«Память (Братья)»

Память (Братья) (fb2) - Память (Братья) (Тени прошлого - 2) 1020K (книга удалена из библиотеки) скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Марина Владимировна Болдова

Марина Болдова Тени прошлого. Кн. 2 Память (Братья)

Глава 1

Егор Беркутов вылез из машины, громко хлопнув дверцей. Откормленный соседкой Елизаветой Маркеловной до размеров футбольного мяча котяра Фунт укоризненно посмотрел на обычно спокойного майора. Егор виновато развел руками. Кот, словно простив человеку неуместный порыв, зевнул и медленно пошел прочь.

– Эй, Фунтик, а ты часом из дома не сбежал? – дернулся он было, чтобы ухватить кота за бока, но тот ловко отпрыгнул в сторону, присел на задние лапы и уже исподлобья глянул на Егора. «Не твое дело, сосед!» – понял Беркутов немой кошачий ответ и махнул рукой. Он отвернулся от Фунта, с досадой пнул колесо своей «девятки» и направился в сторону входа в Метро. «Консервная банка, а не машина», – подумал он, недобро вспомнив кавказца, всучившего ему эту развалину. Его, мента со стажем, обвел вокруг пальца заезжий мошенник, после удачной сделки укативший к себе на родину. Когда майор гордо подрулил к отделению, у стоявших на крыльце стажеров вытянулись лица. Двигатель, исправно тарахтевший всю дорогу от дома, на последних метрах пути зачихал, крякнул напоследок и замолк. Егор растерялся. Он неплохо разбирался в моторах, и не мог поверить, что это произошло.

Машина в семье Егора была всегда. Отец, строивший ВАЗ, получил «копейку» первого выпуска. Он сразу посадил семилетнего Егора «за руль». Сидя на коленях у отца, Егор был уверен, что это он ведет автомобиль по дачной просеке и везет на дачу и маму и сестру. К пятнадцати годам он уже прилично рулил и не мог дождаться, когда получит права. На восемнадцатилетие родители отдали ему старую, но еще крепкую «копейку», купив себе последнюю модель «Жигулей». Отец, отдавая ключи, сказал только одно: «Ты отвечаешь в первую очередь за тех, кого везешь, а уже потом за себя». С тех пор, когда ему хотелось вдавить до отказа педаль газа, в голове звучал голос отца. За весь водительский стаж у него не было ни одной аварии.

За последние три года Егор успел привыкнуть к комфорту и надежности «Ауди». Когда тесть вручал ему ключи, он укоризненно посмотрел на зятя и вдохнул. Егор понимал, что за двадцать лет брака с его дочерью он так и не стал членом клана Романовых. Он с упорством отказывался от всех льгот, суливших ему спокойную и непыльную работу и, словно назло всем влезал в самые рисковые дела. Чечня и вовсе сделала его непробиваемым для женских слез и укоров стареющего главы семьи. Сам генерал Романов в душе понимал его, но безумная любовь к дочери делала его слабым перед натиском ее страхов. А Лера боялась всего: быстро несущихся машин, больших собак, темноты, высоты и много еще чего. Поначалу, в первый год совместной жизни, Беркутов чувствовал себя этаким защитником, спасающим жену от всех несчастий, которые ей грозили. Позже его стали раздражать ее стенания по поводу и без, и он стал в довольно грубой форме огрызаться на ее нытье. Добило его то, что жена не хотела рожать, из страха умереть самой или потерять ребенка. Аборт ей сделали в клинике медицинского института, два курса которого она все же умудрилась закончить, под общим наркозом и последующей трехнедельной реабилитацией. На этом настаивала теща, самоотверженно ухаживающая за дочерью. Вставать Лерочке с постели не позволялось, бедная женщина сутками крутилась вокруг постели «больной», поднося то судно, то плошки с едой. В результате Лера, поправившись на пятнадцать килограммов, выписалась с диагнозом, ясно указывающим на то, что детей ей больше не иметь. А мать уложили в больницу лечить позвоночник. Тогда впервые Беркутов сорвался. Он кричал на жену, обвиняя ее в идиотизме, порывался звонить в психиатрическую клинику, чтобы вызвать неотложку со специальной бригадой, в запасе у которой должна быть смирительная рубашка, кинулся искать в справочнике название лекарства от «дурости», и, не обнаружив такого названия болезни, внезапно успокоился. Романов-старший, молча наблюдавший эту сцену, подошел к зятю и дал ему в зубы. Падая, Беркутов понял, что заработал себе врага на всю оставшуюся жизнь. Вещи он собирал под громкие рыдания ошарашенной его вспышкой ярости жены. Он положил ключи от генеральской квартиры на стол и, подхватив небольшой чемоданчик из кожзаменителя, закрыл за собой дверь.

Тесть появился в его коммуналке через неделю. Грузно опустившись на шаткий венский стул, он достал папиросу из именного портсигара и стал разминать ее пальцами. Курить он бросил еще пять лет назад, мудро вняв предупреждениям врачей. Фразу «вернись, я все прощу» он выдавил из себя, как пасту из почти пустого тюбика. При этом он смотрел на зятя с ненавистью и почти неприкрытой угрозой. Почему Беркутов вернулся, он и сам объяснить себе не мог. Шуткой признавался, что не может жить без тещиных пельменей. Он совсем не кривил душой, обожая маленькие комочки теста, начиненные острой баранинкой с чесноком. Семейная жизнь вернулась в свое русло, Лера толстела, теща целыми днями хлопотала на кухне и по дому, Романов разъезжал с инспекцией по гарнизонам и охотничьим угодьям, а Беркутов продолжал ловить преступников. Времени для жены почти не было, да она и не особо расстраивалась, иногда не видя мужа сутками. Статус жены ее вполне устраивал, а интересы ограничивались портнихой, личным парикмахером и маникюршей. В последние годы к этому списку добавились сериалы и скандальные ток – шоу. Переживая чужие жизни там, его жена была гостьей в их жизни тут. У них не было даже собаки, роль любимца с успехом выполнял домашний кинотеатр. С него сдувались пылинки, к нему постоянно вызывался мастер «для профилактики», а случайная царапина на его серебристых боках вызывала в жене бурю эмоций.

Развод Беркутова с женой стал полной неожиданностью для всех. В одно пасмурное утро он проснулся с ясным осознанием, что хочет вылезти из этого болота. Рядом сладко посапывала совсем чужая ему женщина, занимавшая две трети их супружеского ложа. Она спала, аккуратно уложив свой живот рядом с собой и при виде ее «прелестей» Беркутова вдруг затошнило. Включив телевизор, он увидел на экране милое лицо Арины Шараповой и невольно еще раз покосился на жену. В этот день он подал документы на развод и переехал к себе в коммуналку. Это случилось полгода назад, машина и все блага обеспеченной жизни генеральского зятя были оставлены им резко и без сожаления. На скопленные «на черный день» рубли он купил злополучную «девятку» и с головой ушел в работу…

Уже подходя к подземному переходу, Беркутов вдруг осознал, что понятия не имеет, сколько теперь стоит проезд на метро и вообще на городском транспорте. Нащупав в кармане мелочь, он стал спускаться по замусоренной лестнице. На ступеньках сидели нищие с написанными на картонках призывами о помощи. «Подайте ветерану Афганской войны», – прочел Беркутов на одной табличке. По виду мужик без возраста, блестя молодыми глазами, сидел, поджав под себя правую ногу. «Таланта тебе не хватает, дружок», – подумал Беркутов, кидая ему в коробку из-под обуви монеты. Тот, словно прочитав мысли майора, хитро сощурился.

Почти около всех киосков толпился народ. У магазинчика с названием «Колбасы от Григория» даже выстроилась небольшая очередь. Беркутов резко вспомнил, что не успел толком позавтракать. Напротив входа в павильон за небольшим прилавком стояла очень красивая девушка в фирменном фартучке и косынке. Короткая юбочка едва прикрывала аккуратную попку. Беркутов невольно притормозил, заглядевшись на юное создание. «Я еще не скончался как мужик», – мелькнула в голове здравая мысль. Краем глаза он заметил парня, одетого в черную майку с тремя белыми полосами на груди. Тот стоял у входа в киоск и тоже рассматривал девушку. В руках парень держал сверток, туго замотанный скотчем. Егор напрягся. Неожиданно среагировал его «барометр» – давно затянувшаяся рана в плече, которая начинала ныть всегда, когда он чувствовал опасность. Парень, поймав настороженный взгляд Беркутова, занервничал и, бросив пакет в урну, стоявшую у магазина, быстро побежал к выходу, расталкивая народ. Каким – то там по счету чувством Беркутов понял, что сейчас рванет, и дурным голосом заорал «ложись». Повалив девушку за прилавок, он навалился на нее сверху и закрыл голову руками. Тут же раздался взрыв, сверху посыпались куски облицовки и битые стекла. Спиной Беркутов чувствовал, как горячо стало вокруг. Крики смешались со звуками гудящего пламени и падающих обломков. Беркутов поднялся и осмотрелся. Горел магазинчик с колбасами. Около входа лежали люди. В соседних киосках были выбиты стекла. Все, кто был на ногах, в панике бежали к выходу на поверхность. Беркутов посмотрел вниз. Девушка сидела на полу, сжавшись в комочек, и раскачивалась из стороны в сторону. «Шок», – понял Беркутов. Он взял ее за плечи и тряхнул.

– Эй, очнись. Посмотри на меня.

Девушка подняла на него глаза и улыбнулась. На лбу у нее медленно наливалась шишка.

– С тобой все в порядке? Попробуй встать.

– Спасибо, все хорошо. Только рука болит, – она протянула ему ладонь. Беркутов невольно вздрогнул. Под большим пальцем болтался кусок кожи с мясом. Он достал из кармана носовой платок и, «приделав» кусок на место, приложил платок к ране.

– Держи пока так. В травмпункте наложат швы. Как тебя зовут?

– Марина. Голованова. Я студентка. То есть, только поступила. Вот, подрабатываю. А что случилось? Меня стукнули по голове? Это вы? А зачем? Ой, как больно!…

Беркутов понимал, что она еще долго будет говорить без остановки. На войне такое он видел у молодых солдат, впервые попавших под обстрел.

– Успокойся. Все закончилось. Пойдем наверх.

Он взял ее за плечи и, обходя лежащих на полу людей, повел к выходу.

– Не смотри по сторонам. Просто иди вперед.

Но девушка вдруг остановилась и стала заваливаться назад на Егора. Он подхватил ее на руки и понес, мельком заметив, что весу в ней никак не больше сорока килограммов. Краем глаза увидел камеру, нацеленную прямо на него. «И откуда только они уже налетели, эти телевизионщики», – мелькнула раздраженная мысль. Поднимаясь по ступенькам, он вдруг понял, что только что чудом остался жив.

Подбежавшие санитары уложили девушку на носилки и отнесли в машину скорой помощи. Беркутов подошел к врачу.

– Вы знаете ее? – обратилась тот к нему.

– Нет. Девушка рекламировала какой-то товар. Имя она назвала – Марина Голованова. Но адреса я не знаю.

– Поедете с нами?

– Да.

– Давайте, я осмотрю вашу спину, – предложила молодая медсестра, заметив, как Беркутов передернул плечами.

– Не нужно, ерунда! Осколками поцарапало.

– Ну, пожалуйста, снимите рубашку, вам же больно!

Беркутов молча стянул тенниску. Спина действительно саднила.

– Просто царапины. Потерпите, смажу йодом.

– Спасибо.

Беркутов огляделся вокруг. Территория около входа в метро была уже оцеплена. Цепочка неотложек вытянулась вдоль улицы. Из подъехавших машин пожарные тянули шланги. Со всех сторон слышались отрывистые команды. «Вот тебе и фильм – катастрофа. В тихой доброй Самаре», – подумал Егор и вслед за санитаром полез в машину.

Глава 2

Марина открыла глаза и посмотрела на Беркутова. «Стрижка, как была у папы», – мелькнула быстрая мысль. Она перевела взгляд на повязку на руке, вспомнила сразу, что произошло, и запоздало испугалась.

– Очнулась? Лежи, не вставай, голова может закружиться, – Беркутов придержал ее, готовую вскочить с кровати, за плечи.

– А рука?

– Красиво заштопали, если ты об этом спрашиваешь.

– Шутите?

– Вполне серьезно. Звездочкой. Ты мне лучше скажи, как твоим родителям сообщить, что ты в больнице?

– Мама на даче. Но там телефон не работает. Уж третий день, наверноеМожно позвонить на мобильный, – Марина вопросительно посмотрела на Беркутова, – А где мой телефон?

– Беркутов протянул ей то, что когда – то было ее сотовым.

– Последний подарок папы, – глаза наполнились слезами.

Беркутов растерялся. «Последний… Родители в разводе? Так переживает?»

– Позвони с моего. Будет еще у тебя телефон, не плачь.

– Вы не понимаете! – она потянулась здоровой рукой за его трубкой. Неловко тыкая одним пальцам в кнопки, она набрала номер.

– Отключен. Или не доступен.

– Дача далеко?

– В Лесинках. Минут сорок езды.

– Расскажи, как доехать, – Беркутов мысленно прикинул расстояние от города до дачного поселка.

– На машине?

– Да, по какой трассе?

Марина подробно описала, как найти дачу в Лесинках. В прошлом году мимо их дома проложили хорошую дорогу к коттеджному поселку, построенному в сосновом лесу у озера, и у съезда с трассы установили указатель.

– Как вас зовут?

– Егор Иванович Беркутов. Майор милиции.

– Мне повезло. Спасибо, что … ну …спасли мне жизнь.

– Всегда, пожалуйста. Я пойду. К маме я съезжу, как смогу. Сегодня. Не волнуйся, лежи, слушайся врачей. Хорошо?

– Хорошо. Вы там с мамой поосторожней, она …В общем, не сразу говорите, что я в больнице, ладно?

– Постараюсь. Выздоравливай.

– До свидания, Егор Иванович.

Беркутов вышел из больницы и вздохнул полной грудью жаркий воздух. «Нужно бы зайти переодеться домой, а то выгляжу как бомж», – подумал он, оглядывая свои испачканные брюки. Спина болела, кроме того, он чувствовал приближение головной боли. «Выпью таблеточку, и все пройдет», – обнадежил Беркутов сам себя и зашагал в сторону дома.

Глава 3

Человек в расслабленной позе сидел в глубоком кожаном кресле перед включенным телевизором. Стакан с апельсиновым соком приятно холодил пальцы. В номере пансионата для ветеранов войн работал кондиционер, но он не включал его, боясь простудиться. Он только что выписался из госпиталя, где провалялся почти месяц с банальным воспалением легких. Шел выпуск новостей. Диктор трагическим голосом рассказывал о взрыве в подземном переходе на улице Победы. Камера на минуту задержалась на мужчине, несшим на руках молодую женщину. Человек напрягся. Рука, держащая стакан, задрожала. «Не может быть. Нет, это просто совпадение. Этому на вид лет сорок, не больше». Кадр сменился. Человек медленно поставил стакан на столик и откинулся в кресле. Боль, почти его ровесница по возрасту, вернулась к нему опять. Он думал, что давно и прочно ее похоронил, применив для этого самое радикальное средство – заглушив более сильной болью, но она, оказывается, просто пряталась в глубине измученного сознания, чтобы подло вылезти в один момент. «Теперь все сначала. Почему же он так похож на него?» Эти «кошачьи» глаза, больше подходящие роковой женщине, чем мужику, сводили его с ума. Он полжизни положил на то, чтобы разыскать обладателя этих бесстыжих в своей красоте глаз, а когда нашел, не смог сделать то, что задумал. Боль – злость, которая двигала им в его поисках, прошла сразу, как он увидел совсем дряхлого старца, в лице которого не было даже проблеска ума. И жизни. Добивать этот полутруп не было никакого смысла. И тогда пришла боль – жалость, боль– бессилие, что он и его самый родной человек останутся не отмщенными. И вот опять вернулась злость. А с ней и желание действовать. Опять появился смысл в его одинокой, никому уже давно не нужной жизни.

Резко встав с кресла, он бросил пульт телевизора на стол. В голове уже четко выстраивался план. План, требовавший всего его опыта, знаний и возможностей.

«На этот раз все получится. У меня в запасе еще есть время» – подумал он, нажимая кнопку вызова персонала пансионата.

Глава 4

Егор вспомнил об обещании съездить на дачу к матери пострадавшей девушки только к концу рабочего дня. Утром, войдя в свой кабинет, он напрочь забыл и о взрыве и о своей сломанной машине. За длинным столом, изредка обмениваясь короткими фразами, сидели его опера и пытались без него провести плановое совещание. Увидев их похоронные лица, Беркутов понял, что у них опять очередное ЧП.

– Что у нас на этот раз? Коля?

Николай Павлович Курков, «Палыч», мрачно глянул из – под густых бровей на начальника.

– А у нас, заметь, не в первый раз, «серия» намечается. Только наш район. Патриот, понимаешь, нашелся, Кировского района, трупы бензином поливает, костер устраивает. А девушки все, как одна, красивые и умненькие, гордость и радость родителей. Без порочных наклонностей, у каждой официальный жених имеется. А он их бензином – и в костер.

Беркутов вопросительно посмотрел на самого молодого в их отделе – Олега Панина. Тот протянул ему пачку фотографий. С трех снимков улыбались девичьи лица, хорошенькие и смешливые. На трех других были сняты обуглившиеся останки человеческих тел.

– Эти три девушки пропали в течение последней недели, одна за другой, через день. Родители первой, Кати Семеновой, подняли на ноги всех соседей, которые с фонарями, поздно вечером, обошли все окрестные дворы и стройки. На одной из них, около наваленных кучей бетонных плит, собака одного из соседей обнаружила сгоревшее тело. То, что это пропавшая девушка, поначалу никому не пришло в голову. Хозяин овчарки вызвал милицию, а остальные продолжили поиски. Уже после того, как труп увезли, та же собачка у самого забора обнаружила белую дамскую сумочку. Чуть подальше, на куске картона, стояли белые босоножки. Родители Кати Семеновой опознали сумку и туфли своей дочери.

Через день, уже на другой стройке, был найден еще один труп, сожженный до неузнаваемости. Недалеко от него аккуратно, на газетке, стояли туфли, и лежала сумочка. В обеих сумочках все было на месте, вплоть до денег и кредитной карточки Кати. Версия с ограблением отпадала.

Вчера ночью сторож еще одной стройки, обходя территорию, нашел еще один труп.

– Егор, звонили сверху, отец Семеновой не последний человек в городе, он один из самых крупных застройщиков, кстати, эти стройплощадки тоже его. Обещали самую широкую поддержку.

Беркутов поморщился. Работать под давлением не любит никто. А ежедневные звонки начальства теперь обеспечены.

– Олег, возьми на себя сторожей и припозднившихся рабочих. Что видели, во сколько ушли. Палыч, договорись на встречу с Семеновым. Аккуратно расспроси, где набирает рабочую силу, много ли гастарбайтеров, где они ночуют и откуда приехали. Думаю, молчать он не будет. Олег, девушки все студентки?

– Уже да. То есть, только что поступили.

– А куда?

– Две – в госуниверситет, одна, как раз Катя Семенова, в – плановую академию.

– Кроме того, что студентки, что у них еще общего?

– Красивые простой славянской красотой. Фигуры и рост примерно одинаковые. Одеваются со вкусом. Все в тон. Красятся, как говорят родители, в меру. Парень Кати, скорее даже муж, они живут вместе уже год, рассказал, что Катя в последнее время просила ее не встречать с работы. Он купил ей шокер, и был за нее спокоен.

– С какой работы?

– Она работала промоутером. В переходе метро. Это девочки в фирменных костюмчиках, которые рекламируют товар.

– А зачем ей это нужно? Я имею в виду, работать, при таком папе?

– Независимая очень. Самостоятельная.

– А остальные?

– Одна рекламировала плавленый сыр в супермаркете, другая – сигареты в торговом центре.

– Интересно…

– Да, очень. Только непонятно, от чего у этого «патриота» крышу снесло, от фирменных платьиц или от красоты девочек.

– Поймаем – спросим.

– Нет, если поймем его, тогда и поймаем.

Беркутов вдруг вспомнил о девушке Марине из метро и взрыве. «А ведь она тоже стояла за прилавком в фирменном фартучке. И еще – она только что куда – то поступила. И красавица редкостная. Так, у меня паранойя. Или нет?» – Егор Беркутов, вояка со стажем, видевший, как ни за что умирают ровесники этих девушек, неожиданно для себя испугался до гула в голове.

– Егор, что с тобой? – Палыч озабоченно потянулся к графину с водой. Вид резко побледневшего начальника удивил его.

– Все нормально. Я сегодня попал «во взрыв».

– Это в метро, что ли?

– Да. В подземном переходе.

– А ты там как оказался? Или опять твоя «лошадка» взбрыкнула?

– Вообще не завелась. Как проклял кто. Только из сервиса забрал, мужики с ней два дня бились, вроде поехала, а сегодня опять встала.

– Продай ты ее к лешему. Тебе проблем мало в жизни?

– А ездить как?

– На метро, – Палыч пожал плечами. Сам он выводил свою машину из гаража только для поездки на дачный участок.

– Спасибо, уже поездил. Кстати, где Молчанов?

– Дома, с температурой.

– Грипп?

– Ну, какой грипп летом, начальник? Язва прихватила.

– А машина у него на ходу?

– Конечно. Он, в отличие от тебя, металлолом не покупает.

– Кончайте меня гоношить этой покупкой. Сами не идеальные. Чайничек – то в контору кто прикупил? Вот – вот.

Электрический чайник, с подсветкой и «быстрым» подогревом воды, приобрел Палыч, купившись на рекламу телемагазина. Подсветка «сдохла» сразу, а сам чайник, вскипятив воду, плевался во все стороны кипятком еще с минуту. Подойти к этому агрегату в такой момент никто не рисковал. Успокоившийся монстр, вместо того, чтобы аккуратно выдать порцию воды, проливал ее мимо чашки, обливая все вокруг. Заведующий хозчастью прокуратуры Курочкин, проводя плановую инвентаризацию, пригрозил вычетами из зарплаты того, кто испортил вверенный ему инвентарь – тумбочка, на которой стоял чайник, промокла от обильного «полива» и рассохлась. Но больше всего Курочкина взбесил тот факт, что инвентарный номер, написанный «химическим» карандашом еще во времена Брежнева, был смыт и превратился в неопознаваемое пятно чернильного цвета. И тумбочка автоматически становилась как бы ничей. Такого разбазаривания государственного имущества Курочкин допустить не мог, но и что делать, не знал. Поэтому грозился и ругался на владельцев чуда современной техники. «Беркутовские» только посмеивались и разводили руками, мол, все претензии изготовителю. Судитесь с ними в установленном законом порядке.

Легко переругиваясь, Беркутов и Палыч, на самом деле думали о другом. Каждый решал, с чего начать, чтобы все успеть. Беркутов решил позвонить Молчанову, чтобы выпросить у него «колеса» на вечер. Прижимистость лейтенанта была известна каждому в прокуратуре.

– Привет, Милочка! Как там наш болящий? Давай-ка его…Здоров будешь, Молчанов! Кто беспокоит? Начальство беспокоит. Тебе язвы хватает для беспокойства? Сожалею, но помочь не могу. Серьезно у тебя или так отлеживаешься? Да что ты говоришь, жена в отпуске! Я так и думал, что ты устроил себе каникулы. Правда, кроме шуток, что у тебя? Тогда ложись в больницу. А зеленый и несчастный ты мне тут не нужен. Серега, я тебя настоятельно прошу, раньше ляжешь, раньше выйдешь. Ладно, ты мне машину дашь на вечер? Нужно съездить за город. Моя стоит. Какие девушки, какая любовь, побойся Бога, я уже старик! Конечно, по делу. А, за так не можешь, жмот? Ладно, передавай привет моему тезке, скажи, управляемый джип за мной. Я подъеду через полчаса.

Беркутов улыбнулся. Пятилетний сын Молчанова Егорка был любимцем всего отдела, а у Беркутова вызывал просто – таки умиление. Всю свою нерастраченную отцовскую любовь Егорка – старший, как его называла жена Сергея Мила, выливал на малыша. Игрушки ему Беркутов покупал только полезные, «мужские», а разговаривал с ним, как со взрослым. Егорка – младший чувствовал, как и все дети, искреннюю привязанность Беркутова и тянулся к нему всей своей юной душой. Глядя, как они увлеченно ползают по ковру, строя замок из набора «Лего», Мила укоризненно сверлила взглядом мужа, мол, ты там должен быть, а не твой начальник. Сергей, любивший сына не меньше Беркутова, только довольно ухмылялся. «Ласковый теленок двух папок сосет», – отшучивался он. Молчанов в отделе лучше всех разбирался в компьютерах, а сына «развивал» с этой стороны. Егорка уже свободно владел «письмом» и «помогал» отцу печатать справки, тыча одним пальчиком в клавиатуру. Ошибки, которые он допускал, тут же подчеркивались компьютером, Егорка их исправлял, попутно запоминая правильное написание слова. В результате, мальчик был грамотным и не боялся умной машины.

Беркутов закрыл дверь кабинета, и стал спускаться на первый этаж.

«Черт, забыл мобильник на столе!» – Разброд и шатание в мыслях в последнее время пугали Беркутова. «Идем к старческому маразму быстрыми шагами», – пришла в голову неутешительная мысль.

Глава 5

Дорога до Лесинок оказалась неожиданно ровной и широкой. Беркутов не ездил по этой трассе уже несколько лет, и был приятно удивлен, что ее отремонтировали и даже сделали шире. Большегрузные машины ехали в крайнем ряду, не мешая нетерпеливым легковушкам мчатся по своей полосе. Около поворота на Лесинки стоял новенький указатель «Коттеджный поселок «Лесное». Беркутов свернул с трассы. Проехав мимо заболоченного озерца, он увидел забор, выкрашенный голубой краской. «Так, от этого участка третьи ворота», – вспомнил он объяснения своей новой знакомой. Остановившись, он вышел из машины. «Блин, и где тут дача?», – спросил он вслух, глядя на густые заросли за оградой. В его понимании дачей назывались шесть соток с чисто прополотыми грядками и с конурой из подручного материала, чтобы было где укрыться от дождя и палящего солнца.

– Я, конечно, не Блин, а Галина, но вам отвечу: моя дача прямо перед вашим любопытным носом, – раздался откуда – то из зарослей малины насмешливый голос. Беркутов оторопел. Только сейчас он заметил женщину в пестром сарафане, которая собирала ягоды. Пока он гадал, может ли эта дачница быть матерью Марины, та уже отперла калитку, еле заметную среди высокой травы.

– Вы уверены, что вам нужно к нам?

– Не уверен.

– Тогда попытайтесь объясниться, что вы делаете около моих владений.

– Мне нужна Галина Голованова.

– Так это я.

Спокойная уверенность в себе сбивали Беркутова с толку. Одна, на огромном участке, лицом к лицу с незнакомым мужиком весьма сомнительного вида, так Беркутов подумал сам о себе, и никакого страха. «Может быть, в доме еще кто – то есть, муж там или еще кто», – оправдал он для себя ее беспечность.

– Садитесь, рассказывайте, – Галина жестом показала на скамейку с высокой спинкой. Тень от огромного, не меньше метра в обхвате дуба, закрывала скамейку и как – будто наспех сколоченный, стол. Беркутов послушно опустился на сиденье.

– Что рассказывать? – немного тупо спросил он. У него было чувство, которое он не испытывал и, в принципе, не мог испытать в жизни. Он чувствовал себя преступником на допросе, лихорадочно соображавшим, что можно говорить, а что нет.

– Вы что, боитесь?

Он боится! Не она, один на один с незнакомым мужиком, а он, обстрелянный и простреленный местами майор с милицейским стажем.

– Это как это?

Галина неопределенно пожала плечами. Ее поздний гость, как ей показалось, был явно не в себе. «Я еще пока могу ввести в шоковое состояние», – невесело подумала она. После смерти мужа интерес ко второй половине человечества резко пропал, и она думала, что навсегда.

– Не хочу показаться невежливой, но, может быть вы перестанете на меня так неприлично пялиться и скажете, наконец, зачем я вам понадобилась, и кто вы вообще такой?

– Я пялюсь? Вот что, дамочка, у вас какая – то мания величия что – ли, не знаю. А я из милиции, майор Беркутов, и пришел, вернее, приехал из города, чтобы сообщить вам о том, что случилось с вашей дочерью, а вы тут! – Беркутов вдруг прикусил язык, вспомнив предупреждение Марины быть поаккуратней в словах. «Кретин!» – успел подумать он. Все, что произошло дальше, он потом вспоминал, восстанавливая в памяти поминутно. Лицо Галины, до этого такое живое, в одно мгновение превратилось в застывшую маску неопределенного цвета. Перед Беркутовым неподвижно сидела немолодая женщина со смертельной тоской в глазах. Не ужас, а какая – то покорность услышать самое страшное, готовность принять любые плохие вести, не заплакать, не показать слабость – вот, что было в ее напряженной позе. Вдруг она встала и отвернулась от Беркутова.

Такую прямую, вытянутую в струнку спину, Беркутов видел только один раз в жизни. Он вспомнил свой поход на балет в шестом классе. Они с матерью и сестрой сидели в первом ряду, и он никак не мог понять, что такого хорошего в этих танцах «на носочках». Стук деревянных «пробок» в пуантах балерин почти заглушал музыку и Егор, вместо того, чтобы следить за действием, смотрел только на балетные туфельки, издающие этот звук. Когда он поднял глаза вверх, перед ним оказалась такая же, как сейчас у Галины, прямая и неподвижная спина. Танцовщица застыла, вытянув руки вверх, и показалась Егору неживой. На миг ему стало страшно. Но уже в следующее мгновение балерина закружилась на одной ноге, как бы захлестывая себя взмахом другой ноги. Егор как завороженный смотрел на «ожившую» статую и позже вместе со всеми искренне аплодировал и кричал «браво». Потом мама объяснила ему, что это называется фуэте, от французского слова fouette – хлестать.

Неожиданно Беркутову захотелось дотронуться до этой неподвижной спины. Он уже встал со своего места, когда Галина вдруг повернулась к нему лицом. «Ого, как мы умеем владеть собой», – подумал Беркутов с легкой завистью. Сам он «возвращался» в себя после потрясений медленно и не так красиво.

– Теперь говорите, пожалуйста, – Галина предостерегающе вытянула вперед руку, словно останавливая приближение Беркутова.

– Так ничего страшного не произошло, чтобы так пугаться. Марина в больнице, но жива и почти здорова, был взрыв в подземке, но я успел, то есть она просто стукнулась немного и шок, конечно, шишка на голове совсем маленькая, просто у вас телефон не включен, сообщить нужно было как – то, вот я и приехал, раньше не смог, работал, – Беркутов выпалил этот набор слов без остановки и запятых, страшась непредсказуемой реакции стоящей перед ним женщины.

– Вы! Вы неуклюжий медведь! – Галина стояла перед Беркутовым со сжатыми кулаками, и, казалось, была готова броситься на него.

– Эй, дамочка, поаккуратней, – он успокаивающе поднял руку. «Сумасшедшая какая – то», – странно, но эта мысль рассмешила его. Такого в его практике еще не бывало. Женщина, ребенка которой он буквально закрыл своим телом в момент опасности, была готова его ударить. Абсурдность положения, то, что его чуть не заставили почувствовать себя виноватым, да еще и обозвали, разозлили Беркутова.

– Может быть, вы угомонитесь наконец? Что на вас нашло? Между прочим, я не обязан был тащиться за город после работы, только чтобы успокоить вас. Искали бы сами дочь по моргам и больницам, когда она не вернулась бы домой вовремя. Беркутов совсем перестал следить за тем, какие чувства его слова вызывают у этой женщины. Он устал и хотел есть, пусть даже китайской лапши, которая ждала его дома.

– Пойдемте, я вас накормлю, – Галина показала на дом.

– Что, не понял? – Беркутов буквально оторопел от этого простого вопроса.

– У меня пироги с картошкой и яблоками и деревенское молоко.

Беркутов глотнул слюну. Мысли о китайской лапше тут же испарились.

– А вы не хотите в город, к дочери? – осторожно предложил он, боясь, что она тут же согласится.

– Хочу, но с голодным и злым мужиком за рулем поехать не рискну. Так что, не ищите в моем предложении ничего личного.

– А я и не ищу, – буркнул себе под нос Беркутов, идя за Галиной к дому. Только сейчас он заметил, что цветастый сарафан обтягивает весьма соблазнительные формы. «Похудеть бы тебе килограммов на пять, ничего дамочка бы получилась», – мысленно посоветовал он ей.

– Худеть я не собираюсь, особенно в угоду вам.

Беркутов притормозил.

– Я что, вслух что – то сказал?

Галина довольно хохотнула. Этот майор был прост и легко «просчитывался». И ей, черт возьми, нравилось его нервировать. Она совсем успокоилась, словно всегда знала, что ничего серьезного с ее дочерью случиться в принципе не могло. Как будто она сполна получила свою порцию горя в этой жизни, и теперь, чтобы ни случилось, все будет казаться малостью. От этой мысли стало легко, но все же этому туповатому мужику удалось вызвать в ней пусть недолгое, но вполне осязаемое чувство животного страха, и она чисто по – женски мстила ему за это. Но, то же бабье чутье подсказало ей, что ему не до политесов и расшаркиваний, он устал, и визит к ней всего лишь акт доброй воли с его стороны. Он спокойно мог поехать домой, под теплый бочок своей майорши, а не тащиться за город, чтобы сообщить ей о случившемся с Маришкой.

Когда Беркутов, вымыв руки холодной, до ломоты в суставах, водой, уселся за стол, на нем уже стояла крынка с молоком, большая керамическая кружка и два блюда с пирогами. Вся посуда была из серии «мое любимое», салфетки из отбеленного льна, клетчатое одеяло, наброшенное на деревянную лавку, самовар на старой, с массивными ножками тумбе, почерненный мельхиоровый поднос под ним, были из какой – то другой, забытой где – то в детстве жизни.

Поймав полный жалости взгляд Галины, Беркутов обозлился. «Я что, убогий какой, что меня жалеть надо!» – подумал он, раздражаясь. А руки тем временем уже тянулись к верхнему пирожку, – «Ну, и черт с ней, пусть смотрит, как хочет».

Он не заметил, как съел все. После тещиных пельменей, такую вкусноту он ел в первый раз. Даже Мила, жена Молчанова, не могла ему угодить так, как эта чужая, совсем не знающая его привычек, женщина. «Вот повезло какому – то мужику! А, кстати, где у нас мужик – то?» – эта мысль такой неожиданной, что Беркутов оглянулся вокруг.

– Что – то потеряли? – вывел его из задумчивости ехидный голос.

– Да нет, просто интересно у вас тут, – ляпнул он первое, что пришло в голову.

– Ну – ну. Теперь скажите мне спасибо, и давайте уже поедем в город. Надеюсь, вы успокоились, и мы доберемся без приключений.

– Могли б и не сомневаться. А за пироги благодарствую.

– Не на чем.

Галина развернулась и вышла из кухни. Где – то наверху хлопнула дверь. Беркутов вышел на крыльцо и потянулся. Губы сами собой расползлись в довольной ухмылке. Представив себя со стороны, Беркутов понял, что сейчас он похож на бабы Лизиного Фунта, наевшегося колбасы, ловко уворованной со стола у зазевавшейся хозяйки.

Всю дорогу до городской больницы Галина молчала. Беркутов страшно не любил, когда в машине кто – то трещал у него над ухом. Его прежняя жена почему – то считала, что ему скучно ехать, и обычно болтала без остановки. Хуже всего было, когда на заднем сиденье сидела теща, и дочь, развернувшись к ней в пол – оборота, пересказывала ей очередную серию мексиканского «мыла». Беркутов, каждый раз при переключении скоростей задевая свисающий с соседнего кресла бок жены, вздрагивал и чертыхался.

Галина даже не делала попыток завести разговор. Она села на заднее сиденье и только изредка бросала взгляд в зеркало заднего вида. Встретившись с Беркутовым взглядом, она равнодушно отворачивалась к окну. Всю дорогу он представлял себе, как она скажет ему «спасибо». Он же великодушно простит ей неуместную грубость и насмешки.

Ничего подобного не произошло. Она молча вышла из машины, слегка кивнув в знак благодарности головой. Спина саднила. Растерявшийся Беркутов решил, что, боже его упаси, еще раз встретиться с ней.

Глава 6

– Вызовите ко мне Стрельцова. Пусть возьмет материалы по взрыву в подземном переходе.

Хозяин кабинета отдавал приказы своей секретарше, стоя у окна и не глядя на девушку. «Хам», – Лилечка работала в Управлении недавно, папа устроил ее сюда после окончания юридического факультета. Практики по специальности не получилось никакой, но варить кофе и красиво нарезать бутерброды она научилась. «Ничего, солнышко, потерпи. Этот человек может быть очень полезен и мне и твоему мужу», – говорил ей отец, когда она жаловалась на своего начальника. Детей с ним крестить Лилечка не собиралась, но элементарного уважения и признания своей нужности хотелось. Она была старательная и ответственная, распоряжения выполняла четко и быстро, и в первое время никак не могла понять, чем недоволен этот старый мухомор. Ситуацию прояснил молодой помощник начальника. Вылетев однажды из его кабинета пулей, с багрового цвета лицом, он выдал такой забористый мат, что у Лилечки, воспитанной мамой – учительницей русского языка, буквально сложились трубочкой уши. Стрельцов, быстро глянув в полные ужаса глаза девушки, улыбнулся и сказал: «Не бери в голову, детка. Наш босс хоть и хам, но своих в обиду не дает. Не спеши бежать от него, пригодиться еще по жизни». «Что они все заладили «пригодиться, полезен», тоже мне, «нужник» нашелся».

Должность у ее начальника казалась ей совсем незначительной, подумаешь, отдел кадров, однако то, с каким подобострастием обращались к ней люди, приходившие с «челобитными», наводило на мысль, что не так уж он и прост. И Лилечка стала внимательней приглядываться и прислушиваться к тому, что происходило в кабинете. Неожиданно игра в шпионку увлекла ее своей новизной и риском. Она теперь была даже довольна своим положением «серой мыши», так как Мухомор, как она окрестила босса, почти перестал ее замечать и часто вел разговоры при ней. За два последних месяца Лилечка узнала много любопытного, и все размышляла, не пора ли рассказать папе о своих наблюдениях. Останавливало ее только одно. Она боялась. Папа, почувствовав, что девочка «заигралась», мог запросто ее оттуда забрать. А любопытство Лилечки пока удовлетворено не было. Шеф опять что – то затевал, и она хотела узнать, что именно. Вот и сейчас он приказал принести материалы по взрыву. Зачем, спрашивается, ему, кадровику, они нужны? Почему он так нервничает, когда смотрит эту пленку снова и снова? Что или кого он там рассматривает, остановив стоп – кадр? На днях она зашла в кабинет как раз в тот момент, когда на экране не было движения. Перед ней застыло лицо мужчины средних лет. Ничего в его облике необычного Лилечка не заметила. Хотя он ей показался знакомым, но, может быть, у него была просто типичная внешность, такая же типичная, как и у самого Мухомора. Мужчина смотрел прямо в камеру и, по– видимому, в этот момент что – то говорил. Лилечка взглянула на своего начальника и обомлела, настолько поразила ее ненависть на его лице. Тихо закрыв за собой дверь, она бессильно опустилась на свой вертящийся стульчик. В тот момент у нее появилось ощущение, что она стала свидетелем преступления. На миг ей стало страшно, но тут же победило любопытство и желание узнать причину столь сильных эмоций. Причины просто не могло не быть.

– Вызывал меня? – Стрельцов, как всегда, был подтянут и чисто выбрит.

– Да, заходите, он вас ждет.

Стрельцов плотно прикрыл за собой дверь. Тут же ожила громкая связь: «Чай и булки принеси». «Пожалуйста» – добавила про себя Лилечка, уже не удивляясь невоспитанности своего босса. Сделав бутерброды и нарезав шоколадный кекс, который она покупала специально для Стрельцова, Лилечка взяла нагруженный поднос и постучала в дверь. Не дожидаясь приглашения, она толкнула дверь ногой и вошла. Нарочито медленно расставляя чашки и тарелки, она старательно запоминала каждое слово. Фамилия Беркутов, произнесенная Стрельцовым, ей была незнакома. На столе лежали два увеличенных фото с экрана. На одном из них был тот самый мужчина, которого она уже видела однажды, а на другом – молоденькая девушка в фирменном костюме, которые носят промоутеры. Глаза девушки были почему – то закрыты. «Значит, его фамилия Беркутов», – догадалась Лилечка, стараясь запомнить лицо со снимка. Пора было уходить. «Узнай все про нее», – услышала она, закрывая за собой дверь.

Глава 7

Мальчик отнюдь не дурак, и уже о чем – то догадывается. Но без него мне никак не обойтись», – думал мужчина, глядя на разложенные перед ним документы. Он только еще начал собирать информацию, ее было мало, и она была общей: где родился, кто родил, жена, дети. А вот детей – то и нет. И жена бывшая. Генеральская дочка. Что же сбежал – то от такой? Интересно, почему фамилия Беркутов, а не Щеглов? А ведь это, пожалуй, самое главное, фамилия. Вдруг он ошибся? Глаза глазами, но родственник ли он того? Если не сын, то кто? Сын сестры? Не было у того никакой сестры, уж он – то всю его родословную выучил наизусть. Разобраться нужно срочно, времени мало остается. Запрос он сделал, остается только ждать. А ждать он долго не может. Сжигает его боль, уже и таблетки не помогают. А на уколы подсаживаться не хочется.

Откинувшись в кресле, он уставился пустым взглядом в черный экран телевизора. Ему казалось, что он видит там, ставшее таким знакомым за последнее время, лицо. Боль с новой силой накрыла его. На миг стало нечем дышать. Дрожащей рукой он достал из облатки маленькую капсулу и проглотил ее.

Глава 8

По полу больничной палаты весело прыгал солнечный зайчик. Все три девушки, лежавшие на кроватях, следили за ним глазами. Зайчик лихорадочно метался с потолка на стены, словно пытаясь найти того, кто ему нужен.

– Это к Вальке, посмотри, Любань! – лениво протянула полная девица с коротким ежиком волос на голове.

– А где она бродит? – свесила ноги с кровати, нашаривая тапочки, та, которую толстуха назвала Любаней. Подойдя к окну, она выглянула во двор. Крепко сбитый парень, задрав голову, смотрел прямо на окно их палаты. В руке он держал маленькое зеркальце.

– Нет твоей Валентины в палате, вышла куда – то, – крикнула ему Люба.

Солнечный зайчик исчез, как и не бывало. Марина улыбнулась. Голова уже почти не болела, только тихо ныл шов на ладони. Хотелось пить и домой. По ее подсчетам, Егор Иванович уже давно должен был съездить к маме на дачу и вернуться. Он чем – то ей нравился, этот мужчина. Марина вспомнила, как он нес ее на руках к выходу из метро. Первое, что она увидела, открыв глаза – тонкий шрам на щетинистом подбородке, как бы перечеркивающий ямочку по середине. И жесткий, острый кадык. У папы был такой же. Он смешно двигался, когда отец большими глотками пил воду… Как всегда, когда она вспоминала отца, в горле возник противный комок. Марина судорожно сглотнула. Два года прошло, а привыкнуть, что его нет рядом, она не смогла. И еще ей не хватало бабушки. В тот день, когда папу и бабушку убили, все вокруг вдруг стало другого цвета. Не то, чтобы Маринка смотрела на жизнь сквозь розовые очки, но ее окружали в основном друзья и просто хорошие люди. Листья на деревьях были ярко зеленые, скатерть на столе чисто белой, первая морковка на огороде весело рыжей. С подругами она не ссорилась, брат Никита был ее защитником, мамина сестра любимой тетей Лялечкой, соседка тетя Даша – самым любимым доктором, мамуся – любимой подружкой, папа – самым любимым мужчиной, а бабуля – просто самой – самой. И вот один день все отнял. И изменил цвета вокруг. Это она, Марина, тогда взяла мамин телефон, чтобы ответить на звонок. Голос на той стороне трубки принес беду. Ее размеры Марина оценила гораздо позже, когда уже смогла полностью открыть глаза.

Весь мир вокруг оказался, словно в паутине. Сначала она подумала, что слепнет, потому, что не всегда сразу могла «настроиться», чтобы что – то рассмотреть. Только через несколько секунд паутинка немного рассеивалась, и предметы приобретали очертания. Краски вокруг стали тусклыми, и, что совсем странно, оказалось, что не все люди, которых она знала, на самом деле люди. А просто звери. А как иначе можно назвать человека, отнявшего у других жизнь? А у оставшихся в живых полжизни? С тех пор Марина стала бояться. За маму, за себя и за Никиту. Ее пугало мамино молчание и Никиткина ожесточенность. И собственная злость, часто появляющаяся совсем без причины. Ее пугало то, что они перестали быть добрыми, что мама отгородилась от них с Ником стеной, как – будто это они были виноваты в смерти отца и бабушки.

– Голованова! К тебе целая делегация движется по коридору, – голос соседки по палате Валентины заставил Марину вздрогнуть. Следом за девушкой в палату вошла мама, тетя Ляля и главный врач больницы.

– Вот наша пострадавшая, – Березин усмехнулся одними глазами, – Ну, что за семейка у вас, ни дня без приключений! Расскажи – ка нам, красавица, как тебе удалось оказаться в самой гуще событий.

– Я не нарочно.

– Кто б сомневался! К ней тут пачками журналисты и милиция пытаются прорваться. Как – никак, одна из главных свидетелей.

Галина подошла к кровати и присела на краешек. Погладив забинтованную руку дочери, она вопросительно посмотрела на Березина.

– Ничего страшного. Наложили швы, там порезы.

– Домой можно ее забрать, Володя? – Лялька положила руку на голову Марине.

– Думаю, да. Только покой и никаких резких движений.

– Ладненько. Тогда собирайся, – подмигнула Ляля племяннице и вышла из палаты вслед за врачом.

– Спасибо, что позвонил, эскулап.

– Всегда, пожалуйста. Ты последи за ней, хорошо? Если что, звони. Сотрясение небольшое, но шок, знаешь ли.

– Знаю. Как думаешь, стоит пускать к ней журналистов?

– Не стоит. А вот от разговора со следователем вам не уйти. Она много видела. Хотя с тем мужиком, который ее спас, уже наверняка побеседовали, но она тоже ценный свидетель. Приходили из городской прокуратуры, Борин с ними. Портрет этого парня, который пакет в урну бросил, со слов Маринки составили. Борин ее еще свозит в контору, чтобы фоторобот помогла сделать.

– Ладно, мы пойдем. В гости к нам когда придешь?

– Некогда, Ляль. Правда. С этим ремонтом совсем зашился.

– Соколов еще вам денежек отпишет скоро. У него контракт хороший прошел.

– Как у вас?

– Нормально. Как у всех.

– Что – то не слышу радости в голосе.

– И не услышишь, – легко дотронувшись до его руки, Лялька отвернулась.

«Как в плохом кино, люблю жену лучшего друга», – Березин смотрел на удаляющуюся Ляльку. Каждый ее звонок, каждая мимолетно подаренная встреча тоской забирались в душу. Долго потом приходилось выковыривать из себя глупые надежды. Березин устал. Он хотел жить как все. Отшучиваясь на вопросы о женитьбе, он на самом деле мечтал о семье. Но каждый раз, когда очередная барышня наутро после ночи любви пыталась предъявить на него свои права, он довольно бесцеремонно выставлял ее за дверь. И – из своей жизни. В результате опять оставалась одна Лялька.

Березин подошел к окну, выходящему во двор. Лялька садилась на водительское сиденье джипа. Аккуратно развернувшись, машина выехала за ворота больницы.

Глава 9

Беркутов шел по пустынной улице и прокручивал в уме последний разговор с Молчановым. Речь шла о погибших девушках. Молчанов был на сто процентов уверен, что действовал маньяк. Дело даже не в аккуратно поставленных туфельках, а в том, что этот зверь, похоже, совершал какой – то акт, сжигая их тела. Во всех его действиях наблюдалась некая показуха, как – будто он хотел, чтобы все знали, что он делает. И еще Сергей думал, что на стройке этот человек не посторонний. Он выбирал такие места, которые были не видны ни из сторожки, ни из вагончиков, в которых ночевали рабочие. А значит, нужно проверять всех, от разнорабочих, до руководства. А на это нужно время. И его нет. Потому, что этот упырь может опять найти очередную жертву и сделать свое дело. «Черт, я же хотел предупредить эту девчушку, Марину». Это ее мамаша сбила его с толку. Не успел Беркутов ее высадить из машины, как к ней подбежала рыжеволосая дамочка и потащила ее к дверям больницы. «Я хотела ехать за тобой на дачу», – услышал он ее слова. Что там ей ответила Галина, он не расслышал, но поймал на себе любопытный взгляд ее подруги. Об убитых девушках и о Марине он в тот момент не вспомнил. Чувство облегчения, что поездка закончилась, и досада, что ему даже не сказали спасибо, вытеснили все другие мысли. «Ладно, ее еще пару дней подержат в больнице, там безопасно, да и потом она вряд ли сразу начнет выходить из дома. А завтра я зайду к ней, надеюсь, мамаша не поедет собирать ягоды, пока дочь болеет», – решил он.

Беркутов уже подходил к подъезду, когда какой – то темный комок подкатился прямо к его ботинкам.

– Фунт, зараза! Что б тебя! Ты почему не дома? Через форточку не мог залезть?

Беркутов подхватил кота под толстое пузо и перекинул через плечо. Фунт вцепился когтями в куртку. Беркутов нашарил в кармане ключ. Одной рукой придерживая животное, другой он вставил ключ в замочную скважину. Запах, доносящийся из квартиры, насторожил его.

– Баба Лиза, чем это у нас воняет? – спросил он, заходя в прихожую. В коридоре горел свет. Котяра, до этого мгновения мирно сидящий на плече Беркутова, зашипел и, оттолкнувшись всеми четырьмя лапами, спрыгнул на пол и выбежал из квартиры.

– Блин! Баба Лиза, где ты? – Беркутов, зажав нос, продвигался в сторону кухни по узкому коридорчику. Он уже понял, что пахнет газом, что с соседкой что – то случилось.

В кухне, на полу, лежала Елизавета Маркеловна. Беркутов быстро перекрыл газ, и рывком распахнул окно. Вдохнув свежего воздуха, он наклонился над лежащей женщиной. Глаза ее были закрыты, можно было подумать, что она прилегла отдохнуть, если бы не красная лужица вокруг головы.

«Черт, да что же это такое!» – Беркутов достал из кармана сотовый и набрал номер скорой, затем позвонил в милицию. Открыв окна во всей квартире, он вышел на улицу.

– Привет, Беркут! Что у тебя случилось? – начальник райотдела Кузьмин кряхтя вынимал свои сто кило из милицейского ГАЗика.

– Кто – то ударил по голове мою соседку и пустил в квартиру газ.

– Бабу Лизу? Ничего себе! Кому она могла помешать? Или не она объект?

– Ничего не знаю.

– Тогда рассказывай, как обнаружил тело.

Пока Беркутов описывал подробности своего возвращения домой, подъехала неотложка.

– И вот, что странно. Кот был на улице. Обычно он в окно запрыгивает, ночует всегда дома. В этот раз форточка была закрыта. Закрыл ее тот, кто ударил по голове бабу Лизу. И еще. Когда я вошел, в коридоре и на кухне горел свет. А холодильник у нас вчера сломался.

Кузьмин тихо присвистнул. Объяснять, что было бы, случись Беркутову щелкнуть выключателем, необходимости не было.

– Получается, что тот, кто газ включал, либо дилетант, либо его целью был не я, а если я, то хотели просто пугануть, либо покушались конкретно на Елизавету Маркеловну.

– Колись, она что, наркоделец или хозяйка притона?

– В войну она служила в разведке.

– Ну – ну. Мата Хари, значит. Не смеши.

– Вот. Ерунда какая – то.

– Ты никому часом дорогу не перешел, а, Беркут? Может, из Чечни следы, не думал?

– Думал. Нет, не может быть. Там все чисто. Вот в метро взрыв был, я видел парня, который сунул в урну пакет с бомбой. Я его, понимаешь, даже вычислил сразу. Нутром почувствовал. Но сделать ничего не успел, только крикнул «ложись».

– Да. Он мог тебя попытаться устранить. Ты живой свидетель.

– Не только я. Черт, как я не подумал, он же и ее может!

– Кого? Еще свидетель?

– Сейчас она в больнице. Дай позвоню.

Беркутов схватил мобильный и набрал номер сестринского поста отделения травматологии.

– Алло. Здравствуйте. Майор Беркутов из прокуратуры. Скажите, девушка, после взрыва в метро, у вас? Как выписали? Да вы с ума сошли! Простите. Адрес ее домашний у вас есть? Хорошо, говорите, я запомню. И телефон. Все, я понял. Спасибо.

– Поедешь?

– Дай машину, это в центре.

– Копытов! Отвези майора, куда скажет.

– Спасибо, Саня, – поблагодарил Беркутов уже на бегу.

– Удачи. Соседку твою я оформлю, не переживай. Потом в отделение загляни, хорошо?

– Да, конечно.

Беркутов сидел рядом с водителем и мысленно чертыхался. Ему опять предстояло объясняться с мамашей этой девочки. Он уже заранее знал, что и как она ему скажет. Опять он будет у нее виноват. Но, какого черта, она забрала дочь домой! В больнице какая – никакая охрана. Хотя, стоп! Она же не знает, что дочери что – то может угрожать. А он болван, занятый своими обидами, не сказал ей самого главного.

Глава 10

Машина притормозила у подъезда. Беркутов заметил в окне первого этажа любопытное лицо. Старушка пытливо всматривалась в Беркутова, пытаясь на глазок прикинуть важность гостя. Беркутов достал удостоверение, показал ей издалека красноту корочек и жестом попросил открыть ему входную дверь. Лицо исчезло. Через минуту щелкнул замок. Пролетев мимо едва успевшей прижаться к стене старушки, Беркутов побежал по лестнице, перепрыгивая сразу через пару ступенек. Нужная квартира оказалась на последнем, третьем этаже. Нажав кнопку звонка, Беркутов огляделся. На площадку выходила дверь еще одной квартиры и еще одна узкая дверка. «Черный ход, не иначе», – подумал он.

– У вас хобби такое, ходить по ночам в гости? – Галина в простеньком халатике стояла на пороге, не приглашая Беркутова войти. «Ну вот, начинается. Как с ней мужик живет?» – Беркутов невольно отступил назад.

– Мама, это же Егор Иванович! – раздался тонкий голосок Марины.

– Я в курсе, как зовут твоего спасителя. Пройдете?

– Да. Мне необходимо с вами поговорить, – Беркутов решительно отодвинул Галину и протиснулся в коридор.

– Со мной?

– С вами обеими.

– Егор Иванович, вот тапочки, – Марина явно пыталась загладить неловкость.

– Спасибо.

Тапочки были явно мужскими, размера так сорок четвертого. Беркутов, со своим «сорок первым» тут же ощутил себя пигмеем. «А муж у нас не из подводников», – подумал он с неудовольствием.

В большой комнате работал включенный телевизор. Марина щелкнула пультом.

– Егор Иванович, садитесь, сейчас чай будем пить. Мам, я сделаю, ты сиди.

Беркутов молча уселся в кресло. Галина, словно потеряв к нему интерес, отвернулась к окну.

– У вас есть, что сказать мне, пока дочь на кухне? – произнесла она куда – то в сторону.

– Нет.

Марина вошла в комнату, катя перед собой сервировочный столик. Все также молча Беркутов смотрел, как она расставляет чашки и вазочки с вареньем.

– Егор Иванович, я уже все рассказала маме про взрыв. Вы об этом хотите поговорить?

– И об этом тоже. Марина, ты хорошо рассмотрела того парня со свертком?

– Да, он довольно долго стоял около магазинчика.

– То есть, ты его узнаешь сразу?

– Конечно. А что, его не поймали?

– Нет. Но я думаю, что это дело дней. У меня к вам просьба, – он повернулся к Галине, – Постарайтесь, чтобы Марина не выходила на улицу. Пока.

– И когда это «пока» закончится? Когда вы поймаете этого террориста?

– Да. Но есть еще кое– что. Ей придется на время оставить свою работу. И не по причине взрыва.

Пока Беркутов вкратце рассказывал о погибших девушках, лицо Галины ничего не выражало. Марина, заметно напуганная, затихла в углу дивана.

– Егор Иванович, насколько велика вероятность, что я могу стать следующей жертвой?

– Достаточно того, что она есть.

– Хорошо. Спасибо, что предупредили, – Галина впервые посмотрела Беркутову в глаза. «Вот теперь я вижу, что она действительно испытывает нечто вроде благодарности. Но не факт, что сейчас вежливо не укажет на дверь». Уходить не хотелось. Мягкое нутро кресла обволакивало его уставшее от беготни тело, ноги в огромных тапочках то ли мужа, то ли еще кого, перестали гудеть и ныть. Беркутов совсем не хотел чаю. Он хотел остаться в этой квартире, в этом кресле перед выключенным телевизором. Он даже прикрыл на миг глаза, чтобы почетче представить себе эту картину, когда он будто бы дома и совсем необязательно шевелиться и показывать всем, что ты их внимательно слушаешь. Просто сидеть в тапках и не думать вовсе. Призвав в помощь кого – то там, Беркутов с усилием поднялся. Нужно было еще показаться в отделении у Сани Кузьмина.

– А у меня сегодня соседку по квартире убили, Елизавету Маркеловну. Кот Фунт сиротой остался, – выпалил он неожиданно для себя.

Галина удивленно подняла на него глаза.

– Что, опять террорист?

– Возможно. В квартире сильно пахло газом, все краны на плите были открыты.

– Может быть, вам имеет смысл пока дома не появляться?

Беркутов неопределенно пожал плечами. Такая мысль ему не приходила в голову. Бояться за свою жизнь он не научился, вдосталь напереживавшись за жизни тех, кто ему доверился.

Уже была выпита третья чашка чая, и причин задержаться еще хоть ненадолго, не было. Беркутов с сожалением вылез из полюбившейся обувки и надел ботинки. Выдавив из себя «до свидания», он шагнул за порог. Дверь с мягким щелчком закрылась за его спиной.

Глава 11

– Мам, ну ты чего так с ним, а? – Маринка, как в детстве, потянула мать за рукав, чтобы привлечь ее внимание. Галина молча отвернулась к окну. Вглядываясь в темноту, она как будто пыталась найти там ответ на вопрос дочери. В их квартире давно уже не бывали мужчины, которых нужно было поить чаем и слушать. Мужья Ляльки и соседки Дашки как бы не считались. А этот майор, так уютно расположившийся в ее любимом кресле, вытянув длинные ноги в тапках ее сына, вызвал неожиданно сильный приступ раздражения. Он активно ей не нравился. Маринка, справедливо возмущенная ее откровенным хамством, своим вопросом невольно задела за живое. В их семье гостей принимали всегда с удовольствием, обязательно чаем и пирогами. От этого человека исходило чувство беды. Он нес в себе угрозу. Чему, Галина и сама не могла бы внятно объяснить.

– Мам, не молчи. Егор Иванович жизнь мне спас, тебе все равно, что ли? Я бы на твоем месте, не знала как угодить, если б мою дочь!… А ты волком на него смотрела, словно это он взрыв этот устроил! Он – то в чем виноват? – Маринка говорила быстро и громко, словно боясь, что мать может не услышать ее.

– Марин, отстань. Я просто устала. Время уже позднее для визитов.

– Ага! А когда тетя Даша со своим Бориным ночь – в – полночь заваливаются плюшки трескать, ты из постели вылезаешь!

Галина улыбнулась, вспомнив, с чего начались эти ночные посиделки. В тот день, когда соседку Дарью увезли в клинику рожать, она долго не могла уснуть. Ждала звонка Борина, совершенно забыв о том, что дети не всегда появляются сразу, как только будущую маму привозят в больницу. О схватках, которые длятся иногда больше десяти часов, она и не вспомнила. Звонок в дверь удивил ее. Натянув халат поверх пижамы, она подошла ко входной двери и выглянула в глазок. Перед дверью качалась из стороны в сторону фигура в распахнутом пальто и обмотанном несколько раз вокруг шеи шарфе. Если бы не шарф, который она вязала собственноручно, она ни за что не узнала бы в этом пьянющем мужичке Дашкиного мужа. Распахнув дверь, она отошла в сторону.

Ввалившись в прихожую, Борин по инерции пролетел до противоположной стены и уже по ней сполз на пол. При этом он одной рукой пытался ухватиться за все, что попадалось по пути, а другой разматывал шарф. На шум из своих комнат вышли Маринка с Никитой. Борин, глупо ухмыляясь, погрозил им пальцем. Маринка хохотнула. За ней засмеялся Никита. Кое – как сняв с Борина пальто, они доволокли его до кухонного дивана. Крепкий чай и десяток пирожков с мясом привели его в чувство. Галина думала, что Борин «обмыл» родившегося ребенка и, поэтому спросила, сколько весит дитя? На что получила довольно невнятный ответ, что дитя пока нет. Немая сцена, три удивленных лица с застывшим на них единственным вопросом, который все же рискнул озвучить Никита: «Дядя Леня, а чего ж ты так нализался?». Ответ всех поверг в шоковое состояние. «Мне страшно и меня прогнали. До утра», – Борин проговорил это почти шепотом, старательно округлив глаза для достоверности. Маринка прыснула в кулак, а Галина засмеялась в голос. Только Никита в недоумении таращился на Борина.

– Не ты ж, дядь Лень, рожаешь! – возмутился Никита.

– Вот! – Борин многозначительно поднял вверх указательный палец, почему – то обмотанный некогда белым пластырем, из– под которого виднелась струйка крови, – Уж лучше бы я сам! – сокрушенно добавил он.

– Чего сам? – Никита по – прежнему не оставлял надежды докопаться до сути.

– Рожал! – серьезно ответил Борин и стукнул кулаком по столу.

Тут уж не выдержал и Никита. Мысленно представив эту картину, давясь от хохота, он рухнул на заботливо пододвинутый сестрой табурет. Борин, словно не замечая такой дружно обидной реакции, продолжал грустно вздыхать.

– Злые вы, уйду я от вас, – произнес он известную фразу и попытался подняться.

Все трое, все еще смеясь, кинулись его успокаивать. Спать расхотелось. Галина налила всем чаю и подогрела остывшую выпечку в микроволновке. Маринка начала рассказывать про маленькую сестру своей подруги Светки, которая весь первый месяц не давала той спать по ночам. Никита вспомнил, как забирали из роддома внука тети Ляли, Егора, и в спешке забыли отдать цветы акушерке, из – за чего пришлось возвращаться с пол – пути домой. В один прекрасный момент Галина внимательно посмотрела на Борина и заметила его какой – то отсутствующий взгляд. Оказалось, что пока не состоявшийся папаша спит с открытыми глазами, выводя носом негромкие рулады. Аккуратно «уронив» Борина бочком на диванчик, Галина накрыла его пледом и стала убирать со стола. Даже во сне тот жалобно вздыхал и хмурил брови. «Надо же, как его развезло! Вот и надейся на «сильный» пол», – подумала она, выключая свет в кухне. С тех пор Дашка с мужем как бы получили разрешение врываться к соседям «на чай» в любое время суток. А так как Борин редко приходил со службы раньше одиннадцати, да и родившаяся Стаська не давала Дашке особенно расслабиться, часто засыпая хорошо за полночь, поздние визиты Бориных стали нормой. Не то, чтобы часто, но уж раз в месяц точно, Галина вылезала из теплой постели и шла на кухню. Ее это ничуть не напрягало, она по жизни была «полуночница» и засыпала поздно, зачитываясь очередным детективом.

Оторвавшись от воспоминаний, Галина повернулась к дочери. Маринка, так и не дождавшись от матери покаяния, похоже, была всерьез обижена.

– Марин, ну не хочу я сейчас о нем говорить. И не спрашивай, почему. Бывает же, что человек чем – то не нравится практически с первой минуты.

– И чем он тебе так не понравился? Меня такие мужчины очень даже привлекают. Есть в нем что – то …мужское, натуральное. К нему тянет, как магнитом, понимаешь? Да любая была бы рада с ним!

Галина внимательно посмотрела на дочь. Та, мечтательно закатив глаза, улыбалась какой – то уж слишком взрослой улыбкой. «Да она же выросла совсем», – так Галина подумала о дочери впервые и, сама не зная от чего, испытала липкий страх.

– Рада с ним что?

– Ну, мам, ты как маленькая. Рада быть, встречаться и все такое.

– А все такое, это ты о чем? – Галина и сама не понимала, почему вдруг ее голос стал сухим и угрожающе тихим.

Марина в изумлении смотрела на мать. Отвечать хоть что – то было бессмысленно. Она понимала, что еще одно слово, и быть беде. Какая бывает Галина в гневе, она помнила с детства, когда пропала эта злополучная брошка из маминой шкатулки. Маринка тогда училась в первом классе. Как – то раз после уроков она привела домой свою одноклассницу Ольгу Чаукину. Бабушка, накормив их обедом, ушла в магазин, настрого запретив подходить ко входной двери. Девочки разложили бумажных кукол на столе и принялись примерять на них недавно нарисованные обновки. Через некоторое время Ольга захотела пить. Вернувшись из кухни со стаканом воды, Маринка не нашла подругу в своей комнате. Пропажа обнаружилась на пороге родительской спальни. Подруге просто захотелось посмотреть всю квартиру. Вечером за Ольгой пришла мать, толстая с тяжелой отдышкой женщина, работающая директором в обувном магазине. Дежурно поинтересовавшись, чем занимались девочки, она велела Ольге собираться домой. Примерно через месяц Галина обнаружила, что пропала брошка, подаренная ей Маринкиным отцом еще тогда, когда они не были женаты. Сначала Галина искала ее в квартире, полагая, что та могла просто выпасть из шкатулки, когда она доставала другие украшения. Так бы все и забылось, если бы Ольга не пригласила на день рождения Маринку, а с ней и Галину. Девочкам накрыли отдельный стол в детской, где они, наевшись шоколадных конфет и торта, решили поиграть в куклы. Выбирая в коробке платье, чтобы надеть его на красивую немецкую куклу, Маринка заметила, как в углу коробки что – то блестит. Это была брошка ее мамы, почему – то запутанная в старый капроновый чулок. У Маринки все похолодело внутри, как будто это она ее сюда спрятала. Сунув брошку в карман платья, она решила никому ничего не говорить. Дома, освободив брошку от ниток, она положила ее в шкатулку. Вечер следующего дня Маринка запомнила на всю жизнь. Мать тихим, но от того еще более страшным голосом, объясняла дочери, как называется, когда вор крадет у вора, чем маленькая кража отличается от грабежа. Оказывается ничем. И Маринка оказывается такая же воровка, как и ее подруга. И совсем неважно, что ты украл и у кого, ты все равно называешься вором. А это стыдно. Маринке было стыдно и страшно.

И вот сейчас мать задавала ей вопросы таким же голосом. Конечно, Маринка уже давно не первоклашка. Кроме того, она не могла понять, отчего мать так вдруг стала придираться ко вполне безобидным фразам. Но испугаться успела.

– Мама, успокойся. Я ничего плохого не имела в виду. Но почему мне не может понравиться взрослый мужчина? Просто, как человек?

– Он годится тебе в отцы!

– И что? Вон Катька живет с другом своего старшего брата. Мам, живет, понимаешь? Как с мужем. И, заметь, совсем не выглядит несчастной.

– И что же он на ней не женится?

– Катька не хочет. Ей учиться еще три года. Да и не факт, что она с ним на всю жизнь останется. Зачем далеко загадывать? Ей сейчас хорошо, понимаешь?

– Хорошо – это как?

– Хорошо, мама, это – хорошо. Как у вас с папой было. Гармонично, если ты об этом. Вместе есть приятно, телевизор смотреть, по гостям ходить. И в постели хорошо. Он надежный, веселый и заботливый. Где среди моих ровесников такого найдешь? Катькин брат их сам специально познакомил, боялся, что она нарвется на какого – нибудь сынка – мажорчика, который попользуется и бросит.

– Значит, и ты так же хочешь, я так поняла?

– Хочу, не хочу – не вопрос! Просто, если встречу мужчину, не буду ему в паспорт заглядывать.

Маринка открыто посмотрела на мать. Во взгляде совсем не было вызова «вот, мол, я какая», была твердая убежденность в своей правоте. «А ничего я не сделаю, если она вот так возьмет и уйдет к какому – нибудь Беркутову. Мне только останется принять такого «зятя» и молчать в тряпочку». Неожиданно, эта мысль причинила ей почти физическую боль. Галина даже на миг зажмурилась.

– А если дети появятся?

– Дети? Катька уже сделала аборт, и дальше пока заводить ребенка не собирается. Но я с ней не согласна. Однажды тетя Ляля мне сказала, что душа ребенка сама выбирает себе маму и папу, и эти люди должны обязательно встретиться. Быть им дальше вместе или нет, это уже их выбор. Но грех в том, чтобы не дать возможности воплотиться душе ребенка. Я не хочу грешить. У меня ребенок обязательно родиться, а будет ли он расти с отцом или нет, это уж как получится.

Маринка, о чем-то задумавшись, отвернулась к окну.

«Вот так врывается чужой человек в твою жизнь и все ломает», – подумала Галина о Беркутове, – «На самом – то деле он по большому счету ничем не виноват. Даже, можно сказать, помог много нового узнать о дочери. Так бы и считала ее несмышленышем. После смерти Юрки я с ней так толком и не говорила ни разу. А ведь она безумно любила отца, его смерть для них с Ником была ударом похлеще, чем мне. Похоже, что она к Ляльке бегала плакаться. Ну и хорошо. Что я могла ей сказать, потеряв в жизни смысл? Ныть и обижаться на судьбу? Все случилось, как случилось.

– Мам, ты папу никак забыть не можешь, да? – Галина почувствовала дыхание дочери у себя на щеке. Маринка стояла рядом, обняв ее за талию и положив голову ей на плечо. Она уже давно переросла мать на десяток сантиметров.

– Да, наверное.

– И поэтому ты так среагировала на Егора Ивановича? Я заметила, как тебя перекосило, когда он сел в папино кресло. Прости, но ведь это глупо. Он неплохой мам, поверь. Просто чужой. Да и потом. Ведь совсем не обязательно, что он будет к нам ходить в гости, правда? Не было бы необходимости, он бы и сегодня не пришел. А ты его, буквально вытурила. Что он о нас подумал?

– Ну, что он там себе подумал, мне все равно.

– Если все равно, что же ты так нервничаешь? – Маринка хитро прищурилась и, быстро вышла из кухни.

«И, правда, что это я?» – Галина, словно не узнавая себя, бросила вороватый взгляд на зеркальную дверцу буфета. На нее смотрела женщина, которая выглядела так, как, если бы ее только что поймали на чем – то стыдном.

Глава 12

Маринка лежала на своей кровати и смотрела на светящееся пятно на стене. Днем это пятно было абстрактной картинкой, которую ей кто – то подарил на день рождения. «Африка» – так называлось «полотно» доморощенного художника. Буйство красок будило фантазию. При желании на картине можно было разглядеть любой континент, предмет и даже животное. Ее брат Никита, увидев впервые рисунок, задумчиво произнес: «Миленькая кошечка. Только бешеная какая – то». Маринке же нравилось, что яркое желто – оранжевое пятно в центре картины как – то по – особенному светилось в темноте. Оно казалось теплым и живым. Она тут же придумала себе, что это ее «охрана».

«Нужно было все рассказать маме. А то скоро это уже будет бессмысленно. И момент был подходящий, разговор так и так вертелся вокруг этой темы. Нет, сначала нужно поговорить с ним. Он поймет и примет решение. А ведь я не хочу, на самом деле, чтобы он решал. Сама не маленькая. Или все же маленькая? Страшно – то как! Так же страшно было в тот день, когда до меня, наконец, дошло, что папы больше нет. И расстались мы с Вадиком как – то по – дурацки. Чего я испугалась? Огонь в глазах нехороший? Так ведь он же кавказец, хоть и в России уже десять лет живет. Темперамент никуда не денешь! Нет, не это меня испугало. Накопилось что – то со временем. Факты не факты, а так – фактики. Например, почему его подчиненные боятся? Вроде бы тихо говорит, даже не ругается, как все прорабы на стройках, а у его друга аж пот на лбу выступил, когда Вадик ему замечание сделал и глаза стали, как у загнанного животного. Или, случай с собакой! Когда он отнял у мальчишки щенка, которого тот тащил на веревке, я думала, он убьет этого пацана. Щенка жалко было до слез, спору нет, ему веревка так впилась в шею, что кровь выступила. Но Вадик рассвирепел не на шутку. И опять тихо, не издав не звука, дал в зубы мальчишке так, что тот отлетел больше, чем на метр. Щенка он потом в свою куртку завернул и на стройку унес, там он и живет до сих пор. А на парня даже не посмотрел, когда уходил. Тогда и пришла в голову неожиданная мысль, он и меня так может, если что не так? Пока он с ней обращался, как с фарфоровой вазой. Но кто знает!

Куда же он пропал все – таки? Конечно, мог и в Осетию уехать, мама у него тяжело заболела. Хотя, не исключено, что просто выдерживает характер. Похоже, придется делать первый шаг к примирению. Большой соблазн ничего не говорить, потом сам все узнает. А имеет ли она на это право? Мозги пухнут. «Я подумаю об этом завтра», – слова героини любимой книги успокоили, Маринка повернулась на бок и закрыла глаза.

Глава 13

Стрельцов сидел на кожаном красном диване в своей холостяцкой квартире и пытался осмыслить полученную информацию. Ноги от долгой беготни по длинным коридорам прокуратуры были, как чужие. «Черт меня дернул купить обувь в этом магазине. Колодки для пыток, а не ботинки», – в который раз обругал он себя за скаредность: пожалев заплатить лишнюю сотню долларов, он наказал себя по полной программе. Покупка обуви каждый раз становилась для него проблемой: найти элегантные, но удобные мужские ботинки сорокового размера стало почти невозможно. Однажды, проходя по отделу с женской обуви, он с удивлением заметил на табличках цифры «40», «41» и даже «42». На полках стояли женские туфли, больше напоминающие укороченные лыжи. Ему стало жутковато, когда он попробовал представить себе даму с ножкой на два размера превышающей его собственный!

Но мысль о болевших конечностях была быстро вытеснена размышлениями, как ему поступить дальше. Шеф, конечно, человек не без связей, выкрутится, а ему что делать? Пока все было безобидным сбором информации об этом старике, он искренне пытался помочь. Даже ненависть, которую Дубенко не мог скрыть к этому человеку, не настораживала. Мало ли какие причины для этого у него были? Года три ушло, чтобы найти Щеглова Ивана Петровича. Уж слишком часто он менял место жительства. Да это и понятно – строитель. Бесконечные запросы, ожидание ответа. А после колонии – поселении, в которой тот отбывал срок за то, что допустил к работе нетрезвого рабочего, а тот упал с лесов и разбился насмерть, и вовсе потерялся след. Отметился в родном городе Руденске и пропал. Но больше, правда, не попадался в руки правосудия. Исправился, значит. Это и осложнило поиск. Стрельцов вдруг вспомнил, как довольно хмыкнул шеф, когда он ему докладывал, по какой статье отбывал срок Щеглов. Правда, потом процедил сквозь зубы, что мало, мол, дали ублюдку, легко отделался. Стрельцов тогда понял, что в прошлом Дубенко есть темные пятна. Он только знал, что шеф воспитывался в детском доме. Стрельцов тогда на правах главного помощника рискнул спросить, зачем ему этот человек. Тот поморщился, но ответил, что он его старый должник. Стрельцов сделал вид, что удовлетворен ответом. А сам призадумался. Разница в возрасте у шефа со Щегловым была в двадцать лет, какие тут долги! Хотя теоретически возможно. Да и долги бывают разные.

Но самое интересное было потом, когда он привез Дубенко в эту богадельню, где доживал свои последние месяцы Щеглов. От главврача он уже знал, что у того болезнь Альцгеймера со всеми вытекающими. Зрелище и так не для слабонервных, а уж при государственном – то уходе…Осторожненько так предупредил шефа, но тот твердо решил увидеть старика своими глазами. При встрече Стрельцов не присутствовал, сидел в холле, медсестричку анекдотами развлекал. Когда шеф вышел из палаты, на нем, как говорят, лица не было. Медсестричка даже засуетилась, капли стала капать в стакан. Но Стрельцов хорошо знал своего шефа. Медицинская помощь тому не требовалась. Шеф был в дикой ярости. Подвернись ему под руку – убьет. Поэтому он девушку обнял за плечики и осторожно на стул усадил, чтобы не лезла. Дубенко ненадолго зашел в кабинет главврача, а когда вышел, был абсолютно спокоен. Вот и придумывай себе, что связывает его со Щегловым Иваном Петровичем!

Теперь появился новый фигурант. Этого искать не надо, сам откуда – то нарисовался. Беркутов Егор Иванович. Сначала Стрельцову казалось, что он никак не связан со стариком. Да и сейчас связь явно не просматривалась. Единственное, что объединяло этих двоих, Щеглова и Беркутова, это отношение к ним самого Дубенко. Та же ненависть в горящих глазах, граничащая с безумием. Тогда впервые он поймал себя на мысли, что начинает сомневаться во вменяемости шефа. Тому все реже удавалось скрыть маниакальный блеск глаз. И причем здесь эта девчушка, Марина Голованова? Подумаешь, на руках нес? Естественно, что во время взрыва та пострадала, а Беркутов ей просто помог. Скорее всего, они случайные знакомые. Но Дубенко велел «отработать» и ее. Зачем? Зачем ему знать, сколько раз Беркутов был женат, есть ли дети? Где родился, как крестился? Сестры, братья и другие родственники? Последнее задание и вовсе не обрадовало. Когда Стрельцов доложил Дубенко, что Беркутов живет в квартире с соседкой – старушкой, тот задал уж совсем неподходящий вопрос: на каком этаже? В гости собрался?

А сегодня это дело совсем перестало нравиться Стрельцову. Что греха таить, испугался. В квартирке – то той, где майор живет, преступление произошло. Бабушку – соседку убили, да еще попытка организовать взрыв газа налицо. Беркутов жив остался, но не факт, что покушались не на него. И вот встает вопрос: с какого бока тут шеф? Сейчас расследование полным ходом идет, жителей дома опрашивают. Вдруг кто – то вспомнит, как он, Стрельцов, во дворе крутился? Без хвастовства он мог себя назвать заметным мужчиной. Стрельцов попытался припомнить, кто тогда во дворе был? Мамочка молодая с дворником ругалась. Тот размахивал своей метлой недалеко от коляски с ребенком. Дворник беззлобно огрызался. В беседке сидел подросток, цедил из банки пиво. И все. Трое потенциальных свидетелей – это не так уж мало.

Завтра он пойдет к Дубенко и спросит напрямую, что происходит. Но сначала скажет ему про убийство и посмотрит на реакцию. Хотя Стрельцов почти уверен, что это его рук дело. То, что начальник способен на такое, сомнений не вызывало. Не то, чтобы он считал его законченным негодяем, но человек, который помогает людям решать всякие нестандартные вопросы, берет за это гонорар практически не скрываясь, рано или поздно срывается. Безнаказанность порождает самоуверенность и притупляет осторожность. Ох, как не хотелось быть причастным! Так ведь теперь в сторону не отпрыгнешь. Денежки – то брал! Стрельцов вспомнил, как впервые шеф попросил его собрать информацию об одном чиновнике. Самую деликатную информацию. Знал Денис, что вторгается в частную жизнь, в общем – то неплохого, человека. Честный был слишком чиновник, а кому – то нужно было, чтобы взятку взял. Стрельцов его и так и эдак проверял, ну почти святой! И все – таки нашел слабое место – внебрачный ребенок. Все получилось, как клиент заказал. И конвертик вручили и вопрос решили. А чувство, что в дерьме искупался, у Дениса до сих пор осталось. Мог отказаться? Мог, но тогда полный конец карьере. Дубенко его просто бы выкинул со службы. Да и из города тоже.

Уже два года Стрельцов работает с шефом, вернее, на шефа. Но до сих пор никто не умирал. Люди уходили с хлебных должностей, на их место ставились свои, прикормленные. И вот – первый труп. Забитая фраза «запахло жареным» не выходила из головы. Денис даже стал напевать ее на мотив какой – то известной песенки. А сам лихорадочно пытался настроиться на разговор с Дубенко. Попытка будет дана одна, как саперу. Одна ошибка, один «не такой» взгляд, и Денису конец.

Глава 14

Егор вышел из подъезда дома и невольно поежился. Сырость, мгновенно забравшись под тоненькую куртенку, минуя рубашку, жадно приникла к телу. Оказывается, пока он сидел у Головановых, прошел дождь. Егор пожалел, что отпустил машину райотдела, все равно нужно было еще заехать к Кузьмину.

Беркутов вышел на Дворянскую и направился к остановке. «Хвала тому, кому пришла в голову мысль пустить по городским маршрутам «Газели»! Пятнадцать минут страха, червонец водиле, и ты на месте!», – Егор поднял руку и около него тут же остановился желтый автобусик. Всю дорогу до своего района он продремал, на миг приоткрывая глаза при резком торможении или повороте.

Когда Беркутов вошел в кабинет Кузьмина, тот что – то писал, низко наклонив голову к столу. Ткнув шариковой ручкой в сторону стула у противоположной стены, Кузьмин той же ручкой поскреб у себя в затылке.

– Как съездил?

Беркутов неопределенно пожал плечами.

– Вовремя успел. Эта ненормальная мамашка уже успела забрать девочку из больницы домой.

– Какая мамашка? Эй, ты не в курсе, что я не в курсе?

– Прости. Галина Голованова. Мать девочки, которая была рядом со мной во время взрыва в метро. Девочка хорошо рассмотрела парня со свертком. К тому же, она студентка и еще промоутер.

– Ну, теперь все ясно, – Кузьмин насмешливо посмотрел на Беркутова, – знаю я, что ты не краснобай, но, похоже обо всем остальном я должен догадаться сам?

Беркутов, рассказывая приятелю о Галине и ее дочери, невольно как бы проигрывал все встречи с ними еще раз. Кузе он мог рассказать все. Несмотря на свою грубоватую манеру говорить с людьми, Сашка был для Беркутова, да и не только для него, кем – то вроде личного психоаналитика. Еще в Чечне, ребята, обиженные на Беркутова, шли к Кузьмину на исповедь. И тот всегда возвращал их «в строй», объясняя, что командир суров им же на пользу.

Сейчас Беркутов не знал, как относиться к тому, что почти постоянно думает о Галине, ну и Маринке, конечно. Ехидный голос, совсем не понравившейся ему внешне женщины, словно поселился у него в голове. Он был уверен, что общение с противоположным полом должно быть предельно простым. Им что – то нужно, ему что – то нужно. Любое свидание просчитывалось на несколько ходов вперед. Да что там, вплоть до финала. А тут все не так. С самого первого слова, взгляда, брошенного им через ограду дачки. Сложно, ох, как сложно, было признать, что его на самом – то деле постоянно тыкали носом, как щенка. Сначала откровенно дали понять, что он хам. И ведь не отчитала она его, но аккуратненько так поставила на место. Он виноват – раз. Совсем не желая этого, он испугал ее, лишь подтвердив расхожее мнение о ментах, что они все бездушны. Не сумел поделикатнее рассказать о дочери. Хотя Галина, по сути, сама спровоцировала его на это. Виноват – два. Пироги хавал, как последний раз в жизни, не сумев сдержать рвущийся наружу голод. Виноват – три. А уж про визит домой и вспоминать неохота. Беркутов тоскливо вздохнул. Кузьмин сочувственно покачал головой.

– Не бери в голову. Бабы разные бывают. Скорее всего, нет у нее никакого мужика, вот и насмешничает. Самозащита такая у одиноких дамочек, понимаешь? Узнай о ней побольше, мой тебе совет. Говоришь, тапки мужские тебе дали? Так это сына, скорее всего. Есть там сын?

– Не знаю.

– А что знаешь, наблюдательный ты наш? Вопрос себе задай, почему дочь так просила с мамой быть поосторожней? И почему твоя Галина так странно среагировала на сообщение, что с дочкой что – то случилось?. А когда узнала что именно, так резко успокоилась? Знаешь, на что похоже? В жизни этой женщины были моменты и страшнее, чем просто ссадины у любимого ребенка. Отсюда и предупреждение дочки. Боится она за мать.

Беркутов задумался. Сашка, как всегда, сумел увидеть то, что он при всем своем сыщицком чутье, проглядел. Беркутовское обиженное «Я» было слепо и глухо. Обругав себя, Беркутов виновато посмотрел на Кузьмина.

– Ты не на меня так смотри, Егор. Может быть, этим двум женщинам ты сейчас нужен, как никто другой. Похоже, нет у них рядом больше никого, чтобы защитить. А помощи просить эта женщина никогда не будет. Порода у нее такая. А ехидством она боль и растерянность свою прикрыть пытается. Поверь. Ладно. Давай о твоих делах поговорим. Сам понимаешь, ни о каком несчастном случае речь не идет. Покушение на бабу Лизу – версия маловероятная. Расчет был на то, что ты войдешь в квартиру и…

– Но свет в прихожке горел! Как нарочно оставили.

– Вот. Игра – бродилка. Прошел первый уровень – жив остался, переходи на второй. Кто – то, считающий себя очень умным, играет с тобой. Зачем? Кстати, дверь открыта «родным» ключом. Вспоминай, кому ключ давал! Хотя бы на время.

– Никому. Да и зачем? У бабы Лизы свой есть, а Фунт все больше через форточку в дом входил.

– Хорошо, что шутишь. А следов взлома нет. Что хочешь, то и думай. Самый простой вариант, у бабы Лизы выкрасть, в магазине, например, и дубликат сделать.

– У бабы Лизы? Ты не забыл, она в разведку ходила!

– Ну, знаешь, возраст…

– Ага, только это не про Елизавету Маркеловну. Возраст! У нее зрение лучше моего! А слух! Она мышь, бегающую в подвале, слышит.

– Слышала. Как же она к себе подпустила кого – то сзади, не думал?

– А если она этого человека знала хорошо, и сама впустила, да еще чаем принялась угощать?

– Возможно. Тогда еще гаже. Кто – то свой.

– Мой или ее. Или наш общий.

– Да, подозреваемых совсем чуть – чуть. С полрайона наберется.

– А если это все – таки наш подрывник?

– А ключ?

– Так баба Лиза впустила.

– Незнакомца? Ты сам себя слышишь?

Беркутов вдруг понял, что смертельно устал. Кузьмин уже начал складывать бумаги в сейф, когда в кабинет вошел парнишка в промокшей насквозь куртке.

– Что, Петруша, новости какие? – Кузьмин потянулся к чайнику и воткнул вилку в розетку.

– Да, Александр Федорович. Опросил я всех жильцов этого дома. Кроме пары квартир. В третьей никто не живет. Она выставлена на продажу. А жильцы сороковой уехали к морю и еще не вернулись. Короче, двор закрытый, не проходной. Чужие практически не ходят. Поэтому каждый новый человек вызывает здоровое любопытство. Да еще, говорят, Елизавета Маркеловна в своем окне всегда на боевом посту. Была. Дворник Трунов вспомнил, как днем два дня назад он видел мужчину, очень даже прилично одетого, который зашел во двор через арку, постоял минут пять – десять и вышел. Сел в темную иномарку и уехал. Это подтвердила и молодая мама из десятой квартиры. Она еще добавила, что мужик был красив «как бог». Колька Хвостов, ну тот самый, который своего папашку недавно сдал в вытрезвитель, сидел в беседке лицом к арке и хорошо рассмотрел машину. Говорит, это «Ауди». Такая же, как была у Вас, Егор Иванович. И цвет темно – синий. На номера внимания не обратил.

– Может, твой тесть заезжал, а, Егор?

– Нет, Александр Федорович, этот молодой был, около тридцати где – то.

– А продавца хлебного киоска рядом с аркой не опрашивали?

– Нет. Завтра сделаю. Сейчас уже закрыто было.

– Давайте по домам. Иди, Петруша, кружку за собой ополосни, и будем закрывать.

Подходя к дому, Беркутов подумал о любимце бабы Лизы. Интересно, Фунт понимает, что потерял хозяйку? Он, Беркутов, например, понимал. Хоть баба Лиза по большей части ворчала на него, да и стряпухой была никудышной, да и квартира редко блестела чистотой, Беркутов искренне был привязан к своей соседке. Она встала на его сторону при разводе с Лерой, довольно резко поговорив с Романовым, который пришел к нему, чтобы попросить (или приказать?) вернуться к жене. Беркутов только усмехался, глядя, как бравый генерал отступает к двери, вытесняемый хрупкой старушкой.

Открыв ключом дверь, Егор насторожился, не услышав привычного утробного урчания кота. Ботинок наступил на что – то мягкое. Беркутов щелкнул выключателем. На полу, перегораживая весь коридор длинным телом, лежал Фунт. «Вот я и остался совсем один», – подумал Беркутов, присаживаясь на корточки перед мертвым животным. Беркутов смотрел на неподвижное тельце Фунта и чуть не плакал. Мысль о том, что кота могли убить, пришла в голову первой. Белая пена вокруг раскрытой в последнем вздохе пасти, уже успела высохнуть. «Отравили», – подумал Егор, перебирая в памяти соседей, которым шкодливый кот успел напакостить за свою недолгую жизнь. Список получился коротким, из двух человек. Валентина, соседка из квартиры напротив, имеющая хорошенькую сиамскую кошечку, каждый раз отмывая резиновый коврик у входной двери от следов Фунта, застолбившего свою территорию, грозилась оторвать уши негодяю. Второй в списке стояла Наталья, женщина без возраста, убирающая подъезд два раза в месяц. Отжимая тряпку, она пару раз поцарапалась о кости, застрявшие между волокнами. Фунт, вытащив лакомый кусок с помойки, почему – то всегда приносил его в подъезд и съедал его укромном местечке около батареи.

Прикрыв кота газеткой, Егор прошел на кухню. На полу, около миски с водой, лежал недоеденный кусок вареной колбасы. Беркутов набрал номер домашнего телефона Кузьмина.

– Не спишь? Тогда слушай новость. У меня в квартире еще один труп. Нет, кошачий. Да, Фунтика кто – то отравил. Я тоже думаю, что это связано с сегодняшней историей. Что буду делать? Завтра отнесу в лабораторию колбасу, которую он принес с улицы. Нет, дома такой нет. Точнее, дома никакой нет.

Попрощавшись с Кузьминым, Егор, подставив стремянку, полез на антресоли искать брезентовый мешок. Он лишний раз пожалел о том, что нет машины. Будь он при колесах, похоронил бы кота в лесочке у дороги.

Глава 15

Лилечка, делая вид, что читает текст на мониторе компьютера, на самом деле наблюдала за Стрельцовым, который как – то уж слишком спокойно сидел на жестком диванчике рядом с ее столом. Его неподвижный взгляд пугал. Дежурной шоколадки она сегодня не дождалась, улыбки и ласкового взгляда тоже. Будь она поглупее, обиделась бы. Но, Лилечка сделала совсем другой вывод из необычного поведения всегда галантного помощника шефа. Что – то случилось. Стрельцов, похоже, мысленно готовится к разговору с начальством, вон как морщит лоб, словно проигрывая в уме предстоящий спектакль. Видимо, хочет сообщить что – то из ряда вон, и пытается просчитать реакцию Дубенко. Уж кому – кому, а Лилечке очень хорошо известно, каков в гневе этот хам.

Из аппарата, включенного на громкую связь, раздался недовольный голос: «Стрельцова ко мне». Лиля вопросительно посмотрела на Дениса, который вместо того, чтобы быстро встать с дивана, еще ближе придвинулся к его спинке. Чашка с так и недопитым чаем слегка дрожала в его руке. Лилечка насторожилась еще больше. Наконец Стрельцов поднялся. Окончательно взяв себя в руки, он улыбнулся девушке и подмигнул. Но Лилечку это не успокоило. «Подслушивать, конечно, плохо, но другого выхода у меня нет», – решила для себя она, ловко устраиваясь с лейкой для цветов прямо около двери в кабинет. Пальму в керамической кадке принес в подарок шефу все тот же Стрельцов, а Лилечка справедливо решила, что в кабинете она умрет от черной энергетики, исходящей от Мухомора, и распорядилась поставить дерево в приемной рядом с дверью в его кабинет.

Сначала ничего не было слышно. Лилечка уже хотела покинуть свой пост, когда услышала раздраженный голос шефа: «Да ты совсем спятил!». Дальше шло неразборчивое бормотание Стрельцова и снова громкий возглас Дубенко: «Пошел вон!». Лилечка едва успела отскочить от двери. Денис вышел из кабинета с лицом, на котором застыло недоумение. Испуга или обиды Лилечка не заметила. Если бы ее так послали, она бы… Додумать она ничего не успела, так как Стрельцов молча указал ей на дверь рукой. Пришлось сделать безразличное лицо. Она вошла в кабинет начальника, плотно прикрыла за собой дверь, прошла ровно до середины ковровой дорожки и остановилась. Стараясь ничем не выдать своего страха, она молча ждала распоряжений шефа. «Нет, надо завязывать с этой работой», – думала она. Постоянно быть готовой к крикам и хамству ей, выросшей среди любящих безумно свое чадо родителей и бабушек, было трудно.

Глава 16

Дубенко тупо смотрел на секретаршу, пытаясь вспомнить, зачем велел Стрельцову ее позвать. Эта девица, навязанная ему генералом, интересовала его едва ли больше, чем письменный стол или книжный шкаф. Но она постоянно раздражала его тем, что напоминала, что кое в чем он не хозяин в этой жизни. Приказали взять на службу дочку какого – то там чинуши или журналюги, черт их разберет, пришлось подчиниться. Он долго не мог запомнить ее лица, до сих пор не знал ее фамилии и однажды отшил по телефону молодого мужика, вежливо спросившего Топильскую. Потом выяснилось, что звонил муж этой девицы, перепутав последнюю цифру номера. Раскаяния он не испытал, хотя выговор получил от генерала, которому, как оказалось, этот Топильский приходился племянником. Обозлившись на ябеду еще больше, он всю злость направил на его жену, глупую овцу, которой при таких – то родственниках лучше бы ходить по соляриям и салонам красоты, а не корчить из себя деловую женщину. Глядя сейчас, как эта дурочка пытается спрятать свой страх, Дубенко откровенно рассмеялся. Девица тут же вскинула свои умело нарисованные бровки. Пожалуй, впервые он посмотрел на свою секретаршу, как на женщину. «Не впечатляет», – подумал он, делая рукой жест в сторону двери. Еще больше округлив глаза, та резко развернулась на каблучках и направилась к выходу. По пути она обернулась, как бы спрашивая, не передумал ли начальник ее отпускать, но он уже повернулся к ней спиной.

Развернув кресло к окну, Дубенко вслушивался в ровный гул проезжавших мимо окон машин. Мысли вновь вернулись к ушедшей девушке. Лет пять назад он бы не упустил возможности попользовать ее. Дубенко знал, что женщин к нему тянет. Время от времени они появлялись в его жизни, не задерживаясь в ней более, чем на полгода. Сказать, что он не влюблялся, ничего не сказать. Он даже не испытывал никаких симпатий к «объектам». Здоровое мужское начало требовало своего, и он кидал к ногам этого самого начала очередную жертву. То, что они жертвы, он понимал. Любовник он был никакой, заботясь только о себе, но не о партнерше. Насытившись, он мог буквально пинками выгнать рискнувшую связаться с ним женщину из своей квартиры, не думая, что на улице уже хорошо за полночь. Впрочем, иногда он заказывал им такси. Тех, кто жил в его квартире, чаще всего выполняя работу домработницы и кухарки, он через некоторое время переставал замечать. Часто, забыв, что в доме уже живет одна женщина, он приводил другую. Скандалы по этому поводу сводились к тому, что он оставлял соперниц разбираться, а сам садился к телевизору, включая громкость на полную.

Выйдя через пару часов на кухню, он обычно заставал только одну из них. Что тянуло их в его холостяцкое жилище, он не знал. Минимум мебели и полное отсутствие того, что все называют «милыми пустячками», могло отпугнуть даже мужчину. Видимо, чисто интуитивно женщины понимали, что здесь им открывается простор для приложения своей фантазии по части обустройства и наведения порядка. Дубенко откровенно радовался, когда делал крутой «облом» их планам. Занавесочки срывались и бросались в мусорное ведро, а керамические вазочки смахивались им со стола и разбивались. Вместе с этим и разбивались мечты несостоявшейся хозяйки. Только однажды он допустил оплошность. Ее звали Сулико, как и его маму. Кто и зачем назвал эту русскую девушку грузинским именем, он не знал. Она была молчалива и нежна в постели. Она умела довольно ловко уходить от его вопросов о себе, отвлекая его поцелуями и ласками. Не очень скоро он понял, что его берлога превратилась в уютную квартирку. Веселенькие шторки прикрывали кухонное окошко, на подоконниках откуда – то взялись горшки с фиалками и кактусами. А в спальне, на полу около окна в огромном вазоне росло лимонное деревце, на котором висело несколько желтых плодов. Он даже потрогал их руками, понюхал и помял, чтобы удостовериться, что они настоящие. Сулико только тихо посмеялась над ним, а вечером, сорвав самый большой лимон, порезала его на тонкие ломтики и красиво уложила на тарелочку. Да и тарелки такой у него не было: черная, с золотым ободком, а в центральном круге – выпуклый рисунок танцующей пары в старинных платьях. Тогда он понял, что не сможет отказаться от Сулико. Она ни в чем не стремилась ему угодить, не спорила с ним, но чудным образом обнаруживалось, что вышло все по ее, а не по его желанию. Ее насмешливый ротик кривился в необидной ухмылке, когда она видела его растерянность. Маленькие ручки обхватывали его мощную шею, и она всем телом прижималась к нему, как бы говоря, что она любит его за его же слабость. Благодарность и покорность, как ему казалось, были искренними потому, что все заканчивалось в постели. Они требовали друг с друга на равных, нимало не заботясь о том бесстыдстве, которое всегда прорывается только у голодных и жаждущих любовников. Он расслабился, не заметив, как пролетели полгода, потом еще год.

Но однажды, придя со службы, он не обнаружил ее дома. Это было настолько необычно, что он сразу подумал о самом плохом. Ее могли выкрасть, увести силой, обманом или еще как. Бестолково бегая по квартире, он, наконец – то стал примечать отсутствие кое – каких предметов. И только не обнаружив на привычном месте лимонного дерева, он стал догадываться, что она ушла сама. Кроме цветов, цитрусового деревца и расписной тарелки, она не взяла ничего. Колечки и цепочка, подаренные им в порыве невесть откуда взятой щедрости, остались в шкатулке на тумбочке. Он даже не обиделся. Он простил ее заранее, отрепетировав слова прощения, которые он ей скажет, когда она вернется. Через неделю, в очередной раз наткнувшись вслепую на цветастый половичок, купленный ею в каком – то занюханном магазинчике, он расплакался, как ребенок. Он и стал на миг ребенком, к которому вернулась боль от сознания, что он брошен. Как и тогда, много лет назад, когда умерла мать, его мама Сулико, бросив его в этом мире на чужого дядьку, который так и не стал ему отцом, как ни старался. Дубенко – старший был слишком слаб, чтобы стать примером для сына своей красавицы жены, гордой грузинской женщины, которую судьба привела на богатую Гуцульщину. Плача, он повторял имя Сулико, то ли вспоминая мать, то ли горюя о потерянной любовнице.

Бессонно проведенная ночь стерла в нем остатки жалости к себе. Все хорошее, что было в его жизни, он вычеркнул из памяти. Потому, что у него появилась цель. Вернее, цели было две. Но сводились они к одной задаче: найти и уничтожить. Ее, и его. Она – Сулико Вагапова, он – Щеглов Иван Петрович. Больная душа, пытаясь защититься от прошлых и будущих потерь, нашла виновных. Человек, который бросил его первым, носил фамилию Щеглов. Мама не умерла бы такой молодой, если бы тот ее не предал.

Но начать он решил все – таки с женщины. По горячим следам. Кафе, где они познакомились, пользовалось дурной репутацией в городе. Но жаркое там готовили отменно. Сулико работала гардеробщицей, выдавая по номеркам пальто и шубы и ловко уворачиваясь от протянутых рук пьяненьких мужичков. Он наблюдал за ней минут двадцать, прячась за слегка прикрытой дверью в зал. Поужинать ему так и не удалось: решение забрать девушку и увести ее к себе домой созрело одноминутно. Он был уверен, что не получит отказа, заранее зная слова, которые ей скажет. Совсем не удивившись, что она поняла его правильно, он дал бумажную денежку швейцару, чтобы молчал о том, куда и с кем исчезла с рабочего места Сулико. Так она вошла в его жизнь. Свое имя она ему назвала уже в постели, расслаблено вытянувшись после секса. Пока он был в ванной, она успела приготовить бутерброды и заварила чай. Ела она с таким же аппетитом, как и отдавалась ему. Откуда – то она знала, на какой полке у него сахарница и, что хлеб он держит в большой эмалированной кастрюле на окне. Он благородно, сам себе удивляясь, предложил помыть чашки, но она взглядом прогнала его с кухни. Он быстро привык к ней. И теперь не хотел отвыкать. Он был уверен, что найдет ее легко, даже в миллионном городе. Если она, конечно не уехала.

Визит в злачное место ничего не дал. Кроме ее фамилии. Хитро улыбаясь, швейцар, судя по выправке и четким ответам, бывший военный, кивнул головой на одну из официанток. Девушка, заметив этот кивок, изменилась в лице и быстро двинулась с подносом в сторону кухни. Уйти далеко ей не удалось. Заикаясь от страха, она пролепетала, что, вроде, не один вы такой, оставьте меня в покое, она все – таки выскользнула из его пальцев. Он даже не попытался ее догнать. То, что Сулико его использовала, он догадался. Он потратил уйму времени и денег, чтобы найти ее, но она пропала. Обладай он тогда такими же возможностями, как сейчас, он бы ее нашел. Ничего не оставалось, как забыть. С женщинами он стал еще более нетерпим, вволю отыгрываясь на их слабостях.

Дубенко наконец вспомнил, зачем звал секретаршу. Он ничего не ел с утра, пытаясь выбраться из очередного приступа боли, и хотел приказать ей принести чаю. Но этот молодой наглец, посмевший ставить ему условия, выбил его из колеи. Стрельцов, сам того не подозревая, задел его больное место. Использовать вслепую своего помощника, похоже, больше не удастся. Придется обходиться своими силами.

Глава 17

– Здравствуйте, Егор Иваныч, – пропел у него над ухом насмешливый голос. Беркутов поежился. Он терпеть не мог, когда кто – то подкрадывался к нему сзади. Впрочем, для почти двухметрового Молчанова, слово «подкрадывался» совсем не подходило. Если бы Беркутов не был так поглощен своими мыслями, он услышал бы слоновью поступь своего друга.

– Начальство пугаешь, Молчанов?

– Ни, боже мой! И в мыслях не было. Ты что такой мрачный с утра? Еще что случилось? Дай, угадаю. Не выспался, не завтракал, ехал в маршрутке.

– Все так.

– Слушай, Егор, может помочь чем? Приходи к нам сегодня на ужин, Милка соскучилась, – Молчанов сделал последнюю попытку вызвать улыбку у Беркутова.

– Да, спасибо, – серьезно ответил тот, открывая ключом дверь кабинета, – Кстати, как твоя язва?

– Это ты о Милке? Ничего, в порядке.

– Это я о твоей болячке. Вылечился?

– От этого не вылечишься.

– Зачем на службу пришел?

– Егор, ну, не могу я дома. Милка сестру милосердия из себя изображает, таблетками закормила. Даже специальное блюдечко для этого завела. Я половину по карманам распихиваю, потом в сортир смываю, так она еще с соседкой договорилась, чтобы мне уколы делать. Ты бы выдержал?

Беркутов сочувственно покачал головой. Он бы не выдержал. В свое время, отлеживаясь в госпитале после ранения, сам не чаял, как бы оттуда побыстрее сбежать.

Через полчаса все «беркутовские» собрались в кабинете начальника. То ли с недосыпу, то ли от предстоящего обмена весьма скудной информацией, на лицах не было ни проблеска хорошего настроения. И только у Палыча изредка поблескивали глаза: вчера его старшая дочь родила ему внучку, и он ждал подходящего момента, чтобы сообщить об этом.

– Кто начнет? – Беркутов обвел взглядом сидящих за столом.

– Я, – Олег Панин справедливо решил, что рутинная работа по опросу работников стройки по объему превзойдет все, что добыли другие, – Начну с площадки, на которой была найдена Катя Семенова. Девять человек, включая прораба и приходящую повариху. Вся бригада – из Осетии. Оформлены, как положено. Бригадир – Вадим Джанаев, в России десять лет. Все, кроме него, живут в вагончиках на площадке. Джанаев снимает квартиру на Юбилейной. Похоже, подчиненные его побаиваются, дисциплину он держит сурово, за ошибки серьезно наказывает.

– Зато начальство его ценит, – перебил Олега Палыч, – я встречался с самим Семеновым, Катиным отцом, он очень им доволен.

– Да, рабочие говорят тоже самое. Так вот. В тот вечер на стройке оставались трое. Остальные, как оказалось, имеют подруг в городе. Те, кто остались в бытовке, в девять поужинали, легли спать. Специально никто стройку не сторожит, забор крепкий, на воротах замки. Площадка освещена мощными прожекторами. Темный только один угол, туда складывают битый кирпич и всякие строительные отходы, как раз там и нашли девушку. Кстати, Джанаева в городе вообще нет, он уехал на родину, там у него кто – то заболел из родни.

– Выясни, действительно ли уехал. Аэропорт, вокзал. Машина у него есть?

– Не спрашивал. Зарабатывает бригада прилично, так что вполне возможно. На остальных площадках рабочие в основном из местных. Вечером, естественно, расходятся по домам. Ночью площадки охраняют сторожа. Кстати, девушек там тоже нашли в неосвещенных местах..

– Да, негусто. Палыч, как тебе Семенов?

– Как? Убитый горем отец. Готов душу заложить, лишь бы найти мерзавца. Не похоже, чтобы что – то скрывал, был предельно откровенным. Кстати, лично знает почти всех своих рабочих. Большинство кочует с ним по стройкам. Бригада Джанаева единственная, нанятая в этом году. Говорит, взял по рекомендации одного из партнеров. Сейчас не нарадуется. Наши нет – нет, да и загуляют, а у Джанаева никто не пьет, даже по вечерам и выходным. Да и выходные они берут редко. Так что, работа там кипит, он доволен. Помог с оформлением в городе, чтобы не было проблем. Был я в отделе кадров, посмотрел личные дела. Судимых двое. Оба с площадки на Воронежской. Зимин, каменщик – ДТП с трупом. Воротников, разнорабочий – изнасилование.

– Это уже интересно.

– Нет, Егор. Тут мимо. У обоих алиби. Зимин праздновал день рождения жены, допраздновался до потери чувств и проспал до утра под наблюдениям многочисленного семейства. У Воротникова сложный перелом ноги, с трудом передвигается по комнате на костылях.

– Видел сам?

– Видел. Разговаривал с ним. Парень отвратный. Наглость граничит с самодовольством. Но уйти с такой ногой далеко не мог бы.

– Хорошо. Олег, на тебе отъезд Джанаева. И еще девушки – подружки. Спрашивай про новых знакомых погибших. Палыч, выясни, кто рекомендовал Семенову бригаду Джанаева. На всякий случай. Конечно, на стройку забраться может и посторонний, но больше похоже, что убийца из тех, кто хорошо знает территорию.

– Семенов и сам считает, что это свои. Сегодня я к нему иду с полной распечаткой из отдела кадров. Я уже говорил, что он многих знает, расскажет о ком возможно. Хотя я думаю, это мало, что даст.

– Посмотрим. Всю информацию – Молчанову в распечатках.

Олег и Палыч одновременно поморщились. Подавать аналитику записочки, кое – как нацарапанные на листках из блокнота, Беркутов не разрешал. Значит, придется тыкать пальцами в пишущий агрегат. А это – минимум час потерянного времени.

– Может, расскажешь, что у тебя случилось? – Молчанов дождался, когда за Паниным и Дубининым закроется дверь.

– Да, почти нечего рассказывать. Кота нашего, Фунта, помнишь? Отравили его вчера. Прихожу домой, а он мордой к двери в коридоре лежит. Черт, колбасу, которую он ел, надо в лабораторию снести. Хочу знать, что напихали в последний ужин бедняге Фунту.

– Выяснил, кто газ вам в квартиру напустил?

– Нет. Кузьмин работает. Главное, причину найти не могу. У меня и врагов – то нет. Если только тот парень из метро, которого я вычислил. Но как он мог так быстро узнать мой адрес? Это надо доступ к информации иметь.

– Вероятно, просто проследил?

– Да я после взрыва на скорой уехал в больницу. Там был с полчаса. А потом сразу в контору. Что, он за мной ездил? Нет. Это ж каким надо наглым быть? А так… Кому я мешаю? Так вот…несерьезно. Хотели б убрать кто – давно б убрали. А это даже на покушение не тянет.

– Могу назвать тебе по крайней мере одного человека, который пострадал от тебя за последние полгода. Твоя бывшая.

– Да ладно! Ну, умора! Лерку от телевизора оторвать может только еще более хороший телевизор. Думаю, она и не заметила, что от нее муж ушел.

– Но вы же разводились?

– И что? Папенька ее привез в ЗАГС, она поставила свою подпись и – домой. Нет, я для нее уже давно закрытая книга. Или, вернее, давно просмотренный сериал.

«Плохо ты знаешь женщин, майор. Послушал бы ты, что они говорят о нас! Это так считается, что они только о тряпках, да о косметике болтают!», – подумал Молчанов, закрывая за собой дверь. Он вспомнил, как недавно невольно подслушал разговор жены с подругой. Думая, что он занят компьютером, бывшая Милочкина одноклассница с упоением рассказывала его жене про то, как она женила на себе крутого бизнесмена. Молчанов, среагировав на знакомую фамилию, отвлекся от дела и, затаив дыхание, слушал эту историю. Женщина не просто познакомилась с беднягой, она устроила целую компанию по его «отлову». Спектакль был продуман до мелочей, проработаны все обходные пути. Предварительно был пройден курс омоложения, подтянута фигура. Молчанов тогда подумал, что у мужика не было шансов. Наверное, тот очнулся только за свадебным столом, уже окольцованный.

Глава 18

Марина сидела на подоконнике своей комнаты и вертела в руках телефонную трубку. «Абонент временно недоступен», – который день она слышала только эту фразу. Она давно приняла решение. Только одно дело решить, другое – выполнить. Из дома выходить нельзя, вчера звонил Егор Иванович, парня из метро не нашли, убийцу девушек тоже. Интересно, мама боится за нее? В последнее время она чем – то озабочена. И молчит. Иногда смотрит только, как будто ждет от нее что – то. Может, догадалась уже? Наверное, взрослые дети – это проблема. И Маринка – проблема, и Никита – проблема. Никита уже три дня не звонил. Не хотела мама его отпускать на эту работу в Италию, но он упрямый! Сначала звонил, а теперь и он пропал. И Вадик пропал и брат пропал. Здорово!

«У меня начинается токсикоз», – Маринка не понимала, от чего у нее время от времени появляется тошнота, от страха или от беременности. Когда она была в больнице, доктор Березин сразу ее «сосчитал». Единственное, что ей удалось у него вымолить, это обещание, что маме он не скажет хотя бы три дня. Она хотела рассказать все сама. Три дня прошли, а она так ничего и не рассказала. А тут еще Вадик исчез. Он, конечно, не бросит ее и ребенка. Но она сама уже не знает, хочет ли быть с ним. Бабушка всегда говорила, что лучше спросить и получить ответ, хоть какой, чем мучиться от неизвестности. И лучше сказать человеку правду, чем потом жалеть, что не сказала ее. Вот Маринка и хочет Вадиму сказать, что не любит его. И о ребенке он имеет право знать. Он отец. Только куда этот папочка делся?

Маринка твердо решила поговорить с мамой именно сегодня. Но она до сих пор не вернулась от тети Ляли. Черт! Как же Маринка не подумала! Уж ей – то Березин точно рассказал про ее положение! И тетушка может запросто огорошить маму. У Маринки все похолодело внутри. Она как – будто кожей почувствовала мамину обиду. Может, тетя Ляля все же смолчит? Если Березин попросил, то – смолчит. А если нет? Тогда понятно, почему мама не торопиться домой. Есть такая штука – телефон. Сейчас она позвонит и все выяснит. Маринка неуверенно набрала номер Соколовых.

– Тетя Ляля? Добрый вечер. А мама все еще у вас? Как не приходила? Она собиралась к вам. Точно, я ничего не путаю. Я не волнуюсь, тетя Ляля. В моем положении? Значит, Владимир Сергеевич вам все рассказал! Я с мамой сама сегодня поговорю. Хорошо, тетя Ляля, я вам позвоню.

Очередной приступ тошноты был сильнее прежних. «Это все – таки страх. Я так и не научилась не бояться. Господи, помоги моей маме, Никите и мне. Если я в чем – то виновата, то помоги только им, а я сама справлюсь», – Маринка осторожно легла на кровать и натянула на себя плед. Тошнота отступила. Маринка набрала номер мобильного матери. Из соседней комнаты раздались звуки танго. «Она опять забыла телефон дома», – глаза ее сами собой стали закрываться, – «Я только немножко полежу, а потом придет мама», – подумала она, проваливаясь в спасительное забытье.

Глава 19

Ей осточертело замкнутое пространство беседки. Она провела в ветхом деревянном строении никак не меньше часа. В пачке оставалась еще одна сигарета, но Галина уронила зажигалку, судя по звуку, та провалилась в щель дощатого пола. Можно было, конечно, поискать, но Галина боялась, что в тот момент, когда она опустит голову, он пройдет мимо. «Что я здесь делаю? Похоже, этот Беркутов возвращается домой не раньше полуночи», – зябко передернула она плечами. Становилось прохладно. Ответить на свой вопрос она, в принципе, могла. Она просто хочет извиниться перед человеком за свое…что? Плохое поведение? Детский сад какой – то! На самом деле Галина не чувствовала никакой вины перед майором. Она не была обязана. Или была? За что? Он дочь спас. Зато, как преподнес ей новость? В древние времена гонца с плохой вестью казнили. Похоже, и она попыталась наказать его за свой, пусть и недолгий страх. Галина усмехнулась, вспомнив, какое у Беркутова было лицо, когда она на него почти замахнулась. «А ведь он принял меня за сумасшедшую, не иначе», – весело подумала она, вынимая сигарету из пачки. Стало совсем темно. Фонари горели только у подъездов, во дворе же был освещен только пятачок у площадки с мусорными контейнерами. «Теперь уже нет смысла уходить. Придет же сыщик ночевать?», – привычка доводить начатое дело до конца взяла верх над желанием поймать такси и убраться из этого двора подальше. «Но зря я, что ли, адрес у Борина добывала?», – теперь Галина уже знала про Беркутова все. И, что недавно развелся, тоже. Может быть, поэтому она здесь? А был бы женат, пришла бы?

Галине показалось, что кто – то прошел мимо беседки. Резко обернувшись, она невольно вскрикнула. Из темноты на нее смотрели чьи – то глаза. Через мгновение глаза пропали. «Глюки, не иначе! Пора уже до дома», – подумала она вставая и привычным жестом отряхивая брюки. В это же время она увидела, как в арку входит Беркутов. Галина уже собиралась окликнуть его, когда где – то справа раздался громкий хлопок. Почему – то она сразу поняла, что это выстрел, и что стреляли в Беркутова. Даже не посмотрев в его сторону, она побежала в сторону, откуда раздался хлопок. «Худеть надо, срочно!», – мысль мелькнула в тот момент, когда она уже почти догнала убегавшего. Споткнувшись о торчавший из земли прут, Галина резко полетела вперед, пытаясь сохранить равновесие. Падая, она успела за что – то ухватиться. Когда боль отпустила ее, она на ощупь определила свой трофей. Это был кроссовок, видимо слетевший с ноги того, кого она пыталась догнать. Коленка нестерпимо ныла, в голове звенело сразу несколько колокольчиков, а перед глазами плавали цветные круги. «Правильно Березин говорит, семейка у нас еще та, мы словно притягиваем к себе проблемы», – не зря ей вспомнился доктор, Галина увидела, как во двор въезжает машина скорой помощи.

– Давайте, я помогу вам встать, – голос принадлежал уже немолодому мужчине.

– Спасибо. Отведите меня, пожалуйста, туда, – она махнула рукой в сторону подъезда, у которого уже толпился народ.

Опираясь на плечо добровольного помощника, она, стараясь не хромать, шла по двору. Он, конечно, жив. Он не имеет права умирать вот так, не выслушав ее. Она столько просидела в этом проклятом дворе, что он просто обязан хотя бы удивиться, когда узнает об этом. И задать много глупых вопросов. Например, зачем она его ждала. Или, что ей от него нужно. Пусть даже смотрит, как на дуру, только бы смотрел. Ведь он только что появился в ее жизни. Неужели, чтобы оценить, нужно потерять? Она уже один раз теряла. Вместе с погибшими в один день мужем и мамой и смысл в жизни. И чуть не потеряла детей, в одиночку умирая от тоски и злости на весь мир.

– Что это у вас в руках? Дайте-ка, – мужчина кивнул на кроссовок, который Галина так и не выпустила из рук.

– А! Это я стянула с ноги того, кого пыталась догнать.

– Вот это да! Так вы за убийцей так резво рванули. Я увидел в окно только, как вы упали. А кто убегал, мужчина или женщина?

– Кажется, женщина…Нет. Хотя, скорее мужчина. Фигура такая бесформенная. Но вообще темно же, что тут можно рассмотреть! Просто, когда падала, ухватила это, – Галина более внимательно посмотрела на добычу, – А размерчик – то маленький. Сороковой, не больше. Мужчина не из крупных.

– Не факт. Сейчас и дамы носят такой. Тем более, что это спортивная обувь, – пожал плечами старик.

К ним навстречу уже шел человек в форме.

– Капитан Кузьмин, – представился он.

– Как он?

– Жив, пуля попала в плечо. Вам помощь нужна?

– Она упала сильно, догоняла стрелявшего. Вот – кроссовок с него сняла, – старик охотно отвечал за Галину.

– Пойдемте, сядем вот там, – Кузьмин показал рукой на скамейку около подъезда.

– Вы в этом доме живете? – Кузьмин показал рукой на подъезд, от которого с сиреной отъезжала машина скорой помощи.

– Нет. Я живу в центре. Приехала к майору Беркутову, ждала его вон в той беседке примерно с час.

Кузьмин удивленно посмотрел на женщину.

– Как ваше имя?

– Галина Голованова.

Кузьмин задумался. Фамилия ему показалась смутно знакомой.

– А вы давно знаете Беркутова?

– Да, нет. Помните, взрыв в метро? Майор помог моей дочери, Марине. Она в то время работала в том подземном переходе, рекламная акция какая – то.

– Ясно. Расскажите, что произошло. Начните с того момента, когда вы пришли в этот двор.

– Собственно, я мало, что могу вам рассказать. Пришла я сюда, как уже говорила, где – то с час назад. Села в беседке, лицом к подъезду. Я подумала, что раз так хорошо освещена площадка перед подъездом, то мне даже в темноте будет видно, когда Беркутов придет. Или подъедет. Потом я услышала выстрел и попробовала догнать того, кто стрелял.

– Так. С этого места подробнее. Ничего до этого момента не слышали, не видели?

– Да…подробнее… Примерно за десять минут до выстрела кто – то смотрел на меня из темноты. Я даже толком не поняла сначала, на самом деле кто – то смотрит или мне кажется. Темно же.

– Вы не видели кто? Женщина, мужчина?

– Нет. Это были глаза. Не примите меня за сумасшедшую, но я сначала почувствовала какое – то движение у себя за спиной, обернулась и наткнулась на этот взгляд. Это длилось несколько секунд. Потом глаза исчезли.

– А звук шагов вы не слышали?

Галина задумалась.

– Нет. И это странно. Значит, человек остался стоять на месте, прямо у беседки. Но хлопок раздался немного дальше. Не мог же преступник пролететь несколько метров по воздуху?

– Не мог, согласен. Стрелять мог и другой. Или кто – то умеет ходить очень тихо. Или вы просто не обратили внимание.

– Да, возможно, не обратила. Я Беркутова боялась пропустить.

– Вы выбежали из беседки и побежали в сторону площадки с контейнерами, так?

– Да. Выстрел раздался именно оттуда. Расстояние небольшое. И, посмотрите. Площадка пусть и слабо, но освещена. Я увидела, что из – за бачков кто – то выскочил. Мне показалось, что я уже догнала бегущего, но тут за что-то зацепилась ногой и упала. Машинально схватилась за чужую ногу и – вот, – Галина показала на стоящий на лавке кроссовок. Кузьмин скосил глаза на обувь и вздохнул. Универсальная обувка. Средний размер.

– Да. Смелая вы женщина. А, если бы в вас стрелять начали?

– Я об этом не думала.

– Вам точно не нужна медицинская помощь?

– Нет – нет, спасибо, – Галина усмехнулась. Какая уж тут смелость! Скорее дурость.

– Петруша, – крикнул он в темноту.

– Я здесь, Александр Федорович.

– Возьми мою машину, отвези Галину…?

– Михайловна.

– Отвези Галину Михайловну домой.

– Нет. Пожалуйста, подбросьте меня до больницы. Куда увезли Беркутова?

– Отвези Галину Михайловну в первую городскую. Потом вернешься сюда.

– Будет сделано.

Кузьмин еще с минуту смотрел вслед прихрамывающей Галине. «Похоже, Беркуту наконец повезло. Только он сам еще об этом не догадывается. А женщина симпатичная, да и не растерялась в сложной ситуации. Да, это не Лерка, с ее глупыми страхами», – подумал он. То, что его друг будет жить, Кузьмин не сомневался.

Глава 20

Беркутов открыл глаза и тут же закрыл их снова. «Глюк от наркоза», – подумал он, увидев спящую на стуле женщину. Полежав еще несколько секунд, он вновь приподнял веки. Ничего не изменилось. На стуле, свесив голову на грудь, сидела Галина Голованова. Беркутов пошевелил рукой. Тут же острая боль заставила его вскрикнуть.

Галина открыла глаза и испуганно уставилась на Беркутова.

– Врача позвать? – почти шепотом спросила она.

– Нет, – точно так же тихо ответил он, – Вы как здесь оказались?

– Меня привез водитель Кузьмина.

– Вы уже и с Кузей успели познакомиться?

– Пришлось. Вы хоть помните, что произошло?

– Конечно. Мне прострелил руку, а не голову, – пошутил он.

Галина что – то пробурчала себе под нос.

– Что вы мне там втихаря пожелали? – Беркутов насмешливо смотрел Галине прямо в глаза. Она отвела взгляд.

– Я ничего «втихаря», как вы говорите, не делаю. Выздоравливайте скорее, – Галина сделала попытку приподняться со стула. Затекшие от долгого сидения в неудобной позе ноги отказывались ее слушаться, и она с громким шлепком снова опустилась на сиденье.

– Не судьба вам сегодня отсюда уйти.

Галина, наконец, посмотрела на Беркутова. Этот человек, только что очнувшийся от наркоза после операции, почему – то не вызывал в ней чувства подобающей случаю жалости. Он будил в ней здоровую злость. Решительно поднявшись, она прикрыла полой белого халата дыру на брюках. Беркутов, однако, успел заметить неполадки в ее гардеробе.

– Вы всегда в рванине ходите? Это, я слышал, модно…Среди подростков…, – он сам не понимал, зачем он ее так…задевает!

Галина невольно покраснела. Мысленно обругав себя «что я здесь делаю, дура старая», она поплотнее запахнула халат, отвернулась от кровати и двинулась в сторону двери. Раздался стон, халат где – то сбоку натянулся.

– Галя, ну, прости. Я растерялся. Открыл глаза, а тут ты спишь. Думал, все – на небесах.

– Хорошо, что не в аду, – мрачно пошутила Галина. Злость улетучилась.

– Вот. Тебе уже весело. Может, еще не все потеряно?

«Что он имеет в виду, этот невесть что возомнивший о себе майор. Сейчас отсижу рядом с раненым дежурные десять минут, и свалю. А кто за ним ухаживать будет? Попрошу Березина, пусть медсестричку к нему приставит. Оплачу, в конце концов, ее услуги. О! Легок на помине», – подумала она, увидев в дверях главного врача больницы.

– Галя, ты здесь как? – Березин удивился бы меньше, увидев сидящую на стуле свою любимую певицу Аллу Пугачеву, – Мне сказали, что у нашего раненого гости, но, чтобы ты!

– Березин, ты, как всегда, деликатен без меры. Да, это я, – обозлилась до кучи еще и на него Галина.

– Ну – ну, – он повернулся к Беркутову, – И кем она вам тут?

– Сам пока не знаю.

– Мой вам совет. Держитесь подальше от этой женщины. Она уничтожит вас своими насмешками. Я не шучу.

– Это кто кого, Березин. На сегодня я пострадавшая. Пришла на раненого посмотреть, а пациент твой слишком жив. Издевается.

– Неужели свершилось? Нашелся – таки храбрец, который отплатил тебе твоей же монетой. Мои поздравления, майор. Как самочувствие? Хотя ваша сиделка уже ответила за вас. Сейчас придет девочка Катя, поставит вам систему. А Галину я у вас ненадолго украду.

Галина встала и вышла из палаты вслед за Березиным.

– Ничего рассказать не хочешь?

– Хочу. Пойдем к тебе в кабинет, я Маринке позвоню. Сотовый дома оставила.

– Так она не знает, где ты?

– Не знает. Я ей вчера сказала, что еду к Ляльке, а сама по дороге передумала.

– И куда тебя понесло?

– К этому майору. Домой.

– Могу спросить, зачем?

– Ты его не узнал, что ли? Это тот, кто Маринке помог в метро. Беркутов.

– А! Ну да. Я видел его мельком, поэтому и не запомнил. А что ты у него дома забыла?

– Будешь смеяться, прощение приехала просить.

– Ты?!

– Березин, что ты меня достаешь?! Да, я. Маринка меня все время упрекает, что я с ним по хамски себя вела, когда он к нам приходил.

– А! Тогда понятно.

– Что тебе понятно, Березин?! – почти крикнула Галина. Из глаз неожиданно полились слезы. Напряжение последних дней комом стояло в горле. Стало жалко себя, дочь, сына, который не звонит из Италии. И Беркутова заодно.

– Эй, ну-ка пошли, – Березин буквально тащил Галину по коридору, ловя на себе любопытные взгляды больных и персонала больницы.

Выпив двадцать граммов заботливо разведенного Березиным спирта, Галина успокоилась. Березин смотрел на нее с жалостью. «Досталось ей по жизни. Сначала Юрка с мамой погибли. Потом Маринка едва жива осталась. Кстати, она, похоже, так и ничего не сказала матери о своей беременности. И вот опять. Что ее связывает с Беркутовым? Благодарность? Нет, не похоже. Нравится он ей, точно. А сама она это только недавно поняла. А до этого всячески себя «накручивала» против. Вот так все просто», – Березин не знал, радоваться ему за Галину, или нет.

– Дочери, позвони, волнуется ведь.

Галина повернула к себе стоящий на столе аппарат и набрала домашний номер. После десятого звонка, она опустила ее на рычаг.

– Ее нет дома.

– Может, спит?

– Она бы услышала звонок. Да и время уже девять.

У Березина в кармане зазвенел мобильный.

– Да, слушаю. Ляля? Что вы делаете? Обзваниваете больницы? Морги уже обзвонили? Так…, – Березин выразительно посмотрел на Галину, – У меня она. Да, в клинике. Да ничего с ней не случилось! Она здесь в гостях, то есть… Короче, она жива и здорова. Приезжайте с Маринкой сюда. Жду.

– Что там?

– Что? Маринка у Ляльки. Сидят, ищут тебя, бедолагу, по моргам и больницам. Ты, вообще, думаешь, что делаешь, Голованова? Твоей дочери волноваться нельзя.

Галина кинула на Березина испуганный взгляд.

– Что, последствия взрыва?

– Последствия. Только чьего – то вмешательства в личную жизнь твоей дочери. Беременна она.

– Ты что несешь, Березин! У нее даже мальчика нет.

– Ну, мальчика, может, и нет. А вот без мужского участия дети не получаются.

Галина замерла на стуле, крепко зажав пустой стакан в руке. Мысли, одна нагоняя другую, лезли в голову. Чувств не было никаких, кроме какого – то холодного недоумения.

– Почему она мне ничего не рассказала? Я ей кто?

– Рассказала бы. Я с нее обещание взял, что сама доложится. А она попросила меня молчать три дня. Думаю, вчера она тебя ждала, чтобы поговорить. Ты ее не пили. Ей непросто.

– Без тебя бы не догадалась! – глаза Галины опять наполнились слезами.

Березин молчал, мысленно ругая себя за то, что не сдержался и выдал Маринкин секрет. Слово, данное ей, он не нарушил, три дня прошло, но гаденькое чувство, что он в чем – то виноват, не отпускало. Он вдруг вспомнил, как сестра Галины Лялька, узнав, что скоро станет бабушкой, засмеялась нервным смехом и зачем – то подошла к зеркалу. Задумчиво глянув на свое отражение, она тяжело вздохнула и произнесла загадочную фразу: «И ничего-то я так и не успела. Всю жизнь думала, что вот – вот и…А теперь вот – бабушка». Он попытался было развить тему дальше, но она оборвала его на полуслове: «Дурак ты, Березин. Мы оба с тобой не успели». Он тогда безумно испугался этих слов, боясь поверить своему радостно забившемуся сердцу. И промолчал. И до сих пор не может себе этого простить.

Дверь распахнулась и в кабинет вбежала Маринка, а за ней, держа в руках объемистый пакет, Лялька. Маринка, не говоря ни слова, кинулась к матери.

Ляля вопросительно посмотрела на Березина и кивнула на дверь. Они вышли в холл, а из него на маленький балкончик. Березин достал сигареты из кармана халата.

– Как она у тебя здесь оказалась? – Лялька, как всегда, обошлась без предисловий.

– Не поверишь. Приехал утром, мне сказали, что ночью привезли милиционера с огнестрельным ранением. Захожу к нему в палату, а там – Галина. Сцена еще та. Наш больной держит ее за халат, а она, представь, вырывается. Детский сад.

– Это не детский сад, Володенька, а начало большого и светлого чувства. Ты мне скажи, его фамилия Беркутов?

– Да. Ты его знаешь?

– Видела мельком, когда он привез Галину в больницу к Маринке. Насколько серьезная рана?

– Правое плечо. Не смертельно, кость не задета. Ляля, я ведь Галине сказал про беременность Маринки.

– Не страшно. Она и сама собиралась сделать это вчера, только не дождалась ее и заснула. Ко мне приехала в шесть утра. Девочка нервничает много. Из – за брата тоже. Похоже, и с женихом у нее не все ладно. Кто он, не говорит. Заявила, что замуж за него не собирается, а про ребенка скажет. Я поняла, что он старше ее намного. Может, женат?

– Все может быть. Пойдем в кабинет.

Березин спрятал в карман зажигалку, которую во время разговора вертел в руках. Только сейчас до него дошел смысл Лялькиных слов о том, что они оба опоздали. Вот они стоят рядом, почти касаясь друг друга, на узком балкончике, а мысли и разговоры о Галине и ее дочери. Березин уже давно чувствовал себя членом этой большой семьи, и Лялька воспринимала его скорее, как брата, чем как мужчину. И ничего уже не изменить.

Глава 21

– Мама, ну не молчи.

– Начни сама, Мариша, и будем считать, что я ничего не знала.

– Хорошо, – Маринка села в кресло Березина, – Я беременна, срок не критичный, но аборт я делать не буду.

– И не надо. Ты не хочешь мне рассказать об отце ребенка? Как давно у вас?

– Недавно. Честное слово, я не знаю, как все получилось. Я не люблю его. Меня к нему тянет, понимаешь? Одно время мне казалось, что он меня приворожил.

– Ты серьезно сейчас? – Галина удивленно посмотрела на дочь.

– Вполне.

– Кто он?

– Мам, это не важно уже. Я все решила. И не подумай, он не женат, так что нам никто не мешает.

– А ты у него спросила, хочет ли он, чтобы его ребенок рос без него?

– Еще нет. Но я обязана ему сказать о том, что беременна. Но решать все равно мне. Жить я с ним не хочу.

– Почему?

– Он старше меня. Намного. Хотя, это, скорее плюс, чем минус. Мы из разных миров, я это только недавно поняла. Кроме постели, должно быть еще что – то общее.

– Но ты и не пробовала с ним жить, я так понимаю.

– И не хочу начинать. Мам, ему с тобой будет интересней, поверь.

– Это ты так пытаешься шутить?

– Нет. Я не хочу, чтобы после рождения ребенка мы каждый жил своей жизнью. А так и будет. У него – работа, у меня – малыш.

– Но дети скорее объединяют…

– Нет, мам. Ребенок не будет ему интересен. У него никогда не было детей, он просто не знает, как это – быть отцом. Единственное, что может в нем проснуться, это – чувство долга. Он будет сутками пропадать на работе, чтобы обеспечить меня и малыша, но любви он ему не даст. Я вообще сомневаюсь, что он знает, что это такое.

– А тебя он любит?

– Я думала, да. А сейчас понимаю, что это только чувство собственности. Он болезненно переносит все, что касается меня. Даже, когда я ему рассказывала о тебе, Никите, он, мне кажется, ревновал меня к вам. Я видела, что он еле сдерживается, чтобы не оборвать меня на полуслове.

– Странно ты как – то о нем говоришь, как о чужом.

– А он и есть чужой.

– С чужим не ложатся в постель, извини.

Марина промолчала. Галина поняла, что бесполезно сейчас допытываться у дочери, как зовут отца ребенка. Она просто хотела убедить ее, что не нужно торопиться с решением. Словно прочитав мысли матери, Маринка сказала:

– Поверь, мама, я все обдумала. Ребенок будет только мой.

Галина пожала плечами. Вдруг у нее в голове промелькнул какой – то неясный образ. Нет, не может быть! Беркутов?! Все сходится. Познакомились недавно. А, может быть, Маринка с ним уже полгода встречается, не говоря ничего матери? Тогда понятно его появление около нее в метро, в больнице и его приезд на дачу. И домой к ним он пришел потому, что беспокоился за свою девушку, то есть за ее дочь. Беркутов разведен. Детей нет. И возраст не юный. И не зря Маринка его так защищает перед ней. А она, дура, размечталась. Близкий человек! Кому близкий, ей или Маринке? Галине стало вдруг страшно и одновременно противно. Она ошиблась. От осознания собственной глупости ее бросило в жар. Попытка дочери скрыть имя отца ребенка стала ей понятна. Маринка боится, что Галина его «просчитает», вот и виляет. Фу, какая мерзость! Беркутов и с ней пытается наладить отношения, рассчитывая на поддержку будущей тещи. А она, как идиотка, в сиделки к нему набивалась!

Галина, не глядя на дочь, вышла из кабинета Березина. Почти ничего не видя перед собой, медленно пошла по коридору. «Я его убью. Он не смеет ломать жизнь моему ребенку», – с этими мыслями она открыла дверь палаты Беркутова.

Глава 22

Денис Стрельцов сидел за кухонным столом и пил чай, в который добавил столовую ложку коньяка. Он охотнее бы выпил полный бокал крепкого напитка, если бы точно знал, что никуда сегодня больше не поедет. А ехать, похоже, все – таки придется. «Совсем обнаглел Дубенко, это уже не в какие ворота не лезет», – только что он узнал, что в человека, на которого он собирал информацию по его поручению, стреляли. Слава Богу, Беркутов остался жив. Хотя, стоп. А почему он остался жив? Если Дубенко хотел его убить, он бы не промахнулся. Денис сам видел в его кабинете грамоты за отличную стрельбу. Значит, либо не он, либо хотел напугать, либо кто – то помешал. Так же было и с первым покушением. Газ не взорвался по чистой случайности. Черт, во что он вляпался на этот раз?!

Стрельцов не был праведником, вполне допуская такие желания, как месть. Что, похоже, и хотел сделать Дубенко с Беркутовым. Отомстить. Правда, остается непонятным, чем ему насолил этот майор. Денис проверил, они никогда не пересекались ни по службе, ни в быту. Они даже не были знакомы до того, как Дубенко его не увидел в репортаже с места взрыва в метро. Женщин не делили, карьеру друг другу не перекрывали. Родственники? Конечно, если приглядеться, у них есть общие черты. Глаза похожи. Братья? Но, Дубенко из детского дома, а Беркутов рос в семье, с отцом, матерью и сестрой. Родители умерли, а сестра живет в Италии с мужем. И фамилии у них разные. Возможно, Беркутова усыновила и дала свою фамилию бездетная пара. Хотя сестра старше его на десять лет. Но, допустим, что так. Тогда непонятно, какие могут быть претензии у брата к брату, если не наследство. Что мог такого узнать Дубенко, что пытается убрать со своего пути Беркутова? У самого майора ничего нет, кроме комнаты в коммуналке. Единственная его ценность в материальном плане – бывший тесть. Но Беркутов ушел от жены, не взяв даже машину. Значит, меркантильные мотивы не катят. Зависть? Чему может завидовать полковник майору? Опять не то. Но, ладно. Это все интересно, но ему, Стрельцову от этого не горячо, не холодно. А вот оказаться причастным к покушениям на майора милиции ему не хочется. Значит, нужно что – то делать. То, что его вычислят, Денис не сомневался. Слишком много свидетелей того, как он крутился во дворе Беркутова. Могли запомнить и номер машины. Выход один. Самому явиться в милицию и рассказать все, что знает. Короче, заложить шефа. По большому счету он, Денис, сделал для того все, что мог. Пытался с ним честно поговорить. Тот обозвал его и выгнал.

Стрельцов поставил грязную чашку в раковину и залил ее водой. Сунув руки в рукава пиджака, на миг остановился. Простая мысль, что он может никуда и не доехать, заставила его выложить ключи от машины на столик возле зеркала. Он как никто другой знал, что его начальник всегда все просчитывает на несколько ходов вперед. Так что, после их последнего разговора, вполне мог подстраховаться. Денис достал мобильный.

– Девушка, машину, пожалуйста. Осипенко, 2, второй подъезд. Спасибо.

Глава 23

– Стрельцов Денис Сергеевич. Да, мы собирались вас вызвать. Очень хорошо, что вы пришли сами. Я слушаю вас, – Кузьмин был немало удивлен появлением у них в отделении этого человека. Свидетели описали его очень точно. То, что мужчина не прятался, а открыто ходил по двору, наводило на мысль о его полной непричастности к покушениям на Беркутова. Поэтому он не торопился его приглашать к себе в кабинет. А тот вот сам пришел. Похоже, что Кузьмин поторопился с выводами.

Стрельцов разглядывал сидящего перед ним капитана. Открытое, простоватое лицо, спокойный голос и правильная речь понравились Денису.

– Возможно, вам покажется, что я начинаю издалека, но, поверьте, так будет понятнее. Я работаю помощником у Дубенко, начальника отдела кадров городской прокуратуры.

– В чем состоят ваши служебные обязанности?

– Я проверяю информацию на поступающих на службу людей, – Денис не стал уточнять, что это значит, но капитан, видимо и сам догадывался об истинных полномочиях Стрельцова, – В последнее время я занимался сбором сведений о Беркутове Егоре Ивановиче по личной просьбе Дубенко.

Кузьмин внимательно посмотрел на Стрельцова.

– Какого рода сведения его интересовали?

– Буквально все. От рождения, состава семьи, где учился и т. д. Семейное положение, дети, связи.

– И вы легко это все узнали?

– Ну, не совсем легко, но узнал. Зачем ему эта информация, я не знаю.

– А предположения есть?

– Есть, но они все основаны скорее на догадках, чем на фактах. Могу точно сказать, что раньше Дубенко с Беркутовым знаком не был. Первый раз он увидел его во время репортажа с места взрыва в метро. Эту пленку он потом просматривал довольно часто. Меня ничего не настораживало до определенного момента. Пока он не спросил, на каком этаже находится квартира Беркутова. На следующий день в квартире произошло убийство. Тогда я начал сомневаться в его добрых чувствах к Беркутову.

– Почему вы решили, что покушались на него?

– А кому могла помешать пожилая соседка?

– Ну, хорошо. Почему же вы не пришли в тот раз к нам?

– Я пытался поговорить с начальником.

– И как?

– Обозвал и выгнал. Узнав про второе покушение, я понял, что он не успокоится. Его нужно остановить.

Кузьмин еще долго расспрашивал Стрельцова про Дубенко, порой задавая неожиданные вопросы. Вскоре у Стрельцова сложилось впечатление, что Кузьмин уже знает и о нем и о его начальнике больше, чем он сам. Денис успокоился. То, что он все сделал правильно, он уже не сомневался. Кузьмин отнесся к его просьбе осмотреть машину на предмет обнаружения взрывного устройства с пониманием. Посоветовав взять на время больничный, он вызвал водителя служебного УАЗика и криминалиста, чтобы тот отвез Стрельцова домой.

Открывая входную дверь ключом, Денис услышал, как в глубине гостиной надрывается телефон. «Нет уж, не дождетесь», – подумал он, выдергивая шнур из розетки. Сотовый он отключил еще в кабинете у Кузьмина.

Глава 24

Лилечка не знала, что делать. То, что она услышала, заставляло задуматься, а не пора ли делать ноги. Ее начальник, оказывается, не вполне здоров. Точнее – он совсем больной. На голову.

Началось все рано утром, когда Лилечка, открывая дверь в приемную своим ключом, вдруг обнаружила, что та уже кем – то открыта. Тихонько подойдя к своему столу, она услышала сквозь неплотно прикрытую дверь в кабинет Дубенко голоса. Сначала она думала, что там Стрельцов, но голос принадлежал женщине. Разговаривали они громко, перебивая друг друга и раздражаясь все больше. Женщина что – то доказывала, но ее шеф только зло огрызался. Рабочий день еще не начался и, поэтому она решила, что как бы ни было любопытно, лучше ей выйти из приемной, зайти снова и сделать вид, что она ничего не слышала. Только она не успела. Женский голос вдруг раздался совсем рядом с дверью, отступать было поздно, Лилечка успела только переместиться к своему столу. «Я вынуждена буду обратиться к главному врачу. У нас есть с вами определенные договоренности, я за вас отвечаю. Случись что, с меня снимут не только погоны, но и выгонят вон с работы», – с этими словами женщина вышла из кабинета и растерянно посмотрела на Лилечку. Она было раскрыла рот, чтобы сказать что – то девушке, но тут дверь кабинета распахнулась и из нее выскочил Дубенко. Увидев Лилечку, он зло глянул на свою посетительницу и процедил сквозь зубы: «Если скажете хоть слово, тогда я сниму с вас погоны, да и голову с плеч заодно».

Женщина молча вышла. Дубенко повернулся к Лилечке:

– Будешь молчать.

– Я ничего не слышала, – она попыталась ответить спокойно и без дрожи в голосе.

– А то уволю.

– Я и сама уйду, – неожиданно для себя огрызнулась она.

– Не уйдешь. Пока не разрешу, – отрезал Дубенко и ушел.

Лилечка оторопела от такой наглости. Ей никогда никто не приказывал, ни отец, ни муж. А этот, прости, Господи, старый пень, смеет ей угрожать! Нет. Она здесь больше не останется. Но сначала выяснит, чем старичок болен и не опасен ли он для окружающих. Конечно, опасен, иначе, зачем бы врачу с ним спорить? А опасны какие больные? Психические. К такому выводу пришла Лилечка, пока складывала в сумку мелочи со своего рабочего стола. Дубенко уже скрылся за дверью своего кабинета, уверенный в том, что она побоится его ослушаться. Лилечка опасливо покосилась на дверь. «Уйти сейчас или же досидеть до конца рабочего дня, а дома обо всем рассказать отцу?» – девушка все еще колебалась, не зная, как поступить. «Останусь», – наконец решилась она. Включив компьютер, она немного успокоилась. «Что – то не складывается у меня карьера. Может быть, прав был Димка, когда хотел, чтобы я сидела дома? О ребенке уже пора подумать, да и готовить я толком не умею, будет время кулинарную книгу полистать». Жуткий грохот, раздавшийся из кабинета начальника, заставил ее подскочить на месте. Сердце заколотилось где – то в районе горла. Лилечка вбежала в кабинет. Начальника нигде не было видно. Девушка опустила глаза к полу и ее взгляд наткнулся на торчащие из – под стола ботинки. Она обежала стол и увидела лежащего Дубенко. Глаза его были закрыты, а лицо напоминало восковую маску. «Помогите», – почему – то прошептала она.

Глава 25

Он шел о полю и собирал цветы. Вот такое глупое для мужчины занятие. Но ему было до того хорошо и покойно, что он не обращал внимания на то, что над ним вовсю посмеивались его друзья. Палыч крутил пальцем у виска, Молчанов корчил забавные рожицы и только Кузьмин сочувственно смотрел на него, словно жалея убогого. Беркутов точно знал, для кого эти цветы и от этого знания у него по телу растекалось блаженное тепло.

Но, вдруг его накрыла волна леденящего холода. Беркутов отбросил от себя собранный с любовью букет и побежал. Кузьмин, Молчанов и Палыч, ничего не спрашивая, рванули за ним. Беркутов бежал, а холод все сильнее охватывал его разгоряченное тело. Он бежал, чтобы успеть предупредить надвигающуюся беду. Какую именно, и кому она грозит, он не знал. Чувство отчаяния, что он не успевает, затуманивало сознание. Ему казалось, что он еле переставляет ноги, он злился, силился прибавить скорости, но ничего не получалось. Поле было бесконечным. Сначала сдался Палыч, упав прямо на росистую траву. Кузьмин, несмотря на то, что уже начал задыхаться, бежал в полуметре от Беркутова. Молчанов не отставал от него ни на шаг. Вскоре Беркутов и Молчанов остались одни. «Я не справлюсь, если не добежит Серега», – эта мысль была последней, и он проснулся.

Глаза наткнулись на висящую на штативе капельницу. В сторону двери удалялась фигура, одетая в белый халат и шапочку. Беркутов ощутил неясную тревогу. Хотелось крикнуть, но из горла вырвался только тихий стон. Рука, в которую была воткнута игла, занемела. Словно с похмелья кружилась голова. «Я уж и не помню, когда так напивался в последний раз», – попытался он пошутить сам над собой. Он летел и летел в черноту, в которой не было ни проблеска света. «Ничего не бойся, сынок», – услышал он родной голос, звучащий как бы ниоткуда. Тут же впереди показался свет. Он летел вперед, уже не испытывая ни страха, ни тревоги. Было только одно желание: добраться до источника света. Он точно знал, что там его ждут. И успокоился.

Глава 26

Маринка так и осталась сидеть в кресле Березина. Она была в полной растерянности. Такой реакции от матери она не ожидала. Не каждый день ей дочь сообщает, что та скоро станет бабушкой. Она не обрадовалась, не расстроилась, это ее, похоже, совсем никак не задело. Бабушка, так бабушка. Но этот ее интерес к отцу ребенка! Маринка не была готова к тому, что мать ее будет допрашивать с таким пристрастием. И так обидится, что она ей не скажет его имя. Для самой Маринки уже все решено. Не будет этого человека в ее жизни. И в жизни ребенка тоже. Маринке казалось, что она вполне четко объяснила это матери. Тогда зачем о нем расспрашивать? Да еще и обижаться!

– Мариш, а где мама? – в кабинет заглянула мамина сестра тетя Ляля. За ее спиной стоял Березин.

– Вышла куда – то, – рассеянно ответила Маринка.

Лялька внимательно посмотрела на племянницу.

– Ты ей сказала?

– Сказала. Только не спрашивайте меня, как она отреагировала.

– Почему?

– Я ничего не понимаю. Она спокойно приняла новость о ребенке, а потом устроила мне форменный допрос об отце.

– Ну, это естественно. Должна же она знать, за кого ее дочь собирается замуж.

– Да не собираюсь я замуж! Я просто хочу родить здорового малыша.

Лялька и Березин переглянулись. Оба одновременно подумали об одном: у Галины появилась еще одна головная боль.

Дверь кабинета распахнулась.

– Владимир Сергеевич, вас вызывают в реанимацию, к Беркутову. Похоже, там проблемы, – секретарь Березина Светочка выглядела испуганной.

– Что там могло случиться, все же было в порядке?!

Березин выбежал из кабинета. Лялька потянула Маринку за руку.

– Пошли, маму поищем.

Маринка согласно кивнула головой: Галина ушла из кабинета Березина, не сказав дочери ни слова.

Глава 27

Он очнулся и попробовал пошевелить рукой. Не получилось. Закрыл и открыл глаза. «Я еще не совсем умер», – констатировало вернувшееся сознание. Тут же пришел страх, что он долго не сможет встать с постели, да и сможет ли вообще. Как раз об этом ему говорила эта чертова врачиха. Накаркала, старая ворона! Волноваться ему нельзя! А зачем тогда запугивала, спрашивается? Что толку от их процедур! Кроме боли и унижения ничего. Хватит, один раз уже поддался на уговоры, да и уговаривать в тот раз не нужно было. Когда он узнал о диагнозе, паника охватила его целиком, готов был ухватиться за любую возможность продлить свою жизнь. Хоть на сколько. Он тогда даже не догадывался, что в моменты острых приступов будет просить Бога иль Черта забрать его прямо сейчас. И молился и чертыхался, неистово богохульствуя. Все напрасно. Слегка помогали пилюли, прописанные все той же докторицей. За это спасибо. Но теперь и они не помогают. Как все некстати! Опять все отодвигается на неопределенное время. Стрельцов уже собрал для него достаточно информации, чтобы он мог начать действовать. Беркутов должен за все заплатить сполна, за себя и за своего папашу. За их общего папашу. За его, Дубенко, голодное и злое детство, за вечно битого и униженного Ваняшу. Так звала его мама, пока они жили вместе в добротной деревенской избе на краю большого села.

Его мать Сулико, как он узнал позже от отчима, приехала к ним в село уже беременной. Ее приютила старая тетка Оксана, одиноко живущая в своем доме. Хозяйство у нее было богатым даже по гуцульским меркам. Кроме того, что она разводила кур и индюшек на продажу, она считалась лучшей мастерицей на селе. Тканные цветастые коврики разных размеров, рушники, расшитые красными петухами расхватывались заезжими туристами в один момент. Поговаривали, что в захоронке у тетки Оксаны припрятаны даже иностранные деньги. Своих детей у нее не было, в городе жила вдовая сестра с сыном и малолетней дочерью. Отчимом только что родившегося Вани и стал городской племянник тетки Оксаны. Приехав однажды к ней в гости, Иван Дубенко, только что отслуживший в армии молодой красавец, без памяти влюбился в теткину постоялицу. Сулико была до того хороша собой, что парня не оттолкнул ни выпирающий животик, ни грузинская кровь девушки. На все уговоры и плач матери он твердил только одно: другой жены мне не надо, жить без нее я не буду. Первой сдалась тетка Оксана. Она уже успела привыкнуть к Сулико, та была девушкой скромной и работящей. А это в деревне считалось главным. Однако перед свадьбой она заставила рассказать Сулико, как и где она жила до своего появления у нее в доме. Рассказ девушки окончательно растопил сердца тетки и матери Ивана, а для него Сулико стала еще дороже. Свадьбу сыграли уже после рождения Ваняши, богато и широко угощая всех желающих. То, что тетка Оксана в открытую признала чужеродную невестку, заткнуло рот даже самым досужим сплетницам. Иван усыновил Ваняшу, дав тому свою фамилию и отчество. Мальчик родился светловолосым, с глазами, больше похожими на кошачьи. До пяти лет у Вани были любящая его мама, отчим и две бабушки. В тот год, когда ему исполнилось пять лет, умерла тетка Оксана. Сестра пережила ее всего на несколько месяцев, оставив сиротой дочь – школьницу.

Дубенко отчетливо помнил тот день, когда в их доме появилась Леся. На время похорон за ним присматривала соседка, мать троих детей – погодков, младший из которых был ровесником Вани. Ваня не очень расстраивался, что его не взяли в город, Лада была женщиной доброй, да и «пухлики», как называли ее дети сдобные булочки с начинкой из повидла, она пекла очень вкусные. Мамы и отчима не было целую неделю. Однажды около их двора остановился большой грузовик. Из кабины легко выпрыгнула его мама, за ней – Леся. Ваня ее видел всего несколько раз, когда она приезжала в гости к его отцу. Она никогда с ним не играла, чаще всего убегая к подружкам в соседние дворы. Отчим и водитель грузовика стали вытаскивать из кузова чемоданы и узлы. Сулико подошла к сыну и, подхватив его на руки, поцеловала. Поставив его на землю, она сказала: «Вот, Ваняша, Леся теперь будет жить с нами».

С этого дня в жизни маленького Вани наступил перелом. Отчего, взрослая уже девочка, возненавидела беззащитного малыша, было непонятно. Сулико, глядя, как Леся бросает злые взгляды на мальчика, очень переживала. Все попытки поговорить с мужем об этом натыкались на стену непонимания. Иван и сам не был сильно привязан к пасынку, только выполняя свой долг перед любимой женщиной. Искренне полюбить чужого ему ребенка он так и не сумел. Он никогда не играл с ним и вообще старался не подходить к мальчику. Ваня же тянулся к мужу матери, как к единственному мужчине, живущему рядом с ним. Иван – старший сильно переживал, что у них с Сулико не получается родить общего ребенка, он очень хотел дочь, похожую на свою красавицу жену. Но Сулико после родов сыном больше не беременела. Иван винил во всем ее, но, похоже, проблема была с ним: служба на подводной лодке не прошла даром. Леся, чувствуя, что брат равнодушен к пасынку, всячески старалась задеть ребенка. Она побаивалась Сулико, точно знала, что та может ей сделать больно, если она обидит ее сына. Поэтому обзывала его безотцовщиной только, когда никого взрослых рядом не было. И еще она сильно щипала его за руки, толкала, когда он спускался с лестницы и отнимала сладости, тут же выкидывая их в помойное ведро на глазах у малыша. Ваня бежал к матери, которая молча вытирала его слезы, бессильная сделать что – либо.

Мама Сулико слегла неожиданно, однажды потеряв сознание прямо посреди грядок с цветущей клубникой. Перепуганный Иван отвез ее в городскую больницу. Обратно Сулико уже не вернулась. На похороны пришли почти все жители села. Сулико успели полюбить, к ней на чашку кофе бегали и молодые девчонки погадать на жениха и деревенские кумушки, у которых мужья прикладывались к бутылке или погуливали на сторону. Она давала им воду, на которую что – то наговаривала, и в разрушенные семьи вновь возвращалась любовь и достаток. Сами мужики побаивались «грузинскую ведьму», но и уважали ее, признавая ее правоту.

Маленький Ваня сначала не понял, что мамы больше с ним не будет. Глядя на лежащую в гробу женщину, он думал, что это чужая тетя. Ведь его мама была красивой и веселой. Он знал, что мама заболела, и терпеливо ждал, когда она вернется из больницы. Леся после смерти Сулико немного поутихла, видимо даже ей стало жалко осиротевшего ребенка. Иван же медленно спивался. Все чаще он вваливался в хату, едва держась на ногах, матерясь и проклиная судьбу. Леся, напуганная и растерянная, хватала Ваню и запиралась с ним в маленькой комнате в мансарде. В нечастые минуты просветления Иван покупал детям сладости и даже пытался выполнять какую – то работу по дому. Чувствуя себя виноватым, он мог даже приласкать мальчика. Леся, которая осталась за хозяйку, готовила и убирала дом, в меру своих сил ухаживала за огородом и живностью. Как – то раз, разбирая оставшиеся вещи Сулико, она наткнулась на фотографию. На снимке рядом с Сулико, обняв ее за тонкую талию, стоял улыбающийся парень. Леся сразу догадалась, что это отец Вани, до того похожими у них были глаза и улыбки. Вечером Иван пришел почти трезвым, донеся полученную зарплату до семьи. Отдав девочке деньги со словами «припрячь, у тебя целее будут», он сел к столу. Ваня, чувствуя, что отчим сегодня не злой, забрался к нему на колени. Леся молча положила фотографию перед братом и вопросительно посмотрела на него. Иван вздохнул, взял карандаш и написал на обороте «Щеглов Иван Петрович», а чуть пониже – незнакомое название – «Гуданай». Рассказ его был коротким: этот Щеглов служил в части рядом с селением, в которым жила Сулико с родителями и братьями. Как у них все сладилось, Иван не знал. Но, когда у Щеглова закончился срок службы, он уехал, ничего не сказав Сулико. А она уже носила под сердцем его ребенка. Чтобы избежать позора, а, может быть и смерти, Сулико сбежала из дома. Деньги на дорогу ей дала бабушка, пожалев единственную внучку. Так Сулико оказалась в Карпатах. Ваняша почти ничего не запомнил из рассказа отчима. Но фотография с того дня лежала на его тумбочке около кровати.

Однажды вечером Иван не вернулся домой. Тело его прибило течением к берегу в соседнем селе. То ли спьяну упал в быструю речку с горбатого мостика, то ли решил покончить с собой, осталось загадкой. Лесю и Ваню определи по разным детским домам. Собирая вещи племянника в дорожную сумку, Леся положила туда и фотографию Сулико.

Дубенко опять попробовал пошевелить рукой. «Что же это такое!», – рука была словно чужая, не желая подчиняться воле хозяина. Вдруг он понял. Вот так разом до него дошло, что он теперь неподвижен. Для него это было хуже конца. И он завыл в голос, сам пугаясь своего воя. Он понял, что судьба посмеялась над ним напоследок. Живой труп, никому не нужный кусок мяса – вот кто он теперь. И он завыл еще громче, закинув голову наверх, с силой выворачивая пока еще подвижную шею.

Глава 28

Все произошло так быстро, что она не успела даже понять, жив ли ее начальник. После ее бесполезного писка, вырвавшегося из горла, когда она увидела лежащего без движения шефа, прошло несколько минут, прежде чем она стала что – то соображать. Схватив телефонную трубку, Лилечка набрала номер кабинета Стрельцова. Трубку долго не снимали, затем раздался щелчок и телефон переключился на дежурного. Объяснив, что произошло, Лилечка вновь опустилась на колени перед Дубенко. Ей показалось, что он не дышит. Испугавшись, что перед ней покойник, она резво вскочила и отошла в сторону. Глядя в окошко, она увидела, как подъехала машина скорой помощи.

В кабинет вошел сам генерал Трофимов и за ним люди в белых халатах. Быстро глянув на Дубенко, Трофимов отошел к Лилечке и тихо спросил: «Что произошло?». Она рассказала о визите врача из госпиталя. Со словами «позже разберемся» Трофимов вышел из кабинета. Дубенко уже укладывали на носилки, когда в приемной раздался звонок городского телефона.

– Лиля, это Стрельцов. Шеф у себя?

– Ой, Денис Сергеевич, у нас тут такое!

– Лиля, не тяни, говори скорее!

– Дубенко потерял сознание, упал, а я …

– Он жив? – перебил ее Стрельцов.

– Не знаю…

– Как это?

– Его сейчас выносят на носилках.

– Так подойди, спроси.

Лилечка ухватила за рукав проходившего мимо нее врача.

– Скажите, он жив?

– Пока да, – ответил тот, не останавливаясь.

Лилечка поднесла трубку телефона к уху.

– Вроде бы жив.

– Как все это не вовремя! – в голосе Стрельцова звучала досада.

– Вы о чем, Денис Сергеевич?

– Неважно. Ты можешь задержаться, пока я не приеду?

– Хорошо. Я должна там еще убрать в кабинете.

– Ничего не трогай! Я тебя очень прошу, – в голосе Стрельцова не было ни намека на просьбу, только приказ.

– Хорошо, Денис Сергеевич, – Лилечка почти не удивилась. Подозрение, что у Стрельцова с шефом были какие – то дела, не терпящие чужого любопытства, были у нее давно. «У меня есть почти полчаса, пока Стрельцов доедет», – она не собиралась оставаться в неведении. Неплотно прикрыв за собой дверь, чтобы услышать, если в приемную кто – то войдет, она приблизилась к столу начальника. Верхний ящик, с торчащим в замочной скважине ключом, был слегка выдвинут, словно прося, чтобы в него заглянули в первую очередь. Лилечка так и сделала. Прямо на нее с фотографии смотрел Беркутов, тот самый Беркутов, которого она видела на кассете со взрывом в метро. Под фотографией лежал конверт из плотной бумаги. Лилечка потянула за уголок. Порадовавшись, что конверт не запечатан, она аккуратно высыпала содержимое на стол. Это были данные на Беркутова. «Разведен, детей нет», – выхватила она строчку из текста. Еще одна фотография привлекла ее внимание. Женщина была заснята в тот момент, когда выходила из подъезда какого – то дома. «Красавица. Интересно, кто она ему?» – Лилечке всегда нравились такие, по – старинному благородные, лица. Своя внешность не доставляла ей радости: она считала себя хорошенькой, но простенькой. «Галина Михайловна Голованова», – было написано на обороте снимка. «Все это интересно, но ничего не объясняет», – подумала Лилечка, засовывая руку поглубже в ящик. Рука наткнулась на угол чего – то твердого. «Похоже, еще один конверт», – Лилечка покосилась на часы, стоящие на столе. Время поджимало, в любой момент мог войти Стрельцов. Этот конверт был запечатан. «Я должна все узнать до конца», – оправдывала себя девушка, разрывая бумагу. Фотография была старой. Молодая грузинка и русский парень, улыбаясь, смотрели в объектив. Если бы не дата на обороте, Лилечка подумала бы, что это молодой Дубенко. Или Беркутов. Как она не заметила раньше, что они похожи? Богатое Лилечкино воображение тут же нарисовало ей картину их родственных связей. «Вот зачем он собирал сведения на Беркутова», – подумала она про своего начальника. «Они примерно ровесники, значит – братья, а на этом снимке их отец и мать», – подвела она черту.

Довольная добытой информацией, а еще выводами, к которым пришла, Лилечка сложила все бумаги в ящик и повернула ключ. Выйдя из кабинета, она лицом к лицу столкнулась со Стрельцовым. Он с подозрением посмотрел на нее. Лилечка улыбнулась немного виноватой улыбкой. Стрельцов нахмурился. Он никогда не считал Лилечку дурочкой и вполне допускал мысль, что она могла догадываться об их с Дубенко делах. А о женском любопытстве он знал не понаслышке. Его сестра, выйдя замуж, каким – то непостижимым образом всегда знала, где и с кем ее муж в данный момент встречается. Она мимоходом подслушивала его телефонные разговоры, кое о чем не навязчиво расспрашивала, потом связывала все воедино и получала ответ. Совсем из отрывочных сведений она могла выстроить логическую цепочку и назвать место и почти точное время события. Так что Стрельцов не был склонен недооценивать женский ум и интуицию. Что «нарыла» помощница Дубенко, оставалось только догадываться.

Лилечка села за свой стол в приемной. «Самое главное в нашем деле – вовремя смыться», – мысленно похвалила она сама себя «заезженной» фразой. Ей было интересно, что будет делать в кабинете Стрельцов. Она была почти уверенна, что уже после его ухода не обнаружит никаких бумаг в верхнем ящике стола Дубенко.

Нажав на кнопку кофеварки, Лилечка достала из холодильника пирожные с кремом. Удачно завершенный обыск и связанный с этим риск, вызвали в ней желание полакомиться. Дубенко ей жалко не было. И стыда за отсутствие этой жалости не было. Укоряющий внутренний голосок пискнул было робко и пропал.

Она уже допивала вторую чашку кофе, когда довольный Стрельцов вышел в приемную, неся в руках объемистый пакет. «Забрал все, что мог», – констатировала Лилечка, – «Чего – то мы опасаемся, да, господин Стрельцов?» В тех бумагах и фотографиях, которые видела она, криминала, с ее точки зрения, не было. Жаль, что у нее совсем не было времени продолжить поиски. Тут она обратила внимание, что из кармана пиджака Стрельцова торчит угол кассеты. «Дура!», – мысленно выругала она себя, – «Как я сама не догадалась вынуть пленку из видика, ведь телевизор был включен!» Успокаивая себя тем, что на кассете она не увидела бы ничего нового, Лилечка окликнула Стрельцова.

– Денис Сергеевич, а что мне дальше делать?

– Пока посиди здесь, Лиля. Я сейчас к Трофимову, позже зайду, и мы поговорим, хорошо?

– Как скажете, – Лилечка пожала плечами.

«Пожалуй, пора рассказать отцу о том, что здесь происходит. Пусть он предупредит этого Беркутова, что ли! Хотя, чем ему может угрожать Дубенко, лежа на больничной койке? Интересно, что с ним? А вдруг он больше не вернется в свой кабинет? Тьфу – тьфу», – символически сплюнула она через левое плечо. Смерти она никому не желала, даже такому хаму и невеже, каким считала своего начальника.

Глава 29

Он летел по темному тоннелю, и ему становилось все теплее и теплее. Неведомое до этого мгновения тепло сладко разливалось по телу. А перед глазами, как на кинопленке, проходила вся его жизнь. Вот он, держась за подлокотник кресла, смотрит на клубок ниток, забытый мамой на сиденье. Он первый раз встал на ноги самостоятельно, и это новое ощущение приводит его в восторг. Он тянется рукой к клубку и понимает, что ему не дотянуться. Нужно совершить еще одно действие: залезть на кресло, и он пытается повыше поднять свои толстенькие ножки в ползунках. Ничего не получается. Восторг сменяется обидой, и он громко плачет. В комнату вбегает старшая сестра и берет его на руки. Усадив его к себе на колени, Светлана его успокаивает, что – то ласково шепча. Он засыпает…

Следующая «картинка» из детского сада…

…Пятилетний карапуз толкнул девочку, которая строила что – то из кубиков, и убежал. Егор видел, как больно и обидно девочке. Догнав обидчика, Егор с разбегу ткнул его кулаком в живот. На громкий рев поверженного врага сбежались няни и воспитатели. Егора наказали, поставив в угол лицом к стене. Вечером, в раздевалке, девочка подошла к нему и протянула конфету…

…В школе шел урок математики. Решали контрольную работу. У Егора оставалась нерешенной одна задача, когда Ленька Попов стал активно ему подмигивать. Егор отмахнулся, продолжая думать над решением. Его озарило только под конец урока. Егор получил «5», а Ленька – «2». С этого дня Попов стал его врагом…

…Первая сигарета в школьном дворе, когда их «спалила» пионервожатая. Первый поцелуй в темноте подъезда, первый сексуальный опыт с соседкой по даче. Егор перешел в десятый класс. Лето выдалось жарким, и они всей семьей жили в маленьком щитовом домике, построенном рядом с сарайчиком, спасавшим от непогоды и зноя раньше. Егор ночует в этом сарайчике, на широком топчане, покрытом старым ватным одеялом. Как – то так получилось, что он на эту ночь остался на даче один. Он очень любит печеную на костре картошку и поэтому, разведя костерок, ждет, пока дрова прогорят до углей. Вдруг скрипнула калитка. Егор видит в темноте только яркое пятно одежды. Соседская дочь Валентина, ровесница его сестры, приближается к костру, и садится рядом с Егором на расстеленное на траве одеяло. От нее пахнет чем – то сладким, от чего у Егора вдруг начинает кружиться голова. Валентина, ласково улыбаясь, расстегивает на нем рубашку… Потом они со смехом выкапывают из золы сгоревшую наполовину картошку и жадностью поедают ее, посыпая крупной солью…

…«Семейный совет» за столом на кухне. Егор только что узнал, что он не родной сын отца и мамы. И сестра ему не сестра. Он потрясен. Мама ему рассказала, как они его увидели в Доме малютки. Она работала тогда в отделе социального обеспечения облисполкома. Однажды, инспектируя детские дома, она взяла с собой Светлану. Маленький мальчик, туго запеленатый в байковое одеяльце и мирно посапывающий среди заливающихся плачем детей, привлек ее внимание. На формальности ушло не больше месяца, Егор Иванович Беркутов стал полноправным членом семьи. Выслушав маму, он даже не интересуется, кто его настоящие родители. Он хочет только одного, чтобы ничего в его жизни не изменилось. И он кожей чувствует любовь сидящих рядом с ним за столом людей. – Я вас люблю, мне никто больше не нужен, – говорит он севшим от волнения голосом. – Вот и ладно, – отвечает отец и вздыхает не скрывая облегчения. Мама вытирает слезы, Светка подходит к нему сзади и обнимает его. Ему спокойно и легко…

…Свадьба сестры. Светлана, в белом платье из воздушного шифона, красива до обалдения! А вот жених Егору активно не нравится. Накануне он в последний раз попытался отговорить Светку выходить замуж за этого серьезного очкарика. Тощий, длинный, почти не развитый физически, он казался Егору недостойным его жизнерадостной сестры. – Ты с ним умрешь от скуки, – говорил он ей. – Дурачок ты, Егорка, – ласково треплет она ему волосы…

…Выпускной бал, вручение аттестата. Портвейн «777», «ТУ – 134» в пачке от «Мальборо», рассвет на Волге. Последняя вылазка на тот берег с классом…

…Школа милиции, юридический в Госуниверситете. Первое дежурство. Первый выезд «на труп». Первый «висяк». Отчаяние от бессилия найти виновного. Смерть Вовки Корытникова, закрывшего собой свидетеля. – Это может случиться и со мной, – говорит он отцу. – Будь осторожен, сынок, – Егор чувствует, что отцу за него страшно, он только старается этого не показать…

…Аэропорт. Светка со своим мужем улетают в Италию. Нескладный очкарик уже давно превратился в степенного мужчину, отрастив «профессорскую» бородку. Ему предложили прочитать цикл лекций в Университете в Падуе. Его работа над рядами Фибоначчи привлекли внимание соплеменников ученого монаха. Мама волнуется, как Светлана перенесет длительный перелет: она на пятом месяце беременности. Егор чувствует, что еще долго не увидит сестру…

…Еще одна свадьба. На этот раз жених он. Ему неловко от всеобщего внимания почти незнакомых ему людей. Друзья и родственники Егора занимают очень небольшую часть огромного свадебного стола. Его молодая жена, наоборот, чувствует себя прекрасно. Наконец, бросив букет невесты в толпу визжащих подруг, Лера соглашается уйти. Егор не чувствует ничего, кроме усталости. А впереди еще первая брачная ночь…

…У Леры истерика. Повод на этот раз совсем смешной. Отпуск они решили провести на берегу Жигулевского моря. Отец Леры достал путевки на турбазу. И вот уже перед самым отъездом выяснилось, что до нее нужно добираться на катере. Его жена боялась воды. На все уговоры отца, матери и Егора, она отвечала громкими рыданиями. – Черт с тобой, оставайся дома, – Егор подхватывает спортивную сумку и уходит, хлопнув дверью. Ему еще долго «слышатся» вопли жены…

…Лера сидит напротив него в кресле, и упрямо отводит взгляд. Егор не чувствует ничего, кроме тупой боли в висках. Он смотрит на некогда любимую им женщину и не видит ее. Все эти слова говорит не она. Она не может так говорить. Как это ребенок не ко времени? Их малыш – и не ко времени? А когда будет вовремя? Вдруг он отчетливо понимает, что их ребенка не будет. Ни сейчас, ни в будущем. Никаких детей, никаких домашних питомцев, даже рыбок или хомячка. Лера хочет и останется единственным существом, требующим внимания мамы, папы и мужа. Она не хочет становиться взрослой. Безнадега…

…Земля встает дыбом, раскидывая вокруг камни и комья. Егор видит, как грузовик с солдатами разрывает ровно посередине. Он бежит к месту взрыва, сам, не зная на что, надеясь. Добежав, понимает, что в живых не осталось никого. В бессильной злобе грозит кулаком кому – то там, в горах. Всего на минуту он отошел к придорожным кустам… – Господи, спасибо за то, что оставил меня в живых. Господи, ну за что ты их, они же совсем еще мальчишки?! – плачет он, стоя на коленях в дорожной пыли…

…Егор открывает глаза и видит белый потолок. От боли хочется кричать. – Не шевелись, сынок, тебе нельзя, – мама осторожно кладет ему руку на лоб. Тревожно смотрит на него. – Я сейчас приду, – говорит она и выходит из палаты. Он проваливается в забытье.

– Вам очень повезло, очень повезло, – пожилой военврач качает головой, словно сомневаясь, – еще бы чуток ниже и… У мамы по лицу текут слезы…

…Он прижимает к себе плачущую сестру. В гробу, не похожий сам на себя, лежит отец. Он пережил маму всего на два года. Они жили душа в душу и даже ушли на тот свет от одной болезни. – Царство им небесное, – тихо говорит Егор, кидая комок земли в глубин у могилы. В Бога он поверил и принял всем сердцем совсем недавно…

…Егор осторожно кладет связку ключей на полированную поверхность стола. Жалость змеей заползает в его душу. Нет, ему не жалко оставлять жену, она давно превратилась в чужую тетку. Ему плевать на генерала Романова, на его амбиции и желание, чтобы все было, как положено. Он не может спокойно смотреть на тещу, как будто постаревшую враз на десяток лет. Она беспомощно смотрит на Егора, как бы спрашивая, за что он так с ней? Он искренне любил эту заботливую и добрую женщину, которая полностью отдала себя другим. Егор переводит взгляд на фотографию на стене. Романов, тогда еще молодой лейтенант, насупившись, смотрит прямо в объектив. Рядом, слегка наклонив к нему голову, улыбается потрясающая красавица, его будущая жена. Егор опять смотрит на тещу. Та виновато отводит глаза в сторону. Все понятно без слов. Егор стряхивает с себя остатки ненужных сейчас чувств и идет к двери. Лера даже не вышла из спальни…

Вдруг кадры «фильма» начали буквально пролетать перед глазами Егора. Он едва успевал фиксировать отдельные мгновения. Взрыв в метро. Испуганные глаза Марины. Больница. Ее глаза, наполненные слезами, когда он показывает ей, что осталось от ее сотового телефона. Пестрый сарафан за изгородью дачи. Будто окаменевшая спина Галины, его неожиданный страх за нее. Злость, что он еще и виноват. Галина идет с рыжеволосой дамочкой к дверям в приемный покой больницы, а он с досадой хлопает дверцей машины: даже «спасибо» не сказала…

…С фотографий улыбаются хорошенькие девичьи лица. А на этих – то, что от них осталось. Чувство, которое он испытывает в этот момент, никак не называется. Он смотрит на Олега и Палыча. У них на лицах растерянность…

…Баба Лиза, лежащая на полу. Горький вопрос: за что?..

… Кресло и тапки из которых не хочется вылезать. Он стоит в дверях, все еще надеясь сам не зная, на что. Он уже понял, что это его женщина, хочет она этого или нет. Галина смотрит на него, как на досадную помеху в ее жизни. А он почему – то радуется: ведь не равнодушна же!

…Работы еще невпроворот, а он очень хочет домой. Сам не зная почему, ведь там никто не ждет. Чувство, что он может опоздать, буквально не дает ему сосредоточиться. Он кое – как запихивает бумаги в сейф. Радуется, что удалось быстро поймать машину…

…Егор уже подходит к своему подъезду, глядя на темные окна квартиры. «Дурак, зачем торопился?» Вдруг его кто – то толкает в плечо. «Вот и дождался», – успевает подумать он прежде, чем боль отключает сознание…

…«Глюк от наркоза», – он смотрит на спящую на стуле возле его кровати Галину. Волна радости, тепла и страха, что она вдруг исчезнет, разом накрывает его. Он опять опускает веки. Вот и все стало на свои места. Это его женщина, поэтому она здесь. Она, наконец, тоже догадалась. Чувство страха пропадает бесследно…

…Ему надоело лежать под капельницей, он ждет только одного, когда же вернется Галина. Незаметно он засыпает. Ему сниться странный сон. Сквозь полудрему Егору слышится скрип двери. Липкий страх заставляет Егора резко открыть глаза. «Почему же она опять ушла?», – думает он, глядя на белый халат, мелькнувший в дверном проеме…

…«Ничего не бойся, сынок», – мамин голос успокаивает его, как в детстве. Ему уже и не страшно…

Свет впереди становится все ярче. Егор видит маму, отца и еще каких – то людей, одетых в белые одежды. Он идет к маме, вытянув вперед руки. Вот сейчас он коснется ее пальцев своими. Но рука натыкается на прозрачную стену, которая их разделяет. Егор в отчаянии давит и давит на гладкую поверхность, пытаясь убрать ее со своего пути. «Не надо, сынок, не спеши. Тебе еще рано к нам, родной. Знай, что нам здесь хорошо, не волнуйся за нас. А теперь иди, тебе пора», – мамин голос становится все тише и тише. Какая – то сила тянет Егора назад, он с бешеной скоростью летит уже по знакомому тоннелю в обратную сторону. Вдруг он видит перед собой свое безжизненное тело, лежащее на кровати в больничной палате. «Что я тут делаю?», – успевает подумать он, с шумом вбирая в себя воздух.

«Все, вернулся», – слышит он знакомый голос…

– Что произошло, доктор?

– Вам повезло, очень повезло, – Березин повторил слова, которые Беркутов уже слышал, когда лежал в госпитале после ранения в Чечне.

– Кому – то я сильно мешаю, да? Здесь ведь была Галина?

Березин усмехнулся.

– И если бы не она, вас бы уже не было на этом свете. Она второй раз за сутки спасает вам жизнь, Беркутов. Буквально.

– Где она?

– С ней разговаривает следователь. Кузьмин, кажется. Отдыхайте.

Березин кивнул медсестре и вышел из палаты.

Глава 30

Кузьмин и Галина сидели на клеенчатой кушетке возле поста дежурной медсестры.

– Галина Михайловна, выпейте воды, – Кузьмин настойчиво совал Галине стакан из граненого стекла. Галина молча отодвинул его руку.

– Я в порядке.

– Расскажите, что вы видели.

– Я вошла в палату и поняла, что ему плохо.

– Как вы поняли?

– Поняла и все. Почувствовала, – Галина и сама себе не смогла бы объяснить, отчего при виде Беркутова у нее появилось ощущение беды. Он был бледнее, чем обычно, но не это заставило ее выбежать в коридор и звать дурным голосом на помощь.

– Попробуйте все же обосновать свои чувства. Может что – то увидели перед тем, как войти в палату?

– Да, точно. Прямо передо мной из палаты вышла медсестра.

– Катя?

– В том то и дело, что не Катя. Катя худенькая, а у этой фигура была какая – то «размытая».

– Это как?

– Бесполая. Знаете, когда невозможно определить, мужчина перед вами или женщина. Плечи такие широкие, то ли накаченные, то ли просто полные. Белый халат скрывает все остальные достоинства.

– А рост?

– Средний. Да! На голове была шапочка. Такая, знаете, с завязочками на затылке.

– Да…Туманно. И что вам показалось в этой фигуре странным?

– То, что человек, спокойно выйдя из палаты больного, вдруг почти бегом бежит к выходу. Я сначала подумала, что, может быть, Егору стало хуже, и медсестра спешит за помощью.

– Ну и?

– А когда вошла, увидела его, первая мысль была, что он умер, – Галина зябко поежилась, вспоминая мертвенно белое лицо Беркутова.

Кузьмин опять пододвинул стакан с водой Галине. Она отрицательно помотала головой.

– И тогда вы закричали.

– Да. Вышла в коридор и позвала на помощь.

– Вы трогали систему?

Галина недоуменно посмотрела на Кузьмина.

– Капельницу? Нет. А можно вопрос?

– Слушаю.

– Почему вы меня так подробно расспрашиваете обо всем? Вы думаете, это второе покушение на Егора?

– Возможно. Только не второе, а третье.

– А, ну да. А вы как оказались здесь, в больнице?

Кузьмин пожал плечами.

– Приехал Егора навестить. Новость хорошую ему принес. Террориста поймали, который взрыв в метро устроил.

– Ну, и кто он?

– Сын бывшего партнера Григория Горина, владельца «Колбас от Григория». Парнишка сильно обиделся на него за то, что тот выкинул его отца из бизнеса. А вот кто надоумил его устроить фейерверк, еще предстоит выяснить. Сам он не тянет на опытного взрывника.

Из палаты Беркутова вышел Березин. Галина и Кузьмин одновременно вскочили с кушетки.

– Ну, что?

– Вернули. Зайди ты чуть позже…

Галина сделала шаг к палате.

– Нет, Галя, нельзя. Пойдемте ко мне, нужно поговорить, – Березин глазами показал в конец длинного коридора.

Глава 31

Маринка сидела на пассажирском сиденье рядом с тетей Лялей и думала свои думы. Она ничего не понимала. Как мама оказалась в больнице утром? И где она провела ночь?

– Тетя Ляля, мама пришла в больницу к кому – то?

– Да, Мариш, к раненому милиционеру.

– К какому? К Борину? – по ее мнению, единственный знакомый маме милиционер жил в квартире напротив их и был мужем ее подруги Даши.

– Нет, девочка, к Беркутову. Ты же его знаешь.

– К Егору Ивановичу? Мама? Вы что – то путаете, теть Ляль! Он же ей жутко не нравится, правда, не знаю, почему.

Лялька рассмеялась. Маринка все еще оставалась ребенком, воспринимавшим поведение более взрослых людей слишком буквально. «Ладно, потом поймет, что женщина не всегда может показать свои чувства в открытую», – подумала Ляля, а вслух сказала:

– Может быть, она изменила к нему отношение?

Маринка с сомнением покачала головой.

– Так его ранили? – до нее запоздало дошел смысл тетушкиных слов.

– Да, прямо у твоей мамы на глазах. Мариш, я сама толком ничего не знаю. Ты потом сама у нее спросишь, хорошо? А сейчас я отвезу тебя домой. Или хочешь, поедем ко мне?

– А вы мне погадаете, тетя Ляля?

– На жениха?

Маринка помрачнела.

– Ладно, не обижайся, солнышко. Конечно, погадаю.

Ляля ловко въехала в гараж, поставив машину в одну из свободных ячеек. На лифте они поднялись на третий этаж. Ляля прикоснулась магнитным ключом к контактной пластинке и дверь в квартиру бесшумно открылась.

– Проходи, – она пропустила Маринку вперед. Сунув ноги в тапочки в виде кошачьих морд, Маринка прошла в гостиную.

– Есть хочешь?

– Не – а.

– Тогда устраивайся поудобнее, – Лялька зажгла три свечи, стоящие треугольником на большой круглой подставке и достала из шкатулки карты. Перемешивая их, она внимательно смотрела племяннице в глаза. Замерев под ее взглядом, Маринка подумала, что тетушка уже наверняка «считала» всю нужную информацию и теперь ей только осталось озвучить ее.

Ляля разложила карты рубашками вверх. Открывая их в одной ей известном порядке, она то хмурилась, то улыбалась одними глазами. Маринка в нетерпении замерла на диване.

– Ты, девочка моя, похоже, совсем мало знаешь о своем друге, так?

– Да, почти ничего.

– Он не русский, откуда – то с юга?

– Из Осетии.

– Он держал в руках оружие.

– Он мне ничего об этом не рассказывал.

– Боюсь, он много, о чем умолчал. Скажи честно, почему ты не хочешь за него замуж, не из – за разницы в возрасте, конечно?

– Нет, тетя Ляля. Я не смогу вам объяснить. Я и сама не понимаю. Еще недавно у нас все было хорошо. Только я сейчас думаю, что жила это время, как в тумане. Ну, как будто он обволакивал меня, понимаете, когда мы были вдвоем. Я потом не всегда четко помнила, что со мной было.

– Ты была влюблена.

– Да. Точно. Но потом стала замечать, что он не такой уж идеальный, как мне казалось.

– Ты тоже не ангел. Характерец тот еще.

– Я не о недостатках. Он злой. Как вам объяснить? Мелкие такие эпизоды как-то в один момент сложились в общую картину. Я испугалась. Со мной он всегда спокоен и нежен. А вот с другими…, – Маринка рассказала, как его боятся на стройке, как он бил незнакомого мальчишку.

– Он несет на себе крест. Он принесет тебе беду, ты все правильно сделала, что порвала с ним.

– Я его не бросала. Я только сказала, что не могу ему врать, если уже не люблю. А он психанул и ушел. И пропал. Может, уехал на родину, собирался, во всяком случае.

Лялька опять перемешала карты и вынула три из них.

– Он в городе, Мариша. И никуда не уезжал.

– Тогда я ничего не понимаю. Похоже, это он меня бросил.

Ляля достала еще три карты.

– Не нравится мне то, что с ним творится. В голове слишком много черных мыслей, – Ляля с тревогой посмотрела на Маринку.

– Тетя Ляля, не пугай меня, я и так места себе не нахожу.

– Марина, давай попросим Борина навести о нем справки. Как его имя?

– Вадим. Вадим Джанаев. Он прораб на стройке.

Ляля достала сотовый телефон и открыла справочник. «Борин, рабочий», – прочла она мелкие буквы. Нажав кнопку вызова, она стала дожидаться ответа.

– Леонид, здравствуй, Елена Соколова беспокоит. Мы можем встретиться? Хорошо, сейчас подъедем. С Маришкой, Галкиной дочкой. Минут через десять. До встречи.

– Собирайся живенько, Борин нас ждет.

Маринка вскочила с дивана. «Наконец – то что – то прояснится. Его найдут, я с ним поговорю, и все станет на свои места», – подумала она, успокаиваясь.

Глава 32

Лилечка сидела на своем вертящемся стульчике и решала: дожидаться ей Стрельцова или уйти домой. Она только подумала, что нужно бы доложиться генералу Трофимову. Делать ей было решительно нечего, а дома ждал уютный диван и куча нечитанных детективов. Хотя нет, она же хотела сначала поговорить с папой. Лилечка заперла дверь приемной и пошла к лестнице на третий этаж.

– Куда это мы направляемся? – Стрельцов собственной персоной двигался прямо на нее.

– К вам, – выкрутилась она.

– Вот он я. Пойдем, поговорим, и я отпущу тебя домой.

Лилечка облегченно вздохнула. Она шла за Стрельцовым и думала, что настроение у того явно улучшилось. «Успел все перепрятать. Знать бы, что он унес с собой из кабинета начальника», – любопытство все еще не отпускало ее.

Они вошли в приемную, думая каждый о своем. «Похоже, главные документы по нашим делам он держит в сейфе», – Стрельцов ругал себя за то, что ни разу не подсмотрел комбинацию шифра, когда Дубенко при нем открывал сейф. Ведь случись с Дубенко страшное, железный ящик вскроют и найдут много чего! И тогда ясно станет, что он, Стрельцов, имеет непосредственное отношение к сбору информации на разных людей. А там упоминаются такие фамилии! Денис поежился. В милиции он, конечно, не доложил о своем участии в делах шефа. Речь шла только о Беркутове и о том старике, Щеглове. Тут он все честно рассказал. Денис похолодел. «Досье на самого Трофимова, оно тоже там», – на протяжении последнего года в тоненькой пластиковой папочке появились документы, которые могли смести с поста не только Трофимова, но и…! И он, Стрельцов, своими руками себя заказал. «Они меня уберут, точно», – утвердился он в неутешительном прогнозе. Он глянул на Лилечку. «А кто у нас муж?» – вдруг осенила его спасительная мысль: Топильский – племянник Трофимова. Его, Дениса, может спасти только одно: он должен сделать первый шаг. Но если он вот так запросто подойдет к Трофимову и предложит забрать документы из сейфа, тот может отреагировать неадекватно. Кто – то другой сначала должен объяснить ему, что в предложении Дениса нет ничего такого, чтобы намекало на его осведомленность. Это должен быть человек, которому Трофимов доверяет. Например, сын родной сестры, муж Лилечки.

– Лиля, давай поговорим.

– Слушаю вас, Денис Сергеевич.

– Ты девушка умная и наблюдательная, – начал он с банального комплимента.

Лилечка усмехнулась. «Но не это тебя интересует во мне, Денис», – подумала она. Как и все женщины, она безошибочно определила, что официоз в их отношениях закончился.

Денис с интересом посмотрел на Лилечку. Заметив новые нотки в ее голосе и поняв, что она догадалась о его намерениях, Денис решил подыграть ей. Голосом заговорщика он продолжил.

– Ты уже сама все поняла, так ведь?

Лилечка молча кивнула.

– На самом деле есть два варианта развития событий. Оба на случай, если Дубенко не вернется в этот кабинет. Я не сомневаюсь, ты в курсе, что мы с шефом имеем некую информацию о весьма влиятельных лицах города.

«О чем это он?», – Лилеча насторожилась. Похоже, ее «расследования» задели не самую интересную часть деятельности этих двоих.

Стрельцов, не заметив перемены в Лилечкином настроении, продолжил.

– Так вот. В первом варианте мы оставляем все, как есть. В случае появления нового хозяина сейф открывают, и содержимое становится известным многим. Буду откровенным, пострадает твой родственник, – Стрельцов намеренно не стал смягчать «приговор».

– Трофимов? – Лилечку вдруг осенило: они собирали досье. Мерзость какая! Лилечка любила мужа, уважала генерала Трофимова, хорошо знала его дочку и от мысли, что у них могут быть неприятности, ей стало не по себе.

– Да, девочка. Но ты этого не хочешь, правда?

Лилечка зло посмотрела на Стрельцова. «Мусорщик», – окончательно определила для себя она его статус.

– А каков второй вариант?

– Ты через своего мужа передаешь генералу предложение открыть сейф не дожидаясь, выживет Дубенко или нет.

– Почему бы вам самому не пойти с таким предложением к генералу.

– Лиля, ты же не маленькая. Я хочу гарантий для себя.

– Каких? Вы что же, Денис Сергеевич, решили на этом еще и подзаработать? А не страшно?

– Страшно. Именно поэтому не о деньгах речь, – Денису все меньше нравился разговор и тон, которым вдруг заговорила эта девчонка.

Лиля молча ждала продолжения. «Дура, я ему еще его любимые кексы покупала», – пожалела она чисто по-женски о своей доброте.

– Мне нужны гарантии, что мое имя никогда не всплывет в связи с этими бумажками. Я человек маленький, выполнял приказы вышестоящего начальства и ничего более.

– Ой, ли, Денис Сергеевич? Что – то не очень верится в ваше служебное рвение.

– А вот это уже не твое дело, – зло бросил Денис. «Вот сучка! Кто бы мог подумать, зубки показывает. Фиг с ней, лишь бы помогла».

– Хорошо, Денис Сергеевич. Я поговорю с мужем и папой.

«С папой? А кто у нас папа?», – забеспокоился вдруг Стрельцов. Он точно знал, что она жена племянника Трофимова и все. Ему и в голову не приходило поинтересоваться ее родителями. Боясь услышать неприятную для себя информацию, он осторожно спросил:

– А папа тут при чем, Лиля?

Лилечке никак не хотелось говорить об отце. Когда ее устраивали на работу к Дубенко, он сто раз подчеркнул, чтобы она никому не говорила, кто он. Девичья фамилия ее была Роговцева. Спецкор одной из московских газет Матвей Роговцев был одним из самых известных журналистов в России. Его расследования очень часто приводили на скамью подсудимых людей разного ранга. Он был, что называется, неподкупен. Лилечка обожала отца и страшно боялась за него: однажды в него уже стреляли, убив водителя редакционной «Волги». Презрение к Стрельцову, и так уже изрядно напуганному, толкнуло ее на следующий шаг.

– Я до замужества была Роговцевой. Лилией Матвеевной Роговцевой, – четко выговорила она, глядя прямо в глаза Стрельцову. Эффект превзошел все ее ожидания.

Стрельцов буквально рухнул на стул и побледнел. В его голове видимо сразу же сложилась картина того, что будет, если в руки журналиста попадут материалы из сейфа.

«Вот я попал. Хотя, почему я? Стоп! Это выход. Я добровольно отдам в руки Роговцева материалы, и пусть он делает с ними, что хочет. Пусть сам решает, топить ему родственника или нет. А я умываю руки», – Денис даже повеселел от таких мыслей.

– Лиля, в таком случае, я думаю, не стоит подключать твоего мужа. Нужно сделать так, чтобы эти материалы сразу же попали к твоему отцу.

– И как вы себе это представляете? Мы взломаем сейф? – ей захотелось узнать, есть ли у Стрельцова нужная комбинация.

– Да, незадача…, – задумчиво протянул тот.

«Нет у него ничего. Как же вы так сплоховали, Денис Сергеевич?» – подумала она.

– Я знаю шифр, – тихо сказала Лилечка.

Стрельцов остолбенел.

– Не пугайтесь так, я просто подсмотрела. Дубенко всегда почитал меня за мебель, поэтому не очень – то и скрывался, – усмехнулась Лиля.

– Так ты знала о содержимом сейфа?

Лиля возмущенно на него посмотрела.

– Если я знаю, как открывается дверь, господин Стрельцов, это не значит, что я имею право вламываться туда без разрешения.

Стрельцов только пожал плечами.

– Так что, идем?

Лиля задумалась. Не факт, что, достав документы, Стрельцов силой не заберет их себе. В порядочность этого жука она не верила. Сделать ей что – то плохое он не посмеет – трусоват малость. А вот подло обмануть – за милую душу. Хотя, если разобраться по большому счету, она сама не ангел. Рылась же в столе, оправдываясь, что ей просто любопытно! Нет, нужно сначала позвонить отцу, пусть сам решает. Игры в детектива пора заканчивать.

– Не сегодня, Денис Сергеевич.

Стрельцов недовольно насупился.

– Я поговорю с отцом. Хотите, поедемте со мной. Сейчас.

– Похоже, у меня нет другого выхода.

– Так будет лучше. Для нас обоих, – Лилечка взяла свою сумку и кинула Стрельцову связку ключей. – Заприте дверь, – спокойно добавила она.

Глава 33

Он выл до тех пор, пока в палату не вбежал перепуганный насмерть медбрат. Сильными руками он надавил на плечи Дубенко, пытаясь успокоить того. Дверь распахнулась шире, и Дубенко увидел ненавистное лицо. «Это она виновата, грымза старая. Я ей платил такие деньги, а она ничего не сделала», – он дернулся последний раз и обмяк. По лицу текли злые слезы. Он ненавидел ее, себя, молодого солдатика, который растерянно переводил взгляд с Дубенко на врача.

– Идите, Коля, все в порядке, я дальше сама справлюсь.

«Справишься ты, как же. Лицемерка! Тебя бы на мое место», – бешенство туманило ему мозг, не давая успокоиться.

– Только не говорите, что я вас не предупреждала!

Дубенко продолжал сверлить ее взглядом.

– Теперь вы будете лежать в госпитале до полного выздоровления.

– Опять врешь, старая ворона! – Дубенко растерял остатки вежливости, – До полного конца, это ты хотела сказать!

– Это будет зависеть от вас, – голос у капитана медицинской службы Антонины Ворониной был усталым. За двадцать пять лет службы она навидалась всякого. Но этому типу уже не однажды удалось довести ее до слез. Самое плохое было то, что ей его было безумно жалко. Вот так просто, по – бабьи жалко. Она нутром чувствовала, что он одинок, обманут и поэтому хамит всем, в особенности женщинам. Болезнь у него была не смертельной, но коварной. Но он упорно отказывался лечиться, однажды решив, что из этого ничего не получится. Вбил себе в голову, что неизлечим, и четко гробил себя, назло не выполняя ее предписания. Она устала объяснять ему, что он не безнадежен. Он ей не верил, как не верил, видимо, ни одной женщине в мире.

– Кстати, я не старая, по крайней мере, по сравнению с вами. Я моложе вас на два года, – спокойно сказала Антонина.

– Мне без разницы. Я приказываю не лечить меня. И отключите эти проклятые приборы, – заорал он, показав глазами на стойку с электронными блоками, на которых мигали лампочки.

Антонина усмехнулась.

– Знаете что, орите, хоть оборитесь! Теперь я буду делать все, что сочту нужным. И не таких вытаскивали, тоже мне, умирающий, – тихо добавила она.

– Что ты там бурчишь себе под нос?

– Ну вот, со слухом у вас все в порядке, голосовые связки в норме, уже хорошо, – почти весело сказала она, – Тело восстановим, и уйдешь отсюда своими ногами, а я вздохну свободно, достал уже своими капризами! – вдруг резко перешла она на «ты».

Дубенко ошалело уставился на Антонину. Она не смеет с ним так разговаривать! Он умирает, а она издевается над ним. Какая – то баба, давно перешагнувшая порог третьей молодости, страшная, как сама смерть! Скорее бы ушла! Он истратил на ненависть к ней свои последние силы. Хотелось только одного – спать. Дубенко закрыл глаза.

«Ну, слава Богу, успокоился», – она вышла из палаты, плотно закрыв за собой дверь.

Глава 34

Он так и не смог заснуть. Впервые он почти ей поверил. Может быть, он не так уж смертельно болен, как думает? Слабый огонек надежды затеплился где – то в глубине сознания. «Черт бы ее побрал, если врет! А вдруг нет? Слишком уж спокойна. А может потому и спокойна, что врет мне, почти покойнику?» – злость на Антонину улетучилась. «Поставит на ноги – озолочу», – как всегда он подумал, что деньги ему помогут. Вспомнились первые оплаченные «услуги». Весьма потрепанная девица провела с ним урок сексуальной жизни. Три рубля, перекочевавшие из его залатанных штанов в карман ее вязаной кофты, он украл. Он воровал часто. Иначе бы не выжил. Впрочем, воровали все, кто жил в этом детском доме.

Директорствовала там Матрена Павловна Хотенко. Дом был одним из самых небольших по количеству находящихся в нем воспитанников. Беспрекословное подчинение младших старшим – основной, если не единственный воспитательный принцип. Существовала строгая иерархия. На каждой ступеньке иерархической лестницы были свои правила. Непослушание строго каралось. Матрешка, как ее называли все без исключения, и дети и воспитатели, была в общем – то доброй и жалостливой. Называя всех сынками и дочками, она гладила младших по стриженым головам, а старшим прощала многое. Последние, пользуясь ее попустительством, вовсю показывали свою власть. Маленькому Ване, впервые попавшему «под раздачу», показалось, что он попал в ад. Его пустили «на круг». Более старшие пацаны окружили его плотным кольцом. Их было человек пятнадцать, многих он даже не успел узнать в лицо, так как приехал в детдом только неделю назад. Толкая его друг к дружке, словно мячик, они молча и зло смотрели на него. У него закружилась голова уже после нескольких толчков. То ли от страха, то ли от слабого вестибулярного аппарата, его вырвало прямо на ботинки одному из мучителей. Рассвирепев от такой наглости, тот пнул упавшего на колени Ваню ногой. Словно подчинившись бессловесной команде, остальные принялись бить его жесткими подошвами ботинок, все так же молча. В тишине туалетной комнаты слышалось только сопение и звук падающих на эмалированную поверхность раковины капель воды. До сих пор его доводят до бешенства неисправные водопроводные краны. Ваня не мог даже плакать, в какой – то момент он просто отключился. Очнулся он на кровати, в лазарете. Матрена Павловна, сидя перед ним на шатком стуле, пыталась выспросить его, кто его бил. Он не назвал ни одного имени. Просто не знал. Никого так и не наказали. Матрешке, как он понял позже, сам выставляя «на круг» мелкоту, было просто по барабану, что делается у нее в доме, лишь бы ее не трогали. По сути дела, управление детдомом находилось в руках самих воспитанников. Надо сказать, у них весьма неплохо получалось поддерживать порядок: страх был хорошим учителем. Кумиром всей малышни и даже ребят постарше был Кол. Дубенко, будучи уже курсантом школы милиции, часто вспоминал «уроки» этого бритого наголо переростка. С трудом одолев науку начальной школы, он переползал из класса в класс исключительно только благодаря природной наглости. Учитель, поставивший ему «неуд», сильно рисковал. Любимым занятием Кола было воровство ради самого воровства. Он мог стащить кошелек с жалкими учительскими рублями прямо из под носа бедняги, подложить его в другое место и потом прилюдно пристыдить педагога: мол, сами забыли, а я виноват. Учителя действительно чувствовали свою вину перед ним и, скрепя сердцем, ставили ему в журнал незаслуженные тройки. В Доме про Кола рассказывали байки шепотом, перед сном, восхищаясь и одновременно млея от страха. Рассказы про окаменевшую девушку и про черный – черный лес на черной – черной горе воспринимались, как сказка.

Маленький Ваня боялся его не меньше остальных. Кроме того, из – за своей позорной слабости при испытании «на круге», он был презираем даже ровесниками. Только в десять лет Иван начал понимать: чтобы изменить расстановку сил, он должен стать сильнее других. Кол просто достал его своими мелкими поручениями, особенно когда ему не хватало на папиросы или водку. Мелкота воровала для него эти деньги у учителей, у воспитателей и просто прохожих.

Однажды в детдом пришли люди в форме. Они о чем – то долго разговаривали с Матрешкой в ее кабинете. Любопытные мальчишки пытались подслушивать у замочной скважины, но их прогнал Веник – дворник и по совместительству плотник. Вечером, за ужином Матрешка сама рассказала всем об этом визите. В их детском доме решено открыть подготовительный класс для школы милиции. Записывать туда будут ребят с десяти лет. Так Ваня Дубенко определил свою будущую профессию. Иван часто думал, что, если бы не пришла кому – то там, в милицейских верхах, идея дать детдомовским мальчишкам этот шанс в жизни, он бы стал преступником. Жестким и безжалостным.

Дубенко вернулся мыслями в настоящее. По большому счету сейчас нет твердой грани между преступниками и теми, кто их ловит. Просто задачи разные. А вот люди одинаковые. Заявления вроде «платите нам больше, и мы будем честными» – от жадности. Человек так устроен – чем больше дашь, тем больше хочет. Дубенко вспомнил Стрельцова и усмехнулся. Когда он предложил ему эту работу, тот попытался отказаться. Но – о жадность! Стоило намекнуть о вознаграждении, и все стало на свои места. «Черт!» – Дубенко аж бросило в пот, – «Этот щенок может добраться до сейфа! Хотя шифра не знает», – успокоился он. Но мысль была настолько неприятной, что осадок остался. «Как не вовремя я тут разлегся, выйду – уволю его к чертовой матери. И его и эту девчонку», – сам того не замечая, он впервые за последние несколько часов подумал о будущем.

Глава 35

Ляля и Маринка подходили к кабинету Борина. Из – за дверей слышались громкие голоса. Время приближалось к обеду, и Лялька подумала, что они сейчас заберут Борина и спокойно посидят где – нибудь в кафешке по соседству с прокуратурой. Вопросительно посмотрев на Ляльку, Маринка в нерешительности притормозила около кабинета. Тут дверь распахнулась и в коридор, смеясь и подталкивая друг друга, вышли Артем Кораблев и Сергей Безрядин.

– О! Елена Владимировна! Здрасти, – Артем радостно улыбнулся. Он, как и все сотрудники Борина, знал, что она подруга любимой жены любимого начальника.

– Здравствуй, Артем! Здравствуйте, Сергей!

– Здравствуйте, Елена Владимировна, – Безрядин был, как всегда, сдержан. Он считал, что при ста килограммах веса негоже проявлять щенячий восторг.

Лялька и Маринка вошли в открытую дверь.

– Что стряслось, соседка? – Борин посмотрел на Маринку. То, что причиной их визита были ее дела, а не Лялькины, он уже догадался. Маринка посмотрела на тетушку.

– Леня, нам нужны сведения об одном человеке.

– Имя? – Борин не стал задавать лишних вопросов, захотят – сами расскажут.

– Джанаев Вадим, – Маринка произнесла имя и поймала себя на мысли, что боится что – то узнавать о нем. Просто боится и все.

– Так, – Борин строго посмотрел на Маринку, а потом укоризненно – на Ляльку.

– Что не так? – Лялька напряглась.

– Все не так. Теперь мне придется задать вопрос. Откуда вы его знаете? – в голосе Борина появились твердые нотки.

Маринка испугалась по– настоящему. Лялька вздохнула: так и есть, парень несет беду.

– Он отец моего будущего ребенка, – пролепетала Маринка.

– Борин, не томи. Ты что – то о нем знаешь?

– Он в розыске. По делу маньяка, который убивает молодых девушек. Пока, как свидетель, – Борин не стал уточнять, что в отделе уже почти уверены, что он убийца, – Марина, рассказывай все по порядку.

Пока Маринка рассказывала Борину свою историю, Лялька исподтишка за ним наблюдала. Она до сих пор не могла понять, что нашла миниатюрная нежная Дашка в этом нескладном грубоватом мужике. «Но он мужик! Надежный и не лживый», – говорила ей подруга, вспоминая, наверное, при этом своего первого мужа.

– В общем так. Джанаева пока не могут найти. Он не появлялся ни на съемной квартире, ни в квартире у своей бывшей жены. Да, Марина, он был женат, у него двое детей – близнецов. Не знала? – Борин старался говорить строго, а у самого сердце сжималось при виде горестно сгорбившейся на казенном стуле фигурки.

Маринка помотала головой.

– По – видимому, сбежал он именно тогда, когда вы поссорились. Вопрос, от кого он прячется: от тебя или от нас? Из города он не выезжал, по крайней мере, билеты на самолет и поезд не покупал. Теоретически, мог на машине.

Борин помолчал, задумавшись.

– Ляля, отвези ее домой, мать, кстати, где?

– В больнице.

– Что еще у вас случилось? – Борин аж поперхнулся: с этой семейкой не соскучишься.

– Да ничего. Больного навещает, – Лялька махнула рукой.

Борин облегченно вздохнул.

– Поезжай к тетке, Мариш.

– Я бы лучше домой.

– Домой, так домой. Только сиди, дверь никому не открывай. Ты хоть понимаешь, что этот Джанаев может объявиться?

– Не съест же он меня.

– Я сказал: закройся на все замки и сиди тихо. Вечером приду с работы, зайду. Хочешь, Дашку попрошу с тобой посидеть?

– Не надо, дядя Леня. Я спать лягу. Очень хочется.

– Ладно. Но из дома – ни ногой. И еще. Вдруг он позвонит – тут же сообщи. На, возьми номер сотового, – протянул он Маринке листок бумаги с цифрами.

– Лень, пойдем, перекусим?

– Нет, Ляля. Некогда, – мысли Борина уже были далеко. Он думал о том, что рассказала Маринка. Это может помочь в поисках Джанаева. Только бы не пришлось его ловить «на живца», то есть на Маринку.

Ляля с племянницей вышли из здания. Они пошли к стоянке, где Ляля оставила джип. Они не заметили, что за ними наблюдает тот, о ком они сейчас говорили. «Что она забыла в прокуратуре?» – подумал Джанаев, провожая взглядом машину. Он ездил за Маринкой уже несколько дней, на чужой раздолбанной «копейке», так и не осмеливаясь подойти. «Надо уже на что – то решаться. Она должна знать, на что я пошел ради нее!» – он завел двигатель и поехал за Лялькиным джипом.

Глава 36

Он устал и хотел есть. Все эти полчаса, пока Марина и эта рыжая тетка были в здании прокуратуры, он провел в воспоминаниях о родительском доме. Мать умерла рано, родив брата, который не дожил и до года. Вадим остался с отцом и бабушкой, которая его любила без памяти. Отец его не баловал, строго следя за его воспитанием. Бабушка же, как могла, скрашивала суровый нрав сына.

В соседнем доме жила армянская семья. Один бог знает, как их занесло в это осетинское село. В школе, где учился Вадим, учились и два брата и сестра Манукян. Ануш была настолько хороша собой, что у местных ребят при виде ее захватывало дух. Вот ее сердце и решил покорить Вадим. Но братья не подпускали его к ней, находясь при сестре почти неотлучно. Вадим, Ануш и ее брат – близнец Карен учились в одном классе. Старший, Акоп, был уже женат. Ануш никогда не оставалась одна и Вадим мог перекинутся с ней парой слов только в присутствии одного из братьев. Это бесило его. Карена он ненавидел, к Акопу относился с опаской. Ануш никак не выделяла Вадима из одноклассников. Она знала, что ее ждет жених в Ереване, дальний родственник по материнской линии. Ануш видела его только один раз, когда они всей семьей ездили в Армению. Ей тогда было всего четырнадцать лет, но она уже расцвела своей женской красотой. Закончив школу, она должна была выйти за него замуж. Так решил отец, и она даже не мыслила ослушаться его воли.

Вадим ходил кругами вокруг ее дома, ждал около клуба, где Ануш занималась танцами. Но все напрасно. Однажды из дома вышел Акоп и подозвал его к себе. Спокойно объяснив ему, что у Ануш есть жених, он попросил его не надоедать им. Вадим молча подчинился.

Летом в семью Манукян приехали родственники. Вадим сразу догадался, что невысокий молодой армянин и есть жених Ануш. Музыка и танцы не смолкали три дня. Вадим смотрел, как рушатся его мечты, и злость плотным туманом заползала ему в душу. Но что он мог сделать! Ануш уехала. Вадима отец решил отправить в Россию учиться. Легко поступив в Куйбышевский строительный институт, он поселился у дальних родственников отца. Годы учебы пролетели быстро и весело. Отработав два года на стройке по распределению, Вадим вернулся домой. Он не сразу понял, что изменилось. Вроде бы, люди остались прежними, но! Как – то раз, проходя со своим другом мимо дома Манукян, он спросил про Ануш. Неожиданно злобным голосом тот процедил: «Что б им всем пропасть» и отвернулся. Скоро Вадим понял, в чем дело: теперь они здесь чужие. Их все ненавидят. Просто за то, что они армяне… Джанаев поморщился, вспомнив, как женился. Отец приказал ему, и он не посмел ослушаться. Близнецы родились ровно через год. «Честная девушка, вот и родила вовремя, и слушается тебя во всем, чего тебе не хватает?», – ругался отец, видя, как сын мечется по дому, злой и недовольный. Он и сам себя не понимал. Иногда он чувствовал, как из него рвется наружу другой человек, нет, не человек, а скорее зверь. Это мучило и угнетало его. Его спасла от безумия война. В горах всегда было неспокойно, но в то лето особенно. Все мужчины имели оружие, хрупкий мир мог в любой момент лопнуть…

Манукяны готовились к отъезду. Как вспыхнула ссора между Акопом и отцом Вадима, никто не заметил. Выглянув с высокого крыльца, Вадим увидел, что его отец, размахивая руками, что – то кричал. Акоп возбужденно отвечал. Они стояли почти у ворот. Вадим потом не помнил, как он, схватив ружье, выбежал на улицу. Очнулся он от пронзительного женского крика. Прямо на пыльной дороге в луже крови лежал Акоп. Рядом с ним на коленях стоял отец Вадима. Вадим медленно подошел к отцу. Тот посмотрел на него и только покачал головой. От дома Манукян, на ходу передергивая затворы, бежали Карен и его отец. Вадим вскинул ружье. Одновременно раздались два выстрела, Вадим почувствовал жгучую боль в плече и выронил ружье. Краем глаза он увидел, как падает Карен. Раздался еще один выстрел. Рядом с Вадимом вскрикнул отец. Со всех сторон бежали вооруженные мужчины. Вадим, зажав рану рукой, опустился на колени рядом с телом отца. То, что тот мертв, он понял сразу. В бессилии он стал биться головой о землю, воя в полный голос. Чьи – то сильные руки оттащили его на обочину. Последнее, что он увидел – полные отчаяния глаза своей жены.

Он провалялся в бреду несколько дней. Первое, что он узнал, это то, что семьи Манукян больше нет.

Его бабушка умерла, не выдержав обрушившегося на нее горя. Друзья помогли уехать. Вадим с женой и малышами вернулся в Куйбышев.

Джип остановился около дома Маринки. Джанаев припарковал Жигуленок у соседней арки. «Вот и конец путешествия. Остается только дождаться, когда эта дамочка уедет домой».

Глава 37

Лилечка и Стрельцов подъезжали к дому ее родителей. «Как я хочу домой!» – Лилечка даже прикрыла глаза, как будто ей было больно. Вот странно – то как – они с мужем живут чуть ли не в соседнем дворе, а домом она по – прежнему считает родительскую квартиру. Она прожила в ней всю жизнь. Сюда ее внесли маленьким свертком, перевязанным розовой ленточкой. Именно в этом подъезде она первый раз самостоятельно спустилась во двор по деревянной лестнице. Сейчас уже и не найти такие лестницы в многоэтажках, а в их доме было целых четыре этажа. Лилечкина семья занимала пятикомнатную квартиру на первом, сразу же налево после лестницы. В трех больших комнатах – спальня родителей, гостиная и папин кабинет. В самой маленькой – Лилечкины владения. Но любимой комнатой всех членов семьи была десятиметровка бабушки. Лилечка, придя из школы, торопливо скинув в коридоре обувку, забегала к ней и плюхалась в огромное кожаное кресло. Бабушка никогда не ругала ее за то, что она мнет школьное платье, когда внучка, ерзая в этом кресле от нетерпения, торопилась рассказать ей последние новости. Когда Лилечка наговорившись, вылезала из его мягкого нутра, ее колготки бывали закручены вокруг ног буквально спиралью, а форменная юбочка сзади напоминала гармошку. Как часто в моменты острой горечи Лилечке хотелось вот так забраться в это кресло! Но бабушка давно умерла, а Лилечка вот вышла замуж за Топильского и теперь живет совсем в другом доме. Так захотел ее муж: видите ли, банкиру не пристало жить в этой развалюхе аж восемнадцатого века. Мама с отцом часто в последнее время заговаривали об обмене на более маленькую жилплощадь, но решиться уехать так и не смогли. «Будете приводить к нам внуков, им будет, где играть», – оправдывалась мама. Топильский никак не понимал тещу: зачем жить в старье, если есть деньги купить приличное жилье? Хотя сам он, приехав из Москвы, чтобы возглавить филиал столичного банка, познакомился с Лилечкой именно во дворе ее дома. Этот закрытый двор образовали три здания: корпус педагогического института, общежитие его же и жилой дом. Топильский, будучи молодым, холостым и при должности, был приглашен своим другом в гости в общежитие к веселым студенткам. Держа в одной руке торт размером с автомобильное колесо, в другой – пакет с позвякивающими бутылками, он вылез из такси. То ли оступившись, то ли от толчка развеселившегося раньше времени друга, он смачно приземлился в лужу, покрытую первым ледком. Друг бросился спасать торт и спиртное, а Топильский так и остался сидеть с почему – то вытянутыми вперед руками. Лилечка, на глазах у которой это все произошло, чисто по – женски пожалела его и протянула бедняге руку помощи в буквальном смысле этого слова: она помогла ему подняться. Критически осмотрев поверженного банкира (о том, кого она спасла, она узнала гораздо позже), она покачала головой. Отец, молча наблюдавший в окно за своей сердобольной дочерью, решил все же вмешаться. Видя, что парень не спускает с нее глаз, он догадался обо всем первым. Лилечка еще не знала, что решается ее судьба, а он уже мысленно примерил на нее фату и белое платье. Мама Лилечки, выслушав фантазии мужа по поводу свадьбы, только посмеялась. Но, услышав от него «попомнишь еще мои слова, женщина», она все же задумалась: муж ее обладал просто звериным чутьем, иначе бы и не стал хорошим журналистом. Отмывался Топильский в ванной Роговцевых. А через месяц прозвучал свадебный марш. Лилечка сама не поняла, как влюбилась. В тот же день, когда увидела отмытого Топильского, смотрящего на нее горящими глазами. Она даже не смутилась от его взгляда, открыто отвечая ему и поражаясь своей смелости. Продолжая разговаривать, они с Топильским не заметили, когда ушли спать родители. К утру они знали друг про друга все. И объявили, что женятся. Мама только ахнула, жалобно посмотрев на мужа, но тот только ухмыльнулся. Похлопав будущего зятя по плечу, чмокнув дочь в розовую щечку, Матвей Роговцев удалился к себе в кабинет.

У них с Лешкой все заладилось как – то с первого дня. Прожив с родителями всего полгода, они купили квартиру в новом доме, построенном на месте снесенных развалюх. Дом строился на горке и спускался уступами к набережной Волги. Топильские занимали два этажа и мансарду. С балкона второго этажа была видна река и…родительский дом. Видя, как молодая жена подолгу простаивает на балконе, глядя в ту сторону, Топильский молча обнимал ее и прижимал к своему сильному телу. Он все понимал, но жить с родителями жены все же не хотел.

Громоздкая иномарка Стрельцова въехала в любимый двор. «Сколько теперь здесь машин, не развернуться», – подумала Лилечка. Приткнув автомобиль возле давно прогнивших сараев, Стрельцов чертыхнулся: моментом безухий кот спрыгнул с крыши ветхого строения на капот, посмотрел сквозь лобовое стекло на сидящих внутри людей и, оставляя следы от грязных лап, спокойно прошелся по нему. Лилечка рассмеялась: кошки у них во дворе были наглыми, шугать их было бесполезно. Кроме того, все жители подкармливали бездомных животных, которые, видимо испытывая почти человечью благодарность, истребили всех мышей в окрестностях.

Лилечка открыла дверь своим ключом.

– Пап, я не одна.

Матвей Роговцев, натягивая на ходу на мощный торс футболку, вышел в коридор.

– Привет, Кнопка, – он поцеловал ее в подставленную щеку. В глазах матерого журналиста светилась такая любовь и нежность, что Стрельцов, не знавший даже, что такое доброе слово родителей, которым всегда было не до него, позавидовал Лилечке.

Его отец был моряком, по девять месяцев в году отсутствующим дома. Мать, ведущая балерина оперного театра, разрывалась между репетициями, спектаклями и хозяйством. В конце концов, наняв домработницу, она полностью отдалась любимому делу. Но, однажды потеряв мужа, быстро потеряла и человеческий облик. Пропив последнюю тряпку из дома, она сгинула в неизвестности, оставив шестнадцатилетнего Дениса одного в пустой квартире. Потом приходили какие – то люди, возили его на опознание в морг. Но узнать в тощем бесполом трупе свою мать Денис так и не решился. До сих пор она считается без вести пропавшей.

– Пап, знакомься – Денис Сергеевич Стрельцов, помощник Дубенко.

Роговцев протянул руку. Денис невольно поморщился: работник пера, кроме таланта писателя, обладал еще и силой.

Пока Лилечка готовила на кухне кофе, Стрельцов вкратце обрисовал ситуацию. Конечно, он не стал заострять внимание Лилечкиного отца на своем участии в сборе компромата, но того и самого, похоже, Стрельцов интересовал мало.

– И что же вы решили? Кстати, как вы собираетесь взламывать сейф?

Стрельцов усмехнулся.

– Ваша дочь знает шифр.

В этот момент Лилечка с подносом в руках вошла в кабинет. Услышав последние слова Стрельцова, она сказала:

– Папа, не пугайся, я его просто подсмотрела.

– Что еще я не знаю про тебя, Кнопка?

Лилечка замялась. Показывать свою осведомленность при Стрельцове ей не хотелось. Оставив вопрос отца без ответа, она кивнула на Стрельцова:

– Денис Сергеевич пришел посоветоваться, что нам делать с этими документами.

– Я уже понял. Но почему ко мне?

– Пап, там материалы на генерала Трофимова.

– Насколько серьезные?

– Поверьте мне, весьма. Хорошо, если дадут уйти с должности самому.

– И еще один вопрос. А хозяин сейфа в курсе, что вы покушаетесь на его содержимое?

– Нет, пап, он же в больнице! Безнадежен!

– И вы его, конечно же, записали в трупы?

Стрельцов и Лиля переглянулись. Мысль о том, что Дубенко может оказаться вполне живым и даже со временем дееспособным, оказалась для них неожиданной. Лилечка попыталась проанализировать, как и из чего она сделала выводы, что Дубенко надолго вышел из строя. Визит докторши из госпиталя, угрозы самого начальника, его неподвижное тело на полу, и, наконец, сомнения врачей. А потом Стрельцов. Он был так уверен, что Дубенко не вернется, а она поверила!

– Мне кажется, это уже не так важно, будет ли Дубенко работать, – Стрельцов осторожно начал разговор на щекотливую тему. «Придется рассказать Роговцеву о Беркутове», – он понял, что другого выхода у него нет.

Лилечка слушала Стрельцова, и от его рассказа у нее по телу прошел холодок. Она никак не могла предположить, что дело зашло так далеко. Дубенко – убийца! Она работала на преступника! Пока она изображала из себя детектива, он чуть не убил Беркутова.

– Так что, скорее всего, из больницы у него одна дорога – в тюрьму, – подытожил Стрельцов.

– А вы не торопитесь с выводами, Денис Сергеевич? – по опыту Роговцев знал, что решение задачи далеко не всегда лежит на поверхности.

– Ну, не знаю! Я, знаете ли, не верю в совпадения, а факты за то, что Дубенко причастен к покушениям.

– Может быть, может быть…, – Роговцев с сомнением покачал головой.

– Так что делать, пап?

– Я думаю, документы из сейфа нужно изъять. Но не все. То, что касается этого Беркутова, трогать не стоит. Скорее всего, прокуратура в ближайшее время выдаст ордер на обыск в кабинете вашего шефа. Конечно, можно оставить и остальное. Но тогда последствия непредсказуемы. Как для Трофимова, так и для других. Для вас, Денис Сергеевич, кстати, тоже. Привезите бумаги сюда. Потом вместе подумаем, что делать дальше.

– Нет уж, я умываю руки. Я сказал вам об этих документах только для того, чтобы меня впоследствии не трогали.

– Пап, Денис Сергеевич боится ввязываться в такие дела, – Лилечка бросила в сторону Стрельцова презрительный взгляд.

– Что же, его право.

Лилечка и Стрельцов вышли из квартиры. Девушка с удивлением наблюдала за лицом Стрельцова. Оно как – то разгладилось и обмякло, ушло затравленное выражение из глаз. «Ну и трус!», – подумала она, садясь в машину.

Глава 38

Он очнулся от боли. «Уже хорошо, на том свете ничего не болит», – Беркутов скосил глаза. «Ба! Картинка повторяется», – он увидел на стуле дремавшую Галину. Он попытался вспомнить, что было до того, как он отключился. Чья – то спина в белом халате в дверном проеме, потом все поплыло и – темнота. «Мне что – то не то вкололи? Или?», – думать об этом «или» не хотелось. «Она не могла сделать мне ничего плохого, она меня любит», – отогнал он от себя крамольную мысль. Егор протянул руку к Галининому колену и вскрикнул: больно было везде.

– Галя, – позвал он шепотом.

– Привет! – она сонно улыбнулась.

– Все спишь? Чего не дома, в удобной кроватке?

– Тебя караулю.

– Так – так. Значит, потерять боишься? – в голосе Беркутова послышались довольные нотки.

– Боюсь. Мне тебе нужно задать столько вопросов!

– Ого! И это вместо того, чтобы приласкать бедного раненого, поцеловать, наконец, коль уж ни на что другое я сейчас не способен, – шутливый тон ему давался с трудом, он кожей чувствовал, как напряжена Галина, которая старалась не смотреть ему в глаза.

«Черт, как трудно. Но если я не спрошу сейчас, я просто сойду с ума», – в глубине души ей было стыдно, что сейчас она думает только о себе.

– Галя, не молчи, – Беркутов от чего – то испугался.

– Егор, что у тебя с моей дочерью?

– У меня с кем?! – Беркутов от изумления дернулся на кровати.

– Не придуривайся, ты все понял.

– Галя, я ничего не понял, – сказал он серьезно.

– Маринка беременна.

– Поздравляю, мы скоро станем бабкой и дедом!

– Мы? Нет, Беркутов, это ты скоро станешь отцом!

– Я?! Я бы с радостью, если ты согласишься.

– Не морочь мне голову, Маринка мне все рассказала.

– Так, Галка…

– Не называй меня так!

– Хорошо. Галина, хватит дурить, рассказывай все по порядку, – Егор разозлился. Похоже, ему шили связь с малолетней девицей. И кто?! Женщина, дурой которую никак не назовешь.

Выслушав короткий рассказ Галины, Беркутов внимательно посмотрел на нее.

– И ты решила, что этот несостоявшийся папаша – я?

– А что еще я могла подумать?

– Ну, конечно, я единственный разведенный бездетный, старый мужик в этом городе!

– Ты единственный знакомый мне мужик, подходящий под ее описание! И объясни мне, почему Маринка так скрывала от меня его имя?

– А она тебе сама это не объяснила?

– Пролепетала что – то вроде того, что это уже не имеет значения, потому, как она замуж за него не собирается.

– А тебе не приходило в голову просто поверить ей на слово? И не делать из этого таких идиотских выводов.

Галина растерялась. Она все так логично выстроила! Она вдруг поняла, что все ее домыслы насчет Беркутова были всего лишь очередной попыткой убежать от этого человека.

– Галюша, посмотри на меня. Ты сама – то веришь себе? Насочиняла, великая сказительница! Я тебя люблю, с первой нашей встречи, хоть ты и вредина! Что я могу найти в молодой соплюшке, подумай?

– Другие же находят.

– Это мужики неполноценные, им самоутвердиться в жизни больше нечем, вот они и цепляются за хорошенькие свежие мордашки и упругие попки.

– Только не говори, что тебе такие не нравятся.

– Нравятся. И Маришка понравилась. Но это не значит, что я должен ее тащить в постель. Прости за банальность, но мне после того еще и поговорить хочется.

– Маринка далеко не дурочка, – обиделась вдруг за дочь Галина.

– Не спорю. Но я хочу просыпаться рядом с тобой. И точка, – Егора порядком утомило упрямство Галины. Та притихла.

– Галя, ведь если ты здесь, это что – то значит?

Она кивнула.

– И мы с тобой не подростки, так?

– Так.

– Тогда зачем нам все это? Подозрения, вопросы дурацкие?

– Прости.

– Да я тоже перед тобой виноват! Я был уверен, что это ты ко мне заходила в палату, что – то делала с системой. Меня ведь опять пытались отправить к праотцам, так?

– Ну…Но это не я! – Галина внезапно покраснела, вспомнив о своем желании придушить Беркутова.

– Да, это не ты, – Егор задумался. Здоровая злость стала просыпаться в нем, напоминая о себе головной болью.

– У твоей двери теперь охрана. Кузьмин поставил.

– Спасибо ему.

– Он зайдет позже. Я ему обещала позвонить, когда ты придешь в себя.

– Да, позвони-ка. Мне нужно с ним поговорить.

У Беркутова в голове стрелой пронеслась мысль. «Нет, не может быть!».

– Что, Егор? – спросила Галина, заметив его помрачневшее лицо.

– Я, кажется, догадался, кому я порчу жизнь. Но этого не может быть!

Глава 39

Он давно не спал так спокойно. Сны, его постоянные спутники, не беспокоили его, словно сжалившись над его немощью. Ему никогда не снились радостные светлые сны, он всегда видел только кошмары. Утром, просыпаясь в холодном поту, он бегом бежал в ванную и становился под прохладный душ. Самым лучшим из его ночных путешествий было возвращение в Карпатское село. Но и там обязательно происходило что – то плохое: умирала мама, пьяный отчим падал с моста в реку, Леся больно щипала его за локоть. Детдомовские сны не отличались разнообразием. Его били, он бил. Его заставляли воровать, он воровал. И опять бил того, кто спер что – то у него. Сладко улыбающееся лицо Матрешки превращалось в дикий оскал, а поднятая для удара рука Веника опускалась прямо ему на хребет. Он просыпался злой, с чувством стойкой обиды и бессилия. Чечня не снилась вовсе. И Сулико, женщина, предавшая его, тоже не снилась никогда. Дубенко некстати вспомнил, как долго и мучительно забывал ее. Как плакал в пустой квартире, не в силах вернуть утраченную навсегда любовь. Как мстил всем женщинам подряд, немало не заботясь о все возрастающей дурной славе. Он упустил тот момент, когда остался один. Впервые ему отказала его секретарша, он тут же ее уволил. Но не расстроился. Догадываться, что женская половина сотрудниц объявила ему бойкот, он стал гораздо позже. И – только посмеялся. У него было достаточно денег, чтобы купить продажную девку. А большего ему и не требовалось. Он много работал.

После ранения в Чечне его посадили в кресло начальника отдела кадров. Поначалу его это покоробило. Лишь позже он по достоинству оценил все преимущества этой должности. Через него проходила вся информация на любого сотрудника. Тогда и пришла в голову мысль, что неплохо бы знать о людях больше, чем просто анкетные данные. Так стали появляться папочки.

У Дубенко опять что – то неприятно щелкнуло в голове: а вдруг все – таки Стрельцов доберется до содержимого сейфа? Страшно подумать, как этот трусоватый мальчишка может распорядиться бумагами.

Его отвлек скрип дверных петель. Повернув голову, он чуть не застонал: в палату входила его докторша. Она задержалась в дверях, видимо заканчивая разговор с человеком, стоящем в коридоре.

«А у тетки все на месте», – отметил он не без интереса. Антонина стояла вполоборота к нему, халат на ее ладной фигуре натянулся, туго обхватывая самые соблазнительные места, а поясок подчеркивал тонкую по-девичьи талию. Наконец, закончив разговор, она повернулась к Дубенко. Он тихонько присвистнул: на обычно страшненькую докторшу сегодня было приятно посмотреть. Гладкие волосы, забранные на затылке ровным кольцом, отливали рыжеватым оттенком. Неброско подкрашенные брови подчеркивали слегка округлые глаза с длинными ресницами. Веснушки женщина, видимо, оттенила тональным кремом. Но самое главное, на ней не было этих уродливых очков. Золотистого цвета стекла были вставлены в очень тонкую, почти незаметную, оправу.

– Ты сегодня цветешь, с чего бы это? – спросил Дубенко довольным тоном. Как и все мужчины, он решил, что женщина прихорашивалась исключительно ради него.

– Как вы себя чувствуете, Дубенко? – Антонина проигнорировала его хамский вопрос.

– Ты не ответила!

– Хорошо. У меня сегодня важная встреча. Сразу после дежурства.

– Свидание, что ль? – усмехнулся он.

Антонина посмотрела на него с жалостью и ничего не ответила. «Опять хамит от бессилия. Почему мне по жизни попадаются только такие вот, слабые?». Надев манжету для измерения давления на руку Дубенко, Антонина задумалась.

Богатого опыта общения с мужчинами у нее не было. Да и мужчин в жизни Тони Ворониной было всего три. Замуж она вышла, будучи еще студенткой. Любовь и жалость к слабому, совсем неприспособленному к жизни профессорскому сынку, толкнула ее к нему в постель. Она хотела просто утешить его после очередной неудачи: в тот раз он провалил экзамен, и даже мамины старания не помогли. Получилось то, что никак не ожидалось: она забеременела сразу. Мамочка, вопреки ожиданиям, обрадовалась известию о будущем внуке. Развернув бурную деятельность, она быстро организовала свадьбу, выделила молодым две смежные комнаты в профессорской квартире и, скинув на молодую жену заботу о непутевом сыночке, спокойно вернулась к любимым крыскам и мышкам: биологом она была известным, и по ее учебникам учились тысячи студентов. Работу по дому выполняла Искра: не поймешь девушка, не поймешь старушка. Она приехала из деревни и была столь непомерно толста, что жировые складки на лице вполне можно было принять за глубокие морщины. Кто в ее захолустье дал ей такое чудное имечко, она не говорила, только краснела и смущалась. Антонина, сама выросшая в небольшом городке на Каме, жалела ее и старалась особенно не нагружать. Так получилось, что Искра стала единственной близкой подругой Тони, у которой беременность протекала очень тяжело. Жалея друг друга, они дружно возились на кухне, ходили на рынок за парным мясом и свежими овощами. По-крестьянски экономная и честная, Искра вела хозяйство отменно, время от времени складывая в отдельную коробку из – под печенья оставшиеся рублики. Копила она не для себя, так, на черный день «хозявам», как она называла профессоршу и ее сына. «Мужика – то у них нет, мало ли что!» – рассуждала она. Тонин муж мужиком не считался. «Валерик чисто дитя, как ты за него пошла, не знаю!» – сокрушалась она, жалостливо глядя на растущий животик Антонины. Искра же и открыла ей глаза на мужа: оказывается, тот пил водку чуть ли не со школы, периодически укладываясь в клинику для поправки здоровья. И папаша у него умер, хлебнув некачественного пойла. Вот так. Размеры катастрофы Тоня поняла после родов: мальчик родился с ДЦП. Отдать сына в спецзаведение Тоня отказалась, взвалив на себя еще и заботу о больном ребенке. Об учебе пришлось забыть. Муж пил, неделями не показываясь дома, свекровь еще больше ударилась в работу, а Тоня с Искрой по очереди возились с малышом, который был так хорош собой, словно ангел со старинной открытки. Слава Богу, денег в семье было достаточно, свекровь, видимо понимая, что ничем другим не может помочь невестке, все заработанные деньги отдавала ей. Однажды, когда в очередной раз Валерик, высохший и с зеленой физиономией, появился в дверях маминой квартиры, она выгнала его. «У меня нет сына, только дочь и внук!»– сказала она ошарашенному парню, закрывая перед ним дверь. После этого она позвала к себе в кабинет невестку и Искру и, тяжело опустившись в кресло, начала нелегкий для нее разговор. Тоня и Искра, замирая от ужаса и жалости, узнали, что она больна, и жить ей осталось всего ничего. Это были последние наставления, она все продумала и решила за двух неопытных подруг. «Я не ошиблась в вас, девочки», – были ее последние слова. Валерик, узнав о смерти матери из некролога в газете, явился на похороны в стельку пьяным. После поминок он исчез. Больше они о нем ничего не слышали долгие пять лет. Девушки выполнили все, что завещала его мать. Антонина закончила медицинский, Искра – курсы парикмахеров. Они продолжали жить в этой огромной квартире, ухаживая за мальчиком, играя с ним и по мере возможности обучая необходимым навыкам. Васятка рос спокойным, улыбчивым и терпеливым: болел он часто, можно сказать, что здоровым он был всего несколько месяцев в году.

Черная полоса в жизни Антонины началась со смерти мужа. Однажды к ним пришел участковый с известием, что за городом, в дачном массиве, нашли его тело. По иронии судьбы он умер, как и его отец – от «левой» водки. Заболел менингитом Васечка. Антонина съедала себя поедом, что не смогла вытащить сына: он умер во сне, заплатив своей жизнью и смертью за грехи отца и деда. Антонина и Искра остались одни. Они почти не разговаривали, у них словно не хватало сил говорить ни о чем. Антонина, после интернатуры, попала на работу в военный госпиталь, беря в нагрузку дополнительные дежурства, только бы пореже находиться в квартире. Искра напротив, принимала клиентов на дому, зарабатывая стрижками и укладками. Она немного похудела, стала покупать себе вещи «с талией» и перестала стесняться низкого декольте. Все еще надеясь устроить свою бабью судьбу, она обзавелась новыми подружками, такими же незамужними, как и сама. С ними она ходила в клуб «кому за тридцать» на танцы. Однажды ей улыбнулась удача: ее пышными формами соблазнился командировочный с Севера, мужик здоровый и при деньгах. Девочку Искра родила крепенькую, на четыре с половиной килограмма. А вот саму мамочку спасти не удалось. Отдав все силы ребенку, она вздохнула последний раз, с мольбой глядя на Антонину, присутствующую при родах. И опять Тоня корила себя в смерти подруги: у Искры оказалось слабое сердце, просто она никогда не жаловалась. Конечно, девочку она удочерила, дав ей простое деревенское имя, как и пожелала Искра – Фрося. Записав своего бывшего мужа в отцы, она получила на Ефросинью Валерьевну Воронину метрику и стала растить ее как родную дочку.

«Как там Фроська в Италии? Вот бы внучку привезла в этом году», – помечтала она. Когда ее дочь заявила, что станет моделью, Антонину просто заклинило: впервые она заорала на бедную девушку. Фрося, забыв от страха обидеться на мать, побежала к аптечке накапать чего – нибудь успокаивающего. Потом они весь вечер проплакали, по очереди утешая друг друга. «Это не профессия, ты не сможешь себя прокормить, бегая по «языку», – твердила Антонина. Она видела то, чего не хотела замечать девочка: худоватый подросток ростом метр семьдесят пять со временем может превратиться в пышку. Вспомнив Искру, она тогда решила, что должна все рассказать дочери об ее настоящей матери. Фрося долго смотрела на фотографии Искры, веря и не веря в то, что она не дочь Антонины. Отцом она даже не поинтересовалась, а Антонина решила за благо промолчать. Моделью Фрося таки стала: изнуряя себя диетами и шейпингом. Первый показ в Падуе оказался последним: в нее с ходу влюбился местный ресторатор. Забросав девушку комплиментами и подарками, он добился ее согласия на брак, поставив только два условия: она бросает подиум и немного прибавляет в весе. Родив Лусию, или Люську, как называла ее Антонина, Фрося обзавелась лишними десятью килограммами. Муж просто таял от счастья, обожая свою пышечку – жену и пухляшку – дочку…

– Ну, что ты там намерила?

– Все хорошо.

– Что может быть хорошего, если я тут валяюсь?

– А что ты хотел? – раздражаясь, Антонина опять перешла на «ты».

– Ты говорила, что поставишь меня на ноги! – в голосе Дубенко слышались просящие нотки. Антонина с удивлением посмотрела на него.

– По – моему, я сказала, что это зависит и от тебя.

– Я денег тебе дам. Много.

Антонина окончательно взъярилась.

– Ну что ты за человек, а, Дубенко? Что ты все на деньги меряешь? А просто человеческое отношение тебе недоступно?

– Ну не от большой же любви ты со мной возишься?

– Да, не от большой. От большой люди только глупости делают.

– Вот видишь.

– А от больших денег дураками становятся.

– Это ты обо мне?!

– Нет, о Пупкине!

– Злая ты, Антонина. Это от того, что мужика с тобой рядом нет.

– Есть, – Антонина усмехнулась: она не соврала. «Мужик» в доме имелся. В данный момент, накачавшись пива под самую макушку, он наверняка спал у компьютера. Нынешний «муж» Тони слыл поэтом, в годы советской власти кропавшим стишата на модную тогда «трудовую» тему. Сейчас его вдохновить могли только литров пять пива. Его Муза, видимо потребив градусы на пару с ним, засыпала раньше, чем опустошалась последняя бутылка. Начатое стихотворение так и оставалось недописанным. Антонина утешала поэта, проспавшегося после трудового подвига, и давала ему рубли на опохмел. Ей самой порой не было понятно, отчего она его не выгонит: у поэта имелась вполне сносная жилплощадь в коммуналке.

Антонина вдруг представила себе милую картинку: она, усталая после дежурства, приходит домой, а ее встречает муж – Дубенко. На нем поверх домашних треников повязан ее любимый клетчатый фартук, а в руках… скалка! Брови сдвинуты «домиком», губы сердито поджаты. Антонина глянула на больного и рассмеялась: у мужика было точно такое выражение лица.

– Ну?! – Дубенко разозлился.

– Иван Иванович, давайте еще раз попытаемся поговорить серьезно. Мой визит к вам на службу мне даже вспоминать не хочется…

«Скажите, какие мы нежные», – со злорадством подумал он.

– Здесь я на своей территории, да и ваше положение дает мне возможность повторить все то, что я говорила вам в прошлый раз.

– Не стоит, у меня память хорошая!

– Замечательно. Тогда у меня один вопрос: вы хотите вновь стать мужчиной?

– Это в каком же смысле? – в голосе Дубенко послышалось ехидство.

– Это в таком смысле, чтобы встать на свои ноги и перестать изображать умирающего.

– Издеваешься… – утвердительно качнул головой Дубенко.

– Понимайте, как хотите. Но без вашей помощи мне не справиться.

– Говори, что надо делать, – вполне миролюбиво буркнул Дубенко.

– Всего лишь, перестать мне сопротивляться.

Дубенко только молча кивнул. «Вот и ладненько. Первый шаг мы сделали», – подумала Антонина, сама не зная толком, что имела в виду: то ли его выздоровление, то ли зародившееся, похоже только у нее, чувство.

Глава 40

Отговориться от заботы Ляльки Маринка смогла только уверив ту, что запрется на все замки и сразу же ляжет спать.

«Как же я устала», – Маринка отперла дверь «черного» хода.

Она впервые после смерти отца поднималась по этой узкой лестнице, которой пользовались только жители третьего этажа: выходов на другие этажи с нее не было. Ведь папу нашли именно здесь: человек, застреливший его, а потом и Маринкину бабушку, столкнул его тело вниз по ступенькам.

Маринка вошла в квартиру и скинула туфли. Босиком прошлепав в свою комнату, она буквально рухнула на кровать. «Что же теперь делать? Я понимаю, Борин не мог мне сказать, что Вадима подозревают в убийствах девушек, вот и придумал на ходу, что того разыскивают, как свидетеля. А я уверена, это он. Он мог. Потому я его и бояться начала, что он вдруг стал раскрываться с другой стороны. Он просто снял маску, перестал сдерживаться. Как я не замечала, что он не адекватен? Приписывала его срывы кавказскому темпераменту. Только вот знать бы, какие тараканы у него в голове? И что мне ждать? А вдруг правда посмеет ко мне придти? Прав дядя Леня, нужно дверь запереть на все замки». Маринка побрела в коридор. Когда – то отец, заказав новую входную дверь, попросил врезать туда замок, который можно было открыть снаружи и изнутри только ключом. Обычно, они, находясь дома, не запирали его. Маринка выбрала из связки самый длинный ключ, вставила в замочную скважину и повернула три раза.

Сон накрыл ее, как только голова коснулась подушки. Она не слышала ни скрежета металла, ни легкого скрипа дверных петель.

Лялька, сидя в машине, смотрела на Маринкину спину, на ее опущенные худенькие плечики и чуть не плакала от жалости к этой девочке. «Да что же это такое! Когда же это закончится!», – она никак не могла понять, почему за грехи их с Галкой биологической матери расплачивается сестра и теперь еще и ее дочь. Анна Андреевна никогда не была идеальной женой и матерью и, похоже, даже сейчас не задумывалась о своей уже почти прожитой жизни. Уже одно то, что в молодости она оставила новорожденную Галину в роддоме, уехав со своим любовником, не делало ей чести. Хорошо, что девочку сразу же удочерила тетя Валя, ее двоюродная сестра. То, что Галина рождена ею, Лялькина мать сообщила им только после гибели тети Вали. Галине к тому времени исполнилось уже сорок! Как же все – таки порой несправедливо обходится судьба с человеком! Тетя Валя, открытый и щедрый душой человек, не сказавший ни о ком ни одного дурного слова, жестоко убита. Теперь все, кто ее любил, ощущают сиротство. Лялька сама без конца «разговаривает» с ней, может быть, поэтому ей удается сохранять в своей жизни пусть и хрупкое, но равновесие. Что же говорить о Галке, которая в тот же день потеряла и мужа…

Лялька посмотрела на дверь, за которой скрылась Маринка. «Что– то мне не спокойно. Хорошо, если это просто осадок от разговора с Бориным. А если нет?» Она набрала номер квартиры Головановых. Длинные гудки. «Слава Богу, спать легла», – подумала она про Марину. Лялька завела двигатель и вырулила на дорогу. Краем глаза она заметила, как от арки в сторону шарахнулся какой – то мужчина. Лялька невольно глянула в его сторону. «Кавказец», – промелькнула быстрая мысль. Сердце внезапно сильно «бухнуло». Мужчина быстро удалялся в сторону соседнего дома. «Так не бывает. Слишком просто. Но это он, точно он!», – Лялька прижалась обратно к обочине. Стараясь держаться спокойно, она направилась к табачному киоску, притулившемуся около входа в стоматологическую клинику, которая принадлежала жене Борина Даше. Мужчина, нервно оглядываясь, заворачивал за угол дома.

– Лялька, ты что тут делаешь, ко мне приехала? Заходи, – Даша, высунувшись из окна, приветливо улыбалась.

– Сейчас, – Лялька еще раз посмотрела вокруг, но кавказца больше не увидела. Она потянула на себя ручку массивной двери. Эта дверь была «визитной карточкой» Дашиной клиники. В свое время, задумав сделать ремонт, Даша долго выбирала из двух вариантов. Можно было отделать помещения модно и просто. Но у всех так и было. И она решила сохранить старый стиль, вспомнив аптеку на Фрунзе, в которой до сих пор стояли старинные, дубовые лавки с обитыми кожей сидениями и спинками. Латунные дверные ручки каждый день начищались до блеска, а на полу, в огромных кадках росли пальмы и фикусы. Они тогда втроем, Лялька, она и Галина, набросали эскиз и сами просчитали затраты. Получилось не так уж и дорого. Зато стоматологическое оборудование Дарья закупила первосортное. А входную дверь они и вовсе оставили нетронутой, обновив только стекла и подлачив дубовую поверхность.

– Ляль, что с тобой? – Даша смотрела на подругу с недоумением. Обычно Лялька при встречах радостно чмокала ее в щеку, но сейчас была серьезна и как – то насторожена.

– А ты почему на работе? Стаську с кем бросила?

– А с ней гуляет Ленька, – Даша улыбнулась, вспомнив, с какой кислой миной ее старший сын согласился покатать в сквере коляску с сестрой. Он взял с собой мяч и еще для компании пса Леньку – младшего. Наверняка всю дорогу до сквера жаловался тому на свою нелегкую судьбу. А пес, радостно повизгивая, явно не понимал уныния своего хозяина: для него все складывалось как нельзя лучше – внеплановая прогулка и недосягаемость для маленькой мучительницы, которая сидела в своем экипаже, пристегнутая ремешками.

– Даш, у нас опять проблемы. С Маринкой, – с лица Даши тут же сползла улыбка.

– Что? – спросила она почти шепотом.

Лялька рассказала ей все в подробностях, начиная с того, как Маринка пришла к ней, разыскивая мать.

– А сейчас у меня либо паранойя, либо я права, и этот кавказец и есть Маринкин жених.

Даша свято верила в Лялькину интуицию, наверное, даже больше, чем сама Лялька.

– Звони Борину.

Лялька, на минуту задумавшись, посмотрела в окно и обомлела.

– Вот он! Смотри, на той стороне!

Даша мельком посмотрев в окно, уже набирала мобильный мужа.

– Лень, это я. Да со мной все в порядке! И с детьми тоже!

Она протянула телефон Ляльке.

– Леня, я его видела. Да, Джанаева. Как узнала? Не скажу. Просто поверь. Он, похоже, направляется к Маринке. Идет к подъезду. Да, к парадному входу, потому, что в арку заходит. Все, я его больше не вижу. Да мы с Дашкой у нее, в клинике. Что мне делать? Ага, попробую. Хорошо, ждем.

– Ну, что?

– Велел звонить Маришке. Сам сейчас подъедет.

Лялька стала набирать знакомый номер. Трубку никто не брал.

– Надо идти.

– Но Леня не велел! – Даша встала на защиту мужа.

– Мало ли что! Ну не могу я просто так сидеть!

– Лялька, не дури. Спугнешь только. Борин прикатит через пару минут.

Лялька вдруг поняла, что может все испортить. В голове стучали молоточки.

– Даш, я боюсь. Жутко боюсь за Маринку. А вдруг она ему откроет?

Даша молча протянула стакан с минералкой подруге. Что она могла ответить? Ей самой было не по себе. Борин рассказал ей о том, что сделал этот маньяк с девочками. Конечно, жалко. Но она их не знала. А тут Маринка, дочь подруги, почти сестры, которую она нянчила совсем крохой.

Глава 41

Он еще раз, осторожно высунувшись из – за угла, осмотрел кусок улицы, где стоял ее дом. Знакомый уже джип плавно ткнулся колесами в бордюр. Рыжая тетка легко спрыгнула с высокой ступеньки и щелкнула брелком сигнализации. Она помахала рукой женщине в окошке первого этажа и вошла в дверь стоматологической клиники. Все. Ложная тревога. От предвкушения того, что он собирался сделать, Джанаев улыбнулся. Вот теперь эта маленькая гордячка забудет о своем гоноре. Дурочка, ведь все было так хорошо. С ней он, наконец, почувствовал себя господином. Она всегда была такой покорной и наивно чистой. Такой покорной, как их женщины, но она была русской! И он завоевал ее.

Здесь, в России, он научился любить русских женщин. Но, насытившись очередной любовницей, забывал их. Маринка же стала сразу частью его жизни. Вначале он даже не думал, что у него может быть что – то с этой девочкой. Они просто гуляли, он кормил ее мороженным в летнем кафе, один раз даже съездили в лес, набрав целую корзину съестного. И он опять не тронул ее, считая ребенком. Она и была таковой – школьница, которой нужно было учиться еще год.

Он подождал еще минут пять и перешел на другую сторону улицы. Зайдя в первый попавшийся магазин, он купил пачку чипсов и вышел. Внимательно всмотревшись в окна клиники, он успокоился: жалюзи были опущены. Чипсы полетели в урну. Быстро он пересек улицу и вошел в арку. Похвалив себя за предусмотрительность, нащупал в кармане куртки ключи: однажды он сделал дубликаты с Марининых, так, на всякий случай. И сейчас они ему помогут попасть в дом.

Глава 42

Капитан Кузьмин не спеша шел по двору к своему подъезду. Разговор с главврачом не успокоил его, а только насторожил. Похоже, что у Беркутова серьезные неприятности, гораздо более серьезные, чем он, Кузьмин, мог предположить. От этой мысли Кузьмину стало не по себе. Он до сих пор не понимал, что за дела творятся вокруг его друга. Кому – то не очень умелому никак не удавалось довести дело до конца. Или у Беркутова такой сильный ангел – хранитель? Все это могло бы сойти за шутку, хоть и дурную, или за угрозу, если бы не смерть пожилой женщины и вполне реальная пуля, которую достали из плеча майора. А то, что в больнице подменили препарат в капельнице, уже не лезло ни в какие ворота. Кузьмин разозлился. Первоначальная версия о том, что Егора попытался убрать как свидетеля «террорист» из метро, отпала сразу после первого допроса. Мститель настолько был напуган, когда узнал о количестве угробленных им людей, что готов был до кучи сознаться в чем угодно. Глядя на фотографию Беркутова, он заявил, что тот стоял первым в очереди в колбасный магазин, прямо около той урны, в которую он положил пакет со взрывчаткой, и поэтому он его так хорошо запомнил. Следователь из городской прокуратуры и ФСБешник только переглянулись и покачали головами. С этим все было ясно. Службиста главным образом интересовало, где этот малолетник придурок взял взрывчатку. При этом вопросе парень вдруг замкнулся и перестал отвечать на вопросы. То, что он не знал, какой силы будет взрыв, наводило на мысль, что им водила чья – то опытная рука. Этим сейчас и занимаются специальные органы.

А вот с «кухонным» эпизодом загадок куда больше. Замок входной двери открыт либо «родным» ключом, либо баба Лиза сама отперла преступнику дверь. В том, что, скорее всего, этот человек ей был знаком, Кузьмин был почти уверен: удар был нанесен сзади, старушка ничего не опасалась. Ростом он был ненамного выше бабы Лизы. Да и не смертельным был этот удар, просто оглушили ее, как сказали криминалисты. Умерла она от удушья. Работал явно не профессионал: форточки позакрывал, а свет в коридоре не выключил. Кому же Беркут так насолил? Да! Еще этот Дубенко. С ним еще предстоит разобраться, но уже сейчас понятно, что к покушению во дворе он не имеет никакого отношения: рост у него не меньше метра восьмидесяти. Хотя, мог нанять киллера. И где ж он такого придурка отыскал, который попасть с такого расстояния в человека не смог, да еще и, как Золушка, туфельку обронил, удирая? И в больницу Дубенко не мог приходить, сам угодил в госпиталь, да еще и так серьезно, что прикован к кровати.

Может быть, дело в женщине? После развода, насколько он знал, у майора не было постоянных привязанностей. Домой он никого не водил: стеснялся бабу Лизу. В большинстве случаев брал ключ у Кузьмина от его дачи. Да и не припомнит что – то Кузьмин никаких конфликтов у Беркутова с женским полом! Он и с замужними дамами дела не имел, благо в прокуратуре полно молодых, хорошеньких и свободных. И все – таки Кузьмину что – то подсказывало, что фейерверк в квартире вполне могла замыслить и женщина. И еще странности с выстрелом. Никакой мужчина не выберет такую неудобную огневую точку: за мусорными бачками находится глухая кирпичная стена, до ближайшего выхода со двора вдоль нее бежать не меньше сотни метров. Шансов благополучно удрать минимум. Но ей (или все же ему) удалось. Если бы эта Галина Голованова не споткнулась, то ее трофеем была бы не обувь, а сам ее владелец. Кстати, почему кроссовка с ноги соскочила? Странно, шнуруются спортивные тапки довольно туго и сами собой с ноги не соскальзывают, даже если и потянуть! Это могло быть только в одном случае: велика обувка хозяину! А если так, то хозяин вовсе не хозяин, а хозяйка: найти мужчину с ногой меньше сорокового размера маловероятно.

И подмена лекарства в больнице тоже уж как – то по – женски. Мужик скорее бы отключил всю систему начисто. Или, на худой конец, подушкой придушил спящего раненого.

Вдруг Кузьмин резко остановился. «Ой, елки! Ну, да! Как же я раньше не догадался!», – он развернулся и побежал к машине, которую он оставил на проезжей части. «Возвращаемся в больницу», – коротко бросил он задремавшему сержанту.

Глава 43

Валентина Прокофьевна Романова тяжело опустилась на табурет. Глядя на закипавший в кастрюле бульон, она мысленно сосчитала до десяти. Встать даже на счет десять ей удалось с трудом. Эта «считалочка» помогала ей всегда, с самых первых лет жизни с мужем. Да и научил ее нехитрому приему тоже он. Как – то раз, когда она не смогла себя заставить вскочить с постели в пять утра, чтобы проводить тогда еще молодого лейтенанта на учения, тот разозлился не на шутку. Вернувшись через три дня, усталый, но довольный – командование его отметило за отличную подготовку личного состава – он решил провести учения и дома.

– Слушать мою команду, – приказал он Валентине, – С этого дня будешь вставать на счет «десять»!

– Как это? – опешила она.

– Просто. Считаешь до десяти и при слове «десять» – делаешь то, что не хочешь.

– А если я не хочу делать, что не хочу? – немного путано спросила Валя.

– А если не хочешь, тогда я считаю до десяти, и ты собираешь вещи и едешь в Москву, к маме.

– Но я беременна! – выпалила она новость, которой хотела порадовать мужа вечером, за празднично накрытым столом.

– Тем более. Тебе уже сейчас трудно, а с ребенком будет еще труднее, поэтому готовь себя заранее. Дисциплина, Валька, в жизни главное!

– А я думала, главное – любовь, – пролепетала Валечка. В этот момент она поняла, что мама была права, отговаривая дочь от брака с военным. В их семье никто никем не командовал, а слова «спасибо» и «пожалуйста» сопровождали даже самую незначительную просьбу. Но Валечка очень сильно была влюблена в мужа, поэтому только вздохнула и сказала:

– Я попробую.

– Вот и молодец! А что ты там про беременность говорила?

– Сегодня я была у врача, срок – восемь недель, – Валентина уже и не знала, радоваться ли ей.

– Здорово!

– Ты рад? – она с надеждой посмотрела на мужа.

– Конечно, рад! – приосанился тот, – Я всегда знал, что у нас получится! Родишь парня, похожего на меня!

– А девочку? – тихо спросила Валя.

– Девочку? Какую еще девочку?! – он с сомнением глянул на жену, – Что это ты там себе придумала? Будет сын и точка.

Валя с удивлением отметила, что ее муж свято верит, что будет так, как он сказал. «Что это – дремучесть или у меня муж обыкновенный самодур?» – впервые задумалась она.

Родилась дочь. Романов был в это время на учениях, где – то в Казахских степях, поэтому из роддома ее забирала жена командира части. Она же и помогала ей в первые дни. Ее дочери были уже взрослыми, старшая недавно вышла замуж и уехала с мужем в Москву.

Валентина Прокофьевна поморщилась: спина болела немилосердно, не помогла даже таблетка пенталгина, обычно приглушавшая боль надолго. В кухню, позевывая и по – старчески шаркая тапочками, вошла дочь. Пижамная кофта туго обтягивала живот, полные бедра заметно колыхались под тонкой тканью брюк. «Господи, как она растолстела! Килограммов девяносто, не меньше!» – Валентина Прокофьевна сама лишнего веса никогда не имела, ей бы и хотелось прибавить пяток кило, но не получалось.

– Привет, мамуля, – Лера поцеловала мать в седой висок.

– Доброе утро, Лерочка. Блинчики будешь?

Лера уже и без того схватила с тарелки блинчик и, свернув его трубочкой, обмакнула в розетку со сметаной. Валентина Прокофьевна налила чай в кружку. Положив три ложки сахара, она пододвинула ее дочери. И Романов и Лера пили чай и кофе из поллитровых емкостей, напоминающих, скорее, плошки для борща. Причем доливали жидкость в них несколько раз за один присест. Сама хозяйка предпочитала небольшую, изящную чашку из сервиза, подаренного им с мужем еще на свадьбу. От сервиза уже почти ничего не осталось, но одна чашка и молочник кочевали с Романовыми по гарнизонам до последнего пристанища – квартиры в Самаре.

– Лерочка, что ты собираешься сегодня делать?

Лера не ответила. У Валентины Прокофьевны почему – то тревожно сжалось сердце. Ее дочь очень изменилась в последнее время. Обычно Лера вставала очень поздно, чуть ли не в полдень, так как досматривала ночью очередной сериал. Во время завтрака она подробно рассказывала матери содержание серии, комментируя и обсуждая поведение героев. Валентина Прокофьевна старалась не показать дочери, насколько ей это не интересно, сама она жила вполне реальной жизнью, хлопот и забот по дому ей хватало вполне. Но Лера, особенно после развода с Егором, ушла «в телевизор» полностью. Она могла по нескольку дней не выходить из дома, не переодеваясь из пижамы и не причесываясь. Иногда двум ее приятельницам, одиноким и веселым дамочкам, по просьбе Валентины Прокофьевны удавалось вытащить ее в кафешку, но они потом сами жалели об этом: Лера сидела с кислой физиономией, с тоской поглядывая на часы. Ни о каких знакомствах с кавалерами речи не шло. Сначала они думали, что она переживает развод и не может забыть своего бывшего мужа. Но нет, спросив ее о Беркутове, они в ответ получили только удивленно вскинутые брови и полное непонимание: «Это что это вдруг вы о нем?». Доложив Валентине Прокофьевне, что Лера и не вспоминает свой распавшийся брак, они развели руками, мол, мы сделали, что могли. Валентина Прокофьевна успокоилась. Ну, пусть уж смотрит телевизор. Однако она все чаще присматривалась к дочери. Однажды, зайдя к ней в спальню, она увидела, что та плачет навзрыд, размазывая слезы кулаками по щекам, как она делала только в детстве. Подумав, что дочь переживает за экранного героя, она посмотрела на телевизор, но он был выключен. Но, Лера держала в руке пульт. Испугавшись, Валентина Прокофьевна, кинулась к дочери. Но Лера неожиданно зло зыркнув на мать, процедила сквозь зубы: «Уйди». Валентина Прокофьевна включила маленький телевизор на кухне. Пощелкав пультом, она удивилась: ни по одному из каналов сериал не показывали. Впрочем, и работал только СКАт. Валентина Прокофьевна присмотрелась: шел репортаж о вчерашнем взрыве в метро. «Что ее могло так расстроить?» – задала она себе вопрос. Через полчаса хлопнула входная дверь – дочь куда – то ушла. С этого дня она уходила часто. Молча, ничего не говоря матери. Иногда ее не было час – полтора, а как – то вечером, уйдя после ужина, она вернулась за полночь. Валентина Прокофьевна долго не спала, ждала ее, но все равно пропустила ее возвращение. Пока она, полусонная, вставала с кровати, Лера тихо прошмыгнула к себе в комнату и закрылась на защелку. Валентина Прокофьевна, кормя утром мужа завтраком, долго не могла решиться рассказать ему об этих отлучках дочери. В конце концов, когда Романов съел тарелку каши, запил ее большой кружкой кофе с молоком и, довольный, откинулся на спинку стула, она решилась. Выслушав жену, Романов посмотрел на нее и спросил: «И что? Ей сколько лет, мать? Баба она свободная, так чего ж ей не погулять?». Мысль о том, что Лера встречается с поклонником, как – то в голову Валентине Прокофьевне не приходила. «А ведь это самое простое объяснение», – подумала она тогда. Сомнения остались, но она загнала их в самый дальний угол своего сознания.

Да, она любила свою дочь. С первой минуты, как увидела ее красноватое, сморщенное в плаче, личико. Вернувшийся из командировки Романов, узнав, что у него родился не сын, напился в тот же день до беспамятства. Утром, проснувшись с головной болью, он никак не мог понять, что за звук так настойчиво прорывается сквозь похмельный гул. Толкнув ногой дверь маленькой комнаты, он невольно закрыл уши руками. В деревянной кроватке лежала его дочь и заливалась отчаянным плачем. Он взял ее на руки, сам до конца не понимая, зачем он это делает. Девочка тут же смолкла. Глазки приоткрылись, маленький ротик чмокнул, и Романов с удивлением увидел, что на кукольном личике расцвела самая настоящая улыбка.

– Валька, Валька, иди сюда скорее, она улыбается, – заорал он.

Валентина, уже несколько минут наблюдавшая эту сцену, спокойно подошла к мужу.

– Не кричи так, испугаешь. Правда, она красавица?

– Вся в тебя, – Романов с нежностью посмотрел на жену.

С этого момента Валентина Прокофьевна четко знала: у нее есть любящий муж, у дочки – любящий отец. Она даже не стала возражать, когда Романов назвал дочь Валерией: имя ей не нравилось. «Не Ирочка, так Лерочка», – успокаивала она себя.

«Мы оба виноваты, что Лерка выросла такая. Избаловали. Моя вина, конечно, больше, я – мать», – Валентина Прокофьевна опять грустно посмотрела на дочь.

Романов пытался воспитывать ребенка по – своему. Утренняя зарядка, растирание, лыжи, а летом – плавание. Лера занимала призовые места в соревнованиях по бегу и прыжкам в высоту. А в одиннадцать лет случилась беда. Когда она плавала в речке, ей свело судорогой ногу. Захлебываясь, она попыталась звать на помощь, но ее никто не слышал. Если бы не одинокий рыбак, случайно заметивший ее со своей лодки, она бы утонула. С этого дня она стала бояться всего: высоты, скорости, темноты. Она часто падала в обмороки. И еще: она стремительно набирала вес. Врачи маленького городка только разводили руками.

Какими путями Романову удалось добиться перевода в Куйбышев, Валентина Пркофьевна не знала. Через полгода они переехал в крошечную «двушку». В областной больнице Лере быстро поставили диагноз и начали лечить. Вот тогда и допустили они с мужем ошибку. Ни в чем не отказывая больному ребенку, они сами не заметили, что из нее выросла капризная, истеричная девица. Лечение давно закончилось, набранные во время болезни килограммы растаяли, а Романов и, особенно она, Валентина Прокофьевна, продолжали баловать свою дочь. Страх, что вернется болезнь, делал их слабыми. Школу Лера закончила неожиданно хорошо. Еще более неожиданным оказалось то, что она поступила в медицинский институт. А потом в ее жизни появился Беркутов…

Дочь доела последний блинчик с тарелки и стала вставать из – за стола. Задев животом кружевную скатерть, она потянула ее за собой. Молочник, стоявший в центре стола, упал. Валентина Прокофьевна, схватив тряпку, кинулась вытирать белую лужицу. Лера, не обращая внимания на мать, вышла из кухни. «Да что ж такое!» – В Валентине Прокофьевне стало просыпаться раздражение, – «Нельзя же быть такой неуклюжей!». Прополоскав тряпку, она повесила ее на специальный крючок на внутренней стороне дверцы мойки: в квартире, может быть только за исключением комнаты дочери, царил почти армейский порядок.

Глава 44

Лилечка ехала в такси и еле сдерживалась, чтобы не начать возмущаться в голос. Это ничтожество еще посмело ей угрожать! Она уже, наверное, в сотый раз прокручивала сцену «изъятия» документов из сейфа Дубенко. По мере приближения к прокуратуре настроение у помощника ее шефа начало заметно портиться. Стоило поставить машину на стоянку, как Лилечка с удивлением заметила, что на его лице опять появляется выражение затравленности, а взгляд ускользает в сторону. «Так, мне кажется или мне придется проворачивать это дельце одной», – подумала она, протягивая пропуск дежурному. Ее самые плохие предположения оправдались: Стрельцов не только не захотел ей помогать, он, как только она подошла к сейфу, тут же куда – то смылся. Лилечку обуяла здоровая злость. Ну и шут с ним! Она вполне справиться одна. Набрав нужную комбинацию, она потянула за ручку. Есть! Заглянув в глубину железного ящика, она облегченно вздохнула: папочки лежали аккуратной стопкой, а в дальнем углу стояла небольшая картонная коробка. «Это еще что?», – Лилечка потянула коробку на себя. «Кассеты! Представляю, что на них!». Она бегло просмотрела фамилии на папках. «Ого! Однако смело! Интересно, как бы Дубенко смог это использовать!» – некоторые имена не сходили с первых полос местных газет. Материалов на Беркутова не было. Вынув пленки из коробки и положив их в пакет с пластиковыми папками, она захлопнула дверцу сейфа.

В приемной послышались шаги. Лилечка быстро сунула пакет в тумбу письменного стола и сделала вид, что поправляет карандаши и ручки.

Стрельцов вошел в кабинет с кейсом в руках.

– Я принес все, что касается Беркутова и Щеглова. Нужно положить в сейф.

Лилечка вновь набрала комбинацию цифр.

– Давайте.

Стрельцов протянул папку, два конверта и видеокассету.

– Это все?

– Наверное. Документы, вообще – то лежали в его столе. Вам не хочется заглянуть, что там?

– Зачем? Пусть этим интересуется милиция, – Лилечка не стала уточнять, что содержимое конвертов и папки ей давно известно.

– Лиля, ты понимаешь, что, по большому счету, стала моей соучастницей?

– Соучастницей чего, Денис Сергеевич?

– Воровство у нас считается преступлением, ты не знала? – в голосе Стрельцова слышалась издевка.

– По – моему, мы уже решили, как относиться к тому, что мы делаем.

– Ну, мое участие еще нужно доказать, а вот ты оставила свои пальчики везде, где только возможно. Так что, если что…

– То что?

– Пойдешь по статье, дура, – грубо отрезал Стрельцов, – А я помогу!

– Вы что, мне угрожаете?

– Да, угрожаю. Если твой папенька только заикнется о моей причастности к краже документов из сейфа, я расскажу Дубенко, кто на самом деле выкрал у него компромат на сильных мира сего. Представляешь, что он с тобой сделает?

Лилечка с презрением смотрела на Стрельцова. Ну бывают же такие мужики! Да и есть ли в нем что – нибудь мужское, кроме как… Стоит, сам от страха трясется, а угрожает слабой женщине. Попробовал он бы моему отцу что – нибудь подобное выдать! Вот потому и не попробовал, что трус!

– Не переживайте, Денис Сергеевич. Я все возьму на себя. Мы с отцом решим, что делать с этим. А вы спите спокойно. Но мой вам совет, увольняйтесь, пока есть возможность.

– Без твоих советов как – нибудь соображу, что мне делать!

– Вот и ладненько, – Лилечка отвернулась.

– Так я могу рассчитывать, что ты убедишь папашу меня нигде не упоминать? Ни при каких обстоятельствах!

– Идите уже, Денис Сергеевич, пишите заявление! – Лилечка махнула рукой в сторону двери.

Стрельцов напоследок зло зыркнул на нее и вышел в приемную. Еще минуту, словно в нерешительности потоптавшись около Лилечкиного стола, зачем – то постучав по нему костяшками пальцев, двинулся к выходу. Хлопнула дверь. Лилечка покачала головой. «Да!… А я ему еще и любимые кексы!», – пожалела Лилечка о своей заботе еще раз.

Лилечка позвонила отцу и предупредила, что сейчас приедет.

Роговцев встретил ее уже за накрытым столом.

– Мой руки, Кнопка, обедать пора. Я тут борщика наварил, украинского!

– Не хочу, пап, – Лилечка устало опустилась на табурет.

– Хочу, не хочу – надо, – Роговцев пододвинул дочери тарелку. Пришлось Лилечке мыть руки.

– Ну что кислая какая?

Лилечка рассказала ему о Стрельцове.

– Да, дрянь он порядочная.

– И, главное, пап! Это он подбил меня на то, чтобы сейф открыть!

– Ладно, не думай об этом, – Роговцев отодвинул от себя пустую тарелку, – Давай посмотрим, что ты принесла. Бегло пробежав глазами по фамилиям на папочках, он, задумавшись, отвернулся к окну.

– Пап, не молчи.

– Дай подумать, Кнопка. Для начала, конечно, я все просмотрю.

– Пап, а может ну ее, эту информацию?

– Не знаю, не знаю.

Лилечка чувствовала, что уговорить отца не трогать эти материалы, невозможно. Он, как говорит мама, уже «встал в стойку».

– А что мы делать будем, если Дубенко вернется в свой кабинет?

– А мы не будем дожидаться его возвращения. Вот что. Ты отдохни пока, а я займусь папками.

Роговцев взял бумаги и ушел к себе в кабинет.

Лилечка вымыла посуду и вытерла со стола крошки. Взгляд ее остановился на принесенном пакете. «Кассеты! Посмотрю, пока папа занят». Кассет было всего три. «Трофимов», – прочла она на одной. Убрав громкость телевизора на минимум, она включила видео. Через минуту ее затошнило. «Господи, какой ужас!» – то, что происходило на экране, не могло не вызвать такую реакцию. Трофимов, одетый в камуфляжную форму, пинал сапогами лежащего на земляном полу сарая человека. Тот пытался закрыть голову руками, все время выкрикивая что – то не по – русски. Вместо лица было кровавое месиво, слипшиеся от крови волосы и борода напоминали мокрую мочалку. Вдруг Трофимов остановился и сунул руку в карман. Достав оттуда пистолет, он выстрели несчастному в голову и, кивнув кому – то на мертвое тело, вышел из сарая.

Лилечка сидела в кресле, обхватив колени руками. В голове вертелась только одна мысль: этот убийца – не дядя ее мужа, просто очень похожий на него человек. Не может у ее Димки быть такого родственника! И все же это он. Только моложе на два десятка лет. Так вот почему Стрельцов так испугался! Узнай Трофимов, что тот видел эти кадры, неизвестно, что бы он с ним сделал.

– Ты чем тут занимаешься, Кнопка? Что с тобой? – Роговцев посмотрел на побледневшую Лилечку, потом на телевизор, – Так, понятно. Зачем без меня включала?

Лилечка только покачала головой и заплакала.

– Пап, ну как же дальше жить? Это ведь Димкин родной дядя?

Роговцев, еще даже не зная, что на кассете, но уже догадываясь, поскольку только что прочитал документы, обнял заплаканную дочь.

– И не придумывай себе ничего.

– Пап, это в Чечне, да?

– Нет, это Афган.

– Но ты же там был тоже. И убивал?

Роговцев молчал. Как объяснить собственному ребенку, что такое война? Почему стреляешь не думая, что лишаешь жизни чьего – то отца, брата или сына? Просто стреляешь, чтобы не быть убитым первым. И для того, чтобы увидеть своих любимых. То, что он прочел в документах, покоробило даже его. Трофимов где – то перешел тот рубеж, когда убивать становится в кайф. Это очень сложно, остаться на войне человеком. Трофимову не удалось, сорвался.

Лилечка смотрела на отца, ожидая ответа.

– Да, Кнопка, убивал. Иначе не было бы меня с вами. Да и тебя бы не было. Ты иди, выпей чаю, что ли, а я посмотрю кассеты.

Роговцев перемотал пленку на начало. Да, все еще хуже, чем он мог предположить. Знает ли генерал об этой пленке? Вряд ли! Похоже, снимали сквозь дыру в стене сарая, и очень хорошей камерой. Сказать, как к нему попала эта кассета, сможет только сам Дубенко. Или Стрельцов. Звонить этому мерзавцу не хотелось. Только бегло просмотрев полученные материалы, Роговцев понял, что к нему попала настоящая «бомба». Он был слишком опытным, чтобы просто опубликовать эту информацию. К тому же, у него были определенные договоренности со многими людьми. И еще. Есть маленький шанс, что это постановочная съемка. Роговцев сталкивался уже с такими «фильмами»: актеры были действительно похожи на настоящих героев, так похожи, что их «узнавали» даже самые близкие.

– Пап, что ты решил делать с этим?

– Покажу самому Виталию.

– А потом?

– Потом решим.

– Вместе с ним?

– Лиля, это может быть постановка.

– Правда? Ну, конечно! – обрадовалась Лилечка.

– Не спеши. Я сказал «может быть». Но шансов мало. И прояснить ситуацию может только сам генерал.

– Хорошо. Я позвоню Димке, да?

– Пусть Виталий сам решает, нужно ли присутствие твоего мужа. Я ему позвоню сам, но сначала я должен поговорить с Дубенко. Он в госпитале, ты говоришь?

– Да. Но его состояние…

– Вот и узнаю, в каком он состоянии.

Роговцев открыл свою записную книжку, больше похожую на бухгалтерский гроссбух. Открыв страницу с буквой «В», он ткнул пальцем в верхнюю строчку.

– Воронина Антонина. Так, телефончик, домашний, адрес – не надо. Так, служебный.

Быстро потыкав пальцами в кнопки телефонного аппарата, он стал ждать ответа.

– Антонина Игнатьевна, Роговцев беспокоит, здравствуйте. Спасибо, на здоровье не жалуюсь. Хорошо, сразу к делу. Лежит у вас такой, Дубенко Иван Иванович? Очень хорошо. Могу ли я его повидать? Поверьте, Антонина Игнатьевна, очень важно. Уже лучше? А когда мне подъехать? Хорошо, сначала переговорю с вами. Спасибо. Через сорок минут буду.

– Как он там?

– Кажется, ему уже лучше.

– Пап, а ты скажешь, что это я открыла сейф?

– Не волнуйся, Кнопка. Он еще тебе будет благодарен за то, что ты это сделала, поверь, – Роговцев улыбнулся дочери и ушел в кабинет. Он уже все продумал. И разговор с Дубенко, и свои дальнейшие действия. Ему предстояло, уже в который раз, вмешаться в судьбы людей. Матвей никогда не шел против своей совести, но и ломать чужую жизнь в погоне за сенсацией не мог. «Человеку нужно дать возможность осознать и раскаяться. А уж если не поможет, тогда и наказывать», – говорил он жене, готовя очередную публикацию.

Глава 45

Ее разбудил какой – то странный звук: как – будто у нее на груди сидела кошка и урчала. Маринка открыла глаза. «Ба! Да у меня в животе революция! Хороша мамашка – и себя забыла накормить и своего будущего ребенка голодом готова заморить», – неласково подумала она про себя. Маринка резко села на постели. Перед глазами тут же, как в калейдоскопе, закружились цветные круги и замерцали звездочки. «Красота! Не хватало еще в обморок грохнуться!», – посидев с минуту, она осторожно встала. Тошнота волной подкатилась к горлу. На миг ей стало страшно. «Ну не умираю же я! Всего лишь токсикоз!» – успокаивала она себя, медленно передвигаясь по коридору. Перед закрытой дверью кухни она остановилась. «Что – то не так. Дверь! Почему она закрыта? Мама ее плотно притворяет, если только что – то жарит. Может, она дома?» – запоздало догадалась она.

– Мам, ты уже пришла? – Маринка широко распахнула одну половинку. Первое, что ухватил ее взгляд, был кусок стола, на котором стоял поднос, уставленный тарелками. Маринка подняла глаза повыше и замерла.

– Ты?! Как ты сюда попал? – она стала осторожно отступать к двери.

– Здравствуй, любимая, – Вадим Джанаев, ласково улыбаясь, протянул руку и взял Маринку за тонкое запястье. Притянув ее к себе, он поцеловал ее в уголок глаза, потом в щеку, царапая ее отросшей на подбородке щетиной. Это отрезвило слегка обалдевшую от неожиданной встречи девушку. Она с силой оттолкнула его от себя.

– Что такое? Не вижу радости на милом личике!

Маринка вздрогнула: на нее смотрели злые, мутно серые глаза. «Обкурился, что ли?» – подумала она, вспомнив, что видела такой же взгляд у одноклассника, регулярно балующегося травкой.

– Смотрю, ты совсем не рада меня видеть!

– Я спросила, как ты попал к нам в квартиру, Вадим? Не помню, чтобы я давала тебе ключи!

Джанаев рассмеялся.

– Какое же ты все – таки дитя! Если мужчина захочет, он пройдет везде, – он достал связку ключей и позвенел ею в воздухе.

– Значит, ты лазил в мою сумку. И сделал дубликаты, – утвердительно кивнула она головой, – Ты – негодяй!

– Не надо так обо мне, девочка, – Маринка увидела, как у Вадима сжались кулаки.

«Вот это то, чего я опасалась. Он – псих. Сейчас он меня ударит, и мне мало не покажется. И что делать? Телефон в спальне. Нужно его как – то успокоить, разговорами отвлечь. Чаю выпить, что ли?» – Маринка, стараясь не показывать страха, села на диванчик.

– Налей мне чаю, пожалуйста, раз уж ты здесь хозяйничаешь.

Вадим молча пододвинул ей чашку с дымящейся жидкостью и стал переставлять тарелки с нарезанной колбасой и сыром с подноса на стол.

Маринка отхлебнула и зажмурилась: в чашке оказал очень горячий кофе.

– Я не пью кофе.

– А раньше пила! – Вадим удивленно посмотрел на Маринку: он всегда варил ей этот ароматный напиток.

– А сейчас мне нельзя.

– Почему?

«Вот сейчас я ему скажу, и пусть он делает с этим, что хочет! А я устала. Убийца он, или нет, я не могу больше молчать. А потом что? Вдруг он обрадуется, тогда я что буду делать? Если он убивал этих девушек, то получается, что мой ребенок будет иметь отца – уголовника и психа? Нет! Как я не подумала, психические заболевания ведь наследуются! Тогда – аборт. Пока не поздно», – приняла она решение молчать о своей беременности.

– С сердцем что – то в последнее время неладно. Мама хочет меня на обследование положить, – соврала она.

– А! Конечно, нужно лечиться. Моим детям нужна здоровая мать! А мне – здоровая жена! – Вадим выплеснул кофе в раковину.

Маринка тихонько охнула. «Вот! По сути, это – предложение. Не подавать виду, что поняла? Не прокатит: вон как замер, ждет ответа».

– Я не буду тебе женой, – она старалась говорить убедительно и спокойно.

– Будешь! Это не обсуждается! – Вадим рассмеялся. Он и не ждал, что она согласится сразу. Сейчас он все ей расскажет, и она поймет, что сопротивляться ему нельзя. Будет, как он сказал. Те девочки – это была репетиция. Он должен был увидеть этот животный страх на их лицах. И запомнить его. Первая, Катенька, очень уж похожая на Маринку, когда поняла, что он действительно сделает с ней то, что обещал, сразу согласилась. А ему она и не нужна была, как женщина. Просто нужно было знать, под страхом чего она даст согласие. Оказалось, только смерть пугает. Тогда он еще не был до конца уверен, нужны ли такие угрозы. Но и вторая испугалась только тогда, когда он ее душить уже начал. И третья. Смелые девочки, только глупенькие. А Маринка умница. Она «старше» их душой. Она равна ему. Но это не значит, что она может решать за него, за мужчину! Значит, должна бояться. Не хочет добром любить, будет бояться и любить».

Вадим посмотрел на Маринку. «Конечно, сейчас она ничего не поняла. Ну, ладно, посмотрим». Он взял табуретку и поставил ее напротив кухонного диванчика. Взял ее руки в свои широкие ладони, он посмотрел ей в глаза.

– Ты понимаешь, что мне нельзя говорить «нет»?

Маринка молчала. Липкий страх опять обволакивал ее уже плохо соображавшую от волнения голову.

– Слушай меня внимательно. Все я делал только ради тебя. Ты поймешь, я знаю. И не будешь больше говорить мне глупости. Мы будем жить вместе, ты родишь ребенка, потом еще одного.

«О чем это он? Что он сделал?» – Маринка уже с трудом понимала его.

– Те девочки были очень похожи на тебя. Особенно первая, Катя. И они показали мне, как вы можете бояться. Теперь я знаю. Не пытайся строить из себя храброго зайца! Я же вижу, что ты вся дрожишь!

Маринку действительно колотила крупная дрожь. Вдруг она услышала, как поворачивается ключ в двери. «Мама пришла, наверное. А вдруг он тоже услышит?» – Маринка потянула на себя тарелку и, как бы нечаянно, столкнула ее на пол. Раздался звон разбитого фарфора.

– Осторожнее!

Она встала с диванчика и, обойдя сидящего на табурете Вадима, сделала шаг к двери. Он тут же схватил ее за руку.

– Ты куда?

– Веник и совок в туалете, пойду принесу.

– Сиди, я сам, – Вадим поднялся и, отодвинув ее в сторону, открыл кухонную дверь.

– Стоять! Лицом к стене! Руки! Ноги шире! – раздался звук защелкнувшихся наручников и в кухню вошел Борин.

Маринка сидела и тупо смотрела на растекшуюся на полу лужицу. Ее съежившейся фигурка вызвала в Борине такое острое чувство жалости, что он растерялся.

– Мариш, все кончилось. Он в наручниках.

– Спасибо, дядя Леня, – она говорила тихо и равнодушно. Таким же равнодушным взглядом она осмотрела стол, и ее взгляд остановился на приготовленных Вадимом бутербродах. Неожиданно она жадно схватила кусок, намазанный маслом и торопливо, словно боясь, что у нее могут отнять эту еду, откусила почти половину. У нее так дрожали руки, что Борин, с ужасом наблюдавший эту сцену, перепугался окончательно. Выйдя из кухни, он заорал дурным голосом:

– Врача, живо! – он уже догадался, что у Маринки сильнейший шок и, что если не вывести ее из этого состояния в ближайшее время, последствия могут быть самые плачевные. Тем более, учитывая ее положение.

– Лень, ты что кричишь? Что с Маринкой? – Лялька и его жена Даша хором набросились на Борина с вопросами.

– Займитесь Маринкой, у нее шок.

Лялька первая вошла в кухню и остановилась, наткнувшись на лихорадочно – веселые глаза племянницы. Маринка, повязав фартук, ловко резала хлеб. Куски у нее получались ровные и тонкие. Коротко пискнул электрический чайник. Маринка залила кипяток в чашки с заваркой и сделала приглашающий жест рукой.

– Вот, чай готов. Очень хочется есть, садитесь, теть Ляль. О, тетя Даша! Как хорошо, что вы пришли! Давайте чай пить! – Маринка суетилась около стола, пододвигая оторопевшим теткам блюдо с красиво уложенными нарезками. Сама она то и дело откусывала от бутербродов, складывая остатки на тарелку. Там уже горкой лежали понадкусанные колбаса, сыр и булки. Ляля и Даша тревожно переглянулись.

– Вот и мамусик пришла! – Маринка весело чмокнула мать в щеку. Галина побледнела. Что только она не передумала, пока ехала в такси из больницы домой! После звонка Ляльки она чуть не сошла с ума, переполошив при этом не только Беркутова, но и привычного ко всему Березина. Мысленно моля Бога о том, чтобы с Маринкой ничего не случилось, она настраивала себя на то, что может увидеть ее и без сознания, и бьющуюся в истерике и даже раненую этим уродом. Сжимая кулаки от ненависти к совсем незнакомому мужику, который посмел тронуть ее дочь, она кляла его самыми последними словами. Она была готова ко всему. Но только не к такому. Ее дочь, веселая, с порозовевшим личиком, играла роль гостеприимной хозяйки. Галине на миг даже показалось, что ничего страшного и не произошло. И, что она не видела этот полный злобы взгляд пойманного волка у того кавказца, которого у нее на глазах молодые опера сажали в милицейский УАЗик. И Борин не испугал ее до потери пульса своим торопливым рассказом, при этом бестолково стараясь подготовить ее к встрече с дочерью. Только посмотрев на Ляльку и слишком серьезно насупленную Дашу, Галина поняла, что дело совсем плохо. И испугалась по – настоящему.

Вдруг Маринка схватилась за живот, и резко согнувшись пополам, с громким криком присела на корточки. Все трое кинулись к ней. В этот момент в кухню вошла женщина в белом халате, а за ней – молодой парень с чемоданчиком в руках. Решительно вытолкав из кухни Ляльку и Дашу, врач подняла с пола уже тихо постанывающую Маринку. Все лицо девушки было покрыто бисеринками пота.

– Она в положение, доктор.

Врач обернулась к санитару.

– Сергей, носилки, быстро!

Врач набрала номер на сотовом телефоне и коротко бросив «готовьте операционную», повернулась к Галине.

– Вы мама? Поедете с нами?

– Да. Да, конечно. Что нужно взять?

– Документы. Остальное потом подвезете. Будем госпитализировать.

Галина молча кинулась в комнату. Уже в машине, держа ослабевшую от боли дочь за руку, она повторяла про себя, как молитву: «Господи, не дай моей дочери страданий. Если ей будет плохо из – за этого ребенка, пусть он не родится, я очень прошу, Господи!»

Глава 46

Это ничегонеделание его почти доконало. Не имея возможности управлять своим непослушным телом, он никак не мог заставить спать свой вполне действующий мозг. Видимо вся энергия, предназначенная в его жизни для поддержания всего организма в рабочем состоянии, сейчас обрушилась на его голову. Мысли, словно бешено скачущий табун лошадей, не давали ему лишний раз погрузиться в сладостную дремоту, заставляя его думать, думать и думать. Обо всем. Больше всего его донимали воспоминания о детском доме. Вот и сейчас, вспомнив о неоконченных делах в настоящем, он невольно вернулся к началу, к тому дню, когда впервые возникло желание найти и растоптать жизнь тому, кто погубил его маму. То, что этот человек являлся его биологическим отцом, не останавливало его. Наоборот, от мысли, что этот гад бросил без помощи беременную от него девушку, он покрывался красными пятнами: такая у него была реакция кожи на собственную злость.

Если бы Леся тогда не приехала к нему в детский дом, не повторила рассказ отчима про то, как его мать Сулико появилась у них в селе, он бы просто хранил фотографию отца и мамы как память. Разыскав племянника после того, как сама окончила школу и поступила в швейное училище, Леся привезла ему пакет сладостей и рубашку, сшитую собственноручно, на глазок. Рубашка оказалась велика, но у Вани никогда не было собственных вещей и, поэтому он, бережно завернув подарок в газету, спрятал сверток под матрац. Половину печенья и конфет он, повинуясь правилам, отдал старшим пацанам, остальное они с Петькой съели, сидя на бревнах около котельной. Леся стала настоящей красавицей. Но, во взгляде ее, подросший и уже много что понимающий Ваня, увидел только усталость и покорность судьбе. Так же смотрели на мир и две девочки из старших, остающиеся на ночь в котельной с Котом и его дружками. Леся жила в общежитии при училище, работала в ателье и по вечерам ходила на занятия. Как бы невзначай, Леся спросила его про фотографию. Ваня пожал плечами, мол, лежит в тумбочке и лежит себе. Тогда Леся и рассказала ему о маме Сулико и этом Щеглове. «Может, ты захочешь его найти, Ваняша? Все – таки родной отец!» – Леся сказала это, явно желая племяннику лучшей доли, чем жизнь в детском доме, да и он поначалу загорелся этой идеей – разыскать родственников. С чем и пришел к Матрешке. Жалостливо посмотрев на мальчика, она пододвинула ему стакан с компотом и сладкую булочку, и вздохнула. «Я уже посылала запросы, Ванечка. Пыталась отыскать твоего отца по фамилии на фотографии. Из воинской части в селе Гуданай прислали его адрес в городе, откуда он призывался. Но по этому адресу ни он, ни его родственники уже не проживают. На, держи», – она протянула ему бумажку, – «Там твой отец жил до армии». Ваня посмотрел на четкие буквы. «Спасибо, я пойду», – бумажку он прикрепил к фотографии, прошив их толстой ниткой.

Он хранил это слишком долго, ничего не предпринимая. И все это время в нем зрела ненависть к этому человеку. Если он и хотел его найти, то только не для того, чтобы назвать папой, нет! Он долго не мог придумать, чтобы такое сотворить с ним, чтобы сделать больно, очень больно. А когда придумал, нашел и увидел то, что когда – то было Щегловым, ничего не сделал. Вернее сделал, но не то, что собирался. Оплатил уход за немощным, выжившим из ума стариком. Вот так отомстил…

Может быть потому, что не смог добить отца, он занялся его вторым сыном. То, что Беркутов его брат, он почти не сомневался с самого начала, когда впервые увидел его в репортаже о взрыве в метро. Он, Дубенко, по сути, увидел в том себя, только десятком лет раньше. Узнав его фамилию, он немного растерялся. А когда понял, что Беркутова, похоже, брошенного в младенчестве все тем же Щегловым, усыновили, позавидовал ему. Зачем он велел Стрельцову дальше собирать о нем информацию, он и сам не знал. Желание отыграться на братце со временем пропало, а любопытство, как и чем тот живет, осталось. Однажды, когда боль уже совсем его достала, он, проглотив очередную пилюлю, вдруг подумал, что хорошо бы встретиться с Беркутовым. Он тогда медленно повторил слово «брат», словно пробуя его на вкус и примеряя его на себя. Он всегда был один. А тут б-р-а-т! Кровь – то одна!

Теперь он лежит на этой проклятой койке и бесится оттого, что не может довести начатое дело до конца. До встречи с братом. И еще одно чувство, непонятное и тревожащее, он испытал совсем недавно, когда узнал про покушение на Беркутова. Испугался. Но не за себя. За младшего. Вот такое новое для него, Дубенко, чувство.

Он опять попытался дать команду своей руке. «Двигайся хоть ты, наконец!». Горько рассмеявшись сам над собой, он покосился на капельницу. «Скорее бы пришла эта старая ворона. Совсем меня забросила». Он и сам не знал, зачем ждет Антонину: то ли в очередной раз услышать, что он не умирает, то ли просто заглянуть в ее растерянные от его откровенного хамства глаза.

Глава 47

Звонок ее удивил. Последний раз Матвей Роговцев звонил в прошлом году, когда консультировался по поводу недуга одного героя его будущего очерка. Антонина тогда откровенно призналась, что ее пытались заставили выдать тому липовую справку. Помогать, пусть даже и высокому милицейскому чину, уйти от уголовной ответственности, она не собиралась. Роговцев своей публикацией добился – таки, что этого начальника РОВД судили. По пустякам Матвей звонить не будет. Но что такое мог натворить Дубенко, что он им интересуется? Попробовать поговорить с ним? Ничего, кроме грубостей, она в ответ не услышит, в этом она была уверена. «Дождусь Роговцева, а там посмотрим», – решила она.

Чайник закипел. «Хочу я есть или не хочу?» – в последнее время она ела через силу, только бы в животе не урчало. Дома аппетит портился только от одного помятого вида «мужа», который, стоило ей расположиться с тарелкой, тут же садился напротив и принимался жаловаться на свою тяжелую долю. Антонина обычно дожевывала почти остывшую пищу под пьяные всхлипы вконец разжалобившего себя мужика.

Кстати, вернее как раз некстати, вспомнился второй ее муж. Они познакомились, когда Фроське исполнилось пять лет. Антонина, к тому времени уже вполне состоявший доктор, имела всего одну проблему. Ей некуда было девать Фроську, когда она уходила на ночные дежурства. Днем, в ведомственном детсаду, общительная не в меру Фроська, забывала про мамино существование, играя в куклы и кубики. Но на ночь там оставаться категорически отказывалась, устраивая показательный рев для ночной нянечки и Антонины. В конце концов, нянька, устав от капризов Фроськи, нажаловалась заведующей, что другие дети не спят из – за одного ребенка. В результате Антонина оказалась перед выбором: менять работу или искать ночную няню домой. Однажды, забрав Фроську из садика, она решила погулять с ней в скверике у центральной площади. Это был практически первый теплый весенний денек, асфальт на солнышке уже оттаял, скамейки, перевернутые на зиму кверху ножками, установлены, как положено. Тоня села на одну из скамеек, отпустив Фроську порисовать цветными мелками. Прикрыв глаза, она откинулась на спинку сиденья. Глядя из – под опущенных век на дочь, она думала, как ей решить на сегодня главную проблему.

– Добрый день. Я Вам не помешаю?

Антонина села прямо и отрыла глаза.

– Нет, пожалуйста, – мужчине, прервавшему ее отдых, было на вид немногим больше, чем ей.

– Вы меня не узнали, Антонина Игнатьевна?

Она всмотрелась. Смущенно пожала плечами.

– Я отец Саши Леоновой. Меня зовут Михаил.

Антонина тут же вспомнила девчушку, которая всегда хвостиком ходила за Фроськой.

– Ах, да, – улыбнулась она, – Сашенька, рыженькая такая!

– Да, это она в маму, – он почему – то перестал улыбаться, – И тихая такая же, как она была, поэтому и тянется к вашей. Фрося просто живчик какой – то.

Антонина вдруг вспомнила, что воспитательница однажды говорила ей про эту девочку, что та растет без мамы.

– Я знаю о вашей проблеме, Антонина Игнатьевна.

– Вы о чем?

– Вам ведь не с кем оставлять Фросю на ночь, так?

– Да, – Антонина растерялась.

– А давайте девочку к нам. Вы не подумайте, квартира у нас отдельная, двухкомнатная. В доме напротив вашего. Сашенька так будет рада! Да и за Фросей мы присмотрим. А по утрам я их обеих буду в садик отводить.

– Мы?

– Я и моя мать.

Антонина задумалась. «Почему бы нет? Только неудобно как – то. Денег, что ли предложить?»

– Хорошо, я подумаю. Но только вы должны будете взять с меня плату.

– За что? – удивление Михаила было таким искренним, что Антонина на миг почувствовала себя неловко.

– За питание, уход, в конце концов, ребенок у меня очень подвижный, вы же знаете.

– Да что мы, тарелку каши или пирожок Фросе пожалеем? Ну, а то, что Фрося шебутная, так это замечательно! Может она и Сашеньку расшевелит, она у нас все больше книжки рассматривает, уже до нашей библиотеки добралась!

Антонина больше не раздумывала: в ночь ей нужно было уходить на дежурство. Вечером, приведя Фроську к Михаилу, она познакомилась с бабушкой Саши. Она оказалась гораздо старше, чем думала Антонина, но была полна сил и энергии. Девочек она сразу усадила за стол, налив им по чашке молока и поставив перед ними тарелку со сладкими пирожками.

Михаил вызвался проводить Антонину до госпиталя. Она согласилась. Романа у них как такового не было. Букет, принесенный однажды Михаилом не к празднику, а просто так, был единственным за их недолгую совместную жизнь. Поженились они, как только девочки пошли в первый класс. Жили у Антонины, бабушка забирала детей из школы, кормила и делала с ними уроки. За ужином обсуждали прошедший день, планировали следующий, хотя, что уж тут было планировать – ничего не менялось, дни были похожи один на другой как близнецы. Другому бы стало скучно, но Михаилу, похоже, нравилась эта предсказуемость и покой. Позже Антонина поняла, почему он такой. Однажды вернулась мать Саши. Тоня, почему – то всегда считавшая ее погибшей, поначалу не поняла, кто эта женщина с яркими рыжими волосами. Только, когда маме Михаила пришлось вызвать скорую, у нее при виде бывшей невестки случился сердечный приступ, она обо всем догадалась. Скоро у Саши не стало бабушки. После похорон Михаил, избегая прямого взгляда Антонины, собрал свои и Сашенькины вещи и тихо сказав «прости», вернулся к бывшей жене. Фрося ревела несколько дней, отказываясь идти в школу. А Антонина не переживала совсем. Ей было жаль дочь, которая успела привыкнуть к папе Мише, но сама она рассталась с ним легко и без сожаления.

«Три мужика с проблемами за всю мою жизнь. И там, в палате, еще одна большая проблема» – Антонина отхлебнула из бокала остывший чай. «Когда я, дура, начну жалеть себя?» – она прекрасно понимала, что это не для нее – состоявшийся муж при больших деньгах и спокойная жизнь за его спиной.

Глава 48

Вымыта последняя чашка, кухонное полотенце заняло свое место на крючке около мойки, руки намазаны питательным кремом. «Так, вроде бы все», – Валентина Прокофьевна Романова окинула взглядом блестевшую чистотой кухню. «Ничего такого не сделала, а ноги гудят и шум в ушах!» – то ли упрекнула, то ли пожалела она себя. Простая когда – то работа по дому в последнее время давалась ей с трудом. Она, конечно, понимала, что не совсем здорова, но времени хотя бы подумать об этом, не было. Да еще мысли о дочери не давали ей покоя. И еще она в последнее время стала часто вспоминать Егора. Вот и недавно она, глядя вслед выходящей из кухни дочери, подумала, что понимает зятя, бросившего эту неповоротливую, совсем не следящую в последнее время за собой женщину. Как – то постепенно Лера перестала обращать внимания на свою внешность. Парикмахер, маникюрша и массажистка уже года два, как не бывали в их доме. «Да, Лерка превратилась в настоящую тетеху еще тогда, когда Егор жил с нами» – вспомнив Беркутова, Валентина Прокофьевна вздохнула. Зятя она любила.

Дочь долго скрывала своего кавалера от отца. Прежние знакомства тогда еще полковника Романова с потенциальными женихами оканчивались всегда одинаково: Романов вроде бы и не запрещал дочери встречаться с парнем, но при ее попытках рассказать об очередном свидании кривился и демонстративно прибавлял звук у телевизора. Про Беркутова она рассказала отцу только тогда, когда они решили подать заявление в ЗАГС. И то, Егору пришлось ее уговаривать, чтобы все произошло именно в этом порядке: сначала знакомство с родителями, потом поход в ЗАГС. Лера же хотела поставить отца перед фактом: вот оно, мол, свидетельство о браке, а вот и мой муж. Но встреча, или помолвка, как ее назвала Лера, неожиданно прошла вполне мирно. Валентина Прокофьевна с дочерью вздохнули с облегчением. Но оказалось, рано радовались! Не приняв Беркутова всерьез, Романов просто пустил дело на самотек, будучи стопроцентно уверенным, что и этот жених исчезнет из жизни его дочери так же, как и другие. Тем более, что у него были свои планы на будущее Леры: у него в штабе служил молодой лейтенант, очень нравившийся ему своем рвением и желанием угодить начальству. Такой зять никогда не доставит проблем, слушаясь во всем своего командира – тестя, а Лера будет всегда при нем, Романове. Валентина Прокофьевна была уверена, что ее муж просто ревнует дочь к любому постороннему мужику, поэтому и ведет себя, как цербер.

Она долго потом смеялась над растерявшимся Романовым, который никак не мог поверить в то, что свадьбы не избежать. Какой – то милицейский с грошовой зарплатой увел у него дочь из – под носа, заручившись поддержкой будущей тещи, то есть ее, Валентины Прокофьевны. Это были дни ее торжества: впервые в их совместной с Романовым жизни, получилось так, как захотела она. «Ну, ладно. Устрою его в Управление, на непыльную должность, будет бумажками заниматься. Попрошу Трофимова, не откажет!» – озвучив это свое решение, он начал подготовку к свадьбе.

Егор переехал к ним. А дальше началось самое интересное. К тестю он относился с уважением, но мнение свое всегда отстаивал с завидным упорством. Его решение остаться в районной прокуратуре, Романов встретил в штыки. Валентина Прокофьевна, зная взрывной характер мужа, старалась подавить назревавший конфликт в зародыше. «Дай мальчику определиться в жизни самому, тебе же не нужен зять – мямля. Вспомни себя в молодости – попробовал бы кто тобой командовать, мой отец, например», – уговаривала она разъяренного Романова. «Ну что ты сравниваешь своего папочку, который всю жизнь малевал пейзажики, со мной!» – орал он на жену. Валентина Прокофьевна не обижалась: она знала, что ее муж «выпускает пар». На самом деле Романов даже уважал ее отца, обеспечивающего своей семье безбедное существование продажей своих картин: их охотно покупали иностранцы, у которых вид сельских церквушек и колосящейся на бескрайних полях пшеницы вызывал умиление.

«Как жалко, что Егорушка давно не звонил, я бы с ним о Лере поговорила, он бы понял», – она скучала по зятю, которого все эти двадцать лет любила, как сына. Уехав к себе в коммуналку, Егор не забывал раз, а то и два в неделю позвонить ей и порасспрашивать ее о здоровье. Жизнью бывшей жены и тестя он не интересовался, а Валентина Прокофьевна сама ничего не рассказывала. Однажды, набравшись смелости, она приехала к нему домой. С пластиковой коробкой, полной любимых Егором пельменей, в руках, она позвонила в дверь его квартиры. Его соседка, Елизавета Маркеловна, узнав кем она приходится Беркутову, сначала не хотела ее пускать. Но, видимо заметив ее расстроенное лицо, все же открыла дверь и даже предложила чаю. Так и не дождавшись Егора со службы, но вдосталь нахлебавшись дурно заваренного напитка, она оставила пельмени и ушла. Полное отсутствие хозяйского уюта в квартире расстроило ее: Елизавета Маркеловна, похоже, не тяготела к домашним делам, да и готовить не умела. «Чем же питается бедный мальчик?» подумала она тогда про сорокалетнего Беркутова.

«А ведь он не звонил уже две недели! Уехал куда по делам? Возможно», – Валентина Прокофьевна решила все же попытаться дозвониться сама. Длинные гудки были ей ответом. Она отодвинула от себя телефонный аппарат.

– Мать, где мои кроссовки? – Романов возник за спинкой кресла неожиданно, испугав ее своим громким голосом.

– В шкафу, в прихожей, ты же знаешь! – вставать с кресла и идти искать мужу обувь ей не хотелось.

– Там нет! – Романов раздраженно хлопнул дверью спальни.

Валентина Прокофьевна тяжело поднялась. Осматривая полки с ровными рядами обуви, она увидела пустующее место.

– Они стояли здесь, на днях протирала в шкафу, видела собственными глазами.

– Сам знаю, что были! Черте что, обувь стала пропадать! – Романов даже не ругал жену, сам растерявшись от впервые появившегося в доме беспорядка.

Валентина Прокофьевна еще раз осмотрела шкаф. Вся обувь стояла на своих местах, но кроссовок нигде не было.

– На, надень новые, – она достала с верхней полки коробку.

Романов обулся, кряхтя продевая шнурки в петли, натянул ветровку и взял в руки небольшой рюкзак.

– Мы в лесничество. Через пару дней вернусь.

Валентина Прокофьевна прощально махнула рукой. Она привыкла к частым отлучкам мужа, иногда даже не особо интересуясь, куда он едет на этот раз. Оглядев прихожую, она заметила, что туфель дочери тоже нет на месте. Под вешалкой стояли ее домашние тапочки. «Когда же Лера успела уйти?» – подумала она, направляясь к ней в комнату.

Жуткий беспорядок ее не удивил. Одежда, разбросанная по креслам и висящая на открытой дверце шкафа – привычная картина. Странно, но Леру Романов, обожающий идеальный порядок, никогда не ругал.

Валентина Прокофьевна достала из гардероба пустующие «плечики» и стала вешать на них брюки и блузки. Углядев на паласе рядом с кроватью невывернутые колготки, она нагнулась, чтобы их поднять. Из – под кроватного покрывала виднелся носок спортивной обуви. «Странно, это кроссовки Петра, а не Леркины», – она рассматривала их, как диковинку. «Зачем они ей понадобились, у нее ведь свои есть!» – подумала она, заметив на рифленой подошве грязь. Опустившись на колени, она заглянула под кровать. «А где же правый?» – пробормотала она, усмотрев там только пустоту.

Глава 49

– Егор Иванович, я к вам с новостями, – Березин остановился рядом со спинкой кровати, на которой лежал Беркутов.

– Что – то не очень, да? С Галиной? Говорите, как есть.

– А я и не собирался ничего приукрашивать. Почему вы подумали, что речь о ней?

– Владимир Сергеевич, я же следователь. Во – первых, со мной все в порядке. Значит не обо мне толк. Галина после того, как вы ее позвали, так и не вернулась ко мне. Ее нет уже часа два. Значит, что – то случилось. Маловероятно, что с ней, скорее с Мариной. Так?

Березин невесело улыбнулся.

– Все так. Марину сейчас привезли к нам, в гинекологию.

– Есть опасность потерять ребенка?

– К сожалению, ей уже сделали операцию. Срок небольшой, но большая потеря крови. Сейчас все в порядке. Просто Галина просила зайти к вам. Она у Марины.

В дверь постучали.

– Это ваш друг, Кузьмин. Вот он вам и доложит подробности.

Березин открыл дверь, попустил Кузьмина и вышел.

– Ничего так выглядишь, бледновато только, но вполне живенько.

– Добрый ты, Саня, спасу нет.

– Твои тебе привет передали, вечером Молчанов заскочит. Он Егорку из садика пораньше заберет, чтобы показать ему раненого героя.

Беркутов откровенно обрадовался: он уже соскучился по своему тезке, к тому же чувствовал себя виноватым: вчера был его день рождения, а он даже подарок не купил.

– Слушай, Саня. Яви божескую милость, купи Егорке машинку. Джип, управляемый. Я обещал, а тут вот…

– Ладно, побуду еще добрым. Сейчас у тебя посижу, отчитаюсь и – в магазин. Потом занесу сюда. Небось, сегодня хочешь вручить, угадал?

– Спасибо, Саня. А теперь рассказывай.

– Начну с твоей Галины. Поймали мы этого урода, что девушек жизни лишал.

– Ничего не понимаю. Причем здесь она?

– Слушай, не перебивай.

Пока Кузьмин, особо не выбирая выражений, без конца чихвостя «этого урода», описывал то, что произошло у Головановых в квартире, Беркутову не раз становилось как – то липко холодно. Он никогда не страдал отсутствием воображения, поэтому все события переживал, будто бы был их участником. «Бедная девочка, что за напасть такая!» – от жалости к Маринке у него першило в горле. «Я еще тут разлегся не ко времени! А Галке хоть разорвись!» – он уже настолько не отделял себя от этой семьи, что их проблемы задевали его, пожалуй, сильнее собственных.

– Вот такие бедовые у тебя будут родственники. Надеюсь, с Галиной ты все выяснил?

– Ты это о чем, Саня? – Беркутов и сам уже догадался, что Кузьмин имеет в виду.

– Я о тебе и о ней.

– Все отлично, Саня, все просто отлично. Знаешь, о чем я хотел тебе сказать? Я, кажется, знаю, кто меня достает. Но, это невероятно!

– Похоже, это твоя бывшая жена, да, Егор?

– Но как она могла на это решиться? Я голову себе сломал, но не пойму, зачем ей это? И потом, ладно бы сразу после развода, можно было бы подумать, что переживает, что бросил! Так ведь полгода прошло! Развелись мы в феврале, сейчас август. С чего бы вдруг? И как раз тогда, когда я встретил Галину.

– Вот ты и ответил на свой вопрос! Она увидела тебя с Галиной, проснулась запоздалая ревность, ну и пошла в разнос.

– Не могла она нас нигде видеть, Саня. Мы вместе были только один раз, когда я привез ее с дачи в больницу к Маришке. Но я даже из машины не вышел, а она, кстати, тогда даже спасибо мне не сказала, я даже обозлился. «Вместе» мы только тут, в палате. Нет, Саня. Не катит такое объяснение. Да и не выходит она почти из дома, я же позваниваю теще, она пару раз обмолвилась, что Лерка намертво к телевизору приклеилась, смотрит все подряд, даже «В мире животных». Ее на такие «подвиги» не сдвинешь. И все же, кроме нее некому. То, что это женщина, я не сомневаюсь. Но вот Лерка ли?

– А ты позвони теще, порасспрашивай. Глядишь, что прояснится.

– Возможно. Не хотелось бы беспокоить, она ведь сразу почувствует, что я не просто так интересуюсь ее дочерью.

– Может подумать, что ты вернуться хочешь.

– Нет, ты что! Она слишком умна для этого. Знаешь, как она переживала, что Лерка такой распустехой стала! Понимала, что и сама она виновата, да и папенька Леркин свою руку к «воспитанию» приложил, но доченьку – то уже не переделать! У меня иногда возникает бредовая мысль, что Романов назло мне дочь избаловал, чтобы мне по жизни мало не показалось.

– Ну, ты загнул!

– Нет, точно! Как еще можно объяснить его безмерную «любовь» к дочери. Они вдвоем Валентину Прокофьевну просто заездили. Романов – то меня ведь на дух не переносит. Если бы не теща, у нас без конца бы битвы были. Она умела – таки его утихомирить.

– Егор, а может это он тебя?

– Нет, Саня, не его методы. В морду дать или пристрелить сразу – это бы я поверил, кстати он бы не промазал, уверяю тебя! Стоп! А ведь в доме есть пистолет, как же я не подумал! Его, Романова, наградной! И лежит в ящике письменного стола. Лерка вполне могла его взять.

– Ты как хочешь, но ждать, пока она еще что – нибудь придумает, это – глупо.

– Но доказательств – то никаких!

– Обувка.

– Ага, сорокового размера! У Лерки нога маленькая, тридцать шесть, по – моему.

– А у него?

– А у него как раз сорок, кажется.

– Ну!

– Что «ну»? Ты что, придешь к нему с кроссовкой и спросишь: «Не вы ли Золушку изображали, туфельку потеряли, товарищ генерал?» В лучшем случае – полетишь с лестницы, в худшем – лишишься звания и работы.

– Не перегибай. Звони теще.

– Ладно, попозже.

– Не нуди, говорю, звони сейчас!

Беркутов, недовольно покосившись на Кузьмина, потянулся к трубке.

– Никто не отвечает, – сказал он, услышав длинные гудки.

Глава 50

Он не был спокоен. Вернее, он был обеспокоен не на шутку. Она всегда заходила к нему сразу после обхода. То, что она в госпитале, он знал: она проходила по коридору что – то объясняя студентам, так что ее голос он слышал! Дважды ему ставили систему, массажист своими огромными лапищами мял его бесчувственные ноги, санитар, с трудом переложив его на каталку, сменил постельное белье. Его не забыли, но только она так и не зашла. Дубенко злился. «Обещала помочь, а сама бросила. Или другие, более для нее важные пациенты, появились?» – вдруг взревновал он. От этой мысли ему стало физически плохо. В голове как – будто что – то стукнуло, и он почувствовал, как на лбу выступил пот.

– Санитар! – крикнул он в удаляющуюся спину. Сделав свою работу, молоденький солдатик постарался поскорее смыться из палаты: этот больной вызывал у него стойкое чувство страха потому, что часто орал просто так, без повода. Парню казалось, что если бы тот мог двигаться, то он давно бы уже получил от этого мента по зубам. Он остановился и повернулся к кровати.

– Позови врача.

– Антонину Игнатьевну?

– Игнатьевну? Ну да, кого ж еще! – Дубенко подумал, что до сих пор не знал отчества Антонины. Она, наверное, представлялась когда – то, но он не запомнил. Когда он пришел на прием во второй раз, он и ее – то саму вспомнил с трудом, а уж отчество!

Санитар вышел. Прошло еще полчаса. Хорошо, что на стене, напротив кровати, висели круглые часы, а под ними стояла тумбочка с телевизором. Правда, чтобы включить его, ему нужно каждый раз звать все того же санитара. Проклятая немощь! Неужели, если бы он послушался ее раньше и продолжил лечение, то был бы уже здоров? А если бы на операцию согласился? Впервые Дубенко засомневался в собственной непогрешимости. Ему никогда не хватало времени. Он жил быстро. Разруливая чужие проблемы, свои решал походя. И вот теперь у него этого времени завались! Как – будто там, наверху кто – то своей волей остановил его, чтобы он только и мог, что шевелить мозгами. За эти дни он и так «перелопатил» всю свою жизнь. Копался в ней, разговаривая и споря сам с собой, а легче не становилось. Наоборот, два Ивана уже почти поубивали друг друга в этих спорах. Ладно, признал он правоту этой докторши, согласился ей подчиняться. А как быть с той болью, которая не дает забыть, кто он?! Да и кто он? В детстве, в детском доме – вечно огрызающийся щенок. Позже – жесткий волк – одиночка. Себя защитить он мог, ради другого – пальцем не пошевелит. Как «воспитывали» малышню, так все и осталось. Ни разу, даже вспоминая свой первый «круг», он не встал на защиту слабых. Хотя сам старался особо никого не наказывать. Как он мог себя назвать, когда начал собирать информацию обо всех, кого знал лично и не знал? Поначалу не собирался ничего использовать, просто нравилось владеть чужими тайнами. Однажды попросили его помочь надавить на человека, даже не попросили, так, намекнули, а он целую схему придумал, как чинушу достать. И получилось! Конверт взял, деньги по тем временам в нем были просто баснословные. Прожрал все по кабакам, девку купил самую дорогую, тогда в «Жигулях» модно было гулять, простигосподи там были хорошенькие и не такие потрепанные, как везде. Так, кто он? Для кого – то – гад последний, а кому – то – спаситель. Да кем бы ни был – всегда один. Вот, что больно – когда один. И сейчас тоже. Сколько уже в больнице, а хоть кто – нибудь из конторы пришел? Даже этот выкормыш, Стрельцов, не торопится. Похоже, списали его со счетов. И баланс подвели.

Да еще эта Антонина свет Игнатьевна не идет!

Дубенко бросил быстрый взгляд на часы: уже сорок минут прошло, как ушел санитар. «Издевается, что ли? А если я тут дуба дам? Придет, а Дубенко «дал дуба». Смешно» – мрачно пошутил он про себя.

Глава 51

– Здравствуйте, Антонина Игнатьевна! – Матвей Роговцев, постучав и дождавшись разрешающего «да – да», широко распахнул дверь в ординаторскую. Антонина улыбнулась. Нравился ей Матвей, хоть в любви признавайся! Антонина взяла у него из рук совсем не скромный букет и кивнула на широкое кресло, обтянутое белым кожзаменителем.

– Садитесь, Матвей, как вас по отчеству?

– Да ладно вам, когда это вы меня по отчеству величали?

Антонина рассмеялась.

– Никогда. Да и вы не были столь официальны.

– Сейчас исправлюсь. Я ж по делу.

– Да уж вижу, что не на чай. Хотя, могу предложить. С печеньем.

– Нет, спасибо. Мне нужно встретиться с Дубенко.

– Он достаточно серьезно болен, Матвей.

– Я бы и не стал вас беспокоить, Тоня, но дело не терпит. Могут люди пострадать.

– И вы, конечно, всего рассказать мне не можете.

– Без его согласия – нет. Ко мне попала информация, не документы – бомба!

– Понятно. Они касаются Дубенко?

– И его тоже.

– Хорошо. В принципе, он разговаривать может. Он не может двигаться.

– Вот так!

– Да, поэтому, поаккуратнее с ним. И вообще. Вы его знаете?

– Лично нет. Наслышан. Моя дочь работала у него секретарем.

– Да? Тогда я ее видела однажды. В приемной. Знаете, Матвей, по – моему, это жестоко, отдавать ребенка на службу такому человеку.

– Лилечка не такая уж беззащитная, как может показаться. Кстати, это она помогла достать эти бумаги. Вот так.

– Пойдемте, Матвей, – Антонина кивнула согласно и распахнула перед ним дверь.

Роговцев взял папку с копиями документов из сейфа Дубенко и вышел из ординаторской вслед за Антониной.

Глава 52

– Галка, ну не плач! – Лялька обняла сестру за плечи. «Хотя уж лучше пусть слезы, чем, как обычно – застынет, как изваяние, а в глазах жуть пустая!» – подумала она.

– Она такая маленькая, бледненькая там лежит, под одеялом не видно – словно плоти нет! И личико серое, как у не живой…

– Типун тебе на язык! Ну, ты и придумала! Недели не пройдет, как румянец на щечки вернется. Маринка сильнее, чем мы с тобой. Смогла бы ты столько времени провести рядом с убийцей, да еще и чай с ним пить?!

– Нет…

– Вот видишь.

– Но она так хотела этого ребенка!

– Она не знала, что у него такой отец. Вполне возможно, что она и сама бы пришла к выводу, что малыш не должен появиться на свет. А тут судьба за нее все решила. Я думаю, так лучше. Березин говорит, что Маринка восстановится быстро.

– А душа? За что ей такое испытание?

– Галь, не надо опять об этом. Ты – то в чем виновата?

– Виновата, еще как. Я же после смерти Юрки и мамы все одна переживала. Думала, если их с Никитой буду держать на расстоянии, они быстрее вернутся к друзьям, к прежней жизни. В общем, так и получилось. Вот только поздно заметила, что у них эти два года за четыре прошли. Когда Ник засобирался в Италию, даже мысли не мелькнуло, что станет мне перечить. Я его не отпускаю, он мне басом – «мать, все уже решено, вот билеты». Вот так. Я и села. А Маринка как долго ничего не рассказывала? Все думаю – девочка, девочка, а тут раз – и беременность.

– Галь, Маринка мне сказала, что Ник давно не звонил, так?

– Да, больше недели уже. И мобильник выключен. Мы с матерью Данилы, его друга, дозвонились в этот лагерь, они оставили телефон, кажется что – то типа администрации. Там уверили, что со всеми все в порядке. Приедет – все же уши надеру.

– Правильно. Но лучше еще раз набрать лагерь. Когда вы звонили?

– Дня три назад. Я Беркутову сказала. А у него сестра в Италии, как раз в Падуе. Неудобно как – то ее нагружать нашими проблемами, но пусть он сам решает.

– Слушай, как я сразу не подумала! Макс Эйтель на днях звонил, путешествует с женой по Европе. Кстати, потом собирается к нам. Попрошу Соколова с ним связаться, пусть попросит Макса до лагеря сам доехать. Адрес только дай. Ты вот что, иди к своему Беркутову, а я, как Маринка проснется, тебя наберу.

Галина молча кивнула головой. Как всегда, Лялька сразу находила выход из любой ситуации. А то и два. По большому счету, она и детей своих два года назад «кинула» только потому, что знала: если надо, они к Ляльке придут. А у нее просто тогда не было на них сил. Вот такой она оказалась никчемной!

Еле передвигая ноги от усталости, она шла по дорожке к главному корпусу Городской больницы. «Такие денечки стоят теплые. Ни дождичка! Сейчас бы на дачу, раскладушку под дубок – и спать!». Галина очень любила поспать под дачный шумок: легкий ветерок шуршал в листве, кузнечик стрекотал, казалось, у самого уха, пела какая – то серенькая птичка, которая каждый год вила себе гнездо у них на старом дубе. Но самое главное: на нее, как снотворное, действовали приглушенные голоса Маринки и Никиты, которые, чтобы не разбудить мать, старались переговариваться вполголоса. Время от времени она просыпалась от взрыва нечаянного хохота, но тут же опять проваливалась в сон…

Беркутов встретил ее немым вопросом, застывшем на встревоженном лице. Галину накрыла волна тепла. «Он за меня переживает, это видно. Сам весь в бинтах, а думает, наверняка, о Маринке». Она подошла к кровати и присела на край. Нагнулась к Беркутову и нежно поцеловала его в губы. Здоровой рукой он прижал ее к себе. Зарывшись лицом в ее волосах, он шумно вдохнул.

– Как от тебя пахнет, м-м-м!

– Беркутов, не выдумывай, чем от меня может пахнуть, если я уже третьи сутки в больнице? – она счастливо рассмеялась.

– Дурочка, твой запах ничем не заглушить.

– Ладно, перед следующим посещением тебя, больного, даже душ принимать не буду.

– Что мне в тебе нравится, женщина, – твое чувство юмора!

– Тем и живем.

– Как Маринка?

– Спит пока. Около нее Лялька.

– Это подруга твоя рыжая?

– Это сестра моя рыжая, Беркутов. Что, понравилась?

– Ну…

– Не «нукай»! Лялька всех задевает. И знаешь, чем? Мужики, когда ее видят в первый раз, впадают в ступор. Пока разберутся, кто перед ними: то ли уродина конопатая, то ли огненная красавица, глядь, а Лялька уже развернулась и ушла. Знаешь, ее муж, Сашка Соколов, рассказывал, как он с ней познакомился. Его друг позвал его с собой за компанию на встречу с девушкой, ею была Лялька. Лялька прихватила с собой подругу, кстати, красавицу. Сашка, когда увидел пассию своего дружка, аж не мог скрыть удивления, что ж такого тот в ней нашел. А через пять минут сам «пропал». Потом месяц около нее круги нарезал, подойти боялся. Кстати, Ляльке он тогда тоже не понравился: говорит, вертелся, как шило в одно место вставили. А он так внимание ее привлечь пытался! А потом она его сразу засекла, когда он рядом бродил. Только виду не подала, ждала, когда Сашка наглости наберется и подойдет. Вот такая Лялька. А вообще, жизнь у нее была – не позавидуешь. Когда – нибудь, Беркутов, мы все тебе расскажем о нашей семье. «Сага о Печенкиных» называется. Наследство, золото, интриги, убийства. И вполне счастливый конец.

– А кто есть Печенкины? Это твоя девичья фамилия?

– Нет, это фамилия пяти сестер… Не торопись, Беркутов, все узнаешь. У нас любят семейными преданиями несчастных новичков грузить. Еще пощады запросишь! Лялька сейчас сказала, что скоро Макс Эйтель приедет, вот тогда…

– А кто у нас Эйтель Макс?

– Беркутов, не спрашивай! Так нечестно. Вот все соберемся!..

– И много вас всех?

– Много, достаточно много, чтобы не запомнить всех с первого раза! – Галина рассмеялась. Она представила себе их последний семейный сход у них на даче два года назад. Вспомнила, как сколачивали скамейки, чтобы было, где сидеть, как нанизывали на шампуры мясо, замаринованное в двух пятилитровых кастрюлях, как она, выйдя на крыльцо и обозрев всю толпу приехавших, ужаснулась: хватит ли ее пирожков и деревенского хлеба на всю эту ораву.

– Эй, я здесь. Конечно, пока еще не член вашего клана, но я живой и требую внимания любимой женщины, – Беркутов потянул Галину на себя.

– Беркутов, пощади, я и так устала! – взмолила Галина, пытаясь оторваться от его губ.

– Я тебя что, работать заставляю? – хмыкнул тот, опять притянув ее к себе.

– Ну, подожди. Ты мне скажи, ты сестре своей звонил?

– Да. Она съездит в этот лагерь сама, не волнуйся. Вот чувствую, прилетит скоро. И как догадалась, что я в больнице? Я ж выкручивался, как мог! А она мне «все ты врешь, у тебя что – то случилось». Вот и пойми вас, каким местом вы обо всем догадываетесь?!

– Лялька говорит, что у любой женщины открыт прямой канал общения с космосом.

– А у нас?

– А у вас на этом месте крышка, Беркутов!

Звонок мобильного заставил Галину резко встать с кровати Беркутова.

– Да, Ляля, уже бегу. Маринка проснулась! – Галина торопливо чмокнула Беркутова куда – то рядом с носом и выбежала из палаты.

Беркутов еще долго лежал, бессмысленно рассматривая кипельно белый потолок, и с лица его не сходила глупо – блаженная улыбка.

Глава 53

Валентина Прокофьевна всегда гордилась тем, что могла навести уют даже в гостиничном номере. Маленькие пустячки, всякие там салфетки, небьющиеся статуэтки и вазочки, привезенные из дома в дорожном чемодане, находили свое место на казенных полках. И всегда она с собой везла ее любимую фотографию в старинной рамке: она, Романов и пятилетняя Лера, «сущий ангел», как ее называли буквально все, кто видел в первый раз. Что уж тут говорить про постоянное жилье, понятие для семьи военного условное почти всю его жизнь. Им повезло, считала Валентина Прокофьевна, они уже давно не кочуют из города в город, практически с тех пор, как муж стал служить при штабе, в Куйбышеве. А последние десять лет их пристанищем стала просторная квартира в «генеральском» доме прямо рядом с Домом офицеров. Здесь уж Валентина Прокофьевна развернулась вовсю. Старинные часы, картины отца и его друзей – художников, мебель, восстановленная реставраторами – посторонний человек, впервые попавший к ним в дом, ходил, озираясь по сторонам, словно в музее. Одна только комната дочери выбивалась из общего стиля. Лера, выйдя замуж, тут же устроила настоящую битву за свою территорию. У Валентины Прокофьевны, которая пыталась урезонить бушующую дочь, так ей жалко было годами обустраиваемого гнездышка, даже подскочило давление, скорую вызывали, но и после этого, Лера не уступила ей. Даже муж и зять на этот момент объединились в одну команду, ушли в генеральский кабинет и плотно притворили за собой дверь, предоставив ей самой разбираться с дочерью. Им, как она поняла в тот момент, было все равно, в музее они будут жить, или в современной квартире. Выбежали они оба из своего убежища, перегоняя друг друга только услышав истошный вопль испуганной дочери. Увидев побледневшую жену, муж кинулся к телефону, а ее, пока еще только нравившийся ей зять, накинулся на молодую жену с упреками. Но стоило Валентине Прокофьевне чуть – чуть поправиться, как все началось сначала. В конце концов, она сдалась. Все «старье» дочь распорядилась вынести в другие комнаты, а на следующий день из магазина привезли жуткого вида кровать и полированный трехстворчатый шифоньер с зеркальной дверцей посередине. Эти два монстра, как их сразу же окрестила Валентина Прокофьевна, заняли основную часть немаленькой площади комнаты, на оставшиеся клочки ее неразумная дочь еле втиснула тумбочку и кресло на тонких ножках.

С этих пор она старалась в эту комнату не заходить, только если убраться.

С годами обстановка в комнате дочери менялась не раз. А Валентина Прокофьевна бережно ухаживала за фамильной мебелью, которую так и стояла на своих прежних местах, натирая ее специальным составом, который она готовила по собственному рецепту. Однажды Лера, зайдя в антикварный магазин, пришла оттуда немало удивленная: небольшой комодик, почти такой же, как в родительской спальне, стоил таких денег, на которые можно было сменить интерьер во всей комнате.

Валентина Прокофьевна огляделась по сторонам и тяжело вздохнула. Убиралась она в Лериной спальне давно, с месяц назад, потом дочь почему – то запретила ей трогать у нее что – либо. Но, как можно равнодушно смотреть на этот бардак! «Приберусь слегка. Ну, поругается, Бог с ней! Невозможно же так жить!» – Валентина Прокофьевна решила, что ничего страшного в том, что она пропылесосит ковры и протрет от пыли мебель, не будет.

Щетка пылесоса, насаженная на длинную палку неожиданно за что – то задела, как только она просунула ее глубоко под кровать. «Что еще Лерка туда засунула?», – Валентина Прокофьевна постаралась зацепить это что – то палкой.

– О, Господи! Зачем это? Здесь?! – воскликнула она испуганно. Ноги стали «ватными», а в голове застучали тысячи молоточков. Сквозь выбиваемую ими дробь она услышала звонок телефона. Дойти до аппарата, стоящего на тумбочке возле изголовья кровати она не успела, звонки прекратились.

Глава 54

Он заснул. Измучившись ждать, изозлившись на докторицу, так подло бросившую его именно тогда, когда он готов был отдаться ей во власть, засунув свой гонор куда подальше. Последняя не вполне здравая мысль мелькнула уже тогда, когда он начал засыпать: его опять кинула женщина.

Во сне он стонал и крутил головой, словно пытаясь отогнать от себя кого – то очень назойливого. Опять злился, что немощен, звал на помощь, четко осознавая, что он один. Вдруг откуда – то к нему потянулись руки. Одна была с тонкой, почти прозрачной кистью, аккуратные ногти коротко пострижены. Вторая рука принадлежала мужчине. И он успокоился. Они все – таки пришли. Дыхание стало ровным, веки больше не дрожали, бессильные в своей бесполезности слезы высохли.

Антонина открыла дверь палаты и посмотрела на спящего Дубенко. «Чисто младенец», – подумала она, глядя на его разгладившееся во сне лицо.

– Матвей, заходите.

Роговцев в нерешительности топтался на пороге. Ох, как он не любил больницы! Будучи человеком здоровым, он испытывал некую благоговейную оторопь при виде лежащих на койках людей. Не пугался он только в полевом госпитале: причиной, по которой там оказывались солдаты, была война. А здесь? Кто наказывал человека тяжкой болезнью? И что такое нужно было совершить в жизни, чтобы вот так, будучи нестарым, здравомыслящим мужиком, оказаться неподвижным пленником больничной койки?

Дубенко открыл глаза и в упор уставился на Антонину.

– Явилась? Могла бы еще подождать, зачем так торопилась? – сарказм в его голосе обрадовал Антонину: ждал, факт, что ждал!

– И вам доброго дня, Иван Иванович! Вижу, вы, как всегда, полны сил и здоровой злости. Это хорошо.

– Опять издеваешься? Чего веселишься, не видишь – как лежал бревном, так и лежу.

– Вы хотите слишком быстрых результатов, я уже говорила, что вам придется набраться терпения. А сейчас познакомьтесь – Матвей Роговцев, журналист. Он к вам по делу, – с этими словами Антонина вышла из палаты.

Дубенко настороженно смотрел на синюю папку в руках Роговцева. Такие папочки лежали в его сейфе, в служебном кабинете.

– Иван Иванович, постарайтесь меня выслушать, не перебивая. Я не буду ходить вокруг темы, скажу сразу – в папке копии известных вам документов.

– Как они к вам попали? Стрельцов, гаденыш, продал, так?!

– Я позже вам все объясню. Вы сами понимаете, насколько взрывная здесь информация. И сколько людей могут пострадать из – за этих документов. Вы тоже не вполне в безопасности.

– Это угрозы, шантаж? Вы что, пришли бабок на мне подзаработать?

Роговцев поморщился. «Как же трудно с такими людьми! Хам и жмот. Но ведь в конечном итоге, устраивая Лильку к нему, я и рассчитывал, что когда – нибудь получу через него интересную информацию. Просто я недооценил его возможностей!»

– Я бы мог вообще не приходить к вам, если бы не были задеты интересы генерала Трофимова.

– Он в курсе?

– Пока нет. Я сначала решил поговорить с вами. Давайте вместе думать, что делать дальше. Ну, уберете вы его с должности, вам легче станет?

– Да я и не собирался.

– А зачем вам эти материалы? Как вы хотели их использовать?

– Да никак. Лежали б и лежали.

Роговцев в недоумении посмотрел на Дубенко. «Какую игру он затеял? Я что, должен поверить в его благородство? Нет, увольте. Наслышан о его делах, что называется, из первых уст. Хлынова он растоптал, не задумываясь. И деньги за это получил. А Игорь чуть ли не единственным честным чиновником был в мэрии. Сломал его Дубенко, банальным шантажом сломал! И что теперь, раскаялся? От такого дождешься! Ладно, подыграем ему», – решил он.

– Тогда вы согласны уничтожить эти документы?

– Да делайте вы с ними, что хотите! И с остальными тоже, – Иван посмотрел куда – то поверх головы Роговцева. Еще пару дней назад он так боялся, что найдут эти бумажки. Клял Стрельцова последними словами. Даже сейчас, когда узнал, что сейф вскрыли, и то разозлился, все на того же Стрельцова. Вдруг одна мысль заставила его похолодеть. Если бы он не вернулся в свой кабинет, то сейф открыли бы в присутствии Трофимова. И что? А то, что тот никогда не простил бы его за то, что он у него за спиной собирал на него компромат. И на других тоже. На его друга мэра, например. Как и сколько его племянничек берет. Или на его же друга, первого зама Прошкина. Любовь его единственного сына к спортивным тачкам очень дорого папе обходится. Так что получается, что ситуация ему на руку. Стрельцов, передав бумаги Роговцеву, отвел проблемы от себя, да и от него тоже. Так что он должен ему еще за это благодарность вынести. А Роговцев порядочный мужик, Дубенко много о нем слышал. С ним можно договориться.

– Кстати, а вы точно уверены, что пленка с Трофимовым подлинная?

– Точно. Это заснял ваш американский коллега. Случайно, через дыру в сарае.

– Я так и подумал. А как она к вам попала?

– Я ее просто перекупил. Ответьте же и на мой вопрос, Вам предал документы Стрельцов?

– Нет, Иван Иванович, моя дочь.

– Кто?!

– Лиля Топильская.

– Секретарша что ли? Она ваша дочь?

Роговцев рассмеялся, до того комично выглядел Дубенко: глаза в пол-лица и откровенное желание от души выругаться.

– Да, Иван Иванович, моя дочь. Так что, благодарить будете ее. Я думаю, вам незачем объяснять за что?

Дубенко еще никак не мог оправиться от удивления. Эта девчонка, как он думал, совсем не большого ума, на которую он откровенно орал, не заботясь о вежливости, дочь журналиста Роговцева? А сейф?

– Как она открыла сейф?

Роговцев ему все рассказал. Не задумываясь, зачем он это делает, просто доверяя своей интуиции. Значит, нужно Дубенко знать правду. Была тут еще и отцовская гордость, и желание показать Дубенко, что он недооценил свою помощницу.

– Да, не ожидал я от нее такой прыти.

– Просто вам удобнее думать, что женщины не так умны, как мы.

«Точно. Именно удобно. Если думать иначе, то придется играть с ними на равных. А какой нормальный мужик на это согласиться?» – но вслух он сказал другое.

– Ладно, я думаю, Трофимову незачем знать, что такая пленка существует. Так? Остается Стрельцов. Вы уверены, что он не будет болтать?

– Нет, он слишком напуган. Видели бы вы, как он открещивался от этих документов!

– Хорошо. А ваша дочь?

– Она не болтушка. К тому же она – моя дочь! А вы?

– Что я? Мне надо встать на ноги. Это все, что я хочу. Вам не понять. Я уже похоронил себя десять раз, а тут она, Антонина, со своей уверенностью, что я не безнадежен. Мне просто хочется ходить. Своими ногами. И у меня еще остались неоконченные дела, личные.

– Это вы о Беркутове?

Дубенко внимательно посмотрел на Роговцева.

– Что?

– Будьте уж откровенны до конца, Иван Иванович. Вы собирали материалы на Беркутова Егора Ивановича, так?

– Допустим.

– Это далеко не компромат. И это говорит за то, что человек вам лично далеко не безразличен.

– Он мой брат. У нас общий отец. Подлец, который бросил мою беременную мать, да и Егора тоже. Но брату повезло больше, чем мне – он рос в семье.

– Фамилия отца Щеглов?

– Да. Я его нашел – таки. В богадельне. Хотел придушить собственными руками, – Иван скрипнул зубами.

– И оплатили ему сиделку.

– И это пронюхали…

– Просто главный врач этой, как вы ее назвали, богадельни, мой знакомый. И вы хотите теперь встретиться с братом?

– Хочу.

– И вы не имеете никакого отношения к покушениям на не него?

– Покушениям? – удивление Дубенко выглядело вполне натуральным.

– Да. Кроме газа, напущенного в квартиру, в него стреляли, а позже, в больнице кто – то ввел в капельницу яд.

– Егор жив? – спросил он тихо.

– Да. Кстати, после первого, да и второго покушения подозревали вас.

Иван досадливо поморщился.

– Вы ж не думаете?…

– Нет, не думаю. Хотя думал. Сначала. Потом выяснил, что вы хороший стрелок и промахнуться никак не могли. А уж яд! Скорее, похоже на женщину. Ну, да это дело милиции. Разберутся.

Дубенко молчал, ошарашенный новостями. Все оказалось еще серьезней, чем он думал. А он не может ничем помочь брату. Опять возникло то самое, когда по телу тепло от слова «брат». «Я старею. Я просто становлюсь сентиментальным стариком», – подумал он.

Глава 55

Маринка проснулась уже давно. Увидев сидящую на стуле около кровати тетушку, опять притворилась спящей. Странно, но ничего не болело. Только голова была неясная, словно она выпила пару коктейлей. Она помнила все. До той минуты, когда ее взгляд не наткнулся на светящуюся надпись «операционный блок». Потом – чернота.

«Не хочет открывать глаза», – Лялька заметила, как дрогнули веки Маринки. «Пусть полежит, подумает», – она сделала вид, что продолжает читать книгу. «На самом деле Маринка намного сильнее, чем мы про нее привыкли думать. Но вот догадывается ли она, что потеряла ребенка?»

– Тетя Ляля, привет! А где мама?

– Она ненадолго ушла к Беркутову, – она не стала врать про отсутствие Галины.

– Он еще не поправился?

– Да нет пока. А ты как? Болит что – нибудь?

– Ничего, – как бы удивляясь этому факту, ответила она.

Лялька набрала номер сотового Галины.

– Сейчас придет мама. А я пойду, позову Алевтину Петровну.

– Это кто?

– Это врач.

– Хирург, да?

Лялька не ответила.

– Значит, ребенка больше у меня нет. Ну и хорошо, – Маринка говорила слишком уж спокойно. Лялька растерялась. Они с Галиной решили сообщить ей об этом позже, пусть даже соврать что – нибудь, даже с врачом договорились, что та их поддержит. А Маринка даже вопросов не задает. Просто констатирует факт. Что это значит?

– Тетя Ляля, да не волнуйтесь вы так. На самом деле, я и сама решила сделать аборт. Я ведь до того самого момента, пока он не стал мне рассказывать, что он натворил, не верила в его виновность. Но как – то посмотрела на него – а он говорит, говорит что – то, взгляд застывший! Мне только тогда страшно стало. Безумие ведь по наследству передается, да? Тогда я и решила – ребенка не будет. И ему ничего говорить не стала. А хотела. Все к лучшему. Ведь я потеряла его, да?

Лялька молча кивнула.

– Ну и хорошо. Ведь хорошо, правда? Так правильно. Ведь неизвестно, каким бы он родился? Да? Или еще хуже – носила бы, носила, а он потом не родился. Было бы жалко. А сейчас нет. Ведь не о чем сейчас жалеть, потом было бы жальче. Ведь так? Да, а родился бы, вырос таким, как отец? Это еще хуже. Еще больнее было бы! Так что, все правильно. Так и надо, чтоб не родился! – Маринка то утвердительно кивала головой, то качала ею, словно сомневаясь.

– Мариш, успокойся, – Лялька уже не знала, бежать ли ей за Алей или дождаться Галины, чтобы не оставлять Маринку одну.

– Я и не волнуюсь. Только бы мама не плакала. Это ведь ее внук. Или внучка? Малюсенькая такая, – Маринка немного раздвинула ладони, – А уже с ручками, ножками и вся живая. Могла быть…

Маринка, наконец, расплакалась.

– Да что ж такое? – Галина, на ходу натягивая халат, вбежала в палату.

– Дай ей выплакаться. Я пойду за Алевтиной схожу.

– Ты что, ей сказала?!

– Да она сама все знает, – ответила Лялька уже в дверях.

Заглянув в ординаторскую и попросив Алевтину зайти к Маринке, Лялька подумала, что неплохо бы зайти к Березину. В последнее время они виделись чаще, чем обычно. То есть, не только по дням рождения. Раньше, еще пару лет назад, оголодавший в холостяцкой жизни эскулап, как любила его называть Лялька, появлялся в их с Соколовым квартире хотя бы раз в неделю. Нахваливая «божественно» вкусную еду, приготовленную не такой уж и умелой Лялькиной рукой, он заставлял ревновать Сашку, совсем не умеющего ценить ее стряпню. Потому, что Соколов любил готовить сам. И любил выслушивать дифирамбы в свой адрес. Но Березин признавал только салаты и мясо «от Ляльки», стойко игнорируя кулинарные изыски ее мужа. «Ты просто неравнодушен к моей жене, – ворчал Соколов, косясь на друга, «приканчивающего» тазик свекольного салата. Все попытки подсунуть Березину «тайский витаминный» с ростками мунго или «шопский» с жареной ветчиной, рецепты которых он скачал с Интернета, заканчивались одинаково: Березин пробовал экзотику, говорил дежурную фразу «спасибо, было вкусно», и с виноватой миной тянулся к своей свекле с черносливом. Лялька, с умилением глядя на Березина, бросала в сторону мужа победные взгляды: все – таки ей хотелось, чтобы хоть кто – то оценил ее, как кулинара.

Березин прекратил свои набеги на Лялькину кухню как – то разом. Лялька, получивши очередную отговорку на свое предложение отужинать, не выдержала и на следующий день поехала к Березину разбираться. На ходу сочиняя гневную речь, она позвонила в его квартиру, и отошла от дверного глазка, чтобы он не видел, кто пришел. Дверь открылась. На пороге стояла молодая женщина в коротком атласном халатике. За ней маячил полуголый Березин. «Извините», – пробормотала Лялька, пряча глаза. Ситуация была анекдотичной. Спускаясь по лестнице, Лялька вдруг рассмеялась. Она вспомнила растерянную физиономию Березина, в один момент принявшую цвет его любимого салатика. Больше она не думала ни о Березине, ни о его новой пассии. Но через месяц, на ее день рождения он был приглашен, как всегда. И пришел один. Дарил он Ляльке уже двадцать лет одно и то же: букет и мягкую игрушку. Вбив себе однажды в голову, что плюшевый заяц, мишка или собачка – самый миленький подарок для женщины, он заходил в детский магазин и выбирал понравившегося звереныша. В доме у Ляльки, в бывшей комнате дочери, был настоящий игрушечный зоосад. В этот раз из дырки в упаковочной коробке раздавался тонкий писк. «Вот, сказали сиамская, цвет – черный эбен», – сказал Березин, протягивая подарок. Черный мягкий комок уместился в Лялькиной ладони. Голубые глаза смотрели доверчиво и без страха. Березин достал из другой коробки всякие кошачьи принадлежности и банку с кормом для котят. Так у нее появилась Ладошка – Лада. Она так тогда и не спросила, почему Березин к ним больше не ходит за просто так.

Лялька зашла в приемную.

– А Владимир Сергеевич на стройке, – тоненько проговорила секретарша Березина.

– Спасибо, – Лялька тут же решила, что тащиться на другой конец больничной территории, где строился новый корпус, у нее не хватит сил. «Ладно, выяснение отношений оставим на потом», – она устала, как никогда. Мечтая о бутербродике и чашке чая, она двинулась на выход.

Глава 56

«Что – то как – то муторно. Вроде и не сделала ничего плохого, а противно. Дело даже и не в Стрельцове, шут с ним, пусть сам в себе копается. Самой тошно. Почему?», – поставила Лилечка перед собой вопрос. Она привыкла думать по своих родителях только с восклицательными знаками. Мама – заслуженный учитель, любима учениками и родителями, попасть в ее класс считается невероятной удачей. Для дочери – пример женственности и мягкой красоты. Большинство девчонок училась краситься по глянцевым журналам, а Лилечка смотрела, как это делает мама. Про первый взрослый, случившийся в ее жизни поцелуй, мама догадалась сама. В этот же день она рассказала о красоте интимной жизни. Именно о красоте. Ничего вроде бы не запрещая, она добилась того, что Лилечка не торопилась лечь в постель, лишь бы стать женщиной. Вспомнив, как был ошарашен Топильский, когда в первую брачную ночь понял, что он женился на девственнице, Лилечка улыбнулась. На вопрос «почему не предупредила?» Лилечка пожала плечами что, мол, и не спрашивал. А ему, оказывается, это и в голову не пришло. Просто потому, что такого сейчас не бывает. Все – таки мужики собственники! Наутро у Топилького на лице была явно написана гордость первообладателя. Он так пыжился, совершенно не скрывая своего довольства, что его родители стали недоуменно переглядываться: их довольно флегматичный сын вел себя, по меньшей мере, необычно.

Лилечка уже соскучилась по маме, которая еще на прошлой неделе улетела в Лондон, куда ее пригласили члены Русского общества.

Отца она просто любила. И никогда не сомневалась в нем. Да, он журналист. «Журналюга», как ласково называл его друг детства дядя Леша Зотов, ныне директор кабельного завода. То, что отец добывает информацию не всегда, скажем, законно, Лилечка не задумывалась. Пока не стала участницей последних событий с Дубенко. Видимо, по наследству ей передалось неуемное любопытство. Когда муж устраивал ее к Дубенко, да и потом, когда она жаловалась им на него, она не раз слышала, что тот им может пригодиться. Зачем? Сейчас она уже, конечно, поняла. Но тогда получается, что два самых для нее главных человека в жизни использовали ее. Вот от этого и противно. Да еще этот «фильм» про Трофимова! Все одно к одному.

Лилечка услышала, как в замке поворачивается ключ.

Роговцев кинул папку на тумбочку и снял ботинки. Да, разговор с Дубенко прошел совсем не так, как он рассчитывал. «Или человек уже не тот, или ты, Роговцев, на этот раз промахнулся, хотел злодея проучить, а кроме жалости тот никаких чувств не вызывает. Конечно, он дрянь человечишка, но больной и, похоже, никому не нужный. Бить лежачего – подло. Кроме того, самое главное я выяснил. Материалы на Трофимова действительно не подделка».

– Пап, есть хочешь? – Лилечка вышла в коридор.

– Нет, Кнопка, спасибо, – рассеянно ответил он, думая о своем.

– Как там мой начальник?

– Ничего хорошего. Лежит без движения. Но Антонина уверена, что поставит его на ноги.

– Но работать с ним я уже не буду.

– А он и не собирается возвращаться в Управление.

– Ты мне что-нибудь расскажешь?

– Подожди, мне надо сделать пару звонков, – Роговцев плотно закрыл за собой дверь кабинета. Через пять минут он уже входил в гостиную, где Лилечка сидела перед включенным телевизором.

– Что ты хочешь узнать?

– Он очень злится?

– На тебя? Нет. По – моему, он все понял правильно. Так что жди благодарностей.

– Не нуждаюсь! Пап, ответь честно, зачем вы с Димкой устроили меня к Дубенко?

Роговцев вздохнул. Он предупреждал Топильского, когда тот предложил через Лилю подобраться к Дубенко, что рано или поздно его неглупая дочь поймет, что ее использовали. И может не простить их.

– Хорошо. Давай я тебе вкратце все расскажу, а ты сама решишь, правильно ли мы поступили. Я случайно узнал, что якобы на дядю твоего мужа, генерала Трофимова, есть компрометирующая информация. В каком она виде и что там, мне не сказали. Известно было, что Дубенко каким – то образом достал эти материалы. Я уже давно знал, чем на самом деле занимается твой шеф. Сама понимаешь, город у нас тесный, слухи распространяются быстро.

– И у тебя есть свои информаторы, так?

– Да, так. Вот один из них и наблюдал за Дубенко.

– Кто – то из наших?

– Не задавай ненужных вопросов, Кнопка! Мы с Димой решили пока ни о чем не говорить Трофимову, а попытаться достать Дубенко. Его нужно было на чем – то поймать.

– Короче, вы собирались его шантажировать?

– Пусть будет так. Честно говоря, я был за то, чтобы ты была в курсе, зачем мы тебя устроили на эту работу. Но Димка сказал, что ты и так любопытна, так что, обязательно сама что-нибудь нароешь и расскажешь ему или мне. Так и вышло.

– Использовали меня вслепую?!

– Не обижайся. Так было безопасней.

– Ну, спасибо! А что ты собирался делать с этими документами?

– Дальше мы должны были решать это вместе с твоим мужем.

– И?

– Я решил все один. Дубенко сейчас уже не интересно, как я собираюсь поступить с полученной информацией.

– Это он так сказал? И ты ему поверил!

– Да, Кнопка. Он болен. И хочет только одного – встать на ноги. Есть еще одно обстоятельство. Помнишь, он собирал материалы на Беркутова?

– Конечно. Именно с них для меня все и началось.

– Так вот. Беркутов его брат. По отцу.

– Я уже догадалась. Только почему он так его ненавидит? Видел бы ты его лицо, когда он смотрел тот репортаж о взрыве в метро!

– Возможно, я повторю – возможно и такое, что человек может что-то понять в один миг. Что-то, что изменит его. Ведь ничего хорошего про твоего начальника я не слышал ни разу. Самое мягкое, что о нем говорили, что он конченный мерзавец. А я увидел несчастного больного мужика, хотя и пытающегося по привычке всем хамить.

– Никогда не поверю. Сказка просто!

– Он хочет встретиться с братом.

– Он же его чуть не убил!

– Это не он. Точно.

– А кто?

– Не знаю. Дубенко одинокий человек, возможно встреча с братом для него единственная возможность уйти от этого одиночества.

Лилечка промолчала. То, что говорит отец – это не про ее начальника. Он ошибается.

– А что ты все – таки решил делать с кассетой?

– Уничтожу. Это как раз тот случай, Кнопка, когда я не имею права ломать человеку жизнь.

– А с другими папками что?

– Наверное, я старею. Но мне не хочется трогать это дерьмо, прости за грубость. Так что, завтра мы едем на дачу жарить шашлыки!

Лилечка согласно кивнула. Она знала, сколько важных бумажек сгорело уже в их старом мангале.

Глава 57

Она уже закрывала дверь палаты, когда больно кольнуло где – то под грудью. «Уже второй приступ за неделю. Доктор, вы больны. Ха – ха». Осторожно сделав шаг, она глубоко вздохнула. Стараясь дышать ровно, медленно двинулась вдоль коридорной стены в сторону своего кабинета. «Как все некстати! А когда болячка бывает вовремя? Вот поставить бы Дубенко на ноги, тогда и…», – она еще раз глубоко вобрала воздух в легкие. «И что тогда? Помирать пора? А Фроська с Люськой как же?», – она поймала себя на мысли, что думает о своем здоровье также, как Дубенко – «а на фиг лечиться, если все равно сдохнешь!» Его – то она убедила, что есть шанс, но кто убедит ее?

Антонина почти дошла до цели, когда острая боль перекрыла ей на миг дыхание. Ускользающее сознание зацепило белое пятно, приближающееся к ней со стороны лестничного пролета. Последнее, что она услышала, был испуганный крик молодого санитара.

Как только за Роговцевым закрылась дверь, Иван застонал почти в полный голос. Опять от бессилия. Да что ж такое! Никому нужен не был, сил было некуда девать. Теперь вот делать нужно что – то с Беркутовым, связи свои поднимать, людей нужных на уши ставить, а он лежит! Почему – то даже мысли не возникало, что без него разберутся. Это теперь его дело, личное, семейное. Егор и лежит – то рядом, в городской – три остановки на маршрутке. А не встанешь и не доедешь! И попросить некого, чтобы узнали, как состояние брата. Как он не догадался Роговцева подключить? Он бы не отказал, мужик нормальный.

Иван в своей жизни так и не научился доверять. Никому. Но Роговцеву поверил сразу. И, что документы уничтожит, и, что осуждать не станет. Ему даже показалось, что Роговцев рад был бы ему помочь. А дочка – то у него какова! И ведь не побоялась в сейф залезть, стервочка маленькая! Иван как бы «посмотрел» на Лилечку другим, не Дубенковским, взглядом. Будь он тогда повнимательнее, заметил бы, что девчонка не так глупа, как кажется. И что бы изменилось? Добился бы ее увольнения, и что? Лежал бы здесь, или же в тюремной больничке? Скорее там. Узнай Трофимов, нашел бы за что посадить. Так что, действительно девочке «спасибо».

«Стоп! А докторица моя любимая? Не откажет, факт. В госпитале она не все время торчит. Правда, как выяснилось, мужик там дома какой – то имеется. Значит, семейная она у нас, Антонина, блин, Игнатьевна! Не иначе, как пирожки жарит своему ненаглядному, да картошечку с лучком на постном маслице», – мысль о пирогах и картошке вызвала такую волну голода, что у Ивана заскрипели зубы. А ему никто никогда ничего не жарил. Впрочем, жарила одна. Сулико звалась. Да только это было так давно, что, можно уже говорить, что и не было вовсе. И точка. А картошки хочется. И отбивной из свининки, с прожилочками сальца. И кетчупа побольше, болгарского, с мелко нарезанным сладким перчиком.

Иван нажал кнопку вызова санитара. Немного подождал. «Что же это такое делается! Опять никто не торопится! Разбаловала персонал Игнатьевна, никакой дисциплины!», – он еще раз надавил на кнопку.

В палату, запыхавшись, вбежал санитар.

– Что не торопимся, солдатик?

– Извините, товарищ подполковник, виноват. Что могу сделать?

– Позови врача.

– Антонину Игнатьевну? Извините, не могу.

– Что еще?

Николай замялся. Волновать больных было строжайше запрещено. А как объяснить, почему врач не может подойти? Только соврать.

– Она это… Ее вызвали. К главврачу, – нашелся он.

– Врешь, – сказал, как припечатал, Дубенко.

– Ей богу! То есть, так точно, вру, – Николаю вдруг захотелось задеть этого подполковника. Он терпеть не мог хамов, особенно таких, при чинах. Даже лежа пластом, этот мент умудрялся всех «построить».

– Ну!

– У Антонины Игнатьевны был приступ. Сердце. Она совсем себя не бережет, – добавил он неожиданно.

– Когда? – Ивану показалось, что у него похолодели руки.

– С полчаса назад. Сейчас она уже в палате, – Николай и не рад был уже, что проговорился. Реакция Дубенко его поразила. Видно было, что тот расстроен, растерян и ему действительно плохо от этого известия. Приписав это чистому эгоизму, как же, личный врач заболел, Коля поспешил успокоить Дубенко, – Не волнуйтесь, вами займется другой врач.

– Да пошел ты, – Дубенко отвернулся к стене. Слезы, подкатившие к глазам, были и для него самого неожиданностью, и он никак не хотел, чтобы санитар заметил его повлажневшие глаза.

– Слушаюсь.

Николай быстро вышел из палаты.

«Вот она расплата. И что же ты хотел, Дубенко? Нельзя безнаказанно так долго не любить никого. Что ты готов взять с собой туда, в мир иной? К гробу багажник не приделаешь! Кто тебя любил, убогого? Никто. Сулико, будь она неладна, и то пользовала. Деньги на счетах для кого лежат? На сотни шикарных похорон хватит! Кому они еще нужны, деньги – то твои? Да, есть брат. Егор. Живет в коммуналке, наверняка на одну зарплату. А ты уверен, что он возьмет у тебя хоть копейку? Нет, ты как раз не уверен в этом. Отца, этого урода, ты обеспечил до конца его дней. Только не оценит он этого, ума давно лишился, Бог его и так наказал. Или наоборот, милостью одарил: осознавать свое бессилие – вот истинное наказание. Только ты за жизнь зацепился, она же, Антонина, тебя к свету потащила, словно на аркане! И тут – бац! Получите – с братом черте что происходит, Антонине плохо! Выходит, ты тоже руку приложил, чтобы ее угробить. А как жить без нее будешь, подумал? Ведь давно же понял – твоя это женщина, твоя! Потому и злишься. Здоровым – то ради нее захотелось стать, факт. Как это она тогда его спросила? Хочет ли он стать мужчиной? Хочет, еще как хочет! И, чтобы она, Антонина, блин, Игнатьевна, в этом становлении принимала самое непосредственное участие! И, чтобы от вида ее обтянутого халатиком тела не только голову туманило, а и… Но встать нужно сначала хотя бы на ноги. Да чтоб руки слушались. А как без нее у него получится? Да никак! Что делать – то теперь?» – Иван устало прикрыл глаза. Не было ни злости, ни отчаяния. Тупо било в висках, и слезились глаза. Мерзкий солено – кислый комок стоял в горле. Не было сил ни сглотнуть его, ни убрать усилием воли. Иван понимал, что этот ком состоит из стыда и страха. Стыда за себя, и страха за нее. «Если я все это чувствую, значит ли это, что я жив?», – задал он себе вопрос. «Жив – жив – жив…», – играла у него в голове вконец заезженная пластинка.

Глава 58

Валентина Прокофьевна вертела в руках именной пистолет мужа и силилась припомнить, когда в последний раз его видела. И не могла. Ей казалось, что он лежал на своем месте всегда, и вчера, когда она вытирала пыль. Стоп! Внутрь ящика она не заглядывала. Залежи в ящиках она разбирала только месяц назад. Она вынула коробку, выбросила кучу мелких бумажек, протерла внутри ящика влажной тряпкой и положила коробку на место. Но коробку не открывала! Зачем Лерке отцовское оружие? Она и стрелять – то толком не умеет. Романов, правда, пытался ее водить в армейский тир, но сам же потом со смехом рассказывал, как она визжала при каждом выстреле! Что она задумала? Или уже?… У Валентины Прокофьевны от страха екнуло в груди. «Надо звонить Егору. Петр может приехать и не сегодня, а нужно что – то делать», – мысль о зяте придала ей сил. Она протянула руку к телефону и хотела уже снять трубку, как он зазвонил сам.

– Егор? Слава, Богу, – она и сама не могла себе объяснить, почему сразу поняла, что звонит бывший зять, – У нас беда. Ты можешь приехать? Как в больнице? Ранен? Хорошо Егорушка, я сейчас соберусь, приеду к тебе сама. Кузьмин подъедет за мной? Да, я жду. До свидания Егорушка.

Все страшное уже произошло. Ее дочь сошла с ума. Конечно, это она стреляла в бывшего мужа. Но почему? В последние годы Лера совсем перестала обращать на него внимание. Развод, как думала Валентина Прокофьевна, Лера пережила безболезненно. Уж она – то следила за дочерью, боясь срыва. Но нет. Месяц, другой – и Лера перестала даже упоминать его имя. Почему сейчас, когда прошло больше полугода, она вдруг решилась на такое? Что ее подтолкнуло? Могла узнать, что у Егора появилась женщина. И что? Он никогда не скрывал, что погуливает. И Валентина Прокофьевна ни разу не упрекнула его за это. А Лерке и вовсе было все равно. Так что же произошло?

Валентина Прокофьевна переоделась в платье и взяла из спальни сумочку. В кухне она положила в пакет пирожков и налила в бутылку деревенского молока. Когда раздался звонок в дверь, она была уже практически готова к выходу.

Глава 59

– Галь, ну как там Маришка? – Беркутов неловко повернулся в кровати, пытаясь сесть.

– Уже нормально. Знаешь, она такая…взрослая. И сильная! – Галина вспомнила, как проплакавшись, Маринка совершенно спокойно сказала: «Ну, и Бог с ним. Только давай, мамочка, больше о нем не говорить, ладно?»

Алевтина, стоя со шприцем в руках около Маришкиной кровати, только покачала головой. Укол не понадобился, Маринка опять заснула.

– Сильная? Да уж, есть в кого! Помню, на даче…

– Беркутов! Ну что ты за человек?! Ты мне эту дачу теперь всю жизнь припоминать будешь?

– А ты, женщина, выдержишь со мной всю жизнь? Я теперь собираюсь жить долго.

– Да и живи себе на здоровье! Напугал!

– Галь, сейчас моя бывшая теща приедет. Мне поговорить с ней нужно.

– Мне уйти?

– Нет! Она нормальный человек. Да что там – разводился, только и жалел, что с ней расстаюсь. Можно было бы – с собой забрал, ей – Богу!

– Ну и предложил бы!

– Да ты что! Эти двое, Лерка и Романов, без нее часа не протянут. «Уселись» к ней на плечи живым весом в два центнера, и гоношат, как могут, – в голосе Беркутова звучала откровенная злость.

– А ты что?

– И я тоже не лучше. А пельмешки она делает, с баранинкой!… – Беркутов сглотнул слюну, – Вот увидишь, сейчас принесет что – нибудь вкусненькое.

– Ага, а тебе нельзя! Кефирчику не хотите ли, барин? Али кашки какой?

– Недобрый вы человек, Галина Михайловна, – протянул раненый осуждающе.

В дверь постучали. Первой вошла Валентина Прокофьевна. Беркутов обомлел. Он видел ее месяц назад. Выглядела она на свои шестьдесят пять, но была полна здоровой энергии. Сейчас его бывшую тещу можно было смело назвать старушкой. Дело было даже не в морщинах или сгорбленной спине. В ней не было жизни.

Она улыбнулась, и Егору и вовсе стало не по себе. Эта была улыбка смертельно больного человека, который сам все про себя знает и ему от этого как – будто неловко и стыдно. Валентина Прокофьевна приветливо кивнула Галине, как давно знакомому человеку. Галина же во все глаза смотрела на Валентину Прокофьевну. Ее просто поразило сходство этой незнакомой женщины с ее погибшей матерью. Конечно, внешне они не похожи, но все остальное? А как называется это остальное? «Породу не прикроешь рваниной», – сказал однажды ее муж, когда они из окна машины увидели роющуюся в мусорных контейнерах очень старую женщину. Потрепанное, но чистое и заштопанное пальтецо с плюшевым воротником облегало ее стройную фигуру, скромная шляпка из такого же плюша была приколота к седым волосам настоящей шляпной булавкой. Спина была прямой, а ноги! Ноги «стояли» в третьей позиции, совершенно естественно, без особого напряга. Она вынимала пустые бутылки из железных ящиков с такой грацией и изяществом, протирая их чистой тряпочкой и складывая в пластиковый мешок, что Галина, сидевшая за рулем, засмотрелась на нее и выключила двигатель машины. Глаза заволокло слезами. «Что же это за страна такая, если такие женщины вынуждены выживать за счет мусорных бачков?» – процедила тогда сквозь слезы Галина. Она уже стала вытаскивать из сумки кошелек, когда муж остановил ее. «Не унижай, не нужно. Она не возьмет у тебя ничего. Она не…попрошайка. Породу не прикроешь рваниной». Позже она узнала, что Юрка с Соколовым добыли адрес этой женщины. Она оказалась бывшей балериной оперного театра, одинокой, доживающей в коммуналке с соседом – алкашом. Как – то они добились для нее приличной пенсии. Галина тогда подумала, что несчастная женщина, наверное, до самой смерти благодарила справедливое государство за добавленные в старости рубли.

Галина пододвинула Валентине Прокофьевне стул, а сама отошла к окну.

– Здравствуй, Егорушка.

– Здравствуйте, Валентина Прокофьевна.

– Ты прости меня, – Валентина Прокофьевна отвела взгляд.

– Ну что вы себе навыдумывали, мама, – Егор так называл тещу крайне редко, в минуты особого душевного настроя, а Валентина Прокофьевна всегда так искренне радовалась этому!

Галина, поневоле участвуя в этой сцене, ничего не поняла. Она решила, что все – таки должна выйти из палаты. Но, сделав движение в сторону двери, она вдруг поймала умоляющий взгляд пожилой женщины.

– Егор, я нашла пистолет у Леры под кроватью, – Валентина Прокофьевна.

– Где он сейчас?

– Я его спрятала в доме. Не бойся, она не найдет.

– А где Лера?

– Не знаю. Она очень изменилась, Егор. Я давно хотела с тобой поговорить, но ты все не звонил. Я же чувствовала, что она что – то скрывает. Мы с мужем уж подумали, может, встречается с кем? Но, нет. На свидание не ходят в спортивных штанах! Что греха таить, в последнее время она за собой совсем не следит. Стыдно посмотреть. Меня не слушает. Просто разворачивается молча и уходит. Ты же знаешь, какая она домоседка? Сутками телевизор смотрела. А тут уходить стала. Незаметно так, и возвращается так же тихо. Чаще – за полночь. Это ведь она в тебя стреляла, не так ли? Ты уже это понял?

– Да, Валентина Прокофьевна, похоже на то. И не только стреляла.

Валентина Прокофьевна испуганно оглянулась на Кузьмина, сидевшего на стуле около двери. У Галины от услышанной информации подкосились ноги.

– Сначала ваша дочь проникла в квартиру Егора, убила его соседку, Елизавету Маркеловну. Затем открыла все газовые краны. Взрыва не произошло по чистой случайности, – Кузьмин говорил сухо и отрывисто. Ему было больно смотреть на пожилую женщину, которая держалась из последних сил. Беркутов посмотрел на друга почти, что с ненавистью.

– Значит, хлористый калий в систему Егору ввела тоже она? – Галина произнесла это почти шепотом.

Ей никто не ответил. Валентина Прокофьевна сидела на стуле сгорбившись, глядя себе под ноги. Кузьмин первым нарушил тишину.

– И что делать будем, Егор?

– Вы ее арестуете, да?

– Она совершила убийство, Валентина Прокофьевна, – довольно жестко сказал Кузьмин, – Когда ваша дочь должна вернуться домой?

– Не знаю. Возможно, она уже дома, – Валентина Прокофьевна глубоко вздохнула.

Повисла напряженная тишина. Кузьмин и Беркутов переглянулись.

– Нам пора, – Кузьмин осторожно тронул Валентину Прокофьевну за рукав. Та не пошевелилась. Галина посмотрела на ее лицо и все поняла.

– Врача, живо! – крикнула она Кузьмину. Тот высунул голову в коридор…

Все трое чувствовали себя убийцами. Они прятали глаза и ничего не говорили. Валентину Прокофьевну уже увезли.

На тумбочке у кровати Егора лежал пакет с пирожками и стояла бутылка с молоком.

Глава 60

Лилечка лежала на кровати в своей бывшей детской и думала. Так уж повелось, что, молча подчиняться родительским решениям, ее все те же родители и не приучили. Папа даже маленькой ей говорил, что прежде, чем безропотно подчиниться, спокойно подумай и выскажи свое мнение. Даже ему с мамой.

Выскажет она папе свое мнение. Сейчас и выскажет. Уж в этих событиях она принимала самое непосредственное участие. Хоть поначалу и вслепую. Это она простила отцу и Димке, Бог с ними, недооценили ее умственные способности. Но что с них взять при их самости, мужчины, одно слово! А дальше она отца не понимает. Это даже не в его характере, тайком все решать. "Нет, пойду – выскажусь!", – решительно вскочила она с кровати.

– Пап, ты занят? – Лилечка просунула голову в дверь отцовского кабинета.

– Заходи. Пришла выяснять отношения?

Лилечка с ногами забралась в кресло.

– Я уже позвонил твоему мужу, он приедет за тобой сюда, как освободится.

– Пап, мы не правы.

– Мы?

– Ты. А я с тобой согласилась. Не имеем мы права скрывать от генерала Трофимова эту пленку.

Роговцев задумался. У самого было неспокойно на душе. Груз, который он был готов взвалить на свои и Лилечкины плечи, был слишком тяжел. Он – то ладно, не такое вынес. Но дочь! Она, конечно, сильная девочка. Но с повышенным чувством справедливости. Сам такую воспитал. Забыть увиденное, она не забудет. Но хранить молчание перед мужем и его дядей ей будет ох как трудно. Стоит ли?

– Пап, не молчи. Ты чего – то или кого – то опасаешься?

– Хорошо. Давай подумаем, – ушел он от прямого ответа.

– Пап, ты не ответил. Чего ты боишься?

– Ничего. Но опасаюсь, что твой муж не сможет понять родного человека, которому очень верит и которого безмерно уважает. Ты же знаешь, что генерал Трофимов для него авторитет во всем.

– И все же, пап. Не надо считать Димку таким…незрелым. Но дело даже не в этом. Ты не даешь возможности ни тому, ни другому, принять решение самостоятельно. То есть, разрулить ситуацию. Димка же в курсе, что компромат существует.

– Мы можем сказать, что ничего не нашли.

– Он не поверит. А если поверит, то будет искать в другом месте. Подключит новых людей. Ему же важно не уличить Трофимова, я уверена. Он хочет его уберечь.

– В этом я не сомневаюсь. Хотя, Кнопка, он не знает, насколько эта пленка страшна. Речь идет о хладнокровном убийстве. Хотя и на войне.

– И все равно. Это право Димки – знать, что на пленке. И потом. Если честно, я за себя не уверена. Прости, но я могу проболтаться. Пап, я никогда от Димки ничего не скрывала. И как я смогу это делать, если собираюсь прожить с ним еще кучу лет?

– Хорошо, убедила. Он приедет, мы ему все расскажем.

– И покажем. А генералу?

– И генералу, – Роговцев подошел к креслу и поцеловал дочь в макушку, – Иди, пока ужином займись, хозяйка.

Лилечка, успокоенная, убежала на кухню. "Как я его люблю! И маму, и Димку! Люблю, люблю, люблю!", – радовалась она незнамо чему.

Глава 61

Лялька поддерживала телефонную трубку около уха плечом и одновременно чистила картошку. Галина рассказывала ей все обстоятельно, не упуская даже мелкие детали. Лялька только и могла, что изредка вздыхать, настолько ее поразило невероятное переплетение событий. Да, Беркутов «входил» в их клан более, чем достойно. Про семейство Соколовых – Головановых и иже с ними, как то Борин с Дашкой, Макс Эйтель, живущий в сытой Германии, и нищий деньгами, но щедрый душой Березин, знакомые говорили одно: если нужно что – то запутать в жизни, обращайтесь к перечисленным выше. Одно их участие гарантирует вам нескучную жизнь. В свое время Борин познакомился с Дашкой, расследуя убийство Галининого мужа и мамы. Плод того дела – кроха Стаська. Березин, в больницу к которому попадали все члены клана по очереди, грозился выстроить для них на территории отдельный особняк, дабы вся толпа не толклась в основном корпусе и не мешала остальным больным выздоравливать. И теперь вот Беркутов. Хоть пока и не понятно кто он для них, но уже программу минимум выполнил: его травили, подстреливали, и лечит его все тот же Березин. Так что, добро пожаловать.

У Ляльки устало плечо. Ухо, словно приклеенное к трубке, немилосердно жгло.

– Галь, подожди, я трубку к другому уху приложу, – Лялька переменила позицию, – а как Маришка? Завтра выписывают? Отлично. А Беркутова? Через неделю? Что делаю? Картошку чищу, будь она неладна! Соколов? Он на работе. Там ведь Леон приехал из Оренбурга с отчетом. Вот, готовлю ужин. Придешь вечером? Березину скажи, ладно? Нет, сама не смогла! Что значит, почему? Да не нашла я его перед уходом, на стройке он был! Ты только себе ничего не выдумывай, ладно? Не ссорились мы. И кошки между нами не бегали. Ты скажи ему про салатик свекольный, он и прибежит. Ну, жду.

Лялька повесила трубку на базу и посмотрела на миску с картошкой. «Пожалуй, хватит. Нас двое, Леон, Галка – четверо и Березин. Пять. Если придет».

Ей не нравилась напряженность в их отношениях. Главное, Лялька не могла понять, откуда «ноги растут». С чего началось – то? Ну, перестал ходить Березин к Ляльке «на салат», так ведь личная жизнь у него появилась. Довольно стройная и длинноногая. Сама видела. Лялька улыбнулась, вспомнив багровую физиономию и испуганные глаза Березина, выглядывавшего из – за спины красотки. Было у нее подозрение, что ее муж тут может оказаться даже очень причем. Соколов мог ляпнуть, Березин обидеться. Спрашивать хоть у одного, хоть у другого, без толку, все равно не скажут. «Ладно, само рассосется, это же не беременность», – решила она, нарезая картошку полукружьями и укладывая в противень.

«У меня зазвонил телефон», – успела подумать Лялька строчкой из детского стишка, хватая трубку.

– Мама? Ты откуда? Из Стамбула? Да, понятно, – Лялька опять прижала трубку к еще не «остывшему» от предыдущего разговора, уху. «Это минимум на полчаса», – неласково подумала она, слушая восторги матери. Анна Андреевна не была в России уже полтора года. Получив свою долю наследства Печенкиных, она быстренько собралась и уехала в Европу. Путешествовать. Однажды она позвонила Ляльке, кажется из Парижа, и заявила, что, наконец – то все поняла: оказывается, она еще и не начинала жить и только здесь цивилизация, и дороги, как зеркало, и в магазинах вещи, а не тряпки. А кафешки, сервис в отелях, машины, люди! Все не так, как в лапотной до сих пор России! Лялька тогда слушала ее и удивлялась. Они с Соколовым были и Париже, и в Женеве и в Лондоне. То ли Лялька такая патриотка, но тогда и Соколов тоже! То ли мало ее интересуют магазины и какая прислуга в гостиницах, им с Сашкой и в отелях три звезды было неплохо, но мать она никак понять не могла. Съездить на месяц, ладно. Но жить? Не видеть, как растут внуки, не вспомнить, что правнуку год исполнился, ни разу не спросить про Галину, а она ей тоже дочь, между прочим?! Нет, мать не переделаешь! Лялька по ней и не скучала даже. Более того, крамольная мысль, что без родительницы в их семье стало как – то более спокойно, посещала ее не раз. «Мама с возу, Соколовым легче!», – шутил Сашка. И она с ним соглашалась. Интересно, что и дети практически не интересовались бабушкой – путешественницей. Дежурная фразочка «у бабушки, надеюсь, все в порядке», и, не дожидаясь ответа, – «вот и ладненько», проговаривалась ее дочерью Маргошей вроде бы часто, но у Ляльки складывалось впечатление, что Марго в этот момент думает не о прародительнице. Кирилл, более добрый, чем его сестра, интересовался здоровьем Анны Андреевны вполне искренне. Видно было, что он, хотя бы и на одно мгновение, действительно беспокоится о ней. А Егорка, Маргошин сын, так и вовсе не помнил, что у него есть прабабка.

Анна Андреевна, наконец, отключилась. «Информации – ноль. Перечень достопримечательностей не в счет. Что – то там о благородном мужчине, поддержавшим ее, когда она споткнулась – скорее кокетливая выдумка. Матери по – прежнему кажется, что все мужчины должны быть у ее ног. Ни одного вопроса про моих детей, Галину или Маринку с Никитой. Все, как всегда. Что называется, «проехали». Ну, да Бог ей судья», – Лялька поставила картошку, залитую молоком, в духовку.

Глава 62

– Галка, хлеба подрежь, пожалуйста, – Лялька, закончив сервировать стол в гостиной, вернулась на кухню.

– Уже режу. В вашем доме сам о себе не позаботишься, никто и хлебушка не подаст, – Галина насмешливо посмотрела на сестру.

Лялька не обиделась. Что – правда, то – правда. Хлеб к столу нарезать забывали всегда. Вот такая "традиция"!

– Ляль, ты чего задумчивая такая?

– Да нет, тебе показалось. Все нормально.

– Расскажи кому другому. О Березине думаешь, да?

– Галь, почему он не женится?

– А ты не знаешь? Он больной, наш доктор. И диагноз имеет фамилию и имя – Елена Владимировна Соколова.

– Я ему друг. Вернее, жена друга.

– Ты – да. А он?

– И он.

– Жена друга?

– Да, то есть друг жены. Друг жены друга.

– Ты сама – то поняла, что сморозила? – рассмеялась Галина и осеклась: Лялька, всегда готовая поддержать шутку, на этот раз как – то потерянно молчала. "Я что – то пропустила? Что у них произошло? Двадцать с лишним лет ничего такого. Конечно, все видели, что Березин не ровно дышит, но была черта. Жирненькая такая. И никто не переступал. Ни он, ни она, ни Соколов. Для Соколова это все было даже допингом, не давало расслабиться. И что же сейчас?" – Галина не знала, стоит ли ей задавать какие бы то ни было вопросы.

– Мне неспокойно, Галь. Ты меня хорошо знаешь, так что поймешь. Я все время чего – то жду. Помнишь, так было два года назад, когда завертелась история с прабабушкиным наследством? Я тогда не знала, откуда что идет. Но точно знала, что идет, и этого не избежать. Сейчас также.

– Не пугай меня, Лялька. У меня тогда вся жизнь с ног на голову! Я не хочу так больше. Ты бы в карты глянула, а?

– Уже. У тебя все будет отлично. Правда, есть какое – то небольшое огорчение, но мимолетное. Проблемка, которую кто – то за тебя решит.

– А о чем речь?

– Сын, дорога. Я тебе и так скажу. Макс приедет и все прояснится. Никита же тебе звонил сегодня? Он решил с недельку пожить у Эйтелей. Ты успокоилась?

Лялька решила не говорить Галине, что на самом деле недавний звонок Макса из Италии ее напугал. Что – то там произошло с Ником, довольно серьезное. Макс, как всегда, был осторожен в словах, но Ляльку не обманул его бодренький говорок. Хотя Лялька поверила ему, что все уже позади. Скоро они все приедут в Самару.

– И еще. У них сюрприз.

– Хороший?

– В принципе – да.

– Ну – ну, – Галина поняла, что из Ляльки больше ничего не выжать, – Так чего же ты боишься?

– Боюсь? Просто я должна буду что – то решить или на что – то решиться, не знаю… Вот этого и боюсь.

– И Березин здесь очень даже причем?

– Да.

– Ляль, ты его любишь?

Лялька призадумалась. Любит она Сашку. Потому, что без него жить не сможет. А без Березина? Тоже не сможет. И без Галки, без своих и ее детей не сможет. И все это – любовь?

– Да, наверное. Но не так, как ты думаешь, – Лялька протестующе подняла руку, глядя на удивленно поднятые брови сестры, – Он, как и все: ты, дети и Сашка – часть моего целого, понимаешь? Не мирка вокруг меня, а меня самой. Возьми для примера: палец порежешь, а ты вся чувствуешь боль. Так. Вот и Березин – палец. Двадцать лет не болел, все было, как было. А тут!

– Да что произошло?

– А ничего. Я просто чувствую, как у него болит. И мне больно. Я его теряю. Он в последнее время избегает меня. Вот, на салатик не заманишь. Когда остаемся вдвоем, словно торопится уйти. В глаза не смотрит. Курит – руки дрожат. Сегодня знал, что я в больнице, знал, что зайду обязательно – сбежал на стройку. Ты его нашла? Он обещал прийти?

– Нет, Ляль, его не будет. Он ничего не объяснил. Просто сказал, что занят.

– Вот, – потерянно констатировала Лялька.

– А ты не допускаешь, что у него что – то случилось? Любовь, например? Новая? Поэтому и бегает.

– Логично, – Лялька не могла объяснить, почему знает, что это не так. Знает и все.

– Лучшее, что ты можешь сделать, это – не зацикливаться на вопросе, что там с Березиным. Сама говоришь, что избежать проблемы невозможно. Так что жди. Помнишь, как моя мама всегда говорила – еще не время. И когда она была не права? Жди, Лялька. Березин не сможет с тобой не объясниться. Ты для него – все! Он еще просто не готов. Не готов перевернуть свою жизнь и твою.

Лялька согласно кивнула головой. Галина права. Только ждать. Но думать об этом, она себе запретить не может!

– Мы пришли, – из прихожей донесся мощный бас Лялькиного мужа.

Лялька поспешила на зов. Рядом с Сашкой стоял какой – то незнакомый мужчина, лысый, но с окладистой, серебристой от седых волос, бородой. Темные очки закрывали глаза. Широкие плечи ладно обтягивала белая тенниска.

– Здравствуйте, – поздоровалась Лялька и вопросительно посмотрела на мужа.

– Привет, сестричка, – бородач снял очки и ткнулся губами в Лялькину щеку.

– Леон?!

Сашка и Леон довольно заржали. Соколов со всего размаха шлепнул низкорослого родственника по плечу, но тот устоял на ногах, даже не покачнувшись. Леон стоял и улыбался, довольный произведенным эффектом.

– Что это ты с собой сделал, братец? – Галина обняла Леона за довольно мощную шею. Леон обхватил ее за талию и легко приподнял над полом.

– Ну что, закончил демонстрацию силы и мужской красоты? Пойдем теперь, поедим чего – нибудь! – Сашка подтолкнул Леона к ванной комнате, – Иди мой руки первым, я потом.

– Саш, что он с собой сделал? Как это? В качалку ходил?

– Сам расскажет. Меня не пытать!

Леон, все еще довольно улыбаясь, зашел в гостиную.

– Рассказываю сразу. Жесткий фитнесс, специальная диета и хорошая женщина на жизненном пути. Все.

– А лысина?! – Лялька еще помнила пусть не пышную, но все же прическу Леона.

– А плешь мне проел твой муженек, сестричка. Скинул на меня почти полностью разворованное прежним директором производство, а прибыль затребовал, как с нефтяной скважины.

– Жалуешься? Ляль, ты посмотри на его довольную физию, он мне еще «спасибо» сказать должен. И я ему, конечно. Знаешь, во что он превратил хиленький заводик? За два года выпуск панелей увеличил вдвое, пристроил к старому корпусу покрасочный цех и выпускает их в цвете.

– Деньги – то твои.

– Причем здесь деньги? А энтузиазм? Как в хорошие социалистические времена? То – то. Так что, проплешины ты сам себе заработал, по собственной, так сказать, инициативе. Правда, для всеобщего нашего блага.

– А борода – то зачем? – Галина никак не могла привыкнуть к новому Леону.

– Да, шут ее знает! Росла, росла – вроде бы ничего, солидно. А что, очень портит, да?

– Не обращай на Галку внимания, Леон. Она у нас консерватор. К новому привыкает долго и мучительно, так, сестрица? – Лялька хитро прищурилась. Галина прекрасно поняла на что, вернее, на кого намекает Лялька, поэтому угрожающе насупилась.

– Что я пропустил? – Леон уже накладывал себе в тарелку мясо.

Все трое дружно переглянулись.

– Кто начнет? – Сашка вопросительно посмотрел на жену. Та кивнула на Галину.

– Твои приключения, ты и докладывай.

Пока Галина вкратце пыталась изложить события последних недель, Леон пару раз поперхнулся, уронил вилку на пол и, в конце концов, забыв закрыть рот, уставился на Галину.

– Господи, куда меня попали?! Вас нельзя оставить одних ни на один день! Ну, что за семейка? – простонал он.

– Ты сам – то откуда? Не из наших ли будешь, а? Забыл уже, как сам без конца влипал в истории? – Галина насмешливо посмотрела на брата.

– Куда мне до вас? Я сейчас мирно живу, тихо. К рыбалке пристрастился. Девушка у меня постоянная, уже год как. Красавица, из деревни.

– Что не женишься? – Сашке было интересно, созрел ли Лялькин брат в свои пятьдесят с хвостиком для серьезных отношений.

– Подожду пока. Присмотрюсь.

– Ну – ну, присмотрись, – с сомнением покачал головой Соколов.

– Через недельку Макс приедет. С женой. И к тому же Беркутова выпишут из больницы. Похоже, общий сбор на даче намечается, – Лялька решила помочь Леону избежать дальнейших расспросов любопытного мужа.

– Позвоните мне, я тоже приеду.

– С девушкой? – ехидно спросил Сашка.

– С девушкой! – спокойно ответил Леон.

– Саш, ну что ты к нему прицепился. Ешь, Леон, ну его к лешему. Любопытный, как бабка на скамейки у дома.

– Это же личная жизнь твоего брата! – притворно обиделся Соколов.

В дверь позвонили.

– Мы кого – то ждем? – Сашка вопросительно посмотрел на Ляльку.

– Скорее всего, это Березин, – Галина на самом деле была в этом не уверена.

– Я открою, – Лялька встала из – за стола. Сердце колотилось. Спина вдруг стала холодной. Лялька глубоко вздохнула и вышла в коридор. Никто, кроме Галины не заметил ее волнения.

Глава 63

– Антонина Игнатьевна, к вам пришли, – медсестра Леночка осторожно трясла ее за плечо. Антонина вздохнула. Потянула носом. В палату «вползал» запах пива. Она скосила глаза на дверь. «Ох, только не это. Уберите от меня это чучело», – мысленно простонала она. В дверях стоял и мял в руках полиэтиленовый пакет ее нынешний «муж». Жидкие длинные волосенки неровными прядями свисали по впалым щекам, очки в роговой оправе плотно сидели на похожем на проросшую картофелину носу. Клетчатая рубашка была выпущена поверх джинсовых штанов. Общий вид «поэта» довершали растоптанные вдрызг кроссовки.

– Тонюсик, как ты тут, моя птичка? – тоненько проверещал "муж".

То ли от пивного духа, то ли от засаленного вида мужика, к горлу Антонины подступила тошнота.

– Спасибо, Влад, уже лучше, – выдавила она из себя.

– А вот мне совсем плохо, – он присел на краешек стула и просительно заглянул Антонине в глаза.

"Так, деньги кончились. Вот и пришел навестить старую больную тетку", – ей страшно было подумать, во что превратил квартиру этот мужик за те три дня, что она здесь лежит. "Как бы это его выгнать половчее? Не из палаты, а из дома, да и из моей жизни заодно?" – Антонина чувствовала себя уже довольно сносно, собиралась завтра выписываться и начинать "любить себя, любимую", как приказал ей профессор Фролов, с этим недоразумением в потертых штанах не собиралась.

– Послушай, Влад. Давай расстанемся по – хорошему, а?

– Как это? Почему ж так? – испугался тот.

– Только не говори, что любишь меня безумно, жить не можешь, я все это не раз уже слышала. Не начинай.

– Как же не люблю, птичка моя? А кто же тебя любить будет? Особенно теперь, тебе ведь уход нужен, забота.

– Не смеши меня. О какой заботе ты говоришь? Давай-ка, ты мне сейчас ключи отдашь, а, Влад?

– Прямо сейчас?

– Да, – Антонина требовательно протянула руку.

– У меня нет, – попытался вывернуться Влад.

– Дверь же ты сейчас чем – то закрывал?

– Ну…

– А теперь лезь в карман. В правый, – Антонина прекрасно знала, куда он кладет ключи.

Влад достал из кармана небольшую связку. Снял с кольца самый большой ключ, остальное протянул Антонине.

– Очень надеюсь, что мы больше никогда не увидимся, Влад.

– Ну, зачем ты так? А вещи? – вдруг спохватился он.

– Какие вещи? По – моему, все при тебе.

– Куртка еще. И ботинки. Зимние.

– Зайдешь завтра. Иди уже.

– Злая ты, Антонина!

"Ну вот. И этот все о том же. Для всех я злая. Для Дубенко злая, для поэта Влада злая. Кто следующий?" – Антонина устало откинулась на подушку. "Перед выпиской нужно зайти к Дубенко. Злая, не злая, я за него отвечаю. На ноги поставить обещала".

Глава 64

Он смотрел на нее во все глаза, нимало не смущаясь, что в палате они не одни. И молчал. Она тоже не произнесла ни слова с тех пор, как вошла. Вот так: ни «здрасте», ни «как здоровье?» Ни тот, ни другой. Молодой солдатик – санитар переминался с ноги на ногу, ожидая приказания выйти. Тихонечко кхекнул. Антонина кивнула ему на дверь. Тот с облегчением вышел из палаты. Мало того, что больной подполковник его достал своими капризами, еще и Антонина Игнатьевна, которую Коля очень уважал, ведет себя очень странно. Коля понимал, что между подполковником и врачом что – то происходит. Поэтому он и чувствует себя в их присутствии так неловко. Словно третий лишний. Коля вздохнул. В его деревне бабьи языки уже давно бы просватали этих двоих.

– Что скажете, Иван Иванович?

– Это ты мне скажи, как себя чувствуешь?

Антонина ласково улыбнулась.

– Уже хорошо, Ваня.

– Я волновался, – глядя ей прямо в глаза, выдавил из себя Дубенко.

– Я знаю.

Антонина словно светилась изнутри. Иван смотрел на лучики морщинок на ее лице, на серебристую прядь волос, выбившуюся из прически, и вдруг представил ее молодой девушкой. Сделать это было легко, он был уверен, что она мало с той поры изменилась.

Слово прочитав его мысли, Антонина сказала:

– Когда мне было двадцать, я была сильно рыжая и конопатая. На курсе меня дразнили подсолнухом.

– Я бы тоже дразнил. Только бы ты внимание обратила!

– Тогда я была уже замужем и ждала ребенка. Мне было не до ухажеров.

Антонина отвечала на его вопросы, а сама все не решалась подойти поближе к кровати. Она ругала себя за глупость: ведь врач, должна пульс проверить, о самочувствии спросить, в конце концов. Хотя она теперь ему не врач. Официально – она на больничном. А лечит его Фролов.

– Иди сюда, сядь, – Дубенко глазами показал на край кровати, – Не бойся, приставать не буду, – усмехнулся он.

– Будешь, я знаю. Только не жди, что я буду сопротивляться, – Антонина, все также ласково улыбаясь, присела на кровать. "Какая холодная у него рука", – она поднесла его ладонь к своим губам, – "Как я хочу, чтобы она стала теплой и живой".

Иван, у которого от ее близости уже плавали цветные круги перед глазами, умоляюще посмотрел на Антонину. "Ну сделай же хоть что – нибудь! Коли уколы, системы ставь, только сделай меня здоровым! Я могу набраться терпения. Пусть месяц, два, полгода! Не может быть, чтобы я остался неподвижным бревном. Только не сейчас! Это нечестно! Ты знаешь, что я хочу, знаешь ведь, так? Так помоги, Бога ради!" – мысленно просил он Антонину.

Она сидела и целовала, целовала его открытую ладонь. Она с болью смотрела на то, как мучается этот ставший ей родным мужчина. То, что он встанет на ноги, она не сомневалась. Но время! Только бы ему хватило терпения!

– И ты будешь меня ждать? – похоже, что он тоже читал ее мысли.

Вместо ответа Антонина наклонилась к нему, обняла за голые плечи и поцеловала долгим, далеко не дружеским, поцелуем.

Глава 65

Она ушла, а он просто упал в бездонный сон. «Падал», испытывая на ходу невероятное облегчение. Светло и легко и с огромным желанием. Желанием жизни. И проснулся с ним же. Они сказали другу другу всего десяток слов, часть из них передавая мысленно. А понятно стало многое. Все думанное – передуманное, сомнения и страхи ушли с ее поцелуем. Он на этот поцелуй и не рассчитывал. Дубенко считал себя реалистом и отчетливо понимал, что из себя представляет на сегодняшний момент. Поэтому и не надеялся. Но она рассудила по-другому. «Рассудила»! Слово – то какое неправильное. Рассудок здесь ни причем. Не подчиняются такие поцелуи рассудку. И, слава Богу. А то бы он приписал все жалости. Иван хохотнул. Представить Антонину, жалеющую его, он не смог.

Иван прислушался. В коридоре около его палаты явно вели спорный диалог два пылких собеседника. Один голос принадлежал профессору Фролову. А второй… Спорила с ним Антонина. "Да кто он тебе, в конце концов?" – громко и как – то нервно крикнул Фролов. Антонина ему что – то ответила.

Тут же Фролов и Антонина вошли в палату.

– Проснулись, Иван Иваныч?

– Как видите.

– Давайте-ка, тогда сообща обсудим один вопрос. Готовы?

Антонина молчала. Иван вопросительно на нее посмотрел. Она покачала головой.

– Не буду ходить вокруг да около. Предлагаю вам операцию. Буду делать сам. Скажу сразу. Шансы, что она сдвинет ситуацию с этой точки – пятьдесят на пятьдесят.

– А зачем тогда? И каков риск?

– Затем, что в случае успеха вы через две недели будете бегать. Риск есть. Может все остаться, как есть.

– То есть неподвижность. И что тогда?

– А тогда лечение. Медленное, но верное. По отработанной схеме. На ноги вы все равно встанете, но позже.

– Насколько?

– Полгода, год.

– Я согласен.

– Ваня! – не выдержала Антонина.

– Антонина Игнатьевна боится за тот один процент, который отводится на любую операцию, даже на удаление аппендикса. Случайно плачевный исход.

– Всего один процент?

– Да, Ваня. Но это тоже риск, – Антонина не оставляла попыток отговорить его от операции.

– Я согласен.

– Вот и ладно. Вот так, Антонина Игнатьевна. Вот вам и жажда жизни. Зайдите ко мне позже, хорошо? – Фролов, засунув руки в карманы халата, вышел из палаты.

– Ваня, ты сошел с ума. У нас и так бы все получилось.

– Когда, Тоня? Две недели! Ты хоть представляешь, что такое полгода, а что – две недели? Знаешь, что я с тобой сделаю через эти две недели?

Антонина покраснела. Она не занималась "этим" уже скоро год. Нечастые пятиминутные упражнения с поэтом Владом, засыпавшим прямо на ней, она не считала. А тут только от одной мысли…

Иван с удовольствием наблюдал за Антониной. Ему и раньше нравилось приводить ее в замешательство, а уж теперь, когда нарисовалась такая тема! Скажите, женщина полтинник разменяла, а краснеет, как девица.

– Тонь, поцелуй меня, а?

Антонина торопливо чмокнула его в сухие губы.

– Меня Фролов ждет. Потом.

Она махнула ему рукой и исчезла за дверью.

Глава 66

Она медленно брела вдоль шоссе, не замечая насколько противно сыро и хлюпко в промокшей обувке. Ее бесформенная фигура не вызвала интереса даже у парочки бомжей, собиравших бутылки, выкинутые из окон проезжавших машин. Да и местоимение «она» к ней можно было применить с трудом. То, что некогда было модельной стрижкой, колтунами сбилось на затылке и свисало сальными прядями на лоб и щеки. Спортивный костюм только с натяжкой можно было назвать одеждой: драные локти и колени, пятна неопределенного цвета и происхождения. Только фирменная надпись еще оставалась яркой и вызывающе аккуратной на жалких лохмотьях. Не так давно ее просто выкинули из трейлера, везущего груз куда – то на север. И проехала она там всего нечего, а попользоваться ею успели несколько небритых, с нечищеными зубами азеров. А ей было все равно. Главное – ехать. Куда – нибудь.

Она вспомнила, как всего несколько суток назад стояла перед дверью в родительскую квартиру. Злая из – за неудач. Как ей не везло! С самого начала. А он, Беркутов, – словно заговоренный. Сначала эта бабка, соседка его, не вовремя вернулась. А не должна была в этот день вернуться совсем: она подслушала разговор двух старух – баба Лиза к родне в деревню с ночевкой собиралась. Ладно, вопрос с ней решился сам собой. Не жалко старую грымзу ни капельки. И кота ее вшивого тоже. Почему же не взорвалось – то? Все она сделала правильно: окна закрыла, газовые краны открыла, свет выключила. Стоп! Свет! В коридоре оставила, заторопилась! Вот, дура! Ну, хорошо. А выстрел? Как было не попасть с такого расстояния? Она же стрелок неплохой, отец поднатаскал все – таки втайне от мамочки. Ну, не снайпер, но все же! В последний момент рука дернулась. А все эта тетка виновата, которая в беседке сидела. Она эту беседку для позиции облюбовала, темно там – глаз коли. А перед подъездом свет. Очень удобно. Тебя не видно, мишень ярко освещена. А эта уселась там и сидит. Пришлось за мусорными бачками прятаться. Но самое главное, эта клуша еще за ней рванула. А в папочкиных кроссовках не набегаешься. Один потеряла, ну да не страшно: размерчик – то не женский. Будут мужика искать. А что эта же тетка делала в больнице у него? Может, работает там? Нехорошее совпадение какое – то. А если она, Лера, ошиблась? И влюбился он не в ту соплюшку с экрана, а в эту тетку. Нет, быть не может. Он нес девчонку на руках и смотрел на нее, как на единственное сокровище. Так смотрят только любя. Недаром, когда она увидела тот репортаж о взрыве, первая мысль, которая появилась – все, теперь она его потеряла навсегда. Даже, зная обо всех его походах налево, она никогда не беспокоилась. Мужики гуляют все. Без исключения. Даже, когда они развелись, она знала точно, что это временно. Он вернется. А штамп в паспорте можно поставить и во второй раз. Уйдя от нее, он монахом не жил, нет. Но все его подруги были так, на один день. Она чувствовала это. А ушел он из – за отца, и только. Папочка уж слишком давил его своими генеральскими погонами. Но он же успел привыкнуть к комфорту, кто же уходит от таких благ добровольно? И иномарка подарена папенькой, и звание генеральского зятя много значит. Не могло ему это не нравиться! Папа правильно сказал ей перед разводом – пусть поживет в коммуналке, на полусырых пельменях и китайской лапше, в метро поездит. Нахлебается такой жизни, и вернется. В первый же раз, когда уходил, прибежал! И сейчас бы пришел назад, только эта малолетка подвернулась. Неужели вот так просто: бац – и любовь? А девочка похожа на нее, Леру, в молодости. Такая же тоненькая, с изящными ручками и красивой головкой. Как же нежно он на нее смотрел… Крупный план на весь экран дали! И глаза его кошачьи, бесстыжие.

Что же в больнице произошло? Почему сорвалось? Хлористый калий она в систему без проблем ввела, хоть и медик она до конца не состоявшийся. Он ничего заметить не мог, спал крепко. А сон плавно должен был перейти в…Может быть, эта тетка догадалась, когда вошла? Что она – ясновидящая что ли? Тогда почему он жив? И опять ничего не получилось! Теперь он очухается и достанется той сопливой девчонке. Она бы сделала еще одну попытку и еще одну, если бы понадобилось! Но ей помешали. И кто? Мамочка. Черт ее дернул уборку затеять в ее комнате! Сто лет не заходила, а тут приспичило. Хотя она, Лера, сама виновата, нужно было пистолет отцу в ящик положить. Ну, забыла! Забросила подальше под кровать и забыла.

Когда она поняла, что мать нашла оружие, запаниковала сразу. Дома матери не было. Значит, уже куда – то побежала за советом. Куда она может ломануться? Только к зятьку любимому. А если мать уже знала, что в того стреляли? Они же перезваниваются регулярно! Тогда связать все в единый узел не проблема. Что они делать будут? Мать с ее честностью и ее, Лерин, бывший муж? Совсем некстати, мент! Вот тогда она и испугалась по – настоящему. Схватила паспорт, вещи кой – какие, деньги, – и вон из квартиры. На автобусе до Московского шоссе доехала, а там в первый попавшийся трейлер с иногородними номерами села. Азеры эти, уроды, обманули. Обещали довести до Уфы, а сами отодрали по полной, водкой напоили и выкинули на обочину. Деньги и мобильник отобрали. Хорошо, паспорт оставили.

Ей все труднее было идти по мелкому гравию. Тонкие подошвы спортивных тапок не защищали от острых камней. К тому же ободранные коленки саднило все ощутимее. Лера начала прихрамывать. "Нужно попытаться поймать машину. Думаю, от города я уехала не так далеко. Две ночи стояли в поле. Доеду до дома, дождусь во дворе отца. Он придумает что – нибудь", – спасительная мысль придала ей сил. Лера остановилась и подняла руку. Вдруг на ее глазах, как в кинофильме стала разворачиваться картина: по правой полосе двигался небольшой автомобильчик, в народе называемый "выкидыш ВАЗа". Он уже начал притормаживать, приветливо мигая правой фарой. Лера не успела порадоваться, как вдруг машинка, словно подгоняемая кем – то, боком рванула прямо к ней. Лера успела заметить только, что вплотную за народным автомобилем на нее движется огромный автобус. За окном кабины белело перекошенное ужасом лицо водителя. Последнее, что она услышала – лязг покореженного металла.

Глава 67

«И на фига мне все это сплющилось!», – таким заковыристо дурацкими фразами Березин изъяснялся в последнее время все чаще и чаще. Оказывается, коверкать русский язык прикольно, как он узнал от своей последней подружки – учительницы литературы! Вот такие учителя учат наших деток. Как хорошо, что он холост и бездетен. А то б извелся весь, пытаясь отыскать для отпрыска приличного педагога. Пожила она, учительница, с ним всего ничего, а, поди же ты – заразился он от нее этим «прикольным» языком. Хорошо, что матом, как она, не научился ругаться. А вот это пригодилось бы. Нет сил больше общаться со строителями. Вот и сейчас, кроме как этого ругательства, он не смог ничего из себя выдавить. Прораб, усмехнувшись, похлопал его по плечу: «Ты б, Сергеич, водочки с нами дерябнул, глядишь, дело – то и скорее пошло!». Не мог он «дерябнуть», хоть убей. И не потому, что пить с пролетариатом не по чину. Некогда ему, да и бесполезно все это. Если уж лентяи они, так после попойки еще больше на шею сядут. Поэтому, скинув лапищу прораба со своего плеча, решил: завтра же погонит их в шею, наймет армян. Дороже, но дело того стоит – и спецы классные, и не пьют, и матом не ругаются. Ему бы корпус побыстрее сдать, тогда и…

Останется, так сказать, его след в истории Городской больницы. Глядишь, после его смерти назовут этот корпус "имени Березина".

Березин вошел в приемное отделение. "Так, санитарка вконец обленилась. Еще и за этим я должен следить?"

– Где поломойка? – гаркнул он во все горло. Когда он бывал раздражен, названий не выбирал.

Вокруг тут же забегали, замелькала швабра, каталку, брошенную посреди холла, откатили к стене. Березин, походя, показал кулак сестре – хозяйке, робко высунувшей голову из бельевой.

В его приемной на первый взгляд никого не было.

– Есть кто живой? – ехидно спросил он.

– Ой, Владимир Сергеевич, вы вернулись, – Светик, дочка заведующей гинекологическим отделением Алевтины Петровны Ващенко, которую мама пристроила к нему в секретари, вылезала из – под стола.

– Что потеряла?

– Ничего, – почему – то смутилась Светик.

– Не ври начальству. Не поймет.

– Кто не поймет? – окончательно стушевалась девушка.

– Начальство, вот кто, – недовольно пробухтел Березин. "И чего я взъелся на малышку? Какая мне, на фиг, разница, что она делала под столом?" – Березин потянул на себя ручку двери своего кабинета.

– Владимир Сергеевич. К вам заходила Елена Владимировна Соколова, – вспомнила Светик о своих обязанностях.

– Когда?

– В двенадцать двадцать три, – заглянула Света в свои записи. Это качество его секретарши доводило Березина до бешенства. Вроде бы ничего плохого в такой точности не было, но Березин считал, что его приемная не казарма, а девушка не должна в принципе говорить на казенном языке.

– Хорошо, спасибо.

Значит, Лялька была здесь. Он так и думал, что она зайдет, когда смылся на стройку. Специально сбежал, судя по времени, за десять минут до ее появления в приемной. Вот так он ее чувствовал. Он боялся, что она и на площадку может прийти. И тогда объяснений не избежать. А он не готов. Так до последнего и дотянет. Но она не пришла, слава Богу. А вот Галина доковыляла. Усталая, раздавленная. Опять – таки по Лялькиному поручению. Но он отказался от приглашения. Как с ней говорить, если там муж будет и другие? Этот разговор должен быть особенным. Он готовился к нему… – надцать лет!

"О, Господи! Какой же я осел! Знаю Ляльку, а сам! Не приеду сегодня к ним, не простит, факт. Буду отлучен от дома навсегда. И от нее. Переведет махом в разряд добрых приятелей: это те, с кем можно трепаться о погоде и политике. Вежливый кивок при встрече, улыбка, при которой молчат глаза и холодное, отстраненное пожатие руки. Не хочу. А как же подготовка к разговору, тому самому, решающему? Хрен с ней, с подготовкой этой!" – Березин вышел в приемную.

– Света, будь добра, закажи букет.

– Елене Владимировне? Садовые ромашки?

– Да, – коротко ответил Березин. Ему не очень нравилось, что девушка, кажется, о чем – то догадывается. Не ее это дело, его личная жизнь, ох не ее!

Глава 68

Навесив на лицо улыбочку, казавшуюся ему самому идиотской, с букетом в почему – то дрожащей, руке, он ждал, когда ему откроют дверь. Физический дискомфорт добавила новая шелковая рубашка, купленная в воскресенье в бутике «Эгоист». Березин любил свои вещи подолгу, иногда по несколько лет, донашивая джинсы до натуральных дыр, а рубашки до состояния марлевой тряпки. Новые вещи вызывали в нем страх. Зачем он сейчас облачился в эту английскую хламиду, широко нависающую над ремнем его старых брюк, он не знал.

– Березин…А мы тебя уже и не ждали, – Лялька напряженно и без улыбки вглядывалась в го лицо.

"Что – то не то. Не так она должна была меня встретить. Ругать должна, или насмешничать по обыкновению. Но не надо так на меня смотреть, пожалуйста", – попросил он глазами, а губы уже несли какую – то чертову ахинею.

– А я вот так, нежданно. Так пустишь или уходить мне уже? Могу и уйти. Или же все же пустишь?

– Березин, остановись, не болтай лишнего, – Лялька посторонилась, пропуская его в квартиру. Она по – прежнему была очень серьезной. И он вдруг понял. Докривлялся. Стыдобища. Не прокатит более шутовской тон. Не выкрутиться ему на этот раз. Ему разом стало жарко от макушки до пят. А потом отхлынуло. Букет полетел на пол. Он сделал всего пол – шага, нет, даже четверть, а Лялькина голова уже касалась его груди, в которой бешено ухало его изболевшееся по ней сердце.

– Я не могу уехать, не попрощавшись. Я умру тогда в пути. Я и там, скорее всего, долго не протяну. Ведь там – это без тебя. И остаться нет сил. Да и поздно. Все бумаги оформлены. Эйтель через неделю приедет, а потом я с ним – в Германию, – все это он говорил, легко целуя ее волосы, вдыхая на паузах ее запах, запоминая ее лицо руками, словно слепой.

– Пойдем, – Лялька мягко отстранилась, – у нас с тобой еще будет время…

Она сказала это твердо, убеждая его и, веря себе сама, – Но только не знаю где и когда, – добавила она очень тихо.

Березин этих ее последних слов даже не услышал.

Глава 69

– Галь, мы поедем к тебе или ко мне?

– Отстань, Беркутов, не решила я еще! – Галина собирала его скудные пожитки в пакеты.

– А ты решай быстрее, поди карета уже подана? – Беркутов знал, что вывезти его из больницы вызвалась Лялька.

Галина выглянула из окна. Около Лялькиного джипа маячили две фигуры: ее и Березина. "Воркуют, голуби", – подумала она без зависти. Березин выглядел бесшабашно счастливым, но по лицу Ляльки понять ничего не было возможно. Галина вернулась мыслями к Беркутову. "Действительно, куда его девать? И вообще, дальше – то что делать? Они вместе или как?" – в ней вдруг проснулись давние сомнения. Вчера Маринка, зная, что Беркутова выписывают, заявила, что не хочет мешать счастью матери и поэтому готова терпеть чужого мужика в доме. На самом деле, как решила Галина, жить придется в коммуналке Егора. Скоро вернется сын, неизвестно, как ему покажется Беркутов. Но и оставлять Маринку сейчас одну она не могла.

– Егор, я пока не могу жить с тобой. Ты согласен?

– Я тоже, – шутливо ответил он.

– Что тоже?

– Не могу с тобой жить.

Галина насторожилась. Может быть он что – то недопоняла в этом человеке?

– Галочка, ну подумай сама. У тебя я поселиться никак не могу: Маринка еще не пришла в себя, да и сын твой еще не вернулся. Ко мне ты не переедешь – Маринку побоишься оставить одну. И правильно. Значит, выход один – пока встречаться. Тут и вариант один – только моя территория. Ты в курсе: баба Лиза, соседка моя, завещание на свою комнату мне отписала? Я теперь владелец двушки.

– Да, на "престижной" Безымянке! Это же попа географии!

– Фу, ну что за выражения! – Беркутов шутливо наморщил нос.

– Во – во. Именно попа. И как я, по – твоему, должна туда добираться? Придется машину купить. Юркину мы продали год назад. Месяца два назад в салоне такую машинку видела…Красненькая, "Тойота Каролла" называется, – Галина мечтательно закатила глаза.

– Похоже, я собираюсь жить с миллионершей? – Беркутов был уверен, что Галина просто шутит.

Галина смутилась. Егор внимательно посмотрел на покрасневшую женщину.

– Галя, ты мне хочешь что – то сказать?

– Понимаешь, Егор… У меня есть деньги на такую машину. И на много чего другое тоже.

– Деньги мужа?

– Нет, мои. Так случилось, что я стала наследницей своей прабабушки. Мы стали. Я, Лялька, Леон. Это длинная история. Хотя и денег Юрки нам хватает за глаза. Лялькин муж нам выплачивает проценты с оборота фирмы, Юрка был акционером.

– Так, интересно… Что же это за судьба у меня такая, что ни женщина, то – ходячий кошелек! Что же мне никого попроще – то ангелы не подсылают? Совсем меня из мужиков выбили. Как же я тебя, родная, содержать буду на свои майорские рублики? Извиняйте, валюты зеленого цвета не имеем. И машинка у меня отечественная, да и та не на ходу. И двушка-«хрущеба» на первом этаже панелки. Невыгодный я жених получаюсь!

– Ты вот, Беркутов, сейчас кого обидеть пытаешься? Меня, Ляльку или всех, кто имеет деньги скопом? Мы что, прокаженные? Что плохого в том, что мы потомки некогда известной фамилии? Между прочим, прадед наш в Оренбурге на свои деньги больницы и школы для бедных строил. Ты знаешь, чего мне стоило богатство это? Я маму и мужа потеряла в одночасье. Ты представляешь, каково это? Или твоя толстая ментовская шкура не может это прочувствовать? А что Лялька вынесла? У них с Соколовым до сих пор лада настоящего в семье нет, столько грязи тогда наружу вылезло. А деньги… Мы и не трогали основной капитал. Никому он не нужен оказался, по большому счету. Наши все много и трудно работают. Соколов с нуля начинал, еще с Юркой. А теперь у него филиалы по стране. Он в своем офисе с восьми утра и до позднего вечера не просто штанцы просиживает. Леон мог бы и не работать, так взялся поднимать из грязи заводишко под Оренбургом, Соколов ему предложил. А сейчас этот завод прибыль приносит. Я тоже не сижу дома просто так. Со службы ушла, но ты знаешь, книжки начала писать. Вот так села и начала. Уже вторую дописываю. А просто потому, что не могу ничего не делать. Скучно так. И по тусовкам не бегаем. Не интересно. По салонам красоты тоже. Красота у нас природная, все от той же прабабушки досталась. Здоровая, русская красота. У Ляльки фонд благотворительный. Березин на наши с Соколовыми деньги больничный корпус достраивает. Плохо? Это не реклама нашей семьи, Беркутов. Это я для тебя все говорю. Ты готов унизить любимую женщину только за то, что она не бедствует. Так, Егор?

– Прости.

– Я понимаю тебя. Жизнь у генерала под крышей тебя, наверное, унижала как мужика. Но это значит только, что рядом с тобой не было близкого тебе человека.

– Почему же? Теща.

– Не юродствуй. Любила бы тебя твоя жена, ушла бы жить к тебе в коммуналку. А так, зачем лишать себя комфорта? И мамочка рядом и папины денежки и связи и статус замужней женщины!

Беркутов молчал. Ему не было стыдно. Или неловко. Он поймал себя на крамольной мысли, что даже рад, что у Галины есть свои деньги. Ему, собственно, по барабану ее материальное положение. Вот что его испугало до одури – он мог ее потерять сию минуту. Из – за этих самых денег. Не из – за отсутствия таковых, а из – за избытка, хотя и говорят, что денег много не бывает. Дурь какая – то!

– Галя, услышь меня! Мне нет дела до твоих денег. Хочешь, купи машину. Думаешь, откажусь на ней ездить? Не дождешься. А вот ты за руль у меня вряд ли сядешь, не хватало еще мне поседеть, глядючи, как ты таранишь чужие иномарки.

Галина хихикнула.

– Не серьезный ты человек, Голованова. А я серьезный. И мудрый. Поэтому слушаться меня будешь, женщина, и почитать, а иначе…

– Продолжай, продолжай, Беркутов! – Галина с насмешкой наблюдала за его попытками заранее занять «верхнюю» позицию.

– Итак, продолжаю. Иначе ничего не будет. И это тоже серьезно.

«А ведь не шутит. Точно, не шутит! Вот это я попала! Смешно, но мне – нравится. Начинаю понимать Дашку, которая за своим Бориным бела света не видит. Нет для нее света за этим Бориным, просто не существует. И не нужно ей жизни иной», – Галина сама не заметила, что в знак согласия кивает головой.

– И что, ты даже возражать не собираешься? – Беркутов недоверчиво уставился на Галину.

– Не – а.

– И права качать?

– Зачем? – она пожала плечами.

– Ты передумала со мной жить?

– Не – а.

– Тогда мы сейчас едем ко мне, – спросил Беркутов почему – то очень тихо.

– Конечно.

– Галь, ты меня пугаешь.

– Чем?

– Своей покорностью. Это как – то не твое.

– Успокойся, Егор. Просто устала я все сама решать. Так что отдаться тебе мне в удовольствие.

– Отдаться? – Беркутов мечтательно закатил глаза и, обхватив Галину за талию, притянул к себе.

– Беркутов, пошли уже. Лялька ждет.

Еще с минуту он сидел, не отпуская Галину от себя и мысленно рисуя сцену соблазнения любимой женщины. Получалось смешно. Он представил свой продавленный диван, пружины которого не просто скрипели, а при каждом движении хором издавали стонущие звуки, просвечивающие местами от старости простыни и наволочки, доносящиеся с улицы в окна первого этажа детские голоса, и весело ужаснулся. «Ну не король тебе достался, Голованова, не повезло!», – посочувствовал он мысленно Галине. Сам же, вскочив, стал ее поторапливать.

– Быстрее поехали. Хочу домой, видеть не могу этот белый потолок.

«Вот судьба! Живешь размеренно, вроде и не нужно ничего особенного. Спишь, а не живешь. Так только, чтобы с детьми все было в порядке, одеть было что и желудок набить чем. И все. И вдруг оказывается, что нужно торопиться. Не потому, что конец близок. Совсем наоборот. Начало. Он спешит, и я спешу. И от этой торопливости внутри все сладко ноет. Сразу понимаешь, еще шажок – и ты в раю», – Галина шла по коридору за Беркутовым, который тянул ее за руку прямиком к выходу.

Березин и Лялька понимающе переглянулись, как только парочка буквально выскочила из больничного холла. Приветливо помахав рукой, Лялька чмокнула Березина в щеку и полезла на водительское сиденье. «Интересно, куда мы едем?» – подумала она, заводя двигатель.

– Куда изволите, господа?

– Домой! – дружно донеслось с заднего сиденья.

Глава 70

У них во всем доме не было света. И в доме напротив тоже. В старой части города это случалось часто. И перебои с водой, и прорыв отопления. И много еще других бытовых неурядиц. Старые дома сносились предприимчивыми застройщиками, коммуналки расселялись, добротные еще, некогда купеческие особняки, занимали офисы крупных компаний. Жильцам, проживавшим частенько в домах без элементарных удобств, предлагались квартиры в благоустроенных микрорайонах. Лифт, горячая вода и прочие радости должны были бы привлечь будущих новоселов. Но – чудо. Никто из жителей старого города не торопился переехать в новые хоромы. Битвы за снос ветхого по всем показателям жилья порой бывали жесткими донельзя: строптивцам угрожали, отключали дома от снабжения газом, водой, даже поджигали. Люди теряли свое имущество, которое наше доброе государство не торопилось компенсировать. Но все равно пытались драться за свои квадратные метры. «Мы все патриоты Самарского района», – говорила соседка Антонине, принеся очередные страшные новости о пожаре. Антонина соглашалась с ней, подписывала петицию властям, в душе понимая бесполезность их действий. Но Бог миловал: их дом пока оставили в покое. Зато часто стали выключать свет и воду.

Антонина вслепую пробралась на кухню. Открыла кран с холодной водой. Тоненькая струйка брызнула в подставленный чайник.

– Ваня, чай будешь? – крикнула она в глубину квартиры.

– Але, я здесь, – раздался голос Дубенко у самого уха.

– Не стой без дела, свечки зажги.

– Это канделябр твой, что ли?

– Что ли! Чем он тебе не нравится?

Внушительного вида конструкция из витых чугунных прутьев стояла прямо на полу. Когда – то свекровь Антонины пыталась водрузить ее на полочку, подвешенную справа от кухонного стола, но Искра постоянно задевала эту полку полным плечом и однажды уронила светильник себе на ногу. Пришлось ехать в травмпункт. С тех пор он пылился в углу. Антонина и сама не любила железку, но в подсвечник вставлялись три толстые свечи, которые давали вполне приличный свет.

– Так тебе чай наливать?

– Давай. И бутерброд какой – нибудь, – Иван, поставив канделябр на стол, опустился на табурет. Антонина полезла в холодильник.

Они жили вместе уже неделю. После удачной операции, Иван уже полностью окреп и даже забросил палку, с которой по – первоначалу передвигался по квартире. Антонина взяла отпуск, из – за глупого женского страха боясь, что с ним в ее отсутствие может что – то случиться. «Ты же врач, должна понимать, что все плохое уже позади», – говорил ей профессор Фролов, подписывая заявление. Она только упрямо качала головой. А Дубенко был рад. Такую щенячью радость он не испытывал никогда. Она боялась за него! Он часто ловил себя на мысли, что больше не хочет работать. Черт возьми, денег, лежащих в банке им с Тоней должно хватить на всю оставшуюся жизнь. Найдя в домашней библиотеке старинную поваренную книгу, начинавшуюся словами «если к вам неожиданно пришли гости, пошлите человека в погреб…», он неожиданно для себя начал с увлечением готовить русские кушанья, выискивая на Троицком рынке пряные травы, соленые арбузы и моченые яблоки. Поросенка с клюквой они с Антониной ели три дня, отрезав по доброму куску всем соседям по лестничной площадке. Вот такую он выбрал себе судьбу.

Он все о ней знал. С мужской ревнивой настойчивостью выспросив мельчайшие подробности ее личной жизни, он успокоился, поняв, что у нее еще ничего настоящего не было. В постели она была девочкой. Он был поражен ее непритворным стыдом, когда, изголодавшись от ожиданий, рывком распахнул на ней халат. И еще больше поражен ее слезами радости после первой их ночи любви. Они спали до полудня, обессиленные, запутавшись во влажных простынях. Проснулся он от тихих всхлипов и долго не мог понять, что он сделал не так. Оказалось, все так. Завтрак пришлось прервать в середине, так как Антонина «забыла одеться поприличней», накинув на голое тело его рубашку. Сам он в семейных трусах и майке выглядел не столь возбуждающе. Они одновременно положили надкусанные бутерброды на тарелку и, глотнув напоследок кофейку для бодрости, дружно встали из – за стола и гуськом двинулись в спальню по узкому коридору. «Продолжение следует!» – рыкнул он, повалив ее на расхристанную постель. А вечером были пельмени из полупустого холодильника.

Зато теперь на ужин он подает каждый раз новое блюдо.

– Тонь, ты узнала про Беркутова?

– Да, Ваня. Я разговаривала с Березиным. Это главврач Городской больницы. Беркутова уже давно выписали. А зачем тебе этот человек?

– Он мой брат.

Антонина удивленно посмотрела на Дубенко. Как мало она о нем знает! Спрашивать о его жизни до нее ей казалось неправильным – захочет, сам расскажет. А он молчал.

– Родной?

– У нас один отец. Когда – то он бросил мою мать беременной. Мама у меня грузинка. Ей удалось сбежать из своего села, иначе из – за позора ее могли убить братья. Она приехала на Гуцульщину. Там я родился. Мама вышла замуж за Ивана Дубенко, который и усыновил меня. Когда мне было шесть лет, мама умерла, потом погиб и отчим. Меня отдали в детский дом. У мамы была фотография, где она со Щегловым, моим отцом. Я долго не хотел его искать. Но потом все же решил найти и наказать.

– Нашел?

– Нашел. В богадельне. Безумный старик, писающий в штаны.

– И что ты сделал?

– Что – что! Оплатил ему уход до самой смерти. Пусть хоть помрет по человечески, если жизнь прожил последней сволочью.

– А как ты нашел брата? И как ты понял, что он твой брат, если у него фамилия не Щеглов?

– Помнишь, в середине лета был взрыв в метро?

– Да, конечно.

– Показывали репортаж. Ты не поверишь, когда я увидел глаза мужика, который нес на руках девушку, я сразу понял, что он мой брат. У нас абсолютно одинаковые глаза. Отцовские. Да, что там…Он – почти моя копия, только моложе! Я думал, что он прожил жизнь счастливее меня: при родных родителях, в любви и заботе. Каюсь, хотел ему больно сделать, раз уж папашу не достал. Стал справки собирать, фамилию узнал – Беркутов. Сомневаться начал, брат ли? Брат… А семья у него оказалась приемной. Егора усыновили младенцем. Повезло, конечно. Только и он тоже, выходит, брошенным нашим папашей оказался. Да еще его мать от него в роддоме отказалась. Я хотя бы первые шесть лет с родной мамой прожил.

– Как звали твою маму, Иван?

– Сулико.

– Ты хочешь встретиться с братом?

– Да. Но боюсь. Нужно ли это ему? Он рос в хорошей семье, у него есть сестра. Хочет ли он знать, кто его настоящий отец? Да и знает ли он, что его усыновили?

– Он уже не мальчик, Ваня. А знать должен. А потом это его право решать, признать тебя или нет. Чего ты боишься? Уж явно не того, что Егор может узнать правду о своем рождении и расстроиться. Боишься ты его равнодушия к тебе. Ты уже прикипел к нему, это видно. Знаешь о нем почти все. Вон как волнуешься из – за его ранения! А ты для него лицо неизвестное. Захочет ли он с тобой общаться? Вот, что тебя задевает, так?

Дубенко кивнул.

– А ты не бойся. Ты старший. Тебе решать. Потом, я уверена – страхи твои напрасны. Ты сам себе их надумал. Потому, что всю жизнь один. И никого никогда не любил. Даже и слов – то таких не знал, так ведь?

– Так.

– Остается тебе только взять телефон и позвонить. У тебя ведь наверняка есть его координаты. И адрес тоже.

– Есть. Только по телефону я говорить ничего не хочу. Лучше сразу поеду.

– Правильно. Тогда сразу все и поймешь. И гадать не нужно.

Антонина налила чай в две кружки и одну поставила перед Иваном. Посмотрев на его руки, лежащие на столе, робко положила ладонь сверху.

– Ты совсем теперь другой, Иван, знаешь? Я представить себе не могла, что болезнь так может изменить человека. Иногда я вспоминаю, как ты орал на меня в своем кабинете, вспоминаю твой полный ненависти взгляд, и мне становится не по себе. Знаешь, чего я боюсь? Что тот озлобленный на весь мир грубиян вернется. И не даст мне житья. А выгнать я тебя не смогу.

– Почему?

Антонина засмеялась.

– Чего мне стоило поэта послать, ты бы только знал! Я как – будто собаку на улицу выгоняла. И жалко, и стыдно.

– Я что, для тебя тоже собака? – обиделся вдруг Дубенко.

– Вот я и говорю. Даже это ничтожество жалко. А с тобой как расставаться? Только часть себя куском выдрать. Больно. Ты сам – то уйдешь?

– Не дождешься. Если что не нравится – терпи! – отрезал Иван на полном серьезе, с силой сжав ее пальцы.

«И буду терпеть. Потому, что влюбилась в него еще тогда, когда он таким и был: хам площадный и склочный нытик. Но ему это знать не обязательно. Пусть думает, что он ради меня подвиг совершил, другим стал», – подумала Антонина.

Глава 71

Бутылка была пуста. Он заглянул под стол и ужаснулся: еще две пузатые литровые фляжки из – под даренного армянского коньяка валялись рядом с ножкой стула. А он был трезв. По крайней мере, думал, что он трезв. Стойкий к алкоголю, закаленный в инспекционных поездках по гарнизонам, генерал Романов никак не мог найти способ заглушить страх. Как же так случилось, что он боится? И главное, чего? Смерти! Боится уснуть и не встать. С тех пор, как в один день похоронил и жену и дочь. В общей могиле на кладбище в Рубежке. Место себе оставил рядышком, за оградкой. Идиот! Вот не оставил бы, не думалось бы, что пустует оно и дожидается своего хозяина.

Романов прихлебнул из кружки остывший давно кофе. Вот так он в последнее время и жил: литр коньяка – кружка холодного кофе. Ел ли он хоть что – то? Да, точно ел. Вчера приходил зять. Бывший. Принес в банке куриный суп и заставил съесть тарелку. А ему не суп нужен был! А что б он остался подольше. А он покормил его с ложки и ушел. Видел генерал к кому тот торопится! Красавица! Он ее так обнял прямо посреди улицы, перед его генеральскими окнами, что Романова слеза прошибла. Плакал, глядя в окно своей квартиры, Лерку свою непутевую жалел, себя молодого вспоминал. И Валю. Валюшу, Валентинку. Любимую им всю жизнь. Что ж он, дурак, наделал! Она и знать, наверное, не знала, как он ее любил! Потому, что не говорил ей никогда, только по молодости еще, до свадьбы. Кто он? Лапотник! А она из такой семьи: нежная, нереальная какая – то! А он ее всю жизнь все строил и строил! И теперь один. «Таким женам, как Валентина Прокофьевна, памятник нужно не из мрамора, а из чистого золота ставить!» – сказал ему его адъютант, сопливый мальчишка, даже не женатый. Согласен он с ним, только что толку от памятника этого! Где его Валюшка теперь, не иначе, как в раю! И в Бога он, Романов не верил никогда, а вот в рай и ад поверил. Потому, что сам в этом самом аду сейчас живет. Ад – это когда больно, а таблетки нет! Мишка, адъютант его малолетний, так много знает. И в каких таких училищах готовят лейтенантов, которые и в этом мире все понимают и тот, потусторонний, знают! Монро он, видите ли, читал! Кто такой Монро? Он, Романов, такого не знает. Да и не важно. Задал он ему вопрос, что такое ад? Думал, стушуется мальчик или начнет умными фразами отговариваться. А тот – нет. Посмотрел на генерала печально так, сожалеющее и все четко, что называется «на пальцах», объяснил. Вот, говорит, знаете ли вы, что в ад самоубийцы попадают? Конечно, он знал! Представьте себе ситуацию: женщина, не выдержав побоев и унижений мужа, решает покончить с жизнью. Берет маленького ребенка и – с крутого обрыва в глубокую речку. В момент падения ее охватывает безумный страх, ужас от содеянного, даже не за себя, а за невинного ребенка, которого она по своей воле обрекла на смерть. Уже ничего не изменить, они летят в омут вместе. Она попадает в ад. Этот ад и состоит в этом ее последнем ужасе. Только длится он ВЕЧНО. Нет выхода. А рядом с ней все такие – каждый со своим ужасом. И тоже навечно. Вот такой ад. Он сразу ему поверил! А потом все спрашивал, спрашивал. Только вина виноватая при нем и осталась. Жену вспомнит – вина тут как тут! Доченьку вспомнит – вот она, зараза! Как не доглядел, дурак старый! Слов для себя ругательных теперь подобрать не может. Лапочка, солнышко, цветок божий! Или отец он такой ненормальный! Ведь ушел от нее Беркутов, сам ушел! И от чинов, денег и беззаботной жизни. Лерочка, конечно, поправилась в последнее время. Но это женщину совсем не портит! Ну, телевизор любит – опять грех не велик. Что ему не хватало? Секса? Так и не пасла она его, как некоторые жены, спокойно к его «левакам» относилась. Что – то тут другое! Женился он на ней по любви, точно. Он, Романов, уж как сопротивлялся! Сейчас понимает, ревность отцовская! Нормальный мужик Беркутов, только мужик. Все мужики для нее в романовских глазах никуда не годились. Ему б понять, вот она – любовь, раз против отцовской воли. А он – в гонор! Молодец, девочка, по – своему сделала, его характер! Только в последнее время с ней что такое стало? Как она из полненькой пышечки превратилась в толстую корову? Да, он отец, но и ему было порой противно смотреть на ее оплывшее тело. И Валюшка не раз разговор на эту тему поднимала. Хотя, сейчас он понимает, что мать беспокоиться начала вовсе не из – за Леркиной фигуры. Килограммы вон с помощью липосакции снять можно. Как снять жир и сало, которыми, похоже, заплыли мозги у глупой дочери? Иначе как объяснить то, что она натворила? Романову вдруг припомнилась давняя некрасивая история, произошедшая, когда Лера заканчивала школу. Они втроем поехали в Центральный Универмаг покупать ей платье к выпускному балу, как тогда называлось «с заднего крыльца». Лера пришла в восторг от голубого наряда с пышной юбкой. Романов сам залюбовался дочерью, директор магазина восторженно заохала. Повизгивая от возбуждения, Лера закружилась перед зеркальной дверцей шкафа в тесном кабинете товароведа. Вдруг, при очередном повороте подол платья за что – то зацепился. От резкого рывка юбка порвалась. Клочок голубой ткани повис на гвозде, торчащем из старого деревянного стула. Все замерли. Лера с минуту растерянно переводила взгляд с матери на отца, потом неожиданно подошла к хозяйке кабинета и звонко влепила пожилой уже женщине пощечину. «Быдло торгашеское!» – процедила она с такой ненавистью, что та буквально вжалась в стену. Переодевшись, она, ни на кого не глядя, спокойно вышла за дверь. Валя, бледная от стыда за дочь, извинилась и тоже вышла. Он уладил дело, выкупив испорченное платье. Может быть, тогда уже с ней было не ладно? Они с Валентиной упустили что – то в ее воспитании. Теперь ему кажется, что жена умерла не от сердечного приступа, а от стыда за дочь.

Романов тяжело поднялся и, пошатываясь, побрел в гостиную. Там, в баре, стояла еще одна бутылка коньяка. Он достал ее, поставил на антикварный столик и плюхнулся в кресло. С сомнением повертев в руках наполненный стакан, сделал глоток. Сморщился, но залпом допил остальное. В голове сразу зашумело. Он все – таки напился. Надолго ли?

Вспомнился день похорон. Два гроба рядом стояли в этой комнате. Два сразу. Любимой жены и любимой дочери. Все, кто был, сочувствовали ему искренне, он это видел. А у Валюши оказалось столько подруг! Он – то думал, что она только с женами его сослуживцев общается, а тут плачущие соседки, тетки из комитета солдатских матерей, из клуба кактусоводов. Ничего он о ней, оказывается, не знал! И горюют все, он даже ревновать начал. А вот Леру проводить только две ее приятельницы пришли. Скромненько так в сторонке стояли. Даже на поминки не остались. Он все подмечал! Куклы крашеные! Про то, что Лерка наделала, никто не знает. Трофимов помог, придержал и прессу и своих. Просто сбила ее машина. Где, как – никому не докладывают. А у Валюши сердце не выдержало. А чье выдержит?!

Романов устал думать. Уснуть бы! Он опять наполнил стакан. Очередные двести пятьдесят сделали свое дело: он погрузился в спасительный сон.

Глава 72

Он, наконец, все понял. Все, что она хотела сказать. Прошла эйфория той мимолетно украденной близости. Он трезво посмотрел на нее и на себя как бы со стороны. Двадцать с лишком лет! Его терпение, и ее молчание. Его устраивало уже того, что молчит, не гонит. Могла бы начать избегать, прятаться. То, что она видела все, что с ним происходит, он не сомневался. Понимала и жалела? Нет, он бы почувствовал. Почувствовал и оскорбился. Или гнал от себя то, что могло оскорбить? Что греха таить, пытался забыться. Чего только стоила эта попытка с учительницей? А чего, собственно, стоила? Ну, попользовался молодым телом свободной от предрассудков женщины. Чуть не научился русским матом выражать свои эмоции. Смешно, право. А сейчас и лица вспомнить не может педагогини этой. Что – то такое выкрашенное – раскрашенное. Как же ее звали – то? Нет, пожалуй, и не вспомнить, хотя прошло всего ничего.

Как же ты, Березин, ошибся, когда подумал, что смог понять ее, Ляльку? Через двадцать лет понять? Услышал то, что хотел услышать. Почувствовал то, что ждал. А что было – то? Совсем обалдел, впервые прикоснувшись к ней вживую. А с ее стороны это был всего лишь порыв. Мгновение, которое ты будешь помнить всю оставшуюся, а она забыла тут же, осторожно отодвинувшись в сторону. Он ночь не спал, смакуя эти пять минут, а она и думать уже забыла.

Они стояли в больничном дворе, ждали Галину с Беркутовым. Эта была их первая встреча с того памятного для него дня. Он все время чего – то ждал, напряженно заглядывая ей в лицо. Она не отворачивалась, нет! Но взгляд ее был спокойным. У него дрожали руки, когда он доставал сигареты из кармана халата, она твердой рукой протянула ему зажигалку, когда он уронил свою в траву. Говорили о ее детях, Галине и Беркутове, Маринке, но он все время ждал, что вот– вот наступит миг, с которого будет все только про них. Про него и нее. Потом разом вдруг понял, что ждет он один. И напрасно ждет. Поскучнев разом, стал вяло поддерживать разговор. Он бы лучше помолчал, как молчали они иногда раньше, оставшись вдвоем. Но Лялька все время что – то говорила. А он не перебивал. А потом подошли Беркутов и Галина. Все. Она уехала. Такая маленькая на огромном джипе. И чего Соколов не разорится и не купит для нее подходящую машину?

Березин достал из шкафа очередную порцию шмоток. Недовольно поморщился. Откуда у него скопилось столько барахла? Вот эти брюки он носил, кажется, будучи еще простым хирургом. За каким чертом они пылятся на полке? Кинув штаны в большую кучу на полу, он потянул с полки прозрачный пакет. Ее подарок. Майка цвета весенней зелени с надписью «Прага» латинскими буквами. Он не надел ее ни разу, хотя в те, совковые времена, когда она ее привезла из Чехословакии, майка могла вызвать зависть у любого. Почему не носил? Нет ответа…

Уложив пакет на дно чемодана, он вдруг прислушался. Ему показалось, или кто – то открывал входную дверь в его квартиру? Березин, как был, в трусах, вышел в коридор.

…Он же сам дал ей ключи! Давно. Дважды менял замки, и каждый раз давал ей новый ключ. Дав ключ, начинал мечтать, как однажды откроется дверь… Засыпал с бешено колотящимся сердцем, уставши ждать! Он никогда не представлял секс с ней. Боялся. Но первое объятие «репетировал» без конца. Это была немая сцена, когда совсем не нужно слов.

Лялька уже пятилась назад, к не закрытой еще двери. Он смотрел на нее, а глаза ничего не видели. Темно было в глазах.

Она явно была напугана. То ли тем, что пришла, то ли его полуголым видом. Сообразив, наконец, что она сейчас уйдет, он в один прыжок преодолел немаленькое расстояние до двери. Резко толкнув ее у Ляльки за спиной правой рукой, левой обхватил ее за талию. Непрерывно целуя ее, куда придется, легко понес Ляльку по коридору в сторону спальни. Нет, он не торопился. «У нас еще будет время…», – вспомнил он ее слова. Он тут же решил, что никуда не поедет. Черт с ней, с этой германской клиникой! Он завтра же скажет Максу, что теперь никуда не может уехать. Макс должен понять. Кто еще должен понять его? Ах, да! Соколов, ее муж! А еще? Ее дети, сестра. Дальше он думать уже не мог. Он, наконец, почувствовал ее короткие ответные поцелуи, услышал ее горячий шепот, правда, совсем не разбирал слов, так звенело в голове. Она, вроде бы просила его остановиться, но разве ж он мог?! «Я не хочу, не могу», – шептал он в ответ, отрывая на миг губы от ее груди. Ее руки бессильно падали, отчаявшись оттолкнуть его от себя хотя бы на секунду, чтобы получить передышку. Он не давал ей покоя, да и хотела ли она его, покоя, на самом деле?

Он лежал, откинувшись на подушку, и курил. В комнате стало совсем темно, наверное, уже закончился день. Лялька заснула, положив голову ему на живот и до подбородка натянув одеяло. Днем он открыл балкон, чтобы впустить свежий воздух, и теперь в комнате было довольно холодно. Только не ему. Он даже подумал, что пусть еще проветривается. Лялька пошевелилась, устраиваясь поудобнее. Он замер. Только бы не проснулась. Он положил сигарету в пепельницу и осторожно погладил Ляльку по голове.

– Березин, дай поспать еще пять минут, – Лялька на миг приподняла голову и тут же пристроила ее обратно.

– Спи, спи, – прошептал он, убирая руку.

То ли от холода, то ли от ее голоса он «протрезвел». В голову полезли разные мысли. Что дальше? Это был раз или у них есть будущее? Он отчетливо понимал, что решать не ему. И заранее боялся ее решения, каким бы оно ни было. Сможет ли она уйти от мужа? Отпустит ли ее Соколов? Березин похолодел, представив, что будет с Сашкой, когда он обо всем узнает. А если она скажет, что это было последнее «прощай»? Как он, Березин, будет жить дальше? Он всегда хотел, чтобы она стала его. Мечтал, что б хоть раз! Но готов ли он теперь от нее отказаться? Нет и нет. Она для него наркотик, вот. Он столько ждал! Сопротивлялся, как мог. Честно. Как больно – то только от мысли, что ничего дальше не будет! Он внезапно разозлился на Ляльку, наверное, впервые за все то время, что ее знал. Разозлился, заранее не прощая, если скажет она скажет «все». Он ее не отпустит. Уже сегодня не отпустит и тогда у нее не будет шанса вернуться к мужу. Но это подло. Березин даже застонал от осознания того, что он был готов сделать. И тут же понял, что она проснулась.

– Я уже не сплю, – Лялька, закутавшись в одеяло, села на кровати.

Он молчал. Пусть скажет сама, без его вопроса.

– Володенька, ты все понял, да?

Он все еще не готов был хотя бы кивнуть в ответ.

– Вместе мы будем только «болеть» все время. Друг другом. Ты не сможешь работать, я забуду про детей, дом. Потому, что иначе не получится. А мы не имеем на это права. Ведь так? Ты ведь уедешь, не обманешь меня? Ты не сможешь сделать меня несчастной. Ты же врач. Мы переболеем с тобой сейчас, в эти последние дни, без осложнений. Когда у тебя самолет?

– Двадцать пятого.

– Завтра прилетает Макс. Мы все поедем к Галке на дачу. И ты тоже. Как друг, – Лялька говорила твердо, словно приказывая и ему и себе.

Глава 73

Егор перевернулся на спину и заложил руки за голову. Пару минут выдержав в этом положении, лег на правый бок. Вскочил, чертыхнувшись. «Хочу на работу!» – прорычал он, обращаясь неведомо к кому. Он был в квартире один. Галина уехала к себе, чтобы с Маринкой вместе подготовить продукты к завтрашнему пикнику. На просьбу взять его с собой Беркутов услышал только отрешенную фразу «отстань, не до тебя». Хотел было уж обидеться, но, посмотрев на ответственно – серьезное лицо Галины, передумал. Действительно, чем он ей поможет? Тягловая сила в виде мужа и сына ее сестры наличествовала, поджидая ее в машине у подъезда. Галина, торопясь, укладывала старые тарелки Беркутова и бабы Лизы в коробки, чтобы отвести этот хлам на дачу, где по ее словам, ему и место. Новый набор посуды из небьющегося стекла уже занял свое место в допотопном серванте в комнате покойной соседки. Беркутов отказывался пока вселяться в нее, ему казалось, что Елизавета Маркеловна не одобрила бы столь поспешный захват ее территории. «Глупостями себе голову забиваешь, Егор», – сказала ему Галина, когда он отказался сделать из небольшой комнатки уютную спальню. Они так и спали на продавленном диване Беркутова, который был разложен всегда – мало ли когда может понадобиться!

Егор влез в тапки и пошел на кухню. Он бы, конечно, приготовил ужин, если бы… Вот этих «если бы» было множество. Целых три. Во – первых, готовить он не умел, во – вторых – не хотел. И в главных – стар он, чтобы этому учиться.

Звонок в дверь его обрадовал. «Может быть, меня все же возьмут с собой?», – подумал он, чуть ли не по – собачьи. Осталось только вильнуть хвостом.

За дверью стоял незнакомый мужик. Вернее, не совсем незнакомый. Егор видел его фотографию. Ее ему показывал Кузьмин, еще в больнице, дав при этом прочитать показания некоего Стрельцова. Беркутов читал и не мог поверить. Долго потом лежал, пытаясь осмыслить полученную информацию. В конце концов, у него выстроилась вполне логическая цепочка давних и нынешних событий. И все – таки он многого не мог понять. По – человечески не мог.

– Здравствуйте, Егор Иванович. Разрешите войти? – на Егора просительно смотрели его же собственные глаза.

– Заходите, – посторонился Беркутов.

Дубенко вошел в тесную прихожую, немного подумал и снял ботинки. Беркутов молча достал из калошницы гостевые шлепки.

Пропустив гостя в комнату, указал ему на кресло. Сам пристроился на диване.

– Чаю хотите, Иван Иванович?

Дубенко утвердительно кивнул головой. На самом деле ему было не чая. Но поход Беркутова на кухню давал пусть маленькую, но спасительную паузу. Дубенко был растерян. Он был готов к тому, что Егор встретит его с неприязнью, но такого равнодушного гостеприимства не ждал. «Может, пока не поздно уйти?» – мелькнула трусливая мысль. «Не вздумай потоптаться перед закрытой дверью и свалить!» – предупредила его Антонина. В дверь – то он позвонил, а что теперь?

Беркутов вошел в комнату, неся поднос с чайником и двумя бокалами. Сахарницу и вазочку с конфетами он достал из буфета. Дубенко осмотрелся. Что – то такое он и предполагал увидеть. Мебель шестидесятых, телевизор «Каскад» на тумбочке и фикус в горшке. Мило.

– Судя по тому, что вы знаете мое имя, вы знаете и кто я.

– Да, знаю. И должность и звание. Зачем вы пришли? – Егор решил, что время, отпущенное на реверансы, закончилось. Он этого человека не звал. И видеть его у себя не хотел.

– Я еще и ваш брат, Егор. Старший. Хотя наш отец отказался от нас обоих.

– Мои настоящие родители дали мне в этой жизни все, о чем может мечтать ребенок. Меня совсем не интересует мой биологический папаша.

– Мне повезло меньше, я вырос в детском доме. Мама умерла, когда мне было шесть, отчим – чуть позже.

– Зачем вам понадобилось разыскивать отца? Что вдруг?

– Очень долго рассказывать. Скажу только, что хотел его наказать. Найти и наказать.

– Удалось?

– Да. Я его нашел. В богадельне. Выжившего из ума и немощного. Полутруп. Вы бы стали такому мстить?

– Начнем с того, что я бы никогда и никому не стал мстить. За что? За то, что бросил мою мать одну? Она поступила не лучше – оставила меня в роддоме. Зачем искать тех, кто не имеет к моей жизни никакого отношения? Я жил у родных людей. Мама, отец и сестра – вот моя семья. А кто меня сделал и на свет божий доставил, мне не интересно. Я ответил на ваш вопрос?

– Да.

– Ответьте и вы на мой. Вы зачем пришли ко мне? Знакомства ради? Никаких родственных чувств вы ко мне, естественно, не испытываете.

– Вот тут ты ошибаешься, Егор. Ты просто меня выслушай, хорошо?

Дубенко говорил спокойно, но иногда его голос прерывался. Он рассказывал о себе подробно, даже слишком. Егор думал, что вскоре ему надоест слушать Дубенко, и он наберется наглости и прервет его. Но неожиданно увлекся. Дубенко не пересказывал свои биографические данные. Он словно раскрывался перед ним. Егор каким – то шестым чувством понял, что нужно дать высказаться этому, для него все еще чужому, человеку. Он его не перебивал. Не задавал вопросов, не переспрашивал. Просто слушал, даже не пытаясь осмысливать и делать выводы. То, что он сам знал о Дубенко, никак не подходило этому человеку. Скорее не так. Подходило, один в один, но только до! Это «до», как сказал Иван, было до появления в его жизни Егора. Беркутов опешил, когда Дубенко дрогнувшим голосом назвал его «брат». Он вдруг понял, что тот не врет, не рисуется, не пытается себя обелить перед ним. Он действительно считает его, Егора, родным. И хочет только одного – чтобы Егор его понял. Ему это важно. Только этого ему, в его сегодняшней, вполне счастливой жизни, не хватает. Беркутов слушал про Антонину и поразился совпадению: они почти одновременно встретили своих женщин. И оба не сразу поняли, что это судьба. Они оба были в Чечне, оба были ранены. Когда Иван рассказывал о том, как он неподвижно лежал в госпитале, Беркутову на минуту стало нехорошо. Он испугался. За него. Иван, заметив замешательство Егора, тут же начал с юмором рассказывать, как спорили над его кроватью по поводу операции профессор и Антонина. «Я решил все сам и вот – видишь, здоров! Женщин нужно слушать в пол – уха», – сказал он. И Егор был с ним согласен. Он стал отвечать на вопросы Ивана. Ему уже тоже хотелось, чтобы тот про него знал все. А Иван все спрашивал и спрашивал. О детстве, о службе и женитьбе. Они говорили о бывшей жене Егора, и у Ивана сжимались кулаки и скрипели зубы. Узнав, как она погибла, он удовлетворенно кивнул. Так, мол, и надо ей. И Романову, дураку старому, распустил девку! Теперь будет один доживать. «Хотя, жалко ее, да, Егор?» – спросил он. И Егор молча кивнул. Они уже пили не чай. На столике стояла ополовиненная бутылка водки. Оказывается, Иван принес ее с собой, но побоялся выставлять сразу. Вторая бутылка нашлась в холодильнике. Наварив большую кастрюлю пельменей, они почти не прикоснулись к ним, поднимая тост за тостом. Егору все время казалось, что он забыл спросить у Ивана что – то очень важное.

– Егор, давай все же съездим к отцу, а? Просто посмотришь на него.

– Зачем, Вань?

– Я тоже думал «зачем», когда ехал. А как увидел, понял: есть что – то такое, что означает – одна кровь. У нас с ним одна кровь, Егор. И мы ему, а не кому – то другому, обязаны жизнью. Поедем, да? Егор молча кивнул головой.

Глава 74

Лялька толкнула калитку и остановилась. «Господи, какая красота! Как же можно не верить в Создателя, когда видишь вокруг такое совершенство! Никакие человеческие руки, никакой человеческий мозг не мог бы так гармонично соединить в единое целое природу, животных и человека. А мы старательно все это разрушаем. Деревья под корень, животных – в клетки, а человек сам себя изничтожит! Мудрый небесный отец наказывает нас с терпеливостью родителя, тут же дает шанс одуматься, исправиться, а мы глухи и слепы. Снова и снова – ураганы, землетрясения, наводнения, а мы грабим то, что Он нам дал для радости, убиваем себе подобных, часто оправдываясь Его же именем. «Аллах Акбар!» – и в упор расстреляны представители дипкорпуса: они – «неверные». «С нами Бог!» – и снаряды падают на арабских стариков, женщин и детей. Во имя чего? Если бы мои дети так ненавидели друг друга, я бы не смогла жить. Кощунственно звучит, но мне жаль нашего небесного Отца», – Лялька аккуратно прикрыла калитку. Она приехала на дачу в Лесинки первой, отправив мужа на машине в деревенскую пекарню за хлебом. Сама же пешком прошлась по лесной просеке вдоль дороги. Пока еще было прохладно, но к середине дня обещали двадцать пять градусов тепла.

Лялька зябко поежилась. «Похоже, моя сестрица еще не приехала», – подумала она, глядя на висячий замок на двери дома. Лялька села на влажную от росы лавку и закрыла глаза. «Как же так получилось, что я запуталась? Хотела, чтобы все стало на свои места, а получилось наоборот. Я теперь – вершина пресловутого любовного треугольника. А треугольник – фигура неустойчивая! Уедет Березин, останется Сашка. А не уедет Березин – придется выбирать. На двух стульях я не усижу. Собственно, выбор я сделала. Но Березин с ним не согласен. Я – то знаю, что моя судьба – не он. Но как убедить его в это поверить?» – шум мотора прервал ее невеселые мысли. Подъехали сразу две машины.

– Ух, ты! Она уже здесь! Где мужа посеяла? – Галина быстро чмокнула Ляльку в щеку.

– За хлебом уехал.

– Молодец, кто б еще догадался? Егор, неси пакеты к столу под дерево. Там прохладно.

Беркутов, помахав рукой Ляльке, уже доставал еду из багажника.

– Хорошо выглядит, свеженький такой, – не удержалась от язвительного тона Лялька.

– Что, он – поросенок перед забоем? – обиделась за него Галина.

– Дурочка, я ж любя. Не обижайся! Давай – ка посчитаем, сколько народу соберется?

– Чего считать – то? Как и два года назад на последнем сборище. Только минус наша с тобой биологическая матушка и дядюшка Ренке. Зато плюс Беркутов и «сюрприз» Макса Эйтеля. Да! Совсем забыла. И его жена. Кстати, он так и не раскололся, кого везет к нам в качестве сюрприза?

– Не – а. Упомянул вскользь про четыре билета на самолет. Все.

– Хорошо. Он, Эльза, Никита, а четвертый?

– Неизвестно.

Лялька и Галина зашли в дом. Лялька обвела глазами кухню.

– Так и крахмалишь скатерти, как тетя Валя?

– И отбеливаю. А в сундуке с простынями лежат еще мешочки с засушенной ею душицей. Самовар начищает Никита. А иногда он надевает куртку Юрки и со спины…

– Ну, хватит, Галочка, – Лялька подошла к сестре и обняла ее за плечи, – Мне самой не хватает тети Вали. Мы с тобой сиротами остались при живой– то матери. Кстати, звонила на днях. Ни одного вопроса про детей, внуков. Хотя бы дежурного: как дела? Галь, смотри, Беркутов уже тебя потерял, озирается по сторонам.

Лялька высунулась в окно и помахала рукой.

– Иди сюда, Егор. Поможешь с посудой, – она вышла на веранду.

Ее муж, держа в руках пакеты с хлебом, шел ей навстречу.

– Саш, положи булки в корзину. Позже порежем. Давай кастрюли с мясом сюда, в холодок, – она показала рукой на широкую лавку.

Соколов послушно отнес будущий шашлык под дерево.

– Я на повороте обогнал микроавтобус. Похоже, в нем едут все остальные.

– Кого ты имеешь в виду? Наши с тобой детки приехали уже. Думаешь, там Макс с компанией?

– Смотри сама, – Сашка показал на ГАЗель.

Первым со ступеньки спрыгнул Леон.

– Здоров будешь, родственник! Что ж ты один? Обещал с девушкой, – не удержался от язвительного тона Соколов, но тут же осекся: Леон помогал выйти из автобуса молодой женщине в пышной юбке. Длинные темные волосы ее свободно падали на плечи, чуть прикрытые завязанным по-цыгански ярким платком.

– Знакомьтесь – Ляна.

– Здравствуйте, – поздоровалась женщина, открыто улыбаясь Соколову.

– Хороша! – шепнул тот Леону.

– Да и я еще не плох! – подмигнул в ответ Лялькин брат.

– Пойдемте-ка знакомиться, Ляна, с хозяйкой «поместья», – Соколов слегка отодвинул того в сторону.

– Без тебя обойдемся, – не дал увести от него любимую женщину Леон, – Иди, друга встречай.

Соколов нехотя выпустил из цепких пальцев локоток красавицы цыганки и повернулся к Березину.

– Доктор у нас, как всегда один. Хоть бы медсестричку какую для компании прихватил, – протянул Соколов разочарованно.

Березин просто махнул рукой, направляясь сразу к дому. Опережая его, к крыльцу уж подбегал Никита.

– Мам, я приехал, – Никита легко подхватил Галину и закружил.

– Спусти мать на землю, верзила, – Маринка ощутимо стукнула брата по спине, – Иди сюда. Познакомься – мамин друг Егор Иванович. И мой спаситель.

Никита без улыбки посмотрел на Беркутова. Молча пожал протянутую руку. «Вот это в чьих тапках я кайфовал у них в гостях», – вспомнил Егор о своем первом визите к Головановым, – «Да, сынок мне достался в старости! Большой такой сынок!»

Галина с насмешкой смотрела на Беркутова. «Что, не ожидал? Да, ножка у нас сорок четвертого размера. Да и росточком Бог не обидел» – с гордостью подумала она о сыне. Ей до сих пор ничего не было известно, что там произошло в Италии. Конечно, ничего серьезного, она была уверена. С ее сыном и не могло ничего случиться, это точно. Это было бы уже слишком. И раненый Беркутов, и беда Маришки, да и еще и он. Но сердце как – то неуспокоенно ныло. «Ладно, потом разговоры. Все равно все расскажут», – решила она.

– О, елки, Эйтель! Ты что, в год по десятку кило наращиваешь? – то ли возмутился, то ли восхитился Соколов, глядя, как покачнулся микроавтобус, когда из него вылезал его друг.

– Макс, действительно, ты уж как – то уж слишком раздобрел! – подошедшая встречать гостей Лялька похлопала его по животу.

– Это я виновата, – только сейчас все разглядели за массивной фигурой Макса миниатюрную рыжеволосую женщину.

– Это – моя Эльза, – Эйтель повернулся, снял жену со ступеньки автобуса, поставил около себя на землю, нагнулся и поцеловал жену в макушку.

– Ну, ты сатрап! Сам, как боров, а в жене чуть душа держится? Уходи от него, Эльза. Поживи с нами. Откормим, пригреем, – Соколов уже обнял жену Макса за плечи и повел в сторону от компании.

– Эй, эй, павлин надутый! Жену верни, – Эйтель даже не двинулся с места.

Вдруг Беркутов, до этого с улыбкой наблюдавший за всеми, издал какой – то воинствующий крик и рванулся к ГАЗели. Подхватив незнакомую женщину, стоящую на нижней ступеньке, за талию, он опустил ее на землю.

– А это обещанный сюрприз, – Эйтель явно был доволен произведенным эффектом.

– Моя сестра Светлана, – Егор за руку подвел ее к Галине. Галина мягко пожала протянутую Светланой руку. Да, теперь она понимала Егора, который просто светился, рассказывая о сестре. От этой женщины исходило такое мощное обаяние, что отходить от нее не хотелось. Галина поймала себя на мысли, что ничего так сейчас так не хочет, как поговорить со Светланой. Она уже догадалась, что Макс и Светлана могли познакомиться только в одном случае, разыскивая ее, Галининого сына. И именно от нее, а не от Макса, она хотела услышать, как это произошло.

– Нам с Максом многое нужно вам рассказать, Галя. Конечно, если Никита не возражает.

Никита отвел глаза в сторону. Ох, как он боялся этого дня! Когда летел в самолете, Макс и Светлана Ивановна устроили ему форменный разгоняй. И все из – за того, что он попросил их не рассказывать матери и Маринке о его приключениях. Все было позади, он неделю отлеживался в клинике в Германии, и только после того, как жена Макса Эльза решила, что его можно показывать родным, они взяли билеты на самолет.

– Ник, что ты там еще натворил? – Маринка угрожающе насупилась, глядя на брата.

– Не все ж тебе попадать в истории! – огрызнулся он. И тут глазами он встретился с матерью. В ее глазах была такая тоска и безысходность, что он по – настоящему испугался.

– Галя, очнись! Уже все позади. Не знаю, что там произошло, но он жив и вполне здоров, посмотри. Галя! – Беркутов осторожно тряс застывшую в ожидании плохих новостей Галину, за плечи.

– Мам, со мной все в порядке, поверь, – Никита робко обнял мать.

– Так! Быстренько пошли туда, – скомандовала, как всегда не растерявшаяся Лялька, показывая на старый дуб.

Все молча потянулись за ней. Каждый понимал, что Галине просто необходимо именно сейчас услышать от сына, в чем тот виноват. Именно сейчас, а не позже, во время того, как буду жевать шашлыки и пить вино. И простить. Или не простить. Отбросить этот последний удар, как прошлое. Забыть с того мгновения обо всем, что дрянного было в жизни и начать все сначала. С Беркутовым, Маринкой и Ником. Любимым Ником, который тоже, похоже, подвел мать.

– Эй, вы чего такие смурные? – Лялькина дочь Марго недоуменно смотрела на толпу родственников. Они с Дашей уже перемыли овощи, нарезали свежего салата и кинзы, разложили по тарелкам сыры и копчености. Все выглядело так аппетитно, что Борин и муж Марго Григорий, уже давно нарезали круги вокруг стола, сглатывая слюну, вместо того, чтобы выполнять порученное дело: нанизывать мясо на шампуры. А тут, похоже, долгожданный обед отодвигался на неопределенное время.

– Рассказывайте, – Галина первой села на длинную лавку.

– Начну я, – Макс сел напротив Галины, – После твоего звонка, Лялька, мы тут же связались с лагерем, где работал твой сын. Не знаю, что меня насторожило, то ли голос трещавшего без остановки итальянца, то ли мой собственный внутренний голос, но я не поверил ни одному его слову. Говорил он слишком быстро, но я уловил одно: нет мальчишек на территории лагеря. Он что – то там лепетал, но я уже решил, что мы тотчас же туда едем. Эльза преложила сразу подключить полицию, но я подумал, что это лишнее. Пока мы не знали, что там произошло. Оказывается, почти в это же время туда звонила и Светлана.

– Меня тоже насторожило то, что никто не хочет говорить ничего внятного. И еще. Он, вроде как начальник лагеря, чего – то явно боялся. Я тоже решила туда поехать. Там, у ворот лагеря мы с Максом и встретились.

– Мы не сразу поняли, что ищем одного и того же парня. Только тогда, когда нас все же пустили на территорию, провели в палатку к начальству, выяснилось, что мы потеряли именно Никиту Голованова, – Макс строго посмотрел на Галининого сына.

– И только после того, как мы пригрозили, что вернемся сюда с полицией, нам рассказали правду.

– Почему же они так испугались полиции, если у них все легально и законно? – Соколов удивленно пожал плечами.

– Совсем не легально и не совсем законно. О пропаже Никиты и его друга они ничего не моли сообщить властям потому, что этого лагеря как бы и нет.

– Как это?

– Да так же, как и у вас в России. Вроде бы и работает фирма, а вроде ее и нет, чтобы налоги не платить. Что, так не бывает? – Макс посмотрел на Соколова. Тот кивнул, соглашаясь.

– Все это интересно. Но где же был мой сын? А, Никита? – Галина перевела взгляд на сына.

– Мы со Стасом зависли в городе.

– А точнее?

– В притоне. Там наркоманы, мам. Я не помню, как мы там оказались, честно. Мы просто поехали в город попить пива. У нас был выходной, когда мы могли делать, что хотим. В общем – то все банально. В баре познакомились с двумя итальяночками, выпили, они предложили поехать к ним, а дальше – все. Я помню только, что в какие – то моменты очень хотелось есть. А потом опять провалы.

– Ты кололся?

– Нет, Галина. Ни одного укола. Его поили какой – то синтетической дрянью на основе эфедрина, – решила ее успокоить Светлана.

– Час от часу не легче! А как вы его нашли?

– В полиции сразу догадались, где они могут быть. Это не первый случай исчезновения иностранных студентов. Прочесали все точки и на одной из квартир их и обнаружили, – Макс тяжело вздохнул и переглянулся с женой. Эльза в свою очередь посмотрела на Светлану.

– Мы не могли сразу привезти его домой, поймите Галина. Он был…, – Светлана словно бы оправдывалась.

– Да тощий он был, как скелет. Щеки к затылку прилипли. Зрелище то еще. Сутки он у Светланы отлеживался, а потом мы его к нам увезли. В нашей клинике его за несколько дней в божий вид привели, – Макс особо выражений не выбирал.

Никита сидел, глядя куда – то в сторону. Только сейчас он до конца осознал, во что вляпался по собственной дурости. Выходит, что и не взрослый он вовсе. Щенок еще. Сколько из – за него хлопот. Заработал, блин, баксы! Он вспомнил, как орал на него Макс, отчитывая за глупость. За то, что о матери не подумал и о Маринке. За то, что он старший мужик в доме, а повел себя, как ребенок. И как Эльза и Светлана Ивановна успокаивали разбушевавшегося толстяка. Он тогда испугался, что его, такого худого и обессиленного, Макс просто убьет ненароком, так резво тот размахивал руками перед его носом. Но обошлось. А потом его откармливали и ставили системы. И только после этого решились привезти домой.

Беркутов смотрел на Галину и чуть не плакал от жалости к ней. «Ну, все! Хватит на ее голову хрени всякой. Больше ни один волосок не поседеет, ни одна слезинка не прольется. Уволю всех на фиг, кто ее тронет! С этого света уволю, без выходного пособия! Прямиком на тот!», – злился он, осознавая свое сиюминутное бессилие.

– Так! Все причитания вокруг заблудшей души моего племянника отменяются! Мужики занимаются мясом, мы, тетки, накрываем на стол, – распорядилась Лялька, – Галь, где коробки с посудой? Беркутов, куда ты их уже сховал?

– В доме они, в комнате. Мы их еще вчера привезли, – Галина перелезла через лавку и поцеловала сидящего сына в макушку, – Иди, Кит, помоги коробки таскать.

Никита посмотрел на мать снизу вверх и встал. Только Галина успела заметить его на мгновение набухшие слезами глаза.

«У меня замечательные дети. У меня есть любимый мужчина. И еще вся эта толпа. Они все у меня есть!» – Галина, наконец, облегченно вздохнула и посмотрела на Светлану. Та с понимающей улыбкой покачала головой. «Точно, у тебя теперь есть все», – словно говорила она.

Глава 75

– Все, все, Беркутов, вон твой брат подъехал! Ну, отстань, что ли! – Галина вырывалась из крепких объятий мужа, услышав через открытую форточку звук тормозящего автомобиля.

– Да, ладно, пока из машины вылезет, пока на этаж поднимется, я тебя еще раз поцелую, – Егор ее явно не собирался отпускать.

– Ты что, какой этаж, Беркутов, ты на первом живешь!

– Не ты, а мы.

– Мы, мы, только иди уже дверь открывай.

Беркутов нехотя оторвался от Галины. Им впервые предстояло расставание. Пусть на сутки – двое, но он заранее этому сопротивлялся, как мог. Иван уговорил – таки его поехать к их отцу. «Ты только посмотришь на него, и злость уйдет. Тебе это надо, Егор, тебе, а не ему», – твердил он ему при каждой встрече. И Беркутов сдался. Он всю жизнь, с того самого дня, как ему сказали, что его усыновили, не хотел ничего знать о своих биологических родителях. Так было легче. Он гнал от себя простое человеческое любопытство. Он гнал от себя мысль о том, что все – таки обязан им физической жизнью. Он не успел осознать свое сиротство, как Иван, потому, что попал в любящую семью. И не хотел себя лишать покоя только из – за того, что кто – то там не захотел стать его матерью и отцом. Флаг им в руки! А Бог есть! За грехи свои его папаша теперь умирает по уши в дерьме. Чего на него смотреть? Но он все равно сдался. Да, умеет убеждать его братец.

У них очень быстро подружились жены. Уже при первой встрече они, забыв про мужей, говорили о чем – то своем, никак их, мужиков, не касающемся. А потом и вовсе стали встречаться без них, разъезжая по гостям. Однажды Беркутов даже обиделся, узнав, что его Галина, Тоня, Лялька и Дарья собрались вчетвером в баньку: девичник у них, видите ли, по поводу… А по какому поводу, так и не сказали! Иван только смеялся, видя, как он весь вечер дергается. Даже пиво в горло не лезло! Слава Богу, вернулись дамочки до полуночи, правда, пьяненькие слегка, но довольные. Под пивко и раскололись: его жена, оказывается, положительный отзыв на свою книжку получила из редакции. А ему ни гу– гу! Опять обида…

Иногда становилось страшно, что так хорошо. Знал ведь, что так бывает, но, то у других! А тут у него. Тьфу – тьфу, чтоб не сглазить, – истово плевался он через левое плечо. И хорошо продолжалось.

Галина протянула ему небольшую спортивную сумку.

– Здравствуй, Иван! – она протянула руку Дубенко, – А Егор уже готов.

– Счас, только тапки переобую. Вань, подожди меня в машине, а?

– Нет уж! Забирай его прямо здесь, или вы сегодня никуда не уедите, – Галина потянула развернувшегося было к двери Ивана за рукав рубашки.

Беркутов печально посмотрел на нее и произнес:

– Веди себя прилично, дорогая! Помни о муже! – он поднял указательный палец вверх.

– Ты мне еще пояс верности надень! – не удержалась от подколки Галина.

Иван с улыбкой наблюдал за ними. Только что в коридоре их с Антониной жилища разыгралась похожая сцена.

– Егор, я тебе новость принес, – сказал Иван, садясь на водительское сидение.

– Хорошую?

– Тебе решать. Я нашел твою мать. Ты погоди, не пыли, послушай, – Иван остановил готового начать возмущаться брата, – Ее уже давно нет в живых. Она умерла через год, как тебя родила. Ее имя Вера. Вера Гнедич. Балерина. Я нашел главврача первого роддома, где она рожала. Она ее хорошо знала. То, что у нее рак костей выяснилось поздно, когда уже был большой срок беременности. Ей предлагали прервать беременность. Но она решила рожать. Единственное, что она попросила – найти тебе хороших родителей. Она прекрасно понимала, что не сможет тебя растить. У нее просто не было времени. Тебя должна была усыновить другая семья, не Беркутовы, но те в последний момент отказались. Так ты попал в Дом малютки.

Егор молчал. Какая – то незнакомая до этого боль заполнила его сердце. Щемящее чувство потери не давало толком вздохнуть. Его не бросала мать! Она просто не могла быть с ним. Он тут же оправдал ее для себя. Оправдал, принял и ощутил потерю. И все за одну минуту. Ему, сорокалетнему мужику, захотелось хоть разок посмотреть на нее, пусть даже на фотографию.

– Мы сейчас заедем на кладбище в Рубежку, там ее могила. Я позвонил, нас ждут и покажут, где это.

– Спасибо, Вань.

– Не за что. Слушай старшего брата, – уже шутливым голосом добавил он.

Машину они оставили у центрального входа. Служащий все подробно им объяснил, и они без труда отыскали нужную аллею.

За оградкой на лавочке около небольшого столика сидела женщина. Прямая спина, спокойные руки на столешнице. У Егора почему – то екнуло сердце. Женщина оглянулась на звуки шагов.

– Знакомься, Егор – твоя родная тетя, Надежда Гнедич.

– Здравствуйте, – Беркутов положил руку на ее ладонь.

– Здравствуйте, Егор. Я младшая сестра Веры. Когда она тебя родила, мне было всего десять лет и я жила с родителями в Болгарии. Мы ничего не знали, Верочка нам не сказала о своей беременности. И о своей болезни тоже. Мы даже не знали, что у нее появился молодой человек, ваш отец. И тем более не знали, что он ее оставил в таком положении. Обо всем этом нам рассказала на похоронах Верочки ее подруга. Оказалось, что Верочка запретила ей сообщать нам о том, что с ней случилось. Если бы не Иван Иванович, мы бы с тобой никогда не встретились. Мама пыталась расспрашивать о тебе в Доме малютки, но ей ничего не сообщили, кроме того, что ты усыновлен. И мы уехали обратно. А мама жива. Егор, вы ведь навестите ее? Она ваша бабушка!

– Да, конечно, – Егор был совсем раздавлен услышанным.

– Я знаю, что вы сейчас едите к отцу. Может быть, по возвращении, вы придете к нам? Вот адрес, – она протянула Егору приготовленную заранее бумажку.

Егор все смотрел и смотрел на фотографию Веры Гнедич. Красивое, только очень печальное лицо. Тонкая шея, волосы, уложенные в пучок. «Балерина… В кого же я такой неуклюжий?», – подумалось ему вдруг: умение танцевать не было в числе его достоинств.

Они шли по алее, молча, думая каждый о своем. Также молча кивнули служащему и вышли за ограду.

– Иван, – послышалось откуда – то снизу.

Дубенко остановился. Ему послышалось? Знакомый голос. До боли знакомый! Но этого не может быть! Он беспомощно посмотрел на Егора. Егор кивнул на группу нищих, сидящих прямо на асфальте.

– Не узнаешь? – с земли поднималось какое – то существо, замотанное в черный платок и протягивало к нему руки. Иван отшатнулся.

– Не узнал… Сулико я. Твоя Сулико, – дохнуло на него перегаром это нечто.

«Да, это ее голос. Только голос и остался. Господи, что же это такое? Что с ней сотворила судьба?!», – взмолился он, вспомнив свою любовницу. Он достал из кармана несколько купюр, торопливо сунул в грязную ладонь и, не оглядываясь, пошел к машине.

– Вань, кто это?

– Единственная женщина в моей прошлой жизни, которая сумела причинить мне боль. Все. Больше мы об этом не говорим, – отрезал он.

Всю дорогу до пансионата они молчали.

Он сидел в инвалидном кресле на террасе. На лице была бессмысленно – радостная улыбка младенца. Руки беспрерывно крутили бахрому на пледе, укрывающем ноги. Егор был готов к тому, что увидит грязного, неухоженного старого мужика. Но перед ним сидел аккуратно подстриженный и чисто выбритый старичок. Глаза широко и с детским восторгом смотрели на мир, никого и ничего не узнавая. Его, Егора, глаза. Их с Иваном глаза.

– Иван Иванович, мы все сделали, как вы просили. Он теперь в отдельной палате. Что – нибудь еще?

Иван отрицательно покачал головой.

Главврач из окна своего кабинета с интересом наблюдал за стариком и двумя крепкими мужчинами. Он знал их историю. Ее пересказывали в этом государственном учреждении, как сказку. Сказку со счастливым концом. «И было у отца два сына…».

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49

Глава 50

Глава 51

Глава 52

Глава 53

Глава 54

Глава 55

Глава 56

Глава 57

Глава 58

Глава 59

Глава 60

Глава 61

Глава 62

Глава 63

Глава 64

Глава 65

Глава 66

Глава 67

Глава 68

Глава 69

Глава 70

Глава 71

Глава 72

Глава 73

Глава 74

Глава 75 Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg