«На основании статьи…»

Посвящается Ирине Куниной

— Herr Teplow! Sie haben morgen eine Bronchoskopie. Sie dürfen ab heute nichts mehr essen. Für diese Untersuchung müssen Sie nuchtern sein. Alles klar?[1] — томно сказала кургузая и толстозадая медицинская сестричка в коротковатых белых брючках.

Произнося фамилию Кирилла Петровича, сестричка сделала ударение на первый слог — Тёплое. Наверное, так было больше похоже на привычные немецкие фамилии, оканчивающиеся на «…OB».

Она повесила над кроватью Теплова табличку с надписью «Nuchtern», что означало — «Натощак», и вышла из палаты.

Кирилл Петрович снял очки, отложил кучу русских газет и распечатки из сайта «Компромат. ру», еще вчера принесенные женой Зоей из дому, и попытался сдержать нервную зевоту. И раскашлялся.

«Господи!.. Что я читаю?! — подумал Кирилл Петрович, и ему стало невероятно жалко самого себя. — Мне-то на хрена все это нужно знать? Я-то здесь при чем? Тем более — сейчас, когда… На кой черт я влезаю в Чужую сегодняшнюю суть — как ТАМ, что ТАМ? ТАМ же ни черта МОЕГО уже не осталось…»

Тут Кирилл Петрович тихо выматерился, и мысли его вяло, но неотвратимо потекли в привычном русле: почти все близкие ему люди уже на том свете. Или разъехались. Те, кто остался ТАМ в живых, изменились чудовищно. Постарели неузнаваемо, стали суетливыми. Все безуспешно пытаются вписаться в нынешний мутный поток всеобщей воинственно завистливой деловитости. Не по возрасту уже, ребятишки. Не по возрасту…

Не понимают, что их время провалилось в тартарары еще в начале девяностых. Не хотят понимать. Не могут. Ждут каких-то изменений, чего-то нового. Того, что вернет им смытое Старое. Не верят, что жизнь их фактически закончена и в вялом предсмертном тлении новыми у них могут быть только неизлечимые болезни, огорчения и воспоминания о прошлом, в котором теперь, издалека, они кажутся себе прекрасными и победительными…

Родных у Тепловых нет. Только двоюродные сестры у Зойки. А настоящие родные — мама, отец, старший брат Леша — на Сестрорецком кладбище под Питером, на Кунцевском под Москвой.

Сожжены, сожжены мосты. Никто никому не нужен.

Как там у Галича?..