«Мимолето (сборник)»

Георгий Махоров Мимолето

Блондинки & Тепло

1

Моя хорошая приятельница, – назовем ее Женя, – всегда поражающая меня глубокими познаниями в уголовном праве и смежных с ним науках, не так давно позвонила и пригласила к себе на дачу, на шашлыки. Женя – одна из самых интереснейших собеседниц в моей жизни, из любого слова которой я всегда почерпываю ту или иную полезную информацию, которой я всегда, в последующем, делюсь с другими, выдавая за исходящую от меня.

Помимо меня и Жени на даче присутствовали наши многочисленные общие друзья, в том числе ее постоянный друг Женя и ее же родная сестра Люся, с которой я имел честь путешествовать в одной компании по северным землям Германии в самом конце двадцатого века.

Дело в том, что Женя, будучи по профессии следователем, имеет доступ к определенного рода информации, которой в этот раз она со мной любезно (по-дружески) поделилась. Именно поэтому я оставляю реальное имя своего осведомителя в тайне и выражаю особую благодарность за предоставление мне столь интереснейших фактов из жизни одного из многочисленных российских городов.

Итак, я еще раз подчеркну, что все нижеизложенное построено на фактах, процессуальным образом закрепленных в нескольких уголовных делах. Эти факты взяты мной в качестве некоего костяка или скелета; все же остальное в этом рассказе, как то: имена героев, их диалоги – лишь вымысел и порождение моего воображения.

2

Мой отец из той породы добрых и честных людей, на спинах которых другие паразиты строят свои жизни. При первом общении он может показаться несколько грубоватым, а иногда и надменным. Но поверьте мне, это всего лишь оболочка, а точнее – щит, за которым папа прячется от реальности, чтобы она не сильно его кусала. Не смотря на свои качества, чуждые для любого другого делового человека, отец к своему полувековому юбилею смог сколотить на ниве предпринимательства достойное себя состояние.

В тот вечер мы сидели на диване и смотрели старый фильм «Высота» – одна из немногих вещей, за которые папа смог бы отдать полжизни. Он осторожно погладил меня по волосам.

– У тебя красивые волосы, дочка. Такие светлые. Как солома. И пушистые… ты помнишь, у твоей матери были такие же?

Я, не отвлекаясь от экрана, ответила:

– Ты же знаешь, что не помню. Зачем тогда спрашиваешь?

Отец помолчал немного, и я подумала, что он забыл этот короткий диалог.

– Не держи на нее зла. Она сделала это из…

– Из-за чего? – спросила я, перейдя на высокие тона и перебив его. – Ну скажи, из-за чего она тебя бросила? Да еще с молочной дочкой на руках? Из-за безграничной любви к нам? Да?

– Не нервничай, успокойся. – Он опять замолчал. – А может и правда из-за любви. Наверняка она понимала, что не сможет нам дать того, что требуется от хорошей жены и матери.

– А ты не выгораживай ее! Она могла бы перебороть себя. – Я нервно закидывала орешки к себе в рот. – Мне не нравятся мой цвет волос, я их перекрашу. Может и ты его забудешь.

На следующий день я отдала отцу бизнес-план одной кампании, который готовила несколько месяцев. Он бегло пролистал его и уставился на меня.

– Это будет шикарный магазин, ты так не думаешь? Все женщины города будут покупать товары для себя только в нем. Ты молодец, дочка. Это самый лучший подарок на мой юбилей.

Когда наш разговор подошел к концу, я попрощалась и вышла на улицу. Просидев за рулем своей машины около двадцати минут, я поняла, что папа слишком много сил отдал этому магазину. Что все, что я написала в бизнес-плане – полная чушь. Что магазин, акцент в котором сделан только на товары для волос – самая идиотская затея, в которую я когда-либо влезала.

Несмотря ни на что, через полгода салон-магазин «Цирцея» был подготовлен к открытию. Для нашего не такого уж большого городка это событие было более чем значительным, особенно для его женской половины. Всем было известно, что будущий салон обещал предоставить покупателям самый большой в области выбор красок для волос. Одно лишь это обстоятельство повергало некоторых глупых дур в состояние шока и нервного истощения.

Но все сорвалось…

– Я не знаю, как так все получилось, – как бы оправдываясь, говорил мне папа. – Я сделал ошибку, когда решил, что сам лично профинансирую все это предприятие. Я не смогу без серьезных финансовых потерь за месяц все исправить, поэтому… не смогу открыться в назначенный срок…

Отец решил сработать без посредников и заключил контракт на поставку большой партии красок для волос непосредственно с иностранными партнерами. Но по неизвестным причинам вся краска, поставленная ему, оказалась темных тонов. Очень темных. На исправление этой ошибки уйдет никак не менее месяца. А если салон не откроется ровно через месяц, если не начнет поступать наличность, то все пойдет к чертям.

И тут меня переключило, прямо как телевизионный канал. Все вокруг стало таким… реальным. Да, да, более реальным, чем все прошлое. Как будто я всю свою жизнь шла к этому. Все подводило меня к этому, и линии судьбы пересекались в одном месте. Я совершила то, что мне в тот момент казалось наиболее подходящим, что просилось в голову и в руки… Я убила! Я совершила убийство!

В тот вечер, поздно возвращаясь домой и слушая медитативный ритм бьющихся о капот капель дождя, в голове моей путались разные мысли. Что-то среднее между теорией Раскольникова и поиском внеземных цивилизаций.

Сначала я ее не заметила. Какая-то танцовщица из дешевого бара в яркой одежде. Она стояла на обочине и голосовала. Я подъехала к ней и открыла боковое стекло. Платиновые волосы торчали во все стороны.

– Сестренка, – сказала она, – до центра не подбросишь?

– Садись, – я открыла дверь и впустила ее.

Запах табака мгновенно пропитал весь салон.

Когда я тронулась и попыталась прикрыть окно, оказалось, что стеклоподъемники не работают. Слушая ее пустую болтовню о последнем аборте, я достала из бардачка складной ножи им попыталась сковырнуть нужную кнопку с ее стороны, чтобы поднять стекло вручную. И когда она говорила про «большое количество крови», я не выдержала и ударила ее ножом в грудь… А потом… Потом в живот.

Она смотрела на меня большими глазами, в которых пробегала все ее жизнь…

Я выкинула ее, за городом, в обочину. Было темно, и лило как из ведра. «Ненавижу блондинок», – написала я на клочке бумаги, и, обернув это послание в целлофановый пакет, засунула ей под рубашку.

Папа сидел и смотрел телевизор. Он ничего не ел весь день. Поначалу я испугалась за него, точнее за его душевное, психическое состояние. Он сильно сдавал за последнее время, а кроме меня ему некому было помочь.

На следующий день весь город был охвачен паникой. Женщины Содома и Гоморры боялись, особенно, почему-то, брюнетки.

«Старые дуры», – шептала я, когда душила белую болонку одной из них. На ошейник трупа я повесила то же самое послание.

Дохлая собачка была последней каплей.

К отцу стали настойчиво звонить, прося открыть магазин как можно раньше. А ведь эти дуры могли купить краску и в другом магазине. Ленивые и бездельные домохозяйки, живущие в мире иллюзий о своей значимости. Вся жизнь – походы из маникюрного салона в студию йоги, сдобренные дешевым кокетством и бессмысленными разговорами. В этом все они. В этой пустой болтовне, в раздувании всего до планетарных масштабов. Теперь, боясь за свои задницы, они поголовно решили стать брюнетками, даже те, кто раньше были рыжими. Что бы на вопрос: «Где ты покупала краску? Не в этом ли новом салоне на „ц“?», ответить: «Да. Но там несколько дороговато».

Папа открыл магазин почти на месяц раньше.

Когда ровно половина той партии красок было продано, я ехала к нему, чтобы первой сказать эту новость. Погода стояла прекрасная. Утреннее солнце играло со мной бликами на лобовом стекле. И вдруг! Удар в бампер! Сзади какой-то осел подтаранил меня! Мужики ничем не лучше женщин, чаще даже глупее!

Я вышла из машины, на ходу вспоминая стоимость задней фары.

Виновник аварии шел ко мне, смотрел на меня. Такой бледный, такой смущенный и такой… милый.

3

Была середина октября. Говорили, что до первого снега было еще далеко. Но дожди лили как из ведра. Это время я никогда не забуду.

Дела шли стабильно, даже очень. Особым спросом в моем провинциальном магазине пользовались телефоны и небольшие обогреватели. Обещали серьезную зиму. Именно поэтому мой должник – владелец магазина по продаже бытовой техники в другом конце города – привез очень большую партию недорогих и качественных печей-обогревателей. Но нет, конечно, начиналось все не с этого.

Почти полгода назад от меня ушла подруга-невеста-почти жена-любовь-моя жизнь-мои будущие еще нерожденные дети. Она забрала с собой мою веру в себя и чувство мужчины. Это все сложно, очень сложно, и это все не для слов.

Но теперь я снова в колее. Почти. Хотя полгода прошли как два, с глаз долой – из сердца вон. А жаль. Все, что я сейчас имею, я построил с ней. Мы вместе челночили, вместе открывали первый магазин в вагончике, а потом и полноценный, настоящий, большой. Было весело – сначала Турция, Кипр, потом Венеция, Рим, Париж. Она часто говорила: «Увидеть Париж и умереть». Вот мы и увидели, но она не умерла, а ушла к другому. Жаль, а может оно все и к лучшему. Ведь все происходит не с нами, а для нас.

После ее ухода у меня все покатилось к чертям. Деньги уплывали от меня, проходили, как корабли мимо маятника. Пропала какая-то деловая жилка, а вместе с ней удачливость и везение.

Тот парень занял у меня большую сумму, очень приличную, что не говори. А я думал, что раз не везет мне, так пусть помогу чем-нибудь другому, пока вообще не остался на бобах.

И вот настал день и час, когда я сильно встрял. Встрял по-настоящему, надолго и серьезно. Завертелось все: налоговая инспекция, налоговая полиция, я, моя почти жена, мои нерожденные дети, пожилые родители в Поволжье.

Я думал, что это конец, но оказалось – нет. Погиб мой должник, тот парень с обогревателями. Состояние, опять же, не опишешь словами. В общем, я согласился взять долг этими печками. Это все жена и родственники того парня, ну и водка, конечно. Когда я все осознал, было уже поздно.

Как та старуха у разбитого корыта, я сидел с огромной партией электрических обогревателей в первые дни отопительного сезона в городе. Покупательная способность товара на нуле, как и мои жизненные силы и вера в реальность происходящего. Единственным выходом из положения я видел одно – заставить людей покупать эти долбаные батареи. Но как?

Не буду рассказывать, как меня осенило, скажу лишь, что я решил… взорвать ТЭЦ.

Подготовительный этап был самым несложным. Нужные связи делают свое дело. А где их нет, помогают хрустящие бумажки.

Итогом моей работы стал один мощный взрыв главной ТЭЦ, питающей многочисленные районы. Такого город не видел и вряд ли еще увидит. Правда, в эти дни какой-то маньяк объявил войну всем блондинкам, как я – теплу.

Была поздняя осень, холод, сырость. Три дня в таком морозильнике проведет разве что самоубийца.

Я продал почти семьдесят процентов партии, а все потому, что снизил цену почти на треть. «Мои обогреватели стоят чуть дороже зажигалки» – было девизом моей рекламной кампании, причем недалеким от реальности.

Следователь пришел ко мне на работу, прошел в мой кабинет. Ничего конкретного не говорил, а задавал какие-то глупые вопросы, чем вывел меня из себя.

После короткого допроса я выскочил на улицу, сел в машину и с шумом тронулся.

Яркое солнце светило прямо в лобовое стекло. Я попытался смириться с этим, щуря глаза, но ничего не выходило. Пока я искал солнцезащитные очки в портфеле, бампер моего авто столкнулся с такой… красоткой.

Она шла прямо мне на встречу. Светлые волосы золотом блестели на солнце. А грозный взгляд фиолетово-голубых глаз постепенно становился таким… знакомым.

Она не знала, что сказать. Зато у меня слетело с уст:

– Извините, что поцеловал Вас… машиной.

4

Я сидел в кафе, напротив того места, где все случилось. Сидел и пил дурацкий шоколадный коктейль, потому что брусничного у них не оказалось.

Я опять сбежал из школы и сидел в тот момент, как на иголках, зная, что произойдет дальше. Завуч позвонит на работу маме, та пробежит по всем местным кафешкам и кинотеатрам и в конце концов найдет меня здесь, сидящим, пьющим и наблюдающим. Но это все неважно. Важно то, что было за окном.

Молодая женщина, очень красивая, со светлыми волосами вышла из машины и направилась к виновнику аварии. Не знаю почему, но они были похожи на кукол… вот он ей что-то сказал, а она… она взяла его за руку. Странно, как будто знакомые.

На другой стороне улицы я заметил мать. Она не понимает сути проблемы. Тринадцать лет – факт сам по себе проблемный. И их развод я переживаю ни чуть не легче. Надо купить ей нужную книжку.

Вот она зашла в кафе и заметила меня. Я полез под стол.

– Вылезай, – сказала она, вытирая слезы. – Вылезай и пошли домой.

Я медленно вылез и посмотрел в окно, на людей-кукол. На них надевали наручники люди в форме. Не знал, что за аварию могут арестовать.

Их тоже стало жаль.

Мимолето

Сестрам

1. Первопричины

Это могло случиться только со мной. Конечно, а с кем же еще?

Я осторожно припарковался около обочины и посидел в салоне несколько минут. В предчувствии близости нервного истощения достал из бардачка антистрессовые таблетки (они стали неотъемлемой частью моей жизни еще во времена экзаменационных сессий в университете) и проглотил парочку. Все, теперь можно вылезти из машины и осмотреть колесо. Ну да, конечно, только у меня могло спустить колесо на абсолютно чистой и гладкой как лед дороге. Это паника, надо успокоиться.

Черт бы подрал эту поездку. Но назад я не отступлюсь. А как все хорошо начиналось…

Таня бегала по квартире. Хотя нет, не бегала, а металась, хватая на своем пути все бьющиеся предметы и замахиваясь ими в надежде, что никто потом не пожалеет о разбитом стекле, даже если это стекло не простое, а венецианское. Вот, наконец, она села. Нервно взяла и заглянула в какую-то газету, надеясь найти в тексте хоть какую-нибудь спасительную информацию. Такой не оказалось, и газета с шелестом полетела в другой конец комнаты. После этого наступило кратковременное затишье.

– В чем виновата газета? – зачем-то спросил я, причем, как оказалось, на свою беду.

– Ты спрашиваешь, в чем виновата газета? – ее глаза сверкали.

– Да, – ответил я как можно спокойнее.

– Ты спрашиваешь, в чем виновата газета??!!

– Да. Ты что, пьяная? – спросил я так же спокойно, борясь с вырывающимся наружу смехом.

Ответ последовал в виде летящего в меня шерстяного носка, который она извлекла из-под дивана, и который был засунут туда мной в творческом порыве и благополучно забыт (мной же).

– Вот! – Таня показала на носок. – Вот в чем виновата газета. Это все из-за этих бумажек в доме какой-то бардак, бедлам! То ты читаешь, то ты пишешь, то наоборот. Неужели нельзя соблюдать элементарные… правила? У каждой вещи должно быть свое место. Вчера книга на плите, сегодня носок под диваном, а завтра? Что будет завтра? – она на мгновение растерялась. – Это не рассеянность, нет. Ты все делаешь мне на зло!

Я отложил бумаги, встал и подошел к ней.

– Ну все, – обнял я свою половину, – успокойся. Неужели ты взъелась из-за этих пустяков?

Она слабо улыбнулась:

– Нет.

– В чем тогда причина?

– В воде.

– Как в воде? – тут уж я начал что-то недопонимать, но догадывался, что у женщин есть странное заболевание, называющееся ПМС.

– В горячей воде, – говорила она уже как ребенок, которого надо пожалеть. Какая фантастическая изменчивость!

– А кто же ее нагрел?

– Вот именно! Это свинство – отключать горячую воду в июне. Посуду толком не помыть. Стоишь, как дура, под холодным душем.

– Но это же не повод для потери стольких нервных клеток.

– Вот именно, я понимаю. – говорила Таня, уже окончательно успокоившись. Она медленно начала расставлять все предметы по местам, даже газету. Руки ее потянулись к моим (ну зачем?) бумагам. Осторожно взяв один лист и пристально вглядевшись, она начала разбираться в писанине. Брови ее недоуменно поползли вверх.

– Что это? – спросила она так, как будто там не буквы, а щенок нагадил.

– Я просто решил успокоиться. Ты же знаешь, сильное эмоциональное напряжение на работе, и я только так могу успокоиться, – начал я, немного оправдываясь. Она, к несчастью, понимала мой тон и пользовалась этим.

– Нет, ты мне скажи, что это?

Я чувствовал наступление бури в стакане.

– Что э-то? Какой-то бред!

Она посмотрела так, как – будто я предложил ей прочитать вслух Кама Сутру перед многотысячной толпой. Но все же начала.

– Комод был настолько стар, что уже не помнил, из какого дерева он был сделан. Мудрый шкаф говорил, что из ореха, а братья-стулья – что из дуба. Из-за таких пробелов в памяти над ним уже начали посмеиваться. Однажды стол нарочито громко сказал, что хозяева не доверяют старому комоду, как прежде, и шелковое белье теперь хранят в другом месте, чтобы не пропахло «мудрой» стариной. Комод не обращал внимания но то обстоятельство, что он стал объектом всеобщих насмешек. Даже глупые табуретки на кухне смеялись над ним как можно громче, не зная, что век их намного короче века комода. В тех табуретках не было никакого благородства, ведь сделаны они наполовину из пластика. В некоторых местах некогда красивый мерцающий лак сильно истерся, но это не расстраивало комода. Он гордо показывал всем печати времени на своем теле, в отличие от шкафа, который прятал уродливые трещины внутри себя. Всем казалось, что комод молчит, потому что ждет своего последнего часа. Комод действительно его ждал. Он хотел повторить подвиг старого буфета, который простоял на чердаке девятнадцать лет. Хозяева, боясь, что он скоро развалится, разломали его на мелкие досочки для камина. Буфет был горд, что последние минуты его жизни принесут его хозяевам пользу – им стали растапливать камин долгими зимними вечерами. Это очень нравилось детям, они разговаривали с каждой досочкой, прежде чем положить ее в топку. Комод тоже представлял себе такую судьбу. Лучше кремация, чем гниение в земле. А уж он-то не подведет, будет гореть ярко, сине-зеленым пламенем, издавая чуть терпкий аромат от натурального лака. Это что, маразм?

– Ну почему сразу же маразм? Ты посмотри, здесь же глубокий философский смысл. Это же ясно морской свинке.

– Значит, я не морская свинка. – Таня повертела листками, но продолжила. – Утром приехала машина, и комод вынесли трое рабочих. Шкаф злорадно улыбнулся. Еще бы, ведь теперь он самый старый, а значит и самый мудрый в доме. Стол сделал вид, что ничего не замечает. Братья-стулья, обитые темно-зеленым плюшем, понимали, в отличие от шкафа, что скоро их ждет такая же участь, и по их ножкам текли слезы. Только глупые табуретки громко выражали свои эмоции, на что старая этажерка сказала, что они вульгарны. Но табуретки продолжали щебетать бессмысленные фразы, типа «меньше народу – больше кислороду», «старость – не радость» и тому подобное. Комод гордо вышел из дома с помощью рабочих. Он отказывался верить в то, что его ведут на свалку. Он так хотел хотя бы еще немного принести людям пользы… Его привезли в небольшой дворец (он жил еще старыми понятиями, ведь это был никакой не дворец, а простая мастерская). Повсюду пахло свежей древесиной. Какой-то человек сказал, что что-то выйдет в копеечку. Что – не понятно… Комод очнулся через месяц. Он чувствовал себя прекрасно, как в юности. Сначала он подумал, что это и есть рай. Но вокруг него толпилось много людей. Все показывали на него пальцем и говорили, какой он красивый и благородный, и из какого редкого кедра он сделан. Комод стоял на пьедестале, окруженный со всех сторон красными толстыми веревками. Стоявший невдалеке чемодан из крокодиловой кожи тихо шепнул ему, что попасть в этот музей – большая удача и еще большая честь. В старом же его доме на столе лежала газета, и стол рассказывал всем последние городские новости. После прочтения статьи о поступлении в исторический музей новых ценных экспонатов старый шкаф сошел с ума от зависти и умер – стал разваливаться буквально на глазах. Для всех остальных комод стал героем. Только табуретки на кухне, не понимая всей важности происходящего, стали кричать, что они тоже когда-нибудь будут выступать в музее. Кто знает…

– А теперь слушай, бумагомаратель.

– Так. Это уже грубо, слишком грубо.

– Ну ты, Толстой, лучше бы телефон провел в спальню. Сколько можно просить?! В конце концов, выбирай – я или комод!

– Какой комод? – если я начал тормозить, то это верный показатель надвигающегося гнева.

– Комод, который из редкого кедра. Мне мама сразу сказала, что из тебя ничего не выйдет. А я, дура…

– Вот именно.

– Что? – Тайфун Эль-Ниньо стремительно приближался к берегам Америки. – Я? Дура? А кто тогда ты со своей писаниной?

– Ну хватит! Ты уже и так слишком далеко зашла. Я ничего не говорю про твое вечное вязание каких-то бесполезных шарфов, которые ты потом сразу распускаешь. Не ты ли говорила, что это снимает стрессы?

Не найдя подходящего ответа, Таня ломанулась в ванную, нервно захлопнув дверь и включив воду.

Я же схватил ключи от машины и, уже собираясь выйти из квартиры, постучал в дверь ванной и зло спросил:

– Ну что, уже дали горячую воду?

После всего этого, сидя в машине, я думал, что нам была нужна и даже необходима такая взбучка. Ну, может мы и зашли слишком далеко. Не знаю.

Накатав километров пятьдесят, я твердо решил заехать в цветочный магазин и купить ей цветы. Наверное, раньше я делал это не так часто, как хотелось бы. Но лучше поздно, чем никогда. (Женщины-читательницы, наверное, просто сгорают от желания прикончить меня после этих слов.)

Как бы то ни было, я купил прекрасный и огромный (как я полагаю) букет бордовых тюльпанов и, чувствуя себя Отелло, который решил простить Дездемону, переступил порог квартиры.

Подозрительная тишина – первое, что я заметил. В голове сразу созрело несколько версий. Я кинулся к шкафу, – так и есть, все платья отсутствуют, а с тумбочки исчезла многочисленная косметика и иные принадлежности (неужели все уместилось в чемодане?). Я кинул цветы на кровать и сел рядом. Мое внимание привлек лист бумаги, прикрепленный к зеркалу. Красивым и старательным почерком было написано: «Я в отпуске».

Я, конечно же, воспринял это как шутку. Все женщины взбалмошные, а особенно эта. Сейчас сидит, наверное, с чемоданами у одной из соседок и ждет, когда я заявлюсь за ней.

Ну что ж. Пойдем до конца. Постояв на распутье минут десять, я решил пойти за ней.

Как оказалось, у всех знакомых мне соседок ее не было.

Тогда я взял записку и снизу подписал: «Я тоже».

И вот, по дороге за билетами в свой отпуск у меня прокололо колесо. Если бы я хоть немного догадывался, какой это будет отпуск, то решительно навсегда забыл бы дорогу в авиа кассу и туристическое агентство и работал бы лет пять без единого выходного.

Благополучно пережив кризис и поменяв колесо, я доехал до нужного мне объекта, где в тот день, оказалось, работала наша общая знакомая Ирина.

Вместо приветствия она спросила:

– Вы что же теперь, всегда будете по очереди ходить?

– В каком смысле?

– Да твоя приходила прямо перед тобой, правда билеты не у меня заказывала. Так что ты не беспокойся, все уже сделано. Заказала два билета и убежала.

– Как два?

– Так два, – засмеялась Иринка, – ты и она, вас же двое. Два билета, сейчас я посмотрю, куда… – И пальцы ее забегали по клавиатуре.

– Нет, нет, – говорю я в оцепенении, – не надо говорить куда, я знаю. У тебя есть рядом телефон?

– Конечно, есть. – Она протянула мне в окошко трубку и попросила назвать номер, что я и сделал.

– Саня, алло! Это ты?

– Да. – Как ни в чем не бывало ответил мне голос на другом конце провода.

– Это я!

– Привет, Я.

– Нет, стой, мне не до шуток.

– А что случилось?

– У тебя когда отпуск?

– Хоть завтра.

– На Санторини поедешь?

– Да что я вам мешать там буду, едите вдвоем.

– Нет, Саня, поедем мы с тобой одни.

– А-а, мы ведь с тобой лет пять назад собирались туда поехать. Помню. А что случилось-то?

– Я потом объясню. Читай мне данные паспорта на билеты и визу. Через дней десять будем плескаться в море и клеить девчонок. А сегодня я приеду ночевать к тебе.

– Ладно, в поряде, все понятно, не дураки.

Записав все необходимое, я передал трубку обратно. И продолжал задуманное.

– Значит так, Ирин, на двадцать восьмое до Афин. Я надеюсь, визу дадут без проблем. А там местной авиакомпанией до Санторини. И все по два, не забудь.

– Значит так, на двадцать восьмое до Афин билетов нет. Сегодня два последних купили. Есть на третье июля. Тебе туда и обратно?

– Нет, только туда, обратно не надо.

Мне, конечно, стыдно, но уже вечером я плакался Сане в жилетку: как меня бросили, с каким-то мужиком, а я даже (!) цветы купил. Саня все кивал и кивал, а на последний факт отреагировал как-то так:

– Уау!

Уже засыпая, я подумал, а как же там она, Таня? Наверное, сейчас уже обо всем жалеет. А вдруг она к бабке своей поехала. Но зачем тогда два билета? А она ведь так хотела этим летом поехать на Санторини. Не надо было трогать мой комод. А мне вообще надо было молчать, вдруг у нее проблемы какие были со здоровьем, вот она и нервничала.

Потом я вспомнил записку.

Нет, мы же взрослые люди. Пусть мы и питаем друг к другу нежные чувства, все же необходимо на некоторое короткое время побыть раздельно. Сильнее соскучимся…

2. Бег по кругу

Летя в небольшом самолете до Санторини, мы с Саней успели пропустить по три рюмочки водки, и собирались было уже завести шарманку – запеть любимую песню, да не тут-то было. Маленький самолет попал в такую большую воздушную яму, что если бы не последующие наши приключения, тот факт присутствия воздушной дыры на нашем пути был бы одним из самых нервощекотящих событий в моей жизни.

Сложилось впечатление, что мы парили в воздухе минут десять, после чего, уже у самой воды, наконец, опять набрали высоту.

Сане стало плохо…

После стольких часов полета в течение одного дня ему уже не нужна была никакая Греция, ни море с солнцем, ни даже дикие пляжи с натуристами, которые были в свое время чуть ли не главным доводом для принятия решения поехать именно на Санторини.

Через пять минут мое имя, судя по его нечленораздельной речи, стояло, как минимум, рядом с именем Люцифер. Ну вот, и здесь я – крайний. Но ничего, я достал свою дорожную фляжку с любимым виски, открыл и сунул ему под нос, после чего он, не выдержав, сиганул в туалет. А я сидел и громогласно ухмылялся на весь салон. По-видимому, уже тогда со мной было что-то неладное.

Приземлились мы благополучно, несмотря на зеленый цвет лица Алехандро. На острове было не слишком жарко, видимо из-за сильного ветра с моря, но мне теперь уже ничто не сможет испортить настроение. Поздно. В отпуске я совершенно другой человек.

Недорогой отель, забронированный мной по телефону еще из дома, назывался, ни много ни мало, «Санторини». В  ресепшн нас спросили, не будем ли мы против, пожить некоторое время в двухкомнатном номере, что предполагало наличие не только спален, но и гостиной. Это вместо заказанного мною ранее просто двухместного номера. Мы, конечно, не отказались и довольные въехали в просторные апартаменты на первом этаже.

Итак, да здравствует отдых, заработанный за два долгих года собственным потом и кровью, а также возвращение логического мышления!

В первый же день, около пяти часов, мы побежали искупаться и посмотреть – куда же нас занесло на этот раз.

Море сделало свое дело, – расслабило настолько, что я стал наподобие медузы с кашей вместо мозгов в голове. Зато какое спокойствие и умиротворение… Чистейший пофигизм. Ради такого стоить жить, работать и тратить заработанное.

Бело-голубая архитектура Санторини налагала отпечаток нереальности на все происходящее. Где-то в нескольких десятках метров от нас громко заиграла музыка, – это в трактирах начинают готовиться к вечерним празднествам. А мы с Саней просто лежали, распластавшись, на горячем песке, смотрели на горизонт и вспоминали школьные и студенческие годы. И… так же просто сгорели.

О, это вечное испытание! Я уверен, если бы рядом была Таня, то этого бы не случилось, ведь женщины всегда таскают с собой всякие кремы-пены, особенно когда идут на пляж.

Красные, еле передвигая ноги и боясь пошевелить плечами, мы брели до своего отеля, не забывая при этом упоминать в крепких словах свое отношение к жаркому южному солнцу и к собственной глупости. Кожа на нас просто полыхала.

Купив неподалеку какое-то супер средство от солнечных ожогов и изрядно им намазавшись, вечер мы провели в номере и в старании погасить пламя моим виски из фляжки. Когда же уважаемый мною Тюлл а мор Дью подошел к концу, мы решили продолжить процедуры на свежем воздухе, а точнее – в ближайшей забегаловке…

В каком виде мы возвращались домой – не трудно себе представить.

В тот вечер, чтобы сильнее опьянеть (хотя нам можно было не волноваться по этому поводу), мы заказывали только коктейли, что вперемешку с ранее выпитым виски дало такой эффект, о котором мы даже и не мечтали.

Увидев наши физиономии, при входе в отель нам сразу предложили кофе, что было в моей практике, надо сказать, в первый раз. Гордо, или вернее сказать, пытаясь гордо пройти мимо ночных служащих, мы чуть ли не ползком, на коленях добрались до своих комнат и, рухнув, как слоны, на кровати, заснули снами младенцев. Правда, пьяных. Вот такой был удачный день.

На следующее утро я проснулся из-за странного топота и хлопанья дверцей холодильника. Еще немного пьяный, я попытался встать с кровати, но хватило меня только на то, чтобы сесть на ее край. Вдруг подбежал Саня и задал вполне логичный вопрос:

– А где здесь рассол?

Причем спрашивал он это вполне серьезно, что придавало ситуации еще более нестандартный вид.

– А ты в ресторане спрашивал? – ответил я ему вопросом.

Дальше я услышал «нет» и грохот захлопывающейся двери.

Приходить в себя я начал только под холодными струями душа. Боль от солнечного ожога вроде бы стихла, а голова от выпитого прояснилась. Надо продумать каждую минуту отдыха, подумал я и взял со стола проспект экскурсий.

Отбраковав обзорную экскурсию по Санторини, я остановился на посещении археологических раскопок, причем, как оказалось в последствие, не зря, так как большая часть этой экскурсии прошла под навесной крышей.

Вернулся Саня из ресторана с графином апельсинового сока в руках. Это предполагаемое лекарство от похмелья, к которому в домашних условиях я никогда не прибегал. Исходя из личного, не столь бедного опыта в делах подобного рода, я предпочитаю лечиться от данного вида недомоганья молоком или кефиром. Но Саня – врач, причем хороший врач, и я часто доверял ему свое здоровье. Почему бы не послушаться его сейчас. (Интересно, зачем я уделяю столько внимания похмелью?)

Не имя ничего против со стороны Алехандро по поводу выбранного мной маршрута на сегодняшний день, мы благополучно разместились в экскурсионном автобусе и ровно в два часа дня двинулись в направлении места знаменитых археологических раскопок.

Такое прикосновение к древности было для меня в тот момент очень полезным. Саня же нашел полезное только в том, что все раскопки ведутся под высоким навесом, наподобие тех, которые устанавливаются над стадионами.

– Все-таки хорошо, что выбрали именно археологию, – сказал он мне. – Сегодняшний день проведем вне солнца, отдохнем, а завтра с утра и вечером можно опять немного позагорать.

Получив от экскурсовода всю нужную информацию, я начал самостоятельно изучать поселения древних греков-островитян. Ветер с моря приятною прохладой обдувал меня.

Я остановился у места, которое, как гласила таблица, раньше было чьей-то детской комнатой. Я смотрел на чудом сохранившийся орнамент на стенах маленькой комнаты и понимал, как это трепетно, – смотреть своими глазами на то, на что тысячелетия назад также смотрели глаза другого человека, который так же стоял на этом самом месте.

Знакомый смех с хрипотцой оторвал меня от глубоких мыслей. Я поднялся по лестнице наверх и увидел, что в столь же древнем помещении рядом, как и то, в котором я находился до этого момента, мой верный друг Саня мило ведет беседу на немецком с какой-то не менее милой иностранкой. Причем, судя по его взгляду (а я-то его знаю), он так же мило клеит ее.

Саня, увидев меня, помахал рукой, чтобы я спустился.

– Познакомься, – говорил он мне, – это Клаудиа. Она из Берна, изучает культуру островитян.

– Очень приятно, – я пожал ей руку. – Ну и как Вам Санторини?

– Замечательное место, – ответила Клава, убирая со лба прядь своих светлых волос. – Особенно мне нравится сине-белая раскраска здешних строений. Ее природу я и изучаю.

Наш разговор продолжался в том же духе еще минут десять. В конце концов Сане надоело слушать нас и он предложил:

– А не поехать ли нам завтра загорать на какой-нибудь пляж?

Я, догадавшись, какой пляж он имеет в виду, отвернулся и начал рассматривать камни, которых вокруг было пребольшое количество.

– Да, конечно, – подхватила Клаудиа, – я знаю здесь один прекрасный пляж в маленькой бухте. Я всегда там загораю, но он только для… – Она задумалась, забыв какое-то слово. – Он для раскованных людей.

– О-о! – глаза Сани загорелись. – Я всегда мечтал позагорать на таком пляже. Я… я с большим удовольствием…

– А как же Ваш друг? – перебила его девушка?

Саня толкнул меня локтем. Я не понял, то ли мне надо согласиться, то ли отказаться.

– Да, да, конечно, мы обязательно придем, – ответил я в конце концов.

Клаудиа объяснила нам, на каком автобусе можно доехать до этого пляжа, и мы, договорившись на завтра на девять утра, оставили ее наедине с эскизами и древними раскопками.

В автобусе начался допрос.

– Ну скажи, как тебе она? Супер, да?

Причем в этом месте я сразу опущу все Санины описания прелестей девушки, чтобы не повторяться и на случай, если эти записи будут прочитаны какой-нибудь ярой феминисткой.

– Вот завтра, – остановил его я, – ты и продолжишь знакомство и свое чисто врачебное восхищение физиологическими особенностями швейцарки. Только посмотрю я, как ты будешь это делать на нудистском пляже, стоя перед ней и еще перед парой сотней глаз в чем мать родила и болтая, только не языком, а хозяйством, мачо. – И я ни к месту громко рассмеялся.

– А мне без разницы, – ответил Саня.

Самое интересное, что насколько я его знаю, ему действительно было это без разницы.

Вечер прошел на редкость спокойно. Саня попытался было растормошить меня, но у него ничего не вышло из этой затеи. В итоге он махнул на меня рукой и пошел в бар выпить пива. Я еще минут пятнадцать пощелкал каналами на телевизионном пульте и в конце концов сказал себе, что депрессия и маниакально-депрессивный психоз не моя друзья. Не даже знакомые.

Меня понесло на пляж.

К этому времени остров начал просыпаться. Из многочисленных питейных заведений, из таверн слышался смех людей, который постепенно привел меня в нормальное состояние.

Я снял обувь и босяком пошел по кромке берега. Ощущения, надо сказать, фантастические.

Я шел, и морские волны, заигрывая, нежно касались моих ног. На небе загорались звезды, которые, казалось, шевелились от слабого ветра. Это, конечно, были мои галлюцинации или же синдром навязчивых идей, – кому как нравится. Но тогда мне совсем не думалось так.

Мне вспомнилось, как в восемнадцать лет я захотел сделать себе татуировку: солнце, луна и звезды. Причем все эти небесные создания должны быть расположены в разных частях на теле. Временами мне казалось, что это проявление некой романтической слащавости, легкий попс. Но тогда, да, наверное, и сейчас, солнце, луна и звезды были для меня воплощением вечности, гарантом того, что все когда-нибудь пройдет, все беды и несчастья. А они – всегда там, в космосе, далеко от нас и никогда никуда не денутся.

Я шел и шел, получая наслаждение от каждой секунды, каждого мгновения происходящего.

На землю меня вернул какой-то смешок. Я повертел головой, но так ничего и не увидел в темноте. Смех и шепот раздавались в метрах пятнадцати от меня, стоящего прямо на берегу. Смех раздался еще раз, и я начал серьезно беспокоиться на счет своего психоэмоционального состояния. Все бы ничего, но он, смех, был до боли мне знакомым. Так смеялась только она. Эта бестия и здесь меня достанет, подумал я, хотя самому хотелось, чтобы это оказалось она, хотелось подбежать и обнять, попросить прощения, взять на руки и увезти обратно домой. Стоп! Даже если бы это была она, то рядом с ней, должно быть, сидел мужик, с которым она уехала в отпуск. Тогда надо подойти и надавать тому мужику по фейсу, а потом и ей. Но ведь она также могла уехать к своей бабушке, а второй билет был для Нади, они как-то собирались провести вместе недельку, правда, ближе к зиме.

В конце концов я совсем запутался и начал чувствовать себя виноватым во всем случившемся.

Зайдя по колено в море, я оплеснул лицо в теплой и соленой водой. После чего отправился обратно в отель, выпить с Саней пива, конечно, если он еще до конца не залил им шары (для непосвященных – это один из оборотов, который встречается у нас в Сибири).

На часах было без четверти двенадцать, когда я добрался до места назначения.

Сани в баре уже не было. Я застал его в номере, наносящим на свои плечи йогурт.

– Ты что делаешь? – спросил я его. – Там же лежат всякие кремы от ожогов.

Саня, даже не посмотрев в мою сторону, ответил:

– В состав этого йогурта входят элементы, которые… как тебе объяснить…

–… отвечают за регенерацию кожи, – перебил я ход мыслей.

– Ну что-то типа этого. Намажься, завтра опять с утра загорать.

– Кстати, я совсем забыл про это. В восемь подъем, и надо еще найти остановку, эту, как ее, автобусную.

– Что ее искать? Я нашел ее сегодня. Ехать двадцать минут от маленькой пристани. Брать только полотенце и обязательно Клавку, иначе подумают еще не то. Два мужика на диком пляже без бабы и полотенец – это не хорошо.

– Да, – согласился я и засмеялся, – это не хорошо. Только не пытайся мне кого-нибудь завтра приклеить. Я и так по уши в дерьме.

– Чувствуешь запах развода? – Саня потушил сигарету.

– Почти, – ответил я и погасил свет.

Автобус, подпрыгивая на редко встречающихся булыжниках, вез нас на заветный пляж. В то время как Саня о чем-то трепался со швейцарской любительницей островов, я безрезультатно пытался отбиться от последних сновидений.

Так же безрезультатно пытаясь устроиться поудобнее, я облокотился головой на стекло, и, не вынеся такого медитативного постукивания (дорога ведь была, мягко сказать, неровной), положил голову на спинку переднего сиденья. В это самое время автобус прямехонько надвигался на приличных размеров дорожный камень.

С такими же приличными размерами синяком на лбу (правда, без каких-либо намеков на сонливость) через пятнадцать минут я вышел из автобуса и высказал все, что думал о водителе и местных дорогах. На что Саня ответил, что он лучше бы всю жизнь проездил на этом автобусе, с этим водителем и по этим дорогам, чем хоть раз сел в мой старенький сааб со мной в качестве водителя. Замечу, что он не единственный, от кого я слышу подобные слова.

Итак, мы ступили на слегка прогретую теплую гальку, и все трое, судя по дьявольским искоркам в глазах, немного возбудились.

Какого же было мое искреннее удивление, когда Саня и Клаудиа без какого-либо видимого стеснения, или того хуже – стеснительных ужимок, меньше чем за минуту стянули с себя абсолютно всю одежду, повернулись ко мне и удивленно уставились:

– Ну, давай, – сказал Саня, отчего я вспомнил свой первый полный медосмотр в военкомате, когда мне было четырнадцать, и на мгновение представил себя голым на Красной площади с телетрансляцией на всю страну.

Я смог сказать только одно: «Не ждите меня, я присоединюсь к вам в море», что в принципе было не так уж глупо.

Саня и Клаудиа шагали к еще холодноватой воде, а я, оглядываясь по сторонам, гадал, с какой вещи мне начать раздеваться, да еще и с учетом того, что на мне их, вещей, было минимум.

В конце концов я, конечно же, разделся и вошел в воду, которая к моему приходу еще не успела прогреться. А жаль. Через пять минут купания проблемой стало следующее, – как достойно выйти из воды. Саня понимал меня и на призывы Клаудии пойти позагорать лишь досадно ухмылялся. Холодная вода сделала свое дело.

– Да ладно нам, как… – не нашел я сравнения, – давай плюнем на все и с гордостью выйдем из этой морозилки.

И вот мы с Саней, строя из себя беспечных и смеющихся придурков, стараясь медленно, но получалось совсем по-другому, вышли из воды и резко упали на животы. Галька достаточно нагрелась к этому времени, поэтому мы, довольные, заорали (не громко, конечно) от приятного жжения. Клаудиа улыбнулась, пристроилась к нам поближе и начала рассказывать о каком-то извержении вулкана, которое произошло на Санторини много сотен лет до этого.

К двенадцати часам дня мы спрятались в тень, которую давала огромная скала и просидели там около трех часов, при этом пообедав тем, что прихватили с собой. Потом опять вышли на солнце, периодически забегая в море, и, проведя почти весь день на этом пляже, к пяти часам возвратились в гостиницу.

Загорели мы все трое ну просто замечательно. И еще более счастливые от этого факта договорились с Клаудией об ужине.

Уже находясь в номере, мы с Саней почти час обменивались своими впечатлениями, приобретенными от посещения пляжа.

Все эти впечатления я не собираюсь описывать здесь, а то получится как на приеме у психоаналитика. Да и Саня, наверное, будет против. Поэтому я сразу же (с необычайным рвением) кинусь описывать те события, которые произошли в дальнейшем только благодаря факту посещение нами именно того ресторана, который мы посетили. Несколько запутанно, но сейчас я уверен, это действительно талант – оказаться в нужное время в нужном месте, при этом прийти к тому, от чего уходил.

Итак, вернемся к нашей истории.

Для меня неимоверно трудно сейчас описывать те события, которые случились прошлым летом, и с некоторой частью которых я вас уже ознакомил. Трудно по нескольким причинам. Одна из них – приходится писать про жаркий июль, когда за окном конец апреля и ноль градусов. Некоторым будет трудно в это поверить, но эта правда – самая правдивая из когда-либо высказанных моими устами правд. В природе происходят и такие метаморфозы.

Теперь представьте, я сижу за столом, наблюдаю за медленно летящими снежинками за окном, но вижу теплые и зовущие волны вечернего моря и тот кошмар, который допустил прошлым летом…

Мы выбрали небольшую и уютную таверну, уселись за столик на троих и принялись изучать меню. Клаудиа про что-то щебетала, а Саня во время кивал ей с заинтересованным видом. Он надеялся на самое близкое знакомство, которое только может быть (Это он мне сказал еще в номере).

Когда мимо проходила цветочница с маленькими розами в корзине, он не поленился, и купил несколько штук прекрасной швейцарке. Отчего последняя несколько смутилась. Странно.

Мне очень нравится греческая кухня, и я в тот вечер сделал акцент на уже знакомые блюда – сельский салат и мусаку.

Саня решил научить Клаудиу пить водку по-русски. Надо сказать, что внутри меня распирало от смеха, я то ведь догадывался, с какой целью он задумал это обучение.

Нам принесли три большие рюмки водки, как мы и просили. Саня продемонстрировал несколько дыхательных упражнений специально для Клаудии, после чего мы благополучно дрябнули под странный тост: «Для дезинфекции!» Не стоит сомневаться, что тост исходил от уважаемого врача Александра Вячеславовича.

Клаудиа выпила залпом и не одним нервом на лице не выдала свои ощущения.

– Пьет, как сапожник, – смог выдавить из себя Саня.

– Нет, – поправил я, – как врач-анестезиолог.

Саня усмехнулся и, конечно, не обиделся, ведь он был и остается уважаемым дантистом, а про анестезиолога – это просто несколько распространенная застольная шутка.

Через полчаса наш столик стал самым шумным в таверне. Смех, анекдоты, на которые Клаудиа реагировала непонимающим взглядом (наверное, от нашего перевода) и мы с Саней, схватившиеся за свои животы.

На наш смех стали заглядывать люди с улицы.

Один из официантов, увидев такое безобразие, решил угостить нас за счет заведения.

Саня недоуменно посмотрел на меня:

– Зачем он это делает? Он что, не понял, что мы русские?

– Мы же говорим больше по-немецки, – проговорил я, конвульсивно содрогаясь от смеха, – и Клаудиа дополняет картину.

Около девяти часов вечера мы немного успокоились. Клаудиа посмотрела на часы, встала и сказала:

– Ребята, мне так понравилось проводить с вами время. Это было фантастично! Но у меня работа, завтра в четыре утра мне нужно на самолет, а для этого требуется хорошенько выспаться. Но через три дня я вернусь и дам о себе знать. Пока!

Я опять начал смеяться. Теперь уже над Саней, особенно над выражением его лица. Но это не помешало мне попрощаться с Клаудией и пожелать ей «высокого полета».

– И что мы теперь будем делать? – спросил меня Саня, когда белокурая швейцарка вышла из таверны.

– Пойдем в другой кабак, пока другие не порчухали, что мы русские и пьем как лошади, – опять же не без гордости сказал я с заметным замедлением речи.

Выйдя на прохладный морской воздух, алкоголь стал понемногу отпускать нас. Мысли медленно выстраивались в логическую цепочку, и мы успокоились, чему способствовали выкуренные вне таверны сигареты. Лично я курю очень мало, практически и не курю, но вот Саня – тот еще курилка. Своей дневной нормой он считает пачку не сильно крепких, но и не слабых сигарет, причем принцип «сапожник без сапог» здесь не действует, – у него белые крепкие зубы, каким позавидует любой некурящий человек.

Итак, мы внезапно почувствовали приступ неутолимой жажды. Но если у Сани это была типичная сухость во рту от выпитого, то у меня, по всей видимости, сказывалось отсутствие тормозов, как у настоящего алкоголика. Кстати, не дай Бог кому-нибудь узнать эту страшную болезнь – алкоголизм. У меня в жизни было достаточно ярких примеров, которые я наблюдал и которые научили меня многому. Это я пишу так, к слову.

– Смотри, – Саня показал горящей сигаретой в сторону, – в том баре нас явно не хватает.

Не стоит говорить, что я с ним полностью согласился. Тем самым мы как бы решили утолить жажду холодным пивом.

Не спеша, как прогуливающиеся по парку английские джентльмены, мы подошли к точке А. Точки Б не было, но это не означает, что возникшие у нас в будущем проблемы легко решатся. Я заметил, что чем короче у задачи условие, тем труднее она решается.

Мы сели за высокую стойку бара и…

И здесь я опять позволю себе лирическое отступление, тем самым выразив свое возмущение по поводу погоды за окном. Если позавчера это были ноль градусов в конце апреля, то сегодня это опять апрель, но уже плюс пятнадцать. Я, конечно, несказанно рад этому обстоятельству, и на нашей улице наступил праздник. Но ведь это наверняка не очень полезное для здоровья явление (не столь уж редкое в наших местах), – резкая смены температуры.

Если осенью слабое лето легко сдается зиме, то весной опять же это самое слабое лето не слишком-то рьяно борется с той же зимой за свое законное время. Но мне все равно от этого не легче писать о событиях, которые хотели украсть у нас наше короткое лето.

В этом баре было достаточно многолюдно. Отдыхающие в большинстве своем сидели за столиками, а если говорить еще точнее, – за нашими с Саней спинами.

Я осмотрел прохладную кружку пива, мысленно представил себе свое будущее удовольствие, осторожно сделал первый глоток и…

Вот тут-то начинается самое интересное. В следующий момент все содержимое моего долгожданного глотка вырвалось наружу – на стойку бара, отчасти на бармена, отчасти на Саню, и, может быть, еще на кого-нибудь, но мне на это уже было просто наплевать. Ведь я услышал Танин голос! Да-да, я просто чуть не упал с высоко венского стульчика, на котором сидел. Саня смотрел на меня и как будто ждал, судя по его виду, что я сейчас поведаю ему минимум о внезапном и гигантской силы приступе зубной боли. Но нет.

Я медленно повернул голову в сторону, откуда услышал голос. Вот уж не знаю, каким он был для меня в тот момент – долгожданным или наоборот. Скорее всего, это было как гром среди ясного неба, то есть мега внезапным.

Итак, я повернулся и увидел Таню. Ну конечно же ее, кого еще я мог увидеть? Только вот сидела она спиной ко мне и мило хохотала с каким-то… нет, с какой-то мужской мордой. Эта морда маслеными глазами смотрела на нее и старательно делала очень заинтересованный вид.

Внезапно я поймал себя на мысли, что как было бы приятно выколоть этой морде глаза, обернуть язык вокруг шеи и связать его, язык, и выколотые глаза с той фигней, которая болтается у этой морды между ног.

Саня, почуяв неладное, схватил меня за руку. Но было поздно, я потащил и Саню, и стул, на котором он сидел и в который он успел вцепиться. Будьте уверены, что если бы он также крепко вцепился и в стойку бара, я унес бы и ее.

Медленно переваривая весь шквал навалившихся на меня эмоций и чувств, я с грузом, как батрак, подошел к нужному мне столику и, еле выговаривая: «Таня?!», положил сзади свою руку на ее плечо. Она повернулась (под пристальным взглядом Морды) и удивленно посмотрела на меня.

– Ты что тут делаешь? – только и смог выдавить я из себя.

Сначала она резко повернула голову в сторону туалета и, посмотрев на меня, уверенно сказала:

– Ich verstehe Ihnen nicht. 1

Тут в это шоу вмешался Саня:

– Танька, ты чего? Ты давай это, кончай комедию ломать, иначе, я чувствую, твоему хахалю не поздоровится.

– Was bedeutet es? Was koennten sie mir sagen? 2  – продолжалось в том же духе.

– Саня, это сидит она, так же как она и говорит. Не стоять мне на этом месте и не видеть тебя. И она нас дурачит. – резюмировал я происходящее.

Тут мое удивление плавно перешло в странную злость, и я уже обращался к Тане:

– Так ты решила меня подурачить, да? Посмеяться? Поехала одна, да? Мужиков поснимать. А я как дурак, на лево – ни-ни, ну, думаю, отдохнем немного друг от друга. А ты вот как значит! С мужиками!

В это время Морда стала подниматься из-за стола с явным желанием выяснить суть всего происходящего. Таня уже смотрела на все несколько испуганно.

Я же, видя явное желание высказаться когда не спрашивают, мгновенно сообразив, что к чему (видимо, сказались занятия настольным теннисом в юношестве), выхватил у Сани злополучный венский стульчик и со всего размаха опустил его на голову Морды. Вот так!

Не нужно говорить что к этому моменту все присутствующие в баре пристально смотрели на меня и на медленно опускающееся под стол тело молодого мужчины. Все как будто этого и ждали, «ревизор приехал».

Таня встала, посмотрела мне в глаза и влепила смачную оплеуху:

– Ну что, ты этого хотел, да? Ты этого добивался? Прибил ни в чем ни повинного человека! Господи, ну с кем меня угораздило связаться? Ну и дура я! Говорила же мама, потерпи, подумай, а я – дура! Вот и получила. – она резко схватила первый попавшийся бокал и выпила его содержимое одним глотком.

Тут внимание наше отвлекла хлопнувшая дверь туалета, и появилась, кто бы мог подумать, Надя.

Вот уж кого, а Надежду Сергеевну я ожидал увидеть здесь в последнюю очередь.

Раз уж в этой комедии появилось новое действующее лицо, то, думаю, будет не лишним сказать пару слов об этом герое. А если учесть, что это действующее лицо – Надежда Сергеевна, то парой слов не обойдешься, как не крути.

Итак, Надя (для своих – Надюха) – ближайшая Танина подруга. Большинство предшествующих этим событиям лет они провели вместе: немного школьные, все университетские. Причем, неизвестно, как они уживались, будучи натурами абсолютно отличными друг от друга. Если Таня – чересчур живая, активистка и много другое (не мне об этом говорить), то Надя – существо спокойное, но принципиальное, несколько утонченное и поэтизированное. Полагаю, не стоит лишний раз напоминать о том, что в тихом омуте черти водятся.

Идиллия двух подруг продолжалась до брака одной из них. В принципе, я некорректно выразился, ведь идиллия продолжается и по сей день. И мы всегда радуемся встрече с Надеждой Сергеевной, будь то простые посиделки по субботам, или же ситуации по серьезнее, за примерами которых далеко ходить не приходится.

Но давайте поговорим о чертях, которые водятся в тихом омуте, а точнее о том, что Надюха вытворила за полгода до описываемых событий.

Надя со всеми своими достоинствами, как то: спокойствие, уравновешенность, домовитость и многое другое, и недостатками: чаще, к примеру, промолчит, если что не нравится, и другие, которые у нее может быть есть, но лично я не замечал, представляла собой прекрасную добычу для дебелых холостяков, чьи мамы вечно капали, что «пришла, мол, сынок и твоя очередь жениться». Не сказать, что это типичные мужики-подкаблучники, нет. Чаще это настоящие плейбои-павианы, в семьях которых мамы занимали все выборные и невыборные должности. Так вот, именно на такого плейбоя-подкаблучника кинула судьба нашу Надю. Хотя по началу все просто не могли нарадоваться, в том числе и я.

Они встречались чуть больше, после чего его мама скомандовала: «Пора!». Как впоследствии выяснилось, в течении этого года наш жених не раз хаживал на лево. Но самое интересное, что он действительно любил Надю, впрочем, отвечающую взаимностью.

Все пришло к тому, что этот джигит (а он действительно вел себя как джигит, был силен и телом и духом, и отличался особой внимательностью, плюс всегда верил, что если он спит с другой, нелюбимой, то это вовсе и не измена) решил напоследок, прямо на свадьбе, пополнить свой послужной список. Он вышел из ресторана, где проходило столь знаменательное событие, и под предлогом жгучего желания покурить в лесу, уединился с одной такой же курящей под увесистыми еловыми ветвями. Видимо из-за того, что свадьба проходила в комплексе, расположенном в лесной зоне, наивный новоиспеченный муж свел вероятность встречи с молодой женой к минимуму.

Надя в тот момент прогуливалась со свекровью по петляющим лесным тропинкам, и «встреча на Эльбе», как вы понимаете, произошла.

В общем, ситуация – которую и в кино-то не встретишь.

В итоге, тем же самым вечером Надя объявила о своем намерении развестись. Долго пришлось потом объяснять всем присутствующим истинную причину развода. Но это уже совсем другое.

Вот такая история, вот такая у нас Надюха. Напоследок скажу, что Надеждины акции на рынке невест после этого случая достигли небывалых высот. Ухажеры прямо-таки доставали ее по телефону, на вечеринках и другими способами. Позже я узнал, что ее поездка в Грецию стала результатом этого досаждения. Наде надо было просто отдохнуть от кучи желающих с ней познакомиться потенциальных женихов. Но этого не получилось.

Вернемся к злополучной таверне.

Надя, увидев представшую перед глазами картину, быстро сообразила, что произошло. Она подбежала к Морде и прощупала его пульс.

– Он жив, только синяк очень приличный. Но сотрясенья наверняка нет, так что успокойтесь.

Внявшие ее совету, мы опустились на стулья, и официант принес нам воды.

Морда чуть-чуть пошевелился. Мы насторожились, и он открыл глаза. Саня усадил его на стул и дал ледяной компресс.

Первая заговорила Таня:

– У меня с ним ничего не было, он к Надьке клеился. А из-за твоей глупости мы, кажется, влипли во что-то неприятное.

Она завернула лед в полотенце и приложила еще один компресс к голове Морды. Тот благодарно посмотрел на нее и спросил по-немецки, что же тут произошло. Таня объяснила ему, что я ее муж, и он, то есть я, подумал, что он, Морда, ее любовник. Но я приношу свои извинения (я в этот момент отчаянно закивал) и как-нибудь заглажу свою вину.

Саня с Надей в этот момент хихикали между собой. Я услышал лишь, как кто-то из них сказал: «Ну вот, и здесь мы отличились». И это было правдой, но несколько горькой.

Морда, выглядевший уже как вполне здоровое лицо, сделал несколько глотков воды и сказал, что ему лучше удалиться. Он намеревался поехать домой, а напоследок сказал Наде, что позвонит ей в номер, как только сможет.

– А где же скорая помощь, полиция? – съехидничал Саня.

– Заткнись лучше, – буркнул я, – я то получишь, как он.

Расплатившись, мы вышли на улицу. Саня с Надей предусмотрительно оставили нас впереди, рассматривая витрины кое-где попадавшихся магазинов.

Я не знал, с чего начать разговор.

– Слушай, – сказали мы одновременно, и от этого улыбнулись.

– Нет, – перебил я, – послушай меня. Я поступил не правильно, но любой на моем месте поступил бы так же. В любом случае, я хочу забыть это и все начать с начала. Как ты?

– Я тоже хочу все с начала. Наверное, это я по-дурацки поступила. Подговорила Надьку, рванула сюда. А когда здесь оказалась, поняла, что чушь спорола.

Таня остановила меня, взяв руку, и прильнула.

– Не знаю, как ты, но я сильно успела соскучиться. Мне без тебя не отдыхается.

– И мне без тебя…

– Но Панайотиса все-таки жалко, – смеясь, сказала она.

– А кто это?

– Ну тот мужик, Надькин кавалер.

– А, Морда. Не надо было ему так смотреть на тебя.

Таня поняла, почему я так обозвал его, Мордой. Надо сказать, что когда мы наедине, наш диалог несколько специфичен для чужим ушей, в принципе, как и других хорошо знающих друг друга пар.

Мы ушли далеко от домов, отелей, ресторанов и баров. Далеко от огней. Чтобы слышать только звук набегающих волн и шепот ветра, чтобы, черт подери, в конце концов провести эту ночь у моря.

…

– О, драгоценнейшая из всех женщин, проснулась ли ты? – щуря глаза от только что поднявшегося над морем солнца, спросил я.

– Да, – ответила та и еще сильнее прижалась ко мне.

– Ты устала? – спросил я опять с некоторыми нотами гордости в голосе.

– Я? Устала? Усталость – для неудачников!

Такой категоричный ответ мог означать только одно. Вот это мне нравится! Вот это я понимаю!

3. Смерть от нас

Все события, имевшие место в течение так прекрасно начавшегося дня я сознательно опущу по причине моей врожденной стеснительности. Свое дальнейшее хронологическое повествование я начну с утра следующего дня.

Устроившись в наших апартаментах, мы вчетвером любовались прекрасным видом моря с мансарды.

Чуть позже, завтракая на открытом воздухе, обдуваемые нежным морским бризом мы вели беседу относительно дальнейших планов.

– Надя, – я перевел разговор в другое русло, – а этот Апанотис случайно не звонил тебе больше?

Надя отрицательно покачала головой, на что Саня отреагировал безудержным смехом и заметил, что один раз связавшись с  крейзи рашенз , желание сделать это повторно отпадает на всю жизнь.

Таня подала мне сок и сказала, что из всех рашенз я самый крейзи .

– Это уж точно, – сказал Саня. – Помните, я вам рассказывал, как лет восемь назад, когда мы с тобой вдвоем, – он посмотрел на меня, – поехали отдыхать, и нас выперли из гостиницы за пьяный дебош, который мы устроили в три часа ночи.

– Ты первый начал кидаться бутылками с балкона, при этом так громко пел какую-то дебильную немецкую песню, – заметил я, – поэтому неизвестно еще, кто из нас кре й зи и дебелее.

В таком же легком и бесшабашном духе прошло все утро и весь день, и почти весь вечер. Это «почти», надо заметить, в нашей ситуации скрывает в себе очень многое. Это «почти», также следует заметить, несколько изменило всю нашу жизнь. И это «почти» является, по сути, самым объемным смыслосодержащим словом в этих хрониках.

Пропустив в баре по пиву, мы, уже слегка навеселе, возвращались поздно вечером в приют скитальцев. Мне пришла в голову эта аллегория, так как я отчетливо помню, как Надя, идя по широкому тротуару, попыталась запеть:

«Спит ночлежный дом

С надписью отель…

Дальнейших слов никто из нас не знал. Поэтому решили перейти на более известную для всех нас песню. Но и такой не оказалось.

– Наверное, мы не дошли до кондиции, – сделал вывод Саня. – Надо еще по пиву.

Мы, как бы не хотя, но в душе-то ликуя от такой перспективы, согласились и завернули в первую попавшуюся на пути забегаловку. Ничего страшного там на этот раз не произошло. Даже не верится. Мы благополучно выпили по пол литра янтарного грольша и побрели в сторону ночлежного дома. В голову лезли какие-то пошло-примитивные эстрадные мотивы, поэтому мы так и не распелись.

Вдруг Саня остановился, повернулся к нам лицом и выпалил:

– Чур я первый в душ! – После чего рванул оставшуюся до отеля стометровку.

Мы стояли на том же месте, где он нас оставил, и проржали еще минут пятнадцать. Я все забываю спросить его об истинной причине того срыва. Наверняка, он просто сильно хотел в сортир.

В холле гостиницы было достаточно многолюдно, что в принципе соответствовало времени суток. Мы опять же без приключений добрались до номера, где развалились прямо на диване. Всю тишину нарушал звук падающей воды и какая-то гнусная песня. Это пел Саня в душе.

– Вы слышите? – Надя подняла палец вверх, заставляя нас с Таней сосредоточиться.

– Что? Я ничего не слышу. Шура поет. – Сказала моя.

– Нет, нет. Прислушайтесь, за окном… Сейчас притих… Там кто-то на полу мансарды шуршит. Вот опять! – Надя привстала.

– Подожди, не вставай, – вмешался я, – давай выключим свет, чтобы этот кто-то нас не видел, и напугаем его.

– Давайте, – согласились девчонки, и я направился к выходу.

Вот тут-то все и началось.

Как только я выключил свет, и Надя с Таней привстали, с грохотом открылась дверь в ванную. Так как везде, кроме этой ванной, было черным-черно, то есть темно, то свет оттуда осветил нас. И не просто осветил, а предательски осветил. Все мы, включая Саню, стояли у кажущегося нам незнакомца на виду.

В общем, полное обозрение, а со стороны Алехандро – полное оборзение. Он выбрал самый подходящий момент.

В следующий момент раздался странный хлопок, смешавшийся со звуком бьющегося стекла. Мне с Саней не стоило труда определить истинную природу этого хлопка. Это был выстрел. Самый настоящий выстрел. Из огнестрельного оружия.

Я успел в два прыжка налететь на своих девчонок и повалить их на пол.

Они, как потом оказалось, были уверены, что стекло разбилось от чего угодно, от камня, например, но никак не от огнестрельного снаряда, и были больше ошарашены моим нестандартным поступком, нежели вероятностью вернуться на родину в гробу.

Саня не подвел, – он резко захлопнул дверь ванной и припал к полу, будучи уверенным, что я сделал все необходимое по отношению к нашим прекрасным приложениям.

Казалось, мы пролежали так на полу целую вечность, хотя от силы это было минут пять. Я лежал и ждал второго выстрела, а его все не было и не было.

– Не шевелитесь, – распорядился я и пополз к окну, чтобы закрыть портьеры с помощью той веревки, которая всегда к ним крепится.

Справившись с этой нетрудной задачей, и зная, что по ту сторону окна мы уже не видны, я включил лампу, стоявшую там же в углу. Свет ее, хотя и неяркий, все же ослепил нас.

– Все живы? – Спросил Саня, и услышав утвердительный ответ, продолжил, – тогда ползком к выходу.

Как утята, мы стали передвигаться к двери: впереди Саня, потом Надя с Таней и я.

Рядом с дверным косяком, в десяти-пятнадцати сантиметрах от места, где находилась несколько минут назад моя голова, я заметил пулевое отверстие и мысленно поблагодарил Бога. «Основной след от огнестрельного оружия», – всплыло у меня остаточные знания от курса криминалистики.

После того, как все выползли в длинный коридор отеля, я крепко обнял Таню и еще раз мысленно поблагодарил Бога.

– Быстрее к администратору, вызывать полицию, – скомандовал Саня, и мы побежали с таким рвением, что марафонский посланец и рядом не стоял.

Появившись в холле, мы устроили настоящее представление.

Четыре, орущие «полиция! полиция!», глотки вбежали, сметая все на своем пути. Саня не смог во время затормозить, и налетел на кресло, прихватив с собой Надежду. Кресло грациозно перевернулось и приняло на себя двоих, причем один из них явно с недостатком тормозной жидкости. Это падение не отняло у Нади способности кричать, и на весь отель продолжало сокрушительно воздействовать злополучное «помогите! полиция!». Я, наконец, оторвался от такого зрелища и попытался почти на пальцах объяснить девушке-администратору причину всего происходящего. Было очевидно, что у меня ничего не получилось. Девушка смотрела не на меня, а на парочку беснующихся на полу, которые никак не могут подняться сами и поднять кресло. Я постарался доходчиво объяснить ей, что необходимо как можно скорее вызвать полицию, сам при этом понял из своих слов только «хэлп» и «мэниак». Администраторша продолжала воспринимать все как одну большую и глупую шутку. Наверняка она подумала про нас минимум как про перебравших свое наркоманов.

Наконец, Саня с Надей поднялись, а я смог вырвать из чужих рук телефон. Но одно дело вырвать, другое – знать номер полиции в Греции. Стоял я тогда в холле отеля с телефонной трубкой в руках, напоминая мартышку и очки из басни.

– Ну чего же ты ждешь? – почти одновременно закричали Саня с Надей.

Половина моя почему-то молчала. Я повернул голову в ее сторону и оцепенел.

К ребрам моей ненаглядной был приставлен огромных размеров пистолет (размеры его, несомненно, в тот момент были гиперболизированы из-за специфического эмоционально-психического состояния). Держал этот долбанный пистолет странный тип, явно напоминавший мне какого-то известного турецкого певца. Причем делал он все это так, что оружие, кроме Тани, конечно, мог видеть только я и никто другой. Этот маньяк-исламист мотнул головой, давая мне понять, что надо выходить. Помню, в тот момент меня мучила странная мысль, – как бы выхватить у этого урода его же пистолет и выстрелить ему прямо в бесстыжую рожу. Слава Богу, что я не попытался тогда этого сделать. Вместо этого я временно капитулировал и побрел к выходу, идя впереди этого подлейшего из людей. Надей с Саней занялся сообщник; им тоже было мило предложено выйти на свежий воздух.

Как оказалось, на улице нас ждал большой внедорожник додж с открытыми дверями. Признаюсь, я никогда не питал особой любви к американским машинам, особенно к  доджу , – понтов много, а стиля никакого. А какое авто, такой и хозяин. Здесь и спорить не о чем. В тот момент я бы с большим удовольствием сел в свой старенький сааб . Но судьба, что уж говорить, распорядилась иначе.

После того, как нас четверых впихнули в нутро этого стального быка, я счел своевременным задать вопрос:

– Что все это значит?

Сказал я это по-русски, но после того как понял, что ответа не последует, повторил по-английски и по-немецки.

Саня же выпалил следующее:

– Что ты разговариваешь с этими хмырями? Они шестерки, у них и родного языка-то нет. Пусть везут нас к главарю, мы только с ним будем говорить.

Таня с Надей, судя по их виду, находились в полуобморочном состоянии.

В машине закрылось все, что только могло закрыться, и от этого я стал ненавидеть додж еще больше.

Два прихвостня, казалось, не замечали нас, но готов удариться головой о стену, они готовы были придушить любого из нас за малейшее опрометчивое движение.

Мы выехали за пределы городка, который уже успел нам понравиться, и продолжали двигаться параллельно морю в неизвестном направлении.

Надя не выдержала и ударила со всей силы по стеклу. Рука ее отскочила, и Надюха смачно сматерилась. Урод на переднем сиденье посмотрел на нас с ухмылкой, означавшей только одно, – не дергайтесь, все вы там будете.

Подъехав к аккуратной небольшой пристани, под дулами пистолетов нам предложили выйти из  доджа -проходимца и перекочевать в яхту, которая не вызвала у меня таких отрицательных эмоций, как ее наземный собрат.

– Все, сейчас нас перебьют как мышат и выбросят за борт, а ты ничего не сделаешь, не спасешь меня. – Жалобно проговорила Таня, а потом вдруг как крикнет, – я ненавижу это море! Я не хочу умирать в море неизвестно из-за чего! Я хочу умереть старой, под какой-нибудь елочкой! – и кинулась прочь от пристани и моря.

– Таня! – Только и успел я закричать и бросился за ней. Но раздался выстрел, и я услышал Надино «а!», а потом увидел, как тело моей половинки падает на землю…

Я подбежал к ней. Не возможно описать, что в то момент творилось у меня в голове. Я схватил ее за плечи и перевернул на спину. Таня, как мне показалось, судорожно рыдала. Следов крови на ней я не обнаружил.

– Ну что ты стоишь как истукан? – сказала она чересчур спокойно. —Не попали они в меня, слышишь, не попали. Дай мне руку!

Я, мягко сказать, недоумевая, посмотрел в сторону стрелявшего. Тот пожал плечами и сказал, что стрелял в воздух. Надя с Саней подтвердили это. Я готов был взорваться.

– Ты, сука. Ты понимаешь, как ты меня напугала? Ты понимаешь? У меня вся наша жизнь перед глазами пробежала! Я уже думал все, конец!

Сев рядом с ней, я обнял ее, и она разрыдалась.

Два идиота-громилы посмеялись над всем происходящим и приказали нам пройти в яхту, «и побыстрее». Медленно, как будто по дну бурной реки, мы прошли в яхту, которая носила гордое название «Аврора».

– Да, умрем мы красиво. – Сострил Саня, после чего Надя испепелила его взглядом, а Таня отрезала: «Заткнись ты, и так тошно!».

Внутри Аврора выглядела так же шикарно, как и снаружи. Количество и качество дерева и кожи впечатлило даже нас.

Видимо, безвыходная ситуация придала нам кое-какие силы (правильно говорят, что свечка, перед тем как потухнуть, ярко вспыхивает), и мы бесцеремонно уселись на мягкие диваны, а Саня вообще направился к бару.

Яхта тронулась, и я решил еще раз попытаться выяснить всю бессмысленную суть происходящего у тупого здоровяка:

– Ты скажешь, наконец, чем мы так прогневили Олимп? – говорил я это с явным злорадством, ведь тот тип недостоин был стать даже дохлым червем в земле Олимпа.

Амеба не замечала меня, вернее делала такой вид, сосредоточив свое внимание на Сане, который уже успел разлить в четыре стакана.

– Эй ты, Кинг Конг, ты слышишь?

Туша повернулась и направила пистолет мне в лицо.

– Расслабься, парень, иначе я убью тебя, а это мечтает сделать хозяин сам, лично.

Сказано это было безапелляционным тоном, не допускающим никаких возражений. Надо сказать, что его английский был отвратителен. Хуже я еще никогда не слышал.

– А кто твой хозяин, и что ему надо? – не унимался я.

То, что держало оружие, усмехнулось своему напарнику и спросило у меня:

– Вы это должны знать лучше нас. Это же вы убили Панайотиса, сына моего хозяина.

Я открыл рот, и дальше, как не старался, не смог его закрыть.

Удивление тоже может быть страшной силой.

– Что, что он сказал? – спросила Таня, не понимая смысла всего происходящего. – Ты убил Панайотиса?

– Да что ты говоришь-то? – вмешалась Надя. – Когда он выходил из бара, то был живее всех живых. А тут вдруг умер! И на нас решили это повесить!

– Хорошо же нас подставили, ничего не скажешь, – Саня попивал что-то типа виски и продолжал разглагольствовать. – Значит, кто-то убил Панайотиса. А раз все видели то шоу в баре, – логично предположить, что убийца один из нас. И вероятнее всего, что убийца, – он посмотрел на меня, подал стакан и продолжил, – что убийца – ты.

Тут Таня ахнула, а Саня далее строил версию:

– Оказалось, что этот Панайотис – сын какого-то шишки, или нет – главаря мафии. Наши шансы на смерть с пытками увеличиваются, ведь если нас везут к нему на встречу, значит этот мафиози задумал что-то жестокое. Как это называется…

– Вендетта, – проговорила Надя и закрыла рот рукой.

Мы выслушали все это, надеясь, что Саня пересказал какой-то дешевый боевик.

– Послушайте, – сказал я, – почему же они хотели убить нас в отеле?

– Да, странно… – Саня глубоко затянулся дорогой сигарой хозяина А в роры .

– Может быть, случилось такое… – Надя не находила слов. – Такое, что изменило все. Сначала нас хотели убить, а потом…

– Потом, – Саня затянулся еще раз, – потом они решили, что нельзя нас отпускать так просто, всадив пулю в лоб. Надо помучить нас, отомстить за смерть сына сполна.

Таня издала глухой стон.

– Кто-нибудь будет кофе? – спросила наблюдавшая за нами говорящая куча дерьма.

– Не будем пить, – посмотрела на нас Надя, – кофе может быть отравленным. А их планы меняются слишком часто.

– Пожалуйста, две чашки! – громко крикнула Таня, обрадовавшись, что появилась возможность умереть почти безболезненно.

– Дура! – как отрезала Надежда и показала рукой, что кофе здесь никому не нужно.

Так мы провели на борту яхты целую ночь. Таня обвиняла меня, что если бы не мой комод, то эта ночь не была бы для нас последней. Саня рассказывал о достижения китайцев в искусстве пыток. Надя выдвигала новые версии, самая правдоподобная из которых – все это одна большая телепередача, одна из тех, которые снимаются скрытой камерой, чтобы потом миллионы зрителей могли наблюдать комичное поведение людей, оказавшихся в нестандартной ситуации. Мне, конечно, стыдно признаться, но лично я всю ночь провел за дегустацией бесподобных напитков бандитского бара. Встречались даже такие коньяки, которые я не смог бы себе позволить, работая весь год без выходных и перерывов на обед.

– Скорее, скорее, все идите сюда! – Надя зачарованно смотрела в один из иллюминаторов.

Я также подошел и стал свидетелем одного из красивейших восходов солнца в своей жизни. Цвет моря и неба был практически одинаков. Создалось впечатление, что на чистом, лазурного цвета листе бумаги нарисовали золотой диск. «Поэзия», – только и смог проговорить я.

Через минут пятнадцать в иллюминаторах западной стороны яхты стали заметны очертания берега. Мы затихли и сидели так до момента, когда Аврора , уже пришвартованная, плавно покачивалась в водах какой-то небольшой бухты.

– Что мы теперь будем делать? – спросила меня Таня.

– Или бежать, или пытаться доказывать свою невиновность, – ответил я.

– Это невозможно, – Саня усмехнулся, – судя по размаху проведенной операции, организация эта очень крута, а значит у нас большие неприятности.

Нас вели по пристани, и оружие, направленное в нашу сторону, выглядело так естественно, так к месту, без боязни быть замеченным посторонними глазами, что это давало основания предположить следующее – мы находимся на земле, где контроль над всем только в одних руках. И именно эти руки в скором времени доберутся до нас.

Мне достаточно трудно описывать те события, поскольку, шагая в неизвестность, не акцентируешь свое внимание на множестве мелочей. Все вспоминается как в медленном кино. Вот я посмотрел туда, вот повернул голову сюда…

Перед нами на возвышении стоял ослепительной белизны и невероятных размеров дом. Нас провели мимо сада, описание которого могло занять у хорошего писателя несколько глав. Я же просто скажу, что тот сад был необычайно прекрасен, но лучше бы мы его никогда не видели.

Пока нас вели в библиотеку, на пути попалась только одна единственная женщина, вся в черном и с самыми печальными глазами на свете. Я видел такой взгляд всего у нескольких людей. Скажем так, это врожденное явление, печать судьбы.

Женщина в черном быстрым шагом прошла мимо нас, взглянув при этом только однажды, а потом опустила глаза. Сделала она это, как мне показалось, несколько виновато.

Нас завели в библиотеку и закрыли дверь, оставив наедине друг с другом и многочисленными рядами книг.

– Нет, – первым нарушил тишину Саня, – все-таки мы умрем в красивом месте. Это радует. Вы так не думаете?

Мы молчали, злобно уставившись на шутника.

Просидев в бездействии еще некоторое время, я подошел к окну и стал искать ручки на раме. Но тщетно, их там не оказалось.

– Успокойся, – сказала мне Таня, – мы наверняка на острове и никуда не сможем убежать.

Надя обследовала книжные полки в поисках потайного рычажка, который смог бы открыть нам какую-нибудь потайную дверь в стене, или любой другой выход.

Нас отвлек шум со стороны двора, и мы подбежали к окну, где увидели не очень приятную картину. Из машины четыре здоровяка вытаскивали закрытый гроб, за который держался еще один, коренастый, небольшого роста мужчина балканского типа, который то гладил гроб, то хватался за сердце. При этом он что-то тихо говорил, как бы причитая.

Подбежала женщина, та самая, которая встретилась нам в доме, с печальными глазами. Одной рукой она закрыла лицо, другую положила себе на грудь. Что-то нездоровое было в той мизансцене, посягающей на само солнце.

Я много думал о смерти, хотя, наверное, не стоит делать это так часто. И я пришел к таким выводам: в поведении людей в случае смерти их близких говорит эгоистичное начало. «Как я буду жить без тебя? Зачем мне все это, если тебя нет рядом?» Это так. Но если представить, что умершим будет лучше жить там, в другом мире, в другом состоянии, что им не о чем будет беспокоиться и не бояться потерять близких, то чем все это плохо? Я, конечно, сам не могу до конца согласиться с этими умозаключениями, но что-то в них есть. Наверное, это говорит о глубокой сублимированности моего «я».

Дверь библиотеки внезапно открылась, и наше внимание от происходящего во дворе переметнулось к человеку, стремительно шагавшего к столу.

Осмотрев нас, он сказал с небольшим акцентом:

– Садитесь, пожалуйста.

Мы отошли от окна и последовали примеру странного худого человека, усевшись в кресле напротив него.

Здесь я опять позволю себе отвлечься в пользу других обстоятельств, происходящих в момент написания этих хроник.

Эти обстоятельства – мой крестник Леня. Дело в том, что он и его родители – мои близкие друзья – приехали ко мне погостить на неделю.

Квартира в течение всей недели озарялась присутствием этого чертенка. По своей природе этот трехлетний мальчуган очень живой ребенок с вечным двигателем внутри.

Мы с ним видимся не очень часто, по крайней мере не так часто, как этого требует мой статус крестного отца – духовного наставника подопечного. По этой причине первые три дня он привыкал ко мне, называя только дядей, игнорируя просьбу называть меня по имени. А под конец недели он уже лазил по мне, просил почитать сказку, пускал со мною бумажные самолеты, и многие другие вещи, какие дети требуют от взрослых, которым они доверяют.

В общем, за это время мой крестник растопил мне сердце, и я разомлел от детского внимания (старость – не радость).

И вот я сижу в пустой квартире. Катастрофически не хватает детского шума. Каждый раз кажется, что сейчас Ленька выпрыгнет из-за угла и набросится на меня, визжа от удовольствия, что «напугал большого дядю».

Да, действительно, дети – цветы жизни. И мой крестник-репейник помог уяснить эту простую истину.

Но вернемся к нашим баранам…

Не говоря ничего более, худой мужчина показал нам всего лишь одну фотографию, от вида которой у всех четырех открылись рты.

Отдельный том можно было посвятить выражению моего лица на этой фотографии. Ах да, надо сказать, что в кадре был зафиксирован тот момент, когда я замахивался стулом на бедного Панайотиса, тогда еще Морду, в том злополучном баре. Как любитель искусства фотографии замечу, что то был замечательный кадр. Какой сюжет! А какое выражение лица! Ну просто варвар времен римской империи!

– Полагаю, вам не стоит отпираться от содеянного. Ваша вина очевидна. – Спокойно говорил бандитский поверенный.

«Видимо, все они нисколько не знакомы с теорией доказывания, иначе почему тогда допускают такие идиотские и глупые предположения?» – подумал я тогда, а сам спросил:

– Скажите на милость, а где же нашли труп хозяйского сыночка?

Мужчина недоуменно посмотрел на меня.

– А вы разве не знаете? На мансарде вашего номера в отеле Санторини , прямо под окнами. С огнестрельным и смертельным ранением, – заметил он.

– Так вот что означают вчерашние выстрелы?! – Надя схватилась за голову.

– Нас все-таки подставили, – медленно проговорил Саня, мгновенно поняв под конец, в каком большом дерьме мы оказались.

– Ну а где же оружие, которым убили Панайотиса? – не унимался я.

– Его обнаружили в одной из ваших дорожных сумок.

– Вы что же, – выйдя из транса, завелась моя драгоценная, – думаете, что мы, приехав в отпуск к черту на кулички, решили от нечего делать пристрелить какого-то левого мужика. Мало того, каким-то образом достали на острове пистолет, выбрали в жертвы сына главаря мафии и решили завалить его? Да вы по меньшей мере пустоголовые идиоты и придурки!

– Кто вас русских знает. – Спокойно сказал поверенный. – Господин Андреас очень опечален таким исходом дела. Он в горе, как и его жена Алтея. Именно ей с трудом удалось уговорить хозяина не подвергать вас наказанию сразу же, а сначала воспользоваться вашими услугами.

– Нет, постойте! – Саня встал и повернулся к нам. – Нас же подставили, и нами еще хотят воспользоваться! Это же все как в дешевом сериале!

– Успокойтесь, молодой человек, – продолжал говорить один из героев этого сериала, – вы на Земле. А здесь за все свои поступки надо отвечать. Убил – умри и сам. Принцип Талиона. Господин Андреас снисходительно отнесся к вам, предложив оказать ему одну небольшую услугу.

– Да какую услугу, черт подери! – уже не выдержал я.

– Все очень просто. У нас проблемы на албанской границе. Ваша задача – пересечь ее как туристы, на автомобиле. Там, в Албании вам передадут кое-какие бумаги. Вы возвращаетесь обратно, и мы отравляем вас домой.

– Вы что, держите нас за умалишенных? – не выдержала Таня. – После всего этого вы сможете нас отпустить, просто так, да еще и купив билеты?

– Тихо ты, успокойся! – я вовремя постарался остановить поток брани и обратился к худому, – когда мы должны начать все это?

– Сегодня вечером, как отдохнете.

– Да, – сказал Саня, посмотрев на нас, – мы согласны.

Шакал господина Андреаса не спеша покинул библиотеку.

Оставшись одни, мы лихорадочно обдумывали наше будущее, которое, по своей глупости, приукрашивали в радостные тона.

– Я все поняла! – Таня хотела было поведать нам свой план спасения, но я остановил ее, прикрыв рот рукой:

– Пиши, нас могут прослушивать.

И она написала: «Как только мы уедем от них на достаточное расстояние, бросим машину, доберемся до Санторини за вещами и документами и срочно вылетим домой. Нет! Мы сразу позвоним в полицию и в посольство!»

Мы улыбнулись, прекрасно понимая, что просто так нам от всего этого не отделаться, но по-детски отвернулись от реального состояния вещей и радовались всяким глупостям.

Несмотря на опустошенное состояние присутствующих в библиотеке, я постарался использовать помещение по назначению, а именно – подошел к книжным стеллажам и глупо уставился в многочисленные ряды книг. Собрание, несомненно, было богатым, но сильно меня ничего не поразило. Хотя, я встретил любимую «Сферу» и томик японской прозы на греческом.

Все-таки надо отдать должное нашей компании, – все мы держались отлично. У всех в голове было одно и тоже, – это одно большое недоразумение, и скоро все уладится.

Таня подошла ко мне и тихо прошептала на ухо, как мне показалось – шутя:

– Я тебя ненавижу. Это все из-за тебя. Я уверена, мы все умрем. А я так хотела умереть красиво.

Надя стояла рядом и все слышала, поэтому решила вмешаться:

– Успокойся ты. Ну что они, звери что ли? Попугают нас и отпустят. Вот отвезем эти долбанные бумажки, – специально громко говорила она, – и нас отпустят. А еще денег дадут, чтобы мы потом где-нибудь на Сейшелах отдохнули.

Саня истерически засмеялся от такого предположения, а Таня решила продолжить:

– Я больше никогда не поеду на острова.

Несколько подумав, она добавила:

– А все-таки нас убьют. Помните, как в Чечне? Нам сначала отрубят все, что можно отрубить, а потом сфотографируют все это и отправят родителям!

– Дура! Ну что ты говоришь?! – Надя оттолкнула ее и подошла ко мне, сделав вид, что книги ее внезапно заинтересовали.

Саня, успокоившись от возможной в будущем поездки на Сейшелы за бандитский счет, прикурил сигарету и обратился ко мне, вернее к моему уху:

– Что ты думаешь насчет всего этого?

– Помнишь, когда мы поехали отдыхать в Дагомыс, приехали, показали оплаченные путевки, а нам сказали – извините, но мест сейчас нет.

– Помню, – улыбнулся Саня.

– Так вот, я тогда почти ничего не понимал. Это было вне всех законов логики. Абсурднейшая ситуация, которая могла родиться только из российского дерьма. И сейчас также. Мне кажется, это спектакль, фильм, кино. Но я не Том Круз, и не получу за все это двадцать миллионов долларов, хотя должен был бы.

– А я не Джон Траволта! – подхватил Саня.

– А я не Джулия Робертс! – Надя даже закричала, сотрясая библиотеку.

– Ну тогда я… я не Елизавета II, хотя не отказалась бы от замка в Шотландии как компенсации за все мои потерянные нервы! – добавила Таня, и мы все дружно рассмеялись.

– Слушайте, – я рукой постарался приглушить громкий смех в комнате, – мне так кажется, что пора разбавить кровь спиртом. Ну, как вы?

– Ты прав, черт возьми! – Саня хлопнул меня по плечу и подошел к массивной двери.

Послышались два глухих удара. Это мачо Алехандро пинал дверь:

– Эй вы! Мы хотим пить! Вы слышите?

Дверь жалобно постанывала, но не сдавалась. А Саня не унывал, в ход пошли даже руки. Подбежала Надя и стала ему помогать. Мы с Таней тоже было поспешили, но не успели. Дверь немного приоткрылась, и появилась удивленная и врожденно наглая рожа:

– What do you want? – спросил, по-видимому, охранявший нас, но его речь мало походила на человеческую.

– Пить, гарсон. Понимаешь? – Саня пощелкал себя по щеке. – Алкоголь, понимаешь? Да понимаешь ведь, ты же по пьяни заделанный, это же очевидно!

Мы дружно загоготали удачной, как нам показалось, шутке Сани.

– Что вы хотите? – прервал нас учтивый голос худого человека, успевшего войти в библиотеку.

– Мы хотим водки. – Ответил я.

– Извините, но это невозможно. Зная пристрастие русских к алкоголю, мы не можем допустить, чтобы хоть одна капля попала к вам в рот.

– Это ты верно подметил, худышка. – Таня подошла к подосланному и взяла его за галстук. – Или ты нам принесешь что-нибудь перекусить и бутылку водки…

– Литровую, – подметил я.

– Да, – продолжала Таня, – литровую. Или мы никуда не поедем. Убивайте нас прямо тут!

– Да, убивайте! – подтвердили мы чуть ли не хором и встали в один ряд с Таней.

Глаза худого расширились до размеров стодрахмовой монеты, и он поспешно покинул библиотеку.

Ровно через восемь минут в нашу сырую темницу вкатили столик с большим количеством еды и поставили литровую бутыль узо. О том, что это узо, а не водка, мы догадались по быстро распространяющемуся аромату аниса. Запах этот не погасил нашего запала, а скорее наоборот, ведь, как правило, греческая самогонка намного крепче русской водки. Но русская самогонка, несомненно, крепче узо.

– Ребята, – Саня остановил нас, – если мы хотим напиться, то не стоит сначала набивать себе желудок.

– Но ведь мы не ели так долго, – почти простонала Надя, жуя листик салата.

– Покажем им класс, – продолжал Саня, – чтобы больше опьянеть, будем пить узо и заедать хлебными крошками.

Конечно, все согласились. Таня пнула дверь, та открылась, и ошалевший охранник принял стол с закусками.

В библиотеке остались мы, анисовая самогонка, куски хлеба и наша ненависть к несправедливости.

– Ну и воняет же! – Надя прикрыла нос, с отвращением вспоминая вкус анисовых капель в детстве.

Готов спорить, рекорд по быстроте напивания принадлежит моим любимым родственникам. Он составляет тридцать минут. Представляете, – праздник только начинается, и все абсолютно трезвые. Выходишь. Заходишь ровно через пол часа, – все не то что пьяные, все просто валяются, хватаясь за табуретки, как за спасательные круги. Да, было в моей биографии и такое. Я, к счастью, не хватался за табуретки (тогда), ведь мне было лет двенадцать.

История повторяется. Рекорд родственников мы, конечно, не побили. Наверное, сказывался сильный стресс, но мы его все-таки победили, – устроили в мафиозной библиотеке хаос и бедлам. Годзила в тот момент и рядом не проходила.

Крики, перевернутая мебель, дикие песни – вот неполный перечень атрибутов попойки загнанных в ловушку людей.

Внезапно дверь с грохотом распахнулась, и в библиотеку залетели четыре головореза с автоматами. За ними вбежал сам Карлсон Андреас. Он что-то с пеной у рта доказывал нам, размахивая пистолетом в руке. Я бы с большой радостью привел вам тот экспрессивный монолог, но, к сожалению, и по сей день ни слова не понимаю по-гречески.

Саня, пьяный вдрыбаган, попытался отобрать автомат у одного из террористов, на что Андреас отреагировал так, как никто из нас не ожидал. Он выстрелил.

Грохот поразил всех, даже держалок для автоматов.

Я осмотрел всех, – как стояли, так и стоят. Вроде живы. Таня с Надей стояли рядом со мной.

– Саня, ты как?

Саня поднял красную от крови руку, и все уставились на алый ручеек, медленно стекавший на пол.

4. Конец дней

От холода знобило, но еще не трясло. Света практически не было. Лампа больше напоминала ту, которая выполняет функцию поворотника на автомобиле.

– Сашка, наверное, уже умер. – Надя встала и прислушалась. – Слышите? Кажется, крысы.

– Огонька бы сейчас, пожарили… – Задумчиво произнес я. – Да нет, он живой. Просто ребро задело.

– Фу! – Таня пыталась делать зарядку. – Зря мы так орали. У них ведь похороны. Нас теперь Бог накажет.

– Он уже нас наказал. Не сидели бы в этом подвале. И куда они Саню утащили?

– Я думаю, – Надя решила поотжиматься от пола, – я думаю, они его… Ой, я не знаю, что они с ним сделают!

Нам принесли все тот же столик, с той же едой, но уже порядком остывшей. Голодные как никогда, мы набросились на пищу, приготовленную с расчетом на десятерых. От холода алкоголь, казалось, застыл в жилах, и мы были почти чисты от него.

Теперь мы находились в полной неизвестности, а точнее, – в сыром и слабоосвещенном подвале, больше похожем на пещеру, да еще и с крысами.

По всей видимости, мы были не первыми, да и наверняка не последними посетителями здесь.

– Я вспомнила! – Таня вскочила и начала ощупывать стены. – Помните, как у Хмелевской? Героиня каменную кладку разобрала с помощью вязальной спицы!

– Успокойся, Иоанна. Здесь кирпичная кладка, и мы не такие шизофреники, – сказала Надя. – И вообще, я без Сани никуда не сбегу.

Я посмотрел на фосфорицирующий циферблат своих часов. Оказалось, мы сидели в темнице чуть больше двух часов. Если сказать, что время тогда текло медленно, значит ничего не сказать.

Под вечер, вдоволь наигравшись в «города», «реки», «озера» и даже «сорта кофе», несколько раз прослушав «Письмо Татьяны Лариной к Онегину» в исполнении Нади, а потом еще и мой пересказ фильма «Бэтмен возвращается», мы услышали скрип дверного затвора и предложение выйти.

– Куда? – резко вскочил я, останавливая сокамерниц.

– На работу. – Послышался голос худого из-за двери, и нас под дулами автоматов вывели из темницы.

А мне здесь начало нравиться, – сказала Таня, поднимаясь по крутой винтовой лестнице. – И еда хорошая…

…и животные не кусаются, – добавила Надя.

Мы очутились на крыше, откуда открывался фантастический вид на море. Волосы девчонок развевались на ветру, – ну чем не  Молодая гва р дия ? Мне в голову пришла идиотская мысль, что нас сейчас попытаются сбросить с высоты, с утеса в борющиеся с камнями соленые волны. В свободном падении наши тела несколько раз ударятся о твердые выступы, и… Я хотел было высказать свои мысли вслух, но мне помешал шум лопастей вертолета, прямо к которому нас вывели.

– Смотрите, Саня! – Надя дернулась, но свободная от автомата рука удержала ее.

И действительно, из кабины вертолета нам махал рукой Александр, с лицом, так скажем, мало радостным и зеленоватым.

Нас запихали в небольшой салон вертолета, где мы, ни слова не говоря, вопросительно уставились на раненого.

– Меня немного поцарапало, – скромно заметил тот, – Они обработали рану как надо. Жить буду. Как вы?

– Нас держали в пятизвездночных апартаментах, кормили на убой, поили, даже купали в море.

– Ну что ты врешь! – перебила меня Таня. – Сейчас не время для шуток. А то, что на убой – это верно… Вот, уже взлетаем.

Действительно, вертолет оторвался от площадки, расположенной на крыше дома может быть самого крупного мафиози Эллады.

Я обнял Таню и подумал, что с нами происходит нечто нелогичное и неподдающееся объяснению. Версии, как я ни старался, никак не  в ы кристаллизовывались в моих мозгах. Единственное, что приходило в голову, это уверенность, что от нас хотят выполнения каких-то действий, которые нормальный человек совершать не станет. «Наверное, наркотики, – предположил я. – Ничего, прорвемся».

– Итак, – худой человек был настроен серьезно, – молчать и слушать меня внимательно. – Он открыл коричневую папку с бумагами и продолжал. – Мы приземлимся в Месолонгионе. Там вас будет ждать арендованная машина с небольшим трейлером. В бардачке будут лежать все ваши документы, необходимые карты и десять тысяч драхм на бензин и мелкие расходы, в том числе таможенные и визовые сборы. Также в барадачке будет лежать мобильный телефон. По отмеченному на карте маршруту вы доберетесь до Саранды, преодолев границу Греции и Албании. Сразу за таможенным постом вас будут ждать наши люди с дальнейшими инструкциями. Весь путь до Албании за вами будет следовать мой бордовый ягуар . Мобильный телефон предназначен для связи со мной в непредвиденных ситуациях. Больше ни с кем вы связаться не сможете. Необдуманное действие, и я стреляю по колесам, после чего вы немного разбиваетесь. А может и не немного. Вопросы?

Мы с серьезным видом выслушали его, но я все же спросил:

– Что будет с нами после всего?

– Вы благополучно доберетесь до дома, – был ответ, который никого из нас не успокоил.

– А что будет с раненым? Ему ведь нужна помощь.

Худой посмотрел на спросившую его Надежду и безапелляционно ответил:

– Кто сказал, что он ранен? Его просто укачало. Если же он вам мешает, то все просто устроить. – Он кивнул в сторону дверцы, намекая на высоту и горы под нами. – Вопросы?

– Пошел ты! – выдавил из себя Саня, тем самым вызвав у худого ехидную улыбку.

Мы отвернулись и уставились в иллюминаторы, просидев так весь полет. Шум вертолета отвлекал от дурных мыслей. Меня, по крайней мере. Пилот и рядом сидящий с ним бандит обсуждали какую-то важную, по их мнению, вещь. Важность ее была несомненна, ведь даже сидящий в нашем отсеке худой присоединился к ее обсуждению. Перепалка на греческом порядком надоела нам, и мы попросили их заткнуться, мотивируя это тем, что нам необходимо готовиться к роли беспечных молодых туристов, от нечего делать решивших посетить глухую Албанию. К тому же один из туристов ранен и должен строить из себя тошнотика.

Худой сначала помолчал, а потом, скрипя зубами, сказал:

– Если бы господин Андреас позволил, я бы в первую секунду нашей встречи прикончил убийц его сына. И я все еще надеюсь на это.

Мы никак не отреагировали на эти слова, кроме Тани, – она громко рассмеялась, что не очень понравилось худой и высокой шестерке.

Чуть погодя Саня заснул, и мы старались вести себя так, чтобы не разбудить его.

– Ты посмотри, я даже не загорела. – С укоризной сказала мне Таня.

– А я тут причем? – ответил я. – Тоже мне, нашла время.

Далее последовал типичный для той ситуации и тех широт диалог, продолжавшийся до самой посадки вертолета на еще одной частной площадке недалеко от Месолонгиона.

Худой обратился к нам:

– Вести машину будете по очереди.

– У меня нет водительских прав. – Прошипел Саня.

– Зато они есть у нее, – и худой ткнул пальцем в сторону Нади.

Значит, они обшарили все наши вещи, раз знают, что водительские удостоверения есть только у меня и Нади, и наверняка навели уже все необходимые справки. Может, даже успели связаться с нашими криминальными структурами, чтобы в случае чего грохнуть нас на родине.

– Скоро стемнеет. Где нам останавливаться на ночлег?

– Ночлега не будет. Один спит, другой ведет. Разрешаются пятнадцатиминутные остановки каждые два часа. Рано утром, часов в шесть, вы достигните границы.

Мы подошли к машине, вид которой оставил меня равнодушным. Это был серебристый Форд Фокус с бежево-коричневым трейлером сзади.

Я осмотрел машину, залез в бардачок, – все было на месте, как и положено. Потом дернул дверцу трейлера, – она не открывалась. «Наверное, механизм открывания где-нибудь в салоне», – подумал я и помог Сане сесть на заднее сиденье.

И вот мы тронулись. В прямом и переносном смысле.

Сначала за руль сел я, а Надя рядом. Таня разложила задние сиденья, и получился один большой диван, на котором они с Саней и устроились. Надя изучала карту.

Посмотрев в боковое зеркало, я убедился, что ягуар следует за нами по пятам, стабильно в метрах двухстах – трехстах от нас.

– Все! Я больше не могу ничего не делать! – Таня схватила телефон, и по его звукам я догадался, что она пытается набрать «911».

– Ладно, – сказал я, – проверим, как они все продумали. Посмотрите, у меня в паспорте был листок с телефонами диппредставительств и еще пара – тройка нужных номеров.

Надя нашла паспорт в барадачке и достала листок небольшого размера. Таня крикнула:

– Смотрите! Здесь какой-то номер написан: 865046534320, – и сунула мне под нос трубку с цифрами.

– Это номер худого, наверняка, – послышался голос Сани.

– Здесь нет телефонных номеров, – Надя вертела в руках листок, – здесь один большой номер.

– А, точно, это номер двигателя. Он мне был нужен как-то. Таня?

– Да.

– Набирай вот этот номер, – я передал ей страховой лист форда , – куда-нибудь да попадем.

Таня старательно выбивала цифры и периодически подносила трубку к уху:

– Там какая-то баба говорит по-гречески одно и то же.

– Понятно, они запрограммировали связь так, что мы можем позвонить только по одному номеру. К худому.

Минут десять мы ехали молча, после чего меня осенило:

– Так, слушайте. Через час мы останавливаемся у бензозаправки, – я посмотрел на  ягуар в зеркале, – до этого чуть отрываемся от них. Я останавливаюсь у входа в магазин. Быстро выбегаю, покупаю любую тяжелую деталь, веревку и скотч. Те уроды подъезжают за нами и видят, как Надя выходит из магазина, чтобы позвонить по телефону-автомату. Худой идет за ней, видит это безобразие и отбирает трубку. И тут я незаметно подхожу к нему со спины и бью его по голове тяжелой деталью. Затем мы тащим тело в туалет, привязываем к унитазу и лепим рот скотчем. Потом звоним в полицию, или же прямиком катим в Афины, в посольство. Ну как?

Все многозначно молчали. Мне на мгновенье показалось, что я спорол несусветную чушь. Наконец, тишину прервала Таня:

– Там же везде люди, в туалете, около телефона.

– Мы выберем заправку позахолустнее, где последним клиентом был Одиссей, воз– вращавшийся домой.

– У нас ничего не получится, – сделал вывод Саня.

– Попытка – не пытка.

– Эта попытка может стоить нам жизни, мы и так их довели…

Опытным путем можно выяснить, что заправки на трассе расположены примерно в тридцати минутах друг от друга. Добравшись до крупной заправки с супермаркетом и рестораном, можно смело предположить, что следующая как раз и будет самой захолустной и глухой.

Сразу после Вавилона на дороге я сбросил скорость до семидесяти километров в час, что моментально вывело нас всех из себя. Ведь нет ничего неприятнее, идти по отличной трассе на семидесяти километрах.

Реакция худого бала незамедлительной, – запищала трубка.

– Кто возьмет? – спросила Таня.

– Давай мне! – скомандовал я и отбросил панель на трубке. – Да?

– Что случилось? – спросил худой очень сухим тоном.

– В каком смысле? – переспросил я.

– В прямом.

– Смысл всегда один. Он не может быть прямым или кривым. Он либо есть, либо его нет. Как правило, его нет.

– Почему сбавили скорость? – спросил худой после небольшой паузы.

– Саню укачало. Ему плохо.

– Мы можем пересадить его к нам.

– Нет, нет! Сейчас подействуют таблетки и все будет олрайт .

Связь прекратилась, и я с чувством победителя продолжал продвигать свой план в жизнь.

Темпом черепахи мы проехали ровно двадцать пять минут, после чего я резко нажал на газ, довел стрелку спидометра до ста пятидесяти, перестроился на третью полосу и в ожидании эффекта устроился в зеркало заднего вида.

Оказалось, что ягуар даже и не пытался сойти с нашего хвоста. Он как шел на расстоянии двести метров от нас, так и шел. Слово «неожиданность» бандитам не знакомо, а  ягуару и подавно. Из-за этого незнакомства наш план провалился. Мало того, ягуар припер нас к бордюру. Вышел худой, помахал пистолетами перед нашими лицами, вывел Саню с Таней и пересадил их в свою бандитскую машину.

Никаких возражений от меня не приняли.

– Ты устала? – спросил я у Нади. – Залазь назад и поспи час-другой. Потом сменишь меня.

– Хорошо, а то после того кофе из баночки я стала похожа на медузу.

В темноте трасса казалась еще красивее. Тысячи огней мерцали повсюду, отвлекая меня от фразы, которая в некоторые периоды моей жизни была любимой – «жизнь дерьмо».

Несмотря на все происходящее, ни тогда, ни даже сейчас мне не пришло бы в голову назвать то лето плохим, даже дерьмовым. Может быть, в настоящий момент, когда я пишу эти хроники, когда все позади, слишком легко признать, что все то, что с нами было, было интересным, захватывающим и часто пугающим. Как американские го р ки . А жизнь она и есть американские горки : одна горка низкая, другая высокая, а на третьей, вообще, мертвая петля.

Почти в полной тишине внутри салона мы, наконец, добрались до албано-греческой границы. Начинало светать.

Непосредственно за знаком, информирующем нас о наличии впереди таможенного поста, мы остановились по приказу худого и не выходили из машины. Ягуар притормозил в нескольких метрах от нас. Худой, находящийся в тот момент со мной на связи, спросил:

– Та, что ехала с нами, это ведь ваша жена?

– Да. – Ответил я. – Если вы ей что-нибудь сделали, я отказываюсь от дальнейшего участия в операции.

– Как вы с ней живете? – лишь услышал я в ответ, и худой положил трубку.

Таня с Саней сели в  форд .

– Ну что ты там натворила? – не выдержал я.

– Эти козлы запомнят меня на всю жизнь! – звучало гордо.

Как я потом ни выспрашивал у нее и у Сани, что же произошло в  ягуа ре , пока они находились там, так ничего и не узнал. Саня лишь хихикал на все мои вопросы, а Таня становилась похожа на Жанну Д’Арк, привязанную к столбу перед сожжением.

Через несколько минут мы подъехали к пограничной арке и остановились у шлагбаума. За рулем сидела Надя.

– Вот, пожалуйста, – наш фюрер передала все документы подошедшему к нам молодому парню в форме. Тот внимательно изучил все наши паспорта и физиономии и пожелал удачи на английском.

– И что? – Таня встрепенулась. – Мы можем ехать? И это все?

– Видимо, – пробормотала Надя, и мы проехали через открытый шлагбаум.

Вот за этим-то шлагбаумом нас и ожидало все самое интересное, правда в виде албанских таможенников.

Вся процедура осмотра документов повторилась. Потом мужик, больше похожий на курдского повстанца в форме офицера спросил, говорит ли кто-нибудь из нас по-английски. Я ответил, что да, немного. Подошли еще двое и попросили предъявить автомобиль и багаж для осмотра. Выбора у нас, как понимаете, не было, и мы покорно вышли из авто и хотели было усесться на лавочке. Но ни тут-то было. Нас решили подвергнуть еще и личному досмотру.

Мы, скрипя зубами, подняли руки, потом по просьбе обыскивающих расставили и ноги. Ничего у нас на теле, конечно, не нашли. Даже извинились за причиненное неудобство.

– Откройте, пожалуйста, трейлер. – Попросил курдский повстанец.

– А мы потеряли ключ, – как можно более беззаботно ответил я.

– Извините, но придется вскрыть.

Ну все, думаю, сейчас разворотят всю обшивку, и трейлер станет похожим на цыганскую кибитку. Оказалось, нет. Они аккуратно открыли дверцу чем-то похожим на отмычку, и три человека приступили к осмотру интересующих их внутренностей трейлера.

– Как они там втроем уместились, – Таня ходила вокруг лавочки, – собачья конура и то больше.

– Чтобы спрятать кило героина, не нужно большого пространства, – сказал Саня и сделал глубокую затяжку сигаретой.

– Ты думаешь, все может обернуться так?

– Наверняка.

Я, как всегда, по принципу страуса постарался отогнать от себя дурные мысли, но ничего не получалось. Курд-повстанец вынес из салона нечто похожее на биотуалет и попробовал разобрать его. Опыт в этом деле у него, видимо, был богатый, раз он справился с первого раза. Ко всеобщему удивлению он осторожно достал из биотуалета какой-то странный предмет.

Мы сразу подбежали и с интересом стали рассматривать невиданную доселе вещь.

Это было неказистое на первый взгляд устройство. Совсем небольшое, размером ровно вполовину коробки из-под обуви. Я сразу уловил какое-то странное сходство со старинными фотоаппаратами начала ХХ века.

Все мои попытки идентифицировать объект были прерваны все тем же пресловутым, но вежливым курдом:

– Извините, но до выяснения всех неизвестных обстоятельств, связанных с этим предметом и вашими личностями, мы вынуждены задержать вас. Предупреждаю, что максимальный срок задержания в вашем случае – семь дней. – Он остановился, и я кое-как перевел все вышесказанное на русский язык.

Наверняка, вежливый таможенник впервые в жизни на нашем примере наблюдал, как у людей перестают держаться челюсти. Наш вид был ужасным от собственной беспомощности. Таня и Надя были практически в истерике, мы же с Саней – где-то недалеко от этого состояния.

– Это все из-за этого фотоаппарата? – успел спросить я, но так и не услышал ответа.

Нас повели в направлении белых казарм.

– Не бойся, – сказал я Тане, – все уладится. Мы все объясним.

– Черта с два! – крикнула она. – Мы в Албании, дорогой! Это не Швейцария, и даже не Белоруссия с точки зрения соблюдения законов. О, Боже! Мне, почему-то, лезут в голову кадры из идиотских американских фильмов про таких же дураков, как мы, которых подставили, и они провели оставшуюся жизнь в чужой тюрьме!

– Успокойся, – вмешался Саня, – в тех фильмах герои удачно сбегали из тюрем.

В принципе, такой финал был бы логичным завершением всех наших злоключений. Но в тот момент во мне загорелся такой запал – яркий и сильный, и я сказал себе: «Нет, такой исход дела меня не устраивает. Сдохну, но не позволю втянуть себя и близких мне людей в такое дерьмо. Я еще вдохну чистого таежного воздуха на родине. И еще, хоть раз, но должен побывать в Исландии».

5. Поверь морю

Стальная решетка захлопнулась за нашими спинами. Нас предупредили, что выяснение всех вопросов займет времени не более суток, чем, несомненно, немного успокоили нас.

– Нет, – Саня заметно нервничал, – Это все чушь. Та штука – это из-за нее нас отправили сюда, через границу. Сами испугались и решили нас подставить. Может быть, это какая-нибудь стратегически важная вещь. А если это так, то мы по закону любой страны – террористы. Ну а в такой стране, как Албания, это пожизненный срок.

– Подождите, – Таня подошла к двери, – я имею право на один телефонный звонок. – Она принялась кричать «эй» и «фонколлз». – Я позвоню брату. Он юрист-международник. Он должен что-нибудь подсказать.

На крик подошел курдский повстанец. Я объяснил ему бессмысленные желания Тани, и он, как это ни странно, принес ей трубку от телефона, за которую она схватилась, как за руку спасающего.

– Юрка?! Ты слышишь меня? Да, я!.. Все нормально… Да нет же, послушай… Только ничего не говори. Как по албанским законам… Вот черт! Там прервалось! – Таня посмотрела на курда и ткнула пальцем в трубку. – Она прервалась, связь.

Тот забрал трубку и сказал, что свое право на телефонный звонок она использовала и спросил, не хотят ли остальные воспользоваться этим правом.

Мы посоветовались и решили, что нет, сами разберемся со своими проблемами, а звонок в Россию сведет с ума всех родственников.

Я подошел к высокому отверстию в стене, покрытому решеткой из толстых стальных прутьев и выполняющему функцию окна. Сразу вспомнил Монтекристо и других известных героев-беглецов. Вообще, жизнь в тот момент предстала передо мной в очень неожиданных тонах.

А я-то думала, что за идиотское выражение лица было у тебя, когда ты подошел к решетке. Такое детское. Я никогда не видела тебя таким.

Таня, не лезь больше в мои бумаги, а тем более не пиши там!!!

Как бы не так! У меня появилась такая возможность высказаться о всем произошедшем, о всем том, что накопилось за то лето. Ты прости, я, наверное, вела себя, как последняя стерва. Но это была ответная реакция на стресс. Нам надо заняться на досуге психологией, кстати.

Это все?

Пиши дальше.

Ты знаешь, это было так… одухотворенно, – ты стоишь у решетки и смотришь на синее-синее небо за ней. Я подошла и увидела, что оно отражается в твоих глазах. А ты погладил меня по щеке. Помнишь?

Да.

Это был важный момент для нас.

Что произошло потом, ты, наверное, хочешь написать сам.

Нет. Пиши ты.

Я никогда в жизни не писала. Постараюсь. Ради тебя (ха!).

Со стороны двора раздался страшный грохот, и даже до нашего окна долетели клубы пыли. Все это сильно напоминало взрыв. Да это он и был! Потом на один из прутьев нашей решетки со стороны улицы н а бросили какой-то мощный крюк, и мы с тобой инстинктивно бросились в противоположную от окна сторону, пр и   хватив с Собой Надьку и Саню.

Как оказалось, сделали мы это не зря. Огромная, судя по издаваемому ею шуму, машина рванула за собой трос с крюком, который выдернул из стены достато ч ный для взрослого человека кусок бетона и кирп и   чей. Пыли в тот момент было, как при кр у   шении Вавилонской башни.

В образовавшуюся таким нестандартным способом дыру вбежал странный чел о   век и вывел нас, обезумевших от всего происходящего, наружу.

Слова «мир» и «реальность» в тот момент были для меня синонимами хаоса и бе с предела, но я чувствовала, что тот человек – единс т венный, кто мог хоть как-нибудь помочь нам.

Когда нас усадили в вертолет (опять вертолет!), который ожидал нас в состо я нии готовности недалеко от казармы, мы поняли, что оказались в том самом а   п парате, который увозил нас из логова маф и   озного Андреаса. Но легче или хуже нам от этого не стало.

С осоловелыми глазами и индифферентным, в глубине души, отнош е нием ко всему происходящему, мы вглядывались в стремительно удаляющиеся объекты там о   женного поста, скрываемые густой пеленой пыли и какого-то газа, а также авт о   матными очередями.

Ты помнишь того мужика, которого ты обозвал курдским повста н цем в форме офицера? Сказать честно, мне жаль, если с ним случ и   лось что-нибудь тогда. Он такой… доброжелательный, а это не такое уж часто встречающееся сейчас к   а   чество.

Не прерывайся, пиши, а то потеряешь цепь событий.

Я помню, из нас даже никто не спросил, куда нас везут. Это было так неважно и неинтересно. Правда мужчина, который спас нас, разве р нул и показал маленький лист бумаги, на котором было написано «Все будет хорошо». Мне показалось это несколько… пошловатым. Коне ч но, в это можно было поверить. Да и ни у кого из присутствующих в салоне вертолета не было видимого оружия.

В самолетах и вертолетах нельзя стрелять.

Не важно, ты помнишь глаза того человека? В них я не чувствовала никакой опа с ности. Кстати, теперь ты меня сам перебил.

Ладно, прощаю.

Мы приземлились на берегу моря, недалеко от пристани, по которой и побежал мужчина, выскочив из вертолета и маня нас за собой.

Все происходило очень быстро. Вот мы подбегаем к большой и крас и вой яхте. Вот нас проводят в не менее красивую гостиную. Надя гов о   рит:

–  Я, наверное, дура, но мне кажется, что это позитивные изменения в наших суд ь бах.

–  Боже, – сказала я, – ты точно дура. Как заговорила, а? Да мы действительно сп а сены.

–  Нет, девочки, – вмешался Саня, – теперь нас, как ненужных свидет е лей, увезут далеко в море и утопят.

–  Да, – сказал ты, – это вероятнее всего.

Не успели мы отдышаться, как в гостиную вошла (никогда бы не поверила)… А л тея. Эта бандитская жена, сына которой мы, оказыв а   ется, убили.

Она сильно изменилась после нашей последней встречи, – широко ул ы балась, глаза блестели, как звезды. Было такое ощущение, что она х о   чет всех нас обнять.

–  О. К. – Сказала бандитка и подозвала к себе мужчину, который все это время стоял в дверном проходе.

–  Это госпожа Алтея, – сказал он по-русски со слабым акцентом. – Она извиняется за все произошедшее с вами и хочет, чтобы вы снач а ла отдохнули, после чего она вам все объяснит.

–  Нет! – крикнули мы почти хором. – Мы хотим услышать все сейчас.

Алтее перевели нашу просьбу, и она улыбнулась еще шире прежнего. «Что-то неладное с этой Алтеей, – подумала я, – такая добрая, обходительная и похожа на наркоманку».

И вот какую историю она нам поведала. Я хочу пересказать ее как можно аде к ватнее. Поэтому это признание будет без комментариев и от первого лица, как его нам поведала Алтея через своего переводч и   ка.

–  Я родилась в очень бедной семье, на знаменитой Итаке. Тринадцатилетней девчонкой я, как и все, мечтала о красивом принцем, кот орый приедет на белом коне и вытащит меня из нищеты. Моя мать умерла, когда мне было десять, и отец, п о   сле нескольких стойких лет, спился и пропил все то немногое, что было у нашей семьи.

Когда мне исполнилось шестнадцать, я с вечно пьяным отцом на руках перебралась к бабушке в Албанию. Это было очень трудно сделать, но жизнь заставила. Потом и бабушка умерла… Здесь, в Албании мой отец практически сошел с ума и продал меня, несмышленую и романтичную, но уже узнавшую все тяготы жизни девчушку замуж за того Андреаса, по вине которого вы и находитесь здесь сейчас.

Не буду вдаваться в подробности, но тогда в моей жизни настал настоящий ад. Я искала тихой семейной жизни, а нашла рабство в качестве жены у кровавого гангстера, связанного с албанскими и турецкими террористами. Империя Андреаса велика, и я с самого начала вела себя как послушная овца, до конца преданная своему хозяину. Так что до последних дней Андреас не догадывался, как я его ненавижу и как я желаю ему смерти.

Два года назад у него появился сын, о существовании которого он не знал. Он был не от меня, а от какой-то портовой шлюхи. К сожалению, бог не дал мне своих детей. Я удочерила очаровательную девочку, всячески стараясь оградить ее от всего плохого.

Панайотис во всем походил на своего отца. В своей кровожадности, ненасытн о сти и психической неустойчивости это была полная копия отца.

Шлюхи Андреаса и Панайотиса гуляли по дому, превращая его в зоопарк. Если Андреас мог позволить себе избить меня из-за своего плохого настроения, то Панайотис ушел дальше, – он изнасиловал меня. Один раз, потом другой. После этого я решила остановить все это.

Занимаясь благотворительностью, что поощрял Андреас, я параллельно вела двойную игру: набрала свою команду и стала осведомительницей некоторых спецслужб.

Почувствовав силу в своих руках, вернее в голове, я решила удачно спланировать убийство ублюдка Панайотиса. Опять же не хочу вдаваться в подробности, но операция прошла удачно. Единственным минусом было то обстоятельство, что пострадали невинные люди, а именно – вы, которые прекрасно вписались в ситуацию, при этом меня выгородив и пострадав. Последнее меня не устраивало, и я х о тела это исправить.

Настал черед Андреаса. Одним из товаров, поставками которых он занимался, было хитрое устройство российского производства – оптическая головка самонаведения для оперативно-тактических ракет для систем залпового огня. Вроде так. Я всегда помогала Андреасу, поэтому прекрасно разбираюсь в подобных вещах. Это устройство существенно повышает боевые возможности старых ракет и делают их действительно высокоточным оружием.

Это тот странный предмет, который вы, может быть, видели на албанской таможне.

Андреасу было необходимо переправить один экземпляр ОГС в Албанию, для ознакомления с ним террористов. И выход для этого подсказала ему я. Вы догадываетесь, какой…

Это я проинформировала таможню о возможном преступлении.

Но самое интересное то, что на самом этом предмете, ОГС, я оставила отпечатки пальцев и микрочастицы Андреаса. Не спрашивайте, как мне удалось это сделать, но я умудрилась. Так что у Андреаса не осталось никаких шансов. Даже Аль Капоне сел в тюрьму только лишь за неуплату налогов.

Оставался последний шаг в моей операции, – освободить вас. И это, как вы смогли убедиться, прошло безупречно. Не сомневаюсь, что вы достаточно пострадали за это время, но только представьте, сколько этим вы спасли жизней.

Теперь все. Отдыхайте здесь, на яхте, сколько вам будет угодно. После чего мы поможем вам добраться до посольства в Афинах, и компенсируем все затраты. И не сомневайтесь, вам положено небольшое вознаграждение.

Алтея широко улыбнулась и вышла из гостиной. Да, это дамочка была явно не в себе. Однако это обстоятельство не помешало нам последующие два дня провести на яхте, то есть в роскоши, и даже загореть.

Госпожу Алтею никто из нас, к сожалению, больше не видел.

Из Греции мы уехали со скандалом, но это уже совсем другая история.

В принципе, неплохо. Из тебя, в отличие от меня, мог бы получиться отличный писатель. Напиши еще что-нибудь.

Через неделю мы узнали, что Алтея утонула. Говорят, ей кто-то помог это сделать. Умерла, как великие.

Нет. Напиши хорошее.

Мы стоим с тобой, облокотившись на перила яхты, и смотрим на потрясающий морской закат.

–  У нас ведь практически не было и не будет уже этого лета, – сказал ты.

Я согласилась.

–  Оно как бы не с нами. Оно прошло мимо нас, – добавил ты.

Я опять согласилась.

–  Получается, мимолето какое-то! – вывел ты, и я засмеялась.

А потом ты сказал:

–  Несмотря ни на что, мне хорошо рядом с тобой. Веришь?

–  Нет. – Ответила я.

–  Ну, тогда… – подумав немного, – тогда поверь морю, – сказал ты и показал рукой на синюю гладь моря.

Примечания

1

Я Вас не понимаю (нем).

2

Что все это означает? Что вы хотите сказать мне? (нем).

Оглавление