«Дневник горожанки. Петербург в отражениях»

«Каждый пишет, что он слышит». Я работала в газетах и журналах и слушала этот мир. Возможно, глядя из сегодня на то вчера, когда были написаны эти строчки, многое покажется вам наивным. А может быть станет хоть немного яснее, где все мы оказались сейчас, и почему историческое колесо медленно и со скрипом покатилось по какому-то новому бездорожью. Тогда я не писала о политике — я писала о людях и любимом городе. Но что-то в этих заметках отразилось, и может быть день сегодняшний станет чуть более понятен. Не знаю.

Фото Владимира Григорьева

…Израиль плавится в хамсине. Это — когда ветер из пустыни, когда кажется, что дышать нечем, а влага стекает с тела струйками. Ватики (умудренные опытом старожилы) внимания на такие мелочи не обращают. А я вспоминаю Питер в жару Ощущения схожие, но есть одно «но». В Петербурге можно понадеяться на скорый дождь. Здесь надежды никакой нет, и на мой вопрос, когда, наконец, что-то польется с небес, мне отвечают задумчиво: «В ноябре…»

В этот раз Иерусалим праздновал свой День (день, когда в 1967 году в ходе Шестидневной войны город стал единым) вслед за Петербургом, который отмечал свой праздник накануне. Иерусалим пел песню «Ерушалаим шель захав»…(«Золотой Иерусалим»). Молился. Веселился. Гулял по бульвару Бен-Иегуда. Но не обошлось без камней, которые полетели в окна пассажирского автобуса. Хотя еще не интифада. Но все же.

Случай свел меня с 90-летним бригадным генералом армии обороны Израиля. Он был великолепен и просил называть его Толькой — такое имя дали ему литовские партизаны в 42-м… В леса к партизанам он тогда сбежал из гетто, где погибла вся семья. Он рассказывал, как в один июньский жаркий день вместе с парашютистами вошел в Иерусалим. И что почувствовал, очутившись впервые у Стены плача. И как главный раввин армии читал молитву…

Мы пили кофе, а напоследок спели дуэтом «Вьется в тесной печурке огонь». Он пел лучше. Знал все слова.

В общем, это какой-то очень неформальный праздник в Израиле, очень личный.