«Золотое сечение Иуды»

Валерий Ламзов Золотое сечение Иуды

Моей жене Галине.

Часть первая Время делать деньги

Сергей Арнольдович Ванин был известен в узких кругах чиновничьего мира федерального уровня как человек деятельный, разумный и лояльный. Звезд с неба не хватал, но всегда был нужен, особенно в конце 90-х, когда все в стране было так зыбко и ненадежно. Когда власть ждала выкрутасов от народа и боялась, а народ ждал выкрутасов от власти. И тоже еще боялся. И, конечно же, надежные люди на высоком уровне управления были просто необходимы тем, кто жил в гуще дикой приватизации общенародной собственности, политики и жизни, как таковой, вообще.

Тогда неожиданно выяснилось, что на необъятных просторах нашей великой Родины еще сохранился тот редкий, как казалось, исчезнувший, вид людей, которые могли приватизировать и сделать частной собственностью буквально все. Правда, мало кто знал их тогда в лицо. Они были скромны и застенчивы, что называется «делали свое дело втихаря», то есть жестко и незаметно. Именно такому контингенту новых русских с очень новым мышлением Сергей Арнольдович Ванин был жизненно необходим как солнце дню, как радость после печали.

Был он невысокого роста, полноват, но не толстый. Лицо слегка вытянутое, украшенное по бокам лысеющей головы курчавым рыжим пушком над широко распахнутыми ушами. Заканчивал портрет аккуратный, то ли кавказский, то ли еврейский нос. Но самой удачной находкой создателя оказались его голубые и всегда маслянистые глаза, которые несведущему человеку могли показаться участливыми и добрыми. Руки у него были мягкие и при пожатии теплые. В них не было твердой мужской уверенности и силы, но было понимание и расположение, можно сказать, симпатия. Ходил он почему-то всегда в сером мышиного цвета костюме, и очень любил голубые сорочки различной тональности с неяркими галстуками. Манеру говорить и общаться с интересующими его людьми Ванин приобрел на освобожденной комсомольской работе еще в советское время. Никто не мог сказать дурного слова о Сергее Арнольдовиче: настолько он был обаятелен и приятен. Даже люди, «пущенные по миру без штанов» усилиями нашего покорного слуги, и подумать не могли, что их ситуация есть дело рук этого замечательного человека. Девизом его жизни было «не вмешиваться никогда и ни во что, и не делать ничего предосудительного своими руками».

Перемены, произошедшие в стране после развала, были на руку таким ребятам как Ванин. И он не терял время зря, отдавая себе отчет в том, что малиновые пиджаки с бритыми затылками в скором времени будут почивать на погосте. А на смену им придут не очень опрятные и еще совсем молодые мужчинки с командой юристов, экономистов, аналитиков и прочих, готовых «порвать любого на части» ради прихоти своего господина, даже и само государство, если он того пожелает. И он мечтал быть таким господином.

Определив цель, Сергей Арнольдович придумывал различные схемы и варианты, как можно сделать так, чтобы он, Ванин, был «в шоколаде». А тот, кто был там до него, вдруг неожиданно для себя «оказывался в мусорном ведре» с пониманием того, что если и есть на белом свете человек, который может помочь бедолаге в сложившейся ситуации, так это Сергей Арнольдович. Вот так, благодаря природному уму и вышеперечисленным качествам Ванин в «смутное» время быстро поднимался по карьерной лестнице.

Подходило к концу второе тысячелетие. К этому времени наш герой уже трудился в ранге заместителя министра. Но Сергей Арнольдович не был тем полковником, который «мечтает стать генералом». Он готовил себя к другой деятельности, а занимаемая должность открывала перед ним неограниченные возможности административного ресурса.

Как водится в мире чиновников, министры дружат с министрами, а заместители министров дружат с заместителями. И раз уж заместителей значительно больше, чем министров, то и дружба их крепче, и влияние больше.

Конечно, такое судьбоносное явление в жизни государства как приватизация не могло пройти мимо незамеченным для такого человека как Сергей Арнольдович. Надо заметить, что он ни к кому в акционеры не напрашивался. Обычно его просили помочь пробить какое-либо распоряжение, закрыть глаза на что-то или кого-то, или не реагировать на то-то. И он пробивал, закрывал, не реагировал. Это было в порядке вещей. А что взамен? Взамен, когда ему предлагали деньги, он впивался в собеседника своими голубыми, неморгающими глазами, как бы говоря ему: «Я вас считал очень порядочным человеком, что в наше время большая редкость, и видимо, в очередной раз ошибся».

Любопытно, что стены в министерстве обладают весьма полезным свойством: они помогают посетителям правильно думать, вернее, как надо думать. Естественно, что ошарашенный своей собственной бестактностью посетитель чувствует себя последним негодяем, и возвращаясь к себе на периферию на родной завод, скромно просит по телефону Сергея Арнольдовича прислать по факсу копию своего паспорта или того человека, кому он доверяет. Сергей Арнольдович не спрашивал, для чего нужна копия его паспорта, а через неделю получал решение собрания акционеров предприятия, в котором он был в списке совета директоров. Вот так, потихоньку, особенно не напрягаясь.

К 1998 году он уже имел юридическую компанию и финансовую группу, работающие в регионах и в центре по внедрению в промышленные, добывающие и транспортные предприятия страны – иначе говоря, занимался их захватом. Мало-помалу в руках Ванина и его структур оказалось более двух десятков предприятий с разной степенью влияния на советы директоров и владельцев. И что восхищало в этом человеке, так это его умение сплачивать вокруг себя коллег из других министерств, которые считали за честь водить дружбу с господином Ваниным, а тем более оказать ему услугу. Вы спросите почему? Да потому, что Сергей Арнольдович никогда не скажет слова «нет». Он всегда найдет решение, не сможет сделать сам – найдет человека, который поможет вам добиться желаемого результата. Сводить и разводить, координировать и направлять, создавать ситуации, ставить перед фактом, которого еще вчера не было, – это было не только его призвание, это было его хобби, которое шаг за шагом Сергей Арнольдович превращал в бизнес.

Его команды рыскали по территории Российской Федерации, как стаи голодных волков, в поисках предприятий и заводов, естественно, по наводке коллег, туда, где возникали конфликты между руководителями и трудовыми коллективами. Они ловко с помощью юристов и арбитражных судов исправляли ситуацию в свою пользу. Во многом этому способствовало то, что новые владельцы еще не могли управлять, а старые уже не могли. У старых руководителей не было средств, а новые не затем пришли, чтобы давать деньги. Они пришли их брать. По этому поводу Ванин любил рассказывать услышанный где-то в коридорах власти анекдот о первом этапе приватизации: «Новые русские украли ящик водки, продали его, а деньги пропили».

Новые хозяева приватизированных предприятий в то время не очень доверяли центральной власти и потому, получив в собственность государственное имущество, начинали «отсасывать» из него деньги без оглядки на людей и завтрашний день. Тогда еще многие думали, что скоро все закончится. И надо нахапать много и сразу. Ванин смотрел на эту новорусскую буржуазию, злорадно потирая руки: уж кто-кто, а он-то знал, что денег много не бывает. Значит, будут, воровать, грабить. Это крест матушки России. Часто выступая на собраниях акционеров, он призывал их к скромности, просил жить «по средствам», быть внимательными к простым людям. Конечно, это были игра «кошки с мышкой». Правда, тогда еще мышка очень верила, что съест кошку. На деле все участники распила государственного пирога прекрасно сознавали, что первичный капитал в эпоху перемен создается только на разрушении. На созидании много не заработаешь. Это очень длинный депозит. И когда Ванину предлагали как бы его кровные акционерные деньги, которые управляющий просто извлекал из оборотных средств, он искренне возмущался: «Коллеги, как такое может быть? На предприятии несколько месяцев не платят зарплату, объясняя это отсутствием заказов, а совет директоров получает бонусы, которые с лихвой могли бы закрыть эти проблемы». Ванин прекрасно понимал, что управляющий директор считает себя полномочным хозяином предприятия и ведет двойную бухгалтерию, и соответственно, ворует отдельно для акционеров и отдельно для себя, в надежде избавиться от первых вообще, считая их временными попутчиками.

Такое положение дел было поголовно везде – в промышленности и на транспорте. И это очень радовало Сергея Арнольдовича. Его ребята уже работали на местах, где ситуация созрела и где можно было face показать лицом. Иными словами, предприятие уверенно становилось банкротом, и кто-то очень умный на ворованные деньги его же покупал за бесценок. Но этот кто-то не подозревал о существовании команды Ванина. А зря!

Однако удивительное дело: назначенный на предприятие арбитражный управляющий по каким-то неведомым источникам узнавал всю подноготную деятельности директора и совета директоров. Ванин на этом фоне выглядел спасителем Отечества из центра, а часто и жизни проворовавшейся стороны. Как результат грамотно поставленной работы с использованием административного ресурса, угольный разрез «Быковский» в Кузбассе оказался собственностью компании, зарегистрированной на Мальте, и никому и в голову не могло прийти, что компания эта была аффилирована со структурами, принадлежащими Сергею Арнольдовичу. Фокус этой сделки заключался в том, что разрез «Быковский» был приобретен Ваниным на средства проворовавшихся акционеров, собранных под предлогом отступных для прокуратуры. При этом Сергей Арнольдович апеллировал такими фактами, якобы услышанными от следователей в Москве, что акционеры собрали денег в два раза больше, чем требовалось для приобретения предприятия, погрязшего в долгах.

Когда процесс отчуждения собственности был завершен, спасенные, бывшие акционеры, «накрыли поляну» своему спасителю и, приняв изрядную долю спиртного, целуя его, со слезами на глазах клятвенно обещали, что если что-то еще раз удастся урвать у родного государства, то в обязательном порядке пригласят Сергея Арнольдовича в соучредители. В людях Ванин разбирался превосходно. Он нюхом чуял, кто вор, кто талант, кто авантюрист, и применение у него находилось для всех.

Вцепившись зубами в Кузбасс, структуры Сергея Арнольдовича поэтапно прибрали еще два угольных разреза и две шахты практически за бесценок из-за нерентабельности. Причем шахту «Подмосковье», ранее приведенную в «абсолютную негодность», руками юристов, работающих на местную братву и бежавших в Испанию, Ванин прибрал к рукам вообще даром, так как осуществленная ранее сделка была признана арбитражным судом незаконной, и помогли ему в этом опять-таки друзья – коллеги из дружественных ведомств.

Как только Сергей Арнольдович закончил дела, связанные с приобретением угольного бизнеса, он написал заявление об увольнении по собственному желанию. Министр Матвейчук Александр Иванович даже и не думал отговаривать Ванина. Прочитав заявление, он спросил:

– Куда пойдешь?

– Буду свое дело создавать, – ответил Сергей Арнольдович.

– Это правильно, – поддержал его Матвейчук. – Сегодня чиновнику тяжело: ни власти, ни денег. Вроде сидишь на хозяйстве, а управлять и нечем, и некем. Я сегодня как тот майор в анекдоте. Может, слышал?

– Нет, – ответил Ванин.

– Ну, так послушай. Встречаются дамы, одна молоденькая, другая – постарше, с опытом. Молоденькая спрашивает. Хочу, говорит, с офицером познакомиться. А с кем не знаю. В званиях не разбираюсь. Подскажи.

– Значит так, – отвечает опытная дама. – Если хочешь молодых и сильных мужиков – надо брать лейтенанта, старшего лейтенанта или капитана. А если хочешь рестораны, разговоры и культпоходы и только иногда любовь – бери подполковника, полковника или генерала. Они с деньгами. А вот у них еще майоры есть? – спрашивает молоденькая. Э, – отвечает ей та, – майор – переходное звание. У него ни силы мужской, ни денег.

Обе расхохотались.

Матвейчука можно было понять. Это было время, когда чиновники зарабатывали еще меньше, чем бизнесмены.

– Сегодня, – продолжал министр, – мы являемся «мальчиками для битья».

Он вышел из-за стола, предварительно наложив резолюцию на заявление Ванина, подошел к бару, достал Jack Deniel’s, разлил по бокалам. – Большому кораблю – большое плавание.

– Спасибо, Александр Иванович. Я никогда не забуду вашего доброго отношения ко мне.

– Будь здоров! – сказал министр и стукнул своим стаканом по стакану Ванина. – Не забывай старика. И знай, чем могу – помогу. Мы еще будем долго нужны друг другу.

Не стоит говорить о том, что эти два человека, достаточно хорошо знающие друг друга, при всем при этом были совершенно разными людьми. Один, который постарше, жизни своей не представлял без государственной службы и страшился бизнеса, как «черт ладана». Но готов был ему помогать и сотрудничать за определенную мзду, и остервенело искал связи. Другой, который молодой, государственную службу не то, чтобы не любил: он к ней относился, как к средству достижения своей главной цели. А целью этой была независимость. Независимость, которую могут дать только деньги. Он был абсолютно в этом уверен.

Уйдя с государственной службы, Ванин первым делом открывает офис представительства компании «Energetic Com» на улице Неглинная и занимает должность директора.

Из министерства он вытащил к себе в компанию двух специалистов. Это Лизочка Кутепова, тридцатидвухлетняя дама обворожительной внешности, брюнетка, ведущий специалист Департамента внешнеэкономических связей, языкастая (то есть со знанием английского и французского) и по совместительству давняя любовница Сергея Арнольдовича.

Лизу уход из Министерства к Ванину вполне устраивал. В Министерстве в последние годы стало работать невозможно. Оно стало похоже на проходной двор. Одно время на шизоиде демократической волны даже пропуска отменили. Зарплата мизерная, работы никакой. Жила только на подачки Ванина и презенты новорусских бизнесменов, которые носились по управлениям Министерства с ошалелыми глазами в поисках каких-то консультаций, рекомендаций в сопровождении тупорылых амбалов с борцовскими шеями. Все это ее, выросшую в интеллигентной семье, ужасно раздражало.

Она очень нравилась Сергею Арнольдовичу, особенно когда зачесывала волосы назад, открывала свое симпатичное личико со следами ярко выраженного интеллекта. Но он-то знал: стоило ей распустить свой хвостик, как волосы тут же падали на плечи, черная челка закрывала лоб, и от умного интеллигентного лица не оставалось буквально ничего. На Ванина обрушивалось море страсти. Его несчастный корабль, который до этого считался первоклассным фрегатом, в несколько мгновений превращался в деревянную посудину и тонул в волнах этой необузданной страсти. Такие встречи происходили у них один раз в неделю, что давало основание каждому считать друг друга любовниками.

Что касается Лизы, то у нее на этот счет была еще одна, отличная от Ванина, точка зрения. Она знала – он никогда на ней не женится, а секс с Ваниным больше походил на товарищеский, производственный. Ванина она очень уважала за ум, но никогда не любила. Она к нему привыкла. Ей важно было осознавать, что кроме работы, которая для нее была всем, у нее есть настоящий постоянный мужчина. Какой никакой, но есть.

Лиза мечтала, что настанет время, когда-нибудь появится ее герой, такой горячий, высокий, с горящими глазами, извергающий жизнелюбие и страсть. И тогда будет все и много, а не эти «попрыгушки на подушке» с производственным оттенком. Это возможно когда-нибудь произойдет. «А сегодня, – думала она, – есть Ванин и его работа, которые дают стабильность, благополучие и покой».

Покой, который она ненавидела, и поэтому отвязывалась на работе и вкалывала за троих, как молодая кобылица на бегах перед стартом на ипподроме. Она отдавалась делу так, что вокруг нее все вертелось и бурлило. Она отвечала за работу с иностранными партнерами и с банками. Утащив из Министерства клиентскую базу и зная многих из своих бывших партнеров лично, она без особого труда переориентировала большинство экспортных контрактов на «Энергоком». Вся эта жизнь, которую создал для нее Сергей Арнольдович, была замечательной, и для большинства ее сверстниц совершенно недоступна. Но Лиза с возрастом начала понимать, что это – всего лишь работа. Да, хорошая, да, интересная. Она давала для жизни все. Не давала только счастья в личной жизни.

Ее первый муж прошел через войну в Афганистане. Был нормальный, хороший парень. Страна стала рушиться. Здоровый, крепкий мужик не смог найти себе места в новой жизни. Он запил, да так, что мало не покажется. Она в дом тащит, он – из дому. Все – друзьям, однополчанам. Два раза пытался повеситься. Один раз она его сама с петли вытащила. Его родители заявили: «Ты – жена. Про нас забудь. Вышла замуж – отвечай». Тогда и появился в ее жизни Ванин, который взял к себе в Управление, дал достойную зарплату и занялся лечением мужа. А когда Лиза поставила его на ноги, и уже зная другую, пусть и грешную, жизнь с Сергеем Арнольдовичем, подала на развод. Муж и не сопротивлялся. Он был готов к такому развитию событий. После развода Ванин заметил у Лизы страстишку к спиртному и сильно ругал ее, когда она напивалась до чертиков.

Между тем на офшорных счетах Сергея Арнольдовича миллионы росли как на дрожжах. Удачно поставленная торговля энергетическими углями оказалась очень прибыльным делом. Он подобрал в Москве трех молодых менеджеров, прошедших обучение в Кембридже по основам эффективного управления бизнесом, и направил их в Кузбасс для оптимизации работы местных предприятий и избавления от непрофильных активов с целью создания эффективной модели управления холдингом, на вершине которого будет стоять финансовая группа во главе с банком.

Параллельно Сергей Арнольдович внимательно приглядывался к людям, живущим так сказать в “атмосфере нефти и газа». Здесь не было ничего нового. Просто образовался новый социальный микропласт олигархических капиталистов – «компрадорская буржуазия» – как бы ее назвали классики марксизма-ленинизма. В эту среду обитания ему дорога была закрыта. Нет, он не считал себя изгоем. Видимо, он мог войти в совет директоров небольших нефтяных, нефтедобывающих компаний или перерабатывающих заводов, но Сергей Арнольдович знал, что скоро произойдет консолидация бизнеса в гольф-клубе нефтяного «Клондайка России». И свободными окажутся только убыточные предприятия, которые потребуют огромных инвестиций на реанимацию. А за такими монстрами как «Юкос» угнаться было трудно. А Сергей Арнольдович не привык находиться «в хвосте», особенно в структурах тех отраслей, где он был не последним человеком.

Именно поэтому второй и главный помощник Сергея Арнольдовича Костя Скворцов, также как и Лиза, уведенный их Министерства, из Управления перспективного планирования, успешно искал новые направления коммерческого интереса своего шефа. Костя очень уважал Сергея Арнольдовича и, как это часто бывает с молодыми людьми, пытался подражать ему буквально во всем. Мечтал когда-нибудь стать таким же богатым и влиятельным.

Был он из обычной московской семьи. Детей в доме было трое, Костя – старший. Отец работал таксистом, мать – на конфетной фабрике «Красный Октябрь». Все средства уходили на то, чтобы дети получили достойное образование. Он закончил Губкинский институт нефти и газа, но распределение к этому времени уже было отменено. И волей случая парень оказался в Министерстве. Там Ванин его и заприметил.

Как-то раз во время очередной планерки Костя в рабочем порядке докладывал обстановку на рынках. Из множества тем в этот раз он выделил одну – в Москве обанкротился очень интересный небольшой банк «Цветмет». Банк был образован четыре года назад. Причина банкротства пока была неизвестна. Банк тесно связан со структурами японской корпорации «Ничемен». Интересы российской стороны находились на Сахалине, в порту Советская Гавань, Владивосток, Холмск.

– Кто владелец банка? – поинтересовался Ванин. Банк ему нужен был как воздух для завершения структурной перестройки.

Костя назвал имя хозяина. Оно ни о чем Ванину не говорило. Это могло означать только одно – или за банком стоят криминальные авторитеты, или же какой-то неудачливый самородок «попал на деньги». Ванин прекрасно знал, что можно уничтожить любой завод, любое предприятие, но уничтожить банк, кредитную организацию без хищения в особо крупных размерах невозможно. «И вообще, зачем убивать банк? Его лелеять надо», – так думал Сергей Арнольдович пока другие помощники докладывали обстановку.

Ванин взял ситуацию с банком «Цветмет» под свой особый контроль. Получив материалы, собранные Скворцовым, Ванин внимательно их изучил и поручил помощнику по экономической безопасности собрать дополнительные сведения.

Тем временем трое молодцов, отправленных в Кузбасс, блестяще справились с поставленной задачей. Они полностью реструктуризировали систему управления предприятиями, сократив управленческий аппарат в три раза. За счет освобождения кадров восстановили обогатительную фабрику, даже наладили работу мастерских по ремонту железнодорожных вагонов. Были сняты с баланса предприятий три школы, два детских сада, одна больница и поликлиника и переданы городским властям. Взамен город отдал структурам бизнесмена цементный завод, который простаивал третий год, и асфальтный заводик с песчаным карьером. Мелочь, но приятно.

Ванин был доволен. «Теперь, – думал он, – самое время заняться банком».

Скоро помощники Сергея Арнольдовича организовали встречу шефа с управляющим банка «Цветмет».

Встреча состоялась в уютном ресторане «Золотой Остап», принадлежащем актеру Арчилу Гомиашвили, который оказался не только замечательным исполнителем роли Остапа Бендера в кинофильме «12 стульев», но и великолепным ресторатором. Под прекрасные грузинское тосты и великолепные закуски Ванин узнал, что истинной причиной банкротства банка «Цветмет» явилась нелепая смерть его владельцев в авиационной катастрофе под Пермью.

Банк занимался главным образом обслуживанием узкого круга людей, выходцев из различных коммерческих структур Сахалинской области и Дальнего Востока. Не прошло и месяца, как банк был приобретен компанией «Финанс Инвест», зарегистрированной на острове Мэн. А вскоре отделения банка заработали в Кузбассе, Приморье, Подмосковье и в самой Москве.

«Но одним углем и банком сыт не будешь», – так, во всяком случае, решил Сергей Арнольдович. И он все время думал, как бы заработать больше. Думать – это было его любимое занятие, и занимался он этим постоянно и непрерывно. Особенно ему нравилось это делать с карандашом в руках. Думая, он делал зарисовки и иногда очень занимательные. Чаще всего он рисовал пейзажи, фрагменты картин художников эпохи возрождения, портреты людей, но больше всего Ванин любил делать зарисовки лиц стариков. Когда коллеги спрашивали его, почему он так часто рисует лица старых людей, он отвечал: «На старом лице написана жизнь, а молодое лицо, как правило, похоже на чистый лист бумаги, потому и рисовать там нечего». Он с детства увлекался живописью, но никогда не считал это своим призванием. А вот думать это его увлечение действительно ему помогало.

Так было и в этот раз. Рассуждая, он пришел к выводу, что необходимо создать мозговой аналитический центр с очень жесткой тенденцией поглощения. И это надо делать как можно быстрее. Незаметно для себя, придя к этому умозаключению, он обнаружил, что под его рукой оказался карандашный рисунок, на котором был изображен мужчина в странной одежде, сидящий за столом, закинув ногу на ногу, в каких-то старинных сандалиях, больше похожих на обувь римских легионеров. В руках у мужчины был маленький кожаный мешочек. Как образовался этот рисунок, Ванину было неважно. Главное, что он принял решение. Скомкав лист бумаги, он выбросил его в мусорное ведро.

Вскоре офис представительства «Энергетик Ком» переезжает на второй этаж банка, и здесь начинает свою работу его мозговой центр «Аналитика. Коммерция. Бизнес», сокращенно «АКБ». Константин подал идею, как можно крутить деньги, и составил коммерческое предложение, суть которого сводилась к тому, чтобы закупать в странах Латинской Америки фрукты и овощи и доставлять их в Санкт-Петербург для оптовой продажи азербайджанским торговцам, которые захватили все торговые рынки Москвы, Ленинграда, Свердловска и других крупных городов России. Рентабельность, по расчетам Константина, должна была составить 35 % годовых.

В Бразилии и Мексике экспортеров Лиза нашла достаточно быстро. Костик занялся фрахтованием риферных судов и причалами в Питере. Работа спорилась. Команды работали дружно, помогая друг другу.

Вскоре Костя подписал контракт с американцами на поставку мороженой курятины, известной под названием «ножки Буша» из резервов Пентагона. В стране с продуктами питания было плохо. Отдельные семьи откровенно голодали. Нужны были продукты первой необходимости и по доступной цене. И «ножки Буша» – это был как раз тот случай.

Чистая прибыль за вычетом фрахта, налогов составляла 5 млн. долларов в месяц. Дело стоило того, чтобы им заниматься серьезно и постоянно.

К тому времени и Костя, и Лиза уже выросли из штанов помощников шефа и стали вице-президентами с самостоятельными направлениями работы. Они разбогатели, похорошели, появился достаток, отдых в лучших отелях мира, партнеры, переговоры, переезды. Богатые рестораны стали неотъемлемой частью их жизни.

Как-то в один из зимних вечеров после работы в пятницу, когда Ванин и Лиза коротали время в комнате отдыха, Лиза ловким движением руки распустив свои волосы и уничтожив напрочь деловое выражение лица, что так безумно нравилось Ванину, и встав с дивана, налила в бокалы шампанского и, вручив один из них Сергею Арнольдовичу, сказала, обращаясь к его расслабленной полураздетой фигуре с выступающим арбузом растущего живота:

– Старый развратник, не ценишь ты меня.

– И ценю, и люблю, – ответил Ванин, делая глоток вина. – Как мне тебя не ценить, ты – мой самый лучший и близкий кореш.

– Но тогда послушай очень внимательно своего лучшего кореша.

И она рассказала, что недавно имела встречу с одним европейским банкиром, который здесь в Москве обивает пороги в Центробанке и Минфине, хочет открыть представительство своего банка здесь у нас в России.

– И что? – Ванин заинтересовался.

– Он говорит: «Никто не против. На словах все только «за». Но реально дело не может сдвинуться с места вот уже больше года».

– И что ты надумала? – спросил Ванин, видя как Лиза уже бьет копытом от раздирающих ее эмоций.

Она взвизгнула от осознания гениальности своей идеи.

– Я придумала, что нужно сделать, чтобы решить эту задачку, – и Лиза вкратце обрисовала план действий. – Для начала мы продадим этому европейскому банку акции своего банка. А у него купим какую-то часть на такую же сумму.

– Но тогда суммы будут одинаковые, а разница в пакетах огромная, – возразил ей Ванин.

– Правильно, – согласилась она. – Но важно другое. Сделка состоялась, и пройдены все процедурные формальности. Мы, получив все документы на руки, решим две главные задачи.

– И какие же? – Ванину становилось все интереснее, но изюминки в рассуждениях Лизы он еще не видел.

– Первое, – продолжала она. – Мы обеспечиваем себе безопасность от наших локальных катаклизмов. Имеем в кармане акции первоклассного европейского банка, который формально становится владельцем «Цветмета», понимаешь?

– Дальше, – попросил ее Ванин.

– А дальше, – продолжала Лиза, – перед нами открывается прямая дорога к переименованию. Становимся дочкой и владельцем своего же банка и открываем филиалы крупнейшего банка Европы по всей стране. В сотни раз за счет громкого имени партнера увеличим клиентскую базу и получим доступ к западно-европейским кредитам.

– Своего рода «франчайзинг» только почти даром. Правильно? – закончил ее мысль Сергей Арнольдович.

– Абсолютно, – согласилась Лиза. – И наш банк становится с таким брэндом самым привлекательным для бизнес-структур у нас в России. Наши коммерсанты заточены на Запад. Они к нам прибегут от геморройного Сбербанка.

Сергей Арнольдович молчал и разглядывал полуобнаженные формы Лизочки Кутеповой. «Вот бог наградил, – думал он, – и формой, и телом, и мозгами. Не баба, а находка». Он инстинктивно захотел до нее дотронуться, подобрался к уху и прошептал:

– Я согласен.

– Ура! – закричала Лиза от радости. – Ты даешь добро?

– Даю, – ответил Ванин, сбрасывая с себя последнюю одежду. – Начинай работать, но очень осторожно, – и полез, по-звериному сопя, на бедную Лизу.

– Старый развратник, – зашипела она и сжала его в своих крепких объятиях, при этом больно укусив за ухо.

Через полгода буквально на всех центральных проспектах Москвы, на мостах столицы появились рекламные щиты с эмблемой известного европейского банка, на которой красовались номера телефонов ранее никому не известного банка «Цветмет».

Когда отмечали первую годовщину успешного банковского сотрудничества, организованную в Торгово-промышленной палате, довольная и хорошо подвыпившая Лиза подошла к своему шефу. Она светилась от радости.

– Ну, мой милый шеф, – наигранно обратилась она к Ванину. – Ты готов сделать своему любимому корешу предложение, от которого невозможно отказаться?

– Готов! – ответил Сергей Арнольдович, положив на тарелку кусок шоколадного торта. – Предлагаю вам закусить, – и посмотрел на нее своими голубыми, теплыми неморгающими глазами. О, если бы кто знал, как она ненавидела этот его взгляд, не сулящий ничего хорошего.

– Я не об этом, Сереженька, – отрубила она, отстраняя его руку с тортом в сторону.

– А о чем же ты, Лиза? – удивленно спросил Ванин, уже понимая, что кроется за ее словами, и видя, что на них обращают внимание приглашенные.

– Я думаю, – продолжала она, – что за пять лет моей лошадиной пахоты под тобой, да, в прямом и переносном смысле, я заслужила право стать акционером твоего банка, небольшой доли, ну, скажем, 5–10 %, а? Как ты считаешь? – Она допила свой бокал. – Я заслужила?

Тело Ванина прошиб электрический разряд, но он выдержал и лицо, и паузу, обнял Лизу за талию и ласково сказал:

– Я давно об этом думал, мой милый кореш. Решение уже принято. Через две недели собрание акционеров. Там его и проведем. Узаконим, так сказать. Не возражаешь?

Лиза была счастлива.

Через два дня тело Лизы было обнаружено в ее собственной квартире. Обнаружила ее домработница Леночка. Медэксперты в своем заключении о причине смерти указали передозировку снотворного на фоне сильного алкогольного опьянения.

Подполковник милиции Бритов, который вел дело, так и сказал Леночке:

– Богатые тоже плачут. У них свои причуды. Иногда такое случается.

Лизу похоронили на Троекуровском кладбище. Ванин ни на минуту не отходил от ее родителей, которые были немногим старше его. Скромный бухгалтер – отец, и преподаватель музыкального училища – мать. Лиза была для них всем. Утрата невосполнимая.

Сергей Арнольдович все расходы по организации похорон взял на себя. Короче, все сделал честь по чести. Оказал материальную помощь; средства, которые были на счетах Лизы и подконтрольные ему, он перевел ее родителям. Безусловно, что его внимание как начальника к их дочери не могло умолить тяжести утраты. Вместе со смертью Лизы они потеряли смысл своей жизни. Однако то внимание, которым была окружена жизнь их дочери, и эта трогательная забота ее шефа не могли остаться незамеченными. Они всегда гордились тем, что их ребенок был таким востребованным и значащим человеком для дела. Но родителя знали Лизу как свое родное дитя, а Ванин совершенно с другой стороны, которую им знать необязательно. Это незнание было им на пользу. Так считал Сергей Арнольдович и благодарил судьбу, что они жили не в Москве, а в Ростове.

Ванин им очень понравился. Он еще целый год опекал родителей Лизы, поручив своему помощнику регулярно посылать им телеграммы и звонить. Иногда просил, чтобы его соединили с Ростовым. Они относились к нему с таким уважением и теплотой, что даже в самом страшном сне никогда бы не поверили, что питают самые добрые чувства к убийце их ребенка.

Замена Лизе нашлась достаточно быстро. По большому счету, ее не надо было искать. Помощница вице-президента Нина Павловна была посвящена во все аспекты работы бывшей начальницы, кроме интимных. Впрочем, на эту сферу деятельности Нина Павловна не претендовала. Ни порода, ни масть, ни возраст не оставляли для этого абсолютно никаких шансов. Она прекрасно это понимала и вполне счастлива была потому, что после упразднения должности вице-президента банка Нина Павловна стала начальником отдела, получив солидную прибавку к зарплате. Но, главное, она вошла в близкий круг, а это было куда важнее, чем деньги.

Короче говоря, как это часто бывает, смерть Лизы оказалась выгодной всем, кроме покойницы, разумеется.

Между тем надо было работать и развиваться, идти вперед. Одной из своих главных задач Ванин считал поиск кадров. Он лично проводил собеседования с выпускниками вузов, наиболее перспективных брал на заметку. Особенно ему нравилось переманивать кадры из других компаний. Если кто-то ему приглянулся, он немедленно поручал собрать на человека всю информацию. Таким образом, находил у потенциального кандидата кроме таланта, еще и ахиллесову пяту. Это очень помогало Ванину перетащить нужного человека к себе и грамотно его эксплуатировать.

Как-то в начале года Сергея Арнольдовича пригласил к себе в загородный дом бывший его шеф Александр Иванович Матвейчук. Теперь в новом правительстве он трудился в должности помощника вице-премьера, курирующего энергетический комплекс. Ванин очень любил такие встречи с чиновниками высокого ранга. Здесь всегда была особая позиция, значимость разговора и всегда какая-нибудь государственная тайна. На несведущего человека такие разговоры производили неизгладимое впечатление. Но не на Ванина. Сергей Арнольдович был «стреляным воробьем». Как-никак проходил у Матвейчука в заместителях два года. И до этого пять лет – начальником управления. Так что бывшего министра он видел насквозь. Если Александр Иванович приглашал, значит, предстоял серьезный разговор. Лапши на уши, конечно, навешает. Но главное обязательно выдаст и разложит по полочкам.

Хозяйка дома Вера Федоровна была почти ровесницей мужа. Она с Матвейчуком вместе училась в школе, только он на два класса старше. Так вот хозяйка, давно не видевшая Сергея Арнольдовича, нашла его очень хорошо сохранившимся и помолодевшим.

– Надо тебе непременно жениться, Сережа. Такой мужик пропадает. И богат, и не стар, и собой хоть куда.

Ванин был само обаяние. Он отпустил несколько очаровательных комплиментов, вогнавших стареющую даму в неподдельную краску и смущение.

– Но, как говорят на Кавказе, замечательные грузинские тосты заканчиваются, пора и о деле поговорить. У меня к тебе предложение, – начал свой разговор Матвейчук, очередной раз залпом выпивая рюмку водки.

– Какое? – морщась спросил Сергей Арнольдович.

– На неделе будет подписано распоряжение Правительства о строительстве нефтепровода из Сибири на Восток. Сейчас об этом много шумят, но суть вопроса знают несколько человек, в том числе твой покорный слуга. – Матвейчук снова разлил водку. – Будем жить! – и залпом выпил.

– Будем, – ответил Ванин. И тоже выпил. Разговор становился интересным. Но он решил подбросить дровишек в огонь:

– А я-то здесь причем, Александр Иванович? У меня же сейчас совершенно другое направление.

– Не догоняешь. Эх, Сережа, не догоняешь, – назидательно ответил Матвейчук. А затем уже серьезно и жестко добавил: – Я хочу, чтобы строительством этой трассы занимался ты. Это будет наша с тобой стройка века. Понимаешь? Желающих, конечно, пруд пруди. Еще бы, денежки-то бюджетные и огромные. Необходимо доверенное лицо. Я посоветовался с кем надо. Решили, что это будешь ты. Если не возражаешь, конечно. Кстати, – вдруг перешел он резко на другую тему. – Почему регулярно пропускаешь заседания Союза промышленников и предпринимателей? Надо быть на виду, надо чтоб тебя знали.

– Да меня и так все знают, – попытался возразить Ванин. – Там ведь большинство наши ребята сидят, из министерств различных. Все мы дети одной матери. Я лучше тихо и спокойно буду делать свое дело. Пользы больше. К тому же выборы уже почти на носу. У нас ведь никто не знает, что будет завтра. Даже синоптики прогноз погоды скачивают из EuroNews, – отшутился Ванин.

Но Александр Иванович хотя и был пьян, но в полном здравии и уме.

– Тебе-то что выборы, Сережа? Запомни, мой дорогой, завтра уже ничего нового не будет. Эти ребята пришли надолго. На наш с тобой век их точно хватит. А после нас – хоть трава не расти. Понял?

– Понял Вас, – ответил Ванин, безразлично вертя головой в разные стороны, будто и не было такого разговора о строительстве нефтепровода.

После смерти Лизы Сергею Арнольдовичу очень не хватало человека, с кем бы он мог свободно и доверительно поговорить. Оставаясь наедине с собой в пустом кабинете, он часто как бы спорил с ней, ругал ее, смеялся над ее выходками. «Зачем тебе были нужны эти проклятые акции? Тебе что плохо жилось? Или мало я тебе давал? И чего ты добилась своим идиотским упорством? Тебя нет, и я один. Кому хорошо? Видел твоих родителей. Симпатичные люди. Они очень тебя любили. Зачем я тебя убил? Нет, милая, это не я. Это ты себя убила». И такого рода мысли приходили ему в голову довольно часто. То на работе в большом своем кабинете, то дома, когда оставался один. В конец концов это стало невыносимо.

И он принял решение – отозвать из питерского офиса Костю Скворцова. Дела в порту он организовал хорошо. Теперь там был свой собственный агент, своя стивидорная компания, и самое главное – собственные причалы. Контроль Костик наладил очень грамотно. Одним словом, Сергей Арнольдович отправил в Питер другого человека, а Костя стал первым вице-президентом, оставаясь при этом куратором направления в Санкт-Петербурге. Естественно, что Константин был счастлив от таких перемен. Теперь и дом был рядом, и статус выше, и зарплата больше. Разве это не счастье? Если нет, то счастье – что это такое?

С Костей жить Ванину стало веселее. Дело в том, что он не мог близко сходиться с подчиненными. Единственным исключением были Костя и Лиза. С ними он мог позволить себе быть самим собой. Он не мог играть с людьми, которые были ему близки. Всю свою жизнь он был актером. Думал – одно, говорил – другое. Поэтому всех держал на достаточно далеком расстоянии от себя. Человеку, неприятному ему, выказывал уважение. Нередко дружил с теми, кого откровенно считал своими врагами. И все только ради одного – быть свободным человеком и ни от кого не зависеть. Он твердо уверовал в то, что свободу и независимость человеку могут дать только деньги.

В жизни у Ванина много лет назад, когда он работал в Министерстве и был начальником Управления, произошел весьма интересный случай, оставивший глубокий след (нет, не след, а зарубку) в его сознании, чтобы помнить всегда. И вот сейчас, когда они сидели после работы в кабинете, он решил рассказать Константину Скворцову этот интересный случай из его жизни.

– После удачного подписания контракта на поставку углей из Ленинграда в северные порты Англии партнеры по соглашению пригласили нашу делегацию, как это было принято, в ресторан. Хорошо посидели. Англичане очень любят выпить, пожалуй, даже больше, чем мы, русские. Особенно, если речь идет о халяве.

Короче говоря, пили много, ели мало. Ресторан уже был закрыт. Осталась только наша делегация. Мы с моим английским партнером наняли такси и развезли собутыльников кого домой, кого в отель, а сами решили прогуляться по ночному Лондону.

Гостиница наша находилась недалеко от Скотланд Ярда, короче, между новым зданием Скотланд Ярда и офисом Rolls Royce. Очень удобное место: выход на Виктория-стрит, а там уж рукой подать на самую популярную улицу Лондона – Оксфорд-стрит. И вот мы идем, гуляем, разговариваем, в общем, ни о чем, и обо всем одновременно. И вдруг я обращаю внимание, что то тут, то там около дверей шикарных бутиков, супермаркетов на воздушные решетки или просто на асфальт устраиваются на ночлег люди. Это были не какие-то оборванцы, нет, они были достаточно прилично одеты, некоторые даже побриты. Они стелили на асфальт или на воздушные решетки картонки или надувные матрасы, у кого что было, и устраивались на ночлег. Рядышком у изголовья аккуратно почти у всех лежали зубная щетка и все необходимые туалетные принадлежности. У некоторых даже были маленькие телевизоры. А самые удачливые были те, кто забирался в коробки из-под телевизоров и холодильников. Я спрашивал своего английского партнера Клайфа: «Почему здесь на самой богатой улице Лондона находятся эти несчастные люди, которым из-за отсутствия крыши над головой даже переночевать негде? Почему именно здесь?» И знаешь, Костя, что мне ответил мой английский партнер?

– Что? – спросил Скворцов, глядя на Ванина глазами, полными любопытства.

– Никогда не догадаешься, – продолжал Сергей Арнольдович. – Он мне ответил: «По этим улицам каждый день ходят на работу или просто по делам успешные благополучные люди. Но человек не застрахован от дьявольских поворотов судьбы. И эти несчастные, которые сейчас спят на вентиляторных решетках в этих коробках при входах в супермаркеты и богатые бутики, напоминают нам, ныне благополучным людям: «Думайте о своей старости сейчас. Не позаботитесь об этом сегодня, завтра окажетесь здесь вместе с нами или вместо нас».

– Жуть какая, – вырвалось непроизвольно у Скворцова. – Жестоко.

– Да, жестоко, – согласился с ним Сергей Арнольдович, – но взято из реальной жизни, и касается это всех нас, людей. Я запомнил это на всю свою жизнь. И тебе советую. Это был, конечно, не тот Лондон, что сейчас, – продолжил Ванин. – Это было время Маргарет Тэтчер. Чистота, порядок, сервис, хваленая английская чопорность. После ее ухода почему-то все резко куда-то исчезло. Недавно был в Лондоне – смотрю, лица на улицах уже совсем не те. В основном арабы, негры. А вот у бутиков все те же. Видать, стало традицией.

Такие ночные посиделки происходили нечасто. Потихоньку бизнес захлестнул Сергея Арнольдовича. Новые проекты, новые идеи, в которые он уходил с головой, вскоре заставили его забыть о бедной Лизе.

Логика жизни тоже потихоньку брала свое, и Сергей Арнольдович продолжал жить как он привык.

Однажды Сергей Арнольдович с Костиком задержались на очередных пятничных посиделках. Неожиданно в дверь тихо постучали.

– Войдите, – громко разрешил Костя, заручившись поддержкой шефа.

Вошел Игорек Лопаткин, недавний выпускник МГУ, взятый в аналитический отдел лично Сергеем Арнольдовичем.

– Ты что делаешь так поздно на работе? Все давно ушли по домам, – спросил его Ванин. Хотя ему лично очень нравилось, когда работники допоздна задерживались в офисе.

– Тут вот на рынке появились новые любопытные обстоятельства. Я решил их проверить, потому что дело мне кажется весьма интересным.

– О чем речь? – спросил Ванин.

– Вот я подготовил аналитическую справку. Здесь коротко и ясно все изложено с выкладками и цифрами. Это лучше, чем целый час я буду рассказывать. Посмотрите на досуге.

И Игорек протянул бумагу Скворцову, своему непосредственному начальнику.

В аналитической справке речь шла о металлоломе. Китайцы, японцы и турки готовы платить хорошие деньги за черный металлолом, а структур целевой направленности, именно по сбору и продаже металлолома, нет.

– Наши металлурги не нуждаются, а у соседей острая нужда. – Пробежав текст до конца, Костя заключил: – Рынок есть. Спрос есть. Структуры нет. Так?

– Так точно, – по-военному ответил Лопаткин.

– Хорошо, Игорь Александрович, – обратился к нему Костя, видя, как шеф намеренно не встревает в разговор. – На неделе обсудим, ну, скажем, во вторник. Я распоряжусь.

Ванин постарался корректно войти в тему:

– Такое возможно только у нас: рынок есть, товар есть, спрос есть, работать некому.

Когда стали копать глубже, то выяснилось, что Дальний Восток и Приморье, Камчатка – это самый настоящий склад металлолома. Сокращенные и расформированные части Советской армии – вот кто стал основным поставщиком этого товара и сегментом рынка черного металла. Укрепрайоны, расформированные танковые дивизии, боеприпасы, военные городки, покинутые войсками, с легкой руки Игорька Лопаткина стали превращаться в товар.

На первом этапе в бой была запушена стая борзых юристов-беспредельщиков с манерами аристократов, которые очень быстро решали на местах с властями все организационные вопросы и получали разрешительные документы. Другая группа буквально за два дня зарегистрировала в Москве Закрытое Акционерное Общество «Черметскраб». Затем последовали открытие, регистрация его филиалов в интересующих регионах. Надо заметить, что у Кости Скворцова была железная хватка. Ванин часто думал: «Откуда у этого худощавого парня из простой семьи такие выдающиеся способности? Странное дело, – рассуждал он. – Одним бог дает все, другим ничего».

Пока коммерсанты лепили контракты, Костя уже подобрал нужные кадры из числа военных пенсионеров, договорился с властями о сотрудничестве, «застолбил» причалы в портах. Представительства «Черметскраба» появились в Ростове, Южно-Сахалинске, в Петропавловске-Камчатском, в Нижнем Новгороде, во Владивостоке. Через пару месяцев начались первые погрузки судов.

Где-то в это же самое время Сергею Арнольдовичу позвонил Матвейчук и сообщил, что его компания выиграла тендер. Надо заметить, что после последнего разговора с Александром Ивановичем Ванин предусмотрительно купил три строительные компании с историей, но замороженных и объединил их в закрытое акционерное общество «Спецстройтрубоукладка».

Что касается организации работы непосредственно по месту прохождения трассы, то на примете было несколько высококвалифицированных специалистов, которые, получив желаемые преференции, уже через несколько дней трудились во вновь образованной структуре.

Для организации самой работы, иными словами, для насыщения ее содержанием Сергей Арнольдович провел переговоры с пятью участниками правительственного тендера: двое, из которых самые крупные, согласились войти в подряд. Это были специалисты высокого класса с оборудованием, техникой и соответствующим опытом таких работ.

Больше всего Ванина радовало то, что закупку труб для трассы его компания осуществила в Японии, Китае, производители которых у него покупали металлолом. Получалось, что металлолом он продавал свой, а трубы получал за бюджетные деньги. Это было удивительно интересное поле деятельности для его кипящего мозга.

В таком приподнятом настроении застал его звонок мобильного телефона. Это был Александр Иванович.

– Ну, как успехи, Сергей? – спросил он бодрым и требовательно-лояльным голосом куратора.

– Трудимся, – бодро ответил Ванин. – Пока все идет по намеченному плану. В основном занимаемся организационными вопросами.

– Ну, хорошо, – услышал он на другом конце провода. – Имей, пожалуйста, в виду, что дело твое – архиважное. – Матвейчук какое-то время помолчал в телефон. Слышно было только его дыхание. Потом добавил: – Ты догадываешься, кто твою трубу держит на контроле?

– Догадываюсь, – ответил Ванин.

– То-то же оно. Ты уж меня, старика, не подведи. Я за тебя поручился. Понимаешь?

– Не подведу, – ответил Сергей Арнольдович голосом, заслуживающим абсолютного доверия.

На этой оптимистической ноте старые сослуживцы попрощались, но у Сергея Арнольдовича от разговора остался очень неприятный осадок. Он стоял в чистом поле на высоком холме и смотрел вдаль. Там, за гигантским лесным массивом в тысяче километрах дышал океан, великий Тихий океан, к которому он, Ванин, должен протянуть эту замечательную «золотую» трубу. «Ишь, – думал он про себя, – еще не начали работать, а уже на откаты намекает. Еще работа толком не налажена. Еще финансирования из бюджета нет, а он уже заботится о деньгах. Дам я тебе деньги, добрый человек. Дам, – про себя думал Сергей Арнольдович. – Догоню и еще дам. Только не мешай, пожалуйста».

Но была одна очень большая проблема: вся полнота ответственности лежала на Ванине. Быть постоянно на трассе, естественно, он не мог себе позволить. Костю сажать на это дело тоже нельзя: он нужен в центре. Кроме того, Матвейчук на правах старого приятеля и куратора подсунул Сергею Арнольдовичу своего старшего сына. Парень взрослый, четвертый десяток пошел. Надо умно пристроить, как-никак экономист.

Звонок Матвейчука ускорил принятие решения о создании группы оперативного управления, суть которого заключалась в том, что создавалась структура, состоящая из двух частей. Первая из них находилась в центре Москвы и решала все стратегические вопросы, касающиеся поставок, финансирования, взаимодействия с подрядными структурами. За этим следил сам Ванин. Это был, как бы, его боковичок. Вторая группа работала непосредственно в штабе строительства, так сказать, «в поле». И оказывала помощь руководителю трассы по всем текущим делам. В эту группу и войдет Матвейчук-младший как экономист, заодно и будет «папиными глазами и ушами», а то еще, не дай бог, подумает, что мы от него деньги прячем.

– Козел! – зло выругался Сергей Арнольдович.

Когда все вопросы были решены, началась реальная работа. Вскоре геодезисты «простреляли» трассу, прибыли вагончики со строителями, начала поступать техника: бульдозеры, экскаваторы, трубоукладчики, автотранспорт.

Ванин понимал, что масштаб строительства огромен, но реальность превзошла все его ожидания. Один раз в месяц Сергей Арнольдович сам прилетал на строительство и, как правило, два-три дня изучал проблемы, вникал в жизнь стройки. Но главным было другое: он не переставая думал, как бы металлолом продать подороже, а трубы купить подешевле. Если большой контракт в руках, то партнеры держатся за него зубами, потому что это стабильность на длительный период. Понимая это, он не стал подписывать соглашения на поставку труб только с японцами, как советовали его помощники. Он решил привлечь и китайских трубопрокатчиков, и своих родных россиян, которые только-только налаживали производство труб большого диаметра. В итоге у него образовалось широкое поле для маневра.

Нанятые Ваниным независимые эксперты быстро определили, что качество наших труб значительно лучше китайских, но хуже японских. Иными словами, их можно было прокладывать, но допуски по требованиям проекта у них были минимальными. Это давало возможность Сергею Арнольдовичу действовать с минимальным риском, но уже в своих интересах. Люфт для маневра был очень широкий.

Для начала он потребовал приостановить поставку китайских, а затем и российских труб, чтобы его не упрекали в предвзятости. Чему японская сторона был несказанно рада, ожидая увеличения объема поставок. В итоге нескольких дней тяжелых переговоров российская сторона пошла на повышение качества продукции и приняла к устранению все рекламации, но вынуждена была уменьшить объем поставок и стоимость. Все это делалось открыто с привлечением прессы. Тогда Япония и китайская сторона нашли возможность через посредников приватно встретиться с Сергеем Арнольдовичем и обсудить детали увеличения объема недостающих труб и снижения цены. В итоге российская сторона улучшила качество продукции, китайцы сделали то же самое, но увеличили объем на 10 %, а японцы уменьшили цену и тоже добились увеличения объема поставок на 10 %. Но фокус заключался в том, что все это было только видимой частью айсберга. На самом же деле все выглядело намного интересней.

Ванин увеличил объемы продаж металлолома (его продавалось немногим более того, что требовалось для строительства трассы трубопровода). Иными словами, трубы делались из нашего металла. Ванин платил поставщикам по первым договоренностям, т. е. без изменений, кроме японцев, чья цена стала меньше, а поставщики отнимали от запродажной цены стоимость полученного металлолома и стоимость доставки плюс 5 % интереса. Вырученные деньги поступали на оффшорные счета на Кипре. Это и была невидимая часть этого огромного айсберга, которым очень гордился человек, заработавший на сделке свой первый миллиард.

Перед контролирующими органами он был чист и, как многим казалось, был большим патриотом своей Родины. Но так думали не все. Видя в новостях, как хвалят Ванина, Матвейчук, не стесняясь, матерился: «Мудак, на ком экономишь?»

Время шло. Сергей Арнольдович богател и расширялся. Но по-прежнему следовал своему жизненному кредо: «Не высовываться и не делать ничего предосудительного своими руками». Он немножко располнел, отпустил двухнедельную щетину и усы, стал носить очки. И, конечно же, заметно поседел.

Будучи по образу жизни своему непубличным человеком, Ванин по-прежнему жил закрыто и уединенно. Женщины после смерти Лизы Кутеповой стали его пугать, за исключением домработницы Леночки. Это была замужняя блондинка, около тридцати лет от роду, довольно приятной наружности, в теле. Когда-то она была преподавательницей русского языка и литературы, во всяком случае имела соответствующее образование и работу, пока ее не порекомендовали Лизе, как чистюлю и аккуратистку в качестве домработницы. Она убирала два раза в неделю у Кутеповой и Ванина.

Когда же Лизы не стало, Леночка взяла на себя и ее женские обязанности. У нее, конечно, не было такой огненной, почти дикой страсти, которая исходила от Лизы, но был свой особенный шарм и тоже не без прелести. Эта ее дополнительная обязанность как-то скрашивала одинокую жизнь Ванина, а Леночке обеспечивала очень солидную прибавку к жалованию. Благодаря ее стараниям он был всегда ухожен, аккуратен в своих многочисленных серых костюмах и голубых сорочках. Как ни странно, ведя такой образ жизни, почти лишенный обычных человеческих радостей, Сергей Арнольдович считал себя вполне счастливым человеком и был собой доволен. Ему никогда не хотелось жениться.

Он в полной мере отдавал себе отчет в том, что семейная жизнь – это абсолютно не для него. Его образ жизни был непригоден для семьи, в принципе, и он это принял как должное, скорее как данность. Он, конечно же, не был монахом. Там, где начинается большой бизнес, там прорастают человеческие пороки и низменные страсти. И так было всегда.

Что такое периферия для столичного бизнесмена большого калибра? В первую очередь, это встречи с деловыми партнерами, которые по традиции всегда заканчиваются застольями и банями, и где местные гейши, умудренные житейским опытом и легкой непритязательностью манер, приводят в шок и трепет московских знатоков эротики, испорченных столичными эскорт-дамами. В какое сравнение они могут идти с грудастой русской красавицей, которая выпарит тебя в баньке, затем напоит кваском с хреном, преподнесет стопочку и закусит моченым яблочком вместе с тобой, а потом подарит любовь на сеновале. Это ли не жизнь?

Понятно, что это хорошо поставленный бизнес по обслуживанию VIP-клиентов. Но как хочется верить, что все по-настоящему. А вот нет. За маленький кусочек радости в такой жизни тоже надо платить. У Куршавеля свой апломб – туда можно со своим гаремом на вертолете полететь, в Монте-Карло – другое, а в деревне Кузькина мать Засранского района – третье и, пожалуй, самое лучшее.

Такая жизнь делала Сергея Арнольдовича «в доску» своим как в Москве, так и в кругу бизнесменов на периферии, там, где делались деньги. А там, где они не делались, там Сергея Арнольдовича никогда не было.

Ванин терпеть не мог строить дело по первичной марксисткой теории о прибавочной стоимости. Ему хотелось заниматься серьезными проектами, когда деньги делались путем многоходовых действий, мозговыми атаками, нестандартно. Он гордился своими гениальными контрактами, особенно строительством трубопровода, схемами, придуманными в этом проекте, действительно можно считать аферой века. Но знал об этом только один человек, он, Ванин. И поэтому сделка эта была вдвойне ему дорога.

Через год сын Матвейчука уже был стараниями Сергея Арнольдовича финансовым директором строительства трассы трубопровода. Надо отдать должное, Александр оказался толковым и вдумчивым парнем и с головой ушел в работу. Однако стараниями Ванина ему была доступна только конечная часть финансирования, ее расходная часть и график поставок. Иными словами, Александр контролировал расход бюджетных средств. Система, созданная Ваниным для образования денежных потоков, ему была недоступна. Более того, с помощью геодезистов Ванин добился изменения трассы, что потребовало дополнительных средств. Все это было на руку Сергею Арнольдовичу. Но главное было в другом. Человек, который подарил Сергею Арнольдовичу этот грандиозный контракт и желал иметь крупный откат в благодарность за это, теперь мог знать от своего сына, который был глазами и ушами Матвейчука на этой стройке, что откаты брать неоткуда. Бюджетных средств не хватает. Ну, не мог Сергей Арнольдович делиться, и все тут. Даже с человеком, который сделал для него этот бизнес. Просто не мог.

Результат аферы, разработанной нашим героем, не заставил долго ждать. Прибывшая Правительственная комиссия, изучив положение дел на строительстве трубопровода, пришла к заключению о необходимости увеличения финансирования, что и было сделано. Во время очередного телефонного разговора с Матвейчуком было сказано:

– Извини, Александр Иванович, не моя вина. Сам видишь, как тяжело идет трасса.

– Да что ты, Сережа, – отвечал ему Матвейчук. – Я что, не понимаю. Вижу, у вас тут не сахар. Подставили нас всех эти горе-проектанты и геодезисты. Ну ничего, будет и на нашей улице праздник.

– Будет, – поддержал его Сергей Арнольдович, – обязательно будет.

– А за сына тебе большое спасибо. Настоящий мужик растет, – поблагодарил его Матвейчук.

Таким образом, Сергей Арнольдович отблагодарил на первом этапе крестного отца этой сделки. Он изначально не собирался с ним делиться. Потому что если отдашь часть, потеряешь целое. Такого развития событий он допустить не мог. Однако он отдавал себе отчет, что бесконечно так продолжаться не может, и надо искать решение.

После очередной инспекции трассы Ванин с помощниками вертолетом добрался до аэропорта под Владивостоком в Артеме и рейсом Трансаэро вылетел в Москву. Обычно с Костей он сидел в первом классе, остальные члены команды – в эконом. Лететь долго. Летали часто. Поэтому, чтобы скоротать время, всегда работали. Так было и в этот раз.

Экипаж оказался совершенно незнакомым. Но так уж повелось, что бортпроводницы обращались с пассажирами первого класса, как со старыми добрыми знакомыми. Провалившись в мягкое кресло, Ванин погрузился в финансовую отчетность стройки. Бумаг было два портфеля. «На рейс хватит», – подумал он.

– Шампанское, вино, коньяк, фруктовые соки, вода. Что пожелаете?

Сергей Арнольдович услышал приятный женский голос и оторвал глаза от документов. На него с добродушной очаровательной улыбкой смотрела высокая миловидная девушка, которая, нагнувшись, предложила ему напитки. Но их он уже не видел. Он видел только ее лицо и карие глаза.

– Что желаете? – переспросила стюардесса.

– Я буду апельсиновый сок, – неожиданно робко прозвучал его голос в ответ.

Она подала ему сок.

– Если что потребуется, не стесняйтесь. Нажмите кнопку. Меня зовут Анна. Я всегда рядом.

– Что? – переспросил ее Ванин.

– Я всегда рядом, – ответила Анна.

– Я всегда рядом, – повторил он. – Как красиво звучит!

Такого с ним не было никогда.

Салон первого класса был пустой. Кроме Сергея Арнольдовича и Кости Скворцова пассажиров не было. У Ванина абсолютно пропало какое-либо желание работать, он думал о молоденькой стюардессе.

Когда самолет взлетел, Костя понимающе подмигнул шефу и пересел на задний ряд. Весь полет они сидели с Анной вместе и говорили, говорили обо всем. Коллеги Анны осторожно подглядывали из-за шторки и хихикали.

Анна была не только хороша собой, но и умной собеседницей с широким кругозором. Она так очаровательно его слушала, то ли из-за уважения к возрасту, то ли ей действительно было интересно, о чем он говорил, не умолкая и не в силах отвести взгляд от ее лица. Он влюбился. И это у него было впервые. Он не знал, что делать, как себя вести?

Однако железная логика все поставила на свое место. Он признался Анне в любви, сказав растерявшейся девушке:

– Я хочу, чтобы ты всегда была рядом.

И к его великой радости она была согласна. Через девять часов самолет приземлился в Домодедово. Ванин дождался, пока Анна закончит служебные формальности, и они уехали к нему домой.

Он представить себе не мог, что эта прекрасная молодая женщина, которая покорила его сердце, как ни одна другая, может общаться с другими мужчинами, говорить кому-то другому: «Я всегда рядом». Он принял решение: это будет его и только его женщина.

Анне он был тоже глубоко не безразличен. Ей всегда нравились мужчины зрелого возраста. В них не было, конечно, бесшабашного романтизма и дурного юношеского безрассудства, которые нравятся молодым девушкам до определенного возраста, но девочки взрослеют очень быстро. И ей был очень симпатичен этот добрый и, как ей показалось, покладистый и обаятельный дядечка, который старше ее на 25 лет. Он для нее был удивительно интересным человеком.

После их первой встречи Анна часто любила вспоминать, как он ей признавался в любви: «Я хочу, чтобы ты всегда была рядом», и оба смеялись громко над тем, каким было выражение его лица.

Через год они поженились. В день свадьбы Анне было 28, а ему 53 года.

Ванин, который терпеть не мог поездки и выезды из Москвы, за этот год со своей красавицей-женой объездил полмира. Они посетили в Израиле святые места. У него было гражданство этой страны. Побывали в Нью-Йорке, в Лондоне, в Париже, в Дубае, в Стамбуле. Все это время Сергея Арнольдовича трудно было узнать – он радовался как ребенок. Жизнь приобрела для него новый, доселе неизвестный смысл. Он был по-настоящему счастлив. Он понял, что это значит.

Вскоре Анна забеременела. И осенью следующего года у них родилась девочка, которую назвали Юлечкой.

Ванин, наконец, стал брать отпуска, часто оставался дома работать, развел массу прислуги: и нянечка, и домработница, и садовники, и водитель для семьи. Но Анна оказалась очень практичной женщиной, и вскоре, кроме садовника, в доме никого не осталось. Она их уволила.

Анна на машине любила ездить сама. У нее оказался проницательный и дальновидный ум. Домработницу Леночку Анна уволила в первый же день. Она часто говорила мужу: «Ванин, ты намного старше меня. И думай, пожалуйста, о своем здоровье. Всех денег никогда не заработаешь. Их у тебя на сто жизней хватит. Давай жить в удовольствие, для себя». И он прислушивался к ее мнению, иногда конечно.

В его голове постоянно зарождались, как волны цунами, различные проекты и, разбившись о скалы бытия реальной жизни, исчезали прочь. Он терпеливо ждал, что однажды вновь родится какая-то задумка, которая заставит его вспомнить молодость.

Костя Скворцов работал как вол, и что радовало – в отличие от Лизы в акционеры не просился. Все структуры его бизнеса были стабильны.

Шли годы. Семья Ваниных разрасталась. Через два года у них родилась двойня, Владислав и Маша. Анна с головой ушла в детей.

Поутихли страсти. Юлечка училась в начальной школе. К этому времени Сергей Арнольдович приобрел приличный дом в Лондоне, квартиру на набережной в Каннах, там же у него была красивая большая яхта, которую Ванин недорого купил у одного разорившегося грека. Но больше всего семья любила жить в Подмосковье в деревне Максимовка во вновь отстроенном доме, вернее перестроенном.

Все, чем он занимался в последнее время, – это обслуживание семьи и собственных интересов. Но это было не для него. Дух авантюризма так и лез наружу. В другое время он бы не раздумывал, но сейчас имеет место быть сдерживающий фактор – семья. Втягиваться в новую авантюру – это значит бросить все и заниматься только делом. Чем больше Сергей Арнольдович отходил от привычной для него холостяцкой жизни, в которой главным были деньги и работа, тем больше он ощущал внутренний дискомфорт и беспомощность.

Стал жаловаться Анне на боли в груди, часто простужался и заметно располнел. Анна заставила его ходить, посадила на диету, завела семейного доктора. Ежегодно заставляла проходить полное медицинское обследование.

Сергею Арнольдовичу было 59 лет, и он еще рассчитывал на многое. Раскисать было нельзя. За ним стояла гигантская налаженная структура огромного бизнеса. Однако в нем жила и набирала силу его заветная мечта, мечта всей его жизни – стать самым богатым человеком, быть абсолютно свободным.

Часть вторая Первая встреча с Иудой

Однажды, это случилось весной, кажется в мае месяце. К воротам дома, где жил Сергей Арнольдович с семьей, подъехал старенький «Опель» грязно-серого цвета, из которого с большим трудом вылез худощавый молодой человек очень высокого роста с зачесанными на затылок волосами, которые завершались светлым хвостиком, перевязанным красной резинкой. Высвободившись из автомобиля, как цыпленок от скорлупы, он, кряхтя и прихрамывая, подошел к домофону и нажал кнопку.

– Слушаю, вас, – услышал он на той стороне провода хриплый мужской голос охранника.

– Я художник, – ответил молодой человек. – Зовут меня Лука. Вы должны быть в курсе.

В ответ громко щелкнула пружина дверного замка, и калитка отворилась.

Что касается Сергея Арнольдовича, то он в очередной раз завершил реконструкцию загородного дома, и говорил себе: «Все. Это больше не повторится». Новая планировка дома привела к тому, что площадь увеличилась в три раза против первоначальной постройки, а на первом этаже образовался огромный каминный зал.

Сергей Арнольдович денно и нощно думал, что же такое нарисовать, чтобы скрасить объем каким-то художественным произведением, вернее, его копией. Между тем площадь освоить на стене предстояло не маленькую. Вместе с Анной, которая принимала самое непосредственное участие в переустройстве дома, они перелопатили альбомы картинных галерей Эрмитажа, Ватикана, Лувра, Третьяковской галереи, но не было ничего, чтобы им понравилось. Глаз ни на что не упал.

В конце концов, Ванина вроде бы осенило. Он решил заполнить пустоту картиной Шишкина «Утро в лесу». Потом представил этот интерьер с горящими в камине дровами и передумал.

Ну вот. Дня три назад ночью ему приснился сон, в котором он совершенно явственно увидел на каминной стене во всю ее ширину чудесное изображение картины Леонардо да Винчи «Тайная вечеря». Только с той небольшой разницей, что фигуры на ней не были нарисованы, а были живыми людьми, которые спорили и ругались между собой. И под всем этим гвалтом людских страстей спокойно горел огонь в камине, а он, Ванин, сидел в кресле и любовался на происходящее на стене. Однако проснувшись утром, в суматохе дел и бесконечных телефонных звонков Сергей Арнольдович забыл про свой сон. За завтраком до отъезда на работу он пытался вспомнить, что же важное он видел во сне, но не смог. Анна его успокоила: «Не напрягайся. Пройдет два-три дня и вспомнишь. У меня такое тоже бывает».

И вдруг этот неожиданный приезд художника.

– Странно, – рассуждал Ванин. – Я действительно постоянно думаю, что сделать с этой злосчастной стеной? Чем ее украсить? Но я ни с кем, кроме Анны, об этом не говорил, и не делился. Ерунда какая-то.

Лука поздоровался крепким пожатием уверенного в себе человека.

– Кто прислал? – как бы между прочим, полушутя, спросил Сергей Арнольдович в надежде услышать знакомую фамилию или имя. «Может Костя решил сделать сюрприз?» – мелькнула неожиданная мысль.

Но Лука с таким удивлением посмотрел на Ванина, что у того от стыда покрылись малиновой краской и лицо, и нос, и уши.

– Ясно. Запамятовал. Как же я такое мог забыть? – пробормотал он. Ему было стыдно перед этим молодым человеком выказывать свои первые признаки склероза, о которых никогда до сегодняшнего дня не было и речи. Он вновь вопросительно посмотрел на Луку снизу вверх, как бы спрашивая: «А ты, парень, часом не того?»

– Не того, милейший Сергей Арнольдович. Совсем не того, – ответил ему художник, словно услышал вопрос хозяина дома.

Ванин вздрогнул от изумления, а Лука продолжал:

– Меня прислали сделать Вам подарок, и я исполню его в наилучшем виде. Вам понравится.

После этого он быстро подошел к стене и ловко начал передвигаться по ней рукой, большим и указательным пальцами делая периодически отметки угольком и ставя какие-то знаки.

– Что это такое вы делаете? – поинтересовался Сергей Арнольдович.

– Вымеряю золотое сечение, – ответил Лука.

Ванин сделал вид, что он все понял, но на самом деле он не то что ничего не понял из всего происходящего, ему казалось, что это происходит не с ним. Это не его манера говорить. Он так не задает вопросы. И в то же время это он.

Лука попросил принести ему стремянку. Когда же садовник ее доставил, художник сказал буквально следующее:

– Я буду работать до завтрашнего утра. Пожалуйста, дайте мне кувшин воды и любого хлеба. Немного. Чтобы моя работа получилась как задумано, будьте добры, оставьте меня одного до утра. И покажите, где у вас тут туалет.

– А что утром? – поинтересовался Ванин.

– Утром все будет, в аккурат, готово, как заказывали.

Голос Луки был настолько уверен и убедителен, что Сергей Арнольдович, переглянувшись с Анной, согласился. Пока домработница готовила воду и нарезала хлеб Анна отвела растерянного Ванина в сторону.

– Сережа, – сказала она ему. – Художник приехал к нам работать. Сам говорит, что его прислали. Завтра, когда работа будет сделана, все встанет на свои места. Не накручивай себя раньше времени.

Целый день Ванин не находил себе места. Он перезвонил всем знакомым, пытаясь хоть каким-то образом выудить какую-либо информацию о заказе художника. Но не было даже намека.

Наступил вечер. Всю ночь он проворочался в постели, то и дело подходя к окну, через которое на земле было видно отражение Луки, работающего у каминной стены. В конце концов, Анна вынуждена была дать ему снотворное.

– Спи, давай, успокойся. Утро вечера мудренее.

Проснулся он от того, что кто-то сильно тормошил его за плечо. Открыв глаза, он увидел радостное лицо жены.

– Он закончил, вставай. Вставай, Сережа. Пойдем, посмотришь, какое чудо сотворил этот художник Лука.

Ванин как угорелый вскочил с кровати, и как был в пижаме сбежал вниз по лестнице в каминный зал. Там уже стояла домработница Зинаида Григорьевна, ошалело пялясь на изображение на стене, и не менее обалдевший садовник Федор. Увидев картину, Ванин замер от удивления. Это была та самая картина Леонардо Да Винчи «Тайная вечеря», которую накануне он видел во сне, но не смог вспомнить. У Анны на глазах были слезы.

– Это она, – сказал Ванин не своим голосом.

– Кто она? – переспросила Анна.

Анна его не слышала.

– Ты посмотри, красота какая! Разве можно себе представить, что такое чудо может быть в твоем доме? Спасибо, тебе, – она поцеловала его в щеку.

– А где Лука? – очнувшись от завораживающего воздействия полотна великого мастера, спросил Сергей Арнольдович.

Федор пожал плечами, а Зинаида Григорьевна заявила, что когда она вошла, художника уже не было. Ванин позвонил охраннику.

– Где художник? – спросил он строго.

Видимо, спросонья, охранник ответил вопросом на вопрос:

– Разве он не в доме?

– Не в доме, – передразнил его Ванин. – А машина его стоит? – снова спросил он.

– Нет никакой машины, Сергей Арнольдович – испуганно пробормотал тот.

– Молодец, – ответил ему Ванин с издевкой. – Хорошо службу несешь. Ничего не знаешь, ничего не видишь. Видимо, ничего и не слышишь. Песня, а не служба.

День выдался удивительно яркий, солнечный. Дождавшись, когда проснется Юлечка и малышня, они отправились гулять в лес.

На Юлю картина не произвела такого впечатления как на родителей. У себя в комнате прилепила огромный плакат Мадонны, музыку которой Ванин никогда не воспринимал. А вот для юной почитательницы Мадонна была божеством.

– Ничего, – успокаивала Ванина Анна, – ты, кажется, от Битлз в свое время тащился, я – от Джексона, а они, вот видишь, от Мадонны.

Ванин согласился. Все время пока они гуляли, Анна никак не могла разговорить Сергея Арнольдовича.

– Что ты все время молчишь или думаешь? Не хочешь мне сказать?

– Нет, – остановил ее Ванин. – Я боюсь, ты мне не поверишь.

– О чем ты? – испуганно спросила Анна.

– Дело в том, – начал он, – что я эту картину несколько дней назад видел во сне.

И он рассказал ей свой сон.

– Удивительно, конечно, – согласилась она с мужем. – Удивительно и странно.

Когда они вернулись домой, то после чая развели в камине огонь и принялись тщательно рассматривать полотно.

– Ты знаешь, – начала свой разговор Анна, видя, как муж не на шутку встревожен. – Я среди всех, кто изображен на картине, знаю только Иисуса и Иуду.

– Я тоже, – ответил Сергей Арнольдович. – Точно могут назвать всех только специалисты.

– Точно может знать только автор, – заключила Анна и продолжала, – Я вот все думаю про твой сон и, кажется, нашла разгадку. Это называется «сон в руку». И бывает это довольно часто у людей, которые постоянно о чем-то думают. Вот так, как ты, например, думал, чтобы нарисовать на этой стене. И идея пришла к тебе во сне. Только ты потом ее забыл.

Сергею Арнольдовичу очень понравилось это толкование его сна, и он предложил:

– А не накатить ли нам по бокальчику хорошего красного вина и обмыть столь талантливое и удачное приобретение?

– Почему бы и нет, – ответила радостная Анна.

Дни шли за днями, месяцы за месяцами. По выходным в доме перебывало немало друзей и родственников. Часто бывали родители Анны, настоятель местного храма отец Александр, которому Ванин помогал восстанавливать церковь. Все были в восторге от копии полотна великого Леонардо да Винчи. Еще больший восторг вызывала история написания этой картины в доме Ваниных.

Однако истина была в том, что Сергей Арнольдович действительно никого не просил присылать в дом художника. И тем более он не мог себе представить, что копию такой работы великого мастера можно было иметь у себя в доме. Это было за пределами его воображения.

И все было бы ничего, если бы их дочь Юлечка не раскопала в Интернете информацию о том, что полотно таких размеров можно сделать в лучшем случае за две недели при условии, что будет работать группа художников из трех человек. «Тайная вечеря» в доме Ваниных была написана меньше чем за сутки.

Но что бы там ни было, копия творения Леонардо да Винчи прижилась. И уже не то чтобы каминный зал, дом семьи Ваниных невозможно было представить без этого полотна.

Зимними вечерами все семейство и Зинаида Григорьевна, когда ее приглашали, любили собираться у камина, перекинуться в кинга, выпить чаю. Зинаида Григорьевна обнаружила у картины даже лечебные свойства. Родители Анны также стали чаще наезжать. Раньше это была большая редкость. Не любили они зятя.

Однажды зимой за несколько дней до Нового года в католическое Рождество, приехав поздно с работы, Сергей Арнольдович попросил Федора растопить камин. Ему нездоровилось. Пока Анна с Зинаидой Григорьевной шуршали на кухне, а Федор возился с дровами, Ванин думал о том, что надо как-то грамотно перегруппироваться в своем бизнесе.

Времена пришли тяжелые. Рынки лихорадило, в стране нестабильная обстановка. И никто не знает, что будет завтра, а работать надо. За неделю устаешь так, как раньше за год. Когда же случился очередной экономический кризис, стало работать совсем тяжело, вернее не было никакого смысла работать. Все что ни сделаешь, себе же в убыток. Одним словом, сплошная нервотрепка.

Ванины стали все чаще наезжать в свой загородный дом, чтобы сменить обстановку, подышать свежим воздухом. Летать в теплые страны не было никакого желания. Им с Анной больше нравилось здесь, дома. Они уютно располагались на мягком диване возле камина: она с книжечкой, а он – рядом, любил смотреть на огонь и думать.

Так было и в этот раз. Он долго смотрел на огонь своими прищуренными голубыми глазами и вдруг сказал Анне:

– Я думаю, что у Иисуса было совершенно другое лицо, чем здесь, на картине да Винчи.

– И какое же оно было? – заинтересованно спросила Анна.

– Ну, во-первых, моложе. Здесь ему 33 года, но выглядит он гораздо старше, так, я бы сказал, лет на 50.

– Пожалуй, да. Ты прав, – поддержала его жена. – Я как-то об этом раньше не думала.

– Во-вторых, мне кажется, он был более худощав. Здесь же он достаточно упитанный, крепкий человек.

– А чего это вдруг ты завел разговор на эту тему? – поинтересовалась Анна. – Или надумал чего?

– Вчера заезжал к отцу Александру в храм. Он мне показал работы юных художников. Все рисовали Иисуса Христа. Было очень интересно посмотреть рисунки детей.

– И что? – спросила Анна.

– Да вот, очень понравилось мне. Каждый видит бога по-своему. Ни одного одинакового изображения. Подумал и решил тоже попробовать. Время появилось – надо использовать.

– Попробуй. Здорово! Ты же рисовал когда-то. У тебя же талант. И недурно получалось. И кроме того, для тебя это будет полезно: отключишься от работы, морально отдохнешь, а потом бога рисовать – это же святое дело.

На следующий день в кладовке он отыскал комплект масляных красок, коробку с художественными кисточками и этюдник с треногой. В сарае Федор нашел толстый лист фанеры. Ванин зачистил его и пропитал олифой. Через пару часов можно будет начинать карандашный рисунок.

Усевшись поудобнее у окна так, чтобы свет падал на фанеру слева, он принялся набрасывать карандашом первые штрихи задуманного лица. Карандаш удивительно легко скользил по листу фанеры, тщательно выводя лицо, фигуру человека с посохом в правой руке и книгой в левой. За спиной вырисовывалось голубое море с рваной полосой береговой линии. Своей головой путник как бы закрывал солнце на восходе, и казалось, что его свечение исходит от этого человека.

Сергей Арнольдович не заметил как пролетело время. Он поднялся со стула, отошел на несколько шагов назад и внимательно посмотрел на результаты своего труда. Это получился совсем недурственный карандашный рисунок.

– Получилось, – довольный сказал он сам себе. – Глядишь, к весне тихо, по малому, закончу.

Ванин не был профессиональным художником, и потому каждая деталь лица Иисуса, его одежды, пейзаж давались ему с огромным трудом. Но самое главное, он забывал о делах, о проблемах, одним словом, отдыхал. Анна как-то заметила ему: «Ты как стал заниматься картиной Иисуса, изменился в лучшую сторону: посвежел, перестал быть раздражительным. Видимо, в этом что-то есть. Ты не торопись его заканчивать».

Но однажды, хорошим солнечным деньком, работа все же была завершена, и автор, заключив свой труд в богатую позолоченную рамку, повесил свою картину справа от «Тайной вечери» на перпендикулярной стене поближе к камину. Они вдвоем с Анной, как и в тот раз, когда Лукой была написана картина, стояли и молча созерцали теперь уже творение Сергея Арнольдовича. Анна грустно заметила:

– Талантливый человек талантлив во всем.

– Ты это о чем? – не поняв ее, спросил Ванин.

– Я, Сереженька, о том, что ты очень талантливый человек: и в бизнесе, и, вот, как оказалось, в живописи.

– Да, брось ты, – отшутился Ванин. – Самое уникальное произведение создала ты. Вон, по газону прыгает.

За окном Юля пыталась научить деда с бабкой чему-то недоступному. Кажется прыгать со скакалкой.

Анна не отрываясь смотрела на Иисуса и вдруг сказала:

– Ты не поверишь, но я его представляла именно таким.

– Мне тоже кажется, что он был именно такой, – согласился Ванин.

Место, найденное для картины, было настолько удачным, что образовывалась какая-то гармония, связь между творением Леонардо и этой маленькой картиной. Это было особенно приятно, потому что означало какую-то сопричастность к тому, что происходило на большом полотне. Казалось, что эти два полотна не могут существовать уже друг без друга. И в этом виделся какой-то знак. Хороший он или плохой никто еще из них пока не знал. Но что-то в этом было определенно.

Весна тяжелое, но одновременно и приятное время года, любимое всеми живыми существами. Особенно, когда тебе уже под шестьдесят и ты – человек. Весну ждешь как манну небесную. Однако к весне организм обессилен, и начинают обостряться всякие хронические болячки.

Так случилось и в этот раз с Сергеем Арнольдовичем. Правда, никакой хрони у него не было, а вот вирус гриппа или сильное простудное заболевание, а может и все вместе, свалили его с ног надолго и уложили под теплое одеяло. Несмотря на то, что Ванин добросовестно исполнял все мудрые предписания врачей, дело на поправку не шло. Анна уже начала беспокоиться, нет ли какого осложнения. Температура не падала и постоянно держалась на уровне 38°. Вот тогда-то Зинаида Григорьевна и вспомнила лечебное свойство «Тайной вечери».

Сергея Арнольдовича перевели из спальной комнаты в каминный зал и уложили на диване напротив картины, а Федор растопил камин. Так он и лежал на высоких подушках в домашнем колпаке, пижаме и махровом халате, попивая в свете пламени через трубочку горячий чай с медом.

Ближе к полуночи домочадцы начали расходиться. Телевизор наконец заглох, процесс зомбирования закончился. Анна устроилась за дверью на кушетке в соседней комнате. Было тепло и уютно. Ванин ощущал себя, несмотря на простуду, абсолютно счастливым человеком. Это было совсем не то счастье, которое он раньше считал предметом мечтаний делового человека. Нет, это было ощущение нужности дорогим тебе людям. Это было ощущение заботы и тепла, которые исходили от них. Если раньше работа заглушала в нем человека, то с появлением Анны, Юлечки, Владика и Машутки любовь к ним стала заглушать одержимость к деньгам. Так ему, во всяком случае, сейчас казалось.

В каминном зале Сергей Арнольдович был совершенно один. Языки пламени в камине освещали всю залу и отражались на стенах, то освещая «Тайную вечерю» с ее многочисленным образами, то падая ярким светом на Иисуса, созданного усердием Ванина. Свет и тени волнами гуляли по стенам огромной залы, погружая Сергея Арнольдовича в сладкую дремоту.

Абсолютно круглый диск луны возник в большом окне, облив серебряным светом сосну напротив и мебель в зале. Стояла благостная тишина, и только поленья дров, перебивая друг друга, потрескивали в огне. Ванин почувствовал, что на него наваливается тяжелый сон, но все же продолжал вяло размышлять: «Интересно все-таки получается. Тридцать лет я не брал в руки краски, и вдруг навеяло. Взял и сделал». Он опять повернул голову к своему творению. «Интересно, – подумал он, – а на самом деле, действительно он был такой? Похожий получился или мне это только кажется».

– Похож, – услышал он из темноты незнакомый бархатный голос. – Очень похож.

Сергей Арнольдович приподнялся на локтях, чтобы посмотреть, кто бы это мог быть. Но никого не было видно. И тут он скорее ощутил, чем увидел боковым зрением, что на картине произошли изменения. Когда он повернул голову, холодная дрожь молнией пронзила тело. На картине отсутствовал Иуда. «Что-то со мной не так, надо собраться. Так расслабляться нельзя», – решил он, чувствуя, что паника охватывает все его тело и мысли. «Наверное, инсульт», – испуганно подумал Ванин. Хотел крикнуть, уже раскрыл рот, но перед ним возникла фигура невысокого молодого человека лет тридцати с черной курчавой шевелюрой и такой же черной коротко стриженой бородой, наглухо закрывавшей щетиной всю нижнюю часть его лица и верхнюю губу, над которой гордо выделялся массивный нос с горбинкой.

Незнакомец приложил указательный палец к губам, давая Ванину понять, что шуметь не надо. Все под контролем, и беспокоиться ни к чему. Ванин, словно таракан, таращил на человека свои голубые, на выкате, неморгающие глаза, когда тот не спеша приблизился и приложил ко лбу хозяина дома руку. Она была холодной как лед. Через мгновение Сергей Арнольдович почувствовал себя в полном порядке и здравии. Он вылез из-под одеяла, оставшись в махровом халате и шелковой пижаме. Свисавший с головы ночной колпак придавал его внешности законченный идиотский вид, напоминающий гоголевского героя Плюшкина.

– Вы уж извините меня за такой нереспектабельный вид, – начал он осторожное общение с незваным гостем. – Приболел малость. Грипп, знаете ли.

Он протянул незнакомцу руку и представился:

– Ванин Сергей Арнольдович, хозяин этого дома.

Человек ответил мягким пожатием руки и тоже представился:

– Иуда из Кариот, – и поставил на пол какой-то мешок или котомку. Было не разглядеть.

Одеяние гостя поразило Ванина ничем не меньше, чем его появление. На нем тоже был халат или подобие халата, изрядно поношенного, а поверх него был прилажен темно-коричневый то ли плащ, то ли накидка и тоже не первой свежести. На ногах надеты римские сандалии с плетением, очень добротные. Такие Ванин видел в кино у римских легионеров. Иуда заметил его любознательный взгляд и сказал:

– Трофейные. Очень надежные. Бычья кожа, подошва в три слоя. Сносу нет.

Ванину снова стало дурно. До него дошло, наконец, что место на картине, где должен был находиться Иуда, пустовало, а сам Иуда стоит пере ним и хвастается своими сандалиями.

– Вы меня извините, господин Иуда, но я не понимаю: это действительно Вы, тот самый, с картины? – спросил он, боязливо поглядывая на гостя. – Вы не могли бы меня потрогать? – И он снова протянул Иуде руку.

На этот раз Иуда прикоснулся к нему теплой и мягкой ладошкой.

– Хорошо, – сказал растерянный Сергей Арнольдович. – Но как Вы сюда попали с картины и что Вы здесь делаете?

– Извините, многоуважаемый господин Ванин или Сергей, я не знаю, как у вас правильно.

– Мне ближе Сергей, – ответил Ванин.

– Мое появление в вашем доме совершенно неслучайно. Во-первых, я исполнил ваше желание и прислал лучшего художника древности Луку сделать копию творения великого Леонардо да Винчи. – Он повернулся лицом к «Тайной вечере». – Надеюсь, Вам понравилось исполнение? Скажу Вам откровенно, второй такой нет и, видимо, уже долго не будет.

Сергей Арнольдович ответил, что он никогда не просил рисовать эту картину. Художник Лука приехал сам. Если в чем и виноват он, хозяин дома, так это только в том, что ему эта «Тайная вечеря» приснилась.

– Абсолютно правильно, – согласился с ним Иуда. – Ваш сон и было ваше желание. Разве не так? Вспомните, с какими счастливыми лицами вы стояли перед этим шедевром, когда Лука закончил работу. Анна даже плакала, я видел.

– Как? – воскликнул Ванин. – Откуда?

Иуда определенно был обижен:

– Как это – как?

– А, ну да, камин. Извините, – пробормотал Ванин. – Все это так странно и необычно. Я в полной растерянности.

– Нам всем, – продолжал Иуда, оглядывая апостолов, изображенных на картине, – было очень приятно, что простой смертный, хотя и богатый человек, захотел иметь в своем доме это многострадальное произведение. И что нам особенно понравилось, так это размещение вашей картины над камином. А то, знаете ли, сырость задолбала.

– Значит, угодил? – поинтересовался Ванин.

– Угодили. Что есть, то есть, уважаемый Сергей. Но есть и другая причина моего появления. И опять же, с целью выражения своего восхищения, – продолжал Иуда.

– Это что же я такое сделал? – поинтересовался Сергей Арнольдович. Ему все больше и больше нравилось говорить с Иудой.

– Вторая причина моего визита кроется в том, что я выиграл у Леонардо спор, свидетелем которого был Создатель.

За дверью что-то сильно скрипнуло. Ванин прошел в соседнюю комнату. Там укутавшись шерстяным пледом, свернувшись калачиком, мирно посапывала Анна. Он поправил подушку, укрыл открытую ногу пледом и вышел из комнаты.

– Уважаемый Сергей! – обратился к нему Иуда. – Я вас попрошу не беспокоиться, пока мы с вами ведем здесь богоугодные беседы, все ваши домочадцы будут спать крепким сном младенца. Нам никто не помещает. Поверьте мне.

А Сергей Арнольдович уже и не сомневался и верил, что попал в какую-то жуткую переделку.

– Ни в какую переделку Вы не попали. Это нормально. Такое бывает. Просто люди об этом никому не рассказывают.

– Ну, спасибо. Успокоили, – ответил ему Ванин. А сам подумал: «Может и вправду бывает? Кто же будет рассказывать про себя такое?»

Ход его рассуждений прервал Иуда с просьбой подбросить дровишек:

– У вас в России всегда так холодно? – поинтересовался он.

– Да нет, – ответил ему Ванин. – Лето у нас как лето, зима как зима. Мы привыкли.

– Кажется май месяц наступил, – продолжал Иуда, – а свежо.

И он похлопал себя по бокам, показывая всем видом, что и вправду замерз.

Подбрасывая осторожно по одному полену в камин, Ванин заметил гостю:

– Немудрено замерзнуть в такой паршивой одежонке-то. На вас, кроме сандалий, ничего приличного нет.

– О, я и забыл, – обрадовался Иуда. Он подошел поближе к огню, обернулся на 360°. Ванин ничего не успел понять, как вдруг гость оказался одетым точно в такое же одеяние, как и хозяин дома: в такой смешной ночной колпак, махровый халат, из-под которого возникла полосатая шелковая пижама, и на ногах были все те же трофейные римские сандалии.

Ванин ничего не сказал. «Уж коли со мной такая дурь происходит, надо все принимать как есть», – решил он про себя.

– Сейчас лучше? – поинтересовался Иуда.

– Лучше, – ответил он. И спросил гостя:

– Вы не голодны? Может Вам чаю или чего покрепче?

– О-о, и чего покрепче тоже, если можно, – попросил Иуда.

Ванин прошел в малую столовую, которая была соединена с кухней, и принялся доставать припасы из холодильника. Затем, поставив чайник, достал непочатую бутылку водки «Парламент».

Когда Ванин с подносом явился в столовую, Иуда уже удобно расположился за столом.

– Руки мыть будете? – поинтересовался Сергей Арнольдович.

Иуда поднял вверх ладони и показал хозяину.

– У меня не пачкаются, – заявил он, как бы извиняясь. – Меня же нет.

Руки действительно у него были чистыми до белизны.

– Прошу Вас, – предложил Ванин, разложив содержание подноса на столе. – Чем богаты, тем и рады. Хозяйка организовала бы значительно лучше, но извините, время позднее, спит.

– Не беспокойтесь, – ответил ему Иуда. – Все чудесно, – и он медленно, почти торжественно положил нарезку Докторской колбасы на кусок Бородинского хлеба и также торжественно откусил большую его часть.

«Голодный, видать», – подумал Ванин, разливая по рюмкам водку. Ванин поднял свою, хотел что-то сказать, но Иуда перебил его:

– Мир, благополучие и любовь дому вашему, уважаемый Сергей! Будьте здоровы и счастливы со всем вашим семейством!

«Хорошо говорит», – подумал Сергей Арнольдович.

– Спасибо, – сказал он. – И Вам того же. Будем здоровы!

Выпили. «Нет, – подумал Ванин. – Этого не может быть. Это сон».

Он чувствовал, что глаза у него закрыты. Он очень хотел их открыть и увидеть, что он спокойно лежит у камина, а рядом с ним сидит Анна и держит его руку в своей руке. Ему тепло и хорошо. И он открыл.

Он открыл свои глаза, но перед ним сидел все тот же Иуда с картины Леонардо да Винчи, и на нем была все та же его одежда. После небольшой паузы Иуда обратился к Ванину:

– Если не возражаете, я продолжу наш разговор о том, почему я здесь оказался и что собираюсь делать.

– Уж будьте добры! – раздражительным голосом согласился Ванин – А то чертовщина какая-то получается.

– Чертовщина, – возразил ему Иуда, – извините, это из области фольклора. А я к вам пришел из реальной жизни.

Ванин ничего ему не ответил и приготовился слушать.

– Так вот, – начал свой рассказ Иуда. – Все началось с моего знакомства с Леонардо да Винчи. Это на юго-западе Италии божественной красоты места. К сожалению, он был незаконнорожденным ребенком. А это, как вы знаете, для судьбы человека имеет важное значение. Мать его, Катерина, была незнатного происхождения, и о ней мало что известно. После рождения сына она исчезла. Но в числе мертвых не значилась. Это я знаю точно. А отец, Пьеро да Винчи, забрал ребенка к себе и женился вскоре на другой женщине. Был он человеком зажиточным и работал нотариусом. В то время это что-то вроде вашего сегодняшнего адвоката, даже больше. Гений этого ребенка был обнаружен в раннем возрасте и проявлялся буквально во всем, чем бы он не увлекался. Увлечений этих была масса: и математика, и живопись, и ботаника, и инженерное дело. Помню случай один произошел любопытнейший. Было ему лет тринадцать, наверное, не больше. Отец собрался в субботу ехать в город на базар. К нему подходит сосед и просит его: «Возьми с собой мой боевой щит, отдай мастерам, пусть пострашней его разрисуют».

Ванин вопросительно посмотрел на Иуду:

– А это еще зачем?

– В то время было принято разукрашивать щиты страшными рисунками. Считалось, что это отпугивает врага и каким-то образом тебя защищает. Пьеро взял щит, но на базар его не повез, а отдал сыну. «На, – говорит, – разрисуй, как знаешь». И Леонардо взялся за дело. Он этот щит переделал заново, перетянул кожу, отшлифовал деревянные детали и нарисовал на щите Горгону со змеями на голове вместо волос. Вид у этого боевого щита был устрашающе прекрасен. Когда отец увидел работу сына, он испугался. Он знал, что ребенок очень талантливый, но работа, которая была сделана на этом щите, его потрясла. И он решил не возвращать его хозяину. Пьеро да Винчи решил поступить разумнее. Он поехал на рынок и продал этот щит в десятки раз дороже его стоимости. А соседу купил другой, за что тот был ему весьма благодарен.

– О, это по-нашему. Я его понимаю, – одобрил Сергей Арнольдович.

– У Леонардо были странные увлечения, – продолжал Иуда. – Бывало, поймает крысу, обязательно препарирует ее, изучит – что у нее там внутри? Очень было ему интересно, что и из чего состоит. То же самое он делал с несчастными мышами, лягушками, кошками и даже с собаками и птицами. А что он творил с ящерицами? Помню случай: поймал две ящерицы. Одну, что называется, разобрал на мелкие детали, из кожи сделал крылья и пришил к другой, и непросто пришил, а наполнил их ртутью. Затем посадил в большую банку и показывал несчастным преподавателям, которые при виде этого чудовища падали в обморок. Заметив эти увлечения сына, отец серьезно был напуган. Мальчик растет, а хобби у него, мама дорогая. И Пьеро отправил сына в художественную школу на полный пансион, где Леонардо проявил недюжинный талант. Безусловно, он был с определенными странностями. Вот, например, он писал левой рукой, но не так как пишут обычные люди, которые являются левшами, а справа налево, при этом буквы у него были написаны «вверх ногами», то есть прочитать его рукопись можно было только с помощью зеркала, поставленного напротив. Но… – Иуда сделал паузу и посмотрел на Ванина. – Когда ему надо было написать что-то необходимое по жизни, ну, например, деловое письмо, он делал это как положено, как все нормальные люди. Зарекомендовав себя в аристократических кругах великолепным живописцем и изобретателем, он, кстати, не слыл эрудитом. У него была проблема – он никак не мог освоить латынь, но авторитет и доверие к его суждениям были непререкаемыми. Когда я с ним познакомился, его имя уже гремело. В Италии, во Франции не было ни одной аристократической семьи, в которой бы не мечтали иметь его работы. В то время у бомонда, так, по-моему, сегодня у вас называют аристократов, была мода на портреты.

Ванин согласно кивнул головой, а про себя подумал: «Задолбал, историк хренов. Отвечал бы по делу».

– Потерпите еще чуть-чуть. Я скоро закончу эту тему, – словно услышав мысли Ванина, успокоил его Иуда и добавил, – дальше будет самое интересное. Так вот, – начал он, – как я уже говорил, в то время у знати большой популярностью пользовался портрет. А у Леонардо именно портрет получался всегда на зависть его коллегам изумительно.

В те дни он заканчивал работу над «Мадонной с горностаем». Удивительное произведение. Вы, надеюсь, видели? – поинтересовался Иуда и продолжил, не дожидаясь ответа. – Леонардо торопился с окончанием работы, так как по договоренности с людьми Пантифика должен был заниматься росписью базилики Святого Петра в Ватикане. Но как это часто бывает с обещаниями великих мира сего, они его не сдержали и пригласили на эту работу других мастеров. Леонардо пребывал в смятении. И потом он отказался от целого ряда предложений ради работы в Ватикане. Но ведь надо было на что-то жить и кормить своих помощников.

И неожиданно для себя Леонардо получает заказ от доминиканских монахов написать «Тайную вечерю» в помещении трапезной монастыря Санта Мария дель ла Грациа в Милане. Таким образом, в 1495 году он приступил к работе над этим шедевром. Ему было 29 лет.

– Странно, – прервал свое молчание Ванин, явно удивленный сказанными словами Иуды. – Мне казалось, что эта работа была им сделана в зрелом возрасте?

– Нет, уважаемый Сергей, абсолютное большинство людей думают точно так же, но ему было 29 лет от роду, уж мне-то вы поверьте.

– Да уж, – согласился Сергей Арнольдович, горько вздыхая, – сомневаться не приходится.

Он уже окончательно убедился, что это не сон.

– Леонардо взялся за заказ монахов с каким-то нечеловеческим рвением. До него было написано великое множество «Тайных вечерь». Но ему хотелось сделать нечто особенное, неповторимое. К сожалению, у него ничего не получалось. Сама концепция картины никак не могла зародиться в его мозгу такой, какой мы ее с вами знаем теперь. А тогда ничего не выходило.

Писал он ее ужасно тяжело. А сколько краски перевел. Я за всем этим наблюдал со стороны, и мне было жаль смотреть на этого человека. Он иногда сутками сидел на воде и хлебе, а бывало вообще ничего не ел. Иногда бросит все, пойдет другими делами заниматься, и вдруг срывается как угорелый, бежит к своей фреске и начинает что-то убирать, что-то заново рисовать, чиркать, мазать. Исхудал, под глазами синяки. Помощники его с ног валятся. Идея у него уже начала зарождаться. А суть ее заключалась в том, что никто из участников «Тайной вечери» не смотрит на нас с вами. – Иуда подошел к картине. – Обратите внимание, уважаемый Сергей, они все увлечены, возмущены словами, произнесенными Иисусом: «Один из вас предаст меня». И еще, – продолжал Иуда. – На прежних изображениях «Тайной вечери» или вообще не изображали меня, или где-то в уголке пристраивали, как христопродавца. Но главное не в этом. Леонардо впервые применил в этой работе эффект фотографии. Иными словами поймал мгновение. Не всякому фотографу такое удается. А здесь – художественное полотно и мгновение жизни. Возможно самое великое мгновение.

Иуда умолк. Ванин с нетерпением ждал продолжения. Ему становилось все интереснее. Безразличия как ни бывало.

– До Леонардо меня пытались всегда изображать отдельно от учеников мессии. Чаще вообще изображали одного, в лучшем случае с тридцатью серебряниками, в худшем – повесившимся на суку. Уже на каких только суках я не висел: и на березовом, и на осиновом, и на ольховом. Кому как больше нравится. Леонардо не писал, он жил в этой картине, и был первым, кто изобразил меня равным среди всех учеников Иисуса. – Иуда замолчал, а потом неожиданно добавил: – И вот что интересно, картину свою Леонардо пишет через 1500 лет после свершения действия, изображенного на полотне, представляете?

Ванин слушал не моргая.

– А людям кажется, – продолжал Иуда, – что это происходит во время Леонардо. Это у него все получится потом, но тогда, когда он начал ее создавать, мучился он, конечно, страшно. Я забежал немножко вперед, поэтому вернусь к начальной стадии – как все происходило, по этапам. Не будете возражать? – спросил он Ванина.

– Нет, – отозвался Ванин.

Он подошел к камину и стал подбрасывать березовые поленья.

– Хорошо, – довольно воскликнул Иуда. – Люблю тепло.

– Может еще по рюмашке опрокинем? – спросил его Ванин.

– Прекрасный напиток это ваша русская водка. Трудно устоять. Давайте рюмашку, – довольно согласился Иуда. – Опрокинем.

Выпили. И он продолжил:

– Как вы понимаете, писать лица апостолов – совсем непростое дело. Леонардо их в лицо отродясь никогда не видел. Так вот, он эти образы искал на рынках, в харчевнях, среди нищих, обездоленных людей. Для художников это занятие во все времена было обычным делом. Так вот, однажды Леонардо, гуляя по городу, забрел на рыночную площадь. Там жизнь кипит, гуляет, веселится простой люд. И вдруг в сточной канаве разгуливающий Леонардо видит пьяного забулдыгу, который лежит там весь в грязи, в нечистотах. Но Леонардо этот пропащий пьяница приглянулся. Он, видите ли, захотел с него писать мой образ.

Ванин обомлел от удивления:

– Да-а?

– Не удивляйтесь. Я пригляделся, вижу, ничего общего со мной в этом экземпляре нет. Но Леонардо уже подзывает своих двух помощников и распоряжается оттащить того в мастерскую и привести в порядок. На следующий день Леонардо зовет с собой этого пьяницу в харчевню и там начинает его рисовать. Почему в харчевне? Очень удобно. Позировали в то время часто за еду, заодно и самому можно перекусить. Сидят они, значит, друг против друга: один ест, второй работает. И вдруг этот протрезвевший мужчина задает Леонардо вопрос: «Вы меня разве не помните?». «Нет», – отвечает удивленный Леонардо. «А я до прошлого года пел в церковном хоре. Вы к нам приходили и выбрали меня». «Для чего это я вас выбрал?» – поинтересовался увлеченный работой Леонардо. «Вы с меня господа бога нашего Иисуса Христа рисовали. Я вот после этого и запил». Леонардо как сидел, так и замер. «Неделю пил, не просыхая».

Однажды, в субботу это было, сидит он один перед своей картиной и плачет. Я пристроился сбоку, чтобы видно не было, и слежу, как бы с собой чего не сотворил. Совсем плохой он был тогда. Вдруг чувствую мне на плечо легла мягкая рука, которую ни с какой другой не спутаешь. И тихий голос его спрашивает меня: «Узнаешь ли ты меня, сын мой?» «Как не узнать учителя своего, даровавшего бессмертие мне и право при имени твоем находиться и служить тебе?» – отвечаю я ему. «Иуда, – говорит он мне, – помоги рабу моему, святое дело творящему, но с пути истинного свернувшему, гордыню свою за благо принявшего. Открой, заблудшему, глаза примером жизни своей».

– И что, вот так реально слышал голос Иисуса? И рукой он вас коснулся?

– Конечно, – отвечал Иуда. – После его вознесения мы с ним только так и общались. По-другому уже нельзя.

– С ума сойти, – вырвалось непроизвольно у Сергея Арнольдовича. – И что было дальше?

– Подошел я к нему и стал успокаивать. Он слушать не хочет, жалится, бедолага, на судьбу свою, что родился без любви, живет без любви, что никто таланта его не ценит и что он один никому не нужный. Тут я ему и говорю: «Господь прислал меня к тебе помочь дело твое богоугодное завершить и от гордыни порочной тебя избавить». Он, конечно, принял меня за сумасшедшего. «Пошел вон, – говорит, – дурак! Прекрати чушь нести». Должен сказать, что в то время Леонардо был не очень верующим человеком. Да, по моему глубокому убеждению, верующим он вообще никогда не был. Для людей его круга и образа жизни это было обычным делом. Несмотря на жестокие порядки и влияние церкви, студенческая молодежь подшучивала над церковниками, бывало, что и откровенно богохульничала. Дело в том, что очень многие люди, по большому счету, не проводили разницы между богом и церковью. Хотя бог – это одно, а церковный служитель – совсем другое. Леонардо не был другим; иное дело, что он был одаренным человеком с жаждой непомерного познания этого мира.

– Так дальше-то что же было? – остановил Иуду Ванин. Ему не терпелось узнать продолжение.

– Дальше я ему говорю: «Ткни в меня, пожалуйста, рукой. Да посильней. Не бойся». Он не раздумывая, с силой толкает меня в грудь. А нет ничего. Он, конечно, оторопел. Удивлен, стал тыкать в меня и слева, и справа, и прямо, и даже руки во мне соединять, как бы внутри меня. Проверяет, есть я или нет меня. «Что это? – спрашивает он меня изумленно, с ужасом на лице. – Я ничего не понимаю». «Ни что, – говорю я ему, – а кто». «А кто ты?» – спрашивает он меня, совсем одураченный. Смотрю, а от хмеля у него ничего не осталось. «Я, – говорю ему, – я есть апостол Иуда из Кариот». «Это тот самый?» – спрашивает он, оборачиваясь на пустое место на картине, где должен находиться я. Смотрю, он хватает в руки карандаш и сходу начинает на бумаге делать с меня набросок. Естественно, я его остановил: «Еще успеешь», – говорю. Он смотрит на меня вопрошающим взглядом, полным любопытства и смятения, как бы понять хочет, наваждение это, вызванное вином, или реальность. Повторяю ему: «Я – апостол Иуда из Кариот. Меня прислал Он, уберечь душу твою от греха и на путь праведный поставить. Святое дело надлежит делать с чистыми помыслами и просветленной душой. Иначе, добра от такого дела не жди». «Да что Вы такое говорите, господин Иуда. Вас самого изгнали из учеников Иисуса». «Нет, – отвечаю ему, – милейший. Где ты читал, что мессия меня изгнал из учеников своих? Иисус этого никогда не делал. Изгнать мог только Он. Ты посмотри на творенье свое незаконченное. Ты меня сам хочешь посадить вместе с Иисусом за одним столом как равного среди равных. Этого никто раньше так не изображал. Твоей рукой правит божественное провидение, а ты этого не ценишь. Считаешь себя обделенным, недооцененным, великим и незамеченным. Гордыня твоя – это болезнь и печаль души твоей, которые ты пытаешься излечить вином, тем самым усугубляя участь свою, двигаясь по пути греха на встречу с дьяволом». Иуда замолк.

Ванин его слушал, затаив дыхание, и Иуда продолжил свой рассказ.

– Видимо, я чрезмерно проникновенно произнес свою речь. Леонардо рухнул передо мной на колени, обнял меня за ноги и как зарыдает, жалостливо так: «Прости ты меня, Иуда, – говорит. – Прав ты. Гордыня моя давно живет во мне. Она от безродности и сиротства моего. Матери своей никогда не видел. Отец из дома сослал на учебу от страха, что в меня бес вселился. Любви ближних своих я никогда не знал. Промысел мой лишь в моем таланте и умении. Знаю, что много могу делать лучше других. И счастье, и радость испытываю только от того, что сам создаю. Другой радости в жизни я не знаю». Успокоил я его с большим трудом, – продолжал Иуда. – И говорю после всего им сказанного: «Дар, которым ты обладаешь, Леонардо, это божий дар. Он дал, Он и заберет, когда время придет. Не гневи бога, не испытывай судьбу свою без надобности. Делай, что должен, а счастье и любовь тебя найдут. Господь, – говорю ему, – тебя любит». «Правда?» – спрашивает он меня недоверчиво, боязливо. Что говорить, натура творческая – всегда ранимая. «Правда, – отвечаю ему. – Вот видишь, меня прислал тебе на помощь. А то вишь, чего надумал: Его и меня, Иуду из Кариот, с какого-то забулдыги рисовать. И кстати, ничего общего, ни малейшего портретного сходства не было». «Простите, – говорит, – бес попутал». Тут я ему и сказал все, что думаю: «Вот ты говоришь, бес попутал, а это совсем не так. Вы, люди, с легкостью почему-то прощаете себе маленькие шалости, мелкие грешки. Со временем это становится привычкой и доводит до большого греха. Запомни, друг мой, дьявол живет в мелочах, постоянно накапливаясь до критической массы, а когда происходит взрыв греха, когда жизнь в грехе становится невыносимой, вы обращаетесь к Богу. Помоги, мол. Это хорошо, если ума хватает к Богу обратиться. А то ведь бывает и не к нему». В общем, как я понимаю, мы с Леонардо в ту ночь понравились друг другу. Он меня усадил поближе к лампе и начал работать. К утру мое изображение было готово. Посмотри, похож? – спросил он Ванина.

– Один в один, – воскликнул Сергей Арнольдович голосом, полным восторга. – По этой истории можно фильм снимать. Удивительно интересно, – сказал он.

– Вот теперь Вы знаете, уважаемый Сергей, что один из апостолов, и никто иной как сам Иуда из Кариот, единственный из участников события, имеющего вселенское значение для всего христианского мира, написан с натуры, с оригинала, можно сказать.

– Это потрясающе, – воскликнул Ванин, вновь подойдя к камину и подбросив в него дров. – Вроде уже не холодно? – поинтересовался Сергей Арнольдович.

– Да, хорошо, – согласился Иуда. – Давно мне не было так уютно. Может, еще по рюмашке пропустим, а?

– Я только «за», – согласился Ванин. – В моем нынешнем положении это единственный способ не сойти с ума.

– Ну тогда за здоровье, – предложил Иуда. И они с удовольствием выпили. – Но это еще не все, – продолжал свой рассказ Иуда. – Как вы, наверное, читали, над «Тайной вечерей» он работал около года. Может немного больше. Он очень спешил, но на стене писать красками намного сложнее. Главным образом из-за того, что очень трудно саму стену подготовить. Технология непростая и, главное, требует много времени. Леонардо еще до нашей встречи решил ускорить процесс. Много экспериментировал с красками, с составом грунтовки, с самой технологией подготовки стены к работе, даже создал машину для ее просушки. Уж очень ему хотелось удивить этот мир и сделать работу побыстрей.

Приди я к нему пораньше, возможно у картины не было бы такой печальной участи. Но как бы грех не был глубоко спрятан, он обязательно вылезет наружу.

Уже в 1517 году краски с картины начали осыпаться, а в 1652 году в стене, на которой написана картина, прорубили дверь, вернее дверной проем, как раз в том месте, где находились ноги Иисуса Христа. На первоначальном изображении Иисуса Леонардо показал их так, будто они прибиты к кресту. Однако после восстановления стены их сделали совсем по-другому. Иуда показал рукой под столом: «Вот как здесь, видите? Они просто стоят на полу».

– Как же можно было так глумиться над шедевром? – возмутился Сергей Арнольдович.

– Что поделать, – отвечал ему Иуда. – Служители бога, как это часто бывает, тоже люди. Однако картина продолжала разрушаться. В 1726 году была предпринята первая попытка сделать реставрацию. И никакого толка не было. Создавалось впечатление, что картина сама не хотела жить. Я в этом убедился в 1796 году, когда войска этого коротышки Наполеона Бонапарта захватили Милан. Они использовали трапезную монастыря как оружейный склад. Уж они-то поиздевались над «Тайной вечерей». Бросали в нее камнями, стреляли из пистолетов и ружей, выкалывали глаза апостолам. Меня вообще было не узнать. Бесчинствовали, как хотели. И никто не остановил.

Несчастья преследуют это великое творение Леонардо с ее самого зарождения и по сей день.

– И даже Вы не можете ее спасти? – поинтересовался Ванин.

– Нет, это выше моих сил, – сказал, как отрезал, Иуда. – Вы скоро поймете почему. Но как ни странно картина больше страдала не от вандализма, а от элементарной сырости. Теперь Вы понимаете, почему я так обрадовался, когда копию этого великого полотна Вы сделали над камином.

– Как от сырости? – спросил Ванин. – Разве стена была старой и сырой?

– В том-то и дело, что трапезная, где находилась картина, была абсолютно сухой, и о зарождении сырости, тем более плесени, не могло быть и речи. Но она сырела, утрачивая все былое, все больше и больше. И все сильнее теряла свой первоначальный вид. Уже гораздо позже, после смерти Леонардо, мне говорили, что картину погубила та самая гордыня, о которой мы с вами беседовали. Очень ему хотелось удивить весь мир, и он спешил, и неправильно обработал стену. Была допущена какая-то ошибка. Мир, конечно, он удивил, но оригинал утратил свой первоначальный облик. И как мне кажется, сам Леонардо считал ее порчу карой божьей. Он мне об этом говорил сам, но тогда я не предал его словам особого значения.

Но однажды мы с ним оказались на земле обетованной в Вифлееме. Он меня все время спрашивает: «Скажи мне, Иуда, а Иисус похож на самого себя на моей картине?». Леонардо не догадывался, что я знал тайную сторону его вопроса. И потому после написания этой картины, вернее будет сказать, после встречи со мной, он отпустил огромную пышную бороду и шевелюру. А я ему отвечаю: «Какой ответ ты желаешь от меня получить, уважаемый Леонардо?» «Хороший», – говорит он. «А хочешь, я тебе отвечу правильно?» «Нет, – говорит он, – не хочу».

– Почему же? – заинтересовался Сергей Арнольдович. – Здесь, наверное, есть какая-то тайна?

Иуда сделал вид, что не услышал вопроса и продолжал свой рассказ.

– Тогда же у Стены Плача мы с ним заключили пари: если когда-нибудь какой-либо художник напишет лицо Иисуса, соответствующее его действительному облику, и там же будет изображение «Тайной вечери» Леонардо да Винчи, я обязан буду находиться при этом человеке до конца дней его.

– А если нет? – спросил Ванин, еще не поняв до конца смысл произнесенных слов Иуды.

– Если нет, – продолжал Иуда, – Леонардо будет продолжать находиться в том ужасном сне, который преследует его на протяжении всей его жизни.

– Что это за сон такой? – не дождавшись продолжения, снова задал вопрос Ванин, раздираемый любопытством.

– Знаете ли, я тоже узнал это уже значительно позже, – начал Иуда. – У Леонардо ежедневно бывали видения: стоит он перед огромной пещерой с зияющей черной дырой, и дыра эта кажется ему живым существом, которое тянет его к себе с непреодолимой силой. Его охватывает ужас. Но странно, внутренний голос ему говорит: «Сделай один только шаг вперед. Иди и там столько сказочных чудес, неразгаданных открытий, там столько нового и неизвестного, там столько всего прекрасного и чудесного…» Он закрывает глаза и делает этот шаг. И летит в бесконечность… И просыпается от ужаса падения.

– Какой кошмар, – сочувственно произнес Сергей Арнольдович.

– Да, он и дальше теперь будет продолжать ходить к этой пещере, ну а я теперь всегда буду при Вас, при первом вашем желании. Вас это не пугает?

– Да, нет, – сказал Ванин спокойно. – По-моему, я к Вам начинаю привыкать, уважаемый Иуда. И потом вдруг спросил: «А Леонардо да Винчи знает, что Вы сейчас у меня в доме и выиграли это пари?»

– Безусловно, знает, – отвечает Иуда. – Только не Леонардо, а его душа. Души, вы ведь знаете, они никогда не умирают.

– А как же вы общаетесь?

Иуда громко рассмеялся:

– Вы не поверите, но чисто технически это называется «душевная связь».

Ответ Ванину понравился. Он только не понял, шутит Иуда или серьезно говорит. Между тем тот продолжал:

– Странная, конечно, судьба у этого величайшего из всех живущих на Земле людей. Одна только Мона Лиза чего стоит – шедевр среди всех шедевров. Десять лет работал он над ее портретом. Сделал выдающееся научное открытие и гипотезы, придумал гениальные инженерные решения. А созданная им в рисунках анатомия человека? И при всем при этом никогда не был любим ни одной женщиной. И сам никого не любил. Ни семьи, ни детей.

– За что это ему? – спросил с тревогой в голосе Ванин.

– За что? – переспросил его Иуда. – Да за то, что гениальность не бывает бесплатной. Человек платит в своей земной жизни всегда и за все, что ему дается. Так устроен этот мир. Нет такого добра, за которое людям не приходилось бы платить. А горе – его разменная монета.

– А как на счет зла? – спросил Сергей Арнольдович, увлеченный философским рассуждением Иуды.

– Зло, уважаемый Сергей, – это особая тема. О ней мы с вами поговорим позже.

За окном начинало светать. Иуда забеспокоился. Быстро проглотил на дорожку кусок колбасы, поблагодарил хозяина.

– Приятно было познакомиться, – сказал он, когда они вместе подошли к полотну.

– И мне тоже, – улыбаясь, ответил ему Ванин.

– Ну, тогда до завтра, – Иуда ловко подставил стул, залез на картину, и как ни в чем не бывало уселся на свое место за столом на «Тайной вечере», поправив рукой развязавшийся мешочек с тридцатью серебряниками.

Спал Сергей Арнольдович, как ему показалось, очень крепко. Проснулся он опять за полночь из-за того, что кто-то теребил его за плечо. Открыв глаза, он увидел знакомое лицо Иуды, сидящего на краю дивана. «Тайная вечеря» и портрет Иисуса были на месте. В камине потрескивали дрова, и от них слегка отдавало дымком. «Задвижку надо приоткрыть», – подумал Ванин и тут же забыл, потому что Иуда, обращаясь к нему, спросил:

– Ну что, брат мой, продолжим наши с Вами разговоры?

– Вы уже называете меня «брат»? – настороженно спросил Сергей Арнольдович. – Может я что-то пропустил?

– Нет, ничего Вы не пропустили. Дело в том, – продолжил Иуда, – что вчера между нами, то есть мной и Вами, произошло событие, которое в моем кругу называется «таинством общений и сопричастности».

– Что же это такое? – удивился Сергей Арнольдович.

– Это значит, что в доверительном разговоре я поведал Вам нечто такое, что составляет величайшую тайну.

– И что же это за тайна? – не унимался Ванин.

– У Вас, брат мой, прямо девичья память – возмутился Иуда. – Я Вам вчера рассказал о том, что на картине Леонардо среди 12 апостолов один, то бишь я, был написан с натуры. Помните?

– Вы правы, – согласился Ванин, подумав про себя: «Кошмар продолжается. Видимо, мне придется до конца испить эту чашу? Чем же все это закончится? Знать бы».

Видимо, Иуда прочитал его мысли:

– Брат мой, Вам не стоит беспокоиться. Все будет как должно быть.

И, присев на диван рядом с Ваниным, поинтересовался:

– Я вижу, вы меня хотите спросить о чем-то?

– Да, – подтвердил Ванин. – Я хотел все-таки узнать, с кого же Леонардо писал образ Иисуса Христа?

– Хорошо, брат мой, – ответил ему Иуда. – Я обязательно расскажу тебе и эту историю. Вернее, это не история, а поступок, который совершил Леонардо, руководствуясь своими жизненными принципами. Но прежде я бы хотел услышать от тебя самого, насколько чистым и праведным человеком ты ощущаешь сам себя? И совершал ли ты в жизни своей поступки, за которые тебе сейчас могло быть стыдно? А может ты желаешь исправить что-то?

Сергей Арнольдович совершенно не был готов к такому повороту событий. Он растерялся. Ему никогда не проходило в голову оценивать свои действия в таком ракурсе. Других – да, себя – нет. «Что же ему отвечать»? – растерялся Ванин, забыв про способность Иуды читать мысли.

– Я никогда об этом не думал, – ответил он. – Это слишком суетливое дело, в особенности, когда занимаешься серьезным бизнесом. Мне никогда не было стыдно за то, что я сделал в своей жизни. Я всегда руководствовался здравым смыслом.

– А как же Лиза? – спросил его Иуда.

– Что, Лиза? – переспросил потрясенный Ванин. «Неужели он и про это знает?»

– Знаю, – ответил Иуда. – Ее убийство тоже было вызвано логикой здравого смысла?

– Я ее не убивал, – захотел сказать Ванин, но горло вдруг схватил сухой спазм, и он только прошептал.

– Да ты не нервничай, брат мой, – успокоил его Иуда, – с кем не бывает? Убил, так убил. Знаешь, сколько людей каждый день покидают эту грешную землю и уходят в мир иной? А ты думаешь, все они уходят по своей воле? Вовсе нет. Кто-то всегда кого-то убивает. Одних – словом, других – пулей, третьих – обстоятельствами. И найти истинного убийцу бывает не всегда так просто. Потому что он, убийца, всегда лишь только орудие убийства в руках провидения. Уж кого суждено призвать в мир иной, то это будет сделано, не сомневайся. А чьими руками – это не столь важно для убитого.

– Из тебя, Иуда, получился бы прекрасный адво-кат, – похвалил его Ванин, тронутый оправдательной речью, и тут же спросил: – А для простых людей там тоже есть жизнь?

– Я думаю, – ответил ему Иуда, – что правильный ответ ты можешь получить от самой Лизы.

– Как? – испуганно закричал Ванин.

– Очень просто, – отвечал ему Иуда. – Вон она лежит на кушетке за дверью, укрытая клетчатым пледом, спит.

– Этого не может быть! – снова заорал Сергей Арнольдович. – Там Анна!

Он подбежал к кушетке, рухнул на колени. Анны не было. Вместо нее, укрывшись клетчатым пледом, мирно посапывала в сладком сне Лиза. Из груди Ванина вырвался истошный стон:

– Верни Анну, Иуда! Христом богом заклинаю, верни!

Его колотило.

– Э-э, какой ты хлипкий, брат мой, – назидательно сказал ему Иуда из Кариот. – Кишка-то у тебя тонкая, как дело самого касается.

Ванин не отрываясь смотрел своими немигающими голубыми глазами на Лизу. Возможно, в первый раз в своей взрослой жизни они были наполнены слезами.

– Верни, – простонал он.

Иуда подошел к Сергею Арнольдовичу и положил свою ледяную руку на его пылающий лоб.

– Успокойся, – сказал он.

Дрожь в мгновение покинула его измученное тело.

– Пусть Лиза еще поспит, – сказал он, коварно улыбаясь, – а мы с тобой посмотрим телевизор.

Ванин не понимал, что происходит, и лишь тупо пялился на «Тайную вечерю». Там же происходило нечто невообразимое. Апостолы превратились в живых людей, шумели, спорили, пытались в чем-то убедить Иисуса. И только место Иуды пустовало. Вдруг все исчезло, и Ванин увидел на экране себя и Лизу, где он обещает ей акции. И она такая радостная и счастливая обнимает его и кусает за ухо.

– Какая идиллия! – произнес Иуда. – Ну чем не любовь, а?

Ванин опустил голову.

– Наше замечательное кино продолжается, – подбодрил Иуда своего брата.

На экране появилась квартира Лизы. Ванин отпирает дверь и заводит в нее еле стоящую на ногах подвыпившую хозяйку. «Иди в душ, приведи себя в порядок, – слышен голос Ванина. – Разговор есть». Лиза послушно бредет в ванную комнату. Ванин нервно переключает каналы телевизора, ждет ее, развалившись в кресле. Выходит Лиза с полотенцем на голове в белом халате. «Что-то я сегодня перебрала», – говорит она Сергею Арнольдовичу, присаживаясь к нему на колени. – От радости, наверное». Ванин грубо отталкивает ее и идет на кухню. Открывает холодильник, достает коньяк, наливает себе и Лизе. Она ждет, что он скажет. Молчат. Лиза спрашивает: «Что с тобой?» И тут начинается. Ванин впадает в истерику: «Как ты могла попросить у меня акции? Я что, тебе мало даю? Ты – вице-президент банка. У тебя сумасшедшая зарплата. И положение. Я столько для тебя сделал. У тебя есть все. Ты посмотри на себя со стороны. Ты ведь с жиру бесишься. Соришь деньгами налево и направо: машина – не машина, квартира – не квартира, дом – не дом. Нет же, этого мало. Акции ей подавай. Ты же, сучка, знаешь меня лучше всех. Я никогда никому ничего не даю из того, что считаю своим». «Сережа, Сережа, успокойся», – испуганно пыталась успокоить его Лиза. «В понедельник придешь на работу и напишешь заявление об уходе по собственному желанию. Все поняла?»

«Да, как ты можешь такое говорить? – закричала она. – Я отдала тебе лучшие годы своей жизни? Кому я нужна со всем этим без тебя? И потом…» «Что потом?» – перебил он ее. «Я хочу тебе что-то сказать, очень важное. Только не перебивай меня». «Ты уже сказала все, что хотела. Сыт по горло. Делай, что я тебе говорю. Не напишешь заявление – потеряешь все». Он вышел из квартиры, хлопнул дверью. Лиза оставалась одна. Сидела на диване молча, курила. Потом пошла на кухню, достала из аптечки снотворное, насыпала жмень в руку. Вернулась назад, проглотила, запив остатками коньяка. Через несколько минут бутылка и бокалы были осушены. Изображение исчезло.

– Ты же знал, что она без снотворного не спит после принятия алкоголя? И что врачи ей строго-настрого запретили пить?

– Знал или нет? – снова повторил свой вопрос Иуда голосом полным ненависти и неприязни. – Разве нельзя было обойтись по-человечески, по-хорошему, без смерти?

– Я ее не убивал, – твердил Ванин, уткнувшись безжизненным взглядом в пустоту.

– Скажи мне, брат мой, – обратился Иуда к собеседнику, который продолжал сидеть, находясь в полной прострации. – Тебе ее жалко?

– А ты знаешь, что она хотела? – почти фальцетом закричал Сергей Арнольдович. – Она хотела мои акции, которые я потом и кровью заработал. Унижался, терпел лишения, отказывал себе во всем. Ради одного, чтобы стать независимым и свободным. Этого можно добиться только с деньгами, с большими деньгами. И я шел к этому. А она… она захотела их у меня забрать. Мои, мои кровные, потом заработанные деньги.

Он замолчал, потом снова продолжил, как бы споря с самим собой:

– Она бы не остановилась. Она бы продолжала меня мучить. И, в конце концов, добилась бы своего.

– Это как понимать? – полюбопытствовал Иуда. – Попросить поделиться бизнесом своего партнера означает «мучить»?

– Именно. Потому что бизнес мой и только мой. Пока он мой, я могу им управлять, во всяком случае в нашей стране, – продолжал утверждать Ванин. – Но еще раз говорю, я ее не убивал. Я только предположил, что такое с ней может случиться. Ее неоднократно предупреждали, что алкоголь и снотворное убьют ее. Не виноват я, Иуда, не виноват.

– Да, – согласился Иуда. – Мы, евреи, не знаем такого понятия как «вина».

Иуда поднялся и предложил Ванину пройти в столовую и помянуть рабу божью Лизу-Лизавету. Ванин встал, обескураженный наглостью Иуды, распоряжающегося у него в доме как у себя, но Иуда успокоил его:

– Нет, я не хочу выглядеть в твоих глазах невоспитанным человеком. Просто мне надо тебе сообщить еще одну новость, для восприятия которой тебе лучше выпить.

Помянули Лизу молча. Ванин напрягся: «Какую еще неприятность несет мне этот пришелец из неизвестности? Что он хочет еще мне сказать? Что ждать от него?»

Иуда успокоил:

– Я скажу только то, что ты должен знать, брат мой. Ответь мне, пожалуйста. Ты знал, что Лиза ждет от тебя ребенка?

– Что-о? Что такое ты говоришь? – возмутился Ванин, не веря ушам своим.

– Да, да, брат мой. Грех большой лежит на душе твоей.

– Как же это такое получается? – не выдержал Ванин. – Это кошмар какой-то. Я живу нормально, спокойно, своей собственной жизнью. Никого не трогаю. Ничего плохого не делаю. Я уважаемый человек. Меня знает вся страна. Я создаю рабочие места, плачу налоги. И семьянин я тоже хороший. Я люблю свою жену, люблю своих детей.

Он не говорил, он кричал:

– Жена у меня умница, красавица. Светик мой – дочка моя. В конце концов, если подумать, то и Бог любит меня. Ведь ни у кого нет в доме этого великого полотна «Тайная вечеря». Она у меня висит на стене над камином. И после этого говорить, что я безбожник и преступник? Убийца матери и ребенка своего? Так получается? Так, послушать тебя я – деспот. Дракула какой-то!

– Ладно, тебе, брат мой, – успокоил его Иуда. – Все равно же дружок твой Бритов, милиционер, уже генерал, поди, все следы твоего пребывания убрал, отпечатки стер. А мои доказательства к делу не пришьешь. Они только для души. Как свидетель я тоже выступить не могу. Меня нет, поэтому зачем тебе меня бояться? И не принимай сказанное близко к сердцу. В жизни у тебя много еще чего будет, пока уйдешь в мир иной. Поэтому береги здоровье.

Между тем Ванин встал и на цыпочках прошел за дверь в соседнюю комнату. К его великой радости на кушетке спала сладким сном Анна. Он поправил на ней плед и облегченно вздохнул:

– Слава богу! Кошмар закончился.

– Ну, что? – спросил его Иуда. – Продолжим наш разговор?

– На чем мы остановились? – растерянно спросил Ванин, не в силах отойти от полученного шока.

– Вас, брат мой, интересовал вопрос, с кого Леонардо писал образ Иисуса Христа?

– Да, – подтвердил Ванин. – Интересовал до тех пор, пока Вы меня не вывели из себя своими кошмарными предположениями и этим видеороликом.

– Но если позволите, я Вам все-таки расскажу, с кого он рисовал образ Христа. Если, конечно, Вам это до сих пор интересно.

– Интересно, интересно. Уж, будьте добры, расскажите, – ответил ему Ванин.

– Образ Иисуса он написал с самого себя. И не смотрите на меня, как солдат на вошь. Он писал образ Иисуса Христа с самого себя.

– Любопытно, – произнес Ванин.

– Хм, – продолжал Иуда. – Я Вам уже рассказывал про его странности. Абсолютно ненормальные отношения с отцом, который, заметив чудачества сына, просто испугался его одержимости и отправил подальше от дома. И, как оказалось, навсегда. Леонардо, я, кажется, Вам уже рассказывал, даже на похоронах отца отказался присутствовать. Настолько глубоко в нем засела обида за то, что тот отдалил его от семьи и лишил родительской любви. О матери он вообще ничего не знал. Я думаю, что и знать не хотел.

– Странный был человек, – прошептал Ванин. – Однако мне непонятно, как даже после встречи с Вами он мог решиться на такое.

– Действительно, – согласился Иуда. – Это выглядит, по меньшей мере, странно, если не знать Леонардо да Винчи, конечно. Я уже Вам говорил, что он не был набожным человеком. Он был естествоиспытателем. У него был замечательный товарищ Джованни Бортанелли, его ровесник, и такой же, как Леонардо, одержимый жаждой познания. Владел он несколькими языками и служил в Ватикане при Пантифике в архиве. Леонардо, когда еще работал над картиной, поделился с Джованни тем, что ему приснился любопытный сон, но фактически он пересказал ему суть нашей встречи с ним. Но Джованни, оказывается, был удивительно глубоко посвящен в жизнь земную Христа из записей на свитках древних христиан – коптов. Эти свитки, то бишь документы, свидетельствующие о земном пути мессии, хранились под большим секретом от глаз простолюдинов. Но Джованни их внимательно изучал. И он пересказал Леонардо их содержание. Из чего тот сделал не те выводы, какие подобает сделать нормальному человеку. И это было его глубочайшее заблуждение.

– Теперь я понимаю, почему с «Тайной вечерей» происходят такие непонятные метаморфозы. Видимо, Богу она действительно была неугодна, – произнес Ванин, когда Иуда закончил свою речь.

– Завершив работу над картиной и столкнувшись с проблемами, которые стали ее преследовать, причем сразу же после написания, он даже мысли не допускал о том, что это кара божья. Он пришел к умозаключению, что причиной всех неприятностей была элементарная человеческая ошибка.

– И в чем же она заключалась? – поинтересовался Ванин.

– Дело в том, – продолжа Иуда, – что картина находилась в трапезной монастыря, где постоянно были люди и еда. Кроме того, картина после написания уже считалась шедевром. И паломников, желающих ее посмотреть, было великое множество. То бишь, в помещении постоянно находились большие группы людей, что позволяло монастырю безбедно существовать. В те времена очень боялись чумы. И монахи всегда тщательно делали влажную уборку с обязательным добавлением уксуса. Так что на первой стадии ее разрушения надо винить не господа Бога, а уксус.

– Вот это новость! – воскликнул Ванин. – А я-то уж думал… Кстати, продолжал Иуда, это ни сколько не умаляет ни гения Леонардо, ни величие его творения. Во время последней мировой войны, по-моему, это было 15 августа, трапезная подверглась авиационной бомбежке, и уцелела только одна стена, на которой было изображение «Тайной вечери». Удивительно, не правда ли? Картину преследует несчастье за несчастьем, а здесь уничтожается весь церковный комплекс, а остается только картина, на которой изображение да Винчи, его творение. Потом с 1951-го по 1999-й год ее просто зареставрировали до неузнаваемости. Картина целиком утратила следы кисти своего создателя.

– Так что же это получается? – возмутился Ванин. – Копия, сделанная в моем доме, является фактически копией из копий? И здесь ничего нет от настоящего?

– А я? – удивился Иуда. – Разве для Вас, брат мой, этого недостаточно?

– Это да, – согласился Ванин. – С Вами не соскучишься.

Он уже отошел от недавнего кошмара окончательно и решил перейти в наступление.

– Вот мы с Вами все о Леонардо говорим. А как же так получается, что Вы, Иуда из Кариот, господа Бога нашего предали? Это тоже мистификация какая-то?

Иуда притих и как-то сразу осунулся, положил на колени руки и опустил голову. Вид его в ночном колпаке и махровом халате больше был смешной, чем печальный. Он посмотрел на собеседника глазами, полными печали. Ванин вздрогнул.

– А Вы, брат мой, предавали кого-нибудь, когда-нибудь?

Ванин не ожидал такого поворота событий после разговора о Лизе. Ему не хотелось слышать ни о чем подобном, но он ответил:

– Один случай ты уже знаешь.

Иуда печально улыбнулся.

– Я все ваши случаи знаю, начиная с момента вашего рождения. Я Вам все их расскажу, как бы Вам этого не хотелось, брат мой Сергей.

– Но зачем? – вскрикнул перепуганный Сергей Арнольдович. – Кому это надо?

– Вам, – резко остановил его Иуда и продолжил. – Вы же хотите идти дальше? Поэтому необходимо произвести ревизию сделанного: отобрать лучший опыт, избавиться от слабостей и сделать глубокий анализ ошибок, иначе двигаться вперед невозможно. Но это только в том случае, если плохое Вы называете плохим, а хорошее называете хорошим. Потому как может получиться так, что ваше хорошее для людей плохое. Вы со мной согласны?

Ванин думал, и потом, помолчав еще какое-то время, ответил:

– Наверное, это будет не очень приятно, тем более, что такие вещи в памяти долго не живут, но ради дела я согласен.

– Вот и договорились, – почему-то радостно воскликнул Иуда, подходя к картине и вновь обращаясь к Ванину, – Посмотрите внимательно на картину. Здесь изображены 12 апостолов и Учитель Иисус Христос. Спросите любого человека на Земле, кого он знает из всех, изображенных на полотне. Я гарантирую Вам, брат мой, укажут Его, Иисуса, и меня, Иуду из Кариот.

– Это правда, – согласился с ним Ванин.

Но Иуда продолжал:

– Все эти фрески, различные религиозные изображения, они, безусловно, очень важны в жизни истинно верующих людей, и имеют огромную чудодейственную силу, особенно иконы. Отдельные из них с изображением ликов святых, намоленные столетиями, могут даже вызывать истинное чудо, а порой и исцеление. Но мало что из них имеет отношение к той реальности, которая существовала и в которой мы жили за много веков назад. Мало кто знает, что мы с Иисусом на самом деле знали о существовании друг друга с детства.

Уже много позже, после того как Иисус принял на кресте мученическую смерть, в народе был распространен слух, будто бы меня, больного пятилетнего ребенка, страдающего падучей болезнью, родители привели к юному Иисусу. Ему было в то время больше восьми лет. Он был уже известен своими чудотворными делами. А я в припадке падучести якобы укусил его за бок, в который потом стражник воткнул копье.

– Чушь собачья, что здесь правда и что ложь? – Иуда говорил все это, странно жестикулируя руками, будто пытался доказать еще кому-то, незримо присутствующему в зале, свою правоту. – Правда то, что одним прикосновением руки Иисус избавил меня от хвори, и с тех пор я забыл, что такое болезнь. Все остальное – это выдумки больного воображения злопыхателей, завистников или одуревших фанатиков.

– И вот еще что, – продолжал Иуда, – современники относились к Иисусу не как к Богу, а как к кудеснику, к волшебнику и потом уже как к мессии, который нес божье слово людям. Он был первый, кто донес до нас правду о Боге, о сути веры в него. Тогда все его искали и ждали. И в то время, как бы сейчас сказали, было поголовное увлечение различными сектами. А еще больше было самозванцев, которые дурачили людей. Но Иисус – это было нечто совершенно иное. Кто хоть раз услышал его проповеди, становился его вечным рабом и послушником. Он говорил людям прописные истины, и эти истины в его устах превращались в чудодейственную силу. Люди открывали после его речей сами себя, свой внутренний мир. Естественно, что у такого человека, при жизни ставшего чуть ли не божеством, не могли не появиться враги. И я с тех самых пор моего исцеления и до самой его мученической смерти был с ним рядом, за исключением нескольких кратких расставаний. Мне и в голову не приходило, что я стану когда-то одним из его учеников. Но человек предполагает, а Бог, то бишь Он, располагает.

Шли годы. Слова Иисуса вышли далеко за пределы Иудеи. Его проповеди передавались из уст в уста, переписывались. Слова его становились молитвами. А я, как бы это сейчас сказали, был повстанцем. Партизанил против римских оккупантов. Идеи и мысли Иисуса были очень близки порабощенному народу, уставшему от вечных исходов с родной земли. И он, Иисус, фактически был духовным лидером нации, народа. Повзрослев и поумнев, я присоединился к нему и к его апостолам, то есть ученикам. Естественно, что Он принял меня как родного, ведь мы знали друг друга с детства, что многим из его апостолов не понравилось. По тем временам у меня было весьма недурное образование. Я увлекался математикой, хорошо знал латынь, а апостолы постоянно ревновали меня к нему. Но как бы там ни было, я был его давним приятелем и ближе других по понятиям. Мы часто оставались вдвоем, вели всякие задушевные разговоры. И Иисус был абсолютно убежден, что народ Иудеи с божьей помощью избавится от поработителей. Надо только набраться терпения. Речи и мысли его настолько были понятны и завораживающи, что я готов был сутками не отходить от Него. Нет ничего удивительного в том, что простой люд, услышав его однажды, передавал его слова из уст в уста. Однако, что бы там не говорили, Он жил среди нас в образе и подобии человека, и жизнь его повседневная тоже была человеческая. Другое дело, что он обладал божественным даром и не одним.

Между тем, где бы Иисус ни появлялся, собирались гигантские толпы людей. Естественно, что это было не безопасно. И люди, как могли, помогали ему, скрывая от преследования. Но Он-то знал, что век его на Земле короток и что крест его ждет для принятия мученической смерти и положит конец жизни земной, возродившись в жизни небесной. Он знал, что надо беречься не ради самого себя, а ради учеников и последователей своих. Некоторые из апостолов, такие как Петр, считали, что у Иисуса не хватает смелости поднять народ на восстание. «Глупо иметь такую поддержку и влияние на людей и отказываться от царства земного», – говорил он. Вот тогда-то Иисус и поручил мне заведовать апостольской казной.

– Сейчас бы это назвали партийной кассой, наверное.

Иронического замечания Ванина Иуда не заметил.

– Скорее всего да, но это было нечто совсем другое, – ответил он. – На деле это означало, что я становился его ближайшим помощником. Апостолы были людьми духовными, а святым духом только сыт не будешь. Вот и приходилось мне добывать средства для их кормления и оказания материальной помощи.

– Послушайте, брат мой Иуда, – остановил его Ванин, – я уже где-то что-то похожее слышал или в кино видел. Вы отклоняетесь от главного вопроса: предавали Вы Иисуса или нет?

Ванин уже откровенно начал давить на своего собеседника.

– Обязательно отвечу. Без этого нам с Вами никак нельзя. Но некоторое время спустя. Наберитесь терпения, брат мой. Вы не совсем понимаете, что на самом деле сейчас с Вами происходит. Согласитесь, не каждый день выпадает возможность пообщаться с человеком, который был соратником самого Бога, и тем более неприлично перебивать его повествование, особенно, если речь идет о событиях, имеющих вселенское значение. Я думаю, что ваше богатство не дает Вам такого права. Но я вас прощаю, брат мой. Вы ведь много еще не знаете и много чего еще не понимаете. Я же ваш гость, а Вы пока еще крепко спите.

Ванин пропустил последние слова Иуды и добродушно согласился с выказанными ему замечаниями кивком головы, и только сейчас обратил внимание на то, что Иуда опять сидит в пижаме и халате, таких же как и у него. И только эти трофейные римские сандалии.

Ванин вдруг вспомнил, что до сих пор не предложил гостю поесть.

– Одну минуту, извините, – и он вновь обратился к Иуде, который уже раскрыл рот для повествования. – Я Вас приглашаю к столу. Перекусим что-нибудь.

На кухне в холодильнике он нашел все, что надо, и быстро поставил на стол холодные закуски. Нашлась и бутылочка водки, и огурчики. Водка Иуде понравилась:

– Божественный напиток. При случае никогда не отказываюсь, – довольно произнес он, поднося рюмку ко рту.

– А что, кто-то уже угощал? – удивился Сергей Арнольдович.

Проглотив спиртное и не спеша закусывая соленым огурцом, Иуда ответил:

– И не раз.

Этот ответ обескуражил Ванина. «Выходит, – подумал он, – я не единственный, с кем он имеет здесь дело?» Он хотел задать еще вопрос по этому поводу, но Иуда уже продолжил, и перебивать его было как-то неудобно.

– Так вот, начал я заведовать казной, иными словами, стал казначеем. Забот, естественно, у меня прибавилось. Я уже говорил почему. Кстати, трапезные в то время в основном были при храмах. Были, конечно, и в других местах, но не столь чистые и опрятные, и для святого дела не пригодные. Народ любил собираться при храмах. Чаще всего я сам выбирал места, где будет встреча. Естественно, это были потаенные места. А если суббота, то здесь, – Иуда махнул головой на картину. – Там и сейчас все как тогда. И практически ничего не изменилось: и этот храм, и это место не подвластны времени, как и память, и вера в него. Должен Вам сказать, что встречи эти, когда Иисус пытался донести до апостолов свое мировоззрение, не всегда были тихими и мирными. Страсти порой кипели нешуточные. Но по большому счету все его ученики были людьми, состоявшимися в своих убеждениях. Многие хотели видеть Иисуса царем иудеев, а себя пристроенными при нем. Но об этом я расскажу позже.

А тогда, когда все уже разошлись, Он попросил меня остаться. Горестно ему было, и говорит он мне: «Только тебе могу поручить это таинство, потому как знаем мы друг друга с малых лет и любим друг друга как истинные братья. И знаешь ты мою чудотворную силу не со слов чужых, а от руки моей. Ты не усомнишься в чистоте помыслов моих, как ученик мой лучший и познавший мысли мои более других». Я почувствовал недоброе, спрашиваю Его: «Что же от меня требуется, Учитель, чтобы печаль твою развеять?» «Брат мой Иуда, – говорит он мне, – с твоей помощью я закончу свой земной путь и взойду на царство небесное. И начну свой путь небесный. Оковы земные давят на меня. Все, что я должен был исполнить в жизни своей земной, я исполнил. Для дел грядущих, ради веры нашей с тобой, я должен уйти. Но уйти я должен на кресте, и муки принять страшные должен во имя рода человеческого. Чтобы смерть моя земная показала, что для истинно верующего человека смерти не существует».

Иуда замолчал.

– И что дальше случилось? – спросил его Ванин.

– Дальше он мне сказал: «Меня давно уже ищут. Предать меня труда не составит. Скажешь лишь место моего нахождения, а взамен востребуешь с них тридцать серебряников, то бишь цену раба бесправного».

– Вот это расклад, – сочувственно произнес Сергей Арнольдович.

Иуда продолжал:

– Я в полном смятении и отчаянии со слезами на глазах говорю Ему: «Что же ты делаешь со мной? Учитель, брат мой, не проси меня взять такой грех на душу. Именем твоим заклинаю тебя». А он, как ни в чем не бывало, продолжает: «Это не грех. Это крест твой, выбранный нашей судьбой. Нашей судьбой с тобой. Исполнить его и быть со мной рядом во все времена. Я обрету бессмертие в царстве небесном с именем веры нашей в Господа Бога, Отца моего. А ты, брат мой, с именем Иуды из Кариот, предавшим Иисуса, Иуды христопродавца».

Наступила мертвая тишина. Оба молча смотрели на картину. Ванин, уставившись своими голубыми неморгающими глазами, полными смятения и тупой безысходности от непонимания того, что с ним происходит, Иуда с ностальгической грустью. Но, а дальше все известно. Вот сюжет, изображенный Леонардо, – это как раз тот момент, когда Иисус уже сказал: «Сегодня один из вас предаст меня». И видите, какой базар поднялся среди учеников-апостолов? Каждый хочет доказать, что кто угодно может предать Иисуса, только не он. Но выбор сделан. Через мгновенье он повернет голову в мою сторону, положит свою руку на мою и скажет: «Делай, что должен. Время пришло». «О чем это вы?» – спросила Мария Магдалена. Видите, она как раз между нами сидит. А он ей отвечает: «Не беспокойся. Поручение у него важное».

Сергей Арнольдович на последних словах Иуды неожиданно для себя зарыдал.

– И то, что он мне сказал, оказалось истиной. Люди, обращаясь теперь к Богу или называя имя Его, Иисус, вспоминают всегда и того, кто предал Его. Мое имя всегда рядом с ним, но главное, что вера в царство небесное стала верой в Иисуса Христа.

– Но, а после всего произошедшего, ты с ним говорил, встречался? – спросил Ванин, вытирая слезы.

– И говорил, и встречался.

– И что он тебе говорил? О чем вы вообще с ним разговаривали, брат мой Иуда? – почему-то перешел на официальный тон Ванин.

– Много чего говорили, – продолжал он. – Огорчен он давно и сильно еще с тех времен, когда властьимущие веру христову взяли себе на вооружение, чтобы управлять простым народом. Идея эта пришла в голову императора Константина Великого, который в 325 году, через 292 года после смерти земной Иисуса Христа, решил провести в Никее (это городок недалеко от современного Стамбула) Первый Всемирный Собор, после чего христианство стало государственной религией в Римской империи. Что делать? – вздохнул Иуда. – Прав был Иисус, когда говорил, что «гонители наши почитать и поклоняться нам станут, и идею нашу извратить пытаться будут. И с именем моим преступления творить станут. Но правда божья все расставит на свои места. И всем раздадут по достоинству. Пути господни неисповедимы». Никто не знает, когда и что произойдет. Только Он один знает.

Да, чуть не забыл. Хотел Вам, брат мой Сергей, рассказать, что после воскрешения Иисуса появилось множество сект, в которых ритуал посвящения в члены секты происходил через прибивание к кресту и ночь пребывания в тайной пещере. После этого эти сектанты узнавали друг друга по характерным шрамам на руках и ногах. Они считали себя истинными приверженцами веры христовой. Вот такая была вера в этого человека. Слава Богу, что вера не имеет ничего общего ни с государством, ни с властью. У Бога, – продолжал Иуда, – нет отношений с государством. У Бога есть отношения только с человеком.

– А как же великие мира сего? – спросил Ванин. – Помазанники божьи. Или как? Никаких помазанников не существует?

– Это ритуал, придуманный церковной властью для того, чтобы придать значимость правителям. Чтобы они, в понятии народа, были как бы ближе к Богу, чем остальные люди. Но вы же понимаете, что такого просто не может быть. Другое дело – получение благословения от духовного лица церкви. Это своего рода индульгенция со стороны церкви в том, что избранник будет блюсти христианские заповеди.

– Так почему же тогда помазанники божьи грешили? – спросил Ванин, думая о чем-то своем.

– Потому что они люди, – ответил Иуда, – а люди, как известно, без греха не живут. Вот взять, к примеру, тебя.

Ванин насторожился и замер. Иуда продолжал:

– Ты, брат мой, очень умный человек. Целью твоей жизни является богатство. Не просто богатство, а создание гигантского состояния. Правильно?

Он пристально посмотрел на Сергея Арнольдовича, который заерзал на своем стуле, скромно потупив голубые глаза.

– Ну, допустим, – тихо признался он.

– Цель вроде как цель, – продолжал Иуда. – Но какими способами и методами ты, брат мой, ее добиваешься? Сколько людей ты угробил? Сколько семей своих соотечественников сделал несчастными и обездоленными?

Ванин не выдержал упреков и громко крикнул:

– Я этого не делал.

– Стоп-стоп-стоп, – остановил его Иуда. – У меня все ходы записаны.

Он засунул руку под пижаму, откуда чудесным образом достал потертый блокнот в кожаном переплете.

– Читаем, – продолжил Иуда. – Август 95-го года. Начало серьезного бизнеса господина Ванина «Создание инвестиционной компании «Росфин», юридического бюро «КонсалтИнвест».

Через эти две структуры под предлогом акционирования совместно с руководством предприятий было произведено их последующее банкротство. Таким образом, с 1995 по 1998 год господином Ваниным было приобретено в Московской области 3500 га земли, 4 предприятия обрабатывающей промышленности, 6 шахт, 2 угольных разреза в Кузбассе, в Приморье, на Дальнем Востоке приобретено 2 крупнейшие в стране судоходные компании.

– Ну и что? – возразил Ванин. – Все так делали, у кого была такая возможность.

– А люди? – поинтересовался Иуда.

– Что люди? Люди не могут быть одинаковыми. Всех счастливыми не сделаешь. Я не Бог.

– Но запомни и «заруби себе на носу» – так у вас, кажется, говорят, – возразил ему Иуда. – Бог с каждым из тех, кого ты обидел. А у тебя он только на стене висит. И тебе должно быть только поэтому страшно. Да-а, ты, действительно, не бог, – согласился с ним Иуда. – Но в результате твоего стремления к богатству, – Иуда поднял указательный палец вверх, – слушай внимательно, 250 000 человек оказались без работы, и больше половины из них съехали с насиженных годами мест, потеряли жилье, а два директора умерли от инфаркта по причине юридических козней твоих помощников. Один бухгалтер повесился, а сколько стало пьяницами? Сколько семей развалилось? Большенство из них до сих пор даже не подозревают, что горе в их дом принес разлюбимейший уважаемый Сергей Арнольдович, который в трудную минуту всегда оказывался рядом и хоть чем-то помогал.

– Ну все, хватит – остановил Иуду Ванин. – Я не хочу больше этого слушать. Такие люди, как я, необходимы государству. Если бы не мы, страна бы рухнула. Прежняя беззубая власть все бросила на самотек: и экономику, и финансы, и производство. Я и мне подобные спасли страну от катастрофы.

– Нет, – захохотал Иуда, – вы не страну спасли от катастрофы, вы народ избавили от собственности. Красиво подарили людям их же собственную недвижимость, положив в карман все остальное, что оказалось за окнами их дома.

Ванин смотрел на Иуду с нескрываемым недоумением. «Откуда ему все это известно? Господи, этот проклятый сон когда-нибудь кончится? Я скоро сойду с ума».

А Иуда, между тем, уже спокойно обращаясь к Сергею Арнольдовичу, говорил:

– Брат мой, Сергей! Я на тебя не обижаюсь и не упрекаю в делах твоих и поступках, совершенных тобою. За все в вашем мире платится по счетам. Но ты жив и здоров, дело твое процветает. Гляди, – он опять открыл свой талмуд, – в швейцарском «Кредитшвиссе» два миллиарда швейцарских франков спрятано. Деньги не работают, просто лежат бальзамом на сердце твоем. Далее, в оффшорах зарыто на Кипре, например…

– Стойте! – почти криком остановил Иуду Ванин. – Откуда у Вас это? Кто еще знает? – Ванин был в панике. – Нет!

Его охватил ужас. Как же, его сокровенная тайна? А вдруг этот бес все узнал. Этого просто не может быть.

– Может. Все может быть, брат мой. И главное, обратите внимание, за все грехи ваши, Вам ничего нет – никакого наказания. В мое бы время Вас, уважаемый Сергей Арнольдович, распяли на кресте заживо. И никто бы не оказал Вам милость, ткнув копьем под ребро. Помирали бы долгой мучительной смертью.

От этих слов тело Сергея Арнольдовича покрылось липким потом. Он со страхом стал рассматривать свои ладони и спрятал их быстро за спину:

– Я ничего не могу с собой поделать. Я такой уродился. Иногда я понимаю, что поступаю бесчестно, подло, грязно, но я делаю это так аккуратно, чтобы никому и в голову не пришла мысль о том, что это делаю я. Мне это нравится почему-то, – произнося эти слова, Ванин как-то жеманно улыбался, продолжая держать руки за спиной.

– Скажите, Сергей, брат мой, у Вас родители есть? – обратился Иуда к Ванину.

Этот вопрос застал его врасплох:

– Дело в том, – начал он, – что меня воспитывал отчим. Отца я никогда не видел, а когда мать вышла замуж, мне было уже 5 лет. Детей у них больше, кроме меня, не было.

– Затем Москва, институт, – продолжил за Ванина собеседник.

– Да, – подтвердил Ванин. – Потом мать померла от какой-то болезни.

– Правильно, – подтвердил Иуда. – Рак у нее был по женской части. На похороны Вы не поехали, хотя однокурсники всем курсом собрали деньги Вам на дорогу. Вы их в Сбербанк на счет положили.

– А вы откуда все это знаете? – воскликнул Ванин. И сдулся как воздушный шарик. – Ах, да, Вы все про меня знаете. Но что делать? Вот такое я дерьмо в ваших глазах, – заключил он горько.

– А в своих глазах? – поинтересовался Иуда.

– Что в своих? В своих глазах я действовал по правилам логики здравого смысла.

– То есть? – заинтересовался Иуда.

– Мать умерла, ей уже не поможешь. Слезы, сопли, эмоции – это не для меня. И ни о чем это не говорит, кроме слабости людей, – заключил Ванин. – Мертвому, ему же ведь все равно.

– А как на счет отца? – не унимался Иуда.

– Вы отчима имеет в виду? – уточнил Ванин.

– Да, конечно. Он же Вам заменил отца. И воспитывал Вас, одевал, обувал, кормил.

– Да, конечно, – согласился Сергей Арнольдович. – Однако время, знаете ли, было какое? Особенно не поешь, особенно не оденешься. Ничего такого не было, что можно купить сейчас.

– Вы, брат мой, хотите сказать, что отчим ваш не заслуживает того, чтобы пасынок его поддержал хотя бы на похоронах матери вашей?

Ванин ничего не ответил. Но Иуда не унимался:

– Где сейчас Ваш отец?

– Помер 5 лет назад. Я послал человека в Краснодар, чтобы все сделали как надо. – Ванин сбился, и вдруг громко, как бы оправдываясь, заговорил, глядя на Иуду глазами, полными страха: – Не могу, понимаете? Не могу я на покойников смотреть. Я все время себя в гробу вижу, представляю. Мне страшно. Я вообще на похороны не хожу.

Ванин плакал. Непонятно было, то ли это были слезы угрызения, то ли жалости к самому себе, оказавшемуся в нелепой ситуации.

– Вот видишь, – успокоил его Иуда. – Странные метаморфозы получаются. Мы уже знаем, что ты вор, причем даже с молчаливого согласия властей, но сейчас еще и выясняется, что ты просто подлец.

– Но это уж слишком, – возмутился Сергей Арнольдович.

– Я к чему это говорю, – продолжал Иуда, делая вид, что пропустил мимо ушей возмущение Ванина. – На тебе, брат мой, грехов больше, чем на дворовой собаке вшей. А тебе ничего. Никто тебя не покарал, никто тебя не наказал, никто тебя не осудил. Ты живешь, как ни в чем не бывало.

– А может Бог не знает о моем существовании? – с надеждой в голосе спросил Сергей Арнольдович.

– Вопрос интересный, – ответил ему Иуда, – и заслуживает, чтобы ему уделили самое пристальное внимание. Начну с того, что само явление человека – явление божественное. И господь, словно лучиком света, освещает дорогу, по которой надо человеку идти. Проблема наша с тобой, брат мой, в другом. Не каждому дано следовать этим путем и видеть этот лучик. По мере того как человек взрослеет, на пути его возникает масса соблазнов. Не стоит также забывать, что любимцы сатаны – корысть, гордыня, зависть, – они живут и строят свои замки по обочине этой дороги. И далеко не каждый может следовать прямым курсом, не заглянув в гости к этим господам. Каждое мгновенье, каждый час кто-то на земле сходит с дороги и попадает в цепкие лапы порока. А кто-то идет дальше. Поэтому Иисус и говорил, что дорогу к храму преодолевает только идущий. Но, к сожалению, не всякая из этих дорог приводит к храму. Так что будь спокоен, куда бы ни вела тебя твоя дорога, Бог о тебе знает.

– И я понесу наказание? – взволнованно с дрожью в голосе спросил Ванин. – Пусть со мной делают что угодно, только Анну и детишек моих чтобы не трогали. А?

Иуда сделал вид, что не услышал этих слов Сергея Арнольдовича. Он посмотрел в окно. Светает.

– Но, – говорит он хозяину, – пора и честь знать. До завтра.

– До завтра, – ответил ему расстроенный Ванин, удивленно глядя на то, как ловко Иуда взобрался по стене на свое место за столом. – Господи, – взмолился Сергей Арнольдович, – делай со мной что хочешь. Виноват я перед тобой и перед людьми. Только прошу тебя: детишек моих и Анну не трогай.

Ванин с мольбой и надеждой смотрел на печальное лицо Иисуса и увидел, к своем ужасу, как веки мессии приподнялись, и большие карие глаза, полные сострадания и укора, посмотрели с высоты полотна на стене на его полнеющую фигуру в полосатой пижаме и ночном колпаке. Сергей Арнольдович провалился в темноту.

На следующий день Иуда пришел пораньше. Лишь только стрелки часов пробили 12 ночи, как он уже сидел у камина на маленькой табуретке, заготовленной специально для него, чтобы удобнее было взбираться на картину, и подбрасывал в огонь поленья дров.

– Брат мой, – обратился к нему Сергей Арнольдович, начисто забывший вчерашний разговор с Иудой. – Есть у меня такое предчувствие, что не договариваете Вы мне все таинства, связанные с «Тайной вечерей».

– Благодарю Вас за проницательность, – отвечал ему Иуда. – Это правда. Я и сам был в раздумии, рассказывать Вам эту часть истории написания картины или нет. Но раз уж Вы сами проявили инициативу, то мне и отвечать проще. Дело в том, – начал свой рассказ Иуда, – что в руки Леонардо да Винчи попали переводы манускриптов древних коптов, те самые, о которых я Вам рассказывал ранее, из Ватикана. Так вот из них, из этих манускриптов, Леонардо сделал открытие, которое ставило с ног на голову прежнее представление об истоках зарождения христианского движения. Вам может не понравиться это словосочетание – христианское движение, но исторически наша вера родилась именно как движение.

Ванин внимательно слушал, пытаясь запомнить буквально все.

– Но я, пожалуй, опять начну с «Тайной вечери», – продолжал Иуда. – Помните, я Вам рассказывал, что это единственная из «вечерь», где никто из образов, отображенных на ней, не смотрит на зрителя. Это завораживает, и с художественной точки зрения скорее всего находка автора. Так думает большинство. Но на самом деле Леонардо имел в виду не стремление очаровать зрителя необычностью сюжета, а совсем другое.

Иуда интригующе посмотрел на Ванина.

– И что же он имел в виду? – спросил он.

– Как я Вам уже говорил, апостолы понимали, что никаких преференций и теплых местечек у трона Иисуса-царя они уже не получат. Иисус прямо им заявил, что не собирается быть царем на земле. В их глазах он становится пустым проповедником, далеким от реальной жизни. Иными словами, если я, Иуда из Кариот, пошел на предательство Учителя своего Иисуса по его поручению и моему согласию ради дела святого, то они, апостолы, кроме Марии Магдалены и Матфея, уже были готовы распрощаться с ним и в душе своей предали его давно. Я-то знаю точно, потому что был свидетелем того разговора, когда апостолы призывали Иисуса возглавить восстание и сесть на трон Давида. Хорошего в этом разговоре было мало.

– Извините меня, – остановил Иуду Ванин. Так значит, Дэн Браун был прав, когда писал в своей книге, что… Иуда не стал слушать дальше?

– Я Дэна Брауна знаю, и считаю, что если кто-то что-то пишет, тем более на такую тему, значит, у него есть для этого какие-то причины. Но на все воля божья. Человек часто может видеть только то, что он хочет видеть. В этом и счастье его, и несчастье. Когда Иисуса арестовали, – продолжал Иуда, – апостолы разбежались кто куда, а Петр кричал: «Отрекаюсь, отрекаюсь, отрекаюсь от тебя!». Что же касается Марии Магдалены, то для Иисуса это был не только лучший ученик, она была ангелом-хранителем его, женой-мироносицей его она была. Некоторые из апостолов за это ее просто ненавидели. Узнав про это из свитков, Леонардо апостолов возненавидел. И как я понимаю теперь, Ватикан он тоже не жаловал. По сути, эта фреска явилась как бы его личным мщением и апостолам, предавшим Христа, и католической церкви, утаившей правду о Магдалене.

Анна по-прежнему сладко спала на кушетке, укрывшись шерстяным пледом. Иуда долго смотрел на нее, а затем продолжил свой рассказ.

– У женщины в то время было совсем другое положение в обществе, чем сейчас, особенно, если она была незамужняя или сирота, или, не дай бог, безродна. Так вот самая главная особенность этой картины, ее исключительность в том, что на ней впервые среди апостолов рядом с Иисусом появляется женщина – Мария Магдалена. Но Леонардо скрывал это. Он говорил, что это самый молодой ученик Иисуса Иоанн, иначе бы картины просто не было бы.

– Это, конечно, сенсация, – сказал Сергей Арнольдович, – можно сказать детектив настоящий.

Иуда продолжал:

– «Тайная вечеря» Леонардо – это сплошные загадки. И скрытый смысл, и намеки – это кладезь информации даже сейчас, когда от оригинала, можно сказать, ничего не осталось. Он увлекался математикой и придавал цифрам магическое значение. Эти увлечения преследовались Ватиканом, но Леонардо удалось одурачить всех. Обратите внимание на картину, – продолжал Иуда, увлеченный своим рассказом.

Ванин заметил, что ему очень нравится вникать в детали, и про себя подумал: «Какой дотошный мужик! С таким реально можно дело делать». И тут же осекся, вспомнив, что Иуда читает мысли. Но тот продолжал, не останавливая свое повествование:

– Слева и справа от Иисуса Леонардо разместил по шесть человек или, как он сам мне говорил, «два по три». Я думаю, что Вы понимаете, на картине могло быть сколько угодно персонажей: и десять, и семь, и двадцать. Скажу честно, он у меня спрашивал – кто из них и где сидел. Но что я мог ему сказать? Всякий раз сидели по-разному. Мест для постоянных сборов не было. Единственное, что было всегда неизбежно, постоянно – Иисус находился в центре. Это и понятно. Справа всегда была Мария, остальные расположились по принципу «кто к кому ближе». Кроме того, всегда были приглашенные из числа последователей. Правда, не в этот раз.

Иуда задумался.

– Но это не важно, главное в том, что по замыслу Леонардо, если по обеим сторонам сидит по шесть человек, то получается число 66. Это означает сытость и довольство. Здесь возразить трудно. Так оно и было. Если же рассматривать как «три плюс три», а это очень четко видно на картине, то в данном случае число означает святую троицу, а связанные тройки вместе означают цикл «рождение, жизнь и смерть». А вот «12 плюс 1» – это смерть, добровольно принятая как жертва. Эти числовые символы и смыслы образов были понятны только людям, увлекающимся нумерологией, наукой о магии цифр.

Иуда внимательно посмотрел на Сергея Арнольдовича:

– Вы понимаете, о чем я Вам говорю?

– Конечно, понимаю, – ответил ему Ванин. – Я не понимаю другого, сколько же надо знать, какой объем информации надо держать в голове, если только в одной работе заключить столько данных. По сути, это не картина, а письмо потомкам, нам. Это, если говорить языком современников, флешка, накаченная информацией.

– Абсолютно правильно, – обрадованно воскликнул Иуда. – Вы совершенно правы. Вы, как и я, самостоятельно дошли до этого открытия. Как это Вы говорите, «руководствуясь логикой здравого смысла»? Чудесно, молодец. Действительно, – продолжал Иуда, – Леонардо писал эту картину, как послание потомкам, и все секретные информационные файлы были адресованы именно вам, сегодняшним людям. Мало кто из его современников мог бы прочитать все это.

Сергей Арнольдович был приятно польщен и чувствовал, что самое интересное еще впереди. И потому неотрывно ждал от Иуды информации и слушал.

– Кроме того, – продолжал Иуда, – число три – число главной языческой богини, которая одновременно олицетворяет в себе и девушку, и мать, и старуху. Здесь речь идет о совершенно откровенном намеке на Марию Магдалену.

– Да, – воскликнул Ванин, – теперь я понимаю, какой же был великий этот человек. Но у меня почему-то появилось ощущение какой-то сопричастности к этой картине. Я, конечно, извиняюсь за нескромность, но что есть – то есть.

– Не надо извиняться, – успокоил его Иуда. – Вы, действительно, причастны к картине и, естественно, к тому, что с Вами сейчас происходит. Если бы ни Вы, если бы, как говорит ваша очаровательная супруга, «не ваш сон в руку», у Вас на стене не было бы этой прекрасной фрески, пусть даже копии, к созданию которой я, кстати, тоже приложил руку.

Сказав это, Иуда рассмеялся:

– И Ваш Иисус с похожим на оригинал изображением лица тоже никогда не появился бы на свет. Посмотрите сами.

Ванин поднялся и подошел к фреске.

– Вы знаете, брат мой, Иуда, – начал он, – у меня складывается впечатление, что тайный замысел Леонардо – его желание сделать картину посланием потомкам, – Вам был известен.

– Нет, что Вы, нет, – воскликнул Иуда, – я не столь проницателен, чтобы видеть так далеко. Я только уточнял детали, интересующие его. Он большего от меня и не требовал. Для меня, – продолжал Иуда, – было важно другое. Я помогал осуществить его идею – показать миру мгновение жизни Иисуса Христа не как бога, а как человека, значение личности которого столь велико и столь огромно, как человека страдающего, размышляющего, человека гениального и великого, который ошибался в людях, но все равно помогал и верил им, человека по воле Божьей ставшего Богом для нас, людей. Леонардо дает понять, что жизнь Иисуса в сто крат интереснее и ярче, намного грандиознее, чем то жалкое, плаксивое описание, которое в свое время создала католическая церковь в угоду римской власти. Удивлены? – спросил он Ванина, так и продолжавшего стоять возле картины с выражением лица человека, ошарашенного новостью.

– Удивлен – это значит ничего не сказать, – ответил Сергей Арнольдович. – У меня такое ощущение, что мое представление о мире перевернулось, хотя я, в общем, никогда не задумывался, что он собой представляет. Жил и все.

Произнося эти слова, Сергей Арнольдович странно двигал руками, будто ощупывал стекло.

– Я вообще не понимаю, что со мною происходит.

– Скажу Вам откровенно, – перебил его рассуждения Иуда из Кариот, – я не собирался рассказывать Вам всего этого. Но после общения с Вами, понимаю, что это было бы непростительной ошибкой.

– Почему это? – спросил его Ванин. – Я настолько безнадежен?

– Нет, речь идет не о вашей безнадежности и не совсем о Вас, – ответил Иуда. – Я хочу сказать о том, что удивительные вещи происходят на земле с участием Иисуса Христа. Люди, не считающие себя глубоко верующими, а лишь причисляющие себя к христианскому миру по национальному признаку, вот как вы, например, русские, или те, кто называет себя русскими, все хотят как можно больше узнать о вере Христовой не через Библию, не через церковно-религиозные отношения, не через призму сотворенных им чудес из жизнеописания Иисуса. Нет. Все больше людей хотят знать о жизни его как человека, ставшего Богом. Избранного Богом.

– Вы можете себе представить, – обратился Иуда к Ванину, – это каким надо быть человеком, чтобы стать Богом? Вы, русские, почему-то хотите знать о Боге больше как о человеке. Вас он интересует не как божество, вас он интересует как великий человек. Это потрясающе! И почему это так? – обратился он к Ванину.

– Я не знаю. Я никогда об этом не думал, – отвечал Сергей Арнольдович.

– А я Вам скажу. Нужно иметь колоссальную силу духа, духа праведного. Надо людей любить больше жизни своей. Доверяться надо Богу. И он тебя выберет и протянет руку, он ведь, знаешь, какой!

– Какой? – спросил Ванин, заглядывая Иуде прямо в глаза.

– Он только и ждет повода простить человека, отпустить его грехи. Дать шанс исправиться…

– И что, он прощает всех? – снова спросил Сергей Арнольдович.

– Всех! – ответил Иуда. – Можешь не сомневаться. Он единственный под этим солнцем, кто может и жаждет простить всех детей своих. Если бы не было этого божественного прощения, то не было бы и раскаяния. Без раскаяния человек превращается в зверя. Грешить и каяться – это человеческая слабость и сила. Без Бога, как ты понимаешь, нет греха и нет раскаяния. Без Бога грех становится бытом.

Оба молчали. Осмысливая сказанное, Иуда предложил:

– Я думаю, он там, на небе, сейчас радуется за вас, людей, брат мой, Сергей.

– А Он точно там? – спросил Ванин.

– Вы не сомневайтесь, – улыбнулся Иуда. – Неужели я на вас столько времени зря потратил?

– Нет, ну все-таки?

Иуда его остановил:

– Вы хотите сказать, что вот если бы увидеть?

– Да, – ответил Сергей Арнольдович, как бы стыдясь своих слов.

– А меня Вам, значит, мало?

– Нет-нет, что Вы! – возразил Ванин. – Вы меня неправильно поняли. Просто после всего услышанного хотелось бы…

– Посмотрите направо, – строго сказал ему Иуда. Ванин в страхе повернул голову. Там, на стене висела его картина с изображением Иисуса Христа с посохом в руках, идущим в гору. Лицо Бога было счастливое и доброе. Он шел навстречу к людям.

– И Вы мне хотите сказать, что никогда его не видели? – с издевкой переспросил его Иуда.

Оба молча смотрели на работу Ванина.

– Смотрю я на Вас, Сергей Арнольдович, и на вашу работу, и прихожу к выводу, что не такой уж Вы безнадежный человек, если Вам иногда хочется Бога рисовать. Видимо, Вы ему нужны.

Ванина такая постановка смутила. Ему стало неловко и приятно одновременно. Он опустил глаза.

– А Он Вам нужен? – поинтересовался Иуда.

– Я не знаю ни одной молитвы, – ответил Сергей Арнольдович.

– Но это не самый страшный грех, тем более, что молитва от греха не спасает. Незнание молитвы к греху не приведет. И не каждый молящийся живет в согласии с Богом и христианскими заповедями.

– А что же тогда надо знать, чтобы верить?

– Вы уже знаете намного больше других, но не верите.

– Я верю, – остановил его Ванин. – Я, правда, сейчас уже верю.

– Э-э, брат мой, знать и верить – это совсем разные вещи, – возразил ему Иуда. – Чтобы верить, знать необязательно.

– Вы меня совсем запутали, – возмутился Сергей Арнольдович. – Я уже и не знаю, что правильно, что неправильно.

А про себя подумал: «Скорей бы этот проклятый сон закончился. Господи, я уже не могу». Он дотронулся рукой до лба. Лоб был мокрый. По щекам текли струйки пота. Глаза резала соль.

– Важно, брат мой, – ответил ему Иуда, – чтобы Бог жил у тебя в душе. Если душа твоя – это храм чистых помыслов и благородных дел, значит, Бог в ней живет. Если нет, молитвами его туда не затащишь.

– Это не про меня, – пробормотал Ванин. – Я – великий грешник. Мне прощенья нет.

– Не переживай, – успокоил его Иуда. – У Господа таких, как ты, много. Некоторые исправляются. Не убивать же вас? Вы же все – дети его. Бывает паршивые, но дети. А на счет незнания молитвы не переживай, – успокоил Ванина Иуда. – Жизнь по башке долбанет, и молитва тебя найдет.

– Ну, спасибо. Успокоили, – ответил ему Ванин с сарказмом.

– Так уж повелось у вас, людей, – продолжал Иуда, – что обращаетесь чаще всего к Богу после того, когда сильно прижмет. Но тут ничего не поделаешь, так устроен человек. Создатель сделал нас такими, значит для чего-то ему это было надо. Это, как говорят моряки, не моя вахта.

– Но Вы что-то еще хотели рассказать про Леонардо? – спросил его Ванин, которому не хотелось на такой грустной ноте заканчивать эту встречу.

– А я Вам еще не надоел? Вы все время со мной да со мной. Света божьего не видите. Не расхворались бы.

– Да что Вы, брат мой, – успокоил его Сергей Арнольдович, – только благодаря нашим с вами разговорам я и начал потихоньку отходить от болезни. Знаете, – продолжил он, увидев участие в глазах Иуды, – я никогда до этого так сильно не болел. Нервы, знаете ли, стали сдавать. Организм, наверное, ослаб и, конечно, годы, – заключил он. – А при моей работе, как Вы понимаете, здоровье надо иметь бычье.

– Не волнуйся, брат мой, – успокоил его Иуда. – Завтра утром, нет, уже сегодня утром встанешь как огурец. Все будет хорошо.

– Спасибо, обрадовали, – радостно ответил Ванин, еще не понимая, что через несколько часов его ночные кошмары закончатся.

– А на счет работы, скажу Вам следующее, – продолжил Иуда. – Если работа мучает, радости труд не приносит, значит это не твоя работа. Найди дело по душе.

– Да как же я могу? – возмутился Сергей Арнольдович. – Я жизнь на нее положил. Моя работа – это все, что у меня есть.

– Успокойся, – остановил его Иуда. – Утро вечера мудренее, – так, кажется, у вас говорят. Ты спросил, я ответил.

– У нас еще есть время до утра, – обратился к нему Ванин. – И вы хотели еще один секрет картины открыть. Может, успеете?

– Ну, да. Ладно, – согласился Иуда. – Часа полтора у нас имеется. Взгляни на картину, – начал он. – Обрати внимание на фигуру Иисуса Христа. Что можно про него сказать, кроме того, что лицо было писано с автора.

Сергей Арнольдович пригляделся и ответил:

– Крепкий, плечистый, рослый мужчина.

– Абсолютно правильно, – согласился с ним Иуда. – Не похож он на тщедушного проповедника, сидящего на хлебе и воде. И я тебе это подтверждаю, брат мой, как свидетель. Иисус кого угодно мог скрутить в бараний рог, если надо было. Сейчас бы сказали, что у него хорошая наследственность.

– Да, – согласился Ванин, – мужчина он видный.

– Леонардо прекрасно знал из моих рассказов и из тех таинственных коптских свитков, что это была абсолютная правда. Но это далеко не все.

Иуда отошел от камина, у которого грелся все это время, и наклонился к лежащему возле ножки дивана кожаному мешку. Развязал его и достал небольшой глиняный кувшин, залитый сверху воском.

– Прежде чем приступить к рассказу, который, несомненно, вызовет у вас удивление, я хочу угостить Вас, брат мой, вином из моего и Его, Господа Бога, времени. Оно кашерное, можете не бояться. Я думаю, это, с одной стороны, поможет Вам понять, прочувствовать вкус нашего времени, так сказать, эпоху, а во-вторых, именно это вино сегодня поставит Вас на ноги. И оно же стояло на этом столе во время «Тайной вечери».

– С удовольствием попробую этот дар из прошлого, – согласился Сергей Арнольдович и направился за бокалами.

Иуда со знанием дела откупорил пробку и не спеша стал разливать вино по бокалам. Оно было темно-бордового цвета и одновременно удивительно прозрачной чистоты. Поверхность бокалов заполнилась мелкими пузырьками, и когда они полопались, по комнате распространился чудесный аромат виноградного напитка с привкусом запаха то ли малины, то ли манго, одним словом, неповторимый, незабываемый запах.

– Предлагаю выпить за ваше выздоровление, – предложил Иуда и сделал несколько глотков вина.

– Спасибо, – поблагодарил Ванин, касаясь губами напитка и также делая несколько глотков. – Это какое-то чудо! – воскликнул он, обращаясь к своему гостю. – Как Вы его сохранили?

Иуда усмехнулся:

– А Вас не удивляет, как я вообще оказался здесь?

– Ну, да, конечно, – смутился Ванин своему дурацкому вопросу.

Допив свой бокал вина, Иуда довольно причмокнул губами:

– Чувствуете разницу между вашими современными напитками и этим шедевром виноделия?

– Ну как не заметить, – согласился Сергей Арнольдович. – Нам, простым смертным, такое недоступно. У нас общепит – враг народа.

– Все абсолютно натуральное, – довольно ответил Иуда. – Никакой химии и все сделано руками. История семьи Иисуса Христа, – продолжал свой рассказ Иуда, – не так проста, как пишут в библейских писаниях. Я бы даже сказал, что она вообще никакого отношения не имеет к реальной жизни этого человека. Они жили, как и многие еврейские семьи того времени, вернувшись из Сирии в Иудею во времена правления Архилая. Одного из наследников царя-ирода, между которыми римский кесарь разделил имущество и власть. Но Архилай не имел никакого авторитета у еврейского народа, поэтому, когда в 10-м году от рождения Христова на Рим обрушились потоки жалоб от иудеев, обвиняющих Архилая в жестокости и тирании, император Август не простил ему этого. Хотя надо честно признать, что если бы на его месте в то время оказался Ирод, то дело наверняка спустили бы на тормозах. Тот мир ведь мало чем отличался от современного мира. Короче говоря, Архилая отстранили от власти, а затем и территории, находящиеся под его управлением, опять отдали Сирии. Такие изменения предполагали проведение инвентаризации, иными словами, перепись населения и имущества иудеев. Таков был порядок в те времена.

– И что это означало для евреев? – спросил Ванин.

– Это означало усиление налогового бремени, – продолжал Иуда. – То есть как у вас сегодня, люди не хотят платить налоги государству, то же самое было и тогда, после вот этой переписи сумма налогового взноса или сумма налогового обременения стала бы выше. И иудейское население, несмотря на мощное протестное настроение, все-таки не решилось на открытое выступление и разрешило провести эту беспрецедентную оценку своего имущества римским властям. И вот на фоне этих страстей, которые накалили до предела политическую обстановку среди населения, на сцене появляется мой тезка. Его звали тоже Иуда, но Иуда Галилеянин и его сподвижник Фарисей Садук. В то время я был совсем пацаном. Если сказать честно, как раз тогда-то меня и вылечили. Я знал Иисуса, как говорили «по улице», но не был еще с ним знаком близко. Мы подражали этим героям, хотели быть похожими на них, хотя никогда не видели в глаза. Иуда Галилеянин создал в то время так называемую четвертую философскую школу, а ее приверженцы называли себя зинотами. На вашем языке это звучало бы как непримиримые. Римские власти назвали их экстремистами или экстремистским крылом фарисеев. А иногда просто бунтовщиками, террористами.

Сергей Арнольдович вынужден был прервать рассказ Иуды:

– Простите меня, брат мой, но у меня складывается такое впечатление, что я слушаю не исторический рассказ, а новости программы «Время» с Ближнего Востока.

– Правильно, брат мой Сергей, я с Вами согласен, потому и утверждаю – мало что изменилось в этом мире с тех пор. Слава богу, что Вы и сами это видите. Значит выздоравливаете. У этих людей, – продолжал Иуда, – была ничем не сдерживаемая жажда свободы. Единственным своим владыкой они считали своего Бога. Как Вы понимаете, это был еще не Иисус. Это был Яхва.

Ванин кивнул головой в знак согласия.

– Идти на смерть эти люди считали сущим пустяком, равно как и смерть друзей и родственников, только бы не признавать над собой власти другого человека. Их идеологией была Тора. Вольнодумство и призывы к свободе сделали зинотов и Иуду Галилеянина очень популярными среди народа. И, в конце концов, они организовали сопротивление переписи, которое с полным основанием можно назвать началом борьбы евреев за свою национальную независимость от римских оккупантов.

Иуда из Кариот умолк, разлил остатки вина из глиняного кувшина, сделал глоток и обратился к Ванину:

– Извините, что я пытаюсь на ваш лад излагать эти события, потому как если я буду говорить языком того времени, Вы ничего не поймете.

– Я понимаю, – согласился с ним Сергей Арнольдович и вдруг неожиданно для себя подумал: «Интересно, а сколько лет прожил сам Иуда на земле после казни Иисуса?» И испугался этой мысли.

– Девяносто шесть лет, – ответил Иуда, – и умер своей смертью. Устал жить.

Ванин извинился: ему было страшно неудобно за так некстати возникший в его голове вопрос. Он стал очень опасаться, что встреча с Иудой и эти беседы добром не кончатся. «И вообще, почему это происходит именно со мной? Почему холодно?» – закричал Сергей Арнольдович. – Федор, Федор! Где Федор? Анна! Почему здесь только Вы и я? Почему все время ночь?» – Ванин хотел встать, но не мог пошевелить ни ногой, ни рукой. Иуда положил ему на затылок как лед холодную руку, и ему стало сразу значительно легче.

– Отпейте до конца, – Иуда одной рукой придерживал ему голову, а другой подносил бокал ко рту. – Ну вот и молодец, – сказал он, когда Ванин осушил до дна свой бокал.

Затем Иуда подбросил дров в камин. Они вспыхнули как порох. Снова стало тепло и уютно. Сергей Арнольдович поудобнее прилег на диване и, успокоившись, приготовился слушать.

– Короче, – продолжал Иуда. – Восстание мой тезка поднял, но оно было обречено на провал, потому что другие провинции его не поддержали. За участниками восстания началась охота. Их семьи вынуждены были спасаться бегством. Иуда Галилеянин погиб. Мария, жена Иуды, осталась вдовой с двумя детьми на руках и в ожидании третьего. Надо признаться, что я однажды видел, как Иисуса ночью один знатный мужчина, воин, катал на коне. Потом Иисус сам несколько раз промчался мимо нас на этой лошади. Но спрашивать было не принято, потому что в округе никто не знал, кто отец этого божественного ребенка и его никто не видел. Жили они очень большой семьей. Да мне и не до этого было. А ситуация складывалась таким образом, что Мария, то бишь жена Иуды Галилеянина, вместе с детьми вынуждена была бежать. Но двигаться в путь одной в неизвестность, да еще на последних сроках беременности она решиться не могла. Да и близкие ее родственники не могли этого допустить. Именно тогда в ее жизни появляется Иосиф. Кто он был такой? Сподвижник Иуды Галилеянина? Друг его, взявший на себя бремя ответственности за его семью? Я долгое время не знал. Не знал до тех пор, пока однажды, когда мы вновь встретились с Иисусом, когда он уже был раввином и проповедовал и собирал в храмах тысячи прихожан.

А проповедовать в то время можно было только после того, как тебе исполнится тридцать лет и ты получишь соответствующее образование. Иисус был воспитан на Торе и к заповедям Моисея относился с трепетом. Он понимал их глубинный смысл. И открыто выступал против тех раввинов, которые пытались из его живого учения сделать тупые догмы. Он видел в заповедях Моисея глубокий нравственный смысл, что было недоступно другим. Это и явилось причиной его раздора с церковными догматиками.

После одной из его проповедей, потрясенный его речью, я спросил Иисуса, откуда у него такое глубокое понимание нашего мира и этой жизни. Почему в его устах заповеди Моисея звучат так притягательно, словно открытие.

– И что он тебе ответил? – спросил Ванин.

– Он открыл мне тайну, что отцом по крови его был Иуда Галилеянин, а по вере Фарисей Иосиф, давший знания и понимание Торы. Мать Мария подарила любовь к Господу и указала путь к нему, но об этом никто не знал. Не знал даже самый известный евангелист Лука, считавшийся экспертом в истории христианства и одним из биографов Иисуса. Правда, в своем труде «Деяние апостола» он подтверждает тот факт, что Мария бежала с детьми во время переписи, что называется, в самое неподходящее для нее время. Несмотря на опасность Иосиф и Мария соблюли все необходимые условия свадебного ритуала, на что потребовалось определенное время. До места сбора беженцев в Бей-пахала они добрались позже других и там не смогли найти себе места в постоялых дворах и вынуждены были ночевать в хлеве вместе с овцами. Остальное уже общеизвестно.

Иуда из Кариот замолчал и, присев на корточки у камина, то и дело подбрасывал в камин поленья дров. Яркий красный свет освещал его так быстро постаревшее лицо, на котором все явственнее прорисовывались следы страданий, душевных мук, бед и обид.

Чувство тревоги, которое вдруг охватило Сергея Арнольдовича, покинуло его так же внезапно, как и появилось. И только сейчас Ванин заметил, что Иуда вновь облачен в свое тряпье, затхлую одежду и сверху наброшен коричневатый плащ.

– Вы собираетесь уходить? – спросил он Иуду.

– Время пришло, – не поворачивая головы и продолжая поправлять поленья дров, ответил Иуда из Кариот. – Мне пора.

– А как же теперь понимать, кто Иисус? – спохватился Ванин. – Тот мальчик на коне – ваш товарищ? Или тот, который родился в хлеве?

Иуда ответил вопросом на вопрос:

– А в каком году началось восстание под предводительством Иуды Галилеянина?

– В 10-м году от Рождества Христова, – ответил Ванин.

– Ну и вот, – сказал Иуда. – Что тут непонятного?

Он подошел к Сергею Арнольдовичу, сел рядом, положил руку на его плечо и сказал:

– Сегодня Пасха?

– А что делать мне? – спросил его Ванин голосом полным тревоги и смятения.

– Бросай свой бизнес и иди в политику. Тебя там ждут.

Ванин хотел возразить, но Иуда остановил его:

– Я не прощаюсь. Еще поговорим, – и поставив табуретку поудобнее, ловко заскочил на картину, не спеша, с достоинством сел на свое место.

Сергей Арнольдович остался в комнате один. Стало пусто и неуютно. Ванин решил проведать Анну. Она спала сладким сном. Он положил руку на ее ладонь. Анна мгновенно открыла глаза:

– Сережа? – удивленно спросила она.

– Спи, спи, – сказал ей Ванин.

Но Анна с любопытством стала смотреть по сторонам, словно хотела кого-то найти.

– Куда исчез Иуда? – спросила она.

– Ушел к своим, – ответил Ванин.

– Я пойду его посмотрю, – сказала она.

Она молча подошла к картине, встала ногой на ту самую табуретку, на которой двумя минутами раньше стоял Иуда, и вступила в картину. В одно мгновенье она оказалась в трапезной за апостольским столом на месте Марии Магдалены. Анна ловко отломила кусок хлеба и обмакнула его в чашу с вином, стоящую напротив Иисуса. Картина ожила, все зашевелилось. Гвалт за столом стоял неимоверный. Отчетливо был слышен голос апостола Петра:

– Учитель наш! Кто предаст тебя, тот дня не проживет.

– Тихо! – крикнул кто-то властным голосом. Наступила мертвая тишина, сквозь которую слышны были слова Иисуса, обращенные к Иуде: «Брат мой, делай, что должен. Время пришло».

– Это он о чем? – спросила Анна.

– Поручение у меня к нему важное, – ответил Иисус.

Сергей Арнольдович с разбегу влетел в картину.

– Анна! – закричал он что есть силы.

Но трапезная была пуста. Через окна в стене пробивался яркий дневной свет, освещая помещение. Он подошел к тяжелой дубовой двери, кованной железом, отворил засов, толкнул ее плечом. Дверь отворилась, и Ванин провалился в море света, падая куда-то глубоко вниз. Он падал, падал… Над ним появилось какое-то лицо.

«Сереженька, Сереженька!» – слышал он голос Анны. «Папа!» – кричала Юлечка. Он открыл глаза. Первыми словами, что он сказал, были: «Как много солнца!» Он лежал в своей любимой спальне в окружении Анны, Юлечки и малышни. Рядом были Федор, Зинаида Григорьевна, на стуле сидел их семейный доктор Цуца Парменовна Гогишвили.

– Что я Вам говорила? – Обращаясь к Анне, объясняла она с заметным грузинским акцентом. – Бывает такое: спит человек три дня, три ночи подряд и все тут. Организм так решил, значит так и будет. И ничего сделать нельзя. А ну давай, голубчик, ручку, давление смерим, генацвале ты наш.

– Как ты нас напугал, – сказала ему Анна, вытирая влажные глаза. – Какой же ты небритый.

– Сегодня Пасха? – спросил он.

– Да, – ответила Анна. – А ты откуда знаешь?

– Иуда сказал, – ответил Ванин и улыбнулся.

Часть третья Кому кризис, а кому мать родная

Жизнь продолжалась, и очень скоро Сергей Арнольдович привык к тому, что Иуда из Кариот прочно утвердился в его жизни в качестве консультанта, советника и близкого друга. Правда, об этом никто, кроме самого Сергея Арнольдовича, не знал. В окружении Ванина лишь заметили некоторые новые привычки своего шефа.

Больше всех удивлялась секретарша Евгения Петровна, также уведенная в свое время из министерства. Она была почти ровесница Ванина и знала его с момента прихода в Министерство. Это был классический секретарь со всеми вытекающими последствиями стареющей дамы, убежденной в том, что весь бизнес ее шефа держится на ее личной преданности, исполнительности и порядочности. После многократных неудачных попыток устроить свою личную жизнь она остановилась на том, что решила посвятить себя служению шефу, служению бесполому, построенному на платоническом уважении. Она умела все, что касается ее работы. И в офисе персонал ее боялся не на шутку.

Она знала и видела то, что не видели и не знали другие. Отношения, которые были когда-то у Ванина с Лизой, нисколько ее не смущали. Наоборот, она потворствовала этому и всячески поощряла. Всякий раз, когда, Лиза выходила от шефа после неприлично долгих посиделок, она понимающе ей улыбалась, как бы благодаря за хорошо выполненную работу. Эта улыбка приводила Лизу в бешенство. И часто она, прежде чем выйти из кабинета, просила Ванина отправить Евгению Петровну куда подальше.

Так вот, Евгения Петровна заметила, что после смерти Лизы шеф почему-то стал подолгу задерживаться один в кабинете. Вернее, это стало значительно позже, уже после того, как он женился на Анне Павловне. Она называла жену Ванина только по имени и отчеству. Так ей было ближе. Затем Костя стал составлять ему компанию по вечерам. Однако самое большое удивление у Евгении Петровны вызывало то, что в последнее время шеф, довольно часто стал просить по две чашки кофе, и почему-то вторая всегда была нетронута. Или еще хуже: попросит накрыть что-нибудь перекусить на двоих. А кто второй? Никого нет, сидит один. Евгения Петровна со временем привыкла и к этому и стала воспринимать нововведения шефа как данность.

Между тем мировой экономический кризис для крупного российского капитала нес серьезные риски. И Сергей Арнольдович понимал, как только он доберется до нас, его первыми жертвами станут крупные промышленные предприятия, люди, работающие на них. А ему, ох как не хотелось иметь дело с людьми. И Ванин давно уже озадачил своих премудрых юристов и помощников – найти подходящего покупателя, которому можно было бы «впарить» весь консалидированный пакет Кузбасского бизнеса по баснословной цене. Его финансисты и банковские брокеры, работающие на биржах, прекрасно усвоили школу своих западных коллег и могли в несколько раз увеличить или уменьшить стоимость акций интересующих предприятий. Были бы только деньги и четко поставленная задача. И задача, и деньги были.

Подвернулся хороший покупатель из числа местных толстосумов, стремящийся подмять под себя все. Ему только не хватало угледобывающих предприятий, принадлежащих структурам Ванина, чтобы контролировать угольный бизнес в регионе. Для Ванина сделка по продаже предприятий была всего лишь бизнесом, для покупателя – политикой. И Сергей Арнольдович, что называется, «по простоте душевной», глядя своими голубыми удивительно теплыми глазами в лицо местного олигарха и политика, которого знала вся страна, заломил ему цену за свои активы в пять раз выше реальной, объясняя это тем, что он понес серьезные издержки из-за реконструкции предприятий, и главное, не восполненные добычей угля.

В это же самое время в прессу просочилась информация, что бизнесмен Ванин умышленно занижает стоимость своих кузбасских активов, опасаясь завистников. Кто-то в «Коммерсанте» опубликовал данные о запасе коксующихся углей в Кузбасском бассейне, где предприятия, принадлежащие структурам Ванина, выглядели самыми перспективными. Как известно, в нашей стране политические цели со времен Брестского мира всегда являются приоритетом над разумными. А потому, не долго сопротивляясь грабительскому предложению продавца, известный бизнесмен – политик локального розлива, согласился с предложенной ценой, заявив при этом: «Цель оправдывает средства».

Сергей Арнольдович нисколько не жалел ни о проданных предприятиях, ни тем более о людях, работающих на них. У него была своя правда, своя логика жизни, совершенно недоступная этим несчастным людишкам, выбравшим себе такую судьбу. Когда внутренний голос начинал ему говорить: «Что же ты делаешь? Посмотри, что после тебя остается? Полуразрушенные сараи, обитые сайдингом, и стеклянные офисы управлений, и супермаркеты, где рабочие оставляют свою же зарплату и опять же тебе. Ты создал систему, при которой выданные тобою деньги за адский труд этих людей возвращаются к тебе же через социальную сеть в виде прибавочной стоимости. Ты не труд, а человека сделал фактором прибыли через потребление». В таких случаях Ванин вспоминал слова Иуды, который сказал: «Каждый человек выбирает себе дорогу сам, но не всякая дорога ведет в храм. Я вот выбрал себе такую».

– Да, – говорил он себе сам. – Моя судьба такая, у них – другая. Моей вины нет в том, что одних бог создал такими, а других иными».

По договоренности сторон сделку по продаже угольных активов было решено держать в секрете до окончания всех формальных процедур. Однако произошла утечка информации, и когда Сергей Арнольдович приехал в Быковск для оформления необходимых формальностей, то по выходу из здания шахтоуправления его ждала толпа горожан и семьи шахтеров. Они стояли с транспарантами в окружении местного ОМОНа, который пытался отобрать у демонстрантов плакаты «Ванин – ты вор!», «Иуда уходи!». Больше всех выступали женщины. Они гремели кастрюлями и кричали: «Вор! Вор! Вор!». Под свист рабочих и грубую матерщину он почти бегом в сопровождении охраны добрался до машины. Однако, несмотря на сложность ситуации, краем глаза он успел увидеть довольную улыбку на лице нового хозяина, который теперь будет делать политику. Ванина распирала злоба. Его трясло то ли от поднятого сахара, то ли от бессилия повлиять на процесс.

– Где там у нас что-нибудь? – спросил он охранника.

– Что будете пить? – спросил тот, когда машина на бешеной скорости вырвалась за ворота и в сопровождении эскорта понеслась в сторону аэропорта.

– Налей виски, – попросил он. Проглотив одним махом содержимое, Сергей Арнольдович успокоился, пришел в себя: «Что ж, – рассуждал он, – за все в этой жизни приходится платить. Если за сумму, которую я выручил от этой сделки, меня хоть сто раз назовут вором или Иудой, то я это переживу». Но на словах, повернувшись к охраннику, грустно сказал:

– Какие все-таки неблагодарные эти люди. Налей еще, – и только тут заметил Матвейчука-младшего, забившегося в дальний угол салона, – и Сан Санычу тоже.

После завершения работ на трубопроводе Матвейчук-младший, или Сан Саныч как его звали коллеги, на деле оказался очень нужным, толковым работником с твердой собственной позицией. Это разительно отличало его от отца, Матвейчука-старшего, у которого своя точка зрения была только, если речь шла о деньгах. Он по-прежнему протирал штаны в Белом доме на должности «что изволите?».

Молодым руководителям, не имеющим практического опыта управления отраслями, нужны были грамотные опытные кадры без каких-либо прав, иначе говоря, консультанты. Матвейчук как-то рассказывал Ванину, когда он пришел в правительство, то «был поражен тем, что в министерствах уже не было практически ни одного министра с профильным образованием. Сплошь и рядом одни экономисты, юристы и чекисты. Нет ни одного, кто бы прошел школу руководства заводом, предприятием, за исключением военных.

Ванина это не удивило:

– Раз такое делается, значит для чего-то надо. Я тоже не сторонник того, чтобы министр был именно специалистом в своей отрасли. Это должность политическая. Что же касается замов, то те, конечно, должны иметь соответствующую подготовку. Во всем мире так уже давно делается.

– Уж больно ты умный стал, я погляжу, – не соглашался с ним Александр Иванович. – Ты радеешь за свой карман, а я за государственный.

– Нет, – рассмеялся Ванин. – Я радею за свой и за государственный, потому что честно плачу налоги. Вот в марте заплатил 450 млн. рублей.

– Для тебя это копейки, – недовольно заявил Матвейчук.

– А тебе, – продолжал Ванин, – 48 млн. рублей наличными.

Александр Иванович надулся, но Ванин решил его добить.

– Таких, как я, у тебя еще два – три. У кого ты на кормлении сидишь? А еще сынок твой у меня школу жизни проходит.

– Ну все, хватит, – остановил его Матвейчук. – Я дорожу нашей дружбой. И спасибо тебе за сына. Не возникай. Это я по-стариковски что-то стал часто брюзжать. Извини, пожалуйста.

Этот разговор с Матвейчуком состоялся месяц назад. Но Сергей Арнольдович прекрасно знал, что пройдет еще неделя, другая, и Матвейчук от имени ответственных товарищей скажет: «Где деньги за трубу?» И давать эти деньги ему очень не хотелось, потому что отдав часть, потеряешь целое. Он, Ванин, не мог этого допустить. Еще три года назад он создал схему, по которой Матвейчук от начальника строительства через своего сына получал по четыре миллиона рублей. По сравнению с ожидаемым откатом, сумма была мизерная, но Сергей Арнольдович предполагал, что ее при определенных обстоятельствах может оказаться достаточно, однако эти обстоятельства никак не наступали.

«Не дает он тебе спокойно жить, этот Матвейчук Александр Иванович», – Ванин с опаской посмотрел по сторонам, – «может помощь моя нужна?» Снова услышал он знакомый голос Иуды. Все были заняты своими делами. Сын Матвейчука после стакана виски уснул. Охрана следила за дорогой, ведя переговоры с машиной сопровождения. И вдруг от удивления Ванин чуть не закричал. На торпеде между водителем и охранником преспокойно сидел Иуда, свесив вниз ноги и удобно развалившись на боку.

– Ты помнишь Бритого? Это тот подполковник, который дело Лизы вел. И потом тебе помогал. Он, по-моему, твой человек? И уже генерал. Его надо подключать к этой проблеме. Один ты уже не справишься. Матвейчук спит и видит, как тебя «обуть».

Ванин понятливо кивнул головой.

– У меня есть план, – продолжал Иуда. – Он заключается в следующем. Ты ему должен 12 млн. зелеными. Дождись его звонка, и когда он поднимет вопрос, скажи ему, что все в порядке и что с понедельника готов начать выплаты.

Сергей Арнольдович удивленно поднял брови:

– Как?

– Подожди, – сказал Иуда, – не суетись и слушай дальше. Назначишь место передачи денег. Лучше всего, если это будет ресторан «Белое солнце пустыни». Скажи, что по одному, может, по полтора лимона будешь передавать ежемесячно через Александра, то есть его сына. Другим такое важное дело доверить нельзя. Расчет будешь производить в евро, пятисотками, для уменьшения объема. В кейс входит легко.

– Я все понял, – вырвалось у Ванина.

– Что вы сказали? – спросил полусонный Сан Саныч.

– Ничего, – испуганно ответил Ванин. – Это я про себя. Задумался что-то. Устал.

– Может, Вам поспать? – предложил Матвейчук-младший. – Я пересяду. До аэропорта еще полтора часа пилить.

Ванин, не долго думая, согласился. Не успел он удобно развалиться на раздвинутых креслах, как Иуда снова возник перед ним, как черт из табакерки, только теперь в дверном стекле напротив.

– Ты все понял? – снова спросил Иуда.

Сергей Арнольдович опять кивнул головой. Иуда продолжал:

– Там, в ресторане, обязательно заранее забронируй кабинку. Евгения Петровна знает, как это надо делать.

– И что дальше? – настороженно спросил Ванин.

– А дальше, – продолжал Иуда, – ты делаешь звонок Матвейчуку и говоришь ему, что столик в ресторане заказан, и что подъедет Александр с фруктами. А чуть позже к ним присоединишься и ты. И скажи, что тема будет закрыта полностью. Еще скажи, там будет подарок в коробочке супруге лично от него на маленькие шалости.

– Еще чего! Иуда, я Вас не понимаю, – хотел крикнуть Ванин, но тот остановил его движением руки и продолжал давать инструкции.

– И, главное, говоришь ему: «Звони Александру. Он в курсе. Фрукты у него».

Ванин, ничего не понимая, кивнул головой. Иуда соскочил с окна и устроился полулежа рядом с Ваниным так, чтобы в упор видеть его немигающие глаза.

– Теперь самое главное. Твой друг, генерал Бритов, организовывает прослушку разговора сына с отцом. Это легенда для обоих Матвейчуков. На самом деле всю эту работу сделает твой любимец Жорик. А то, глядишь, ляпнут чего лишнего, что «мусорам» знать не положено. А Бритову говоришь: «В кейсе пять миллионов евро. Это деньги, которые вымогают у банка». Скажи, что ты все можешь сделать красиво и официально. Но решил дать ему заработать 50 штук зелеными, которые лежат отдельно в красном пакете. Затем он должен сказать, что «Информация получена в ходе тестовой прослушки». Бритов посылает в ресторан своих людей, которые просят предъявить содержимое кейса.

«А там – картина маслом», – подумал Ванин.

– И учитывая должность Матвейчука, позволяют ему переговорить с шефом, с Бритовым. Вячеслав Николаевич, сжалившись над стариком, разрешает сделать звонок другу.

– Какому другу? – спросил Ванин.

– Тебе. Ты все понял? – спросил Иуда.

Но Сергей Арнольдович уже крепко спал.

Прошло немногим больше недели. В приемной Ванина раздался телефонный звонок. Мило побеседовав с Евгенией Петровной, Матвейчук попросил соединить с шефом.

– Ну как живешь, дорогой мой человек? – поприветствовал он своего бывшего зама.

– Дорогие люди живут в атмосфере нефти и газа, а мы работаем, не покладая рук.

– Я понимаю, – согласился Александр Иванович. – Но ты уж не прибедняйся. Хочешь анекдот расскажу, недавно от одного старого приятеля, услышал?

– Давай, – согласился Ванин. – Хорошие анекдоты люблю.

Александр Иванович, начал рассказывать анекдот:

– Один царь узнал, что по стране гастролирует известный итальянский скрипач и дает изумительные концерты. Короче, сплошной аншлаг. Решил пригласить этого гения к себе во дворец. Музыкант пришел и начал играть. Играл он как Бог, и царь прослезился. «Вот, – говорит, – на руке у меня бриллиантовый перстень. Он твой. Сыграй еще что-нибудь». Ну, музыкант исполнил еще одну вещь, еще более прекрасную. Царь просто захлебнулся слезами. «Вот видишь этот дворец?» «Да», – отвечает музыкант. «Он твой». Итальянец был поражен щедростью царя и все играл и играл. И когда уже совсем обессиленный от восторгов и слез царь отдал ему полцарства и дочь, музыкант спросил: «Как я могу все это забрать?» Царь серьезно ответил: «Приходите завтра».

Ванину последняя фраза очень понравилась, и он рассмеялся:

– Хороший анекдот.

– Это не все, – продолжал Матвейчук. – На следующий день музыкант приходит к царю за своим гонораром. «Каким гонораром?» – спрашивает царь. «Как за каким? – удивился итальянец. – Я же вчера радовал Вас своей музыкой». «Правильно, – согласился с ним царь. – Вы меня радовали прекрасной музыкой, а я вас радовал не менее прекрасными обещаниями. Вы мне доставили радость, а я вам».

– Актуальный анекдот, – сказал Ванин. А про себя подумал: «Надо же, как изящно деньги просит, сволочь».

– Ну, как мои дела? – уже серьезно спросил Матвейчук.

– Все в порядке, – спокойно ответил ему Ванин. – Сегодня можешь забрать.

– Как? – громко от неожиданности буквально закричал Матвейчук.

– Фрукты находятся у Александра. В «Белом солнце пустыни» заказана комната. Вы там поболтаете, а я к двум часам присоединюсь. Дело к Вам есть. О, чуть не забыл. Там, в красном пакетике мой личный подарок супруге, Вере Федоровне. Не забудь, пожалуйста.

Через минуту Александр Иванович уже разговаривал с сыном, а Жорик писал их на пленку.

– У тебя есть что для меня, сынок?

– Да, папа, – ответил ему Александр.

– И что там?

– Пять миллионов евро и еще пакет для мамы, – сказал он.

– Ты открывал, смотрел?

– Да. Все на месте.

– Угу. Но, конечно. Вот сука, – вырвалось у Матвейчука. – Жид порхатый. Сколько за нос водил, а на поверку оказался порядочный человек.

– Он нормальный мужик, папа, – в тон отцу вторил сын.

– Нормальный? – взорвался Матвейчук. – Да ты знаешь, сколько он хапнул на этой магистрали, которую я ему на блюдечке принес с голубой каемочкой? Он деньги тянет ото всюду.

– Они сами к нему идут. Ну, перестань, – успокаивал его Александр. – Человек делает тебе добро, а ты на него дерьмо льешь. Нехорошо это.

– Что нехорошо? – вспылил отец. – Нехорошо, что у меня ничего нет, а у этого, яйцеголового, все, чего не пожелаешь?

– Успокойся ты, и не гневи бога. Жди меня, через полчаса подъеду, – сказал ему Александр. Взял кейс с деньгами и спустился вниз.

«Надо же, скотина, разродился, – ворчал про себя Матвейчук, не веря своему счастью. – Теперь можно и на пенсию. Однако зря я на Сергея так. Все-таки неплохой человек. Тихо-тихо, а я постоянно при деньгах. Зачем бога гневить? Надо будет выпить за его здоровье, что ли? На дачу пригласить? Или к нему напроситься? Что-то старею я, злобный стал». Так думал Александр Иванович Матвейчук, двигаясь по тротуару в сторону ресторана «Белое солнце пустыни», где в уютном кабинете его ожидал сын, Александр.

Первый акт спектакля был разыгран безупречно.

Ванин позвонил Бритову:

– Слава, груз на месте.

– Все понял, – ответил генерал, – действую.

Сергей Арнольдович прослушал запись разговора отца с сыном. Это было что надо.

Между тем события в ресторане разворачивались следующим образом. Счастливый Александр Иванович приоткрыл кейс и остался доволен.

– Ну что, сынку? – обратился он к Александру. – Обмоем пока одни нашу семейную победу?

Сын разливал водку, а отец продолжал вещать:

– Долго твой шеф от меня бегал, но сдался шельма. От Матвейчука так быстро не убежишь.

Выпили. Вздрогнули. Закусили.

– Ты знаешь? – продолжал расслабившись Александр Иванович. – Он всегда был тихушником. С неба звезд не хватал. Я даже одно время хотел его выгнать. А потом смотрю тихий-тихий, а хватка у парня как у бульдога. Если кого за задницу возьмет, вывернет наизнанку тихо и спокойно. Я один раз присутствовал на совещании, которое он проводил по моему поручению, и еще тогда подумал: «Этот парень далеко пойдет». Стал его двигать, а как только появилась возможность сделать его одним из своих замов, сразу же подписал документы. Правда, в то время страна уже начала рушиться. И уже от министра и его заместителей ничего не зависело. Но он вертелся. Что-то создавал, лепил. Теперь понятно что.

Выпили еще раз.

– И мне, сынку, – продолжал Матвейчук, – стоило больших трудов выстоять в этой молодогвардейской банде воров – реформаторов гайдаровского разлива.

Александр знал наизусть все отцовские тирады, касающиеся новых веяний в государстве российском. И с нетерпением ждал шефа, чтобы улизнуть.

Речь Матвейчука была прервана появлением в кабинете высокого мужчины спортивного телосложения лет тридцати пяти, может сорока. Зашел он культурно, извинился и попросил разрешения, хотя было очевидно, что это лишь простые формальности этикета. Мужчина представился, сунув под нос ничего не понимающему Матвейчуку удостоверение подполковника Присунько Владимира Ивановича из Управления по борьбе с экономическими преступлениями.

– Прошу Вас пройти со мной в машину.

– Да как Вы смеете? – возмутился Александр Иванович, еще не в состоянии понять что происходит. – Вы знаете, кто я?

– Знаю, – невозмутимо ответил подполковник. – Потому здесь я, а не группа захвата.

Матвейчук внезапно обмяк и матерясь двинулся к выходу.

– Чемоданчик не забудьте, пожалуйста, – остановил его Присунько.

Повезли Александра Ивановича с сыном на Якиманку в высокое здание, затерянное между строениями. Это была бывшая женская тюрьма эпохи социализма, переделанная в офисный центр. Однако подвальная часть, в свое время оборудованная под следственный изолятор, осталась в ведении МВД, вернее одного из его подразделений. Сюда и доставили отца и сына Матвейчуков с чемоданчиком.

Подполковник попросил их присесть и положить чемоданчик на стол.

– Что у вас там? – спросил он.

Матвейчук молчал.

– Но раз не хотите говорить, то хоть покажите. Иначе придется понятых приглашать.

Александр дернулся к чемоданчику и быстро его открыл. Пораженной публике открылась картина, достойная кисти Леонардо да Винчи. Открытый кейс, в котором изящно уложены пачки с купюрами номиналом пятьсот евро каждая. Вокруг кейса склонились трое мужчин, разглядывая содержимое. На лице подполковника не отражалось ничего. Он привык к таким вещам, чего нельзя было сказать об Александре Ивановиче. На его лице было изображено такое горе, такая безысходность, что сын реально испугался за отца. А подполковник подал стакан с водой.

– Извините, я должен доложить генералу.

Вскоре в кабинете появился генерал Бритов. Был он не в форме, но энергичен и деловит. Вячеслав Николаевич свое дело знал четко. Еще минуту назад он сидел в соседнем кабинете и внимательно следил за всем происходящим в этом помещении через экран монитора. Это здание, вернее, его подвальная часть была замечательным местом для различного рода щекотливых дел, когда вопрос решался полюбовно. Но знал об этом только он сам. Приглашенные, как правило, были не в теме.

– Ну, – обратился он к Матвейчуку. – Здравствуй, Александр Иванович, дорогой.

Они были знакомы много лет, общались на различных городских мероприятиях и совещаниях, но вот так никогда.

– Здравствуй, Вячеслав Николаевич, – хмуро ответил он, понимая, что ничего хорошего ждать от встречи не приходится.

– Если бы только знал, как я рад тебя видеть, – не унимался генерал, разглядывая перед собой поверженного чиновника. – Пока за жопу не схватишь, не придете и в гости не пригласите.

– Послушай, Слава, – попытался возразить ему Матвейчук.

– Я Вам не Слава, – резко остановил его генерал. – А Бритов Вячеслав Николаевич. Будьте добры обращаться по форме. Что у вас там?

Матвейчук открыл кейс снова. Бритов безразлично посмотрел на содержимое, заметив при этом, что красный пакетик, обещанный ему, лежит на месте не тронутым.

– Это дело серьезное, – сделал он в заключение.

– Присунько!

– Я! – отозвался подполковник.

– Пишите протокол.

Он повернулся к Матвейчуку и по-дружески положил ему руку на плечо.

– Я Вам не враг, Александр Иванович. Сами понимаете, не холодильник сперли, а чемоданчик с деньгами. Откуда? Сколько там?

– Пять миллионов евро и 50 тысяч долларов США, – ответил Александр за отца.

– Единственное, что я могу позволить тебе сделать, это позвонить кому-то из своих.

И он показал пальцем на потолок. Матвейчук набрал Ванина. Мобильник не отвечал. Секретарша Евгения Петровна доложила, что шеф в администрации.

– Можно я чуть позже позвоню? – попросил он Бритова.

– Можно, можно, времени у нас достаточно. Пока протокол допроса составим, акт изъятия оформим. Все пересчитаем, перепишем. Успеем.

– А как на нас вышли, товарищ генерал? Что, наводка была? – спросил Александр, начиная потихоньку соображать, что с ними произошло.

Бритов изобразил смущение на лице:

– Наводка. Можно сказать что была, а можно, что не была. Но вам открою тайну. Спецслужбы периодически прослушивают эфир, тестируют каналы, особенно те, владельцы которых болтают много лишнего. Вот вы и оказались среди тех, кого зацепили наши коллеги и слили информацию нам. А остальное – дело техники. Оставалось только вас задержать. Все поняли?

И помолчав, добавил:

– Если, конечно, вы будете себя хорошо вести и делать то, что мы вам говорим, то у вас появится возможность послушать этот ваш любопытный разговор.

От этих слов Матвейчук пришел в ужас. Как он себя бранил, но делать ничего уже не оставалось, кроме как искать Ванина. Его мобильник, наконец, ответил.

– Извини, – сказал ему Сергей Арнольдович, – был на совещании в администрации. Задержали немного. Вы там еще не все сожрали?

– Что ты, Сережа. Мы с Александром у Бритого в тюрьме.

– Ничего не понимаю. Какого Бритова? В какой тюрьме? – наигранно переспросил Ванин.

– Нас арестовали, – по слогам произнес Матвейчук.

Бритов взял у него телефон.

– Кто говорит? – спросил он грубо и, услышав ответ, заулыбался: – Хорошо. Я жду.

И повернувшись к Присунько, приказал:

– Начинайте работать.

Пока изымали пачки денег из кейса Бритов спросил у Матвейчука:

– Вы мне можете объяснить происхождение этих денег?

– Это мои кровные, трудом и потом заработанные. Господи, за что мне такое наказание? – запричитал он.

– Папа, перестань. Не позорься, – стал успокаивать его Александр.

В это время у генерала зазвонил мобильник.

– Бритов слушает.

Присутствующие в комнате Матвейчуки, затаив дыхание, слушали. Генерал вытянулся по стойке смирно, и было слышно только одно:

– Да. Есть. Так точно. Нет. Все сделаю. Понял.

Бритов закончил разговор и вновь обратился к подполковнику:

– Составляйте акт изъятия денег и после подписания протокола можете выпускать этих голубчиков. Они никуда не денутся. Мы еще разберемся с теми, кто вам эти деньги дал. Ишь, какими суммами ворочают, мерзавцы. Совсем зажрались.

Эти слова Вячеслав Николаевич произнес от сердца и нисколько не кривил душой. Присунько вызвал двух помощниц, которые начали пересчитывать деньги в присутствии задержанных. Часа через два с отца и сына Матвейчуков взяли подписку о невыезде и отпустили домой.

Вторая часть марлезонского балета была выполнена блестяще. Ближе к вечеру к ресторану «Hongkong», что на Тверской улице, подъехала машина, из которой вышли три охранника во главе с начальником службы безопасности банка. Начальник подошел к столику в VIP-зале, где на мягких диванах удобно расположились два человека, один их которых был генерал Бритов, другой – бизнесмен Ванин. Охранник Сергея Арнольдовича передал начальнику службы безопасности кейс, в котором не доставало красного свертка с 50 тысячами долларов. Но об этом знали только двое присутствующих в этом зале.

На следующий день ровно в 10 утра позвонил Матвейчук. Ванин слушал его вопли в кабинете.

– Сережа, извини, что так получилось. Прости дурака старого. Совсем нюх потерял. И что теперь будет?

– Пока не знаю, – отвечал ему Ванин. – Делаю все, что могу. Я ведь тоже в дерьме по самое не могу.

– Прости, – лепетал Александр Иванович. – Я Вере Федоровне ничего не говорю и Сашу предупредил об этом. Если узнает, что с нами случилось, сердце у нее не выдержит.

– За меня будь спокоен, – отвечал ему Сергей Арнольдович. – От меня не узнает. Гораздо хуже будет, если узнает от следователя.

– А такое возможно? – в ужасе спросил Матвейчук, чувствуя как у него слабеют ноги.

– Исключить нельзя ничего, – отвечал ему Ванин. – Назавтра у меня назначена встреча с Бритовым. Там все и выяснится, я его немного знаю. Сволочь он порядочная, но человек с понятиями. Постараюсь сделать все возможное. Я ведь теперь тоже замазан.

Оба молчали. Ванин, потому что ждал реакции Матвейчука, чтобы поставить красиво точку, Матвейчук, потому что его набитая страшными тараканами черепная коробка в данный момент могла вырабатывать только панические мысли.

– Ты вот что, Александр Иванович, – предложил ему Ванин, – придешь в себя, зайди обязательно ко мне. Разговор есть.

Пока они говорили в углу около книжного шкафа стоял Иуда в хорошем сером костюме в голубой сорочке и темно-розовом галстуке. И только римские трофейные сандалии на босу ногу выдавали в нем пришельца из прошлого.

– А ты, я смотрю, неплохо тут у меня устроился, – обратился к нему Сергей Арнольдович. – Видать понравилось?

– А как же, – игриво ответил тот.

Они вместе остановились напротив зеркала.

– Мы с тобой, – продолжил свою мысль Иуда, – как близнецы братья. Только ты есть, а меня нет.

И действительно, в зеркале отражался только Ванин в своем сером костюме, голубой сорочке и темно-розовом галстуке.

– Кофе будешь? – спросил он Иуду.

– Пожалуй, выпью.

– Евгения Петровна, – обратился Ванин к секретарше по громкой связи.

– Слушаю Вас, Сергей Арнольдович, – ответила она голосом, в котором явственно звучали нескрываемые нотки безграничной преданности и готовности к самопожертвованию.

– Сделайте нам, пожалуйста, два кофе. Мне, как всегда, с молоком.

– Непременно. Сейчас будет, – отвечала секретарша, начиная понимать, что она сходит с ума. Еще немного и любопытство разорвет ее на части.

Между тем мировой финансовый кризис все больше давал о себе знать в банковском секторе и в экономике социальной жизни страны. В правительстве все чаще проводились консультации с представителями бизнеса и банковского сектора. Нередко в них принимал участие и Сергей Арнольдович Ванин. Несколько раз он ездил в Питер на форумы, где обсуждали пути выхода из сложившейся ситуации. Был он и в Давосе.

Однако работа банков привлекала его больше всего. Он не мог не заметить, что именно банковская сфера, являющаяся главной причиной, спровоцировавшей ускоренное развитие кризиса, в итоге меньше всего пострадала от него. И даже более того, заработала на кризисе бешеные деньги. Естественно, его интересовали глубинные причины этого явления. Ванин исходил из того, что если это произошло, значит кому-то это надо. Значит кто-то на этом зарабатывает. За годы управления собственным бизнесом он влюбился в свой банк и гордился тем, что у него он есть. Он посетил самые крупные банки мира, встречался с некоторыми из их руководителей. Но куда ему было до них? Он пытался схватить самое полезное для себя и в области структуры, и информационной технологии, и безопасности.

«Возможно, – думал он, – что на каком-то этапе привлечение иностранных банков на территорию России было и выгодно, однако неповоротливость наших отечественных кредитных организаций привела к тому, что даже пенсионеры потянулись к банкам с западными брэндами. Например, ко мне», – думал он. «А что делаю я? Я опасаюсь, что мои деньги могут пропасть здесь и выталкиваю их на Запад. А там? Там брокеры моего партнера на фондовых рынках, на Forex, на различных биржах пытаются их крутить».

Ванин сидел в своем удобном кабинете и рассуждал обо всем этом без особой радости. «Да, кто бы мог подумать еще 20–30 лет назад, что именно банки выступят основным игроком на крупнейших мировых биржах».

– Проблемы? – поинтересовался Иуда.

– Да. Проблемы. И очень серьезные, – Ванин прищурил свои голубые глаза и в упор посмотрел на Иуду. – Как ты думаешь, что является причиной мирового финансового кризиса? – спросил он.

Иуда задумался и стал чесать щеку.

– Что, слабо? – не унимался Ванин.

– Нет, не слабо. Мне-то и не знать?

Ванин насторожился:

– Откуда?

– Я тебя успокою, – начал Иуда. – Во-первых. Ты наверное, забыл, что я казначей. И деньги – моя работа. А во вторых, кризис потому и называется кризисом, что он приходит и уходит. Кризис никогда не бывает случайным. Кризис – это очищение. Систематически повторяющийся кризис – это признак хорошо налаженной системы с признаками саморегуляции. Однако создание такой системы в финансовом секторе – это уже, как вы говорите, высший пилотаж.

– Откуда у тебя эти знания? – спросил Ванин, пораженный такой информированностью собеседника.

– Я знаю все, ну, почти все, что связано с жизнью и деятельностью человека. Потому что, по воле божьей, очень давно смотрю на мир людей. Каждое поколение ведет себя так, как будто они первооткрыватели в этом мире. На самом же деле все уже давно было придумано и открыто. Вы просто повторяете чей-то опыт. Вместо того, чтобы создавать удобные инструменты для познания этого мира, вы, люди, пытаетесь его переделать по-своему. И так каждый раз. Видимо поэтому всевышний иногда уже и не обращает внимание на ваши шалости. Достали.

– Я тебя про кризис спрашиваю, – повторил вопрос Ванин. – А ты про что?

– И я про то же, – ответил Иуда. – Кризисы были всегда. И политические, и семейные, и финансовые.

– Вот-вот, финансовые, – подбодрил его Сергей Арнольдович. – Это мне ближе.

– Сам по себе кризис, – продолжал Иуда, – дело полезное. Но вот как он происходит – это песня. Основной причиной вашего кризиса… Нет, не основной. Прости, брат, неправильно выразился. Единственной причиной вашего кризиса является перепроизводство денег. Вы, люди, перестали золото считать эквивалентом и начали рисовать денежные знаки без ограничений. Я даже где-то туалетную бумагу видел из денежных знаков. Конечно, – продолжал Иуда, – все началось с американцев. Именно они в 71-м году отменили привязку доллара к золоту, то есть к имеющемуся золотому запасу. Доллары стали печататься в неограниченном количестве. Теперь, так задумано, что американцы покупательную способность своей национальной валюты обеспечивают не только воспроизведенным валовым продуктом в самой Америке, но и воспроизведенным валовым продуктом всего остального мира, в том числе и России.

Сергей Арнольдович слушал Иуду, затаив дыхание. Он и раньше что-то подобное слыхал, но так внятно и доходчиво ему не объяснял никто.

– И что дальше? – спросил он.

– А дальше, – продолжил Иуда, – самое интересное. Те экономики мира, которые сами стали обеспечивать своим ВВП судьбу доллара, никогда не имели и не имеют контроля за объемом эмиссии доллара США. Контроль за этим осуществляет, как ты знаешь, одна частная компашка под названием Федеральная резервная служба (ФРС).

– Как? – удивленно спросил Сергей Арнольдович, – разве это частная компания?

– Абсолютно частная, – заявил Иуда. – А ты не знал? Я тебе скажу больше – ее создателем и, так сказать, идейным вдохновителем был прапрадедушка Джорджа Буша-младшего. А дедушка, между нами говоря, – Иуда украдкой посмотрел по сторонам, – тот был личным банкиром самого Адольфа Гитлера.

– У них что, такой древний род? – перебил его Ванин, нисколь не удивляясь сказанному Иудой.

– Богатые люди живут не родами, а кланами. И клан этот, действительно, один из самых могущественных. Там президентом не становятся случайно. Им всегда бывает тот, кого уже решено поставить и решено с какой задачей.

– А как же выборы?

Иуда расхохотался:

– У американцев такая выборная система, что даже самый продвинутый либерал не назовет ее демократической. Все делают деньги и грамотно организованное шоу. Выборы в Америке – это тотальное зомбирование населения. И делается оно красиво и, главным образом, через синагоги, церкви, костелы, работу в семьях. Там выбирают не президента, а выборщиков…

Иуда осекся:

– Я что-то не туда пошел. Вернемся, как у вас говорят, к нашим баранам.

– Да, – согласился с ним Сергей Арнольдович, – давай поближе к деньгам.

– Но ты, надеюсь, понимаешь, – продолжал Иуда из Кариот голосом университетского профессора, – что этот самый ФРС, или, как у вас называют, центробанк, имеет неограниченные права и возможности. Вот представь себе, что частная компания, принадлежащая двадцати частным банкам, в данном случае в Северной Америке, имеет главный свой бизнес, который заключается только лишь в печатании денег. Это ли не вершина любого предпринимательского дела. Представляешь, сам себе печатаешь деньги? Чтобы достигнуть такого исключительного положения в мире, им пришлось хорошо потрудиться. Потрачены столетия усилий. Использовалась любая возможность ради приближения этой цели. И мировые войны, и много чего еще неизвестного.

– Если хочешь знать, – продолжал Иуда, – то с 1971 года по сегодняшний день, – Иуда посмотрел на календарь, – 25 мая, объем долларовой массы в мире вырос в 60 раз!

– Но для чего все это? – взволнованно спросил Сергей Арнольдович.

– Для того чтобы владельцам ФРС, как частной организации, и Соединенным Штатам Америки, как государству, это исключительно было выгодно. Хочешь спросить – почему выгодно? – обратился он к Ванину. – Отвечаю. Жить не по средствам за счет остального мира – это ли не голубая мечта любого государства?

Иуда громко расхохотался.

– И запомни, брат мой, все эти сказки про создание мировых новых финансовых центров – всего лишь сказки и не более того. Никаких мировых финансовых центров в мире никогда не будет, кроме финансового мирового центра в Соединенных Штатах Америки, пока это государство существует и пока существует их мировая финансовая система.

Сегодня сложилась такая картина, что воспроизведенный валовый продукт США составляет всего лишь 20 % от мирового. Это, по большому счету, очень много, а вот потребление – более чем 40 %. Но за это кто-то же должен платить? И платит. Платит тот, кто отдает Америке свои товары за американские доллары. При этом происходит огромное перемещение богатств в пользу США. За бумажки, которые они просто так печатают, они покупают настоящее золото, настоящие энергоносители, редкоземельные металлы, энергетику, товары производства.

– Это что же получается? – возмущенно спросил Ванин. – На вершине мировой экономики стоит гигантский насос, который выкачивает из других государств все ценное и дорогостоящее, что у них есть, взамен вбрасывая в эти государства зеленые бумажки, которые поедаются как листва саранчой?

– Так оно и есть, – согласился с ним Иуда. – Ты правильно понимаешь.

– Тогда у меня еще один вопрос. Зачем этой ФРС, уж если она стала контролировать мировую финансовую систему, производить денежной массы больше, чем требуется для их нормального экономического развития? Зачем рубить тот сук, на котором ты сидишь? Не понимаю.

Иуда хитро улыбнулся:

– В том то и весь фокус, брат мой. Дело в том, что если ты, частное лицо, имеешь право печатать деньги, обеспеченные экономикой всего мира, если ты, конечно, не святой, а там, где деньги, я думаю, ты это знаешь лучше меня, – святых не бывает, то ты просто не в силах устоять от перепроизводства доллара, на который можешь купить весь мир, ты бы устоял?

– Нет, – резко ответил Ванин. – Нет, я бы не устоял.

– Вот и они тоже, люди. Только люди, которые купаются в деньгах.

– Получается, что они из денег сделали товар? – уточнил Ванин.

– Абсолютно правильно, – воскликнул Иуда. – Самый лучший товар в мире на сегодняшний день, который существует. И товар, который пользуется абсолютно повышенным спросом, равным которому нет, это доллар США. Другие амбициозные страны, такие как вы или китайцы – тоже начинают печатать денежные знаки и покупать на них доллары, а на доллары все остальное. Европейцы делают то же самое. Вот тебе и пузыри. Соображаешь?

– Я все-таки не понимаю, зачем им столько? – никак не мог успокоиться Сергей Арнольдович. – Мне кажется, что я это уже знаю, но ты, Иуда, преподносишь это как-то так, что у меня ощущение появляется, я ничего не знаю. И всякий раз делаю для себя открытие.

– Это, брат мой, уже совсем другая тема. Может быть она ближе к политике, чем к деньгам.

– При чем здесь политика, если мы говорим о деньгах? – возразил ему Ванин.

– Хм, нет. Ты не прав, брат мой, – не согласился с ним Иуда. – Ваш великий Ленин говорил: «Политика есть концентрированное выражение экономики». Политика США – это мировое господство. Экономика – это средство достижения этой цели. ФРС – это инструмент для достижения этой цели. А доллар – это товар-наркотик, который позволяет все мировые экономики держать на игле.

– Господи, что же ты такое говоришь? – возмутился Ванин.

– Но есть еще одна причина, – продолжал Иуда после некоторой паузы.

– Расскажи, – попросил его Ванин.

– Эта причина кроется в сути самой американской нации. Ты же знаешь, как она образовывалась. Со всего света толпы обездоленных людей ринулись на континент через мировой океан в поисках счастья. Это миллионы несчастных, обиженных людей, которые искали справедливости, равенства и братства. Ведь в Европе уже бушевали народные восстания, на слуху уже были первые революции. На первом этапе создания государства группы умных людей, которые известны как масоны, малость переборщили с навязыванием своих понятий и образа жизни. За что жестоко поплатились, но выводы сделали правильные.

– И в чем суть этих выводов? – спросил Сергей Арнольдович.

– В обществе нужно создать приемлемые условия жизни для всех, тем более там, где средний достаток должен уживаться с суперроскошью и немыслимым богатством. Именно для этого нужна была финансовая политика, которая позволяла бы любому человеку, любому гражданину Америки жить достойно, даже если он последний идиот. При этом содержателем их являешься ты или такие же люди, как ты, во всем мире, брат мой, Сергей. В самих же США менялись только политические концепции. На смену постиндустриального общества пришло общество потребления. Это все для того, чтобы простой американец был лоялен к власти. Имел квартиру, дом, машину, социальный пакет и все в кредит, обеспеченный остальным миром.

– Хорошо. Хорошо придумано, – вырвалось у Ванина. – А я-то думаю, чего это наши туда бегут табунами?

– Ничего хорошего в этом нет, – ответил ему Иуда. Затем спросил:

– Ты знаешь истинное значение слова «раб»?

– Невольник, наверное, – сходу ответил Ванин.

– Нет, – возразил ему Иуда. – Раб – это человек, лишенный родины и прав. Согласен? – спросил его Иуда. – И многие даже очень неплохо живут, сделав себе карьеру. Но это лишь небольшая часть людей, которые уверенно могут сказать, что они нашли вторую родину. Для человека не все так однозначно. Мы уже говорили с тобой об этом. Не для большинства такая смена жизни. Это тяжелейшая психологическая моральная травма. Однако каждый выбирает свою дорогу в жизни. И далеко не каждая из этих дорог ведет к храму.

– Иуда, – остановил его Ванин, – мне порой кажется, что под понятием слова «храм» ты имеешь в виду что-то другое, чем я. Это так? Ответь мне.

Иуда улыбнулся:

– Видимо, да. Как я вижу, для тебя это, в первую очередь, наверное, церковь. Правильно?

– Конечно, – ответил Сергей Арнольдович, нисколько не сомневаясь в правоте своих слов.

– Это не совсем так. Храм – это гармония души и сердца, помыслов и поступков, ощущений радости от светлых и чистых дел, от любви к ближнему, к людям. Это ощущение счастья в каждом прожитом дне. И без бога в душе этого не бывает. Потому что так устроен этот мир.

– Разве такое бывает? – спросил Ванин.

– Бывает, – ответил Иуда. – Если идешь правильно, то бывает.

– И много ты знал таких людей?

– Очень много. Их гораздо больше тех, которые не знают истинного понимания слова «храм».

– Но мне, видимо, не суждено дойти до храма с моими грехами, – заключил Ванин печально.

– Я Вас успокою, брат мой, на пути к храму ошибаются все. Важно признавать это и пытаться вернуться на путь праведный, – ответил ему Иуда. – А раз уж мы говорим об Америке, то я не так давно имел встречу с одним американским адмиралом. Очень приятный, воспитанный человек, такой римский патриций с манерами. Его родители были, кстати говоря, русскими. Отец и мать – беженцы из Прибалтики, кажется из Латвии. Они бежали, когда туда вошли советские войска перед войной.

– У нас это обычное дело. Чему удивляться? После революции так уж повелось. Народ бегает туда-сюда, туда-сюда, – не удержался Ванин.

– Согласен, – отвечал ему Иуда. – Но я не об этом. Под его началом огромный флот в океане: корабли, самолеты, подводные лодки. Сидит он в высоком капитанском кресле на мостике авианосца, весь такой холеный. Вокруг бегают офицеры. Самолеты взлетают и садятся. Только и слышно: «Сэр! Возьмите, пожалуйста, трубку.» «Сэр! Разрешите то», «Сэр! Разрешите это», «Сэр! Завтрак подан.» Он сидит весь такой влюбленный в себя в своей форме цвета кофе с молоком и, как он мне сказал, «влюбленный в свою работу», и в свой образ жизни настоящего американца. «Мы, – говорит он, – создали общество потребления. Это высшая мечта любой нации. Мы единственные в этом мире, кто сумел это сделать. Мы, Соединенные Штаты Америки, которые всех заставили работать на американский народ. Если кто-нибудь захочет лишить нас этого, мы уничтожим половину этого мира. И я буду находиться в первых рядах тех, кто это будет делать».

– Мерзкий тип, – вызвалось у Ванина.

– Вовсе нет, – возразил ему Иуда. – Он глубоко верующий человек, баптист, у него прекрасная семья, он патриот своей родины, он жизнь свою положит во имя Соединенных Штатов Америки. В нем живет полная гармония с самим собой. Он и мысли не допускает, что думает и делает неправильно. Но самое интересное в другом. На борту этого авианосца было очень много неамериканцев, не граждан Соединенных Штатов Америки, а людей, которые хотели ими стать, и поэтому пошли служить на флот. Есть у них такой порядок. Были там и русские, и украинцы, и румыны, и грузины, и литовцы, и латыши. Я даже встречал одного узбека. Выходцы – все из вашей когда-то очень большой страны, которая называлась Советский Союз. Так вот они мыслили точно так же как их адмирал.

– Это невозможно. Это ужасно, – вырвалось у Сергея Арнольдовича.

– История повторяется, – продолжал Иуда, – и повторяется с завидной цикличностью. Во время моей земной жизни происходило все как сейчас. Один в один, только империя, которая управляла миром, тогда была Римская, и только одежда была поудобнее и покачественней. И еда, мне кажется, была намного вкуснее, чем та, которую едите вы сейчас.

– Но это ты загнул, – не согласился с ним Сергей Арнольдович, – и пища сейчас лучше, и одежда лучше, посовременней. Посмотри, во что одет ты сейчас: английский костюм, сорочка от Бриони, и глянь, на свои трофейные сандалии. Так на них без слез смотреть нельзя, а?

– Э-э, не скажи так, брат мой, – возразил ему Иуда. – Этим тряпкам твоим, которые на мне надеты, без году неделя, а сандалиям моим, – он поднял ногу, лихо покрутил ступней влево и вправо, – а сандалиям моим без малого две тысячи лет.

Оба стали хохотать. Евгения Петровна никак не могла понять, кто там, в кабинете у шефа? Или он по телефону говорит, а хохочет как? «Ну, слава богу! Значит, все хорошо».

Матвейчук появился на второй день. На человеке не было лица. Что только не передумал бедный Александр Иванович, собираясь к Ванину. Две ночи он не спал, а если и спал, то в каком-то липком кошмаре. То ему снилось, что его пригласил к себе начальник, который почему-то в своем рабочем кабинете ходит в банном халате и, подойдя к Матвейчуку, спрашивает: «А вы, Александр Иванович, почему одеты? Раздевайтесь немедленно». Он начинает лихорадочно сбрасывать с себя одежду. Все получается неловко. Брюки, белье за что-то все время цепляются. Наконец, разделся, остался в чем мать родила, и вытянулся перед начальником по стойке «Смирно!» «Вы бы хозяйство прикрыли свое», – сказал шеф голосом генерала Бритова. Матвейчук лихорадочно ищет, чем бы прикрыть наготу, но ничего не находит. Тогда у начальника в руках каким-то образом оказывается этот проклятый кейс с деньгами. Начальник подходит к Матвейчуку, открывает кейс и начинает бросать в него, в Матвейчука, пачки евро, которые раскрываясь, покрывают его наготу. «Прикройся, дурак старый! – кричит начальник Матвейчуку. – Видел мудаков всяких, но такого – первый раз. Вон! Вон отсюда!». Александр Иванович выскакивает из кабинета и просыпается в холодном поту. «Господи! Да что же это с тобой такое? Не заболел ли ты, на тебе лица нет. Саша, что с тобой?» – взволнованно спрашивает его жена. «Сон дурацкий приснился, – ответил ей Александр Иванович. – Ты не знаешь, что означает, когда видишь себя голым во сне?» – спросил он. «Это к болезни, Саша, – отвечала супруга, – определенно ты заболел».

Днем было не лучше. Слава богу, Ванин успокоил. Взял все на себя. «Господи, помоги ему разрулить эту проклятую ситуацию», – Матвейчук ругал себя на чем свет стоит, и, в конце концов, пошел к Сергею Арнольдовичу. Не потому, чтобы решить, что делать дальше, просто с Ваниным было ждать легче.

Ну, а Сергей Арнольдович продолжал свой разговор с Иудой о гегемоне Америки и финансовой мировой политике. Потому Матвейчуку пришлось сидеть в переговорной комнате и в одиночку пить чай.

Евгения Петровна, словно Брестская крепость со своим героическим гарнизоном, берегла покой шефа, который внимательно слушал своего собеседника. Когда Иуда сделал паузу, Ванин спросил:

– И как долго будет сохраняться такое положение дел? Если верить всему тому, что мы сейчас видим, то все мы, у себя в стране, у себя в компании, в банке фактически работаем на дядю Сэма. И главное, барыши от нашего труда, получает он, а не мы, ни я, ни моя компания.

– Ну, это так, но и не совсем. Ты то свое не упустишь? Однако твоя доля труда в их благополучии заложена достаточно солидная.

– Это однозначно, ты можешь не сомневаться, – согласился с ним Иуда.

– И что надо делать, чтобы изменить такое положение вещей? – спросил Ванин.

– Я лично считаю, что та цель, к которой Америка стремилась, а именно к мировому господству, она только сейчас достигла своего апогея. Потому что в экономике, в политике не хватало финансового элемента, то бишь финансового контроля над миром. Сейчас эта задача решена. Поэтому у них и у вас, у всего остального мира все только начинается.

– Ты хочешь сказать, что все это ненадолго? – не унимался Ванин.

– Думаю, что не очень. Богатство и нищета никогда вместе долго не живут. Это как весы, – отвечал Иуда. – Чем больше богатства у богатых, тем больше бедных. Чем меньше богатства у богатых, тем меньше бедных. Эти весы и создают противостояние. И потому для подобной власти нет врага, которого она боялась бы больше собственного народа. И сегодня они грамотно балансируют, подкармливая массы вашими деньгами.

– Понимаю, – ответил Ванин, – значит, надо создавать что-то подобное в противовес.

– Так думали многие, но жестоко просчитались, – возразил ему Иуда.

Видя удивление Ванина, он продолжил:

– Когда американцы создавали свою финансовую систему управления миром, у них не было конкуренции. Вернее, была конкуренция, но достаточно хиленькая. Это английский фунт, швейцарский франк, итальянская лира, марка немецкая – европейские валюты. А сейчас же я не знаю, где найти такую валюту, которая смогла бы противостоять доллару США? Ее просто нет.

– А евро? – спросил Ванин.

– Евро – это тоже американская работа. Изначально европейцы думали, что единым фронтом будут противостоять американскому доллару. Там ведь тоже есть умные люди, они понимали, чем это грозит экономике Европы. Но…

– Что но? – спросил Ванин, загнанный в тупик рассуждениями Иуды.

– Ничего не вышло, – сказал Иуда, – из евро американцы сделали своего главного помощника. Евро сегодня выполняет роль лакмусовой бумажки. В зависимости от ее окраски, то есть курса, они определяют, какую долларовую массу необходимо вбрасывать в мировую экономику. Трудно есть котлету одной вилкой, хорошо бы, если бы еще ножичек был. Так и они. Американцы удивительно рациональны. Они не хотели появления евро, а тем более Евросоюза. Но когда поняли, что противостоять бессмысленно, решили эту идею использовать себе во благо. Что в конечном счете и сделали. Конечно, ты банкир, у тебя деньги в евро, в долларах, в золоте… Так вот, запомни, в этом мире, все всегда вертелось и будет вертеться вокруг золота. Когда его надо купить, важно понизить ему цену, когда надо его продать, желательно ее поднять. Я уже сказал тебе, что за зеленые бумажки получают все самое дорогое. Сейчас американцы бросили в этот мир очередную утку, косточку, чтобы страны ее погрызли. А суть этой косточки заключается в том, что они объявили золото товаром.

– Ты хочешь сказать, – перебил его Ванин, – что и доллар, и золото теперь находятся в одной корзине товаров?

– Да, – воскликнул Иуда. – Понимаешь теперь, где собака зарыта? И они бешено скупают золото. Не то, которое виртуальное и что торгуется на финансовых площадках и на биржах, а настоящее, причем в мире виртуального золота на сегодняшний день продано в 12 раз больше, чем реально его существует на рынке, и это орудие манипуляции его ценой.

– Ты хочешь сказать, что золото – это только то, что лежит у тебя в сейфе или в кармане? – задал Иуде вопрос, и догадываясь, какой получит ответ, Ванин.

– Да, – ответил Иуда и продолжил, – Ты можешь спросить меня, как же можно так лихо управлять мировыми финансовыми рынками в одиночку? Нет, не в одиночку. У ФРС есть очень сильные помощники – это крупнейшие банки мира, которые являются вассалами ФРС. И ты их знаешь. У них никогда не бывает проблемы с наличностью. Их главное предназначение – играть в команде, подчинив себя единой цели. А в обычной жизни они не спеша превращают бумажки долларов и евро в золото и складывают их в укромных местах, как у вас говорят, в кубышку. В итоге деньги начинают дешеветь. А их требуется все больше для реального сектора экономики, который начинает задыхаться от безденежья и сворачивает производство. Индексировать инфляцию можно только частично и, как ты знаешь, это только ускоряет кризисные явления. Складывается парадокс: деньги есть, но они дешевые, много на них не купишь товара. Но через некоторое время и товаров становится все меньше. И все, бух, кризис. Остановилось производство, появилась безработица, на улицах митинги. Либеральные демагоги – лучшие друзья кризисных явлений – нагнетают политическую обстановку. В итоге происходит чистка, то бишь опустошение карманов, остановка производства, смена власти. Побузили и перестали, а жить-то надо дальше. Для этого нужны деньги. К кому обращаться? А вот они, банки. Но не все банки уцелели тоже. Уцелели только нужные. «Вам нужны деньги? – спрашивают они. – Пожалуйста, мы готовы Вам помочь». И снова начинают из бумаг делать золото, помогая жалким людишкам создавать товары первой необходимости.

– Так что же мне делать? – спросил Ванин. – Ситуация такая, что мой бизнес – это как щепка в океане.

– Купи золото, только не виртуальное, а реальное. И уходи в политику. Займись политикой.

– Чем? – переспросил Ванин.

– Я не оговорился, – продолжил Иуда из Кариот. – Займись политикой.

– Почему именно политикой? – не унимался Ванин.

– Потому что самые большие деньги делаются именно там. «Искусством возможного» издревле называли политику. Это истинная правда, я свидетельствую. За теми банкирами, которые управляют миром, тебе не угнаться, а здесь ты найдешь свое место.

– Ты меня озадачил, Иуда, – удивленно сказал Ванин, пытаясь понять глубинный смысл слов, произнесенных Иудой из Кариот.

– Ты, брат, подумай на досуге о моем предложении.

– Обязательно подумаю, – согласился Ванин.

– И помни, у тебя, брат мой, есть я, Иуда. Это значительно больше того, что есть у других. Помни об этом и о том, что меня прислал Он.

Иуда исчез так же внезапно, как и появился. Ванин вышел из-за стола, открыл дверь в приемную. Евгения Петровна, увидав шефа, с трудом оторвала прилипший к столу огромный бюст и заговорщицки сообщила:

– В переговорной Матвейчук ждет, когда Вы освободитесь. Лица на нем нет, очень плохой.

– Сделай нам туда два чая с лимоном и коньячку.

Встретились они как два самых близких человека. Обнялись, потерлись щеками, расселись. Евгения Петровна предупредительно разлила коньяк и открыла коробку шоколада. Друзья выпили.

– Ну, рассказывай, как все было. Может Бритов нас за нос водит? – спросил Ванин, в упор глядя в глаза Матвейчука.

Как Александр Иванович не любил этот прищур его голубых немигающих глаз, похожих, как ему сейчас показалось, на взгляд питона, готового проглотить с туфлями. И Матвейчук пересказал сценарий, по которому был сделан прекрасный спектакль, и в результате которого стала возможной сегодняшняя встреча.

– Это не все, – жестко произнес Ванин.

– Что еще может быть хуже? – злобно произнес Матвейчук.

– Это уже тебе судить, – и Ванин положил на стол перед Александром Ивановичем оперативную сводку, которая должна быть на столе у заместителя министра внутренних дел завтра.

Матвейчук взял листок и начал его читать. По мере углубления в текст его лицо меняло окраску, как шкура хамелеона: оно становилось то пурпурно красным, то зеленым, то белым, и было от чего.

– Что делать? – простонал Матвейчук, молящими глазами впившись в Ванина.

– Бритов сказал, если не хотите последствий, не желаете жрать баланду и хотите остаться добрыми приятелями, то про деньги надо забыть.

– Ты хочешь сказать, что надо оставить их этим ворюгам проклятым?

– Но, видишь ли, в бумагах они пишут, что, предварительно, главный ворюга – это я, а взяточник – это ты.

Матвейчук не унимался:

– Сволочи, – он налил себе коньяку и залпом осушил бокал.

Ванин продолжал:

– С меня тоже взяли объяснительную и подписку о невыезде.

– И что ты написал? – спросил встревоженный Матвейчук.

– Что написал? Да не волнуйся ты так, – успокоил его Ванин. – Я написал, что понятия не имею о происхождении этих денег. И как они оказались у Матвейчука, я не знаю. И мой банкир отказался от них.

– Как? – взревел Матвейчук. – Выходит, что во всем виноват мой сын?

– Нет, – успокоил его Сергей Арнольдович. – Саша тоже написал, что по договоренности с тобой пришел пообедать в ресторане. К нему на входе из машины подошел человек и вручил кейс лично для тебя. Человека этого он не видел и встретил его впервые в своей жизни.

Матвейчук молчал. Видно было, как у него бешено двигаются желваки.

– Решение только за тобой. Для меня эти деньги уже потеряны. Надо репутацию спасать.

– Хорошо, я согласен, – выдавил из себя Матвейчук. – Пусть подавятся этими деньгами. Они их счастливыми не сделают.

– Вот и правильно, – одобрил его Сергей Арнольдович. – Всех денег не заработаешь.

И разлил остатки коньяка по бокалам.

– Только передай этому жулику Бритову, чтобы никому ни-ни, – попросил Матвейчук.

– Нет, Александр Иванович, уволь, – возразил ему Ванин. – Ты платишь, ты и заказывай музыку. С этими мудаками я общаться не буду.

Матвейчука раздирали двойные чувства. С одной стороны, он был доволен, что делу не дали ход, а с другой, он был зол на самого себя из-за того, что по собственной дурости заплатил не только за свою беспечность, но и прикрыл задницу Ванину. Когда стали прощаться, Сергей Арнольдович достал из кармана маленькую коробочку, в которой лежала флэшка.

– Что это? – спросил Матвейчук.

– На досуге послушай, тебе понравится.

Через пару часов Александр Иванович уже был у себя в рабочем кабинете и, удобно усевшись перед компьютером, подсоединил флешку, клацнул мышкой и стал слушать:

«У тебя есть что для меня, сынку?»

«Да, папа».

«А что там?»

«Пять миллионов евро и еще пакет красный – это для мамы».

«Ты открывал, смотрел?»

«Да, все на месте».

«Ну, конечно, вот сука, жид пархатый. Сколько за нос водил, а на поверку оказалось – порядочный человек?»

«Он нормальный мужик, папа».

«Нормальный? Да ты знаешь, сколько он хапнул на этой магистрали, которую я ему на блюдечке принес? Он деньги тащит отовсюду. Они сами к нему идут. Такое счастье имеет, сволочь».

«Ну, перестань ты. Человек делает тебе добро, а ты на него дерьмо льешь. Нехорошо, пап».

«Что нехорошо? Нехорошо, что у меня ничего нет, а у этого, яйцеголового, все, что не пожелает?»

«Успокойся ты. Не гневи бога. Жди меня на месте. Через полчаса подъеду».

Матвейчук еще долго молчал. К вечеру его доставили в Склиф с диагнозом инфаркт миокарда. Больше со своим бывшим заместителем он никогда не встречался. И провел остаток жизни на дачном участке, полученном еще в бытность свою министром.

Что касается Александра, он был вполне доволен своей судьбой и вскоре стал правой рукой Кости Скворцова. С отцом о работе они никогда не говорили, обоим это было неприятно.

Часть четвертая Новая волна

Если у кого-то нет денег, то обязательно найдется кто-то другой, у кого этих денег пруд пруди. Так кажется, во всяком случае, тем, у кого их нет. Сергей Арнольдович естественно относился к той категории людей, у кого деньги водились и не малые. Однако после разговора с Иудой у него в голове произошла резкая смена понятий. Он и раньше понимал, что денег много не бывает, но теперь почти реально представлял зеленый доллар США как лучший в мире товар, пользующийся невероятным спросом. Он ощущал себя нищим в этом океане зеленых денежных знаков, из которых лишь мизерная долька принадлежала ему, Ванину Сергею Арнольдовичу.

Но больше всего его угнетало то неравенство, в котором одни богатеют просто от того, что печатают деньги и скупают золото, а другие, чтобы их получить, должны ломать себе голову и с утра до вечера трудиться, не покладая рук.

Обычная работа банка – кредиты, депозиты, инвестиции – в одно мгновенье ему стала неинтересна. Нет, он вовсе не собирался закрывать свой бизнес или ликвидировать созданные им структуры. Не тот это был человек. Сергей Арнольдович предался своему любимому занятию – думать, и еще раз думать. Думать, как сделать много денег.

И вот в это самое время, когда слово «кризис» прочно заняло свое место в скудном словарном запасе широких трудящихся масс и употреблялось непременно с неприличным словосочетанием, удача упала с неба на голову господина Ванина.

Правительство приняло решение выделить долгосрочный кредит банковскому сектору в целях стабилизации финансовой системы, и в числе счастливчиков оказался банк, владельцем которого был Сергей Арнольдович. Однако неожиданно подвалившее счастье не загасило бурлящий котел его неутомимого мозга. Правду люди говорят, «легкие деньги ищут еще более легкие».

Как-то во время очередного сбора промышленников и предпринимателей, куда, по совету Матвейчука Александра Ивановича, Ванин стал наведываться чаще, и где говорили и обо всем и ни о чем одновременно, к нему подошел старинный приятель Трешкин Владимир Яковлевич. Это был серьезный бизнесмен, выходец из силовых структур, человек, который для всех был «в доску свой», «владелец заводов, газет, пароходов». Невысокого роста, коренастый, с гордо выдающимся животиком, с короткой стрижкой жестких черных волос на круглой голове, к которой совершенно неудачно был прикреплен нос картошкой, под которым изящно смотрелись элегантные короткие усы – мушка. Брюки он носил на подтяжках, и они были у него всегда высоко задраны. Все это придавало его фигуре весьма импозантный вид, что-то между Григорием Котовским, героем-бабником Гражданской войны, и Чарли Чаплиным, великим комиком. А между собой бизнесмены называли его «Гитлером». Но надо сказать, что за этой внешней смешливостью образа господина Трешкина скрывался очень тонкий и извращенный ум аналитика, человека много чего знавшего и видевшего в этой жизни. Поговаривали, что он серьезно интересуется политикой и вхож во многие властные структуры. И что якобы там – он свой человек. Еще поговаривали, что заслуги Трешкина перед государством столь значительны, что перед ним открыты любые двери.

Однако на людях Владимир Яковлевич был сама душка и балагур. Он производил впечатление безвредного и всем нужного человека, такого удачливого баловня судьбы. Но это было только первое впечатление. Сергей Арнольдович каким-то внутренним чутьем ощущал опасность, исходящую от этого человека, и держался с ним всегда по-приятельски, но на расстоянии. Ванина смущала навязчивая простота Трешкина в общении и панибратство. Он видел наигранность его действий, но всякий раз, когда встречался с ним, не мог понять, для чего все это.

Вот и в этот раз Владимир Яковлевич запросто обнял Ванина как старый закадычный друг и собутыльник:

– Здорово, мой старый добрый друг!

Ванин изобразил на лице радость от встречи и поддался лобзанию и тисканью со стороны приятеля.

– Слыхал, у тебя все чин-чинарем? – спросил Трешкин.

– Трудимся помаленьку, – отвечал ему Сергей Арнольдович. – Стараемся быть не хуже других.

– Ты не хуже, ты лучший среди нас. Знаешь, как анекдот про татарина: есть поговорка «незваный гость, хуже татарина». Мужик смущается и говорит: «А я татарин». Тогда ему отвечают: «Ну, что ж. Тогда «незваный гость лучше татарина». Шутка. Как ты, Сергей Арнольдович? Как дела?

– Все хорошо, – отвечал Ванин. – Сам-то как?

– Что я. Трешкин маленький человек, в родном отечестве ему развернуться не дают. Видать, фамилия не та. Я все по заграницам. Покупаю отели, гостиницы. Пытаюсь соотечественников завлечь, бизнес наладить.

– И как, получается? – поинтересовался Ванин, в полной мере отдавая себе отчет в том, что Трешкин «гонит пургу». И подошел он к нему не просто так. Не такие они с ним приятели, чтобы встречаться так радостно и восторженно на людях. Значит, что-то хочет.

– Послушай, Сергей Арнольдович, у меня есть одна интересная тема. Я бы хотел ее с тобой обтолковать. Я неделю буду в Москве, может, выкроишь время для старого товарища?

– Почему нет? – радостно ответил Ванин, желающий как можно быстрее прекратить эту встречу. – С хорошим человеком завсегда приятно пообщаться, тем более по делу. Дай мне свой мобильный номер. Я выкрою время и позвоню. Лады?

Оба остались довольны друг другом и разошлись в предвкушении новой информации.

Если Трешкин знал, какие вопросы он поставит перед Ваниным, то сам Сергей Арнольдович был в полном неведении. А так как он терпеть не мог неизвестность и различные сюрпризы, то принял единственно правильное решение, которое может быть в подобных ситуациях. Он решил собрать максимум информации о Трешкине Владимире Яковлевиче.

Вернувшись на работу, Ванин вызвал своего помощника по экономической безопасности Попова Валерия Андреевича. Об этом человеке мы пока практически ничего не знаем, потому как его служба, на первый взгляд, как будто не видна, но без нее и без этого человека трудно было бы представить работу всей паутины бизнеса, сплетенной господином Ваниным. Валерий Андреевич был бывшим офицером Федеральной службы охраны и не простым охранником, а системным аналитиком с соответствующим образованием, подготовкой и богатым опытом. Уволившись в 42 года с полной выслугой, он нашел прекрасную работу по специальности у Сергея Арнольдовича и служил ему верой и правдой. Он обладал удивительными коммуникабельными способностями, имел самый широкий круг информированных людей и умел дружить с пользой для дела. Для аналитического склада его ума это было удивительно полезное подспорье, которое позволяло дополнять недостающие звенья в логике событий, явлений и фактов.

Получив задание от шефа, Попов в первую очередь озадачил своих приятелей-сослуживцев, являющихся его доверенными лицами, и уже во вторую очередь дал задание подчиненным выжать всю возможную информацию из Интернета.

Был у Сергея Арнольдовича еще один незаметный человечек – Георгий Иванович Сургучев, или просто Жорик Сургуч по кличке Вирус, компьютерный гений. Была у него одна слабость – это рыться в чужой базе данных. Когда его поймал за руку Бритов, парню грозил реальный срок. Ванин спас его от тюрьмы и позволил ему направить свои гениальные способности на благо ему, Сергею Арнольдовичу. С Жориком Сургучем они никогда не встречались в офисах и на людях. Хакер, разбойник и слухач Сургуч жил в том же доме, где и шеф, только в другом подъезде и на съемной квартире. Не стоит сомневаться в том, что квартира эта принадлежала Сергею Арнольдовичу. Зарплата Сургуча устраивала. Он ее отрабатывал сполна, а любимое дело, тем более такое, что еще нужно человеку для счастья?

Жорик разработал канал связи, доступный только ему и Ванину. Но главной его гордостью был выведенный им вирус, который достаточно было запустить в компьютерную сеть на чей-нибудь электронный адрес, как вся информация мгновенно перекачивалась на жесткий диск компьютера Жорика. Затем вирус убивал сам себя. С помощью этого вируса из любого компьютера можно было вытряхивать все, и засылать его адресату не составляло никакой сложности. Сделав свою работу, вирус самоликвидировался, не оставляя никаких следов. То же самое Жорик делал с мобильниками.

Ванин подключил в компьютере Yandex, в новостях набрал нужную группу цифр, через секунду на экране появилась небритая рожа Жорика Сургучева, в больших очках типа велосипед.

– Здравствуйте, Георгий Иванович, – обратился к нему Ванин.

– Привет, шеф, – отозвался Жорик, поприветствовав Сергея Арнольдовича рукой. За спиной у Сургучева на большом зеленом диване расположилась дородная девица, из одежды на которой красовались цветные крупные бусы, кажется красные, да полотенце слегка прикрывало перед. Закинув ногу на ногу, дама пилочкой обрабатывала свои коготки, покуривая тонкую сигаретку.

– Смотрю, кучеряво живешь? – высказал ему Ванин, намекая на даму.

– Балуюсь, иногда. Время нет ходить, вот и пользуюсь общей телкой.

– Как это общей? – не скрывая своего удивления, спросил Ванин.

– Но Вы же знаете, что у меня еще двое приятелей есть. Они, как и я, из окна не вылазят, работы много, вот и любим одну втроем по очереди. Сегодня моя очередь.

– Разумно, – поддержал его Ванин. – Но я по делу. Записывай. Трешкин Владимир Яковлевич. Телефон – мобильный номер. Бизнесмен. Владелец «СтилЭнерджетик». Но больше пока никаких данных нет. Очень важно собрать всю возможную информацию, даже невозможную. Прослушку мобильника поставь обязательно, немедленно, и не снимай, пока я не дам отбой.

– Цель? – спросил Жорик.

– Пока цель одна – повышенный интерес. Нужен максимум информации обо всем: чем занимается, о чем говорит, с кем дружит. Понял? Если узнаешь что-то, представляющее особую важность, звони немедленно, в любое время дня. Ну все, давай. Работаем.

– Пока.

– А телка у вас знатная.

Дама словно услышала Сергея Арнольдовича, увидав его лицо на экране монитора, показала язык. Ванин рассмеялся и выключил компьютер. Это было обязательным условием сеанса связи.

«Странный этот парень Жорик. Пять лет работает у меня и ничего не просит. Имеет гениальные мозги, сам пишет программы, может взломать любой сервер, любой код, войти в самые секретные сайты и базы данных, только на этом мог бы делать миллионы. Нет, не хочет. С утра до вечера какие-то игры. Не понимаю. Надо бы присмотреть за ним. Не нравится что-то мне все это. Если засветится, то мало не покажется».

Правда, Ванин дистанционно контролировал базу данных Жорика и мог ее уничтожить, находясь перед своим компьютером, но кто знает, что взбредет в голову этому компьютерному гению? По большому счету, ведь пацан еще. Зарплата позволяла ему жить безбедно, путешествовать по миру, да и квартира эта со временем могла перейти к нему в собственность, если бы, конечно, Ванин этого захотел. Так что пока мальчишке было за что держаться. «Надо бы дело дать ему озорное. Если додумался одну дивчину на троих делить, то, наверное, озорной парниша, большой выдумщик», – рассуждал Сергей Арнольдович.

Прервал его тихий знакомый голос:

– И что ты собираешься делать, с господином Трешкиным? – Это был Иуда.

Ванин обернулся. Тот стоял за спиной его кресла в своем мешковатом балахоне, сандалиях и небритый.

– Опять ты? – спокойно ответил ему Сергей Арнольдович.

– Кто же может еще быть, брат мой?

– Мог бы привести себя в порядок, – сделал ему замечание Ванин. – В офис все-таки пришел, не на молебен. Давно тебя таким помятым не видел.

– Перестань ерничать, – отвечал ему Иуда. – Дел у меня невпроворот. А что касается переодеться, вот, смотри.

Он сделал оборот на 360° и оказался в шикарном сером костюме в темно-вишневую полоску и в голубой сорочке с темно-розовым галстуком. Ванин с восторгом оценил Иуду:

– Черт, у тебя лучше, чем у меня.

Его поразили черные замшевые туфли Иуды с лаковыми носами.

– Иуда, ты прекрасен.

– Можешь меня пощупать, – игриво посоветовал тот.

Сергей Арнольдович машинально взял его за рукав, но там ничего не было. Пусто. Иуда грустно улыбнулся:

– У тебя лучше, а у меня только кажется. Так и в твоей жизни, чтобы я тебе не советовал, за поступки, слова, действия свои перед людьми отвечать тебе. Наши с тобой разговоры – только наши. А существую я только для тебя.

– Пусть так, – согласился с ним Ванин. – Мне все равно с тобой лучше, чем без тебя.

– Правда? – наивным голосом спросил Иуда. – Ты мне веришь?

– Как самому себе, – ответил ему Ванин и предложил сесть.

Иуда вальяжно развалился в мягком кресле:

– Так что будем делать с господином Трешкиным? – снова спросил он Сергея Арнольдовича.

– Я пока не могу ответить на этот вопрос. Собираю информацию. А через день, другой буду готов. Но встречаться с ним буду.

– Вот и хорошо, – поддержал его Иуда.

– Надо встречаться и общаться. Там все и выяснится. Очень, очень меня беспокоит этот человек.

– Не волнуйся, – успокоил его Иуда, – если бы намечалось что-нибудь эдакое, опасное, я бы почувствовал. Думаю, будет предложено нечто такое, от чего ты, брат мой, отказаться не сможешь. Но, наверняка, новенькое. Так что будь готов по-серьезному.

Закончив свою мысль, Иуда резко сменил тему и задал Ванину вопрос, который тот никак не ожидал в данный момент:

– Брат мой, – спросил он, – помнишь, во время нашей встречи у тебя дома, когда ты болел, это был третий вечер, ты вдруг вспомнил имя Марка Иосифовича. Кто это?

Ванину не хотелось говорить на эту тему, но раз вопрос задан, надо отвечать, тем более, какие могут быть секреты от Иуды?

– Это старая история из моей молодости и детства.

– Наверное, что-то дорогое и близкое?

– И да, и нет. Много воды утекло, – ответил Сергей Арнольдович, мысленно возвращаясь в далекое прошлое. – Я ведь рано лишился родителей, и меня с детства в основном воспитывали соседи. Отец умер, когда мне не было еще и 5 лет, мать все время была на работе. Отчим тоже трудился с утра до вечера. И основное времяпровождение мое было – это школа и соседи. И этот Марк Иосифович был преподавателем математики. У него было две дочери Мария и Полина. А за мной в основном ухаживала баба Лида. Это мать моей матери. Наши семьи жили здесь, в Москве, на Садово-Каретной в переулке в большой коммуналке. Кроме наших двух семей там была еще одна семья фронтовика-инвалида без ноги. Детей у них не было, так тот, бывало, как напьется, всех начинает гонять, и самым любимым его развлечением было по пьяному делу, снять деревянную ногу свою и крушить все подряд. Милиция с ним ничего поделать не могла: орденоносец, инвалид, член партии. Мне уже было, наверное, лет 13 или 14, хулиганом я не был, все больше книжки любил читать. И вот как-то раз во время очередного буйствования дяди Коли, ну, как его тогда называли жильцы Хромым, он дошел до такой степени, что стал на кухне крушить буквально все. Причем при этом изрыгал такой мат, что Марк Иосифович как интеллигентный человек, начал как-то его останавливать, вышел из комнаты и дал по морде этому хромому идиоту. Зрелище было смешное. Маленький Марк Иосифович и здоровый бугай на одной ноге, держащий в руках деревянный протез, размахивается, чтобы ударить Марка Иосифовича по голове. Тут я кидаюсь на него, кусаю за ногу, тот орет, падает на плиту и опрокидывает на себя кастрюлю с кипятком. Бак с бельем, который он опрокинул и который поставила его жена, весь вылился на него.

– И что дальше? – спросил Иуда. – Умер?

– Нет, какой там? Орал как ошалелый. Мат перемат. Обварил половину тела. На полгода положили в больницу. Жалобы писал во все инстанции. А кто его будет защищать? Бытовая травма по пьяному делу. Но квартиру в новой хрущевке они получили первыми. А их комната досталась Марку Иосифовичу. Их же было четверо в одной маленькой комнатушке. И мы с ним подружились. С семьей моей они как-то не общались. А вот я у них был почти каждый день. Ну, так сложилось. Он постоянно мною занимался. Если бы не он, я бы не знал ни математики, ни физики, и вообще не знаю, закончил ли бы школу? Вместе мы проводили целые вечера, когда моих не было дома. А у него было так интересно, все стены в книгах. Еще он играл на скрипке. О-о, что это было, когда он ее брал в руки! Я готов был слушать часами.

– Ну, а как же девочки? У них, вероятно, уже появились ухажеры к тому времени? – хитро щурясь, спросил Иуда.

– Девочки – это была моя вахта. Я за ними смотрел как петух за курами. Сколько раз меня колотили пацаны со двора, не пересчитать. Через день нос разбит. Я же не мог драться со всеми, и тогда у меня появилась тактика. Я терпеливо сносил все побои, потом подлавливал одного из обидчиков и отметеливал так, что тот в школу неделями не ходил. У меня и дрын специальный для этого дела появился. Они меня втроем, а я их по одному отлавливал. Но вскоре они поняли, что я не отступлю. Отстали от меня и от девчонок. Потом получилось так, что мы с Полиной стали встречаться. Не заметить этого было невозможно. Баба Лида постоянно стращала меня: «Ты, – говорит, – с девками не балуй. Сам попрыгаешь и утек, а ей с подолом ходить». Марк Иосифович мне доверял, знал, что я девчонок, и особенно Полину, обижать не буду. Мы продолжали жить как жили. Учились, гуляли, чудили, ходили в кино. Вскоре вся семья Марка Иосифовича переехала в Питер. Там ему дали квартиру от института, куда пригласили на работу, а нас тоже переселили в Текстильщики. Видимо, кому-то наша коммуналка в центре очень приглянулась. Мы с Полиной уже не могли встречаться, зато переписывались практически каждый день. Перед тем как призваться в армию, я поехал в Ленинград. Марк Иосифович о моем приезде ничего не знал.

Ванин умолк, а Иуда не хотел спрашивать, что было дальше, и ждал, что Сергей Арнольдович сам продолжит свой рассказ.

– Там у нас с Полиной все и произошло. И уже в Ашхабаде я узнал, что она беременна. Что делать? В мои планы это совершенно не входило. Короче, она почувствовала, что я к ней охладел. И потихоньку наша переписка начала затухать. А когда она узнала, что я отказался от положенного мне отпуска, то вообще перестала писать. К тому времени я уже точно знал, что семья – это не мой удел.

– А ты знал, что уже к тому времени у нее родился ребенок?

– Да, знал. Последнее письмо от Ковалевских, это фамилия у них была такая, я получил от Марка Иосифовича. Тяжелое письмо было. Спокойное и тяжелое. Он сообщил, что родился мальчик, вес 3 кг 800 г, рост 50 см. Еще написал, что у него такие же как у меня голубые глаза. И еще написал, что в жизни бывает всякое. Надо только всегда оставаться человеком и помнить только хорошее. Просил за ребенка не беспокоиться и никогда их не тревожить напоминаниями о себе. Полина успокоилась, у нее своя жизнь. У тебя – своя. Вот так он закончил свое письмо, что меня вполне устраивало. Люди они были очень порядочные, оставили меня в покое.

– Почему ты, брат мой, ничего не рассказываешь о матери Полины, о жене Марка Иосифовича? – спросил Иуда.

Ванина нисколько не смутил этот вопрос.

– Она ничего никогда не говорила.

– Как это? – удивился Иуда. – Что она была глухонемая?

– Нет, – отвечал ему Сергей Арнольдович. – Они сами из Белоруссии. Во время войны на глазах у Александры Семеновны, так звали жену Марка, расстреляли всю ее семью. У нее был нервный срыв, а потом, как рассказывали, все прошло. Однако после рождения детей болезнь стала прогрессировать. Марк Иосифович каких только врачей не привлекал, ничего не получалось. Но вот чудо – с рождением внука, то есть сына Полины, она пошла на поправку, стала разговаривать и излечилась. Вот как бывает, Иуда.

– Да, на все воля божья, – произнес он. – А что сын? Ты про него что-нибудь знаешь? Или видел когда? Кем он стал?

– Ничего не знаю, – отвечал ему Ванин. – И знать уже не хочу. Мы чужие люди, никогда не видели друг друга. Да и вообще, что я могу к нему испытывать и что могу ему сказать в свое оправдание? Давай лучше закроем эту тему.

– Давай, – согласился Иуда. – А я бы поинтересовался на твоем месте. В жизни всякое бывает. Не в каждом человеке течет твоя кровь.

– Согласен, – ответил Ванин. – Ну что поделаешь? У меня такая вот сложилась судьба. У кого-то по-другому. И, вообще, их семья была глубоко верующей. Видимо, выздоровление Александры Семеновны произошло по воле божьей именно в знак рождения внука. Поэтому, как я теперь это понимаю, в этом есть и доля моего участия. Не так ли, Иуда?

Пришло время проанализировать информацию касательно Трешкина Владимира Яковлевича. Первым информацию доложил Попов Валерий Андреевич. Данные, изложенные в его рапорте, свидетельствовали о том, что Владимир Яковлевич владеет охранными предприятиями или, как еще называется, ЧОПами, которые оформлены на его супругу, торговой сетью супермаркетов «Меркурий» в нескольких странах Восточной Европы и в Москве, несколькими отелями в Болгарии и Черногории, прикупил санаторий в Карловых Варах. Причем вся эта собственность была зарегистрирована на оффшоры на Кипре, Виржинских островах, на Белизе. По большому счету, ничего здесь нового и криминального не было, если бы ни одно обстоятельство. Документально было известно, что Трешкину принадлежит солидная доля крупного сталелитейного завода в Испании и там же крупный цементный завод; именно эти активы делают его известным в бизнес-сообществе. А тут на тебе, их нет. Кроме того, все вышеперечисленные активы в странах Восточной Европы были заложены и даже судоходные компания, купленная в Италии. В этом году Трешкин получил в швейцарском банке кредит почти в миллиард долларов.

– Это все? – спросил Ванин, выказывая всем своим видом явное недовольство работой Попова.

– Нет, – отвечал ему Валерий Андреевич, показывая шефу хитрую улыбку на своем бульдожьем лице, давая понять, что есть еще одна информация.

Попов наклонился поближе к лицу Ванина:

– В Южной Африке он купил два алмазных рудника.

– Да что ты! – вырвалось у Сергея Арнольдовича, – Вот молодец! Играет по-крупному. Один купил?

– Похоже, что нет, – отвечал ему Попов. – Но главное не это.

– А что главное? – спросил его Ванин. – Главное то, что сделка эта была совершена еще три года назад, и добыча идет полным ходом. Есть информация, что половина этих алмазов уходит к известному монополисту. Вы знаете, о ком я говорю. А вторая половина растворяется на черном рынке.

– Ай-да, Трешкин! Ай-да, гусь! – Ванин встал из-за стола и быстрыми шагами стал передвигаться по кабинету. – Что же он делает с этими алмазами? Кому реализует? – обратился он к Попову, который стоял как гусар по стойке «Смирно!», во весь свой двухметровый рост, будто он помогает ему принимать какие-то сигналы извне.

– Пока не знаю, Сергей Арнольдович, – отвечал он, – но если дадите еще сутки – двое, может что и нароем.

– Валерий Андреевич, – застонал Ванин, – у меня завтра крайний срок. Должна состояться встреча с этим Трешкиным, а мне информации не хватает. Ты выкладываешь такие интересные факты, что без детализации я не могу принять решение, как с ними поступить. Нет, ты не обижайся. То, что сделано, это здорово! Но для серьезных переговоров в силу сложившихся обстоятельств мне нужен глубокий анализ.

Затем он остановился перед Поповым, который так и не сдвинулся с места, и, взглянув на него своими голубыми немигающими глазами, сказал:

– Валера, давай еще. Здесь есть что-то жареное.

Попов ушел к себе, озадаченный шефом, а Сергей Арнольдович сел за свой компьютер и вышел на связь с Жориком.

Мадам на диване не было. Жорик по-прежнему был небрит. На столе стояла чашка с кофе, накрытая хлебом с колбасой.

– Ну, чем порадуешь, бандит? – спросил его Ванин.

– Здравствуйте, Сергей Арнольдович. Кое-что у меня есть. Я вкратце, а потом Вам занесу флешку домой, если Вы сегодня в Москве.

– Хорошо, – сказал ему Ванин. – Рассказывай.

– Первое. Трешкин, он Трешкин только в России. В Австрии он зарегистрирован как Рональд Райнхард. С 1983 года похоже был советским нелегалом. Так им и остался жить по легенде. Там у него есть семья, жена, сын. У них собственный бизнес – медицинский центр, большой ресторан и кофейня. Всем этим делом заправляет его супруга.

– Так может он до сих пор при погонах? – с тревожными нотками в голосе спросил Ванин. – Тогда мы залезли не на ту территорию и надо делать ноги? Что думаешь?

– Я думаю, что он не стал бы так рисковать и его начальники тоже. Видимо, у него было второе гражданство. Неважно, как и для чего полученное, важно, что он добропорядочный гражданин и честно платит налоги.

– Это все? – Ванин ждал еще чего-то, но это было уже горячо.

– Есть еще одна информация, совершенно легальная, но Вам, думаю, будет полезно знать. В ЮАР есть компания «Daymon Star» под юрисдикцией африканской республики. Три года назад ее купила оффшорная компания «Help», зарегистрированная в Панаме. Так вот, владельцем этой компании является гражданин Австрии Рональд Райнхард.

– Ну, теперь все ясно. Коробочка захлопнулась, – воскликнул Ванин. – Что прослушка?

Жорик показал флешку.

– Вот, будет весьма полезно посмотреть – сплошная политика.

На этой здоровой ноте, наполненной «позитивным негативом», они закончили свой диалог. Оставалось проанализировать содержимое флешки.

Приехав на квартиру, Ванин сделал себе легкий завтрак, состоящий из мороженого и кофе, и начал просматривать записи, которые дал ему Жорик. На экране появились три человека, вальяжно развалившихся в креслах из белой кожи. На журнальном столике стояли чашки и большой графин, видимо, с коньяком. Двоих Ванин знал хорошо. Это был Трешкин, его не спутаешь ни с кем. Второй – бывший крупный руководитель и один из лидеров демократов эпохи Ельцина, Тенгиз Шамильевич Исмаилов. Третьим оказался левый молодежный активист с бритой головой и в черном одеянии, иногда мелькающий на экранах новостей Леонид Огурцов.

«О чем же они гутарят, эти Лебедь, Рак и Щука? – Ванин прибавил звук. – Странно, – вдруг подумал Сергей Арнольдович, – почему Иуда появляется только на работе, а не на даче и не на квартире? Как было бы хорошо сейчас вдвоем послушать этих трех мудазвонов».

На экране монитора Трешкин эффектно закурил сигару и выпустил кольцо табачного дыма.

– Ну что, господа? – обратился он к собравшим-ся, – скоро выборы президента. Событие исключительной важности. Что бы там не говорили, нынешний хозяин Кремля уйдет. Есть конституция, общественное мнение. В конце концов, он не рискнет оставаться на третий срок.

– И что из этого? – саркастично ответил ему Огурцов. – Неужели Вы думаете, что в Кремле нет подходящего кандидата из своей команды, или Вы в натуре рассчитываете на победу на этих выборах?

– Вы неправильно поняли меня, Леонид, – как бы извиняясь, заговорил Трешкин. – Речь идет не о победе, а совершенно о другом. Вы, как политик-практик, сделавший себе имя на баррикадах и на митингах, лучше других понимаете, что в России сейчас не существует реальной силы, способной произвести смену власти. Революционно-демократический потенциал народных масс затушили пожарной струей при либерализации общества под лозунгом «Обогащайся кто может и как может!» В результате кто был никем, тот стал ничем.

– Я не понимаю Вас, Владимир Яковлевич. Для чего Вы меня пригласили? Наша организация и союзники наши по борьбе за свободу и независимость России и русского народа давно определили свои цели и задачи. Более того, реально, кроме нас, никто ничего конкретного не делает. Мы единственные, кто борется против этого режима. Посмотрите телевизор, если кто-то и борется за свободу России, так это я и мои сторонники, а не эти чинуши, оторванные от кормушки, называющие себя либеральной оппозицией. Им власть нужна как воздух. Им хочется рулить и грабить. Вы на лица посмотрите.

– Тихо, тихо, господин Огурцов, – остановил его Тенгиз Шамильевич. – Мы же с вами не на митинге, и какие, на хрен, вы борцы? Мозги пудрить трудящимся массам надо там, а не здесь. Здесь надо дело делать.

Огурцов опешил. Ванин догадался по обалдевшему лицу левого лидера, что встреча с Исмаиловым проходит у них в первый раз, но, похоже, что совершенно неслучайно. Так оно и оказалось. Обстановку разрулил Трешкин.

– Господа! Я предлагаю выпить по бокалу и направить нашу встречу в позитивное русло.

Когда выпили, и Трешкин снова раскурил свою сигару, он, словно невзначай, сказал Огурцову:

– Леонид, с начало года по сегодняшний день Вы получили… – он взглянул на лист печатного текста. – Вы получили от меня 5 миллионов долларов наличными и 12 миллионов рублей. Это огромные деньги.

Тут не выдержал Огурцов:

– Шум, который я поднимаю по стране, побуждаю молодежь к действию – разве этого мало? Вы же видите, никому ничего не надо. С таким народом революцию не сделаешь. У меня ребята сидят во всех регионах. Если бы не Интернет, никого на улицу не выгонишь. Сегодня в Интернете вам выдадут все, что хотите. Какой угодно лажи полно и компромата. Будут обсуждать, но на улицу и на митинги не пойдут. На Кремль идти их не заставишь, на Белый дом тоже. А на деле, кроме бабулек да стариков, за три тысячи рублей никто работать не будет. Дело дошло до того, что я в штате держу бунтовщиков и специальные команды из студентов-зазывал, которые обеспечивают митинги. Спасибо еще, золотая молодежь есть. Те любят тусоваться везде, быть поближе к народу. Больше всего этим козлам нравится вертеться перед камерами. Ради всего этого даже кабаки содержу, лишь бы электорат был всегда в готовности по первой команде бежать на площади и митинговать. В каждом районе, в каждом округе такой кабак может принять 300–400 человек. А что может быть более привлекательным – после митинга такая халява. Вот туда деньги и уходят. А пресса? С ней тоже надо работать, чтобы она показывала то, что нам надо. А то ведь в таком ракурсе преподнесут, что и на улицу не выйдешь. Всем надо платить. Мы ведь не летим к власти на волне революционного подъема? Мы гоним эту волну. Такова реальность, господа, – закончил Леонид и театрально дернул бритой головой как бы говоря: «Уж я-то свой хлеб отрабатываю».

– Что правда, то правда. Шумите вы, действительно, много, – вступил в диалог Исмаилов. – Это тоже надо. Главным образом для того, чтобы страна знала своих героев. Но для реального дела это – мышиная возня. Вы должны трезво давать оценку всем своим мероприятиям. Скажите, Леонид, кроме нас с Владимиром Яковлевичем, кто еще спонсирует вашу деятельность? Вы ведь достаточно одиозны в лице общественного сознания. Если кто-то еще есть, мы должны знать своих молочных братьев. И что они от вас хотят? И что они собой представляют?

После минутной паузы, которая начала перерастать в неприлично долгое молчание, Огурцов еле слышно ответил:

– Мы тесно сотрудничаем с некоммерческими организациями и всеми теми, кто нам симпатизирует.

– И много их, кто вам симпатизирует? – снова спросил Исмаилов.

– Я уже сказал, что это НКО, главным образом из США, Германии, Франции, Польши, и структуры националистического толка.

– И что, все они вас спонсируют, как мы? – уже не удержался от вопроса Трешкин.

– Как вы – никто, – ответил Огурцов. – Но деньги дают все.

– Володя, – обратился Исмаилов к Трешкину, – может мы не тем делом занимаемся? Вот где надо деньги делать. Все несут. Только шуми.

– А что же они у вас требуют взамен? – продолжал допытываться Владимир Яковлевич.

– Ну, господа, – возмутился Огурцов. – Меня в прокуратуре так не допрашивали.

– Там, дорогой, так не имеют права, – возразил Исмаилов.

– Это почему же? – удивился Леонид, оскорбленный такой постановкой вопроса.

– Потому что они тебе денег не платят. Понимаешь, Леня?

– Да-да, я понял, – смущенно ответил Огурцов. – В том, что они просят, – нет секрета. НКОшники имеют одну просьбу – побольше шельмовать перед камерами правительство и выкидывать громкие лозунги, обливающие грязью всех известных политиков страны. Ну, естественно, тех, которые при власти. Что касается националистов, им нужны наши люди во время их выступлений: иногда требуют поддержать фанатов футбольных, иногда необходимо подбросить побольше людей на их выступлениях, иногда мы приглашаем их для увеличения численности. В общем, сотрудничаем и сотрудничаем неплохо.

– Ну что же, это уже хорошо, то есть вы не одни: есть какая-то координация, есть какое-то взаимодействие, – поддержал его Трешкин. – Будем считать, что о проделанной работе за первое полугодие Вы, Леонид Васильевич, отчитались. Ну, скажем, на тройку с плюсом. Только попрошу Вас где-то через недельку дайте мне отчет о том, куда ушли выделенные Вам деньги. И сколько у Вас на сегодняшний день имеется в сухом остатке.

– Это уже слишком, – возмутился Огурцов.

– А что Вы хотите? – с издевкой спросил Исмаилов. – У Вас не было ни одного серьезного политического выступления. Вы, как пьяные десантники, купаетесь в фонтанах, взбираетесь на памятники, буцкаете ОМОН – а за все, извините, платим мы? Такие мероприятия можно проводить и без наших денег. Поэтому напишите все, как и что было сделано. Может быть, вы что-то и упустили. Тогда добавьте, мы все принимаем, что идет на пользу. Нам нужна не шобла подкуренных и подпитых активистов какого-то эротического клуба, не команда очумелых старушек, подогретых водкой и купюрой в 1000 рублей, а серьезные люди с живым интересом, здоровым блеском в глазах. Нам нужна организация с железной дисциплиной, четкими целями и конкретными задачами. Ничего подобного у вас нет. Нам надо, чтобы ваш выход на митинг сотрясал страну политическими лозунгами, чтобы эти лозунги были близки и понятны народу, чтобы вашего появления на экранах ждали, чтобы молодежь российская мечтала вступить в ваши ряды, – Исмаилов помолчал и добавил, – чтобы власть хотела пообщаться с теми, кто за вами стоит.

После этой фразы Трешкин и Исмаилов многозначительно переглянулись.

– Ты можешь это сделать, Леонид? – спросил его Владимир Яковлевич, явно возбужденный горячей революционной речью своего товарища.

Огурцов налил себе в бокал до краев коньяк и залпом выпил его, даже не поморщившись.

– Сегодня нет, – четко и спокойно ответил он. – Не смогу.

– И что прикажете делать, Леонид Васильевич? Продолжать швырять деньги в вашу прорву? – спросил его Трешкин. – Для нас это совсем не привлекательное занятие.

Огурцов перебил Трешкина своим вопросом, который его и его партнера застал врасплох:

– А почему Вы, господа хорошие, капиталисты и финансисты, спонсируете не правые парламентские партии, которые сейчас при власти, или не системную правую оппозицию, близкую Вам по духу, а лезете ко мне, к тому, кто по идеологическим соображениям является вашим врагом? Зачем Вам это?

Наступила тишина. Неловкую паузу прервал Исмаилов.

– Леонид, – обратился он к Огурцову. – Если я тебе отвечу так: ты нам глубоко симпатичен. Тебя такой ответ устраивает?

– На данном этапе развития наших отношений – да. Удовлетворит.

Сказав это, Огурцов посмотрел снова на часы:

– Извините, господа. Мое время истекло.

Он встал улыбаясь, позволил двум буржуям пожать свою руку и покинул помещение.

– Круто, ничего не скажешь, – произнес Ванин, делая последний глоток кофе.

Однако спектакль продолжался. В помещении остались Трешкин и Исмаилов. Исмаилов поднял руку вверх, и в комнату вошла блондинка в голубом платьице-мини умопомрачительной внешности.

Наблюдая за сценой через экран монитора, Сергей Арнольдович приподнялся в кресле.

– Хороша, бестия, – невольно соскочили с губ слова, – хороша!

– Алла, – обратился к ней Исмаилов, – нам кофе и сладкое. И нас, пожалуйста, ни с кем не соединять.

Пока девица прибирала на столе, Трешкин не сводил с красавицы глаз. Видимо, это зрелище дорого стоило Владимиру Яковлевичу. Потому что когда Алла ушла, он судорожно вытер вспотевший лоб носовым платком.

– Понравилась? – спросил его Исмаилов.

– У-у, очень.

– Пятьсот тысяч зеленью заплатил, – гордо объявил Исмаилов.

– Кому? – спросил Трешкин.

– Ой, а ты не знаешь? Он один у нас в стране такой!

– Понятно, – ответил Трешкин.

– Так, какие наши планы? – спросил его Исмаилов.

– Будем действовать, как договорились. У меня завтра встреча с Ваниным, – объявил он Исмаилову.

– Это тот самый, который раньше министром был, кажется?

– Нет, – отвечал Трешкин. – Заместителем он был у Матвейчука.

– Помню, помню. Дельный мужик.

– Сейчас у него банки, строительные подряды, заводы там какие-то где-то за Уралом. Развернулся хорошо.

– Молодец. Привет передай от меня.

– Обязательно передам.

– А что за тема?

– Тема наша с тобой – инвестиции в политику, – может крутанем.

Ванин внимательно смотрел и слушал. Он догадался, что главное, а именно стратегическая задача, ради которой здесь был Огурцов, оказалась за кадром. И теперь оставалось только гадать.

Однако вновь появилась Алла. Она подошла к Исмаилову и что-то шепнула ему на ухо. Исмаилов высоко поднял брови, воскликнув при этом:

– Пришел? Проси.

К сожалению, дальнейшее развитие встречи посмотреть не удалось. Запись прервалась. Сергей Арнольдович тут же организовал сеанс связи с Жориком.

– Слушаю Вас, шеф, – отозвалась на вызов небритая физиономия Сургучева, которая, как казалось, вообще никогда не отходит от экрана компьютера.

– Георгий Иванович, ты большой молодец! Очень полезная информация. Как ты смог сделать эту запись? – поинтересовался он. – Это невозможно без доступа в помещение.

– Это мой профессиональный секрет, – гордо ответил ему Сургучев, явно польщенный вопросом Ванина.

– Ну не хочешь отвечать, не отвечай. Напишешь в рапорте.

– Зачем же сразу в рапорте? Я что, при погонах?

– Не при погонах, но я должен знать все. Потому что, если тебя возьмут за одно место, кроме меня тебя никто не вытащит. Так что выкладывай без лишней скромности.

Видно было даже на экране, как побледнела физиономия Жорика. Он снял свои очки-велосипеды с толстыми линзами и, слеповато щурясь, открыл секрет:

– Этот Исмаилов зациклен на видеозаписях. У него в доме везде стоят камеры. У охраны к ним доступа нет. А в доме он все смотрит сам. Включает через дистанционный пульт и выводит на экран своего компьютера в рабочем кабинете.

– И что ты хочешь этим сказать? Что ты подключился к его личной системе наблюдения, не побывав у него дома? – спросил Сергей Арнольдович. – Если это так, то ты, Жора, очень опасный человек, – заключил он, – не только для людей, но и для государства.

– Шеф, Вы меня специально пугаете или у Вас сегодня настроение плохое? – слегка огрызнулся хакер с улыбочкой и продолжил. – Просто человек, который настраивал Исмаилову эту аппаратуру, оказался моим хорошим приятелем. А эти ребята – большие шутники. Он оставил у себя коды доступа, чтобы иногда посмотреть веселые картинки.

Жорик неловко смутился.

– На этого старого аксакала смотреть смешно, но вот Аллочка… Вы видели? Это что-то. Мне пришлось ребят припугнуть и все у них отобрать. И коды, и компьютер, и носители, даже вирус свой запустил.

Ванин слушал и молчал. Он думал. Думал, что это бомба ужасной разрушительной силы. Надо только грамотно выбрать время, место и цель.

– Надеюсь, Жора, ты понимаешь, что если, не дай бог, где-нибудь эта информация появится, я даже крышки гроба твоего не найду, чтобы хлопнуть по ней на прощание. Это очень серьезные люди.

– Сергей Арнольдович, не беспокойтесь. Вы, наверное, забыли, чей я ученик?

– Ты и вправду, неплохой ученик, – похвалил его Ванин, – Ну, а кто же к нему пришел после Огурцова?

– Не знаю, – ответил Сургучев. – Сразу все было выключено самим Исмаиловым.

«Странно, – подумал Сергей Арнольдович. – Казалось бы, если ты такой любитель делать записи, в том числе и постельные, почему тогда столь важную встречу ты, дорогой Исмаилов, не захотел запечатлеть? Здесь что-то не так». У Ванина даже заболела голова от напряжения. Так ему хотелось разобраться в этой таинственной встрече, но он не стал досаждать своими вопросами Жорику, понимая, что больше ничего нового тот ему не выдаст.

– А как ты думаешь? – все же спросил он снова Сургучева. – Не могли ли они со своим гостем знать, что их будут слушать и писать? Я имею в виду, нет ли какой утечки информации?

– Это невозможно, – уверенно ответил Жорик. – С технической точки зрения это выглядит так, будто запись осуществляет он сам. Вы же видели, он сразу щелкнул пультом. И этот Трешкин. Заметили, как он засуетился, даже на ноги этой Аллы пялиться перестал.

– Аргумент серьезный, – полушутя согласился с ним Ванин. – А с человеческой точки зрения? – продолжал он давить на Жорика.

– С человеческой может быть что угодно. Я не специалист, – отвечал Сургучев, явно желающий уже закрыть эту тему, так как она показала, что абсолютная уверенность у него улетучивается, как воздух из пробитой покрышки, и это его пугало.

Ванин понимал, что разговор надо заканчивать, а то энтузиазм, с которым Жорик взялся за дело, может приказать долго жить.

– Ну, хорошо, – успокоил он своего помощника, – работа отличная и полезная. Получишь премию в обычном порядке. А что касается сомнений, то они должны быть всегда. Особенно, когда действия не вписываются в логику здравого смысла. Но это, как ты говоришь, уже моя вахта.

На этой оптимистической ноте они закончили свое интернет-общение.

Но Сергей Арнольдович еще долго не ложился спать. Ему было необходимо проанализировать всю полученную информацию. В первую очередь, понять роль и место Тенгиза Исмаилова в делах Трешкина для чего им понадобился он, Ванин?

– Мне кажется, брат мой, ты думаешь не в том направлении, – услышал он знакомый голос Иуды.

Сергей Арнольдович обернулся: на его любимом диване, удобно развалившись, сидел Иуда из Кариот, закинув ногу на ногу, обнажив свои трофейные сандалии.

– Ну, здравствуй, дорогой, – поприветствовал его Ванин. – Ты, как нельзя, кстати.

– К тебе, брат мой, я всегда прихожу кстати.

– Ты хочешь сказать, что ходишь еще к кому-то? – обиженно спросил Сергей Арнольдович.

– Я уже отвечал на этот вопрос. Ты что, забыл?

– Забыл, – признался Ванин.

– Тогда я тебе напомню. Я всегда есть, когда я с кем-то. То ли с тобой, то ли с другим человеком, но обязательно должен быть тот, в ком я живу или могу жить. Запомни, наконец. В данном случае я с тобой. И никого в этом мире, кроме нас, нет. Я – ангел души твоей и помощник твой и друг. Не так ли, брат мой?

– Извини, Иуда, я, наверное, переутомился, – тихо сознался Ванин. – Работы много и, главным образом, бестолковая. И вообще, куда ни посмотришь, все не так. Ни в чем не вижу радости и смысла.

– А как же Анна, детишки? Ты же так их всех любишь.

– Конечно, люблю, – заулыбался Сергей Арнольдович. – Сейчас они в Лондоне, решили там пожить. Юлечка, она же учится в английском Королевском колледже, языки изучает. На днях собираюсь полететь к ним.

– Ну и правильно, – согласился с ним Иуда. – Нечего одному куковать. Так с ума сойти немудрено.

– Я не сойду, – заверил его Сергей Арнольдович. – Работа не позволит.

– О, ты не прав, – возразил Иуда. – Работа для того и существует, чтобы человек вложил себя в ничто и получил что-то конкретное. И чем больше вы, люди, создаете это конкретное вокруг себя: дом, квартира, машина и прочее, тем меньше вас самих остается. Я говорю о душе, – заключил он.

– Интересная точка зрения, – сказал ему Ванин. – Я никогда об этом не думал. Если это так, то мне на этом свете не так уж много и осталось.

– Хм, а ты как думал, брат мой. Тебе уже седьмой десяток, а ты все еще в опасные игры играешь. Пора и прекратить.

– Ты про что это? – насторожился Ванин.

– Я про твои предстоящие дела с Трешкиным и Исмаиловым.

– Ты в курсе?

– Да.

– И что мне делать? Я никогда не сталкивался с такой ситуацией. По-моему здесь замешана политика, а мне бы очень не хотелось туда влезать. Что скажешь?

И Ванин, подойдя к дивану, сел рядом с Иудой.

– Политика – опасная вещь. Мы с тобой об этом уже говорили. Тебя там ждут. В твоем возрасте от политики, как правило, многих тошнит, но вот деньги делать на политике, вернее на тех, кто туда рвется или занимается политикой, можно и нужно. Так было всегда.

– Ты считаешь, что на этом можно делать большие деньги? – Ванин был удивлен таким умозаключением Иуды.

– Да, считаю и знаю. И могу, – ответил тот.

– Это как?

– Вот давай рассуждать, – предложил ему Иуда и стал развивать идею. – Чтобы добраться до вершины власти, люди проходят весьма непростой путь в своей жизни. Сейчас все надо делать самому и своими руками. Для многих храм это не то, о чем мы с тобой говорили, а другое – власть, например. Дойдя до своего храма, человек стремится прочно занять свою нишу и сидеть там до конца дней своих. У одного храм огромный, один на всю страну. У других – у подножия большого храма, главного храма, стоят маленькие храмы, ну, чуть поменьше. Владельцы этих храмов стоят за них насмерть. Видал, как храм какой ковырнут, сколько дерьма из-под него выходит. И эту грязь по всем каналам телевизионным сотни раз повторяют, обсасывают, раздувают. Проходит время, и все тихо. А в храме сидит уже новый человек. Ты меня хочешь спросить, почему так происходит?

Ванин согласно кивнул головой.

– Отвечаю. Добравшись до храма, каждый считает себя победителем в этой жизни. И начинает писать легенду своего пути. Естественно, что как победитель, пишет ее красиво, изысканно, и ведет себя красиво на людях, перед камерами. Ну, не как бог, конечно, но как полубог точно. И вдруг, когда все налажено, все прекрасно и хорошо, мир вокруг тебя великолепен, все танцует и поет – нечаянная утечка информации, абсолютно незначительная по объему, но глубокая по содержанию, информация, попавшая в интернет-портал или в какую-то дешевую газетенку через любого блогера, а затем и на экраны телевизора, сообщает, что хозяин такого-то храма не тот, за кого себя выдает, что он повязан в коррупции, замешан в убийстве, казнокрад, развратник и вообще аморальный тип и прочее, прочее, прочее… Этот человек заплатит любые деньги для того, чтобы информация была уничтожена и сделано опровержение. И еще больше заплатит, если сам это узнает первым и получит возможность не дать ей хода.

– Почему эти храмы можно разрушать именно в политике? – спросил Ванин, озадаченный такой постановкой дела.

Иуда ответил сразу:

– Не только в политике. Везде. Но в политике делаются не только самые большие деньги, но и наносятся самые жестокие увечья. Там достигается не только супербольшое богатство, но рядом с ним существуют и страшные потери. Там слишком большие ставки. И политик не столько боится самого удара, к нему он, как правило, готовится, а вот ожидание его – это мука. Не простая там жизнь.

– Иуда, я не понимаю, к чему ты клонишь?

– Я пытаюсь тебе объяснить, что твои товарищи, Трешкин и Исмаилов, хотят создать структуру политического толка, которая будет сидеть на компромате и вышибать деньги с политиков, бизнесменов, чиновников – со всех тех, кто является богатым, известным, публичным человеком.

– И что? – спросил Ванин.

– Ты первый в их списке.

В кабинете наступила пугающая тишина. Иуда ждал, что ему ответит Сергей Арнольдович, а Ванин думал, что и сам подозревал что-то неладное от этого ловкача Трешкина. Но все же спросил брата своего:

– На чем основаны такие умозаключения?

– Странный ты человек, – ответил ему Иуда. – А ты не задавался вопросом, почему запись разговора с Огурцовым произошла в доме Исмаилова через его систему наблюдения, если ты дал задание слушать Трешкина? Мы что имеем дело со счастливым случаем? Или как это называть?

– Любопытно, – согласился Ванин. – Тут крыть нечем. Дальше?

Иуда продолжил:

– Такой человек как Исмаилов не позволит писать себя на пленку с какой-то девкой, даже очень хорошенькой. У него не то воспитание и национальность не та. Это не его дом. Запись сделана в каком-то доме приемов. Частном, не исключено, принадлежащем ему же, Исмаилову. Но тебе это преподнесено как его дом. Между прочим, в его доме жена, пятеро детей и старики живут. Зачем там столько камер? И зачем такому человеку проводить там встречу, у себя в доме, где живет семья? У них это не принято.

– Согласен, – пробормотал Ванин. – Так что получается? Сургучеву подсунули эту запись?

– Ну, а как ты думаешь? – уже удивился Иуда. – Можно такую телку как Алла держать в кругу семьи?

– Трудно с тобой не согласиться, – отвечал ему Сергей Арнольдович и сник. – Получается, что Жорика обвели вокруг пальца, чтобы начать со мной игру?

– Это в лучшем случае, – ответил ему Иуда из Кариот.

– А в худшем? – с испугом в голосе поинтересовался Ванин, угадывая, что услышит в ответ.

– В худшем он, твой Жорик, с ними заодно, – ответил Иуда, нисколько не сомневаясь в правоте своих слов.

– Трудно в это поверить, – пытался возразить Сергей Арнольдович и выставил новый аргумент в пользу своего помощника. Нет, он не пытался его защищать, его интересовала только доказательная база. Он спросил:

– Тогда объясни, брат мой Иуда, зачем они показали эту идиотскую запись с Огурцовым?

Иуда не отвечал. Он тоже думал, стараясь понять тайный смысл такой информации. Это же в любом случае небезопасно.

– Ну, что молчишь? – спросил его Ванин. – Не простой вопрос?

– Да, нет, – возразил ему Иуда из Кариот. – Проще простого. Я не знаю, как тебе это можно объяснить так, чтобы ты ничего не натворил.

– Что так плохо? – поинтересовался Ванин.

Иуда ответил спокойным, уверенным голосом:

– Такого у меня еще не было. Но. Скорее всего мы имеем дело со счастливым случаем. Когда кто-то другой пасет эту сладкую парочку и захотел педелиться с тобой, используя Жорика. Этой информацией. Но для чего?

– Ты меня пугаешь, брат мой, – ответил ему Сергей Арнольдович, чувствуя как у него затряслись в нервной лихорадке ноги.

– Да ты успокойся, – сказал ему Иуда. – Налей себе чего-нибудь покрепче, и я с тобой заодно выпью. А там, глядишь, и вместе чего-нибудь придумаем.

Ванин открыл рядом стоящую барную стойку в виде глобуса, достал бутылку французского и два бокала.

– Закусить нет. Извини, – сказал он и предложил коробку шоколадных конфет.

Выпили молча.

– Божественный напиток. Хорошо согревает. Я у вас в России все время мерзну, – сказал Иуда после того, как залпом осушил бокал. – Странно, у вас все время хочется спиртного. Ты не знаешь, почему? – обратился он к Ванину.

Ванин задумался, а потом с улыбкой ответил:

– Видимо, мы, когда выпьем, более привлекательны.

Иуда рассмеялся:

– В этом что-то есть, брат мой.

– Так что будем делать? – спросил его Ванин. Коньяк его успокоил, дрожь в коленях прошла.

– Давай сделаем так, – ответил ему Иуда. – Я буду тебе рассказывать свою версию, а ты записывай, делай пометки – где согласен, где нет. Но запомни одно – я тебе расскажу как есть все, а ты уже думай сам. Принимаешь ты это или нет? Я не бог, я лишь был его сподвижником на земле, когда он был человеком.

– Ладно, не прибедняйся, – возразил ему Ванин. – Я-то знаю твою силу и влияние.

Иуда его перебил:

– Как к тебе попал Сургучев? Помнишь? Его тебе рекомендовал Бритов, который теперь генерал и который помогал тебе облапошить Матвейчука. Далее. Ты был на даче, вернее, в загородном доме Бритова. Был? Похож он на дачу скромного милицейского начальника?

– Абсолютно нет. Он очень состоятельный человек.

– Значит есть источник дохода. Какой может быть источник дохода у честного, как вы говорите, мусора? Их несколько. Взятки, шантажи, вымогательство. Как сказал классик: «Три источника – три составные части марксизма». Какие у тебя с ним отношения? Отвечу – вынужденно дружеские. Какая у него по тебе информация? Самая что ни есть грязная. Связь Бритов – Жорик прямая. Следовательно, Бритов знает о счетах, об оффшорах, о Кузбассе, о землях в Подмосковье и твоих структурах, которые занимались, рейдерскими захватами, а теперь обеспечивают законность. Жорик твой – это бесценный носитель информации для Бритова.

– Нет, – возразил ему Ванин. – Я не такой дурак, чтобы все доверять кому-то. Ни счетов, ни сумм он не знает. Здесь у меня работает своя система, пароли меняются каждую минуту.

И Ванин показал рукой на медальон на груди.

– Здесь все мои аккаунты и шифры. У каждого раздела свой, а разделы только в моей голове.

– Это успокаивает, – вздохнул Иуда. – Значит не так все плохо. Но ты должен знать – положат утюг на живот или ребенка твоего выкрадут, и ты сам все расскажешь. Важно, что есть люди, которые готовы будут при определенных обстоятельствах это сделать. Понимаешь?

Ванин согласно кивнул головой.

– Что они хотят сделать? Какова идея, которая послужила объединению усилий крупного бизнесмена с весьма сомнительным предпринимателем? Бывшего партийного функционера и милицейского начальника?

– И революционера Огурцова, – добавил Ванин.

– И еще кого-то, кого мы не знаем. Так я тебя, брат мой, хочу послушать как человека, который вертится в этом мире, в этой стране, ходит в правительство, иногда бывает в Кремле. Что они хотят сделать или создать? И почему именно ты попал в сектор их особого внимания? – заключил Иуда.

– Я думаю, что речь идет о создании какой-то организации, – как бы рассуждая, начал выражать свою мысль Ванин. – Возможно, формально ее еще нет, но то, что я видел эти записи, говорит о том, что и Трешкин, и Исмаилов – тандем. Огурцов, конечно, держится, но он все-таки шестерка. Если это мне подсунули, то значит они хотят, чтобы я именно так и подумал.

– Они не хотят тебя бомбить, – неожиданно для Ванина заявил Иуда.

– А чего они хотят? – заинтересовался он, такая позиция его устраивала больше.

– Они хотят на первом этапе взять тебя в дело. Ну, например, создать какую-то партию, движение, силу, лояльную государству. Ты же человек видный, но одиночка. Одиночка – это хорошо, но у них есть всегда одно уязвимое место – за одиночку никто не заступится. Нет у тебя никого, кто бы стал за тебя рисковать.

– Как это нет? – возразил Ванин. – У меня Костя Скворцов, первый вице-президент и другие люди…

– Стоп, стоп, стоп, – остановил его Иуда. – Я имею в виду на стороне, например, во властных структурах. Нет, никого. Ты живешь деньгами и семьей. Все остальное только обслуживает эту твою страсть. А так ты ничего собой не представляешь. И пропадешь. Тебе нужна защита. Ты давно кинул и забыл тех, кто был рядом с тобой в прошлой жизни.

– И что же мне делать? – спросил Ванин, будучи абсолютно согласным с доводами Иуды.

– Тебе надо найти выход на людей во властных структурах, на тех, кто занимается партийным строительством, и заявить там о своих намерениях создать партию процентристского толка и заручиться поддержкой. Через полтора года выборы, и эта твоя идея будет принята на ура.

– Хорошо. Допустим, хотя я в этом ни черта не понимаю, – согласился с ним Ванин. – А что делать с этими архаровцами? С Бритовым и с этой сладкой парочкой?

– Надо поступить так, как этого от тебя никто не ожидает.

Иуда начинал все больше заводить Ванина. Это становилось увлекательно и опасно одновременно.

– Для начала, – продолжал Иуда, – надо отменить встречу. Объяснить это тем, что ты приглашен куда-то на важное мероприятие, например в администрацию. Это их заинтригует. Затем надо с пристрастием поговорить с Жориком и выжать из него все. Завтра утром зайди к нему домой. Квартира же твоя и рядом? Зашел в гости, поговорить и посмотреть, как загадили твою собственность. И расскажешь ему, что тебе все известно о том, как он стучит Бритову. И предложи выход из создавшегося положения.

– Какой? – удивленно спросил Ванин, не улавливая хода мысли Иуды.

– Пусть продолжает стучать только то, что мы ему скажем.

– Ты думаешь он согласится? – неуверенно спросил Сергей Арнольдович.

– У него другого выхода нет. Если ты не уверен в себе, я буду рядом. Согласен?

– Ну, хорошо. А дальше?

– А дальше будем думать после того, как решим две первые задачи.

На том и порешили. Ванин остался доволен собой и благодарен Иуде. Он посмотрел на часы. Было начало первого ночи. Три часа разницы с Лондоном. «Самое время позвонить Ане», – подумал он и стал набирать номер телефона.

Ванин ошибался.

Трешкин и Исмаилов уже давно создали структуру, которая терроризировала все бизнес-сообщество страны валом компромата, однако источник этого вала не знал никто. По меньшей мере, раз в месяц в средства массовой информации вбрасывалось море негатива, в котором те или иные публичные люди выглядели отщепенцами, жуликами, ворами, взяточниками, вывозящими капиталы за границу, спонсирующими какие-то неформальные молодежные организации откровенного профашистского толка или непонятные полусумасшедшие объединения наркоманов. Шум быстро утихал, и на поверхности оставались никому ненужные идиоты, которые в самом деле думали, что они подлинные борцы за свободу, демократию, братство, что именно они являются истинными носителями духа настоящей свободы. Многие искренне думали, что вознаграждение, которое они получают от своих таинственных спонсоров, это добровольные пожертвования их сторонников. Ну как тут не загордиться и не представить себя в образе Марата или Робеспьера, или еще лучше Борисом Савенковым или легендарным Чегевара?

У обывателя эти молодые люди вызывали усмешку, другие, повернутые на жестокость и сатанизм, – ужас. Понято, что в такой обстановке простому человеку и даже не совсем простому любая новость о проворовавшемся олигархе или просто об очень богатом бизнесмене, да еще народном избраннике, а еще лучше чиновнике, вызывала жгучую ненависть и желание расправы. Особый эффект получался, когда попавшие в средства массовой информации персонажи сопровождались на экране фотографиями или записями на фоне яхт, особняков, эффектных дам или в обнимку с криминальными авторитетами.

Атмосфера политической жизни страны становилась настолько загаженной никому неизвестными одноразовыми организациями, дешевыми политиками, что становилось ясно: за всей этой политической чехардой, за всем этим идеологическим мусором кто-то стоит.

Жорику Сургучеву, или просто агенту Вика, во всей этой деятельности, которую развернули господа Трешкин и Исмаилов, места не было. Он был вовлечен в другую игру, и вел эту игру генерал-майор Бритов. Главной задачей Жорика был Ванин. Беда Жорика Сургучева заключалась в том, что шесть лет назад, когда он был бесшабашным оторвилой и считал себя почти гением, а его друзья-хакеры, организовавшие первое в стране сообщество, не без основания признавали его лучшим, не могло не привлечь внимание таких людей, как Бритов.

Как-то после крутой гулянки в «Буратино» Жорик оказался в общежитии в районе «Печатники», где он раньше никогда не был. Но самое ужасное было в том, что Сургуч и его недавний друг Эдуард оказались в комнате с мальчиками и девочками подросткового возраста, совершенно обнаженными. На Жорика это зрелище подействовало как рвотный порошок, что нельзя было сказать о его новом приятеле Эдуарде. Короче, не успел Сургуч еще трезво оценить обстановку, как в комнату ворвались представители доблестной милиции и комендант общежития. Жорику стали шить педофилию. Ему, который этих подонков презирал, для кого лучшей женщиной может быть только еще более красивая женщина, такое обвинение было хуже смерти. Сургуч реально хотел наложить на себя руки. Но подвернулся подполковник Бритов Станислав Николаевич и предложил выход из этого положения. И Жорик подписал. После чего Бритов пристроил его к своему другу, как оказалось заклятому, бизнесмену Ванину. Бритов требовал ежемесячного отчета о работе Сергея Арнольдовича, и Сургуч их делал. Но со временем он прикипел к Ванину и старался сливать безобидную информацию своему милицейскому начальнику, в которой было всего много, но ничего существенного.

Однако в этот раз все обстояло значительно серьезнее. Бритов сам вручил ему запись, которую надо было передать шефу. Но Жорик не был бы Жориком, если бы Бритову удалось уничтожить в нем дух авантюризма. Сургуч не зря носил звание «Заслуженного» хакера России, и он создал пояс личной безопасности. Он собрал на Бритова, Исмаилова и Трешкина и политолога Шубина (это тот, который зашел к Исмаилову, и выключил камеру), которые давно уже были «под колпаком» у первого, такую информацию, что имей он солидную поддержку со стороны, то можно было бы сколотить целое состояние. И на Ванина у него материала было предостаточно, но ему он вредить не хотел. Он считал себя перед ним виноватым и жалел Сергея Арнольдович в душе, потому что точно знал, что в его окружении есть все: и дисциплина, и преданность делу, и новации, и корпоративный патриотизм, но все это делают деньги. Предана ему чисто по-человечески была только Евгения Петровна. Ванин был ее незабвенной платонической любовью. Другой любви, как подозревал Жорик, ей было уже не нужно.

Поглощенного этими мыслями и застал Жорика ранний звонок в дверь. Вскочив с кровати, он схватил с тумбочки электрошокер и подошел к двери. Включил экран монитора и увидел у дверей стоящего Сергея Арнольдовича. Жорик догадался о причине столь раннего визита шефа. Он этого ждал и открыл дверь.

Ванин изо всех сил старался делать вид, что ничего не произошло. Это и дало Жорику основание понять, что шеф в курсе всего.

– Вы просчитали и вычислили подвох сами? Я так и думал.

– Ну, а зачем же ты тогда врал? – безо всякой обиды или злости в голосе спросил его Сергей Арнольдович, усаживаясь за рабочий стол Жорика и сканируя его лицо своими голубыми неморгающими глазами.

– Не все так просто, шеф. Дело в том…

Ванин перебил Сургучева, хотевшего что-то сказать в свое оправдание:

– А я ли твой шеф, мой дорогой товарищ Сургучев?

– Я честно работаю на Вас и не сделал ничего такого, что могло бы Вам принести вред.

– Мне важно знать, что обо мне и моей работе известно Бритову и его шакалам, – грозно произнес Ванин, – а что мне принесет вред, я разберусь как-нибудь без твоей помощи.

Эти слова прозвучали словно пощечина. Жорик сник.

– У меня не было выбора, – тихо прошептал он упавшим голосом.

– Как и когда он тебя завербовал? Рассказывай все по порядку и не вздумай врать.

Жорик рассказал все как было и даже про свой собственный пояс безопасности. Выслушав Сургучева, Ванин сделал вывод: «Еще не все потеряно. Действовать надо решительно, но изысканно тонко, но без Жорика ввязываться в такое дело нельзя. И еще, нужен сильный и надежный союзник. Иуда прав, я слишком увлекся деньгами и стал терять связь. За ошибки надо платить. Пусть теперь связь делают деньги». А Жорику сказал:

– Выхода у тебя, действительно, не было. Тем более, Бритов тебя в дерьмо засунул сам и сам же из дерьма вытащил. Обычные милицейские штучки для вербовки. И что мы с тобой теперь будем делать?

– Ваша воля, Сергей Арнольдович. Я готов от Вас принять любое наказание. Чтобы Вы не решили, будете правы.

Ванин встал из-за стола и начал ходить по комнате, рассматривая всякие технические примочки, в которых ничего не понимал.

– Зачем все это? – спросил он Сургучева, который в напряжении, затаив дыхание, ожидал решения Ванина.

– Что, для чего? – испугавшись неожиданного вопроса, спросил Жорик.

– Для чего вот эти прибамбасы, развешанные по квартире? Что они тебе дают? Это же больше похоже на разобранную станцию космического слежения.

– Вот это, например, что около Вас висит на стене, видите, провод выходит от него на балкон, приемник сигнала, а сама коробка – усилитель.

– И кого она слушает или чей сигнал принимает? – вновь поинтересовался Ванин.

– Если Бритов кому-то звонит, то на мой телефон идет его разговор, а эта штука мощность сигнала усиливает. Тогда он чистый записывается на эту маленькую коробку. Вот видите с гнездом для флешки?

– А как ты узнал телефон Бритова? Он дал тебе свой номер?

– Да, конечно. Я же с ним на связи, – ответил Жорик. – Но это номер у него существует только для таких как я, информаторов. Я знаю троих. Из прослушки вычислил. А вот личный телефон, по которому он свои делишки обговаривает, я засек случайно. Он был здесь у меня, и ему позвонили. Эти штучки его засекли и зарисовали. А третий Вы знаете сами.

– Ну, а как же ему удалось из тебя педофила сделать?

– Никто из меня педофила не делал. Это Бритов специально все подстроил через Эдуарда, который давно уже на него работает, – обиженно ответил Жорик. – Что мне оставалось делать? Я и Вам поэтому ничего не говорил. Как скажешь? Позор какой! Не дай бог кто узнает. Я чуть руки на себя не наложил. Шестой год живу как прокаженный. А этот гад как что не так, обязательно ввернет что-нибудь этакое: «Может быть тебе мальчиков прислать?» – Мерзавец.

– Ты не горячись, Георгий Иванович. Знаешь, притча такая есть. «Зима. Мороз. Сидит воробей на проводах, задубел, сил нет, умирает. Бац! Упал на землю в снег. Идет корова. Наложила на него теплый пятак навоза. Тот согрелся, высовывает голову из дерьма: «Чирик! Чирик!». Его кошка раз и сожрала. Вывод: не каждый враг, кто на тебя насерит, и не каждый друг, кто тебя из дерьма вытащит. А уж если попал в дерьмо, то сиди и не чирикай». Понял? – закончил Ванин.

– Понял, – хмуро ответил Сургучев.

– Давай лучше определимся, что мы будем делать дальше, а то, я вижу, не далек тот день, когда из Жорика Вируса Бритов сделает Жорика педофила.

Ванин получил у Жорика исчерпывающую информацию и поставил задачу – собирать материалы по троице и сливать Бритову только то, что скажет Ванин.

Было принято еще одно решение принципиального характера. Сергей Арнольдович решил никого не посвящать из своих помощников в эту тайную войну. Пока во всяком случае. Однако надо было собирать команду, и без Попова здесь не обойтись.

«Жаль, конечно, что Бритов из приятеля превратился в неприятеля, но, может, это и хорошо, что хотя бы одного из троих я знаю, и его контролирует Вирус», – так рассуждал про себя Сергей Арнольдович, пока его машина с охранным сопровождением пробиралась с Ленинского проспекта на Неглинную улицу.

Рассказ, а вернее исповедь Вируса, потрясли его. Как он ни старался держать себя в руках, неприязнь к Бритову возбуждала в нем такую ненависть, что он испугался за давление и начал тихо приводить себя считалочкой в форму. И вскоре успокоился и стал думать: «Какое у меня есть оружие против этой троицы? Первое. Они не совсем троица, Бритов ведет свою игру. Жорик показал на него достаточно много. В министерстве, если увидят кадры, как он работает в бане, да плюс разговоры по телефону, да плюс виды в загородном доме, да связи с очень неугодными авторитетами. По Бритову материалы есть, и он говорит о том, что никакая политика ему не нужна. Значит, и Трешкин, и Исмаилов ему нужны также для дойки, для большой дойки. Он их пасет, чтобы шантажировать и вымогать деньги. Есть! Есть! Это абсолютно правильно. И это очень хорошо и полезно для меня. Получается, что Трешкину и Исмаилову я нужен, действительно, для дела, а именно – войти в создаваемую ими структуру. Если он поручил Жорику пасти меня, значит, если не Жорик, тогда кто-то другой пасет Трешкина и Исмаилова, но одного из двоих точно. Значит, существует та часть записи, когда к ним приходил Шубин. Так, это ясно. Далее, – думал Ванин, – Бритов не прослушивает разговоров Трешкина, а Жорик прослушивает, иначе бы я получил информацию в другом формате, не из дома Исмаилова, как выяснилось, а из его частной квартиры, где подробно говорится о готовящейся встрече со мной. Именно эти слова Трешкина послужили главной причиной того, что эту запись Жорик вручил мне, якобы сделал сам. Спасибо Иуде, – подумал Ванин, – подсказал грамотную мысль. Значит, Бритов хочет, чтоб эта встреча состоялась. Наверняка, будет фиксировать ее. Еще бы, три богатея гутарят о политике, наверняка, ляпнут что-нибудь непристойное. Как без этого? Тем более, ведь Исмаилов, он ведь из бывших, его карта при любом раскладе бита, меченый атом. Наверное, я ошибался, сводя всех троих в одну команду. Из этого следует, что надо идти на встречу. И сделать надо это умно. Надо, чтобы Бритов знал, где и когда она произойдет, а Жорик пусть пишет ее и получше. Посмотрим, что получится. Главное – ввязаться в драку, когда от тебя этого не ждут. Сегодня встреча в администрации со знакомым еще с комсомольских времен Шайкиным Александром Борисовичем. Вот после этого я определю время встречи с политиками новой формации. Вот с такими думами в голове Сергей Арнольдович доехал до офиса.

В приемной Евгения Петровна встретила сияющей от радости улыбкой, поздоровавшись с шефом, и таинственно сообщив, что Попов ждет срочной аудиенции:

– Позвать?

– Зови.

– Ну, что стряслось, Валерий Андреевич? – спросил Ванин, когда Попов вошел в кабинет.

– Здравствуйте, Сергей Арнольдович. Уже невтерпеж, новость Вам доложить, весьма интересную. Может, будет полезна? – выпалил он как на духу.

– Садись, – сказал ему Ванин. – Кофе будешь?

Попов отказался. Ванин пропустил его отказ мимо ушей.

– Евгения Петровна, нам с Валерием Андреевичем два кофе, – сказал он по громкой связи и, повернувшись к Попову, спросил, – Сильно важно?

– Сильно, – ответил тот.

– Ну, тогда у нас с тобой сегодня много дел, а времени в обрез. Начинай, – сказал Ванин, когда Евгения Петровна, расставив чашки, удалилась из кабинета.

– Нам удалось выяснить, – начал Попов, – куда пропала вторая часть алмазов.

Ванин с любопытством уставился на Валерия Андреевича.

– Не хотели ли Вы сказать, что его камешки направляются в Турцию подпольным ювелирам?

– Откуда Вам известно? – опешив, спросил Попов.

– Обычный канал. Там и у нас в Дагестане ювелирное дело очень развито. Можно сказать, национальный промысел. Хотелось бы знать, где оно реализуется и как и куда идут деньги от этой реализации? Может быть он честный налогоплательщик? – с иронией в голосе спросил Ванин своего помощника.

– Все не так просто, – ответил Попов. – С одной стороны, Вы попали в яблочко, а с другой – не совсем.

– Рассказывай, как есть, а то пока «то не совсем, то попали», это как быть беременной чуть-чуть. Объясни конкретно.

У Ванина в голове все бурлило. «Эх, Иуда меня не видит, – думал он, – а то все учит да учит, советует. А я ведь и сам еще неплохо соображаю».

– Дело в том, что образовалась очень сложная схема, которую просто так не просчитать, но важно, что о ее существовании мы с Вами знаем, и она работает.

– Валерий Андреевич, не тяни кота за хвост, объясни.

Попов продолжал:

– В Стамбуле есть одна компания «Тархан Денис». Ее владельцы господин Тархан-оглы и сын Исмаилова Искандер. Компания занимается морским агентским бизнесом, бункеровкой судов и техснабжением. Вы представляете, сколько судов проходит через пролив Босфор ежедневно? В том числе и суда, владельцем которых является господин Трешкин. Левая ювелирка идет на этих судах в порты Азовского и Черного морей, где их ждут. А взамен в Стамбуле Тархан-оглы получает топливо и продает его проходящим судам.

– Деньги, вырученные от продажи топлива, куда идут, можете сказать? – спросил Ванин. Про себя же подумал: «Красивая схема, молодец!»

– Этого сказать не могу, – ответил Попов. – Но это уже чистые деньги.

– По большому счету, мы имеем что? – начал вслух рассуждать Ванин. – Алмазным рудником владеет Трешкин, он же Роланд Райнхард. Реализацией занимается Исмаилов, ну, естественно, через схему, созданную в Турции, то есть через какое-то производство. На Исмаилова старшего у нас ничего нет. Информация, конечно, интересная, но если ее начать крутить, такое может вылезти на поверхность, головы не сносить. Нам в это дело лучше не лезть.

– Вот, если бы поработать над тем, чтобы чужими руками. Дать, например, наколку, – стал вслух рассуждать Попов.

– Нет, мы так поступать не можем, – ответил ему Ванин. – Ну, ладно, мы к этому разговору с тобой еще вернемся, а сейчас вот что.

И Сергей Арнольдович выдал Попову всю информацию по Бритову и рассказал, как держать связь с Жориком. А сам позвонил Трешкину и назначил встречу у себя в офисе с последующим обедом в ресторане «Будапешт».

Жорик сообщил Бритову, что встреча Ванина, Исмаилова и Трешкина состоится в офисе европейского отделения банка и что поставить там жучки ему не представляется возможным.

– Это не твоя забота, – ответил Сургучеву Станислав Николаевич.

Из чего Жорик сделал вывод, что у Бритова есть возможность сделать запись. «Ну и хорошо, – подумал Жорик. – Баба с возу – кобыле легче. Гад». Он тут же доложил Попову.

Валерий Андреевич проверил все сам лично. Вывод напрашивался один – на одном из гостей будет поставлен жучок. «Вот и хорошо. Наши камеры будут в состоянии «Товсь!»

А в это время Сергей Арнольдович находился в здании администрации президента у старого своего приятеля Шайкина Александра Борисовича, и они весело вспоминали комсомольскую молодость, когда оба работали вначале в одном райкоме комсомола, потом почти одновременно ушли на повышение в другие райкомы секретарями ВЛКСМ города Москвы, а потом работа в ЦК ВЛКСМ. Спокойно беседуя, по-товарищески, они оба поймали себя на мысли, что будто и не было этих восемнадцати лет, что пролетели как один месяц.

– Если бы не лысина твоя, можно было бы сказать, что ты не изменился вообще, – сказал Ванин приятелю.

– Ты тоже. Побрить бы тебя, снять очки – все тот же Серега, – пошутил Шайкин. – Ну, рассказывай, зачем пришел. Наверняка, что-то есть. Вы же, бизнесмены, народ такой. Как в дело вошел, что в штопор, не вылезешь, пока не поймешь, что прыгать поздно.

– Нет, Саша, я не за этим к тебе пришел. Помощи мне, слава богу, не надо, – ответил Ванин. – Просто появился повод. Почему не встретится? Вы ведь здесь тоже барчуками заделались, на белой козе не подъедешь. Не то что бывшие инструктора да инспектора, те все больше бла-бла, бла-бла.

– Нет, Сережа, мы другие, – остановил его Шайкин. – Мы, команда стариков, помогаем пока восстанавливать утраченное. До новых вершин пока далеко. Мир другой, сам видишь, и люди давно уже не те. Так, рассказывай, что тебя привело ко мне.

– Не поверишь, – ответил ему Ванин. – Хочу завязать с бизнесом и партию создать.

– Это интересно, в общем-то, пора. И какую? – на полном серьезе спросил Шайкин.

– Российская Демократическая Партия Предпринимателей.

– Красиво звучит. А что мешает? – поинтересовался Александр Борисович.

– Ничего не мешает. Просто, не знаю, как это сделать, с чего начать? Дело для меня совершенно новое.

– Хм, а знаешь что, – сказал ему Шайкин. – Вот тебе телефон, записывай. Шубин Дмитрий Федорович, специалист по партийному строительству, кладезь знаний. Позвони, скажи, что от меня, мол, был, говорили, очень рекомендую. Всему научит, и все расскажет. Ужасно не любит, когда его перебивают. Но, естественно, что бесплатно только сыр в мышеловке. Нужно будет старика отблагодарить. Я ему дам знать о тебе. Рассказчик потрясающий.

Друзья договорились встретиться семьями и попрощались.

Ванин спустился к лифту с третьего этажа. В бывшем здании ЦК КПСС они почему-то устанавливались между этажами, как вдруг, прямо перед собой, у раскрывающихся дверей лифта увидел Иуду в своем грязном тряпье, в сандалиях и с мешком. Ванин замер в замешательстве, а Иуда машет ему рукой: «Давай сюда! Быстрей! Пока никого нет».

Ванин не вошел, он влетел в лифт. Иуда стоял рядом. Ванин сделал вид, что его не видит и не замечает. Иуда быстро развернулся на 360° и оказался один в один как Ванин, только с черной бородой. В лифте было зеркало. Ванин посмотрел и отшатнулся: Иуда был, а его, Ванина, не было. Затем из-за плеча Иуды медленно высунулась голова Ванина.

– Ну как я тебя разыграл? – спросил Иуда.

– Дурак ты, Иуда, и шутки у тебя дурацкие, – обиженно сказал Ванин. – Лучше ответь, зачем пришел, да еще сюда? Ты в какое положение меня ставишь?

– Я? Я не понял, – возразил Иуда, – кроме тебя, меня никто не видит. Что ты дергаешься?

– Ну и словечки у тебя, апостол. Постеснялся бы возраста своего.

– Мне нечего стесняться, – ответил Иуда. – Как живу, так и дышу. Я же уже почти такой как ты. А ты почти такой как я.

Они вышли из здания на Старой площади и направились к автомобилю.

– Ты всегда появляешься вовремя, Иуда, когда надо, – сказал Ванин приятелю. – Но почему сегодня так по-дурацки заявился?

– Потому что сегодня ты впервые за много лет принял решение сам, без меня. Я перестал быть тебе нужным. Ты вырос, ты так думаешь, ты изменился и стал другим.

– Нет, Иуда, это не так. Я так не думаю. Но был один момент, когда я понравился сам себе и хотел перед тобой похвастаться. Не обижайся, пожалуйста.

– Хорошо, – сказал Иуда, – прощаю. После встречи с твоими переговорщиками обсудим. Я приду. Будь осторожен.

– А тебя не будет? – с испугом в голосе спросил Ванин.

– А тебе это надо? – переспросил Иуда.

– Наверное, нет, – ответил Сергей Арнольдович и сел в машину.

Встреча состоялась на следующий день в 11 дня. Хозяин и приглашенные были предельно вежливы, по-деловому сосредоточены и улыбчивы, обаятельны и разговорчивы, что само по себе говорило о важности мероприятия.

Когда чае– и кофепитие закончилось, и Владимир Яковлевич выкурил первую сигару, то перешли к делу. Вначале заговорил Исмаилов:

– Господа, я хочу вкратце донести цель нашего визита. Она несколько необычна для людей нашего круга.

Ванин слушал и видел Аллочку. «Как, наверное, ему ее сейчас не хватает, политик хренов», – думал он про себя.

– Мы, – продолжал Исмаилов, – приняли решение с нашими товарищами создать партию, вернее, стать ее учредителями.

– И как будет называться ваша партия? – поинтересовался Ванин.

– Мы еще не определились, – ответил Трешкин, – но это будет партия откровенно демократического типа, правого толка, я бы даже сказал, консервативная.

Трешкин достал красиво оформленный буклет.

– Вот, – протянул он Ванину. – Это вариант программы, устава, но пока, естественно, в виде проекта.

– Странно, – сказал Ванин, – меня буквально на днях приглашали в администрацию и предложили зарегистрировать партию. И тоже правого толка, и даже название предложили.

– Какое? – спросил Трешкин, не в силах сдержать эмоции.

– Российская Демократическая Партия Предпринимателей, сокращенно РДПП.

– И что Вы? – не унимался Трешкин.

– Я дал принципиальное согласие и попросил свести с единомышленниками, так сказать, с будущими коллегами.

– А почему, уважаемый Сергей Арнольдович, выбор пал именно на Вас? – спросил Исмаилов. – Что других кандидатур в администрации уже нет?

– Видимо, есть, – ответил Ванин, – но дело в том, что я не всегда занимался бизнесом. У меня есть кое-какой опыт в вопросах партийного строительства. В администрации это знают.

– Этот ваш кое-какой опыт привел к тому, что страной управляли кое-как и, в конце концов, просрали великую державу.

– Вы правы, Тенгиз Шамильевич, действительно, просрали, извините, повторюсь. Вы и такие как вы работники ЦК, а потом уже мы – поверившие вам.

Исмаилов покраснел как рак.

– Извините, Сергей Арнольдович, я не хотел Вас обидеть.

– А я Вас, – ответил ему с улыбкой Ванин.

– Так может нам объединить свои усилия? – обратился Трешкин к присутствующим, пытаясь снять нелепо возникшее напряжение.

Такого развития событий он, конечно, не ожидал.

– Идейно мы близки, а организационно договоримся. Кроме вас двоих, у вас есть еще известные люди, с которыми можно было бы замутить реальное дело, а не только хамить в сторону власти и показывать ей язык? – спросил Ванин.

Трешкин и Исмаилов наперебой стали называть фамилии известных бизнесменов, которых они могут или уже вовлекли в создаваемое ими движение.

Когда они закончили, Сергей Арнольдович начал перечислять свою «банду». Это были известные всей стране люди, депутаты, состоящие в других партиях, и движениях, которые готовы объединить свои идеи, взгляды вместе с ним. И которые даже не подозревали, что господин Ванин так решительно включил их в свой список. Зато на гостей это произвело ошеломляющее впечатление.

Затем Сергей Арнольдович назвал имя генерала Бритова.

– Это какой Бритов? – спросил Трешкин. – Который Станислав Николаевич, из милиции?

– Он самый, – подтвердил Ванин.

– Зачем Вам и нам мусор в новом деле? Он же, наверняка, будет стучать и интриги разводить, а при случае и слямзит что-нибудь, – внес свою лепту Исмаилов.

– Зря Вы так о человеке, – стал защищать Бритова Ванин. – Он солидный мужик. Я был у него дома. Там целый замок шикарный, вся мебель на заказ из Италии привезена. Крепкий хозяин.

Трешкин и Исмаилов переглянулись. Ванин продолжал:

– Я его хорошо знаю лично. Зачем ему воровать? У него денег – куры не клюют. В банках на Кипре, в Швейцарии. Дом в Черногории, квартира в Лондоне. Сын у него там учится младший. Старший на бизнесе сидит семейном.

Трешкин с удивлением спросил:

– Откуда у честного мента все это добро? Он что – бизнесмен?

– Ну, у нас свой бизнес, у него какой-то свой, – ответил Ванин наивно, – но человек он хороший, честный. Я его приглашу. Вы у него и спросите, откуда у него такие деньги? Если очень Вас это интересует.

– Видимо, он Вам для чего-то нужен? – спросил Исмаилов. – Тогда я не возражаю, ради дела можно и с Иудой дружить, – закончил он свою мысль.

– Тенгиз Шамильевич, да не осуждайте Вы его. Он обычный мент. Мне не так давно записи показали, Станислав Николаевич там с голыми своими телками отдыхает в Каннах. Так, судя по тому, что там показано, нам с Вами до него далеко. Мужик хоть куда. Умеет и работать, и отдыхать. Нам такой пригодится.

– Пожалуй, Вы правы, согласился с ним Исмаилов. – Такой человек может быть полезен. В партийных делах, конечно, ноль, но если где-то что-то разузнать, видимо, будет незаменим. И всегда под рукой. А если станет шалить, есть за что схватить. Одобряю.

– В партийном деле без грязи не бывает. Важно держать ее под контролем и управлять, – заключил Владимир Яковлевич, откровенно подавленный таким валом информации, но сохранявший внешнее спокойствие. – Ну, как я понимаю: «Мы пришли к консенсусу, господа».

– В целом, да, – согласился Ванин. – Остается определить конкретную цель нашей организации, формы и методы борьбы за эту цель. Согласны?

– Цель ясна, – ответил Исмаилов. – Через 10 лет выиграть президентские выборы.

Ванин улыбнулся:

– Интересно бы знать, кого Вы видите через 10 лет из нас троих президентом? Вам почти семьдесят, мне – за шестьдесят. Самый молодой из нас Трешкин.

Владимир Яковлевич засмущался, услышав эти слова, покраснел. Но трудно было не заметить, что ему они понравились и очень пришлись по душе. Однако он сказал совсем другое:

– Я думаю, это не принципиально, кто будет президентом. Важно, чтоб за ним стояли мы.

Исмаилов и Ванин согласно закивали головами: «Одобряем».

– Но ведь организация должна на что-то жить, – не унимался Ванин. – Я, например, пока не знаю, как это делать, кроме как спонсировать.

– По этому поводу у нас есть хорошие наработки, – ответил Трешкин. – Надеюсь, мы теперь сообща будем заниматься этой работой?

«Ключевое слово «теперь», – подумал про себя Ванин.

Исмаилов по кавказскому обычаю, как старший по возрасту, предложил организационную встречу закрыть, потому что после главных вопросов всегда начинается балаган.

Но никто не заметил, как Сергей Арнольдович подал сигнал Попову, и тот быстро вошел в помещение, где заседали наши герои, и почти бегом подошел к Ванину и стал что-то говорить ему на ухо. Ванин изобразил дикое выражение лица:

– Господа! – произнес он голосом, не обещающим ничего хорошего. – Нас подслушивают. Каждого из нас необходимо проверить.

И обращаясь к Валерию Андреевичу, сказал:

– Начинайте.

Попов достал маленький коробок с индикатором и для приличия начал с Ванина.

– Чисто, – сказал он. Затем с Трешкина. – Чисто.

Когда Попов поднес контроллер к стоящему по стойке «Смирно!» Исмаилову, раздался противный визжащий звук.

– Что это? – испуганно спросил Тенгиз Шамильевич. – Что за шутки!

Из-под лацкана пиджака Попов извлек жучок:

– Израильское производство, – произнес он. – Самый дорогой.

И Ванин, и Трешкин стояли вокруг Исмаилова и смотрели на него с лицами, которые бывают у людей, когда они неожиданно наступили в дерьмо.

– Что вы на меня так уставились? – заорал Исмаилов не своим голосом. – Я не имею к этому никакого отношения. Надо искать, кто это сделал?

Но Ванин все просчитал: «Аллочка. Этот старый козел, видимо, и мысли не допускает, что это дело рук его секси».

Сергей Арнольдович с трудом скрывал ту радость, которую ему доставила мысль о том, что все это слышит Бритов.

– Такие приспособления не так давно получили в МВД, – добавил Попов и стукнул по микрофону пальцем. Круг замкнулся.

– Не волнуйтесь, – успокоил Исмаилова Трешкин, – я найду этого гада. Вы же знаете мои возможности. Если, конечно, это не более серьезные люди.

Исмаилов был разбит. Как он ни пытался, собраться не смог. Ванину стало его даже жаль. Тенгиз Шамильевич извинился и уехал к себе. Ванину это было на руку и, как видимо, Трешкину тоже.

Не успел Исмаилов отъехать, Владимир Яковлевич тут же вставил:

– Совсем старый стал, но кому-то же он нужен. Да, и мы с Вами засветились. Что скажете, Сергей Арнольдович?

– Для меня все это очень странно и неожиданно. Я в полной растерянности. У меня такое ощущение, что нас с Вами кто-то хочет подставить или использовать. Согласитесь, это не шутки.

– Я согласен, – ответил Трешкин. – Не исключаю, что пасут Тенгиза, а попали еще и на нас. Но Вы не волнуйтесь. Дайте мне этот жучок, и буквально через день-два я Вам скажу, откуда он и возможно больше.

Ванин согласился:

– Я думаю, ресторан, из уважения к нашему другу, мы отменим, – обратился он к Трешкину.

Владимир Яковлевич согласился и собирался уже попрощаться, но Сергей Арнольдович пригласил его в соседнюю комнату, где был накрыт обед.

– Вы страшный человек, – сказал Ванину гость. – Складывается впечатление, что Вы заранее все знали.

– Что Вы, Владимир Яковлевич, – ответил ему Ванин, преданно смотря своими голубыми неморгающими глазами на собеседника, – Вы просто не заметили, как я дал команду накрыть стол сразу после того, как у Исмаилова нашли жучок. Я не думал, что он уйдет. Видите, накрыли на троих.

– Я восхищаюсь Вами, – ответил Трешкин совершенно искренне. – Я слышал про Вас, про вашу находчивость много хорошего, да Вы и вправду очень симпатичный и умный человек.

Ванину было приятно это слышать, но не мог же он сказать Трешкину, что все это организовано и задумано было именно так. А ресторан это был просто дежурный, можно сказать, запасной вариант.

Когда поели, выпили хорошего красного вина, разговор от общих тем сам по себе снова вернулся к делу.

– Вы говорите, что у вас есть какие-то наработки по поводу финансирования создаваемой нами партии. Если не секрет, что Вы имели в виду? – как бы между прочим спросил Ванин.

– Я начну с предложения, – начал Трешкин. – Раз уж мы с вами стали однопартийцами, давайте, как это принято, перейдем на ты. Не против?

«А он, правда, похож на Гитлера, – подумал Ванин. – Если бы еще чубчик, одно лицо». Но на словах сказал:

– Я польщен. И это очень приятно. В нашей среде немного осталось людей, с кем можно на ты. Спасибо. Я принимаю Ваше предложение.

– Ну, тогда послушайте меня, дорогой Сергей, – начал сходу Трешкин без фамильярности. – План такой. Наша партия должна иметь боевой отряд, группу, но это не боевики и не террористы. Это хакеры, юристы, журналисты и бывшие чекисты. Всего человека по три в каждой группе. Назовем их тройками. Таких троек должно быть по две на каждом направлении. Иными словами, на направление шесть человек. Всего направлений два. И все эти два направления координируются первым человеком организации через своего ближайшего помощника.

– Что такое эти направления? – спросил Ванин. – А то получается какая-то боевая организация. Я где-то уже что-то подобное слышал.

– Направление – это цель, с которой мы собираемся работать. Одна цель – это публичные люди, крупные чиновники, вторая цель – это бизнесмены, депутаты, лидеры партий различных движений.

– И что дальше? – спросил Ванин, делая вид, что ничего не понимает.

– Эти группы собирают компромат и ведут с этим компроматом определенную работу. Одни материалы хороши для вымогательства денег, другие – для разоблачения конкурентов и поднятия своего рейтинга как борцов с коррупцией.

– Это Вы сами придумали? – спросил Ванин.

Владимир Яковлевич скромно потупился.

– Да, – тихо ответил он.

– Заманчиво, – произнес Ванин. – Выходит, если бы мы с вами не встретились, то я тоже мог бы оказаться под вашими жерновами? Не так ли, Владимир?

– Не исключено, – ответил Трешкин. – Но, как видишь, жизнь распорядилась по-другому.

– Спасибо тебе за искренность, – ответил ему Ванин. – Это очень важно, когда между партнерами изначально устанавливаются честные и порядочные отношения.

– Ну так что берем за основу: ваш буклет или мое название? – шутя предложил Трешкин.

– Объединим, – серьезно сказал Ванин. – Председателем буду я. Не сомневаюсь, что Тенгиз меня поддержит.

Владимир Яковлевич ожидал чего угодно, но он был положен на лопатки. Его компаньон оказался скомпрометированным, сам он выложил сокровенное, а вот у этого ловкача уже есть протекция, название партии. И кто за ним стоит? «Надул, и так красиво, сволочь», – но это были только мысли.

– Я не сомневался, что Вы согласитесь, – сказал Трешкин радостно.

– Ну, тогда начинаем работать. Мои юристы найдут тебя, да я и сам буду регулярно позванивать, держать в курсе, – сказал ему Ванин.

– А я займусь пока кадрами, – несмело заметил Трешкин, понимая, что это сегодня максимум, что можно выиграть у Ванина.

Сергей Арнольдович не возражал.

Часть пятая А я в Россию домой хочу

– Нет, без денег жить никак нельзя, – сказала приятельница Анны Вероника, когда они наконец вышли из лондонского супермаркета «Harrods». За ними тащились два измученных боя, загруженные различными коробками и пакетами с обувью, парфюмерией и прочим.

– Точно, никак нельзя, – согласилась с ней Анна.

Они подошли к ожидавшему их автомобилю и остановились передохнуть на свежем воздухе пока водитель и сопровождающие загружали машину. Вероника достала пачку сигарет и прикурила от шикарной золотой зажигалки. Выпустив первую струйку дыма с чувством неописуемого удовольствия, которое было написано на ее еще симпатичном лице, она спросила подругу:

– Не хочешь?

– Ты так смачно это делаешь, – ответила Анна, – что трудно устоять. Дай мне тоже, – Анна закурила. – Хорошо!

– Но твой скоро приедет? – спросила Вероника. – А то мой сидит целыми днями дома, как сыч. Все куда-то звонит, бурчит, чем-то недоволен – сплошное раздражение. Надоел зануда. В России таким не был. А ты, я смотрю, все время одна да одна. Не надоело? Может, подыщем тебе кого?

– Ты лучше о себе подумай, подруга, – резко ответила Анна. – Сергей не заслуживает этого. Просто время сейчас тяжелое, он должен контролировать все сам.

– У него своя жизнь, а у тебя своя. Ты же не можешь подчинить себя его графику работы? Ты что – рабыня? Обиженно возразила Вероника.

– Ладно, Верусь, успокойся. Флирт – это не для меня. И потом у меня трое детей.

– Дура ты, Анна. Лучшие годы проводишь, словно в заточении. Кому скажи, что в Лондоне сохнет жена олигарха, знаешь, сколько красавцев налетит разной масти?

– Мне этого не надо, – отвечала Анна. – Меня все устраивает. Мы, когда хотим, встречаемся. Надо – я к нему лечу, не могу – он прилетает сам. Ты за меня не беспокойся.

– Я особенно и не беспокоюсь, – обиженно отвечала Вероника. – Просто тебя жаль. Посмотри, какие мужчины на тебя заглядываются, а ты все недотрогу из себя строишь. Потом, через лет пять, никто в твою сторону головы не повернет.

Покупки были погружены, сигареты докурены. Продолжать разговор не хотелось.

– Поехали, – предложила Анна.

– Поехали, – согласилась Вероника и зло швырнула окурок в мусорную урну. – Я тебя, Анна, не понимаю.

Разговор с Вероникой оставил в душе у Анны неприятный осадок. А ведь в чем-то она была права. «Моя жизнь в Лондоне не похожа на ту, какой живут здешние беглые миллионеры. Они в тусне, каких-то разборках, интригах, вечно ноют, в постоянных пьянках. Новые русские толстосумы уже настолько негативно зарекомендовали себя в сознании англичан, что в пору детей ими пугать. Сплошная грязь». Моя жизнь здесь, действительно, проходит мимо – она поймала себя на том, что хочет в Москву, хочет в родную деревню, хочет видеть Ванина и набрала номер.

Сергей Арнольдович ответил сразу:

– Здравствуй, Аннушка. Как ты там, мой хороший?

– Я скучаю, Ванин. Забери меня к себе.

– А как же дети? – спросил Сергей Арнольдович.

– Дети – нормально. Мама здесь. Она справится, прислуга поможет.

– Очень хорошо, – обрадовался Ванин. – Я все организую. Завтра утром вылетай. Я все организую. Тебе сегодня все детали сообщат.

В Домодедово Ванин приехал встречать жену сам. Машина подошла прямо к трапу, и Анна, как счастливая девчонка, прыгнула на заднее сиденье, где ее принял в свои объятия Сергей Арнольдович.

– Ты не можешь себе представить, как мне без тебя плохо, – сказал ей Ванин.

– Знаю, – ответила Анна.

– Откуда?

– Мне тоже плохо без тебя, – она отстранилась от него, посмотрела пристально в его голубые глаза. Ей почему-то страшно захотелось потереться об его бороду. Она прижалась к нему щекой. – Давай жить как люди, Ванин.

– Давай, – согласился он, толком не понимая, что она имеет в виду.

Прошло совсем немного времени, и вся семья снова перебралась в Москву, вернее, в свой загородный дом. Пресытившись жизнью в туманном Альбионе, Анна заявила, что ни за какие коврижки больше не поедет жить в Европу. Одно дело поехать на неделю, походить по магазинам, потусоваться, встретиться с приятельницами, побродить по музеям. Но чтобы жить – никогда.

Анна установила незыблемое правило: в 20 часов Ванин, как штык, должен быть дома. И надо отдать должное, Сергей Арнольдович неукоснительно соблюдал это требование. Периодически она наезжала в офис, и немного посидев у мужа, уезжала. Евгении Петровне она обязательно привозила что-нибудь вкусненькое или какую-нибудь приятную безделушку. А бывало, что и то, и другое. Вроде мелочь, но зато в конторе знал каждый, кто в доме главный. Ну, а Евгения Петровна – это были ее глаза и уши. Правда, был еще и Константин Скворцов, вернее, Константин Матвеевич. Он тоже позванивал Анне Павловне и сообщал о самочувствии мужа, о том, о сем, но Евгения Петровна – другое дело. Она – женщина. Более того, в последнее время Костя ей перестал нравиться. Мужчина, что называется, забурел. Так ей казалось, во всяком случае. Если Сан Саныч Матвейчук был душой коллектива, то Костя, по словам Евгении Петровны, «у народа любовью давно не пользовался. Считал себя идейным вождем бизнеса компании Ванина, можно сказать, его мозговым центром». Зная все это, Анна не считала нужным делиться с мужем офисными сплетнями, полагая, что ему было бы это неприятно. «У него есть Попов, – думала она, – пусть он и докладывает». Офисные дела – не мое дело. Но по большому счету, против Кости она ничего не имела. Просто сердеце ей что-то подсказывало, а что, она еще сама толком не понимала.

Однажды во время очередного посещения офиса, выйдя от Ванина и поболтав с Евгенией Петровной, Анна уже собралась уходить, как секретарша движением руки остановила ее и заговорчески пригласила следовать за ней.

– Анна Павловна, вы уж меня извините, – залепетала женщина, – но я считаю себя не чужим для вашей семьи человеком, и потому вот решилась, наконец, поговорить с Вами.

Евгения Петровна вся дрожала от волнения, и Анна, чувствуя недоброе, принялась ее успокаивать:

– Да что с Вами, голубушка? Успокойтесь, – говорила ей Анна. – Что такое Вас напугало? Что случилось?

Евгения Петровна поведала, что ее маленькая кухонка находится между кабинетом Ванина и комнатой отдыха. И иногда ей приходится по делам заходить в эту комнату. Там стенки тоненькие, и все слышно, как на духу: что происходит в кабинете Ванина, о чем говорят у шефа.

– Вы знаете меня, Анна Павловна. Мне чужие разговоры не нужны. Но не ходить же с пробками в ушах.

Анна согласно кивала ей головой, пытаясь угадать, о чем же идет речь? Но ничего путного не приходило в голову.

– Так вот, – продолжала секретарша, – с тех пор, как вы уехали в Англию, у Сергея Арнольдовича появилась странная привычка. Когда он остается один в кабинете, он постоянно с кем-то разговаривает. Один. Я поначалу думала, что по телефону, но однажды подсмотрела в щелочку и вижу, он сидит на диване и говорит, обращаясь к кому-то, рядом якобы сидящему, но там никого не было.

– Как это никого? – переспросила Анна Павловна, явно ошарашенная такой новостью.

– Так, никого нет. Потом всякий раз, когда такое происходило, я стала прислушиваться и даже имя собеседника узнала.

– И кто же он? – со страхом в голосе спросила ее Анна Павловна.

– Не поверите. Но Сергей Арнольдович обычно называет его Иудой. «Брат мой, – говорит, – Иуда».

– Иуда? – переспросила Анна.

– Да, Иуда. Но это еще не все. Иногда он заказывает кофе или чай, или выпить что-нибудь и тоже на двоих. И второй прибор всегда не тронут.

– Вы никому не говорили об этом? – спросила взволнованно Анна Павловна.

– Нет, что Вы. Я бы и вам не сказала, если бы не вчерашний случай.

– А что произошло вчера? – насторожилась Анна.

– Вчера утром он, как обычно, прошел в кабинет, попросил чашку кофе с молоком, как всегда. Через некоторое время слышу, он разговаривает.

– С кем он говорил? – с тревогой в голосе спросила Анна. – Опять с Иудой?

– Такого никогда не было, – продолжала Евгения Петровна, удивляясь не меньше жены шефа. – Городской телефон в руках, а он разговаривает с этим братом Иудой, а потом просит меня соединить с Поповым и дает ему указания. Что делать? А потом опять с этим Иудой говорит. Да так живо будто он и на самом деле здесь. Как такое возможно, не понимаю. Я вот и испугалась, ночь не спала. Слава богу, что Вы пришли. Рассказала, и сразу как-то стало легче.

Анна, как могла, успокоила секретаршу, еще посидела с ней для приличия. Выпили по чашечке кофе, и Анна попросила Евгению Петровну никому об этом не говорить. Сама же попрощавшись, пулей сбежала вниз, велела шоферу везти на квартиру к Цуце Парменовне.

Цуца ждала. Анна позвонила ей из машины, сообщив, что едет.

“Видать что-то случилось», – подумала Цуца, если сама решила приехать. Нечасто такое бывает».

– Фима! – крикнула она в пустоту огромной квартиры, которая была чудом сохранившимся отражением прошлой жизни и всем своим обликом говорящей о незыблемости традиций этой семьи в доме на Никольской набережной.

– Бегу-бегу-бегу-бегу, – послышался из глубины квартиры мужской голос абсолютно лысого человека с мохнатыми бровями в спортивных трениках и белой майке. Ефим Петрович Дратс – так звали этого симпатичного толстяка – был мужем Цуцы Парменовны. И тоже врач, известный врач-психиатр. Будучи на пенсии, он занялся частной практикой. Именно это обстоятельство явилось причиной того, что Анна направилась к ним домой.

– Фимочка, – обратилась к нему Цуца, – к нам едет Аннушка Ванина. Быстренько приведи себя в порядок.

– Есть, – радостно ответил Ефим Петрович, по-военному приложив руку к голове. Аннушку он обожал, и очень любил с ней по-стариковски поболтать. – А в чем причина столь неожиданного визита? – поинтересовался он.

– Не знаю, – ответила Цуца, явно обеспокоенная предстоящим приездом приятельницы и важного клиента.

Она была крупной женщиной с формами, достойными уважения, а малый рост и сухощавость мужа только подчеркивали ее значимость. Смотрелась эта пара и смешно, и симпатично.

Звонок в дверь вывел их из транса, и они вдвоем кинулись в прихожую встречать дорогую гостью. Лицо у Анны было заплаканным.

– Что с тобой, Аннушка? – принялась с порога ее успокаивать Цуца, понимая, что произошло что-то нехорошее.

Цуца проводила Анну в зал и усадила на диван. Ефим Петрович побежал за водой. Отпив воды, Анна глубоко вздохнула.

– Ну, вот и молодец! – подбодрила ее Цуца. – Дыши глубже. Посиди с Ефим Петровичем, а я пока чай приготовлю. Она говорила с грузинским акцентом, который всегда проявлялся, когда Цуца нервничала.

– Я, наверно, к Вам, Ефим Петрович, – обратилась Анна к Дратсу.

Это не было неожиданностью для психиатра. Но для приличия он спросил.

– Почему ко мне, Аннушка? Вы не мой пациент, милая, и слава богу.

– Я не о себе, Ефим Петрович, – снова зарыдала Анна. – Я о Сереже.

И она посмотрела на доктора такими молящими глазами, что ему стало не по себе. – Сергей Арнольдович? – спросил он. – У Анны хватило сил только кивнуть головой.

– Аннушка, – он взял ее руку. – Мы с Цуцей для Вас и Сергея Арнольдовича сделаем все, что можем. И что не можем тоже сделаем. Давайте попьем чаю, и Вы все спокойно, не спеша, по порядку рассказывайте, а мы будем слушать и думать. Договорились?

Анна пересказала супругам все, что услышала от Евгении Петровны. Когда чаепитие закончилось, Дратс обратился к жене:

– Цуца, у тебя на Сергея Арнольдовича вся база есть.

– Да, – подтвердила жена.

– Отправь на мой электронный адрес, я заведу на него карту.

Ефим Петрович забрал Анну в свой кабинет. Это был самый настоящий кабинет врача с удобной для осмотра кушеткой, накрытой белой простыней, и всеми необходимыми медицинскими причиндалами, среди которых выделялся симпатичный блестящий молоточек на столе.

Ефим Петрович залез в компьютер и стал смотреть анализы, кардиограммы, давление – все, что было у Цуцы на Сергея Арнольдовича. Ознакомившись, он серьезно сказал:

– Аннушка, Вы, надеюсь, понимаете, что все, что Вы рассказали, – это весьма серьезно. Но делать какие-либо выводы, основываясь на рассказанном Вами, я не могу. Мне нужен Сергей Арнольдович. Хотя скажу вам прямо. – Я не удивлен. Помните его рисунки, что вы мне показывали несколько лет назад с изображением Иуды и различных стариков. Вы мне тогда еще рассказывали, что он увлечен творчеством Леонардо да Винчи. И мы с вами решили…

– Да! Да! Я помню! Я все понимаю, Ефим Петрович. Но как я ему об этом скажу? Вы представляете, что будет? И как он на все это отреагирует?

– Да! – согласился с ней Дратс. – Дело тонкое, щепетильное. Можно человека психически ранить. Но на то я и врач, чтобы найти решение и получить максимальную информацию о состоянии больного, если таковым он является.

– А может и нет? – взволнованно, с надеждой в голосе спросила Анна.

– Может быть всякое, дорогая Вы моя. А для начала Вы мне вот что скажите, сами-то Вы, как жена, замечали за ним какие-то странности? Было ли в его поведении что-то такое, что не вписывалось бы в обычные, общепринятые нормы?

– Я не замечала ничего такого, – отвечала Анна. – Меня долго не было. Знаю только, что в последнее время он спит очень плохо.

– Может стрессы у него были? – вкрадчиво спросил Ефим Петрович. – Может Вы не видели, но Вам рассказывали?

– При его работе, дорогой Ефим Петрович, стрессы на дню по несколько раз происходят.

– Да, бизнес и здоровье между собой не дружат, – ответил Дратс и, помолчав, добавил, – мы, наверное, сделаем так. Сегодня вечером мы с Цуцей Парменовной будем вашими гостями. Вы мне скажите, какие у Сергея Арнольдовича увлечения или пристрастия есть?

– Я не понимаю Вас, Ефим Петрович, что Вы имеете в виду?

– Что тут не понимать, милая моя Анна Павловна?

Психиатр вышел из-за стола и подошел к сидящей на кушетке Анне.

– Мне надо его видеть, говорить с ним. Нужна тема. Что, кроме бизнеса, его интересует?

– Детективы, старинные картины, антиквариат, монеты, архитектура. – Ответила Анна.

– Отлично, – воскликнул Ефим Петрович, – у меня есть Библия в гравюрах, изданная в 1853 году. Хочу показать Сергею Арнольдовичу. Пусть скажет свое мнение, вещь стоящая или нет. Недавно один пациент подарил. Ждите нас, Аннушка. Будем обязательно.

Сергей Арнольдович вернулся домой с работы с небольшим опозданием. Малышня, ожидая подарков, окружила отца.

– А что привез?

Оба получили по пакету из Макдональдса и, расцеловав Ванина, разбежались в разные стороны.

– Неправильно поступаешь, уважаемый Сергей Арнольдович, давая детям наедаться на ночь, – укоризненно заявила Цуца Парменовна, вставая навстречу входящему в зал хозяину дома.

– Да знаем мы все! – Отшутился Ванин, – Сами были такими. Зачем детей радости лишать? А то вырастут, и вспомнить будет нечего.

Из-за Цуцы появилась фигура ее мужа, холеного и чистенького, с идеально выбритой лысиной.

– Рад Вас видеть, Ефим Петрович. Давно не были у нас.

Анна подошла к мужу и взяла его за руку:

– Я тебе говорила, что Цуца у меня следит за здоровьем наших детей, а вот Ефим Петрович заехал ее забрать. Давно не виделись. Я и подумала, почему бы вместе не поужинать?

– Правильно подумала, молодец. Я Ефима Петровича не видел с тех пор, как он ушел на пенсию.

– Да, давненько, Сергей Арнольдович, мы не встречались, – согласился Дратс. – Что делать? Жизнь в столице так устроена, что можешь человека не видеть 10 лет, а встречаешь как будто вчера расстались. Что делать? Мегаполис.

– Это правда, – согласился Ванин.

С этого дня Ефим Петрович часто находил повод, чтобы хотя бы один раз в неделю посетить дом Ванина и повстречаться с хозяином. Щепетильная ситуация вынуждала его быть крайне осторожным и аккуратным. Однако пищу для размышления дала та самая первая встреча, когда он с собой захватил Библию с гравюрами. Книга очень понравилась Сергею Арнольдовичу. Он ее внимательно посмотрел, восторгаясь гравюрами на тему из Ветхого Завета. Затем перешли к Евангелию. Ванин увидел гравюру, которая была специально открыта для него «Иисус и Иуда». Ванин внимательно рассматривал ее, а затем, обращаясь к Ефиму Петровичу, сказал:

– Работа великолепная. Но ничего общего между реальными образами и этим изображением на гравюре нет.

– Это любопытная точка зрения, – возразил Ефим Петрович. – А какими Вы их себе представляете?

Ванин хитро улыбнулся:

– Пошли со мной.

Они прошли через боковую комнату в большой зал, где находилось полотно Леонардо да Винчи.

– Слов нет, – заявил доктор. – Возразить невозможно.

– Здесь плохо видно, – продолжал Ванин. – На Иуде надеты сандалии, снятые им с римского легионера, убитого в стычке. Так поверите, он говорит, им сносу нет. Бычья кожа в три слоя на подошве. Я интересовался в свое время амуницией римских легионеров и могу подтвердить, это абсолютная правда.

Ефим Петрович день за днем встречался со своим пациентом, и шаг за шагом пытался понять, что происходит у него в голове. К его величайшему удивлению там был обнаружен довольно странный порядок, в корне отличный от обычного человека. На первый взгляд, симптомы, выявленные у Ванина, выглядели как диссоциативное расстройство. Оно, безусловно, было и возникало это заболевание как защитная реакция организма в случае физического или, чаще всего, психического стресса. Человеку кажется, что трагедия, произошедшая с ним, была якобы не с ним, а с кем-то другим. Однако такой вымысел начинает иногда доминировать над реальной ситуацией, и возникает одна или несколько личностей, вырастающих из этого защитного пласта. У некоторых людей они начинают обрастать новыми вымыслами, новыми защитными галлюцинациями, фантазиями. И в итоге как бы возникает параллельная или непараллельная, но другая личность, которая пытается защитить реального человека от неприятных ему воспоминаний, ощущений. И горе, когда эти личности в сознании человека начинают враждовать между собой, иначе говоря, доминировать против реальной личности. Человек становится раздражительным, теряет чувство реальности, то смеется, то внезапно рыдает. Это болезнь, носит название раздвоение личности. Одни считают ее разновидностью шизофрении, другие выделяют в отдельное психическое заболевание. Но у нашего больного ничего подобного выявлено не было.

Стресс стал причиной возникновения образа Иуды. Но Иуда был настолько загружен определенной информацией, что представлял собой не столько выдуманную личность, сколько своеобразный жесткий диск, хранивший в себе базу определенных данных, необходимых в некоторых ситуациях. Иуда вобрал в себя воспаленную психику, которая в свое время мешала жить Сергею Арнольдовичу, и потихоньку-потихоньку превратилась в его защиту. Иуда стал средством, освобождающим мозг от тяжелых болезненных нагрузок. Ванин эту созданную им базу данных подсознательно отдал Иуде, при необходимости получить какую-либо информацию, преспокойно пользовался ею, причем абсолютно об этом не задумываясь.

Удивительно жесткая, рациональная система мышления, которая была у этого человека, могла убить любого. Но в данном случае обернулась исключительной пользой для себя. Кроме Иуды там находилось достаточно большое количество других информационных носителей, но для доктора Дратса это было неважно. Он знал, что его пациент и приятель Ванин Сергей Арнольдович в целом здоров. Просто у него такое устройство мозга, которое готово принять и переработать гораздо больший объем информации, чем у обычного человека, и его психика не всегда это выдерживает. О чем Дратс и рассказал Анне Павловне не без удовольствия словами человека, постигшего величайшую тайну.

– Скажу Вам, Аннушка, по секрету. Если бы я был помоложе, я бы на вашем муже мог заработать Нобелевскую премию. Но уже не смогу, годы, знаете ли, не те. Шучу конечно.

Нобелевская премия, хорошо, но пятьдесят тысяч долларов, которые Анна вручила Ефиму Петровичу за работу, были значительно лучше. Принимая вознаграждение, Ефим Петрович осторожно посоветовал ей постоянно следить за занятиями Сергея Арнольдовича физическими нагрузками и обязательным приемом холодного душа по утрам. А еще лучше заставлять его бегать.

– Значит, Вы считаете, что это совсем не страшно? – Спросила она почти по детски наивно.

– Я этого не говорил, – ответил доктор. – Но в данный момент ничего страшного нет. Мозг человека – это космос. И что может произойти завтра или через год никто, вам милочка моя, не скажет. Все зависит от степени воздействия на Сергея Арнольдовича, его среды обитания, воздействия психологического и эмоционального. Вы же его от жизни оградить не можете? Пока все хорошо. И будем надеяться на лучшее, но случай неординарный и требует постоянного наблюдения.

– Спасибо Вам, Ефим Петрович, – сказала Анна потухшим голосом.

– Если что, сразу звоните. Для вас сделаем все. – Сказал Дратс на прощанье.

Часть шестая Взрослые игры

Первый учредительный съезд Российской Демократической Партии Предпринимателей было решено провести в Юрмале, в небольшом курортном городке под Ригой, подгадав мероприятие под известное шоу «Новая волна». Делегатов набралось немного, чуть меньше ста человек. Для многих крупных бизнесменов, банкиров, предпринимателей, представителей естественных монополий, политиков и активистов различных общественных организаций это была великолепная крыша, под которой можно было надежно прикрыть свою истинную политическую сущность, настоящую причину участия в этом мероприятии.

Пока в концертном зале «Дзинтари» соревновались молодые конкурсанты и «поскрипывали фанерой» ветераны российского шоу-бизнеса, в небольшом ресторанчике на улице ЁМАСА состоялся Первый съезд. Много времени не потребовалось. Программа, устав были розданы делегатам еще в Москве, и все вопросы согласованы заблаговременно. Главная задача съезда состояла, по задумке Трешкина, в знакомстве делегатов с новой русской эмиграцией, бежавшей из России в послеельцинский период. Так, во всяком случае, говорил Трешкин. Владимир Яковлевич считал, что это один из важнейших источников финансирования в создаваемом им движении борьбы с коррупцией под эгидой РДПП.

Ванин смотрел с высоты президиума на присутствующих и не без сарказма рассматривал то толстую фигуру бывшего банкира Винивитина, то медиамагната Гусакова и беглого олигарха Борисова, бывшего стального магната Саруханяна. Все они, конечно, хотели вернуться, но вернуться «на коне». Если они не увидят реальной силы за нашим Трешкиным, который себя называет лидером партии, лояльной власти, а на деле сам стремится к этой власти, то эти люди не дадут ни рубля. Судьба Саввы Морозова их не привлекает. И все как-то выглядит показушно, сатирично. Значит максимум, что можно извлечь из этого мероприятия, это отдохнуть на концерте и пообщаться со своими российскими бизнесменами, а по сути от такого общения толку мало. Но тогда непонятно, для чего все это?

Надо заметить, что перед поездкой в Латвию Ванин, Трешкин и Исмаилов встретились вновь и сошлись на том, что председателем партии все-таки лучше быть Трешкину как ее идейному вдохновителю. Название решили оставить предложенное Ваниным, потому как уж больно оно понравилось, тем более было согласовано наверху, и концепция его одобрена.

Ванин не очень стремился скрывать свой скепсис по отношению к деятельности своих новых друзей. Он пришел к выводу, что если такие люди как Трешкин и Исмаилов, действительно, придут к власти, что маловероятно, то от государства не останется «камня на камне». И потом, кто их туда пустит? Не те нынче времена. Поддержка беглых олигархов – это уже проигрышная позиция. «Запад нам поможет» – это не про нас. Это сегодня неприлично.

Ванин старался быть незаметным, не светиться и заранее обезопасил себя тем, что перед отъездом сообщил в администрацию Шайкину о готовящемся мероприятии и о своем несогласии по ряду вопросов с его организаторами. «Политическая борьба покруче бизнеса будет, – сказал Александр Борисович. – Ты, брат, не переживай. У нас все схвачено. Главное, сам там с беглыми не светись».

Ванин в Юрмале повел себя так, что в нем сразу увидели оппозиционера по отношению к собравшимся. И тут же появилось несколько человек, сочувствующих ему и стайкой следующих за ним по пятам.

Сергей Арнольдович следил за ходом съезда, где делегаты, перебивая друг друга, пытались донести до Трешкина, «Цезарем» восседающего на трибуне, свое видение перспектив новой партии, и пытался понять истинную цель этого представления: то ли эти люди реально хотят власти, то ли это организованное представление для чего-то другого, во что он не посвящен.

И тут Ванин увидел, что Исмаилов постоянно крутится вокруг вице-президента одной из самых крупных в стране нефтегазовых монополий, и там же, около него, находятся бывший банкир Гусаков и Винивитин, а также другие беглые олигархи. Тут же к ним пристроились операторы с камерами, журналисты, представители различных телевизионных каналов. «Господи, – подумал Сергей Арнольдович, – они же его погубят. Неужели он не понимает, что на него наброшена сеть? Что его подставляют? Или, может, мне это только кажется?»

– Не кажется, – услышал он знакомый голос Иуды.

– А ты как здесь? – спросил он его, сидящего рядом на свободном стуле в легком летнем костюме как и у Ванина.

– Я – где ты, – ответил Иуда. – Ты же знаешь, как только я нужен, сразу рядом.

– Что ты думаешь по этому поводу? – и Ванин указал на небольшое скопление людей, отделившихся от общей массы, в центре которого выделялся высокий приятной наружности человек с буйной седеющей шевелюрой, и с благожелательным выражением на лице, слушавший окружавших его людей.

– Вы спрашиваете про Виктора Александровича? – переспросил Иуда.

– Да, про него, родимого, – ответил Ванин.

– Я думаю, что этот съезд и весь сыр-бор спланирован и организован для того, чтобы свалить этого человека и поставить на его место другого, лояльного к тем, кто в этом нуждается, – ответил Иуда. – Не считая организационного вопроса, конечно!

– И кто они? – спросил Ванин.

Иуда усмехнулся:

– Тебе вот так возьми и все расскажи. Надо подумать.

– Ты хочешь сказать, что вот так сразу не можешь? – укусил его Сергей Арнольдович.

– Да, не могу. Пока не могу, – ответил Иуда. – Хотя постой… Кому здесь нечего делать? А он здесь. Да еще на собственной яхте. И кто еще здесь в полном составе, и непонятно, почему всю семью с сатрапами приволок?

– Это люди одного клана, старая гвардия, – вырвалось у Ванина.

– И этому клану нужно влияние на эту монополию. Виктор Александрович не их человек, понимаешь теперь?

Иуда ехидно улыбнулся, в упор глядя на вытянувшееся лицо Сергея Арнольдовича, который вдруг понял, что весь этот маскарад на съезде в Юрмале был задуман только ради одного: свалить Хрунова Виктора Александровича, взять контроль над крупнейшей государственной монополией путем внедрения своего человека. – Умно!

– Да, – произнес Ванин вслух, – вот это уровень, вот это организация! Выходит из всех, присутствующих здесь, сделали игрушку. Но как? Через кого? Мы же все здесь марионетки. Следовательно, схема работает без меня, «участвую, но не вхожу». Интересно, сколько им отвалят за эту аферу, моим заклятым друзьям, Трешкину и Исмаилову? Да, наверное, еще и Шайкину перепадет?

– Думаю, достаточно, – отозвался Иуда.

Ванин подозвал начальника своей охраны и на ухо дал ему какие-то инструкции и протянул записку.

Когда тот ушел, Иуда повернулся к Ванину:

– Это очень разумно. И знаешь, что еще будет полезно сделать?

– Что? – полюбопытствовал Ванин.

– Об этом должен знать Бритов. Он сумеет распорядиться этой информацией как надо. И главное, к себе его еще быстрее приблизишь. Пусть это ему передаст Попов. И помни, что люди Шайкина или кого-нибудь еще другого, смотрящего здесь, тоже есть. И если они не сработают, и Хрунов уцелеет… О-о-о, это будет очень большая проблема для нашей «сладкой парочки» и для их работодателей.

– Догадываюсь, – согласился Ванин. – Но моя задача – наказать этих двух ублюдков.

– Согласен, – ответил Иуда. – Это возможно только при одном условии: если задуманная ими провокация провалится.

– Потерпи, Иуда, – успокоил его Ванин. – Сейчас что-то должно произойти. Весьма важное. Ждем.

Ванин непрерывно смотрел на высокую фигуру Виктора Александровича в окружении прессы и новых российских оппозиционеров в изгнании. Неожиданно тот стал кого-то искать глазами в президиуме и остановился на Ванине. Сергей Арнольдович утвердительно кивнул ему головой. В одно мгновение охрана Виктора Александровича оттеснила в сторону представителей прессы, и он прямиком направился к трибуне. Одним движением руки отстранил прилипшего к ней Трешкина, и, обратившись к присутствующим, спросил:

– Что здесь происходит, господа? Меня пригласили на встречу с бизнесменами, с нашими соотечественниками, а на деле с какими-то заговорщиками в бегах и чуть ли не террористами, призывающими выступать против законной власти в России, мать вашу? Я доложу руководству страны, чем вы здесь занимаетесь, политиканы хреновы. – Он повернулся к присутствующим, к президиуму собрания, подошел к Трешкину. – А тебя, я вообще засажу, если еще где-нибудь встречу. Знали, сволочи, где собраться, но ничего, ФСБ вас и здесь достанет. Они не смогут – я сам вами займусь, сучье племя, – зло закончил Виктор Александрович. – Ишь чего надумали: Россия катится к тоталитаризму… Власть надо им сменить. Мало награбили? Еще хотите? Так вы получите.

К концу его речи в зале не было никого кроме журналистов. На выезде из Юрмалы по дороге в аэропорт образовалась гигантская пробка. Именно такой реакции ожидал Сергей Арнольдович, когда через своего начальника охраны передал записку Хрунову, в которой было написано буквально следующее. – «Вас пригласили сюда, чтобы скомпрометировать перед властью связями с нежелательными людьми. Держитесь подальше от беглых оппозиционеров. Срочно с трибуны нападите на них. Припугните. Это единственный шанс». Подпись – друг.

На словах Хрунову передали, что записка от Ванина.

Поздно вечером, когда страсти поутихли, а из концертного зала «Дзинтари» перестали доноситься звонкие голоса будущих звезд эстрады, Ванин и Виктор Александрович прогуливались по берегу Рижского залива, освещенного гирляндами красочного салюта в честь шоу «Новая волна». Вице-президент снял обувь, задрал штаны и пошел по мелководью.

– Поверите? – обратился он к Ванину, – год не отдыхал, все дела да дела. Жить некогда. А вы, Сергей Арнольдович, видать, также? – спросил он.

– Как по-другому? Тружусь яки пчелка.

Оба улыбнулись – все было понятно без слов.

По возвращению в Москву Ванин на следующий день был приглашен в администрацию к Шайкину. Александр Борисович находился в явно раздраженном состоянии. Когда Ванин зашел в его кабинет, Шайкин, протягивая руку, сходу спросил:

– Что там натворил Хрунов? Все возмущены его хамским поведением в Юрмале.

– Я бы так не сказал, – возразил ему Ванин. – Там некоторые наши соотечественники начали болтать лишнее в адрес президента, правительства, а он заткнул им рот. Правда, не совсем корректно, но абсолютно справедливо.

– Болван, – вырвалось у Шайкина. – Столько работы и все «коту под хвост». Хорошо, что хоть ты в это дерьмо не вляпался.

– А что-то случилось? – наивно спросил Ванин старого приятеля.

– Нет, ничего особенного. Так, бои местного значения. Никому нельзя доверять. Что за времена?

Ванин не стал вникать. Ему и так было все ясно.

– Понимаю я тебя, – посочувствовал он Шайкину. – У аппаратной работы свои тонкости.

А про себя продумал: «Не спокойно нынче в Датском королевстве».

Занявшись политическими делами, Сергей Арнольдович все вопросы оперативного управления переложил на плечи Костика, или как его теперь уважительно называли, Константина Матвеевича. Люди, знавшие его двенадцать лет назад, с трудом бы могли обнаружить в нем прежнего очаровательного Костика, который с огоньком брался за любое дело и горел на работе. Сейчас это был солидный, вальяжный, холеный дядечка, одетый по последней моде, с холодным блеском голубых глаз и с азиатским прищуром располневшего лица. Он работал теперь в отдельном кабинете со своими секретарем и помощниками, откуда осуществлял управление огромной корпорацией Ванина, части которой были разбросаны не только на необъятных просторах России, но и за ее пределами. По сути своей Константин Матвеевич совмещал в своей деятельности должность коммерческого директора и главного экономиста. К банку у него доступа не было. Там Ванин безраздельно правил сам. А здесь, в реальном производстве Скворцов был главной фигурой, контролирующей все.

Естественно, что у него появились и свои люди, и свои связи, и свои деньги, и свои счета в зарубежных банках, о которых Ванин не имел ни малейшего представления. Иными словами, у Костика потихоньку наладилась двойная жизнь. Одна – видимая для шефа и его окружения, другая – для себя любимого. Уроки Сергея Арнольдовича он освоил твердо: «Истинную свободу человеку могут дать только очень большие деньги. Наличие денег позволяет решить любую проблему. Очень большие деньги проблемы не допускают». И Константин Матвеевич был уже близок к тому, чтобы проблемы обходили его стороной.

Он был по-прежнему близок к шефу и делал все возможное, чтобы Ванин видел в нем жизнерадостного, исполнительного и влюбленного в своего хозяина Костика. И это у него получалось. Другое дело, что помощники Ванина, и особенно Попов и Сан Саныч Матвейчук, к нему относились с недоверием, что было небезопасно. Потому Константин Матвеевич периодически пытался смягчить обстановку, стремясь приблизить к себе то одного, то другого. Сложность ситуации заключалась в том, что секретарь Ванина Евгения Петровна тоже была на стороне этой команды. И потому играть роль «своего в доску» преданного парня, становилось все труднее, и к тому же очень не хотелось.

«Почему, – думал Скворцов, – я должен к ним приспосабливаться. Я единственный, кто с шефом с первого дня в деле. Я, можно сказать, ему этот бизнес построил и управляю всеми его компаниями. Разве он мог мне дать столько, сколько я заслуживаю? Конечно, нет. Акций у меня нет, все принадлежит только ему и его офшорным компаниям. К банку он меня вообще не подпускает. А то, что у меня солидная зарплата, – не хватало еще, чтобы у меня и ее не было. Так что, если посмотреть на эту ситуацию с другой стороны, то я еще и жертва невнимания и бесчувственного отношения. Поработаю еще годик и буду создавать свое дело».

Рассуждая так, сидя на заднем сидении служебного автомобиля, Константин Матвеевич врал сам себе. Дело себе он создал еще два года назад, купив в доле с Трешкиным Владимиром Яковлевичем цементный завод в Испании. В преддверии грандиозной олимпийской стройки в Сочи это было золотое дно. Владимир Яковлевич и Константин никогда не говорили о том, чтобы Скворцов сливал информацию про своего шефа новому партнеру. Однако это получалось само собой. Результатом этого была встреча Ванина, Трешкина и Исмаилова с целью создания новой партии, которая, по большому счету, была только поводом. – Цель же заключалась совершенно в другом: захватить бизнес Ванина и поделить его между собой.

Но Ванин каким-то чудом разгадал их планы или, что еще хуже, ему кто-то про них сообщил. И Сергей Арнольдович не только сам предугадал удар, но и спас вице-президента крупнейшей в стране нефтегазовой компании. А на его место уже был готов сесть очень нужный кандидат. Этот просчет дорого обойдется авторам проекта, а пока они были заняты проблемой обнаружения утечки информации. Единственным доказательством заговора стал жучок, обнаруженный у Исмаилова.

Константин Матвеевич знал об этом, но не от Ванина. У него не было доступа к такой деликатной информации. Ему ее поведал Трешкин. Естественно, что дружба Скворцова и Трещкина была «тайной за семью печатями». Исмаилов также ничего не знал о существовании этих отношений. Поэтому можно было быть спокойным и ждать, какие шаги предпримут старшие товарищи?

А старшие товарищи не дремали. Трешкин выяснил, что обнаруженный у Исмаилова жучок был из комплекта, выданного Управлением по борьбе с экономическими преступлениями подразделению, которым руководил Бритов Станислав Николаевич. Естественно, что это был «гром среди ясного неба». Оставалась одна надежда на Ванина, ведь это именно он предложил взять Бритова в дело. Ждать долго не пришлось.

Встретились у Сергея Арнольдовича в прежнем составе: Ванин, Исмаилов и Трешкин. На правах хозяина Сергей Арнольдович начал разговор с того, что вкратце подвел итог.

– Друзья! – обратился Ванин к присутствующим. – Я предлагаю начать нашу встречу с того, что надо признать – Первый учредительный съезд нашей партии мы дружно провалили.

– Почему? – возмутился Трешкин, явно раздраженный таким началом речи. – Съезд состоялся. Правда, была неудачная выходка одного из представителей крупных корпораций, но это не повод для того, чтобы съезд считать несостоявшимся.

– Володя, кончай глупости нести, – остановил его Исмаилов. – Такое начало для первого съезда – это позор, это как врожденный порок. С ним жить нельзя. Я согласен с Сергеем Арнольдовичем, съезд мы должны признать провальным. И нечего искать виноватых. Зачем надо было приглашать Хрунова? Он далек от наших идей. Это самодостаточный человек со своими принципами и понятиями. Ему наша мышиная возня до лампочки, – Исмаилов зло посмотрел на Трешкина. – Зачем он был нужен нам?

Трешкин потупил взгляд и нервно вытер платком вспотевший лоб.

– Я хотел как лучше, но как бы попредставительней. Кто знал, что он такое отмочит?

Затем помолчав и продолжая вытирать постоянно потевший лоб, вымолвил:

– Хорошо, провалили, я согласен, – и, оглядев коллег, спросил: – И что будем делать дальше? «Ждать у моря погоды?»

– Нет, – возразил ему Ванин. – Будем делать все по-другому, по-настоящему, «с толком, с чувством, с расстановкой».

– Объясните, пожалуйста, нам этот ваш каламбур, – обратился к нему Исмаилов, – а то у меня, знаете, сложилось такое впечатление, что коммуняки, действительно, были руководящей и направляющей силой по сравнению с теми трепыханиями, которые происходят вокруг.

В этот момент зазвонил телефон, и Евгения Петровна доложила, что пришел генерал Бритов. Станислав Николаевич не вошел, он влетел в кабинет, стиснув Сергея Арнольдовича в своих крепких объятиях, завершив их смачным поцелуем. Отцепившись от Сергея Арнольдовича, он холодно поздоровался с присутствующими, дав им понять особенность текущего момента.

Ванин обратился к коллегам, как бы извиняясь:

– Я вам уже говорил, что в нашем новом деле хорошо бы иметь моего старого приятеля Станислава Николаевича.

Сергей Арнольдович окинул присутствующих своим добрым взглядом голубых немигающих глаз.

– Как я и обещал, по вашей просьбе Станислав Николаевич пришел на встречу. Вы хотели задать ему вопросы какие-то? Пожалуйста.

– Я готов. Задавайте, – перебил его Бритов и уставился на Исмаилова и Трешкина.

Для обоих появление Бритова было настолько неожиданным и пугающим, что они оцепенели.

– Да нет, – наконец заговорил Трешкин, – Станислав Николаевич – человек известный, уважаемый. Какие могут быть вопросы?

– Я понимаю, вопросов нет? – оживился Бритов. – Хорошо. Тогда, если позволите? – он посмотрел на Ванина. Тот кивнул ему головой. – У меня к вам есть несколько вопросов. Не возражаете?

– Что Вы, Станислав Николаевич, пожалуйста, – ответили оба разом.

Бритов открыл папку, достал медленно, со значением из нее небольшую стопку скрепленных листов и положил перед собой. Это, казалось бы, обычное действие генерала вызвало оцепенение у обоих товарищей. Ванин же ждал дальнейшего развитие событий.

– Как мне рассказал Сергей Арнольдович, – начал Бритов, – вы задумали благородное дело – создать Русскую Демократическую Партию Предпринимателей. Наверное, это хорошо. Как человек служивый я не имею право участвовать в таких делах, но как гражданин сочувствовать, помогать могу. Если захочу.

Последняя фраза и Трешкину, и Исмаилову пришлась явно по душе. Они понимающе, как тигры на арене по указке дрессировщика, закивали головами.

– Но я, – продолжал Бритов, – еще ведь и должен знать, что за люди зовут меня в дело, насколько они чисты перед законом и можно ли им, вообще, доверять?

В помещении наступила такая тишина, что одиноко бьющаяся о стекло в окне муха производила шум взлетающего бомбардировщика. Бритов продолжил:

– Вот, передо мной аналитическая справка: «Трешкин Владимир Яковлевич – он же Роланд Райнхард, гражданин Австрийской республики».

И далее Бритов зачитал названия оффшоров, принадлежащих русскому бизнесмену, компании и предприятия за границей, алмазные копи в Южной Африке, совместный бизнес с Исмаиловым – агентская компания «Тархан Денис» в Турции, контрабанда золотом и драгоценными камнями на судах, принадлежащих Трешкину, и многое другое, весьма интересное и совершенно неожиданное для группы товарищей.

– Вот, сейчас, – продолжал Бритов, – в порту Кавказ идет совместная операция пограничников, таможни и нашего подразделения по изъятию с теплохода «Виктория» крупной партии драгоценностей, – помолчав, Бритов добавил, – драгоценностей, хозяина которых пока мы не знаем. Но уже знаем кому пренадлежит теплоход.

Трешкин и Исмаилов были похожи на подсудимых Нюрнбергского трибунала – на обоих не было лица. Они опустили головы и, как рыбы, выброшенные на берег, в шоке открывали рот, безнадежно глотая воздух. Бритов замолк и заговорщицки подмигнул Ванину.

– А теперь я хочу вас спросить, – продолжал он, – каким это образом служитель закона, честный генерал, может иметь дело с такими засранцами как вы?

Услышав слово «засранцы», Трешкин подумал: «Уже мягче. Господи, что же будет дальше? Ну и попали!».

– Вы ведь, по большому счету, враги государства, воры. И я – человек, представляющий власть, должен бежать с вами в одной упряжке? Нет, господа хорошие. Ваше место рядом с такими махинаторами как Ходорковский и Лебедев. Дело плохо, господа, – закончил Бритов. – Я не то что с вами в дело не пойду, я все сделаю для того, чтобы вы получили свое по закону.

– Станислав Николаевич, – обратился к нему Ванин, – ситуация получается некрасивая. Я пригласил Вас на встречу, а Вы здесь приговор зачитываете. Для этого, наверное, есть другое место, а не мой офис.

– Вы, конечно, извините меня, Сергей Арнольдович, – смущенно ответил Бритов. – Мы давно работаем по этим господам. И в самое ближайшее время по ним будет принято решение наверху. Но не в моей компетенции таких «китов» сажать, хотя над этими материалами мы поработали честно, докопались до истины. А тут нам звонит Сергей Арнольдович. Ну как, думаю, не осчастливить жуликов, бежать-то некуда.

– Если бы я знал, что Вы здесь устроите такое, я бы ни за что Вас не пригласил, – заявил Сергей Арнольдович. – Как я теперь буду выглядеть в глазах коллег и партнеров?

– Это верно, – согласился Бритов, почесывая затылок. – Промашка получилась. Извиняюсь.

– Может, мы как-то замнем эти проблемы? – аккуратно спросил Ванин, и, поймав на себе молящий взор Исмаилова, продолжил – товарищи за ценой не постоят. Слава, помоги.

Бритов молчал. Остатки волос зашевелились на его голове от того, как напряженно он думал в этот момент.

– Безусловно, – наконец заговорил он, – все можно спустить на тормозах, если не дать хода бумагам наверх. Но как это сделать, когда работала целая команда специалистов? Всем рот не закроешь.

– Слава, – перебил его Ванин, – главное, ты не давай ход этому делу и назови цену.

Бритов обвел всех взглядом:

– Вы понимаете, что моя карьера на этом может закончиться? Поэтому мне цена не нужна. Я хочу иметь свой интерес в бизнесе этих господ.

– Сколько Вы хотите? – почти прокричал Исмаилов.

– Я хочу 25 % от общего бизнеса каждого из вас.

– Я согласен, – простонал Исмаилов.

– Я тоже, – пробурчал Трешкин после некоторой паузы.

– Своим доверенным лицом в этом деле я бы хотел видеть многоуважаемого Сергея Арнольдовича, – заявил Бритов. – Надеюсь, что никто не будет возражать, тем более, что он ваш добрый приятель. – Не без ехидства заметил генерал.

Все были согласны. Дорога была открыта. Те, кто хотел захватить бизнес-структуры Ванина и уничтожить его, сами оказались жертвой четко организованной и грамотной атаки. Произошел тот случай, когда мышка осталась мышкой, а кошка осталась кошкой. И никак не наоборот.

Прошло недели две после совещания у Ванина. Его участники занялись своими неотложными делами, – кто с радостью, кто с ощущением полного провала. К числу последних относились Тенгиз Шамильевич Исмаилов и Владимир Яковлевич Трешкин.

Несмотря на то, что им был дан зеленый свет, потеря 25 % бизнеса, да еще под контролем Ванина, не сулила ничего хорошего. Но самое ужасное заключалось в другом – идея борьбы с коррупцией, под флагом которой они собирались бомбить бизнесменов, политиков, одним словом, состоятельных и публичных людей, оказалась в руках Ванина.

Что касается Сергея Арнольдовича, то он добился своего. Те, кто стремился его использовать в своих интересах и обескровить, попали под его контроль. Бритов, представлявший угрозу, переродился в лучшего друга, повязанного общим делом. Кроме того, наличие силовика в деле борьбы с коррупцией – это лучшее подспорье, а информированность – это жесткий аргумент.

Итак, Сергей Арнольдович, сидя в беседке в загородном доме генерала, обсуждал программу дальнейших действий.

– Тебе, Слава, в партии делать нечего. И быть там не надо. Партия – это политика, бла-бла-бла, телевидение, пресса, журналюги. Надо постоянно быть на виду и начеку. Мне это тоже не нравится. Мы найдем на это место нужного популярного человека с хорошей харизмой. Знаешь, живчика такого, молодого Жирика.

– Понимать-то я понимаю, но своего места здесь никак не могу увидеть.

– Странный ты человек, – возмущался Ванин. – Ты еще не забыл, как мы сработали по Трешкину и Исмаилову? Так вот, здесь та же самая ситуация. Только ты должен будешь вообще быть в стороне. Твоя задача – обеспечивать меня информацией. Мы через наших партийных активистов начинаем раскручивать клиента. Если он не захочет делиться, мы его сдадим прессе, подключим телевидение, газеты, журналы, Интернет. Хочет делиться – мы его отпускаем. Начинаем дружить.

– А кого ты видишь нашими потенциальными клиентами? – с любопытством спросил Бритов.

– А ты не знаешь? Мне тебя учить? – возмутился Сергей Арнольдович и продолжил: – Слава, я тебя привлек в этот бизнес и дал тебе возможность кучеряво жить, потому что другого такого толкового у меня нет. Ты любишь деньги, девочек, красиво жить и сладко есть. Для того чтобы это не исчезло, надо работать. Понимаешь?

– Умеешь ты уговаривать, Сергей Арнольдович, – согласился с ним Бритов. – Но имей в виду, при погонах ходить мне осталось совсем недолго. Два года и все. Возраст.

– Снимешь погоны, будет другой разговор, – успокоил его Ванин. – А пока надо двигаться вперед. На данный момент важно собирать материал, а я займусь другими делами.

На следующий день Сергей Арнольдович приехал на работу пораньше, дел предстояло великое множество. Наконец выкроил время поработать с Шубиным Борисом Михайловичем. Это к вечеру, а в первой половине дня предстояла встреча с Огурцовым. Непростая встреча.

– И о чем ты будешь с ним говорить? – услышал он голос Иуды.

Ванин обернулся. Перед ним стоял его вечный спутник «элегантный, как рояль».

– Вижу, заработался, брат мой, – обратился он к Сергею Арнольдовичу.

Ванин стоял у окна и осторожно пил маленькими глотками горячий кофе.

– Смотри, не обожгись, а то за штору сейчас зацепишься…

Ванин отступил на шаг и тут же услышал неприятный жужжащий треск и звук разбитого стекла. Иуда мгновенно исчез. В кабинете Ванин остался один. Он стоял у окна, в котором зияла аккуратная дырка, украшенная трещинами, словно морозными узорами. Внутреннее стекло рамы наполовину оставалось в окне, и в нем были следы такого же аккуратного отверстия.

В кабинет влетела испуганная Евгения Петровна:

– Что случилось, Сергей Арнольдович? Что-то упало?

Ванин показал на окно. – Вот!

– Позовите Валерия Андреевича, – попросил он секретаршу спокойно.

Попов быстро нашел дырку в стене и аккуратно извлек пулю. Ванин только сейчас понял, что в него стреляли. Вызванные специалисты с помощью лазерного определителя без особого труда нашли место, откуда был произведен выстрел. Но это ничего не объяснило. Ванина спасло чудо. Пуля прошла в двух сантиметрах от его головы. Как он ни старался держать все произошедшее с ним в тайне, информация стала доступна многим.

На следующий день по всем телевизионным каналам и в новостях сообщили о неудавшемся покушении на бизнесмена. «Такого еще не было, – думал Сергей Арнольдович. – Значит, где-то я сильно промахнулся».

Весь следующий день Ванин провел дома с женой. У Анны была истерика. Ее приехали успокаивать Ефим Петрович и Цуца Парменовна. Но сам Ванин был на удивление спокоен. Он был внутренне готов к такому повороту событий. Однако простота происходящего, близость и неизбежность смерти, которая могла быть, не окажись рядом Иуды, пугали и смущали его. Особенно то обстоятельство, что он вдруг четко осознал, что если бы он лежал на полу с пробитой головой, то в этом мире ничего бы не изменилось. Солнце бы светило, люди бы ходили, любили друг друга. Мир без него мог жить спокойно. И это огорчало. Сейчас его беспокоила только Анна. «Отойдет от шока, отправлю снова в Лондон на месяц, другой», – думал Ванин.

Кто мог это сделать, его пока почему-то особенно не интересовало. Ему казалось, что он знает, но никак не может понять – зачем.

Утром следующего дня все было отремонтировано в его кабинете. Перед входом в банк дежурили репортеры. Ванин подъехал к зданию с черного хода. Его встретил на крыльце Костик, взволнованный и заботливый, – само обаяние.

Ванин похлопал его по плечу:

– Ничего, Костя. Переживем и это. Не дрейфь! Ребята работают, найдут заказчика.

Они поднялись наверх. Евгения Петровна встретила шефа как заботливая мать. Ванин попросил ее пригласить Попова.

– Какие новости? – спросил он Валерия Андреевича, когда тот вошел в кабинет.

– Пока ничего особенно заслуживающего вашего внимания нет. Я думаю, что в данном случае от милиции ничего положительного ждать не приходится. Вы понимаете, Сергей Арнольдович, это было не запугивание. Вас конкретно хотели ликвидировать. Вас спас просто какой-то счастливый случай.

– Да, я понимаю, – согласился с ним Ванин и продолжил свое рассуждение. – Таких, кому нужна моя смерть конкретно, я не знаю. Но озлобленные люди есть, обиженные на меня, конечно, есть. Завистники, конечно, имеются. Конкуренты тоже на такое не пойдут. Наше дело построено так, что мы никому не мешаем. У нас своя собственная ниша, в которой вряд ли кто-либо другой сумеет работать. И мне совершенно непонятно, для чего меня нужно было ликвидировать.

– У меня только один вывод – кто-то положил глаз на ваш бизнес. И этот кто-то абсолютно точно знает, что без Вас вся эта махина станет неуправляемой. Извините, Сергей Арнольдович, но созданная Вами система живет только благодаря Вам. Она лишена самовыживаемости или преемственности, и Вы в этой системе – самое уязвимое звено. Если уничтожение крупных компаний требует солидного времени, то в нашем случае, чтобы уничтожить созданные Вами структуры, достаточно ликвидировать Вас. И вся ваша машина немедленно перестанет существовать.

Ванин спокойно выслушивал соображения Валерия Андреевича, – возразить было нечего.

– Анализ против шерсти, но прямо в глаз, – согласился Ванин и продолжил. – Я не хочу оправдываться, потому что и сам вижу эти уязвимые места. Но что сделано, то сделано. И созданная мною система и ее структуры работают с высокой степенью эффективности. Ты сам видишь. Да, только при мне. Да, она целиком замкнута на Ванине Сергее Арнольдовиче. Так было задумано. Это частный бизнес, понимаешь? Он не может быть зациклен на ком-то другом, если я сам этого не захочу. Мы еще не та страна, где на своем детище можно ставить собственное тавро. Таких пока единицы. В нас, и во мне конкретно, все еще живет страх, что завтра это может все исчезнуть и может быть пущено по ветру. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Попов слушал и кивал головой. Но Сергей Арнольдович, что ни говори, был ужален словами Попова. И потому немного нервничал.

– Видишь ли, менталитет и восприятие жизни хозяином и наемным работником – они диаметрально противоположны. Гармонию в этом отношении создает только лишь увлеченность общим делом. При этом цели никогда, или почти никогда, не совпадают. За редким исключением. Вот почему я пошел именно таким путем. И теперь кому-то меня надо убить.

– Извините, Сергей Арнольдович, я не хотел Вас обидеть, – растерянно пробормотал Попов. – Но я должен Вам говорить, что думаю, иначе, зачем я Вам нужен?

– Ничего, ничего, – успокоил его Ванин, – ты абсолютно прав, Валера. В данном случае твое видение ситуации более объективно, чем мое. Я – жертва. Я слушаю тебя.

– Надо искать в самом ближнем круге. Снайпер нам не нужен. Он, наверняка, уже мертв или далеко. Нам нужен заказчик. Он среди нас, – спокойно ответил Валерий Андреевич.

Ванин слушал Попова, не выказывая своих чувств. И это было непросто. Ноги под столом отбивали чечетку, в груди давила жаба.

– Есть подозрения? – спросил он как можно спокойнее Попова.

– Пока нет, но мы работаем.

Еще немного посовещавшись и разработав план мероприятий, они разошлись.

Сергей Арнольдович нуждался в свободе действий. Для этого, в первую очередь, надо было отправить из Москвы Анну с малышней. И еще нужен был Бритов.

Бритов нужен был как воздух. Ванин потянулся к телефону, чтобы позвонить приятелю, и тут же упал в обморок.

Где-то за месяц до неудавшегося покушения на Ванина Константин Скворцов приехал к своим родителям поздравить мать, Марию Иосифовну Скворцову, с Днем рождения. Сейчас они жили на Ходынском поле в шикарной четырехкомнатной квартире, которую им купил Костик. Родители всегда с нетерпением ждали его приезда, к тому же в этот день собралась вся многочисленная семья Скворцовых.

Приехали младший брат с женой и сестренка с мужем и детьми. Отмечали всегда шумно, весело. Мария Иосифовна любила петь, и вся семья ей дружно подпевала. Матвей Кузьмич все больше молчал – ни слуха, ни голоса у него не было. После пения начинали балагурить, подтрунивать друг над другом, рассказывать анекдоты. Но самым увлекательным занятием было, когда братья начинали искать невесту Константину. Он краснел, начинал нервничать и просил прекратить над ним подтрунивать.

Матвей Кузьмич решил похвастаться перед детьми, как он благоустроил свой уголок в квартире. Это был кабинет в совершенно нетрадиционном стиле. Стены обвешаны фотографиями в рамках из старого семейного альбома, в шкафу на полках вместо книг лежали коробочки и ящики с инструментом, а наверху стояли копии автомобилей самых различных марок. Про автомобили Матвей Кузьмич знал все и мог рассказывать часами. Справа от шкафа стоял кожаный диван зеленого цвета. «Вот приду сюды, лягу и созерцаю на все это богатство. Слева наша жизнь с матерью, а справа инструменты, да какие! Все из Германии да из Америки. Спасибо, Костику. В руки возьмешь – а он играет. Не ключ, а скрипка. Вам этого не понять», – закончил свой рассказ отец, видя изумленные лица детей.

Но Константин обратил внимание на одну маленькую фотографию, на которой были изображены молодые люди: паренек с палкой, похожей на дубину, и две девушки.

– Кто это? – спросил Костя, показывая на фотографию.

– Это мать в юности с друзьями, – ответил отец.

Мария Иосифовна стояла в дверном проеме и слушала россказни мужа. Когда речь зашла о фотографии, она быстренько попросила всех идти к столу на чай с тортом.

– Вот ушел на пенсию, – ворчала мать, – дурью начал мучиться. То ключики собирает, то рамки для фотографий на стены развешивает. Одним словом, от безделья страдает ваш отец.

После чаепития Костя обнял мать и увлек в отцовский кабинет:

– Мама, кто на этой фотографии?

Мария Иосифовна не в силах устоять, опустилась на диван.

– Вот эта справа, с косичками, буду я. Мне здесь тринадцать лет. Рядом моя сестра Полина. Она умерла. А посередине – наш сосед по коммуналке Сережа Вальдман.

– Странно, мама.

– Что странно? Что странного-то, Костик? – испуганно спросила мать.

– Я эту фотографию уже где-то видел.

– Где мог ты видеть эту фотографию? Дома ты ее и видел. Второй такой нет.

Костя вспомнил, что такую же фотографию он видел в загородном доме Сергея Арнольдовича, только в богатой рамке. Он тогда сказал, что это его подружки со двора на Садово-Каретной, где он жил в детстве. Костя увидел в этой фотографии зловещий знак и испугался собственных мыслей. «Здесь есть какая-то очень важная тайна, которую я должен знать». Он взял мать под руку, отвел ее к гостям к столу, где кипела беседа, подогретая вином, периодически слышались взрывы хохота и раскатистые крики. До Кости никому не было дела. Он попрощался с матерью и незаметно удалился, пообещав завтра вечером заехать. На душе у Марии Иосифовны было тревожно: «Неужели узнал? Неужели догадался?»

На следующий день Костик, как и обещал, приехал к родителям. По их лицам он понял, что его ждали. На столе лежала снятая фотография. Отец был белый от волнения, мать сидела в фартуке с красными от бессонной ночи и слез глазами.

– Видать, хорошо вчера погуляли? – попытался пошутить Костя.

– Гуляли весело, – отозвался отец, – только вот похмелье горькое. Садись.

Они сидели втроем за столом в большой комнате и не знали, с чего начать, понимая, что сегодня должно произойти что-то, что изменит их жизнь навсегда.

– Может, чаю? – предложила Мария Иосифовна.

Мужчины отказались.

– Ну что ж, – сказала мать, – видимо, время настало рассказать правду. Я все тянула, тянула с этим. Потом подумала, что знать правду ни к чему. Не всегда это приносит пользу. Но, видимо, ошибалась. Бог, он все видит, надо отвечать за содеянное.

– Мама, – успокоил ее Костя, – что ты причитаешь? Говори по существу, что случилось? Ничего смертельного здесь нет. Я правильно понимаю?

– Не знаю, – отвечала мать. – Не знаю. Но слушай, сын мой, что мы с отцом должны тебе рассказать.

– Я готов вас слушать, – улыбаясь, ответил Костя, весь дрожа от нетерпения.

– Эту фотографию я хотела давно выбросить, но никак рука не поднималась, потому что на ней, кроме меня, есть моя сестра. Она – твоя настоящая мать, Полина, которая умерла при твоих родах. Ей здесь, как и мне, тринадцать, мы же двойняшки. И этот мальчик с палкой, он – твой настоящий отец.

– Как? – вырвалось у Кости.

– Да-да, – продолжала мать. – Это все будет потом. Просто пока, вот на этой фотографии, мы – дети, соседи по коммуналке. А этот мальчик, Сергей Вальдман, наш защитник.

– Так что же это получается? – возмутился Константин. – У меня нет настоящих родителей? Вы шутите, мама, отец?

– Костя успокойся. Мы твои родители.

– Я это знаю, – перебил ее Костя. – Но вы пытаетесь доказать мне обратное. Я что, такой плохой сын? Или мне можно заявлять такое?

– Да что ты, Костик, – Мария Иосифовна подошла к сыну, обняла его за голову, – прости нас с отцом за то, что не рассказали тебе правду.

И Мария Иосифовна рассказала сыну жуткую историю о том, как повзрослевшие Сергей и Полина полюбили друг друга, как дедушку перевели в Ленинград, как туда приехал Сергей перед армией, как умерла Полина при родах, как через год не стало бабушки и вскоре умер дедушка, и как она осталась одна с племянником на руках, не имея ни родных, ни близких, как покончить хотела с собой, и как ее увидел стоящую с ребенком на мосту таксист Матвей Кузьмич и буквально поймал за руку ее с ребенком, и как они поженились и усыновили Костика, и как потом появились брат и сестренка. Мать рассказывала, и все трое плакали, обнимая и целуя друг друга мокрыми от слез губами. Отец принес бутылку водки, разлил ее по стаканам. Выпили, и стало легче. Решили никому из родных об этом не рассказывать.

Константин Матвеевич ехал домой сам не свой. Он не рассказал родителям, где видел эту фотографию. Он не сомневался, что Сергей Арнольдович – его биологический отец. Однако было одно обстоятельство – фамилия Вальдман.

Через некоторое время через архив Константин выяснил, что перед службой в армии Сергей Арнольдович взял фамилию и отчество своего родного отца, Ванина Арнольда Григорьевича. Все встало на свои места.

«Ну что ж, – думал Костя, – за все в этой жизни надо платить. Ты, папочка, бросил мою мать, можно сказать, убил ее. Из-за тебя сгинули мои дед и бабка. Я вправе потребовать от тебя выкуп. Я – прямой твой наследник. Узнай об этом, ты не то чтобы мне наследство дашь, ты с лица земли сотрешь своего собственного сына. Уж я-то твои приемчики знаю. Тебя, папуля, надо убирать, а потом и всю твою семейку. Но начнем с тебя, а затем объявим, кто мы такие есть на самом деле. Кто поверит, что отец не знал, что его первый вице-президент – не его сын. Никто. Конечно, я его сын. Просто скрывал от молодой жены, и это нормально, и всем понятно. Надо только ждать момент и не спеша все делать аккуратно, продуманно. Надо заранее очень хорошо подготовиться. Но без Трешкина мне эту задачу не решить».

Он позвонил из машины Владимиру Яковлевичу и направился в условленную кафешку на встречу подальше от чужих глаз.

Трешкин был крайне удивлен тем, что Костя решил завалить шефа. Но в целом одобрил, ибо это было в интересах их общего дела. Владимир Яковлевич предупредил, что он ничего не слышал и ничего не знает, и что Константину позвонят нужные люди и назначат встречу для обсуждения деталей. Естественно, что о вновь открывшихся обстоятельствах Костя своему партнеру не сказал ни слова. А через месяц прозвучал этот злосчастный выстрел.

Ванин сидел в своем кабинете, он только что отпустил Скворцова. «Как все-таки мне повезло, – думал он, – что я взял из министерства к себе этого паренька. Можно сказать, воспитал и вырастил по образу и подобию своему».

– Да, уж. Что есть, то есть, – услышал он знакомый голос Иуды из Кариот.

– А ты что имеешь мне сказать что-то против? – возразил ему Сергей Арнольдович.

– Нет, я просто вспомнил слова учителя своего Иисуса Христа, когда говорил он нам: «Имея очи не видите, имея уши не слышите».

– О чем это ты, Иуда?

– Да так, о своем, – рассмеялся он. – Река жизни все расставит на свои места.

– Ты, я смотрю, сегодня философски настроен, Иуда. К чему это?

– Да так, – ответил Иуда из Кариот. – Сегодня суббота, самое время пообщаться с Господом. Вот я с утра и общаюсь.

– И что же он тебе говорил сегодня с утра? – полюбопытствовал Ванин.

– «Помни день субботний, чтобы светить его. Шесть дней работай и делай всякие дела твои, а день седьмой, суббота, – Господу».

– Ну это конечно. А что еще он тебе говорил?

– «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлить дни свои на земле».

– А что еще? – не унимался Сергей Арнольдович.

– «Не желай дома ближнего твоего. Не желай жены ближнего твоего. Ни раба его. Ни рабыни его. Ни вола его, ни осла его. Ничего, что у ближнего твоего».

– Не нравишься ты мне сегодня, брат Иуда. Что случилось, скажи правду?

– Что говорить? – отвечал Иуда. – Я сам себе не нравлюсь. Что-то у нас с тобой, брат мой, Сергей, не ладится. Чувствую запах серы.

– Ты о чем это?

– Я говорю о сатане.

– Откуда здесь сатана? Ты что, спятил?

Иуда рассмеялся:

– Раз есть Бог, значит, есть и сатана. Где Бога мало, там сатана всегда отыщет себе местечко.

– Так ты что считаешь, что у меня здесь Бога мало?

– Говорить о Боге – одно, верить – совсем другое. «Не произноси имени Бога твоего напрасно, ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя его напрасно». Понял?

– Я погляжу, ты сегодня слишком набожный. Но, видимо, у тебя есть на это какая-то причина? – ответил ему Ванин. – У меня к тебе вот какой вопрос будет, давно хочу тебя спросить.

– Слушаю тебя, брат мой, и постараюсь ответить, – сказал Иуда. – Я весь во внимании.

– Почему Леонардо до Винчи нарисовал тебя с кошельком в руке якобы с тридцатью серебряниками, полученными за предательство Иисуса? А ты же его тогда еще не предал? Он чуть позже скажет тебе: «Время пришло. Делай что должен». Помнишь, когда еще Мария спросила: «О чем это вы?»

Иуда громко расхохотался:

– Разреши мне на этот вопрос не отвечать. Это еще одна загадка Леонардо, на которую ты должен дать ответ сам. Я надеюсь, что это тебе «по зубам».

Иуда хотел еще что-то сказать, но зазвонил телефон, и Евгения Петровна сообщила:

– Пришел Шубин Борис Михайлович. Ему назначено на одиннадцать часов.

– Просите.

Ванин встал из-за стола и засеменил короткими шажками навстречу гигантской фигуре Бориса Михайловича. Был он под два метра ростом, что заметно скрадывало излишек веса. Дышал Шубин тяжело, видимо, было непросто таскать такую массу тела. В его густой шевелюре не было ни одного седого волоса. «Красит, наверное», – подумал Ванин. Лицо его светилось улыбкой, а бархатный бас с привычкой растягивать слова выдавал в нем партийного функционера. Раньше таких красавцев специально подбирали на партийную работу. Когда Шубин выпустил Ванина из своих объятий, Сергей Арнольдович проводил гостя к креслу, где на журнальном столике уже стоял французский коньяк, шоколад, фрукты, минералка, и Евгения Петровна несла турецкий кофе. Расселись поудобнее, выпили за знакомство. Шубин выразил сочувствие по поводу происшедшего на днях покушения на Сергея Арнольдовича.

– Ничего. Все устаканится, – сказал ему Ванин.

– Так с чего начнем? – спросил Шубин, удобно разваливаясь в кресле.

– Давайте начнем с начала, – ответил Сергей Арнольдович и добавил: – Я мало что понимаю в таких делах и готов принять любую помощь.

– Не прибедняйтесь, – перебил его Борис Михайлович. – Я много про Вас слышал, еще тогда, когда Вы были первым секретарем райкома комсомола в Москве и заместителем министра. Я думаю, что у Вас есть определенный опыт.

Ванину было приятно слышать столь лестный отзыв, и он согласился:

– Да, конечно, я что-то из практической работы знаю, так сказать, в общем, но мне нужен советник на постоянной основе, чтобы вникать в тонкости дела.

– Это другой вопрос, – довольно пробасил Шу-бин. – Такая постановка мне по душе. Но я Вас должен предупредить, Сергей Арнольдович. Хотите Вы или нет, но раз уж Вы решили вникнуть в вопросы партийного строительства и создать реальную партию, Вам необходимо прослушать краткий курс истории КПСС в моем изложении. Это будет нечто совсем другое по сравнению с тем, о чем пишут в учебниках, но для Вас будет представлять исключительную пользу, уж Вы мне поверьте.

– Я Вам верю и готов с Вами работать – ответил Ванин. – Условия нашего с Вами сотрудничества Вас устраивают?

– Да, – Шубин достал из внутреннего кармана пиджака сложенный квадратиком лист бумаги, развернул его: – И время, и деньги меня утраивают.

– Ну что, начнем? Не будем терять время попусту.

– Итак, сначала, – продолжил свою речь Борис Михайлович, – отметим, что для любой партии или движения, в первую очередь, нужны денежные средства. Поэтому прежде чем заняться непосредственно пропагандой и агитацией своих идей или даже названия своей партии, необходимо четко уяснить, откуда и в каком количестве и когда будут поступать денежные средства, и кто несет ответственность за это – самое главное направление партийной работы. Это, надеюсь, Вы, уважаемый Сергей Арнольдович, понимаете?

– Конечно, – согласился Ванин. – Финансовый аспект мне ближе по восприятию.

– И вот что я Вам должен сказать – лучше, чем большевики в России, с этой задачей не справился никто. И вряд ли еще так умело когда справится. Фашисты в Германии пошли по этому пути, но не так результативно, – Шубин задумался, а затем продолжил. – Я хочу, милейший Сергей Арнольдович, чтобы Вы как практик, как человек дела уловили одну очень важную мысль: «Жизнь любой настоящей партии, стремящейся к власти, это, в первую очередь, бизнес – жесткий по вертикали управления и бескомпромиссный в борьбе за влияние». Это потом из бескомпромиссного и дальнозоркого социал-демократа большевика Ульянова-Ленина сделают доброго, всеми любимого Ильича или еще лучше, дедушку Ленина. Сказки все это. В основе всегда лежат деньги как средство, обеспечивающее приход к власти, и железная дисциплина внутри организации с безоговорочным авторитетом лидера, использующего прием демократического централизма как главный метод управления. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Да, да. Это я понимаю, – подтвердил ему Ванин свою способность воспринимать непривычную информацию. – Может вздрогнем по рюмашке? – предложил ему Сергей Арнольдович. – Для облегчения восприятия?

– Не возражаю, – согласился Шубин.

После того, как выпили, он продолжил:

– Я Вам расскажу, как проходил Второй съезд партии и где. Это будет Вам очень интересно. Тем более, я слышал, ваши коллеги по партии и мои знакомые Трешкин и Исмаилов благополучно провалили организационный съезд вашей с ними партии.

Ванин стыдливо опустил голову.

– Как известно, – продолжал Шубин, – Второй съезд РСДРП открылся вначале в Брюсселе в складском помещении где-то на рабочей окраине города. Полиция их сборище застукала, и пришлось драпать в Лондон. Там в районе Хайбетц, где находится сейчас известное всему миру кладбище (главным образом, из-за того, что там могила Карла Маркса), в небольшой скромной австрийской пивнушке и проходил этот съезд, исторический съезд.

– В пивнушке? Съезд партии? – переспросил его Ванин.

– Так точно, – отвечал Шубин. – Обычный пивняк. Я не раз там напивался до чертиков вместе с хозяевами. Возил туда наши делегации из союзных республик. Пивняк, конечно, очень занимательный. Там не стулья, а лавки. Пиво шикарное, и обязательно подают штофик со шнапсом. Сосиски, колбаски, тушеная капуста – запах стоит… Грех не выпить. Но об этом чуть позже. Вот, представляете себе, делегатов почти 60 человек. Надо неделю работать, все-таки 24 заседания. Питались три раза в сутки, а иногда вечером садились за стол и только под утро вставали. Сами понимаете, не трезвыми. А еще гостиница, дорога… Представляете, какие это расходы? Причем жили в очень солидных отелях для конспирации. Кроме того, у революционеров было железное правило – содержать семьи осужденных товарищей. И кроме того, надо было кормить руководящий аппарат.

– А что Вы все-таки хотели рассказать про эту австрийскую пивнушку? – не унимался Ванин.

Шубин улыбнулся:

– Ее в свое время очень любил Карл Маркс. Он часами там засиживался, часто работал, писал свой «Капитал». И как у постоянного клиента, у него было свое постоянное место. Как заходите – сразу слева от двери, вернее, за дверью. Его не видит никто, а он видит всех. Вот Ленин и предложил по этой причине именно там и провести этот съезд. И все время сидел на том самом месте, любимом месте Карла Маркса. Так вот, когда туда приезжали наши делегации, их руководители садились обязательно на это самое место, любимое место Ильича и Карла Маркса. Сидел там и Хрущев, бывал там и Леонид Ильич. Как результат особого внимания, все лавки остались как лавки, а эта, в том месте, где сидели наши вожди, наполовину стерта задницами, и имеет большое, такое, углубление. Всем ведь хочется посидеть на месте великих мира сего. Но вообще-то, – продолжил Шубин после небольшой паузы, – для фракционной работы, ну, то есть для работы фракции, помещение было очень удобным, сплошь разделено перегородками. Не поверите, – продолжал Шубин, – но мне довелось общаться с одним чудом уцелевшим участником этого и нескольких последующих съездов. И скажу Вам совершенно четко, что изначально партия большевиков была нацелена на насильственное свержение власти. Сегодня бы их назвали террористами.

Шубин умолк, а затем, пристально глядя в глаза Ванину, сказал:

– А посему Ваш друг до тех пор, пока Вы ориентированы на эволюционное развитие, на созидание. Слово «революция», в моем понимании – откровенное мракобесие, сатанизм.

– И это мне говорите Вы? – удивленно спросил Ванин. – Классический партийный функционер?

– Да, как Вам это не покажется странным. Большевизм – он только как слово появился в начале XX века, то есть приобрел новое название, но человечеству само явление это известно давно как мракобесие, а революция – его апофеоз.

Большевизм и социализм не имеют между собой нечего общего. Большевизм это самое грязное самое пошлое извращение социализма. Если хотите, то это ловушка для либеральной интеллигенции, вернее той ее части, которая генетически заточена на преклонение перед всем западным нетрадиционным, ненашенским. В конце позапрошлого века именно либеральная интеллигенция привнесла в общественное сознание российского общества идею диктатуры пролетариата, нисколько ни отдавая себе отчета в том, что это такое ДИКТАТУРА. Изюминка заключалась в том, что это была популярная модная идеологическая фишка, привнесенная с Запада. И когда к власти реально пришли большевики эта либеральная интеллигенция осознала свою причастность к случившемуся, уже болтаясь на фонарях. Правда нельзя ни сказать и о том, что к тому времени немалая часть этой самой либеральной интеллигенции переметнулась на сторону большевиков и отдельные из них проявили иезуитскую жестокость по отношению к соплеменникам.

Такая вот злая шутка истории, из которой никто не хочет извлекать уроков.

– Трудно не согласиться с тем, что у вас довольно любопытная трактовка деятельности партии, но интересная – остановил ход его мыслей Ванин.

Да! – Согласился с ним Шубин. – Непросто я пришел к таким умозаключениям. Однако хочу вам сказать, друг мой. Надо понимать, большевизм – это диктатура. Социализм – это социальное равенство. Вот что есть гвоздь программы.

– У англичан есть такое выражение «рэкет» – что означает «вымогать». Надеюсь Вам знакомо. Не поверите, но именно рабочие комитеты были первыми рэкетирами и крышевателями владельцев фабрик и заводов. Именно боязнь рэкета или физической расправы вынуждала многих состоятельных людей делать пожертвования различным революционным организациям, причем не обязательно большевистского толка. В России это получалось лучше чем где-либо.

«Ясно, – подумал Сергей Арнольдович, – выходит наша идея вымогательства денег под предлогом борьбы с коррупцией не так уж и нова».

Шубин продолжал:

– Я хочу предупредить Вас, Сергей Арнольдович, об одной очень серьезной опасности. Вы только, бога ради, не обижайтесь на меня. Но раз уж Вы явились моим работодателем, я бы хотел честно отрабатывать свой кусок хлеба. Что я Вам хочу сказать. То время – это не сегодняшний день. Если, к примеру, во времена Иисуса Христа люди искали миссию, то и потребность этого называлась миссианство, жажда божественной истины. И миссия, в конечном итоге, пришел как христианская вера в лице Иисуса Христа. XIX век – это совсем иная ситуация. Научно-технический прогресс создал классы, породил классовое противоречие, породил классовую борьбу, причиной которой стал непримиримый антагонизм между бедностью и богатством, между добром и злом, между возможным и недоступным. В конце концов, революционером было быть модно. Да, да, не удивляйтесь. Было модно болеть туберкулезом, таскать с собой прокламации или в солидном культурном обществе выкрикивать революционные тезисы. Распущенность стала спутницей революционности. Вера в Бога считалась кощунством. Революционерам симпатизировали даже в ближайшем окружении Царя. Что говорить, если с ними были связаны даже отдельные представители династии Романовых.

Но сейчас совсем другое дело. Мы живем в бесклассовой среде. Урбанизация, эмансипация, технический прогресс, массовая культура, интернет ликвидировали классы и породили самые многообразные социальные слои. Человеку в современном обществе не хочется сегодня революций, сегодня модно быть нигилистом. Если кто-то толпы людей выгоняет на улицы с требованием сменить власть, значит это обязательно кому-то надо, но бесполезно. Затраты того не стоят. Поэтому сегодня создавать политическую партию не возможно. Нет фундамента, нет идеологической базы. Единственная взрывная масса, которая сегодня начинает потихонечку закипать в общественном сознании, – это национальный вопрос. Причем довольных народов, чьи бы национальные интересы не были по той или иной причине каким-то образом задеты, практически не существует. Хотя по жизни их чаще всего придумывают. А в таких случаях в России виноваты всегда кто? Евреи, это уже «притча во языцах». Правда, часто не без оснований. Знаете, Фаина Георгиевна Раневская, наша великая актриса, когда на площади Свердлова ставили памятник Марксу, работы скульптора Кербеля, грустно пошутила: «Ну как не возникнуть антисемитизму в столице Великого русского государства, когда на центральной площади, носящей имя одного еврея, другой еврей ставит памятник третьему». Согласитесь, и смешно, и грустно. Так к чему я Вам это рассказываю? Надо не партию создавать, а то получится то же, что и с Единой Россией: партия – сверху, народ – снизу. Это не дело. У такой партии будущего нет. Если она не реорганизуется, и я думаю, наш президент это понимает.

– И что же делать надо, по вашему мнению?

– Надо акцент сделать на движение, уже существующее объединение людей, может даже, по интересам, а может, придумать этот интерес. Понимаете, звездочку людям надо зажечь, увлечь за собой какой-то большой идеей. Не секрет же, что развал СССР нас всех духовно покалечил. Мы все хотим реванша. У нас оскорблено чувство принадлежности к великой нации. Нужна большая мечта.

«Да, – подумал Ванин, – а он – романтик. На хрена мне твоя звездочка и толпы голодранцев? Мне деньги нужно делать, но движение – это интересно. Огурцов бы подошел». А вслух сказал:

– Вы поразительный человек, Борис Михайлович. Я восхищен. Столько нового, интересного. А как Вам сам Владимир Ильич? Вы знали тех, кто с ним работал?

– Знал!

– И что?

– Ну, во-первых, в величии его никто не сомневается. Любил пошиковать, носил дорогие костюмы. Курил.

– Ленин курил?

– Да. Очень любил сигареты «Давидофф». После ранения врачи, правда, запретили. Любил женщин, и очень, и они его любили. Если спросите меня, то я скажу, что среди всех известных большевиков он – самый выдающийся человек. Это не Троцкий, ни тем более кровавый маньяк Свердлов, истинный черный демон революции, ни кровожадный популист Бухарин, готовый истребить весь русский народ ради торжества мировой революции. Вообще, я Вам скажу, доказано: революционер – это не профессия, революционер – это диагноз, это социальное порождение. Если хотите – это отрыжка больного общества и не менее больной власти.

– А что Вы скажете о Сталине? – неожиданно для самого себя спросил Ванин.

Шубин не заставил долго ждать.

– Сталин был одним из немногих, кто оценил реальную угрозу для государства, исходящую от большевизма и его идеологии.

– Что Вы хотите этим сказать? Я не совсем Вас понимаю, – спросил Ванин, – как такое возможно?

– Возможно, – твердо ответил Шубин. – Дело в том, что большевики хотели управлять всем – от идеологии до экономики, от воспитания до сексуальной жизни. Однако одно дело бороться за власть, другое дело – ее удержать и строить державу. Разное восприятие действительности у того, кто головой отвечает за дело и несет на себе бремя ответственности, и того, кто по инерции продолжает бороться за власть и свое влияние.

– Вы хотите сказать, что Сталин – это правильный и великий лидер? – спросил Ванин почти наивно.

– Не был бы он великим, то наши либеральные демократы не падали бы в обморок только при одном упоминании его имени. Я уже не говорю о западных либеральных демагогах, которые пуще дьявола боятся появления в нашей стране сильного лидера. Вы знаете, Сталин – это величайший государственник, психолог аппаратной работы или, проще, очень крутой топ-менеджер на самом высоком уровне управления. Мой начальник в аппарате ЦК работал при Сталине, затем при Хрущеве и при Брежневе. Ушел на заслуженный отдых. Так вот мне он рассказывал, что при Сталине в аппарате ЦК была величайшая исполнительская дисциплина, безукоризненная работа с документами и аккуратность, товарищеское отношение к работникам, обстановка доверия и взаимопомощи, во всем очень высокий уровень культуры. При Хрущеве же стало модно материться, на заседаниях Президиума ЦК документы «выносились сырыми», без проработки. Извините, женщины в лифты боялись заходить – появилась мода их щупать за попу. «Первому нравится, почему нам нельзя». Сотрудники нередко в аппарате ЦК появлялись в нетрезвом виде. При Брежневе, в первые его годы, порядок был восстановлен. Я это помню уже сам, могу подтвердить.

– А Горбачев? – не унимался Ванин. Ему было интересно слушать все это.

– Горбачев – это отдельная песня. О нем поговорим как-нибудь в другой раз. Я думаю, на сегодня хватит.

– И все же, последний вопрос, – не унимался Сергей Арнольдович. – Революция, по вашему мнению, реально – это хорошо или плохо? Коротко.

– В истории человечества не было ни одной революции, которая бы сделала людей счастливыми. Другое дело, уроки революции, боязнь ее повторения заставляют и власть, и народ избегать этого проявления чудовищной бесчеловечности. Судите сами. После Октябрьской революции Россия потеряла Польшу, Финляндию, всю Прибалтику, Западную Украину, и готова была потерять больше, только бы уцелеть, только бы удержать власть любой ценой, ценой чужих жизней, ценой предательства государственных интересов. Или взять развал Советского Союза. Вы же сами свидетель. Ради интересов кучки узкого круга заговорщиков, маниакально жаждущих власти, исчезло с лица планеты великое государство, наше с Вами государство.

Вздохнув, Ванин показал Шубину, что встреча подошла к концу:

– Да, я с Вами согласен. Вы абсолютно правы, Борис Михайлович. Очень познавательна и поучительна наша с Вами сегодняшняя беседа, – сказал он и поблагодарил Шубина.

Выпили на посошок и, попрощавшись, разошлись довольные друг другом, каждый по-своему.

Однако Сергей Арнольдович еще долго сидел один, обдумывая услышанное. «Наверняка, то же самое Шубин рассказывал Трешкину и Исмаилову. Тем более, что Исмаилов сам бывший партийный функционер, – думал он. – А значит, бесперспективность создания партии сегодня в наших условиях им хорошо известна. Движение – вот на что нужно обратить внимание. Но у меня такое ощущение, что это не мое».

И Сергей Арнольдович попросил соединить его с Шайкиным, которому и поведал свое мнение о старике-пропагандисте.

– Как я понимаю, Борис Михайлович не очень тебе понравился?

– Нет, почему же? – возразил Ванин. – Как человек он мне даже симпатичен. Мысли интересные, факты любопытные приводит. Я буду с ним встречаться.

– Так почему же такой пессимизм в голосе? – не без иронии спросил Александр Борисович.

– Я понял, что создание партии – это бесперспективное дело.

– Нет, Сережа, ты не прав, – возразил ему старый товарищ. – Мы просто, когда говорим слово «партия», представляем нашу с тобой КПСС. Такое создать невозможно сейчас. Партия – это клуб по интересам. Чем острее интерес, тем крепче партия. Ты посмотри на эту тему с этой стороны.

– Попробую, – ответил Ванин.

Положив трубку, он вновь подумал о Трешкине и Исмаилове. «Интерес, именно интерес к его делам, и таких как он, Ванин, привел их к идее создания партии, ориентированной на борьбу с коррупцией».

– Думаешь? – спросил его неожиданно появившийся Иуда.

– Думаю, – ответил Ванин.

– И правильно делаешь. Думать – это твой золотой конек. Ты эту схему упрости.

– Ты что имеешь в виду? – спросил Сергей Арнольдович.

Иуда заулыбался:

– Ларчик открывается просто. Не надо партии. Не надо движения. Нужен один человек, толковый, энергичный, со своей командой, известный стране. Друг твоих заклятых друзей.

– Огурцов? – спросил Ванин, радуясь своей догадке.

– Он самый, – ответил Иуда.

– Вот и песенке конец. Ты знаешь, я с ним сегодня встречаюсь.

Неудавшееся покушение на Ванина деморализовало Константина Матвеевича. Он с трудом скрывал от окружающих свою нервозность и подавленность. Особенно трудно, можно сказать, невыносимо, было с Ваниным. Он общался с Костей как и прежде: был внимателен, участлив, каждое утро начинал со встречи с ним. А вчера спросил у него, что он думает по поводу покушения.

Костя ответил ему, что в офисе работает около сотни человек, и он не может ни на кого подумать.

– Костя, – давил на него Ванин, – надо смотреть в самый ближний круг. Только таких у нас восемь человек. Ты ближе к людям, чем я. У тебя должно быть хоть какое-то представление, кто мог бы за этим стоять?

Костя ответил, что не может кого-либо заподозрить. В душу к людям не залезешь. И вообще, его позиция – «наши это сделать не могли».

В ответ Ванин странно улыбался, и это пугало Скворцова.

Между тем Валерий Андреевич даром время не терял. Тем более, что Жорик после своего фиаско с шефом всячески старался восстановить пошатнувшееся доверие и организовал тотальную прослушку за сотрудниками и передавал все Попову.

Милиция тоже работала, но она, что могла, сделала и очень рассчитывала на службу безопасности Ванина.

Единственным, кто уцепился за реальную ниточку, оказался Бритов Станислав Николаевич. Осуществляя наблюдение за Трешкиным, его люди засекли звонок, который Костя сделал Владимиру Яковлевичу. Казалось, что в этом ничего необычного нет – первый вице-президент компании созванивается с одним из партнеров шефа. Но Бритов-то знал, что к таким делам Сергей Арнольдович никого не подпускает. И на всякий случай поручил сотрудникам проверить контакты Скворцова. Иначе говоря, кто он вообще такой и откуда родом? Что есть на него, кроме анкетных данных? Копать по самое «не могу».

Доклад по результатам проверки не предвещал ничего особо интересного. И Бритов продолжал отрабатывать другие версии, в том числе по отцу и сыну Матвейчукам. Например, такую – «мог же сын отомстить за отца? За то, что Александр Иванович лишился работы, вообще оказался не у дел, заработал себе инфаркт. Но почему тогда Ванин? Он в том случае сам оказался жертвой, – рассуждал Станислав Николаевич. – Здесь логичнее было бы шлепнуть меня. Я для них носитель зла, архаровец, вымогатель. Нет, тут что-то должно быть другое».

Масла в огонь подлили результаты проверки Скворцова. Оказалось, что его биологическим отцом является Вальдман Сергей Арнольдович, который в 1968 году перед службой в армии взял фамилию своего отчима Ванина Арнольда Григорьевича, а Скворцов, рожденный как Ковалевский (фамилия матери), был усыновлен сестрой умершей матери и ее мужем Скворцовым. «Выходит, что Ванин и не догадывается, что его правая рука в компании – его родной сын. Вот это бомба! – подумал Бритов. – Теперь второй вопрос – а знает ли Скворцов, что он сын Ванина? Не расследование, а передача «Жди меня», – усмехнулся генерал и набрал телефон Ванина:

– Приветствую, Сергей Арнольдович!

– Здравствуй, дорогой, – отозвался Ванин.

– Работаешь?

– А как же.

– Как Анна Павловна, как дети?

– Спасибо. Все хорошо, Слава. У тебя, надеюсь, все тоже в порядке?

– Да, спасибо. Завидую тебе. Сколько женщин в доме. А мой вырос и уже самостоятельный такой стал. Отец ему, видишь ли, не указ.

– Да, – согласился Ванин. – Дети быстро растут. У меня Юлечка уже школу закончила. Второй курс института на носу. А Владислав на следующий год в четвертый класс с Машуткой пойдут.

– Да, это хорошо, что у тебя поздние дети, – сказал Бритов. – Радость в жизни. А мой не женится и детей заводить не собирается.

Ванин пошутил:

– Странно было бы, если б он детей хотел, а жениться нет. Ты лучше скажи, зачем звонишь?

– Да так просто. Захотел поболтать, – ответил Бритов. – Ты, Сергей Арнольдович, не волнуйся. Я с твоим Поповым в полном контакте работаю. Скоро найдем Иуду.

Бритов понял, Ванин о существовании сына ничего не знает. Не исключено, что у сына есть мотив.

Константин Матвеевич Скворцов не привык находиться в положении подозреваемого. А подозревали практически всех. Его же – меньше остальных. Но Косте казалось, что все думают именно на него. Попов беседовал с ним дважды, и всегда такой улыбчивый, добрый, а сам смотрит и думает, как бы тебя сожрать? В конце концов, Костя пришел к твердому решению, что нужна вторая попытка. Если не завалить папочку, то рано или поздно на него выйдут, и он позвонил Трешкину.

– Я же просил тебя не звонить мне, – зашипел в трубку Владимир Яковлевич. – Закончится шумиха, тогда и поговорим.

– Нет, – возразил Костя. – Мне надо сейчас и срочно.

– Ну ладно, через час на старом месте, в «Шоколаднице».

Встретились они в «Шоколаднице» на Якиманке. У Кости там недалеко была квартира в новом доме, а у Трешкина офис рядом с Президент-отелем.

– Ну, что стряслось? – спросил недовольный Трешкин, когда они уселись в уголке за столиком.

– Нужна вторая попытка. Если мы этого не сделаем, нам – крышка.

– Быстро вы, Константин Матвеевич, «я» на «мы» поменяли. Я в ваших делах не участвую.

– Деваться некуда, Владимир Яковлевич. Не Вы ли мне говорили, что как только встретились с Ваниным и предложили ему сотрудничество, у Вас было такое ощущение, что общались с дьяволом в обличии Винни-Пуха. А сейчас вырисовывается совсем другой образ. Пропадем вместе не за грош.

– И что делать?

– Надо мочить, но по-другому, – твердо сказал Костя без сомнений.

– Как? – нервно спросил Трешкин. – Не травить же его?

– А почему нет? – удивился Скворцов. – Наверное, можно достать хороший препарат и в чашечку незаметно раз, и ку-ку.

Владимир Яковлевич испуганно посмотрел на Скворцова. Его лицо показалось ему странным.

– Ты и вправду хочешь это сделать сам? Это же риск какой!

– Вы мне скажите лучше, есть такой препарат или нет? Вы можете достать?

– Нет-нет, Костя. Ты меня в такие дела не впутывай. Ванин, конечно, чудовище, хотя и я не сахар. Позарился на его добро сам, а оказался в полном дерьме. Но травить, убивать его я не буду. Это не по понятиям.

– А стрелять были согласны? Так что изменилось с тех пор?

– Ладно, успокойся, – Трешкин вытер платком мокрый лоб. – «Скоро осень». – Неожиданно произнес он.

К столику подошли трое людей в штатском. Костя хотел дернуться, но они надели на него наручники так ловко и быстро, что он толком ничего не сумел понять.

Скворцов не знал, что после того злополучного звонка Трешкину, Попов совместно с Жориком Сургучевым организовали контроль за каждым шагом Скворцова, за каждым его словом, и активно сотрудничали со следователем. Что касается Трешкина, то он благоразумно пошел на сотрудничество с Ваниным.

Теперь Ванин был в курсе всего и только удивлялся тому, как стойко держался Скворцов во время их утренних встреч. «Предательство, – рассуждал он, – это исключительная прерогатива друзей, самых близких друзей. Жена изменит, враг убьет, дети обидят, а друг предаст. Все нормально. Все как у людей».

Трешкин сообщил ему, кто все организовал, при этом дал указание промахнуться. Другого варианта спасти Ванина у него не было.

– А зачем ты это сделал? – спросил у него Сергей Арнольдович.

– Сережа, я так на досуге подумал и решил, что с тобой лучше дружить, чем быть твоим врагом. Зачем мне такие проблемы?

– Ну, ладно. Спасибо за жизнь, Володя. Я твой должник. Я дал указание Попову держать связь с ним. Надо грамотно собрать все доказательства, а потом решать, что делать.

Таким образом Костя оказался в западне. Его блестящая карьера закончилась в отдельной камере следственного изолятора. Если бы он только мог знать с утра, что так закончится этот проклятый день, он бы ни за что не поехал на встречу с Трешкиным. «А что теперь? – задавал он себе вопрос. – Папеньку не завалил. Зачем мать мне рассказала эту историю моего происхождения, глупая? Не знай всего, я бы действовал по-другому. Как хорошо все складывалось. Так хорошо, что не верилось. А я всегда подозревал, что этот старый дурак, Матвей Кузьмич, не мой отец. Меня это как-то даже не удивляло. Я по образу и подобию Сергея Арнольдовича создан. А если так, то я найду решение. Нет, пусть ищет решение он сам, он же отец, а я не пропаду».

Когда Ванину доложили об аресте Скворцова, ему захотелось встретиться с ним. И он уже распорядился вызвать машину, как позвонил Бритов и попросил о встрече срочно. Когда Бритов приехал, то первым делом попросил налить ему стакан виски. Ванин налил и немного себе тоже.

– Что случилось, Слава?

Бритов глубоко вздохнул:

– Я все знаю по поводу Скворцова, но не все так однозначно. Давай присядем, потолкуем.

Присели. Бритов продолжил:

– Ты сам, Сергей Арнольдович, догадываешься, почему Скворцов пытался тебя убить?

– В общем, да. В деталях – нет. Знаю, что Трешкин фактически меня спас. Ну так, во всяком случае, он сам говорит.

– Не верю я этому Трешкину. Что он не мог сказать тебе заранее о готовящемся покушении? Мог, но не сказал, а дожидался результата. Убьет или не убьет тебя киллер. И повел себя сообразно ситуации – заложил партнера.

– Какие они партнеры? – удивился Ванин и допил свой бокал. – Скворцов обратился к нему за помощью. Трешкин испугался и согласился помочь. Но возможен, конечно, и твой вариант. Но они не партнеры.

– Завод, которым владеет Трешкин в Испании, только частично принадлежит ему. 25 % акций этого завода – собственность Скворцова. И Трешкин заинтересован, чтобы Скворцов исчез. Ему выгодно его убрать.

– Ты что хочешь сказать, что Трешкин хотел одним ударом убить двух зайцев? Что стрелок просто промахнулся? А попади он, Трешкин сдал бы Скворцова все равно? – спросил Ванин, понимая, что говорит абсолютную истину.

– Да, весело живет. Школа у Трешкина какая, не забыл? Там простаков никогда не держали. И это еще не все. Сейчас самое главное, – сказал Бритов. – Не хотел тебя сразу огорчать, но не сказать тоже не могу.

– Ну ладно, не тяни кота за хвост. Давай, добивай меня до конца, – сказал Ванин, разливая виски по стаканам, и осушил свой сразу наполовину.

– Тебе говорит о чем-нибудь фамилия Ковалевский?

Ванин задумался:

– Да. Фамилия одного очень хорошего человека. Соседа по коммуналке и его семьи, где я жил в детстве. Ковалевских много. Если это только о том.

– Фамилия Скворцова – это фамилия отчима. Настоящая его фамилия по матери – Ковалевский. Мать его – Полина Иосифовна Ковалевская – умерла при родах. Его воспитала Мария, сестра матери, и дала ребенку фамилию своего мужа.

У Ванина вылезли глаза из орбит.

– Да, Сергей Арнольдович, Скворцов – твой сын. К доктору не ходи, точно.

– Когда-то, наверное, это должно было случиться, – Ванин глубоко вздохнул и поднялся с кресла. – Ты знаешь, Слава, я к нему и так относился как к сыну. И все для него сделал. А он поступил как свинья. В отца родного надумал стрелять. Он мне не сын, если даже таковым является.

– А что с ним делать? – спросил Бритов, пораженный тем, как спокойно ведет себя Ванин в такой неординарной ситуации. – А что ему грозит? – Спросил Ванин.

– Если не признается, то ничего. Трешкин от своих показаний отречется, он предупредил. А ваши материалы по прослушке и наблюдению – они незаконны. Киллера нет. Ты жив.

– Меня интересует только один вопрос: откуда у него деньги на завод? – неожиданно обратился Сергей Арнольдович к Бритову. – Сколько стоит его пакет акций?

– По моим данным, где-то около 38 млн. долларов, – ответил генерал.

– Большие деньги, – сказал Ванин и добавил, – Вы его там помурыжьте недельку и отпустите под контроль Попова. Я сам с ним разберусь. Уж, сделай, пожалуйста. Шум поднимать не будем, у нас с тобой большая игра начинается. Не надо собак дразнить.

Через 10 дней Скворцова отпустили, взяв подписку о невыезде. Десять дней, проведенные в изоляторе, сделали свое дело. Константин Матвеевич без сожаления расстался с пакетом акций цементного завода, с парой счетов на Кипре, где оседали остатки по результатам сверок с партнерами. Пришлось отдать деньги с двух счетов и в Берне. Оставил Ванин своему сыну квартиру в Москве за полтора миллиона долларов, машину и полмиллиона евро в Сбербанке. Сам же с ним встречаться отказался и попросил передать через Попова, чтобы тот никогда больше не попадался ему на глаза.

Поговаривали, что вскоре Скворцов перебрался то ли в Штаты, то ли в Англию, в общем, где-то его там встречали.

Что касается заклятых друзей Ванина Трешкина и Исмаилова, то в течение двух последующих лет Сергей Арнольдович с помощью Бритова и своих юристов весь их бизнес прибрал к своим рукам, отдав еще 15 % Бритову, который вскоре уволился и стал партнером Ванина.

На все свое огромное хозяйство Сергей Арнольдович посадил Матвейчука Александра Александровича, потому как самому теперь заниматься этими делами было некогда. Он с головой ушел в политику.

Народное левое движение мучилось в последних предсмертных конвульсиях, когда его подобрал, отряхнул и всадил в него наркотическую инъекцию в виде денежной массы Сергей Арнольдович Ванин. Лучшего подспорья для реализации своих грандиозных планов он и не мог представить.

В отличие от Трешкина и Исмаилова, бывших спонсоров Леонида Огурцова, он установил железный порядок: ребята без согласования с ним не делают ничего, он же дает им работу, то есть наводку. Сделать это было непросто. Дело в том, что лидер Народного Левого движения Леонид Огурцов был достаточно умным популистом и реально, в отличие от многих лидеров несистемной оппозиции, пользовался популярностью у молодежи. Пацанам импонировала его смелость, бесшабашность, готовность идти в рукопашную на ОМОН. Между собой его называли «реальным пацаном». Огурцов открыто призывал к свержению существующей власти. Все происходящее в стране: выборы в его понимании были незаконны, подтасованы, а политики лживы. Это противостояние и сделало Огурца популярным среди молодежи. Более того, коммунисты увидели в нем зачатки комсомольского движения нового времени и пытались всячески наладить с ним партнерские отношения, сделать молодежным крылом партии.

Власть относилась к нему и его соратникам более-менее лояльно. Реальной угрозы он не представлял, что называется «собака лает, а караван идет».

Сергей Арнольдович прекрасно видел, что потенциал Огурцова истощен. Ему нужна искра как раз та, о которой мечтали Трешкин и Исмаилов: компромат на власть имущих и ставка на борьбу с коррупцией.

Для Огурцова и его движения это должен быть тот факел, который приведет его и его сторонников в Государственную Думу, а возможно, и в правительство.

Встреча состоялась в загородном доме Ванина. Огурцов был шокирован архитектурой и отделкой дома, и, конечно же, больше всего его поразила «Тайная вечеря». Особенно, когда Анна Павловна поведала историю написания копии этого полотна в большом зале дома, а когда лидер Левого Народного движения увидел портрет Иисуса, написанный хозяином, он был просто потрясен:

– Неужели это сделали Вы сами, Сергей Арнольдович? Не могу поверить.

– Я, мой друг. Тоже сам себе удивляюсь. Священник, отец Александр, надоумил.

После такой весьма полезной экскурсии по дому здесь же в зале под бессмертным полотном Леонардо да Винчи в исполнении Луки, Ванин и Огурцов за бокалом хорошего вина приступили к обсуждению очень важной проблемы, а именно, как они будут жить дальше?

Сергей Арнольдович начал с того, что сообщил Огурцову пренеприятнейшую новость.

– Леонид, – обратился он к нему. – Не знаю, в курсе Вы или нет, но полученные Вами деньги в декабре были последним траншем, который могли для Вас сделать Трешкин и Исмаилов. Скажу Вам больше, мой друг. Эти деньги им дал я, ваш покорный слуга, потому что мои бывшие партнеры ими не располагают, и партия, которую мы собирались создать и объединиться с Вами, так и не состоялась.

Пока Ванин говорил Огурцов, как мог, старался сдерживать эмоции, но по мере восприятия информации, на его лице все больше и больше был заметен страх и отчаяние. Наблюдая за ним, Ванин стремился довести слушателя до такого состояния, когда восприятие порождает только эмоции и нервное подергивание.

– Таким образом, – продолжал Ванин, – в некогда задуманном большом и перспективном деле остались только Вы и какие-то ваши зарубежные спонсоры. И меня интересует вопрос – что Вы, Леонид Васильевич, теперь намерены делать?

Ванин на последних словах сделал особенный акцент и умолк, приготовившись внимательно выслушать Огурцова.

– Черт, – с выдохом произнес обескураженный Огурцов. – «Дети в подвале играли в больницу, умер от родов сантехник Синицын».

– Что? Я Вас не понял, – спросил Ванин.

– Да так, детская прибаутка. Есть такая, но по нашей теме, – разъяснил Огурцов. – Дело – дрянь. Активность падает, идеологического материала нет. Работать становится все трудней. Брошу я к чертовой матери эту митинговую политику и пойду в депутаты. Устал я, Сергей Арнольдович.

– Рано тебе на судьбу жалиться. Ты совсем еще молодой, еще столько всего сделаешь.

– Что я могу без денег? – возразил Огурцов. – Я еще толком не политик, но уже не инженер, это точно. Сейчас электорат, знаете, какой пошел: сегодня деньги, завтра стулья. Сплошь одни материалисты или откровенные карьеристы. А еще хуже шизонутые фанатики, жаждущие власти и крови. Вы представить себе не можете, как трудно всем этим управлять. Каждый мнит себя героем и не признает никаких авторитетов. Сейчас это модно. Главное в этом мире – мое эго. И этих эгоистов – пруд пруди, сплошь и рядом.

– Очень трудно? – сочувственно спросил Сергей Арнольдович.

– Очень, – подтвердил Огурцов и продолжил: – Я скажу Вам откровенно, я не вижу никаких перспектив для своего Народного левого движения.

– Почему? – удивился Ванин. – У вас такая многочисленная организация, и у вас есть сочувствующие, да и вы сами, Леонид, на виду постоянно. Вы, что ни говори, а политик, активист несистемной оппозиции. С Вами даже президент встречался!

Огурцову было лестно слышать такую похвалу, однако сейчас она больше напоминала о былых заслугах нежели о сегодняшнем плачевном положении дел.

– А почему все-таки Трешкин и Исмаилов отказались участвовать в общем проекте? – Вдруг спросил он Ванина.

– Ты хочешь знать правду или как мягче? – поинтересовался Сергей Арнольдович хитро улыбаясь и всматриваясь в Огурцова своими голубыми немигающими глазами.

– Расскажите как есть, если это возможно.

И Ванин рассказал, что его бывшие коллеги рассматривали Народное Левое движение как средство достижения своих меркантильных целей. Первое – показать, что они являются истинными вдохновителями и организаторами мощного Народного Левого движения. Второе, что имея в руках такое крепкое оружие как активная часть несистемной оппозиции, можно было бы через средства массовой информации компрометировать неугодных людей, с их точки зрения. Другие же их партнеры готовили на эти места свои кадры.

– Да, – согласился Огурцов, – я, в общем, в курсе этих намерений, но я согласия не давал.

– А вашего согласия и не надо было, – возразил ему Ванин. – У Вас много замечательных помощников, очень талантливых организаторов. Вы же их сами познакомили со своими спонсорами.

– И что из этого? – спросил Огурцов, заерзав в кресле.

– Из этого ничего не вытекает. Я думаю, страна наша не захлебнулась бы в горестном сопливом стоне, если бы месяцем раньше Леонида Огурцова сменил какой-нибудь его сподвижник или близкий друг.

– И что, это могло быть реально? – с тревогой в голосе спросил лидер Народного левого движения.

– Абсолютно.

– И что этому помещало?

– Помешало то, что первой жертвой они выбрали меня и обломали себе зубы. А потом провалили порученное старшими товарищами дело. А это не прощается.

– Понятно, – горестно вздохнул Огурцов. – Но, как я понимаю, Вы пригласили меня не только для того, чтобы испортить мне настроение столь неприятными новостями. Я слышал, Вы – большой мастер сюрпризов. Разве не так?

– Ну, это преувеличение, мой друг, – кокетливо возразил Ванин. – Конечно, я не без греха, однако, сюрпризы действительно люблю делать тем, кого уважаю и с кем хочу иметь дело.

– Мне бы было приятно осознавать, что Вы меня к таким относите, – в тон ему ответил Огурцов, заискивающе поглядывая в глаза Ванину.

Между тем Сергей Арнольдович как-то преобразился, погладил свою лысину так, будто на ней была копна волос, встал, подошел к краю картины Леонардо и, артистично жестикулируя, толкнул речь:

– Видите ли, Леонид, великий Маркс обосновал необходимость создания партии, которая является главным орудием класса, ее породившего. Но Маркс ничего не сказал о внутрипартийной борьбе, а это самый главный тормоз, особенно, если эта партия пришла к власти. Я общался с очень умными людьми и пришел к выводу, что создание партии – это не для нас с Вами. Нет класса – нет и партии. Одно название. Фундамента нет, концепции нет, и потом люди живут в таком мощном информационном поле, что объединить их может только какая-то суперидея или национальная трагедия. Но эта ниша занята государством. Оно лучше любой организации занимается укреплением государственности и всех его атрибутов от культуры до социальной жизни. Нам здесь места нет и, слава богу, от трагедий оберегает. Согласны?

– Ну, допустим, – промычал Огурцов, еще не понимая, о чем идет речь.

– Я хочу до Вас донести мысль о том, что время партий уходит в прошлое. Сейчас пришло время личности и движений. Будет личность – будет движение, не будет личности и организация не состоится и никакого движения не будет.

– Что Вы хотите этим сказать? – снова спросил Огурцов. Он никак не мог понять, к чему клонит его собеседник.

– Я хочу на базе твоего Народного Левого движения создать движение «Чистые руки». Пусть это будет такое рабочее, ну, скажем, условное название. Мы откроем страничку в Интернете. Нет, зачем страничку? Мы сделаем сайт. У нас будет своя радиопередача, будет своя рубрика в эфире. Мы создадим свои программы на телевидении.

– Это здорово! Но зачем? – воскликнул Огурцов, пораженный масштабами планов олигарха.

– А все это, мой милый друг, для того, чтобы поднимать авторитет твоего Народного левого движения – главного борца с коррупцией. У тебя будет такая программа, которая поможет добывать компромат на крупных чиновников, олигархов, политиков, депутатов, короче, на людей с большими деньгами. Наши люди, в том случае, если объекты нашего внимания не будут идти нам на встречу, то есть давать откаты, решать вопросы, иными словами, если эти господа не будут работать на нас, мы начинаем их душить в средствах массовой информации. Смешивая компромат с откровенной ложью, мы сумеем этих молодцов загнать в угол. И тогда будем требовать через общественность их отставки, возбуждения уголовных дел, иными словами, будем полоскать их в средствах массовой информации, не гнушаясь ничем: от взяток до педофилии, от счетов в швейцарских банках до предательства интересов государства.

Огурцов вскочил с кресла:

– И получается, – воскликнул он, – от одних мы имеем серьезные деньги, а на других зарабатываем политический капитал. Вот это работа!

– Ты все понял правильно. Молодец!

– А что будете иметь Вы во всем этом проекте?

– Я? – переспросил Ванин и после некоторой паузы добавил: – Я приобрету серьезного партнера, который не будет оккупировать фонтаны и раздавать ящиками водку прохожим, затягивая их на митинги, а будет заниматься полезной работой и повышать свой рейтинг как настоящий политик российского масштаба, мыслящий современно, дерзко.

– Ну, а Вам-то это для чего? – не унимался Огурцов.

– Придет время, и ты сам сделаешь мне предложение, от которого невозможно будет отказаться, – ответил Сергей Арнольдович и посмотрел на часы. – Послушайте, Леонид, – обратился он к Огурцову. – Через 10 минут у меня будет Шубин Борис Михайлович. Он мне рассказывает о партийном строительстве, о жизни в высших эшелонах власти, о политике. Хотите вместе со мной послушать? Это очень интересный человек. Я Вас познакомлю.

– Если это удобно, я не возражаю. Кстати, я как-то раз его видел у Трешкина.

– Возможно, – согласился Ванин, – но мне он нужен для других дел.

Борис Михайлович в сопровождении охранника Ванина вошел в зал. Сергей Арнольдович представил ему Огурцова.

– Знаю, знаю, наслышан о ваших революционных шабашах. Но как говорят: «Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало». Вам сколько годков сейчас? – спросил он Огурцова.

– Тридцать пять, – ответил тот, смущенный и покрасневший как помидор от стыда и злости.

Бестактность Шубина деморализовала Огурцова.

– Я не заслуживаю такого к себе панибратского отношения и грубости! – заявил он, гордо вздернув подбородок и выпятив грудь.

– Да, будет, Вам, обижаться, – пробасил Борис Михайлович. На обиженных воду возят. А вы, революционеры, должны быть просты, скромны и хладнокровны, как булыжник на мостовой, главное орудие пролетариата. Извините меня, Леонид Васильевич, – заулыбался он. – Я шучу. Что еще остается делать на старости лет пенсионеру? Вы мне понравились, Вы – настоящий.

У Огурцова отлегло.

– Рад встрече, – процедил он сквозь зубы.

– Взаимно, – ответил Шубин, протягивая руку Леониду.

Ванин пригласил всех в рабочий кабинет.

– Ну-с, с чего начнем? – обратился Шубин к обоим своим слушателям.

– Начнем с Ленина, – попросил Ванин. – Интересно, как он жил со своими соратниками на самом деле? Как все было в реальности?

– Должен Вам сказать, – начал свой рассказ Шубин, – что несмотря на гигантское количество материалов о Владимире Ильиче, о Великой Октябрьской социалистической революции, о гражданской войне, мы имеем дело только с той частью информации, которая была удобна победителю. Я имею в виду большевиков. Самый известный документ – письмо к съезду, написанное Лениным и содержащее характеристики на соратников – и тот был доведен до членов ЦК в части, касающейся. О его существовании, широкая общественность до XX съезда партии не знала вообще. Хотя там не было ничего такого, из чего можно было бы делать тайну. Во времена Горбачева этот документ снова вытащили на свет божий, и опять ничего не сказали определенного. Почему я Вам это говорю? Я хочу, чтобы Вы поняли, что начиная с Октябрьского переворота, положившего начало государственному нигилизму, когда целесообразность ставилась выше закона, и политическая кухня верховной власти стала абсолютной тайной, Вы меня спросите, откуда это явление взялось? И я отвечу – из недр внутрипартийной борьбы из-за стремления провести свое решение любой ценой вопреки существующей практике.

Ленин, безусловно, великий человек, великий политик с трагической судьбой и несчастный человек. Когда большевистская партия была в подполье и вела борьбу за власть, рядом с Лениным нельзя было поставить никого. Ему просто не было равных. А когда революция свершилась, а надо сказать, что товарищи по партии и по центральному комитету стремились всячески отстранить Ленина от управления государством, а между нами говоря, и от революции тоже…

– Это клевета, – возразил Огурцов, – Ленин был признанным вождем революции. Вы это можете прочитать где угодно. Зачем же так фальсифицировать историю?

– Ваша правда, товарищ Огурцов, – согласился с ним Борис Михайлович. – С точки зрения той толстой серой книжки под названием «История КПСС» Вы абсолютно правы. Но с точки зрения фактологии это так, как я Вам говорю. И чтобы развеять Ваши сомнения, остановлюсь на этой теме подробнее. Так вот, – продолжал Шубин, – одно дело бороться за власть, другое – захватив ее, управлять государством. Ленин не был государственником, у него не было никакого опыта государственного строительства, как и у ближайших сподвижников, но у него и команды был опыт революционной борьбы, опыт разрушения. Захватив власть, большевики вели себя, как слон в посудной лавке. Они, как черт ладана, боялись населения бывшей империи. И нет ничего удивительного в том, что отдельные социальные слои общества открыто объявлялись врагами революции, а любое протестное движение подавлялось с неимоверной жестокостью. Вы спросите меня – почему? Страх!

Каждый из участников этого революционного переворота в глубине души осознавал себя преступником. На людях они, конечно же, были революционными борцами, преподнося жаждущей крови и грабежей толпе свои кровавые деяния как величайшее благо.

Захватив власть, большевики столкнулись с проблемой, которую боялись не меньше народа. Это борьба за власть внутри самой власти.

Здесь начинала срабатывать известная истина – революционные идеи рождаются в головах гениев. Совершают революции одурманенные идеями фанатики, а пользуются плодами революций хладнокровные подлецы.

И надо было решать непростую задачу. Как сохранить эту самую власть, и как уцелеть самому.

В этом отношении у Ленина был самый настоящий монстр. Его звали Яков Михайлович Свердлов, первый председатель ВЦИК Советской республики, фактически – глава государства. История скрыла от нас точную дату знакомства Ленина и Свердлова. Одни считают, что это произошло в апреле 1917 года на конференции, другие – в октябре непосредственно перед Октябрьским вооруженным восстанием. Существует одна единственная записка, адресованная Лениным Свердлову 23 октября 1917 года, то есть за два дня до переворота или революции, если Вам угодно. Ленин пишет: «Только вчера узнал, что Зиновьев отрицает свое участие в выступлении Каменева в «Новой жизни». Как же это Вы мне ничего не присылаете?» – Вы знаете, что здесь речь идет о предательстве, а именно, Каменев и Зиновьев изложили в прессе свое несогласие с курсом на вооруженное восстание и указали дату его начала. Это, так называемый, «ближний круг» Владимира Ильича.

А где же Ленин? Его Свердлов вначале отправил в шалаш в заливе, а затем и вовсе в Финляндию, в изоляцию под предлогом реальной угрозы жизни вождя. Информацию о событиях Ильич получал по своему каналу, через Сталина. Неужели в Петрограде невозможно было найти конспиративную квартиру? Можно. Тогда для чего все это? Этот маскарад. Ленина просто-напросто запугали. Борьба за власть. Уже была очень близко эта вожделенная мечта многих из его окружения. Не виртуальная, настоящая. И что Вы думаете? Через два дня после Октябрьского переворота, как я Вам уже говорил, предатель Каменев вопреки указаниям Ленина при поддержке Свердлова назначается председателем Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, то есть главой Советской республики. Но в связи с дезорганизаторской деятельностью Каменева через одиннадцать дней освобождают, и председателем становится Свердлов. Кстати, рекомендовал его на этот пост Владимир Ильич Ленин, уже вернувшись в Питер из Финляндии. Чувствуете, как все непросто. Трудно Ильичу было. Вы только вдумайтесь – речь идет о назначении первого лица в государстве! И такая неразбериха.

Все это называется политической борьбой. Свердлов был у власти 1 год и 4 месяца. В этот период он лично причастен к разгону Учредительного собрания, 5 января 1918 года, которого ждала вся Россия. Когда он взошел на трибуну и заявил, что Исполнительный комитет рабочих и крестьянских депутатов поручил ему открыть заседание Учредительного собрания, из зала стали кричать: «У вас руки в крови! Довольно крови!». Короче говоря, Учредительное собрание, призванное воцарить мир, по злой воле Свердлова было разогнано. Более того, он явился инициатором разжигания гражданской войны, он же спровоцировал расстрел царской семьи в своем любимом Екатеринбурге, причем расстрел был произведен на основании постановления Уральского областного совета ставленниками «черного демона революции», как в народе называли Свердлова. Телеграмму о казни на заседании Совета Народных комиссаров зачитал сам Свердлов в присутствии Ленина, можно сказать, поставил Правительство и вождя перед фактом. Поговаривают, что он лично организовал и покушение на Ленина. Но последствия оказались более ощутимыми, чем он ожидал. Почему возникли такие подозрения? Дело в том, что как при расстреле царской семьи, так и при покушении на Ленина мелькали одни и те же лица товарищей Якова Михайловича по Екатеринбургу. После покушения на Ленина он же провел решение на начало «красного террора». Мало кто знает, но Свердлов, кроме всего прочего, был фактически и главой партии большевиков.

– Не может быть! – удивился Ванин.

– Может, – возразил Шубин. – Всей организационной работой в Центральном Комитете занималось оргбюро. Его решения были обязательны для всех в промежутках между Пленумами. Так вот, 24 января 1919 года была подписана директива, в которой говорилось: «Провести массовый террор против всех белых казаков и истребить их поголовно. Провести вообще без пощады массовый террор по отношению ко всем казакам, принимавшим прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью» и т. д. и т. п. Согласитесь, друзья мои, – обратился Шубин к слушателям, – хочется добавить после слов «с Советской властью» «с моей властью». – А какой стиль! Робьеспьер и только!

– Господи, неужели это правда? – почти простонал Огурцов.

– Самая настоящая правда жизни, – заключил Борис Михайлович. – Как вы понимаете, Пленум ЦК не мог выносить такие решения. Это была личная инициатива Свердлова. Уже 16 марта 1919 года, в день его смерти, Пленум Центрального Комитета отменил эту директиву, но уже было поздно. Маховик террора заработал, начались поголовные истребления казачества.

– А как же Ленин? Почему молчал он? – спросил Ванин.

Борис Михайлович помолчал и затем сказал:

– В день похорон Свердлова открылась VIII партийная конференция, на которой Ильич сказал буквально следующее: «Я не в состоянии даже на сотую долю заменить его, потому что в этой работе мы вынуждены были всецело полагаться, и имели полное основание полагаться, на товарища Свердлова, который сплошь и рядом выносил единоличные решения».

– Да, – вздохнул Огурцов, – «моя хата с краю, ничего не знаю». Так выходит?

– А как он умер? Что с ним случилось? – спросил Ванин. – Он же молодой был?

– Да, молодой. Но нечеловеческой силы духа личность. Дьявольской силы, – заключил свою мысль Шубин и продолжил: – Одни говорят, умер он от испанки, то есть от острой формы гриппа. Другие утверждают, что его избили рабочие в Орле. Тайна за семью замками. Знаю лишь одно, когда он лежал в больнице, у его постели дежурил сам Ленин и ждал, когда тот придет в сознание: что-то хотел спросить. А на связи с ним постоянно находился Сталин. И когда Свердлов испустил дух, Ленин тут же позвонил Сталину и сказал буквально следующее: «Коба, он ушел, не приходя в сознание».

– Странно, – сказал Ванин. – Если он болел испанкой, если это острая форма гриппа, как врачи допустили к нему Ленина? Да еще разрешили сидеть около постели больного?

– Делайте выводы, господа, – хитро улыбнувшись, сказал им Шубин. – Так что жизнь в партии, партийное строительство – это тяжелый и нередко грязный труд. И опасный, если есть хоть немного власти.

– Да, несладко жилось Ильичу со своими соратниками.

– Но самое интересное не это, – продолжал Шубин.

– А что? Может, Свердлов еще золотой эшелон украл, который до сих пор ищут, прибрал к рукам? И все тут, – с иронией в голосе спросил Огурцов.

Шубин не обратил внимание на реплику и продолжил:

– После смерти Свердлова его квартира была опечатана, и личные вещи, сейф, часть мебели сдали на склад в Кремле и поместили в отдельное место. В суматохе текущих дел про все это быстро забыли. И вот в 1936 году Ягода, тогдашний Народный комиссар НКВД, проводил ревизию хранящегося на складах изъятого имущества, в ходе которого и был обнаружен сейф дорогого Якова Михайловича.

– И что там было? – спросил снова Ванин. – Скорее всего досье на членов ЦК?

– Проще надо быть, дорогой Сергей Арнольдович, – ответил Шубин. – В сейфе оказалось 750 тыс. рублей золотом, 600 тыс. в швейцарских франках и английских фунтах, 6 загранпаспортов с его фотографией на вымышленные имена, а также девять чистых бланков. И кроме того, в сейфе оказались драгоценности и именные украшения, снятые с убиенных тел членов царской семьи: нательные крестики, кольца, серьги и т. д. Это добро ему привезли екатеринбургские товарищи, его ближайшие соратники. Вот такие вот дела, други мои, – закончил Борис Михайлович.

Затем посыпались вопросы про Сталина, Хрущева, Горбачева, про современность. Заканчивая, Шубин сказал:

– У каждого большого политика всегда найдется свой Иуда, готовый наградить смертельным поцелуем своего учителя. Но кто есть кто – вот вопрос.

Вошла Анна.

– Великолепна, как само обаяние! – воскликнул Шубин. Встал и поцеловал ей руку.

– Ну что Вы, Борис Михайлович. Сколько можно? Вы меня смущаете.

– Я буду говорить Вам столько комплиментов, сколько раз буду Вас видеть. Вы удивительно красивая женщина. Не побоюсь ревности вашего мужа, скажу – ему несказанно повезло иметь такую умную и очаровательную жену.

Анна покраснела.

– Я приглашаю всех к столу. Пообедаем вместе.

Обед закончили ближе к вечеру. Разгоряченный вином Шубин постоянно шутил и балагурил, чего нельзя было сказать об Огурцове. Он смущался, почти не пил, боялся расслабиться, и Ванин знал, почему. Выпивший «Огурец» был дурак дураком. Он боялся потерять лицо.

Когда гости разошлись, Ванин вернулся в свой кабинет поработать с бумагами.

– Я смотрю, ты серьезно работаешь над своей идеей, – прозвучало в ушах, как раскаты грома.

Ванин обернулся и вскрикнул от ужаса:

– О, боже!

Перед ним стоял невысокого роста худощавый брюнет в черной блестящей кожаной одежде, в пенсне, на ногах хромовые мягкие сапоги, пиджак со стойкой был расстегнут, обнажив белую сорочку с черным галстуком.

– Иуда, ты? – узнал он приятеля. – Ну и напугал, зараза. Чего это ты сегодня вырядился? Побрился! Бородку аккуратную завел.

– Может поздороваешься для начала? – заявил Иуда серьезно. – Я не привык к таким фамильярностям граждан.

– Ну, ладно. Здравствуй, дорогой. Только не переигрывай. Тут дел невпроворот, а ты со своими шуточками.

– Что? – заорал Иуда каким-то громовым голосом. – Ты как разговариваешь с Председателем Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета рабочих и крестьянских депутатов? Ты что, недобиток буржуйский, не знаешь «черного демона революции»? Так я тебе сейчас…

Иуда наклонился над Сергеем Арнольдовичем и поднял руку, чтобы ударить его по голове кулаком. И тут Ванин с ужасом увидел, что кулак-то весь в крови, не в чужой, нет, в его, Ванина, крови.

– Господи, Яков Михайлович, – залепетал он, – простите, ради Бога. Я ошибся, думал, это друг мой Иуда!

– У буржуазных элементов не может быть друзей. У них есть только интерес к наживе. Вы не люди. Вы антинародный элемент. Ишь чего захотел. Правду ему подавай. Что тебе легче будет, если я скажу, что мной организовано было покушение на Ильича. Что это мои люди подобрали революционную фанатичку Фани Каплан, люто ненавидившую Ленина. И что мои ребята сожгли ее быстренько в бочке из под смолы в Александровском саду? Да! Заметали следы. Но сегодня кому нужна эта правда? Правда это не всегда хорошо или правильно. Надо действовать в строгом соответствии с железной логикой бытия. Понял дурак?

– Я понял, понял я все, Яков Михайлович, – залепетал Ванин, весь дрожа от страха и покрывшись липким потом.

– И этот ваш проклятый Сталин! Я никогда не забуду, как мы с ним в Таруханске в ссылке срок мотали. Поиздевался он там надо мной. Даже собаку свою моим именем назвал «Яшка». Если бы не этот проклятый грузин – все было бы по-другому.

«Черный демон» революции говорил так громко и отрывисто, что Сергей Арнольдович весь сьежился и закрыл голову руками, за письменным столом его было почти не видно. Но «демон» не успокаивался. – Если бы не он, никто бы не связывал имя Ленина с Великой революцией. Да и жизнь после смерти тоже он ему подарил – сволочь.

– Уведите и расстреляйте этого толстосума!

– За что? За что, Яков Михайлович? Я же против Вас ничего не имею.

В дверь постучали. «Черный демон» исчез. Анна не вошла, она просочилась словно приведение в кабинет, окутанная шелками, и обвила Ванина своими руками, дыхнув на него запахами молодого и сильного тела с легким прикосновением дорогого парфюма.

– Какой же ты у меня умный, Сережа. Я тебя так люблю.

Ванин обмяк, пустил слезу и провалился в ее объятия.

Часть седьмая Почти у цели

Ванин, несмотря на разницу в возрасте с Огурцовым, в отличие от Трешкина и Исмаилова, бывших спонсоров Леонида «Огурца», построил деловые отношения на коммерческой основе. Молодой политик без согласования с Сергеем Арнольдовичем не мог сделать и шага. Огурцову очень симпатизировало, что при Ванине работала группа юристов и аналитиков под руководством Георгия Ивановича Сургучева, которая заботилась о том, чтобы Огурцов и его команда ежедневно мелькали на экранах телевизора, в прессе с разоблачительными материалами, чтобы у его «потрошителей наволочек» была постоянная работа.

Огурцов стал знаменем борьбы с коррупцией, символом справедливости и честности в политике. На телевидении сделали передачу, на которую еженедельно приглашался лидер Народного левого движения и пудрил не без таланта мозги телезрителям. Иногда вместе с ним в программе участвовал и Сергей Арнольдович в качестве эксперта или сочувствующего бизнесмена. И никто не знал, что за всей бурной деятельностью этого молодого политика и его команды стоит тихий и скромный человек по фамилии Ванин.

Надо сказать, что Леонид Васильевич Огурцов был фанатом своего движения и нисколько не хотел с кем-то объединяться, создавать фронты, опасаясь конфронтации с партнерами. С Ваниным было другое дело. С ним он чувствовал себя спокойно. Его политическая борьба стала приобретать характер хорошо организованного бизнеса. Из тех денег, которые они вышибали из проворовавшихся политиков, чиновников, предпринимателей, ворующих бюджетные деньги, под предлогом борьбы с коррупцией ему в Народное левое движение перепадало 70 %. Ванин себе брал мизер. Для него было важно, чтобы это левое движение превращалось в реальную силу, в которой он отводил себе роль тайного кардинала, пока.

У Сергея Арнольдовича была договоренность с Огурцовым – если будут приходить инвесторы, то они должны общаться с Ваниным. Он – мозг. Огурцов – его душа.

На улице стояла осень 2017 года. Недавно скромно отметили 100-летие Великой октябрьской социалистической революции. Причем мало кто и заметил это историческое событие. На март следующего 2018 года были назначены президентские выборы. Но пока до них никому не было дела. Разумеется, кроме тех, кто собирался стать президентом. Страна жила своей жизнью. Уже мало кого интересовал непрекращающийся мировой финансовый кризис. Давно запретили хождение наличных североамериканских долларов. На стройках столицы все чаще можно было увидеть гастробайтеров из Евросоюза. Москва хорошела на глазах.

Жизнь шла своим чередом. Сергей Арнольдович еще больше поседел, полысел, но тело держал в тонусе. И еще стремился как можно короче подстригать волосы, оставшиеся на голове. Эта новая фишка придавала ему некую мужественность и, как говорила Анна, сексуальность. Юлечка работала у отца в банке, собиралась замуж. Маша и Владислав на следующий год готовились сдавать ЕГЭ. Никаких особенных перемен за исключением одной – Сергей Арнольдович был выдвинут кандидатом в Президенты Российской Федерации от Народного левого движения. Ему доставляло огромное удовольствие, проносясь по Ленинскому проспекту, рассматривать плакаты со своим изображением, на котором были написаны слова: «Россия – это все, что у меня есть!»

Теперь на Садовом кольце у него был свой избирательный штаб, которым руководили Огурцов и известный журналист-политолог Кудюкин. Заходя в здание штаба, Ванин непременно доставал из внутреннего кармана пиджака удостоверение личности кандидата в Президенты Российской Федерации, выписанное Центральной избирательной комиссией, хотя никто от него этого не требовал. Но ему было приятно.

Виктор Андреевич Хрунов, обязанный своим спасением в свое время господину Ванину, и став Президентом корпорации, изыскал возможность профинансировать избирательную компанию Ванина нелегально. Хорошо поработал и Огурцов, ведь в случае победы его ждала должность премьера. Во всяком случае так ему было обещано.

Никогда Сергей Арнольдович не ощущал себя так значимо, так весомо как сейчас. Смущало только одно обстоятельство – публичность, постоянные встречи с избирателями. Больше всего его напрягали телевизионные дебаты в прямом эфире. Уж больно это было нервное дело, и вопросы наглые. Не знаешь, что отвечать. Но, слава богу, есть помощники, которые говорят тебе в наушник, какие ответы необходимо давать, но все равно тяжело в этом проклятом прямом эфире.

Отпраздновав встречу Нового года, страна закончила гулять только 23 января. Наступила самая жаркая предвыборная пора. Сплошные дебаты, компроматы. Из семи кандидатов на финишную прямую с большим отрывом выходило четверо, Ванин среди них.

На субботу была запланирована телевизионная дуэль с кандидатом от коммунистов Иваном Ивановичем Зипуновым.

Этому палец в рот не клади. Пришлось готовиться серьезно. Поначалу все шло хорошо. Оба кандидата выступали со своими программами. Затем перешли к ответам на вопросы, причем на заданный вопрос каждый из кандидатов давал ответ с точки зрения своей политической платформы. Ведущий Владимир Пузырев очень культурно и грамотно организовал работу, и вопросы были корректными и несложными.

– Сергей Арнольдович, к Вам обращается Ядов Александр Иванович из города Лесосибирска Красноярского края с вопросом: как Вы, если станете президентом, будете решать проблему дорог? Это же, Вы знаете, известная проблема России – дураки и дороги.

– Ну что скажете, Сергей Арнольдович? – обратился к нему Пузырев.

В наушниках помощники стали диктовать ответ. Но тут появился Иуда:

– Быстро расскажи им анекдот про водку. Давай, начинай.

Сергей Арнольдович начал:

– Знаете, есть такой анекдот. Заходит мужик в гастроном. «Дайте, – говорит, – мне две бутылки водки, только свежей, пожалуйста». «Ты что, мужик, с ума сошел? – возмущается продавщица. – Водка всегда свежая». «Не скажите, – отвечает тот. – Вчера вот выпил три бутылочки, так вырвало».

Наступила гробовая тишина. На лысине Пузырева, ведущего, осталось три волоска, и те стали колом от услышанного. Затем присутствующие в студии разразились таким диким хохотом, что сказать что-либо было невозможно. Ничего не подозревающие зрители и присутствующие в студии восприняли анекдот Ванина как очень тонкий юмор. Помощники переглянулись: «Чудит, шеф». А ведущий показал им кулак.

– Ваш ответ очень понравился товарищу Ядову из Лесосибирска, – начал свою речь ведущий, и когда шум в студии утих, обратился вновь к Сергею Арнольдовичу:

– А вот жительница Санкт-Петербурга Кукина Светлана очень интересуется вашим отношением к однополым бракам и нетрадиционным сексуальным меньшинствам.

– Я с удовольствием отвечу Кукиной Светлане на ее вопрос, – начал свой ответ Ванин. Но тут опять вмешался Иуда:

– Расскажи им анекдот про Олимпийские игры, помнишь?

– Какой?

– Ну, про магазин.

Ведущий заметил, что с кандидатом в президенты что-то не так, но было поздно.

– Когда в Москве – начал Сергей Арнольдович, – проходили Олимпийские игры, сверху было дано указание: «Всем продавцам проявлять исключительную вежливость по отношению к покупателям». И вот заходит молодой человек в магазин и спрашивает: «У вас есть перчатки?» «А Вам какие? – интересуется продавец, – кожаные, замшевые, лайковые или шерстяные, или из искусственной кожи?» «Мне, – говорит покупатель, – кожаные». «А цвет какой, изволите? Может быть черный, коричневый, синий, голубой? Или, может быть, вас больше интересуют полутона?» «Нет, мне, пожалуйста, черный». «А размерчик какой изволите носить? Может третий, может четвертый? Может пятый? Или, может быть, у Вас какой-то особенный размер?» «Нет. Вы знаете, наверное, надо померить». Тут к мужчине обращается стоящая сзади пожилая женщина и говорит: «Не верьте им. Ничего у них нет. Я вот вчера целый день потратила: и унитаз им приносила, и задницу им показывала, а туалетной бумаги у них как не было так и нет».

Присутствующие в зале, а вместе с ними и телезрители всей страны покатились со смеху. Ведущий в ужасе. Как только смех поутих, слово, не медля, передали другому кандидату. Но в дебатах победил Ванин.

Все периодические издания, перебивая друг друга, писали о применении новых технологий, нового вида агитации, о действенности образного мышления и о непреходящем воздействии в деле пропаганды анекдота и народного словца. Всем было смешно. Не смеялся только Ефим Петрович Дратс. Наблюдая за Ваниным по телевизору он посмотрел грустно на Цуцу, и сказал:

– Началось!

Дратс позвонил Анне и строго настрого предупредил:

– Не показывать вида ни в коем случае. Только хвалить, только поощрять. Я привезу лекарства.

В пятницу было назначено очередное заседание в избирательном штабе с приглашением доверенных лиц. С утра Сергей Арнольдович направился на работу, а оттуда собирался прямиком отправиться в штаб.

На крыше избирательного штаба в это время кипела работа. Монтажники устанавливали новые мощные антенны и приемо-передающие устройства. Работалось тяжело. Крыша была скользкая, постоянно дул холодный ветер. Бригадир монтажников Алексей Иванович Кутепов считался признанным мастером своего дела. Вместе с двумя помощниками-практикантами – он уже третий день трудился на крыше здания, демонтируя старое и устанавливая новое оборудование для избирательной компании. Работа подходила к концу. Практиканты подкручивали крепления, и Алексей Иванович устроился поудобнее на чердаке, достал термос с горячим кофе и налил себе в пластиковый стакан, чтобы согреться.

Прошло двадцать лет как не стало его любимой жены Лизочки, а он по-прежнему каждый месяц ходит к ней на кладбище. Ну, то, что развелись, считал он, это не главное. Правда, он после этого еще два раза женился, но оказалось все не то. Потому она одна-единственная, других нет. «Пока я живу, и она со мной. Завтра суббота. Схожу к ней поболтаем»…

– Алексей Иванович, все закончили. Можно спускаться. – Услышал он голос практиканта.

Кутепов высунулся из чердака и увидел, что на нижней балке несущей стойки торчит не вбитый штырь, который должен быть в гнезде и удерживать основание несущей конструкции.

– Никита, отнеси Витьке кувалдочку. Пусть палец вобьет и зашплинтует. – Попросил он второго помощника.

Никита взяв кувалдочку, осторожно ступая по фальцевой кровле, начал движение в сторону товарища. Неожиданно сигарета, которая дымилась у него во рту, отлепилась от губы и затерялась за пазухой между рубашкой и спецовкой. Поначалу все было ничего, и Никита остороожно ступая по кровле двигался к антеннам, подвязанный страховочным поясом. Но злосчастный окурок прожог рубашку и добрался до тела. От нестерпимой боли Никита заорал благим матом, вскинул руки вверх и упал на крышу. Чего нельзя было сказать о кувалдочке. Она продолжала лететь вверх, необычно сияя и переливаясь всеми цветами радуги в лучах яркого весеннего солнца. И вдруг на мгновение замерла прямо в центре солнечного диска. Лучи врассыпную ударили в лицо Кутепова слепящим светом. И Алексею Ивановичу почудилось, что с небес на него улыбаясь смотрит Лиза. Он встал и замер, боясь спугнуть видение.

Между тем кувалдочка уже камнем неслась вниз. Казалось, что мгновенная остановка ей была нужна только для выбора цели. Но Кутепову это было не интересно. Он смотрел на Лизу, а она на него, и он никак не хотел прерывать этого невероятного сеанса связи. Но все было разрушено диким воплем снизу. Алексей Иванович все понял. Кувалда нашла свою цель. Этой целью оказалась голова Сергея Арнольдовича Ванина, который в это время прямиком из своей машины двигался к дверям избирательного штаба на встречу с доверенными лицами. Не дойдя одного метра до спасительного навеса крыльца, он на мгновенье замер, оглушенный ударом неимоверной силы, услышав внутри себя неприятный треск, а потом плашмя, словно столб, рухнул лицом вниз на асфальт. Какое-то время он не видел ничего, только чувствовал, что трудно дышать, и слышал дикие крики и визги людей. Тело Сергея Арнольдовича лежало на тротуаре, окруженное толпой зевак и его помощников. По проломанному черепу и разбросанной мозговой массе на асфальте было ясно, здесь уже не поможешь. Кого-то рвало.

Между тем Сергей Арнольдович заметил маленькую светлую точку, которая быстро приближалась к нему, превращаясь в яркий неоновый свет, из которого вышел Иуда, ведя за собой за руку другого высокого человека. Оба они светились так, что было больно в голове и в глазах.

– Ну что, закончил путь свой земной? – спросил его Иуда.

– Как закончил? – возмутился Ванин. – Я не могу. У меня выборы через три недели.

– Ты не спеши. Это не самое главное. Ты теперь абсолютно свободный. Ты получил свою свободу.

– Как не самое главное? – возмутился Ванин. – Я ничего не получил. – Я только у цели.

– Правильно, брат мой. Ты у цели, только цель эта называется смерть.

– Как? Я не могу, я не должен, – закричал Сергей Арнольдович.

Но его никто не услышал. Только стоящие около тела люди заметили, как оно вздрогнуло, и дернулась нога.

– Ну, прощай, – сказал Иуда и протянул ему руку.

Ванин поднялся: – Как? Этого не должно быть. Я не хочу!

– Возьмите меня с собой.

– Нельзя, – ответил Иуда, указывая поворотом головы на своего спутника. – Встретимся в суде.

Ванин опустил голову.

– Да, я понимаю, – сказал он. – Кстати, Иуда, я отгадал твою загадку. Ты же – казначей! Леонардо и нарисовал потому тебя с деньгами в руках с кошельком. Правильно, Иуда?

– Правильно, – ответил тот, – улыбаясь себе в бороду.

– Послушай, ответь мне, пожалуйста, на один вопрос: а моих Он любит? Не обидит?

– Не сомневайся.

Иисус услышал его слова и, улыбнувшись, поднял руку на прощание.

– Видишь, – сказал Иуда, – Он и сейчас тебя любит. – Он, Иисус, только того и ждет, чтобы простить вам людям ваши грехи земные. Любить людей это крест его, который он сам взял на себя. И простить он жаждет всякого. Надо только покаяться.

Сергей Арнольдович хотел это сделать, но не знал как. Он уже открыл рот. Но не успел. Он умер.

Его душа с трудом покинула некчемное тело, остановилась на мгновение внизу, с любопытством рассматривая случившееся, и затем быстро устремилась вверх, растворившись в прозрачном воздухе. Правда, это уже никто не видел, кроме большого рыжего кота гревшегося на солнце на подоконнике окна в доме напротив.

Пролог

Прошло два года. Анна Павловна в очередной раз прилетела в Лондон по делам. Теперь она была хозяйкой всего огромного бизнеса, созданного когда-то ее покойным мужем. Со своей давней приятельницей Вероникой они вышли из Чайного дома и отправились на встречу с друзьями.

Вечерело. С Темзы дул холодный ветер. Начало ноября в Лондоне промозглый и холодный. Они шли по тротуару, разглядывая витрины магазинов, возле дверей которых на воздушных обогревательных решетках устраивались на ночлег бездомные.

– Несчастные люди, – сказала Анна. – Нет ничего страшнее, когда у человека нет крыши над головой, нет семьи.

– Ты знаешь, мы здесь уже к этому привыкли. Каждый день видишь это, начинаешь не замечать.

– Анна Павловна? – услышали они мужской простуженный голос.

У дверей магазина на картоне сидел взрослый мужчина лет сорока пяти, небритый. Рядом с ним лежала стопка газет и светился экран маленького телевизора. Мужчина кашлял.

– Костя? Скворцов? – вскрикнула Анна Павловна. – Что ты здесь делаешь? Господи, поседел и какой худой.

– Да, вот. Прогорел, теперь живу тут, – деловито разъяснил свое положение Константин Матвеевич.

– Горе-то какое, – в сердцах сказала Анна Павловна. – Чем я могу тебе помочь?

– Мне ничего не надо. Я заслужил то, что имею. Не волнуйтесь, я еще поднимусь. Я смогу. Господь меня любит, он поможет, – Костя посмотрел с надеждой на маленькую иконку Иисуса, стоящую здесь же, у стенки.

Анна глазами, полными сострадания, смотрела на полулежащего, так хорошо знакомого ей Костика и к ужасу своему увидела, что ботинки его практически без подошвы, стерты и одеты на что-то металлическое.

– Что с твоими ногами? – испуганно просила она.

– Оттяпали, – спокойно ответил Костя. – Вот, ниже колен, – и задрал штаны. – В позапрошлом году отморозил, так здешние врачи и лечить не стали, дорого. Раз, и нет. Теперь пособие платят.

От этих слов Анна Павловна застыла как вкопанная. В горле стоял ком. Затем она собралась с духом, пошарила у себя в сумочке, достала кошелек, извлекла из него несколько пятидесятифунтовых купюр и протянула их Константину Матвеевичу.

– Возьми, пожалуйста, купи себе чего-нибудь. Пригодится.

– Спасибо Вам, Анна Павловна. Вы всегда были добры ко мне, – Скворцов взял деньги и быстро спрятал их во внутренний карман, боязливо оглядываясь по сторонам. Прочитав удивление на лице Анны, он пояснил: – Наших здесь таких как я, полно. Увидят – деньги отберут и побить могут. Да и к Вам приставать начнут – соотечественники, все-таки. Ни к чему Вам это. Уходите, уходите, пожалуйста.

Вероника схватила подругу под руку и отвела ее в сторону от бедолаги. Достав зеркальце, Анна вытерла глаза, припудрила носик.

– Как я? – обратилась она к Веронике.

– Очень хорошо. Пошли отсюда.

Потянув Анну за руку, Вероника увлекла ее за собой.

Глядя вслед удаляющимся дамам, Скворцов схватил свою инвалидную палку и принялся колотить ею по тому, что осталось от его ступней. Он тихо выл, выкрикивая в чужую жизнь красивого города уже известными здесь всякому англичанину русские матерные слова.

– Ну, подруга, у тебя и связи. Можно сказать, во всех социальных слоях общества, – заметила ей Вероника.

– Это не связь, – жестко ответила Анна. – Это сын моего покойного мужа Сергея Арнольдовича, который хотел его убить. А что касается связей, то они у меня, в основном, ограничиваются социальными меньшинствами.

– А кто это? – спросила вконец растерянная Вероника от свалившейся на ее голову информации.

– Это наши олигархи.

Вероника весело расхохоталась.

– Какая же ты у меня умная, Анна! Обалдеть! Ну, пошли, пошли. Познакомлю тебя с нашими, а то, небось, заждались.

«Какая ты умная», – задумалась Анна. – Я это уже слышала или говорила кому сама? Ерунда какая-то».

– Пошли, подруга.

И они двинулись походкой дам, не терпящих возражений, в сторону «Dorchester hotel», подбадривая друг друга кокетливыми взглядами.

Сопровождающий их охранник еле поспевал за ними, неловко пытаясь пристроить над дамами большой черный зонт, защищая их от начинающего покрапывать дождя.

– Все хочу тебя спросить – неожиданно обратилась к подруге Вероника. – Откуда все-таки появилась в твоем доме эта картина «Тайная вечеря»?

Анна как будто ждала этого вопроса.

– Лука ее нарисовал. Это пациент доктора Дратса. Он художник. Свихнулся, изучая творчество Леонардо да Винчи. «Тайная вечеря» – это для него было что-то вроде божества. Ефим Петрович прислал к нам Луку, чтобы тот нарисовал эту картинку, когда много лет назад узнал от меня об увлечениях Ванина и первых его странностях. Это был мой ему тайный подарок. Но он об этом так и не узнал.

– Подруга! – возмущенно воскликнула Вероника. – Так от такого подарка можно с ума сойти, если не знать, как он появился!

– Возможно! – невозмутимо ответила Анна. Но передо мной эта картина открыла весь мир.

Оглавление

Часть первая Время делать деньги

Часть вторая Первая встреча с Иудой

Часть третья Кому кризис, а кому мать родная

Часть четвертая Новая волна

Часть пятая А я в Россию домой хочу

Часть шестая Взрослые игры

Часть седьмая Почти у цели

Пролог Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg