«Останься со мной навсегда»

Останься со мной навсегда (fb2) - Останься со мной навсегда 1034K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Назира Раимкулова

Назира Раимкулова Останься со мной навсегда

Вступление

То, что мы не можем знать, знает лишь Небо. Благодаря ему мы становимся тем, кем стали. Благодаря ему мы встречаем на своем жизненном пути людей, которые становятся на какое-то время попутчиками, а иногда и спутниками по жизни. И никому из нас неведомо куда и как приведет нас дорога, вымощенная в наших мыслях и мечтах…

Мечты… каждый, наверное, в детстве мечтая, запрокидывал голову ввысь и наблюдал за причудливыми облаками, вместе с ними уносясь далеко за пределы мироздания. Почему же став взрослыми, мы уже идем понуро опустив голову, видя лишь унылые лица на улицах и серые стены? Не потому, что мы вдруг выросли и стали очень занятыми, а скорее, потому, что мы неосознанно водрузили на себя огромные столпы проблем ограничивающихся личным пространством. Словно мощные колоссы держащие небо мы тащим на себе груз забот, грустно наблюдая за происходящей вокруг сутолокой. Поднимите голову, оглянитесь вокруг! Вы увидите столько интересного, нового и удивительного!

Я не хочу быть серьезной и важной только в силу статуса. Я хочу просто оставаться человеком и жить в человеческом обществе. И я благодарна Небу за те встречи, что есть у меня здесь на Земле.

Внутри становится тепло от ощущения того, что ты достучался до кого-то, что теперь уже этот человек готов делиться с тобой своим теплом.

Так случилось и с этой книгой. Люди откликнулись и, теперь эта книга стала для нас общей.

Редактировали её несколько человек, которым огромное спасибо и хочется пожелать им только доброго и большого, как океан тепла.

Когда я планировала книгу, одна американская художница согласилась стать иллюстратором, но затем, подумав, я все же сделала по-другому.

Это, скорее всего его самые первые шаги в мир иллюстраций, потому, что автору рисунков всего шесть лет. И тем интереснее было увидеть, мир глазами ребенка идущего во взрослую жизнь.

Вы, держа в руках эту книгу, тоже становитесь причастными к её авторству, потому, что теперь вы сделали неоценимый вклад. Средства от продажи книги идут в помощь детским домам и интернатам, а ваша семья, надеюсь, сможет вместе с героями пережить всю палитру жизненных красок.

Спасибо всем!

С любовью, Назира.

Знойный полдень, ставший берегом

— Мама, мам! Вставай, ну вставай, пожалуйста… — Бакыт, всхлипывая и глотая слёзы, тянул мать за рукав, стараясь её поднять. — Мама, там Бемка дома плачет, давай пойдём домой!

Женщина пыталась что-то сказать, но из её уст выходили только нечленораздельные звуки. Она была пьяна. Сейчас Бакыт готов был провалиться сквозь землю. Ему было стыдно перед соседями за свою маму. Мать лежала у обочины тротуара, возле дома. Платье после долгих попыток встать стало серым от дорожной пыли, ноги поцарапаны, из дырявых туфель торчал носок старых колготок. Лицо женщины заплыло от многодневной пьянки, отсутствовало два передних зуба, волосы на голове смешались в один запутанный клубок, который прикрывал хлопковый платок. На вид ей было около тридцати пяти.

Мальчик, стоящий возле неё, её сын. Ему десять лет. Последние три года его маленькой жизни он живёт достаточно взрослой жизнью. После смерти отца, который утонул на отдыхе, все тяготы легли на его маленькие плечи. Мать запила горькую, перестала следить за собой и за детьми. У Бакыта есть младшая сестрёнка Бермет, ей пять лет. Каждое утро Бакыт идёт на рынок сдавать собранные за день бутылки, покупает хлеб и сахар. Иногда соседи подбрасывают им немного продуктов. Когда мать трезвая, они с Бемкой иногда обедают сытно. В такие дни Нургуль, так зовут мать Бакыта, становится заботливой и ласковой, но таких дней всё меньше и меньше.

* * *

Пока муж работал, Нургуль занималась домашними делами, сидела с детьми. До гибели мужа в доме у них было всё. Он работал в мебельном салоне, зарабатывал достаточно, чтобы прокормить семью и обеспечить всем необходимым. За четыре года его работы мебельщиком у них появилась собственная квартира и старая иномарка. Муж, Анвар, был приветливым и весёлым человеком. Он любил по вечерам, сидя за столом, играть и подшучивать над Нургуль. Они весело смеялись с Бакытом. Анвар подхватывал тогда ещё маленькую Бермет и кружил в воздухе над головой. Нургуль смотрела на них и не могла нарадоваться.

Как-то летом Анвар засобирался к матери на Иссык-Куль. Нургуль не хотела его отпускать, ей казалось, что Анвар уезжает навсегда. Чувство тревоги не покидало её и в день отъезда мужа. Всё утро она металась, как раненая птица, не находя себе места. Ближе к вечеру небо затянуло серыми тучами, пошёл мелкий дождь. Нургуль всматривалась в ночную темноту, пытаясь увидеть свет приближающихся фар.

На следующий день, ближе к обеду, позвонили в дверь. Сердце Нургуль бешено застучало. Она замерла. Звонок повторился, на этот раз он звенел так протяжно и мерзко, что Нургуль захотелось зажать уши. Она медленно подошла к двери и спросила: «Кто там?».

— Это я, Максат, — Нургуль открыла дверь. На пороге стоял друг мужа. Он не смотрел в глаза женщине. — Нужно ехать, Анвар в больнице…

— Что случилось? — Нургуль не понравилось появление Максата, сердце отвратительно заныло.

— Да ничего серьезного, но ты должна ехать. Машина уже ждёт. А где дети?

— Они спят. Я сейчас их разбужу, — женщина заметалась по комнате. — Бакыт, Бермет! Вставайте, дети!

Бермет спросонья заплакала, Нургуль подхватила её на руки, шестилетний Бакыт схватился за руку матери. Максат взял сумку с вещами и вышел. Проверив все электроприборы, за ним следом вышла Нургуль с детьми. Во дворе стояло такси.

Всю дорогу Нургуль выпытывала у Максата о муже. Но тот толком ничего не говорил. Разморённые жарой, дети уснули. Нургуль смотрела на мелькавшие вдоль дороги деревья и не видела их. Чувство тревоги не покидало её. Что с её Анваром? Почему Максат молчит? Что он скрывает? Она пыталась отогнать прочь дурные мысли, но они, как вечерний туман, обволакивали её существо холодным слякотным ночным дождем.

Через пять часов показались знакомые очертания поселка, где жила мать Анвара. Бермет запросила грудь. Бакыт всё ещё спал. Вдруг Максат повернулся и сказал: «Нургуль, мужайся…».

Нургуль всё поняла. Сердце её оборвалось. В глазах застыл ужас. Так вот почему ей было неспокойно! Почему Анвар не послушал её, почему поехал?! Её Анвар! Теперь уже не её! Проклятая смерть, проклятая судьба забрала его у неё! Горячие слёзы потекли по щекам, обжигая горечью.

Машина остановилась. Засыпавшая было, Бермет снова проснулась и заплакала. Максат вышел и открыл дверь. Нургуль не могла встать. Тут же подбежали родственники, взяли из рук Нургуль дочь и сына. Дети, испугавшись, стали плакать сильнее. Маленький Бакыт вырвался и подбежал к рыдающей Нургуль.

— Мама! Мамочка, не плачь! — Он обнял её. Ему было страшно. Его маленькое сердечко забилось часто-часто. Почему мама плачет, почему все плачут?

— Кагылайын каралгым! Жаным, омурум!* — запричитала Нургуль. — Нет больше моего Анвара! Нет! Нет!!!

Женщины подхватили Нургуль под руки и повели во двор. Нургуль не видела дороги, она не чувствовала ног. Всё было как в тумане. Ей не верилось, что это происходит.

Ворота, распахнутые настежь, встретили её чёрной глазницей юрты*, возле которой стояли и плакали мужчины. Нургуль ввели внутрь. Все плакали. Стоял нестерпимый, раздирающий грудь вой. Мать Анвара сидела среди плакальщиц*. Её седые волосы были распущены, она раскачивалась из стороны в сторону. Лицо её почернело от горя, губы иссохли и приобрели фиолетовый оттенок.

— Аааааай! Балам! Зачем ты меня оставил!? Крыло моё, мой орлёнок, мой соколёнок…

Плакальщицы подхватили слова старой женщины, все слова слились в один общий стон. Нургуль усадили рядом с матерью. Бакыта подвели к бабушке, та обняла его и заплакала ещё сильнее.

— Нет теперь моего соколика! Остался ты без отца… Ааааааа….

Бакыт сжался. Его папы нет?! Как нет? Он только вчера уехал и обещал привезти подарки. Он что, умер? Нет! Он не мог умереть! Он же сильный, его папа!

— Папа не умер! — закричал Бакыт. — Он живой, он приедет! — Мальчик вырвался из объятий бабушки и выскочил из юрты, оставшаяся позади она завыла ему вслед. Он бежал не останавливаясь, пока не упал, споткнувшись о камень. Слёзы лились ручьём.

— Вы всё врёте! Папа жив, жив! — Бакыт забил маленькими кулачками о каменистую землю.

— Вставай, сынок! Пойдём домой! — Это был Максат. Он увидел бегущего мальчика и направился за ним. — Будь мужчиной! Ты уже большой. — Максат поднял мальчика, отряхнул одежду, вгляделся в лицо мальчика, на него смотрели глаза, наполненные неизмеримой горечью. Не выдержав, мужчина прижал к себе ребёнка и заплакал сам. — Прости, прости меня, малыш…. Я не уберег твоего отца…

— Я тоже умру? — спросил Бакыт.

— Не сейчас, балам, не сейчас…. Не говори так, не надо.

— И меня будут есть червяки? — не унимался мальчик.

— Мы все когда-нибудь умрём, рано или поздно. — Максат удивился детской мудрости. — Пойдём домой, твоей матери теперь нужен помощник. Ты, как старший, должен помогать ей и сестрёнке.

— А как умер мой папа?

— Как герой! Он спасал маленькую девочку, которая тонула, а сам не смог выплыть.

Они возвращались назад, взявшись за руки. Двое мужчин. Один умудрённый прожитыми годами, другой только что повзрослевший.

* * *

Анвара хоронили всем поселком. Когда мужчины увезли тело и женщины остались готовить, согласно обычаю, мать Анвара подошла к невестке.

— Садись, доченька, поговорим…

Нургуль за эти дни осунулась и похудела. Под глазами появились синие круги. Она присела на скамейку, рядом со свекровью.

— Что делать будем? Как жить? А жить надо. У тебя дети, их надо поднимать. Анвара не вернуть…. Никогда не думала, что мне придётся хоронить своего ребёнка… Храни тебя Бог от такого… — женщина горестно покачала головой. — Ты молодая, выдержишь, а вот я, наверное, не смогу.

— Что вы, апа? Не надо так. — Нургуль заплакала.

— Вот годовщину проведу, и мне уж пора будет. Незачем мне здесь оставаться…

— А как же мы? Как же ваши внуки?

— Ничего, ничего… не говори, я чувствую и знаю, — мать поднялась и вошла в юрту.

У Нургуль пропало молоко. Бермет, непривыкшая к чужим людям и оторванная от материнской груди, беспрестанно капризничала и плакала. Вконец изможденная, она засыпала на руках у матери, но и во сне её маленькое тельце содрогалось от всхлипываний. Бакыт как то сразу повзрослел. В его глазах появилось выражение, полное горечи и боли. У Нургуль сжималось сердце при виде своих осиротевших детей.

После сорока дней свекровь отправила невестку с детьми обратно в город.

* * *

Пустая квартира встретила их скорбным молчанием. Она как бы говорила: я уже не смогу вам дать прежнего тепла… моя душа покинула меня…

Потянулись серые дни. Соседи при виде Нургуль качали головой вслед, приносили свои сочувствия. Машину Анвара продали, нужно было поставить ему памятник на могиле. Нургуль решила устроиться на работу. Она отдала Бакыта и маленькую Бермет в детский сад. Но нигде и никто не хотел брать на работу мать-одиночку. Её красного диплома было недостаточно для «полной отдачи в работе», как говорили работодатели. Им не нужен был сотрудник, который отвлекался на решение личных проблем.

Потеряв надежду найти работу по специальности, Нургуль устроилась официанткой в ближайшее к дому кафе. Платили неплохо. Хозяйка кафе жалела Нургуль и разрешала брать ей еду для детей. Она сама укладывала в маленькие контейнеры непроданные порции. Нургуль жутко стеснялась, но Жылдыз эже, так звали хозяйку заведения, сказала ей:

— Лучше детям отнеси, чем просто испортится и придётся выкидывать. Тебе дома отдыхать надо, и так целый день на ногах, устаешь…

Нургуль была ей благодарна. В свои двадцать семь лет она успела познать многое. Её папа пропал без вести. Мама сначала грустила, потом однажды за ней приехала машина, и её увезли. Оказалось, что она сошла с ума. Нургуль воспитала бабушка.

* * *

После окончания школы они с бабушкой приехали в город сдавать экзамены в ВУЗ. Нургуль поступила на экономический факультет Национального университета. Бабушка устроила внучку в общежитие и, дав благословение, уехала к себе в деревню.

Нургуль училась с упоением. Скромная девушка отличалась стойким и упорным характером. Парни-сокурсники нередко напрашивались к ней в провожатые, но Нургуль всегда находила отговорки и никого к себе не подпускала.

На третьем курсе она познакомилась с Анваром, парнем из общежития напротив. Случилось это совершенно случайно. Нургуль возвращалась вечером из магазина, и тут к ней начали приставать двое пьяных мужчин, предлагая разделить с ними их вечернюю трапезу. Девушка, испугавшись, прижалась к дереву, заслоняясь учебниками и тетрадками.

— Ну что, сладенькая, пойдём с нами?.. — на Нургуль смотрели противные маслянистые глаза.

— Ой, да она немая, смотри! А глазёнки-то… Да ты не бойся, всё будет хоккей, — один из выпивших потянул руку к Нургуль.

— Не трогайте меня! Я сейчас закричу! — девушка отдернула руку.

— Чудо! Она заговорила! Мы боги! Может, ты ещё споёшь и станцуешь? — мужчины начали окружать её.

— Эй! Мужики! Это моя девушка! Вот нельзя на минутку отойти, сразу куда-нибудь влипнешь… — к ним подошел высокий мускулистый парень двадцати — двадцати пяти лет. Он улыбался, но в глазах не было и намёка на смех. Двое пристававших оторопели. Они пропустили парня и тупо смотрели ему в спину, пока он удалялся с недоставшейся никому добычей.

Когда они повернули за угол, парень спросил: «Вы не сильно испугались?»

— Если честно, то сильно. Я сегодня засиделась в библиотеке допоздна, завтра зачёт… не заметила, как время пролетело…

— А я вот тоже, как видите… — сказал молодой человек, доставая из-за спины заправленные за пояс тетради. — Меня зовут Анвар. А вас?

— Нургуль. Я тут недалеко в общежитии живу.

— Да. Мы с вами соседи, наверное. Я тоже в общежитии живу.

Нургуль улыбнулась новому знакомому. Ей почему-то показалось, что она знакома с ним давно. От него веяло теплом и домом.

— А хотите, я буду вас каждый вечер провожать?

— Я даже не знаю… — впервые за время учёбы Нургуль было приятно ненавязчивое ухаживание.

— Ну, во-первых, я тоже каждый вечер сижу в библиотеке, а во-вторых, к вам опять могут пристать… — улыбнулся Анвар. Его открытая улыбка и добрые глаза обезоружили девушку.

— Если вам это не тяжело, то можно, — покраснела она.

Так, болтая, они дошли до общежития. Еще с полчаса стояли и разговаривали об учёбе и своих студенческих приключениях. Попрощавшись, договорились о завтрашней встрече. С этого дня они каждый вечер возвращались вдвоём.

* * *

Однажды зимой Нургуль не появилась. Анвар прождал её час. Напрасно. Не появилась она и на следующий день. И через неделю. Анвар тревожился. В общежитии никто не знал, куда она могла уехать. Вахтёрша посоветовала Анвару сходить в деканат.

— Она уехала домой, у неё бабушка умерла, — сказала секретарь.

— А вы не дадите мне её адрес?

— Да, конечно, — женщина порылась среди бумаг и, найдя, продиктовала адрес.

* * *

Зимой в шесть вечера совсем темно. Анвар добрался на пригородном автобусе по записанному в деканате адресу и вышел возле дорожного указателя. По указанному адресу он нашёл дом. Калитка была открыта.

В одной из комнат горел свет. Во дворе стояла заброшенная будка, Анвар с опаской заглянул внутрь и, не найдя собаки, смело прошёл к крыльцу и постучался. В доме было тихо. На стук никто не ответил.

Анвар тихонько толкнул дверь, она поддалась и с тихим скрипом открылась. В полумраке его глаза начали искать включатель. Всё так же на ощупь он добрался до следующей двери, ведущей в зал. Он потянул ручку двери, и на него полился яркий свет. В комнате тепло, пахнет свежим хлебом и молоком. За столом, положив голову на сложенные руки, спала девушка.

Анвар подошёл поближе и присел рядом. Красивое лицо Нургуль вызвало в нём нежность. Ему захотелось провести пальцами по её тонким бровям, коснуться губами ресниц и припухлых губ. Он любовался её красотой.

Закипевший чайник оповестил о своём существовании свистом и хлопающей крышкой. Нургуль вздрогнула и открыла глаза. Она удивлённо посмотрела на молодого человека, не совсем понимая, откуда он взялся.

— Я тебя искал. Здравствуй! — сказал Анвар, поднимаясь.

— Как ты меня нашёл?!

— Просто… Я приношу тебе свои соболезнования, — он опустил глаза. — Крепись…

— Да, да, конечно…

Повисло томительное молчание. Анвар не знал, что дальше говорить. Нургуль также была в замешательстве. Наконец, она пригласила его к столу. Ужинали молча.

— Ну, ладно, я пойду, наверное?.. — заторопился Анвар.

— Куда же ты в такую темень, да и автобусы не ходят уже. — Нургуль было страшно оставаться одной. После смерти бабушки ей мерещилось всякое, и поэтому она спала с включенным светом. Днём приходили соседи помянуть покойную бабушку и давали благословение девушке. А по вечерам одной ей становилось страшно.

Она постелила Анвару в гостиной на диване. Анвар еле помещался, но всё же, не показав виду, улёгся на узкий и скрипучий диван, давая себе слово, что у него дома все будет по-другому.

Утром после завтрака Анвар засобирался уезжать обратно. Он спросил у Нургуль разрешения навещать её в свободное время. Девушка не была против.

Весной, когда слякоть зачернела по ухабам, Анвар сделал Нургуль предложение. Он по обычаю привёз Нургуль домой к матери. Согласно обряду ей на голову надели платок, совершили Нике. Молодые подали заявление в загс, и через два месяца поженились.

Нургуль окончила университет с красным дипломом. Анвар вместе с друзьями открыл мебельный цех, и зажили они весело и счастливо, до того самого злосчастного лета.

* * *

Не стало Анвара. Первое время друзья мужа по работе заходили, поддерживали Нургуль морально и материально. Работа в кафе хотя и помогала держаться семье на плаву, но тяготила Нургуль. Приставания некоторых клиентов выводили её из себя. Придя вечером домой, она украдкой от детей плакала от обиды.

Бакыт пошёл в первый класс. Нургуль постаралась, чтобы у её сына было всё. Бакыт был счастлив. У него был красивый ранец с навороченными кармашками. Каждый день, возвращаясь из школы, он любовался новым пеналом, нюхал новые учебники, раскладывал и складывал карандаши. Он даже попытался попробовать их на вкус.

Ему очень нравилось учиться. На уроках его маленькая ручка тянулась, стараясь быть выше всех, Бакыт даже привставал на цыпочки, чтобы учительница его заметила. Приходя домой, он первым делом садился за уроки, и только потом, устав от проделанного, чувствовал себя голодным. Он научился сам о себе заботиться. Мама приходила поздно, а он, как помощник, забирал сестрёнку из детского сада. Дети до прихода матери играли на детской площадке, во дворе дома. Завидя мать, Бакыт и Бермет бежали навстречу. Они знали, что у мамы всегда есть что-то для них. Втроём устраивали семейный ужин из принесённого матерью с работы.

Однажды мама задержалась позже обычного. Бакыт начал беспокоиться. Уже темно, а мамы всё нет!

Наконец она появилась. Дети не заходили домой, они ждали её на скамейке.

— А, вы, почему не дома? — спросила, подходя, Нургуль.

— Мы тебя ждём. Ты так долго не шла, — сказал обиженно Бакыт.

— Ну, ладно-ладно, пойдём. Я тут купила кое-что, — улыбнулась Нургуль и потянулась целовать Бакыта. От неё запахло чем-то терпким и незнакомым. Бакыт вопросительно посмотрел на мать и спросил: «Мам, а чем ты пахнешь?» — его глаза широко раскрылись.

— Да, мы тут на работе день рождения отмечали, выпили немного, — виновато ответила Нургуль. Она подняла на руки Бермет и, уже оглядываясь, кивнула Бакыту: «Пошли?!»

С этого дня Нургуль всё чаще приходила домой пьяной. Она уже не придумывала никаких оправдательных причин перед детьми. Просто приходила с сумками, полными снеди, выкладывала на стол принесённое и уходила к себе в комнату.

Бакыт не мог понять, что происходит с его матерью. Всем своим маленьким существом он тянулся к ней. Но теперь всё чаще мать смотрела на него обозлено.

Зимой снова пришёл Максат. Умерла мать Анвара. Старая женщина не дожила до годовщины сына. Сердце не выдержало. Ничего не сказав детям, Нургуль собралась в дорогу. Она попросила соседку по лестничной площадке присмотреть за ними. Оставила денег на продукты и уехала. Вернулась через неделю. Осунувшаяся и уставшая.

Позвонила в дверь. Бакыт опрометью кинулся открывать. Он увидел, как мать выходила из остановившейся возле подъезда машины.

— Мама приехала! Мама! Мы так скучали, тебя так долго не было! — обхватил он её своими ручками. Прибежала Бемка. «Мама!» — заулыбалась девочка.

— Ну, вот, дети, остались мы теперь одни… — сказала Нургуль и присела на стул в прихожей. Бакыт начал снимать сапоги с ног матери. Женщина посмотрела на сына и прослезилась: как хорошо, что ты у меня есть.

Придя на работу, Нургуль обнаружила, что её место занято. Хозяйка кафе предложила ей пока поработать посудомойкой, делать ничего не оставалось, и Нургуль согласилась. Теперь выпивать после работы вошло в привычку Нургуль. Она возвращалась домой весёлой по вечерам, по утрам уходила злая и раздражённая.

Дети жили своей жизнью. Нургуль сначала перестала проверять уроки Бакыта, затем водить Берметку в сад. Всё это делал Бакыт. Он опаздывал на уроки, над ним смеялись, но он, глотая обиды, нёс свой маленький крест бытия.

* * *

Пришла весна. Бакыт радостно наблюдал, как снежные корки, попадая в общий поток талой воды, таяли на глазах. Они напоминали ему сахар. Вот так же он клал кубики сахара в чай и смотрел, пока они не растворятся, оставляя на поверхности белый след.

— Бакыт! — вдруг кто-то окликнул его. Он оглянулся, это была его учительница. — А ты почему домой не идешь? — спросила она.

— Я? Я уже иду, — серьёзно ответил мальчик.

— На! Держи, это тебе, — учительница протянула Бакыту пакет. — Это старые вещи моего сына. Я ещё утром хотела тебе отдать и забыла.

— Спасибо! Не надо! У меня есть, мне мама купила! — гордо ответил Бакыт.

— Я знаю, — как можно мягче сказала женщина, — но я тут подумала, куда мне девать это? Не выкидывать же! А вещи хорошие, почти новые…

— Отдайте их лучше кому-нибудь, а мне не нужно!

Женщина погладила Бакыта по голове, он отвернулся. «Ты очень хороший мальчик и добрый» — добавила она.

— До свидания! — мальчик, сунув руки в карманы, пошёл прочь. А учительница стояла и с жалостью смотрела ему вслед.

А Бакыт, вернувшись домой, долго смотрел на себя в зеркало. Он провёл ревизию своих вещей, кое-что собрал и положил в рюкзак.

Утром, придя в класс, он выложил вещи на стол учительницы. Когда она пришла, он совершенно по-взрослому сказал: «Это мои старые вещи. Я тут подумал и решил, что у других детей, ну…. У которых нет вообще никого, у них нет это… — он замялся, не находя нужных слов, — Это…. Это для них!»

Учительница поняла, что вчера она оскорбила мальчика, ей стало неловко. Она улыбнулась и сказала ожидающему ответа Бакыту: «Хорошо, давай отдадим эти вещи в Дом ребёнка!»

После этого случая мальчик стал особенно тщательно готовить свои вещи для школы. Он смотрел, чтобы нигде не было дырочки или пятнышка. Если же таковые находились, то он зашивал нитками, найденными дома, или застирывал испачканное место хозяйственным мылом. Первое время у него не получалось, грязь вместе с мылом размазывалась по всему периметру и, засыхая, оставляла следы. Он злился, начинал всё заново, опять злился и переделывал.

В начале мая у Бермет в садике обнаружили вшей. Бакыт, приведя её из садика, решил проверить. Он расстелил на полу простыню, посадил Бемку, наклонил ее голову и начал расчёсывать. На простыню упало несколько насекомых, мальчик стал давить их, зажимая ногтями больших пальцев. Они с треском лопались, оставляя на руках кровавые следы. Берметка послушно сидела и не шевелилась. Бакыт вычёсывал и вычёсывал, а они всё падали и падали. Вконец устав, он повёл Бермет в ванную, помыл ей голову, и они вдвоём сели ждать мать.

Нургуль пришла, как обычно, пьяная. Бакыт рассказал ей о произошедшем. Мать мрачно выслушала, затем посадила девочку на стул посреди комнаты, расстелив ту же простыню, обрезала длинные волосы Бемки, затем, намылив ей голову, обрила наголо. Потом проверила голову Бакыта, обрила и его.

Утром, когда Бакыт привёл Бермет в сад, воспитательница отправила его обратно, сказав, что мать не заплатила за прошлый месяц. Бакыт, взяв за руку Бемку, отправился на работу к матери. Она вышла с чёрного хода, дала деньги, заняв их у хозяйки, и отправила детей обратно. В этот день Бакыт не пошёл в школу. Он заплатил за Бермет, но не стал оставлять её в садике и забрал домой.

* * *

— Лысая башка, дай пирожка! Эй, смотрите, Султанов лысый! Ха-ха-ха! Зло посмотрев на обидчика, Бакыт спокойно снял рюкзак и сел за парту.

— Ну, чё? Лысый, лысый! — не унимался рыжий мальчик. — В армию собрался?

Бакыт молчал. Джалиль считался в их классе атаманом. Никто из мальчишек не осмеливался ему перечить. Его папа работал в одном из министерств, и каждое утро привозил своего отпрыска на огромном джипе. Когда машина останавливалась возле школы, одноклассники высовывались из окна и с завистью смотрели на выходившего из машины с чинным видом Джалиля. Учился он ниже среднего, и только по просьбе матери его оставляли в классе.

— Эй! Размазня! Чё молчишь, ты лысый и еще немой? — Джалиль с размаху ударил Бакыта линейкой по лбу. — Ух, ты, как трещит! Гы-гы-гы…

Бакыт покраснел, потом встал и стал надвигаться на своего обидчика. Тот с напускным испугом попятился назад: «Ой, боюсь, боюсь, щас описаюсь…»

Мальчик не останавливался. В какой-то момент, в доли секунды он прыжком повалил Джалиля и стал его бить с такой злостью, что не ожидавший такого отпора мальчик только охал и восклицал: «Ох, ты что?! Ой, да чего ты?..»

Вошедшая в класс учительница с силой оттащила совсем озверевшего Бакыта. Тот рычал, как маленький волчонок, и сопротивлялся.

— Я тебя убью!

— Бакыт, Бакыт, успокойся, всё, всё! Да что это такое! Прекрати немедленно! — учительница с силой прижала его к себе.

Прозвенел звонок на урок.

— Все сели и готовимся к занятиям, пока я приду, все должны быть готовы. Классный руководитель вывела Бакыта и Джалиля из класса.

— Быстро умыться и в класс! Нет, подождите, сначала пусть Джалиль сходит, а потом ты. А то опять подеретесь.

Когда Джалиль скрылся из виду, учительница спросила у Бакыта:

— Что случилось?

— Ничего!

— Как ничего не случилось? А с чего ты тогда стал драться с Джалилем?

— Он сам знает!

— Ну, не хочешь, не говори… Иди умойся, потом разберемся.

По коридору шёл Джалиль, он вытирал рукавом свитера разбухший нос, и уже сейчас стал виден намечавшийся слева под глазом синяк.

— Козёл! Я тебе еще покажу, завтра посмотрим! — процедил сквозь зубы Джалиль проходящему мимо Бакыту. — Жетим!

— Так! Прекратить! Ну-ка, иди сюда, — женщина подозвала рыжего.

— Это что за разговоры?

— Я чё? Я ничё? Это всё он! — стал оправдываться Джалиль. — Он сам меня повалил и стал бить, я его не трогал…

— Я сейчас спрашиваю тебя о том, что ты сказал только что! Кто тебе дал разрешение обижать людей? А?

Джалиль потупился.

— Заходи в класс! Завтра придешь с родителями!

До конца дня никаких событий в классе больше не произошло.

На следующий день из подъехавшего серебристого цвета джипа вывалился Джалиль, рядом с ним засеменила пухленькая женщина, похожая на булочку. Хлопнула дверь, и с противоположной стороны машины вышел грузный мужчина. Вся троица проследовала внутрь школы.

— Здравствуйте, Елена Геннадьевна! — женщина с недовольным видом сложила свои пухлые ручки в замок. — Вот Джалик сказал, что нас тут вызывают?

— Здравствуйте! Пройдёмте в класс и там поговорим. Учительница открыла перед родителями дверь, оставив при этом Джалиля за дверью.

Мальчик пытался что-то высмотреть в замочную скважину, затем, потеряв интерес, повернулся и пошёл в сторону стоявшей неподалёку группы одноклассников. Подойдя к ним, он по-свойски похлопал кого-то по плечу, с кем-то поздоровался, стукнувшись лбом.

— Ну, сегодня кому-то конец! — потирая руки, сказал Джалиль.

— Султанову, что ли?

— Ага! Козёл! Сказал ему крышка, значит, будет крышка! — злобно прищелкнул языком Джалиль. — А вот и наш герой — штаны с дырой!

К одноклассникам подошел Бакыт. Он поздоровался со всеми, приблизившись к Джалилю, но даже не посмотрел в его сторону.

— Ну-ну, какие мы гордые! Сейчас посмотрим, кто кого…

Бакыт ничего не ответил. Сердце его сжалось в тревоге.

Через некоторое время дверь класса открылась, и вышли родители Джалиля. Елена Геннадьевна проводила их и закрыла за собой дверь.

Мужчина и женщина подошли к стоявшим ребятам.

— Джалик! Иди сюда! — писклявым голосом позвала мать рыжего. Мальчик подбежал к женщине. Отец Джалиля подошёл к Бакыту:

— Тебя ведь Бакытом зовут?

— Да, байке…

— Ты это… Не обижайся… Он ведь не понимает. А ты молодец! Правильно сделал, за всё надо отвечать. — Он похлопал мальчика по плечу тяжелой ладонью. Затем, обернувшись в сторону сына, сказал: «А с тобой мы дома поговорим. Хватит там сюсюкаться, мать, пошли».

Когда приглашенные родители ушли, мальчишки окружили Джалиля.

— Ну, и что? Кому крышка? Облажался? — со всех сторон послышались колкие шуточки.

Джалиль оскалился:

— Заткнитесь все, а не то!.. — он угрожающе показал кулак.

* * *

— До свидания, ребята! Отдохните хорошо за лето, — учительница 3 «В» класса стояла возле учительского стола заваленного подаренными букетами, тихонько смахивая слезу. — Теперь вы выросли, и будете учиться совсем как старшеклассники. Я желаю вам всем здоровья, чтобы хорошо учились и стали гордостью нашей школы!

— Лен Генадьна! Лен Генадьна!

Класс зашевелился, дети стали подбегать к учительнице, обнимать её.

Бакыт еще с вечера пошёл искать цветы. Он помнил, что за автозаправкой в их микрорайоне расположен какой-то офис, а вокруг здания — красивые клумбы с розами.

После девяти вечера, тихо выскользнув из дома, предварительно проверив, спит ли Бермет, он пробрался во двор, и через узкую щель между домами и побежал в сторону автозаправки. Он бежал во весь опор, словно наперегонки с ветром. Тёплый майский воздух встретил его, не сопротивляясь его бегу.

Добежав до высотного здания, он отдышался и осмотрелся по сторонам. Вокруг еще гуляли люди, кто с коляской, кто просто под ручку. Бакыт старался быть незаметным. Он пролез между чугунными прутьями, еще раз осмотрелся и двинулся к цветочным клумбам. Вытащив из-за пазухи перочинный нож, он стал быстро нарезать цветы. Колючие стебли царапались и больно кололи, но Бакыт не обращал на это внимания. Через пять минут он собрал букет ароматных роз. Бакыт был счастлив.

Он проделал обратную дорогу без приключений.

Войдя в дом, он услышал шорох на кухне и увидел свет. Тихо вынес свой букет на балкон и прошёл на кухню. Мать сидела на стуле, прислонившись головой к мойке.

— Мам! Пойдём спать…

— А, это ты? — Нургуль приподняла тяжелые веки и снова их опустила, бормоча себе под нос: «Алтыным*… Кагылайын тамырым менин*…».

— Мама, вставай, пойдём… — мальчик стал аккуратно поднимать женщину, та, пошатываясь и стараясь не падать, облокотилась на спинку стула. Осторожно держась за стенку, они добрались до комнаты. Бакыт уложил мать, укрыл её, затем, проверив сестренку, лег рядом, мечтая о завтрашнем дне. Ему виделось, как он несёт свой большой и красивый букет, как все будут смотреть на него и его цветы с завистью. Спустя несколько минут мальчик уснул крепким счастливым сном.

Он пришёл в школу самым первым. Сторож, подметавший школьный дворик, ласково погладил мальчика по голове: «Ну что, сынок, по школе скучать будешь?»

Бакыт в ответ только улыбнулся.

Стали подтягиваться ученики. Когда подошла Елена Геннадьевна, Бакыт молча сунул ей букет, обёрнутый в газетный лист.

— Спасибо, Бакыт! Какой красивый букет! — классному руководителю нравился этот смышлёный, подвижный мальчик.

Начались летние каникулы. Нургуль решила летом не водить Бемку в сад. И теперь каждый день дети с утра играли на площадке возле дома.

В день гибели мужа Нургуль накрыла в кафе стол, пригласила друзей мужа, провела поминки.

* * *

Прошло два года.

Нургуль выгнали с работы за постоянное пьянство. Она теперь ходила по подъездам, собирая бутылки, беря с собой детей, заставляя их искать в помойках. Бакыт уходил подальше от своего микрорайона, стараясь не попадаться на глаза своим одноклассникам и соседям.

Каждый раз, возвращаясь из школы, он шёл, заглядывая в придорожные арыки. Если находил бутылку, оглядываясь по сторонам, клал её незаметно в рюкзак и шёл дальше.

Деньги от собранных бутылок уходили на покупку продуктов и на очередную бутылку для мамы. Если же на это не хватало денег, Нургуль начинала ругать детей и проклинать свою несчастную судьбу. В когда-то уютном гнезде не стало места теплу и ласке. Сначала Нургуль продала мягкую мебель, ей казалось, что она всё время напоминает ей об Анваре и стоит немым укором. Когда кончились деньги за проданную мебель, стало продаваться всё остальное. Всё, что осталось — это старый палас, телевизор, одеяла и покрывала, ещё со времён студенчества. Их двухкомнатная квартира стала совсем пустой.

Потом в их доме появился Болот байке. Он совсем не нравился Бакыту. Мальчику не нравилось, что Болот байке обнимает его маму. От него всегда пахло вонючими сигаретами и перегаром. Он жил у них около трёх месяцев, пока однажды не избил Нургуль и не выбил ей два передних зуба. А случилось это так.

— Жрать есть что-нибудь? — заорал он, с порога швыряя свои дырявые туфли. — Эй! Салажата, а ну, дуйте сюда, я вам что-то принёс! Ха-ха-ха!

Дети молча смотрели, как он вытаскивает из кармана свёрток газеты. Она вся скомкалась и в его грязных засаленных руках выглядела ещё ужаснее.

— Вооооооот! — он с грохотом стукнул свёртком о стол, и через разорванную газету высыпались засохшие куруты*.

— Эй, Нургуль! Нюска! Жрать давай! — он облизал треснутые губы и уселся на пол, вытянув ноги. — Нюска! Аааааа!

Нургуль спала после вчерашних посиделок, и, естественно, речи об ужине не могло быть. Болот, поорав ещё немного, вошел в комнату, где спала Нургуль, и выругался матом. Не видя никакой реакции, он со злостью пнул лежащее тело. Послышался стон. Нургуль подняла голову и, стараясь открыть глаза, закричала:

— Ты что себе позволяешь?! Жрать тебе давай! А ты деньги принёс, чтобы пожрать? — она с трудом поднялась. Немного оправившись от удара, подбоченившись и всё ещё шатаясь, она сказала, показывая Болоту кукиш: «А вот это ты видел?! Вот! На! Жри!»

— Чево? Это ты мне? Сука! Бл…ь! Я тя щас!.. — Болот набросился на Нургуль. Завязалась драка. Впервые в жизни Бакыт видел, как избивают его маму. Он не выдержал, подбежал сзади к Болоту и стал бить его кулаками: «Не бейте мою маму! Не трогайте её!»

Бемка заревела. Начался настоящий хаос. Все летело кувырком. Соседи начали стучать в стенку, затем в дверь позвонили. Шум не стихал.

Спустя двадцать минут приехал наряд милиции и, выбив дверь, забрал окровавленного Болота, заломив ему руки за спину. Он сплюнул прямо у порога, и всё еще пытался высвободиться из стальных объятий милиционеров. Соседи, вызвавшие милицию, стояли у дверей и заглядывали внутрь квартиры. Особо сердобольные покачивали головой, укоризненно глядя на пьяного мужчину.

Пришёл участковый, он заполнил протокол.

— Ну что, Нургуль, будем делать? Заявление писать будем? — лейтенант сидел на маленькой табуретке, а женщина сидела, прислонившись к стене. Бакыт промывал её лицо. У неё был подбит глаз, вокруг губ запеклась кровь. Рядом, испуганно прижавшись к матери, сидела Бемка.

— Нет! Ничего не надо! Пусть только сделает дверь и валит куда хочет! — зло ответила Нургуль.

— Подпишите протокол, — милиционер протянул бумагу, но женщина отпихнула листок.

— Ничего подписывать не буду!

— Ну, как знаете… Вам не стыдно? — лейтенант осмотрел комнату, — на вас же дети смотрят…

— Знаешь, что… Иди-ка ты отсюда! Совестливый нашёлся! — прошипела Нургуль.

Милиционер, покачав головой, пошёл в прихожую. Кое-как поставив дверь обратно в петли, он подозвал Бакыта: «Вы кушали?»

Мальчик молчал. Тогда участковый вытащил из кармана мелочь и сунул в руку мальчику. Тот разжал пальцы, и деньги упали на пол.

— Ишь ты! Гордый! Бери, бери! — мужчина похлопал Бакыта по плечу и ушёл.

* * *

На следующий день участковый опять заглянул. Он принёс печенья и конфет для детей. Нургуль лежала. Всё её тело болело после вчерашней драки. Бакыт накрыл возле матери небольшую салфетку, заменявшую скатерть. Поставил чайник.

Участкового звали Урматом. Ему было не больше тридцати. Он работал на этом участке месяц и успел заметить детей, вечно ошивающихся по помойкам.

— Тебя как звать?

— Бакыт.

— А тебя? — спросил Урмат, обращаясь к девочке.

— Бермет.

— Ну, давайте тогда чаем меня угостите, раз познакомились.

Они попили чаю. Нургуль даже не повернулась. Она как лежала, отвернувшись к стене, так и осталась лежать.

Участковый пытался завести разговор с Нургуль, но бесполезно. Она не удостоила его даже взглядом.

Урмат спрашивал у Бакыта и Бермет об их интересах, что они любят и о чём мечтают. Ему было искренне жаль этих детей. Он знал от соседей, что отец детишек погиб, спасая ребёнка, что мать сломалась морально, не выдержав жизненных тягот.

— Бермет, а ты когда вырастешь, кем хочешь стать? — спросил Урмат, заглядывая в глаза девочке.

Девочка посмотрела исподлобья на Урмата и, теребя пуговицу на кофточке, тихо прошептала: «Продавцом…»

— А я поваром! — Бакыт деловито поправил край расстеленной салфетки.

— У нас всегда будет вкусно пахнуть!

— Аааа… Значит, ты будешь всех кормить? — засмеялся участковый.

— Ну да, а потом, когда у меня будет много денег, я привезу к нам бабушку.

Урмат вопросительно посмотрел на мальчика.

— Наша бабушка живёт на Иссык-Куле*, она там одна, и ей скучно.

Насколько знал Урмат, у них никого не было, кроме матери. Соседи при знакомстве с новым участковым рассказали об этой семье всё, но никто ни словом не обмолвился о бабушке.

Урмат, уходя, пообещал заглядывать к детям.

* * *

Лето в этом году выдалось жарким.

Солнце с утра проникало в незашторенные комнаты, не давая спать детям. Оно щекотало их своими лучами, ожидая, пока они не встанут. Протирая припухшие глаза, Бакыт шёл в кухню, ставил на газовую плитку чайник и начинал шуметь в ванной.

Закончив свои утренние приготовления он будил Бермет и маму.

Наспех позавтракав остатками еды со вчерашнего дня, они выходили втроём на поиски.

Обедали, где придётся, чаще устраивались у кромки тротуара, в тени. Затем Нургуль отправляла детей домой, а сама, забрав вырученные за собранную посуду деньги, отправлялась искать собутыльников.

Бакыт и Бермет целыми днями играли на площадке. Дети, раньше игравшие с ними, теперь их сторонились. По вечерам, получив поучительную порцию наставлений от своих родителей, вроде «не водись с этими бомжами и заморышами», весь двор смотрел на брата и сестру, как на врагов. Завидев своих детей, забывающих в процессе игры все наущения, родители и вездесущие бабушки забирали деток или уводили их в сторону.

Бакыту до глубины души было обидно, но он не показывал виду и сам придумывал игры для сестрёнки. Она, безмятежно улыбаясь новым выдумкам брата, с гордым видом прохаживалась перед другими девочками. Те, в свою очередь, с завистью смотрели на Бемку и шушукались за её спиной.

Однажды Бермет нашла в песочнице забытую кем-то куклу Барби, она села и тут же сделала для своей новой подружки песочный замок. Играя и разговаривая с куклой, она настолько увлеклась, что не заметила, как сзади к ней подошла соседская девочка Чинара.

— Эй! Отдай мою куклу!

— Это моя кукла, я её нашла! — Бермет шмыгнула носом и продолжила игру, краешком глаз следя за Чинарой.

— Отдай! Это моя кукла! Я всё маме расскажу!

— Не отдам! Я её нашла!

— А вот я скажу, что ты её у меня украла! Мааа-маааааа! — завопила соседка.

На крик в окне второго этажа показалась женщина, она отворила окно и вывалила свои огромные груди, свесившись через подоконник грузным телом, и из этого обезображенного жиром тела полился поток ругани:

— Я же тебе сказала, не водись с этими бомжами! Уйди от неё, она, наверное, вшивая!

— Мама! Она мою куклу украааалааааа! — не останавливаясь, орала девчонка.

— Я сейчас спущусь и надеру ей задницу! — женщина скрылась за окном.

Через некоторое время она вышла из подъезда, в руках у неё была выбивалка. При каждом шаге всё её тело колыхалось, она шла, а её большая грудь угрожающе раскачивалась из стороны в сторону, как будто норовила задавить всех и вся своими размерами.

Бермет встала. Услышав ор, прибежал Бакыт, он теперь стоял возле сестренки и смотрел на приближающуюся соседку. Та подошла, в свою очередь, посмотрела на всех, затем, подбоченясь, начала:

— Что случилось?! А?!

— Она мою куклу украла и не отдает! Ааааааа! — Чинара орала без слёз, широко открыв рот.

— Замолчи! Моя сестрёнка не воровка! — Бакыт угрожающе посмотрел на воющее создание.

— Ты сам заткнись! Заморыш! — это уже мать Чинары, прижав к себе плачущую дочь, помахала в сторону Бакыта и Бермет выбивалкой. — Алкоголики проклятые! Гнать вас отсюда надо! Ууу, ворюги!

— Мы не ворюги! — перебивая её, закричал Бакыт, — не нужна нам ваша вонючая кукла!

Он взял из рук Бермет игрушку и швырнул под ноги соседке.

— Быстро подними и дай её мне лично в руки! Мерзавец! — женщина с презрением посмотрела на детей, — и мать твоя ш…ва, и ты со своей вшивой сестрой недалеко пойдёте!

— А вы… Вы… толстая дура! — срываясь на крик, сказал Бакыт.

— Чтооооооо?! Ты ещё и оговариваться смеешь! — женщина замахнулась на мальчика, тот весь сжался, стараясь прикрыть всем телом сестру от удара.

— Стойте! Как вам не стыдно поднимать руку на детей!

Женщина недоумённо обернулась. Подошел участковый Урмат.

— Здравия желаю! Лейтенант Ботоканов. В чём дело? — он приставил ладонь к фуражке.

Соседка оторопела, её дочь спряталась за спиной и сейчас выглядывала, ухватившись за платье матери.

— Дааа… тут вот, эти бомжи у моего ребёнка куклу украли! На учёт их надо ставить! Вы как участковый должны нас оградить от таких! — набросилась она на милиционера.

— Прекратите сейчас же истерику! Вам должно быть стыдно говорить такие вещи! Вы же сама мать! — жестко сказал Урмат. — Эти дети не бомжи, и вы это прекрасно знаете. Они не виноваты, что судьба с ними так обошлась. Никто от этого не застрахован.

Затем, взяв на руки Берметку, он молча удалился.

Соседка так и осталась стоять, как вкопанная. Её дочь подняла лежащую на земле игрушку, стала дергать за подол матери и хныкать. Парочка, развернувшись, стала удаляться в сторону своего подъезда.

Урмат привёл детей домой. Позвонил в дверь, никто не открыл. Он позвонил ещё раз. Снова молчание.

— Наверное, мама ещё не пришла… — сказал Бакыт. — Да вы идите, Урмат байке, мы тут её подождём.

— Кушать хотите? — участковый спустил с рук девочку и присел на корточки.

Бермет вопросительно посмотрела на брата. Тот отрицательно покачал головой.

— Да что я спрашиваю! — вдруг нашелся Урмат. — Я тут с собой принёс бутерброды, и для вас захватил, они у меня на работе. Вы же не видели, где я работаю?

— Нет.

— Хотите, покажу?

— А можно? — Бакыту стало нестерпимо интересно. Он и раньше в кино видел, как работают милиционеры, но это в кино, а вживую было бы ещё интереснее. Глаза его загорелись.

— Конечно, можно! Пошли!

Все трое спустились по лестнице и вышли на улицу.

* * *

— Проходите и садитесь поудобнее, а я схожу, чайник поставлю, — Урмат вышел наполнить воду.

Дети стали осматривать кабинет. Ничего особенного, отметил про себя Бакыт. Вернулся Урмат, он поставил чайник и сел за стол.

— Ну что, орлы? Чем будем заниматься? — улыбнувшись, он достал из ящика стола пустые листы бумаги, карандаши и пододвинул к детям. — Садитесь и рисуйте. Садитесь, садитесь!

Урмат накрыл на стол и развернул сверток с бутербродами. Они пообедали втроём. Бутерброды показались Бакыту самыми вкусными на свете. Запах свежей колбасы пьянил. Бакыту хотелось, не прожевывая, проглотить её целиком, но чувство собственного достоинства не позволяло ему это сделать. Он тщательно пережевывал откушенный кусок и смачно запивал дымящимся чаем.

Пообедав и посидев ещё немного у Урмата, Бакыт засобирался:

— Ну, ладно, Урмат байке. Мы пойдём. Мама уже пришла, наверное…

— Ладно, только по дороге осторожнее, — и добавил: — Ну, теперь вы знаете дорогу, приходите в гости, а то мне тут одному скучно. Составите мне компанию.

— Хорошо, можно мы завтра придём? — спросила Бермет, стеснительно улыбаясь. Бакыт дернул её за платье.

— Конечно, можно! Приходите!

Когда дети вышли на улицу, Бакыт, строго посмотрев на Берметку, важно сказал:

— Никогда не проси, мы же не попрошайки! Ты меня поняла?

— Угу, — кивнула в ответ Бемка, она была сытая и довольная и уже успела забыть про обиду, нанесённую соседской девочкой.

* * *

Они пришли к дому и поднялись на свой этаж. Возле дверей, прислонившись к стене, стояла мать. Нургуль пыталась ключом попасть в замочную скважину. Бакыт осторожно взял руку матери. Она посмотрела на него невидящим остекленевшим взглядом. Открыв дверь, Бакыт включил свет в прихожей и помог матери добраться до постели.

Тихо закрыв за собой дверь, он пошёл на балкон, снял с веревки высохшее белье, посмотрел вниз. Ему вдруг захотелось прыгнуть. Земля поманила к себе. С высоты третьего этажа ему показалось, что до земли всего ничего. В это время его окликнула мать.

— Бакыт! Бакыыыыт! Где тебя носит! Дай воды и принеси ведро.

Бакыт очнулся и отогнал от себя наваждение. Положив бельё на столик, он пошел на зов пьяной матери.

Нургуль обхватила принесённое Бакытом ведро. Мальчика, наблюдавшего за этим, самого чуть не вывернуло. Он отвернулся.

В дверь протяжно позвонили. Бермет, сидевшая на кухне, подошла на цыпочках к двери и тихо спросила:

— Кто там?

— Это из горгаза, счетчик проверить надо, мама дома?

Бермет побежала к брату и, сделав округлённые глаза, сказала: «Там из гази пришли, мама, говорят, дома?»

— Посиди здесь, я сам пойду и скажу.

Мальчик открыл дверь. На пороге стояли монтёр с контролёром. Он пропустил их внутрь и провёл в кухню.

— Так! Ну-ка, где туту вас счётчик? — контролёр посмотрел на показания, сверил что-то в своём журнале и покачал головой: — С вас штраф, сейчас мы перекроем газ, да, кстати, мама дома?

— Да, но она болеет, — покраснел Бакыт.

— А, ну вот и хорошо! Когда мама выздоровеет пусть придёт и заплатит за газ, потом мы вас обратно подключим. Ну что, Петрович, — обратился он к грузному монтёру пятидесяти — пятидесяти пяти лет, — начинай!

— Слушай, может, мы того?.. Подождём? Все-таки мать болеет, а? — спросил тот.

— А где ваш отец? — оглядывая комнату и качая головой, снова спросил контролёр.

— Он умер… — Бакыт опустил голову.

— Извини… — теперь уже контролёр почувствовал себя неловко, — ладно, ты, малой, матери своей передай, чтобы заплатила, а то и вправду придёт кто-нибудь другой и отключит газ.

Мужчины тихо удалились.

— Кто там? — спросила Нургуль.

— Лежи, мама, всё нормально, это газовщики приходили, — ответил Бакыт.

— Сколько раз я вам говорила, не открывайте двери, кому попало!

Бакыт ничего не ответил. Он знал, что если придут проверять и свет, то отключат точно. Они не платили за коммунальные услуги уже восемь месяцев. Уставившись в одну точку, он стоял еще несколько минут. Затем, что-то про себя решив, кивнул. Бермет с интересом наблюдала за братом.

* * *

На завтра выдался пасмурный день. С утра, позавтракав и накормив Бермет, Бакыт наказал сестренке не открывать никому дверь и присматривать за матерью. Он вышел из дома в приподнятом настроении.

Рынок, на который они все вместе ходили собирать бутылки, находился в четырех кварталах. Бакыт шёл и представлял себе, как он придёт туда и будет зарабатывать деньги. Как он подойдёт к дяденьке с тачкой и поможет ему загрузить и разгрузить товар, а потом дяденька из чувства благодарности возьмет его к себе в напарники. Мечты мальчика неслись с такой быстротой, что к тому моменту, когда он подошёл к рынку, он был уже чуть ли не его владельцем.

Рынок только начинал оживать. Нестройные торговые ряды, заспанные торговцы встретили мальчика весьма уныло. Он прошёл между рядами и направился в сторону противоположного выхода. Именно там стояли тачечники*. Пятачок, на котором собралось пять-шесть тележек с владельцами, представлял из себя грязный уголок. То тут, то там валялись пустые пластмассовые баклажки* и вчерашний мусор.

Мужчины что-то весело обсуждали и громко смеялись. Бакыт в нерешительности остановился поодаль и стал рассматривать стоявших, выбирая, с кем бы из них заговорить.

— Эй! Малой, тебе чего? — это был грузчик, подъезжавший к своим коллегам, он подошел к мальчику сзади.

— Я это… ну, там… — замялся Бакыт.

— Что это? — мужчина внимательно посмотрел на Бакыта, — тебе докуда довезти и что?

— Нннет, мне ничего не надо довозить, я это… хотел сам… — мальчик стоял, переминаясь с ноги на ногу, — я хотел тоже тачку толкать.

Сказав это, Бакыт густо покраснел и опустил глаза.

— Аааа… Эй, мужики! Туту нас новенький появился!

Стоявшие обернулись в сторону говорившего и стали с интересом рассматривать мальчика.

— Тебе сколько лет? Тачка-то у тебя своя есть? Откуда сбежал? — посыпались вопросы.

Бакыт молчал. Он как затравленный волчонок смотрел на всех исподлобья. В какой-то момент ему захотелось просто убежать. Но тут один из мужчин средних лет подошел к нему и, положив руку ему на плечо, подтолкнул ближе к спрашивающим. «Да ты не стесняйся, подходи ближе, поговорим…»

Мальчик несмело шагнул вперед и протянул руку для приветствия. Поздоровавшись со всеми, он присел.

Мужчина, который дружелюбно отнесся к Бакыту, представился Маматом. Он похлопал мальчика по плечу и спросил:

— Ну, что? Теперь рассказывай, откуда ты и почему решил начать работать.

Бакыт, стесняясь, рассказал о гибели отца, о тяжелой работе матери, умолчав при этом о её пьянстве.

Мамат обнял его и сказал, глубоко вздохнув: «Да, брат, потрепало ж тебя…. Ну да ладно, будешь мне помогать, а там, смотришь, и сам себе тачку купишь».

* * *

С этого дня Бакыт стал помогать Мамату. Каждое утро, наспех перекусив и проверив, осталось ли дома покушать для матери и сестры, Бакыт вылетал из подъезда и бежал до самого рынка.

К тому времени Мамат уже ждал его, и они вдвоем начинали свой трудовой день. В обед они вдвоем, купив горячих лепешек с вареными яйцами и кефиром, усаживались в тени больших карагачей* и, растянувшись на жухлой траве, с наслаждением поглощали купленное.

— Мамат байке, а вот у вас есть мечта? — спросил однажды Бакыт.

Тот, задумавшись, откинулся на старый пиджак, медленно произнес: «Мечта…. Да, была у меня в детстве одна мечта — стать капитаном дальнего плавания. Я с классом ходил в кинотеатр на фильм „Белый пароход“*, ты смотрел его?»

Мальчик отрицательно покачал головой. А Мамат продолжил:

— Ну, так вот, там был мальчик один, его Нургазы звали, он жил на Иссык-Куле с бабушкой и дедушкой.

— А моя бабушка тоже на Иссык-Куле живет, — заметил Бакыт.

— Да? Это хорошо, что у тебя есть бабушка, а где она живет?

— Не помню, знаю, что там рядом есть большое поле и дерево одно есть еще… большое, прямо как в сказке, а потом идешь по дороге и за поворотом бабушкина деревня, — Бакыт глубоко вздохнул. Он пытался вспомнить название этой деревни.

— А я мечтал стать капитаном, после того, как увидел, какой красивый пароход этот белый, — продолжал Мамат. — Только вот не получилось у меня, не смог я выучиться на капитана, вот теперь капитаном своей тачки хожу. А ты учись, сынок, учись! — затем, повернувшись на бок, Мамат спросил у Бакыта:

— А ты о чем мечтаешь?

— Я?

Мальчик ненадолго задумался, потом, смотря вдаль, стал рассуждать:

— Я хочу стать поваром, а еще когда я накоплю денег, хочу поехать и привезти бабушку сюда, к нам, а то она там одна. А вы не знаете, сколько стоит билет до Иссык-Куля?

— Ну, это смотря на чем ехать… на маршрутке дешевле, чем на такси. А ты что, уже собрался ехать? — Мамат с удивлением посмотрел на сидевшего рядом мальчика.

— Я уже восемьсот сомов накопил! — с гордостью ответил Бакыт.

— Ну, это должно хватить на дорогу только в один конец. Ты ж еще должен будешь покушать…

— Значит, мне нужно еще столько же? Ну, чтоб обратно доехать?

— Нет, на обратную дорогу тебе нужно больше, ты ж бабушку сюда везти собираешься?

— Аааа, ну да. Это я еще, наверное, месяц буду работать. Я потом должен еще к школе готовиться, а то каникулы кончатся, — вслух размышлял Бакыт.

Мамат следил за лицом мальчика. Ему было приятно видеть, что Бакыт, несмотря на возраст, мыслит трезво и ясно в отличие от его, Мамата, старшего шестнадцатилетнего отпрыска, уехавшего вместе с матерью в Россию. То и дело жена по телефону жаловалась на растущего и непослушного сына. Мамат уехать в Россию не мог, на его руках осталась старая больная мать восьмидесяти лет, впавшая в детство, и сестра-инвалид. Жена присылала деньги раз в три месяца, сама приезжала только после нового года на неделю, затем снова возвращалась. У Мамата возникали мысли о новой семье жены, он часто слышал рассказы других, что, якобы, уезжая в Россию, многие обзаводились новой семьей. Но он отгонял все мысли об этом и старался не разговаривать на эту тему.

За месяц, что Мамат помогал Бакыту, он привязался к нему, как к сыну. Он скучал по детям и потому старался мальчика слишком не нагружать.

Сейчас он впервые услышал, что у Бакыта есть бабушка и что мальчик хочет привезти её в город, поразился его великодушию. Он не думал, что в таком маленьком человечке есть место и для той, о которой он знал совсем мало и даже не жил с ней. Про себя он думал: «Надо же, как он говорит? Это не мне, а ему меня надо учить некоторым вещам. Мало того, что он в свои десять лет заботится о матери и сестренке, он еще и о бабушке не забывает…». Из раздумий Мамата вывел голос мальчика:

— Мамат байке, там зовут вроде, пошли?

— А? Ага, пошли…

* * *

Всю ночь Мамат думал. Он несколько раз выходил во двор покурить, сокрушался и вздыхал. На вопрос проснувшейся на шорох сестры он ничего не ответил.

Утром, побрившись и одевшись в чистое, Мамат отправился на переговорный пункт. Набрав нужный номер, он долго разговаривал. На другом конце провода, видимо, нервничали, потому как Мамат пытался успокоить и объяснить.

На работе он появился ближе к обеду. Бакыт не сразу узнал своего напарника и сначала прошел было мимо, но потом, почувствовав взгляд, обернулся. Он был очень удивлен.

— Салам алейкум, Мамат байке! Я вас даже не узнал. Вас тут спрашивали, думали, может, вы заболели…

— Салам, салам, брат! Ну, как у тебя дела?

— Нормально, с утра уже пять клиентов было, вот у меня сто пятьдесят сомов, вот здесь ваша половина, — Бакыт протянул свернутые в ладони деньги.

— Это потом, пойдем сейчас, есть разговор. Тачку оставь там и пойдем.

Мальчик заволновался, что еще могло произойти, почему Мамат байке так оделся? Он быстро отогнал тележку в одно из мест, предназначенных для этого, пристегнул замком и торопливо последовал за Маматом.

Они сели там, где обычно обедали, под тенью деревьев. Мамат не стал тянуть с разговором и начал напрямую:

— Я тут вчера подумал над тем, что ты говорил… Может, ты с бабушкой тянуть не будешь?

— Это как это? — не понимая, стал моргать Бакыт.

— Ну, мало ли… Может, ты не сможешь заработать этих денег до конца лета и не сможешь вовремя бабушку забрать. Я тут подумал, и — вот! — Мамат протянул конверт.

Бакыт медленно взял конверт и открыл, там были деньги. Он снова закрыл конверт и отдал Мамату.

— Я не возьму, я их не заработал.

— Я тебе не просто так даю, а в долг. Вернешь, когда заработаешь. Здесь тебе и на дорогу, и на питание, и на подарки хватит.

— Я никогда не смогу таких денег заработать, байке, — опустил голову Бакыт.

— Дело не в деньгах, сынок, дело в человеческом отношении, — вздохнул Мамат, — а деньги что? Сегодня они есть, а завтра нет! А мы с тобой вон каждый день одну тачку толкаем, мы же друзья? Или не так?

— Друзья, — покраснел мальчик.

— Ну, раз мы друзья, я хочу, чтобы ты со своей мамой и сестренкой привезли бабушку! Ты меня понял?

— Понял. А сколько здесь? — Бакыт снова взял конверт и посмотрел на Мамата.

— Здесь десять тысяч.

— О-го-го! Я никогда таких денег не держал! — Бакыт округлил глаза. — Это сколько надо работать, чтобы столько заработать?

— Пусть это тебя не волнует, отдашь, когда заработаешь, или частями, договорились?

— Угу, я только не знаю, что мама скажет? Она всегда говорит, что нельзя просить…

— Ты не просил, это я тебе даю, как друг. — Мамат потрепал волосы мальчика. — Эх, брат, если не друзья, то кто тогда?

— Да, вы настоящий друг, Мамат байке! Я таких еще не встречал! — мальчик восторженно смотрел на своего покровителя.

— Встретишь еще, ты же маленький, ну, в смысле еще не встречал, но еще встретишь, — поправился Мамат. — А маме пока ничего не говори, пусть это будет сюрпризом. Давай сделаем так: ты узнаешь, куда надо купить билеты, и мы с тобой их купим, а потом маме скажем, что взяли билеты и надо ехать! — обрадовался своей мысли Мамат.

— Нет, мама, наверное, не поедет, — вдруг испугался Бакыт. Он подумал, что Мамат байке увидит его маму, и ему стало стыдно. Немного помолчав, он сказал: — У нас есть наш участковый, Урмат байке, я его попрошу, он нам поможет.

— Ну, как знаешь, жаль, я не смогу с тобой поехать, у меня мать на руках старенькая, сам понимаешь…

— Спасибо, Мамат байке! — Бакыт с благодарностью посмотрел на Мамата и обхватил его руками.

— Ну, ну… Чего ты, вот еще! Сейчас нам только слез не хватает. Давай, беги домой и собирайся, — Мамат и сам украдкой вытер слезы, проступившие в уголках глаз, — беги, чем скорее ты привезешь бабушку, тем лучше.

* * *

Бакыт, засунув конверт за пазуху, отправился к Урмату. Он нашел его сидящим во дворике на скамейке, тот с кем-то разговаривал по телефону. Увидев мальчика, тот кивнул головой на место рядом с собой. Бакыт присел и дождался, пока Урмат договорит, и затем, поздоровавшись, рассказал ему о неожиданной помощи Мамата байке.

— Да, хороший у тебя друг, Бакыт, и сердце у него большое, раз он так за тебя переживает. Ну и что теперь будем делать?

— Мне надо билеты купить на Иссык-Куль, а то, если я маме скажу, она может деньги забрать, — покраснел мальчик.

— Хорошо, давай билетами я сам займусь или лучше насчет машины договорюсь. А с мамой твоей я сам поговорю.

— Деньги сейчас дать? — спросил Бакыт.

— Нет, пока не надо, я потом сам тебе скажу. А ты пока их спрячь, как следует, и не трать попусту, хорошо?

— Ага, ладно. Я тогда пойду домой.

Бакыт вприпрыжку побежал к дому. Возле подъезда стояла скорая помощь. Собравшаяся толпа сокрушительно качала головами и обсуждала случившееся.

— Ох, и надо же было так?! Вот невезучая, так невезучая!

У Бакыта ёкнуло сердце. Он торопливо стал расталкивать стоящих. В машину грузили носилки с Нургуль. Лицо её исказилось от боли. Следом с рёвом шла Бемка. Бакыт подскочил к носилкам:

— Мама, мамочка, что с тобой?!

— Ааа, ой, ммм, — простонала Нургуль. — Сынок, упала я, вот открытый перелом, и все болит, теперь не знаю, когда смогу ходить…

— Мамочка! Мама! — Бакыт заплакал, слёзы потекли сами по себе. Его маме сейчас было плохо, а он не знал, как ей помочь. Бема заплакала в унисон брату.

Врач скорой помощи, посмотрев на детей, спросил: «Кто поедет с мамой?»

— Я поеду! И сестра тоже, — Бакыт взял Бермет за руку и залез в салон машины.

— А взрослый кто-нибудь есть? — спросил врач.

— Да нет у них никого, — заметил кто-то из толпы.

— Ясно. Ну, поехали тогда.

Всю дорогу Нургуль стонала. У Бакыта при каждом стоне словно обрывалось что-то внутри, он держал руку матери и гладил её: «Мама, ты только потерпи, хорошо?»

Приехали в больницу. В приемном покое начали оформлять карту. Нургуль сделали обезболивающий укол и увезли на рентген. Дети, притихшие, сидели в углу. Через некоторое время к ним подошла медсестра со списком необходимого для матери:

— Вот, отдашь это отцу, пусть принесет до вечера, и не забудь постельное белье, — сказала медсестра, худощавая русская женщина с грустными глазами.

— А в какую ее палату положили?

— В девятую, выйдешь отсюда и пойдешь со двора, там здание стоит торцом, на втором этаже в отделении травматологии, запомнил? — женщина снова посмотрела на детей и, вздохнув, сказала: — Давай-ка я тебе запишу. — Она взяла разрезанный бланк и написала на нем. Затем протянула бумагу Бакыту: — Отцу скажи, что надо обезболивающее и еще вот эти лекарства, их можно купить здесь у нас в аптеке.

— Хорошо, я сейчас куплю, — Бакыт стал изучать исписанный непонятным почерком листок с назначениями врача. Они вышли вдвоем с Бермет и направились к стоявшей неподалеку аптеке. Вручив список девушке за стойкой, они стали ждать.

Та неспешно прочитала рецепт и стала собирать с полок все необходимое.

— С вас две тысячи восемьсот четырнадцать сомов, — сказала она.

Бакыт стал вытаскивать деньги по одной купюре из конверта, спрятанного за пазухой. Бермет с интересом смотрела на брата:

— А ты где взял?

— Мне Мамат байке дал! Мы теперь бабушку заберем!

Расплатившись за лекарства, Бакыт с сестренкой снова вернулись в больницу. Мальчик прошел, как и говорила ему медсестра, со стороны двора, прошел на второй этаж травматологического отделения и остановился у двери с окошком.

Постояв немного в нерешительности, он постучал. Оконце открылось, и высунулась голова парня:

— Ты к кому?

— К Султановой, она в девятой палате, ее сейчас привезли. — Бемка стояла за спиной брата и исподлобья смотрела на торчащую в оконце голову.

— Сейчас, дверь закрыта, я медсестру позову, — голова скрылась, и оконце захлопнулось. Минут через десять в двери клацнул ключ. Дверь открылась, и на детей пошел резкий запах набранных в огромное пышное тело женщины лет шестидесяти всё, что напоминает больницу.

— К Султановой? Спит. Что принесли? — она бесцеремонно взяла пакет, затем, покачав головой, сказала: — А где белье?

— Какое белье? — удивился Бакыт.

— Какое, какое… Обыкновенное! Привозят алкашню всякую, а мы тут на них корячься!

— Моя мама не алкашня! — Бакыт выхватил пакет. — Я хочу с врачом поговорить, с самым главным!

— Ишь ты! Обиделся! Ты не обижайся на правду. Врача тебе! Сейчас! Ишь, важный какой нашелся! Врача ему подавай! — медсестра, переваливаясь на коротеньких ногах, зашаркала прочь. Дети остались стоять у двери.

— А мама скоро выйдет? — осторожно спросила Бермет.

— Я не знаю, сейчас с доктором поговорим и узнаем.

Появился врач, мужчина лет двадцати пяти.

— Кто меня спрашивал?

— Мммы…

— Ааа, это вы?! — удивился врач, — а что, из старших никого нет?

— Я старший, — невозмутимо ответил Бакыт.

— Хм, а старше тебя кто?

— Никто! Я сам! — с вызовом посмотрел на врача мальчик.

— А папа? Или старший брат?

— Нет, папы и старшего брата нет, я сам старший, и вот моя сестренка, — указал на Бермет Бакыт.

Внимательно посмотрев на детей, врач, протянув руку, сказал:

— Хорошо, давай знакомиться. Меня зовут Самат Шакеевич, я лечащий врач твоей мамы.

— Бакыт, а это Бема, то есть Бермет, — мальчик пожал руку врачу, — вот лекарства для мамы, этого хватит?

— Самат Шакеевич взял пакет, посмотрел содержимое и, накинув на Бакыта висевший на вешалке халат, позвал за собой.

Они пришли в палату. Светлая с большими окнами палата встретила их молчанием. Нургуль в палате была одна. Она спала. После принятого обезболивающего и остатков вчерашнего алкоголя.

— Ну, вот ваша мама. Садитесь, — врач пригласил детей присесть на пустые койки. Дети сели, Бакыту неприятно было сидеть на жесткой кровати.

— Сейчас мы пока не будем ничего делать. Будем готовить к операции. У вашей мамы сломана тазобедренная кость и открытый перелом вот здесь, — Самат показал на ногу женщины, на которой была наложена шина. — Но она будет долго лежать, и лекарства еще понадобятся, я потому и спросил, кто есть из старших. Это стоит денег.

— Я старший, сколько надо денег? Я все отдам! — Бакыт шмыгнул носом.

— Где ты их возьмешь?

— Заработаю.

— Да, я вижу, ты взрослый. Тогда слушай: после операции надо, чтобы кто-то рядом с мамой сидел.

Бакыт молча слушал. Он своим детским умом понимал, что не сможет сидеть здесь, рядом с матерью. Ему снова захотелось заплакать от бессилия. Он молчал, а врач всё говорил и говорил о чем-то. Его слова падали куда-то в пустоту, отскакивая от Бакыта. «А как же бабушка? Как же мои планы? Что делать?» — его сердце бешено колотилось в такт его мыслям.

Он встал и, опустив голову, пошел в сторону двери. Врач окликнул его:

— Так что ты решил?

— Я подумаю, я завтра приду…

Дети вышли на автобусную остановку, дождались маршрутки, идущую в сторону микрорайонов. Сначала Бакыт направился было домой, но затем, передумав, повернул в другую сторону. Он пришел на работу к Урмату.

— Что случилось? — Урмат испуганно встал с места.

— Урмат байке, маму в больницу положили…

— Что?

— Мы с Бемкой только что от нее… У неё нога сломана, ей будут операцию делать. Врач говорит, что после операции надо с мамой сидеть, а у нас некому, и я еще хотел за бабушкой поехать… Вот, — сникнув, добавил с горечью Бакыт.

— Даааа… Вот беда так беда. А как же тогда быть?

Урмат стал думать и разговаривать вслух: если сидеть некому, кто будет ухаживать за мамой, а если мама в больнице, кто будет за вами смотреть?

— Урмат байке, еще в больнице про белье какое-то сказали… у нас нету.

— Да это потом, я сам отнесу. Так, ребята, вот что! — Урмат обрадовался пришедшей мысли. — Мы сделаем вот как: я поговорю с твоей мамой, узнаю адрес бабушки и отправлю вас к ней, она вас встретит, а я тут за мамой поухаживаю. У меня сестренка как раз на каникулы приехала.

* * *

Бакыт давно проснулся и, покормив Бемку, стал собирать вещи в дорогу. Ночь прошла спокойно, да и после бурного дня дети уснули, полные впечатлений.

На следующий день Урмат заехал за детьми. Приехав в больницу, они не обнаружили Нургуль. Как потом оказалось, её уже увезли на операцию. Урмат спросил, сколько будет длиться операция, на что ему ответили, что минимум три часа. Тогда он вместе с детьми поехал на новый автовокзал и стал искать машину. Наконец он нашел подходящего водителя, записал номер его сотового телефона, марку и номер машины. Купив детям в дорогу еды, он стал ждать, пока не наберутся еще пассажиры.

— Ты только не волнуйся, Бакыт, как доедешь до Балыкчы*, тебя встретит мой друг, он там служит, только по дороге никуда не выходи, хорошо? А за маму не переживай, я буду ходить к ней каждый день. Я ей скажу, что отправил вас к бабушке.

— Хорошо, — кивнул головой мальчик.

— Да, вот еще что! — Урмат залез в карман куртки и что-то достал, — вот это тебе телефон, он старый, но работает. Пользоваться умеешь?

— Да.

— Будь все время на связи, а, вот еще зарядка, чуть не забыл, — Урмат протянул зарядное устройство мальчику.

— Спасибо, байке.

Такси наполнилось. Урмат проверил, хорошо ли Бакыт спрятал деньги, не тяжелая ли у детей сумка с вещами, наконец, усадил их в машину, снабдив при этом каждого целлофановым пакетом на случай приступов тошноты.

— Ну, все! Давайте с Богом! Биссмилла!* — затем, обращаясь к водителю:

— Байке, только, пожалуйста, последите за ними, в Балыкчи их встретит один сержант.

— Хорошо, не переживай, брат, сделаем! — подмигнул водитель Урмату.

Машина тронулась. Урмат смотрел вслед машине со смешанными чувствами. Он и переживал, и боялся за детей, и понимал, что сейчас им необходима поддержка.

* * *

Операция закончилась. Нургуль привезли в палату. Лицо её приобрело землистый цвет. Оболочка губ сиреневатого оттенка. Она долго не могла прийти в себя. Через два с половиной часа её вырвало. Урмат бережно обтирал губы женщины. Она все еще была под действием наркоза.

«А ведь она еще молодая…. Жалко, что судьба обошлась с ней так жестоко», — подумал Урмат.

Нургуль открыла опухшие глаза и посмотрела на сидевшего рядом Урмата. Говорить Нургуль не могла, она снова закрыла глаза и провалилась в сон.

Ночью она проснулась от нестерпимой боли, все тело ломило. Она застонала.

Урмат подошел к кровати:

— Нургуль, как вы себя чувствуете?

— Кто это? Где я? — видимо, наркоз всё еще действовал на женщину.

— Вы в больнице, вам сделали операцию, — Урмат поправил одеяло, — может, вам попить принести?

— Да, если можно, а дети где?

— С ними все хорошо, я их к бабушке отправил. Вы спите, вам отдыхать нужно.

— К какой бабушке? У них нет бабушки… Аааааа, больно как, оооо… — простонала женщина.

Урмат не придал значения словам женщины, он подумал, что она еще до сих пор под воздействием наркоза.

Она стонала беспрерывно. Ей казалось, что эта режущая боль разрывает всю её сущность. Нургуль в какой-то момент показалось, что она сходит с ума, боль была настолько сильная, что она скрежетала зубами. Тут еще разговор о детях, она не совсем поняла про бабушку. Боль словно отрезала все её мысли. Ниже пояса всё горело. Всё достигло своего апогея, у Нургуль покраснели сосуды в глазах. Она не выдержала и закричала:

— Сделайте что-нибудь! Я уже не могу!

Урмат выбежал за дверь и позвал дежурную сестру. Придя в палату, медсестра включила свет. Нургуль лежала на кровати, растянутая по всем правилам хирургии, правая нога её была в спицах.

— Ну, что? Сильно болит? — спросила сестра.

— Да… я уже не могу… — заплакала от боли Нургуль.

— Ну-ну, ничего, главное, жива осталась, сейчас я тебе промедола* вколю, сейчас, сейчас…

Набрав в шприц обезболивающее, сестра вколола иглу в бедро Нургуль.

— Минут через пять-десять тебе станет легче, тебе сейчас надо поспать. Боль сразу не уйдет, а кричать не надо. Здесь все равны перед болью, так что терпи, терпи…

Сестра ушла. Урмат, стоявший за дверью, вошел.

— Выключи свет, пожалуйста, глаза режет, — попросила Нургуль.

Через полчаса она уснула неспокойным сном.

Наутро Урмат не стал будить Нургуль и отправился на работу. Он написал рапорт на отпуск по семейным обстоятельствам. Заехав домой и наспех позавтракав, он объяснил сестренке ситуацию. Девочка училась в девятом классе, и жила в пригороде с родителями, на каникулы она приехала в город к старшему брату погостить.

В больницу он вернулся как раз к обходу врача. К тому времени Нургуль проснулась и уже позавтракала.

Увидев входящего в палату Урмата, женщина стала укрывать свои голые плечи. У неё не было ничего, кроме посеревшего от застирывания бюстгальтера.

— Доброе утро! — поздоровался Урмат.

— Здрасьте, — буркнула Нургуль немного с обидой.

— Я принес вам постельное белье, сейчас застелю.

— Я что, о чем-то прошу?

— Ну, зачем вы так? Я ж по-хорошему… — не стал обижаться Урмат.

Он позвал на помощь медсестру, дежурившую ночью, и попросил помочь ему застелить кровать Нургуль.

Нургуль стала возмущаться:

— Чего вам надо, вас что, кто-то просил?

— Да, — невозмутимо сказал Урмат, — я пообещал Бакыту. Да вы не переживайте, их в Балыкчи мой друг встретил.

— Что? Какое Балыкчи?! Какой друг? Где мои дети? — испуганно спросила Нургуль.

— Я вчера посадил их в такси и отправил на Иссык-Куль, у вас же там бабушка живет, мне Бакыт рассказывал.

Нургуль побледнела и еле выдавила из себя:

— Она умерла полтора года назад, у нас нет бабушки.

— То есть, как нет?! — теперь Урмат побледнел. Он вытащил из кармана сотовый телефон и стал судорожно набирать номер.

— Алло, алло, Бакас, привет! Где дети? А? Ага, ага, они еще не уехали? Хорошо, сейчас давай отправляй их обратно, я здесь их встречу. Что? Да нет, ничего не случилось, нет, нет. Что им сказать? Скажи, что надо так, ладно? Ну, давай, до связи, как посадишь их, сразу мне позвони. Всё. Пока.

Отключив телефон, Урмат вздохнул: уффф, успел.

Нургуль с интересом наблюдала за Урматом, она не могла вспомнить, где его видела. Вспомнив, покраснела.

Вошёл врач:

— Здравствуйте! Вы у нас Султанова? Таак, ну что, давайте посмотрим, — врач присел на край кровати. Урмат вышел.

— Ну, что ж вы так, милая моя, неловко падаете?

— Да я, честно, даже не ожидала, что на ровном месте поскользнусь.

— Как это случилось?

— Я поднималась по лестнице, а в подъезде темно было, вот и поскользнулась…

— Ммм, так, а что с лицом и зубами?

Нургуль покраснела. Врач внимательно посмотрел на неё и тихо сказал: «Муж, да? Это он за дверью там стоит?»

Нургуль округлила глаза: «Нет, что вы, это не муж!»

— Ааа, ясно, ну, извините…

Закончив осмотр, врач сделал еще назначения. Выйдя из палаты, он окликнул Урмата:

— Вы друг больной?

— Да, — ответил Урмат в замешательстве.

— Анализы у нее плохие, истощение организма, анемия. Ей надо усиленно питаться. Что ж вы за ней не следите, раз друг?

Урмат молчал. Врач дал ему несколько рецептов и удалился.

— Можно? — Урмат постучался в дверь палаты.

— Да, заходите, конечно.

Урмат вошел в палату и остановился. Он отводил глаза в сторону, не зная, как посмотреть на Нургуль:

— Вот, я тут с врачом переговорил, он сказал, что вам надо усиленно питаться. А что вам еще надо из вещей принести, я принесу.

— Нет, ничего не надо, вы, пожалуйста, только детей моих привезите, — опустила глаза Нургуль.

— Хорошо. Вы меня извините, пожалуйста, я не знал. Я еще зайду, — Урмат почувствовал себя неловко и замолчал.

— Хорошо, и вы меня извините. И еще спасибо за всё, — Нургуль хотела было улыбнуться, но, вспомнив об отсутствии передних зубов, лишь приподняла уголки губ.

Урмат ушел.

* * *

Боль была невыносимой. Нургуль старалась терпеть, но это удавалось с трудом. Наконец пришла сестра и сделала ей обезболивающее.

Боль стихла, но теперь осталась тревога, тревога за детей. Она стала думать, и с каждой минутой ей становилось стыдно за саму себя.

Когда она в последний раз думала о них? Когда стирала их вещи? Когда готовила? Впервые за три года она стала вспоминать и думать обо всём произошедшим с ней и её детьми. Трезво! Она корила сама себя: неужели нужно было случиться чему-то такому, чтобы она, остановившись, посмотрела на себя со стороны? И за что она наказывала своих детей и мучила их?! За что? За свои неудачи и трусость? За своё горе? Бедный Бакыт! Он взвалил на себя все заботы по дому, а она вместо того, чтобы поддержать, упрекала и ругала его! А Берметка? Она стала похожа на затравленного волчонка, неухоженная, лысая, даже непохожая на девочку. Стыдно!

Нургуль молча сглатывала слёзы стыда и обиды. Ей было невыносимо стыдно перед этим милиционером, он наверняка заметил, что и белья-то у неё нет, потому и принёс своё.

Дверь в палату открылась, ввезли каталку. На ней, словно восседая на пьедестале, возлежала стонущая полная женщина пятидесяти пяти лет.

— Ай-ай-ай! Осторожнее! Мне же больно! — завопила она, когда санитарки стали укладывать её на заправленную койку. — Никакой культуры! Осторожнее, и так всё болит!

Санитарки переложили капризную пациентку. Нургуль молча наблюдала за происходящим. Как только каталку вывезли, она повернула голову к окну. Разговаривать ей не хотелось. Новая соседка долго кряхтела, прежде чем принять удобную для неё позу, затем заговорила:

— Вот! Лежи теперь тут! Ты представляешь, какая страшная авария?

Ужас! Я даже не успела опомниться, ой! Как всё болит! А когда врач придет?

Нургуль молчала. Ей не понравилась новая соседка, она показалась капризной и своенравной.

— Эй! Я тебе говорю! Ты спишь? — женщина приподнялась с места, пытаясь заглянуть в лицо Нургуль. Та не шелохнулась. Что-то пробурчав, соседка стала шумно переворачиваться. Стенание прекратилось минут через семь, и на всю палату послышался мерный храп.

Дверь приоткрылась, Нургуль повернула голову. Из-за двери торчала голова мужчины средних лет:

— Здрасьте! Гульмира Джакыповна! Гульмира Джакыповна! — полушепотом позвал мужчина.

— А, что? Кто? — масса на кровати снова стала колыхаться и стенать:

— Ааа, это ты, Игорёша, оой, как плохо мне, заходи, — простонала Гульмира Джакыповна.

Голова мужчины просунулась и занесла вслед за собой долговязое непропорциональное тело. Когда тело вошло, перед взором предстал весь Игорёша. В руках он держал два больших пакета, наполненных снедью:

— Как вы себя чувствуете, Гульмира Джакыповна? Ай-яй-яй! Как же так?! Я когда услышал, что авария, испугался, и вот я здесь!

— Да, Игорь, вот, видишь, как не повезло! — плаксиво заговорила масса.

— Я ведь даже толком не поняла, что произошло…

— Ну, всё хорошо, самое главное, живы остались… самое главное… — мужчина, учтиво кланяясь, присел на стоявший табурет.

— Да, да, Бог миловал. Не знаю теперь, когда поправлюсь, — снова стала жалобно говорить масса.

Нургуль стало противно. Она знала такую категорию людей. Ей приходилось обслуживать таких, будучи официанткой.

Гульмира Джакыповна еще долго возмущалась, рассказывая о перенесенных потрясениях и плохом самочувствии. Пришедший её проведать мужчина только поддакивал. Он стал торопливо вытаскивать принесенное из пакетов на прикроватную тумбочку. Запахло едой.

Нургуль была голодна и жадно вдыхала запах пищи. Она все еще лежала с закрытыми глазами. Скоро мужчина, распрощавшись, удалился.

Гульмира Джакыповна стала шумно подниматься. При каждом её повороте кровать с натугой скрипела. Наконец она села. Оглядевшись по сторонам, она остановила свой взгляд на Нургуль. Внимательно посмотрев на неё, она обратилась к ней:

— Эй, девушка! Женщина! Соседка! Ты как?

Нургуль обернулась к говорившей: «Нормально, спасибо».

— Кушать хочешь?

— Нет, спасибо, у меня есть, — соврала Нургуль, ей не хотелось быть обязанной этой женщине.

— Ааа, ну, как знаешь. Тебя как звать-то?

— Нургуль.

— А меня Гульмира Джакыповна, — она стала разламывать принесенную курицу, аромат разнесся по всей палате. Нургуль сглотнула слюну и отвернулась. Жутко хотелось съесть что-нибудь.

Послышалось смачное чавканье. Нургуль так и представляла себе, как её соседка сидит и жадно поглощает еду. Ей она показалась похожей на жабу из детской сказки.

Постучали в дверь.

— Кто там? — пискляво спросила Гульмира Джакыповна.

— Это я, Урмат, — послышалось за дверью.

— Какой Урмат?

Нургуль повернула голову к двери: «Это ко мне. Заходите».

Урмат вошел и, поздоровавшись с новой соседкой Нургуль, прошел к её кровати. Он принес приготовленный сестренкой бульон, фрукты, лепешки и кефир.

— Вот, я покушать принес. Давайте я помогу вам, сейчас подложу подушки, чтобы было удобнее, — он осторожно приподнял голову Нургуль и помог ей принять полусидячее положение. Она послушно следовала указаниям Урмата. Он открыл пластмассовую крышку и перелил содержимое в глубокую тарелку, затем, разломив лепешку, протянул её Нургуль. Теперь уже соседка с интересом наблюдала за происходящим.

Нургуль с удовольствием стала есть. После наркоза, впрочем, как и после долгого воздержания от домашней еды, она получала ни с чем несравнимое блаженство. С каждым глотком все её существо наполнялось теплом. Съев одну тарелку, она застыла в нерешительности. Урмат, заметив её замешательство, сам взял из её рук тарелку и налил еще.

Покушав, Нургуль откинулась на подушку и посмотрела на Урмата:

— Как дети? — спросила она.

— Они выехали сегодня утром, мне позвонил мой друг и сказал, что посадил их на маршрутку. Я потом поеду и встречу их. Да вы не беспокойтесь. Я дал Бакыту сотовый телефон свой, старый. Я ему уже тоже позвонил и сказал, что встречу их на вокзале, — Урмат замешкался, прежде чем продолжить, — я тут вот еще принес вам, — он протянул сверток. — Вы потом можете переодеться, когда я уйду.

— Спасибо, не нужно было так беспокоиться, — покраснела Нургуль. — Вы не утруждайте себя. Я тут сама справлюсь.

— Для меня это нетрудно, да я и рапорт написал, врач сказал, что за вами нужен уход.

— Спасибо, но сейчас самое главное — дети.

— Хорошо, хорошо. Вы не переживайте. Я всё сделаю. — Сказав это, Урмат, извинившись, ушел.

Женщины остались одни.

Гульмира Джакыповна, как только за Урматом закрылась дверь, начала свою тираду:

— Ишь, ты! Вот так всегда — сначала собьют, а потом бегают, лишь бы на них в суд не подали. А ты что его жалеешь? Таких сажать надо!

— Он меня не сбивал, я сама упала, — устало ответила Нургуль. У неё не было никакого желания разговаривать с вздорной соседкой. Ата продолжала:

— Ааа, дружок твой, значит? Хм, всё равно все они одним мазаны… Нургуль отвернулась.

— А что я такого сказала? Всё правда, уж поверь моему опыту! — женщина продолжала свой монолог, пока снова не улеглась.

Урмат, выйдя из больницы, направился на автовокзал. Он чувствовал себя неловко перед Нургуль. Как же он мог так просто, не проверив, отправить чужих детей в незнакомый город? Хорошо еще, что там детей встретил Бакас. Он набрал номер сотового телефона, который дал Бакыту. Вместо гудков на том конце провода голос оператора оповестил о недоступности абонента. Наверное, они где-то в горах едут, подумал Урмат.

* * *

Бакас, встречавший детей на автовокзале, сразу же узнал их. Подойдя, он спросил:

— Это ты Бакыт?

— Да, я. Здравствуйте, байке, — мальчик дернул за рукав девочку; та, посмотрев исподлобья, тихо поздоровалась.

— Ну, что, пойдем сначала ко мне в гости, а потом я вам помогу, — Бакас пригласил детей сесть в стоявший рядом УАЗик.

Дома их встретила жена Бакаса и двое их сыновей, близнецы шести лет.

— Привет! А я к вам гостей привел. Вот, знакомьтесь: это Бакыт, а это Бермет.

— Проходите, дети! — пригласила гостей жена Бакаса. — Располагайтесь, скоро мы будем кушать.

Бакыт положил возле двери сумку и разулся, потом помог разуться Бермет.

После обеда позвонил Урмат, он нервничал и попросил отправить Бакаса детей обратно в Бишкек.

Бакас, не поняв ничего, решил поговорить с детьми.

— Бакыт! Иди сюда!

Бакыт подошел к Бакасу и посмотрел на него.

— Тут Урмат байке звонил… Эээ, он просил, чтобы я вас обратно в Бишкек отправил.

— Почему?

— Не знаю, он не объяснил. Сказал, чтобы я вас отправил. Я так думаю, что сегодня отправлять вас не буду, поздно уже, а завтра с утра посажу на машину, и вы поедете.

— А что случилось, почему мы обратно поедем? Мы ж к бабушке должны ехать, — Бакыт чуть не заплакал. Почему, когда цель близка, надо от неё отказываться? Почему?

— Ну, почему и как, это ты у Урмата спроси, я за вас несу ответственность, поэтому сделаю всё, как он сказал. Сейчас можешь отдохнуть, а мне надо на работу. — Бакас сказал жене о том, что завтра отправит детей обратно в Бишкек, и ушел на работу.

У Бакыта пропало настроение. Он молча сел в одной из комнат и, уткнувшись в окно, смотрел на проезжающие мимо машины. Бермет сидела рядом и играла сама с собой.

Вечером Бакас вернулся с работы. После ужина они с женой долго что-то обсуждали на кухне. День закончился. Легли спать.

Бакыт не мог уснуть, он думал о завтрашнем дне. Он не собирался отказываться от намеченного. Растолкав Бермет, он шепотом сказал ей, что они завтра поедут далеко; она ничего не поняла из того, что ей сказал брат, но для убедительности кивала головой.

Утром, позавтракав, Бакас, Бакыт и Бермет, сев в УАЗик, отправились на автовокзал. Бакас быстро нашел водителя маршрутного такси и договорился. Затем позвал детей и усадил их на заднее сиденье машины:

— Ну, что, друг, давай прощаться? Да ты не горюй! К бабушке поедете в следующий раз, хорошо?

— Да, байке, хорошо, — закивал Бакыт.

Маршрутка была пустая, пассажиры медленно подтягивались к машине.

— Ну, вот, брат… Давай! Я сейчас позвоню Урмату байке, что посадил вас в маршрутку, он вас встретит.

— Угу, — пробурчал мальчик.

Бакас подошел к водителю, дал деньги и, пожав ему руку, уехал. Бакыт только этого и ждал. Он стал следить за водителем, стоящим возле машины и беседующим с другими водителями. Осторожно открыв окно, возле которого он сидел, Бакыт тихо выскользнул и, прижав палец к губам, чтобы Бемка не зашумела, вытащил следом сумку, а затем сестренку. Пригибаясь, чтобы их не было видно, дети украдкой прошли за машину и пустились наутек.

Водитель так и не заметил, как дети исчезли. Когда он спохватился, стал спрашивать у других пассажиров, но никто их не видел. Водитель, почесав затылок, покачав головой, решил, что пора отправляться.

Когда маршрутка отъехала, Бакыт вынырнул из-за ларька и, взяв за руку сестренку, направился к кассам. Он посмотрел расписание и не нашел названия, чем-либо отдаленно напоминающее название той деревни, в которой жила их бабушка. У мамы он спросить не мог, да и в таком состоянии она, наверное, не отпустила бы их. Он так обрадовался своей самостоятельности, что совсем позабыл о матери. На минуту ему стало стыдно: как она там? Но потом, вспомнив, что рядом с ней Урмат байке, он успокоился.

Постояв еще немного возле касс, Бакыт решительно вышел из здания вокзала.

— А куда мы теперь пойдем? — спросила Бермет.

— Мы? К бабушке. Видишь, здесь нет машины, которая поедет к ней, поэтому мы пойдем пешком. Хорошо? Ты же уже большая и сможешь идти?

— Да, я уже большая, — закивала в ответ девочка.

Он пошли по дороге, идущей в обратную сторону от Бишкека.

* * *

Урмат давно жил один. После окончания милицейской академии он женился, но, прожив в браке меньше года, развелся. После этого он решил не торопиться с обретением семьи. Его жена, вернее, даже не жена, а теща, никак не хотела мириться с ночными дежурствами и выездами зятя. После развода Урмат еще пытался помириться со своей женой, но мать жены не дала им встретиться и поговорить.

С тех пор прошло двенадцать лет. В его жизни были женщины, но встречи были недолгими и, как правило, заканчивались разрывом.

Инициаторами чаще выступали сами женщины, недовольные работой Урмата.

Год назад он стал участковым в микрорайонах. Работа интересная, да и по возрасту его подходящая. Урмату исполнилось тридцать семь. Родители его настаивали на повторной женитьбе, но он все отмалчивался и отнекивался. Мать в сердцах восклицала:

— Вот так и умрем мы с отцом, не увидев от тебя внуков!

На что Урмат отшучивался, что, мол, успеют еще и правнуков понянчить.

Вечером, после работы, как обычно, наспех поужинав, он садился, смотрел телевизор или читал. Другого интересного занятия у него не было, идти гулять не хотелось, за день ему приходилось столько работать, что сил на прогулки не оставалось. Иногда в выходные с друзьями играл в футбол. Иногда ездил к родителям в Кун-Туу*, что в нескольких километрах от Бишкека.

У него было еще две старших сестры и младшая сестренка, приезжавшая погостить к брату на каникулы. Когда она приезжала, он водил её на концерты и в кафе. Вся культурная программа этим и ограничивалась.

Но больше всего Урмат любил комуз*. Еще в детстве он научился на нем играть, посещая музыкальный кружок, которым руководил один из преподавателей в колхозе.

Когда Урмату было особенно грустно и тоскливо от одиночества, он брал в руки инструмент, и струны начинали петь в унисон его мыслям. То он начинал звенеть, как ветер, который рвется в окно, пытаясь разбросать всё вокруг, то вдруг начинал тихо шептать, как молодой ручей, пробивающий себе дорогу.

Так и жил. Потом в его жизни появился Бакыт. Он часто видел этого мальчика, неторопливо возвращающегося из школы. Из окна наблюдал, как тот, внимательно оглядываясь по сторонам, собирает бутылки и кладет их в рюкзак. Что-то напоминало ему в этом мальчике его самого.

Он видел, как не один раз мальчик бродил со своей маленькой сестренкой и как затем они возвращались втроем со своей пьяной матерью. Он видел и понимал, как тяжело этому мальчику становиться взрослым.

Глядя на Бакыта, он вспоминал свое детство, когда ему, единственному сыну, приходилось помогать отцу в поле и дома. На его плечах был груз забот. Он выгонял коров, убирал за ними, кормил и поил. Отец работал трактористом. Он рано состарился и в свои сорок выглядел, как шестидесятилетний старик. Мать работала в школе учителем. Еще с детства Урмат мечтал стать милиционером. Закончив восемь классов, он поступил в строительное училище, а после него, отслужив в армии, пошел учиться в милицейскую академию.

За двенадцать с лишним лет работы в милиции он не смог накопить себе на приличную квартиру, да и откуда? Жил он в общежитии, комнату успел купить за бесценок у уезжавших насовсем в Россию жильцов.

Здесь ему как раз и пригодилось строительное образование. Он отремонтировал свою комнату, обставил её и зажил холостяцкой жизнью, нарушаемой лишь женскими посещениями.

Одна из его подруг, Касиет, была младше его на десять лет. Они встретились случайно на одной из игр в футбол. Она пришла туда поболеть за брата, игравшего за противоположную команду. После игры все пошли обмывать победу, там и приглянулась Урмату невысокая хохотушка.

Они стали встречаться. Касиет оказалась неплохой хозяйкой, и Урмату было приятно, когда он, приходя домой, издалека, еще в коридоре чувствовал запах приготовленного ею мампара*. Работала Касиет сутки через двое, в скорой помощи. Всё её в Урмате устраивало, кроме его нежелания жениться. А ей в двадцать семь лет очень хотелось иметь семью. Сначала она намеками говорила о скоротечности времени, затем пошли уловки насчет совместного ребенка. Когда и это не возымело действия, в ход пошли открытые упреки и разговоры о мужских поступках. Урмат старался избегать этой больной для него темы и замыкался в себе. Но Касиет не сдавалась. Она теперь почти ежедневно начинала свой разговор с порога. Урмат стал все чаще задерживаться на работе допоздна. Он никак не мог решить, что ему предпринять, чтобы Касиет раз и навсегда прекратила свои попытки женить его на себе. Он не был готов создавать семью. Многие годы холостяцкой жизни и неудачный брак сделали свое дело. Теперь он боялся.

Когда случилось несчастье с матерью Бакыта, Урмат не стал рассказывать своей подруге о произошедшем, зная её ревнивый характер и взрывную натуру. Он лишь поделился со своей младшей сестренкой. Та с пониманием отнеслась к просьбе брата и приготовила все необходимое для Нургуль. На следующий день она сходила вместе с братом на рынок и помогла купить ему халат и кое-что из женского белья. Это все он аккуратно завернул и, положив затем в пакет, вручил Нургуль.

О том, что он написал рапорт и посещает больную Нургуль, Касиет он даже не упомянул. Впрочем, через два дня она стала подозрительно расспрашивать Урмата, почему он не на работе и куда он все время ходит. Урмат отмалчивался. Тогда Касиет решила расспросить сестренку Урмата, но та так же, как и брат, лишь пожимала плечами.

Поняв, что правды ей не добиться, Касиет избрала другую тактику.

Утром, после ухода Урмата, она выскользнула за ним следом и, стараясь оставаться незаметной, последовала за ним. Когда Урмат сел в маршрутку, Касиет взяла стоявшее на остановке такси и велела таксисту неотступно следовать за машиной. Урмат вышел на остановке четвертой городской больницы. Касиет, подождав, пока Урмат скроется за больничными воротами, расплатилась с таксистом. Она все также осторожно шла за ним, чуть поодаль. Вот он зашел в одну из дверей, теперь трудно будет узнать, куда и зачем он ходил. Касиет остановилась в нерешительности, но только на миг. Она решительно открыла дверь и стала быстро подниматься по лестнице. На втором этаже, она успела заметить спину Урмата, закрывающего за собой дверь.

* * *

Солнце уже давно встало и начинало припекать. Бермет медленно шла за Бакытом. Они успели дойти только до окраины города. Устав, Бакыт решил отдохнуть немного. Он зашел в магазин через дорогу и купил два пирожка и бутылку минеральной воды.

Бермет закапризничала:

— Бакыт, мне жарко, и я не хочу идти, у меня ноги болят…

— Ну, Бемка! Ну что ты?! Ты разве не хочешь к бабушке пойти?

— Хочу, только не хочуууу… я устала.

Бакыт разозлился. Он видел, что сестренка действительно устала. Взглянув на нее как можно строже, он сказал:

— Ладно, сейчас я поймаю машину, и мы поедем!

Они встали у обочины и стали ждать попутную машину.

Несколько машин проехали мимо, не остановившись. Бакыт начал отчаиваться. И тут! Послышался скрип тормозов, Бакыт от радости припрыгнул. Одна из машин остановилась. Это был старый жигуленок-«копейка». За рулем сидел старик, он посмотрел на детей и спросил:

— Дети, вам куда?

— Нам на Иссык-Куль, дедушка! — обрадовано закричал Бакыт.

— Эээ, балам, Иссык-Куль, он большой… А куда именно?

— Туда! — махнул рукой Бакыт, указывая попутную сторону.

Дети сели в машину.

Старик всю дорогу расспрашивал их:

— А почему вы одни?

— А наша мама в больнице, вот мы за бабушкой едем.

— Да, — поддакнула Бермет.

— Ааа, а что с мамой случилось?

— Она упала с лестницы и ногу сломала, ей операцию будут делать. Там с ней Урмат байке остался.

— А вы одни не боитесь?

— Нет, у нас в Балыкчи еще есть друг Урмата байке, он тоже милиционер, — гордо заявил Бакыт.

— А, ну и ладно. Только я еду только до Чолпон-Аты, а там дальше как будете добираться?

— А мы такси возьмем. У нас деньги на дорогу есть. Мы и вам заплатим, — Бакыт полез в свой потайной кармашек за деньгами.

— Не надо, сынок, что ж я вас так не довезу, мне все равно в ту сторону.

Дальше ехали молча. Бермет уснула. Бакыт смотрел внимательно на дорогу, боясь пропустить знакомые места, но пока ничего ему не напоминало деревню бабушки.

Доехали до Чолпон-Аты. Попрощавшись со стариком, Бакыт и Бермет зашли в одно из придорожных кафе. Они перекусили и снова отправились в путь.

Еще подъезжая к Чолпон-Ате, Бакыт увидел голубую гладь озера. Оно словно радовалось вместе с ним и звало к себе.

Дойдя до одного из поворотов, Бакыт решительно повернул в сторону озера. Дошли до какого-то пансионата. Ворота были закрыты, за ними бешено лаяла огромная собака. Бермет испуганно прижалась к брату. Из будки вышел охранник, здоровый детина с бритой наголо головой.

— Вам чего?

— Байке, а можно мы только посмотрим на Иссык-Куль? Мы только немножко?

— Что в сумке? — невозмутимо спросил охранник.

— Там наши вещи, мы к бабушке едем, — ответил Бакыт и, поставив сумку на землю, открыл её.

Охранник, потянувшись, зашел в свою будку и вышел через некоторое время, неся с собой связку ключей. Он с грохотом открыл ворота и, прикрикнув на собаку, сказал детям:

— Давайте, только быстро! Туда и обратно! Мы сюда вообще чужих не пускаем!

— Спасибо, байке! Мы быстро, только сходим туда и потом вернемся. Нас бабушка и так ждет долго.

Дети, взявшись за руки, быстро побежали по выложенной плиткой дорожке. В лицо подул тёплый ветер. Иссык-Куль звал, он радостно протягивал свои волны навстречу. Вся гладь его серебрилась и блестела на солнце. В этот момент озеро показалось Бакыту белым, как облако.

Кинув вещи на прибрежный песок, разувшись, дети подошли к воде. Волны накатывали маленькими веселыми барашками к их ногам.

— Ой! Она холодная… — засмеялась Бемка. Она стала прыгать и брызгать ногами в сторону Бакыта.

— Видишь, озеро тоже радуется тебе!

— Урааа, я его люблю! — закричала девочка. — Оно такое большое и красивое!

Бакыт побежал вдоль берега и закричал:

— Здравствуй, озеро! Это я! Это мы пришли к тебе в гостиииии!

В этот миг Бакыту показалось, что он самый счастливый человек на свете.

Вдоволь накупавшись, дети вернулись и поблагодарили охранника.

— Спасибо, байке! Мы обязательно, когда к бабушке приедем, расскажем про вас.

— Да, не за что! Озеро — оно же наше, оно же для всех! — заулыбался тот в ответ.

Дети снова вышли к шоссе, и пошли по дороге. Солнце пекло во всю. Асфальтовая дорога, отражая солнечный свет, грозила расплавиться под ногами.

— Когда мы придем к бабушке, вот она обрадуется, — сказал Бакыт сестренке.

— Она, наверное, нас давно уже ждет? Да? — переспросила Бермет вместо ответа.

— Не знаю, наверное…

— Я по маме соскучилась… — Бермет глубоко вздохнула.

— Я тоже… Ну, ничего, скоро приедем домой с бабушкой и заживем вместе! Правда?

— Ага…

Они шли, а их маленькие силуэты таяли вдали, испаряясь, как мираж в пустыне.

* * *

Касиет не стала заходить в палату. Она посмотрела на номер палаты и вышла. На стене у приёмного окна висел список пациентов. В девятой палате было две фамилии.

— Султанова и Артыкова, — прочитала Касиет.

Она не стала дожидаться возвращения Урмата и отправилась домой обдумывать, что ей делать и как действовать дальше.

Урмат, выйдя от Нургуль, поехал на автовокзал. Бакас отправил ему по СМС номер и марку машины, на которой должны были приехать дети.

Маршрутка приехала, но детей в ней не было. На вопрос Урмата водитель пожал плечами и сказал, что дети сначала сели, но потом, когда посадка закончилась, их не оказалось. Водитель вернул деньги Урмату и сказал, что ничего не знает.

Урмат не ожидал такого поворота событий. Он позвонил Бакасу. Тот сказал, что сам лично посадил детей в машину и потом поехал на работу. Урмат разозлился на своего друга за безответственность.

Прервав разговор с Бакасом, Урмат стал набирать номер своего старого сотового телефона, и снова голос оператора оповестил о недоступности абонента. Это не на шутку встревожило Урмата: «Что я скажу их матери? Как я посмотрю ей в глаза? И надо же было мне так опростоволоситься! Черт! Что делать?…»

Подумав немного, Урмат снова позвонил Бакасу и сказал ему, чтобы тот дал приметы детей в областное отделение. Затем снова поехал в больницу. Он решил, что раз он заварил эту кашу, ему её и расхлебывать!

Открыв дверь палаты, он поздоровался кивком головы с соседкой Нургуль, которая полулёжа читала какой-то журнал.

Нургуль посмотрела на вошедшего и, видя, что тот стоит в нерешительности, спросила:

— Что случилось?

— Ну, в общем, так, Нургуль… Дети не приехали. Они сбежали! — Урмат ожидал, что женщина начнет кричать. Нургуль молчала, по её щекам текли слёзы. Она лишь тихо смогла выдавить из себя:

— Верните мне детей.

— Да, да, конечно. Я прямо сейчас выеду в Балыкчи и буду искать их. Вы простите меня! Я не знал, что у вас никого нет. Я скажу сестренке своей, она будет приходить. Вы только не волнуйтесь! Они найдутся, Бакыт умный мальчик, я знаю… Я найду их, — Урмату было стыдно и неловко оправдываться перед этой женщиной. Он ненавидел себя за доверчивость и малодушие.

Придя домой, он стал собирать вещи. Наблюдавшая за ним Касиет, подбоченившись, зло спросила:

— Ну, что, уже и переезжать к ней собрался?

— К кому? — Урмат был сосредоточен на сборах.

— К ней! К этой своей, кто там у тебя в больнице!

— Кто? Да ты совсем уже с ума сходишь от своей ревности! — Урмат посмотрел на девушку. — Кто тебе сказал?

— Кто-кто, никто!

Урмат побледнел.

— Ты следила за мной?

Касиет молчала.

— Значит, следила… Знаешь, Кася, это выходит за все рамки. Зачем ты это делаешь?

— Да? А зачем ты меня обманываешь?

— Я тебя не обманываю! И, по-моему, повода для твоей ревности не давал! — отрезал Урмат.

— Ты меня не любишь! Ты просто мною пользуешься! — визгливо крикнула Касиет.

— Я не собираюсь перед тобой оправдываться, — невозмутимо ответил Урмат.

— Ты, ты, ты… — Касиет чуть ли не задыхалась от злости, не находя слова. Она бросилась к шкафу и стала выкидывать свои вещи на пол.

— Ненавижу тебя! Лжец! Циник! Я-то думала, что у нас с тобой семья! — Касиет нервно выдергивала из плечиков свои платья и судорожно запихивала их в чемодан.

— Я тебе ничего не обещал, — горько усмехнулся Урмат.

— Всё! Хватит! Я ухожу! Ищи себе другую дуру! Ты еще в ногах у меня валяться будешь и умолять, чтобы я вернулась! Козёл ты! Вот ты кто!

Не обращая внимания на крики Касиет, Урмат вышел из комнаты. В коридоре он встретил возвращавшуюся из магазина сестренку. Он дал ей адрес больницы, где лежала Нургуль, и попросил, чтобы она ходила к ней каждый день.

Из комнаты доносился истеричный крик Касиет.

Урмат простился с сестренкой и пошел не оборачиваясь.

* * *

— А где твои дети были? — спросила Гульмира Джакыповна сочувственно.

— В городе были, — вытирая слёзы, сказала Нургуль. — Меня когда сюда привезли, они со мной были, потом уехали домой, и всё! Больше я их не видела.

— Ну, не плачь, всё будет хорошо, они найдутся еще… — вздохнула Гульмира Джакыповна.

— Да, конечно, всё будет хорошо. Просто я волнуюсь, они ведь еще такие маленькие.

— Сколько им?

— Сыну десять, а дочке пять, — всхлипнула Нургуль.

— Да уж, маленькие, но сын-то у тебя уже, наверное, соображает?

— Он у меня настоящий мужчина! Самостоятельный. Как каникулы начались, он пошел на рынок подрабатывать.

— Как? Такой маленький и работать? — удивилась Гульмира Джакыповна.

— Отца мы своего похоронили три года назад. У нас больше никого нет. Вот и приходится как-то выживать, — Нургуль, вдруг почувствовала благодарность к своей соседке. Ей захотелось выговориться. И она стала рассказывать о своих злоключениях. Гульмира Джакыповна сочувственно кивала и сокрушительно вздыхала, колыша всю кровать.

— Да, не повезло тебе… — сказала после рассказа Гульмира Джакыповна, — сколько тебе сейчас? Сорок?

— Тридцать три, — стыдливо ответила Нургуль.

— Да ты что?! Мда… Потрепала тебя жизнь. Ну да не переживай, всё теперь у тебя должно быть хорошо. Вон, видишь, и этот твой ухажер приходит к тебе…

— Это не ухажер, это наш участковый.

— Ааа, а я сначала подумала, что он тебя на машине сбил, потом подумала, что ухажер, — перевалившись на другой бок, Гульмира Джакыповна вдруг засмеялась: — Ну и что, что участковый, видно же, что парень неплохой, ты его закадри! Только приведи себя в порядок. Давай-ка я тобой займусь! — Гульмира Джакыповна по-хозяйски стала осматривать Нургуль.

— Ой! Эже, что вы! Не надо! Вы же меня плохо знаете… Да и денег у меня нет.

— Да при чём тут деньги! Я что, у тебя их прошу? — гневно посмотрела Гульмира Джакыповна. — Могу я тебе помочь просто так? Могу! Так что, давай, не возражай!

Нургуль промолчала. Ей стало стыдно оттого, что она с самого начала плохо подумала об этой женщине. Сердце её было спокойно за детей, она почему-то внутренне была уверена, что с ними ничего не случится. Она стала наблюдать за воробьем, примостившемся на подоконнике и клевавшим крошки.

Гульмира Джакыповна тем временем стала куда-то звонить.

* * *

Балыкчи. Автовокзал встретил Урмата песчаной бурей. Он вышел из такси и направился прямиком к отделению милиции, находившемуся на вокзале.

— Здравствуйте! Старший лейтенант Ботоканов, — Урмат пожал протянутую руку грузного мужчины лет сорока.

— Салам, меня зовут Алтымыш, — мужчина пригласил Урмата присесть.

— Тут вот какое дело, Алтымыш байке, дети пропали у вас тут на вокзале…

— Да? Я что-то не слышал об этом, а когда?

— Утром их на маршрутку посадил Бакас из городского УВД, вы его знаете, наверное?

— А, Бакас, знаю, знаю…

— Так вот, дети в Бишкек не приехали, водитель сказал, что когда он отъезжал, детей уже не было. Значит, они здесь остались.

— Так-так, и с чего мы начнем?

— Бакас уже дал описание детей, у вас оно есть?

— Я еще не смотрел, вот только пришёл, — прапорщик стал копошиться в бумагах, — а, вот, кажется, есть! — он протянул Урмату лист.

Тот бегло прочитал его.

— Надо бы у работников вокзала и водителей поспрашивать о детях.

— Да, конечно, пойдем! — проворно вскочив со стула, прапорщик направился к двери.

Мужчины вышли.

На вокзале детей никто не видел. Когда Урмат и верзила прапорщик уже направлялись к выходу, их остановила старенькая уборщица:

— Вы, слышала, детей ищете?

— Да, бабушка, вы их не видели?

— Кажется, видела, утром возле кассы, мальчик и девочка, одни были. Они смотрели расписание, потом пошли в ту сторону, — женщина махнула в сторону севера. — Я еще подумала, какие самостоятельные.

Поблагодарив уборщицу и попрощавшись с прапорщиком, Урмат вышел. Он взял такси на одного человека, попросил водителя ехать медленно и, если тот увидит детей, сказать ему об этом. Они проехали до конца города, но детей по дороге не встретили.

Урмат взволнованно смотрел по сторонам. Всё тщетно.

* * *

— Я хочу в туалет, — Бермет захныкала, — у меня живот болит!

— Сильно, да? — Бакыт посмотрел на сестренку, — ну, давай, сейчас отойдем вон туда, в кусты, ладно? Только потерпи немножко, вон, видишь, там куст стоит большой…

Девочка кивнула головой.

Они прошли метров сто и свернули с дороги в сторону кустарников, росших в метрах трех от дороги. Бакыт отошел подальше и сел на песок. Мимо проносились машины.

Именно в этот момент в нескольких метрах от них проехал Урмат, внимательно вглядываясь в каждый уголок. Он не заметил детей. Послеобеденное солнце пекло нещадно. За полтора часа Урмат доехал до Чолпон-Аты, и там также, расспросив водителей и работников вокзала, понял, что детей здесь никто не видел. Он размышлял про себя: «Наверное, они на такси поехали дальше, только бы их никто не обманул и не обидел…»

Чем дальше они ехали, тем больше корил себя Урмат.

* * *

Дети снова вышли на дорогу.

Уставшая Бермет молча плелась за братом. А он, стараясь, чтобы сестренка не уставала, подбадривал её. Вдалеке показалось строение. Это оказался недостроенный дом. Передохнув и перекусив, они снова двинулись в путь.

Жара начала спадать. Бакыт с беспокойством стал думать о ночлеге. После произошедшего случая с Бакасом байке мальчик опасался, как бы опять не вышло так, что их отправят домой.

Так прошло еще полчаса. Вдруг Бакыт увидел телегу, маячившую впереди. Он покрепче схватил Бермет за руку и побежал догонять её. Запыхавшиеся дети добежали до телеги. В ней сидел подросток лет тринадцати. Он вез дрова, видимо, собранные вдоль дороги. Подросток с интересом посмотрел на идущих рядом детей.

— Ты куда едешь? — спросил Бакыт.

— Тебе какое дело? — ухмыльнулся подросток.

— Может, подбросишь?

— Вот еще! Я тебе не извозчик! — огрызнулся тот.

— Я заплачу, — не отставал Бакыт.

— Да? И сколько?

— Сто сом хватит? — Бакыт вопросительно посмотрел на подростка.

— Покажи! — не поверил тот.

Бакыт показал стосомовую купюру, но не дал её: «Довезешь, расплатимся!»

— Хорошо, садитесь! — с неохотой пробурчал подросток.

Ехали молча. Подросток исподлобья посматривал на своих непрошенных пассажиров. Доехали до селения Бактуу Долонту.

— Всё, приехали! А ну, давай расплачивайся! — подросток грозно взглянул на Бакыта.

Тот молча протянул ему купюру. Потом, замешкавшись, спросил: «А ты не знаешь, где здесь можно переночевать?»

Подросток снова оценивающе посмотрел на Бакыта и спросил:

— А что заплатишь?

— Сто сом, — ответил Бакыт.

— Не, не пойдет, сто сом мало… Двести с человека.

— Это не дорого? — снова удивился Бакыт.

— Не хочешь, не надо! Я тебя не заставляю, можешь проваливать и искать себе другое место, у нас здесь так! — подросток сплюнул.

— Ну, ладно, — понуро ответил Бакыт, у него не было выбора, да и Берметка устала. — Мы только переночуем, а завтра с утра пойдем.

— Ну, это уже твое дело. Только деньги вперед! — подросток протянул руку. Бакыт, с опаской поглядывая на него, сначала посадил на тележку Бемку, затем сел сам и только потом отдал деньги.

Телега поехала по неровной поселковой улочке, то и дело норовя на ухабах сбросить своих пассажиров. Телега остановилась возле покривившихся железных ворот, покрытых от долгого воздействия с водой слоем ржавчины. Подросток спрыгнул с телеги и стал открывать скрипучие ворота. Он взял под уздцы осла и завел повозку во двор. Откуда-то, виляя хвостом, выбежала непонятного цвета дворняга.

Бакыт помог спуститься Бермет с телеги. Они ждали, пока подросток не освободит осла и не привяжет его в стойло. Тот всё делал неспешно. Он насыпал корма в ясли, налил в ведро воды. Затем так же неспешно прошел вглубь двора к умывальнику, умылся и только потом обратил свой взгляд на стоявших детей.

— Сейчас дома никого нет, скоро мать придет, а пока посидите здесь, — он кивнул на скамейку.

Через полчаса пришла мать подростка. Женщина была нагружена сумками. С порога она начала кричать:

— Алмаз! Алмаз! Где тебя носит?! Нет, чтобы матери помочь! Ты где? — женщина остановилась в изумлении, увидев сидящих детей. — Вы кто?

— Апа, ну, что вы кричите, я здесь, в туалете! — закричал откуда-то голос. — Я тут квартирантов привел, им только переночевать, а завтра с утра они уедут.

— А ты у меня спросил? — женщина, бурча, начала ставить сумки. Она опустилась на скамейку рядом с детьми, посмотрев на них, устало произнесла:

— А вы что одни? Сбежали, что ли?

— Нет, мы к бабушке едем, — серьезно сказал Бакыт. — Мама в больнице, а мы вот хотим бабушку забрать и отвезти к нам, чтобы она с нами жила.

— Надо же… Хорошее это дело, что бабушку не оставляете. Ну, давайте знакомиться, меня Бурулкан эже зовут, — женщина протянула свою натруженную руку.

— Меня Бакыт, а сестренку Бермет, — пожал её руку мальчик.

— Алмаз! Ты чай-то хоть поставил? — крикнула Бурулкан эже.

— Да, я как пришел, сразу поставил, — ответил тот.

— Так, наверное, он уже выкипел, а ты всё сидишь! Сколько можно там сидеть? Выходи уж! — встав, Бурулкан эже поднялась на крыльцо и вошла в дом. Уже оттуда она позвала детей:

— Давайте-ка, ребятки, заходите, только вон там руки помойте, а собаки не бойтесь, она не кусается!

Дети послушно поднялись и пошли к умывальнику. Закончив мыть руки и обтерев руки об одежду, вошли в дом. Бурулкан эже уже накрывала на стол.

— Проходите, наверное, проголодались?

— Да нет, просто устали, — вежливо ответил Бакыт.

Бурулкан эже подогрела оставшуюся, видимо, с утра жареную картошку, накрошила салат из помидоров и огурцов и придвинула ближе к детям.

— Ну, давайте, кушайте, не стесняйтесь!

В дверях появился Алмаз. Мать с укоризной посмотрела на него и с горечью в голосе произнесла:

— Ты что, там утонул? Эх ты! Вон посмотри на них, младше тебя, а ума-то побольше будет… И в кого ты такой у меня? Совсем от рук отбился! Вот приедет отец с рейса, даст тебе жару! Садись кушать, ты руки-то помыл?

— Помыл, помыл… Что вы, апа, начинаете сразу… — подросток, шмыгнув носом, плюхнулся на табуретку. Он стал с чавканьем жевать хлеб.

Бакыт даже не притронулся к картошке. Берметтоже лишь попила чаю.

Бурулкан эже постелила детям и ушла к себе в комнату. Бакыт осторожно посмотрел по сторонам и, присев на краешек тахты, стал пересчитывать деньги. Осталось ровно семь тысяч триста сомов. Он тщательно завернул деньги в носовой платок и спрятал под рубашку.

Утром Бакыт проснулся от вкусного запаха, доносившегося со двора. Это Бурулкан эже пекла хлеб. Они вместе позавтракали. Бурулкан эже сказала, что они вместе доедут до Бостери, она там торговала жармой*. Каждый день вечером наливала закваску в сваренную толокняную кашицу и утром, разлив все это в баклажки, везла в Бостери на рынок. Вот и сегодня с утра испекла хлеб и разлила всю жарму по бутылкам.

Алмаз довез их на тележке до трассы и отправился снова собирать дрова, а Бурулкан эже с Бакытом и Бермет сели на старый автобус и через час доехали до Бостери.

— Ну, что, ребята? Здесь, наверное, сами доберетесь? Бабушка-то где живет? Найдете?

— Найдем, эже! — быстро сказал Бакыт.

— Ааа, ну, ладно. Да, вот еще что, — Бурулкан эже стала рыться в карманах, достала смятые деньги и протянула Бакыту. — Вчера Алмаз, оказывается, взял с вас деньги, не надо. На! Лучше бабушке купите подарки, — затем женщина достала одну баклажку и половинку хлеба, и всё это протянула детям. — Ну, что? Счастливого пути! Бог вам в помощь! Будете ехать обратно с бабушкой, заезжайте к нам в гости.

Распрощавшись с Бурулкан эже, дети снова пустились в дорогу.

* * *

Урмат всю ночь не сомкнул глаз. Он остановился в ПОМ* Корумды*. Всю дорогу, что они ехали, он всматривался в проезжавшие машины, но нигде не увидел детей. Он не знал, что скажет их матери, которая сейчас сама нуждается в помощи. Заснул только под утро. Ему в голову пришла мысль, что дети, возможно, дойдут до села, где жила их бабушка. Он решил с утра позвонить сестренке и через неё разузнать адрес бабушки.

Проснувшись, Урмат посмотрел на пробивающееся сквозь дымку солнце. Он потянулся и быстро поднялся. Выйдя во двор, покурил, затем, ополоснув лицо, стал дожидаться начальника ПОМ. Когда тот пришел, Урмат попросил, чтобы все районные ПОМы были оповещены о детях, и оставил свой телефон, чтобы при случае сразу же звонили ему. Отблагодарив за ночлег, Урмат вышел на трассу, поймал попутку, которая ехала до Григорьевки*. Остановившись там, он нашел придорожное кафе, позавтракал наспех, позвонил сестренке. Он попросил её, как только она пойдет в больницу, подробно расспросить про адрес. После этого Урмат решил без ответного звонка никуда не двигаться и остался ждать на местном базарчике, купил себе старые номера газет и журналов, пожелтевших от солнца.

* * *

Прошло три дня. Нургуль всё еще принимала обезболивающие уколы, боль не отпускала её, и она уже начала привыкать к ней. Все так же лежа на вытяжке, она старалась не падать духом и не подавать виду Гульмире Джакыповне, что ей больно.

Впервые за последние месяцы она стала приводить свои мысли в порядок, каждый раз ловя себя на стыдливой мысли о том, что она все-таки еще молодая женщина.

После отъезда Урмата к ней стала приходить его сестренка, девочка пятнадцати лет, серьезная не по годам, она чем-то напоминала ей Бакыта.

Бакыт, Бакыт! Почему до сих пор нет от них вестей? Почему Урмат не звонит и не подает никаких знаков? Все эти мысли тревожили Нургуль. Гульмира Джакыповна оказалась очень разговорчивой и доброй женщиной. По её рассказам Нургуль поняла, что в молодости та допустила непоправимую ошибку: сделала аборт, ставший для неё роковым.

— Эх, балам*, — горько вздыхая, говорила женщина, — ты еще не знаешь, насколько ты счастлива! Ты на меня посмотри: мне уже пятьдесят пять, а у меня нет ни мужа, ни детей… Кому я нужна? Родственникам? У них свои семьи. Нет, я тебе не завидую, просто ты не видишь, каким богатством ты владеешь, ты должна ценить это. Я бы сейчас отдала все богатства мира, лишь бы повернуть время вспять! Не делай ошибок, не опускайся! Ты нужна детям — это самое ценное, что у тебя есть в этой жизни. Никто и ничто не заменит тебе этого. Поверь мне: ни одна бутылка или деньги не дадут тебе того тепла, которые ты получаешь от своих детей!

Нургуль молча соглашалась. А ей ничего и не оставалось, она не могла привести ни одного веского аргумента в пользу своего падения, итогом всего выходил её личный эгоизм, который обволакивал её жалостью к себе и своему положению.

Она понимала, что катится в бездну, но как остановиться? И вот теперь этот случай помог ей трезво оценить всё происходящее вокруг. Случайно ли, а, быть может, так определено было свыше, соседкой её оказалась Гульмира Джакыповна. Случайно ли она сама попала сюда? Случайно ли дети её, приняв решение, сами уехали в неизвестность? Почему-то все события в её жизни складывалось в мозаику, думала Нургуль. Она всё глубже погружалась в себя, заново познавая всю свою природную суть. Настал момент истины. Ломалась вся её предыдущая, построенная ею же самой глухая стена забвения, непонимания и неприятия хорошего. На руинах её сознания зарождалась новая, совсем иная сущность. Сущность женщины-матери.

Размышления Нургуль прервал приход сестренки Урмата. Она принесла в литровой банке сваренный с утра куриный бульон. За два дня, что она приходила к Нургуль, девочка успела не только познакомиться, но и подружиться с обитателями палаты. Сегодня она принесла с собой зеркало и расческу. По-хозяйски разложив принесенное на кровати Нургуль, она стала ждать, пока та поест. Нургуль с наслаждением принимала пищу. Каждая жилка её ощущала прилив.

— Нургуль эже, а где ваша мама на Иссык-Куле жила? — вдруг спросила девочка.

— В Боконбаево*, а что? Есть известия о детях? — Нургуль взволнованно отложила тарелку с едой.

— Нет. Просто Урмат байке спрашивал.

— А что он еще сказал?

— Он сказал, что вся областная милиция оповещена, и дети никуда не денутся, он за ними сам поехал, вы же знаете? — вопросительно посмотрела на Нургуль девочка.

— Ааа, ну да, ну да… — Нургуль старалась отогнать дурные мысли.

— Да вы не переживайте, Нургуль эже, все будет хорошо! Мой байке, знаете, какой умный, он их обязательно найдет и привезет! — заговорила девочка, поглаживая плечо Нургуль. — Давайте лучше вы сейчас покушаете, и до осмотра я вас причешу?

— И правильно, балам! Правильно! Пора себя в порядок приводить! — вставила свое слово Гульмира Джакыповна.

Нургуль послушно доела свой завтрак. Она попросила зеркало и с осторожностью стала себя рассматривать. Ей вдруг захотелось выбросить зеркало. На неё из него смотрело изможденное, исхудавшее, серое лицо незнакомой женщины. Она отвернулась и заплакала.

— Нургуль эже! Ну, что вы! Не надо плакать! Всё будет хорошо! Вы не переживайте! Пожалуйста, Нургуль эже! — с мольбой в голосе произнесла девочка.

— Нургуль, ты что? Ну, зачем ты так? — Гульмира Джакыповна приподнялась на своей кровати.

А слёзы лились сами собой, не спрашивая ни у кого разрешения. Они были горячими и горькими от впустую прожитых и потерянных безвозвратно дней. Нургуль сама не заметила, что теперь уже ревела навзрыд, не сдерживаясь, во весь голос, словно кто-то умер. В палату вбежала сестра, она встревоженно посмотрела на женщину. Увидев медсестру, Гульмира Джакыповна кивком головы дала понять, что надо дать человеку самому справиться с нахлынувшими чувствами.

Выплакавшись, Нургуль, всхлипывая, стала смущенно смотреть краем глаз на присутствующих в палате, ей было стыдно.

— Ну, всё, всё, хватит! Успокойся, — ласково сказала Гульмира Джакыповна.

Сестренка Урмата наклонилась и нежно обняла Нургуль. «Нургуль эже! Мы же с вами, вы не плачьте!» Девочке самой захотелось заплакать.

Успокоившись, Нургуль снова взяла зеркало, она критически посмотрела на себя еще раз и про себя решила, что больше такой она себя не увидит!

Пришел врач. Он увидел заплаканную Нургуль. Ничего не сказав, сделал запись в личной карточке. Выходя из палаты, оглянувшись, он сказал:

— Если вы будете плакать, на поправку пойдете нескоро.

Дверь закрылась. Сестренка Урмата причесала Нургуль и, сказав ей, что еще придет, выпорхнула из палаты. Снова Нургуль осталась наедине со своими мыслями.

* * *

— Байке*! Это я, Салкын. А? Что? Да, да, я спросила. Их бабушка жила в Боконбаево. А? Нет, я про улицу не спросила… И как её зовут, тоже не спросила. Она сегодня плакала сильно, я не стала спрашивать. А вы сейчас где, байке? Ага, хорошо, ладно, я сделаю, конечно, байке. А когда вы приедете? Ааа, ладно, угу, ага, пока…

Урмат, поговорив с сестренкой, озадачился и огорчился: как он мог сразу же не спросить у Нургуль о её свекрови? Какую оплошность он совершил! И искал совсем в другом направлении. Вот болван! — Урмат ругал сам себя.

Он мысленно рассчитал ближайшее расстояние до Боконбаево. Село находилось на противоположном берегу озера, и самый кратчайший путь до него — это возвращение в Балыкчи, и затем уже со стороны южного берега озера, через Аксай* и Торт-Куль* попадаешь в Боконбаево.

Вдруг лицо Урмата исказилось, он подумал: «А если дети уже там? И что потом с ними стало, когда они узнали о смерти бабушки?» Его охватила тревога. Он не мог даже предположить дальнейший ход событий. Всё закручивалось, как в плохом детективе.

Собравшись с мыслями, Урмат стал искать попутку до Балыкчи. Минут через сорок он уже ехал назад, а в это время Бакыт и Бермет достигли Корумды. Они в Бостерях сели в попутную машину.

Поблагодарив подвезшего их водителя, дети побрели вдоль дороги. Бакыт не узнавал эти места. Но всё же он решил не отступать и идти до конца, чего бы это ни стоило.

Он достал из сумки жарму и лепешку, приготовленную Бурулкан эже. Отломив половину, протянул её сестренке, сам взял другую половину и, не останавливаясь, пошел по дороге.

К обеду они добрались пешим ходом до Григорьевки. Уставшие и измученные жаждой и зноем, дети присели у придорожного камня. Бермет заплакала:

— Я к маме хочу! У меня ноги болят!

— Не плачь! Сначала бабушку найдем, потом поедем к маме.

— У тебя телефон есть, позвони маме! — упрямо продолжала Бемка.

— Нельзя! Если я позвоню, нас Урмат байке заберет, и мы тогда бабушку не найдем! — строго воскликнул мальчик. — Какая же ты нетерпеливая! Ты, что, не хочешь, чтобы у нас бабушка была?

— Нет, хочу… — всхлипнула Бемка, — и к маме тоже хочуууу!

— Мама в больнице сейчас, ты же знаешь, и, если хочешь, тогда езжай туда сама, пусть тебе там уколы делают! — пригрозил Бакыт.

— Не хочу уколов! Я всё потом маме расскажу! — возмущенно сказала Бемка.

— Ладно, рассказывай! Тогда дальше я сам пойду, а ты оставайся! — Бакыт вскочил и побежал.

Бемка тоже подскочила и побежала вслед за братом; увидев, что догнать его не сможет, заревела во весь голос: «Мамаммммааааа!»

Бакыт остановился. Он стал ждать, пока ревущая Бермет не добежит до него. Когда она приблизилась к нему, она бросилась на него со своими маленькими кулаками и стала его бить, что есть сил.

— Ну, всё! Хватит! А то я сам как дам тебе сейчас! — Бакыт нахмурил брови. — Всё, пошли!

Рядом остановилась машина, из открытого окна высунулась панамка:

— Эй, дети! Вы куда?

— Туда! — Бакыт махнул рукой, показывая нужную ему сторону.

— Давайте мы вас подвезем, а то жарко! Мы до Тюпа* едем, — предложила панамка.

— Только у нас денег нет, — соврал Бакыт.

— А нам и не надо! Садитесь, далеко ведь!

Дети радостно взгромоздились на заднее сиденье. Там уже был пассажир — большая овчарка. Панамка сказала: «Не бойтесь, она не кусается. Она добрая, да, Дельта?»

В ответ собака тихо взвизгнула.

Панамку звали Ирина, она направлялась в Тюп к бабушке. Бакыт обрадовался и вслух предположил, что, может, она, бабушка Ирины, знает их бабушку?

— Может, и знает. А ваша бабушка на какой улице живет? — спросила Ирина.

— На какой? Ну, там есть поле и еще дерево большое… — ответил Бакыт.

— Я не знаю, там есть поле одно, правда, давно было, лет восемь назад, может, оно?

— Да, да! Наверное, это оно! — оживился Бакыт. Он почему-то был уверен, что именно там, в Тюпе, они найдут свою бабушку.

* * *

Урмат, приехав в Боконбаево, снова позвонил сестренке. Девочка ответила брату, что до сих пор не узнала точный адрес. Тогда Урмат решил действовать по-другому; он помнил, что фамилия у Бакыта была Султанов, да и в больничном списке фамилия Нургуль была Султанова. Значит, учитывая, что она взяла фамилию мужа, здесь также нужно искать Султанову, которая умерла в течение последних трёх лет.

Он направился в акимиат. В отделе регистрации, представившись, попросил дать архивные записи. Странно: в списке фамилии Султановой не оказалось. Тогда он стал смотреть всех женщин не моложе пятидесяти. Оказалось порядка тридцати женщин от пятидесяти пяти до девяноста восьми лет. Выписав их адреса, на случай если найдутся соседи, Урмат спросил, где находится кладбище.

Старый яблоневый сад совсем заброшен. Несколько высохших деревьев кто-то из местных доброхотов сложил в сторону и накрыл старой тканью. Урмат, идя по тропинке, вдыхал аромат свежескошенной травы. Он помнил этот запах с детства, с тех пор, как гонял коров. В груди потеплело от детских воспоминаний. Мамины руки, месящие тесто, тёплое молоко и выпеченный в печке на кукурузных ошметках хлеб. Урмат, погрузившись в свои мысли, не заметил, как подошел к краю сада, где начиналось маленькое кладбище.

У самого края стояли старые мазары*, развалившиеся от времени, тут и там растут васильки, как молчаливые свидетели прощаний и прощений. Урмат ходил по кладбищу и читал надписи, он размышлял о молодой смерти или о долгой жизни. Вот могила молодой девушки, умершей в шестнадцать, интересно, что с ней произошло? А вот этот старик прожил сто два года, мда уж, наверное, он стал свидетелем многих событий…

Вот и конец кладбища, здесь начинается пшеничное поле, у самой окраины две вырытые ямы, видимо, для новых могил. Урмат так и не смог найти бабушку Бакыта, он не знал фамилии, не знал имени…

Далеко за пшеничным полем стоит раскидистое дерево, оно словно манит к себе и зовет своими большими раскидистыми ветвями. Урмат, словно заворожённый, идёт к нему. Подойдя ближе, он понимает, насколько это дерево огромно, это старый орех. Как он здесь очутился и как смог выжить, непонятно. В отличие от ореховых деревьев, растущих в Арсланбобе*, это намного ниже, но от этого оно не теряет своей величавости. Его большие листья скрывают появившиеся плоды. Урмат любуется его красотой, он обходит вокруг дерева и, постелив свою куртку, ложится под его сень. Тишина и покой, только человек и природа наедине друг с другом. Успокаивающий шелест ореховых листьев, стрекотание кузнечиков, жужжание и щебетание… Урмата обволакивает полуденный ветерок.

Ему снится бегущий навстречу Бакыт, он бежит и машет рукой Урмату. Почему-то во сне Урмат понимает, что он сам бежит, скорее даже не бежит, а летит навстречу к мальчику. Взявшись за руки, они вместе оказываются возле дома Урмата, выходит его мама и приглашает их всех в дом, она протягивает полотенце, чтобы они умылись с дороги. Урмат и Бакыт направляются к колонке, первым умывается Бакыт, в это время Урмат жмет на рычаг. Бакыт, умывшись, начинает брызгать водой в Урмата, мальчик весело смеется. Капли попадают на лицо Урмата, и он не успевает от них укрыться. Вдруг Бакыт растворяется, и Урмат явно ощущает влагу на лице. Проснувшись, он понимает, что начался дождь. Он несильный, но все же пробивается сквозь жёсткую ореховую листву.

Урмат, быстро собравшись, бегом через все поле и снова через кладбище выбегает к дороге. Он промок. Теперь прятаться от дождя бесполезно, и Урмат просто бредет вдоль дороги, улыбаясь себе и своим мыслям.

* * *

Тюп. Ирина, попрощавшись с детьми, резко взяла с места, и только пыль осталась свидетелем её недавнего пребывания. Дети оглянулись по сторонам. Бакыт понял, что это не то место. Он стал понимать это уже на въезде в Тюп. Ирине он ничего не сказал, чтобы она ничего не заподозрила.

Постояв в нерешительности, Бакыт подошел к стоявшему у дороги ларьку. За прилавком сидела девочка лет десяти-двенадцати.

Бакыт протянул деньги и попросил бутылку лимонада и «Кириешки». Девочка протянула через окошко бутылку и пачку с солеными сухариками.

— А ты случайно не знаешь, какое село следующее?

— Знаю. А тебе зачем? — поинтересовалась та.

— Мы к бабушке приехали, только это не то село.

— Ааа, ясно. Следующее село Тогуз Булак*. Вот по этой трассе пойдете, через три часа дойдете, у меня там тоже бабушка живет, — девочка закрыла окошко, потеряв интерес к покупателям.

Бакыт, покормив Бермет и перекусив сам, еще раз пересчитал деньги. Они были на месте. Ирина не взяла с них ни копейки.

Дети снова отправились в путь. Бакыт уже сейчас стал беспокоиться о ночлеге. Ведь сколько уже прошли, а бабушкиной деревни не видно. Он подумал: вдруг опять это не та деревня, что тогда?

Он крепче взял Бермет за руку и быстрее зашагал по трассе.

Через четыре часа дети благополучно добрались до селения. Бермет устала и стала хныкать. Бакыт, усадив её на придорожный камень, сам встал рядом передохнуть. Сзади послышался шорох. Оглянувшись, Бакыт увидел корову с теленком, поднимавшуюся по насыпи на трассу. Берметка испуганно прижалась к брату:

— Ой! Я боюсь! Смотри, какая она страшная!

— Не бойся, коровы молоко дают, — ответил Бакыт, но сам осторожно поглядывал в сторону коровы.

Медленно раскачивая боками, словно большой корабль при качке, корова прошла мимо, волоча за собой конец веревки. За ней торопливо бежал теленок.

— Ну, всё, видишь, она даже не посмотрела на нас, пошли! — Бакыт потянул Бермет.

— А куда? Мы все время идём, идём… А бабушки всё нет и нет!

— Не хнычь! Скоро дойдем, мы обязательно найдём бабушку!

— Я устала! Я есть хочу! Аааааа! — Бермет стала реветь во весь голос. Бакыт достал старый носовой платок и стал утирать им лицо девочки.

— Ну, всё, не плачь, ты же хорошая, сильная девочка? Да?

— Да! — хмыкнула Бермет.

— Ну, вот, видишь, ну, что ты? Вот сейчас мы дойдём до какого-нибудь дома и переночуем, ладно, не плачь, пошли.

Бермет с размазанными по лицу слезами поплелась за братом.

Они дошли до окраины села. Из дворов потянулись ароматные запахи пищи. Лай собак, доносившийся сначала издалека, стал приближаться. В окнах нескольких домов загорелся свет. Сзади послышался цокот копыт. Оглянувшись, дети увидели всадника.

— Эй! Дети! Вы чьи? А? — спросил всадник, приблизившись.

— Мы к бабушке идём, — чинно ответил Бакыт, — только вот еще не дошли, уже темно. А вы не подскажете, где здесь можно переночевать?

— Переночевать?! А вы что, одни? Где ваши родители? — осторожно спросил всадник.

— Мама в больнице, а папы нет.

— Ой! Извини, балам, — всадник спешился. Он оказался пожилым человеком лет шестидесяти. Спешившись, старик пошёл рядом с детьми.

— Значит, вам ночлег нужен? Ну, пойдемте тогда к нам. Мы всё равно со старухой моей одни. А так погостите.

— А сколько это будет стоить? — спросил Бакыт.

— Тарт*! — воскликнул старик. — Ты что! Я никогда с гостей своих денег не брал! И где это ты услышал такое! Не было никогда такого у кыргызов. Издавна мы, кыргызы, славились гостеприимством и радушием. Еще наши деды с давних времен встречали усталого путника добром. Никогда, запомни! Никогда не бери денег с гостей. Если ты зовешь их к себе, зови не для выгоды, а для души! — старик возмущенно покачал головой: — Ох, уж эти мне городские!

Они дошли до дома старика. Он отворил калитку и, пропустив сначала детей, вошел сам.

— Эй, байбиче*! Встречай гостей! — крикнул он с порога. — А вы не стойте здесь, проходите в дом, я пойду пока скотину в стойло поставлю.

Бакыт осторожно открыл дверь. В комнате горел свет. В углу на тумбочке стоял огромный телевизор. Навстречу детям вышла худенькая старушка. Она тяжело переваливалась на больных от полиартрита ногах. Руки тоже были скрюченными и худыми.

— Айланайындарым*! Проходите, проходите! — старушка открыла половину тканевой занавески, приглашая детей во вторую комнату. — Сейчас я чайник поставлю, чаю попьем! — она, хромая, подошла к газовой плите и, чиркнув спичкой, зажгла конфорку.

Зашел старик. Он снял возле порога старые калоши, оставшись в массах*.

— Ну, что там у нас на ужин? — спросил он у жены.

— Я с утра к Малдыбаю ходила на поминки, вот оттуда тебе устукан* принесла, после обеда жупка* приготовила, — ответила старушка.

— Иии, хорошо, ты давай разогревай всё, дети с дороги голодные.

Бакыт внимательно осмотрел комнату, ему понравились старые фотографии, висевшие в большой деревянной рамке. Он помнил, что у его бабушки тоже на стене висели похожие фотографии. Да и вообще обстановка в комнате напоминала бабушкину.

Чайник со свистом закипел. Старушка стала накрывать на стол. Сели ужинать.

— Ну, рассказывайте, дети, где ваша бабушка живет? — спросил теперь старик.

— На Иссык-Куле, там еще есть поле и большое дерево.

— А где именно? Иссык-Куль, он ведь большой, — сказал старик. — Адрес точный знаете?

Бакыт опустил голову. Он не мог врать в лицо этому старику.

— Понятно, значит, не знаете… И как же вы будете её искать? Давно ищете?

— Пятый день уже… — со вздохом ответил мальчик.

— А мать что?

— Мама в больнице, она с лестницы упала, ей операцию сделали, она лежит там.

— Она знает, что вы уехали?

— Да.

— Так что же, если она знает, она не дала вам адрес?

— Мы не спросили, — Бакыт покраснел.

— Значит, знает, говоришь? — снова переспросил старик.

— Нет. Мы просто сами решили найти бабушку и привезти ее к нам в Бишкек.

— Сбежали, значит. А о матери не подумали? Она, наверное, переживает сейчас, волнуется. Что ж вы так с мамой-то?

— Нет, мама не волнуется. Там наш участковый милиционер, Урмат байке, он сам нас посадил на такси. Мы не сбегали.

— Так что же, этот ваш милиционер не знал, куда вас отправляет?

— Нет, почему?..

— Ай, балам*, тебе стыдно должно быть. Нехорошо обманывать.

— Я не обманываю. Честно. Только вы нас обратно в Бишкек не отправляйте. Мы всё равно к бабушке пойдем! — заговорил мальчик.

— Ну-ну, не сердись! — потеплел старик. — Вижу, что ты настоящий джигит*! Стоишь на слове своем. Ладно, ложитесь спать, а утром решим, что делать, — старик похлопал Бакыта по плечу и вышел.

Наутро, позавтракав, старик запряг лошадь и вывел её на улицу. Он посадил детей, одного спереди, другого сзади, и поехал в сторону Каракола*. Всю ночь старики размышляли, как им поступить. Под утро старик сказал, что сам повезет детей и поможет им разыскать их бабушку.

* * *

Пять дней прошло, а о детях ничего не было известно. Нургуль с тревогой ждала новостей. Ей всё время жутко хотелось выпить, особенно по вечерам. Пагубная привычка к спиртному давала о себе знать. Но кого попросить, да и поймут ли её вообще… Это и многое другое заставляло Нургуль держать себя в руках. Но еще самое главное: она помнила всё время своё обещание Богу, что бросит пить, лишь бы её дети нашлись. И теперь это обещание она старалась сдержать, боясь, что если она сорвется, то с детьми что-то случится.

Она боролась со своими страхами и искушениями. В первый раз, когда Нургуль увидела свое лицо, она отшатнулась. Неужели это она? Эта женщина с впалыми щеками и отекшими глазами, без двух передних зубов? Это она? А где же та, другая Нургуль? Ей хотелось выкинуть зеркало, но она себя сдержала и теперь каждый день украдкой рассматривала и изучала свои черты.

Боль, в первое время сводившая её с ума, стала привычной. Нургуль стала терпимей относиться ко всему происходящему вокруг. В этом немало ей помогла её соседка Гульмира Джакыповна. И еще сестренка местного участкового Урмата приходила каждый день и заботилась о ней, как о родной. А ведь за ней так давно никто не ухаживал! Она забыла, что такое забота. В повседневных серых и пьяных буднях всё стиралось и становилось туманным и не таким уж важным.

Пятый день наедине с собой и своими мыслями. Дети! Маленькие мои, как же так? Я совсем перестала быть вашей матерью? Я даже забыла, когда последний раз разговаривала с ними. Всё! Хватит! Надо взять себя в руки и снова стать человеком!

Урмат стал расспрашивать о муже Нургуль, утонувшем три года назад.

Он нашел старый дом матери Анвара с заколоченными дверями. Обошел его кругом. Позвав соседей в качестве свидетелей, отодрал старые доски. Когда он открыл дверь, в нос резко ударил запах сырости. Урмат стал на ощупь искать включатель. Когда глаза привыкли к темноте, он увидел дверь, ведущую в другую комнату. Это оказалась большая гостиная. В комнате холодный порядок. При ходьбе заскрипели старые половицы. Урмат открыл все окна, чтобы выветрить запах сырости. Соседям он рассказал о пропаже детей и о том, что он будет ждать их здесь. Те, сокрушенно закивали головами, поддакивая и сожалея о случившейся беде. Они стали вспоминать, какой была старушка и как она растила Анвара.

До конца дня Урмат занимался уборкой и устройством своего временного жилища.

Вечером снова пришли соседи. Они принесли с собой гостинцев для нового соседа. Познакомились поближе. Оказалось, что после смерти сына мать не смогла оправиться и умерла, не дожив до аша* Анвара. Соседи интересовались о Нургуль, но Урмат лишь пожал плечами, увернувшись от ответа. Ему не хотелось разочаровывать соседей рассказами о нынешнем положении Нургуль.

После ухода гостей у Урмата зазвонил телефон. Это оказалась Касиет. Она с самого начала стала кричать:

— Ты даже не соизволил позвонить ни разу! Как будто у нас с тобой ничего не было!

Урмат отключил телефон, крики прекратились, затем телефон снова позвонил, Урмат хотел совсем его отключить, но не мог, в любую минуту могли найтись дети. Он поставил телефон на беззвучный режим. Расстелив постель, лег спать.

* * *

По дороге старик расспросил о семье и о бабушке Бакыта. Бакыт без утайки рассказал ему обо всем, кроме пьянства матери. Тот молча слушал. Некоторое время ехали молча. Затем старик, глубоко вздохнув, начал говорить:

— Когда-то, еще тысячу лет назад царство кыргызов простиралось от берегов Енисея до границ Китая, тогда кыргызов называли бурутами*. Был у них мудрый правитель, звали его Ууз хан*. От сорока жен у него родилось сорок сыновей. И именно с тех пор народ этот стал называться кыргызами: Кырк-Ууз* — Кырк кыз* — Кыргыз*. Перед своей смертью разделил Ууз хан земли между сыновьями и наказал им всегда быть вместе и не разделять народ. Умер хан, а сыновья забыли про наказ отца и стали между собой ссориться. Распалось государство кыргызов. Коварные враги только этого и ждали. Они стали по одному перебивать братьев. В конце концов, остался один из братьев, враги напали на него и убили. Бежал народ последнего из сыновей Ууз хана. Они через перевалы и Уральские горы пришли в горы Алая*. Мало их осталось.

Был среди беглецов старик один, Богоем* звали его. Он, укрыв от врагов, вёз с собой в кибитке двух мальчиков. Это были внуки Ууз хана, одного звали Ногой*, другого Шыгай*. Когда они все прибыли в Алайскую долину, старик Богой рассказал оставшимся сородичам о спрятанных мальчиках и наказал охранять их и беречь. А когда вырастут сыновья — вновь собрать народ кыргызов и объединить. Много потом было войн и кровопролитий, но народ кыргызов так и не смог объединиться, — старик замолчал, потом заговорил медленно:

— Вот и сейчас, видишь, страна наша никак не может объединить народы, которые живут здесь, в Кыргызстане. А ты вон маленький такой и уже молодец, хочешь бабушку найти и соединить семью. Мы все должны быть вместе, тогда и беды переживать легче.

Так за беседой незаметно пролетели часы. К обеду трое, старик и дети, добрались до Каракола.

Они доехали до дома одного из родственников старика. Гостей радушно приняли. Это оказалась внучатая племянница стариков. Она торопливо стала накрывать на стол, между делом расспрашивая о здоровье жены старика.

Узнав суть дела, по которому старик приехал в Каракол, женщина сочувственно заохала:

— Ой, чон ата*, и не говорите! Сейчас люди такие пошли, не то, чтобы другим, своим родственникам не помогают. А вы молодец! У вас душа чистая, как родник! Побольше бы таких, как вы! А детям мы обязательно поможем, вот только Асан* приедет с работы вечером, я попрошу, чтобы он с детьми дальше поехал. Вы не переживайте. Пускай дети у нас остаются, переночуют, а завтра с утра поедут искать свою бабушку. Я вам в дорогу чон апе* гостинцев наберу. Вам до вечера надо дома быть, а то она одна, — заволновалась племянница.

Пообедав и попрощавшись с детьми, старик двинулся в обратный путь.

Бакыт в душе полюбил этого деда, имени которого он даже не знал. Он захотел, чтобы у него тоже был такой дедушка, с которым он мог бы разговаривать и делиться своими мыслями. Тут он вспомнил о Мамате байке. А ведь он ему помог, как настоящий друг! И если бы Мамат байке не был женат, то он мог стать его отцом, ну, разумеется, при желании его матери.

Наивный мальчик. Он вел себя, как взрослый, но в душе оставался всё тем же десятилетним мальчуганом, живущим в мире своих фантазий.

Племянницу старика звали Сайра. Это была пышногрудая женщина с коротенькими ручками, похожая на булочку. После отъезда старика она засобиралась и спросила детей, не хотят ли они на озеро сходить. Бакыт утвердительно кивнул головой. Они вышли вместе и направились в сторону городского пляжа.

— Далеко не заплывайте! Через два часа приходите сюда, я буду здесь у подруги, на втором этаже, шестая квартира, запомнили?

— Да, второй этаж, шестая квартира, — повторил Бакыт.

— Ну, давайте, аккуратно, потом домой вернемся к ужину, — заторопилась Сайра эже.

Внизу, серебрясь на солнце, весело плеща волнами, звал Иссык-Куль.

Он встретил их, как и в первый раз, — прохладой, а затем обжигающим до позвонков весельем. Дети не заметили, как пролетело время. Они барахтались в воде, забыв обо всем. Только тень, появившаяся над их головами, заставила вернуться их к реальности. Это была Сайра эже.

Она встала над загорающими, лежащими на животах детьми, и загородила своим дородным телом солнце. Бакыт поднял голову и обернулся.

— Ой, Сайра эже?

— Да, Сайра эже! Вы что же это? Заставили меня поволноваться. Я жду вас, жду, а вас нет и нет! Вот я и пришла искать вас. Ну и напугали же вы меня! Собирайтесь, пойдем домой! — она помогла одеться Бермет и, взяв её за руку, пошла вперед.

У дома Сайры стояла грузовая машина. При приближении троицы дверь машины открылась, и оттуда вывалилось огромное шарообразное тело мужа Сайры эже Асана. Бакыт еле сдержался, чтобы не засмеяться. Ему стало так смешно. Он впервые видел таких похожих и забавных людей.

Они прошли в дом, Сайра эже вкратце рассказала историю детей и попросила мужа помочь им.

Тот, немного подумав, пробурчал, что сможет довезти их только до Барскоона*. Там у него клиент. Сайра эже вопросительно посмотрела на мужа и покачала головой.

— Они же дети! Как ты их бросишь вот так, посреди дороги? Подождет твой клиент!

Асан уныло посмотрел на жену и кивнул головой.

Сели ужинать. Асан включил телевизор. На экране появились титры фильма. Бакыт, сидевший и уныло евший суп, оживился. Это оказался «Белый пароход». Мальчик вспомнил, что об этом фильме рассказывал Мамат байке. Он стал с интересом его смотреть.

Вместе с Нургазы* Бакыт переживал и поход в школу, и ненависть к Орозкулу*, ударившему дедушку и убившему оленя. Он сопереживал мальчику из кино, и в то же время видел своё сходство с ним. «Белый пароход» произвел на Бакыта неизгладимое впечатление. Ночью ему привиделось поле битвы, мать Олениха* и старая ведьма. Видимо, Бакыт во сне стонал, его растормошила Сайра эже и успокоила: «Ну, что ты, сынок? Тебе приснилось чего? Успокойся… — женщина ласково погладила Бакыта по голове. — Спи».

* * *

Утром Бакыт проснулся от странного шума. Он открыл глаза и увидел Сайру эже, склонившуюся над Бермет. Девочку рвало. Видимо, вчера на озере её просквозило. Бакыт вскочил и, быстро одевшись, подбежал к сестренке. У Бермет от напряжения покраснели сосуды глаз. Она плакала, и сквозь слезы её снова рвало. Вошел Асан, у него был озабоченный вид. Он принёс горячего чаю. Сайра эже приподняла девочку и, ласково приговаривая, стала поить её. Девочка, пытаясь успокоиться, пила горячий чай, обжигая губы. У неё поднялась температура. Речи о поисках бабушки не было. Дав жаропонижающее и сменив одежду Бермет, Сайра эже укрыла её и позвала жестом Бакыта. Когда они вышли в другую комнату, женщина сказала:

— Видишь, девочка заболела, вы у нас останьтесь, пока ей не станет лучше, а потом Асан отвезет вас, хорошо?

— Хорошо. А Бермет не умрет? — испуганно спросил мальчик.

— Нет, конечно! Ты что? Всё будет хорошо… — Сайра эже погладила мальчика по голове.

Асан уехал к своему заказчику.

Весь день Бакыт не отходил от сестренки. Она ослабла. Мальчик, как только девочка открывала глаза, подносил к её губам питье. Она стонала сквозь сон, а он укрывал её и вытирал выступавшие на её лбу мелкие росинки пота.

К вечеру температура спала. Бермет запросилась на улицу. Бакыт, бережно поддерживая её за локоть, вывел во двор. Девочку шатало. Сайра эже, хозяйничавшая во дворе, увидев вышедшую на крыльцо девочку, заторопилась:

— Ай, ай! Ты зачем встала? Упадешь ведь! Ну-ка, пойдем, я тебя на ручки возьму. — Женщина подняла ребенка и спросила, зачем ей понадобилось выйти. Узнав причину, Сайра эже занесла девочку обратно в дом и попросила Бакыта вынести из соседней комнаты таз. Затем попросила Бакыта выйти на улицу и не заходить, пока она не позовет его.

Женщина снова отнесла ее и уложила, укрыв, спросила, не хочет ли та кушать. Бермет отрицательно покачала головой. Через полчаса Сайра эже зашла в комнату с разносом и поставила на стул перед девочкой.

— Надо поесть, балам! А то сил не будет. А что я потом твоей бабушке и маме скажу? А? Ну-ка, давай садись и поешь немножко.

Бермет смогла съесть лишь кусочек свежего хлеба и выпила чай. Она вяло откинулась на подушку. Бакыт с тревогой смотрел на сестренку.

Как же это он так не усмотрел за ней? Вот теперь из-за него Бемка заболела. Ей так плохо! Бакыт взял ладонь сестренки и погладил. Девочка с благодарностью посмотрела на него и сказала:

— Ты самый лучший брат на свете…

Мальчик обнял девочку и, целуя её в щеку, сказал:

— Ты только не болей, Бемка, ладно? Ты же у меня одна сестренка… Я тебя, знаешь, как люблю? Я тебя никому в обиду не дам… Никогда…

Так прошел этот день.

* * *

Завтра будет ровно неделя, как Нургуль лежит в больнице. О детях нет никаких известий. Странно, что ни в одном из отделений милиции никто не видел двух детей без взрослых. Почему их никто не видел? Неужели?.. Нет! Нет! Они живы!

Нургуль сглотнула и постаралась не заплакать. Она стала смотреть в потолок и находить в рельефных неточностях причудливые силуэты.

Пришёл стоматолог, он осмотрел зубы Нургуль, покачав головой, сказал, что надо проколоть витамины и потом вставлять выбитые зубы. Нургуль молча кивала головой. Она понимала, что надо, но денег у неё не было.

Гульмира Джакыповна, наблюдавшая за Нургуль, обратилась к ней после ухода врача:

— Ты не переживай! Я дам тебе денег.

— Что вы, эже?! Не надо… — Нургуль покраснела.

— Это почему это? Ты думаешь, я ничего не вижу? Даже не думай сопротивляться, ты мне как сестренка, понимаешь? — голос говорившей задрожал. — У меня никого нет… Вообще никого, понимаешь?! Всю свою жизнь я жила только для себя, и вот только теперь поняла, как важно жить для других! Жаль, что это произошло так поздно… Я ведь могла много чего сделать… — лицо Гульмиры Джакыповны исказилось. — Всё это моя жадность. А зачем мне это? Куда я все это дену, когда умру, разве оно мне понадобится? Знаешь, раньше, оставаясь наедине со своими мыслями, я думала, почему я такая несчастная и всё жалела себя, а сейчас я понимаю, что это было мне наказанием за мою алчность… — женщина глубоко вздохнула и продолжила: — Не лишай меня радости делать людей вокруг себя более счастливыми.

— Как я могу думать о счастье, когда я не знаю о судьбе моих детей?

— Твои дети живы! Даже не сомневайся! Вон у тебя какой мужчина есть!

— Это не мой мужчина, он наш участковый, — снова покраснела Нургуль.

— Ну и что! Ты вон молодая, вот потом будешь мои слова помнить: он и есть твой мужчина!

— Что вы! У него семья, да и не нравится он мне! — рассердилась Нургуль.

— Да? Что-то не похож он на семейного, — не унималась Гульмира Джакыповна.

— Гульмира эже! Давайте не будем об этом, ладно? — умоляюще взглянула на говорившую Нургуль.

— Ладно, ладно, не будем, но вот всё остальное, что касается твоего здоровья, я буду контролировать. Кто сейчас за твоей квартирой присматривает?

— Никто.

— Давай адрес, я отправлю туда людей, чтобы они проверили там всё.

— Ой! Да что там смотреть-то? Нет у нас ничего, чтобы своровать.

— Ну, знаешь, мало ли?..

Нургуль занервничала, ей стало стыдно, что у неё и воровать-то нечего, да и дверь еле держится.

— Диктуй адрес! — скомандовала Гульмира Джакыповна. Она записала всё в записную книжку, затем, набрав чей-то номер, отдала указания поехать и всё сделать по высшему разряду. Повернувшись в сторону Нургуль, Гульмира Джакыповна погрозила ей пальцем:

— Даже не думай возмущаться! Завтра у тебя операция, тебе надо отдохнуть, надо набраться сил, так что, давай, отдыхай!

* * *

Через день Бермет совсем поправилась. Утром Сайра эже собрала детям в дорогу поесть и наказала мужу, чтобы он довез их до Даркана* и передал её племяннице. Асан, успевший съездить с заказом за два дня, не стал возмущаться, быстро завел машину, и они тронулись в путь. Через полтора часа медленной езды они добрались до Даркана. Сайра эже успела с утра позвонить по сотовому телефону своей родственнице. Когда Асан и дети подъехали к дому, ворота открылись, и оттуда появилась молодая девушка, повязанная цветастым платком.

— Асан жезде*, здравствуйте! А я вас ждала, думала, быстро приедете. Тут ведь ехать-то полчаса? — вопросительно посмотрев на Асана, пролепетала девушка.

— Ну, так мы ж ехали медленно и дорогу смотрели, вот дети свою бабушку ищут, а деревню не помнят, — зевнул Асан.

— Проходите в дом, я уже мужу сказала, он сейчас должен с работы приехать. Ночью в наряде был, а сейчас освободится, и мы поможем детям, правда? — девушка взглянула на детей и пригласила их в дом.

Они сели за накрытый стол и стали пить чай. Через некоторое время пришел муж Алтынай, так звали молодуху. Это был крепкого телосложения мужчина лет тридцати, с глубоко посаженными глазами и сросшимися бровями.

— Ассалому алейкум, жезде!

— Уалейкум ассалом, бажа*!

— Как ваши дела, как Сайра эже?

— Да хорошо всё, вот привез вам детей. Им помочь надо, тут на днях приезжал дед и попросил, чтобы мы помогли. Я, сам понимаешь, из рейса в рейс, вот сегодня вечером опять уезжаю… — глотнув чая, Асан продолжил: — Ты как? Сможешь?

— Конечно, жезде, не вопрос! Одно ваше слово! Как я могу подвести своего бажа?

— Ну и хорошо, значит, договорились! — допив чай, Асан распрощался с хозяевами и детьми.

Проводив гостя, хозяева вернулись в дом и, переглянувшись, весело посмотрели на детей.

— Меня Анвар зовут, а вас как?

У Бакыта защемило сердце: «Прямо, как нашего папу…»

— Это Бермет, а я Бакыт, — мальчик протянул руку.

— Молодец! Ну, что? Когда пойдем искать вашу бабушку, сейчас или после озера?

— Сейчас! Сейчас! — заторопились дети. — Бабушка, наверное, совсем заждалась и волнуется уже.

— Ну-ну, сейчас так сейчас. Алтынай, собери-ка нам в дорогу попить и пожевать, а я пойду машину пока помою. — Анвар вышел, Алтынай быстро собрала поесть и, положив всё в пакет, дала Бакыту.

— Жалко, что быстро уезжаете, а то погостили бы, на озеро сходили бы… — с сожалением сказала она.

— Спасибо вам, эже, мы честно приедем к вам, потом… — ответил Бакыт.

— Хорошо, а то к нам редко гости приезжают.

— Эй! Ребята! Садитесь! Карета подана! — закричал Анвар, заводя машину. Машина была под стать своему хозяину — белая «Нива» на огромных колесах.

Дети, поблагодарив Алтынай за гостеприимство, сели в машину. Анвар выехал со двора, оставляя за собой клубы пыли. Он включил радио. Бакыт сел рядом с ним, Бермет сзади. Ехали молча. Каждый раз, проезжая мимо какого-нибудь села, Бакыт нервно сжимал пальцами резину окна и вглядывался в каждый куст и дом. Так они проехали Джениш*, Ак-Терек*, Кичи-Джангырчак*, Чон-Джангырчак*. Через два часа Анвар остановил машину возле небольшого рынка в Тоне*.

— Всё! Выходите, пора обедать и отдохнем, а то я со вчерашней смены не спал еще!

Бакыт вытащил из пакета приготовленное женой Анвара и разложил на заднем сиденье машины. Анвар, купив на рынке пачку сигарет, вернулся. Пообедали. Затем Анвар попросил детей посидеть тихо полчаса. Ему нужно было поспать.

* * *

Урмат почти не спал. Он целый день бродил по Боконбаево и искал на улице детей. За это время он похудел и осунулся. В обед он снова зашел в ПОМ и спросил, не было ли какой информации о детях. Сотрудники ПОМа с сожалением развели руками. Затем он позвонил сестренке и спросил о состоянии Нургуль. Девочка рассказала ему в подробностях о случае с зеркалом и о том, как Гульмира Джакыповна решила помочь Нургуль.

«Хоть это успокаивает…» — подумал Урмат, он чувствовал свою вину за детей перед этой женщиной.

За три дня, проведенных в селе, Урмат много узнал о семье Бакыта. Оказалось, что бабушка его раньше работала в акимиате помощником председателя, потом, уйдя на пенсию, стала заниматься хозяйством. Сын её Анвар, закончив школу, поступил в институт и уехал в город. Он приезжал к матери часто, до того самого дня, когда он погиб.

Урмат долго рассматривал найденный альбом с фотографиями. На старых снимках были родители Анвара, были его детские фотографии и уже его, Анвара, семейные фотографии с женой и детьми. Урмат, рассматривая одну из таких фотографий, заметил, что Нургуль очень интересная и по-своему красива. Он никак не мог сопоставить ту, которая на фото, стой, которая лежала сейчас на больничной койке.

После полудня Урмат отправился, уже в который раз, к небольшому пятачку, откуда уезжали и приезжали машины.

Семь часов вечера. Детей опять нет. Урмат собрался было идти домой, как вдруг интуитивно остановился, увидев приближавшуюся со стороны Каракола белую «Ниву». Машина медленно притормозила, и из неё вышел крупный мужчина, он открыл капот и стал смотреть. Передняя дверь кабины открылась, и оттуда вышел Бакыт.

— Бакыт! Бакыт! — радостно закричал Урмат, подбегая к автомобилю.

— Урмат байке! — побежал к нему навстречу мальчик. Он обхватил Урмата руками и заплакал. — Вы простите нас, что мы сбежали, мы очень сильно хотели бабушку найти!

— Ну, что ты?! Слава Богу, что вы нашлись, а где Бемка?

— Она в машине спит! Я её сейчас разбужу! — заторопился Бакыт.

— Не надо. Пусть спит, — остановил его Урмат.

— А вы нашу бабушку не видели? — спросил вдруг мальчик.

— Нет… — впервые Урмат не знал, что сказать и как сказать. Он понимал, что не может вот так просто взять и убить надежду маленького человечка, надежду на счастье…

— А мы уже почти весь Иссык— Куль проехали, но так и не нашли её дом. Бакыт стал рассказывать про их приключения и, внезапно остановившись, замолчал. Он стал внимательно смотреть по сторонам.

— Это здесь, это здесь! Я узнал! Вот эта деревня! Здесь наша бабушка живет! Я знаю! Пойдемте! Ураааа! Бемка, Бемка! Просыпайся! Мы приехали. Вот здесь наша бабушка живет! Вон туда нам надо! Анвар байке, вон туда надо только проехать немного и там, там наша бабушка живет! — Бакыт радостно кричал. Бемка, проснувшись от крика брата, смотрела, ничего не понимая.

У Урмата сжалось сердце. Он подошел к водителю машины и, поздоровавшись, отвел его в сторону.

— Ты их родственник? — спросил он у Анвара.

— Нет. Я просто по просьбе родственников жены помогаю, а что?

— Понимаешь… — Урмат замялся. — Дело в том, что нет её, бабушки их. Умерла она, почти два года, как умерла…

— Ааа, — сокрушенно вздохнул Анвар, — и что теперь делать?

— Так и я не знаю, дети до сих пор думают, что она жива. Как им сказать, я даже не знаю.

Подбежал Бакыт, он стал теребить рукав Урмата.

— Урмат байке, пойдемте быстрее, она ждет, наверное, бабушка наша, пойдемте!

Бакыт тянул Урмата за руку. У Урмата подкашивались ноги, пересохло во рту. Он растерянно смотрел на ребенка, не находил слов и не знал, что сказать, глядя в эти чистые лучистые глаза, успевшие увидеть и познать жестокость мира, в котором он делал лишь первые шаги.

— Да, да… пойдем… — мужчина поддался ребенку, который вел его к истине, горькой и неминуемой.

Они шли втроем по той самой тропинке, через поле, где росло дерево. Бакыт радовался и говорил, говорил о бабушке, о том, как она их любит и ждет и как она обрадуется, когда увидит их. Как удивится она, что они вот такие самостоятельные, сами нашли её и приехали за ней.

* * *

Вечер обещал выдаться замечательным. Крона дерева медленно растворялась в багровеющем закате, листья становились на просвет совершенно загадочными, и от медленного дуновенья ветра казалось, что они шепчут какое-то волшебное заклинание.

Когда они подошли к дереву, Урмат остановился и сказал, что надо немного передохнуть. Он присел на траву и пригласил жестом мальчика. Тот неохотно, но все же согласился.

— Бакыт, мне надо тебе кое-что сказать… — Урмат закурил сигарету и, не выпуская дыма, задумался. Мальчик, заметив замешательство Урмата, с тревогой посмотрел на него. Выпустив дым через ноздри, вздохнув глубоко, Урмат продолжил:

— Понимаешь, жизнь такая сложная. Она полна всяких неожиданностей. Бывает так, что мы ждем, надеемся и планируем, а когда наступает момент, всё идёт не так… Понимаешь? — Урмат погладил по голове Бемку, притихшую и слушавшую всё, что говорилось, словно она понимала, о чём речь.

— Не знаю, я ведь еще не взрослый, — сказал Бакыт.

— Бемка, иди собери-ка там цветов, — сказал Урмат девочке. Той не надо было повторять дважды, она быстро вскочила и побежала вприпрыжку по полю, останавливаясь и наклоняясь, чтобы сорвать цветок. Урмат, видя, что девочка отошла далеко и не может их слышать, сказал:

— Ты взрослый. Только ты сам еще этого не осознаешь. Я вот тут думал… как тебе сказать…

— С мамой что-то случилось? — мальчик испуганно посмотрел на Урмата.

— Нет, конечно, нет. Ничего не случилось с твоей мамой, с ней всё в порядке. Она поправляется. Я о другом, понимаешь, — Урмат снова остановился, подбирая нужные слова, — просто жизнь такая сложная, и всё не так, как нам хотелось бы… Вот ты искал свою бабушку, шел столько времени, и всё зря.

Бакыт начинал понимать, о чём никак не мог открыто сказать Урмат. Он смотрел перед собой на траву, сквозь которую было видно ползающих муравьев, собирающих на зиму корм. Он заметил, как один муравей не мог забраться на тростинку, ноша была не по размеру. Мальчик думал: вот и он сам, не посоветовавшись, решил и пошел вместе с Бемкой на поиски бабушки, он слишком много на себя взял! И что он теперь скажет Бемке? Она ведь так ждет этой встречи? Муравей расплывался. Слеза, вобрав в себя всю горечь детского сердца, от тяжести упала прямо на насекомое. Муравей забарахтался, пытаясь выплыть из соленого озерца, наконец, ему это удалось. Бакыт молчал. Урмат понимал, что сейчас его успокаивающие речи ни к чему, что мальчик сам переживает всё изнутри. Ему вдруг захотелось по-отцовски прижать мальчика, но он сдержал себя и лишь похлопал Бакыта по плечу. Прибежала Бемка, в руках у неё был неумело собранный букет всех цветов радуги. Она, запыхавшись, плюхнулась рядом с братом.

— Ты что? Ты плачешь? Бакыт? — она заглянула ему в лицо, и стала вытирать руками слёзы брата, размазывая их своими потными ладонями по лицу. — Не плачь, не надо, Бакыт, я… я тоже плакать буду… — девочка обняла брата и стала, всхлипывая, успокаивать его. Бакыт лишь смог уткнуться в хрупкие плечики сестренки. Сейчас во всём мире не было несчастней его! Он был несчастлив оттого, что не в силах признаться сестренке, что надежда их угасла…

Урмат, не выдержав, встал и закурил. Он отвернулся от детей, чтобы они не увидели, как горячая слеза обожгла его колючую щеку. Он казнил себя в этот момент за невнимательность и за то, что, не проверив всё, отправил детей на поиски умершей бабушки. За то, что это он послал их и убил их маленькую надежду. Он злился за этих детей на судьбу, которая, жестоко оторвав их от материнского подола, лишив отцовской ласки, бросила их посреди дороги, в начале пути… А сколько еще таких же похожих судеб у детей? И что он сделал для них и для других? Что он сможет сделать для Бакыта и Бермет? Что он? Кто он? Неужели за всю свою жизнь он не разглядел, к чему шел, как шел, с кем шел? Он вспомнил, как когда-то, решив стать милиционером, он видел себя героем, спасающим людей, раскрывающим преступления, нужным. Вот оно! Нужным человеком! Он, наконец, нашел слово, которое ответило на все его вопросы разом. Да, да! Он нужен, он нужен этим детям! Он может помочь и поможет им не сдаваться и не потеряться в этом огромном бренном океане жизни. Докурив сигарету, Урмат кинул взгляд на детей. Девочка, крепко обняв брата, сидела рядом с ним на корточках. Лицо мальчика распухло от слез, и он лишь шмыгал носом, пытаясь успокоиться. Подняв глаза на Урмата, Бакыт спросил:

— И что теперь, Урмат байке? — в голосе мальчика словно что-то надломилось, столько горечи прозвучало в этом вопросе.

— Что теперь? Теперь мы пойдем в дом бабушки, умоемся, переночуем и поедем домой, к маме. Это жизнь, Бакыт. Мы все когда-нибудь умрем, кто-то раньше, кто-то позже, — Урмат протянул руку сидевшему мальчику и помог ему встать.

Теперь дорога казалась им мучительно долгой. С высоты птичьего полета можно было наблюдать три маленькие фигуры, шедшие по огромному скошенному полю, пожелтевшему от зноя. Они были похожи на маленькие плывущие в желтом море буйки, их тени колыхались и суетливо догоняли своих владельцев по скошенным барашкам травы, удлиняясь до неузнаваемости.

Придя домой, они молча поужинали. Легли спать. В эту ночь Урмат впервые крепко спал. Он уснул с твердой решимостью помочь детям. Бакыт уснул от усталости и горя. Ему снилось, что он бежит по краю большого обрыва, за ним ничего не видно, лишь темнота. А он всё бежит и кричит: «Отец! Отец!» Сон был тревожным, мальчик проснулся весь в поту; встав на цыпочки, он прошел в прихожую, попил воды из ковша. Вышел на улицу. Небо смотрело на мальчика своими огромными глазами звездами.

— Здравствуй! — говорило оно, — я давно за тобой наблюдаю, знаю, что ты ищешь. Я знаю дорогу, пойдем?

Мальчик послушно пошел по тропинке, выйдя из села, он направился к кладбищу. Бредя среди старых могил, он пытался найти отцовскую могилу. В темноте было не видно, он двигался по памяти и по стуку сердца. Ему не было страшно. Где-то метнулась серая тень, это бродячая собака потрусила прочь. Бакыт остановился, он осмотрелся по сторонам, постояв немного, двинулся дальше. Вот и отцовская ограда. На могильном холмике деревянный столбик с прибитой фанерой. Мальчик сел возле насыпи. Он не заметил, что второй холмик, чуть поменьше, находится рядом, это могила его бабушки.

* * *

Утром Урмат, проснувшись, вышел во двор покурить. Снова зайдя домой, поставил не спеша чайник, пошел будить детей. Бакыта нигде не было. Урмат потрогал постель мальчика, она была холодная. Значит, его давно нет. У Урмата бешено заколотило в висках. Куда мальчик мог пойти? Ночью? Бермет сладко посапывала. Урмат выбежал на улицу и, попросив соседку присмотреть за девочкой, помчался что есть духу в сторону кладбища. Он интуитивно понимал, что только туда мог пойти мальчик.

Бакыт, свернувшись калачиком, лежал на траве, он спал. Кожа его покрылась мелкими мурашками, он озяб, ночи на южном берегу Иссык-Куля холодные. Урмат бережно поднял ребенка на руки и понес его обратно. Бакыт даже не проснулся, он лишь крепче прижался к теплой груди Урмата. У Урмата чуть не разорвалось сердце от нахлынувшего чувства проснувшегося в нем отца. Он никогда не задумывался, какое оно — это чувство: быть отцом! Когда твое сердце готово растаять от любви к своему ребенку, когда ты весь хочешь раствориться в его мире, когда в нем ты видишь себя. Он шел и с огромной любовью и бережностью нес ребенка, готовый защитить его от любой опасности.

Придя домой, Урмат уложил мальчика на кровать и стал готовить незамысловатый завтрак. Часа через полтора дети проснулись. Бакыт удивленно оглядывался по сторонам, он не мог понять, как он здесь очутился, смутно вспоминая ночное путешествие. Может, это был сон?

Он вышел на крыльцо и увидел Урмата, раздувавшего самовар.

— А, ты проснулся? Как спалось? — спросил Урмат как ни в чем не бывало.

— Нормально, только холодно было… Я замерз немного, — Бакыт ничего не понимал.

— Ну, ты ночью открылся, вот я и укрыл тебя утром, — улыбнулся Урмат, — иди-ка сюда! На вот, подкладывай дрова в самовар, я пойду умою Бемку. — Урмат дал мальчику щипцы для дров и зашел в дом.

Втроем они позавтракали на тахте, стоявшей во дворе, под старым абрикосом. Утро выдалось солнечное. Прохлада уходила, сменяя колкий воздух на обволакивающую теплым бризом со стороны озера негу. Бакыт завтракал молча. Урмат заметил в нём перемену, словно перед ним сидел не десятилетний мальчик, а взрослый человек. Во взгляде мальчика появилось что то новое. Знание того, что недоступно некоторым не то, что в зрелые, но и в старческие годы.

Позавтракав, они собрались, закрыли дом на ключ и, отдав его соседке, отправились в Бишкек на попутном такси. Всю дорогу ехали, слушая музыку, которую поставил водитель, каждый думал о своем.

* * *

Нургуль с утра только прикоснулась к завтраку. Она словно чувствовала, не могла спокойно лежать, то беря книжку, то хватаясь за зеркальце. Женщина то и дело смотрела в окно, ожидая кого-то. Десять дней мучительных ожиданий, десять дней наедине с собой и своими мыслями. За это время ей была сделана операция, она все еще не вставала.

Ужасно немело тело без движения, спина становилась деревянной от постоянного лежания. Сестренка Урмата, приходя к ней, обязательно протирала её спину, чтобы не было пролежней. Отек с лица уходил, и перед обитательницами палаты представала довольно симпатичная женщина. Гульмира Джакыповна каждый день созванивалась со своими знакомыми, узнать, как продвигаются дела дома у Нургуль. Она ничего не рассказывала ей, лишь однажды, сбежав во время тихого часа, появилась с загадочным выражением лица ближе к ужину. Она заговорщически подмигнула Салкын и с шумом улеглась на свою кровать. Нургуль ничего этого не видела, она спала.

Часов в одиннадцать Нургуль стала нервно теребить намотанный на палец бинт, который она вчера попросила у Салкын. В коридоре послышались шаги, дверь открылась — это Салкын. Она, улыбаясь, сразу же с порога начала тараторить:

— Ой, Нургуль эже, вы знаете, звонил Урмат байке, он нашел детей! И они едут сюда, с ними всё в порядке!

— Слава Богу! Слава Богу! — поспешила сесть на кровать Гульмира Джакыповна. — Ну, вот, Нургуль, а ты переживала.

— Ох… — только и смогла выдохнуть Нургуль. У неё словно груз с плеч свалился, так долго лежавший тяжелой ношей.

Салкын, напевая песенку, стала наливать принесенный компот и вопросительно посмотрела на женщину: «Вы кушать будете?»

— Да что ты спрашиваешь! Наливай! Она вон с утра даже не притронулась к еде, — скомандовала Гульмира Джакыповна. — Да, и еще, Нура, надо привести себя в порядок, а то что твои дети подумают?

Нургуль с аппетитом поела, и Салкын, убрав посуду, стала её причесывать. Удовлетворенно посмотрев на причесанную Нургуль, девушка прищелкнула языком: «А вы у нас красавица, Нургуль эже!»

— Ага, беззубая… — саркастично улыбнулась Нургуль.

— Ну, это дело поправимое, вот встанешь на ноги, и пойдем мы с тобой к стоматологу делать голливудскую улыбку! — заулыбалась Гульмира Джакыповна.

Нургуль была бесконечно благодарна этой женщине, которая, совсем не зная её, стала ей ближе, чем сестра, которой у нее никогда не было. Да и как она могла ждать чего-то хорошего от людей? Когда-то, в свое время, она сама упустила тот момент, когда ей протягивали руку, променяв всё это на бутылку. И теперь, заново рождаясь, она не вправе была ждать чего-либо… Но, видимо, так судьбой предначертано, что люди встречаются в определенный момент и при определенных обстоятельствах. Возможно, встреться они месяцем раньше, они прошли бы мимо, не придав значения. Теперь же они заполняли душевную нишу, долгое время остававшуюся порожней, без общения и понимания. Гульмира Джакыповна, смотря на Нургуль, смогла увидеть в ней удивительную женскую мужественность перед лицом жестокой действительности. Она поразилась, как за короткий срок человек смог снова стать человеком и бороться с искушениями и муками ради детей. Нургуль же, наоборот, поражалась Гульмире Джакыповне, сумевшей после тяжелых перестроечных дней, кризисов, революций остаться доброй и участливой к судьбам незнакомых людей. А ведь в свое время, в 2005 году, мародеры разграбили одну из торговых точек, которая была у женщины. Она не озлобилась и приняла это, как должное.

Нургуль волновалась. Она долго не видела детей и чувствовала себя виноватой перед ними. Как они встретят её, как воспримут её новую?

— Да не волнуйся ты так! Что ты! — сочувственно сказала Гульмира Джакыповна.

Нургуль лишь улыбнулась. Ей самой было непривычно ощущать себя, и дети, отвыкшие от нее, могли удивиться такой перемене.

Снова шаги в коридоре. Это бегущие ножки Бемки, Нургуль сразу узнала свою дочь, и еще шаги. Дверь открылась, вбежала Бемка.

— Мама! Мамочка! Мы так скучали без тебя! — девочка, еле доставая до своей матери, поднялась на носочки и прижалась к ней. Нургуль ласково погладила её по голове и, приподнявшись, поцеловала.

В палату зашел Бакыт. Он подошел к матери и, обняв её, сказал:

— Мамочка, прости нас! Я ушел и ничего тебе не сказал, я хотел тебе сюрприз сделать. Я думал, бабушку привезу, а она… — мальчик замолчал, он сильнее прижался к матери. — Я люблю тебя и никогда тебя не брошу! — мальчик вдохнул запах матери, пропитанный лекарствами, но такой родной и близкий. Он давно не был с мамой так близок, он так давно не видел её такой спокойной и умиротворенной. Она прижала сына к себе и дочь, гладя их поочередно и целуя. Как же истосковались эти трое друг по другу, как давно они не слышали и не слушали друг друга.

Урмат стоял в стороне и тихо переговаривался с сестренкой. Он украдкой посматривал в сторону женщины с детьми. Когда те, наконец, успокоились, он подошел к Нургуль и поздоровался.

— Здравствуйте! Вот! Вы извините меня, пожалуйста, за всё, — он опустил глаза.

— За что? Это я должна вас благодарить, что нашли моих детей! За всё, за то, что ваша сестренка ухаживала за мной, если честно, я этого не заслужила, — женщина посмотрела на него с благодарностью. — Спасибо!

— Ну, что вы! Ничего, это… это моя работа, — засмущался Урмат. — Наверное, дети пусть у меня поживут? А то ведь они совсем одни? — спросил он.

— Да нет, неудобно. У нас свой дом есть, они у меня самостоятельные, правда? — Нургуль погладила Бакыта по руке.

— Да, мы сами сможем, у меня и деньги есть.

— Откуда? — Нургуль удивилась.

— Это Мамат байке дал мне, когда мы собирались за бабушкой.

— Надо вернуть эти деньги! — Нургуль строго посмотрела на сына.

— Он сказал, что это от всей души! И что он не возьмет! — воскликнул мальчик.

— А как ты думаешь, у него есть дети?

— Есть, конечно.

— А им разве эти деньги не нужны?

— Нуу, да… — Бакыт понуро опустил голову. — Я только потратил немножко, я верну, я отработаю…

— Не переживайте, Нургуль, мы вернем деньги. Вам надо поскорее встать на ноги, а мы с Салкын присмотрим за ними. Теперь вы никуда не собираетесь сбежать? — улыбнулся Урмат, глядя на Бакыта.

Тот покраснел и отрицательно покачал головой.

— Может, в квартире убраться надо, вы ключи дайте, Салкын приберется.

— Не надо там прибираться, — вмешалась в разговор Гульмира Джакыповна, — там уже всё прибрали, только присматривать надо за квартирой, — она довольно улыбнулась.

Нургуль удивленно посмотрела на улыбающуюся Гульмиру Джакыповну. Та лишь развела руками.

Поговорив с детьми, Нургуль окончательно успокоилась. Договорились, что за детьми будут присматривать и Салкын, и Урмат. Взяв ключи от квартиры, они направились домой.

Поднявшись на свой этаж, Бакыт и стоявшие рядом с ним Бемка, Урмат и Салкын остановились у дверей. Это была другая дверь, новая, сделанная из металлопластика, коричневая, покрытая глянцем, и от этого она казалась сказочной, по крайней мере, для детей. Открыв дверь, они удивились еще больше. Квартира была другой! Нет, это, конечно же, была их квартира, но совершенно другая. Оказывается, Гульмира Джакыповна наняла строительную бригаду, сделавшую ремонт. Соседи поначалу думали, что здесь появились новые жильцы, кто-то сожалел, кто-то ехидно вздыхал, никто даже не поинтересовался судьбой детей и матери, вдруг исчезнувших в один из дней. Воистину не измерить человеческое равнодушие в современном мире. Люди, живя в многоэтажных коробках, теряют ниточку, связывающую их с обществом. Они не знают ни имен своих соседей, ни их самих и, только когда что-то случается, начинают создавать видимость сочувствия.

Дети прошли в комнату. Светлая, покрытая нежно-голубыми обоями, обставленная новой мебелью, комната заулыбалась, словно невеста перед алтарем, завидев своего жениха. «Ну, что ты, не смотри на меня так! — говорила она, — я так стесняюсь!»

Бакыт только и смог сказать:

— Ничего себе!

Урмат, видевший эту квартиру в последний раз перед тем, как Нургуль попала в больницу, вообще ничего не говорил. Он прошел в кухню. Перемены разительные. Открыв шкафчик, он увидел, что и посуда была полностью укомплектована. Всё было сделано с любовью и заботой. Урмат не понимал, что за человек эта Нургуль, ради которой незнакомая женщина сделала всё это? Кто она? Что такого могло произойти между женщинами? Он недоумевал.

А дети радовались, им просто было весело оттого, что их дом изменился. Они и не помнили, когда было в их доме такое веселье. Как они были счастливы! Им всё нравилось в этой старой новой квартире. Им и невдомек было, кто это и зачем это сделал, они просто радовались.

* * *

Меньше чем через месяц, в конце августа Нургуль выписали из больницы. Она ходила с палочкой. Через восемь месяцев ей должны были удалить вставленную пластину. Она, по рассказам детей, поняла, что Гульмира Джакыповна сделала дома капитальный ремонт и купила всё необходимое для жизни. Благодарность ей была безгранична. Нургуль словно заново родилась. Гульмира Джакыповна возила её по специалистам, Нургуль вставили зубы, ничем не отличавшиеся от своих. Но на этом Гульмира Джакыповна не остановилась, она принесла однажды домой к Нургуль кипу бухгалтерских документов и сказала, что та как экономист сможет с этим разобраться. Вот так и стала Нургуль, сидя дома, работать. Ей всё пришлось вспоминать заново, всё то, чему она училась, но так и не попробовала. Было очень тяжело и интересно. Оказалось, что знания, которые давали им в университете, давно устарели. Тем не менее, она благодаря своему природному уму и трудолюбию смогла вникнуть в документацию и почувствовала себя полезной.

Осенью Бакыт пошел в школу, Бермет вернулась в садик. Урмат часто заглядывал к ним узнать, не нужна ли помощь. Приходя, он долго стоял в прихожей, не решаясь заходить дальше. Стесняясь и краснея, он что-то бурчал невнятно и, узнав, что хотел, быстро уходил. Он старался не смотреть на преобразившуюся Нургуль, настолько она была красива. Исхудавшая, но не потерявшая от этого женственных форм. Глаза её были большими и глубокими, в них можно было утонуть. Когда она вопросительно смотрела на Урмата, тот прятал взгляд, боясь, что если он встретится с ней глазами, произойдет что-то взрывное. Нургуль даже не подозревала о чувствах, зародившихся в сердце Урмата. Она и без этого каждый день помнила о том зле, которое сама привела в свой дом в лице одного из последних своих знакомых. Анвара не вернешь, но и жить по-старому нельзя. А о мужчинах не то, чтобы смотреть, думать себе не позволяла. Нургуль теперь, вспоминая о своем падении, старалась не совершать ошибок. Она решила посвятить себя полностью детям и работе. Она никак не связывала приходы Урмата с собой. Он просто участковый, выполнявший свою работу, вот и всё!

По вечерам Урмат, терзаемый новыми чувствами, долго не мог сосредоточиться даже на приготовлении ужина. Он пребывал в состоянии влюбленности, граничащей с ноющей болью неизвестности. Конечно, а иначе и не могло быть. Как он мог пойти и претендовать на что-либо? Он прекрасно понимал, что Нургуль не посмотрит на него, как на мужчину. Это он видел по её отношению к нему. Да и нравился ли он ей вообще? И что он себе вообразил? Ну, помог он ей, ну и что! Мало ли, кто кому помогает, но ведь за это никто не требует взаимности. О Боже, но какие у неё глаза! А волосы, они так и хотят, чтобы он их успокоил и пригладил. Прикоснуться бы хоть на миг пальцами к её губам, провести ладонью по щеке… Урмат однозначно был страстно влюблен. В воображении его рисовались картины, будоражащие всё его естество. То он представлял себе, что она смотрит на него и зовет, брызжа ему в лицо дождем, то, что она подходит к нему и прижимается грудью к его спине… Он живо воображал, как её соски касаются его, и чувствовал её горячее дыхание, волновавшее его и поднимающее волну изнурительного блаженства, поднимавшегося ниже пояса. Как же она была бесстыжа в его видениях, как обворожительно желанна. Никогда Урмат такого в своей жизни не испытывал. Может, он просто и не жил до этого, а так лишь, дремал? Ему хотелось в такие моменты кричать и выть, бежать сломя голову, куда глаза глядят. Он, дожив до тридцати с лишним лет, был влюблен, как мальчишка. На работе многие замечали перемены в Урмате, но списывали его рассеянность и забывчивость на усталость.

Он всё так же жил в своей комнатке в общежитии, всё так же одиноко среди людей, которые так же, как и он, наверное, страдали, любили, ненавидели и не слышали друг друга.

Этим, скорее всего, отличается животный мир от человеческого, притворного, полного непонимания и равнодушия. У животных это намного проще: враг есть враг, и его надо уничтожить. Любовь есть любовь — за неё надо драться и оберегать. Люди же по наитию своему умудряются загнать своими мыслями чувства в невмещаемые рамки своих предрассудков и домыслов. В природе все одинаковы: либо ты отвергнут, либо принят. Одиночки долго не живут, а люди в одиночестве могут жить веками и могут передавать это одиночество, как заразу. Бороться с этой заразой можно, но не все могут смело кинуться в бой за счастье. Иные из-за боязни быть отвергнутым так и остаются в неведении до конца жизни о чувствах другого. Страх сковывает сознание, бездействие обрекает на фатальную неизбежность одиночества. Урмат умом принимал правила, но сердце бешеным стуком вгоняло его в страх. Оно стучало и каждым своим толчком говорило:

«Ну, а что если она не полюбит тебя? Тук-тук! Что если посмеется? Тук-тук! Что? Что? Тук-тук!» — да замолчит ли оно, наконец! Что я не понимаю, что ли! Хватит! Замолчи!

И так каждый день. Вконец измученный, Урмат, написав рапорт, уехал. Нет, он не уволился, он просто взял отпуск без содержания, и всё.

Нургуль сначала не придавала значения тому, что Урмат перестал заходить к ним. Мало ли какие у милиционера могут быть дела. Прошел месяц, два. А его все не было. Бакыт, привыкший к Урмату, зашел к нему на работу, но там мальчику ответили, что он уехал, а куда — неизвестно. Бакыт понуро сидел по вечерам и, мешая ложкой сахар в чашке, говорил матери, что лучшего друга, чем Урмат байке, у него нет. Не считая, конечно, Мамата байке, который, после побега Бакыта с Бемкой на Иссык-Куль, похоронил мать и уехал в Россию к семье.

* * *

Пришла зима. Она тихо прокралась мелкой поземкой, приносимой северо-западным ветром, крадучись, мелкими перебежками из угла в угол. Утром она после ночного десанта сказала тихо: «Ну, вот она я, пришла, стало быть. Вы уж извините, вроде бы вас предупредили, только я тут ночью пришла, меня еще много будет, а сейчас это так пока, ну, чтобы не думали, что я забыла о вас. Я здесь!»

Каждое утро Бакыт, идя в школу, видел затвердевший за ночь наст на лужах, и когда он специально наступал на них, они с хрустом проваливались, и из-под продавленного ботинком места проступала мутная вода.

Скоро Новый год. Бакыт радовался приготовлениям в школе. Дождавшись конца уроков, он украдкой пробирался к актовому залу, где уже стояла ель. Кто-то из родителей постарался, и в школу привезли настоящую пахнущую смолой и чем-то еще зимним зеленую красавицу. Старшеклассники, смеясь, украшали её, обкидывая друг друга мишурой и конфетти. Классные руководители пытались лишь приструнить баловников, но даже на лицах взрослых можно было прочесть зимнее настроение.

В один из таких дней счастливый Бакыт возвращался домой, возле подъезда он встретил Салкын, сестренку Урмата байке. Она как уехала после выписки матери, так он её не видел.

— Ой, Салкын эже, здрасьте!

— Привет! А я иду, смотрю, ты, ну, думаю, подожду… — заулыбалась та.

— А вы к нам? — улыбнулся Бакыт.

— К вам, к вам! — Салкын обняла мальчика и поцеловала его.

Они вместе вошли в подъезд. Позвонили в дверь. Через минуту дверь открыла Нургуль. Увидев девушку, очень обрадовалась. Они обнялись и, поздоровавшись, прошли в комнату.

— Бакыт! Ну-ка, поставь чайник, наверное, Салкын замерзла. С улицы ведь, — Нургуль кивнула Бакыту в сторону кухни. Мальчик, быстро переодевшись, пошел на кухню.

Салкын, присев на диван, стала расспрашивать Нургуль о житье-бытье. Потом девушка замолчала, она словно ждала, что Нургуль спросит о чём-то. Но спросил Бакыт, появившийся в дверях:

— А Урмат байке не звонил?

— Он приезжал, дома у родителей месяц жил, — с грустью сказала Салкын. — Похудел совсем, плохо ему… — она спрятала слезу.

— А что случилось? — с тревогой спросила Нургуль. — Мы его давно не видели. Он болеет?

— Не знаю, Нургуль эже. Сам не свой. Ничего не говорит. Только я-то вижу, плохо ему совсем. Вот мама ему стала говорить, а он обиделся и уехал. Уже три дня как. Я сегодня к нему пошла, а он меня выгнал, говорит, не хочет никого видеть, вот я и пришла… — девушка совсем сникла.

Нургуль стало не по себе. Вот так, человек, который помогал им, теперь сам нуждается в помощи. Что же у него могло случиться?

Втроем они попили чай. Распрощавшись, Салкын ушла, а Нургуль отправила сына в общежитие к Урмату, узнать, как он там. Бакыту не надо было повторять дважды. Он быстро метнулся, и мать только заметила хлопнувшую за сыном дверь.

Дверь в комнату была не заперта. Бакыт постучался, ничего не послышалось. Он толкнул, дверь открылась. В комнате полумрак, на кровати лежит Урмат. Он лежит на спине и смотрит в потолок, глаза его ничего не выражают. Бакыт присел рядом и стал толкать Урмата. Тот сначала отстраненно посмотрел на него, потом, поняв, кто перед ним, присел.

— Ты откуда?

— Меня мама прислала. Вы уехали, а мы вас искали… — мальчик шмыгнул носом и его утер рукавом.

— Правда? Мама про меня спрашивала?

— Правда! Она меня сразу же отправила, спросила, чтобы я у вас узнал, если что-нибудь нужно.

— И всё?

— И всё.

— Ясно. Мне ничего не нужно, — Урмат снова лег. — А ты иди домой! — он закрыл глаза.

Бакыту стало обидно. Он посидел еще немного. Так и не дождавшись от Урмата внимания, медленно поплелся домой.

Придя, он тихо повесил куртку и зашел к себе в комнату. Нургуль заметила, что Бакыт не в духе. Она зашла за ним.

— Что случилось?

— Ничего.

— Как ничего! Я же вижу, пришел сам не свой. Ты ходил к Урмату байке?

— Ходил.

— И что?

— Ничего.

— Как ничего? Ты с ним разговаривал?

— Да, разговаривал. Он никого не хочет видеть. Он лежит вот так, — мальчик лег на диван и изобразил Урмата.

— Ааа, ну, наверное, у него горе… — пожала плечами Нургуль. Но в душу её закралось сомнение. — Ладно, учи уроки.

В этот день Нургуль больше не заговаривала об Урмате.

Прошло еще два дня. Нургуль снова отправила Бакыта к Урмату. Тот с неохотой отправился и вернулся в том же расположении духа.

Он рассказал, что Урмат байке лежит всё так же и что у него уже стала борода расти. Нургуль не на шутку встревожилась. Она быстро собралась и, выйдя на улицу, прихрамывая, пошла по дороге, опираясь на палку.

* * *

До общежития, где жил Урмат, она добралась за сорок минут. Ей страшно было идти по скользкому снегу, она медленно, но все же добралась до места. Спросив у вахтерши номер комнаты, она поднялась на нужный этаж и застыла в нерешительности у дверей. Постучалась. Никто не ответил. Тогда она толкнула дверь.

Урмат всё еще лежал. Лицо его осунулось, проявляя нервные желваки. Лицо бледное. Появилась щетина. Он лежал с закрытыми глазами, словно умер.

У Нургуль сердце защемило. Она села рядом, на край постели. Никакого движения. Нургуль смотрела на Урмата и ловила себя на мысли, что этот человек не безразличен ей. Что за то время, что он отсутствовал, она успела по нему соскучиться. По его смущенному взгляду и по глазам, которые Урмат все время прятал от неё. Она заметила, что на висках его появилась серебряная ниточка, она не помнила такую. Она осторожно провела пальцами по его вискам. Потрогала его щетину. Урмат улыбнулся во сне. Нургуль стало не по себе. Она чувствовала себя неловко. Здесь, одна, в комнате у незнакомого знакомого мужчины. Она, по сути, не знала и знала его. Он помог ей, её детям, тихо, без всяких требований и притязаний, просто по-человечески. Он тихо приходил и уходил, всё всегда тихо. Потому и не замечала его Нургуль. И не подумала, что и он тоже живой человек, нуждающийся в общении. Как она раньше этого не поняла? Он ведь все время топтался в прихожей, а она и не удосуживалась пригласить его в дом. Как же так?! Она так погрузилась в свои проблемы, что не увидела человека. Ей стало не по себе. Она еще раз взглянула на спящего Урмата. И поняла. Всё поняла. Почему ей было так спокойно, почему она его воспринимала или скорее не воспринимала его. Это её природа противостояла этому. Природа её совести. Теперь всё стало ясно. Он дорог ей — этот человек. Его не хватало ей, её засохшему и пустому сердцу нужно было почувствовать еще большую пустоту, чтобы понять это! Она любила его. Да. Несмотря на потери и падение, несмотря на ничем нестираемую память, она продолжала оставаться женщиной, способной любить. Нургуль наклонилась и тихо прикоснулась губами ко лбу Урмата. Он вздрогнул и открыл глаза. Нургуль от неожиданности вскрикнула.

— Это ты? — Урмат сел. Он был растерян. Нургуль молчала. Она не знала, что сказать. Затем, через несколько мгновений, оперевшись о палку, встала.

— Мне пора… — она хотела сделать шаг к двери.

— Не уходи… Я думал, ты никогда не придешь… — Урмат взял руку Нургуль.

— Но я…

— Не говори, ничего не говори… — Он прижал её к себе. Волосы её пахли снегом. — Не уходи, слышишь…

— Я не могу, ведь я… — Нургуль трудно было найти слова, — мы совсем не знаем друг друга.

— Теперь знаем, я понял это еще летом.

— Я не могу так, у меня дети… — Нургуль попыталась освободиться.

— Это и мои дети.

— Ты никогда не сможешь заменить им отца! — с горечью сказала женщина.

— Ты никогда не сможешь простить себе, что я не смог стать им отцом! — Урмат повернул Нургуль к себе лицом и посмотрел в её глаза. — Разве ты мало страдала? Разве твои дети этого заслуживают? Скажи!

Нургуль закрыла глаза, маленькая слезинка скатилась по её щеке: «Нет. Не заслуживают».

— А ты? Ты сама? Разве ты не заслуживаешь счастья?

Нургуль отрицательно покачала головой.

— Ты заслуживаешь его! Ты слышишь меня? Слышишь? Я люблю тебя! Я люблю тебя, Нура!

И, словно эхо, в душе у Нургуль раздалось множественное «Нура… Нура…» Так её называл Анвар, когда они были особенно счастливы, когда они мечтали о хорошем.

Урмат не мог больше себя сдерживать. Он приблизился к лицу Нургуль, губы его почувствовали её губы. Поцелуй. Самый нежный, самый яростный, самый горький и самый сладкий.

На планете Земля появилась еще одна пара, блуждавшая в галактике межлюдских пространств жизни. Среди миллионов сердец, блуждающих до конца жизни, выпал случай сойтись на орбите именно этим двум созвездиям, потерянным и одиноким.

* * *

Зима еще долго не хотела уходить, возмущаясь в оправдание то мокрым снегом, то колючей изморозью. В конце концов, она сдалась, и на смену ей пришла весна. В марте Нургуль снова положили в больницу для снятия пластины. Операция прошла успешно, и через десять дней она была уже дома. Урмат всё еще не переезжал к ним, он не хотел, чтобы люди думали, будто он позарился на их квартиру. Хотя какое людям дело до этого?

Они были счастливы. Все! По-настоящему. По вечерам, когда Урмат приходил с работы, Бемка бежала и уже в прихожей бросалась Урмату на шею, весело визжа. Затем подходила Нургуль и, улыбаясь, наблюдала за весельем. Бакыт чувствовал себя взрослым, поэтому он чинно подходил и пожимал руку Урмату. Но потом, забывшись, бесился не хуже Бермет.

Гульмира Джакыповна заглядывала к ним раз-два в месяц. Всегда приносила с собой запах апельсиновых духов и кучу сладостей. Они пили чай, обсуждали цены, смеялись над проделками детей.

Лето незаметно пришло проливным дождем к концу мая. У детей начались каникулы. Бакыт на последний звонок понес самый большой букет, купленный по случаю Урматом. Это были огромные белые розы. В классе больше никто не смотрел на него косо, никто его не жалел. Он не отличался от тысяч таких же, как и он, школьников. На линейку вместе с матерью пришел и Урмат. Он аплодировал громче всех, когда Бакыту вручили грамоту за лучшие результаты по математике. Нургуль, сторонясь других родителей, пряталась за спину Урмата. Она не знала многих из них. Зато Урмат здоровался почти с каждым.

Летом решили всей семьей поехать в Боконбаево. Поставить памятник бабушке и Анвару. Сборы были суматошными. Нургуль волновалась и все время перебирала вещи, чтобы случайно не забыть что-нибудь. Урмат, видя её состояние, подошел и, обняв её, успокоил: «Всё будет хорошо. Не волнуйся».

Выехали рано утром. Пополудни они уже были на въезде в поселок. Выйдя из такси и расплатившись, они отправились к дому. Через поле, мимо дерева, которое росло прямо на середине поля, словно хозяин, оберегающий свои владения.

Саратан — это самый жаркий сезон лета. Солнце палит нещадно и изнуряет своими лучами всё живое. От зноя некуда спрятаться. Даже в тени этот зной пытается пробраться сквозь одежду и кожу. Воздух стоит горячий, и, кажется, что предметы приобретают чудные формы. Дерево в поле, как на экране телевизора, настраиваемого на цвет и качество изображения, идет волнами и только по приближении приобретает свою реальную форму. Дети бегут по полю вприпрыжку, им не страшен зной. Они бегут навстречу этому полуденному зною, делая вызов самой судьбе. Они в начале пути. Издалека видно, как женщина выходит на крыльцо дома. Она машет им рукой.

— Бабушка! Бабушка! — кричат дети. Нургуль и Урмат улыбаются.

Гульмира Джакыповна машет им рукой, она смеется, и её грузное тело сотрясается от смеха. Дети подбегают к ней и, обнимая, кружат её. Нургуль и Урмат присели на тахту, стоящую возле старого абрикоса. Их смех разносится далеко и поднимается высоко под облака, растворяясь в знойном полдне, ставшем для этих маленьких с высоты птичьего полета людей-муравьев, барахтающихся в своих заботах, радостях и печалях, берегом…

© Copyright: Назира Раимкулова, 2011

Останься со мной навсегда…

Чем ценна человеческая жизнь? Кто из живущих на планете, какой процент от семи миллиардов умов задумался о ценности жизни? Не о цене, а именно о ценности. Миллионы лет, сколько существует человечество, лишь единицы постигали эту ценность путем мучительных изысканий человеческой души. В современном мире ценность жизни человека настолько редко обозначается, это, скорее всего, обусловлено интегрированными темпами глобализации, поглощающей собой все ценности самой жизни и приводящие к деградации целого возрастного пласта. Всемирная гонка за пресловутым успехом и самореализацией затерла общепринятые моральные устои, этические нормы, оставляя лишь животный аппетит для достижения целей, не являющихся априори ценности.

Зима пришла в город без предупреждения, впрочем, она всегда так делала. Сначала заглядывала в окна легкой изморозью, пугая горожан заморозить отопительную систему, затем хрустящим настом уличных луж предупреждала, что не шутит. Горожане беспечно относились к выходкам зимы, но всякий раз бывали этой беспечностью наказаны. Вот и в этот раз они попались на уловки зимы, хитро расставившей свои ловушки.

С самого утра не хотелось вставать и ставить чайник. Что-то подсознательно заставляло накрыться с головой одеялом и лежать без движения, вслушиваясь в утреннюю тишину. Анара даже с закрытыми глазами чувствовала внешние изменения. Атмосфера ее комнаты напряженно звенящая только путала возникавшие в голове мысли. Девушка погрузилась в дремоту. Ей грезилось, что вот она плывет куда-то среди беспечных облаков, то растворяясь в перьях, то собираясь в общий сонм кучевых облаков, грозящих превратиться в грозовые. Она медленно проплывала над городом и замечала, что город изменился вместе с ней. Он стал аморфным и теперь с высоты, казалось, что он может растягиваться и отталкивать от себя предметы и еще что-то. По мере приближения это что-то оказалось птицей. Она тяжело махала крыльями, пытаясь подняться выше, но расстояние нисколько не уменьшалось. Оно лишь растягивалось в объеме, и птица оставалась на том же месте, что миг назад. Тогда Анара сама приблизилась к птице, чтобы рассмотреть ее. Это оказалась странная серая птица с острым клювом, она была среднего размера, больше скворца, но меньше вороны. Глаза все время бегали. В какой-то миг обе встретились взглядом. Птица пристально посмотрела на девушку и провалилась в пространстве. Зазвенел будильник. Анара резко сдернула с себя одеяло и от неожиданности зажмурила глаза. Свет заполнил комнату. Только вчера за окном была непроглядная темень, а сегодня серебряный отсвет заполнил собой все вокруг. Анара посмотрела в окно. Зима в ответ равнодушно зевнула и рассмеялась в лицо мелким колким снегом, дуновением ветра, подхватившим снежных парашютистов не успевших приземлиться, ударяясь о стекло и рассыпаясь.

— Ну вот! Так и знала, что снег будет! — не то нервно, не то утвердительно сказала девушка. Она накинула на себя халат и пошла на кухню ставить чайник. Из соседней комнаты послышался голос отца:

— Анара! Ванную не занимай дольше пяти минут, мне надо побриться!

— Папа, вечно ты так! Я хотела ванну принять!

— Тогда давай сначала я побреюсь, потом ты делай, что хочешь.

Анара что-то пробурчала под нос и, включив кран, стала набирать воду в чайник. Она находилась в состоянии перемирия с отцом. Всегда, когда мачеха была на дежурствах, Анара чувствовала себя хозяйкой, и снисходительно относилась к притязаниям отца на получение некоторых поблажек в моменты внеочередного занятия ванной.

* * *

Послышался звук отпираемой двери. Это Наристе пришла, мачеха Анары. Вот уже третий год они живут вместе. Сказать что живут, значит, не сказать всей правды их совместного проживания. Анара ведет партизанскую войну против мачехи, которую не переносит на дух. Наристе пытается наладить мосты, но за три года со стороны падчерицы женщина не смогла добиться мира. При отце Анара ничем не выказывает свою ненависть, но без него вдоволь наслаждается своим превосходством. Одним из инструментов подавления мачехи является слово. Девушка, учась на журналиста, в полной мере владеет этим оружием. Наристе в отличие от своей оппонентки немногословна, она и обороняться толком не может в такие моменты. Понимая, что проигрывает эту войну, женщина лишь пожимает плечами и выражает свое снисхождение к девушке, которая принимает это за слабость.

Наристе — врач-кардиолог, она работает в областной больнице, и два раза в месяц ей выпадают ночные дежурства. Она вышла замуж за Атая, отца Анары, три года назад. Мать девушки погибла от рук бандитов, когда ей исполнилось два года. Отец после того, как овдовел, долго не женился, и только когда дочь, окончив школу, успешно поступила в Славянский университет, привел в дом Наристе. Анара была жутко зла на отца, который ни слова до этого не обмолвился, что у него кто-то есть. Для неё это было предательством. Но долго на него злиться она не могла, поэтому избрала другую тактику. Тактику морального выведения противника из строя. Атай работал командиром экипажа на внутренних рейсах, когда-то ему прочили хороший карьерный рост и перспективу в отрасли, но после смерти жены, он отошел от лишней суеты и занимался только воспитанием дочери. Сколько Анара себя помнила, они всегда жили с отцом вдвоем, лишь изредка случалось, что на Новый год к ним заглядывала старшая сестра отца Жаныл эже. Своих родственников со стороны матери Анара не помнила и не видела их давно, хотя об их существовании в каждый свой приезд нехорошими словами вспоминала тетушка.

— Вот оно, волчье семя, волчья натура. Это надо же совсем забыть, что есть у них племянница, тоже мне тетушки называются! — возмущалась Жаныл эже, выкладывая на стол привезенные с Таласа гостинцы. — Им лишь бы по заграницам мотаться! Ага, ждут их там, тоже мне принцессы! Ни стыда, ни совести! Вон слышала недавно от родственницы нашей, эта… как там её Тамила приехала со штатов, с мужем своим американским развелась, наследство у него оттяпать не смогла и вернулась восвояси, никому не нужная! И мало ей, я бы ее вообще под суд отдала. И представляешь, еще вернуться не успела, а уже устроилась! Клинику открыла, тьфу ты, чтоб её!

Слова заканчивались, когда Жаныл эже выставляла на стол последнее привезенное из сумки. Анара с интересом слушала и проверяла на вкус гостинцы. Атай безучастно сидел на диване в гостиной и лишь изредка поддакивал словам сестры. Как правило, Жаныл эже гостила у них пару дней и затем снова возвращалась в Талас, где её ждало хозяйство. Приезжала она раз в полгода, брата наведать и обновки купить. Закончив свои дела в городе, повозмущавшись по поводу грабительских цен, она удалялась и о ее приезде напоминали лишь топленое масло да сметана.

Именно она, Жаныл эже, настаивала на том, чтобы Атай женился. Она говорила, что дочь выйдет замуж, и он останется бобылем. Анара на все разговоры о женитьбе отца не реагировала, ей казалось, что все, что говорит Жаныл эже, это лишь ее желание и что отец будет всегда рядом с ней, с Анарой, и никто ему больше не нужен.

После выпускного бала Анара пошла с отцом сдавать документы в университет, по результатам республиканского тестирования она набрала очень хороший балл, позволявший ей поступить на любой другой факультет и в любой вуз, но она выбрала именно журналистику. Она еще в школе решила, что будет писать. После экзаменов отец купил ей путевку на Иссык-Куль на две недели. Анара была на седьмом небе от счастья, она впервые ехала отдыхать одна без сопровождения. Став взрослой она могла распоряжаться своим временем и деньгами, которые ей дал отец.

Две недели пролетели незаметно. Вернувшись, она удивилась приготовлениями в доме. Жаныл эже и её муж сновали по дому и суетились. Отец в растерянности лишь выходил на балкон выкуривать очередную сигарету. Увидев с балкона остановившуюся машину, Атай не спеша погасил сигарету о край перил и пошел встречать дочь.

Девушка загорелая и довольная чмокнула отца и принялась делиться впечатлениями, Атай слушал молча и нес за дочерью сумку. Войдя домой, Анара остановилась в недоумении. Она машинально поцеловала проходившую мимо Жаныл эже, кивнула в сторону её мужа и остановилась как вкопанная посреди комнаты.

— Я что-то пропустила?

— Ты? Как раз таки ничего не пропустила! Как раз вовремя! Так что давай переодевайся и помогай нам, а то много еще надо сделать! — Жаныл эже смахнула капельку пота нависшую на кончике носа. — Давай, давай! Что стоишь? Завтра свадьба у отца, а она хоть бы что? Ты что не рада, что у твоего отца появиться жена, а у тебя мать?

Анара вытаращила глаза:

— Как это?

— Вот так это! Он что всю жизнь будет так ходить бобылем! Да, и сколько можно скрывать уже, давно пора было сказать дочке о Наристе. Тоже мне разведчик нашелся! — Жаныл эже посмотрела на брата и, подойдя к нему, улыбнувшись, добавила:

— А ты что думал, я ничего не знаю. Шесть лет тайком ото всех ходил, и думал, что никто не знает?

— Ну что ты, Жаныл… — смутился Атай.

Жаныл эже обняла брата и, посмотрев на Анару, скомандовала:

— Ты что до сих пор стоишь? А ну давай быстро за дело, надо еще салатов наделать!

У Анары все поплыло перед глазами. Как? Почему? Почему без неё все решили?! Как вообще это могло произойти? И кто такая эта Наристе, которая претендует на место в жизни её отца?! Анара сжала губы, слезы предательски просочились сквозь ресницы и вот-вот могли хлынуть бурным потоком. Но Жаныл эже предотвратила попытку Анары закатить истерику, она подошла к девушке и, взяв её за руку, строго спросила:

— Ты любишь своего отца?

Анара отвела взгляд, но Жаныл эже не отпускала и вновь спросила:

— Ты любишь отца?

— Да… — смогла выдавить из себя девушка.

— Ну, раз любишь, то не лишишь его счастья! Нельзя быть эгоисткой! Он и так всю жизнь тебе отдал. Ты выросла, и ему тоже хочется быть счастливым! Поэтому, чтобы я не видела твоих слез и сцен, иначе разговора у нас с тобой не получится! Всё! Шагом марш в кухню!

Поникнув, девушка отправилась переодеваться. Она поклялась себе: что во что бы то ни стало — поквитается с этой ненавистной женщиной, отнимавшей у неё отца.

* * *

Свадьба была скромной. Утром регистрация в Загсе и потом небольшое торжество в кругу друзей и родственников. С самого утра отец поехал за невестой, а Анара вместе с родственниками ждала в Загсе. Она с нетерпением хотела увидеть новую жену отца, воображение рисовало, то толстую некрасивую тетку с большой грудью, то сухую старушенцию из известных фильмов.

Подъехала украшенная праздничными лентами машина, и первым из неё вышел давний друг отца со своей женой, они были свидетелями со стороны невесты и жениха. Отец помог выйти своей избраннице. Анара готова была испепелить эту тонкую аристократичную руку в ладони отца. Она впилась взглядом в пространство, из которого должна была появиться невеста.

Аккуратно стараясь не задеть подолом платья край машины, из салона показалась женщина. Обыкновенная, на взгляд Анары, женщина, в которой не было ничего такого, что могло бы хоть как-то выделить её из таких же, наверное, как она, среднестатистических женщин среднего возраста. Невысокого роста, среднего телосложения, коротко стриженная, она чем-то смахивала на Ирину Хакамаду. Острый умный взгляд, тонкие брови, чувственные губы — нет ничего этого, как казалось Анаре, она не увидела. Обычная городская тетка, каких тысячи ходят по городу. Фи! Она даже не в свадебном платье, а в каком-то непонятном костюме серо-голубого цвета! Хотя учитывая, что она немолодая девушка и, вдруг еще не в первый раз выходящая замуж?! Хотя какая теперь разница! Отец без неё всё решил! Теперь и она не будет с ним советоваться! А этой грымзе она еще покажет, где раки зимуют!

Церемония прошла быстро, и свадебный кортеж в пять машин направился в сторону гор, в Ата-Бейит, на мемориал жертвам репрессий 1916 года, там же был похоронен и Чынгыз Айтматов, один из любимых писателей отца Анары.

Ближе к четырем часам вся процессия, нафотографировавшись и накатавшись по городу, остановилась у небольшого кафе.

Все проголодались и ждали, когда, наконец, ведущий объявит о начале торжества. Анара держалась возле тетушки и, стараясь пока никак не выказывать своего присутствия. Когда Атай позвал её познакомиться со своей женой, девушка нехотя подошла и протянула руку.

— Вот, Наристе, это моя Анарка! А это, доча, твоя мама!

— Здравствуй! — Наристе протянула руку Анаре и улыбнулась. Анаре захотелось плюнуть ей в лицо и разодрать ей волосы, но она лишь ухмыльнулась, показывая всем видом, что этого достаточно.

— Она хорошая девочка, только не привыкла еще, ты не переживай! — успокоил Атай жену.

— Да, да, конечно, я понимаю… — Наристе, улыбнувшись, прижалась к мужу.

Начались тосты. Все поздравляли молодых, пили за их здоровье и после каждого тоста протягивали новоиспеченной семье конверт. Звучала музыка, через некоторое время все стали вести себя более раскрепощено, от выпитого кружилась голова. Наристе вышла подышать на улицу. Она увидела в одной из беседок на улице одиноко сидящую Анару, и направилась в ее сторону.

— А ты почему здесь одна?

— Потому, что мне совсем невесело! — Анара исподлобья посмотрела на мачеху. — И я не рада! Понятно Вам!

Наристе от неожиданности попятилась назад и уперлась спиной в одну из стоек беседки.

— Если вы думаете, что я буду вас любить и уважать — ошибаетесь! — Анара подскочила к оторопевшей женщине. — И откуда ты взялась такая?! Что? Отец мой понравился? Да? Ага, я так и поверила? Небось, голодранка хочешь городскую прописку? — злобно бросила девушка.

— Зачем ты так говоришь? — Наристе опустила вниз глаза. Ей хотелось убежать и заплакать от обидных слов, брошенных этой девочкой. — Я тебе ничего плохого не сделала, почему ты так на меня злишься?

— Ты еще спрашиваешь? Это ты у меня отца отнимаешь! Мы жили до этого без тебя! А теперь ты встала между нами!

— Что ты такое говоришь? Я никогда не встану между тобой и твоим отцом…. И я не отнимаю его у тебя….

Анара резко приблизилась к лицу Наристе:

— Да? Только попробуй, я тебе жизни не дам! Ты испортила мою жизнь, теперь я буду портить твою!

Наристе закрыла глаза. Ей была неприятна близость лица Анары.

— Эй! Девушки! Вы что там делаете? — Атай, выйдя из кафе, направился в беседку. — О чем секретничаете?

— Да, так, ни о чем! — Анара взяла отца под руку. Он поцеловал её в лоб и затем, обняв обеих за плечи, улыбнулся:

— Какие вы у меня хорошие девчонки! Заживем теперь как люди! Мама, папа и дочка!

После свадьбы Жаныл эже, дав кучу наставлений Анаре, уехала с мужем в Талас. Началась новая семейная жизнь. Анару не устраивало всё. Появление женщины в их доме мешало её личному пространству, она, то там, то здесь обнаруживала следы её пребывания. В виде чистой посуды, поглаженного белья и прочих домашних мелочей, которые с неохотой, но все же до этого делала Анара. При отце она перебрасывалась парой слов с мачехой, но в его отсутствие измывалась над ней вдоволь. Наристе пожимала плечами и уходила из комнаты, как раненый с поля боя, получая вдогонку колкости от падчерицы.

Учеба давалась Анаре легко, она быстро усваивала материал и не боялась спорить с преподавателями. Перед самым Новым годом Анара загрипповала. У неё поднялась температура прямо на занятиях, и она, отпросившись, пришла домой.

Наристе готовила на кухне. Услышав что кто-то пришел, она выглянула в коридор и удивилась, увидев Анару:

— Что-то случилось? — тревожно спросила Наристе.

— Ага, радуйся! Умру я со дня на день! — кинула ей в ответ Анара. — Чай поставь!

— Хорошо, иди, раздевайся и к столу.

— Да, конечно, пойду, а то без тебя даже раздеться не могу уже!

Анара появилась на кухне закутанная в большое одеяло. Наристе машинально приложила ладонь ко лбу девушки, та отдернулась.

— Давай-ка ложись, я тебе сама все принесу, у тебя температура, ты вся горишь…

— Что боишься? Вдруг помру, что ты тогда моему отцу скажешь! — не унималась Анара. Но все же, послушав мачеху, направилась в свою комнату.

Наристе заварила чай и принесла на разносе вместе с малиновым вареньем. Она положила несколько ложек в чай и протянула Анаре:

— Пей и ложись. Тебе надо хорошенько пропотеть, а малина температуру собьет.

Анара молча вязла протянутую пиалу и стала мелкими глотками пить. Её знобило. Голова разламывалась и кружилась. Допив до конца чай, она опрокинулась назад так же, как и сидела закутанная в одеяло.

Наристе подняла ноги девушки и, положив их на кровать, вышла. Через минуту она зашла с пледом и стала аккуратно укрывать Анару.

— Ты, типа мне мамой хочешь стать? Не надо, не старайся! У меня нет мамы, она умерла. Есть только папа!

— Да, да, только давай укроемся потеплее, чтобы ты пропотела, хорошо?

— Наристе подоткнула края пледа под ноги Анары и присела на край кровати. Она снова приложила ладонь ко лбу девушки, он все еще горел.

От выпитого чая Анара разомлела и впала в дрему. Она почувствовала, как кто-то гладит её по голове и сквозь дремоту, уже засыпая, услышала шепот:

— Девочка моя, какая же ты еще…. Ты совсем такая же, как и была бы моя дочь… Вы даже родились с ней в один день…

Через неделю Анара поправилась. Все эти дни мачеха ухаживала за ней, и Анара, немного поразмыслив, решила на это время оставить свои нападки на Наристе. С выздоровлением затишье закончилось.

* * *

Как ни странно Наристе никогда не жаловалась мужу на выходки Анары. В силу своего характера она всегда обдумывала свои действия и лишний раз не хотела обострять и без того сложные отношения с падчерицей. Атай приезжал с работы усталый и начинал расспросы о работе, учебе, о домашних делах. После разговоров, он, как правило, садился за компьютер и уже не высовывался до самого ужина. Он отличался свойственным, наверное, только людям технического склада, нравом спокойным, рассудительным, никогда неспешный. Но видимо также в силу этого он не замечал очевидных вещей. Возможно, не будь настойчивее Жаныл эже, он никогда бы не решил жениться во второй раз. Слишком тяжело далось ему его теперешнее счастье. С Наристе они были знакомы еще со школы, она и была его первой любовью. Не случись в его жизни военной академии в Санкт-Петербурге, он женился бы на Наристе раньше. Но судьба распорядилась по-другому. Учась на последнем курсе, Атай на одной из встреч с земляками встретил Алию, которая впоследствии стала его супругой. Их роман закрутился со скоростью автомобиля, несущегося по автобану. Через две недели после знакомства, Атай отправил телеграмму сестре, чтобы готовились к свадьбе.

Наристе в то время училась в ординатуре. Сказать, что она забыла Атая? Скорее она не забыла, а спрятала свои чувства в глубине своего сердца и полностью отдалась учебе. К родителям она приезжала на выходные, благо маршрутные такси до Канта ездили постоянно. Когда она приехала домой в очередные выходные, узнала от соседки, что приезжает Атай. Сердце от чего-то защемило. Сначала оно сжалось, и мелкие иголки стали вонзаться в саму плоть. Ей стало трудно дышать от внутреннего волнения. Ещё учась в школе, они с Атаем часто переглядывались друг с другом. Из школы и в школу ходили вместе, их так и называли неразлучными. Они строили планы на будущее, но не те планы, которые обычно строят влюбленные, а как закадычные друзья. Наристе и относилась к Атаю, как к другу. Но известие о его приезде взволновало ее не на шутку.

Девушка в мыслях тысячи раз проигрывала момент их встречи: как она поздоровается, как потом после долгих разговоров, наконец, признается ему в своих чувствах. Каждый раз засыпая, она повторяла этот сценарий и, убаюканная счастьем предстоящей встречи, засыпала под самое утро.

Незаметно прошла неделя, и Наристе на выходные отправилась к родителям. Она критично осмотрела себя в зеркале, чтобы не выглядеть в глазах Атая кокеткой, тщательно подобрала волосы в тугую косу, и, оставшись довольной своим видом, закружилась по комнате в ритме только ей известной мелодии.

Приехав домой, Наристе никого не застала. В поисках матери она отправилась к соседке, спросить, куда она могла уйти.

На улице было пустынно, лишь воробей, чирикая, пролетел над пыльной дорогой. Странно, у соседей тоже было закрыто, и на стук никто не отзывался. И тут Наристе увидела его. Он ехал на велосипеде, совсем как мальчишка. Его волосы, взъерошенные от встречного ветра, смешно развевались. Он тоже издалека увидел Наристе и, улыбаясь, подъехал к ней. Наристе смутилась.

— Здравствуй, Наристе!

— Здравствуй, Атай!

Наристе опустила глаза под пристальным взглядом Атая. Ей было и приятно и неудобно от этого ощущения. Мелкий холодок прошел по позвонку. Она не знала, что говорить и с чего начать.

— Какая ты красивая! — не удержал своего восхищения Атай. — Давно не виделись, я даже не помню когда…

— Два года назад. Ты приезжал на каникулы, а потом вместе с семьей вы уехали на Иссык-Куль.

— Да, да, как же это я мог забыть? Как у тебя дела? Ты… замуж не вышла? — теперь уже Атай смутился, и от его бойкости не осталось и следа. Ему нравилась эта девушка, и он случайно или нет, спросив о ее замужестве, ожидал, что она ответит утвердительно. Но Наристе молчала, она лишь, опустив глаза, отрицательно головой.

— Я, нет, не вышла. У меня ординатура сейчас, а потом уже… — девушка покраснела.

— Такая красавица, наверное, у тебя от ухажеров отбоя нет?! — попытался пошутить Атай.

— Нету меня никаких ухажеров, — тихо проговорила Наристе.

— Жарко тут, может, угостишь водичкой? Или забыла, как у нас гостеприимно встречают? — Атай широко улыбнулся. В эту минуту их глаза встретились и, словно миллион невидимых искр сверкая, заиграли в волнах, набегая одна на другую.

— Пойдем, конечно, не забыла, я и чаем угощу.

Наристе прошла к калитке и прошла вперед, жестом приглашая гостя в дом.

Пока она готовила на кухне, Атай рассматривал фотографии, висевшие на стене. Увидев на одной из полок фотоальбом, он взял его.

— Да, — протянул он, когда Наристе зашла в комнату, — А помнишь вот эту фотографию?

Наристе присела рядом и стала так же с интересом рассматривать фото. Они снова стали детьми. Вспоминая, как бегали из школы, кто и что натворил. Время бежало незаметно. Когда закончились фотографии и чай был выпит, наступила неловкая тишина. Наристе никак не могла решиться начать разговор. Атай сам того не замечая, не мог оторвать глаз от своей школьной подруги. В голове его мысли перемешались. Он удивлялся, как столько времени проведя вместе, он не замечал красоты Наристе? Как он не видел, что она совсем не похожа на своих сверстниц, которые уже успели выйти замуж и родить детей? В ее глазах отражались целые миры, теперь он вспоминал их разговоры о Достоевском и, как она спорила с ним потому, что для Атая Достоевский был лишь хрестоматийным автором, а для неё нечто большее, чем современная литература. Однажды они крупно повздорили из-за Льва Толстого. Атай не понимал, почему князь Андрей смог простить врага и полюбить его. Ему не понятны были душевные муки лежащего на смертном одре героя. А Наристе с яростью рассказывала о возвышенном духе и вере князя в Бога, который показал ему высшую истину. Поводом для ссоры послужила фраза Наристе о том, что «Атай не верит в Бога». На что Атай разозлился и сказал, что он атеист и комсомолец. Но теперь все это вспоминалось с ностальгией и улыбкой.

— Знаешь… — Наристе, нервно теребя край скатерти, вздохнула, — я хотела с тобой поговорить…

Атай посмотрел на неё, ему стало всё ясно теперь. Она его любила всё это время, и он тоже любил её. Для него сейчас не существовало никого, кроме Наристе. Он взял её ладонь и приложил к своим губам. Он притянул девушку к себе. Она не сопротивлялась. Все случилось в один миг. Они оба, обезумевшие от долгой разлуки и переполненные чувствами, не могли насытиться друг другом. Тела их сплелись в одно целое. Наристе всего лишь не хватало его взгляда, всего лишь его голоса, чтобы дремавший внутри вулкан вырвался и горячей лавой заполнил её сознание. А потом была горькая правда… Атай нежно провел по волосам Наристе и заплакал. Он обнял девушку и, целуя её, повторял: «Что я наделал? Почему так поздно! Наристе, почему?»

Ничего непонимающая девушка лишь повторяла: «Почему поздно? Никогда не поздно, любимый…»

— Поздно, Наристе, поздно…. Я женюсь завтра. — Он стиснул свою голову словно ему хотелось раздавить её.

Наристе от неожиданности застыла. Как? Почему? Почему он сразу не сказал ей этого? Почему он говорит это сейчас, когда, когда…. В этот момент внутри её все окаменело. Образ Атая стал терять отчетливость, глаза наполнились самыми горючими, как ей казалось в том момент, слезами. Она лишь смогла тихо прошептать:

— Уходи…

* * *

Свадьба была скромная. У молодоженов много разных других обязанностей, и потому предаваться праздности не было. Алия бойкая и веселая, была совершенно не похожа на Наристе — это Атай отметил сразу. Несмотря на то, что он стал счастливым молодоженом, в глазах его появилась тихая тоска. Он любил Алию, но совсем другой любовью.

А Наристе забыть не мог. Задорный смех Алии, он сравнивал с тихой улыбкой Наристе, смешливость характера жены — с застенчивостью школьной любви. Нет, теперь всё встало на свои места. Он, как мужчина слова, не мог не выполнить данного обещания в любви и верности. Но всё же, вступая на путь долгой семейной жизни, нарушил этот обет, и теперь корил себя за то, что не смог совладать с чувствами, нахлынувшими на него в день встречи с Наристе. Ему хотелось увидеть её, но он понимал, что это бессмысленно.

Спустя некоторое время Атай с женой вернулся в Ленинград продолжать учебу. Он старался не думать о Наристе.

Молодость берет свое. Алия однажды призналась мужу, что ждет ребенка. Атай был в восторге, что скоро станет отцом. Мысли о Наристе ушли на второй план.

* * *

Атай вместе с супругой вернулся на родину, чтобы Алия родила их первенца здесь, а потом согласно традициям оставалась у родственников в течение сорока дней, пока она и малыш не окрепнут.

Родилась девочка, Атай в честь своей бабушки назвал её Анарой. После того, как девочка окрепла, они с семьей вновь вернулись в ленинградскую академию, а затем по распределению и после развала Советского Союза в Бишкек. Всё у молодой семьи налаживалось, но все же несколько поведение жены заставляло Атая беспокоится. Какое-то время девочка не хотела брать грудь, тогда Алия в сердцах крикнула: «Да, что ж ты как неродная!» и заплакала. Атай знал, что после родов у некоторых женщин бывает послеродовая депрессия, поэтому не придавал особого значения этому эпизоду. Потом когда дочка сказала первое слово, для Атая это было полным счастьем, малышка произнесла «пап», Алия надулась и сказала, что она здесь лишняя. Все затем обернулось в шутку и забылось. Алия становилась нервной и начинала злиться по всякому поводу, не объясняя ничего Атаю.

Однажды Атай застал Алию в слезах. На вопрос, что случилось, она зло ответила, что дочь её не любит. Тогда Атай списал это на ревность жены к ребенку. Он, ласково обняв супругу, успокоил её, сказав, что скорее всего она устала от быта, и ей надо найти работу. Конечно, с работой в то время было тяжело. Не найдя ничего подходящего, Алия стала челночничать. Взяв небольшую сумму в кредит, она, оставив дочь на попечение старшей сестры Тамилы, стала ездить в Китай и Турцию. Привезенный товар отдавала на реализацию. Тем и жили. До того страшного момента. Из очередной поездки Алия не вернулась. Её убили. В дороге. На автобус, ехавший в сторону китайской границы, напали бандиты и потребовали деньги. Они забирали без разбору у всех. В основном, в автобусе ехали женщины, а какое сопротивление могли оказать они против вооруженных мужчин? В той роковой поездке погибла еще одна женщина. Она так же, как и Алия сказала, что не отдаст ни копейки, потому что она вязла деньги в кредит, и чем будет возвращать, не знает. На это один из мерзавцев наотмашь ударил женщину прикладом автомата в висок, и она упала на землю. Алия закричала, что это только звери могут поднять руку на женщин, которые годятся им в матери. Короткая очередь и брызнувшая на снег кровь, удавкой легла на сердце остальных. Больше никто не сопротивлялся. Когда бандиты удалились, тела погибших погрузили в автобус и, в скорбном молчании вернулись в город. Тело Алии и той женщины отвезли в морг.

Вечером, придя с работы, Атай, как обычно, забрал дочку из дома сестры жены. Он припарковал машину у подъезда и, взяв ребенка на руки, пошел к подъезду. Возле дверей стоял милиционер. Приставив ладонь к козырьку, он представился:

— Капитан Максимов! Здравствуйте! Вы Арстанбеков Атай?

— Да, я, а что? — удивленно протянул свободную руку Атай.

Милиционер неловко потупил глаза.

— Вы знаете, тут такое дело… — он стоял, переминаясь с ноги на ногу. — Вы не могли бы проехать со мной в отделение.

— Что случилось? — Атай опустил дочку на землю и, с тревогой посмотрев на капитана, спросил: — Что-то срочное?

— Да, но здесь не место для этого. Может, присядем тогда?

Капитан достал сигареты и протянул Атаю. Они сели на скамейку. Капитан, затянувшись, выпустил дым и, наблюдая за тем, как облако исчезает, растворяясь в морозном воздухе, произнес:

— Сегодня утром было совершено нападение на рейсовый автобус до Урумчи.

Атая пробило холодным потом. Прижав Анару к себе, он слушал. Каждое сказанное капитаном слово эхом отдавало и стальными иглами впивалось в мозг. Он целовал дочь, не замечал слёз, капавших на её шапочку. Ему захотелось кричать, но ребенок на руках сдерживал все чувства и мысли.

Вместе с капитаном они отвезли девочку к сестре жены. Тамила в недоумении смотрела на заплаканное, ставшее вмиг серым, лицо Атая.

— Что случилось?

— Тамила, Алию убили, — Атай уже не мог сдерживать плача. Он обнял женщину и запричитал: — Убили мою Алиюшу.

— Нет! Неправда! Ты лжешь! — закричала Тамила, все еще не веря в случившееся. Она слышала утром по радио сводку, в которой упоминалось о нападении, но не придала этому значения.

Посочувствовав тем, кто мог пострадать. Но ей и в голову не могло прийти, что несчастье коснется её сестры, её младшей любимицы.

В морге Атай опознал жену. Через три дня её похоронили.

* * *

Он взял бессрочный отпуск. С утра до вечера смотрел семейный альбом, стараясь вспомнить самое лучшее. Тамила забрала племянницу, но ежедневно приходила проведать Атая и помянуть сестренку. Атай похудел и осунулся. Бывало, наступали моменты, когда ему казалось, что время остановилось. Что оно просто не существует, а он, потерянный в этом вакууме мыслей и сомнений, не знает, день это или ночь. Ему хотелось просто выйти на улицу и идти, куда глаза глядят, забыть свое имя и адрес, где живет, и брести так, пока не остановится сердце. Его существование стало бессмысленным.

После проведения сороковин к нему заглянули коллеги по работе и, видя его угнетенное состояние, напомнили Атаю, что у него есть ребенок и работа, которая его ждет. Понемногу, боль стала затягиваться. Но Атай уже решил для себя никогда больше не любить сильно человека. Он осознал, что чем сильнее любовь, тем сильнее её терять. Это чувство он испытал еще в детстве, когда остался без отца, но все со временем стирается из памяти, оставляя лишь самые трогательные моменты. Мать Атай похоронил позже, но к тому времени он понимал, что, несмотря на потерю, жизнь не останавливается и продолжает свой ход. Теряя родных, человек, не забывает, а продливает их жизнь в своих воспоминаниях.

Тамила через полгода приехала попрощаться с зятем и племянницей. Её как специалиста пригласили работать в Америку, и она с семьей уехала надолго. Она очень хотела сказать о чем-то Атаю, но так и не решилась, подумав, что сделает это в другой раз. Атаю оставалось лишь догадываться, что же хотела сказать ей Тамила.

* * *

Прошло время, Анара подросла и вот — он уже готовился вести её в первый класс.

Иногда он вспоминал о Наристе, но каждый раз ему становилось стыдно. Он корил себя за то, что из-за своего эгоизма и слепой страсти причинил Наристе боль. Приезжая к родственникам в Кант, он даже не пытался искать встреч с ней. Он понимал, что нету него на это никакого права. Вновь врываться в жизнь Наристе и ломать её жизненный уклад. Да и кто, как не она заслуживала счастья? Скорее всего, она давно вышла замуж и даже не вспоминала о существовании какого-то там Атая, сломавшего её юношескую любовь.

Проезжая мимо её ворот, он старался не смотреть в сторону окон, чтобы ненароком не встретиться взглядом с кем-то из обитателей дома. Время шло, оно зарубцевало раны на душе Атая и он, свыкнувшись с мыслью одинокого существования, уже поставил крест на создание новой семьи, пока вдруг однажды случайная встреча не перевернула его жизнь.

* * *

Во время очередного медосмотра, врач, проверявший его, не допустил до полета и направил Атая в республиканский центр кардиологии. Атай взял направление и отправился на обследование.

В центре его осмотрел специалист и направил в отделение ревматологии. Он безропотно принял известие о своем диагнозе и не спеша отправился на третий этаж. Старшая медсестра определила его в палату и, выдав необходимое вновь прибывшему, удалилась, победоносно неся свои сто с лишним килограммов на коротеньких ножках.

В палате Атая встретил молчаливый сосед, седой худощавый мужчина лет шестидесяти. Он читал газету и, увидя заходящего Атая, кивком поздоровался.

Вечером молоденькая медсестра поставила Атаю капельницу, предупредив, что их лечащий врач, сейчас на операции и он зайдет позже.

* * *

«Арстанбеков Атай Медерович», — прочитала Наристе на личной карточке пациента. Она часто задышала и начала перелистывать карточку больного, внимательно изучая результаты осмотра. После проведенной сегодня операции Наристе чувствовала себя усталой и вымотанной. Оперировали маленькую девочку полутора лет. Наристе болезненно переносила такие операции. Она снова и снова возвращалась в воспоминаниях к своему ребенку, который даже не успел сделать первый вздох.

Вспоминала Наристе и слезы матери, которая ни слова не говорила дочери о выступавшем животе. Как её мать прятала глаза от соседей, осуждающе покачивающих головы вслед беременной Наристе. Вспоминала и тяжелые скорые роды и свою вдруг наступившую внезапно слабость. Расплывающееся лицо акушерки с криком «мы её теряем». Затем после того, как она очнулась ей сказали, что у неё остановилось сердце, и она пролежала в реанимации больше двух недель, и что у неё родилась мертвая девочка.

Сегодня её целый день не покидало предчувствие того, что должно случиться что-то важное, что-то жизненно необходимое для неё. Изучив историю болезни, Наристе взяла инструменты и направилась к палате, по дороге она натянула медицинский чепчик на лоб и надела марлевую повязку.

Атай лежал под капельницей. Он смотрел в окно, наблюдая, как осенние листья, пожухшие и ссохшиеся, колышутся на ветру. Ему казалось, что он слышит их шорох. Вот так и я, — подумал Атай, как эти листья пожух и ссохся. Мне только осталось сорваться и полететь куда-нибудь, эх, только мысль о дочери не дает мне этого сделать…

— Здравствуйте! — в палату вошла врач. Она присела на стул возле Атая и спросила, как он себя чувствует. Атай ответил, что его ничего не беспокоит. Врач стала измерять давление и делала записи в истории. Атай внимательно наблюдал за ней и не мог понять, что его заставило обратить на себя внимание.

— Наристе Рустамовна! Когда меня выпишут? — это молчаливый сосед Атая, оторвался от чтения и, вопросительно смотрел на женщину.

— В понедельник, еще раз пройдете ЭКГ и потом мы решим, что с вами делать, — ответила та.

Атай побледнел. Неужели, это Наристе? Как? Она его врач? Судьба порой преподносит такие подарки и сюрпризы, которые своей неожиданностью могут свести с ума.

— Наристе, здравствуй. — Атай свободной рукой потянулся к руке Наристе.

— Лежи спокойно, Атай, тебе лучше не двигаться сейчас, — ответила Наристе. — Я зайду, когда капельница закончится, послушаю твое сердце. — Больше ничего не сказав, она ушла, тихо прикрыв за собой дверь.

Наристе! Неужели, через столько лет мы встретились вот так? В такой нелепой обстановке. Как я буду дальше здесь лечиться, как я смогу смотреть ей в глаза? Острая боль пробежала между ребер. Атаю захотелось вскочить, побежать следом за Наристе, схватить её и объяснить, что он во многом виноват, что возможно то, что он сейчас находится здесь — это наказание за его эгоизм! Но он лишь, молча, сглотнул слюну и сжал кулаки.

Она вновь пришла через час. Все та же марлевая повязка на лице, всё та же тихая речь.

— Как ты себя чувствуешь? Давай измерим сначала давление, а потом я прослушаю сердце.

Без эмоций. А чего он ожидал? Что она кинется на него с упреками и кулаками? Да и замужем она, наверное. А может он ждал, что она всё ещё ждёт его? Что за бред! — Атай злился на себя и на свою нерешительность спросить у Наристе о её жизни.

Закончив осмотр, Наристе попрощалась и ушла, оставив Атая с его мыслями.

Дома, едва закрыв за собой дверь, Наристе заплакала. Так она не плакала с тех пор, как Атай признался ей, что жениться. В тот день ей хотелось умереть, но пришедшая из гостей мать помешала ей сделать это.

Атай не сильно изменился, все те же умные глаза, всё тот же смешной вихор и только седина и несколько морщинок говорили, что и он уже не юноша.

Когда она увидела его, всё разом вспомнилось. Все чувства. Ей захотелось, обняв, прижать его к себе и сказать, как долго она его ждала. И говорить, говорить… бесконечно. Как же ей хотелось это сделать, но она сдержала себя неимоверным усилием воли. Выйдя из палаты, Наристе почувствовала, как трясутся её поджилки.

Всю ночь и выходные Наристе думала. Она была в растерянности. Она пыталась не думать, отвлечься, читая книгу или слушая музыку, но все время ловила себя на том, что не понимает ни смысла читаемого текста, ни слышит мелодию. Так прошли выходные.

* * *

В понедельник после планерки начался обход. С самого утра Атая с соседом по палате отправили проходить нужных специалистов и сдавать анализы. К приходу Наристе они оба сидели и беседовали у стола.

Наристе была без маски. Атай заметил, что она стала другой. На лбу появилась едва заметная складка. Не было её пухлых в молодости щечек. Лицо стало худым, и оттого его утонченность придавала правильность её чертам. Пациенты легли на свои места. Первым Наристе осмотрела соседа по палате и сказала, что после обеда, возможно, он отправится домой, на что тот несказанно обрадовался.

Затем она подошла к Атаю и начала осмотр.

— Как ты?

— Да, ничего, нормально? — Атай прикоснулся к руке Наристе, — ты прости меня…

— За что? — женщина внимательно посмотрела в глаза Атаю.

— За всё, — он опустил глаза. — За мою ложь, за мою трусость…

— Не надо… об этом. Всё прошло, Атай. У тебя своя жизнь, у меня своя. Тебе лучше не волноваться, а то придется совсем распрощаться с работой.

Наристе улыбнувшись, похлопала по руке Атая и удалилась. Он был уничтожен. Уничтожен её равнодушием, её спокойствием. Она так уверенно это произнесла, что не оставалось никаких сомнений в её правдивости. Атаю стало тоскливо. В выходные он представлял себе, как признается Наристе в своих чувствах, несмотря на то, что у неё, скорее всего, есть семья. Но он понимал, что если он не сделает этого, умирая, потом будет корить себя за то, что не смог сказать. И вот сегодня она сама прервала цепь их, так и не состоявшихся отношений.

После обеда соседа Атая выписали и он, пожелав ему скорейшего выздоровления, уехал в сопровождении своей многочисленной родни.

Атай решил прогуляться, и он отправился в скверик.

Проходя мимо поста дежурного врача, он краем уха услышал, что Наристе сегодня дежурит. В полной решимости, во что бы то ни стало поговорить с Наристе, Атай отправился гулять.

* * *

Октябрь в этом году выдался теплым, и позднее солнце радовало глаз. Атай прошёл вдоль своего корпуса и спустился к беседке, там никого не было. Он сел на скамейку и вдохнул воздух. Ему захотелось растянуться здесь же и всем телом вдыхать это осеннее благоговение, застыть и повиснуть в воздухе осенним желтым листом, потом подняться подгоняемым ветром в небо и, медленно раскачиваясь в такт вальсу, падать вниз раз, два, три, раз, два три, раз…

Так он просидел около часа. Побывав один на один с самим собой, он успокоился и вернулся в палату.

Наристе закончив работу, спросила у дежурной сестры о состоянии одного из пациентов, получив удовлетворительный ответ, направилась в ординаторскую.

* * *

Дверь тихо отворилась. Наристе подняла глаза. Это был Атай.

— Наристе, нам надо поговорить. — Он зашел в комнату и сел напротив неё.

— Атай, нам не о чем с тобой разговаривать, я же тебе еще утром сказала. Не стоит. Поверь, — она устало перелистала историю, лежавшую перед ней, и снова углубилась в её изучение.

— Я не уйду, пока мы не поговорим, — спокойно произнес Атай. Он продолжал смотреть на неё внимательно, стараясь увидеть и прочесть эмоции.

Наристе отложила бумаги в сторону и, сложив руки, словно школьница сказала: «Хорошо, говори».

Атай не волновался.

— Знаешь, я должен был сделать это давно, но не решался. Я боялся, что ты не захочешь меня слушать. Но я знаю, что я обязан это сделать. Я поступил нечестно по отношению к тебе и полностью осознаю свою вину. Ведь если бы тогда я не повелся на поводу своей эгоистичной страсти, я бы… ну, у нас бы…

— Ничего не было, — продолжила Наристе. — У нас с тобой ничего не было, и нет. Ты это хотел сказать?

— Нет не только это. Все эти годы я думал о тебе, но вновь из-за своей трусости и малодушия даже не пытался искать тебя, чтобы сказать тебе об этом. Я ведь любил тебя по-настоящему. Очень сильно. Только когда женился, понял это, но было поздно.

— Да, Атай, поздно. И сейчас тоже поздно. Мы с тобой разные люди, у каждого из нас своя история любви, жизни и даже болезни, — попыталась пошутить Наристе.

— Нет, Наристе, сейчас самое время мне сказать тебе обо всем, иначе потом будет совсем поздно и невозможно. Прости меня за мое малодушие, за мою неспособность сделать тебя счастливой. Я понимаю, как глупо, наверное, это сейчас звучит, но все же. Наверняка, у тебя есть мужчина лучше, чем я. Я думаю, он по достоинству оценил твою честность, открытость и душевную чистоту. Но все же знай, что в твоей жизни был и такой человек, как я… как недоразумение, как разочарование, как осенний лист, улетевший в зиму. Прости.

Наристе молчала. Атай не найдя больше слов, повернулся и вышел.

* * *

Через десять дней, пройдя курс лечения, Атая должны были выписать. В этот день он купил букет цветов и передал их Наристе через одну из медсестер. В цветах была записка: «Что бы ни было в твоей жизни, знай, что я любил тебя, и буду любить до конца жизни».

Наристе прочитав записку, долго не выходила из кабинета. Потом коллеги, увидевшие её заплаканную, недоуменно расспрашивали, что случилось. Но Наристе лишь улыбалась и говорила, что ничего страшного.

Она не могла понять, почему даже через столько лет не может ненавидеть Атая? Почему он всё ещё был для неё небезразличен? В её жизни, кроме него, так и не нашлось места ни одному мужчине. После потери ребенка, к ней поступали предложения руки и сердца, попытки ухаживания со стороны коллег и не только. Но Наристе не могла безрассудно довериться новым чувствам и распылять свою жизнь на людей, к которым ничего не испытывала. Мать не раз в разговоре с ней, говорила, что ей было бы спокойнее знать, что у неё все наладится и будет семья. Но Наристе, так и не оправившаяся после смерти дочери, боялась вновь испытывать судьбу. В ней жили страх и боль. Они усилились, когда год назад её мама тихо ушла во сне, оставив Наристе наедине со своими мыслями и одиночеством. Её спасала работа, которую она любила и понимала, что многое зависит от её профессионализма. Были, конечно, в её карьере и летальные исходы пациентов, но это были совсем безнадежные пациенты, которые в силу возраста и запущенности самой болезни, не имели ни малейшего шанса выжить. Но даже это Наристе переносила, как свою личную утрату. Странно распорядилась с ней судьба, рассуждала она. Сама лечит людей от сердечных болезней, но и у неё у самой есть своя боль, врожденная патология желудочка, как физическая, так и боль сердечной любви — душевная. Она не разлюбила Атая, она лишь думала, что не любит его. На самом деле, ежедневно думала о нем, засыпая и просыпаясь. Думала о его судьбе, которая благословила его женой и ребенком. Лишь одного не знала Наристе: что овдовел Атай, через три года после женитьбы. Ей было неудобно расспрашивать о нём своих знакомых. Что они могли подумать о ней?

Да, и какое её, Наристе, дело до жизни Атая? Зачем её вдруг будет интересовать жизнь семейного мужчины. Боязнь быть осужденной останавливала её. Ведь она помнит взгляды соседей и сочувствие сокурсников по поводу появления у неё живота. Для многих так и осталось загадкой, кто мог быть отцом ребенка. Наристе упорно молчала и на жалобу матери, что будь отец жив, такого бы не случилось, она лишь отмалчивалась. Речи об аборте не могло и быть. Она, как только поняла, что беременна, решила для себя, что оставит ребенка, что бы ни случилось. Но судьба распорядилась иначе. Беременность, протекавшая хорошо, ничего не предвещала, и в положенный сроку Наристе случились схватки. Она сама села на троллейбус и приехала в роддом возле Ошского рынка. Но потом всё пошло не так. Схватки не прекращались сутки. Наристе ослабла и, не имея возможности выспаться, стала чувствовать себя плохо. Давление стало то подниматься, то опускаться, сердце начинало колотиться с бешеной силой, затем вновь затихало и билось еле заметно. Врачу, принимавшему роды, она ни словом не обмолвилась о своем здоровье и потому, когда в очередной раз усилилась боль внизу живота, ей стало плохо. Не будь рядом опытной медсестры, возможно, и Наристе не было бы сейчас в живых. Но ценой жизни маленького человечка была спасена её жизнь. Вот и сейчас думая о встрече с Атаем через столько лет, она снова и снова погружалась в воспоминания, и полученный букет с признанием разбудили в ней былые чувства. Она поняла, что прошло время боязни жить. Что если сейчас она не будет жить, то никогда больше не сможет прожить и испытать снова эти чувства.

В этот день Наристе плакала от счастья и от осознания того, что жива; что судьба снова подарила ей возможность увидеть Атая, быть с ним, пускай в роли его врача; но те минуты, что она проводила рядом с ним во время осмотра, ей хотелось растянуть, чтобы снова почувствовать его запах, увидеть его глаза, прикоснуться к нему. Пусть даже в мечтах она могла позволить себе какую-то смелость, в реальности Наристе могла лишь быть только наблюдателем.

Теперь, когда его выписали, она и сожалела, и была рада, была рада тому, что он не болеет и может работать, и огорчена, его уходом. Само осознание того, что её любимый жив и здоров радовало её.

* * *

Вечером Наристе, забрав букет подаренный Атаем, медленно направилась к выходу. Возле входной двери её ждал Атай. Он был одет в деловой костюм, который лишь подчеркивал его мужественность.

— Наристе, позволь пригласить тебя на ужин? Или если у тебя нет времени, позволь, хотя бы довезти тебя домой?

Наристе посмотрела с благодарностью на Атая и сказала:

— Я так устала, что мне хочется поскорее домой. А тебя разве не ждут дома? — спросила она, улыбаясь.

— Дочке я позвонил и сказал, что задержусь. Больше меня никто не ждет. Садись, пожалуйста, — мужчина отворил дверь машины и пропустил женщину.

Машина тронулась с места. Наристе, словно завороженная, смотрела на мелькающие огоньки машин, витрин.

— Знаешь, я тоже хотела тебе сказать, — начала робко Наристе. Атай внимательно посмотрел на неё полными грусти глазами, он ожидал, что вот сейчас она скажет ему о бессмысленности его признаний, о том, что у неё семья и что жизнь у них и дороги разные. Наристе, немного промолчав, продолжила, — Я солгала тебе. Прости и ты меня.

— Ты мне солгала? — удивился Атай. — Как и когда? За что я должен тебя прощать?

— За все, за мое молчание, за мою трусость признаться тебе.

— Признаться в чем? — От волнения у Атая пересохло в горле.

— Я тоже хотела тебе признаться тогда, что любила тебя все эти годы.

Что я не смогла забыть ничего из нашей юности. Ты мне снился все это время, потому что я думала только о тебе. И после твоего недавнего признания я поняла, что не смогу простить себе, что не сказала тебе всего этого, — Наристе посмотрела на Атая, робкая слеза скатилась по её щеке, потерявшись где-то возле губ.

Машина резко затормозила. Атай молчал. Молчали оба. Он вышел из машины и нервно закурил. Наристе вышла следом. Вот так стояли они в начинающем заявлять о себе ноябре, в вечернем сумраке затихающего города. Два одиночества столько лет отчаянно искавших пути друг к другу. Они говорили всю дорогу, каждому было, что сказать, у каждого было чем поделиться и отдать частицу сердца, которого так не хватало. Так они и стали встречаться, а затем и поженились.

* * *

Больше всего Анара любила быть одна. Именно в такие моменты ей приходили в голову гениальные, как считала она, мысли. В своих фантазиях она уплывала в дивные космические миры с причудливыми формами обитания. Она жила на одной из таких планет, где жителям не нужно было добывать из недр земли ресурсы для жизни. Они свободно парили в воздухе, перемещаясь в любую точку. В этом мире не было ни автомобилей, ни дорог, ни топлива. Всё, что было жизненно необходимо, находилось здесь же в воздушном пространстве. Люди в придуманном Анарой мире были творцами. Это были поэты и писатели, философы и мыслители. Они могли появляться на любой планетарной координате, стоило лишь подумать о них. Телепортация была естественным способом передвижения, а телепатия обычным мысленным обменом.

Неспроста девушка думала и мечтала об утопической форме жизни. С самого детства Анара привыкла одушевлять всё, что окружало её. Рано осиротев, она стала разговаривать с травой, небом и водой. Ей казалось, что всё это умеет слушать и слышать. Даже повзрослев, она не перестала играть в свои, только ей ведомые игры. К примеру, прочтя материал журналистов о слепнущих барсах, она живо представила себя воительницей, живущей в горах и обладающей волшебной силой исцеления. Она начинала мечтать и уже уносилась далеко в сопровождении двух необычайно красивых животных, то в образе Артемиды, то амазонки, скачущей на мустанге, а следом за ней неотступно плыли по воздуху могучие грозные барсы. Анара настигала монстров в человеческом обличии, которые не давали возможность вылечить животных.

Будь у неё выбор, она, скорее всего, ушла бы жить в горы. Так она себе и представляла, что когда ей нужно будет вдохновение, она соберет юрту на вершине горы и будет разговаривать с небом. Выросшая в городских условиях, девушка не боялась природы. С удовольствием ходила в горы с группой любителей альпинистов и фотолюбителей. За какие-то два с небольшим года, она смогла изучить все окрестные горы и пещеры. Стена её комнаты была оклеена фотографиями с природными пейзажами. Пейзажи, пойманные моменты. Вся стена в комнате Анары представляла собой цветную мозаику.

Именно этот мир она охраняла от постороннего вторжения. Не сказать, что она была замкнутой, но оставаясь одна в своих фантазиях, она не видела рядом с собой никого, кто мог бы нарушить её гармонию с природой, она и была самой природой в человеческом эквиваленте. Оставаясь в душе ребенком, она так и не научилась прощать обиды. Парни, учившиеся с ней на факультете, сторонились её, предпочитая более раскрепощенных однокурсниц. Но это мало беспокоило Анару, меньше, чем то, что кто-то из депутатов парламента, выступивших с инициативой отстрела краснокнижных животных для погашения бюджетных долгов. Анара написала разгромную статью в студенческую газету и выставила её на своем блоге в Интернете.

Она назвала свою статью «Плач матери оленихи».

Обернулась Рябая Хромая Старуха, глянула — диву далась, стоит перед ней олениха, матка маралья. Да такие глаза у нее большущие, смотрят с укором и грустью. А сама олениха белая, как молозиво первоматки, брюхо бурой шерсткой подбито, как у малого верблюжонка. Рога — красота одна: развесистые, будто сучья осенних деревьев. А вымя чистое да гладкое, как груди женщины-кормилицы.

— Кто ты? Почему ты говоришь человечьим языком? — спросила Рябая Хромая Старуха.

— Я, мать-олениха, — отвечала ей та. — А заговорила так потому, что иначе ты не поймешь меня, не послушаешься.

— Чего ты хочешь, мать-олениха?

— Отпусти детей, большая мудрая женщина. Прошу тебя, отдай их мне.

— Зачем они тебе?

— Люди убили двойню мою, двух оленят. Я ищу себе детей.

— Ты хочешь их выкормить?

— Да, большая мудрая женщина.

— А ты хорошенько подумала, мать-олениха? — засмеялась Рябая Хромая Старуха. — Ведь они дети человеческие. Они вырастут, и будут убивать твоих оленят.

— Когда они вырастут, они не станут убивать моих оленят, — отвечала ей матка маралья. — Я им буду матерью, а они — моими детьми. Разве станут они убивать своих братьев и сестер?

— Ох, не скажи, мать-олениха, не знаешь ты людей! — качала головой Рябая Хромая Старуха. — Не то что лесных зверей, они и друг друга не жалеют.

Отдала бы я тебе сироток, чтобы ты сама узнала, что правдивы мои слова, но ведь и этих детей люди убьют у тебя. Зачем же тебе столько горя?

— Я уведу детей в далекий край, где их никто не разыщет. Пощади детишек, большая мудрая женщина, отпусти их. Буду я им верной матерью… (Ч. Айтматов).

Я не знаю…. После таких строк у меня наворачиваются слезы от понимания того, что животные обладают милосердием и любовью к жизни. Я помню, как впервые увидев фильм «Белый пароход» в семь лет, была поражена жестокостью таких людей, как Орозкул. Сейчас я плач. Плачу оттого, что сегодня могут дать разрешение на убийство маралов и других краснокнижных животных. Плачу, потому, что в угоду и по глупости депутатов парламента могут убить моё детство, мою Мать — Олениху, моего деда Момуна, мой белый пароход… моё сердце…. Скажите, кто дал право недалеким, глупым чиновникам разрешение даже на мысль об отстреле? Каким нужно быть манкуртом, чтобы не ценить то, чем одарила нас природа? Название этому одно — духовный фашизм! Неужели депутат Эсенгул Исаков не читал произведения Айтматова? Да, даже если и не читал, в школе он учился и должен прекрасно понимать что редкие животные — это сокровища планетарного масштаба. Есть ли у этого депутата сердце? А может, у него вместо этого установлен калькулятор? Остановитесь люди! Что вы творите?

Наш народ с богатой историей и культурой всегда славился своим радушием и гостеприимством. С детства наши деды рассказывали легенды и сказания о Кожожаше, как одного из ярких примеров человеческой алчности. Эти легенды передаются из поколения в поколение, и тонкой линией через них пролегает самое главное — бережное отношение к природе.

Природа не прощает ошибок, видимо, одной из таких ошибок можно считать и сам факт существования таких индивидов, как депутат Исаков. Иначе, как назвать его поступок? Это новоявленный Кожожаш, загоняющий олениху высоко к скалам, а вместе с нею и всю историю кыргызов, для которых само понятие Бугу-эне было святым. Кто дал право Исакову попирать святыню? Даже в трудные и голодные времена наши предки старались сохранить природу.

Мы что, умираем с голоду? У нас нет других путей пополнить дыру в бюджете? А почему тогда наши депутаты молчат? Кто они? Если молча соглашаются с одним? Соучастники? Может в таком случае, если парламент так радеет за бюджет, он откажется от льгот, которые оплачиваются из кармана налогоплательщика? Содержание одного депутата обходиться государству намного дороже, чем шкура убитого зверя! Может, все-таки не тех называют зверьми?

Поистине, нет предела человеческой жадности и жестокости! Помнится, когда депутаты пришли к власти, они клятвенно заверяли, что будут работать на благо, или я что-то путаю? А что теперь? Вместо того, чтобы обсуждать законы облегчающие жизнь человека, они угождают иностранным браконьерам! Может, и на нас отстрел разрешите, господин депутат? А что? Мы уже это проходили! В 2005-м, в 2010-м, и теперь… сезон охоты открыт?

Оглянитесь! Разве вы не видите, что вся природа плачет. Это плачь по слепнущим барсам, плачь по мелеющему Иссык-Кулю, плачь матери Оленихи…

* * *

На четвертый день Анаре стало лучше, и она, с утра припевая себе под нос, побежала на кухню ставить чайник. Отца не было, Наристе еще не вернулась с ночного дежурства, и девушка чувствовала себя полноправной хозяйкой. Приняв душ, она включила телевизор. Диктор в это время объявлял прогноз погоды.

— Ну, какая еще может быть температура в декабре? Зима, она и есть зима! — вскричала Анара и засмеялась.

Во входной двери провернулся ключ. Это пришла Наристе. Анара сразу же надела свой воображаемый пуленепробиваемый панцирь. Наристе, раздевшись, прошла сначала к себе в комнату, затем, выйдя уже в халате, заметила сидящую на кухне Анару.

— Привет! Ну как мы себя чувствуем?

— До твоего прихода было лучше! — огрызнулась девушка.

— Значит, выздоровела? — улыбнулась Наристе.

Анара, молча, допила чай и ушла к себе в комнату, оставив Наристе наедине с ее мыслями.

Женщина машинально помыла посуду и, достав из морозильника мясо, села возле окна. Её мучили нерадужные мысли.

— Почему столько времени, мы не можем найти с Анарой общий язык?

Что мне необходимо сделать, чтобы девочка оттаяла? В чем её вина? Разве она виновата в далекой смерти её матери? Разве её вина, что девочка выросла без материнской ласки? Да… Наверное, это её вина…

Ведь найди она раньше Атая, всем могло бы быть по-другому… Будь её девочка сейчас жива, разве не подружилась бы она с Анарой? Почему же судьба так жестока к одним и так жалостлива к другим?

Анара уже одетая вышла из своего убежища.

— Ты когда вернешься? Отец сегодня звонил, сказал, что у него есть важный разговор.

— Вернусь, когда освобожусь, что за глупые вопросы?! — раздраженно буркнула девушка, хлопнув дверью.

Вечером за ужином Атай объявил, что на полгода едет в Африку.

Наристе огорчилась, но виду не показала. Анара же наоборот обрадовалась, она запрыгала и, обняв отца, закричала:

— Классно, пап! А зарплата там какая?

— Ну, как тебе сказать, порядка трех тысяч долларов в месяц, — заулыбался Атай.

— Ух ты! Здорово! Значит, ты по приезду купишь мне машину, как обещал? Ураааа!!!

— Куплю, куплю, конечно, именно поэтому я и согласился ехать в эту командировку.

— А когда ты уезжаешь?

— Через две недели.

Следующие две недели в доме прошли мирно.

* * *

Последние два месяца Наристе неважно себя чувствовала. Она не понимала чем это вызвано. Ни с того ни с сего, у неё вдруг начинало бешено колотиться сердце, давление то понижалось, то поднималось. Появилось головокружение. Она сдала кровь, проверила давление и сердце — ничего. Записалась на прием к гинекологу. Врач, осмотрев её, успокоила, сказав, что это, скорее всего, гормональный всплеск и возможно ранее наступление менопаузы. Наристе огорченная таким вердиктом ходила сама не своя. Ей прописали витамины. Она не стала ничего говорить Атаю, чтобы не огорчать его перед отъездом. Ей было немного боязно оставаться один на один с Анарой.

За неделю до отъезда Атая у Наристе появились сильные головные боли, которые начинали наплывать на неё и сами вдруг исчезали в миг. Она не могла понять, что твориться с её организмом. Отчего вдруг такие сбои? Для менопаузы она слишком молода, хотя если взять в учет отсутствие у неё на протяжении долгих лет интимной жизни — вполне предсказуемый сценарий развития. Что-то пошло не так… но что? — Наристе изводила себя мучительными вопросами и не находила ответа.

Витаминный ли курс, который получила Наристе или стресс, которому она сама себя подвергала своими грустными мыслями, но Наристе стала вдруг замечать, что стала поправляться. Снова сомнения, снова мучительные анализы, снова неутешительный диагноз.

Но что-то все же не давало ей покоя. Каким-то непонятным и неведомым ей шестым чувством Наристе вдруг стала осознавать, что болезнь её не болезнь вовсе, а подтверждение её самой заветной мечты снова стать матерью. Но как? Врач прямо исключил беременность. Но Наристе чувствовала, что организм, скорее всего, защищается от внешнего вторжения и не проявляет себя в должной степени. Она решила ничего не говорить своему врачу и подождать. Она также ничего не сказала Атаю. За день до отъезда мужа, Наристе пошла на ультразвуковое исследование. Ультразвук показал, что плоду уже двенадцать недель! Наристе не верила своим глазам: Как? Как такое может быть? Ведь не было никаких предвестников её беременности, протекавшие в её организме изменения никак не влияли на процессы, происходившие в её организме до этого времени? Все её сомнения были развеяны старым профессором, к которому она решила обратиться.

— Ну, что сказать вам, уважаемая? Так бывает. Бывает, что на протяжении всей беременности женский организм не перестраивается и ведет себя так же, как и обычно, и это не аномалия. Я на своем веку был свидетелем десятка таких случаев. Так что я могу вас только поздравить и посоветовать бережней относиться к себе и к ребенку.

Наристе была счастлива. Она решила рассказать об этом мужу за ужином. Вечером, когда все собрались. Атай открыл бутылку шампанского и поднял тост:

— За нашу семью, за нашу маленькую дружную семью!

Ночью, когда Анара погасила свет в своей комнате, Наристе обратилась к мужу:

— Атай, я хочу тебя попросить об одном…

— О чем? — удивился Атай. — Ты не хочешь, чтобы я уезжал? Я же все вижу и я заметил, что когда я сказал о своей командировке, ты расстроилась…

— Нет, не об этом, ты только не волнуйся, сядь сюда. — Наристе поманила его и указала на место рядом с собой.

Атай сел рядом и обнял Наристе. Он поцеловал её:

— Еще не поздно отказаться, если ты не хочешь, я могу и не поехать.

— Нет, езжай, я не против, — Наристе взяла руку Атая и приложила ей к своему животу. Она подняла на него свои намокшие от радости глаза и сказала: «У нас будет малыш».

Атай молчал. Его обуревали чувства. Он не был готов к такой новости, но он всегда мечтал и ждал этого момента, с того самого мига, как он снова увидел свою Наристе. Его разрывали противоречия, он знал, что Наристе рискует своим здоровьем и понимал, что не вправе лишать её материнства. Как не знал он и того, что у них с Наристе был ребенок, которого она так и не смогла вырастить и воспитать, не знал Атай и того, что родила она ему дочь в тот же день, что и родилась Анара. Да и как он мог узнать это?

Он с нежностью погладил живот Наристе, поцеловал её с еще большей нежностью:

— Я остаюсь.

— Нет, езжай, ведь нам теперь много чего может понадобиться, — засмеялась Наристе.

— Сколько уже? — Атай все гладил живот своей жены.

— Три месяца… — Наристе смутилась.

— И ты молчала?

— Я сама не знала, даже не догадывалась, и к врачам ходила, и анализы сдавала, а вчера вот пошла на ультразвук и… вот, — Наристе от счастья засветилась. И в этот момент Атаю показалось, что она самая прекрасная на этом свете и что он ни за, что не поменял бы свою жизнь на другую. — Завтра утром самолет, ты не провожай меня, я сам, теперь тебе надо себя беречь и нашего малыша. Я буду у Анары спрашивать, как ты и что.

— Ой, не надо у Анары… Неудобно как-то перед ней, — смутилась Наристе. — Не говори ей, а то мне стыдно.

— Глупая, отчего тебе стыдно?

— Оттого, что мы с тобой взрослые, а она как раз в таком возрасте, когда будет воспринимать это болезненно. И ничего ей не говори, пожалуйста, я сама как-нибудь с ней поговорю.

— Ну ладно, как хочешь, теперь я не вправе вам перечить мадам! — Атай улыбнулся и крепче прижал к себе Наристе.

Рано утром, Атай, собравшись и поцеловав своих жену и дочь, уехал в аэропорт.

* * *

Завтракали молча. Да и о чем было разговаривать? Наристе не хотела портить утро, а Анара просто не хотела ничего, кроме как ускользнуть поскорее из дома. Она понимала, что ближайшие полгода ей придется терпеть эту зануду Наристе. Скоро Новый год и больше всего ей не хотелось встречать этот праздник со своей мачехой. Она сегодня договорилась встретиться со старыми школьными друзьями и договориться насчет праздника.

После занятий в университете, она около часа посидела в интернет-клубе и ближе к пяти вечера отправилась в кафе на Набережной.

— Ого! Привет, Анаркин! — с порога закричала ей соседка по парте Марта, — Ну, ничего себе ты даешь! Сама нас позвала и опаздываешь! — Она чмокнула Анару в щеку и плюхнулась на дерматиновый диван.

— Привет, всем! — Анара была рада увидеть своих одноклассников, несмотря на то, что во время школьной учебы не сильно с ними общалась. Тем не менее, сейчас они были одними из близких друзей, кто мог понять и принять её.

— Как у тебя дела? — поинтересовался Чынгыз. Анара всегда помнила его неисправимым ботаником, сейчас он учился на медицинском факультете.

— Нормально, у вас как? Давно вас не видела, вы все так изменились, — Анара заулыбалась.

— Да, и только ты осталась такой же маленькой врединой! Ха-ха-ха-ха, — молодежь весело засмеялась.

— Мы слышали в вашей семье пополнение? (Это Марта всегда все знает и всегда вставит свое слово, отметила про себя Анара).

— Ну, да… Теперь у меня мачеха есть… Завели так сказать, — пыталась отшутиться Анара, но в душе ей был неприятен вопрос и она постаралась цинично на него ответить.

— То есть, как это завели? Она что щенок какой-то? — возмутился Чынгыз.

— Да, так оно и есть, она за моим отцом, как собака увязалась, — вдруг разозлилась Анара. — А он из жалости взял её.

— Ну, да, конечно, из жалости. Что ты выдумываешь, Анара! — Чынгыз вдруг напомнил ей её отца. — Человек без любви не может. Ты же сама всегда об этом говорила? — он пристально посмотрел на девушку.

Анара опустила глаза, затем посмотрев на Марту, стала говорить о другом:

— Давайте не будем лезть в чужую жизнь, ладно? Лучше будем думать, как встретить Новый год!

На этом разговоры о семье были прекращены, и молодые люди принялись обсуждать сценарий праздника.

* * *

Декабрь в этом году выпал снежный. Старый снег не успевал растаять, как выпадал новый, закрывая ставшими серыми от грязи проезжающих машин сугробы. Жизнь горожан отличалась от жизни живущих в пригороде суетой и ненужными хлопотами. Со стороны казалось, что у горожан смысл жизни ограничивается лишь добыванием денег, а горожанам наоборот жизнь людей, живущих за пределами, как им казалось, мегаполиса — чересчур размеренной и скучной. Но какими бы ложными принципами не обманывали себя горожане, однако, именно они выбирались первыми на заснеженную природу и предавались её красоте и величию. Наверное, не осталось ни одной горы в пригороде столицы, не ставшей Монбланом для санок и лыж, для полиэтиленовых клеенок и резиновых шин отдыхающих.

Перед Новым годом от Ата я пришла посылка. Он прислал для дочери сувенирную маску одного из вождей древнего племени, красивое ожерелье из кораллов и еще какие-то неизвестные камни. Для Наристе он прислал красивую раковину и письмо. Несмотря на свою техническую натуру, Атай не пользовался Интернетом.

«Здравствуй, моя милая! Сильно скучаю по тебе и дочке. Если бы ты только себе могла представить, как? Теперь, когда я знаю, что у нас будет ребенок, вся моя душа, все мое сердце рвется к вам. Ни одна точка мира сейчас не может приблизить меня к тебе, но я все время ощущаю твое присутствие. Каждый день я засыпаю с мыслью о тебе. Наверное, расстояние это всегда испытание чувствам, и я сейчас как никогда понимаю, как мне тебя не хватает.

Здесь все по-другому. И люди здесь другие. Жарко очень, и еще люди живут очень бедно. Здесь в некоторых районах нет ни воды, ни света, цивилизация ограничивается лишь радиоприемником и может быть, телевизором. Люди живут в крайней бедности. Я еще удивляюсь, как они смиренно принимают все это. Наверное, это все-таки отсутствие образования. Ты знаешь, я был удивлен, когда в одной из поездок в регион узнал, что нет даже средней школы. Дети бегают голышом по раскаленной земле, пьют грязную воду, едят, что дадут, и это в двадцать первый век? Уму непостижимо, что в стране богатой алмазами, люди могут жить так бедно. Хотя, я не судья, чтобы знать всю правду, но я рад, что родился и вырос в своей стране. И упаси нас Всевышний от тяжких испытаний и бремени жалкого существования, такого как здесь.

Как там Анара? Все ли у неё хорошо? Надеюсь, она помогает тебе? Поговорила ли ты с ней? Она, наверное, обрадовалась, когда узнала, что у неё будет братик или сестренка?

Вот, пожалуй, и все. Писать я много не умею, так что не обижайся.

Целую вас крепко и обнимаю. Люблю. Атай».

Наристе, прочитав письмо, свернула его и положила в ящик комода. Уже две недели прошло после отъезда мужа, а она все никак не решалась поговорить с падчерицей, она просто не могла представить себе её реакцию на такую новость. Наристе решила отложить этот разговор на Новый год, подумав, что это будет скорее самый удобный момент для всех, и у Анары будет хорошее настроение.

* * *

31 декабря, вернувшись с ночного дежурства, Наристе выспалась и стала готовить салаты. Анары не было. Странно, но с отъездом Атая, они перестали ругаться, вернее, общаться совсем. Анара просто игнорировала Наристе и даже не обращала внимания. С одной стороны, для Наристе это было своего рода облегчением, но с другой стороны, жить в одном доме и быть совсем чужими людьми — было тягостно. Поэтому она решила, что сегодня в канун Нового года она во что бы то ни стало поговорить с Анарой и раз и навсегда поставить все точки в их отношениях.

Закончив все приготовления, Наристе прилегла и не заметила, как задремала. Ей приснился странный сон. Она шла по берегу реки и находила разноцветные камни, но не собирала их, а просто любовалась. Потом она вдруг очутилась возле дерева, на котором было одно яблоко, она хотела сорвать его, но ей никак это не удавалось, потом вдруг прилетела огромная птица и, сорвав её яблоко, улетела. Наристе стояла и смотрела в небо, туда, где исчезла птица. Так она и проснулась и ощущения этого сна не давали ей покоя до конца дня.

Стемнело. В половину двенадцатого позвонила сестра Атая из Таласа и поздравила с Новым годом. Анары все не было. Наристе начала волноваться. Она не знала, что Анара решила встретить Новый год со своими друзьями, да и как она могла узнать, если та с ней не разговаривала.

Пробило двенадцать. Наристе, отпив глоток шампанского и наспех перекусив, включила телевизор, но тревога не покидала её. Где сейчас Анара? В глубине души Наристе понимала, что Анара уже взрослая и сама вправе распоряжаться своей жизнью, но на данный момент это переходило все границы. Ведь она могла предупредить Наристе, что будет отмечать Новый год не дома, чтобы не волновать Наристе. Все планы насчет откровенного разговора разрушились. Расстроенная Наристе отправилась спать.

Утром она проснулась от шороха в прихожей. Это вернулась Анара. Наристе, накинув халат, вышла в прихожую:

— Где ты была?

Анара прошла в свою комнату и закрыла дверь перед мачехой.

Наристе, постояв в раздумье, двинулась следом за падчерицей, она широко открыла дверь:

— Почему ты меня игнорируешь? Я тебе задала вопрос?

Анара, молча развесив свою снятую одежду на стуле, легла, укрывшись с головой одеялом. Сейчас ей меньше всего хотелось видеть эту женщину. Она ненавидела её всеми фибрами. Именно она разрушила её покой, вторгнувшись в её с отцом жизнь. Зануда.

Одеяло слетело. Наристе, вдруг разозлившись на свою беспомощность, сдернула одеяло с лежащей Анары.

— Или ты со мной поговоришь или?

— Что или? Ты меня побьешь? — усмехнулась Анара.

Наристе села на стул.

— Анара, так не может больше продолжаться. Отец только уехал, а нам с тобой еще полгода жить вместе.

— Ага, в том то и дело, что жить, — пробурчала Анара. — А кто тебе сказал, что я хочу с тобой жить? Вы с отцом у меня спросили, чего я хочу? Вы просто проигнорировали мое мнение, а теперь ты хочешь, чтобы я тебя слушала?! — Анара стала злиться. Ну, уж теперь то я ей все выскажу, — подумала она.

— Кто вообще тебя сюда звал? Ты не нужна здесь, понимаешь? Ты! Ты только все сломала!!!

— Анара, остановись! — Наристе смотрела на падчерицу и не узнавала, та словно ощетинилась и, вскочив на кровать, злобно сверлила глазами Наристе, словно пытаясь испепелить её взглядом.

— Как бы не так! Кто ты такая, чтобы меня останавливать? Ты мне не мать! Ты мне никто и зовут тебя никак! Поняла?! Я ненавижу тебя, ясно?! С того самого момента, как ты появилась у нас в доме! Ты даже не представляешь себе, насколько я тебя ненавижу! Отец из жалости на тебе женился!!! Он всегда любил, и будет любить только мою маму, которая умерла!!! Он всегда так говорил!!! А ты, ты, как собачка за ним бегаешь и не видишь, что он тебя лишь жалеет!!! Лучше бы ты умерла, вместо моей мамы!!! И пошла вон из нашего дома!!!

Анара спрыгнула с кровати и толкнула Наристе. Наристе была ошеломлена такой реакцией Анары. Она упала со стула. Понимая всю нелепость ситуации, Наристе не могла собраться с мыслями, чтобы как-то отреагировать на истерику падчерицы. А девушка уже совсем не могла сдерживать себя и толкала полулежащую мачеху к выходу.

Наристе лишь закрывала руками себя, пытаясь защититься. Она уже не помнила, как оказалась на улице и что уже едет в маршрутном такси. Мысли огромным комом накатывали на неё и ей вслед все еще слышались обидные слова Анары:

— Он всегда любил, и будет любить только мою маму, которая умерла!!! Он всегда так говорил!!! А ты, ты, как собачка за ним бегаешь и не видишь, что он тебя лишь жалеет!!! Лучше бы ты умерла, вместо моей мамы!!!

Огнем жгло мозг сказанное человеком, которому она, Наристе по сущности ничего плохого не сделала. Но эти слова не только ранили, но и породили в душе Наристе сомнения о подлинности чувств Атая. Если его дочь сказала, что отец всегда будет любить мать Анары, правда ли это? Хотя, как можно разлюбить женщину, подарившую ребенка? Ведь дети появляются от любви, а не от прихоти. В Наристе заговорила ревность и обида. Как она могла позволить этой сопливой девчонке издеваться над собой? Почему она сразу не рассказала обо всем Атаю и не прекратила все раздоры? Почему? Наверное, потому, что в её душе всегда были сомнения в чувствах к Атаю? Наверное, этот осадок, оставшийся после предательства Атая много лет назад, так и не прошел?

Много разных вопросов возникало в голове у Наристе, но они не приносили успокоения и ответов на сомнения.

В эту ночь Наристе, оставшаяся в отделении, все для себя решила.

Днем, дождавшись пока Анара выйдет из дома, Наристе зашла в подъезд. Постояв еще с минуту, она отправилась в квартиру. Сложив все вещи в небольшой чемодан, она присела на стул и написала записку:

«Я ухожу, ты победила. Это будет лучше для всех нас».

* * *

Анара пришла вечером и даже не заметила записки, оставленной Наристе на столе в кухне. Она увидела её позже, когда, захотев пить, отправилась на кухню. Прочитав написанное, она безразлично повертела записку в руках и выбросила её в мусорное ведро. Её нисколько не мучали угрызения совести. Для себя она сделала вывод: Природа всегда справедлива, она как санитар уничтожает слабых и непригодных. Нечего было строить свое счастье на несчастий других. Если бы мама была жива, такого бы не произошло. Ах, если бы только мама была жива…

Анаре вдруг захотелось посмотреть все фотоальбомы. Она вытащила из шкафа аккуратно сложенные альбомы и стала их рассматривать.

Старые фотографии, пожелтевшие от времени и некоторые из них изрядно потрепанные, были аккуратно приклеены в альбоме. Это отец все собирал, еще со времен его деда, прадеда Анары.

Вот здесь они с бабушкой, какие у них смешные лица. Прадед Анары был очень образованным человеком, это она слышала от отца, который рассказывал, что когда они летом ездили к дедушке в деревню, а дед в то время был директором школы, он всегда часами сидел в его кабинете наполненном кипами книг. Дед был строгим, но никогда не повышал голоса на бабушку, ему хватало лишь одного взгляда, чтобы она все понимала, по крайней мере, ему, восьмилетнему Атаю, так казалось. Он помнил, как хоронили деда, и как бабушка тихо плакала даже после многих лет после смерти деда.

А вот фотография мамы. Какая же она все-таки красивая была. Анара долго рассматривала старые фото. Нашла снимки из школьных лет отца. Он был таким смешным и нелепым, а вот классный снимок. Вот он здесь совсем уже взрослый и симпатичный парень. И вдруг Анару пронзила острая боль. Она увидела себя?! На старом фото?! Во втором ряду сверху в классе отца стояла Анара! Боже!!! Она не поверила своим глазам, это была она, но только не она! Как так может быть? Кто это?

Что это за девушка такая, так на неё похожая? Ну, ничего себе подумала девушка, вот где, где, а в своем собственном семейном альбоме уж никак не ожидала увидеть своего двойника. Взяв ножницы, Анара аккуратно вырезала фотографию и положила её в сумку, чтобы затем показать её своим друзьям.

* * *

Прошло несколько дней, как уехала Наристе. Анаре вдруг почему то стало грустно. Ей стало не хватать Наристе. Ведь именно на ней она могла испытывать свое мастерство острословия. Пришло очередное письмо от отца адресованное Наристе. Анара злилась, что отец ничего не пишет ей, и потому сразу же отправила письмо в мусорное ведро. Просто так! Из злости и обиды! Потому что он не написал ей, а написал этой напыщенной ханже и зануде Наристе! Вот и все! Так просто и понятно!

Деньги заканчивались, и Анара решила позвонить своей тетке, чтобы попросить у неё в долг.

— Тамила эже! Здравствуйте! Это я Анара! Как ваши дела? — затараторила в трубку Анара.

— Привет, дорогая, как ты? Давно не виделись, ты даже не заходишь? А ведь я уже год как вернулась из Америки?

— Ой, Тамила эжешка, вы же знаете, учеба там и всякое такое… — Анаре вдруг стало неприятно продолжать разговор. Она не стала просить у неё денег и, поболтав еще немного ни о чем, положила трубку. — Напыщенная карга! — сказала про себя девушка. — К ней я уж точно никогда не обращусь!

Размышляя о дальнейшем своем существовании, Анара решила найти работу в вечернее время, и устроилась в кафе посудомойкой. Почему посудомойкой? Потому что не надо было как официантке шнырять по залу и принимать заказы у неприятных клиентов, и вдруг того и гляди у знакомых или чего совсем не хотелось бы однокурсников. А так работай себе спокойно: никто не видит, никто не знает.

Так прошел месяц. Наристе не появлялась. Письма, приходившие от отца, сразу же направлялись в известное Анаре место. Она даже не пыталась узнать, что в них, это было выше её морально-этических принципов журналиста, по крайней мере, она так считала.

* * *

В один из выходных Анара возвращаясь домой на маршрутке и увидела знакомый силуэт. Это была Наристе. Анара успела заметить, что Наристе вошла в дверь какой-то клиники. Ей стало интересно, что Наристе там делает, девушка попросила водителя остановиться и вышла. Она вернулась к тому месту, где видела мачеху и внимательно прочитала название «Частная клиника Арстанбековой».

— Ух, ты! Ну ничего себе! С чего это вдруг Наристе заобщалась с моей теткой, с которой даже не знакома? — подумала девушка и, отойдя подальше, стала наблюдать и ждать, когда выйдет Наристе и куда отправиться дальше.

Ждать пришлось долго. Анара изрядно замерзла и уже собиралась уходить, как из двери показалась Наристе. Она была в длинной, почти до щиколоток шубе.

— Фу, какая старомодная дрянь! — отметила про себя немодную одежду Наристе девушка. — Как только мой отец мог на неё позариться, бабка старая и то лучше одевается!

Наристе тем временем остановила подъехавшую маршрутку и уехала. Анара досадно топнула ногой и отправилась домой пешком.

Дома она еще немного покорила себя из-за нерасторопности и пообещала себе, что обязательно узнает, зачем Наристе ходила в клинику к Тамиле.

Она стала ежедневно, проезжая мимо клиники, останавливаться и ждать Наристе. Но та как назло не появлялась.

* * *

Потеряв всякую надежду на раскрытие, как ей казалось страшной тайны, Анара загрустила. И вот в начале февраля ей улыбнулась удача.

Наристе в своей нелепой шубе вышла из маршрутного такси и прямым ходом направилась к дверям клиники. Анара, подождав немного, осторожно отправилась следом. Она открыла дверь и вошла внутрь.

Чистый и светлый вестибюль, выложенный красивым кафелем, встретил её умеренным светом. Анара стала рассматривать стенд, висящий возле входа, а сама краем глаза следила: не видно ли, где Наристе. На стенде висели фотографии и грамоты сотрудников клиники, в том числе в центре фото её тети Тамилы. Со снимка смотрела женщина приятной внешности лет пятидесяти, и словно сожалела, что она смотрит на людей, смотрящих на стенд сверху. Анара увидела что-то снисходительное во взгляде своей родственницы и подумала, может, она и не такая уж плохая, как ей раньше казалось. Что говорить, в эти два месяца Анара в полной мере поняла, насколько она одинока. Даже раздражающей её мачехи не было и не на ком было вымещать свои обиды за несправедливость судьбы.

Девушка, стоявшая в небольшой конторке у входа, заметив замешательство Анары, улыбнувшись, спросила:

— Я могу вам чем-то помочь?

— А? Да нет, я тут просто хотела посмотреть… — растерянно ответила Анара, потом, вспомнив, спросила, — а где тут у вас кабинет Тамилы Медеровны?

— На втором этаже, как поднимитесь, пойдете до конца коридора, там будет видно…

— Угу, спасибо, — Анара быстро поднялась на второй этаж и, рискуя встретиться лицом к лицу с мачехой, медленными шагами пошла вдоль коридора. Посетителей было мало, в коридоре было всего три человека, да и то сидели они возле разных кабинетов. Анара заметила, что все посетительницы беременные женщины, но потом про себя рассмеялась:

— Ну, конечно, тетка моя гинеколог, а к ней только такие и ходят. Дойдя до конца коридора, Анара увидела приоткрытую дверь и стала вслушиваться, Тамила кого-то ругала:

— Как ты не понимаешь? Ты же рискуешь! Я тебе еще месяц назад говорила, что тебе необходимо избавиться от этого! Ты забыла?! Тебе мало того раза?! Ты же взрослая женщина!!! Не мне тебя учить, но я еще раз повторяю, ты подвергаешь себя риску, и я не хочу нести ответственность за твою жизнь!

Ответа не было, да и не могло быть. Наристе сидела и молча выслушивала тираду Тамилы. Она даже не пыталась сказать что либо. Месяц назад, она пришла на прием к Тамиле. Ведь именно Тамила вела её первую неудачную беременность, принимала роды и затем спасла её жизнь. Наристе чувствовала себя превосходно, ребенок начал шевелиться две недели назад и от ощущения новой жизни, проявлявшей себя внутри неё, Наристе светилась счастьем. Она, как врач, понимала, что риск огромный, ей не тридцать и даже не тридцать пять, чтобы вот так просто решиться на этот шаг. Но беременность, пусть даже совсем неожиданная, была желанной. Она не любила и не хотела вспоминать те дни, когда из-за скоротечных родов и потери крови, у неё случилась клиническая смерть; но она помнила об этом и теперь, когда на ней лежала ответственность за себя и за ребенка, она старалась не подвергать себя лишним стрессам и расстройствам, которые могли повлиять на её теперешнее состояние. После того, как она ушла из дома, она посвятила себя полностью этому ребенку, стараясь не забивать свою голову мыслями о муже и его дочери. Для себя она решила, что, наверное, судьбою было предопределено изначально, что никогда не быть ей с любимым мужчиной и не стать для него той единственной, ради которой он смог бы… чего смог бы? Бросить дочь? Одна лишь мысль об Анаре наводила на Наристе невыносимую тоску. Она сразу же старалась отогнать эти мысли и переносила себя в будущее со своей малышкой. После шестнадцати недель беременности, Наристе узнала, что будет девочка. Девочка!!! Она, чувствовавшая свою вину за смерть своей мертворожденной дочери, была награждена вторым шансом. Именно поэтому, сидя сейчас в кабинете Тамилы, она безучастно слушала и, улыбаясь про себя, молчала.

Анара совсем тихо, чтобы не обнаружить своего присутствия, попыталась заглянуть в щель, но, кроме ходившей взад-вперед Тамилы, никого не увидела. Её распирало любопытство. Она уже догадывалась, что это может быть Наристе, но что она беременна? Да и от кого? Они с её отцом достаточно жили вместе, и Наристе не беременела, а тут вдруг!!! Ну, ничего себе! Она еще и изменяла отцу!!!

Анара вспыхнула от резанувшей её сознание мысли. Девушка со злостью хлопнула по двери и та с грохотом закрылась, она опрометью кинулась по коридору и по лестнице вниз. Она бежала и плакала:

— Дрянь! Как она могла! Предательница! Не успел отец уехать, а она ему изменила! Ненавижу! Ненавижу!

Дома Анара разрыдалась. Она рыдала так, как никогда. Она даже в детстве так не плакала, даже, когда мама умерла. Правда, тогда она была слишком маленькой, чтобы осознавать это. Её детство было связано с отцом, который всегда был рядом. А сейчас он далеко и не знает о низком предательстве своей новой жены! А эта Тамила?! Как она могла? Как она могла вообще общаться с этой изменницей?!

Раненное до самой глубины души существо Анары сейчас разрывалось. От гнева, от боли и от ощущения отсутствия той самой необходимой с самого рождения материнской любви и поддержки в сложную минуту. Анаре было нестерпимо больно оттого, что нету неё настоящей мамы, что судьба-злодейка лишила её этого, ограничив лишь грубыми попытками заменить мать её отцом, который неумело и угловато мог, хоть как то сгладить её одиночество. Сейчас Анара поняла, насколько она одинока, что, кроме отца, в её жизни никого нет, и что ей так и не удалось полюбить еще кого-то, кроме него. Потому что, кроме отца, все вокруг предатели и лицемеры.

Утром проснувшись, в зеркале Анара увидела опухшую и осунувшуюся девушку, вечером, засыпая, приняла решение наказать изменницу.

* * *

В конце мая, когда на облетевших ветках стали появляться молодые абрикосы и кое-где начали цвести пухом тополя, Наристе вышла в декретный отпуск. Несмотря на выговоры Тамилы, она хорошо себя чувствовала. Втайне и Тамила радовалась за Наристе. Она словно сбрасывала с себя огромный груз, когда видела растущий живот Наристе.

Атай был обеспокоен молчанием Наристе. За все эти месяцы она ни разу не ответила на его письма. Он несколько раз звонил по международной связи к ней на работу и домой, но так и не смог с ней ни разу поговорить. Как она там? Как себя чувствует? Как протекает её беременность. Сейчас он начинал себя корить за то, что не остался и, поддавшись материальной выгоде, уехал. А ведь именно сейчас он, наверное, больше всего ей нужен. Дочь тоже не пишет, ну она то понятное дело, молодая, ей не до родителей. Но ведь Наристе — взрослая женщина, что же могло случиться? — не находил себе места Атай. Его командировка заканчивалась в середине июня, и он уже считал дни до конца своей поездки.

Анара выследила, где жила её мачеха и теперь только думала, как сделать жизнь ненавистной мачехи невыносимой, ей хотелось, чтобы та сгорела от стыда перед отцом Анары от случившегося факта измены. Видя, как Наристе каждый день выходит гулять в небольшом парке, Анара продумывала план своей мести. Себе она казалась отважным спасителем отца от чар и лжи бессовестной ведьмы.

Ничего не подозревавшая Наристе прогуливалась и даже не заметила нагнавшей её сзади Анары, от неожиданности она вскрикнула:

— Ой!

— Ну, что ойкаешь? Что не ожидала меня здесь увидеть? — зло ухмыльнулась Анара.

— Нет, не ожидала, прости, но мне некогда с тобой разговаривать… — Наристе пошла прочь, но девушка не отставала от неё.

— И как ты себя чувствуешь? Как себя чувствует, твой ублюдок? — Анара попыталась дотронуться до живота Наристе, но та оттолкнула руку падчерицы.

— Прекрати и оставь меня в покое. Я не в том состоянии, чтобы выслушивать твои речи! — Наристе сдвинула брови, ребенок в животе перевернулся, и ей стало больно.

— Что прекрати? Это ты мне говоришь?! Я всегда знала, что только притворяешься, что на самом деле ты еще хуже. Жаль только отец этого сразу не понял!

— Я никогда не притворялась ни перед кем, а перед твоим отцом тем более, отстань от меня, прошу, — чуть не плача от боли сказала Наристе.

— Не отстану, я твоя совесть. А тебе есть чего стыдиться. Я буду каждый день тебя встречать и смотреть тебе в глаза, чтобы тебе не спалось, не елось и не пилось, и твоему ублюдку тоже! — крикнула Анара. — Тебе не место рядом с моим отцом, он не заслуживает такой жизни! Он скоро приедет, и ты думаешь, он это просто так оставит? Ну, ничего, до того, как он приедет, я сама с тобой разберусь!

— Ни ты, ни твой отец, не можете мне помешать! — крикнула Наристе и, закрыв уши руками, быстро пошла в сторону тротуара.

В тот же день, собрав все необходимое, она уехала в Кант, в дом своих родителей.

Исчезновение Наристе стало для Анары неожиданностью, это никак не входило в план её мести. Она злилась и никак не могла успокоиться. Звонок в дверь нарушил ход её мыслей, она бессознательно пошла открывать дверь. На пороге стояла её тетка Жаныл, приехавшая из Таласа.

— Здрасьте! А ты что такая невеселая? Мать дома? Как ваши дела?

— Она мне не мать, — пробурчала Анара и, поцеловав тетку, пропустила её в комнату.

— Так, где все?

— Отец в командировке, Наристе ушла.

— А… а скоро она придет? — Жаныл, помыв руки, стала вытирать их.

— Не придет, она совсем ушла.

— То есть как это, совсем? — от изумления Жаныл присела.

— Вот так ушла, совсем. Собрала вещи и ушла, после того, как отец уехал.

— Так, а ну-ка давай садись и все рассказывай по порядку! — Жаныл эже силком усадила Анару напротив и грозно посмотрела на девушку.

* * *

— Нет! Ну, надо же было до такого додуматься! — возмутилась после рассказанного Жаныл. — Как ты после этого ходишь по улицам? Тебе не стыдно?! Наристе изменила твоему отцу? С чего ты взяла? Кто тебе сказал?

— Никто, я сама знаю! — не унималась Анара.

— А то, что Наристе могла забеременеть от твоего отца тебе в голову не приходило?

— Конечно, они столько вместе живут, она не беременела, а тут вдруг отец уехал, и она сразу стала беременной что ли? — Анару разозлило теткино поведение.

— Что ты собираешься сказать отцу? Он скоро приедет, и что ты ему скажешь? — Жаныл ужасно захотелось ударить непослушную и своенравную девчонку, она еле сдерживала себя. — Что ты ему скажешь? Он знает о том, что она ушла?

— Не знаю, — огрызнулась Анара.

— Почему не знаешь, что вы ему письма не можете написать что ли? Он сам-то хоть пишет?

— Пишет, только ей и пишет, — на глазах девушки проступили слёзы.

— Где письма? Ты их читала? Ты на них отвечала?

— Зачем они мне?! Это её письма! Отстаньте от меня!

— То есть как это отстаньте? — возмутилась Жаныл эже. — Где письма?

— Где, где… в Караганде!

Звонкая пощечина оставила розовый след на лице Анары:

— Мерзавка! Ты еще и хамишь?! Бессовестная! Отец, наверное, тебя просил помогать Наристе, а ты что творишь?

— А вы, вы что лезете ко мне в душу? Вы мне не мать, чтобы учить меня и совестить! — Анара плакала, — ненавижу вас всех, вы все лжете и лицемерите! Я не такая, как вы!

— Правильно, ты не как мы, ты хуже! Ты просто не заметила, как превратилась в монстра, который живет только в своем эгоистичном мире!

— Неправда!

— Правда, причем горькая! Только вот жаль твоего отца, что он упустил момент, я бы тебя с удовольствием придушила бы вот этими руками! — Жаныл эже угрожающе потрясла своими кистями в сторону Анары.

Немного успокоившись, Жаныл эже поинтересовалась, как же все это время Анара жила одна и где брала деньги.

— Работаю вечером посудомойкой, уж посуду-то я мыть умею.

— Ну, хоть это, слава Богу, ты можешь делать. А вот — Наристе надо найти. Нехорошо это — обижать беременную женщину. Где её теперь искать?

— Не знаю, но искать её не буду! — Анара снова нахохлилась.

— Будем вместе искать. — Жаныл эже разложив по полкам посуду, пошла в спальню. Через некоторое время она позвала Анару.

Анара нехотя отправилась на призыв тетки. Она увидела её сидящей на краю кровати и плачущей.

— Жаныл эже, что случилось?

— Девочка, что ты натворила? — Жаныл эже протянула Анаре лист бумаги, это было письмо от Атая, самое первое, пришедшее в канун Нового года.

Анара быстро пробежала письмо глазами, затем уже второй раз перечитала его, останавливаясь в тех местах, где отец писал о ребенке и о том, что может будет братик или сестренка… так значит, Наристе была все-таки беременна от её отца? Значит, отец знал об этом и ничего не сказал?

Анара почувствовала себя вдруг отвратительно, она увидела со стороны свои попытки пристыдить Наристе и отомстить ей. Так невыносимо было осознавать ей свою ошибку, она села возле Жаныл эже и, обняв её, расплакалась:

— Что же мне теперь делать? Я такая дура!

— Искать, искать надо, девочка. — Жаныл эже ласково гладила по голове ревущую Анару. — Завтра и начнем это делать.

Наутро они вместе отправились в отделение кардиологии, где работала Наристе, но там сказали, что она взяла декретный отпуск и с того времени не появлялась. Расстроенные, возвращаясь домой на маршрутном такси, Жаныл эже и Анара остановились возле частной клиники Арстанбековой.

— Я её здесь видела пару раз, она сюда заходила, — кивнула в сторону клиники Анара.

— А, это клиника твоей бесстыжей тетки-американки? — ехидно заметила Жаныл эже.

— Она самая…

— Я к ней не пойду, терпеть не могу эту расфуфыренную дамочку!

— Я виновата, я сама и пойду, — Анара решительно пошла к дверям, Жаныл отошла в сторону и, найдя неподалеку скамейку, присела, ждать племянницу.

* * *

В коридоре возле кабинета заведующей была очередь. Анара спросила, кто последний и стала ждать.

— Здравствуйте, Тамила эже!

Тамила от удивления выронила из рук сложенные истории:

— Анарочка, здравствуй! Что случилось? — Она даже не пыталась поднять упавшие бумаги.

— Ничего не случилось, вот пришла к вам, — сказав это, Анара села на кушетку.

— Ты что беременна? — испуганно спросила Тамила.

— Нет, вы что?! — воскликнула Анара, потом улыбнувшись, сказала: — Я к вам по делу…

— Ох, ну и напугала же ты меня! — взволнованная Тамила стала только теперь собирать выпавшие истории. Анара тоже, поднявшись, стала помогать ей.

— А вы случайно не видели Наристе?

— Какую Наристе? — заикиваясь, спросила Тамила.

— Ну, какую, мою мачеху!

— То есть, как это твою мачеху?

— Тамила эже, вот так мою мачеху! — раздраженно сказала Анара, — они с отцом моим поженились и она моя мачеха!

Тамила изумленно посмотрела на Анару:

— Как?

— Ну, Тамила эже, как, как? Вот так! Люди встретились, влюбились и женились, как будто вы не знаете, как это бывает!

Тамила налила себе воды и отхлебнула. Она не могла говорить. Анара ждала и наблюдала за Тамилой. Наконец та, немного придя в себя, начала говорить в замешательстве:

— Девочка моя, садись сюда и выслушай меня внимательно, только обещай не осуждать меня и дослушай до конца!

— Да, что с вами такое, эже? — эта нервная женщина начинала раздражать Анару, она уже начала жалеть о том, что пришла к ней за помощью.

— Я хотела все рассказать твоему отцу, но так и не смогла. Я не хотела очернять память моей Алиюши.

— Причем тут моя мама? — удивленно взглянула на Тамилу Анара.

— Дело в том, что твоя мама — это не твоя мама!

— То есть как это? — Анаре стало интересно.

— Вот так, ты не дочь Алии… — Тамила расстегнула пуговицу блузки, ей стало трудно дышать. — Много лет назад, я принимала роды у Алии и еще одной женщины… — сглатывая слезы, Тамила продолжала, — мне давно следовало рассказать всю правду и не носить весь этот груз многие годы… Алия родила слабую девочку, которая через час после рождения умерла, но женщина, рожавшая в соседнем родильном отделении, умирала от кровопотери и… — Тамила приглушенно заплакала.

Анара сидела на кушетке и обескуражено смотрела на Тамилу и не знала, что сказать.

— Я поменяла детей… Когда Алие принесли ребенка на кормление, она заподозрила неладное, но я убедила её, что так бывает после родов, но разве сердце матери обманешь. Она так и не смогла до конца принять тебя. Это моя вина! Девочка! Я виновата перед всеми вами, перед твоим отцом, перед сестрой своей умершей, перед тобой и перед Наристе!

— А причем тут Наристе? — у Анары перед глазами все поплыло от слез.

— Наристе и есть та женщина, которая умирала… Она две недели лежала в коме и мы не до конца были уверены, что она выживет. Она твоя настоящая мама!

— Нет! Нет! Этого не может быть! — закричала Анара и в слезах выскочила из кабинета Тамилы. Она пронеслась мимо ничего непонимающей Жаныл.

Следом за Анарой на улицу выбежала заплаканная Тамила:

— Анара! Анара! Подожди!

Но девушка даже не оглянулась, Тамила так и осталась стоять возле клиники. Жаныл ринулась следом за племянницей.

* * *

Анара мчалась, не разбирая дороги, слезы застилали её глаза, и она сталкивалась с прохожими, которые недовольно прикрикивали ей вслед и прокручивали пальцем у виска.

Как же ей было в этот миг больно, и эта боль усиливалась с каждой минутой от осознания своей причастности. Всю свою неосознанную жизнь она стремилась обрести недостающую душевную пристань, в которой она могла бы найти успокоение. Она искала гармонию и красоту, но в захлестнувшей её ненависти сама стала орудием разрушающим природу человеческого бытия — мизантропия вот — название тому, что так долго пыталась скрыть за своими поступками Анара. Когда же могло с ней это случиться? Ведь она всегда любила природу и принимала на веру даже незнакомые ей законы бытия. Конечно, она не была ярким представителем филантропии, но ей не чужды были гуманность и сострадание. Так, когда же эта метаморфоза могла с ней произойти? Её организм с самого начала стал отторгать внешнее вторжение на своём ареале существования, с момента информирования её мозга о существовании внешнего раздражителя, включился механизм уничтожения. Теперь Анара отчетливо понимала, что именно она стала причиной искривившей доселе гармоничную картину мировосприятия, что только её ущемленное эго, детонировав взрывной волной, смело всё в радиусе её жизненно важной территории. А теперь, узнав некоторые моменты своей жизни, она сама сложила несложный, казалось бы, пазл. Она с самого своего рождения и была убийцей, и та серая птица, приснившаяся ей зимним утром, так и несумевшая подняться к солнечным лучам, это она и есть — потерянная птица с бегающими и ищущими жизни зрачками, провалившаяся в пропасть своих эгоистических кукушкиных интересов. Как случилось так, что внутреннее чувство не подсказало ей, что судьба не просто так посылает ей знаки, что они, как навигаторы указывали ей и давали предостережения? Почему именно на её долю выпало это испытание? Из миллиона жителей этого города именно над ней разверзлись небеса, и разразился гром, и теперь она поверженная, как та испуганная птица из сна, падает в самую глубину бездны. Она была растоптана и распята на кресте своего самолюбия, которое отождествляло до этого дня превосходство над другими, в первых рядах поверженных ею. Мысли, как высоковольтные линии, перегруженные избыточным напряжением, скользили и болью отдавали в каждом нейроне мозга, она уже не успевала их упорядочить, да и не было ни сил, ни желания этим заниматься, хотелось просто бежать, бежать от них, от себя, ото всех…

* * *

Анара не помнила, как оказалась дома, как в тумане срывала со стены сделанные фотографии. Она очнулась, и первым, что увидела перед собой — было искривленное и испуганное лицо Жаныл эже и затем поодаль заплаканную Тамилу, сидевшую и причитавшую на стуле.

— Очнулась? Ну, хорошо, хорошо… а то перепугала ты всех нас… — с облегчением выдохнула Жаныл эже.

В комнату заглянул санитар:

— Ну, ладно, мы поехали, все будет хорошо.

— Да, да спасибо, — Тамила вышла в прихожую и еще о чем-то переговаривала с приехавшей бригадой скорой помощи. Затем, закрыв за ними дверь, она вошла в комнату.

Увидев её, Анара отвернулась. Жаныл эже нежно гладила Анару по голове и все шептала: — Всё будет хорошо, девочка моя, все будет хорошо… Анара впервые за долгие годы захотела обнять тетку, она обняла её за шею и словно маленькая девочка всхлипнула.

— Ну, все, все… — Жаныл эже украдкой вытерла проступившую слезинку. Через некоторое время Анара уснула, подействовал сделанный укол.

Поздно вечером на кухне пили чай, никто не смел нарушить молчание, пока, наконец, Жаныл эже не решилась прервать тягостное молчание.

— Анара, что с тобой происходит?

Анара исподлобья посмотрела на тетку, злости и раздражения не было, была лишь горечь. — Ничего страшного, я просто все испортила…

— Еще не поздно все исправить, или ты оставишь все как есть? — Жаныл эже пристально посмотрела на племянницу.

— Наверное, уже поздно что-либо исправлять… Надо было с самого начала это сделать, правда, Тамила эже?

Жаныл эже изумленно смотрела на обеих, затем с грохотом, придвинув стул ближе к столу, раздраженно сказала:

— Мне кто-нибудь объяснит, в чем дело?

Тамила, до сих пор молчавшая, подыскивая слова, начала свой рассказ. Когда она закончила, Жаныл эже, схватившись за голову, стала расхаживать широкими шагами по комнате и причитать:

— Боже мой! Да, что же это такое творится? Где же это видано, чтобы мать без её согласия лишали ребенка? Ты же сама врач Тамила? Да еще какой?! Тот, который дарит, а не лишает жизни! Как ты могла?!

— А что мне оставалось делать? — виновато оправдывалась Тамила, — а если бы Наристе тогда умерла? Девочка могла бы остаться навсегда сиротой!

— А сейчас, она кто, по-твоему? Сирота! При живой-то матери! — Жаныл эже села на диван и покачала головой, — а Наристе знает?

— Нет… Я хотела… но не смогла. После смерти Алиюши Атаю было тяжело, и я не могла допустить, чтобы он остался совсем один…

— Тоже мне, мать Тереза! Может быть, мой брат не мучился бы столько лет из-за твоей трусости… Разве он заслужил это? Каково ему будет узнать всю правду, что его наст… — Жаныл эже остановилась, она поняла, что допустила оплошность.

— Да, Жаныл эже, вы правы, мой папа всю жизнь воспитывал меня, чужого ребенка, как родного. — Анара мучительно переживала, и сейчас в ней шла внутренняя борьба между здравым смыслом и растоптанным самолюбием. — Теперь я хотя бы знаю, кто моя настоящая мама, но не знаю, кто мой отец…

Тамила словно оправдываясь:

— Когда Наристе поступила со схватками, она ничего об этом не говорила, да и в паспорте у неё не было никакого штампа.

— Что скажем Атаю? Где искать Наристе? — Жаныл эже опять закачала головой.

— Я думаю, папа должен знать правду. Он столько лет жил в незнании. Ведь если бы не случись смерти той новорожденной девочки, вероятность гибели моей матери была бы минимальна, ведь так? — Анара вопросительно посмотрела на Тамилу.

— Знаешь, Анара, всё предрешено свыше, то, что случилось должно было случиться… Сейчас некогда искать виноватых, надо исправлять ошибки.

— Жаныл эже обняла Анару за плечи, — если мы будем сейчас сидеть и размышлять, кто виноват, мы только упустим время, а оно сейчас дорого стоит… Тамила, какой срок у Наристе сейчас?

— Она в начале июля должна родить… Я ей говорила, она снова рискует, на этот раз у неё небольшие шансы… Но она меня даже не стала слушать… — Тамила опустила голову и стала нервно перебирать пальцами носовой платок.

Разговор длился до поздней ночи, все пришли к решению начать поиски Наристе до приезда Атая.

* * *

За окном блеснула молния. Июнь вступил в свои полные права. До самого утра шёл ливень, который размягчил почву, и утром тяжелые капли ночного дождя скатывались с еще не совсем окрепших листьев деревьев и с плюханьем падали на осоку, которая от тяжести принятого на себя водяного потока, лежала на земле обессиленная и изможденная.

Наристе каждый вечер прогуливалась по улице, в последнее время ей все тяжелее давались эти прогулки, сопровождавшиеся болью и тяжестью внизу живота: ребенок толкался все сильнее. Он был чрезвычайно подвижным и каждый раз, когда он поворачивался, для Наристе был болезненным, тогда она сама себя успокаивала и гладила по животу: Ну, что ты, малышка? Успокойся, а то маме больно… — улыбаясь и дождавшись пока боль стихнет, говорила Наристе.

Когда она приехала в родительский дом и зашла к соседке за ключами, та разохавшись, обрадовавшись приезду Наристе, стала рассказывать о последних изменениях в городке. Попив вместе чаю, женщины пошли открывать дом Наристе.

— А я один раз в неделю прихожу цветы поливаю, а так иногда и пыль протру, все равно ведь никто не живет, а дому уход нужен, он же без жильцов, как без души… А ты сама как поживаешь, Наристе? Как муж? Слышала ты замуж вышла? — как и все, наверное, жители маленьких городков, скорее похожих на поселки, соседка бесцеремонно расспрашивала о житие-бытие Наристе. Это была грузная, пожилая женщина с натруженными тяжелыми руками тётя Ира. Сколько помнила её Наристе, она всегда была такая, словно и не менялась никогда. Она жила через дом и когда Наристе уехала учиться, только тётя Ира и не давала матери Наристе одиноко коротать вечера. Она приходила к ней, и после чаепития женщины усаживались играть в карты. А потом мамы не стало, но тётя Ира всё равно каждый вечер приходила к ним домой и разговаривала сама с собой…

Сегодня Наристе не хотелось вставать, она еще хотела немного понежиться в лучах восходящего солнца, после ночного дождя воздух, скорее всего, холодный, подумалось Наристе, и она словно её сейчас окатили холодной водой, вздрогнула и поёжилась. Наристе посмотрела на часы, висевшие на стене, они показывали половину седьмого. Поворочавшись еще несколько минут, Наристе поняла, что она не сможет заснуть и встала. Она тяжело, словно утка, в раскачку пошла на кухню, поставила чайник. Живот опустился и давил на все органы. Поддерживая его одной рукой снизу, Наристе умылась. К тому времени на плите засвистел чайник. Так же не торопясь Наристе позавтракала, включила телевизор и поудобнее устроилась в старое кресло и почувствовала, что под ней стала расплываться теплая влага. Это отошли околоплодные воды. Наристе испугалась, она боялась пошевелиться, ей вдруг показалось, что если она двинется, что-то произойдет. А ведь по срокам ей еще месяц ходить? Она стала быстро соображать и уже через минуту, преодолевая страх, осторожно стала двигаться к двери. Она не обращала внимания на то, что мокрая и, держась за заборы, мелкими шагами стала приближаться к дому тёти Иры. Дойдя до её калитки, она почувствовала резкую боль. Это были уже первые схватки. Застонав и дождавшись, пока боль, утихнет, Наристе нажала на звонок. Через некоторое время послышался шорох и шарканье ног. Тетя Ира, копавшаяся в огороде, открыла дверь. Она сразу же все поняла и, взяв под руки Наристе, завела её домой:

— Ох, ты ж! Батюшки! Да, что же это? Касаточка моя! Сейчас, сейчас я мигом скорую вызову, — она стала торопливо набирать номер телефона, и её старые крючковатые пальцы то и дело застревали в пластиковой решетке телефонного аппарата советского времени. Наконец она набрала номер и стала голосить: Скорая? Аллё! Скорая? У нас роды тут начались, приезжайте! Чего? Схватки когда? — тётя Ира оглянулась на Наристе и спросила, — схватки у тебя как часто?

— Не знаю, когда звонила к вам, первый раз схватило, но все вниз тянет…

— Схватки каждые полчаса, а воды уже отошли, а? А? ага, ага… Адрес? Сейчас… записывайте, — тётя Ира продиктовала адрес и, положив трубку, посмотрела на Наристе: — Ты вещи то хоть приготовила? Давай я сбегаю, а ты здесь посиди!

Тётя Ира, суетливо помыв руки, отправилась к Наристе, чтобы взять вещи и приготовиться к приезду врачей. Пока она была у них в доме, у Наристе снова начались схватки. Ей казалось, что всё внутри неё горит и режет. Она постаралась успокоиться, и стала дышать, как необходимо при таких случаях.

Скорая приехала через десять минут. Они помогли сесть Наристе в машину и увезли её в областной роддом.

* * *

Всю ночь Атаю снились кошмары. Проснувшись, он так и не почувствовал себя отдохнувшим. До конца командировки оставалось две недели, но каждый день тянулся теперь мучительно долго и вечером, ложась спать, Атай не мог сразу уснуть и ворочался, засыпая лишь под утро. Его беспокоило молчание жены, отсутствие от неё вестей. Дозвониться до неё он так и не смог. Всё, что было в его силах — это просто терпеливо ждать окончания командировки.

Он каждый раз, словно переснимая эпизоды фильма, проворачивал моменты его встречи с семьей, то добавляя, то вырезая моменты. И каждый раз понимал, что всё не так, как он себе рисует в воображении. Злясь на самого себя, он вскакивал и начинал нервно курить, затем успокоившись, снова ложился, пытаясь уснуть.

Кондиционер не спасал его ни от жары, ни от ощущения нехватки воздуха. Беспокойная ночь оставила отпечатки на лице Атая в виде синеватых кругов вокруг глаз, и даже кофе не подействовал на него освежающе. Ближе к обеду у него вдруг без видимой причины разболелся зуб, словно его выкорчевывали с корнем огромными щипцами. Превозмогая внезапную боль, Атай отправился в военный госпиталь. Врач, осмотревший его, лишь развел руками, не найдя поводов для беспокойства, но увидев, как Атай в очередной раз скрючился от боли, выписал ему направление на рентген. Рентген так же ничего не выявил. Атаю казалось, что это напасть ниспосланная на него за какие-то грехи. Боль стала просто сводить его с ума, судорожно сжимая всю челюсть в свои крепкие тиски. Через два часа всё прекратилось. Также внезапно, как и началось. Атай лишь мог теряться в догадках о причине этой боли.

А причина была.

Иногда человеческий разум не вмещает в себя даже толику понимания того, что на каком-то сверхтонком, невидимым простому глазу проводнике, каким — то неведомым и непонятным образом телепатически психо-сенсорно передаётся вибрация от одного человека другому через огромные расстояния. Именно то же самое случилось и с Атаем, у Наристе, испытывавшей вначале схваток боли, исчезли болевые симптомы. Схватки продолжались, но без боли. Наристе интуитивно понимала, что это схватки, но не могла понять, почему она не испытывает прежней режущей боли и лишь слабое потягивание живота, и желание тужиться давала ей понять, что роды происходят.

В половине девятого Наристе разрешилась от бремени. Родилась девочка, вполне здоровая, несмотря на то, что не доносила её мать еще три недели. Она показалась Наристе немного вялой, но после шлепка акушера заверещала на всё отделение. Наристе счастливо заулыбалась. Её ожидания, наконец, были вознаграждены, и сейчас она была на седьмом небе от счастья. Врач положила ребенка на грудь матери и, прикрыв сверху покрывалом, вышла. Девочка была славненькая, с маленькими рыжими кудряшками тоненьких волос, Наристе осторожно подтолкнула сосок своей груди к маленькому рту дочери, та словно почуяв запах, сначала неумело, потом более жадно стала причмокивать. Это было настолько удивительно, Наристе — сама врач, не разучилась удивляться. Вот только что этот ребенок был внутри, а сейчас он уже сам дышит и берет необходимое для его жизни. У девочки были красивые, как у миниатюрной пианистки пальчики с длинными ногтями, она так смешно разводила этими своими тоненькими пальчиками, что Наристе засмеялась. В своих счастливых мыслях Наристе не заметила, как сон стал обволакивать её теплыми волнами, и она заснула.

* * *

Этот сон стал для неё роковым. Принимавший роды акушер, спокойный в удачном исходе, прикрыв покрывалом мать и ребенка, вышел в ординаторскую. Провели плановую пятиминутку и, вернувшись через двадцать минут, акушеры не обратили внимания на спящую роженицу, только через пять минут после этого врач решил проверить судно поставленное под родившую Наристе. Он сразу же побледнел. Наристе умерла во сне, от кровопотери, она даже не почувствовала, что умирает, она просто уснула. А девочка, всё так же смешно причмокивая, сосала грудь уже мертвой матери; и бесполезны были беготня медперсонала, и попытка что-либо сделать, чтобы вернуть Наристе к жизни; случись это немного раньше, возможно, было бы все иначе, но, видимо, в книге судеб этот исход был неминуем для тех, кто был связан её узлами…

Атая, с которым случился панический приступ зубной боли, не преставало преследовать необъяснимое чувство утраты. Оно преследовало теперь его даже днем, а ночь становилась тяжким испытанием. В своих коротких снах он метался, искал, дрался и снова искал чего-то, гнался за кем-то, пытаясь поймать, но так и не удавалось ему даже на шаг приблизиться к тому, кого он так яростно пытался узнать во сне.

* * *

На второй день поисков Наристе, Жаныл эже вспомнила, что у неё мать осталась в Канте. Дождавшись, когда все соберутся, она объявила, что надо ехать в Кант и там спросить, наверняка, найдется кто-то из соседей или родственников Наристе.

Кант в двадцати километрах от Бишкека, на легковой машине от нового автовокзала ехать максимум двадцать минут. Быстро доехав до городка, Тамила, Анара и Жаныл эже направились прямиком к дому матери Наристе.

Небольшие деревянные ворота, выкрашенные в голубой цвет, покосились от времени, и местами краска сползла, оголяя старую древесину. Анара с волнением приближалась к калитке, словно сейчас ей предстояла встреча лицом к лицу с Наристе. Она нажала на звонок, который неожиданно для своего размера зазвенел низко и глухо. Тишина. Никто не открыл. Не слышно никакого движения. Хотя цветы на подоконниках не кажутся неухоженными. Анара позвонила еще раз. Опять никто не вышел. Улица безлюдна. Несмотря на прошедший позавчера ночной ливень, солнце палит словно в самый разгар лета. Анару вдруг осенила догадка, что Наристе могла пойти в магазин или еще куда-то. Она сказала об этом своим спутницам. Чтобы не сидеть и не ждать, женщины решили отправиться в ближайший магазин и там поспрашивать о Наристе.

Небольшой вагончик, переделанный под магазин, стоял в конце улицы, где раньше стояла колонка. Сейчас колонка не работала, и только ржавый остов трубы торчал из потрескавшегося цементного цилиндра, говоря, что когда то здесь была вода.

В магазинчике было душно. Продавщица лениво зевая, безучастно наблюдала за редкими покупателями и прохожими. Увидев трех приближающихся к её хозяйству особ, она несколько оживилась. Вошедшие, видимо, уставшие с дороги и от жары, стали разглядывать витрину с напитками. Одна из них, интеллигентного вида, ухоженная женщина, протянув купюру, попросила минеральной воды и одноразовые стаканчики. Продавщица поставила на прилавок пластмассовую баклажку и три белых стаканчика, затем, отсчитав сдачу, посмотрела на покупателей и спросила:

— Что-нибудь еще?

— Нет, спасибо… А вы не подскажете, здесь у вас на улице нет такой Наристе Арстанбековой, она беременная, мы вот ищем её, — спросила Тамила.

У продавщицы изумленно округлились глаза:

— Как вы сказали фамилия у неё?

— Арстанбекова.

— Не, не знаю такую… Беременная говорите? Видела я тут одну, ходила по вечерам гуляла, только вот дня два-три, как не видно её. Может, уехала, а может, родила, кто её знает…

— Да, нет, наше еще не должна родить, у неё срок в конце июля… — сказала скорее, успокаивая себя, Анара.

— Ну, тогда не знаю… Вам надо у бабушек местных поспрашивать, они тут всё знают, — продавщице стало неинтересно, и она снова уселась на свое прежнее место, давая тем самым понять, что разговор исчерпан.

Не зная у кого больше спросить, троица решила вернуться к дому и дождаться кого-нибудь, кто мог бы что-то знать. Они остановились около забора, в тени небольшой сирени, которая уже начинала отцветать.

Через два с половиной часа, жара стала спадать, улица все также была безлюдна, и только старая дворняга однажды прошмыгнула мимо забора, неся в зубах трофей.

Послышался звук открываемой двери, женщины оглянулись, это из соседнего дома вышла молодуха с ребенком. Она взглянула на приезжих и, не обращая на них никакого внимания, усадила свое чадо на коляску. Жаныл эже решила спросить у неё:

— Эээ, здравствуйте!

— Здравствуйте, — ответила молодуха дружелюбно, улыбаясь.

— Вы не подскажете, Наристе здесь живет?

— Здесь, я её недавно видела, — молодуха заулыбалась, — а вы меня помните?

Жаныл эже удивленно разглядывала молодую женщину, затем пожав плечами, покачала головой — Нет, честно говоря, я не знаю…

— Я дочь Гульзинат Болотбаевой.

— Да? Ну, надо же, ты дочка Гульзинат? Такая большая уже? — заулыбалась в ответ Жаныл эже, — я же давно уехала отсюда, как только замуж вышла, так и уехала. Как мама-то поживает?

— Нормально, она сейчас с отцом в России, работают там, у них свой контейнер на Измайловском рынке в Москве, вот квартиру брату купили в Бишкеке, скоро приедут, женить его будут. А я вас помню по фотографии, — снова улыбнулась молодуха.

— Аааа, — протянула Жаныл эже, — ну, ты привет передавай маме своей от меня. Такты говоришь, Наристе здесь живет, да?

— Да, да вы вон у тёти Иры спросите, они всё время общаются, я их часто вижу тут. — Молодуха распрощавшись с Жаныл эже и показав им дом тёти Иры, ушла.

Дверь долго никто не открывал. Затем послышалось старческое бурчание и шлепанье ног. Калитка открылась, на пороге стояла тётя Ира. Увидев незнакомцев, она спросила:

— Вам кого?

— Здравствуйте, мы тут Наристе ищем… — Жаныл эже улыбнулась.

— Что же вы так поздно стали искать её? — брови на морщинистом лбу тёти Иры сомкнулись, — поздно, поздно…

— Почему поздно? — удивилась Анара.

— А вы кто ей будете? — поинтересовалась тётя Ира.

— Я дочка её… — опустила взгляд Анара.

— Дочка? — удивилась женщина, — она мне про дочку не рассказывала, не было у неё детей… Эх, дочка… — вдруг из старушечьих глаз покатились слёзы. — Как же ты мать свою бросила одну? А теперь ищешь её… поздно, поздно… — снова покачала головой тётя Ира.

— Почему поздно-то? — снова переспросила Анара, под сердцем вдруг неприятно защемило.

— Потому и поздно, что нет Наристе… — тихо произнесла соседка.

— То есть как нет? Она что уехала? — теперь Тамила удивленно подняла брови.

— Можно и так сказать, покинула она нас, касатка…

Встревоженная Жаныл эже вдруг вспылила: Да, не говорите вы загадками! Куда уехала, когда?

— Умерла мамка твоя. Дня два как. Что же ты так поздно мать кинулась искать-то? — с укоризной посмотрела тётя Ира на девушку.

— Умерла… — у Анары земля стала уходить изпод ног, неужели через такие муки она прошла, чтобы обрести мать и тут же потерять, сколько несказанных слов она держала в себе, чтобы при встрече упасть и просить прощения у неё? Анара прислонилась к стене. Она не могла плакать. Она просто не верила услышанному.

Тётя Ира тем временем зашла в дом и вернулась с ключами от дома, она протянула их Жаныл эже и, не сказав больше ни слова, закрыла перед пришедшими дверь. Слишком много на своем веку она повидала смертей и сейчас больше не хотела быть свидетелем чужой боли.

В день, когда Наристе родила, тётя Ира, сварив ей куриный бульон, отправилась в роддом, а приехав, узнала жуткую весть. Она не могла забрать тело Наристе, потому что не являлась её родственницей, но предупредила врачей, что у неё есть муж, который в командировке и должен вернуться. Тело Наристе отправили в морг, а ребенка в отделение для недоношенных детей. В паспорте стояла печать Загса о регистрации брака с Арстанбековым А.М. Документы умершей, главврач больницы положил к себе в сейф.

Зайдя в дом, Анара почувствовала знакомый запах духов Наристе, он еще не успел исчезнуть. На столе стояла недопитая чашка и недоеденный бутерброд, который ссохся. Обстановка стояла угнетающая, усугублявшаяся тихим тиканьем настенных часов, словно напоминавших о скоротечности и бесповоротности времени.

Анара прошла в спальню. Аккуратно застланная кровать, настольная лампа на прикроватной тумбочке, чисто, уютно и одиноко. В книжном шкафу стопкой лежат старые фотоальбомы, рука Анары машинально к ним тянется и достает. Она садиться на пол возле кровати матери, даже не осмелясь присесть на край её последнего ложа. Анара смотрит на снимки и ничего не видит, только слезы тихо капают на страницы «кап-кап». Тамила и Жаныл эже о чем-то полушепотом говорят в другой комнате, но сейчас Анара хочет побыть здесь наедине с мамой, с её памятью. Вдруг взгляд девушки останавливается на одном из снимков, точно такой же она недавно вырезала из домашнего альбома отца. Это, то классное фото, где во втором ряду сверху она нашла своего двойника, теперь все понятно, что это был знак, а Анара не поняла и приняла это за игру воображения, приняв за двойника свою родную мать. Она не узнала в той фотографии юной Наристе, потому что годы изменили её, и она вряд ли догадалась бы, что это именно Наристе. Но глядя на этот альбом, Анара поняла очевидные вещи, со всех юношеских фотографий на неё смотрела её мама. Теперь в памяти Анары всплывали моменты, когда Наристе с заботой укрывала её больную покрывалом, поила её чаем с малиной, её капризную и бестолковую девчонку, так и не понявшую и не увидевшую настоящую материнскую любовь. Ей пришлось заплатить слишком дорогую цену за свою циничность и равнодушие.

Раньше всех пришедшая в себя Тамила отправилась узнать у тёти Иры, где Наристе. Она вернулась через несколько минут и ошарашила новостью, что у Наристе родилась дочь и что она находится в отделении для недоношенных детей. Всех троих накрыло волной смешанных чувств. Собравшись, они отправились в областной роддом.

Тамила, представившись наблюдающим врачом Наристе, долго разговаривала с главным врачом, после чего, выйдя из кабинета, сказала Жаныл и Анаре, что договорилась насчет тела Наристе и девочки.

Анара, заплаканная и притихшая, выполняла все указания Тамилы.

Через день состоялись похороны Наристе. Её похоронили возле Канта, недалеко от могилы её матери. Собрались лишь соседи, знавшие мать Наристе, и несколько человек, учившиеся с ней в одной школе. Юрту устанавливать не стали, не нашлось даже плакальщиц, которые могли бы оплакать усопшую. Как правило, церемонией похорон занимались близкие родственники, но ни Жаныл, ни Тамила, ни даже Анара не имели никакого понятия кого звать, к кому обращаться. После погребения всех присутствующих пригласили в дом, где была прочтена заупокойная молитва местным имамом. В течение недели двери дома Наристе не закрывались, каждый день приходили люди, знавшие покойную. Тамила ежедневно посещала новорожденную девочку, забрать из роддома они не имели права, поэтому решили дождаться приезда Атая, который должен был вернуться через десять дней.

Однажды Анара попросилась с Тамилой в роддом посмотреть на сестренку, но Тамила мягко отказала, сказав, что девочка еще не окрепла и не будем подвергать её организм угрозе. Анара, к удивлению своей тетки, спокойно приняла известие и терпеливо решила ждать, когда можно будет увидеть свою сестренку.

После смерти Наристе она подолгу молчаливо ходила по дому, а когда прошло девять дней со дня смерти Наристе, они вернулись в город. После приезда Анара, сидя на кухне, объявила теткам, что намерена взять академический отпуск и нянчить сестренку, и что самое неожиданное, так это решение не говорить ничего о своем рождении Атаю и оставить все как есть. Анара теперь боялась причинить боль кому-то из близких и тем более отцу, которого и без этого ожидает по приезду известие.

Это решение двадцатилетней девушке далось тяжело, ей пришлось заглушить своё эго, принесшее до сих пор только боль, перешагнуть через свою обиду и гордыню, чтобы понять необходимость такого шага.

* * *

«Из истории средних веков народов, населявших северо-западную часть евразийского континента, вспоминается почему-то легенда о Проматери Юммо. Весной, когда земля согревалась и оттаивала от последних снежных покровов, а молодая поросль травы только начинала пробиваться через обновленную и отдохнувшую зимой землю, у народов мордвы начинались народные игрища. Обязательным ритуалом в это время года считалось катание на качелях. По легенде Юммо спускалась с небес на лодке и благословляла землю на плодородие, и всех женщин человеческого рода к деторождению. Старые идолопоклонники знали, что если земля будет плодоносить, то и род их не прервется, нужно только следовать установленным и незыблемым со времен зарождения Земли правилам. Ведуны не зря грозили незамужним и рассказывали страшные притчи о гневе Проматери Юммо, предупреждая, что, как только люди на Земле перестанут слышать послания Проматери и не будут покорны её небесным законам — прекратит плодоносить Земля, и женщины перестанут рожать великих воинов…. Качели, подвешиваемые на высоких массивных ветвях деревьев, символизировали лодку, на которой Проматерь Юммо спускалась к людям. Незамужняя девушка, раскачиваясь на таких качелях, оказывалась между небом и землей, являя собой микрокосмос, который, в свою очередь, имел свою проекцию в макрокосмосе и в процессе катания получала энергию двух стихий, которые по старому преданию когда-то были единым целым. Поднимаясь высоко к небу на качелях, девушка тем самым здоровалась с солнцем — символом духовной жизни, опускаясь снова к земле — поклонялась этой стихии, дававшей ей насущную пищу. Если на качелях раскачивалась пара — это было равносильно получению благословения свыше и парень, получавший разрешения прокатиться с незамужней девушкой, впоследствии становился её спутником жизни…

Легенда о Юммо забылась и осталась лишь намеком в детских сказках… истощилась Земля, Юммо всё реже и реже спускается на землю… Женщины теряют свою способность рожать, мужчины перестают быть мужами… И даже безвредные качели стали редкостью в огромных городах и деревнях…»

Анара остановилась в этом месте и задумалась: Действительно, почему мы люди, забываем о старых преданиях и легендах? Казалось бы, это выдумка, но в каждой из этих историй есть свое рациональное зерно. Пусть даже древние народы не имели возможности более красочно и красноречиво описывать те или иные явления, но сегодня за витиеватостью слов мы забываем смысл и значение сказанного? Почему с самого рождения, мы близки с космосом, но по мере взросления перестаем это чувствовать? Не потому ли, что извращенные всезнанием из пары — двойки источников мы чувствуем себя уже умными, не доходя до самой сути? Интернетизация лишила нас стимула, если раньше, чтобы докопаться до истины человеку приходилось трудиться, перелопачивая многослойные книжные пласты, сегодня это упрощено и сведено к минимуму. Даже самый слабенький студент уже не сомневается в том, что сможет найти необходимый один единственный тезис, ограничив себя одним «кликом» в интернете. Труд мыслителей и гениев обесценивается, вот таким кощунственным поверхностным прикосновением компьютерной кнопки. Еще, каких — то двадцать лет назад люди стояли в очередях, чтобы стать обладателем редкой книги, чтобы стать свидетелем гениальной игры или изумительного пения мастеров. Сегодня всё можно найти в этой огромной рутине, окутавшей всю планету, и которая проникла своими микронами в сам человеческий организм. Люди стали слишком умными, вернее считают себя таковыми, хотя не замечают очевидного изъяна во всем этом прогрессивном буйстве, они просто перестали быть людьми, они забыли свое первоначальное предназначение. Они стали настолько беспечны и неосторожны в своих эгоистических желаниях обладания всем, что потеряв бдительность, подверглись роковой опасности приближающей их к неотвратимой пропасти исчезновения, как биологического вида и, увлекшись псевдо эволюционными догмами, стали просто деградировать на биологическом уровне. За двадцать лет произошли геномные изменения даже на уровне появления зародыша в яйцеклетке, мужская хромосома стала преобразовываться и потеряла свой изначальный вид.

В процессе мутации человечество может стать одним из простейших видов организмов эволюционной цепочки. Неужели мы как дождевые черви начнем размножаться самоделением? — Анара сама удивилась ходу своих мыслей. Это было с одной стороны кощунственно, но наедине с собой она имела право говорить всё, что ей захочется. Её тревожила мировая статистика роста смертности среди матерей и новорожденных, причем эта тенденция только росла. На первом курсе факультета журналистики Анара готовила материал о росте онкологических заболеваний среди жителей стран бывшего Советского Союза, но тогда она не придавала особого значения ни цифрам, ни причинам возникновения симптомов. Но сегодня для неё это имело огромное значение, теперь она наконец осмыслила своё желание жить в гармонии с природой, находя прямую взаимосвязь с физиологическими, интеллектуальными изменениями общества с явными техногенными воздействиями на сферу жизни общества. Будучи любознательной по природе и, получившая в наследство от своих родителей безграничную тягу к познанию, а не всезнанию, Анара старалась теперь докопаться до самых корней заинтересовавшей её проблемы. Её мало волновала сиюминутная выгода, она видела в этом посыле лишь инструмент воздействия на умы алчных людей. Она понимала, что вся информационная помойка, рассказывающая о преимуществах того или иного технического ноу-хау, лишь иллюзорна, мастерски придуманная и продуманная стратегия заморачивания мозгов людей, заставляющая думать их о других ценностях. Ей становилось смешно, когда банковские магнаты с рекламных билбордов уже не просто обещали низкие процентные ставки, а заботились о завтрашнем дне, когда стиральные машинки берегли, то, что дорого сердцу, когда вдруг какой-то замысловатый кофейный напиток становился настроением, или когда, только выкурив или выпив очередной немыслимого цвета энергетический напиток, человек становился настоящим. Разве это обо мне заботится? Разве это мне доставляет радость и дает жизненную силу? И что меня может сделать сильнее? Ха! Только не то, что мне хотят внушить. Анара понимала всё это и видела, что окружающие её сверстники в погоне за мнимыми высотами, смотрят на неё как на ограниченную книжным миром ботаничку. Но она лишь скептически усмехалась и продолжала бороться за экосистему своего участка земли, понимая, что пока охватить планету ей одной не под силу, а участок пока ограничивался территорией одного города и области, в зоне распространения газеты, в которой она работала внештатным сотрудником.

Отложив свою работу, Анара заглянула в соседнюю комнату. Солнце, переливаясь, проникало нежно-золотистыми лучами через капроновый тюль, и стены комнаты персикового цвета излучали тепло. Возле стены складное кресло-кровать и рядом детский манеж. Анара на цыпочках подходит к кроватке и смотрит на мирно посапывающую сестренку. Ей уже четыре месяца, ночью у неё случился жар. Сначала Анара испугалась и позвонила своей тётке Тамиле, но после осмотра и получения от Тамилы указания, она успокоилась. Оказалось, что у малышки начали резаться зубки.

Зазвонил домашний телефон, Анара так же тихо вышла из комнаты и прикрыла дверь.

— Алло, пап, все нормально. Да, да… она спит, не переживай. Я люблю тебя, пока.

Это Атай звонил и справлялся о малышке.

Ноябрь заканчивается, синоптики обещали к выходным похолодание и снег. Сегодня уже суббота, а снегом даже не пахнет, — подумала Анара. Она каждый раз слушала прогноз погоды, и каждый раз оставалась недовольна:

— Ну почему они никогда не рассказывают о циклонах, которые могут надвигаться на нас с какого-нибудь северо-атлантического побережья, или об атмосферном давлении? Все ограничивается лишь скоростью ветра и осадочностью. Почему люди не должны знать? А потом в мировых новостях сообщают, что песок со дна Аральского моря вдруг обнаружен на юге Франции? Но потом вдруг засмеялась, потому что понимала, что люди опять же в гонке за значимостью сделают это модой и вдруг начнут искать, где и когда пройдет дождь с Карибского залива, чтобы попасть под него в Берлине, к примеру, и ездить за этим.

Вечером, ближе к шести, подул ветер с запада, он поднял пыль и понес опавшие и высохшие листья по улицам города, в одночасье город остался, наверное, голым, для дворников предстояла большая работа. Атай вернулся поздно. Непогода всегда хорошо для таксистов. В этот день многие спешили попасть домой, и недостачи в клиентах не было. Анара покормила отца и, спросив его о новостях, отправилась в ванную стирать белье малышки. Атай, выкурив на балконе сигарету и продрогнув, вернулся в комнату. Он помыл руки и растёр немного лицо, чтобы не было холодным, затем тихо вошел в детскую комнату.

Дочка спала. Её смешные рыжие завитушки колечками лежали вокруг круглой головки, она спала, вскинув свои ручки кверху. Атай нежно посмотрел на ребенка и тихо, прикасаясь, поцеловал дочь, вдыхая её запах. Он готов был вдыхать его бесконечно, такой теплый и молочный, напоминающий ему о Наристе.

— Ты моя, сладкая! Жаным! — столько нежности было вложено в эти слова. А девочка даже не проснулась, она продолжала мирно спать, чему-то улыбаясь.

* * *

Утром Атай ушел затемно. Поцеловав перед уходом девочек, он сказал полусонной Анаре, что сегодня будет много работы.

Анара проснулась намного позже, она сквозь сон услышала возню на кроватке и, вскочив быстро, оказалась возле неё.

— Алтышка, привет! — заулыбалась Анара, ей в ответ послышалось агуканье ребенка. Она подняла девочку и закружила её по комнате, — ты мой сладкий малышон! Малышон-карандашон!!! Девочка рассмеялась. Анара счастливая прижала сестренку к себе, продолжая кружить по комнате. — Ты проснулась? Какая же ты у меня красавица, ты моя конфетка, ты моя шоколадка, съем тебя! Ха-ха-ха! Съем!

И тут она застыла, она удивленно начала рассматривать девочку, потом снова с неистовой силой стала кружить по комнате:

— Ура! У нас зубки вылезли!!! Теперь ты такая большая у нас!!! Алтышка, моя Алтышка! — вся комната превратилась в карусель. Немного успокоившись, Анара умыла сестренку, покормила и снова зашла в комнату, чтобы уложить её в манеж. Её внимание привлекло окно. Она только сейчас заметила, что за ночь на подоконнике и ветвях деревьев появился снег. Всё еще держа на руках ребенка, она подошла к окну и раскрыла шторы. В комнате сразу стало светлее. Снег все еще шел. Он сначала гонимый ветром шёл косыми рядами, а затем, когда ветер утих, стал падать большими хлопьями медленно и торжественно. Анара наблюдала за снегом, девочка на её руках изумленно наблюдала за белыми снежинками, она широко открывала глаза и, взмахивая своими тонкими, как у маленькой пианистки пальчиками, пыталась поймать их, что-то при этом лопоча.

— Смотри, Алтыша, это снег…. Он как наша мама, такой же чистый, легкий и честный…

Послесловие

Осенью 2008 года по проекту фонда Ага-Хана, я поехала в Талас проводить тренинг для местных журналистов. Проехав перевал Тоо-Ашуу, мы остановились перекусить в местечке, называемом Париж. Нас вез молчаливый таксист, который за всю дорогу лишь несколькими словами перебросился с женщиной пятидесяти лет. В Таласе он развез всех пассажиров до нужных мест, в том числе и меня. Я остановилась в городской гостинице. Наутро мне нужно было встретиться с руководителем ресурсного центра СМИ Гульбарой Иманкуловой. Она познакомила меня с участниками тренинга, журналистами и руководителями радио и газет.

Вечером, вернувшись после работы в гостиницу, я встретила свою старую знакомую, продюсера общественного телевидения Динару Эсенгулову, которая привезла молодых артистов на гастроли, она пригласила меня на концерт, и я согласилась пойти, тем более, что смотреть телевизор одной в номере мне не хотелось. Концерт проходил не в доме культуры, на тот момент он находился на ремонте, а в музыкальной школе. Зал вмещал себя около трехсот человек. Я на правах знакомой Динары села в первых рядах и так случилось, что моей соседкой оказалась моя попутчица из Бишкека. Она, увидев меня, тоже приветливо поздоровалась. Во время концерта мы с ней переговаривались и к концу мероприятия даже шутили. Зрители остались довольными. Когда зал опустел, мы с Динарой и её командой стали выходить, я снова увидела ту женщину. Она ждала возле выхода.

— Я узнала вас! — улыбнулась она мне, — видела по телевизору, вы были ведущей на какой-то передаче, а я еще по дороге из Бишкека подумала, что лицо у вас знакомое.

Я засмеялась, вспомнила, было такое дело. Динара окрикнула меня, но я сказала ей, что пройдусь пешком. Так мы познакомились с Жаныл эже, которая и рассказала мне эту удивительную историю. Не знаю, почему, но она как-то расположилась ко мне и поделилась историей жизни своего брата.

— Когда Атай приехал, он, конечно, сильно горевал. Но жизнь, она на то и жизнь, чтобы не останавливаться. Время не лечит, а скорее сглаживает боль. Мой брат ушел со службы и стал таксистом, он решил, что больше никаких командировок. Рано или поздно всё равно нужно будет уходить на пенсию, так, что я думаю, он правильно поступил. Дочку он забирал из роддома вместе со мной, как увидел её — расплакался, назвал её за её золотые волосики Алтынай. Анара занимается воспитанием сестренки, она взялась за ум, — засмеялась Жаныл эже, — и сейчас работает внештатным журналистом в одной из столичных газет, перевелась на заочное отделение. А по мне, так все к лучшему. Она умная девушка и думаю, что всё в её жизни будет хорошо.

Мы подошли к гостинице и распрощались. Через четыре дня я вернулась в Бишкек. Всю дорогу обратно я размышляла о людях, с которыми мы встречаемся. Когда я села в такси на автовокзале, мне вдруг подумалось:

— А может, этот таксист и есть Атай? Хотя, если честно, экстрасенс из меня никудышный. Но меня всегда интересовало и интересует, что может скрывать порой совсем неприметный с виду человек? Какие истории, какую ценность несут они в своем существовании? Конечно, как и всякий автор, я приукрасила историю, но хотелось бы, чтобы люди, прочитавшие это, смогли увидеть частичку себя и своих близких, чтобы они иногда задумывались над тем, что делают, как делают и зачем. Какую цену им пришлось заплатить? Какую ценность они смогли приобрести за временной отрезок называемой нами жизнью?

© Copyright: Назира Раимкулова, 2012

Клетка для колибри

Глава I

* * *

«Среди живых существ колибри, несомненно, самые красивые создания по строению тела и по красочному оперению. Драгоценные камни и металлы, которым человек придает особый блеск своим искусством, нельзя и сравнить с этими живыми самоцветами. Этих маленьких птичек решительно следует считать образцовыми произведениями природы. Она наградила их всеми своими дарами, между тем как прочим птицам раздала их только по одному. На долю этой крошечной любимице досталось всё: легкость, быстрота, ловкость, прелесть движений и богатый наряд. Оперение ее блестит изумрудами, яхонтами, топазами, и она никогда не пачкает его земною пылью, так как в течение всей своей, вполне эфирной, жизни разве только случайно касается земли. Она постоянно носится по воздуху, перелетает от цветка к цветку и, питаясь их соками, соперничает с ними в блеске и свежести красок. Колибри живут только в тех местах, где растения цветут весь год, и те виды этого семейства, которые летом залетают в мереный пояс, остаются там очень недолго. Они, по-видимому, летают за солнцем, подвигаясь с ним на север и на юг и на крыльях зефира следуя за вечно возобновляющейся весной».

Бюфон

* * *

Утро выдалось на редкость солнечное, и облака, появившиеся с северо-запада, растаяли, так и не добравшись до деревни. Майрам с утра на ногах. Она уже успела подоить корову, отправить внука в школу и поболтать с соседкой. Теперь, неспешно сидя за столом, женщина ждала начала своей передачи. Каждое утро автоматически рука тянулась к телевизору, так же, как если бы это был будильник.

С экрана на неё смотрел мужчина лет тридцати пяти — сорока. Он говорил о том, какое сегодня прекрасное солнечное утро и что самое замечательное в этом утре — это зрители, которые проводят с ним время. Он говорил и о погоде, и о проблемах экономики. Майрам не особенно прислушивалась к тому, о чем говорил диктор: она не могла насмотреться на него. Ей хотелось прижать его к своей большой и полной груди, обнять и целовать волосы, лицо, такое родное, такое близкое и далекое. Экран телевизора манил и отталкивал своей бездушной холодностью.

— Мальчик мой, какой же ты красивый, — Майрам прослезилась, она подошла к экрану погладила диктора по лицу, поцеловала, затем вытерла пыль и вернулась к столу.

«С вами все утро был Эркин Бостонов, — мужчина в телевизоре улыбнулся, — до встречи, всего хорошего!»

Заиграла музыка, титры начали заслонять мужчину на экране. Майрам выключила телевизор и стала допивать уже остывший чай. Она делала это машинально. В голове мысли плыли неспешно, как ручеек, недавно появившийся у верхней кромки горы. Увидев его впервые, женщина обрадовалась, она приняла это как за хороший знак. Умилившись, она расчистила тропку ручью, чтобы вода могла свободно течь.

«Эх, Эркин, Эркин… Будь ты здесь сейчас… Как хорошо было бы нам вместе?! Я бы для тебя наготовила всякой вкуснятины. Взяла бы у хромого Камчыбека большой казан, попросила бы Гульзууру с Рахимом зарезать ягненка… Напоила тебя свежим шорпо…» Майрам вновь прослезилась. Она понимала, что это невозможно.

Поставив пустую пиалу, прикрыла её рукой:

— Оомин!

Женщина убрала со стола, сполоснула посуду, посмотрела еще раз на телевизор, словно он должен был сам включиться и сказать ей что-то важное. Так и не дождавшись, медленно вышла.

Спустя несколько минут она была уже в калошах, с тяпкой в руках. Она направлялась к ручью. Ей не терпелось проведать своего нового друга, поделиться с ним новостями и мечтами.

Наполненный деревенским ароматом, весенний апрельский воздух поднимал настроение. Майрам шла и улыбалась всему, что видела по дороге к ручью. Идти было недалеко. Гора была в метрах трехстах от ее дома. Улица заканчивалась как раз возле её дома, дальше шла небольшая тропа, проторенная домашней скотиной. Тропа поднималась и вела к небольшому ущелью. Много раз выгоняла Майрам свою корову по этой тропе к пастбищу. Ей были знакомы здесь каждая веточка, каждая загогулинка. Будто узнавая женщину, деревья и трава, уже по-хозяйски занявшие все пустые места на полянках, улыбались ей.

Время от времени на полянках кокетливо поглядывали полевые цветы, напоминая Майрам о том, что они ее знают.

Вот и гора. Майрам осторожно шла вдоль подножья, стараясь не наступать на острые камни.

— Привет! Уже соскучился? — ручей радостно зажурчал словам женщины.

— Ну, что у тебя нового? Знаю, знаю, видела — на горе вчера ягненок родился у Базарбая, черный весь. Такой забавный. Да, а старая сосна совсем высохла, на нее даже птицы не садятся.

Майрам присела на траву и опустила руку в ручей. Вода мягко просачивалась сквозь пальцы.

— А у меня все как прежде. Сегодня Он был так красив… Каждый раз, когда Он говорит для меня, смотрит прямо в глаза, ему нельзя не верить. Он не может обманывать. А какой у него голос!?… Знаешь, особенно эти его слова: «…с вами всё утро был Эркин Бостонов…» Майрам замолчала и задумалась. Она вспоминала свою молодость.

* * *

Как будто это было вчера… Марат приехал к ним в конце лета. Все, кто был в деревне, работали на поле, собирали остатки урожая. Майрам, как комсомольская активистка, в первых рядах. И пошутить умеет и взбучку дать, если нужно.

Красивая, загорелая девушка нравилась парням, заглядывались на неё мужчины и постарше. Она выделялась среди других: черные глаза, красиво изогнутые брови, густые волнистые волосы. Когда Майрам улыбалась, на щеках у неё зажигались веселые ямочки. Небольшого роста, но при этом Майрам обладала достаточно развитыми формами. В то время она стеснялась своей физиологии и куталась, пряча давно оформившуюся фигуру.

Когда в деревне появился Марат, Майрам не обратила на него никакого внимания. «Парень как парень, ничего особенного…» — подумала она.

Он работал по распределению экономистом в сельсовете и жил в доме у председателя управы. По вечерам никуда не выходил, разве что покурить на крылечко и в дом, опять работать.

Незаметно прошел год. Август выдался дождливым и серым. Люди в деревне не успевали просушить собранный урожай. Вечерами молодежь уныло сидела по домам, поглядывая в окна. В один из таких вечеров Майрам зашла к председателю и столкнулась с Маратом в дверях.

— Ой! — только и успела выговорить девушка, оказавшись в объятиях у молодого человека. Он и сам не ожидал этого, от растерянности даже не сразу смог выпустить Майрам из своих рук. Только когда она стала отталкивать его, он разжал руки:

— А дома никого нет. Они всей семьей ушли к соседям на шерине, — и тут же поспешно добавил: — но они уже должны прийти. Да вы проходите…

Майрам стояла в дверях раздумывая: войти или нет. На улице шёл дождь, она решила дождаться председателя и шагнула в комнату. Возле окна на столе дымился электрический самовар, домашние лепешки, топленое масло и мед. Марат рукой пригласил девушку к столу:

— Давайте чай попьем, а то одному скучно.

— С удовольствием, — Майрам по-хозяйски присела к самовару и налила чай в пиалу хозяину и себе.

— Вас же Майрам зовут?!

— Да, а Вас Марат. Вы у нас экономистом работаете, я знаю.

— А Вы почему не со всеми?

— Собиралась после встречи с председателем в клуб пойти. А Вы что-то никуда не ходите, я не видела Вас ни разу.

— Я ж не знаком ни с кем.

— Ну, если вы будете дома сидеть, так до старости ни с кем и не познакомитесь. Вам не скучно одному? — Майрам улыбнулась, на щеках янтарем загорелись две ямочки.

— Скучно, — засмущался Марат. Он не ожидал от девушки такой смелости. Она смотрела ему прямо в глаза. От этого у парня проступил холодный пот на лбу.

— А давайте я Вас сегодня приглашу?

— К-куда? — совсем растерялся Марат.

— Погулять под дождем, — засмеялась девушка. — Или Вы дождя тоже боитесь?

— Хорошо, я сейчас только куртку накину, — засуетился Марат. — …А как же чай, и председатель должен подойти…

— А вдруг он не придет? — Майрам сама не ожидала, что вот так просто пригласит незнакомого парня и сейчас пребывала в замешательстве. Впрочем, она быстро взяла себя в руки и выпалила: — Я Вас на улице буду ждать.

Она выскочила на крыльцо.

Минуту спустя двое молодых людей шли в сторону горы. Шёл мелкий, непохожий на летний, колючий дождь. Но для Майрам и Марата он уже не существовал. Они весело болтали о жизни в городе, об учебе, о кино и о многом другом. Им было интересно друг с другом.

После этой встречи, прогулки стали частыми. Через месяц вся деревня шушукалась о них. Поговаривали, что Марат имеет жену во Фрунзе, а Майрам он просто морочит голову.

Майрам не знала, что соседки и подружки судачат о ней. Она была счастлива и удивлялась, как это раньше не замечала такого хорошего человека. Ей казалось, что умнее и красивее его нет. Марат умел рассмешить её, интересно рассказывал о странах, в которых хотел бы побывать. Весь мир Майрам стал именоваться Маратом. Она влюбилась.

* * *

Незаметно пришла зима. Когда выпал первый снег, молодые забрались на гору. Сверху открывался прекрасный вид. Вокруг все бело, как свадебное платье невесты. У Майрам захватило дыхание, она вдруг почувствовала, как у неё часто забилось сердце. Повернувшись к Марату, прошептала еле слышно: «Я люблю тебя…»

Свадьбу сыграли ближе к весне. Расписались в сельсовете. К тому времени Марату уже построили времянку из саманных кирпичей, так что у молодых было сразу два события: свадьба и новоселье. Началась семейная жизнь, все у них ладилось, и работа спорилась. Всё бы хорошо, да вот только не могла Майрам никак забеременеть.

Что только не делала: и к бабкам ходила, и к врачам в район ездила, только руками разводили.

Так прошло два года. Марата вызвали в столицу, сначала на отчетные собрания, а после повысили и перевели. Семья засобиралась. Майрам была рада, что наконец-то сможет сходить к какому-нибудь специалисту и узнать, почему она не может стать матерью.

* * *

Утром, только забрезжил свет, Майрам вышла из дому и босиком, так, чтобы Марат не услышал, юркнула в дверь. Она прошла вдоль забора, протиснулась через небольшую щель и оказалась на улице. Трава блестела маленькими жемчужными росинками, женщина наступала на траву, оставляя влажные следы. Солнце только проснулось и теперь потягивалось за горизонтом, разгоняя ночной сон… Вдохнув полной грудью свежий воздух, Майрам двинулась вперед. Спустя 10 минут она стояла на вершине горы. Деревня начинала просыпаться: то здесь, то там во дворах начинали поскрипывать двери, мычать, блеять, лаять домашние животные.

Майрам захотелось закричать от счастья. Как она любила эту землю! Как она была рада, что у неё есть Марат!

— Я буду самой счастливой женщиной! — засмеялась своим словам Майрам и побежала с горы.

Запыхавшись от быстрого бега, она еле успела остановиться у порога своего дома. Майрам умылась холодной водой, сполоснула ноги и зашла в дом. Раскрасневшаяся, растрепанная и веселая, поставила чайник на конфорку. Напевая мелодию, она накрыла на стол. Марат еще спал. Она подсела на край кровати, провела рукой по волосам мужа, поцеловала его:

— Вставай, засоня…

Мужчина обнял Майрам, все еще не открывая глаз:

— Какая ты холодная… какая ты вкусная… иди сюда…

Женщина попыталась встать, но он не дал ей этого сделать. Уже после они оба, посмеиваясь своим проделкам, сидели за столом.

Ровно в восемь приехал председательский уазик, довезший молодую семью до райцентра. В райцентре Майрам зашла в универмаг. Увидев на витрине халву, не удержавшись от соблазна, она купила её. Тут же отломив кусочек, отправила в рот, затем еще и еще. Она не могла остановиться. Марат удивился, но промолчал.

Через два часа они уже сидели в большом автобусе, отправлявшемся во Фрунзе.

Ехать было долго, часов 12–14, поэтому пассажиры запасались чаем в термосах и другой снедью. Майрам еще в деревне приготовила необходимое для себя и мужа, и сейчас удобно разместилась у окошка. Автобус тронулся, оставляя за собой клубы пыли и отдаляясь от босоногих мальчишек, играющих в альчики на автобусной стоянке.

Совсем скоро в салоне стало жарко, окна в автобусе не открывались. Майрам укачало, она терпела, но когда стало совсем невмоготу, попросила остановить водителя. Всю дальнейшую дорогу Майрам плохо себя чувствовала, ей ужасно хотелось поскорее доехать и выйти из плена автобуса.

Во Фрунзе автобус приехал ближе к утру. Уставшие от дорожной тряски, пассажиры стали вываливаться из душного салона. Майрам снова стошнило, она еле успела добежать до ближайшего арыка. Марат вышел из машины последним, держа в руках два чемодана и баул. Он подошел к бледной Майрам, вопросительно кивая:

— Ну, что, опять…?

— Не знаю, что со мной, я обычно выносливая… Может я отравилась, — виновато улыбнулась она.

— Кушать хочешь?

Майрам только успела отвернуться и наклониться к арыку. Оставив вещи возле жены, Марат пошёл в сторону столовой. Через некоторое время они сидели на скамейке. Он принес горячий чай в стаканах и булочки.

На булочки Майрам даже не взглянула. Она медленно потягивала чай, обжигая губы. Наспех перекусив, взяли такси до общежития.

* * *

Комендант оказалась крупная дородная женщина лет пятидесяти, звали её тетя Валя. Она радушно приняла вновь прибывших, показала им комнату на втором этаже, с окнами, выходившими в небольшой скверик.

— Вот здесь недалеко есть магазин, школа и детский сад. Тут все близко. А как зовут тебя, моя хорошая?

— Майрам… — засмущалась женщина.

— А что такая бледная? А ну, глянь на меня… Ой, да ты ж, поди, тяжелая?!..

— Нет, я всего лишь пятьдесят кило вешу, — не поняла её Майрам.

— Да я не про вес твой. Ты, доченька, беременная…

— Я?! — Майрам покраснела от неожиданности.

— Грудь болит?

— Н-не знаю… я, это… я… не могла забеременеть… — женщина сглотнула.

В горле у неё пересохло.

— У меня глаз наметанный, я сразу вижу. А ты, дочка, не бойся, я тебе помогу, — тётя Валя погладила Майрам по плечу, — не переживай, всё будет хорошо. Ну, ладно, вы тут размещайтесь, я потом загляну, может, что надо будет…

Марат и Майрам молча смотрели друг на друга, по щеке женщины покатилась слеза. Она не могла поверить в чудо. Муж обнял жену, поцеловал в лоб и сказал:

— Значит, так и должно было быть… Давай отметим это событие вместе с новосельем?!

Майрам кивнула головой, она была в растерянности. Тяжесть долгой дороги, неожиданная новость вконец выбили её из колеи.

* * *

— Ну, давай, тужься, давай… совсем немного осталось… — акушерка вытерла проступивший на лбу у Майрам холодный пот. — Устала ты, большой он у тебя.

Майрам трое суток в родильном доме. Когда начались схватки, она испугалась. Первая мысль была — аппендицит. Резкая боль шла от самого низа живота: стало так больно, что в глазах стало мелькать. Марат был на работе. Превозмогая боль, Майрам спустилась на вахту. Тетя Валя дремала: очки съехали на нос, на коленях лежало вязанье.

— Тетя Валя… — еле слышно сказала Майрам, — тетя Валя!

Женщина вздрогнула и открыла глаза:

— Ой, батюшки! Майрам, ты чего такая бледная?!

— Тетя Валя, — Майрам держалась за живот, — у меня вот здесь болит, так сильно… наверное, аппендицит?! Ой! Вот опять, прямо режет, — лицо женщины исказилось от боли.

— Ты подожди, у тебя схватки начались, сейчас я найду машину, собирайся пока, — тетя Валя быстро встала и выбежала на улицу.

В роддоме пахло хлором и лекарствами. Майрам сидела рядом с тетей Валей, та деловито разговаривала и наставляла медсестру.

— Ой, не беспокойтесь, у нас все по правилам, вон, сколько каждый день таких рожают и ваша родит… — медсестра ворчливо записывала в журнал регистрации. Тетя Валя успокоилась только после того, как Майрам определили в приемное отделение. Она забрала ненужные вещи и уехала обратно.

Майрам стало тоскливо. В палате, куда её определили, лежало еще четыре роженицы. Каждой было так же, как и самой Майрам. Схватки вдруг прекратились. Это было похоже на то, как болит зуб, а когда приходит очередь к зубному врачу, вдруг перестает болеть. Она прилегла и заснула тем самым коротким дневным сном, которого хватает до конца дня. Ей приснилась её деревня, гора, на которую она любила влезать и смотреть с высоты вокруг. Во сне у Майрам появилась легкость полета. Она стала птичкой, маленькой-маленькой, с изумрудными крыльями. Теперь Майрам поднялась над горой и вдруг увидела гору изнутри. В самой глубине, ближе к подножью, блеснуло что-то. Майрам прошла сквозь гору, внутрь её, и стала приближаться к этому блеску.

Чем ближе она становилась, тем отчетливей и ясней ей слышался мягкий звук стекающей воды. Наконец, она оказалась совсем близко. Это был маленький ручей. Сквозь небольшую щель с самой вершины на ручей падал луч света. Вода давала отблеск внутри небольшого грота. Птичка Майрам не могла сесть к ручью, ей приходилось на лету балансировать, чтобы попробовать воду в ручье. Длинным изогнутым клювом она ткнула в ручей и вдруг начала захлебываться. Вода застряла и не проходила, птичка стала истерично порхать, силы быстро закончились, дышать было нечем. Совсем обессилев, Майрам упала в воду и начала тонуть. Она не сопротивлялась, но что-то не давало ей этого сделать. Это ручей выталкивал её обратно. Ей хотелось кричать, звука не было. Словно кто-то зажал ей рот и не давал ничего выдавить из себя.

— ММММММама! — закричала Майрам и, проснувшись, долго не могла понять, где она. Наконец, придя в себя, оглянулась: в палате кроме неё остались две женщины.

В дверь просунулась смуглая медсестра:

— Кто тут Майрам? Там муж пришёл. Поговорите через окно, у нас нельзя выходить, — предупредила она.

Майрам тяжело перевернувшись на бок, встала и направилась к окну. Здание роддома было одноэтажным. Отодвинув шторку, она стала искать Марата. Увидев его где-то сбоку, помахала рукой.

— Ну, ты даешь! Прихожу домой тебя нет, а тут ещё тётя Валя: «Увезли твою голубку…» Я так испугался. Когда родишь?

— Не знаю, сейчас схватки прекратились…мне так страшно…

— Ну, ну… не бойся, всё будет хорошо. Может, кушать хочешь? Я тут принес картошки вареной, — в руках у мужа была авоська с завернутым в газету свертком.

— Нет, ничего не хочется, ты иди домой, наверное, я не сегодня рожу. Ты же не будешь тут всю ночь стоять под окнами, — Майрам хотелось быстрее лечь, она устала.

— Ладно, отдыхай, я завтра утром перед сменой загляну. Может всё-таки картошку оставить?

— Не надо…

Ночью опять начались схватки. Майрам не могла ни сидеть, ни стоять. Она ходила по больничному коридору. Мысли были только о том, чтобы отпустила боль. К утру боль ушла. Через три часа не выспавшаяся Майрам снова ходила взад-вперед. Забежал Марат, но с ним она даже не стала разговаривать, не подошла к окну.

Всё её существо сейчас сконцентрировалось на боли, пронизывающей до самого мозга. Ей хотелось спать, плакать, кричать…

Схватки не прекращались. Пришел палатный врач, посмотрел, послушал, покачал головой и вышел. У Майрам появилось чувство тревоги. Прошли еще сутки. Муж приходил два раза и уходил расстроенный. Он теперь больше переживал не за ребенка, а за жену. Она осунулась от бессонных ночей, под глазами образовались круги. Марат нашел палатного врача, осматривавшего жену.

— Плод большой, если сама не сможет родить, будем резать…

Утром Майрам повезли в операционную.

— Ну, давай, тужься, давай… совсем немного осталось… — акушерка вытерла проступивший на лбу у Майрам холодный пот. — Устала ты, большой он у тебя. Вот сейчас родишь, и спать пойдешь…

— Не могу больше… — только успела сказать Майрам и потеряла сознание.

* * *

Очнулась она уже в реанимации. Майрам открыла глаза и утонула в темноте. Боли не было, была гнетущая тишина и туман. Мысль о ребенке появилась и исчезла сама собой.

— Я умерла… — подумала Майрам и вновь провалилась в пустоту…

Свет больно ударил сквозь закрытые глаза. Закрывая их ладонью, Майрам нескоро смогла открыть ресницы.

Это нянечка начала уборку. Она ковыляла своими толстыми маленькими ножками. Весь её вид вызывал смех. Вся круглая, как кубышка в лото, в белом коротеньком халате, открывавшем толстые бёдра, в кожаных тапочках, больших на два размера, нянечка протирала пыль на окнах.

Майрам улыбнулась, но тут же скривилась от боли. Резкая боль в низу живота напомнила ей недавние события. Она ужаснулась:

— Ребенок!!!!!!

Руками стала судорожно ощупывать живот. Он ещё не совсем потерял форму, но Майрам стало вдруг страшно. Она вжалась всем телом в кровать.

Нянечка закончила уборку и вышла. В дверях появилась медсестра, она подошла к Майрам и спросила:

— Как вы себя чувствуете?

— Что с ребенком?

— Не переживайте, а то молоко пропадет, — улыбнулась медсестра.

— Что с ребенком? — еще раз спросила Майрам.

— Суюнчу! Мальчику Вас! Мальчик!

* * *

— Бабушка! Бабушка! — Майрам услышала крики внука и повернула голову в сторону деревни.

Мальчик бежал, поднимая клубы пыли. Он оседлал небольшую ветку, другой пришпоривал.

— Бабушка! Баааааа-буш-кааааа! — мальчик не видел Майрам и кричал просто в воздух.

Майрам заулыбалась. Солнце давно перевалило за середину неба. Женщина не заметила, что столько времени просидела у ручья. Она поднялась и заспешила к ребенку.

Глава II

* * *

— Достал уже! — женщина нервно выключила телевизор, кинула пульт на диван и вышла в кухню. С утра у Фатимы не было настроения. Ещё вечером она планировала поехать купить себе приглянувшуюся блузку и сумочку к ней. Но пришедший после работы муж огорчил тем, что не принёс денег.

— Да, конечно, ты же у нас добрый! — язвительно выпалила Фатима.

— Ну, никто сегодня не получил! Я, что, по-твоему, должен был с шефом поцапаться?

— При твоем опыте и имени мог бы! — женщина прошла в кухню, села за стол и закурила.

— Да ладно, подождёт тебя твоя сорочка, — он виновато присел возле ног жены, обнял её колени. — Ну, что ты… Я так скучал по тебе весь день. Давай не будем ругаться.

— Тогда дашь мне ещё денег на туфли? — Фатима надула губы, как маленькая, и сделала вопросительное лицо.

— Для тебя всё, что пожелаешь, ты же знаешь…

* * *

После того, как муж уснул, Фатима нащупала мобильный под подушкой, поставила его на бесшумный режим и начала набирать на клавиатуре.

— Привет! Соскучилась по тебе, когда встретимся?

Через некоторое время пришел ответ:

— Пока не могу, у меня партнеры, а твой еще не уехал?

— Пока нет. Скорее бы уже, надоел так со своей любовью…

— Может, и я тебе надоел?

— Ты другое дело, ты моя отдушина…

— Ну, давай, пока, а то завтра будешь злая от недосыпа…

— Если с тобой, не буду…

— Ну, вот когда будешь со мной, тогда и посмотрим… Спокойной ночи!

— Пока! Целую, люблю!

Фатима откинулась на подушку. Она улыбалась сама себе. Уже второй год тайные встречи с Нурланом были её главной заботой. Однажды на праздновании в ресторане 8 марта с коллективом мужа Фатима случайно опрокинула бокал с вином на высокого стройного мужчину сорока лет.

— Ой, простите ради Бога! — она жутко смутилась и не знала, куда девать пустой бокал. — Сейчас я Вам почищу, я такая неловкая… Кажется, я испортила Ваш костюм… — Фатима лепетала без умолку. Мужчина стоял, молчание ещё хуже подействовало на Фатиму. Она стала стаскивать пиджак с незнакомца. Тот не сопротивлялся. Он улыбался краешком губ. Женщина не смотрела на него, а кружилась возле, пытаясь спасти пиджак, теперь уже вместе с официантом.

— Ой, у Вас ещё и рубашка испачкалась! — у Фатимы округлились глаза от ужаса.

— Ну, рубашку с меня Вы можете снять только наедине! — наконец мужчина заговорил. — Вы не переживайте так, пиджак не репутация, не жалко…

— Всё же такой дорогой, вино может не отойти, — Фатима посмотрела в лицо мужчине. По спине, начиная от затылка, по всему позвоночнику прошла мелкая дрожь. На неё смотрели смеющиеся глаза. Незнакомец был красив: легкая седина придавала ему еще больший шарм. Крупные черты напоминали Фатиме киногероя из боевиков. Ей хватило мгновения, чтобы понять, что она безумно хочет прикоснуться к его рукам, услышать его запах и просунуть ладонь под рубашку.

— Нурлан! — это сидевшие в соседнем зале посетители окликнули незнакомца.

— Вас как зовут?

— Фатима. Вас Нурлан, я уже услышала. Ещё раз извините за испорченный пиджак.

— И рубашку… Ну, так Вы собираетесь её с меня снимать? — Нурлан озорно улыбался.

— Я, я не знаю, даже…

— Хорошо, я не буду её стирать, это сделаете Вы своими руками. Вот моя визитка, позвоните, как освободитесь. До свидания! — сказав это, Нурлан повернулся и зашагал к своему столику.

Фатима стояла как вкопанная. Из оцепенения её вывел муж, подошедший сзади.

— Ты что такая?

— Да тут… просто пролила вино на одного дядьку, — женщина смутилась, взяла мужа под руку и потянула его в зал, где сидел коллектив мужа.

Весь вечер в ресторане Фатима поглядывала в сторону, куда удалился новый знакомый, ей хотелось вновь посмотреть на него. Муж так ничего и не заметил, он даже был рад, что впервые жена не пилит его за то или другое…

* * *

Визитка пролежала у Фатимы дня три, больше она не могла выдержать.

— Мансуров Нурлан Акматбекович, — прочитала женщина на лицевой стороне. — Генеральный директор «Центра челюстно-лицевой хирургии».

Целых полчаса она держала визитку, рассматривала её вдоль и поперёк, даже на свет. Наконец, решившись, направилась к телефону. Усевшись в кресло, набрала номер:

— Алло, здравствуйте, «Центр челюстно-лицевой хирургии», — прозвучал на другом конце приятный женский голос. В голове у Фатимы пронеслось: «Что я делаю? А вдруг он просто решил посмеяться, или, может, у меня лицо с дефектом…»

— Алло, говорите?

— Да, да, здравствуйте, мне бы с Нурланом Акматбековичем поговорить, — Фатима заволновалась.

— Простите, по какому вопросу? — голос в трубке всё так же приятно звучал.

— По личному.

— Как Вас представить?

— … Я по поводу одежды… — женщина разозлилась на секретаря, на себя. Ей не хотелось себя глупо чувствовать.

— А зовут Вас как? — не унимался приятный голос. Фатима начинала его ненавидеть.

— Он знает, вы скажите, что насчет одежды, — не сдавалась Фатима.

— Хорошо, ждите, сейчас соединю, — голос сменился монотонной музыкой. Это немного успокоило Фатиму.

— Да! Алло! — от неожиданности Фатима чуть не выронила трубку. Это был он, его голос, она живо представила себе его таким, как в первый вечер. — Алло? Вы, что там молчите?

— Здравствуйте, это я… — комок застрял у неё в горле.

— Очень приятно, а это я, ну и что?

— Вы меня, наверное, не помните? Я Ваш пиджак испортила… — робко начала женщина.

— Ну, как же Вас забудешь, Фатима. Так, кажется, Вас зовут? А я уж думал выкинуть рубашку, — Нурлан засмеялся глубоким мягким баритоном. У Фатимы снова захватило дух от его голоса.

— Ну, вот я и позвонила, — только и смогла выдавить она из себя.

— Видите на визитке адрес?

— Да…

— Жду Вас через полчаса!

— Но, я думала… — начала было Фатима.

— Тут и думать не надо! Куда прислать машину, диктуйте адрес!

Никто, никогда не разговаривал так с ней. Она была растеряна и почувствовала себя маленькой девочкой. Машинально продиктовала домашний адрес.

— Машина будет у подъезда через 10 минут, жду! — в трубке зазвучали короткие гудки.

Фатима засуетилась, она не ожидала такого оборота.

— Что надеть, Господи? Что, что я делаю? Я сошла с ума… может, этот костюм? — бормотала Фатима. — Нет, пожалуй, слишком официально. Я ж рубашку просто заберу и уеду…

Она сидела среди разбросанных вещей и всё никак не могла определиться, что ей одеть. С улицы послышался сигнал машины. Думать было некогда, Фатима машинально надела джинсы и индийскую шелковую блузу бирюзового цвета. Схватила сумочку, ключи; ноги нацепили по дороге что-то легкое. Она даже не посмотрела, что. Вышла, захлопнула дверь и быстро спустилась с лестницы. Во дворе стоял серебристый Мерседес, новенький и блестящий. Водитель странно посмотрел на женщину и открыл дверцу заднего сиденья.

Всю дорогу Фатима смотрела в окно и ничего не видела. Её обуревали странные чувства. Как так? Она вдруг послушалась незнакомого человека. Словно он её загипнотизировал. Она сама не могла объяснить, что её тянет к нему? Даже в то время, когда она дружила со своим будущим мужем, Фатима отличалась строптивым характером. Единственная дочка у родителей, появившаяся на свет, когда её матери было тридцать семь. Отец высокопоставленный партийный работник, мама всю жизнь возле него, отдавшая свою молодость, долго не могла родить. Было несколько выкидышей, и это видимо сильно повлияло на организм. Когда мать Фатимы узнала, что беременна, она сообщила мужу, который сразу же договорился со светилами медицины о постоянном наблюдении жены во время беременности. Фатима родилась на два месяца раньше положенного срока, была слабенькой и плаксивой. С самого момента своего появления на свет, она привлекала всеобщее внимание. Любые её капризы выполнялись немедленно.

Фатима купалась в родительской любви и ласке. Так прошло детство, юность. Замуж вышла за парня, которого однажды увидела в университете, в студенческом комитете. Пришла туда по комсомольским делам, она была старостой в группе. Познакомились, пообщались, а через месяц Фатима заявила родителям, что выйдет замуж. К тому времени родители купили ей квартиру и были несказанно рады, что их дочь не засиделась в девках.

Свадьбу сыграли с размахом, не пригласили только родственников со стороны жениха: просто не посчитали нужным… Зачем? Среди знакомых отца Фатимы были только государственные чиновники, а простым работягам не место рядом с ними! Так решил отец невесты. Он устроил зятя на хорошую работу. Купил машину. Не сказать, что Фатима любила своего мужа, просто ей нравилось, что он самый красивый, высокий и что все женщины оборачиваются и смотрят ему вслед. Она держалась рядом с ним, как с трофеем, завоёванным в большой битве.

* * *

Машина резко затормозила и развеяла мысли Фатимы. Она огляделась. Большой двор, огороженный черным чугунным забором. Двухэтажное здание, отделанное под мрамор, с большими окнами, зашторенными голубыми жалюзи. Фатима вышла из машины и прошла к центральному входу. Водитель шёл за ней. Войдя в большой холл, она остановилась в нерешительности.

— Вам сюда! — водитель показал Фатиме в сторону второго этажа. — Там по коридору направо…

Дверь в приемной была открыта. За столом сидела миловидная девушка лет двадцати — двадцати пяти. Увидев Фатиму, она привстала, улыбнулась и спросила:

— Вы к Нурлану Акматбековичу? Он ждет Вас.

Нурлан сидел за столом и что-то записывал, разговаривая по телефону. Вошедшей Фатиме он молча кивнул на кресло, продолжая разговаривать. Фатиме стало немного обидно, но, помня, что она является виновницей, она молча села и стала разглядывать кабинет своего нового знакомого. Рассмотрев сертификаты и дипломы на одной стене, она переключилась на другую. Её внимание привлекла небольшая картина, обрамленная малахитом. На ней была изображена маленькая птица с ярким оперением.

— Нравится?

Фатима вздрогнула. Она не заметила, как Нурлан подошел к ней, так заворожил её вид чудной птицы.

— Это колибри. Один из самых великолепных видов колибри — андская горная звезда — Oreotrochiluschimbrorazo. Длина тела 12,5 см, хвоста — 6 см. Птицу эту встречали только на Чимборасе. Мне кажется, что Вы с ней чем-то похожи, — и, приглашая рукой поближе к его столу, спросил: — Чай, кофе?

— Спасибо, можно просто воду…

— Садитесь поближе, — Нурлан налил воды и подал.

Фатима машинально глотнула из стакана и чуть не поперхнулась. Нурлан достал из портфеля ту самую рубашку, которую она испачкала в ресторане.

— Это я взял для Вас, — Нурлан улыбался. — Вдруг Вы забудете… Шучу, шучу. Я забрал её сегодня из химчистки, ни одного пятнышка. Так что, не переживайте.

— А зачем Вы тогда меня пригласили? — Фатима смотрела на мужчину.

— Потому что Вы мне понравились. Разве мужчина не может пригласить понравившуюся ему женщину? — Нурлан заглянул в глаза Фатиме, в этот момент ей показалось, что он прочел все её мысли.

Она опустила глаза и еле слышно сказала:

— Я замужем.

— Я знаю, что Вы замужем, более того, знаю, что мужа своего не любите, живете по инерции, не работаете… С Вашими способностями надо такие дела проворачивать!

— Откуда Вам знать? — вдруг разозлилась Фатима. — И вообще, кто Вы такой, чтобы так со мной разговаривать?!

— Ну, конечно, моя фамилия не Бог… Я просто человек, которому Вы не безразличны.

— Да?! И что мне прикажете теперь с этим делать?! — Фатима больше злилась на себя, чем на своего нового знакомого. Она думала про себя «зачем я позвонила, зачем припёрлась сюда…»

— Ну, я думаю в первую очередь Вам нужно переобуться!

Женщина медленно опустила глаза на свои ноги и… О боже! На ногах были лодочки разного цвета. Теперь она поняла, почему водитель так странно на неё посмотрел.

Фатима почувствовала, как краска заливает её лицо.

— Знаете, Вы напоминаете мне Золушку, — Нурлан улыбнулся, а затем, нисколько не сдерживаясь, стал хохотать. Фатима сначала не знала, что делать, а затем стала смеяться вместе с ним.

* * *

Он очень красиво ухаживал. Дарил цветы, приглашал в рестораны.

Через месяц встреч, он впервые пригласил её в номер гостиницы. Ей было боязно, но Нурлан ей жутко нравился.

Номер, снятый на восьмом этаже, был большим. Первая комната представляла собой холл с мягкой мебелью и большим домашним кинотеатром. Вторая комната — для приема гостей. И, наконец, третья — спальня, с большой кроватью орехового цвета, украшенной резьбой в арабском стиле.

Войдя в номер, Фатима ненадолго остановила взгляд на занавешенных окнах.

— Проходи, — Нурлан пригласил Фатиму войти.

— Знаешь, мне как-то неловко, — женщина всё ещё в нерешительности стояла посреди комнаты.

Мужчина подошел сзади и обнял. Он глубоко вдохнул запах её волос и начал целовать:

— Я так долго этого ждал…

По спине пробежали приятные волны. Фатима закрыла глаза. Нурлан подтолкнул её легонько в сторону гостиной. Стол был накрыт. Он разлил в бокалы коньяк, один протянул Фатиме, другой взял себе.

— Ну, давай, за встречу!

В этот момент коньяк показался Фатиме терпким и быстро вскружил голову.

— Иди ко мне, — Нурлан притянул Фатиму к себе, его губы прикоснулись к её губам. У неё закружилась голова, она полностью отдалась нахлынувшим на неё чувствам.

Всё было красиво. Нурлан оказался умелым любовником. Впервые в жизни Фатима испытала блаженство. С мужем у них всё происходило быстро. Он сразу отворачивался и засыпал. Она, неудовлетворенная, оставалась лежать и слушать темноту.

Вернувшись домой, Фатима долго смотрелась в зеркало. На неё глядела молодая стройная женщина. Она засмеялась самой себе и сказала:

— Какая ты сумасшедшая!

Настроение было прекрасное. Ей казалось, что весь мир улыбается её счастью. А муж? А что муж, кто ему скажет… Разве только она сама, когда посчитает нужным.

* * *

Так прошло два года. Фатиму все устраивало. С мужем она могла капризничать сколько её душе угодно. С Нурланом ей нравилось как с мужчиной, но в качестве мужа она его не рассматривала. Однажды он предложил развестись ей с мужем и переехать к нему. Фатима испугалась. Она не могла себе представить, что каждое утро должна будет просыпаться и находиться под пристальным взглядом своего возлюбленного. Она немного побаивалась его.

— Ты знаешь, я пока не могу этого сделать, у отца будет удар, — соврала она Нурлану. — Он же моего мужа, как сына родного любит. Я не могу.

Но это пока. Мне нужно хотя бы как-то подготовить его к этому.

Нурлан ничего не сказал, но Фатима почувствовала, что обидела его. Она тоже промолчала и не показала виду, что что-то заметила.

Нурлан стал требовательней настаивать. Он несколько раз спрашивал Фатиму о её решении переехать к нему. Она всё не могла решиться. Теперь он стал всё чаще уезжать в длительные командировки. Фатима сама выпрашивала у него встречи. Она звонила ему, посылала SMS. Теперь он диктовал условия игры.

Фатима любила Нурлана, мужа она жалела. Ей приходилось разрываться между ними двумя.

— Завтра утром я поставлю все точки!

Думая обо всём этом, женщина, наконец, забылась тем самым чутким предутренним сном.

* * *

— Вставай, засоня, — Фатима не сразу поняла, где она. Открывши глаза, она увидела над собой улыбающееся лицо мужа. Ей стало противно. Он был смешон и жалок.

— Не уходи, мне нужно тебе кое-что сказать.

— Только быстро, а то я опоздаю.

Фатима накинула халат. Быстро пошла в кухню. Сполоснув лицо прямо с кухонного крана, она резко повернулась к мужу:

— Я беременна!

От неожиданности её муж присел.

— И ещё, я ухожу от тебя! — Фатима наблюдала, как меняется выражение лица мужа. — Ты смешон и жалок! Ты неудачник! Если бы не мой отец, ты бы так и остался голодранцем! — пошла в наступление Фатима. — Мало того, ты ещё и бесплоден!

Мужчина сжался, как-будто только что получил сильный удар и не мог отойти от боли.

Женщина продолжила многослойную тираду. Эркин, наконец, начал приходить в себя. Но его лицо стало похожим на восковое. На нём застыло выражение безразличия. Он прошёл к гардеробу, достал чемодан и стал машинально складывать вещи.

— Да, да и куда это мы собрались? К мамочке? Беги, беги…. А ты забыл, как предал её много лет назад? Забыл, как бросил её? Трус!

Чемодан упал на пол. Мужчина подошел близко к Фатиме и заглянул ей в глаза:

— Прощай! — Фатиме стало жутко оттого, что она прочла в глазах мужа.

Он больше не сказал ни слова. Она услышала звук брошенных за спиной ключей и хлопнувшей двери. Чувство мерзкое, до сих пор незнакомое Фатиме застряло где-то в груди, между ребрами в области сердца. Она заплакала. Лучше бы он её ударил. Даже в этой ситуации, он со своим благородством опустил её на самое дно.

— Зануда! Ненавижу!

— Алло! Нурик! Приезжай! — Фатима плакала в трубку телефона.

Спустя полчаса приехал Нурлан. Фатима, всё ещё в слезах, открыла дверь и бросилась на шею мужчине.

— Он, он ушёл… Сволочь! Он даже не смог со мной по-человечески попрощаться, — всхлипывала она.

— Он тебя ударил? — спросил Нурлан с сочувствием.

— Да лучше бы ударил! Молча, всё молча… Трус несчастный… — Фатима утерла слезы, посмотрела на мужчину. — Теперь ты доволен? Ты же этого хотел?

— Что это за тон? Да, я хотел этого, но в вину мне это ставить не надо!

Это твое решение, не так ли? — Нурлан пристально взглянул на Фатиму. Глаза его были жесткими и холодными. — Прекрати истерику, иначе я уйду!

Фатима второй раз за утро испугалась. Она замотала головой:

— Я сама приняла решение, ты прав дорогой…

— Раз я прав, собирайся и поехали! На сборы ровно пятнадцать минут. Я жду тебя в машине, — Он повернулся и вышел.

* * *

По дороге Нурлан не проронил ни слова. Фатима боялась, что-либо спросить, она не знала, куда они едут. Нурлан жил в городе, но они давно выехали за пригород.

— Останови машину! Мне плохо, — Фатима вышла из машины с посиневшими губами. Села у обочины на траву. Нурлан вышел и сел рядом.

— Ты знаешь, я ещё вчера хотела тебе сказать… Я жду ребенка. Нашего ребенка, — в глазах её снова появились слезы, теперь уже от жалости к себе самой.

Нурлан обнял её и поцеловал в лоб.

— Я же говорил тебе, что у меня уже есть ребенок.

— Но разве ты не хочешь, чтобы я тебе родила?

— Давай об этом потом поговорим, хорошо?

Через некоторое время машина завернула на просёлочную дорогу. То там, то здесь стали появляться домики и строения. Из-за пыли поднимавшейся вдоль дороги окна в машине были плотно закрыты. За окнами Фатима не видела ничего того, что ей могло понравиться.

Ещё с детства она не любила деревню. Приезжая на каникулах погостить у дедушки, у неё выработалась неприязнь к сельчанам. Она не любила, когда приходящие к дедушке гости, такие же пожилые, как и он, целовали её. От них шёл запах уксуса, кислого молока и ещё неприятный запах то ли плесени, то ли могильной сырости. Они целовали её своими беззубыми ртами, оставляя на лице запах слюней. Фатима тут же вытирала лицо рукавом и бежала смывать запах. Ей до слез было обидно, что к ней так относятся.

* * *

Машина остановилась возле зеленых ворот. Когда пыль осела, дверцы машины открылись.

— Вот мы и приехали.

— Куда? — Фатима не скрывала удивления. Она вышла из машины.

— Домой, это мой дом. Здесь я вырос, здесь живёт моя мама. Смелее! — он позвонил в дверь.

Во дворе залаяла собака. Послышались звуки приближающихся шагов. Дверь открыла женщина лет шестидесяти пяти.

— Айланайын! Балам! Секетим, приехал! — женщина радостно протянула руки к Нурлану. — Давно тебя ждём, вот Артурчик обрадуется…

Нурлан обнял мать.

— Апа, здравствуй. Я не один.

Мать выглянула из-за спины сына и посмотрела на Фатиму.

— Здрасьте, — Фатима опустила глаза.

— Ай, балам, что ж не предупредил! Погоди, я сейчас, — женщина заковыляла в дом. Через минуту вышла с пиалой в руках. По обычаю трижды обернула пиалу над головой сына, затем проделала это с Фатимой. — Заходи, алтыным, заходи. Как тебя зовут?

— Фатима её зовут, — ответил за неё Нурлан.

— Ааа?! Вы, наверное, работаете вместе?

— Нет, апа, это твоя невестка. Зови дженгешек, — Нурлан заулыбался.

— Оий! Как это? Ой, да, что это я? Домой заводи, давай, а я побегу звать Нурилю.

Женщина вышла за ворота и скрылась.

Фатима стояла посреди двора. Её состояние можно было назвать шоком. Она не ожидала, что Нурлан рос здесь, в деревне.

— Ну, что встала? Проходи! — Нурлан поднялся на крыльцо и кивнул Фатиме.

Уютная, чистая комната, обставленная на манер советских времен, тепло встретила вошедших гостей. В углу стояла детская кроватка-манеж.

— Артур! Сынок, папа приехал, — Нурлан подошёл к кроватке, наклонился и взял на руки ребёнка. — Знакомься, это твоя мама!

На Фатиму смотрели огромные глаза. Мальчик, которого держал на руках Нурлан, был инвалидом. Тоненькое тело с трудом держало огромную голову. Изо рта текли слюни.

— Это твоя мама, Артур, смотри, — ещё раз повторил Нурлан и посмотрел в глаза своей спутнице. Столько боли и горечи было сейчас в его глазах. Фатиме стало плохо. Она нащупала рукой спинку стула и опустила на него отяжелевшее тело.

— Не бойся, он смирный. Его мама бросила нас сразу после рождения. Сейчас ему восемнадцать, — Нурлан нежно уложил сына обратно в кроватку.

За дверью послышались женские голоса. Дверь открылась, и в комнату вошли четыре женщины.

— Оий! Нурлан, молодец! Наконец матери помощницу в дом привёл! — крупная женщина со сросшимися на переносице бровями, широко расставив ноги и подбоченясь, нагло рассматривала Фатиму.

— Ай, красавица! Ну, давайте платок, где он там? — это худенькая черная женщина, с оспенным лицом стала кивать головой матери Нурлана.

Фатима безмолвно сидела на стуле. По щекам текли слёзы.

— Ну-ну, не плачь, ты же уже взрослая женщина! Такого красавца отхватила себе! Любая позавидует!

Женщины окружили её. Принесли белый платок, и громкоголосая женщина с благословением «Биссмиллах!» надела платок на голову Фатиме.

Фатима потеряла сознание.

Глава III

* * *

— Чопка! Чооооп-кааааа! Выходи! — в окно полетел мелкий камушек, стукнулся, издав скрипучий звук, отлетел в сторону.

В окне появилась девушка.

— Привет! Ты что так орешь? Как резанная…Я сейчас!

По-весеннему апрельское солнце начинало припекать. Девушка, только что кричавшая подруге, стояла в тени большого тутовника, закрывая глаза ладонью, смотрела в сторону дверей подъезда. Вскоре оттуда выпорхнула Чолпон. Белое шёлковое платье, которое было на ней, хорошо сидело, подчёркивая формы. Мира залюбовалась ею.

— Ну что? Вот она я! — Чопка чмокнула подружку в щёку. — А ты что такая вареная с утра?

— Привет и с днём рождения! — Мира обняла Чолпон, закружила её, обе подруги весело засмеялись. Их смех разнёсся по пустой улице и растворился в воздухе апреля.

— Ну, вот теперь я совсем взрослая и могу сама решать свою судьбу! — твердо заявила Чолпон Мире, которая была младше её на полгода.

— И что ты решила: пойдешь сегодня и всё ему скажешь? — Мира смешно вытаращила глаза, пытаясь изобразить на лице испуг. При этом её брови «домиком» (мама строго настрого запретила их выщипывать) топорщились и торчали в разные стороны. — Ой, мамочка, что будет?!

— А что будет? Будет, так будет, а не будет, значит так мне и надо! — сказала Чолпон взволнованно. Сегодня в день своего рождения, она, наконец, решила признаться в любви. Уже целый год, казавшийся вечностью, её нравился Эркин байке, сосед по подъезду. Семья Чолпон жила на втором этаже, а Эркин с женой на четвертом.

* * *

Однажды, в такой же апрельский день прошлого года (Чолпон даже запомнила число и время: тринадцатого апреля в тринадцать часов!), она собиралась на курсы английского. Она вышла из дому без четверти час, прошла достаточно далеко от дома в сторону остановки, как поднялся сильный ветер. Он срывал ветки с деревьев, лепестки распустившихся абрикосовых цветков; всё стало смешиваться вместе с пылью и подниматься в воздух. Небо постепенно начало приобретать розово серый оттенок, и день, только что светлый, вдруг стал похож на злой вечер. Чолпон всё ещё раздумывала: ехать на курсы или вернуться домой, как неожиданно возле неё остановилась машина. Открылась дверца, и сосед Эркин байке крикнул:

— Садись скорее, а то сейчас вся промокнешь! — Чолпон юркнула в машину.

— Ну, что сестрёнка, куда поедем? — весело подмигнул Эркин.

— Я на курсы английского собиралась, а тут, вон, сами видите… — Чолпон стала натягивать на коленки подол своей юбки.

— В какую сторону ехать? — Эркин улыбнулся. Чолпон заметила, какие у него грустные и усталые глаза. Она покраснела и отвела взгляд.

— В сторону центра.

Они медленно ехали. Ветер не унимался, теперь ещё ко всему то там, то здесь проблескивала молния. Редкие капли дождя начали ударяться о лобовое стекло машины, постепенно перерастая в поток. Хлынул ливень. Он злился на людей и бил по не успевшим спрятаться от него с такой силой, будто собирался выместить на них свою накопившуюся обиду. Машина остановилась, даже дворники не могли справиться с водой и застыли, как истуканы.

— Ну, всё, мы застряли… — Эркин с сожалением обхватил руль. — Мне на работу надо было…

— А мне на курсы… — подхватила тихо Чолпон.

— Значит, мы никуда не попадём! Так! Сейчас я позвоню и скажу, что не смогу приехать, а ты как?

— Я? А я могу и не звонить…

— Тогда сиди, жди, пока я поговорю, — Эркин набрал на сотовом телефоне номер.

Пока он разговаривал, Чолпон краешком глаз наблюдала и рассматривала своего соседа. У него была правильной формы голова, с сединой на висках, прямой нос, мягкие, немного толстоватые губы… Но самое главное, что успела отметить про себя Чолпон, были его глаза. Ещё она заметила, что он неплохо сложен. «Наверное, ему около сорока» — подумала девушка, и перевела взгляд на его руки. Длинные красивые пальцы, с ухоженными ногтями, покрыты мелкими волосинками, это тоже понравилось Чолпон. Она не любила волосатых людей. От Эркина байке пахло изысканным парфюмом, его голос мягко перекатывался и струился, исчезая где-то там в сети. Он звучал убаюкивающе, и Чолпон не заметила, как заснула.

Ей снилось, что она идет по зелёному ковру высокой горы. Трава под ногами мягко стелется, разглаживаясь после её следов. Потом она вдруг очутилась в лесу и плывёт по воздуху, проходя сквозь листву деревьев, выплывает на поляну и останавливается возле маленького озера. Видит чудных рыбок в прозрачной воде. Они играют, гоняясь друг за другом вперегонки. Их чешуя, переливаясь, напоминает Чолпон радугу. Она радуется вместе с рыбками, ей тоже хочется с ними поиграть. Она опускает руку в воду и вдруг попадает в другое место. Это большой зал, светлый со всех сторон. Она одна в зале. Здесь нет дверей. Чолпон кричит что-то, пока она не может понять, что. Но она видит, что губы её шевелятся. Поднимает голову к потолку. Вместо потолка она видит глаза, которые смотрят на неё так нежно, и теперь она понимает, что кричит тому, кто наверху. Она тянет руки и…

— Эй! Ты, что, уснула? — это Эркин тормошит заснувшую Чолпон. Она открывает глаза и встречается с глазами Эркина. Это те глаза из сна! Она смотрит и не может понять: сон это или явь…

— Что с тобой? Всё хорошо, всё нормально?

— Извините, я даже не заметила, — виновато улыбнулась девушка.

Дождь все ещё сердито стучал по окнам.

— Ты не голодная? — Эркин снова посмотрел на Чолпон. Странная она какая-то. Всегда при встрече здоровается и быстро проходит мимо. Учится где-нибудь в университете или колледже. Каждое утро Эркин видел спешащую на остановку Чолпон. В это время он завтракал и наблюдал всё, что происходило за окном. Ему приятно было наблюдать за Чолпон. Всегда опрятная, стройная, с собранными в весёлый хвостик волосами. Вылетала из подъезда, как маленькая птичка, про которую в детстве любила рассказывать его мама.

— Знаешь, что, давай пообедаем, я проголодался как волк! — Эркин осторожно положил руку на плечо девушке. — Я, угощаю! Здесь за углом кафешка, мы быстро с тобой добежим!

— Я не голодна…

— Ну-ну, давай не стесняйся, побежали, — он открыл дверцу машины со своей стороны и кивнул головой Чолпон.

Они побежали под дождём в сторону кафе. Хорошо, что бежать было недалеко, иначе они промокли бы совсем.

Закрыв за собой дверь, Эркин посмотрел на свою спутницу. Платье прилипло к её фигуре, обрисовывая формы. Девушка, смущенная взглядом взрослого мужчины, пыталась разгладить одежду. Эркин засмеялся:

— Смотри, я тоже весь мокрый! — Чолпон в ответ лишь улыбнулась.

Официант приветливо пригласил их к столу и предложил меню. Чолпон выбрала просто стакан яблочного сока. Но Эркин заказал ей всё, что заказал себе.

— Ты ж растешь, тебе надо! Давай без претензий! — скомандовал он.

За обедом они поболтали. Он спрашивал у неё, где она учится, кем хочет стать. Чолпон раздражали его вопросы, так часто задаваемые её мамиными родственниками. В конце обеда Эркин предложил Чолпон подвозить её до курсов. Тем более что он в ту же сторону ездит.

Девушка нехотя согласилась.

* * *

Через неделю после знакомства с соседом, Чолпон уже вовсю рассказывала ему о последних новостях. Она весело щебетала, сидя на переднем сиденье, рядом с Эркином. Он с удовольствием слушал её болтовню. В такие моменты он представлял себе, что она его младшая сестрёнка. Они вместе смеялись над какими-нибудь шутками.

— Эркин байке! Привет! — улыбнулась Чолпон, видя подъезжающую к ней машину.

— Привет, красавица, как дела? — сказал Эркин, открывая ей дверцу машины.

— Отлично! У меня завтра день рождения!

— Да?! Поздравляю! И сколько лет тебе стукнет?

— Семнадцать!!

— Ух, ты совсем большая, скоро замуж…. Ну, что, поехали? Только сначала в одно место заедем, хорошо?

— Угу, а мы не опоздаем?

— Это быстро…

Машина остановилась возле цветочного павильона.

— Выходи и пошли выбирать тебе букет! — Эркин открыл перед Чолпон дверцу.

— Ой, Вы, что… не надо, Эркин байке.

— Надо, надо, выходи…

Чолпон выбрала розы лимонного цвета. Эркин попросил завернуть семнадцать роз. Затем, торжественно повернувшись к Чолпон, он произнёс:

— Дорогая Чолпон! Сестрёнка, поздравляю тебя с днём рождения! Желаю тебе самого лучшего, самого светлого и самого прекрасного в жизни, — передавая цветы, Эркин поцеловал Чолпон в щеку.

По спине Чолпон пробежала мелкая дрожь. Она снова уловила тонкий аромат одеколона Эркина. Ей хотелось броситься ему на шею, расцеловать его, закружить его и не отпускать.

* * *

Она влюбилась. Впервые в своей жизни. Несмотря на разницу в возрасте, несмотря на то, что он был женат. По вечерам она лежала и мечтала, как она встретится с Эркином где-нибудь на острове после нелепой катастрофы или их унесёт ураган. Они окажутся вдвоём на необитаемом острове, она будет спасать его, они будут любить друг друга, пока не умрут. И Чолпон незаметно засыпала.

Мира, подруга Чолпон с первого класса, сразу заметила, что с её подругой произошли перемены.

— Ты, что, болеешь? Какая собака тебя укусила? — выпытывала она.

Однажды, когда Мира осталась ночевать у Чолпон, у них произошёл откровенный разговор.

— Эх, Мира, знала бы ты, как мне хочется кричать, а потом плакать, а потом вдруг смеяться… — Чолпон мечтательно закружила по комнате.

— А ну, давай колись, ты влюбилась?!! — Мира резко развернула подругу к себе.

— Да! Да! Да! Он самый лучший, самый красивый, самый умный… Я люблю его так сильно, что, кажется, сойду с ума…

— Ты ненормальная, на носу экзамены, а у тебя любовь, — сердито буркнула Мира. — Уж не Болот ли это?

— Нет, не Болот!

— Сейчас, если не скажешь, покусаю! — с напускной угрозой сказала Мира.

— Да ты его знаешь…. Видишь почти каждый день…

— Даже так? Что-то я не могу вспомнить всех, кого вижу. Их так много, перестань говорить загадками!

— Мы живём в одном доме… Он выше на два этажа… Эркин байке, — сказав это, Чолпон покраснела.

— Кто-кто? Эркин байке? Он же тебе в отцы годится! Старик! — загоготала Мира. Но, увидев выражение лица Чолпон, остановилась: — Ты серьезно?

— Серьезней не бывает, подруга…. не могу я без него…. Раньше внимания не обращала, а потом вдруг увидела его глаза, и всё! Как будто током ударило. Я всё время только о нём и думаю, его голос мне снится, как он ко мне руки тянет, зовёт…

— У тебя с ним что-то было?

— Ты что?! Он даже не знает. Да и как я это ему скажу?

— Ну, ты и дура! Он же женатый, у него жена сразу видно стерва! — Мира с грохотом села на кровать. — Угораздило же тебя!

— Они с ней не ладят…

— Они все так говорят!

— Он мне ничего не говорил, я знаю, слышала, как они всё время ругаются.

— Ого, да ты у нас ещё и подслушиваешь? — цыкнула Мира.

— Не подслушивала, окно открыто было, вот и услышала, — густо покраснела Чолпон.

— И что теперь будешь делать? Ходить любить и страдать безответно? — Мира скрестила руки на груди и посмотрела на Чолпон.

— Не знаю, я… ничего не знаю…

* * *

— И что ты решила, пойдешь сегодня, и всё ему скажешь? — спросила Мира — Ой, мамочка, что будет?!

— А что будет? Будет, так будет, а не будет, значит так мне и надо!

Девушки решили отметить день рождения в кафе. Они погуляли по городу, сходили в кино.

В шесть вечера возле небольшого кафе остановилась машина. Эркин вышел, посмотрел на часы, заглянул в кафе. Никого не было. Он решил подождать в машине.

Через десять минут послышался звонкий женский смех. Это Мира и Чолпон шли по тротуару, весело смеясь. Эркин увидел их в боковое стекло своей машины. Чолпон в белом платье, развевавшимся с каждым её движением, была похожа на ангела из сказки. Невольно Эркин ею залюбовался.

Девушки заметили автомобиль и заметно приутихли. Когда они приблизились, Эркин вышел из машины. В руках у него был огромный букет.

— Привет, сестрёнка! А я уж думал уходить, — он заулыбался. — У кого тут сегодня день рождения?!

— Здрасьте! — Мира протянула руку и поздоровалась.

Чолпон сияла от счастья. Она знала, что он придёт. Ещё вчера, когда они ехали на её курсы, Эркин байке спросил, что она хочет на день рождения. От переполнявших чувств она не нашла, что ответить. «Он помнит! Он не забыл, что у неё день рождения!»

— Здравствуйте Эркин байке! Я даже не думала, что Вы придёте, — сказала она, принимая цветы из рук Эркина.

— Ну, как я мог не прийти? Ты сказала, что хочешь маленький праздник? Ты сказала, что в этом кафе? И, наконец, кто сказал, что в шесть вечера? — он обнял Чолпон за плечи. — Эй! Ты забыла?

— Нет, я не забыла, только я думала, что вам некогда, и вы не придёте, — соврала Чолпон.

— Эх! Гулять, так гулять! Ну что, девчонки, пошли?

— Вы знаете, мне пора уходить. Я сегодня и так с утра дома не была, а маме пообещала, что буду до семи, — Мира виновато заулыбалась.

— Ты мне ничего про это не говорила, — испуганно сказала Чолпон.

— Я не хотела тебе портить настроение с утра, прости. Да и не хочу быть лишней.

— У нас лишних не бывает! Оставайся, а маме мы всё объясним, — Эркин ждал, что Мира согласится.

— Нет, извините… я не могу. Счастливо отметить! — Мира поцеловала Чолпон в щеку, обняла её и шепнула на ухо: — Ни пуха, ни пера!

* * *

В кафе было уютно и прохладно. Посетителей было немного. Эркин и Чолпон прошли вглубь зала и сели возле окна. Из ниоткуда появился официант. Сделав заказ, Эркин начал осматриваться. Ему не очень хотелось, чтобы его узнали. Да ещё и с такой молодой красивой девушкой. Сразу пойдут сплетни. Узнает Фатима — будет скандал. Но знакомых в зале не было, и он успокоился.

— Ну, рассказывай, что тебе подарили?

— Много чего, но для меня главное не подарки, а внимание.

— А почему ты не пригласила сюда своих друзей?

— У меня только одна подруга, Мира, а с семьей мама решила отметить в воскресенье… — смущенно ответила Чолпон.

— Аааааа…. Вообще-то, у меня тоже мало друзей…

— У Вас? Вы же такой известный, вас все знают.

— Известность ничего не дает, особенно друзей. Знаешь, иногда я чувствую себя обитателем зоопарка. Идешь вот так, и на тебя пальцем тычут — узнают. Даже не хочется думать, что звери тоже так думают.

— А я почему-то думала наоборот…

— Ты ещё маленькая и не знаешь, что известность это клетка, причём маленькая. Известность обязывает человека к определенным правилам игры. А мне иногда просто хочется быть самим собой.

— А сейчас разве Вы это не Вы? — недоуменно посмотрела на него Чолпон.

— В какой тостепени, да…. Даже сейчас я высматриваю, не узнал ли кто меня, увидят, да ещё с такой красивой девушкой, и будут говорить всякие гадости, — сокрушенно покачал головой Эркин.

— Но мы же ничего не делаем! Мы просто сидим и ужинаем, — возмутилась девушка.

— Это знаем мы с тобой, а люди склонны думать по-другому… Да что это мы об этом, давай лучше про тебя. У тебя же день рождения! Давай я закажу шампанское?!

— Ой, мамочки! Я, наверное, буду пьяная, — весело засмеялась Чолпон.

— От этого не пьянеют, можно опьянеть от любви, а шампанское — это что? Это пьяные, весёлые пузырьки нашего воображения, — Эркин обнажил красивые зубы.

— Я просто никогда не пила…

— Да? А я в первый раз выпил, когда мне было пятнадцать. Мы с другом накопили за целый год бутылок и сдали в наш сельский магазин, получилось много, целых двадцать пять рублей.

— Разве это много?

— Ну, по тем временам достаточно крупная сумма. Так мы, потом купили две бутылки шампанского, пошли на гору и стали пить из горла.

Каждому по бутылке. Выпили и даже сами не поняли, как опьянели. Нам было весело, люди внизу казались нам смешными и нелепыми. Мы смеялись, стараясь изобразить соседей, кто как ходит, кто как говорит…

Эркин говорил, а Чолпон не могла оторвать взгляда от него. Он казался ей таким родным и близким, ей хотелось раствориться в его голосе, вдыхать аромат его одеколона.

Официант принёс шампанское и разлил по бокалам.

— Чолпонка! Милая моя сестрёнка! Сегодня в день твоего совершеннолетия я хочу пожелать тебе много светлых дней, таких же, как и ты сама! — он прикоснулся своим бокалом к бокалу Чолпон, послышался нежный звон хрусталя. — Слышишь, как звенит? Прямо как твой смех, — Эркин взял ладонь девушки и поднёс к губам. — Ты очень, очень хорошая.

— Эркин байке, ну что Вы… — на щеках девушки проступил румянец.

Они посидели ещё с полчаса, болтали о своих детских приключениях. Чолпон узнала, что он вырос в очень дружной семье, что у него была сестра, которая после родов умерла, и что у него есть племянник, живущий с матерью.

— Ого, уже половина девятого! Давай-ка собираться домой, — посмотрел на свои часы Эркин.

— Да, наверное, уже пора, а то мама будет беспокоиться, — грустно ответила Чолпон.

— Ты что? Что-то не так?

— Мне просто… мне… — Чолпон вдруг растерялась, её утренний настрой развеялся.

— Что?

— Да, нет, ничего… Давайте пойдём домой, — разозлилась сама на себя Чолпон.

— Хорошо, может, ты переживаешь из-за денег? Не переживай! Сегодня твой день рождения, и пусть, этот ужин станет моим подарком тебе. Не возражай, я взрослый мужчина, почти твой папа, понятно?

— Угу… — только и смогла выдавить из себя девушка.

* * *

Эркин расплатился за ужин, они вышли, сели в машину и поехали. Ехать было недалеко, минут двадцать от силы. Чолпон ужасно не хотелось возвращаться.

— Эркин байке, можно вас попросить? — начала Чолпон.

— Тебе плохо? Остановить?

— Нет, не плохо, просто мне сейчас не хочется ехать домой, давайте немного покатаемся?

Эркин посмотрел на девушку. Ему тоже не хотелось возвращаться. Дома ждала жена, сколько не его, сколько его денег, которых он сегодня не получил.

— А что? Это идея! Куда прикажете ехать, мадемуазель?

— Не знаю…

— М-м, хорошо, поехали на панораму, ты там была?

Чолпон отрицательно помотала головой.

— Значит, сегодня ты увидишь, как там красиво. День рождения продолжается! Поехали!!!

— Поехали! — радостно засмеялась Чолпон.

Всю дорогу Эркин мурлыкал, подпевая в унисон песням, настроение у него было прекрасное.

На панораме в этот день не было народа. Дул небольшой ветер, напоминая пришедшим о своих правах. Сумерки, казавшиеся до сих пор далёкими, тихо подкрались и теперь можно было видеть, как они бессовестно наступают. Два силуэта поднялись на вершину горы.

— Знаешь, я думаю, что ты замерзнешь, — сказал, снимая с себя пиджак Эркин. Он накинул его на плечи девушке и обнял её. — Ну, что, такты не замерзнешь?

— Нет, с Вами не замерзну, — Чолпон положила голову на плечо Эркину. — С Вами так хорошо, спокойно…

— Мне тоже хорошо, что я могу кому-то приносить радость.

— Эркин байке!?

— Что?

Чолпон повернулась к Эркину, посмотрела на него и медленно произнесла:

— Я Вас люблю, — она сказала это полушепотом. Её губы приблизились к его губам. — Я люблю Вас, люблю… Я давно хотела сказать Вам об этом, но не решалась…

— Чолпонка! Сестрёнка! Да как же это? Я же не могу… — вдруг, начиная приходить в себя от нахлынувших чувств, стал говорить Эркин. — Ты же совсем маленькая, а я старый…

— Не говорите так, — Чолпон закрыла ладонью губы Эркина. — Вы, Вы не старый… Вы самый лучший на свете…

Она прижалась к нему всем своим телом, ища защиты. Он импульсивно обнял её. В голове, бешено сменяя друг друга, мчались мысли: «Как же это? Как могло со мной такое случиться? Старый болван! Вскружил девчонке голову! Идиот! Что я делаю?»

— Чолпон, давай поедем домой…. Давай просто забудем, что здесь произошло, хорошо? — он поцеловал девушку в лоб, заглядывая её в глаза.

Чолпон молчала. Ей было тяжело. Он не понял её. Он не смог увидеть, что она выросла и любит его как взрослая женщина. Он её не любит. Сейчас ей хочется умереть, нет, ей хочется убежать отсюда далекодалеко.

Она вырвалась из объятий Эркина и побежала прочь. Эркин даже не успел сообразить. Только когда в руках остался пиджак, он очнулся и кинулся вслед за девушкой. Но было поздно. В этот момент на панораму заехало такси и высадило пассажиров. Чолпон стремительно запрыгнула в машину. Пока Эркин добежал, машина успела выехать с парковки. Он не успел догнать. Раздосадованный, он уныло побрёл к своему автомобилю.

Глава IV

* * *

Как обычно Эркин проснулся без будильника. Жена спала. Он не имел обыкновения будить её по утрам: тихо вставал, одевался, завтракал и бесшумно уходил на работу.

Вот и сегодня он, повторяя из дня в день свой утренний моцион, по инерции закрыл за собой дверь и стал спускаться по лестнице. Проходя мимо двери на втором этаже, он улыбнулся про себя.

— Хорошая девочка, эта Чолпон. Вся лучистая светлая, похожа на звонкий родничок.

* * *

Год назад он увидел девушку, беспомощно стоявшую на остановке, и решил подвезти. С тех пор они стали хорошими друзьями. Чолпон напоминала ему сестрёнку, умершую в молодости при родах. Звали её Жылдыз. Она, как и все деревенские девушки, рано вышла замуж. В восемнадцать лет родила, роды были тяжелые, и после осложнений организм не выдержал. Муж отказался от ребёнка. Через полгода и он погиб в автокатастрофе. Ребёнка взяла к себе мать, с тех пор они жили вдвоём. Отец Эркина умер в тот же год, когда и Жылдыз, опередив свою дочь на два месяца.

Эркин смотрел на Чолпон и радовался. Ему нравилась её непосредственность. Она излучала свет. Не испорченная житейскими буднями и взрослыми интригами, она, сама того не замечая, несла собой тепло. Невысокая, с карими миндалевидными глазами и мягкими ямочками, яркая как маленькая птичка, она бесконечно щебетала о своем, пока Эркин вёз её на курсы. Он успевал узнать все последние новости происходившие вокруг неё.

Сегодня у неё день рождения, а у него как назло нет денег на хороший подарок. Может, выдадут. А тут ещё жена задумала сделать себе покупки.

Он не мог отказать Фатиме, потому как чувствовал себя виноватым перед ней. Когда они поженились, её родители помогли ему подняться. Купили квартиру, машину, тесть устроил его на работу. Было ещё одно обстоятельство, не позволявшее Эркину сказать слово против жены. Он не мог иметь детей, это обнаружилось через год после совместной жизни. Это очень удручало Эркина. Когда это обнаружилось, он впал в депрессию, и только Фатима смогла помочь ему выйти из неё. Он не забывал, что именно тогда Фатима была рядом и всячески его поддерживала.

* * *

Однажды, они поехали к матери Эркина. Фатима знала, что сестрёнка мужа умерла, оставив после себя ребенка, знала, что мать воспитывает мальчика. В душе она надеялась, что сможет полюбить чужого ребёнка. Эркин, не видевший племянника со смерти сестры, не представлял себе, какой он. Они с Фатимой накупили подарков и матери, и племяннику и выехали рано утром. Ехать было далеко, на машине двенадцать часов. Приехали ближе к восьми вечера.

Эркин постучал в ворота, не услышав ответа, толкнул дверь. По привычке из далёкого детства он просунул руку за нижнюю половицу крыльца и вытащил связку ключей. Всё было по-старому, он немного успокоился. Открыв дверь, Эркин пропустил Фатиму вперёд.

Войдя в комнату, Фатима с Эркином обнаружили накрытый стол, дома было чисто и уютно. Старая мебель, сверху покрытая хлопковым покрывалом с расшитыми краями, напоминала Фатиме старые советские фильмы. На стенах висели фотографии в рамках, настенные часы отбивали свое «тик-так», на подоконниках царствовала герань, её было много, и только один цветок алоэ торчал нелепо среди мягкой листвы красно-белых цветов.

— Будь как дома, — Эркин смешно обвел рукой, показывая комнату. — Там в кухне есть рукомойник, можешь помыть руки. И поставь, пожалуйста, чайник на газ.

Фатима ушла хозяйничать. Эркин, оставшись один, начал рассматривать фотографии на стене. На одной из фотографий на него смотрел мальчик двух-трёх лет. Что-то было дорогое и родное сердцу в этом мальчугане. Он узнал сына Жылдыз. Ему вдруг стало больно. Больно оттого, что её не вернуть, больно оттого, что это не его сын. Глаза прослезились, он отвернулся от фотографии и подошёл к окну. Всё тот же старый двор с разбитой колонкой. Боже! Сколько времени прошло? Четыре года! И он ни разу за это время не приехал и не вспоминал о матери?!

Послышался звук открываемых дверей. Это мама пришла с внуком из гостей. Майрам недолго сидела в гостях, в тот день она как чувствовала, что что-то должно произойти хорошее. Издалека завидев машину возле ворот дома, она ускорила шаг. Внук, уставший и сытый, не хотел идти быстро, тогда Майрам подняла его на спину, обхватив его рукам сзади.

Сердце билось часто-часто. Она вошла в дом, скинула калоши и прошла в комнату. Увидев сына, вскрикнула:

— Сынок! Это ты? Наконец-то! Заждались мы тебя, — слёзы радости появились на глазах у матери. Внук с интересом наблюдал из-за спины бабушки. Она спустила его и обняла подошедшего сына. — Айланайын! Кагылайын, Жан биргем! Дай, я тебя расцелую. Какой ты стал важный! Как ты, алтыным? Жаным, даже не верится, что ты приехал, — женщина не хотела отпускать своего сына.

Запах матери, забытый Эркином, запах костра и ветра, молока и свежей травы вернуло его вновь в детство. Он чуть не заплакал. Как же она постарела, его мама, а ведь ей нет ещё и шестидесяти. Она стала меньше ростом, или ему показалось? Под платком виднелись поседевшие виски. «Мама! Мамочка! Как же я по тебе скучал!» — думал, обнимая мать Эркин.

Вошла Фатима.

— Здравствуйте, Апа!

Мать и сын повернулись в сторону вошедшей. Мать заулыбалась:

— Ой, келин бала, и ты приехала?! Как хорошо! — женщина поцеловала и обняла невестку. — Ну, как там куда-кудагыйлар поживают?

— Хорошо, они Вам тоже привет передали. Сами как? — из приличия спросила Фатима.

— Да, всё по-старому. Вот Абайчик растёт. Мы тут с ним много чего делаем, — Майрам погладила по голове прижавшегося и испуганного мальчика. — Иди, сынок, поздоровайся с дядей.

Мальчик нерешительно глядел исподлобья на гостей. Эркин подошёл к нему и присел на корточки:

— Ну, что, давай здороваться? — и протянул свою большую ладонь.

Маленькая ручка ребенка утонула в рукопожатии. Фатима достала из сумки привезённые подарки.

— Это Вам, Апа, а это Абайчику, — она разложила вещи на столе.

— Оий! Сколько тут всего!! Смотри, Абай, смотри! — Майрам дала внуку горстку шоколадных конфет. — Беги, позови Рахима и Гульзууру, скажи, Эркин байке приехал!

Мальчик убежал. Взрослые сели за стол. Наступило молчание. Все вдруг разом замолчали. Майрам нарушила тишину спросив:

— Ну, как вы там живёте в городе? Совсем не приезжаете…

— Да, всё дела, дела… Я даже в отпуск не могу выйти, — начал виновато оправдываться Эркин. — Вот вырвались еле-еле на два дня.

— Всего на два дня? — огорчилась Майрам. — Они там у вас на телевидении людей не жалеют?!

— Ой, Апа, ну вы же не знаете, как там трудно, — стала говорить Фатима, — только попробуй уйти в отпуск, сразу место заберут и заменят.

Через некоторое время в доме у Майрам начался праздник, собрались все соседи. Шутка ли! Эркин известный диктор, его вся страна знает.

Все наперебой спрашивали о работе, о новостях, происходящих в столице. Разошлись далеко за полночь, договорившись наутро заколоть барана.

* * *

Утром пришёл хромой Камчыбек, он привёл на привязи большого барана с закрученными рогами:

— Майрам! Майрам! Готовь ножи и посуду, сейчас придёт Гульзуура помогать.

Фатиму с Эркином будить не стали, подумали устали с дороги, пусть отдохнут. Когда те проснулись, с улицы уже доносился аромат кипящего мяса. Эркин с удовольствием потянулся и зевнул.

— Эй, Эркин! Ты уже, наверное, забыл, как бешбармак руками едят? — засмеялся Рахим, собиравший накипь с бульона. Он улыбался ему своим беззубым ртом. — Айда сюда, сними пробу!

— Я сейчас, только умоюсь, — Эркин смешно заковылял в материнских шлёпанцах, найденных на обувной полке, в сторону умывальника.

Вскоре во дворе расстелили кийиз, накрыли скатерть и сели.

— Что скажешь, Эркин? — это Камчыбек, разделывая мясо, протягивал Эркину огромный устукан. — В городе, поди, нет такого?

— Ой, байке откуда! Там даже люди, живущие по соседству, друг друга не знают по имени, — сказал в ответ Эркин.

— Да, плохо, плохо…. А вдруг помощь понадобится чья-нибудь? Что тогда? — Камчыбек огорченно покачал головой. — Плохо у вас там, в городе, все чужие друг другу. Эээх, и зачем так жить? Как в лесу…

— Ну, не всё так плохо! Правда, Эркин? — Фатима с презрением посмотрела в сторону говорившего старика. — А что здесь в деревне делать? Навоз убирать?

— Доченька, ты ещё молодая, жизни не знаешь. А навоз убирать, разве, стыдно?

Эркин посмотрел на Фатиму, делая ей знаки, чтобы она помолчала. Но та уже не унималась.

— И что хорошего в этом? Целый день с утра до вечера возиться со скотиной. И в холод, и в жару, глупо!

— А что в этом плохого? Ты когда родилась, за тобой родители тоже ухаживали, — Камчыбеку не понравился тон молодой женщины, и он решил её остепенить. — Скотина, она ведь тоже как ребёнок, за ней уход нужен.

— Ну, это уже ваш выбор! А мне всё это ни к чему! — фыркнула Фатима.

— Да, Эркин, видно в вашей семье дорогу глупая кобылка выбирает! — усмехнулся в бороду Камчыбек.

— Успокойтесь вы! — не выдержала Майрам. — Вы, что, разбираться будете? Ой, Камчы! Ты, как всегда, начнешь и не останавливаешься!

— Да, да, давайте-ка лучше бешбармак есть! — Гульзуура несла на подносе дымящийся бешбармак.

Но настроение уже было испорчено. Кушали все молча, изредка перебрасываясь словами. И только маленький Абай был доволен. Он надел рубашку, привезённую дядей, и возился с механической машинкой, большой и яркой.

* * *

Гости разошлись, оставив Майрам с детьми. Оставшийся день провели в разговорах ни о чём. Майрам всё пыталась спросить о чём-то сына, но не решалась. Её смущала невестка. Не сказать, что она её не любила. Она просто её не знала. Один раз после свадьбы сына она приехала в город. Родители невесты холодно встретили Майрам, осмотрели её с ног до головы. С неприкрытой неприязнью приняли угощения, привезённые из деревни. На утро Майрам уехала. Невестка с сыном проводили Майрам до вокзала, и, сославшись на работу, оставили её одну дожидаться автобуса. Это очень огорчило женщину, но она решила никому в деревне не говорить о своей неудачной поездке.

Вечером, подоив корову и положив ей корм, Майрам села у крыльца. Эркин подошёл к матери и присел рядом. Он обнял её за плечи, и они закачались в такт только им известной музыке.

— Сынок! А что Фатима не хочет с нами посидеть?

— Она устала и хочет отдохнуть…

— Ммм, ну, ладно пусть отдыхает. Я вот хотела спросить у тебя, да всё никак не решалась… — Майрам нервно поёжилась.

— Что, Апа? — лицо Эркина, умиротворенное и мечтательное, улыбалось матери.

— Вы когда внуков мне родите? Старая я уже, хочу понянчить твоих детей…

Эркин престал раскачиваться. Он убрал руку с плеча матери, вытащил сигарету и начал курить.

— Что люди скажут? «Сын Марата женат уже столько времени, а детей нет!» — Майрам сокрушалась, — может у неё что-то не так? Вон, смотри какая она у тебя худая…

Эркин продолжал молчать. Ему было больно! Да и как сказать матери, как объяснить, что это не у Фатимы, а у него что-то не так!

— Ну, что ты молчишь? Разве ты не хочешь наследника?

— Апа, у Вас уже есть внук… — Эркин заговорил холодно и жестко. — Его надо на ноги поднимать, а Вы ещё про моих детей переживаете! Вы забыли Жылдыз?

— Эх, сынок, да разве такое забудешь, это ведь кровинка наша. Смотрю на Абая и думаю, наверное, Бог не хотел, чтобы после нашей Жылдыз ничего не оставалось, и послал нам Абая… — нотки горечи послышались в голосе матери.

Эркину стало невыносимо. А что он оставит после себя? Он бесплодный, бесполезный…

— Я не хочу иметь детей! — сказал он и со злостью выкинул окурок. — И давайте больше не будем поднимать эту тему! — он встал и вышел за калитка.

— Фатима! Доченька, ты уже легла? — Майрам зашла в комнату и поправила одело на спящем Абае. Не услышав ответа, она снова вышла на улицу, дожидаться возвращения сына.

* * *

Эркин поднялся на вершину горы. Он смотрел в небо и думал о своей судьбе. Почему всё так сложно? За какие грехи его наказал Бог? Почему он отворачивается от него? Почему именно он, а не кто-то другой?

Эркин всё думал и думал, пока, наконец, звёздное небо не стало его убаюкивать своими вечными песнями. Скорее всего, он и уснул бы там, но земля стала колоться колючей травой, и ветер прогонять из своих владений.

Тихо открыв калитку, Эркин закрыл её изнутри.

— Сынок? Ты так долго не шёл, я уже начала беспокоиться… — послышался за спиной голос матери.

— Апа, Вы почему не спите? Поздно уже. Пойдёмте в дом, — он подал руку Майрам, та поднялась.

— У тебя что-то случилось? Скажи мне. Как приехал, всё ходишь с мрачным лицом, на работе что?

— Да всё нормально, устал просто…

— Отдохнуть тебе надо, а тут всего два дня, разве этого хватит? Эх, как город портит людей. Всех денег всё равно не заработаешь, и о душе подумать надо… — разуваясь, ворчала Майрам. — Вот бежите куда-то, а куда, зачем? Я тоже по молодости много чего хотела, сейчас поняла — вот оно моё счастье! Мой дом, мои дети… Дети — это самое лучшее лекарство для души…

— Апа, давайте не будем на эту тему, — Эркин чувствовал себя опустошенным.

— Почему не будем? Ты молодой, красивый, сильный мужчина, родите мне внука или внучку, — не унималась мать.

— Давайте спать, завтра поговорим, — устало проговорил сын и прошёл в комнату, где спала Фатима.

Он осторожно лёг рядом с ней, думая, что она спит.

— Ты что так долго? — Фатима не спала.

— Да так, прогулялся по деревне, — с неохотой ответил Эркин.

— Знаешь, я тут подумала… — нерешительно начала Фатима, — может, мы Абая с собой заберём?

— И ты туда же. Я не хочу говорить об этом, — Эркин отвернулся.

— Что, я туда же? А что мне прикажешь делать? Я целыми днями дома, одна… детей у нас нет, заодно и матери твоей поможем…

— Чем поможем? Ты, что, думаешь, она отдаст внука тебе в качестве игрушки? Побаловаться и вернуть?!

— Я хочу детей, я женщина! — в голосе Фатимы послышались слёзы. — Я же не виновата, в том, что ты…

— Ну, договаривай! В чём? Не виновата, что я, что? — Эркин весь напрягся.

— Ничего, — Фатима отвернулась к стене.

* * *

На следующее утро, после завтрака, Эркин с Фатимой стали собираться обратно в город. Мать молча наблюдала за сыном. Она не понимала, что случилось с её ребёнком.

— Когда ты теперь приедешь? Наверное, на мои похороны…

— Апа, не говорите так, Вы ещё совсем молодая, ещё меня переживёте…

— Не дай Бог! Кудай сактасын, балам… — испуганно сказала Майрам.

— Приеду… Как время будет, приеду, — Эркин взял сумку, оглядев снова комнату, сказал: — ну, что, нам пора!

Машина всё отдалялась, оставляя за собой клубы пыли, пока совсем не исчезла вдалеке. А Майрам всё стояла, обняв внука, и вглядываясь туда, где город забирал её сына. Сын, крепко вжавшись руками в руль машины, ехал, сдерживая слёзы, туда, где мог хотя бы на время забыть свою боль…

* * *

— Эркин! Эфир через три минуты! — режиссёр вывел Эркина из небытия. Эркин только сейчас понял, что сидит в студии, за своим столом.

Странно, но он не помнил, как добрался до работы. Весь погруженный в воспоминания, он мыслями находился далеко в прошлом. С тех пор, как он оставил мать на пыльной дороге и уехал, прошло семь лет.

Вечером после работы Эркин купил букет цветов для Чолпон и приехал к кафе. Они поужинали вдвоем, а затем поехали на панораму, посмотреть на вид города сверху. В этот вечер девушка, которую он воспринимал как сестрёнку, призналась ему в любви и поцеловала его.

«Как же это? Как могло со мной такое случиться? Старый болван! Вскружил девчонке голову! Идиот! Что я делаю?» — думал он, а вслух, стараясь оставаться спокойным, сказал:

— Чолпон, давай поедем домой…. Давай просто забудем, что здесь произошло, хорошо? — он поцеловал её в лоб, и посмотрел в глаза.

Девушка вырвалась и убежала. Он не смог её догнать.

Глава V

* * *

Домой Эркин вернулся поздно. Фатима ждала его и по приходу закатила скандал. Но в этот вечер ему не хотелось ни с кем разговаривать, и он постарался сгладить недовольство жены, чтобы остаться наедине со своими мыслями. Он заснул тревожным сном.

Утром, разбудив жену поцелуем, Эркин собрался уходить, но Фатима остановила его:

— Не уходи, мне нужно тебе кое-что сказать.

— Только быстро, а то я опоздаю, — Эркину побыстрее хотелось уйти из дома.

Фатима встала и накинула халат. Быстро пошла в кухню. Сполоснув лицо прямо с кухонного крана, она резко повернулась к мужу.

— Я беременна!

— ?? — от неожиданности Эркин присел.

— И ещё, я ухожу от тебя! Ты смешон и жалок! Ты неудачник! Если бы не мой отец, ты бы так и остался голодранцем! — лицо Фатимы исказилось.

— Мало того, ты ещё и бесплоден!

Это был удар ниже пояса. Эркин ощутил физическую боль. Он сжался, как будто только что получил сильный удар и не мог отойти от боли.

Фатима ещё что-то говорила, но Эркин уже не слушал её. Его лицо стало похожим на восковое. На нём застыло выражение безразличия. Он встал, прошёл к гардеробу. Достал чемодан и стал машинально складывать вещи.

— Да, да и куда это мы собрались? К мамочке? Беги, беги…. А ты забыл, как предал её много лет назад? Забыл, как бросил её? Трус!

Чемодан выпал из рук Эркина. Он подошел близко к Фатиме и заглянул ей в глаза, ему хотелось сейчас раздавить её, но, сдерживая себя, чтобы не ударить, он сказал только «Прощай!» Не оглядываясь, бросив ключи, вышел из квартиры. Спускаясь по лестнице, остановился у дверей на втором этаже, горько улыбнулся и, постояв немного, пошёл дальше.

Не помня себя, сел, завёл машину и рванул с места, опомнился только в студии. Весь день прошёл как в тумане. Эркин не мог привести свои мысли в порядок. Он, конечно, предполагал, что у Фатимы кто-то есть, но он не ожидал такого! И Чолпон, бедная девочка! Ели бы она знала! Как его самого терзают мысли. Годы проходят, и ничего не меняется! Ни-че-го! Зачем он живёт, для кого, для кого. Он устал жить, устал… и не хочет?! Нет! Он хочет жить, любить и быть любимым! А кто его любит, кто ради него, а не ради его денег, пойдёт за ним? Кто? Чолпон? Она ещё ребёнок… Фатима? Фатима, Фатима так и осталась избалованным ребёнком… кто? Кто его никогда не предаст?… Апа… Так вот почему она ему вспомнилась, вот почему мысли не давали ему покоя!!! Только она не будет требовать от него большего, чем он может. Только она может любить его, не требуя ничего взамен…. Мама, мамочка…

Отработав утренний эфир, Эркин быстро выбежал из здания офиса, сел в машину и уехал.

* * *

Чолпон вернулась домой тихая. На вопросительный взгляд открывшей дверь матери она просто заплакала.

— Ну, что ты доченька…. Всё хорошо…. Всё будет хорошо…. У тебя есть я, а я тебя не предам. Я же твоя мама… — гладила по плечу, содрогающуюся от рыданий, Чолпон мама.

— Мама! Он, он ничего не понял! Он даже не увидел, что я уже взрослая… как я его люблю, я не могу без него жить… — Чолпон плакала, как ребёнок.

— У тебя всё только начинается, столько ещё впереди… — мать Чолпон поцеловала её в лоб, посмотрела в глаза и сказала: — Запомни, ты у меня самое дорогое, что есть… самое лучшее…

Чолпон мучительно выдавила из себя наподобие улыбки.

— Мамочка! Ты у меня самая лучшая мама на свете! Ты меня понимаешь, даже без слов… — она обняла свою мать.

— Помнишь книжку «Унесённые ветром»? ты сейчас должна брать пример со Скарлетт и подумать об этом завтра. Пойдём, уже поздно… Я тебя уложу и спою песенку, как в детстве, помнишь?

Они прошли в обнимку в комнату Чолпон. Мать уложила девушку, укрыла одеялом, и, обняв её, начала напевать старую колыбельную.

Утром, проснувшись, Чолпон открыла глаза и пустым взглядом уставилась в потолок. Но в таком состоянии она пребывала недолго. С улицы послышался звук заводимого мотора и визг рванувшей с места машины. Чолпон подбежала к окну. Она увидела уезжавшую со двора машину Эркина. Когда она исчезла из виду, девушка прошла в ванную. Мать ушла на работу, дома никого кроме Чолпон не было. В ванной она стала искать аптечку. «Сегодня! Это должно произойти сегодня! Зачем жить и продолжать мучиться?» — в голове Чолпон мысли неслись со скоростью света: «Или с ним, или ни с кем!»

* * *

Фатима открыла глаза, над ней суетились незнакомые женщины. Тут она начала вспоминать, как здесь очутилась. Слёзы подкатили к горлу: «Как он мог? Как он мог со мной так поступить? Разве я этого заслуживаю?»

Глазами она окинула комнату, взгляд остановился на детской кроватке, в них застыл ужас.

Нурлан подошел с водой в руках:

— Фатима, ты что? Как ты меня испугала, девочка моя, — он промокнул полотенце и приложил к вискам женщины.

— Ой, городские, все такие слабые…

— Такие нежные… — переговаривались между собой соседки.

— Нурлан, увези меня отсюда, пожалуйста, — со слезами на глазах прошептала Фатима.

— Куда? Мы же дома… Ты хотела семью, детей, мужа… Я здесь, я люблю тебя, а ты меня, — погладил её по голове Нурлан.

— Но я не смогу здесь жить, понимаешь? Я не готова… Я не заслужила такой участи… — теперь слёзы Фатимы лились не останавливаясь.

— Каждый из нас получает от жизни то, что заслуживает, — холодно сказал Нурлан. — Ты сама сделала свой выбор, сегодня утром. Обратного пути нет!

* * *

Ночью Майрам приснился сон. Будто волосы на её голове стали ещё длиннее, и седина исчезла. Она снова стала молодой девушкой, она стояла на вершине горы и смотрела вдаль.

Утром она проснулась. Приснившийся накануне сон не давал ей покоя. Она чувствовала, что должно что-то произойти. Ощущение какого-то события не покидало её…

Отправив внука в школу, Майрам заспешила к роднику. Сегодня ничего по дороге не отвлекало её внимания.

— Здравствуй! Ты уже знаешь? Ты тоже знаешь? Может, я схожу с ума?

Он должен приехать! Я чувствую! Знаешь, сердце так бьётся, как будто хочет выпрыгнуть из груди… Я хочу и плакать, и смеяться одновременно, — взволнованно говорила Майрам.

Родник радовался вместе с ней, он почувствовал, что Майрам волнуется, и ему передалось её волнение. Он забурчал, ласково успокаивая свою подругу.

— Ты прав, да, да, лучше мне не волноваться… Я пойду сейчас на вершину и подожду моего Эркина, — Майрам утёрла слезинки, появившиеся на уголках глаз.

Родник утвердительно засмеялся в ответ.

Дорога на вершину быстро закончилась. Вот она вершина, которая вместе с Майрам пережила всю её жизнь. Она видела её радость и горе, она видела всё и понимала, и принимала Майрам такой, как есть. Это была родная гора, а родник, выбившийся из её недр, её открывшимся сердцем.

Майрам отдышалась от быстрого хода, огляделась вокруг и остановила взгляд на узкую полоску дороги, тянувшуюся к деревне издалека.

Глава VI

* * *

Эркин уже собрался заворачивать в сторону загородной дороги, как мимо него пронеслась машина скорой помощи. У него что-то ёкнуло в груди. Интуитивно он последовал за скорой. Машина остановилась у его дома, из неё выбежали двое мужчин в белых халатах и забежали в подъезд. Эркин, остановив машину возле дома, кинулся следом.

На втором этаже столпились соседи и пытались заглянуть внутрь квартиры.

— Пропустите, пропустите, пожалуйста, — сказал Эркин, расталкивая толпу.

Мать Чолпон сидела на диване и плакала. Эркин, посмотрев на неё с испугом, спросил:

— Где она?

Та в ответ только махнула рукой в сторону ванной. Он рванул туда, дорогу ему преградил один из медиков.

— Вы кто? Отец? Вам пока лучше подождать здесь. Идите, присядьте на диван. Эркин сел на диван, рядом с матерью Чолпон. Сидели молча. Ждали.

Из ванной слышалось только:

— Нагни её, вот так, ну, давай девочка, давай… Глупая…

Скоро появился медбрат с обессилевшей Чолпон на руках. Чолпон была бледная.

Утром она нашла в ванной снотворное и выпила разом несколько оставшихся таблеток. Мать, забывшая ключи от кабинета, вернулась. Не стала будить дочь, прошла в свою комнату и, только выходя, заглянула к Чолпон. В комнате её не было.

— Чолпон! Чолпон! — позвала она, в ответ не услышала ничего. Страшная мысль мелькнула у неё в голове. Она кинулась в ванную, дверь была открыта. Чолпон сидела, прислонившись к краю ванной.

— Чолпон, девочка моя! Что ты сделала?! Очнись! — мать начала тормошить девушку, та слабо зашевелила губами:

— Мама, прости меня… я не могу без него…. прости…

* * *

— Ну, вот, получите Вашу Каренину, — медбрат уложил Чолпон на диван, — пусть поспит, отдохнёт… Мы тут ей промывание сделали, всё будет нормально! Только вы теперь смотрите, что она ест. А так организм молодой, здоровый, через час-полтора оклемается. Вовремя успели. С вас сто пятьдесят за вызов.

Эркин расплатился со скорой и сел рядом с Чолпон. Мать села к её изголовью.

— Что Вы ей сказали? Она пришла сама не своя, — мать Чолпон старалась не смотреть на Эркина.

— Мама, пожалуйста, не надо… — слабо прошептала девушка. — Оставь нас, нам нужно поговорить.

Эркин взял Чолпон за руку.

— Глупая моя девочка, — погладил он её по голове, — какая же ты ещё глупенькая… У тебя всё ещё впереди. У тебя будет парень, ещё лучше, чем я…

— Мне никто не нужен, слышишь… Никто, кроме тебя…

— Зачем я тебе?

— Без тебя я умру…

— Ну, что мне с тобой делать?

— Не знаю…

Эркин задумался. Что он мог дать этой девочке? Он не смог сделать счастливой Фатиму, сможет ли он сделать счастливой Чолпон? А ведь он тоже заслуживает счастья!!! Ему тоже хочется быть любимым!!!

В комнату заглянула мать Чолпон:

— Я тут стол накрыла, давайте чай попьем!

— Как ты себя чувствуешь? — Эркин приложил ладонь ко лбу девушки.

Она всё ещё была бледна. — Пойдём, это тебе сейчас полезно, — Он помог ей подняться. Девушка всё ещё была слаба, тогда он поднял её на руки и понёс, как маленького ребёнка.

Чай пили молча, пока Эркин не начал говорить:

— Вот что! Вы, эже, согласны отдать замуж за меня свою дочь?

Мать Чолпон вопросительно посмотрела на Эркина и, помолчав немного, сказала:

— Это решать самой Чолпон, я не могу прожить за неё её жизнь.

— Чолпон? — Эркин внимательно посмотрел на Чолпон.

— Вы серьёзно? — девушка от неожиданности округлила глаза.

— Серьёзней не бывает! Решай!

— Но вы же женаты?! — мать Чолпон не могла понять, что происходит.

— Уже нет! Ну, так что, Чолпон? Или будешь дальше травиться и умирать? — уже с ноткой иронии в голосе произнёс Эркин.

— Нет!

— Что, нет? Нет, не выйду замуж?

— Не буду травиться… — покраснела девушка.

— А замуж? — улыбнулся Эркин.

— Я согласна.

— Ты в состоянии сейчас встать и пойти со мной?

— Куда?

— Ну, пока не в ЗАГС, а к моей маме!

— Да, — сказала Чолпон и заплакала. Ей стало страшно, что она могла умереть и не узнать, что её ждёт счастье. «Какая же я дура!» — подумала она.

— Ну, не плачь теперь…. Вас, женщин, не поймёшь. То вы от несчастной любви плачете, то от счастья. Собирайся, поехали!

* * *

Майрам не спустилась даже на обед покормить внука. Она всё смотрела на дорогу и только вечером, когда коровы стали возвращаться с пастбища, спустилась вниз.

— Бабушка, а ты что сегодня такая? — Абай шмыгнул носом, засовывая в рот кусок лепёшки.

— Ешь, балам, ешь… Темно уже, спать пора…

— Завтра выходной, — важно отметил мальчик.

— А? Аааа, ну да, ну да…

— А Камчыбек-ата пообещал взять меня с собой…

— Да, хорошо, сходи сынок, сходи… — вся в своих мыслях ответила женщина.

Поужинав, легли спать. Майрам спала и не спала. Она вслушивалась в звуки ночи. А вдруг услышит гул машины? Уснула только под утро.

Резкий стук в дверь разбудил её.

— Апа! Апа! Вы что там все уснули?

— Кто там? — сердце Майрам дрогнуло. Она быстро поднялась с постели и заспешила к двери.

На пороге стоял сын. Он улыбался. Родник не обманул. Майрам была благодарна ему. Вот он, её Эркин! Её кровинушка! Майрам заплакала.

— Сынок!!! Ты приехал!!!

— Да, мама, я приехал, к тебе, — Эркин крепко обнял женщину и заплакал вместе с ней.

За спиной Эркина стояла молодая девушка.

— Что ж ты не предупредил, что не один? — утирая слезы, спросила Майрам.

— Да времени не было, — смутился Эркин. — Это Чолпон. Ты давай проходи в дом, не стесняйся! — пригласил он девушку.

Майрам всё поняла без слов.

Эпилог

Фатима смирилась с судьбой. Сначала ей было тягостно. Но именно здесь, вдали от городской суеты, она поняла, что такое быть счастливой. Она смогла полюбить Артурчика, любовью матери, потому что сама стала ею. Вопреки опасениям Нурлана родилась здоровенькая девочка. Кудрявая, смуглая с маленькими ямочками.

* * *

Они поженились. Эркин прошёл курс лечения. Когда Чолпон забеременела, он был на седьмом небе от счастья. В положенный срок родился мальчик.

— Чопаааа! Чоп-каМ!!!

В окне появилась сияющая от радости Чолпон.

— Ну, что, на кого похож? — Мира стояла внизу с огромным букетом.

— На папу, — засмеялась Чолпон, — и на меня… немного, — в руках она держала маленький свёрток.

— Поздравляю!!! Ой, какая ты счастливая!!! — лицо Миры расплылось в глупой улыбке.

— Ну, ладно, ты, давай, иди, а то у нас сейчас кормление будет, — улыбнулась молодая мама.

Мира ушла. Через некоторое время об окно городского роддома ударился маленький камушек и отлетел. Чолпон выглянула в окно.

Внизу стоял Эркин. Он смотрел на свою Чолпон, глаза его были полны слёз. Слёз мужского счастья.

— Я люблю тебя! — закричал он. — И нашего сына, которого ты, ты мне подарила!

— Я тебя тоже, — женщина послала воздушный поцелуй мужчине. — Ты сказал матери?

— Она здесь! Она приехала посмотреть на своего внука, — Эркин открыл дверцу машины. Из неё вышла Майрам с Абаем.

Они улыбались. Они были счастливы. Они смогли выпустить своих птиц из клеток предрассудков и сомнений на свободу…

Даже маленькой птице большая клетка не даст большего ощущения свободы, чем сама свобода!

© Copyright: Назира Раимкулова, 2011

Мама… Умирая… Любить…

3 февраля. Эта памятная дата для нашей семьи. Именно в этот день 1997 года не стало моей свекрови. Прошло уже столько времени, а вспоминаю о ней, как о человеке с сильной волей и огромной любовью к сыну. Это была удивительная женщина с удивительной судьбой и вызывающим восхищение героическим уходом из жизни.

За два месяца до кончины из дородной красивой женщины она превратилась в ссохшуюся старуху. Внутренняя болезнь подтачивала ее еще молодой организм. Ей было всего 55 лет.

Я помню, как варила для нее злаковые каши на воде с медом, и если она съедала маленькую чашечку — это была победа. Однажды она хотела приготовить май-токочи (приготовленные на раскаленном масле тонкие лепешки из сдобного теста). Мы, придя с работы, почувствовали запах горелого. Мама лежала на диване и, увидев нас в дверях, попыталась встать. Знаком мы ей показали, что не надо беспокоиться. Я приготовила стол к ужину и пригласила всех к столу. Муж взял один токоч и попробовал. Хлебец был недосоленным и не прожаренным. Мы с ним переглянулись и, как ни в чем не бывало, продолжили трапезу. Мама сама отломила кусок и тут же положила его на стол. Она сказала, что хотела приготовить это специально для сына, и ей очень неудобно, что получилось невкусно. Говоря это, она чуть не плакала от стыда. А мы плакали внутри оттого, что видели, как силы покидают ее с каждым днем. Я успокоила ее и постаралась поддержать похвалой, сказав, что наоборот это именно так, как любит ее сын. Муж мой тоже подыграл и, обняв маму, нежно поцеловал.

В феврале у мужа начинались зимние каникулы, и мама запросилась домой: она хотела повидать дочерей, говорила, что соскучилась. Муж хотел взять билеты на самолет, но она воспротивилась, сказав, что сердце ее не выдержит перелета и перепада давления. Решено было взять билеты на поезд.

Рано утром 31 января к гостинице, в которой мы жили, подъехало такси. Мы с детьми вышли на улицу. Они пытались тащить чемодан с подарками, а я сумку с домашней снедью в дорогу.

Мама шла очень медленно, было видно, с каким усилием она заставляет себя идти, но она словно доказывая себе и всем остальным, шла сама и не хотела помощи.

Таксист помог погрузить багаж и завел мотор. Мама молчала. Я сказала мужу, чтобы по приезду в Бишкек он позвонил и сказал, что они добрались. Машина тронулась с места, а я еще долго стояла и смотрела вслед уходящей за поворот «Волгой». Я говорила про себя: «Ну, вот и все, мама. Больше мы с тобой не увидимся. Прощай».

Мне хотелось плакать.

От Москвы до Бишкека ехать трое суток. В то время еще не было сотовых телефонов и, чтобы получить известие, приходилось ждать телефонного звонка или телеграммы. Утром 3-го февраля, отправив сына в школу, а дочку в садик, я стала собираться на работу. Стук в дверь. Дежурная гостиницы позвала к телефону, сказав, что срочно. Я знала, что муж со свекровью должны были прибыть в Бишкек, и поэтому подумала, что это, скорей всего, звонок от него. Я приложила трубку к уху, надеясь услышать голос супруга, вместо этого раздался пронзительный женский визг. Это была моя двоюродная золовка, которая работала в посольской гостинице — Сабира эже.

— Горе! Горе случилось! Нет больше мамы вашей!

Я оторопела и онемела от неожиданности: «Как? Почему? Что?»

В голове мысли перемешались, а трубка продолжала верещать. У меня застрял комок в горле, ничего не хотелось говорить, а слезы тихо катились по щекам. Они были настолько горючими, что жгло не только лицо, но и сердце.

Положив трубку, я направилась в номер, и стала соображать, что надо брать билет на самолет и лететь в Кыргызстан. Взяв на работе отпуск, забрав детей, я поехала в аэропорт. В Домодедово мы просидели сутки, не было билетов. Несмотря на маленький возраст, дети не хныкали, они будто понимали, что случилось что-то страшное. Рейс до Бишкека отменили, пришлось сдать билеты и купить билеты на рейс до Алматы. Через час, взяв такси в аэропорту Алматы, мы уже мчались в сторону Бишкека. Оттуда надо было ехать еще четыре часа, по зимним дорогам до Балыкчи. На перекладных я смогла добраться домой за двое суток…

Машина остановилась в трехстах метрах от дома, где мы жили и, согласно традициям, пешком пошли к открытым воротам.

Нас встретила тишина. Оказалось, что похоронная процессия выехала полчаса назад. У киргизов принято хоронить только мужчинам, женщины на кладбище не едут. Именно поэтому возле собранной траурной юрты не было мужчин, которые встречают пришедших попрощаться с усопшим, скорбным плачем. В юрту, где лежит тело покойного, входят только женщины, мужчины остаются снаружи. Зайдя в юрту, я увидела сестер мужа. Они вместе с плакальщицами сидели и плакали навзрыд.

Мне было горько оттого, что я не смогла проводить свою свекровь в последний путь и опоздала на похороны, но потом я поняла, что, наверное, она и сама не хотела бы, чтобы я увидела ее такой.

Приехала машина с кладбища. Я не узнала мужа. Глаза его были полны горя. Мы обнялись и заплакали. Немного успокоившись, он спросил:

— Когда мы уезжали, ты долго стояла и смотрела нам вслед. Скажи, ты знала, что мама умрет?

— Да, я знала.

— А почему ты не сказала?

— Как я могла тебе это сказать?

Мы замолчали. Вечером, когда все разошлись, и мы остались одни со своим горем, муж рассказал, как мама мужественно держалась.

Первые сутки она очень плохо себя чувствовала, и муж, найдя медсестру в поезде, попросил делать обезболивающие уколы. Когда добрались до Казахстана, в вагон стали заходить местные торговки с рыбой. Мама, сколько я ее помню, не любила рыбу, но тут она сама попросила сына купить ей одну. Муж очень обрадовался. У него вдруг появилась надежда, что мать начинает выздоравливать! Она смогла умыться, накрасилась, стала общаться с соседями по купе, поиграла в карты, погадала на счастье. Съела рыбу, выпила стопку и легла. Больше она не вставала, она лишь постанывала при очередном приступе боли, о которой можно было лишь догадываться.

Станция Луговая. До Бишкека осталось совсем немного, пять часов.

Мама заснула тревожным сном. Перед Бишкеком она разговаривала с сыном о жизни.

Приехали. Снег хрустит под ногами, пар выдает горячее дыхание людей. Мама что-то шепчет сыну, он с трудом понимает, о чем она просит. Голос ее словно уже из другого измерения, глухой и тихий. Мой супруг помогает сойти матери с платформы. Пока он выгружает багаж, она обессиленно садится на снег.

— Мама! Ты что? Ты же простынешь?

Сын старается поднять ее, но она совсем не хочет ни вставать, ни идти. Рядом стоит тележка. С помощью грузчика они сажают ее на тележку и везут к стоянке такси. Она просит отвезти ее прямо домой в Балыкчи, но сын видит, насколько ей тяжело и говорит, что они поедут к сестре, которая живет в двадцати минутах от вокзала.

Приехали. Лестница в подъезде кажется бесконечной. Она хочет искупаться. Младшая дочь помогает ей. Все понимают, что это лишь приготовления. Искупавшись, она ложится на диван в гостиной и просит открыть окно. В комнате холодно, но она все просит и просит не закрывать его. Вызвали скорую. Пока скорая приехала, мама с тихим вздохом ушла. Тишина. Звонок в дверь. Муж просит сделать что-нибудь.

Врач, прощупав пульс и осмотрев тело, спрашивает, зачем надо было вызывать скорую помощь трупу?

Муж кричит, как трупу, она только, что была живой!

Тогда врач показывает на трупные пятна, которыми покрыто руки и лицо матери и объясняет, что клетки ее организма погибли еще часов восемь назад. Значит, она умерла, не доезжая Луговой? Как же так! Она же, вот, только что дышала!

Врач сам удивляется и говорит мужу, что, наверное, она слишком сильно его любила, чтобы умереть в дороге.

Разве это не материнский героизм? Моя свекровь всегда знала, что в случае смерти пассажира, его снимают с рейса, и словно чувствуя, что с ней может такое произойти, всегда говорила, что не хотела бы так…

Это удивительно, каким усилием воли можно было продержаться еще восемь часов? Как? Я не понимаю… И теперь знаю, что сила любви к сыну и понимание того, что в случае ее смерти в пути, он вместе с ней будет снят с рейса и останется один на один с тяжким грузом, заставили ее, мать, продержаться до приезда домой…

Жизнь и так не баловала ее. Она овдовела в двадцать восемь лет, оставшись одна с пятью детьми и беременная шестым. Мой муж единственный сын. Он и еще пять сестер. Но больше всего свекровь любила именно его — сына. Она отдавала ему всю свою материнскую нежность. Я помню, как посмеивалась над ними, когда они, взявшись под ручку, торжественно выходили на прогулку. Она гордилась тем, что ее сын всего достиг сам и что она все еще имеет над ним влияние. Через тринадцать лет мама вышла замуж во второй раз. Дети подросли, и она, как и любая другая женщина, хотела счастья.

Однажды она чуть не погибла от рук грабителей. Спасло только то, что вовремя заслонила рукой голову. Пролежала в реанимации больше месяца, операция на голову оставила глубокий шрам, а пальцы рук, по которым пришелся удар, с тех пор так и остались неподвижными.

Второй муж был шкипером на шхуне и уходил на недельные рейсы. Мой свёкор был тихим, добродушным человеком, и тем нелепее казалась его смерть. Погиб он случайно. На Иссык-Куле разыгрался шторм. Караван, возвращавшийся с рейса, попал в него. По странной случайности шхуна моего свекра перевернулась. Он пропал. Моя свекровь ждала его, всматриваясь в далекую синеву озера. Она объявила розыск, ходила по гадалкам, но безрезультатно. Хоронить было нельзя, да и некого. Видимо, уже тогда болезнь, сидевшая в ней, стала разъедать ее изнутри…

Через полтора года кто-то из знакомых сказал, что неподалеку от берега мальчишки играли в футбол с черепом. Мама засобиралась в дорогу. Приехав в то место, где был найден череп, она попросила мужчин найти тело. Местные мальчишки рассказали, в каком районе оно лежит. Никто из приехавших представителей сильного пола не набрался смелости лезть в воду. И тогда моя свекровь сама пошла в воду и своими руками стала собирать останки, пристыдив взрослых мужчин. Она опознала мужа по золотым коронкам на зубах, в кармане пиджака были найдены документы на его имя. Этот случай скорее завершил начатое болезнью дело. После похорон и поминок ее положили в кардиологическое отделение. У нее был порок сердца. Как она только держалась?

Она всегда держалась молодцом, но вот только судьба ее испытывала.

Испытывала всю жизнь, до самого конца…

Я даже не хочу и не могу называть ее свекровью… Потому что своим пониманием, своими поступками, отношением она стала мне мамой. Мы прожили вместе семь лет: были и недомолвки и недопонимания в самом начале, но именно она научила меня жизненным премудростям, она своим примером, своей жизнью и смертью показала, насколько может быть сильной материнская любовь, когда даже умирая, понимаешь, что не можешь это сделать просто так, а до последней минуты помнишь о своем ребенке, о его будущности… Потому и, умирая, не забываешь любить…

Мама, я помню и рассказываю это своим детям, чтобы они знали, какая у них была бабушка.

Жизнь, которая рядом

Бишкек, март 2012 года. Я еду на работу. На пересечении улиц Боконбаева и Раззакова сворачиваю налево. Медленно выправляю руль и наблюдаю картину: несколько серых силуэтов роятся в мусорных баках. Давно не стираная куртка непонятного цвета оборачивается ко мне и презрительно смотрит. Взгляд вдруг упирается в меня: презрение сменяется сначала на удивление, потом на стыд…

Я останавливаю машину, чтобы выгрузить мусор. Серая куртка старается отодвинуться от меня и усиленно копошится в баке. Но поздно! Я узнала свою одногрупницу.

— Ира! Ира, это ты?

Серая куртка не слышит. Она еще больше погружается в свою работу и делает вид, что не замечает меня. Я жду еще немного, затем сажусь в машину и уезжаю. Целый день меня преследовал тот взгляд.

На следующий день я снова еду по той же дороге и снова сворачиваю к мусорным бакам. Возле них копошатся все те же, кроме серой куртки. Я выкладываю в урну пакет и, не удержавшись, спрашиваю:

— А где Ира?

Ко мне поворачивается небритое, отекшее и грязное лицо с беззубым ртом:

— Ирка, что ли? Там она… — бомж машет рукой в сторону железнодорожного вокзала. — Отходит от вчерашнего… ломка у неё… А ты, что, знаешь её?

Но я уже не слышу. Я завожу мотор и разворачиваюсь в противоположную от офиса сторону. В голове только: «Отходит она… Ирка! Ирка!»

До боли обидно: «Как? Почему? И почему именно она?» Еду, не понимая куда, просто еду и смотрю по сторонам в надежде увидеть её. Бесполезно. Два круга вокруг двух кварталов. Наверное, она где-то в подвале. Рабочий день сбит.

* * *

Потом все стало забываться, пока я снова не столкнулась с ней один на один через месяц. Она шла с огромной китайской сумкой, нагруженной всяким хламом. Никакая. Взгляд ее отсутствовал.

— Ира!

Она остановилась, посмотрела на меня и опустила глаза.

— Ты меня узнаешь?

— Нет, наверное, вы ошиблись… — пробормотала она.

— Кушать хочешь? — спросила я. От неожиданности она что-то начала бормотать себе под нос и пятиться. — Пойдем, я не завтракала. Тут кафе недалеко.

Ира смущенно посмотрела на меня исподлобья. Подумав немного, согласилась.

Небольшое кафе недалеко от железной дороги. Ира оставила свою сумку возле входа. Мы сели за стол. К нам подошла официантка взять заказ. У Иры взгляд перебегает от одного предмета на другой, словно ищет что-то. Я молча наблюдаю за ней и не узнаю в этой хрупкой, постаревшей раньше времени, женщине свою одногруппницу.

Мы учились с ней в середине восьмидесятых на операторов ЧПУ. В группе Ира ничем не выделялась. Всегда была скромной и училась прилежно. Я помню, для всех нас было шоком, когда мы узнали, что она, Ира, вдруг вышла замуж в конце третьего курса. Самая первая?! Из всех девчонок именно Ира была самой тихой. Но, как говорится, в тихом омуте… Мы закончили учебу и разъехались.

Прошло 25 лет. И первая, кого я встретила после стольких лет, была Ира. Вернее то, что от неё осталось. Я и узнала-то её только по глазам, глубоко посаженным, умным и внимательным в юности и пустым и безнадежным сейчас…

— Ира, что с тобой случилось? Расскажи…

Она молчит. Я молчу. Пришла официантка поставила с грохотом на стол посуду и снова исчезла.

— Да что рассказывать-то, Назир… Итак всё ясно… — женщина, сидящая напротив меня, теребит край скатерти. Видно, что ей тяжело со мной разговаривать, но заказ на еду и голод не дают встать и уйти.

— Вот, так и живу. Сама видишь. Бомжую четвертый год.

— А как же семья? Ты же замужем? Дети?

— Хм, — усмехаясь: — кому я нужна такая? Мужа схоронила лет шесть как, а дети… ну, что дети… выгнали они меня из дому…

— То есть как это — выгнали? — я не понимаю смысла сказанного. — Не поняла?

— Ну, как… вот так! — разводит та руками. — Зачем им мать алкашка и наркоманка? Лишний рот. Им самим мало. Два сына у меня. Тоже пьют, нигде не работают. Муж, когда живой был, еще как-то концы с концами сводили. Потом мои мужики драться стали. А когда мужа-то не стало, так они за меня принялись… — горько вздохнула Ирина. — Бить стали и выгонять. А я что? Я ушла.

Принесли горячее шорпо. Ирина с жадностью ест, держа хлеб всей пятерней. Руки дрожат, и ложка, торопливо стуча об остатки зубов, исчезает во рту. Я жду, пока она доест. Она тщательно доедает крошки хлеба, упавшие на скатерть. Официантка принесла шашлык. Скоро и он доеден. Все происходит в молчании. Я не хочу нарушать её трапезу и молча пью чай. Всё. Вроде бы наелась. Ирина откинулась на спинку стула. Видимо это один из моментов блаженства сытого существования. Взгляд оживился, появилась осмысленность.

— Ты это… самое… не суди меня строго, жизнь такая…

— Я и не сужу. Просто давно никого не видела, вот ты первая. Сколько лет прошло, двадцать пять?

— Да-а, наверное… я даже и не помню, — Ирина роется в кармане и вытаскивает сигаретный окурок, тут же прикуривает и затягивается. — У меня же нормально все, как у людей было. И семья, и работа. Только сами мы своими руками все сломали.

— Почему?

— Когда союз развалился, мы с мужем стали челночить в Россию. А потом как-то подвязались возить в спичечных коробках опиум. Все хорошо пошло. Богато зажили, а потом нас разом всех повязали. Мужу дали срок три года, и отправились мы на поселение. Там стали выпивать, на нас словно крест поставили: ни работы, ни денег… Я пошла полы мыть… Да и за всякую работу бралась, что придется: кому отштукатурить, кому покрасить… Так и жили. Потом пацаны мои в школу пошли. Старший-то хоть ничего, еще учился, а младший слабый совсем, на второй год два раза оставался. Потом вернулись в Бишкек, и вроде бы все ничего было, только вот чего-то не хватало. За три года поселения я много повидала. Муж кое-как устроился сантехником, потом его за пьянку уволили. И пошло поехало. Стал разнорабочим: заработал — выпил, не заработал — я виновата, бить стал. Из-за этого я третьего не выносила, выкидыш у меня был. Так, я и в больницу не пошла, тайком ночью в мусорку выкинула. А сейчас, знаешь, в мусорке и не такое найдешь… Потом однажды опять нас наш курьер нашел, и снова стали мы опиумом заниматься, только в этот раз вышло по-другому… Они сначала мужа, а потом и меня подсадили… Потом квартиру продали, на дачу жить переехали, да так и остались там — в сарае жить. Вот тебе и оператор с числовым программным управлением… — цокнула Ира.

Я ужаснулась тому, что она так спокойно рассказывает мне об этом. Неужели настолько можно стать равнодушным к себе, к своей жизни? Как? У меня в голове не укладывалось. Почему при рождении каждый из нас имеет равные шансы на жизнь, образование, семью. И как так случается, что одна ошибка может просто все перечеркнуть? Сколько таких, как Ирина? Сломленных и потерявших веру, не видящих шанса? Почему это происходит в таких глобальных масштабах?

— Я сейчас уже ничего не жду и не надеюсь… Прожила день и ладно. Только вот без дозы не могу уже — зверею. Вот сегодня с утра мне хорошо, а завтра? Может, и не доживу до утра.

— Но ведь сейчас есть программы, которые помогают лечить зависимость?

— Есть. Только меня уже нет! И не будет. Я сама не хочу. Устала. Живу так, без смысла, как собака бродячая. Никому не мешаю и ладно. Подохну и слава Богу!

— Ира? Ты что? Зачем так?

— А ты чего ждала? Что я кинусь тебе на шею и буду просить помощи? — вдруг разозлилась она.

Я не знала, что ответить. Да и что я могла, в самом деле, сделать для неё, для той, которая сама решила и сделала свой выбор? Изменить судьбу? Продлить её укоры перед собственной совестью?

— Знаешь, ты больше не подходи ко мне… Не надо. Что было раньше, того уж нет и не будет, — Ира, покачиваясь, встала и пошла прочь от стол и ка.

Громыхая, прошел грузовой состав, оставляя за собой тягучий запах жженой резины.

* * *

Больше я не увижу Иру. Через неделю после нашей встречи её серая куртка будет надета на другую женщину. Я подойду к ней и спрошу про Иру, она, пожав плечами, скажет, что её больше нет — убили за то, что украла у своих. А куртка? Не пропадать же добру?! Вот так… На память приходят слова Айтматова: «Самая страшная из грозящих нам катастроф — это не атомная, тепловая и тому подобная угроза физического уничтожения человечества (а может, и всего живого) на Земле, сколько антропологическая — уничтожение человеческого в человеке, катастрофа, означающая, что человек не состоялся…»

В последнее время меня все больше и больше тревожит сам факт того, что живущие рядом с нами люди никому, по сути, не нужны, кроме самих себя. В социальных сетях каждый становится заложником своего собственного эго, подсчитывая количество голосов на каждый свой статус, возмущается и выражает свою, так называемую, гражданскую позицию и сокрушается по поводу негативных проявлений, в целом не замечая синтетики своих восприятий. Зачем? Зачем нужно фальшиво соболезновать и агитировать, если сами в реальной жизни ничего не можем сделать просто так? Вот так и наша жизнь пройдет рядом, так и не дав понять, что она была… Нет ничего страшнее бездействия и равнодушия к людям, проживающим рядом с нами, пусть не похожим на нас, но это тоже часть нашего общества, без которого и мы не состоялись бы…

От сумы и тюрьмы не зарекайся — старая истина. Но я бы еще добавила: от страждущего не отворачивайся. Возможно, не появись в жизни Ирины наркотиков — все было бы по-другому? Все наше существование — это испытание. Испытание на прочность, веру, способность противостоять сложностям и соблазнам. Наверное, будь мы одни — мы не состоялись бы как личности. Нам повезло, что в самые важные для нас моменты жизни с нами находились те, кто мог поддержать и встать рядом плечом к плечу. И как не повезло тем, кто жил всю жизнь рядом с нами, но так же, как грузовой состав, прошел мимо своей настоящей жизни, оставив за собой лишь горечь прожженных лет.

Когда я встречаю людей, похожих на Ирину, всегда думаю об их судьбе.

А ведь они были детьми в окружении заботливой семьи, влюбленными и любимыми, почему же у них так все сложилось в жизни? Из-за лености? Из-за личной трагедии или чужого обмана? Из-за сложившихся стереотипов, что люди, ставшие заложниками своих слабостей — изгои, должны быть вне общества? А может все это происходит из-за простого равнодушия? Мне жаль, что я не смогла помочь своей однокашнице. Мне стыдно, когда кто-то осуждает таких людей, как Ира. Но, все же, есть надежда, что таким, как она, помогают другие, те, кто смог пройти все круги ада и снова стать не просто членом общества, а настоящим ЧЕЛОВЕКОМ, помогающим таким же, как и он, собратьям по несчастью вернуться в жизнь, которая рядом.

Оглавление

Вступление

Знойный полдень, ставший берегом

Останься со мной навсегда…

  Послесловие

Клетка для колибри

  Глава I

  Глава II

  Глава III

  Глава IV

  Глава V

  Глава VI

  Эпилог

Мама… Умирая… Любить…

Жизнь, которая рядом Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg