«Грех совести»

Часть первая Баба Алла

Косы растрепаны, страшная, белая

Бегает, бегает, резвая, смелая.

Темная ночь молчаливо пугается,

Шалями тучек луна закрывается.

Ветер-певун с завываньем кликуш

Мчится в лесную дремучую глушь.

С. Есенин. «Колдунья»

Свадьба

– Горь-ко! Горь-ко! Горь-ко! – кричали гости хором, старательно выговаривая слова и дружно раскрывая рты. В полумраке ресторана и без очков это напоминало ей птенцов-воронят, реагирующих на прилет родителя в гнездо с кормом. Лица белели пятнами, а рты черными зевающими дырами, издающими:

– Го-ка! Го-ка! Го-ка!.. Ка! Ка! Ка!.. Га! Га!..

Особенно старался пожилой толстый господин. Имени его за весь день она никак не смогла запомнить. То ли Петр Степанович, то ли Степан Петрович, а может быть, даже какой-нибудь Геннадий Викторович. Он был гостем со стороны жениха, дальним родственником. Он сидел наискосок, почти напротив и целый вечер веселил ее тем, что старательно и навязчиво рассматривал откровенно и в упор, двумя глазами сразу, как из двустволки! А как же, такая невидаль! Жених моложе невесты аж на двадцать три года!!! Да еще и красивый жених! Да еще и певец! Да еще и композитор! И поэт! Бог так много отпустил для молодого жениха, его племянника, им гордилась вся родня, а теперь все это достанется вот этой вот «невесте», прости Господи?…

А она? Старая, маленькая, бесформенная, в очках с очень сильными диоптриями, как водолаз! Из-за очков, где-то глубоко и далеко, выглядывали маленькие глазки с рыженькими ресничками. Зубы из серии мало того, что через один и лошадиные, так еще и нижней челюстью вперед. Нос пупочкой, или картошкой – не поймешь, но маленький. Под ним упрямо сжатый ротик с тонюсенькими губками, из которых вылетал вечно охрипший и противный голос, в основном, чтобы настоять на своем. Волосы перебелены пергидролем до паклей, облезло-желтого цвета в мелкую кучеряшку, и тоже через один! А сверху все это посыпано облезло-медными веснушками! Жуть! И кто? А никто! Бог забыл талантов отвесить. Какой-то вшивый администратор! Артистов по России таскает на гастроли! И Сашку где-то зацепила на гастролях. Благодетельница, блин. Гастроли теперь ему устраивает! И невеста! А теперь уже и жена! Для Василия Степановича, нагруженного водкой почти под завязку, это было слишком для понимания. Наваливалась мысль неподъемной тяжести, потому что непонятная, повисая на его языке корявым вопросом.

Вопрос висел матерно ощутимо. Она это чувствовала, а потому и боялась его, и ждала. Боялась потому, что могла не удержаться и расхохотаться очень громко, от души, на весь ресторан и прямо ему в рожу. Только такую реакцию на его наглые и прищуренные глазки рисовало ей воображение, отчего все их немногочисленные гости могли прийти в неописуемый восторг… а некоторые, например, ее молодой муж Саша мог даже вступить в общую «беседу по душам» или членисторукий диалог. Так ей казалось…

Ситуация пока ее веселила, но могла и возмутить, зачаточные волны возмущения, всколыхнутые нехитрым воспроизведением событий, уже зашевелились в голове и груди, пугая ее собственное «я» нешуточной реакцией…

– Го-ка! Го-ка! Ка! Ка! Га! Га! – продолжали скандировать гости.

Она оторвала свои черные мысли от возмущенного разума, а тяжелый взгляд из-под толстых очков от глаз толстого господина и посмотрела на своего мужа. Его глаз рядом не оказалось, рядом был только его пиджак. Муж уже стоял и протягивал руку, стараясь помочь ей подняться. Она встала во весь свой смешной рост, рост клоуна Карандаша, и подняла на него глаза. Ей очень нравилось, что он был такой молодой, высокий, стройный, красивый, а сегодня еще и представительный в темно-зеленом, модном костюме с отливом, в черную полоску, в белой рубашке, при черной бабочке! Она залюбовалась им, чуть-чуть прищурив глаза и запрокинув голову. В его глазах прыгал какой-то бесенок, заставляющий ее еще раз возгордиться своей необыкновенной победой. Он наклонился к ней, и его теплые губы мягко прильнули к ее губам… она закрыла глаза и отдалась сладкому чувству восприятия его нежного поцелуя… по телу волной пробежало желание и нега… возмущенный разум сразу же утонул в удовольствии…

Поцелуй был долгим и очень желанным. Дело было даже не в том, любила или не любила она целоваться, как раз целоваться она и не любила с детства. С самого раннего детства шпана во дворе прикалывалась над ее прикусом и издевались насчет поцелуев, громко крича в спину:

– Любовница! Любовница! Зубастая любовница! Ваську поцелуй! Укуси его своими кривыми зубами! Укуси, укуси! Вот он тебе жопу надерет!

Но это было в детстве, а сейчас ее любимый целовал ее вот так… сладко… на виду всего честного народа! На виду гостей, скандирующих:

– Один! Два! Три! Четыре! Пять!.. Восемнадцать! Девятнадцать! Двадцать!..

На виду всего ресторана, завидовавшего ее счастью и весь вечер таращившегося на их столик – такая пара!!! На виду у всей кухни, высыпавшей поглазеть на такую невидаль – старая калоша в длинном розовом платье и фате! На виду оркестра, давившегося со смеху слюной – он красавец мужчина, а она старая, сморщенная, как изюм, грымза. На виду всего мира… И назло им всем!

Он целовал ее, а она таяла от счастья в его объятьях и не верила сама себе, что именно с ней сегодня происходит вот это! Это необыкновенное чудо, в которое почти невозможно поверить! То самое, которого она добивалась целых три года! Целых три года ее жизни, последних, главных года ее жизни! Ведь ей было уже под задницу лет! Как никак, а пятьдесят четыре для женщины большо-о-ой срок и о-очень критический возраст, где-то даже климактерический. Если отнять эти три года, то пятьдесят один звучало еще ничего. Только-только перевалило на ту сторону возрастного забора, на вторую половину жизни, и была еще надежда на второе дыхание, а не только на здоровье. А вот пятьдесят четыре уже не оставляло шансов думать о близости этого барьера за спиной. С каждым годом он отодвигался все дальше и дальше в глубь молодости. К сожалению, климакс это такая болезнь роста, когда и Клим, и Макс, и секс могли уже не помочь…

А в следующем году ее вообще ждала тяжелая штанга, которая норовила придавить побольнее всеми ее годами и прямо к полу. Она уже не давала возможности радоваться от надвигавшихся лет. Жалко, что она так и не успела научиться мудреть и добреть, а старость уже норовила набежать из-за угла, на корню уничтожая надежду на мудрость, знание, умение, понимание и себя, и окружающего мира… Правильно сказал один очень известный одесский сатирик:

– Мой возраст стал совпадать с моим размером.

Она бы не боялась будущих пятидесяти пяти и с размером надеялась сразиться с победой для себя, если бы не он, ее Саша! Он был рядом, а она все время оказывалась впереди под наглыми, рассматривающими взглядами окружающих, на фоне его молодости, лезущей людям прямо в глаза. Она должна была привыкнуть к людским взглядам за то время, которое они были вместе, но этого никак не получалось. Вначале они даже возбуждали ее и заставляли бравировать близкими отношениями, целуя его на виду у наибольшего количества народа, но потом стали раздражать. Хотя до сих пор еще сохранилось что-то детское и взрывное в ее внутреннем настроении. Иногда очень хотелось сделать что-нибудь назло всем, назло этому толстому дядьке, всему этому ресторану вместе с разномастной публикой в нем и выкинуть что-нибудь эдакое, супервызывающее!

«Он мой! Мой! – думала она, и эта мысль просверливала ее мозг до дыр, до желания крикнуть именно сейчас и очень громко всем им. – Я его завоевала! Я рядом и еще не старая! Я просто поспелая! И любит он меня-а-а! Целует меня-а-а! Не вас, а именно меня-а-а! Накось! Выкуси!» – И оставалось только подкрепить слова неприличным движением левой руки по сгибу правой, а правой – снизу и вверх кулаком вперед на весь ресторан: «ХА!» Любимый жест американских «рэмбо»…

Долгий поцелуй закончился. Они сели на свои места. Алла быстро и цепко провела глазами по всему столу, хотела сразу ухватить взглядом реакцию гостей. Гости реагировали по-разному, но все с завистью. Все! И ее подруги, которые назывались так, но на самом деле ими не были, и его друзья, которые были не только не друзьями ей, но самыми настоящими врагами. Вот уж кто никак не хотел понять и принять их брак, так это его друзья. На их лицах была написана и досада, и жгучая ненависть к этой старой, чуждой их кругу общения бабе. Она это понимала и чувствовала. Она не обижалась на его друзей, оправдывая их сама перед собой.

Заиграла музыка, и гости дружно отреагировали, зашевелились, зашептались. Это был вальс. Всем было понятно, что должен быть «вальс молодоженов». Слово взвеселило публику, стол ехидно и потихоньку подхихикивал. Она сделала вид, что не понимает «юморной» обстановки, подхватила шлейф длинного, бледно-розового платья и подала руку в длинной, выше локтя, розовой перчатке, молодому мужу. Они вышли в самый круг ресторана на всеобщее обозрение. Она положила правую руку чуть выше его локтя, как бы держась за него. Для нее это было удобно и невысоко, отчего появился простор, позволявший ей прогибать талию на поворотах и скользить в вальсе, держа шлейф перекинутым на левой, вытянутой руке. Они закружились в медленном танце. Он танцевал хорошо, скользил, именно скользил плавно по паркету и вел ее очень уверенно. Она представила их со стороны, и ей казалось, что па вальса должны были получаться элегантными и красивыми…

Они танцевали только вдвоем в самом центре танцевального круга, медленно вальсируя и глядя в глаза друг другу. Она старалась танцевать на цыпочках, как в вальсе-бостоне, чтобы быть выше и стройнее. Он улыбался ей милой и очень доброй полуулыбкой, которая чуть морщила его нос, прямо около ноздрей, чуть сверху прокладывая две смешные складочки, милые морщинки и выявляя на щеках две маленькие ямочки. Эта улыбка, от которой и глаза его тоже начинали сверкать лучезарными искорками, всегда вызывала у всех ответную улыбку. Его аккуратный, прямой носик превращался с этой улыбкой в носик маленького мальчика, который принес гостю игрушку, ковыляя по ковру, как того просила мама, и теперь улыбался от восхищения, исходящего от гостя ему, правильно исполнившему мамину просьбу. Морщинки были такими чуть заметными, такими милыми и наивными, что всегда умиляли ее и заставляли в ответ распахиваться всей душой навстречу его доброте и теплу. А ямочки дополняли красоту лица еще и молодостью. В эту необыкновенную улыбку она и влюбилась сразу же, как только увидела в филармонии, на чердаке, где у него была импровизированная мастерская, а заодно и дом.

– Ты довольна? – тихо спросил он. – Я сделал все так, как ты хотела. Хотя мне лично все эти гости до фени. И ресторан тоже.

– Очень довольна! Назло всем!

– Смешная ты, Алла, честное слово. Плюнули бы на все эти показушные дела, посидели бы дома в своем кругу, как люди. А то светимся тут на виду у всего кабака в таком экзотическом виде. И зачем ты надела именно это платье? Розовое?

– Потому что именно так нужно!

– Почему именно нужно?

– Так мне было предсказано. И кабак, и это розовое платье.

– Ты хочешь сказать, что кто-то тебе все это уже предсказал?

– А как будто нет! Это было такое своеобразное дежавю как бы во сне! И именно розовое платье, и именно на виду у всех! И чтобы всех завидки задавили.

– Вот и задавили. Видишь, как они на нас смотрят? Так бы и удавили!

– А пускай попробуют! Особенно твои. Моим-то по барабану, они по-другому завидуют, а вот твои… точно бы удавили или хотя бы покусали тебя, а уж меня…

– Мы с тобой оба ненормальные. О чем мы говорим во время вальса? А должны говорить о чем? – Он опять улыбнулся своими морщинками и ямочками, опять наклонился и поцеловал прямо в губы, и она опять почувствовала жгучее желание, именно такое, которое не давало ей быть от него на далеком расстоянии. Только на самом близком. Только вместе! Только рядом!

– Рядом я сказала! – шутила она на его замечания про ниточку и иголочку…

Вальс закончился. Она специально сделала глубокий реверанс Саше при всех гостях, подхватила его под локоть и гордо прошествовала на свое место во главе стола. Толстый господин тут же продолжил пялиться на нее во все глаза. Вопрос так долго висел у него на языке, что должен был сорваться вот-вот, она чувствовала его почти физически. И он сорвался. Господин протянул рюмку, чтобы чокнуться именно с ней, подмигнул одним подкосевшим глазом, подался вперед через стол и с мерзкой, похотливой улыбочкой тихо, но нахально спросил:

– Нет! Ну скажи! Как ты нашего Санька захомутала? А? У него было баб столько, сколько в этот кабак не влезут, даже в соседний дом, а женился он на тебе. Сознайся, а? Подсыпала что-то? Да?

– А я ему менструальной крови в шампанское подлила! – сказала она шепотом, тоже привстав из-за стола навстречу Степану Васильевичу, тоже подмигнула красноречиво глазом и чокнулась. – Хочешь, и тебе накапаю? Будешь потом за мной по всем подворотням скакать! – Она постучала двумя пальцами правой руки, с длинными, наманикюренными ногтями, по столу, отбивая конный марш и показывая ему, как он поскачет по подворотням. – А вообще я бы тебе советовала помолчать! Если ты еще что-нибудь скажешь, а тем более меня оскорбишь, я засуну тебя в черную-черную вагину. Я это уме-е-ю! – сказала очень зловещим голосом окончание фразы, прищурила один глаз и покачала головой, сделав зверскую рожу.

Степан Кузьмич резко отшатнулся от нее и быстренько сел на свое место. Вся его гордость резко сплющилась, а в пьяных глазах отразился ужас. Он не понял! Поэтому быстренько опрокинул в рот рюмку, потом со стуком поставил на стол уже пустую, уцепился за нее, как за спасательный круг, уставился глазами в никуда и стал вспоминать смутно знакомое слово, медленно закатывая глаза к небу для помощи сморщенному лбу. Когда его пьяная память, долго копаясь в извилинах, извлекла искомое, и до него доехало, мысли стали плавать в глазах самые шальные и противоречивые, вместе с коркой из анекдота, которая плавала, как шхуна в бурю, в его полуоткрытом рту.

«Вот бы заглянуть в его черепушку и прочитать наперегонки бегающие перепуганные и шустрые мыслишки, а заодно и мыслишки всех остальных наглоязычных гостей? Это было бы страшно забавно и прикольно. Наверное, можно было бы отравиться ядом из салата разномастных мерзостей и точно утонуть вместе с коркой. Утопнуть на закате жизни! На самом пике желания, которое поселилось во мне и не дает спокойно сидеть на стуле, – подумала она и посмотрела на Сашу очень близко, опять сняв для этого очки.

«Ну как же он красив! Как хорош! Так бы и трахнула, прямо сейчас! – сама себе призналась она. – А может, попробовать?»

– Сань. Саня! Иди чего скажу, – позвала она его, поманив пальчиком. – А мы нигде не найдем укромного уголка? Так хочется! – тихо прошептала близко в ухо и поцеловала в мочку, тихонечко пощекотав глубоко в ушке кончиком языка.

– Ой! Ал! Ну ты даешь! Никак не терпится?

– Не-а! Никак!

– Ну, тогда пойдем искать… – Он опять улыбнулся, но теперь очень красноречиво.

«Наверное, тоже созрел», – подумала Алла и стала следом за молодым мужем выбираться из-за стола, сгорая от желания и нетерпения…

Народ передвигался по ресторану хаотично, танцевал, ел, пил, разговаривал, обсуждал разные московские сплетни, включая ее свадьбу, конечно же. В общем, занимался всем, чем мог, точнее тем, чем занимается обычная ресторанная тусовка, а они искали тихий уголок и целенаправленно рыскали глазами по пространству. Они хотели друг друга. От сознания того, что и он готов на любое укромное местечко и не может дотерпеть до широкой, удобной и мягкой домашней кроватки, желание стало невыносимым и острым…

– Пойдем в туалет, – прошептала она опять, потянув его за рукав и привстав на цыпочки, чтобы ему было слышно сквозь рев оркестра и гомон зала.

– Если ты готова, пойдем, – ответил он ей тоже прямо в ухо и точно так же, как и она, провел кончиком языка сначала по мочке, а потом и внутри…

– Ойй! Саньк! – томно простонала она. – Давай быстрей…

Туалет был на одного человека и запирался изнутри на задвижку. Было очень неудобно и мало места, но как же жарко и страстно было это все именно в туалетной, узкой комнате, навесу, на раковине для мытья рук! Страстно и жарко! Очень! И так сладко, что ее понесло по волнам удовольствия с замиранием сердца… а-а-а… А-А-А-ХХ!..

… Все их гости сидели на своих местах, как приклеенные, и даже не танцевали. Все дружно общались и наверняка темой их обсуждения опять были только они. Толстый господин с выпученными глазами что-то втолковывал пожилой даме, нависнув из-за стула сзади, и делал зверские глаза. Алле очень понравилось выражение на лице дамы, ее глаза тоже тихо лезли на лоб.

«Доносит до ушей», – подумала она и расхохоталась сама своим мыслям.

– Посмеши и меня, – попросил Саша на ушко.

Они остановились посреди ресторана, и она пересказала ему эпизод за столом. Они дружно расхохотались по дороге к столу уже вдвоем. Вечер начинал ей нравиться. И гости, которые предстали вдруг в совершенно другом свете, с возможностью поприкалываться именно над ними, и отношение ее любимого к ней, только что подкрепленное в тесной, маленькой туалетной комнате страстными и жаркими поцелуями, и не только поцелуями… и все остальное…

В кайф было все, и она вдруг сама себе резко подняла настроение осознанием удовольствия сегодняшнего вечера! Все было просто замечательно! И гости, и оркестр, и ресторан, и ее любимый МУЖ, и туалетная комната, и толстый господин, и она сама…

Все было просто… за-ме-ча-тель-но…

Свадьба явно удавалась прямо на глазах…

– Ах! Как же все прэлестно! – громко сказала Алла и опять рассмеялась…

Саша

Саша был из породы «рукастых», тех самых, у которых все в руках спорится, а ее принесла на чердак небольшая поломка аппаратуры перед концертом. У коллектива, в котором она тогда работала администратором, была гастрольная поездка в город Нижний Новгород. Одна из запланированных гастрольных поездок по Золотому кольцу России. В тот первый день музыканты метались в поисках своего техника, который запил за сутки до этого еще в Ярославле, пил в поезде, поселился «хорошенький» в гостиницу, а потом вообще пропал. Вечером, как айсберг на «Титаник», на них надвигался концерт, а вся аппаратура пришла фурой из Ярославля с поломками. Динамики фонили, гудели, у одного отлетели контакты. Их кое-как перепаяли сами музыканты, но это помогло мало, быстрее всего что-то было запаяно неправильно. С самого утра аппаратура не хотела настраиваться и не давала коллективу возможности репетировать…

Алла не знала, что делать, была растеряна и расстроена этими неприятностями. Чужой город, чужие люди. Где искать в этом большом городе помощи, в том, девяносто третьем году, пятом году перестройки, году всеобщей разрухи и развала?

Вот тогда в бухгалтерии филармонии ей и подсказали насчет чердака и мастера на все руки, обитавшего там и по доброте душевной никому не отказывавшего.

Когда она забралась по темной боковой лестнице на самую верхотуру и стала рассматривать эту необычную мастерскую, заваленную всяким музыкальным радиохламом, то сразу и не заметила его, сидящего за столом у самого окна с паяльником в руках и спиной к ней. Очки, вечный ее спутник, мешали рассмотреть внимательнее, поэтому она побрела ближе к свету, огибая большие ящики, пока не уткнулась прямо в его спину. Вот тогда он и повернулся к ней, поднял глаза и улыбнулся своей необыкновенной улыбкой, точно так же сморщив по-детски нос и напустив на щеки необыкновенные ямочки…

Что нужно человеку для того, чтобы влюбиться с первого взгляда. Статистика уверяет нас, что человек может влюбиться вдруг и сразу во все что угодно в предмете своего воздыхания. В поворот головы… В мочку ушка, через которую виден солнечный лучик, или через все ушко, розовое-розовое в садящемся за рощу солнышке… В подъем ножки, пробующей на теплоту зеркальную гладь пруда… В тоненький лучик света пробивающий прозрачную блузку, ложащийся на грудь в вырезе и заставляющий трепетать от догадок в собственной голове, а точнее щекотать замирая под грудью, или еще ниже, на самом нижнем, первом этаже… прямо в тазике…

Но это все о мужчинах.

А что может заставить влюбиться женщину с первого взгляда? Такой же поворот головы, но только на крепкой, мужественной шее? Или прошедший мимо тебя красавец с обтянутой джинсами попой, когда обе половинки перекатываются под тканью? Или его слова, которые он заливает тебе в ухо при первой же возможности пробраться поближе к этому уху?

Ведь бабы любят ушами, и это знает каждый уважающий себя половозрелый представитель мужского пола. Или его глаза, оказавшиеся вдруг на уровне твоих в вагоне метро, когда толпа прижала вас друг к другу, до ощущения запаха ваших тел… Или еще всяких разных, могущих возникнуть вдруг от близости этих самых тел, ощущений?…

А может быть, правы ученые, которые уверяют, что в нашем носу генетически помещены предками какие-то там рецепторы. Помещены инкогнито и должны чутко улавливать из воздуха тончайшие запахи, посылая в нашу голову, точнее на нашу голову, в своеобразные центры базы данных по обобщению окружающего нас пространства. На базе информация перемалывается мозгами, суммируется и направляется прямо в мозжечок, а может, еще куда-то, на какую-то полочку. Там все запахи сортируются на съедобные и несъедобные. Для съедобных предпочтительнее рот со слюноотделением и желудок в позе «всегда готов!», а несъедобные, но сексуально возбудительные отправляются на самый первый этаж, для опознания на предмет – подходит этот запах под серию «все для продолжения рода» или не подходит? Если подходит, наш организм тут же создает в нашем желудке или под ним настоящее безвоздушное пространство, в котором начинает плавать это наше желание, толкаясь оттуда прямо в мозг, как младенец во чреве. И наш организм, немедленно выделяя нечто подобное желудочному соку, но только на первом этаже, начинает быстренько готовиться к возможному контакту. Он смазывает дорогу будущему сонму живчиков, именуемых сперматозоидами и несущих свои генетические красоты для соединения с вашими генетическими красотами, чтобы, слив все это воедино, получить на выходе шедевр генных поколений и как результат невиданный ранее свету индивидуум, надежду двух генетических линий в одном необыкновенном младенце! Надежда толкает самых заинтересованных в лице дедушек и бабушек восклицать: «Боже! А наш-то хорош! Как хорош! Вылитый папа!» Или: «Вылитая мама!»

Может быть, правы и те и другие, а может быть, и никто, но что-то в этом во всем есть. Что-то где-то зарыто! Потому что бывает же такое: поворачивает человек голову, и две махонькие складочки, мило сморщив нос, подкрепленные двумя махонькими ямочками на щеках, въедаются в твою душу навсегда! Намертво въедаются и начинают мешать спать спокойно по ночам; подталкивают под локоть, чтобы ты давилась кофе по утрам; задумавшись о них, ты проезжаешь свою остановку в трамвае; и вообще начинают затмевать весь белый свет!..

Вот так это случилось и с ней. Один очень медленный, как в замедленной съемке, поворот головы, и захотелось рассказывать стихи, которые она очень любила, захотелось парить на крылышках над этой большой, захламленной мастерской, захотелось стать выше и красивее, говорить нежным, женским голоском, а не таким хриплым и почти мужским басом… И тут же тебе, пожалуйста, и смазка… как реакция организма на решение мозга: данный индивид подходит под серию «все для продления рода»! Ей тут же захотелось на нерест!

«Ну-у-у, так хватай и аркань! – хотелось сказать самой себе. – Но как?»

Смешные мы, люди, человеки. Решение-то организма принимает молниеносно, но твоя организма, а не его? А его организма, она и не в курсе. Ее нужно еще настроить, подтолкнуть, подсказать ей надо, что напротив стоящий организм уже созрел! Проходит три очень длинных года на намеки, подсказывание, подталкивание. Охмурение, другими словами… И какие длинные три года…

А тогда, в ту самую первую минуту, она стояла, смотрела на этот медленный поворот головы в лучах яркого солнечного света прямо из окна, под которым он сидел, на его лучезарную улыбку, на морщинки, на ямочки, на шикарные, пышные, волнистые волосы любимого светло-песочного цвета, рассыпанные по плечам, на голубые глаза, раскрытые навстречу ей, на губы, по-молодому немного пухлые и красиво очерченные. Она тихо обалдевала. Сразу от всего. В затылке мелькнула мысль, что или вот это она где-то уже видела, или такое ей приснилось во сне еще девочкой, но где-то уже было, или непременно должно было быть! Непременно! Как какая-то мистика или дежа-вю! Сердце екнуло и шепнуло, что именно так должен был бы выглядеть ОН, мужчина ее мечты. Она поняла это и одурела! И от его молодости, и от красоты, и от улыбки, и от этих морщинок, и от ямочек, и от собственной реакции. У нее, от общей совокупности всего увиденного, в горле все слова враз застряли. Заклинило их, зацепившихся за первое впечатление! Она стояла молча, как парализованная, и пялилась на него во все глаза…

– Я вас слушаю, – сказал он хорошо поставленным голосом, правильно выговаривая слова, как это могут делать только артисты. – У вас что-то случилось? Вид у вас какой-то перепуганный.

– У нас… у нас аппаратура… сломалась… фонит… концерт… вечером у нас… а она фонит… – замямлила она слова и помахала рукой куда-то за себя.

– У вас аппаратура сломалась? Фонит?

– Ну да. Фонит она… Аппаратура у нас… сломалась…

– И что?

– И надо… сделать ее надо… концерт вечером… у нас…

– Вы хотите, чтобы я вам аппаратуру посмотрел?

– Ну… да…

– А где?

– На площадке. На концертной площадке… здесь в филармонии…

– На втором этаже?

– Ну… да…

– Хорошо, я сейчас спущусь. Вы идите, я следом буду, только возьму инструменты.

– Хорошо… я… тогда пойду…

Она с трудом развернулась и, натыкаясь на ящики, побрела к выходу. Она так медленно передвигалась по мастерской, что уже на выходе он догнал ее и подхватил под локоть, чтобы помочь спуститься по темной лестнице. От соприкосновения ее так тряхануло током, что она даже испугалась и подумала:

«Уж не держится ли он двумя руками за оголенные провода? – и даже посмотрела на его руки. Но ничего такого в его руках не было, только чемоданчик с инструментом. Вот тогда она до конца осознала и почувствовала, до какой же степени он ей понравился! – Вот это да! Кажется, я попала!» – мелькнуло в голове…

– Меня зовут Алла Ивановна, – выдавила она из себя, чтобы как-то сама себя вывести из странного состояния, в котором только что оказалась.

– А меня Александр. Друзья зовут Саша или Саня. А до отчества я еще не дорос.

– Очень приятно познакомиться, – опять выговорила она, хотя его слова и кольнули неприятно, как будто ткнув ее носом в немолодые годы. Но почему-то это ее не обидело. Наоборот, она вдруг с ужасом почувствовала, что ей очень хочется говорить с ним и говорить, говорить и говорить, без конца говорить…

Она сразу же испугалась, что сейчас ее может прорвать на треп, в котором она всегда чувствовала себя большим докой! Может быть, это была реакция на тот ступор речи, который только что произошел с ней в мастерской? Вроде бы как замазка для ушей, потому что уж что-что, а потрепаться она умела залихватски. Могла заговорить намертво кого хочешь. Ее часто насылали на несговорчивых директоров площадок или кустовых администраторов, потому что отбиться от нее просто так было невозможно. Если она ставила себе цель, то могла проговорить хоть час, хоть два, хоть три… да еще и хриплым, противным голосом, чтобы было до печенок доставучее… но своего добивалась обязательно, оставляя «хладный труп» театрального чиновника, который долго еще приходил в себя после ее нашествия…

Эта черта характера всегда высоко ценилась на наших эстрадных подмостках у администраторов, но сегодня могла ей или помешать, или оказать ненужную службу. Сегодня нужно было прикусить свой язычок и молчать, молчать и еще раз молчать, изображая из себя очень умную и интеллигентную женщину. Но как? Как? Когда так и подмывало говорить, говорить, хорошо поговорить! От души и даже, может быть, под рюмочку…

Аппаратурой они занимались часа два или три, все починили и настроили как-то на удивление легко, с улыбками, шутками, прибаутками. Она не могла налюбоваться Сашей, от которого шло удивительное тепло и легкость, и ребятами из ее коллектива, которые тут же подхватили его открытую манеру общения. Она заставила себя не лезть на сцену, к нему под руку, а спокойно сидеть в зале, на зрительском месте. Сидела в пятом ряду, не спуская глаз и переживая за него сильнее, чем он мог бы переживать сам за себя. Боялась, что он может оказаться не таким всемогущим, как она надеялась, и подвести ее в глазах остальных ребят. Но он не подвел. Это очень обрадовало ее где-то внутри, хотя она никому и не могла показать своих чувств…

Прелюдия

Он подошел к ней сам где-то на тридцатой минуте концерта. Она стояла за правой кулисой и смотрела на сцену. Он подошел сзади, со спины. Взял вдруг за локти сразу двумя руками и сказал очень близко на ушко, чтобы было слышно за грохотом музыки:

– Добрый вечер. Все нормально? Аппаратура работает?

– Во как работает! – Она подняла большой палец, не поворачиваясь, прямо над своей головой, повыше и показала ему. – Отлично работает! – а сама вся зашлась телом от его прикосновения и даже сжалась от приятного ощущения внутри себя.

– Отлично! – опять сказал он на ухо, но не ушел и все так же держал ее под локти, чуть прижимаясь сзади всем телом.

А может быть, ей показалось, что «чуть прижимаясь», но как же это было приятно! Она стояла, почти не дыша, и ощущала его всего. Она боялась шевельнуться, потому что тогда он мог бы уйти. Ей казалось, что он тоже не дышит. Так они простояли молча почти до самого конца концерта. Отвлек их рабочий сцены. Он что-то прокричал Саше на ухо, и они оба ушли за задник. Она осталась стоять одна, медленно приходя в себя от его прикосновений и пытаясь собрать воедино свои разбежавшиеся по закоулкам извилин мысли. Мысли были ошеломительно радостные, одуряющие и зовущие… Она их очень испугалась, потому что они казались нереальными…

«Так! Быстренько успокоилась! Это все тебя не касается! Этот овощ не с нашего огорода. Не про нашу честь. Он вон какой молодой, а ты старая калоша, поэтому утихомирь свой дурацкий организм и закуси губу. Раскатала! Смотри, чтобы об нее никто ноги не вытер!» – четко и с расстановкой сказала она себе, чтобы отрезвиться от сумасшедшего ощущения.

Но отрезвиться не пришлось, потому что из-за задника показался улыбающийся Саша. Со знанием дела, целенаправленно, он подошел к ней и… вернулся ровно в ту же позу, от которой его оторвали, как будто это было его законное место. Взял ее сзади под локти двумя руками.

«Что само ушло, само может и вернуться. Китайская пословица», – ни к селу ни к городу подумала она и тоже осталась стоять в той же позе, как будто он не уходил только что, а теперь не вернулся. Как будто он стоял вот так всегда и это действительно его законное место.

– Через сколько концерт закончится? – опять прямо в ухо спросил Саша.

– Минут так через десять, а что? – повернула она голову к нему, от чего пришлось поднять ее кверху и запрокинуть.

– Да нет, ничего. Я так, – прокричал он ей в ухо.

– А я думала, вы спрашиваете для того, чтобы меня на ужин пригласить? – сказала-спросила она очень игриво, сделав бровями горку, а ресницами застенчивость, и удивилась. Она не ожидала от себя такой прыти в первый же день знакомства. Нет. Она не была пуританкой и очень хорошо реагировала на предложения мужчин встретиться «для поправки здоровья ночью», не заглядывая в дальний угол. Но всегда это было просто, наверное, потому, что не цепляло так сильно, как в этот раз. А в этот раз возможное рисовалось неожиданным, обжигающим нервы, мистическим и нереальным! Если оно могло случиться, то должно было быть красивым, если, конечно, вообще могло случиться?… Оно должно было быть украшено цветами, музыкой, свечами… то есть всеми букетно-конфетными атрибутами. Так ей мечталось… а сама – пожалуйста, сразу и на ужин взялась набиваться…

«Ну, я даю! Ай да Пушкин!» – мелькнуло в голове гордостью похвалы самой себе.

– А вы не против? – отвлек он ее от самокритики и самокопания…

– А почему я должна быть против? – тут же откликнулась она и опять удивилась на свой рот, который выговаривал слова, не дожидаясь решения и приказов из мозгового центра. – Ужинать все равно надо. Можно в местный кабак пойти, а можно и в номере. Мы к походной жизни привыкшие, нас гостиницей не испугаешь! – выдала она ему как можно громче и все еще удивляясь сама себе.

– Тогда, может, пойдем отсюда, надоело кричать, – предложил он.

Они прошли в пустую гримерную, остановились там посреди комнаты, не зная, что говорить друг другу в наступившей тишине. Она стеснялась своего хриплого голоса, а он стоял напротив, рассматривал ее и обдумывал свой порыв про ужин. Он начинал сомневаться в его правильности, это было заметно по глазам.

– Ну, так куда пойдем? – первой нарушила она тишину, спугнув его сомнения, и постаралась сказать это как можно нежнее и женственнее.

– Лучше бы в ресторан, но только у меня с денежкой негусто, поэтому мы пойдем в кафе при ресторане, там кухня та же, но значительно дешевле. Там наши филармонические всегда едят днем и пьют пиво по вечерам. Особенно симфонический оркестр. Весь там заседает. Любимое место. Клуб по интересам.

– Э нет! Идем в лучший ресторан этого города! Сегодня я угощаю. Мы же должны рассчитаться за аппаратуру? Вот я и приглашаю.

– Я так не привык. Я всегда сам рассчитываюсь.

– Это все прекрасно, но я вам действительно должна за аппаратуру. Будем считать, что я с вами рассчиталась, а вы на эти деньги приглашаете меня в ресторан.

– Ну, если только так. Тогда я согласен. Идемте.

В тот первый вечер, в самом его начале, она чувствовала себя как-то натянуто и скованно. Может быть, это было из-за аппаратуры? Нехорошо было именно так начинать знакомство, как бы унижая его то ли подачкой, то ли оплатой? А может быть, из-за своего хриплого голоса, но она на удивление сама себе стеснялась начинать разговор и ковыряла вилкой в тарелке очень сосредоточенно, как будто и правда была очень голодна. А Сашу с начала вечера отвлекали всякие местные личности, посещающие ресторан. Они считали своим долгом, наверное, из чувства глубокого уважения, так показалось Алле, подойти и поздороваться, при этом оценивающе окинуть взглядом «даму» за столом. В результате весь разговор, все их общение вдвоем начинало сводиться к общим темам:

– На улице весна в самом разгаре…

– Хорошо, что эпидемия гриппа сошла на нет…

– А вы здесь всех знаете?…

– А вы надолго приехали на гастроли?…

Разговор получался такой пустой, что даже не смешил ее, не говоря уже о том, чтобы заинтересовать. Ей хотелось, чтобы он был хотя бы ознакомительный, поэтому она плюнула на свое стеснение и стала первой рассказывать о себе в юморной, вольной манере, чтобы как-то раскрепостить обстановку за столом. Он тоже должен был включиться в эту игру. Она хотела услышать от него то самое главное, что всегда подспудно интересовало женщину: занято ли его сердце?…

– А вы постоянно живете в этом городе? И родились здесь?

– Да нет. Я из другого города. Родился я не здесь.

– А я родилась в Подмосковье, в маленьком городке Химки. Правда, тогда он был еще подмосковной деревней. Деревенские мы.

– Да и мы не совсем городские…

– То есть? – спросила Алла.

– Я с Украины. Из славного города Балаклея. Правда, то место, где я жил, городом можно назвать с натугой. Мы жили в своей хате в пригороде Балаклеи, селе Пришиб. С садом, огородом, картошкой, которую родители заставляли копать осенью, ну и с прочими гусино-куриными прибамбасами, включая драчливых индюков, две коровы, а к ним, соответственно и сено, ну и всякое разное, что бывает при своем хозяйстве, да еще когда родители оба работают в соседних пригородных предприятиях. Так что я вырос в чужих садах да на речке. На природе, другими словами.

– Ну да. И мое детство было ярко окрашено деревней и просторами для роста, хотя мы и жили в двухэтажном, правильно сказать бараке, который стоял на самой границе леса, поля и соседней деревни. Поэтому нас двор воспитывал и лес, как и вас. Там мы и пропадали с утра и до вечера. Я своих родителей видела мало, они у меня были тоже шибко работящие, плюс коммунисты, но очень любила. Из-за своей занятости они меня малость не досмотрели аж с самого раннего детства, а когда очухались, я успела превратиться в глобальную проблему, которую они решить оказались уже не в силах, столько во мне дуре оказалось дури. Мама у нас была очень инициативная, парторг, но здоровьишком слабая. Сердце. Врачи советовали не тратить на меня свои силы, беречься от лишних неприятностей. Но школьные учителя думали по-другому. Они очень хотели привлечь ее к процессу воспитания дочери, не обращая внимания на разные и всякие предписания врачей. Правда, все это не помешало им с папой прожить долгую и счастливую жизнь! Они очень любили друг друга, свою работу, нашу квартиру и до самой старости ходили за ручку. А я с самого раннего детства стала любить себя сама, потому что больше любить было некому. Так что я с детства человек недолюбленный, но зато свободный и к себе отношусь правильно…

– Да… Мы все чего-то недополучили в детстве… Наши родители были очень заняты общекоммунистическим строительством… Некогда им было утопать в быту… – Саша сделал горестное лицо.

– Ну да… А еще мне всегда очень нравился цирк и клоуны в нем. Я и себя с раннего детства считала Клоуном! И мечтала, между прочим, работать клоунессой в цирке. Поэтому очень люблю ко всему прикалываться! Бог послал вот этой дуре, – Алла указала себе пальцем в грудь, – жизнь на удивление полную. Она у меня и правда через край. Я, между прочим, клоунов собираю. Кукол. У меня уже большая коллекция. Еще чуть-чуть, и можно в книгу Гиннеса подаваться…

– А можно будет когда-нибудь полицезреть?

– Посмотрим на ваше поведение… – Алла сделал хитрые и зовущие глазки. – Если будете паинькой и случайно забредете в славный город Москву, я, так и быть, их вам покажу. Я ведь в этой жизни осталась совершенно одна. Одна-одинешенька со своими клоунами! Даже детей Бог не дал, наверное, побоялся дури… ков на земле плодить. А так как я с раннего детства все ждала и ждала приключений, как в цирке, то Бог мне их и подкидывал вместо детей, досыта и больше. Чтобы не скучно было…

– Вы так интересно к себе относитесь!

– Лучше самой шутить над собой, чем задыхаться злостью от человеческого злословия. Я так думаю.

– Это удел людей очень умных и поэтому критически оценивающих себя, – промолвил Саша тихо и задумчиво.

– Я надеюсь… Во всяком случае, есть надежда на папины и мамины гены. Они у меня евреи. Это вселяет слабые надежды на ум целой нации, обособленной сознанием своего высшего предназначения от всего остального остолопнутого населения.

– А я ведь тоже еврей.

– Слава богу, все вокруг свои. Тогда можно в полную признанку…

– В каком смысле?

– В смысле выкладывания всего чего на душе – начистоту.

– Совсем?

– Ага! Мне так больше в кайф. У меня, как только появились первые признаки зачаточных мыслей, я тут же очень внимательно посмотрела на себя в зеркало. Посмотрела, а там ужас натуральный, тьма египетская сгустилась! До того я все детство и раннюю юность жила яркими иллюзиями всеобщего счастья, скача по полям и лугам. Но потом мы все повзрослели, и настырные деревенские дети с крикливыми обзывалками заставили глянуть в зеркало повнимательнее! А в зеркале я обнаружила совсем другие иллюзии. Они оказались искусанными. Искусанные иллюзии отрезвили меня навсегда! Поэтому теперь я живу по принципу: что хочу, то и ворочу! Лучше сама про себя скажу, что хочу и кому хочу. Так легче для внутреннего переваривания. Иногда такое скажу, что человек даже шизеет. У него только-только в мыслях появилось сказать что-то пошленькое, наметка белыми нитками, а я уже озвучила и прямо в лицо! Так интересно наблюдать и прикалываться! Во-вторых, я сама себя и по жизни считаю очень прикольной. А теперь тем более. Я уже тетя немолодая. Могу себе позволить прикалываться по большому счету и городить любой огород, потому что мне уже все равно, что обо мне подумают! Я даже похороны Сталина помню. Хочешь, расскажу? – Она скороговоркой выдала последние две фразы так весело и быстро, что они дружно рассмеялись.

Атмосфера и правда стала непринужденной. Саше не оставалось ничего другого, как подхватить предложенную форму общения:

– А у меня все живы. И папа, и мама, и два брата, и две сестры. И даже бывшая жена! Все они живут на Украине, там же. Моя бывшая жена тоже работает на эстраде. Она у нас кордебалетная. Ногами дрыгает у одной знаменитости в коллективе. Гастрольная жизнь нас и развела. У меня даже сын есть, только почему-то не на меня похож, а на знаменитость. Копия. Поэтому я и не стал цепляться за ту жизнь, как макака за сук. Решил лучше почесать макушку в поисках умных мыслей и должных поступков. А так как из головы умных не начесал, то почесал подмышку… А потом залез на пальму повыше, от людей подальше и стал жить на чердаке. Не клоун, но макака, одним словом… С рюкзаком за спиной по имени «бывшая жена».

– А у меня целых два рюкзака за спиной. Один слесарь-водопроводчик по молодости, а второй даже целый литературный критик! Во куда занесло. Только он оказался не критиком, а шустриком! Похлеще меня! А вдобавок тоже еврей и поэтому решил, что жизнь нам дается только один раз и прожить ее надо ТАМ… Так что мой рюкзак оказался в Штатах. Я последний раз развелась три года тому назад. Живу теперь в Москве одна со своими любимыми клоунами в маленькой однокомнатной квартирке хрущевской планировки. В хрущебе, одним словом…

– А я развелся только год тому назад и живу теперь на чердаке в филармонии дореволюционной планировки, хотя числюсь в номере этой же гостиницы, где мы сейчас в ресторане ужинаем.

– А что так? В гостинице же удобнее.

– В гостинице жить сложно, из твоего номера постоянно стараются сделать «клуб холостяков». Особенно женатые из местных. Вот эти самые… – он обвел рукой вокруг себя, как будто оправдываясь за подходящую к ним с дурацкими вопросами публику. – Вот так и получилось, что я на чердаке сделал себе гнездовье, а потом стал засиживаться допоздна и постепенно соорудил себе там спальное место, чтобы в номер не ходить. Потом перетаскал туда весь свой немногочисленный гардеробчик и стал жить в полной творческой свободе и удовольствии. Там стоит старенькое пианино. Вечерами я играю на нем, проигрываю мелодии, которые сами появляются в голове на стихи, которые я сам еще в школе и в музыкальном училище сочинил. Мне нравится. Ребята говорят, что получается хорошо. Кое-что мы уже со сцены поем. Я работаю в коллективе при филармонии. Может, слышали? «Времена года» называются. Я солист. А вообще мне такая вольная и спокойная жизнь без семейных скандалов очень нравится. Жизнь вольного казака. Никто не мешает ложиться, когда захочу, и вставать, когда высплюсь. Соседей нет, можно посреди ночи бренчать досыта! Класс! Полный чердак удовольствий! Как в Бразилии…

– Ясненько про вас. Вольный казак, значит? – Алла отстранилась на спинку стула, прищурила глаз и посмотрела как бы внимательно и как бы издалека. – Или обезьян?

– Вольный гамадрил… точнее гомодрал… А что? Плохо, что вольный?

– Да нет. Просто я так сказала. Вольным гомодралом быть хорошо. Я по жизни тоже совсем вольная… гомодральщица… С раннего детства. Я же говорю – что хочу, то и ворочу…

– При нашей с вами работе только вольному и воля. – Саша перешел вдруг на серьезный тон. – Гастроли какую хочешь семью развалят. Или надо вместе ездить. Всегда. Я когда женился, мы ездили вместе. «Звезда» работал первое отделение, а мы второе. Хорошо работали, большие стадионы делали. «Звезда» тогда тоже работал в Горьковской филармонии, но потом он стал взлетать все выше и выше, и выше, стал работать сам, только он один и весь концерт. Потом все переменилось. Во-первых, он ушел в другую филармонию, во-вторых, набрал большой кордебалет, а в третьих, стал в ящике больше торчать, чем у себя дома. Телереклама кому хочешь голову вскружит. Вот Лена, так мою жену зовут, и решила, что она тоже звезда, раз в ящике торчит. А тут еще эта беременность. Почти до самых родов танцевала, а когда родила, я все сразу понял. Мальчоночка-то весь черненький оказался, с темноволосенькими кучеряшками то есть, глаза зеленые, ну весь в папу. У меня-то голубые и у Ленки тоже, и оба мы светловолосые. Правда, развелись мы тихо. А что скандалить? Он уже растет, а я оказался лишний. Так что я теперь один… – сказал он, но сказал с такой горечью в голосе и с тоской в глазах, что она поняла – рана свежая, еще даже не затянулась и нужно его щадить…

Саша вздохнул и задумчиво опустил голову, что дало Алле возможность посмотреть на него прямо, во все глаза. Поэтому и рассматривала она его в эту минуту как-то по-особому, как бы соприкоснувшись с ним душой, тем более, что вместе со вздохом его глаза зацепились в задумчивости и не смотрели на нее. Можно было позволить себе посмотреть на этого молодого мужчину откровенно и не стесняясь. Что-то в нем было до такой степени открытое, что притягивало к нему взоры многих людей в этом ресторане. Он производил впечатление человека откровенного и абсолютно честного не только в поступках, но и в мыслях. Сама Алла такими качествами не обладала. Если сказать честно самой себе, она всю свою жизнь хитрила и изворачивалась не потому, что это был ее стиль поведения, а потому, что так себя вели все знакомые и подруги. Даже ее родители, в принципе честные люди, все равно хитрили и как-то ловчили, делая вид, что они люди честные и положительные. А Саша вел себя так, как будто он был честен от природы, от чистого сердца и взаправду! Это ей очень импонировало! Очень! Таких мужиков Бог ей еще не подгонял. Пауза затягивалась, и Алла разбудила ее сама:

– Что мы все о грустном да о грустном? Лучше расскажите мне хороший анекдот.

– Да я все анекдоты знаю только матерные, гомодральские…

– А вы матерный, а где соленые слова, там говорите тум-ба.

– Тогда вместо анекдота будет одно только тум-ба и тум-ба, как в старом анекдоте про хор Пятницкого, везущего свой репертуар эмигрантам за бугор.

– Тогда я расскажу еще что-нибудь смешное о себе. Я это дело обожаю.

– Интересно, интересно. Я вас слушаю, – сказал вдруг Саша голосом нашего самого первого президента. Это было так потрясающе похоже, что они дружно рассмеялись.

– А вы еще и пародист?

– А я вааще на усе руки, как тот азэбрайжанец на Московском рынке, и ета правильна! Правда, Раиса Максимовна?

На них смотрели посетители с ближайших столиков и улыбались. Всем понравилась Сашина выходка.

– А еще кого вы можете пародировать?

– Авдотья Никитична, вы меня просто поражаете! О-хо-хо-хо-хо! Вы же знаете, что суть в подъезде! – выдал Саша и сделал глазками.

Народ вокруг засмеялся громче. Алле нравилось, что все вокруг смеялись очень доброжелательно, как близкому другу или хорошему знакомому, значит, его здесь действительно знали и любили. Она смотрела на него, и в ее душе все пело и ликовало! Он был необыкновенно хорош! Вот бы ей такого мужика! Все бы отдала за одну ночь! Но это только мечты!

– Мечты, мечты, где ваша сладость, – сказала она сама себе и спохватилась, потому что сказала вслух.

– Вы мне? – тут же спросил Саша, улыбнулся вдруг, но улыбнулся очень обещающей улыбкой.

– Ой! Проговорилась! – Алла сделал круглые глаза, смутилась, ужалась головой в плечи, улыбнулась скромной улыбкой школьной учительницы из провинции и прикрыла рот ладошкой.

– Ну и хорошо. Все сразу ясно и понятно. Если вы, конечно, Раиса Максимовна, не против? – опять заговорил он под экс-президента.

– Она против? – указала Алла сама себе в грудь. – Она никогда не сможет отказать такому мужчине и сказать «нет»!

– Может, тогда ну его, этот ужин? Айда на мой чердак! – Он перешел на собственный голос.

– А там туалет есть?

– Есть! Отличное ведро там есть! На десять литров!

– А душ?

– И душ из лейки! На пятнадцать!

– А может, пойдем ко мне в номер? Там точно есть и душ, и туалет.

– Если дама так любит красоты цивилизации, галантный джентльмен не имеет права ей в этом отказать и готов слезть с дерева! Идем… – Он встал со стула, подошел к ее стулу, отодвинул галантно от стола, помог даме подняться, но тут же задумался и добавил: – Но нужно взять конфетно-шампанские аксессуары. На сухую первая ночь будет буксовать.

– Ну, тогда будем смачивать и смазывать! – залихватски сказала Алла, взмахнув рукой не столько для того, чтобы подозвать официанта, а сколько для общего душевного подъема! А может быть, и для того, чтобы поднять настроение самой себе и чтобы не было заметно, что в ее душе его замечание про смазку вызвало не очень приятное чувство. Конечно, она не красавица и ноги не вытекают из ушей, но намекать на то, что без смазки на нее и не залезть, было как-то не очень… Но… виду она не подала. Такой красавец, да еще и молодой, был в ее пятьдесят один уже о-очень большим подарком. А она для него могла оказаться прямо таки антикварной редкостью. Раритетом. Можно было глазики на разные замечания и зажмурить. Нужно было от души радоваться его желанию и постараться изо всех своих зрелых и опытных сил не обращать внимания на то, что он еще очень молод для ее вызревших и мудрых мыслей…

Она же их копила годами… и многими…

Они затоварились в буфете при ресторане шампанским для нее, водочкой для него, конфетами, сухими колбасно-овощными закусками-бутербродами и поднялись на третий этаж, в номер к Алле. Это был обычный двухместный номер с двумя узкими кроватями, застеленными совдеповскими покрывалами с бежево-коричневым, квадратно-гнездовым рисунком.

Алла стала нервничать прямо от двери. Наверное, поэтому вначале никак не могла попасть ключом в замочную скважину, в полумраке коридора царапая ключом вокруг нее по двери и чертыхаясь на себя за свою неловкость. Вместо того, чтобы радостно распахнуться для ее счастья, противная дверь решила выстроить ей забор. Ей, которая так ждала именно такого человеческого счастья всю жизнь…

Когда она наконец-то открыла эту вредную сволочь, злясь сама на себя и свою медлительность, даже не прошла, а проскочила в номер так быстро и стремительно, так на нерве и так резко развернулась около стола, что Саша почти налетел на нее. Получилось очень смешно, а потом вдвойне смешнее, когда они оба метнулись к столу, поставили на него пакеты, остановились напротив друг друга и, как зеленые первоклашки, вдруг оба застеснялись своей спешки, не зная, с чего начинать разговор.

Стояли… и молча смотрели друг на друга…

Самая первая…

Самая первая ночь оказалась острой и запоминающейся навсегда. Все было исключительно ярко, необыкновенно и возбуждающе, было так совершенно не буднично, не пошло до противности, как обычно происходило ЭТО у нее в последнее время. Первая ночь оказалась не «для здоровья». Она была украшена бездной возбуждающих разговоров, особенных интимных шепотков и прочих удовольствий в кровати, тем более узкой. Эти милые интимности сразу же вписали необыкновенную ночь надвигающейся любви на памятнике, который она воздвигала внутри своей жизни, огромными золотыми буквами. Особенно разговоры и прелюдии!!!

Чтобы как-то разрядить обстановку, Алла попыталась сделать все максимально быстро. Но получалось коряво, суетливо и лихорадочно. Попытка занять себя работой, чтобы незаметно, было до какой степени она и боится будущей близости, и хочет ее, со стороны выглядела смешно. Так ей вдруг показалось. Она суетливо, ругая себя в уме, вытирала стол, включала настольную лампу для большего интима и вуализации своих морщинок, потом ее для этого же выключала… Потом передвигала пепельницу туда-сюда, вытаскивала из пакета бутылки, расставляла их на столе очень ровненько и симметрично, как в аптеке… И нервничала…

Потом, немного успокоившись сама внутри себя, специально медленно вскрыла коробку конфет, достала закуску под водочку и разложила ее на тарелке очень аккуратно и ровно… Она тормозила себя в уме, а вместо этого быстренько опять побежала в ванную вымыть стаканы. Мыла их под раковиной и понимала, что суетливость только мешает, заставляя его понять, до какой степени ей хочется быть сегодня с этим необыкновенным красавцем, но ничего не могла с собой поделать. Ноги сами носили ее по номеру. Она на той же скорости выбежала из ванной комнаты и стала вытирать стаканы полотенцем, а потом расставлять их на столе, передвигая то так, то эдак. Общий вид стола ее удовлетворил. Она тут же хватилась открывать бутылки и разливать по стаканам, сама, не ожидая его помощи и ругая себя последними словами…

Он стоял посреди номера и смотрел на ее суету, чуть прищурив глаза, отчего казалось, что он над ней насмехается, особенно ее умелому исполнению вскрытия шампанского без струи в соседа. Она не позволяла себе думать о возможной насмешке с его стороны, поэтому сдвинула тишину сама:

– А что мы стоим? В ногах правды нет, говорит народ и добавляет: стоя только ругаются. Мы же не ругаться пришли? Правильно? – скороговоркой подытожила она свои действия, подавая Саше рюмку и бутерброд.

– Совершенно, действительно. Просто меня всегда в номерах возмущает отсутствие диванов или кресел. Редко где есть. А на кровать садиться как-то неудобно. Вот об этом я и думал, – выкрутился он из создавшейся неловкости.

– А нечего думать. Это же временное пристанище и не подходит под понятие дом, где неудобно сидеть на хозяйской кровати. Это гос-ти-ни-ца! Как в нашей студенческой песне Галича:

Эх, гостиница моя, ты гостиница.

На кровать присяду я, ты подвинешься,

Занавесишься ресниц занавескою,

Я на час тебе жених, а ты невеста мне…

Так и тут, все друг другу друзья и братья на один вечер. Поэтому можно без всякого стеснения садиться на кровать и думать, что это диван. – Она чокнулась об его рюмку стаканом с шампанским, выпила залпом и села.

Всю эту речь она двинула специально, чтобы он не подумал, что их могущие возникнуть отношения должны быть с продолжением. Что она на самом деле относится к нему очень взрывоопасно и уже, может быть, даже серьезно. Что тот заряд тока, которым ее тряхнуло еще на чердаке, предполагает не просто одну ночь, а бесконечное обладание. Правильно сказал кто-то умный, что любовь это бесконечная жажда обладания. Именно бесконечная, у которой не может быть удовлетворения, потому что жажда! Жажда Любви! Но существующая и страшенная разница в возрасте мешала ей показать те чувства, которые проснулись, она должна была забыть о них, она должна была сдерживать себя и сама вести правильно их бронепоезд. То есть именно на запасный путь. В никуда. И эта гостиничная песня сразу расставляла правильно все акценты и ударения над ее мыслями.

– Ну, если так, то можно даже и прилечь! – весело выдал он, одарил ее лучезарной улыбкой, выпил рюмку стоя, но на кровать присел. – А вы тоже любите бардовско-походные песни?

– А как же! Они же провели нас через нашу молодость с рюкзаками и палатками! Как можно это забыть, когда все мы угорели еще в баньке у Высоцкого?! Угоревшее племя, потерявшее свою невинность в основном под кустами или в палатках! Вашему поколению этого уже не досталось! – Она взяла у него рюмку, опять наполнила себе и ему и подала.

– Ну, во-первых, не надо делать из меня мальчика. Я муж! Мужчина! И надеюсь, что мне будет предоставлена возможность сегодня это доказать! – Он опять улыбнулся очень обещающе, всеми своими милыми, еле заметными морщинками, чокнулся и залихватски блеснул глазами, опять зацепив за сердце необыкновенными искорками глаз. – А во-вторых, я тоже еще успел глотнуть дымка походного костра и вседозволенности сексуальной палаточной жизни. – Он показательно глотнул водку одним глотком, встал и налил ей и себе сам. – Я хорошо помню мою раннюю молодость и походную учебу. На Украине ночи теплые, лета стоят жаркие, такие же жаркие, как и наш молодецкий темперамент. Моя самая первая женщина было именно из палатки.

– А рассказать слабо?

– Не-а! Не слабо. Только с условием! Делимся воспоминаниями оба. И честно…

– Идет. Давайте выпьем за самый первый раз.

– Выпьем с еще одним условием – только на брудершафт. Мне надоело и ваше, и мое «выканье». Идет? – Он торжественно встал с кровати, поднял и ее, подхватив под локоть, гордо выпрямился, поднял рюмку, а вторую руку по-гусарски завел за спину.

– Идет. – Она тоже сделала гордое лицо светской дамы с портрета.

Они чокнулись, выпили, он наклонился и поцеловал ее в губы. Губы оказались нежными и пухлыми, а оттого, что он только немного их приоткрыл, были чуть влажными. Очень вкусными. Она задержала воздух и замерла, а он все не убирал свои губы от ее губ и не убирал… У нее закружилась голова, а по телу разлилось жгучее желание. Наверное, смазка разлилась… Он отодвинулся, но смотрел с очень близкого расстояния прямо в лицо, как бы рассматривал, как бы ждал, когда она медленно откроет свои. Его глаза были близко-близко. Зрачок в зрачок. Они пристально посмотрели друг на друга, и он еще раз поцеловал ее быстрым поцелуем…

В номере повисла тишина, повисела, повисела и упала, потому что была сбита ее громким и хриплым возгласом:

– Ну! Я жду рассказа! – которого она испугалась сама и покраснела. Хорошо, что в полумраке не было видно ни ее порозовевшего лица, ни диких, перепуганных собственным голосом глаз.

Они опять чокнулись, выпили и он начал:

– Я созрел рано. Может, это потому, что моя старшая сестра вышла замуж и ее комната была через тонюсенькую перегородку из фанеры от моей? Не знаю. Но спать мне не давали с девяти лет. Однажды меня застали за рукоблудством, чем я занимался под аккомпанемент сестры с мужем и увлекся охами, вздохами собственного исполнения. Меня младшая сеструха и застукала. Старшую сестру тут же отселили в другую комнату, а за стенку переехала младшая. Но вкус блуда я уже почувствовал! А тут как раз летом меня отправили совсем в деревню к бабке. Я и раньше лето там проводил, но раньше это было раньше, а теперь мир стал восприниматься по-другому. Я помню! Меня тогда интересовало только плотское. Например, про соседского старого деда и его бабку, как это у них? Еще есть или уже нету? Или про мужчин и женщин. Они просто жили на свете, работали, ели, пили, разговаривали, а я все видел через призму других отношений и все время думал только про то, чем они занимаются ночами и кто с кем? Я не мог понять, почему они не меняются парами и не бегают ночами друг к другу на подмену? А потом еще и кони. Мы же по собственному желанию, городские, ходили в ночное и целыми ночами сидели у костра, мусоля все ту же тему секса. Я даже помню, как мы хвалились друг перед другом и мерили палочкой.

– Ну вы даете! А палатка тут при чем? – Она протянула ему полную рюмку и чокнулась. Он выпил и продолжил:

– А сейчас про палатку. Рядом с нашей деревней был старинный курган. Там еще по весне появились археологи. И студенты, и преподаватели. Они жили в палатках на берегу нашей речушки, почти на пляже, и вечерами в ней купались голыми, девочки за большими кустами и подальше от мальчиков. А на взгорке мы, прямо над девочками, тоже в кустах заседали, рассматривали красоты нагого женского тела. Была там одна взрослая женщина, красивая, ядреная, чернявая, с косой! Как она мне нравилась! Вот однажды днем меня и занесло к этим палаткам, потому что там был самый лучший песчаный пляж. В лагере было пусто, и только эта чернявая была там. Была одна. А я-то не знал и выбрался из кустов. Я в ту пору был хорош! Выгоревший на солнце пацан-блондин с огромными голубыми глазищами и полными штанами желаний. Стою прямо около ее палатки, трусы снял, решил окунуться на жаре, а она выходит, тоже вся обнаженная, как королевна, грудь торчком, волосы распущены, пупок нахально на глаза лезет и пушок… Ну, я и возбудился прямо у нее на глазах. Она как увидела мою реакцию, так и пошла прямо на меня… и повела спиной прямо в палатку. А там на себя и уронила… Вот так и не стало нашего дорогого Василия Ивановича Чапаева! Утоп в волнах кайфа и удовольствия… Помню только, что было ну очень классно!!!

– А дальше?

– А дальше я целое лето проходил учебный процесс. Секс в соседнем лесочке, под покровом ночки, включая все современные примочки… И французские, и китайские, и прочие йоговские… Она меня научила всему! Мне тогда было почти двенадцать, а ей почти сорок! Во как! – Он поставил пустую рюмку на стол, притянул Аллу и усадил себе на колени.

– А-а… Поэтому тебе нравятся женщины старше?

– Именно поэтому я сейчас буду вспоминать курс молодого бойца с женщиной моей молодости… – Он стал расстегивать на ней блузку очень медленно и аккуратно. – А ты не отвлекайся! Рассказывай давай! Теперь твоя очередь.

– У меня все было проще и прозаичнее. Я же уличный ребенок. Вот на улице и потеряла свое девичество, правда, не посреди русского поля. А мне тогда было уже шестнадцать. Девушка на выданье.

Он снял с нее блузку, потом бюстгальтер и стал гладить грудь…

– Не отвлекайтесь, девушка, не отвлекайтесь! Вперед! Я делом занят, а вы должны меня возбуждать разговорами. Вперед, вперед… – Он стал тихонько целовать ее в сосок…

Ощущение заставило ее застонать, но она поняла, что должна играть в предложенную игру, если не хочет испортить их сегодняшнюю первую ночь. Она стала рассказывать через стон свой самый первый сексуальный опыт, свою первую ночь, а точнее день. Рассказывала она, закрыв глаза, отдавшись сладкому чувству, и через этот стон привирала ровно половину, для создания общей страстной картины. Ей даже понравилась такая игра, когда она, выпустив на волю свои фантазии, старалась продраться с ними через кайф, не теряя нить повествования, и распалить и его, и себя до состояния полного несдерживания желания…

– У нас за домами в лесочке была лесопилка, а мы, дети, там собирались в выходные дни. Залезали внутрь через дырку под полом и никто не знал, что мы внутри. Там были и мы, девчонки, и наши деревенские мальчишки…

– А-а-ахх! – не выдержала она внутреннего напряжения от нахлынувшего желания…

– Не останавливайся! Говори! Говори… – шептал он, пересаживая ее на кровать, медленно роняя на спину и приступая к молнии на брюках. Она приподняла попу, помогая их снять, почти теряя сознание, потому что он снял и трусики тоже и стал гладить ее интимные места…

– Ну говори же дальше! – почти прикрикнул он, и она продолжила, не открывая глаз и отдаваясь ощущениям:

– Мы… курили… там… сигареты… пили… дешевое… вино и… говорили об… об этом… а-а-ахх!..

– Ну!!!

– Говорили намеками, но понимали друг друга… Однажды утром мы залезли туда вдвоем с Толиком. Ему было всего четырнадцать, но он… а-а-ахх!.. уже попробовал женщину. Он стал мне рассказывать свои а-а-а-ахх!.. ощущения… очень красочно…

– А потом! Потом! Рассказывай дальше… – Он стал целовать ее так сладко и необыкновенно, именно так и там, где ей нравилось больше всего. Она готова была рыдать от удовольствия, но пыталась рассказывать дальше…

– А потом… стал… мне рассказывать… а-а-а-ахх!.. Не… могу… больше…

– Нет! Еще хочу! Дальше! Дальше!.. – шептал он, прекращая ласку языком. Она не хотела, чтобы он останавливался…

– А-а-а-ахх!.. Я больше не могу-у-у…

– Еще! Что было потом? Что?

– Он… предложил… попробовать… А-а-ахх!!!

– Попробовала? – тихо спросил Саша…

– Да!.. Еще… как!..

– А хочешь еще раз?…

– Очень… хочу!.. Очень!.. Очень!.. – простонала она, села в кровати и стала молча и очень быстро помогать раздевать его. Они делали все так нервно и лихорадочно, так старались быстрее оказаться в объятьях друг друга, что оторвали несколько пуговиц от его рубашки…

А потом наступило это интимное… «потом»!!!..

«Потом» было сладким и необыкновенным! Когда она закрывала глаза, это «потом» всегда стояло с тех пор у нее перед глазами и надолго поселялось внутри, приводя ее организм в размякшее состояние расплывчивости. В нирвану неги и лени…

С тех пор ей хотелось его всегда… Не только тогда, когда она видела его воочию, но и тогда, когда спать спокойно не давали ночные мечты… А разве можно было забыть его? Его! Такого сладенького и красивого, такого телесно одаренного, такого сексуального! Какая-то невидимая ниточка связала их души. Так казалось ей. Может, их ауры соприкоснулись и залипли друг на друге, а может, на ее ауре отпечаталось часть его? А может, это было потому, что он показал ей тогда всю науку, полученную и в палатке, и соседнем лесочке, отточенную и отшлифованную годами, так нежно, необыкновенно утонченно, но в то же время остро и красочно, что где-то посреди ночи им стали стучать сначала в одну в стенку, а потом и в другую. Под утро стали барабанить и в дверь. Они хихикали, пытались остановиться, но разве можно было остановить такой необыкновенно сладкий процесс…

Барабанила дежурная по этажу. Она возмущалась на весь коридор и требовала немедленно прекратить крики и открыть дверь…

Наверное, ей было и интересно, и завидно, но они не открыли…

Москва

Квартира встретила утренним весенним солнцем и радостным веселым настроением. Алла очень любила свою маленькую берложку. Оба окна выходили на южную сторону, прямо под окнами росли высокие липы, которые не давали солнцу жарить очень сильно летом. Правда весной, когда солнца так не хватало, а листья еще только распускались, вся квартира была залита долгожданным весенним светом с раннего утра и до самого вечера. Ей это очень нравилось. Дом находился в любимом районе, недалеко от метро «Войковская», три остановки на трамвае. Ленинградский проспект не мешал шумом под окнами. Сам дом был хрущевской застройки. Конечно, хотелось бы площади побольше, но для нее одной этого пока вполне хватало.

Она бросила гастрольно-дорожную сумку около дивана, подошла к окну и задумалась над своей мелькнувшей мыслью про «пока». Так хотелось бы, чтобы это «пока» закончилось… Вот если бы Саша приехал сейчас вместе с ней в ее «хоромы», как бы она была счастлива…

– Не надо надеяться на несбыточное! – вслух сама себе сказала она. – Не может случиться то, что случиться не может! И точка! Надо жить дальше. Спасибо Богу и за этот-то подарок. Будет теперь о чем мечтать по ночам, а сейчас за дела…

Дел было навалом. И домашние заботы, и работа…

Нужно было заделывать концерты, опять звонить по филармониям и «доставать» администраторов. Раньше все было проще. Четко работали областные филармонии, «Москонцерт», «Росконцерт», прочие «концерты»… а теперь, с этой перестройкой все перемешалось, столько народу враз протрезвело, он тут же растерялся и перестал ходить на концерты вообще. Теперь все зависело от твоего умения договориться с каждым бывшим «кустовиком» отдельно и уговорить организовать гастроли. Ее не было в Москве почти месяц и нужно было обзванивать своих «коллег» по работе, узнавать последние новости. Ей повезло, коллектив отработал «Золотое кольцо» прилично. Аншлагов не было, но и полупустых залов – тоже. Но второй раз по тому же маршруту не проедешь, нужно заделывать новый. Опять телефон, опять с утра и до вечера разговоры… а так все это надоело! Сейчас бы полежать на диване да помечтать про Сашу…

Домашние дела она не любила. Постирушки, посуда, пыль, готовка для себя чего-нибудь вкусненького не всегда были ей в удовольствие. Сегодняшний день нужно было посвятить именно этому, но так хотелось просто рухнуть на диван, помечтать и все! А лучше похвалиться кому-нибудь про свой неожиданный подарок Судьбы! Она не стала разбирать гастрольную сумку, оттолкнула ногой в угол за диван, подошла к своей смешной клоунской семье, восседающей по полкам на стене, с двух сторон от большого зеркала, и громко сказала:

– Здорово, ребята! Мамка прибыла домой! Но разговаривать с вами сейчас у меня нет ни сил, ни желаний! Уж простите!

Она резко развернулась и завалилась на диван под весеннее солнышко с телефонной трубкой в одной руке и сигаретой в другой, рассматривая молодые, зелененькие листочки за окном. Кому звонить, она еще не знала, просто трубка в руках была как спасательный круг и могла чем-нибудь помочь. Алла лежала на диване и смотрела на зелень за окном, а мысли стали уводить ее в другой город, на чердак, где остался он, ее гомодрал…

Умному телефону надоели ее отвлекающие мечтания, и он зазвенел сам, вдруг, прямо в руках. Алла даже подпрыгнула от резкого звука и рассмеялась сама над собой.

– Алло! Слушаю.

– Алюнчик, это я, Лина, – раздалось из трубки высоким, быстрым говорком. – Ты уже вернулась?

– Да-а-а. Ровно полчаса тому назад перетащила свои уставшие конечности через порог родного дома. Ровно месяц эти стены не видели своей любимой хозяйки.

– Все удачно?

– Слава богу, откатали весь месяц без нервотрепки. Представляешь, я даже ни разу со Славкой, нашим худруком, не поругалась. Это прямо удивительно! А ты его характерец знаешь!

– Слушай! А у нас тут такие новости! У-па-дешь!

– Ну давай, не тяни, что тут такое стряслось без меня?

– Машка выходит замуж!

– Да ты чо-о-о! Не может быть. Неужели! Добилась-таки чего хотела. С ее данными это дело сделать было сложновато. Довела себя диетами до неузнаваемости… Превратилась из ягодки в изюм, а все надеялась, что еще с изюминкой.

– Это точно! Она последнее время похудела аж на тридцать килограмм!

– Приносила жратву в жертву и стала сухофруктом из-за своей бесконечной борьбы с годами и килограммами!

– И не говори!

– Диета это еще ничего! Она ведь решила почему-то, что если старая, то очень умная, народ ей это нашептывал. И правда. Нам всем лекции читала по неправильному поведению женского индивида в общественных местах.

– Это потому, что старше всех.

– Наверное, решила, что ее пора причислять к мудрецам, а сама даже не усвоила старую мудрость: весь век живи и век учись, а помрешь все равно дурак дураком, причем круглым!

– Теперь уже не круглым, а тощим, как палка!

– Сама придумала?

– Не-а. Это мне кто-то сказал, я даже где-то записала.

– Ну и кто он? Машиного сердца чемпион?

– Представляешь? Он у нее иностранец! Датчанин.

– Во как! Ну и повезло дуре! Это же надо, поймала-таки себе иностранного козла! Теперь, наверное, поедет выпасаться на его, датском огороде, свой-то весь уже давно чужими козлами вытоптан.

– Да! Конечно, вытоптали. Их же много было!

– Она же должна была пасти их в пределах своего зрения, вот они и толкались по ее территории, пока не вытоптали.

– А чем же они там кормились? Машкиными суповыми наборами?

– А это сама придумала?

– Это Валя сказала, а мне понравилось. Прикинь. Огород, заросший вместо модной травы «Канада-грин» машкиными костями.

– Ты умнеешь прямо на глазах. Шутка. Машку жалко. Эти козлы и ее утоптали до субпродукта! Ты же видела, как она выглядела последнее время? Ужас! Коза облезлая, на двух тощих подпорках! Я бы, на месте мужика, в другую сторону рванула, а они, почему-то все-таки внутрь загородки норовили попасть. Оно и понятно. Машка их туда загоняла своей эмансипацией. Мне девчонки говорили, что она большая любительница французских примочек. Мужички очень любят шаловливые язычки, больше, чем обычный секс.

– Да уж… Я это точно знаю, опыт большо-ой! – Лина залилась веселым смехом на той стороне трубки. – Я тоже мужиков люблю и тоже балую, но что-то никак на иностранного козла не нападу.

– А ты не знаешь, где она его выпасла?

– Да вроде бы в компании у каких-то старых друзей. А ты думала, что на гастролях можно путного мужика выкопать? Ни-фи-га! Все более или менее нормальные сидят в Москве, или Питере. Так что, рыбка моя, надо со старыми друзьями почаще встречаться.

– Ты жительница нашей страны советов, причем чужих, а сама-то, почему никак не найдешь, ты же у нас вечная тусовщица. Или СТАРЫЕ они и есть старые? Молодые лучше? А?

– Молодые? Ты меня рассмешила! Да на тусовках все поголовно врожденные халявщики, особенно те молодые, что там пасутся. Так и норовят на халяву и у койку!

– Надо тусовки называть «альфонки». Типа валентинки. Но ты же обожаешь альфонсов. Ты им в сексе никогда не отказываешь.

– Счасс! А для здоровья? Молодежь для здоровья очень полезная. Не то, что старые козлы.

– Правильно! Нам для здоровья совсем другие требуются, не старые козлы. Для здоровья нужна высокая потенция, молодая и здоровая сперма и… красивая фигура. Лучше всего надо бы какого-нибудь грузинистого грека найти с бицепсами трицепсами. Чтобы радовал и глаз, и кое-что еще. Например, организм. Ведь не только онанизм укрепляет организм.

– Я тебе и говорю, что надо пореже по гастролям таскаться, подруга, между прочим.

– А вот и нет! Я тут себе на гастролях кое-кого откопала. И не только «для здоровья»! Молодого и греко-грузинистого! Правда, хохла. Но они все тоже сплошная смесь греков с прочими, так что с темпераментом все в порядке. Он себя поэтому гомодралом обзывает. Будь здоров, как всю ночь драл! У меня были именины сердца, души и тела. Такой орел залетел в мое родовое гнездо и так старался, так старался, все гнездо так перешебуршил… Теперь аж болит!

– А вот это, пожалуйста, поподробнее и с картинками!

– Ишь! Чего захотела! Это вещь сугубо индивидуальная. Для воспоминаний ночами. Лягу сегодня в кроватку и буду в потолок пялиться, вспоминая прошедшее и представляя возможное будущее…

– Как? А мы что, сегодня на тусовку не пойдем?

– А где сегодня бомонд будет тусоваться?

– Сегодня презентация у какого-то банка, с закусью. Заодно и потреплемся.

– А как мы туда сквозанем?

– А у меня есть проскальзыватель на две морды.

– Ну и ладно, так и быть! Сбегаем на нерест! Во сколько и куда?

– Давай в семь у «Дворца Молодежи».

– А что, сегодня там будут тусоваться? Там же кабака нету?

– Как нету? Не может быть. Там со столом, в билете так написано.

– Ну ладно. В семь у входа. Пока.

Алла положила трубку и опять мечтательно уставилась в молодую, зеленую листву за окном. Лина со своими свежими сплетнями развеселила ее и еще раз заставила задуматься о себе. Алла сползла с дивана и передвинулась к зеркалу. Зеркало было большое, хорошо освещаемое утренними весенними лучами, и занимало существенную часть стены между занавеской, за которой стояла кровать, и окном. На остальной, свободной от зеркала стенке висели узкие полки, плотно, плечо к плечу заставленные и усаженные коллекцией клоунов со всего мира. Она очень их любила и даже одухотворяла. Они были для нее настоящими детьми. Бравые молодцы всех размеров, разрезов глаз и разномастных одежек. Красивые и любимые детки. Она провела взглядом по полкам и громко сказала:

– Здорово, ребята! А вот и ваша мамка наконец-то с вами пообщается! Как вы тут без меня жили? Все живы-здоровы? Все тип-топ? А что со мной произошло… Вы даже и не поверите! Я, кажется, влюбилась как девчонка – по уши! Во цирк-то! Да?

Алла задумалась. Она всегда подолгу беседовала с ними, делилась мыслями и тайнами, это была ее семья, но сегодня настроение было неделимое. Сегодня мысли скакали вразброд и в разные стороны. Несформулированные мысли лавиной нависали над ее личностью и не давали времени на планомерную расстановку по тем же полкам, как и ее цирковых детей, но только в голове. Вместо того, чтобы их упорядочить и разложить кого куда, она села на пуфик и стала смотреть на себя в зеркало.

Из зеркала на нее пялилась старая морда макаки в очках, очень подходящая клоунским детям в мамы, с целым полем морщин, перепаханных трактором грубыми боронами под зябь и не переборонованных бороной. Она приблизила лицо почти вплотную к зеркальной глади, сняла очки и стала себя рассматривать еще внимательнее. Картина была нерадостная. Под глазами синюшными разводами выступила вчерашняя ночь. Пространство над верхней губой покрылось старческими, поперечными морщинками, из которых торчком торчали волосенки, хорошо, что еще не черные. В эти бороздки вечно забиралась губная помада, оставляющая красные полосы, как перпендикуляры, вылезающие за границу краски на самих губах. С двух сторон губ пролегали овраги, отделяющие щеки ото рта, такие же овраги четко обрисовывали нос. Брови украшали седые волоски, длинные и толстые, как бревна и толще остальных. Выше бровей противно было даже рассматривать, потому что там так откровенно выставлялись напоказ все те частые и очень назойливые мысли, посещавшие ее черепушку, что за многие годы из нескольких морщинок они превратились в три глубокие борозды, ровно и четко пересекавшие сократовский большой лоб, пригодный больше для пожилого мужчины. Все, что борозды вытолкнули со лба, сползло по щекам и свисало по сторонам, образуя снизу щек противные брыли, не убирающиеся даже мокрым полотенцем, которым она хлестала себя нещадно снизу перед сном по противному лицу. Она стала сама себе корчить рожи и приговаривать вслух:

– Господи! За что же ты меня так не любишь? И все не любят, на тебя глядя. Как ты думаешь, почему с самого раннего детства я стала сама себя любить? Да потому что больше было некому! Если я сейчас ужас ходячий и тьма египетская, то в раннем детстве было такое «я тебе дам»! Если у кого-то мордашка смазливая была, то у меня только дерзость и назло. Ну почему ты мне дал такую противную, клоунскую рожу? Ведь должен же быть у тебя естественный отбор? Почему ты выбрал не все самое красивое с лица моих родителей, а все самое отвратительное и мужское только с лица моего отца и взгромоздил на мое, женское? Почему нельзя было дать мне мамин красивенький носик? Или маленький ротик, не говоря уже об ушках, лобике и глазках? Почему волосы у меня не вьются, как у мамы, а висят паклями и в разные стороны, как у папы? А зубы? – Алла раздвинула губы, сама себе выставила напоказ свои челюсти во всей красе и сама от них отшатнулась. – Кошмар что такое! Неужели нельзя было дать мне мамины зубы? Она ушла в могилу со всеми своими зубами, с одной единственной пломбой, поэтому и позволяла себе улыбаться и хохотать так, что были видны даже зубы мудрости. Нет! Ты мне вручил папины! В каждом зубе по три пломбы, а половины вообще нету! А фигура? – Алла встала перед зеркалом во весь свой комический рост и опять надела очки. – Боже мой! Где длинные ноги от ушей? Где девяносто-шестьдесят-девяносто? Почему у меня не фигура, а прямое толстое бревно с тощими, короткими конечностями? А где грудь? Почему не ношу? Наверное, потому, что где-то Боженька посеял, до меня не донес, поэтому и не ношу. Вот что значит корни! Пошла фигурой в папу, а у папы в роду полукровки. Все еврейские полукровки почему-то обязательно квадратно-гнездовые, без талии, с тощей задницей, худыми бедрами и ногами бутылками внизу, в икрах. А пошла бы только в маму, получила бы чистые еврейские кровя! А у них все бабы настоящие красавицы по всему миру. Что наши, совдеповские, что, например, голливудские актрисы… Мне мама в детстве, под шумок, кое-что втолковала о «еврейском вопросе». Этот Богом избранный народ всегда имел очень холеных, красивых и умных женщин. А потому, что они всегда принимали участие в решении глобальных, еврейских, мирового уровня проблем. Помогали своим еврейским мужикам охмурять неевреев, всяких разных гоев, в нужных, корыстных целях. У-у-умные, потому что. Носители мудрости еврейского народа. Поэтому и пишут в графе «родители» – по матери еврейка. Если бы не советская власть, у меня бы так же было написано. У них, наверное, в глубо-о-кой древности был матриархат. Культ женщины. Наверное, поэтому и мне в голову ума заложено нехило. Я знаю. Только нельзя его особенно много показывать народу. Злить. Народ, он шибко завидущий! Народ, о-ох как не любит умных. Особенно баб. Так бы и сгнобил к чертовой матери! Потому что умные, они себя всегда проявят, в конце концов…

– Вот и я еще всем покажу… Да? Ребята! Я знаю! Я стану очень известна и даже знаменита… На каком-то подкорковом уровне знаю, что обо мне еще заговорят и не только вслух! И не только наглоговорящие граждане, но и в ящике, и на большом экране… А что? Вон Луи де Фюнес во сколько лет стал знаменит? Аж за пятьдесят, по-моему… А я чем страшнее? А? Но вот с фигурой у нас что-то не очень… Господи! Фигуру мог бы хоть чуть-чуть получше подогнать, а то попробуй тут надень вот на это что-то красивое и путное! Фиг придумаешь! – уже громко возмутилась Алла, подняв голову к своим детям.

Она подошла к шкафу, распахнула его и стала перебирать вешалки, прикладывая к себе перед зеркалом. Все что она видела, ей не нравилось. Какая-то сплошная фигня-мигня получалась!

Тусовка, тусовка… А в чем мне на эту тусовку тащиться? Она убрала все в шкаф и уселась обратно на диван. Лучше в мечтах на диване сидеть, честное слово, чем себе настроение портить тряпками. Надо Вальке позвонить и что-нибудь перехватить на вечер.

Алла набрала номер и на прозвучавшее из трубки:

– Алло. Слушаю.

Затарахтела очень быстро, стараясь не дать возможности Вальке вставить слово. Она знала, что если Валя ее перебьет, то придется час или два слушать накопленные за целый месяц вздохи и охи про потерянные годы и впустую проходящую жизнь…

– Валя! Привет! Только ты способна меня понять и спасти. Мне сегодня на презентацию вечером, а у меня в гардеробе страшный ужас поселился и не выезжает. Что делать, не знаю. Надо что-то яркое и броское, чтобы как светофор притягивало мужской взгляд, а в шкафу только шедевры совковой промышленности для бабушек. Валя! Ты у нас дама выездная еще по совковому периоду, а теперь вообще не вылезаешь из-за забора, в своих «славнефтевских» командировках! Выручай. Я готова к тебе выехать немедленно.

На той стороне трубки повздыхали, повздыхали, и трубка выдала:

– Ну ладно. Что с тобой сделаешь? Приезжай, но только прямо сейчас, я через два часа ухожу к массажисту.

– Спасибо! Лечу!

Подружки

Шкаф открыл свои внутренности и оглоушил Аллу накопившимися за время последнего просмотра возможностями. Она не совала нос в Валин гардероб уже полгода. Чего только в нем не появилось! Имея столько тряпья, такую внешность и фигурку, как у Вали, было просто удивительно жить одной. Она была от рождения хороша до невероятности. И носик маленький, как надо, и губки бантиком, как у куклы, и глаза голубые, огромные, как озера, и зубы тебе без дырок, все свои, и даже волосы вились кольцами и по своей природе были белокурые до состояния льняных летом. Фигурку Господь ей выдал при раздаче стройненькую, длинноногую, с тонкой талией, крутыми бедрами и стоячей грудью четвертого размера. Алла всегда ей завидовала и даже где-то тихо ненавидела беззубой ненавистью. Ненависть и зависть сдерживало существенное «но»… Ее гардероб. Единственное, за что можно было сказать спасибо без примеси зависти, так это именно за него. Они были одного размера по бедрам, почти одинаковые по объему груди, но не из-за самой груди, а из-за объема Алиной грудной клетки, ну а талия, это то, что иногда в кофточках на выпуск создателем не предусматривалось. Такая шмоточка Алле подходила и застревала иногда в ее доме на несколько месяцев. Именно поэтому Валя тяжко вздыхала по тряпочке, которая могла затеряться по чужим людям, может быть, даже и навсегда. Валя была женщиной доброй, бескорыстной и этим многие пользовались.

– Слушай! Сколько у тебя новых тряпочек появилось! Интересно, если бы ты со всей Москвы собрала все свои шмотки, они бы вошли в твои шкафы?

– О чем ты говоришь! Я про половину уже даже и забыла. Отдаешь какую-то вещь одной подружке, а приносит через полгода совсем другая. Обидно, что даже не постирают или не почистят. Как будто я буду после них всех одевать без обработки!

– Слушай, у меня прямо глаза разбежались. Давай своими словами. Что ты мне сама порекомендуешь? Брюки у меня есть. Четверо, двое можно на выход, но сверху что?

– Вот у меня две новые тряпочки классные, посмотри.

– Хорошие. Точно могут подойти. А можно я обе возьму? Дома перед зеркалом покручусь и решу, что подходит. Я тебе сразу же все привезу, дня через два-три. Идет?

– Люди! Караул! Грабють! Ты грабительница, честное слово! Ограбила на лучшие тряпки! – запричитала гнусавым голосом Валя, подражая какой-то героине кино, типа Раневской, и закрыла шкаф.

Они перебрались на кухню, заварили себе кофе, задымили дружно сигаретами и приступили к той обязательной программе, которую Алла звала про себя довеском к тряпкам. Теперь нужно было выслушать как минимум про два, а то и три несостоявшихся романа и парочку прочих козлов.

– Ты целый месяц по гастролям таскалась?

– Ага.

– Что-то у тебя от этих гастролей лицо стало какое-то диетическое?

– У тебя бы еще и не такое было. Потаскайся по гостиницам, поездам, самолетам и прочим местам. Одни рабочие все нервы выматывают. Или еще пьяные, или уже хороши. А чего стоит Славка? Вечный кобел. Сексуально озабоченный. Трахает все что движется, при этом любит выбирать пострашней. Такое впечатление, что для него гастроли – это рытье по местным помойкам! Такие экземпляры в гостиницу тащит! Ужас! Раньше хотя бы швейцары не пускали, а теперь, при нашей теперешней полной вседозволенности, кого хочешь, того и веди в номер. Вот он и старается пугать окружающее пространство и людей в нем.

– Тебя, что ли?

– А хотя бы и меня.

– Да тебя даже червивым покойником не испугаешь!

– Прям! Я же тоже живой человек.

– Живой-то живой, но твердокожий.

– Да! Себя в обиду не дадим! Поэтому и ношу носорожью кожу, она потолще любой лягушечьей шкурки будет.

– Но лягушачью можно хотя бы на ночь снимать, а твоя носорожья намертво прилипла. Наверное, поэтому ты так мужиков и шпыняешь. Вот за что ты на Славку ополчилась? Ты на него бочку катишь, потому что сама не пробовала? Попробуй с ним трахнуться, и все встанет на свои места. Мои рекомендации тебе.

– Да ты чё! Еще подхвачу какую заразу. Я лучше так с кем-нибудь.

– А есть с кем? Ты последнее время у нас в девушках бродила…

– Раньше у меня ни на кого не стояло. Раньше. А теперь другое. Пора. Я стала расшевеленная. Сегодня пойду себе мужика снимать.

– Давай, давай! В новой тряпочке на нового мужика!

– Может, жалко стало? Да ты же все равно дома сиднем сидишь, тебе-то тряпки зачем? Удивляюсь я на тебя. Как так можно? Такая фигурка, такая мордуленция, а ты в такие годы все одна и одна? Неужели не могла за столько лет себе обузу на шею найти. Скучно же одной. Днем работа, а вечером? Со скуки сдохнуть можно. А где тот, последний?

– Ой! Лучше и не спрашивай! Он казался что надо, а оказался только с примесью порядочности, честности и мужества!

Козел, другими словами. Я ему и в дом, и в дому, и кофе в постель, и на работе полная поддержка, перед всеми задом крутила. Ты же помнишь. Я же его сама к себе на фирму привела, а он, оказывается, все только из-за карьеры. Такие интриги стал на работе плести, такие закидоны устраивать, даже против меня, что чуть не засыпал в канаве. Пришлось мне всех наших баб поднимать и его с работы выкуривать. Так он, сволочь, представляешь, пару раз меня еще и около дома пугал. Иду как-то вечером домой, а тут самец в натуральную величину в дверном проеме вырисовывается! Я даже испугалась! Встретил прямо у подъезда и давай ругаться, гад, на всю улицу, что я ему жизнь испортила. Грозился прикончить. Задушить собственными руками. Во как!

– Да-а-а! Кто бы мог подумать? А таким крендебобелем ходил! Помнишь? Цветы таскал по праздникам! А мы все завидовали!

– Сначала он цветы в дом таскал, а потом я кофе в постель…

– Их близко подпускать нельзя, надо на расстоянии держать.

– Это ты кому рекомендации выдаешь? Мне или себе?

– И тебе, и себе. Все мы дуры одинаковые. Как увидим крепкий голый мужской зад и впереди крепкий член, так в башке включается зеленый свет и все переклинивает. Начинаем тут же на цырлах ходить, как пудель перед дрессировщиком в цирке, лапки впереди и кверху.

– Это что это за настроение у тебя? Какое-то не презентационное. С таким настроением только, как я, дома сидеть и выть на луну.

– Не-е-е! Я свое отсидела. У меня моторчик включился.

– Интересно знать, кто это тебе моторчик подключил? Кто вдруг расшевелил?

– Ой! Ты даже и не представляешь! Голубоглазый, блондин, высокий, стройный, краси-и-и-вы-ый! Аж сердце заходится! Не зря по гастролям протащилась!

– Ну так хватай и у койку!

– Да «у койку» у нас уже состоялось! Но он же, гад, молодой! Лет на двадцать меня моложе!

– И залез на тебя?

– И залез на тебя-а-а! – передразнила Алла подругу противным голосом. – Залез! На меня залез. А что? Сильно старая и страшная?

– Да я не поэтому. Двадцать лет все-таки! Это много!

– Ну и что? Мы когда челку дыбом поставим, в глаз искорок накидаем и морду ящиком сделаем, для нас двадцать лет – тьфу! Две копейки! Вон Машка замуж выходит, мне Линка с утра сообщила. За датчанина!

– Да ты что? Не может быть! Она же старше тебя и намного!

– Ну, ненамного, но лет на семь-восемь.

– Это значит, ей уже будь здоров сколько!

– Да она бы нормально выглядела, если бы не портила себя диетами. Страшно же смотреть до чего довела сама себя! Год на сыром рисе посиди! А потом еще два года вегетарианкой была, а потом все эти хербалайфы! Зря ничего не проходит, поэтому морда такая сморщенная и стала. Преждевременно отвисшая наружность никого не красит! С таким отношением к себе можно очень быстро стать легендой, как некоторые карнавальные дивы семидесятых годов, а потом наступать самой себе на хвост вечернего платья.

– А ты Машку давно видела?

– Наверное, полгода уже не видала.

– Так она же подтяжку сделала и эти, как их? Золотые нити под кожу протянула.

– И что? Рожа позолотела? Или красивее стала?

– Насчет позолотела или нет, я не в курсе, а моложе стала. Она еще и зубы новые в рот вставила! Она сейчас на все сто выглядит! Я ее видела всего месяц тому назад. Я прикинула – на реставрацию и отделку своего фасада Машка потратила так много денег, что это никогда бы не покрыть многолетней накопительной частью своих с трудом заработанных средств.

– Результат на лице! Хотя в молодости она была совсем другая. Совдеповская. Помнишь Машку в развитом социализме? Рядом поставить с этой Машкой – никто не поверит! Вот что сделали с женщиной бабки, климакс и перестройка!

– И не говори, подруга, у самой муж пьяница! У нашей Машки-промокашки всегда были соцзамашки! И куда что делось? Лет всего ничего прошло, а как быстро стала светской львицей! А была! Такой имела воинствующий вид, как будто всю жизнь сражалась или с врагами, или с трудновоспитуемыми подростками. Такие женщины, как правило, в молодости страшны до ужаса и чаще всего похожи на учителку первого класса. Мне всегда казалось, что с такими лицами копаются в доисторических черепках на раскопках, ездят изучать чуму в дальних африканских деревушках, или возглавляют фонд помощи эфиопам.

– Ответ прост! Заведи себе собственное дело, как Машка, можешь позволить и не так выпендриваться!

– Это ты права. Она достойно вызрела в дорогой фрукт, почти экзотический! Слушай! Может, и нам рожи подтянуть этими нитями золотыми? А?

– Я лично собираюсь на роже себе татуировку сделать.

– Ты что, спятила? На лбу гадость себе всякую писать, или на щеке?

– Отсталый ты элемент! Я себе не на лбу и не на щеке буду тату делать. Буду подводить черным глаза и брови, очерчу красным контуром губы, чуть силиконом подкачаю, чтобы выразительнее были. Очень даже красиво! Всегда накрашенная, даже с утра, и поперечные морщинки убираются с губ, и ночью не размазывается! Представляешь, если губы пухлыми сделать, как у девочки.

– А что, так уже тоже делают?

– Уже все сделали, даже в губы силикон добавляют для пухлости, а не только в грудь. Это же тебе не совдепия, это тебе кипитализм! А ты, отсталый элемент, за своими гастролями скоро себя потеряешь, станешь провинциалкой. И мужиков себе заводишь провинциальных. Надо за модой спешить и успевать. Поняла?

– Поняла… – Алла задумалась. – Может, и правда настала пора собой заняться? А?

– Пора, подруга, пора!

– Давай, договаривайся, я тоже хочу себе какую-то эту тату сделать… И нити… И даже зубы…

Тусовка

Алла обожала тусовки, но признаваться в этом народу не любила и специально показательно кривила губы на всякое упоминание про них. Тусовки появились не так давно и стали привораживать народ свободой нравов и демократией. Вначале ее останавливала от посещения тусовок собственная внешность и дурацкие шутки на эту тему. Она знала, что на каждой тусовке ее внешность обсуждаема всеми попадающими в поле зрения. Особенно старались «близкие подруги».

Кто только придумал на нашу голову этих «близких, закадычных подруг», которые на самом деле наши главные зловредные и закадычные враги. Именно подруги собирали сплетни по всей Москве. Именно они умножали их на восемь, приписывали от себя что-нибудь несуществующее и двусмысленное, добавляли по собственным соображениям побольше перцу и полученным блюдом потчевали, без всякого на то твоего разрешения и зазрения совести, всех окружающих. Самое большое количество окружающего индивида собиралось на ставших модными халявных тусовках, типа презентаций. Вот туда-то «близкие и закадычные подруги» и тащили свое варево, для того чтобы отравить те приятные минуты, которые можно было бы там получить.

Именно поэтому она и обросла носорожьей шкурой, пуле– и сплетненепробиваемой, защищающей от «самых лучших, закадычных подруг». Именно поэтому же у Аллы на языке заработала фабрика по выпуску перца в окружающее пространство. А за это ее не любили еще больше. Защитная реакция до такой степени проникла в кровь, что срабатывала без всякого ее участия, самопроизвольно выпуская в общество ходячие шутки, как собственные, так и забытые народом, которые потом там селились и жили самостоятельно. Ее злой язычок стал знаменит на всю Москву, и постепенно разговаривать с Аллой позволяли себе или люди далекие от сплетен, или истинные любители позлословить, или полные экстремалы, которые любили прыгать с «тарзанки» или скалы в общество «друзей». Может быть, именно поэтому тусовки со временем полюбились ей и стали приносить огромное, прямо какое-то неописуемое удовольствие. Такое же удовольствие она испытывала от любимого ночного развлечения: почесывание собственной спинки особью мужского пола после полового акта. Она выла от такого кайфа в полный голос и выгибалась, как пантера во время этого самого акта, царапая когтями простыни и громко ударяя хвостом…

Именно поэтому она стала позволять себе, как шуту, без тормозов и внешней цензуры говорить все что хотелось и нравилось, чтобы повеселить себя, позлить публику и пощекотать ей нервы. Иногда находились истинные любители такого вида спорта и составляли Алле компанию. Тогда коллективный накал страстей, слов и глупостей получался очень пикантный и острый, хотя и очень редкий. Она надеялась, что такой подачей приподнимает себя над тупой толпой без всякого желания со стороны этой самой толпы…

Толпу она презирала именно за тупость и злоязычие. Как на старом совдеповском собрании – если брались хвалить, то обязательно все и хором, а если кто-то бросал маленький камушек, то толпа дружно закидывала человека горой камней и заплевывала ядовитыми желчными плевками до состояния утопания в них. Толпа она и есть толпа. Она поэтому и толпа, что изначально тупа. Она не любит индивидуалистов, а тем более умных. Алла причисляла себя к людям не просто умным, а поцелованным Господом прямо в лоб. Она была выше их всех! Она была Личностью и очень гордилась этим. Может быть, это было даже хорошо, что не только ее индивидуальность выделялась из толпы, но и внешность тоже. Это эпатировало ей и доставляло своеобразное удовольствие – шокировать публику до состояния глубочайшего шока. Это мог позволить себе только очень сильный и умный человек. Именно такой, каким она себя и считала. Она чувствовала внутри себя такую гордость и уверенность в себе, которая диктовала ей, что ее час еще не настал… Она точно дождется такого времени, когда Мир увидит, что есть ее Личность… Увидит и ахнет…

«Подождите, «друзья и подруги», я вам еще покажу, на что способна… Настанет золотое времечко и Мир меня узнает, узна-а-ет, это точно…» – говорила она сама себе.

Правда, она не знала, когда и в связи с чем это время наступит, но была уверена, что она не просто так прислана Творцом на эту Землю и должна сказать о себе громкое и веское слово…

Как всякая уважающая себя тусовка, сегодняшняя изобиловала претендентами. Попадание встык веков так перемешало и перетусовало тусовочное общество, что теперь оно пыталось расслаиваться насильно, для чего и бегало в общественные места. Особенно изобиловали тусовки знаменитостями или людьми, которые стремились ими стать. Народ должен был видеть их чаще, чтобы не забывать. К знаменитостям себя причисляли: артисты; певцы; известные, благодаря экрану, композиторы; юмористы; политики; корреспонденты; а так же их жены, любовники и любовницы, как уже засвеченные перед народом в прессе и ящике, так и обсуждаемые пока на ушко. Тусовки стали привлекать все больше и больше политиков. Их теперь тоже должны были узнавать и на улице, и на экране. Туда же подпадала целая туча кандидатов в знаменитости и кавалькада телевизионщиков, которые постепенно становились на много знаменитее артистов и по рейтингу приближали себя к известным политикам, или еще круче.

Сегодня тусовка пока чинно толкалась в вестибюле, светясь и любуясь собой, выглядывала знакомых, подглядывала за звездными знаменитостями, кучковалась по интересам и ждала приглашения за столы.

Лина и Алла прошли чуть глубже, к центру большого вестибюля у высокой лестницы, и тоже вытянули шеи.

Лина очень подходила Алле как фон. Внешне она выглядела очень модно, стильно и цивильно. Она была и ухожена, и уложена, и глупа, как пробка. Но, при этом как же удивительно непосредственна и мила! Лина удачно выделяла ее индивидуализм и подпитывала своим восторгом по любому поводу. Ее обманчивая внешность, вроде бы, не могла позволить людям даже в мыслях допустить – какое количество глупости на самом деле жило на ее продуваемом всеми московскими ветрами, чердаке, не особенно задерживаясь в извилинах. Может быть, извилины на этом чердаке были прямыми, как под линейку вычерченными? Может быть. А может быть, оттого, что она была настоящая, чистокровная русская, близко знающие ее сами не хотели допускать мысли о таком невероятном количестве глупостей, которые жили в ее красивой головке. Во всяком случае, даже внешне она производила положительное впечатление на собеседника. Носила на затылке пучок, гладко зализывая волосы, имела правильные черта лица, со строгими глазами и умной мимикой. Одевалась Лина тоже правильно. И в меру стильно, и в меру вольно, но дорого до понятности глазом, отчего казалась серьезной и умной дамой московского полусвета. На самом деле в ее голове были вечные сквозняки, которые не только не способствовали рождению там каких либо собственных мыслей, но даже не оставляли чужих и известных всему миру изречений.

Каждая удачная шутка Аллы воспринималась Линой, как шедевр и тут же забывалась, поэтому за один тусовочный вечер можно было одну и ту же шутку гонять по зубам с разными компаниями по несколько раз. И каждый раз Лина восхищенно замирала лицом и глазами, а потом задорно хохотала, заливаясь колокольчиком и заводя окружающих своей непосредственностью, при этом на ее щеках проявлялись две сексуально-зазывающие ямочки, завораживающие мужиков своей элегантно-деревенской неожиданностью. Близкие знакомые хорошо знали ее уникальную глупость и прощали то нагромождения нелепостей, которые она умудрялась создавать вокруг себя. Может быть, их пугала пословица: скажи мне кто твой друг? Не хотелось признаваться, что и ты из этого же тусовочного сообщества? Наверное, именно поэтому ей многое прощалось, а точнее не замечалось. Подруги знали, что ее собственных мозгов не хватало даже на приличную сплетню, поэтому она могла только наивно пересказывать чужие интриги, иногда перепутывая персонажей, отчего в болтливой московской среде возникали водовороты и течения не в ту сторону. Наверняка, это именно про нее сказала очень знаменитая, старая артистка прокуренным басом:

– Почему все дуры такие женщины?

Потому, что женщиной она была первостатейной! Но какой же доступной! Достаточно было мужику сказать ей на ушко самый затертый и занюханный комплемент, как он тут же оказывался в кровати у Лины, откуда его приходилось выкуривать с трудом и треском. В ее постели было так тепло, чистенько, уютненько, мяконько и без претензий, что кандидат на выметание сопротивлялся изо всех сил, иногда долго. Даже умные мужики подпадали под обаяние Лининых ямочек и глупостей, всепоглощающей любые неприятности, и прощали ей все, плотнее и плотнее усаживаясь на шею. Поэтому приходилось, сплачивая ряды подружек, плести интриги и распускать сплетни по всей Москве, чтобы мужик поднимал лапки кверху и выметался со сладенькой жилплощади. Лина принимала в этом радостное участие, перепутывая, за кого же идет борьба, и очень бы удивилась, если бы ей растолковали, что борьба шла за нее лично.

Часто, распутывая хитросплетения Лининой глупости, Алла получала истинное удовольствие. Тогда веселила сама себя вечерами, кривляя рожи и пересказывая все своей смешной семье и себе любимой в лицах перед зеркалом Линины ляпсусы и передерги. Наверное, ей на самом деле нужно было идти работать в цирк, быть клоунессой, но молодость и возможности уже пробежали мимо, поэтому веселила своим лицом она только сама себя и своих «детишек». Правда, почти всегда, отпуская в народ колкости и ершистые шуточки, она участвовала мимикой. Это получалось самопроизвольно и очень емко. Она об этом чаще всего даже не догадывалась, приписывая хохот, сопровождающий ее шуточки, только тексту и своему уму. Если бы она действительно стала клоунессой, мир бы мог получить еще одно знаменитое лицо в списке знаменитых и страшненьких комиков, таких как Бурвиль, или Челентано, Райкин младший или Лайза Минелли…

Не успели дамы продвинуться подальше от входа, как на них налетел Аллин старый приятель Витя. Он бережно нес в себе свежие сплетни, как чашку полную кофе, стараясь донести и не расплескать. Это было заметно по его сосредоточенному лицу. Новости плескались в нем, как рыбки в прозрачном аквариуме, и пытались выскочить раньше времени. Он был большим любителем и коллекционером всякого свежака, потому что работал парикмахером, стриг всех знаменитостей за кулисами и был в курсе всех самых свежих сплетен на сегодня. Себя он называл модным словом «стилист» и очень гордился, когда при нем его называли так же. Он был «голубой», поэтому воспринимался Аллой, как подружка. Он и вел себя как подружка, и одевался вольно, набросав на большое тело, шестидесятого размера, при росте под два метра, яркую палитру разномастных одежек, снабженных висюльками и веревочками с разномастными грузиками в виде брелоков и деревяшек, с кожаными штанами в обтяжку. Все это вместе взятое, плюс прическа выделяли его из толпы. Прическа, как светофор, маячила над ровным морем голов. Волосы он ставил ежиком, скручивая концы снопиками, выбеливал в соломенный цвет, а самые кончики красил или ярко-алым, или чернильно-синим до электрик, или облезло-зеленым с рахитично недоразвитым хлорофиллом. Он был весьма экзотической тусовочной личностью.

– Ой! Девчонки! Привет! Алюнчик, как ты? Я тебя давно не видел. Тебя куда носило? Случайно не за рубежжж? – запричитал Витюша, ярко выделяя чисто по-московски букву «а» и добавляя для экстравагантности не только щебетание женским голоском с прорывающимися басовыми нотками, но и жеманности, размахивая кистями рук. Пригибаясь и целуя Аллу и Лину щекой к щеке, модным московским «поцелуем», он смешно отставлял зад и подмыкивал голосом, озвучивая соприкосновения.

– Привет, Витюнчик, привет! Я до зарубежа еще не добежа… Ты же знаешь: чем больше в армии дубов, тем крепче оборона. Поэтому меня на передовой держат. Как гарантию дубовости передовых артистических рядов!

– Ой! Алюнчик! Как я соскучился по твоим шуткам!

– Дурацким или дубовым?

– Нет! Смешным. Ты всегда такое завернешь!

– Что ты потом с трудом развернешь. Лучше выкладывай нам свежак. Чем народ в Москве беременный? Например, про Машку.

– Ой! Девочки! Машка такого себе мена отхватила! Я ей давно говорил, что надо заняться своей рожей и кожей. Не успела у нее с лица сползти опухоль после операций, как тут тебе, – и пожалуйста! Мужик! Да еще какой! Вы его еще не видели? Машка его демонстрирует почти на всех крутых тусняках!

– А она случайно не с самого гладкого и любимого места себе на рожу нацепила новую кожу? – выдала Алла ожидаемую от нее пошлость, и все дружно засмеялись. Лина раскатилась колокольчиками громче всех.

– Может быть, может быть! Выглядит ее лицо на удивление очень гладко. Точно как на том самом месте.

– Интересно, а ее мен догадывается, какие губки он целует?

Все грохнули так дружно, что вызвали на лицах окружающей публики неподдельный интерес. Народ стал подтягиваться поближе, дружно подставляя уши.

– Витюнчик, а ты в курсе, где это ей рожу латали? Может, и мне пора на рожу натянуть новую кожу? Поменять местами! Представляете? Раздеваюсь как-нибудь вечером перед классным мужиком, поворачиваюсь, а на него смотрят два умных глаза, увешанные мешками, а в некоторую глыбо-о-окую дорожку ныряет мой носик! Мужик сразу в обморок, потому что не понял, как это так носом губки куда-то так далеко и глубоко задвинуло и почему при ходьбе глаза по очереди то выше, то ниже подмигивают и подпрыгивают? – Алла добавила мимики для убедительности, и все опять засмеялись.

– Представляешь? А если он любитель пирсинга? Где он начнет искать твою милую киску-подружку? – давясь от смеха, выдал Витюн, делая вопросы бровями.

– Наверное, за ушком!

– А почему за ушком? – с невинными глазами младенца спросила Лина.

– Значит под подбородком!

– А почему под подбородком? – опять выдала Лина.

Витюн так хохотал, что это было уже даже неприлично. Публика стала скромно подключаться, подхихикивая.

– Потому что там щекотнее. Ты не пробовала? Попробуй! – выдавила из себя Алла, пытаясь соблюсти приличия и не поломаться от смеха пополам.

– Я не поняла. Ну объясните мне, дурочке.

– Это просто игра слов. Мы словами играем, кто глупее. Поняла?

– Поняла. Ничего я не поняла! – громче, чем надо затарахтела Лина. – Я так люблю твои шутки, но не всегда понимаю, а ты мне их не объясняешь. Я на тебя обижусь как-нибудь.

– Во-первых, из моих шуток всегда получается такой наваристый бульон, что у тебя от него может быть даже запор. Лучше тебе его не употреблять. А во вторых, что ты так громко кричишь? Ты же не курица, которая только что снесла яйцо!

Лина, нацепив на лицо приторную улыбку, собралась что-нибудь ответить на реплику Аллы и стала усиленно шевелить ветром на своем чердаке, отыскивая там хоть какой-нибудь уголок или чуланчик, где могли случайно застрять чьи-то мысли, но Витя отвлек ее от напрасных поисков счастливыми возгласами громким шепотом:

– Ой! Девочки! Внимание! На нас движется Машка собственной персоной со своим! Приготовились!

К ним подошла цветущая новыми красками лица Маша, которая распространяла вокруг себя запах счастья, с очень приятным мужчиной под руку. Мужчина был что надо, в самый раз под Машку. Рост выше среднего, стройный, поджарый, моложе Машки лет на пять, не больше, рыжеватый блондин с белесыми иностранными ресницами, бровями и глазами. Но улыбающийся всем, как китайский болванчик, направо и налево.

– Девочки! Витенька! – пропела Маша и мило выставила на обозрение все свои тридцать два новых зуба. Фарфора на них набралось бы на целый богемский сервиз на тридцать две персоны. – Как я рада вас видеть. Мы так давно не встречались! Как вы?

Процедура целования щеками и мычания повторилась.

– Машунька! Привет! А как ты?

– А я вот замуж вышла за Йорана Пальсвика.

– Уже? А я думала, это в перспективе.

– А зачем же ждать, когда клиент готов? – тихо и значительно зачревовещала Маша, не закрывая растянутый в улыбке рот и не шевеля губами.

Иностранец услыхал свое имя и заулыбался в два раза шире, тоже награждая всех белозубой улыбкой красивой, западной стоматологии и кивая усиленно головой. Их улыбки были до удивления похожи, как сиамские близнецы. Маша что-то буркнула ему в ухо, и он элегантно приложился к ручкам дам. Дамы удосужились сделать книксены и представиться. Витя сделал руку лодочкой и сунул ее в ладошку Йорану, отчего пожатие получилось очень сморщенным и смешным. Алла не смогла пропустить мимо глаз такую зацепку и, мило улыбаясь, тоже выдала сквозь растянутые губы, пытаясь не обнажать свои старые зубы и подражая Маше:

– Ты его еще в губки поцелуй, которые Машку в ротик целовали, – сказала очень тихо, для Витюна.

– Фу! Какая ты пошлая! Ужас! – так же тихо и в сторону выдал он только ей, скривив для этого губы вбок.

– А что она сказала? – сделав круглые глаза, спросила Маша, все так же елейно улыбаясь.

– Кто? Я? Я вообще онемела от неожиданности твоего счастья! Поделись секретом, как тебе это удалось? – Алла наклонилась к уху Маши и лично ей сказала тихо. – Дай мне телефон твоего врача. Я тоже уже созрела. Только никому не надо разглашать. Ладно?

– Конечно, дам. Я тебе домой позвоню и все расскажу. О’кей?! – прошептала Маша и тоже на ушко.

– Вы что там шепчитесь? Не успели друг к другу пришвартоваться, и уже шепчутся. Видали? Безобразие, – жеманно стал возмущаться Витюн. – А мы не в курсе ваших тайн.

– Маша делилась опытом захомутания иностранных граждан в сети русских баб. Ты-то что примазываешься? Тебе зачем? Тебя замуж не возьмут. Ты же не баба.

Женская часть залилась смехом. Лина смеялась громче всех. Йоран вопросительно крутил головой. Он ничего не понимал.

– Я на тебя обиделся! – надув губы, выдал Витя, повернулся и ушел в толпу.

– Ну вот. Подружку с длинным женским носом невзначай обидела. Кош-мар! – делано ломая руки, изобразила мимикой очень смешную рожу Алла, в точности копируя Витю, и все опять дружно засмеялись…

Презентация

Наконец-то дверь в большой зал распахнулась, и кто-то громко пригласил всех к столу. С их места было не видно кто, но голос был очень знакомый до знаменитости. Алла и Лина стали искать места, указанные в пригласительном билете, расставшись с Машей и ее новым мужем.

Стол, за которым они оказались, был почти весь зрительно знаком. Два артиста, оба узнаваемые, один очень знаменитый политик с женой и три телевизионщика. Незнакомыми оказалась одна пара и два одиноких мужика, общавшихся друг с другом. Они производили впечатление настоящих гостей «по работе» или «делу». Все же вышеперечисленные «знаменитости» были такие же, как и они, чистые халявщики. Алла с Линой были явно подобраны для двух этих представительных мужчин, потому что оказались рядом. Две одинокие дамы и двое мужчин. Это заставляло присмотреться к ним попристальнее.

– Ну что ж, будем окучивать, раз их для нас подсунули! – шепнула Алла Лине на ухо. Лина тут же уставилась на мужиков с серьезной миной умного человека.

– А ты, если будешь молчать, как можно дольше, то есть маза сойти за умную. Поняла? – добавила она.

– А ты меня под столом ногой пинай, если меня понесет словесным поносом. Хорошо?

– Тогда у тебя к концу сегодняшнего вечера вся нога почернеет и отвалится.

– Ничего, не отвалится, я буду терпеть.

– Договорились. И сиди, пожалуйста, ровнее. Спинку держи, как графиня на званом обеде. Ровнее. Ровнее.

Вечер стал сдвигаться со старта, но пока как-то по-пластунски. На это указывало и тихое гудение в зале, которое еще не переросло в настоящий общий ресторанный гул. Зал уже расселся на отведенные места, рассматривал закуски, глотал слюнку и ждал объявления начала, которое обычно элегантно произносила, опять же, какая-нибудь экранная знаменитость из дикторов или артистов первого плана. Не успела Алла внимательно рассмотреть прищуренными от близорукости глазами восседающую за столом публику повнимательнее, как экранные знаменитости в количестве двух наконец-то выползли на сцену в артистических нарядах и торжественно приступили к началу вечера уже затасканными и всем знакомыми фразами.

– Уважаемые дамы и господа! – веско, но очень елейным голоском произнесла жеманно элегантная Дива, ставшая еще раз знаменитой по последнему фильму своего знаменитого отца про иностранную проститутку в дебрях России и очень на него похожая внешне. На ней было длинное, навороченное сверх меры дизайнером и портнихой платье.

– Леди и джентльмены! – добавил басом тоже очень знаменитый и элегантный молодящийся красавец второй свежести в бабочке и смокинге, ведущий артист из «Ленкома», бессменно поющий арии молодого лейтенанта царского флота времен Елизаветы.

– Начинаем наш вечер! – выдали они вместе.

Гости зааплодировали. Пока дружно.

– А я этих ведущих откуда-то знаю, – выдала Лина и тут же получила ногой под столом из-за громкости и тупости.

– Заткнись ты, Христа ради! Их все знают, – прошипела ей Алла сквозь зубы. – Лучше займись своей тарелкой.

Лина занялась тарелкой и сделалась очень сосредоточенной. Когда она отвлекалась в сосредоточенность, то тут же становилась элегантной и даже красивой дамой. Оба мужика сразу же обратили на нее все свое внимание.

– Вам что налить, дамы? – приступил один из них к знакомству.

– Я пью шампанское, а моя подруга Лина пьет вино красное. А я могу за вами поухаживать, положить что-нибудь вкусненькое на тарелки.

– Будьте так любезны…

– Давайте будем знакомиться, – торжественно и громко, чтобы было слышно, изрек один из мужчин, который был поближе к Алле. – Меня зовут Владимир Михайлович, а моего друга Владимир Петрович.

– Оба Владимиры?

– Оба.

– Значит, я одного буду звать Михалыч, а второго Петрович. Идет?

– Идет. Вот за это и выпьем!

Они дружно чокнулись своей четверкой и приступили к личной презентации собственных отношений. Остальное застолье дружно участвовало во всеобщем гулянии. Народ был не весь посторонний, часть, все-таки, имела отношение к юбилярам. Эта часть говорила речи, преподносила подарки и громко радовалась событию. Их радость перемежалась выступлениями артистов, как веселящих зал юмором, так и поющих модные шлягеры.

Вечер отполз от начала и стал веселее двигаться по стандартной колее. Тосты, поздравления от гостей вечера юбилярам, в лице управляющего банком и двух его замов, выступления артистов и стандартное поведение двух мужчин и двух женщин за столом при очень сильном гуле, когда слышно друг друга только с трудом.

Минут через тридцать от начала Михалыч встал и отправился на сцену с поздравлениями. Петрович двинулся следом. Перед самой сценой, как «двое из ларца» из ниоткуда вынырнули два молодых человека, «одинаковы с лица». Один был с огромным букетом, а второй с подарочной коробкой в алой ленте. В коробке угадывалась большая картина. Ее тут же подхватил Петрович. Стало понятно, кто из них главнее. Владимир Михайлович говорил что-то умное, но что, Алла слушала плохо, она рассматривала и Петровича, и его начальника, выбирая, кто ей нравится больше. Больше ей понравился Михалыч. Тогда она стала наблюдать за событиями на сцене.

На сцене речь закончилась, но начались целования Управляющего банком и его Замов с их соседями, двумя Владимирами. Причем целования явно близкие. Коробку развернули и продемонстрировали залу действительно картину, причем даже издалека было понятно, что она дорогая.

«Интересная история! – подумала Алла. – А мужики-то могут быть нужными».

Когда оба соседа вернулись за стол, события пошли своим чередом. Лина строила глазки Петровичу, явно отвечающему ей симпатией, а Алла завела разговорчики с Михалычем. В первые минуты знакомства разговоры могли быть только совсем простыми. Он это понял и тут же подхватил ее настроение, поэтому в основном темой оказались анекдоты, как самое простое средство для сближения. Анекдоты были как просто смешные, так и немножко солененькие, но пока не скабрезные и пошлые. Алла чувствовала по его и своему настрою, что скоро они начнут веселить друг друга и пошлятинкой, поползновения на более близкое сближение уже намечались. Михалыч красноречиво поглядывал ей прямо в глаза и улыбался более интимными улыбочками, нежели могут улыбаться совсем чужие друг другу люди.

– Михалыч, а вы кем в этой жизни есть? – поинтересовалась Алла.

– Я есмь самое страшное пугало!

– Как это? – удивилась Алла. Она никогда еще не слышала такого определения.

– Мы АБВГДешники, – шепнул Михалыч на ухо. – Ну что? Пугает сильно?

– Меня? Меня ничем не испугаешь! Как шутит одна моя подруга, меня даже червивым покойником не удивишь. Шкура у меня носорожья. Пуленепробиваемая.

– Наш человек! Значит, будем дружить? Идет?

– А почему нет? Идет!

– Тогда надо выпить на брудершафт и скрепить наше знакомство поцелуем дружбы.

– С удовольствием!

Алла подняла бокал, и они чокнулись.

– А мы? – возмутилась Лина. – Мы тоже хотим на брудершафт.

Лина и Петрович дружно присоединились, после чего все поцеловались друг с другом. Михайлович поцеловал Аллу так, как она и ожидала – длинным, чувственным поцелуем. Она ответила ему губами и даже почувствовала внутри себя небольшое влечение плоти, хотя где-то глубоко подумалось, что лучше бы это был Саша. Но Саша был далеко, и казался уже не правдой, а миражем. Михалыч же сидел рядом, был старше совсем на чуть-чуть и по этой жизни точно мог очень и очень пригодиться.

«Надо брать, – решила Алла. – Мужик вроде бы ничего. Наш».

«Наш мужик» после поцелуя сразу повеселел, раскрепостился и взялся толкать тосты, один за другим. Лина раскраснелась, задорно блестела глазами и щебетала с Петровичем очень весело и заинтересованно. Он ей явно понравился.

«Так, – подумала Алла. – Уже поймала на уши комплемент. Это закончится в кровати. Сто процентов. Главное, чтобы ничего сильно глупого не нагородила, потому что я тоже боюсь пословицу: скажи кто твой друг… Хотя мы уже такие взрослые, что плохое о нас подумать поздно».

– Аллочка, а ты живешь одна? – поинтересовался Михалыч.

– А ты? – сделав глазками козу, ответила она вопросом на вопрос.

– А я как раз и один. Меня жена бросила в прошлом году. Сбежала с моим охранником.

– Ух, ты! У нас даже охранник был? Мы что же, чин большой?

– А мы, между прочим, генерал!

– Вот это да! Генерала у меня еще не было! И Петрович тоже генерал?

– Петрович мой подчиненный. Он еще полковник. Молодежь!

– А ты вроде бы как старик?

– Ну-у-у, не старик, но и не молод, не молод! Хотя борозды не испорчу, в этом будь уверена!

– А что, мы уже к вспашке готовимся? Не рано?

– Как «Матушка Земля» попросит, так и вспашем!

– Моя «Матушка Земля» давно под паром. Можно уже и попахать!

– Ну вот и тост! За трактор!

– За какой еще трактор? – влезла в разговор Лина. – Опять ты, Алюнчик, что-то затеваешь без меня?

– Припевку советскую знаешь? Трактор в поле дыр, дыр, дыр. Мы – за мир! Поэтому мы и тостуем за трактор.

– За мир между народами, ты имеешь в виду? Да? Я тоже хочу за мир! И за трактор!

– Хочешь, чтобы тебя сегодня вспахали? – засмеялся Михалыч.

– Ах, вот, что вы имели в виду! Шутники-и-и. Я сегодня тоже все хочу! А особенно, чтобы вспахали и как можно глубже!

– Тогда давай за это и выпьем. За трактор и за «все хочу»! А ты, Алла, тоже сегодня все хочешь?

– Я сегодня тоже все хочу! И глубоко и много хочу!

– Ну что ж! Будет тебе много! Договорились?

– Договорились! – Алла опять сделал глазками, и обещающе улыбнулась.

Они опять чокнулись. Михалыч тоже раскраснелся и заблестел глазами. Он был явно очень возбужден, нервно дергался на стуле и куда-то рвался. На сцене услыхали его дергания и объявили танцевальный перерыв. Он тут же потащил Аллу на танец и крепко, по-хозяйски, обнял за талию, близко прижав всем телом к себе. Алла сразу же почувствовала, что застольный разговор «про трактор» оказался для Михалыча возбуждающим, он был готов «пахать» уже сейчас, уже немедленно. Алле стало неловко от ощущения, которое она почувствовала на своей ноге, но Михалыч был очень горд своей готовностью и откровенно прижимался к Алле, к ее внешности и естеству. Алла подняла на него глаза и удивилась выражению в его глазах. Они сверкали так призывно и ласково, так откровенно, как бы подтверждая ее ощущения, что она невольно подпала под его желания и стала отвечать взаимностью. Она тоже прижалась к нему плотнее всем телом и стала тихонько вращать бедрами.

– Аллюнчик! Ты знаешь, что такое танец?

– И что же это такое?

– Танец, это вертикальная демонстрация горизонтального желания! – в самое ухо жарко выдал Михалыч. Он весь занервничал и еще сильнее прижался к ней, хотя на уровне своей груди отстранил ее подальше и стал смотреть в глаза, не отрываясь. Потом он наклонился и ласково поцеловал Аллу в губы. Может быть, оттого, что она уже настроилась на взаимность, может быть, оттого, что понимала, Саша – это мираж, но внутри себя она почувствовала встречное желание и ответила на его поцелуй, чуть приоткрыв губы, закрыв глаза и замерев вздохом…

Танец закончился, но они стояли прижавшись друг к другу, потому что не могли разойтись и обнаружить состояние Михалыча. Состояние могло быть заметно со стороны. Они топтались на одном месте и делали вид, что ждут следующий танец. И музыка заиграла снова, но веселенькая, забойная. Михалыч стал смешно шевелить задом, как один из всем известной троицы и самый упитанный около окурка и потихоньку отодвигаться от Аллы. Наконец он оторвался окончательно и включился в отвлекающий мотивчик. Они дружно заерзали по полу, крутя задами и изображая твист времен своей молодости. За танец Михалыч успокоился, отвлекся от возбуждающих мыслей, и после танца они могли себе позволить пройти к столу.

Не прошло и часа четыре-пять, как вечер устал от бесконечных тостов, танцев и шума публики. Он медленно стал двигаться к финалу, а часть нагулявшейся публики стала рассасываться, двигаясь к выходу. Они тоже были готовы покинуть гостеприимные стены. Михалыч стал весь какой-то вздрюченный весельем, жизнерадостно жестикулируя, он помогал доходчивости своих слов или анекдотов. Он ерзал на стуле, теребил Аллу за коленку, обнимая за талию, щекотал бочок, заглядывал в глаза призывно и радостно и вообще как-то весь суетился. Ему явно хотелось продолжения. Поднимая рюмку и громко излагая очередной тост, он так же громко и радостно продолжил, цитируя царя Ивана Грозного и артиста Яковлева, делая губами пьяную гримасу:

– «Требую продолжения банкета!» – а дальше своими словами. – А не поехать ли нам в баньку? Кто готов с нами в баню? Приглашаю!

Народ за столом дружно взвеселился, тут же радостно откликнулся и тоже выразил согласие на «продолжения банкета».

– В баню! В баню! – скандировал Петрович! – А куда поедем? К тебе?

– Ко мне на дачу поедем! Согласны? Аллочка, ты согласна? Сейчас позвоню своим оглоедам и велю включить парилку. Пока мы едем, она будет готова.

Алла выпила в этот вечер так много, что мир вокруг нее казался радостным и красивым! Где-то внутри, в ее теле и душе, проснулся вечный моторчик, который звал куда-то в неизвестное, звал вперед, вслед за Михалычем! Этот моторчик торчал где-то сзади, как у Карлсона, который нырял с крыши. Он жужжал, тарахтел и звал ее на обязательно шумные подвиги. Ей тоже захотелось куда-то ехать, мчаться, кричать громким голосом непременно громче всех, махать руками, петь во всю глотку похабные песни, например про Мурку с Дерибасовской или матерно-скабрезные частушки, и вообще веселиться от души…

– Согласна! Согласна! Лина, едем в гости? – весело поддержала Алла.

– Едем в гости! Все едем в гости! Немедленно! – подхватила Лина и залпом допила вино из бокала. Она была готова ехать с Аллой хоть на край света!

Сегодняшняя презентация на деле оказалась на удивление удачной. И клев был что надо, и улов… похоже, оказался на зависть всем закадычным подругам…

Крутой загул

Дача у генерала тоже оказалась что надо, такая же большая и уютная, как и сам генерал. Она была напичканная прислугой в виде нескольких молоденьких адъютантиков, парочки мужиков при погонах, набора солдат для черновой работы и поваров в колпаках, как на заправской кухне. Все были изрядно вышколены и не лезли лишний раз на глаза.

Когда разгоряченная компания желающих продолжить кайф на трех машинах подвалила на дачу и буквально вывалилась на зеленую, молодую травку, можно было доложить по начальству, что «выброс десанта состоялся» в самом прямом смысле слова. На даче все было уже готово. В большой беседке, на природе, был накрыт стол, чуть в сторонке мангал полыхал жаром углей. Он готов был принять нежное, вымоченное в соусе мясо. Стол обнажал высокопоставленные возможности «знай наших» и возбуждал заглохший было аппетит шедеврами раннего лета! По центру стола, на здоровенном, цветастом подносе фрукты изображали гору Монблан, такой же горой лежали бордовые помидоры, заваленные по сторонам контрастной, ярко-сочной, молодой зеленью, и пупырчатые огурчики, окруженные толстенькими шариками ярко красной редиски. Картину дополняли соления, как местного, солдатского производства, так и рыночные шедевры кавказских национальностей. Шедевры сиреневели и зеленели в отдельной таре и испускали в пространство запахи восточных пряностей. За столбиком беседки стояли два солдатика с полотенцами через руку и два поварских колпака в длинных, белых передниках, из-под которых сразу же торчали кирзовые сапоги. Это было очень смешно…

После эмоционально исполненной дороги, украшенной песнями на приличной скорости из открытого окошка машины в звездное небо и в ночь, жаркими зажимонами Михалыча, который норовил прижать посильнее, на переполненном лишними гостями заднем сиденье, и невзначай запустить ругу «за борт» блузки… После поцелуев, съезжающих из-за тряски, то по правой щеке, то по левой в сторону уха… настроение у Аллы стало зашкаливать за понятия «приличие». Уже к середине пути руки генерала прочно обосновались на завоевываемых плацдармах: одна под блузкой, где старательно мяла не очень выдающийся вперед размер, норовя зажать костяшками пальцев сосок побольнее, вторая пыталась заползти, невзирая на многократные отталкивания и вытаскивания, через расстегнутую молнию в брюках в святая святых любой женщины, производя в голове нешуточную подготовку слабого женского организма к будущему разврату…

И ему это удалось! Организм реагировал правильно! Он возбудился…

И вот теперь, в таком возбужденном состоянии, ей, как будто специально, выставили на показ две вот эти пары кирзовых сапог из-под макси-юбки белого цвета! Подарок судьбы для разрядки нервно-сексуального напряжения, как ее, так и Михалыча!

– Го-о-спидя! Погляньте-ка, че деется! Нас встречають, как в «Большом тиянтире»! А где еще два лебледя? На кухне за котел зацепились? Хочу полный набор, и в танец! Лебледей! Лебледей! Дайте лебледей! – вскричала Алла и публика зашлась в хохоте.

– Будут тебе и лебляди под банным соусом и даже жареные гусаки в яблыках! Мне повар уже на ушко саабчил, – радостно, на той же волне, выдал Михалыч, неустойчиво покачиваясь в коленках.

Конечно, публика была уже так готова, так готова, что достаточно было пальца для показа, чтобы она поползла по правильно скошенному газону на четвереньках, но Алла хотела держать инициативу только в своих руках и направить публику по правильному руслу. То есть к столу! Не выпуская инициативу! Даже пьяными мозгами она это соображала.

Посудите сами. Чем можно завоевать холостого мужика на выданье, да еще и генерала, когда все данные выдали не тебе? Ноги «от ушей» торчали из под провисшего зада, не радуя ни хозяйку, ни мужской контингент своей немыслимой длиннотой. Хорошо, что у Михалыча ноги были такой же длины. Фигура толкательницы ядра на дальние пространства была украшена широтой плеч как надо, почти так же, как и у представителя противоположного пола, которому пора уже было бы вымыть руки от машинных развлечений. Волос на голове одинаково, да и носы очень похожи, и у него, и у нее пупочкой и курносые. Это мало что обещало, но иногда витрины ошибаются…

Хорошо бы не «нажраться в сосиску», чтобы утро не перепугало мутностью бытия и все же оставило приятные воспоминания ночи. А может быть, и очень приятные, как та ночь с Сашей…

– Народ! Я хочу развратничать и прямо сейчас! Развратничать начну с обжорства. Как ни странно, я проголодалась, а при виде такой закуски в голову приходят удивительно умные виски, а может, и водки! – выдала Алла и быстренько упрятала «красоты» своего тела за генеральский стол. Она решила работать только красноречием, не очень-то выставляя «физические достоинства» на передний план. – Михалыч! Загоняй народ в стойло!

Народ понял правильно и рванул к столу.

– А баня? – округлил глаза Михалыч. – Баня ждет!

– Баня будет сразу же после поддержания наших организмов в правильно отбалансированном алкогольном угаре. А то головы разболятся.

– А шашлыки? – не унимался Михалыч. – Уже начинать жарить?

Все его вопросы были только к Алле. Она почувствовала себя главнокомандующим на плацу, и ей это очень понравилось.

– А шашлыки пойдут, как разбавляющее водку и пар блюдо. В перерывах!

Все дружно расселись на места и тут же загалдели кто о чем.

«Неуправляемое общество веселенького народца на отдыхе, и все личности, все говорливые. Как бы их всех переговорить? Надо еще пару стопок «принять на грудь», тогда откроется лишний клапан на чердаке, и язык откупорится окончательно. Только бы не утопить всех, особенно Михалыча, в фонтане своего красноречия! Может и навредить. Надо как-то «следить за базаром». Но как?» – думала Алла затуманенными мозгами, рассматривая публику. Она еще не знала толком, кто поехал в баню от их презентационного стола ярким представителем? Обзор территории и заселяющего ее народа ей понравился. Эта публика могла поддержать ее амбиции, взбитые, как сливки для торта «Наполеон», дружным ржанием.

– Давайте выпьем за то, чтобы у нашего Михалыча по жизни хватало всего, не только бамбарбии, но и прочего киргуду! – Алла подняла рюмку, которая оказалась как-то быстренько наполненной, высоко над столом.

– Ура-а-а! Урр-а-а! – подхватила Лина. – За генерала!

– Чтоб тебе, Михалыч, еще одну бамбарбию на погоны и киргуду никогда не подводило! – Петрович встал над столом и стал чокаться со всеми, начиная с Михалыча.

– Тьфу, тьфу, тьфу, пока не подводило. Сы-пасибо! – Михалыч чокнулся в зоне дотягиваемости, наклонился и смачно поцеловал Аллу в губы.

Демонстрация поцелуя ей очень понравилась.

– Ты поцеловал меня от всей широты русской души? Это мне понравилось! – сказала Алла, гладя генералу прямо в глаза. – Хотя про русскую душу лучше сегодня не говорить, а то она так развернется, так развернется, что хрен ее завернешь обратно! Особенно мою!

– Это же отлично! Давай ее развернем! – обрадованно подхватил Михалыч.

– А ты потом не ошизеешь?

– А это страшно?

– А вдруг кровь твоя начнет бродить от избытка моих дрожжей?

– Она так давно не бродила, что я буду только рад!

– Главное, чтобы твоя кровь забродила, потом бродила, бродила, но не перебродила!

– Главное, чтобы моя не пробрела мимо твоей! Не забрела в какие-нибудь глухие дебри!

– Ты боишься, что в этих глухих дебрях твои желания могут пробрести мимо и не опереться на мои возможности и мечты?

– Я постараюсь не промазать и опереться на твои мечты всем своим телом.

– А вот в этом месте, чтобы опора была устойчивее, меня надо поцеловать, чтобы я почувствовала глубину опоры!

– Глядя глаза в глаза! – он притянул Аллу к себе и поцеловал очень ласковым, чувственным поцелуем, не закрывая глаз. Именно глаза в глаза. Она тоже смотрела в его глаза, не отрывая взора. Это было очень приятно, потому что откликалось изнутри призывами к более тесному сближению. Можно было даже прямо сейчас. Прямо сразу…

– В чувствах, даже только пытающихся проснуться, главное глубина глаз… и души! – тихо и очень выпукло прошептала Алла, сделав томные глаза.

– Моя душа сейчас танцует!

– Вальс-бостон?

– И на цыпочках!

– Цыпочки наши! Красотулечки! Оторвитесь друг от друга! Вокруг есть еще разные заинтересованные в вашем общении люди, – громко влез в их нежно-интимное щебетание вполголоса Петрович.

– Вот именно! Мы ждем твоих обалденных шуток, Алюнчик! Она у нас очень большой мастер на разные приколы, – громко прорекламировала Лина.

– Ждем, ждем, ждем шуток! – тут же стал скандировать стол.

– Надейтесь, надейтесь! Надежды, они должны всегда брызжать спереди! Вот мои надежды всегда брызжуть и брызжуть, брызжуть и брызжуть, но чаще всего прямо в глаз!

– Вот! Вот! Сейчас она нам выдаст! – громко комментировала Лина.

– Вы хотите, чтобы мои шутки расплескались по пространству, и вы в них утопли?

– Очень хотим! – подхватил генерал.

– У меня очень развито чувство справедливости и совершенно отсутствует сдерживающий фактор. Это снимает с моего сознания любые тормоза, и я напрямик выкладываю все, что думаю. Даже мелькающую в голове муру! Мне лишний раз открывать рот противопоказано, потому что, как только я его открываю, оттуда сразу же и бесконтрольно начинают выскакивать ненужные и нехорошие слова! Берегитесь!

– А нам не страшно! – вступил в разговор, примкнувший к «великой кучке», известный актер. – Мы люди закаленные творческой средой обитания.

– Ну, тогда держитесь! Я могу, как собственной белибердой населить окружающее пространства, так и цитировать глупости «Великих»! Будет вам и Як Цидрак Цидроне и его жена Лимпопоне!

– Давай Лимпопоне! – проскандировал Петрович.

– Ладно! Попотчуем тусовщиков юмором.

– Попотчуй, попотчуй! – подхватил стол.

– Тогда для начала поднимем тост. Жили-были муж и жена, и не было у них детей. Ващще. Пошла жена к колдуну и стала просить наколдовать ей ребеночка. Колдун и наколдовал. Прошло девять месяцев, и родился у жены мальчик, а у мальчика оказался золотой пупочек. Плачет муж, плачет жена…

– Надо было к колдунье идти, а не к колдуну! – вставил актер. – Неправильно он что-то сделал! Не так ввел заговор!

Стол покатился со смеху.

– Или не туда, вы хотите сказать? – откликнулась Алла.

– А может, и не туда? Потому и пупочек.

– Колдун, что, оказался гомиком!? – подхватил кто-то из гостей.

– Он был не гомиком, а извращенцем! Извратил ситуацию до пупочка, – выдал еще кто-то. – Ну и что там было дальше с пупочком?

– А дальше пошла жена к колдуну опять…

– За второй порцией… – добавил Михалыч.

– Наверное, понравился ей извращенец! Он, все-таки, вставлял заговор как надо!

Стол уже рыдал от хохота…

– Пришла она к колдуну… – стол стал качаться волнами, заходясь в смехе, – а колдун и говорит ей…

– Ложись! Будим заговор вставлять! – генерал рыдал, утирая скупую мужскую слезу. Алла пропустила шуточки и с очень серьезной миной продолжила:

– Пройдет восемнадцать лет, вырастет твой сынок…

– Наш сынок… – дополнили от стола…

– И спросит у тебя про золотой пупочек… А ты ему и скажи… – продолжала Алла очень серьезно.

– Что у меня есть сестра колдунья… Ты пойдешь к ней и ей заговор так вставишь, так вставишь, что вопрос с пупочком решится сразу же… – не унимался актер.

– А ты ему скажи: пойди мой сын за тридевять земель, в тридесятое царство, найди там высокую гору, на той горе будет расти высокий дуб, в том дубе будет здоровое дупло, в том дупле…

– Колдуньи живут по кличке дуплерши… – с хохотом выдал кто-то.

– Его на всех не хватит, – подхватил Петрович.

– В восемнадцать лет еще хватит, – со знанием дела изрек актер.

– А в том дупле будет лежать большое яйцо, разобьешь яйцо, там и найдешь ответ на загадку… – Алла сделал паузу, чтобы все успокоились для финала тоста, повысила голос и продолжила. – Прошло восемнадцать лет. Рассказала ему мать про дупло, и отправился сын в чужую страну…

– Нашел он яйцо-то? – поинтересовался кто-то.

– Главное, чтобы дупло нашел! – хохотал стол.

– Вся суть в дупле, что ли? – спросил актер.

– Ссуть в подъезде. Это все знают, – подытожил Петрович, – а нас сегодня яйца волнуют! И свои и чужие…

– Не волнуйся! Яйцо он нашел. Нашел он яйцо, разбил его, а там оказался золотой ключик. Вставил он золотой ключик…

– Он что, онанист? – спросила молодящаяся «красавица», которая цеплялась за артиста еще на презентации.

– Да он в пупочек вставил! – поправил Петрович.

Стол хохотал во всю моченьку.

– Тогда вставил он золотой ключик, в свой золотой пупочек, повернул его… и… задница у него отвалилась… – Алла сделал глазами «большое человеческое горе» и сокрушенно поджала губы.

– Фу! Слава богу! Не передница… А то я уже испугался за передницу… – вытер воображаемый пот Михалыч и сбросил его на пол.

– Михалыч! Ты мне в глаз попал! – деланно возмутился Петрович.

– Ключиком?! – спросил генерал специальным пьяным голосом…

– Пупочком! – с гомерическим хохотом поправил Петрович таким же голосом и с той же интонацией. – Слава Богу, не прибил. Золото оно тяжелое. Давайте выпьем за то, что пупочек мимо пролетел, а приключения только начинались!

– Жалко золотишка. Михалыч, ты не целкий! Был бы целкий, попал бы куда надо, – вступил в дебаты, покатываясь со смеху, актер.

– Куда надо я всегда попадаю, не переживайте! – Михалыч поднял руку и успокаивающим жестом подтвердил свою решимость.

– Уррра-а-а! За задницу!.. – подскочила «тепленькая» Лина покачиваясь и проливая вино из бокала на землю и на стол.

– Тебе понравилась, что она отвалилась?

– Нет! У меня до… до… дополнение… Чтобы наши задницы никогда не отваливались от своего законного места, сзади!

– И чтобы никогда не были спереди, а то ходить будет неудобно, – прозвучало со стола.

– Ходить-то ладно! А вот другое делать?! – добавила Алла. – Но зато этим самым гомикам как удобно! Вся радость спереди!

Хохотали долго, потом чокались, а когда выпили и немного угомонились, Михалыч громко поинтересовался:

– Ну и что будем делать с баней?

К бане теперь были готовы все, тост раскрепостил стол и объединил к веселью.

– Объявляется вторая серия разврата: баня! – подхватила Алла.

Разврат…

Голый человек, в цивилизованных обществах называемый обнаженным, очень занимательное зрелище. Все-таки, хорошо, что люди изобрели одежду. Одежда выявляет ранги и принадлежность к финансам. Как сказал Вуди Аллен, «богатство отличается от бедности лишь с финансовой точки зрения».

А когда человек гол как сокол, то только личные качества генных поколений предстают перед нашим взором, выставляя напоказ все, что накопили деды и прадеды хорошего и плохого. И оказывается, что твой очаровательный сосед через стол, да еще и известный артист, одетый в великолепную белую тройку и при бабочке, элегантно смотрящийся в танце и за столом, в бане удивляет цыплячьей шеей, узенькими плечиками, брюшком, торчащим из худосочной, длинной фигуры, тоненькими ножками и непомерно большой, лысоватой башкой, облепленной небольшим и мокрым волосяным покровом. Глаза у него, покрасневшие от алкоголя, как у больного зобом, вылезают на лоб, под глазами мешки для денег, нос синий, а губы съелись жизнью до состояния щели. И так его становится жалко, хоть плачь. Как же он, бедненький, жить по жизни будет? Ведь шейка может сломаться, ножки подкоситься, и тюкнется он перевешивающей головой прямо об плиточный пол бани темечком и помрет, несчастный!

Или великосветская дама! Выходит она из парилки, без парика, без «штукатурки», без брюликов, без ресниц, но, слава Богу, с зубами, зубы стоматологи научились накрепко прикручивать к челюсти за многие века, и что из себя представляет? Ужас! Тьма египетская опять спустилась неожиданно! Нос у нее еще синее, щеки все в прожилках, провисли брылями по сторонам лица, лоб в гармошку, мешки отвисли не только для мужниных денег, но и для неприятностей от того же мужа, «нежная шейка» не менее цыплячья и вся в складочку. Спереди трудовой мозоль за все прожитые годы и не всегда состоявшихся детей и так же бережно хранящий соцнакопления. Сзади вместо талии три или четыре глубокие поперечно-боковые складки, ярко подчеркивающие «девичью» талию. Ножки все в венах, да еще и держат данное нагое тело очень неустойчиво, пытаясь облокотиться на собственное представление о себе в зеркале при параде или попробовать открыть насильно в себе самой второе дыхание, «надеть корсет», к которому призывает Мирзакарим Нурбеков, чтобы не было мучительно стыдно…

Лучше не рассматривать ни себя, чтобы не испортить себе же настроение, ни окружающих… хотя есть и оправдание: именно представители богемы чаще всего физически немощные люди, к сожалению…

Про себя Алла старалась не думать. У нее после пятидесяти тоже были попытки открыть в себе второе дыхание, правда если оно и открывалось, то было с одышкой и хрипами, которые тоже очень мало радовали, поэтому сегодня главное, нужно было замотаться в простынь поосновательнее и не выставлять свои телеса на всеобщее обозрение. Что она и делала, но рассматривала окружающих с превеликим удовольствием. Она тешила себя тем, что не одна она такая «красавица», что вокруг нее по банному пространству передвигают конечности такие же шедевры человеческой породы…

Конечно, если бы среди гостей затесалась хотя бы одна приличная молодая особь с молодой плотью, было бы с кем сравнивать и рассматривать, но, слава Богу, эталона на сегодня не оказалось…

Алла уже давно подозревала, что человечество действительно завернуло не туда, не в тот коридор Истории. Что-то там, наверху дало сбой, и человечество пошло по неправильному пути. Вместо того, чтобы делать естественный отбор и селекционировать все самое прекрасное и нужное от всех предков, которые длинной вереницей стоят за твоей спиной, опираясь на древнюю истину, что ты изначально создан по «образу и подобию Божьему», человечество имеет среди своих представителей и косых, и хромых, и горбатых, и убогих… Что это, если не сбой в программе? Заложили в программу красоту в самом начале, а получили через тьму веков и пузо, вместо животика, и сиськи, вместо упругой груди, и чурку, вместо прекрасной фигуры. Чурку, подпертую снизу никакими не прекрасными ножками, воспетыми всеми пиитами и поэтами всех эпох, а подпорками, украшенными синюшными венами и целлюлитом, мелкими брызгами красных прожилок, коленками, распухшими от подагры и солей, а под коленками костями, криво облепленными жгутами мышц, и обтянутыми желтой кожей…

Кошмар!

А живем сколько? Где тысячу, где пятьсот лет, где, хотя бы, триста лет, которые жили библейские предки? Если бы нам, по образу и подобию отпущено было тысячу, то к пятидесяти мы бы не представляли из себя полный, старческий ужас. Вот такие невеселые мысли толкались и сегодня, как пауки в банке, в Аллиной голове, пока она заматывалась в простыню перед зеркалом, очередной раз критически рассматривая «идеальные» фигуры остальных…

Неутешительные мысли…

Генерал в плавках производил неожиданно приятное впечатление на общем фоне. Как ни странно, тело у него было не дряблое, а нежно-розовое, как у младенца, или молочного поросеночка, особенно после парилки. Ноги внушали уважение своей устойчивостью, руки были цепко-крепкими и в меру жилистыми, тело украшала растительность, но именно там где ей нравилось. Немного на груди, чуть на руках ниже локтя и на ногах столько, сколько не противно. В общем – крепкое, накаченное, откормленное отличным, первосортным кормом тело, и даже холеное.

«Вот что значит военный! – подумала Алла. – Наверное, на всяких тренажерах по утрам накачивается. Это хорошо. Значит, здоровый должен быть и не должен подвести в нужную минуту… Должен доставить настоящее наслаждение…»

Тренажеры и правда заселяли отдельную комнату, причем в полном рекламируемом всеми программами телевидения составе. До чего же мужики любят изображать свое пристрастие к показательным телесным упражнениям! Почти вся мужская половина тут же занялась качанием торсов, подниманием тяжестей, как руками, так и ногами, и прочими велосипедно-гимнастическими упражнениями, пока женская половина побежала в парилку. Генерал выступал тренером и гидом в одном лице.

Парилка вместила десять человек не занятых тренажерами. Восемь женщин и два худосочника, которые не пошли по предложенному пути, не пытались трясти несуществующими бицепсами, трицепсами, не стали фальшивить, чтобы набить себе цену. Они просто пошли в парилку.

О чем может говорить в парилке одурманенное алкоголем и разомлевшее от жары сообщество? Конечно же, о мужиках, бабах и сексе. При этом говорить об интересном предмете, не особенно разделяя пол. Просто травить соленые анекдоты, как про слабый, так и про сильный. Алла старалась и здесь не упустить пальму первенства. Рассуждая о привлекательных и умных женщинах, раскрепостилась окончательно, помогая себе мимикой лица. Уже на самом выходе из парилки, когда компания взопрела до выкипания пота из организма, секс зазвучал особенно сильно. Женщины приставали к мужчинам, на предмет: а какая поза лучше. Наш худосочный артист очень удивил всех неожиданным признанием:

– Я точно знаю не что люблю я, а что любят женщины. Они любят скорость! Я когда это понял, стал делать так: хватаюсь за спинку кровати, кричу – поехали-и-и – и делаю быстро, быстро, как кролик! – Артист сопроводил слова телесным сопровождением. – Поэтому меня женщины любят!

Это было очень смешно. Веселая компашка грохнулась с полок и с хохотом выкатилась из парилки под последнюю, мудрую фразу Аллы:

– Вот, а я что говорю. По-кроличьи можно с любой, но не с красивой. На красивую хочется смотреть сверху и смаковать действие. Поэтому нельзя быть очень привлекательной женщиной, это сильно отвлекает мужчин от поставленной ему цели…

Компания стала бухаться с разбегу в бассейн, с визгом и криками, прямо в простынях, остальные любители физических упражнений не смогли устоять, отцепились бицепсами от тренажеров и дружненько подтянулись на зазывные вопли. Настала их очередь париться и млеть от удовольствия…

Пока овальный генеральский бассейн вскипал водой и телами, обслуживающий персонал снял кирзовые сапоги, нарядился в шлепанцы и бесшумно накрыл стол в большой комнате отдыха. О том, что такая комната есть, гости узнали только тогда, когда розовощекий, в капельках воды и пота, пышущий удовольствием и возможностью еще раз похвастаться, Михалыч, торжественно открыл большие дубовые двери в очередную комнату. Стол в форме дырявой с одной стороны буквы «О» или лучше «С», опять радовал глаз красотами лета и был первозданной свежей аккуратности.

Все дружно бросились за добавкой. Общий галдеж стоял такой, что блистать ораторским искусством было бессмысленно. Алла занялась Михалычем и занялась плотно. Они шутили друг с другом, подтрунивали, подкалывали, чокались, пили, пересыпая тосты поцелуями, и когда Михалыч отправился в укромный уголок, Алла вдруг обнаружила, что пошел он так неустойчиво, что мог, если бы не цеплялся за стену руками, запросто завалиться за какую-нибудь мебель. Алла решила ему помочь, но это оказалось осуществить сложнее, чем она думала. Пока она целилась в фигуру генерала, фигура скрылась за поворотом, а сам поворот наехал вдруг прямо на Аллу, и она действительно завалилась за мебель. Ее приняла в свои объятья спинка дивана и, сделав апперкот, уронила прямо на пол в пыль за свои «просторы». Там она и барахталась молча, пытаясь не привлекать всеобщего внимания, пока генерал не вернулся из-за поворота. Он тут же бросился на помощь, но Аллу так основательно зажало спинкой, что пришлось привлекать гостей и отодвигать диван вручную. Когда его отодвинули несколько человек, толкаясь и сопя, из-за дивана показалось Аллино тело с паутиной на голове, на четвереньках, с голыми сиськами и задом. Простыня тащилась следом. Гости захохотали в голос. Им очень понравился Алин видочек.

– Я тоже хочу с голыми сиськами! – завопила Лина и отбросила простыню.

Народ подхватил, заулюлюкал и стал бросаться простынями друг в друга. Алла села на полу и стала сосредотачиваться. Нужно было что-то изречь. Все явно ждали, потому что простыни оказались сваленными в углу, а сам народ, разинув рот, ждал увеселительных словечек.

– Я только собралась осуществить благородный поступок и поддержать генеральское тело слабой женской рукой, как на меня из-за угла выскочила драматургия жизни, уронила меня за диван и все испортила! Безобразие! Не дадим драматургии испортить нам настроение! Уррр-а-а-а! – выдала Алла первое, что пришло на ум, и попыталась встать, но стол и народ вокруг него покачивался и плавал в глазах.

Она постаралась навести резкость, но резкость почему-то не наводилась. Тогда она перевернулась на четвереньки и стала раскачиваться на вытянутых ногах и руках, чтобы оторваться от пола. С пятой попытки ей это удалось, но тут из-за угла опять нарисовался генерал. Под общий шумок его носило за свежей простыней. Широко растянув простынь на руках и раскинув их от радости, что увидел нагое и желанное женское тело, он пошел на Аллу, неустойчиво приседая на ногах и еще больше ломаясь в коленках. Он норовил укрыть ее в своих объятьях, облапать своими лапищами и пригубить своими губищами. Его распростертые объятья грозили перекрыть кислород при сближении тел намертво, и Алла попыталась увернуться.

От такой неожиданности генерал уронил простыню, но не промазал. Он четко вписался обеими руками прямо в Аллины груди и только собрался попасть губами в губы, для чего выдвинул свои трубочкой вперед, как тут их постигла общая неудача – Аллин уворот нарушил для них устойчивость в ногах, они грохнулись на пол под гомерический хохот всего зала и развалились в разные стороны, раскинув руки и ноги. Через смех Алла вдруг поняла, что лежит ногами к публике, как знаменитый «витрувианский человек» Леонардо да Винчи, а трусиков на ней нет. Это еще больше развеселило ее, и все человеческие условности, включая собственные телеса, стали вдруг по барабану…

И тут ее понесло «по кочкам»!

Она повторила процедуру «подъем героини» с пола, генерала поднял Петрович и они, взявшись для устойчивости под руку, проследовали к столу. Стол обнажился весь и был этому безумно рад.

– Михалыч как увидел меня глазами, так и обалдел! Я знаю, что все мужики любят глазами, поэтому сгоняй его вначале к окулисту, а потом можешь охмурять! Но Михалыч, наверное, давно не был у окулиста, поэтому глазки подвели малеха, а вот ручки нет! Да, Михалыч? – перевела Алла свою увертку на генерала.

– Да-а-а! Я же давно говорил, что целкий!

– А вот в ножках хлипкий. Да? Рыбка моя?

– Это меня так повело от твоей неописуемой красоты!

– Михалыч! Не-е-е… Неправильно. Тебя поразило обнаженное тело в паутине вуали! Народ! За мной! Надо смыть с моего тела эту паутину! Генерал! Вы распустили свою прислугу! За диваном пылищи! Фу!

– А ты откуда знаешь? – удивился Михалыч и уставился пьяным глазом на Аллу, сморщив лоб и сдвинув рот набок. Он пытался сделать вид, что дивана не было…

– А я батистовым платочком проверила чистоту казармы, пока ты там пугал пространство химической атакой.

– Хозяйственная ты моя! Надо тебя назначить старшей по казарме.

– По твоей?

– А то по чьей же?!

– А можно я буду работать в ней по совместительству.

– А это как?

– А между моими гастролями. Буду совершать неожиданный налет на твою казарму с о-очень далеко идущими и больши-и-и-ми последствиями.

– Главное, чтобы они зашли не дальше моей спальни!

– А у тебя там конец казармы?

– У меня там всему конец.

– А когда мы пойдем смотреть твой конец… казармы?

– А мы его сейчас помоем хорошенько, чтобы чистенький был, и поведем показывать. – Михалыч хихикнул, развернул Аллу прямо у стола на сто восемьдесят градусов и повел прямо в парилку, правда, почему-то дугой, задев при этом за угол. Гостям он помахал призывно рукой над своей головой и сам себе вдогонку. Все шумной ватагой повскакивали с мест и рванули следом. Первые успевшие набили полную парилку и расселись на полки. Жара в парилке стояла приличная, но Алла уже не очень понимала, сколько было градусов, потому что у нее внутри было явно больше. Градусы рвались наружу и звали на передний край. А передний край был ее язычок. Тем более, что народ-то ждал всегда!

– Надо отмыть паутину с моего тела и моей души. Рекомендую всем. Пригодится ночью. Чистое тело благоухает и зовет…

– Про тело понятно, а что на душу тоже намоталось? – спросил кто-то.

– На душу каждый день наматывается. Периодически душу надо вымывать глыбо-о-кими откровениями, а потом высушивать теплыми отношениями. Насухо! Но с подругой или близким другом. Поэтому нужно выбрать на сегодняшнюю ночь девичью грудь побольше или мужское плечо покрепче и донести свое откровение. Рекомендую.

– А ка-а-ак его донести до девичьей груди, когда оно так и пытается расплескаться? – поинтересовался наш артист, пьяно выговаривая слова.

– А ты его рукой зажми, может, тогда оно не расплескается… по всему пространству? Только по ограниченному… унитазом…

Все дружно захохотали.

– Да я зажима-а-а-ю, а оно рвется наружу.

– Та-а-а-ак! Сро-о-о-чно выпускаем артиста в пространство поширше, а то он наше сейчас «облагоро-о-о-дит» витаминными добавками своего организма, – подхватила Алла, тоже выговаривая слова совсем пьяно, а Михалыч с силой подтолкнул несчастного к выходу. Он сделал это во время, потому что артист тут же «облагородил» пространство за дверью парилки, но в бассейн, слава Богу не попал. Что там было дальше, они не увидели, дверь закрылась.

– Кажется, он попотчевал гостей, как надо? – рассмеялась Алла, и тут же поймала себя на мысли, что в голове у нее все плавает в вине и шампанском, что слова цепляются за язык, и что у нее сейчас тоже может произойти подобная канитель, если она немедленно не выйдет вон отсюда. В парилке ее развезло прилично. Лучше надо было сидеть в бассейне, мелькнула запоздалая мысль. – Я уже в воду! В воду! Кто со мной? – призывно помахала она сразу двумя руками и скатилась с верхней полки, чуть не упав на пол. Ей было нехорошо, а где у Михалыча туалет, она не помнила.

– Твою глубокую мысль уже давно надо было высказать! Вот актер чуть, чуть передержал свою мысль в мозгах и уже охренительная история получилась, – вставил Петрович.

По паркету около бассейна задом на них надвигался солдатик с половой тряпкой. Он убирал «красоты русской земли» из артистических закромов.

– Я давно-о-о знаю, что актер всегда говорит чужими словами, но что он и пугает чужим закусоном, я не знала! Таку-у-у-ю хорошую закусь перевел! – сокрушалась Алла громко, стараясь шутками отвлечь свой собственный организм и не последовать следом за примером. Она старательно обошла солдатика, пытаясь идти ровно. Она пошла по самой кромке бассейна, покачиваясь и держа баланс, когда сбоку налетела Лина и с визгом столкнула ее прямо в воду. Народ тут же подхватил шутку и стал толкать друг друга и посыпал с визгом следом. Брызги стояли со всех сторон, когда она вынырнула на поверхность. Было не глубоко, до груди. От прохладной воды внутри все как-то быстро успокоилось. Алле стало ужасно весело и смешно, она рассмеялась от всей души и вдруг оказалась в объятьях генерала, который выскочил из воды, как пробка из взболтанного шампанского прямо около ее груди, даже задев оба соска, но зацепившись руками за талию. Он обхватил ее руками и крепко прижал к себе. Он тоже смеялся. Струйки воды стекали с носа и затекали прямо в рот, от чего Михалыч стал плеваться прямо ей в лицо, как кит полосатик. Это было еще смешнее. Они оба стали хохотать на весь бассейн, в лицо друг другу, захлебываясь и водой, и своими собственными слезами от этого хохота…

Потом была еще одна парилка, еще один бассейн, застолье, шутки, анекдоты, подколы и коллективное пение. Петь она была не мастерица, медведь в детстве помешал принять в душу русскую да и любую другую песню. Тогда Алла побрела искать спальню…

С этого момента память делала зигзаг, а попросту провал…

Михалыч храпел так громко и прямо на ухо, что Алла спросонья не сразу поняла, где находится? Одна волосатая рука пережала ей горло, навалившись именно на «адамово яблоко». У женщин его не видать, но сейчас она очень откровенно почувствовала его. Может быть, именно от этого она и проснулась. Вторая рука покоилась на груди и тоже мешала дышать. На животе красовалась коленка, а вторая нога перегородила путь к свободе ниже ее коленки. Михалыч по-хозяйски навалил свое тело прямо на ее тело и чувствовал себя прекрасно! А храпел! Как он храпел!

Алла давно жила одна и мужской храп прямо на ухо, прямо с утра, да еще и на больную голову – это было слишком! Она стала освобождать себя из плена. Самое первое – сняла руку с горла и сразу вздохнула полной грудью, потом аккуратно переложила его массивную и от этого очень тяжелую руку со своего живота, на кровать, а уже потом выбиралась из хитросплетения ног…

Дверь в спальню была закрыта, а ее интересовал туалет. «Херши» требовало свободы и отлива. Алла пошла в разведку. Одна из дверей открыла тайну и выдала ванную комнату, обрадовав красивым, нежно сиреневым унитазом. Алла сидела на нем, как на троне и рассматривала интерьер и этой комнаты, и спальни через открытую дверь. Генерал был явно не бедненький, да и вкус у его бывшей жены был что надо! И ванная комната, и спальня были обставлены очень красиво и даже изысканно. Все выдержано в приятных, нежно сиреневых тонах, с добавкой немного зелени в абстрактном, травянистом рисунке тонких штор, немного охры в плитке на стенах ванной и на обоях в спальне, чуть золота в отделочных кантиках на высоте метра от пола и в спальне, и в ванной тоже. Хотя там были и обои, а в ванной плитка, но рисунок был подобран один и тот же. Это было очень красиво, не так, как в ее маленькой хрущобе однокомнатного варианта.

Алла стала искать свою одежду, но в спальне были только их голые тела и больше ничего. Нужно было что-то на себя нацепить. В ванной на крючке висел большой махровый халат, но только один. Алла укуталась в него с головой, потому что он был очень большой и длинный. Запахнувшись как можно плотнее, она вышла в коридор и потащила халат за собой, как шлейф у платья. Что было вчера, она помнила, но не совсем четко, не до конца… Точнее, помнила смутно. Все сливалось в бесконечный хохот, гвалт, еду, питье, поцелуйчики, бассейн, баню и все… А что было дальше? Было у нее что-то с генералом или нет? Это было неизвестно. Если взять за отправную точку общую кровать, то что-то должно было быть, но внутри ее организма не было никаких ощущений. Сидя на унитазе в ванной комнате она ничего не чувствовала. А может, она пользовалась ванной комнатой ночью? Может быть, может быть, но это тоже была тайна покрытая мраком…

В коридоре оказалось четыре двери. За одной из них была еще одна общая ванная комната с унитазом, но нежно голубого цвета. За второй дверью в спальне белого цвета, со всякими художественно-позолоченными выкрутасами и с такими же прочными, как и в спальне генерала, шторами, только молочно-кофейного цвета спала какая-то пара, издалека плохо просматриваемая. За третьей дверью на кровати сидела Лина и тупо смотрела в пространство. Видочек у нее был жуткий! Помятый и размазанный. Алла окинула взглядом и эту спальню. Она была вся под дуб. Массивная и крепкая. Даже шторы и обои были выдержаны в классических бежевых тонах. Шторы были толстыми и тоже массивными, набивными, с ламбрекенами и кистями. Красиво. Генеральский дом ей очень нравился.

– Лина! Привет. Ты что тут одна сидишь?

– Петровича жду, – очень медленно и через силу сказала Лина. – Он пошел за шампанским.

– А ты что так сидишь, как мертвая?

– Я боюсь головой пошевелить, а то отвалится.

– А повернуть ее ты можешь?

– Не-а.

– Тогда так скажи. Ты про вчера чего помнишь?

– А что ты хочешь спросить? – все так же, не поворачивая головы, спросила Лина.

– У меня с генералом чего было или как?

– Этого я не знаю, но из спальни ты кричала на весь коридор!

– Ну и крикливая же я по этому делу! Значит, было.

– Наверное, было, потому что ты долго кричала. А Петрович тебя мне в пример приводил, поэтому я и помню.

– Да-а-а-а! Стыдоба-а-а-а!

– А что стыдоба? Зато вчера как хорошо было!

– Вчера-то хорошо, а вот сегодня…

– А сегодня пройдет и будет завтра…

– Все-таки ты умнеешь прямо на глазах.

– Давай опохмелимся и поедем домой. Мой организм хочет спать и не менее суток…

– Да мой тоже не может отказаться от такой сладкой перспективы…

Ростов-на-Дону

Банная эпопея была позавчера, а уже сегодня Алла летела в самолете на гастроли в Ростов на Дону. Отлежаться после бани ей не дали. Не успела перешагнуть порог собственной квартиры, как злой телефон накинулся, что было мочи и заорал разными голосами. Звонили все кому не лень. Подружки, знакомые, ребята из коллектива. Но тут позвонили еще и из «Росконцерта» и предложили неожиданные гастроли в Ростов на Дону, а потом и в Севастополь. Туда планировался другой коллектив, но произошло ЧП, у кого-то кто-то помер и коллектив застревал в Москве на какое-то время. Нужна была равнозначная замена, вот и предложили их коллектив, как не самый плохой. Ну и кто бы отказался, когда все коллективы сидели без работы в связи с громким словом Перестройка?

В самолете Алла всегда садилась в кресло в самом конце салона, если там были пустые места. Там она думала и дремала. Почему-то под монотонный гул самолета думалось лучше всего, периодически погружаясь в дрему. Сегодня она тоже думала. Думала про Сашу, как мелькнувшую по горизонту ее жизни комету, про генерала, удивительного человека вдруг возникшего ниоткуда. Генерал ей нравился по-настоящему. Он был какой-то надежный и действительно настоящий. Правда, она по сегодняшний день не могла разобраться внутри себя, было у нее что-то с генералом или нет? Он вел себя так, как будто было все! Она не стала его в этом разубеждать, так же как и себя. Если он хотел, чтобы было, пускай так и будет. Но у женщины всегда было внутренне чувство, которое точно сообщало ей, что же было. Ниточка какая-то протягивалась, что ли? Или биополя завязывались узелочком на память, или где-то глубоко внутри тебя появлялось ощущение, что этот человек тебе уже не чужой. А вот этого у нее с генералом и не произошло. Не было такого чувства. С Сашкой было, а с генералом не было.

Уже три дня, как генерал появился в поле ее зрения и не собирался оттуда исчезать. Он звонил каждый час, смешил ее по телефону всякими вольностями и затягивал в кровать. Но в кровать-то у них и не получалось. То телефонная белиберда с утра и до вечера, то теперь вот эта гастрольная поездка на целых две недели…

В коллективе тоже отношения были не совсем понятные. С одной стороны, ребята нормальные, почти все, кроме барабанщика Петруччио, а с другой – они какие-то странные. Ведут себя, как бабы. В коллективе сплетни захлестнули все мыслимые и немыслимые горизонты, а главным болтуном выступал все тот же барабанщик. Славке Берзину он завидовал что ли? А все остальные слушали, повторяли и тоже завидовали? Или злились на него? Непонятно. Но сами же его распустили, все позволяли, чего же теперь злиться? Мода у них в коллективе странная. Вечером Славка обходил все номера своих музыкантов и рассматривал женский контингент, заводимый в номера на ночь. Та, которая понравилась, выбиралась сразу же. Он тут же отсылал своего же музыканта погулять по улице, даже не удосужившись увести дамочку к себе.

Конечно же, это хамство полнейшее, но они же сами позволили такое хамство возвести в постоянку? Сами. Ну и что теперь обижаться? На кого? На самих себя? А потом ходят по номерам и Славке кости моют. И так привыкли мыть, что теперь и друг другу моют. И ей тоже, наверное, моют. Интересно, что они про нее говорят? Наверное, говорят, что страшная и старая. Это точно. А что еще они могут говорить? Она на них не злилась. Что можно взять с советского артиста, у которого жизнь и так шибко неказиста. А ничего. Они же слабые мужики, только и всего. Они же не бабы. В постсоветской действительности сильными оказались только бабы. Значит, нужно простить слабому полу, мужикам, и их глупость, и бабью любовь к сплетням. Нужно просто прикалываться внутри себя на этих никчемных и непотребных мужиков. Слабый пол…

Может, правда попробовать Славку в кровать затащить? Может, он тогда не будет на нее бросаться, как макака на банановое дерево. Не будет придираться по любому поводу и ругаться из-за каждой зацепки, как продавщица времен застоя. Хотя, с другой стороны, можно действительно какую-нибудь заразу поймать. Но не может же Славка не соблюдать элементарные правила гигиены? Должен быть чистый. Так ей, по крайней мере, казалось…

В аэропорту их встречал местный администратор Володя. Нормальный администратор, только какой-то нудный и скучный человек. Каких сейчас только не повылезало из непонятно каких закромов, вот раньше были администраторы, так администраторы! Не чета сегодняшним.

Пока грузились в автобус, Володя ходил сзади за ее спиной и все нудил и нудил, пока не достал до печенок. Она смотрела на Володю, смотрела, а потом решила его немножко подрессировать. А что? Если мы не расскажем про наших корифеев, не потыкаем носом молодежь, то кто же еще уму разуму научит? Это решение требовало участия всего коллектива, поэтому она взялась подбадривать и Володю, и ребят, вызывая на общий разговор.

– Володенька! Что вы такой ску-у-у-чный, как водопроводная труба. Льете воду в одну сторону, на сток. А надо жить как-то веселее. И себя за штаны в светлое будущее и нам настроение поднимать. Артисты люди особенно ранимые. Надо к артисту относиться хорошо! Встречать его улыбкой и ласками. Он и так бедный, жизнью прижатый к кулисам до переломанного носа и хронических соплей. Вы должны вспоминать наших старых администраторов и учиться у них.

– Да я готов учиться, только где они? – промямлил Володя и повесил на лицо выражение начитанного умника.

– Да! Жаль, что вам их уже не увидеть. Ребята! Вы хоть помните, какие были раньше администраторы! – неожиданно сама для себя разгорячилась Алла. – Помните? Слава, а ты?

– Ну а как жа ж! Артист для администратора был с большой буквы Артист! Он его любил и уважал! Я, например, еще застал Эдика Смольного! Вот это был администратор!

– Да! Эдик это да! А какие примочки он устраивал? А! Хотите, расскажу?

– Давай, трави! – с заднего сидения выкрикнул Петя барабанщик.

– Во! Пожалуйста! Трави! Сейчас даже разговаривать разучились! Забыли закулисный жаргон. Берлять, друшлять, сурлять… Ладно. Травлю. Хотите, я вам расскажу про знаменитые стадионы Эдуарда Смольного и что это такое! Рассказать?

– Рассказать, рассказать!

– Хорошо! На примере одного большого сборняка. Начиналось это все так. Брался среднестатистический город, например Самара, или Саратов, или Волгоград или тому подобное. В него приезжал господин Смольный и направлял свои стопы в Исполком данного города.

– А почему в Исполком? – спросил кто-то.

– А потому! Если убедить Власть и переманить на свою сторону, никакие запреты и «органы» не страшны! На что только не сподвигал Эдик Смольный местного высокого чиновника! Мог доказать, что белое – это черное, а черное – это белое, или что Первый Секретарь города Саратова есть Принц Монако, только монакцы об этом еще не знают, а сам секретарь не залезал в архивы и плохо помнил свое «генекологическое» древо!

– А для чего? – подыграли из чрева автобуса с юморной интонацией.

– А ему нужно было получить разрешение на «чес», – подхватила Алла интонацию. – Это совершенно гениальное изобретение советской эстрадной школы и многие флагманы этого движения сейчас незаслуженно забыты, так же, как и Эдуард Смольный!

– Эдик Смольный!!! Это звучало так гордо! Это был Адмирал Советской эстрады! – вставил Славик. – Как он воровал! Как воровал!!! И как гениально! И что характерно, воровал не только для себя! Его пытались посадить, как господина Фунта (уж не молод был детина), при Сталине, при Берия, при, кто там еще после них был? Я уже всех и не помню. То есть при всех, ну и конечно при Брежневе. Просто в те времена это называлось воровством, а так работал весь мир.

– Тогда бедному нашему артисту, отпахавшему трех-четырех часовой концерт и принесшему в казну не один миллион рублей с него, платили голую ставку. Ставка составляла семнадцать рублей и сорок копеек у Народного артиста, а у простого саксофониста, или там у гитариста – три рубля восемьдесят копеек, – дополнила Алла.

– А Эдик так не думал. Он думал, что Артист это звучит ГОРДО и вознаграждаться должно не СТЫДНО!!! Наша Алла тоже может ого-го, но она могла бы быть его ученицей ну, скажем, второго класса. А теперь представьте, на какие подвиги мог воодушевить больших партийных начальников наш уважаемый Адмирал Советской Эстрады, опираясь на наши знания про Аллюнчика? А? Представляете? Отвечаю! На любые! – не унимался Слава.

– Ты меня хвалишь или обзываешь, я что-то не поняла?

– Конечно, хвалю! Ты у нас главный таран эстрады! А для нас вообще незаменимый человек!

– Тогда не перебивай! Так вот. Сватовство, считайте, состоялось. Теперь город должен был чуть-чуть повариться в своем соку… усваивая рекламные афиши. А затем начиналось самое главное. За десять дней до начала фестиваля с какой-нибудь потрясающей афишей, связанной или с названием города, или с историей, или с годовщиной от… или с близлежащей датой, или что либо экзотическое вроде поддержания порабощенных негров в Уганде или Чаде, приезжал наш Адмирал. И за десять дней поднимались дивизии, танки, вертолеты, конная милиция, или что там было в городе конное? Пионеры и школьники, ветераны, местные фольклорные коллективы, или не фольклорные, или духовые, и вообще, все что было в этом городе… Участвовали («заряжались») все площадки, включая самые небольшие. Смысл в чем (а суть в чем?) – а в том, чтобы каждый житель города посмотрел фестиваль, то есть попроще – деньгу в кассу принес!

И вот начиналось само действо! Начиналось прямо с утра. Все площадки города, большие и маленькие, все жители его просыпались под музыку. Она гремела бравурными маршами, фольклорными русскими перепевками и частушками приличного содержания. Духовые оркестры, фольклорные коллективы, детские хоры, местная художественная самодеятельность озвучивала улицы очумевшего от нахлынувшего счастья и музыки, тихого провинциального городка эпохи Развитого Социализма. И радость, для которой нет предела, утихомириваясь на улицах, переливалась в помещения, с началом грандиозного концерта, я бы даже сказала Концертища! Он начинался одновременно на всех этих «заряженных» сценах. Не успел, например, Николай Караченцов отпеть в ДК «им. Ленина» (а ДК «им. Ленина» был в каждом уважающем себя захолустье, даже если это колхозный сарай), на одном конце города, как тут же мчался на поджидавшей его у входа в ДК «Волге» на другой конец города в ДК «им. Калинина». Оттуда на стадион, навстречу ему мчался наш вечный Д’Артаньян, Михаил Боярский, или певица Толкунова. А затем на открытый стадион. А затем на закрытый стадион. А затем на какой либо завод, где цех побольше и народу набежит соответственно.

– И так все участники и по кругу, и по кругу… а Эдик дирижирует, – не унимался Славка. – Но это еще не все! На открытом стадионе, как на самой большой площадке, которая еще и, как правило, надстраивалась и увеличивалась в посадочно-стоячих местах, начиналось… Летали вертолеты и самолеты, оттуда сыпался, прямо на очумевшие и оглохшие с раннего утра, головы зрителей, десант. По стадиону проходили полки, часто переодетые под сорок первый год. Шли танки, потому что без освящения нашей Великой Отечественной и Священной никакой партийный шишка не рискнул бы своей шкурой и карьерой, читай – партбилетом… Следом за всем за этим на стадион вылетали тройки. Шли заслуженные хлеборобы и механизаторы, пионеры и школьники. Заслуженные пенсионеры и ветераны. И так далее и так далее… Во все это были вкраплены бриллиантами Звезды Советской Эстрады, и Цирка! Вы же знаете, что Советский цирк циркее всех цирков! Первой, второй, третьей. Были и пятой, десятой величины и НЕ звезданутые. Всякого народу было, ну очень много! – воодушевленно рассказывал Слава, блестя глазами.

– А по центру футбольного поля, как правило, строилась концертная площадка, на которой стояло пару-тройку сводных хоров, – подхватывала эстафету Алла. – Перед ними, или вокруг, в зависимости от сценария, танцевало танцевального народу, который двигался по кругу, во всяко-разно-национальных и современных костюмах. А во главе всей этой цветовой какофонии гремел голос Эдуарда Смольного:

– А сейчас на зеленое поле стадиона выезжают на лихих скакунах наши знаменитые «Неуловимые мстители»! Встречайте их бурей аплодисментов!!! Уррра-а-а!!!

И толпа орала на весь стадион задыхаясь от счастья!

– Ну а если выходили или выезжали на таком же лихом скакуне или каком-нибудь забугорном открытом «Кадиллаке», в то время полузапретные Алла Пугачева или Валерий Леонтьев, тут уж и говорить не о чем…

– Ал! А помнишь самую знаменитую хохму, которая была у Эдика с одним самым знаменитым артистом?

– Ты про Него? – и Алла подняла палец вверх.

– А про кого? Конечно про Него! – и Славка тоже поднял глаза к небу. Называть не будем. Именно в одну такую компанию в городе Волгограде это и произошло. Эдик, как всегда, кричал в микрофон и на весь стадион:

– Дорогие товарищи!!! Приветствуем нашего горячо любимого… без имени… УРРРА-А-А!!!

– Ну, стадион, конечно, бурно приветствует, опять же задыхаясь от счастья! – Алла опять взяла инициативу в свои руки и очень эмоционально стала рассказывать дальше. – Тут на дорожку стадиона вылетает тройка лошадей, впряженная в старинную бричку. А в бричке стоит ОН с микрофоном в руке. Он начинает петь, и вдруг на дорожку выскакивает Эдик Смольный. Бричка как раз мимо проезжала. Эдик выхватывает из толпы зрителей девочку с самым громадным бантом, какой только был на всем этом стадионе и с таким же громадным букетом и сует ее ЕМУ в руки. Тот, бедный, от неожиданности чуть микрофон не проглотил. А девочка, то ли бантом, то ли букетом сбивает несчастному накладку на голове и она съезжает на один глаз. ОН не может ее поправить, в одной руке у него микрофон, в другой ребенок с громадным букетом и таким же бантом. Накладка норовит съехать на нос, а ОН пытается задвинуть ее микрофоном обратно на темечко… Какое уж тут пение? Хотя наша знаменитость с такой луженой глоткой, про которую Валентин Гафт правильно сказал:

– Как нельзя остановить бегущего бизона, так нельзя остановить поющего… ЕГО… – и тот чуть с нот не сбился…

А зритель, он как рот еще с утра распялил, так и сидел музыкой оболваненный и оглушенный. Он ничего и не понял, и не удивился, за этими бантами и букетами. Но что творилось за кулисами!!! За кулисами артисты повально катались по земле от хохота…

– ОН не разговаривал с Эдиком несколько месяцев… – закончил рассказ Славка, вылупив для наглядности глаза из орбит, и покатился со смеху.

Автобус тоже укатывался до самой гостиницы.

– Вот о чем болтают артисты, находясь в движении между пунктом А и пунктом Б, а не о флирте. Кошмар!!! А по нормальной, зрительской теории должно же быть наоборот! – подытожила Алла, выходя из автобуса около гостиницы прямо в лицо Володе.

А о чем в это время думают новые администраторы, интересно бы узнать…

Остров зеленый

Аллино дорожное внушение имело свои последствия. После первого концерта Володя подошел к ней за кулисами и, скромно потупив глаза, пригласил всех на шашлык, на берег Дона прямо после концерта.

– Я уже все заказал. Нас там ждут.

– Как ждут? Скоро же уже ночь надвинется.

– На юге ночь надвигается поздно. А потом. Именно ночью и есть самый кайф! Поехали.

– Ну, раз так, спрошу у ребят, – выдала Алла, хотя прекрасно знала свою актерскую братию. На халяву поедут все и даже девчонок постараются прихватить. Ночь, полночь, утро, не имело значения.

Она оказалась права. Набился полный автобус, включая девчонок. Алла всегда садилась в автобус последняя, потому что самые «блатные места» в автобусе были впереди, на соседнем с водителем месте, справа по ходу движения. Старая артистическая примета гласила: если в артистическом автобусе кто-то ехал на этих местах, значит, он был в коллективе самый главный. Алла была не самая главная, она это знала, но и за блатное место сражалась долго, пока не отвоевала.

Она вошла, внимательно окинула автобус взглядом, зацепила количество девиц, кто с кем уселся, и кивнула водителю головой. Можно было ехать. Веселить эту публику она не собиралась, поэтому уселась на свое место, молча уставилась в окно на проплывающий мимо город, мелькающий в глаза осколками сверкающего, заходящего солнца из оконных стекол, и стала слушать затылком все, что происходило сзади…

– А хотите, я вам расскажу про место, куда мы едем? Место удивительное и даже где-то мистическое, – приступил Володя к процедуре веселения.

– С привидениями? – спросил кто-то из музыкантов.

– И с привидениями. И с другими, прямо чисто мистическими примочками…

– Я обожаю привидения! – это подал голос Славик. – А привидения у вас мужики только есть или есть и местные красавицы?

– У нас там всяких хватает. Так рассказывать?

– Давай! Давай! – подали голос с конца автобуса.

– Так вот, – загадочно начал Володя, – место, куда мы едем, называется остров Зеленый. Хотя и мало похож на остров, потому что к нему идет наплывной мост. Это главная ростовская зона отдыха. Между прочим, самое тихое место в Ростове-на-Дону. В-Ростове-Папе. – Володя сделал голосом ударение на слове «папа», как бы выделил его с большой буквы. – Там у нас никто и никогда не дерется.

– Привидений боятся?

– Может, и привидений. Кто его знает? Но, во всяком случае, это место, где все друг друга любят.

– Мы для этого и взяли с собой девчонок. Да-а-а-а! Для любви, – это уже был голос Гоши, бас-гитариста.

– Ну так вот. Зеленый пытались заселить три раза еще с довоенного времени, но каждый раз прямо какая-то мистическая сила все останавливала. Сначала решили построить железнодорожный тоннель. А когда проект был готов, вдруг из Москвы скомандовали – отбой. Второй раз Сталин объявил на юге нашей страны стройку века – оздоровительные комплексы на берегу и опять что-то где-то только по нашему острову не срослось – изменили прямо на стадии готового проекта. А должно было быть несколько санаториев и пионерских лагерей. Третий раз весь Зеленый засадили тополями, озеленяли равнинный юг России. От тех тополей остались только палки-елки. Не прижились, хотя в Ростове тополя растут лучше, чем где. Даже во время войны он вел себя странно. Его охраняла одна рота, от которой осталось три человека, а немцев было тьма тьмущая, но не смогли взять.

– Так вот тогда привидения и сработали. Тоже Родину защищали. По-своему.

– Я не знаю, что там сработало, но, одна-а-а-ко…

– И это все? Ты про привидения расскажи!

– Дело тут не в привидениях. Дело в другом. В какой-то отдельной мистике!!! Еще до войны, когда мой папа был пацаном, на острове что-то удивительное происходило. Где-то в тридцатые годы как-то рыбаки на баркасах пристали к острову, чтобы переночевать, а на зорьке перегородить Дон сетями. Ночью начался дождь, рыбаки и отправились под кусточки, в глубь острова, а баркасы отчалили домой. И вдруг что-то как ухнет, и дерево около них рухнуло, как подкошенное, а из-под дерева облако всплыло, светящееся! И поплыло медленно, медленно… Они от страху чуть не того! А потом еще несколько деревьев так же рухнуло, со спецэффектами и по рыбацким плащам дождичек вдарил. Только похож он был не на дождь, а на град и, что характерно, не таял! Во-о-о-о!

– А они там перед этим не напились, случаем?

– Какое напились! Они до самого утра зубами стучали от страху. А когда за ними вернулись все пять баркасов и причалили к этому берегу, то двое были без сознания, а остальных мутило, шатало, они задыхались и жаловались на боли в груди! А один просто поседел! Во так вот!

– И что же это было?

– А кто его знает. Только потом на острове НКВД маячило, и въезд на остров перекрыли. Но наши-то пацаны были любопытные и на остров пробрались-таки. Так вот. Они нашли там ямищу метров двадцать на двадцать и мелкую крупу по всей земле, похожую на металлическую. А когда затушили костер, около которого грелись, то эти крупинки спаялись в сплав, похожий на свинец. Тяжеленный такой кусище. Мой папаня сделал из него грузило для удочек, но когда забросил в речку, грузило всплыло! Они тогда тоже так сильно испугались, что даже никому из взрослых не рассказали.

– Так что же все-таки там случилось, объясни толком?

– Говорят что там в тридцатые годы летающая тарелка упала.

– Да-а-а! Так у вас там не привидения! У вас там инопланетяне ночами шалят!!!

– Как я люблю инопланетян! У меня еще ни одной инопланетной бабы не было! – с хохотом выговорил Слава. – И что? Есть шанс сегодня поиметь?

– Вы зря так шутите. Я вам это все серьезно рассказывал. Не зря потом на острове сложилась какая-то своя атмосфера что ли. Никто и никогда там не дрался и даже не ругался. Что-то другое стало происходить. А некоторые там видели предсказания. Или прошлое, или будущее…

– Это как это? – спросил кто-то из ребят.

– Я сам-то не видел ничего такого, но тот, кто видел, как правило, только намеками рассказывали. Помалкивали, в основном. Но мой сосед как-то что-то видел. Из запойного проходимца после одной-единственной ночи вдруг стал таким праведником и насквозь положительным, что жена года два к новому мужу привыкала. А вы смеяться!

– Да ты не обижайся. Мы тоже все на полном серьезе понимаем. Но от предсказания или от бабы с планеты ИКС не откажемся. Да? Ребята?

– Конечно! – загалдели все хором.

Алла прослушала все краем уха, но история ей понравилась. Действительно. А вдруг из кустов выйдет какой-нибудь мен с хвостом или со щупальцами? Алла представила вдруг, как бы она повела себя в какой-нибудь суперситуации? Действительно. Если есть такой удивительный остров и на нем всякое разное происходит, может, и с ней что-то может произойти? Вот было бы прикольно!..

Шум на поляне стоял приличный! Не успели добраться до поляны, не успело солнце зависнуть над водой, чтобы красиво и правильно упасть за горизонт, а шустрые артисты уже успели поднять себе настроение. Шашлыки, да еще под раскрепощающие крепкие напитки, всегда имели тенденцию расслаблять народ. Алла не лезла со своими шуточками, считала ниже своего достоинства быть шутом для своих коллег артистов. Она была сегодня очень серьезной дамой. Изображала администратора при исполнении. От этого ей было даже немного скучновато и тянуло в мечты, поэтому она взяла полбутылки шампанского, шампур и передвинулась поближе к воде, на бревно, отполированное задами до блестящего состояния, провожать затухающий день. Природа всегда расслабляла и настойчиво звала ее к себе. Тем более на берегу большой русской реки, в таком экзотическом месте…

Сегодня все радовало и глаз, и душу… Лениво лоснилось падающее за кромку воды солнце на маленькой заводи, убегая лучиками на большую воду, через широкую реку. Неторопливо уплывал в золотистую даль меркнущего дня, превращавшегося в вечер, голубоватый, прослоенный чистым воздухом дымок костра. Вода казалась какой-то ленивой и от этого глицериновой. Сонно плескалась рыба. Звезды рождались прямо на глазах на темнеющем небе и начинали змеиться по этой ленивой воде, пронзая кинжалами чернеющую лакированную гладь. На глади медленно раскачивался зажигающимися огнями город напротив. Он грустил вместе с ней, но только как-то светло и прозрачно. Было жаль, что луна зависала с противоположного берега острова и не могла дополнить ленивую красоту своей льющейся золотом дорожкой. Вода отражала только огоньки с противоположного берега и мелкими волнами тихо набегала на песок у самых ног. Было такое впечатление, что этот остров оторвался и отплыл от города, что он украден из «Тысячи и одной ночи», так разглаженно выглядела река Дон в своей середине и ближе к противоположному берегу. Казалось, что это даже и не река, а густая взвесь, коктейль, на котором качался город, тихо отплывая в глубины мироздания…

Было бы очень тихо, и может быть, мистически жутковато, если бы не гвалт, который производили сидящие за деревянным столом ребята на симпатичной полянке, имитирующей русскую избу и примочки при ней, включая телегу с горшками. Они разговаривали, стараясь перекричать друг друга и что-то доказывая, но быстрее всего спор происходил из-за трактовки какого-нибудь анекдота. Володя тоже лез в разговор и пытался перекричать всех со своей версией. Наконец-то и его услыхали. Наверное, его версия и правда была еще смешнее, потому что конца его слов не было слышно за гомерическим хохотом, который заразительно отозвался внутри нее и почти позвал за стол, но она остановила сама себя прямо за зад.

«Сиди! – приказ был жестким. – Куда кости потащишь? Это тебе даже не генерал. Там не на кого производить впечатление. Ты для них старая чувырла».

– Ну и что ты тут одна сидишь? – голос сзади был Славкин. – На кого-то обиделась?

– На кого мне обижаться? На тебя, что ли? Вроде бы не за что. Так?

– Та-а-ак. Я тебе не насолил до такой степени, чтобы дуться и сидеть отдельно, хотя солил каждый день, честно говоря, но по чуть-чуть.

– А кто кричал за кулисами, что у меня мозги куриные и я не способна задом шевелить?

– Это когда это я так кричал?

– А вот недавно, в Нижнем?

– Ну-у-у-у! Это я просто так кричал. Пытался чуть-чуть надавить. А ты бы не кричала, когда концерт на носу, аппаратура не работала и ремонтировать некому!

– Во-первых, на меня нельзя надавливать, потому что можно нарваться на ответные крикливые неприятности. Я такая! А во-вторых, я к вашей аппаратуре не имею никакого отношения! Я администратор. Я должна заделывать концерты, следить за билетами, гостиницей…

– И за рабочими. Правильно?

– Не совсем правильно. Рабочие в мою компетенцию не входят.

– А куда же они входят? Куда? Кто должен следить, чтобы они не напивались в сосиску? Ты или я?

– Я не отдел кадров. Это не я их таких на работу нанимала.

– А я отдел кадров? Я му-зы-кант!

– Кант-музыкант. А я, вроде бы, как погоняло!? Это я должна отгонять рабочих от бутылки? Может, мне палку купить и ходить с палкой?

– Не палку, а скалку в самый раз бы подошло.

– Шути, шути. Но гонять их не я должна.

– Нет. Ты не должна. Но и попустительством заниматься не надо было.

– Это что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду Ярославль. Кто отпустил одного из грузчиков в магазин? Я или ты?

– Я отпустила за едой.

– А они притащили киру и ужрались.

– Хорошо! Во всем виновата я. Только я одна.

– Да нет. Не только ты. И я тоже еще тот фрукт. Заставляю тебя на пальчиках без пуант танцевать. Давай не будем ругаться из-за рабочих, а выпьем мировую. А?

– Хорошо. Давай. Я у вас в коллективе одна баба, могли бы и поберечь лишний раз.

– Но ты у нас такая! Такая! У-у-у-у-ух! Какая ты у нас! Мы за тобой, как за каменной стеной!

– И ты свои дурацкие слова берешь обратно?

– Беру! Я готов засунуть их в самое нехорошее место! Не то, что готов! Я уже засунул!

– Ладно. Пойдем лучше чокнемся и засунем в твой рот водочки.

– А тебе, как всегда, шампанского?

– А ты против?

– Да нет. Я готов наливать всегда, а тебе тем более!

– Надеешься споить к чертовой матери?

– Тебя споишь…

– А ты откедова про ета знаишшь?…

Предсказание

Часов до трех ночи коллектив дружно наливался спиртным и закусывал шашлыками. Может быть, оттого, что с утра у нее не было маковой росинки во рту, Алла, неожиданно сама для себя, на удивление быстро захмелела. Она включилась во всеобщее веселье на всю катушку, потому что сдерживающие факторы оставила на поваленном дереве, отполированном задами граждан до состояния отражения звезд, видных аж от телеги с горшками.

Она травила самые последние анекдоты, пародировала всех подряд, от артистов до президентов и прочих первых секретарей. Она опять кривлялась лицом, плохо контролируя ситуацию и оправдывая сама для себя все, что происходило на поляне «слиянием коллектива в экстазе» лично с ней. В конце концов, уже давно нужно было сливаться, а не шарахаться друг от друга, как черт от ладана, тем более, что проработала она в этом коллективе больше полугода. Слияние получалось не совсем такое, как она бы хотела. Для настоящего взаимопонимания нужен был длинный, ночной запой часов до шести или семи утра, когда за окнами уже светает, а простой люд идет плотными рядами прямо к станку, и без участия отвлекающего фактора в виде разномастного набора местных девиц. Девицы отвлекали ребят от душещипательной беседы и таскали по темным кустам с длительным отсутствием…

– Слушай! Алюнь! Пойдем, погуляем. Может, и правда, какого-нибудь запланетного гостя из кустов выудим? – предложил в какой-то момент Славка.

– А почему бы и нет! Пойдем. Тем более, что остров такой удивительный, на сентиментальные мысли тянет… – согласилась Алла, и они пошли вдоль берега, прямо по песчаной кромке воды, почти на границе воды и песка.

Ей нравилось идти босиком по этой тоненькой кромке, на самых гребешках блесток от огоньков на той стороне бухты, наступая кожицей пальчиков на песок и ожидая получить прямо в пальчики укольчики от соприкосновения с блестками. Но вместо этого вода нежно гладила ее кожу ласковым прикосновением. Ей было очень приятно, но она все ждала и ждала колючек. Может, ее организм требовал немножко жесткого и мужского обращения со своей персоной? Может, ей подспудно хотелось грубой и напористой ласки? Но Слава молча шел рядом по тому же песку и так же наступал на колючки блестящих ежиков с того берега. Вот так, молча, они шли минут десять.

«Пора бы уже и приставать! Где всеобщая любовь индивидов? – мелькнула в голове у Аллы смешная мысль. – Или он подумал, что мы и правда пошли гулять?».

– Ну и долго мы так будем ползти по песку? – как будто услыхав ее мысли, остановился Слава и вдруг взял ее за обе руки сразу, чуть выше локтя, резко развернул к себе лицом и резко поцеловал в губы.

– Ты что так вдруг? – Алла не ожидала такого натиска, отстранилась очень быстро, почти задохнувшись от поцелуя, и расхохоталась. – А я только что про это подумала.

– Про что ЭТО?

– Про то, что в этом месте меня пора бы поцеловать. Перешагнуть через себя и посмотреть на меня как на женщину, раздевающе и похотливо! А не вышагивать по песку, как аист в погоне за лягушками, глаза долу…

– Это я и почувствовал. – Слава опять притянул ее к себе, потому что так и не отпустил еще ее руки и так же резко, но уже длинным поцелуем впился в ее губы.

Алла высвободилась от его рук, не отрываясь от губ, и обняла за шею. Поцелуй получился длинным, но бестолковым, потому что не задел внутри ни одной струнки. Он был не чувственным и нежным, а жестким и холодным. Он был мужским, но не таким, о котором ей подумалось только что. Поцелуй должен был быть нежным, ну а любить ее тело можно было уже и пожестче. Она отодвинулась от Славки, а потом уже сама притянула его к себе и поцеловала именно так, как ей хотелось. Нежно и мягко, но в то же время напористо и страстно. Он тут же подхватил ее пример, и только тогда внутри что-то чуть отозвалось на эти попытки.

«Вот это уже лучше! – подумала Алла. – Зацепило. А то на сухую, какая любовь?».

Они, не сговариваясь, пошли от воды под куст ракиты, где было темно и мягко на сухом песке. Разговаривать не хотелось. Зачем разговаривать, когда ее руки были заняты процессом поиска пуговиц на его рубашке и молнии в брюках, а он так же старательно копошился на спине в поисках крючков на бюстгальтере…

Вначале все происходило молча. Алла сдерживала себя, чтобы не привлечь внимания музыкантов и девочек, которые, точно так же как и они, расползлись по ближайшим кустам и могли запросто оказаться соседями по ложу. Но уже через несколько минут не смогла больше сдерживаться и заохала, как только могла тихо. Славка был напористым именно на столько, на сколько ей и хотелось, по-мужски жестким и мощным… Она отдавалась ему с удовольствием…

Потом они лежали рядом на песке, раскинув руки и ноги, и смотрели на звезды, а звезды смотрели на них и смеялись. Наверное, им было смешно, им должно было быть смешно от быстроты произошедшего. Еще совсем недавно Алла терпеть не могла Славку и брезговала его прикосновений, а вот сейчас она лежала довольная состоявшейся близостью и получала отличную расслабуху от этого кайфа слияния и проникновения двух тел!

– Отличный ритуал слияния инь и янь придумал этот противный змей еще в Эдеме! – сказала Алла тихо и задумчиво. – Так греет душу!

– Только душу? А изнутри я тебя не согрел?

– И изнутри согрел, да еще как согрел! Кайф!

– Еще хочешь?

– Чуть позже. Сейчас меня тянет философствовать, глядя на эти звезды.

– И о чем?

– О вечном! О мужчинах, о женщинах…

– И что ты думаешь о мужчинах?

– Тебе не понравится.

– Почему это? Ты что, феминистка?

– Нет. Не феминистка. Я даже наполовину еврейка, хотя иногда в этом сомневаюсь.

– Это почему это?

– Да потому, что хоть и отлынивала от лопаты и станка всю свою сознательную жизнь, но умной по жизни так и не оказалась. А к мужикам я ващще отношусь своеобразно.

– Расскажи.

– А ты меня потом не поколотишь?

– Если только изнутри, как только что колотил.

– Сейчас ты меня не колотил, сейчас ты меня пахал под зябь, глубоко и долго!

– Понравилось?

– А то!

– Так может, ну их, мужиков, будем допахивать наше поле?

– Нет! Я сейчас выскажусь, а потом будем и пахать, и даже сеять. Только сразу вопрос, чтобы не висел в воздухе, потому что я терпеть не могу резинки. Надеюсь, что без них будет не опасно для моей жизни?

– Не волнуйся. Я тебя ничем не заражу. Что-то тебя развезло на сантименты? Давай, рассказывай свои умозаключения.

– Это меня звезды развезли на сопливые мысли и мечты о счастье. Люди вообще любят мечтать о каком-то эфемерном, придуманном счастье, которое гнездится где-то там, внутри души, а попроси рассказать своими словами, что это такое и получишь в ответ э-э-э-ки и ну-у-у-ки. А счастье хитрое. Оно себя подает маленькими дольками, чтобы мы его смогли прочувствовать. А нам-то хочется целым большим апельсином. Вызревшим и налитым! А может, это генная память помнит Золотой век человечества и где-то внутри держит эту память, как эталон. Это и есть та самая томно-ностальгическая память о счастье? Мысли о нашем прошлом, потому что о том, что мы все есть эксперимент пришельцев, это всем ясно и понятно уже давно. Дарвин пускай отдыхает. Его теория скучная, пресная и никому уже не нужная. Значительно интереснее найти в своем обличье гены залетевших из далеких галактик голубоглазых, атлетически сложенных блондинистых красавцев и обворожительных красавиц с идеальной фигурой девяносто-шестьдесят-девяносто. Нам даже рассказали и по ящику, и в газетах, что они залетели из созвездия Вега и создали на Земле настоящий рай. Золотой век человечества приходился от седьмого до девятого тысячелетие до нашей эры. Хорошо, наверное, тогда жилось.

– Да уж конечно получше. Ну и что дальше?

– Наслушаешься ты этого всего, и когда начинаешь рассматривать себя в зеркало, обрадовано видишь, что руки у тебя породистые, пальцы длинные, кисти аристократические. Что глаза зеленые, кожа белая. Что у мужчины, который тебе нравится, на спине нету непроходимой дубравы, пучки волос не торчат в разные стороны на плечах, как дубы на поляне, а спереди грудь не заросла волосами выше подбородка.

– У меня руки волосатые только до локтя и на спине чисто. А глаза, между прочим, голубые. Это у аборигенистых чернотух все тело в волосьях. У лиц южных национальностей.

– Поэтому ты тут же начинаешь понимать, что некоторые теплолюбивые аборигены, и сегодня возмущающие наше сознание своими звериными повадками и злобой, сползли с деревьев еще совсем недавно. Что они-то и есть смесь залетевших галактических пришельцев и местных обезьян. Что некоторые из них вообще не облагорожены забежавшими генами, а самые настоящие прямоходящие гомосапиенсы неандертальской породы, одна из ветвей человека древнего из первобытно общинного строя. Брата орангутанга. Именно ме-е-е-е-стного аборигена земли. И сразу все становится на свои места и ты успокаиваешься и внутренне, и внешне. Тебе понятны поступки первобытного человека, который может понимать только силу и принимает только кулак в глаз. Ну что с него возьмешь, с недоразвитого? С ним нужно только силовым путем договариваться. Именно мочить, и в основном в сортире, или, как сказал Жириновский: построить один большой забор, как китайскую стену, и загородить их первобытный мир в первозданном хаосе вместе с развалинами, от нас, таких умных и необыкновенных. Все равно они плохо понимают, что такое красоты цивилизации. А их еще пускают в приличное общество и о чем-то пытаются договориться.

На самом деле все нужно совсем с другой стороны рассматривать. Ты обратил внимание, что вся чернотуха живет ближе к экватору. На юге. А почему? Спроси у меня, ну спроси!

– Ну спрашиваю. Почему?

– Да потому, что Земля заселялась с Северного полюса. Раньше там был экватор и тепло. Поэтому голубоглазые пришельцы и жили на полюсе, под пальмами, в окружении мамонтов и прочих теплолюбивых тварей. А на окраинах ореола их проживания обитали местные аборигены и были резервации для выращивания прислуги. То есть отбирались наиболее подходящие экземпляры и осеменялись. Может быть, даже искусственно. Не думаю, чтобы красавец с голубыми глазами и белокурыми локонами смог взлезть на первобытную, вонючую и лохматую самку неандертальца.

– Это где это ты такую теорию откопала?

– На своем чердаке. На моем чердаке навалом всякого хлама. Там и от пришельцев что-то отпочковалось, и от древних предков. Поэтому-то и хочется спросить – а мы сами-то что из себя представляем? Тоже еще те… Что мужская особь, что женская. Давай рассмотрим. Прямо по формуле: самка есть носитель количества будущего поколения и борец за его качество, а самец есть носитель качества будущего поколения и борец за его количество. То есть, самец должен оплодотворить наибольшее количество самок, а самки должны качественно подготовить продолжателей рода к жизни. Вырастить новое поколение.

– Это точно про меня. Я на этом поприще сильно преуспел.

– Размножил свои гены? Может, и детей у тебя уже табун?

– Ну, не табун, но мно-о-го. – Славка мечтательно смотрел в небо. Алле показалось, что он пытается в памяти пересчитать всех своих прибледышей.

– А ты хоть знаешь, сколько?

Славка чуть помолчал и выдал:

– Приблизительно.

– Вот тут-то и зарыта вся канитель. Мужская особь создана только для того, чтобы передать свои гены следующему поколению, а мы с него чего-то хотим. Что можно от него хотеть, если в него этого не положили? В него заложили только передачу ген! Он гены свои передал? Передал. Что ты еще к нему пристаешь? Ты, самка, теперь давай воспитывай. Твоя очередь наступает. А самцу около тебя больше делать нечего, он дальше побежал, размахивая нижним хоботом, свое ведро спермы расходовать. А когда у ведра донышко на солнышке засветилось, вот тогда он и понимает, что больше не нужен на Матушке Земле. Он свое черное дело уже сделал.

– Ой! Не скажи! Меня другому учили. Меня мама учила, что мужчины совсем для другого созданы.

– И для чего же, хочется спросить?

– Если совсем по-научному, то парное – мужчина-женщина должны создать совместную энергетическую ячейку, в которой обеим особям очень комфортно и в которой работает схема встречных энергопотоков.

– Это как это?

– А так. Мы с тобой, мужчина и женщина, сидим как бы напротив друг друга и наши энергии открыты друг другу. А если у тебя где-то пробой, муж рукой закрывает пробоину, а если у мужа в боку пробоина, сидящая напротив твоя половинка закрывает твою пробоину своей рукой. И так их руки скрещиваются, переплетаются, помогая друг другу, и получается единый энергетический кокон, спаянный этими переплетениями в толстенную веревку до состояния неразрывания! Вот так, приблизительно…

– Это ты классно сказал! Мне нравится. Но только где тебе найти такого мужчину, который так классно уселся напротив и видит твои пробоины. А мне женщину? А?

– Ну-у-у-у, не знаю…

– Вот в том-то и дело, что и я не знаю, и ты не в курсе. Это уже от Бога! Божий подарок небес… А на самом деле мужчина, ну как самый настоящий неандерталец, способен, от силы, погладить меня по голове, прихрюкивая от собственного кайфа, оттого, что он вообще способен хоть на какие-то чувства, и тут же бежит трясти бицепсами-трицепсами перед другим самцом или стадо самцов перед стадом самцов. У вас, мужиков, это называется война. Мужские игры. Ох, и любят же самцы эти свои игры! Если бы мужиков на земле не было, я думаю, и войн бы не было. А ты говоришь про руки навстречу друг другу. Мужику некогда руки подставлять, у него они заняты мечом, или боксерской перчаткой, или просто сжаты в готовый кулак.

– А у женщин тоже бывает! Вот, например, амазонки? Еще какие кровожадные бабы были! – возмутился Слава.

– Не надо гря-а-зи! Не на-а-а-до! Не кивай на амазонок. Они были справедливые. Они же не прославились, как завоеватели? Нет! Они просто воевали с мужиками за чистоту женских рядов. Понятно? Они это давно поняли и не пускали мужиков на свою территорию. А ты говоришь – кровожадные?… А кто нужен дольше, тот и живет дольше. Сам посуди. Кто раньше умирает из двух особей? Раньше умирают мужчины, потому что нужны на земле только на период размножения. Размножился, гены передал и все. Можно уходить. Все равно от него толку уже никакого. Поэтому и мрут как мухи, те, что не убиты на войне. Вот и не остается на земле в стариковском виде мужиков. Покосило их малость жизнью.

– Да ладно! Мой дед умер в семьдесят три.

– А моя бабка в девяносто шесть!

– Ты хочешь сказать, что деды мрут веселей бабок?

– Еще как! Бабы климакс хорошо переживают, а мужики, если на войне их не прикончили, или, там, в драке, климакс не переживают. У меня подружка врач, она говорит, что если мужик пережил климакс, то живет потом до ста!

– А женщины?

– А ты по сторонам посмотри. Одни же бабушки кругом, потому что наши женщины все в воспитании подрастающего поколения погрязли с ушами. На них Бог возложил самую главную функцию – отстаивать права своего ребенка и дать ему достойное воспитание! И могут воспитывать своих детей и воспитывать, а потом детей своих детей, детей детей своих детей. Долгоиграющая функция, поэтому и живут долго. Не то, что мужики. Потому что его старательно уничтожали его же собратья с бицепсами. И в Первую мировую, и во Вторую, и в коллективизацию, и в чистку, и во вторую чистку. Откуда же ему быть? А оглянись в историю. Там сплошные войны, и даже наши режиссеры, если они мужчины, проповедуют только этот же культ. Культ войны и насилия. Из женщин только Жанна д’Арк и стояла впереди войска, но с какой же благородной целью! Не как завоеватель!

– А как же лесбиянки? Или проститутки? Какие из них воспитатели подрастающего поколения?

– Нет. Я согласна, что есть и прочие. Ваши возражения понятны. Я принимаю эти возражения про лесбиянок, проституток, а также голубых. Согласна, из них такие же воспитатели будущего поколения, как из меня Папа Римский. Но это уже генетический сбой. У тебя зависает компьютер?

– Периодически – да!

– Вот и в Божьей генной инженерии бывают сбои, тем более за такие миллиарды лет, когда из Космоса всякая дрянь сыплется периодически, еще и не такие сбои могли произойти. Это первый вариант, но есть и второй вариант. Называется он – стерилизация населения. Хреново человеческая ветвь живет в этом мире, пожалуйста тебе – тут же появляются наркоманы в молодом поколении и род вымирает на корню. Плохие из твоего рода получаются матери, и тут же твои дочери попадают на панель или ты рождаешь синенького мальчика, голубого, голубого, не бывает голубей. Род прекращается. Вот и все! Надо же вести контроль за рождаемостью народонаселения. Не все же через кровь и войны. Сейчас другое время. Сегодня именно так матушка Земля стерилизует кого не надо. Вот и получите! Контроль присутствует всегда. Чтобы мы окончательно не загадили всю Голубую Планету! А вообще мне думается, что много, много столетий и веков тому назад, когда на Земле был матриархат и был тот самый Золотой Век Человечества. Но потом между женщинами и мужчинами произошла крупнейшая разборка, в результате которой мужики взяли верх и тут же заставили баб задернуть рот шторкой, надеть паранджу, урезали в любых правах и поставили к плите навечно. Они прекрасно понимали, что мы и умнее, и прозорливее, и мудрее, и нужнее на этой земле… Поэтому нам надо с раннего детства задуривать голову нашей второсортностью, чтобы мы даже попыток к творчеству не предпринимали, а то как вырвемся из-под мужской «опеки», да как начнем умнеть прямо на глазах, так сразу и поймем, что мужики есть балласт на наших ногах. Лишние люди на земле…

– Что-то ты на мужиков сильно ополчилась. Это от одиночества?

– При чем тут одиночество. Просто и в Космосе и на Земле тоже начинается перестройка. Я где-то читала, что век Коли-Юга, эпоха мужской, разрушительной силы завершается. На смену ему придет век Сати-Юга, эпоха женской созидательной силы, которая преобразует весь Мир. И, что характерно, начнется она в России.

– Может быть, прямо с тебя?

– А может, и с меня…

– Ну у нас и настроеньице!!!

– Это от звезд и шампанского. Понесло во Вселенную. Посмотри, как красиво! С неба на нас смотрят мудрые звезды, умеющие так светло и прозрачно грустить, что заражают нас, во всяком случае, меня, томной своей грустью. Сколько же их на свете? Триллиарды, блин! Переливаются вовсю, в своей небесной дали, такие умные и недосягаемые, знающие все тайны Вселенной и нас в гробу видали! Может, это предки посылают с их светом большой привет нам, своим недоделанным потомкам? На уровне подсознания мы ловим их искрящиеся приветы, эту азбуку Морзе, и млеем от интуитивного счастья. Эх! Понять бы хотя бы нашей этой интуицией тайну их удивительной притягательности, может быть, тогда и разрешились бы сами собой все загадки мироздания. Во всяком случае, для меня. Вон они сейчас смотрят на нас, как выразительный намек на нашу бестолковость, нашу городскую и бытовую толчею. Чем больше мы суетимся в городе, где и звезд-то не видать, тем острее созревает внутри нас желание и потребность вырваться на природу, лечь навзничь под ночным небом, вглядеться зорким взглядом в эти безмолвные, темные зеркала, утыканные бриллиантами звезд! Вот мы лежим сейчас с тобой, как два идиота, как после жуткого похмелья чьих-то безумных пиров и не можем прийти в себя и от нашей бестолковости, и от их сумасшедшей красоты… Смотри, там и еще что-то переливается. Слушай, Слава. А что это на небе переливается еще?

– Да-а-а-а! Смотри! Действительно что-то переливается.

– Может, это настоящая тарелка на нас садится? – шепотом сказала Алла.

– Да нет. Это прямо, как какой-то экран у телевизора!

– Точно! Там что-то происходит! Видишь? Экран уплотняется!

– Как будто кино! Ты что-то видишь, или мне кажется, что на этом экране что-то происходит?

– Происходит! Я вижу мальчика маленького с большим букетом цветов. Как будто в школу идет. С мамой.

– А я вижу маленькую девочку, только что родившуюся!

– Да ты что? Мы с тобой разное видим?

– Получается, что так!

– Молчи! Вдруг оно испугается и пропадет!

– Ага. – Слава тоже перешел на шепот. – Давай посмотрим, а потом друг другу расскажем.

Алла лежала на песке, смотрела в черное и звездное небо, на фоне которого четко нарисовался прозрачный экран, через который звезды пробивались, как через туман. Она боялась дышать, до такой степени неожиданным и удивительным казался ей этот экран, нависавший прямо над ней на звездном небе. Она никогда не слышала, чтобы кто-то когда-то видел такое. Навязчивое ощущение, внутренняя интуиция, улавливающая пробивавшиеся ростки все того же дежавю внутри нее, ощущение, что так уже было когда-то и где-то, как горький запах загубленных надежд или взлет желаний, в какой-то ее или не ее жизни, или не жизни даже, застряло в груди, томно вздыхало там и заставляло смотреть на экран затаив дыхание. Это дежавю не хотело выползать из ее груди и толкалось там на ограниченном пространстве…

Алла боялась, что экран может растаять от малейшего колебания воздуха, исходившего от нее, любого вздоха, который она сдерживала внутри себя, что она может спугнуть тайну даже своей неутолимой жаждой зрения. Ей казалось, что это космическое величие, тонкое, как паутина и мощное, как сам Космос, истончится от ее восхищения тайной и она не увидит продолжения удивительного кино, которое показывало небо! На странном и удивительном экране она рассматривала удивительную жизнь мальчика, черты которого показались ей чуть заметно знакомыми. Она видела, как этот мальчик дрался у какого-то забора; как его выставляли на всеобщее обозрение на школьной линейке; как он вел молоденькую девушку в школьной форме с белым передником и букетом за руку на выпускном вечере. Потом появилась сцена и кучи зрителей, лезущих друг через друга за автографом; шумное застолье; машины, едущие вереницей с букетом цветов на передней машине; красивую девушку в подвенечном бледно-сиреневом платье. За этим весельем мелькнула чья-то кухня и утренний завтрак; потом трава, наезжающая прямо на лицо очень быстро, даже молниеносно. Затем выплыло чье-то тусклое лицо через пелену тумана в белой шапочке; лампы над лицом, сильно бьющие светом в глаза, как в операционной и черный, черный крутящийся тоннель, наезжающий с экрана прямо на нее…

Алла испугалась этого черного тоннеля и зажмурилась от нехорошего предчувствия. Когда она открыла глаза через минуту, на небе остались только звезды и больше ничего…

– Слава-а-а! – тихо позвала Алла шепотом. – Ты еще что-то види-и-и-ишь?

– Нет. Уже ничего.

– А что ты видел?

– А я видел чью-то жизнь, как бы со стороны. Жизнь какой-то женщины.

– А кто это был?

– Не знаю. Я лица не видел, но когда оно мелькало в зеркале, что-то знакомое.

– И у меня что-то знакомое. Только мужчина. Точнее артист, потому что и зрители мелькали тоже. Интересно, что это было? Я никогда такого не видела. – Алла села на песке и ошарашенно, молча задумалась.

– А я даже и не слышал, что такое возможно. Ты представляешь, мы с тобой видели только что что-то потустороннее, какую-то завораживающую магию тайны. Прав был Володя. На этом острове случается что-то удивительное и запредельное. Непонятное моим мозгам. Расскажи мне, что ты видела. – Слава тоже сел на песке и стал смотреть на Аллу вопросительно.

И вдруг Аллу прожгло изнутри! Она поняла, что это его неуловимые черты видела она только что на странном, небесном экране. Это его жизнь делала там удивительные повороты и заканчивалась так неожиданно, во цвете лет… Ей стало нехорошо от знания чужой тайны, но тут же закралась в голову удивительная догадка, что Слава точно так же мог видеть на экране ее жизнь. Он должен был видеть ее жизнь, если она видела его! Он должен был видеть именно ее жизнь!

– А что видел ты?

– Нет! Я первый спросил. Давай, рассказывай!

– А почему ты на меня наезжаешь? Ты знаешь, что я видела?

– Нет. Я не знаю, что ты видела, но я догадываюсь про кого, потому что только что понял, кого видел я!

– И кого?

– Тебя!

– Меня?

Алла ждала такого ответа, но оттого, что услыхала именно его, внутри все похолодело и растрепалось чувствами по всему этому внутреннему пространству, как волосы на голове в процессе начеса. Оттого, что с ними только что произошло, оттого, что она видела чужую жизнь наверняка тютелька в тютельку такой, какой она и была на самом деле, оттого, что сейчас могла наступить минута, когда она услышит свое будущее, внутри вдруг все подобралось, скрутилось, сжалось и приготовилось к чему-то страшному, как будто начесанные только что волосы скрутили в локоны. К своему непонятному будущему. Какое оно у нее? Такое же, как у Славки? А ведь ей придется рассказать ему о его будущем. Нет! Она не скажет ему ни про траву, ни про операцию, ни про тоннель в никуда… Она промолчит или обманет. Лучше обмануть. Так будет лучше. Обман во благо. А что расскажет ей Слава? Тоже обманет или скажет правду? – мысли бегали в голове быстрее тараканов.

– Ну что ты молчишь? Рассказывай с самого начала…

И Алла рассказала ему все что видела, а закончила выдуманной историей про двух внуков на скамейке в скверике, одинокой, долгой старостью с хорошей смертью на одном вздохе. Оказалось все, что касалось прошлого, совпало один в один. И забор с дракой, и школьная линейка, и первая свадьба в бледно-сиреневом платье с машинами и букетом, и поклонники, и даже кухня… Алла так поражалась совпадениям, что когда Слава стал рассказывать ей ее прошлое, уже не удивлялась до состояния ступора. Ее прошлое совпало точно так же. И поля, по которым носило их еще детство, и кусты за забором дома, и лесопилка, в которой прошло ее отрочество, и первый муж, и второй, который пропал в Америке… А дальше она слушала с замиранием и страхом…

– Слушай! Я видел такое! А-бал-деть! Ты что, в монашки пойдешь?

– Я? Какая из меня монашка? Тоже придумал!

– Но я же видел тебя в каком-то черном одеянии, как у монашки или у сектантки, только с большими разрезами по бокам.

– Да ты что?

– Вот тебе и что! А дальше вообще пипец! Какая-то перестрелка, а может, и не перестрелка, но много народу бегает туда-сюда с автоматами и пистолетами!

– Какие еще автоматы с пистолетами?

– А я почем знаю. Я не понял! С тобой рядом все время был какой-то молодой парень, вроде как ты за него замуж выйдешь. В розовом платье и с фатой! А потом какие-то монахи и монахини, или еще какая-то удивительная секта. Круги, звезды, свечи… Ничего не понятно… А что самое непонятное, так это голые люди и ты тоже голая и в крови!.. Ужас какой-то! А потом эта перестрелка, тебя голую на пол кладут и в черный шелковый плащ заворачивают… а потом очень много народу, какая-то разборка, типа суд.

– Какой еще суд?

– А я почем знаю? Я тебе пересказал только то, что видел.

– А потом что?

– А потом точно, какие-то монашки. Какие-то узкие комнаты, типа кельи. А еще потом ты уже седая старушка, много народу ходит молча в черных платьях, а ты жаришь что-то на сковородке, на какой-то общественной кухне… Удивительно!

– Ты хочешь сказать, что я выйду замуж, а потом доживу до глубокой старости в одиночестве? А может, в каком приюте? И ты видел моего будущего мужа?

– Ну да.

– И какой он?

– Молодой, красивый парень. Моложе тебя. Знаешь на кого похож? На того парня, который ремонтировал нам аппаратуру в Нижнем. Как его звали? Саша, кажется. Вот на него очень похож. Прямо настоящая копия! Может, это он? Ты с ним случаем не закрутила? Может, и правда, выйдешь замуж? Но он же тебя моложе и намного…

– А тебе какая разница? Или вы все, мужики, сильно ревнивые, если по отдельности, или глупые? Как сказала Фаина Георгиевна своим хриплым и прокуренным голосом: слепых мужчин совсем мало, а глупых пруд пруди! Поэтому я буду надеяться, что он глупый, и поэтому за всеобщими разговорами о Мире во всем Мире не увидит моих тщательно скрываемых достоинств… Но, давай уговор. Никому ничего этого не рассказывать, если только в общих словах…

– Точно. В общих. Я не смогу удержать внутри. Расскажу…

Севастополь

Ревизия жизни вещь очень полезная. Особенно в самолете. Алла сидела в самом конце салона и усиленно думала. А думать было о чем. Отношения в коллективе никак не складывались. Особенно старался Петруччио, барабанщик Петя. Он был молдаванином, из Кишинева, а по характеру вредным, взрывоопасным и склочным. Все сплетни начинались в его номере и тихо расползались по коллективу. Конечно же, все таскали в номера девиц, конечно же, отбивали их друг у друга, конечно же, ненавидели Славку за его хождения по номерам после концерта, но никогда еще она сама не попадала на язычок к Петьке, в таких извращенных и сочиненных им самим словах. Ах! Как он смаковал их ночную поездку на остров! Можно было подумать, что сам он ездил туда специально для того, чтобы сидеть именно под тем кустом, где Алла издавала те самые сладостные охи и вздохи! И ведь его не заинтересовал сбивчивый рассказ о паранормальных событиях, произошедших в ту ночь, в отличие от остальных ребят, слушавших их, раскрыв рот от удивления и неожиданности! Ему были по барабану всякие там экраны и чужие жизни! Он пересказывал только свои собственные догадки о Славке и о ней. Только догадки. Правда, какие! Но даже если бы он сидел под соседним кустом, какое ему было дело до того, что происходило рядом? Она ему не жена и его другу тоже. Она уже такой взрослый человек, что даже переросток! И какое его поганое дело лезть в чужую жизнь, а тем более в чужие интимные отношения? Нужно было поставить вопрос ребром, потому что Петечка «достал» весь коллектив. Она должна стать в позу «ах так»! и заставить Славку сказать его главное слово. Она должна убрать Петю из коллектива. Должна…

Крутой разговор со Славкой имел положительные последствия. Славка обещал уволить Петруччио сразу же после Севастополя, но тут на коллектив свалилась неожиданная радость. Вечером в номер к Славке постучали, и в двери показалась знакомая рожа известного барабанщика, осветив номер своей лучезарной улыбкой прямо от двери. Оказалось, что Славка работал с ним раньше. Он был с тортом и шампанским…

Вот так неожиданно в коллективе оказался новый барабанщик Володя, названный еще в молодости Воцей, да так им и оставшийся. Воца был большой и улыбающийся парень неопределенно-усредненного возраста. То ли большой мальчик, то ли маленький медведь. Он был с косичкой, а спереди лысоват «от чужой подушки», то есть с залысинами. Он был до красноты рыжий и конопатый, но такой весь мяконький и добрый, что хотелось к нему прижаться немедленно и уснуть в обнимку. С самого первого взгляда он производил крепкое положительное впечатление, и в чем Алла была уверена совершенно, так это в том, что его больше будут интересовать собственные бабы, чем ее шашни со Славкой, к которым она шла целых много месяцев, точнее почти семь…

Севастополь встретил хорошей погодой. Как-никак было начало лета, июнь. Он обещал порадовать настоящей летней жарой для нормального загорания. У нее в запасе была целая неделя, в которой концертами были заняты только вечера. Просто нужно было вставать не в час дня, а хотя бы в десять и не лениться таскать свои телеса на городской пляж. Она уже бывала в Севастополе раньше и знала, что такое местный городской пляж. Он ей не нравился. Ни тебе грибков для тени, ни всех прочих пляжных атрибутов. Голые камни с лежаками на высокой набережной с лесенкой. Но море есть море! Оно мокрое и соленое, оно будет ласкать ее тело целую неделю! Это было класс!

Утром в филармонии выяснилось, что почти параллельно будут проходить гастроли другого коллектива во главе со знаменитой звездой, от которого у Сашкиной жены был сынок, судя по его рассказам!

Вот это везуха так везуха, – радовалась потихоньку Алла. – Уж я-то что-нибудь выясню и про бывшую жену и про ее младенца, нужно только подобраться поближе. Познакомиться.

Звезду с коллективом заселяли в их гостиницу времен Сталина с большими номерами, где до потолка было никак не достать. Гостиница стояла на самом краю бухты и совсем недалеко от городского пляжа. Звезда прибывала за два дня до их отъезда. Время было и на знакомство, и на расспросы.

Они отработали уже пять концертов, когда «его величество» заселился-таки в номер «люкс» на втором этаже. Теперь нужно было каким-то образом попасть в этот «люкс», но как?

«А может, просто пойти да познакомиться? Нахальной мордой вперед? – размышляла Алла после концерта. – Взять и постучаться в номер».

И пошла. Встала и пошла своими собственными ногами прямо в номер. На ее стук в дверь высунулась женская голова, внимательно осмотрела Аллу с головы до пят, кивнула подбородком вперед, а потом спросила низким, прокуренным голосом:

– Вам кого?

– Да вот, пришла познакомиться. Я администратор конкурирующего коллектива. Мы здесь на гастролях. Еще два концерта и уезжаем.

– Ну ладно, заходи, – ответила голова и исчезла в двери.

Алла постояла минуту для приличия и отправилась следом за говорящей головой. В большой комнате номера «люкс» за столом лениво сидело некоторое количество народу. Сидело, видно, давно, поэтому даже не разговаривало. Все молча уставились на вновь пришедшую с большим интересом.

Ну вот, подруга, поле для деятельности тебе подготовили заранее. Надоели друг другу до противности разговаривать. Давай! Приступай! Где твои знаменитые шуточки-прибауточки? Доставай из закромов твоих запыленных чердаков, да не забудь приправить клоунской мимикой и прочими примочками. Только когда начинать? Вроде бы они все, как сонные мухи, даже шевелиться не хотят. Ну ничего! Я их должна расшевелить! – сама себе дала установку Алла, открыла рот и приступила к «охмурению» незнакомых ей людей в своих корыстных целях.

– Здравствуйте! Меня зовут Алла Ивановна, – сказала она радостным голосом Деда Мороза в детском саду. – Я администратор. Работаю на эстраде с пеленок. Вот! Решила познакомиться со знаменитым коллективом. Если вы, конечно, не против.

– Нам бы главное, чтобы было что наливать, поэтому мы будем не против… этого, – лениво выдал толстенький мужичок со щеками хомяка, даже не сдвинувшись и не пошевелившись в кресле.

– Это не проблема. Это мы сейчас организуем. Можно пройти к телефону?

– Пожалуйста, – сказал худенький парень, сидящий на диване, и отодвинул свой росинантовский задок в сторону, освобождая место у аппарата.

Алла быстренько отзвонилась в администраторскую, потом по полученному номеру на кухню ресторана. Уже через десять-пятнадцать минут стол в номере был накрыт по всем правилам ресторанной сервировки. С ассорти рыбным, мясным, салатом «Оливье» из картошки, и даже горячими шашлыками, которые занесли в номер дополнительно минут через двадцать.

За столом началось знакомство. Говорящая голова оказалась музыкальным руководителем с очень смешной кличкой Изя. Хомяк был директором и звался Колей. Еще в номере было две удивительно похожие друг на друга девицы отбеленно-крашеной наружности, и обе Лены, двое симпатичных парней-музыкантов и один немолодой мужик непонятного назначения, сильно молчаливый.

Алла так и осталась сидеть на диване у стола, затолкав ноги под диван. В какой-то момент она переменила расположение ног и вдруг кто-то цапнул ее прямо за пятку, торчащую из тапочка, как будто очень больно иголками ткнул.

– Ма-а-а-мма-а-а-а! О-о-о-ой! Меня кто-то укуси-и-ил! – от неожиданности закричала Алла диким голосом и заскочила на диван вместе с тапочками.

– Ну наконец-то! – выдал звезда громко и расхохотался! Остальные тоже покатились со смеху. Обстановка за столом сразу же разрядилась. Все, как будто именно этого и ждали, проснулись и зашевелились. Потянулись за бутылками, стали наливать и подклыдывать друг другу закуски.

– А вы что, ждали, когда меня кто-то укусит?

– Конечно! Это у нас, как входной билет, – сказала Изя и вытащила из-под дивана упирающееся лохматое чудо. – Знакомьтесь! Главный пугало нашего коллектива! Яцик. Очень не любит горничных и незнакомых. Сразу же пробует на зуб. Гастрольная привычка.

Чудо виляло хвостом, крутило гордо глазами навыкате и вывесило язык от удовольствия на целую ладонь. Это был японский хин с сопливой пастью и противным, приплюснутым носом пипочкой.

– И давно он у вас?

– Да уже лет девять.

– И все время с вами по гастролям?

– Ну да.

– А как же в гостиницах?

– Он уже приспособился. У него есть любимая сумка, в которой его носят. Яцик кочует вместе со всеми по гостиницам, очень «любит» дежурных, и при их появлении в номере, сразу же, или залезает в свою сумку, или под кресло, или под кровать. Его сумка – это его будка, его купе, его способ передвижения на полянку или под кустик. Когда ему это дело очень хочется, он сразу же демонстративно залезает в свою сумку и там поскуливает. Дело в том, что в советских гостиницах категорически запрещается держать в номерах собак, вы сами знаете. Поэтому Яцика перемещают мимо дежурных в личном купе.

– Но «любит» он не только дежурных, – добавила одна из крашеных Лен. – По-моему, он «любит» всех входящих в номер. У нас у всех выработалась привычка, когда входишь в номер и, ничего не подозревая, садишься в кресло, нужно с минуты на минуту ждать, что Яцик тебя из-под кресла за пятку цапнет обязательно! Вот такой наш Яцик! Так, скажу я вам, приятно, аж дух захватывает от неожиданности. Особенно, если кто не знает…

– Поэтому, входя к Изе в номер, все, вместо здрасьте, спрашивают: где Яцик? И если слышат: под креслом, в кресло не садятся, лучше постоять, – добавила вторая Лена.

– Да ладно врать-то! Он своих уже давно не кусает! Он только дежурных и новеньких. Можно слезать с дивана. Он уже познакомился, – подытожила Изя.

– То есть, попробовал на вкус! – подхватила Алла. – Ну и какой у меня вкус? А? Собака Яцик? Есть надежда не отравиться? Не бойся, собака, я змеиную шкурку под кроватью в своем номере оставила.

– А что, имеется в наличии? – поинтересовался звезда. – Это наводит на мысли и цитаты.

– Вы хотите сказать словами Пруста: оставьте красивых женщин людям без воображения? – подхватила Алла.

– Ну вы одна-а-а-ко! Так отчаянны в знакомстве… – медленно протянул звезда, запивая фразу шампанским и внимательно, точнее, заинтересованно рассматривая Аллу.

– Нет! Я в знакомстве честна и откровенна, – гордо сказала она и сделал и лицом, и телом позу еще гордее.

– Совсем?

– До донышка моей души!

– Ваша душа еще и поэтическая?

– Глаза зеркало души! – выдала Алла и сделала очень «честные глаза». – А чтобы заглянуть в душу человека, спроси, о чем он мечтает. Это сказал Бернард Шоу. В моей душе есть немного поэзии, но она у меня недоразвитая, правда мечтательная.

– И о чем же мечтает ваша душа?

– Моя душа мечтает понять мою роль во Всеобщем Замысле. Может, тогда и законы, управляющие Вселенной, я бы поняла?

– А это так важно, знать Всеобщий Замысел?

– Иногда очень важно, а иногда и нет.

– А когда не важно? Или не очень важно? – скажем лучше так. Как правило, людям глубоко наплевать на любые правила. Правда, бывают и исключения?

– Исключение – это правило, которого мы не знаем. И я в том числе. Я тоже живу как все. Просто я по жизни очень любопытная. Хочется глянуть дальше, чем судьба решила показать.

– Судьба индейка, а жизнь копейка.

– Не скажите. Я фаталистка. Хотя бывает и так, что судьба желающих ведет, а нежелающих за шкирку тащит, перефразируя Цицерона добавим от себя.

– Вы еще и оптимистка, я посмотрю.

– Да! Не зависимо от судьбы, я все-таки умудряюсь быть оптимисткой. А вообще я считаю, что оптимизм это то, на чем у русского мужика штаны держатся.

– У настоящего мужика штаны держатся, как у Петьки тазик в русской бане! На НЕМ! – весело выдала Изя, и все засмеялись.

– А ты, как главная зрящая в мужской корень, все знаешь!

– А как же! Ты правильно сказал. Женщина есть зрящая именно в мужской корень! Он же есть членоносец!

– Тогда ответь. А у бабы на чем оптимизм держится?

– А у бабы на бретельках от лифчика! – вставила Лена.

– Или на большой груди, – ответила Изя.

– На большой груди хорошо держатся мужские слезы! – задумчиво сказала вторая Лена. – А мужик – он каждый есть членоносец. Только не у каждого стреляет…

– Какая-то ты вся мечтательная, Лена. О чем грустим? – спросила Изя. – О большой любви, как о большой мечте? А у кого мечта маленькая, что, жить без оптимизма прикажете? – Изя развела руками, показывая какого размера оптимизм не поселился в ее жизни. – И даже без мужских слез, тем более, когда у него член не стреляет?

– Это ты у нас на корне сдвинутая, поэтому.

– Мы все сдвинутые…

– По фазе… – добавил один из молодых ребят. – Вот почему «баловень судьбы» имеет только мужской корень! Не задумывались над таким парадоксом?

– Потому что «баловня» некрасиво, как головня какая-то прямо. Ну вы и развели глубокомысленную скуку! Давайте лучше выпьем. Кто за? – подал голос второй парень и стал разливать шампанское.

– Голосуют за и против! Выпивают только ЗА! – подхватила Алла.

– Изя! Где ты такую вумную девушку нашла? Цитатницу.

– Я сама пришла. Решила, что вам без меня будет скучно.

– И притащила нам свой цитатник, а хвалилась оптимизмом. Где он?

– Не переживайте! Я девушка болтливая. Я – как политик! Как открою рот, так и понеслась на лихом скакуне, шашка наголо! Только в отличие от лживых политиков, я чистосердечно болтливая…

– Шути короче, сестра ты нашего таланта! – изрекла Изя.

– Зря вы меня восприняли за болванчика в преферансе, которого только что скинули для получения прикупа, – почему-то сказала Алла и удивилась своих обидных слов, которые вылетели без спроса.

– Да ты не обижайся. У нас настроение такое, потому что у нас проводы козла.

– Какого козла? – очень удивилась Алла.

– Да, у нас в коллективе жил козел, а вчера мы его зрителю торжественно подарили.

– Как это вас так угораздило, козла завести?

– Да вот. Угораздило. Мало нам было Яцика, мы завели еще и козла.

– Хотите, я вам расскажу? – спросила одна из Лен.

– Конечно, хочу! – радостно воскликнула Алла, потому что понимала, что цитаты увели и ее, и весь застольный люд в какой-то боковой проход без выхода…

– Наш самый любимый мужчина, – и она указала на звезду, – спец по кличкам. Поэтому наша Люся тут же, как только они познакомились, превратилась в Изю. Так ее теперь все и зовут. А все что вокруг, стало созвучным с этим именем. Когда у Изи появилась собака, вот этот японский хин, он его тут же обозвал Яциком. Звучит!? Изя и Яцик. Есть что-то такое созвучное, правда ведь? А еще у нашей Изи есть потрясающее качество. Она очень стеснительная девушка…

– Правда это не мешает ей ругаться матом, как сапожник… – тут же вставил звезда.

– Но мешает ей на нос нацепить очки, – продолжила Лена – Поэтому она живет, как в тумане…

– Вокруг сплошные тени, все лица, особенно мое, прекрасны… вот мне бы так! – перехватил инициативу звезда и стал дальше рассказывать с издевочкой. – Анекдот есть такой. У армянского радио спрашивают: какая болезнь на свете самая хорошая, а какая самая плохая? Армянское радио отвечает: самая хорошая болезнь на свете, это склероз. Каждое утро открываешь мир заново. А самая плохая – геморрой. И вавка есть, но ни поковырять тебе, ни показать никому… Они забыли про третью болезнь. Хренововидение. Вроде бы и видишь, а вроде как и нет. Удобно, как со склерозом. Хочу – помню, а хочу – нет.

– Я рассказываю или ты? – прервала его Лена. – Так вот. Дело было в одном из гастрольных городов. То ли в Казани, то ли в Рязани, то ли в Самаре, я уж теперь точно и не помню. Однажды ребята поутру поехали на рынок. Они это дело очень любили. Прошвырнуться по рынку в чужом городе.

– А как же! На народ посмотреть, себя показать, – гордо сказал звезда.

– А Изя в это время мучилась в номере страшным похмельем. У нее голова от подушки никак не хотела отлепляться, а глаза разлепляться. И когда он, – Лена опять указала на звезду, – зашел за ней на предмет рынка, она смогла только один глаз разлепить, а голову даже и не повернула. Только помычала, типа: я вас приветствую.

– Во! Видал, как они меня полощут? А? И не стыдно?

– Да ты сама все это уже двадцать раз рассказывала.

– Ну ладно, давай дальше, – смеясь, разрешила Изя.

– На самом деле это может быть была совсем и не эта фраза, а какая-нибудь другая, никто не понял, – продолжала Лена. – А Яцик уже сидел в своей сумке, всем своим видом демонстрируя отношение к алкоголю и прогулкам на свежем воздухе… Судя по поскуливанию, сидел давно. Ребята его и прихватили с собой. Надо же бедного пса выгулять.

– Поехали мы на рынок, а на рынке какой-то мужик продавал молоденького козлика, еще без рожек. И такой он был симпатичненький, беленький и так мне понравился, что решил я этого козленка купить. А по дороге в гостиницу у меня вдруг созрел гениальный план… – смеясь, подхватил звезда.

– Приезжают они в гостиницу и вместо Яцика нацепляют на шею козленку поводок, сажают в сумку и несут к Изе в номер. Ну а сопровождающие лица, естественно, следом за дедом. Приносят козленка в номер… – давясь смехом продолжала Лена.

– Вытаскиваю я его из сумки и говорю пластом лежачей Люсе: Яцика мы погуляли, можешь получить! – звезда уже смеялся во всю и ребята следом. – Люся один глаз разлепила и с трудом, дрожащим голосом, говорит: Яцик, ласточка моя, погулял мой родненький! – звезда стал подражать женскому голосу, делая смешные ухмылки, как актер, играющий Бабу Ягу.

– А козленок стоит посреди комнаты и отвечает мне: «МММЕ-Е-Е-Е!» – включилась и Изя в общее веселье. – А я только второй глаз с трудом разлепила, но вижу плохо, пятном. Яцик беленький и козленок беленький и оба маленькие, я и говорю: Яцик, рыбка моя, что эти сволочи с тобой сделали? – повторила она интонацию звезды. – А козленок ножками к кровати топ, топ, топ, топ, топ и опять отвечает мне прямо в рожу: «ММММЕ-Е-Е-Е-Е-Е!»

– И только дикий хохот заставил Изю голову от подушки оторвать окончательно! Хохот стоял часа два. Все по полу валялись не только в номере, но еще и в коридоре до изнеможения, – подытожила Лена.

– И что этот козленок? – поинтересовалась, смеясь от души, Алла.

– Из него месяца через четыре вырос здоровенный козел, нахальный и наглый до безобразия. У него тоже появилась сумка, свой носильник-потаскун, он тоже очень «любил» дежурных. В номерах он прыгал по кроватям и столам. Представляете, прямо с пола и на стол, всеми четырьмя копытами. У него отросли рожки и в гримерных он рожками открывал двери в самые ответственные моменты переодевания, лез носом во все щели и проверял все сумки, куда от него «прятали лакомства», – продолжила Лена – любили мы его долго, но имели кучу неприятностей. Последней каплей, которая переполнила чашу терпения и решила козлиную участь, была козлиная победа, когда он попытался забодать администратора этой гостиницы, неожиданно вошедшую в номер.

– Ну и правильно. Так ей и надо! – сказал звезда улыбаясь. – И нечего по номерам без стука шастать. Я лично на стороне козла полностью.

– Вот после сего грандиозного происшествия козла торжественно подарили прямо на концерте одному из зрителей, чему последний был безумно рад. Так закончилась «козлиная эпопея» в нашем коллективе, – сделав грустное лицо сказала вторая Лена.

– Так выпьем друзья, чтобы наша дальнейшая жизнь не была козлиной! Чтобы кто-то, – Изя показала пальцем на звезду, – не подарил просто так тебя какому-то чужому зрителю…

– Ты что хочешь сказать? Что я козел? – возмутился звезда, и все захохотали…

Козлиные проводы закончились под утро полной дружбой навеки и слиянием коллективов в единое целое. Инициатором был звезда. Это он заставил Аллу звонить ребятам и вызывать всех за стол после концерта… Среди собранных из номеров двух коллективов Алла была рада встретить старых знакомых. Оказалось, что ее древний приятель мим Витя, которого все звали тоже Витюн, работал два номера в коллективе у звезды…

Вот так и получилось, что в Севастополе Слава пригласил новых знакомых прямо на «зеленый концерт», последний концерт на юге в июне месяце. Целое утро все вместе закрепляли народившуюся дружбу. Оба коллектива катались в морях на яхте, предоставленной звезде местным начальством. Катание, целование и лобызание было таким горячительным, что к концерту ребята были опять хороши-и-и-и! Их понесло в дальнейшие подвиги! На концерт подались общим кагалом, отоварившись в магазине «как надо»!

Все так привыкли к Аллиному руководству, что дружно стали ждать ее действий. А какие могут быть действия, кроме «наливай»? Алла стала давать указующие распоряжения. Ребята тут же соорудили прямо на улице в глухом дворе Дома моряков длиннющий стол, и нагрузили всякой едой и питьем. Ну и поехали, как в том анекдоте: за отъезд (в том смысле, что на сцену), за приезд (со сцены), за отъезд, за приезд и так далее…

Алла на сцену не добралась, ей нужно было выяснить все про бывшую жену Сашки. Сегодня она могла себя этим порадовать. Козлиная эпопея позволила подобраться к Ленам поближе. Алла догадывалась, что одна из Лен и была бывшей Сашкиной женой, но которая? Вопрос прожигал в голове нехитрую дыру и не давал сидеть на разливе со спокойной совестью…

А в это время артистический народ развлекался вовсю! То со смехом закатывался из-за кулис на сцену, то с диким хохотом выкатывался во двор за рюмкой. В очередное выкатывание, Витюн сквозь смех рассказал Алле, что ребята вывезли звезду в рыжем парике, в тельняшке Витюна-мима, которую еще и разорвали на груди. Вывезли на тачке для кирпичей, под гомерический хохот зала, потому что тачка ехала криво и все время заваливалась. У тачки было только одно колесо, да и то малость поломанное. Тачка виляла по сцене кренделем и норовила завалиться набок окончательно. Звезду чуть не уронили в оркестровую яму, точнее даже уронили, но поймали за руки и вытащили из ямы под уже истерический хохот зала, который вначале и не понял, что на тачке к ним прибыл Звезда Советской Эстрады и Кумир Публики!

Концерт длился бесконечно, потому, что зритель, который пришел совсем на другой концерт, никак не ожидал узреть Звезду Эстрады на сцене и в тельняшке. Он раскусил, в конце концов, неожиданный подарок и даже лез за кулисы после концерта за автографом. Некоторые просочились и за импровизированный стол, включая закулисных работников, руководство Легендарного Черноморского флота, и администрацию, с трудом завершился к трем часам ночи и расползся, наконец.

В гостинице еще продолжили с дежурными и горничными, потому что нужно всегда уважать гостиничное население. С ними приходилось жить! Галдели на всю гостиницу громко и нахально, как могут галдеть только звезды первой величины в загуле…

Проснулась Алла в своем номере раздетая и укрытая. На соседней кровати спали басист Гоша и барабанщик Воца. Спали в обнимку и одетые. Алла сразу проверила и поняла, что на ее честь никто вчера не покушался…

Смутные воспоминания обрывочных событий, как разноцветный калейдоскоп, плохо собирались воедино, но из вчерашней ночи ярким пятном выступали два события. Оказалось, что Лена большая и была бывшей Сашкиной женой. Это она делала звезде томные глазки и скользкие любовно-постельные намеки. Все сходилось на том, что Лена была к звезде не совсем равнодушна. А может, это было от обиды, что чувства уже прошли, а дети остались? И еще выяснилось, что Лена маленькая – любовница Изи! Во как! Это торчало штопором за левым ухом и зудело. Вторая невидаль торчала штопором за правым ухом. Точнее, штопором торчало воспоминание о небольшом скандальчике, который учинил в коридоре Славка, когда обнаружил там ее и Воцу, целовавшимися за колонной. Зачем и когда их понесло за колонну, Алла так и не поняла…

За завтраком в ресторане Слава издали делал зверское и обиженное лицо, но не подходил. Алла решила ответить ему тем же. Она тоже стала изображать обиженную девочку с надутыми губками. Это подействовало, и к концу трапезы Слава соизволил подсесть за ее столик.

– Ну что? Нагулялась досыта? Нашла себе нового кобеля?

– Какого кобеля? У меня в голове только одно имя: Вячеслав! Я с именем этим ложуся, я с именем этим встаю! – Алла сделала очень одухотворенное лицо.

– Э-э-э-э-э! Не юродствуй! Какого кобеля?! А где Воца ночевал? У тебя в номере.

– А как же! Именно у меня в номере и ночевал. А ты как хотел? Ты ждал от меня лепесточки с моего бутончика? А получил шипочком в бок!? Знай наших! Он и сейчас там спит. Хочешь, покажу?

– На хрена мне на такую невидаль смотреть? На какого-то мудового индивида!

– Нет уж! Давай, давай, пошли, посмотришь, как он будет «кофэ в постэль» иметь.

Алла подхватила якобы «упирающегося» Славку и под руку потащила в свой номер.

Когда Алла открыла дверь, Славка проскочил мимо так быстро, что у нее закралось сомнение, уж не морду ли бить он так спешит? Но когда уперлась в его спину, резко затормозившую перед кроватью, тихо рассмеялась, потому что прекрасно просматривала из-за его спины два хладных трупика, крепко обнимавшие друг друга прямо в джинсах и теплых свитерах, как будто на улице был январь. От духоты в номере они вспотели, покраснели и представляли очень смешное зрелище двух рабочих после тяжелой трудовой вахты или после разгрузки пары вагонов…

Славка не глядя протянул руку и обхватил ее за плечи. Так они и стояли перед кроватью, улыбаясь и восстанавливая пошатнувшиеся было отношения…

После обеда ребята улетали в Москву, все, кроме нее. Необходимо было наверстать упущенное и доделать документы в филармонии, до которых было никак не добраться целую неделю пляжа и загула. Это была отговорка для всех и даже для Славки.

Они хорошо и неоднократно попрощались у Аллы в номере и Славка улетал довольный поездкой, а Алла собиралась выяснить на трезвую голову все, что не успела вчера вечером и ночью. Разгадать все неразгаданные тайны про двух Лен. Это было захватывающе интересно. Голубых она насмотрелась за кулисами досыта и больше, там их был целый рассадник, оранжерея, а вот розовых было не так уж и много. Может быть, они просто не афишировали свои тайные страсти?

Славке сама тема и догадки про нее нравились и возбуждали, поэтому он задавал и задавал Алле наводящие вопросы во все время прощания. Он хихикал над ее догадками и поддакивал на вопросы. После расслабляющего процесса любви они лежали на кровати и Алла, почувствовав его интерес, мучила и мучила его вопросами сексуального характера. На ее специфические вопросы ответов у него не было, но были, как и у нее, догадки, правда, подкрепленные закулисными сплетнями. От его догадок ей стало даже обидно. Получалось, что в коллективе у звезды все поголовно были сплошными извращенцами, включая звезду.

– Этого не может быть! Я тебе не верю! ОН производит впечатление настоящего мужчины с большой буквы! Крутого кобеля!

– Кобель, да не про тебя. У него другие пристрастия. Он больше свой пол любит!

– Пол надо не любить, его надо мыть!

– Или полировать, ты хочешь сказать? А может, лучше натирать? Губками. Это так возбуждающе, когда мальчики облизывают марочки…

– А ты еще и ревнивый? Вот это да! В жизни бы не подумала!

– Ты зря думаешь, что это от ревности. Я тебе чистую правду говорю. Оберегаю…

– А я в нее не верю. Я же с ними со всеми общалась. Они не производят впечатление сплошного сексуального криминала. Ты меня, прямо, убил наповал. Неужели обе Лены розовые? А как же тогда дети? Кажется, у одной из Лен есть ребенок.

– Ребенок не теленок. Он не сосет, он манную кашку любит. А для кашки нужны что? Бабульки. Баблы! А бабулек больше всего у кого? Правильно! У него. Вот поэтому она и подложилась вовремя. А может, просто договорилась. По дружбе.

– Ты хочешь сказать, что знаешь, от кого Лена родила? Ой! Не смеши меня!

– Это все знают. А тебе это зачем?

– Просто я о-о-о-чень любопытная. О-о-о-о-чень. А которая из Лен при младенце?

– А ты что, не поняла еще? Конечно большая. Маленькая – собственность этого мужика в юбке.

– Ты имеешь в виду?…

– Что имею, то и введу, как любит шутить народ…

Секспримочки

Алла проводила свой коллектив до двери автобуса и сразу же отправилась к Витюну в номер. Любопытство не давало покоя целое утро расспросов, целый прощальный день, включая обед, и толкучку у двери автобуса. Для нее это было уже слишком. Вопросы так долго толкались в голове, как у двери автобуса, что производили там тараканий шелест, как в грязной кухне за плитой. Она потащила вопросник в номер почти бегом. Только у Витюна она могла найти ответы и вытащить штопор из-за своего уха вместе со щекотливыми ответами. Только он мог рассеять туман, застилавший ее извилины до состояния «ежик в тумане».

В номере было шумно и весело. Зрелище остановило ее прямо в двери. Алла оторопела! Половина большого, с высоченными потолками номера, была завалена тюфяками в два или три слоя, образовав в углу огромное лежбище, как у моржей. На лежбище залегало некоторое количество неподвижных тел. Тела были как мужского, так и женского пола, в основном одетые. Вначале она не поняла, куда попала, но знакомые по «зеленому концерту» ребята тут же бросились объяснять. Оказалось, что на южные гастроли все брали с собой и жен, и детей, и любимых девушек, но на юге летом с номерами был вечный завал, поэтому артистические коллективы и любили так самозабвенно дежурных на этажах, а также горничных.

К ее приходу народ уже «позавтракал» и даже «пообедал», поэтому половина коллектива отползла и отдыхала на лежбище, а половина, самая крепкая и выносливая, способная вынести на грудь как минимум литр, восседала за столом, точнее за двумя столами. К столам с одной стороны были приставлены две кровати, сдвинутые спинками одна к одной, а с другой стояла в ряд целая батарея стульев. Витюна нигде не просматривалось, зато просматривались обе Лены. Звезды не было. От утренних, обеденных и прощальных разговоров у Аллы в голове произошел кишмиш из розово-голубых слов и желаний. Эти возбуждающие разговорчики ее даже где-то подзавели. Аллу тянуло погрузиться в розово-голубой туман и самой и потащить за собой весь этот народ, заселяющий две кровати, и батарею стульев, а может быть, и все лежачее лежбище, потащить в глубину таинственного полумрака изысканных извращений. Навязчивые мысли все еще толкались под темечком и стучались в виски.

Народ за столом опять пил. Пил элементарную водку и, может быть, уже давно, судя по лежанке. Аллу потащили к столу и тут же налили в пластиковый стакан. Алла не упиралась. Действительно нужно было опохмелиться. Честно говоря, она хотела этого с утра. Не успели все пару-тройку-пятерку раз чокнуться, как в номер постучали. Оказалось, что это прибыл звезда.

– Сро-о-о-о-чно дайте мне лекарства для расширения кругозора! – выговорил звезда с выражением ужаса на лице. – Помру ведь!

– А ты что так долго полз? Мы тебя когда звали? – спросила Лена-большая.

– Я пытался отлежаться, но потолок все время норовил придавить меня своей тяжестью! Ужас! Это все ты виновата, со своим цитатником! – погрозил звезда Алле пальцем. – Это из-за тебя я пытался не отстать от начитанных кумиров!

– А я тут при чем? – удивилась Алла неожиданному «наезду». – Откуда я знала, что вчерашняя ночь повернется к нам самым лучшим своим местом?

– А что, ты не знала, что мы, артисты, люди везучие?

– И что жизнь бесконечно крутит нам фигу? Ты это хочешь сказать? – добавил один из гитаристов, имени которого она не запомнила.

– А ты хочешь сказать – у виска? – продолжал звезда, указуя перстом в гитариста.

– При этом не у моего, а у твоего, – сказал гитарист…

– И я во всем этом виновата? Я ангелам не конкурент, – парировала Алла. – Это все ваша творческая среда обитания! Она оказалась, как свежезалитый гудрон. Она нас засосала-прилепила! – Алла помолчала секунду, опустив голову и пытаясь найти в пустой голове хоть какие-то мысли, но ничего там не нашла. Тогда она решила сменить тему за столом. – Народ! – сказала она громко. – Лучше выпьем и не будем засорять такой прекрасный день пустыми словами, как призывал нас к этому мой любимый писатель О. Генри. Схлестнемся в экстазе!

– Я за! – поднял звезда свой стаканчик. – Только я люблю схлестываться в другом экстазе.

– А кто не любит? Все любят экстаз, – сказала Лена многозначительно.

– Особенно с таким мужчиной! – заговорила Алла о звезде в третьем лице и указала элегантно рукой в его сторону, сделав цирковой жест «ап» от себя. – Правда, девочки? А что? Он мне всегда нравился. Что-то в нем есть такое от настоящего жереб… ой, извините, я имела в виду мужчины.

Все дружно засмеялись. Тут на лежбище произошло вдруг какое-то шевеление. Одна из лежачих вниз лицом фигур перевернулась. Оказалось, что это и был Витюн. Еще один из трупиков попытался подняться с матрацев. С трудом, но ему это удалось. Видок у него был такой дикий, такой пересохший внутренне, что Алле стало его жалко. Он стоял у лежбища, и пытался понять свое местонахождение. Через минуту на его алкогольно-отвисшей наружности нарисовались первичные признаки зачаточных мыслей. Он узнал сидящих за столом и нацелился прямо к знакомым и родным лицам. Шел он так неустойчиво, приседая в коленях и раскачивая задом, как маятником, что производил впечатление человека, который никогда не сможет осилить такое громадное пространство в два метра. Но он дошел. Весь путь его движения сидящая за столом публика прослеживала затаив дыхание и даже прекратив полемику. На всех не совсем трезвых лицах был написан вопрос: «Дойдет или не дойдет?»

Когда нетвердоходячий дотянулся до края стола дрожащей рукой, все радостно вздохнули. Первым заговорил звезда:

– Фу-у-у-у! Ты нас так не пугай! А если бы ты не дошел? А? Мы бы не пережили! – Он резко развернулся к Алле всем корпусом и спросил в упор: – Так на чем мы там остановились насчет жереб… А?

– Я говорю, что от настоящего мужчины всегда пахнет мужчиной. Трудно это объяснить. Может, от него пахнет этим… – Алла покрутила выпрямленными пальцами, как веером. – Как бы это вам лучше втолковать? Ну, тем, чем вы размножаетесь. Ну, этой жидкостью. Ну сами знаете, о чем я говорю. Той самой, за которую, говорят, любой голубой маму продаст, так любит ее смаковать. Я про сперму… Правильно, девочки? Про нее еще говорят, что на каждую мужскую жизнь природа только одно ведро выделила, кто как расходует, тот так и живет. Кто-то сразу, а кто-то по капелькам экономит.

– Эта теория критики не выдерживает, – возразил звезда. – Китайцы, те даже целую науку на тему экономии придумали. Искусство ДАО называется. Если им верить, то можно вообще завязать его родного бантиком, и жить пятьсот лет. Только что-то не живут. Есть молодые импотенты, с полной экономией ведра, однако больше тоже не живут. Поэтому я лично думаю так. Надо не экономить, а расходовать, но только по кайфу и все!

– По любви, что ли? – игриво спросила Лена-большая и сделала глазками.

– У тебя в голове одна любовь! – так же игриво ответил звезда.

– Я ваши возражения принимаю, – задумчиво сказала Алла. – Любовь нас редко на дороге поджидает, а размножаться хочется всегда. Да и надо.

– Правильно, надо. Но хотя бы, чтобы нравился, – добавила Лена.

– А мне лично все равно кого. Иногда так засосет путь порока. Путь сексуального порока, что ужас! Даже если субъект страшненький!

– Лишь бы засосал? Да? И все равно, какой субъект? А если с усами? – вставил гитарист, и все засмеялись.

Алла стала присматриваться к нему повнимательней. Уж больно цветными были его реплики. Но сам разговор, тема, зазвучавшая за столом, стала ее тоже заводить. Было любопытно раскрутить их всех на развратно-сексуальные действия и посмотреть своими глазами, кто с кем расползется спать. Правда ли, что пары могут быть такие разноцветные? Алла решила с темы на слезать и заводить всех, как пружину у часов, до упора. Люси, которая Изя, за столом не было. Алла уже поняла, что Люся еще тот подарок, как и она сама, может и в глаз нечаянно попасть. А тема за столом уже закрутилась сама по себе, да и народ очень интересовался сладеньким и липким. Алла стала в подробностях, смакуя и дополняя лицом и руками, рассказывать про большого и голубого мальчика Витю. Про его романы и ужимки, про его манеру одеваться и подражать капризным дамочкам на уходящем возрасте.

Ее тоже засосал путь порока. Путь сексуального и зовущего порока! Она и не заметила, когда на него вступила. Теперь бы не поскользнуться на сперме…

«Это все разговорчики заразные, – подумала Алла, – наверное, заразили меня желанием. Или чьи-то воздержания сказались, уж трудно и понять, но за столом так бурно сексуальная тема зазвучала! В полный рост!»

– Вопрос? Есть ли желания у пожилых дамочек на самом деле или они выпендриваются? – спросил вдруг звезда. – Мне всегда интересно, но спросить не у кого было. Если есть, то, как они чувствуют? Так же, как мы, или по-другому?

Все свои вопросы звезда задавал, что было особенно интересно, именно Алле. Как будто выспрашивал у нее. Как будто она и была той самой старой чувырлой. И вдруг Алла поймала себя на мысли, что он на самом деле думает о ней как о старой, засохшей дуре! Она даже опешила! Вот это да! Она сидит тут, между ними, шутит, закуску и кир выставила прошлый раз, а они над ней элементарно издеваются! Алла возмутилась до самого донышка своего «я»! Как так было возможно!

«Ах, вы так! – подумала она. – Я вам тут за шута! А сегодня я сама себя шутом еще не назначала! Ну держись! Да вы все тут сидящие и кривляющиеся передо мной, мизинца моего не стоите! Я вам, сукам, сейчас устрою показательное выступление. Думают, раз я не Мерилин Монро, то можно издеваться? Вумная я или не вумная? Я вам сейчас устро-о-о-о-ю! Нужно только в глаз градус добавить, чтобы самой перед собой потом стыдно не было, и вперед…».

Она тут же стала усиленно подливать в стаканы и толкать самые дурацкие и нелепые тосты, которые лезли в голову, в основном скабрезного и пошлого содержания. Нужно было не слезать с темы. На звезду «наезжать» она себе не могла позволить откровенно и прямо, но гитарист сидел напротив, назывался Роман, вот его-то она и избрала мишенью своего злословия.

– Мне лично тоже секс нравится. Это одно из основных удовольствий жизни. Первичный инстинкт. Как еда! Можно часто и много.

– И вам тоже? – спросил Рома и выделил при этом слово «вам».

Это Алле тоже не понравилось и еще больше раззадорило.

– А что? Если я уже не совсем виноградинка, а больше изюминка, то чувства уже не те? Ни-фи-га! Старое вино оно крепче и вкуснее! Вы, – Алла тоже надавила на «вы», – Рома, еще молодой, не понимаете. Зрелая женщина намного интереснее молоденькой пустышки. Особенно если она творческая личность. А я личность творческая и никогда себя не кастрирую за это! И вам не позволю! Вот вы. Что вы понимаете в сексе? Вы простой инструмент, приспособление для выполнения толкательно-поступательных действий. У вас и опыта-то ноль и знаний. Вы даже литературу о сексе вряд ли читали.

– Почему это? Я читал! – возмутился Роман.

– А что?

– Ну-у-у. Там… Ра-а-а-зное…

– Вот видите! Ра-а-а-а-зное… А надо подходить по-творчески, как это делают йоги. Вы тантрическую йогу читали? Не читали. Вы знаете, что может йог? Или ваши познания дальше песен Высоцкого не простираются: «Говорят, что раньше йог мог, ни черта не бравши в рот год…». Да? А он может после эякуляции втянуть в себя свое семя обратно и повторить так несколько раз, а сам процесс эякуляции растянуть по капелькам на несколько минут! Вот где кайф, так кайф! А вы так сможете? И это могут делать пожилые йоги! Что на этом фоне наша совдеповская, сопливая молодежь? Ни-че-го!

– Ребята! Что она на меня накинулась? Я согласен! Согласен! Это старый йог. А пожилая дама? У женщин все совсем по-другому! – отбивался Рома.

Тут все загалдели хором, особенно девчонки. Они взялись и за Ромку бедного, и за мужиков вообще! А Алла сидела и подзуживала. Вопросы дурацкие задавала. Про молодежь, про позы, про желания, про окончания. Бедный Ромка, который был совершенно ни при чем, отбивался, как мог.

– А ты как думал? Мы же бабы вредные, нас лучше не заводить, нам на язычок лучше не попадаться! Наш язычок, он тебе не мужской. Он ко всякому приспособлен, и выполняет разные действия, а не только сосательные…

– Да нет, я согласен, что опыт, он имеет место быть у всех. И у дам тоже…

– Да еще какой опыт! Хочется добавить! Например, Казанова обожал горбуний. А я обожаю покупать на рынке кривые помидоры, они много вкуснее… Сладенькие…

– Может, горбуньи и правда изворотливее и более творческие личности, кто же против? Только мне думается, что мужчины больше понимают в мужских ощущениях, а женщины в женских. У каждого ведь по-своему. Поэтому однополо они способны доставить друг другу больший кайф, чем разнополо. Я так думаю.

– Вы все так думаете? – Алла окинула взглядом народ вокруг себя и поняла – она в логове свободной любви. Они все в этой комнате позволяли себе любые взаимоотношения, как между мужиками, так и между бабами. Во цирк-то! Розово-голубые! – И ты тоже? – Алла ткнула палец звезде прямо в грудь. – Так думаешь? – Может, пора поверить во все те сплетни, которые бродят среди народа? Или все-таки приоритет женщин для мужчин сохраняется? И какая тогда нужна женщина для возникновения страстного желания? Ровная, или кривая, или горбатая, или идеально красивая? А?

Алла задавала свои вопросы только звезде. Специально! С вызовом!

Тут уж звезда не выдержал. Он, таки, завелся от ее разговоров. На предмет, приоритетности дам. Что дамы, безусловно, не приоритетны лично для него и ему, к примеру, все равно, сколько даме лет, хоть семьдесят, хоть сто! Особенно если она с такими вот примочками, а он сам себя настроит. Или даже без примочек, но он уже завелся и настроился. Что он может, если уже хорошенько настроился, совершенно никого не стесняясь. Ему все до фени… Ему неслабо!!!

Ну, тут уж все зацепились за слабо и неслабо. Когда звезда понял, куда сам себя загнал, то тут же попытался отнекаться:

– Робяты-и-и! Уле-е-е! Это я у принцыпи говорил, а не конкретно про Аллу или пожилых дам…

– А я свою кандидатуру на всеобщее обозрение и не выставляла, – хохоча, подытожила Алла.

– В принципе! – подскочила на кровати Лена-большая. – Ах, в принципе? Ах, все равно! Вот так!

– А просто молодую даму, незнакомую? Слабо? Не слабо, – встряла Алла.

– Нет вопросов! – гордо сказал звезда.

– Конечно, нет вопросов, – сказал Лена, поджав губки. – Мужики вообще могут всех.

Тут все опять заспорили, кого лучше могут мужики «в принципе».

И почему у них «нет проблем»…

Единственное, чего никто не помнил, чем спор закончился? Потому что потом проснулась тяжелая артиллерия – Люська. Та всех и выперла вон и взашей…

Вот так шумно и весело закончилась севастопольская эпопея!

Флаг ей в руки! Урра-а-а-а!

Свобода с последствиями

Наверное, мир стал меняться окончательно, потому что было очень плохо понятно, чем, кроме того, что в штанах, мужчины отличаются от женщин. Ну уж не мозгами. Их у мужиков еще меньше, чем у баб, это точно! Тем более, что у баб оба полушария в вечной умственной работе, а у мужиков только одно. А поговорить – хлебом не корми! Мы за день должны сказать не менее тридцати тысяч слов, а мужики в два раза меньше. Поэтому и концентрация наличия сплетен выше. А сплетничать любят оба прекрасных пола одинаково.

Может, это нам только кажется, что бабы любители почесать языками, а мужики «при деле». На самом деле именно мужики разносчики заразы именуемой в простонародье «сплетни». Хотя сознаться в этом мужики ох, как не любят. Они тут же прикрываются озвученной М. Задорновым придумкой, что воспитывать детей, делать покупки, готовить, стирать, убирать, разбираться в семейном бюджете, ходить в школу – это прерогатива женщин. А вот выборы, или там внешняя политика, или война в Чечне, или погони за Хусейном, это та тяжелая и ответственная миссия, которую должен тянуть, как тяжеленный мешок с углем на своей спине бедный и несчастный мужик. Развлечь себя иногда или отвлечь от такой ответственной миссии он и позволяет себе набором разноцветных сплетен. Тех самых, которые нам и строить… жизнь, и растить детей и вообще жить помогают… веселей. Это и есть их вредная привычка. С точки зрения мужика сплетника. Но этот перец, как и любое перченое блюдо любят только любители. Остальным и на молочке с булочкой очень даже приятственно проживается.

Эту невеселую истину Алла поняла уже давно, а последнее время все чаще получала подтверждение о своих догадках через словесные пинки, которые получала то справа, то слева. Не успела Москва «несказанно обрадоваться» ее приезду, не успела она отвезти в бухгалтерию отчет по поездке, как кожей почувствовала изменения в окружающем ее околокулисном пространстве. Кто-то успел подленько переползти дорогу и вымазать росконцертовские коридоры мерзопакостными словечками и домыслами. Ее взаимоотношения со скопищем завистливых баб, населяющих кабинеты, были очень сложными. Она изначально не любила сплетен, хотя обожала позлословить во всеуслышание, на публике. Может быть, именно это в ней и не нравилось? Не обсасывала она ничего за чьей-то спиной и не вступала в шушуканье по углам. Она могла громко, на весь отдел, обшутить какой-то эпизод своим скрипучим, мужским голосом и от души посмеяться. А это, оказывается, было хреново! К твоим громким мыслям не было возможности приплести пару лишних домыслов и разнообразно-разномастных слов!

Алла не понимала, откуда повеяло гнильцой? Петруччио не было уже больше месяца, а сплетни как ползали по коллективу явно, а теперь еще и в ее адрес, так и ползали, как не перебирала она все в голове и не переворашивала ситуацию, пытаясь отыскать ниточку истины, за которую можно было бы потянуть. Даже «Росконцерт» оказался в курсе всех этих дрянных разговорчиков. «Росконцерт», которого ничем не удивишь, который и так-то ее очень «любил», теперь с явным удовольствием шептался за спиной и делал понимающие глаза при неожиданном соприкосновении с ее глазами. Алла спиной чувствовала ползущие по-пластунски и цепляющиеся за подошвы липкие сплетни. Последней каплей оказался неожиданный телефонный звонок очень поздно вечером.

Из трубки на нее обрушился настоящий визг и грязный мат:

– Сука! – кричала трубка женским голосом. – Твою раствою мать! Оставь в покое моего мужа! Если я еще раз услышу, что вы вместе поехали на гастроли, я тебе всю твою карьеру разломаю к такой-то матери! Я тебе твою страшную морду так украшу, тудыт твою, растуды, что ты сама себя в зеркале не узнаешь! Не пробовала умываться серной кислотой? Такая растакая! Я тебя научу…

Алла отбросила трубку на диван, как будто это была ядовитая змея. Она даже не дослушала, что еще было обещано ей в будущей жизни. Она догадалась, что это была Славкина жена.

«Вот так вот! Рви свои нервы, заделывая коллективу гастроли, не рви свои нервы, позвонит какая-нибудь чувырла и испортит все настроение, которое усиленно, прямо с утра, поднимал Михалыч, приглашая на дачу, – забродили в голове ленивые и злые мысли. – Кажется моя гастрольная жизнь, как дырявая лодка, временно дала течь, наполнилась грязной водой и пошла ко дну. Ну что ж, может, это и к лучшему? Можно будет вырваться из беличьего колеса жизни и посмотреть на себя более внимательно? Сделать перерыв, потусоваться с Михалычем, заняться зубами и своей физиомордией?»

А что? Назло всем привести себя в шикарное состояние красоты? Взять и удивить Москву. Нате вам, жрите на здоровье! Вы думали, что я вам Квазимодо, а я вам Джина Лоллобриджида! И пускай подавятся от злости всякие там жены, росконцертовские суки и прочие «закадычные подруги». И правильно! И не буду ждать, когда мне начнут кивать на дверь или переводить в другой коллектив, строя кривые рожи! Возьму и уйду сама. Что на все белом свете больше нету концертных организаций? Есть! И еще сколько! И «Москонцерт» жив и здоров, и областная филармония. Да и вообще на улице давно закончился эксперимент по всеобщему походу в светлое будущее, которое оказалось застойным тупиком. На дворе расплодилась уйма частных фирм и мелких контор, которым опытные администраторы ой, как нужны! Да тем более с такой танково-пробивной мощью! Не помру! Пробьюсь! Я же не дура совдеповская! Я же самая умная в Москве!!! – утешала сама себя Алла, хотя внутри все было мерзко, противно и гадостно. Про такое состояние народ правильно говорит: кошки в душу нагадили. И еще как нагадили! И не только кошки…

– Михалыч! – прокричала она в трубку, даже не посмотрев на часы. – Забери меня к себе, мне плохо!

– Рыбка моя! Я немедленно высылаю за тобой машину и жду на даче. Согласна?

– Согласна! Давай быстрее!

Всю дорогу Алла ехала на заднем сиденье «Мерседеса» и злилась на весь окружающий мир. Ей было жалко себя, свою жизнь, загубленную за кулисами с холодными гостиницами и супом-письмом на пустой, звонкий желудок. Ей хотелось мелкой и противной мести и Славке, и его дуре жене, и росконцертовским, и вообще, чтобы все закулисное население загорелось синим пламенем и долго чадило и коптило, отравляя себя собственным ядом злословия. И чтобы обязательно задохнулось в этом смрадном и ядовитом дыму…

Михалыч убил на нее два дня, из обещанной недели летнего отдыха, чтобы привести в нормальное, человеческое состояние. Она жаловалась ему в мокрое плечо, сидя на краю бассейна, рыдала пьяными, шампанскими слезами посреди ночи в мужскую, волосатую грудь, дула губы с утра за завтраком, даже покрикивала на него со злостью, за то, что считал мелкими ее неприятности, как будто это он был виноват в них.

Через два дня мир прямо с утра расцвел добрым и ласковым утром. Он радовал лапками ели, которые она протягивала Алле через раздвинутые, большие окна на открытую площадку перед окном. Он пел трелями птиц в березовой рощице через лужайку, он светил утренним солнышком ей в лицо, он посылал улыбку Михалыча, сидящего напротив с чашечкой кофе и ей вдруг стало так просто, светло и легко, что она рассмеялась сама над собой и сказала громко:

– Михалыч! Как я люблю жизнь! Как хорошо, что ты улыбаешься напротив, как хорошо, что поют птички и вот эта елка тянет ко мне свои объятья! Уррра-а-а-а! Я ожила и растопырила глаза на мир! А мир-то меня любит!

– И не только мир! А я?

– И ты меня тоже любишь?

– Конечно! Разве можно не любить такую интересную и оригинальную бабу с изюминой внутри? Ты просто не понимаешь, какие примочки таскаешь! Чего только не подарила тебе жизнь! А самое главное – она тебе подарила индивидуальность!

– Михалыч! Я тебя обожаю! – выкрикнула Алла громко и с разбегу бросилась к нему на шею…

Какое же это сладкое слово – Свобода! Не просто свобода слова, или там мыслей, или там какого-то выбора, а свобода Личности внутри ее самой! Вообще, Личность имеет свой дом внутри себя, поэтому она изначально есть самодостаточная. Личности и в пустыне не может быть одиноко или скучно. Личность может правильно объяснить сама себе происходящее. Личность может рассматривать мир с разных точек зрения. И Мир вдруг раскрашивает жизнь возможностями сделать и то, и это, и еще много чего, на что раньше времени катастрофически не хватало.

В первую очередь нужно было сжать всю волю в кулак и пойти к стоматологу. Эту экзекуцию она боялась до дрожи во всем теле, до подступления желудка прямо к горлу, до остановки сердца… Ноги не хотели двигаться в ту сторону никак и никогда, но Алла поняла: или вот сейчас, или уже никогда! И пошла бы, потому что дальше тянуть было некуда. Разведка в собственном рту давала горестные результаты! Три дырочки еще туда-сюда, а вот две большие дырищи требовали уважительного отношения. Приходилось следить за каждым вкусненьким кусочком, попадавшим к вкусовым рецепторам, чтобы оголенные нервы не мешали правильному пережевыванию пищи во рту.

Любой поход к стоматологу достается человеку с большой потерей нервной, энергетической и большого куска прочей ауры, это точно. Почему человека, да и вообще млекопитающего Бог изобрел с такими хреновыми зубами? Неужели нельзя было придумать что-то другое? У животного еще ничего, крепкие. Во всяком случае, в толпе тебе не попадаются собаки с флюсом или кошки со вставными челюстями. А у несчастного человека? Каждый первый из толпы точно со вставными. Опять что-то с естественным отбором? Опять в Главном Вселенском Компьютере зависла программа? Именно про зубы?

А ведь генетики еще в начале семидесятых годов разгадали загадку возбудителя, который заставляет организм выплевывать старые, молочные зубы в семилетнем возрасте и выращивать новые. Но если бы тогда кто-то послушал генетиков, то замена старого зуба на новый ограничивалась бы обыкновенным уколом в надкостницу. Но куда было бы девать тогда целую зубодерно-сверлильную отрасль, именуемую стоматологией? И все покатилось дальше, сопровождаемое стенаниями человека с перевязанной челюстью, оглашавшего околокресельное пространство зубоврачебного кабинета дикими воплями от одного вида крутящегося зубного бура…

К самому главному походу Алла готовилась бы еще очень долго, но уже на третий день вольной дачной жизни утро преподнесло подарочек. Точнее даже и не утро, а серые утренние сумерки. Они разбудили Аллу нудной зубной болью. Два дня она терпела и ничего не говорила Михалычу. Не хотела портить ему неделю общего кайфа. Но уже третья ночь стала тихо сводить ее с ума. Ноченька выдалась еще та! Ох, и ноченька! Не приведи, Господи!

Алла пыталась самовнушением победить это чудовище, но самовнушение не срабатывало. Неожиданно ей в Михалычевой библиотеке среди набора крутых детективов попалась на глаза толстая книга заговоров Степановой. Там оказалось несколько заговоров. Один нужно было наговаривать на воду, второй на щеку, третий просто вслух…

Алла решила попробовать с самого маленького. Сначала она наговорила его на воду, потом полоскала ею рот, потом села около Михалыча ждать на диване, но оно никак не срабатывало. Тогда она стала повторять заговор про себе, не вслух. Она бубнила его половину дня, посылая страстные мольбы непосредственно своему мучителю, но он, сволочь, как будто оглох и никак не реагировал на призывы внутрь ее самой. Но она мужественно повторяла и повторяла:

– Месяц в небе, солнце в дубе, замри, червяк, в зубе. Аминь! Месяц в небе, солнце в дубе, замри, червяк, в зубе. Аминь. Месяц в небе, солнце в дубе…

Но зубу было все по барабану. И солнце, и месяц. Только Михалыч, как истинный атеист, сидел на диване и ехидничал весь день до самого вечера:

– Ты его еще поуговаривай, погладь, как дите капризное.

– Я и так уговариваю, именно как дите капризное!

– Тогда поругай! Поругай! А можно еще чем-нибудь задобрить. Сало прикладывать пробовала? Сало оно хорошо! Хохлы любят! Может, твой зуб от сала расчувствуется и успокоится? Или еще чеснок можно приложить. Только не помню, внутрь или снаружи. А еще можно мочой прополоскать. Уринотерапия. Я где-то читал.

– У-у-у-у-у! – тихо подвывала Алла на диване. – Ну правильно. Тебе бы все ехидничать! А сам говорил, что любишь.

– Конечно, люблю! Но не верю ни в какие заговоры.

– Но это же твоя книга!?

– Я ее первый раз в жизни вижу. Может, кто-то забыл?

– Интересно! Ты даже не знаешь, что у тебя в доме есть? Это же твой дом, а не проходной двор.

– Женщина! Займитесь своим зубом и оставьте в покое холостого мужчину. Договорились?

Он был прав. Зуб звал в заботы! Тогда Алла придумала для него кое-что покруче. В разделе, где, ну полное и откровенное колдовство, нашла следующее: нужно слюной начертить крест на щеке и говорить:

– Мать ты моя, вечерняя звезда, жалуюсь я тебе на двенадцать девиц, Иродовых дочерей. Как всех звезд на небе не пересчитать, так и телу моему не болеть и не страдать. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

Алла по-честному сидела на диване и старалась – плевала и чертила, плевала и чертила, но толку был полный нуль! К вечеру зуб достал конкретно, и Алла полезла в маленький молитвенник, который всегда лежал у нее в сумочке. Оказалось, что там тоже есть. Не бросил Господь чад своих без помощи. Еще в начале всех столетий понял, что зубы будут замучивают народ насмерть и решил одному сострадателю дать возможность помогать страдающим. Звали его священномученик Антипа, именно он и получил дар исцеления в «неутешимой зубной боли» еще от самого Бога. Разрешение за всех болящих морочить Богу голову. В молитвеннике нашлась и сама молитва. Алла стала читать ее тихонько Антипе и своему мучителю, держась за щеку и качаясь в такт:

– О преславный священномучениче Антипо и скорый помощниче христианам в болезнях! Верую от всея души и помышления, яко дадеся тебе от Господа дар болящия исцеляти, недугующия врачевати и разслабленныя укрепляти. Сего ради к тебе, яко благодатному врачу болезней, аз немощный прибегаю и, твой досточтимый образ со благоговением лобызая, молюся: твоим представительством у Царя Небесного испроси мне болящему исцеление от удручающия мя зубныя болезни, аще бо и недостоин есмь тебе благодатнейшего отца и присного заступника моего, но ты, быв подражатель человеколюбия Божия, сотвори мя достойна твоего заступления чрез мое обращение от злых дел к благому житию, уврачуй обильно дарованную тебе благодатию язвы и струпы души и тела моего, даруй ми здравия и спасения и во всем благое поспешение, да тако тихое и безмолвное житие пожив во всяком благочестии и чистоте, сподоблюся со всеми святыми славити Всесвятое имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

– Алл! Ты Богу-то не обещай лишнего! Ты же не до такой степени верующая, – прокомментировал Михалыч с дивана и тут же, на всякий случай, перебрался от нее подальше, в кресло. – В каком таком благочестии ты ему жить обещаешь? Какая из тебя благочестивая душа? А голосок-то, голосок! Какой нежный!

– Ну вот! Сбил мне весь настрой! Я только-только настроилась, а ты со своими советами лезешь и меня от великого подвига супертерпения отвлекаешь!

Алла ушла в ванную комнату и мужественно стала читать молитву сама себе в зеркало, прямо в каждый зрачок по очереди, несколько раз и искренне клясться, что будет вести чистое и безмолвное житие, а в душе ругала сама себя и понимала, что от такой клятвы может быть еще хуже.

Алла давно знала, что если какая дикая мыслишка пробежит ненароком под черепушкой, то непременно там зацепится и сбудется. Так и произошло. Эта мыслишка, про нечестность перед Богом и пустые обещания, привели к тому, что зуб разболелся без всякой совести и тормозов. Уже к ночи она носилась с ним по всему дому, пытаясь хоть как-то уговорить, и успокоить… Ночь они встретили вместе. Прямо как «Баунти» – неразлучная парочка! Она и он! Чтобы его черти уволокли!

Михалыч не выдержал и первым убежал в спальню, чтобы успеть уснуть и не слышать ночные стенания, но Аллины нервы требовали зрителя, и она притащилась в спальню следом за сочувствием. Ее причитания разбудили его только что родившийся и не окрепший сон. Свое недовольство Михалыч сдерживал внутри себя, только спиной показывал отсутствие оного, ворочая, вздрагивая и шевеля мышцами.

– Баиньки, баиньки, что вы сгнили к Васеньке, укатились за порог, и чтобы черт вас уволок! – Это так тихо Алла импровизировала зубу колыбельную и все так же медленно качалась, сидя уже на кровати.

– Что это за Васю ты к зубу приплела? Ты ему, прямо как младенцу, песни поешь и в рифму подбираешь! – пробурчал Михалыч уже недовольной спиной и укрылся одеялом с головой.

– Господи, Господи, за что мне такие мучения? За что Ты меня так? Что я Тебе плохого сделала? Даже с росконцертовскими не ругаюсь, а Ты меня так! А Васю я никакого не знаю, – буркнула она последнюю фразу в широкую Михалычеву спину и продолжила пустые клятвы. – Ну буду я, буду вести тихую жизнь! Честное слово!

Михалыч заворочался под одеялом и тяжело вздохнул.

– Что ты так вздыхаешь? – возмутилась Алла. – Тебе хорошо, а я тут мучайся. Знаешь, как меня это достало? Сверлит и сверлит! С макушки начинает, а потом на пять сверл раздвояется, растрояется, разпятяется! Два в уши уткнулись с той, внутренней стороны, и сверлят, сверлят, только беззвучно, а те два, что в виски, они еще и шумят! Ты даже не представляешь, что это такое! Про пятое я вообще молчу! Оно уже все мои нервы на себя накрутило! Оно скоро через щеку наружу высверлится!

– Знаешь, как моя покойная бабушка говаривала? – выдал Михалыч из-под одеяла.

– Я не удивлюсь, если ты скажешь, что твоя покойная бабушка умерла в девяносто годков со всеми своими зубами. Полный рот цельных зубьев! Так?

– Так. Ты права. Полный рот цельных зубьев! Но при этом она говорила: – Кто тебя? Я сам себя! И ты сама себя! Давно бы уже сходила к врачу и закончила эти ночные бдения! – Михалыч демонстративно вытащил из-под себя подушку и шумно, с разбегу, саданул ее себе на голову.

– И дневные! Про день забыл?

– Днем я тебя еще как-то отвлекаю, оно проще, – глухо прозвучало из-под подушки.

– Поэтому я на работе бываю злая, когда у меня зубы болят, как мегера и на всех кидаюсь! Баю, баюшки, баю, не ложися на краю… – завела она по новой.

– У меня есть мужик знакомый. Он всех лечит! У него заговор есть. Рассказать?

– Ну…

– Нужно налить в стакан холодную воду и прополоскать рот, а потом повторять заговор. Повторишь? – Михалыч даже сел в кровати, нахлобучив подушку на голову, как Наполеон, и держа ее двумя руками. Он дождался, когда она пополощет рот водой, кивнет головой и выдал:

– Зубы мои, зубы.

Алла повторила:

– Зубы мои зубы.

– Корни мои корни! – повторяй!

– Ну… Корни мои корни!

– А теперь подними ногу и… пердни! – выдал Михалыч очень обрадованно.

– Правильно! Только солдатский, кирзовый юмор и должен быть на зубах у настоящего генерала. Тебе бы все шуточки да прибауточки! – Алла такого откровенного солдафонского подхода к своей персоне не ожидала, очень обиделась и отвернулась носом к двери.

– Все! Мое терпение треснуло окончательно не только повдоль, но даже и поперек! – Михалыч, сидя в кровати, отбросил подушку на пол. – Давай привяжем к нему леску и выдернем его к чертовой матери! Так дальше жить просто невозможно!

– Леску я уже как-то проходила! – пробубнила Алла обиженная.

– И что?

– Я что, не рассказывала тебе эту душещипательную историю?

– За те два месяца, которые мы с тобой знакомы, ты мне ее еще не рассказывала.

– Не может быть? Эту историю я уже всей Москве рассказывала!

– Кроме меня. Я ее не знаю. Давай, рассказывай. Может, отвлечешься?

– Есть у меня подруга Нелли. Одна из всех подруг со взрослой дочерью и тоже Нелька, которую мы зовем «мелкая». У Нельки «мелкой» есть два кота. С раннего детства коты были детородными, и никто не покушался на их естество, пока они подрастали и мужали. Потом они возмужали окончательно и стали вести себя, как заправские коты на выданье. Метить территорию, лазать по обоям и драть мебель. Нелька «большая» мучилась, мучилась, воспитывала, воспитывала, а потом решила-таки их кастрировать. Она вызвала на дом передвижных кастратов, а чтобы ей «мелкая» голову не оторвала, когда вернется с работы, меня зазвала к себе в гости в качестве грозной и дальнобойной артиллерии. Приехала я к ней. Сидит она на кухне, на стуле качается, ручки по-бабьи сложила, горестно так на своих котов уставилась, пока они уплетают задабривающую добавку, и так переживает, так переживает, что смотреть на нее жалко! Мое предложение было лаконичным до безобразия:

– Я в магазин сбегаю?

– Ага! Только сразу самую большую бери, маленькой мы горе не зальем. Тем более, как говорит народ, сколько не бери, а все равно в магазин два раза бежать. Тем более «мелкая» вечером приедет, тоже расстроится… Может, возьмешь две?

Сбегала я в магазин за двумя большими, и мы засели на кухне ждать кастратов. А у меня, как в этот раз, тоже зуб разболелся и уже три дня как ныл. Ныл он себе и ныл, медленно и нудно, но более-менее терпимо. Во всяком случае, я терпеть еще могла, не так как сейчас, что пора по стенке ходить и по потолку. Часов в шесть приехали две приятные молодые сестрички в белых халатах и Нелька потащила котов на кухню, на экзекуцию. Коты-то были ухоженные, откормленные и здоровущие, килограмм по пятнадцать, поэтому она их каждого под отдельную подмышку потащила. Мы с ней из кухни сразу же убрались, вместе с одним бутылем и закусью, а девочки взялись за котов.

Экзекуция заняла где-то полчаса, после чего нас позвали на кухню.

Все было кончено!

Нашему взору предстали два сонных трупика на большом, кухонном столе, лежащих без всякого движения. Нелька горестно повздыхала над ними, но возврата к прошлому уже не было! Мы проводили девочек, отнесли котов в комнату, уложили трупики вдоль стеночки, промыли хлоркой стол и перебрались на кухню со всем сопутствующим большой пьянке с горя. Не успели мы так же горестно допить оставшиеся полбутылки, обмывая потерю мужских кошачьих достоинств, как явилась «мелкая» со своим приятелем Димой. Сколько же было шуму и упреков в обе стороны! А воплей было, будь здоров! Но, вопи, не вопи, а поезд уже ушел. Поэтому все слились в горестном экстазе вокруг бутылки, проводить в последний путь кошачьи гениталии. А зуб-то мой болит и болит, и все веселее болит и веселее. Даже градус не помогает! Я уже стала за щеку хвататься! Вот тут-то Димон и предложил привязать его за нитку. Сказано – сделано! Тем более, что только что осуществленная операция подвигнула и меня на невиданные подвиги в доказательство поддержки моей подруги! Все тут же занялись моим зубом. Нельки нашли нитку потолще и ее ко мне привязали. Я мужественно закрыла глаза, растопырила пошире рот и приготовилась к ужасу. Димка на счет: раз, два три, изо всех своих сил дернул за ручку!

Представь себе. Я сижу с разинутым ртом, а у двери стоит Димка с оторванной ниткой. Я-то глаза крепко-накрепко сжала и про себя вся внутри похолодела от страху.

– Дура, рот закрой! Я уже все сказал! – цитатой Райкина вывела меня из ужаса Нелька «большая». – Нитка оказалась слабая. Порвалась.

У меня все в душе отлегло так, что я даже вся вдруг вспотела и глаза открыла.

Ты думаешь, что на этом мы успокоились? Ни фига! Неймется же. Нашли шелковую нитку потолще. Все повторилось точь-в-точь. Даже то, как я вспотела. Нитка опять порвалась. Тогда нашли леску и толстую. Полчаса все лезли ко мне в рот по очереди со своими пальцами, пытаясь привязать толстую леску за верхний зуб, третий слева, а я сидела, растопыря рот во всю мочь так, что у меня челюсти стало сводить. Потом все-таки привязали. Я уже поняла, просто так это все не закончится! Пока они не выдернут мой зуб, никто не успокоится, потому что народ вдохновился моим подвигом не на шутку! Даже ночь для меня не наступит. Поэтому прочитала молитву «Отче наш…» перекрестилась, зажмурилась, выдала ожидаемое:

– Дима! Давай! – И открыла рот пошире еще раз.

Дима дернул за ручку двери! Но как! Так дернул, что зуб проскочил через мою макушку, проделав в голове болевую дыру. Дыру-то болевую он пробил, но сам остался сидеть там, где и должен был сидеть генетически. В моей надкостнице. Он оказался таким прочным, что только с места сдвинулся, а леска развязалась. Крепкие гены достались мне от длинной вереницы предков. Зуб с места сдернули, но выдернуть никак не удалось! Вот тут-то я и завыла в голос.

Как я выла!!!

Выла я громко! Так выла, так выла! Показательно выла! Заливала анестезию и выла! Через какое-то время всем надоело под мой аккомпанемент употреблять горячительное и Нелька «большая» вызвала зубную «неотложку». Опять приехали две молоденькие девочки и один здоровенный «медбрат». С большим трудом и уговорами открыть рот, сделали они мне укол и стали ждать, когда приживется заморозка и щека отвалится. Но она никак не морозилась. Никак. Видно водка, налитая внутрь, мешала. Тогда решили драть так. А теперь представь себе картинку на кухне…

Не совсем трезвая компания дружно приступила к удалению зуба путем выдирание последнего медицинскими плоскогубцами. Одна дама в возрасте – Нелька старшая. Красивая, элегантная дама, под сильным шофе! Когда под сильным, она мелко моргает глазами и делает умно-сосредоточенное лицо, старательно морща лоб. При этом глаза передвигаются за голосом собеседника с большим запозданием. Она их закрывает, потом поворачивает голову, а только потом медленно открывает глаза и делает губами один шлеп, после этого мелко трясет головой, как китайский болванчик, опять морщит лоб и пытается сосредоточиться. Нелька «мелкая» еще молодая, закалки никакой, поэтому хмелеет быстро и начинает очень деятельно помогать, суетиться и тараторить, всех перебивая, это если не очень много приняла на грудь, как в тот раз, а если много, то у нее проявляется сильный тормоз. Тогда она молча сидит в углу и даже не похоже, что принимала. В тот раз она лезла в мой рот и учила врачей, как правильно делать укол и дергать зуб. Димон, как самый главный участник, очень сильно переживал за весь процесс и тоже помогал участием, периодически вставляя реплики и пытаясь отодвинуть Нельку «мелкую» от диспозиций на длинную дистанцию. Я не могла отстать и пыталась давать советы с растопыренным ртом, мыча и тыкая в свой рот указующим перстом…

И вдруг в самый главный момент процесса, когда на кухне наступила операционная тишина, а в мой рот дружно уставились две сестрички, одна с занесенным над зубом инструментом, Нелька «мелкая» и Димон, а Нелька «старшая» пыталась понять, что со мной вообще происходит, дверь на кухню как-то сонно и со скрипом открылась! В нее вошли два пьяных кота! Они шли очень медленно, потому что их заносило по сторонам от наркоза, который до конца еще не весь закончился в кошачьих организмах. Они прошли, сели оба рядом, прямо перед нами и уставились четырьмя глазищами на кухонное представление. Понять, что же происходит, они тоже не могли, но старались, поэтому держали морды высоко, таращили глаза и мелко трясли головами, почти как Нелька «старшая», сидящая напротив. Лапы у них разъезжались в разные стороны, один вообще чуть заваливался задом на второго, но они очень мужественно пытались сидеть ровненько и рядом, медленно хлопая глазищами.

Первым начал «медбрат». Он хохотал так, что чуть не упал со стула. В промежутке он тыкал пальцем в котов, в Нельку, хотел что-то сказать, но его всего скрючивало, и скрючивало пополам. Мы не могли не влиться в радостное настроение «медбрата» и уже через минуту вся кухня дружно ржала в полный голос! Даже Нелька «большая» подключилась минут через десять. Это все происходило, на минуточку, в три часа ночи! В промежутке между периодически накатывавшимся хохотом зуб мне таки выдрали, с пятой попытки, а потом мы все вместе пили за котов и мой зуб. И мы, и сестрички, и «медбрат», и набежавшие на шум возмущенные соседи… Вот так вот это было. А ты говоришь – леска…

– У тебя во рту сколько зубов уже нету?

– Спроси лучше, сколько есть!

– И скоки, скоки?…

– А сколько должно быть?

– А ты что, не помнишь? В школе не учила?

– Учила, но сегодня зуб всякую память мне отшиб.

– Тридцать два, вот сколько. А у тебя?

Алла посчитала оставшиеся зубы языком не раскрывая рта и ужаснулась:

– Представляешь? У меня осталось всего тринадцать зубов. Если выдеру этот, останется только двенадцать. Одна третья часть! И как с этим жить дальше? Выходит пора прописываться на постоянку к зубопротезникам? Вот ужас-то где!

Зубники – главные человечьи враги по жизни. Каждый зуб, это как потерянные годы! Выдранные с мясом из организма и здоровья. Алла всегда очень боялась зубных врачей, с самого раннего детства боялась и старалась защитить свои бренные кости от посягательств с их стороны. Дралась с врачами вручную и жестоко! Не единожды ее выгоняли из кабинетов покусанные врачи. Она их понимала, но ничего поделать не могла. Стара она была для этого. Когда тебе за гм… «сят», поздно что-то исправлять… Поэтому во рту и осталось тринадцать зубов, а скоро будет и двенадцать. Двенадцать, если у нее хватит сил везти зуб по ночной Москве в экстренную помощь. Что-то ее уговоры, просьбы и заклинания, включая молитвы, явно не помогали… – даже эти мрачные мысли не могли отвлечь ее от мучителя…

Часам к трем Алла созрела окончательно и разбудила Михалыча, который спал с подушкой на голове и на ее стоны не обращал уже никакого внимания. Как-никак это был жуткий день и вторая бессонная ночь! Это кого хочешь выведет из себя и унесет в страну сновидений…

Михалыч кряхтел, сопел, чесал бок, макушку и долго просыпался, сидя на кровати. Ему так не хотелось одеваться, звонить по телефону, будить водителя, потом тащиться в гараж, потому что не мог позволить себе не сопровождать Аллу через всю Москву в главную ночную зубодерку. Но Аллин красноречивый видочек, замученный окончательно, поднял его из тепленькой постельки…

Последствие № 1

Наша ночная зубодерка, наверное, единственная в мире такая! Уникальная, прямо! Больше нигде и никто не относится так наплевательски к зубной человеческой острой боли. Ты входишь под своды этого огромного помещения, больше похожего на вокзал, где до потолка ни одна метла не достает, или старинную лечебницу времен Леонардо да Винчи, с высоченными потолками, темными, мрачными стенами, не крашенными аж с того же времени, то есть с четырнадцатого века, вся эта величественная мрачность задавливает тебя до микроскопического состояния блохи и ты сразу же понимаешь, что твоя боль такая маленькая, на фоне здоровенной «прихожей» перед кабинетами, что тихо тонет в этом огромной пространстве. Ты сразу же теряешься и скукоживаешься от внутреннего страха и какого-то дикого ужаса. По центру стоят длинные, деревянные скамьи, на которых мучается народ, сидя спиной друг к другу. Скамьи эти, отполировали задами сонма великомучеников, стали гладкими, но единственными во всей зубодерне, гостеприимными.

Алла с замиранием сердца плюхнулась на полированную скамейку и тихо замерла от предчувствия предстоящего кошмара. В себя она приходила минут двадцать, вцепившись маникюром в ладонь Михалыча. Потом стала крутить головой туда-сюда, для ориентации в пространстве… Потом сделала попытку вовлечь в разговор болящего за спиной, в надежде на ответы и сочувствия… Но только Михалыч, как спасительная палочка-выручалочка торчал рядом, стиснув зубы и терпя боль на своей ладошке. Алла плюнула на человеческую черствость и поперлась, волоча за собой ноги, в первый же кабинет с диким видочком и нелепыми вопросами. Там ее тут же пнули в другой кабинет, и она взялась носить свой зуб, для убедительности прикрытый ладошкой, по всем кабинетам. Следом за ней безропотно таскался Михалыч, которого зуб достал круче, чем даже Аллу. Может быть, он и ненавидел тихо носительницу проклятого истязателя, не позволяя проникнуть злобе во взгляд, а поэтому держался гордо и мужественно, хотя и бубнил что-то себе под нос…

В пятом или шестом кабинете на Аллу, наконец-то, обратили внимание и усадили в кресло для экзекуции. Вот тут-то и вступил в силу ее личный закон самосохранения. Лично себя она сохраняла отчаянно! Изо всех своих сил сохраняла! Но ночные врачи тем и отличаются от дневных, что им до носителя зуба как-то все равно! Пинайся, не пинайся, ори, не ори, кусайся, не кусайся, у них сила самосохранения развита сильнее, потому что проходит закалку еженощно! Они видали тебя в гробу в белых тапочках!

Аллин экзекутор оказался рыжим. Совсем рыжим, до облезлости ресниц и глаз. Но этого было мало! Эти облезлые глаза смотрели на нее с такой ненавистью, что она сразу же поняла – сегодня ей несдобровать! В рыжих глазах накопилась вся злость целой ночи, а может быть, и дня. В них через край переплескивалась глупость и трусливость пациентов, обливая Аллу всеми этими накоплениями еще до начала всех экзекуций…

– Садитесь в кресло, – еле сдерживая себя, чтобы с ходу не врезать в глаз, буркнул рыжий и сразу же отвернулся к своим пугательным, экзекуторским инструментам, разложенным на столике. Алла плюхнулась в кресло всем своим цыплячьим весом в сорок с чем-то килограммов, потому что ноги отказывались держать в преддверии сближения с блестящими металлическими цацками и провалилась в его недра. В глазах двоилось и троилось от страху.

Рыжий так быстро развернулся к ней, хитро поглядывая глазом и УЖЕ держа в руке шприц, что она поняла – он настоящий спец по ночным идиотам с больными зубами. Он ее из кресла с зубом не выпустит. Он своего добьется! Так же молниеносно он оказался около Аллы и вдруг рявкнул басом прямо в лицо:

– Откройте рот!

Алла вжалась в кресло, но рот открыла. А что было делать? Он же мог ее укусить!

Рыжий наклонился и вытаращился в рот. Прямо перед ее носом оказалась его макушка, украшенная давно народившейся лысинкой с реденьким пушком и рыжими веснушками. Алла скосила глаза на макушку и вдруг поняла, что она напоминала. Она напоминала молочного поросеночка, полугодовалого. Так забавно! Но тут ее внимание от лысинки отвлекла рука, несущая в рот шприц с иголкой. Рука медленно приближалась! Мама родная! Алла стала отодвигаться, но спинка выстроила нехилую преграду. Алла перепугалась не на шутку, тут же закрыла и глаза, и рот.

– Откройте немедленно рот! – тихо и сквозь зубы процедил рыжий, уставившись прямо в ее глаза, которые от звука густого баса сквозь зубы автоматически растопырились сами. Практически, они оказались так близко друг от друга, прямо глаз в глаз. Алла сидела чуть дыша и смотрела в каждый его облезлый глаз поочередно, но никакого сочувствия в них не было, только злость и отчаянная готовность к членовредительству. Ее членовредительству!

– ММммм – замотала она головой, сжав рот поплотнее, отчего губы стали в гусиную гузку.

– Я сказал, откройте рот, – повысил он голос.

– ММмммм – усиленно замотала она головой еще сильнее, вытаращив глаза.

– А ну быстро рот открыла! – рявкнул на нее рыжий громко.

Алла открыла, хотела закрыть глаза, отгородившись от ужаса, но они не закрывались, они цепко и с паническим страхом, набиравшим оборот и выдвигавшим глаза вперед, как перископы, следили за рукой со шприцем.

«Это от испуга, наверное», – подумалось левой половинкой ума, которая за ухом и сама по себе.

Рука медленно, как в замедленной съемке, придвигалась к намеченной цели! И вдруг три пальца, вместе со шприцем оказались уже во рту. Алла похолодела и почувствовала укол в десну. Вот тут-то и произошла отключка! Челюсти вдруг захлопнулись, независимо от нее, зажав и шприц, и три рыжих пальца с белесыми волосиками прямо во рту! Рыжий покраснел от злости, поморщился от боли и рявкнул на весь кабинет:

– Я кому сказал открыть рот!

– Ы-ы-ы-ы-ы, – завыла Алла, вместо «А-а-а-а-а-а». Это она хотела сказать ему, что челюсти, они отдельно от нее, они не слушаются!

Но он не понял и сделал попытку вытащить пальцы изо рта вместе со шприцом. Голова ее отпрыгнула от спинки кресла, но потом больно тюкнулась об него затылком. Первая попытка не удалась. Тогда он сделал еще несколько попыток, тюкая Аллу макушкой об кресло, пока она не завыла в голос, потому что в глазах помутнело и зрачки сошлись на переносице от полнейшего кошмара происходящего! Тут он уставился в ее ошалелые глаза совсем близко и заорал на весь кабинет громко и фальцетам:

– Рот открой, дура!

Алла честно хотела ему помочь, но рот никак не хотел открываться. Челюсть заклинило капитально. Зато вдруг открылась дверь, и в кабинет внесло Михалыча, вместе с перепуганной физиономией. Ничего не поняв, но обнаружив полное сближение пациента и врача, он сразу же разозлился и рванул выяснять отношения сразу у обоих. Но как только спинка кресла перестала закрывать полную картину происходящего, его резко затормозило, потому что весь ужас увиденного открылся ему сразу.

– Это что это у вас тут происходит? – выдохнул он, не поверив своим глазам.

– Это мы укольчик так делаем! – зло огрызнулся рыжий. – Я вы кто?

– Я – муж!

Алла очень удивилась нутром и глазами услышанному ответу, но прокомментировать его никак не могла.

– Я вам не завидую.

– Я себе тоже. Но все-таки, что у вас тут происходит?

– Муж, не мешайте, а лучше помогите мне освободиться из плена.

– А что, она сама рот не может открыть?

– ММммм!!! – замычала Алла, тряся головой.

– По-моему, у нее заклинило челюсть, – умно изрек рыжий. – Нужна грубая мужская сила. Одной рукой мне не справиться.

Михалыч ухватился за эту возможность и рванул в помощники. Но Аллина челюсть жила сегодня сама по себе. Она не желала размыкаться. Михалыч пытался просунуть внутрь рта хотя бы один палец, но безуспешно! Алла мычала изо всех сил и мотала головой, пытаясь обратить его внимание на ее глубокую мысль. Мысль состояла в том, что стоящие перед ней особи мужского пола обладали исключительной и полной бестолковостью. Один из них был неожиданно образовавшийся «муж», а второй злой врач-палач. Один был в курсе про тринадцать минус один зуб и мучения за завтраком, обедом и ужином, когда Алла, для правильного пережевывания пищи, перекатывала ее во рту туда-сюда, потому что задних зубов не было и жевать было нечем. А второй пялился в рот только что, и что тогда он там видел?

«Неужели вы не можете понять, что палец в мой рот можно затолкать только сбоку? Там, где пусто. Там, где все давно выдрано за эти тридцать лет ужаса!» – хотелось крикнуть Алле громко, но она только мычала.

Но Михалыч пошел другим путем. Он схватился за ее челюсти сразу двумя руками и стал раздирать их в разные стороны, для большей устойчивости упираясь коленом в ручку кресла. Рыжий отошел на вытянутую руку за спинку кресла. Таким образом, его рука «нежно» покоилась на ее плече, упираясь в одну грудь, точнее ребра, локтем. Было очень больно, между прочим. Он старался помогать Михалычу только своим эмоциональным участием и умными репликами. Реплики придавали ему силу, потому что он участвовал в них с помощью своего локтя, отчего Алла вжималась в спинку кресла все сильнее и сильнее. Локоть у врача был острый, как рог носорога. Алле стало совсем больно и она замычала еще громче, вытаращив, для убедительности, оба глаза, которые и так уже давно вылезли из собственных орбит!

– Ты-то хоть не отвлекай! – прорычал Михалыч Алле прямо в лицо. – От тебя одно только горе… с твоими зубами.

– Мммм! – мычала она в ответ и пыталась назидательно качать головой. Ей стало так больно, что из глаз хлынули слезы и сами потекли по щекам. Ей было очень жалко себя. Зуб перестал болеть совершенно! Алла уже не понимала, зачем ее занесло в это кресло, да еще и ночью, и что эти два мужика делают с ее лицом. Зачем они пытаются оторвать от нее собственные губы, а заодно и зубы.

Михалыч решил поменять тактику и рекогносцировку. Он обошел кресло с другой стороны с попыткой сделать второй дубль, но понял, что это тщетно, тогда он залез коленками прямо к Алле на колени и стал раздирать челюсть, сотворив дикую и прямо мерзкую рожу из своего лица. Алла оказалась ужатой его телом в спинку до состояния полного выдоха. Она элементарно просто стала задыхаться, а в глазах запрыгали кровавые чертики.

«Ну вот! Теперь ясно, в каком виде ко мне придет моя смертушка!» – сонно и издалека подумала она, и сделал попытку горестно вздохнуть, вынужденно выдохнув последние миллиграммы воздуха до упора. Но тут именно в ту же минуту Михалыч соскочил с ее коленок и она вдруг неожиданно глубоко вздохнула. Правда, он все еще держался за ее зубы обеими руками. От вздоха полной грудью челюсть вдруг разжалась сама по себе и оба мужика грохнулись на пол. Один под ноги, а второй за кресло. Перед ее взором справа мелькнули ботинки Михалыча, показав новые подметки, чуть-чуть протертые под пальцами, а слева рыжий кулак с зажатым в него шприцем. В самый момент грохота дверь отворилась и в кабинет вошел еще кто-то. Этот кто-то ничего не понял, но картинка ему понравилась, и он громко расхохотался.

Он смеялся так весело и заразительно, что остальные и не смогли бы не откликнуться. Первым заржал Михалыч, по-солдатски, как на плацу, за ним рыжий, а следом захихикала и Алла, почему-то тоненьким голосенком. Михалыч сидел на полу и хохотал, когда из-за кресла выполз рыжий прямо на четвереньках. Он не мог подняться с пола, так раскатисто и басом грохотал его голос. Следом в поле Аллиного зрения попал и третий хохотун. Это был добродушный толстяк с приятной, русской бородкой и в очках. Он вышел из-за кресла и очень напоминал земского врача из чеховских рассказов.

– И что тут у нас? – спросил толстячок. – Зубик бо-бо?

– Уже не бо-бо от страху, – выдала Алла сразу охрипшим голосом. У нее прорезалось собственное мнение!

– А ну покажь, – придвинулся земский врач.

Алла разверзла своего мучителя, свой рот, во всю мочь и закрыла глаза. Ей было уже все равно. Она почувствовала, как этот новый потрогал зуб и поцокал. Вдруг что-то больно шибануло ее по мозгам и из глаз сыпануло искрами. Прямо через веки.

– Ну вот и все! Весь ужас позади.

Алла открыла глаза. Прямо перед ней стоял улыбающийся доктор, в руке он держал блестящий «мучительный инструмент», увенчанный частью загнивающей плоти. В его зубодерке красовался ее зуб. Он его вырвал! Он его удалил! Алла не поверила своим глазам. Уррааааа! Неужели ее мучениям наступал конец!? Еще двенадцать раз, и все жуткие, страшные, многолетние «зубные ужасы» закончатся навсегда…

Алла очень любила утреннюю Москву, когда в нее только-только тихо вползает раннее летнее утро. Начало пятого утра. Тихо, потому что машин было еще мало на широких московских проспектах, а вползало, потому что в Москве нет горизонта. Солнце пробивается за домами, ударяясь о стены и разбрызгивая свои лучи хаотично, как попало, но это было очень красиво! Очень! И вообще! Как же все хорошо! За-ме-ча-те-ль-но!

«Мерседес» шуршал по широкому проспекту навстречу поднимающемуся солнцу, и ничего больше не мешало ощущать на своей щеке его теплые, оздоровляющие лучи…

– Да здравствуют земские врачи! – громко сказала Алла, чмокнула Михалыча в щеку и потянулась…

Последствие № 2

– Лина! Ты представляешь? Мне выдрали зуб! Нет! Ты даже не представляешь, что это за такое! Теперь, после этого, я на все готова! На все! Я созвонилась с Машей и она дала мне телефон клиники. Если хочешь, пойдем вместе рожу в порядок приводить? – радостно кричала Алла в трубку своей закадычной подруге.

– Да ты чё-о! А гастроли?

– Какие гастроли! Ну их на фиг! Я уволилась!

– Ты теперь вольная птица?

– Я такая вольная птица, вольнее которой и на свете-то нету! И при бабках для ремонта своего фейса!

– Да ну? Откуда? Расчет большой получила?

– Мужичка богатенького раскрутила!

– Это кого это и когда ты успела?

– Да Михалыча! Он со мной зуб драл, а потом расчувствовался и выдал мне свое желанье на оплату подтяжки, на зубы и даже тату на морде, так что я готова на великий подвиг! Во как! Ты со мной?

– У меня Михалыча нету. Мне столько бабок где нарыть?

– Давай так. Я все выясняю, сумму «итого» получу, испужаюсь до коликов в животе, а там будем посмотреть. Идет?

– Идет. Жду твоего звонка. – Лина положила трубку.

Клиника была совсем новая и современная. Вышколенная секретарша элегантно одетая, элегантно причесанная, элегантно, но не навязчиво, суетилась вокруг Аллы, стараясь произвести наилучшее впечатление о своем заведении от самого порога. Алла была уже «заказана», ее ждали и даже данные паспорта были записаны на отдельную карточку. Михалыч, славный человек, сдержавший свое обещание, действительно сделал все. Созвонился с кем надо, сказал что надо, подготовил, как должно и сегодня Алла шла по коридору в сопровождении секретарши и карточки, как «настоящая генеральская жена», гордо и самодостойно.

Врач оказался молодым человеком, лет тридцати пяти, с очень умными и все понимающими глазами. Звали его Эрнест Михайлович. После процедуры знакомства и шарканья ножкой друг перед другом, он усадил Аллу в кресло, зажег над ней яркую лампу и уселся напротив. Алле было неловко от цепких глаз, которые стали внимательно рассматривать ее лицо с самого близкого расстояния. Это напомнило ей недавние ощущения от глаз рыжего врача, который еще и в рот к ней влез своими рыжими пальцами. Ощущение было не из приятных, поэтому Алла закрыла глаза. И правильно сделала, потому что врач стал трогать лицо пальцами, иногда уминая его, как глину или оттягивая кожу в сторону. Это тоже было неприятно, но у этого врача глаза были голубыми и кожа на лице не рыжая, да и в рот к ней он не лез, поэтому она постаралась настучать своим ощущениям кулаком по темечку и выбросить на помойку. Нужно было расслабиться и получить удовольствие. Удовольствие от будущего.

– Откройте глаза. – сказал врач.

Алла открыла и тоже увидела его глаза очень близко, впритык, как и ожидала увидеть, по аналогии с «рыжим».

– Так, Алла Ивановна. Значит, вы хотите что?

– Хочу помолодеть. Все!

– Значит, у нас будет подтяжечка. Лоб мы «погладим». Вот здесь у нас будут нити. – Эрнест Михайлович потрогал висящие «брыли» и низ щек. – А подтяжечку сделаем так: над глазками уберем, в бровках ушьем, под глазками тоже ушьем, к ушкам натянем, снизу вот так подтянем и ниточками закрепим, – он рассуждал вслух, трогал ее лицо, тянул кожу в разные стороны, а ей вдруг стало ужасно смешно. Он напоминал ей портного, который «химичит» над раскроем сапог, имея только лоскут хрома, который надо тянуть то сюда, то туда. При этом непонятно: много кожи, поэтому он ее так крутит, или кожи мало и хватит только на полтора сапога? Но было щекотно и прикольно.

– Доктор. Меня интересуют три вещи. Больно будет или нет? Сколько я буду страшная по времени? На сколько вся эта канитель? Ну и деньги, естественно.

– Аллочка, – перешел Эрнест Михайлович на дружеский тон. – Больно НЕ БУ-ДЕТ! Сто процентов. У нас анестезия. «На всю эту канитель» у вас уйдет месяц. Через месяц что-то еще будет, это уже от кожи зависит, но мало заметное глазу. А финансовая сторона дела пускай вас не волнует. Это наши с Владимиром Михайловичем внутренние вопросы. Мы утрясем их сами.

«Вот тебе и раз! – подумала Алла. – А чем я подружкам «закадычным» похвалюсь? Такое сделала с лицом и не знаю этому цену? А Лине? Она ждет «итого»…».

– Доктор! Ну для любопытных озвучьте? Мне же интересно.

– Нет, нет. Я пока даже приблизительно не могу сказать. Давайте этот вопрос оставим до конца процедур.

– А если бы я была стандартная пациентка. Вы же должны были бы мне озвучить стоимость, потому что я должна была бы опираться на свой кошелек. Так?

– Так. Но я буду опираться не на ваш кошелек, поэтому и не буду озвучивать. А вдруг это мой презент, или взятка, или я умножу на восемь? Шутка. Но не приставайте ко мне с этим вопросом.

– Ну хорошо, я не буду больше приставать к вам с этим вопросом. А когда на экзекуцию?

– «На экзекуцию» я вас жду через три дня. Приехать нужно к восьми утра, в девять я должен видеть вас в операционной, в клинике вы будете дня три, а может быть, и пять, как поведет себя кожа. Тапочек и ночной рубашки, а так же кастрюлек, телевизора или кипятильника не брать. Знаем мы вас, артистов, – мило улыбнулся доктор.

– Я не артистка. Я администратор.

– Вот вы-то главный разлагальщик и есть. Это именно администраторы имеют изощренный ум, приспособленный к нашей действительности, и именно они всегда учили артистов в биде варить яйца всмятку. Я зна-а-а-ю. Мне сами же артисты это все и рассказывали, – он засмеялся. – Поэтому сразу и предупреждаю.

Два дня Алла готовилась в клинику, как будто после клиники жизни уже не должно было быть. Разобрала все в квартире. Все те залежи, которые прятались по-за углами до генеральской уборки в большой праздник, были вытряхнуты и пересортированы основательно. Правда, это не помешало пожалеть основную часть от помойки и распихать по углам обратно, но вместе со старым хламом из углов вылезли и старые воспоминания. Открытки, фотографии, записки, безделушки. Уборка превратилась в два дня воспоминаний, помешавших по-настоящему отблагодарить Михалыча за его благородный поступок…

Алла ехала по коридору на каталке, укрытая простыней, и переживала. Это была первая операция в ее жизни, не считая, конечно, аборта. Для многих женщин аборты вещь привычная, но у Аллы он был в жизни один, первый и последний, поставивший точку варианту рождения детей. Эти неприятные ассоциации мелькали в голове вместе с лампами, которые мелькали в глазах по дороге в операционную. Ощущение повисало внутри, как рвотная масса, и плюхалось туда-сюда неприятной взвесью, желающей выскочить наружу.

Страх вещь противная и очень вредная. Она мешает жить спокойно и мыслить спокойно. Сегодня она мешала сосредоточиться на мечте о красивом лице, которое будет радовать ее перед зеркалом…

Когда въехали под один большой операционный светильник о нескольких ярких лампах, в груди родилась еще и паника. Теперь внутри стало холодно от страха и очень противно.

«Скорее бы уже сделали анестезию и я бы уснула, – подумала Алла. – Не смотрела бы на все эти жуткие лампы и не копалась внутри себя…».

После укола ей сразу же приснился сон. Смешной и удивительный. Как будто она была маленькая, красивая девочка с яркими бантами, схватывающими волосы в крепкие, густые спирали, разбросанные по плечам очаровательными кольцами, с пушистыми локонами на концах. Она смотрела на себя как бы со стороны. Смотрела на беленькое платьишко с яркими, алыми маками, на гипюровые гольфочки с помпончиками под коленками, на алые туфельки с белами бантиками. Мордашка у нее была очаровательная. Беленькая, с пухлыми щечками, с ямочками и алыми губками. Удивительная девочка, девочка ее мечты. В какой-то момент она поняла, что это не она, а ее доченька, такая, какая бы она была, если бы… Она любовалась ею со стороны и восхищалась…

А из зеркала на нее смотрел настоящий, тихий ужас. Синюшная рожа после автокатастрофы. Над глазами распухшие швы, смазанные йодом, под глазами канавы с отходами, протухшими еще неделю тому назад. Щеки толстые и как у алкашки, отмороженные еще в позапрошлогоднюю зиму. Лучше не смотреть. В палате было еще три женщины. И все такие же красавицы.

– Если нас троих выпустить на какой-нибудь презентации, народ подумает, что мы вампиры или сбежали с кладбища, – задумчиво сказала Алла рассматривая себя пристальнее. Она боялась, что вот так теперь все и останется.

– Девочки, а вдруг мы не изменимся? Останемся вот такими страшилами, а? – спросила одна из соседок.

– Да нет! – сказала молодящаяся дама с таким же распухшим лицом, лежащая на кровати справа. – Врачи за такое денег бы не взяли столько. Наверное, это пройдет.

– А сколько с вас содрали? – спросила Алла очень заинтересованным голосом, потому что наконец-то должна была услышать ответ на мучавший ее вопрос.

– А вы что, не знаете?

– Я не знаю. Это мне муж сделал подарок, поэтому он будет оплачивать.

– А вы что делали?

– Круговую подтяжку с золотыми нитями, веки и под глазами.

– Ну, это где-то на пятерочку в зелени.

– Да-а-а-а-а-а?! Мно-о-о-о-го!

– Немало, – дама вздохнула и уткнулась в книжку с яркой детективной обложкой.

«Нехилые денежки бросил Михалыч на алтарь нашей кровати. Интересная история. Откуда у генерала могут быть такие свободные деньги, которых не жалко? Что-то генерал мой химичит, наверное. Химичит! Точно! Сколько бы денег у человека ни было, но лишних не бывает никогда, – думала Алла разглядывая потолок в палате. – Что-то он теперь потребует взамен? Ничего на свете не бывает просто так. Всегда нужно что-то взамен, потому что за все приходится платить. Всегда. Так и с генералом нужно будет чем-то рассчитываться. Хорошо, если только кроватью, а если это будет посерьезнее? Что тогда? А? Как бы не вляпаться в какую-нибудь канитель! Но в какую канитель он мог бы меня воткнуть? Не в шпионы же. Какой из меня Штирлиц? Если взять за исходное ту удивительную ночь на острове, то впереди у меня маячит что-то совсем другое, но не генерал…» – У Аллы от воспоминаний вдруг все волосики на теле зашевелились, а перед глазами всплыл экран на небе… стало жутковато…

«А если и правда это тот красавец Саша? – думалось дальше. – И что тогда? Тогда генерал начнет строить козни и прочие гадости. Ему это все раз плюнуть, он же АБВДешник. Жуткая пугалка для народа. Ну и что тогда? Как поведет себя эта пугалка по отношению ко мне?».

Но тут мысли о Михалыче тихо уползли на задний план, а на передний выполз Саша во всей своей красе. Алла уставилась в потолок. Сладкие воспоминания прошедшей с ним ночи нахлынули на нее, производя в организме нешуточные разрушения. Организм помнил все до мелочей и хотел повторения. Но это было невозможно. Горестные вздохи повисли сладким и огорчительным откровением…

– Что-то плохо? – спросила соседка с детективом. Наверное, он не застревал в ее голове, а отвлекающая разрядка требовалась тоже. – Вы так вздыхаете! Давайте познакомимся. Меня зовут Катя.

– А меня Алла. Просто вспомнилось о мечте.

– Хорошее?

– Куда уж лучше!

– Тогда я вам завидую. У меня мечты нет. Может, потому, что все уже произошло?

– Все произойти не может никогда. Всегда что-то новое и неожиданное может выскочить из-за угла, как хорошая кинокомедия или драматургия жизни и ты можешь вдруг от этого даже опешить. Как у меня.

– Ой, как интересно! Расскажите.

– Во-первых, давайте на «ты». А рассказать можно. Повторить мысли вслух и еще раз горестно повздыхать.

– Зачем же от мечты вздыхать? Ей радоваться нужно.

– Да потому что она точно никогда не осуществится. Вот и вздыхаю, радуясь тому, что уже произошло. Потому что это уже само по себе было подарком.

– Ты меня совсем заинтриговала. Ну расскажи! Это, наверное, про любовь?

– Про любовь, про любовь, да еще про какую! Про то, как старое корыто, то есть я, влюбилось в молодого принца! Во как!

Алла опять мечтательно уставилась в потолок и взялась рассказывать, что-то привирая, для красоты. Фантазировать вслух. В палате наступила гробовая тишина, только ее скрипучий и грубовато-прокуренный голос, внося своеобразный шарм, тихо и медленно, даже как-то плавно повествовал о том сладком и необыкновенном, что произошло, как казалось совсем недавно, а на самом деле уже почти три месяца тому назад.

Все три соседки слушали, затаив дыхание и не перебивая. Когда Алла замолчала, с левой противоположной кровати почти такой же скрипучий, прокуренный и явно артистический голос так же задумчиво продолжил тему, как будто это был один рассказ:

– А потом он вдруг нашелся сам, и, мало того, что нашелся, стал за мной ухаживать. Настоящий конфетно-букетный роман на два месяца! А потом была самая настоящая свадьба и три месяца полного кайфа! А потом что-то сломалось, и он стал пропадать вечерами у институтских друзей. А потом я застукала его на своей даче с телкой. А теперь это превратилось в ужас, потому что я ему больше не верю. Я вздрагиваю от каждого телефонного звонка, от шуток своих коллег за кулисами, я театральная актриса, от чьих-то беглых взглядов, от недомолвок и недосказок. Может быть, они не имеют ко мне никакого отношения, но я-то вздрагиваю! Я сама продолжаю в уме сплетню, я сама договариваю недоговоренный диалог, я сама домысливаю взгляды! У-жас! Девочка моя, не лезьте вы в этот омут! Это страшно! Может толкнуть на страшный, ужасный, нехороший поступок…

– Вы имеете в виду прощание с моей жизнью? Нет! Этого не будет никогда! Я слишком умная и жизнелюбивая!

– Я тоже жизнелюбивая, но промывание желудка уже имею за плечами.

– А что, у вас тоже жуткая разница в возрасте?

– Да. Тридцать лет.

– Ого! У нас поменьше. Всего двадцать с чем-то.

– Какая разница. И я, и вы сейчас в этой клинике и лежите только потому, что хотите, чтобы он был рядом. Правильно?

– Правильно, но у нас была всего одна ночь и больше его что-то рядом не видать. Не рвется на передовую.

– А зачем вам тогда круговая подтяжка?

– Для себя.

– Ой, деточка, не смешите. Мне уже скоро семьдесят, я здесь третий и явно не последний раз и ничего с этим не поделаешь.

– Ну не скажите! Я тоже второй раз и не потому, что мужчины, а для себя. Я по-новому называюсь «бизнесвумен», поэтому жизнь обязывает, – подала голос молчаливая дама с соседней кровати, рядом с артисткой. – Все равно это стимул к жизни. Неважно для кого.

– Это точно… – тихо подхватила Катя. – неважно для кого…

На второй день Катя прямо с утра многозначительно показала глазами на дверь в коридор и Алла подалась за ней. Они нашли укромный уголок под раскидистым фикусом и уселись покурить.

– Ты знаешь, – начала Катя. – У меня есть знакомый дед. Он колдун, да-а-а. Очень сильный колдун. Хочешь, я тебя к нему отведу? Он может помочь.

– Как и чем?

– Притянуть его к тебе на расстоянии, только нужно что-то. Фото там или какая вещь. Я так думаю, а может, и не нужно? Хочешь?

– Хочу. А почему бы и нет? Хоть два, три месяца, но мои! Почему бы под конец и не хватануть этой радиации под завязку, а?

– Я тоже так думаю. Мужья уже давно приелись. Я бы вот сломя голову в молодую любовь бросилась! Честное слово! Так заел быт, ты не представляешь! Муж, семья, кухня, дача, прислуга, магазины, дети, внуки, кручусь с утра и до вечера. Кошмар! Да и мужа-то дома почти не видать. Он у меня крутой чиновник. Все время по загранкам. Конечно, живем хорошо, обеспеченно, да и дети пристроены, но как же скучно! Один и тот же круг общения, одни и те же рожи, одни и те же тряпки, все одно и то же! А так хочется новизны! У твоего молодого человека друга нету?

– Я даже не знаю. Может, и есть, я с ним мало знакома. Что такое одна ночь? Тьфу, что такое…

– Ты потом меня познакомь с кем-нибудь, если что…

– Договорились. С тебя колдун, с меня хахаль… – подытожила Алла весело и обе дамы рассмеялись. – Осталось тату на лицо и зубы в рот и можно на круг для фокстрота, – добавила она.

– Это еще как минимум несколько недель.

– Ну и что? Я к этому готова…

И правда ровно месяц Алла носила спереди на своей голове не лицо, а черт знает что. С этим синюшным чем-то, закутанным в шарфик по самые глаза, она неделю ездила к стоматологу на «Мерседесе». И машину и врача тоже подсунул Михалыч. От Аллы нужно было мужественно стиснуть зубы, точнее растиснуть, и сжать в железный кулак волю и нервы. Врач оказался не только терпеливым, но мягким и добрым человеком. Он не пугался ее синяков и швов. Он мужественно и терпеливо «донес» до Аллы мысль:

– В нашем цивилизованном обществе СТЫДНО жить с такими зубами…

Она поняла и приняла ее, хотя и возразила:

– Древний мудрец Су Ши еще в одиннадцатом веке сказал по-другому: стыдно бывает монаху – когда он не может отделаться от любовницы, монахине – когда родит, чиновнику – когда его уличают во взятках… – сказала и испугалась своих слов. А вдруг она на что-то намекнула? Но врач в лице не изменился и воспринял возражение, как шутку…

Постепенно синяки проходили, швы затягивались и на месте рожи стало проступать вполне приличное личико с гладкой и приятной, даже на ощупь, кожей. Все остальное время Алла сидела дома, без выхода на улицу не допуская «к телу» даже близких подруг. Один-единственный раз в ее доме появился мужчина, которого привезла Лина. Это был мастер по тату. Оказалось, что татуировки делать почти не больно, и даже этот ужас остался позади. Правда, пришлось несколько дней пугаться по утрам в зеркале распухших глаз и толстых «цедилок» вместо губ, но и это прошло.

Свой досуг она скрашивала телевизором и висела на телефоне в поисках будущей работы. Даже Михалыч, рвавшийся в квартиру для похвал и благодарностей, не смог пересечь порог. Он терпеливо ждал, снабжая Аллу пакетами с едой. Пакеты она забирала с лестницы только тогда, когда он спускался этажом ниже. Михалыч часами трепался с ней по телефону и явно скучал. Он постепенно становился каким-то родным и всегдашним, как будто был около нее уже много, много лет и будет рядом еще незнамо сколько…

Так продолжалось до конца сентября. Рассматривания себя любимой в свое большое зеркало по утрам приносило все больше удовольствия. Она крутилась возле него, на виду у своей «семьи», тоже рассматривающей ее с высоких полок в полном восхищении, и так, и сяк хвалясь перед ними своей наступающей на пятки красотой. Лицо стало радовать ее по-настоящему. Она ловила себя на мысли, что все чаще и чаще торчит у зеркала больше и дольше чем надо, но ей нравилось рассматривать красоту, которая на нее смотрела.

Нравилось, что брови вдруг взмыли вверх, не давя на глаза, как у питекантропа или еще какого гомосапиенса. Что под глазами все гладенько, как в тридцать, давно прошедших лет. Что лоб уже не сократовский, а даже где-то намекает на отсутствие мозгов у хозяйки своей чистотой без морщин. Что щеки снизу не напоминают щеки хомяка, только что собравшегося за провиантом. Брылей больше не было, а кожа стала нежно-розовой и гладкой. Брови были четко прочерчены татуировкой и имели красивую форму, губки были обведены по контуру и ярко выпуклы, а на веках красовалась хроническая подводка черным карандашом, те самые стрелочки, которые украшают женский глаз, но только не смываемые по вечерам и не требующие корректировки по утрам.

Теперь ее лицо стало почти эталонным, красиво-ухоженным и цивильным. Даже улыбка не травмировала душу, а лучезарно светилась шикарными зубами, бодростью и здоровьем ее организма… Особенно нравилось ей «смеяться во весь рот», потому что при таком смехе всегда видны все зубы, включая коренные. А теперь она могла себе позволить даже это!!!

В один прекрасный момент Алла поняла, что готова к выходу в город, потому что очень нравилась сама себе в зеркале.

За это время она нашла себе новую работу. Областная филармония брала ее «на ура» в новый коллектив, который только что вылупился из яйца, но уже торчал в «ящике». Коллектив был юмористическо-фольклорным, пел современные частушки-нескладушки на четыре смешливых голоса под балалайки и баян. Единственный недостаток был в том, что основной, поющий костяк состоял из баб. Алла не любила работать в смешанных коллективах, где все музыканты мужики, а поют только бабы. Это всегда сплошные сплетни и подсиживания друг друга, но не работать вообще не могла. Законы старой, совдеповской жизни, признававшие тунеядство как статью и порок, были впитаны со школьной скамьи и молоком матери. Это была вся ее жизнь, хотя Михалыч рвался в совсем близкие отношения и предлагал переехать на дачу и в квартиру на пожизненное содержание. Все бы было хорошо, но мешала ежевечерняя мечта о Саше. Она упорно не вылезала из головы, зараза…

– Да плюнь ты на него! – сочувствовала Лина. – Вон у тебя Михалыч чистое золото! Мне бы такого! А этот красавец даже не звонит. Прошло уже, между прочим, вон сколько времени, а от него ни слуху, ни духу. Одним словом, гад! Гад! Что есть гад, то точно…

Алле очень хотелось плюнуть, но не плевалось. Михалыч и правда был отрадой и неожиданной радостью ее возраста, когда «баба ягодка опять». Эта «ягодка» требовала своего и заставляла их кувыркаться в кровати по ночам не хило. Но что было интересно, так это то, что Михалыч выдерживал темп и требования оголодавшей женщины в пору климакса.

Вообще это такая гадость, женский организм! Его не поймешь! В тридцать мы такие привередливые, такие капризные, капризней, чем в девятнадцать или в двадцать два, когда познание мира таскает нас по чужим кроватям без всякого зазрения совести. Было бы тело поядренее и морда посмазливее. А в тридцать начинается: этого не хочу, тот не так глянул, у этого с интеллектом хреново, он на шутку «читали ли вы Ремонта Обувьи?», откликается утвердительным ответом, и вообще… Такая каша тянется аж почти до сорока, а вот после сорока, внутри что-то открывается, клапан, который заело, и начинают сниться эротические сны… начинает тянуть то направо… то налево… то вообще чуть ли не в подворотню… Почти так же, как и по молодости, но по-другому… в сорок уже есть тормоза в виде совести и это «а что люди скажут». Да и чувствуется все по-другому, ощущается по-другому… каждый мужик вызывает бурю эмоций в голове, мечтаний, предположений… каждого хочется попробовать… поощущать… «Ягодка» снизу как будто с цепи срывается и требует, требует, зараза, каждый день требует и не по одному разу…

Неожиданное чувство.

Но что еще более неожиданно, так это ощущения внутри себя в процессе того, что теперь называют новым, забугорным словом «секс». Всю жизнь живешь и не предполагаешь, какой вулкан может разверзнуться внутри тебя! А когда он уже разверзается, мама родная! То же самое, что ты проделывала, начиная с семнадцати, а кто и раньше, но совсем же по-другому! Все острее, приятнее, желаннее и вкуснее, обостряется донельзя, вызывает ощущения такие перченые, до задыхания, и при этом все как-то ярко и взрывно. Многие становятся на этой почве очень крикливыми от кайфа. Алла тоже стала крикливо-восторженная по ночам. Ей хотелось шептать на ушко недошептанные слова, целовать так, как раньше было брезгливо, и опять не туда, покусывать от удовольствия мочку уха и требовать от Михалыча тех же ответных действий… Михалыч балдел… Он так и бурчал ночами в приступах нежности:

– Как я от тебя балдю-у-у-у… Как балдю-у-у-у…

Алла тоже балдела и шизела, но больше сама от себя. Ей уже не хотелось шутить по-дурацки с утра и до вечера. Ей хотелось быть элегантной женщиной, похожей в ее представлении на жену генерала, хотелось ласки, томной неги, поцелуйчиков в неожиданные и милые места, хотелось шепотливых словечек, интима, настоящего, утонченного интима и Михалыч старался не выбиться из ее желаний и ни в коем случае не опошлить…

Им вместе было очень хорошо, очень…

Областные гастроли

В конце сентября из многочисленных звонков по близлежащим городам и весям образовались выездные концерты по Московской области. Она всегда на гастроли улетала, а в этот раз коллектив уезжал на автобусе. Областная филармония должна была в первую очередь обслужить свою область, поэтому нужно было совершать «круг почета» по области, без заезда в Москву почти две недели. Коллектив «затоварился» всем, чем мог. Вермишелью, крупами, гречей, тушенкой, сухими колбасами и прочими гастрономическими нужностями. У каждого была отдельная сумка с «кухней», из которой гремели характерным звуком кастрюли и сковородки. Алла знала, что там есть еще и кипятильники, и все для жарки, масло, лук, картошка… Все понимали, что жить и ночевать придется может быть и где попало, и как попало.

Алла вспоминала свою молодость, которая пришлась на застойные шестидесятые годы, на поездки по хацапетовкам в допотопно-доперестроечной жизни, и ей было страшновато. Тем более теперь в ее «за пятьдесят». Это тебе не молодость, когда можно было после концерта остаться в сельском клубе на танцы. Алла еще помнила те танцы. Танцы приурочивались к привозу кино или приезду артистов, и тогда в клубе собиралось все население близлежащих деревень. А потом, после концерта или фильма, в «зрительном зале» клуба убирали на сцену скамейки, остальные расставляли вдоль стен. На краю сцены, на самом видном месте, садился местный музыкант с гармошкой и, положив хмельную голову на гармошку начинал перебирать пальцами по клавишам. Музыка, которая лихо выскакивала из-под его пальцев, была такая залихватская, такая переливчатая, что притопывающая в «польке с выходом», кадрили или краковяке взрослое население, независимо от возраста, подхватывала ее и громко, по очереди горлопанило частушки. Алла смотрела на топотню каблуков с диким удовольствием заезжей, городской девушки. Это была своеобразная экзотика, потому что в ее деревне Химки люди в тридцать-сорок лет на танцы не ходили, а молодежь танцевала под патефон с пластинками медленные танго или скромные вальсы. А тут пыль в клубе от топота стояла такая, что периодически «на круг» выплескивали полведра воды…

Эти танцы до рассвета удивляли еще и тем, что в клубе собирались уставшие от деревенского, полевого и изнурительно труда мужики и бабы. Целый трудовой рабочий день должен был выбить их из сил, а они с подвизгом топотали почти до самого утра, хотя и техники в деревнях тогда почти не было, и поля убирали вручную. Алла видела, во время переездов в другие деревни, как бабы жали вручную рожь или пропалывали бесконечной величины поля за горизонт, светясь в зелени белыми платками, как переворачивали сено, просушивая его под палящим солнцем, разбредясь по полю и размахивая полками граблей над головами, или «брали» руками лен…

В ее памяти сохранились воспоминания сельской «любви», которые случались по молодости. Этих воспоминаний было два. Один сеновал с выбеленным до льняного цвета «блондином» комбайнером, который уговорил ее на «экзотику» в ароматах только что просушенного сена, причем одуревающего аромата. Второй – с крепко сбитым, коренастым трактористом, от которого так пахло бензином, что душистые, цветущие травы у дышащей жаром дня реки не могли перебить этот запах, который она помнила по сегодняшний день… так же, как и двух деревенских красавцев… Жаль, что талые воды жизни заносили следы любимых и пытались смыть сладкие воспоминания из памяти. Хорошо, что хоть не до конца…

«Какая она, провинция, сегодня? – думала Алла и рассматривала проплывающие российские просторы из окошка автобуса. Просторы наши всегда поражали своей необъятностью и красотой. Особенно в конце сентября, когда, то тут, то там на деревьях проскакивала желтизна, а кое-где и воспетый Пушкиным багрянец. – Интересно, что сотворило с деревней время и перестройка?»

Первая концертная площадка на пути их «великого пути» находилась не так уж и далеко, и деревней пахла слабовато. Это был город Калуга. На самом подъезде кто-то сзади тихо завыл тоскливым голосом:

– Калуга ты, Калуга! Чужая сторона! Никто нас не разлучит, лишь ты провинция…

В автобусе сразу же зашевелились и задвигались, наверное, проснулись, потому что выезжали в три часа дня, явно доделывая с утра разные недоделки, на которые времени у артиста никогда нет, кроме как в день отъезда на гастроли. Должного общения с коллективом, кроме тривиального знакомства прямо у двери автобуса пока не состоялось. Алла хотела влиться в коллектив с юмором и шутками, попытавшись объяснить через это свое отношение и к дружбе, и к сплетням, поэтому сразу же подхватила предложенную форму общения:

– Калуги и калужки! Достойно встретим приезд знаменитого коллектива в ваш город! Ура, товарищи, ура!

– Урррра-а-а-а! – подхватил автобус нестройными голосами.

– Вот бы нам бы еще и калуги с калужками так обрадовались, как мы им! – сказал кто-то с последних сидений.

– Мы должны ждать, надеяться и в это верить! – громко и с выражение сказала Алла не поворачиваясь к автобусу.

– Верить полезно, даже черт знает во что. На вере мир держится. А если к вере добавить далеко идущие планы… – повернувшись к ней всем корпусом, проговорила носатая солистка с совершенно диким макияжем, из-под которого не было видно лица. Алла уже знала, что эта «краля» самая «крутая» в коллективе капризница, потому что считает себя «настоящей звездой» и зовут ее Ляля. Почему Ляля и производное от чего, Алла пока не знала. Эта тайна должна была еще только приоткрыть ей свой полог.

– Мир многоязык, – перебила ее Алла. – Все зависит от того, на каком языке с человеком говорить. Если говорить на обычном языке, он может и не понять. Например, с верующим нужно говорить на языке веры. А верующие это уже от Бога. Но Бога наши мирские дела интересуют мало, тем более, что они ему изначально известны, потому что «даже волосы ваши все мною сочтены» – говорит ОН, не говоря уже о мыслях. Правильно звучит итальянская пословица: если хочешь рассмешить Бога, поведай ему свои планы…

Ляля посмотрела на Аллу, как на неожиданно выскочившего из-за угла живого мамонта и не нашлась, что сказать. Она задумчиво и удивленно отвернулась к окну, но и Алла тоже не поняла, к чему она вдруг приплела веру и верующих, вместе с их далеко идущими планами… поэтому тоже уставилась в окно. Сегодня шутки не желали слетать с ее языка. У них был отгул.

Гостиницы провинциальных городков похожи одна на другую, как близнецы или детдомовские дети. Но если первые имеют матерей, то вторые – несчастные и неухоженные приемыши. Провинциальные гостиницы подразделяются на две категории. Одни из них обласканы руководством и, поэтому, встречают приезжающих бежево-полосатыми шторами с обязательными блестящими полосками шелка, точно такими же покрывалами на кроватях и коричнево-полированной мебелью. Они, как правило, украшены советского производства буфетами в люксах с набором чайника, пары чашек, трех-четырех разномастных тарелок и такими же разномастными фужерами и рюмками, черно-белым телевизором и тумбочками, поцарапанными по краям попытками открывания пивных бутылок. Вторые – разноцветьем интерьера, где гамма бывает прямо противоположных цветов, с толстыми, гобеленовыми, имеющими по краям ниточную бахрому от давно оторванных подгибов, покрывалами и шторами. Украшенные колченогими и хромающими тумбочками «на пенсии», коричневым, тоже полированным, столом с белыми пятнами от фанты или пепси, которые поселились здесь еще на заре развитого социализма и родились раньше гостиницы, еще в доме колхозника, и уже давно являлись ветеранами. Пятна эти белые прилипли к ним намертво, а специфический запах не до конца отмытого туалета и грязные, пыльные окна с битыми или треснутыми стеклами, просто обязаны были быть именно в таких номерах. Это двоюродные и нелюбимые родственники. Если в первых селят «гостей города», то во вторых кого пожиже. Или вот таких мало известных в провинции артистов, которые только пару раз мелькнули в ящике. Тем более, если мэр по телевизору смотрит только политические новости и дебаты…

Именно в такую гостиницу их и поселили. Алла стояла в двери, смотрела на номер, похожий на последствия разрухи в глобально-планетарном масштабе, и понимала, что это, может быть, еще один из самых лучших вариантов. Что может их встретить в других городах? Главное, что туалет в номере был, а из крана текла вода, хотя и унитаз, и раковина были такими несчастными и запущенными на вид, что очень хотелось надеть резиновые перчатки и помочь им дожить до срока крепко вошедшей в наш быт молодой перестройки… Но думать и рассматривать было особенно некогда, нужно было двигать в местную филармонию и заниматься аппаратурой и концертной площадкой. До самого вечера Алла, как заводная кукла, топчущаяся на ковре и изредка издающая звуки, типа «мама», топталась туда-обратно и бестолково болтала об одном и том же. Это заняло все время до концерта.

Страсти по Алику

Зрительный зал был полупустой, отчего настроение у артистов упало ниже ватерлинии. Алла еще не знала, как работает коллектив и что исполняет, поэтому ни посочувствовать, ни позлорадствовать не могла. Средненький коллектив, как доносили московские знатоки, что от него можно ожидать? Время было такое, что зритель и на хороших-то артистов не очень спешил. Когда в кармане негусто, когда мысли заняты душещипательными вопросами кормежки своих детей, не до артистов. Страна только приступила к наполнению магазинов продуктами питания из зарубежных стран, а до провинции данная тема еще не доползла, и у народа, и в магазине очень хорошо просматривались в карманах и донышки с дырками, и прочие прорехи.

– Я не буду петь при таком зрителе! – с таким криком из-за кулис выкатилась Ляля в широком русском сарафане колокольчиком до колен. На голове из-за косы у нее красовался большой бант, стоящий дыбом. Нос украшали конопушки, натыканные коричневым карандашом. Приклеенные ресницы торчали вперед, как опахала у веера, глаза вокруг четко прочерчены были черными контурами и над глазами до самых бровей, засинены синькой. Такой же синькой было подмазано под глазами. Алые кругляки на щеках, как у артистки Чуриковой в сказке про Морозко, красовались под глазами. Губы были увеличены до неприличия и нарисованы под толстогубую глупоглазую матрешку. Видочек от этого был не просто смешной, а какой-то вычурный и залихватский. Алла хихикнула, потому что привыкла работать с музыкальными рок-, поп– и прочими джаз-коллективами и вблизи никогда такого грима не видела.

– Правильно! В зале пусто, а некоторым смешно! А надо зрителями заниматься, а не хихикать над чужой бедой. Тоже мне, администратор! – обиженно высказалась Ляля и убежала в гримерную.

– Ну правильно! Я виновата, что в зале три калеки! Я, между прочим, распространением билетов не занимаюсь! – в спину ей крикнула Алла и обиделась. Она поняла, что с этой «фифой» ей будет ох как не просто!

– Да не обращай ты на нее внимания, – сказала вторая девица в сарафане. – У нее всегда все виноваты. Она у нас капризная. Звезда, по-ни-ма-ешь!

– И что? Она может действительно не работать концерт?

– Да нет. Работать будет, но вони буде-е-е-ет…

– Вообще-то, это не мои заботы. Аппаратура работает? Работает. Состав весь? Весь. Балалайки на месте. А как вы там будете петь и плясать, это уже не мои примочки. Это ваша головная боль. Я пойду в зал и посмотрю, с кем хоть я работать согласилась, – выдала Алла таким тоном, чтобы понятно было, что она их всех не очень-то высоко ставит, что себя она ценит значительно круче, и ушла за кулису на выход в зал.

С пятого ряда видно было лучше всего, хотя совдеповский пыльный зал, построенный под копирку, был маленький, мест на двести, двести двадцать, со старыми, скрипучими и визжащими креслами, облупившимися еще при дедушке Брежневе. Часть была даже без спинок и сидений. В этом зале не хватало только лозунга над красными занавесями типа «Пролетарии всех стран соединяйся», или «Народ и партия едины»!

Зритель сидел сельско-непонятный. Он громко говорил, ходил по залу, плевался семечками прямо на пол, а мужская часть зрителей была немного под хмельком. Алла мужественно ждала начала. Концерт задержали минут на двадцать. Что могло произойти за кулисами, если весь состав во время переоделся в костюмы и загримировался, Алла не понимала, но не позволяла себе сняться со стула и пойти за выяснениями. Она почувствовала, что может нарваться на скандальчик, в котором окажется крайней.

Наконец старые бордовые бархатные занавеси медленно и как бы нехотя поползли в стороны. Зал заулюлюкал и засвистел. Концерт начался.

Все полтора часа Алла сидела в кресле, как на гвоздях. Она бы лично никогда не отдала драного рубля за такое представление. К балалайкам и гармонисту претензий не было. Они гордо блистали чубами из-под картузов, игриво расстегнутыми косоворотками, улыбками и всячески старались изобразить радость от общения с публикой. Пару раз они откровенно, чтобы было понятно зрителям, подначивали друг друга и подмигивали залу для пущего веселья. К трем девицам-солисткам Алла тоже не могла ничего предъявить. Они пели весело и дружно, качая головами с бантами смешно и во время, но вот Ляля возмутила ее до глубины души. Хотя бы улыбочку на лицо напустила, чтобы длинный нос не свисал, как морковка из корзины, и не напоминал клюв коршуна с окровавленным куском мяса. Так нелепо смотрелись ярко-красные губищи из-под клюва, а морда была такая кислая, как будто она та самая плаксивая царевна-рева или только что съела лимон целиком, вместе с цедрой. Из зала она смотрелась отвратительно, но еще и сфальшивила пару раз, а под конец вообще развернулась и ушла за кулисы, не допев полкуплета. Это был ее ответ Чемберлену. Чемберленом, надо полагать, выступали зрители, которые свистели и топали ногами, ходили по залу и все так же плевались семечками на пол.

Когда Алла пришла за кулисы, там стоял настоящий гвалт. Ляля стояла прямо в костюме, подбоченясь, как заправская скандалистка или та самая бабка с семечками на базаре и даже в сарафане. Она кричала истерическим голосом прямо в лицо художественному руководителю Алику:

– В гробу я видала весь твой сраный коллектив дебилов! Я больше не пойду в полупустой зал! На второй песне гармошка вступила не вовремя, а Вовка такую трель выдал на своей балалайке, что я потеряла, где мне вступать!

– Ты бы лучше слушала! – кричал ей в ответ Алик. – Вовка все сделал классно, это ты о чем-то замечталась и поэтому зеванула! У тебя вечно все виноваты!

– Ах! Если я во всем виновата, я вообще могу убраться!

– Ну и убирайся! Если так, можешь сегодня же отваливать в Москву! Думаешь, мы тебе замены не найдем? Найдем!

– Конечно! Найдете! Где еще есть такая дура, как я, которая вас всех терпеть будет! Да еще с такими пустыми залами!

– А залы не у тебя одной полупустые! Вон у Фили в Новосибирске вообще три дебила сидело! А что делать? Сейчас народ вообще в гробу видал наши концерты! Время такое! Перестройка! Девяносто третий год, милочка моя! Тут надо или терпеть, или в ткачихи. Хотя там тоже безработица, да и кто тебя туда возьмет, ты работать не умеешь и не будешь!

– Ты думаешь, что больше некуда пойти, кроме вашей сцены? Я лучше в проститутки пойду!

– Да за тебя никто и рубля не заплатит! – подскочила к ним одна из солисток, Алла забыла как ее зовут. – Ты на себя в зеркало посмотри!

– Ах ты, сука! – выкрикнула Ляля и изо всей силы заехала девчонке по лицу. Оплеуха получилась сочная и звонкая. Она эхом прокатилась по уже пустому залу с открытыми занавесями. Все, как завороженные, стояли вокруг и молча взирали на происходящее. Видочек у музыкантов можно было записывать на видеокассету. Чубы свисали из-под картузов, своим видом показывая тоску и уныние от развернувшейся сцены, нарумяненные щеки вблизи под софитами выглядели лихорадочно-болезненно, рты с подкрашенными губами разинуты от неожиданности, а в глазах одинаковая одинокая тоска… И без тоски не взглянешь! Очень хотелось рассмеяться, но Алла сдерживала себя.

Девчонка схватилась за щеку и убежала за кулису с воплем и ревом.

– Ты что это себе позволяешь, а? Ты что, совсем тормоза потеряла? – подбежал один из балалаечников к Ляле. – Да я тебя, дуру… – и занес над ней руку.

– Правильно! Так! С кем спим того и защищаем? Я твоей жене все расскажу, – злобствовала Ляля, размахивая указующим перстом перед носом балалаечника. У балалаечника заклинило челюсть и наступил ступор. – А ты что не махаешь руками, а? Алик? Или она тебя «к телу» уже не подпускает? Нового дурака нашла? – и Ляля показала на балалаечника, который так и стоял с поднятой рукой, удивленными глазами и отвисшей челюстью. У него не находилось слов.

– В общем так, девочка моя. Собирай-ка ты свои манатки и давай-ка ты домой. С меня хватит. Это который ты мне скандал закатываешь за последних пару месяцев? Третий? Не пора бы уже и остановиться?

– Хорошо! Я уеду! Уеду! Прямо сейчас уеду! А ты давай! Эту теперь дери, потом ту. – Ляля ткнула рукой в следующую солистку. – Потом вон ту, – жест повторился. – Или вот еще новенькая появилась, правда она старая дура, но в темноте не видать, тоже можешь.

Алла не сразу поняла, что и ее успели приплести к внутриколлективным разборкам и разложить по кроватям. Она так опешила, что не сразу сообразила, что ответить. Но мозг работал быстрее ее самой и рот выдал почти молниеносно:

– Фантазии и боль всегда переплетаются в сложном узоре, тем более, что настоящее есть следствие прошлого и причина будущего. Какова же ваша фантазия, мадам, если после того, как вы открыли рот, из него такое полилось! Как будто канализацию прорвало! – Ее рот говорил фразу медленно и смакуя. После гвалта, тихая и заумная Аллина фраза произвела эффект холодного душа. Все уставились на нее, как зачарованные флейтой змеи, и как будто ждали продолжения фразы. Повисла тишина. Ляля, как и все, молча взирала на Аллу. Тишина висела в воздухе и грозилась наполниться запахом корвалола или упасть с грохотом кровельного железа. Первой очухалась Ляля. Она спохватилась, как будто только что проснулась, и бросилась за кулису. Музыканты зашевелились и тоже молча поползли, кто куда. Алик подошел к Алле и молча протянул руку. Алла пожала. Потом они постояли молча. Потом Алла изрекла глубокомысленно, чтобы добить ситуацию:

– Во многой мудрости многие печали, а полученную пощечину никому не стереть. Бразильская пословица, – вздохнула, повернулась и тихо пошла в гостиницу, благо она была рядом.

Спокойно провести поздний вечер и спокойно улечься спать ей не дали. В дверь постучали. Было без трех минут двенадцать. За дверью стояла Ляля. Алла чуть не упала рядом. Этого человека она ожидала увидеть под своей дверью меньше всех. Рожа у нее была отмытая и зареванная, отчего имела отталкивающий видочек.

– Вы меня простите, пожалуйста, за поздний приход, но я в Москву уезжаю, а у меня в кошельке пусто. Я не могла бы получить какие-то деньги или хотя бы суточные?

– Вы знаете, суточные я могу вам выдать только за одни сутки, а на такие деньги вы даже билета не купите, а аванс я не имею права выдавать, если вы уходите из коллектива.

– А вы могли бы мне одолжить хоть сколько-нибудь?

Алла опешила. Она знала этого человека, с очень нехорошей репутацией склочницы и скандалистки, всего два дня, а это «чудо» просит у нее денег, после того, как ее же и обозвало? Тем более, Алла понимала, это все может вылезти для нее боком, потому что добровольное унижение простить невозможно.

– Вы меня простите тоже, но я должна буду одолжить вам деньги из своего собственного кошелька. Мы с вами так мало знакомы, а вы в вашем коллективе много лет проработали, неужели не у кого одолжить?

– Я у этих сволочей не хочу ни одной копейки просить.

– Давайте-ка я позову Алика и мы как-то решим этот вопрос без участия моего кошелька.

– Я не хочу Алика!

– Но я вам ничем не смогу помочь!

– Вы такая же, как все! – выкрикнула Ляля и демонстративно сделала позу и выражение всем телом очень обиженного человека. Она гордо выпрямилась, развернулась на каблуках и очень гордо прочеканила шагом за поворот коридора.

Теперь уже Алла не могла пропустить мимо своего внимания сей увлекательный эпизод в дебрях будущей работы. Она должна была разобраться в ситуации до конца или до понимания. Нужно было самой идти к Алику.

Дверь в номер Алика открыла солистка с пощечиной. Тут Алла вспомнила, как ее звали. Ее звали Юля.

– Ребята, – начала Алла с порога, проходя в номер. – Я, конечно, понимаю, что поздно, но я же не усну с таким грузом непоняток. Ко мне только что приходила Ляля за деньгами. Вы что, сами не можете… – Алла замолчала, потому что Алика в номере не было.

– Он сейчас придет, – Юля указала ей на кресло. – Садитесь, пожалуйста, подождите.

– А долго ждать?

– Нет. Он как раз к Ляльке и пошел. Деньги понес на дорогу.

– А вы без нее обойдетесь?

– Да это у нас не первый раз. Мы втроем весь репертуар знаем наизусть и спокойно делаем три голоса. Мы уже привыкли к ее капризам.

– А это что, часто?

– Каждый выезд что-нибудь выкидывает.

– А зачем же вы терпите?

– Ну как же, солистка!

– Я не очень поняла, как у вас, в народных делах, при исполнении квартетом подразделяются голоса на солирующие и подпевочные.

– Первый голос солирует. – Юля уселась в кресло напротив. – Эта вся канитель началась уже где-то месяца три-четыре. У Ляльки появился хахаль с бабками и взялся ее «спонсировать», вот она и возгордилась. Он нам даже два клипа оплатил на телевидении.

– А-а-а-а-а! Вот почему вы в ящике мелькнули?

– Именно, что мелькнули. Но она хреново работает. Может петуха подпустить или со вступлением промазать, как сегодня. Это у нее в порядке вещей.

– Так давно бы поменяли.

– Раньше мы не могли. Она с Аликом спала, а он, как ненормальный, смотрел ей в рот и все делал, как она скажет.

– Понятненько, – задумчиво сказала Алла. – Ладно. Я пожалуй пойду, раз вопрос с денежкой решен. Уже поздно, мне спать пора.

Первый же поворот по коридору натолкнул Аллу на вторую солистку. Она была девушкой самой симпатичной из всех остальных, но жутко глупоглазой. Догадка подтверждалась, как только она начинала общаться с вами. Она так обрадовалась Алле, так бросилась навстречу, как будто они были старые, закадычные подруги со стажем дружбы лет пять как минимум.

– Ой! Как хорошо, что я вас встретила! Может, зайдем ко мне?

– Да уже поздно. – Алла сказала фразу, но засомневалась в своем порыве. Нужно было еще кого-то послушать, для информации. – Хотя половина первого ночи для девочек взрослых еще не время. Правильно?

– Правильно.

– Тогда пойдемте.

Они пришли в затертый одноместный номер с узкой, девичьей кроваткой и двумя стульями, на которые тут же уселись. На столе уже наблюдался гастрольный бардак, украшенный бутылкой початой водки. С кем девица употребляла спиртное было непонятно.

– Выпить хочешь? – тут же спросила она на «ты».

Алла не очень любила водку, но интерес к внутриколлективным сплетням, который торчал в ее голове и висел у девицы на языке, заставлял пойти на более близкий контакт.

– Ладно. Давай, выпьем. – Алла тоже перешла на «ты». Только, извини, я не запомнила, как тебя зовут.

– Люба… – присела девица в смешном книксене и хихикнула. Почему хихикнула, Алла не поняла.

Люба плеснула в граненые стаканы на донышко, они молча чокнулись и выпили.

– За что Юле так досталось? Не за слова же. Я понимаю, что это накопившиеся обиды. Но! Кто злится, тот не прав – говорит монгольская пословица. Я права?

– Права, конечно. Она ее к Алику ревнует. Алик раньше с ней носился, как с писаной торбой, а теперь на Юльку перекинулся. Юлька хоть не дура и симпатичная, а это чмо нас всех до печенок уже достало. Неуправляемая совсем.

– Она что, действительно может на балалаечника жене настучать?

– Она у нас все может. Ни стыда, ни совести. Зачем было при мужиках такой гвалт устраивать? Закрыли дверь в номер и орите себе на здоровье. Не-е-ет! Она любит, чтобы при зрителях.

– А Алик у вас холостой или жена имеется?

– Имеется и жена, и двое детей.

– Любвеобильный, что ли?

– Да уж…

Дальше, в течении двух часов, Алла слушала душещипательный роман на троих. В нем присутствовало все! Закулисные ухаживания; поход по ночам на цыпочках по гостиничным коридорам в ЕГО номер; конфетно-букетный период; ревности с большой буквы с битьем букетом по мордам прилюдно, в вестибюле гостиницы; выслеживания и подслушивания под дверью номера, громкоголосые скандалы за кулисами, хлопанье дверьми и срыв концертов. Еще выяснилось, что Алик боится Лялю, потому что она его шантажирует за левые билеты и концерты. Это было уже совсем не по-человечески. Артисты не любят в своих рядах гниль. Алла сразу же в душе оправдала и Алика, и Юлю…

Заодно были рассказаны все «лямуры», происходившие в коллективе за последних полгода. Алла давно не слышала так много пастельной грязи. В какой-то момент ей стало даже противно. Она решила перевести разговор на нормальные человеческие понятия и отношения, без смакования под одеялом. Просто поговорить про любовь. Она давно не говорила про любовь. Московские подружки, за всеми ее зубопротезными и перелицовочными морду делами, последнее время редко встречались с Аллой. Некогда ей было, а покатать по зубам любимую тему страстей человеческих очень хотелось. Или это произошло из-за допитой бутылки и второй, как по волшебству возникшей на столе, или потому, что чужие страсти так бурно бушевали рядом, но Алле тоже очень захотелось поговорить про любовь и про Сашку. С чужим человеком быстрее развязываются шнурки на губах и несет в словесный понос…

Когда вторая бутылка оказалась вдруг пустой, обнаружилось, что Люба неплохой человечек. Оччень даже не-плохой, да! Что она оччень даже правильно оценивает взаимоотношения мужчины и женщины, что она сама пережила уже два очень бурных романа и вообще Аллу очень уважает. При этом понимает что это за чувство, когда в желудке взвешенно и горячей лавой плавает желание от воспоминаний или даже от имени, которое вдруг прозвучало вслух. Она представляла себе, что может чувствовать немолодая уже женщина в пору климакса, с повышенным желанием секса к молодому, горячему телу по имени Саша… Да!

– О-о-о-чень даже п-рессс-тав-ля-а-юю… да-а-а… – пьяно выговаривала Люба и качала головой из стороны в сторону, как китайский болванчик…

Они полоскали застрявшую на зубах тему долго и основательно. К пяти часам утра выяснилось, что коллектив в Калуге уже третий раз. За предыдущие приезды Люба познакомилась с местной публикой и знает в городе бабку, которая классно гадает. Бабка старенькая, верующая и всю правду при этом говорит. Это было очень интересно! Аллу тема про бабку взволновала! Они приняли решение прямо с утра, как только очухаются от посиделок, ехать к бабке…

Гадание

Ехали на такси на самую окраину города. Район, куда приехали, был глухой российской провинцией с узкими улочками, вилявшими туда-сюда, с разномастными заборами, который выше, который ниже, а который-то вообще завалился набок. Таксист ругался, но ехал. Ему было обещано с самого начала, что тоже познакомят с бабкой. Наверно, большие семейные или любовные проблемы толкнули его на встречу с потусторонними силами. Таксист был молодой и очень симпатичный. В довершение всего погода испортилась и стал сеяться мелкий, противный дождик.

За очередным поворотом обнаружилась необходимая улица и нужный номер дома. Было очень удивительно, что на заборе красовалось названия улиц, а на доме номер. Бабкин дом был огорожен высоким забором, достаточно добротным с открытой калиткой, приглашающей всех желающих во двор.

Во дворе же обнаружилась широкая скамейка и четверо женщин, составляющих очередь. Алла, Люба и таксист выстроились вдоль забора, изображая подпорку под единственным зонтиком. Это Люба оказалась умной и прихватила его. Таксист поднял воротник, места под зонтиком ему не хватило, постоял, постоял, промок и пошел в машину, буркнув на ходу:

– Я буду в машине. Потом позовете…

Женщины на скамейке дружно общались, делясь мнением и про бабаку, и про других гадалок вблизи города и за его пределами. Оказалось, что центральная Россия изобиловала целой армией всевозможных гадалок. Бабка выгодно отличалась от остальных совестливостью в ценах и попаданием в прошлое.

Одна из женщин уже гадала у нее и теперь пересказывала то, что произошло с ней после прошлого гадания. У женщины был больной муж, дочь разводилась со своим, мать лежала при смерти, беспутный сын… Это все заставило ее приехать к бабаке аж из другого города. Это было два года тому назад. Бабка предсказала смерть мужа, судьбу дочери, которая выйдет замуж второй раз за хорошего парня и родит девочку, выздоровление матери и жениха для самой женщины. Все сбылось до запятой, и женщина приехала опять, чтобы выяснить все про нового своего жениха.

Женщины слушали раскрыв рты и сочувствовали. Алла и Люба тоже переглянулись. История с женщиной им понравилась. Была надежда узнать про себя хоть что-то.

– Я вот одного не понимаю. Как они все узнают, что нас ждет впереди?

– Я читала в одной умной книге, – не удержалась Алла и вступила в разговор. – Попытаюсь объяснить. Наша жизнь, как анфилада комнат. Когда ты живешь, это похоже на то, как будто ты заходишь в каждую по очереди и живешь в ней, перед тем, как войти в следующую. А ясновидящие и гадалки имеют доступ в боковой коридор вдоль всех комнат. Они как будто бегают по боковым коридорам и заглядывают в каждую, которую захотят. И в ту, что сзади, и в ту, что у тебя еще впереди.

– Интересно, почему это им так можно? – спросила одна из женщин. – А нам нет.

– Потому что у них есть ключ от тайной дверцы в боковой коридор!

Все замолчали. Наверное, думали про коридор или вспоминали каждая про свое. Алла тоже вспомнила Ростов-на-Дону, Славку, остров Зеленый… И опять по телу пробежали мурашки, а волосики зашевелились. Вспомнилось кино, показанное удивительным Космосом, вспомнились звезды и слова Славки про парня, с которым Алла в розовом платье и фате пойдет к венцу… Вспомнилось, что Славка увидел в его лице похожие на Сашу черты… и тут ей совсем загрустилось…

– Ты че нос повесила? Мысли кислые? Да? – шепнула ей Люба.

– Да про Сашку вспомнила…

– Как я тебе завидую! У тебя все в шоколаде! И генерал в Москве, и Саша в думах, и надежда в душе. Класс! А у меня кроме мамы никого, я одна на всем белом свете…

– Не переживай! Зато тебе лет сколько? А мне?

– Да! Это ты права. Лет мне только двадцать семь.

– В двадцать семь у меня еще только первый муж за плечами был.

– А сейчас?

– А сейчас за плеча-а-а-ми-и… уже двое официальных и армия проходящих, включая мужиков для здоровья. А ты что, еще ни разу замужем не была?

– Да нет. Уже сподобилась один раз нервишки себе попортить.

– И что? Гад?

– Да нет. Не гад. Бабник.

– Ой! Это самое страшное! Бабников все бабы любят, включая тебя. На то они и бабники. Они общественные. Они всем бабам принадлежат.

– Но мы-то замуж выходим для того, чтобы они только нам принадлежали. Правильно? Любовь вещь индивидуальная и эгоистичная. Хотя вначале все было класс!

– Правильно. Но так бывает только первых полгода.

– Если бы! Три месяца и вперед…

– Да-а-а! Не повезло тебе.

– Не повезло…

Помолчали… Повспоминали каждая про свое и стали дальше слушать женщин, потому что вторая женщина рассказывала следующую историю про гадания и гадалок. Гадалка, про которую рассказывала женщина, была и не гадалка даже, а что-то другое. Она предсказывала без карт, по руке и еще лечила, наговаривая на воду молитвы. Она тоже хорошо предсказывала, но ехать надо было далеко, за Курск и там автобусом в какую-то глухомань. Алла ни за что не поехала бы в такую даль. Ей достаточно было этой поездки…

Тут внимание всех было отвлечено двумя вышедшими из дома женщинами и мужчиной. Женщина и мужчина плакали, а у второй женщины был очень злой вид. Они прошли в калитку…

Из двери показалась бабкина голова в платочке. Она посмотрела на ожидающих людей и вдруг поманила рукой именно Аллу. Все удивились, но промолчали. Алла пошла в дом. Бабка провела ее на веранду, которая находилась на обратной стороне дома, с видом в сад. Большие окна освещали веранду хорошо. Завешанные снизу тоненькими, батистовыми, вышитыми мережкой занавесками, а сверху тюлем в сборочку, они имели очень домашний, уютный вид. На полу были постелены пестрые домотканые половички, как в деревне. На газовой плите пузатый чайник пускал из носика пар. Посреди веранды стоял широкий стол, на котором были разбросаны карты. На сидениях стульев лежали вязаные сидушки, такие же пестренькие, как и половички. Бабулька засуетилась вокруг стола, наливая в чашки чай себе и Алле, а потом села на стул и пододвинула одну чашку Алле, а вторую себе. Это было так трогательно…

Бабулька была вся в морщинках, с добрыми, светло-голубыми глазами, в белом платочке с цветочками. Она тоже была вся какая-то уютная и ласковая. Даже глаза у нее были с ласковыми искринками и смеющимися морщинками. Алла смотрела на бабку и тихо умилялась от неожиданности происходящего. Ей вдруг показалось, что это ее бабка, а она маленькая девочка, которая приехала к бабушке в деревню на лето. Правда, на улице моросил мелкий дождик, который плакал по стеклам веранды, но это создавало такой ностальгирующий фон для настроения, что Алла чуть сама не заплакала, как этот дождик, от чувств внутри себя. Чувства были очень теплыми. Она готова была рассказать бабке все, что было на душе, но бабка ничего не спрашивала. Она отхлебывала из чашки чай и смотрела внутрь Аллы ласковыми морщинками и своими прозрачными глазами.

Они попили чай молча, а потом бабка положила на Аллину руку свою и прочитала молитву, тихо шепча морщинистыми губами.

Карты она раскладывала медленно, вытаскивая из колоды по одной и поднося близко к лицу. Наверное, бабулька видела уже плоховато. Она укладывала их по две вокруг трефовой дамы по сторонам, над головой, под ногами, и веером из углов. Дама была Алла. Это она понимала. Бабка комментировала свой расклад так же медленно:

– Милочка моя. Тебя как зовут?

– Алла меня зовут.

– Так вот, Алла, девочка моя. Жила ты хорошо… жизнью правильной… мужиков только любила… два мужа имела… детей не было, сама себе закрыла дорогу к детям… Зачем от дитяти избавилась сама? Зачем пошла к плохому человеку. К убивице. Дитя свое отнесла в себе страшной и черной женщине на кощунство. Бог и запретил тебе детей… А так ничего. Не грабила… не убивала… почитала людей… родителей своих любила… умерли они у тебя уже… Людей любила… ездили они вместе с тобой по стране… Артистка, что ли?

– Нет, бабушка. Я администратор. Я артистов вожу. Концерты. А любить я их действительно люблю. Несчастные они, жизнь у них тяжелая.

– Зачем хочешь все изменить?

– Что изменить?

– Людям изменить.

– Каким людям?

– Любым людям. Всем. Зачем к ним спиной повернешься?

– Я не собираюсь ни к кому спиной поворачиваться.

– Повернешься! Задурит он тебе голову, позовет в царствие Божие, а сам обманет.

– Кто позовет?

– Приспешник его.

– Кого приспешник?

– Встретила ты сокола ясного, забрал он сердце твое в свои ладони. Полетал сокол, полетал да и улетел в чисто небо. Но далеко не улетел. Ты его скоро увидишь, соколика своего ясного. Будешь по коридору длинному, длинному, по шалману людскому идти и встретишь. Он к тебе придет и будет при тебе. Замуж скоро за него выйдешь. Вот за соколика своего и отдашь душу свою человеку черному.

– Так это не соколик черный человек?

– Что ты! Соколик твой светлый, как солнышко!

– А этот соколик молодой или моего возраста?

– Молодо-о-ой… молодой… красавица моя… Моложе тебя… А старый у тебя тоже есть… Хоро-о-о-ший человек… Он тебя уважает и хочет, чтобы ты с ним была… Он у тебя человек при чинах и госуда-а-а-рственный… Пиковый король. Ты им поиграешь, поиграешь да и бросишь… но дружить будешь до-о-о-лго… Он тебе поможет си-и-и-и-льно! Жизнь твою он спасет вместе с соколиком твоим…

– А что, у меня в жизни будет что-то страшное?

– Черные люди захотят жисть твою себе взять… задурят тебе голову… А ты их наслушаешься да и возгордисься… Они тебе в уши напою-у-ут… что ты самая умная и должна власть большую над людьми имать, Царицей над всеми стать, а за это все у тебя заберут… захотят даже жисть твою забрать.

– А я?

– А ты захочешь за власть все отдать… и даже жисть свою тоже… отдать за власть. Но они не смогуть… жисть не смогут забрать… Соколик твой… и пиковый король… спасать жисть твою будут…

– Как это? Я не понимаю.

– А ты черных людей не слу-у-у-шай… Черные люди тебе всю жисть твою спортять… У тебя все перевернется с ног на голову… Ты станешь, как в тумане… и буди-ишь ногами кверху ходить… Совсем голову потеряи-ишь…

Алла вспомнила рассказ Славы на Зеленом острове про монахинь, и спросила:

– Может, я в монастырь пойду, поэтому черные люди?

– Не-е-ет, милочка моя, – бабка как-то горестно покачала головой. – Сначала тебе черные люди захотять сделать невестою диаволовой… И ты этого так сама захочешь, что всех аж ненавидеть будешь…

– Я не поняла, какой невестой?

– Сначала ты в черную церковь попадешь… В черную… Я больше ничего тебе не скажу… Не имею права. Дальше ты сама должна думать… Иди, деточка, иди и пускай тебе Бог помогаеть… Если Он захочеть, только Он и сможеть тебе помочь! А это если и будеть, Бог поможеть, то потом, потом… монастырь потом…

– А сколько я вам должна?

– Иди деточка, я у тебя ничего не возьму. Ты душой чернеешь, я у тебя не могу брать…

Алла так хотела рассказать бабке про остров Зеленый, про предсказание, потому что ей больше об этом было некому рассказать, а язык аж чесался, но бабушка как-то сразу посуровела и посинела глазами, подцепила Аллу под локоть и так сильно подхватила со стула, так шустро стала подталкивать к выходу, что Алла зацепилась за тканый половичок и чуть не упала.

Бабка поджала губы, сдвинула брови и стала на лицо вдруг злой и жестокой. Алла почувствовала внутри себя неуютный, холодный ветерок и волосики на теле вдруг зашевелились от мистического предчувствия чего-то нехорошего, чего-то надвигающегося на нее… и как бы подтверждающего ощущения от острова…

Потом она сидела в машине и ждала Любу, потом водителя и злилась сама на себя. Она уже не понимала, зачем потащилась к бабке за злостью? И что это за черные люди должны ниоткуда вылупиться в окружающем ее пространстве и испортить остаток жизни? Что это за соколик на ее пути? А может, это действительно Сашка? А генерал, значит, пиковый король? Благородный государственный человек. Интере-е-е-сно…

Телевизионный подарок

– Подъем! Подъем! – Михалыч чмокнул в щеку и потянул за одеяло. Одеяло сползло и раскрыло ее целиком в красивой кружевной рубашке. Она потянулась, выгнувшись спиной и попытавшись достать пальчиками рук через спину до пальцев ног, но ничего не получилось.

– Старушка ты моя! Гимнастка! Зря стараешься! Даже я таким макаром не достаю, а я спортом занимаюсь каждый день. Давай просыпайся, я тебе кофею принес! – Михалыч стоял у кровати с подносом в руках.

– Спасибо! Родной.

Алла приняла поднос и потянула носом. От горячих гренок шел аромат жареного хлеба с маслом. Он смешивался с запахом хорошего бразильского кофе, свежемолотого и свежесваренного. Запах стоял такой, что кружилась голова!

– Михалыыыч! Какой аромат!

Алла отхлебнула маленький глоточек из чашечки. По телу пробежали мурашечки. Она была так благодарна Михалычу за все, что он для нее делал, что не находила слов благодарности. Она должна была объявить ему огромадное спасибо.

– Уважаемый Владимир Михайлович! Выношу тебе огромную благодарность за все, все, что ты для меня сделал. За мою мордашку, которая радует меня с утра из зеркала!

– Это мир возвращает тебе через зеркало твое лицо! – обрадовался речи Михалыч. – Я тут ни при чем!

– За зубы, которыми так хорошо жуется горячая гренка. – Алла демонстрационно и громко хрустнула гренком и показательно захрустела не закрывая рот на всю спальню. – За то, что ты терпеливо ждал меня с гастролей. За то, что правильно понял все про эти гастроли. За то, что моя новая работа такая отличная, о которой можно было только мечтать! Михалыч! Ты золото! Я тебя обожаю!

– А любить будешь?

– И любить буду!

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас! – Алла опустила поднос на пол у кровати, раскрыла объятья и крикнула. – Прыгай! Ох, и орел залетит сейчас в мое родовое гнездо…

Михалыч и прыгнул. Они дружно перекатились по кровати и утонули в горячем поцелуе…

Кто придумал учреждения?

Наверное, еще немцы изобрели присутственные места, потому что именно с бироновщиной к нам в Россию попали настоящие, выдержанные как немецкое пиво, чиновники. Это были люди новой, западной формации, они жили другими законами и пониманиями. Это вам не наши, старые служки или стряпчие из приказов, которые сидели в маленьких комнатушках и гусиными перьями составляли бумаги, теряя зрение в плохом освещении. Эти, новые чиновники, размножались быстро, как клопы и точно так же, как клопы, пили кровь из простого народа. Это они изобрели кабинеты, служебные лестницы, красные или зеленые ковры с полосками по бокам для лестниц и коридоров. И дли-и-и-нные коридоры…

Многое поменялось с тех, Анны Иоановны и Елизаветы Петровны времен, но чиновники не изменились так же, как и кабинеты, и коридоры. С годами они только совершенствовались и совершенствовались…

Особую, «свежую» струю в чиновничье сословие влил прошлый, двадцатый век и подпитал плотные ряды чиновников социалистическими идеями. Чиновничье племя возмужало, окрепло, еще туже уплотнило свои ряды и пересмотрело присутственные места. Теперь они стали называться Учреждениями. Учреждения размножались так, как будто они жили уже сами по себе и плодились вне зависимости от людей. В каждом городе, за спиной великого Ленина, а точнее за его задом, ввысь и вширь произрастало Учреждение. Когда-то широкая спина «пахана» была для него «крышей», но потом Учреждение переросло своего защитника и он сиротливо тонул на фоне его многоэтажной глыбы. Учреждения стали жить в городах повсеместно. В больших и малых, в поселках и деревнях Учреждения выделялись на фоне остальной постройки и этажностью, и размерами. Эти выросшие из земли Учреждения требовали от населения дань в виде обслуживающего их персонала. Персонал заселял Учреждения, сливался с ним плотью и кровью своей, проникая друг в друга и душой, и мыслями, и деяниями.

Сегодня Учреждения все так же крепко стоят на земле нашей матушке, в гробу и в белых тапочках имея нас, смертных. Самое большое количество Учреждений расплодилось в больших городах, а впереди планеты всей, как всегда, наша красавица Москва. Здесь на душу населения самое большое количество Учреждений с кабинетами и коридорами.

Алла шла по коридору Учреждения и диву давалась. Ей тоже хотелось крикнуть громко на весь длинный коридор, вторя Семену Фараде:

– Люди-и-и-и! Ну кто же так строи-и-ит?

Потому что уже целый час пыталась найти проход именно в тот коридор на десятом этаже, в котором находился шестнадцатый кабинет. Коридор делал уже пятый поворот и Алла следом за ним, но кабинет никак не хотел выскакивать из-за угла и радовать ее.

Почти месяц Алла работала на телевидении в новой программе администратором. Программа еще только готовилась к эфиру. Этот подготовительный период длился уже три месяца до нее, один месяц при ней и еще пару месяцев должен был продлиться до выхода в эфир.

Работа администратора на эстраде и телевидении сильно отличалась. Не нужно было звонить по всей стране великой и «заделывать» концерты. Не надо было собирать потерявшихся артистов на гастроли. Не надо было никуда ехать, таскаться по гостиницам, вокзалам, поездам, самолетам, аэропортам, автобусам… Не надо было ругаться с местным кустовиком по прибыли. Не надо было спорить с артистами за гостиничные номера, в которые она их поселяла.

Эта новая работа напоминала больше киношную. Нужно было достать то, не знаю что, а для этого пойти или поехать туда, не знаю куда. Заодно добывать артистов для всевозможных интервью, обеспечивать коллектив атрибутами труда, начиная от скрепок… и до мало ли еще чем, что могло прийти в голову главному редактору. Но работа Алле нравилась.

Устроил ее на телевидение опять же Михалыч. Она приехала с гастролей выжатая, как лимон. Ей казалось, что почти целый месяц ее били по голове балалайкой и при этом тренькали на ней «Барыню». Три солистки, включая Лиду, достали ее до печенок. После отъезда Ляли, которую на самом деле звали Людмила, три оставшиеся красавицы устроили сражение за место под одеялом у Алика. Они вначале вдвоем, постарались опарафинить Юлю перед ним, а потом между собой долго и склочно пилили его пополам. Он сопротивлялся, потому что был самолюбивый.

В мышиную возню засосало весь концертно-трудовой народ, включая не только балалайки и одну гармошку, но и грузчиков. Алла вернулась в Москву до такой степени вымотанная, что Михалыч сразу же сказал:

– У меня что, связи хилые, чтобы моя любимая женщина таскалась на гастролях по целому месяцу? Не умеешь летать – не мучай метлу…

После этой фразы участь Аллы была решена и уже через один день она впервые шла по длинному коридору студии Останкино. Вот тогда она и поняла, что такое настоящий коридор с большой буквы! Уже почти месяц она пыталась запомнить свой поворот к кабинету, постоянно теряла нить движения и блудила, как начинающий грибник в незнакомом лесу.

Очередной поворот опять повел ее не по тому маршруту. Алла понимала, что повернула не туда, шла и ругалась про себя и на свою память, и на строителей, которые спроектировали, а потом и построили такое чудо современности!

Прямо навстречу ей из-за очередного угла вышел Саша, собственной персоной, и пошел прямо на нее. Вначале Алла не поверила своим глазам, потом у нее екнуло в груди и ноги стали ватными. Алла пошла медленнее, чтобы не упасть, и стала соображать – остановить его или нет, если он ее не узнает? Шла и думала, а расстояние между ними сокращалось и сокращалось…

Он узнал ее сам.

– Боже мой! Кого мы видим? Алла! Это действительно ты?!

– Я! – пробубнила она сразу затвердевшими губами.

– А как мы выглядим! – радостно и празднично спросил-сказал он и развел руки, как будто хотел ее обнять. – Какими судьбами?

– А я здесь теперь работаю, – сказала Алла своим скрипучим и хриплым голосом и остановилась прямо перед ним. – А вот ты как сюда попал?

– А я иду на собеседование. Пригласили на музыкальную программу. Несу на прослушивание пару песен.

– Твоих?

– А то как же! Моих!

– Поздравляю! Удачи тебе.

– А я уже три недели в Москве. Между прочим, звонил почти каждый день – но! Ни слуху, ни духу! Телефон не поменялся? Или мужика завела?

– Телефон не поменялся, а вот мужика… завела и в основном у него… – Алла сказала это почти с вызовом. Ей стало обидно, что за такой длинный срок он не удосужился дозвониться ни разу. Слова соскакивали с языка сами. – Мог бы и раньше позвонить, до мужика.

– Я звонил раз пять или шесть, но мне все время не везло. Никто не поднимал трубку.

– Вообще-то, может быть. Я часто гастролировала, да и дела…

– Ну и что мы делаем вечером? Под бочок к своему мужику?

– Да нет. Могу и не под бочок. А что, есть предложения? – Алла сделала ласковые глазки.

– У меня встречное обязательство. Хочу теперь я пригласить посидеть где-нибудь.

– Денег много?

– Да нет, не много. А что, есть другие предложения?

– Есть. Лучше давай ко мне. У меня еды полный холодильник, а выпивка за тобой. Идет?

– Идет! Ты когда заканчиваешь?

– Я казак вольный! Ты же сам знаешь.

– И когда тогда встречаемся.

– А ты когда освободишься?

– Не знаю.

– Давай так. Вот тебе мой рабочий телефон, я буду ждать твоего звонка у себя в кабинете. Окей?

– Окей! Ну, я пошел. – Саша вдруг наклонился, чмокнул ее в щечку и пошел дальше по коридору, а Алла завернула за очередной угол и остановилась. Ноги дрожали, пришлось облокотиться о стену. Когда она немного успокоилась и подняла глаза, то неожиданно оказалась прямо у своего кабинета! Она даже удивилась. Интересно было бы узнать, кто водил ее по коридорам, пока они не встретились? Бог или черт? И вдруг она вспомнила бабку в платочке, предсказавшую ей подарок из длинного, длинного коридора. Неужели и правда Саша и есть тот сокол ясный, который полетал, полетал, да и прилетел вот в ее сети…

Ждать пришлось почти два часа. Она успела переделать все текущие дела, отвлекая себя от мечты, но сладенькие мысли лезли и лезли в голову. Она его хотела. Хотела не только чисто физиологически, она хотела его навсегда. Для чего же, если не для него, она столько сил и усердия истратила, бросаясь под танки косметологии и стоматологии? Теперь, когда на свое лицо даже с утра смотреть было не страшно и не хотелось с отвращением плюнуть в зеркало на свое отражение, теперь, когда про бывшую Лену-большую, эту похотливую и развратную сучку, тоже стало все понятно, ей не стыдно было думать про «навсегда»…

Два часа тянулись длинно и нудно. Наконец-то он позвонил. Алла тут же засуетилась в сборах, хотя ничего особенного ей собирать не надо было. Взять сумку и пакет с бумагами, которые она почему-то таскала с собой.

Квартира встретила их чистотой. Алла, как будто чувствовала, буквально вчера все выдраила и навела почти стерильный порядок. Михалыч улетел в командировку аж на целую неделю, поэтому специально загрузил ее холодильник продуктами еще позавчера. Для этого он выделил полдня и потащил Аллу на рынок, «на отоварку». Он боялся, что его «любимая девочка» помрет без него с голодухи.

Алла чувствовала себя да и была вольной птицей целую неделю. Сегодня все сложилось на удивление удачно. Не надо было что-то врать Михалычу… потому что неизвестно было, чем-то закончится сегодняшний вечер? А Михалыч он человек постоянный…

Стол накрывали вдвоем. Она резали на кухне мясо, колбасы, хлеб, овощи, а Саша носил тарелки на маленький столик в комнату к телевизору. Они цеплялись друг за друга локтями, пальцами, глазами и заводили друг друга запретом на откровенное прикосновение. Потом сидели за столом и делились прошлым, которое прошло отдельно друг от друга. Было бы смешно посмотреть на них со стороны, потому что каждый старался первым рассказать, а может быть, и отчитаться за прожитое время. По крайней мере, так показалось Алле, может быть потому, что она перебила его немедленно, не успел он открыть рот…

– Ты представляешь? Я попала в такой коллектив! – затараторила Алла со своим рассказом, стараясь открывать рот так, чтобы видны были белоснежные зубы. Даже улыбка у нее сейчас изменилась. – Балалаечно-песенный балаган со сплетнями и полным набором закулисных примочек! Это что-то! Что ни день, то новый фокус! Жизнь уповала меня и их своими неожиданностями наповал. Мои бедные уши! Чего только они не наслушались. Нам бы штурмовать грядущего горы, а приходилось разгребать пастельные завалы. И целый же месяц! Так дальше быть просто не могло, и я ушла.

– Ты меня гастрольными рассказами не отвлекай, не отвлекай! Ты мне лучше про мужчину расскажи?

– А что про него рассказывать-то. Хороший человек. Генерал. Владимир Михайлович.

– И не молодой уже, судя по чину и отчеству. Да?

– Да. Уж не молод был детина! Но борозды не испоганил… – Алла специально сказала эту фразу и сопроводила ее движением бровей и глазами, как бы подтверждая…

– О-о-о-ой, не ври!

– Чтобы врать, нужно быть умным, а дураку достаточно быть честным.

– Поэтому ты мне все по-честному.

– Во-первых, я тебе это в первый же день говорила, а во-вторых, я тебе клятв не давала. Ты лучше про себя расскажи!

– Про меня даже слушать не интересно. Все тот же двор и тот же сад, пардон, чердак… и лишь тебя не хватало чуть-чуть… А ты… – Саша тяжело вздохнул.

– Ты так ругаешься, что я не успеваю считать этажи.

– Я же про себя, не вслух.

– Но мне-то слышно…

– Я ругаюсь сам на себя. У меня тогда был успех! Все в порядке! А успех – он провоцирует лень. Нужно было все-таки дозвониться, а мне было лень слезать вечером со своего чердака в поисках счастья. Вот так и прозевать все можно. Некоторые нашли свое счастье, потому что не ленились, а я все еще высматриваю…

– А счастье свое нужно высматривать пристальнее.

– Ты высматривала?

– Я тебя высматривала, но что-то было не видать.

– А хотела? – теперь уже Саша сделал бровями горку.

– Если коготок увяз… птичке хана. Да-а-а! А я в тебе увязла… Я не в себе… я вся в тебе…

Саша ласково погладил Аллу по щеке и нежно поцеловал. Поцелуй был длинный, Алла не хотела отлепляться от его сладких губ. Наверное, ее организм именно этого и ждал, потому что безвоздушное пространство тут же опустилось из желудка в тазик и там закипело, булькая и отдаваясь колыханием в ее груди… Дальше она ждать уже не могла и стала тихонечко укладываться спиной на диван, завлекая Сашу за собой и не прекращая наивысшего удовольствия нежного соприкосновения…

Потолок закружился, заплясал в глазах и обрушился прямо на них, а крутящийся тоннель унес в страну непомерного счастья, в которой струны ее души зазвучали в унисон с его струнами. Именно такое неописуемое счастье она рисовала себе все это время и наконец-то, оно произошло…

Сумасшедшая ночь была наполнена сплетением их тел, поцелуями и разговорами. Алла не смогла удержаться и не похвалиться и новыми зубами, и лицом, и тату… Саша гладил лицо и пытался увидеть аккуратные шовчики на нем, но их было не видать. Совершенно холеное лицо цивильной женщины. Он даже зауважал Аллу за такое отношение к себе. Саша нормально относился к косметическим примочкам. Единственное, что ему не нравилось, так это искусственная грудь. Ему казалось, что это неприятно – держать в руках надутые гелем плюшки…

– Красавица ты моя, – приговаривал Саша. – У тебя стало необыкновенно чудесное лицо. Суперстильное и ухоженное.

Тогда Алла призналась:

– Это все дело рук моего нового мужика, Михалыча. Он мне все оплатил.

Саша даже сник лицом, но проглотил пилюлю. А что было делать теперь, когда «поезд ушел»? Чтобы как-то отвлечь его от мрачных мыслей, Алла стала рассказывать про Севастопольские гастроли. Новости про звезду и его бывшую жену Лену Саша воспринял не так, как тогда, в ресторане. Он «отошел» от тех, разводных переживаний, «ярость благородная» уже схлынула с него. Он с неподдельным интересом выслушал рассказ о сексуальных спорах. В какие-то моменты он даже заразительно смеялся, а Алла вторила, сверкая белозубой улыбкой.

Уже под утро Саша, таки, стал рассказывать события из своей жизни. Там тоже было интересно и впечатляюще. Коллектив, в котором он работал и который назывался «Времена года», стал разваливаться. Не потому, что склоки и плохое отношение внутри коллектива сделали свое черное дело, а потому, что из него уволились художественный руководитель и его жена – музыкальный руководитель. Они уезжали в Израиль на постоянное место жительства. Уезжали недели через две. Так, неожиданно для Саши, он оказался за бортом большой лодки, которая есть эстрада, на чердаке Горьковской филармонии, чисто из любви филармонических девочек из бухгалтерии. Если бы завтра они сказали ему «До свидания», то идти ему было некуда, только на улицу. Теплилась надежда на телевидение, но для этого нужен был толкач в виде хорошего администратора с московскими связями.

Предложение вырвалось само по себе, без прикладывания мыслей с ее стороны. Алла даже удивилась от того, что услыхала в собственном исполнении:

– Саш. Перебирайся жить ко мне. И-и-и… хочешь, я буду твоим администратором?

Саша тоже не ожидал такого быстрого поворота событий, и, чтобы как-то расхолодить обстановку, сказал:

– А чем я буду тебе платить? У меня сейчас с денежкой не густо.

– Почему ты все на деньги переводишь?

– А как же. Про бесплатный сыр нас еще Маргарет Тэтчер предупреждала… ты сама знаешь.

– Я что-то плохо въезжаю… Ты что, думаешь, что я тебя в мышеловку завлекаю? Очень нужно! У тебя что, обострение хронического дебилизма? – Алла ляпнула, как всегда, не подумав.

– А обзывать-то зачем? – обиделся Саша. – Ты думаешь, что я человек конченый, никому не нужный?

– Это ты решил, что я с помойки всех подбираю.

– Не с помойки, а с чердака!

– Ну с чердака. А я, между прочим, тебя ждала, надеялась и верила… А ты! Сыром мне рот заткнул… – Алла даже заплакала от обиды.

– Ну-ну-ну… Нам только слез не хватало… Прости меня, пожалуйста, за сыр… Я не хотел тебя обидеть. Честное слово. Так вырвалось.

– И ты меня прости, у меня тоже вырвалось…

Это был первый блин комом в их новых отношениях, которым они в тот самый первый раз умудрились не подавиться…

Жизнь в семье

Саша перебрался к Алле на следующий же день от своих друзей, уезжающих в Израиль. Он не хотел им мешать, потому что они увозили с собой все, включая мебель, и контейнеры за мебелью прибыли с утра. Любимый диван, на котором Саша проводил ночи, когда приезжал в Москву, сегодня должен был быть запакован вместе с другой мягкой мебелью.

Алла устроила ему домашнюю экскурсию, как будто он еще ни разу не был в ее доме. Она торжественно провела его на кухню и показала, где что лежит и висит. Потом показала, что лежит в кладовке, что в коридоре и все внутренности в тумбочках и комоде. Потом усадила на диван и стала торжественно знакомить со своими клоунами, называя каждого по имени и рассказывая историю его коротенькой клоунской жизни. Это было забавно. До этой минуты Алла так подробно и трепетно не рассказывала об отношении к своей маленькой «семье». Только тогда Саша вдруг понял, до какой степени Алла одинока на самом деле. У него защемило в горле от этого неожиданного открытия. Он сидел на диване и думал о том, что его будущая жизнь окажется намного сложнее, чем ему показалось с самого начала, а клоуны нависали над ним с полок и очень внимательно рассматривали своими глазками-пуговичками. Саше стало даже неуютно под их взглядами… Он встал и ушел на кухню…

Алла развешивала в своем «девичьем шкафу» мужские рубашки, каждую прикладывала к щеке и тихонько гладилась об нее, пока Саша не видел. И рубашки, и пиджаки ошалительно пахли Сашей, и этот запах возбуждал ее до состояния вставания дыбом волосиков по всему телу и приведению ее возбудительных рецепторов до состояния нетерпения. Тогда она бросала рубашки на диван, бежала к Сашке на кухню, хватала за руку и тащила на широкую кровать, за шторку… Он не сопротивлялся… Он тоже всегда был готов к ее набегам и даже где-то рад им…

В таком сумбуре жарких чувств и объятий неделя пролетела в один миг. В этот миг, кроме сумасшедшего интима, были вплетены поездки на работу вдвоем, потому что Алла придумала предлог не отпускать его от себя ни на секунду:

– Я должны тебя с публикой познакомить, поэтому мы будем ездить на мою работу вместе. Правильно? А заодно прошвырнемся по всем студиям и посмотрим, кто чем дышит. Я должна приучать к тебе телевизионный бомонд.

Честно говоря, телевизионную публику Алла и сама-то знала плохо, но надеялась на свое пробивающее все стены удостоверение, по которому она могла себе позволить вламываться в любые кабинеты и студии. Их новая программа не была музыкальной, она была больше публицистической, но интервью предусматривали мнение на темы дня людей разных слоев населения, в том числе и артистов, и редакторов из соседней студий, и операторов, и даже уборщиц. В данным момент на них надвигалась программа про научные открытия и приходилось больше общаться с людьми умственного труда. Для Аллы бывшие пролетарии умственного труда как-то неожиданно превратились в наукообразных индивидуумов, пугали непонятными словами и заумным выражением лиц. Но Алле было некогда слушать про летающие тарелки, про теории разбегающихся Галактик или черные дыры. У нее в голове сидел только Саша.

Алла усаживала Сашу в своем кабинете и носилась по студиям волчком, даже лабиринты коридоров на удивление быстро оказались знакомыми и не пугали больше своими углами и поворотами. Алла за одну неделю узнала больше, чем за предыдущий месяц. Теперь она знала в какой студии какая программа в запуске, куда нужно подойти и с кем переговорить, чтобы не прозевать и во время показать Сашу кому надо.

В результате таких массированных усилий Алла пристроила Сашу в одну из музыкальных программ на прослушивание. Как молодого певца-композитора его решил показать зрителю канал Муз-ТВ сразу с несколькими его новыми песнями. Это была первая победа…

– Ты мне скажи честно, тебя это устраивает? А? – допытывалась Алла, заглядывая к нему в глаза.

– Конечно! Для меня это будет второе демонстрирование меня в ящике. Где-то полгода тому назад мы уже записывали одну из моих песен вместе с «Временами года». Тогда это было не очень важно, хотя впервые и в диковинку, потому что и без телевидения были гастроли, успех и жирный кусок хлеба с маслом и икрой, а сегодня это мое личное пробивание лбом стены успеха для своего собственного я и на всеобщее обозрение. От этой рекламы зависит и будущее, и кусок хлеба, и масло и, возможно, икра.

Алла видела, что Саша очень волновался, выбирая утром рубашку. Он одевал то одну, то вторую, прикладывал к ней галстук, менял их. К галстуку в зеркале на его грудь прикладывала свою голову и Алла. Она суетилась, мешала советами и переживала больше, чем он, хотя не показывала ему своего волнения. Она строила глазки и ему, и всей своей клоунской семье, спрашивая у них:

– Ребята! А вы что молчите? Вы должны давать моему любимому советы про галстук и рубашку!

Но клоуны сидели молча и только внимательно рассматривали нового человека. Они его еще не знали хорошо и, возможно, еще не приняли в свою семью. Саша это почувствовал интуитивно и даже удивился такому непонятному чувству, как будто клоуны и правда были живыми и одухотворенными, Как будто они были Аллиными детьми, и их молчание могло расцениваться, как своеобразная ревность…

По дороге и в трамвае, и в метро Алла втюхивала ему в ухо успокаивающие и поддерживающие штаны слова, он кивал головой, но слушал не очень внимательно. Он явно так ничего не услыхал, или не понял.

Прослушивание прошло удачно, Сашу утвердили на эфир и отпустили восвояси, назначив день съемок. Алла была рада, целовала его в щечку, улыбалась и опять заглядывала в глаза. Глаза у Саши были почему-то грустные. Она поняла, что он должен побыть один, и отпустила его домой. Она и сама переживала больше, чем надо. Сегодня ей тоже нужно было побыть одной и подумать хорошенько. Кроме эфира дергало за нервы будущее объяснение с генералом, который должен был прилететь в эту ночь. Он каждый день звонил ей на работу и с нетерпением ждал встречи. Что она скажет ему? Что поменяла его прекрасные отношения на молодое, ядреное, сексуальное тело? Тогда он может обидеться очень сильно, потому что всегда был мужчиной хоть куда и устраивал ее в кровати на все сто.

Но с Сашей все было совсем другое! Как объяснить ему про замирание сердца, как сказать, что чувствует ее кипящий тазик, как перехватывает дыхание от его поцелуев. Это все будут удары под дых. Но честно, хотя и стыдно. Алла сидела и грустила от свалившихся проблем, когда ее позвали к главному.

Главный был мужик ничего, но толстоват и лысоват. Не в ее вкусе. Он сидел за своим командирским столом и качался в кресле вперед-назад. Он глянул на Аллу исподлобья и начал сразу как-то резко, громко и зло в третьем лице:

– Хочется спросить, мы работать будем или как? У меня такое впечатление, что мы в гробу видали всякую работу. А у нас, между прочим, надвигается эфир и дел непочатый край… – Он стал повышать голос – А мы, похоже, вокруг мужика пляшем? Да? – Глаза из-под бровей зыркнули очень недобрым светом. – Я понимаю, что в таком возрасте каждый мужик подарок, но мы тут ни при чем. Нам работа нужна. А не услада вашего тела! Вы можете мне сегодня отчет на стол положить по проделанной работе? А?

– Именно сегодня я не готова, но завтра утром отчет будет лежать у вас на столе… – У Аллы задрожал голос, и она испугалась чего-то внутри своего «я».

– Вот именно! Завтра! А у хорошего администратора всегда все готово! У него даже снег летом под подушкой готовый лежит! Вы мне сами это говорили! Или вы мне это говорили для саморекламы? А сами в любовь ударились? Я требую работы, работы и еще раз работы… – он уже кричал, весь побагровев. – Ушла! – рявкнул напоследок и развернулся вместе с креслом в окно.

Алла выскочила из кабинета, как пробка из взболтанного шампанского. Ей было и обидно, и стыдно. Она всегда относилась к своей работе любовно и самозабвенно исполняла свои обязанности. Он был прав. Она действительно была виновата, но чувство, как будто ее асфальтоукладочный каток укатал, не покидало. Можно было с ней говорить и поласковей, и не осквернять вульгаризмами ее жизнь…

С самым отвратительным настроением она притащилась в кабинет и села за стол. Зазвонил телефон. Это был Михалыч. Он радостно кричал в трубку:

– Солнце мое! А вот и я! Как ты там? Я тебе домой звонил, а там какой-то парень трубку поднимает.

– Это мой родственник. Двоюродный брат в гости приехал, – нагло соврала Алла и опять ей стало стыдно.

Она четко почувствовала, что только что загнала себя в угол, из которого будет выбраться ой, как нелегко… Получившийся любовный треугольник не подчинялся законам геометрии. Все углы в нем оказались тупыми. Эта тупизна торчала в ее голове и кололась своими тупыми углами в черепушку. Что делать, она не знала. Вечером нужно было ехать в аэропорт и встречать Михалыча, как она сама ему обещала еще при прощании. Но обещала она неделю тому назад, когда Саши не было видно за поворотом длинного останкинского коридора, а сегодня он сидел в ее квартире и на правах близкого человека поднимал трубку. Нужно было звонить ему и придумывать что-то на вечер, чтобы спокойно уехать в аэропорт.

И вдруг Алла поняла, если она сразу, вот сейчас, немедленно не расскажет всю правду и Сашке, и Михалычу, запутается окончательно. Воронка вранья может затащить ее даже в черную дыру ответственности. Если двое накатят, то третий может оказаться гипотенузой. Это точно! Она набрала свой номер.

– Алло, – прозвучал в трубке голос, ставший родным за одну неделю, и она почувствовала, что не сможет теперь бросить его по собственному желанию. Только по принуждению или под пытками раскаленным утюгом. – Я слушаю.

– Саня. Я должна тебе сказать, что меня сегодня дома не будет. Я поеду в аэропорт встречать Михалыча.

– Вот так вот, – почему-то спокойно ответил Саша, и это ее кольнуло в сердце, поэтому резко развернула разговор к финальным фразам:

– Да. Вот так вот. Пока я с ним не объяснюсь, ты меня не ищи, но я хочу спросить честно. Ты у меня надолго?

– А если да, то что? – уже другим голосом спросил Саша.

– А если да, то на сколько? – подтолкнула его Алла в спину.

– А ты сама как бы хотела?

– А я бы хотела на всю жизнь. («В рамках моего стильного лица и омолодевшего тела», – подумалось подспудно…)

– Считай, что мы договорились! – Голос у Саши стал вдруг веселым и игривым.

– Значит, я отказываюсь от славного и доброго человека Михалыча? – жестким голосом спросила Алла.

– Значит так…

Часть вторая Саша

Если ученик готов, учитель найдется.

Китайская пословица

Свадьба

– Горь-ко! Горь-ко! Горь-ко! – кричали гости хором, старательно выговаривая слова и дружно раскрывая рты. В полумраке ресторана лица белели пятнами, а рты чернели зияющими дырами, издающими:

– Го-ка! Го-ка! Го-ка!..

Они сидели за столом рядом, но Алла все время крутила головой и стреляла глазами по столу. Старалась не упустить из поля зрения реакцию гостей. Саша видел, какое болезненное самолюбие прорезалось у его «молодой» жены сегодня. Он чувствовал, что его дядька по материной линии Василий Степанович неспроста просверливает ее глазами. Он был готов отпороть какую-то глупость. Все зависело теперь от количества спиртного, влитого внутрь. Зачем нужна была эта показушная свадьба? Всем же было ясно понятно и отчетливо видно, что такая невидаль, как молодой жених и далеко не первой свежести невеста очень оригинальная пара. Но он же на это пошел? Пошел. Зачем же было продолжать трепать ему нервы уже в ресторане своими зыркающими глазами. Понятно, что невидаль, когда жених моложе невесты аж на двадцать три года!!! Да. Он молодой, симпатичный и стройный парень с только что обнаруженной способностью к облысению, весь в папу, но этого же не видно. Это единственный его минус, как сказал дядька. Пока! А она? Ну, старая… Ну, маленькая… Ну, в очках с очень сильными диоптриями… Ну, страшненькая. И голос, как у иерихонской трубы… Ну, зубы вперед… Но… что теперь поделаешь? При этом сейчас она уже почти красавица! Видали бы его родственники и друзья ее на годочек пораньше! Вот это было страхотище! Но все равно он на это пошел еще тогда! Правда, если честно, самому непонятно, почему… А вот сейчас эта свадьба! Но… обещал – выполнил, раз жизнь подтолкнула…

– Го-ка! Го-ка! Го-ка! – продолжали скандировать гости.

Он оторвался от мыслей, встал прямо за столом и посмотрел на жену. Она сидела и зло смотрела на его дядьку. Он протянул ей руку, стараясь помочь подняться. Она встала во весь свой смешной рост и посмотрела на мужа. Вначале в ее глазах отразилась мысль, которая бегала под волосами, но потом в них засветилось добро, ласка и тут же запрыгали чертики желания. Она явно любовалась им, чуть-чуть прищурив глаза и запрокинув голову. Саша откликнулся на теплые чувства, струившиеся от Аллы, наклонился и ее теплые губы мягко прильнули к его губам, чуть приоткрывшись до влажности… она закрыла глаза и отдалась сладкому чувству восприятия его нежного поцелуя… по его телу тоже волной пробежало желание и нега… глупые мысли сразу же утонули в удовольствии… Ох, и умела же она заводить его с пол-оборота…

– Один! Два! Три! Четыре! Пять!.. Восемнадцать! Девятнадцать! Двадцать!.. – скандировали гости дружным хором, как будто и правда желали такого длинного поцелуя.

Он целовал ее, а она таяла от счастья в его объятьях. Он чувствовал это почти физически. Он понимал ее. Это то, чего она добивалась почти целых два года! Они были знакомы три, из которых два последних, главных года ее жизни, жили вместе! Алле было уже пятьдесят четыре. Он точно не знал этого до сегодняшнего дня, но думал, что меньше. Заявление в ЗАГС они подавали по великому блату, без участия жениха и невесты. Приехала подружка Лина, забрала их паспорта, а потом привезла обратно и сообщила, когда свадьба. Не ее скрипучий голос сбивал его с панталыку и даже не лицо, которое она недавно перелицевала за чужой счет, как старую шубу. Она была молода душой, и ему казалось, что им одинаково лет, ну если только чуть-чуть… И вдруг сегодня, на росписи, в загсе он узнал, что его жене уже целых пятьдесят четыре!

О ужас!

А в следующем году ей вообще должно будет стукнуть пятьдесят пять. Он не боялся будущих пятидесяти пяти так, как она. Если бы не она, которая всегда была рядом и очень болезненно относилась к наглым, на фоне его молодости, рассматривающим взглядам окружающих их людей, ему бы было все равно. Можно было уже давно привыкнуть к людским взглядам за эти два года, но она никак не могла. Не могла не замечать их, не могла не реагировать. Вначале они даже возбуждали ее и заставляли бравировать близкими отношениями, целуя его на виду желательно толпы, но потом стали раздражать. Хотя до сих пор еще сохранилось что-то детское и взрывное в ее внутреннем настроении. Он долго привыкал и к ее вот такому поведению, и к ее выкрутасам, и шуточкам, слетающим с языка бесконтрольно. Вначале это даже забавляло, но теперь он старался отойти подальше от кучки народу около Аллы, когда ее несло «вразнос».

За эти два года можно было адаптироваться, потому что в душе Алла была совсем другая: нежная, кроткая и ранимая, но чем больше времени они находились рядом, тем меньше он хотел слышать около своего уха ее скрипучие и колючие шутки. Иногда она делала все назло людям, как сейчас собиралась выкинуть что-то назло его толстому дяде, всему этому ресторану вместе с разномастной публикой в нем, причем выкинуть что-нибудь из ряда вон и очень выходящее! Он ее чувствовал, он уже знал ее хорошо… Ему это не нравилось.

Нужно было чем-то срочно отвлечь Аллу от мыслей, которые бродили в голове и скрипели там слышно и отчетливо. Отвлечь ее могло только что-то экстраординарное…

Долгий поцелуй закончился и они сели на свои места. Саша наблюдал за Аллой, как она быстро и цепко провела глазами по всему столу, как будто хотела сразу ухватить взглядом реакцию гостей. Гости реагировали по-разному, но все как-то живенько, кокетливо и с завистью. Все! И ее подруги и его друзья. Вот уж кто никак не хотел понять и принять их брак, так это его друзья. На их лицах была написана и досада, и жгучая ненависть к этой чуждой их кругу общения бабке. Она это понимала и чувствовала. Она не обижалась на его друзей, она даже оправдывала их перед Сашей.

– Ты довольна? – тихо спросил он во время вальса, на который она его потащила. – Я сделал все так, как ты хотела. Хотя мне лично все эти гости до фени. И ресторан тоже.

– Очень довольна! Назло всем!

– Смешная ты, честное слово. Зачем тебе эта свадьба? Нам же роспись нужна была не для этого, а ты устроила хохму с Большой буквы с розовым платьем и фатой. Плюнули бы на все эти показушные дела, посидели бы дома в своем кругу, как люди. А то светимся тут на виду у всего кабака в таком экзотически-пирожном виде.

– А я хотела именно на виду! И именно в розовом платье и фате! Как и должно было быть! Я знаю! Чтобы завидки всех гостей задавили.

– Интере-е-е-сно? Почему должно было быть? Ты что, действительно заранее знала, что в розовом платье?

– Да! Я знала заранее. И что это будешь ты, и про платье. А что, тебя пугает что-то?

– Да, уж! Ты меня все время удивляешь! Как в кино про что-то жутко-мистическое. Ты и меня, и особенно гостей удивила своим платьем. И еще хочешь, чтобы народ завидки не давили? Вот они и задавили. Видишь, как они на нас смотрят? Так бы и удавили!

– А пускай попробуют! Особенно твои друзья и родственнички. Моим-то по барабану, они по-другому завидуют, а вот твои… точно бы удавили или хотя бы понадкусывали. И тебя, а уж меня… Вон. Посмотри на того толстого дядю!

– Это мой дядька по материнской линии. Он приехал от всех родственников. И за папу, и за маму, и за сестер. Его зовут Василий Степанович. Почему ты никак не запомнишь? Ты бы его не трогала. Он мужик скандальный.

– А ты меня от него отвлекай, отвлекай…

Вальс закончился. Она специально сделал реверанс всем гостям, подхватила мужа под локоть и гордо прошествовала на свое место во главе стола. Дядька потянулся к Алле чокнуться, а Саша весь подобрался внутренне. Он почувствовал, сейчас что-то произойдет… И действительно. Они о чем-то пошептались, дядька резко отшатнулся от нее и быстренько сел на свое место. В его пьяных глазах отразились ужас и страх. Что могла сказать ему Алла? Дядька опрокинул в рот рюмку, потом со стуком поставил на стол уже пустую, но уцепился за нее, как за спасательный круг. Уставившись глазами в никуда, он стал в полной прострации смотреть в пространство… Саша решил не встревать в ситуацию, пускай рассасывается сама…

– Сань. Саня! Иди, чего скажу, – позвала его Алла. – А мы нигде не найдем укромного уголка для отвлекания? Так хочется! – тихо прошептала она на ухо и поцеловала в мочку, тихонечко пощекотав прямо в ухе кончиком языка.

– Ой! Ал! Ну ты даешь! Никак не терпится? – Сашкин организм откликнулся на ласку молниеносно.

– Не-а! Никак! Ты же должен меня отвлечь…

– Ох! И умная же мне жена попалась! А какая хитрая! А с какой интуицией! А как мои мысли умеет читать! Ну, тогда пойдем искать. – Он улыбнулся ей очень красноречиво.

Народ передвигался по ресторану хаотично, танцевал, ел, пил, разговаривал, обсуждал разные московские сплетни, особенно это событие, занимался всем, чем мог, точнее тем, чем занимается обычная ресторанная тусовка, а они искали тихий уголок и целенаправленно рыскали глазами по пространству. Они хотели друг друга. Желание было невыносимым и острым…

– Пойдем в туалет, – прошептала она на ухо Саше, потянув его за рукав и привстав на цыпочки, чтобы ему было слышно сквозь рев оркестра и гомон зала.

– Если ты готова, пойдем, – ответил он ей тоже прямо в ухо и точно так же, как и она, провел кончиком языка сначала по мочке, а потом и внутри маленького розового ушка…

– Оййй! Саньк! – томно простонала она, – давай быстрей… Никакого терпежу нету-у-у-у…

Туалет был на одного человека и запирался изнутри на задвижку. Было очень неудобно и мало места, но как же жарко и страстно было это все именно в туалетной, узкой комнате…

Долгая дорога в «ящик»

Свадебная суета тянулась целых три дня. Саша устал от такой большой толчеи народу. Все Аллины подружки приходили в гости, а на самом деле посмотреть на него, как на инопланетянина, двугорбого носорога или «свадьбишного гинирала в рыгальях» и дружно завидовали Алле. Это было видно по их лицам и глазам. Особенно надоела самая близкая подружка Лина. Последний месяц она торчала в доме почти постоянно. Что связывало ее и Аллу, Саша не понимал, но при Лине она становилась веселой, остроумной и очень говорливой. Правда, от Лины была и польза.

Это именно она взялась осуществить его давнишнюю и несбыточную мечту – помочь купить небольшую квартирку под студию. Эту его очень давнюю мечту об отдельном жизненном пространстве, своей берложке, подогревало и неприятное чувство, появившееся у Саши внутри почти сразу по переезде его в Аллину квартиру. Все дело было в Аллиных клоунах. Они торчали на своих полках и глазели на Сашу, вылупив свои пуговки нахально и с недовольством. Или им не нравилось увеличение семейства как таковое, или конкретно он сам? Саша пока не понимал…

А вот со студией все произошло как по заказу. У Саши создалось впечатление, что его желание ждало Лину за углом, потому что, как-то уж очень быстро квартирка подыскалась, как будто долго сидела за углом и ждала вот этого его желания, а потом как выскочила из-за угла прямо на ловца. Так же быстро они оговорили цену. Она оказалась на удивление нормальной, той, на которую он и рассчитывал. Но самое удивительное, выполненное действительно как по чьему-то заказу, даже где-то мистически непонятное, так это было то, что она оказалась прямо над ними, над Аллиной квартирой, этажом выше и правее. Как Лина узнала, что квартира продается, он так и не понял.

Такой подарок судьбы его очень устраивал. Теперь нужно было оформить документы именно на него, на Сашу. Должен же он был хоть что-то иметь за душой, тем более, что деньги на квартиру он заработал сам, собственными руками и Божьими талантами.

Именно из-за этой квартиры им и пришлось пойти на оформление официальных отношений. Еще не издали закона о частной собственности и нужна была прописка. А особенно в Москве! Алла долго объясняла ему, что только роспись развяжет этот узел, а ему казалось, что таким образом узел только завяжется еще круче и прямо на его шее. Он хорошо относился к Алле, но связывать с ней свою единственную жизнь на всю жизнь было не только не в кайф, но и очень рискованно. Хотя в быту она оказалась человеком покладистым, ну а в постели вообще современным! В рамках индийской Камасутры позволяла и себе, и ему все что угодно, и этим заводила на всю катушку. Каждый раз у нее это было, как в последний раз…

Климакс… одним словом…

За время, прошедшее от встречи в коридоре Останкино до дня сегодняшнего, прошло много дней. Это было тяжелое время. Вначале Алла устраивала кошки-мышкины разборки со своим Владимиром Михайловичем, которые вырвали кучу нервов и пробили в здоровье нехилую дыру. На самом деле этот «родственничек» был Саше по барабану, но где-то там, внутри, срабатывало что-то чисто мужское: не трогай мою «телку».

Особенно не нравилось то, что почти полгода она ездила к нему на дачу и постоянно клялась, что это самый последний раз, хотя Саша об этом и не просил. Он даже не спрашивал, что же у них там происходит на самом деле. Вольные отношения современной пары не давали возможности высказаться вслух, но щекотание внутри своей души, и щекотания неприятные, Саша испытывал. Что-то во всем этом было комическое, издевательское, но самое комическое было в конце! Алла почти месяц уговаривала Сашу на знакомство!!! Кино, вино и домино! Если бы ему кто-то рассказал такое, он бы хохотал очень долго! Старая колоша заимела красна молодца в свои сети, посадила в своем доме, а потом долго ездила к старому любовнику на свидания, прикрываясь громким словом «расставание по совести, с хорошим человеком», а в конце еще и свести их нос к носу решила! Во как! Саша от этого даже своеобразную кайфушу поймал, поделившись вслух с клоунадной выставкой на полках. Озвучить такое кому-нибудь он не решился бы.

Можно себе представить, как он чувствовал себя на этой встрече! Как подопытный кролик под микроскопом.

Владимир Михайлович рассматривал его пристальнее, чем это прилично, и задавал неприлично-дикие вопросы про его отношения к Алле. Он вел себя как папаша, который пристраивает свое чадо замуж. Хотя на самом деле Саше было неприятно сидеть рядом с человеком, с чьей спермой приходилось встречаться его сперме в чреве бабы. Или если и не его на самом деле, то все равно бабы!

Это рандеву Саша запомнил надолго. Он понял, что так просто ему теперь от Алла не уйти, что за спиной у нее будет вечно маячить «папаша» или, точнее старший муж, как в гареме наоборот, назидательно помахивать пальцем или зло грозить кулаком.

В начале их совместной жизни долго не было никакой работы и Саша «сидел на шее» у Аллы, под презрительными взглядами клоунской когорты. Программа, на которой она работала, наконец-то получила эфир и регулярно, раз в неделю, радовала народ свежими мыслями. Тянулось это почти год. За год Саша перезнакомился со всеми телевизионными, радио и прочими редакторами. Обнаружилась такая жесткая конкуренция среди композиторов, что пробиться через эту железобетонную стену была способна только Алла, да и то не всегда. Он не знал, что делать и как зарабатывать на элементарный кусок хлеба. Помогли старые друзья. У одного из приятелей оказалась своя студия. Саша записал там несколько музыкальных минусовиков. Только тогда у него появилось музыкальное сопровождение. Теперь можно было работать на всевозможных сборных концертах и не чувствовать себя нахлебником.

Алла тут же развила бурную деятельность. Результата получилось два. Первым результатом были концерты, которые она таки пробивала для него. Он стал выступать в чужих сольниках, в больших сборных «солянках», на стадионах, и в любых местах, куда его звали или куда его проталкивала Алла. Вторым результатом была Аллина работа. Она так много времени уделяла ему, что, в конце концов, с работы ее «попросили». Оно было и понятно. Кому нужен работник, который на своей основной работе занимается «заделыванием» концертов по телефону постороннему для программы артисту.

Алла не очень расстроилась. Саша ее понимал. Он был на ее эфире пару раз и видел, какие заумные люди выступали на передаче со своими заумными мыслями и открытиями. Некоторые идеи залипли в его голове надолго. После обдумывания, перемалывания и добавления в них собственных мыслей, он позволял себе при встречах с друзьями морочить им голову своими умозаключениями. Ему нравилось чувствовать себя «умным». Он делал сосредоточенное лицо и глубокомысленно рассуждал:

– Оказывается, Вселенная родилась от взрыва. Сегодня это понятно всем. Какое-то всевещество, правда, неясно, откуда оно-то взялось изначально, взорвалось и пошло его разносить в разные стороны, скручивая волчком в спирали. Центробежная сила все это спрессовывала в сгустки, которые уплотнялись, уплотнялись, отчего и родились Планеты. Потом они скучковались в Галактики, или наоборот. Суть не в этом. Суть, оказывается в том, что все Планеты похожи на людей, или люди на Планеты. Одни из нас-них сангвиники, вторые меланхолики, а некоторые холерики. Все вместе это называется в науке Фрактальное Броуновское движение планет. Так вот. Классические планеты развиваются по классической, спокойной схеме. Они спокойно себе разбредаются по Космосу, разбегаются от своих солнц и все у них нормально. А некоторые движутся хаотически. Эти, в конце концов, упадут на свои солнца. На таких планетах происходят бесконечные катаклизмы, наводнения, землетрясения, цунами, тайфуны… Что это нам напоминает? Правильно. К таким планетам и относится наша Матушка Земля. Ну и что тогда можно хотеть от нас, ее населяющих? Мы же «дети твои, Земля-а-а-а-а…» Холерики. Какая мамка, такие и детки. И мама холерик, и детки холерики. И всем понятно, что с ней будет дальше. Упадет на солнце и сгорит к чертовой матери. И мы живем так же. Падаем и горим. Поэтому и хочется нам, ее детям испытать чувство полета и падения, а в конце и горения. Холерики! Поэтому и наркота, поэтому и нюхает молодежь что попало из пакета, поэтому мы все такие злые, нервные и кровожадные. Горим!

Саше тоже хотелось гореть, а не тлеть угольками. Его душа просилась в полет, в эфир, а эфир получался очень редко. Не хватало денежек. Новые перестроечные отношения требовали спонсирования. А, попросту говоря, на эфир-то Сашу брали, только его нужно было кому-то оплачивать. Мани из чьего-то кармани…

Денежный узел развязался неожиданно. На одной из тусовок, куда Алла пристроила Сашу с выступлением, произошло знаковое событие. Не успел он спеть свои две песни, как среди публики произошло движение, и к нему очень быстро подошла женщина среднего возраста, которую он вначале не узнал, так стильно и эффектно она выглядела. Она оказалась его старинной приятельницей Людой. Она несла ему свои поцелуи и распростертые объятья. Она обрадовалась Саше, как самому дорогому человеку. Они не виделись несколько лет. В ходе разговора выяснилось, что Люда хозяйка очень «крутой» и нашумевшей по «ящику» фирмы. Они вспоминали их знакомство. Вспоминали, как когда-то, еще в той, горьковской жизни, он помогал ей своими песнями. Тогда она была «антисоциальным элементом». За какие-то фарцовые дела, как она сама это называла, ее упрятали за решетку, а потом она оказалась «на химии» в городе Горьком. Для того, чтобы Люда могла ездить в Москву к детям, нужно было выступать с шефскими концертами в «химическом» общежитии. Небольшая команда друзей, которую сколотил Саша, помогала ей в то сложное время навещать семью.

Тогда их связывала не только эта его помощь. Были еще и обоюдоприятные воспоминания. Когда-то, на чьем-то дне рождения, еще все в том же городе Горький, она попросила его о другом одолжении. Тогда она была оголодавшей бабой, без мужика, и требовалась хорошая сексуальная расслабуха. Он чем мог, помог ей и в этом. Пару ночей, проведенных вместе, светились теперь в ее глазах приятными искорками сладких воспоминаний. После традиционных «а как ты? – а как ты?» и выяснения его жизнебыта она тут же предложила свою помощь.

Эта встреча и все последующее за ней очень помогло ему вырваться из финансовой дыры и финансовой неустойчивости перед Аллой. Люда открыла при своей фирме хозрасчетное подразделение «АлСа» (Алла-Саша) для него, и жизнь резко изменилась. Теперь и Алла была оформлена его директором официально. Они могли себе позволить работать концерты официально и официально получать деньги. А самое главное, это то, что Люда стала спонсировать все их проекты, пробиваемые Аллой на телевидении. Алла, как истинный холерик, вложилась в его карьеру без остатка. Она договаривалась на клипы, киношники снимали их, потом Люда оплачивала эфир, а Сашу крутили в «ящике» и довольно часто. Предложения посыпались, как из рога изобилия. Его стали узнавать на улице. Финансы перестали «петь романсы» и жизнь расцвела шикарным букетом. Вот тогда Саша и задумался о своей студии. Теперь студия уже не маячила, как неосуществимая мечта. Она могла стать реальностью, куда он смог бы переехать жить из-под неприятных клоунских взглядов. Вот тут-то и выяснилось, что ему нужно было быть прописанным в Москве постоянно. Требовался брак. Вот каким образом этот брак прозвучал в его жизни, а гости скандировали в кафе: «Горько»!

Кошшш-мар!!!

На оформление квартиры после свадьбы ушло целых два месяца. В первый же месяц оказалось, что оформить квартиру лично на него невозможно. Алла бегала по учреждениям и ЖЭКам, но толку было ноль. Существовал какой-то внутренний указ, по которому для покупки недвижимости его прописка в Москве должна была быть не менее пяти лет. Вся их роспись и показушная свадьба оказалась ненужной.

Саша стал тихо подозревать, что Алла знала это все и раньше, но промолчала. Она хотела узаконить их отношения, во что бы то ни стало, чтобы ими гордиться и хвалиться. Пришлось оформлять квартиру на Аллу. Прошло два месяца, и Алла оказалась владелицей еще одной, отдельной, двухкомнатной хрущебы. Они договорились, что официально квартира считается Аллиной, но фактическим ее владельцем будет Саша. Чтобы он не нервничал, Алла приватизировала квартиру и записала на Сашу. Только после этого он стал делать в ней ремонт. На ремонт ушло еще две недели. Саша обил стены звуконепроницаемыми материалами, купил дорогущую аппаратуру, большой и удобный стол, но, самое главное – у него была своя, отдельная спальня, где можно было отдыхать от Аллы и ее семейства, а также тех завихрений, которые создавала центробежная сила, производимая ею, в момент пролета над Москвой верхом на метле…

В свои налеты на Москву она его не брала и только сама могла с высоты полета правильно оценить околомосковское пространство и течения, проистекающие над и внутри города. Она называла это «прощупать народ за яйца». Ее темперамент кипел и бурлил, обливая его иногда кипятком, иногда запашком, а иногда заваливая воздушным потоком на кровать в приступах жгучего желания стареющей женщины. Первый год все было еще ничего, мало-мальски терпимо, но во второй год острое желание осталось только у Аллы, а у Саши вначале сильно поубавилось, а потом и вообще пропало. Вперед вылезали раздражающие факторы: ее страшные зубы, подслеповатые глаза с морщинками под ними, когда она снимала очки, кривобокая фигура толкательницы ядра на пенсии, или бегуньи на длинные дистанции, или просто старой швабры с обвислым животом и целюлитными ногами. Это отвлекало и глаза, и мысли от любого секса в ее сторону. Мужчина ведь, как всем известно, любит глазами, а глазеть было не на что…

От ее поцелуев у Саши начинались приступы аллергии и удушья, а от ее хриплого голоса он просто сходил с ума. Слышать сам голос было еще ничего, но звук можно было бы и поубавить. Алла не умела говорить тихо. Она почему-то никогда не говорила тихо, а только кричала. Но как! Или как будто была уже совсем старая и глухая бабка, или как будто она выступала без микрофона перед стадионом, где и сорвала свой голос. А он с голосом этим ложился и с голосом этим вставал… На минуточку…

Постоянные концерты знакомили его с разными людьми, в том числе и с красивыми, молодыми девушками. Сашино естество реагировало правильно и возможно у него завязался бы краткосрочный романчик, но Алла никогда не отпускала его на длинный поводок, держала только на коротком, потому что тогда можно было подтаскивать его все время к ноге. Постепенно она стала следить за каждым поворотом его головы в сторону любой юбки, за любым телефонным звонком в квартиру. Она добилась того, что телефон из его квартиры был запараллелен с нижним этажом. Это напоминало клетку, золотую клетку, в которой томилось его молодое тело.

Иногда Саша допоздна засиживался в студии, тогда Алла без конца тренькала телефонным аппаратом и требовала его в кровать. Он придумывал всевозможные уловки, чтобы остаться спать в своей новой, полюбившейся спаленке, но это удавалось не всегда. Если такое случалось, Саша долго лежал поперек кровати, расслабившись, раскинув руки, и смотрел в потолок в горестных раздумьях. Ему было очень жаль себя. Очень, очень! Он понимал, что сам попался на крючок, понимал, что «соскочить» теперь будет невероятно сложно и долго. Ему надоедали клоунские рожи, надоели людские глаза, непонимающе глядящие вслед такой удивительной паре, надоело все…

Иногда ему казалось, что еще одна капля, он все бросит и убежит куда глаза глядят, но каждое утро заставало его на одном и том же месте. А Алла «вошла в раж». Ей нравилась бесконечная реклама своей победы над ним. Это тешило ее самолюбие, подогретое собственным мнением об ее очень модной и очень стильной, новой внешности с ровными зубами, холеными щеками с протянутыми внутри золотыми нитями, без видимых с далекого расстояния морщинок под глазами и отвислости по низу лица… не говоря уже о животе…

Одной из самых последних «примочек» была их «засветка» в ящике в очередной телепрограмме, смакующей неравные браки. Саша упирался, как мог, почти полмесяца, но Алла окружала его так долго, так плотно и доставуче, что программа вышла в эфир с «удивительной супружеской парой, безумно любящей друг друга, несмотря на возраст».

После эфира народ удивился еще больше, но говорить это прямо в глаза стеснялся. Постепенно вокруг него медленно таяли друзья, которых Алла умудрялась оттолкнуть по телефону, не подпуская к Сашиному телу. Не надо забывать, что иногда слово звучит как пощечина, а иногда как подножка. Он был занят музыкой и не всегда замечал изменения вокруг себя. Но проходил месяц, два, три, и он с удивлением обнаруживал, что еще один друг перестал звонить и не приглашает на дни рождения в свою семью. Он списывал все на Аллу, которую «не очень любят» его друзья из-за скрипучего крика и словечек, вылетающих из ее рта бесконтрольно и часто невпопад. Постепенно в Аллиной квартире становилось все тише и тише, потому что Саша старался общаться как можно реже. Он на цыпочках просачивался утром на третий этаж и загружал себя работой, чтобы как можно меньше видеться. Доходило до того, что за целую неделю они иногда не перекидывались и парой слов. Иногда от этого затишья его взрывало и хотелось крикнуть громко, на обе квартиры, разбудив тишину, или съязвить что-нибудь вредное: «Не будем говорить громко на кладбище», – и этим спровоцировать Аллу на злость и крик. Но Алла, как истинный носорог, тоже перестала реагировать на его вспышки. Она стала чувствовать себя его хозяйкой. Она стала способна на любые поступки, лишь бы Саша сидел дома и ни с кем не общался, даже с ней. Достаточно долгое время она мужественно терпела Люду, хотя ревновала до полного отсутствия самоконтроля. Но и эта нить, связывающая его с миром нормальных людей, скоро оборвалась. Однажды Алла отправилась в офис к Люде и вернулась оттуда с приговором:

– Мы больше у этой наглой бабы не работаем! Все! Мое терпение лопнуло! Эта команда глупоголовых и тугомыслящих во главе с главной инфузорией туфелькой по имени Люда никогда не появятся в нашей жизни!

– А что случилось? – удивился Саша, стоя в проеме двери с чашечкой кофе в руке.

– А то, что я и так знала. Я догадывалась, что просто так ничего не бывает, не зря нас Маргарет Тэтчер предупреждала насчет бесплатного сыра, как ты правильно когда-то заметил! Оказывается, ты с ней спал! – Алла сняла плащ в прихожей и стала назидательно помахивать Саше пальчиком, проходя в комнату мимо него, в подтверждение своих слов, как провинившемуся мальчику.

Такого поворота событий Саша никак не ожидал и даже поперхнулся кофе. Он не мог допустить мысли, что Люда раскроет их смешную тайну. Что-то здесь было не так.

Вечером, после скандальных оправданий и обзываний всевозможными нехорошими словами, Аллу на метле унесло к Лине жаловаться на горькую судьбину, а Саша выбрал время и сам позвонил Люде.

– Привет, это я, – ласково проворковал он в трубку, потому что всегда чувствовал к этой женщине теплые чувства. – Слушай. Что тебе моя дура нагородила?

– Привет! – тоже обрадовалась она. – Слушай! Молодец, что ты сам позвонил. Где ты эту чувырлу откопал? Она у тебя как йог, от нее даже икается! Я тебе хотела все сразу же после ее ухода рассказать, но у меня создалось впечатление, что она точно на метле летает. Не успела дозвониться, а она уже тут как тут. На телефоне висит. Мои попытки прорваться к тебе увенчались ничем. Она тебя охраняет как мифический пес Цербер. Только что не кусается, но гавкает громко! Сегодня так нагавкала, что я ее выгнала из офиса.

– Правда-а-а? А что случилось?

– У меня были переговоры. Прилетели американцы, и мы сидели в кабинете. Когда твоя Алла входит в офис, слышно даже на улице, потому что она орет, как иерихонская труба, ты сам знаешь. Мы сидели в кабинете, а я ее услыхала еще с лестницы. Мои американцы даже переглянулись. Потом она прокричала по коридору до бухгалтерии. Потом стало тихо на десять минут, но тут она вышла из бухгалтерии и притащилась под дверь моего кабинета в секретарскую. Что она орала, я не слушала, но орала во всю мочь своей силушки. Иногда в тексте проскакивало и про суку, и про мать. Мои иностранцы занервничали.

– Ну и ты?

– А я вышла и спокойно попросила убавить громкость или посидеть в бухгалтерии, пока они не удалятся. Она послушалась и наконец-то чепуха, которую она несла, стихла.

– И пошла в бухгалтерию?

– Представь себе, пошла. Но когда иностранцы ушли, она ворвалась ко мне в кабинет и давай орать, и давай орать. Оказывается, я ей все время рот затыкаю и не подпускаю к приличным людям. Вот и сейчас загнала в бухгалтерию. Представляешь?

– И что ты ей ответила?

– Ответила, что если бы она совсем не приходила в офис, то у нас было бы намного приличнее, намного тише и воздуху было бы больше, легче бы дышалось…

– А она?

– А она давай кричать типа: я ее терплю только потому, что есть ты. Я ей так и сказала: – да, именно поэтому и терплю, потому что ее одну я бы даже на порог своего офиса не пустила и, как говорят в народе, на одном поле бы даже… не села. Как и многие другие.

– Ну ты даешь! И?

– Тут она как закричит: может, ты моего Сашку любишь? Да, люблю, говорю. Может быть, ты даже с ним спишь? – кричит. Да, говорю, и сплю, и люблю, и вообще я его у тебя себе заберу!

– Так и сказала?

– Так и сказала. При этом как же она бесновалась! Как сумасшедшая! Стала кричать, что всем нам еще покажет почем фунт лиха! Что она на нас чертей нашлет или еще какого-нибудь сатану. Что мы все ее очень плохо знаем! Что не за горами время, когда узнаем и ахнем! Я и подколола. Может, говорю, ты с этим Сатаной дружишь? А она вдруг выдала: «И не только с ним! Есть кое-кто покруче! А ты у меня… – это, значит, я, – будешь на сковородке в аду гореть синим пламенем, а черти будут тебя вилами переворачивать». Как тебе это нравится?

– Да-а-а! Ты знаешь, что-то в этом есть. Я вот, к примеру, давно бы ушел, да такое чувство, что ноги привязаны или гири на них кто-то повесил, многотонные… Может, она и правда Баба Яга?

– Поэтому на метле летает? А может, она тебя приворожила, присушила? Ты ничего такого раньше не замечал?

– Раньше и правда все было по-другому… А сейчас все стало странноватенько как-то… Может, и правда она по каким бабкам-ворожеям шнырит? Мало того, что в доме сплошная диктатура, туда не ходи, тут не сиди, а уж к телефону первым я забыл, когда подходил.

– Значит, точно, она тебя чем-то травит. А зельица не подсыпала, или привороты в ухо на ночь не бухтела жутким, замогильным шепотом? Или ты не замечал?

– Пока не замечал, но буду присматриваться. Ты мне сама не звони. Я буду звонить.

Перемен, я хочу перемен…

Вечером за ужином Саша вызвал Аллу на откровенный разговор:

– Алла, мы с тобой теперь как будем жить и работать?

– Как работали, так и будем работать. Сами.

– То есть как – сами?

– А так. Откроем свою собственную фирму, и будем работать сами. Сейчас фирму открыть – два раза плюнуть. Двести баксов и две недели бумаг. Вот и все!

– А как же «ящик»? В смысле телевизор? Кто нам будет клипы оплачивать?

– Она тебя клипами купила? Да?

– Я же тебе уже рассказывал и не раз. Она мне морально была должна, мо-ра-ль-но, вот и отдавала своеобразный долг.

– Сами будем оплачивать. Я кое-что накопила.

– Ты думаешь, нам с тобой этого хватит? Мы же сейчас за квартиру заплатили, за аппаратуру, мебель и прочее…

– Ты меня плохо знаешь! Я девушка ву-у-у-мная! У меня есть загашник!

– И твоего загашника хватит на один клип?

– Даже на два.

– Это хорошо. А дальше что?

– Это уж ты должен решать, что будет дальше. У тебя какие планы на будущее?

– У меня надежда на студию. Только надо разрекламировать. Я же могу не только сам песни писать, я же могу записывать фонограммы или минусовку-музыкалку для певцов. Вот на что нужно нацелиться. Это перспективно.

– Ты хочешь, чтобы я занялась рекламой?

– Если, конечно, у тебя есть время. Потому, что я смотрю, у тебя на Лину время есть, значит и на рекламу должно хватить. Правильно?

– Время-то есть, только я не знаю, кому предлагать минусовки? А потом, при чем здесь Лина?

– Лина тебя отвлекает. А предлагать нужно всем, с кем по концертам общаешься.

– Ты думаешь им это надо? Все уже давно к разным студиям пристроились. Найти бесхозного певца или композитора не так-то просто…

– Я это тоже понимаю. Но… Нам же самим это надо…

Две недели Алла открывала новую, свою собственную фирму, а потом занялась вплотную Сашиной студией. Она стала пропадать из дома все чаще и чаще, благо на Москву нагрянуло теплое, солнечное лето. Наступал июль и Саша мог, наконец-то, вздохнуть полной грудью свободу. Теперь можно было поговорить с друзьями по телефону и даже позволить себе сходить в пивбар или баню. Выяснилось, что не только Люда не могла прорваться по телефону к Саше, все друзья в один голос причитали почти похожими фразами над Сашиной головушкой и жалели его. Он не знал, как в ответ оправдываться, потому что такие отношения были непонятны всем. Неожиданная версия родилась и озвучилась сама собой:

– Мужики! – задумчиво сказал Саша, как-то, за кружкой пива. – Я по жизни имел столько баб, сколько невозможно себе представить. Наверное, теперь я должен нести крест искупления. Это моя тяжелая ноша, и понесу я ее до конца сам. Давайте больше на эту тему не говорить.

– Мы-то что-о-о? Лишь бы тебе было хорошо, лишь бы она тебя не утоптала до состояния половичка у двери. Ведь прячет же, зараза, и врет что тебя нету дома, – сказал Сергей.

– Нам все равно, лишь бы она не мешала нам пиво выпить вместе с нашим другом, – чокнулся с Сашей его древний приятель еще по Нижнему Новгороду Игорек.

Саша задумался над странными словами и Люды, и его старых друзей. Плохо, что Алла старалась отбить его и от друзей, и от знакомых, перекрывая кислород общения. Ведь человек без кислорода жить не сможет. Ее поведение может натолкнуть его на крамольные мысли об их совместимости. Может родиться нехороший вопрос. Например, почему его занесло к Алле под крылышко? Может быть, от безденежья, тоски и одиночества? Или может быть это действительно правда? Его странные мысли о вине? Может, он действительно виноват перед всеми женщинами вместе взятыми? Ему на самом деле стало казаться, что это искупление за прожитую и прогулянную жизнь. Может быть, и правда нужно сжать зубы и терпеть. Ведь Алла столько для него сделала.

Может так надо? Каждый человек идет предназначенным ему путем. Ничто в его жизни не проходит бесследно. Даже мимолетные встречи и увлечения оставляют след. Иначе, зачем тогда они происходят? Вот и Алла. Зачем произошла эта встреча, пугая его своей нелогичностью, неожиданностью и непредсказуемостью? Но, похоже, что все в жизни предначертано и предопределено. Иногда неожиданная встреча напоминает что-то мистическое, как отголоски веков, называемые людьми кармой. Может ему по судьбе написано отрабатывать за предков эту самую карму, это смутное похмелье чьих-то безумных пиров? Хотя, что на предков кивать, когда у самого рожа кривая. Тут бы свои грехи отработать да отчитаться перед своей совестью…

Мысли, мысли. Куда вы можете завести человека? Почему он только мыслит, а не учится на своих собственных ошибках? Почему нельзя быть более избирательным с женщинами? Вот эта всеядность и способность любить всех подряд и занесла его в золотую клетку. Правда, Сашу всегда волновала еще одна мысль – этот один из семи главных грехов, про которые ему рассказывала еще бабушка – грех прелюбодеяния. Это действительно грех, или это что-то ненаказуемое? Если это грех, то, наверное, вот сейчас он за него и несет расплату, потому что за его спиной было несметное количество женщин, которые состояли в браке и изменяли с ним своим мужьям. Может это отголоски тех измен? Да-а-а-а! Мысли…

Что толку, что мыслей полна голова? Эти мысли тянутся, тянутся, как жевательная резинка, потом самооправдываются и потихоньку тянут за собой в мечты, а мечты перетекают во внутреннее самосозерцание. Ничего путного от пересечения этой тонкой границы не получается. Эта тонкая граница, отделяющая понимание и обычное зрение от внутреннего ока, третьего глаза внутри себя самого, почти неосязаема и только интуитивно предполагает поле сплошной мглы. Хорошо бы если бы по этому полю мглы пролегали разделительные полосы, как на аэродроме.

Такие квадратные мысли с острыми и колючими углами вылезали из его становившейся квадратной головы, осыпались с углов песком, заносили извилины и засыпали сладкие воспоминания из затухающей памяти…

Грех грехом, но это стало его раздражать и пугать, потому что в последнее время происходило все реже и реже. Эти мгновения работы внутреннего ока. Еще чуть-чуть, и превратится он в ходячую бесчувственную чурку на ножках. Будет, как робот или зомби безоговорочно преданно исполнять жизненно необходимые функции и Аллины указания – и все…

Пора было ставить точку его затворничеству. Он так долго сидел в доме, не имея возможности просто прогуляться по обычной улице, что теперь частое пропадание Аллы его стало радовать. Он стал позволять себе в эти тихие часы ее отсутствия тоже уходить из студии и бродить по Москве, вспоминая молодость, но не забредая далеко от дома.

Но тут на его счастье изобрели мобильные телефоны и теперь можно было Аллин контроль проходить и на улице.

Алена

Она шла по аллейке в полупрозрачном сарафане, просвечивающемся на заходящем солнце, которое прорисовывало контуры ее точеной фигурки на ткани, как кино на экране. У нее было очень хорошее настроение, это было понятно сразу же, при первом же взгляде на ее улыбающееся личико скромной сельской учительницы. Длинные ножки, стройные, как кипарисы, на талии прячущиеся в собранную ткань сарафана и там перетекающие в тоненькую талию, а потом и в фигурку молоденькой девушки с упругой грудью торчком, в стройную, горделивую шейку, а из нее в красиво посаженную головку, увенчанную копной вьющихся, рыжеватых волос… Рыжее облако тоже просвечивалось на солнце, добавляя своей нежной и какой-то изысканной охристости в затухающий солнечный свет. Она была как капелька света в бегущем солнечном потоке, и сама тоже светилась, но это не помешало Саше рассмотреть и вздернутый носик, и правильный овал молодого лица, и пухлые губки, и большие глаза под гладким, девичьим лобиком.

Саша сидел на скамейке и смотрел на чудо, плавно приближающееся к нему. Чудо было чудо как хороша! Очень хотелось погладить рыжее облако рукой и почувствовать, какое оно воздушное. Саше даже показалось, что, опустив руку на ее голову, он обязательно окунется в краску этих волос и его рука тут же засветится в красоте августовского вечера переливающимися солнцами. Это ощущение затеплилось в сердце и стало греть захолодевшую душу. Ему так отчетливо затосковалось и так захотелось на самом деле прикоснуться к солнечным волосам, погладить их рукой и озариться их светом, что внутри него все свело в единую точку этого желания, ставшего вдруг жгучим. Он понял, что если вот сейчас это солнечное чудо, этот лучик света скользнет мимо него в чужое пространство, он себе этого не сможет простить. Потом ему будет казаться – а может, это Бог посылал ему частичку своего тепла, через этот лучик, а он отвернулся от него и не взял бережно в ладони…

Девушка подплывала все ближе и ближе. Саша весь внутренне подобрался и оцепенел. Ему очень хотелось подняться навстречу ей и сказать так, как умел только он, радостно и празднично: «Здравствуйте! А я вас уже давно жду»!

Но девушка подошла, прошла мимо и стала удаляться, а Саша сидел болванчиком на скамейке и не мог сдвинуться с места. Ему стало жаль девушку, жаль чувства, которое она родила в нем только что и могла укрепить. Было жаль отношений, которые, как неизбежность, могли появиться после этого, жаль себя… Ему было жаль всего и всех, потому что он вдруг четко представил Аллу, как асфальтоукладочный каток, который мог пройтись по самому больному и родному, если бы оно смогло стать для него самым важным вместе с этой девушкой. Гадостное и брезгливое чувство и к Алле, и к самому себе заполнило душу и стало перетекать на скамейку, а потом на дорожку аллеи. Он подумал, что если немедленно не встанет и не догонит девушку, то не сможет больше жить на свете, уважать себя, любить мир и людей…

Саша подхватился со скамейки и быстрым шагом стал догонять свою незнакомку.

– Девушка! Девушка! Подождите! – крикнул он ей в спину.

Девушка повернула рыжее великолепие, ставшее на солнце еще ярче, удивленно приподняла тоненькие бровки и спросила:

– Вы меня?

– Вас! Вас! – подходя к ней поближе и расплываясь в улыбке, которая была самой главной в его арсенале – белозубой и от широты всей души. Саша протянул руку и взял девушку за локоть. – Я провожу опрос населения. Вы могли бы ответить на мой откровенный вопрос?

При близком рассмотрении девушка была действительно необычайно хороша, даже лучше, чем на расстоянии. Шикарные волосы обрамляли удивительно красивые глаза, величиной с огромные голубые озера. Озера были не только большие, но и глубокие, искрящиеся звездочками счастья и молодости. Реснички, хотя и были рыжеватыми, но умелая косметика выделяла их на лице и позволяла надеть прекрасную раму для зеркальной и чистой глади голубых ее озер. У Саше запело в груди и захотелось говорить высокопарными словами. Ему хотелось в стихах сказать и про эти озера, в которых он тонул сейчас, и про ресницы, пушистую опушку по берегам озерных берегов, про четкий и аккуратный носик, про пухлые губки, ровненькие, с четко прочерченным желобком по верху и выпуклые по границе контура. Удивительная кожа, как спелый персик, просвечивалась на солнце и была нежной до физического ощущения. Щечки персика украшал настоящий девичий румянец. Все вместе так понравилось Саше, что он почувствовал крепкое физическое влечение к этой красоте. Очень захотелось, чтобы все вот это стало принадлежать только ему…

Девушка отвлекла его от мелькавших мыслей своим ответом-вопросом:

– Вы корреспондент?

– Нет. Я писатель.

– А зачем вам опрос?

– Я опрос провожу сам для себя, чтобы понять чаяния и пристрастия народа.

– Такая высокая миссия? Вы сами придумали опросник?

– Мне это нужно для книжки.

– И какой же это вопрос?

– А вопрос вот такой. Верите ли вы в любовь, как в высшее чувство, возникающее у человека?

– Верю, – ответила девушка и почему-то зарозовелась лицом и потупила глаза.

– А в любовь с первого взгляда? – допытывался Саша.

– И в это верю.

– А почему? Неужели любовь есть?

– Мне так кажется, что да.

– А вы сами испытывали это чувство? Только честно.

– Я еще не любила по-настоящему, но увлечения уже были. Честно.

– Школьные?

– Школьные и институтские.

– А вы уже в институте учитесь?

– Да.

– И в каком, если это не великая тайна?

– В экономике и праве.

– А в леве?

– А в лево я еще не поступала, – поддержала она Сашину шутку. – Мне еще рано брать взятки.

– А вы бы взяли?

– Если бы мне давали, может быть, я и взяла бы. А может быть, и постеснялась собственной совести.

– А такая совестливая девушка может влюбиться раз и навсегда?

– Конечно, может. Почему нет?

– И с первого взгляда? – повторил Саша вопрос.

– Любовь с первого взгляда может настигнуть кого угодно и где угодно.

– Значит, вы в это верите.

– Конечно же, да!

– Вот я вам и признался. Я когда вас увидал идущей по аллее в лучах заходящего солнца, такую красивую и золотую, влюбился с первого взгляда! Вы мне верите?

– Так вы не писатель с опросником?

– Я читатель с чувствами! Так верите вы мне или нет?

Девушка опять порозовела лицом, но уже поярче.

– Верю, – тихо сказала она, не поднимая на Сашу прелестных глаз под густыми ресницами.

– Тогда нам нужно познакомиться, потому что я чувствую, это фатально и надолго. Вас зовут?…

– Лена, но друзья зовут меня Алена, – и она протянула ему руку. Рука была девичья, мягкая, теплая и нежная.

– Так и я буду вас звать – Алена. – Саша задержал в руке ее руку и стал смотреть в ее бездонные глаза долгим взглядом…

Роман закрутился сразу и стал, как хороший цунами, набирать обороты прямо на глазах. Саша смеялся сам над собой в глубине души, потому что стал напоминать себе восьмиклассника. Они были все еще на «вы», хотя Саша звонил Алене каждую удобную минутку. Он говорил по телефону какую-то глупую полудурь и школьную чепуху про погоду, про небо, про мечты, а сам всеми своими мыслями был в этих мечтах. Ему хотелось общения, ему хотелось близости и настоящих страстей. Хотелось окунуться в золото ее пышных волос и зарыться там лицом, подавляя крик счастья в острые минуты близости. Вместо этого по утрам и вечерам скрипучий и крикливый Аллин голос старался вырвать его из мечтаний и опустить на грешную землю мелкими придирками и глупыми вопросами.

Аллино частое отсутствие не волновало Сашу, но очень волновало саму Аллу. Она ждала от него ревностей и скандалов на этой почве, а он отсиживался в студии и старался общаться, как можно меньше и меньше. Это затворничество злило Аллу. Она старалась влезть в его внутренний мир насильно, но контроль уже и в своих мыслях он не допускал. Особенно тяжелыми стали вечера. Она тащила его в кровать на аркане, а он отнекивался вдохновением. Вдохновение и правда стало посещать его постоянно, как будто Муза влетела в окно да и застряла у него в студии на подоконнике надолго, подарив чувство легкого полета. Оно подпитывалось воспоминаниями о золотом облаке волос, о красоте молодого тела, о точеной фигурке идущей по аллейке скверика в лучах заходящего солнца. Алена стояла в его глазах неотступно…

Из-под пера появлялись чудесные стихи, тоже окутанные облаком красоты. Алла чувствовала, что с Сашей что-то происходит, но не понимала, когда и откуда могло прорваться в их быт такое высокое по стилю стиха это его вдохновение. Она, как собака, чутко обнюхивала пространство, но клоуны отводили глаза, а пространство молчало…

А чувство росло и росло в Сашиной груди. Может, дополнительно ко всему его подпитывало духовное одиночество, а может, и соседство человека, который становился все противнее и отталкивающее?

В один прекрасный день Алла с утра куда-то засобиралась. Саша понял по сборам, что она уезжает не на один день, но молчал, ждал слов с ее стороны. Накануне они опять поцапались на почве стихов и теперь не разговаривали. Это молчание, окончательно поселившееся в их доме, особенно нравилось Саше. Он цеплялся за него, как утопающий за соломинку и старался молчать как можно дольше, находя любой предлог. Алла суетилась, собирая сумку, но игнорировала какое-то объяснение для него. Молчанка висела в воздухе до самого ее отхода и только в двери она соизволила выдать:

– Меня не будет два дня. Я уезжаю по делам, – и хлопнула дверью.

Куда она уехала, Саша так и не понял, но понимать и не хотелось. Он тут же рванул к телефону.

Это был чудесный вечер вдвоем. Он обставил его с особенным вкусом и удовольствием и без посторонних, подглядывающих, бусинных глаз. В его любимой спаленке, где интимность обстановки создавали бордовые, плотно задернутые шторы, в укромном уголочке напротив кровати, на маленьком столике между двумя креслами с наброшенными на них меховыми накидками «под зебру», горели свечи. Все пространство комнаты было украшено дарами надвигающейся осени, отчего сама комната больше напоминала непонятное, но приятное слово «будуар». Август цвел в спальне всеми мыслимыми и немыслимыми красками уходящего лета. Пузатые персики, напоминали ему своей нежностью кожу ставшего любимым лица. Их украшал горкой уложенный бордовый виноград, свисая гроздьями с вазы на высокой ножке. Дольки ярко-красного арбуза вперемешку с дольками желтой, медовой дыни, лежали на широком блюде. По бокам их подпирали желтые, с красными боками груши, сочные даже на вид. Букеты с розами, гладиолусами, с огромными георгинами, с белами, пушистыми хризантемами, с ранними астрами стояли везде, где могло уместиться донышко вазы. На столе были изыски, которые отвечали интимности вечера. В высоком бокале стояла очень крупная, алая роза. В ведерке со льдом красовалась бутылочка шампанского. К шампанскому, на западный манер, Саша поставил на стол черную, слабого посола искрящуюся свежестью икру, твердый сыр, хорошую коробку конфет.

Он опустился в кресло и задумался, любуясь отсвечивающими в хрустальных бокалах отблесками огня от высоких свеч и красотой всего натюрморта. Эти краски лета напоминали все вместе, и каждый по отдельности, цвет ее волос. Он любовался всей этой палитрой и пропитывался каким-то высшим чувством сам внутри себя. Это было мгновение понимания своего «я»! Мгновение понимания своего места в этом мире, своего предназначения. Он позволил себе расслабиться в одиночестве и предаться сейчас самому высшему искусству – созерцанию себя во Вселенной. Он понимал, что Жизнь очень ценный дар, ниспосланный людям Всевышним. В этой жизни он должен совершить все предначертанное ему судьбой. Еще он понимал, что любой человек живет на свете не один. Он живет в системе взаимоотношений. Младенец живет в системе со своей матерью. Мужчина в системе с женщиной. Если ты выпадешь из системы, не можешь быть частью системы, значит, не сможешь быть цельным и останешься одиноким. Именно в системе взаимоотношений человек учится развивать себя до целого Я.

Система взаимоотношений есть парная, и из нее вытекает все. Это она учит человека мужеству любить ближнего своего, любить отца и мать, любить детей и любить ЖЕНЩИНУ. Именно Любовь рождает энергию жизни. Время и Любовь это одно и то же. Любые положительные задатки человека, задатки мужества и задатки любовной игры заложены в человеке, в его врожденных, генетических способностях, а развиваются в Любви. Он должен найти себя в понимании Высшей Любви! Понять, что он есть! И вообще, что есть мужчина в этом мире? В чем его предназначение? Наверное, в том, чтобы быть способным анализировать свои поступки и поступки окружающих его людей. Наверное, он должен уметь принимать решения после этого анализа, иначе, зачем он, этот анализ? Но самое главное – это нести ответственность за все, что он совершил, совершает, и будет совершать! И за анализ, и за свои поступки! Именно ответственность! А что делает он сам? А он сам течет самотеком по реке жизни, выбирая течение поспокойнее. Без уступов, без водоворотов, без острых камней и водопадов. А это правильно? Не-е-ет! Дорогой мой и любимый сам для себя – неправильно! Что он делает возле этой стареющей плоти? Отсиживается в тишине и спокойствии? Вот именно, что отсиживается, а иногда и отлеживается! Растранжиривается почем зря! А он не должен растрачивать лучшие годы своей жизни впустую! На ублажение чужой, стареющей, не нужной ему плоти.

Человеческий организм живет в активности. Есть четыре вида активности: духовная, эмоциональная, физическая и волевая. Как мотор у машины может двигаться на топливе, так и человек «кормит» свою активность новыми впечатлениями. Это они заставляют человеческий организм работать правильно и во всех четырех видах. И если человек живет правильно, он почти не стареет. Особенно духовно. Если человек попадает в условия, когда ему нечего терять, как в ситуации, в которой находился сейчас он, то вынужден или выбирать новую форму жизни, или обречь свой организм отказаться от активности и деградировать и физически, и эмоционально, и волево, и духовно. А чтобы этого не произошло, он вынужден выбирать новые практики. Для принятия такого решения Личности нужен кризис, как Государствам война. Именно кризис заставляет нас, наставив шишек, открывать новые жизненные горизонты. Это он пробуждает в нас творчество, а творчество помогает понять идею самого себя в пространстве. Это поднимает человека морально на новую ступень развития и помогает понять идею самого себя. Вот это и есть главный тормоз для старения. Это он добавляет нам много лет молодости. Продлевает жизнь и дарит долголетие. Второй стимул молодости заключен в молодости твоего партнера. Живительная влага, чем и являются человеческие выделения во время любовной игры, есть стимул физической поддержки организма. Для стареющей женщины она есть бальзам от старения. А для него? Для него это трамплин в старость?

Так чем же ты, дорогой мой, занимаешься? – спрашивал Саша сам у себя и не находил ответа, потому что понимал, что занимается полной чепухой. Нужно было остановиться и изменить свою жизнь…

Но как?

Вот сейчас он поступал не по-джентльменски. Странно у нас все получается! Думаем мы одно, понимаем второе, а делаем третье… Даже сейчас… Нужно было бы встретить девушку и вместе с ней подняться в студию, но он боялся соседей, боялся, что на лестнице может столкнуться с кем-нибудь из них, а те возьмут и элементарно «донесут» Алле. Все соседи знали их очень хорошо и ревностно следили за волнующим весь дом вопросом: когда же, наконец, этот молодой мужчина навесит рога своей старой крокодилице?

В таких невеселых мыслях обнаружил он сам себя к приходу Алены.

Она внесла в комнату необыкновенный аромат очень приятных духов. Рыжее чудо ее волос отливало густой киноварью во мраке комнаты и казалось жидким, но взбитым шоколадом со сливками. Искорки ласковых глаз, блистающих задором и молодостью, подталкивали к ответным, теплым чувствам. Саша сразу же потеплел душой и тоже широко улыбнулся.

– Милости просим в мою обитель. Вот здесь я и живу.

– А у вас мило. – Алена медленно обвела студию взглядом. – Вот теперь-то я точно поняла кто вы.

– И кто же? – со страхом внутри себя спросил Саша. Он боялся любого подвоха, любой мелочи или недомолвки, которая могла спугнуть вечер и развести их в разные стороны. Он не хотел этого и не стал настаивать на ответе… Он подошел к Алене, подхватил ее под локоток и подвел к креслу. – Вы не против глоточка шампанского?

– Не против, – сказала Алена и чуть оперлась на его руку, как бы разрешая такую форму общения. Более близкую.

Они уселись в кресла друг напротив друга.

– Вы музыкант. Да? Я не ошиблась?

– Да, вы не ошиблись. Я композитор. А еще я сам пишу стихи, к ним музыку, а потом сам пою свои песни. – Саша не смог не похвастаться. Иначе как она узнает о его достоинствах. Общих близких и доброжелательных друзей у них не было. Как у Шекспира – нет друга, сами хвалим мы себя…

– А опросник вы придумали для…

– Знакомства, – подхватил Саша фразу. – Иначе, с какими словами я должен был подойти к вам? Огорошить вас признанием в любви с первого взгляда я не мог. Боялся испугать, точнее, спугнуть чувство, которое могло мелькнуть в вас. Хотя это чувство сплошная загадка. Почему и отчего оно рождается сразу и навсегда? Может, это заложенная в нас программа, которую мы считаем Загадкой Мироздания? Иногда хочется успеть понять, точнее поймать интуицией и прямо за хвост эту тайну удивительной притягательности влюбленности или Любви с Первого Взгляда. – Саша старался выделить главное и говорить также красиво и искренне, как чувствовал. – И вдруг ловишь себя на мысли – вот если бы поймал, может быть, сами собой разрешились бы все загадки Вселенной и Мыслящей Личности в ней?

– А вы уверены, что чувство могло мелькнуть сразу, с первого взгляда? А если оно уже мелькнуло? – Алена спросила, и сама испугалась своих слов. Она не хотела так быстро раскрывать душу.

– Если это так, то я счастлив безмерно! – Саша взял бутылку шампанского и стал раскручивать проволоку на пробке. – Очень хочется поднять за это бокал… – Пробка не выскочила из бутылки, а аккуратно прошипела и Саша наполнил бокалы. – За счастливую минуту, позвавшую меня именно в этот сквер и именно тогда, когда вы шли в лучах солнца, как золотая королева! Королева красоты – он пропел окончание фразы.

– За знакомство! – подхватила Алена и они чокнулись бокалами с настоящим хрустальным звоном. Она отпила глоток и поставила фужер на столик.

– А я еще хочу! – голосом капризного ребенка сказал Саша.

– За что? – Алена подняла фужер.

– На брудершафт. Очень хочется называть вас по-родному – «ты». Тогда ты станешь ближе и теплее.

Они чокнулись, Саша встал и приподнял Алену под локоть. Их глаза оказались напротив друг друга. Они выпили еще по глотку, неотрывно глядя друг в друга, и Саша, приблизив очень медленно свое лицо к Алене, нежно и не закрывая глаз, поцеловал ее. Чувство было очень приятным. Жгуче-желанным. Такое чувство возникает только у зрелого мужчины, чувство немедленной готовности к обладанию желанного тела. Он тянул поцелуй, как можно больше, тихо приближаясь к Алене всем телом, чтобы она почувствовала его готовность дать ей радость от слияния инь и ян, радость обладания друг другом. Когда он приблизился вплотную, то очень аккуратно и нежно обнял ее за талию и прижал более плотно к своему естеству. Их глаза тонули друг в друге, губы сливались воедино, и поцелуй раскрывался все шире и страстнее. Саша чувствовал биение своего сердца на своих губах, так желанна была ему в эту минуту эта прекрасная девушка. Ему показалось, что и на ее губах запульсировала жилка, запульсировала в такт ее дыханию, которое стало прерывистым и возбужденным.

Нужно было остановиться и не спешить, но он не мог оторваться от ее сладких губ. У Саши закружилась голова. Стало тянуть внизу паха. Нужен был перерыв и немедленно, иначе он мог не выдержать и испугать ее своим напором. Но Алена не выказывала никакого беспокойства и так же, как он, не отрывалась от его губ. На Сашу надвигалась катастрофа… Катастрофа неуправляемости своими желаниями и эмоциями, невладения своими чувствами. Чем жарче был поцелуй, чем больше его качало в нем, тем невозможнее было оторваться от ее губ… Он чувствовал, что сейчас не выдержит…

Прекрасно просыпаться в кровати, чувствуя на своей руке, у себя под мышкой любимое и сопящее личико! Какой же это кайф! Саша лежал, не шевелясь и прокручивая в голове прошедшую ночь! Какая же сладкая она оказалась! Он и представить себе не мог, что на этом белом свете, в этом суперцивилизованном обществе, сегодня, еще есть на свете девушки, не познавшие мужчины! Она была девственницей!

Настоящей, стопроцентной девственницей…

Саша прожил большую сексуальную жизнь, потому что был натурой очень темпераментной. Наверное, в генах затесалось что-то южно-восточное, поэтому созрел он рано и наделал много шуму своими амурными делами еще в школе. Потом сумасшедшая гастрольная жизнь позволяла познавать весь широкий ассортимент прекрасных женских тел, созданных природой. Ему нравились женщины разные, и в каждой он находил изюминку. Пышки были очень ласковыми и нежными. Худышки – очень злыми на телесные утехи и схожи с ним неуемным темпераментом. Блондинки – изысканными, шатенки – взбалмошными. Рыжие были тоже… Рыжие были взрывными. Красивые были капризными, дурнушки – самоотверженными… Но, все они были Женщинами, хотя и не первой свежести. Никогда еще ни у одной женщины он не был первым, а сегодня жизнь подарила ему персик наисвежайшей спелости. Она была необыкновенная в своей невинности, в своей неопытности и наивности. Он, как первый учитель, старался не расплескать ненароком то прекрасное, что родила ее душа в их интимной близости, не испортить тонкий сосуд ее души даже намеком на неприличность и вульгарность. Все было так красиво, так необыкновенно и замечательно, что удовлетворенность самим собой грела душу, и шевелилась там, как сытый, мурлыкающий кот. Он был готов продолжать любовную игру прямо с утра, но боялся разбудить ее прекрасный сон…

Мечты копошились в его голове и уводили в дрему, а потом и в сон…

Перемены

Алла вернулась домой под вечер через два дня. Саша встретил ее молча, так же молча, как и проводил, с той же чашкой кофе в руке, и на том же месте, как будто она и не уезжала…

Их быт в последнее время действительно напоминал кладбище разрушенных отношений, а на кладбище, как известно, говорить громко не принято. Но Алла оказалась не злой, улыбчивой и чем-то очень довольной. Она прямо с порога затараторила так, как будто они не расстались в глубоком молчании, и не было никакой ссоры:

– Приветики всем! А вот и я! Ты тут голодный, наверное, сидишь? Сейчас мы быстренько что-нибудь наварганим! – Она радостно чмокнула Сашу в щеку и помчалась на кухню готовить ужин.

Саша сел в кресло, молча уставился в телевизор и стал слушать краем уха происходящее за стенкой. В их доме достаточно давно никто толком не готовил. Только перекус, из пельменей, яичницы да бутербродов. А на кухне что-то неожиданно шипело, шкворчало, вкусно пахло и сопровождалось песнями. Саша не верил тому, что слышал. Он знал, что медведь с самого детства нехило потоптался по ее ушам, поэтому она никогда не издавала музыкальных звуков. Он даже не мог себе представить, что она способна хотя бы мимо нот спеть какую-нибудь песню! Что же могло произойти за этих два дня, способное заставить Аллу мурлыкать под нос песни, да тем более о любви? Неужели и у Аллы была какая-то интимная встреча? Неужели появилась маленькая щелочка, через которую можно было вышмыгнуть из этого сегодня в светлое завтра к Алене? В груди у Саши родилась надежда, отчего настроение у него тоже поднялось. Он принял предложенную игру и пришел на кухню, как ни в чем не бывало.

– И что такое вкусное пахнет так одуряюще-пикантно?

– Свежее мясо жарю, не из магазина, – пропела Алла мелодией.

Саша готов был уронить чашку на пол. Перед ним была совсем другая Алла. Та самая Алла, из старой жизни, с которой он когда-то познакомился.

– А пахнет как-то специфицски! Не как мясо. – удивился Саша.

– А это и есть не совсем обычное мясо. Мы будем есть свежатинку из… в жизни не догадаешься чего!

– И из чего?

– Из медведя! Ты ел когда-нибудь свежего медведя?

– А это как это? Ты его что, сама убила?

Саша мог себе представить даже такое! Алла в принципе была способна на любые «подвиги» в этой жизни…

– Да нет, не сама. Я ездила с Катей, с которой когда-то в клинике лежала, в лесную сторожку к одному необыкновенному деду. Он несостоявшийся хахаль ее покойной бабушки. Бабушки давно нету, а ничей дед стал теперь ей настоящим дедом. Это он нам от медведя отпилил по здоровенному куску.

– А ее настоящий где?

– Настоящий еще на войне сгинул.

– И вы к ничейному ездили?

– Ну да.

– А почему меня не взяли? Интересно же…

– А мы девичником. Три подружки и я. Мужчин не брали ничьих.

– А сказать нельзя было?

– Но я же не знала, куда меня везут. А возили по грибы. Там вокруг столько грибов, хоть косой коси! Я еще и грибы жарю. Белые.

Саша посмотрел на стол. И действительно. Посреди стола лежала просто огромная куча свежих, ядреных, черноголовых и пузатых белых грибов. Это были настоящие красавцы! Саша подошел к столу и стал любоваться каждым по очереди, выбирая из кучи самые красивые. Алла пристроилась с другой стороны стола и стала чистить на жареху, тоже выбирая из кучи, но только те, которые покривее и постарее.

– А почему не самые красивые чистишь? – удивился Саша.

– Самые красивые я закрою в банки. Банки четыре, а то и пять получится. Литровых. На твой день рождения, на мой день рождения, на Новый год, на Старый Новый год и так, мало ли, гости… Правильно?

– Правильно, к столу будет самый раз. Особенно гости! – Саша выпуклил это слово очень отдельно. Уже давно в доме и в помине не было никаких гостей и даже не предвиделось. Неужели «ничей дедушка» прочистил Алле мозги и в его жизни хоть что-то изменится?

– Конечно! Откроешь баночку, а они пузатенькие, красивенькие, в самый раз под водочку!

– И это ты от созерцания прекрасного и от свежего воздуха так захмелела, что песни про любовь запела?

– Вот поэтому в наше технократическое время ученые и не советуют резко выходить из-за руля и углубляться далеко в лес, а то от умопомрачительного хвойного духа может так неожиданно и приятно закружиться голова, до полного падения тела об землю, что или слух прорежется или голос вылупится… – Алла щелкнула Сашу двумя пальцами по носу и опять запела, обрезая испачканные землей корешки у гриба. – А ты тут как?

– Да никак. Соплями страдал.

– Идею за хвост ловил? Лирическую.

– Ловил, ловил, но так и не поймал.

– Итак, в дому действительно настоящее кладбище пустых надежд организовалось. Тоска! Ты бы хоть не только в потолок смотрел, но и по сторонам. Пословицу знаешь? Никогда ложка не познает вкус пищи. Особенно пустая. Так и ты. Если сам ложкой каши не попробуешь, ничего не получится.

– Ты меня к чему толкаешь? К чему?

– А к чему?

– К изме-е-е-не. – Саша погрозил Алле пальцем.

– Почему к измене? Я тебя толкаю к любви!

– К какой такой любви?

– К любви ко мне!!! – Алла сделал глазами лирику и заигрывание, и чмокнула Сашу в щеку. – Или на меня у тебя уже закончилось настроение, а другого субъекта нету? Ты стал от меня так же далек, как декабристы от народа…

– ОН вечно стоять не мо-о-о-жет! Он же не постовой гаишник! – Саша прищурил глаза и игриво помахал головой из стороны в сторону.

– Я и смотрю, что ты забыл и про наше супружеское гнездышко, и про ложе. Все в студии да в студии, а теперь еще и про измену заговорил? – Выражение глаз у нее изменилось, и зрачки сразу же потемнели. Алла злилась. – Я тебе уже не Клеопатра! Я два года перед тобой танец живота изображала! Может, ты решил, что я тебе не пара? Конечно не пара, это я точно знаю, потому что упарилась до смерти за эти два года, которые ты мне мозги парил. А теперь я тебе Кассандра! Я все вперед вижу! Я про завтра все-о-о знаю! Я же вижу, что ты стал себя странно вести…

– В каком смысле странно?

– Да забыл совсем, что мы с тобой муж и жена.

– А мы с тобой только на бумаге, как договаривались. Для квартиры, – попытался отшутиться Саша с улыбкой во весь рот.

– А-а-а-ах, только для квартиры? А без необходимости ты бы никогда на мне и не женился? Да?

– А зачем. Ты вольный казак и я вольный казак! Мы же с тобой именно этим гордились? Волей! А теперь ты мне в дому крепостное право устраиваешь?

– Я тебе ничего не устраиваю. Я тебя просто люблю. Дурачок. Никуда ты от меня не денешься! – Алла вдруг громко расхохоталась и опять чмокнула Сашу в щеку. – И вообще! У меня хорошее настроение, оно будет теперь всегда. Ругаться с тобой я больше не собираюсь. И вообще, на нас надвигаются глобальные перемены, а у меня знаешь какая перспектива?… Ты даже не представляешь! Я с такими людьми познакомилась! Может, нам скоро никакие твои клипы не понадобятся…

– С какими такими людьми? И где? В лесу?

– Нет, в Москве. Еще до леса. Я тебя с ними тоже познакомлю…

После этого разговора Саша задумался и стал внимательнее присматриваться к Алле, как бы и подглядывая, и приглядывая за ней. И действительно с Аллой происходило что-то неожиданное. Во-первых, Алла перестала кричать громко, стала говорить со всеми, а не только с Сашей, тихо и заискивающе, заглядывая в глаза. Во-вторых, она совершенно перестала ругаться матом, который раньше проскакивал для связки слов в предложение. Она перестала цепляться за его слова и требовать их разъяснения, перестала кидаться на телефон, как на амбразуру дзота. Теперь даже Саша мог спокойно поднимать трубку без ее вопрошающего взгляда…

Но и с Сашей тоже стали происходить какие-то метаморфозы, которых раньше просто не могло быть никогда! Особенно с Аленой. Два вечера подряд Алла уезжала на какие-то встречи с «этими людьми», а Саша мчался на встречу к Алене. Алена снимала квартиру с подружкой-студенткой на двоих и жила почти рядом. Они уже несколько раз встречались там, и все было отлично. Но две последние встречи были у Алены в квартире без посторонних, и оба раза у Саши ничего не получилось. То есть, он оба раза оказывался не готов к близости. Что-то сломалось в его организме. Он краснел, плел про усталость и мозги, загаженные женой до полного абсурда, но сам на себя злился и ругал последними словами. Раньше за собой он такого не наблюдал. Даже в его старом эстрадном коллективе он был знаменит тем, что всегда, при любых погодных условиях или житейских неурядицах у него стояло на всех всегда и везде… Всегда и везде! Как в анекдоте про мента на посту, который стоит на нем в любое время суток и при любой погоде, в жару, в холод, в зной, и в стужу…

Зато в кровати с Аллой все стало происходить с точностью наоборот. У него открылось «второе дыхание». Может, это было оттого, что Алла стала той, прежней Аллой. Острой на язычок и находчивой, и при этом не крикливой. Она висела на телефоне веселей, чем раньше, и у Саши опять появились «клиенты» на запись. Теперь ему некогда было созерцать в раздумьях потолок в студии. Саша работал. А Алла цвела от чего-то нового, появившегося в ее голове, и что она перекатывала там, как интересный, цветной калейдоскоп. Было заметно, что голова ее занята какими-то необычными мыслями, которые освящали изнутри ее глаза. Но засветились не только глаза. Она стала как бы светлее и лицом и внутренне изменилась, как будто и внутри у нее зажгли электрическую лампочку. Теперь она ему даже почти нравилась.

Около месяца Алена звонила ему часто, но Саше было действительно некогда, потом стала звонить все реже и реже, пока вообще не пропала…

А в их семье действительно что-то происходило, причем даже вокруг. Как будто воздух пропитывался новыми ароматами, которые его рецепторы не воспринимали, воспринимало только подсознание. Интуитивно он принимал подсказки Вселенной и реагировал на них непонятными отзвуками из себя, но расшифровать никак не мог. Он их чувствовал, но не мог понять, что же это за подсказки? Они кружились в воздухе и скручивались в спирали. Как будто невидимый волчок оббегал их по кругу, как будто кто-то окружал их, окружал, сжимая кольцо…

Теперь и все вокруг стало меняться. Алла вечерами где-то отсутствовала, на вопросы отвечала завуалировано и непонятно:

– Ты еще не готов к великому созерцанию, но мнится мне знамение скорых и отрадных перемен, – и при этом загадочно смотрела в никуда.

Саша решил пустить ситуацию на самотек, подняться «над ситуацией», посмотреть как бы со стороны, тем более, что его это не очень-то и интересовало тогда. Его захватила работа. Когда-то, совсем недавно, когда он старался пробиться «в ящик» изо всех своих сил, ничего не получалось. Потом появилась старая подружка Люда, а теперь «клиент попер» сам по себе и косяком. Неожиданно в студию валом повалил творческий контингент. Не только малоизвестные певцы и композиторы, которым нужна была студия для записи, но и известные люди шли со своими предложениями и стихами. Работа навалилась неожиданно и оказалась очень плодотворной. Наверное, в нем накопился достаточный потенциал от длительного отдыха и самосозерцания. Его тоже прорвало. Муза не зря так долго топталась под дверью, потом прорвалась, таки, в дом, а теперь постоянно сидела на его подоконнике и игриво болтала левою ногою…

Так незаметно и окончательно подкралась осень, потекла струйками дождя по стеклу окна, потом водяной поток превратился в мелкий снежок, потом повалил пушистыми хлопьями, а Саша все еще был в творческом угаре. Алла не доставала его и не отвлекала от работы. Иногда он обнаруживал себя за разложением голосов на пленке уже утром, часов в десять, когда на зимней улице становилось совсем светло, без сна и даже без желания на сон. Только тогда он понимал, что уже давно работает один, что Аллы нет дома. Или голод вдруг заставлял его залезать в холодильник. И опять же только тогда, когда в холодильнике оказывались пустые полки, съеденные им еще накануне, и Аллы не обнаруживалось в доме уже несколько дней, он задавал себе вопрос: – интересно, где она может быть под утро? Или: – неужели Аллы действительно не было дома несколько дней?

Когда она появлялась, Саша спрашивал, не очень-то дослушивая ответ:

– Ты чем-то занята? Тебя дома хронически нет?

Алла все так же загадочно улыбалась и молчала. Внешне она тоже изменилась. Лоб стал гладким и чистым, без морщин, как будто она опять сделала пластическую операцию, глаза посветлели и стали чуть белесыми, немного рыбьими и задумчивыми. Они напоминали глаза монашек или верующих бабушек у церкви. Даже голос изменился окончательно. Он стал совсем тихим. Она уже не бегала по комнате с помелом под задницей и не собиралась нестись на нем сломя голову над Москвой, чтобы «пощупать ее за яйца», она тихо сидела в кресле у окна и читала книги. Все это было очень удивительно. Так прошла почти вся зима. Солнце стало постепенно поворачивать на весну.

Однажды у Саши случился тихий и свободный вечер. Он устроился в Аллино любимое кресло у окна, благо дома ее опять не было, и машинально взял одну из книг, которые лежали стопкой на подоконнике. С первой же страницы на него глянуло что-то страшное и отталкивающее, которое выбило из его головы все томные и мечтательные мысли о светлом будущем. Саша не понял и стал внимательно рассматривать картинку. Прямо на него смотрела жуткая козлиная рожа с наглющими глазами, на голову роже было надето что-то, напоминающее то ли корону, то ли ведро, между ветвистыми рогами. Там же, в центре лба, красовалась пятиконечная, красная звезда. Сидело это козлячье безобразие на шаре, похожем на земной, опираясь на него двумя козлиными копытами. Нижняя часть торса была лохматой, как и положено козлу, а верхняя человечья, точнее мужская, но с женской, большой и круглой грудью, какой бывает только имплантированная. В руках оно держало что-то похожее на кубок с ядом и жезл. Жезл был похож на палку, обернутую змеями, как свадебными лентами, который шипели, развиваясь пастями в разные стороны и увенчанную «армагеддоном», как называл шестиконечную звезду гитарист Рома из «Времен года».

Рома был из ортодоксальных евреев, не таким, как Саша, ему это было известно лучше. А из Саши какой верующий? Никакой! Единственная принадлежность это только то, что его тайно окрестили в церкви.

Сзади у козла торчали крылья, полусложенные за спиной. Перед носом зрителя тварь махала длинным хвостом с кисточкой. При этом казалось, что харя лыбится и трясет бородой. По сторонам твари два черта с веревками на шее, пристегнутые ими к основанию шара, как псы, радостно размахивали копытами, приветствую своего владыку.

Саше стало жутко и противно, но человеческое, низменное любопытство заставило рассмотреть книгу повнимательнее. Во-первых, его заинтересовала обложка. У безобразия должно было быть название. И оно обнаружилось. На черно-бордовом фоне, слабо и не четко было выдавлено: «Храм Сатаны». Откуда у Аллы на подоконнике появилось такое, Саша не понял. Может, это самое элементарное любопытство? Он стал перелистывать книгу, ныряя носом в абзацы. Глаза выхватывали фразы, которые он не совсем понимал:

«… Вселенская Божественная Сила – наивысшая субстанция. Она проявляется в нашем мире в форме мужского и женского начал. Мужское начало это Рогатый Бог, он повелевает смертью и потусторонним миром. Женское начало Лунная Богиня – есть сущность жизни, плодородия и окружающей природы, олицетворение четырех стихий и магических реалий. Рогатый Бог есть Князь Князей, Князь Тьмы. Мощь и сила его заключается в Соломоновом Пентакле. Ангел Господень принес Соломону волшебное кольцо, заставившее демонов назвать свои истинные имена, в результате чего Соломон приобрел над ними полную власть. Обладающий им есть верный Служитель Высшего, воле которого покорны сорок Духов Зла и все Силы Добра. Среди них есть самый любезный душам Князь Князей и Царь всех Царей из долины теней, из страны смертей. И сидит он на троне вечности, на голове у него венец, на руках семь золотых скрижалей…»

Саша полистал дальше:

«… Маг есть неотъемлемая часть природы. Чтобы познать Ремесло, необходимо слиться с Миром. Путь к этому есть нагота. Нагота здорова и уравнивает людей между собой. Она очистительна и стыдиться ее – значит быть ханжой, ибо одежда изобретена лишь для того, чтобы укрыть тело от холода и непогоды…»

А дальше началась полная муть:

«… Не будь Князя Князей, набожные люди никогда не помышляли бы ни о Боге, ни о его Духовенстве…

… Любовь может быть разделенной, но если она будет разделена между Князем Князей и Богом, то должно быть изменено ее имя… Должно любить кого-то одного…

… Нет на свете одного Бога, но есть два! Оба Бога оспаривают господство над Миром. Это Бог Добра и Бог Зла. Бессмертный дух человеческий устремлен у Богу Добра, он светел и смотрит в Бесконечность, но бренная оболочка его живет на этой Земле и тянется к Темному Богу… Кого же возлюбит он, потому что есть слуга для двух Богов…

… Мир существует вечно, он не имеет ни начала, ни конца…

… Земля не могла быть сотворена Богом, ибо это означало бы, что Бог сотворил порочное…

… Христос-человек был придуман католическими церковниками…

… Крещение есть глупость, придуманная попами, ибо оно производится над младенцами, не имеющими разума. Крещение никогда не предохраняло человека от грядущих грехов. Крест есть оккультное орудие пытки, на котором церковники распинали людей, ему не должно поклоняться в Храме Добра…

… Почему в церквях висит распятый Христос, и церковники молятся ему, когда это есть языческое богохульство и идолопоклонничество…»

«Что за галиматья? – подумал Саша. – Кто мог написать такую муть? Это же кощунство против Библии? Я, конечно, совсем неверующий дурак, но и такое… Хотя, с другой стороны… Я еще в начальной школе читал в детских сказках про «Трех мушкетеров» или «сколько-то там лет спустя», как устраивались шаманские обряды приближенными короля Французского, то ли четырнадцатого, то ли пятнадцатого… Там тоже колдуньи восковые куклы протыкали иголками и вывешивали на кресты для большего кайфа в мучениях живого человека, на которого похожей эта кукла лепилась… может, в этом что-то есть? Может быть, действительно церковь избрала неправильный символ христианства – крест? Может, это тоже происки дьявола? Взял и специально так все набаламутил, чтобы мы, верующие, вместо того, чтобы за нашего Иисуса молиться и за Царствие ему небесное, на самом деле ежеминутно, ежесекундно и постоянно распинаем его на кресте, прибитого гвоздями и посылаем его на бесконечные мучения на том свете. Может, его надо бы с креста-то снять? Вот тут и задумаешься – а не дурак ли ты? Наверное, поэтому такие книги в головах наводят полный кавардак. Интересно, кто их, все-таки, сочиняет? Надо спросить у Аллы, откуда у нее это все взялось?».

Он задумался, сидя у окна, и дума его была не радостная. С Аллой действительно что-то происходило, да и не только с ней… Может, действительно Алла занялась какими-то потусторонними делами? Может, поэтому он не может вырваться на свободу? Наелся медвежатинки на свою голову? Раньше Алла стояла забором на выходе из своей берлоги, а сейчас никто его не держит. Вон она дверь! Выходи и иди на все четыре стороны, но нет, он сидит здесь, у окна, смотрит на волю, на снег, падающий хлопьями, и не может оторвать свой зад от теплого местечка в свободную жизнь.

Он ведь был так влюблен в Алену! Он думал, что это настоящая Любовь, а сейчас уже несколько месяцев, как он о ней не думает вообще! Что же с ними происходит? Может быть, права Люда и это все разные там заговоры-приговоры? Присушила Алла его и к себе, и к месту? Присушила к студии и сидит он, как шавка на веревке, как те черти около козла, и будет дальше сидеть? Так, что ли? Ему вспомнился роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», полузапрещенный в то время, когда ему дали на одну ночь его почитать. Но там вот такая же муть была в выдуманной книжке, а сейчас эта же муть у него дома!!! Что за мура…

Он непременно должен во всем этом разобраться…

Непременно…

Неприятности

Они всегда сваливаются на человека сразу и вдруг. Когда у человека все хорошо, неприятности живут отдельной, своей жизнью, но стоит только одной маленькой особи просочиться в ваш дом, как налетает на вас целая воронья стая и давай каркать, и давай! И так много накаркивают гадостей, что все неприятности переселяются из другого города именно в вашу квартиру и начинают жить там, не обращая на вас никакого внимания, как будто не они поселились у вас, а вы у них квартируете, сняв угол, без права переселения на другую жилплощадь. И начинают так нахально вести себя в твоем жилище, хоть и заплевываешь ты их через левое плечо до состояния скользкости, но понимаешь – этим тварям все нипочем…

Если в дом нагрянули неприятности, жди несчастья! Это есть аксиома.

Не все люди ее выучили, как хороший урок, но жизнь заставляет учить этот урок до бесконечности. Такие вот долгоиграющие грабли… Может, нам нужно строить другие дома, без щелей, через которые неприятности могут просочиться к нам? Или строить наши человеческие отношения, чтобы подпорками для стен и замазкой для щелей была крепкая Любовь и человеческое уважение друг к другу?

На Сашу неприятности падали медленно, но когда упали, оказалось, что придавили сильно. Это было больно. С того самого вечера, когда он обнаружил странные книги на подоконнике, Алла больше не появлялась дома. Что могло случиться, Саша не понимал. Телефон требовал Аллу по делам, звонили подруги, особенно настойчиво мучила расспросами Лина, но ответить что-то вразумительное Саша не мог. Аллы не было дома уже неделю.

Через неделю он сам стал искать ее записные книжки, для звонков по всем знакомым и друзьям. Книжки он собрал на столике у телефона и даже отметил, кому нужно позвонить в первую очередь, кому во вторую, но никак не решался объявить на всю Москву о пропаже живого человека!

Для надежности Саша подождал еще пару дней, а потом засел за телефон плотно. Звонил по друзьям и знакомым почти три дня. Результат был ошеломительный! Оказалось, что уже больше чем полгода Алла не общалась ни с одним номером в телефонной книжке. Просто перестала звонить и отвечать на звонки. Даже Лина не понимала, что с ней случилось, хотя Саша и звонил ей несколько раз в надежде, что своей лучшей подруге Алла должна была хоть что-то сообщить?…

После самого последнего звонка Лина принеслась в дом с перепуганными глазами и с кучей разговоров. Саша ее недолюбливал. Она была такой набитой дурой, что разговаривать с ней оказывалось сплошной зубной болью. Лина выспрашивала и выспрашивала подробности, а у Саши их не было. Последние три-четыре месяца он был по уши в работе и не очень-то обращал внимания на Аллины пропажи и по утрам, и по вечерам. Она теперь часто не ночевала дома, но потом же приходила!

– Если не появится еще пару дней, надо звонить Михалычу и объявлять в розыск, – резюмировала Лина.

– А может, она у этого вашего Михалыча?

– Да нет. Я бы знала. Она с ним уже давно не встречалась.

– Ты мне его телефон на всякий случай оставь, – попросил Саша.

– Конечно, оставлю! Но дело еще и в другом. Я тебе не говорила, но меня смущает одна вещь. Я даже не знаю, как тебе рассказать и имеет ли это какое-то значение.

– Это что-то важное, или сплетни? – спросил Саша.

– Да нет, не сплетни, это я сама слышала, правда, ничего не поняла. Дело в том, что однажды я приезжала к Алле, тебя не было, ты в мастерской работал, наверху, а у Аллы была ее новая знакомая. Ее звали Катя. Я ее тогда первый раз увидела. Эта Катя с Аллой разговаривали о чем-то непонятном для меня. Катя так ласково все это говорила, я даже расчувствовалась.

– И о чем же они говорила?

– Представляешь? О чертях всяких и о сатане. Сначала Катя внушала ей, что-то про какого-то деда. Этот дед для Аллы какие-то вещи сделал, которые были понятные и что-то ей доказывали. Я не очень поняла, но похоже, что эта Катя возила Аллу к какому-то деду и этот дед для Аллы делал какие-то заговоры. Эти заговоры уже произошли, и Катя говорила Алле, что все, что Алла хотела – уже исполнилось. Это и есть какое-то доказательство. Доказательство того, что сатана есть на свете. Она его как-то по-другому называла, я и не поняла, поэтому переспросила. Вот тогда мне Катя и сказала, что это есть самый главный человек во всей Вселенной. Он на самом деле Ангел, но его невзлюбил Господь и сбросил на Землю, обозвав сатаной. А когда я спросила, что он тут делает, Катя сказала, что он на земле управляет всеми нами. Он самый красивый из всех кто есть вообще, а мы на самом деле его дети.

– Слушай, так это значит, этой Кати книги я нашел на окне? – удивился Саша. – А я думаю, откуда у Аллы такая муть в доме? Ты мне подробнее про эту Катю расскажи.

– Да я ее только два раза и видела. Один раз тогда у вас, а второй раз мне нужно было Алле документы подвезти. Тогда мы встречались в кафе. Там эта Катя тоже была.

– А что за документы ты подвозила?

– Да на Аллины квартиры. Она их у меня держала.

– А зачем они ей были нужны?

– А я почем знаю! Она сказала привезти – я привезла.

– Ну и что эта Катя?

– Да она мне не понравилась. Какая-то сильно хитрая. Я таких не люблю. Она мне напоминает моих мужчин. Так ласково врут, когда познакомятся, а потом такие наглые становятся, и что-то вечно требуют. Так и Катя. В первый раз такая ласковая была! Глазки такие добрые! А второй раз уже что-то на Аллу чуть ли не покрикивала.

– Почему это? – удивился Саша.

– А все из-за этих документов. Я так поняла, что Алла должна была их отдать этой Кате, но не очень хотела, поэтому Катя на нее такими злыми глазами смотрела – ужас. А потом забрала и ушла, а мы в кафе остались. Я и спросила у Аллы про Катю, но Алла сказала, что это ее самый близкий друг и самый главный! Настоящий! Я даже обиделась.

– И как тебе показалось, в каких они отношениях?

– Как будто Катя начальник, а Алла ее подчиненная.

– Да-а-а-а! – Саша горестно вздохнул. – Я тут книги странные нашел. – Саша встал и принес книги с подоконника. – Ты такие видела?

– Видела. Они на журнальном столике лежали, когда я была в первый раз. Катя что-то из этих книг Алле показывала и объясняла нам про сатану. Но я их не рассматривала.

– А ты знаешь, где эту Катю найти?

– Понятия не имею. Но знаю, что они вместе в клинике лежали.

– Слушай! А ты можешь позвонить Михалычу и попросить, чтобы он через своих выяснил про эту Катю. В клиниках обычно фиксируют адреса. Может, мы сможем ее найти, а там и Аллу разыщем?

– Давай попробуем…

Лина оставила телефон Михалыча, на всякий случай и уехала вся расстроенная, как в воду опущенная. Она любила свою подругу, это было заметно даже невооруженным глазом.

Вечером Саша засел за Аллины книги основательно. Он хотел разобраться и в книгах, и в ситуации. Правда, ситуацию он решил отложить на потом, а вначале разобраться с книгами. Он хотел понять, для простого это любопытства, или они представляли для Аллы интерес, как для верующей во все вот это? Ему казалось, что там он найдет ответы на вопросы, которые роились в его голове. Может, она в какую-нибудь гадость вляпалась? Сейчас сект развелось, как грязи. Неужели же Алла, такая смешливая прикольщица по жизни, ввязалась в такую вот глупость? Нужно было разобраться.

Стопка на журнальном столике внушала неприятные мысли. Оказалось, что на белом свете издается целая куча ненужного хлама в виде вот этого непонятного, того, что он перебирал в руках. Одни названия наводили на жуткие мысли. «Смысл колдовства», «Инкунабула» (кто бы сказал, что это такое?) «Черный туман», «Сатанинская библия» какого-то Ла-Вея… и прочая… При этом, весь этот хлам издавался явно не в России, потому что ему казалось, что в России этого не могли издавать.

Он взял в руки странную библию, о существовании которой даже не подозревал, и открыл на какой-то странице. Издание было в глянцевой обложке с разноцветными картинками. Саша рассматривал картинки и диву давался фантазии больного ума, способного изображать такие заумно-мистические страсти на глянцевой бумаге. На одной был изображен череп с розой в странном черном круге, с какими-то непонятными атрибутами, кинжалом, серебряным кубком, черной свечой и непонятными картами с неизвестной ему символикой. На второй дикого вида ведьма с растрепанными волосами заносила перед собой кинжал, глядя в никуда невидящими, кроваво-пустыми глазами, за спиной у нее во всю стену была изображена шестиконечная звезда. На третьей картинке были нарисованы непонятные знаки и в звезде, и в прямоугольниках, и в кругах. Знаки были похожи на арабские буквы разной величины. На одной из картинок лунный пейзаж украшала большая ваза на глиняной подставке. По краям вазы сверху торчали зажженные свечи, а снизу человеческие черепа. В вазе стоял голый мужик с длинным, веретенообразным хвостом, торчащим вертикально. На интимном месте у него вместо тазика было приколочено гвоздями человеческое лицо, а вместо сердца на груди красовалась сквозная дыра.

У Саши в голове промелькнул почему-то анекдот про Чапаева, Анку-пулеметчицу и Петьку с тазиком на интимном месте. Там было понятно, на чем он держался… Саша даже головой потряс, чтобы не расхолаживать серьезность момента.

На голову мужик почему-то нахлобучил шапку, похожую на ушанку. Перед ним стоял странник с диким взглядом дебила. Наверно, он тоже не понимал, что же видит перед собой. По небу летали странные тучки вперемешку с крылатыми тварями. Одна тварь тащила в когтях ягненка с дли-и-инными кручеными рогами. На следующей картинке в рост стоял мужик-баба. Одна половина была женская, вторая мужская. Мужская рука держала меч, а женская корону. Оно было с крыльями. Мужская его половина была в доспехах, женская же половина в платье. Ногами оно стояло на горе человеческих голов, а ноги ему обвивали змеи. Что это было, Саша не понял. Он решил почитать текст.

«… Завершается век Кали-Юга, эпоха мужской, разрушительной силы. Ей на смену приходит Сати-Юга, эпоха женской созидательной силы, которая преобразует весь мир. Она начнет свои шаги в России…»

«Может быть, – подумал Саша, – если Аллы слезут с метел и возьмутся за управление…»

«… Согласно Каббале, злые силы происходят от левой колонны Древа Жизни, особенно от сферы Гебурах – суровости и гнева Господня. Все они есть слуги его и исполнители воли его…

… Сатана – проявление темных сторон человеческой натуры, жажды земных услад. В каждом из нас сидит Сатана, – рассказывалось на следующих страницах. – Задача состоит в том, чтобы познать и выявить его. Заключенное в людях сатанинское начало – главное и наиболее могущественное. Им надо гордиться, а не тяготиться. Его надо культивировать, что мы и делаем, в нашем храме… Нужно спешить наслаждаться земными радостями, ибо загробной жизни, по крайней мере – райской, не существует…»

Саша покачал головой, но вдруг задумался. Действительно, сколько грязи у человека внутри. Почему нам нравится смотреть чужую смерть? Почему мы, как ханжи, друг перед другом изображаем из себя порядочных и ругаем сериалы, фильмы ужасов, порнуху, разные страшилки, а сами, дома, один на один с собой, смотрим украдкой всякую муру и смакуем… Раньше на площадях устраивали показательные казни и прочие ужастики-четвертования, народ бегал и млел от кайфа, пуская слюни, а сейчас все пришло к тебе домой и ты можешь, изображая из себя целомудренного ханжу, любоваться кровищей и ужасами зверства у себя под одеялом, один на один. Он сам этим тоже страдал, с удовольствием включая фильмы ужасов или порнуху и прикидываясь для всех со всех сторон положительным.

«Вот это и есть в нас сатанинское. Мерзкое и липкое…» – подумал он и полистал книгу в середине, может, там будет понятнее?

«… Сатану оболгали перед историей корыстные люди, стремившиеся к власти над себе подобными и боявшиеся его, как сильного конкурента. Оболгали, чтобы ему никто не поклонялся. На самом же деле Дьявол – гордое, высокодуховное и честолюбивое существо Ангельской породы, а поклоняться Ангелам призывает даже Библия. Дьявол – защитник людей, и черный цвет – его символ – это не цвет зла, а цвет траура, цвет великой скорби о горестях и страданиях всего человечества…»

«Во загнули, так загнули! – подумал Саша. – Так ведь можно под чего угодно фундамент подстелить. Даже под убийство. И что же еще там пишут?» – Саша взял другую книгу. Это была какая-то «Человек, Бог и магия». Он открыл где попало и прочел:

«… наши первобытные предки верили в одного, единого Бога, а затем постепенно дегенерировали благодаря влиянию родовых колдунов и ведьм к почитанию многих Богов. Неандертальцы между периодом от семидесяти до восьмидесяти тысяч лет назад имели свою религию, каким-то образом связанную с магическим знанием в их жизни диких медведей. Позднее роль племенного шамана в первобытных племенах выросла настолько, что он стал исполнять не только непонятные соплеменникам ритуальные танцы, но и умел «разговаривать» с Богами. Эта примитивная магия использовалась в основном для влияния на исход охоты или битвы между племенами…»

Саша полистал книгу с конца, ему стало интересно, что еще можно придумать, чтобы заморочить народу голову?

«… Я еще раз хочу повторить, – уговаривал автор, – что вся наша жизнь так или иначе связана с магией. Трапеза в честь чьего-то дня рождения или тризна по покойному за общим столом – по сути дела заставляет нас выполнять древнейшие магические ритуалы. Обед президента в честь высокого гостя имеет этот же смысл, а не стремление как следует накормить проголодавшегося иноземца. К магии мы можем смело отнести обожествление и вывешивание портретов вождей, воздвижение их статуй, как, кстати, и низвержение памятников, создание культов Мертвого Вождя (Ленин, Сталин, Мао, Ким Ир Сен…)»

«Во дают! И Ленина со Сталиным приплели к своим сатанинским примочкам!!! – удивился Саша и стал читать в другом месте, ближе к началу. – Хотя с другой стороны, может, это и так. Давно уже надо бы закрыть кладбище посреди города, главного города целой великой страны по имени Русь, в самом ее сердце», – подумалось отвлеченно. Он где-то читал, что в нашем организме ежеминутно стареют и отмирают клетки, поэтому он, наш организм, справляясь с этой могущей разлагаться и отравлять весь организм плотью, старательно выводит ее за внешние границы своего я. Значит, в организме все, что отмерло, должно быть вынесено за пределы самого тела, а здесь? Посреди страны лежит разлагающийся труп и несет на всю страну и его народ негативную энергетику разложения? Что-то наши краснозадые предводители перехимичили. Или они хотели таким макаром унизить весь народ Русский? Покрыть его коркой плесени и гниения? Так, что ли?

«… А какое огромное значение придавали наши предки жертвоприношениям! Ежедневно в каждом храме древние люди отдавали Солнцу взятую у него энергию, лишая жизни молодую девушку или парня. Как это ни жестоко, но здесь, за неимением другой идеи просматривается идея, точнее, закон сохранения космической энергии…»

Сашу передернуло, он пролистнул еще:

«… Не отставала от древних и просвещенная Европа. Когда в Германии, в городке Наготе в тысяча четыреста восемьдесят четвертом году строили плотину, крестьяне напоили нищего и зарыли его в основание плотины живым. В Галле, в фундамент моста положили умерщвленного младенца. Стены Копенгагена обрушивались постоянно, до тех пор, пока в них не зарыли невинную девочку. В Италии для укрепления моста через речку Арту замуровали в фундамент жену строителя. Русские князья делали в стенах «детинец». Они хватали первого встречного мальчика и закладывали в стену здания…»

– Смотри, что делается? Они даже историю поставили на службу своему Дьяволу! – возмутился Саша вслух. Он взял следующую колдовскую муть и начал пролистывать с конца. – Что-то меня ждет в этой мути? – сам у себя спросил Саша. На какой-то странице он удивился, наткнувшись на стихи:

… Я – твой, я – твой мужчина,

Я – козлище из стада твоего.

Я – золото, я – бог.

Плоть на твоих костях,

Цветок на твоем стебле.

Я бью копытами из стали по камням

Под солнцем, стынущим в зените.

Безумствую, насилую, взрезаю

Бескрайний этот вечный мир.

Я – червь, я – непорочная менада, я – мужчина

Во славу Пана.

Ио, Пан, Пан! Ио Пан!

Подписано было Алистер Кроули. «Гимн Пану». Кто такой этот Кроули, Саша не знал, но подумал, что на белый свет кого только Бог не произвел! Даже вот такого Пана Кроули с козлиными мозгами. Но тут ему попались на глаза размышления этого Кроули не в стихотворной форме:

«… Подсознание человека является обиталищем ангелов и демонов. Для вызова этих сил необходимо блокировать активное сознание и задействовать подсознание, что и достигается магическими ритуалами. Сексуальный аспект является неотъемлемой частью любой магической операции и важнейшим моментом моего учения. Сексуальная сила мужчины является человеческим аналогом созидательной силы Бога. Текст заклинаний создает вибрацию, облекающую возбужденную силу в конкретную форму. Я рекомендую онанировать или мастурбировать во время совершения магических операций, повторяя при этом имена ангелов: Сатана, Молох, Вельзевул, Люцифер, Астарот, Асмодей, Велфегор, Ваал, Андраммелех, Лилит, Наамах. В заключительной части магического ритуала, который сливается с оргазмом и проходит на его фоне маг как бы сливается с вызываемыми духами, позволяя последним по очереди овладевать собой, в том числе и в сексуальном смысле. Это есть наивысшая истина. Это и есть Любовь…»

Так они что, все там совокупляются, что ли? Наверное, да! В «Мастере» тоже голяком на балу у Сатаны народ отплясывал. Не только же шампанское из фонтана все они там пили, наверное, и совокуплялись и прилюдно, и по углам. Ему стало противно. Какой-то, прямо, свальный грех! Это и есть религия? Вот это да! А как же они к себе народ завлекают? – Саша решил понять более основательно и прочесть не этого извращенца-онаниста, а что-нибудь посолиднее и с самого начала.

Он опять взял «Сатанинскую библию» и начал читать:

«… В незапамятные времена древности, когда довольно примитивное язычество было единственной формой религии, происхождение добра и зла приписывалось божествам – творцам Вселенной, жизни и самого человека. И хотя на них возлагалась ответственность как за благодеяния и милость, так и за невзгоды и бедствия, никому и в голову не приходило выказывать кому-либо из богов меньшее почтение, нежели прочим небожителям. Гневным и злобным демонам наши древние предки воздавали такие же почести, как и благодетельным божествам.

В раннем иудаизме, на основе которого века спустя возникли религии, включая христианство, Яхве рассматривался как один из многих равноправных богов (один из религиозных титулов Яхве – Элохим, переводится как боги), и лишь впоследствии иудеи стали считать его Творцом Вселенной и единственным Богом. На основании этого хочется предположить, что Яхве – источник всего сущего, является источником добра и зла, добродетели и греха. В Ветхом Завете писано: «Будет ли в городе зло, если Господь не сотворит его?» – вопрошает пророк Амос. Ему вторит пророк Исаия, говорящий, как и любой пророк, от лица Господа: «Я творю свет и делаю тьму; я устанавливаю мир и порождаю зло; Я Господь – творец всего». Добро и зло, жизнь и смерть, нищета и богатство исходят от Бога.

В системе религиозных взглядов раннего иудаизма просто не было места Сатане – могущественному противнику и врагу Бога. Противником его изображает христианство. Слово сатана переводится как «неприятель», «обвинитель» и встречается в ранних книгах Ветхого Завета довольно часто, но употребляется в своем изначальном, буквальном смысле. Древние иудеи называли сатаной неприятеля на войне или же человека, создающего для других те или иные препятствия, любителя споров. В книге Захарии, написанной в четвертом веке до нашей эры, Сатаной назван Ангел, наиболее приближенный к Богу. Он выполнял обязанности обвинителя человека перед лицом Господа, ревностно подмечая все прегрешения людей и нарушения ими Божественных заповедей, чтобы потом на Страшном суде выступить в качестве неумолимого прокурора. В некоторых случаях Сатана, исполняя волю Бога, творил злодеяния и беды, чтобы испытать твердость веры людей, непоколебимость их преданности и любви ко Всевышнему перед лицом невзгод и страданий.

Представления о Сатане, как о неумолимом Ангеле, карающем и наказывающем людей за их прегрешения, сохранились под влиянием религий Востока, в частности зороастризма, основанном на противопоставлении добра и зла. Этот сподвижник Творца был объявлен его врагом и главным источником страданий и несчастий. Именно поэтому при переводе Ветхого Завета на греческий язык Сатана был переведен неправильно и назван дьяволом, что означает «клеветник», «лжец».

Наделив Сатану чертами независимого божества, толкователи Священного Писания и богословы сами оказались в затруднительном положении: некоторые поступки Яхве, описанные в ранних книгах Ветхого Завета настолько не соответствовали образу благодетельного, милостивого Бога, что представители духовной власти не нашли иного выхода, кроме внесения исправлений и корректив в древние рукописи. В канонических книгах Библии есть несколько вариантов легенды, повествующей о том, как Сатана стал заклятым врагом Бога. Во всех этих преданиях неизменно упоминается война между небожителями, навсегда расколовшая их на два враждующих лагеря.

В Священном писании и библейских преданиях можно обнаружить два варианта легенды о бунте некоторых ангелов против Творца. Один из них, более древний, изложен в Книге Еноха, написанной во втором веке до нашей эры. Как гласит эта легенда, причиной раздора в небесах были люди. «И когда дети человеческие размножились, появились в те дни меж них красивые и приятные на вид дочери. И ангелы, дети небес, увидели их, воспылали к ним страстью и начали говорить друг другу: идемте, выберем себе жен из дочерей человеческих, чтобы родили нам детей. Эти ангелы были из племени Сторожей, тех, что бессонны».

Две сотни ангелов, во главе с Азазелем, возглавившим бунт, спустились с небес на гору. Вступив в связь с дочерьми человеческими, они обучили их ремеслам, магии, земледелию и искусству войны. «И пришел Господь в страшный гнев, ибо женщины человеческие родили от Сторожей чудовищных исполинов, вознамерившихся уничтожить род человеческий. А когда люди были уже не способны прокормить их, исполины обратились против них самих и пожрали человечество. И они принялись грешить против птиц, зверей, рептилий и рыб, и пожирать друг друга и пить друг у друга кровь.

Разгневавшийся Господь послал архангела Рафаила, чтобы тот заточил Азазеля в пустыню до прихода Судного Дня. Архангел Михаил во главе преданных Творцу ангелов низверг Сторожей и уничтожил всех исполинов. Мятежные ангелы были обречены на земную юдоль вплоть до Страшного Суда, после которого они будут преданы вечным мукам в аду.

Но не все богословы полагали, что зло возникло в результате физического союза ангелов и земных женщин. Один из раннехристианских отцов Церкви, блаженный Августин, изучая ветхозаветную книгу пророка Исаии, создал доктрину о возникновении зла в результате бунта могущественного архангела Люцифера, возжелавшего в своей гордыне сравниться властью и могуществом с самим Творцом, он сказал: «Взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера. Взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему». Кстати, Люцифер с латыни означает «носитель света». Древние иудеи, арабы, греки и римляне называли так ярко сияющую утреннюю звезду Венеру…»

Саша старался читать внимательно, потому что надеялся, что эти сказки многое просветлят в его голове, ничего уже не понимающей из проглоченного текста. Для убедительности он взял следующую книгу и пролистнул чуть дальше от оглавления. В тексте язык повествования отличался более серьезным подходом к проблеме. Эта книга старалась очень подробно разжевать читателю суть древних мудростей. Она ссылалась и цитировала некую старинную книгу, называемую «Некрономикон». Книга эта была написана на основе древних знаний, которые почерпнул автор, некий Абдулла Альхазред, аж в семьсот тридцатом году из сокровенных знаний, которые он обнаружил в священном и загадочном городе Ирем, или Городе Колонн в пустыне Руб аль Кхали. Город этот был возведен по приказу шаха Шаддата могущественными джинами, причем сам город находился не в нашем мире, а в одном из параллельных измерений реальности, поэтому попасть туда мог только святой или маг, в совершенстве овладевший своим искусством. Легенды гласили, что Аллах уничтожил всех подданных Шаддата – гигантов-нефилимов – за их гордыню. Но сокровенные знания, которыми они обладали, сохранились в рукописях и книгах в библиотеках призрачного города Ирема. Кроме того, арабские маги – магрибы – полагали, что Город Колонн является дверью в Великую Пустоту – обиталище джинов и ифритов.

«Прямо «Сказка тысяча и одной ночи», какая-то, или про Джинна из кувшина, – подумал Саша. – Это же надо такого насочинять? Сплошная Шахерезада Степановна, завернутая в мистику! А этот их Сатана так расписан во всех ярких красках, что на самом деле должен был быть очень красивым внешне, чтобы так от него бабы млели. Ну и мура!!! И они думают, что нормальный человек, проживающий в современном мире способен поверить в эту муру? А их подробное описание всех этих Руб аль Шадатов только еще больше все запутывает. Но почитаем дальше»…

«… Арабские сказания утверждают, что джинны существовали задолго до появления человека и обладали непомерным могуществом и силой. Но впоследствии были вытеснены за пределы нашего мира, где и пребывают в состоянии сна и оцепенения по сей день, дожидаясь случая вернуть себе былую власть. Магрибы, входя при помощи специальных психотехник или наркотических препаратов в измененное состояние сознания, открывали некоторым джинам дорогу в наш мир, связывая их нерушимыми клятвами повиновения, получая взамен магические способности и потаенные знания…»

«Это что значит? Значит, была раньше могущественная цивилизация, владевшая Землей за много тысяч лет до человека и пребывающая теперь вне пределов нашей реальности, что ли? – удивился Саша. – Как же разобраться во всей этой чехарде?».

Саша стал читать дальше:

«… Таким образом, религиозно-мистические и космогонические представления Древних и отдельные образы и темы «Некрономикона», а также пророческий, апокалиптический характер некоторых его глав позволяют провести отчетливые параллели между сочинением Альхазреда, Откровением Святого Иоанна, апокрифической Книгой Еноха и книгами ветхозаветных пророков, предрекавших «пришествие орд гогов и магогов» перед концом времен. Сами же Древние очень похожи на «святых Сатаны», упоминание о которых можно встретить в исламских теологических трудах. Пантеон демонических богов, которым поклонялись Древние, возглавляют Йог-Сотот – персонификация безграничного хаоса и расширения. Его брат Азатот, символизирует бесконечное сжатие и концентрацию. Ньярлатотеп, посредник между Древними и миром людей. Шубо-Ниггурат, повелитель подземелий, имеющий облик огромного черного козла. Гастура и Ктулха, духов Огня и Космоса, которым отводится особое место в иерархии богов Хаоса. Ужасный дракон Ктулху, жрец Йог-Сотота и Азатота, покоятся мертвым сном на дне Тихого океана, в подводном городе Рльях. Он владыка человеческих снов и потаенных желания, а сама человеческая жизнь – это сон Ктулху. Взывать к нему дозволено лишь раз в году, в ночь Хеллоуина. Пробужденный раньше положенного времени от своего мертвого сна, он поразит человечество безумием и кошмарными фантазиями, полностью лишив людей разума и способности логического мышления. Азатот же является центром Мироздания, излучает в пространство волны вероятностей, создающих бесконечное количество вариантов будущего, как для целых Миров и Галактик, так и для отдельного индивида. Он является главным, кому подвластны возможности манипулировать будущим…»

«Что это я прочитал? – удивился Саша. – Неужели же на самом деле на Земле нашей существуют какие-то тайные знания, недоступные обычным людям? Или мы все не совсем обычные, но все необычное в нас только спит до поры до времени? А может, эти знания существуют где-то спрятанными. Не под землей, конечно, но в каких-нибудь пирамидах или пещерах. Есть же какая-то Шамбала, мне приятель как-то о ней рассказывал. Я тогда подумал, что у него в голове не того… Это с кем это Алла связалась, что читает такие книги? Это же натуральный ужас какой-то! Ну и что же тогда ждет нас всех дальше?» – он опять уткнулся в книгу.

«… Магу дано главное оружие – абсолютная власть над человеческим сознанием и возможность тотального контроля в этой сфере. Психическая деятельность человека проявляется в двух формах – в форме рационального, рассудочного мышления, характерного для бодрствующего человека, и в бессознательной, иррациональной форме, наиболее отчетливо проявляющейся в снах, эмоциональных переживаниях, а также при душевных заболеваниях. Постижение законов и внутренней логики иррационального мышления может оказать благоприятное влияние на сознание человека, его эмоций и мироощущений, помочь преодолеть скрытые комплексы, фобии и нерешенные психологические проблемы. Не надо пугаться своих ощущений и решений, ведь пресловутый договор с дьяволом, которым так пугают вас церковники, есть не что иное, как устранение защитных барьеров подсознания, которыми надежно изолирована психика от рассудочного, логического мышления. Сильная Личность, способная адекватно понимать и принимать окружающий мир, способна взять на себя контроль за барьером, оберегающим психику человека от контакта с образами и идеями подсознания…»

Путь к Богу…

Саша не спал всю ночь. Он крутил в голове и так и сяк все, что прочел. К утру голова трещала по швам и не выдавала ему «адекватного логического решения». Он запутался окончательно. Ночью он брал в руки какую-нибудь из книг и начинал кусками читать тексты. Они были удивительно странными. Он не понимал, почему же церковь все время громит какого-то дьявола, когда сама его и придумала. Он опять открыл книгу и опять перечитал:

«… Окончательное формирование религиозных представлений и доктрин о дьяволе относится к первым векам после Рождества Христова, причем это исключительная заслуга отцов церкви и раннехристианских богословов. Сатана в их произведениях предстает как фактически самостоятельное божество, противостоящее Творцу. Евангелисты утверждали, что дьявол обладает полной и безраздельной властью над миром материальным. У Святого Луки Сатана заявляет, что ему дарована власть над всеми царствами этого мира – «ибо она предана мне, и я, кому хочу, даю ее». Иисус называет дьявола князем мира, а святой Павел – богом этого мира, отцом лжи.

Кроме того, проповедники учения Христа не жалели усилий, чтобы, объединив древние легенды и предания, повествующие о демонах, злобных божествах и всевозможных монстрах, объявить их всех приспешниками дьявола, создав тем самым собирательный образ сил тьмы. Апостолом Павлом, посланниками Сатаны были объявлены и змей-искуситель, предложивший Еве плод с древа познания, и Левиафан, чудовищный дракон из шумерской и ханаанской мифологии.

Возможно, человеку, воспитанному на ортодоксальных догмах христианства, покажется невероятным тот факт, что в Ветхом Завете змей из Эдема не только не назван дьяволом или исполнителем его воли, но и не принадлежит к числу враждебных Господу существ. Сама же легенда о древе познания добра и зла о змее, стерегущем это древо, относится к числу наиболее сложных и неоднозначных сюжетов мировой мифологии, поэтому едва ли можно признать корректным то упрощенное истолкование, которое выдвинул апостол Павел.

В Библии упоминается дракон Левиафан, побежденный Яхве. В действительности же борьба Яхве и Левиафана – это адаптированный в библейском контексте вавилонский миф о битве светлого бога Мардука со змееподобной богиней Тиамат, из тела которой была впоследствии создана Вселенная. В ханаанском варианте этого мифа бог Ваал убивает дракона Лофана, имя которого явно созвучно ветхозаветному Левиафану.

Так постепенно образ Сатаны приобрел в сознании верующих грандиозные масштабы, превратившись из преданного Создателю ангела правосудия и кары в могущественное, злобное божество, обладающее безраздельным господством над земным миром. Многочисленные проповеди, живописующие силы, власть и мудрость падшего ангела, дали результат, прямо противоположный ожидаемому. Многие сочли для себя поклонение князю этого мира, сулящему богатство и мирские наслаждения, более привлекательным, нежели ожидание посмертного воздаяния за праведную жизнь и обретение бессмертия в духе. Именно поэтому с первых веков христианства и до наших дней существовало и существует множество сект и духовных орденов, объединяющих тех, кто предпочел знания, гордость и силу Азазеля и Люцифера душеспасительному учению Иисуса…»

«Вот это под дых, так под дых! Это что же получается, – думал Саша, – получается, что никакого дьявола и нету? А тогда зачем ходить в церковь и бояться Бога? Если нет дьявола, значит, не нужен и его антипод? Во-о-о-от почему они его придумали. Он им был нужен, чтобы несчастных людей держать в вечном страхе перед кем-то там, сверху! Но если нету дьявола, зачем нужны секты? Если Алла вляпалась во что-то похожее на секту, ее надо переубедить. Потыкать в тексты ее же книжек и переубедить. Как можно кому-то покланяться, если его в природе не существует? Если его придумали. Интересно, что все-таки предпринимает церковь, чтобы народ не задумывался над такой проблемой? Ясно, что старые догмы уже давно сдохли, износились, как старое платье. Нужно менять в религии многое. Зачем такие сложные обряды, зачем столько золота на аналое, или как там он еще называется. Может, поэтому народ так лихо рванул в атеисты на заре Революции? Конечно, когда на шее у тебя столько кровососов, то и понятно. И светская власть, и церковная власть, и жена еще сверху что-то в голову вбивает, покорности хочет, вот бедный мужик и схватил вилы, и понесло его по кочкам. Но все равно, нужно пойти в церковь. Это Божий Храм, а попов можно и не слушать. Просто нужно попросить у них литературу про все бесовское и почитать…».

Было уже светло, когда Саша задремал некрепким сном запутавшейся личности…

Позднее утро было очень солнечным и прозрачным, хотя голова и гудела тяжелыми мыслями. Именно сегодня и следовало шагать за ответами в Храм, он это понял по самому этому необыкновенно радостному утру. Оно звало его в путь. Нужно было, наконец-то, встать, стряхнуть с себя наваждение последних дней, ужаса непонятных слов и символов, и пойти в Святой Храм Господень, где и получить ответы на несметную кучу вопросов из его головы.

Самая ближайшая церковь находилась у метро «Сокол». Это была очень красивая церковь, построенная, как ему казалось, давным-давно. Он видел ее купола из-за забора, когда ездил на метро или проезжал мимо. Удосужиться войти внутрь смелости по сей день не хватило. Он решил пройтись пешком, по утренним улицам, чтобы в голове окончательно просветлело.

Саша шел по аллейке, скрипя легким снежком под ногами, той самой аллейке, на которой когда-то совсем недавно, но ему казалось, что уже очень давно, навстречу ему из затухающего дня вышла золотая богиня Алена и вторглась в его сознание, в его жизнь, в его мысли, но почему же так ненадолго? Аллейка вела его вперед в Храм Господень, а мысли тормозились около скамейки, на которой он сидел в тот весенний вечер. Скамейка позвала его к себе. Он сел на самый краешек и задумался…

Сегодняшнее утро было таким же теплым и радостным, хотя на дворе и стояла уходящая зима. Но от яркого солнца, блестевшего на снегу, зима ему казалась золотой. Такой же золотой, как и золото волос Алены. В груди защемило и вдруг все вспомнилось так больно и откровенно… И ее волосы, и голубые озера глаз, и милое личико… Вспомнилась их первая ночь любви, которая так поразила его красотой своей необычности, своей свежестью, наивностью и чистотой. В груди заныло еще сильнее… Захотелось бросить все это к чертовой матери, бросить Аллу с ее тараканами, бросить студию, даже музыку и уехать за тридевять земель, в какое-нибудь тридевятое царство, прихватив с собой только свою любимую девочку. Он отчетливо понял вдруг, что очень сильно любит, сильно и по-настоящему, сильно до спазмов в горле эту необыкновенную красоту, которую послал ему Господь. Он понял, что должен бороться и за себя, и за нее и, как это ни странно звучало внутри него, – за Аллу. Если он разберется во всей этой чехарде вокруг себя, он поможет им всем выпутаться из паутины, в которую, как в кокон они упаковали сами себя. Он и Алла, а заодно и подарок небес Алена, которая сама того не зная, оказалась вся перемазанная этой липкой паутиной.

Ужас!

До чего может довести сам себя человек своей расхоложенностью и ленью к своей собственной судьбе, к своей собственной жизни! Надо было срочно ставить всему этому жирную точку.

У калитки на ящиках сидело несколько подмерзших бабушек. Они заученно-жалостливыми глазами смотрели на посетителей и заунывно бубнили сами себе под нос, наверное, молитву. Саша остановился около них и спросил:

– Не подскажите, как называется эта церковь?

Одна из бабушек тут же участливо протянула ладошку и ответила:

– Церковь Всех Святых, милок.

Около нее толкался паренек лет семнадцати. Он дергал бабушку за рукав и что-то канючил. Бабка не выдержала и, повернувшись всем корпусом, громко сказала пареньку:

– Бабок не дам! Пошел нахуй!

Саша опешил. Он бережно нес в Храм Господень свои мысли и старался их не растерять и не опошлить по дороге чьим-либо разговором, а тут, у калитки в Храм, стоят какие-то непонятные люди и ругаются натуральным русским матом!

– Люди! Как же вам не стыдно ругаться! – возмутился Саша достаточно громко.

– Ой! Да не обращайте внимания! Это внучек мой! – сказала бабки и сделала горестное выражение глаз.

– А что делает ваш внучек на паперти? Ему учиться надо! – возмутился Саша.

– Так он же у меня дефективный! – Так вот просто и откровенно выдала бабушка прямо при внуке, а тот, широко улыбнувшись очень красноречиво, подтвердил бабкины слова мимикой лица.

Сашу передернуло еще раз.

Да-а-а-а! На паперти испокон веку стояли нищие и убогие. Но как же буднично это все выглядело именно у ворот Храма. Саша так долго собирался сюда, так настраивался, так переживал внутренне от своей неготовности и слабоволия, а для людей это было, как самая обыкновенная работа. Как раз плюнуть или как на отгрузке товара, с матерком и семейными разборками.

Ужас!

Церковь действительно была красивой. Она желтела на фоне голубого неба, и это опять навело его на мысли об Алене. Эта церковь тоже была золотая. Она была не только золотая, но и какая-то воздушная и радостная. Он обошел ее вокруг справа по выметенному от снега тротуару. Между церковью и небольшим садиком было достаточно много места для прогулки. У нее оказалось почему-то пять входов. Саше подумалось про крестный ход. Наверно так делалось для удобства. Вернувшись к исходной точке своего осмотра, он обнаружил на взгорке справа небольшой пантеон. Это было не кладбище, а именно пантеон. Снег был убран весь и тоже заметен.

Там стояло несколько памятников, посвященных героям всевозможных войн и расстрелов. Он удивился памяти людской. Оказывается, в Москве были места, такие как это, где помнили всех отдавших жизни свои за наше сегодня. Там стояла даже памятная плита всем офицерам и юнкерам, расстрелянным в семнадцатом году!

Повздыхав о судьбах человеческих и горестно подумав о собственной, Саша направился в церковь. Ноги несли плохо. То ли оттого, что он не знал, как себя вести в Храме, то ли от внутреннего состояния, но ему было как-то не по себе… Две женщины впереди него при входе в Храм дружно перекрестились по три раза и поклонились, а потом вошли. Саша сделал то же самое. Рука слушалась плохо, может быть, оттого, что это было первый раз в его жизни. Он никогда не крестился раньше.

Здоров вырос дурачина, а креститься не научился! – сам себе сказал Саша. – Вот учись теперь, учись, атеист хренов. О Боге думать начинаем, когда жареный петух в задницу клюнет?! А до того все по бабам да по бабам, все бы гули да гули… Догулялся…

Внутри все было чинно и умиротворенно. Алтарь выглядел как-то празднично и торжественно. По стенам висели иконы. В иконах Саша не понимал ничего. Справа стоял тот самый Крест, на который Он полез из-за нас. Иисус и сегодня был приколочен к кресту, как и две тысячи лет тому назад. Саша подошел совсем, совсем близко и стал рассматривать внимательно. Нехорошие мысли, бродившие в голове со вчерашнего вечера, всплыли и болтались в мозгах как поплавки без наживки. Может быть, правы были те книги, в которых остро поднимался вопрос об Иисусе и кресте? Действительно! Почему он до сих пор приколочен к этому кресту? Может, нас всех изначально обманули, а сами теперь смеются над наивной религией, называемой христианской, которую его безграмотная, деревенская бабушка называла крестьянской, и которая на самом деле, может быть, даже сатанинская? Может, действительно давно уже нужно снять Его с этого креста и всем миром попросить прощения? Ну и пускай себе крест служит символом христианства дальше, только зачем же Он на нем должен висеть до сих пор? Вот загадка, так загадка!

Саша стал медленно обходить всю церковь по периметру. Лики на иконах были серьезные и тоже торжественные. Каждый святой за что-то отвечал, но Саша не знал кто и за что. В левом углу продавали свечи и еще что-то три почтенные женщины в возрасте, с одухотворенными лицами. Все, кто ходил по церкви в длинных юбках и наверняка тоже был обслуживающим персоналом, имели такие же одухотворенные лица. Все как под копирку. Эти лица напомнили Саше лицо Аллы, каким оно стало в последние месяцы. Тоже таким же прозрачным, как будто все мысли из него вытекли, а что-то безвоздушное поселилось.

«Это или мода у них такая, или они сильно помудрели или поглупели именно в Храме. А тогда Алла где этому набралась? Ведь она не в Храм Господень ходит. Вот тебе еще одна загадка», – подумал Саша.

Он решил пообщаться с одной из женщин. Вопросов было много. Во-первых – нужна была литература про всякие разные секты. Во-вторых, нужно было выяснить, где найти нужного батюшку для всех его вопросов. А потом нужно было элементарно поставить свечи и за здравие, и за упокой близких, раз он уже здесь.

Женщина оказалась очень словоохотливой. С ее помощью он и купил свечи, и поставил именно к тем ликам, куда и нужно было, и даже заказал какой-то «сорокоуст» за здравие Аллы и за себя самого. Она же подвела Сашу к батюшке Сергию. Батюшка оказался и не старый даже совсем, а молодой, цветущий мужчина. Саша долго мямлил, пытаясь собрать в единое целое расползшиеся было мысли и доходчиво объяснить суть вопроса. Батюшка слушал как-то не очень внимательно, как будто куда-то спешил. Он все время оглядывался и делал замечания одной из женщин. В конце концов он понял, что нужно Саше.

– Вы подозреваете, что ваша жена вступила в секту? – спросил он.

– Вот именно, что в секту. Я бы хотел что-нибудь почитать о сектах. То, что пишет и думает об этом церковь.

– Хорошо, – облегченно сказал батюшка. – Я сейчас спешу, но литературу вам дам. Когда вы ее прочтете, приходите еще раз, и мы с вами основательно разберемся в вашем непростом вопросе.

Пока Саша делал второй обход по периметру Храма, батюшка сходил в одну из боковых дверей, вынес Саше небольшую подборку брошюр на интересующую его тему, распрощался и ушел.

Саша вышел из Храма, уселся на скамеечку под первые весенние, уже теплые лучи солнца и стал рассматривать брошюрки, пролистывая и выхватывая глазом небольшие абзацы. Брошюрок было всего десять. Тоненьких и невзрачных. Две из них назывались «Козни бесовские», Иеромонаха Пантелеймона в двух томах. Одна – «Люди погибели» (сатанизм в России: попытка анализа). Иеромонах Анатолий (Берестов) написал две брошюрки «Православные «колдуны» – кто они?». Еще одна была про Преподобного Серафима и его чудотворение. Две про Ангелов и Демонов. Одна про одержимых злыми духами и еще одна про новые православные чудеса (непридуманные рассказы). Они были напечатаны на плохой бумаге, очень крупным текстом и очень корявым языком. Особенно тонкие.

Боже ж ты мой! – восклицал он в душе после прочтения каждого абзаца или главы в этих книжонках и ужасался. – Интересно, чему же учат в наших церковных семинариях и высших церковных заведениях, если Иеромонахи пишут для народа такую непроходимую пургу.

Ему показалось, что все они были написаны для тупонедоделанных чумноголовых недоносков или бабушек, помнящих крепостное право на Руси и совершенно безграмотных, которым вот эти вот книжонки могли читать именно такие мальчонки, которых бабушка при Саше же у ворот Храма сегодня посылала на хуй!

То есть для полных дебилов!

«Да! Небогатый улов», – горестно подумал Саша и побрел домой более внимательно читать книжонки, чтобы иметь хоть какое-то представление, что же думает обо все об вот таком Церковь Православная.

Домашнее чтение разочаровало его окончательно. Чем дальше читал он эти тонюсенькие книжицы, тем смешнее ему становилось.

Первая же из них, «Люди погибели», была сборником статей. На девятой странице начиналась первая расшифровка:

«Что такое сатанизм?»

«Вот именно, что это такое?» – подумал Саша и прочитал: «Прежде всего, духовная ориентация, ориентация отдельного человека, групп и сообществ, государств на деструкцию, разрушение. Противоположная духовная ориентация – на любовь».

Автор (Федор Кондратьев) высказывался:

«Я исхожу из общепринятого определения, согласно которому Бог есть Любовь, сатана же – противник этой Любви, стремящийся уничтожить все, Ею созидаемое.

Вот те на! Масло масляное. В тех книгах не писалось об уничтожении Любви. Там тоже все в соплях от счастья! Значит, что. Значит, никакого сатаны нету, а есть наша выдумка о нем, ориентация. Если я сориентируюсь направо, или налево, или назад, то, куда бы я ни повернул, все равно приду на Курский вокзал, как рассказал нам когда-то Венечка Ерофеев? Или как? А где на этой дороге киоск на разлив? Где я встречу его, сатану? Если его на свете нет, а только ориентация? Тогда кого побеждает Георгий Победоносец на той большой иконе, которая висит в церкви? Сатану или китайского дракона, случайно залетевшего на российские просторы? Почитаем дальше.

«Человек постоянно находится внутри некоего нравственного пространства с двумя духовно противоположными полюсами, между которыми ему приходится выбирать. Иными словами, перед человеком постоянно стоит проблема свободного духовного выбора».

«Другими словами, стою я у киоска на разлив, и выбираю между водкой – сразу наповал, или пивом – растяжной кайф. Так, что ли? Что за глупость. А если личность у человека слабенькая и мелконькая, то духовно выбрать ему сложно, как мне сейчас. Значит, он должен по темному коридору бродить остаток жизни?» Мысли у Саши в голове путались. Хотелось крикнуть: «А ты, церковь, и покажи ему, где выход на солнышко, а не ставь вопрос так – сам обосрался, сам и стирай свои подштанники. Вот тогда он и выберет, но не тебя…»

«В этом выборе сталкиваются два начала, два чувства человека, которые при поверхностном взгляде могут даже показаться сходными: чувство собственного достоинства и гордость. Однако, если первое идет от осознания себя созданным по образу и подобию Божию, то вторая – главный соблазн, посредством которого сатана воздействует на людей. Суть этого соблазна в том, что сатана внушает человеку: «Ты – вовсе не любимое творение Божие, обязанное во всем следовать Его воле, но существо самостоятельное, самодостаточное, более того, ты сам можешь быть Богом».

«Ну и где правда? О том, что я создан по образу и подобию, я и не догадывался даже. В школе закон Божий не учили. Вшивый коммунизм перебаламутил так, что все про подобие и забыли напрочь. Тут бы элементарно выжить как-то, понимаешь, – думалось Саше. – А потом, если ты будешь по жизни бубнить себе про подобие и ждать милости от природы, ни хрена не дождешься. В этой непростой жизни только личность способна и принять какое-то решение, и воплотить его в жизнь, а не нюни распускать. Ты вынужден быть и самостоятельным, и самодостаточным… ну а Богом, по моему, никому и в голову не придет быть. Нужно сначала человеком стать, а потом уже шевелить мозгами хотя бы про гения. Куда нам до Бога! Тут ты, гражданин Федор Кондратьев, малость того! Перегнул палку. Ну и что же там про сатанизм, в конце то концов, будет что-то, или будем демагогию разводить. Про коммунизм бы еще вспомнил…».

Прочитав еще пару абзацев, Саша расхохотался. Там таки было и про коммунизм как пример подхода к проблеме сатанизма. То есть «коммунизм – это миф, идея, которая не может быть реализована никогда… коммунизм предполагает равенство во всем… хотя равенство – это остановка, которая может иметь место только по смерти». Так же он рассматривал и сатанизм – как духовную ориентацию…

Значит, для коммунизма никогда не было ни Маркса, ни Энгельса, ни Ленина, ни Сталина… Это все миф, а для сатанизма, стало быть, нет никакого сатаны – тоже миф, твою мать… Все это придуманная, духовная, то есть бестелесная, ориентация…

Именно поэтому воздвигли в самом сердце России эту бандурину – Мавзолей с таким смешным названием – от имени царя Мавзола, своего названия не нашлось, приплели к коммунистическим бредням древнего царя и давай всем миром славить. Цирк да и только! И под идею духовной ориентации положили на алтарь коммунизма несколько миллионов ни в чем не повинных людей. Ересь искореняли, церковную…

Он полистал дальше. Интересно было, что еще могли написать умные люди. Страниц десять было посвящено разжевыванию разницы между религией и оккультными течениями. Это ему было и так уже понятно. Но попадались и интересные фразы:

«Существуют теории, которые говорят о некоем «культовом возбуждении» как признаке грядущих социальных потрясений», дальше шли примеры про королевскую Францию или Россию накануне Революции, где «как правило, неортодоксальные религиозные группы начинают успешно завоевывать себе сторонников по мере того, как приходят в упадок основные, традиционные религии».

«Конечно, будут завоевывать, – подумал Саша. – А что им еще делать. Свято место пусто не бывает. Если церкви нашей не надо ничего завоевывать, то секты, они тут как тут. И я бы на их месте просто так сиднем не сидел. Завоевывал. И правильно, что «на фоне обескровленного состояния традиционных религий крайне благоприятные условия для распространения на российском духовном поле различных культовых новообразований, в том числе – и сатанинского толка». А нечего варежкой щелкать. На нашем духовном поле, слава Богу, еще есть дедушки и бабушки, и даже наши мамы и папы, которые втихую нас крестили и в церковь водили. Так что поле это не совсем опустевшее. Но только если Отцы Церкви нашей будут долго телиться, то поле другие вспашут и засеют его сатанинскими семенами, как в Легендах и Мифах Древней Греции. Потом поздно будет выкорчевывать».

Потом Саше стало даже скучно, потому что вместо объяснения его наболевшего вопроса автор взялся рецензировать состояние американского духовного поля, поливая его грязью. Саше это не понравилось. Сначала у себя бы разобрались, а потом за забор заглядывали. У нас, у русских, кто угодно виноват, только не мы…

Но вдруг на глаза попались уже знакомые имена!

Вот! Сейчас он поймет, что это за всякие там Кроули и прочие ЛаВеи. Целый абзац подробно расшифровывал все о тех книгах, которые были у Аллы. ЛаВей оказался «Верховным жрецом» созданной им же «Церкви Бога Сатаны». А Кроули, тот самый козлище Пан в стихах – «Великим Зверем шестьсот шестьдесят шесть». И что же проповедовали эти «бунтари»? Они и проповедовали в основном для юнцов – «бунт против авторитетов – достаточно характерная черта для так называемого «переходного возраста». То есть в самый ответственный период взросления, в четырнадцать – шестнадцать лет, нашей молодежи, по их мнению, и нужно вбивать в голову неистовую независимость, анархию, бунт и радикальную самодостаточность. А ЛаВей еще и разврат. Конечно, ему, молодому, только что созревшему, мастурбирующему под одеялом по ночам, церковь проповедовала воздержание, а он с хером наперевес, истекающим спермой и с глазами, видящими только женские ножки и прочую вагину, а некоторые и анус, куда должен бечь? В церковь? А зачем в церковь, когда тут полное половое невоздержание. Трахай кого хочешь и сколько хочешь прилюдно, да еще и в религию возведено!

Вот тут-то и хочется спросить! А все-таки, где же наша любимая церковь в это время находится? В католических церквях хотя бы проповеди читают священники, а наши откроют Библию и талдычат себе, как по накатанному. А обряды! Саша однажды смотрел полночи Всенощную по телевизору. Спектакль в нескольких действиях с переодеванием, Героями, вторыми ролями и статистами. А где общение? Где «до каждой души достучаться»? Призвать подростка бунтовать против морали самое простое дело. Ты его научи созидать, а не разрушать. Мы «новый мир» уже строили на развалинах разрушенного. И чем закончилось? Вначале всех путных поубивали, потом проели все, что наши Цари и дворяне накопили, потом разворовали все, что осталось, потом на руинах воздвигли Перестройку, а теперь старательно доворовываем ресурсы. Лес, газ, нефть, железо… да все, что от коммуняк осталось еще не разворованное…

Дальше брошюрка всякими нехорошими словами доказывала Саше, что Хаббард такой же сатанист, как и прочие. А Саша не знал, кто такой этот Хаббард и что он проповедует изначально. Для примера был приведен рассказ про Аллу (тоже Алла), которая после посещения хаббардовских сборищ лечилась в психушке. Потом Саша вычитал, что в Москве есть пять мощных сатанинских организаций по тысячу человек каждая, а по России более ста таких организаций.

«Ни фига себе! – подумал Саша. – И где я буду ее, дуру, искать?»

Тут же в подробностях было описано, как все эти секты конспирировались, и Саше загрустилось. Перспектива найти Аллу отодвигалась в непонятное…

На очередной странице пугающие откровения некоего Олега, бывшего сатаниста, загнали Сашу в шок. Олег рассказывал, что за пять лет, которые он провел в секте, они совершили по подвалам около двадцати ритуальных убийств разных людей с улицы и одного священника. Для большего удовольствия этот Олег пугал более конкретно: «Выход из сатанинской организации невозможен. Они, как мафия. Все знают, чем заканчивается такая попытка».

Внутри вдруг родилось такое отвратительное, мерзопакостное настроение, что хоть волком вой! Получалось, что за православие и заступиться некому? Он разложил на столе церковно-пошленькую литературку для полных дебилов или первоклассников и рядом с ней выложил грязно-сатанинскую литературищу для взрослых дядей и тетей. Впечатление было ужасающим. На шикарной глянцевой бумаге напечатаны были зазывы и приглашения с такими красочными рисунками, так тонко и грамотно уговаривающие тебя поверить в царствие сатанинское, что могло ведь даже и впечатлить кое-кого! А рядом лежало православное печатное убожество, на которое современный, даже дебильно недоразвитый молодой человек, но подкованный современными средствами информации до состояния средневекового гения, и не взглянет вообще!!!

И что же себе думает Церковь?! – опять захотелось крикнуть Саше очень громко, на всю квартиру, на весь дом, на всю Москву, и даже на всю Россию! – Кто же пойдет в такую церковь, которая не учит, не распространяет свое учение, не призывает весь люд встать под ее знамена в борьбе с Дьяволом, а пустила все на самотек… понадеявшись на русский авось… Кому же об этом кричать и в какие колокола бить?

«Если Бог даже такого хренововерующего человека, как я сам, – подумал Саша, – заставляет задуматься о Вере или силком тащит в церковь Божью, значит, это что-то значит? Значит, действительно хреновая ситуация! Значит, пора кричать криком!!!».

Да! Невеселые мысли прыгали в голове попрыгунчиками и очень будоражили его Я…

Пробуждение

Звонок звенел в голове очень длинно и нудно. Потом он стал тренькать с перерывом, а потом и вовсе затих, но Саше показалось, хотя и стало тихо, что как-то очень тревожно тихо. Кто мог так нахально ломиться в дверь в половине четвертого утра, было интересно? Алла не могла. Правда, ключей от студии у нее не было, это Саша еще давно отвоевал, ссылаясь на постоянное вламывание Аллы в моменты его творческого прозрения, но она бы позвонила по телефону, как у них и было принято, или протренькала нижним аппаратом. Знакомые и друзья без предварительного телефонного созвона тоже не имели привычки приезжать. Их от этого отучила Алла еще два года назад. Алена себе такого не позволила бы. Значит, это был кто-то чужой. Саша лежал в кровати и прислушивался к тому, что происходило за дверью. А там что-то явно происходило. Какие-то шорохи, а точнее звуки в ночной тишине гулкого коридора говорили о том, что под дверью кто-то был.

Саша выполз из кровати и на цыпочках подкрался к двери. Глазок «не работал». Или его кто-то залепил снаружи, или свет в коридоре был намеренно выключен. Саша прокрался в ванную и включил свет так аккуратно, чтобы не щелкнуть выключателем, а скользнуть внутрь. Света в ванной тоже не было.

Значит вырубили. А это уже похоже на крупные неприятности. Его студия не боялась крупных неприятностей. Он как будто предвидел это и в свое время, при ремонте, поставил двойные железные двери. Аппаратуры в студии было не хило и деньжищ вбухано в нее тоже немало, поэтому каким-то задним умом он еще тогда себя обезопасил. Но это уже второй вопрос. А вопрос первый: кто нахально звонил долго и нудно, а потом толкался под дверью глубокой ночью, намеренно выключив в коридоре все электричество? Да-а-а-а! Ну и дела, прости меня Господи…

Саша не спал весь остаток ночи. Он аккуратно выглядывал из-за занавески на улицу, пытаясь засечь неизвестных людей, интересующихся ни с того ни с сего его жизнью или квартирой. С третьего этажа хорошо просматривалась дорожка к дому и тротуар, но можно было пройти совсем под домом, так, чтобы сверху не было видно.

Какой может быть сон! В голове шипело и шкворчало мыслями. В голове закипало.

Мало того, что Алла пропала, неизвестно сколько дней тому назад, но теперь и около двери кто-то зашебуршал интересами. Нужно было срочно принимать меры.

Но какие?

Подремав под утро, когда рассвело, сном взбудораженной внутренне личности, Саша стал метаться по квартире в поисках ответов. Свет в доме уже был. Значит, его выключали. Один ответ появился. Под дверью звонили и толкались намеренно! Следующий ответ не мог быть опять отложен до непонятности. Он уже требовал немедленного решения? Где Алла?

Вот тут-то жизнь и заставила Сашу вспомнить про большого человека Михалыча, имеющегося в загашнике Аллиной жизни. Нужно было немедленно позвонить Лине, а потом Михалычу.

Лина рыдала в трубку и ругала генерала матерными словами. Ругаться она не умела, поэтому мат звучал из ее уст, как танец маленьких лебедей в кирзовых сапогах. Оказывается, генерал обиделся и послал Лину к неизвестно какой матери. Он порекомендовал ее молодому мужу Саше разбираться в семейных делах, раз таковой имеется.

После разговора с Сашей, несколько дней назад, Лина не выдержала, собралась и помчалась к Михалычу на дачу своим ходом. Генерал оказался пьяным в доску. Он долго не хотел впускать ее в свои пенаты. Лина сама слышала в домофон, как Михалыч посылал на три буквы адъютанта или еще кого-то, кто докладывал ему про звонки в калитку. Потом он сжалился, потому что Лина не уходила от калитки и тренькала по мозгам без конца. Дело закончилось коллективной пьянкой. И Михалыч, и Лина выпили, точнее выжрали, две бутылки литровой виски и обнявшись за плечи, как настоящие, матерые алкаши, жаловались друг другу под утро на жизнь. Михалыч ругал дуру Аллу, обзывал ее подлой предательницей, недостойной такого классного мужика, как он сам.

Лина так и уехала домой на генеральской машине, не добившись никакого толку. Михалыч был очень сильно обижен. Он не мог простить Алле не Сашу, как такового, и не то, что он молод и хорош, а то, что Алла вышла за него замуж официально, поставив тем самым жирную точку их с Михалычем взаимоотношениям…

Саша призадумался: а стоит ли звонить Михалычу после таких слов? Он сомневался часа два. За это время Лина позвонила ему четыре раза, настаивая на том, что звонить необходимо и срочно. В конце концов, Саша набрал Михалыча…

Генерал примчался ровно через двадцать минут после звонка. У Саши создалось впечатление, что он ждал этого звонка уже пару дней и за это время засунул свои обиды далеко и надолго в жопу. Он был при папахе, шинели, лампасах и выглядел очень впечатляюще. Глазок в двери даже напугал Сашу такой серьезной фигурой в форме. Встречались они в Аллиной квартире.

– Что случилось? – после приветствий выпалил он с перепуганным видом, бросая папаху в одну сторону, шинель в другую и выставив напоказ военный мундир со всеми генеральскими примочками. – Вначале меня Лина перепугала своим звонком и приездом, а теперь и ты. Что-то с Аллой?

– Ну да! Она пропала из дома.

– Как пропала? Куда?

– Кто бы знал. Просто пропала, и все.

– А когда?

– Да уже дней десять, как пропала.

– Десять дней, и ты молчал так долго?

– Во-первых, она и до этого пропадала. Точнее, стала пропадать. Ни с того, ни с сего. Во-вторых, Лина должна была уже несколько дней тому назад позвонить вам. Она что, не звонила?

Саша сделал вид, что он не в курсе про обиды и пьяный вечер. Как будто бы он не общался с Линой несколько дней.

– Наверняка звонила, но меня не было. Это правда. Я в командировке был. В очередной горячей точке. Все носит нас, и носит по миру, а горячая точка прямо под носом созрела. А потом я не понимаю, что значит стала пропадать?

– Да вот! – Саша достал с подоконника стопку странной литературы и бросил на журнальный столик. Книги сами рассыпались по столу веером, обнажив свои названия.

Владимир Михайлович взял в руки одну книгу, вторую, третью, поднял на Сашу вопросительный взор и присвистнул.

– И давно этот хлам в доме?

– Несколько месяцев.

Они уселись на диван, и Саша подробно рассказал все, что, с его точки зрения, представляло хотя бы какой-то интерес по этому животрепещущему вопросу, включая появление какой-то неизвестной Кати с получением документов на жилье, плюс ночные похождения под дверью как последствия.

– Интересно девки пляшут по четыре штуки в ряд! – задумчиво выдал Владимир Михайлович в конце рассказа. – И куда это ее могло занести, заворачивая на поворотах? В какую такую черную дыру? А может, это похищение из-за квартиры? Сейчас стало модно. Перестройка, мать ее так! Поэтому и под дверью толкались. Думали, что замки слабые, можно и проникнуть. Во всяком случае, ключа у них не было! Значит, Алла еще жива, не убили и ключи не поимели. А в мастерскую лезли, потому что думали, что ты ночуешь этажом ниже.

– Это нас ра-а-а-даваит! Но это и не похищение. Я так думаю. Если бы похищение, уже бы позвонили и что-то потребовали, а так тихо, как у негра в заднице.

– Это ты тоже прав. Это не похищение. Тогда что?

– Я думаю, что нужно разыскать эту странную Катю. Вы же можете через свои связи? – с надеждой в голосе спросил Саша.

– Нужно за это взяться немедленно.

– Да! Немедленно! – эхом повторил Саша.

– Ну ладно. Я все понял и принял к сведению. Начнем действовать. У меня возможности покруче, я и начну. Тем более, что клинику эту я знаю хорошо. Сам туда Аллу укладывал. А ты держи меня в курсе. Если ночью что-то будет происходить, вызывай срочно по телефону, не стесняйся. Мы посмотрим, кому так интересна чужая жизнь. Договорились?

– Договорились. А я тут в церковь ходил, вот литературы набрал, церковной, хочу просветиться, понять, куда ее могло занести, если это так, как я подозреваю.

– Ты давай, просвещайся, я своих тоже подключу к просвещению. Мои по-другому просветятся. Ты мне пару книжонок, вот этих замогильных дай, посмотрим, кто это к нам в страну всю эту мерзоту завозит.

– Я себе тоже немного оставлю, для сравнения. Уж больно убедительно они к себе приглашают, чуть ли не кремом-брюле дорогу вымазывают, не то, что наша бесхребетная церковь.

– Это ты точно заметил. А что с церкви взять? Они под коммуняками семьдесят лет выживали, все передовое воинство растеряли, а что осталось, сплошные же стукачи были. Какая тут борьба за паству! Тут бы самому из-под марксистов-сатанистов выкарабкаться. Самим бы выжить. А вот сейчас время настало крепко взяться за религию, но они что-то долго раскачиваются. Сейчас церковь тоже мошну набивает. Лицензию на водку имеют, на сигареты. И это наша церковь! Позор!

– Конечно, если заниматься коммерцией, а не религией, кто же в Храм пойдет. Скорее по всяким сатанистам и прочим сектам разбегутся. Я вон начитался за неделю – голова закружилась, как ловко они народу б о шки вскруживают! Будьте нате…

Генерал умчался на службу, а Саша уселся все в то же любимое Аллино кресло и дальше приступил к изучению церковно-смешной литературы…

Весь вечер и ночь Саша читал. Он никогда так много сразу не читал, все некогда было. Чтение произвело в голове полное несварение, но кое-что все-таки стало медленно выстраиваться хоть в какую-то цепочку из того хаоса, который был. Саша, как человек здравомыслящий и рациональный, пытался найти хвостик ниточки, чтобы за нее потянуть и логически понять всю вот эту церковно-сатанинскую историю для себя, во-первых, и для Аллы, во-вторых. На ум лезли разномастные мысли и толкались локтями в голове.

Лежа думать не получалось. Саша стал ходить по комнате от окна к двери. По дороге ему попадалось его собственное отражение в большом Аллином зеркале на стене и вдруг, промаячив перед зеркалом раз десять и замечая себя в нем краем глаза, Саша доехал!!!

Вот! Эврика! Яблоко таки тюкнуло его по темечку!

Вот он в зеркале, а вот вышел из рамы. То в одну, то в другую сторону. В раме он себя видит, а за рамой уже нет. Но он-то есть! Это просто он перешагнул в другое состояние, зарамное. Весь перешагнул, потому что он-то как личность не один. Его сопровождает энергетика, аура, еще какая-то канитель, Саша не помнил, как она называется, но она была, была! Вот это и есть параллельные миры! Вот он Я есть, а вот меня Я нет! А его нематериальное вообще не видно, что в зеркале, что за ним, но оно же на самом деле есть! Вот где собака зарыта! Мы в этом Мире не одни! Мы живем в окружении энергии, и сами есть самые главные ее носители! Значит, мое Я оно многогранное.

Вспомнились заумные Аллины передачи по ящику, а особенно одна из них. Тогда она его очень потрясла! Передача была о воде. Нашей обычной воде, которая вокруг. Оказалось, что вода обладает массой необыкновенных достоинств. Она накопитель и переносчик информации.

«Вот именно там-то первоначальные корни и есть!» – понял он.

– Все оттуда! – вслух сам себе сказал Саша и продолжил. – Давайте разберемся с нашей Землей-матушкой. Кто сказал, что нефть есть ее кровь? Кто-то сказал. Хорошо, примем за теорию. Но кровь венозная, отработанная. А артериальная кровь есть вода. Да, да! Нефтяная кровь течет внутри и к сердцу, то есть к ядру, а артериальная вся снаружи. Она должна нас, дураков и оболтусов, все растения, всех животных и микробов, все горы и скалы, все, что есть на Земле, омыть. Иногда в виде дождя. Хороший теплый дождь мы и называем Благодатью Божьей. Ведь вода должна собрать с нас всю информацию, и ту часть информации, которая положительная, передать на околоземную орбиту с паром и испарениями всего живого, включая человека, информационному полю, а остальную, отрицательную информацию закачать в недра земные. Значит, высшие мысли мои все наверх пошли, а низшие мысли мои в землю закачались. Два пишем, три в уме имеем! Я раньше думал, почему во время дождя бывает гроза? А потому, что это и есть сжигание нехорошей информации случайно затесавшейся на околоземную орбиту. Поэтому после грозы так клево пахнет озоном. Это наша душа чувствует вкус сгоревших грехов, и кайфует, а радуга повторяет радость неба от первозданной чистоты на нем! То есть наверху от нас собирается только положительная информация, а внизу – только отрицательная. Ага! Вот тебе и плюс и минус! Но мысли-то не материальная субстанция, а эфемерная. Правильно? Значит, она мне не видна и никому не видна. А теперь предположим, что она энергетическая и кому-то видна. Как и низменное. Значит, если мысль может быть кому-то видна, то этот кто-то тоже эфемерная субстанция. Вот именно это, наверное, и есть те самые параллельные миры. Они заселены невидимыми нам эфемерными субстанциями. Например, Ангелами Господними…

А что тогда есть Я?

Саша подошел к зеркалу и стал в позу качка на сцене. Вполоборота, чуть присев. Он сделал руками «я атлет», напряг все свои бицепсы и трицепсы, и гордо поднял голову. Вся клоунская когорта вылупила в удивлении свои пуговки на него и участливо сочувствовала.

– В таком виде я есть материальная Личность, – сказал им Саша громко. – Ма-те-ри-аль-на-я. Ага! Ну и примем меня за основу. За точку отсчета… – Он опять стал ходить по комнате. – Я буду, вроде бы, как ноль на шкале. А вправо и влево от меня пойдут плюсы и минусы… – Он опять остановился перед зеркалом, изображая неподвижный ноль на шкале, и представил плюсы вправо, а минусы влево. Дела хорошие и дела плохие с его собственной рожей, но только разной, как бы построились в обе стороны от него… Хорошие рожи-шоколадки улыбались игриво, а плохие строили рожи-мудежи! Захотелось даже скомандовать: «В линейку по одному становись! Ать, два…»

Да-а-а-а, интересно получается. Значит, плюсы – это все положительное, основанное на самом высшем чувстве – на Любви к Богу и людям! А минусы – все отрицательное, основанное на злобе. И все эти мои эмоции они эфемерные, но кому-то видные из параллельных миров. Так получается? Вон, в брошюрках, четко расписано, хотя и детским языком, моменты изгнания бесов из людей в Церкви! При массе народа и свидетелях! А изгоняющим лицом является лицо духовное. Если бы этих бесов не было, кто бы кричал матерными, охрипшими, мужскими голосами из женского, детского, а чаще старушечьего тела:

– Не выйду! Ни за что не выйду!

Кто-то!!! Но мы же их не видим? Значит, все-таки они есть! Значит, это невидимое мое Я существует, и мои эмоции кому-то материальны? Там наверху и, естественно, внизу. Но они же там еще и накапливаются. Так получается? Значит, плюсы накапливаются наверху, а минусы внизу. И от правдивости что одного, что другого никуда не уйти. Вода считала точную информацию с меня. Ее не обманешь! Значит, если мы примем плюсовую информацию со всех живущих на Земле за единую субстанцию, то есть объединенную энергетическую информацию, то можно назвать этот большой, обобщенный энергетический плюс – Богом. Ну а минус, соответственно – Сатаной. И оба они энергетические. Значит, таким образом, именно мы с вами кормим их энергией! Поэтому мы им нужны. И Богу и Дьяволу. Хотя в данном случае под Богом подразумевается то, что имеет отношение именно к Земле, так же как и под Дьяволом. Во Вселенной планет много и там тоже накопительный вариант должен работать. Значит, наверняка есть Единый Космический Бог и Единый Космический Дьявол, а на местах – это уже сущности помельче. Если Библии верить, то за плюс отвечает Иисус, а за минус Люцифер. Но оба – энергетические потоки, то есть сущности. Есть наверняка и полупотоки и дроби, но все остальное это уже завихрения вокруг самих потоков энергии. Ну а соответственно сопутствующая этим направления литература – это уже от человека. Это он обложил сам себя религией разных мастей, названиями, направлениями, литературой… Раз Единый Всемогущий Космический Бог, то есть Создатель, дал людям жизнь и разум, значит, люди и пытаются любые явления как-то назвать и расписать для непонятливых, а также для самоутверждения. Это уже от гордыни…

Значит, так! Мир, как таблица Менделеева. Весь. Добавка одной молекулы – и уже другой элемент, другое название. Другое измерение. Значит, Мир бесконечен и очень многогранен, даже вокруг одной-единственной моей персоны?

Саша сделал своему отражению и всем клоунам рожу и пошел дальше ходить по комнате.

Значит, еще интереснее! Я есть единица материальная. Так? Так. Я есть носитель энергии, которой питаются все нематериальные сущности. Так? Так. Если мою энергию не раздражать, она цепко держится за мое материальное тело. Это так. А чем меня можно раздразнить? Рассмотрим в плюсе. В плюсе меня можно раздразнить плюсами. А это – и Любовь; и признание; и живопись; и театр; и песни, мои тоже; и музыка; музеи; любимые друзья, да доброе слово, в конце концов… Все, что дает положительные эмоции моему внутреннему Я, называемому Душой. Проще говоря – Любовь, а еще Красота. Вот поэтому она и спасет Мир!

А теперь рассмотрим минусы. А там что? А там водяра, ханка, по-нашему; курево; наркота; ругань; убийство; стрельбища по ящику и в кино; злоба; лесть; зависть и так далее… В Библии все перечислено в виде грехов, мне бабушка еще в детстве рассказывала. А ведь и это тоже накапливается в недрах! Все вот это говно! А ты, тоже как говно в проруби, болтаешься в середине и не знаешь, чего же ты хочешь, человече?

А человече хочет просто жить. ЖИТЬ! И все. Желательно не задумываясь и по-человечьи! И не надо меня дергать то в плюсы, то в минусы! Хотя, честно говоря, мне все плюсы ближе, роднее. Но и минусы тоже не все мешают. Так что же Я есть? Куда Я ближе? К Богу или к Дьяволу? Я лично ближе к Богу. Я лично. А Аллу понесло в минус, значит. Ей это больше в драйв. Интере-е-е-сно!

Но если все начнут минусить, то нарушится Вселенский Баланс, а баланс никогда и ни при каких обстоятельствах не должен нарушаться. А то тогда наша Матушка Земля начнет нами возмущаться, начнет вся корежиться изнутри себя от того, что в нее закачано, бочек с дерьмом, у нее переполнится говна до состояния переливания, начнет она дрожать от гнева за наше хреновое поведение. Так что мы зря так живем, без оглядки, как будто за нами нет пригляда. Есть! И еще какой пригляд! Земля всегда будет держать баланс, потому что ей тоже жить хочется. А если мы его начнем раскачивать, как маятник, то ей проще от нас избавиться одним махом, к чертовой матери, блин! Хотя, с другой стороны, мы есть носители материальных тел и производители энергии. Поэтому и нужны всем. И Земле в том числе. Поэтому она нас и терпит, пытаясь как-то вразумить, периодически потряхивая, затопляя и насылая всякие там, цунами, чуму, эболы, а также болиды и метеориты. Подарок из Вселенной в помощь Земле. Пугалки. Зря мы, конечно, так живем неоглядно. Зря! Зря не думаем о воде. Мы в нее плюем, гадим, сваливаем всю свою грязь и отходы! И что наша Мама может о нас подумать, таких грязных выродках? А ругаемся? Без всякого зазрения и совести! А вода же нас слышит! Это именно вода нас слышит! Не воздух собирает о нас информацию. Нет! Мы сами все рассказываем воде еще в наших мыслях, и она весь этот ужас тащит в себе и рапортует Земле. Задумайтесь, люди! Очистите все водоемы, ручьи, речушки и озера от нашего мусора, в том числе и информационного! Мы же пилим сук, на котором сидим! Живем в полном человеческом беспорядке, стараясь друг друга утопить, победить, перекричать, перебить, унизить, оболгать. И все это о нас накапливается и накапливается через воду. А потом умрем мы, отделится от нас наша энергетическая сущность, называемая Душой, и придем мы на отчет в чистилище, по Данте, которого ему пришлось прочитать еще в школе, пытаясь ухаживать за очень начитанной девочкой:

Где души обретают очищенье

И к вечному восходят бытию.

Встанем пред ясны очи ЕГО, стремясь к вечному бытию, вот тут-то с нас и спросят по большому счету за все. Потому что там-то не спрячешь свои мысли. Они же водой все промыты и точно переданы куда надо, потому что она через нас каждый день протекает, по всем нашим жилкам, по нашим мозгам, сердцу, всем чакрам и прочим органам размножения. Так что все, что ты думаешь, знаешь, тайно носишь в себе и готовишь, все ТАМ становится явным. Вот и положит Он перед тобой все хорошее на одну чашу весов, а все гадкое – на другую. И которая перевесит? А? А потом отправит Он тебя, душу твою или в Рай или в Ад. А я думаю, что Рай, это то же информационное поле, в которое ты и вольешься, а Ад, это ядро земное, где одна большущая сковородка и места всем хватит. Да-а-а! Или там, или там и будешь сливаться в экстазе или с грешниками на сковородке, или

Увидишь Сущность, где непостижимо

Природа наша слита с Божеством… —

опять же господин Данте Алигьери сказал, имея ввиду полное погружение нас в общий околоземный энергокотел.

Может, нам как-то жизнь начинать менять с нас самих? Самим становиться чище. Просто однажды проснуться и задуматься, пока умываешься вместе со своими мыслями: а не стыдно ли тебе перед водой? Не стыдно ли жить под таким присмотром и быть гадким, лживым, противным?

Подумай, Человек?

Может, нужно заняться внутренним контролем? Думать хорошее, поступать по совести, если она, конечно, есть, или от страха, второе название совести, но стать нам всем чище? Может, тогда наша Матушка Земля тоже перестроится. Не будет возмущаться нами, не будет извергать свой гнев, трястись в землетрясениях и наказывая своих чад? Может, тогда у нее самой будет шанс выжить и не упасть на Солнце или еще круче – провалиться в черную дыру. Может, черная дыра и есть тот Хаос, которого все так боятся? Именно Ад, но только для всех Галактик! Тот Ад в котором гибнет все живое, превращаясь в ничто. А что? Это похоже на правду!

Саша остановился перед зеркалом, состроил и себе, и клоунской когорте на полках смешную рожицу и сказал громко:

– Я сделал выбор! Я принимаю христианскую религию, принимаю Бога, как единую и самую главную субстанцию, но буду бороться за людей перед церковниками. Неправильно наша религия выстроена! Получается, Вера сама по себе, а Религия сама по себе. Так зачем тогда она нужна, если положительными примерами и поступками плохо привлекает людей в Христианскую Веру, в Храм Господень…

Что есть истина

Саша проснулся от странного чувства, что в доме кто-то есть. Раздавались непонятные шорохи, которые проникли в подсознание и произвели в душе микровзрыв. По телу пробежали мурашки, а в голове шальная мысль выдала: «А вот и бандиты! Или это бесенок за мной прибежал?!»

Но ощущения были точными. Кто-то прошуршал еле слышно рядом, и послышался еле слышный скрип от продавливаемого телом кресла. В него явно кто-то сел. Саша приоткрыл один глаз совсем на чуть-чуть, чтобы понять, кто сидит в кресле. Боком к нему сидела незнакомая молодая женщина, и хитрыми глазами смотрела в его сторону, повернув голову. На журнальном столике прямо перед ней лежала куча литературы в разверзнутом виде. Что церковная, что дьявольская, выставляя на зрителя жуткие картинки типа рогатого козла.

– Боже мой, кто вы? – Саша присел на кровати, спустив босые ноги на пол. – Как вы сюда попали?

– Ну вы и спа-а-ать! – Женщина развернулась к нему лицом. – Я и дверь открыла и долго стояла, прежде чем пройти, а вы все спали. Так могут и убить, и ограбить, и изнасиловать во сне? Да? – сказала она с иронией и подтекстом, что было видно по ее хитрым глазам.

– Я не целка, мне бояться нечего, – сказал Саша очень ядовито. Он разозлился от такого наглого хамства, с которым эта незнакомка разговаривала с ним, вломившись в дом без всякого спроса. – А я у вас спрашиваю. Как вы сюда попали?

– Открыла дверь ключом и вошла. – Женщина улыбнулась. – Наверное, мне нужно представиться. Меня зовут Катя, – она опять улыбнулась нежно и ласково.

«Улыбается она хорошо, – подумал Саша, – а морда и речи наглые! Ой, наглые!».

– Я смотрю, вы нашу литературу читаете? – Катя взяла в руки одну из книг. – А также и церковную? И как сравнение? Правда, не в пользу последней?

– Я так начитался за неделю всякой вашей муры, плюс вчера до самого утра, что вырубился без памяти. Меня физически запросто можно было изнасиловать, потому что морально я уже изнасилован вашей пошлой литературой! – с вызовом сказал Саша. – А где вы взяли ключ от дома?

– Ключ от своей квартиры мне дала ваша жена, Алла. Я пришла с вами поговорить и серьезно.

– Это ваши книги? – спросил Саша. – Для чего они в нашем доме?

– Ну и хорошо, что вы их прочли! Мне проще. Не надо долго разжевывать. Вы и сами уже все поняли. Да?

– Что я понял? Что понял? Я понял, что Аллу куда-то, куда не надо, занесло. Это я понял.

– Ее занесло куда надо. Вот вы сами с людьми познакомитесь и все поймете. Раз вы литературу уже прочли, можно приступать к первому этапу знакомства. Значит, вы уже готовы.

– Ни к чему я не готов. Я вообще ничего не понимаю! Ответьте мне на вопрос. Где моя жена Алла? Почему ее не было дома так много дней?

– Она у нас, а не было долго потому, что она ездила за границу на семинар. В Венгрию.

– А почему без вещей? Что это за семинар?

– Это закрытый семинар, и одежда там специфическая. Ей не нужна была мирская одежда, а случилось все вдруг и неожиданно.

– Поэтому нельзя было позвонить и предупредить?

– Нельзя было. Мы вместе с ней были в закрытом для всех людей месте. В замке. И не имели возможности общаться с простыми смертными.

– А вы что, бессмертная, что ли?

– Ну, типа того. Не совсем бессмертная, до этого еще расти и расти, но посвященная. Типа магистр!

– Магистр кислых щей?

– Не смейте так говорить со мной! – Катя посерела лицом, а глаза налились чем-то пугающим и неизвестным. Какой-то злобой. Саша даже припугнулся внутри себя и ужаснулся.

– Нет. Я ничего не понимаю, – опять возмутился он. – Объясните мне толком, что происходит!

– Хорошо! Объясняю. Алла вступила в наш орден.

– Масонский что ли?

– Не масонский, покруче будет. Масоны давно не имеют реальной силы в Мире, а мои братья имеют. Мои братья движутся к мировому господству. Мировому! Вдумайтесь в перспективы! Аж дух захватывает!

– Дура она, дура! Вы ей мозги полощете, а она верит! Кто движется к мировому господству?! Кто к нему двигался, тот уже придвинулся. Тот уже Президент или Король своей Державы, а вы еще только собрались двигаться? Смех да и только! Вам, чтобы ближе придвинуться, нужно создать все то, что есть у каждой страны – территорию, армию, строй, конституцию да простой народ для начала… А у вас только амбиции, как я понимаю. Да? И на каком козле и куда вы на них хотите въехать, на какой такой трон или президентское кресло? Зачем она связалась со всякой какой-то дурью и непоняткой? В какое дерьмо Алла вляпалась? Со всякой швалью связалась! Зачем она связалась со всякой этой дрянью… – как старая бабка, теряясь в словах, запричитал Саша.

– Не смейте так говорить о моих братьях! Это святое. – Катя зло сдвинула щипаные брови и совсем посуровела лицом. Саша внутренне удивился, но не сдался.

– Вы забыли на слове «святое» руки над головой заломить. Ах! Было бы театральнее, – Саша окончательно разозлился и стал нахально дерзить, сам не понимая, почему эта Катя так взвинчивает его нервы на подобные разговоры и таким странным для него тоном.

– Вы глупы, как старый ретроград! Предлагаю сейчас позавтракать, после чего я постараюсь объяснить все основательно и понятно. – Катя поднялась с кресла и позвала его за собой на кухню, помахав рукой, как будто была у себя дома.

– Ну, давайте позавтракаем. Может, и правда на сытый желудок светлые мысли родятся в моей глупой голове. Может, я так аскетствовал, что потерял нить реальности? – Саша встал с кровати и пошел в ванную.

Какой мог быть завтрак, когда кипело в груди. Не успел Саша привести себя в порядок, как спор начался прямо на пороге:

– Катя, побойтесь Бога! – начал Саша вразумлять незнакомку. – Зачем вам нужна такая балагурка и приколистка, как Алла? Какая из нее сектантка, или что там у вас?

– Какого Бога? Какого Бога? Никакого Бога нет!

– Что вы говорите? Как это нет!

– А так! Нет его.

– Вы кого имеете в виду? Иисуса Христа?

– Именно его я и имею в виду. Потому что, в иносказательном смысле Он есть, как Единая Наивысшая Субстанция, он есть Яхве. Но это совсем другое. А тот, кому вы поклоняетесь, его в природе не существует!

– Это кто это вам сказал?

– А вы сами возьмите свою Библию и прочтите. Там на каждой странице несоответствие. А если сравнить с Кораном, то Иса и по пустыням путешествовал, и по Ближнему Востоку. А в индийских трактатах он учился именно в Индии, и даже была найдена монета, выбитая в Индии в честь Иисуса, аж в первом веке. В Тибете находятся раннехристианские записи об этом, а монахи буддийских монастырей на Цейлоне все еще хранят свидетельства о том, что Иисус посещал их и вел дискуссии по их философии…

– А вы говорите – нет! Раз Он вел дискуссии – значит, есть!

– Я и говорю, что один человек не мог быть в разных местах с разницей в сто, а то и триста лет. Так быть не может! Иисус образ собирательный. Просто в те древние времена было несколько религиозных учителей. Разные там Иисусы, Иешуа, Иегошуа, а может, и еще какие-нибудь до нас не дошедшие. А веры в единого Бога, рожденного на земле, не может быть. Бог, как таковой может быть только там, наверху, в Едином Всекосмическом Пространстве.

– Как не может. Это просто так в истории скомпоновано, но Он-то есть!

– Давайте по порядку. Самая старая из запретных сект-религий, это тамплиеры. Они могли иметь знания об Иисусе, потому что возглавляли в свое время крестовые походы, в том числе и на Святую Землю. Это есть истина. Так вот! Именно из-за этих знаний тамплиеров о ранней истории христианства, они и были уничтожены церковниками.

– Как это? – удивился Саша. – Что за знания за такие, и при чем тут тамплиеры?

– А при том! Такие явные расхождения в писаниях ранних христианских отцов ясно демонстрируют, что основа их писания зиждется на фольклоре и слухах. Вот послушайте. По Библии, Иисус был распят на тридцать третьем году жизни. И на третий год его служения вере после крещения. Но, например, у теолога Иринея, который жил около сто восьмидесятого года, и был епископом Лиона, говорится в его труде «Против ересей», что сами апостолы свидетельствуют о том, что Иисус дожил до весьма преклонных лет! Там же он пишет, что когда Иисус принял крещение, ему пошел тридцатый год. И у Евангелиста Луки это было изначально. Согласно их мнениям, Иисус учил только один год. А об воскрешении вообще ничего не говорится. И это ставит под сомнение саму идею христианства. Если он не воскресал, то его и не распинали на кресте.

Саша опешил. Подумалось, как из-за угла:

«Да-а-а-а! Как, однако, их там подковывают. Сыплет цитатами, как из рога изобилия. Я, хренововерующий и необученно-тупоголовый, ей в подметки не гожусь. Со мной спорить, как семечки щелкать. Тьфу и все…»

– Теперь давайте дальше. Иисус изначально был не иудей, а родился и вырос, как сказали бы сейчас, в «секте», у ессеев. А это была наиболее видная из ранних сирийских сект, и являлась орденом благочестивых мужчин и женщин, ведущих аскетическую жизнь, проводящих свои дни в физических трудах, а вечера в молении. Поэтому его проповеди очень благочестивы. Между прочим, большая часть исследователей согласна с тем, что корни ессеев в школе пророка Самуила, а сами они генетически имеют египетские корни или восточное происхождение. А может быть, это духовные потомки атлантов. Наши считают, масоны последователи ессеев. Потому что символы ессеев тоже включали разные орудия труда. А, например, масоны включили в свои символы мастерок, фартук и прочее.

– А что, Алла теперь еще и масонка? – вытаращил глаза Саша.

– Нет, не масонка. Я же сказала вам! Мы круче.

– То есть?

– Придет время – узнаете. А пока я вам должна все объяснить до конца.

– Вы мне и так уже голову взбаламутила!

– Я еще ничего вам не объяснила. Это вступление.

– Ну давайте, талдычьте дальше, – нагло сказал Саша со злость в голосе. Ему стало даже интересно, чем же дело закончится?

– Так вот. Теория, которую принял за основу Иисус – правильная. Все языческие философы избрали доктрину – Универсальный Бог-Спаситель, поднимающий души возрожденных людей на небеса через свою собственную природу. Иисус так и говорит: – Я есть путь и истина и жизнь; никто не придет к Отцу, как только через Меня.

«Это совпадает с моими мыслями – подумал Саша. – Если наша энергетика собирается в одном месте, и этот энергетический сгусток мы принимаем за Бога, то есть Иисуса, то перепрыгнуть его нам на пути к Космосу никак не получится. Только слиться воедино, влившись в общую энергию, а уже потом, после чистилища внутри этой энергомассы, будет видно куда тебе – дальше в светлое будущее или в недра на переплавку в котле или на сковороде… А вообще Он, Иисус, был Он или не был, понял все правильно. Так же, как я сейчас. Если энергия едина, то ты имеешь в себе частичку этого Бога, этой энергии, отсюда и название – Богочеловек, заключенный в каждом создании и наделенный всеми качествами Божества. То есть это есть скрытая божественность в каждом человеке. Поэтому и говорят, что человек создан по образу и подобию Божьему. Наверно имеют в виду энергетически. Не мордой же лица нашего мы богоподобны, особенно с похмелюги или по утрам от недосыпу да еще и не бритые…».

– И вы мне это говорите, а сами в Него не верите? – спросил Саша.

– Я верю не в него, а в них, во много их, которые несли слово правды в народ, но не были Богами. А были богочеловеками, как все мы. А вы мне про Бога говорите. А Бог, это совсем другое!

– Интересно, и что же это – с сарказмом в голосе спросил Саша.

– Начнем с самого начала. Со Вселенной. Вселенная состоит из Мира Света, в котором находимся мы и Хаоса, в котором царствует Абсолютное Зло. Управляют ими два клана могущественных Существ, враждующих между собой. Боги Седой Старины и Властители Древности. Изначальные Боги. Наш Мир существует только потому, что когда-то Боги Седой Старины победили Властителей Древности и вытеснили их за пределы реального Мира, в царство Хаоса. Если Властители Древности, таким образом, стали олицетворять Абсолютное Зло, то Боги нашего Мира, а это Мир Света, абсолютно равнодушны к нам, людям. По-че-му так? Примеры приводить не надо. Если в Библии Иисус говорит людям, что даже мысли их Богу известны и волосы на голове посчитаны, значит, по его словам, Бог есть носитель и добра и зла? Это Он насылает на человечество и добро и зло. Он сам. А зачем Он столько зла посылает на бедного человека, забывая о добре? За что зло? Ведь человек – создание божье. Ваша Библия говорит, что за какой-то райский грех размножения? Так Он же сам его и спровоцировал, тряся яблоком у Евы перед носом. Запретный плод, вы сами знаете, что это такое. Тем более, что мысли наши Ему известны изначально. Значит, Он мысли Евы уже знал, когда провоцировал. Так? Сам придумал, Сам и сделал. Так и с остальным. Что получается? Это Он придумал, что одни живут в реальном Мире, а другие в Хаосе. А в это время Изначальные Боги, царствующие в Хаосе, ждут своего часа, чтобы вернуться в реальный, наш мир. И они вернутся! Так и в Апокалипсисе написано. Вы же читали про Гогов и Магогов. Это, то же самое. У них уже есть здесь свои помощники, которые приняли для себя Зло, как благо. То есть оно и так есть – это Зло. Только мы не хотим его принять. Прикидываемся, что его нет, а всепрощающий Бог есть. Мы ему и поклоняемся. А есть люди, которые поняли, что Зло было, есть и будет, и никуда от этого не деться. Нужно это принять и понять. Наш Мир не может быть без Зла. Куда девать убийства, войны, эпидемии, землетрясения, злобу человеческую, зависть и все прочее…

– Катя! Что вы говорите! Сами себя послушайте! Вот, например, Алла. Она, такая приколистка по жизни и вдруг ударилась в служение злу? Я в это не верю!

– А вы поверьте. Она не ударилась в служение. Она все поняла и приняла это, как данность! Потому что оно уже существует, не зависимо от нас, или меня, или ее. И его все больше и больше. Оно победит! Понимаете вы это?! Победит! И мы не хотим быть в рядах потерпевших поражение! И я, и она хотим быть с победителями! Мы этого достойны! Мы долго терпели от этих мелких людишек и притворную дружбу, и показушное зубоскальство. А ведь мы не для того на свет белый родились, чтобы быть клоунами при дураках. Алла рассказала мне всю свою жизнь. Она очень долго смешила недостойных людишек, а теперь хочет снять пенки с этого молока! И я, и она хотим быть среди тех, кто, не кривя душой и не ханжествуя, честно будет говорить, что думает, и делать, что хочет! Я так решила… Она так решила… На самом деле я приехала за вами. Мы должны поехать в наш орден. Алла ждет вас там.

– А сама она не могла мне это сказать? Сама сюда приехать. Я вам не верю.

– Тогда давайте ей позвоним, и она вам подтвердит свою просьбу…

Саша сидел на стуле, смотрел на непонятную Катю, и по его телу пробегало самое древнее и самое сильное чувство, ощущаемое человеческим существом – страх! Низменный и жуткий страх. Перед ним сидела совершенно непонятная ему личность не личность, человек не человек, черт не черт… Что-то жуткое и неизвестное. Такое он не знал и никогда не видел. Глаза у Кати стали темными до черноты… зрачки сузились, и ему показалось, что сузились до кошачьей поперечной щели. Губы сжались в комок нервов, и даже округлые щеки втянулись, обрисовав скулы. От нее повеяло холодом какого-то пыточного подвала. Саша невольно отстранился и стал как бы со стороны, сдерживая откуда-то пробившуюся дрожь, рассматривать незнакомое существо.

«А она меня не грохнет? – стукнуло в виски, – а то замочит не моргнув глазом во цвете лет… Буду жертвопринесенным… Тем более, что документы на квартиры уже у нее. Сейчас откроет дверь, войдут пару мордоворотов и не станет меня в этом Мире навсегда…»

– А она ведь не такая, как все. – Катя стала говорить фразы тихо и медленно, как театральный монолог. Они нанизывались на Сашу, как на шампур, и сковывали ему руки, как обручем. – Алла с самого детства знала это. Просто ее с детства затуркали всякие правила и уставы. А какие правила могут быть у вольной птицы? Она живет, как хочет. Летит, куда хочет. Никакие границы для нее не существуют и никакие законы, ни на какой бумаге не написаны. Так и она должна быть вольная! Она же человек! Личность! Человек, и Личность внутри его, растет, умнеет, раз от разу совершенствуется, постигает новые истины, открывает новые возможности и законы! Нет преград, которые остановили бы его… Личность хочет отступиться от всех правил и условностей. Она хочет Силы, много Силы, хочет Власти. Именно Власти!!! Я тоже много чего хочу, и никакой Бог мне этого не сможет дать! Только Великое Зло владеет Миром и может дать мне все!!!

Саша медленно сполз со стула и боком, боком подался в комнату. Катя его не видела. Она смотрела сама в себя и с таким воодушевлением говорила текст, что казалось какой-то зомбированной личностью, но не Катей. Саша сел в комнате на диван и затосковал. Он не знал, что делать дальше. Если Алла стала такая же зомбированная и странная, как сможет он объяснить ей, что есть черное, а что белое? Тем более, что он и сам это плохо понимал. Правда, уже не совсем плохо, но не до конца хорошо.

Придется поехать с ней к Алле и этим каким-то там непонятным людям с больши-и-и-ми возможностями.

«Я должен их переубедить или хотя бы во всем разобраться, опираясь на их знания. Надо же что-то делать!» – решил Саша.

– Только бы самому не попасть в подопытные кролики для гипноза… – сказал Саша сам себе под нос.

Мировая идея

Из дома вышли около трех, потом долго ехали на такси непонятно куда. Катя все законспирировала до шпионских страстей. Вначале ехали на одной машине, потом пересели в другую, зайдя для этого почему-то за угол, и поехали за город. Снег уже почти растаял на дорогах, и только по полям грязно-серыми блямбами объяснял время года. Эти пятна белели на фоне темной земли и казались издалека хлопьями оседающих сливок в кофейном, прозрачном стакане, и даже чем-то нереальным. Саша чувствовал себя, как на съемках детектива с погонями и филерами… Все тоже казалось нереальным, как будто было не с ним, а с каким-то героем из вестерна, а он тут посторонний, случайно попавший в кадр и вот-вот должен из него выйти, пропасть. Но они ехали по этим полям, и он никуда не пропадал…

Потом въехали в небольшой загородный поселок, пристроенный к деревне, и подъехали к высоченному забору.

«Да! – подумал Саша. – Перестройка только-только стала набирать силу, а некоторые «товарищи» уже, видать, давно перестроились. Или отстроились! Вона какие заборы, да и хоромы, видать, будут нехилые…».

«Нехилые хоромы», правда, были достаточно веселенького вида, хотя и смахивали на замок, но не были такими средневеково-мрачными, какие он ожидал увидеть. Хоромы плавно выехали из-за поворота, когда аллея из здоровенных дубов закончилась, и оболванили своими размерами его понимание.

«Зачем было ездить в какую-то Венгрию, когда и тут замки будьте нате выросли, как грибы, на не хиленькой территории земли, если дом сходу не просматривается, а только из-за угла длинной аллеи с загогулиной. А дубы-то старые! Это что, значит, все это уже давно было построено? Значит, вся эта подобная мистика еще с до перестроечных времен?» – опять подумалось и уже совсем нехорошо…

А дальше была то ли смешилка, то ли ужастик… Больше смахивало на ужастик. На въезде в загогулину, ведущую к крыльцу дома, такси остановили непонятные, мрачные ребята с бицепсами-трицепсами и в длинных черных плащах. Их было четверо. Лица у них были суровые, как у братьев-монахов в новых фильмах про всякие секты и прочих дракул, появившиеся в Москве вместе с Перестройкой. Именно такие ребята, а может быть, и именно эти, были способны толкаться ночью под его дверью. Было непонятно, как им не удалось вскрыть замок? Саша таких фильмов не любил, но пару-тройку посмотрел из любопытства. Такие же монашистые люди были в любимом Сашином триллере про одну известную проститутку. Фильм назывался странно «История О». Это была на самом деле вовсе не буква «О», а ноль. Только раз десять просмотрев фильм, до Саши это доехало. История женщины, которая оказалась по жизни нулем. История эта хоть и была очень сильно эротическая, но потрясла его моральные устои основательно. Там тоже по экрану бродили мрачные личности вот в таких плащах и с такими же рожами. Эти мрачные личности и превратили молодую, цветущую женщину в полный ноль, извращенчески и без всякого удержу таская ее по многочисленным кроватям, как по одному, так и целыми стаями! Долбашили бедную бабу целыми сутками… Саше стало страшно. Сейчас и его запустят в эти казематы и сделают из молодого и талантливого человека, певца и композитора, обыкновенный нуль без палочки!!! Захотелось бежать куда глаза глядят, и без оглядки… Подумалось: «Господь дал тебе свободу! Убрал это страшилище, Аллу, с твоей дороги. Ты радоваться должен и галопом бежать к Алене! Что ты здесь делаешь? Зачем тебе все вот это? Эти рожи… Эти шпионские ужасы… Эта жуткая баба Алла… Эта ведьма Катя? Зачем? Ты, любимый мой мальчик, полный идиот и кретин! Дождался счастья в жизни? Вот сейчас тебя и накормят полным кайфом! Захлебнешься собственной слюной, которую пустил в ожидании сладкого на ужин! И еще неизвестно, что эти «мальчики» сейчас с тобой сделают! Если это какая-то страшная секта, могут и кастрировать, и изнасиловать показательно… а могут и в жертву своему Сатане принести… В общем, будут делать из тебя, мой мальчик, ноль… Зеро…».

К высокому, овальному крыльцу шли в сопровождении мрачных ребяток пешком, когда на улице стало чуть смеркаться. На дворе все еще была весна.

На верхней ступеньке площадки стоял полноватый мужчина с совершенно голой головой, одетый во все черное и тоже какое-то длинное, с очень важным видом вельможи, немного суровый, и какой-то кичливый. Голову его держал высокий воротник, отчего шея лежала сверху, нависая над воротником, и как бы отрезала толстую часть с головой от остального тела. Это было неприятно. Рядом с ним стояла Алла, тоже одетая во все черное и длинное. Лицо ее было непроницаемое и чужое. Она смотрела над ними, куда-то вдаль. И только Катя изображала цветущее солнышко на утренней зорьке. Она улыбалась и светилась радостью. Они стали подниматься по ступеням прямо к Алле и незнакомцу, а Сашину черепушку стала сверлить шальная мысль: «Не верь глазам своим. Вспомни анекдот про забор! Там тоже написано «хуй», а на самом деле доска! Так и эта улыбающаяся кикимора рядом может оказаться доской с занозами… И чебордахнут меня этой доской по темечку, а потом печенку и сердце вырежут и сожрут с солью, капая моей молодой кровушкой на свои мрачные одежды…»

– Здравствуйте… – скрипучим голосом выдал толстомордый, сменив маску лица почти молниеносно, и сдвинулся навстречу. Голос оказался не только скрипучим, но и каким-то педерастическим с нотками жеманной старой барыни. Он был неприятным и мерзковатым. «Мальчонки» застыли на краю первой ступеньки, как в боевике. Все четверо скрестили на груди руки и дружно расставили в правильном, прямо театральном, порядке ноги. Они стояли на одинаковом расстоянии друг от друга. Вид у них был устрашающий и очень «гостеприимный» типа «и нет тебе пути назад…»

Толстомордый медленно и как-то лениво подошел сначала к Кате, поцеловал ее в губы, но как-то ритуально, а потом повернул свое лицо к Саше и улыбнулся натянутыми губами, как марионетка на сцене.

«Ну вот, начались знакомства… – мелькнуло в голове. – Это, наверное, их «Азазелло» местного разлива. Сейчас будут охмурять, а к вечеру и съедят на второе без гарнира, запивая моей кровушкой, слитой из всех веночек моих в какой-нибудь кубок с черепами, или как в «Мастере и Маргарите» сделают для этого кубок из моей черепушки…»

Под желудком защемило и стало безвоздушно и противно.

Алла подошла к нему после толстомордого и поцеловала в щеку, как будто он был деревянный чурбан или тряпичная кукла без эмоций. На ее лице тоже не было написано ничего. Ни чувств, ни этих самых эмоций. В Сашином желудке опять стало нехорошо…

Шли по длинному коридору, увешанному старинными портретами и уставленному антикварной мебелью, лысый впереди и они за ним по очереди. Саша вертел головой от любопытства. Вид внутри точно напоминал старинные замки, которые показывают в киношках. Саша прожил всю свою жизнь в современных обстановках. У родителей в хате, а на гастролях в гостиницах. У друзей были стандартные хрущебные условия квартир в большом городе. Это было привычно. А здесь было совсем непривычно все, что он видел. Слишком вычурно, широко, высоко и дорого. Так дорого, что даже ему, полному дилетанту, было понятно – это место построено для проживания элиты или еще каких-то сильно приближенных к верхам людей на о-о-очень большие бабки.

Пришли в большую комнату, напоминающую кабинет. У одной стены был огромный, в рост человека, камин. Сашу передернуло внутренне. Ему показалось, что сейчас из камина посыплются гробы с покойниками, которые, ударяясь о землю, встанут все во фраках, а дамы нагишом. Он посмотрел на Аллу. Она напомнила ему в профиль то ли ведьму, то ли дубликат косоглазой Маргариты плохого качества. Но вид у нее был такой гордый, что читалось: «Знай наших!» Показуха ее лица была нацелена явно на Сашу. Он почувствовал это подкоркой. Катя перестала дурацки улыбаться и сразу потеряла свой наносной шарм и наигранную жизнерадостность. Как будто из нее выпустили воздух. Сейчас она была похожа на сонную покойницу.

– Милости прошу, – сказал этот, «типа Азазелло», и указал на кресла. Саша сел в одно, Алла уселась в другое кресло, а оба представителя секты остановились напротив. Оба кресла, в которых сидели Саша и Алла стояли у огромного письменного стола с одной стороны. Мужчина и Катя прошли за стол с другой стороны и уселись в два еще больших, прямо огромных кресла со спинками. Лица их, слава Богу, тут же оказались в полутени и Саше стало легче от понятия того, что мрачные глаза толстомордого не так явно будут сверлить его душу. Он осмотрелся по сторонам. Два окна были сильно задрапированы темными, плотными шторами, отчего в комнате поселился полумрак. Стены украшали огромные картины со всевозможно историческими густонаселенными сюжетами. И с голыми бабами и мужиками, и с одетыми в очень дорогие, старинные одежды, и в коронах, и так. Они были, наверное, из разных мифов. Еще висело много пейзажей с лугами, кучерявыми деревьями и коровами. Он видел такие только в музеях. Правда, если честно, то он и был-то только в одном. В Русском музее в Питере, да и то туда его затащила очередная поклонница однажды и с похмелюги.

Вся мебель в кабинете была старинная, обтянутая дорогим, шелковым темно-бордовым пан-бархатом. Когда-то давно Саша по великому блату доставал себе такой же пан-бархат на концертный костюм и отвалил за отрез жуткие лавэ. Он погладил бархат рукой, чтобы удостовериться.

«Да. Это тот же вариант. Вот тебе и пожалуйста. Ты на костюм с натугой собирал, а тут у народа задницами протирают…» Ему так затосковалось по своей гастрольной, простой жизни без вычурностей и примочек, когда баб навалом, выпивки как грязи, зрители выли от счастья и лезли за автографами. У него вдруг появилось такое чувство, что это все было в какой-то совсем другой жизни. Она, та его жизнь, сегодня казалось ирреальной и изначально невозможной. Как будто так на свете белом не бывает. Но ведь было же, было! «Я домой хочу, к маме в украинскую хату!» – захотелось крикнуть очень громко.

Вошла очень молодая и очень красивая девушка с подносом и молча поставила перед ними кофе в чашечках со сливками, как любил Саша, да и Алла, и большую кружку с чаем перед этим «Азазеллой». Еще на столе образовалась ваза с конфетами, печеньем и выпечкой. Когда девушка ушла, толстомордый заговорил:

– Мне очень приятно, что Алла, наконец-то, представила вас нам, – гордо начал незнакомец, делая своим скрипуче-козлиным голосом всевозможные торможения на трассе, как плохой водитель. – Позвольте представиться. Меня зовут Марк Абрамович. Я возглавляю Московскую ложу Всероссийского отделения нашего ордена.

– А что, ваш орден действительно существует? Это и правда не сказки? В нашей современности, как шутили наши знаменитые актеры, когда звездные корабли бороздят небо, есть какие-то ордены? Даже не верится!

– Еще как есть! Вот мы перед вами, живые и во плоти!

– И что, этот орден масонский или, как сказал мне Катя, намного круче? Тогда что он есть?

– Он действительно намного круче, и я вас приглашаю занять место рядом с нами.

– Вы хотите, чтобы я вступил в ваш орден?

– Вот именно!

– Но он же наверняка имеет какой-то устав, историю. Членов. Он что-то из себя представляет. Ведь так?

– Разумеется так.

– Но я ведь не только мало понимаю в обыкновенной религии, христианской, но и в остальных ничего не смыслю.

– Но есть в вас самое главное, что нас устраивает. Это то, что вы еврей. И это прекрасно! Это-то нас и устраивает. Дело в том, что мы организация для евреев и состоим мы тоже из евреев. Так что вы наш.

– Зачем вам нужен такой безграмотный тип, как я.

– Для нас каждый человек важен. Мы боремся с мировой системой для блага всех евреев и каждый есть агнец из нашего стада. Он и должен быть в стаде. В нашем стаде. А образовать вас и вложить в вашу голову знания, это наша обязанность. Пробел мы этот наверстаем. Я, в общих чертах, охарактеризую вам наше основное направление и погружу немножко в историю всего еврейского народа и самого ордена. Тогда вы многое поймете. Согласны?

– Хотелось бы понять… – Саша сам удивился своей готовности прослушать что-то для себя неизвестное, вместо того чтобы бежать отсюда немедленно и как можно резвее. Но, с другой стороны, должен же он разобраться во всей этой чехарде. Может, действительно послушать и станет понятно.

– Начнем с истории. Вы Библию читали?

– Да нет. Я же совдеповский выкормыш. Какая Библия!

– Значит, историю своего народа не знаете вообще. О многовековом рабстве евреев в Египте, об исходе нашего народа из Египта, и всего дальнейшего… Не знаете ничего?

– Ничего я не знаю… – Саше стало даже неловко от своей всеобщей безграмотности.

– Тогда я расскажу вам самое главное, что должен мало-мальски знать любой образованный человек, – уколол он Сашу и больно, – а остальное вы прочтете в литературе, начиная с Талмуда, Каббалы, Торы и прочей литературы, которую вы видели у Аллы, и заканчивая Библией, Кораном. Да и о Раме и Кришне не мешало бы прочесть, а также все известные мифы народов мира. И греческие, и индийские, и ближнего, и дальнего Востока… Зная все в первоисточнике, вам будет проще понять, что мы правы… Так вот. История нашего народа насчитывает около шести тысяч лет. За это время народы мира активно переселялись и расселялись по планете Земля от мест изначального своего проживания, точнее появления. Я имею в виду земли удобные и очень комфортные для жизни и размножения первых пралюдей. Где было тепло и сытно. Мы, иудеи и примкнувшие к нам племена изначально занимали достаточно теплые и сытные земли. Естественно, за них приходилось сражаться с другими племенами. Каждая народность или племя имело свои корни, верования и старалась на завоеванных территориях привить другим народам и племенам свой дух. Единственный народ, не принимавший ничью идеологию, были мы, иудеи. Мы единственный на планете народ, который не ассимилирован никаким другим народом, поэтому сохранили сами все свои знания, превратив их в законы, которые и были изложены в Талмуде и Торе. Своде всех законов. Может быть, поэтому нас так трудно свернуть с пути истинного, потому что он проверен веками? Если верить древним источникам, именно мы произошли изначально не от Адама. Ева, прародительница-мать была матерью первородных братьев Каина и Авеля, но не Адам был отцом Каина.

– Но ведь тогда на Земле еще не было людей! – удивился Саша вслух.

– Правильно. Конечно, не было! В том то и дело, что не было! Эблис-Денница, что переводится как дьявол, а на самом деле огнистый херувим, Ангел Света, не удержался и не смог зреть красоту жены Адама, чтобы не возжелать ее. Он превратился в Змия и соблазнил Еву яблоком познания Добра и Зла, как написано в Библии, а на самом деле в своем естестве необычайной, Ангельской красоты – плотским желанием и любовью. А смогла ли Ева устоять перед этой Любовью высшего Ангела в его настоящем обличье высшей, Ангельской красоты, в момент так называемого «греха»? Поэтому родила одного из своих сыновей от Ангела, позже превращенного Всевышним в Змия. Это наш Прародитель. Мы, истинные гностики, получили изначально наименование «офитов», змеепоклонников. Это именно Он, мудрый и сильный вложил изначально в разум своего потомка Каина главную мудрость и истину: племя иудеев должно быть ловким, как змей и своим умом, знаниями, выдающимися достижениями, подчинить себе весь мир, как бы опоясав его целиком своим кольцом. Этот «Символический Змий» изошедший из Иерусалима в четыреста двадцать девятом году до рождества Христова должен попирать и сокрушать народы и племена земные. В конце концов, сомкнув кольцо, когда хвост и пасть встретятся, он подчинит себе мир. Вот тогда весь Мир будет принадлежать нам! Это время приходит. Мало того, мы изначально сильны, потому что, как сказал один из наших Адептов Спиноза: «Сила всегда создает право»! А именно силу мы и получили от своего Прародителя. Кроме силы мы получили мудрость. Когда все племена с помощью труда добывали себе огонь, наш мудрый праотец, наш Бог Яхве, дал нам все знания Мира. Мы Богоизбранный народ! Потому что в отличие от Адама, созданного Богом-демиургом, сотворившим весь этот Мир из Хаоса, а первочеловека из глины и праха, но с душою раба, Змий, Эблис-Денница, Ангел Света, был равен Богу и создан изначально вместе с Ним не на этой Земле. Оба они были созданы из Мрака и Бездны, Тьмы и Хаоса. Всекосмической Первоматерии. Поэтому Он, Змий, всегда был Ему, Богу-демиургу, равнозначным. Бог-демиург не есть единый Бог, причем даже не самый могущественный или всеведущий. Он Бог Ветхого Завета. Это второстепенное, низшее божество. Многочисленные верховные божества появились гораздо раньше, чем боги этого мира. Среди же богов этого мира называют Эла, согласно Ветхому Завету это переводится как бог. Его помощник, покрытый кровью – Небро, именуемый еще и Яалдабаофом, т. е. восставший, а так же Саклас, что означает «дурак». Именно Саклас и сотворил эту землю. Представьте себе, что Бог Ветхого Завета, управляющий нашим миром, есть кровавый мятежник и дурак.

– Неужели же Священники или Посвященные, как вы их называете, не знали об этом?

– Именно, что знали! Это и есть тайна! Мистерия. Именно эту-то тайну и сохраняли веками Посвященные. Ведь на самом деле прежде, чем на Земле появился Бог-Творец, Существо наивысшего и единого Порядка, существовало огромное количество других божественных существ: семьдесят два Эона, бесчисленное число Ангелов, которые поклонялись друг другу. А этот Мир принадлежит «Царству Проклятия» или, как его еще называют Посвященные – «Царству Разложения». Этот мир не есть благое создание Единого Истинного Бога. Только после появления всех перечисленных сущностей, началось существование Бога Ветхого Завета, имя которому Эл. Он для нас как Верховный, но не Всеединый, не как Бог-Творец. Помощниками Эла были и мятежник Яалдабаоф, и глупец Саклас. Именно этот последний и сотворил наш Мир, а затем и людей. Он, этот Саклас, даже не как наш, иудейский Бог – Ангел Света, Денница-Змий, он ниже его по рангу! И этот Саклас создал человеческое существо по образу и подобию своему. Вот почему, мы, евреи, имеем право приравнивать себя к Богу. В нас, в каждом из нас есть частичка Высшего! И Змий это объяснил Адаму через Еву изначально! Вот что есть такое Древо Познания Добра и Зла! Вот почему Адам и Ева были изгнаны из Эдема, Рая. Потому что Ева смогла сказать Богу всю правду о нем, Сакласе, об Истине, то есть о Добре и Зле, и о своей связи с Денницей-Змием. Бог тут же возненавидел людей. Кому понравится, когда в глаза тебя называют дураком. Из-за этого и из ревности он изгнал их за пределы Рая, в наказание и за правду, и за Любовь Евы – на погибель. Но они выжили и стали настолько сильны, разделившись на две ветви, что заселили всю Землю. Одна ветвь людей из праха – потомков Адама и Евы, но с душами рабов, вторая – божественная ветвь – боголюдей от Змия и Евы, потомков Каин, со свободной душой и искрой Денницы. То есть нас, евреев. Мы стали мудры, умны и любимы нашим Богом, которого мы назвали Яхве. Мы стали учить потомков Авеля уму и знаниям. За это Верховный Бог Земли – Саклас, которого сами люди стали звать Иегова, захотел лишить их всех жизни, наслав потоп. Он всегда хотел отнять у людей высшие знания, насылая болезни, войны, землетрясения, моры и эпидемии… Из зависти! Именно этот Саклас-дурак, которого Библия возвела в Божество и является врагом человечества, а Сатана есть его Благодетель. Сатана не только отрицатель какой бы то ни было веры, основанной на религии, он есть распространитель всякого научного знания. В понимании мыслителя он – дух исследования, критики, философии. Он есть представитель природы, и сам является протестом против церковных учений. Что бы делало человечество без знаний? Оно бы давно погибло уже в третьем поколении. Из-за этого всего Бог и Сатана стали врагами, а мы заложниками этой кровавой борьбы. Сатану следует признать покровителем всех борцов за свободу и эмансипацию. Недаром нашим девизом служит знаменитая фраза «Знамена властителя Ада подвигаются вперед! Братья мои, поклонитесь Гению-Обновителю. Ибо грядет он – Сатана великий, выше поднимайте чело ваше»! Церковники неверно истолковывают Библию и законы Моисеевы. Между прочим именно Моисей сумел вступить в непосредственный контакт с Яхве, который и продиктовал законы. Моисей начертал их на скрижалях на горе Синай. До этого человечество законов не имело.

«Какой кошмар! – подумал Саша. Да у него в голове все вверх ногами. – Сколько всяких Богов он мне наговорил? Какие-то Яакласы, Сакласы, Иеговы, Яхвы, Денницы, Змии и прочие демиурги! А кто тогда Иисус? И вообще – как может Ева совокупляться со змием? У него и члена-то нету! Может, она была шизофреничка, и ей показалось, что змий вовсе не змий, а Ангел и красив, как Аполлон, с которым она и совершила такой акт? А может, этот змей на нее гипноз наслал, как удав на кролика и ей такое приснилось? А потом она Богу и давай всякую тюльку заправлять. Тот и опешил от обзывательства, наглости и хамства. Он им, понимаешь, жизнь дал, а они его матом крыть! И кто такое выдержит? Я бы тоже выгнал к чертовой матери…».

– Вы меня слушаете?

– Да, да, конечно! Просто… я такого никогда не слышал, вот и… задумался.

– Я продолжаю. Истину нам всем извратили церковники. Как они могли определить, какие из Церковных книг есть Истина и их следует почитать, а какие нет? Возьмите Библию. Ведь это изначально еврейская История. А если учесть, что Иисус изначально не является сыном дурака Сакласа, а есть сам «из Царствия Бессмертных», то есть Царствия Истинно Бессмертных Божественных Сущностей, Бербело, а не их низшего мира Бога-демиурга, Бога евреев-плебеев, то, что получается? Получается, что ученики Иисуса изначально неверно трактовали его учение, так как сами поклонялись Богу, низшему из божеств, и не отцу Иисуса. А во втором веке вообще произошло размежевание гностиков. Победившая ветвь и создала ортодоксальную Веру и Церковь, одержав победу над остальными гностиками. Именно победившая сторона и решила, какие книги войдут в Священное Писание, и распространятся по всему Миру через Христианскую Религию. Именно они и стали Священными. Именно их и приняло все человечество как направление в Религии. – Христианство! Ортодоксы от нас многое скрыли и пытаются всем народам Мира подать историю другим боком, а на самом деле все совсем не так! Все знания, то есть Каббалы, переданы нам древними праевреями, они получили их от халдеев-сабеистов, потомков Хама, которые в свою очередь унаследовали эту магическую науку от сынов Каина. Если принять за аксиому «Сила создает право», то правы мы. Опять же почему? Если мы все создания Божьи и живем согласно Его, Иегова, плану, спрашивается, зачем были даны людям деньги? Зачем народу такой соблазн? Оберегай, Боже, свой народ от страшного соблазна. Изыми его из Мира! Этого Золотого Тельца, которому мы, якобы, поклоняемся! Нет! Он оставил среди людей этот символ сатанизма. И ввел в ранг пользования всеми людьми. А на самом деле для чего создано золото? Для нас! Для удобства проживания нашего народа! Именно нашего. Раз именно мы ему покланяемся! Так же как и власть! Только мы способны здраво отнестись к такому двойному возбудителю – деньгам и власти. Все остальные народы слабы. Из праха! Они не проходят третье испытание – медными трубами. Им этого не дано. У них слаба Вера. Наш Бог Яхве правильно говорит о нас: «По вере их они есть избранное Богом племя. Они есть люди на этой земле, в них частица Бога, а все остальные народы и племена есть скот, созданный из праха, поэтому скот должен работать на народ мой и все богатства Мира должны принадлежать народу моему». То есть все не евреи, называемые нами – акумы, нохри, кути, а проще гои и все золото! А мы, богоизбранный народ должен этот скот, гоев, выпасать, кормить, чтобы не вымер он и не закончился рабский обслуживающий персонал, созданный для нас. Мы должны давать им законы, мы должны учить их уму-разуму. Все народы Мира должны быть подчинены именно нам, как самому лучшему и мудрому племени, живущему на Земле!

– Ну правильно. А чем же вера в Иисуса отличается от этого? Я не понял. – Саша и в самом деле уже ничего не понимал. И так правильно, и этак. А где же истина?

– Иисус принес в Мир другие понятия. По пришествии в мир этого новоиспеченного бога вдруг появились другие мысли и верования. Якобы, мы все равны, якобы нельзя мстить за обиды, а только подставлять щеку. Ты сам-то, Александр, понимаешь, что это скотское. Только скот спокойно терпит побои своего хозяина! Ему на роду так написано! А Иисус все извратил, потому, что на самом деле был прислан Иеговой на землю бороться именно с нами, евреями. И говорил поэтому: «Если бы Бог был отец ваш, то вы бы любили меня, приняли меня, а ваш отец Змий, дьявол, и вы пришли на землю исполнить похоти отца вашего». Он был так уверен в себе, что даже на крест пошел, чтобы совершить потом воскрешение. Но никакого воскрешения на самом деле не было! Когда ты будешь читать Библию, обрати внимания, сколько места в ней отпущено всевозможным чудесам Иисуса, как подробно все четыре Евангелиста растолковывают народу, этому глупому и тупому зверью божественность и необыкновенные возможности Иисуса. Но как только мы подходим к тем местам в Евангелиях, где описано непосредственно воскрешение Иисуса, все скомкано, сбивчиво и совершенно не понятно. Если каждое Евангелие занимает достаточно большой формат, то самое главное событие, на чем вся христианская вера держится – Воскрешение Господне – на двух страничках текста умещается. Мало того, евангелисты еще умудряются в рамках одной Библии сами путаться в событиях, перевирая даты и противореча друг другу. О чем может быть речь, в таком случае? А речь проста, как дважды два! Именно Иисус прислан народ искусить, и отвратить его от истинного прародителя Человечества – Змия, обзывая его Диаволом! Это он-то Диавол? Он, который, спасая человечество от козней Господних, от дурака Сакласа, дал им Знания, свою Силу и Мудрость? Поэтому мы, иудеи, собраны как единый кулак, хоть и рассеяны по миру. Мы должны восстановить царство Сатаны, великого, прекрасного и кроткого Сатаны. Уничтожая Христа, мы тем самым разрушим Его Славу и восстановим Великого Изгнанника в Сверхвеликом Его Достоинстве! Почему еще первые Христианские Церкви были так против Сатаны? Да потому, что Сатана давал человеку веру через эманацию, в спасение через знания. А догмат эманации противопоставляется ими догмату Бога-Творца, а догмат спасения через знания – догмату спасения через веру. Замечу при этом – слепую веру на слово. Поэтому хочется спросить у церкви – где правда?

«Вот именно! Где же правда? – подумал Саша. – Что-то ты меня не с распростертыми объятьями встретил, а давай меня глазками сверлить, голосом своим скрипучим одурманивать, а сам грязь в душу втюхивать! И потом, что за конспирация? Какими-то подпольными тропами я сюда приехал… А зачем ты мне тут лекцию организовал? Как будто куда-то уговариваешь вступить, то ли в говно, то ли в партию, по тому старому анекдоту. Но ты-то хочешь меня в секту свою затащить. А зачем человека в хорошее дело силком тащить? В хорошее дело он и сам вступит… Не верю я тебе, дядя. Левый ты какой-то. Птица Говорун! И вообще! Это что же у него получается. Значит, он высшее существо, а моя мама – гой, низшее, потому что хохлушка. Я ее бить должен, а она на меня пахать как скот? Ужас какой-то ты мне, дядя, заправляешь…».

Саша посмотрел на Аллу и Катю. Обе барышни молча сидели в креслах и смотрели в никуда, как загипнотизированные зомби, и ничего не говорили. Их как будто выключили на время общения из розеток. Не подали питания в мозги. Саша очень этому удивился, но решил дослушать до конца необыкновенную лекцию…

– А правда как всегда в другом месте. В монотеизме. Догмат единобожия существует на земле с незапамятных времен. Несколько тысячелетий доктрина эта оставалась лишь в небольшой и тесно-замкнутой, фактически закрытой высшей касте жрецов, оберегавших ее от всевозможных профанов. Остальное человечество было язычниками. Жрецы были правы. Иначе на сегодняшний день и эту истину исказили бы до полного извращения. Только Храм Посвященных владел Тайной Единого Бога и принадлежала она лишь Высшей Касте Храма, которую под страхом смерти они не имели права разглашать. Единый – это тот, над которым нет ничего! Это Бог Истинный и Отец всего, кто надо всем, кто в нерушимости, кто в Свете Чистом, тот, кого никакой взор не может узреть. Он Дух невидимый. Не подобает думать о Нем, как о богах или о чем-то подобном. Ибо Он больше Бога. Ведь нет никого выше Него, нет никого, кто был бы Господином над нам. Ибо существует Великая и Безграничная Сфера, чьи пределы не познал Ангельский сонм. Там существует Великий, Всекосмический, Невидимый Дух, которого не зрели Ангелы, не постигла душа, и никогда не называли по имени. Создатель!!! Именно этим тайным знаниям и были посвящены жизни Посвященных. При этом на Земле были Посвященные и среди других концессий. Египетские Фараоны, Халдейские Волхвы, Индийские Маги (Гуру на современном языке) и еще совсем небольшие сообщества разных религиозных направлений, как сказали бы сегодня – особо продвинутые – были монотеистами. Это объединяло Высшие Круги Посвященных, то есть передовую часть тогдашнего человечества, как бы в Единое Религиозное Братство. Мистерии. Наш родоначальник Моисей вырос в Египте. Ты об этом прочтешь в Библии. Он был приемным сыном Фараона и воспитывался в Карнакском Храме. Храме Фараонов, Посвященных Египта. Там он достиг высших ступеней египетского посвящения. Женившись на дочери первосвященника Иофора он получил доступ к святая святых – Доктринам Посвящения. К первоисточнику, который и сегодня есть Тайна для Особо Посвященных. Эта древнежреческая доктрина египетской космогонии из Гермополя неизвестна до конца даже сегодня. Современные ученые предполагают, что это есть Древние Знания Атлантов, которые были сохранены только благодаря глубочайшей тайне в очень узком кругу людей. Не забывай, что все это происходило в четырнадцатом-тринадцатом веке до нашей эры. Они предполагают, а мы располагаем Истиной. И она именно от Атлантов. Просто она просочилась в Мир. Наш Пророк Моисей был экзальтированным патриотом, он честно и свято любил свой народ. Он поступился клятвой Посвященных, и дал евреям новое учение, открыто исповедуя монотеизм! Именно за это народу иудейскому пришлось бежать из Египта.

– А что они в этом Египте делали? – спросил Саша и понял по лицу еврея, что сморозил какую-то жуткую глупость! Самому стыдно стало!

– Они находились там в рабстве. Рабство есть стартовая прямая для всего еврейства. Наши земли представляли такой интерес для многих племен, что бесконечные войны рассеивали евреев по всему миру. В том числе и в Египет. Но самое большое количество евреев было угнано в рабство, и распродано в разные первогосударства, в семидесятых годах уже нашей эры. Римский полководец Тит разрушил Иерусалим, перебил почти все мужское население, а остальных евреев распродал в рабство в Европе и на Ближнем Востоке. В Иудее уцелела одна единственная еврейская организованная ячейка – ессейская община, укрывшаяся в пустыне. Именно ей выпала обширная и тяжелая задача повести народ иудейский по скорбному пути предопределенному ему свыше многовековой покаянной миссии.

– А что те, которые были угнаны в рабство?

– Им угрожала страшная опасность! Всем евреям, разбросанным этой продажей поодиночке или небольшими семьями среди чужих народов, грозила быстрая, в два-три поколения, полная ассимиляция с жителями стран, куда они попали. Но наш Бог не мог этого допустить. Кто же станет пользоваться обетованными благами Царствия Божьего на Земле, если не станет евреев? Нужно было непременно обеспечить неукоснительное сохранение самобытного облика евреев ветхозаветных времен. Их культуру, знания, опыт, силу и мудрость, чтобы могли они предначертанное свыше осуществить. Нужно преклонить колени перед народом, сумевшим подчинить все свои помыслы, страсти, увлечения, вплоть до мелочей повседневной жизни одной, строго определенной, узкорегламентированной общей программе развития, вдохновленной единой религиозной миссией. Многими поколениями терпеливо несли они свою тысячелетнюю скорбную долю притесняемого народа, чтобы провести в жизнь намеченный еще Соломоном гигантский замысел. Создав «цепь молчания», сплотиться, чтобы выжить, для того, чтобы потом руководить историческими судьбами народа! – Он сказал последнюю фразу с таким пафосом, что даже привстал в своем кресле.

В кабинет опять молча прошла та же девушка, ритуал с подносом повторился, а Саше это дало возможность немного отвлечься.

«Ну, ты и чмо-о-о! – подумал Саша. – Как же ты себя и свой народ любишь! Или это очередная показуха? У евреев все показуха. Его и голосом так владеть где-то научили. Это точно! Жид, другими словами. Меня русская мама воспитала, поэтому я долго этого не понимал. Не понимал, что на свете есть разные нации и какие-то там евреи. А жид было просто ругательное слово, типа блядь. В Совдепии все были равны, особенно в школе. А в младших классах вообще не звучало название «евреи». Но уже потом, взрослым, я чувствовал на себе косые взгляды из-за моей еврейской фамилии, но при близком знакомстве все тут же об этом забывали. Какой я, к черту, еврей! Но сам я видел настоящих евреев и слышал о них. Действительно, они расово замкнуты, ревниво религиозны, любят себя хвалить, а нас, русских дураков, хитро высмеивать прилюдно. Как этот сейчас меня «опускает» из-за моего религиозного невежества. Это есть. Есть! И бабки любят до сумасшествия. Этот тоже сильно упакован. Наверно, веками всех остальных грабили и обманывали. Имели, как хотели. И при такой материальной разнице на фига я им нужен? Что-то тут не то! Так сладко и мягко стелет, как бы жестко спать не пришлось. Но надо дослушать до конца. В чем же их миссия состоит? Нафига им этот змей с его головой и хвостом? Не для направления же или аллегории».

– Правда, хочется спросить: каким же образом они добились осуществления такого невероятного на первый взгляд по трудности и сложности начинания, как всеобщее объединение всех евреев в единый организм? Для полного успеха требовалось восполнить пробел – создать общую идею взамен уничтоженной римлянами центральной еврейской политической власти. Именно эту задачу руководители еврейства разрешили блестяще!!! Они создали Всемирное Единое Еврейское Тайное Общество. А основными носителями идеи стали раввины непосредственно на местах. Они снабжались идеей, они и несли ее в еврейские массы, хотя сами до конца не знали Глобальный Замысел. Именно поэтому он и выстоял в Веках, потому что был сохранен в тайне. Была найдена формула, искусно разрешающая основные задачи. Она сводилась к следующему: тайное общество систематически маскировало единую, основную, конечную цель, любой другой временной целью, отвлекающей от основного назначения.

Бралась любая цель, жизнеспособное идейное движение, приспособленное к Эпохе, народу, культурному стремлению передовых людей данного поколения, учитывалась нашими предками и сразу же незаметно приспосабливалась ими для своих целей, которая обычно сама по себе была очень значительной и властно господствовала в умах современников. Туда и проникали наши люди и вели идею за собой, извращая и подрывая ее изнутри соблазном, типа: все религии, не исключая и христианство, содержат в себе эзотерические учения. Это есть тайное учение Иисуса Христа, ставшее неизвестным церкви. Нужно, де, сообщить его Миру, чтобы посвятить человечество в истинную мудрость – в гнозис и подготовить его к истинному католичеству, единой истинно-всемирной религии… пользуясь основным девизом – Долой посредничество церкви за людей перед Богом! При этом, оказывали самую деятельную и всестороннюю поддержку новому движению, становясь в число ее главных руководителей. Таким образом, евреи пользовались наработанными связями любых организаций и могли, используя их в своих целях, конспиративно общаться между собой в любых странах и континентах. Любое революционное движение, которое они, таким образом, возглавляли, всегда приносило огромные материальные прибыли нашим мудрецам. Но только к концу восьмого века нашей эры документально установлен первый открытый выход евреев на арену мировой политики. Все наши планы, движущие к мировому господству всегда были законспирированы, смелы и очень умны. Например. Крестовые походы – изобретение евреев.

– Не может быть! И для чего им это нужно было? Ведь, насколько я помню, еще по школе, это были походы на Святую Землю против каких-то неверных? – очень удивился Саша.

– Правильно! Но задумано все это было нашими предками. Идея проста. Нужно было перенести папский престол из Рима в Иерусалим, передвинув таким образом центр мировой религии именно на Святую Землю. Но главное не в этом. Крестовый поход привлекал в свои ряды весь цвет тогдашней, европейской знати, жившей разбросанно и обособленно, облегчая, таким образом, тайную задачу иудеев – набор рекрутов в свои ряды. Другими словами бессознательных сообщников, помогающих общению иудейских руководителей, грамотно маскирующих за походами распространение своей Главной Идеи. Но самое главное – рекруты могли стать заслоном от надвигающегося с Востока магометанства. А это к тому времени было уже серьезно. Но нельзя было откровенно подтолкнуть Христианство на борьбу с Магометанством. Нужна была благородная цель и не менее благородная идея! Мысль эта «родилась» у Папы Григория седьмого. Навеяна была ему эта идея некоторыми таинственными пришельцами из Палестины. Нашими мудрыми братьями. А выглядела она как замысел Папы на его миссию – восстановления храма Соломона. Миссия на самом деле мистическая, но была первой победой еврейства по пути привлечения христиан к бессознательному служению тайным еврейским, религиозным целям. Это тебе, как пример. С тех пор Еврейской Тайное Общество под разными названиями – гностиков, иллюминатов, розенкрейцеров, мартинистов, да и тех же франкмасонов старается незримо влиять уже на весь последующий ход европейских, а затем и мировых событий. Между прочим!!! Волхвы приходили к младенцу Иисусу тоже из Палестины! Есть смысл над этим задуматься, в рамках символики Креста!

– Да-а-а-а! Этого в книгах не прочтешь. Я читал книги, которые оказались у Аллы дома, но ничегошеньки там не понял, а вы объясняете все так просто и доходчиво, что даже мне становится понятен этот самый Главный Замысел. Круто, ничего не скажешь. Но это, я так понимаю, история. А что говорит день сегодняшний? Я-то думал, что сегодня самой могучей мировой организацией являются масоны?

– Да! Масоны – это то, что видно снаружи. Точнее, пирамида, состоящая из тридцати трех степеней. От первой и до последней каждая следующая ступень – дорога наверх. Но на самом деле горизонт даже высшего масонства исчерпывается двумя заданиями: первое – достигнуть очередной цели данного момента, и второе – подготовить и в нужный момент поставить на очередь новую цель общей масонской деятельности.

– Это типа исполнительный орган? Так что ли?

– Приблизительно так. Но сами они об этом не догадываются. Они заняты своими утомительными и мишурными ритуалами, играми в посвящения на следующие ступени, все так же оболванивая самих себя мифической идеей восстановления храма Соломона. Достигшие тридцать третьей степени посвящения могут входить в Высший Руководящий Орган, но к Основной нашей Идее никакого касательства этот орган не имеет. Мы у него, как бы в тени, живем и здравствуем. Видимое масонство представляет собой только нашу армию, армию тайного общества с Генеральным Штабом во главе, отбрасывающим едва уловимую тень, очень загадочную и законспирированную. Мы и есть эта тень! Всемирное Тайное Общество. В каждой масонской ложе, а их тридцать три, любой степени, есть несколько по-настоящему влиятельных масонов, состоящих одновременно членами этого особого, чисто Еврейского Тайного Братства. Масоны сами по себе только орудие в наших руках, мозгом всего является искусно вкрапленное в него Тайное Братство, состоящее исключительно из евреев. Даже я не знаю до конца численность ступеней посвящения в его члены и само руководство. Единственное, что мне известно, что Миром правит четверка руководителей этого братства. Она состоит из чистопробных евреев, как по крови, так и по вере, и имеет корни от самого Прародителя. Мы есть дети Его, а Они Сыновья Его Чистопородные. Наши ряды смертью карают предателей Дела Нашего.

«Чего у них тут делается?! Морды вы жидовские! Кофиями поите, а сами что задумали? Это значит, я сейчас всего вот этого наслушался и попал как кур в ощип. Значит, получается, что вход к ним есть, а вот выхода может и не быть. Иначе, зачем он мне тут так откровенно все вываливает? Ой! Не нравится мне все это! Не нужны мне все эти тайны и особые секреты. Не хочу я свою молодую, в расцвете сил, жизнь на них менять. Мне и так неплохо было на белом свете!» Мысли у Саши прыгали в голове кузнечиками и там стрекотали громко и противно.

Дверь опять открылась. Ритуал кофе-чаепития повторился. Но следом за девицей в кабинет вошел мужчина, тоже одетый во все длинно-черное. Он молча и очень гордо прошел к столу. Вся тройка подскочила со своих кресел, как ужаленная пчелами или подключенная к рубильнику с током высокой частоты. Глаза у них тот час обрели блеск и мысль. Саша удивился от такого воляпюка, но вынужден был тоже встать!

Мужчина был очень импозантен и красив. Его гордо посаженная седовласая голова несла на своем лице и силу, и обаяние, и что-то дьявольски необыкновенное и завораживающее. Хотелось смотреть на него еще и еще. Его благородный и представительный вид наводил на мысль, что перед вами как минимум князь или граф, но кто-то сильно властный. Красавец медленно и как-то вальяжно-лениво подошел сначала к Алле, поцеловал ее в губы, но не эротическим поцелуем, а каким-то, наверное, тоже ритуальным, потом повторил процедуру целования с Катей, кивнул свысока лысому, а потом повернул свое лицо к Саше и посмотрел в глубь его души. Саша оцепенел. Ему стало жутко нехорошо и от этого взгляда, и от полуулыбки на его губах, и от животного страха, появившегося в его желудке от этих его холодных, ледяных, но притягивающих его взор черных глаз. Саше показалось, что в них мелькнуло что-то доселе уму непостижимое, но так хватающее прямо за кишки и его внутреннее нутро, до чувства плохой пищи, которую нужно немедленно выблевать из себя.

– Здравствуйте, здравствуйте… – ласковым голосом пропел красавец. Голос его оказался бархатным и низким. Голос был завораживающий. Голос и глаза не вязались друг с другом никак. Как если бы арию Мефистофеля пел тенор Иван Козловский. Сашу затошнило от этих глаз и голова закружилась…

Ну вот, и началось… – мелькнуло в голове. – А вот это, наверное, их «Воланд» крутого разлива. А может, и всеевропейского, раз они по венгриям болтаются.

Под желудком защемило, как от вида на самом краю крыши сорокаэтажной высотной башни, с которой его заставляют сигануть всем телом об асфальт…

– Что же вы все взволновались и поднялись дружно? Милости прошу. – И «Воланд» указал всем на кресла.

Все как по команде сели и дамы тут же опять «отключились», а седовласый повернулся спиной к окну, отчего лицо его, вместе с глазами спрятались в тени и, протянув Саше руку, ласково сказал:

– Давайте знакомиться. Меня зовут Давид Соломонович Гинзбург. Мне очень приятно, что Алла, наконец-то, познакомила нас с вами. Я возглавляю Всероссийское Отделение нашего ордена. Орден наш имеет филиалы во всех странах мира. Сегодня именно мы есть настоящая Мировая Власть. – Он ярко выделил голосом название. – Не побоюсь этого слова и гордо могу повторить. – Мировая Власть! То есть мы реально управляем всеми процессами, происходящими в Мире. Я говорю об этом так открыто и честно, потому что, во-первых, Алла сообщила мне, что вы к разговору готовы, а во вторых, вы еврей. Хоть и полукровок, но наш, свой в этом мире. А мы, евреи, должны объединяться. Пришла пора выходить нам всем из подполья и реально брать всю власть в свои руки, а не за кулисами руководить процессом. Мы стали активизироваться. Это не первая попытка выйти из подполья, но прошлые оказались преждевременными, за исключением Соединенных Штатов Америки. Там мы у власти с конца Первой мировой. А сейчас, в связи со всеобщей глобализацией, время стало нас само поджимать. Пора настала.

– Я не совсем понимаю вас, – сказал Саша почему-то очень тихо. – Вы что, всемирный переворот будете делать?

– Почему вы сказали «вы»? Мы все вместе будем делать. Вы сами ведь уже здесь. Значит, тоже готовы участвовать. Ведь так?

– Я, честно говоря, не совсем понимаю, не до конца. Чем я могу помочь перевороту?

– А что, Алла вам не все объяснила?

– Не совсем. Быстрее, я сам ознакомился с ее литературой, а вразумительного объяснения, как такового, так и не получил…

– Ну-у-у-у. Этот пробел мы наверстаем. Как я понимаю, вам в общих чертах охарактеризовали наше основное направление. Должно быть, что-то стало более или менее понятно? И даже цель самого ордена тоже? Безусловно, цель наша ясна до простоты: Мировое Господство, во главе с новой религией. Программа наша состоит из двух частей – разрушение и созидание. Первое, – он сделал серьезное лицо еврейского мудреца, плохо просматривающегося из тени, как истинного, таинственного Гения и торжественно провозгласил, – Разрушение Христианской Церкви и полное искоренение Веры в Господа Иисуса Христа; социальная революция при поддержке анархии, умеющей поднять гоев-пролетариев против любого правительства и прочих высших классов; низложение имущих; отмена любой частной собственности. И второе – создание культа, основанного на истине и разуме, которое будет называться «Научное Христианство»! Приглашаю в наши ряды. – Давид Соломонович крепко пожал Сашину руку, которую он держал в своей во время всего короткого спича. Эта еврейская рожа, стоя все еще в полумраке и крепко сжимая его руку, нажал средним пальцем в середину его ладони и чуть-чуть как бы почесал там. – А это наш знак. Так мы здороваемся с нашими братьями. Рукопожатие было изобретено именно для этих целей нами же. Иначе, зачем оно нужно? Негигиенично, да и не очень красиво. Но для нас оправдательно. Трудно среди чужих узнать своих. Так что будете теперь знать где свои, а где чужие.

Саша опешил! Он вдруг ни с того, ни с сего попал уже аж в «свои». «Он и подумать не успел, как на него колдун насел». Он и решить не успел, а его, как при советской власти – раз и уже в партию! Поимели, грубо говоря, со всех сторон. Вот он уже и в говно вступил…

– Располагайтесь, – нежно продолжал ворковать Давид, не отпуская Сашиной руки. Ладонь у него была прохладная и сухая, а Сашина рука вспотела и казалась ему горяче-закипевшей и неприятной. – У Аллы здесь есть своя комната. Она вам все сама покажет и расскажет. А я пошел заниматься своими делами… – Тут его лицо выявилось из тени и Сашу опять тряхануло от неприятного чувства. Все те же два черных глаза прыгнули в его Я и оставили там еще более гадостное чувство, чем во время первой минуты знакомства. Саше даже показалось, что глаза у него не черные, а дырявые. Без зрачков. Просто две дыры в никуда. В какие-то тартарары преисподней. Жуть пробежала по спине и как у собаки подняла шерсть на его загривке. Ну не совсем шерсть, но какая-то пародия на шерсть на спине имелась, именно она и встала дыбом… Такое чувство, что они, как два волка, только что показали клыки, оскалились друг другу на самом низменном, животном уровне отношений…

Перековка

Они шли опять по тому же длинному коридору, но только он и Алла, и в противоположном направлении. И вдруг Сашу догнала сумасшедшая мысль. Ё-моё! Он, как зачарованный кролик сидел и слушал всю удавью еврейскую ахинею не знамо сколько времени, даже по сторонам некогда было посмотреть, а в это время его «любимая женушка», вместе с наилучшей подружкой Катей даже звука не издали!!! Это она-то, Алла? Да-а-а! Удивительна ты жизнь человеческая! Что из болтливой дуры может сделать гипноз слова томным языком?! Только бы самому под этот словесный понос не угодить. Кажется у них тут все четко поставлено на поток. Один убалтывает, самый болтливый, второй покруче гипнотизирует, а некоторые расставив ноги показывают свой явный «интеллект», а что же остальные? В том числе и бабы? На что готова вся их шобла-ебла? Вопрос…

Пришли после двух поворотов к лестнице. Она была из дорогого дерева, вся полированная, вела и вверх и куда-то вниз. Алла молча повела его наверх.

Комната оказалась достаточно большая, для просто спальни. Там уместился и спальный, современный гарнитур под белый лак с выкрутасами на подиуме, и уголок «а ля малая гостиная», и даже письменный стол в углу с большой лампой и тремя удобными креслами. Огромное окно тоже было задрапировано очень красивыми шторами, а на улице уже оказалась глубокая темнота.

«Сколько же времени они меня убалтывали? – подумал Саша. – Уже совсем стемнело, самое времечко за мое бренное тело приниматься, в душу уже наплевали… А в комнате прямо все тебе, пожалуйста, есть!».

Саша молча прошел к столу и уселся в хозяйское кресло. На столе лежало много книг. Достаточно было взглянуть на обложки, чтобы понять – ликбез шел полным ходом, и понятно в каком направлении. Саша стал их перекладывать. Там была вся предыдущая, домашняя муть, но еще и Библия, и Коран, и Каббала и еще много всяких других книг включая Мифы народов Мира.

– Основательно вас тут подковывают! – сказал Саша в пространство. На самом деле разговаривать сейчас с Аллой ему хотелось меньше всего. Голова была набита информацией под самую макушку, и даже переваривать ее не хотела. Голова кружилась и в глазах почему-то мутнело. Его самым натуральным образом тошнило. Может, это избыток кофе бродил по венам? А вдруг они в кофе чего-то намесили? – Слушай, а где здесь туалет? – спросил Саша, с трудом сдерживая желудочные спазмы.

– Вот дверь, – рукой указала Алла на одну из дверей в комнате. Она села на небольшую софу и тоже смотрела в пространство как-то отрешенно. – Тебе что, плохо?

– Да нет! Просто хочу в туалет, – зачем-то соврал Саша и постарался медленно пройти к двери, хотя желудок звал рвануть, как можно быстрее. Там действительно была индивидуальная туалетная комната. Добежать он успел. Желудок в три захода вывернул все кофе, домашний завтрак, и даже зацепив остатки вчерашнего ужина. Вот это да!!! Но стало легче.

Разведка показала возможности соседней комнаты. Там была очень комфортабельная ванная с огромным угловым корытом и такой же большой раковиной на противоположной стене. Саша умылся и стал рассматривать себя в зеркало. Пока изменений в облике он не обнаружил… Инопланетные червячки под кожей не бегали и не пугали желанием вылезти наружу через пупок, нос, глаза или рот. Но почему тогда его так опорожнило? Вопрос…

Алла все в той же гипнозно-зомбированной позе и с тем же выражением лица сидела на софе. Это наводило на нехорошие мысли. Что-то с ней было совсем не то. Похоже, что кофе и для нее было не совсем простым, а может, ей червячков уже подселили и давно…

«Может, она стала модифицироваться в кокон? – подумал Саша с иронией. – Ну не в бабочку же красавицу, это точно! Надо бы выяснить, где у них выход, если таковой имеется. Для нее точно нет, раз она домой не приезжала, а вот для меня будет ли? А может, и Катю выпускали под охраной только за мной съездить, и баста? Иначе, зачем какие-то непонятные люди ломились в дом ночью? Хотели затащить меня сюда насильно, или выкинуть из квартиры сразу на помойку, тихо притюкнув топориком в ночи? И вдруг не вышло! Похоже, что именно поэтому Катю и выпускали. Зачем же я им нужен? Не как же композитор? Им что, реквиемы мои для панихид понадобились? Смех да и только!».

Немного отсидевшись в кресле перед столом, Сашу потянуло на общение.

– Ал! Это мы тут надолго? – спросил он.

– Может быть, – покачав головой, как китайский болванчик, ответила она.

– А я вот лично домой хочу, домой. К инструменту, нотам и в свою кроватку.

– Думаю, что пока ты не пройдешь инициацию, этого не получится.

– Какую еще такую инициацию? – очень удивился Саша.

– Первую ступень посвящения.

– Насколько я понял, это у масонов всякие такие разные гульки в моде, а у этих ребят все по-другому. Этот твой импозантный главарь так мне, во всяком случае, впаривал.

– Нет. Ритуал посвящения везде одинаковый. Чтобы служить Братству, ты должен дать клятву верности. А наш «главарь», как ты его назвал, он, между прочим, Адепт! – Алла сказала последнее слово с выражением.

– Какую еще клятву! – возмутился Саша. – Я еще не решил, хочу я в ваше это долбаное братство, или оно мне на хер не надо, вместе с вашим придурочным адептом. Я тебе не отчаянный садомазохист. Мне это все на фиг не упало!

– Ты в этом Святом Доме матом не ругайся! – очень зло сказала Алла. – Это тебе не церковь.

«Да уж, – подумал Саша и вспомнил бабку с внуком у ворот Храма. – У них тут точно не забалуешь. Никого даже не интересует мое мнение и решение. Они сами решили захомутать меня в свои рекруты и баста!».

– Послушай сюда! – Саша разозлился. – Ни в какое ваше братство я вступать не собираюсь и никакого посвящения проходить не буду. Я им что, этот самый гой, чтобы, не спросив у меня моего желание, загонять в ваше вонючее стойло. Тоже мне, скот нашли. А сам «адепт» что-то там про кровушку втулял. Ты еврей, ты еврей! А я, на самом деле, для них именно что рекрут. Дурак-гой, другими словами. Как можно насильно человека куда-то тащить, как на аркане. Ты сама за себя решай, а за себя я сам решу.

– Ты глупенький, ничего не понимаешь! Перед тобой распахиваются любые горизонты! Твоя музыка зазвучит на всех каналах в ящике, по радио. Ты станешь известнейшим композитором. У них же неограниченные возможности! Они уже реально почти у власти! Я ведь только из-за тебя с ними связалась. Я тебя очень сильно люблю. Подумай! Ты станешь звездой, а я твоим хвостом! Рядом с тобой! Мы всему миру еще покажем! Я давно знала, что впереди у меня очень светлое будущее! Впереди меня ждет рай, в том числе и материальный! Мы станем очень богаты! Ты это понимаешь? Тебе не надо будет работать на кого-то, только на себя и на меня! – Алла засветилась лицом, а в глазах забегали чертики. Лицо стало совсем незнакомым и чужим. Этого человека Саша не знал. В глазах у нее появилось что-то от «адепта». Что-то черное и неправильное. Жутковатое. Действительно как у зомби или шизофренички. Маска, смахивающая на собирательный образ всех ее клоунов, сидящих в доме по полкам.

Саша опешил! Вот тебе и на! Он вдруг понял все, до самого донышка! Эта баба вся изнутри лживая. Насквозь лживая. Она его обманом к себе завлекла, обманом и приворотами держала, теперь для чего-то его сюда притащила, совсем не для того, чтобы перековывать в члены братства. Он испугался. В голове немного помутнело, закружилось, но и просветлело.

– Теперь мне про тебя понятно все! – очень зло и медленно сказал Саша. – Вся твоя подноготная вырисовалась окончательно. Ты вся обман! Вся! А еще что-то там такое врала про волю и вольных людей. Ты самая настоящая самовлюбленная эгоистка. И меня затащила в брак с помощью обмана. Типа: мы тебе квартиру купим, мы тебе квартиру купим! Купили, задницу облупили! А сама хотела из меня показательную игрушку сделать?

– Какую игрушку? Я тебя люблю! – В глазах у Аллы родилась проснувшаяся мысль.

– Такую игрушку! Кто меня на всю страну в телеящик засунула, так, что вся родня со смеху обоссалась? Неравный брак по любви захотела продемонстрировать? Какая любо-о-овь! По любви люди идут на жертвы, а ты из меня сделала жертву и продолжаешь делать сейчас! Жертвуй своей жизнью сама себе, а моей жизнью не надо жертвовать! Миллионерша хренова!

– Ах, вот что ты вспомнил? Ящик вспомнил! Передачу вспомнил? А сколько раз я туда тебя толкала для выступлений, ты не вспомнил?

– Я себя и без тебя неплохо чувствовал!

– Ты пришел ко мне сам, когда по жизни потерялся! Тогда я тебе была нужна! Это ты меня использовал на всю катушку. – Алла окончательно вышла из ступора, стала совсем злая, даже лицом посерела, а местами, на скулах, выступили красные пятна. – Я из-за тебя хорошего места на телевидении лишилась. На все пошла! С твоими «друзьями» общалась, твоей бывшей любовнице в рот смотрела. Думала, что ты моя судьба!

– Та-а-ак! Не надо тут устраивать жертвоприношений. Я тебе не игрушка! И никуда я к тебе не приходил! Это ты меня к себе заарканила. Да! Был период, когда мне было сложно. Но у любого человека бывает такой период. Это еще не значит, что за добрые дела я теперь, как Фауст, должен свою душу положить на алтарь вашего Сатаны. Мне все это изначально противно! Я читал в твоих книгах, какие у вас ритуалы! Может, заставишь меня еще и какому-нибудь козлу жопу лизать и человеческую кровь лакать, как в твоих книжках! Ты сама-то понимаешь, где мы находимся! Идиотка! Будь проклят тот день, когда я тебя в коридорах Останкино встретил. – Саша подскочил, как ошпаренный и стал метаться по комнате.

– Правильно, правильно! Нашел крайнюю! Ему на блюдечке с голубой каемочкой подают его светлое будущее, а он начинает за это меня проклинать? Сам ты идиот! Я так сладенько жила бы со своим чудесным мужичком Михалычем, но тут появился ты и что мне сказал? – Алла сидела на софе и одной рукой гладила по ткани обивки. Она как-то исподлобья смотрела на Сашу очень нехорошо. Саше это не понравилось. По телу пробежали мурашки.

– И что я тебе такого сказал? – Он остановился напротив и наклонился над Аллой. Захотелось посмотреть в глаза, но она их прятала.

– А ты уже и не помнишь? Забыл! Ты сказал, что я у тебя навсегда! Это и есть твое навсегда? – Она бубнила слова вполголоса, опустив голову, как будто для себя.

– И за эту мою фразу я теперь должен свою жизнь отдать, хрен знает, каким козлам! Когда я тебе это говорил, даже за горизонтом не просматривалось никаких адептов и прочих идиотов. Ты была настоящая, живая баба! – Саша присел перед ней на корточки.

– А сейчас я тебе уже не настоящая? – Алла как-то бочком, вполуоборота кинула на Сашу непонятный, но хитрый взгляд, в котором промелькнуло готовое решение сегодняшнего дня. Стало жутко. Прожгло насквозь, и он пошел в наступление:

– Сейчас ты полная дебилка! Посмотри на себя в зеркало! Ты стала похожа на какую-то придолбленную тень без мнения и даже без твоего противно-скрипучего крика. Ты когда орала, как иерихонская труба, мнение свое имела, а теперь у тебя не то что мнение, даже голос пропал. Утоптали Сивку Бурку крутые горки! – Саша сделал голосом мелизмы, как в проигрыше песни, но зло, зло.

– Зачем ты меня все время обзываешь? Даже голос мой вспомнил. А я думала, что он тебе не мешал рассмотреть во мне личность! – Алла вдруг заплакала, слезы закапали, как из крана.

– Была личность, да только сплыла! Правда, ты и тогда уже была эгоистка. Все хотела Москву за яйца поймать и для этого шла на все! Для услады своих низменных страстишек! Я помню, как ты дома кричала, что всем еще покажешь! Что славы хочешь! Власти хочешь! Вла-а-а-сти!!! А теперь прикрываешься любовью и жертвами для меня? Даже слезу километровую пустила…

– Ты меня не только не любишь, ты меня даже ненавидишь! – слезы закапали гуще.

– Хочешь честно, раз пошла такая пьянка? Я тебя не любил, не люблю, и любить уже не буду. Я к тебе отлично относился! Ты мне просто нравилась, действительно, как личность! Понимаешь это или нет! Я в тебе и видел ее. Личность! Это я шел на жертвы, демонстрируя свою харю около твоей рожи! – Сашу понесло. Он терпеть не мог женских, наигранных слез. А эти были наигранными, судя по ее косому взгляду с хитрецой.

– Я это чувствовала… Чувствовала! Вот, значит, ты какой! Ну что ж! Я тебе давала шанс… а теперь держись! Теперь ты ответишь! За то, что врал мне про любовь! За то, что я на тебя пахала! За то, что я тебя полюбила! Вот поэтому ты за все, что причинил мне в этой жизни, и поплатишься сегодня! За все! Я тебе, сука, сволочь, блядь, покажу, кто я есть на самом деле на этом свете! Все-о-о покажу! Ты у меня попля-а-а-шешь! – Алла стала назидательно размахивать пальцем у Саши перед носом и подняла голову. В глазах ее светилось дьявольское пламя ненависти. Саша ударился задницей об пол в ужасе и от фраз, и от всего происходящего. Она гордо встала, вышла из комнаты, перешагнув через его ноги, и громко хлопнула дверью.

«Боже мой! Куда я попал! Что теперь со мною будет? – мелькнуло в голове. По телу пополз холодок страха. – На фига я ей это все наговорил? Вместо того, чтобы хитростью вырваться из этого жуткого места, я сам себе перекрыл не только выход в жизнь, но и кислород…»

Нужно было срочно что-то предпринимать! Срочно! Рвать когти как можно быстрее и вон отсюда… Вон…

Ему было нехорошо от всего, что здесь происходило. Он пересел на софу. Голова кружилась, в глазах плавали разноцветные круги. Голова стала тяжелеть и наливаться липким туманом…

Спасение

Через этот туман и вату до сознания доходили какие-то слова, не очень понятные по содержанию. Слова вяло вползали в уши и тихонько ползали под черепушкой. Глаза не открывались. Состояние всего тела было непонятным. Полубезвоздушным. Постепенно родилась очень ленивая мысль: «Меня отравили! Но почему я еще живой и не могу открыть глаза? Меня напоили чем-то парализующим! Точно!».

Все сразу вспомнилось! И лекция лысого еврея-домушника, и седой красавец с хамским глазом, и кофе, и туалетная комната, и мерзкая ругань с Аллой в чужих апартаментах, и хлопанье дверью.

Саша понял, что лежит на кровати, что он одет, что шевелиться не может, но слышит и понимает все. В другой половине комнаты, которую он тоже вспомнил, какие-то люди тихо беседовали. Их было несколько. Один голос, высокий и красивый, принадлежал Давиду, второй был хрипло-басистым, а третьим голосом оказалось заискивающее воркование его женушки Аллы. Второй кумушки было не слыхать.

«Наверное, бокал-череп чистит под мою кровушку», – подумал Саша.

Он решил делать вид, что их не слышит и спит. Нужно было понять, о чем они говорят? А вдруг там решается его участь? Он стал внимательно прислушиваться. Слова были слышны не очень хорошо, но долетали до его уха все.

– У тебя нет права, кроме как поступать согласно твоей воле. Поступай так, и никто не скажет «нет». Ты хотела путешествовать в Теле Света?! Хотела посетить Астрал? Ты можешь услышать там Мудрость! И независимо от того, являются ли увиденные и услышанные тобой вещи истиной и реальностью или же фантомом разума, это имеет наивысшую магическую ценность. Выбираешь ты направление своего магического путешествия сознательно, разумом, или бессознательно, истинным Я, все это Инвокация! Это союз между внешним и внутренним Я, это есть частичное свершение Великого Делания… – вдалбливал вкрадчивый и ласковый голос Давида кому-то.

«Наверное, опять этой дуре, Алле, мозги полощут, – подумал Саша. – И слов-то где-то нахватался, сволочь! Зачем ей какой-то астрал? Что там нормальному человеку надо? А эта дура возомнила себя кем-то непонятным, наверно властным и свободным, и в какой-то астрал стала рваться. Конечно, если у человека в голове солома, ему просто лапшу на уши вешать. Уши сами подставляются, чего бы и не повесить?».

– Любые оковы имеют практически вселенский размер, поэтому всегда провозглашай Закон Свободы и все Знания относящихся к нему Истин…

– Да! Истинно также то, что Царствие Небесное допускает насилие, и сильный захватывает его силой – вторил лысый басом. – Равновесие внешнего с внутренним, есть великая удача, редкая среди людей благодать, являющаяся наградой за предыдущие Достижения.

«Чего это они от нее хотят, что так сладко поют в два голоса? – подумал Саша. – Точно, чего-то добиваются. Меня что ли в жертву принести собираются, на самом деле…»

– Теперь рассмотрим тот свет, который придет к Адепту, тому, кто крепко и неизменно стремится к своей Звезде, настраивая разум на Музыку своей Воли. Если его разум совершенно овладеет самим собой и соединится с его Звездой, в нем возникнет столь сильное наслаждение, что оно с легкостью вырвется как из плотного тела, так и из тонкого, – бубнил Давид. – Что ты узнала из «Книги Закона»? Ты узнала, что истинный Принцип самоконтроля есть Свобода. Ибо мы рождены в мире, который привязан к идеалам, к которым нас принуждают, как врагов к рабству. Каждый из нас в процессе своей жизни познает подавление себя и своей Истинной Воли! «Лживо и глупо делать что-то в ущерб себе» – сказано в этой книге. Еще там сказано, что «смерть – это Растворение в Поцелуе Нашей Госпожи Нюит». Это есть истинное созвучие баса и сопрано, ибо к Магии нас направляет импульс, боль сознательного разума. Имея разум, можно найти причину этой боли в чувстве Разделенности и ее прекращение в Союзе Жизни.

– Вершина нашего Священного Искусства – представлять всю сущность Звезды Нашей Госпожи в Союзе нашей Телесной Смерти, – добавлял второй басом. – Ты должна пойти на эту жертву. Только тогда твоя Звезда получит пользу от твоего Механизма, срастится с ним и поддержит его, чтобы он исцелялся от разделения тебя в ходе Жизни, но особенно в Смерти. Только так Душа твоя окончательно исцелится и Дух Твой воспрянет! Только слившись в Вечности, ты испытаешь Полное Блаженство Соединения Душ Ваших, твоей и его.

– Тебе следует улучшить не только свой Механизм в целом, через истинный рост равновесия, но и его тоже! Чтобы он стал желанным и привлекательным Женихом, Мужем и сильным Воином, достойным Ложа столь божественного, как полное двойное Растворение, – добавлял Давид.

«Что они ей там втуляют! – ужаснулся Саша. – Какое еще общее двойное растворение? Это с кем это она собралась коллективно растворяться на ложе? Со мной, что ли?» По телу пробежали даже и не мурашки. Тело покрылось противным, липким потом. Саша готов был выпрыгнуть из окна прямо из позиции лежа, но сам даже пошевелиться не мог. Ни руки, ни ноги не работали вообще. Все что могло шевелиться, зашевелилось – это волосы на его голове. А в голове бегали ошалевшие мысли: «И что еще за госпожа Нюит? У них тут что, женопоклонение, что ли? Может, они ее хотят тоже, какой госпожой избрать, типа этой Нюит? Ну да! Сначала изберут госпожой, потом окропят моей кровушкой, а потом сольют нас в экстазе в один общий тазик и выпьют на ужин. Господи, Боже наш Сущий! – взмолился Саша. – Забери ты меня отсюда! Что я тебе плохого сделал?» В голове мелькнуло: «Правда, и хорошего тоже ни фига не сделал. Я, честное слово, буду вести себя очень честно и примерно! Дай мне последний шанс!» Он уже не слушал, о чем шептались в углу. Ему было страшно до смертного ужаса, до спазм в желудке.

А в углу стали шевелиться. Слышно было, что они встали и подходят к кровати. Саша перестал дышать, он постарался расслабиться так, чтобы даже реснички не дрожали. Кто-то склонился над ним и голос Алла сказал:

– Спит. Препарат еще действует. Нужно чтобы он часа два поспал. Может, ему укол сделать? Тогда я успею свою часть ритуала провести, пока его разденут, намажут и подготовят.

Кто-то взял его руку и пощупал пульс. Саша замер, он боялся, что сердце его выпрыгнет из груди и разорвется на мелкие кусочки, забарабанив в пульсе на всю комнату, а сам он сейчас не выдержит и вздохнет. Руку его положили на кровать.

– Если мы сейчас сделаем укол, он на мессе будет, как вареный рак. Пускай так лежит. В самый раз к моменту его выхода он уже проснется окончательно. Его разум отдохнет, и будет крепко привязан к телу. Нам нужно, чтобы Смерть не смогла полностью разрушить оболочку сразу, чтобы он уходил в Астрал постепенно, с Магической Защитой. Он не должен, путешествую в Астральном Мире в ожидании тебя, стать добычей энергетических вампиров. Ибо вначале через Смерть человек освобождается от грубого тела, далее она завершает свою работу на Астральном Плане, где находится его Жизнь. Ты же знаешь, не первый раз. На момент процедуры человек должна быть в сознании. В активном сознании. Душа должна знать, что с ней происходит перед Вечностью. А теперь пошли. Пора приводить тебя в порядок!

Шаги направились к двери. Саша услыхал скрип, потом щелчок замка, и наступила гробовая тишина. Ему стало плохо. Думать времени не оставалось. Нужно было действовать. Опять захотелось блевать. Он попробовал пошевелить руками. Пальцы шевелились. На ногах тоже. Он стал активно шевелить всем, что шевелилось. Тело стало оживать. Это был не яд, а что-то психотропное. Оно должно было прекратить свою работу. Нужно попасть в туалет и немедленно освободить желудок, а потом и мочевой пузырь. Вывести яд из организма. Как хорошо, что до того, как отключиться, он блеванул целых три раза! Крепкий организм получил он от своих предков! Слава им! Это его и спасло, иначе сейчас бы он лежал труп трупом.

Он разлепил глаза и посмотрел вокруг. Никого не было, но все плавало в тумане, подернутое пленкой. Тогда он попробовал повернуться на бок. Получилось. Тогда Саша решил скатиться с кровати на пол и как бочонок катиться в сторону туалета.

Он с грохотом, как куль с песком, свалился с кровати очень больно и замер. За дверью было тихо, тогда Саша стал, где перекатываться с бока на бок, а где и ползти в сторону туалета, помогая себе локтями. Так он дотащился, морщась от боли во всем теле, до стены. Ноги и руки все еще не слушались. У стены Саша попытался сесть, опираясь спиной. Получилось. Теперь нужно было всползти по стене, дальше опираясь спиной, и встать. Желудок бушевал. Времени оставалось мало. Еще чуть-чуть и он готов был испортить им дорогие ковры, которыми устилали здесь налакированный паркет. Двигаясь спиной по стенке, он почувствовал, что руки в локтях стали сгибаться. Он всполз и встал прямо. Голова кружилась, в глазах двоилось и троилось. Он зажег свет, ногой пнул дверь в туалет и почти рухнул на колени перед унитазом. Желудок облагородил его внутренности всем, что оставалось. Нужно было срочно выпить много воды и прочистить его основательно. Руки стали шевелиться. Он с трудом, опираясь на стенку, но встал, и медленно передвигая ноги, побрел в ванную комнату.

На процедуру чистки организма ушло минут двадцать. В его голове тикал будильник, который отсчитывал минуты. Их было всего сто двадцать. Двадцать он уже израсходовал. Теперь срочно нужно было, отчаянно шевеля руками, заставить работать весь организм. Как хорошо, что в молодости он занимался легкой атлетикой и мог сейчас дать своему организму сверхнагрузку. Он стал, превозмогая скованность, махать руками, маршировать на месте, а потом и приседать. Постепенно конечности стали слушаться. Это еще пятнадцать минут. Осталось восемьдесят пять. Ужас! Первое, куда он бросился – искать свою одежду. Нигде ничего не оказалось. Потом было большое окно. На улице стояла весна, но было еще достаточно холодно, а он только в свитере, джинсах и тапочках.

Окно было заперто, но не зарешечено. Второй этаж. Он бросился к туалетному столику. В нем оказался маникюрный несессер с разными женскими примочками. Саша стал пробовать, с помощью ножничек, вскрыть защелку, которую элементарно заело за зиму, забило мусором. Ему повезло. Окно открылось. Что ждало его внизу, он не знал. Под окном оказалась ухоженная лужайка, вскрывшаяся от снега. Окно выходило явно в противоположную сторону от входа. Он вылез на карниз. Было достаточно высоко, но очень хотелось жить. Просто элементарно жить. Саша спустил ноги вниз, повис на руках и животом об стенку спрыгнул на землю. Живот он поцарапал, но ничего не подвернул и не сломал. Земля оказалась мягкая и влажная. Звука от его падения не было никакого.

Вокруг стояла тишина. Он крадучись побежал вдоль дома до угла и осмотрелся. Могли быть собаки и много. Но вокруг было тихо. С противоположной стороны дома, там, где вход, слышны были голоса, стучали дверцы машин и смялись высокими голосами женщины.

«Съезд гостей к Сатане на бал начался! – подумал Саша, – часть из машин весело вылезает, а часть выскочит из камина. А собак убрали, чтобы они не испугались гостей. Ну и славненько! Для меня вовремя…»

Он перебежками от кустика к кустику добежал до забора. Коленки сильно тряслись, а ноги дрожали. Забор бросал тень, и ничего не было видно со стороны дома, так, во всяком случае, ему казалось, а точнее, верилось. Но вот сам забо-о-ор! Он был высоченный! В самом углу забора росло толстое дерево. Это был единственный выход на свободу, но оно стояло на свету. Минуты тикали и выбора не было. Саша вприсядку побежал к дереву. Как он взобрался на него, он не повторил бы спустя время никогда, но дерево перекинуло его тело на другую сторону забора. За забором была темень и бурелом. Выбирался из бурелома с потерями. Исцарапал и лицо, и руки, и даже джинсы разорвал сзади.

Выходить на дорогу не хотелось. Он мог оказаться под прицелом фар гостей бала. Саша побрел задами садов к краю поселка. Ноги проваливались в раскисшую землю, тапочки вязли и были заляпаны глиной, но снять их он не мог. Холодно. Разъезжаясь ногами во все стороны, он выбрался на чистое пространство. Фары машин маячили в стороне, а как добираться в Москву, он не знал. Нужно было что-то придумывать. Но что?

Он решил пройти мимо старых деревенских домов и подсмотреть в окна. Может быть, там живут самые обыкновенные люди, и кто-то сможет помочь?

Около четвертого дома стояло три пожилых мужика. Саша не стал подходить близко. Решил послушать, о чем они говорят.

– Глянь-ка, Степаныч! У этих сектантов опять гости. Опять съезд козлов! И куда менты смотрють?

– А менты в карман смотрють. В свой. Если бы у тебя было столько бабок, сколь у них, и у тебя бы с ментами проблем не было.

– А я все думаю, мужики, а не кидануть ли им туды лимонку! У самое логова! У мене ишо с войны пару штук осталося. Вот бы был фейерверк! Покруче, чем они тут у нас устраивають! Петардами у небо молотють! Стока бабок на ветер…

– Дедочки, миленькие, помогите, Христа ради! – выскочил Саша из своего укрытия.

– Господи, изыди сатана, изыди! – перекрестился Степаныч.

– Кого тольки у нас тут не носить. Ты хто! Нас трое, мы тебе не боимси! У меня от бесов вилы есь! Проколю, – закричал второй дед.

– Да я нормальный! Нормальный! Я от этих сатанистов сбежал. Помогите, люди добрые! – бросился Саша поближе на свет.

– Господи, да ты весь драный и грязный! Иди-ка в дом! – Степаныч потащил Сашу за рукав к крыльцу. – Могуть ведь хватиться тебе. У нас в прошлом годе такое ужо было. Мужичка все-таки выловили и увели под белы рученьки. У их охранники ох и бугаи! Страшные и злые. Мы их боимси и не связываимси. Иди, голуба, в дом, иди. Не светися тута. Мужики, давайте покеда, покеда. Геть по домам.

Степаныч завел Сашу в дом.

– Ну что, малец. Чем тебе помочь-та?

– Да мне бы в Москву побыстрее.

– Да-а-а-а! Побыстрее, это точно. Этим двум веры нету. Могуть за бабки сдать тебе, милок. Могуть. Да! – прошамкал Степаныч.

– И что тогда делать?

– А мы сейчас к сыну мому пойдем, у него машина. Он тебе в Москву и доставить. У тебе деньги-то есь?

– Есть, дед, есть. Пускай только довезет, я его не обижу и тебя тоже.

– Ну и слава богу! Хоть кого-то из этого логова спасти удастся! – перекрестился дед. – А ну и ты перекрестися! Ты сам-то, случаем не сатанист?

Саша перекрестился три раза, и вдруг ему стало так хорошо!

«Господи! Неужели ты услыхал мои молитвы? Неужели ты и правда есть на белом свете?» – кричала его душа.

Оставалось еще минут двадцать…

Облава

Ехали молча. Саша сидел сзади, на всякий случай. Если что, можно было лечь на пол. Сын Степаныча, Володя, был среднего возраста, здоровый и молчаливый мужик, но ездил хорошо. Скорость оказалась приличная, а дорога пустая. Они без приключений доехали до Сашиного дома. Саша попросил Володю подняться наверх. Он хотел быстро переодеться, позвонить Михалычу и убраться из квартиры вон. На это ушло еще минут десять, плюс дорога – около часа, ребятки могли оказаться около его дома минут через тридцать. Нужно было действовать быстро. Мобильный телефон остался у Аллы, поэтому он позвонил с домашнего, и уже через пять минут они ехали в сторону дачи Михалыча.

Володю Саша не обидел. Свою жизнь он ценил.

Владимир Михайлович встретил Сашу, как родного. Он щупал его за плечи, заглядывал в глаза и все удивлялся. Еще по телефону Саша в трех словах изложил Михалычу весь ужас, произошедший с ним. Михалыч был очень участлив. Он так переживал, что покрылся испариной. На лбу висели мелкие градинки пота, а глаза торчали из орбит дальше глазниц.

– Куда же ты так резко пропал и не предупредил меня про Катю? Я бы тыл прикрыл, а то все сам и сам! – шептал он, все так же на ощупь определяя целостность Сашиного тела.

– А как бы я мог, когда она меня прямо с постели подняла и потащила с собой?

– Ну давай, проходи, рассказывай подробнее.

Саша стал пересказывать Михалычу страсти-мордасти с цитатами из лекций. На подробный рассказ, с перебиванием, охами и восклицаниями ушел как минимум час.

– Ты смотри, что делается! Это же надо такое! Если бы кто другой мне это рассказал, я бы не поверил, – сказал тихо Михалыч, после чего задумался. Он сидел в кресле, наклонясь чуть вперед, никого не слыша и не видя, мял одной рукой подбородок. В голове его рождался какой-то план. Наконец он пошевелил губами, пошамкал ими, как старый дед Степаныч и резко подскочил из кресла.

– Так! Слушай сюда! Будем делать облаву на это гнездо сатанистов! Я сейчас кое-кому позвоню. Нужен ордер на обыск. А это дело не простое. Дело не возбуждено, дела просто нет, а без дела кто тебе даст ордер? Вот такая вот проблема. Ты отдыхай, а я пока сяду на телефон. Хочешь, оставайся здесь, а хочешь, пойдем в кабинет.

– Нет, я лучше с вами. Я теперь долго буду всего бояться. У меня внутри кишки мелко колотятся. Это такая реакция организма плюс отрава. Когда тяжело, у меня внутри все в порядке, все собирается в единый кулак, а как только закончилось, у меня начинается мелкий отходняк. Колотит, аж зубы стучат.

– Видишь, как у всех по-разному. Да-а-а-а! Но ты молодец! Вырвался! Некоторых бьет ступор, ничего не могут ни сообразить, ни сделать. А ты сконцентрировался и выбрался оттуда. Молодец! Я за телефон!

Михалыч уселся за стол. Кабинет у него был большой и удобный, но до кабинета Давида ему было далеко-о-о-о! Чувствовалась существенная разница в финансах.

«Там Мировое Господство, а здесь просто генерал АБВГД. Мелкая сошка», – с иронией подумал Саша.

Он сидел на небольшом кабинетном диванчике и прокручивал в голове события сегодняшнего вечера. Здесь было спокойно, уверенно и надежно. События тихо отодвигались от него и казались действительно киношными. Дюдюхтива, которая произошла не с ним.

«Интересно выстроен человеческий организм, – думал Саша. – Здорово самооберегается. Ведь, если вдуматься, от того, что со мной произошло, можно свихнуться! Чуть не отправили на тот свет! Можно сказать, Тощая с косой в глаза заглянула! А организм быстренько самозащитился и отодвинул в закрома черепушки неприятные ощущения и переживания. Очень интересно у человека мозги устроены! Это надо же! Если бы кто-то мне такое рассказал, что со мной только что было, я бы тоже в жисть не поверил. Подумал бы, что человек Чейза перечитал. А ведь это было со мной! Действительно со мной! Какой ужас! Ужас! Да-а-а-а-а!» – Сашины мысли бродили в голове, но не так резво, как должны были бродить, после такого стресса и перевозбуждения. Он положил голову на спинку дивана, и неожиданно сам для себя стал отключаться.

«Наверное, это еще одна защитная реакция моего организма…» – уже сквозь дрему подумал Саша, западая за свое сознание в темноту…

Кто-то тряс его за плечо. Саша подскочил прямо на ноги и стал отбиваться руками во все стороны. Ему только что приснилось, что его одели на большущий шампур и волокут к огромному костру. Вокруг скачут дикари в одеждах из перьев и листьев. Впереди всех бежит Алла и в руке у нее опахало из страусиных хвостов. Около него, сбоку семенит Давид и поет религиозные песни своим высоким, красивым голосом. У костра стоят четыре «мальчика» в черных длинных плащах, дружно расставив ноги и скрестив на груди руки. Вместо лиц у них маски, как у клоунов на полках у Аллы. Носы свесились очень большими крючками, нависнув над клоунскими красными лакированными, толстыми губами, растянутыми в ухмылке, а на головы, прямо сверху, на волосы, надеты черепа. Глаз не видно вообще. Саша болтается на шампуре и чувствует его внутри себя, как он проткнут через задницу и выходит из него под подбородком, от этого ему очень неудобно, потому что мешает челюстям громко кричать. От этого звук еле слышный, а сами челюсти все время мелко стучат и трутся о шампур. Звук получается, как из пустой бочки, по которой внутри скребут здоровенным ножом…

– Саша, Саша! Это я, Владимир Михайлович! Очнись! Але! – Михалыч пытался поймать Сашу за руки.

Саша перестал махать руками и осмотрелся. Он стоял у Михалыча в кабинете, мирно горела настольная лампа, было тепло и уютно. Он вздохнул с придыханием в себя.

– Мне сейчас такой страшный сон приснился! Ужас! – выдохнул он.

– Все! Я все сделал. Сочинил! Поехали. Мы их оформили в Прокуратуре, как террористическую организацию. А у нас теперь с террором ой как строго. Надвигается вторая война в Чечне, нас ждет большая встряска. Разные мелкие и крупные группировки зашевелились, считай, что нам повезло. Мы этих субчиков под шумок свинтим! Ты дорогу помнишь?

– Не очень. Но я взял телефон у Володи. Мы сейчас ему позвоним и уточним…

Было около часу ночи, когда машина с Сашей, Михалычем и еще каким-то мужчиной в штатском подъехала к поселку со стороны деревни. Там уже стояло две бортовые, военные машины, заметные с того места, где остановился джип Михалыча. Они вышли из джипа у третьего дома от края деревни. Там их ждали Володя и Степаныч.

Вот деду не спится! А с другой стороны, и я бы не уснул, – мелькнуло в голове у Саши.

– Ну что тут у вас. Докладывайте, – сказал Михалыч Володе строго.

Володя подтянулся, как в армии, и почти по уставу четко отрапортовал:

– Вокруг дома выпустили четырех собак. Здоровенных волкодавов. Все прибывшие находятся внутри. Народу, судя по машинам, много, но очень тихо. Ни музыки, ни голосов, ничего не слышно. Свет горит только в двух окнах первого этажа, в одном из крыльев. Похоже на кухню. Там какие-то люди явно готовят. И за дверью крыльца свет тоже горит, похоже, что там прихожая. Наверное, там сидит охрана. В остальных помещениях гробовая тишина. Как будто в доме больше никого нету. Я с большого соседского дерева рассмотрел все в военный бинокль.

– Молодец. Интересно, куда же они все подевались? А на участке охраны не видно?

– Нет. Но я думаю, что у них по периметру камеры, – сказал Володя.

– А тогда почему меня не заметили? – спросил Саша. – Я так откровенно бегал по участку вдоль забора?

– Может, они тебя и видели, но не успели отреагировать очень быстро, а может, камеры включили позже? – высказал предположение мужчина в штатском. – После того, как гости спустились в подвал. У них там наверняка есть подвал. – А вы что скажете? – обратился он к Саше.

– Во всяком случае, лестница вниз вела с первого этажа и лестница не подвальная. Добротная, дубовая и полированная. Значит, цокольный этаж точно есть, – высказался Саша.

– Похоже, что так. Там должно быть не меньше человек ста! А где они, если окна не светятся? Только под домом. Территория дома метров двести квадратных, если не больше, только первого этажа, значит и внизу столько же. Там много народу может поместиться. – Володя задумчиво смотрел в пространство. – Они нам уже давно были очень подозрительные. Всей деревне. Но они с местными ментами дружат крепко. К их резиденции уже давно никто не приближается. Все боятся. Между прочим, у нас периодически люди в поселке пропадают. В этом году два мужика растворились в никуда. Мы думали, они в Москву подались, но потом московские родственники приезжали их разыскивать. Так что, как в воду канули. Мы на этих сволочей грешим.

– И сколько в общей сложности пропало?

– Эта хоромина здесь стоит уже лет тридцать. Раньше мы как-то не замечали, а последнее время пару-тройку человек в год пропадают. Да-а-а-а!

– А что же молчали? – зло спросил штатский.

– А кому скажешь? Ментам? Или еще кому?

– А заявления писали?

– Ну, писали. Только толку ноль. В прошлом году мой двоюродный брат пропал с концами.

– Милок! – встрял дед Степаныч, теребя штатского за рукав. – Я самолично писал и в Москву отвозил дубликат. Тихо! Никому не надоть.

– Хорошо! – чеканно сказал Михалыч, ставя точку разговорам. Давайте ближе к теме. Что там у нас с контингентом?

– Две машины спецназа из группы «Альфа» стоят готовые. Ждут указаний.

– Так! Руководителя ко мне и быстро!

Штатский достал из кармана рацию и что-то в нее сказал.

– Это надо же! – удивился Саша. – Они уже с рациями!

Когда к их группке подбежал весь в пуленепробиваемом жилете и каске молодой парень, Михалыч продолжил для всех, но начал с новенького:

– В подвале дома, где будет происходить захват, находится около ста человек. Их нужно брать живыми, желательно очень тихо и без стрельбы. Я не уверен, что они вооружены. Вооружены могут быть только охранники, но и их постарайтесь взять тихо, чтобы из цоколя никто ничего не услышал. Возможно, там вторая цепь охраны, которая тоже может быть подключена к камерам наружного наблюдения, поэтому брать будете в темноте. Разобьем операцию на несколько фаз. Первое – убрать собак. Миша! – позвал генерал своего водителя. – Ты мясо приготовил?

– Приготовил не только мясо, – радостно отрапортовал Миша. – Но еще вот чего! – Он вытащил из багажника машины здоровенную рогатку. – Я во дворе был чемпионом по стрельбе из рогаток. Я будь здоров, как стреляю. Я…

– Не тарахти! Слушай мою команду. Идете с Володей за забором, с наружной стороны в дальний конец участка, чтобы оттуда просматривался весь участок. Я так понял из Сашиного рассказа, что там чистая лужайка почти без деревьев. С вами идут два снайпера. Шумите по дороге, но чтобы слышали только собаки. Можете мяукать. Потом забрасываете мясо. Смотрите мне! Аккуратнее, и чтобы не просматривались камерой наружного наблюдения. Когда собаки прибегут на звук падения вашего мяса, снайперы их уберут. Ты, Миша, по рации мне сообщаешь, что собаки ликвидированы. Вы, – он указал штатскому пальцем в грудь. – Командуете своим на общее отключение поселка от электросети на десять минут, не больше. За это время ты, – он указал молодому бронежилету пальцем в грудь, – посылаешь ребят на штурм, но тихий штурм. За время, пока не будет электричества, первый этаж должен быть под нашим контролем. Понял! Тебе десять минут и молча! Только молча! В подвале нас не должны услышать!

Все тут же растворились в ночи, разбежавшись в разные стороны. Замешкались только Миша и Володя. Они вытаскивали из багажника и компоновали на ровные куски свежее мясо. А потом и они пропали.

– Пойдем в машину. Пока мы тут не нужны, зачем светиться и мерзнуть?

Они уселись в машину.

– Вы знаете, Владимир Михайлович, я никогда в жизни в такие переделки не попадал. Все было бы очень смешно, если бы не было так трагично! Какие-то адепты, хаосы, братства. Как один большой анекдот! А ведь могли, гады, меня и угробить не за здорово живешь!

– А как ты думаешь, что там с Аллой?

– Думаю, что эти гады на все способны! Если они меня не нашли в доме, а я им нужен был для каких-то кровавых ритуалов, могли вместо меня и Аллу пустить на ритуалы. Это страшные люди! Точнее, нелюди! Я за нее переживаю.

– Я к ней тоже очень хорошо отношусь. Даже где-то скучаю, если честно. Между прочим, я не хотел ей помогать. Если честно, обиделся. Но Лина меня так напугала, так напугала, что стало не до мелких обид. Надо человека спасать, а это главное! А потом, зачем она тебе? А мне очень нужна. Я уже не совсем молод, да и тебе она по возрасту не пара… После операции, давай договоримся, вместе убедим ее вернуться ко мне. Так будет лучше, поверь мне. Если она будет со мной, никакие идиоты с местью не полезут. Забоятся. Правильно я говорю?

– Вообще-то правильно. Я не смогу противостоять такой могучей организации, как ваша. Мне самому нужно будет куда-то смываться на время. На гастроли, что ли? Ведь могут и обозлиться, могут и отомстить! Они страшные люди! Страшные! Это же надо! Мировое господство им подавай! Ужас. Кстати. Я думаю, что Аллу нужно будет лечить. Она такая странная стала. Как сомнамбула или зомби. Она полностью в их власти. Они ее загипнотизировали. Ее бы в клинику какую-нибудь закрытую поместить и срочно. На реабилитацию.

– В клинику-у-у… – Михалыч задумался. – А вообще это мысль. Точно! С ней бы надо психологу поработать. Прочистить мозги.

– И еще у меня просьба, Владимир Михайлович. – Саша сказал это очень четко и весомо. – Нет ли у вас какого-нибудь разбирающегося в религии священника грамотного или историка. Очень уж меня все это всколыхнуло. Так убедительно эти братья врали, так назойливо вкладывали в уши и в душу, что я даже засомневался. А действительно, может, никакого Иисуса и не было? Может, и правда миром правит дьявол? Очень хочется понять, где же правда, а где ложь? Только нужно кого-то грамотного.

– Хорошо. Я подумаю. Тебе бы к старцу какому съездить. Я знаю, в Оптиной Пустыне есть очень крепкий старец. Вот бы к нему попасть! А так, есть у меня один историк. Мало того, что он историк, он философ, глубоко верующий человек, да еще и специалист по религиозным вопросам. Он профессор и четко может тебе разъяснить, чем одна религия отличается от другой, кто от кого произошел, и кто чего стоит. Это конечно не старец, но имеет свою точку зрения. Типа научную. А она может и отличаться от правильной, которую только старец и может тебе втолковать грамотно. Я-то лично в этом деле полный профан. Мало того, что профан, но еще и атеист. Самый настоящий атеист. Точнее материалист. Дарвинист и прочий ист. В общем тупой я в религии и вере. А вот старец или, на худой конец, мой историк тебе в голове могут навести полный порядок. Потому что, судя по тому, что они тебе рассказывали, а точнее врали, там вообще все перепутано, переврано и завуалировано. В общем, паутина и ты из нее хочешь выбраться?

– Ну, типа того.

– Я тебе помогу… Баш на баш. – Михалыч засмеялся. – Ты мне Аллу, а я тебе историка. И в Оптину Пустынь постараюсь дозвониться и договориться. Идет?

– Идет! А про Аллу, Владимир Михайлович, я понимаю, что это шутка. А если серьезно, наши отношения давно зашли в полный тупик. Если бы была настоящая любовь, какого бы черта ее занесло в эту секту? Сами посудите! Это все мелкая шизофрения. Ах! Я тебя люблю! Ах! Ах! А сама собралась мою душу, отдельно от тела, закидывать в какой-то там астрал! Значит, хотела меня просто-напросто убить! Это разве любовь? Любовь она жертвенная! Я же не скрывал, что ее не люблю. А получается, что я не люблю, но жертвую собой, она же любит и жертвует мной? Так, что ли!? Глупость и абсурд! Полный абсурд. Это и есть тупик. Разве не так? Она сама себе в голову вбила что-то, и, осуществляя это что-то, потащилась по каким-то бабкам, дедкам и прочим братьям. И это все, внушив себе, что сильно меня любит! Да она только себя любит! Кстати! Мне в укор очень жалела о том, что вы не вместе.

– Что, так-таки и жалела?

– Ну да. Так и сказала, что из-за меня вынуждена была оставить такого славного человека и настоящего мужчину Михалыча… По-моему, вот вас она действительно любит. По-другому, чем меня, но очень любит. Вас она любит по-человечески, а меня «любила» для показухи! Эгоистически! Для показа своих неограниченных возможностей подругам.

– Ты так считаешь?

– Да! Именно так я и считаю…

– Ты меня утешил. Значит, имеет место быть нашему с ней счастью?

– Думаю, что да…

Рация запищала очень тревожно и громко, нарушив наступившую было тишину, когда оба собеседника задумались каждый о своем.

Михалыч нажал кнопку, и она заорала громко на всю машину голосом мужика в штатском:

– Владимир Михайлович! Быстро сюда! Быстро! Тут у нас такое… Ужас!

Они оба выскочили из машины и бегом побежали к вилле.

Лакированная лестница вела вниз действительно в цокольный этаж. Саша и Михалыч старались двигаться как можно быстрее, бочком, пропуская арестованных, которых вели вверх вереницей. Их было много. Арестованные представляли собой удивительное зрелище, точно как на балу у Сатаны Михаила Булгакова. Навстречу пока выводили только женщин. Они все были в украшениях, золоте и много. Одни были в вечерних платьях, но босиком, декольтированные и сильно накрашенные, вторые полураздетые, только в нижнем белье, третьи только в трусиках, без всякого бюстгальтера и тоже босиком. Они вели себя беспрекословно тихо и были то ли обкуренные, то ли под гипнозом, потому что глаза у всех были оловянные. Они не понимали, где они и что с ними происходит. Ребята альфовцы накидывали им на плечи свои дутые куртки.

– Найдите гардеробную. Должны же они были где-то раздеваться, – по пути давал указания Михалыч. – Соберите все их тряпье с собой, там оденем.

Стены вдоль лестницы были утыканы свечами. Огромным количеством свечей. Внизу их встретил небольшой холл, тоже утыканный свечами.

– Они, наверное, так и не поняли, что электричество вырубали? – вслух подумал Саша. – Здесь и от свечей очень светло.

– Наверное, да. Потому что никто не рыпнулся, как сообщили альфовцы. Сейчас посмотрим, что у них там. – Михалыч чуть ли не локтями расталкивал идущих навстречу людей в камуфляже и полуголых дам в вырезах и украшениях. Они так резко контрастировали друг с другом, что было смешно. Наконец Михалыч первым втиснулся в зал. Оказалось, что это было что-то типа столовой, без окон и дверей, но стены очень красиво задрапированы шелковыми тканями, толстыми и с шикарным рисунком, придавали залу изысканную пышность. Все стены также были утыканы свечами, только столы, задрапированные по краям пышными складками и украшенные собранными в букетики атласными лентами, стояли двумя рядами во всю длину и тоже были украшены цветами в разномастных вазах и остатками шикарного ужина. Тут тебе и крабы, рыбы, икры, мяса всех сортов и поросенков несколько штук уже потерзанных и всякой другой снеди видимо-невидимо. Еду разбавляли бутылки всех мастей и калибров. Саша отродясь не видел столько разного спиртного оптом…

В одном углу стоял огромный буфет, старинный и резной, на нем тоже преобладала еда и питье, во втором углу стояли мужчины, каким-то сплоченным коллективом. Вид у них был нашкодивший. Некоторые тоже были полуодеты, а некоторые во фраках, но босиком. Они тоже имели обкуренно-гипнозный вид, хотя и не очень понимали, в чем провинились. В конце этого зала находилась распахнутая дверь. В проеме стоял наш мужик в штатском и усиленно махал рукой. Михалыч проскочил весь зал со столами в один прыжок и очутился прямо в двери. Тут он резко тормознул, прямо на входе и Саша вписался ему в спину. Саша поднял глаза и ужаснулся увиденному. Все было еще так, как оставили штурмующие ребята, потому что прошло всего несколько минут, как они вломились в этот полутемный зал, снеся запертую дверь большим бревном, которое лежало тут же.

Все это странное помещение было слабо освящено свечами. Дальняя половина его находилась как бы на возвышении, типа сцены, на ней стоял длинный стол, застеленный атласным покрывалом темно-темно-бордового, почти черного цвета. Стол упирался своей узкой стороной в угол. На столе что-то стояло или лежало, было не совсем понятно. Прямо над столом, на подставке у стены, стояло какое-то страшилище с рогами, большущего размера. Саша обалдел!!! В углу, во всей своей красе скалил зубы козлиная сволочь из Аллиной книги. Над ним латинскими, большими буквами полукругом было выведено «Бафомет». Теперь Саша на всю жизнь запомнит эту козлиную рожу, уже с названием. Вокруг него горели черные свечи и дымили саженной копотью. Стены тоже были слабо освещены такими же свечами и разрисованы странными символами, типа иероглифов, а также фашистскими свастиками, кругами со звездами внутри и прочей мурой. Первая половина большого зала была ниже уровнем на ступеньку. Там молча, вдоль стены, стояли трое мужчин во фраках без каких-либо движений. Как будто тоже были под гипнозом. В самом центре нижней части зала на полу была нарисована точно такая пентаграмма, которую видел Саша все в той же дьявольской Аллиной книге. Армагеддон. В самом центре пентаграммы стоял перевернутый вверх ногами крест, вделанный в пол. На кресте, головой вниз, висела совершенно нагая Алла. У Саши похолодело внутри от ужаса увиденного, а сердце сильно забарабанило в груди, пытаясь выскочить. Она не подавала признаков жизни. На всем ее теле были нарисованы бледно розовой жидкостью какие-то символы. Ноги были привязаны к основанию креста, если бы его поставить нормально. Руки были разведены в разные стороны и тоже привязаны за перекладины. Под крестом, прямо под Алой, стоял кубок, похожий на серебряный, с какими-то гравировками. На вид очень тяжелый и увесистый. В нем была какая-то темная жидкость.

«Неужели это ее кровь? – в ужасе подумал Саша. – Вот это да! Иисус Христос вверх ногами. Боже мой, какой ужас!!!»

Волосики на его теле зашевелились самым натуральным образом, а под желудком пробежал холодок, сжимая его спазмой…

Он тут же застеснялся своих мыслей про Иисуса и окончательно перепугался внутри. Алла не двигалась. Она висела, как тряпка или кукла, без движений, без шевеления, без всего… Волосы казались мокрыми. Они свисали вниз сосульками и производили впечатление грязных и замусоленных. Не было понятно, жива она или нет, волосы мешали рассмотреть лицо, потому что часть из них налипло на него. Это не давало возможности увидеть, дышит или нет. Михалыч, а следом и Саша, с двух сторон бросились к кресту. Михалыч по-деловому и профессионально тут же схватился за пульс на руке, привязанной к перекладине, а Саша стал отодвигать волосы с лица. Лицо имело синюшный оттенок, как у покойника. Через всю шею шел неглубокий надрез. Из него сочилась кровь, но не очень сильно. Это она капала в кубок с двух сторон лица, в основном за ушами, и стекала по волосам, отчего само лицо было чистым, не испачканным кровью. Казалось бы, что Алла спит, если бы лицо не было перевернутым, отчего щеки обвисли в другую сторону, а нос распух. Это было неприятно.

«Неужели все? – подумал Саша. – А ведь на ее месте должен был быть я».

В груди стало очень холодно, а в желудке резко противно. Его опять затошнило, очень сразу и настойчиво. Он отбежал в угол зала. Его вырвало.

– Давай скорее сюда, – крикнул Михалыч, – она еще жива!

Саша, утирая рукавом рот, подскочил к Михалычу. Один из молодых ребят подтащил стул, вскочил на него и стал развязывать веревки на ногах у Аллы. Михалыч развязывал на одной руке. Саше стало неловко, что Алла висит здесь, на виду у кучи мужиков, совершено голая. Он осмотрелся по сторонам. Чуть сбоку, на стуле, лежал черный шелковый плащ.

«Если сейчас он будет с красным подбоем, то она умрет, – почему-то загадал он. Плащ оказался именно с красным, ярко-красным подбоем. Это уже была мистика. – Прямо Маргаритин плащ, – подумал Саша. – Еще одна Маргарита, только Мастера нету. Из меня какой Мастер, на эту роль больше подходит Михалыч. Он у нас Положительный Во Всех Отношениях Герой. А я кто? Я несостоявшийся жертвенник. Даже здесь она оказалась впереди меня. Бедная Алла! Пошла на крест из-за любви! Только к кому? К самой себе, своим страстям или за идею? Кто теперь узнает».

– Ты о чем там мечтаешь, твою мать! – закричал на него Михалыч. – Давай, помогай. Саша накинул на Аллу плащ начиная с ног, которые были уже развязаны и которые, как белье на веревке, повисли у парня на плече. Саша стал развязывать вторую руку.

Они сняли Аллу с креста и аккуратно положили на стулья, основательно замотав в плащ. Она не шевелилась, но ресницы слабо вздрагивали.

– Похоже, большая потеря крови. Может не дотянуть. Нужно ее хотя бы водой холодной привести в чувство. Кто-нибудь вызвал «скорую»? – громко крикнул Михалыч в никуда.

Из-за спин ребят показался мужик в штатском. Михалыч так и не удосужился сказать, как же его зовут.

– Вызвали, – отозвался он. – Сейчас уже будет. Вот. У меня есть вода во фляге.

Он подал Михалычу флягу, и Михалыч начал обмывать Алле голову и волосы. С волос потекла прямо на пол розовая жидкость.

В помещение и правда быстро вбежало несколько человек в белых халатах и бросились к Алле. Было такое впечатление, что они сидели за углом в засаде. А может, и сидели? Они тут же приспособили к ней подставку, на которой висели мешочки, трубки и шланги, наверное, с кровью. Потом принесли носилки, уложили на них Аллу и понесли к выходу, вместе с мешочками и подставкой. Михалыч пошел давать указания, в какую клинику нужно вести, как он сказал – больную. Аллу унесли. Через какое-то время Михалыч вернулся к Саше.

– Владимир Михайлович, что они говорят? – Саша кивнул головой в сторону выхода. – Жить будет?

– Пока не ясно. Очень слаба. У нее осталось в организме где-то полстакана крови! Представляешь? Еще бы чуть-чуть, и капец моей глупой девочке! – Михалыч отвернулся. Саше показалось, что слеза таки мелькнула в глазу. Дуру Аллу и правда было жалко. Довлюблялась ненормальная баба…

Из зала стали выводить мужиков во фраках. Они двигались, как белые, большие, надувные, неодушевленные куклы из американских ужастиков, вяло и без энтузиазма. Саша подошел к одному из них и спросил:

– А где Давид?

Мужик посмотрел на него, как на привидение, и закрыл глаза. Вид у него был мертвый.

– Ерш твою мать! И это Хозяева Всего Мира! Каста бого-человеков? Какой ужас!

– Михалыч! – подергал Саша за рукав, – нам нужно этого их идеолога найти. Адепта, ети его мать. Давида Соломоновича Гинзбурга. Где-то, сука, прячется! Да и бритоголового не мешало бы взять за жабры…

– Не переживай! Найдем. Никто отсюда никуда не выходил. Ребята включили всю их аппаратуру и прослеживают территорию по мониторам.

– Ох, Владимир Михайлович! Вы такой же наивный человек, как и я. Наверное, из гоев. А эти – жиды! У них все по-другому. Я не удивлюсь, если мы обнаружим здесь подземный ход или еще какую муру. Его надо было сразу тепленьким хватать. Может ускользнуть!

– Это точно, я из гоев. Русский, другими словами. Давай поищем.

Михалыч и Саша догнали последнего выводимого во фраке, но это был не Давид.

– Может, уже вывели? – сказал Михалыч. – Мы всех тех еще рассмотрим. А сейчас давай лучше осмотрим хорошенько здесь, да и весь дом, а то приедут эксперты, все опечатают, хрен тебя потом близко подпустят…

Теперь они обратили внимание на сам подвал непосредственно. Крест и кубок были все еще на месте, потому что ничего нельзя было трогать до приезда экспертов, а вот помещение требовало осмотра. Оно уже опустело. Можно было рассмотреть его основательно. Впечатление было жутковатое.

Козел со стены на сцене нахально строил рожи и издевательски ухмылялся, в окружении свечей. Нужно было включить общий свет. В зал вошел мужик в штатском.

– Слушай, Николай! – позвал его Михалыч. – Вруби-ка ты тут свет. А то как у негра в жопе.

Николай, наконец-то обретший имя, пошел искать выключатели. Через минуту в зале загорелся яркий свет. Стало все видно и понятно, что же здесь происходило.

По углам валялось разномастное платье, как мужское, так и женское. Зал был треугольной формы с толстенными стенами в метр. От кого нужно было строить такие стены, непонятно. Рогатый козел попадал в самый верхний угол этого треугольника, отчего оказывался как бы в полутени. Харя его торчала нагло из этой полутени и поэтому казалось, что он строит рожи. Они втроем подошли поближе к нему и стали рассматривать. Фигура была высечена очень грубо, как говорят в России – топором, и из-за этого носила на себе следы какой-то первобытной древности. Было такое впечатление, что она сделана во времена зарождения самого Христианства. Что этот козел одногодок Иисуса. Именно потому этот немного отличался от книжного. Между рогами у него была высокая типа корона со страусиными перьями. Перья пристроили явно позже, они смотрелись на козле, как на корове седло. У него были вырезаны огромные крылья и две бабские сиськи. На ногах были копыта, как и у книжного, а во лбу точно такая же звезда Армагеддон, как и на полу. Он тоже сидел на большом шаре, но этот шар был сбоку с дверкой. Она была приоткрыта. Михалыч открыл ее совсем и сунул руку внутрь. Из шара он достал какие-то листы с текстами.

– Это их святыни, – сказал Николай. – Рукописи, продиктованные самим Сатаной!!! – Николай поднял палец вверх и сделал ударение в конце предложения.

– Иди ты! – удивился Михалыч. – Что таки, самим Сатаной?

– Так у них в книгах написано.

– А ты что, понимаешь во всей этой мути?

– Да, доводилось как-то. Мы уже вели одно похожее дело.

– Расскажи хоть три слова.

– Я сам плохо знаю, но что знаю – расскажу. Это такое мистическое божество, которому покланялись практиковавшие магию тамплиеры, а потом и масоны. Считается, что это все заимствовано у арабов. Этот козел называется…

– Бафомет! – громко сказал Саша, показывая пальцем на буквы на стене. – Я тоже про него в Аллиных книгах немного читал, но помню плохо. И что дальше?

– Этот Бафомет, он знаменитый гермафродит – Козел Мендоса, символизирует Астральный Свет и контролирует универсальную жизненную силу, то есть этот самый Астральный Свет. Сатанисты ему поклоняются как божеству.

– Да-а-а-а! Во, Алла вляпалась, так вляпалась! – сказал Михалыч. – Так! А тут у нас что? – Михалыч поднял что-то непонятное со стола. Это оказалась кошка, но дохлая, без головы. – Это ж надо! – удивился Михалыч. – А на фига им дохлая кошка? Смотрите, тут еще небольшой кубок с кровью. Наверно, кошкиной. Это наверно этой кровью Аллу всю вымазывали. Может, даже и пили. – Михалыч поморщился, а Саше опять захотелось поблевать в углу. – Тут у них еще фигурки расставлены чертей каких-то, смотрите, натуральный меч, как в музеях. – Михалыч взял в руки меч, очень похожий на старинный. Рукоять его была в виде креста. И на ней, и на самом клинке были выгравированы непонятные слова и символы. Клинок был в крови.

– Это ритуальный меч, им кошке голову отсекали. Да и у Аллы не им ли горло резали? Только кошкиной головы что-то не видно, – удивился Николай.

– Съели, гады, с солью, – улыбнулся Саша.

– Ты что! Демонисты и сатанисты соли на дух не переносят. Хочешь попробовать их еду. – Коля указал рукой на дверь в соседнюю комнату. – Иди, попробуй. Там наверняка все не соленое. Это для них яд!

– Во ка-а-ак! – сказал Михалыч и сделал лицом большое удивление. – Надо их рукопись обратно положить. Мало ли чего…

Михалыч обошел стол и остановился около козла справа. Он решил положить бумаги обратно, именно туда, откуда взял, чтобы все было, как должно быть для криминалистов. Он сунул руку с бумагами в дверцу и за что-то зацепился внутри так сильно, что оцарапал руку.

– Блин! – возмутился он. – Там у них крючок какой-то.

– Вот, Михалыч! – злорадно сказал Николай. – Священные рукописи в руки простым смертным брать ни-зяяя! Сатана нака-а-а-жи-ить! Подцепишь какую-нибудь средневековую заразу, и превратишься в козла!

Вдруг ни с того, ни с сего, как в подтверждение его слов, по стенам пошли сполохи и вспышки! Они шли то ли сверху, то ли снизу, было непонятно. Стало теплее, потом значительно теплее, потом жарко, причем все это происходило очень быстро… Вдруг снизу в пол кто-то очень громко стукнул много раз, а может, это так громко прогремело на улице громом или началось землетрясение, но пол мелко задрожал. Трое здоровых мужиков втянули головы в плечи, и присели… Свет заморгал и выключился. У Саши проскочил конвульсивный смешок и шальная мысль мелькнула, как молния:

«Это этот козел Бафомет нас наказывает. Сейчас явится сам Сатана и изжарит без соли на второе…».

Сзади, как по заказу, произошло какое-то движение. Мужики, затаив дыхание, молча развернулись вполуприсядку в полумраке пустого зала на сто восемьдесят градусов, и замерли. В трех шагах от них стоял человек в черном плаще до пят. Его темный облик выделялся на фоне распахнутой двери. Свет в соседнем зале горел, и на ярком фоне двери гордая фигура выглядела зловеще!

Наступила гробовая тишина, только в соседней комнате происходило движение. Там ходили альфовцы. Все ждали криминалистов. Фигура оглянулась в проем, потом внимательно посмотрела в их сторону, и сделала едва уловимое движение рукой. Взметнулась вспышка, громко громыхнуло, раздался взрыв очень яркой мощности, но не очень громкий. Все заволокло дымом. Мужики попадали на пол и прижали к полу головы руками, как при бомбежке. Стало очень тихо. Даже в соседней комнате наступила тишина. Вдруг кто-то включил яркий свет, и вбежало, громко стуча ботинками, несколько человек.

– Что тут у вас случилось? – спросил кто-то.

– Взрыв! – ответим Михалыч, выглядывая из-под рук. Он поднялся. Саша и Николай тоже. В зале кроме них и вбежавших альфовцев никого не было. Ни-ко-го!!!

– Мистика! – Михалыч стоял с совершенно диким взглядом дебила. – Первый раз такое вижу! Даааа! Тут же только что мужик в плаще стоял! И где он?

– А я вам что говорил! Слинял, гад! Я его узнал! Это Давид! Их самый главный.

– Я понял, мужики! – Николай возрадовался лицом. – Михалыч! Ты за крючок потянул внутри шара, вот все и сработало! А этот, в плаще, он не знал, что мы здесь! Он у них где-то сидел, а потом театрально вышел со спецэффектами на свою публику, а тут мы! Он сам испугался. Видели, как он огладывался? Это он от непонятки! Поэтому и смылся с шумом, под дымовую завесу. А завеса-то серой пахнет! Это у них, наверное, концовка спектакля такая. Типа приходит Сатана, делает тут свои дела, типа кровушку испить и народ напоить, потом у них во втором отделении свальная оргия, когда все всех имеют, куда попало, а потом он, видно, под шумок и со спецэффектами исчезает!

– Похоже, что ты прав. Не зря одно подобное дело за плечами есть. Разбираешься! Молодец! – Михалыч похлопал Николая по плечу. – Ну где там наши криминалисты. Пора уже и им смену принимать. Рыскать по дому и выискивать всякую нечисть со взрывпакетами. А то еще чего приключится. Провалимся в тартарары. Пора уже и по домам. Ноченька сегодня получилась, ох, веселая! С голыми бабами и спецэффектами…

Все дружно засмеялись…

– Ты сам-то сейчас куда подашься? – спросил Михалыч Сашу, когда они подходили к машине.

– Да вот не знаю? Домой страшновато. Есть подозрение, что четверо в черных плащах высланы за мной в погоню и еще не знают, что у них тут произошло. Может, под дверью дожидаются, а может, и в квартире сидят в засаде? Кто их знает? Может, им не успели сообщить про налет? Мы же не в курсе. Пока… Во всяком случае, их здесь что-то не видать!

– Да. Пока не в курсе. А давай ко мне в резиденцию. А то мне одному как-то жутковато после такого. Коньячку долбанем, иначе не уснуть, блин…

– Если вы приглашаете, я очень даже за. Посреди ночи и не знаю даже к кому на постой проситься…

Утро разбудило совсем не лучиком солнца, а хрипловатым голосом Михалыча:

– Подъем! Хватит дрыхнуть! Дел выше крыши!

Саша не сразу понял, где он и что с ним происходит. Дело в том, что утра у них и не было. За разговорами уснуть пришлось около девяти утра. Они снова и снова проговаривали все, что произошло ночью, и никак не могли успокоиться. Вопросы заставляли перебивать друг друга, и от этого общее возбуждение возрастало и возрастало, хотя на самом деле дел было действительно выше крыши, особенно у Михалыча. Нужно было разгребать ночные завалы с интересным контингентом из подвала.

Михалыч на ходу забрасывал в рот бутерброды и давился горячим кофе, а Саша сидел у стола в столовой и никак не мог решить, что же делать ему. И вдруг в голове прояснилось! Он немедленно должен ехать в церковь! Немедленно!

– Михалыч! Добросьте меня поближе к центру. Я хочу в церковь и немедленно!

– А что! Это дело! Вначале сходи-ка ты к священнику, а на гастроли всегда успеешь.

Церковь встретила его так, как будто ждала, и даже отец Сергий стоял в самом центре, прямо под куполом, и никуда не спешил.

– Здравствуйте, батюшка – скромно подошел к нему Саша. – Я очень хочу с вами побеседовать.

– Здравствуйте – ответил батюшка. – Я вас помню. Вы прочли литературу, которую я вам давал? Вы же, если не ошибаюсь, обеспокоены судьбой своей жены. Она у вас в секту попала?

– Да, батюшка. Почти в секту. Точнее, не в секту, а в орден.

– В какой орден? – заинтересованно и удивленно спросил отец Сергий.

– Ну-у-у, типа масонский, но круче. Мне с вами нужно поговорить немедленно. Но это не на один час, я думаю. Нам бы где-то присесть.

– Хорошо. Пойдемте в нашу трапезную. Там и побеседуем.

Они сидели напротив друг друга и Саша, полный ночных впечатлений, выкладывал батюшке события не совсем спокойным тоном. Он, только озвучивая вслух все то, что было ночью, стал по-настоящему осознавать, что же с ними случилось на самом деле, и испугался! Испугался последствий. Нет! Это были не сильные молодцы в черных плащах! Это были те, Верховные силы, под которыми мы все ходим! А ходим мы все под Богом! Вот именно Его Саша и испугался! Испугался той жизни, которую вел до того всю свою жизнь! Испугался своей вседозволенности с женщинами! Испугался той моральной нечистоте, которая позволила состояться случившемуся! Испугался сам себя и даже того, что он сидел перед священником и, выворачивая перед ним свою душу, все равно что-то не договаривал и скрывал то, что могло выставить именно его в не совсем благонравном свете. И это было противно ему самому. Но открыться до конца никак не мог! Не мог сознаться, что его жена старая колоша, на много лет старше его, что вся их совместная жизнь сплошная фикция, как с ее, так и с его стороны. Почему? Он и сам не понимал… Он рассказывал батюшке свою историю, а самому было стыдно за свой рассказ…

Отец Сергий молчал и не перебивая слушал Сашу, а потом стал говорить тихо и медленно, как будто только для себя:

– У каждого из нас в этой жизни на земле есть свое предназначение, своя судьба, которую мы проживаем в этом мире. Счастливый человек тот, кому она открывается, а многие из нас всю свою жизнь в поиске. Да и не каждый может понять или осознать свою судьбу. И если душа человека на этой земле не сумела определиться, для чего она здесь, то ей суждено качаться, как маятнику из стороны в сторону всю свою земную жизнь, все более и более запутываясь в лабиринте происходящих с ней событий. Зачастую человек задает интересующие его вопросы таким же как и он, и не получив на них ответы, продолжает плыть по течению бурной реки, которая называется жизнь. И несет эта река человеческую душу в водоворот, и может даже погружать ее в бурные воды, для омовения от грехов мирских, подталкивая к главному решению его жизни… – Отец Сергий помолчал, как бы обдумывая свои слова, и продолжил так же медленно: – Потому, что все мы, живущие здесь, приходим из царства небесного для того, чтобы прожить жизнь на земле так, чтобы душа наша набрала как можно больше в своем объеме, в своем совершенстве. Чем объемней становится душа, тем ближе она к Богу. А увеличение души может происходить только тогда, когда душа праведно живет на земле, исполняя все Божьи заповеди, данные самим Господом. Помните, что все это не выдумки людей, это реальность. Никогда не отлучайтесь от православной церкви, она – спасение души, – отец Сергий встал и стал ходить по комнате, как бы думая вслух, и говоря больше для себя.

«Как-то он все это мне не очень уверенно говорит – подумал Саша. – Может, сам в таких же поисках своего пути, как и я?»

– Знаете, – спокойно произнес батюшка – у всех у нас живущих на земле есть одна главная существующая проблема – зло. А зло – это дьявол, в каком бы обличье он ни проявлялся, и весь его дьявольский мир, который развивается и увеличивается за счет духовных предателей Господа, ведьм, колдунов, сектантов, и прочих таких же, живущих среди нас. И когда мы поймем, что борьба с этим злом только в объедении усилий и сплоченности всех добрых людей, любых вероисповеданий, только тогда мы сможем сохранить нашу Землю для своих потомков.

– В том-то и дело! – вдохновленно подключился Саша. – Вот я книги ваши читал. Они для кого написаны? Для бабушек и дебилов? Разве можно так упрощенно подходить к Вере и Религии? Я, совдеповский ребенок, у которого и родители такие же верующие в кавычках, ничего не понял из всей создавшейся ситуации. Получается, что на нормальную литературу у церкви средств не хватает? А вот у этих сатанистов и прочих адептов – хватает!? У них такая литература издается! Молодежь, если такое на глаза попадется, обязательно себе голову заморочит, захочет себе в голове заборы разрушить полной вседозволенностью. Ведь они же предлагают людям все прелести жизни!

– Вот именно! А все потому, что нельзя строить жизнь на материальном. А вся сатанинская религия – это только материальное. Когда сам человек задумается над своим отношением к жизни, в которой он сегодня живет и постарается правильно расставить приоритеты в ней, тогда у него появится шанс на спасение своей души. Задавая себе главный вопрос, что для него главнее? Иметь дорогую машину, дорогой дом, много денег и иметь пустую душу постоянно думающую только об этом, загоняя себя в рабство материального увеличения своего благосостояния? Не понимая даже, что всего этого можно достичь только или благодаря постоянному изнуряющему труду, или продав за это материальное свою бессмертную душу дьяволу? – Он опять помолчал, а потом продолжил: – Понимаете, приоритетом жизни каждого из нас должна быть духовная жизнь и духовное воспитание наших детей, а жизнь материальная должна уходить на второй план! Нужно понимать, что наша энергетическая душа приходит в этот мир не для безудержной переработки материи созданной Создателем на этой земле. А на самом деле все, что создано на земле не человеком – это дано нам только подспорьем в нашей жизни для ее облегчения. Трата всего этого должна быть очень рациональной, а главной задачей всего общества является духовная жизнь человеческой души. К сожалению, в нашем обществе произошел перелом в сторону материальной жизни, отсюда у нас и все беды. Мы ходим в церковь на праздники, отдавая дань моде, не задумываясь над тем, что на самом деле она является нам помощницей и спасительницей в защите от козней пособников дьявола, колдунов и ведьм. Чтобы наше государство имело полноценное, здоровое общество, ему нужно расставить правильно приоритеты его развития и вести грамотную политику в духовном, нравственном воспитании нового поколения. Нельзя сегодня экономить на этом, завтра будет поздно.

– Вы думаете, что еще не поздно?

– Господь не допустит погибели чад своих для ликования дьявола! Он все видит, да и поможет нам выйти из этой борьбы с победою! Потому, что надежда на Государство весьма скудна. Наш народ прошел через страшные испытания, и даже Государство сейчас подорвано состоявшейся бескровной революцией.

– Но эта революция, названная перестройкой, уже состоялась! – возразил Саша. – Мы наконец-то вышли из рабства коммунистов.

– Выйти-то мы вышли, но никуда пока не пришли! В сложившейся ситуации, государство сегодня должно тратить на эти цели не менее двадцати процентов доходов и создать очень жесткую юридическую ответственность для тех, кто поступает наоборот, разрушая нравственное и духовное сознание людей. Это пожизненное заключение для тех, кто занимается распространением наркотиков, кто организовывает бизнес проституции. Но для этого освободившимся молодым людям нужно предложить интересную жизнь, где бы они видели, что нужны обществу, нужны государству, которое вкладывает в них, заботится о них, но и испрашивает с них со всей ответственностью.

– Вы думаете, что подобную секту, орден, можно привлечь к юридической ответственности? Но как?

– Механизма пока нет, – вздохнул отец Сергий, задумчиво посмотрев на Сашу с каким-то внутренним вопросом в глазах. Он как будто бы решал, готов ли Саша к чему-то. К какому-то действию.

После не большой паузы, которая возникла, батюшка вздохнул как-то тяжко и сказал, явно приняв решение:

– Хорошо. Я познакомлю вас с одним не совсем обычным человеком, который должен ко мне скоро подойти. Я думаю, что он сможет не только ответить на ваши вопросы, но и реально помочь. Когда я сам лично познакомился с этим человеком, и он помог мне, служителю Храма Господня во многом, самому мне непонятном. Это было два года тому назад. Нас познакомили мои прихожане, которым этот человек реально смог помочь. В первую нашу встречу мы с ним даже поспорили. Его мысли и изречения меня смутили. Он говорил мне: «Церковь уверяет нас в том, что Бога невозможно видеть. При этом утверждении церковь входит сама себе в противоречие. Церковь утверждает, что каждая душа частица Божья и, значит, эта частица является составляющей божественной энергией, то есть она принадлежит Богу. Тогда почему она не может видеть Бога? Я же утверждаю, что наша душа способна видеть и Всевышнего, и Богородицу, и Иисуса, и Святых, и Ангелов-хранителей и все Воинство Божье, а также живущих в Царствии Небесном. Тех, кто когда-то жил на земле, своих родных и близких, все это возможно и реально. Многие люди, которые побывали у меня, они реально общались с Отцом, Иисусом, Богородицей и со святыми. Люди просто ложились, садились перед иконами, молились, и с ними происходило то, что происходило, они видели то, что они видели и общались так, как могли именно они общаться с Царствием Божиим».

На последних словах неожиданно дверь трапезной приоткрылась, и в ней появился самый обычный человек.

– Это он! – сказал батюшка и пошел здороваться навстречу гостю.

Саша ожидал увидеть в этом человеке что-то колдовское, с черными глазами и выпуклой наружностью, а перед ним стоял интеллигентный человек, внешне напоминающий научного работника, светловолосый, с нормальной человеческой стрижкой. Только глаза выдавали ум и глубокую мысль. Это впечатление возникало из-за приятных морщинок вокруг глаз и внимательному взору куда-то внутрь тебя, но ласковому и не назойливому. Он смотрел на Сашу, как смотрела в детстве его мама, когда журила за мелкие проделки.

– Здравствуйте, – сказал мужчина мягким, ласковым голосом, подойдя к батюшке.

Батюшка после рукопожатья обратился к нему, указывая в сторону Саши:

– Познакомьтесь, это Александр.

– А меня зовут Владимир – произнес мужчина и подал Саше руку. При прикосновении его руки Саша неожиданно ощутил пробежавшую по нему легкую волну приятного внутреннего ощущения. Как будто этим прикосновением он прочитал его всего, как книгу и сразу.

– Владимир, – после секундного молчания, раздался голос батюшки, – прошу Вас, помогите этому человеку.

– Хорошо, батюшка, – согласился Владимир – я дам ему адрес, чтобы он пришел ко мне домой, и мы попробуем разобраться в его сложившейся ситуации.

– Владимир, тогда я вас подожду у церкви – произнес Саша, прощаясь с батюшкой.

Буквально через пять минут Владимир вышел из церкви, подошел к Саше и протянул листок с написанным адресом.

– Приходите сегодня вечером к пяти часам, – сказал Владимир и попрощался.

Саша подошел к его квартире точно в пять часов. Не успел он протянуть руку к звонку, как неожиданно дверь открылась сама. На пороге стоял Владимир. Он пригласил его войти.

Саша прошел в квартиру, разделся и почувствовал стеснение от своего прихода. Этот интеллигентный человек, от которого чувствовалась исходящая доброта, смущал его чем-то непонятным. Саша не представлял себе, что и как будет рассказывать, уж слишком спокойным и уравновешенным казался ему Владимир, указывающий жестом:

– Проходите, пожалуйста, в комнату.

Саша прошел и сел в предложенное кресло. Владимир устроился напротив в другое.

– Что вас так волнует? Я вижу, вы испугались своего решения прийти ко мне за помощью? – спокойным голосом спросил Владимир. Саша уловил в его голосе теплоту. На душе у него становилось спокойней и спокойней. Он понял, что ему очень хочется поделиться всем накопившимся и наболевшим.

– Со мной произошло такое, что я не знаю, с чего начинать, – выдохнул из себя Саша.

– Ко мне и приходят люди, с которыми происходит не совсем обычное. Давайте я вам кое-что расскажу, вы за это время успокоитесь, и решите, что вы будете рассказывать, а что оставите внутри своей души. Хорошо?

– Хорошо – согласился Саша, обрадовавшись, что вопрос о рассказе своих неприятностей этому человеку решился сам собой, как будто Владимир читал его мысли, мелькавшие в голове. – А я за это время постараюсь внутренне успокоиться и расслабиться.

– Когда я только познакомился с отцом Сергием и рассказал ему о том, что происходит с его прихожанами, с которыми я был уже знаком к тому времени, он мне вначале тоже не поверил. Я видел это по его глазам. Я ведь не занимаюсь гипнозом или внушением. Я укладываю человека перед иконами, и он сам видит все, что есть истина и правда. А еще я видел, что этому молодому священнику, сидевшему передо мной, было дано отчитывать людей от бесовщины. Да и вообще церковь это храм, через который наша душа очищается от грязи и нечистой силы, заряжается божественной энергией и возвращается домой в Царство Небесное, откуда приходит в эту жизнь, вселяясь в рождаемых детей. Я предложил батюшке попробовать почитать молитвы над порчеными прихожанами, чтобы убедиться в том, что он может это делать, и что у него это обязательно получится. После некоторых колебаний он согласился попробовать, и мы договорились с ним, в какой день я подойду с людьми в церковь после службы, чтобы он смог прочитать молитвы сам.

В один из дней я привел к батюшке больную девушку, одержимую нечистой силой. Ее звали Ольга. С ней пришла и ее сестра. У этой девочки почти полностью отсутствовал энергетический потенциал души, который высасывала сидящая в ней нечисть. Ее смерть была настолько близко, что это чувствовалось даже физически. Было удивительно, как она могла передвигаться и что-то делать? Посмотрев более детально уже в Храме, я немедленно посадил ее на табурет перед иконами. Смерть ее стояла настолько рядом, что каждый день в жизни этой девочки мог быть последним. В ней сидело столько разной нечистой силы, что ой-ой-ой!!! Отец Сергий стал читать молитвы, которые мы с ним обговорили. Мне хотелось, чтобы он сам лично удостоверился в том, что способен изгонять нечистую силу из людей. Прошло минут тридцать, как батюшка начал читать молитвы, и тут сидящую девушку стало раскачивать в разные стороны, а из ее рта стали доноситься нечленораздельные, грубые звуки. Ее ноги оторвались от пола, и она повисла в воздухе, над стулом. Лицо ее выражало ужасную гримасу. У батюшки выступил пот, который стекал по всему его лицу. Он смотрел на меня, не понимая, что ему делать дальше. Я спокойно показал жестами, чтобы он продолжал читать не останавливаясь. Я тоже подключился к чтению, усиливая голосом звучание молитв. Девушка опустила ноги на пол и стала крутиться по кругу сидя на табуретки, скорость ее нарастала, вдруг неожиданно она остановилась лицом к батюшке и стала кланяться ему. Ее поклоны стали учащаться и вдруг неожиданно ее сильно тряхнуло, и она медленно стала сползать на пол. Я попросил батюшку закончить чтение молитв и окропить эту девушку святой водой. После попадания на нее святой воды она открыла глаза, поискала нас туманным взором, а когда увидала, на лице появилась чуть заметная улыбка. Ее подошедшая сестра не могла ничего понять и занервничала. Я успокоил ее, как мог. Ольга полежала на полу пару минут, затем встала и, придя в себя, стала рассказывать нам следующее: «Когда читались молитвы, я провалилась в какое-то пространство, мне хотелось танцевать. Во время этого танца, я увидела себя как бы со стороны. Я увидела в себе огромную змею, которая постепенно с движениями этого танца тоже стала танцевать. У меня было понимание, что этот танец как будто ее разбудил, и она стала постепенно качаться в его ритме, поднимаясь над моей головой. Я видела, как из моей головы действительно выходила эта очень большая змея. И чем громче и уверенней читал молитвы батюшка, тем быстрее ее закручивало и вытягивало из меня. Как только змея вышла полностью, на какое-то время мне стало очень легко, было ощущения, что у меня за спиной выросли крылья, мне хотелось летать, но усиливающийся голос батюшке вернул меня в реальность. Наступил момент, когда я не понимала какое-то время, что со мной происходит, была как в тумане. Молитвы, которые читал батюшка и вы, стали на меня очень сильно давить, я почувствовала, что во мне что-то неожиданно зашевелилось, я испугалась, и мне показалось, что я очень громко вскрикнула: «Господи спаси и сохрани меня!!!». После этого я вновь увидела себя со стороны, я увидела, как из моей спины выходил черт, настоящий черт! А мне стало очень больно. Он был очень большой и чем-то напуган. Как только он покинул мое тело, мне захотелось наклониться вперед, поклониться, потому что я увидела яркий свет, и мне захотелось пойти к нему. И чем больше я склонялась в поклонах, тем быстрее ко мне приближался этот яркий свет. Когда я дотронулась лбом пола, этот свет меня полностью окутал, накрыл. Меня всю передернуло, и я присела на пол, потому что сильно устала. А змею и черта я видела настолько реально, как в жизни и так же реальны были ощущения их выхода из меня. Сейчас мне очень легко. Мой организм чувствует свободу, хочется петь и плясать», – заканчивая рассказ, призналась Ольга.

Я обратился к батюшке: «Вот видите, не так уж сложно помогать людям. Вам дано, вы и делайте это».

Батюшка не ожидал, что у него все получится, и был ошарашен от того, что произошло, и к чему он сам лично был только что причастен. Какое-то время он никак не мог поверить, что это сейчас сделал он сам, а не кто-то другой. Девушки поблагодарили батюшку, и ушли, а мы остались вдвоем и продолжили беседовать. Я сказал батюшке: «Вы знаете, ведь отчитывать порченых людей от нечистой силы могут почти все священнослужители, если они действительно пришли служить Богу, а не использовать сан для своей корыстной выгоды. И нужно во всех храмах и приходах это делать, и не бояться, и не стесняться».

Нечистая сила очень сильно распоясалась, а мы все чего-то ждем. Нужно срочно обучать этому наибольшее количество священников, и проводить молитвенные отчитывания прихожан в церкви, не давая лжецелителям захватывать души людей в свои бесовские сети. Молитвенные отчитывания прихожан в церкви должно быть везде и всегда, люди настолько поражены колдунами и ведьмами, им нужна реальная помощь, а нечистой силе пора давать достойный отпор. Дьявол готовится к войне очень сильно и серьезно через материальную жизнь людей. Он, через своих сообщников, продавших ему души колдунов и ведьм пытается завоевать весь мир. Ведьмами и колдунами являются не только бабушки и дедушки, среди них есть люди различного социального уровня. Если посмотреть на прилавки книжных магазинов, мы увидим, сколько продается различной литературы, связанной с магией. Взяв практически любую книгу в руки можно прочитать в ней определение, как будто черная магия это плохо, а вот белая магия это хорошо. Под скрытой личиной определения белой и черной магии, авторы этих книг пытаются ввести в заблуждение не понимающих и не разбирающихся простых людей в том, что есть на самом деле магия. Я могу твердо сказать, что магия, какая она бы не была, она и есть магия, хоть белая, хоть черная. Черную магию творят колдуны и ведьмы ночью, а белую творят днем. И борьба со всем этим должна строиться всей нашей церковью, более открыто и доступно для людей. Главное нужно донести до людей смысл жизни человека на земле и что с его душой происходит после смерти. В чем теряет наша православная церковь? В ее отношении к людям. Многие, кто приходил ко мне, рассказывали о том, что им не хочется ходить в церковь по одной лишь причине. Что когда человек пришел в церковь впервые и хочет приобщиться к вере, в основном его встречают везде снующие бабки, которые убираются в церкви, многие из которых обрывают вопросы, поучают людей своими бездействиями, не задумываясь над тем, что они этим самым отталкивают их от религии и храма. Да я и сам не раз сталкивался там с таким же отношением к себе. Я понимаю, что никто не идет работать в церковь за маленькую зарплату, поэтому и приходят люди случайные, а во многих случаях даже ведьмы.

Владимир замолчал и задумался. Саша вдруг понял, что этот человек действительно радеет за Веру и Христианство. «Но как же мало их на белом свете, таких отчаянных и самоотверженных борцов», – вдруг подумалось ему.

Владимир как будто услыхал его мысли, посмотрел в глаза своими морщинками, улыбнулся и сказал:

– А вы вливайтесь в наше войско. Это будет своеобразная «народная дружина», в противовес безграмотным бабкам. Я наблюдал в разных церквях России за людьми, которые работают в церкви, и могу четко высказать свое мнение. Церкви нужно коренным образом изменить отношение к своему персоналу. Во-первых, это должны быть люди образованные, высокодуховные, доброжелательные и каждого, кто вошел в храм из прихожан, они обязаны окружить заботой и помощью. Не надо скупиться на зарплаты людей, надо принимать по конкурсу, чтобы человек отвечал всем критериям добродетели православной веры. Нужно сделать так, чтобы как можно больше людей шло в православные храмы и главное, чтобы им хотелось идти туда, чтобы у людей было понимание, для чего им это надо. На сегодняшний день, при таком отношении, какое сейчас есть в ряде храмов со стороны работников церкви или священнослужителей, православие теряет много неверующих людей, ищущих в храмах поддержку и понимание, а не находя там этого, уходят в другие церкви разной направленности. Нам у них есть чему поучиться, как они подходят к своим прихожанам, какими приемами переманивают людей.

– Наверное, наши священники очень сильно уверены в себе и в нашей христианской религии. Думают, что в нашу церковь не надо, типа, заманивать. В нее и сами все придут. По стопам бабушек, дедушек, матерей и отцов.

– Вот они и идут, но сами. Не потому, что их призывает церковь. Это уже на подсознательном, точнее, духовном уровне в нас заложено самим православием.

Владимир встал из кресла и стал возбужденно ходить по комнате. Тема его взволновала сильно. Он заговорил с ударением и громче:

– Православие – это высшая ступень развития человеческой души в Божьем мире, поэтому весь мир до сих пор не может понять русскую душу, ее состояние, ее отношение к жизни на земле, – а потом несколько тише и душевнее. – За нее и идет серьезная борьба, борьба за жизнь или исчезновение Православной веры. Конечно, самой церкви тоже нужно приложить поболее усилий, чем она это делает сегодня. Ведь наступит завтра и многие страны, и континенты исчезнут со временем с лица земли, а Россия останется. И в ней должен родиться ребенок, которого мы все ждем по писанию. Его жизненная задача будет состоять в том, что он своим жизненным примером и данной ему Богом силой сможет объединить все главные религии для одной благой цели борьбы со злом, то есть с дьяволом и его всей цивилизацией. Если мы не объединимся, то землю ждет гибель. Зло само сможет разрушить все то, что сотворил Господь. Приход в этот мир таких людей всегда обозначает, что существование жизни на земле в опасности.

– Вы не поверите, но я дошел до этого сам, без церкви, – обрадованно сказал Саша. – А мой первый поход в Храм был плачевный. Почти такой, как вы рассказываете…

– Да. Сегодня церкви сильно ослабели. Но мы сами, люди, христиане, должны поднимать нашу Веру! Мы сами! Нужно менять все коренным образом и немедленно. Сейчас в нашем обществе происходит демографическая катастрофа. Происходит увеличение количества людей, страдающих бесплодием. Никто не может понять причины увеличения такой закономерности. А причина происходящего заключается в разрушении духовно-нравственного сознания человека, разрушение тех ценностей уклада нашей жизни, которые веками создавали наши с вами потомки. И так будет до тех пор, пока в целом общество и каждый из нас с вами, живущий в этом обществе, не осознает то, что нужно воспитывать рождаемого ребенка на принципах высоко духовно-нравственных и не на словах, а на деле… – Владимир опять сел в кресло и продолжил:

– Многим людям Господь не дает рождение детей только из-за того, что предыдущие поколения по этому роду на каком-то жизненном этапе отошли от духовной жизни, обратив все свои усилия к материальному. По этой же причине идет и своеобразная стерилизация семей через потомков, которые подвержены гомосексуализму или лесбиянству. Таким образом, прекращается ветвь человеческого рода на земле.

– Может быть, именно поэтому и у моей жены не было детей? Бог, таким образом, остановил развитие их рода? – задумчиво произнес Саша.

– Конечно! Именно поэтому с ней и стали происходить такие метаморфозы, о которых вы даже боитесь рассказывать. Но эта проблема общая, не только вашей семьи. Возьмем Россию, это всегда была аграрная крестьянская страна. В основном ее население жило в деревне по тому укладу, который веками создавался обществом, и прирост населения в нашей стране происходил за счет деревни. У каждой семьи был свой дом, который позволял ей жить в своем определенном духовном мире, где были свои устои, была своя нравственность. С самого рождения детей, появлявшихся в этих семьях, закладывалось духовно-нравственное воспитание, отношение к тяжелому труду, которое заставляло выживать человека, создавать своим трудом те материальные блага, которые обеспечивали ему его существование. Помощь и отзывчивость к окружающим людям была обязательна, отсюда простота общения и доверчивость этих людей к остальному обществу. Сейчас это все уничтожено, деревни пусты, в них нет населения, которое могло бы рожать детей. Деревня трудилась и создавала главное в нашем обществе – это продукты питания. Никто не задумывается над тем, что изменения нашего сознания заключается в потреблении нами с вами продуктов питания. Заложенная в них энергетическая составляющая, воздействует на нас с вами с необыкновенной силой. Вспомните, хоть раз в жизни у каждого была похожая ситуация, когда вы поссорились на базаре или в магазине с продавцом, покупая у него какую-то еду.

Пришли домой и ее съели. Неожиданно у вас возникло недомогание, а кто-то мог и очень сильно заболеть. Что же произошло на самом деле? Пища, которую мы употребляем, это энергетическое оружие, способное вывести человека из его нормального жизненного состояния и создать ему очень много разных проблем. Все мы знаем, что раньше во многих семьях люди, садившиеся за стол обедать, крестили пищу, читая при этом молитвы. Что это – дань деревенской моде или какие-то выдумки? Нет. Наши предки знали, что пища это главное наше топливо, которое поддерживает жизнь человеческого тела, в котором находится наша душа. И какую пищу мы с вами в организм заложим, так он себя и будет чувствовать. Практически все ведьмы и колдуны знают об этом и используют пищу, как инструмент и оружие для достижения своих целей воздействия на человека. Они наносят вред здоровью, который может заключаться в посадке или перекидке раковых опухолей с одного человека на другого, разнообразных болезней, отъем деторождения у женщин. На пище можно сделать очень много разных приворотов, заговоров, которые энергетически будут вредны человеку употребившему ее. Люди с духовным воспитанием знали об этом, и перед тем, как употреблять пищу, накладывали на нее крест с молитвой, чтобы снять плохую энергию, которая могла оказаться на ней. Поэтому и люди были здоровее, чем сейчас.

«Это же надо? – подумал Саша. Как же нас всех воспитывали, что мы не знаем самых элементарных вещей? И про воду, и про еду. А ведь это действительно самое наиважнейшее в этом мире. Как грязно мы живем, едим. И как нас Бог все-таки терпит?».

– Когда государство повернется лицом к людям, и будет создавать все условия для полноценного развития общества, только тогда может произойти перелом в рождаемости нового поколения, – продолжал Владимир. – И произойдет новое возрождение России, как высоко-духовной цивилизованной страны, в которой правильно расставлены приоритеты развития общества. Господь на Россию возлагает большие надежды по сохранению жизни на земле. Жители России не должны задирать нос, а должны со всей ответственностью отнестись к своему духовному предназначению. Никогда не надо делать зла другим. Нечистая сила должна знать, что все плохое, которое она делает и творит людям, обязательно вернется к ней или к их потомкам. Ничего бесследно в этой жизни и на этой земле не проходит…

Откровения

– Вы меня очень сильно поразили! – Саша говорил искренне. – А можно вы и меня положите перед иконами? Может, станет понятно, за что же меня занесло в такие страшные дебри?

– Хорошо, – просто сказал Владимир.

Он отвел Сашу в соседнюю комнату. В углу комнаты находился небольшой иконостас, а рядом стоял диван.

– Вот диван. Ложитесь. Я вас оставлю перед образами на два часа. Вы сами все поймете и решите для себя. – А сейчас закройте глаза и повторяйте за мной молитвы. Вначале читайте «Отче наш».

– Вы только не удивляйтесь, но я не знаю ни одной молитвы, – смутился Саша и даже покраснел. – А потом, можно вы останетесь со мной. Мне как-то неожиданно это все и не очень пока понятно…

– Хорошо. Я вам помогу. А сейчас повторяйте за мной молитвы.

Саша стал повторять за Владимиром молитвы. Это продолжалось где-то полчаса, а потом он почувствовал, что куда-то движется… В затылке заломило и потянуло вверх. Он услыхал слова Владимира:

Рассказывайте все, что с вами происходит…

Саша стал говорить вслух как через дрему, медленно и как бы засыпая:

– Я почему-то вижу нас с вами сверху. Я, почему-то, не в своем теле. Ой! Я вижу, как удаляется земля, я чувствую, как в ушах свистит ветер, а я вдруг разворачиваюсь и несусь вниз с огромной скоростью! Мне очень страшно! Меня охватил такой ужас, даже волосики на теле зашевелились! О-о-ой!!! Так страшно мне еще никогда не было. Я вдруг ощущаю, что нахожусь в какой-то темной яме, а тело мое стало подниматься вверх и его начало трясти, потом резко бросило вниз. И так со мной продолжается несколько раз. Мне очень больно! Больно! О-о-ой!!! У меня сбилось дыхание и кажется, что сердце вот-вот выскочит из груди. О, Господи! А сейчас я почувствовал, что стою на голове, ноги кверху, и меня опять начало трясти, как будто вытряхивают все внутренности. От всего этого у меня на голове поднялись волосы, мне плохо! Плохо! Мне больно! Я сейчас не выдержу! Аа-а-а!!! Я слышу, что какой-то голос внутри говорит мне, что это нужно делать, и мне нужно терпеть, если я хочу жить. И терплю! Терплю! Все это происходит так долго! Больно! А теперь меня потащило куда-то вверх! Вижу вдалеке яркий свет, он быстро приближается, мелькают звезды, я попадаю в белый туман, лечу в нем. Появляется яркий свет, я попадаю в него. Ой, я нахожусь на траве, вокруг меня цветы очень-очень красивые, много деревьев. Я иду по траве, слышу, где-то журчит речка, я направляюсь к ней. Вижу небольшую речку с водопадом, брызги, отлетающие от падающей воды, сверкают, как жемчужины в лучах света. Я захожу в воду под водопад, он такой теплый. Попадающая на меня вода как будто ласкает меня, омывая всю грязь с моей души. Мне очень хорошо. Вижу, на траве стоят разные звери. Они радуются тому, что я купаюсь под водопадом. У меня нет страха, мне наоборот, хочется подойти и погладить их. Я выхожу из-под водопада и иду к ним, они тоже идут ко мне навстречу. Ко мне подошел олененок, такой красивый, я его погладил. Он прижал свою мордочку ко мне, теперь подошел тигр, он мурлычет, как котенок, толкаясь мордочкой в меня, я его обнял. Вдруг все повернулись в сторону, я увидел, как ко мне идет Иисус. На нем белоснежные одежды! Он такой красивый и добрый! Все звери стали прыгать от радости. Иисус подошел ко мне, взял за руку, и я услышал в себе его голос:

«Идем, я покажу, что ждет тебя здесь, когда придется твоей душе возвращаться сюда после жизни на земле».

Мы идем по лугу, нас сопровождают разные звери и птицы. Вокруг так светло, я вижу светлый город. Дома в этом городе небольшие, в один, два этажа, видно, что там течет жизнь. Мы подходим к группе каких-то людей, стоящих к нам спиной. Они поворачивают к нам свои лица, и я вижу, что это Божья Матерь и еще всякие Святые, как на иконах в церкви. Я подхожу к Богоматери и хочу спросить у нее о своих проблемах. Можно мне это сделать?

– Спросите и не бойтесь, я с вами, – спокойно ответил Владимир.

Я подхожу к Богоматери. Она улыбается и ласково машет мне головой, как бы разрешая спросить. Я спрашиваю:

«Матушка, почему Алла попала в такую страшную секту?»

Она отвечает мне внутри моей головы:

«Твоя Алла не предназначена тебе. Она нарушила Закон Вселенной и для того, чтобы ты был с ней, сделала страшный приворот на твою любовь. Любовь человеку посылает Господь, а не колдуны. Это противочеловечно и неугодно Божественной сути. Человек должен жить на Земле, не мешая другим людям жить по своей судьбе».

«А какая у меня судьба?»

«Ты должен отрабатывать талант, посланный тебе Богом! Ты должен писать музыку, стихи, любить людей и жену твою, родить и воспитать хороших детей!»

«У меня будет жена и дети?»

«Да! У тебя своя, другая судьба. Ты встретишь свою большую и настоящую любовь, посланную тебе Всевышним, и вы родите детей. Мальчика, а потом девочку. Но сейчас ты должен очистить свою душу. Прийти в Храм Господень. Прийти к Господу».

Она улыбается мне и подзывает рукой поближе. Я подхожу, и она гладит меня рукой по голове. Это необыкновенно приятно. Такое Божественное ощущение, которого я никогда не чувствовал! Необыкновенно! Моя душа поет! Ей хочется летать. Я проваливаюсь в какое-то блаженное пространство, мне хочется танцевать! Богоматерь целует меня в висок и отпускает. Я это понимаю.

– Пора открыть глазки! – сказал голос Владимира, и Саша открыл глаза. Его переполняли необыкновенные чувства. На душе наступил абсолютный покой и блаженство…

– Спасибо вам большое! Но можно я у вас спрошу. Я сейчас что, действительно видел Богоматерь? И Иисуса?

– Да! Вы должны были их увидать! Вы же этого хотели?

– Очень хотел, но не верил, что так может быть! А оно произошло!!! Невероятно!!! Потрясающе! Никому бы не поверил, что такое бывает! Но я это видел сам!!! И я с Ней разговаривал! И Она отвечала на мои вопросы! И Она сказала мне, что моя жена Алла сделала на меня порчу. Это действительно так страшно?

– Да. Приворот – это одна из самых серьезных порч, которые делают колдуны и ведьмы, и это один из самых серьезных грехов, который приобретает человек, заказавший этот приворот. Человек, решившийся на этот шаг, не задумывается над тем, что подписывает договор с нечистой силой, тем самым продает душу дьяволу. Еще при жизни на земле человек, заказавший приворот, пытается через колдовство обладать энергией души другого человека, привязывая его к себе без разрешения этого человека. Причин приворота может быть много. Физическая красота тела, материальное обеспечение человека, физиологическая потребность близости с этим человеком и все это делается без согласия и воли на это привораживаемого человека. Никто не задумывается о последствиях данного шага. С колдунами и ведьмами ясно, у них цель заработать за это действие какие-то материальные блага. Они прекрасно понимают, когда к ним обращаются люди с таким вопросом, и они соглашаются на это, тем самым, помогают дьяволу заполучить еще одну душу заказавшего человека. Привороженный человек с момента воздействия на него начинает жить не по своей линий жизни, его энергия подавляется энергией другого человека, который заказал приворот. Он становится слабым, безвольным, подчиняясь прихотям и желаниям, навязанным со стороны того, кто его приворожил. Он начинает худеть, стареть, у него пропадает интерес к жизни, к развитию своей личности, он становится безвольным, у него нет сил сопротивляться тем навязанным желаниям, которые ему постоянно диктует другой человек. Идет отъем жизненной энергии у привороженного человека, происходит полный сбой во всем его жизненном цикле. Как только наступает грань истощения энергии души привороженного человека, он начинает болеть и быстро умирает. Смерть человека, наступившая по причине приворота, в духовном мире ложится ответственностью на того, кто этот приворот заказал. Нет ничего тайного, что делают на земле люди. Весь ваш процесс жизни записывается в общее информационное поле, подразделяясь на хорошие поступки, которые фиксируют Ангелы Божьего Мира и плохие, которые фиксируют бесы-мытари дьявольского мира. Последствия приворота могут отражаться на продолжении рода того человека, кто этот приворот заказал. Могут происходить рождения детей с различными патологиями. Рожденные дети при жизни привороженного человека могут не иметь продолжения рода, могут умирать в очень ранней стадии своего развития. Последствия этого поступка очень серьезные. Лучше этого никогда не делать и даже не допускать мысли об этом.

– Кажется, я, ничего вам не рассказывая, все-все понял!

– А что тут понимать! Все ясно! Я помолюсь за вашу Аллу, – ласково улыбнулся Саше Владимир. – Точнее буду молиться три дня кряду, пока не отмолю. А нам всем надо помнить, что Бог один, и нам всем делить в этой жизни совершенно нечего. Все равно, придет время каждого из нас, уходить из нее. И с собой на тот свет ничего не заберешь из материального, кроме того, что наработала душа наша на духовном поприще. Смотрите, ведь сколько разных захоронений раскапывают, в которых раньше хоронили наших предков, туда клали разную утварь, драгоценности, а ведь все в земле осталось, ничего никуда не ушло. А вот то, что душа наработала, по тому багажу и определяться будет, куда идти – в Рай к Богу или в ад к дьяволу. Мало кто задумывается об этом. Многие живут по принципу, хочу сейчас и много… А надо, чтобы душа всегда знала, что есть истина, а что есть ложь…

– Спасибо вам большое за такой подарок судьбы, как общение со Всевышним и Богоматерью. То, что я увидел, меня потрясло до глубины моей души. Такой подарок в жизни мне бы никто и никогда не сделал. Я буду помнить его всю свою жизнь и проживу ее так, чтобы душа моя попала туда, где я только что побывал. Я все это видел настолько ярко и реально, так, как сейчас вижу вас. Спасибо вам за все!

– У вас хорошее будущее и настоящая, прекрасная жизнь. Держитесь православной веры и церкви, и все будет – произнес напутственно Владимир Саше на прощание…

Последствия

Алла лежала на подушке белая, как наволочка на этой же подушке. Под глазами синяки, сами глаза ввалились, скулы выперло наружу, а рот превратился в щель.

«Прямо смерть смертью», – подумал Саша, усаживаясь на стул у кровати.

Они приехали с Михалычем в загородную клинику навестить «больную», как все время называл теперь Аллу Михалыч. Алла несколько дней находилась в коме и только накануне пришла в себя. Он ездил туда регулярно, как на работу, а Саша был первый раз. Он сам себе организовал гастроли и несколько дней отсутствовал. Домой он заезжал только один раз за самым необходимым, но с охраной. Взять кое-что из одежды, белье да музыкалки для концертов. Дома истерически орал телефон, но Саша его не трогал. Еще он понял, что в квартирах кто-то побывал. И в одной, и во второй. Еле угадываемые признаки чужих людей, хотя все и лежало на своих местах.

– Ну что, больная! Как дела? – Михалыч пристроил зад на другой стул, на котором висел толстый махровый халат, как-то бочком. – Поправляемся?

– Почему ты все время называешь меня больной! – возмутилась Алла почему-то в сторону Саши. – Я уже почти здоровая. Даже шрам почти зажил. – Алла потрогала перевязанное горло.

– Ты совсем больная. Совсе-е-ем! Го-ло-вой! Это же надо такого накуролесить? Ужас! Как вспомню – так вздрогну! Мы с Сашкой тебя мертвую с креста снимали. Ты хоть в курсе, что у тебя в организме крови оставалось полстакана?! Я у тебя раньше ничего не спрашивал, потому что Санька ждал с гастролей. При свидетелях, так сказать! А то начнешь, понимаешь, кричать на меня, что я все выдумал! А Санек он не даст соврать. Мы сейчас тебе расска-а-а-жем, расска-а-а-жем. Да, Сань?

– Да уж, Алла! Навытворяла ты историй! Меня-то зачем туда потащила?

– Давид говорил, что будут тебя в члены принимать. Чтобы свой композитор был!

– Ага! – вставил Михалыч. – Им от тебя нужны были заупокойные марши по погибшим за славное дело их сатаны…

– Ничего подобного! – возмутилась Алла. – Они честно, так говорили. Чтоб он вступил… А если что – отпустят…

– Они не умеют отпускать, они умеют только отнимать и вычитать! Тебе сколько времени голову морочили? А изображали добрых дяденек. А я им на хрена? Какой композитор! Ты сама слышала, что он мне втулял. Этот Давид и прочий гологоловый. Такое рассказывать про это их Мировое Господство можно только человеку, который такую тайну будет нести в себе вечно, потому что пойдет с ней в вечность! Вот какие у них были планы. Я когда на кровати лежал, под лекарством, слышал, что они тебе вбивали в голову, про какой-то там астрал, в который ты должна уйти, а я уже буду там типа плавать и тебя дожидаться в роли всемирного жениха. Ха-ха-ха! Жених, твою мать!

– А че! Жених! А вот тебе и невеста. Невеста без места, жених без штанов! – заржал Михалыч громко. – Я представляю, как вы там, в астрале, плаваете по космосу за ручки. Прямо как два хирувимчика с крылышками! – Михалыч заржал еще громче. Саша тоже представил и тоже заржал громко, на всю палату.

– Вы, как два жеребца! Чего раскричались, разоржались тут?

– Аа-а-а! У нас же больная! Я и забыл. – Михалыч хлопнул Аллу по руке. – Нет! Ты скажи честно, как ты туда попала? Нам же интересно, да и следователи будут спрашивать. Ты репетируй давай, репетируй… Вслух… А мы послушаем…

– Опять издеваетесь? – Алла поморщилась.

– Зачем нам издеваться? Мы любя! Издеваться только ты сама над собой умеешь. Но это, опять же, от большой и эгоистичной Любви!!! – Михалыч поднял вверх палец. – Давай, рассказывай.

– Меня познакомила с ними Катя. Это та, с которой мы к деду ездили.

– К ничейному? Когда заговоренную медвежатину ты привезла, чтобы навести на меня порчу. Так? – спросил Саша.

– А ты откуда знаешь про медвежатину заговоренную?…

– Божья Матерь мне сказала. Лично, – строго ответил Саша.

– Да ты чо-о-о? – удивился Михалыч. – А так разве можно?

– Оказалось, что можно. Именно так и сказала, что Алла сделала на меня приворот и еще сказала, что это смертный грех! Смертный! Теперь ей нужно этот страшнейший грех отмаливать, иначе ее душа действительно к дьяволу в ад попадет. И что эти люди? Которые с дедом познакомили?

– Нет. Дед был позже. Меня с ним Катя познакомила. А когда я приворот совершила на медвежатину, и ты стал совсем домашний и послушный, Катя и стала меня уговаривать вступить в орден. Говорила мне, что дед сильный, ты и сама видишь по тому, как приворот работает, но те люди намного сильнее! Вот я и согласилась. А с членами ордена я познакомилась на пару месяцев пораньше, чем с дедом. Но ничего такого не происходило. Пару раз была у них на песнопении, как они это называли. Мы и правда там какие-то хоралы пели, похожие на церковные псалмы.

– Аа-а-ал! Какой из тебя певец? Ты же с детства без слуха и голоса. Куда тебя в хор мальчиков, еб… ой, девочек понесло? – возмутился Саша.

– Но у них же все было так чинно и благородно! Так цивильно и аристократически красиво! Пили чаи, ели торты… Говорили о высоком предназначении Личности в Мире… Мне и понравилось…

– А мне вот интересно. Ты когда на кресте вниз башкой висела, хоть что-то чувствовала? Этот самый непонятный аристократический астрал, который твое место в мире тебе показывал? – с усмешкой спросил Михалыч.

– Ладно издеваться!

– Мы не издеваемся, – спокойно сказал Михалыч. – Мы интересуемся. Может, это и правда! Правда?

– Почему. Я чувствовала! У меня были вначале очень красивые видения! Я и правда летала в астрале. Так кайфово! Там такие необыкновенные краски! Прелесть! Правда, потом я увидела черный тоннель в какую-то бездну без конца и края… и я в нее стала проваливаться.

– А куда девался астрал? Он же должен был быть звездным. Это же Космос!

– Никакого космоса потом я не видела. Только боль и пустую черноту. Когда я лежала на столе, особенно когда меня намазали мазью, было очень кайфово, а потом я увидела ад! Честное слово ад! И мне стало очень страшно, потому что там было так жутко, полумрак, какие-то длинные коридоры, я слышала стоны и крики. Мне хотелось оттуда вырваться, но я не могла ничего с собой поделать. Я видела разные безобразные рожи, они дразнили меня и веселились. Я находилась среди них, они тянули меня с собой, показывая и хвалясь своей жизнью в аду, у меня не было сил сопротивляться всему этому. Неожиданно я увидела смерть, такую, как рисуют ее на картинках с косой и в балахоне. Она двигалась на меня, мне стало очень страшно, и смерть как бы вошла в меня. И в этот момент кто-то попросили меня открыть глаза. Это был Михалыч! Я очень удивилась, откуда там мог оказаться Михалыч, и поэтому подумала, что мне все это кажется. Я, правда, открыла глаза, но от всего нависшего надо мной ужаса, который я увидела перед этим, просто онемела. Я не могла ничего сказать, ни пошевелиться, хотя прекрасно вас слышала там, в подвале, и осознавала происходящее вокруг. На меня еще больше накатился страх, я не чувствовала свое тело. Было ощущение, что вся энергия моей души собралась в голове, в глазах. У меня онемел рот, я не могла пошевелить губами. Возникшее ощущение можно назвать пограничным между жизней и смертью, я сейчас это понимаю, как будто в любой момент я была готова расстаться с телом, но меня что-то удерживало и не давало покинуть его. И только тогда, когда надо мной появился водопад, и вода стала попадать мне на тело, на голову, я с каждой ее каплей все больше и больше начинала чувствовать свое тело и каждый участок в нем, как будто туда заходила жизнь, – закончила говорить Алла, и у нее на глазах появились слезы.

– Это я тебя из фляги поливал. В чувство приводил… – гордо сказал Михалыч.

– Наверное, именно тогда… что-то стало меняться, меняться… стало светлеть, светлеть… А потом меня стало ужасно крутить и корежить… Было ужасно больно… И долго больно… А потом ко мне пришел какой-то мужчина и положил мне руку на голову. Я его раньше никогда не видела…

– И что? Как он выглядел?

– Я спросила, как его зовут. Он сказал, что Владимиром. Вот тогда-то мне и стало совсем хорошо. Он держал руку на моей голове и на меня снизошли всякие видения… Вначале я увидела, как из меня стали выползать змеи, очень много разных змей, маленьких, больших, потом появилось очень много разных странных лиц. Одни корчили мне смешные рожи, другие строили рожи страшные, у третьих была паника и ужас в глазах. Потом я увидел, как из меня стали вылетать яркие разряды, напоминающие молнии. После чего я увидел большие глаза, смотревшие на меня очень внимательно из темноты. Они пропали, и опять появилась смерть в балахоне с косой, с выпуклостью глазниц, ну точно, как та, первая. Она металась в пространстве и становилась меньше, меньше, потому что вдруг стало все вокруг светлеть, все ярче и ярче, она растворилась в свете, свет стал настолько ярким, что мне даже глазам стало больно… Это все тот мужчина. Я это почувствовала.

– Дело в том, что я был у этого мужчины на приеме в то самое время, когда ты лежала в клинике в коме, – тихо сказал Саша. И его действительно зовут Владимиром. Владимиром Владимировичем Макеевым. Он вытаскивал тебя из преисподней. Дьявольской преисподней! Молился за тебя три дня кряду… Поняла, куда тебя занесло? К каким аристократам…

– Так что, тебе теперь мой профессор не нужен? Ты сам разобрался, что к чему? – удивленно спросил Михалыч.

– Почти. Но хотелось бы поиметь и ученую точку зрения, а то духовная уже утрамбовалась в голове с положительным результатом. Представляешь, Михалыч! Пока мне ее в голову положили, я как зачарованный слушал, не перебивая, так это все меня впечатлило. А больше всего поразило мое общение в Раю и с Иисусом, и с Божьей Матерью. Оказывается, они действительно есть на белом свете, там на небесах! Представляете? Иисус водил меня за руку и показывал, где я буду жить на том свете, а Богоматерь гладила меня по голове!!! Полнейшее блаженство! Я и представить не мог, что такое может быть в принципе!!! Но ученый, я уверен, будет говорить совсем о другом. Мне так кажется. Потому что навести в голове порядок после всех этих адептов очен-на сложно… Да!

– Ну да! Ну да! Постелили они вам мягонько… – сказал Михалыч. – Но давай к делу. Когда в доме разбирали бумаги, нашли дарственную от тебя, Алла, на Гинзбурга на обе квартиры. Ты в курсе? А?

– Как на обе квартиры? – опешил Саша. – А ты где будешь жить? А я?

– А вы в астрале должны были жить. Не в Австралии, а в астрале! Вам квартиры зачем? Это Давид, человек мира, сегодня тут, завтра там. Ему ваши квартиры нужнее, а вам, москвичам, они ни к чему. А не подошел бы астрал, то помойка в самый раз! – ехидничал Михалыч. – Не боись! Мы движение бумаг уже остановили. Дарственная признана недействительной. Но дело не в том. Почему ты им дала эту дарственную изначально?

– Я же собиралась навсегда влиться в орден и Сашу с собой взять. Мы же ездили в Венгрию. У них же филиалы во всех странах. А я море люблю. Давид говорил, что мы с Сашей будем жить в Италии, на его вилле на берегу моря и заниматься творчеством…

– Ага! Ага! Псалмы писать! У него вилла не только на берегу моря, но и на берегу бездны, в астрале, – не успокаивался Михалыч и опять заржал. – Вы только далеко от берега не отплывайте, там в космосе…

– Михалыч! У-у-у! Какой ты! – обиделась Алла.

– Теперь слушай сюда, – тормознул он обиду. – Дела такие. Я в такое осиное гнездо влез, палкой ковырнул, мама родная! Сам уже не рад. Я, генерал совсем непростой организации, имею из-за тебя огромаднейшие неприятности! Во-первых, весь народ пришлось отпустить. Всех этих голых и полуголых и баб и мужиков. Те, которые голые, уже были мазью вымазаны, наша лаборатория сделал анализ. Даже зачитаю. Я тут записал. Представляете, в состав этой мази входят такие неожиданные ингредиенты, просто удивительно. Лизергиновая кислота, а по-простому ЛСД, белладонна, атропин, а он, между прочим, добывается из мандрагоры! Я-то, наивный, думал, что это только в средневековых, европейских сказках – мандрагора! А она, оказывается есть! Плюс черная белена, волчья ягода и еще там всякая такая же муть! А до этого, они все то же пили с вином. Представляете, какие они были к моменту нашего налета?! Под таким кайфом можно не только повальным грехом заниматься, но даже человеческую кровушку испить. Твою, Алла, между прочим! А некоторые из тех, может, и испили, потому что раньше намазались мазью. Ты сама в курсе, что тоже вся была намазанная. Сама сказала. Поэтому ничего не понимала и не чувствовала.

– Почему. Я чувствовала! Это было частью ритуала. Я чувствовала. Вначале. Всякую прелесть!

– Прелесть ты моя, еще бы минут двадцать твоих полетов в красках, и капец бы тебе пришел, вымазалась бы на всю оставшуюся жизнь! Навсегда! Во второй части этого ритуала… А те, полуголые, были такие никакие, что пришлось приводить их в чувства в госпитале и отпускать. Нечего было им инкриминировать. Ну голые, ну и что? Еще и под воздействием зелья. Все. Особенно когда наша лаборатория состав уточнила. А потом, это оказались такие сливки общества, что возмутилось не только само общество, но и круги на воде вокруг общества! Звонками задолбашили! Теперь само руководство. Двое мужиков у креста, на котором ты висела, вниз головой, между прочим, оказались иностранцами. Мы ничего не могли поделать. Пришлось извиняться и тоже отпускать. Самый главный таки слинял вместе со своим лысым замом. Ты, Саша, был прав. Нужно было их в первую очередь брать. Я седого прямо во время спецэффекта должен был скрутить! А он и сам ушел, и почти все бумаги унес. Слава богу, ты жива. Вся надежда на твое заявление в наш орган. Напишешь?

– Михалыч! А куда я денусь с подводной лодки? – бледными губами усмехнулась Алла. – Я же вас люблю! И одного и второго! Люблю, чувствую и слышу. Нутром!

– Вот, вот! Мне Владимир объяснил про это «слышу». Когда многие из нас слышат в себе нутром странные голоса, мы не придаем этому никакого значение, потому что не можем понять и разобраться, что происходит с нами. Часто мы с вами наблюдали сами такую картину, когда кто-то из родных или знакомых ругается и кричит не своим голосом, как ты в ту ночь. Многие не могут понять, что происходит, почему это с человеком происходят такие странности в голосе, но нутром мы понимаем и отмечаем про себя, что этот человек кричит не своим голосом, хотя и не задумываются над этим. А жалко. Все эти модуляции неспроста. Оказывается, человек, который разговаривает не своим голосом, захвачен в плен нечистой силой. Представляете? В нем могут сидеть черти, бесы, всякая другая нечистая сила, а так же духи колдунов и ведьм. Если такое произошло с голосом человека, то обязательно нужно принимать меры, нужно бегом бежать в церковь, к батюшке, читать молитвы, садиться на пост, причащаться, исповедоваться. Оказывается, пост помогает ослабевать энергии этой нечистой силы, а чтение молитв, да тем более вслух, заставляет нечистую силу покидать нашу душу, а значит и наше тело. А если при этом мы с вами посещаем службы в церкви, прикладываемся к мощам святых людей, к чудотворным иконам, бываем на святых источниках, или в святых местах – все это усиливается во много раз! Оказывается, нам нужно помнить, что наша православная церковь есть первая помощница в борьбе со всякой нечистой силой! А без помощи икон и чтения молитв, невозможно победить дьявольский мир. А ты вместо церкви отправилась к бесам и колдунам. Ты и вытворила-а-а…

– Пожалуйста, Саша! Не читай мне нотаций! Я все поняла. Все! Я уже выбрала свою дальнейшую судьбу. Уже.

– Э, нет, дорогая! Еще нет! А вот теперь тебе действительно придется выбирать, моя дорогая. – Михалыч гордо выпрямился на стуле и засмеялся. – Между мной и Саньком! Мы с тобой друг другу подходим. Это, во-первых. А во-вторых, у меня тебе будет и безопаснее и спокойнее. А Сашку ты отпусти! Он хороший парень. Не надо ему его молодую жизнь портить. Ты его уже на тот свет чуть не отправила, дура. Вместо тебя на этом кресте должен был висеть он. Ты хоть это понимаешь?

– Понимаю, – промямлила Алла.

– Понима-а-а-ю! – передразнил Михалыч. – Так вот. Я у палаты посадил охрану. Ты под наблюдением до конца твоего лечения. Они, эти твои адепты, мужики коварные, без стыда и совести. Им тебя под бок ножом пырнуть как раз плюнуть. А ты нам нужна живая. Я что зря, что ли, так отбиваюсь! Между прочим, есть и еще одна новость. У ваших квартир была засада все это время. Мальченков этих в черном взяли. Да-а-а! Скручивала их целая рота! Ну они и драться, скажу я вам! Точно разные черные и прочие пояса имеют. Но сидят, голубчики, в кутузке. Ты, Саша, даже не представляешь, что мне пришлось перенести за этих несколько дней! Откуда мне только ни звонили! Как только ни угрожали! Ужас! Точно! Международная мафия! Да! Ты тоже в зоне риска. Будешь пока жить у меня. И тоже нужно писать заявление. У тебя серьезная статья – покушение на жизнь! Все-таки! И чтобы оно не повторилось никогда…

Прозрение

Историк, философ, глубоко верующий профессор оказался очень смешным мужичком. Он был уже седой, с большими залысинами и хвостиком на резиночке, а глаза веселые-веселые и умные. Саше сразу же понравились глаза и еще морщинки у глаз. Они были еще смешнее, чем глаза и располагали к себе немедленно. Он тут же представился, прямо в двери, и это тоже развеселило Сашу. Как-то залихватски щелкнув своими стоптанными шлепанцами, по-молодецки тряхнул головой, вначале вниз, а потом с закидыванием назад, как старый царский военный, и гордо сказал:

– Вилен, без отчества!

Саша не понял и сделал удивленное лицо, на что профессор повторил:

– Смею представиться – Вилен без отчества!

– Почему без отчества? – удивился Саша.

– К такому имени, как у меня, не может быть отчества.

– А какое имя? – опять удивился Саша.

– Молодой человек. Вы что, политически безграмотный? Я же сказал – Вилен.

– Ага. Ну и что? – Саша покачал головой. Он и правда был совсем политически безграмотен, до полного нуля. Он не предполагал, что имя Вилен – ругательное.

– Вилен – это, между прочим, Владимир Ильич Ленин! Во как! Это меня так мои верующие в идею родители-коммунисты назвали на рубеже постреволюционных настроений. А к такому имени разве может быть отчество? А? Правильно, не может!

Саша впервые слышал такое имя и его расшифровку и действительно удивился. Но времени на глубокое удивление Вилен ему не дал и тут же потащил в кабинет.

Они сидели в удобных, продавленных в середине не одним умным задом креслах и пили чай. Чай был самособранный, наверняка на даче летом и оттого ароматно-потрясающий! Саше нравилось здесь все! И морщинки, и улыбка, и эти кресла с ямками по центру и вся обстановка вокруг, чисто совдеповская. С полками, заваленными книгами до состояния «а в меня больше не поместится»! с огромным столом, тоже заваленным книгами и бумагами, с тем необыкновенным беспорядком, про который пишут в литературе и называют беспорядком для умных и в котором они, умные, все-таки, каким-то образом находят все необходимое.

Профессор тут же стал звать его «молодой человек», без всякого имени. И это тоже нравилось Саше. Он никогда в жизни не видел живых профессоров, понятия не имел, как с ними разговаривать и от этого «язык проглотил». Когда-то в детстве он видел старые фильмы, в которых ходили и разговаривали настоящие ученые, профессора. Они носили широченные, белые пиджаки, такие же широченные брюки и были очень задумчивыми. В кино они делали все не так, смешили окружающих и баловавших их близких людей своей бытовой бестолковостью и от этого очень ему нравились. Этим ходом режиссер пытался приблизить образ ученого совсем близко к народу, и ему это удавалось. Профессор довоенный был обаяшка и очаровашка. Он был пострижен, ухожен стараниями его очень интеллигентной и какой-то добро-умной жены, снисходительно ласково смотревшей на него, как на большого ребенка.

Этот же был неухожен, не пострижен, одет в старые, стоптанные шлепанцы и затертые до дыр джинсы, зато которые висели на его заду по-модному. То есть совсем на бедрах и на попе, отчего он их постоянно поддергивал. Даже последний дед на деревне сегодня носил штаны намного целее, чем профессор. От этого было смешно, но зато совершенно по-простому.

Хорошо, что сразу разговоры Вилен завел проходные, но интересные любому мужику – рыбалка! Под его воркование про рыбалку, которая вдохновила Вилена до состояния крайнего возбуждения, когда он стал показывать вручную, а потом и с удочкой в руках, которую откопал за диваном на полу, как нужно правильно подсекать подлещика… Сашина робость постепенно стала проходить.

Под рыбалку они уговорили два чайника чаю, после чего профессор тормознул себя сам:

– Молодой человек, вы что же меня не останавливаете? Я о рыбалке могу двое-трое суток говорить! Вас же интересует совсем другое? Так? Вы же по поводу религии и веры пришли ко мне? Вас Владимир Михайлович именно для этого прислал?

– Ну да! Меня это очень сильно задело, вот я и хочу разобраться.

– Вы мне можете изначально рассказать, что там у вас произошло? Владимир Михайлович в подробности не вдавался, но сказал, что это был какой-то мистический ужас! Расскажите все с самого начала…

Саша рассказывал Вилену без остановки целых два часа все, что с ними произошло, честно и совсем откровенно, включая собственные мысли перед зеркалом, и прочие умозаключения… Он пришел подготовленным, прихватив все Аллины придурочные книги.

– Да-а-а-а, молодой человек! Вы рассказали мне настоящую дюдюхтиву! Уму непостижимо! Это же надо! Конечно, у вас в голове будет полная чехарда. Давайте разбираться. Думаю, что плясать начнем, как говорится, от печки, точнее от Библии. – Вилен достал с полки Библию и зачем-то Коран.

– Открываем лист дела первый – Первую книгу Моисееву и суем нос в Бытие: «Вначале сотворил Бог небо и землю». Это понятно, это мы пропускаем, потому что на сотворение недвижимого и движимого имущества у Творца ушло пять дней, за которые сотворил он и землю, и свет, и зелень, и светила, и день и ночь, и пресмыкающихся, и рыб, и зверей земных и так далее, и каждый раз он видел, что это хорошо. А на день шестой решил Он сотворить человека! Читаем: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися на земле». А теперь сами себя спросим. С чего в Библии начинаются расхождения? А с первых фраз и начинаются. Творец создал ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА, а говорит: «да владычествуют ОНИ». Кто они, если он один. Дальше. Если он владычествует над пресмыкающимися – почему его змей искусил? ОН, человек, ведь являлся сам хозяином змея! А может, это не его Змий искусил? Поехали дальше. «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их». Окей! Сотворил уже ИХ! И молодец! «И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся на земле». Отлично! Но буквально к началу Главы второй, где он все созданное благословляет и назначает седьмой день днем отдыха от дел праведных, читаем: «и увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма. Так совершенны небо и земля и все воинство их,… и не было человека для возделывания земли. Но пар поднимался с земли и орошал все лицо земли. И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душою живою. И насадил Господь Бог рай в Эдеме на востоке, и поместил там человека, которого создал».

– И что получается? – остановился вдруг Вилен прямо перед Сашей. – А фигня получается. Их что, трое оказалось? Или четверо? Одного он создал в начале по образу и подобию Нашему! Какому Нашему? Двоих он тоже создал и отправил на землю размножаться. Но уже по образу и подобию Своему! Какому Своему? Так?

– Так! – сказал Саша.

– А потом вдруг спохватился, что некому землю возделывать и создал еще одного из праха, но поместил зачем-то в раю? Но уже просто человека. Без образа и подобия. При этом дал ему право назвать именами всех живущих тварей на земле, а потом наслал сон и «когда он уснул, взял одно из ребер его, и закрыл то место плотью. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку». Далее идет научение, как себя вести в раю и про дерево познания добра и зла, к которому нельзя приближаться, а тем более есть от него плоды, иначе умрут… Потом змей Еву искусил, дал ей плод от дерева и сказал, что не умрут… Между прочим, Адам тут же спрятался за широкую спину жены своей. Это был первый эпизод оправдания своих поступков. Не покаяние, а именно оправдание. Как только Бог стал выяснять про яблоко с дерева познания Добра и зла, Адам тут же всю вину переложил на Еву, якобы это Бог создал ему такую плохую жену, которая заставила его съесть яблоко. Прав был твой Давид. Душу Адам имел мелкую и рабскую. Он не мог ответить за свой поступок. Но… Мы не это сейчас ищем, – пробубнил Вилен себе под нос. – А ищем мы… наказание Божие Змию за содеянное им с Евой. Вот, нашел: «За то, что ты сделал это, проклят ты пред всеми скотами… ты будешь ходить на чреве твоем…; и вражду положу между тобою (то есть Змием) и между женою (то есть Евой), и между семенем твоим и между семенем ее; оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту». Семя Евы будет поражать тебя в голову (люди будут бить змея по голове в качестве самообороны), а ты будешь жалить ЕГО (потомство их общее) в пяту. Руки и ноги у Змия Господь уже отнял. Не ее, Еву, жалить, а именно ЕГО! Кого – его? То есть речь идет о потомстве их двоих!!! Я почему этот фрагмент зачитал? Да потому, что действительно имело место телесное искушение. Это уже факт. Змий вступал в связь с Евой.

– Что, правда что ли? – удивился Саша.

– Иначе бы речь об их семени не шла. Вопрос другой, как трактуют этот эпизод заинтересованные лица? А как – ты уже слышал от современного еврея Давида. Один хитрый доисторический еврей, Моисей, повернул историю с Евой и Змием в выгодную для себя сторону и приписал целой нации избранность. Поехали дальше. Изгоняет Господь Бог Адама и Еву из рая. Но!!! Читаем дальше: «И сделал Господь Бог Адаму и жене его одежды кожаные и одел их»! Вот! А теперь очень интересно! Они ДО ТОГО были бес-те-лес-ны-е!!! Эфемерные создания! Когда Господь изымал ребро из груди Адама, он уже прикрыл рану плотью! Впервые! Вот тебе истина! Теперь дальше поехали. «Адам познал Еву, жену свою; и она зачала, и родила Каина, и сказала: приобрела я человека от Господа»! Это что? Это намек на Змия, который на самом деле изначально был с нормальным телом, ангельской красоты, для соблазнения, а только потом стал «ходить на чреве своем». Или это, опять же, зацепка хитрому Моисею дурить народу головы. И далее. Почему Господь Бог невзлюбил Каина, а возлюбил Авеля, рожденного вторым? Почему Он отказался принять от Каина дары? Потому что Каин был рожден не от Адама? Не от праха земного, а от Искусителя Змия, которого хитрый Моисей назвал тут же Ангелом, или он действительно был им? Моисей тут же причислил себя и весь род свой к богоподобным, происшедшим от Ангелов? Или здесь кроется какая-то другая загадка? Но поехали дальше. После того, как Каин убил Авеля из ревности перед Богом, он был согнан с земли его и объявлен изгнанником и скитальцем. Учти, при этом, что на земле только три человека оставалось, потому что тот самый первый у нас повис под вопросом где-то, а двое других по земле шатались в неизвестном направлении! Размножались, наверное… – захихикал Вилен. – Так что в поле Господнего зрения остались только Адам, Ева и Каин. Но… Каин не унывает от тоски. Он идет в землю Нод, где тут же находит себе жену: «И познал Каин жену свою; и она зачала и родила Еноха…» А дальше идет целый перечень еврейского народа, родословная, и кто от кого чего родил. А где жен брали – неизвестно! Читаем Главу пять. «Адам жил сто тридцать лет, и родил сына по подобию своему, по образу своему, и нарек ему имя: Сиф» А до того, что, его дети были не по его образу и подобию? Тоже эфемерные, но уже двуполые, или как? И тут же следующая загадка: «Дней Адама по рождении им Сифа было восемьсот лет (или сто тридцать? а?) и родил он сынов и дочерей». Спрашивается, от кого можно родить в восемьсот лет? В Библии нет указания, что Ева прожила столько же лет. Тогда от кого же рождались люди? А не клонировались ли они? А? Правильно умный Моисей все скомпоновал. В Библии огрехов очень много. Самые первые с самого первого листа и начинаются. То он сотворил одного человека, по «Образу и Подобию Нашему», потом каких-то непонятных мужа и жену по «Образу и Подобию Моему», которые неизвестно куда девались, потом сотворил Адама из праха, а Еву из ребра, без всякого образа и подобия. Детям их с неба падают жены, которых они познают. И где же истина, спросишь ты?

Профессор бегал по кабинету в полном возбуждении, а Саша сидел, вытаращив глаза от такого потока информации, и действительно ничего не понимал. Может, правы эти адепты и народ израильский богоизбранный, и даже он сам носит в себе частичку космического? Он даже где-то возгордился внутри себя, но оказалось, что рано. Профессор резко остановился и начал тему с другого конца:

– А теперь послушай другую сказку. От Мулдашева. Сей почтенный муж побывал в Гималаях, прародительнице и колыбели всех людей, живущих на земле. Так вот! Он нашел там, в пещерах, находящихся в нирване, в состоянии сомати, то есть типа в летаргическом сне, можно и так сказать, перволюдей! Самых первых перволюдей и все указания на то, в старинных текстах, что первые перволюди были эфемерными созданиями и только потом стали уплотняться! Мало того, они размножались делением. Почковались! Это ли не подтверждение Библии? Вот почему он вначале создал ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА по образу и подобию нашему, и сказал ему – вы плодитесь! Потому что первый прачеловек размножался почкованием и, может быть, был подобен чему-то Космическому, Космической Всеэнергии или Космическому Духу, который мог делиться, типа амебы! Затем Он создал двух человек. Мужчину и женщину. По образу и подобию своему. Эти могли быть и полуэнергетические, как Бог, а могли уже обладать первичной материей. Это уже похоже на первый опыт парного размножения. И они, я так думаю, жили и размножались. Между прочим, посмотрим в другую религию, более древнюю – Авесту. Что по этому поводу говорится там и что нам проповедовал сам Заратустра? А там тоже весело: сначала Бог – Ахура Мазда – «создал не материальный мир, а лишь духовные сущности всех будущих благих творений – Богов, небо, воды, стихии, животных, растения и людей». И в этом бестелесном состоянии они находились целых три тысячи лет, а только потом получили плоть! Видишь, как все перекликается? Но пока оставим их в покое. Вернемся к Адаму и Еве. Ведь Адам и Ева получили свою кожаную одежду только после грехопадения. Значит, это может быть правдой! Ее грех со Змием, точнее эфемерным созданием ангельской породы, которое таким образом хотело материализации? Может быть, это и был первый опыт телесного совокупления, до Адама, чего не хотел Господь Бог? Ведь Ева была создана, как парная особь из костей и плоти Адама и для него. Предположим, что они только стали уплотняться, имели уже скелет и плотную материю, но не полное тело. Когда Господь изымал ребро, Он то место, откуда брал его, прикрыл плотью! То есть частичная плоть уже имелась. Ева была создана именно как пробная парная особь, ну а Ангелу захотелось положить в нее семя свое, за что Господь его тоже наказал, отнял у него облик его и велел ходить ему «на чреве своем»! Так что в начале Змий мог представлять из себя совсем даже не того змея, которого мы имеем в виду сегодня, не пресмыкающуюся тварь, а полноценного Героя того времени! Вот это и есть грехопадение. То есть выстраивалась одна генетическая цепочка, как пробная, а тут в эксперимент влез своим ангельским видом и красотой, а именно так древние рисуют Сатану, или падшего Ангела, кому как лучше нравится, и имело место нарушение какого-то основополагающего Закона развития Вселенной. Разозлившись на нечистоту эксперимента, Бог бросил Адама и Еву под колеса истории, на предмет самовыживания. Правда, дал им телесную оболочку, потому что без нее они не смогли бы, как сказал Всевышний Адаму… «в поте лица твоего будешь есть хлеб твой, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься». Но, с другой стороны, Творческий Разум Вселенной не мог допустить бунта, способного разрушить Мир. Не мог Господь в силу своей природы, в основе которой лежит Любовь, уничтожить свое младшее и любимое творение. Он дал людям шанс. – в виде совсем иного, на другом уровне, пути развития, куда более длительного, чем изначально в Раю, а поэтому и тяжелого. Вот оно-то и есть настоящее изгнание из Рая! Ну и что же дальше? Спроси у меня!

– И что же дальше, уважаемый Вилен? – действительно спросил Саша.

– А дальше читаем третью сказку про людей. Сказка специфическая. Начало у нее похоже на предыдущую. Действительно земля произошла от всекосмического взрыва, что и в Библии написано. «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою». Видишь? Опять то же самое. Бог сам еще был В ДУХЕ, а земля вообще была БЕЗВИДНА! То есть, невидна вооруженным, материальным взглядом. Все было эфемерное. Только потом Создатель стал все уплотнять. Никто не может сказать, каким времяисчислением пользовался Всевышний, но время на земле и время в космосе имеют разный циферблат. Об этом знает любой третьеклассник. Так что день творения первый, мог исчислять в себе несколько столетий или даже тысячелетий. А теперь представим, что Он уже все сотворил и стал уплотнять эфемерное до материального. Но вначале ведь уже были созданы люди. Помнишь, по образу и подобию Его и мужчина и женщина. Может, они были теми, самыми первыми, которые еще только начинали уплотняться, полу эфемерные, но парные, а на самом деле вторые. Как ты помнишь, самыми первыми эфемерными были перволюди, то есть один перволюдь. Он-то и был создан по образу и подобию Нашему, но не Божию. Но он, именно с повеления Господа, стал плодиться и размножаться. Почковаться. Появились они. Много они. Именно они первые эфемерные создания! Теперь про то, как следом появилась пара, которые были уже по Образу и Подобию Божию. Вторая стадия создания живого человека на земле. Эти уже должны были быть полу эфемерные, раз парные! Ведь если верить Мулдашеву, земля была заселена плотно, и созданиями, и людьми разной плотности и разного роста. От метра с хвостиком, до пяти! Значит, там проживали разные перволюди. Одни бестелесные, плодящиеся почкованием. Вторые полутелесные, плодящиеся парным пробным размножением. Третьи телесные из плоти, то есть материальные. У Толтекев все то же самое и по такому же сценарию: «Все это произошло в те далекие времена, когда человечество пребывало на стадии эволюции, известной ныне как лемурийская раса, и обитало на древнем континенте Шалмали. Погружение в материю и борьба человека с истощающими последствиями этого погружения длились многие миллионы лет. В те дни цивилизация Лемурии породила семь подрас. Четвертая подраса лемурийцев носила название барнишадов, или Божественных Гермафродитов, и из нее возникла раса рмоахалов, первая подраса атлантов. От рмоахалов появились тлаватли, и именно в этой ветви начали рождаться жрецы и жрицы прошлого, которые постепенно восстанавливали часть своих прежних воспоминаний». Вот тебе все они. И телесные и полутелесные и совершенно бестелесные. И каждый познал Бога своего. Поэтому у одних Он есть в Духе, у вторых Он полудух-получеловек, но, наверняка энергетическая сущность, а еще для третьих – уже и материален. Что это нам напоминает? Правильно! Это есть триединство! Вот она, Божественная троица! Он есть от всех, и Он есть для всех! Отец, Сын, и Дух Святой! А теперь вернемся к Библии. «Когда люди стали умножаться на земле и родились у них дочери, тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал». Раньше не брали, а потом стали брать? Почему?

– Да, почему, – как первоклашка повторил Саша.

– Да потому, что увидели!!! Потому что они стали телесными, обрели плоть и могли, как и сыны Божии размножаться парно. Наконец-то! Читаем подтверждение наших мыслей в Библии. Глава шесть дробь четыре: «В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Божии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им: это сильные, издревле славные люди». Значит, став телесными, жены человеческие стали производить на свет белый нечто. Но не человеков. Они стали производить мутантов. Даже наши современные ученые, производящие опыты на животных, для клонирования последних, выяснили, что клоны развиваются ненормально. Во-первых, им свойственен гигантизм, а во-вторых, их жизненный цикл крайне недолговечен. Мало того! Сейчас ты услышишь полный ужас!!! – профессор даже руками всплеснул. – Генетически все животные, пресмыкающиеся, рыбы, в общем, вся живность на первоземле, имела тогда одну и ту же генетическую цепочку хромосом! Они могли совокупляться друг с другом и производить потомство, потому что были совместимы! Во как! Понял, как Всевышний просчитался. Он это тоже понял и пришел в полный ужас! Вот тогда-то «и раскаялся Господь, что создал человека на земле, и восскорбел в сердце своем. И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человеков до скотов, и гадов, и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их». Ну а сам-то, Он у нас какой? Он или уже телесный, то есть спустился в тело из духа, или еще в духе, или полутелесный полудух или полностью плотная материя? Или Триедин? А? И по сегодняшний день он такой или как? Церковь уверяет, что Он до сих пор Триедин! А если Он триедин, то должны, обязаны быть, находиться на Земле и все те, созданные Им. Все три вида! Это и есть, с моей точки зрения, параллельные миры. Мы видим только себе подобных, иногда видим полуматериальных. И совсем не видим эфемерных. Но чувствуем! Особенно те, кто обладает экстрасенсорными способностями. Но если мы лично не видим, то это еще не значит, что их нет. Наверняка они есть. Сто процентов есть! Я уверен!

– А как же наши мутанты? Он их, так-таки, истребил? – спросил Саша.

– Конечно, истребил. Наслал потоп, который длился сто пятьдесят дней. Ну и, естественно, история с Ноевым ковчегом, построенным Ноем для спасения всех тварей земных попарно. Ее все знают, но не все знают подробности. А они вот какие. Если проследить по Библии цепочку, кто от кого произошел, то Ной оказывается, был пра-пра-пра… сыном Адама, из колена Адамова! Мало того, одна из его снох была беременна на момент загрузки всего семейства на ковчег. И кто же отец будущего младенца, спросишь ты? А отец его был из колена Каинова. Блудила невестушка наша. Таким образом, семя Каина было сохранено в веках. Хотя Господь очень хотел разорвать эти мутантные цепочки, и оставить на земле чистую пару от колена Адамова, у него опять ничего не вышло. А вот теперь мы и подходим к четвертой сказке для взрослых. Интересно?

– Очень интересно! – Саше показалось, что у него тоже загорелись глаза.

– А она уже от немецкого ученого и писателя Эриха фон Деникена. Он нам доказывает, и я с ним согласен, что именно от связей между человеком и животными происходили некие полулюди-полузвери, изображенные на дошедших до нас барельефах, в легендах и мифах, в скандинавских и буддийских хрониках. В любой древней легенде есть ссылки, или упоминания про Богов, спустившихся с небес на землю. Начиная от Гималаев, над которыми гремели воздушные сражения, Греции, где целый сонм Богов именно в небе выясняли свои отношения, инков, которые имеют гробницы своих царей трехметрового роста, с изображением летательных аппаратов на их крышках и так далее. И все это – когда человек полуразумный, в поте лица своего, пытался прокормиться чем попало, по небу уже летали на колесницах, издавая страшный грохот и извергая огонь и молнии, множество Богов! Сегодня мы говорим об этом свободно, потому что скрывать дальше за запретами это стало уже невозможно. А главным тормозом цивилизации была Религия. Не Вера! Вера – это то, что в твоей душе! А Религия. То есть – это то, что тебе навязывают извне посредники между Небом и Тобой. Церковь. Это она во все века придумывала табу. Запреты на знания под любым предлогом. Она спокойно могла себе позволить не только подкорректировать древние источники, но могла даже переписать хроники, дабы не смущать слабые умишки первочеловеков, отобрав знания и обозвав это как угодно. В средневековье на костер отправлено было несметное количество любопытного народа. Якобы за ересь. Тогда знания приравнивались к ереси. Потом этот кошмар продолжила наша, Христианская Церковь. Но эта, слава Богу, на костер народ не таскала. Но тоже все держала под запретом и тоже могла подчищать под свой разум древние рукописи. А сама издавать для народа то, что считала нужным.

– Я читал их брошюрки для тупоголовых. Знаю.

– Это же специально так пишут, чтобы ты чего не наумничал. Не полез, куда тебе не надо. Чем народ тупее, тем с ним легче общаться. Легче вбить в голову нужные мысли. Это же аксиома. Ты посмотри, что выделывал на Руси царь Петр? Он же первый семейные связи рвал и приводил этим страну в хаос! А почему? Да чтобы ослабить народ. Народ был силен своим семейным, сколоченным бытом. Домостроем. Но тогда этот народ мог диктовать своему царю, и с ним нужно было договариваться. А слабый народ он есть быдло, раб. С ним не надо договариваться, им нужно и можно только управлять. А ты говоришь – народ тупеет! Потому и тупеет, что ему не ту литературу подсовывают, не те знания. Начиная от церкви, заканчивая нашей школой. А эти книги ты читал? – Профессор показал на стопку Аллиной литературы на столе.

– Пробовал читать, – ответил Саша. – Но мало чего понял.

– А у них своя метода, но тоже рассчитана на нашу тупоголовость. Это, как в известной истории с Кафе. Есть в Париже одно Кафе, где чашечка кофе стоит о-о-о-чень дорого! Чуть ли не десять баксов. Но народ ходит туда и пьет! Почему? Из-за престижа. Потому что некому сказать, что король голый! Так и тут. Изотерические книги пишут таким заумным языком, чтобы ты, читая и расхваливая сам внутри себя свой ум, думал, что ты их должен понять. Дол-жен! А поэтому дочитаешь до конца! Из принципа! А если дочитаешь, то есть вариант, что что-то залипнет! Вот и все! А на самом деле это все шифровки. Прав был Давид. Они хитро маскируют за текстами шифровки. И коды для себя и код на зомбирование для тебя. Если ты туповатый, еще лучше. Думать не будешь, а сразу клюнешь на код и отдашься их учению.

– Наверное, вы правы. Я тоже упирался изо всех сил. Пытался понять, – сознался Вилену и сам себе Саша.

– Во-во! Так вот! Вернемся к нашим баранам. Почитай во всех мифах, сколько там разных тварей. И тебе русалки, и тебе сирены, и Бог Пан, с козлиными копытами, и трехголовый Кербер, Пегас с крыльями, или этот, Кентавр, полуконь-полулюдь. Да и прочих всяких очень много. Это ты думаешь что? А это и есть наши мутанты. Посмотрим опять же в Библию. Третья книга Моисеева. Левит. Глава восемнадцать дробь двадцать три: «И ни с каким скотом не ложись, чтоб излить семя и оскверниться от него; и женщина не должна становиться пред скотом для совокупления с ним: это гнусно». Или там же: «Не оскверняйте себя ничем этим, ибо всем этим осквернили себя народы, которых Я прогоняю от вас». Это такое последнее предупреждение перед потопом и ковчегом было народам, но они не поняли. Тупые. А вот еще интересней. Глава двадцать дробь пятнадцать: «Кто смесится со скотиною, того предать смерти, и скотину убейте» и там же дробь шестнадцать: «Если женщина пойдет к какой-нибудь скотине, чтобы совокупиться с нею, то убей женщину и скотину: да будут они преданы смерти, кровь их на них». То есть не только перволюди могли произвести мутантов, но и скотина тоже! Поэтому ее нужно было непременно убить! – Вилен даже подпрыгнул на месте от возбуждения. – Видал?!

Ну и что же мы имеем? – Он сделал очень удивленное лицо. Оттого, что понял, что мы все не то поимели. – А вот что! Согласно современным постулатам биологии, скрещивание человека с животным в принципе невозможно, поскольку число хромосом в генетическом коде «партнеров» будет разным. Подобное спаривание никогда не даст жизнеспособного потомства. Но мы же знаем уже, что генетические цепочки допотопного народа были совместимы! Мало того, по Платону, в его диалоге «Трапеза» он пишет: «Первоначально кроме мужского и женского пола существовал еще и третий пол. У людей этого пола были четыре руки и четыре ноги… Эти люди обладали громадной силой; у них помутился разум, и они собирались взобраться на небо и учинить насилие над богами…». Эти многорукие очень напоминают нам индийские божества, типа Шивы, с несколькими руками. Так ведь? При этом Фон Деникен описывает в своей книге много доказательств его теории. Он пишет: «Мне кажется, культ полулюдей-полуживотных, носивших явно выраженный сексуальный характер и сопровождавшийся в древности чувственными утехами, был формой сохранения неких тайных знаний. Но разве подобные «тайные знания» об искусственном оплодотворении не могли быть получены от представителей инопланетного разума?». И я с ним согласен. Это были никакие не оргии, а эксперименты, в том числе и с животными. Между прочим, только экспериментальным путем можно было прийти и к размеру фаллоса, необходимого для нормального оплодотворения, и к частоте семяизвержения, то есть совокуплений, но и, заметь, к пробам сделать это совокупление чувственным, желанным. Не зря, я так думаю, женщины бегали к скоту. Что-то там было изначально не так. Может быть, путем экспериментов и появился оргазм, появилось то, что тянет пары друг к другу? Там добавили рецепторы, выделяющие запахи, добавили клитор, тут увеличили член, или уменьшили вагину, в третьем случае сместили все это вниз или вверх, чтобы подходило идеально и вызывало желание на повторение. Ведь создавая людей, тем более почкованием, кайф в процесс размножения не закладывался. Как у животных. Они же не имеют оргазма. Они просто размножаются согласно инстинкту. Я так думаю. Но Боги могли понять, что человек, он же разумный, он без чувственного удовольствия друг к другу не побежит и в муках рождаться не захочет. Поэтому нужно было придумать такое совокупление, чтобы оно вызывало постоянное желание, особенно у мужчин. Чтобы его член очень быстро реагировал на женские возбудители. И на вид, и на запах, и на фигуру. Может, поэтому жены человеческие были так прекрасны, что сыны Богов засматривались на них? Тем более, что еще Богам нужно было экспериментальным путем найти возможность прерывания, то есть переделывания генных цепочек, а посему у них было не несколько «проб пера», а много экспериментов. Не думаю, что сыны Богов могли естественным образом совокупляться с первочеловеком, который сам еще был почти скот. Один запах отбил бы желание. Как у Стругацких в романе «Трудно быть Богом», но вот улучшить породу искусственно, оплодотворяя первобытных людей, они вполне могли. Но если они занимались генетикой, почему бы им не заняться и учебой тупых перволюдей, в том числе подарить им Божественные Идеи. Конечно же, да! Что и было сделано. А уже потом идеи ассимилировались на данной территории, искажались, адаптировались к условиям местопребывания и превращались в Религию. В самом начале она, общая идея, была одна, но расстояния, обычаи, язык и прочие различия и религию развели в разные стороны. Но в принципе религиозная подоплека почти одинакова у всех народностей. При этом она изначально подавалась, как языческая, иначе человек древний не мог бы уразуметь и принять ее в сердце свое. Ему было легче иметь много богов из сонма тех же сынов божиих, которых было тоже много, и которых он знал. И только специально отобранные, не окончательно тупые, для обучения религии и для сохранения знаний, которые и были названы «Избранные» знали, что там, высоко в космосе Бог один! У викингов и скандинавов он так и называется – Один! Он есть Сущий, Он есть Творец Всего, и он есть Самый Главный! «Великий Невидимый, которого не зрели Ангелы, не постигала Душа, и никогда не называли по имени». Так написано в самых древних Трактатах. Например, в «Тайных книгах Иоанна». Там же Бог Вседержитель трактуется так: «Он безграничен, ибо нет никого, чтобы ограничить Его. Он непостижим, ибо нет никого перед Ним, кто постиг бы Его. Он неизмерим, ибо не было никого перед Ним. Он невидим, ибо никто не видит Его. Он вечен, Он существует вечно. Это свет неизмеримый, чистый. Он невыразимый, совершенный в непогрешимости. Он не телесный, не нетелесный. Он не большой, не малый. Нет возможности сказать, каковы его размеры, ибо никто не может постичь Его». Но почему это было такой страшной тайной, только для «Избранных», как они сами называли себя «Посвященные», не очень понятно? Может, так им сказали сами Боги? Чтобы знания как-то не разволакивались в разные стороны и не искажались? Во всяком случае, о том, что воля Богов заключалась в том, чтобы искоренить на Земле нечистые создания, мутантов, нам ясна и понятна. Она полностью совпадает с Библейскими текстами. В том же Левите. Глава восемнадцать дробь двадцать шесть: «А вы соблюдайте постановления Мои и законы Мои и не делайте всех этих мерзостей, ни туземец, ни ПРИШЕЛЕЦ, живущий между вами». Что это еще за пришелец, хочется спросить?

– Что, так и написано? – удивился Саша.

– Именно так и написано. Пришелец!

– Опять же у того же фон Деникена. Были найдены таблички, где описаны предания шумеров. Так вот. К ним спустилась Божья пара Уту и Иннана. Мало того, что этот Уту оплодотворил много женщин, к нему на подмогу прибыл еще и Энлиль. И этот Энлиль туда же! Он забирал людей в какой-то Дом Богов Дуку, где кроме женщин были созданы еще и мужчины. Во всяком случае, двоих упоминают по именам – Лахар и Ашнан. Эти двое так и просятся: – «Позвольте нам спуститься из Дуку вниз, на землю». Вот так вот, молодой человек. Мало этого, исследователи из Университета штат Пенсильвания привезли аж в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году из экспедиции в Месопатамию древнейший в мире масштабный план города богов, Энлиль-ки. В этом городе были так называемые «ворота сексуально нечистых». Есть такое предположение, что, создав людей нового поколения, то есть чистых, Боги вознамерились предостеречь их от содомии и изолировали от внешнего источника заразы и скверны. На одной из клинописных табличек содержится даже скрытый намек на метод оплодотворения, которым пользовались Боги, а именно – имплантация (введение) божественных генов. А теперь подумай сам. Если Боги генетически почистили род человеческий, то уж в головах-то точно должны были навести порядок с Религией, потому что это есть главное и единственное, что они еще могли сделать, чтобы больше не экспериментировать никогда и никому. Ни им самим, ни, тем более, первочеловеку, обретшему кожу и жену. То есть ввести жесткое табу и под страхом наказания и с помощью пугательных примочек от своих летательных аппаратов, которые рычали, гремели молниями и испускали дым и грохот на всю землю, так, что она дрожала, заставить их вызубрить законы Божьи наизусть. Ну а чтобы до кучи, для большей гарантии, выдали им еще и противника Божия, который совсем страшное пугало – Сатану. С рогами, страшной рожей, хвостом и копытами, чтобы он напоминал им их мутантов, а они знали бы, что вот это вот страшно, греховно и наказуемо…

… И назидание: будешь себя хорошо вести – попадешь в Рай к Богу, наверх, это тебе плюс. Зачтется. А будешь вести плохо – попадешь на сковородку или в котел к Сатане в Ад, вниз! Вот тогда, я думаю, и появилось понятие – грех. Это все, что в минус, – выделил Вилен медленно и голосом. Он молча побегал по кабинету какое-то время, а потом продолжил:

– А еще Боги боялись, что как только за порог, так все опять кверху ногами пойдет. Правда, появилась небольшая гарантия, что все-таки мутантов больше не будет, потому что генетическую цепочку они таки переделали. Я думаю, что еще они именно тогда и придумали Любовь! Создали самый первый треугольник на планете: с одной стороны Бог, с другой стороны Сатана, а базируется все на основании – Любви! Любовь, то есть специальные рецепторы, вызывающие влечение и желание, тоже были генетически дополнены и помещены и в человеческую голову в виде нервных клеток и в геном. В геноме человека есть целых три гена, которые несут несколько вариантов наследственности. И в каждый из них заложен один, вместе с которым от рождения привносится человеку неблагополучие. Мы можем описать его как синдром дефицита удовлетворенности. Такой человек все время чем-то недоволен, он не может быть доволен просто так. У него постоянная тоска или печаль во взоре. Он с детства ищет, чем бы ему компенсировать эту нехватку удовлетворенности? Это и есть поиск Любви или самореализации. Еще, я думаю, что это было как-то возведено в степень, возвышено, создано специально, чтобы каждый человек не бросался на себе подобную особь противоположного пола, как собака на кусок мяса, а носом мог покрутить в поисках кого получше, и таким образом сам генетически улучшать свою породу. Ну а две вторые составляющие треугольника, Бог и Сатана были даны почти насильно. Он, Единый и Всемогущий, опять же решил, что народ этот, полупервобытный, можно или только на конфетку приманивать или в страхе держать. Поэтому следом и появились слуги Веры и Религии. И пригляд за ними в виде эфемерных перволюдей, которых назвали Ангелы и Бесы. Это их основная работа на Земле – быть нашими и помощниками и карателями, записывая все наши дела и делишки… Один справа за плечом, а второй – слева.

– Вы хотите сказать, что их нам навязали? И светлых и темных? И даже Ангелов с Бесами?

– Конечно же, да! И не только Богов, а и слуг Сатаны с его чертями и прочими ведьмами и бесами. Думаю, что и тому, и другому Боги их учили сами долго и внушительно. Просто был создан изначальный миф про Героя-Бога. Имя по ходу истории Земли менялось, но списано было все с главного в жизни любого человека, с Солнца! Это его движение по небосклону есть и дата рождения Героя, именно двадцать пятого декабря, и три дня смерти, три дня зимнего солнцестояния, и воскрешение через три дня. И знаков зодиака двенадцать, как и учеников Иисуса, или Гора, или Кришны, или Митры, или Будды и прочая, прочая, прочая. И что характерно, все они рождались именно двадцать пятого декабря. При этом все время повтор: имеющий уши, да услышит! Это шифровка нам, будущим потомкам. Как только мы услышим, доедем до понимания Библии и всего, что в ней зашифровано, нас возьмут на следующую ступеньку космического развития. Я лично чувствую, что этот миг тихо надвигается. Не зря, например, возобновляется самое древнее религиозное учение на планете – Учение толтеков. Это Учение еще одна инструкция для жизни, правда, для энергетической жизни, а не материальной. Потому что, если почитать Библию, а эта книга написана изначально не только как Священная и законодательная, но и как инструкция именно для евреев, то там в таких подробностях выданы всевозможные указания и советы! Это для жизни материальной. Потому что, например, написано, как делать Ковчег, Скинию, это так называлось их Святилище, стол, светильник и прочее… Диву даешься! Это инструкция не просто тупым, а совсем тупым, поэтому до точки, до сантиметра расписано все.

– Типа полной жизненной инструкции?

– Типа да! Там еще и по жертвоприношениям полное разжевывание. Какого теленка, в какой день резать, куда кожу, куда жир, куда какое мясо, до противности все по полкам разложено. Или гигиена! Так подробно научили этому неумытый и грязный еврейский народ, что до сих пор в Израиле самая лучшая медицина в Мире! А ты говоришь! Вот тогда-то все и было дано нашим тупым предкам. Вот это и есть Любовь, Вера и Религия. Понятно?

– Понятно более-менее. А что с евреями, точнее с их богоизбранностью? Тоже так же? Наверно, что-то должно отличаться.

– Почти так же. Но у них чуть-чуть по-другому. Отличается. Хотя Библия и есть написанная евреями именно для евреев, сохранена она была для всего человечества, как первоисточник. Но у евреев изначально подход был другой. Они жили обособленно в полупустынных местностях, и мало оскверняли себя, поэтому и были выбраны для очередного эксперимента. Точнее для окончательной подчистки одного из племен человеческих, а еще точнее Каиново семя. Точнее, уже после потопа, когда семя еврейское через Ноя и сыновей размножилось, одна ветка – Адамова – пошла развиваться в одну сторону, а вторая ветвь – Каинова, то есть именно еврейская, и попала в зону эксперимента, что-то там все-таки оставалось греховное. Генетическая цепочка должна была быть до конца проверена экспериментально. Для уговаривания целой нации на эксперимент выбрали Моисея, как самого грамотного и Посвященного. А Моисей, как приближенный к тайнам, все быстро понял, немедленно и срочно оборзел до полного хамства и решил проблему по-своему.

Он решил сразу за всю нацию. Он решил, раз пошла такая пьянка, а почему бы не приобщить весь еврейский народ, находящийся в рабстве в Египте, к Избранным. Ведь именно это ему и внушал его Бог Яхве, от имени всех Богов. Не исключено, что слова «Богоизбранный Народ» и прозвучали в процессе уговоров его Яхве, от имени всех Богов посланного для соблазнения целого народа на продолжение эксперимента. Цель эксперимента все та же. Изоляция и дальнейшее осеменение. А также мне кажется, что, отправляя народ бродить по пустыне, в антисанитарные условия, Яхве порекомендовал сделать мужчинам обрезание с целью гигиены. Вот тут-то Моисей и подсуетился! Он уговорил всех своих соплеменников сделать обрезание всем и сразу, в одну ночь.

– А что, раньше обрезания не было вообще? – удивился Саша.

– Идея обрезания была темой запретной. Только жрецы имели право делать себе обрезание. Я думаю, что это им было внушено для гигиены, чтобы Посвященные жили чище, а потому и дольше. А евреи за одну ночь сделали обрезание сами себе! Таким образом, Моисей решил приобщить целую нацию к Посвященным. Сделать их богоизбранным народом, заодно вспомнив их генное завоевание – род от Каина. Я так думаю, что именно Яхве все это внушил Моисею. Как можно соблазнить народ на бегство? Не рассказывать же ему про ассимиляцию, опыты и прочее облучение. Вот и сказано было, что они народ только один такой, который специально выбран в сыны Богу. Поэтому они без зазрения совести и побежали. Мало этого. Они в долг набрали у всех знакомых и соседей неимоверное количество золота и другого добра, а потом со всем этим смылись, – профессор захихикал. Ему стало смешно за всех евреев израильских. – Сбежали навсегда в землю обетованную. Когда Фараон узнал, он разозлился страшно. Но в основном разозлились его жрецы, потому что эти новообрезанные стали своими мужскими, обрезанными херами перед египтянами хвалиться и попросту выставлять их на показ всему честному люду! При этом говорили, что это сделано по приказу их Бога Яхве! Вот почему за ними было выслано целое войско. Сам подумай. Зачем за рабами вослед двинулась армия? Да потому, что они оскорбили жрецов обрезанием, пугали фараона волшебством, не без помощи Яхве, всевозможными кознями египетскими в количестве десяти штук, а вдобавок обокрали остальной люд! Конечно, это полное хамство, но евреи изначально были не всегда честны и благородны. Начиная с самого начала, читай все ту же Библию, Ветхий Завет, они спокойно, без зазрения совести шли на подлоги и обманы, в рамках одной семьи убивали друг друга и не ощущали себя греховными. То есть всегда изначально сами себя оправдывали, а не винились, как и их праотец Адам в Эдеме. Хотя я думаю, что они произошли ни от какого не от Каина, иначе не прятались бы за спину своей праматери Евы. Понятно более или менее? Это очень поверхностно и кратко. Если я начну рассказывать тебе подробнее, никакого времени не хватит. Что еще тебе рассказать, молодой человек?

– Еще есть один очень интересный вопрос, который висит на языке. Дело в том, что я полукровок, еврей. Но меня воспитала обыкновенная русская мама и я не наблюдаю в себе каких-то особенных, выдающихся признаков. Но!!! Мы живем в странное время, когда в любой момент к власти может прорваться очередной шизофреник и опять зазвучит над Россией: бей жидов, спасай Россию! Поэтому и волнует животрепещущий вопрос.

– И в чем же этот вопрос?

– Почему Гитлер уничтожил почти треть населения целой еврейской нации? Тоже поэтому, что ему тема богоизбранности не понравилась?

– Типа того. Он считал самой чистой расой – ариев и они должны были стать Богочеловеками, а не какие-то грязные евреи. Ведь раньше, еще даже до Революции, евреи, в основной своей массе жили очень бедно, многолюдно, грязно, как на вокзале. Они же все время в движении, движутся в землю обетованную, поэтому любая страна проживания – это для них транзит, это их временный вокзал. Можно там и не убирать, и плевать, и вообще вести себя временно. Да и грамотность была нулевая. Закон гласил, что еврей должен слушать раввина, а не грамотности обучаться. Только верхняя прослойка, которая знала основное направление движения всего народа, как тебе и говорил Давид, было действительно умная и образованная. Ты посмотри на еврейских женщин. Они же занимают основные места и в ящике, и на экране, и поэтессы, и писательницы! И в Голливуде, и в России, да и по всей Европе! Они вместе с мужчинами заняты охмурением гоев в нужном направлении. Все эти Стоуны, Извицкие, Милявские, Пугачевы… Это именно они учат мужчин гоев разврату через вседозволенности секса, всю русскую нацию отравили приобщением к неумеренному потреблению алкоголя, ругани матом. А собака зарыта в воспитании. Если тебе с пеленок вбивать в голову, что ты умница-разумница, ты гений, ты необыкновенный ребенок, ты таким и станешь. При таком подходе даже на кусте картошки маки зацветут. А послушай русскую маму! С детства – идиот, дурак, куда пошел, ты не так все делаешь, у тебя руки из задницы растут, чтоб тебе ни дна, ни покрышки… И что вырастает в результате? Сам знаешь. Да и потом. Во все века и у всех народов, евреев, до сих пор не принявших Иисуса и ждущих своего Мессию, не любили из-за предательства Иуды Искариота, сдавшего властям Иисуса и, таким образом, отправившего его на крест. А потом их Талмуд, в котором мы все гои, их учение Каббала, их Тора, еще одна зашифрованная книга. Но больше всего евреям напакостили «Сионские протоколы», после которых их и стали звать сионистами. Эта своеобразная программа, которая учит евреев, как завоевать весь мир под свое начало. Там все так четко прописано! Почитай! Она была составлена еще до Революции после сионистского съезда в Базеле, в Швейцарии, аж в тысяча восемьсот девяносто седьмом году. Ты думаешь, отчего перед самой Революцией были такие дикие еврейские погромы?

– Да! Действительно! Я и по рассказам еще бабушкиным помню.

– А это и есть отголоски тех самых протоколов. Они были тайной за семью печатями, во всяком случае, так нам говорит история, но каким-то образом украдены, а затем напечатаны большими тиражами в России! Вот тут-то народ и понял, «кто виноват»! Показали пальцем прямо в жидовское мурло! Хотя я лично думаю, что это очередные происки самих сионистов. Создать дымовую завесу, а сами тишком, тишком, и в дамки! Бац! Они очень хитро умудряются жертвовать собственным народом для достижения своих корыстных целей. Вот Гитлер! Его так хитро использовали, а он и не понял. Шизофреник, другими словами, поэтому и отправил в газовые камеры и в разные прочие топки одну треть целого безвинного народа! Народ-то ведь и не в курсе был, почему пошел под заклание, как агнец божий! А пошел он, чтобы потом родилось такое понятие, как Холокост, и у сионистов появилась возможность, спекулируя этой огромной жертвой целого народа, оторвать себе кусок земли и создать государство Израиль. Ты думаешь, это старое государство? Ничего подобного! Оно почти мой одногодок. Родилось в тысяча девятьсот сорок восьмом году. Процветает по сегодня на крови и плоти собственного народа, той самой необразованной нижней прослойки, грязной, спекулятивной и ростовщической, которая позорила и дискредитировала сионистов перед остальным человечеством. Это такая подоплека, якобы. Но как может простой люд опозорить высшее его сословие, которое в своих основных законах все остальное население земли считает своим скотом, необходимым для обслуживания евреев! Глупость полная! В какие одежды ее ни ряди, а она ростки пробивает! Точно такая же подоплека, как и одиннадцатое сентября у американцев. Народ опять, как всегда, попросту надули, а сами сионисты, в образе спецслужб, которые уже давно прорвались к власти именно в Штатах, опять киданули под танки часть своего народа, им же не привыкать, чтобы прорваться на этой крови уже к мировому господству. Если в Библию глянуть, то еще Моисей, застав свой народ за поклонением золотому тельцу, пока он по горам Синайским скитался, слушая и записывая Заповеди Божьи, чтобы оторвать его от этого поклонения, заставил мужчин друг друга поубивать! Во как! Им любой народ – быдло! Никого не щадят! Поэтому схема их работает без сбоя. Змей, таки, сомкнет свой хвост с пастью, если мы и дальше будем заниматься попустительством. – Вилен нервно побегал по кабинету, а затем, резко остановившись напротив Саши, спросил: – Тебе понятно про евреев? Евреи тут ни при чем. Мы же с тобой не говорим про твоего папу или моих друзей-евреев, которых я обожаю. Мы говорим о политике захватничества целого Мира кучкой сионистов. Прошу не путать с остальными. Нас вон тоже, четко по программке сионистов, захватывали придурки и шизофреники большевики-коммунисты, а в основе своей – опять же евреи. Но мы-то русские! Хотя, если свериться с сионистской программкой, то мы четко ее и выполнили. И Первую мировую совершили, и Революцию устроили сами в своей стране, и обезземелили собственных крестьян и пустили огромную Державу по миру, и уничтожили крепкого хозяина-крестьянина на корню, и свое дворянство и интеллигенцию, и Вторую мировую совершили! Все четко по программке. Так что нам с ними еще предстоит пободаться! В Америке уже сдались. Там: евреи, евреи, кругом одни евреи… – пропел Вилен, картавя «р». – Все эти Буши, Рокфеллеры, Гейтсы… А посмотри, что делается в Голливуде! Там засели идеологи евреи и травят весь честной мир своими грязными фильмами с дикой идеологией Лидера, приделывая им хэппиэнд, чтобы не выглядело так откровенно – нахально!

Вилен вздохнул, задумался и тихо сказал, прямо из души: – Ну а нам надо нашей Православной Веры держаться, да не мешало бы Царя вернуть. Единовластие – единственная страшная пугалка, которую боятся сионисты. А Вера, она душу согревает и лечит. Она, только она нам и поможет! Но сегодня мы сами должны помогать нашей Религии. Иначе захиреет…

– А в кого мне верить? Если вас послушать, нужно быть атеистом и все.

– Э, нет, дорогой. Ты был прав изначально, когда рассказывал мне свои мысли у зеркала. Естественно Бог един! Естественно Он есть. Он должен быть! И я в Него, Главного и Всевышнего верю до конца. Мне понравилась твоя история с водой и едой! И здесь ты прав на сто процентов. Это новая для меня теория. Я ее буду развивать! Но она ложится на общую концепцию. Потому, что мы и правда контролируемы, потому, что жизнь наша направляема и душа наша посылаема, опускаема в тела наши физические. Уже давно всем понятно, что все мы есть единая энергетическая субстанция. Как думают современные ученые, и я к ним присоединяюсь, Адам и Ева это действительно энергетические сущности, возможно они были огромного размера, когда были В ДУХЕ, как и сам Бог. А Рай, я думаю, это и есть наше энергетическое поле Земли. Есть новая теория, что все материальные люди на Земле произошли от шести пар. Шесть первоначальных пар, прототипов. Это и сегодня видно. Типажи очень похожи между собой. То есть Адам и Ева энергетические были распылены на несколько частей, возможно шесть, ставших духовной частью, Душой первых физических человеческих тел планеты – в ее диком, первозданном мире. Их и не должно было быть много. Это и есть наши Души, данные нам Богом. Спуская Души в кожаные одежды, Он, таким образом, одушевлял новый род людской. Имеющий навязанную Богом религию, имеющий навязанную Богом веру, обученный первоначальным знаниям, в том числе и письменности, и счету. Другими словами, подкованный более-менее и даже, в довесок, получивший навязанную пугалку, в виде Сатаны. Это все и было вложено в одежды кожаные, а сверху закреплено энергетически. Как запечатано. Частичка этой энергетики живет в нас и сейчас. Это наши с тобой Души. Может, именно поэтому ни Христианская Церковь, ни любая другая религия не сомневается, что все мы потомки Адама и Евы. В таком варианте – на сто процентов!

– А зачем же наши души претерпевают столько зла? – спросил Саша. – Может, правы были Владимир и отец Сергий, что души наши на Земле нашей Матушке должны окрепнуть и вырасти энергетически, стать больше, мудрее, качественнее?

– Именно! Именно! Потому что они должны пройти на земле самоочищение, пройти чистилище, так сказать. Отняв у людей духовное зрение и слух (ясновидение и яснослышание), Вселенский Разум лишил возможности воздействовать на людей непосредственно любых Ангелов и Демонов. Вместе с тем, унаследовав качества нарушивших Закон Адама и Евы, люди в силу оправдательного свойства своего ума, приобретенного на момент изгнания, вынуждены постоянно подвергаться в своей жизни искушениям. Сочетание этих качеств с Божественным началом становится основой для свободы выбора каждого. Или, идти путем ведущим в Эдем, чтобы продолжить там свое развитие по пути Света, или, прислушавшись к голосу тьмы в себе, жить лишь во имя сиюминутного, земного благополучия. Каждый решает это сам за себя. Именно поэтому жизнь наша трудна. Именно таким образом наши души закаляют, чтобы не было соблазна, ничего не делая жить в раю на всем готовом, включая манну небесную и деградировать в скот, из которого человечество уже вытаскивали. Когда мы умираем, то возвращаемся к своему прародителю Адаму, то есть Богу, сыном коего и является Иисус, частичкой своей души. Я считаю, что это одно и то же – Адам, Иисус, Бог. Одна большая энергетическая МАМА ЕВА!

– А почему мама? – удивился Саша.

– Да потому, что Она есть Главная. Она несет за нас ответственность перед Миром, даже в рождении нас из чрева своего и воспитании из нас человека. Она даже грех запрета взяла Сама на Себя. Ни за кого не пряталась. Да и не надо забывать, что первоначально на Земле был, все-таки, матриархат!

– И мы действительно реинкарнируемся?

– Действительно. Потому что, если мы еще не готовы слиться с общим Абсолютом, нас спускают в следующее тело и так будет, пока Всевышний не примет нашу до конца очищенную душу в единую Всекосмическую. Вот тогда мы перейдем на следующий этап энергетической жизни, пройдя через общую энергетику, которую правильнее было бы назвать адамо-иисус. Сам факт искушения, которому подверглись обитатели Эдема, растянут в замедленном физическом времени Земли и происходит каждый миг человеческой жизни. Отвергающий соблазн настраивает себя на высокочастотную энергию, принимающий его – закрепляется в низкочастотной зоне. Если же случится новый сбой, человек, будучи низшей ступенькой тонкого мира, вновь притянется в грубые слои материи. Нас могут даже забросить, распылив еще раз на какую-нибудь необитаемую планету и опять повторить весь цикл закаливания. Но я думаю, что все будет хорошо. А почему я верю в Христианство, а не в сатанизм, тебе и самому уже понятно. Сам себя спроси – как ты хочешь жить? В Любви, красоте, чистоте душевной, в радости и самоотверженности?

Тогда твой путь в Храм Господень. А хочешь грязи, зависти, злобы, ругани и драки – милости прошу к Сатане.

– Действительно! Все очень просто. Я пойду в Храм.

– И правильно. Храмы всегда строились на энергетических столбах. Не обязательно читать там молитвы, если ты их не знаешь, но хотя бы раз в месяц ходи туда для энергетической подпитки. Чисти свою ауру. Душу свою, другими словами. Поливай ее чистой энергией, как душем из огромного Всекосмического источника, МАМЫ ЕВЫ, через праотца нашего Адама и сына Божия Иисуса…

Реквием

Весна надвигалась бурно и радостно. Ярко светило солнце и радовало своим настроением. Саша жил в своей студии один. Прошел месяц после полной реабилитации Аллы. Вначале был госпиталь, потом реабилитационный центр в загородной клинике, а потом Михалыч забрал ее к себе, и Саша надеялся, что навсегда. Сам он прожил у Михалыча в «резиденции», как называл свой загородный дом Михалыч, почти месяц, за который они перешли не только на «ты», но и сильно сдружились. Уже несколько дней Саша жил у себя дома. Алла поправилась окончательно, но очень сильно изменилась даже внешне. Пополнела, перекрасилась в нормальный каштановый цвет и стала напоминать ему интеллигентную бабушку при почтенном муже. На ней стал виден ее возраст. Пятьдесят шесть лет. Она стала тихая и уравновешенная, но скучная до тоски. Она тихо сидела или в кресле у окна, или в кабинете на маленьком диванчике и читала, читала, читала. Михалыч загрузил ее всевозможной религиозной литературой и старался помочь самой разобраться во всей той муре, которой была полна ее голова. Отношения у них стали сложные и непонятные. Алла категорически не подпускала Михалыча к своему телу, и Саша боялся, что рецидив налета уже на его тело может повториться. На общение шла очень неохотно и в основном молчала. Голос ее тоже сильно сбросил децибелы, стал тихим и воркующим, но все таким же хриплым, как будто очень сильно простуженным или прокуренным. До переезда к себе в студию Саша разговаривал с Аллой только пару раз. На откровенный разговор ему так и не удалось вывезти ее до самого своего переезда. Но он и не стремился. Он уже вычеркнул прошлое со всеми ужасами, которые казались ему далекими и не с ним происшедшими, из своей памяти. А когда вернулся домой, то впечатление у него сложилось такое, как будто вернулся из длительной, годовой командировки или с Луны, или из Владивостока.

Окна его милой студии выходили на солнечную сторону и по утрам радовали необыкновенными утрами. Вся природа отражалась в его приподнятом настроении солнечными бликами на стеклах окон, радостным трепетанием молодых листочков за окном и теплыми солнечными квадратами на ковре перед диваном. Он от души радовался жизни и своему одиночеству так, что все эти дни просидел в своей студии, и даже на улицу не выходил. Это тоже была своеобразная реабилитация его Личности, его Я. Ему тоже хотелось разложить в голове все мысли по полочкам, все впечатления и переживания расположить в душе «по рангу» или по мере поступления. Часто перед глазами стоял образ Богоматери, в которые сегодня ему уже почему-то даже не верилось. Чем дальше уходило время от всех тех страшных событий, тем больше ему казалось, что все что случилось – было не с ним. Как чья-то глупая выдумка или анекдот.

Вечерами он садился к инструменту, но музыка не шла, как будто кто-то перекрыл доступ ко всем семи нотам и не позволял ему прикоснуться к прекрасному. Несколько дней сплошного мучения заставили его затосковать. Уходящая весна цвела всеми красками палитры, а в его душе, такой чистой сегодня и так радостно откликавшейся ей, не звучала гармония. Хотя должно было быть наоборот. Все было уже позади. Жизнь стала прекрасна и удивительна. Погода шептала про «пойдем – выпьем». Друзья прорвались по телефону к его телу. Даже подруга Люда дозвонилась и требовала к себе в гости. А он сидел с радостным настроением и цветущей душой в студии и не мог написать ни одной песни, ни одного музыкального фрагмента. Было непонятно ему самому, что же происходит?

Может, в нем сидело чувство вины за все происшедшее, может, чувство неудовлетворенности самим собой, а может, его душа, очистившаяся от приворота, тосковала по любимой девушке Алене, которую он не видел уже больше полугода. Две последние ночи она стала сниться ему во сне. Нужно было что-то с этим делать. Нужно было звонить и бежать к ней как можно быстрее, а он все сидел и сидел в студии, как привязанный. Какая-то внутренняя преграда не давала ему поднять руку и позвонить ей. Может, это была его совесть, которая говорила: «Что, стыдно? Человек тебе в любви признался, а ты, как последняя сука, даже не поставил в известность, что у тебя какие-то неприятности. Ты, вместо того чтобы держать любимую девушку в курсе событий, вообще самоустранился и сделал вид, что тебя на белом свете нет, или, что она тебе не нужна, безразлична. Вот теперь совесть и гложет!»

Так прошла неделя, закончилась другая. В один прекрасный солнечный день Саша собрался и прямо с утра пошел к Алене домой. Было воскресенье, которое давало надежду на встречу.

Дверь открыл толстый пузатый дядька, в трусах и в майке и вытаращился на него, как на привидение.

– Вам кого? – спросил он, и Саша понял, что в воскресенье люди спят позже обычного. Что не надо было так рано звонить в чужую дверь.

– Мне нужна Алена, – скромно сказал он.

– Какая еще Алена? – удивленно спросил мужик и крикнул себе за спину. – Ма-аш! Тут какую-то Алену спрашивают. Это кто?

– Да это девочки, которые жили здесь до нас, – прозвучала из глубины квартиры, и следом за голосом из-за мужика высунулось заспанное лицо бабы в бигудях. – Молодой человек. Они уже месяцев пять, как здесь не живут. Переехали.

– А как же я теперь ее найду? – опешил от такой неожиданности Саша.

– А вы в институт сходите, – подсказали бигуди. – Там должны знать.

– Вот так! – подытожил мужик и громко хлопнул дверью у Саши перед носом.

Ему тут же стало очень тоскливо. Он так долго внутри себя носил эту встречу, так боялся оправданий, так переживал, а тут тебе – пожалуйста! Она переехала куда-то в туманную даль!

«И что мне теперь делать? – подумал Саша. – Где ее искать? Ведь даже ее фамилии я не знаю. Вот тебе и на!».

Он шел по аллейке и ноги сами потащили его мимо знакомой скамейки в церковь Всех Святых.

У калитки все так же сидели на ящиках бабки и так же протягивали ладошки, а некоторые и маленькие коробочки. Он узнал одну из них, ту, которая ругалась матом.

– А где ваш внук? – спросил у нее Саша.

– Да сдала я его в интернат, – ответила бабка и опустила глаза. Ей, может быть, стало стыдно. Она не знала, кто этот молодой человек и откуда знает ее внука, она не помнила его и поэтому, на всякий случай, застыдилась. А вдруг этот человек из попечительского совета. Так, во всяком случае, понял ее опущенные глаза Саша.

– А ему там будет хорошо? – спросил он. – Может, дома ему было бы теплее?

– Может, и теплее, но мне его тянуть тяжело одной, – горестно сказала бабка, – мать-то спилась. А теперь вообще нет. Зимой по пьяни замерзла в кустах. Вот так-то милок.

Саша раздал бабкам мелочь и прошел за ограду.

Наступало лето. Внутренний дворик радовал сочной зеленью, расцветшими тюльпанами и нарциссами, которых оказалось в изобилии вокруг Храма. Было очень красиво и как-то уютно. Он сел на ту же скамейку, на которой в начале зимы читал церковные брошюрки, и задумался.

Вот какая жизнь интересная штука. Одна зима, а событий на целых несколько лет. Он сам за эту зиму, можно сказать, повзрослел. В голове стало что-то проясняться. Прошел неплохую школу выживания, но выжил, а молодая и, может быть, красивая женщина бросила сама себя под танк алкоголя. И нету нашего дорогого Василия Иваныча Чапаева! И Саши могло бы не быть, замешкайся он на мгновение. И пока он то ли воевал, то ли мешкал, не стало Алены. Вот где она есть в этом мире? Как ее найти? Загадка!

В церкви все там же висели иконы. Он обошел всю церковь по кругу, подходя к каждой иконе и внимательно разглядывая. Он видел почти всех, кто были изображены на них и узнавал. Богоматерь была чуть старше, чем та, которая ему показалась, но он узнал и ее. От этого на душе потеплело. Он вспомнил ее руки и улыбку, ее ласковые глаза, но его ноги сами пришли именно к кресту. На нем все так же Иисус был приколочен гвоздями, и все так же Саше стало его жалко. Захотелось оторвать эти ржавые гвозди, снять его с креста, чтобы такого богохульства не было больше на свете. Саше подумалось о неожиданном. Он уже понял, что крест есть символ язычества. Этот крест образуют две составляющие языческого гороскопа животных, так почему тогда на этот крест приколотили гвоздями Сына божьего? Может, таким образом язычники мстили христианам и именно на свой крест прибили новый символ Веры? Он опять очень близко подошел к кресту и внимательно посмотрел Иисусу в лицо. Он был действительно очень похож на того, другого, из его странного видения перед иконами, у Владимира, как две капли воды. Значит, люди знали, как они все выглядят? – мелькнуло в голове. Саше показалось, что Иисус отреагировал на его такое близкое участие, и даже как-то изменил мимику лица.

«Мистика! – сам себе сказал Саша, но от креста не отошел. – Да. Именно мистика. Мистика! Только так можно было назвать прошедший год. Именно мистика».

Он внимательно рассматривал и лицо Сына Божия, и терновый венец на его голове. Чувство великой скорби и жалости проснулось в груди. Он вспомнил и Аллу, веревками прикрученную к кресту, с волосами, измазанными кровью, с мертвенно синюшным лицом и распухшим носом, и золотую Алену, и белоснежные одежды Иисуса, и необыкновенные, ласковые глаза Богоматери… Очень сильная боль прошла внутри его, и Саше так захотелось плакать, что он неожиданно сам для себя рухнул перед крестом на колени и заплакал. Он не знал молитв, не знал, что он должен говорить сейчас, но знал, что должен что-то сказать Ему, висящему перед ним на кресте. Рука сама потянулась ко лбу, и Саша стал креститься, приговаривая про себя:

– Господи! Всемилостивый Боже! – от чистого сердца кричала его Душа. – Прости Ты нас оболтусов и идиотов! Учишь ты нас, учишь, а мы как были зверье зверьем, так и остались! Ты нам такую красивую Землю дал для жизни, а мы ее всю загадили! Ты нас учишь любить друг друга, а мы уничтожаем себе подобных на каких-то диких войнах! Ты Любишь и учишь нас Любить и искать свою половинку, а мы извращаем Любовь и превращаем ее в эгоистическое обладание. Мы придумали мерзкое и противное, похотливое и похабное слово «секс»! Ты нам мозги вставляешь, а разве мы это слышим? Мы только сами себя слышим! Мы пакостные, мелочные, завистливые, грязные и душою нашей и телом. Мы эгоисты! Мы никогда не научимся подставлять щеку, мы умеем только дать кому-то в глаз! Мы даже родителей своих забываем, звонить им забываем. Любить их забываем. А наши дети? Они рождаются или потому что мы уже нагрешили и браком закрываем людские языки, или по пьяни наварганили мы их, отпрысков наших, хорошо, если в браке. А как мы живем? Молодые женщины вместо того, чтобы рожать здоровых детей, рождают дебилов, бросают их нищим бабкам, а сами дохнут под забором, нажравшись ханки! Куда же это все годится? Как ты нас терпишь, таких отвратительных тварей?! Господи! Прости меня, Господи! Прости, что я такой же, как все, хам, сволочь и дурак. Прости, что вместо того, чтобы любить, занимался всякой ерундой! Ты действительно дал мне талант, а я торговал им за деньги налево и направо, гонялся за славой и известностью. Бегал по коридорам Останкино в поисках медных труб! Ты мне подарил Золотую Богиню, Алену, а я побежал на поводу всяких присушек и заговоров за Аллой. Таскался по черным местам, по сатанинским подвалам. Читал такие бесовские книги, которых и в руках-то держать противно! Прости, меня, Господи, за то, что женился не на ровне своей! Прости, что этим дал ей возможность делать из меня раба. Я, Личность, стал половой тряпкой! Ты меня создал для творчества! А я, вместо того, чтобы развиваться, погнался за мишурой, за проклятым золотым тельцом, за славой, будь она неладна. Господи, помоги мне понять себя, помоги мне стать чище и лучше. Впусти меня в сердце твое и в Храм твой. Помоги мне найти мою Любовь! Господи! Как там в молитве. Дай нам хлеб твой сегодня, прости нам все наши прегрешения, наши долги Тебе. Избавь нас от всякой нечисти, от сатаны, от мерзостей непристойных на все века избавь! Прости нас, если в Тебе еще осталось на нас терпение…

Саша очень долго стоял на коленях перед крестом и все говорил, говорил, говорил… все, что шло на ум. Он чувствовал, как вместе с его бессмысленной и сбивчивой речью душе становится все легче и легче! Ему стало казаться, что она воспрянула в его груди и зашевелилась. Что ей стало там просторнее и легче дышать и быть. Слезы текли сами по себе, Саша даже не вытирал их…

На улице вовсю светило солнышко, стайки воробьев дрались за корочку хлеба, ошалело цвели тюльпаны разными цветами радуги на фоне оттеняющих их желтых нарциссов, сирень набирала почки, а Саша почти час или два сидел на скамейке у Церкви Всех Святых и не мог подняться. На него навалилась такая истома, такая благодать, что не было сил шевелиться. Его душа витала над ним, размахивая беленькими крылышками, как воздушный шарик, и источала Миру миру. Он смотрел в небо, голубое, голубое и вдруг его посетила совершенно шальная мысль: а не написать ли ему какой-нибудь церковный реквием. В душе тут же запел басом орган, он как будто ждал этой его мысли.

Сашу подхватило со скамейки и понесло домой. Орган всю дорогу пел в его груди громко и мощно! Ноты нанизывались сами на себя и складывались в музыку. Она звучала очень ярко, ему казалось, что на всю Москву…

Он не мог оторваться от инструмента два дня. То, что получилось, нравилось ему самому. Хотя из всех критиков, самым противным был именно он, точнее то, что сидела внутри него. Но сегодня его Я торжествовало и подпевало внутренним голосом, повторяя все самые красивые места…

Вечером он зазвал к себе Люду на чашечку шампанского в честь его свободы и музыкального подарка, который сделал ему Господь! Именно Господь! Она могла бы оценить честно, как ему казалось, то, что получилось.

Саша включил электронику, все колонки, настроил аппаратуру и начал играть тихо и медленно, отдавшись плавной мелодии, и, как настоящий пианист высоко вскидывая руки, потому что начало его произведения больше смахивало на ноктюрн. Музыка звучала вполголоса, навевая приятные чувства, она плыла над ними и тихо колыхалась в пространстве нежными звуками, цепляющими душу. Она имела облик, живой и настоящий! Этот облик прорисовывался в пространстве и постепенно размножался. Он делился «почкованием» на красивые и любимые лица. Из золота пушистых волос на него смотрели голубые озера Алениных глаз, затем из них прорезывался необыкновенно красивый лик Господа, за ним наплывала улыбка Богоматери, лица красивых женщин из его гастрольной жизни, мило улыбался Михалыч, его старенькая бабушка, мама, вся его семья, улыбалась Люда… Они заполнили все пространство… Они были радостны и счастливы… Они были в музыке… Постепенно музыка стала набирать обороты, зазвучала громче, яростнее, она рвалась сама из инструмента, она громко заявляла о себе и требовала пространства. Музыка кричала всем наболевшим, что накопилось в нем, она рыдала, пела, страдала!!! Она состоялась из части его Я…

Люда сидела, закрыв глаза, как отрешенная. Она молчала, но мимика ее лица говорила сама за себя. Люда была в музыке. Вся, до самого ее донышка. Это вдохновляло Сашу. Он стал играть мощно, властно, сильно ударяя по клавишам. Реквием зазвучал в полную силу… Он разносился по пространству, он был, он жил, он становился живым, как родившийся человек, он был уже сам по себе, он состоялся… В самом конце тема закружила их в вихре, всплеснулась над головами и резко остановилась на самой сильной ноте.

Вдруг после музыки, которая отгремела в их душах на самых высоких чувствах и аккордах, в Саше родилась гордость и безграничная радость!!! Музыка еще пела в нем, а в комнате уже наступила тишина… стало очень, очень тихо…

Люда сидела все так же, закрыв глаза, не шевелясь, и молчала. Минуту, две, три… Саша смотрел на ее лицо и неожиданно для себя увидел, как из-под ее века выбежала слеза, и медленно покатилась по щеке… Люда открыла глаза и очень тихо сказала:

– Ты – гений! Я такого еще не слышал ни-ког-да! Это сродни седьмой симфонии Шостаковича! Это мощно! Я тебя поздравляю… Но что тебя толкнуло к такому? Просто так в нашей жизни ничего не бывает. Это какие чувства нужно перечувствовать, как мозгами расплавиться, чтобы выдать такое!!! Что подтолкнуло?

– Ты знаешь, я только совсем недавно понял, что такое есть наши слова и обещания. Я был на приеме у одного совершенно необыкновенного человека. Он духовник от Бога. Он мне открыл такие истины! Говорил такие вещи! Я их даже записал в свою записную книжку, чтобы не забыть. Я сейчас их тебе прочту, потому что это должен знать каждый человек. Вот послушай, я цитирую:

– «Мы не всегда даем себе отчет в том, что все наши слова и обещания материальны. Люди думают, что произнесенные слова это пустой звук. Нет, произнесенные нами слова это энергия, которая записывается в духовном энергетическом мире. Когда мы выбираем политиков разного уровня. Когда доверяем им руководить нашим обществом, доверяем распределение наших доходов от общего труда каждого, собираемых в виде налогов, никто из них даже не задумывается над тем, что, пообещав народу справедливо распределять общие накопления и направлять их туда, куда необходимо обществу, очень сильно рискует в духовном энергетическом мире, не выполняя своих обещаний. А тем более, когда собираемые со всех средства нашего общества, предназначенные для создания материального благополучия общества, разворовываются, а те, кто обязан стоять на страже справедливого распределения их для улучшения качества нашей с вами жизни, кладет себе все в карман, обманывая простых людей, которые выбрали этого человека и доверились ему. Люди, стоящие у власти и берущие дополнительно мзду за работу, которую они должны выполнять по своим обязательствам не только сами рискуют, но и свои будущие поколения обрекают на болезни, на не сложившиеся жизни. Почему раньше на Руси сказанное слово или данное обещание кем-то кому-то ценилось очень высоко? Да потому, что общество знало – невыполнение влечет за собой определенные последствия в жизни данного человека или его рода. А сейчас, в связи с духовным падением в нашем обществе, мы забыли об этом. И большинство нас нарушают Божьи заповеди. Коррупция в обществе достигла огромных размеров во всех сферах нашей жизни, но если вскрыть этот нарыв, может произойти революция, которая сейчас России не нужна. Сейчас Россия при данном президенте набирает темпы роста и благосостояния общества. Люди сами должны остановиться и понять, что они роют себе могилы, обирая людей разными податями за услуги, которые должны и так делать бесплатно».

– Слушай, может, тебе в политики пойти? У тебя так классно получается читать цитатник! – рассмеялась Люда. – И не надо нотами страдать.

– Ты зря смеешься. Я тоже думал, что это все хиханьки да хаханьки. А оказалось, что нет! Это действительно работает! А про политиков, это просто наболело. Если бы не чиновники функционеры, эти взяточники, я бы на Алле никогда не женился. Ты же помнишь, что меня заставило пойти на это? Долбаная прописка. А кто ее придумал? Если бы не они, не было бы таких последствий. Потому что последствия наших действий и обещаний бывают очень тяжелыми. Я тебе дальше прочту. Он говорил:

– «Надо всем помнить о следующем. Если каждый из нас будет что-то востребовать обманным или незаконным путем у другого человека, который не имеет ни власти, ни сил, и нет возможности противостоять этим поборам, то все это будет предъявлено данному человеку после наступления смерти на мытарствах. Там, где душа каждого живущего на земле отчитывается перед Богом о своей жизни на земле».

– Про него все ясно, раз он от Бога, а ты что сейчас имеешь в виду, цитируя мне это? – удивилась Люда.

– В данном случае я имею в виду Аллу. Это из-за того, что ей захотелось власти, она и попала в этот орден. Ей же хотелось, как и их сатане, залезть на трон повыше и оттуда народом руководить. Хватануть Москву за яйца! А этим ее адептам подавай Мировое господство, чтоб им пусто было, блядям! Собралась шайка! А люди умные по-другому говорят, читаю:

– «Не надо питать иллюзий о том, что наказание это вымысел религии или бред разных людей. К большому сожалению многих – это реальность. Поэтому тем, кто дает обещания и не выполняет их, тем, кто лезет во власть, чтобы быть у распределения финансов и ресурсов общества, нужно сильно задуматься над тем, что они действительно бескорыстно принимают на себя большую ответственность, руководить обществом, оправдывая его доверие. Ну а если в их планах стоит главная задача добраться до кормушки и все, что можно, попытаться украсть, то эти люди очень сильно рискуют в духовном энергетическом мире, где спрос за сделанные поступки очень справедлив. Там нет такого, чтобы можно было потом сказать: – простите, извините, я этого не знал, меня этому не учили. Произнес, обещал, не выполнил – отвечай. Любые нами произносимые слова вслух – это очень большая ответственность, за которую нам всем придется отвечать. Это нужно помнить всегда! Сюда относятся сказанные нами обещания, клятвы, сказанные нами проклятья в адрес других людей, оскорбления и многое другое созвучное всякому такому…»

– А тебя это к чему в такие дебри опять занесло? – удивилась Люда.

– Как к чему? Это же у меня с языка слетела фраза о том, что я у Аллы навсегда.

– И ты ей такое сказал?

– Ну да! Она у меня спросила, когда принимала решение про своего Михалыча, я у нее надолго или так, типа, поссать забежал? Ну, я и ляпнул про навсегда. Не подумавши. Последствия на лице. На моем, это точно. А у нее на шее. А у нее ведь все значительно страшнее. Она ведь меня действительно присушивала. Представляешь? Делала на меня приворот! Мне и за себя теперь страшно, а уж за нее вообще отмаливать надо. А ты говоришь – не бойся, больно не будет… Еще как будет. И мне и другим… Слово действительно нужно крепко держать в зубах и не разбазаривать направо и налево… Кусается, если бесконтрольное, с мозгами вылетит…

День клонился к закату. Саша проводил Люду до машины и решил пройтись. В его голове все еще пела музыка, а в душе копошилась совесть. Он понял, что это она заставила его только что совершить акт самоочищения музыкой и что действительно только что из-под его пальцев в мир пришло настоящее… Да, настоящее… Наболевшее… То самое, настоящее, за которое не стыдно теперь людям смотреть в глаза…

Аллея медленно вела его к любимой скамейке, в его настоящую Любовь и воспоминания… Он опустился на самый край и опять задумался. Сейчас, когда даже мысли его почти очистились от всякого наносного хлама, когда стало так легко и радостно на душе, он понимал, что обязательно должен найти Алену. Именно сейчас, потому что в его обновленной душе не осталось больше грязи и пошлости, что теперь он никогда не позволит гадким и подленьким чувствам и мыслям поселиться внутри него, именно сейчас судьба должна услышать его мольбы…

Он вспоминал ее золотые волосы, ее бездонные озера-глаза, а сам скользил взглядом по мелкой гальке на дорожке у своих ног. Перед ним остановились лаковые женские сапожки. Саша поднял глаза и сам себе не поверил. Бог услышал его молитвы и мольбы… Прямо перед ним стояла Алена собственной персоной. Если бы кто-то сказал ему, что такое возможно, он бы никогда не поверил, но она действительно стояла прямо перед ним и улыбалась.

Саша подскочил со скамейки, как ошпаренный!

– Аленушка! Родная моя, любимая моя, неужели это ты? – почти закричал он на всю аллею. – Я так ждал тебя всю мою жизнь, я мечтал о тебе всегда, а когда ты появилась, я, как последний дурак, рванул помогать человеку, плохому человеку, человеку, который пытался исковеркать мою жизнь, и забыл о своей самой Главной Любви! Прости меня, любимая! – Саша бросился перед ней на колени. Он не ожидал от себя подобного поступка, но то ли ноги сами подкосились, то ли Господь толкнул его в спину, подсказывая, что делать, он стоял на коленях прямо посреди аллеи и просил прощения у самого главного человека в своей жизни…

– Саша! Ты что! Поднимись немедленно! – вскричала Алена. – Сыро. Земля холодная.

Саша поднялся и схватил Алену в объятия. И тут его ударило током очень сильно. Когда он обнял ее, то четко почувствовал у Алены выпирающий из ее тела живот. Настоящий живот, какой бывает у беременных женщин.

«Вот! Сволочь! Довыпендривался! Жри это теперь с маслом, намазывай на раны. Пока ты телился, она вышла замуж!» – выругал он сам себя.

– Ты что, замуж вышла? – спросил Саша, отстраняя Алену и опуская глаза на ее хорошо заметный животик.

– Нет! Я замуж не вышла, – просто сказала Алена. – Это твой ребенок, – и покраснела.

– Как мой… – Саша опешил и медленно сел на скамейку. До него плохо доходило то, что он только что услышал. – Правда мой? Честное слово, мой? Аленушка! Это правда мой?

– Твой, твой, – просто и буднично сказала она. – Я уже и на надеялась тебя встретить. Телефон не отвечает. Ты пропал, – она села на скамейку рядом с ним. – Я очень часто приходила на эту скамейку, как будто знала, что ты будешь ждать меня именно здесь. Но я четко решила, что бы ни случилось с тобой, что бы ни произошло, я тебя буду ждать всегда, потому что очень сильно люблю. Поэтому и решила ребенка оставить. Он ведь от тебя! Я не смогла бы что-то сделать с ним. Моя совесть сказала мне: раз этот ребенок зачат по настоящей Любви, он должен жить, найду я тебя или нет… Я смогла бы вырастить его и сама…

– Родная моя, любимая моя, – приговаривал Саша, гладя Алену по щекам двумя руками. – Как же я соскучился по тебе! Как же я люблю тебя! – он стал целовать ее в губы, в лоб, в щеки, в нос, в волосы, целовать ее руки, а потом опять опустился перед ней на колени и стал целовать ее живот… В душе его во всю мощь зазвучал его Реквием, он зазвучал на всю Вселенную, на все Мироздание…

Сегодня церковь встретила его как-то радостно и торжественно. Алена, положив руку в беленькой перчатке на его руку, как бы отдалась ему как своему поводырю. Она, как и он когда-то, впервые входила в Храм Господень, поэтому немного волновалась. Она была в необыкновенно красивом платье, под фатой, которая опускалась на лицо и от этого казалась ему не его невестой, а самого Господа Бога, так одухотворенно смотрелась ее красота и чистота на фоне церковных убранств и икон. Он сразу же подвел ее к Кресту, то есть к Нему, его Иисусу, и они остановились.

– Давай креститься, – тихо сказал Саша Алене – и перекрестился три раза.

– А я не умею, – ответила она так же тихо и опять покраснела.

– А ты смотри на меня.

Алена стала повторять за ним крестное знамение, потом повторила поклон и они пошли дальше, к алтарю…

Батюшка Сергий стоял перед ними в золотом облачении и был очень серьезен и торжественен ликом. Он был при исполнении. Сегодня он чувствовал себя не просто священником, он чувствовал себя крестным отцом этой красивой пары и нес за них ответственность перед Ним, перед Богом! Он глубоко вздохнул и начал басом и распевно на всю церковь. От всей своей души. Голос его летал под куполом и отражался в Сашином сердце:

– Венчается раб Божий Александр рабе Божией Елене…

У Саши мелко задрожали от волнения руки, а на всем теле появилась испарина. Он очень сильно нервничал. Он до сих пор не мог поверить, что вот это, происходящее, происходит именно с ним. Он не мог поверить, что на свете белом может быть безграничное, всеобъемлющее, неохватное, жгучее и такое огромное человеческое счастье! И это счастье его! Что стоит он сейчас перед Господом его с любимой своей, а во чреве ее младенец его! Саша посмотрел на свою молодую жену. Она стояла прямо и гордо, выпрямив спину, отчего ее животик торчал впереди арбузиком так трогательно и мило…

У Саши выпрыгнула слеза и покатилась по щеке. Он не мог ее вытереть, в руке его была ее рука, а во второй он держал тарелочку с кольцами. Слеза ползла по щеке, оставляя мокрую бороздку на его душе, и щекотала за сердце. Он был сейчас счастлив так, как не могут быть счастливы простые смертные люди. Ему казалось, что его Любовь, самая огромная на всем белом свете!!! Она навсегда закроет все неприятности, которые могут произойти на этой земле с ним, с его любимой, и с их маленьким сыном, которого еще нет, но он уже есть, он здесь, с ними.

Неделю тому назад они вместе ходили в женскую консультацию и делали там УЗИ. Саша сам видел на мониторе нечеткие, но вполне понятные контуры малыша и даже то, как он шевелит пальчиками и дергает ножками. Саша сам увидел маленький писюнчик и понял, что это мальчик. А когда его догадки подтвердил врач, вынеся вердикт:

– Сын! Здоровый и большой ребенок! Мамочка, молодец, у вас отменное здоровье. Вы должны родить отличного пацана! Поздравляю! – Саша был счастливее всех вместе взятых людей на свете! У него будет сын! Сын! Его Сын! Он плясал дома по квартире и пел на непонятную мелодию гимн счастливого отца:

– Сын! Сын! У меня мой Сын! Тра-ля-ля-ля-ля! У меня мой сын!!! Мне его обещала Богородица и он есть! Урра-а-а-а!

Алена сидела на диване и счастливо хохотала звонким молодым голосом. Она была самой красивой мамой на свете!

Отец Сергий накрыл их руки полотенцем, шитым золотом, и повел по кругу, читая молитвы. Саша скосил глаза на Крест Господень. Ему показалось, что Иисус радуется вместе с ними и даже улыбается.

– Спасибо тебе, Господи! Спасибо за огромное мое счастье. Спасибо, что Ты не забываешь меня. Я верю в Тебя, я верю, что Ты думаешь о нас, что Ты помогаешь нам, чадам твоим… – шептал Саша сам себе и Ему.

«Тяжела была дорога к этому порогу, – подумал Саша, – но я ее прошел».

Пришлось искать Лину, уговаривать ее «по великому блату» срочно развести их с Аллой навсегда. Нужно было им двоим подписать заявление на расторжение брака, так как детей и общего имущества, годного к разделу, у них не было. Так они втроем решили еще месяц тому назад, делить все честно по согласию и без скандального участия загса.

Алле идея срочности не понравилась. Она долго слушала Сашины сбивчивые рассказы, а когда узнала, что есть на белом свете молодая, красивая и беременная от ее Саши девушка, с ней произошла настоящая истерика. Она поняла, что Саша ей изменял еще до ордена. Что этот ребенок навсегда перечеркнет могущие возникнуть в ее голове мысли о возврате к прошлому. Михалыч, как танк, пошел в наступление и доказывал Алле, что ребенок есть Богом посланное счастье, от которого нельзя отказываться. Но оказалось, этот аргумент имел обратную силу. Истерика у Аллы усилилась и перешла в самобичевание и за все ее грехи, и за всю ее жизнь, в которой Бог не дал ей счастья иметь детей, и уже не даст.

Дело закончилось сердечным приступом со «скорой помощью»… Но бумаги она подписала.

Лина сдержала свое слово и развела их за один день. Саша немедленно схватил Алену в охапку и помчался в церковь. В церковь Всех Святых. Она стала теперь его Храмом, Храмом для его души. В этом Храме был самый главный на свете Бог. Его Иисус Христос. Он должен был их обвенчать.

Но там их отфутболили в загс. Сегодня без загса наша церковь не разрешала венчания. Саша боялся, что за всеми этими мотаниями и колупаниями Алена родит раньше срока. Теперь он боялся за все и вся. Но, как выяснилось теперь, он боялся напрасно. И процедуру в загсе по полной программе и с цветами, и с шампанским и с друзьями, и проезд по Москве по самым известным и принятым местам, она перенесла очень стойко. Они посетили все, включая могилу Владимира Высоцкого, Красную площадь, Воробьевы горы, и даже венчание уже подходило к концу, но ничего сверхстрашного не происходило. Теперь нужно было отсидеть вечер в ресторане, вместе с гостями, теми же друзьями и родителями, а потом можно было ждать прибавления сына в самом счастливом семействе на белом свете…

– Горько! Горько! Горько! – скандировали гости хором, и Сашу это очень радовало. Громче всех хлопала в ладоши и скандировала Лина. Она считала себя почти главным лицом. Так было на нем написано.

На свадьбу приехала вся его родня. В вестибюле ресторана мама трогательно плакала от счастья на его плече, отец делал мужественное лицо, братья поддерживали взглядами, а сестры подмаргивали хором. Дядька, который Василий Степанович, гордо ходил кругами и периодически похлопывал по плечу. На его лице читалось: «Во-о-от! Это по-нашему! А то, понимаешь, нашел…»

Аленины родители вначале немного крутили носами, но Сашино обаяние и их победило…

Они, молодые, сидели во главе стола, и Саше вспомнилась его предыдущая показушная свадьба. Сколько же воды утекло с тех пор, а было-то всего два с чем-то года тому назад. Но какие годы… Боже мой!

Михалыч подошел с отдельным тостом прямо к Саше со спины. Саша поднялся ему навстречу.

– Поздравляю от всей души! Я очень рад нашему знакомству и думаю, что мы будем дружить. В деды возьмете? – спросил он с улыбкой и подмигнул. – Я ведь тоже по жизни одинокий.

– Конечно, возьмем, Михалыч! Ты же мне теперь как второй отец! А она-то где? – наклонившись к его уху, спросил Саша.

– Не поверишь! Я вчера увез ее в женский монастырь! – тоже немного наклонившись в сторону Саши, сказал Михалыч.

– Да ты что? – У Саши даже веко задергалось от такой неожиданности.

Монастырь!

– Вот так вот! Но это и хорошо. Я бы такую Аллу долго не выдержал. После развода стала совсем другая. Странная и задумчивая. Накупила псалмов и все учила молитвы. А потом вдруг мне и заявила: «Не хочу жить в миру, хочу в монастырь. Буду свои грехи замаливать. Мне, – говорит, – было предсказание свыше, что остатки дней своих я проведу в Монастыре. Я должна это исполнить!». Вот и увез… – Михалыч вздохнул.

– Да-а-а! Скакала, скакала, как Маргарита на метле над Москвой, выпендривалась, выпендривалась под Карандаша, тусовалась, тусовалась, даже нити золотые в морду лица протянула, зубы вставила, тату изобразила и все это для светлого будущего… И на тебе, вместо светлого будущего «бросив мирррр вдруг ушла в монастыр, тыр, тыр, тыр…» – со вздохом пропел Саша.

– Бедная Алла! – сказали они хором, но… почему-то рассмеялись оба.

– Ну и не переживай. Мой дом тебе всегда открыт.

– А моя резиденция летом для младенца просто рай!

– Мы это учтем! Да? Аленка! Представляешь! У нас загородный дом появился!

– Да-а-а-а! И не только дом! Тебе ведь и от Аллы подарок. Наверное, после всего, что она натворила, заел-таки грех совести. Есть такой термин в судебной психиатрии. Он иногда человека так заедает, что толкает даже на суицид. – Михалыч достал из внутреннего кармана пиджака документы. – Дарственная тебе на ее квартиру. Сказала, что больше она ей не нужна, а ты можешь в ней жить и не трогать студию. Просила, правда, забрать всех ее детей. Ну-у-у этих, клоунят, как память о прошлой жизни… Я попозже их заберу. Ты не против?

– Как я могу быть против? Это же всевозможные жизненные отражения ее собственного Я. И их отношения к ней. Это точно только ее. Они мне и не нужны. Тем более как память прошлого… и их мамаши…

– Да! Велела еще поздравить от души и попросить за нее прощения. Так что я все это выполняю и от себя тоже поздравляю. А этого тебе на первое время должно хватить. Пиши, дорогой, музыку и живи для Любви и счастья… – Михалыч подал Саше пухлый конверт. – Как сыну тебе дарю…

– Горько! Горько! Горько! – дружно скандировали гости…

«Горько, нет, очень сладко, очень», – пела его душа и ей вторил оркестр…

А над Москвой мощно и властно звучал Реквием. Реквием христианской человеческой Любви…

Оглавление