья по-прежнему встречались, и довольно часто, но разговоры всё более и более становились тоскливыми и сугубо житейскими.

– Тарас, как ты думаешь? Может мне податься в Москву? Сосед Петро зовёт, каменщики нужны, я ведь, сам знаешь, по этой части мастак.

– Что я тебе скажу. Думай. Ты сейчас хоть за какую никакую денежку держишься, да семья рядом. Огород, вон, содержишь в порядке. Картошку, капусту продаёшь. А там что? За житьё плати, от ментов прячься. Опять же от хозяина полностью зависишь. А может, он и не будет тебе совсем платить. Что, не было так? Было. Вон у Шматковых Сергей чуть выбрался. Хорошо, что живым остался. Так что думай, брат, думай.

От дум этих у Ваньки голова кругом.

Ну, а детишки?

Как детишки?

Те самые, что в сентябре девяностого родились?

А что детишки? Выросли дети.

Причём уже без помощи Советской власти выросли. Матери грудью вскормили. Дом, школа, хозяйство да улица – вот и все воспитатели того нелёгкого периода.

Валька, Тарасов сын, умница паренек, ещё в школе задумал – как вырастет, пойдёт нефть качать. Тарас говорил: «Видать, нанюхался бензина на заправке, вот мозги набекрень и пошли».

– Какая тебе нефть? Иди вон в сельскохозяйственный, в Ростов. Кончишь, на земле, как твой дед, да и я, трудиться будешь.

Ан нет, пацан школу кончил и, несмотря на скандалы родных, в Москву подался. Так и поступил всё же. Да ещё и стипендию получил, место в общежитии. Ворчал Тарас, ворчал, а, читая письма сына, радовался в душе за отпрыска, гордился. А уж как тот на третьем курсе на математической олимпиаде первое место завоевал, и слезу втихаря от жены пустил.

– Это же надо? И в кого такой шустрый пошёл? Точно нефтяным магнатом будет. Слышь, мать! В столицах жить будем. Может, скважиной заведовать возьмет сынок, а? Как ты думаешь?

– А в Тюмень не хочешь? Прекрати шутковать. Иди лучше кур покорми, – скинула с небес на землю мужа Зинаида.

Вот, и помечтать не дадут…

Оксанка, Ивана да Валентины дочь, к совершеннолетию из белокурого гусёнка превратилась в красавицу. Хлопцы глаз от неё оторвать не могут, сверстницы завидуют красоте писаной.

И радость, и горе для родителей.

Запереть бы красавицу такую дома, да и любоваться на неё. Но как это сделать? Не спрячешь, время не то.

Опасно жить стало. Хоть и опустело село, но нет-нет да и нагрянут какие-нибудь охальники на машинах на их речку покуражиться. И драки, и выстрелы слыхать, разборки всякие повадились именно у их села проводить. Места безлюдные здесь, хоть и красивые, но глухие.

Боязно родителям за дивчину свою, ох как боязно.

Ещё до выпуска Оксанка решила уехать из села. Родители также понимали, не будет здесь жизни дочери.

И вот на семейном совете решили отправить девушку в областной центр. Благо там дальняя родня проживает, и комнату в своём доме родственники готовы были предоставить, свои дети уж выпорхнули из родного гнезда. Дом большой, ладный, места много. Ещё и Валентину к себе звали помощницей по хозяйству.

Хорошие люди.

В сентябре, через пару дней после семнадцатого дня рождения, Оксана уехала в новую жизнь. Записалась на курсы бухгалтеров. Две недельки с ней мать пробыла. Убедившись, что с дочуркой всё будет в порядке, Валентина Ивановна вернулась домой, к своему хозяйству.

Дом, конечно, осиротел. Грустно и тоскливо стало без весёлой белокурой проказницы. Но делать нечего, жизнь продолжается.

Первые письма от дочери были длинными, ласковыми. Видно было, скучает. Но потом стала писать всё реже и реже, ссылалась на занятость. Появились мобильники, удавалось переговорить с ней. Но многого не спросишь, да и не расскажешь. Во-первых, дорого по телефону разговаривать, да и нечего рассказывать. Какая жизнь в Богом забытом селе?

Через год Оксанка уехала за границу, на заработки. Причём когда пришло известие об этом, в городе её уже не было. Родня, как оказалось, тоже была не в курсе её планов.

Иван и Валентина немного успокоились, лишь получив спустя два месяца весточку из далекого Египта, где их доченька, обосновавшись в небольшом городке на берегу моря, работала продавцом экскурсий на пляже. Как она писала, зарплата хорошая, есть друзья, подруги, жизнь налаживается. «Всё у меня в порядке, разбогатею, вас к себе заберу», – эти строчки письма так растрогали мать, что она рыдала с письмом в руках дня два.

Вот такие дела.

Так что дети стали вполне самостоятельными, живут своей жизнью. Но для родителей дети всегда будут оставаться детьми, в любом возрасте.

Тревожно за них.

Встречаться наши друзья по-прежнему продолжали чуть ли не каждую неделю, и поводов для разговоров меньше не становилось. Прежде всего – это новости о детях. Их преподносили друг другу с особым удовольствием, каждый при этом хоть чуток, но норовил прихвастнуть.

– Валька наш приглашён на практику в крупную нефтяную компанию. Во как! А всё за отличную его учёбу. Молодец сынок!

– А наша Оксанка сейчас уже по-английски вовсю щебечет, лучше, чем на родном языке. Зарплату ей подняли, скоро в гости приедет, звонила недавно.

Эта тема, естественно, бесконечная и пока ещё радостная.

Ну и, конечно, самое обсуждаемое друзьями – это Майдан. Также бесконечная тема. Правда, не такая весёлая, и по-разному порой её друзья понимали.

Иван первый Майдан в двухтысячном году встретил с энтузиазмом.

– Наконец-то нашлись люди добрые, повыгоняют этих толстосумов, может, новые лица появятся, проблемами народа займутся. Жить уж невмоготу становится.

Однако время неумолимо мчалось вперёд, а в их жизни – значит, и в жизни всего простого люда – ничего не менялось.

«Оранжевая революция» две тысячи четвёртого года вновь дала надежду на лучшую жизнь.

– Чуют люди, миллионеры наши совсем зажрались. Может, хоть чиновничью нечисть, хапуг, что в Киеве засели, сейчас попрут. Скинут временщиков этих, и уж точно дела в стране пойдут в гору.

Тарас же весьма скептически был настроен к украинским переменам.

– Иван, ты посмотри, как ваши народные избранники в Раде морды друг другу квасят. У нас так даже хоккеисты драться не могут. И что ты думаешь, этим людям ты нужен? Да они только о себе пекутся, только свои блага защищают.

Ваня с пеной у рта защищает депутатов, президента и правительство. А что ещё остается делать? Он понимает, это его власть, власть его родины. Её, власть эту, не только критиковать, её и любить надо. Ну, подумаешь, ошиблись. Кто же не ошибается? Они всё ж за народ, за него дерутся, его защищают.

А между тем годы идут, время бежит. И всё в его родных местах остаётся по-прежнему. Работы нет, люди как ездили, так и продолжают к москалям на заработки ездить. Города и сёла медленно, но уверенно вымирают. А по телевизору безмятежная реклама счастливой жизни, бесконечные побоища в Раде да поиск виноватых. Всё чаще и чаще Россию критикуют и президента Путина: мол, они виноваты, что мы здесь так плохо живём.

Вот и новый переворот в Украине грянул.

Конечно, опять толстосумы виноваты в нищете государства. На сей раз Янукович да его банда. Это они народ разорили. И уж совершенно точно Россия виновата, этот страшный Путин и его окружение.

Россию надо наказать!

Сначала русский язык запретим.

Ничего русского не оставим! «Москаляку на гиляку!»

С майдана идут тревожные вести, гибнут люди. Повсеместно появляются новые, порой страшные лица, в ходу оружие, банды, какие-то новые организации, «Правый сектор», свастика, Бендера, нацисты.

Российское телевидение отключили. Тревожно как-то стало, боязно. Хорошо, что Оксанки нет здесь.

Крым ушёл в Россию.

На их родной Луганщине и в Донецке прошёл референдум. Люди радовались – наконец-то мы свободны, жить будем самостоятельно, не надо нам навязывать Запад с его ценностями. Нам свой мир интересен, мы здесь родились, эта земля нам дорога, это наша родина.

Но за этой первой эйфорией свободы пришло осознание беды. «Сепаратисты, колорады, террористы!»

Депутаты, киевские правители, средства массовой информации как собаки с цепи набросились на Новороссию.

Ату их, ату!!!

Теперь уж совсем страшно стало.

Война!

Жить невмоготу. Иванов бизнес канул в Лету. Спрос на бензин есть, но нет денег у людей. А как доставить горючее? Отощал кошелек у Ивана. Однако пока запасы есть, подвал выручает, закрутки всякие, да мука, спички, соль, всё это есть в их семье.

Хорошо, ох как хорошо, что Оксанки здесь нету.

Друзья их, Тарас да Зина, теперь уже практически в гости не приезжают. Опасно, да и боязно им, за жизнь свою боязно. Звонят теперь чуть ли не каждый день, дескать, что у вас, да как у вас? Переживают. Ведь для Вани и Валентины, по сути, роднее их никого нет.

И ведь что интересно: в жизни их за прошедшие почти четверть века было всё. Спорили, ругались. До хрипоты спорили. Ссорились, мирились.

Но больше радовались. Радовались детишкам, солнышку, урожаю. Просто жизни радовались. А ещё помогали друг другу – вот этого было больше всего.

Да! Всё это было, было сколько угодно.

Но сейчас…

Война!

Все понимали, тяжело сейчас. И непонятно, за что всё это, почему, что происходит? Спросить не у кого. Да кто и что скажет? Не было такого в современной истории, чтобы брат на брата, да ещё в кровь, да ещё до смерти…

Война!

Пока она шла где-то рядом.

Но вот грянул гром и в их доме.

Село, за два с лишним десятилетия побывавшее в трёх государствах, теперь вот оказалось на границе молодой Луганской Народной Республики и Украины.

Передовая, одним словом.

Чуть более трёх десятков дворов, оставшихся в Нижней Алексеевке, стали целью украинских вояк.

Нет, не блокпосты луганских добровольцев, не ополченцы: их отряды противнику не видны, они мобильны, сильны, изворотливы. Целью артиллерии стали дома мирных граждан.

За две недели бомбёжек практически всё жильё разрушено. Всё выжжено.

Иванов дом, добротный бревенчатый дом, домина, который мог бы пережить ещё не менее трёх-четырёх поколений Ребровых, разбит полностью. Вся живность полегла. В один момент всё, нажитое честным трудом семьи, дедом, прадедом, их руками, оказалось уничтоженным.

За что?!

Почему?!

В чём они виноваты?!

«Сепаратисты»?

Они, эти простые честные люди, горбатившиеся на государство всю свою жизнь? Видавшие в свои годы лишь задворки настоящей свободы?

За что?..

Иван и Валя остались живы лишь чудом. Вовремя укрылись в подвале.

Страшно.

Пусто.

Муторно на душе.

Ни думать, ни говорить не хотелось.

Пустота вокруг да темень…

Поутру они с остатками пожитков, пешком – машина тоже сгорела – перебрались на Российскую сторону, к друзьям, Тарасу и Зинаиде.

Женщины, обнявшись, рыдали. Мужчины молча курили. А что тут говорить? Слава Богу, сами целы.

Спустя неделю Иван принял решение пойти в ополчение (когда-то, в молодости, в армии служил механиком-водителем тягача). Руки ещё помнят армейский труд, не подведут.

Валентина осталась в семье Тараса.

Семейный совет решил: «Живи, здесь, у нас. И без разговоров. Друзьями, родными мы были, ими и останемся. И жить теперь вместе будем. Оксанка приедет – и ей места хватит. А там, смотришь, и жизнь наладится. Всё! Вопрос закрыт!»

– Родные мои, спасибо вам, спасибо за любовь да братскую дружбу!

Что ещё скажешь этим простым, сердцем всё понимающим людям? Только спасибо.

Двадцать первый век. Век цивилизации, свободы, век развития и демократии.

Век лжи политиков, век всеобщего ограбления и обогащения.

Деньги, деньги!!!

Доллары, евро!!!

Мне! Дай! Дай!

Мы дадим людям настоящую свободу!

Европа нас примет!

Украина – це Европа!

Там, на Востоке, недочеловеки! Смерть им! На гиляку колорадов!

И это цивилизация, и это человеколюбие? Это демократия?

Страшно за наш мир, за нашу цивилизацию. Фашизм уже вовсю гуляет и лютует в Европе. Забыли люди уроки войны, забыли о миллионах её жертв, уроках Хатыни и Освенцима. Вновь свастика на касках и одурманенные головы.

Государство гробит своих граждан. При этом оно не только их убивает, оно ещё и запрещает людям быть братьями, сёстрами, родными.

Вы только послушайте! Какая-то Марианна Бетеа от имени Украины требует от России «не называть наши народы братскими., это было в прошлом».

Да кто ты такая?

Кто тебя спросит, как нам жить да с кем дружить?

Почти миллион граждан Украины в самый разгар войны уехали в Россию. И их приняли простые россияне. Наверняка они и не все русскими были. Это и украинцы, и белорусы, и татары, и евреи. Да мало ли национальностей в нашей великой стране? И гуманитарку мы всем миром собираем своим братьям и сёстрам.

Мы великодушны, мы человечны!

Мы искренне верим, что не животные инстинкты правят миром. Добро и любовь создают истинный мир, мир простых людей, мир Ивана да Валентины, Тараса и Зины, их детей. Мир сотен тысяч, миллионов простых людей.

Эх! Двадцать первый век. Век цивилизации, свободы, век развития и демократии…

Дела служивые

Номенклатура цк

Будильник прозвонил, как и всегда в будни, в шесть часов тридцать минут.

Иван Павлович, сладко потянувшись, нехотя сел на кровати. Желания вставать у него явно не было, но что поделаешь? Надо. Впереди нелёгкий день, забот много.

Голова немного побаливала – вчера, видимо, перестарались. У председателя горисполкома юбилей был. Отмечали на даче. Хотя какой там юбилей! У него каждое воскресенье юбилей: то жены, то тёщи, то тестя. Дяди, тёти, сватья, братья и так далее, и тому подобное. Все здесь, все рядом и у всех когда-нибудь да юбилей.

Хорошо устроился, ещё пять лет назад в глухом селе председательствовал, колхоз возглавлял, а теперь – на тебе, председатель горисполкома. Шишка! Город хоть и мал, но город, вся власть у них с Первым в руках. Властвуют, и причём неплохо. Вон всю родню за пять лет сюда перевёз, всех устроил, разместил, решил жилищный вопрос и, что интересно, никто не жалуется. Сильный мужик.

Первый тоже не промах, помоложе, ему где-то около сорока, но далеко пойдёт. Вон как раскрутил вчера директора мебельного комбината. Пять минут беседы – и всё, заполняют дом новой мебелишкой. Кстати, надо посмотреть, что там за мебель, может, тоже взять себе? Менять часто не грех, всё приятнее дома будет.

На этом мероприятии первый секретарь горкома и его раскрутил. Иван Павлович поморщился, вспомнив очередную просьбу секретаря, скорее не просьбу, требование – они, эти городские власти, не просят, а требуют: «А подать ему солдат штук тридцать», – вот так. Ну да ладно, обещал – значит, выделим, не проблема, вон их сколько, бездельников, без дела по гарнизону шатается.

Он привёл себя в порядок, прошёл на кухню.

– Мария, ну ты где? – Это он жене.

– Бегу, бегу, там всё уже накрыто, всё на столе, салфеточкой прикрыто.

– На столе? Где? Не вижу. А всё, всё, вижу. А ты сама?

– Нет, я позднее, мне в парикмахерскую к десяти.

Ну, бабы, умеют пристраиваться. Ишь, и она с утра при деле. В парикмахерскую ей. Маникюры, педикюры подавай. Через месяц боевой окрас меняет: то рыжая, то белая, то ещё какая. Избаловал я её.

– А дети когда встают?

– Поднимаю, Ванечка, уже поднимаю, всё успеем, всё нормально.

Перекусив, Иван Павлович подошёл к зеркалу. Что же, выглядим неплохо, хотя морщинок прибавляется, не двадцать пять, уж летом сорок семь будет, стареем. Однако выглядим молодцом.

Он порадовался за себя, настроение понемногу поднималось.

– Мамочка, ну я пошёл, буду поздно, не жди.

Ну что же, с Богом.

Машина стояла перед подъездом. Водитель пулей выскочил навстречу начальнику, услужливо открыл правую переднюю дверь.

– Здравствуй Виктор, как дела?

– Здравия желаю! В норме всё, товарищ полковник.

– В управление.

До КПП управления дивизии от дома было примерно метров триста – триста пятьдесят. Но, как считал Иван Павлович, должность его не позволяет пешком ходить. Такая уж должность. Начальник политотдела дивизии. Его на эту должность Центральный Комитет Партии поставил, вот так-то.

То, что он – номенклатура ЦК, Иван Павлович уяснил твёрдо ещё на предыдущем месте службы. Его руководитель держал в ежовых рукавицах всё командование дивизии, командиров полков и подразделений, и его этому учил. Чего-чего, а уж жёсткости Палыч у своего бывшего шефа сумел быстро набраться. Нехитрым это дело оказалось.

И ключевую фразу своего бывшего шефа «Меня Партия здесь поставила» Иван Павлович успешно эксплуатирует здесь, в этой дивизии. И срабатывает, надо сказать! Вот уже пять лет, как начальствует, никто ещё слова поперёк не посмел ему сказать. Уважают. А может, боятся? Но всё равно уважают, раз боятся. Более того, при нём партийная комиссия дивизии стала, как он считал, настоящим борцом, настоящим революционным мечом. Держать в руках народ надо, ох как надо.

У входа в штаб дивизии группами стояли офицеры. Развод, постановка задач. Вот-вот должен был появиться командир.

Иван Павлович поднялся по ступенькам и на входе столкнулся с командиром.

– Доброе утро, Иван Павлович. Как дела, как отдохнули? Что-то вы не по форме сегодня? Понедельник ведь.

Иван Павлович знал, что по понедельникам и четвергам офицеры на построение выходили в сапогах и портупее, однако сапоги он носить не любил, а значит, и не носил. Всё управление знало об этом. Знал и командир, и замечание делал явно просто для порядка, так надо. А то какой же он командир? Замечание всё одно делать надо.

Нахмурившись, Иван Павлович исподлобья глянул на комдива:

– Сергей Сергеевич, вы же знаете, не люблю сапоги. А распекать меня перед офицерами не следует. Нехорошо это. Извините, время докладывать члену военного совета армии.

Командир смущённо улыбнулся, но промолчал. Что-то не складывается у него с начальником политотдела. В должности комдив был только три месяца, привыкал, присматривался, в том числе и к своим заместителям, особенно к начальнику политотдела. Вместе ведь работать приходится.

Иван Павлович прошёл в штаб. Кивнул рапортующему дежурному и поднялся на второй этаж, в свой кабинет.

– Распустились, понимаешь. Ничего, обломается. Молодой ещё.

Однако действительно подошло время для доклада. Он поднял трубку телефона засекреченной аппаратуры связи.

– Милочка, наберите мне генерала Спиридонова. Как не знаете! Сниму с дежурства! Распустились. Начальника смены мне. Товарищ капитан, почему вы не можете обеспечить нормальную связь начальнику политотдела? Что? Мне связь нужна! Ещё раз такое произойдёт – уволю!

Вдоволь пошумев, Иван Павлович, наконец, услышал в трубке голос члена военного совета армии:

– Товарищ член военного совета, докладывает полковник Скворцов.

Иван Павлович довольно обстоятельно рассказал о проведённой работе за прошедшую неделю, о задачах на предстоящую. Задал несколько вопросов, требующих решения политотдела армии. Что-что, а уж в докладах он поднаторел, понял, что хочет слышать начальство, а потому и докладывал как надо. Не раз его шеф хвалил за чётко сформулированные доклады.

Диалог продолжался:

– Я вас понял, есть, товарищ генерал. Есть. Всё сделаю, есть.

– Кузьма Прокопьевич, послезавтра в командировку к вам мой офицер едет, он адъютанту передаст пару ящиков. Не тяжёлые, нет. Сувенирная продукция там к юбилейным торжествам. Есть, понял. Есть. Так точно. До свидания.

Начальник политотдела с облегчением вздохнул. Не любил он эти понедельники, доклады по понедельникам, особенно когда врать приходилось. А что сделаешь? Приходится иногда, такова жизнь. Ладно, успокоились, главное теперь – отправить посылку.

В областном центре у первого секретаря планировались какие-то мероприятия, вот шеф и наложил оброк: два ящика водки. Надо сказать, на местном ликёроводочном заводе изготавливали прекрасную водку. Слава на всю область. Всё армейское начальство паслось на этом предприятии. Не сами, конечно, через свои службы в дивизии. Вот и сейчас два ящичка готовились в командировку. Это от политотдела, то есть от него, от Ивана Павловича.

Ну, ладушки, работаем.

В дверь заглянул его заместитель:

– Товарищ полковник, можно?

– А, Сергей Павлович, заходите. Где народ? Ну, давайте, давайте, побыстрее, дел сегодня уйма. Пусть заходят.

Бочком, бочком в дверь протиснулись офицеры политического отдела. Расселись по годами распределённым местам. Так удобнее начальнику. Не надо запоминать фамилии. Повернулся чуть влево – вот он, секретарь парткомиссии, чуть вправо – заместитель начальника; а уж Петров ли, Иванов, какая разница? Главное – должность, вот она, сидит рядом.

– Ну что, здравствуйте. Передохнули? За работу теперь. Дел нынче много. Член военного совета поблагодарил нас за активное участие в подготовке областных торжеств. Молодцы, хорошо потрудились, на славу. Хоть и далека область, а видите, нас тоже услышали.

– Вчера было внеочередное бюро горкома. Сергеев, что ты удивляешься? Ну да, в воскресенье приходится трудиться. Партия сложные задачи, сами понимаете, ставит. Вот и трудимся.

Иван Павлович нахмурил брови, поднялся с кресла, подошёл к окну. Вспомнилась вчерашняя вечеринка. Хорошо посидели, ох как хорошо…

– Так вот. В связи с предстоящим празднованием шестидесятилетия образования СССР, разработан и вчера утверждён городским комитетом Партии комплекс мероприятий. Нам отведена весьма значительная роль в этом.

Иван Павлович начал рассказывать, что предстояло делать их дивизии в период подготовки к юбилею страны. Правда, большего, чем усилить, улучшить, добиться и обеспечить, он сказать не мог. Что они там, за столом у председателя горисполкома, могли придумать? Так, вскользь, тостом отметили приближающийся юбилей, да и всё. Да и до юбилея ещё гора времени. Придумают что-либо.

– Теперь к нашим делам. Сергей Павлович, – это он к заместителю, – как там, работу на узле связи завершили? Хорошо. Партбюро в какое время? Так, хорошо. А доклад мой готов? Не понял, почему ещё нет? Я что, мычать перед коммунистами буду? Через час на стол мне доклад. Понятно?

Заместитель начальника политотдела как-то съёжился, покраснел, сел на своё место.

– Да, Сергей Павлович, надо людей выделить на мебельную фабрику. Проблемы там серьёзные, надо помочь товарищам. Человек десять. Возьмите в школе младших специалистов. Что значит «нет людей»? – повысил голос Иван Павлович, – Пусть найдут. Передайте, я приказал!

Секретарь парткомиссии напомнил о заседании, назначенном на восемнадцать часов.

– Почему так поздно? На пять давайте. Успею я, успею. Мы на узле быстро закончим. Ясно. Кстати, Арнольд Петрович, со мной пойдёте на партбюро. Членов парткомиссии пусть мой заместитель собирает. Всё. Работать, работать. Николай, задержись.

Николай – это инструктор политотдела по культурно-массовой работе. Хилый, тщедушный человечек, с большими залысинами. Он всегда умудрялся так сесть на совещании, что было видно только место, где он должен сидеть, но не его самого.

– Опять спрятался! Давай, давай поближе.

Народ быстро просочился в дверь, стали слышны облегчённые вздохи: слава Богу, пронесло сегодня.

– Не переживайте, ребята, я вас ещё сегодня достану, – усмехнулся начальник политотдела.

– Так, кто посылку повезёт? Надежный парень? Смотри, головой отвечаешь. Сам отследи всё, до вокзала. Да не болтай там лишнего. Ясно? Теперь вот ещё что. Возьми с сорок третьей рублей двести пятьдесят. Что значит «месячный лимит исчерпан»? А куда ты их потратил? Как? Короче, это не мой вопрос. Через пару часов найдёшь меня с деньгами. Шагай.

«Вот распустились! Дай им волю, сожрут с потрохами. Лимит, лимит. Какой там лимит! И что, я на свою зарплату эти подарки и сувениры буду покупать? Совсем распустились!», – подумал он.

В дверь кто-то тихонько постучал.

– Ну, кто там скребётся, заходите.

В кабинет зашёл подполковник Симонович, командир части. Именно его на партийной комиссии планировали сегодня разбирать. За что? Да, в общем-то, дело пустячное. Надерзил начальнику политотдела. На прошлой неделе это было. Спускать такое Иван Павлович не мог. Он же не ему грубо отвечал, он в лице начальника политотдела Партии дерзил, а такое не прощается.

– Заходите, что там у вас?

– Товарищ полковник, я прошу у Вас прощения за дерзость. Понимаете, устал, видимо. Работы много, замотался, нервы не в порядке уже, вот и вырвалось как-то само. Извините, пожалуйста. Вы же мудрый человек, понимаете всё.

А! Задело, значит. Уже три года переходил в подполковниках, полковником стать захотел.

– Конечно, товарищ подполковник, я могу простить, не зверь, поди. Однако Вы понимаете…

И Иван Павлович принялся пространно рассуждать о совести, чести коммуниста, роли Партии в войсках. Любил он эти свои поучения. Рассуждая, больше, конечно, себя слушал и порой восхищался собой.

Бедный Роман Аркадьевич стоял весь мокрый от обильно выступившего пота и преданно ел глазами начальника политотдела. А мысли были одни: скорей бы этот концерт кончился. И ещё: всё же видел себя командир полковником и думал – а может, простит начальник, вот прямо здесь и сейчас? А вдруг?

Иван Павлович завершил своё выступление.

– Вот именно об этом, об ответственности коммуниста, и поговорим на партийной комиссии. Вы знаете, что заседание перенесено на семнадцать часов? Ну, хорошо, всё, идите.

Роман Аркадьевич попятился к двери, потом вдруг вспомнил о своём огромном портфеле, который он поставил, войдя в кабинет. Покраснел.

– Товарищ полковник, вы разрешите?

Открыв свой безразмерный портфель, достал из него большой, аккуратно упакованный пакет и поставил на стол.

– Что это?

– Да так, – замялся Симонович, – я вот, мы вот подумали…

– Что это, взятка?

– Нет, нет, товарищ полковник, что вы, побойтесь Бога.

– Какого ещё Бога? Ну-ка заберите!

Но Симонович уже исчез за массивными дверями кабинета.

Иван Павлович задумчиво посмотрел на пакет. Однако что теперь с этим делать?

Взяв пакет, он прошел в отделённое тяжелыми шторами от кабинета небольшое помещение, закрытое от взоров посетителей. Посмотрим? В пакете был настоящий продовольственный рай: коньяк, бальзам, «Рижский», причём – дефицит. Икорка, конфеты, грибочки – грузди и белые грибы.

– Вот, черти, знают мою слабость к грибам. Всё знают. Ну что же, выбрасывать такое негоже. Вот хитрющий еврей, знает, чем купить, всё знает, чертяка. Ладно, но построгать на заседании для порядка надо бы. А может, он действительно пересидел в подполковниках?

Иван Павлович подошёл к столу. Время было уже около двенадцати часов.

Постучав, в кабинет вошёл начальник штаба дивизии.

– Разрешите Иван Павлович?

– Да уже вошёл, проходи.

– На согласование принёс график дежурства командирами дежурных сил.

Никаким нормативным документом это согласование не предусматривалось, но начальник политотдела давно, ещё в первый год своего пребывания в должности, установил этот порядок, он и прижился.

Иван Павлович внимательно рассматривал список. Себя увидел. Для порядка нахмурился. Но придраться было не к чему. Подписал график и передал его начальнику штаба.

– Ты в курсе, что мы сегодня подводим итоги работы на узле связи?

– Да, конечно, буду обязательно. В четыре, да?

В кабинет влетел его заместитель.

– Иван Павлович, вот доклад, последний лист ещё допечатывается, я занесу минут через десять.

– Ну что ты бегаешь? Пожар, что ли? Бегущий офицер вызывает у людей чувство паники. Знаешь?

– Так точно, прошу извинить.

– Так-то. Ты уже в начальниках должен быть, а всё бегаешь.

Заместитель слегка покраснел.

– Ну ладно, иди к машинистке. Да не беги!

Иван Павлович занялся докладом. Читал, зачёркивал, подчёркивал, делал одному ему понятные пометки. Докладом он был недоволен. Фактического материала кот наплакал, ни тебе ярких примеров, ни толковых мыслей. Да! Придётся погонять сегодня этих писак. Ну, погодите!

Зашла инструктор партийного учёта, Зинаида Ивановна. Было ей уже за шестьдесят, однако держал он её из-за исключительной добросовестности и скрупулёзности. Ведь не дай Бог ошибку сделать при выписке партбилета. ЧП будет. А с Зинаидой Ивановной такого не бывало.

– Что, милочка, что у нас за вопрос?

– Иван Павлович, надо подписать документы. Кандидат в члены Партии. Сержант.

Любил Иван Павлович эту процедуру. Зинаида Ивановна подносит ему старинную перьевую ручку с новым пёрышком. Предварительно обмакнув перо в чернильницу, она медленно, чтобы не капнуть, подносит ручку начальнику. Тот, удобно разместившись в кресле, как драгоценность аккуратно принимает её. Ставит подпись сначала на чистом листе бумаги, и лишь затем расписывается в билете и учётной карточке.

Это был целый ритуал. В эти минуты Иван Павлович чувствовал свою особую значительность. В такие мгновения у него вырастал над головой нимб.

Но вернёмся на землю.

Пора на обед. Обедал он, как правило, дома. Предварительно позвонив жене, Иван Павлович не спеша двинулся в сторону дома. На машине на обед он не ездил, хотя машина стояла на площадке, а водитель высматривал своего шефа.

Проходя мимо одноэтажного здания штаба тыла, через открытую форточку услышал женский смех.

– Чего это они ржут, бездельницы? Работать надо, а они развлекаются. Ну, погодите. Уж я вам сейчас.

Он повернул в сторону штаба. Навстречу ему бежал заспанный сержант, дежурный, судя по повязке на рукаве.

– Застегнитесь, товарищ сержант, и ремень поправьте.

Иван Павлович зашёл в кабинет, в котором продолжали весело смеяться женщины.

– Здравствуйте, чему радуемся?

На столе стоял аккуратно разрезанный, видимо, домашней выделки торт, лежали россыпью яблоки. На подставке чайник.

– Что за торжество?

Женщины притихли. Одна, что у двери сидела, видимо, побойчее других, улыбнулась.

– Здравствуйте, Иван Павлович, вот день рождения у Любы, решили чайком побаловаться.

– Поздравляю, поздравляю, но отмечать-то в другой обстановке надо бы. Не так ли?

– Так у нас обеденный перерыв.

Это опять та самая, бойкая, парирует начальника. Ну, я тебе сейчас.

Иван Павлович опытным глазом осмотрел кабинет.

Есть!

У стола этой самой бойкой учётчицы (звали её, если он не ошибался, Наталья Петровна) стояла большая мусорная корзина, битком забитая всякой всячиной, в том числе и окурками. Так они ещё здесь и курят? Ну, погоди!

– А что это, красавицы наши, мусор не убираем? Солдатиков вам подавай, самим лень уже и корзину вынести?

Лица у дам стали вытягиваться. Не миновать грозы. Они знали нрав начальника, знали, что он не переносит табачный дым, а уж мусор тем более.

Сейчас начнётся. И они оказались правы.

Иван Павлович медленно подошёл к корзине, поднял её и с улыбкой опрокинул на стол весёлой Наталье Петровны.

– Еще раз такое увижу – всех уволю. Я ясно выразился?

Наталья Петровна заплакала.

Ну, эта сегодня точно больше не будет ржать. И Иван Павлович, явно довольный собой, вышел из кабинета. Навстречу ему мчался начальник тыла, подчинённые уже предупредили.

– Иван Павлович, день добрый, рад Вас видеть, проходите ко мне.

– Товарищ полковник, мне неприятно, что у Вас в штабе бардак. Наверно, надо бы забрать у вас это здание, раз не умеют люди порядок и чистоту поддерживать. Вы что же, по кабинетам вообще не ходите? Посмотрите, они месяцами за собой не убирают. Ну, разве так можно? Я не шучу. Сегодня же этот вопрос с командиром обсудим.

– Иван Павлович, не сердитесь, я им сейчас такой разнос устрою! Да я…

– Разбирайтесь.

И Иван Павлович с хорошим настроением – а как же, сделал ещё одно доброе дело – пошёл домой.

После обеда, вздремнув часок – так им было заведено давно – начальник политотдела сразу же пошёл на заседание партбюро узла связи. Ехать туда не пришлось, это подразделение находилось буквально в ста метрах от дома.

У подъезда казармы нервно вышагивал начальник узла связи, чуть поодаль стояли начальник штаба дивизии и секретарь парткомиссии.

– Ну что, коммунисты собрались? Пошли?

Ровно в шестнадцать часов началось заседание.

Это был спектакль одного актера. Иван Павлович, не пользуясь текстом, подготовленным ему подчинёнными, в течение получаса громил руководство части. Командир подразделения сидел красный как рак, секретарь партбюро и замполит, как провинившиеся школяры, нагнули головы к столу. А шеф бушевал.

– Да разве это учебный процесс? Сидят, понимаешь, с расстёгнутыми воротничками, шум, гам в классе, разве это порядок?

Это Иван Павлович вспомнил, как однажды, в прошлом году, заходил в учебный корпус. Но кто ему скажет, что это было в прошлом, кто осмелится перечить ему, представителю ЦК Партии в дивизии? Все молчали, тупо глядя под ноги или на стол, кто где сидел. Начальник политотдела явно был сегодня на коне.

– Начальник штаба, – а это уже к начальнику штаба дивизии, – наведите здесь порядок. Я вижу, товарищ майор не справляется с должностью, надо бы ему помочь.

Начальник штаба тоже стал похож на школяра. А что он может сделать, не спорить же с номенклатурой ЦК (так он за глаза называл Ивана Павловича).

– Поможем, товарищ полковник, обязательно поможем.

В кабинет заглянул заместитель начальника политотдела и передал начальнику какую-то записку.

Иван Павлович медленно, значительно так, как секретный пакет, развернул записку, прочитав, обратился к присутствующим.

– Я прошу прощения, срочно вызывает к телефону член военного совета, генерал Спиридонов. Вынужден уйти. Доводите разговор до конца. Да попринципиальнее, пожалуйста, попринципиальнее. Важный вопрос рассматриваете. Начальник штаба, оставайтесь, потом расскажете. Всего доброго, товарищи.

Никакой Спиридонов, конечно, не звонил, это просил перезвонить начальник Горторга. Что ему, интересно, надо, только что десять человек с его базы вернулись. Наверняка опять людей попросит. Но позвонить надо, нужный всё же человек.

Иван Павлович прошёл в кабинет.

– Александр Фёдорович, здравствуй. Конечно я, а кто ещё? Ты что хотел? А, вот так даже. Так. Дай подумать. Хорошо, часиков в семь жди.

Ишь ты, в баньку зовёт, точно солдат будет клянчить. Ну что же, надо сходить, отдохнём хоть.

А жизнь тем временем продолжалась и кипела вовсю. Опять забежал заместитель.

– Опять носишься? Остановись! Что ещё?

– Да я напомнить, в пять заседание партийной комиссии, люди уже собрались.

– А где секретарь, Арнольд где?

Так он предварительно с народом работает, командира части ведь разбираем, не просто так.

– Пусть зайдёт.

Зашёл Арнольд Петрович.

– Ну что, как настроение у людей?

– Да по-разному, Иван Павлович, мне бы ещё минут десять, боюсь, кое-кто не поддержит нас.

– А ты не бойся. Пошли. Меня слушай, я уже всё решил.

И Иван Павлович решительным шагом пошёл в сторону зала заседаний, в котором обычно проходили практически все серьёзные мероприятия дивизии.

Зал был оформлен в музейном стиле. Светло, тихо, уютно, торжественно. Начальник политотдела считал – и, наверное, психологически это было правильно – что сама строгость, парадность помещения будет в любом случае на его стороне.

– Здравствуйте, товарищи, здравствуйте. Рассаживайтесь, пожалуйста. Арнольд Петрович, прошу вас.

Секретарь партийной комиссии рассказал о порядке работы, выносимых вопросах. Да, собственно, вопрос был один. Персональное дело коммуниста Симоновича.

Всё же стоит подробнее, уважаемый читатель, рассказать, о «деле Симоновича».

На прошлой неделе, выполняя указания военного совета армии, руководящий состав дивизии должен был провести занятия в группах марксистко-ленинской подготовки офицеров. Тема весьма актуальная – «Руководящая роль Партии в военном строительстве и защите Отечества». Политотдел спланировал занятия. Себя Иван Павлович записал для выступления в группу офицеров управления технической ракетной базы.

Во-первых, поближе к дому будет, всего двадцать километров. Да и народ там как-то спокойнее, интеллигентнее, технари всё же. Вот только командира начальник политотдела недолюбливал. Не очень ровно он дышал к этой публике, имея в виду графу пять личного дела.

Вообще-то начальник базы был парень неплохой: деловит, грамотен, требователен, с работой вполне справляется. Одним словом, есть в нём командирская жилка. И полковника должны были вот-вот присвоить. Командир уж очень просил его, Ивана Павловича, согласовать представление. Но как-то очень уж не лежала душа к этому Симоновичу.

Итак, к сути.

На лекцию было представлено девять человек.

– Не понял. А где люди?

Иван Павлович был удивлён до крайности. Ему бы аудиторию подавай, да побольше, он трибун, любящий большие залы, тогда его не уймёшь. А тут девять человек. И что, он ехал два десятка километров, чтобы увидеть безрадостную кучку людей, да ещё половина без конспектов?

Что тут началось! Лекцией, естественно, это не назовёшь. Это был допрос с пристрастием.

– Так, где народ, доложите!

Начальник базы достал замусоленный лист бумаги и начал по списку проверять людей. Этот болен, тот в наряде, тот на дежурстве. А вот двое в командировке. Всё вроде в порядке, всё правильно.

И надо же, подставил своего командира начальник штаба.

– Что-то Петросяна нет на месте. А должен быть.

– Кто это?

– Да, начальник физподготовки части.

Этого Ивану Павловичу и нужно было. Начался подлинный разгром. Симонович, красный как рак, смиренно ждал своей участи. А над ним гремел гром и сверкали молнии.

– Да вы людей не знаете, не управляете процессом. У вас здесь стихия правит. Бардак в части. Офицеры на службу месяцами не ходят…

И так далее, и тому подобное. И надо же было в этот момент Симоновичу брякнуть:

– Да где же я вам найду этого лейтенанта?

Ну, всё, это был конец.

Но, оказалось, всё не так просто, это было лишь начало. А конец Симоновичу мог прийти вот на этой, именно на этой парткомиссии. Тогда просто был разнос, без взыскания. А на заседании партийной комиссии сидели люди, которые запросто могли и из партии его выгнать. Ну, не выгнать, так уж карьеру командира испортить, это точно.

И вот заседание.

Секретарь парткомиссии предложил заслушать коммуниста Симоновича. Роман Аркадьевич в течение пятнадцати минут посыпал голову пеплом, каялся, божился, разве что не крестился.

Не повторится больше, своей честью клянусь, слово офицера даю…

В обсуждении участвовали почти все члены парткомиссии. Здесь вот надо отдать должное Ивану Павловичу, народ в состав парткомиссии он сам лично подбирал. С большинством перед выборами встречался сам, беседовал, и был уверен: по любому вопросу у него будет поддержка всегда.

Страсти накалились. Стоял шум, несколько выше рабочего. Желающих высказаться было ещё немало. Пока Иван Павлович молчал, однако пора было брать слово.

– Уважаемые товарищи. Спасибо. Вижу, нет сегодня равнодушных в этом зале, чувствуется зрелость коммунистов, наше единство, сопереживание за судьбу человека. Да, именно так. Судьба человека сегодня в наших руках…

Дальше Иван Павлович по годами отлаженному сценарию длинно и пафосно рассуждал о роли Партии в воспитании людей, о Ленине, единстве и сплочённости партийных рядов. По сценарию, обычно в заключение, следовало предложение начальника.

Однако то, чем завершил свою речь начальник политотдела, многих, особенно секретаря партийной комиссии, смутило. Они явно не были готовы к развязке. Именно к такой развязке.

– Товарищи, мы сегодня встречались с Романом Аркадьевичем. Это был долгий, очень партийный разговор. Человек переживает, понял свои ошибки, а их у него было немало. Коммунист Симонович не потерян для Партии, я думаю, он ещё много пользы принесёт государству. Поэтому я бы предложил вам, товарищи, ограничиться разговором с коммунистом Симоновичем. Такой принципиальный, честный разговор, думаю, во сто крат полезнее любого взыскания.

Вот это номер, а секретарь парткомиссии говорил о выговоре с занесением. Чудеса, да и только!

Дальше всё пошло быстро и гладко. Раз шеф своё слово сказал, так тому и быть. Получай, товарищ Симонович, своё «указать», и делай выводы.

А коммунист Симонович, вытирая мокрый от пота лоб, тихо радовался.

«Сра-бо-та-ло! Сработало!»

Это он о подарке начальнику. Вовремя он это сделал, ох как вовремя.

Заседание закрылось, члены парткомиссии расходились, усталые, но довольные. Большинство понимало, что тот разнос, который бедному командиру части устроил начальник политотдела, был лишь начальствующими эмоциями и личными амбициями человека. Ну, такой уж им достался амбициозный начальник. А уж проступок Симоновича явно не тянул на взыскание, да ещё с занесением.

– Симонович, задержитесь.

– Слушаю вас, товарищ полковник.

– Мы тут вот посоветовались и, видимо, я соглашусь с мнением командира, представим вас к званию полковника. Уверен, выводы из сегодняшнего разговора вы сделаете.

Симонович, уже было остынувший, вновь вспотел, теперь от счастья.

Иван Павлович, довольный собой, медленно пошёл к стоящей у штаба машине: «Теперь он по гроб меня благодарить будет, да и помнить будет накрепко».

Вечерело. Пора было в Горторг ехать. Да и проголодался он, с этими всякими делами и вопросами. Надо ехать.

Место встреч было согласовано уже давно. Это был охотничий домик на берегу озера. Часто он здесь гостил. Иногда и с девчатами. Если народ посерьёзнее собирался, то без девчонок. Не пьянка всё же, деловая встреча, а как же. Вот и сейчас ждал его Александр Фёдорович, так сказать, с распростёртыми объятиями.

– Сразу говори, что нужно.

– Иван Павлович, а вы всё о делах да о делах. Присядем, перекусим. Банька протоплена. Всё нормально. Начальник овощной базы подъедет, вы его знаете.

Так и есть, опять людей будут просить. Ну что же, поторгуемся. А пока вперёд, в баньку.

Вечер удался в полной мере: и попарились, и неплохо выпили. Шутили много, смеялись, да от души. В бильярд шары погоняли. Настроение было прекрасным. Сумел начальник базы выторговать у Ивана Павловича людей. Весна, пора овощи перебрать. Своих сил ну просто нет. Кто же на эту базу, в грязь, работать пойдёт? Вот и трудятся каждый год солдатики. А им какая разница, где Родине свой труд отдавать? Солдат и спит – служба идёт, и в гнилье ковыряется – тоже служба идёт. Всем, одним словом, хорошо.

Домой Иван Павлович пришёл поздно. Дети и жена уже спали. Жену поднимать не стал. Разделся, лёг в кабинете. Уснул спокойным сном сразу.

Будильник прозвонил, как и всегда, в шесть часов тридцать минут.

Иван Павлович, сладко потянувшись, нехотя сел на кровать. Желания вставать у него явно не было, но что поделаешь. Надо. Впереди нелёгкий день, забот много.

Голова немного побаливала – вчера, видимо, перестарались.

Что-то, уважаемый читатель, я повторяться стал, а может и нет, просто у нашего Иван Палыча вся жизнь такая, порядок такой, что всё повторяется. Наверно, так.

Смотрим, что было дальше.

Перекусив, Иван Павлович подошёл к зеркалу. Что же, выглядим неплохо, выглядим молодцом.

Он вышел на улицу. Машина стояла у подъезда…

Сапоги

Новость облетела военный городок мгновенно.

Нет, то, что США отправили три тысячи военнослужащих в Гондурас, а также продолжаются боевые столкновения между Китаем и Вьетнамом из-за нескольких спорных островов; что ректором Университета для глухих в Вашингтоне впервые избран глухой доктор Ай Кинг Джордан, сегодня мало кого интересовало.

Но весть о том, что в военторг завезли две пары замечательных женских зимних сапог, городок облетела вмиг. И что цвет темно-вишнёвый, и что размер ходовой, и что делали эти сапоги замечательные финские мастера, также стало известно сразу и всем.

И вот странное дело. Ни тебе мобильной связи, ни тебе пейджеров, ни факсов, ничего этого не было. А новость известна всем.

Так вот. Это было замечательное, созданное в нашей стране в период её социалистического строительства средство связи. И называлось оно очень просто: «Сарафанное» радио. Им пользовались везде и все.

Хочешь, что-либо узнать про соседа?

Выйди во двор и тебе всё станет ясно: кто он, откуда, его родословная и так далее.

Что новенького на рынке?

Слушай бабушек на лавочке.

Когда будут очередные учения у ракетчиков?

Узнаешь там же.

Это же средство связи передало новость о сапогах начальнику политотдела Ивану Павловичу.

– Ишь ты, притих. Не докладывает. Я должен от баб узнавать, что нового на складах, – это Иван Павлович о начальнике военторга.

– Ну, он у меня сейчас…

– Сергей Павлович, свяжитесь с военторгом, пусть начальник к вам подойдёт. И с ним – ко мне. Двадцать минут.

– Есть.

Спустя ровно двадцать минут в кабинет вошли заместитель начальника политотдела и начальник военторга Ракель, худенький тщедушный человечек в воинском звании майора.

– Ну что, Абрам Семёнович, всё молчим? Уж сколько я просил, докладывайте об обстановке, не молчите, информируйте. Опять за своё?

Ракель, явно не понимая предмета разговора, опустив глаза в пол, счел за лучшее молчать.

– Не понимает он, о чём! Смотри на него! А почему вы не прибыли на заседание комитета народного контроля? Почему молчите, что во втором дивизионе местного полка три дня магазин не работает? А?

Будет разгром, понял Ракель.

Да, видимо, лучше молчать.

Пошумев для порядка ещё с десяток минут, Иван Павлович замолчал.

– Ладно. Присаживайтесь. И делайте выводы, уважаемый.

– Кстати, в военторг вновь поступил дефицит, а вы молчите?

– Иван Павлович, извините, это вы о чём?

– О сапогах женских, о них, родимых, о них.

– Так они ещё не распакованы и не оприходованы. Мы ещё…

– А гарнизон гудит! Что значит «не распакованы»?! Докладывайте.

– Сапоги женские, финские…

– Я это уже знаю. Сколько пар и размеры.

– Так две пары. Тридцать восьмого, женские, зимние.

– Что так мало?

– Так по разнарядке…

– Да! Не густо. Как правительственных наград – две единицы, – пошутил начальник политотдела.

– Значит, так. Слушайте сюда. Никаких «своим да нашим». Через общественность узнайте потребности людей, опросите женсоветы, профкомы, комсомол, народный контроль привлеките. Составьте списки, согласуйте их, прежде чем передать в продажу. Понятно?

– Перестройка, сами понимаете. Гласно всё нужно делать, гласно. По-новому подходить ко всем вопросам, по-новому. С людьми советоваться, больше общаться с ними.

Начальник встал с кресла, подошёл к окну.

В такие минуты, когда в голове рождались правильные мысли, находились умные, значительные слова, он себя любил. Он себя обожал! Спинка выпрямлялась, глаза начинали светиться каким-то новым, ярким светом.

– Всё для людей, всё для них.

Его здесь Партия поставила, он проводник её линии, её идей, её политики. Не важно, о сапогах ли речь, об уборке территории, о колбасе или о боевой подготовке. Всё нынче должно быть открыто, честно, гласно. Так велит Партия, так требует жизнь.

– Сергей Павлович, вам предстоит возглавить эту работу. Всё тщательно продумайте, проанализируйте и действуйте. Через день доложите. Абрам Семёнович, вы помогаете моему заместителю.

– Всё. Свободны.

Заместитель начальника политотдела был человек исполнительный и весьма инициативный. Особенно если перед ним стояла конкретная задача. Уж как её решить, он понимал чётко и, по его мнению, правильно.

Через час у него в кабинете был собран женский актив, председатели групп и постов народного контроля.

В соседнем кабинете помощник по комсомолу собрал председателей советов молодых офицеров. А как же вершить великие дела без неё, без молодёжи?

Начальник клуба названивал в гарнизоны, передавая форму опроса будущих владелиц финского чуда.

– Пиши. Партийность, образование, возраст, число членов в семье. Как «при чём партийность»? Ты пиши, пиши. Значит, так надо. Давай быстрее. Мне ещё в три хозяйства звонить…

Работа эта не могла не быть замечена уже всеми обитателями военного гарнизона.

Пошли слухи, что в военторг вместе с сапогами пришла разнарядка на двадцать четыре автомобиля «Жигули» и две «Волги», на кухни «Флора» и эстонские стенки. Об их числе никто не знал. Однако народ догадывался, что товару будет очень много.

Все телефонные линии работали с явным перенапряжением. Даже комдив заметил, что у него телефоны, прежде разрывающиеся от звона, молчали. И это уже было не просто странно, а тревожно. Как же, перестройка на дворе, всё может быть.

Март! Весна! Перемены! Перестройка! Свежий ветер новой жизни! Ура!!!

К вечеру следующего дня с толстой папкой в руках заместитель начальника политотдела был у шефа.

– Иван Павлович, ваше приказание выполнено! Вот списки, пожалуйста.

Он с видом победителя положил красочно оформленную и явно не лёгкую папку на стол.

Иван Павлович похвалил заместителя.

– Молодец! Можете ведь, когда хотите. А где военторг?

– Вот-вот подойти должен.

– Хорошо, давай разбираться, что тут у вас.

Начальник открыл папку. Здесь в аккуратных больших конвертах находились списки из частей за подписью командиров и народных контролёров. Протоколы собраний и совещаний женсоветов. Различные справки, доверенности, ходатайства и так далее.

– Ну и что со всем этим делать? Что ты мне принёс?

– Иван Павлович, вот обобщённая справка. В целом по нашему хозяйству желающих купить сапоги более пятисот человек, а если быть точным, пятьсот шестьдесят три. Ну, мы кое-кого отмели, к примеру, если муж имел взыскания, или икра в два раза больше объёма сапога, и так далее. Подобобщили чуток и список сократился значительно. Вот окончательный вариант.

– Итак, в списке: нуждающихся в сапогах женщин – девяносто две, мужчин – двое, ветеранов войны и труда – четыре человека. Итого – девяносто восемь человек. Всё. Дальше надо решать.

– А при чём здесь мужчины и ветераны, не очень понимаю?

– Как при чём? Эти двое в разводе, а дочери взрослые. Вот и размеры их здесь в папке, и возраст. Ну, а за ветеранов совет гарнизонный ходатайствовал. От них целая петиция пришла. Зачитать?

– Да нет, не нужно, верю.

– Так, и что делать будем? Желающих вон сколько, а сапог две пары.

– Что делать будем, а, Абрам Семёнович?

Это вопрос уже подоспевшему начальнику военторга.

С видом явно в чём-то провинившегося человека Абрам Семенович чуть шатнулся к выходу.

– Так нет сапог, товарищ полковник. Уже нет.

– Не понял, как нет? А к чему тогда вся эта мышиная возня? Что, не поступили ещё?

– Так нет… Были сапоги, а сейчас нет.

– Товарищ майор, вы что, шутки со мной тут шутите? В чём дело?

– Забрали их… Нет сапог…

– Кто забрал, почему?

– ?!

– Что молчите? Кто забрал?!

– Так жена ваша и жена комдива…

– !!!

Лицо Ивана Павловича стало медленно наливаться кровью. Глаза потемнели. Он шумно и тяжело задышал.

Начальник военторга сделал ещё несколько мелких шажков к двери, там уже стоял ретировавшийся несколько раньше Сергей Павлович.

– Вон! Все вон из кабинета!

Офицеры пулей выскочили за дверь.

Иван Павлович домой пошёл окружным путём. Надо было подумать, как поступить с этими чёртовыми сапогами.

Эх вы, думы, думы!

С одной стороны – как это так, пришли на базу и забрали? Как это так? Вот просто пришли и всё? Что, всем так можно делать? Непорядок! Явно непорядок.

А с другой… так ведь это его жена. Его, начальника политического отдела. Жена командира.

А потом, их, желающих этих, более полутысячи, а сапог две пары. Может, оно и к лучшему, что вопрос вот так сам разрешился?

Несколько успокоившись, Иван Павлович медленно брёл по весенним дорожкам. Весна уже действительно чувствовалась не только по календарю – март как-никак – но и по лёгкому, влажному вечернему ветерку, мокрому асфальту. И темнеть уже стало значительно позднее.

Ничего, всё наладится, прорвёмся!

Настроение поднялось окончательно, когда Иван Павлович открыл дверь квартиры. Вкусно пахло его любимой жареной картошкой и тушёной свининой. На столе стоял запотевший штоф с коньячком. Мило и ласково улыбалась его Маша.

Ну, хитрюга, ну, лисица! Знает, как приластиться! – уже нежно глядя на жену, подумал начальник политотдела.

За столом о происшедшем не говорили. Маша понимала: лучше тему не поднимать, а Иван Павлович, косясь на нежно обнявшие ножки его супруги финские сапожки, думал: «Сидят, как влитые, просто по ней сшиты».

– За твоё здоровье, дорогая!

Спать Иван Павлович ложился уже с лёгким сердцем.

Завтра разберёмся, со всеми вопросами и проблемами разберёмся, не впервой. И с сапогами этими разберёмся, да и с прочими делами тоже.

Святая наивность!

Он ещё не знал, что сапоги эти злосчастные завтра будут мгновенно забыты.

И он, и его подчинённые по указанию вышестоящего начальства бросятся в войска, к людям, рассказывать о статье Нины Андреевой, опубликованной в «Советской России» накануне.

«Не могу поступиться принципами!»

За честь, за прошлое, великое прошлое нашего государства. Прочь очернительство нашей истории, нашей Партии, нашей Родины! Прочь!

А ещё через неделю, по указанию всё того же находящегося выше руководства, он будет вместе с подчинёнными искать: кто же распорядился пропагандировать эту вредную статейку, эту писаку, учителку химии Андрееву? А? Кто?

И вновь рассказывать людям о перестройке, новом политическом мышлении, движении вперёд, о новой эпохе, которая (а он ещё об этом не знал) в секунду сметёт его, Ивана Павловича. Сметёт его, Номенклатуру ЦК, представителя Партии в войсках.

А пока он спал мирным сном праведника.

Ничего, всё наладится, прорвёмся!

Будни комбата мальцева

Командиром стартовой батареи Мальцев стал ровно месяц назад, накануне новогодних праздников. Только летом старлея получил – и вот второй подарок, комбат.

Вообще карьера Сергея складывалась как нельзя удачнее. Окончив военное училище, он был направлен в этот небольшой гарнизон на должность оператора машины подготовки стартовой батареи. По прибытии в часть оказалось, что в батарее, где ему предстояло служить, вакантны две должности начальника отделения, и он сразу получил должность на ступень выше. Стал начальником третьего электроогневого отделения.

Учился в училище Мальцев неплохо, любил технические дисциплины, во многих преуспел, преподаватели хвалили. Так что с точки зрения подготовки к сдаче на допуск к несению боевого дежурства, знания агрегатов, техники проблем у него не возникало.

В батарее все сразу поняли – грамотный пришёл паренек, толк будет. Попытались было сержанты (а они в батарее ещё те, ушлые ребята) проверить молодого начальника отделения, многие через это проходили. Устроили ему на тренировочном занятии небольшую, но практически неуловимую неисправность. Так нашёл. И не просто нашёл, а понял, что его проверяют, сам вычислил тех, кто устроил ему проверку, и выволочку устроил «горе-специалистам». Зауважал его народ после этого.

Отделение его неплохо было подготовлено, а с молодым начальником вообще в гору пошло. Дело в том, что лейтенанта, не обременённого семьей, в городок не тянуло. Делать там особо было нечего, друзей он пока тоже не завёл – так, сослуживцы, конечно с ними он общался, но и только. Тянуло его больше к военной технике, видать, не насытился ещё армейской жизнью. Не в тягость она ему была. Вот и занимался со своими бойцами. Любил объяснять и умел, прямо скажем, это делать, был терпелив, усидчив. Рассказывать умел просто, без заумных фраз, и так, что понятно было сразу, о чём говорит начальник отделения.

Неудивительно, что уже через год стал лейтенант Мальцев заместителем командира батареи. В полку его заметили. Командир полка нередко похваливал, вторил командиру и замполит. Секретарь партийного комитета полка вообще называл его не иначе как наш «будущий генерал». В целом офицерский коллектив, как говорят, принял молодого, энергичного, грамотного командира.

И вот он комбат. Назначен командиром четвёртой, отличной батареи. Здесь он знает всех, здесь его знают, да и отличной батарея стала в том числе и с его участием.

Его предшественник командовал батареей около шести лет. Конечно, он мечтал о более спокойной работе, командиром батареи несладко служить, забот много, и вот он получил назначение в соседний дивизион, заместителем командира дивизиона по боевому управлению. Мечтал уйти, а прощался с батареей чуть ли не со слезами на глазах. Прикипел всеми своими костьми к батарее, хороший коллектив оставлял он Сергею.

Итак, позади первый месяц службы молодого офицера в должности. Как-то быстро и незаметно пролетел этот месяц. Позади Новый Год, праздничная суета, для него она оказалась по-прежнему незаметной, да и недоступной. Уже дважды, в том числе и на Новый год, заступал он на боевое дежурство. Что холостяку праздники? Те же будни, только на календаре праздничные дни красным цветом разрисованы. Семьи нет, в городке особо ничто не держит, вот и пошёл, освободив своего заместителя и начальников отделений от дежурства в праздничные дни. Да, собственно говоря, везде так поступают, офицерское братство так велит.

Этот первый месяц для него и батареи, в общем-то, прошёл спокойно. Командир дивизиона к новому комбату пока приглядывался, да, в общем, и повода вмешиваться в работу молодого командира у руководства дивизиона не было. Давали пока спокойно жить и командир полка, и его заместители, и начальники служб. В полку было хорошей традицией следить и помогать молодым назначенцам. Следить следили, это Сергей чувствовал, а вот помогать пока не было необходимости. Пока. Но комбат чувствовал: скоро ситуация может поменяться, уж больно всё хорошо да гладко идёт, жди неприятностей.

Чутьё не подвело. В среду, поздно ночью, в дверь квартиры раздался звонок. «По мою душу, наверно», – подумал Сергей и побежал открывать дверь. Из своей комнаты выглянула хозяйка квартиры.

– Что такое, Серёжа? Это к вам?

– Наверно. Вы отдыхайте Клавдия Фёдоровна, отдыхайте.

На пороге стоял прапорщик Павлов, старшина батареи.

– Товарищ старший лейтенант, ЧП в батарее, кто-то из состава дежурной смены напился. Вас в полк вызывают.

Этого ещё не хватало. Пьянство на боевом дежурстве – это действительно чрезвычайное происшествие. Комбат быстро оделся, и они со старшиной направились к автопарку, где их уже ожидала машина. В автомобиле находился замполит дивизиона, капитан Железняк.

– Садитесь, Сергей Павлович, поедем разбираться, что там случилось.

Замполиту звонил дежурный по дивизиону, так что он примерно знал, что произошло. Сержанты четвёртой батареи решили отметить день рождения одного из младших командиров, кажется, его фамилия была Коваленко.

– Да, есть такой, – подтвердил Мальцев.

– Ну, вот и напились, стервецы, с радости. Из них двое, сам Коваленко и сержант Мукасей, в составе дежурной смены оказались. Дежурный по дивизиону их застал, в каптёрке праздновали, да шумно чересчур. Ладно, разберёмся.

В батарее уже вовсю шёл разбор полётов. В расположении шумел командир дивизиона, так же прибывший по звонку; дежурный проверял оружейную комнату, в канцелярии комбата сидел начальник штаба дивизиона, рядом кто-то из сержантов писал объяснительную. В коридоре перед канцелярией, понурив головы, стояли сержанты, в том числе и Коваленко, именинник.

Мальцев подошёл к младшему сержанту.

– Ну, Коваленко, ты даёшь, командование дивизиона и батареи на день рождения пригласил, мог бы и пораньше это сделать, сейчас бы спали себе мирным сном, а ты вон как, к ночи собрал народ. Ну-ну!

Зашёл в канцелярию командир дивизиона.

– Командир батареи, отправьте эту пьяную команду спать. Завтра продолжим разбирательство. Замполита позовите и сами зайдите сюда, надо посоветоваться.

Минут через пять в канцелярии собралось руководство дивизиона и Мальцев.

– Ну, что командир, не ожидал? Так это ещё не всё. Знаешь, кто спиртное им привёз? Да нет, не посылка. Прапорщик твой, техник первого отделения, как его…

– Истомин? Не может быть.

– Может, ещё как может, Коваленко рассказал, соплями тут весь изошёл, просил матери не писать, больная она у него. Вот такие новости, комбат. Значит так, здесь ещё разбираться и разбираться, однако уже сейчас что я вам могу сказать… Первое. Командир батареи. Не можете воспитывать сержантов – переезжайте в казарму и живите здесь, работайте с подчинёнными, это же касается и начальников отделений. Неделя в дивизионе.

– Второе. Прапорщика на увольнение. Завтра на стол документы.

– Третье. В журнале боевого дежурства внесите изменение по этим алкашам задним числом, одно дело пьянка, другое – пьянка на боевом дежурстве, за такое с должности можно слететь. Понял, Мальцев?

– Иван Андреевич, – это командир замполиту, капитану Железняку – ну, ты завтра организуй вместе с комсомолом проработку сержантов, да и с другими поговорите. У них тут с синяком молодец какой-то бродит по казарме, дежурный докладывает, молодые чьё-то обмундирование стирали, когда он в умывальник зашёл. У них тут в батарее целый клубок безобразий.

– Мальцев, вы что, всего этого не замечали? Надо было пьянке случиться, чтобы всё это вживую увидеть? Очень плохо, товарищ старший лейтенант. Отмывайтесь теперь.

Командир с заместителями ушли, Мальцев остался в казарме. Остался с нелёгкими думами.

Наутро жизнь закипела. Комбат пришёл на подъём. Сержанты, как и положено, за пятнадцать минут до сигнала стояли по своим местам, ждали команды дежурного. По лицам их было понятно: знали, что сегодня их ждёт.

Подъём, физическая зарядка, утренний осмотр, завтрак – одним словом, все утренние мероприятия проведены были образцово. Сержанты всё делали быстро, сноровисто, даже как-то с лихостью, как бы давая понять: «да нормальные мы люди, подумаешь, оступились, что же теперь, казнить нас?»

Об этой казни для них комбат мучительно думал всю ночь. Копил ярость и гнев. Внутри всё кипело. К утру как-то всё притупилось, а, видя старание сержантов, он даже повеселел.

Офицеры батареи прибыли в дивизион уже отчасти знакомые с ситуацией, беспроводное радио работало, как всегда, исправно.

Мальцев собрал офицеров и прапорщиков сразу после общего построения дивизиона. Коротко рассказал о произошедшем ночью, о задачах, поставленных командиром дивизиона.

Решение о казарменном положении для начальников отделений наказанием практически не было. Начальник третьего отделения холостяк, выдержит, да ещё и деньги на еде сэкономит. Начальник-два в отпуске, начальник-четыре завтра заступает на дежурство, всё одно быть с людьми. Начальник первого отделения, как побитая кошка, готов был месяц сидеть в казарме, так ему неприятно и стыдно было за своего прапора. Заместитель сменяется с дежурства. Ну, а комбату сам Бог велел трудиться и трудиться. Так что с этим вопросов не было.

Мальцев кратко рассказал о своём видении ситуации и необходимых мерах для улучшения состояния дел:

– Главное – не прерывать боевую подготовку. Всё по расписанию и распорядку, но жёстко, без послаблений. Мы где-то в этом вопросе упустили, вот младшие командиры и нашли свободное время для реализации дурных мыслей. Следующее. Очень внимательно поработайте с командирами индивидуально. Побеседуйте, что у них за душой, разберитесь. Коваленко и Мукасея снимаю с должности, на построении объявлю. Лычки им командир дивизиона пообещал на построении в обед срезать. Истомин, командир дивизиона сказал, что вас сам накажет, но знайте – нам с вами вместе не служить. То, что вы сделали – это просто подлость, другой оценки я дать не могу.

Офицеры вышли из канцелярии, до построения и развода на занятия оставалось порядка пяти минут. Настроение у людей было подавленное, не слышно было обычных пересмешек и шуток.

Перед строем комбат, как и обещал, объявил о снятии провинившихся с должностей, пошумел немного, и после постановки задач отправил батарею в учебный корпус.

Однако день всё же оказался скомканным. Звонили и приходили командир полка, его заместители, политработники, дивизионное начальство. Мальцев столько всего нелицеприятного наслушался. Ему и стыдно, и неприятно было. Наверно, заслужил. Так его песочили впервые в жизни.

После обеда примчались в батарею начальники служб полка. Видимо, командир их отругал для профилактики и за то, что не бывают в подразделениях. Командир полка всегда это делал мастерски, а его настроение чётко передавалось через такого вот проверяющего. Если начальник службы ругает командира батареи и ищет только недостатки (а их всегда в батарее битком), значит, дело швах, жди серьёзных оргвыводов. А ежели он спрашивает: «Ну, чем тебе, комбат, помочь?», можно успокоиться. Командир ругает, но знает: на этого комбата можно положиться. Вот и сейчас начальник химической службы полка обещает уже завтра решить вечную проблему – заменить пришедшие в негодность противогазы. Даже начальник физподготовки, заскочивший перед обедом в казарму, пообещал подбросить пару груш и гантели. От сердца немного отлегло.

Вечером в Ленинской комнате батареи состоялось выездное заседание комитета комсомола полка. Проводил его секретарь, лейтенант Володя Потапов. Бойкий такой, энергичный паренёк, почти ровесник некоторых солдат, однако авторитетный среди молодёжи человек. На комитете обсуждался вопрос о дисциплине среди младших командиров, и рассматривалось персональное дело комсомольца прапорщика Истомина.

Комбат присутствовал на этом заседании, были также командир дивизиона, полковые и дивизионные политработники, обещал прибыть и командир полка.

Перед ужином Мальцев собрал офицеров батареи. Хороший разговор получился, всё, что наболело, выложили друг другу, поделились впечатлениями по результатам индивидуальных бесед с людьми. Оказывается, так поговорить давно надо было, так вот, просто по душам. И сразу легче стало.

Мальцев из разговора понял одно: с хорошими людьми он служит. Нет равнодушных среди его подчинённых, а это главное. А все недочёты устранимы, все проблемы, неурядицы хорошим людям всегда по плечу. Справимся.

Распределили обязанности на вечер и поговорили о завтрашнем дне. Вместе пошли на ужин.

Работа продолжалась и после ужина. Вновь беседы и разговоры. Разошлись только перед отбоем. Мальцев распорядился застелить себе постель в канцелярии, офицеры пошли в гостиницу.

Часов в одиннадцать, когда Мальцев как раз завершал наброски заметок для занятий с сержантами, в дверь канцелярии постучались. Вошёл Коваленко.

– Товарищ старший лейтенант, разрешите?

– Слушаю тебя.

– Я вас прошу, не увольняйте Истомина, вы же знаете его, наш, батарейный, срочную здесь служил, после учебки прапорщиком опять, вот, в батарею пришёл. Плохо ему без армии будет. А за водку эту нас с Власовым ругайте. Дело в том, что на прошлой неделе, когда мы на БСП[9] техникой занимались, Истомин в лесу потерял зажигалку, фирменная у него такая была, бензиновая, в память об отце осталась. Вот Власов и предложил прапорщику найти зажигалку в обмен на бутылку. В шутку так сказал. А найти-то мы взаправду хотели, в память об отце вещица ведь была. Так мы, когда на БСП на следующий день пришли, всем отделением цепью прошлись по участку, площадка ведь небольшая, и нашли. А утром торжественно вручили зажигалку Истомину. Ну, видимо, с радости он водку и принёс, обязательный человек, но просил до дембеля её не трогать. А тут день рождения, ребята знали, начали подначивать, вот и открыли. Да, граммов по пятьдесят и выпили всего, дежурный застукал. Вот так всё и было. Не увольняйте, мы все просим вас.

Да, объяснил так объяснил. Теперь вот и думай, что делать.

Опять у комбата бессонная ночь. Как же так? Как у них всё просто… Попросили, принёс, спрятали. Да у молодых разве что-либо долежит в заначке. Надо завтра с этим Истоминым конкретнее разбираться.

Всё, спать, отбой.

Но отдохнуть комбату не пришлось.

В четыре часа утра в дивизион прибыла инструкторская группа дивизии во главе с начальником штаба дивизии.

С командного пункта полка пришла команда: «К бою. Подготовить ракеты к пуску». Началась проверка боевой готовности полка, естественно, и их дивизиона.

То ли после вчерашних разборов, то ли ещё по каким-то причинам солдаты и сержанты действовали расторопно, собранно, и, что особенно порадовало Мальцева, очень серьёзно. Ни заспанных лиц, ни недовольных или равнодушных, как порой бывало, он не видел.

По установленному порядку, первые пятьдесят минут – это нормативное время прибытия офицеров в дивизион – работала дежурная смена батареи и весь состав срочной службы. Мальцев и его офицеры, ночевавшие в гостинице по приказу командира дивизиона, при всём своём желании вмешаться в процесс перевода пусковой установки в установленную степень боевой готовности не могли, посредник сразу их предупредил, что снизит балл батарее. Так что они молча смотрели и только переживали, большего им не разрешалось.

Прибыли машины, в норматив уложились, опоздавших не было. Старшина только с запашком примчался.

– Да пиво, комбат, честное слово, пиво.

Почувствовав у своего носа кулак командира батареи, быстро ретировался на своё место, согласно боевого расписания.

Батарея действовала слаженно, чётко. Техника работала как часы, благо заместитель командира и начальники отделений ей всегда уделяли, прямо скажем, не формальное внимание. Это колеса, может, не всегда с внешней стороны отдраены кузбасслаком[10], такое могло быть, но механика и электрика в батарее всегда работали исправно. Так было и в этот раз.

Все вводные отрабатывались личным составом чётко и правильно. Автотранспорт работал нормально. Всё вроде было в норме. Даже завтрак на боевой стартовой позиции, организованный отошедшим от своего пива старшиной, был по-особому вкусен и приятен.

В девять часов утра пришла команда «Отбой». Всё приведено в исходное, доклады от отделений прошли, всё в порядке. Личный состав до одиннадцати часов отправлен отдыхать.

На подведении итогов работа дежурной смены и всего личного состава их батареи была признана лучшей. Начальник штаба дивизии поблагодарил командира батареи.

– Командир дивизиона, следует поощрить офицеров и сержантов батареи, на ваше усмотрение. Я доложу командиру дивизии. Молодцы, лихо работали.

Командир дивизиона сказал «есть», но про себя подумал: «Как же, вот вы уедете, и я целовать их начну – сейчас, как же!»

После убытия проверяющих и постановки офицерскому составу задач командиром дивизиона, комбат собирает офицеров и прапорщиков в канцелярии батареи. Теперь самый полный разбор итогов проверки. Дело в том, что многое из того, на что не обратили внимание проверяющие (может, для них это было мелочью), от глаз комбата не могло укрыться. Мальцев и поругал, кого надо, но и похвалил подчинённых.

До обеда опять учебный корпус. Отправив батарею на занятие, Мальцев пошёл в казарму Прошёл по расположению, осмотрел заправку кроватей, несколько тумбочек, зашёл в кладовую. В кладовой, заложив карандаш за ухо, у стола с журналами сидел старшина.

– Что, Андрей Лукич, всё считаем?

– Да что там считать, в четвёртом отделении начальник просил молодым обмундирование поменять, загадили так, что и отстирать невозможно, а где я его возьму, в третьей батарее вот выпросил подменку. У Иван Тимофеича всегда есть. А сейчас считаю вот, сколько всего повседневного обмундирования у нас числится.

– Андрей Лукич, а что ты об Истомине сказать можешь, увольнять, наверно, будет командир?

– А что я могу сказать? Засранец он, так батарею подставить. Но куда его выгонять? Вы же знаете, деревенский он, мать спилась, давно уж умерла, отец тоже алкашил, в прошлом году Лёха ездил его хоронить. Хату продал. Куда он теперь? На улицу? Выгоним – значит, ещё одним бродягой в стране больше станет. Вот такое моё мнение.

Переговорив со старшиной, Мальцев направился к учебному корпусу.

Батарея занятия завершила, заместитель командира строил людей. Начальники проверили внешний вид подчинённых и также стали в строй.

Мальцев объявил дальнейший порядок действий и отправил батарею на общее построение. По годами устоявшейся традиции, к столовой дивизион направлялся после докладов командиров подразделений командиру дивизиона. Прохождение обязательно было с песней. Считалось, и наверно, правильно, песня настроение поднимает. А командир с заместителями оценивали, чьё подразделение лучше споёт. Так было и сегодня.

После обеда личное время, отдых до четырёх часов дня. Комбат зашёл в канцелярию, лично проинструктировал состав заступающего наряда, затем приказал позвать рядовых Паршина и Скворцова. Прибывшие солдаты, как предлагалось начальниками отделений, должны были заменить разжалованных сержантов. Мальцев побеседовал с ними, остался в целом доволен разговором и отправил солдат в расположение.

Всё, можно передохнуть и самому. Командир сел в кресло, прикрыл глаза. Как и у Штирлица, Мальцеву хватило минут пятнадцати, чтобы слегка приободриться. Однако надо двигаться дальше.

В шестнадцать часов батарея направилась на боевую стартовую позицию для проверки и передачи техники дежурными расчётами. Далее, в семнадцать, построение всего личного состава, развод, смена и ритуал заступления новой дежурной боевой смены пуска на боевое дежурство. Гимн, торжественное прохождение под марш всех подразделений дивизиона.

Уже в расположении комбат вновь собирает сержантов. Опять долгий нелёгкий разговор. Встретился с секретарём комсомольской организации батареи. Зашли к комбату офицеры, обсудили проделанное за день, обговорили завтрашний день.

Незаметно время пролетело, вот и ужин позади, вечерняя поверка, отбой, в казарме тишина. Хорошо сегодня поработали бойцы, замаялись так, что и храпа не слышно.

Всё. Надо немного передохнуть.

В эту ночь комбат пошёл отдыхать в гостиницу, всё-таки почти двое суток без сна, в переживаниях. Устал.

Прилёг. Сон никак не приходил. Думы вновь стали одолевать комбата.

Итак, что мы имеем. Судя по работе в прошедшие после этой нелепой пьянки дни, по реакции людей, такое больше вряд ли повторится. Вон как сержанты на совещании навалились на Коваленко и компанию, все по-серьёзному, с обидой, с переживаниями, с эмоциями. Оно и действительно, столько трудились, за честь батареи боролись – и на тебе, труд коллектива коту под хвост. Большинство очень серьёзно отнеслись к этой ситуации, а значит, есть, есть на кого в батарее опереться. Это радует.

Офицеры молодцы, много и полезно поработали в эти дни, главное, чтобы запал не пропал, не исчез. Завтра надо посоветоваться с командиром дивизиона, много вопросов офицеры подняли и по гостинице, да и по учебным классам, тренажёрам, самим эти вопросы не решить, специалисты нужны. Опять же тыловиков погонять надо, но это не вопрос комбата, пусть командир дивизиона помогает.

Жалко прапорщика, надо подумать, как всё же Истомина оставить в батарее, паренёк чуть не плачет. А на проверке молодец, просто орёл. Да, отругаем, побьём, вон в комсомоле оставили, но строгача влепили, однако надо оставлять в батарее. Надо. Урок ему на всю жизнь будет.

И с этим Ходжаевым надо бы разобраться до конца. Не мог он такой синяк сам себе под глаз поставить. Пока темнит, видимо, боится. Вообще какой-то тихий, замкнутый боец. Неопрятный какой-то. Наверно, так воспитан? Надо с ним позаниматься. Через земляков, что ли – есть в соседней батарее. Надо попробовать. Или с замполитом переговорить. Вот уж кто умеет разговорить людей, так это Железняк. Приятно смотреть, как он с ними работает, ну просто красота.

Так вот, с мыслями, хорошими мыслями (а думы о людях всегда вещь добрая), комбат Мальцев заснул.

Что его ждёт завтра? Опять ждут дела, будничные дела, простые и трудные, сложные, не всегда весёлые, но такая уж у него работа. И всё у него, молодого, энергичного, грамотного, будет в порядке. Комбат – человек правильный. Всё у него будет в норме.

Шуметь надо умеючи

Вагон слегка качнулся.

Поехали.

Отдых начался.

Старший лейтенант Дмитрий Морозов впервые в своей молодой жизни по путёвке ехал в санаторий. В санаторий Ракетных войск с замечательным названием «Фрунзенское».

Не планировал, но всё же ехал. А дело было так. Вызывает его шеф.

– У тебя по плану отпуск когда?

– Да вот, уже. В апреле хотел домой съездить. Вы же помните, на прошлой неделе мы на эту тему говорили.

– Помню, потому и спрашиваю. Когда, с какого числа?

– С пятницы вроде.

– Ладно. Так говоришь, домой хотел? К маме, папе съездить? Хорошее дело. Одобряю. Но есть вариант получше. В санаторий поедешь. Наш санаторий, в Крыму. Там, поди, уже и купаются. Красота!

Путёвка пришла на Тарасова, а он, сам знаешь, в госпиталь попал, так что собирайся.

– Нет, нет! Дома ждут, уже знают, когда приеду.

– Разговорчики! Работа у тебя нервная. Похудел вон как. Хоть отъешься на санаторных харчах. И не сопротивляйся. Может, заодно и невесту там найдёшь. В Крыму знаешь, какие девчата, залюбуешься.

– Значит, так. Путёвка с четырнадцатого числа, у тебя есть ещё четыре дня на оформление. Бегом к начмеду[11], с ним всё прорешайте. Да не забудь, когда приедешь, меня поблагодарить. Эх, молодёжь! Кто бы меня сейчас вот так вот по-дружески путёвкой, да хоть бы на недельку… Ничего-то вы не понимаете. Молодёжь! Давай, вперёд.

Замполит полка отвернулся к окну, давая понять, что разговор окончен, все вопросы сняты.

Дмитрий молча вышел из кабинета.

Ну что же, Партия сказала: «Надо». Комсомол ответил: «Есть!»

Дима вот уже второй год возглавляет полковой комсомол. После училища немного побыл в батарее, ну, а потом в секретари выдвинули. Согласился и не жалеет.

Нравилась ему эта работа. Всегда с людьми, всегда на виду. Он любил интересную жизнь, любил быть в центре событий, это ещё со школы. Концерты, КВН, конкурсы различные, субботники, спортивные состязания – всё это для него было праздником. Умел он всё это организовывать, и получалось, надо сказать.

Дмитрий уже успел понять, что этот его труд видят и ценят в полку – и комсомольцы, да и старшие товарищи. А, следовательно, его труд полезен. И отец так учил: видишь, чувствуешь пользу от своих дел – значит, ты на правильном пути.

Итак, все полковые заботы позади, и он в пути. Скорый бежит к Симферополю.

Через сутки он был на месте.

После слякотной Прибалтики, где проходила его служба, Крым показался настоящим раем, особенно сам санаторий. Чистота, дорожки ухожены, всё в нежной весенней зелени. Яркое солнце. Легко, уже почти по-летнему одетые люди. А главное, он давно не видел такого количества улыбок и счастливых лиц. Наверное, это действительно райский уголок. Повезло, если так.

Разместили его, как и положено, наверное, молодым, на первом этаже. Причём строгая сестра в корпусе сразу предупредила:

– Будешь по ночам через балкон шастать – выпишем, да ещё и в часть напишем.

Почему так строго? Двери есть, почему я должен через балкон шастать? Этого Дима пока не понял. Однако не понял лишь пока. Молодой ещё. Поймет, как придёт время.

Первый день показался каким-то сумбурным, скомканным. Территория санатория огромная, корпуса разбросаны, не сразу и разберёшься, где лечебный, где спальные корпуса, где столовая. Однако к вечеру он уже довольно сносно ориентировался, успел даже пройтись по берегу моря. Вода ещё холодная, но сосед по комнате рассказывал, что кое-кто уже и купается по утрам.

На ужине Дима встретил своего сокурсника, Лёшку Платова. Это надо же, молодежи здесь раз-два и обчёлся, а тут два сокурсника встретились. Повезло.

Лёша отдыхал уже вторую неделю и, конечно, чувствовал себя здесь уже бывалым человеком. Он также не был женат. Друзья поняли, что отныне их отдых может получиться замечательным.

Не виделись товарищи по училищу почти три года. Естественно, было о чём поговорить. Вспомнили всех своих сокурсников, поговорили о службе. Лёша служит неподалеку, в соседней дивизии. Карьера его складывается замечательно. В двадцать шесть лет он уже комбат. Батарея отличная. Всё вроде нормально. Но допекает командование полка нещадно. Не женат. Такая ответственная должность – и не женат. Непорядок.

– Какие наши годы, женимся. Невест только подобрать надо.

– Так вон их здесь сколько, – рассмеялся Дима, – только предложи, мгновенно в ЗАГС потащат.

С этого дня друзья старались быть вместе.

Побегают поутру на зарядке, дальше по процедурам и врачам, это тоже нужно, особенно в первые дни. Столько назначили врачи процедур, что сам себе больным уж точно кажешься. Но это сначала.

Обед, опять вместе.

Передохнули – и в четыре часа на волейбол. В училище они вместе за курс играли, причём неплохо, оба разрядники. А во Фрунзенском волейбол почитали буквально все. Площадки классные, сетки и мячи импортные, да и игроки здесь неплохие. На первую сетку не так просто попасть. Это уж через пару дней, увидев их игру, кто-то из постоянных капитанов команд пригласил их поиграть. Получилось. И с той поры до изнеможения они рубились на первой площадке. Были у них уже свои болельщики, даже болельщицы, из числа местных девушек. Молодые всё же.

Вечером на танцы. Иногда, перед походом на площадку, выпьют бутылочку сухого, и в зал. Музыка, девушки, солидных пар много, ансамбль играет вживую. Цветомузыка. Тогда она только начала входить в моду.

Дружбы с девчонками не получалось. Не то чтобы их не замечали, нет – к ним на дамский танец девушки мчались со всех сторон. Но не по душе, видимо, были эти подружки, тут уж ничего не поделать. Танцы танцами, а любовь – это совсем другое.

Одним словом, режим устоялся. Все дни заняты. Отдых продолжался.

Как-то наши друзья задумали покорить Медведь-гору, а может, и к Артеку прогуляться. Уточнили, как это делается, у бывалых любителей восхождений. Всё им рассказали, даже маршрут нарисовали. Часиков шесть потребуется. Назначили день. Суббота, девятнадцатого апреля.

Семь часов утра. Надо вставать. Сегодня поход в горы. От предчувствия нового, необычного у Димы поднялось настроение, и он замурлыкал:

– «Парня в горы тяни – рискни, Не бросай одного его, Пусть он в связке в одной с тобой, Там поймёшь, кто такой».

Вдруг в дверь тихонечко так, как бы крадучись, кто-то постучал.

Сестричка.

И будто боясь разбудить, полушёпотом говорит: «Вы знаете, сегодня субботник, Ленинский, коммунистический. Надо выходить. Метла и лопаты на улице. Выйдите, пожалуйста, хорошо?»

От этих слов его сосед только натянул одеяло повыше на голову и повернулся к стенке.

– Спать не дают, понимаешь.

Сестричка, чуть не плача:

– Ну что мне делать, даже в комнаты не пускают? А скоро замполит санатория обходить корпуса будет, попадёт мне.

Так! Надо выручать девчонку, пропадёт. Эх! Масштабные дела так не делаются. Надо помочь.

– Сейчас, только добреюсь. Я вам помогу. Момент.

Через пару минут Дмитрий выскочил в коридор. Вспомнив зычного училищного старшину, во все свои, очень даже, по мнению врачей, здоровые лёгкие, старлей закричал:

– Подъём, товарищи! Подъём! Впереди вас ждёт коммунистический субботник. Все к лопатам. Почти всё разобрали, не всем достанется. Подъём!

И громко, как в школе учили, начал декламировать стихи Владимира Маяковского:

«Холод большой. Зима здорова. Но блузы прилипли к потненьким. Под блузой коммунисты. Грузят дрова. На трудовом субботнике…»

– Выходите, первому приз обещан. Вкусный и красивый. Выходите.

Начали появляться первые обитатели этажа. Кто с недовольным лицом, кто с явным интересом – что это за чудик, чего он раскричался тут? Однако люди пошли, а это главное.

Воспрянув, почувствовав себя в роли главного организатора субботника, Дима уже и позабыл о предстоящем походе.

Заскочил на второй, третий этаж корпуса. Здесь дело так же пошло. Народ потянулся на выход.

Здорово, двадцать минут – и корпус пустой.

Сестричка с восторгом и восхищением смотрит на него.

– Если бы не вы, я не знаю, что бы я делала. Спасибо вам огромное. Вы ведь тоже выйдете работать?

– Конечно, а как же.

И тут Дима вспомнил о походе. Лёшка уже десять минут ждёт. Как он мог забыть?

Не заскочив даже за приготовленным в поход пакетиком с едой, он выскочил на улицу. Народ копошился вовсю, ни лопат, ни мётел уже не было.

И такая гордость у комсомольца в душе загорелась. Это он, он всё сделал!

– Молодцы, товарищи! Да здравствует Коммунистический субботник. Ура!

В этот момент, очень кстати, из уличного репродуктора на столбе у корпуса раздались бравурные звуки марша.

Дело сделано. Работа пошла.

Дима бочком, бочком – и бегом к корпусу, где проживал Алексей. Там тоже народ под музыку потихоньку разбирал мётлы и мешки для мусора.

– Где тебя черти носили? Время уже. Надо выходить.

Друзья быстро пошли в сторону гор.

Для описания удовольствия, полученного при восхождении, потребуется не один десяток страниц. Не станем всё рассказывать. Отметим лишь, что всё было очень здорово. Коллеги получили прекрасный заряд бодрости, хоть и устали физически, но красота этих мест, близость к небу просто покорили ребят. Блеск и восторг!

Вернулись они только к четырём часам. Голодные, но довольные. Перекусили оставленными Димой в номере бутербродами. Договорились встретиться после отдыха на волейбольной площадке.

Дима помылся, переоделся и прилёг на кровать. Только закрыл глаза, как из динамика раздалась тихая мелодия. Это означало, что тихий час окончен. Сейчас будут местные новости. Их Дима слушал всегда, поскольку рассказывали о фильмах, экскурсиях, о вечерах отдыха, концертах и ещё давали кучу важной и нужной отдыхающим информации.

Разговор начинался, как правило, с главных новостей. А главным, конечно, был субботник. Диктор, рассказав об истории субботников, перешёл к местным новостям. Естественно, говорилось о субботнике.

И тут Дима слышит свою фамилию:

«Активно, творчески работал на субботнике старший лейтенант Дмитрий Морозов. Он не только сам личным примером показал, как надо работать, но и помогал отстающим. Закончив трудиться позже других, именно он высказал инициативу: отдать следующий день отдыха приведению в порядок территории санатория. Командование поддержало инициативного офицера, субботник будет продолжен двадцать шестого апреля. По решению руководства санатория, в часть Морозову будет направлено благодарственное письмо. Спасибо инициативному офицеру».

Всё остальное было уже не важно. Он выключил радиоприёмник.

– Как же так? Не было такого! Не было. Он же в это время Медведь-гору приступом брал. Как же так? Ну, дают! Вот это да! Теперь побьют его отдыхающие, точно побьют. Сам не отдыхаешь и другим не даёшь?

Дима приуныл.

В номер постучались. Вошёл замполит санатория.

– Вечер добрый. Дмитрий?

– Да, я.

– Спасибо вам за труд, добросовестно поработали. Чувствуется, со стержнем офицер. Далеко пойдёте. Правильно. Спасибо вам. Завтра в киноконцертном зале выступает известный московский ансамбль. Так вот. Командование санатория награждает вас билетом на этот концерт. Не пожалеете. Ещё раз спасибо. Всего вам доброго.

На ужин Дима решил не ходить. Ему казалось, что все будут смотреть и тыкать в него пальцами, стыдить за эту явную показуху.

В восемь в номер забежал Алексей.

– Диман, ну ты даёшь. И по горам полазил, и на субботнике поработал, да так, что весь санаторий только о тебе и говорит. Как это ты так успел?

Конечно, это была шутка и не более. Но Дима разозлился всерьёз. Накричал на друга. Хлопнул дверью и в койку. Пошли вы все…

Прошла неделя. С товарищем, конечно, помирились. Страх быть узнанным прошел. История помаленьку позабылась. Наступила суббота.

Уже без шума Дима рано утром, в числе первых, вышел из корпуса, взял самую большую лопату, получил задачу и целый день копошился на клумбах, в саду, на участке, закреплённом за корпусом. Оторвался от работы только к ужину, когда уже никого рядом не было.

На ужине спросил у друга.

– Ну, по радио опять обо мне говорили, наверно?

– Да кому ты нужен, жуй, да на танцы пойдём.

Вот тебе и раз! Не работал – хвалили. Потрудился на славу – ни слова доброго в твой адрес. Всё как в комсомоле, много шуму, да толку мало. Это сравнение даже порадовало Дмитрия. Он даже новую формулу для себя нашёл: «Шуметь надо умеючи».

Много раз в последующей своей жизни он вспоминал те субботники, вспоминал и сравнивал их с реальной жизнью.

Сколько болтунов и крикунов рядом. Порой тот, кто глоткой и хитростью берёт – на коне. Тихони трудятся себе и трудятся. Их не видят, их не замечают. Но на них вся жизнь держится. Именно на них, на этих скромных трудягах.

Так кто у нас здесь художник?

Сегодня приняли Военную Присягу, и с этого дня мы не просто Ивановы и Петровы, не просто Петьки или Васьки и прочее, мы слушатели высшего командно-инженерного Краснознамённого училища, будущие офицеры. Как гордо и значимо звучит.

Слушатель Валько. Звучит? Конечно!

А полковник Валько? Ещё лучше.

Но до этого ещё жить да служить. Впереди долгие пять лет учебы. Всё ещё впереди. А пока…

– Курс, равняйсь! Смирно!

Это строит курс наш Пиманёнок. Старший лейтенант, курсовой офицер.

Товарищи, сегодня отдыхаем, у нас всех сегодня праздник. Праздничный обед, стадион, конкурсы там, кино и так далее. Ну, а завтра продолжаем занятия и готовимся к переезду на основную базу. Понятно? Кстати, а художники у нас есть? Ну, кто там рисует, или что? Живей, живей, шевелись… Надо три человека. Можно одного художника и двух его помощников. Ну, смелее!

Сзади слышу: «Толя, давай! Ты же рисуешь немного, давай, выходи, и мы с Валей к тебе подтянемся».

Кто это?

А, Санька Шапошник.

Ему хорошо – рижанин. Ему любое предложение пораньше в Ригу смотаться пойдёт. Всё к дому поближе.

А что если на самом деле выйти да напроситься поработать. По-быстрому сделаем, что там нарисовать надо, и гуляй – не хочу. А? Заманчиво?

Но в голове Анатолия почему-то мгновенно всплыли исторические аналогии. Остап Бендер на пароходе и его «мальчик» Киса Воробьянинов рисуют рекламу.

Нет, опасно. А вдруг что-то серьёзное надо рисовать, не смогу. Стыдно будет.

– Толя, выходи, выходи скорее, пока кто-нибудь не напросился. Давай, вперёд.

И Саня вместе со своим товарищем Валей Васильевым ринулись решать вопрос сами.

– Товарищ старший лейтенант! Валько, Анатолий Валько, рисует отлично, вы бы посмотрели его работы. Шедевры!

И они с приятелем вытолкали Толю из строя.

И что делать?

Ладно, была не была.

– Я рисую немного. Так, для себя.

Старший лейтенант улыбнулся.

– А теперь для всего курса рисовать будешь. Молодец. И вы двое, ко мне (это он Шапошнику и Васильеву).

Вот авантюристы!

А вдруг что-то действительно серьёзное? Точно, догонять будут, как Бендера. Да ещё шахматной доской, если догонят, побьют.

Почему эти аналогии из «Двенадцати стульев», пришли на ум, Толя не понимал, но чувствовал: всё это даром не пройдёт. Что-то должно произойти.

Однако отступать уже нельзя, слово сказано.

Через некоторое время, забрав в лагере свои немудрёные пожитки, друзья переехали в город, в корпус, где им предстояло жить ближайшие пять лет. Во всяком случае, тогда они в этом были убеждены твёрдо.

На третьем этаже здания в кладовой курсовой офицер поставил задачу.

– Видите два ведра? Так вот. В этом ведре краска слишком тёмная, а в этом – слишком светлая. Если их смешать, получится то, что надо.

При этом он быстро слил краски в одно ведро.

Вы, наверно, думаете – старлей будет ставить задачу нарисовать портреты командования училища или ещё что-то сложное? Да нет.

Пиманёнок продолжил.

– И вот этой краской надо покрасить тумбочки и табуретки. Срок вам – сутки.

Бог ты мой! Да её там видимо-невидимо, мебели этой.

Друзья приуныли.

Однако, как говорит пословица: «Глаза боятся, а руки делают». Подсчитали число этих замечательных, добротно исполненных изделий. Сто сорок табуреток и тумбочек штук семьдесят. В общем, не так уж и много.

Стали размышлять, как сделать работу быстрее, чтобы и по городу побродить время осталось. Делили, умножали, складывали, прибавляли, всё же инженеры будущие, как-никак.

Ну, всё. Вроде бы определились, как начать. А начало – это всегда главное.

Краска готова. Первый мазок сделал сам главный художник. Мазнул, отошёл в сторонку, посмотрел и так и сяк.

– Нормально всё будет. Давайте, пацаны, за работу, да веселее.

«Художники» приступили к творчеству.

Час, два, три. Всё идет пока отлично. Груда некрашеной мебели медленно, но уменьшается. Всё идет по плану. Через пару часов Саня Шапошник говорит: «Может, без ужина закончим, передохнём и в город. А?»

Конечно, рижанину уже домой хочется. Но идея друзьям показалась вполне реальной. И тут Толя вспомнил. Нет не Бендера. Вспомнил Павку Корчагина. Тому тоже не было легко.

За дело!

Это самое дело спорилось, работа кипела. К трём часам ночи всё практически было завершено. Усталость, голод, да и запах краски своё дело сделали быстрее, нежели молодые художники.

Наши друзья, уже совсем осовев от трудов своих праведных, просто упали на матрацы, даже кровати не застилали. Устали очень. У Толи ещё хватило сил, как у главного мастера, глянуть на плоды своего труда. Всё вроде в порядке. Красиво в ряд стоят новенькие табуретки и тумбочки. Слава Богу, завтра отдохнём.

На одной из тумбочек, что первой под покраску пошла, вроде как волдыри какие появились. Он кисточкой прошёлся пару раз по вздувшимся местам. Да нет, показалось. Всё в норме. Ну и хорошо. Спать, спать и только спать.

Упал на матрац и всё, спит сном праведным и заслуженным наш Рембрандт.

Летнее утро быстро наступает. Не прошло и четырёх часов, уже курсовой пришёл принимать работу.

Как же там наши мастера потрудились?

– Ааааа!!! Где этот художник?! Что вы сделали?! Пи-пи-пи-пи-пи-пи…

Всё это Анатолий слышит сквозь сон, но понять не может, его это касается или нет.

– Валько! Подъём! Что вы здесь натворили? Ты посмотри на табуретки!

С трудом продрав глаза, Толя поднялся и подошёл к выкрашенной ими мебели.

Мать честная! Всё в волдырях.

Краска в некоторых местах в лохмотья превратилась. Это надо же! Как это получилось?

– Проснулся наконец! Что вы тут делали, какой гадостью табуретки мазали? А?

Инженерная мысль будущего специалиста стала быстро работать. Она проснулась раньше новоиспечённого слушателя.

Стоп. Надо посмотреть вёдра.

Пока Пиманёнок на чем свет стоит костерил горе-изобразителей, Толя успел сбегать в кладовую.

Эврика! Так и есть!

На одном ведре краски написано, что она масляная, на другом – «нитро».

Так они же несовместимы! Вот это да, как мы раньше не дошли до этого?

А Пиманёнок с вдохновением продолжал ругаться.

– Как вы могли? Вам доверить ничего нельзя. Бездельники! Ну, я вам уж покажу!

– Товарищ старший лейтенант, так краска свернулась, нельзя было её перемешивать.

– А вы почему её перемешали?

– Так это вы сделали!

– А вы чем думали? Да я вас…

Однако дело уже сделано и до приезда курса оставался один день. Могут быть проблемы. Это понял и Пиманёнок. И если на молодых можно покричать, да и только, то уж ему, курсовому, за неподготовленность мебели к приёму курса уж точно несдобровать, старлей это понимал.

– Валько. У вас четыре часа. Хоть языком, хоть чем, но мерзость эту снимите. Я пошёл за краской. Что непонятно?

Всё понятно, товарищ старший лейтенант.

Голодные, невыспавшиеся, с шальной от запаха краски головой, с упавшим ниже плинтуса настроением, наши герои вновь ринулись в бой. Теперь уже с ножами и тряпками.

К ночи мебель стояла как новая. Санька даже предложил её ошкурить и…

– Как у меня на даче будет. Под старину, шик просто!

Пиманёнка, однако, эта идея не вдохновила.

– Я сказал «люминь»!

По-военному это значит: «Как я сказал, так и должно быть».

Новую краску, доставленную старшим лейтенантом, товарищи по несчастью изучали исключительно тщательно. Прочитали всё, что на этикетке написано, даже цифры ГОСТа.

Перед уходом Пиманёнок напутствовал:

– Значит, так. Работать так, как никогда и никак! Ясно? И попробуйте мне…

Пробовать никто больше не хотел, тем более что Шкаф – это была ласковое имя Пиманёнка за глаза – мог и подзатыльник дать. Любя, так сказать. А рука у мастера спорта по многоборью ох какая тяжёлая.

К пяти часам утра мебель была выкрашена. А у художников, стоящих с воспалёнными, красными глазами рядом со своими шедеврами, желания сузились до мизера: есть и спать. О Риге больше никто из них не думал.

Так и это ещё не всё.

Вы думаете, они хотя бы выспались?

Да конечно, нет. К восьми утра подвезли матрацы, подушки и ещё какую-то там мелочь.

Лифтов в здании, естественно, не было.

И вот цепочкой, друг за другом, чертыхаясь и ругая себя за инициативу по поездке в город, наши друзья потащили привезённое на третий этаж.

К приезду курса всё было готово.

Но готовы были и мученики: Валько, Шапошник и Васильев. Спали без задних, как говорят, ног. А у кроватей лично дежурил сам Пиманёнок.

– Тише! Я вам уж! Спят хлопцы, потрудились вон как. Тише, говорю! Таким искусством – и он с любовью посмотрел на добротно выкрашенные тумбочки – наслаждаться нужно. Тише!

Наши друзья тихо себе посапывали, снов никаких не видели, всё было серым, как те тумбочки.

И это своё первое творчество они запомнили на всю жизнь. Спустя почти пятьдесят лет друзья со смехом вспоминают каждую мелочь своего высокохудожественного труда.

Хотя не все. Валентина уже нет, Царствие ему Небесное.

Командировка

Лейтенант, идите в штаб, начальник вызывает, – комбат положил трубку телефона, – да поживее, выезд скоро.

Действительно, до отъезда транспорта на зимние квартиры оставалось не более получаса.

Саня, глянув на часы, быстрым шагом направился к штабу.

– Товарищ майор…

– Отставить, заходи. Садись.

Начальник штаба дивизиона майор Куранов оторвался от бумаг на столе и глянул на лейтенанта.

– Завтра едешь в командировку.

– Так у меня завтра зачёты на допуск…

– Подождут твои зачёты, тут государственное дело, понимать надо.

Да уж, наверно, действительно государственное, раз его, зелёного пацана, три недели как прибывшего в полк, вот так вот срочно направляют в командировку, – смекнул лейтенант.

– А куда, с кем, что там делать?

– Разговорчики. Помощник мой расскажет, – начальник штаба кивнул в сторону старшего лейтенанта Семчука, сидевшего чуть поодаль.

– Завтра в одиннадцать часов инструктаж. Готовься.

ПНШ[12] Семчук, проводив взглядом своего шефа, сел в его кресло.

– Товарищ лейтенант, едете сдавать установщик, а также изделия… – и Семчук на чисто ракетном языке стал перечислять единицы техники, которые должны быть отгружены на железнодорожные платформы и отправлены на завод в Брянск для ремонта и очередной технической ревизии.

– Ваша задача: в составе караула сопроводить технику, сдать приёмщикам и, получив документы, вернуться в полк. Вопросы?

Вопросов была масса.

Где эта техника, кто и когда её отгрузит.

Кто будет в составе караула?

Что за люди, кто ему их передаст?

Будут ли военнослужащие вооружены?

Ну и так далее и тому подобное.

А самое главное – с чего бы начать подготовку к отъезду?

Всё это было абсолютно непонятно лейтенанту.

– Так с чего начать?

– Послушай, мне сейчас некогда, давай завтра поговорим. Сам понимаешь, могу пролететь, автобус вот-вот уедет. А? – Семчук жалобно посмотрел на Саню.

– Ты вот что, сегодня подбери из состава своей батареи сержанта потолковее, у нас все так делают, отправляясь сдавать технику. Хорошо? Только поопытнее, потолковее. Он тебе и сам расскажет, что делать. Я побежал.

Вот те на.

Приехали.

Наговорили тут кучу распоряжений, а сами уехали.

Да…

Лейтенант вышел из кабинета. Вдали от КПП[13], весело урча, в сторону города тронулась колонна автобусов. В дверь последнего, уже практически на ходу, заскочил помощник начальника штаба Семчук.

Наказали, так наказали.

И так уж две недели без выходных и проходных, так ещё и сейчас думай, как да с кем ехать в эту чёртову командировку.

Однако надо что-то предпринимать.

Лейтенант тоскливо побрел в сторону казармы.

Идея насчёт толкового сержанта показалась ему интересной.

– Дежурный, Майсурадзе быстренько ко мне.

Минут через пяток в канцелярию батареи зашёл его подчинённый, младший сержант Майсурадзе.

– Слушаю вас, товарищ лейтенант.

– Тут вот такое дело…

Лейтенант коротко рассказал о распоряжении начальника штаба. Естественно, он боялся показать себя перед подчинённым абсолютным нулём в теме, а потому рассказ его был довольно путанным и непоследовательным.

– Ты ездил уже в такие командировки?

– И не один раз, в том числе и в Брянск.

Лейтенант повеселел.

Это уже кое-что.

В течение получаса сержант рассказывал молодому офицеру, что надо делать, готовясь к поездке. Во многом это был, так сказать, взгляд со стороны. Майсурадзе больше говорил о бытовой, практической стороне дела, об организации поездки речи быть не могло, не он же отправляет караул, это естественно. Однако и этого рассказа было уже достаточно, чтобы лейтенант успокоился и понял, с чего сегодня можно начать подготовку к командировке.

Сошлись на том, что сержант подберёт трёх человек и организует заготовку продуктов из расчёта на поездку караула в составе пяти человек на неделю.

Работа закипела.

И вот состав караула подобран. Саня познакомился с людьми. Бойцы были почти его ровесники, примерно на год помоложе. Все практически дембеля, и поездку эту каждый рассматривал как поощрение перед увольнением в запас. Саня не стал их в этом разубеждать, он считал, что поездка поможет солдатам развеяться и послужит хорошим стимулом к успешному решению задачи командировки.

Какая-то логика, наверно, в его мыслях и была, отрицать не будем.

Продукты – картофель, тушёнка, масло, ещё немало чего каким-то неведомым ему способом были реквизированы с продсклада и спрятаны в каптёрке батареи.

Утром оказалось, что не всё так просто.

Двух человек, подобранных Майсурадзе, командиры категорически отказались отдавать в поездку. Их заменили на одного.

Ну что ж, трое бойцов и лейтенант: меньше людей – меньше проблем.

Заместитель командира дивизиона по тылу устроил скандал по поводу «украденных», как он считал, со склада продуктов.

Ну и так далее.

К одиннадцати часам ошалевший и уже порядком уставший лейтенант Саня стоял со своей командой в кабинете начальника штаба.

Для порядка Куранов сперва отчитал лейтенанта, правда, тот так и не понял, за что. Затем двадцать минут рассказывал, что можно и что нельзя делать караулу. Это и был, как догадался молодой офицер, инструктаж.

Главный инженер дивизиона рассказал о сдаваемой технике.

И вот только сейчас лейтенант понял, что не он один готовился к поездке. Оказывается, механизм отправки техники отработан годами. Техника уже на платформе, загружена и закреплена, осталось лишь принять её под охрану.

Полегчало.

Тридцать минут заняло получение документов на проезд, оружия и патронов.

Всё.

Поехали.

В кузове грузовика они лихо домчали до железнодорожной станции. Помощник военного коменданта и ПНШ Семчук нашли платформы, их оказалось две, да ещё теплушка для караула.

Технику и её крепление осмотрели, и уже через пару часов караул в составе эшелона ехал по родным живописным осенним просторам.

Разогретый на буржуйке чай, тушёнка да ещё хлеб с маслом показались Сане вкуснее, чем ужин в ресторане.

Настроение поднималось.

– Товарищ лейтенант, – это Майсурадзе, – вы бы прилегли отдохнуть, вторые сутки на ногах, а мы уж подежурим. Отдохните, мы вон и местечко подготовили.

Пока он принимал технику, в углу вагона солдаты успели соорудить спальные места, даже соломы где-то умудрились достать.

Какие они у меня молодцы, – лейтенант улыбнулся, – с такими бойцами и в бой можно идти смело.

Молодцы, ребята.

Оружейный ящик на замок, ключ в карман и на нары.

Под мерный стук колёс лейтенант заснул мгновенно. Сказались усталость, нервное напряжение и тревожное состояние последних дней.

Сколько прошло времени – час, два, а может, больше, Саня не понимал. Глаза не открывались.

Сон молодой, сладкий.

Что-то грохнулось на пол.

Пауза.

Смех.

– Тихо, ты, козёл. Разбудишь.

– Да не бойся, спит он, спит, наливай!

Это был удар током.

Пьют…

Что делать?

Откуда они спиртное взяли? Сколько успели выкушать? Что делать?

Лейтенант Саня проснулся мгновенно.

Резко поднялся, сел на нарах.

– Что происходит! Откуда водка?

– Да мы вот…

Три пьяных солдата, ящик с оружием, кобура с пистолетом и всё ещё не отошедшая ото сна башка лейтенанта.

Решение пришло мгновенно.

Схватив ящик с бутылками и съестным, Саня мгновенно вышвырнул его в открытую дверь теплушки.

– Сука! Ты что делаешь? – это орёт длинный боец, вроде как со второй батареи, – Да я тебя…

В руках у солдата пустая бутылка. Глаза бешеные…

Отступать некуда.

Саня бегом к бойцу, вырвал бутылку и со всей лейтенантской удали врезал по уху.

Солдат отлетел в угол теплушки.

Немая сцена.

Настороженная тишина.

– Марш на нары! Все на нары! Поубиваю!!!

Солдаты, не ожидая такого от лейтенанта, слегка опешив, послушно метнулись в угол вагона. Или ещё не так сильно пьяны, или почувствовали силу молодого офицера, но конфликт, не успев возникнуть, исчерпан был мгновенно.

В углу тишина.

Саня сел на нары. Руки слегка дрожали, в коленях слабость.

– Если кто ещё до приезда что-то брякнет, руки-ноги повыдёргиваю, – тихо, но уверенно произнёс лейтенант.

Тишина.

Ехать ещё ночь.

Летенанту было уже не до сна. Он с открытыми глазами так и просидел на оружейном ящике до утра.

Бойцы мирно храпели на нарах.

В Брянск прибыли в шесть утра. Военный комендант не появился, пришёл дежурный помощник начальника вокзала по перевозкам.

Дальше пошли чисто технические проблемы. Прицепить, отцепить, перегнать, подогнать, ещё раз перегнать.

И вот он, результат: вагоны и теплушка на территории предприятия, а караул во главе с лейтенантом Сашей сидит на ящике с оружием у проходной.

Надо идти оформлять технику.

Лейтенант, до тошноты заинструктировав Майсурадзе, пригрозив, если что, всякими мыслимыми и немыслимыми карами, прошёл на КПП.

На заводе, пардон за тавтологию, обстановка типично заводская. В административном помещении куча людей, накурено – топор вешай, домино, мат-перемат, дядьки, тётки в бушлатах.

Примерно час он искал того, кто нужен, за это время не единожды был послан сами понимаете куда.

Наконец найден приёмщик:

– Давай документы.

– А допуск где?

– Какой допуск?

– Форма один.

Вот тебе на! А кто сказал, что эта бумажка здесь нужна? В полку не говорили.

И что делать?

– Ничего не знаю.

И окошко, откуда нелюбезный гражданин изучал Сашино командировочное предписание, закрылось.

После небольшого шока всё же разобрались.

Для сдачи техники допустили сержанта, у него был допуск, который он не сдал ещё после поездки летом на этот же завод.

Ну, слава тебе, Боже!

Пока шла сдача техники и оформление документов, лейтенант с чувством бессильной обиды нарезал круги у проходной.

Это же надо было так обмишуриться!

За отсутствие документов Саша, будучи очень впечатлительным и ответственным человеком, ругал только себя.

Позорище, да и только!

А вот и Майсурадзе.

– Товарищ лейтенант всё нормально, вот акт.

Обратно ехали в купе.

Лейтенант всю ночь сидел на оружейном ящике с открытыми глазами. Сон не шёл.

Через сутки на станции их встретила машина.

Опять кузов, опять трясучка по ухабам, и вот он, родной дивизион.

Саня был готов плясать от радости, плакать от стыда, бесконечно спать от усталости.

Наконец-то!!!

О злоключениях своих он в дивизионе, естественно, промолчал, знал – острые на язык офицеры кости перемоют в момент, а начальство по голове не погладит.

Бойцы его, отличники учёбы, тоже после мордобоя в открытую не будут болтать, на дембель скоро.

Вот так закончилась первая командировка молодого, ещё не оперившегося пацана, лейтенанта Сани.

Закончиться то она закончилась, и слава Богу, что всё обошлось нормально.

А если бы…

Он тогда ещё не понимал, что это было, пожалуй, первое его жизненное испытание, первый серьёзный урок. Урок жёсткий, тяжёлый, но, наверное, нужный, все мы через серьёзные испытания жизнь познаём.

Хорошо, что всё так закончилось.

Жёлтые пятки

Истории этой уже почти полета лет, однако все её события ярким пятнышком стоят у меня перед глазами. На дворе ноябрь шестьдесят шестого года. Понемногу привыкаю к военной службе, учёбе, вообще к новому укладу жизни, к новым друзьям. К новому всегда привыкать непросто, тем более когда это новое просто пресыщено событиями.

Свободного времени практически нет, всё запрограммировано, организовано буквально до минут. С одной стороны, это хорошо: ты полностью доверился системе, и она тебя ведёт и ведёт, не даёт расслабиться, готовит тебя к главному. Готовит тебя стать офицером.

С другой стороны, от отлаженного ритма, насыщенности жизни, учебного процесса (поскольку всё это серьёзно отличается от жизни на гражданке) устаёшь. И эта усталость особенно сказывалась в первые недели и месяцы учёбы в училище.

Многое стёрлось из памяти за прошедшие годы, но помню чётко одно. В эти дни ужасно хотелось выспаться. Бессонницей никто не страдал. После отбоя засыпали мы в секунды. Снов, как правило, не было.

Не успеешь голову к подушке прислонить, подъём.

– Курс, подъём, на зарядку становись!

Это дежурный поднимает слушателей.

Нехотя, продирая глаза после сна, вскакиваем с постелей. Надо быстрее, а то старшина может и тренировку начать, если вовремя не подняться.

И побежали на набережную Даугавы. Там поутру командиры проводили физическую зарядку Раз-два, раз-два. Бегом, бегом.

В то время я уже был командиром отделения, младшим сержантом. Очень этим гордился, домой писал о своём отделении, о том, как меня слушаются подчинённые, и так далее.

Кстати, командиром я стал не случайно. В том, что мне наряду со слушателями, прибывшими в училище из войск, доверили командовать отделением, безусловно, была заслуга отца. Последние два года учёбы в школе он неплохо муштровал меня, а потому я, прибыв в училище, быстро умел наматывать портянки, за минуту подшивал подворотничок и много ещё чего знал и умел из военного быта.

Начальник курса, после зачисления на курс пообщавшись со мной в канцелярии, представил меня к званию и поставил командовать. И вот я сержант, пока, правда, младший, но уже начальник.

В этот день зарядка длилась как никогда долго. Так мне казалось. Дело в том, что я подкашливал, била лёгкая дрожь, короче, чувствовал себя отвратительно.

А впереди учёба, и после обеда отделение заступает в наряд, сегодня была наша очередь. Я должен был заступать дежурным по курсу. Наглотавшись таблеток, вроде немного отошёл, температуры не было, полегчало.

На занятиях был вместе с отделением. День прошёл, как всегда, напряжённо и насыщенно. После обеда мы направились в казарму. Инструктаж, отдых, подготовка к разводу. Вот и всё, мы заступили на службу.

Особенность службы дежурного внутреннего наряда состояла в том, что отдыхать он мог только утром с десяти и до четырнадцати часов. Так что впереди был вечер и долгая ночь. Но, в общем-то, это и не такая большая проблема, это был не первый мой наряд, я уже знал, как справиться с долгой ночью. Есть конспекты, учебники. Кстати, бельишко можно спокойно постирать, умывальник пуст ночью.

Но сегодня я чувствовал себя отвратительно. К вечеру голова опять разболелась. Одним словом, болею, я это понял. Меняться не хотелось, половину службы простоял. Как-нибудь продержусь и дальше.

Ночью стало совсем невмоготу. Спать хотелось, глаза сами закрывались, однако головная боль, как ни странно, прошла. Побегал, попрыгал, чуть полегчало. Сел к учебникам, голова падает, сплю. Опять побегал.

Сене Курилину, моему товарищу и дневальному в этот день, надоело смотреть на мои мучения:

– Саня, перестань мучиться, иди приляг, если что, я скажу, что ты заболел. А ещё лучше, давай старшину разбудим, он решит, что делать.

– Сенька, отстань. Всё нормально. Я нормально себя чувствую.

Побегал по коридору, походил, посидел с книгой и понял – сейчас вот прямо здесь грохнусь и засну мёртвым сном.

Логика в словах Курилина была. Что случится, если я часок подремлю? Четыре часа ночи, все пятый сон видят, в том числе и старшина, а дежурный по училищу уже приходил, второй раз они, как правило, не ходят.

– Сеня, я действительно пойду полежу, толкнёшь, если что. Хорошо?

– Ты только не на кровать, за вешалку с шинелями ложись, там уж точно никто не увидит.

Так я и сделал. Снял свою шинель и приютился на ней. Голову ещё не опустил – всё, сплю.

Очнулся от скрипучего голоса:

– Где дежурный! Почему нет на месте дневального?!

Старшина! Вот влип!

Смотрю в щель между полом и шинелями. Так и есть. Перед глазами пятки старшины Омельченко. Почему-то они мне показались ярко-жёлтыми. Может, я вспомнил прокуренный указательный палец правой руки Гриши, или пятки действительно у него были такими жёлтыми? Не помню.

Одним словом, влип!

Стал потихоньку выбираться из своего укрытия, делая вид, что заправляю шинели. Куда там, по моей физиономии было видно, какие шинели я заправлял! Тут же нашёлся и дневальный, вроде бы в туалет отходил. Но и по его лицу тоже было видно, что туалет этот где-то недалеко от моей вешалки.

Гриша Омельченко принялся нас распекать, да ещё так громко! Мои сокурсники помнят Гришин голос. С украинским акцентом, однотонный, скрипучий. Как будто сквозь зубы, выдавливая слова, старшина вспомнил и устав, и империалистов, которые не дремлют. Только вот мать не вспоминал, в служебных ситуациях Гриша никогда не ругался. Да лучше бы выматерил!

Естественно, со службы сняли весь наряд. На замену подняли моих же сокурсников. А они злющие-презлющие. И что не злиться? Разбудили в половине пятого утра, не дали доспать, планы на день менять теперь надо. Но служба есть служба, надо дежурить.

Лег я, расстроенный ужасно. Заснуть не могу. Вся простуда враз вышла.

Закрываю глаза – и, как в сказке, передо мной жёлтые старшинские пятки. Открываю – нет. Опять закрываю, опять пятки. Что за чертовщина!

И это видение меня ещё долго преследовало.

С должности командира отделения меня сняли, в сержантах, правда, остался.

На нашего старшину дулся я долго, дескать, мог бы и по-другому поступить. Мог бы. Только такой уж принципиальный был наш старшина, Гриша Омельченко.

И, наверное, он прав был.

Кофе по-польски

Демышев, что ты тут сидишь, к складу давай, не слышал что ли, с трёх часов наше время. Давай, давай, шагай. – И комбат нетерпеливо подтолкнул Сергея к выходу.

– Мать честная, четвёртый час. Не успею!

Лейтенант скорым шагом двинул в сторону складов главного инженера.

Сергей Демышев вот уже три недели как в полку. После окончания училища, отдохнув в отпуске у родителей, прибыл к месту службы в этот небольшой гарнизон на юге Украины. Привыкает, втягивается, присматривается к армейской жизни. Хотя сказать «втягивается» было бы не совсем верно. Он одним из первых сдал на допуск к несению боевого дежурства, на следующей неделе ему заступать. Так что нормально, всё по плану.

Но то, о чём ему рассказывали в стенах училища, и что он знал чисто теоретически, причём знал неплохо, предстояло ныне познавать на практике. Вот и сейчас надо было готовиться к регламенту. Теория пройдена, зачёты с утра сданы, сегодня последний день подготовки к полугодовому обслуживанию техники, надо было получить расходный материал, ветошь, смазку и прочее, прочее…

Завтра в бой, точнее, начинается первый день обслуживания.

Среди всего, что предстояло получить на складе, был спирт, которого, согласно нормам снабжения и перечню регламентных работ, выдавалось весьма много. Впрочем, ракетчики знают: много спирта не бывает, скорее, его бывает мало. И все знают также, что не всё надо бы на технику использовать, надо и себя, родного, не обидеть. Естественно, этого делать было нельзя, однако все умудрялись заначивать некое количество этой живительной влаги.

Итак, наш герой у склада. Здесь царствуют майор Данелия Иван Павлович, главный инженер дивизиона, и заведующий складом старшина Мышкин Пётр Харитонович. В такие дни, как сегодняшний, то есть при выдаче спирта, Данелия присутствует обязательно – как бы чего не вышло – и не дай Бог старшина кому лишку передаст.

Но по лицу Петра Харитоновича было видно – не то, что лишку, а своего не получите. Так-то.

Обстановка здесь была рабочей. Получил – отходи.

– Ты кто такой, лейтенант?

– Как кто, с восьмой я, оператор машины подготовки.

– А! Это новенький, что ли? Вместо Квакина прибыл?

– Ну да. Вот список, давайте по нему, и я пошёл.

– Что там у нас?

Старшина пробежал глазами накладную, скрылся на минуту в складском закутке и, вернувшись, положил на стол груду белых тряпок – ветошь.

– Имей в виду, ветошь – на всю батарею.

– Ну, что ещё?

– А спирт?

– Так я тебе что, в карманы налью его? – ухмыльнулся Харитоныч.

– Зачем же в карманы, вот фляги.

– Знаешь что, лейтенант, не дури. Ваш зампотех получил спирт, дуй к нему.

Не знал Серёжа, что эту ценную жидкость заместители командира батарей получают и сами раздают уже в батареях тем, кто непосредственно работает, обслуживая технику в батарее.

Естественно, спиртом колёса тележки не моют, он идёт на обработку самых тонких узлов и деталей, коих у лейтенанта Демышева в его машине подготовки было великое множество, ну, и спирта по нормам положено было почти килограмм.

Мельникова он нашёл в учебном корпусе.

– Андрей Павлович, можно спирт получить на обслуживание?

Сергей достал из портфеля две потёртые солдатские фляги, причём одна из них, та, что от Квакина осталась, была, как у многих ракетчиков, раздута компрессором, и вместо положенного объёма один литр могла вместить литр триста жидкости.

Мельников с удивлением посмотрел на офицера.

– Это какой же спирт?

– Так тот, который положено по инструкции. Другого не бывает.

– Ну ты нахал, однако! Бери, отливай из канистры бензин, и гуляй. Ишь, спирта ему захотелось.

– Товарищ капитан, я комбату доложу! Чем я клеммы и контакты протирать буду? Вы же знаете, бензином нельзя. Мне положено кило, вот и отливайте.

Мельников задумчиво посмотрел на летёху. Что с него возьмешь? Молодой ещё, а туда же. Правду-матку ему, старику-ракетчику, режет.

– Ладно, давай тару.

Андрей Павлович ворчал как бы нехотя, лениво, но к канистре со спиртом потянулся.

– Много вас таких. Главному инженеру дай, комбату отлей, заначку старшине оставь, тебе вот ещё налей. На всех всё одно не хватит.

– Куда две фляги? И одной хватит.

Он медленно и аккуратно нацедил через воронку во фляжку спирт.

– Получай, и меня помни, добрый я сегодня.

Серёжа поболтал флягой. Забулькало.

– Так здесь граммов триста, не больше!

– Дуй отсюда, пока цел! Ишь ты, правдолюб. Я у тебя все акты списания и каждую позицию регламента лично проверю. Что непонятно? Ещё минута, и это отберу!

Лейтенант понял, надо уходить.

Несмотря на то, что его явно со спиртом провели, Сергей чувствовал себя победителем. Вот и он уже становится настоящим ракетчиком, спиртяшка в портфеле, можно и себя порадовать.

Нельзя сказать, что лейтенанту выпить очень уж захотелось, нет, он к этому делу совсем не тянулся. Однако на его памяти все рассказы ракетчиков о службе, вообще о ракетных буднях в той или иной мере касались спирта.

Ну вот обо всём расскажет в кругу коллег-офицеров, обо всём буквально, но его рассказ не рассказ, если он не вспомнит, как они однажды…

А дальше, естественно, шла спиртовая история. Их, этих историй, как и армейских анекдотов, не счесть. Это как бы обязательный атрибут, украшение любой армейской байки.

Обслуживание техники шло по плану. Где бензином, ну, а где и спиртом узлы и агрегаты обработаны, инженер дивизиона и начальник отделения придирчиво приняли работу лейтенанта. Комбат даже похвалил старательного офицера.

Драгоценная жидкость во фляге ещё оставалась, правда, сколько её – Сергей не знал, по бульканью и на вес вроде как что-то было. Не будешь ведь при людях проверять, что осталось? Как-то неприлично. Оставим это занятие на потом.

Уже на квартире, переодевшись, Серёжа решил всё же проверить, сколько составляет его заначка.

Перелил в стакан.

Да…

Практически всё пошло на обслуживание. Ну, видимо, утряска, усушка и так далее. Да ещё Мельников зажал. Маловато осталось…

В стакане было чуть более ста граммов спирта.

В коридоре послышался телефонный звонок.

– Серёжа, это вас – квартирная хозяйка заглянула в комнату. – Что-то спиртным попахивает. Никак с друзьями отметились?

– Да что вы, я не пью. Вот спирт с обслуживания остался, переливаю.

– Да вы что, а у меня кончился. Даже ранку, если что, и обработать нечем. Отлейте сколько не жаль.

Да, вот и на последнем спалился.

– Зоя Ивановна, да тут крохи совсем.

– Так мне литры и не нужны. Ладно, вот во флакончик чуть-чуть отлейте.

После благотворительной акции на столе осталось граммов пятьдесят спирта.

Незадача!!!

– А звонил кто, Зоя Ивановна?

– Судя по голосу, ваша знакомая, Машенька.

Сергей перезвонил подруге. Договорились встретиться. И уже на их месте, в парке, у цветочной будки, Сергей с иронией рассказал историю со спиртом.

Друзья от души посмеялись.

– Послушай, Сергей, а ты знаешь, что такое кофе по-польски?

– Да откуда. Ну-ну, просвети.

– Пошли. Только за спиртом заскочи.

Лейтенант удивлённо поднял брови.

– Да, да, не удивляйся.

Через полчаса они уже были у Маши дома. Мама, Нина Петровна, гостеприимно накрыла стол. Хоть Серёжа и отказывался, чисто из соображений вежливости, в общем, поесть он был не прочь.

Голубцы, салат из овощей, всё по-домашнему, вкусно и сытно. Ужин отличный!

– А вот и кофе.

Маша принесла из кухни приличных размеров турку. Налила в чашки кофе. Аромат – просто прелесть!

– А теперь смотри. Где там твой спирт?

Маша вылила граммов двадцать спирта в половник и подожгла жидкость.

Как горел спирт, видно не было, лишь изредка на покачивающейся поверхности в половнике появлялись и исчезали нежно-голубые лепестки пламени. Маша осторожно влила горящую жидкость в чашки с кофе. Спирт продолжал гореть на поверхности напитка.

– Здорово! – восхитился Серёжа.

– А ты говорил, мало осталось. Да тут ещё на десяток чашек хватит, – рассмеялась Маша. – Пей давай, да осторожненько, пусть выгорит.

Парочка наслаждалась напитком. Действительно, во вкусе кофе было нечто необычное. И аромат его получил какой-то особый, едва уловимый пьянящий оттенок.

На следующий день Сергей по пути на службу, в машине, рассказывал новым друзьям-коллегам по службе о чудесном напитке, коим его угостили.

– А почему кофе, да ещё по-польски?

– Так если бы я знал! Как мне сказали, так и я называю. Наверное, поляки так его, этот кофе, пьют, со спиртом исключительно.

Друзья весело смеялись, подначивая Серёгу.

– Ну, всё, пропал парень!

– Жди скорой свадьбы!

– Начал с кофе, завершишь в ЗАГСе!

За шутками и прибаутками время в пути пролетело мгновенно. Вот и КПП, казармы, столовая, штаб, клуб.

Вперёд! Служба ждёт.

Офицеры и прапорщики, весело переговариваясь, быстрым шагом шли в расположение своих подразделений.

И среди них шёл, уже чувствуя себя бывалым, опытным ракетчиком, лейтенант Серёжа Демышев.

Настроение – блеск, как же, первый регламент позади, ракетный спирт испробовал, правда, не вживую, с кофе. Ну и что?

Для коллег по службе он уже стал своим, правда, ещё подшучивают и порой снисходительно посматривают на него коллеги, мол, молод ещё. Но это не важно, молодость, как недостаток, быстро проходит. Важно, что в коллективе он уже не чужой. А это здорово!

Скоро на первое самостоятельное боевое дежурство, тоже важное событие, а там, смотришь – на повышение, и в генералы недолго. Жизнь-то, она вон какая. Годы быстро летят.

Обида

К этому дню рождения Паша готовился по-особому. Прежде всего, это был его юбилей, двадцать пять лет. Как бы ты ни относился к этому возрасту, но четверть века бывает у человека один раз в жизни. Впрочем, как и любое другое значимое событие. Однако Павел именно так оценивал эту дату – четверть века жизни.

День этот совпал ещё с одним очень важным торжеством. Год назад родилась их семья. Первый год совместной жизни. Тоже замечательно, тоже следует отметить.

И, наконец, смело можно было праздновать новоселье. Ровно месяц назад ему были вручены ключи от его первой собственной квартиры. Ремонт сделан, с тестем старались, особенно тесть, руки у него мастеровые. И вот пять дней, как они с молодой женой живут в уютном однокомнатном гнёздышке.

Вот так вот всё и навалилось.

Конечно, если по уму, то все эти события, очень самостоятельные по значимости, объединять было бы нежелательно. Но следовало учесть, что лейтенант Павел Михайлов – человек служивый, весьма занятой по службе. Друзьями он ещё не обзавёлся. Всё служба да служба. Семейных друзей у них с женой также ещё не было. Так что гости если и были бы приглашены, то малым числом.

Всё же споры по вопросу, где, как и с кем праздновать, в семье были.

Тесть и тёща считали – наверно по-своему они были правы – что праздновать нужно у них дома.

– Места у нас много, соседей позовём, товарищей Василия Филипповича по работе, тётю Розу, Ольгу Андреевну, бабу Люсю. Стол накроем, лучше, чем на свадьбу. Будете довольны.

Тесть поддержал это предложение.

Жена предложила по-скромному в ресторан сходить, пригласить подружек своих, однокурсницу по институту Свету.

– А ты, Паша, своих ребят позовёшь. Сашку и Юру.

Ну что же – есть мнение, можно его рассмотреть.

Однако Павел всё больше был настроен пригласить своих старших товарищей по службе.

Резон в этом, в общем-то, был. Окончив два года назад инженерное училище и приехав в этот приятный во всех отношениях городок, он и не мечтал о быстром карьерном росте. До осени прошлого года всё развивалось, как он и настраивался.

Боевое дежурство, техника, учебные занятия, проверки, наряды, общественная работа – всё это занимало практически большую часть его времени. Да ещё эти утомительные переезды в полк и обратно. Всё было однообразно и монотонно. Как шутили его коллеги по службе: «Лёг, встал, с Новым годом, лёг, встал, с Новым годом». Вот и вся служба.

И вдруг в конце прошлого года произошёл резкий поворот в его карьере. Паша был избран секретарём комитета комсомола полка. Нельзя сказать, что новая работа его была легче, чем служба оператором машины подготовки батареи. Нет, здесь так же вопросов немало. Специфика у разного рода деятельности есть всегда. Но работа комсомольским вожаком ему была приятна и знакома. В училище он так же секретарил, и нагрузки общественные его радовали, а не утруждали. В общем, он гордился новой должностью, прямо-таки вгрызался в работу, тем более что поле её было ох какое необъятное.

Так что, повторяю, вполне резонно было пригласить на празднование этих своих, достаточно значимых, событий коллег по работе, старших товарищей, тех, с кем он работает сейчас, у кого учится и на кого равняется.

С этими доводами Паши согласилась жена, тёща подулась-подулась, но спорить не стала.

– Только сразу, как гости уйдут, к нам, и без разговоров!

– Какой вопрос, конечно, будем, обязательно придём.

Итак, один вопрос решён. Приглашаем замполита полка, секретаря парткома, пропагандиста и начальника клуба. Палец загибаем.

Где праздновать, тоже решили достаточно быстро. Не так велика зарплата лейтенанта, чтобы в ресторане отдыхать, это во-первых. Во-вторых, дома уютнее, тем более что и за это гнёздышко предстоит чокнуться. Загибаем второй пальчик.

Меню. Ну, здесь перед авторитетом тёщи, Нины Ивановны, устоять просто было невозможно. Если я всё начну перечислять, утонем в слюнках. Здесь Пашу и его жену радовало то обстоятельство, что большую часть блюд рвалась готовить сама тёща.

– Да мы только счастливы будем!

Есть третий пальчик.

Итак, дело за малым. Четвёртое. Назначаем дату, готовимся и празднуем. По дате и времени проведения мероприятия надо посоветоваться с начальством, и Павел пошёл к замполиту полка.

– Виктор Иванович, позвольте пригласить вас на день рождения. Мы с женой будем рады видеть вас в следующую субботу, в шестнадцать часов.

Паша обстоятельно рассказал замполиту обо всех радостных событиях, его жизненных праздниках.

Как и следовало ожидать, замполит весьма уважительно и с интересом отнёсся к приглашению, поблагодарил, но ответ пока не дал.

– Надо с семьёй согласовать.

– Конечно, конечно, я подожду.

Естественно, Виктор Иванович пообещал не задействовать в этот период на службе других предполагаемых Пашиных гостей.

Коллег по службе уговаривать не пришлось.

– Паша, мы готовы хоть сейчас поехать, приглашай, – с улыбкой сказал секретарь парткома Михаил Илларионович. Пропагандист полка, Александр Иванович Коцюба, согласно закивал, согласен был и Коля Харитоненко, начальник клуба.

Что же, надо готовиться.

Вся неделя прошла в приятных хлопотах. Тёща постоянно корректировала меню. Добавились икра чёрная и красная, по случаю соседи принесли. Из ресторана пообещали к субботе доставить заливного судака, очень аппетитное блюдо. Для салатов всё уже было закуплено. Тесть где-то достал весьма дефицитную в те годы «Горилку с перцем», столичную водку и армянский коньяк. Жена до идеального состояния выдраила и так практически новую квартиру.

И вот настал он, час «икс». К трём часам тридцати минутам всё было готово. Паша в последний раз осмотрел стол – всё просто чудесно, стол, как в лучших домах. Он с гордостью и благодарностью глянул на жену.

– Спасибо, дорогая, всё здорово.

Ждём гостей.

Ровно без четверти четыре птичкой запел звоночек.

– Кто бы это мог быть? Наши обещались точно прийти, может, это соседка?

В открытую дверь заглянул Николай:

– А, вот они притаились, гостей не ждут. А?

– Заходите товарищи, заходите, рады вас видеть. А Виктор Иванович где?

На правах старшего Михаил Илларионович сообщил, что в последний момент замполиту пришлось остаться в полку, комиссия какая-то приехала. Он просил извиниться и нам поручил поздравить вас с праздником.

– Так что вот так. Служба, сам понимаешь, служба.

Александр Иванович первым взял слово, правда, за столом ещё никто не сидел. Коля мыл руки, и Илларионович выглянул на балкон.

– Дорогие товарищи! Позвольте от себя лично и от присутствующих здесь сослуживцев, горячо и сердечно поздравить Павла и жену его прежде всего с годовщиной свадьбы.

– Горько, понимаете ли, горько! Горько!!!

Такого напора от пропагандиста Паша не ожидал. Не дождавшись от молодых поцелуя, Александр Иванович опрокинул стопку. Крякнул, закусил, налил вторую.

Паша растерянно стоял в дверях, жена шуршала на кухне. Михаил Илларионович сел за стол, положил закуску в тарелку, налил в рюмку горилку и встал.

– Наливайте, наливайте, Танечка, и вы тоже давайте к столу… Ну, что я скажу, Паша. Двадцать пять лет – хороший возраст! Эх, мне бы сбросить сейчас лет эдак двадцать, тоже молодым бы был. За тебя, дорогой мой, за тебя!

Заметно окосевший пропагандист налил очередную стопку, обнял начальника клуба.

– Коля, спой нашу, полковую.

Коля замахал руками.

– Стоп, стоп, погоди, рано ещё петь. За жён не пили. За наш тыл, за наших верных подруг, за их здоровье, за детишек. Ура!

Третью выпили мгновенно.

Паша пока ещё не пил, он к такому развитию событий не был готов. Шла десятая минута торжества, а выпиты уже две поллитры. Ну и скорость!

А скорость действительно росла.

– За родителей! За наших родителей, за твоих, Паша, тоже.

Хлоп – ещё рюмочка опрокинута.

– За тех, кто на боевом дежурстве, на службе. За их здоровье!

Паша, расстроенный, молчал, только кивал и наблюдал, как коллеги рюмка за рюмкой поглощают спиртное. Он уже понял, что произошло, Коля шепнул:

– Старик, ты не обижайся, мы в кафе «Вишенка» заглянули, ну вот малость и расслабились.

Ещё десять минут и всё было кончено. Водка проглочена, закуска осталась почти не тронутой, правда, икра разлетелась в момент. Да и пиво, с таким трудом добытое тёщей в фирменном магазине, и выставленное на всякий случай, так же закончилось.

– Ну что, дорогие мои, – Михаил Илларионович встал – примите наши пожелания счастливой семейной жизни, будьте здоровы.

– Так, Коля, забирай Иваныча, что-то он мне не нравится, опьянел, наверное. Так, так, под мышки бери его, веди в коридор. Ну, мы пошли, пока, Паша.

В коридоре Николай взял принесённый с собой пакет.

– Слушай, мы тут по случаю подарок собрали, вот, возьми, за столом забыли вручить, извини. Ну, мы пошли.

Компания скрылась за дверьми.

На часах было двадцать минут пятого. Это всё за полчаса? Вот это да!

Паша развернул подарок. Это была стопка книг. Первой лежала книга Островского «Как закалялась сталь», далее «Остров сокровищ», «Поединок» Куприна и ещё три книги. На некоторых была потёртость явно не магазинного происхождения. Он догадался посмотреть на семнадцатую страницу. Так и есть, штамп воинской части.

– Так это книги из вашей полковой библиотеки, – догадалась Татьяна. Резко развернулась и скрылась на кухне.

Настроение у юбиляра было испорчено напрочь. Жена на кухне плакала в полотенце. Предстоял ещё неприятный разговор с тёщей. Та тоже всплакнула.

Тесть, его немногословный тесть, по этому поводу целой тирадой разразился.

– Эх! Разучились мы людей уважать. Мне под Сталинградом двадцать пять стукнуло, так замполит роты в окоп приполз и подарил флягу для воды, моя прохудилась. Вот как было.

А годовщину свадьбы? Да мы с матерью над кроваткой трёхмесячной Танюшки всю ночь просидели, болела сильно. Вот те и праздник. Праздник был, когда выздоровела.

Новоселье – так это целая песня. Помню, в Германии через полчаса после нашего приезда в новую квартиру соседи набились, кто кастрюлю, кто манку, спички, свечки несёт. И всё от души, всё нараспашку.

Зажрались вы все тут, ей-Богу, зажрались.

И обиженно отвернулся к окну.

Через день, в понедельник, книги Паша вернул в библиотеку. Коллеги по работе принесли ему извинения за, как выразился секретарь парткома, «не совсем корректное поведение на юбилее».

Всё вроде бы наладилось…

Но вот обида, какой-то неприятный осадок в душе у Паши остался. Для себя он решил: со своими коллегами по работе никогда, ни при каких обстоятельствах за один стол не сядет, разве что за обеденный, в части. Решение своё выполнить было непросто, всё же жизнь заставляла иногда чокаться с ними, но рядом сидеть – ни-ни…

И ещё. Этот неудавшийся юбилей многому научил Павла. Уважать надо людей. Обиды люди если и прощают, то не забывают. А это плохо.

Проверка

– Сергей Иванович, приветствую вас, это Никифоров.

– Здравия желаю, Пётр Сергеевич, день добрый, слушаю вас.

– К тебе на днях проверка армейская подъедет, ход подготовки к съезду Партии будут смотреть, материал на военный совет готовят. Видимо, два или три человека. Фёдор Дмитриевич точно будет, ты ведь знаешь, в родной город он любит ездить, а кого он возьмёт – вопрос, завтра знать буду, позвоню.

Может непросвещённому читателю не всё понятно в этом диалоге. Поясню: Сергей Иванович – это замполит полка, а звонит ему и предупреждает о проверке его шеф, начальник политотдела дивизии.

Не первая для Сергея Ивановича эта проверка. На своей шкуре он этих проверок за пять лет работы в полку пережил предостаточно. За себя, подчинённых, коллектив полка он спокоен. То, что им с командиром удалось сделать за годы совместной и дружной работы, дало неплохие результаты. Полк крепко стоит на ногах и в боевой подготовке, и в дисциплине. Ну, а по мелочи? По мелочи всегда недостатки могут быть, это жизнь, и в жизни всё бывает. Однако готовиться всё одно нужно.

Итак, ждём проверки.

К поезду замполит послал УАЗик[14] с пропагандистом полка.

К девятнадцати часам проверяющие прибыли. Старшим был, как и предупреждал начальник политотдела, инспектор Потапов Фёдор Дмитриевич, а с ним инструктор отдела комсомольской работы Красько Борис.

Потапов дивизию и эту часть навещал частенько. В городе, рядом с которым стоял полк, жили его родители, здесь он учился, здесь обосновались его многочисленные одноклассники и дворовые друзья. Конечно, он выбирался в родной город при любой возможности, так было и в этот раз.

Красько в политотделе армии был новым человеком, полгода, как прибыл из соседней дивизии, но парень хваткий, так о нём говорил армейский кадровик.

Ну что же, посмотрим.

Офицеры разместились в гостинице, точнее, вещи в номер отнёс только комсомолец, а Фёдор Дмитриевич, представившись командиру полка и посидев у него в кабинете десяток минут, вышел с замполитом на улицу.

– Сергей Иванович, сам понимаешь, объём работы достаточно большой, а народу у нас: я да комсомол. Поможешь?

– Всё, что нужно, будет сделано. Общая справка уже готова, а по отдельным вопросам поговорим, я готов.

– Ну вот и добро! Но для начала я, пожалуй, к своим в город подъеду, давно не видел стариков. Не возражаете?

– Какие могут быть вопросы? Хозяин – барин, как говорят, вы же сами располагаете своим временем. Машина в вашем распоряжении.

– Серёжа, вы уж за моим комсомолёнком приглядывайте, первый раз я с ним в командировке. Хотя и говорят, умный паренёк, однако всё может быть. Хорошо?

– Да, конечно.

Потапов уехал.

Спустя минут двадцать, в кабинет к замполиту заскочил секретарь комитета комсомола полка Виктор Павлов.

– Что Виктор, где твой проверяющий? Ты бы его на ужин отвёл, заказано в столовой, сам знаешь.

– Предлагал уже, да не хочет он, в номере решил обосноваться, я ему там пива и рыбку фирменную подготовил, пусть работает. А мне он, во, целую портянку нарисовал, что принести. Здесь в списке не только моё, есть и пропагандиста документы, и по партийной линии. Посмотрите.

Замполит глянул список. Действительно, этих документов за один день не собрать. Протоколы комсомольских и партийных собраний, заседаний бюро и комитетов, расписания занятий подразделений за полгода, планы работы замполитов подразделений, журналы политической учёбы всех категорий военнослужащих и так далее.

– Ого, и что, это всё ему к утру, небось?

– Ну да.

– Ладно, Виктор, собирай, я распоряжусь, чтобы в дивизионах документы подготовили. Ты только вот что, с пивком не особо, не балуй. Для нас Борис человек новый, мы не знаем его. Самому выпивать в полку запрещаю, понятно?

– Так точно.

– Ладно, иди, мне ещё надо поработать.

Домой замполит добрался только к десяти часам вечера.

Утром Виктор с помощниками отнёс часть собранных накануне документов в гостиницу – и бегом к замполиту.

– Как там наш проверяющий?

– Анализирует документы, – сделав серьёзное лицо, ответил комсомолец.

– А что же он из норы глаз не кажет?

– Так ведь и пиво тоже интересное, не только протоколы, – отшутился Виктор.

– Ну-ну.

Часов в десять зазвонил городской телефон.

– Сергей Иванович, Фёдор это. Как дела, как обстановка?

– Нормально всё. Трудимся.

– Как там мой комсомол?

Работает, документы анализирует, как мне доложили.

– Ну, да ладно, пусть трудится. Я вот что тебе хотел сказать. Друзья поездку на денёк организовали, на озеро, с ночлегом, ты не обидишься, если я послезавтра подъеду?

– Какая там обида, вы ведь проверяете меня, не я вас. Всё нормально, отдыхайте.

– Если там меня спрашивать будут, ты уж скажи – в город, мол, в горком партии отъехал. Договорились?

Прошёл ещё один день. Начальник политотдела дивизии периодически позванивал замполиту полка – интересовался ходом проверки. Планировал и сам подъехать, переживает, проверка, как-никак. А вдруг что не так? Сергей Иванович с трудом отговорил его от поездки. Так он прислал своего комсомольца, как сказал, «для усиления».

Теперь уже комсомол армейский вместе с дивизионным коллегой вместе «анализировали» документы, а полковой комсомолец был у них на подхвате: то протоколы поднесёт, то расписания занятий или планы политико-воспитательной работы и прочее. Всё это шло стопками в руках, а чешское пивко – в незаметном портфельчике.

Замполит делал свои дела, решал служебные вопросы, их в полку ох как много, однако и секретаря комитета комсомола периодически дёргал – что да как?

– Так всё вроде нормально, анализирует по-прежнему, – уже без улыбки, устало докладывал Витя, поглядывая на свой портфель.

– А питается он где? Что-то я его не видел в столовой. И в подразделения не появляется. Удивительно.

– Ну-ну.

На четвёртый день проверки Фёдор Дмитриевич, бодро позвонив поутру замполиту, задав дежурный вопрос: «Как дела?» и уточнив, не искал ли кто его, вновь растворился. На сей раз он был приглашён уже на свадьбу сына своего одноклассника, но твёрдо пообещал поутру подъехать.

А в это время комсомол, уже с помощником из дивизии, продолжал настойчиво работать с документами.

– Доклад пишет – доложил Сергею Ивановичу секретарь комитета комсомола.

Ну-ну.

Вот и пятница, сегодня подведение итогов проверки. Фёдор Дмитриевич планировал разбор провести с политсоставом полка в пятнадцать часов, а в семь вечера уже и поезд. Билеты для проверяющих давно заказаны.

Да что-то нет его из города, где он там застрял?

Инспектор приехал к одиннадцати часам. И сразу к своему коллеге по проверке.

– Как, комсомол, готов? Смотри, выступать на совещании сам будешь, – Фёдор Дмитриевич пристально посмотрел на Бориса.

– Что-то ты зелёный какой-то, приболел, что ли?

– Да, прихватило желудок, побаливает.

– Вот тебе раз, а речь кто держать будет?

– Так я вам доклад написал, посмотрите.

– Ну, пошли. Сергей Иванович, мы пообщаемся, вы не против?

И Фёдор Дмитриевич с Борисом уединились в кабинете партийного комитета полка. Примерно час длилась беседа. О чём судили-рядили офицеры, замполит не знал, но по всей вероятности, разговор сложился не из приятных.

К половине первого из распахнутой двери парткома пулей вылетел Боря. Цвет лица у него был уже не зеленоватого оттенка, а ярко-пунцовым. Скорым шагом он направился к гостинице.

– Вот хорошо ему, пиво побежал допивать, там ещё бутылок пять оставалось, – пошутил полковой комсомолец.

– Так это ты его неделю в номере на пиве держал? Я же предупреждал, не пей в полку!

– Так я ни-ни, вы же видели, я каждый день к вам приходил докладывать. А пиво он сам попросил и деньги свои давал – сказав это, комсомолец покраснел.

– Ладно, с тобой потом разберусь.

Сергей Иванович зашёл в кабинет.

– Ты представляешь, Сергей Иванович? Оказывается, этот молодец даже в подразделения не соизволил появиться, всё, видите ли, документы анализировал, насмотрелся на проверках, как мы бумаги смотрим. Так мы ведь и смотрим, но и с людьми общаемся, с офицерами, с солдатами в казармах разговариваем!

– Ну, работничек, ну, подсунули!

– Он тут наизусть расписания занятий выучил, планы выходных дней. Насмотрелся писанины, и вывод делает о политико-моральном состоянии. Мол, слабое состояние, плохо в полку.

– Откуда ты, – говорю, – выводы такие делаешь? Так у них, – отвечает, – в первой батарее вообще боевых листков нет, а в эксплуатационной роте в январе два бойца подрались, в протоколе комсомольского собрания об этом прописано, а в справке замполита об этом нарушении ни слова. Ну, ты представляешь!? Это я, пень старый, прошляпил. Ведь инструктировал, рассказывал, что да как делать надо. Всё буквально по косточкам разложил. Так нет, заперся в номере и анализирует, видите ли. «Анализатор», чёрт бы его побрал! Ну и проверка! Как подправлять будем, замполит полка? Пять дней прошло, а сказать людям мне нечего. Что будем делать?

– Фёдор Дмитриевич, а давайте сделаем так. Пусть замполиты расскажут о подготовке к съезду Партии, доложат, что сделано, какие проведены мероприятия, их результаты, эффективность. Они, в общем, к этому готовы, я настраивал. А уж потом вы резюмируете, о других полках расскажете, нам полезно будет послушать.

– Пожалуй, резон в этом есть. Давай после обеда, часиков в пятнадцать и соберёмся. А мне дай свой кабинет, пойду готовиться. Пусть твой комсомол Борису передаст – быть в кабинете в три часа. Я тут ему прилично наподдавал, мне кажется, он меня бояться начал. Ничего! Учить неучей надо.

Инспектор, явно повеселев, быстрым шагом пошёл на второй этаж штаба, в кабинет Сергея Ивановича.

Разбор результатов проверки, точнее, разговор с офицерами-политработниками получился. И не просто получился, а был интересным и взаимно полезным. Полковые услышали много нового о политической работе в частях и соединениях армии, а проверяющие, выслушав местных товарищей, много узнали полезного и важного о практике воспитательной работы в подразделениях полка, в канун очередного партийного съезда.

Уже на вокзале, у поезда, Фёдор Дмитриевич потиху так, чтобы комсомол не услышал, говорил замполиту:

– Сергей Иваныч, ещё раз извини меня, что не здорово всё получилось. Увлёкся я домашними проблемами. Друзья, родители, сам понимаешь. Плохо получилось. А самое главное, Борьку этого я упустил, не знал, что он «самостоятельный» такой. Это надо же, на проверке в полку ни разу из номера гостиничного не вышел. Ишь ты, «аналитик». И доложить в армии об этом не доложишь, сам виноват. Ладно, буду думать, что делать.

Поезд тронулся, высокая комиссия уехала.

Позднее Фёдор Дмитриевич не раз ещё приезжал в полк, и к родным отъезжал, и с однокашниками встречался, но делал это теперь только за рамками служебного времени. А о Борисе больше слышно не было, полковой комсомолец сказал: «За Байкал, за Кривое озеро куда-то направили, на повышение, наверное».

– Ну-ну.

А впрочем, хорошее пиво и там водится.

Самоволка

Прибыв на утреннее построение, Макаров сразу понял – что-то случилось. Нюху него на неприятности был какой-то особый.

Нет, внешне вроде как бы всё в обычном режиме. Построение, развод на занятия, совещание офицеров, учебный корпус, сегодня подготовка к регламенту, ну и так далее. Но что-то не так. Вон начальник отделения Иванцов шушукается с оператором, увидел, что комбат смотрит в его сторону, и засуетился, засуетился. Сержанты уж больно подтянутые сегодня, непривычно шарахаются в сторону при его приближении. Старшина в каптёрку быстрее обычного умчался.

Что-то не так.

Ладно, пошли. Будем разбираться.

И комбат двинулся к начальнику второго отделения.

– Иванцов, что глазёнки прячешь? Что-то не так?

– Да нет, товарищ капитан, всё в порядке, всё в норме.

– Ты мне пыль в глаза не пускай, что случилось-то? Я же вижу, носом чую, что-то случилось. Докладывай.

– Да так. Может всё ещё обойдется, сам придёт…

– Кто придёт! Откуда придёт! Кончай ваньку валять! Что произошло?

– ЧП у нас. Ефрейтора Михалика в батарее нет, и никто не знает, где он.

– Вот те раз…

– И как это случилось? Когда он исчез? Почему?

– Так ещё в субботу пропал. В наряд в столовую заступил и исчез.

– Как, нет бойца уже третий день, а я ничего не знаю?!

– Так вы отдыхали, с семьёй были, я не рискнул вам звонить…

– Да…

Лицо комбата пошло пятнами. Иванцов попятился.

– Товарищ капитан, не всё это ещё.

Начальник второго отделения, видимо, решил всё, что гвоздём торчало у него в голове вот уже два дня, в секунду вывалить на комбата. Думал, что так будет легче. Всё одно – семь бед, один ответ. А что он, «двухгодичник» теряет – всё одно через полгода домой.

– Товарищ капитан, Михалик в составе дежурной боевой смены пуска…

– Что?!

Да…

Вывалил, так вывалил.

– Спасибо, дорогой, обрадовал. Третий день солдат, находящийся на боевом дежурстве, отсутствует в батарее. Это же не просто самоволка, это же не просто нарушение. Это нарушение правил несения боевого дежурства, это пре-сту-пле-ние!!! Ты меня слышишь, Иванцов! Преступление!!! Кто в дивизионе знает об этом, кому доложил?

– Да никому и не докладывал, думал, сам придёт, обойдётся всё как-нибудь.

– Искали?

– Конечно, искали. Но солдаты или не знают, где ефрейтор, или не хотят говорить.

– Уйди с глаз моих!!! Искали!!! Наберут всяких таких вот в армию!!! Искали!!! Где вы его искали, в тумбочках, что ли, иль в гальюне?

– Да мы…

– Замолчите, товарищ старший лейтенант. Пока ещё старший и на свободе пока ещё! Уйди с глаз моих!!!

Комбат пошёл к казарме. Надо было подумать, что предпринять.

Дежурный по батарее выскочил навстречу командиру.

– Смирно! Товарищ капитан, во время моего дежурства…

– Отставить!

Макаров зашёл в канцелярию.

Эх вы, думы командирские, думы!

Как всё хорошо складывалось. Впервые в этом году два дня дома побыл. Мама приехала, с дочуркой в парке погуляли. Женькин день рождения в кругу семьи отметили, три годика пацану исполнилось, умницей растёт.

Так спокойно, комфортно. Так спокойно на сердце было…

И на тебе…

В парке встретил кадровика дивизионного. Классный мужик. Одну бурсу с ним кончали, правда, в разные года. Намекнул, что его кандидатуру рассматривают на должность заместителя командира дивизиона в соседний полк. Прекрасная новость!

И на тебе…

С этим ЧП не то что о повышении думать – как бы с должности не слететь.

Да…

Ладно. Что произошло, то произошло. Надо что-то предпринимать.

– Дежурный! Офицеров ко мне!

Через пять минут комбат вытряхивал душу из подчинённых.

– Как это произошло? Почему мне не доложили? В чем дело?.. До каких пор?.. Да я вас…

Полютовав чуток, определил круг задач по поиску ефрейтора.

– К семнадцати часам мы должны иметь полную ясность по происшедшему. Куда мог уйти ефрейтор. Почему. С какой целью. Один ли. Пересмотреть его личные вещи.

Земляки, друзья. Со всеми переговорить. С активом, сержантами – особенно…

В пять вечера была обозначена общая картина происшедшего.

В субботу у Михалика был день рождения, и он просил Иванцова отпустить его в город позвонить матери домой. А поскольку заступить на боевое дежурство было некому, начальник второго отделения, пообещав ефрейтору увольнение, но только через недельку, подал его в список дежурной смены. А чтобы в день своего рождения солдат мог сытно поесть, не придумал ничего лучшего, как поставить его в наряд на кухню. Видимо, солдат и решил уйти в самоволку.

Молодец, заботлив отец-командир, куда уж умнее…

Комбат в ярости готов был набить морду Иванцову, этому «очкастому индюку», как он его иногда про себя величал. На языке вертелись самые грязные матерные слова. И лишь присутствие офицеров сдерживало Макарова от площадной брани.

Боже мой! Идиот!

– Это же надо быть таким тупым! Иванцов, вы понимаете, что вы своим бездушием толкнули солдата в самоволку?

Боже мой! С кем приходится работать!

Трое суток прошло. Бойца в батарее нет. Надо докладывать командиру дивизиона. На себя больше брать нельзя.

Сожрёт комбата Фёдоров, сожрёт с потрохами, но делать нечего. Своими силами бойца не найти. Надо идти в штаб.

В кабинете командира дивизиона были замполит и начальник штаба. Офицеры что-то горячо обсуждали.

– А, комбат, заходи. А мы тут спорим, на какой день лучше спортивный праздник назначить. Ты что думаешь, на сей счёт, а?

– Да не до праздников мне, ЧП у меня, товарищ подполковник. Разрешите доложить?

– Что случилось? Докладывайте. – Иван Петрович, идите на построение (это он начальнику штаба).

Макаров обстоятельно доложил командиру дивизиона суть произошедшего в батарее.

– Ну и что вы думаете предпринимать, командир батареи, ваши предположения, где нам хоть искать этого чёртова ефрейтора? Три дня ведь прошло. Ума не хватило раньше доложить? Где теперь искать его будем?

– Дая…

– Что «да я»? Якать раньше надо было. А сейчас объявил тут мне новость и стоишь, ждёшь, что я его тебе сам отыщу? Я могу сейчас только прокурору позвонить, чтобы он дал юридическую квалификацию произошедшему с указанием сроков отсидки бойцу в дисбате. Ну, а уж по тебе-то выводы понятно какие будут. Ты это понимаешь, комбат? Это же не просто самоволка. Это самовольное оставление части, да ещё военнослужащим, находящимся на боевом дежурстве! Ты это понимаешь, Макаров? Ты представляешь, замполит, что они там вытворяют? Тут пашешь, пашешь, с утра до позднего вечера, а то и сутками. Семью не видишь. Всё для них, всё буквально. Растите в званиях, дорогие. Будьте здоровы, родные. Вот тебе карьера, вот тебе санаторий, вот тебе отпуск. А они, родные эти, не знают, когда у солдата день рождения, поздравить его ничем, кроме наряда на службу, не могут. Да ты представляешь, если я всё это командиру полка доложу, что будет?

Командир дивизиона нервно, как зашкаливший маятник, ходил по кабинету.

Зашёл начальник штаба.

– Товарищ подполковник, дивизион построен, какие будут указания?

– Иван Петрович, проведите развод, отправляйте офицеров домой, офицеры третьей батареи и мои заместители – через пятнадцать минут ко мне в кабинет. Всё.

Оставшись один, командир дивизиона нервно закурил.

Боже мой! С кем приходится работать!

Это же надо, день рождения у бойца, а его в наряд. Так ещё и объяснили: «Дескать пусть посытнее поест именинник, там, в столовке!» Совсем сдвинулись люди. Что, война идёт, острая необходимость в людях, некого ставить в наряд? Что, нельзя просто так вот перед строем поздравить солдата с днем рождения, да и в увольнение отпустить? Непонятно. Как можно так работать? Непонятно.

Да, дела. Если всё это выплывет за полк, карьере конец. Какой там перевод в приёмку, могут и с должности снять. Комдив на него давно уже зуб точит, на каждом совещании пилит, почём зря.

Да… Дела!

Прибыли офицеры.

Суть разговора была та же, что и два часа назад у комбата в канцелярии, разве что уровнем повыше, да и угрозами пострашнее.

А что вы хотели?

Заслужил – получи!

Разнос Фёдоров завершил обещанием всех поснимать с должностей и из армии выгнать, не забыв при этом сказать, что его, командира дивизиона, снимут первым.

Начальник штаба убыл инструктировать старших патрулей в ближайшие деревни, замполит с секретарями партийного и комсомольского бюро пошли беседовать с людьми в батарею.

– Комбат, свободен. Ночь ещё впереди, не придёт солдат – в девять утра идём к командиру полка. Понятно? Свободен пока.

Боже мой! С кем приходится работать!

Утро следующего дня пришло, как показалось, командиру дивизиона – да, видимо, и комбату – очень уж быстро.

Чуда не произошло. Михалика так и не было в батарее. Шли четвёртые сутки.

Как и предполагал подполковник Фёдоров, доклад командиру полка оказался ударом «под дых».

– Да, Фёдоров, сразил ты меня, а я-то уж хотел напроситься к тебе обмыть твоё новое назначение. Да не судьба, видать. Не быть тебе генералом, поверь, с такими проблемами, сидеть здесь командиром дивизиона будешь ещё ох как долго.

– Дежурный! Замполита и начальника штаба ко мне!

Минут через десяток в кабинет командира полка прибыли начштаба и замполит.

– Послушай, Михаил Иванович, – это командир замполиту, – у Фёдорова, оказывается, боец уже четвёртый день где-то свои именины справляет, а командир не знает. Четвёртый день человека в дивизионе нет, а он лишь сегодня соизволил ко мне зайти.

– Ну и что я тебе, командир, отвечу? Что ты хочешь? Чтобы я командиру дивизии позвонил? Мол, солдатика нет у нас уже какой день, да мы и не знаем, где он. Ты этого хочешь? А ты, командир дивизиона, не в курсе, что доклад об отсутствии военнослужащего должен быть представлен в течение пятнадцати минут с момента установления факта его отсутствия? Тьфу, чёрт, совсем с вами язык сломал. По линии командных пунктов информация ещё не ушла?

– Нет, товарищ полковник, я к вам сразу, как получил информацию о ЧП, прибыл.

– Тихо ты! ЧП, ЧП! Может он в санчасти, животом хворает, или в учебном корпусе отсыпается. Всё проверяли? Точно? И четвёртый ли день? А вообще, он входит в состав дежурной смены? А? Начальник штаба, проверьте журналы, приказ. Владимир Алексеевич, не может быть, чтобы солдат, находясь в самоволке, был в составе дежурной смены. Вы меня поняли?

Командир полка выразительно глянул на начальника штаба полка.

– Товарищ полковник, сейчас разберёмся. Разрешите идти?

– Идите, пожалуйста, через часик доложите.

– Фёдоров, подготовь три группы патрулей в город, Владимир Алексеевич проинструктирует. Направьте сегодня же в командировку офицера домой к этому ефрейтору Откуда он? Ну, так это рядом. Убыть сегодня же. Только потолковее человека, потолковее, и чтобы мамашу не напугал. Не ровен час, ещё и с матерью этого засранца проблемы будут.

– Всё, Фёдоров. Идите, докладывайте об обстановке каждый час.

В кабинете остались командир и замполит полка.

– Михаил Иванович, – это уже к замполиту полка, – что вы думаете по этому вопросу?

– Худо дело. Если это всё действительно так, как описал Фёдоров, всё весьма плохо. Солдат, конечно, найдётся, тем более что ничего плохого по нему мы не имеем. Но его нет уже четвёртые сутки. Он на боевом дежурстве. И если всё это станет известно в дивизии, а, не дай Бог, и в армии… Нам с вами, уважаемый Николай Андреевич, головы не сносить.

Замполит налил из графина стакан воды и большими глотками выпил.

– Мне кажется, сейчас главное – всё замкнуть в полку и бойца найти во что бы то ни стало. Не мог он вот так просто пропасть. Через пару часов зайду. Я со своими ребятами, пожалуй, в дивизионе поработаю, может, что узнаем дополнительно.

Командир полка остался один. Встал, подошёл к окну. Закурил. Полгода уже курить бросает. Да как тут бросишь, если то один, то другой гадости подкидывают. Каждый день на нервах. Каждый день, по сути, как последний бой. Пять лет он командует полком, пять лет на грани фола. Почти две тысячи людей, куча техника, дома, детсад, огороды, теплицы, собаки, коты, свиньи. Да чего только нет у него в хозяйстве. Наверно, есть всё, кроме спокойствия. За эту пятилетку он это понял.

Пару первых лет рвал и метал, всё во имя карьеры и будущего. Семью не видел, жену только на собраниях женсоветов замечал. Детей поштучно считал поздними вечерами в койках. Разве это жизнь?

Появился просвет в этом году. Москва, управление Министерства обороны, чистый, уютный кабинет, сейф с бумагами (они в самоволку не ходят) – и на тебе, подарок: самовольное оставление части лицом, входящим в состав дежурных сил полка.

Как-то звучит страшновато.

Да пусть бы сам солдат взял и убежал водки испить да с девками потаскаться. Так нет. Люди с высшим образованием, отцы-командиры, по сути, своим безразличием направили его в самоволку.

Боже мой! С кем приходится работать!

– Разрешите?

В кабинет зашёл полковой особист, майор Стешков.

Командир полка недовольно поморщился.

Ну вот, этот, уж конечно, всё знает, сейчас начнет нервы мотать…

Однако будучи классным тактиком и неплохим психологом (кстати, и опыт за плечами у командира полка о-го-го какой), Николай Андреевич решил действовать на опережение. Проблему надо сейчас замотать, и это главное.

– Иван Сергеевич, приветствую тебя, как здоровье, как дела? Дома как?

– Спасибо, всё в порядке. Я хотел бы поговорить…

Да погоди ты, поговорить. Мы когда планировали квартиру трёхкомнатную тебе дать? Если мне память не изменяет, в следующем году? Так вроде бы?

– Ну да, как в академию Тишин уедет.

– Уехать то уедет, а поступит ли? Вопрос!

Майор насторожился. Что-то темнит командир. Ну-ну. Послушаем.

– Вот я и думаю, может, какой другой вариант рассмотрим? Вчера я в горисполкоме отвоевал две квартиры в новом доме. Одну мы многодетной семье Иванюты отдаём, решение комиссии уже есть, а вторая – это мой личный стратегический запас, всё же уважает город нас, ракетчиков.

Третий этаж, три комнаты, семьдесят шесть метров, кухня – десять, да и местечко разбитное, центр как-никак. Кстати, заместитель председателя исполкома в соседях будет. Как предложение? Правда, через комиссию надо провести, народ убедить. Ну да ладно, это не такая уж проблема, тем более что в полку молодняк, больше двушек и однокомнатных квартир надо, так что, думаю, не проблема, в цепочку включим, да и ладно.

Пауза.

Иван Сергеевич Стешков явно не ожидал такого оборота. Заманчивое предложение, однако.

– Спасибо, товарищ полковник, я думаю, семья возражать не будет. Спасибо. Я знаю этот дом, очень приличное место. А заселение когда?

– Так на днях. Сам председатель ленточку резать будет.

Спасибо за заботу, Николай Андреевич. Спасибо. Пожалуй, я пойду, дела.

– Ну, давай.

– А заходил-то что?

– Да так, посоветоваться хотел по одному вопросу. Ладно, потом. Всего доброго.

Дверь закрылась. Да! Говоря шахматным языком, пришлось «конём пожертвовать». Но на денек здесь тыл прикрыт. Этот своему шефу точно сегодня ничего докладывать не будет.

– Товарищ полковник, – зашёл начальник штаба, – всё нормально, по документам ефрейтор не был в составе дежурной смены, лично проверил.

– Добро.

Полегчало малость. Так, а где искать, мать его за ногу? Куда этот «отличник учёбы» мог запропаститься?

– Я начальнику милиции позвонил – а вдруг? Наши патрули докладывают, что пока нет ничего нового. Разрешите идти?

В кабинет зашёл замполит полка.

– Мои ребята через земляков ефрейтора телефон матери и подруги ефрейтора нашли. Позвонили. Действительно, разговаривал он с матерью в субботу, где-то часов в девять вечера, настроение было хорошее, хвастал, что уволится весной одним из первых.

– Мать-то как среагировала на ваш звонок? Кто звонил?

– Секретарь парткома, Роман Петрович. Вы же знаете, он мудрый мужик. Мамаше сказал, что проверяет, часто ли боец звонит домой, может, он что ей рассказывает, о чём мы не знаем, ну и вообще, успокоил мать. Дескать, хорошо солдат служит, в полку им довольны.

– Ну, это немного успокаивает. Однако что с ним и где его искать? Вопрос.

Кабинет командира полка к вечеру превратился в настоящий оперативный штаб по поиску самовольщика.

За эти последние часы розыска о солдате удалось узнать так много нового, что командиры удивлялись – а почему мы об этом прежде не знали?

И что любит он котлеты, да чтобы обязательно с чесночком. И немецкий язык знает весьма прилично, на гражданке не раз приглашался переводчиком, когда приезжали и посещали их школу делегации города-побратима из ГДР. В волейбол по второму разряду играет. Любит боевики. «Машина времени» – его любимая музыкальная группа.

И так далее и тому подобное…

Вот только где искать ефрейтора, узнать так и не удавалось.

Восемнадцать тридцать. Кабинет командира полка.

– Ну, что, товарищи. Резюмирую. Поиски результатов не дают. Больницы, морги, вокзалы, гостиницы, рестораны в городе. Все эти точки изучены. Все объекты полка не единожды пересмотрены. Правильно я понял?

– Бойца нет уже почти четверо суток. Что будем делать?

Пауза.

Гнетущая пауза.

Присутствующие в кабинете комбат, командир дивизиона, заместители командира полка молчали. Молчал и командир. Все хорошо понимали, что через часок, максимум два, придётся каждому держать ответ.

Где солдат?

Да, это, конечно, первый вопрос, который будет задан вышестоящим руководством. Но он отнюдь не самый главный.

Нет!

Главный вопрос – почему не доложили вовремя. А дальше – почему не знаете обстановки, куда смотрели и так далее и так далее. Понаедут различные комиссии, проверки. И все с тем же вопросом: почему не доложили вовремя, почему скрываете. Кто будет крайним, одному Богу известно.

Кто главный виновник – старлей. Ну, на губу его, или несоответствие объявят. Ему это всё по барабану, всё одно весной в родную Самару, к своим любимым железкам, к компьютерам, поедет. А вот остальным…

Вопрос!

Резко задребезжал телефонный звонок.

Город на проводе.

– Да, слушаю.

Звонил начальник милиции города.

– Николай Андреевич, вечер добрый. Как дела, настроение? Что нового? Давно не виделись.

– Не томи душу, Сергей Сергеевич, ты по делу?

– Конечно, по делу. У вас не служит такой боец – Махалик?

– Михалик, может? – Насторожился командир.

– Ну, он, наверно. Так есть такой?

– Есть, а что, у тебя он, что ли?

– Так точно. В изоляторе с бомжами, отсыпается. Правда, уже в себя пришёл. Насмешил наших. Послушай. Он ходил на почту, мамаше звонил, домой. Да, это так, мы проверяли. Вышел на улицу, а тут два алкаша местных, наши постоянные клиенты, чтоб им пусто было: «Солдатик, а солдатик, поговори с бывшими защитниками Родины», ну и поговорил. Как узнали, что ещё и день рождения у солдатика… Всё. Амба. «Обмыть надо, обмыть, обязательно».

– Вот и обмывали в бомжатнике два дня. А что, молодому много надо? После первого стакана и отключился. Проснётся – ему опять стакан, и в отключку. И так, пока у ефрейтора деньги не кончились. А дальше пошли сдаваться в комендатуру, да по пути мой патруль забрал. Солдат уже без погон был, в драном ватнике. В вытрезвитель прямиком и привезли. А как от тебя звонок прошёл, я и поручил разобраться по людям. Так твой Михалик и обнаружился. Слушай, а голос у него, голос! Он, когда подшофе был, спел нам «Соловьи», так начальник вытрезвителя аж расплакался. Задушевно, ох задушено спел. Так что береги, талант.

Начальник милиции рассмеялся. Да так, что и присутствующие в кабинете через трубку услыхали.

Не всё так плохо, видимо.

– Спасибо, с меня причитается. Сейчас от меня подъедут, ты распорядись там. Хорошо? До встречи!

– Слышишь, комбат, нашёлся твой Михалик, в медвытрезвителе городском отсыпается. День рождения с ребятами отметил, хорошо так отметил. Кстати, а ты знаешь, что он поёт хорошо? Нет? А менты вот знают. И плакали, когда он им песни пел. А вы на смотр полковой трёх инвалидов заявили. Полтора года боец у вас служит, а вы его толком и не знаете.

Командир полка начал заводиться.

– Вот погодите, доберусь до вас. Я вам души всем повытряхиваю! Командир дивизиона, заберите его на своей машине, и в санчасть, с начмедом переговорите, пусть полечат, как следует. Ну, желудок промойте там, и так далее. Не ровен час, отравили паренька, четыре дня на водке сидел. Вперёд. Слыхал, замполит, какие у нас с тобой в полку люди талантливые – и поют, и по-немецки талдычат, одни таланты. А чтобы их узнать, экстрим обязательно нужен.

Ну, не можем мы без адреналина, без шума, без скандала, никак не можем.

Боже мой! Что же за жизнь! С кем приходится работать!

– Значит так. Солдат с субботы в санчасти, понятно я выразился. Оргвыводы сделаю завтра. Всё, все свободны. Да!

Дела!

Прошло полгода.

Ефрейтор Михалик уволился в запас – конечно, не в первых рядах, как маме он обещал, позднее, значительно позднее, уже по первому снегу, но уволился.

Старший лейтенант Иванцов также убыл в запас. Рад был бесконечно. Говорят, как некогда его подчинённый, четыре дня обмывал дембель, до вытрезвителя дело не дошло, но в поезд друзья посадили его почти бесчувственным. Ну, это уж не наша территория, надеюсь, до дому добрался живым и здоровым.

А что наши отцы-командиры?

Комбат через месяц после злосчастной самоволки был назначен в соседний полк, заместителем командира дивизиона. В академию уже метит. Хвалят его в полку. Посмотрим, посмотрим. Парень он толковый, хваткий, да выводы для себя по службе умеет делать.

Командир дивизиона пока на месте: что-то там не срослось у Фёдорова, место в военном представительстве было занято, или что-то там ещё случилось. Так что трудится командир дивизиона пока на месте. Но в дивизии на него виды есть. Это уже радует.

Командир полка всё же получил новое назначение, уже и семью перевёз. Жилье, правда, ещё служебное, но через годик квартиру обещают, а здесь больше года, как правило, не ждут. Так что и за него мы спокойны.

Начальник штаба полка и замполит пока на месте, служат, стараются. Замполит орден получил, «За службу Родине в Вооружённых Силах третьей степени». Как-никак полк в передовиках ходит. Так что и его карьера вполне предсказуема.

Ну, а особист? Да что особист. Работа у него незаметная, тихая. В полку он уважаем. Пашет себе потихоньку, пашет. Врагов Родины в полку как не было, так и нет, а это главный результат уполномоченного КГБ. Новую квартиру обжил, жена вроде как третьим беременна. Ну что же, счастья вам, ребята.

Одним словом, всё путем, всё нормально.

Вот только не единожды все герои моего рассказа, кто с улыбкой, а кто и с грустью, вспоминая историю со злосчастной самоволкой, задавались вопросом: а что, если бы ефрейтор не нашёлся? А?

Случай в дороге

Пятница, вечер. Конец рабочей недели. Построение дивизиона.

– Командиры подразделений, поставить задачи подчинённым! Пять минут. В семнадцать сорок пять колёса крутятся.

Командир дивизиона устало развернулся и пошёл к штабу, за ним замполит и начальник штаба – они, как правило, выезжали с командиром на служебном УАЗике чуть позднее транспорта, увозящего офицеров.

Офицеры потянулись к машинам. Впереди лихо мчались те, кто помоложе и пошустрее: старлеи, прапорщики. Ну, а лидерами в этой гонке, как всегда, были любители самой интеллектуальной и единственно приспособленной игры в транспорте. Какой игры? Ну конечно же, игры в домино.

Причём команды доминошников сформированы уже давно, естественно, ещё до посадки, и состав их меняется крайне редко, разве что кто на боевом дежурстве или в наряде. Как только один представитель этой компании поднимается в машину, он тут же забивает места коллегам. Покуситься на эти места уже не может никто. Всё. Слово поперёк здесь никто не смеет сказать, разве что старшие офицеры, комбаты или кто из замов командира пододвинут игроков. Но это случается крайне редко. У доминошников свои доски для игры, коробки с костяшками. Всё это разворачивается мгновенно. Ещё машина стоит, а кости вовсю гремят по доскам, слышны смешки и прибаутки игроков.

Старшие офицеры к машине не особо спешат, их места всегда свободны. Что за места? Да где удобнее, там они, как правило, и садятся. В каждом транспорте такие сидушки есть. То ли автобусные кресла прикрутят к полу, то ли ещё каким-либо образом дивизионные автомобилисты отличатся. А впрочем, особо привередливых в те времена ещё не было, что есть, тем офицеры и довольствовались.

Одним словом, ритуал посадки в транспорт отработан и отшлифован годами. Вот и сейчас все быстро расселись.

В кузов заглянул Виталик Квак, он сегодня старший машины.

– Ну что, готовы? Поехали.

Однако уже через минуту он же, открыв дверь, попросил командиров батарей выйти:

– Командир вызывает, он у казармы четвёртой батареи.

Чертыхаясь, комбаты (их здесь было трое) вышли из машины. В этой ситуации все понимали: что тут возмущаться? Быстрее выйдешь – быстрее вернешься. Так и получилось. Командир в течение десяти минут чехвостил комбата третьей батареи за беспорядок на территории казармы, его коллеги молча слушали разнос. Естественно, через пять секунд после того, как командир отпустил офицеров, все грозные слова были забыты, и комбаты скорым шагом вернулись в транспорт.

– Виталик, вперёд.

КУНГ[15] медленно тронулся, пересек линию КПП.

Всё, теперь уж вряд ли кто остановит.

Поехали.

А теперь отвлечёмся. Пусть пока народ подремлет или побалагурит, ну и в домино, конечно, поиграет.

Так я вот о чём.

Что такое пятьдесят три километра – а именно такое расстояние предстоит преодолеть офицерам.

На хорошей иномарке от силы полчаса езды.

Так это сейчас. А я-то рассказываю о семидесятых годах прошлого века. Давненько это было.

Так вот. Эти километры – это, почитай, целая жизнь…

Прежде всего, дороги. С ямками и неровностями – как некогда было подмечено, это не дороги, это направления, разве что деревья здесь не растут.

И ещё, сама техника. Как правило, добротные надёжные грузовики с кузовами, их чаще КУНГами называли, да изредка ЛАЗы[16] или ПАЗики[17], тоже надёжные и технически неплохо поддерживаемые. Но эта техника, с учётом необходимости обеспечения безопасности людей, передвигалась крайне медленно.

Водитель, как правило, молод, и в силу этого недостаточно опытен. Конечно, их, этот молодняк, учили, причём жёстко, добротно, многому учили. С водителями рядом всегда старший машины. Однако всё же это ещё молодой человек, пацан безусый, а в его руках жизнь двух десятков военных.

И если учесть хотя бы эти обстоятельства, понятно: пятьдесят три километра – это серьёзно.

Давайте посчитаем вместе. Скорость движения, разрешённая в те времена военным водителям, была не более сорока километров в час. То есть это где-то около полутора часов пути. Да ещё опыт водителей, техника, когда или что-то закипело, или что-то не долили, не довертели, ну и так далее. Так что полтора часа – это ещё минимум, можно и дольше ехать.

Ну, ладно.

Итак, на работу и с работы – это практически три часика отдай, не греши.

Вот и получается: чтобы прибыть к построению личного состава дивизиона – а оно, как правило, в половине девятого утра – надо из города выезжать примерно в шесть часов тридцать минут. Это из первой точки. Офицеры и прапорщики живут в разных районах города, вот машина и собирает их по установленному маршруту.

А со службы выезд организуется опять же после построения дивизиона, в восемнадцать часов. Плюс минут тридцать на разгильдяйство и дополнительную накачку командира. Так что берём шесть часов тридцать минут вечера, прибавляем полтора часа на дорогу, итого в двадцать часов ты в городе.

Это примерно.

Вот тебе и рабочий день. Тринадцать, четырнадцать часов. И при этом никаких бурчаний или обид. Все понимали, что у офицера рабочий день не регламентирован, сколько надо, столько он и работает. Хотя время в пути – какая уж это работа. Так себе, хочешь, спи, хочешь, книгу читай, если сможешь. Играй в домино, шахматы, шашки, опять же, если водитель нормально вёдет машину, отдыхай, в общем, твоё право – это твоё личное время…

Не прошло и десяти минут…

Стоп машина!

– Ну, что там такое? Так домой вообще не доедем. Что случилось?

Виталий Квак заглянул в кузов.

– Секундочку потерпите, водичку в радиатор надо долить. Буквально пару минут.

Да!

А что он, этот отличник учёбы, не мог её у КПП залить?

Всё! Поехали.

Мотор взревел, машина тронулась по бетонке в сторону трассы. До поворота в город оставалось четыре километра.

Костяшки опять застучали, кто-то прикорнул, кто-то продолжил разговор, тем всегда предостаточно, поговорить всегда есть о чём.

– Вот я и говорю…

Ещё два километра – и вновь остановка.

– Да что сегодня за день, что происходит? Опять закипели? – Это уже не выдержал майор Сивый, помощник командира по ИТС[18]. – Ну, я ему сейчас покажу!

В двери показалась голова старшего машины.

– Где Кравец?

– Слава, выгляни, тут по твою душу вопрос будет.

Заснувший было зубной техник, сверхсрочник Кравец, шумно начал протискиваться к выходу.

– Что там ещё? У кого зубы свело?

Выскочил из кузова и Сивый.

Справа у обочины, чуть позади машины, стояла повозка. Лошадь мирно щипала придорожную травку.

К спустившимся из кузова офицерам подбежал мужчина, лет около сорока:

– Помогите, товарищи, Господом Богом прошу, помогите! Жена рожает. Боюсь, на лошади не довезу, родит по дороге. Растрясёт, наверняка растрясёт. Довезите хотя бы до поворота, там, может, кто и подберёт. А вы врач?

Из-под плаща Кравца виднелся белый халат. Он всегда так ездил. Разве что летом, вне кабинета, снимал свою профессиональную шкуру.

– Да нет, стоматолог я, по зубам специалист. Беременные не мой профиль.

Майор Сивый принимает решение.

– В кабину её, вместе с этим зубодёром. Кравец, не бурчи! Она ещё не родила. Вопрос закрыт. Иди, помоги женщине.

Техник с мужиком быстрым шагом направились к телеге. Рядом с женщиной сидел парнишка лет пятнадцати – по всей вероятности, сын.

– Эй, паренёк! – окликнул майор. – Быстро разворачивайся и пулей к нашему КПП. Знаешь, где это?

– А то ж. Кто ж у нас не знает, где вы стоите?

– Так вот, пулей. От моего имени передашь. От майора Сивого. Пусть дежурный звонит в роддом. По Старогородскому шоссе в сорока пяти километрах от города в военной машине едет беременная женщина, вот-вот должна родить, пускай срочно высылают «скорую». Фамилию мамки передашь. Тебе всё понятно? Повтори.

Повторяя, паренёк уже мчался на повозке в сторону военного городка.

– Давай в кузов, как зовут тебя? – это Сивый мужичку.

– Иваном Степановичем кличут.

– Да не переживай ты, Ваня, всё будет нормально, полезай в машину.

Майор успокоил офицеров:

– Спокойно, спокойно, ещё не родила, но если кое-кто здесь будет причитать, родит. И вот тогда мы точно домой не доедем.

Николай Яковлевич – так звали Сивого – два раза нажал сигнальную кнопку. Мол, давай, езжай поскорее. Дверь КУНГа закрылась, машина тронулась.

Уф, скорее бы, в пути уже час.

Кочка, ещё одна.

– Есть поворот! – Не открывая глаз, произнес старлей Симонов. За пятнадцать лет службы в дивизионе он все кочки изучил своими внутренностями и чётко ориентировался на местности без спидометра и часов.

Машина повернула направо, в сторону города, и побежала уже более ретиво. Народ повеселел. Лишь Иван Степанович, взволновано поглядывая на часы да в окошко, явно с нетерпением ждал развязки всей этой семейной истории.

– Не переживай, всё будет в норме – успокаивал Ваню Николай Яковлевич. – Детей сколько?

– Двое. Петька со мной был, и Василиса, дома на хозяйстве осталась.

– А что ж в селе не нашлось машины?

– Так село – пять дворов, да по случаю пятницы оба водителя с утра уже пьяны. Пришлось вот на телеге выбираться. А по вашей чёртовой бетонке только военные и ездят. Хорошо хоть вы подобрали, а то так в телеге и родила бы…

Машина резко затормозила.

До города оставалось восемнадцать километров.

В кузов заглянул Кравец.

– Николай Яковлевич, кажется, началось!

– Что, что, началось? – запаниковал народ. Иван сорвался с места и бегом к кабине. Водитель нервно курил в двух метрах от машины.

– Спокойно, спокойно! Если рожает – радоваться надо, спокойно.

Вот что значит командир! Учиться у таких надо!

Николай Яковлевич подошёл к кабине. Женщина стонала и охала. Видимо, начались схватки. Она уже лежала на сидении, стыдливо одёргивая длинную юбку.

– Ох, рожаю… Ууууу…

– Спокойно, родная, потерпи ещё чуток, сейчас «скорая» подъедет…

– Что делать будем, доктор? – это вопрос Кравцу.

– Так не учили меня в техникуме роды принимать.

– Значит так, Кравец! Халат носишь, у медпункта крутишься, детей своих имеешь? Вопрос закрыт. Видал? Сейчас родит. Бегом руки мыть, и чистое бельё ищи. Бегом, две минуты.

Всё нашлось. Водка для рук оказалась в заначке, в большом портфеле у прапорщика Кононца. Чистая, кристальной белизны парадная скатерть оказалась в сумке у Степановны, дивизионной продавщицы – по случаю на базе достала. В дело пошло не использованное на дежурстве чистое нижнее бельё, кто-то из лейтенантов постарался.

А роды, видимо, уже действительно начались.

Всё было как у областного родильного дома. Только вот вместо роддома был армейский автомобиль.

Иван подпрыгивал у кабины, пытаясь заглянуть, что же там с его жинкой происходит. Кравец, стоя на подножке кабины, так профессионально руководил роженицей, что всем было понятно: не стоматолог это, нет – это прирождённый акушер. Какой талант пропадал в зубном кабинете!

– Давай, родная! Давай. Тужься, ещё маленечко, давай, родная! Так, так, так! Ещё! Ну, давай, милая, давай!!!

Народ, нервно сбившись в кучу у кювета, гудел:

– А я вот помню…

– У нас как-то прямо на лестнице одна женщина родила, до машины не успели донести…

– А если там не один, а несколько?..

– Если пацан родится, можно Кунгом назвать.

– А если деваха?

– Так Кабиной пусть называют.

Нервный приглушённый смех…

Шутка – это вполне уместно. Шутка, она всегда помогает. Помогает расслабиться, снять напряжение.

Однако в кабине было не до шуток. Женщина рожала, а зубной техник, помогая ей, судорожно вспоминал – что же ещё надо сделать?

Что ещё!

И – о чудо! Все разом замолкли. Послышался приглушённый детский всхлип. Все насторожились…

Да, да!!!

Вот он, детский крик, первый голосок малыша на этом свете. Первый!

В кабине продолжалась суета, а у машины…

Здесь был праздник!

Все радовались! И отец ребёнка, Иван – а как же, ещё один наследник родился, мальчик родился. Искренне радовались и офицеры, прапорщики дивизиона.

Степановна даже всплакнула. Да нет, скатерти ей не жаль, ещё обзаведётся. Своих девчонок вспомнила, вспомнила, как сама рожала.

Так и все своих вспомнили.

Детишки!

Разве такое забывается? Роды. Это ведь Божественное чудо. Человек родился!

Как Господь повелел? Быть сему в дороге?

Ничего, всё в порядке!

Главное – ЧЕЛОВЕК родился!!!

А вот и «скорая помощь». Машина с воем затормозила у КУНГа, врачи быстро подхватили Валюшку – так звали женщину – и вот санитарка помчалась, пыля, к городу.

Здоровья вам, наша Валентина, и тебе, мальчуган, не хворать!

Да!

Вот так поездка! Жизнь без чудес ох как неинтересна, лишь бы чудеса эти людей радовали.

Машина весело рванула к городу. Не прошло и пятнадцати минут, опять – стоп машина!

– Ну, кто там ещё рожать спешит?

Кто-то пошутил:

– А может, в морг опаздывает?

– Тьфу на тебя.

В кузов заглянул командир дивизиона. Это его машина догнала КУНГ.

– Николай Яковлевич, почти три часа уж едете. Что случилось?

Сивый рассказал о случившемся.

– Да! Такого ещё в истории дивизиона не было. Кравец, ты где?

– Здесь я, товарищ подполковник.

– Молодец! Теперь будешь по совместительству не только зубы рвать, но и внештатным акушером трудиться.

Пассажиры машины дружно засмеялись.

– Езжайте. С Богом!

– Последняя ямка, товсь!

Это значит, готовься к высадке. Так всегда завершалась поездка. Опять Симонов. Уж ему можно верить.

Первая остановка у столовки в микрорайоне. Правда, столовка уже того, закрыта, так что молодёжь, если не запаслась чем в квартирах, без ужина осталась.

Выходи.

Дальше остановимся у трамвайного депо, около универмага, ну и так далее.

Длинный сегодня путь, ох какой длинный. Устали все: и водитель – ему сидеть за рулём не очень сладко, и пассажиры. Устали ждать родные, у кого есть жёны. Дети волнуются за отцов.

Невесты, так те, наверно, удивляются. Где это мой любимый – не загулял ли, не разлюбил ли?

Да, долгая сегодня дорога, долгая и длинная.

Однако именно сегодня, именно в этой дороге случилось чудо, мальчуган родился. И мысли об этом успокаивают душу.

Чуду этому порадуются сегодня и суровые жёны, и капризные невесты; наверное, и детишки, что постарше, поймут, почему батя задержался.

А завтра…

Постойте! Как завтра?

Завтра законный выходной, суббота. Отдыхай после смены.

Ура, отдохнём, выспимся, в парк сходим!

Но вот в понедельник…

В шесть тридцать утра, на остановке…

Вот там и вспомним пятницу, обсудим, посмеёмся от души.

– Это же надо, зубной техник роды принял, вот это новость!

– А Сивый-то каков! Если бы не он, как бы ещё разрешилась роженица? Как он его: «Бегом мыть руки, да принимай роды! Бегом!»

– Эй, Кононец, ты что же, заначку всё время с собой возишь? Давай, да за здоровье мальчонки, наливай…

Не скупись, давай…

Опять шутки, опять прибаутки. Ну как без них? Без них тяжело.

Поехали…

Девяностые. бизнес по-русски

Бизнес по-русски

Есть на юге России небольшой городок. Городок со своей историей и традициями. Здесь свои герои, свои кумиры, своя культура: одним словом – есть своё лицо.

Впрочем, в девяностых годах прошлого столетия это лицо было бледным, больным и жалким, а потому город этот был похож на тысячи ему подобных, как его ни назови.

Промышленность, так же как и повсюду, потиху загибалась.

Некогда могучий и известный за рубежом экскаваторный завод стоял.

После развала Советского Союза и разрыва экономических связей техника, работающая только в условиях Африки, оказалась абсолютно не востребованной здесь, на родине.

Совсем недавно махровые изделия трикотажной фабрики пользовались неплохим спросом. Но вот пропало сырьё, и фабрика стала.

Изо всех предприятий жил лишь хлебозавод.

Куда ж без хлеба?

Иногда – это если появлялось сырьё – трудился горпищекомбинат.

Гордость области, угольные шахты, пока функционировали, но тоже неритмично, с серьёзными проблемами.

Однако город жил, жил своей серой, обыденной жизнью.

В будни, с шести утра, он оживал.

Тёмные сгорбившиеся фигурки тянулись к предприятиям.

В восемь шла вторая волна – это уже чиновники и сотрудники пока ещё дышащих муниципальных организаций и учреждений стремились на работу.

К десяти открывались ателье, фотомастерская, единственные городские ясли-сад и парикмахерские.

Начинался очередной рабочий день.

К полудню на лавочках сходились старики и старушки, мамаши с детишками.

С шестнадцати часов всё шло уже в обратную сторону: от проходных те же тёмные фигурки тянулись домой.

Многие что-то несли в руках.

Фабричные – сумки с махровыми полотенцами (их тогда вместо зарплаты выдавали).

У заводских руки заняты разными поделками, железками типа мангалов, дачных печурок, или просто трубками, уголками иль ещё чем. В хозяйстве всё сгодится.

К семнадцати служивые люди вешали замки на своих конторах.

А что там высидишь?

Бюджет скудный, сейфы пусты.

Время после трудового дня народ проводил примерно одинаково: весной, летом и осенью – на огородах, зимой – у телевизоров.

Меньшая часть проводила время в гаражах иль на лавочках у дома.

Нет, конечно, не всё так уныло и скучно.

В городе был свой театр, правда, труппа распалась. Актёры кто подался в торговлю, кто уехал в работающие театры.

Но здание стояло и ожидало лучших времён.

Дом культуры также жил, белел своими огромными колоннами, он ещё и работал, но лишь на ночную дискотеку, да изредка на праздники.

Некогда гордость горожан – стадион встречал посетителей открытыми воротами и трибунами, уже без привычных глазу лавок. Главные обитатели спортивной арены, пацаны, самозабвенно, с весёлыми криками, носились с мячом по футбольному полю.

Из ниоткуда, как первые ростки зарождающегося бизнеса, появились залы видеопросмотра.

По вечерам сюда стекалась молодёжь.

Выходя после видиков, девчонки стыдливо прятали глазки и разбегались по домам, нервно смеясь. Значит, порнушку показывали.

А у парней зенки после таких сеансов были точь в точь как у котов мартовских.

Были ещё три кафешки, ресторан. Они также работали.

Главные дни в городе были четверг, суббота и воскресенье.

Почему?

В эти дни работал рынок.

Сюда стекалось всё взрослое население городка.

Конечно, нового на рынке было мало чего.

Так, тряпки, обувка, мелочь всякая.

Но рынок – это местная «Мекка», место всеобщего паломничества.

Здесь можно было себя показать, да на людей посмотреть. Ну и между прочим что-то прикупить, иль что-то продать.

Но это не самое важное.

Рынок – это единственное общедоступное место встреч всех и со всеми. И если учесть, что сватовство и кумовство никто не отменял, и это самый значимый атрибут юга России, то на рынке встречались родные люди.

Здесь все сватья, кумовья и крёстные. А значит, есть о чём поговорить, посплетничать, пожурчать по-семейному, по-родственному.

Ну что? Я не прав?

Кто постарше, это я к вам обращаюсь.

Надо ли называть город?

Конечно, нет!

Какая разница! Они в середине девяностых прошлого столетия все такими были.

И так вот случилось, что в этом замечательном небольшом городке появился новый обитатель.

Звали его Дмитрий. До приезда в этот городок он проходил военную службу в Москве. В девяносто третьем году, попав под сокращение, Дмитрий в считанные дни оказался за воротами КПП.

Молод, лишь чуть более тридцати.

Образован: высшее военное образование и бизнес-курсы.

Энергичен, предприимчив.

Обаятелен. На язык остёр. Смел, находчив.

Всё как у Штирлица.

Занялся Дима бизнесом.

В те годы не торговал только ленивый. Продавали всё и всем. А столица – это поистине кладезь коммерческих возможностей.

Всё шло прекрасно.

Бизнес на подъёме, семья обеспечена, есть хорошие жизненные перспективы.

Но этого человека нужно было знать.

Сидел в нем эдакий чертёнок, который постоянно зудел ему на ухо: «Не твоё это, не твоё, уходи, займись настоящим делом, сколько можно воздухом торговать, уходи!»

И надо же, послушал этого чертенёнка Дмитрий.

Уехал из Москвы.

Уехал сюда, на родину отца, к южным краям, ставить на ноги производство.

Его жизненной целью было – стать заводчиком.

И, как оказалось, именно здесь был его маленький «Клондайк», именно здесь он нашёл то, что позволило в считанные месяцы раскрутиться.

Что значит молодость и хватка!

Не знаю, как случилось, где и когда – да сейчас, в принципе, это и не столь важно – довелось Диме испить минеральной воды из источника, что находился на территории Дома отдыха шахтёрских профсоюзов рядом с городом.

Десятки лет эту воду пили и хвалили, пили и цокали языками.

– Какая прелесть, чудесная водичка, замечательная, солёненькая…

Десятки лет она лилась тонкой струечкой во фляги, банки и бутылки жаждущих, подавалась к столу отдыхающим, лилась и на землю. А земля вновь отдавала живительную влагу бездонному подземному минеральному озеру и дарила лекарство людям.

Дима, попробовав, также поцокал языком, покачал с удовлетворением головой.

– Чудо! Живительная влага.

Но он не только цокал да кивал.

Он решил: «Будем разливать!»

Решение это созрело мгновенно. Каким-то своим внутренним чутьём он понял – здесь его золотая жила.

Будем разливать!

Вот так, не меньше и не больше.

Будем разливать!

Десятилетиями никто и подумать не мог, что эту водичку надо бы добыть и дать всем людям, но уже не из краника в овраге, а в промышленном масштабе, хотя бы в области, а повезёт – и по России-матушке.

Решено!

Трудимся!

Спустя два месяца всё было готово к запуску линии по розливу.

Это были месяцы чудовищного напряжения, бессонные ночи, сотни километров за рулём машины, борьба с чиновничьим беспределом, ругань до хрипоты с арендодателями помещений, оборудования и складов, подбор работников.

Трудное было время.

Трудное, но и весёлое. Дело ведь двигалось.

Получены санитарные и экспертные заключения, технические условия на воду. Примерно определены объёмы её залежей, глубина добычи.

И вы думаете, всё это не было замечено в городе?

Как бы не так!

О новом предприятии горожане знали всё, сарафанное радио чётко работало.

Потянулись в наём люди, причём неплохие специалисты. Было из кого подбирать, безработица в городе немалая.

Знали о предприятии и в администрации города.

В кулуарах главы города рассуждали:

– Пусть, пусть занимается, благое дело делает. Поживём, увидим, что выйдет из этого.

Правда, чиновничий люд в своей основе с недоверием отнесся к потугам молодого предпринимателя.

– Посмотрим, посмотрим…

А что тут смотреть?

Через два месяца первые бутылки с минеральной водой с чудесным названием «Донская Криничная» появились у главы города в кабинете. А через недельку – в местных и районных магазинах и коопторгах.

Дело шло.

Линия весело дребезжит бутылками.

Колеса крутятся. Машины снуют по области. Вот уж и свои грузовички куплены, ещё пара машин арендуется.

Народ со всего города мчится сдавать стеклотару. Как в прежние времена, у пунктов приёма весёлые очереди.

Пробки, этикетки, средства для мытья посуды – всё это уже есть, механизм заказа и поставки отлажен.

Самой сложной стала реализация продукции. Минералка не хлеб, можно и обойтись. Однако предпринимательская жилка Димы и здесь помогла.

В городах области наняты торговые представители.

Пошла первая, пусть и не очень профессиональная реклама.

Идёт дело, идёт.

Через год Дмитрий перевёл производство с арендованных городских площадей ближе к скважине, построил новые помещения, купил и освоил новёхонькую линию по розливу, отечественную, весьма простую и надёжную.

Это уже своя линия.

На заводе сформирован костяк, здесь был уже действительно трудовой коллектив.

Работали в две смены.

У сотрудников униформа, бейджики на карманах.

Зарплата и аванс, как учили – всё регулярно и в срок. Народ прикрепили к поликлинике, тоже благое дело.

Одним словом, всё как у людей.

Дело шло.

Однако по мере укрепления и роста производства рос интерес к его работе у чиновников.

Из-за шторок администрации за работой предприятия наблюдали уже с тревогой: «Ну, дает! Смотри, что творит! Уже восемьдесят человек у него работает, он же их с шахт позабирал. А там кто работать будет? Ну и что, что шахты стоят? Сегодня стоят, а завтра работать будут. А он всех людей позабирал. Не годится так».

Где-то в потаённых кабинетах административных вожаков зрел вопрос: «А что, собственно говоря, москвич этот пришлый, что он здесь делает? Здесь, на нашей земле, руками наших людей? А? Ишь ты, капиталист!».

И вот появился однажды Дима в городе на новеньком японском внедорожнике «Ленд Крузер», и тут же все вопросы и сомнения развеяны: «Неправильно живёт предприниматель, ох неправильно. Надо бы посмотреть, как он деньги зарабатывает, не ворует ли, кто его окружает, нет ли здесь коррупции»?

Срочно надо разобраться.

Автомобиль этот, кстати, дал Димке товарищ поездить, пока его служебный «Москвич» в ремонте.

Да это сейчас разве важно…

Надо срочно разобраться.

Утро трудового дня генерального директора встретило не весёлым перезвоном бутылок на линии розлива, а гробовой тишиной и хмурым лицом районного энергетика, деловито опечатывающего электрощитовую.

– Незаконно потребляете электричество, Дмитрий Александрович, непорядок.

– Как так? Год пользуемся, вопросов не было. Всё до копеечки платим, претензий нет. Как это так?

– А за подключение мощностей? А? Подъезжайте через недельку, начальник выйдет из отпуска, будем разбираться.

– Какую недельку! А простой кто оплачивать будет? Вы в своём уме?

– Ничего не знаю. Подъезжайте.

Дальше – больше.

Главбух с порога: «Дмитрий Александрович, звонили из инспекции: с завтрашнего дня у нас комплексная проверка налоговой. Что будем делать?»

А на пороге кабинета в сопровождении охранника Семёныча уже новое лицо.

– Здравствуйте, я инспектор по труду и занятости, Елена Павловна, мне бы документики посмотреть. Вы позволите?

Ну, а эту-то какая нелёгкая занесла?

Звонок.

Из города заместитель звонит: «Дмитрий Александрович, машины наши на посту ГАИ задержаны, экспедитор Фоменко отзвонился. Что-то там неправильно в путевых листах оформлено. Что делать будем?»

К вечеру после визитов районного казачьего атамана, есаула Наливайченко, эпидемиолога районной санитарной службы Суднова и директора Дома отдыха Потапова, Дмитрий понял: атака спланирована, надо что-то предпринимать.

«Военный совет» и мозговой штурм команды Дмитрия Александровича подтвердил чутьё гендиректора: атака организована. Главбуху подружка из администрации по телефону сообщила: «Сильно Сам обиделся. Ваш-то уж на «японке» нарезает, а город бедствует, денег нет даже на празднование Дня города».

Понятно.

Обидно, значит.

Ладно, разберёмся.

Заместитель вызволял машины, главбух боролась с бумагами и инспектором, а Дмитрий Александрович, закрывшись в кабинете, думу нелёгкую думал.

День думал, ночь думал.

А утром на стареньком своём «москвичонке» к девяти поехал в приёмную главы города.

Ждать пришлось долго. «Голова», по чиновничьим правилам, решил его малость потомить в своём предбаннике.

Бегали дамы с бумагами, сновали многочисленные сотрудники отделов и служб.

Всё как у взрослых.

Изредка за дверью гремел гром.

– Повыгоняю…

– Дармоеды…

– Я на вас управу найду…

Дима понял – это молнии в его огород, это всё ему и для него, это точно.

Что же, будем ждать…

К двум часам дня секретарь, мило улыбнувшись, пригласила Дмитрия в кабинет.

– Проходите, проходите, уважаемый Дмитрий Александрович. Давненько Вас не было в наших краях. Как дела, как семья, здоровье?

Разминка на «ринге» длилась минут тридцать. Обе высокие стороны проявили высочайшие качества переговорщиков, не касаясь главной темы – завода.

У главы города за плечами опыт, у Димки хитрость и ум.

У него есть план, а это главное.

Наконец, все темы вроде как бы затронуты.

Дмитрий пошёл в бой.

– Иван Петрович, уже больше года я здесь. Вроде как не чужой человек. Родился здесь. Отец в этих краях похоронен. Завод вот поставил, минералку нашу народ пьёт с удовольствием. Многим людям работу дал. Но мне кажется, этого всего крайне мало.

Глава насторожился.

Сейчас просить будет.

А Дмитрий, продолжал.

– Какая замечательная здесь природа! Просторы, реки, красота неописуемая. А история! Здесь каждый уголок помнит древний быт, древние устои, традиции казачества. Замечательный у нас край.

К чему это он клонит?

– Иван Петрович, вот что я подумал. А что если организовать Фонд развития города? Устав, участники и прочее – это не проблема, поможем. Бизнес привлечь, казачество, общественность. Уверен, городу надо помогать. Разумеется, под вашим абсолютным патронажем, то есть руководством. Вы организатор и соучредитель. Фонд общественный, его цели и задачи прозрачны, людям будут понятны. Конечно, народ всё это примет, как прямую заботу руководства города и бизнеса о судьбе нашего края. Я вот тут проект этой задумки принёс, посмотрите. Мне кажется, идея эта вполне уместна. Она, кстати, вами выношена и даже предложена в районной газете пару месяцев назад.

Дима положил на стол газету и папку с документами.

Иван Петрович слушал и размышлял.

Идея Фонда действительно не нова, он уже не раз думал, как бы поднапрячь этих зажравшихся бизнесменов поделиться денежкой. Скупили полгорода, их и не видать, а попробуй подойти хотя бы к той же городской бане, бывшей, разумеется. Сразу: «Стоять! Вы на территории частного владения». А что толку? Владение не работает, отдачи от него нет. Видите ли, ждут лучших времён. А между тем бюджет города пуст.

Может, действительно бизнесмены как-нибудь меж собой разберутся? Идея Фонда вот уже и от предпринимателей пошла.

Следует подумать.

А Дмитрий продолжал.

– Иван Петрович, пока идея Фонда не оформлена, а через две недели годовщина города, мы хотели бы внести свой небольшой вклад в подготовку мероприятий городских празднеств.

На стол лёг небольшой конверт.

– Я думаю, мои рассуждения вполне понятны. Они обусловлены только заботой о нашем городе, городе, частичкой которого я и себя считаю.

Глава чуть поднапрягся, но и глазом не моргнул в сторону конверта, вроде так и должно быть, и руки в ту сторону не протянул.

Разговор об идее Фонда, о делах в городе в целом продолжился ещё некоторое время.

Притом разговор о навалившихся проверках и проблемах Дмитрий не поднимал. Но он уже почувствовал своей удивительной «чуйкой», что выбран правильный путь.

Всё будет в норме.

Иван Петрович, пожелав успехов предпринимателю, проводил его к двери.

– Всего доброго, заходите…

Напряжение спало.

Дмитрий уехал на завод.

Следующий рабочий день он начинал уже под привычный звон бутылок.

Электрощитовую вскрыли, рубильник включён.

Налоговики по-прежнему копались в документах, но делали это приветливо и уже с хорошим настроением. Как не помочь молодому предприятию?

Инспектор по труду помогла правильно оформить документы по трудовым отношениям.

Правда, санитарному врачу всё ещё не нравилась какая-то грязь в вылизанной до блеска раздевалке рабочих. Однако он быстро успокоился, увидев в своём «жигулёнке» несколько ящиков минералки и пакет с подарками ко Дню города.

Договорились и с казаками. Правда, дружеская встреча с атаманом оказалась нелёгкой. Крепкий мужик этот Наливайченко, даром что фамилия правильная.

И с профсоюзом сошлись.

Народ приободрился. Народ всё видел, всё понимал.

– Молодец, Саныч! Ай, молодца! Как он их…

Вот такой он был, бизнес девяностых, бизнес по-русски. Крутись, вертись, как можешь и не можешь. Жди удара, всегда будь готов к нему. О людях думай, себя не забывай. Но и не забывайся. Всегда есть щука, карась не должен дремать.

По-прежнему шли дела у Димы.

Минералка лилась рекой, бизнес давал доход.

Пока хватало всем: и ему, и людям, и чиновникам.

Хотя…

Но это уже тема другого рассказа, напишу при случае.

Сделка

На дворе были девяностые годы прошлого века. В спальном микрорайоне столицы жила ничем не примечательная семья. Муж, уволенный в расцвете сил в запас из Вооружённых Сил, попытав счастья в бизнесе на стороне и ничего не получив, кроме серьёзных болячек, бомбил на своих стареньких «Жигулях». Звали его Сергей.

Детишки, девочки, а их было двое, учились: одна в институте, другая в школе.

Жена Нина, будучи по образованию учительницей русского языка и литературы, как жена офицера, по специальности своей работала мало. Это уж не от неё зависело. Военные гарнизоны, где проживала их семья, не всегда могли предоставить работу по специальности. Работала она и воспитателем в детском саду, и инженером по научной организации труда, и санитарным инструктором в госпитале, и библиотекарем, и лаборантом на кафедре. Проще сказать, кем она не работала.

По всей видимости, именно многообразие направлений деятельности, помноженное на природную коммерческую жилку, позволили Нине Ивановне достаточно быстро адаптироваться к новым условиям жизни. Она с головой окунулась в бизнес. Немного побарахтавшись в этом новом, неизведанном источнике жизни, получила не одну шишку, но не утонула, а смогла серьёзно поднатореть в коммерческих делах.

Поработав сначала у друзей на зарплате на конкретных хозяев, получив опыт, бизнес-закалку, наладив неплохие коммерческие связи, она пришла к выводу о необходимости создания собственного предприятия. Выбран и профиль деятельности. Медицина.

Решено, сделано.

И вот в начале девяностых регистрируется предприятие «Научный медицинский Центр». Для краткости назовем его НМЦ.

Бизнес того времени был достаточно прост. Надо достать товар. Мудрость тогдашних менеджеров было нацелена, прежде всего, на поиск. Нужных и очень нужных вещей. Нужных – срочно. А возможно, нужных – в перспективе. Нужных для всего, против всего, и на всякий случай и так далее. Побеждал тот, кто в нужный момент находил то, что было необходимо именно сейчас и пользовалось именно сейчас спросом.

Второй составляющей бизнеса был поиск покупателя. Нужных людей. Это целая наука. Сейчас хорошо говорить. Это так просто. Сядь к компу и всё найдешь в Интернете. А что, если сам этот компьютер в новинку, и в дефиците? Вся информация или в записной книжке или в телефонных справочниках. Что тогда?

Вот так и крутились.

За годы в бизнесе Нина Ивановна смогла подобрать и нужных людей с деньгами, и хороший товар. Товар, правда, больше был чужим, как правило, импортным и доставался не всегда просто, иногда с всякими там ухищрениями. Но, безусловно, доставался честно. Однако повторяю, приходилось порядком крутиться.

Бизнес – это и своя команда. Её Нина Ивановна также смогла создать. И генеральный директор, и менеджеры, и главный бухгалтер, и секретарь, и офис – в престижном районе Москвы. Первые визитные карточки, компьютер у секретаря. Всё как у людей.

От широкого понятия «медицинская деятельность» постепенно осталось более конкретное: предприятие начало специализироваться на продаже средств дезинфекции. Менеджеры ездили на выставки, мотались по больницам и клиникам в поисках потенциальных потребителей. Телефон фирмы постоянно занят. Звонки и звонки. Одного телефона мало. Приобретается первый, большой такой и тяжёлый сотовый телефон. И его не хватает. Нужна машина – купили. Не новую, правда, но надёжную рабочую лошадку. Нужен склад, уже можно гарантированно закупать некоторую продукцию, есть уверенность, что её купят.

И такая круговерть каждый день.

Стали задумываться о собственном производстве. Почему бы и нет? Заказы есть, потребности растут. Сырьё найти тяжело, но можно. Надо начинать строить своё производственное предприятие.

Вперёд.

И вот однажды – жаль, Нина Ивановна не запомнила этот день – один из покупателей, посетовав на отсутствие препаратов для истребления вшей, попросил поискать что-либо в Москве для борьбы с педикулёзом. При этом им было обещано неплохо оплатить поставку противопаразитарных препаратов.

Надо искать.

И надо же было такому случиться – через пару дней у Нины Ивановны в руках оказался маленький флакончик вонючей жидкости. Как уверяли ребята, сварганившие содержимое «на коленке» в лаборатории одного из Московских НИИ, где они состояли в штате, это чудо убивает всё, в том числе и насекомых. Последнее как раз и нужно было.

Едкая жидкость у покупателя пошла на «ура». Те, кого обрабатывали, остались живы, насекомых как не бывало! Эффект прекрасный!

Ну-ка, ну-ка, интересно.

А не заняться ли нам этим делом поконкретнее? Ну-ка изучим поподробнее.

Не буду рассказывать все тонкости дальнейшей научно-коммерческой деятельности предприятия. Они одинаковы, видимо, для всех предприятий. Много времени потребовалось для изучения самого понятия «педикулёз», проблем завшивленности, анализа потребности современного российского рынка средств для борьбы с этой заразой. Много часов пришлось общаться с химиками, биологами ведущих институтов России, просто с самоучками.

Выводы были простыми, но ошеломляющими.

Первый. Проблема вшей, блох и прочей нечисти есть, была и будет. Это подтверждала вековая практика.

Второй. Проблема есть, а средств нет. Нет рынка средств.

Следовательно, на российском рынке можно сравнительно комфортно занять небольшую и удобную экономическую нишу.

Народ в офисе на вошь стал смотреть не как на паразита, а как на кормильца, причём вечного. Так как, судя по выводам исследований, завшивленность – это действительно вековая проблема.

Конечно, всё это радовало, вселяло некую уверенность в будущем. Понимая это, Нина Ивановна, рьяно рванулась в бой.

Это был действительно бой, ибо все, буквально все, кто должен был помочь нужному и благородному делу этой женщины, оказались против неё. И произошло это не в силу личной неприязни, нет, человек она неплохой, напористый, безусловно, обаятельный.

Ничего личного.

Однако в такой-то инструкции на такой-то странице сказано что? Не пущать! Не велено!

Ну и что, что эта инструкция подписана ещё Лаврентием Палычем? Ничего. Но она же не отменена? Вот так.

И если бы не замечательное ельцинское: «разрешено всё, что не запрещено законом» – хана! Не было бы заменательного универсального противопаразитарного средства, сделанного, выстраданного коллективом фирмы. Кстати, назвали его «Лидер».

Все сделали: разработали приемлемую формулу препарата, подготовили и апробировали образцы в самых разных ситуациях, в различных режимах, и, наконец, зарегистрировали средство, получили сертификат. Трудно было, но всё прошло успешно – где-то что-то обошли, где-то коньячком с конфетками, так сказать, малой кровью, где-то, прямо скажем, нашлись добрые люди, ну, а где-то и мзду пришлось дать. И всё это не за качество продукта, нет, за него фирма была спокойна. А вот за те исполнительские мелочи, к которым предприятию подобраться было трудно, а чиновники знают, как их обойти и могут помочь, однако не всегда имеют желание. Не задарма же работать! Время такое было, чиновник тоже человек, семья его тоже кушать хочет.

И вот пошли дела у фирмы, пошли. Ну, не сразу, но потихоньку пошли в рост. Вот уже и заказы появились, и заказчики. Немного их поначалу было, но появились. И отзывы первые пошли. В своей основе хорошие отзывы, позитивные. И предложения появились, и просьбы:

– А вы вот подумайте над такой вот проблемой…

– Прикиньте, а может, вы дальше пойдете? Надо бы клещей как-то выводить и мух поморить.

– Вот и с комарами проблема. С ними плохо, без них хорошо. А с этим вопросом справитесь? Как?

– Приезжайте к нам в регион, вместе поставим производство, всем миром навалимся, мы такое сделаем! Ого-го!

Ну что же, у предприятия НМЦ силёнок хватило, совместно с учёными поработали и ещё массу новинок предложили на новый рынок противопаразитарных средств.

Только покупай, не скупись, всю страну вылечим.

Самым ожидаемым и приятным стала безусловная востребованность произведённых средств силовыми структурами.

Вот один из отзывов того времени.

«В течение сентября – декабря 1996 года службами профилактической дезинфекции, медико-санитарными частями…. проведен серьёзный комплекс профилактических мероприятий и практической дезинсекции помещений, обработке нательного и постельного белья, обмундирования личного состава препаратом „Лидер“.

Препарат зарекомендовал себя как эффективное и универсальное средство в борьбе с различными формами педикулёза и в дезинсекции помещений от вшей и чесоточных клещей. Готовы к дальнейшему сотрудничеству с производителем препарата».

Или вот: «Главный военный клинический госпиталь… в течение полугода пользуется рабочими водными эмульсиями дезинсекционных препаратов „Лидер“ и „Лидер-плюс“ при лечении педикулёза, чесотки, для уничтожения платяной вши…

Препарат экономичен, высокоэффективен, при работе с ним у персонала и пациентов не замечено аллергических реакций, а также имеет низкую цену рабочих растворов, что позволяет широко использовать его в лечебных учреждениях».

Подписывают отзывы большие руководители. Исполнители различных ведомств и служб обещают поддержку и продолжение сотрудничества с предприятием. Это был, безусловно, успех.

А вот теперь в своём повествовании я подхожу к главной теме.

О сделке.

Чеченская война. Весна девяносто седьмого года. В группировку войск в Чечне прибывает новый министр обороны России И. Д. Сергеев. Занимаясь вопросами подготовки и боевых действий группировки, Игорь Дмитриевич предметно начал разбираться с размещением войск, интересовался бытом военнослужащих. Этот глубоко интеллигентный и выдержанный человек, по словам очевидцев, был крайне возмущён тем, в каких нечеловеческих условиях находятся военные. Был шокирован завшивленностью и грязью.

Разговор с местными военными руководителями, естественно, был уже на повышенных тонах. Был установлен срок устранения всех недостатков.

Я общался спустя некоторое время с одним из участников этого разбора, и вот что он рассказывал:

– Послушай, ну это же страшно. Входим в один из блиндажей, а там на топчанах одеяло ходуном ходит. И что ты думаешь, это было? Вши! Их столько, что одеяло по топчану бегает!

Конечно, здесь ругаться уже было бессмысленно, надо было принимать решения, что-то делать.

Сергееву было доложено, что есть российское средство, которым в считанные дни можно успешно уничтожить эту заразу. Специалист военно-медицинской службы доложил министру обороны о новом российском средстве «Лидер-плюс». Примерно подсчитали, сколько и когда его нужно поставить в группировку. Сергеев поставил задачу: закупить в необходимых количествах средство «Лидер-плюс», в кратчайшие сроки доставить его в группировку и начать профилактические и лечебные мероприятия. Помощник Министра что-то пометил в блокноте. Все дружно покивали. Кто-то сказал: «Есть!»

Министр убыл в Москву, зная, что его поручения будут выполнены безусловно. Он, ещё будучи главкомом Ракетных войск стратегического назначения, верил своим генералам и офицерам, верил в их исполнительность.

И вот в офис НМЦ один за другим пошли звонки с одной и той же просьбой:

– А можно ли купить у вас «Лидер-плюс»? Сколько? Да немного, тонн эдак десять.

Ничего себе, десять тонн! Это же всю Россию-матушку таким количеством можно вычистить, и чистоту не один год ещё и поддерживать.

Нину Ивановну эти звонки весьма и весьма озадачили.

Всё прояснилось только через пару дней. Позвонили в офис предприятия от главного санитарного врача ГВМУ[19] Министерства обороны России. Звонивший офицер рассказал, что, по всей видимости, у предприятия будет закуплен большой объём средства для борьбы с головным и платяным педикулёзом. Закупки будет осуществлять Управление тыла Вооружённых сил, поскольку денежные средства на закупку выделены именно ему, а применение в войсках возложено на медицинских работников.

Ну, теперь понятным стало и происхождение звонков. Ясно, что ещё до начала официальных процедур покупки, в ход пошли коммерческие интересы. Там, где гарантирована оплата сделки, обязательно появляются посредники, обещающие манну небесную, лишь бы получить доступ к этим самым деньгам.

Ждём развития ситуации дальше.

К вечеру раздается звонок хорошо знакомого Нине Ивановне предпринимателя:

– В гости примете? Я не один. С кем? Увидите. Важный человек.

Часов примерно в шестнадцать приходит наш приятель, а с ним человек, очень похожий на народного депутата, некогда одного из соратников Президента. Да, так и есть, он, депутат.

Чаек, вежливые вопросы, комплименты. Где-то через часик подошли к главному.

А главным было вот что.

Народный избранник, условно назовем, его Иван Иванович, предложил в течение трёх дней помочь получить денежные средства от Министерства обороны, как предоплату за поставку препарата «Лидер-плюс» в группировку российских войск в Чечне. Препарат можно будет отправить через окружные медицинские склады в течение, ну положим, одного месяца.

Заманчиво.

Ну, а чем вызвана такая забота депутата о фирме и войсках?

А!.. Так? Теперь понятно.

На счёт фонда, зарегистрированного на депутата, надо в течение трёх дней после получения денег по сделке перевести двадцать процентов. Ну да, разумеется, фонд думает прежде всего о благах для людей. Понятно, понятно!

Нина Ивановна была крайне озадачена. Надо подумать, посчитать, что такое, двадцать процентов? И вообще… А может быть, послать его? Ну куда, куда… Да сами знаете, куда.

– Подумаем. Завтра созвонимся. Спасибо что зашли. (Век бы вас не видеть!).

Гости откланялись.

Через полчаса наш знакомый предприниматель вновь дал о себе знать. Позвонив, он предупредил, что отказываться от предложения депутата не следует, так как деньги могут уйти к какой-либо другой фирме.

Вот тебе раз! Деньги выделяют на одно дело, а переадресуют их на другое? Надо думать.

От дум голова у Нины Ивановны к вечеру опухла.

На домашнем совете решили всё же отказаться от посреднических услуг.

Ничего, сами как-нибудь прорвёмся!

Наутро, вежливо и тщательно обдумав и взвесив каждое слово, Нина Ивановна, позвонила Ивану Ивановичу и отказалась от помощи.

В телефонной трубке тишина была недолгой. Собеседник поблагодарил за общение, долго и восторженно рассказывал о будущем России. Восхищался трудолюбием Нины Ивановны, хвалил за интересные разработки и перспективные задумки. Елей лился непрерывно.

Если отбросить политесные восторги, сказано было следующее: «Ни фига не получите! Так и знайте!»

Дальше события развивались по следующему сценарию. Заметьте, дело было срочное, а уже почти неделя в переговорах да разговорах прошла. Причём разговаривала директор всё не с теми, кто должен был выполнять приказ министра обороны, а с какими-то странными людьми. Но, видимо, всесильными и удачливыми. Бывают и такие, оказывается.

Наконец от службы тыла последовал звонок и приглашение прибыть на переговоры на улицу Большая Пироговская. Там находилось ведомство, которому было поручено вести закупки.

Фирма для разговора с тыловиками направила Сергея Владимировича, мужа Нины Ивановны, который к этому времени также работал на предприятии. Сергей недавно из войск, полковник запаса, ему проще будет разговаривать с людьми.

Принял Сергея Владимировича полковник. Вот все фамилии и имена в рассказе вымышленные, а здесь оставлю настоящую фамилию этого человека: Мыльцов. Да, начальник отделения банно-прачечного обеспечения войск, полковник Мыльцов. Такая вот фамилия, прямо по специальности.

Он широко улыбнулся, представившись.

– С такой фамилией я обязательно здесь должен был оказаться.

– А сыновья? Что, тоже сюда? – рассмеялся Сергей.

– Да нет, у меня девчонки.

На этом лирические отступления были завершены.

Переговоры напоминали больше разговор немого с глухим.

– А есть ли на предприятии военный представитель (военпред то есть)?

– А можно ваше средство добавлять прямо в стиральную машину, чтобы убить вошь уже на этапе стирки?

– А есть ли на предприятии формы?., (и следовал многочисленный перечень форм учёта продукции, видимо, принятых в тыловых частях).

– А можно ли ваше средство называть стиральным порошком?

Да хоть одеколоном. Назвать как угодно можно. Но в России это средство называется «Лидер-плюс», вот и документы на него, свидетельство и сертификат. Всё есть.

– Плохо. Всё очень плохо. А как же мы закупать будем? Всё то, что вы производите и показали нам, идёт не по нашему департаменту.

Чувствуете?

Маршал приказал, а народ сомневается, а то ли ему принесли. Ишь ты, департамент не тот!

Анекдот, да и только.

Сергей Владимирович психанул, было.

– Вы, хотя бы расскажите, что надо делать.

Целый день его водили по различным кабинетам и рассказывали, что же такое надо ещё завести, подготовить, оформить и так далее, чтобы сделка начала двигаться вперёд.

На следующий день в офисе работа закипела. Оформляются необходимые формы, акты, справки. Делаются соответствующие армейским тыловым требованиям образцы продукции.

Позвонили из управления тыла и дали адрес предприятия, где есть система военного представительства и посоветовали скорее приписаться к этому предприятию.

Сергей Владимирович, не теряя времени, рванул на предприятие, благо оно находилось рядом.

Оказалось, что это Московская меховая фабрика. Нашли военпреда. Разговаривать почему-то он не захотел. Пришлось делать массу звонков, чтобы капитан начал, хотя и через губу, но общаться. Наверное, ему лишние заботы не очень были нужны, уж больно сытый и довольный вид был у него до встречи с Сергеем. Конечно! Купается тут в мехах, нужны ему эти несчастные средства от вшей!

Кое-как приписка состоялась. Необходимую бумажку фирма получила.

Поехали дальше. Что там ещё надо?..

Одним словом, дабы не утомлять вас, наш уважаемый читатель: неделю, забросив все дела, Нина Ивановна и Ко копошились, что-то делали, куда-то ездили, что-то кому-то доказывали.

Всё. Вроде бы всё. Ждём заказа.

Заметьте, ни об объёмах, ни о деньгах, ни о сроках поставки продукции речи пока ещё не было. А времени прошло уже около месяца. Вот тебе и оперативность. Вот тебе и срочное решение задачи поставленной самим министром обороны.

Да!!!

Надо, наверное, было довериться депутату. И деньги бы сейчас имели, и товар поставили бы вовремя. Да и депутатский Фонд нашёл бы адресата под денежки, а двадцать процентов – это ох как немало.

Прошло ещё две недели.

Наконец, товарищ Мыльцов пригласил на встречу представителя фирмы.

Ну, дело, видимо, сдвинулось. Народ в офисе приободрился и с надеждой посмотрел на Сергея Владимировича, который, лихо подкрутив усы, направился к машине.

Однако рано было радоваться. Мыльцов, извинившись, сказал Сергею:

– Безусловно, продукцию Вы делаете хорошую, нужную, очень востребованную. Очень здорово, что именно Российское предприятие её изготавливает. Молодцы.

– Ну, мы и сами об этом знали. А дальше-то что?

– Понимаете, Управление тыла не сможет закупить ваш товар, нет у нас такой статьи. В нормах потребности, в перечнях его нет».

– Козе понятно, нет. И не могло быть. Ваши нормы лично Иосиф Виссарионович ещё до войны утверждал. А дальше-то что?

– Даже если бы мы и закупили эту продукцию, то, к большому сожалению, не могли бы её списать. Вот такая картина получается. Так что прошу извинить…

Опять вспомнилось: «Не пущать! Не велено!»

Ну, когда же всё это кончится?

Проблема есть. Её надо решать.

Законного пути нет, чиновники не пускают, формально они правы, и управы на них нет. Не к Министру же звонить?

А обойти?

Да нет проблем. Ты только Фонду денежки дай, и всё будет в шоколаде.

Как же быть дальше?

Пропущу не вполне цензурные мысли, посетившие нашего героя.

Едем в офис.

На «военном совете» было принято, наверно единственно правильное решение: «Ну и чёрт с вами!»

Короче. Сделка, которую готовили как самую крупную, очень нужную всем – и военным, и фирме, не состоялась.

Прошло два десятка лет. Если переворошить множество воспоминаний участников тех чеченских событий, можно много найти интересного, в том числе и о вшивых делах.

Вот из воспоминаний Киселёва «Нижегородцы на чеченской войне» (Н. Н. 2000 г., Сборник статей).

«…Молодые солдаты не приспособлены к жизни в полевых условиях. Много больных, есть педикулёз, с медикаментами очень плохо, нет даже аспирина, а чистое бельё привозят уже со вшами».

«…Медицина на войне – не только сложные операции по спасению раненых. Надо было не допустить инфекционных заболеваний… Педикулёз был. Но как ругать солдата и даже офицера за вшей, если он три недели сидит в окопе, если приходится умываться снегом?…Вши заводятся у „трудолюбивых“, которые любят чесаться. Есть такая армейская мудрость…»

Или вот, из литературного дневника Артема Сёмина «Война в Чечне».

«Война – это вонь, грязь, вши, и я в полной мере сразу же это почувствовал. Особенно досаждали вши. В части их называли „бэтеры“, и, если замечали у кого-то, то меняли его бельё… Вообще, от этого человека отшатывались, как от прокажённого. В рейтинге самых оскорбительных прозвищ „сука бэтерная“ было сразу после „вороны чахлой“. Тут же, в Ханкале, вши были у всех. Можно было видеть по вечерам, как все – деды, дембеля, молодые – все давили вшей и даже делились друг с другом: мол, у меня жирнее была»

Вот такие нерадостные, чёрные воспоминания у людей.

Конечно, предприятие несостоявшаяся сделка не остановила, оно продолжало развиваться. И сама Нина Ивановна, и её специалисты настойчиво сотрудничали с профессионалами санитарных служб. Совершенствовалось качество продукции. Всё это делалось и во благо людей и, конечно, в интересах фирмы.

Много было благотворительных поставок, особенно для военных, милиции, учреждений судебной исполнительной системы, детских домов, домов престарелых и других.

Закупала столь нужную продукцию медицинская служба Министерства обороны России. Её специалисты, пожалуй, первыми поняли исключительную универсальность средства «Лидер-плюс» и активно применяли его в войсковой медицинской практике. Но это, к сожалению, было уже после чеченской войны.

Есть сухие отчёты Главного военно-медицинского управления Министерства обороны и Института дезин-фектологии Минздрава России, где указан объём исследований средства. Я ссылаюсь на них. Эти сведения можно без особых усилий найти в Интернете.

«Общее количество обработанных комплектов белья и обмундирования, изготовленного из хлопчатобумажной ткани, составило около 400 тысяч.

По результатам обследований эффективность обработки составила: через 1 сутки – 100 %; через 7 суток -100 %; через 14 суток – 100 %.

Всего в ношении обработанного нательного белья и обмундирования участвовало около 120 тысяч человек».

Повторю. Четыреста тысяч комплектов обмундирования, сто двадцать тысяч человек, стопроцентная эффективность в течение полумесяца!

Представьте себе, каков объём позитивного материала о продукции. Практически половина состава Российской армии прошла через обработку средством.

Вот тебе и «Не пущать! Не велено».

Я далёк от мысли, что сделка не состоялась потому, что так хотел народный избранник Иван Иванович, нет. Наверняка он мгновенно забыл тот разговор с Ниной Ивановной. Ну, нет, так нет. Но я уверен в другом. Если бы она согласилась сотрудничать с ним, всё получилось бы наверняка. Могли быть и другие варианты, включающие финансовый интерес кого либо из могущественных мира сего, это тоже наверняка.

Ну, а если сами хотите прорваться – мучайтесь, боритесь с бумагами, нормами расхода, формами, нормами списания и прочая и прочая.

Утопите дело. Это уж тоже наверняка.

Как же сложно в нашей новой России преодолевается косность, невежественность, бюрократизм. На корню губятся хорошие дела. Пропадают миллионы, а иногда миллиарды средств. Алчность чиновничества не знает границ. Не из Советской власти всё это пришло, нет. Эту всеобщую распущенность мы сами создали за годы перестройки. Уже выросло целое поколение людей, вполне равнодушно воспринимающих взяточничество, коррупцию, чиновничий произвол.

Не должно так быть, нет, не должно.

Есть ли надежда? Конечно, надежда умирает последней, она всегда есть. Ну что же, будем и мы надеяться.

Кооператив «дружба»

Наконец сбылась давняя мечта Сергея Петровича: ему предложили купить в Подмосковье кусочек земли. Да не просто кусочек, а двадцать соток, и не где-нибудь, а в настоящей русской деревне.

Радости не было границ. Это была редкостная удача.

А получилось так.

Рафик, московский сосед Сергея, купив по знакомству двадцать соток в деревне, знал, как ещё прикупить землицу, но средств на покупку не имел, а потому просто искал нормальных, без выкрутасов, людей, кому можно было бы предложить соседний участок.

В этой сделке присутствовал элемент конспирации, и без рекомендаций, кумовства здесь бы никак не обошлось. Дело в том, что хозяин земли, будучи чиновником администрации района, погорел на взятках, и аферы с землёй ему припомнили. В собственности он имел более двадцати участков по всему району, в том числе и в этой деревеньке. Вором оказался, вот и спасал себя от казённого дома, спасался, распродавая украденные земли.

Рафик тихонечко так, на ушко, шепнул Сергею о месте, где находится участок, о цене за него, и Сергей сразу понял: лохотрон.

Земля в десяти километрах от Москвы, в деревне, на берегу шикарного озера, да за цену почти вдвое меньше цены коммерческой недвижимости! Да не может быть!

Срочно с женой помчались на смотрины.

Да, есть участок.

Да, есть на него документы.

Да, есть хозяин, правда, глазки у него бегают, шальные такие. Чувствовал Серёжа: обманут его, как пить дать обманут.

Но в бой ринулся.

Вы не поверите!

Всё получилось.

Земля оформлена в собственность, можно строиться, кроликов разводить, кур заводить и так далее. В общем, моё, что хочу, то здесь и делаю.

До кролей дело не дошло, а вот домик для круглогодичного проживания решили построить. Строительную компанию не выбирали, друг свою фирму имел, коттеджи строил. Сергей глянул на фотографии уже сданных в эксплуатацию домиков, съездил к одному коттеджу, пощупал, посмотрел – всё нравится. С другом договорились, будем строить.

Сроки завершения не обсуждали, как будет, так и будет. Жильё в Москве у Серёжи есть, все взрослые работают, дети учатся, торопиться особо некуда. Решили неспешно добротный дом возвести.

Пока строили собственно дом, вопросов не возникало. Блоки, кирпич, цемент, бетон и прочие элементы будущего дома приобретались очень просто. Подбирай, плати и завози, а дальше строители в момент тебе красоту наведут.

Однако как только добрались до вопросов света, газа, дороги – стоп. Сергей решить эти вопросы был не в силах. Попробовал было, но понял: не в силах. Местные монополисты в чиновничьих кабинетах так крепко оборону держали, что победить их могли не деньги, а просто сумасшедшие деньги.

Да! Нужно объединяться. С кем?

Да не вопрос!

Тот самый хозяин земель в этой же деревеньке продал ещё четыре участка разным людям. С Рафиком Сергей был знаком. Познакомились с другими владельцами новых участков в деревне. Как оказалось, здесь настоящий интернационал. Ефим, Рафик, Ашот, Мераб, ну и наш Сергей.

Всё правильно, Вы угадали, кто они и откуда родом.

Как оказалось, проблемы у всех одинаковые, а значит, решили вместе их преодолевать. Собравшись, приняли решение кооператив создать, «Дружба» его назвали, редкое по тем временам название.

Юридическое объединение усилий закрепили бутылочкой армянского коньячка, русской водкой, вином грузинским, на закусь были выложены пельмени, долма из баклажан, кошерная курочка, плов, мусака с овощами, без лаваша дело также не обошлось.

Посидели хорошо. Разговор шёл доверительный, товарищеский, доброжелательный. Особенно трогательно, ярко, с дрожью в голосе и слезой на глазах говорил тосты за дружбу, за коллектив, за новых друзей замечательный человек, новый наш товарищ Ефим.

Казалось, такому коллективу – море по колено.

Итак, за дело!

Решили прежде всего светом заняться.

Кто самый смелый?

Самым смелым и умным, как показалось всем, был Мераб.

– У меня связи, в считанные дни всё решим. Главное – готовьте деньги.

Новые друзья согласно закивали, радостно думая о лампочке Ильича.

Смета есть, правда, не совсем понятная, накрученная какая-то. Но раз взялся за дело Мераб, архитектор по образованию, человек с замечательной, доброжелательной улыбкой, с честными и чистыми глазами – верим на слово. Сбросились.

Ждём.

Первый результат не замедлил сказаться.

К Мерабу на участок завезли строительные материалы для крыши.

Деревенские смеются, радуются. Они, эти местные жители, наблюдали за новыми жильцами из своих хатёнок, как испанцы за корридой, с удовольствием и нескрываемым интересом. А как же дела будут развиваться дальше?

Дальше – больше. Снова скинулись. Опять машина к Мерабу едет, теперь забор везут.

Ну, наконец-то: привезены столбы, провода, некий ржавый трансформатор (в смете он импортным назван), ещё какие-то детали. Трое мужиков три дня, не покладая рук, делая небольшие перерывы на то, чтобы хлебнуть пивка, ставили столбы, натягивали провода. И вот она, лампочка Ильича, зажглась.

Как и обещал Мераб, свет пришёл на все пять участков. Правда, дороговато получилось, дороже, чем самому свет проводить, но соседи ребята отходчивые. Да ладно, не обеднеем. А у Мераба за новым забором, да под новой крышей, гости вовсю распивают грузинское вино, да песни грузинские поют.

Газ.

Вот следующий этап компании. Мераба из списка исключили, побоялись, что при его активном участии в газификации новых домов хозяева просто станут банкротами. Итак, осталось их уже четверо. Четверо смелых. Ну, кто самый смелый? Смелого не нашлось. Тогда кто самый инициативный? Оказалось, им стал наш Сергей.

Он предложил…

А раз предложил, то и работай. Инициатива всегда наказуема. Работай, Серёжа, да не так, как Мераб. Все будем проверять.

И Серёжа взялся за работу.

Есть тариф на подключение газа, есть люди, которые проведут необходимые работы, всё есть. Ножками, правда, побегать надо, по кабинетам попрыгать, конфетки девчонкам вручить, ну там ещё чиновникам откат пообещать, да так, чтобы карману не очень больно было.

Всё. Дело почти сделано. Вот смета, надо вносить денежки. Согласовали, сбросились.

Но не так всё просто оказалось. Деревенские, то есть местные, оказывается, не только наблюдали, как бьются за свои участки новосёлы – они быстренько подсуетились и сумели убедить администрацию поселения в том, что новые жители деревеньки должны не только себе газ провести, но и оплатить газификацию тех деревенских домов, где газа ещё нет.

Вот такой оброк был наложен.

И этого мало оказалось.

Благоустраивать район, так благоустраивать!

Районная газовая контора предложила друзьям и деревенский газораспределительный узел привести в порядок.

За чей счёт? Конечно, за ваш. Что за вопросы?

Так что всё, на чем экономил Серёжа, пошло коту под хвост. Опять совещание. Что будем делать? Судили, рядили и так и сяк, всё одно получается – руки выкрутят. Пришлось согласиться. Против был один.

Кто?

Да, вы угадали, это был Ефим. Но, как говорит старая пословица, «за компанию и еврей повесился». Фима всё же решил оплатить свою долю работ, правда, пока частично, пока. Хитрец, он знал, что вернёт эти деньги. Расскажу позднее.

Итак, газ в домах. Наконец-то. Идём дальше.

Дорога. В десяти километрах от Москвы к домам нет дорог, есть только направления.

Ну, как здесь жить, как, подскажите люди добрые?

И люди добрые подсказали. Садись на внедорожник и через поле, через поле, прямо к своему домику. Поездили месяц, другой, колхоз заволновался, земли-то колхозные. Как это так – по нашему полю, где мы когда-то что-то сеяли (правда, не все помнят что), чужаки повадились ездить?

Как это так? И вот что интересно, поле вспахать – тракторов не было, а колею, проложенную через поле машинами новосёлов, перекопать трактором – да не вопрос!

Началась простая русская игра: «кто в поле хозяин?» Только проедешь туда, обратно уже ищи другой путь. Ну, по лету новосёлы как-то побеждали, правда, машины у них на броневики похожи были от грязи и часто ломались. А к зиме – дело швах. Полная победа колхоза. Ура! «И сам не гам, и чужому не дам». Вот ещё одна пословица к ситуации на ум пришла.

Собрались соседи вновь. Надо, видимо, самим дорогу делать.

Кто там у нас самый смелый? Трое остались. Мераб в стороне, Сергей потрудился, да так, что на него соседи косятся, всё не верят, что честно газ проведён. Кто остался? Ефим, Ашот да Рафаил. По логике, казалось, Ефиму бы за дело взяться, очень уж активен он был во всех предыдущих делах, так и шумел, так и критиковал. Но Ефим не был бы Ефимом, если бы не подсказал, как решить вопрос.

– Я мыслю так. В Подмосковье все небольшие участки дорог армяне делают. Они настоящие мастера. Так неужто наш уважаемый Ашот не найдет среди земляков настоящих мастеров, которые сделают нам чудо-дорогу? Дорогу жизни.

От таких слов, такого доверия Ашот зарделся. Новосёлы поняли – дорога будет.

И действительно, армяне нашлись.

Только нашлись сами, пришли и в дверь Серёжиного дома позвонили: а вот и мы, готовы к работе. Серёги дома не было, была жена, Галина. Поскольку Галя была неплохим менеджером, дорожных работников мгновенно в цене вдвое опустила, затем ещё чуть-чуть.

Стоп. Есть цена! Вроде бы вполне резонная и нормальная.

Пустили по кругу шапку. Сбросились практически все, последним деньги отдал, да и то кроху, кто? Да, вы правильно угадали, Ефим. А как же, чему тут удивляться? Это ещё не все. Он ещё покажет всем Фимкину, пардон, Кузькину мать.

Дорога вышла просто блеск, особенно у дома Ашота, земляки ему королевский подъезд к дому сделали, шлагбаум поставили, бордюры выложили, клумбы. Всё просто как в сказке. Правда, Ашот мамой клянется, что за дополнительную плату всё это сделано. А как проверить? Вопрос. Ну да ладно, не обеднеем.

Итак, жить уже можно, газ есть, свет есть, дорога вот она, что ещё?

Да, однако, как жить без связи, телевидения, домофонов, охранной сигнализации и прочих очень важных и нужных мелочей?

Рафик на собрании поднял руку.

– Я всё сделаю. У меня земляк – крутой специалист по этим вопросам, за копейки всё организует, и быстро.

Общество молчало.

Конечно, азербайджанец и рынок – эти понятия вполне совместимы, но среди связистов азербайджанцев мало кто в Москве видел.

И кто бы вы думали, первым поддержал инициативного Рафаила? Правильно, естественно, Ефим, активный он у нас.

– Почему бы нет? Надо довериться. Рафик человек слова: сказал – сделал.

Теперь пришла очередь слегка покраснеть Рафику. Но он был по природе смуглым, и у него это не получилось.

А с телефоном и прочими делами вот как вышло.

Через две недели Рафик обрадовал общество.

– Сбрасываемся по тридцать тысяч долларов, и телефон в деревне будет, а за отдельную плату его и в дома проведут. Я договорился о скидках.

Дальше договорить старательному Рафику уже не дали. Народ загудел.

– Какие тридцать тысяч? Ты в своём уме? Разорить нас собрался?

Догадайтесь, кто больше всех кричал и осуждал бедного Рафика?

Правильно, Ефим.

Ладно, обойдёмся мобильной связью, её вполне достаточно.

Все остальные проблемы хозяева новых домов уже решали самостоятельно и, конечно, не за тридцать тысяч долларов.

Кстати, я вот что ещё не рассказал.

Помните, покупая участки, каждый из новосёлов знал, что рядом в ста метрах находится шикарное озеро. В глубине души каждый мечтал встретить рассвет с удочкой, летом искупаться в чистой прохладной воде, зимой покататься на коньках по льду, просто побродить по лесу вдоль водной глади, помечтать о чём-либо приятном.

Место было действительно удивительной красоты.

Закройте глаза.

Послушайте, я опишу его.

Озеро вширь – берегов не видать. Противоположный берег метрах в двухстах. Берег, к которому примыкает деревенька, высится метрах в тридцати над водой. Крайние дома деревни стоят от берега на приличном расстоянии, освободив огромное по местным меркам пространство для площадки, где можно погулять, даже в футбол погонять, ворота есть. Здесь стоят могучие, мощные берёзы. Немного их, штук, наверно, полста, но они очень красивы.

А теперь глаза откройте.

Нет, как оказалось, в деревне этой красоты. Всё принадлежит Мерабу.

Вот так!

Пока жители любовались местной флорой и фауной, вдыхали свежий аромат озера, Мераб расстарался сделать так, что деревенская земля стала его собственностью, да не шесть соток, а два гектара. И документы на руках, и забор, пока плохонький, но всё же настоящий забор, отгородил природную прелесть, в том числе и озеро, от любопытных глаз.

Как это случилось, почему – никто понять не мог, ни администрация, ни тем более местные, деревенские. На горло они уж больно шибкие были, а вот против бумаги с гербами – куда там!

Повздыхал народ, повздыхал, повозмущался, да и разошёлся по домам. А из-за забора нового владельца недвижимости доносился лай собак и звуки замечательной песни:

«Расцветай под солнцем, Грузия моя, Ты судьбу свою вновь обрела… Не найти в других краях твоих красот. Без тебя и жизнь мне не мила…»

Мила, ох как мила оказалась жизнь пришельцу из далекой солнечной Грузии.

Итак, ещё раз, что мы имеем: свет, газ, дорогу. Озера уже нет.

И, как оказалось, среди товарищей былого согласия тоже нет, нет чистой, нежной, прекрасной, о чем мечталось, дружбы.

Обладатель двух гектаров земли Мераб пел за забором свои песни, жил по-богатому, своей обособленной жизнью.

После строительства дороги Ашот замкнулся, обиделся на общество, не поверившее в его кристальную честность.

Рафика в городе дела так заели, что он вынужден был срочно продать за бесценок землю, дом и скрыться на своей далекой родине.

Разобиделся на общество и Фима. И надо же, разобиделся как раз в то время, когда надо бы рассчитаться по долгам за совместные труды. Как оказалось, и за дорогу он недодал, за свет не всё заплатил, за газ часть суммы сосед за него отдал.

– Не дождетёсь! Поняли? Не дождётесь.

Вот такой он, сосед наш. Решительный, неуступчивый, принципиальный. Фима, в общем.

Одним словом компания, от которой ждали большой и чистой дружбы, которая, как казалось, может двинуть вперёд жизнь в этой маленькой подмосковной деревушке, распалась.

Правда, очень уж плохо Сергею и его домашним от этого не стало. Вот уже почти семь лет живут они в деревне своей большой дружной семьёй. На соседей не обижаются. Всё в этом мире может измениться, может, ещё подружимся. Не мы, так наши дети или внуки. Вся жизнь ещё впереди.

Рыбак – рыбака…

Волшебное слово

В Калужской области, почти на границе с Московской, есть небольшая деревенька. Передел она называется. Рядом пруд площадью более сорока гектаров.

Место изумительной красоты. Дикая нетронутая природа. Частью смешанный лес, луга, поляны. Над водной гладью – чайки. Можно увидеть бобров и их плотины.

Рыба здесь водится самая разнообразная. Есть лещ, окунь, плотва, карась, голавль. Но главные обитатели пруда, конечно, карп и белый амур. Причём трофейные особи достигают десятка килограммов.

Одним словом, место это на рыбацкой карте известное и пользуется неплохим спросом.

Сергей с Виктором Ивановичем начали осваивать пруд года четыре назад. Летом ежегодно выезжали по нескольку раз на день, а то и с ночёвкой. И всегда с уловом: крупные и не очень карпы, масса подлещиков или плотвы. Но самый главный итог таких поездок – это просто отдых на природе, у воды. Отдых от городской суеты, под забытый в московской жизни щебет птиц и шорох листьев, наслаждение покоем девственной природы этих мест.

Вот и сегодня они вновь приехали, приехали, как всегда, с рыбацкой надеждой на трофеи и хороший отдых.

Лето, конец июля. Раннее утро. Погода вполне располагает к рыбалке. Прогноз на два дня отличный. Дождя не предвидится, ветерок в районе двух-трёх баллов, поутру штиль. Солнечно.

Пока Сергей переставлял с места на место свои многочисленные мешки, ящики, снасти, Виктор Иванович успел развернуть палатку, спальники, установить рукомойник, придать некий домашний вид месту под будущий костёр. Настоящий мастер.

Развернули скатерть-самобранку. Всё же в пути более трёх часов. Кофе и бутерброды проглочены мгновенно. В голове уже клёв, не до еды, но подкрепиться надо было, это точно.

Выбранное для ловли место оказалось удобным во всех отношениях. Мосток рассчитан на двоих, рядом с ним на берегу удобные места для установки удилищ на дальний заброс. Солнышко после обеда уходит за спину. Метрах в пяти от берега – могучие деревья своей кроной дают хорошую тень. Одним словом, всё чудесно.

Итак, вот она, минута вечного покоя. На водной глади пруда покоятся поплавки. Рядышком замерли на стойках спиннинги, по два на брата. Блаженная, но настороженная тишина.

Всё внимание рыбалке.

Позванивать и попискивать начало примерно через час, мелочь била и поплавковую удочку, но трофеями пока не пахло. Садок понемногу пополнялся, здесь уже нашли пристанище с десяток плотвичек и подлещиков. Но это всё не то. Не для этой мелочи друзья тащили из Москвы прикормку, не для неё. Всё не то. Надо делать перерыв.

Перешли в тень. Опять в ход пошёл термос с кофе. Полдень. Солнышко припекает уже прилично. Однако в тени вполне комфортно. Можно передохнуть и поговорить.

Только настроились на беспечную болтовню…

– Бог в помощь. Как дела, рыбаки?

Откуда-то сзади послышался шум веток, и из-за кустов вышел мужичок, похоже, местный.

Виктор Иванович на правах старейшины дружного коллектива откликнулся первым:

– И вам не хворать. Что по кустам топчешься, людей пугаешь?

– Да не я топчусь, козы мои разбежались. Век бы их не видать.

– Как же ты своё войско упустил? На верёвке держать надо, здесь для животины вон какой простор, того и гляди действительно убегут. Ищи потом по мангалам кости своих козочек.

– Типун тебе на язык. Баба тогда меня вместо этих коз с потрохами съест и без мангала. Не дай Бог!

Посмеявшись, друзья пригласили гостя к столу. Действительно, он оказался местным. Звали его Петровичем, впрочем, это он так представился, наверное, и имя у человека было. Но на рыбалке, как обычно: Палыч, Иваныч, Митрич, а тут вон и Петрович. Всё нормально.

Время к обеду. Предложили новому знакомому рюмочку. Не отказался.

– А с запахом домой придёшь, жёнка не будет ругать? А то, не ровен час, сюда примчится нас бить, что угощаем.

Улыбнувшись, Петрович отрицательно покачал головой и в момент проглотил содержимое стопки. Не закусывал. Это был конкретный намёк на продолжение банкета. Ну что же, хорошему человеку не жалко, может, бодрее себя будет чувствовать при поиске своих козочек. Налили ещё рюмку.

– А вы что не потребляете, люди добрые?

В разговор вступил Сергей:

– Так мы на рыбалке. А это как на работе: сперва дело, потом отдых. Мы, Петрович, ещё только приехали, толком пруд не видели после прошлого года. Дай присмотреться, давно не были на рыбалке. Потом и отдохнём. Пока рановато.

– Молодцы, правильно делаете. А то частенько вижу, приедут – и с лодки к шашлыку да к пиву, а потом по палаткам – и давай песни петь да шуметь. Правильные вы мужики. А хотите, расскажу, как я на этом месте карпа на двадцать кило поймал? Вот те крест! На этом самом мосточке и выловил.

Пригубив ещё пару стопок, Петрович слегка охмелел, но вполне связно рассказал, как пару лет назад он поймал здесь трофейного карпа. Рассказ был настолько интересен и красочен, что рыбаки с удовольствием слушали Петровича.

Однако коз всё одно искать надо, хоть и во хмелю, но надо. Петрович это знал. Да видел ещё: рвутся ребята к удочкам, не нальют больше, а потому поднялся, стал прощаться с рыбаками.

– Спасибо, мужики, поймаете вы своих карпов, обязательно поймаете. Спасибо за угощение. Прощевайте. Да не забудьте: поутру, где-то полшестого, жор начнётся, смотрите, не проспите. Я сказал своё слово. Оно волшебное, так и знайте. Поняли?

– Да понятно, дед. Ясно. Спасибо тебе. До встречи.

Друзья, посмеиваясь, с шутками-прибаутками проводили гостя. А слова деда об активном клёве местного карпа Сергей запомнил. Может, и прибрехнул Петрович, однако действительно так бывает, жор иногда начинается и завершается мгновенно. Читал как-то он об этом.

Полуденная жара не спадала, а потому, видимо, и рыба разнежилась и бастовала. С двух часов дня и до шести часов вечера поклёвок практически не было.

Друзья опять сделали перерыв. Подготовили прикормку, наживку, и к семи часам были на местах.

Вечером дело пошло веселее. Начались серьёзные поклёвки. Вот уже Виктор Иванович подсёк белого амура, килограмма на полтора. В садок его. У Серёжи на крючке зеркальный карп. Под килограмм, не меньше.

Вновь поклёвка.

Есть!

Опять Виктор Иванович отличился. Ещё один, ещё поклёвка. В садке уже солидный плеск. Это не мелочь тебе, уже на двоих килограммов шесть в наличии. А ещё ночь впереди и утро. Дело идёт.

К десяти вечера решили перекусить. Вот здесь уж и по паре рюмочек пропустили, сало, курочка, домашние овощи, квас. Вкуснее, чем в лучших московских ресторанах.

Темнеющее небо, тишина, лёгкий и ещё тёплый ветерок. Что ещё нужно нормальному человеку для отдыха? Конечно, общение. Наши друзья успели посудачить на все темы, а их – бесчисленное множество, можно говорить и говорить, однако время неуловимо бежит и бежит. Дело к ночи. Пора отдыхать.

Подготовили к утреннему лову удилища, спиннинги, прикормку – и на боковую.

Когда там дед жор обещал? Вот в пять часов и встанем. На том и порешили. Отбой.

Пока наши товарищи отдыхают, расскажу маленькие секреты их ловли.

Виктор Иванович – настоящий ас рыбной ловли. Умный, хитрый, ловкий. Все эти качества и позволяют ему практически в любой ситуации уходить с водоёма с приличным уловом. На своё мастерство он рассчитывает и в этот раз.

Серёга карпа ловит уже более семи лет. Понравилась ему эта рыба. И отнюдь не вкусовыми качествами. Нет. Повадками, хитростью своей. Тем, что сражается с рыбаком карп на равных, и не силой его берут, нет. Знать надо карпа и уметь с ним бороться.

Начинал он ловить рыбу эту, как и все, обычной удочкой. Однако рынок каждый год давал всё новые и новые способы ловли.

Появились карповики.

Купим.

Станки под карповики.

Купим.

Фидера.

Купим. Лишь бы жена не знала, сколько всё это стоит.

И вот наконец новое. С прошлого года он начал ловить карпа на спортивную снасть, на штекерную удочку. Что это такое? Если интересно, в Интернете гляньте. Штука хоть и дорогая, но уж очень уловистая. Конечно, если правильно снасть эту использовать.

Итак, пять часов утра. Глаза открылись сами. Рыбаки уже на ногах и готовы к бою.

Виктор Иванович поставил две удочки, их поплавки мирно плавали метрах в десяти-одиннадцати от мостка, у Серёжи стоял штекер. Спиннинги они не рискнули ставить, так как беготня с места на место пугала рыбу, и рыбаки решили сосредоточиться на ловле удилищами.

Ровно в половине шестого, как и предупреждал Петрович, начался клёв. Причём просто клёвом то, что происходило следующие пятнадцать-двадцать минут, не назовёшь. Да и жор звучит как-то грубо и некрасиво. Скорее всего, здесь подойдёт слово игра, именно игра, настолько всё шло красиво и феерично.

Сначала, слегка качнувшись, медленно пошёл влево и ко дну поплавок удочки Виктора Ивановича. Рыбаки напряглись. Не успел Иваныч подсечь, пошёл ко дну второй поплавок, да так решительно, что уж было не понять, каким удилищем надо работать. Виктор Иванович рванул первое. Есть! Подсечка. На поверхности появился второй поплавок. Лёг и медленно пошёл к берегу, рывок – и уже чуть было не ушла в воду вторая удочка.

Вот и лови на две!

Наступив на удилище ногой, Виктор Иванович боролся с первым карпом. Как танцор, он вальсировал на мосточке. В руках рвущееся в воду удилище и нога на удочке, снасти которой уверенно тянул, видимо, неплохой карп.

Сергей помочь другу не мог, он сражался со своей рыбиной. Амортизатор растянулся метров на двадцать. Рывки за рывками говорили: трофей сегодня будет. А в голове одна мысль: лишь бы удилище не сломал, только не это!!!

– Серёга, помогай! Сейчас всё полетит к чёрту!

Так и произошло. Удочка, что была в руках, вдруг резко пошла назад и мимо уха Виктора Ивановича, свиснув, полетел за спину поплавок. Обрыв! Вот чертовщина. Иваныч отбросил в сторону бесполезное удилище и с надеждой приподнял то, что он удерживал ногой.

Есть, есть там карпик! На сердце полегчало. Битва продолжалась.

Сергей так же чуть в лоб не получил оборванной снастью.

– Слава Богу, удилище живо. Крючок оборван. Ну, что ты поделаешь!

Меньше минуты потребовалось, чтобы перевязать крючок, благо всё было готово и к такому случаю.

Заброс.

Не успела снасть стать на воду – резкий рывок, и поплавок, словно скорый поезд, рванул от мостка в глубину пруда. И опять предательская мысль. Лишь бы не сломал…

Опять обрыв. Поплавок, как стрела, в обратку летит.

– Да что ты поделаешь! Сорвалась.

Наживку на крючок. В пруд. Опять резкая поклёвка. Подсечка. Есть. Борьба продолжается.

А Виктор Иванович в это время уже умотанного карпа подвёл к берегу.

– Ну и морда! Да здесь килограммов пять будет. Вот это да! Помогай, Серёга, не подниму!

– Да как же я? Третьей руки нет. Сам видишь, воюю.

Сергей с огромным напряжением сил боролся с карпом.

Рыба начала уставать. Ему удалось медленно подвести карпа к подсачеку, который был подготовлен в левой руке.

– Ведём, ведём, ведём! Давай, ещё, ещё маленько. Есть!

Особь кило на три – в садке.

И уже вместе они принялись выводить трофейника, как его оценил Виктор Иванович. Есть.

Забросили по новой.

Ещё по карпу, ещё заброс, опять поклёвка. Обрыв у Виктора. И Сергей не смог своего вывести.

– В кусты ушёл, зараза.

Опять перевязал крючок. Вперёд. В атаку!

Спустя примерно минут десять клёв, так внезапно начавшись, как по мановению волшебной палочки прекратился.

– Что это было?

Сергей покрутил головой: «Где этот чёртов дед? Э-э-эй, Петрович, выходи, потери считать будем! Выходи, Леопольд, выходи, подлый трус!»

Друзья весело рассмеялись. Такого в их большой рыбацкой практике ещё не было. Двадцать минут пролетели как одно мгновение.

И наверняка такого уже не будет никогда!

Прошёл день, ночь, но все разговоры друзей были только вокруг этих двадцати минут рыбацкого боя.

– А ты видал, как я его?!

– Да! А у меня как рванёт!

Долго ещё будут вспоминать они эти тысячу двести секунд, эти счастливые мгновения.

Однако надо бы и домой ехать, хорошего понемножку. Подсчитали добычу. Сфотографировались с трофейным карпом. Будет чем перед домашними похвастать. За полчасика свернулись. Вызвали моторку, и к причалу.

А там уже ждут егеря. Оказывается, за битвой друзей, хоть и раненько это было, многие наблюдали, ну и всяких легенд понарассказывали на базе.

– Ну, где там трофейный, показывай. Ай, молодцы, это же надо такого карпа поймать. Да! Молодцы!

Виктор Иванович оглянулся по сторонам.

– Ребята, а Петровича не видели, случаем?

– Петровича? Да вон он стоит. Эй, Петрович, поди сюда, москвичи зовут!

Петрович осторожненько, бочком подошёл к рыбакам.

Серёжа к нему: «Ну, нашёл своих козочек, Петрович?»

Петрович вдруг по-молодому рассмеялся. «Да они сами пришли, старуха обрадовалась, да так, что мне самогону поднесла. Сегодня только к утру и отошёл!»

Толпа от хохота грохнула.

– Ну Петрович, ну молодец, ай да Петрович!

Серёжа вновь к нему:

– Так ты расскажи, что это за волшебное слово такое ты сказал, что у нас за двадцать минут карпы все снасти пообрывали? Признавайся.

– Да я что, я ничего. Как в сказке сказал: «Ловись, рыбка, большая и маленькая!» И перекрестился. Вот и всё.

Да. Если бы так всегда было. Сказал, перекрестился и на тебе – кому белый амур, кому карп, кому щука, короче, кому что надо, то и разбирай. Молодец Петрович! Спасибо тебе, дорогой. Здоровья тебе и долгих лет жизни.

С той поры перед началом рыбалки наши друзья, посмеиваясь, всегда говорят: «Ловись, рыбка, большая и маленькая!» И крестятся.

Бывает, что и помогает.

А если даже и нет, эту рыбалку они помнят хорошо и по-доброму вспоминают Петровича.

Рыбацкие сны

После увольнения в запас прошло уже более года, а ощущение того, что вот-вот надо вернуться в часть, так и не проходило. Алексей чувствовал, что чего-то не хватает, недостаёт.

Ночами снятся чисто военные сны, совещания, различные инструктажи, дежурство, а то и просто дорога к казарме. Снится, как сослуживцы подтрунивают над ним:

– Что, соскучился? То-то! Не надо было увольняться. Служил бы себе да служил.

– А то вон мы какие обидчивые. Не буду, не желаю!

А что было делать. В девяносто первом в одночасье не нужны стали многие офицеры. Сначала за штат. Проверка на лояльность, а уж потом стали разбираться, куда и когда отправить многочисленную когорту бывших уважаемых в армии людей: замполитов, секретарей парторганизаций, пропагандистов и так далее. Есть жильё, нет жилья, есть выслуга, нет выслуги – всех одной метлой за КПП, всех.

Ну да, предложили должность. Мне, подполковнику, майорскую должность, да не в Москве, а под Орлом. Что же я там потерял?

Нет. Выслуга двадцать пять календарных лет есть. Как-нибудь переживём. Благо квартиру успел получить. Всё же правильно сделал, что отказался продолжать службу. Это, по логике вещей, было самое верное решение.

Но вот всё равно внутри что-то точит и точит. Трудно без армии, без привычных, обыденных военных порядков, без тех же, иногда действительно подтрунивающих над ним, сослуживцев.

Уволившись, Алексей Владимирович устроился в небольшую контору. Называлась она «Управление транспортного обслуживания». Название громкое, а забот для него было, в общем-то, немного. Работал он сменным диспетчером. Восемь часов у телефона. Да, здесь уж чайку не попьёшь. Шум и гам, наряд туда, наряд сюда. Отследи время прибытия и убытия транспорта, вовремя доложи о задержках. Вот, по сути, и всё. Зато потом! Свободен, как птица в полёте. Выходные также твои. Никаких тебе парко-хозяйственных дней, никаких учений и нарядов, проверок людей в казармах. Всё время только себе, родному, ну и семье, конечно.

Два выходных дня – это такая роскошь для отставного офицера! На всё времени хватает, даже поспать после обеда можно часок, а то и другой.

Одним словом, всё складывается неплохо. Работа есть, дети устроены. Жена давно уже в школе учительствует, привыкла к школьным тетрадкам и своим маленьким бесенятам, преподаёт она в начальных классах. Всё неплохо.

Но точит что-то внутри и точит. Это, видимо, никогда не кончится. Алексей понимал: всё связано с переходом его от армейской службы к гражданке. Понимал, но сделать ничего не мог.

Правда, удавалось с ним, с этим самым внутренним червячком, иногда договориться. Это когда с коллегами по работе или с соседом по лестничной клетке Петровичем отмечали какие-либо праздники или просто слегка расслаблялись, поднимая настроение. Бывало это редко, но бывало. Приняв на грудь граммов сто пятьдесят водочки, удавалось как-то расслабиться. В такие дни армейские сны, больше похожие на трудовые военные будни, как правило, не приходили. Спал он уже без сновидений, сон был крепкий и здоровый. Просыпался Алексей отдохнувшим и с хорошим настроением.

Однако водка не лекарство. Расслабляться надо как-то по-другому.

Отвлекала от армейских наваждений работа на даче. Алексей любил повозиться с дощечками, что-то ремонтировать, подтягивать, подкручивать. Поковыряться в огороде также был не прочь. Научился консервировать компоты, закручивать овощи на зиму. Многое познал. Кроме мастерского приготовления яичницы разобрался с борщом, рыбным супом, ну и с другими нехитрыми блюдами отечественной кухни.

Появились первые увлечения. Точнее, не появились, не так сказано. Лёша попробовал заняться чем-то интересным, полезным для своего внутреннего мира и тем, что съело бы этого внутреннего червячка, будь он неладен.

Начал собирать собачек. Не живых, конечно – различные фигурки собачек: глиняные, фарфоровые, деревянные, из стекла, ткани и так далее. В коллекции было уже не менее ста фигурок более пятидесяти различных собачьих пород. Но как-то быстро эта забава ушла в сторону. Дело в том, что коллекционирование всегда предполагало общение. Во всяком случае, так было в молодые годы, когда Алексей собирал марки. А здесь общения не получалось.

Попробовал как-то он побывать на сходке коллекционеров. Так сказать, пообщаться вживую с любителями и собирателями коллекций. Побывал. Народу много, предложений масса. Здесь тебе и собачки, и кошечки, и жучки, и паучки, другая живность, исполненная из различных материалов, на совесть и очень изящно. Проще сказать, каких только предложений не было.

Однако общее впечатление, которое весьма смутило и разочаровало нового коллекционера, было удручающим. Дело в том, что у участников этой тусовки вместо глаз – доллары, ну, в крайнем случае рубли. Так какое же это увлечение? Это просто торговля, везде интерес, коммерция. Товар – деньги, деньги – товар. Так лучше сразу менять рубли на доллары, евро на фунтики и так далее, как в обменнике.

А может, он не на тот тусняк попал? Могло быть и такое. Но больше Алексей к своему коллекционному вольеру не подходил. Пусть внуки, когда вырастут, играют – им полезно и, наверно, интересно будет.

Пока экспериментов достаточно. Точка!

Ну, а теперь к основной теме рассказа.

Пятница, вечер. Звонок в дверь. На пороге сосед, тот самый Петрович, о котором уже шла речь. Надо сказать, мужик он неплохой, тоже из военных. Майором уволился, правда, пенсии не дождался, где-то пары лет не хватило. Но он не горевал. Работал в небольшой фирме по ремонту бытовой техники. Руки у него росли из положенного места, ими он и зарабатывал на жизнь, причём неплохо.

Одна проблема была у Петровича – любил поддать. Буйным он никогда не был. Пил спокойно, рассудительно, много, и, если уж начал, остановить его было трудновато. Жены это не касалось, свою Маринку он пуще огня боялся. Под её строгим взором никакая рюмка Петровича уже не могла удержать. Боевая была у него подруга, ой какая боевая. Но буйным, подчеркиваю, Петрович никогда не был.

Владимир Петрович, поздоровавшись, попросил Алексея глянуть, что с двигателем машины. Барахлит, как он выразился. Но на лице гостя было чётко написано: машина здесь ни при чём, выпить Петровичу хочется, и поговорить он не прочь. Ради этого он и зашёл к соседу.

Ну что ж, на работу завтра не надо. Можно, пожалуй, с хорошим человеком и отдохнуть часок.

Жене сказал:

– На полчасика отлучусь. Заодно и фрукты детям прикуплю, как обещал.

До гаража пятнадцать минут ходу. За десять домчались.

Так и есть, поляна накрыта.

– Что за юбилей у тебя, Петрович?

– Да какой юбилей, пятница, сам понимаешь, праздник.

Еще пять минут Петровичу понадобилось, чтобы стол принял изящный ресторанный вид.

– Ну, за пятницу!

– С Богом!

Первая пролетела незаметно и очень быстро. Налили по второй. И не успел Владимир Петрович сказать тост – а надо отметить, без тостов он не выпивал, без слова доброго пьянка будет, считал он – открывается дверь:

– Владимир Петрович, можно?

Зашёл сосед по гаражу, у него синяя «семёрка» на третьей линии, Александр Семёнович его звали.

– Пардон! Вы, оказывается, делом заняты, зайду позднее, прошу извинить.

Но не такой уж и вредный человек Петрович, чтобы соседа игнорировать.

– Да, что ты, заходи. – Он наливает ещё одну стопку. – Давай с нами, по маленькой.

– Да нет, ребята. Завтра на рыбалку. Готовлюсь, времени просто в обрез. Вот ещё и подсачек вышел из строя.

– Да брось ты, две минуты день не испортят. Давай, подтягивайся.

Семёныч также служивый, правда, в милиции трудился. Тоже на пенсии. Так что коллегой его запросто можно было считать.

Владимир Петрович между рюмочками и сломанный подсачек привел в порядок.

Идиллия полная. У стола трое, исторически в России все добрые дела на троих делались. Настроение прекрасное, водочка хорошая, с московского «Кристалла». Закусь великолепная. Разговор льётся тихой реченькой. Все трое спокойные, в принципе, ребята. Поговорить не прочь.

Всё шло, как у взрослых.

Сначала оценили внешнеполитическую деятельность правительства и президента. Посетовали, что уже на пенсии, а не в стройных служивых рядах.

Заклеймили позором этих деляг-депутатов. Тоже модное дело.

Каждый вспомнил свою службу, потому срочно опрокинули по полста граммов за тех, кто на боевом посту и на службе.

Не обошлось без разговора о женщинах. Но поскольку друзьям уже за пятьдесят, то они скромно обошли тему, кто из женского пола кому больше нравится, и начали хвалить жён, кто из них лучше готовит. Ну, видимо, всему своё время. А как же, внуки у некоторых уже растут.

Садово-огородная тема также присутствовала в разговоре.

Многое обсудили: и о детишках, и о внуках, и новость о сносе соседних гаражей, о таджиках, появившихся вместо бабушек-дежурных в подъездах домов. Вроде бы обо всём переговорили.

Пора было выдвигаться домой. Петрович митинговал:

– А поговорить? Ещё хочу! Рано ещё домой.

Наконец начали расходиться. Александр Семёнович пошёл собираться на рыбалку. Алексей кое-как сдвинул Петровича с лавки, и они двинули домой. Проводив хозяина застолья до двери, так сказать, оказав товарищу услугу по доставке на дом, Алексей Владимирович пошёл в магазин. Фрукты куплены, что-то ещё по мелочи прикупил, и к подъезду. Здесь нос к носу столкнулся с Семёнычем.

– Привет! Давно не виделись!

Посмеявшись, коллеги по недавнему застолью присели на лавочку у подъезда. Александр Семёнович в руках держал рюкзак и огромный чехол, видимо, с удочками.

– А что, Лёша, давай завтра пораньше на рыбалку со мной?

Алексей задумался. А почему бы и нет? Лет двадцать назад он уже рыбачил. Правда, это было так давно, что он только помнил, что БЫЛ на рыбалке, но где, когда и с кем – не помнил. Давно это было.

– Да нет, спасибо. Снастей нет, да, собственно говоря, для рыбалки у меня ничего нет.

– Ерунда. У меня всё есть, на десять человек хватит. Поехали.

Махнуть, что ли?

– Я позвоню через полчасика. Договорились?

Дома, услыхав о рыбалке, жена, естественно, встала на дыбы:

– Ты бы ещё в домино по субботам выходил играть! Мало на берегах рек и озёр по выходным бездельников сидит. Так и ты к ним? Рыбки хочешь? Бегом в магазин, минтая там навалом! Так и быть, пожарю.

Однако это мнение женское. Но есть и правильное мнение. Это моё. Звонок Александру Семёновичу.

– Где и во сколько?

Семёныч, видимо, обрадовался, одному скучно, поди.

– В пять утра у подъезда. Оденься потеплее. Весна, ещё холодно поутру. Ну, пока, до встречи!

Утро выдалось действительно холодным, хмурым и не очень приветливым. Темно ещё.

Но разве рыбакам это помеха? Да нет, конечно, тем более такому удачливому и опытному, как Семёныч.

Минут сорок в пути – и вот пруд. Минут пять пошло на оплату путёвки. Оказывается, тут ещё и платить надо? Многочисленные сумки, котомки, вёдра и чехлы со спиннингами за плечами и в руках. Зубы только свободны остались. Ещё около десяти минут ходьбы, и вот – заветная цель. Мосток на берегу пруда. Метров эдак на пять от берега.

А с непривычки ножки болят, ручонки подрагивают. Конечно, каждому груза досталось кило по десять-двенадцать. Что же там такого ценного с собой приволок этот Семёныч? Посмотрим.

– Александр Семёнович, помочь? Что мне-то делать?

Надо сказать по пути Александр Семёнович немного просветил новоявленного рыбака, что такое есть рыбалка.

И начал с рыбацкой истины:

– Древние ассирийцы говорили так: «Боги не засчитывают в счёт жизни время, проведённое на рыбалке». Так что отдыхай, Лёха, копи силы, присматривайся, что я делать буду. Так понемногу и научишься ловле рыбы. А может, и понравится, посмотрим.

Далее следовал рассказ, какая рыба водится в этом пруду, как и на какую прикормку её надо ловить, и ещё многое, что, конечно, с первого раза Алексей и не запомнил. Но то, что сегодняшний день не пойдёт в счёт жизни, уловил он крепко.

Где-то минут сорок Александр Семёнович возился со своим многочисленным оборудованием, снастями, подставками и удилищами. Долго мутил прикормку. Запах вокруг стоял обалденный, аж есть захотелось. И анис, и ваниль, и кукуруза в баночках. Мёд, клубничный сироп. Ну, прямо хоть стол накрывай и чаёвничай!

Это сколько же всего надо иметь, чтобы поймать эту разнесчастную рыбёшку? Права жена. Минтай магазинный действительно дешевле обойдётся.

Ну, вроде всё. Теперь по кофейку и в бой.

Рыбаки развернули скатерть-самобранку. Чашечка ароматного кофе из термоса и бутерброд мгновенно подняли настроение.

Ну что, к делу?

В принципе, Алексей знал, что такое удочка, знал, как червяка одевать на крючок, как кукурузу прицепить. Умел, правда, как оказалось, очень уж коряво, спиннинг забрасывать. Но всё же умел.

Пруд, на который прибыли рыбаки, был карповый, то есть зарыблен карпом. Как путешественникам рассказали егеря, клёв здесь отменный, рыба водится до десяти килограммов весом. Много карасей. Но карп здесь – главная рыба для отлова.

Егеря – это, конечно, громко сказано. Просто мужики из Рязанской области подрядились к хозяину пруда в помощники. Никого и ничего они здесь, естественно, не охраняли. Убирали территорию, видимо, редко. Это было заметно, достаточно глянуть на берег пруда. Однако при всём этом ребята пальцы держат веером и так красиво врут!

– Вот вчера только один мужик тридцать кило выловил. И всего за пару часов.

– Перед вами только что корейцы были, бизнесмены какие-то. Специи свои накрутили, разбросали. Рыба сама в садок к ним прыгала. Ох и молодцы ребята!

– Сегодня к вечеру ещё тонн десять рыбы привезём, запускать будем.

От этих рассказов Алексей было рот открыл, ему-то это впервой. Семёныч же, как бывалый человек, ребят быстро остудил. Задал пару вопросов типа:

– Ветер откуда, скорость ветра, температура воздуха?

Егеря сразу потеряли всякий интерес к общению, и ушли курить. Как оказалось, это было их единственно очень интересное и важное занятие.

Итак, к делу.

Семёныч показал и рассказал Алексею, как надо пользоваться спиннингом для заброса кормушки с крючками, как надо набивать кормушку прикормкой. На крючок он посадил две кукурузины и пару опарышей.

Первый заброс он сделал сам, да мастерски, с эдаким лёгким фарсом. Установил спиннинг в держатель, повесил звоночек на леску. Причём всё это он делал очень ловко и быстро.

А как же, опытный рыбак.

– Садись, Лёша, жди клёва!

Для себя он оснастил два спиннинга и забросил. Так же установил на подставки, только не со звонком, а с сигнализатором лова. Надо сказать, сигнализатор этот – очень интересная штука. Алексей видел такое впервые. По сути, это был ёмкостной датчик, работающий от элементарной «кроны».

При движении лески по сигнализатору раздаётся противный писк. Вся публика сразу оборачивается: «Что? Кто? Где? Что там поймали?».

Развернул Семёныч и удочку. Набросал прикормки метрах в шести-семи от мостка и сел с удочкой на раскладное кресло. Крючок с наживкой и поплавком установил примерно в том месте, где разбросал прикормку.

Ну что же. Всё готово. Ловись, рыбка, большая и маленькая.

Прошло полчаса. Пискнуло у Семёныча. Он настороженно приподнялся с кресла и замер. Постояв так на полусогнутых минут пяток, сел.

С видом мастера-знатока комментирует:

– Крутится карпушок там, у кормушки, видишь, потягивает помаленьку, потягивает. Вот опять, смотри, смотри…

Лёша, естественно, ничего не видел. Но кивал в знак согласия. Его звонок молчал, как рыба об лёд.

От этой тишины и от блаженного тепла, от кофейка, Алексей стал клевать носом. Раскладное кресло было громоздким, когда он его на горбу нёс, но оказалось весьма удобным и комфортным, когда он в него сел. Глаза закрылись. Лёша задремал. И опять снится ему военный сон: полк на плацу, развод, торжественный марш. Почему-то в строю вместе с ним жена, тёща, тесть, детишки. Командир полка командует: «Поооллк! Смиррноооо!!!» И тут на плац выбегает корова, на шее у неё звоночек, и звоночек начинает звякать, да так противно и громко. Что за чёрт?

– Лёха, подъём! Клюёт, тащи!

Это Семёныч кричит и бежит к его спиннингу. Подсечка, ещё рывок, удилище согнулось.

– Есть!

Александр Семёнович, опередив Алексея, стал вываживать рыбу. И так ловко у него это получалось, ну загляденье просто.

– Ну, а ты что спишь? Мы же рыбу ловить приехали.

Да, неудобно получилось. Заснул, и опять служебный сон. Даже на рыбалке не отстаёт. Но почему тёща на плацу с тестем оказались? Вопрос. Наверное, в гости скоро заявятся.

Алексей вскочил, стряхнул дремоту, схватил подсак и стал помогать товарищу по рыбалке вытаскивать карпа – а это действительно был он, их первый карп. Вдвоём они лихо и быстро управились.

– Ну, этот карпушок кило на полтора потянет, – оценивающе глянув на рыбину, сказал Александр Семёнович. – Давай, перезаряжай спиннинг. Вперёд.

Алексей набил прикормку в кормушку, подцепил по паре кукурузин на крючки, по совету Семёныча добавил по червячку.

– Ты поплевать не забудь на насадку – пошутил Семёныч.

– А что, поплюём, почему бы и нет?

Алексей аккуратно, как учили, занёс за спину спиннинг и, поймав нужный момент, лихо забросил кормушку. Вроде получилось неплохо, метров на двадцать пять улетела. Отлично на первый раз.

Понемногу сам процесс ловли рыбы начинал увлекать Алексея.

Справа, у Семёныча, опять запищало.

– Есть, ещё есть, карпик. Пошло! Клёв пошёл. Нормально!

Они опять вдвоём подняли килограммовую рыбу. В садок полетела очередная добыча.

Попискивало и позвякивало и у других рыбаков на пруду. Кто-то вываживал рыбу, кто-то чертыхался после срыва добычи. Одним словом, все на пруду занимались делом, которое и называлось «рыбалка».

Часов в десять наступил штиль. Нет, ветерок слегка поддувал, поверхность пруда рябило, но клёва, как ни вглядывались рыбаки в свои сигнализаторы, не было. Как отрезало. Тишина. Тихо стало и в целом на пруду. Народ подрёмывал на стульчиках и креслах. С противоположного берега потянуло дымком, кто-то шашлык собирался жарить.

Перезабросили снасти один раз, другой. Тишина.

– У рыбки тоже перекуры бывают, пояснил Семёныч. Не напрягайся, через пару-тройку часов опять будет клёв. Это рыбалка, тут терпение нужно. Возьми удочку, садись на мосток, рядом. Поместимся. Спиннинги в зоне видимости, добежим, если что.

Александр Семёнович собрал удилище. Это была пятиметровая, прямо скажем, не лёгкая старая удочка с китайской катушкой. Поплавок ярко-красный, тяжёлый. Зато издалека заметен, подумал Алексей. Удочку он в руках не держал уж точно двадцать лет, а уж как обращаться с катушкой на обычном удилище, и вовсе не ведал. Однако мастер рядом. Он и помог Лёше во всём разобраться.

– Держи. Давай попробуем на крючок макароны подвесить.

– Ну даёшь, Семёныч, сейчас порекомендуешь их, макароны, продуть и на уши себе повесить? Ишь, хитёр, остряк.

Однако у этого мастера в рюкзаке, в пластиковом чемоданчике, в котором обычно слесарные инструменты хранят, была разложена целая куча всяких коробочек размером со спичечный коробок – и круглые, и квадратные, всякие. Взяв одну из них и открыв, Александр Семёнович действительно продемонстрировал кучку небольших по размеру макарон. От коробочки шёл приятный клубничный аромат.

– Держи, такие на уши не повесишь, только на крючок пойдут. А сверху давай ещё болтушкой прикроем. Добро?

«Да… Сколько же дней он готовился к этой поездке, не представляю…» – почесал затылок Алексей.

Ну, за работу.

Он бросил пару горстей прикормки в предполагаемое место заброса снасти. Не с первого раза, но всё же кое-как одел макарошки на крючок. Семёныч показал, как надо пользоваться болтушкой, которая была заряжена у него в медицинский шприц.

Это же надо додуматься до такого!

Вперёд.

Заброс оказался неудачным. Лёха начал потиху выбирать леску. Над поверхностью пруда появился девственно чистый и, естественно, голый крючок. Исподтишка глянув на партнёра по рыбалке, он повторил эту сложную, и, как ему казалось, невыполнимую миссию сам. Сам наживил крючок. Получилось! Ура!

Опять заброс. Теперь аккурат в цель. Наверное, и насадка цела.

Алексей положил удилище на мосток. Перенёс туда же и кресло. Присел. Вдвоём они разместились, в принципе, достаточно комфортно. Вширь мосток был метра три. Так что не мешали друг другу.

– Ты смотри, удилище не бросай, пусть постоянно под присмотром будет, знаешь, мне его ещё отец подарил, не дай Бог, карп утянет.

«Да кому он нужен, этот раритет, кто его утянет, тяжелющее это удилище? Сам-то из дому его еле-еле тянул» – ухмыльнулся Алексей.

– Не переживай, Семёныч, всё в норме.

Лёша пристроился в кресле. Глаз косил, конечно, на спиннинг, там-то уж проверено, добыча была. Он ожидал повторения. Однако периодически посматривал и на лежащее у левой ноги удилище.

Одиннадцать часов. Первый утренний азарт, видимо, прошёл. Алексей, поёживаясь, глянул на пруд. Не очень большой. По ширине метров двести – двести пятьдесят будет, Противоположный берег метрах в ста пятидесяти. Деревьев почти нет. Редкий кустарник. А народу прилично.

Человек эдак пятьдесят наберется. Вон семьёй ловят. Дама, два пацана, муж у мангала топчется. Ну что ж, выходной. Народ отдыхает.

У Александра Семёновича опять пискнул сигнализатор. Он вновь приподнялся и замер в ожидании. Лёха туда же навострил и уши, и глаза. Ну, сейчас начнётся…

Да, началось, но не там, а у него под ногами, слева.

Удилище слегка дёрнулось и поползло с мостка. Сначала тихонько, не спеша. Через секунду-другую удар, рывок. И нет удочки.

Ау, где ты?

Лёша замер. Руки онемели, в горле клубок засел.

Семёныч заорал, явно с опозданием: «Держи, ворона! Так тебя перетак! Держи!»

Совет друга, коллеги по рыбалке, конечно, запоздал. Вот это да! Разве такое бывает?

– Семёныч, я нырну за удилищем. Сейчас, только разденусь.

Лёха принялся срывать куртку.

– Стой, дурила, что ты делаешь? Одевайся, вода холодная ещё!

Сердце у Алексея готово было вырваться из груди. Внутри что-то грохотало, его всего трясло. Голос вдруг пропал.

В таком оцепенении он, как казалось, простоял вечность.

Что это было?

Ясно что – это рванул карп. Макароны понравились. Пока наш Лёха зыркал по сторонам, он и дёрнул. Приличная, видать, по весу была рыба.

Отходили от произошедшего наши рыбаки не менее получаса.

Вот уж и бурчать, и пересмеиваться начали.

– А ты куда смотрел?

– Так у тебя ведь клевало, я думал…

– Думал, думал, что ты думал? У тебя думалка не работала. Ворона.

– Виноват, я удочку куплю, не переживай.

– Да не нужна мне от тебя удочка. Это же старинное удилище, старше тебя! Дедова ещё!

Подошёл егерь.

– Что ребята, утащил удочку? Ну да, бывает. Вот на днях… – и он принялся рассказывать, как на днях у кого-то карп так же упёр спиннинг: «Так там такой крутой был. Тысяч за десять – пятнадцать куплен. Совсем новый».

Это явно было приглашение поискать спиннинг. Потом, конечно, и не «за так». Естественно, за денежку.

Быстро договорились, что в следующую субботу опять подъедем, и, если егеря найдут спиннинг, возможен его обмен на рубли. Сколько? Да потом разберёмся.

К четырём часам вечера погода значительно улучшилась. Ветерок почти спал, тучки, правда, не расходились. Но уже явно чувствовалась весна. Да что весна, полмесяца – и лето.

Хорошо!

Спиннинги по-прежнему бастовали. Уж по нескольку раз их переснаряжали, перезабрасывали кормушки, всё равно тишина. На удочку Семёныч поймал двух карпят по восемьсот грамм, и одного неплохого карасика. Примерно такая же обстановка была и у соседей. Тишь и лишь редкое попискивание да позвякивание.

Семёныч посматривал на часы: «Может, сворачиваться будем? Пока доедем, вечер уж будет, а?»

Лёша продолжал тупо и с какой-то яростью смотреть на звонок. «Нет, погоди, ещё хотя бы часок подождём». Он явно рассчитывал на какое-то чудо. А в словах появились какие-то рыбацкие нотки, есть такое. Это когда не удовлетворился рыбак, не насытился, ждёт того самого, своего, трофейного карпа. Вот-вот клюнет…

И надо же было такому случиться? Дождался он своего часа, дождался. Везёт новичкам!

Спиннинг Алексея не то чтобы зазвонил – он загрохотал, загремел, заорал: «Ко мне! Все ко мне!!!»

Рыбака словно сдуло с мостка. Не очень умело, но он всё же подсёк рыбу Спиннинг в дугу Звоночек – в космос. Подставка с землёй полетела в воздух. Он ещё что-то перевернул по пути к заветному удилищу. Потом! Всё потом! Перед глазами только согнутое удилище, а в руках ощущение сильных рывков, где-то там, в воде.

Семёныч уже рядом:

– Не рви, не дёргай, спокойно, спокойно. Дай ему устать, поводи, поводи его.

Лёха всё слышал, но ничего не понимал. Он сражался.

Минут с десяток продолжалась эта «смертельная схватка». Кто кого! Карп крючок хватил, видимо, намертво, приближаться к мостку как-то не спешил, рвался и метался вправо и влево.

Начал сбегаться народ. Как всегда, советы, подсказки, шутки с явными элементами зависти. Везёт же парню!

«Кило на пять, смотри, как рвёт. Да нет, поменьше. А может, это щука? Да ты что, здесь их нет. Кило на три-четыре будет. Держи, держи его. Давай, тяни!» – и так далее.

Где-то метрах в тридцати по направлению лески послышался сильный всплеск, и над поверхностью показалась здоровущая рыбина. «Вон она, вон! Смотри. Красавец карпище, ох, красавец! Тащи его, тащи!»

Лёха, бледный, покрытый испариной, держал в правой руке спиннинг, левой пытался мотать леску. Семёныч рядом: «Давай, давай, потиху, потиху. Не давай ему уходить к берегу. Вот так, молодец».

Понимание происходящего понемногу начинало возвращаться к Алексею. Прыжок к небу у карпа, видимо, был попыткой перерезать плетенку. Не получилось. Он начал сдаваться. И вот здесь-то впервые к Лёхе пришло понимание того, что он побеждает, что он управляет процессом. Он победитель! Это состояние не поддавалось описанию. Победа!

Еще минут десять – и карп в садке.

Чувства новоиспечённого рыбака было не описать. Нервный смех победителя, возбуждённый, почему-то с хрипотцой, голос, неописуемая радость на лице, нервная жестикуляция. Молодец!

Надо же, сколько адреналина… И всего-то поймав рыбку, как потом взвесили, на три сто.

Успокоившись, постоянно возвращаясь в разговоре к удаче, наши рыбаки засобирались домой.

Жена Алексея Владимировича явно не ожидала такого улова. Два карпа, один и по весу и по виду весьма приличный. А главное, красивый такой, свеженький.

– Как же ты его поймал? Или в магазине купили? Знаю я вас, знатоки, народные умельцы!

Лёша эдак степенно подошёл к подруге жизни, полуобнял её:

– Женщина, которая никогда не видела своего мужа за ужением рыбы, не имеет понятия, за какого терпеливого человека она вышла замуж, вот так-то.

Жена глянула на него и с удивлением, и явно с уважением. Это же надо, уже пословицы пошли в ход. Хотя он прав. «Хороший мужик мне достался. Самостоятельный. Спасибо Богу и родителям».

Спать в этот день Алексей лёг рано. Срубило его. Подушки коснулся головой и…

Думаете, заснул? Как бы ни так! Опять на пруду, опять с карпом сражается. Поплавок перед глазами, бережок прудовой, Семёныч с раритетом своим под мышкой.

Проснулся Алексей свежим, отдохнувшим, с хорошим настроением. Первые его слова, сказанные жене, какие, думаете, были?

Не «с добрым утром, дорогая!». Нет:

– Схожу к Семёнычу. Надо договориться о рыбалке. В субботу планировали.

Эта фраза жену просто сбила с ног.

Аут!

Всё, пропал человек.

С той поры стал наш герой заядлым рыбаком. Но нет, не всеядным. Полюбил он именно карповую ловлю. Много прочитал о рыбной ловле, посмотрел в Интернете, послушал настоящих рыбаков, на «птичке», что у подмосковных «Белых дач», стал частым гостем. Завёл себе целый арсенал удилищ, ящиков, сумок, коробок и коробочек, снастей. Одним словом, настоящим рыбаком стал. Настоящим.

И ещё. Перестала казарма по ночам допекать Лёху. Сны стали рыбацкими, интересными, увлекательными, как сама рыбалка.

На что клюёт, батя?

Интересное это дело – карповая ловля. Вот сколько лет езжу по карповым прудам, удивляюсь, насколько не похожи они друг на друга. Нет, не внешним видом, не чистотой и поддерживаемым на прудах порядком. Нет. Разнятся они повадками своих обитателей, повадками карпа, его хитростью.

Наверно, это не только мой вывод, многие так считают, я в этом уверен. Каким бы суперским не был пруд, пусть он вовсю кишит рыбой, однако всегда и у всех в какой-то период был нулевой результат.

Правда, по себе знаю: нулевой результат – это тоже результат. Ты отдохнул, подышал свежим воздухом, пообщался с людьми, и это уже отлично. Хоть и устал, но это приятная усталость, сон крепкий, настроение прекрасное. Где-то там внутри червячок тебя тормошит, мол, что-то ты не так сделал, не так подготовился к ловле рыбы. Но это так, ненадолго, да и общее настроение у хорошего рыбака от отсутствия улова, не портится. Рыбу для стола и на рынке можно купить.

Однако хороший рыбак потому и называется хорошим, что не мирится с этим злосчастным нулём, а борется, старается получить своего первого карпушка, ну, а затем, может быть, трофей получишь.

В субботу тринадцатого июля сего года и я в погоне за рыбацким счастьем к пяти часам утра рванул на подмосковный пруд «Суперкарп». Пруд этот я хорошо знаю. С две тысячи четвёртого года периодически сюда заезжаю на карповую рыбалку. Здесь всё радует: и чисто, и уловисто, и дом рядом.

Уже три года моя основная снасть – штекер. Конечно, до настоящих спортсменов-рыбаков мне далековато, но со своим десятиметровым японским штекерным удилищем я на каждой рыбалке достигал прекрасных результатов. Удочка очень лёгкая, удобная буквально во всех отношениях, оснастка тонкая, но очень надёжная.

В одиннадцатом году на этом же пруду своим штекером я взял белого амура весом шесть двести, правда, побегал вдоль берега почти час, но ничего, амортизатор, коннектор, оснастка – всё сработало. Да и сосед справа помог, без его подсака я бы вряд ли вытащил эту рыбину.

Ну так вот.

Где-то к шести часам утра я уже был готов к рыбалке. Прикормка обычная: пакеты «уникорма» карпового, базовая смесь, к ним я ещё добавляю немного комбикормовых гранул, обязательно сладкой кукурузы «Бондюэль» и малость местной землицы. Перемешал, перетёр. На первый случай приготовил шесть шаров размером с грейпфрут.

В десятом году для более комфортной ловли рыбы я приобрёл на «птичке» рыболовную платформу с педаной. Штука не из лёгких, если на горбу несёшь, однако чрезвычайно удобная и многофункциональная на рыбалке. Я к ней умудряюсь ещё зонт против дождя и солнышка пристроить.

Развернул платформу, садок, слева под руку положил подсак. У меня подсак трёхметровый, с пластиковой сеткой. Очень лёгкий, и им удобно далеко брать рыбу. Это важно, если ты один на пруду.

Подготовил и оснастил штекер, выложил наживку. Всегда, готовясь к рыбалке, делаю до десятка различных вариантов наживки, к кукурузе баночной идут домашние заготовки: макароны-«звёздочки», обработанные ароматизаторами по сезону, болтушка, тесто. Этот ассортимент под рукой был и сегодня.

Промерил дно, определил точку ловли. Внёс снасть.

Теперь самое важное. Надо забросить прикормку в место ловли. Этой немудрёной науке когда-то мне пришлось учиться. Не одну сотню камней и шаров из песка побросал я в водоём, что с домом рядом, но руку набил нормально. Теперь как хороший баскетболист, в точку шары кладу.

Итак, вброс состоялся. Теперь, по опыту знаю, можно минут двадцать – тридцать отдыхать, кофейку попить, осмотреться.

В это субботнее утро пруд кишел не только рыбой, но и рыбаками. Я насчитал на главном пруду более семидесяти человек. Много семей, даже были две мамаши с грудничками. Один чудак мангал разжигал. И это в шесть утра. Однако удивляться не стоит, всяк по своему отдыхает.

Но надо начинать. Пожалуй, с кукурузы и начнём.

Вперёд.

Как правило, в течение нескольких минут следует поклёвка. Это ежели всё сделано по правилам, и условия для ловли подходящие.

Но сегодня что-то пошло не так.

Пять, десять минут, пятнадцать. Молчание.

Каждые пару-тройку минут я слегка приподнимаю штекер. Поменял кукурузу. Молчание.

В ход пошли «звёздочки». Тишина.

Тесто. Тишина.

Опять кукуруза. Тот же эффект.

Прошло полтора часа. Тишина.

Так. Остановимся.

Надо подумать.

Вновь осмотрелся. Справа и слева, у тех, кто поставил удилища на дальний заброс, то там, то здесь звон колокольчиков, писк сигнализаторов, крики радости, шум: «Тащи! Молодец! Давай!!!»

А у меня тишина.

Присмотрелся. Да, не я один такой. У тех, кто с удочкой сидит, тоже унылый вид. Значит, рыба ушла от берега. И ей, видимо, жарко.

А я, к сожалению, фидер дома оставил.

Да… Видать, останусь без рыбы сегодня.

Но сдаваться не будем.

Снова подготовил четыре шара, аккуратно внёс их к поплавку. Жду пятнадцать минут и вновь продолжаю эксперименты.

По кругу: кукуруза, макароны, тесто.

По нулям.

На кукурузу наношу аэрозоль «ванилин». Заношу.

И вдруг…

Вот оно, чудо!

Поплавок, слегка качнувшись, медленно пошёл вправо и вниз. Подсечка. Есть! Амортизатор начал работать. Минут пять, и вывожу к мостку карпа. Килограмма полтора будет. Вот он в подсаке и в садке.

Уф! Наконец-то.

Дальше всё пошло как по маслу. Кукуруза, на неё ванилин, и есть карп. В садке их уже под десяток. Дотащить бы. По весу садок за полтора десятка килограммов точно потянет.

Народ, если видит у соседа результат, как правило, интересуется, почему у тебя клюёт, а у него нет. И когда видит диковинное удилище с резинкой на конце, интерес возрастает. Так было и сегодня.

Однако дежурный вопрос «На что клюёт, батя?» от соседа слева меня сегодня слегка озадачил.

Нет, я, конечно, ответил, что мол, на кукурузу клюёт карп. Однако на какую кукурузу, если я жёлтое зернышко обильно обработал ванильным спреем, и с прикормкой то же сделал. Что тут ответишь?

Масла в огонь подлил егерь.

– На прошлой неделе вот так же клубника работала. Мужики столько рыбы натаскали, ужас!

Вот те на! А мы-то думаем, что на прикормку рыбу ловим. Дома её и так и сяк мастырим, варим, приправами обсыпаем, ну и так далее. Однако карп нынче умный, на элементарную, хорошо сделанную химию клюёт. Благо она безопасная, химия эта (надеюсь, что это так).

Летом ваниль, клубника, анис, кукуруза в спреях, осенью чеснок, укроп, что там ещё. Нам-то ароматизаторы купить проще, не самим же чеснок давить. Вот так-то.

Подумал я об этом и, честно говоря, расстроился. Вроде и результат есть, вот она рыбка, в садке плещется. Да и эксперименты помогли найти правильный рецепт наживки. Но на душе как-то неприятно.

Это что же получается? На любой кусок дерева, пенопласта или ещё чего там плюнь вонючку и будет результат? Это до чего мы рыбу довели? Ежедневно сотни тысяч человек вносят в водоемы тонны прикормки – и кукурузу, и горох, и каши, и макароны, и крупы различные, а рыба-дура на ароматизаторы клюёт!

Да!!! Дожили!

Ну, я то, в силу возраста своего, ещё лет десяток по прудам побегаю. На мой век рыбы, пожалуй, хватит.

Но дети мои, внуки, что будут ловить? Монстров каких-либо, клонированных динозавров, на гвозди?

Ну да ладно. Не буду вас пугать. Шутка это. Хотя в каждой шутке есть доля истины. Верно?

В общем, отдых состоялся, день рыбацкий удался, улов есть. А день этот, как знает каждый рыбак, в счет жизни не заносится.

Значит, будем жить! Надеюсь долго и счастливо.

Правильно оснащённый фидер – уловистая штука

Эту группку я приметил ещё с утра. Как-то весело, гурьбой, абсолютно расслабленно они вкатились на пруд и разместились неподалёку. Вкатились отнюдь не на машине, пёхом. Но мне почудилось, что это какой-то поезд ворвался на станцию под скромным названием «Пруд». Да, именно поезд, эшелон, состав, другого слова не подберу.

Я с завистью смотрел на этих безмерно счастливых, весёлых рыбаков.

Почему с завистью?

Да очень просто. Они бодро таскают карпов, одного за другим, одного за другим, веселятся, покрикивают, подбадривают друг друга. В общем, делают то, что всегда делают радостные и довольные результатом люди. А я, тоскливо поёживаясь, тупо смотрю на свой молчащий поплавок.

Ну, невезуха – и всё тут. Наверное, так бывает.

Вдруг, словно по приказу, рыбацкая команда притихла и начала быстро сматывать удочки. Через пять минут из четверых рыбаков на берегу остался один. Тот, что, судя по всему, был старшим в этой компании, и не только по возрасту, но и по тому почтению и уважительному отношению, которое к нему проявляли коллеги по рыбалке.

Оставшийся рыбак явно заскучал, но от этого частота поклёвок на его спиннинг не сократилась. Мой сосед, даже оставшись один, продолжал успешно ловить рыбу. Вот и ещё одного потащил. Приличный по весу, вероятно, кило на три будет.

Как же так? Что это за показательные упражнения здесь, со мной рядом? По моим скромным подсчётам, уже пошёл второй десяток выловленным карпам.

Дальше я терпеть уже не мог. Пойду поспрашиваю, что за секреты у соседа? У меня пусто, а у него густо.

– День добрый, Бог в помощь.

– Спасибо, и вам того же.

– Что так быстро коллеги ваши ушли, как же добычу понесёте, небось, уже килограммов двадцать в садке?

Рыбак усмехнулся.

– Есть маленько. Ничего, своя добыча карман не тянет, донесу. А друзья мои на службу помчались. Вызвали. Усиление объявлено. В МВД трудятся. Я тоже служил, да вот с прошлого года на пенсии. Скучновато без них. Наверное, надо и мне собираться. План по рыбе перевыполнен. Жена опять отругает, что так много наловил. Может, заберешь пару карпов?

– Да нет, спасибо, как-то неудобно дома чужим уловом бахвалиться. Спасибо.

Поболтав пару минут на отвлечённые темы, я всё же рискнул пожаловаться на неудачный лов. Николай Петрович – так звали рыбака – тему поддержал с видимым удовольствием. По всему чувствовался в нём опытный рыболов-карпятник:

– А ты глянул прогноз? Нет? А зря. Во-первых, резко похолодало. Вчера вон какая жара была, сегодня чуть за пятнадцать. Опять же давление упало. Вот тебе и ответ. На глубину карп ушёл. Греется. А корм и там есть. Теперь его к берегу можно притащить, только обильно прикормив место ловли. А ты, я вижу, места не прикармливал. Ставь спиннинг. Будет результат.

– Да не брал я его сегодня, думал, удочками обойдусь. А вы что же с одним крючком у кормушки ловите, а не уловистей ли их штуки три навязать, а?

Николай Петрович рассмеялся и начал свою небольшую лекцию: «Это фидер, и оснащён он как раз по науке. Слышал о таких удилищах? Правильно оснащённый фидер – уловистая штука. Видал я, как бомбят пруды забитыми кашей кормушками, да по три, а то и более крючков навяжут и ждут улова. От одного вида такой гранаты карп сбежит. Это только мешает лову. А если к твоей кормушке рыба придёт, она обязательно найдёт твою оснастку и твой единственный крючок с наживкой. Если, конечно, ты всё по уму сделал. Почитай, в Интернете много по фидерам написано. Больно долго всё рассказывать, но кое о чём расскажу. У нас здесь большой рыбы нет, так что тебе достаточно купить фидер лёгкий, длиной два-три метра, с тестом до тридцати-сорока грамм. Этого вполне достаточно. На такое удилище лучше, конечно, ставить более чувствительную вершинку. Смотри, они в комплекте с фидером идут, как правило. Леску надо брать специальную, фидерную. Я вот плетёнку использую, в мутных прудах самое то. Крючки вяжи карповые, четырнадцатый или шестнадцатый номер, вполне нормально.

А вот мой монтаж. У меня их накручено на все случаи жизни, смотри пенал. Вот эту возьмём, к примеру. Видал? Оснастка скользящая, с жёстким противозакручивателем и пристёгнутой к нему кормушкой. Она очень хорошо держит дно, и при правильных забросах практически не бывает перехлёстов. И в монтаже она проста, и весьма чувствительна при поклёвках даже мелкой и осторожной рыбы.

Но имей в виду, важно грамотно подобрать и собрать все детали. Во-первых, не стоит использовать здоровенные карповые противозакручиватели или, наоборот, очень короткие. Используй тонкие противозакручиватели диаметром три-четыре миллиметра и длиной двенадцать – пятнадцать сантиметров, лучше изогнутой формы. Есть ещё и глухие оснастки. Но скользящая более чувствительна.

Катушку надо брать с байтранером. Что это? Ну, как сказать… Это такое устройство, позволяющее мгновенно отключать основной фрикционный тормоз с помощью специального рычага. Эта система имеет свой регулируемый фрикцион, позволяющий настроить сопротивление вращению шпули при отключённом главном фрикционе. То есть катушка с байтранером, по сути, имеет два отдельно регулируемых тормоза. Таким образом, рыболов получает возможность мгновенно переключаться между двумя уровнями сопротивления вращения шпули. Многие рыболовы считают катушки с байтранером неотъемлемым атрибутом при ловле крупной и сильной рыбы. Поверь, это так. Я не одного рыбака встречал, потерявшего спиннинги из-за того, что хорошая рыба клюнула. А байтранер поможет тебе сохранить удилище. Вот, пожалуй, и всё.

Да, о прикормке. Что здесь главное? Какую бы ты прикормку ни делал, не превращай её в оконную замазку. Но и в пыль её не преврати. Это другая крайность. Рыбу такая прикормка вряд ли заинтересует. Прикормочная смесь должна быть не только ароматной и вкусной для карпа, но и достаточно тяжёлой и крупнозернистой, при этом относительно воздушной и рыхлой. А при подборе «букета» и консистенции прикормочной смеси стоит учитывать глубину ловли, прозрачность воды, время года, цвет дна, и, конечно, активность рыбы. Да это уж с опытом придёт.

Насадка на ловлю карпа – это целая наука. Рассказать всё здесь невозможно. Тоже с опытом придёт. Одно скажу – я их, в зависимости от времени года, делаю по-разному и не меньше пятнадцати-двадцати видов. Вот сегодня здесь пошла кукуруза с болтушкой. Кукуруза известна всем – «Бондюэль», а вот болтушка специально для этого пруда. Основа: сок кукурузы, анис, какао, ну, и манка. Поскольку бросать кормушку надо метров на пятьдесят, болтушку делаю более упругой. Кстати, в шприц медицинский её упаковываю. Так наматывать на насадку удобнее. Два круга – и готова «слойка». Вот и весь секрет. А в запасе ещё макароны, тесто, червь, гранулы, опарыш, ну и ещё кое-что по мелочи. Да, и ароматизаторы, видов восемь, плюс спрей. Когда у тебя всё готово, смело бросай, желательно в выбранную точку, как можно точнее. Это тоже с опытом придёт. Так что результат гарантирую».

Вот такой разговор у меня состоялся с этим доброжелательным, толковым человеком. Кстати, мы с ним и его ребятами частенько пересекаемся на рыбалке. У них всегда есть результат, это и меня радует.

А как же, и я теперь, благодаря науке, тоже с рыбкой. Уже и трофеи попадались.

Видать, хороший был карп…

Не получилось в июле сходить на рыбалку. Жаль, лето проходит, а любимому занятию некогда и минутку посвятить. Но уж в августе! Оторвусь!

И вот он, счастливый момент. Семнадцатое августа. Подмосковье. Пруды «Суперкарп», что рядом с Калиновкой. Я уже говорил, место чудесное, да и дом рядом.

Погода предвещала хороший улов. Поутру практически штиль, к обеду обещано два и две десятых балла. Солнечно. Температура с семнадцати градусов до двадцати четырёх днём. Давление для рыбалки нормальное. А самое главное – ещё один день прекрасного отдыха.

К шести на пруду уже почти полный комплект, где-то две трети мест заняты. Опять компании, семьи.

А вот и знакомые рыбаки.

– Николай Николаевич, привет. Как улов?

– Да только развернулись. Пока тишина.

Ну что же. Выберем местечко из того, что осталось. Ага, вот и мосточек. Ну что же, место вполне ничего. Со штекером хоть к луже иди. Всё одно результат будет.

Подготовка к рыбалке заняла чуть более сорока минут. Я спешить не люблю. Надо всё обстоятельно сделать, аккуратно.

Итак, вот он, волнительный момент. Вношу снасть в прикормленную точку.

Уже минут двадцать, восемь шаров на дне ждут, расползаются, играют, пыхтят или что там ещё. Да муть дают и, конечно, незабываемый летний аромат. Сам бы съел. Ждём.

Поглядываю по сторонам. Народ везде в ожидании. Но восторгов пока не слышно.

Поплавок с красной вершинкой, лёгкий, однограммовый, отгружен так, что только сама красная двухсантиметровая палочка вертикально видна на поверхности. Чувствительность прекрасная, всё в самый раз по погоде.

Насадка – кукуруза, как всегда. Но в запасе есть ещё кое-что. Посмотрим. Что мудрить, если кукуруза здесь, на этом пруду, всегда в почёте.

Как по команде, карп начал играть. То в одном, то в другом месте, рыба делает кульбит, и в воду. Становится веселее. А если бы ещё и клёв начался, совсем было бы прекрасно.

Пока тишина. Обычно через полчаса после вноса прикормки начинается поклёвка. Это, так сказать, по науке. Да, если, конечно, прикормка – не гвозди с глиной, а нормальное карповое блюдо, или доморощенное, или покупное. Я обычно на рынке беру, проверенное и уловистое, вот и сегодня – АК47[20] как база, кукуруза баночная и ароматная сыпучая смесь, подарок друзей с рынка. Смесь что надо.

Аромат! Прелесть!

Тишина.

Однако движение поплавка я уже ощущаю. Вот красная головка слегка дрогнула. Пошла чуть левее. Стоп. Чуть правее. Подсекать пока рано. Ждём. Опять пошло движение. Поплавочек чуть-чуть приподнялся. Пора.

Есть! По лёгкому удару чувствую – есть карп. Есть.

Откатываю по ролику удилище, снимаю кит. Пошла работа по вываживанию. Есть карп, вот он уже в садке. Чуть более килограмма.

Вновь кукурузу на крючок. Ожидание и опять поклёвка. Не прошло и трёх минут после первой удачи.

А! Значит, понравилась моя прикормка. Это хорошо. Будет сегодня улов.

Этот первый закорм дал мне в итоге пять карпов, от килограмма и чуть более. Стандарт «платника», одним словом.

Надо передохнуть. Кофеёк с бутербродом не помешает.

Серия вторая.

Опять прикормка, уже пять шаров летит к поплавку. Всё прекрасно, ожидаем.

Появился лёгкий ветерок. Поскольку я расположился на южном берегу озера, северный ветер, не очень сильный, даже освежающе приятный, дул прямо в лицо. На поверхности появилась мелкая рябь. Однако это не помеха рыбалке.

Заношу оснастку. Жду.

Опять поклёвка, уже более решительная. Зевнул, не ожидал, перед глазами всё легкое перемещение поплавка и осторожное подёргивание. А тут конкретный удар. Зевнул, явно. Ничего, он там, где-то рядом с крючком.

Вновь лёгкое движение поплавка вверх и вниз, и…

Нет поплавка: настолько резкой была поклёвка, что и её я зевнул. Хотя почему зевнул? Я уже ожидал её, однако она была столь стремительной, что поплавок мгновенно ушёл в воду.

Подсечка. Удар, как зацеп. Я ещё и подумал – где ж там коряга, всё с годами рыбаки унесли. Дно чистое, откуда зацеп?

Да нет, есть карп! Но силён, бродяга. Карп решительно пошёл от берега. Амортизатор растянулся на критическую длину. В голове предательски стучит одна мысль: лишь бы не сломать удочку.

Нет. Карп будто упёрся во что-то, это он почуял силу снасти. Пошёл левее и к берегу. Рывки. Стоп. Теперь правее. Стоп.

Я не снимаю кит: не пойму, что за рыба. Крупный карп – это понятно, но знать хотя бы примерный вес всё же необходимо.

Пять, десять минут – то же самое. Влево, вправо, влево, вперёд. Я, естественно, совершаю те же манёвры, руки уже занемели. Пятнадцать минут. Снимаю кит, оставляю два колена основного удилища. Хорошо, сосед поучаствовал в этой операции. Спасибо, дружище.

Удилище стало короче, бороться, конечно, стало труднее. Но деться некуда, надо и финишировать. Я уже почувствовал, что карп сдаётся. Но взять его будет непросто.

Манёвры рыбы изменились. Она стала подходить к берегу. Я тут же сообразил и забрался на платформу, благо она достаточно высокая.

Со стороны посмотреть – «картина маслом»: Ипполит Матвеевич позирует Бендеру, рисующему рекламный плакат. Но натурщик в моём исполнении медленно перемещал руки с удилищем: влево, вправо, влево, вперёд. Наверное, издалека это выглядело весьма забавно. Однако мне было не до смеха. Уже минут двадцать пять я с удилищем вальсирую на платформе.

И вот развязка. Произошла она по моей вине и довольно скучно.

Карп пошёл в мою сторону. Я, стоя на краю платформы, подался вперёд как можно дальше. Я уже вижу его. От поверхности пруда он на глубине примерно десяти – пятнадцати сантиметров, медленно движется прямо к мостку. Да, особь кило на пять, не меньше. Мощная спина, видны оранжевые плавники.

Эдак по-будничному, как бы поиграв со мной, карп подошёл к мостку, ушёл под него и, обогнув левую опору мостка, с крючком в губе ушёл вглубь пруда.

А я вроде тут как бы и ни при чём.

И не скажешь, что рыбина сошла. Поиграла со мной, поиграла, да и хватит. Пора вглубь, к сотоварищам.

Прощай, трофей!

Но я тебя всё же достану!

Да, сам виноват!

Дело в том, что мой кит был оснащён довольно давно, вот амортизатор и растянулся. Резина крепкая, однако её амортизационные качества уже не те. Видимо, как и советовали специалисты, её периодически надо менять. Да и дома я посмотрел, нижний конец резины прямо втянул стопор вглубь последнего колена кита, даже вытяжную леску не видать. Дела!

Так что ушёл карп по моей вине, это абсолютно так. Проверять снасти надо.

Расстраиваться, в общем-то, было некогда – место прикормлено, надо продолжать лов.

Я сделал небольшой перерыв и продолжил рыбалку.

Общий результат неплохой. Одиннадцать карпов, общий вес пятнадцать кило. Да больше и не надо. И в обед я уже был дома.

Отдых состоялся. Улов приличный, настроение прекрасное. Но кошки на сердце всё же скребли.

Обидно! Видать, хороший был карп.

На карпа с махом

– Да его знает вся Европа, мах всем известен! Вот посмотришь, и до нас он дойдёт скоро, не сомневайся.

Я вздрогнул, услыхав этот разговор. Вздрогнул и остановился, невольно прислушиваясь к беседе двух мужичков.

– Здесь только в одной палатке я приличный мах видел, в остальных – сплошь обычные телескопы. Но ту удочку я не потяну, дороговато.

Так вот оно что, это они об удочках судачат. Бог ты мой, а я-то думал – откуда они моё курсантское прозвище знают? Вроде молодые, ещё и не родились, когда я учился в военном училище и был наречён друганами Махом.

Это надо же, не только человека могут звать Мах, есть некая таинственная удочка с таким интересным названием.

Разговор этот я подслушал в начале двухтысячных в Москве, на Птичьем рынке, в собачьих рядах, что были рядом с рыбацкими. Я подбирал щенка для дома и случайно забрёл к рыбакам.

Уже в две тысячи шестом году, когда я понял, что рыбная ловля – это весьма интересное занятие, появившись на том же рынке и познакомившись со всем многообразием удилищ (а их действительно здесь всегда с избытком), я попросил знакомого продавца-консультанта рассказать о маховой удочке.

В тот период я, как и большинство отечественных рыбаков, на пруд шёл с теми снастями, что достались от отца, да прикупленными по дешёвке на рынке, а это были, как правило, китайские недорогие удилища. Соответственно, и улов был никакой, даже на прудах, куда рыбу завозили.

Консультант – его звали Володя – хоть и молод был по возрасту, но очень внимательный паренёк.

– Если хотите хорошее удилище, возьмите вот это – Strong пять с половиной метров, лёгкое, быстрый строй, гибкий пикер…

– Стой! Ты на нормальном языке можешь всё рассказать?

– Конечно!

Володя на пальцах рассказал главные преимущества этого махового удилища.

Я понял, что это весьма простое в применении удилище, собирается за секунды, достаточно жёсткое и при этом имеет очень гибкую и прочную вершинку, лёгкое, удобно лежит в руке.

Двух минут мне хватило, чтобы влюбиться в эту снасть.

– Володя, спасибо, дорогой, молодец! А теперь помоги подготовить это удилище к рыбалке.

Через минуту на столе лежала коробочка с коннекторами, моментальный клей. Ещё пара минут, и коннектор прочно посажен на вершинку. А Володя уже тащит поплавки. Отложив в сторонку штук пяток не самых мне понравившихся, он пояснил, в чём их преимущество.

– Вес – от 0,7 до полутора граммов, антенна не очень тонкая, но яркая. На мой взгляд, красная и жёлтая наиболее заметны на пруду даже в условиях ветра. Лёгкие – это значит чувствительные, прежде всего. По этим поплавкам вы всю работу карпа на дне увидите, это точно. Только надо отгрузить правильно, но это уже дома, в ведре с водой. Хорошо?

– Всё понял. Берём. Нет, не берём, оснащаем.

– Леску я предлагаю 0,14, для поводка 0,12. Крючки вот эти – четырнадцатый номер вполне пойдёт.

– Вперёд, верю!

Одним словом, Володя оснастил мне мой первый мах. Но только этим всё не завершилось. Оказалось, в комплект нужны симпатичная коробочка с грузиками, съёмник грузов, пенал для монтажей, ведро для замешивания прикормки, смеси для прикормки. Нужен подсачек, да не меньше двух-трёх метров, полегче и попрочнее, сетку, желательно, из пластика, чтобы крючки не цеплялись. Подставки для удочки нужно иметь на всякий случай. Хоть и лёгкая удочка, однако в руках держать её трудновато.

Были ещё какие-то мелочи, очень нужные для рыбалки. Но для меня уже вопросов не было.

– Володя, всё беру!

Через час я, очень довольный, с облегчённым кошельком (заработаем, ерунда), вышел из магазина.

В сентябре я пошёл на первые испытания своего маха.

Поскольку к рыбалке я сразу решил отнестись как к серьёзному занятию, результаты ловли я всякий раз записывал. Вот полюбуйтесь:

«Двенадцатое сентября две тысячи шестого года. Восемь карпов».

А вот полный отчёт от семнадцатого сентября две тысячи шестого года:

«Погода:

Солнечно. Ветер небольшой, западный, температура примерно шестнадцать – девятнадцать градусов. Сидел в зимней куртке.

Время лова:

8.30–16.30.

Снасти:

Маховая удочка – 5,5 м, поплавок 1,2 грамма.

Прикормка:

1. Основа – два килограмма панировочных сухарей.

2. Отруби – пятьсот граммов.

3. Геркулес – треть пачки.

4. Вода.

5. Кукуруза «Бондюэль».

6. Сухое молоко.

7. Остатки с предыдущей рыбалки.

8..Конопля в зёрнах.

9. Корм для птиц.

Всё это на мясорубке переработано и перемешано. Кукуруза и вода добавлены уже на пруду.

Всего примерно четыре килограмма.

Наживка:

1. Кукуруза «Бондюэль».

2. Червь.

3. Опарыш.

4. Макароны – рожки и «звёздочки» (добавки: укроп и чесночная панировка).

Результаты:

Общий улов четырнадцать с половиной килограммов. Всего поймано двадцать карпов.

Эмоции и наблюдения:

Закармливал место лова четыре раза, по пять «шаров». Клёв был весь день, активно начинался через пятнадцать-двадцать минут после закорма. Весь улов был на червя и кукурузу».

«Двадцать четвёртое сентября две тысячи шестого года. Двадцать пять карпов. Едва дотащил до машины».

Вот такая вот история.

Конечно, за прошедшие годы многое пришлось усовершенствовать. К примеру, прикормку я покупаю, это дешевле и уловистее, мастера на рынках или в магазинах всегда проконсультируют. Доверять всё же надо профессионалам.

Я понял, нет, скорее, почувствовал, именно почувствовал, как нужно подсекать рыбу. Рыба, если всё в норме с прикормкой и наживкой, у берега проявляет порой чудеса осторожности. Но видно-то всё. Подсечь сумей. Это также приходит с опытом.

А вы думаете, я свою снасть поменял?

Пробовал, купил восьмиметровый мах «Сабанеев». Хорошая удочка, но не то, абсолютно не то.

На дворе две тысячи тринадцатый год. Прошло девять лет, а первый купленный мах со мной всегда. Хотя ловлю не него теперь редко, штекер всё же уловистее будет.

Двадцать седьмого июля довелось вновь вспомнить о махе. Планировал на пруду на фидер половить, но рыбка, как оказалось, у берега ждала. И пришлось маху вновь поработать.

Результат для этого ветреного непогожего дня был неплохой. За четыре часа лова: девять карпов общим весом двенадцать кило. Это если учесть, в том числе, время на эксперименты с фидером и чаепитие.

Ко всем предыдущим эмоциям и ощущениям ловли на маховое удилище сейчас я бы ещё одно добавил.

Драйв, мощный выброс адреналина. Всё это ты испытываешь, вновь и вновь подсекая карпа, чувствуешь долгожданный удар по удилищу и тяжесть сразу после подсечки. Есть! Приятная борьба, минутка-другая, и ты понимаешь, это не трофей, но всё же приятно. В садок его.

Следующий обязательно будет трофейным!

А глаза уже косят по берегу.

Видят ли соседи?

Ну конечно, видят! Ну и отлично, пусть завидуют.

Приятного всем отдыха и рыбалки.

Примечания

1

Старлей – старший лейтенант.

(обратно)

2

КИМ – Коммунистический Интернационал молодёжи.

(обратно)

3

РГК – Резерв Главного Командования.

(обратно)

4

Стенты – расширители, вводимые внутрь кровеносного сосуда.

(обратно)

5

Вучыцца трэба – учиться надо (бел.).

(обратно)

6

Зробим – сделаем (бел.).

(обратно)

7

ГАЗик – вездеходный легковой автомобиль Горьковского автомобильного завода.

(обратно)

8

Кажу – говорю (бел.).

(обратно)

9

БСП – боевая стартовая позиция.

(обратно)

10

Кузбасслак – раствор каменноугольного пека в органических растворителях; применяется для окраски металлических, железобетонных, кирпичных и других поверхностей

(обратно)

11

Начмед – начальник медицинской службы в воинской части.

(обратно)

12

ПНШ – помощник начальника штаба.

(обратно)

13

КПП – контрольно-пропускной пункт.

(обратно)

14

УАЗик – легковой автомобиль Ульяновского автомобильного завода.

(обратно)

15

КУНГ – кузов унифицированный грузовой.

(обратно)

16

ЛАЗ – автобус Львовского автозавода.

(обратно)

17

ПАЗ – автобус Павловского автозавода.

(обратно)

18

ИТС – инженерно-техническая служба.

(обратно)

19

ГВМУ – Главное военно-медицинское управление.

(обратно)

20

АК47 – готовая прикормочная смесь импортного производства.

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Житейские истории

  Дядя миша

  Последний день земной Рассказ об отце

  Две истории

  Да пошли вы все…

  Вучыцца трэба[5]

  День рождения

  Жестокая шутка

  И поговорить не с кем…

  Жизнь продолжается

  Майдан. судьбы простых людей…

Дела служивые

  Номенклатура цк

  Сапоги

  Будни комбата мальцева

  Шуметь надо умеючи

  Так кто у нас здесь художник?

  Командировка

  Жёлтые пятки

  Кофе по-польски

  Обида

  Проверка

  Самоволка

  Случай в дороге

Девяностые. бизнес по-русски

  Бизнес по-русски

  Сделка

  Кооператив «дружба»

Рыбак – рыбака…

  Волшебное слово

Рыбацкие сны

На что клюёт, батя?

Правильно оснащённый фидер – уловистая штука

Видать, хороший был карп…

На карпа с махом Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg