«Нэцке из Сан-Франциско»

Нэцке из Сан-Франциско (fb2) - Нэцке из Сан-Франциско 147K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Владимир Петрович Торчилин

Владимир Торчилин Нэцке из Сан-Франциско

Рассказы

Опубликовано в журнале: «Дружба Народов» 2007, № 12

Мачу-Пикчу

I

— Ничего не понимаю! — упрямо повторила Она. — Ведь такого же быть не может! Как это так — редактировать кадр, когда он уже сделан? Ведь изображение-то уже на пленке или что там внутри этой штуки...

— Вот-вот! — с трудом вклинился в ее монолог уже несколько обалдевший от необычного по текущим временам невежества продавец отдела фототоваров. — В этом-то все и дело! Я не хочу тратить ваше время, объясняя детали процесса, тем более что суть вы уже уловили (польстил, ох польстил ей продавец!): у цифровых камер внутри как раз и не пленка, а то изображение, которое вы зафиксировали, просто состоит оно из отдельных элементов информации еще до того, как вы его станете превращать во что-то видимое. А раз есть отдельные кусочки целого, то есть информации, значит, их можно и убрать с помощью компьютера или даже добавить, перенеся с помощью того же компьютера из другого файла, то есть из другого изображения, тоже пока что записанного только в машинной памяти. Я понимаю, что это несколько запутанно, особенно, для тех, кто снимать привык более традиционным образом и с компьютерным редактированием изображений еще недостаточно ознакомился. Но вот такие уж возможности предоставляют современные технологии. Многим даже нравится.

Она обернулась к мужу, молчаливо стоявшему за ее плечом и тоже пытавшемуся вникнуть в тонкости услышанного объяснения.

— Ну, что? Будем связываться со всей этой мистикой?

— Интересно, конечно... — задумчиво протянул Он. — Хотя и придется все наши привычки менять. А с другой стороны, кто его знает, как все получится, — сначала камера незнакомая, потом еще неизвестно, как в компьютере все эти картинки редактировать...

— Да просто это, действительно просто! — вмешался в семейный совет продавец, который уже не мог дождаться их окончательного решения, чтобы заняться наконец следующими покупателями. — Многие тоже сначала сомневаются, но потом только радуются, что решились! Во всяком случае, ни один еще обратно не принес, потому что не понравилось. Если с какими проблемами и приходят — поломки тут тоже бывают, хотя даже реже, чем у традиционных камер, — так только чтобы на исправную поменять, да еще и благодарят, что их на новую технологию уговорили. И у вас все получится.

— Наверное... — согласился Он и продолжил, обращаясь уже только к жене: — Действительно, почему бы и не попробовать, а чтобы не рисковать, почему бы нам в эту поездку и новую, и старые камеры не взять? Ну, будем пока по два кадра делать того, что особенно понравится, так что, даже если что с цифровыми не получится, все равно что-то на память останется. А что возни чуть побольше, так ради памяти о такой поездке и не жалко. Как думаешь?

— Теперь так же, как и ты. Действительно, пора новую технику осваивать, а то так в каменном веке и помрем. А старый метод для страховки на первых порах оставить. Чтобы уж эта поездка у нас полностью заснята была. Берем!

Собственно, именно эта поездка и была основной причиной того, что вот уже добрый час толклись они у прилавка с цифровыми камерами и мучили продавца. Нет, совсем не то чтобы путешествия были для них в новинку и какой-нибудь уикенд в Лас-Вегасе или даже трехдневный тур на плотах по Гранд Каньону мог заставить их сердца биться чаще. Ничего подобного! Путешественниками или, точнее, туристами они были профессиональными и где только не перебывали за двадцать с гаком лет совместной жизни — от Непала до Галапагосов. Но было одно место, куда им хотелось попасть больше всего, однако по разным причинам все никак не складывалось, а тут вот получилось, и вот-вот пора уже было отъезжать, хотя и на этот раз поначалу не все выходило так гладко, как им хотелось бы. Да, а место это — Мачу-Пикчу, тот самый заповедный город инков в горах Перу, который и открыли-то меньше ста лет назад, а уж в бесчисленных связанных с ним легендах и до сих пор не разобрались. Сейчас, конечно, не время вникать, почему у них раньше с Мачу-Пикчу не складывалось, хотя и был этот таинственный город на самом верху составленного ими для себя списка интересных мест, назначенных к посещению, главное, что на тот год все поначалу сладилось. Агент из бюро путешествий, услугами которого они почти всегда пользовались, смог наконец подобрать им поездку, подходящую по всем параметрам, — и по срокам, и по цене, и по продолжительности, ну, в общем, мечта! Они поездку эту и заказали, и даже задаток оставили, а когда пришли выкупать билеты — за пару месяцев, как и полагалось, — то совсем другой агент (тот, что им поездку организовал, как выяснилось, уже несколько недель как уволился) сказал им, что с поездкой их ничего не получается, поскольку вскоре после того, как они оставили свой заказ, в агентстве рухнула компьютерная сеть, а пока ее восстанавливали, файлы некоторых заказчиков — и их в том числе — просто исчезли, и восстановить их не удалось, так что даже предупредить их не смогли, так что извините, но тур сформирован без них, о чем агентство глубоко сожалеет, но сделать уже ничего не может и поэтому немедленно возвратит задаток и готово даже рассмотреть вопрос о разумной компенсации.

Но тут уж они на дыбы встали. Тем более что это агентство за столько лет на них немало наварило. Пора и в ответ что-нибудь сделать. Они потребовали к барьеру начальство. Подошла любезная дама средних лет, представившаяся как вице-президент и повторившая им все те же резоны. Более того, она предложила им на выбор целый ряд шикарных вояжей во все точки земного шара, заранее обещая в качестве компенсации как минимум тридцатипроцентную скидку. Тем не менее они в положение агентства входить категорически не желали и от всех контрпредложений отказывались.

— Ну, и что же, по-вашему, мы должны теперь делать? У нас ведь уже планы построены, мы отпуска получили, а вы нам просто говорите, что потеряли нас в компьютере, и считаете, что больше и говорить не о чем? Да я вас заверяю, что мы судом с вас столько за разбитые планы и нанесенный моральный ущерб получим, что вам дешевле было бы нас на Луну отправить!

— Я вас очень хорошо понимаю, — профессионально успокаивающим голосом говорила представительница компании, — и мы полностью признаем свою вину и, как вы только что слышали, готовы загладить ее любым возможным способом, предлагая вам с огромными скидками самые разнообразные варианты, все значительно более дорогие, чем ваша запланированная поездка, но вы от всего отказываетесь! Предложите сами какой-нибудь вариант — и мы сделаем все, что сможем, чтобы его вам предоставить. Ну, куда бы вы хотели?

— В Мачу-Пикчу! — ответили они хором.

— Вот видите, — огорчилась сотрудница, — мы опять пошли по кругу. Что же нам делать, если на выбранную вами поездку мест не осталось, а вы ни на какие другие варианты не соглашаетесь? Ну, давайте действительно подумаем о неустойке... Хотя... Хотя...

— Что? — заинтересовались они. — Возможны варианты?

— Вы знаете, мне это только сейчас в голову пришло, поскольку такие туры у нас отдельно идут, но вы, пожалуйста, выслушайте и не торопитесь отказываться. Дело в том, что наряду с обычными турами типа того, с которым у вас так неудачно получилось...

— Не у нас неудачно получилось, — тут же поправил Он, — а ваша компания нас бессовестно подвела!

— Хорошо, с которым у вас из-за нас так неудачно получилось, так вот, помимо таких туров у нас есть еще специальная программа поездок для пенсионеров...

— Нууу, — недовольно протянула Она, — нам что, за инвалидными колясками таскаться? С ними же ничего толком не посмотришь...

— Нет-нет, — мы предъявляем определенные требования к состоянию здоровья тех пенсионеров, которые предполагают совершать такие сложные поездки, особенно в зоны с тяжелым климатом, так что ни о каких инвалидных колясках и речи идти не может. Так что дослушайте. В этой программе участвуют дома престарелых — ну, это только так называется, а на самом деле путешествуют, да еще в тропики, люди еще не очень старые и достаточно бодрые — в общем, мы говорим о домах, где живут действительно состоятельные люди. С несколькими такими домами у нас договоры — они набирают группу и говорят нам, куда хотели бы все вместе поехать. Многие предпочитают путешествовать со своими друзьями и соседями по дому — так сказать, в привычном окружении. Если в наших списках такой маршрут есть, а с их стороны людей набирается достаточно, то мы весь тур и продаем в одни руки. И хотя они все люди очень небедные, все положенные пенсионные скидки мы все равно делаем. Поэтому и ведем для этих пенсионных туров отдельную бухгалтерию. Вот я сейчас и сообразила, что один тур, как раз в Мачу-Пикчу, отправляется примерно в то же время, когда и вы собирались. Может быть, плюс-минус всего один-два дня. Все гостиницы, экскурсии и сопровождение у них по высшему классу. Так вот, как раз в этой группе у нас маленький недобор. Три человека не смогли, остальные все равно поедут, но я вполне могла бы вас к ним присоединить, хотя обычно мы этого не делаем. Но у вас случай особый. И, как я уже говорила, у них у всех довольно значительные скидки, так что в итоге ваши затраты на поездку могут оказаться значительно ниже, чем вы предполагаете и были готовы платить. В качестве извинения за нашу небрежность и доставленные вам волнения я возьму с вас за поездку ровно столько, сколько и со всех остальных участников-пенсионеров. Если у вас нет настоятельной потребности во время поездок общаться с более близкими вам по возрасту попутчиками, то лучшего не придумать. Ну, как?

Они задумались.

— Если не возражаете, — церемонно сказала Она, — мы бы хотели на несколько минут выйти на улицу, обсудить и посоветоваться.

— Конечно-конечно, — замахала руками сотрудница, явно довольная, что в переговорах наметился прогресс. — Ради бога! Советуйтесь и возвращайтесь.

— Ну, и что ты думаешь? — спросил Он, как только они вышли на улицу.

— Сразу даже и не соображу... Вообще-то со стариками в одну компанию не очень... Смотри потом на их морщинистые рожи и слушай целый день, как удачно они утром в туалет сподобились сходить. И ведь не денешься никуда — мы к ним на весь срок прикованы будем!

— Так-то оно так, — протянул Он, — но с другой стороны плюсов тоже немало. Смотри: во-первых, мы все-таки попадаем туда, куда хотели, и как раз в то время, которое планировали. Во-вторых, экономим очень даже прилично. Не то чтобы это нашу жизнь решало, но лишние деньги всегда найдем как потратить. Дальше, ведь у этих старческих туров наверняка какие-то дополнительные преимущества есть — ну, там, в очередях по возрасту не томиться, автобус с исправным кондиционером — сама понимаешь, что в Перу это вряд ли так уж обычно, — еще что-нибудь в этом же роде. Гида опять же подберут получше, а то стариков хлебом не корми — дай повод пожаловаться, да к себе внимание привлечь. И потом — а кто нас, собственно, заставляет с ними все время в толпе держаться? Будем чуть в сторонке вдвоем ходить и все. Да и помимо их дряхлых физиономий будет на что посмотреть. На самом деле не так уж плохо все и выглядит — ты сама прикинь...

Она прикинула:

— Действительно, если все будет как ты говоришь, может и неплохо получиться. И даже если не все так будет, похоже, что плюсов все-таки больше, чем минусов... Ну что, пойдем соглашаться?

И они пошли. И согласились. И оформили их мгновенно и даже несколько подобострастно: чувствовалось, что угроза судом стребовать с них куда большую компенсацию, чем стоимость самой поездки (а моральный ущерб, господа, моральный ущерб!), свое действие возымела, их хотели любым способом от этой мысли отвратить. И запрошенная с них в конечном итоге сумма составила даже несколько меньше, чем они полагали в самых смелых своих ожиданиях, — хорошо старикам живется! Вот тут-то и возникла идея использовать некоторую часть неожиданно возникшей экономии на обновление их съемочного парка: и то, его «Олимпусу» было уже лет восемь, а ее «Кодаку» и того больше — добрый десяток. Конечно, работали эти машинки как часы и фотопродукцию, да еще в их умелых руках, выдавали, можно сказать, отменную — не зря же в свое время заплачено за них было по максимуму, — но вокруг столько говорили обо всех этих цифровых новинках, что тянуться в хвосте прогресса в общем-то не хотелось. Это ведь не сравнение, скажем, ее заслуженного «Кодака» с его же, кодаковским, младшим братом, сделанным в прошлом году. Там, ну, допустим, дизайн поизящнее, ну, автоматики побольше, ну, цифирок на кадре немерено выскакивает, ну, часы в систему вделаны — так это еще вопрос, а действительно ли этот младший брат лучше? И собран он, вполне может быть, где-то в Малайзии, хорошо еще, если какого-нибудь засушенного таракана в перемоточном механизме не лежит! И часы эти с цифирками — только возможность дополнительных поломок, тем более что они каждый свой фотоотчет о любом событии всеми положенными датами и деталями снабжают, аккуратно выписывая их на обороте фотографий, — и это даже не работа, а часть удовольствия. Так что ничем их старичок не хуже. Но тут-то ведь не просто новая модель — тут вся концепция другая, даже и сравнивать непонятно как... В общем, поддались... Like Joneses1 …

Потому и потратили в магазинах часы, пытаясь выбрать лучшее за назначенные деньги, и никак не могли решиться, пока не напали на этого вот продавца, который хоть как-то сумел им растолковать, на что они станут способны, отоварившись в его отделе. Да и времени до отъезда все меньше оставалось, а хотелось хоть слегка с этой техникой потренироваться и посмотреть, что там, собственно, и как. Так что купили и тут же начали все вокруг щелкать, чтобы дома посмотреть, как там оно на экране компьютера будет выглядеть. И оказалось, что выглядит очень даже неплохо. Конечно, детальное знакомство со всеми программами по модификации изображения пришлось отложить на после возвращения, но кое-что они все-таки поняли. И поэтому поздним вечером того же дня, сидя перед экраном компьютера, к одному из дисководов которого была подключена вынутая из нового аппарата дискетка, содержавшая продукты их дневного щелканья, они комментировали свои действия уже вполне осмысленно:

— Так, значит, вот это и есть тот кадр, что где-то там в этой машинке запрятан. Как раз то, что надо! Видишь, нам бы хотелось, чтобы вид на парк был, а его нам машина частично загородила. Вот и давай для начала попробуем капот машины убрать и восстановить закрытое им дерево...

— Ну, и что ты для этого делать будешь?

— Для начала — курсором вот сюда, кликаем и пытаемся растянуть вот эту пунктирную рамку на весь капот и даже с запасом... Вот черт, перетянул! Ничего, возвращаемся обратно и тянем потихоньку...

— Смотри, ты попробуй вот этот куст не убирать, чтобы потом растения сплошным фоном шли...

— Попробую... Ну, вот сейчас вроде точно... Теперь нажимаем вот сюда, верно?

— Кажется, верно...

— Опа! Был капот — и нет его! Но откуда берется то, что сзади него было, я все-таки так и не понимаю.

— Ну и Бог с ним! Пусть и не понимаем — главное, чтобы работало! А оно, похоже, работает. В конце концов, вся компьютерная графика на этом основана. Кусок отсюда, кусок оттуда, серединку еще из чего-нибудь — и вот уже новое изображение. И что ты думаешь, все те, кто этим занимаются, так уж хорошо себе представляют, что именно внутри этого ящика происходит, когда они кликают, вырезают и переносят? Ни хрена они не представляют — да им и не надо. Им продукт нужен. И у нас он будет!

— Ладно, хватит на сегодня. Давай лучше еще раз список вещей проверим, которые с собой брать, и решим, кто что завтра докупает, а вечером еще немного потренируемся. Но уже и так понятно, что продавец правильно присоветовал. Все-таки здорово, когда ты, хоть на изображении, но мир сам контролируешь — что хочешь, оставляешь, а что не хочешь, убираешь. Красота! А то сколько раньше приходилось фотографий выкидывать только из-за того, что какая-то хамская рожа не могла посмотреть, что мы снимаем, и прямо на середину кадра высовывалась! А теперь — раз, и нет этой рожи. А кадр есть!

В общем, осваивали технику, докупали мелочи, снова и снова обсуждали маршрут и те чудеса, что им предстояло увидеть, подчищали дела на работе, так что и оглянуться не успели, как пора было улетать...

II

С группой своей они встретились уже в пересадочном аэропорту, всего за пару часов до отправки чартерного рейса, который вез несколько разных туристических групп в Перу. Как было велено, они выискали глазами высокий флажок с номером их группы и направились к державшему его человеку, который должен был загрузить их всех в самолет. Вокруг человека с флажком уже роилось около двадцати пенсионеров обоего пола. Большинство имело вполне туристский вид: в шортах цвета хаки, широкополых шляпах и со всякими фото- и киносъемочными приспособлениями на шеях или через плечо. Хотя вблизи и было видно, что под этим антуражем скрываются люди очень даже немолодые. Она передернула плечами и тихо сказала, поскольку они уже подходили к этой дряхлой стайке:

— Так, похоже, все еще хуже, чем я себе представляла! Ты только посмотри на них — из них же песок сыплется, а нам эта особа из бюро путешествий еще врала, что они какой-то отбор проводят! Берут, небось, всех, кто платит, а как они там, на месте, передвигаться будут, никого не волнует!

— Ладно, — успокоил Он, — назад уже все равно не поедем, так что давай на положительные эмоции настраиваться. Да они, может, не так уж и плохи — сколько-нисколько еще поползают, а нам много и не надо — пусть десять дней продержатся и все.

Она не успела отсмеяться на его последнее замечание, когда они подошли к группе или, точнее, вошли в нее и представились. На мгновенно обратившихся к ним пергаментных лицах нарисовалось явное удивление, но мужчина с флажком был в курсе и быстро растолковал присутствующим, что появившаяся пара помоложе придана их группе, поскольку по вине фирмы не смогла поехать со своей, так что следующие десять дней им быть вместе. Старики успокоились, еще раз переспросили их имена, похоже, снова не запомнили, но больше переспрашивать не стали и вернулись к своим разговорам.

Вылетели вовремя. И долетели нормально. И пошло все поначалу ну точно как в путеводителе, по которому они планировали когда-то свою поездку. Как и было рекомендовано, добирались до Мачу-Пикчу: сначала часа четыре поездом из Куско до Агуас Кальентес, маленького туристического городка в долине реки Урубамбы (одно название чего стоит — песня!), а оттуда в гору по серпантину на положенном их группе туристском автобусе.

— Лучше бы, конечно, пошли по Тропе Инков, — тихонько прошептала Она Ему на ухо, имея в виду знаменитую пешую тропу, проложенную еще индейцами, по которой в легендарный город входили наиболее продвинутые путешественники, — но разве с этими развалинами нам такое светит? Они все передохнут через двадцать минут! А маршрут на несколько дней с ночевками. Куда им! Из-за них и мы половины нужного не увидим... Эх...

Как бы то ни было, до расположенной на склоне небольшой гостиницы их группа добралась без приключений. Быстро разобрались по номерам, раскидали вещи и уже через полчаса собрались на ужин в облицованном панелями из темного дерева гостиничном ресторанчике, через большие окна которого виднелись поросшие лесом горы. Стол, к которому их направила официантка, предварительно спросив имена, сверившись со списком и заученно объявив, что это будет их постоянное место на все время пребывания в гостинице, был на шестерых. Они подошли к нему первыми и, быстро сориентировавшись, выбрали себе места, с которых, по их прикидке, открывался самый лучший вид. Только-только они уселись, как подошли и остальные — три дамы и один мужчина. Познакомились по второму кругу, хотя одна из дам щегольнула остатками памяти, сказав, что запомнила их имена еще в аэропорту в Штатах. Сами они имена соседей по столу запомнить даже и не старались — одну, самую пожилую, да что там пожилую, просто старую даму с многочисленными складками дряблой кожи на тонкой и слегка искривленной шее, кажется, звали Марджори, остальных — да какая, собственно, разница, как звали остальных, не разговоры с ними Они предполагали разговаривать! Покивали друг другу, даже, кажется, улыбнулись, и они демонстративно стали пялиться в окна, всем своим видом показывая, что красоты природы привлекают их куда больше, чем начавшая сразу разворачиваться застольная беседа. В горах, однако, темнеет быстро, и не успели они налюбоваться на горный пейзаж, как и леса, и горы растворились в наступившем вечере, и поневоле пришлось смотреть в лица тех, кто оказался с ними за одним столом.

— Ну, скажи мне, почему я должна делать вид, что мне приятно общение с развалинами, сидящими за нашим столом, если я приехала смотреть на совсем другие развалины, — жаловалась Она Ему позднее вечером, когда они вернулись в номер. — Ну почему им не поговорить друг с другом, раз уж все они так хорошо знакомы, и не лезть к нам со всеми этими дурацкими: «Милочка, а у вас дети есть?»! Их-то какое дело!

— Да плюнь ты, — успокаивал Он. — Ну, ответила, что нет, да и все тут. Грубить, конечно, ни к чему, но можно так простое «нет» сказать, что больше не полезут. Ты так и сказала. Так что будем надеяться, что они поняли.

С тем и отошли ко сну, чтобы с утра пораньше отправиться на первую из запланированных экскурсий.

Утром, после торопливого завтрака, за которым для разговоров просто времени не было, они и еще несколько туристов из их группы — разумеется, только те, кому такая прогулка не была по возрасту или болезни противопоказана, — по лестнице со слишком широкими для нормального шага ступенями — приходилось на каждой ступеньке немного дошагивать, чтобы ступить на следующую, — поднялись на Уайна Пикчу. Кто еще и зачем туда карабкался, им было совершенно все равно, но сами-то они точно знали, зачем идут — везде, где они читали про Мачу-Пикчу, было написано, что самый прекрасный вид на Мертвый город открывается именно с этого гигантского утеса. Так оно и оказалось. Они устроились у каменных блоков на вершине прямо под надписью «Уайна Пикчу, высота 2700 метров» и стали выбирать кадры. Возможностей было немерено. И пока местный экскурсовод толковал о том, что сам Мачу-Пикчу находится на горе метрах в четырехстах выше дна долины и попасть в него можно только по двум-трем узким тропам, которые когда-то легко было оборонить даже малыми силами от любого врага, да и сами террасы, по которым вползал на гору Мачу-Пикчу, тоже служили оборонительными сооружениями, ну, а уж этот самый Уайна Пикчу, где они находятся, и вообще неприступен, почему на нем и расположено несколько самых важных строений города, так что, хотя Мачу-Пикчу и не был окружен крепостной стеной, захватить его было куда как непросто, они не особенно и слушали, передавая друг другу новую камеру, чтобы запечатлеть себя по очереди на фоне этих самых троп, террас и сооружений. Они даже не просили кого-нибудь щелкнуть их вдвоем — без этого они вполне обходились, делая по две фотографии каждого места с каждым из них на переднем плане, а потом размещая их в альбомах попарно, так что каждый желающий мог убедиться, что именно вдвоем были они во всех нафотографированных местах. Беда была только в том, что смотровая площадка на утесе оказалась не так уж велика, а желающих поглазеть на редкостные красоты набилось туда немало, так что все время в кадре кто-нибудь да крутился, но они все равно снимали, не останавливаясь, и подбадривали себя мыслями о замечательных редакторских свойствах своей новой машинки.

— Скажите, пожалуйста, — обратилась Она к экскурсоводу, когда тот ненадолго замолк, вывалив на слушателей все необходимые для предварительного знакомства с городом сведения. — А к Воротам Солнца мы пойдем?

— Увы, — ответил экскурсовод, — для вашей группы эта экскурсия не предусмотрена. Подъем туда очень тяжел, и только хорошо подготовленным и физически крепким группам разрешен этот маршрут.

— А к другой группе, которая туда идет, мы не могли бы присоединиться?

— К сожалению, нет. Мы несем полную ответственность за вашу безопасность, и никакой другой гид не согласится взять чужих в свою группу. А одним вам туда нельзя. Такие у нас правила. Еще раз извините, если не полностью оправдали ваши ожидания. Но и отсюда все замечательно видно.

— Как же! — зло сказала Она, когда они отошли от экскурсовода. — Замечательно видно! Если бы все было так замечательно, никто туда бы и не ходил. А вот посмотри, что в справочнике пишут! — и Она показала ему заложенную страницу путеводителя, которую он и сам знал почти наизусть: «Последний, крутой участок тропы приводит вас на перевал к руинам Интипунку — Воротам Солнца. Открывающаяся оттуда панорама поражает! Только оказавшись здесь, понимаешь, почему знатоки рекомендуют увидеть первый раз Мачу-Пикчу именно отсюда. Изюминка всего похода по Тропе инков находится в этом месте. На километровой глубине под нами, в изумрудном обрамлении джунглей, гигантской змеей течет Урубамба. В центре панорамы расположен утес Уайна Пикчу. Слева от него, в седловине, как гигантское гнездо, разместился Мачу-Пикчу. Картина настолько захватывающая, что можно смотреть на нее часами».

— Вот и полюбовались на захватывающую картину с этими полупокойниками! Говорила же я, что еще наплачемся из-за того, что с ними связались.

Ответить было нечего, и на этот раз Он промолчал, внутренне соглашаясь с ней, но стараясь не подбрасывать дров в ее пылающее негодование.

В общем, несмотря на все прелести видов с Уайна Пикчу, настроение было подпорчено, так что вечером в автобусе по дороге в гостиницу они настолько откровенно показывали свое разочарование неполноценностью экскурсий, запланированных для их группы, что не так уж много времени понадобилось пенсионерам, чтобы понять, что их общество молодой паре в тягость, и с этого вечера они оставили их в покое. Даже те четверо, что сидели с ними за одним столом в гостиничном ресторане, за едой теперь общались исключительно друг с другом, а к ним даже не обращались, разве что соль передать попросят. Что они там при этом по поводу воротящей от стариков нос молодежи про себя думали, сказать трудно. Может, разом записали их в хамы, от которых лучше держаться подальше; может, решили, что парочка хочет просто побольше побыть наедине и все их раздражение как раз от того, что слишком редко им это удается; а может, и вообще ничего не подумали, — разве не о чем больше думать на фоне ежедневных развлечений и туристических впечатлений? Так остались они предоставленными сами себе, как, собственно, и хотели.

Впрочем, даже после такого разъединения сторон не все их устраивало. Стол, конечно, столом и обеды обедами, но ведь не только же за столом пребывание в этой старческой группе себя оказывает и настроение портит. Много и всего другого. В первую очередь то, что на экскурсии-то по-прежнему ездили и ходили всем коллективом, — а какую кашу с пенсионерами сваришь? Когда есть возможность пешком по горам пройтись, они автобус требуют, а что из автобуса, да еще какого-то местного, задрипанного, увидишь? И всего, что хочется, посмотреть тоже не удается — написано у них в программе, что положено им в течение дня, скажем, четыре объекта посмотреть, так им эти четыре объекта и подай, а на деле что получается? Старики эти сразу говорят, что им тяжело столько ходить, да еще по солнцу, а гид только доволен — сразу хлопоты и разговоры вдвое уменьшились, чего он будет двух случайно попавших в группу людей помоложе слушать? Вот они и еще в двух местах не побывали — и пожаловаться некому! Даже к знаменитому Храму Луны не поднялись — лестница, видишь ли, для их группы слишком длинная и крутая!

И хотя стариков тоже можно было понять, поскольку близость экватора давала себя знать и днем в Мачу-Пикчу было действительно жарко, а спрятаться от солнца почти некуда, и от верхних террас до нижних примерно двести метров высоты, и ходить вверх и вниз по крутым, узким лестницам непросто, да еще и можно — только по определенным маршрутам, так что иногда, хоть и видишь неподалеку кусочек спасительной тени, а чуть к ней кинешься — тут же такую попытку пресекает один из многочисленных служителей, возвращая на разрешенный маршрут... Все так, но ведь не их же вина, что они-то и жары не боятся, и по лестницам взбираться им не в тягость, и пропустить ничего не хочется! И если бы не группа, к которой их пристегнула проштрафившаяся турагентша, все бы и было, как они хотели. Но агентши этой поблизости не было, вот и выходило, что старики во всем виноваты…

Но, как бы то ни было, дни текли, или даже бежали, и, даже при всех их разочарованиях, увидено и сфотографировано было немало. День отъезда неумолимо приближался. И когда он наступил, вся их группа перед отбытием из Агуас Кальентес пообедала в ресторанчике, носящем название империи инков — «Тахуантинсуйо» — и расположенном на улочке, прямо по центру которой проложена железная дорога, а по обе стороны кипит рыночная торговля. После обеда накупили сувениров, сделали последние снимки и стали ждать на станции трех колокольных ударов, под которые отходит очередной поезд на Куско.

Дорога домой — она и есть дорога домой, и она всегда быстрее, чем дорога из дома. Разве что последний час полета тянется слишком долго, но и он кончается... В аэропорту сухо попрощались с группой, которая полным составом отправлялась на пересадку, чтобы добираться до своего дома престарелых, и двинулись к дому, подбивая по дороге итоги поездки. И хотя получалось, что по всем параметрам поездка удалась — и посмотрели почти все, что планировали и что рекомендовал путеводитель, и поснимали от души, и, главное, обошлась вся поездка куда дешевле, чем они ожидали, но все-таки недосмотренные места сидели занозой, и раздражение на стариков никак не хотело уходить.

— Ладно, — подвел Он итог, — поездка на твердую четверку! А если учесть, в каком месте мы были, то и на четыре с плюсом. И настроение вернется к пятерочному уровню, когда фотографии сделаем. Тогда изображение того, что мы видели, как бы отменит сожаления о том, что пропустили. Согласна?

— Согласна, — ответила Она.

III

Не прошло и трех дней после их возвращения — на самых первых порах надо было разобрать чемоданы, расставить сувениры, бросить барахло в стиральную машину, появиться на службе и начать догонять все накопившиеся за время отсутствия дела, отзвониться родным и знакомым, которые с нетерпением и некоторым даже волнением ожидали их возвращения из таких далеких и опасных мест, — как они сидели перед компьютером, заряженным мини-дискеткой с накопленными за время путешествия изображениями, и взволнованно переговаривались, жадно вглядываясь в очередное загадочным для них образом появившееся на экране монитора изображение с каким-нибудь из еще вполне живых в их совместной памяти моментов.

— Значит, как нам этот продавец говорил? Наводим этот крестик вот сюда и обводим им кусочек на выброс, так? Помнишь, как мы перед отъездом тренировались? Ведь вроде получалось...

— Давай-давай, и сейчас вроде получается! Не глупее же мы остальных!

— Ну, нажали на удаление...

— Черт побери, работает ведь! Нет больше этой морды — все лесом заросло. Красота!

— Давай теперь и вот этих, сбоку, тоже вырежем.

— Этих-то зачем? Сама же говоришь, что они сбоку. Не мешают. Это вроде Джина и Джефф. Даже какое-то оживление вносят — тут пирамиды, тут и люди, не только лес.

— Нет, давай уберем. Мне их дряблые рожи еще в поездке надоели. «Ну, как у вас дела, молодежь?» — и это по пять раз на день. На фото посмотришь — и снова их дребезжащие голоса в ушах. Не надо столько руин на одной картинке! Пусть только исторические остаются.

— Как хочешь, — безразлично сказал Он и начал строить удалительный прямоугольничек вокруг Джины и Джеффа. — Вот и сделано. Только джунгли и камни. Ты этого хотела? Действительно, выглядит даже внушительнее без людей...

Она довольно засмеялась:

— Вот теперь точно, как надо. Пошли дальше.

И они пошли, горячо обсуждая, что оставлять, а от чего решительно избавляться.

— Давай-давай, натягивай тут зеленого побольше.

— Слушай, а тебе не кажется, что, если тут одно зеленое натянуть, этот угол каким-то однообразным становится? Тем более что кусты совершенно одинаковыми получаются. В конце концов, это все-таки Мачу-Пикчу, там джунгли разные, а не французский парк. Пусть хоть одно лицо в уголке останется. Для оживляжа, так сказать.

— Да ты что, не видишь, что ли, что это Марджори? Мне ее морщинистая рожа и черепашья шея еще за столом донельзя надоели, так что, мне теперь на эту морду любоваться всякий раз, как эти фотографии открою пересмотреть? У меня в памяти не Мачу-Пикчу встанет, а то, как она противно своим вечным какао хлюпала, — хоть из-за стола беги. Так и стошнит прямо перед фотографией!

Он не спорил.

— Нет — так нет. Обойдемся без Марджори. Все равно про эти кусты никто, кроме нас, и знать не будет, зато вот этот кусок пирамиды на зеленом очень здорово смотрится. Так что ты права. Раз — и нет нашей морщинистой старушки. Никто и не вспомнит. Так, дальше что? Вот тут они только с самого боку — туристы как туристы. Все равно ты хорошо прямо у пирамиды стоишь, и они ни тебя, ни пирамиду совсем не загораживают...

Она вошла в раж:

— Да убирай ты их всех к дьяволу! Сбоку, не сбоку — все равно вид портят. Без них — только я и пирамида. Как будто когда-то, в то время, — одни инки вокруг, где-нибудь в кустах прячутся... А эти сразу все очарование убивают, их увидишь — и сразу становится ясно, что это чистый коммерческий туризм нынешнего века! Разве не так?

Он опять не спорил:

— Убирать так убирать. Когда научились — тут и делов-то никаких. Хотя я так и не понимаю, как все-таки пейзаж восстанавливается на тех местах, где они были? Ведь загораживали они часть изображения — разве нет? Какая бы там современная технология ни была, как она может то, чего не видела, вытаскивать на свет Божий? Мистика... Ну да ладно, мало ли чего я не понимаю, а пользуюсь. Хоть тем же выключателем на стенке — как там этот ток бежит и лампочка горит?.. Но ведь горит же. Так и тут. Делаем — и все!

Она довольно улыбалась, наблюдая за тем, как стремительно экранный пейзаж очищается от пестрой компании пенсионеров, так некстати влезших в кадр и мешавших чистоте очередной вызванной на экран картины их недавнего путешествия.

После трех вечеров работа была закончена. Прелесть пейзажей, не испорченных дряблыми обликами случайных попутчиков, принадлежала только им. И все эти пейзажи, если и включавшие человеческий элемент, так только Его или Ее, были раз и навсегда запомнены компьютерной памятью как единственная реальность, не предусматривающая ни в прошлом, ни в настоящем никого иного в той точке пространства и времени, которую они не только выбрали, но и тщательно и безжалостно отредактировали...

Дискета была отдана в печать, и для фотографий, долженствующих оставить истории их замечательное путешествие, куплен был толстый альбом в полукоже с золотым тиснением — Мачу-Пикчу того стоил...

IV

— Свежую газету не хочешь посмотреть? — спросила Она на следующий день после получения отпечатанных фотографий, протягивая ему принесенный с крыльца и даже еще толком не расправленный толстый бумажный сверток.

— Да ну, чего там смотреть, — лениво сказал Он, бросив беглый взгляд на первую страницу и не увидев заголовков, которые свидетельствовали бы о том, что внутри этого свертка кроется что-нибудь интересное, — все та же ежедневная чушь... Как только они находят, чем столько страниц каждый день набивать, — ведь даже взгляду не на чем остановиться... И бросил газету, до конца и не развернув ее, в большой плетеный ящик, куда у них шли бумажные отходы, предназначенные для разжигания камина.

Там она и улеглась, так и не показав им небольшой заметки на четвертой странице. Заметка пряталась именно там, поскольку сообщение было настолько необычным, что редакция и не поместить его не могла, и на первую страницу вынести тоже не решилась, чтобы не оказаться в дураках, если факты не подтвердятся или же найдут какое-нибудь простое и рациональное объяснение. Вот что говорилось в заметке под названием «Загадочное происшествие в доме для пенсионеров»:

«Монтгомери Лейк. Загадочное происшествие в местном доме для пенсионеров привлекло внимание полиции и журналистов и никакого объяснения пока не получило. Вчера утром во время завтрака в помещении столовой не появилось значительное число обитателей дома. Когда представители обслуживающего персонала и охранники стали стучаться в комнаты отсутствующих, чтобы проверить, все ли с ними в порядке, на стук из комнат, где в этом привилегированном пансионате пенсионеры живут по одному, никто не отозвался. Когда, с разрешения администратора дома, охранники вошли в комнаты, использовав хранившиеся в администрации дубликаты ключей, то, к своему удивлениию, никого в комнатах не обнаружили. Все выглядело так, будто люди только что были здесь — и вдруг исчезли. В одной из комнат стоял стакан свежезаваренного горячего чая, но комната была пуста. Дежуривший у выхода охранник не видел, чтобы кто-нибудь покидал дом, а выбраться через окна немолодые люди вряд ли смогли бы, да и зачем? По словам администратора, в общей сложности исчезло 16 человек. Полиция, которую сразу же вызвала администрация, пребывает в полном недоумении. Мы будем сообщать о дальнейшем развитии событий».

Впрочем, если бы даже и показала им газета эту заметку, что толку? Никогда ни Он, ни Она и слыхом не слыхивали о городке под названием Монтгомери Лейк в каком-то из далеких штатов на Великой Равнине, и уж тем более — о тамошнем доме для пенсионеров. Нашлись у отставников приличные деньги, чтобы поселиться в комнатах по одному, ну и пусть себе живут и наслаждаются оставшимися годами. Да и вообще, с чего вдруг обращать внимание на газетные утки двум людям, настолько современным, что даже вот без особого труда освоили цифровую камеру, и не только примитивную съемку, но и вполне продвинутое редактирование — им ли всякими слухами питаться...

— Слушай, — сказала Она, — а что если нам пойти в парк листву поснимать там у пруда? Сколько раз уже собирались. Представляешь, большую фотографию осеннего леса на стену напротив входа повесить — как красиво будет. Деревья на берегу стоят — и они же в воде отражаются: два леса, один нормальный, а другой — опрокинутый, и вокруг него вода как обрамление, а?

— Отличная идея, — согласился Он, поднимаясь. — А если там всякие любители поглазеть бродят, так нам теперь не надо ждать, пока просвет между ними поймать удастся. Пусть себе в кадр лезут — теперь все равно надолго там не задержатся. Пойдем, пощелкаем, а вечером сразу и отредактируем, чтобы никого лишнего — только лес и вода.

И Они вышли на свою охоту, аккуратно прикрыв за собой входную дверь...

2005—2006 г.

Нэцке из Сан-Франциско

— Вопросов больше нет? — спросил хорошо знакомый ему председательствующий.

Зал, который добрых пятнадцать минут доставал его вопросами, большей частью — справедливости ради — вполне толковыми, на этот раз молчал.

— Ну, что ж, поблагодарим нашего друга Джозефа за как всегда прекрасный и стимулирующий доклад!

С этими словами председательствующий повернулся в сторону трибуны и начал аплодировать, одними глазами улыбаясь ему. Под аплодисменты зала он довольно подмигнул в ответ и стал спускаться к своему месту в первом ряду возле двух других пленарных докладчиков этой сессии.

— Этим выступлением мы исчерпали программу утреннего заседания, и час перерыва до следующей сессии я призываю вас провести за изучением стендовых сообщений, — завершил свои функции председатель.

Все потянулись к дверям. Раскланиваясь со знакомыми, вышел в коридор и он. Все шло как обычно.

Честно говоря, тем летом именно эта конференция, хоть и был он на ней одним из основных докладчиков, не была главной причиной его приезда в Сан-Франциско. Ну, или, если точнее, то была всего лишь одна из причин. В конце концов, уж чего-чего, а конференций и докладов в его жизни хватало — можно было и пропустить, тем более что уже и не мальчик без конца мотаться. Но тут как-то все сошлось — во-первых, друг его, с которым не один год отработали сначала в Союзе, а потом и в Штатах, да и вне работы немало времени вместе провели, вот уже второй год как осел именно в Сан-Франциско, а по-настоящему повидаться все времени не находилось, хотя и по телефону все время разговаривали, и через компьютер общались, но вживе оно и есть вживе, а то как, например, по телефону заметить можно, если кто пяток лишних кило набрал, да и вообще с друзями видеться надо, а не только слышаться.

Во-вторых, позвонил еще с полгода назад по его коллекционерскую душу один дилер, знакомый как раз из Сан-Франциско, и сказал, что хорошая коллекция будет в продаже как раз к лету, когда наследники умершего недавно собирателя все бумаги оформят и начнут предметы на деньги менять (оно, конечно, и правильно, что, сколько ни таятся хорошие вещи в чьем-то дому, бывает даже, что не одно поколение, а все равно рано или поздно на рынке оказываются, поддерживая вечный оборот антиквариата в природе), так вот в этой коллекции, хотя большинство вещей и не входят в область его интересов, есть штук двадцать первоклассных нэцке, и именно этот дилер их будет реализовывать. Так что если он летом сумеет в Сан-Франциско объявиться, то наверняка что-то для себя подберет, да и цены по старому знакомству будут в пределах разумного.

Тут он, конечно, стойку сразу сделал. Хотя когда-то кто бы мог подумать... То есть он всю жизнь что-то такое собирал, но с годами на россике остановился, все больше небольшие масла из того, что на Западе русским импрессионизмом называют. Даже кое-что с собой в Америку удалось увезти. Остальное уже там добавлял, благо в Штатах, как в Греции, все есть. Вот именно поэтому еще и эти нэцке теперь добавились. Много лет назад — он уже и не помнил как давно, мальчишкой еще — читал он рыбаковские «Каникулы Кроша», где вся интрига (по крайней мере, как ему помнилось) разворачивалась вокруг нэцке, японских миниатюрных штуковин самого разнообразного вида, и так они почему-то его заинтересовали, что даже через какую-то приятельницу жившего в Ленинграде старшего брата в эрмитажные запасники прорвался, чтобы их там как следует в натуральном виде посмотреть, и прямо влюбился. Да только толку что — на российском рынке их не было. И хоть и спрашивал он периодически про них в московских и ленинградских комиссионках, но даже в тех, где его хорошо знали, посматривали на него как на блаженного, — нашел чем интересоваться, если их по штуке в десять лет попадается, и то больше новоделы. Так с мечтой и расстался. Но, как выяснилось, не навсегда. Как в Америке поселился и укоренился, так и стал по старой российской привычке по антикварным магазинам, да еще и по почти неведомым на ту пору дома аукционам регулярно прохаживаться, а там — мама родная! — этих нэцке столько, что только успевай чеки выписывать и давние желания реализовывать. Оно и неудивительно — американцы много всякой всячины из Японии навезли. А потом еще и сами японцы в Америку потекли, и тоже с семейными реликвиями. Беда только, что всяких гонконговских имитаций такое количество во всех витринах, что реликвий этих между ними и не разглядишь, если, где смотреть, не знаешь. Ну да ему учиться не впервой. Пришлось теперь уже серьезно этим заняться, по музеям походить, книжки почитать, лекции послушать, глаз понабивать, так что теперь у него пусть и невелика коллекция — всего одна полочка в шкафу со стеклянной дверцей, а на ней этой мелочи уже штук под тридцать помещается, и ни одной чтобы уж совсем барахло. Ну, разумеется, на по-настоящему редкие и от больших мастеров его доходов не хватало, но и среди вещей второго круга, что и ему по средствам, и знатокам показать не стыдно, немало действительно хороших попадалось. Вот такая приманка в придачу к встрече с другом. Так что, когда он еще и письмо получил с приглашением доклад прочитать на вполне престижной конференции, и как раз в Сан-Франциско, и как раз летом, тут уж и думать нечего было. Вот он и приехал.

И, как и было сговорено и спланировано, приехал за два дня до начала конференции, чтобы эти дни провести с другом. Провел. Да так замечательно, что долго вспоминать можно. Собственно, друг его и встретил в аэропорту, и сначала он с удовольствием заметил, что ни о каких лишних килограммах и речи не идет — выглядел тот, как картинка... Какие там полтинник с гаком — ему и сорока пяти не дать! А уж когда на стоянке подошли к серебристому «Ягуару» последней модели, он понял, что и в деловом смысле у друга все в порядке — даже лучше, чем по телефону казалось. Так оно и было. Но всеми новостями они обменялись быстро — да и откуда там чему на долгие разговоры набраться, если они добрый час трепались по телефону примерно за неделю до его приезда во Фриско? Так что, у кого как, что и с кем, уже знали. И вместо переливания из пустого в порожнее решили оттянуться, как когда-то, и покатили на серебряном «Ягуаре» от одной винодельческой фермы к другой. Два дня пролетели как одна минута. Хорошо еще, что вчера не поздно в его гостиницу приехали, да и доклад у него был не самый первый, хотя и на утренней сессии, так что с помощью сна и душа он все-таки вернул себя от бесконечных стаканчиков чудных калифорнийских вин, в которых его друг был великий дока, к делам научным, самое главное из которых — то есть свой доклад — только что так удачно завершил.

А теперь шел, вполне довольный собой, по холлу Дома Конгрессов и неторопливо размышлял — сразу отправиться к тому самому антиквару или сначала спуститься на этаж вниз, в большой зал, где среди множества стендовых сообщений должны висеть и три из его лаборатории. Он глянул на часы — еще и двенадцати не было. Хорошо, что его доклад с утра был — и отстрелялся уже, и практически целый день впереди. Только надо вечером на общий банкет успеть. Ну, так это уже к восьми — без проблем, тем более что автобусы будут забирать участников прямо от Дома Конгрессов, а это в квартале от его отеля. Времени — вагон. Так что вполне можно и к стендам спуститься, тем более что как раз время авторам около своих «произведений» стоять, вот он заодно и проверит, не филонят ли его сотруднички и не променяли ли запруженный народом и не отличимый от множества таких же во всех других домах конгрессов зал для стендовых сообщений на очарование Сан-Франциско. Да еще полезно было бы вдоль чужих стендов пробежаться — нет-нет да и наталкиваешься на какие-нибудь толковые придумки, которые и самого заставят мозгами пошевелить. И он пошел к эскалатору. Внизу все было в порядке — все трое его сотрудников стояли около прекрасно оформленных стендов (не зря он столько денег во множительное оборудование вбухал в своем отделе — ох, не зря!), причем двое активно что-то объясняли сгрудившимся около них участникам конференции. Успех был налицо. Да и третий, хотя стоял один, радостно объявил ему, что интерес к их работе был большой, и даже показал в подтверждение кучу визитных карточек, оставленных теми, кто просил его прислать копию материалов стенда или даже полный текст статьи, когда ту напечатают. От такого всеобщего интереса сотрудник этот так разволновался, что попросил его постоять у стенда несколько минут, чтобы, не дай бог, кого-нибудь из заинтересованных лиц не пропустить, пока сам он в туалет сбегает. Он, естественно, согласился и остался стоять, поглядывая на постеры, висящие на соседних стендах, — ничего особенно интересного — и просто по сторонам.

Тут-то она и подошла.

— Простите, — произнес голос у его плеча, — вы не доктор Кернер?

Он обернулся. Рядом стояла интересная молодая дама, высокая — почти его роста, со слегка раскосыми ореховыми глазами на смуглом лице и темными волосами до плеч.

— Да, это я, а что вас интересует?

— Ой, а раз это правда вы, — заговорила дама уже по-русски, — то можно я на русский перейду?

— Разумеется, — согласился он. — А вы что, тоже из России?

Она засмеялась:

— Ну конечно — где же профессорам своих бывших студентов помнить! А ведь я в вашем семинаре была в МГУ, Иосиф Александрович. И вы со мной даже несколько раз результаты обсуждали.

Семинар этот для студентов-дипломников он вел всего один год, как раз перед самым отъездом из России или, точнее, тогда еще Советского Союза, так что определил ее возраст лет в слегка за тридцать и подумал, что за двенадцать лет дипломницы меняются сильно, раз он ее вспомнить не может.

— И правда не помню, — согласился он. — Извините. Просто, наверное, за эти годы вы из девочки-студентки в настоящую красавицу превратились. Как тут узнаешь!

Она засмеялась.

— Спасибо на добром слове, а то тут комплимента ни от кого не дождешься. А если серьезно, то я Марина Каменева — не помните?

— Постойте, постойте, — оживился он, — вы ведь у Саши Никонова диплом делали, правильно? А у меня по аллельным мутациям консультировались, ведь так?

— Точно. Именно у Саши и именно по аллельным. Вспомнили все-таки.

— Ну, знаете, я ведь совершенно прав был — вы тогда еще с конским хвостиком бегали, если память мне не изменяет, а сейчас... — он выразительно оглядел ее, благо ситуация позволяла. — Так, и что вы тут делаете? А Саша?

— Тут — это на конференции или в Америке? — уточнила она.

— И там, и там.

— Ну, на конференции у меня доклад был. Правда, в другой секции. А в Штатах я уже скоро шесть лет. Сейчас ассистентом в Колумбийском. А Саша в Москве остался. Насколько я знаю, из науки он ушел. Сначала в каком-то биотехнологическом кооперативе был, а потом вообще в торговлю медпрепаратами подался. Когда-то слышала, что преуспевает, но деталей уже не знаю. А про вас все знаю — у нас ни одного семинара не проходит, чтобы какую-нибудь из ваших статей не обсуждали!

— Ладно, отбросим лесть. Но вот что у наших бывших студентов здесь так хорошо все складывается — без дураков, очень рад!

Большие часы на стене холла показывали уже почти час, и он сообразил, что пора потихоньку трогаться в направлении своего антиквария, но и разговор с Мариной заканчивать почему-то не хотелось. И не то чтобы симпатичные женщины на его пути редко попадались — нет, все как-то совпало, и сама очаровательная Марина, и воспоминания об университетском прошлом в Москве, и русский язык, разговаривать на котором ему приходилось все реже, и ореховые глаза, и...

— Скажите, Марина, — неожиданно спросил он, — а какие у вас планы на ближайшие часы? Деловых встреч или ланчей не предвидится?

— Нет, — удивленно протянула она, — ничего такого. Так, хотела вдоль постеров походить... А что?

— Не хотите компанию своему старому профессору составить? Правда, предложение у меня не совсем научное. Я тут хочу в один антикварный магазин сходить. Если отсюда пешком, то минут сорок ходу и по красивым улицам. А в магазине много разных красивых штук будет — я вам порассказываю. Давно у меня на эту тему аудитории не было. По дороге можем и о науке, и о московских знакомых поговорить. А потом перекусим где-нибудь. Идет?

— Ах да, — тряхнула Марина своими темными волосами, — я же помню, еще в Москве все говорили, что вы какой-то коллекционер знаменитый. Только вот не помню, что вы такое собирали.

— Да какой там знаменитый — просто любитель. И собирал разное. Не так чтобы, скажем, все прялки Олонецкой губернии или там малахитовые шкатулки второй трети девятнадцатого века, а всего понемногу. Так что серьезным коллекционером меня назвать трудно. Просто что нравится. А мне чего только не нравилось!

— А что вам нравилось? Ну, хоть для примера.

Он задумался.

— Даже не знаю, с чего начать...

— Ну, тогда начните сначала, — предложила она.

— Смотри, какая ты у нас остроумная, — усмехнулся он и тут же спохватился: — А это ничего, что я на «ты»?

— Не только ничего, а даже очень хорошо. Я себя снова студенткой чувствую. С тем самым хвостиком...

— Ну, тогда ладно. Начнем, пожалуй. Главным для меня все-таки книги были. Их я еще со школьных времен покупал. Мама когда-то рассказывала, что я деньги от завтраков копил и раз в неделю шел по книжным их тратить. Так что уже к окончанию школы у меня очень приличная библиотека была, хотя и без раритетов. Ну, а потом и редкостями заинтересовался. Старые иллюстрированные издания начал покупать. Малотиражные книги с оригинальными литографиями. И все такое прочее. Тем более что у студента всегда возможность подзаработать была, так что и тратить больше можно было. Но и тут я не все подряд покупал, а только то, что нравилось. Ну, скажем, книги с билибинскими или с митрохинскими иллюстрациями я старался все, что попадались, брать, в том числе и старые детские, а, скажем, картинки Елизаветы Бем мне куда меньше нравились. А настоящие коллекционеры если уж собирали детские книжки с картинками, то все. Потом самими картинками заинтересовался, потом художниками, потом вообще живописью, потом всякие интересные вещицы стал покупать — от деревянных шкатулок до фарфоровых тарелок. Весь дом забил со временем. Сама помнишь, какие у нас в Москве квартиры были.

Он посмотрел на часы.

— А чего мы тут-то стоим? То же самое можно по дороге говорить. Ну, так пошли со мной?

— Пошли, — согласно кивнула она.

— А как вы все это сюда в Америку привезли? Вы ведь уже довольно давно уехали. Разве все это вывозить можно было? — спрашивала она, пока они шли на выход из Дома Конгрессов.

— Да по-разному — что-то можно было с собой брать, еще на что-то надо было сначала разрешение получать, а некоторые вещи к вывозу вообще запрещены.

— Ну и как же?

— Да я сначала только несколько книг и мелочей разных с собой взял. Думал, что на остальном навсегда крест поставил, хотя и продавать тогда ничего не продавал — разложил по родне. Это потом уж так повернулось, что и Союза не стало, и с таких, как я, клеймо сняли, и приезжать разрешили, и законы все поменялись, так что я несколько раз на разные конференции в Москву приезжал и довольно много своего барахла с собой забрал — что-то так пропустили, кое на что разрешение оформил... Ну, а кое-что из самого крупного так и пришлось в Москве продать — все равно вывезти бы не дали. Да я к тому времени уже и в Америке хорошо акклиматизировался и снова стал что-то покупать, тем более что уж чего-чего, а аукционов и антикваров в Штатах — куда там тогдашней Москве. Так что теперь у меня смесь из того, что когда-то в Союзе покупал, и того, что тут насобирал. Полный набор. И опять всякой твари по паре. Даже какие-то новые вещи для себя открыл.

Они уже пересекли Маркет-стрит и понемногу приближались к кварталу антикваров.

— Ну, антиквариатом я тебя еще утомлю, так что давай ненадолго пластинку сменим. Ты мне немного о себе расскажи — с чего ты вдруг в Америку собралась? Одна тут или с семьей? Как в Колумбийском оказалась? Чем увлекаешься? И вообще...

Сказав это, он вдруг почувствовал, что на самом деле его интересует только ее семейное положение, а все остальное он перечислил только чтобы так явно не высказывать своего к ней, если так можно выразиться, личного интереса.

Она этого, похоже, не заметила и начала послушно отвечать, как и положено студентке отвечать профессору, скажем, на экзамене:

— Ну, с чего собралась... Сами знаете, что у нас с наукой происходило. Денег нет, какие-то гранты придумали, так они и маленькие, и давали их только своим. Саша сказал нам, что вообще из науки уходит. Ему как раз тогда хорошее место в какой-то новой совместной с американцами фирме предложили. А мне хотелось и дальше наукой заниматься. Так что поневоле задумалась об отъезде. Тем более что и кое-какие знакомства у меня с конференций уже были, да и Саша обещал дать рекомендацию и поспособствовать, хотя потом и не понадобилось, — сама списалась на постдока с Йелем. Чего лучше-то? Да и по жизни так сложилось. Я с мужем тогда только-только развелась. Как у нас в России теперь говорят, черновичок неудачным оказался.

— А при чем тут черновичок?

— Да это так первого мужа называют! — засмеялась она.

— Да, ничего не скажешь, родной язык продолжает развиваться. А второй муж, или — как там, беловичок, — у тебя есть?

Он должен был признаться себе, что ее ответ на этот вопрос его очень даже интересует.

— Нет, со вторым как-то пока не очень. Свои из Союза мне еще там надоели, а американцы очень есть симпатичные, но уж какие-то мы слишком разные. Надо еще адаптироваться. Да ничего — какие наши годы... А чтобы второго беловичком называли, я не слышала. Хотя с тех пор, как меня там нет, еще разных слов могли понавыдумывать.

— Ладно, оставим мужа в покое, — он почувствовал несомненное облегчение. — И что же ты дальше делала?

— Да как все. Пока постдоком была — по рабочей визе здесь жила, а когда подала документы на ассистента в Колумбийский, им так мои достижения понравились — а я успела за два года четыре статьи первым автором в хороших журналах опубликовать, да и женщина все-таки, а у них на тот момент явный недобор по этой части был, — что они мне сами помогли грин-карту получить. Вот так теперь и работаю. Удовольствия — море! А насчет увлечений — времени не хватает. Если там музыка, театр или даже кино, так это только если компания есть...

Он почувствовал неожиданный укол ревности — что там у нее за компания? Те самые американцы, за которых она пока замуж не вышла? В бойфрендах держит?

— ... но вот на горных лыжах — хоть что, а раз в год или в Юту или в Колорадо на неделю обязательно езжу, а там по восемь часов в день на горе... — И, как бы отвечая на его страхи, добавила: — И никто мне там не нужен. Одна живу, одна катаюсь, и зарядка на год вперед.

Они шли по городу, и солнце, которого было даже не видно между высокими домами, периодически ослепляло их своим отражением в стекле где-то на уровне пятнадцатых этажей.

— Вот, — с неожиданной печалью сказал он, в очередной раз сощурившись от неожиданного светового удара, — последствия урбанизации. Даже самое главное для нашей жизни на Земле — Солнце — и то мы в городе видим не как оно есть, а только как отражение. Ни тепла, ни ультрафиолета. Только глаза слепит...

Она положила руку ему на локоть, отчего по его спине прокатилась теплая волна, и неожиданно понимающим и умудренным тоном сказала:

— Не переживайте. Еще много мест есть, где Солнце можно живьем посмотреть. Здесь свои прелести — вот хоть ваши антиквары, а устанете в своем Бостоне, так в ту же Юту поезжайте. Уж чего-чего, а солнца в горах... Придется темные очки надевать. Опять будете жаловаться, что не живьем его видите?

Он локтем прижал ее руку к себе.

— Спасибо тебе. Это я не то чтобы ною, а так... наблюдательность показываю.

— Я так и поняла, — сказала она, не отнимая руки.

Они вышли на нужную улицу и, поглядывая на номера домов — ого, еще кварталов десять отшагать надо! — пошли к его антикварному. Довольно скоро он пожалел, что предложил пешую прогулку, а не взял такси. Улица довольно круто шла вверх, ему и так было бы нелегко сохранять нормальное дыхание — если, конечно, не ползти как полному старику по шагу в минуту, — а при непрерывном разговоре тем более. А не говорить было никак нельзя — по крайней мере, именно так он полагал. Возникнет в разговоре слишком долгая пауза — и начнет она думать о чем-то своем, а в этом своем и о том, с чего это, собственно, ввязалась она в эту странную и явно не научную прогулку с совершенно не подходящим ей по возрасту типом. Подумает так подумает, да и придет к очевидному выводу, что ввязалась совершенно зря, а там уж рукой подать и до мило вспомненной необходимости быть в гостинице или, наоборот, на конгрессе прямо через полчаса в связи с каким-то важным свиданием (дескать, и так счастлив должен быть, старый козел, что из-за тебя свидание это почти забыла — не опаздывать же теперь, раз уж вспомнила). Так что приходилось непрерывно что-то говорить, стараясь при этом так строить фразу, чтобы на каждой запятой можно было вздохнуть, не дав ей заметить его прерывистого дыхания, а для надежности еще и приостанавливаясь у некоторых витрин и показывая ей что-нибудь якобы интересное — хорошо хоть, что теперь антикварные магазинчики попадались достаточно часто и в каждой витрине можно было углядеть какой-то предмет, достойный их высокого внимания, так что даже еще получалась ненавязчивая демонстрация его эрудиции. А если бы, скажем, сплошные магазины женского белья или кухонных принадлежностей? Вот было бы наказание для его дыхалки... Но она вроде бы ничего не замечала, с интересом слушала его комментарии по поводу то выставленных в витрине старинных карт, то русских икон, то китайской бронзы, задавала вопросы и даже иногда обращала его внимание на что-нибудь необычное типа тибетских свитков и спрашивала, что это такое и что он может ей про эти необычные вещи рассказать. Так они шли уже минут двадцать, и то ли он постепенно втягивался в эту ходьбу вверх-вниз, то ли темы для своих мини-лекций выбирал правильные, то ли просто раззадорился его организм под действием ее приятного общества и несомненного интереса к тому, что он говорил, но и дыхание постепенно пришло в норму, и голос окреп, и плечи развернулись, и мысли о том, что она не прочь бы от его компании избавиться, куда-то исчезли. А тут как раз и дошли до лавочки, где ждал его обещанный местным торговцем товар.

Прежде чем войти в магазин, он остановился, повернулся к ней и сказал, что ему не хотелось бы, чтобы она скучала, пока он будет внутри возиться со своими игрушками, и поэтому он прямо сейчас выдаст ей трехминутную информацию о том, что такое эти самые нэцке, за которыми он пришел, и с чем их едят. И, глядя в ее внимательные ореховые глаза, он с тем блеском и занимательностью, которые всегда появлялись у него, когда он говорил о предметах, ему интересных, рассказал ей и о старинных и странных японских правилах, запрещавших карманы на одежде простолюдинов, и о том, как начали эти самые простолюдины носить всякие свои японские мелочи вроде табакерок и чернильниц заткнутыми за пояс, и как пришли к идее использования шнурка и противовеса, чтобы можно было перебросить этот шнурок через пояс и не бояться, что носимая вещица выскользнет, поскольку противовес ей этого не позволит, и как удивительная способность японцев наделять красотой даже самые незначительные обиходные вещи привела к тому, что эти самые противовесы, первоначально представлявшие собой простые кусочки кости, дерева или камня с двумя дырочками для продевания шнурка, начали превращаться в резные фигурки, отображавшие всю тогдашнюю японскую жизнь — от растений и животных до мифологических существ и многофигурных картинок повседневного быта. То есть в нэцке.

— Ну вот, теперь ты знаешь почти столько же, сколько и я, а остальное приходит просто с опытом — чем больше разных нэцке пересмотришь и в руках передержишь, тем скорее научишься отличать хорошие от плохих, действительно старые от новоделов и даже разные школы резчиков узнавать. Дело наживное. Если, конечно, это тебя когда-нибудь серьезно заинтересует. А чтобы сегодня вместе со мной посмотреть то, что мне здесь обещали показать, ты уже вполне готова. Пошли?

Ей уже явно было интересно, свое подтверждающее «Пошли!» она проговорила с нетерпением и первая потянула дверь.

Внутри магазина было пусто. Старик-хозяин сидел за столиком в дальнем углу.

— Привет, Саймон! — громко сказал он. — Это я, Джозеф. Джозеф Кернер. Ты меня помнишь? Мы договаривались.

— О, Иосиф! — назвал его по-русски хозяин, что и неудивительно, поскольку был он евреем из Минска, осевшим в Штатах еще мальчишкой вскоре после войны и русского языка не забывшим. — Рад тебя видеть. Я тебя ждал. Правильно, что приехал. Очень хорошие вещи могу тебе показать. А молодая леди с тобой тоже нэцке интересуется?

— Нет, или, точнее, она интересуется просто посмотреть. Соблазнил, если так можно выразиться, коллегу рассказами о твоем товаре, вот она и захотела своими глазами увидеть. Не возражаешь?

— А чего тут возражать? — мудро заметил Саймон. — Сегодня посмотреть зайдет, а завтра купит. Так что, милости просим. Я сейчас.

Он вышел в маленькую комнату позади прилавка и почти сразу вернулся, держа в руках большую красивую шкатулку.

— Вот, смотри. О ценах потом поговорим.

Саймон поставил шкатулку на витринное стекло и открыл. Внутри на синем бархате стояло штук двадцать нэцке. По цвету кости, по трещинкам, по резьбе сразу было видно, что фигурки старые и смотреть надо внимательно. Он полез в коробку достать первую из приглянувшихся фигурок и тут подумал, что Марина может заскучать, пока он возится, и надо ее чем-то занять. Он посмотрел на товар в витрине и попросил Саймона достать ему одну из фигурок. Взял ее и протянул Марине.

— Вот, кстати, хотя вещица и новая и коллекционного интереса не представляет, зато забавный сюжет. Попробуй догадаться, что здесь изображено, пока я все эти штучки из коробки повнимательнее погляжу, — и он протянул ей попавшуюся на глаза маленькую деревянную поделку, а сам повернулся к Саймону.

— Ты, Иосиф, можешь, конечно, все посмотреть, но я тебе скажу сразу, что на все мифологические, и на животных, и вот на эту мандзю у меня уже покупатели есть. Да я думаю, они тебе и по цене не подойдут — все с хорошим провенансом, подписные, от известных мастеров, все школы Эдо — сам знаешь, какие на них цены.

Он, вздохнув, с доводами Саймона согласился — дивно хороши вещи, но, увы, не его уровень.

— А что остается?

— Вот на эти две посмотри. Слоновая кость. Обе бытовые — рыбак с рыбой и школьники с книгой. Наверняка первая треть девятнадцатого века. Состояние отличное. Подпись на рыбаке есть, но резчика я ни в каких справочниках не нашел. На школьниках подписи нет. По стилю — рыбак точно из Эдо, а школьники откуда-то из провинции, но мастерские. Ты ведь знаешь, что сейчас на бытовые спрос поменьше, все за мифологией или зоологией гоняются. Но ты же понимаешь, что это только мода. Через год-другой кто-нибудь на Сотби заплатит рекордную цену за похожего рыбака — и этот сразу в цене подскочит. А на сегодня я бы за них где-то тысячи по полторы спросил.

Цифра звучала вполне приемлемо, тем более что можно было и еще поторговаться, так что он стал внимательно рассматривать миниатюры. Обе — сантиметров по пять каждая — смотрелись потрясающе. Старик-рыбак весело глядел из-под широкополой шляпы и улыбался сквозь густые усы. Да и было чему радоваться — за спину у него на вырезанной из кости веревке была закинута здоровенная, с чудесно выполненной чешуей рыба, чей хвост спускался по спине рыбака чуть не ниже колен. Темно-желтая патина и мелкие трещины на кости только подтверждали возраст и добавляли фигурке прелести. А двое школьников с сосредоточенными и даже несколько нахмуренными лицами вот уже лет двести отталкивали друг друга плечами от лежавшей перед ними на низком столике раскрытой книги. Он понял, что без обеих миниатюр не уйдет.

— Саймон, а если я обе возьму, тогда сколько?

Саймон рассмеялся.

— Ну, только как один еврей из России другому еврею из России — две с половиной за обе. И не трать больше времени на торговлю. Ты и сам знаешь, что эта цена даже не для покупателя, а для хорошего друга.

Старик был прав. Он кивнул и полез за бумажником.

В этот момент она тронула его за плечо.

— Ну, — спросила она, — вы свои операции уже закончили? А я пока ту, что вы мне дали, рассмотрела как следует и не понимаю, что же здесь непонятного: какая-то птица пытается открыть раковину. А потом съест устрицу. Очень даже натурально изображено. Даже разбираться не надо. А дырочки снизу — это для шнурка, про который вы говорили. Разве не так?

— Так, да не совсем, — рассмеялся он. — В том-то все и дело со многими из таких японских штучек: ты видишь только внешний образ, а заложенного в него смысла расшифровать не можешь. Так сказать, одна кажимость. Вот и тут — действительно, посмотришь и видишь, что птица с длинным клювом — кстати, явно удод, вот и хохолок на месте — открывает носом раковину, чтобы моллюском пообедать. И само по себе очень верно изображено, и отлично вырезано. Но если знать скрытую символику, то совсем другая картина получается. По-японски раковина — это один из синонимов или изобразительных заменителей женского полового органа, а птичий клюв соответственно — мужского... Вот и получается, что ты держишь в руках изображение сексуального акта. Можно сказать, разглядываешь порнографическую картинку. Забавно?

— Надо же! — безо всякого смущения удивилась она. — Здорово!

— Интересно, — вдруг подумал он, — а я действительно эту фигурку случайно выбрал, или подсознательно уже тяну между нами какие-то интимные ниточки? Похоже, меня и вправду зацепило.

Рассуждать дальше было некогда.

— Ну, ладно, — сказал он Марине, — мне еще минута нужна с Саймоном договориться и расплатиться. Потом давай остальные старые посмотрим несколько минут и пойдем. Хорошо?

— Саймон, ты что предпочтешь — кредитную карточку или чек?

— Давай чек. Я же тебя знаю, а с карточки мне еще процент за услуги платить.

Он быстро выписал чек, а Саймон стал упаковывать нэцке в изящную японскую коробочку. Они тем временем, плечо к плечу, так, что ее волосы щекотали ему щеку, передавая друг другу лупу, разглядывали остальные фигурки из коробки, и он рассказывал ей, кто эти два борца сумо, что означает скелет в шляпе и с посохом, почему так популярны были в Японии изображения лягушки, и больше всего не хотел, чтобы она отстранилась.

— Ну вот, — Саймон протянул ему аккуратно увязанную коробочку. — С хорошим прибавлением к твоей коллекции. Будет еще что-то для тебя — дам знать. А девушка пусть и сама заходит, если понравилось. Подберем что-нибудь для начинающих. Счастливо!

Он с некоторым сожалением пододвинул коробку с недоставшимися ему фигурками Саймону, непринужденно приобнял Марину за плечи, и они пошли к выходу.

— Ну как, понравилось? — спросил он, когда они оказались на улице и руку ему пришлось убрать.

— Потрясающе! — искренне произнесла она и, сама плотно взяв его под руку, спросила: — А теперь куда?

Он посмотрел на часы.

— Ничего себе! Мы за разговорами до пол-шестого вечера догуляли. А нам еще обратно к конгресс-центру на банкет. Опаздывать не опаздываем, но я бы взял такси прямо сейчас, тем более что уже час пик и могут быть пробки.

— Ну давайте... — как ему показалось, не слишком охотно согласилась она.

Он остановил такси и сказал, куда ехать. Машина тронулась. Они сидели на заднем сиденье, касаясь друг друга бедрами, и слушали доносящуюся из приемника музыку. Он узнал Стинга и сам для себя неожиданно произнес:

— «Гои сидят и слушают Стинга».

— Ого! Вы и это знаете? Впечатляет!

— Чего только в голову не набьется за мои годы! — с грустью сказал он.

— Ну, уж насчет «годов» не надо на комплимент набиваться! — Она вдруг положила свою ладонь на его и даже слегка погладила: — Вы точно такой же, каким я вас еще по тем семинарам помню!

— Если бы... — вздохнул он.

Под все того же Стинга и незатейливый разговор они приближались к конгресс-центру. Он вдруг сообразил, что коробочка с нэцке так и лежит рядом, и неуверенно спросил:

— Марин, я только что подумал, что мне с этой упаковкой на банкет как-то не сподручно идти. Ты не против, если мы сначала в мой отель заедем — оставить. Он недалеко от места, где нас автобусы будут забирать. Занесем в номер, водички попьем и пойдем... Ты как?

Она как-то замялась, и он вдруг почувствовал, что во рту пересохло.

— Хорошо, — через несколько секунд произнесла она. — Если ненадолго.

Они вышли из такси. Он взял ее за руку, как будто боялся, что она передумает и сбежит, и они молча поднялись на лифте в его номер. Он открыл дверь и пропустил ее вперед.

— Ты посиди минутку, — он показал ей на кресло у окна, — а я нэцке разверну и на стол выставлю, чтобы потом еще полюбоваться. Попить хочешь чего-нибудь после наших гуляний? В мини-баре чего только нет.

— Если можно, — улыбнувшись, сказала она, — я бы наоборот. Так что разрешите мне вашей ванной воспользоваться после тех же гуляний.

— Господи, конечно! Все что угодно!

Он сделал приглашающий жест рукой в сторону ванной и почувствовал, как эта ее казалось бы вполне нормальная просьба вдруг создала между ними атмосферу почти семейной интимности.

Она заперлась в ванной, а он так и стоял посередине комнаты и растерянно соображал, как быть дальше.

— Черт! Я уже даже и не очень помню, как себя вести в такой ситуации. Мне бы лет двадцать долой — я бы прямо сейчас к ней в ванную и вломился или, как только выйдет, — сразу в охапку. А теперь? Еще даст по морде старому козлу и что тогда? У обоих после такого хорошего дня настроение испорчено. Но и чтобы она уходила, я не хочу. Да и она вроде на меня с интересом смотрит... Ну и как же…

Додумать он не успел, поскольку она вышла из ванной, подошла почти вплотную и выжидающе посмотрела на него:

— Ну что? Ваши планы насчет банкета не изменились?

Он, уже который раз за день, посмотрел на часы.

— Да все равно у нас до автобусов времени еще вагон. Куда спешить? Давай еще тут посидим, поболтаем. Я тебе еще про нэцке расскажу...

На лице у нее промелькнуло какое-то странное выражение. Она молчала.

Боже мой, что я несу, при чем тут нэцке? Ведь она так же хорошо понимает, что тут происходит, как и я сам. Каким же идиотом я ей сейчас кажусь. Надо просто обнять ее и все!

Но без слов у него не получалось

— Слушай, ты извини меня ради бога, но можно я у тебя одну очень персональную вещь спрошу?

— Спрашивайте, — негромко ответила она.

И он бросился в воду.

— А как ты относишься к случайным или, точнее, спонтанным связям? Вот вдруг два человека почувствовали, что им может быть хорошо вместе, ну и...

И тут же, на всякий случай, почти непроизвольно страхуя себя от возможного отрицательного ответа, который, хотя и мог быть просто данью традиции или необходимым элементом завязывающейся игры, но заставил бы его строить более сложные системы атаки, а то и вообще испугаться того, куда он по дурной привычке и общему недомыслию сунулся, и просто отступить, разве что постаравшись не слишком уж потерять лицо, торопливо добавил:

— Только не говори сразу, что резко отрицательно! Даже если это и в самом деле так, лучше отшутись, а то разрушишь свой облик современной дамы, которой море по колено, да и мой комплекс неполноценности усилишь...

Она засмеялась.

— Ну, тогда не буду разрушать. И отшучиваться не буду. И ваших комплексов усиливать не буду. Честно скажу — все зависит от человека, от настроения и от ситуации...

— Ого, сколько переменных сразу! Значит, редко, когда все сходится, — и человек, и настроение, и ситуация? Ну, а вот если человек — это я, ситуация — прямо здесь и сейчас, а про свое настроение ты мне сейчас сама скажешь...

— Скажу, что сходится все действительно очень редко... — Он почувствовал странную смесь разочарования с облегчением, но разобраться в нюансах собственных ощущений не успел, поскольку она после легкой заминки продолжила, глядя ему прямо в глаза: — ...но вот прямо здесь и сейчас настроение у меня очень хорошее, человек встретился просто очаровательный, и даже ситуация располагает...

И улыбнулась. Пути назад не было.

Он осторожно положил ей руки на плечи и тихонько привлек к себе. Она прикрыла глаза и приподняла голову, подставляя ему губы для поцелуя. Он осторожно прикоснулся губами к уголку ее рта. Она наконец подняла руки и обняла его за шею. Он почувствовал прикосновение ее твердой груди, ощутил в себе дрожь нарастающего возбуждения и начал целовать ее по-настоящему. Она отвечала сначала слабо, но постепенно все сильнее и сильнее, и он уже чувствовал ее язык в своем рту, а рука в его волосах прижимала его затылок к ее губам все сильнее. Они не отрывали губ друг от друга, а их руки сами по себе, сначала неуверенно, а потом все решительнее, рвали какие-то пуговицы, застежки, бретельки, и с каждым упавшим на пол предметом одежды они оказывались все ближе к огромной гостиничной кровати. Одной рукой он сдернул покрывало и почувствовал, как ее упругое смуглое тело стало частью его самого, когда они наконец опустились на простыни. Дальше все было просто замечательно, и он более или менее пришел в разум, только когда ее поначалу негромкие постанывания завершились коротким и пронзительным каким-то птичьим вскриком. Но все равно он не мог оторваться от нее, медленно скользя губами по ее волосам, лицу, плечам и груди. В какую-то минуту он, приподняв голову, вдруг боковым зрением заметил свое отражение в большом настенном зеркале — спутанную копну полуседых волос, мешки под глазами, глубокие складки на щеках — и сразу с каким-то даже отвращением отвернулся, чтобы снова смотреть на нее. И когда он смотрел, то чувствовал, что тот, с полуседой гривой, мешками и складками, куда-то исчезает, а на его месте остается он сам, такой, каким он был, когда она со своим конским хвостиком сидела у него на семинаре.

— Интересно, — подумал он, — а она меня каким видит? Хорошо бы тоже тогдашним...

Понемногу они успокоились и теперь просто лежали рядом — ее голова на его руке.

— Говорила же мне мама — никогда не поднимайся в номер к мужчине, — неожиданно сказала она прерывающимся голосом — Известно, чем кончается...

— Ты что, правда жалеешь, что поднялась? — забеспокоился он.

— Шучу, шучу! — засмеялась она. — Как тут можно быть недовольной? Я ведь еще когда вашей студенткой была, на вас запала.

— Серьезно?

— Еще как серьезно. Почти все наши девчонки на вас глаз положили. Все время спорили, у кого лучше шансы. А вы как не замечали. Ведь тогда у вас ни с кем из нас ничего не было, правильно?

— Не было, — подтвердил он. — Дураком, наверное, был.

— Ну вот, — довольно сказала она, — ни с кем не было, а со мной было. Так что хоть через столько лет, а я выиграла!

— Тоже мне, великий приз! — скептически усмехнулся он. — Старый и страшный.

— А-а, что б вы понимали, — отмахнулась она. — Теперь мужчины до семидесяти не стареют, так что у вас еще все впереди.

— Что уж там впереди. Прелестниц вроде тебя забалтывать и до греха доводить?

— Ну уж, до греха, — она неожиданно хихикнула. — Мне когда-то бабушка говорила, а она та еще штучка была — красавица и, по-моему, у нее любовники чуть не до шестидесяти лет были, — что грех — только когда ноги вверх, а как только опустил, так Бог сразу и простил. А я уже опустила. И нет греха. И еще вопрос, кто кого довел. В конце концов, это ведь я к вам подошла. Чисто по-американски. Прямо сплошной «Секс в большом городе»...

— Ну, про этот самый «Секс» я только слышал, а сам, по-моему, ни одной серии не смотрел. Но если ты говоришь, что все, как в кино, то так тому и быть. Только уж, пожалуйста, не отнимай у меня всего самоуважения. Позволь хоть думать, что и я тут какую-то роль сыграл. Разве я тебя честно не охмурял целый день своими россказнями?

— Охмуряли, охмуряли, — весело согласилась она. — И даже охмурили, как мы видим. К обоюдному, так сказать, удовольствию. Слушайте, а что там у нас со временем?

— Да, если на банкет, то уже пора собираться. Но знаешь, что-то расхотелось мне туда идти. Народ там, толпа, разговоры, шум, да и еда обычно так себе... Может, пойдем куда-нибудь вдвоем поужинаем? Я тут пару очень хороших мест знаю неподалеку. Ну, как? А потом, если захочешь, можно опять ко мне...

— Вот черт! — она искренне или, по крайней мере, ему хотелось верить, что искренне, расстроилась: — Я бы всей душой, но у меня два важных свидания на этом банкете назначено. Одну совместную работу с Сан-Диего затеваем, вот и хотели обсудить. И еще один декан из Мичигана хотел со мной поговорить — предлагает к ним с повышением перейти, так что надо бы хоть условия выяснить, чтобы потом подумать. И самолет у меня завтра рано утром, так что из отеля мне в шесть уже уезжать надо. Если б я знала...

— Ладно, не огорчайся. Такие встречи действительно срывать нельзя. Я понимаю. И так у нас почти целый день был. Так что будем радоваться тому, что имеем. А на банкет я все равно не пойду. Тем более что ты там занята будешь, а всех тех, кого мне по делу надо увидеть, я уже повидал. Так что посижу, переведу дыхание, поужинаю где-нибудь спокойно и буду про тебя думать. А ты действительно начинай на выход готовиться.

Она поцеловала его в губы, поднялась с кровати и стала собирать с пола части своего туалета, пока он откровенно пялился на нее. Она заметила и попросила:

— Отвернитесь, ладно? А то мне неудобно.

— Да ты что! — возмутился он. — Ты такая красавица, а у меня даже секунды не было на тебя всю посмотреть. Только осязанием или по частям. Так что и не проси. Я тебя запомнить хочу.

— После такого комплимента и возражать трудно. Любуйтесь!

И, держа собранные вещи в руках, она походкой модели проследовала в ванную. Он и любовался...

Через пятнадцать минут она вышла в полной готовности. Он тоже был уже более или менее одет. Она подошла к нему, обняла, прижалась щекой к его щеке и тихонько прошептала прямо в ухо:

— На какой-нибудь следующей конференции увидимся, ладно? Держите меня в курсе своих перемещений, хорошо? А я как-нибудь подстроюсь. Если вы, конечно, не против. Мне было очень хорошо...

Он так же тихо ответил:

— Конечно, не против. И про мои перемещения все будешь знать. Так что легко ты от меня теперь не отделаешься. Стариков обижать нельзя.

— И этому меня мама тоже учила. Обещаю — не буду!

Она лизнула его в ухо, отодвинулась, махнула смуглой рукой и исчезла за дверью. Красивая, деловая, успешная и такая молодая... Бывает же...

Он бестолково побродил по комнате, поднял с пола покрывало, постоял у окна, включил телевизионные новости, хотя особо и не вслушивался в то, что говорили с экрана. Потом взгляд его упал на так и не распакованную коробочку с нэцке. Он сел за стол спиной к окну, аккуратно развязал затейливый бантик, вынул из коробочки синий бархатный кисет, ослабил узелок, достал из него два таких же синих кисетика поменьше, а потом из каждого вытащил фигурку, завернутую в пухлую мягкую обертку, освободил их от упаковки и поставил перед собой.

Неожиданный последний луч вечернего солнца ударился об огромное окно небоскреба напротив и отскочил точно на его стол. И в недолгом свете этого луча он отчетливо увидел, что крошечные школьники по-прежнему толкаются над книгой и ни до чего больше им дела нет, а вот старичок с рыбой за спиной совсем молодо ему улыбнулся и даже, кажется, подмигнул...

2006 г.

Оглавление

Мачу-Пикчу

Нэцке из Сан-Франциско Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg