«Осенью...»

Виктор Кочетков

Осенью…

 Никто не знает, в каком облике

 встретит человека Смерть...

 Олицетворением может оказаться

 образ прекрасной Незнакомки

 пред которой вольно или невольно

 придется склонить колена...

Темный октябрьский вечер хлестал ледяными каплями дождя. По небу нескончаемой вереницей шли налитые свинцом тяжелые тучи. Ветер все выл и выл в провисших проводах, временами переходя в тоскливый протяжный стон. Унылый колеблющийся звук, то пропадал в вязкой сужающейся мгле, то вдруг выныривал откуда-то сбоку из темноты. Сеял мелкий промозглый дождь, все вокруг было напитано холодной влагой, редкие огни изб лишь угадывались в неровном сумраке.

Собачий лай доносился еле слышно, то приближаясь, то удаляясь, исчезая и внезапно появляясь где-то впереди. Дорога превратилась в непроходимую жидкую грязь, жирно чавкающую под ногами. Было холодно и сыро…

Серега Шинкин - сорокалетний автомеханик, неторопливо брел, месил сапогами, скользя и часто останавливаясь прикурить затухающую на ветру беломорину. С самого утра чинили бригадой заклиненный дизель, торопились, провозились до позднего вечера, но все же, сделали, запустили. Председатель совхоза обрадовался, обещал премировать всю бригаду. Это было кстати, потому-то и бились с мотором без передышки.

У Сергея семья - жена Варя, дочь Анюта - невеста совсем, шестнадцать недавно исполнилось, красавица. Сынишка Ленька, одиннадцатилетний школьник, серьезный парень растет. Варвара - дояркой в совхозе, хоть и младше мужа, но насколько мудрее его и рассудительней, да и внешностью, статью, бог не обидел. Повезло Сереге - любил ее сильно, горел, волочился, но своего добился, и вот - уже дети взрослые почти…

Такие мысли веером проскакивали в усталой закипающей голове, мелькали где-то в районе затылка, проносились перед глазами, согревали надеждой озябшую душу.

Сквозь моросящую мглу пробились два приближающихся огонька. Рейсовый автобус из райцентра нырял и хлюпал изношенной резиной покрышек, завывая мотором и буксуя в вязкой жиже. Обычно в ненастье автобусы не заходили в село, шли кружной асфальтовой дорогой, высаживая редких пассажиров на краю деревни. Путь этот был длинней, но безопасней. Только  отчаянные лихачи смели пробираться по осенней грязи. Автобус сносило в кювет или бывало, зарывался по самое брюхо, но сокращение пути на сорок шесть километров толкало водителей на риск.

- Припозднился, однако, двенадцатый час уже, - пронеслась мимолетная мысль и тут же ушла в темную слякотную муть.

Автобус остановился метрах в сорока возле сельмага, осветился на миг, скрипнул открывающимися дверями, высадил четверых. Стрельнул черным выхлопом, и натужно ревя, продираясь сквозь тьму, двинулся по маршруту, удаляясь красными огнями стоп-сигналов.

Пассажиры, зябко поеживаясь на трепещущем ветру, кутаясь, прячась от секущего мелкого дождя в воротники и капюшоны, быстро и незаметно растворились в звенящей тьме. На месте остался лишь один человек, молодая женщина в городской легкой одежде и сапогах на высоком каблуке. Темный плащ раздувался на резком ветру, туго обвивая стройную фигуру, каблуки полностью погрузились в жидкую грязь. Легкой дамской сумочкой девушка пыталась прикрыть голову от пронзительных холодных струй.

Все это с удивлением отметил подходивший Сергей. Городские жители редко появлялись в этих краях, приезжали в основном свои же, деревенские, из окрестных сел или райцентра, к родственникам или на свадьбу, а то и на похороны. Появление в такую пору, непогоду, молодой женщины, озадачивало и как то даже тревожило. Болтающийся над дверями сельмага фонарь, слабым неровным светом выхватывал из тьмы одиноко стоящую фигуру.

- Здравствуйте, - шагнула навстречу девушка. – Пожалуйста, помогите найти дом Андрея Ильича Полежаева… - ветер растрепал густые волосы, швырнув в лицо сноп ледяных мелких брызг, и унес  окончание фразы куда-то в пространство, гулко завывая меж темных раскачивающихся деревьев.

Сергей замер на месте. В мерцающем свете прыгающего на ветру фонаря он увидел ее всю. Что-то бултыхнулось, забилось в груди и ухнуло куда-то вниз, мысли неясным пугливым роем заметались внутри, глубоко-глубоко на самом дне подсознания ярко осветилось и тут же угасло тонкое, пронзительно-щемящее чувство чего-то странного и неизведанного, манящего близкой неизвестностью…

Мокрое от дождя, миловидное чистое белое лицо. Чуть припухшие яркие губы, аккуратный тонкий нос, изящные черные брови, все это накрепко впечаталось в память. Но больше всего изумили глаза, изумрудно–зеленые, светлые – смотрели открыто, прямо, доверчиво, вопросительно, чуть требовательно и в то же время как-то иронично–ласково, проникая в неведомые глубины…

- Конечно, знаю, - прохрипел  Сергей, и тут его осенило:  Андрей Ильич Полежаев, дед Андрей, сосед напротив. Дом у него крепкий, большой, жил старик один, бабка давно уже умерла, родня разъехалась кто куда. У него часто останавливались приезжие, платили малую цену, угощали Ильича деликатесами и вином. Дед был веселый, общительный, гнал бормотуху и на чем свет материл Советскую власть…

- Проводите? - голос волнующий, негромкий, но внятный.

– Меня зовут Алевтина Генриховна, я учитель, буду преподавать в вашей школе физику и химию в старших классах, а жить пока у Андрея Ильича.

- А я Серега, Сергей, – поправился он, отчего-то пряча глаза.

– Зовите меня Аля, мне больше так нравится. Хорошо? – этот голос почему-то обезоруживал, удивлял и расслаблял, необъяснимо покорял, лишь тревожные молоточки стучали и стучали, пульсировали, бились, кричали…

- Аля, - произнес про себя Сергей. Какое имя! Похоже на музыку, чистую,  живую… Аля, Аля… – повторял он, с тоской сознавая, что не забыть ему этого имени.

Он не понимал происходящего с ним, как-то вдруг в один миг перевернувшего все его сознание. Была жена, семья, любовь… Все это никуда не делось, не ослабло и не ушло, жило, билось в нем. Он шел домой к родным, любимым, единственным для него. Ему до боли сильно захотелось оказаться в своем жарко натопленном доме, крепко обнять Варю, пасть на колени и целовать, целовать ее, просить, молить о прощении, биться головой и каяться, каяться…

Каяться? В чем? Что сделал он нехорошего? Жена была для него богиней, семья смыслом, в чем его вина? В чем?

Но Аля… Она стояла напротив, ледяной пронизывающий ветер неистово трепал ее волосы, струи дождя заливали ее, она стояла просто, спокойно и прямо, она ждала…

Никогда Сергей не знал другой женщины, не влюблялся и не желал, был серьезен и предан. В голове не укладывалось, как можно захотеть, возлюбить кого-то, кроме  его ненаглядной Варвары. Он отдал всего себя ей одной, она была его частью, большей частью. Он растворился в ней, не хотел, не мог жить без нее, без детей, он существовал лишь для них. И вдруг… Он видел женщину, но не ощущал никакой влюбленности, никаких мужских чувств. Смотрел в ее глаза и остро сознавал что погибает, но не понимал почему. Ничто вокруг не изменилось, но эти минуты, эта вечность, будто перевернули для него вселенную.

- Идемте, - выдавил он, злясь на себя, свои странные ощущения, не поспевая за ускользающими прыгающими в пустоту мыслями. – Идемте.

Идти было совсем непросто. Девушка шла рядом, оступаясь, скользя и запинаясь о скрытые в грязи колдобины. Шагать по сплошной вязкой жиже, утопая высокими каблуками, было невозможно. Брели кое-как. Впереди на горизонте полыхнуло, ветер глухо донес обрывки далеких громовых раскатов. Гроза в октябре? Впрочем, ничто уже не удивляло в эту безумную ночь.

- Можно я буду держаться за вас? – спросила Аля, в очередной раз, скользнув по раскисшей глине.

Крепко взяла его под руку, на мгновение чуть повиснув, тут же выпрямилась и пошла увереннее, тверже. От неожиданности у Сереги подогнулись колени, он как-то вдруг оробел. Видел же, как ей непросто дается каждый шаг, не понимал, как можно приехать в такой неподходящей обуви. Хотел сам предложить, поддержать ее за руку, но почему-то стеснялся, трусил чего-то. От ее хрупкой, но какой-то сильной руки шли электрические волны, он это ясно чувствовал. В груди что-то ширилось, росло, заполняя его целиком. Усталость уходила прочь, уступая место бесшабашной лихости. Тяжелая голова светлела, мысли угомонились, затихли. Становилось легко и просто, естественно как-то.

- Далеко идти? - спросила она, вглядываясь в плотную мокрую муть, где по обеим сторонам утонувшей в грязи дороги слабо просматривались ряды покосившихся сельских изб.

 Деревня уже спала, лишь в редких домах запоздало вечеряли. До деда Андрея было километра  полтора, Сергей жил напротив. Дальше за огородами раскинулось большое рыбное озеро, собиравшее в лето огромные стаи диких гусей и уток. Идти нужно было прямо, пройти старое кладбище, стоящее посреди села. Раньше, когда-то давно, оно стояло на краю, но деревня строилась, заселялась, и погост оказался, чуть ли не в центре. Затем повернуть направо, а там уже совсем рядом. Все это малоразговорчивый Сергей выпалил без запинки, немало удивляясь самому себе.

А гроза медленно приближалась, дождь понемногу стихал, яркие зарницы выхватывали мрачные вереницы тяжело идущих туч, гремело все сильнее и ближе. Ветер подобрел, стал мягче, теплей...

- Расскажите о селе, о людях, - попросила Аля.

 Она шла рядом, слушала, держась, прижимаясь иногда сильно к податливой Серегиной руке. Промокшая насквозь, озябшая, она внимательно смотрела под ноги, иногда поднимала голову, видела его лицо.

Голова окончательно прояснилась. Мысль работала быстро и четко. Хотелось говорить, рассказывать ей обо всем. Доверять. Он шел легко, видел ее лицо, глаза, чувствуя искренний интерес к своим рассказам. Сергей говорил, да что говорил, вещал, пел. Давно уже никто не просил его что-либо рассказать,  донести. Оказывается,  ему  этого не хватало. Ни один человек не слушал его так внимательно, терпеливо и неподдельно, как эта девушка. Женщина. Чувства были приятными, легкими. Ощущение нужности, причастности, охватывало его. Он знал, что без него она не дойдет, не найдет нужный дом, заблудится, потеряется, растворится в осенней тьме.

В перерывах между вспышками дорога, село, тонули в кромешной мгле, чудилось, будто весь мир куда-то провалился. Не осталось никого кроме них, все спряталось, скрылось, унеслось. Это сближало, окутывало завесой тайны, тревожило… Казалось, никогда не кончится ночь, гроза, дождь, они будут идти вместе, рядом, время будто остановилось для Сергея. Он неожиданно встревожился, встрепенулся, но тут же, сник. Было удивительно хорошо, спокойно.

Вдруг Аля вскрикнула негромко,  осела  на подогнувшихся ногах, охнула, но сразу выровнялась, остановилась.

  – Что? – не на шутку испугался Сергей. - Аля, что?..

  – Я, кажется, сломала каблук, - она подняла ногу, и он увидел изящный сапожок с бессильно болтающейся шпилькой.

 – Больно? –  обеспокоился Сергей.

 – Вроде бы нет, – в голосе расстройство и отчаяние. - Что теперь делать, как дальше идти? – она отвернулась, притихла, ему почудилось тихое всхлипывание.

 Опустился перед ней на колени прямо в грязь, взял  в  свои руки злосчастный сапожок, оторвал каблук совсем, положил себе в карман.

 – Что-нибудь придумаем, – он поднялся, заглянул в промокшие то ли от слез, то ли от дождя, такие близкие волнующие глаза.

 Порыв ветра отбросил темную вьющуюся прядь густых волос. Что-то блеснуло и тут же погасло. Сергей увидел две маленькие золотые капли сережек в виде ползущей то ли ящерки, то ли саламандры. На месте глазка стоял крохотный бриллиант, именно он искрился и сверкал в отблеске молний. Еле отвел завороженный взгляд.

Решился. Схватил Алю на руки, крепко прижал к себе и понес, зашагал, бухая сапожищами и разбрызгивая все вокруг. У него за спиной вырастали крылья, он шел, летел вперед, навстречу грозе, молниям, громовым раскатам, бесконечности… Он не замечал ничего вокруг. Видел лишь удивленно, в упор, не мигая смотревшие на него зеленые, цвета морской глубины, близкие глаза. Сергей шагал и шагал, взволнованно говорил что-то, запинался. Усилившийся дождь заливал лицо, а он все торопился, мчался, переступая какие-то бугры, скользкие рвы, обходя непонятно откуда возникающие невысокие металлические оградки. Боковым зрением пригрезились темные покосившиеся кресты, обветшалые могильные памятники, мокрые почти уже стершиеся  надписи… Он прижимал и прижимал ее к себе, совсем не чувствуя тяжести. Аля смотрела спокойно, без напряжения. Сергей чувствовал, как тонет, растворяется в этом взгляде, выныривает на секунду и опять, опять скрывается в манящем, зовущем, ускользающем изумруде этих чудесных ослепляющих глаз…

                                     * * * * * 

Страшной силы треск разорвал пылающее небо зигзагообразно надвое. Шибануло так, что природа содрогнулась от ужаса. Сергей будто налетел на что-то, встал, оцепенев от страха…

Все вокруг окутал сплошной плотный туман, в небе что-то взрывалось и гремело. Он стоял по горло в ледяной воде озера, а волны били и били в лицо, накрывали с головой, загоняли в остывающую глубину. Его трясло, он крутил головой, не видя спасительного берега. Ноги утопали в илистом дне, холод сковывал, сжимал, пронизывал до последней клетки.

 – Надо попробовать задним ходом, – возникла своевременная мысль. Пошел медленно-медленно, еле вытаскивая затягивающие вязким илом сапоги. Казалось, прошла вечность, прежде чем вода начала спадать. До пояса, потом до колен… Сергей повернулся, вздохнул шумно, сделал еще один шаг и обессилено рухнул  на мокрую землю…

Его обнаружили на рассвете, подняли, понесли к недалекому  Серегиному  дому. Он еще дышал сдавленно, хрипло…

Варвара, не спавшая ночь, ждущая мужа, отшатнулась в беззвучном крике, но тут же, взяла себя в руки.

– Живой? – лишь спросила…

 - Да вроде бы… - отозвались мужики, растерянно пряча глаза.

 Рассказали что знали, где подобрали, как не могли определить, - жив ли?

 - Не жилец он, – ляпнули неразумно…

– Что?!. - пронзительные черные глаза смотрели зло, яростно прожигая лучом.

Мужики поежились, заволновались…

- Ну-ка брысь отсюда, привезите лучше фельдшера из района, а то запричитали как бабки старые! - решительности и мужества ей было не занимать, да и какая-то злость, жалость к Сергею придавали сил.

Встали дети, увидели, испугались, стали что-то  спрашивать.

– Быстро топите печь, грейте воду. А ты, Аня, помоги перенести отца.

 Варя уже разрывала, снимала грязную мокрую одежду, она знала, что ей делать.

Его помыли, вытерли, с трудом донесли, положили в чистую кровать.  Достали из комода теплое исподнее, спрятанную бутылку спирта. Варвара долго до красноты растирала холодное тело, ноги, спину, затем обтерла спиртом, надела на него белье, обложила бутылками с горячей водой.

Сергей дышал неровно, но неясный румянец еще пробивался на щеках. Она разделась, легла рядом, согревая теплом своего тела, укуталась в одеяло и, не выдержав, зарыдала, обреченно завыла…

Слезы лились ручьем, горячие горькие капали и капали ему на лоб, скатывались по щекам и застревали где-то в подушке.

После обеда привезли фельдшера. Он долго слушал дыхание, стучал по груди и спине заскорузлыми жесткими пальцами, все охал да ахал, ускользая взглядом и наконец, выдал диагноз – двусторонняя пневмония. Безнадежно покачал головой, сделал укол, сказал, что приедет через три дня. Ушел.

Серега метался в жару, бредил, хрипел. Варя сидела рядом, обтирала лицо, смачивала губы и лоб водой. Из затуманенных горем черных глаз все лилось и лилось. Она уже не вытирала слез, щеки опухли, покраснели. Никак не могла понять, почему он не дошел до дома, и как его занесло на озеро? Ведь он не был пьян, да и пил редко, не любил этого. Что случилось с ним? Неужели умрет? Ну, уж нет, не бывать тому, вырву его из смертельных лап, вылечу, выхожу, слезами отогрею, не отдам! И все будет по-прежнему – хорошо…

Вечером соседи привели с другого конца деревни  Фоминишну – старую горбатую бабку-ведунью. Многих излечила она травами да заговорами, колдовством. Жила на отшибе, держала свиней и коз, редко покидала избу, а охранял ее и хозяйство огромный одноглазый злющий пес.

Бабуля прошла к кровати, глянула в передний угол и, не увидев иконы, неодобрительно сверкнула глазом, с укором покачала головой. Зажгла державшую в руке сухую можжевеловую ветку и давай окуривать Сергея, что-то угрожающе бурча себе под нос, брызгая густыми шипящими искрами, все наклоняясь и наклоняясь к его лицу, все ниже и ниже… и вдруг, страшно заскрежетала зубами, застонала, отпрянула, поперхнулась. Ветвь с треском погасла, догорела, всю комнату заволокло едким дымом. Фоминишна резко крутнулась на месте, яростно и дико вращая закатившимися зрачками. Жутко было наблюдать это действо.

 - И–и–и, голубушка, – увидев Варю, хрипло прошамкала еле слышно. – Женщина… Молись, -  ничего больше нельзя было разобрать.

Позже успокоившись, поведала колдунья, что была женщина. Что молиться нужно Николе-Угоднику, только он сможет помочь. Вытащила два кулька с травой и маленькую баночку со снадобьем. Объяснила: мол, отваром одной травы нужно обтирать ноги, другой отвар пить, пить долго, часто. А заветным снадобьем дважды в день натирать виски и лоб. И молиться, молиться…

 - Но, как же, молиться? – спросила  Варя. - Ведь ни молитв не знаю, да и икон в деревне теперь не сыскать, все уничтожили, попрятали в лихие годы…

- Молись… – отрезала ведунья, торопливо сгребла в мешок деньги и продукты и вышла, сердито стуча клюкой.

-  Да что там за женщина еще? - Варя не очень-то верила бабке.

 Знала всех жителей в лицо, деревня не была большой и жизнь каждого видна как на ладони. Все всё обо всех знали, какие-то события случались редко и обсуждались, перемывались на каждой завалинке. Она верила мужу, семнадцать лет вместе, он не видел никого вокруг кроме нее, не было даже намека, повода, он весь полностью принадлежал ей.

- Вечно у этих ведьм женщина какая-нибудь виновата, то порчу наведет, то сглазит, то болезнь нашлет, - Варя зябко передернула плечами, отбросив бабкину фантазию как совершенно нереальную.

Сергей лежал, разметавшись на кровати, ворочался, мычал что-то невнятно. Похудевший, посеревший, жалкий, лишь на осунувшемся скорбном лице горел лихорадочный румянец. Слезы опять брызнули горячими каплями. Обняла, прижалась к нему, всхлипывая сдавленно и горестно…

Старая треснувшая иконка нашлась на чердаке у тетки Лукерьи, крестной Варвары. Бережно завернув в чистую тряпицу, принесла домой, поставила на стол. Долго рылась на дне сундука, нашла старый свечной огарок. Зажгла.

Вспомнила как давно, когда она была совсем еще маленькой девочкой, бабушка учила ее каким-то молитвам. Ничего не осталось. Советская власть начисто стирала генетическую память народа, уничтожала веру, отрицала саму возможность существования Бога. Варвара была в школе активной комсомолкой, эти вопросы ее совершенно не интересовали. Раз все говорят, что нет его, наверно это действительно так, даже думать об этом тогда было неинтересно. И вот, какой-то Угодник…

Она долго пристально вглядывалась в пробивавшийся неясно седой лик старца. Все не могла осмыслить, понять, чем же он может помочь Сергею. Изображение на иконе постепенно становилось четче, стали появляться детали -  борода, крест…

Она смотрела, и горький ком подступал к горлу. Понимала, что нужно что-то сказать этому доброму старичку. А комок все ширился, полнел, рос, не давая дышать. И тут ее словно прорвало… Она начала говорить, говорить страстно, неуверенно, несколько бессвязно, но искренно и громко.

Вспомнила, как познакомилась с Сергеем, как  таскался, настойчиво увивался за ней. Она была молода, красива, знала это и использовала вовсю. Многие парни ухаживали за ней, добивались ее, а она все крутила и крутила, увлекала, обольщала и оставляла без жалости. Бывало, ссорились из-за нее, ей это очень льстило и как-то даже приятно волновало…

Вечерами молодежь частенько собиралась возле ее дома. Пели, смеялись, шутили. Серега был одним из них, ничем она его не выделяла, бывало, даже острее чем над остальными подшучивала. Он терпел все, не сводил с нее серо-голубых глаз, стеснялся и робел, смешно мямлил что-то, краснел и глупо улыбался. Ей нравилась популярность, зависть подружек, внимание парней и воздыхания юнцов. Она чувствовала себя королевой, гордо несла корону, снисходила…

Пока. Пока однажды вечером в клубе на танцах не случилось большой пьяной драки. Кто-то незаметно саданул гирькой Серегу по голове. Он рухнул поверженный, неживой. Лежал, совершенно не двигаясь, неловко подвернув под себя руку. Раздавленный, жалкий…

Варя кинулась к нему, вытащила, выволокла на свежий воздух. Из разбитой раны хлестала густая бурая кровь, рана была поверхностная, не опасная. Она, конечно, этого не знала. Испугалась страшно. Схватила эту беспечную легкомысленную головушку, прижала к упругой груди, зарыдала, запричитала по-бабьи…

Он лежал оглушенный, и кровь, смешиваясь с ее слезами, ручьем стекала, густыми каплями падая на землю. Открыл тяжелые глаза, увидел ее близко, удивился, улыбнулся радостно, смущенно произнес первые свои, какие-то несуразные слова любви…

Этот случай перевернул Варину жизнь навсегда. Она стала серьезней, строже, внимательнее к себе. Видела его и понимала, что он другой, не такой как остальные, особенный чем-то. Не могла объяснить себе, что в нем такого, пока простая, тонкая как нить мысль, не пронзила ее – он мой, мой навеки, навсегда…

Как, откуда возникло у нее ответное чувство, она не понимала, да и не хотела понять. Она отдалась любви целиком, вся, окунулась в нее с головой, зажгла в себе и в нем такое пламя, такой пожар, что все остальное, неважное, ушло, сгинуло, отодвинулось куда-то.

Незаметно быстро сыграли свадьбу, скоро родилась дочь, потом Ленька… Варя была счастлива, она не ошиблась в нем, он не переставал любить и удивлять, был интересен ей, предан и горяч…

Каждый день теперь она натирала его снадобьями, поила горькими отварами, кормила как ребенка. Сергей ненадолго возвращался в сознание, с удивлением внимательно смотрел на нее, детей, обстановку и падал обессиленный, хрипел, кашлял надсадно и гулко. Варе истово хотелось верить, что он поправится, встанет. Вечерами, когда все засыпали, она говорила с Угодником, рассказывала ему о семье, детях, сельских новостях. Просила, молила, упрашивала простить ее и сжалиться над Сергеем. Ей казалось, что в случившемся чем-то очень виновата она…

Долгие шесть недель провел Сергей между небом и землей. Потихоньку стал садиться в кровати, говорить. Он был еще очень слаб, но кризис, кажется, миновал. Варя летала на крыльях, поила, кормила, согревала, ни на секунду не оставляла без внимания.

Однажды ночью она в тревоге проснулась – Сергей громко звал кого-то, метался на кровати, бредил. Варя кинулась к нему босая, сонная, стремительная. Он повторял и повторял имя, с каким-то необычным, несвойственном ему выражением звал и звал, искал, плакал… Она остановилась, вслушалась и по лицу будто плеткой стеганули: – Аля… Аля… Аля…

Чуть свет понеслась к Фоминишне,  рассказала обо всем. Бабка опять жгла ветки, бурчала под нос заклятия, плевалась на четыре стороны, страшно скрежетала клыками, била оземь клюкой и наконец выдала:

 – Она это! Берегись…

- Да кто же это?  - Варвара шла домой, мучительно перебирая в уме всех жителей. В селе ни одного даже отдаленно похожего имени не было, никого так не называли.

 – Да кто же это? – со слезами взмолилась она. - Кто?

Сергей спал. Она вошла, опустилась рядом. Долго глядела в измученное, усталое, до боли родное, любимое лицо. Губы дрожали, из глаз потекло, полилось, всхлипнула не удержалась, бросилась целовать, лобзать эти губы, волосы, лоб… Заливала его слезами, рыдала, в каком-то исступлении повторяла: - не отдам никому, не отдам, не отдам, не отдам!.. Он проснулся, задыхался в ее объятиях, пытался что-то спросить…

Варя неистово целовала и целовала, и все повторяла, повторяла, повторяла… и совсем уже обессиленная, смолкла, уронила голову в подушку, затряслась в беззвучных рыданиях…

Серега поправлялся. Он уже медленно аккуратно ходил по горнице, был задумчив и тих. Сидел возле печки, курил, подкидывал поленья, грелся.  Варвара неслышно подошла сзади, обняла, легонько коснулась губами светлых волос…

 – И что же это за Аля? – спросила ласково, негромко, по-доброму…

 Сергей вздрогнул, сжался, замер… Горячий пепел обжигал пальцы, он не замечал…

Помнил все. До самой мелочи. Четко, ясно, натурально. Эта страшная ненастная ночь все время была с ним. Он видел девушку, осязал ее, помнил каждое прикосновение, слово, фразу. Тонул в зелени глаз, а волнующий мягкий голос жил, звенел в нем прекрасной песней…

Не хотел ничего скрывать, тем более от Вари, просто все не мог найти нужных слов, решиться, объяснить. Он чувствовал, что Аля где-то рядом, что совсем уже скоро он увидит ее еще раз. Ему ничего и не надо было больше, лишь взглянуть, убедиться, что все хорошо…

Варя ласково трепала его отросшие волосы, ждала…

 Сергей начал говорить. Медленно, хрипло, с трудом находя слова, часто останавливаясь, едва переводя дыхание. Знал, она верит ему, понимает, переживает вместе с ним, волнуется. Он рассказал все до мельчайших подробностей. Долго молчал, тяжело вздыхал, курил, ждал чего-то.

- Она сейчас у деда Андрея живет? - спросил…

- Да что ты, Сережа, постояльцев у него уже давно не было. И автобус в тот вечер в село не заходил. И никакой Али в деревне нет, тем более из города, – Варя с жалостью и состраданием смотрела на него.

 Она успокоилась, глаза посветлели. Верила ему, знала, что он не способен обмануть, схитрить.

- Да как же? - Сергей сначала ничего не понял. Кликнул сына. Ленька вошел с котенком на руках.

- Алевтина Генриховна, учительница физики и химии у вас в школе работает?

 - Да что ты, батя! Физику и химию у нас Роман Михалыч ведет, давно уже. У нас вообще такой учительницы нет…

Серега как-то сник весь, потух. Он стоял и не верил. Он ничего не понимал. Казалось, что-то уходило, уплывало, растворялось в пространстве. Перед ним опять проносились видения: - глаза, губы, рассыпанные по ветру волосы и этот незабываемый взгляд…

Его знобило, трясло, лихорадило. Варя мягко по-матерински отвела его, уложила, укутала. И все гладила и гладила, пока Сергей не уснул.

Ночью, когда все спали, встал, тихо прокрался, вышел в сени. Нашел висевший на гвозде грязный бушлат. Сунулся в боковой карман. Руку будто обожгло, ошпарило… Разжал дрожащие пальцы – на ладони чернел сломанный женский каблук-шпилька…

А на улице уже давно хозяйничала зима. Все завалило снегом, занесло. Село стояло в белом нарядном покрывале. Мороз слегка жалил, радостно бодрил, веселил…

 Приближался Новый Год. Ленька сгонял на лыжах в близкий лесок, срубил небольшую елочку. Вместе нарядили, зажгли гирлянду.

Варя еще не пускала Сергея на улицу, берегла. Он кашлял, по ночам иногда поднималась температура. Лежал, сидел, с интересом читал книги. Задумчивый, немного грустный, чуть постаревший. Смотрел на жену, детей, тихо радовался, любил. Он понял что-то очень важное. Такое, чего многим понять не дано, к чему он шел всю жизнь, для чего была та ночь…

Дети уже спали. Варя тоже дремала, ждала Сергея. Он, по обыкновению, сидел на маленькой табуретке возле жарко пылающей печки, курил перед сном. За окном было тихо, медленно падал пушистый снег. Поленья потрескивали и гудели, где-то сверчок завел свою долгую песню, чуть слышно тикали ходики в кухне.

Залаяла во дворе собака, отрывисто, зло. Почудился легкий скрип шагов. В ставень негромко требовательно стукнули. Варвара подняла голову:

 – Кто это?

 - Пойду, гляну, - Сергей накинул шубейку, вышел. Собака на улице рвалась и гремела цепью, лаяла ожесточенно, яростно. И вдруг сникла, заскулила, завыла леденяще, пронзительно, тонко, тоскливо…

Варя побледнела, вскочила, заметалась в отчаянном предчувствии. Сердце мучительно разрывалось, в висках ожесточенно стучали, гремели стальные молоточки, голову сжимал и сжимал беспощадный ледяной обруч, все вокруг кружилось и грохотало, из глаз летели ослепляющие, звенящие искры, нечем было дышать. Все вокруг окутал сизый плотный туман. Ярким сверкающим фейерверком распороло, разорвало, подожгло, ударило…

Аля-а! - чудовищная догадка опрокинула, понесла… Варя стремительно рванула на двор, всклокоченная, неодетая, страшная в своем открытии.

Сергей неподвижно лежал на стылой земле, уткнувшись в свежевыпавший чистый снег. Он был уже мертв. Она торопливо кинулась к нему, перевернула и испуганно отшатнулась: остывающее лицо было блаженно счастливым, в широко раскрытых глазах угасала жизнь, а приоткрытые губы будто шептали заветное имя.

 В сжатой руке вдруг что-то мелькнуло, меж коченеющих пальцев высунулась и удивленно закрутила головой не то ящерка, не то крохотная саламандра. Сверкнула бриллиантом глаз и юркнула в поленницу…

                                                     Сентябрь 2010г.                                                                                  

Сконвертировано и опубликовано на /