«Ночная поездка»

Ночная поездка (fb2) - Ночная поездка (пер. Евгений Гужов) 127K скачать: (fb2) - (epub) - (mobi) - Чарльз Бомонт

Чарльз Бомонт Ночная поездка

Сухопарый белый паренек с глазами наркомана, не знающий, куда девать свои руки, но что-то такое в нем было. Можно судить по тому, как он огибал столы, весь сам по себе, как потом он отодвинул табурет и сидел на нем не двигаясь. Не он пришел ради музыки: это музыка должна прийти к нему. А он подождет.

Макс спросил:

— На взводе?

Я покачал головой. Так ведут себя со свежей иглы, но потом задремывают и все становится по барабану.

— Может, травка, — сказал я, но сам так не думал.

— Брось в него монетку, Дик, — тихо сказал Макс. — Заведи его.

Мне не потребовалось. Ладони парнишки поползли и устроились на клавишах. Они начали прогулку медленно и легко, наслаждаясь временем. Никакой интродукции. Никаких аккордов. Просто откуда ни возьмись музыка. Да она же все время здесь была, Поппа-сан, как ты не замечал?

Я не расслышал всего в этом первом приступе, но и услышанного было до фига. Настоящий звук, совершенно определенно, и не случайный. Дьякон оказался смертельно прав. Отчалил с блюза, изложил мелодию, потом размазал импровизации на каждой ноте, а под конец все это снова собрал в мелодию — и все сошлось. Конечно, это нутряная музыка, но у парнишки есть мозги, и ему нечего их стыдиться.

Макс ничего не сказал. Он держал глаза закрытыми, а уши нараспашку, и я понял, что его зацепило. Я лишь надеялся, что дело не дойдет до старого нытья. За год мы пробуем с полдюжины игроков на ящике.

Хотя, не таких, как этот.

Парнишка переключился на конфетки, вроде «Госпиталя св. Джеймса» и «Билла Бейли», но что он с ними сделал было ужасно. Святой Джеймс оказался местом, полным пауков, змей и вопящих баб, а Бейли стал ублюдком, который бросил женщину, когда она нуждалась в нем больше всего. Он сыграл «Звездную пыль», словно бойскаут, помогающий калеке перейти через улицу. А хотите что-то узнать о «Милашке Джорджи Брауне»? Просто еще один потасканный мошенник, слишком усталый, чтобы удачно провернуть трюк, вот и все.

Конечно, никто не понял, что он делает. Для клиентов эта смазанность, промахи и призвуки были только ошибками, а может их уши вообще ничего не заметили.

— Как его зовут? — спросил Макс.

— Дэвид Грин.

— Попроси подойти, когда закончит.

Я проделал дорогу сквозь толпу, похлопал парнишку по плечу, сказал ему кто я. Его глаза немного ожили. Но не слишком.

— Макс Дейли здесь, — сказал я. — Хочет поговорить.

Восемь нот — и больше никогда не притронешься к «Лауре».

— Окей, — ответил парнишка.

Я вернулся. Он на время оставил выпендреж и сыграл «Кто?» просто, чертовски просто. Так, как я и услышал прошлой ночью, когда было слишком жарко спать и я вышел прогуляться. Забавная штука с этим ящиком: миллион парней умеют молотить по нему, играют быстро, попадают во все ноты, транспонируют отсюда до пятницы. Но один раз на миллион, бывает, наткнешься на такого, кто знает ящик насквозь. И, скорее всего, он не может играть быстро и не станет выходить из си-мажора. Дейви Грина вы бы точно не назвали виртуозом. Не попадал он во все ноты. Только на нужные.

Через какое-то время парень подошел и уселся.

Макс схватил его лапу.

— Мистер Грин, — сказал он, — у тебя лихие пальцы.

Парнишка кивнул; это могло означать «спасибо».

— Ты сделал не все, но в основном хорошо. Дьякону это понравится. — Он снял свои темные очки и очень-очень медленно сложил их. — Я человек тугой на комплименты, мистер Грин, — сказал он. — Я здесь по другой причине.

Из дыма выпрыгнула красотка в зеленом саронге. У нее было немного здесь, немного там.

— Парни?

— Бушмиллс и содовую, — сказал Макс, — а если вы этого не держите, то Бушмиллс и ничего. Мистер Грин?

— То же самое, — сказал он.

Моя реплика: я встал и прикончил остаток своего мартини. Максу всегда нравится соло-бизнес.

— Надо звякнуть, босс, — сказал я. — Встретимся снаружи.

— Хорошо.

Я сказал парнишке, что, может, еще увидимся, он ответил, конечно, может быть, и я растворился.

Снаружи было жарко и влажно, как всегда в НО. Я прошелся по одной стороне Бурбон-стрит, спустился по другой, разглядывая баб. Забрел в кабачок, но хлебово было водянистое, а танцорка дела не знала. Размером вся в пинту, с нервным тиком и розовыми щечками. Да и двигалась с грациозностью скальпеля. Я вымелся.

Джаз возможно и родился в Нью-Орлеане, но родной дом он покинул уже очень давно.

Макс дожидался меня перед Готча-клубом, не улыбался, но и не хмурился. Мы прошли несколько кварталов. Потом совсем шепотом он сказал:

— Дик, думаю, наверное, у нас есть ящик.

Я почувствовал гордость, о да, вот как я себя почувствовал.

— Ку-ку.

— Хотя надо, чтобы все уладилось правильно. У парнишки неприятности. Большие неприятности.

Он улыбнулся. Такой улыбкой улыбается палач схваченному убийце, но я этого не знал. Я не знал даже, что тут есть какое-то преступление. Я думал только о том, что «Банда Ангелов» получила новые десять пальцев.

Мы расстались на платформе, но поезд все равно уходил лишь в восемь следующего вечера, поэтому я устроил себе вечеринку. Не помогло. Мне всю ночь снилась та девчушка, я продолжал сбивать ее машиной и отъезжать, снова сбивать и смотреть, как она истекает кровью.

Забавно, что на этот раз в машине был не я, а Макс, а маленькая девочка была Дэвидом Грином.

* * *

Парнишка прицепился к нам в Мемфисе. Никакого чемодана, все в той же одежде, с теми же глазами. Мы делали пять вечеров в «Пикок-Рум», выступали весьма хорошо, но ничего такого, чтобы повесить в рамочке на стену.

— Вот и я, — сказал он. — Хотите, я сяду?

Макс сказал: нет.

— Ты послушаешь. Некоторое время, потом мы поговорим.

Парень пожал плечами. Либо ему было плевать, либо он был где-то далеко.

— Привет, мистер Джонс, — сказал он.

— Привет, мистер Грин, — ответил я. Яркое начало. Он сел в кресло, сунул голову в руки, вот и все.

Никто не был на взводе, поэтому мы играли стандартные танцевальные мелодии, имитировали джем-сейшн и слегка попиликали до двух. Потом собрали манатки и направились в отель.

— Вот она? «Банда Ангелов», — сказал Макс, но сказал он это не прежде, чем мы были все внимание, все присутствующие, и были пересчитаны. — Дьякона Джонса ты уже знаешь. Он труба и корнет, а иногда, когда мы в Калифорнии, то флейта. Я басс, ты это тоже знаешь. Длинный урод вон там, это Бад Паркер, гитара. Ролло Вигон и Парнелли Мосс, сакс и клапанный тромбон. Хьюги Уилсон, кларнет. Саг Шульман, наш ударник, вот этот тихий задумчивый парень справа от меня. Все вместе — самые лучшие в мире — когда хотят ими быть. Джентльмены: наш новый рояль — Дэвид Грин.

Парнишка выглядел испуганным. Он прошелся по комнате, давая пожать вялую руку, словно в этот момент хотел бы оказаться где-то в другом месте. Он чуть не подпрыгнул, когда Макс проговорил ему обычное. Да и кто бы не подпрыгнул?

— Мы — джаз-банда, Грин. Ты понимаешь, что такое джаз?

Дейви метнул в меня взглядом, провел рукой по волосам.

— Расскажите мне.

— Я не могу. И никто не может. Это глупый вопрос. — Макс был удовлетворен: если бы парнишка попытался ответить, было бы худо. — Скажу тебе только одно из того, чем он является. Это словарь. Способ что-то сказать. У тебя может быть маленький словарь или словарь громадный. У нас он громадный, потому что у нас прорва чего на уме. Если хочешь играть с «Ангелами», то должен это помнить.

Сиг начал нетерпеливо выстукивать на столе какой-то ритм.

— Еще одно. Ты должен забыть о категориях. Некоторые группы играют головную музыку, другие — нутряную музыку, всегда либо ту, либо эту. Что ж, мы работаем не так. Джаз это джаз. Иногда мы неделю лабаем традиционно, а потом переворачиваемся и начинаем там, где бросил Чико Гамильтон. Все, что нам есть сказать, мы говорим лучше всех. Вот так мы себя ощущаем в данное время. Усекаешь?

Дейви ответил, что да. Когда на Макса находила такая лихорадка и начиналась проповедь, не стоило даже пытаться спорить. Потому что так оно и было, он знал, о чем говорит. Большинство из нас наверное в двадцатый раз слушали эту нудятину, но в ней был смысл. Почти все думают о джазе от сих до сих. А у нас не существует никаких ограничений. Кто более «прогрессивен» — Стравинский или Моцарт?

Дейви не знал, как для него важно правильно ответить, но справился прекрасно. На несколько минут он отложил все свои заботы.

— Я никогда не думал об этом, — сказал он. — Это только теория.

— Подумай об этом, Грин. Подумай хорошенько. То, что делаешь ты, высоко, но однобоко. Я верю, что ты сможешь стать всесторонним. Я верю в это, потому что верю в тебя.

Он хлопнул Дейви по плечу, почти так же, как уже много лет делал с каждым из нас, и я видел, что он ударил мальчишку так же сильно.

— Я попробую, мистер Дейли, — сказал он.

— Зови меня Макс. Это короче и по-дружески.

И все закончилось. Макс прикрыл свою библию и достал скотч Катто, который обычно не любил с кем-то делить; потом он отвел парня в уголок, чтобы потолковать с глазу на глаз.

Мне следовало чувствовать себя великолепно, и в каком-то смысле я так себя и чувствовал, но что-то все портило. Я подошел к окну слегка раздышаться: тротуары были политы, испуская запах чистоты, сравнимый только с летним дождем.

— Приятный парнишка.

Я оглянулся, это был Парнелли Мосс. У него все еще была трясучка, но уже не такая, как когда-то. Тяжело понять, как можно ударять по бутылке как Парнелли, и все еще играть на горне. Тяжело понять, как он вообще остается в живых.

Он был взвинчен. А у меня не было никакого настроения.

— Ага.

— Хороший, милый парнишка. — Он приложил бокал со льдом ко лбу. Все время с похмелюги. — Макс охмуряет нового калеку.

Я промолчал: может, он отвалит.

Не помогло.

— Он хорош? — спросил Парнелли.

— Хорош.

— Бедный мистер Грин. Дик, ты слышишь? — он останется хорошим, но перестанет быть милым. Макс постарается.

— Парнелли, — сказал я настолько хладнокровно, насколько мог, — ты прекрасный горн, но это все, что я могу сказать в твою пользу.

— То-то и оно, — сказал он и улыбнулся. Мне вдруг захотелось вышвырнуть его из окна. Или выпрыгнуть самому. Я не мог сказать почему.

Он покатал бокалом по лбу.

— Хлеб наш насущный дай нам Дейли… — начал он нараспев.

— Заткнись. — Я шептал, чтобы никто не услышал. Макс напился, ему сегодня это надо. — Парнелли, слушай, ты хочешь уязвить Макса. Что ж, прекрасно, делай. Но не вываливай на меня, я ничего не хочу слышать.

— В чем дело, Дик, боишься?

— Нет. Знаешь, как я это вижу? Макс подобрал тебя, когда этого не захотела сделать даже твоя мать даже в резиновых перчатках. Ты был нуль, Парнелли. Ты был никто. А теперь ты грызешься. Тебе надо стоять перед ним на коленях!

— Ну, просто отец родной, — сказал Парнелли, глядя с настоящим изумлением. — Да я стою, стою!

— Он стал тебе нянькой, — сказал я, удивляясь, почему это меня так задело, и почему я так сильно хочу уязвить парня. — Никто другой о тебе даже не побеспокоился.

— Это точно, Дик.

— Тебя вышибли из Бельвью.

— Точно.

Я хотел стукнуть его, но не смог. Я знал, что он ненавидит Макса Дейли, но даже под страхом смерти я не мог догадаться, почему. Это как ненавидеть своего лучшего друга.

— Тебе нравится паренек, Дик? Я имею в виду Грина?

— Ага, — сказал я. Это была правда. Я ощущал себя — а может так оно и было — ответственным за него.

— Тогда скажи ему, чтобы он отваливал. Ради Христа, скажи ему это.

— Иди ты к черту! — Я метнулся в другую комнату, словно выскакивал из змеюшника. Дейви Грин сидел там сам по себе. Только он стал другим. Жесткие, горькие черты пропали. Теперь он казался просто печальным.

— Ну и как ты?

Парень поднял глаза.

— Тяжко, — сказал он. — Я поговорил с мистером Дейли. Он… тот еще тип.

Я пододвинул стул. У меня вспотела спина. Холодным потом.

— Что ты имеешь в виду?

— Не знаю, что в точности. Я прежде таких никогда не встречал. То, как он знает, что именно плохо и как плохо, и вытаскивает все это из тебя…

— У тебя неприятности, парень? — Пот становился все холоднее.

Он улыбнулся. Он был чертовски молод, наверное всего лет двадцать пять, и красивый, как Крупа. Он говорил не о наркоте. И не о пьянстве.

— Расскажи Дьякону.

— Никаких проблем, — сказал он. — Просто умерла жена.

Я сидел там, все более пугаясь, мне было тошно, и я хотел знать почему.

— Недавно?

— С год, — ответил он так, словно все еще не верил этому. — Забавная штука, правда. Я никогда не мог об этом говорить. Но мистер Дейви, похоже, понимает. Я рассказал ему все. Как Сал и я познакомились, как поженились и стали жить вместе, и как… — Он быстро повернулся лицом к стене.

— Если ты будешь говорить об этом, парень, то тебе станет легче, — сказал я.

— Так и сказал мне мистер Дейли.

— Ага. — Я знал. Именно это сказал мистер Дейли и мне шесть лет назад после несчастного случая.

Если не считать, что мне все еще снится та маленькая девочка, словно это случилось только вчера…

— Думаешь, я вам подойду, Дик? — спросил парнишка.

Я посмотрел на него и вспомнил, что сказал Парнелли, и вспомнил Макса, его голос, тихий, всегда тихий, и это было уж слишком для меня.

— Свободно, — сказал я и отвалил в свой номер на втором этаже.

Я не слишком легко раздражаюсь, никогда такого со мной не было, но внутри у меня засела препоганая штука и не желала уходить. И у нее было имя: предчувствие.

— …скажи ему, чтобы он отваливал, Дик. Ради Христа, скажи ему это…

* * *

На следующий вечер парнишка уже выступал в одном из запасных костюмов Ролло. Он выглядел очень хипово, но и очень погано, и было видно, что он не нашел времени выспаться.

Макс коротко представил его толпе и он сел за ящик.

Пошли очень напряженные штуки. Одна. Другая.

Мы исполнили «Ночную поездку», наш коронный номер, и парнишка делал все, что предполагалось делать. Тон весьма тонкий, но ничего импозантного, что было хорошо. Потом мы сделали перерыв, а он получил кивок от Макса и начал какую-то небольшую печальную танцевальную тему из «Джада». Эту мелодию нелегко сделать печальной. Ему удалось.

И толпе это понравилось.

Он исполнил в миноре «Леди, будьте добры», а потом набросал целую тьму искр на «Поезд А», и в Пикок-Рум начался праздник. Я имею в виду, что мы всегда в состоянии заставить их слушать, они всегда топочут ногами от удовольствия, но это их по-настоящему достало.

Дейви Грин был не просто хорош. Он был велик. Он выбил целый ад из брубековской «Сентиментальной леди» — достаточно близко держась управления Макса, чтобы мы смогли вступить, но играл соло целых пять минут — и это было по-настоящему задумчиво, реально. Потом он бросил всякую глубокомысленную крутоту, развернулся — и прямо из мертвых воскрес Джерри Ролл, исполнив «Вольверин» так, как никто еще не исполнял.

И все слуховые аппарата в зале включились на «громко», когда он начал соло, отмеченное знаком «личное». Божественно печальная вещь, блюзовая, и вы понимали — я понимал — о чем он думает. Они с женой в постели жарким утром, когда солнце хлынуло в окна, потом какой-то полусон-полуявь, воздух ярок и все вокруг новое. Пылающий лед. Теплый блюз.

Макс слушал, полотно закрыв глаза. Он этим говорил: не трогайте эту вещь, не шевелитесь. Вы можете это разрушить. Оставьте парнишку одного.

Дейви вдруг остановился. Пауза в десять ударов сердца. И мы подумали, что все кончилось, но это не кончилось. Просто он вспомнил еще что-то, и я сразу понял, что это только начало.

Он начал мелодию как-то безжизненно, без чувства: просто ноты «Если б ты была единственной на земле» — потом кулаком провел по клавиатуре и пошел импровизировать. Озорно, блестяще. И все жирные коты в зале просто глотали свои галстуки.

Но я понял его послание. Оно вонзилось в меня тонкими иглами:

There's a girl in a box, Deacon Jones, Deacon Jones, And that girl in a box Is nothin' but bones…

О какой девушке ты говоришь? думал я. Но времени додуматься не было, потому что он закончил. «Пикок-Рум» просто взорвался, а Дейви Грин просто сидел и смотрел на свои руки.

— И раз, и два, — тихо начал Макс.

Мы все начали «Сент-Луис блюз», каждый бросил в него что-то свое, я дул в свой горн, и настало время перерыва.

Макс надел свои очки-блинкеры и подошел к парнишке. Я едва слышал его.

— Очень чисто, мистер Грин.

Правда, парнишка не слушал, потому что все еще был где-то там. Макс еще что-то пошептал и сошел с площадки. От гордости он был ростом в футов десять.

— Мы получили его, Дик, — сказал он. Верхушка лба у него светилась. — Теперь он наш.

Я выбил воду из своей трубы и попробовал улыбнуться. Получилось плохо.

Макс положил руку мне на плечо.

— Дик, — сказал он, — ты дул санитарное соло, но я все-таки тревожусь. Ты снова думал о несчастном случае, верно?

— Нет.

— Я совсем не виню тебя. Но теперь наша группа полна, усекаешь, и мы идем высоко. Поэтому, забудь о проклятом происшествии, или выговорись со мной после шоу. Я доступней. — Он улыбнулся. — Ты ведь это знаешь, не так ли, Дик?

Я молился господу, чтобы он этого не сказал. Но теперь слово сказано.

— Конечно, Макс, — ответил я. — Спасибо.

— Не за что, — ответил он и направился к Буду Паркеру. Буд был на крючке, и Макс продолжал его снабжать. Раньше это всегда казалось окей, ибо ради зелья Буд воровал бы, а может, и убивал.

Теперь я не был так убежден. Парнелли наклонился и выдул кислую ноту из клапанного тромбона.

— Милый парнишка, — сказал он. — Думаю, Макс захочет удержать его.

Так и случилось. Всеми десятью горячими пальцами мы начали делать бизнес на весьма высоком уровне. Не знаю, почему. Почему Вуди Хорман неделями умирал на сцене в Чикаго, а потом переехал на два квартала и попал в цель, словно бомба? Просто так уж получается.

Мы быстро выбрались из Зернового Пояса, сняли номера в «Хейге» в Лос-Анджелесе, и переплюнули всех после Муллигана. Тогда у всех на слуху были все больше квартеты и трио, что делало нас старомодной «большой бандой», но всем было наплевать. За месяц разошелся слух, и чтобы нас послушать, приезжали даже из Фриско.

Я мало общался с Максом и Дейви: они теперь были приятели — не разлей вода. Макс почти никогда не выпускал его из виду — но и не пренебрегал нами. Каждый второй вечер, он как всегда, появлялся наготове со своими нравоучениями. Он действительно был доступен. «Надо позаботиться о моих ребятах…» Дейви теперь был звездой нашего шоу, и Макс не слишком циркулировал. Но в любом случае, достаточно просто было видеть его. Рояль Дейви становился все лучше, но сам он становился все хуже. Каждый вечер он твердил свою историю о Салли, как счастливы они были, как сильно он любил ее, и как она получила то, что получила, и умерла. Любое настроение, что они испытали, он извлекал из ящика. И всегда все заканчивалось «Городом Слез». Привыкший безуметь на того сукина сына, что отнял ее дыхание и поместил ее под землю, он теперь в основном был просто печален, одинок, сломлен.

А у «Банды Ангелов» стало получаться хорошо буквально все. До того мы были группкой классных музыкантов, мы могли слабать диксиленд или играть модерново, пиликать горячо или холодно, но не было ничего такого, что можно было назвать стилем. С пальцами Дейви стиль у нас появился. Мы остались такими же классными, мы умели играть разные джазы, но теперь мы были блюзовыми. В основном мы теперь играли для дамы в уголке бара, совершенно одинокой, на которой слишком много краски или слишком много жира. Или для того недомерка, что не умеет танцевать, поэтому думают, что он недолюбливает женщин, только он без ума от женщин, но боится того, что произойдет, когда окажется слишком близко. Мы играли для маленьких цыпочек с толстыми стеклами, для толстых цыпочек с маленькими попками, и для того пьяного неудачника, который уже со всем распрощался.

Для людей блюза.

Платное объявление гласило: «Банда Макса Дейли играет для той части любого из нас, которая болит и не может излечиться.»

Для людей блюза.

Наверное, «Хейг» мог держать нас еще шесть месяцев и целую вечность, но нам надо было распространять Писание. Писание от Макса. Что плохого было в Калифорнии — Стране Птиц?

Ничегошеньки. Макс вынюхивал Большое Яблочко годами, но кто мы были тогда?

В тот день, когда мы приземлились, он ходил на цыпочках, как в церкви. И еще тише говорил Дейви:

— Парень, все это изложение для Птиц.

Это и так все знали.

— У этого урода большие проблемы, да, действительно, — сказал он. — Большой талант.

И мы поползли; но потом вернулись и разодрали эту священную обитель по швам. Дейви играл, как никогда раньше, но к нему невозможно было пробиться: он держался ниже змеиных почек. Как-то после шоу я спросил, не хочет ли он пройтись и попить пивка с Дьяконом, и он ответил, что было бы хорошо, но встрял Макс и ничего не вышло.

Так и шло. «Даунбит» окрестил нас «самой индивидуальной группой в действии на сегодняшний день», и мы состряпали пачку альбомов — «Синие понедельники», «Тихий стон», «Глубокие берега» — и на завтрак ели гуляш с шампанским.

Потом, я не помню в какой это было вечер, Макс явился ко мне и выглядел нерадостным. Впервые я видел его одного с тех пор, как Ролло замели за совращение. Он вел себя, как будто так и надо.

— Дик, ты не видел Дейви?

Я чуть не подавился.

— Последнее время нет, — ответил я.

Он пожал плечами.

— Ты встревожен? — спросил я.

— Чего мне тревожиться? Он взрослый.

Он темнил; потом, на следующий вечер все всплыло и взорвалось. Я закончил свой кусок на горне — «Субботний вечер», когда Парнелли похлопал меня и сказал:

— Взгляни-ка туда.

Я увидел прорву людей.

— Посмотри еще раз, — сказал он.

Я увидел красотку. Она не спускала с Дейви глаз.

— Максу это понравится, — сказал Парнелли. — Он станет просто обжираться этим, о да.

Когда все кончилось, парнишка спустился и улыбнулся куколке всеми зубами. Она улыбнулась в ответ. И они удалились в темный уголок и уселись там.

— Охо-хо, мистер Грин добыл себе кое-что. Я вам говорю. А тебе не хочется любезно просветить Большого М?

Макс тоже смотрел на них. Нельзя было точно сказать, что же он думает, потому что на лице его ничего не отражалось. Он медленно нажимал клапаны на своем бассе и смотрел. Вот и все.

Через какое-то время Дейви и девушка поднялись и направились к сцене.

— Макс, рад познакомить тебя с мисс Лоррен Шмидт.

У Хьюго Уилсона чуть не вылезли глаза, Буд Паркер сказал: «Ага», и даже Ролло приподнялся — а Ролло ведь ходил не по девушкам. Потому что цыпочка была отпадной: в стиле маленькой девочки, розовое платьице, яблочные щечки, и сложена так, словно говорила: я вся здесь, не о чем беспокоиться, просто поверь мне на слово.

— Они приходит слушать нас каждый вечер, — сказал Дейви.

— Я знаю, — ответил Макс. — Я заметил вас, мисс Шмидт.

Она улыбнулась, словно ясный рассвет.

— У вас прекрасная труппа, мистер Дейли.

— Это верно.

— Вчерашним вечером мне особенно понравились «Глубокие берега». Это было…

— Великолепно, мисс Шмидт. Это одна из композиций Дейви. Догадываюсь, что вы это знали.

Она повернулась к парнишке.

— Нет, не знала, Дейви… мистер Грин только что сказал мне.

Наш маленький человечек за ящиком улыбнулся: я впервые это увидел. Его было не узнать.

И этой улыбкой все было написано ясно, просто и однозначно: Дейви пойдет наверх с этой девочкой, и ей это понравится, и пусть никакие коты не перебегают им дорогу.

Она показывалась каждый вечер, всегда соло. Прослушав вступление и то, что шло за ним, она линяла вместе с пареньком. Утром он выглядел весьма помятым, но изменения видны были всем. Нет вопросов: Дейви Грин начал понемногу набирать то, что потерял.

И Макс ни разу ни сказал об этом ни единого слова. Прикидывался, что даже не присвистнет; пусть оба радуются, как хотят. Однако, у Парнелли с лица не сходило странное выражение.

— Выпадает из линии, — поговаривал он. — Макс — умный мужик, Дик. Кто-нибудь другой сразу бы все выложил на стол. Сказал бы: мы едем в европейское турне или что-то в этом роде. Но только не наш боцман. Умная сволочь…

Между Дейви и куколкой дела шли все гуще, и довольно скоро, если хорошенько прислушаться, можно было расслышать звоночки. И даже больше. Не знаю, почему, трудно нащупать различие, но оно было, точно. Мы играли музыку, как многие парни играют музыку. Но что-то мы при этом потеряли.

Однако Макс не встал на уши — а он был ходячим камертоном, — поэтому я подумал, что это, должно быть, мне кажется. Наверное, это снова сны. Они являлись все время, не важно, сколько я их выговаривал…

Однако, дело все-таки было не во мне. Мы начинали звучать вшиво и продолжали это делать, вечер за вечером, и я боялся, что в конце концов догадаюсь, почему.

Через три дня после того, как Дейви объявил о своей помолвке с Лоррен, дамба рухнула. И вот как:

Мы все собрались на помосте, Макс произнес свое «и-раз, и-два», и мы начали играть «Тайгер Рэг». И вдруг опять все стало прекрасно. Появился звук, только гораздо богаче, чем когда бы то ни было. Рояль Дейви задыхался и снова выплевывал печаль, набрасывая на нас всех свою железную раму. Держа нас на уровне.

Парнелли похлопал меня, и я похолодел. Я взглянул на Дейви — он ушел в себя, прямо на выступлении, — я взглянул в публику, а цыпочка тоже ушла. Я хочу сказать, что ее там не было. Макс перехватил мои взгляды и прищурил глаза, счастливый, как свинья в сентябре.

Мы переключились в «Глубокие Берега» — и, кажется именно тогда, я не уверен, но мне кажется — в тот самый момент мне все стало ясно. Через шесть лет.

Хотя, я доиграл до конца. Потом я направился к Дейви, но Макс остановил меня.

— Лучше оставь парнишку в покое, — прошептал он. — У него тяжелый день.

— Что ты имеешь в виду?

— Цыпочка оказалась блядью, Дик.

— Не верю.

— Она блядь. Я понял это сразу, но ничего не хотел говорить. Однако… слушай, я мужик опытный. Она просто рассчитывала окрутить парнишку.

— Что ты сделал? — спросил я.

— Я это доказал, — ответил он. В голосе его проскальзывала симпатия. — Цыпочки все одинаковы, Дик. Это тяжелый урок. — Он пожал плечами. — Поэтому оставь парнишку одного. Он сам расскажет тебе обо всем — своими руками. Тебе лучше побеспокоиться о собственных снах. Почему бы снова не завернуть ко мне вечерком и…

— Что ты сделал, Макс?

— Я уложил ее, Дик. И это оказалось легко.

Я дернул плечом и выбрался на сцену, но за ящиком было пусто. Дейви ушел.

— Где обитает куколка? — спросил я.

Макс замахал руками.

— Забудь обо всем. Теперь все кончилось. Парнишка — да он благодарен мне!

— Гарденс-роуд, 45, - произнес голос. — Квартира 5. — Говорил Парнелли.

— Ты тоже хочешь, Дик? — спросил Макс. И захохотал: гнуснее звука я еще не слыхал.

— Ку-ку, — сказал Парнелли. — Холодное прикосновение мастера.

Я рассматривал человека, которого любил шесть лет. Он сказал:

— Она не станет отрицать, — и я подумал, что это топор между глаз Дейви. Он никогда теперь не поднимется, никогда.

Я схватил Макса за руку. Он улыбнулся:

— Я знаю, как это тебе не нравится, парень, — сказал он, — и поверь — мне тоже. Но лучше, если он обнаружит это теперь, чем потом, не так ли? Разве не видишь — мне пришлось это сделать ради него.

Кое-кто из толпы потихоньку начали подтягиваться, чтобы послушать. Мне было все равно.

— Дейли, — сказал я, — слушай внимательно. У меня есть идея. Если окажется, если так получится, что идея верна, я вернусь назад и тебя убью. Усек?

Он был здоровенный, но у меня выросли крылья. Я жестко отпихнул его с дороги, выбежал наружу и поймал такси.

Я сидел на заднем сидении, моля бога, чтобы она оказалась дома, сожалея, что забыл захватить горн — чтобы хоть что-то протрубить!

Я плюнул на лифт и перепрыгивал через три ступеньки.

Я застучал в квартиру. Нет ответа. Я почувствовал, как заледенела шкура, и забарабанил пуще.

Цыпочка открыла. Глаза ее были красными.

— Привет, Дьякон.

Я захлопнул дверь и стоял там, пытаясь найти нужные слова. Все казалось срочным. Все было прямо сейчас.

— Я хочу правду, — сказал я. — Но только именно правду. Если солжешь, я узнаю. — Я перевел дыхание. — Ты спала с Максом Дейли?

Она кивнула утвердительно. Я схватил ее, повернул к себе.

— Правду, черт побери! — Мой голос удивил меня: это говорил мужчина. Я сильно впивался пальцами в ее кожу. — Подумай о Дейви. Вспомни его. А потом скажи мне, что ты спала с Максом, скажи, что ты скинула одежду и позволила Максу Дейли уложить себя! Скажи мне это!

Она попыталась отвернуться, потом начала плакать.

— Я не спала, — сказала она, и я ее отпустил. — Я не спала…

— Ты любишь парня?

— Да.

— Хочешь выйти за него?

— Да. Но ты не понимаешь. Мистер Дейли…

— Я пойму на бегу. Сейчас нет времени.

Я позволил, чтобы у нее хлынули слезы, горячие и хорошие.

— Пошли.

Она поколебалась мгновение, но ее больше никто не обманывал, и она это поняла. Она набросила плащ, и мы вернулись в такси.

Всю дорогу никто из нас не произнес ни слова.

Уже наступило время закрытия, в заведении было пусто и темно. Со сцены раздавался медленный блюз.

Первым я увидел Парнелли. Он гудел на своем тромбоне. Остальные ребята — все, кроме двоих — тоже теснились здесь.

Парнелли закончил и подошел. Его сильно трясло.

— Где Дейви? — спросил я.

Он посмотрел на меня, потом на Лоррен.

— Где он?

— Ты немного опоздал, — сказал Парнелли. — Похоже, Большой М надавил немного сильнее обычного. Совсем немного.

Лоррен начала дрожать, я почувствовал по ее руке, и кто-то словно резанул мне потроха. Блюз продолжал напевать «Глубокие берега», мелодию паренька.

Парнелли покачал головой.

— Я отправился за ним через минуту после тебя, — сказал он. — Но тоже опоздал.

— Где Дейви? — спросила Лоррен. Казалось, она сейчас закричит.

— В своем номере. Или, наверное, сейчас его уже вынесли… — Парнелли смотрел на меня такими глазами. — У него не было пистолета, поэтому он воспользовался бритвой. Хорошая, чистая работа. Прекрасная работа. Сомневаюсь, что я смогу сделать ее хоть как-нибудь лучше…

Лоррен не произнесла ни слова. Она все выслушала, потом медленно повернулась и пошла прочь. Ее каблучки стучали по танцплощадке, словно кинжалы.

— Теперь ты понял? — спросил Парнелли.

Я кивнул. Я на секунду был опустошен, но теперь все пропиталось ненавистью.

— Где он?

— Предполагаю, в своем номере.

— Хочешь пойти со мной?

— Я должен это сделать, — ответил он. Он выдул фальшивую ноту и сессия остановилась. Спустился Буд Паркер, потом Хью, Ролло и Сиг.

— Они знают? — спросил я.

— У-гу. Но, Дик, знания иногда недостаточно. Мы дожидались тебя.

— Тогда пошли.

Мы поднялись наверх. Дверь Макса была открыта. Он сидел в кресле, ворот расстегнут, в руке бутылка.

— Et tu, Дик?

Я сгреб его за рубашку.

— Дейви умер, — сказал я.

Он ответил:

— Мне сказали.

Он поднял бутылку, а я хлестнул его по лицу, моля бога, чтобы он начал драться. Он не стал.

— Ты это сделал, — сказал я.

— Да.

Мне хотелось положить ладони на его шею и давить, пока глаза не вылезут из орбит, мне хотелось вернуть ему мою боль.

— Зачем? — спросил я.

Макс запрокинул бутылку и добрый глоток перешел в его глотку. Потом очень медленно, этим своим тихим голосом он сказал:

— Я хотел делать музыку. Я хотел делать самую лучшую музыку из всех, что была.

— И поэтому ты солгал Дейви о девушке?

— Поэтому, — сказал Макс.

Парнелли отобрал бутылку и прикончил ее. Его всего трясло.

— Слушай, Дик, ты думал, что ты в джаз-банде? — сказал он. — Но ты ошибался. Ты в странствующем морге.

— Скажи мне больше, Парнелли. Скажи мне ради Христа-спасителя, какое отношение это имеет к Дейви и к Лоррен?

— Это имеет отношение. Дейли пошел к цыпочке и дал ей свой высоковольтный снежок. Уговорил солгать и держаться подальше от Грина.

Я пытался хоть что-то понять, но не мог. В голову глухо бУхало.

— Зачем?

— Все очень просто. Она бы отобрала талант парнишки и швырнула в кучу хлама. Он рассказывал бы все ей, а не ящику. А ей не хотелось украсть у мира великого гения, не так ли?

Парнелли высосал из бутылки оставшиеся капли и бросил ее в угол.

— В этом все дело, Дик — у нашего босса совершенно уникальный свой собственный маленький подход к джазу. Он верит в то, что человека надо подкосить перед тем, как ему играть. Чем хуже тебе и чем дольше ты остаешься подкошенным, тем лучше музыка. Верно, Макс?

Макс спрятал лицо в ладонях и не ответил.

— Погляди вокруг. Ты: десять лет назад — десять, не так ли, Дик? — ты напился ночью, сел в машину и сбил маленькую девочку. Убил ее. Ролло, вон там — он сдвинутый, и ему это нравится. Хью, каков твой крест?

Хью молчал.

— О, да: рак. Хью у нас скоро, буквально на днях умрет. Буд Паркер и Сиг, бедные детки: на игле. Мейнстрим. И я — человек бутылки. Макс подобрал меня в Бельвью. Надо ли продолжать?

— Продолжай, — сказал я, ибо хотел, чтобы все стало предельно ясно.

— Но по некоторым причинам Максу не удавалось найти по-настоящему сломленного пианиста. Они претендовали на жалость, но черт побери, оказывалось, что у них всего лишь желудочные боли. Потом он нашел Дэвида Грина. Или ты его нашел, Дик. И тогда мы, наконец-то, оказались в сборе. Восемь жалких ублюдков. Понимаешь?

Парнелли потрепал голову Макса и икнул.

— Но ты никак не врубался, потому что ничего не понимал. Старый, умный Дейли. Сам ты давно бы смог избавиться от своего кошмара, однако он — он умеет поворачивать нож в ране. И он его иногда поворачивает — вроде как заводит нас, чтобы мы плакались об этом публике.

Хью Уилсон сказал:

— Чепуха. Полная чепуха. Я могу играть так же хорошо, как и…

Макс опустил ладони на поручни и выглядел более властным и сильным, чем когда-либо прежде.

— Нет, — сказал он. Он раскраснелся и дрожал. — Оглянись-ка назад, Дьякон. Кто были великие пианисты? Я имею в виду именно великих. Я тебе скажу. Джелли Ролл — о котором говорят, что он пропадал в борделях. Лингл — отшельник. Тейтулл — слепец. Кто играл на горне так, что пронзало сквозь кожу до самых костей и не отпускало? Я скажу тебе тоже. Упившийся ромом забулдыга по имени Бидербек и одинокий старик по имени Джонсон. Бадди Болден — он сошел с ума посреди парада. Оглянись, говорю я тебе, поищи-ка великих. Покажи-ка их мне. И я покажу тебе самых одиноких, самых жалких, побитых, покатившихся в ад ублюдков из всех живущих. Но их-то и помнят, Дьякон Джонс. Их-то и помнят.

Макс глядел на нас своими спокойными глазами.

— Дейви Грин был милым парнишкой, — сказал он. — Но мир переполнен милыми парнишками. Я сделал его великим пианистом — а это что-то такое, чего в мире сильно не хватает. Он делал музыку, которая проникала и трогала. Он делал музыку, слушать которую должен только бог. И она забирала невзгоды из сердец всех, кто слушал его, и всех, кто будет его слушать…

Теперь он сжал ладони в кулаки. Он весь покрылся каплями пота.

— Никогда еще не было великой группы — до нашей, — сказал он. — Никогда еще не существовала кодла музыкантов, которая могла бы играть все что угодно, и играть верно и прекрасно. И другой такой не будет. Вы все стали великими, и я держу вас великими.

Он нетвердо поднялся на ноги.

— Окей, теперь все в открытую. Я испоганил жизнь у каждого в этой комнате, превратил вас в пленников, я обманывал вас и лгал вам — окей. Кто ударит меня первым?

Никто не шевельнулся.

— Давайте, — сказал он, только уже совсем не тихим голосом. — Давайте, вы, сукины сыны с цыплячьими сердцами! Вперед! Я только что убил прекрасного чистого мальчика, не так ли? Как насчет тебя, Парнелли? Ты нацеливаешься на меня очень долго. Почему тебе не начать?

Парнелли некоторое время смотрел ему прямо в глаза, потом повернулся, подхватил свой горн и вышел за дверь.

Сиг Шульман последовал за ним. Один за другим ушли все остальные, никто не оглянулся.

Все ушли, и я остался один на один с Максом Дейли.

— Ты что-то говорил мне сегодня вечером, — сказал он. — Ты обещал, что вернешься и убьешь меня. Что тебя сдерживает? — Он подошел к бюро, открыл ящик и достал старенький револьвер калибра.38. И дал его мне. — Ну, давай, — сказал он, — убей.

— Я только что убил, — ответил я и положил револьвер на стол.

Макс смотрел на меня.

— Выкатывайся отсюда, Дик, — прошептал он. — Будь свободен.

Я вышел наружу, там было очень холодно. Я пошел. Но идти было некуда.

Гужов Е., перевод Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg