«Цыганка. Кровавая невеста»

Глава 1 Дуракам везет

– Ваши дела идут в гору? Книги, успех, женщины, фотосессии! – язвительно заметил молодой человек с бегающим взглядом. Он постоянно проводил рукой по жиденьким рыжим волосам, спадающим на узкие плечи, и теребил свой длинный острый нос. «Друг Пиноккио» прозвали этого начинающего писаку со штампом псевдогениальности в творческом сообществе не только за длинный нос, но и за «деревянность» слога. Уже несколько лет он изо всех сил пытался протиснуться на издательский рынок, но безуспешно. Триумф других людей раздражал его, недооцененный автор, едва справлялся с негативными чувствами, все его слова были пропитаны ядом зависти.

– Как вы этого добились? Продали душу дьяволу? – зловеще уточнил рыжий чудак, приблизив свое лицо так близко, что Святослав учуял зловоние злости изо рта коллеги.

– Как утверждали наши предки: терпение и труд все перетрут! В какой-то момент это стало моей неоспоримой истиной! – отозвался автор знаменитых бестселлеров, беззаботно пожав плечами и извинившись, радостно поспешил приветствовать одного из гостей, привлекшего его внимание. К колкостям он привык. То и дело случались встречи с творческими людьми, которые никак не могли получить желаемое – лавры! Святослава часто спрашивали: в чем секрет вашего успеха? И известный человек не знал, что ответить! Он не стремился к писательской карьере, просто делал то, что нравится. Наполнял свой организм наблюдениями, которые в избытке начинали «бродить», а чтобы это самое брожение не нанесло вред, мужчина избавлялся от них, разбрасывая буквы на бумаге. Однажды его друг-издатель выкрал тетрадь с размышлениями и спустя полгода вышел первый провокационный роман под названием «Пуля навылет». Околофилософские размышления на тему бытия с весьма резкими и откровенными высказываниями на злобу дня стали бестселлером. Повествование о человеке, мечтающем покинуть эту планету и основать новое государство стало настолько популярным, что повсюду начали открываться увеселительные заведения с подобным названием – бар, оружейный магазин, круглосуточный коммерческий травмпункт и даже химчистка. Святославу предложили скромную долю в этих проектах, с которой он имел приличный доход.

– Везунчик! – шипели злопыхатели.

– Лентяи! – отвечал он, не скрывая иронии. Возвращаясь после светских раутов в свою новую квартиру со свежим ремонтом, почетный гражданин города со скукой рассматривал стены. Ему часто в голову приходила мысль бежать в какую-нибудь неизвестную маленькую страну с дикими обычаями и познавать жизнь заново и когда он был почти готов собирать походный рюкзак, судьба приносила ему маленький приятный сюрприз: в его комфортабельной берлоге раздавался звонок и приятный женский голос настаивал на личной встрече. Как отказать милому славному существу, именуемому слабый пол?! Побег откладывался на потом, и он спешил мотыльком на брезжащий огонек. Светловолосый брутал с темными глазами и голливудской улыбкой был лакомым кусочком для дам и самые дерзкие и сексуально раскрепощенные делали все, чтобы завлечь его в свои любовные сети. Как правило, он ограничивался тремя свиданиями и прощался с пассией, вручая ей на прощание какой-нибудь дорогой подарок. Как правило, это были часы с пространной надписью «Время – маятник вечности». Что именно она означала он и сам не мог для себя объяснить. Звучала фраза напыщенно и очень значительно, делая расставание особенным. Захомутать успешного писателя пока не удалось ни одной из многочисленных хищниц. Святослав относился к ним, как к приемам пищи: съедать ровно столько, сколько нужно, оставляя легкий голод, чтобы не было тяжести в организме. Его обвиняли в свинстве и бездуховности, а он зевал, не скрывая скуки от плохо разыгранных драм, связанных с расставанием.

– Итак, Максим, поясните причину, почему вы все-таки не желаете продать мне свое имение? – произнес писатель, слегла прищурившись. С Блиновым их свел общий знакомый. Один хотел продать родовое поместье, пришедшее в негодность из-за отсутствия финансовой возможности привести его в надлежащий вид, другой искал место, где бы он мог «пустить корни». Давней мечтой Святослава было приобретение большого старинного дома за городом. Увидев эту небольшую усадьбу, на которую не раз покушались госслужащие, писатель поставил себе цель купить эту постройку.

– Вы мне не нравитесь – это трудно скрыть, – честно признался Максим, проведя слегка трясущейся ладонью по лицу, покрывшемуся испариной. Он был с похмелья и мучился от желания спасти организм от мук очередной дозой спиртного, но карманы его были пусты, а просить холеного собеседника об одолжении или займе не позволяла гордость.

– Хотите что-нибудь? – с улыбкой предложил Святослав, делая знак официанту. Я бы не отказался от виски!

– Вы меня не купите! Лучше я отдам этот дом просто так государству, чем такому хлыщу, как вы!

– И на что вы будете жить? Снова начнете рисовать бездарные портреты в парке? Максим, мы с вами встречаемся седьмой раз, я даже женщинам не уделяю столько внимания! Я предложил вам хорошую цену за этот дом – выше, чем его рыночная стоимость. Я не планирую его разрушать – наоборот, хотел бы восстановить этот чудесный архитектурный изыск. Я говорил со специалистами, они считают, что это блажь, и будет много дешевле снести руины и построить что-нибудь новое. Так и будет, если это здание приобретет другой человек…

– Мне трудно расстаться с ним… Я измучил и вас, и себя… Я не продам вам дом и точка! – грубо произнес Блинов, и, попрощавшись, покинул зал ресторана. Святослав напряженно смотрел ему в спину, на самом деле сочувствуя этому ссутулившемуся и потерянному человеку. Фамилия Блинов когда-то гремела среди художников, но прославился ее обладатель не своими творческими способностями. Писатель изучал генеалогическое древо продавца усадьбы, посетив местный архив, в который удалось получить пропуск благодаря серьезным знакомствам. Федор Блинов – дед его собеседника был человеком легендарным. Он построил мануфактуру, которая приносила колоссальный доход и сделала его весьма богатым человеком. После смерти магната налаженный бизнес перешел сыновьям, которые продолжили традиции семьи. В маленьком городе все молились на известную семью, они были благотворителями и организаторами трудового процесса, благодаря нежадным Блиновым почти весь населенный пункт был при высокооплачиваемой работе. Но в какой-то момент удача отвернулась от этого семейства и все пошло под откос, они лишились всего и умерли один за другим. В городе поговаривали, что на их фамилию легло проклятие, но какое именно – никто не знал. Спивающийся художник-неудачник Максим остался последний из этой ветви. В местном тотализаторе делали подпольные ставки на то, как скоро загнется род Блиновых.

– Партеечку в бильярд? – спросил Василий, приподняв бровь.

– Я – пас! Мне бы чаю крепкого! С лимоном и с тем вареньем, которая тетя Глаша варит! – с улыбкой произнес Святослав, садясь в огромное удобное кресло. Кабинет друга-издателя, отделанный деревом, казался очень мрачным. Он бесконечно зевал, находясь здесь, и каждый раз давал себе обещание, что не поведется на уговоры дизайнеров сделать рабочую комнату в классическом стиле с библиотекой, хранящей пылящиеся книги, с массивным столом и троном писателя. У творческого человека должен быть полет мысли и вдохновение и лучший способ это получить – идеальное рабочее место с чудесным видом на живописный уголок природы.

– Ты съел все наше варенье! Ни малины, ни земляники не осталось! – шутливо ревностным тоном произнес Василий, подняв при этом трубку ретро-телефона, дремавшего на дубовом столе.

– Катя, скажи тете Глаше, что в нашем доме пожиратель ее варенья! Приготовь чай и пусть она приходит к нам в кабинет, – распорядился хозяин дома и, откинувшись в кресле, уточнил, что стряслось – неудовлетворенный вид друга вызывал у него тревогу.

– Блинов не захотел мне продавать дом! – нехотя пожаловался Святослав. – Сказал, что лучше отдаст земли государству, чем мне.

– Он тебя ненавидит!

– И сказал мне об этом прямым текстом! – усмехнулся Святослав. – Я еще мог бы понять его неприязнь, если бы приложил усилия к его моральному и материальному падению. Совратил бы девственницу-сестру и, обрюхативши, бросил… Или соблазнил бы его законную супругу!

На последней фразе Святослав осекся и с беспокойством глянул на Василия, которого нисколько не смутила случайно оброненная реплика, он смотрел на него открыто, как ни в чем не бывало. Заметив озадаченность смущенного оговоркой приятеля, он лишь отмахнулся и спокойно произнес:

– Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой… Я почти забыл, Свят, про этот инцидент.

– К сожалению, мне об этом трудно забыть…

Писатель слегка покраснел и опустил глаза. Его роман с Ольгой длился пару месяцев, он не был в курсе, что возлюбленная является женой его издателя, с которым они постепенно сдружались. На одном из мероприятий все открылось. Василий нашел в себе силы пережить эти неприятные известия. Это было не столько из благородства, сколько из производственной необходимости. Святослав Елизаров стал «золотой жилой» для букводобытчика. Василий лично открыл новое имя на писательском небосклоне, и отказываться от выгодного сотрудничества из-за рокового стечения обстоятельств было бы неразумно. У мужчин был долгий неприятный разговор, благодаря которому они расставили приоритеты. Теперь они поддерживали теплые приятельские отношения. Ольгу Святослав всячески избегал, а если сталкивался с ней, вел себя так, будто между ними ничего не было. После романа с чужой женой успешный автор твердо для себя решил: тщательно изучать биографии женщин, желающих вскарабкаться на его ложе. Именно после того случая у него родилась идея встречаться с пассиями не больше трех раз – практично, удобно, не приторно.

Пауза затянулась, оба мужчины вспомнили то, о чем думать было неуместно в присутствии друг друга. Вошла спасительница тетя Глаша, похожая на спелую наливную грушу, не тронутую похотливыми руками садовника. Румяная толстуха с лучистыми глазами была удивительной женщиной. В ней было столько тепла, что, казалось, своим существованием она поддержала баланс добра и зла. Во всех книгах Святослава присутствовал персонаж, прототипом которого была эта почти святая женщина. Она была незамужней сестрой матери Василия. Будучи старой девой, посвятила свою жизнь служению другим. Работала в клиниках, где лежали смертельно больные люди, а также в сумасшедшем доме, но при этом не обозлилась и сохранила чистый и искренний взгляд на мир. Мать хозяина дома заболела, была неизлечимо больна, и эта женщина была рядом у ее ложа, тепло провожая родственницу в последний путь. После она согласилась переехать в этот большой дом и заниматься хозяйством, но не как обслуга, а в удовольствие. У нее был свой огородик и отдельная кухня, которыми она могла распоряжаться так, как ей вздумается. Тетя Глаша была чуть ли не единственной женщиной в мире, которая не питала неприязни к Святославу. При виде его она расплывалась и млела, а когда он одаривал ее щедрыми комплиментами и целовал пухлые ручки, пятидесятилетняя женщина с трудом сдерживала слезы умиления. Василия раздражало ее слащавое таянье при виде этого самца, но, стиснув челюсти, он все же улыбался, наблюдая за этим маленьким представлением.

На подносе помимо варенья было масло и свежеиспеченные булки с маком.

– Я удивлен, как Василий не располнел на вашей сдобе, моя милая тетя Глаша. – Я бы поставил раскладушку на вашей кухне, чтобы не проспать вкусности! – воскликнул Святослав, намазывая на еще теплую выпечку масло и щедро поливая вареньем. Он причмокивал нарочито громко, лакомясь блюдом, созданным пухлыми руками добрейшего человека из всех, которых он когда-либо встречал на своем пути.

– И снова хочу жениться на вас! – воскликнул молодой мужчина требовательным тоном, громко отпив крепко заваренный чай.

– Ах, Святик, ну скажешь тоже! Жениться тебе пора, но не на старухе, а на красивой молодой женщине! – она потрепала его по щеке. Ее руки пахли парным молоком. На мгновение писатель представил, что она его мать их разлучили коварные обстоятельства и вот спустя годы он все же ее находит, готов плакать и целовать подол ее платья, обливаясь горючими слезами. «Это уже было сотни тысяч раз!» – остановил мужчина свою разгоряченную эмоциями фантазию. Грушевидная дама всплеснула руками, уставившись на часы. В восемь начинался ее любимый сериал, не посмотрев который она не могла уснуть, мучаясь в догадках: какое же еще перенесла потрясение семья Фернандес, расплачивающаяся за ошибки предков. Все знали ее страсть к просмотру мыльных опер и частенько подтрунивали над ней.

– Мальчики, простите меня! Надо мне бежать! – закудахтала немолодая женщина, торопясь к двери.

– Да, любовь к сомнительному телепроекту намного сильнее, чем ко мне… И я хотел жениться на этой женщине?! – шутливо воскликнул Святослав, комично закатив глаза. – Бессердечная изменщица! Яду мне скорее! Яду!

– Тьфу на тебя! Болтун! – засмеялась она и, скоропалительно попрощавшись, скрылась за дверью кабинета.

– Даже дамы почтенного возраста от тебя тают, как рафинад, – задумчиво произнес Василий, не глядя на приятеля. – В чем же твой секрет?

– Я – дурак! И мне просто везет. Без всяких причин! – слукавил Святослав.

– Все бы были такими дураками, – проворчал собеседник и переключился на работу: – Мы договаривались, что в конце следующей недели ты пришлешь сюжет следующей книги, чтобы мои креативщики начали думать над обложкой и рекламными акциями.

– Продавать то, чего еще нет… воздух!

– Они продают вкус жизни.

– Что это значит? Вкус жизни… – уточнил Святослав, не скрывая иронических ноток.

– Жизнь среднестатистического человека почти безвкусна. Сладко – горько, холодно – горячо. Читатель живет по шаблону и ограничен в своем восприятии действительности, точнее, не заморачивается на том, чтобы усложнять свои вкусовые предпочтения. Это потому что царит в душе такого человека мать-лень! А книга требует минимальных усилий и на какое-то время заставляет вкусовые рецепторы работать усиленно. Понимаешь меня?

– Тебе бы книги писать, мой друг!

– Нет, Свят, мой удел их продавать. Писатель у нас ты! Возможно, когда-нибудь я и возьмусь за перо… при определенном стечении обстоятельств. К примеру, умрет мой знакомый известный автор, а тут я со способностью все систематизировать активизируюсь и… быстро напишу мемуары. Для раскрутки – грустная история про измену! Мол, был жертвой… и все подробности интима на страницах…

Елизаров поморщился от прохлады юмора. Он понимал, что краткосрочные отношения с Ольгой ему аукнуться не раз, но болезненные подколки сносил с трудом. Василий блаженно улыбнулся и, извинившись, произнес:

– Прости, дружище, но жизнь – штука непредсказуемая. Если есть козырь в рукаве, почему бы его не использовать по назначению? Ушедшему все равно, а кому-то приятно. Хотя… может к тому времени твоя персона не будет любопытна публике. Вдруг на пьедестал взойдет новый талантливый самец, ведь свято место пусто не бывает.

Последняя фраза звучала весьма двусмысленно. Писатель задумчиво вторил:

– Ты прав, старина… Место Свята может занять кто-то другой…

Глава 2 Проклятие старого поместья

Домашний телефон трезвонил в ночи, беспокойно призывая хозяина взять трубку. Святослав забывал о его существовании, потому что был уверен, что этот вид связи давно изжил себя для частных лиц. Мужчина, кряхтя, поднялся и поплелся в большой просторный зал, где на высоком древнем комоде, подаренном кем-то из многочисленных влиятельных поклонников, дребезжал разрушитель сна.

– Я согласен, – хрипло произнес голос в трубке. – Приезжайте прямо сейчас.

– Что? Приезжать? Куда? Вы в курсе, который сейчас час?

– Святослав, это ваш единственный шанс купить мое поместье! Встретимся там через час.

Окончательно проснувшись, озадаченный писатель понял, что голос Блинова по какой-то неведомой причине дал добро на долгожданную сделку.

– Недаром говорят: отпусти свои желания во Вселенную, и они непременно сбудутся! – произнес он с пафосом, покидая свое убежище. Такси стояло у подъезда. Судя по лицу таксиста, он явно был недоволен тем, что у него появился ночной клиент. Святослава раздражали кислые физиономии сотрудников сферы обслуживания, и он не раз устраивал взбучку по этому поводу.

– Если вам не нравиться работать с людьми, идите в бухгалтеры, например, – переключитесь на цифры! – осадил он как-то недовольную официантку, которая обслуживала его столик, всем своим видом выказывая усталость и недовольство. Каждая просьба гостей повисала на ее шее тяжеленной гирей, которую она с трудом волокла в сторону кухни.

– Что я такого сделала?! – воскликнула она.

– Вы ведете себя так, словно я у вас прошу взаймы крупную сумму денег и не планирую отдавать. После того, как вы усердно отрабатывали пантомиму отвращения к моей персоне, я вам должен оставить десять процентов по счету? Не затруднит вас пояснить: за что такая благодать?

Выступление Святослава в тот памятный вечер было долгим и пафосным. За соседним столиком ему даже зааплодировали, а потом душевно порекомендовали отказаться от заказа, потому что наверняка девушка, получившая взбучку, добавит туда отраву или как минимум собственную слюну.

Поместье стояло на отшибе. Ворота были предусмотрительно распахнуты навзничь, поэтому такси беспрепятственно подъехало к самому дому. Святослав попросил не уезжать злобного водителя, но тот засомневался в честности клиента и попросил внести предоплату.

– А может, вы убежите! – возмутился шофер, вытаращив глаза. – Я сегодня вез двух студенток, попросили подождать, зашли в подъезд и тю-тю! Ждал два часа, а они не вышли! Кто мне возместит ущерб?

– Куда я тут убегу?! В лес?! Вы вообще знаете, кто я такой?

– По мне – хоть сам президент! Сначала расплатись за довоз, а потом занимайся своими делами! – упрямился седовласый щекастый чудак, подавляя зевок.

– За довоз! – тихо вторил писатель, залезая в карман. Портмоне он не обнаружил и его прошиб холодный пот. От испуга, что кожаное хранилище дензнаков, а также различных банковских карт утеряно и попадет в руки злоумышленников, сердце пропустило несколько ударов. Но тут Святослав вспомнил, что услышав радостную весть о том, что его заветная мечта вот-вот готова сбыться, он не взял свой кошелек, помчавшись на встречу с Блиновым сломя голову, ведь ненавидящий его человек вполне мог передумать. «Куй железо пока горячо!» – кинул он клич и молниеносно сбросил с себя пижаму.

– Значит так, я сделал заказ, согласно которому вы обязаны меня доставить в назначенное место и обратно. Оплата производится по итогу поездки, – произнес отчетливо Святослав, строго глядя на шофера, который под его тяжелым взглядом будто бы уменьшился в несколько раз. – У меня нет гарантии, что я найду вас тут, после того как, рассчитавшись, зайду в этот дом! Если есть претензии – давайте звонить в фирму! Буду разговаривать с вашим начальством!

Святослав резко развернулся и пошел прочь, слыша, как ворчит его перевозчик, стукнув по баранке.

– Жаловаться он будет, – кряхтел водила недовольно. – не пугайте – пуганные мы!

Войдя в дом, Святослав замер на мгновение, не решаясь войти. «Ни зги не видно!» – мысленно констатировал писатель и робко воскликнул:

– Максим? Вы здесь? Я приехал!

Ответа не последовало. Переведя дух, волнующийся мужчина, медленно направился через холл в поисках хозяина поместья, ощущая себя героем триллера, в котором главный герой всенепременно шел туда, куда идти не стоило, а потом сражался за собственную жизнь. Фантазия красочно рисовала кровавую расправу над знаменитым писателем, попавшим в засаду. Труп его, скорее всего, обнаружат спустя несколько дней. Заголовки будут кричать о смерти талантливого и совсем еще молодого мужчины, а из уст злопыхателей польются реки желчи, приправленные злорадством. Наконец он увидел светлое пятно и начал неторопливо продвигаться туда. В просторной гостиной первого этажа горел камин. Блинов стоял спиной к вошедшему Святославу и сосредоточенно о чем-то размышлял.

– Максим, добрый вечер! То есть ночь! Итак, я готов обсудить покупку дома. Мы можем завтра же заняться бумагами…

Блинов, казалось, не слышал его, не поворачиваясь, он хрипло произнес:

– Я думал, все кончено! И это проклятие сгорело вместе с портретом… Я чувствовал себя спокойно и, казалось, можно жить нормально… Но нет! Она снова появилась!

Было похоже, что художник бредит. «Может, он лунатит и продолжает спать, а звонок был ошибкой? – предположил Святослав, чуть приблизившись к мужчине, желая увидеть его лицо. – Или просто сорвало чердак! Все-таки алкоголь – зло!». Писатель мог накидать еще несколько вариантов причины странного поведения, но не успел: собеседник резко повернулся к нему и очень серьезно произнес:

– Я хочу, чтобы ты купил этот дом. И вместе с ним забрал мое проклятие!

– Проклятие в довесок? Любопытно… Включим его в наш договор? Ты возьмешь дополнительную плату?

– Ты зря смеешься! – напряженно произнес Максим. Отблеск огня в камине выплясывал на лице художника, делая его лицо дьявольским. Этот чудесный спецэффект немного смутил смельчака, и Святослав сделал пару шагов в сторону, чтобы владелец поместья не выглядел, как хозяин преисподней.

– Она вернулась. Я видел ее сегодня, – шептал Блинов, глаза его судорожно бегали. Придет время и тебе придется от нее избавляться самому.

«Не стану спорить! Очевидно, он не в себе», – думал гость темного дома, слушая околесицу, которую нес мужчина напротив. Самым верным решением вероятнее всего было бы пригласить карету скорой помощи, чтобы съехавший с катушек человек, которому мерещатся проклятия, мог провести остаток своих дней под надежным присмотром.

– Я вижу, вам не терпится сбыть это поместье, – осторожно уточнил Святослав, рассматривая загрустившего торговца недвижимостью. – Что будете делать с деньгами? Устроите банкет на весь свет? Купите себе школу искусств?

– В нескольких километрах отсюда есть специальный пансионат для художников. Там, правда, живут одни старики, и по возрасту я не совсем подхожу…

– Но за ту сумму, которую вы планируете вложить в них, они примут вас, Максим, как мессию! Я вас уверяю!

Блинов покривился и заметил, что ему не нравится елизаровский юмор.

– Что ж… нам детей вместе не крестить, как говорится! – парировал Святослав, широко улыбнувшись.

– Да, но придется пожить некоторое время вместе. Я продаю свой дом, у меня больше ничего нет! Не на улице ведь мне ночевать!

Лоск Голливуда осыпался с довольного лица писателя, он без воодушевления принял эту идею и хотел протестовать, но потом решил, что до совершения сделки лучше держать художника, которого сложно назвать нормальным, на коротком поводке.

– Я не люблю гостей в своем жилище, но неподалеку от моего дома есть чудесная гостиница. Сниму тебе номер. А сумму за прожитые дни вычту из оплаты за это поместье. Идет?

Мужчины пожали руки. Святослав направился к машине, а хозяин дома остался, чтобы затушить пламя в камине. Шофер крепко спал и не услышал, как пассажир устало приземлился на заднее сиденье. Писатель откинул голову на сиденье и на мгновение закрыл глаза.

– Слушай, давай просыпайся! Черт знает что твориться, ей богу! – раздраженный голос водителя заставил задремавшего Святослава резко проснуться. На улице рассвело, раннее летнее утро улыбалось приятной зарей и щебетанием птиц. Машина по-прежнему стояла у поместья.

– А где Блинов? – испугано уточнил писатель, озираясь по сторонам.

– Хрен знает, где ваш Блинов! Из-за вас меня теперь уволят!

– За что? Вы на заказе! Кто виноват, что клиент решил вздремнуть?

Таксист сначала было обрадовался, но потом его лицо сделалось очень серьезным.

– Вас везти обратно? На тот адрес, откуда забирал?

Святослав кивнул и, попросив дать ему несколько минут, выскочил из машины, чтобы вернуться в дом. Здание, в которое прокрался рассвет, не выглядело так зловеще, как накануне. Святослав быстрым шагом пересек прихожую и спустя несколько секунд оказался в зале с камином. Максим стоял у стены и возил по ней золой. На светлой стене красовался портрет красивой женщины. Взгляд ее черных глаз казался живым, пухлые губы чуть тронула милая улыбка. Черные волосы обрамляли плечи и спадали на полную грудь. Выглядело это очень впечатляюще, от неожиданности Святослав даже присвистнул:

– А ты не такой плохой художник, как о тебе говорят! Кто это? Твоя Джоконда? Или первая любовь? Муза?

– Это она! – мрачно произнес хозяин поместья. – Готовься ее встречать, писака! Хоть я и не хочу этого говорить, но все же желаю тебе удачи!

Автомобиль мчался по пустой дороге, все вокруг просыпалось. День обещал быть слишком длинным, если учесть, сколько всего предстояло сделать Святославу: пристроить на временное проживание художника и заняться скоропалительным оформлением документов. В руках будущий хозяин поместья крепко сжимал портфель с необходимыми бумагами. Водитель весело насвистывал какую-то знакомую мелодию. Он уже посчитал сумму, которую ему должен любитель долгих поездок и был в предвкушении момента расчета. Блинов уснул. Он весь был перепачкан пеплом и напоминал престарелого беспризорника. Конечно, в таком виде его нельзя будет вести в гостиницу, необходимо чтобы он принял ванну, а значит, его придется впустить в дом. Этот факт совсем не радовал Святослава, но ради перспективы покупки усадьбы-мечты он готов был пойти на эту маленькую жертву.

– Я был уверен, что таксист расцелует тебе ноги, когда ты вернулся с кошельком. Он читал твои пустые романы? – усмехнулся художник. Мужчины поднимались в лифте на последний этаж элитного дома.

– Нет, просто благодаря тебе за эту ночь он срубил приличное бабло.

– Приличное бабло, – покривился Блинов. – А ведь ты несешь свет в темные умы масс. Не видать тебе литературных лавров, Елизаров!

– Я на них и не претендую! – отмахнулся Святослав и стремительно вышагнул в распахнутые стеклянные дверцы лифта. – Пусть за них сражаются графоманы!

В гостиной стоял просторный диван, на котором примостились подушка и плед. Писатель выдал художнику полотенце и, показав, где ванная комната, направился спать.

– Я должен немного передохнуть, чтобы снова начать думать. Сейчас у меня вата вместо мозгов.

– Сейчас? Судя по твоим книгам, вата в твоих мозгах всегда, – рассмеялся Блинов, снимая с себя одежду.

– Каждый занимается своим делом: кто-то рисует на стенах и планирует ожидать своей физической смерти в доме престарелых художников, потому что творчески он скончался еще много лет назад, а кому-то доставляет удовольствие баловаться сюжетами и дарить людям… как же он сказал… вкус жизни!

– Вкус жизни? Так ты называешь свое бумагомарательство?

Ирония человека, который стоял посреди просторной красивой квартиры в одних трусах, рядом с кучкой грязной одежды задевала Елизарова. Он с огромным удовольствием вышвырнул бы гостя вон, но миссия, которая связала их совсем ненадолго, была столь важной, что обиду пришлось проглотить.

– Почему ты считаешь мои романы пустыми? – спросил он серьезным голосом. В это мгновение

Святослав был сосредоточен, желая услышать честный и неприятный ответ, который тут же и получил от пьяницы-художника:

– Знаешь, почему я не хотел тебе продавать дом? Потому что мы с тобой похожи! Нам обоим не хватает таланта, чтобы создать что-то стоящее. Может, тебе начать подыскивать дом престарелых для писателей-одиночек, чья беллетристическая звезда погасла?

Гость нагло стянул с себя трусы, и бросил их к остальной одежде, после чего негромко напевая победный марш, направился в сторону ванной. Святослав смотрел ему в спину, сражаясь с волной ярости, готовой вырваться наружи. Он ясно представлял себе небольшой поворотный момент, благодаря которому история развивается следующим образом: писатель вышвыривает из своей квартиры никчемного человека, живущего под девизом «писупис» (под этими словами, конечно же, не имеется в виду «миру мир» – намек анатомический, соответствующий его внешнему виду). На голого идиота, чувствующего себя почти святым, набрасывается толпа, и растаскивает его на кусочки, не оставив от него ничего, даже гениталий.

– Что-то подобное где-то было, – тихо пробубнил писатель, прогнав образы. Он поспешил в свою спальню, чтобы набраться сил, дабы выдержать общение не с таким уж глупым и сумасшедшим художником.

Глава 3 Любить за двоих

– Принеси воды сейчас же! – грубо проскрипела старая цыганка. В ее желто-коричневых оскаленных зубах дымила трубка, которую она, казалось, не вынимала даже ночью. Пожилую женщину звали Зора, она была самого почтенного возраста в таборе, а потому ее слово зачастую становилось решающим в неразрешимых спорах, из-за которых устраивался цыганский суд. Ее грудной кашель никак не утихал, и это говорило о том, что немолодая женщина больна. Но, не смотря на сильные приступы и свисты в легких, старуха отказывалась признавать, что возможна такая неприятность, как летальный исход.

– Я знаю, что проживу сто лет, – не унималась она, подмигивая тем, кто акцентировал внимание на ее недуге.

Всю жизнь она кочевала по просторам бескрайней русской земли. Зора знала и видела так много, что казалось, этой женщине должно было быть пару сотен лет. О годе ее рождения точно никто не знал. Когда ей задавали соответствующие вопросы, она мрачно закатывала глаза и после игриво пожимала костлявыми плечами, отшучиваясь, что все еще не теряет надежды найти себе мужа. О ней слагали легенды и небылицы, которые утверждали, что эта цыганка видела людей насквозь. В молодости она раскрыла несколько преступлений, помогая свершиться правосудию. Ее даже нанимали на работу и предлагали хорошие деньги за помощь государству, но кровь юной цыганки кипела, не позволяя сидеть на одном месте, и она покинула столицу отправившись кочевать. В благодарность за помощь Зора получила специальный документ, благодаря которому ее табор мог делать остановки в любых районах страны, не подвергаясь гонениям и вымогательству. Теперь же она была старой рухлядью с огромной трубкой, от былой красоты не осталось и следа, лишь глаза ее излучали уверенность и испускали магический свет, заставляя собеседников робеть.

– Гожы! Ты оглохла?! – воскликнула недовольно пожилая женщина, грозно уставившись на замечтавшуюся юную цыганку. – Гожы!

– Почему, когда я слышу свое имя, мне кажется, что лает собака? – капризно произнесла девушка, откладывая шитье в сторону.

– Твое имя дано тебе твоим отцом. Каково имя – такова судьба.

– И какая же мне судьба уготована? Погадай мне, старуха! Ну же!

– Ты прекрасно знаешь, что я этого не стану делать. Что ты хочешь знать? – при этих словах глаза цыганки сузились и превратились в две узенькие щелочки, словно кто-то углем провел по осунувшемуся темному лицу, напоминающему недобрую маску. Внимательно разглядывая обеспокоенное личико молоденькой девушки, она зацокала языком, при этом качая своей седой головой из стороны в сторону. Щеки ее вспыхнули, грудь колыхалась, выдавая волнение. Гожы пожалела, что задала этот вопрос, она побоялась, что старая ведьма, которую все опасались, прочитает ее мысли и расскажет ее отцу о том, что девушка замышляет побег из табора. В доме-землянке, пропахшем сыростью от грунтовых вод, вмиг стало душно.

– Забудь, Зора! Это просто от скуки!

Гожы поспешила на улицу, чтобы глотнуть свежего воздуха. Она выскочила из помещения так быстро, что чуть не ударилась лбом о перекрытие над низкой дверью. Чтобы выйти из этого убого жилища, необходимо было согнуться почти пополам. Оседлая жизнь этого табора принуждала молодую девушку жить среди сибирских лесов. Зимой здесь было очень холодно, а весной и осенью невероятно грязно. Неподалеку от жилища цыган находилось небольшое озерцо с чистейшей прозрачной водой. Молодая взбалмошная цыганка любила сидеть на берегу и подолгу смотреть на воду. Ее отец ругался, потому что считал свою дочь бездельницей. Гадать она не умела, к сожалению, этот священный цыганский дар не передался по наследству от ее умершей матери. Гожы не видела ни будущего, ни прошлого, потому что предпочитала жить настоящим. Иногда она спорила с отцом, доказывая, что не умение гадать делает ее цыганкой, но хмурый родственник лишь недовольно качал головой, будучи убежденным: его дочь – бракованный «продукт» и от этого ему становилась особенно тоскливо.

Чтобы не ходить к озеру, цыгане использовали снег, которого было вокруг в изобилии даже весной. Гожы шла к озеру в любую погоду, вода в нем не замерзала даже в лютые морозы, и девушке это казалось настоящим волшебством. В сибирской глуши несколько цыганских семей поселились еще осенью. До сезона дождей мужчины табора успели соорудить «дома»: вырыв в земле углубления, обработали стены глиной, а также сделали необходимую мебель из древесины, которой было в этих местах вдоволь. В лачугах соорудили печки для готовки и обогрева. Зимой эти неказистые постройки покрылись толстым слоем снега, и внутри было тепло так, что печки топили не каждый день. Гожы возненавидела тянущиеся зимние дни. Светлое время суток длилось всего несколько часов, а затем все погружалось во тьму и казалось, будто ночь не заканчивалась. Мужчины активно занимались охотой, тем самым табор был обеспечен мясом и шкурами, из которых женщины шили обувь и теплые шубы. Лучшие изделия они продавали в деревнях и на станции. Населенные пункты находились на достаточно большом расстоянии, поэтому торговые дни были раз в месяц. Несколько человек отправлялись на сбыт товаров. Продавали не только шитье, но и плетеную утварь, а также деревянные игрушки и посуду.

– Я всегда знаю, где тебя искать! – грубый мужской голос напугал Гожы, она покачнулась и чуть не свалилась в озеро.

– Тагар! – выдохнула она. – Твоя привычка подкрадываться сводит меня с ума.

Щеки девушки вспыхнули, она разозлилась на грубого молодого цыгана. Они были знакомы с самого детства. Вместе играли, разучивали песни, попрошайничали. Для нее он был почти как брат. Лицо его было некрасивое и очень грубое. Даже когда Тагар улыбался, его вид не смягчался. Он был похож на опасного и агрессивного зверя. В таборе он был самым сильным мужчиной. Родители, согласно цыганской традиции, договорились поженить их, когда Гожы и Тагар были младенцами. Считалось, что юная особа легче и быстрее привыкает к новой семье, если выйдет замуж ребенком. Полноценной замужней жизнью она не жила, но могла находиться в семье жениха уже с десяти лет. Когда Гожы подрастала, все только и говорили о том, как повезло жениху: она была и домовита, и красива, и с покладистым характером. Подрастающая девочка относилась к этим хвалам, как к шуткам, но и Тагар, подрастая, стал торопить события, желая скорее жениться на своей возлюбленной. Много раз юный цыган говорил с ней о том, что пора им создать семью, девушка лишь звонко смеялась, поясняя, что относится к нему как к родственнику. Отец часто при дочери нахваливал трудолюбивого Тагара – набивал ему цену. Гожы даже несколько раз ссорилась с родителем, твердо заявляя, что никогда не выйдет замуж. После того, как младший брат девушки совершил убийство, договор о свадьбе автоматически распался, но не для Тагара. Он помчался в Сибирь, даже наперекор родителям и объявил о своем желании стать мужем Гожы, несмотря ни на какие препятствия. Других женихов в таборе не было – она это понимала, и все же мечтала о любви! О настоящем, искреннем, головокружительном чувстве. Героем ее грез мог стать человек и другой национальности – чужеродец. Понимая, что одобрения в цыганской семье она не получит, Гожы была готова пойти на риск, потому что больше всего на свете жаждала счастья.

– Я поговорил с твоим отцом. Он согласен в ближайшее время устроить нашу свадьбу! – грубо произнес Тагар, внимательно разглядывая миловидное лицо своей возлюбленной. В ней не было внешней жгучей красоты цыганок, черты ее лица были мягкие и теплые, она выглядела трогательно, но при этом обладала сильным и стойким характером, могла запросто дать отпор. Было в этой девушке что-то неуловимо-трогательное, то, что заставляло мужчину хотеть владеть ею до конца дней своих. Услышав новость о разговоре с отцом, девушка открыла рот, но не смогла вымолвить и звука, она чувствовала себя также беспомощно, как рыба, выброшенная на берег. Вмиг из ее глаз хлынули слезы.

– Почему ты плачешь, Гожы? – удивился молодой цыган. – У тебя все равно нет других вариантов. Ты можешь никогда не выйти замуж. Радуйся, дура! Я ведь тебя беру, отмывая от позора!

– Отмывая? От позора?

– Ты же помнишь, почему ты здесь, в этой глуши? Не от хорошей жизни бежала твоя семья в эту дыру! Благодаря твоему брату, твоя фамилия навсегда будет в «черной книге» цыган. Он убил почтенного человека, старшего по возрасту. Его никогда не примут обратно… Как и твоего отца. И тебя! Никто не захочет связываться с семьей, которая покрыла себя позором на долгие века!

Голос его звучал зловеще, Тагар почти рычал. Понимая, что его слова причиняют боль юной цыганке, он все же не мог допустить, чтобы эта добыча выпорхнула из его крепких рук. Чтобы его детская мечта стала реальностью, ему пришлось оставить свою семью и поехать за отцом Гожы на край света. Самое страшное наказание для представителей кочевой народности было лишение права принадлежать к цыганскому обществу. Это наказание применяется в случае особо тяжких преступлений, таких как убийство, изнасилование или воровство при некоторых обстоятельствах. После изгнания вернуться обратно было можно, но в исключительных случаях. Пожилой цыган не мог позволить, чтобы любимого сына настигла месть родственников погибшего, поэтому он принял решение бежать в далекую Сибирь, не дожидаясь цыганского суда. В глуши снегов и лесов их никто не станет искать. За ним поехала Зора, Тагар и еще пара семей – люди, почитающие старого цыгана, и доверяющие ему, несмотря на то, что его отпрыск загубил репутацию одной из самых уважаемых цыганских династий.

Конечно, Гожы знала о причине присутствия в таборе Тагара, и понимала, что рано или поздно день сватовства должен наступить. Каждый день девушка исправно молилась, чтобы это событие произошло как можно позже. В их немногочисленном таборе была еще одна молодая особа – ее ровесница Земфира, мечтающая выскочить замуж хоть за самого черта, лишь бы не жить в родительском доме. Девушка эта была очень строптивой и грубой и могла составить прекрасную партию агрессивному Тагару. Она была прекрасной хозяйкой, хорошо пела, танцевала и могла предсказывать будущее. Над Гожы она часто посмеивалась, говоря, что ее ждет странная судьба.

– Попроси меня – я тебе погадаю, – говорила Земфира, хитро улыбаясь. – Всю правду скажу! Ты удивишься тому, что я тебе могу поведать!

– Не хочу, чтобы твой грязный язык трепал мою судьбу!

Гожы побаивалась ее, но старалась не подавать виду. Она всегда давала отпор и задирала высоко нос, будто бросая вызов. Ей казалось, что внутри Земфиры полыхает дьявольский костер. Она была завистливой и злой. И бесконечно соперничала со своей конкуренткой, высмеивая при всех ее нераскрывшийся талант гадалки.

Как-то осенью поздним вечером девушки сидели на улице у костра. Мужчины тогда только отстраивали жилье, а женщины, закончив приготовление ужина, ждали, пока работяги освободятся, дабы всем вместе сесть за трапезу. Вдруг Земфира схватила за руку Гожы и тихо произнесла:

– Отдай мне Тагара! Я вижу, что он тебе не нужен, внутри тебя пустота – ты не способна никого любить, Гожы! А я могу дать ему многое! Не только любовь и страсть, но и потомство! Зора сказала мне, что я могу родить великого цыгана, если выберу правильное семя!

От этих слов Гожы передернуло, словно что-то холодное коснулось ее кожи. Отблеск огня играл на лице Земфиры, а глаза светились неистово. «Если бы люди могли погибать от взгляда – я была бы давно мертва!» – мысленно констатировала будущая невеста Тагара, с трудом выдерживая взгляд соперницы. Именно в тот вечер она и решила убедить отца отступиться от навязчивой идеи сыграть их свадьбу.

– Я не люблю его, отец! – воскликнула она так громко, что, казалось, в их лачуге содрогнулись стены. Он устало вздохнул и пронзительно посмотрел на свою дочь, с грустью произнеся:

– Наступит день, и ты раскроешь свое сердце. Тагар будет любить за двоих и, поверь, этого хватит на всю жизнь. Так было у нас с твоей матерью. Когда она умирала, то произнесла, что не могла бы представить рядом с собой другого мужчину. Нам было трудно, но…

Отец не договорил, пожилой человек вдруг расплакался, словно ребенок, навзрыд и с таким отчаянием, что у Гожы сдавило сердце. Она обняла своего родителя, пообещав, что будет счастливой женщиной. Она решила еще раз переговорить с Тагаром и убедить его не совершать ошибку, цена за которую может быть слишком высока. Тагар не желал слышать ничего по поводу причин отказа от заключения брака.

– Моя! – рявкнул он ей в лицо и поторопился в лес запасаться дровами для табора.

– Отступись! Просто сделай так, как хочет отец, Гожы! – прошипел в ухо старческий голос. Зора смотрела испытующе, не моргая. «Это мы еще посмотрим!» – мысленно бросила вызов девушка, надеясь, что чудо случится и один из мужчин ослабит поводья. С той самой минуты старая цыганка стала тенью невесты, она следила за ней повсюду, девушка постоянно слышала ее болезненный кашель и чувствовала запах табачного дыма.

День свадьбы неминуемо приближался, и в таборе шла активная подготовка к этому важному событию. Специально для новобрачных начали строить дом. Причем, не просто ветхое пристанище, вкопанное в землю, а добротную избу, как у зажиточных крестьян в русских деревнях. Тагар и его будущий родственник – отец Гожы – вкладывали все силы, чтобы бревенчатое пристанище было готово к лету. Молодая цыганка помогала, как могла. Получив отказ от своего жениха, она, казалось, смирилась с тем, что ее жизнь вскоре кардинально изменится. Успокоилась и старуха, ослабив свое пристальное внимание. Каждый раз, глядя на свою подопечную, она кивала из стороны в сторону, цокая языком.

– Гром погремит – солнце выглянет, – прошептала невеста, засыпая. Она была уверена, что случится то, что изменит ее жизнь, и Гожы каким-то чудесным образом освободится от Тагара.

Глава 4 Мышкины слезы

В зале ресторана было шумно. Все кишело людьми, собравшимися на очередное бессмысленное мероприятие. Между группами беседующих сновали официанты, предлагая выпивку и закуски. Представители СМИ задавали каверзные вопросы о виновнике торжества, фотографы фиксировали самых именитых гостей. Официальная часть презентации новой книги Елизарова и автограф-сессия подошли к концу, остатки вечера коротались в светских беседах, и, казалось, об основной причине сбора все позабыли. Святослав не любил эти сборища. Несмотря на то, что весь вечер не смолкали бы дифирамбы в его адрес, он чувствовал бы себя по-другому. Презентации его произведений проходили весьма формально, люди которые его окружали, воспринимали елизаровское творчество достаточно поверхностно. Многие не понимали, почему его беллетристика возымела такой успех, и ставили это в заслуги его издателю. Василий любил внимание прессы и с удовольствием и подолгу болтал с журналистами. Часто он давал интервью от лица самого автора, не поставив его в известность. На страницах газет и журналов он размещал совместное фото со Святославом и непременно упоминал в статье, что они так сблизились, что давно читают мысли друг друга.

Заскучавший писатель остался совсем один, он равнодушно рассматривал лица присутствующих, вдыхая атмосферу престижа, который источали состоятельные люди и кухня одного из лучших ресторанов в городе. Лидировали два основных запаха: дорогого табака и женских духов.

– О, мистер Елизаров! – злобно произнес женский голос. Мужчина сразу понял, кому принадлежит этот нервный раздражающий звук. Анна, брошенная им еще полгода назад, не пожелала смириться с потерей и преследовала его, угрожая расправой уже некоторое время.

– Как ты сюда пробралась? Я лично подписывал все приглашения и знаю всех гостей пофамильно!

– Ты знаешь мою фамилию? Какая честь! – съязвила женщина, отпивая шампанское из блестящего бокала. Святослав поспешно прощупывал взглядом просторный зал, чтобы зацепиться за повод отойти от назойливой дамы, которая вцепилась в рукав его пиджака и испытующе смотрела на него.

– Не веди себя так! – спокойно порекомендовал мужчина. – Ты меня пугаешь своей агрессией.

– Почему ты меня бросил?

– Ты бесконечно говорила о том, как идут тебе белые платья. Я изначально поставил тебя в известность, что не настроен на серьезные отношения. И ты кивнула.

Молодая женщина сделала несколько жадных глотков шампанского, опустошив бокал, затем начала беспокойно искать официанта, разносящего выпивку. Она мотала головой так, словно от человека, разносящего спиртное, зависела ее жизнь.

– Своими преследованиями ты ничего не добьешься! Я могу подать заявление в полицию и приструнить тебя за преследования. Один из моих приятелей – лучший адвокат в городе. Ты меня слышишь? Понимаешь смысл сказанного?

Подбородок дамы задрожал. Казалась, последняя ее надежда примирения обратилась в прах. Крупные слезинки покатились по щекам. Ставшие вмиг красными глаза уставились на него, и она чуть хрипло произнесла:

– Знаешь, Елизаров, настанет момент, и в твоей жизни появится женщина. Сильная и уверенная в себе. Она сожмет твои яйца в своей руке так крепко, что ты взвоешь. Надеюсь, этот момент наступит совсем скоро. Отольются кошке мышкины слезы.

Она развернулась и пошла прочь из зала ресторана, налетев на официанта, который опрокинул поднос с пустой посудой. Тут же подскочила толстуха-администратор и вцепилась в руку нарушительницы спокойствия, настаивая на возмещении ущерба. Растерянная гостья вечера обернулась к писателю и посмотрела на него щенячьи взглядом, молящим о помощи. Он лишь равнодушно пожал плечами, что означало «выпутывайся сама» и отвернулся от нее.

– Вы – жестокий человек! Похоже, разбита не только посуда, но и ее сердце, – пропел приятный женский голос совсем рядом. «Боже! Неужели снова?!» – тихо прошептал мужчина, опасаясь, что еще какая-нибудь пассия из прошлого решила заявить на него свои права. Но та, что стояла рядом, не была ему знакома. Черноокая миниатюрная брюнетка с приятными округлостями, подчеркнутыми глубоким декольте, смотрела на короля вечера, не моргая. Ярко-красная помада на ее губах растянулась, приветствуя писателя.

– Хотите… чего-нибудь выпить?

– Очень хочу воды! По-моему тут все есть, кроме обычной жидкости.

Елизаров поспешил найти обслугу, чтобы стребовать напиток для незнакомки, имя которой он так и не спросил. Еще несколько минут назад официантов было больше, чем гостей, а теперь они стали таким же дефицитом, как обычная вода. «Как странно, – мысленно смеялся писатель, представляя, что беседует с красавицей-брюнеткой. – По-настоящему дорого становятся самые простые вещи. Я могу получить все что угодно, кроме элементарных вещей! Так ведь и в чувствах. Секса у меня в избытке, но все это фальшь, напускное… А вот обычное тепло и «люблю» без подтекстов, стало настоящей роскошью. Как вы думаете, есть еще на свете искренность или этот зверь уже на страницах Красной книги? Кстати, я думаю, что для истинных старомодных ощущений таких, как преданность, честность, открытость, любовь, нежность давно пора создать, что наподобие Красной книги». Его блистательный внутренний монолог прервал Василий, бледное и озадаченное лицо друга резко выделилось среди толпы, он приближался стремительно, словно метеор.

– Ты только не волнуйся, – произнес он сходу. – Одна женщина выпрыгнула в окно…

– Так вот куда делся весь персонал, – произнес Елизаров, равнодушно оглядываясь по сторонам. – Надеюсь, с ней все в порядке?

– Мы на двенадцатом этаже, дружище…

– Ты хочешь сказать она…

Святослав не договорил. Тут же к нему подскочила журналистка и начала сыпать вопросами о произошедшем. Писатель ее не слышал, перед его глазами был погасший взгляд его знакомой, которая толкнула человека с подносом. Оказалось, перед столь ярким уходом дала откровенное интервью.

– Завтра тебя СМИ распнут! – произнес трагически друг-издатель на ухо Елизарову. – Эта сучка трясла твоим нижним бельем в буквальном смысле этого слова.

После беседы с журналистом на прощание фанатка Елизарова продемонстрировала трусы возлюбленного, а затем метнулась к распахнутому окну. На следующий день скандальная выходка брошенной дамочки стала сенсацией. Писателю пришлось давать бесконечные оправдательные интервью по этому поводу – Василий представлять его интересы в столь щепетильной ситуации отказался.

– Это информационный повод, Свят! Ну сиганула сумасшедшая в окно, размахивая твоими трусами… Кстати, я не знал, что у тебя именное белье! – сдерживая смех, произнес приятель известного автора, ставшего публичным посмешищем. – Продажи резко возросли тем не менее! Люди любят скандалы и кровавые истории. Я издам дополнительный тираж, поэтому можешь не откладывать ремонт своего поместья.

– Черт! – выругался Елизаров, вспомнив, что у него назначена встреча в его приобретенном доме с Блиновым, художник планировал забрать оставшиеся вещи и попрощаться с родовым гнездом, покинув его навсегда.

Максим сидел на крыльце, как брошенный преданный пес, ссутулившись, он о чем-то размышлял. Когда подъехал автомобиль, он нехотя поднялся, разглядывая элегантно одетого Святослава, стремительно приближающегося к нему.

– Прости, в свете последних событий, – начал было оправдываться прибывший.

– Ну, что ты! Мне радостно, что ты вообще вспомнил обо мне. Я тут просидел всего пару часов, – с усмешкой произнес художник. – Мог бы дать мне ключи!

– Откуда мне знать, что у тебя нет в голове шальной идеи спалить этот дом?..

– Чтобы его сжечь, не обязательно входить вовнутрь.

Блинов рассмеялся от души. Елизаров был уязвим и это ощущалась. От горделивой писательской спеси осталась одна труха. Будни светского человека наполнились мучениями, он мечтал только о том, чтобы история с брошенной любовницей, покончившей с собой, перестала быть актуальной. Но дров в огонь добавлял Василий, он то и дело забрасывал наживку для СМИ и шумиха вокруг суицида никак не утихала. Ежедневно открывались и обнародовались новые нюансы, связанные с известным автором и скромной помешанной на его творчестве женщиной, в квартире которой, как оказалась, все стены обклеены портретами объекта обожания.

Блинов поднялся на второй этаж и медленно бродил по комнатам, прощаясь со своим прошлым. Из вещей, которые ему были необходимы, оставался старый мольберт его деда, набор кистей и засохшие краски. Остальной хлам он забирать не стал, так как полученной суммы с лихвой хватало на множество шопингов. В доме для изживших себя художников щедрого благодетеля уже ждали и даже выделили отдельные апартаменты, в которых был сделан ремонт и поставлена абсолютно новая мебель. Той суммы, которую получил задыхающийся от нехватки финансирования пансионат, хватило на полное переустройство здания. Опасаясь, что временно состоятельный художник может пострадать от мошенничества, Елизаров порекомендовал разумную вещь: разбить платежи на несколько частей, чтобы деньги не были потрачены разом. Для спокойствия Блинова он завел ему отдельный счет, который получатель полностью контролировал.

– Пусть средства в твою новую обитель приходят поступательно. Так ты сможешь контролировать вложения и предотвратить хищения, – деловито размышлял писатель, и художник, понимая, что крупный куш может вскружить голову даже святому, согласился на его предложение.

Елизаров связался с руководством дома престарелых и, расхвалив усилия мецената, предложил идею дать название этому приюту одиноких душ в честь почтенного человека – Федора Блинова, который повлиял на развитие этого края и оставил свой след в судьбах многих людей. Если бы в годы революции не начали искоренение религии, его наверняка канонизировали бы за те добрые дела, которые он свершил для простого и честного люда. Они с радостью поддержали блестящую идею самого Святослава Елизарова и в срочном порядке занялись переоформлением документации.

Новый хозяин задумчиво расхаживал по гостиной старой усадьбы. Он представлял себя в бархатном халате у камина в кресле качалке, в комнате огромный пес и… тоска? Что делать одному в таком просторном убежище? Продолжать писать свои романы, о которых забудут уже через пару лет? Или, наняв прислугу, изображать скучающего барина, периодически приглашая цыган для увеселения? Как бы ни восхваляли мудрецы одиночество, все же оно – не лучший спутник по жизни. Звонкий смех женщины, наполняющий движение по жизни особенным смыслом. Ее забота, ласка, нежность… Капризы, укоры, ревность… Где она – та, что и в горе, и в радости будет рядом до скончания дней? Глубоко вздохнув, он отвернулся от камина, продолжая фантазировать на тему жития в купленном поместье, он мельком взглянул на противоположную стену и замер: на ней был портрет, написанный золой рукой Блинова в тот вечер, когда художник решился на продажу недвижимости. Душа его заледенела, и по коже врассыпную бросились мурашки. На него взирала та самая незнакомка, которая попросила воды во время роковой презентации, закончившейся трагедией. Его поразило это сходство!

– Она разрушила мою жизнь, – мрачно произнес Максим, уставившись на портрет, не обращая внимания на оторопь Елизарова, челюсть которого от удивления свисала почти до пола. – Теперь твоя очередь! Я передал эстафету!

– Кто она такая? Откуда вы знакомы? – уточнил осторожно писатель, повернувшись к собеседнику.

– Ее знал мой дед!

– Знаешь, я раньше считал тебя сумасшедшим, но в последнее время, мне казалось, что мыслишь ты яснее, чем я. Ошибся, вижу, все становится по своим местам. Видимо это было временное прояснение! – отшутился Елизаров и предложил довести горемыку-художника до его нового места жительства.

– Нет, спасибо! Если идти от поместья по прямой – через поля, то к вечеру я буду на месте.

– Ты собрался идти туда пешком? – удивился Святослав.

Художник кивнул и пожелал удачи знаменитому автору.

– Моя душа спокойна. Теперь она – твоя забота, – произнес мужчина с улыбкой, кивая на портрет, и ушел. Елизаров еще долго рассматривал миловидное лицо женщины на стене. Импульсы любопытства разжигали в нем интерес. Эта загадка вдохновляла его, разжигала любопытство и затмила мысли о фанатичной идиотке, укравшей его трусы.

– Значит, ты была знакома со стариком Блиновым? Еще до революции семнадцатого года! Что ж… ты – самая прекрасная старушка, какую мне только доводилось видеть в своей жизни, – произнес мужчина со смехом, глядя на портрет.

Свое имение он покидал с главной целью: найти таинственную женщину, о существовании которой знали целых три поколения Блиновых. Мистификация вокруг необычной персоны будоражила сознание писателя.

– Василий, кажется, я придумал сюжет для следующей книги! – произнес он весело в трубку мобильного. – На фоне моей нынешней популярности мы можем обговорить увеличение моего процента с продаж!

Глава 5 Побег Гожы

– Где ты взяла отрез этой ткани? – прищурившись, уточнила Зора, разглядывая цветастый лоскут. Старая цыганка знала, что девушка никуда не выходила дальше озера, а гости из ближайших населенных пунктов в их края не наведывались.

– Мне подарила его добрая женщина из деревни.

– Ты ходила в деревню? Это же далеко! Для чего? Почему ты не предупредила? – закудахтала Зора, подавившись табаком. Она проморгала вылазку девчонки, понимая, что ни к чему хорошему это не приведет.

– Я не знала, что нужно предупреждать. Разве я не свободна?

Цыганка недовольно скривилась, понимая, что дальше продолжать этот разговор нет смысла.

– Еще я принесла крынку с молоком козьим. Я отдала ее Руже, чтобы она могла напоить заболевшую дочку. Жаль будет, если это маленькое чудо умрет! – произнесла Гожы, печально вздохнув, но тут же расплылась в улыбке. Безусловно, она сочувствовала семейству, в котором страдал от тяжелой болезни ребенок (даже всемогущей Зоре не под силу было помочь), но юной цыганке было приятно, что и она сделала что-то полезное для табора. Старая цыганка не сводила взгляда с невесты, а та в свою очередь делала вид, что не замечает недоверия. Чтобы отвлечь прорицательницу от мрачных мыслей и подозрений, Гожы по девчачьи радостно всплеснула руками, словно ей было не восемнадцать, а лет десять, вскочила на лавку и замельтешила обновкой перед носом старой провидицы. Прикинув красный тканевый обрез, она звонким голосом похвасталась, что к свадьбе у нее будет очень красивый наряд.

– Ты шьешь юбку к свадьбе с Тагаром? – удивилась старая цыганка, помня, как юная невеста первоначально реагировала на эту весть.

– А с кем же еще? Больше ко мне никто не сватался! – Гожы рассмеялась от души, при этом чуть не свалилась с лавки. Успокоившись, она вдруг стала серьезной и таинственно уточнила у своей надзирательницы:

– Ты знаешь кто такая Кармен?

Зора задумалась, перебирая в голове цыганок, знакомых ей с самого рождения. Подобное имя никто не носил, но где-то она его слышала.

– Это цыганка? – уточнила старуха. – Из какого табора?

– Она жила в книге! – смешливо произнесла Гожы, зная, что мудрая старая всезнайка терпеть не могла разговоры о бумажных изданиях, потому что была неграмотна.

– Тьфу на тебя! Хватит мне морочить голову! Скоро мужчины вернутся из леса, надо готовить им еду. Брось свой свадебный наряд, потом дошьешь, – скомандовала Зора, после чего добавила: – И больше в деревню не ходи. Твое место здесь, Гожы! Брось витать в облаках и смирись со своей судьбой!

Старая цыганка зашлась кашлем и долго не могла остановиться, Гожы задумчиво смотрела на нее, но мыслями она была в гостях у старой крестьянки, которая поведала историю о строптивой и коварной красавице цыганке по имени Кармен, любившей свободу больше жизни. Она погибла из-за того, что дала отпор нелюбимому мужу, и была похоронена в лесу.

Гожы выбралась в деревню украдкой. Она никогда не была в отдалении от цыганского поселения, и это был первый опыт путешествия. В деревне цыганку встретили насторожено, кто-то гнал прочь, обругивая и называя воровкой, что ее искренне удивило. В их таборе не принято было красть. Дети и женщины просили милостыню или гадали за небольшую плату. Также они торговали тем, что делали собственными руками, но воровство было вето. Отец Гожы планировал остаться в этих местах навсегда, поэтому дорожил своей репутацией.

– Не обращай внимания! – произнесла пожилая женщина с добрыми глазами. Она стояла у покосившихся ворот, держась за спину, на ее лице отобразилось страдание от болезненного приступа. – У нас вор объявился в деревне: то кур утащит, то самогонку из погреба – по мелочи. Пустили слух, что виноваты цыгане. Мол, не было вас – не крали, а как появились – началось нечистое.

– У нас еда есть – лес рядом, нам незачем воровать. Да и грех это, – пожав плечами, произнесла Гожы. Ее народ был верующим и почитал законы Божьи. Во время цыганских судов тот, кто защищался от нападок, мог поклясться на иконе в чистоте своих деяний и ему безоговорочно верили. Никому и в голову бы не пришло лгать над святыней.

– Так вот и я говорю: что кто-то свой повадился, да путает следы! – произнесла женщина. Она снова сморщилась, схватившись за спину, и громко застонала. Девушка знала, как справиться с ее болью и предложила помощь. Старая женщина, уставшая мучиться, доверительно пригласила ее в избу, но не смогла двинуться с места, ухватившись за ворота. Гожы поспешила предложить ей опереться на крепкую молодую руку.

Внутри бревенчатого дома было тесно. Снаружи он казался огромным, а по сути места в нем было не намного больше, чем в лачугах-землянках цыган. Основную часть занимала кирпичная печка, находящаяся справа от входа. Она была белая и казалась огромным облаком, выплывающим из бревенчатой стены. Два маленьких окошка, прикрытые расшитыми занавесками, напоминали глаза. Юная цыганка на мгновение представила, что дом живой и сейчас удивленно заморгает, глядя на непрошенную гостью. В углу светилась маленькая лампадка, освещающая православную икону, у стены стоял стол, доходя почти до середины скромного крестьянского жилища и огромная лавка. Посреди комнаты была расстелена половица, по которой, как по тропинке, Гожы бережно вела скрюченную женщину, постанывающую от боли.

– Вам надо лечь, – произнесла цыганка, сбросив на пол свою шубу.

– На пол? – удивилась старуха. Гожы кивнула и помогла ей снять старый поеденный молью тулуп. С трудом крестьянка распласталась на мягкой цыганской шубе и притаилась в ожидании неизвестности. Чтобы отогреть замерзшие руки, Гожы приложила их к печке, затем вернулась к страдающей женщине и начала делать массаж.

– Бабушка, терпеть придется, – мягко произнес девичий голос перед началом оздоравливающей экзекуции.

Старуха молчала, плотно стиснув зубы, но когда услышала хруст в пояснице, громко охнула и обмерла, боясь, что коварная черноволосая гостья переломила ее тело пополам. Крестьянка чуть пошевелилась и, почувствовав облегчение, начала осторожно приподниматься, после чего попробовала встать самостоятельно. Со стороны это напоминало первые несмелые шаги маленького карапуза, который только познает этот мир, и все ему кажется, волшебно и удивительно.

– Девочка, как ты это сделала? – удивилась крестьянка, уставившись на Гожы, она осторожно ощупывала спину, к которой без слез не могла прикоснуться почти двое суток. Видя ее удивленное лицо, цыганка рассмеялась.

– Мой отец много работает, и у него бывают боли, – созналась девушка, заправив выбившуюся темную прядь под косынку. – Когда мы жили в большом таборе, одна цыганка научила меня справляться с этой хворью.

– Ночью прогреюсь на теплой печке и буду, как новенькая поутру! А то ведь я и вскарабкаться на нее не могла. На лавке и спала. Разве это сон?

Старуха захотела отблагодарить добрую девушку, но та отказалась. Гожы хотела узнать ценную информацию: как добраться до большого города. Юная цыганка не теряла надежды бежать подальше от табора, в котором ее счастье видят рядом с ненавистным Тагаром. Все ее мечты заключались в том, чтобы оказаться на свободе и начать жизнь с начала, самостоятельно, без давления своих соплеменников. Она понимала, что побег расстроит ее отца, но другого выхода не видела. В любом случае рядом с ним останется сын – ее брат, а также Зора любит заботиться о пожилом цыгане, относясь к нему по-матерински тепло. Сторонников и заступников в таборе у Гожы не было, и она готовила план побега в одиночку.

Бабка выпучила глаза и ответила, что из этого гиблого места она никогда не выбиралась.

– Здесь родилась, так здесь и помру! – прокряхтела исцелившаяся женщина, осторожно поднимая шубу с пола. – В соседнем селе жила учительница, она раньше приезжала в нашу деревню раз в неделю и ребятишек грамоте учила. Хорошая была женщина! Умерла от чумы, там и схоронили. Вот она была из города, – вспоминала старуха прищурившись. – Ее везли на телегах, да на пароме дней пять. А потом еще по дороге железной день. Раньше у нас тут станции не было, это теперь… как его… слово… прогресс!

Крестьянка налила чаю и усадила Гожы за стол. Без гостинцев отпускать девушку она решительно отказывалась. Оценив лохмотья юной особы, крестьянка поспешила к своему деревянному сундуку. Он был темный и неприметный на фоне бревенчатой стены. Через мгновение, словно по волшебству, из него появился красный кусок ткани, похожий на полыхающее пламя. Гожы замерла, рассматривая красивый отрез. Новую одежду она не носила с рождения. Обычно ей доставались перешитые ремки или что-то из одежды, полученное после умерших одногодок в таборе. «Сшить новую юбку! – радостно пронеслось в ее голове. – Самую красивую в общине! На зависть отвратительной и злой Земфире!». Глаза ее сначала засветились мечтательным пламенем, но потом искры радости быстро потухли. Куда она наденет этот красивый наряд? В лес к медведям? Убегая, такую яркую одежду тоже не нацепишь! Она хороша будет… для свадьбы с Тагаром…

– Иль не нравится тебе, деточка? – голос крестьянки звучал расстроено, женщина не любила, когда отвергают искреннюю благодарность.

– Очень нравится! – честно созналась Гожы. – Я даже не могу вам передать, как сильно нравится!

Старуха радостно кивнула и закрыла свой ларец, спеша вручить спасительнице-цыганке дорогой подарок. Гожы еще какое-то время посидела в гостях у приветливой женщины. Та рассказала, что хранила ткань на сарафан, в котором собиралась замуж за первого красавца на деревне – Ивана. Любовь у них была сильной. Однажды он поехал на охоту и попал в медвежий капкан.

– Доктор из села приехал, ногу ему отняли… Я бы и за калеку замуж пошла – сильно уж я его любила! А он еще недельку пожил и перед сенокосом умер. А я так замуж и не пошла – душа ни к кому не лежала. Снится мне иногда мой Иван. Все замуж зовет, – трагически констатировала крестьянка и расплакалась под конец своей грустной истории.

В свою землянку Гожы вернулась задумчивая и с отрезом ткани. Ее впечатлила история об отчаянной испанке, которая самостоятельно решала, как ей жить и сама выбирала, с каким мужчиной находиться рядом.

Вместе с таяньем снегов и первыми по-настоящему теплыми весенними лучами, в жизнь Гожы ворвался день ее свадьбы. Первое, что она увидела перед собой, открыв глаза, – было лицо Зоры. Крючковатый нос почти касался ее лица, девушка отвернулась, притворившись, что потягивается, но не выказала своего недовольства, чем вызывала подозрение у старой цыганки.

– Почему ты так спокойна, Гожы?

Девушка лишь улыбнулась и потребовала, чтобы ее скорее готовили к долгожданному переходу от девичества, к замужней жизни.

– Я этого дня ждала с пеленок! Точнее вы его ждали. Шевелись, старуха, счастье может и убежать, как кошка, пригревшаяся на теплом солнышке, которую резко облили холодной водой!

Было еще холодно, поэтому возле жилищ развели высокие костры. Немногочисленный табор пел песни, на вертелах жарилось мясо оленя. Люди пили самогон, выменянный в одной из деревень на шкуру медведя. Земфира не сводила завистливого взгляда с красавицы Гожы. Она обслуживала стол мужчин, сколоченный для торжества, и все время посматривала на радостную невесту, красная юбка которой, полыхала ярче костров, а в глазах поблескивали чертовские искры. Тагар стоял рядом совсем бледный, не веря в собственное счастье. Ему сшили новую рубаху, штаны аккуратно подлатали и он выглядел вполне достойно. Оба встали на колени перед отцом Гожы и поклялись в любви и верности друг другу. Невеста чувствовала, как с ее языка слетает липкая ложь, но тут же вспомнила признание отца о том, что когда женился он сам, мать его не любила. Благословив их, пожилой цыган смахнул слезу и вытянул вперед глиняную кружку, изготовленную специально для этого праздника. Он капнул несколько капель вина на черные блестящие макушки жениха и невесты, после чего выпив остатки багровой жидкости, бросил сосуд вверх, но он не раскололся, как этого требовала традиция. Сердце Гожы замерло, все замолчали. Тагар обвел всех взглядом и с диким рыком саданул по посудине каблуком своего почти нового сапога (обувь он выиграл на большой ярмарке в селе, взобравшись по скользкому столбу вверх до желанной добычи). Обычно гости пересчитывали осколки, чтобы знать, сколько лет молодые проживут в согласии и счастье, но теперь все снова обомлели, потому что кружка превратилась в пыль. Молодой муж скомандовал продолжить веселье, переключив внимание пирующих. Оба – и муж, и жена – ждали вечера.

– Тагар, выпей еще! – настаивала молодая жена. Их сопроводили в новый дом, и теперь им предстояло провести вместе ночь. Руки молодой жены похолодели, она испугалась, что он откажется, но молодой мужчина с радостью осушил деревянную чашу с настойкой. В планах наивной Гожы было задобрить Тагара и напоить его настоем, в который она добавила снотворное зелье, позаимствованное у Зоры. Старая цыганка знала толк в травах. Благодаря кочевому образу жизни она освоила все, что росло на полях и в лесах. Она всегда собирала лекарственные растения для исцеления себя и своих собратьев. Бывало, и продавала жителям деревень и сел, которые с опаской относились к цыганке с волшебными зельями. В силу возраста уже немолодая Зора плохо спала по ночам, поэтому заваривала себе настои, после которых от ее храпа дребезжали стены землянки. Гожы и ее брат часто посмеивались, что из-за этого звука на них рухнет «небо» – так цыгане называли крышу над головой. Девушка выкрала немного жидкости и незаметно добавила в питье. Юная жена надеялась, что Тагар быстро заснет, и она сможет бежать прочь без оглядки из табора в большой город, где точно придумает, чем заработать на пропитание. А возможно встретит настоящую любовь, как та самая Кармен, о которой ей рассказывала добрая старушка из деревни. Но девушка не учла, что организм молодого цыгана намного мощнее, нежели дряблое, кочевавшее много лет по неровным просторам страны тело старушки.

– Идем, – грубо произнес Тагар, весь дрожа. Вожделение, прокатившееся волной по его организму, подгоняло мужчину к брачному ложе. Гожы испуганно уставилась на него, не понимая, что именно он требует.

– Хватит изображать дурочку! Я вижу тебя насквозь! теперь ты моя жена и будешь всегда рядом.

Гожы побледнела и заморгала так часто, что казалось, вот-вот воспарит вверх.

– Зора меня предупредила, что ты украла у нее сонное зелье и дала мне другую траву, поэтому спать я сегодня не собираюсь! – с кривой усмешкой произнес Тагар. – Раздевайся, жена, и ложись. Я попью воды и вернусь.

Изба молодоженов была по типу привычных крестьянских местожительств, но более просторная. В ней стояла печь, но не белая, похожая на облако, а металлическая черная. В просторной бревенчатой комнате она выглядела нелепо, как кособокий жеребенок. Тагар планировал летом найти рукастого печника в одной из деревень для помощи и собрать добротную кирпичную печь. Стола и лавок пока не было, зато стояла кровать, накрытая теплыми мягкими шкурами. Этот предмет мебели нетерпеливый жених выстругивал в первую очередь, ожидая, что с самого первого дня семейной жизни, будет проводить там все свободное время.

Глава 6 Чужая женщина

– Не знаю, что и делать, старичок! Я влюбился! – произнес Василий, открывая бутылку шампанского. – Пусть эта пробка высвободит джина, то есть газы, а вместе с ними и эти чувства, которые делают меня… шестнадцатилетним дураком!

Елизаров уставился на своего издателя, превратившегося вдруг в идиота. Он глупо смеялся и в течение двадцати минут подробно рассказал, как изменилось его мировосприятие. Черно-белые будни стали вдруг цветными, а жена удивляется тому, что он поет в душе.

– Твоя супруга? У вас открылось второе дыхание в браке? Мои поздравления! И я говорю это от чистого сердца!

– Нет, с Ольгой у нас все, мягко говоря, затянулось бурой тиной. Я встретил девушку… Кстати, на презентации твоей книги!

Василий, конечно же, упомянул инцидент, о котором в последнее время говорили все – полет печальной девицы с двенадцатого этажа, размахивающей нижним бельем с инициалами ЕС – Елизаров Святослав.

– Я пригласил ее сюда, она должна прийти с минуту на минуту, – произнес низким голосом Василий. – Разговор о договоре лишь предлог, на самом деле я хотел, чтобы ты разбавил нашу компанию.

– Зачем? – удивился писатель.

– Как зачем?! Я женатый человек, а ты у нас ловелас. Будешь моим прикрытием. Если что – у меня алиби: девушка твоя. Все просто!

– Значит, ужин за твой счет! – Елизаров притворился, что обрадовался тому факту, что за него заплатят.

– Что будет дальше? После ужина… Повезешь в гостиницу?

Василий лишь неуверенно пожал плечами. Исход вечера пока не был ясен. Конечно, провести ночь с этой женщиной было его навязчивой идеей, но она не выглядела, как легкодоступная, хотя и флиртовала с ним.

– Мне с вами ехать в гостиницу? – не унимался Святослав. – Надо будет заскочить домой, сегодня я без моих фирменных меченых трусов!

– Вы без белья? – раздался смешливый женский голос за спиной писателя, он резко повернулся, испугавшись, что это очередная ловушка ненавистных журналюг, и через сутки таблоиды украсят различного рода заголовки статей, в которых будет снова обмусоливаться тема елизаровского нижнего белья. Популярный писатель был удивлен, обнаружив у столика ту самую брюнетку, которой он так и не принес стакан воды. Василий вскочил и бросился целовать ей руки, он склонился так низко, что открыл взору Святослава ее фигуру почти по пояс. Елизаров замер – она выглядела в точности так, как рисунок, начертанный небездарным художником Блиновым на стене поместья. Почему-то ему стало жутко от этой навязчивой ассоциации и захотелось дотронуться до незнакомой дамы, чтобы убедиться, что она живая.

– Хочу тебя познакомить, старичок, с самой очаровательной девушкой в мире. Это – Кармен, – со сладострастным придыханием произнес Василий, поправляя прореженные временем каштановые волосы. Ему было неловко знакомить очаровательную даму сердца с лидером города по коротким романам. На ложе успешного блондина с глазами цвета виски валились девочки-девушки-женщины разных возрастов и национальностей. Но, не смотря на это, Василий был уверен, что его приятель не посягнет на эту юбку, потому что в курсе, что примерять ее планирует муж его бывшей любовницы.

– Кармен? Это ваше имя? – брови писателя удивленно взметнулись вверх. – Видимо ваша мама была очень впечатлительной особой!

– С чего такой вывод? – сухо произнесла женщина.

– Кармен обычно не встречаются в обыденной жизни. Преимущественно набор этих букв украшает афиши, постановки с таким названием весьма популярны.

Губы женщины натянулись в улыбке, она тут же отшутилась:

– Кто бы говорил! Вас зовут Святослав? Или это просто ваш псевдоним? Для красивости?

– Мои родители выбрали старинное славянское имя, когда я родился.

– Дань моде? Я слышала, в этой стране каждые десять лет обостряется желание называть детей забытыми именами.

Она почему-то злилась, и это было заметно. Чтобы женщина с необычным именем чувствовала себя еще менее комфортно, писатель-провокатор многозначительно произнес:

– Вы не боитесь протаптывать чужие тропы?

– Не совсем понимаю смысл сказанного…

– Не боитесь перенять карму персонажа, в честь которого вас назвали?

– То есть, по-вашему, если бы меня назвали Марией, то быть мне иудейской девственницей со всеми вытекающими отсюда последствиями?!

Молодая женщина разозлилась еще больше, а острослов Елизаров про себя отметил, что собеседница совсем неглупа, и готова достойно противостоять в словесных дуэлях. Женщины, способные к умозаключениям, вызывали в нем любопытство и интерес. Вступил Василий, не дав именной перепалке стать завершающим фейерверком этого чудесного вечера, он настоятельно предложил сделать заказ.

– Кармен, я перевернул весь город, чтобы найти вас. Вы исчезли с презентации, испарились как дым, – произнес издатель, заигрывая.

– О, эта история с женщиной, сердце которой было разбито… а в последствии не только сердце… Лишь совсем черствый человек может спокойно отнестись к такой трагедии! Я не могла больше находиться там и поспешила покинуть место, омраченное смертью.

Святослав делал вид, что изучает меню, на самом деле он пытался успокоиться, подавить приступ гнева и никак не прокомментировал легкую пику в его сторону. Черноокая дама казалась ему притягательной до этого момента, но, сокрушаясь по поводу самоубийства посетительницы презентации, она скатилась с пика горы елизаровского восхищения и теперь казалась ему обычной лицемеркой, в ее скорбных речах не было сочувствия и это было слишком зримо. В отместку Василию за испорченное времяпрепровождение автор популярных книг заказал самые дорогостоящие блюда из меню – лобстеров и черную икру, при этом делая вид, что не замечает прожигающего взгляда, на толчок под столом он также не отреагировал, продолжая внимательно изучать меню.

Из разговора воркующей пары писатель узнал, что Кармен живет заграницей, а в этом городке оказалась по одному секретному делу, о котором говорить пока не хочет.

– Вы искусственно создаете вокруг себя тайны, чтобы выглядеть привлекательней, Кармен? – вежливо уточнил мужчина, внимательно разглядывая ее приятное ухоженное лицо.

Она сделала небольшую паузу и внимательно посмотрела на сидящего напротив Святослава. Через мгновение гостья ресторана тряхнула черными, слегла вьющимися волосами, будто решилась на какой-то важный, отчаянный шаг и попросила писателя дать ей руку, он, иронично хмыкнув, протянул свою кисть. Она изучала линии долго и внимательно. Василий начал заметно нервничать, потому что писака, соблазнивший когда-то его супругу, забрал себе внимание изящной красавицы, за ночь с которой издатель готов был дорого заплатить.

– Знаете, а вы похожи на цыганку. Если вас отправить на вокзал, предварительно приодев в лохмотья, то, пожалуй, вы затеряетесь в толпе этих бродяжек! – громко воскликнул Святослав, устав от напряженного ожидания, потому что процесс считывания судьбы по линиям ладони сильно затянулся.

Кармен подняла на него глаза и испытующе посмотрела, после чего отпустила его ладонь и произнесла спокойно, без тени злости:

– Вы хотите меня оскорбить – я это вижу. Но вам это не удастся, потому что я и есть цыганка. Мать моя – цыганской крови и бабушка тоже. Мой народ кочевал. Одни говорят, что истоки нашей нации в Индии, другие утверждают, что мы родом из Египта. Я не знаю точно, да и это не важно. Земля круглая и тем, для кого домом может стать кибитка, комфортно практически в любом месте, в любой стране, в любом городе. У нас говорят: как не называйся, а человеком оставайся.

Кармен могла долго говорить о своем народе и о том, как она относится к происходящему вокруг, но к счастью подоспел официант с готовыми блюдами. Василий так обрадовался его приходу, что готов был вскочить и целовать руки старательного сотрудника ресторана, рассчитывающего на солидные чаевые. Кто знает, к чему бы привел этот хлипкий диалог? Зная, как легко вспыхивает его товарищ, и, наблюдая, как держит в узде свои эмоции женщина, издатель, словно опытный синоптик, предполагал, что за их столом может разразиться настоящая гроза с молниями обвинений и громом оскорблений.

– Кармен, скажи мне, не прочитала ли ты на ладони Святослава, когда мне ждать рукопись его следующей книги? – отшутился Василий, желая примирить собеседников.

– Таких вещей я не могу видеть, – дружелюбно призналась ему Кармен, аккуратно отрезая кусочек аппетитной телятины, которая на огромной белой тарелке выглядела как изысканный натюрморт, созданный искусной рукой талантливого художника.

– Так все же: что ты там увидела? Меня разрывает от любопытства! Как его работодатель и человек, вкладывающий в него свои средства, я просто обязан знать его перспективы, – при этих словах Василий взял свою вилку и нагло залез в креманку с икрой, стоящую перед Святославом.

– Я не могу отвечать на вопрос о чужой судьбе. Если он спросит – я скажу, – произнесла женщина, не глядя на Святослава. А после того язвительного замечания, что ей просто не хватает фантазии, чтобы придумать какую-нибудь чепуху, подходящую всем, кто желает открыть завесу тайны о своем чудесном будущем, она произнесла, глядя на того, кто задал вопрос:

– Могу сказать вам одно, Василий: бешеная собака долго не живёт.

– Я должен волноваться? – продолжал насмехаться Елизаров.

– Теперь я слышу ваш вопрос – вы обеспокоены своим будущим. Отвечу кратко: да.

– Товарищи, други, собутыльники! Предлагаю прекратить цыганско-славянскую войну и выпить за дружбу народов, – громогласно произнес Василий и поднял фужер с выдохшимся шампанским. Кармен последовала его примеру, а Елизаров предпочел проигнорировать пафосный тост.

– Заскучал в вашей компании, и кажется, создаю неправильную атфосфэру. Вам бы быстрее до койки добраться, а я тут со своей хмурой рожей, – произнес Святослав, глядя на часы. Речь о спешке в койку возымела должный успех – лицо Василия вытянулось, а Кармен рассмеялась открытым, дружелюбным смехом, чем вызвала еще большее недовольство писателя.

– Я вас насмешил? Не помню, чтобы за этим столом звучала шутка.

– Вы так беззащитны в этот момент, Святослав, – произнесла она, участливо положив свою теплую ладонь поверх его руки. Это выглядело так, словно он был сопливый школьник, взболтнувший глупость, а великодушная патронесса поддержала его, чтобы этот человек не чувствовал себя круглым идиотом. Василий толкнул его в плечо, произнеся с насмешкой:

– Старичок, не кочевряжься! Просто позволь даме вести в этом танце!

Елизаров, сославшись на усталость, картинно встал из-за стола и коротко попрощавшись, поторопился покинуть ресторан.

– А как же твои лобстеры? Ты к ним даже не прикоснулся!

Кармен заметно погасла. Ей не был приятен вертлявый Василий, плюсом ко всему она выяснила, что он женат. Конечно, это ее никогда не останавливало, но заводить роман с человеком, который совсем не интересен, да еще и бесполезен в ее почти благородной миссии, она не видела смысла. Святослав – вот кто был объектом ее желания по многим причинам. Открыто повиснуть на любимце публики женщина не могла себе позволить, а после того, как одна из его птичек свела счеты с жизнью, не было понятно, подпустит ли раненый зверь к себе очередную самку.

Василий извинился перед дамой и, оправдавшись тем, что не обсудил кое-что касательно их сотрудничества, поторопился следом за другом. Святослава он догнал уже на крыльце.

– Какая муха тебя укусила? Тебе трудно было просто разбавить компанию, поболтав о природе-погоде? Лобстеры! К чему все это? – хмуро уточнил издатель, глядя на приятеля.

– Просто не задался день. Виноват, барин. Каюсь. А лобстеров заверните с собой, скушаете на завтрак. Хотя, я думаю, вы проголодаетесь в ночи, уверен эта дама – огонь в постели! Тогда и помянешь меня добрым словом, друг мой!

– Да, на первый взгляд она такая сдержанная, но страсть в ней вот-вот забурлит. У меня никогда не было цыганки!

– Удачи! Не оплошай! И скорее возвращайся к ней, негоже, чтобы приятная дама плесневела от невнимания!

Святослав знал нужные «кнопки» и легко управлялся со своим приятелем. Разгневанный издатель сменил гнев на милость и уже светился, как начищенная медная труба, издаивающая противные звуки, предвосхищающие победу. Скупой рыцарь по имени Вася вмиг забыл, что счет, благодаря самому дорогому в ресторане блюду, будет заоблачным, было очевидно, что эта женщина ему на самом деле нравилась. Заинтересованный продолжением общения после дорогого ужина человек поспешил обратно в ресторан, опасаясь, что его дама снова исчезнет, как в день презентации. Святослав еще некоторое время стоял на улице, наблюдая через стекло за красивой женщиной с необычным именем Кармен, портрет которой по какому-то непонятному стечению обстоятельств украшал стену в недавно приобретенном доме.

Глава 7 От себя не убежишь

Гожы испуганно смотрела по сторонам. Все было в крови – стены, пол, кровать. Словно красные блики от ее нарядной юбки испуганно расплескались по всей избе и испуганно замерли в ожидании. Ее муж лежал голый ничком посреди брачного ложа. Девушка не сразу сообразила, что произошло. Она растеряно водила глазами, не понимая, кто раскрасил светлые бревенчатые стены тошнотворным цветом. Рядом с ее ногой лежал длинный острый нож, Гожы отшатнулась от него, словно он мог и ей причинить вред.

Послышалась протяжная песня – табор еще не разошелся, цыгане продолжали праздновать, ратуя за счастье молодой пары. В последнее время поводов для радости у них было немного, в основном все трудились на благо своей общины. Вдруг Гожы прошиб холодный пот, она осознала, что поющие не разойдутся до самого рассвета, потому как, согласно традиции, они с Тагаром обязаны выйти к гостям свадьбы уже не в качестве жениха и невесты, а мужем и женой! Сердце женщины билось изнутри о грудную клетку, причиняя адскую боль, вдруг стало невозможно дышать, и она чуть не лишилась чувств, представив, как выходит к кострам вся в крови в одиночестве. В углу комнаты прямо на полу лежала ее обычная одежда, в которую она обязана облачиться, подведя итог под девичьей жизнью. Гожы торопливо сдернула изодранную в клочья рубашку, которая изначально, будучи белой, стала почти таким же цветом, как и юбка – испачкана кровью. Сознание порционно отдавало ей воспоминания прошедшего вечера и это ее ужасало: Тагар вошел в дом из сеней, после того, как напился воды. Он встал в проеме двери и долго в упор смотрел на свою жену. Молодой мужчина был очень зол, потому что на ней еще оставалась одежда…

– Я сказал тебе все снять! – грубо произнес он, стаскивая с себя сапоги.

Юная жена попятилась от его звериного взгляда и, оступившись, повалилась на пол. Красная юбка задралась, и это словно стало сигналом Тагару: он резко рванул к ней и накрыл своим телом. Гожы начала сопротивляться, но это лишь разжигало в нем желание, он начал рвать на ней одежду и ударил по лицу, чтобы она перестала кричать.

– Моя! Моя! – хрипел он болезненно. – Лучше убить тебя, чем отдать кому-то другому! Моя!

– Тагар, – жалобно шептал женский голос, – Мне больно! Не надо так!

Ее мольбы не были услышаны. Он прижал Гожы к полу, надавив локтевой частью руки на горло, а второй конечностью начал поспешно срывать с себя одежду. Девушка понимала, что через мгновение произойдет что-то жестокое и ужасное, то, что изменит ее жизнь навсегда, отравит ее существование и возможно оставит непоправимые последствия. Она вдруг прекратила сопротивляться, ее тело обмякло. На мгновение ей представилось, что она не просто несчастная цыганка, отданная замуж нелюбимому человеку и вынужденная до скончания дней терпеть унижения и издевательства от мужчины, живущего с ней в одном доме, а та самая Кармен, восхитившая ее своей силой, умеющая приручить даже самого дикого зверя внутри мужчины. Разорванная одежда обнажила часть тела Гожы, и она медленно провела рукой по груди, сладострастно застонав, словно получала невероятное удовольствие от всего, что с ней происходило. Это зрелище озадачило осатаневшего мужа, он замер и уставился на нее непонимающе. Ее маленькие аккуратные кисти ласково дотронулись до его крепкого торса и провели по натруженному рельефу.

– Мой медведь! – прошептала она, чувствуя, как под ее тонкими пальцами неистово колотится сердце грозного мужчины. Было очевидно, что он не понимал, как вести себя с податливой и обольстительной Гожы, она вела себя, как распутная девка, и это снова начало злить Тагара, он вдруг схватил ее за горло и начал душить.

– Убей меня, любимый! Мой муж! Мой повелитель! Забери мою жизнь, Тагар! – хрипела она, почти теряя сознание, Гожы смиренно закрыла глаза и приготовилась к смерти, но сильные мужские руки разомкнулись, подарив ей возможность дышать. Напуганный друг детства отполз в сторону и зарыдал, как маленький ребенок. Девушка откашлялась и приподнялась на локте. Она рассматривала его содрогающееся голое тело с любопытством. Никогда Гожы не видела мужчин «во всей красе». Она поняла одно: штука, скрывающаяся под штанами, может менять размер и приносить боль, а еще она лишает контроля голову. Это было любопытное открытие. Теперь надо было решить, что делать дальше. Необходим был новый план.

Тагар никак не мог успокоиться, он плакал взахлеб, потому что чувствовал, как разрушаются его мечты и фантазии. У него уже был постельный опыт общения с женщинами: много лет назад отец водил мальчика в дом терпимости, чтобы сын повзрослел. Тагару было двенадцать лет, когда его нога переступила порог порочной комнаты. В тесном помещении с выцветшими обоями на узкой грязной кровати лежала раздетая проститутка с сигаретой в зубах, развратная дама жестом пригласила мальца сесть рядом. Звали ее Екатерина и, громко смеясь, она просила называть себя великой. Тагар бывал у нее несколько раз, а когда они расставались, оба остались довольны совместным времяпрепровождением: Тагар покинул ее мужчиной, а Екатерина великая была удивлена успехам ученика и выразила глубочайшую благодарность за приятные вечера. Он быстро взял бразды правления в свои руки и верховодил во время соитий. Уже тогда он проявлял жестокость по отношению к падшей женщине, считая ее недостойным человеком. И никогда ее не целовал, даже если она умоляла, потому что считал, что это ниже его достоинства. После «посвящения в мужчины» юнец стал по иному относиться к противоположному полу. Даже родители казались ему испачканными похотью. Гожы была его светочем, родником с кристально-чистой водой среди болота пошлости, он с юности возвышал ее над всеми, потому как не видел в ней червоточин. Но в брачную ночь он обнаружил, что прозрачный источник замутнен – в его Гожы вселился дьявол, которого он намеревался изгнать любым способом. Даже если ей придется погибнуть.

Молодая жена смотрела на рыдающего крепкого мужчину, для которого весь мир вмиг обрушился, и его существование разом потеряло смысл. Девушка понимала, что является главной причиной его тоски, но что творилось в душе и мыслях этого человека, ей было неведомо. В ту минуту она и представить не могла, в какой опасности находилась.

Гожы осторожно поднялась с пола и отошла к кровати. Она не знала, что говорить и опасалась, что Тагар снова потеряет над собой контроль. Молодой мужчина успокоился. Выглядел он нездорово: бегающий взгляд и частое дыхание – его лихорадило. Он молча встал, вышел из двери и через мгновение вернулся с длинным острым ножом, которым обычно разделывал добычу после охоты.

– Похоже, моя брачная ночь закончена? – уточнила Гожы безысходно, давясь слезами. Ответа она не получила. Голый человек был задумчив, в его душе проснулось сомнение. Та похотливая змея исчезла и перед ним стояла его маленькая Гожы – чистое ранимое существо, роняющее хрустальные слезы отчаяния. Он замешкался, его жена протянула руку и попросила отдать ей нож.

– Тагар, отдай мне его! Мы будем жить счастливо в этом большом доме! Я буду любить тебя, Тагар! – ее уста лгали впервые. «Во имя жизни», – оправдывала она себя, прекрасно понимая, что при этих обстоятельствах лучше говорить то, что он хочет слышать. Ей удалось договориться с молодым цыганом, и через мгновение оружие было у нее. Гожы оценила ситуацию: даже если она доживет до утра, нет никаких гарантий, что это не повторится вновь. По какой-то причине его отношение к ней стало двойственным: она была и друг, и враг одновременно.

– Мой милый Тагар! Кто-то из нас должен встретить рассвет свободным! – произнесла она с нежной и преданной улыбкой и почти сразу всадила в него нож. Мужчина не ожидал подобного поворота событий и схватил ее за горло, тогда она надавила на рукоятку ножа, причиняя страшную боль Тагару, а после одним рывком вытащила его. Тот героически сносил мучения и продолжал ее душить. Рука Гожы взметнулась и разъяренная сталь, просвистев несколько раз в воздухе, с легкостью вспорола человеческую плоть. Руки Тагара наконец ослабли и он, слабея, повалился вперед. Его супруга с отвращением откинула тело на кровать. Несколько минут она молча смотрела на мужа, нож выпал из ослабленной руки. «Что делать дальше и куда бежать?» – эти два вопроса устроили дикую пляску в ее голове, причиняя боль. Она осмотрела себя, затем повернулась к одежде, лежащей в углу.

– В юбках бежать неудобно. Мой муж, ты не против, если я возьму твою одежду? – произнесла она спокойно. – Я знаю, что она мне великовата! Подобью бечевкой. Как говорит мой отец – главное, чтобы штаны не спадали, но в любом случае рубаха всегда прикроет причинные места.

Уже светало. Табор разошелся, у догорающего костра остался отец Гожы и Зора. Старая цыганка с беспокойством оглядывалась на дом, где молодые, как она полагала, начинают по-настоящему взрослую жизнь. Она задымила трубкой, вспомнив свою брачную ночь, и рассмеялась.

– Даже не хочу знать, Зора, о чем ты думаешь, – произнес захмелевший отец молодой жены. За вечер он наслушался массу историй о цыганских свадьбах, самогон многим развязал языки. Люди болтали о том, о чем в трезвом уме порой стеснялись даже думать.

– Иди спать! – предложила старая цыганка, видя, как он борется со сном.

– Такой день! Моя красавица Гожы теперь жена! – произнес пожилой мужчина с гордостью, вспомнив, как восемнадцать лет назад, держал маленький кричащий сверток в своих дрожащих руках. На него нахлынули воспоминания, и он расплакался. Свою жену он заприметил давно, но она была обещана другому. Юный цыган уговаривал ее бежать, но красавица горделиво отвечала, что не любит его и вообще никогда не выйдет замуж. Однако ее соблазнил залетный соперник, в которого молодая девица влюбилась по уши. Пострел пообещать жениться на ней и увезти в свой табор, но утром на сеновале девушка проснулась одна.

– Она стояла передо мной на коленях и так плакала. Мое сердце и душа соболезновали ей. Она сказала: либо мы бежим с ней вдвоем, либо она утопится, – с тоской произнес отец Гожы. Старая цыганка лишь кивала, она сотни раз слышала историю про благородного юного цыгана, который спас возлюбленную, согласившись назвать чужого ребенка своим. Старший сын, из-за которого Зора и ее соплеменники оказались в Сибири, был неродным ему, но был любим сильнее, чем собственная дочь. Эту тайну знали немногие.

Раздался истошный женский крик, перечеркнув рассветные воспоминания о былом. Пожилой цыган рванулся к дому, где жила его теперь замужняя дочь. Зора ковыляла следом.

Возле входа в избу стояла Земфира. Увидев отца Гожы, она отчаянно замахала в сторону дверей, торопя его войти. Девица не могла произнести и звука от ужаса.

– Что там? – властно спросила подоспевшая к крыльцу Зора.

– Смерть, – выдавила с трудом Земфира, задыхаясь.

– Тагар мертв, а ее нет? – спокойно уточнила старая цыганка, и, получив положительный ответ, направилась в дом. Для провидицы это не было сюрпризом. Она знала, что за Гожы по пятам ходила тень смерти. Зора надеялась, что сумеет убедить строптивую девчонку погрузиться в спокойную жизнь без иллюзий и фантазий, разрушающих обыденность и дающих ложные надежды.

Отец Гожы помрачнел. Праздник был окончен, а вместе с ним пришел новый день, в котором не было места мыслям о дочери. Он проклял свою родную кровь и отрекся от нее. Зора хотела бы вступиться за бедную напуганную девочку и напомнить старику, что в лесах они скрываются из-за преступления старшего сына и теперь их семейная книга всего лишь пополнилась еще одним убийством. Старый цыган не любил споров и разглагольствований, предпочитая ставить точку после заявлений.

– У меня нет больше дочери! – провозгласил он, собрав табор. – Имя Гожы я запрещаю произносить!

Сонные люди, поднятые с постелей, растеряно закивали, не понимая причину такой категоричности.

– Что ты делала возле дома Тагара? – спросила Зора, разглядывая припухшее от слез лицо Земфиры. Девушка мрачно посмотрела в глаза старой цыганки и бесцветно произнесла:

– Гуляла! Не спалось!

Пожилая женщина чувствовала, как кипит злость и обида в груди молодого организма. Когда Земфира зашагала прочь, старуха, дымя ей вслед своей никогда не гаснущей трубкой, тихо произнесла:

– Беги, глупая Гожы, беги! Только от себя не убежишь!

На улице совсем расцвело. Старая крестьянка лежала на печи, широко зевая. Много ночей она не спала. Лежала и слушала, как разговаривает ее старый дом: заскрипят половицы, затрещит один из углов, забеспокоится лампадка. У соседей закукарекал петух, это значило, что нужно вставать и заниматься привычными делами: поговорить с козой Машкой, которая почему-то начала прихрамывать. Старуха переживала, что животное откинет копыта, и она останется совсем одна. Надо было сходить по воду к колодцу, находящемуся на краю деревни, там вечно собирались бабы, чтобы обмениваться последними новостями и слухами. Мужики прозвали это место «радиоузел» и вечно подтрунивали над теми, кто шел с коромыслом. Сварить щи, в которые кроме перемороженной капусты и картошки добавить было нечего. Пожилая женщина не успела распланировать свой бесконечно продолжительный день, переходящий в такую же долго тянущуюся и бессонную ночь – кто-то робко постучал в окошко.

От любопытства старуха чуть не свалилась с печки. Натянув валенки, она сразу пошла на улицу, будучи уверенной, что ничего опасного у ворот не произойдет. Открыв ворота, она увидела паренька, но это на первый взгляд. Одежда была явно с чужого плеча и великовата, но были заметны внушительные округлости, что выдавало женскую особь.

– Помогите мне, бабушка! – прошептала Гожы и упала к ее ногам. Старуха узнала свою ценительницу, которая не так давно была в ее доме и забрала боль из спины. Пожилая женщина поняла, что с молодой цыганкой произошло несчастье, на маленьких руках она заметила запекшуюся кровь. Крестьянка торопливо помогла Гожы подняться и повела ее в дом. На всякий случай оглянулась перед уходом по сторонам, чтобы убедиться, что приход переодетой девушки остался незамеченный соседями.

Глава 8 Ловушка для холостяка

– Моя Кармен, как же ты желанна! – шептал Святослав в маленькое ушко красавицы. Он тут же поморщился из-за того, что произнесенная им фраза звучала слишком банально. Он резко открыл глаза и отшвырнул подушку, которую только что так страстно прижимал к себе. Уснуть популярный автор не мог уже несколько часов. Почему-то он четко представлял, как в этот миг молодая женщина, которая ему очень нравилась, занимается непристойностями с его другом. Маленькие челюсти пакостливой собачки по кличке «ревность» оставляли неприятные следы в его мыслях. Елизаров включил ночник и уселся на кровати. Было пять утра, и он боролся с желанием позвонить другу-издателю, чтобы как бы невзначай уточнить, чем закончился вечер и пригодился ли лобстер. Устав думать о призе, который ему не достанется, Елизаров нервно встал и направился в гостиную к старине бару – вот кто мог спасти его в любое время суток и подарить временное забвение. Свое хранилище элитного алкоголя он называл «исповедальней». Частенько писатель садился с бутылкой крепкого напитка и вслух беседовал на различные темы. Это было его тайное увлечение. Приятно ведь иногда пообщаться с мудрым человеком, умеющим слушать, да еще и полностью разделяющим твое мнение. Среди приятелей такой экземпляр найти сложно. Вечно испортят все своим мнением!

В дверь позвонили. Елизаров озадачился и снова посмотрел на часы. Пять утра – не время для гостей.

– Наверняка это Василий! Пришел похвастаться, что все же отымел эту чертову цыганку! – пропыхтел писатель и, опрокинув рюмку водки, поспешил к входной двери, скорее из любопытства, чем из вежливости.

На пороге стояла Кармен. Выглядела она все так же великолепно и притягательно, и даже свежо для такого времени суток.

– Удивлены? – спросила она, с улыбкой глядя на оторопевшего писателя.

– Не думал, что вы знаете мой адрес, – глупо почесывая затылок, произнес Святослав.

Елизарову очень хотелось повести себя неординарно, и он не придумал ничего лучшего, как просто отойти в сторону и, не задавая лишних вопросов, впустить ее в свою квартиру.

– Наверняка вас мучает миллион вопросов о том, как я здесь оказалась… Ведь мемориальной доски с вашим именем пока на доме нет…

Гостеприимный хозяин налил в еще одну рюмку водки, т. к. барышня предпочла тот же напиток, что и он. Ореол загадочности вокруг красивой цыганки, прибывшей издалека, и портрета, украшавшего стену поместья, будоражили сознание писателя.

– Красивая пижама! – произнесла она невпопад, получая выпивку от услужливого «бармена». – Я чувствую себя как в элитном доме престарелых.

Кармен почувствовала, что своим комплиментом смутила хозяина квартиры и поспешила перевести тему. Она обвела взглядом интерьер и отметила, что все устроено со вкусом.

– Выглядит очень по-мужски – универсально. На мой взгляд, стиль «хай-тек» полон отчуждения. Мне кажется, в нем люди прячутся, чтобы не показать своего истинного лица, – размышляла женщина и, приподняв рюмку, произнесла: – За вашу скорлупу!

Через мгновение сорокоградусная жидкость была в плену организма загадочной гостьи. Она поставила опустошенную емкость на маленький столик, прикрепленный к боковине дивана, и откинулась, поджав ноги под себя. Цыганка вела себя развязно, будто была в этом доме не в первый раз. Елизаров же напротив, чувствовал себя скованно и глупо в своей пижаме. И откуда у него взялась эта идиотская привычка спать в одежде?! «Хорошо, что на мне нет тапочек и очков! Еще бы в руки утреннюю газету – и вылитый банкир на пенсии!» – ворчал мысленно мужчина, являющийся предметом женских грез.

– Почему вам кажется, что в подобном дизайнерском стиле люди прячутся? – деловито уточнил Святослав, продолжив светскую беседу. Он с трудом отгонял от себя мысли о том, чтобы перебраться в спальню для более тесного знакомства. А дабы его повышенная заинтересованность не была заметна сквозь пижаму вольготно расположившейся на диване женщиной, он сел на кресло и скрестил ноги, стараясь выглядеть отчужденно.

– В помещении не прослеживается индивидуальность хозяина дома. Все есть – а вас нет, – произнесла, пожав плечами женщина, с необычным именем. – Вот, к примеру, вы носите именное белье с собственными инициалами: это говорит о себялюбии, т. е. этим минимальным изыском вы проявляете свое отношение к собственной персоне.

– Послушайте, эти байки о трусах…

– Я вас не осуждаю, Святослав! – рассмеялась Кармен приятным звонким смехом. – Я хочу понять: почему такой мудрый и талантливый человек, как Елизаров, существует в пластиковом пакете?! – притворно возмущалась она, немного захмелев. – Когда вы в вакууме – окружающим не дотронуться до вас, но ведь и вы обделены истиной вкусов и чувств!

Ему нравилось, как она говорила. Он восхищался этой женщиной. Возможно потому, что Кармен так тонко угадывала истинное положение его внешне блестящих дел. Никто никогда не видел за его успехом ранимость и одиночество. Доспехи оставались у входной двери, и популярный автор становился пародией на престарелого банкира в пижаме и рюмкой водки в руках в плену современных холодных стен и путаных мыслей.

Кармен предложила выпить еще. Для шести утра ее предложение было весьма оригинально, но чем дольше она была рядом, тем спокойнее чувствовал себя Елизаров, торопясь подпоить свою новую знакомую (и не с целью затащить ее в постель). Ее тост звучал лаконично:

– Желаю вам вылупиться из скорлупы, раскрыться! – провозгласила она, блеснув глазами.

– Я даже не предлагаю вам закуску! – спохватился мужчина, наблюдая, как ловко она осушила рюмку, слегка сморщившись в финале.

– О, что вы! Огромный лобстер до сих пор напоминает о себе. Никакой еды!

Эти слова задели Елизарова. Ревность колючей проволокой свернулась в его груди, и мешала свободно дышать. Гостья заметила перемену его настроения и уточнила, все ли в порядке. Святослав отставил свою рюмку и, извинившись, произнес:

– Новый день уже настал и у меня есть кое-какие планы. Я могу вам вызвать такси…

– О, не трудитесь! Я живу в гостинице неподалеку – в двух шагах. Я должна тоже извиниться за свое вторжение… Вообще-то я так не делаю – не навязываюсь мужчинам под утро. Что ж…

Кармен не скрывала разочарования и неудобства от сложившейся ситуации. Она поднялась с дивана и поспешила к выходу, расстроенный Елизаров побрел за ней. Вскарабкавшись на высокие каблуки, молодая женщина потянулась к хозяину дома, чтобы поцеловать его, но он отстранился.

– Я снова сделала глупость! – констатировала Кармен, ощущая себя полнейшей идиоткой. – И снова приношу извинения. Всего доброго, Святослав, было приятно находиться в вашей компании. Когда-нибудь много лет спустя я расскажу, что общалась с самим Елизаровым.

Молодая женщина взмахнула рукой и сделала шаг в открытую дверь, но, остановившись, резко развернулась к нему и серьезно спросила:

– Почему?

– Понимаете, Кармен… Я чувствую запах чужого мужского одеколона, и должен сознаться: не привык… как бы это сказать… скрещивать шпаги с приятелями даже ради такой очаровательной дамы, как вы!

Над носом женщины появилась задумчивая складка. Она размышляла:

– Зная, что вы писатель, склонна думать, что в ваших словах есть скрытый смысл – аллегория… Как истинная цыганка, попытаюсь разгадать смысл образов: приятель – это Василий! Скрещивать шпаги…

Елизаров смутился, надеясь, что она не узрит соль этой шутки, но Кармен действительно была не глупа.

– Скрестить шпаги… секс? Вы подумали, что я переспала с вашим приятелем и поспешила к вам? Для чего? Пополнить бесчисленную коллекцию?

Кармен рассмеялась громко и открыто. Елизаров воровато осмотрел подъезд и, убедившись, что никого нет, втиснул хохочущую особу обратно в прихожую, аккуратно закрыв дверь. После громкого самоубийства поклонницы, он предпочитал вести себя сдержанно и тихо, не привлекая лишний раз внимания к себе.

– Хорошего же вы обо мне мнения! – перестав смеяться, произнесла Кармен, шутливо стукнув своим маленьким кулачком его в предплечье.

– Лобстер, знаете ли, дал мне повод для размышлений.

Она округлила глаза в этот раз, не поняв завуалированного смысла.

– Лобстера я получила перед тем, как покинуть автомобиль вашего друга, – робко оправдывалась цыганка. – После ужина, с которого вы к моему великому сожалению бежали, он показал мне город, а когда повез к гостинице, сказал, что великий Елизаров соседствует с обычными людишками в этой новостройке. Все спали, и светилось только ваше окно – добрый маячок для лавирующих кораблей, которые могут разбиться о неровный коварный берег жизни. Я зашла в номер, разделась… съела лобстера, посмотрела телевизор, но так и не смогла уснуть, поэтому решила дерзнуть и заявиться к вам! Без предупреждения!

– Тогда почему на вас вчерашняя одежда? – этот вопрос, выразивший настороженность и недоверие, вырвался сам собой, видимо утренний алкоголь ослабил упряжь, и конница слов была бесконтрольна.

– Разве это не очевидно? Разбудите свою фантазию, товарищ писатель!

Кармен с хитрым прищуром наблюдала за мыслительным процессом мужчины, который транслировался прямо на его лицо.

– У вас украли багаж в аэропорту! Какой-нибудь поклонник-фетишист! Или возможно вы продали все, что имели в своем городе, и денег хватило лишь на билет, красивое платье и номер в гостинице! Вы охотница за состоятельным женихом?

– Денег у меня достаточно, не переживайте! – смеясь, произнесла она. – Боюсь, причина слишком банальна: лежащие в чемодане вещи мнутся, а заставить кого-нибудь гладить одежду в пять утра, чтобы отправиться на желанную встречу с красивым мужчиной – настоящая проблема! Пришлось надеть вчерашний наряд. Но белье на мне свежее! – прошептала она таинственно. Сердце Елизарова затрепетало. Ему захотелось сгрести эту остроумную выдумщицу в охапку и унести в свою спальню. Как интеллигентный человек, он не мог себе позволь столь варварскую выходку, поэтому культурно предложил показать святая святых – место, где он коротает ночи.

«Еще одна пошлятина! – размышлял писатель, готовя завтрак. – Самый избитый прием накормить свою женщину блинами или яичницей, после того, как ты с ней занялся бурным сексом». Во всей этой истории со жгучей Кармен его на самом деле смущал только один момент: как на это отреагирует Василий, учитывая, что роман Святослава с его супругой и по сей день поминается всуе.

Вошла Кармен. Она окуталась простыней и выглядела, как греческая богиня. Молодая женщина поправила растрепанные волосы и вдохнула аромат, издаваемый пекущимися блинами.

– Это волшебно! – произнесла она нараспев. – Мне никто никогда не стряпал… что сейчас? Уже не обед… но пока не ужин…

– Полдник, – утвердительно произнес Святослав, поставив тарелку на стол, на котором уже была сметана, варенье, мед, кленовый сироп, сахарная пудра и корица. – Не знал, что ты выберешь, – прокомментировал он щедрый выбор «приправ» для горячих блинов.

– Я выберу тебя, – мягко произнесла женщина и обняла повара сзади. Для него это был самый сокровенный вариант выражения эмоций. Именно так он представлял идеальное утро: тело нимфы касается его обнаженного торса, две ручки смыкаются на торсе. Чувство, вызывающее трепет!

– Чем займемся? – двусмысленно уточнила Кармен, довольно разжевывая вкусный блинчик.

– Я хочу тебе кое-что показать, – задумчиво произнес Елизаров.

К усадьбе их вез тот же таксист, что и в ночь, когда Елизаров договорился о покупке недвижимости с художником. Шофер встретил писателя как самого близкого родственника и долго расспрашивал о здоровье.

– Я так плохо выгляжу? – уточнил тихо Святослав у прижавшейся к нему Кармен. – Слишком много вопросов о моем организме!

– Дежурное любопытство – коммерческая подоплека, – пожав плечами, ответила женщина.

Отказавшись надевать «вчерашнее» платье и не желая брести в гостиницу за чистыми вещами, она выпросила у него одежду. Кармен облачилась в елизаровские шорты и футболку. Одеяние было ей велико, она напоминала модного рэпера и изобразила несколько «коронных» движений, чем насмешила мужчину до слез.

– Бичоныш, – ласково произнес он перед выходом. Чтобы не залазить на каблуки, женщина оседлала писателя, вскарабкавшись ему на спину, и он даже не сопротивлялся.

– А если у подъезда будут журналисты, поджидающие знаменитого писателя? – спросила она с хитрецой.

– Тогда я сброшу тебя в кусты и пройду к такси, как ни в чем не бывало!

Кармен не ведала, куда ее везут. Она просто дремала, припав к мужественному писательскому плечу. Наконец, автомобиль оказался у ворот. Елизаров поспешно выскочил из машины, чтобы освободить въезд. Кармен вдруг стала беспокойной и немного нервной. Она прилипла к боковому стеклу и внимательно уставилась на усадьбу.

– Ты говорила, что я прячу индивидуальность в «хай-теке», – произнес Святослав с пафосом, когда мотор заглох, а вместе с ним и любопытный водитель, болтающий без умолку. – Я хочу тебя познакомить с собой! Вот что я думаю…

Она его не слушала. Молодая женщина заворожено смотрела на здание усадьбы, после чего поспешно выскочила из машины и босиком поплелась к крыльцу.

– Можете не волноваться, Святослав, я деньги вперед не требую, – услужливо пропел водитель перед тем, как пассажирская дверь захлопнулась.

– Здесь большая площадь? – поинтересовалась Кармен, не глядя на писателя. Все ее внимание было приковано к поместью, словно оно заворожило ее, похитило мысли и внимание. Елизаров признался, что не уточнял, какой метраж в его собственности, но то, что в обозрении, – точно принадлежало ему. Мужчина открыл замок и распахнул дверь. Кармен не решалась войти вовнутрь.

– Что с тобой? Ты будто напугана, – осторожно произнес Святослав, рассматривая побледневшее лицо любимой женщины.

– Это похмелье. Восприятие и чувства утрируются, – произнесла она как-то плоско, при этом дежурно растянула губы в улыбку.

– Восприятие и чувства утрируются? – вторил мужчина с подтекстом. – Тогда давай найдем укромное местечко в доме и повторим наш утренний променад?

Кармен одарила Елизарова холодным пронзительным взглядом и, ничего не ответив, вошла в дом. Она бродила больше часа по комнатам. Что-то шептала, трогала стены. Писателю была не понятна ее резкая смена настроения. Он терпеливо ждал ее возле камина в гостиной, чтобы получить ряд разъяснений. Когда она появилась и объявила о готовности вернуться в гостиницу, писатель предложил не торопиться и попросил оглянуться.

– Не знала, что ты рисуешь, – произнесла Кармен, будто бы нисколько не удивившись, что на стене ее портрет.

– Я его не рисовал. Это поместье принадлежало одному художнику. Он согласился его продать, и вручил мне в довесок проклятие в виде этой зарисовки.

– Проклятие? Дикость какая! – усмехнулась Кармен, разглядывая себя. – Ты ведь не суеверен?

Она несколько мгновений смотрела на картину, а затем резко повернулась и серьезно произнесла:

– Слушай, Елизаров, я хочу стать твоим проклятием! Женись на мне, а?

Глава 9 Начало долгого пути

Старуха относилась к цыганке, как к дочери. Целые дни они проводили вместе. Пожилая женщина рассказывала о своей молодости, а девушка – о своей кочевой жизни. Они все делали вместе, и одинокий человек впервые почувствовал тепло заботы, от чего ей становилось так хорошо, что каждый раз, подходя к Красному углу, она благодарила Бога за такой щедрый подарок – появление в ее доме молоденькой девушки, которую она любила, как свою дочь. Крестьянка давно смирилась со своим обособленным существованием, не помышляя ни о муже, ни о детях. Иногда старуха представляла, что Гожы – их общий ребенок с погибшим возлюбленным, и тогда ее сердце переполнялось любовью и нежностью к молоденькой цыганке, которая с радостью отзывалась на проявление материнских чувств со стороны чужого человека, опека старухи не была ей в тягость.

– Ты чегой-то, Матвевна, избегаешь что ли нас? – прокрякала Лизавета – самая любопытная жительница деревни. Вся основная информация о происходящем в этих краях хранилась у нее. Она была центром поступления и распространения слухов, и от нее всецело зависела степень искажения услышанного.

– Мужичка себе подзавела на старости лет? – хихикнула хохлушка Манька, тихо хрюкнув от радости. Румяная девчонка с круглым лицом была непроходимо глупа и привыкла жить чужим умом. Местные жители относились с умилением, потому что порой она напоминала маленькую девочку, хотя давно была замужем и растила пятерых детей.

– Мели, Емеля, твоя неделя! – недовольно произнесла старуха, отмахнувшись. Набрав воды, она не смогла спокойно отойти от «радиоузла», ее соседки перекрыли дорогу и требовали объяснений. Кто-то из мужиков заметил, как в огороде одинокой старой девы мелькнул человек в штанах, и слух о том, что она тайно подживает с пришлым мужичонкой, мгновенно разлетелся по дворам.

– Вот ведь язык без костей! Постыдились бы, – произнесла старуха, пытаясь обойти преграду.

– Так ведь и воды вон в два раза больше таскать стала, – не унималась Лизавета, заглядывая в ведро, будто на его дне она найдет ответы на все вопросы.

– Так коза моя заболела – Машка, ей и таскаю воду. Да и моюсь теперь каждый день, – на этой фразе она осеклась, понимая, что вызывает еще большие подозрения.

– Так для кого моешься, Матвевна? – не унимались следопытши, внимательно разглядывая свою приятельницу, которая никак не изменилась с последнего дня встречи, по крайней мере, чище не стала: та же не постиранная юбка из грубой ткани, рубаха, да драный тулуп поверх.

– Чешусь я вся! Думала блохи – так нет, – отмахнулась пожилая крестьянка. – Вот и вы осторожней, а то подцепите заразу-то, так тоже по два раза на дню за водой бегать начнете.

Старуха произнесла это так проникновенно, что ее соседки разом отшатнулись в стороны, уступая дорогу. Она чувствовала их недобрый взгляд на своей спине, но не обернулась. То, что слух прошел – было нехорошо, но бороться со сплетнями все равно, что задувать разгорающуюся солому.

– Собака лает – ветер носит! – тихо пробубнила она.

С появлением юной цыганки дом преобразился, в нем появился уют и чистота. Гожы была трудолюбива и никогда не сидела без дела. Анну Матвеевну девушка почитала, как самого близкого человека и называла баба Анна. Девушка скучала по отцу, но понимала, что обратного пути в табор нет. Теперь Гожы обречена скитаться до скончания дней. Для цыганского общества она – убийца, и ее исчезновение было необходимостью. Честь их династии уже была уничтожена ее братом, руки которого тоже были в крови, однако у него были заступники, а Гожы оставалась совсем одна. Останься она в поселении, наверняка ее бы коротко состригли и погнали прочь камнями, Тагар был уважаемым человеком, и ей не хватило бы красноречия рассказать о том, что произошло в брачную ночь.

Девушка понимала, что долго скрываться у доброй женщины она не сможет. Во-первых, ее сородичи – табор – совсем неподалеку и могут найти ее или обнаружить случайно. Во-вторых, она не желала, как баба Анна, всю жизнь томиться в старой избе в ожидании смерти, каждодневно лелея свои воспоминания об ушедшей юности, забытая Богом и людьми. Анне Матвеевне, в отличие от скрывающейся цыганки было что вспомнить: когда-то она любила и была любима. Для Гожы все сложилось менее благополучно. Она верила и чувствовала, что придет время, и ее настигнет сильное чувство, которое наполнит ее жизнь смыслом. Юная цыганка твердо решила, что дождется лета и отправится в большой город. Своими перспективами она поделилась с доброй старушкой, приютившей ее.

– Так оставайся у меня! – умоляюще воскликнула старая крестьянка, уже не представляя свой дом без озорной цыганки. – Я одна на всем белом свете! А мы с тобой живем хорошо! Прокормимся как-нибудь!

Видя, что девушка колеблется, она позволила ей брать любые ткани, хранящиеся в сундуке. Старуха помнила, как радовалась ее гостья, получив красный отрез в подарок за чудодейственный массаж.

Когда пришло долгожданное лето, Гожы решила не торопиться убегать от бабы Анны, она нашила себе красивых нарядов и часто развлекала старую женщину цыганскими песнями и танцами. Жили они дружно и весело. Целыми днями Гожы находилась в избе и чувствовала себя словно в тюрьме. Ночи наконец-то стали теплыми, и она получила возможность выбираться на прогулки. С тоской дочь кочевого народа смотрела на луну. Душа ее стремилась ввысь, но куда ей идти?.. Ее никто нигде не ждал. Если падали звезды, она всегда загадывала одно и то же желание:

– Пусть случится чудо, и я переберусь в большой город!

Ей было жаль расставаться с доброй крестьянкой, не жалеющей для нее ничего: ни каши, ни тряпья, но постепенно девушка готовилась к тому, чтобы покинуть деревню и отправиться по свету в поисках счастья.

Баба Анна собиралась в лес собирать ягоды и грибы. Гожы весь вечер накануне уговаривала взять ее с собой, чтобы помочь, да и очень хотелось прогуляться по лесу.

– Я надену одежду Тагара, и если кто-то меня увидит, подумает, что я мальчишка.

– Ну, какой из тебя мальчишка с таким богатством? – произнесла старуха, кивнув взгляд на увесистую девичью грудь.

– Сварим грибную похлебку, – произнес старческий голос мечтательно. – Завтра схожу на станцию, куплю сахара – варенья наварим. Перекрестившись у иконок, баба Анна ушла, пообещав вернуться до заката.

Гожы ушила одежду своего мужа, чтобы она была ей по размеру, и сложила наряд в сундук. Тагар был достаточно крупным мужчиной, и после завершения работы осталось немало материала, из которого находчивая цыганка сделала длинную ленту. С помощью куска ткани она попробовала перетянуть женственные формы, чтобы они ее не выдавали. Ощущение было не из приятных, но рубашка лежала на теле ровно. Из обреза от брюк искусница смастерила жилет. Зеркало в доме бабы Анны было слишком маленькое, чтобы видеть свое отражение целиком. Через окна падал солнечный свет и, судя по тени на стене, теперь Гожы вполне могла сойти за паренька. Сняв с себя маскирующее облачение, девушка вздохнула с облегчением. Одеваться она не спешила, села рядом с сундуком и перебирала сшитые женские наряды. Это было основным ее развлечением в неволе. Надев красивую цветастую юбку на голое тело, она танцевала и громко пела любимую песню, представляя себя на цыганском празднике на котором она бывала в детстве. Несколько таборов раскинули шатры, полыхали костры до неба, звучала музыка, детям раздавали сладости. Люди пели и плясали, громко смеясь. Она часто вспоминала тот день, понимая, что он не повторится больше никогда. Это была главная драгоценность, которую Гожы доставала из ларца памяти и втайне от всех любовалась ею. Девушка красиво извивалась, как вдруг заметила, что в одном из двух окон висит рожа. Она вскрикнула и прикрыла часть обнаженного тела. Человек, подсматривающий за ней, исчез.

– Показалось! – решила она, торопливо надевая рубаху. Все нарядные юбки Гожы аккуратно сложила обратно в сундук. Вдруг она услышала, что дверь скрипнула, и, выглянув из-за печки, цыганка увидела того самого мужчину, который наблюдал за ней в окно.

– А где Матвевна? – спросил он, воровато оглядываясь по сторонам.

– Сейчас придет. По воду пошла, – испуганно произнесла девушка, чувствуя, как начинает трепыхаться ее сердце в предчувствии недоброго.

– Так это… подожду я ее, – произнес незнакомец, не сводя глаз с прикрытой тонкой одеждой груди. Он облизался и начал медленно двигаться к Гожы. Она видела тот же затуманенный взгляд, как у Тагара.

– Дяденька, не надо! – произнесла она сквозь слезы, пятясь назад.

– А чо не надо-то! Я ж хочу хорошо сделать! И тебе, и мне! Хорошо же будет! – произнес мужик, растопырив руки. Кузьмич был еще не совсем старым человеком. Ему было около сорока, но выглядел он старше – вровень со своей пятидесятилетней зазнобой. По молодости он жил в соседней деревне и был сыном председателя колхоза, в период коллективизации тот являлся рьяным сторонником всех перемен в стране. С тем, что сын – лентяй, рабочий человек смирился, но все равно заставлял потомка вкалывать, надеясь сделать из него добросовестного и трудолюбивого гражданина советской России. Чтобы бежать из-под гнета отца, Кузьмич женился на старой деве из соседней деревни. Она была из обеспеченной семьи – ее родителей по счастливой случайности не раскулачили, поэтому вопрос о работе отпал сам собой. В благодарность за то, что молодой красавец взял в жены «залежалый товар», к нему относились как к барину. Детей жена ему так и не родила, потому как возраст уже был не тот. Так и коротала деньки бедная женщина: то поводу сходит, то на лавке возле добротного отцовского дома посидит, то с кошкой поговорит. А Кузьмич был любвеобильным мужчиной и не упускал возможности «гульнуть». Однако замужняя женщина закрывала глаза на похождения законного супруга, для нее было главное, что он возвращался к ней. После того как жёнины родители умерли, Кузьмич начал жить в свое удовольствие – проматывать наследство. Лучшей судьбы для себя лодырь и представить не мог.

Кузьмич бросился на Гожы и повалил ее на стол. После того, как Баба Анна отправилась за провизией, девушка сразу занялась шитьем, не убрав хлеб и пустую крынку после завтрака. Голыми ягодицами юная цыганка ощущала, как впиваются подсохшие крошки в ее кожу. Она зарыдала, но на воспылавшего страстью мужчину слезы не производили никакого впечатления. Он сдернул веревку, и словно по волшебству его штаны свалились на прохудившиеся сапоги. Раскрасневшись и пыхтя, он с трудом раздвинул ноги сопротивляющейся цыганке, предвкушая неземное наслаждение (с такими молоденькими красавицами он никогда дел не имел). Но маску удовольствия сменило удивление, лицо его вытянулось, челюсть отвисла, а глаза начали стекленеть. Рядом с крынкой лежал проржавелый старый нож. Им баба Анна не пользовалась – хлеб отламывала руками, но всегда доставала по старой привычке. Тело Кузьмича громко рухнуло на деревянный пол. Гожы поправила юбку, и устало соскользнула с поверхности стола. Мужчина был мертв.

Баба Анна сразу почувствовала неладное, как только вошла в избу. Темнело, на полу лежал мужчина со спущенными штанами, а рядом с ним сидела Гожы. Она была ни жива, ни мертва и не знала, что делать с телом. Старуха сразу все поняла. Оставив у дверей дары леса, она подошла к девушке и обняла ее. Юная цыганка зарыдала так громко, что, казалось, задрожали стены.

– Ничего, ничего, моя деточка! Сколько их еще будет – обидчиков. Ты главное близко к сердцу не принимай, – приговаривала Анна Матвеевна, сочувственно гладя Гожы по голове. – Бог ему судья, этому стервятнику!

Ночью женщины перекопали весь огород, чтобы не выдать место захоронения Кузьмича. Никто не подумал бы искать его у Матвевны. Вся деревня знала, что он кобель и все решат, что любящий женскую ласку мужчина, загулял в одной из соседних деревень. Давно ходили слухи, что в нескольких километрах от дома у него появилась зазноба – вдова с четырьмя детьми, которая его приваживала. Кузьмич частенько пропадал на пару дней, а жена его лишь отмахивалась рукой и в ответ на пересуды произносила:

– Ничо! Набегается, да домой вернется! Еще будет ластиться, да хвостом вилять! Знаю я его!

– Там ему и место! Рядом с говном! – грозно произнесла старуха, пригрозив земле лопатой, когда трудоемкий процесс был окончен. На месте, где покоился развратник Кузьмич, была сложена поленница дров.

Баба Анна и Гожы прощались на рассвете. Обе еле стояли на ногах от усталости. Руки ныли от ночной работы, и хотелось спать, но оставаться никак нельзя было.

– Как чувствовала! – тихо произнесла Гожы, облачаясь в ушитый мужской костюм. Баба Анна помогла ей утянуть грудь и теперь выпуклости совсем не выдавали ее.

– Волосы свои зря обрезала, девочка, – с грустью произнесла старуха, глядя на неаккуратные огрызки, выглядывающие из-под кепки.

– Отрастут еще, – вздохнув, произнесла цыганка, сдерживая слезы. Она кинулась целовать руки доброй женщиной, которая стала ей за это время ближе всех на свете, а затем, взяв маленький узелок с куском хлеба и луковицей, Гожы направилась, куда глаза глядят – в сторону большого города. Ей не было страшно. После того, что молодая цыганка пережила, она понимала, что самое отвратительное, с чем ей придется сталкиваться – неконтролируемая мужская похоть. Она была уверена, что найдет способы укрощать этого дикого зверя, как та самая Кармен из рассказа бабы Анны.

Глава 10 Бал лицемерия

– Ты что собрался сделать? – удивленно произнес Василий, глядя на Елизарова. Выглядел он весьма глупо в своем кресле, Святослав и не думал, что известия о намерении жениться могут произвести подобный эффект. Мужчины сидели в кабинете и после того, как рабочие моменты были утрясены, писатель объявил о том, что обручился.

– Мне почти сорок. У меня есть все, кроме любимой женщины. Почему мне не жениться?! – счастливо воскликнул мужчина, представляя, как каждое утро будет просыпаться рядом с Кармен.

– Но кто она? Одна из тех, кто, признав тебя богом литературы, еще не сиганула в окно? – Василий высмеивал своего приятеля, не веря в то, что вольнолюбивый жеребец в состоянии остепениться. «Вероятнее всего это просто очередная блажь! Из серии: со мной этого не случалась и я должен это попробовать!» – размышлял президент ведущего регионального издательства. Он тяжело вздохнул, поправляя любимый бархатный халат, и вслух произнес:

– Твои дела идут слишком хорошо, Свят, и ты просто заскучал – согласись! Тебе не хватает драмы?

– Нет, это другое… Я встретил женщину, которая завладела моей душой, моим сердцем!

– Фу, как пошло звучит! Вот уж от кого не ожидал пресных лирических брызг! И ты бы мог против нее поставить все, что у тебя есть? – лукаво уточнил Василий, все же не веря в столь сильные чувства приятеля, будучи уверенным, что он на них попросту не способен. Святослав кивнул и приготовился петь дифирамбы возлюбленной, как вдруг вошла тетя Глаша с подносом, на котором дымились румяные пирожки и ароматный кофе.

– Мы теряем нашего Свята! – трагическим голосом воскликнул хозяин дома. – Он покидает ряды холостяков.

– Батюшки мои! Да как же это может быть?! – радостно воскликнула грушеообразная женщина и торопливо поставила поднос. Ее теплые руки схватили лицо любимца и через мгновение его щеки были мокрые от слюны радостной женщины, которая расцеловала его, услышав приятную новость.

– А скольких дам ты лишишь надежды, Свят?! Ты только подумай, как отрицательно это может сказаться на твоем имидже! Сейчас ты завидный холостяк и твои рейтинги шкалят, а женившись, ты начнешь терять позиции! Моего благословения тебе не видать, – притворно грозно воскликнул издатель, пригрозив указательным пальцем. – Тем более, что в моем доме живет невеста, которой ты уже обещал руку и сердце. Да, тетя Глаша?

Наделенная природным румянцем женщина густо покраснела и, потрепав Василия по щеке, с любовью произнесла: «болтун», после чего поспешила вернуться в мир сериалов.

– И кто она? Наконец сними завесу тайны! – дразнил писателя хозяин дома. Елизаров опасался данного разговора и не был к нему готов, потому что понятия не имел, как отреагирует друг на информацию о том, что желанная дама, которую он отвез в гостиницу и оставил в номере в компании лобстера, теперь делит постель с его соперником.

– Она… – чудесная женщина! – нехотя делился Святослав.

– Ты ее уже вздрючил? Хороша она в постели?

Писатель поморщился от такой формулировки.

К его Кармен это слово никак не шло. Впервые за большое количество времени Елизаров не принимал участие в половом акте, как это бывало раньше, а занимался любовью. Каждое соитие являлось для него откровением. Чувственная сторона секса по-новому открылась для мужчины, в недавнем прошлом пренебрегающим долгими отношениями.

– Ты должен ее мне представить, Свят! Мы все вместе поужинаем завтра! Возьму с собой Ольгу. И никаких отговорок! – Василий торопливо предотвратил возмущение писателя. – Настало время покончить со старой надоевшей историей и встретиться лицом к лицу за круглым столом. Забудем, Свят, прошлое, пора жить настоящим!

Эти слова понравились Елизарову, он довольно кивнул. Коль уж назначено всеобщее собрание при участии супруги, то, стало быть, и бояться нечего. За свою горькую оплошность популярный автор заплатил с лихвой и теперь настало время двигаться дальше, рука об руку с прекрасной Кармен.

– Ты – такой сексуальный во фраке! – произнесла Кармен, стоя в проеме двери своего номера. Она была в нижнем белье и нарочно провоцировала мужчину.

– Мы опоздаем, – с улыбкой выдохнул Елизаров, когда ее полуобнаженное тело прижалось к нему.

– Скажи стоп и я перестану, – шептала Кармен.

Святослав не мог ей противостоять. Она была, как природная стихия, тягаться с которой робкому человеческому существу было почти бессмысленно. Они занялись любовью неистово и страстно. Горячая цыганка извивалась и стонала так, что Елизаров чувствовал себя настоящим суперменом.

– Зачем эта встреча? – спросила она, пытливо глядя через зеркало в глаза своему жениху. Кармен была почти готова и поправляла макияж. Он сидел на углу кровати и задумчиво ее рассматривал.

– Это… визит вежливости! Василий – мой работодатель. И друг!

– Друг, с женой которого, у тебя был роман, – констатировала она.

Святослав изменился в лице и вопросительно уставился на женщину.

– Откуда мне известно? Твой друг рассказал мне за ужином, в тот день, когда ты щедро оставил нам лобстера.

– Он сам тебе это рассказал? – с подозрением произнес Елизаров, пытаясь понять логику этого поступка. – Интересно, с какой целью…

– Возможно, чтобы предотвратить нашу с тобой связь! – произнесла Кармен загадочно и тут же торжественно объявила, что готова к вечеринке лицемерия.

В такси Елизаров был молчалив. Он все время думал о неуместной болтовне Василия.

– Прекрати испепелять свой мозг дурными мыслями! – прошептала Кармен ему в ухо.

– Если ты знала, что я негодяй, соблазняющих чужих жен… Почему ты пришла ко мне? – спросил ее Елизаров недоверчиво.

– Любопытство! – отшутилась она, пожав плечами, но тут же серьезно добавила: – Милый, понятие о чести у всех разное. Здесь мои вопросы к женщине, которая позволила вам, как ты говоришь, скрестить шпаги!

Святослав снова погрузился в раздумья, уставившись в окно такси. Он был обеспокоен, неприятное предчувствие привносило дискомфорт в его организм.

Когда писатель вошел в зал, несколько человек встали с мест, чтобы его поприветствовать. Он обменялся стандартными дежурными репликами и продолжил продвижение вглубь зала, где за столиком его ждала супружеская чета.

Василий, казалось, совсем не был удивлен тому, что Святослав появился в компании Кармен. Он весело поприветствовал пару и с легкостью воскликнул:

– Так вот кому удалось скрутить в бараний рог моего доброго и верного друга! Я предполагал, что вы будете покрупнее! Чтобы загнать этого бычка в загон, одной хитрости мало! – отшутился издатель, представив свою супругу.

– Много о вас слышала, – многозначительно произнесла Кармен, пожимая руку изящной белокурой женщины. Та пронзительно взглянула на Елизарова, он лишь невинно пожал плечами, не зная, что ответить.

– Надеюсь, слышали хорошее? Или правду? – усмехнувшись, произнесла Ольга, оценивая диаметрально противоположную внешность спутницы знаменитого автора.

Жена издателя выглядела роскошно: на ней было золотистое платье, подчеркивающее заморский загар и оттеняющее красивые светлые волосы. Она словно была в ореоле, который даже осязался с запахом дорогих духов. «Если не смотреть в ее печальные глаза, вполне можно присвоить ей титул «Миссис Благополучие»», – мысленно отшутился Елизаров, вспоминая их скоротечные, но весьма яркие взаимоотношения. Он почти влюбился в эту женщину – помимо того, что Ольга была удивительно красива, она казалась непостижимой загадкой. Как холодная звезда, поблескивая на небосклоне, притягивала к себе мечтательные взгляды.

Ольга и Святослав заговорили на заправочной станции.

– Мне знакомо ваше лицо, – произнесла Ольга, внимательно всматриваясь в лик человека, который только начинал свое восхождение по литературной лестнице к вершинам славы.

– Я – начинающий писатель, – смутившись, произнес он.

– Как трогательно! А как ваша фамилия?

Елизаров был уверен, что для скучающей домохозяйки произнесенные буквы ничего не значили, однако эта женщина словно сорвалась с цепи и пронеслась по жизни Святослава ураганом. Ольга часто звонила и, узнав, где он находится, летела к нему, чтобы заняться сексом. Василий их поймал случайно. Это был дискомфортный момент. От творческой гибели автора спасло лишь то, что его популярность набирала обороты. Слишком много денег было вложено в тот момент в проект «прекрасный Елизаров» и издатель-кукловод решил проглотить обиду, приняв глубочайшие извинения и отказавшись от преследования.

– Чем вы занимаетесь, Кармен? – холодно уточнила Ольга. Имя женщины она выделила и очень внимательно смотрела на нее, ожидая ответа. Святославу показалось, что супруга издателя относится к ней предвзято.

– Я путешествую, – произнесла спутница писателя.

– И все?

– Разве этого мало?

Очевидно, чтобы не продолжать разговор Кармен изящно взмахнула ручкой, обтянутая гипюром конечность напоминала змею. Подскочил официант и услужливо уточнил пожелания дамы. Она заказала сухое красное вино и кусок мяса с кровью, при этом многозначительно посмотрев на любопытную собеседницу. Ольга остановилась на рыбе с овощами, Елизаров захотел пельменей, а Василий потребовал лобстера, между делом заметив:

– Такая удача – отведать самое дорогое блюдо ресторана в честь помолвки моего лучшего друга!

Елизаров улыбнулся в ответ. Дорогостоящая месть не пугала писателя, он лишь утвердительно кивнул.

– Почему вы еще не съехались? Негоже невесте занимать коммерческие апартаменты! – притворно удивленно вопрошал Василий. – И когда свадьба? Что это будет? Классика: ресторан с напыщенной публикой и медовый месяц у моря?

За весельем Василия тлел дьявольский огонек. Ни на один вопрос Святослав ответить не мог, потому что не знал что сказать. Спонтанность чувств и непредсказуемое узаконивание отношений не предполагали четких планов на ближайшее будущее. Елизарова беспокоил один момент: откуда Василий мог знать, что Кармен живет до сих пор в гостинице. Следил? Сердце романтика пропустило удар, он посмотрел на будущую жену щенячьим взглядом, и Кармен потрудилась взять огонь на себя:

– Я понимаю ваш шок, Василий. От столь быстрого развития событий у нас со Святославом голова кружится куда сильнее! Дату свадьбы мы не назначали, немного запустив ситуацию, но только с одной целью: немного опомниться. Все получилось само собой и если признаться честно, это я сделала предложение заядлому холостяку-писателю!

– Как трогательно, – произнесла Ольга, в ее словах слышался язвительный подтекст.

– Но зачем, Кармен? В наше время, чтобы получать удовольствие необязательно узаконивать отношения, – напористо спросил Василий, не сводя с нее глаз.

Ольгу кольнули эти слова, она постаралась скрыть свое раздражение за обильным потреблением крепкого коктейля.

– Ведь кто-то же должен, в конце концов, обуздать этого жеребца, – мягко произнесла Кармен, глядя в глаза Елизарову. Она выглядела так чисто и невинно. Приторность этой нежности отметили все за столом. Ольга открыто усмехнулась и снова потянулась к бокалу с коктейлем. Елизаров вдруг стал задумчив и молчалив. «Вечеринка лицемерия» – так назвала Кармен перед выходом это маленькое торжество в честь их помолвки, и она оказалась права, все было пропитано фальшью радости от надвигающегося события.

Василий и Святослав затеяли невинный спор о роли книг в жизни человека. Если раньше издатель придерживался точки зрения, что без литературы неглупому обывателю не прожить, то в этот раз разглагольствовал по поводу того, что этот бизнес нужно запретить.

– Ты же сам говорил, что современные писатели необходимы, чтобы направлять человечество верным курсом! – воскликнул Святослав, после получасового словесного сражения.

– Необходимость в современных писателях я не отвергаю! Пусть люди хорошенько нажрутся дерьма, чтобы вернуться к вкусной и полезной пище – к классике! – он на мгновение отвлекся, поклонившись аплодисментам своей супруги. Ольга поддержала его рьяно, Святослав покривился от такой преданности. Он подозревал, что этой раздосадованной замужней даме не дает покоя чувство ревности, именно поэтому Ольга привлекала к себе внимание. Судя по всему, эта женщина возненавидела невесту Елизарова: метая в нее грозные взгляды, она говорила скабрезности в адрес цыганки при каждом удобном случае.

– Мир переживает духовный кризис – надо это признать! – не унимался Василий. – Во что верует современный человек? В то, что ему скажут! И мне это не нравится, но я не могу этим не воспользоваться – слишком большое искушение. Если овца блеет возле логова волка-вегетарианца «съешь меня», рано или поздно она разбудит в нем мысли о том, что он хищник! Хотите голые задницы по ящику – нате! Бессмысленных сериалов? Да, пожалуйста! Глупых романов с искривленным представлением действительности – отведайте!

Принесли горячее и все занялись содержимым своих тарелок. У Святослава совсем пропал аппетит. Он проглатывал пельмени, почти не разжевывая. Василий же ел с огромным аппетитом, причмокивая от удовольствия.

– И так, мы не получили главный ответ на вопрос: когда же свадьба, голубки? – уточнил издатель, подмигнув при этом Кармен.

– Мы не определились с датой, – спокойно произнес Елизаров.

– Почему вы выбрали этого болвана, Кармен? Неужели в вашей жизни не было более достойных представителей сильной половины человечества?

Кармен слегка покраснела и опустила глаза.

– Наверное, это любовь! – съязвила Ольга, ковыряя вилкой свое блюдо. Она выкурила почти пачку сигарет и заметно захмелела от крепкого напитка.

– Уверен, что виной всему чувства! – заметил Василий и поднял бокал, провозглашая тост за молодых и сетуя на то, что даты ему так и не сказали.

Официант прорекламировал открывшуюся в ресторане курительную комнату, в которой был большой выбор сигар. Василий, как большой поклонник Кубы и ее атрибутов очень оживился при этой новости.

– Идем, мой преданный друг, выкурим трубку мира! – произнес он шутливо, но по его красноречивому взгляду ненавидящий табак Святослав понял, что это не просто приглашение.

Комната была в стиле бордо. В ней стояли дорогие удобные кресла и столики с пепельницами.

– Что только не придумают, чтобы выудить деньги! – усмехнулся Василий и, дождавшись, пока хранитель сигар покинет помещение, повернулся к Елизарову и мрачно произнес:

– Ну? Самое время объясниться!

– Не понимаю тебя…

– Не прикидывайся идиотом, Елизаров! Ты приводишь в ресторан в качестве будущей супруги женщину, которая мне понравилась! Незадолго до этого ты почти два месяца трахаешь мою жену. Что с тобой не так?

Святославу стало не по себе. Действительно все выглядело более чем странно. Он чувствовал себя школьником, которого выгоняют из школы за сексуальную связь с учительницей.

– Мне трудно объяснить, просто я…

– Свят, Свят… Я так понимаю, что ничего вразумительного ты мне не скажешь. Знаешь, негоже кусать руку дающего. Что ж… а ведь настанет момент и тебе придется платить по счетам – такова реальность. Причем, это – не угроза, это неотвратимость! Поэтому успевай, наслаждайся всем тем, что имеешь, потому что не за горами твой личный апокалипсис – день, когда твой мир накроет тень крыла птицы по имени беда. Скорей спеши к своей невесте! А то она имеет свойство исчезать! – Василий подмигнул Елизарову и сделал повелительный знак, чтобы тот ушел. Писатель сник и робко вышел. Вернувшись в зал, он обнаружил за столиком только Ольгу.

– А где Кармен? – уточнил мужчина потухшим голосом.

– Я думаю, цыганки тоже ходят в туалет, как и все мы! Придет твоя несравненная Кармен. Просто сядь и потерпи.

В голосе Ольги сквозила злость. Святослав сел на свое место, и некоторое время смотрел на супругу издателя. Она откровенно скучала в его компании.

– Что с тобой происходит, Оля? Все эти шутки, привязки к моей невесте… Ты ревнуешь? Не можешь забыть наш роман? – произнес мужчина, с трудом сдерживая самодовольную улыбку. После неприятного разговора с Василием, ему хотелось елея в душу, и признание Ольги в страданиях и тоске по былым дням очень было бы кстати.

– Елизаров, Елизаров! – выдохнула женщина как-то безысходно. – Как только мы с тобой встретились, я сразу поняла, что ты – осел! Неужели ты так ничего и не понял?!

Признание женщины повергло писателя в шок. Оказалось, она не была сторонницей этого романа, а закрутила его только с одной целью: привлечь внимание мужа.

– Он стал богатеть и у него появились деньги, – грустно произносила Ольга, разглядывая тлеющую в пепельнице сигарету. – Каждый год школы выплевывают горы дур, мечтающих соблазнить состоятельных мужчин. А куда деваться их старым женам? Меня это сводит с ума! Спустя годы в семейные отношения вплетается пресыщенность и скука. Я всегда следила за собой, но этого для Васи видимо не достаточно. Я знала о тебе все, он был одержим тобой! «Олька, этот Елизаров то, что нужно!» – твердил он целыми днями. Мой муж так долго искал толкового автора, чтобы сделать из него звезду. Я не знала, как ты выглядишь, но целыми днями слышала: Свят, Свят, Свят! И вот роковая встреча на стоянке! Я надеялась, что он нас поймает много раньше, но, к сожалению, пришлось затянуть эти никчемные отношения почти на два месяца. Мне казалось, что, поймав нас, Васька поймет, что я у него особенная… если уж дарование из-под его крыла протянуло руку в мои трусы…

Елизаров поморщился. Теперь все встало на свои места: ее спешки не были одержимостью сексом, она просто хотела «засветиться». Полоумный мотылек искал жгучее пламя, но все время натыкался на электролампы! Это было унизительно. «Иногда лучше находиться в неведении», – констатировал мысленно Елизаров, но вслух произнес:

– Неужели ты переступала через себя? Все было так плохо?

Он не хотел слышать ответ, но не нашел уместного повода избежать этой неприятной участи.

– Ты видел член моего мужа? Он бог секса! Поверь, за мою продолжительную жизнь мне есть с чем сравнивать! – произнесла она, грустно вздохнув. – Особенно в студенчестве я не была паинькой. К двадцати годам мой опыт был весьма внушительный. Только он заставил меня остановиться и перестать собирать мою секс-коллекцию.

– Какое забавное откровение… Шлюха готова пойти в монастырь – то ли плясать, то ли плакать от такой новости! – съязвил Елизаров, заметно раскиснув. Тот факт, что и он теперь часть ее секс-коллекции, совсем не грел себялюбивого мужчину.

Ольга не вступила в обидную полемику, потому что понимала, что задела ранимого творческого человека. Она хотела только одного: чтобы ее муж был рядом и больше не вертел по сторонам головой. Как этого добиться, она не представляла. После происшествия с Елизаровым он совсем потерял к ней интерес.

– Васю просто красивой мордашкой и упругой грудью не проймешь, но если к этому прилагается интеллект – он теряет контроль, – задумчиво произнесла она. – Твоя цыганка зацепила его. Я вижу, как он истекает слюной. Не удивлюсь, если он уже натянул ее где-нибудь в туалете! Что-то давно нет твоей красотки. Да и муж мой более трех затяжек не делает, он предпочитает запах дымящихся сигар.

Ольга рассмеялась неприятным звонким смехом, он звучал зловеще и издевательски. Елизаров вскочил из-за стола и направился в сторону туалетов, внимательно оглядывая зал. Василия не было видно. Сначала испытывающий приступ бешеной ревности человек проверил мужские кабинки – там было пусто, после чего бесцеремонного ворвался в женскую уборную. Какая-то толстуха завизжала так, будто он застал ее не за мытьем рук, а на приеме гинеколога прямо на чудо-кресле. Кармен спокойно стояла у зеркала и поправляла макияж. Она удивленно уставилась на побелевшего и захлебывающегося собственным ядом жениха и с беспокойством спросила:

– Что с тобой?

– Тебя долго не было. Я волновался, – сухо ответил он.

– Здесь была очередь. Всем одновременно захотелось пожурчать, – произнесла рядом стоящая старуха в шляпке с вуалью. Ей нравилась активность молодого человека, проходя мимо него, она ему загадочно подмигнула, чем внесла в тонкий творческий мир смятение.

– Проклятые пельмени, по-моему, не свежи, – солгал он и торопливо произнес, глядя на будущую жену: – Я рассчитаюсь за ужин, и буду ждать тебя внизу.

Глава 11 Медвежья душа

Ноги были стоптаны в кровь, и все время хотелось пить. Гожы лежала в нескольких метрах от родника с ключевой водой, но не могла подняться. Боль притупилась, и хотелось спать.

– Девочка моя, почему ты лежишь на холодной земле? Солнце еще не прогрело ее, побереги свое здоровье! – мягко произнесла красавица-цыганка, сидящая возле ручья.

– Я больше не могу идти, – обессилено выдохнула Гожы. – Я здесь умру.

– Ты помнишь старую историю про то, как медведь съел лицо цыганки? Он украл ее красоту, и потом весь ее род был проклят. Ее дети выросли и сами стали родителями, у них рождались цыганята с медвежьими головами.

– У меня не будет детей! – по-детски прохныкала Гожы, на мгновение представив, как медведь лакомиться ее плотью. – Зачем ты все это говоришь? Уходи… Просто дай мне умереть…

– Кто зовет смерть, к тому она приходит, дочка! – произнес материнский голос. Гожы устало закрыла глаза, но когда она их открыла вновь, у ручья уже никого не было. Она еще раз попыталась подняться, но тело отказывалось шевелиться.

– Гожы! Я приду за тобой! – прорычал Тагар. Сердце девушки откликнулось бешеной дробью. Она, подгоняемая страхом, из последних сил поползла к ручью, это оказался длинный путь. Приблизившись к воде, она почти упала туда лицом.

Очнулась Гожы от ударов по щекам. Перед ней стоял человек с изуродованным лицом. Он был одет в старые лохмотья, от него пахло пометом животных и елкой.

– Эй, парень, ты чего в этой глуши потерял? – спросил уродец, тряся обессиленное девичье тело, упакованное в мужскую одежду.

Она попыталась выдавить звук, но не смогла, снова предавшись забвению. Следующим ее видением был жгучий огонь. Горел огромный костер, поленья в котором так громко трещали, что в пору было оглохнуть. Гожы с трудом подняла веки, над головой было огромное звездное небо. Рядом действительно полыхало пламя, от которого было очень тепло, над ним висел котелок, с чем-то кипящим и вкусно пахнущим.

– Проснулся? Ты меня слышишь? – спрашивала жуткая морда. На секунду Гожы показалось, что она в аду, но запах еды из котелка приземлял полет ее фантазии. Преисподняя не могла благоухать возвращающим к жизни ароматом. Горячий бульон обжигал внутренности, но восстанавливал способность шевелиться. Незнакомец с перекошенным лицом заботливо вливал в ее рот вкусный бульон.

– Радуйся, что жив! Не увидел бы тебя у ручья, задрали бы медведи. Нынче они проснулись злые. На деревенских людей нападают, – чудовище говорило с сочувствием, жалея при этом не тех, кто пострадал от хищника, а не выспавшихся зверей. У человека с месивом вместо лица был приятный тембр, но немного невнятная речь. Он был рад возможности разговаривать, устав от бесконечного одиночества, поэтому почти не закрывал рта. Ему хотелось поведать Гожы все, что он когда-либо знал и видел, поэтому беседа могла приобретать самый неожиданный поворот.

– Если снять с медведицы шкуру, она будет похожа на голую бабу. Мой отец рассказывал, что медведи когда-то были людьми. Они жили в лесу, и однажды старец попросился на ночлег, но его не пустили, и тогда он проклял злых и жадных людей, обратив их в зверей.

– Зачем ты все время говоришь о медведях? – поинтересовалась Гожы. Изуродованный человек замер, после чего склонился так низко, чтобы она имела возможность хорошенько рассмотреть его лицо. У него практически не было носа, а правая сторона лица была вся в рытвинах. Было похоже, что это жуткая маска, а не лицо живого существа.

– Я тебя не боюсь, – прохрипела негромко Гожы. Лицо незнакомца исказилось подобием улыбки. Уродец предложил ей поспать, обещая, что от целительного бульона на следующий день самочувствие изменится в лучшую сторону.

Утром Гожы наконец поднялась на ноги. Человек, нашедший ее в лесу, назвал себя Иваном и показал свои владения.

– Это берлога, – удивилась цыганка, рассматривая его укрытие от непогоды. – Зачем жить в берлоге, если ты не медведь?

Изуродованный мужчина расплакался. Он жил в лесу очень давно. Когда Иван был маленьким мальчиком, их многочисленная семья жила в одной из ближайших деревень. Его отец сидел в тюрьме, но когда обзавелся хозяйством и женой, на темном прошлом поставил крест. Однако соседи, несмотря на то, что вел он себя приветливо и порядочно, прознав, что когда-то мужчина был вором, относились к его семейству с подозрением и недоверием. Однажды бывший преступник поругался с местным кузнецом и тот решил ему отомстить: ограбил самый зажиточный дом в деревне, а следы привели к человеку с сомнительной репутацией. Люди были убеждены, что он виноват и решили разобраться без привлечения властей. В тот роковой день толпа окружила дом Ивана. Долго возмущались и бранились, не выпуская семью из избы, а затем, закрыв двери и ставни, подожгли в наказание. Ивану было на тот момент около десяти лет. Он остался жив, потому что мать до прибытия озверевшей толпы отправила его в хлев, подоить корову.

– Все сгорели в том огне: мать, отец, братья и сестры – все, кроме меня. Я смотрел через щель и плакал. Я не мог им помочь. Потом схоронился в сене, боясь, что они и меня найдут. А когда стемнело – бежал в лес.

Гожы ужаснулась, услышав эту историю. Человек без лица сник и снова заплакал, девушка же представляла, как горит дом, в котором гибнут его родные люди, крики и стоны под гул разъяренных соседей, которые вмиг потеряли свое человеческое лицо.

– Младший брат лежал в колыбели, ему было всего несколько месяцев, – продолжил вспоминать Иван, давясь всхлипываниями. – Они стояли и смотрели! Кто-то выкрикнул: детей-то за что? Но ему ответил другой голос: пусть горят, воровские выродки.

Мальчик поселился в лесу и питался тем, что найдет. У него не осталось никого, и единственное, что было стимулом к выживанию – месть. Сидя в хлеву, он пересчитал и запомнил всех, кто стоял вокруг горящего дома. В самые отчаянные моменты, находясь на грани, Ваня боролся за то, чтобы выжить, мысленно прокручивая лица обидчиков.

– Как ты пережил зимы? Здесь они такие холодные! – любопытствовала Гожы, разглядывая жуткие неровности его лица.

Теплой одежды у мальчика не было, а в деревню возвращаться он боялся, поэтому зимой залез в берлогу к медведице и согревался рядом с ней.

– Ты не боялся? – спросила цыганка, оглядывая убранство убежища. Теперь в нем было что-то наподобие мебели: настил, в качестве кровати и пень, являющийся столом.

– Мама здесь больше не живет, – с грустью произнес он. Иван называл этим словом медведицу. Когда она проснулась весной, то не загрызла напуганного мальчишку, а позволила остаться рядом.

– Зимой у нее родились детеныши, я помогал. Мы прожили вместе три года. Они были мне родными…

Девушка изумленно рассматривала мужчину, почитающего зверя, как родителя. Она никогда не слышала, чтобы медведи брали на воспитание людей. Когда Гожы сама была ребенком, в их таборе прижился медвежонок. Животное повзрослело, и хозяин водил его по ярмаркам. Эта пара хорошо зарабатывала, но как-то мохнатый питомец накинулся на маленькую девочку, швырнувшую в него игрушкой, которая повредила ему глаз. Власти изгнали табор из этого поселения, но предварительно велели избавиться от медведя – это было обязательное условие, чтобы его хозяин не попал в тюрьму. Крошечная Гожы всегда думала, что мишка все понимает, он был ей другом. Она часто разговаривала с ним, делилась мечтами и сладостями. Перед казнью зверь тосковал, казалось, он знает, что дни его сочтены. Девочка поразилась, увидев его слезы, и долго не могла разговаривать с взрослыми, отнявшими у нее настоящего друга. С тех пор в их таборе животных не было.

Иван привел Гожына могилу матери-медведицы. Он сам похоронил ее, после того как она умерла от ран – ее подстрелил охотник и преданный не дал забрать близкое существо в качестве трофея.

– А что произошло с твоим лицом? – осторожно поинтересовалась цыганка, облаченная в мужские одежды.

– Это один из моих братьев! – отмахнулся Иван. Прожив возле матери почти четыре года, повзрослевшие детеныши отправились во взрослую жизнь, а сыну человека она позволила остаться возле себя. Через некоторое время один из них вернулся в ее берлогу и напал на обоих.

– Я пытался ее защитить, – сознался Иван с грустью. Мужчине казалось, что в него вселилась ее душа, и теперь от человека в нем осталось немного: кожный покров с отсутствием волос и способность говорить. Иногда он рычал во сне, чем пугал впечатлительную цыганку.

Гожы полностью восстановила силы и подумывала о том, чтобы двигаться дальше. Перспектива скоротать свой век в лесу девушку не радовала и, глядя на огромную луну, она мысленно ей клялась продолжить свой путь к счастью.

– Ты не думал о возвращении к людям? – спросила она с любопытством. Он отрицательно покачал головой.

– Неужели ты будешь жить один в лесу пока тебя не найдет смерть?

– Я видел, как живут люди. Мне это не по душе, – произнес он с тоской, вспомнив, как однажды его чуть не заколол вилами старик. А красивая девушка при виде его закричала так сильно, что он потом долго не мог прийти в себя.

– Хочешь человеческий праздник?! – произнес Иван заговорщически.

– Это как? – удивилась Гожы.

Медвежий потомок дождался темноты и поспешно ушел, а цыганка осталась на хозяйстве: она развела костер и приготовила ежа. Когда вернулся Иван, ужин был готов. В руках он держал большую бутыль бражки, наполненную наполовину.

– Где ты это взял? – удивилась девушка.

– В деревне, – сознался он и рассмеялся, хотя звук этот напоминал скорее рычание, но одобрительное. – Я иногда наведываюсь к людям.

– Ты воруешь? – строго спросила Гожы и тут же догадалась: – Ну, конечно! Вот кто доил нашу козу!

Девушка вспомнила, как пару раз они с бабой Аней оставались без молока, к утру их кормилица была подоена. А у соседей пропадали яйца и мелкая живность, а также «веселящие» напитки. Люди подозревали друг друга, но доказать не могли. К счастью, никто никого не сжигал за обвинения в воровстве.

– А они винят во всем цыган! – проворчала Гожы, разгадав тайну таинственных хищений, вспомнив, как однажды ее обругали жители деревни, называя воровкой.

Кружка была одна на двоих, поэтому бражку пили по очереди. Иван любил выпить и раз в месяц устраивал себе, как он их называл, «человеческие праздники». Жидкость была ароматная и сладкая, немного пузырилась.

– Сделай сразу несколько больших глотков, чтобы голова закружилась! – советовал человек-медведь, знающий толк в распитии подобных напитков.

– Я не хочу, чтобы у меня кружилась голова! – отозвалась Гожы, поправив кепку.

– Так в этом-то и весь смысл! Попробуй! Тебе понравится!

Наевшись ежатины, празднующие развалились возле костра. Было хорошо и спокойно. Обувка Гожы совсем стерлась и развалилась прямо на ногах, она рассмеялась, глядя на разбитые и покалеченные ноги. Раны стянулись грубо, уродуя рельеф. Зато от припухлости изящные женские ступни казались больше.

– У тебя маленькие ноги! – воскликнул Иван, тыча указательным пальцем и хохоча так, будто ничего смешнее в жизни не видел, – У медвежат были такие. Я над ними смеялся, а они обижались. Ты ведь не обидишься?

Гожы отрицательно покачала головой. Она сняла кепку и взлохматив короткие волосы, деловито произнесла, разглядывая раны:

– Надо придумать, чем их обмотать! Мои маленькие ноги!

Ее фраза сильно рассмешила Ивана, волна радостного нечеловеческого рыка накрыла лес. Наверняка в соседних деревнях слыша подобный звук, складывают сказания о чудовище, поедающем, к примеру, детей.

– Идем со мной! – бодро произнес Иван, с трудом успокоившись. Мужчина, знающий лес досконально, передвигался очень быстро даже несмотря на то, что был изрядно пьян. Цыганка еле успевала за своим провожатым. В руке ее горел факел, которым она освещала себе путь. Она еле успевала за Иваном, стараясь двигаться с той же скоростью и при этом не изранить ноги. Они пришли к берлоге. В углу убежища стоял ничем непримечательный камень, отодвинув который молодой мужчина открыл тайник – углубление, в котором он хранил свои «сокровища». В нем лежали всякие безделушки: гребень для украшения головы; книга в кожаном переплете; детская деревянная игрушка, искусно вырезанная умелыми руками; маленькая блестящая ложечка; треснувшее зеркало на изящной ручке; красные бусы; курительная трубка, похожая на ту, что постоянно держала в руках Зора и другой хлам, в котором в лесу нужды не было. Гожы заметила среди всего только одну по-настоящему полезную вещь – небольшой кинжал с красивой рукояткой.

– Для чего ты это хранишь? – заинтересовано уточнила девушка, приблизив огонь. Снаружи послышался шум, оба замерли.

– Я сейчас! Будь здесь! – скомандовал Иван, обрадовавшись, что не нужно отвечать на вопрос любопытного приятеля. Человек-медведь осторожно вышел из берлоги. Гожы воспользовалась моментом и поспешно схватила кинжал, запрятав его за пояс. Сердце цыганки билось, ей было стыдно за то, что она обворовывала своего доверчивого и доброго друга.

Иван вернулся быстро, вид у него был спокойный.

– Это старый филин. Я-то думал, что он давно сдох! Охотится! Кстати, он, как и ты, ежей любит, – рассмеявшись, произнес молодой мужчина и снова нырнул в тайник.

Он взял в руки зеркало и приблизил его к своему лицу. Долго рассматривал свое уродство в отражающей поверхности. Чувствуя к себе отвращение, он вдруг зарычал и отшвырнул блестящий трофей обратно в тайник. Гожы стало понятно, почему зеркало разбито.

– Дай огня! – грубо произнес он. Настороженная его яростью девушка несмело подала факел, боясь, что хищение кинжала будет раскрыто. Иван немного поковырялся в глубине тайника, перебирая то, что там лежало, и вытащил совсем новые ботинки.

– Украл в деревне? – усмехнулась цыганка, рассматривая добротную обувь.

– Мой брат проснулся зимой и напал на человека, заблудившегося в лесу. Я нашел обглоданные кости, – поведал мужчина со вздохом. – Ботинки хорошие, решил оставить. Тебе они будут большие – напихаешь в них мох.

Иван имел в виду медведя, с которым когда-то жил в берлоге. Он ухватился за свое лицо, воспоминание о следующей встрече с «родственником» приносило боль. Теперь он знал, что медведь, однажды отведавший человеческого мяса, становился людоедом. Чтобы обезопасить себя и не быть попросту съеденным, ему пришлось убить своего брата.

Они снова вернулись к костру, и выпили еще немного бражки. Не сразу, но Иван рассказал про барахло, лежащее в его тайнике. Это были трофеи, напоминающие о свершившейся мести. Когда сожгли его семью, мальчик задался целью отомстить всем, кто был в тот день возле дома, – существам, которые не дрогнули, смотря на то, как огонь уничтожает невинных людей. Повзрослев, Иван начал наведываться в деревню и издали, незаметно наблюдать за своими обидчиками. Человек-медведь не нападал, не поджигал домов, он решил сделать так, чтобы обидчики почувствовали такую же душевную муку, которую испытал он сам, лишившись простого человеческого счастья, своих родных. Иван наносил удары в самое чувствительное место – душу. В семьях гибли дети, а после «казни» на воротах находили медвежий клык. Деревенские устраивали облавы, искали монстра, забирающего жизни по неведомой им причине, но безуспешно: он ускользал от них, а несчастья не прекращались.

– Ты убивал детей? – испуганно прошептала Гожы.

– Они сами умирали! – бросил он недовольно. – Падали в колодцы, тонули в реке, затаптывались лошадьми… Много чего случилось! Их родители страдали! Я видел слезы людей, погубивших мою семью.

– И ты счастлив от этого?

Иван не ответил. Он налил себе бражки и залпом выпил полную кружку. Чужие смерти не могли восполнить утрату. Прошло много лет, а боль никак не утихала. Когда одинокий уродливый человек перебирал свои «сокровища» – предметы, украденные из домов пострадавших, то не чувствовал облегчения.

Бражка кипела в цыганской крови, и Гожы вдруг захотелось петь, она затянула красивую трогательную песню. В ней было все: боль, отчаяние, тоска, а главное – светлая надежда, пророчащая перемены к лучшему, которых так жаждала скитающаяся и одинокая душа! Иван слушал ее заворожено, а после, утерев слезы, сказал, что его приятель-цыган поет, как девчонка.

– А может я и есть девчонка! – рассмеялась Гожы и внимательно смотрела на Ивана, ожидая реакции. Он вдруг нахмурился и помрачнел, а ей пришлось успокоить его, соврав, что это выдумка. Дабы отвлечь от себя подозрения, девушка вскочила, и начала неистово танцевать, так двигались у них в таборе самые яркие представители цыганского рода. Иван хлопал в такт, смеясь, а она все больше и больше входила в раж и не заметила, что тряпка, удерживающая женственные формы ослабла, вдруг стало очевидно, что под взмокшей от усилий рубашкой женская грудь. Человек-медведь словно заледенел, Гожы не сразу поняла причину его столбняка.

Он не задавал вопросов, она никак не комментировала увиденное им. Оба молчали и смотрели на костер. От усталости и выпитого цыганка быстро задремала. Сон ее был беспокойный. Проснулась она от того, что чудовище лежит на ней и, тяжело дыша, тискает округлую грудь, пытаясь при этом стащить с нее мужские штаны.

– Не заставляй меня снова это делать! – уверенно прошептала она, даже не сопротивляясь. Она знала, что отпор вызывает большее желание. То ли от бражки, то ли от отблесков костра ей вдруг померещилось, что вместо уродливого месива над собой она видит лицо Тагара. Очень быстро девушка высвободила украденный кинжал из ножен и всадила в Ивана. Он захрипел и задрыгался в предсмертных конвульсиях, так и не познав счастье соития.

– Что ж ты! Говорил, у тебя медвежья душа… А оказывается самая что ни наесть человечья! – зло произнесла Гожы, разглядывая остекленевшие глаза. Она вдруг поняла: ее больше не пугала смерть, наоборот, ей становилось забавно наблюдать: как хрупка человеческая жизнь!

– Я немного посплю, а утром решу, что с тобой делать! – женский голос звучал холодно и отстраненно.

У нового приятеля она многому научилась: бесшумно передвигаться по лесу, охотиться, определять стороны света, слышать и чувствовать опасность. На рассвете его тело она утащила в берлогу и подожгла вместе с его сокровищами. Глядя на огонь, Гожы с интересом размышляла: с кем все-таки воссоединился умерший Иван – со своей человеческой или медвежьей семьей?

– Прощай! Спасибо за ботинки! – мрачно произнесла она, глядя на огонь, и, развернувшись, поспешно пошла прочь, не оглядываясь.

Глава 12 Супружеские кандалы

Первое утро женатого человека казалось обычным. Первое, что он сделал, – проверил кольцо, символизирующее новый статус. Теперь все могли видеть, что именитый автор-романист связан обязательствами и теперь ему предстоит… «А что именно должен делать женатый человек?» – озадачился писатель. Кармен спала рядом и чему-то улыбалась. Елизаров долго рассматривал ее. Они были знакомы совсем недавно, но теперь он не представлял своего существования без нее. Расписались быстро, на ходу: начеркали в бумагах, которые имеют документом и обменялись кольцами, выслушав напутствие грузной дамы, согласно которому они обязаны любить и уважать друг друга долгие лета.

– Не торопимся ли мы? – забеспокоился Святослав возле ЗАГСа.

– Ты мне скажи! Мы можем уйти, – хитро произнесла Кармен, наклонив голову набок. Что он знал об этой женщине? Она чувствовала себя несчастной и не видела смысла в дальнейшем существовании, но вдруг встретила самого прекрасного мужчину в мире. Елизаров подозревал ее в корысти, но для его успокоения Кармен показала ему распечатку с цифрами, на счету этой женщины были солидные сбережения. Выходило, что деньги эту женщину не интересовали. Тогда что? Он сам? Разве так может быть?

– Мое вдохновение, – прошептал Святослав тихо своей спящей жене и поплелся на кухню, желая выпить кофе перед тем, как продолжить работу над книгой.

В свежем номере местной газеты Елизаров украшал первую полосу. Статья под пошлым названием «Мы его теряем, девочки!» разглашала тайну женитьбы. Среди фото даже был кадр из Дворца бракосочетания весьма скверного качества, видимо кто-то из сердобольных сотрудников продался за палку колбасы. Посмеявшись над статьей и выпив терпкий бодрящий напиток, Елизаров засел за работу. Будущий роман уже имел название – «Обрученная со смертью». Основной сюжетной линией предполагалась нелегкая судьба цыганки по имени Гожы, которая была изгнана из табора и скиталась по свету в поисках счастья. Его издатель посчитал, что это слишком лирично, но затем резко согласился и не вносил никаких корректив в задумку. Это было подозрительно, потому что обычно писатель долго убеждал Василия в правильности хода своих мыслей и после долгого сражения за качество материала и коммерческий успех они сходились где-то на полпути.

– Моя заспанная богиня! – произнес влюбленный мужчина, когда сбоку на кресле примостилась его супруга.

– Чем обычно занимаются жены с утра? – уточнила она, потягиваясь. Тоненький халат распахнулся, явив его взору обнаженную плоть.

– Соблазняют своих мужей! – констатировал Святослав и, закинув добычу на плечо, потащил ее в спальню.

Он пытался отдышаться после бурного секса, Кармен, как ни странно была спокойна, словно она выполнила супружескую повинность, не затратив при этом никаких усилий. Она молча лежала и смотрела в потолок.

– О чем ты так сосредоточено думаешь? – мягко уточнил муж, проводя по ее плечу.

– Не знаю, чем себя занять! – отозвалась она, в голосе чувствовалось раздражение.

– Давай подумаем, – играючи произнес муж, примостившись вплотную к ней, он тоже поднял глаза наверх, пародируя свою жену. – Ты можешь, к примеру, помочь мне над работой с книгой! Будешь моим цыганским консультантом! А я сделаю тебе посвящение в самом начале романа.

– Ты издеваешься?! – резко вспыхнула Кармен. – Цыганским консультантом?! Я никогда не жила в таборе и не водила медведя по площади! Мне известно не больше, чем тебе!

– Но ты умеешь гадать, – растеряно произнес мужчина, удивляясь ее слишком острой реакции. Для безопасности Святослав отодвинулся, чтобы наблюдать на расстоянии, как его красавица – жена превращается в фурию.

– Я не умею гадать! Моя мать хорошо предсказывала будущее и считывала информацию с ладони. В нашем роду этот дар передается через поколение. Я могу сказать то, что хотят слышать!

– Значит, когда ты рассматривала мою руку в ресторане…

– То ничего не видела, кроме линий, наличию которых я не придаю смысла!

Елизаров нахмурился, вспоминая вечер в компании влюбленного в его будущую жену Василия. Именно ее внимательность к ладони и нежные прикосновения разожгли в нем интерес к этой цыганке. Хорошая уловка! Просто сделать важный вид и кивать так, словно тебе известны тайны вселенной.

– Как ты тогда сказал… что-то вроде: если меня нарядить в лохмотья, то я сойду за грязную поберушку с вокзала!.. Они любят нести всякий вздор! Вот кто я для тебя?! – возмутилась Кармен. Святослав не помнил слов, которые она озвучила, но на всякий случай извинился. Ему вдруг пришла в голову шальная мысль, что он слишком поспешил заключить брак. Податливая, кроткая, загадочная цыганка магнетизировала его до этого утра, но теперь он видел оборотную сторону медали: ему предстояло столкнуться с темной частью Кармен, с которой по уму он должен был познакомиться еще во время холостяцких будней.

– Если тебе скучно… сходи в салон красоты… или по магазинам, – предложил он аккуратно, опасаясь оступиться и получить очередную взрывную волну возмущения. – Позвони Ольге и спроси, чем занимаются жены неплохо зарабатывающих людей, помимо того, что хорошо выглядят!

Писатель пришел к выводу, что совсем ничего не знает о жизни домохозяек, живущих в достатке. Он что-то слышал о модной среди них благотворительности, но понятия не имел, как они к ней приходят. Однажды он посетил подобную сходку толстосумов и стал свидетелем двух неприятных зрелищ: драки нескольких кандидатов на звание «самый щедрый даритель» и скандал супружеской пары, причиной которого стало мнение мужчины, что его безработная дама пускает деньги на ветер. Всезнающий Василий объяснял возмущенному увиденным писателю: при участии в подобных проектах можно нахватать бонусов для бизнеса и улучшить взаимоотношения с налоговиками. В девяноста девяти процентах случаев люди тратят деньги на благое дело ради собственной выгоды. Подводя итоги, Елизаров понял только одно: собранные средства вряд дойдут до адресата, поэтому скупился и не спешил расставаться со своими монетами. Однажды к нему обратилась женщина, у которой якобы болел ребенок страшной болезнью. В результате оказалось, что это – семейка аферистов. Получив щедрый взнос, они растранжирили деньги, но на этом не успокоились и попытались продать в газету материал, что он пытался совратить семнадцатилетнюю девочку, заплатив ей за первую ночь гонорар. Подвело их неумелое пользование фотошопом. Когда их коварный план провалился, девушка приходила к нему, чтобы отдаться по доброй воле, утверждая, что всему виной ее мать – она организатор этого спектакля. От щедрого предложения провести ночь вместе впечатленный грязной историей писатель отказался и выставил ее за дверь. Благодаря этому происшествию в краткие сроки был написан роман «Поруганная честь», который занял лидерские позиции в рейтингах современной беллетристики, и армия почитателей елизаровского творчества заметно возросла.

– Вот если бы у нас был кто-нибудь с отчеством Святославович, вопрос о безделье отпал бы сам собой! – отшутился Елизаров, подмигнув Кармен.

– Я не хочу иметь детей! – весьма резко ответила женщина и торопливо направилась в ванную, чтобы не продолжать разговор. Ошарашенный столь критичным заявлением, мужчина вежливо попросил ее задержаться, чтобы обсудить услышанное.

– Ты совсем против потомства?

Она кивнула.

– Я думал, люди женятся, чтобы впоследствии продлить род, – размышлял Елизаров. – Передать знания, умения… недвижимость, наконец! У тебя проблемы со здоровьем?

– Я приму душ и после все тебе объясню, – спокойно произнесла Кармен, – встретимся на лобном месте!

Лобным местом она называла диван в гостиной. Это была ее лодка переговоров, в которой молодая женщина решала все вопросы с Елизаровым и, причем, в свою пользу. Именно там он ей сделал предложение по возвращении с усадьбы.

– Ты серьезно про женитьбу? – уточнил Святослав, усевшись на диван.

– Ты бы не хотел быть скован обязательствами? – спросила она, подтянув мужские шорты. Стопы ее были черные от босых приключений в пыльном доме и от гуляний без обуви по улице. Если бы не округлости четвертого размера, ее вполне можно было бы принять за симпатичного подростка. Елизаров честно признался, что не помышлял о женитьбе. Теоретически он полагал что когда-нибудь… И фантазировал, что неплохо приходить в дом, который открывается не только своим ключом. Радостно, если бы его ждали и встречали теплыми объятиями. Ему казалось, что одиночество – плата за успех, и он почти смирился с тем, что будет холостяком до глубокой старости.

– Возможно, я та женщина, которая с радостью откроет тебе дверь, когда ты вернешься домой, – произнесла Кармен, сверкнув глазами, но тут же извинилась за то, что оказывает давление. – Это все усадьба – она помутила мой разум. Сегодня мы говорили, что в этой современной квартире тебя как бы нет, это лишь скорлупа, в которой ты притаился – временное убежище. Но то поместье – совсем другое дело! В нем пульсирует жизнь, оно излагает свою историю – не твою, но ты стремишься стать ее частью. Меня это впечатляет.

Ее монолог на диване в вечер приезда с усадьбы задел заскучавшего от обыденности и тривиальности Елизарова. Вседозволенность и многочегодоступность сыграли с ним злую шутку, Святослав перестал верить во все светлое, доброе, непорочная. Женщина, обряженная в его одежду, умудрилась проникнуть в сокровенные комнатки и приручить его страхи. Мужчина готов был пустить скупую слезу по щеке, слыша, что его понимают.

– И тот портрет на стене… ты не находишь, что это знак судьбы? Разве нужен более весомый аргумент, чтобы скрепить нашу жизнь навсегда? Я не верю в совпадения. Уверена, что ты тоже.

– А что?! – азартно произнес он, потирая руки. – Почему бы нам не рискнуть! Я женюсь на тебе, моя роковая Кармен, если ты конечно не передумаешь.

Согласие оба скрепили предварительными ласками, после чего из «лодки переговоров» перебрались в спальню.

Елизаров не мог ей сопротивляться, словно Кармен околдовала его и знала важные кнопки, отвечающие за принятие решений. Она владела им безоговорочно, но разве не так происходит во всех семьях испокон веков? Ведь это известно еще с давних времен: муж – голова, жена – шея, и куда хочет супруга, туда и повернется муж.

От агрессивности и вспыльчивости не осталось и следа, Кармен стала нежна и робка, как раньше. Теплая вода смыла весь негатив, молодая женщина стояла обернутая в полотенце перед диваном и молча смотрела на своего мужа.

– Чего ты ждешь? – спокойно уточнил он.

– Пока ты пригласишь меня в нашу лодку переговоров. Сейчас я на лобном месте и чувствую себя, как перед казнью, но, оказавшись в добром плавучем средстве передвижения, я почувствую себя уютно, как в колыбели матери, и не буду злиться.

Иногда ему казалось, что он нарочно говорит так витиевато, чтобы усыпить его бдительность. Жестом Елизаров пригласил сесть полуобнаженную женщину рядом и терпеливо ждал продолжения странного спектакля. Оказавшись рядом, Кармен уставилась перед собой, бесцветно произнеся:

– Моя колыбель была такой скрипучей, что стыли жилы от этого ужасного звука. Я твердо уверена, что не всем дано испытать радость полноценного материнства. Моя мать не была к этому готова. И моя бабушка ошиблась, оставив ребенка. Все шли против судьбы и ломали ход истории. Дети несут ответственность за промахи предыдущих поколений. Это тяжелый груз, невыносимо тяжелый…

Елизаров рассматривал разоткровенничавшуюся цыганку, мысленно ругая ее за художественность. Он вдруг словно увидел собственное отражение в зеркале: трусливое существо, боящееся выложить суть проблемы и от того плетущее вокруг нее кружева ненужных слов.

– Нежелание беременеть – твой осознанный выбор! – подытожил он.

Кармен кивнула.

– И ничего не может изменить твоего решения?

Она задумалась. Прошло несколько минут, которые длились бесконечно.

– Я думаю, мы вернемся к этому разговору. Но не сегодня. Устроит тебя такой ответ? – спросила молодая женщина с озорной улыбкой.

Елизаров одобрил перспективы перемен и предложил куда-нибудь сходить. Кармен отказалась, совершенно серьезно заявив, что для писателя настало время работать.

– «Делу – время!» – любят говорить русские, – произнесла она мягко.

– Но и для потехи есть час.

– Я приготовлю ужин, и мы покушаем дома. Я ведь должна себя проявлять как хозяйка, не так ли? Это основная миссия жены! – голос ее заметно повеселел, и это поднимало настроение огорченному вышесказанным Елизарову. В подтверждение позитивной перемены настроения он радостно вывалил язык, изображая преданного пса. Кармен это показалось странным, но милым. Она рассмеялась и прежде чем уйти на кухню, некоторое время топталась в проеме, словно не решалась о чем-то спросить.

– Свят, я хотела уточнить, когда ты планируешь заняться своим домом?

– А что с ним не так? – удивленно спросил Елизаров, оглядываясь вокруг.

– Я говорю о поместье.

– Да, я думаю об этом, но с новой книгой – увы…

– Я могла бы взять на себя заботы об этой усадьбе, – поспешно предложила она и замерла, ожидая вердикта мужа. Его немного настораживал ее повышенный интерес к недавно приобретенной недвижимости, но он не был против.

– Все мое – твое! – был его ответ.

– Кармен едет в свое поместье! – прокричала радостно женщина, превратившись вдруг в ребенка, с которого сняли все ограничения. Она расцеловала супруга, при этом танцуя и воя какую-то цыганскую песню. Она изъявила желание ехать немедленно, но, увидев вытянутое лицо мужа, пообещала перенести поездку на утро.

Глава 13 Дом счастья

Она совсем выдохлась от долгого путешествия. Гожы шла почти неделю, обходя людные места и ночуя прямо в лесу. Ей казалось, что за ней кто-то гонится, поэтому спешила вперед, не понимая, куда она движется. Упав без сил возле огромных ворот, она не смогла вновь подняться. Новые ботинки стерли ноги, а напиханный в них мох только усиливал отвратительные ощущения. На счастье Гожы тяжелые двери распахнулись, и чья-то рука вышвырнула жирного кота, морда которого была в сметане.

– Пущу на котлеты, ворюга! – угрожал женский голос со всей серьезностью.

– Воды и хлеба! – простонала молодая цыганка, ухватившись за руку.

– Чертовы оборванцы! – недовольно произнес кто-то, брезгливо одернув свою кисть. Однако любопытство взяло верх, и из двери высунулась голова в чепце и кудряшках.

– Цыганенок! Какой хорошенький! – пропела Мими высоким приятным голосом. Она была неравнодушна к юнцам. Оправдывала свое мягкосердечие отсутствием детей. Пышногрудая рыжеволосая женщина среднего возраста взяла Гожы под руку и поволокла с собой. Они прошли через темный двор и оказались на кухне.

– Что это за замок? – спросила юная цыганка, рассматривая внушительные каменные стены.

– Замок! – прыснула Мими. – Скажешь тоже! Убожество! Развалины! Вот у моего отца были хоромы – настоящий замок, а это – так, фитюлька!

Кухарка усадила Гожы за стол и не успела поставить рядом с ней крынку с молоком, как оголодавшая особа, облаченная в мужскую одежду, начала жадно поглощать свежую жидкость, при этом не проронив ни капельки.

– Потише, парниша! – пропела хорошенькая женщина, удивленно наблюдая за одержимостью своего подопечного. – Откуда ты? Из лесу?!

Гожы на мгновение замерла, а затем кивнула. Чтобы разжалобить женщину с глупым, но добрым взглядом и по возможности остаться на ночлег в мягкой уютной кровати, цыганка назвала себя Иваном и рассказала трогательную историю, как оставшись одна, перезимовала в медвежьей берлоге, а по весне он чуть не съел ее лицо. А также о гибели родных, заживо сожженных бездушными людьми. Это произвело поразительный эффект: кухарка рыдала так, словно это была и ее семья, а еще пообещала молиться каждое утро за невинно пострадавших.

– И куда ты пойдешь? – растерянно спросила женщина. – Родных ведь совсем не осталось… В лесу, конечно, сейчас тепло, но…

Гожы низко склонила голову, всем своим видом демонстрируя, что удручена и расстроена. Мими задумалась.

– Мне, конечно, нужен помощник по кухне…

– Я могу готовить! – перебила Гожы. – Вот недавно мою ежатину очень хвалил… э, один друг!

Кухарка посмотрела недоверчиво, с легким прищуром. Она не поверила проходимцу, и это было очевидно, но выгонять все же не стала. Мысленно ругая себя за великодушие, очаровательная кухарка многозначительно произнесла, подмигнув гостю:

– Ладно! Оставайся здесь до завтра, а утром решим, что с тобой делать. Сегодня топили баню, там еще тепло. Можешь помыться! И если сильно меня попросишь, могу тебя попарить, Иван!

Гожы напугано уставилась на Мими, чем вызвала ее искренний смех. Через несколько минут молодая цыганка шла следом за своей спасительницей, с опаской оглядываясь по сторонам. Место это казалось ей очень странным и теперь совсем не напоминало замок. В лесу стоял двухэтажный каменный дом, к которому примыкали еще несколько построек: кухня, баня, дровяник, хлев и стойло для лошадей. В самой большой постройке светились окна и мелькали тени.

– Завтра большой праздник. Мы готовимся! – заговорщически произнесла Мими. – Приедут разные люди. Будет очень весело! Может, даже будут цыгане.

– Цыгане?! – воскликнула Гожы, резко остановившись.

Мими посмотрела с удивлением, но потом смекнула и доверительно произнесла:

– У тебя есть секреты, о которых не должны знать другие? Что ж… придет время и тебя придется о них поведать. Я люблю знать больше, чем другие. А пока иди, мойся. Утром вставать очень рано, нужно будет все приготовить к приезду очень дорогих гостей.

Впервые за много времени Гожы лежала на чистых накрахмаленных простынях в обычной постели, которая ей казалось райским пристанищем. После обработки теплой водой и мылом, кожа благоухала и была светлой. Кое-где оставались ссадины, а также шишки от укусов насекомых, которые тихонько зудели. Ноги были в плачевном состоянии, мозоли кровоточили и жутко болели. Одежду девушка постирала и намеревалась лечь спать голой. Это было опасно – Мими могла застукать ее и обнаружить обман. Но даже если бы это случилось, самое плохое, что с ней могло произойти – ей укажут на дверь. После продолжительного времени скитаний Гожы изгнания не боялась. Ночь на чистых простынях без утяжки на груди стоила того.

Утром ее разбудил громкий удар в дверь и громкий голос Мими, который накануне казался слишком нежным, чтобы издавать подобные звуки:

– Подъем, лентяи! У нас много работы.

Гожы быстро оделась, упаковав предварительно грудь. Рядом с ее каморкой, в которой помещалась только кровать, были еще две маленькие комнатки для прислуги. В них жили две девушки: косоглазая Настасья и горбатая Нюрка. Обе оживились при виде Гожы и были с ней очень приветливы.

– Дуры, на что вы рассчитываете? Даже не смейте подходить к моему мальчику! – вступилась Мими за своего цыганенка.

День начался суматохой. Для Гожы была сразу сотня заданий: она должна была натаскать воды, растопить печи, вымести двор, накормить лошадей и еще много разных мальчишеских заданий. Физической нагрузки выносливый женский организм совсем не боялся, но это было слишком.

Настасья и Нюрка начищали посуду и вымывали помещения. Прикасаться к продуктам Мими не позволяла никому, она лично все взвешивала, а ключ от амбара, где хранились запасы, держала у сердца. После революции в стране наступили голодные времена, но по определенным каналам можно было достать практически все. «Бывшая подданная Франции» – так называла себя хозяйка дома, где устраивались праздники для состоятельных людей. Много лет она работала в подпольном заведении, где пела и соблазняла мужчин, пока с ней не случилась большая любовь. «Я обожаю Россию!» – утверждала она, когда слышала вопрос о возвращении на родину. В том, что она все же иностранка, даму, склонную к авантюрам, выдавал едва уловимый акцент. Ее избранником стал благородный человек из высших слоев общества. Человеком он был женатым – родители вынудили его жениться на девушке с приданым и связями. С тех пор молодой человек не был счастлив, пока не встретил Мими. Между ними вспыхнули чувства, похожие на тысячу фейерверков. За своего Михаила француженка была готова пойти на все – хоть в омут с головой. Она стала его преданной любовницей, о которой прознала жена. Коварная дама поставила гулящему мужу ультиматум: либо развод с позором, либо он бросает свою распутную девку. Супруга не была сдержана в выражениях, и он вступился за свою любимую, толкнув обидчицу с лестницы. Исход был летальным – женщина отошла в мир иной. Михаила осудили и отправили на каторгу. У Мими были кое-какие связи, и с помощью своих друзей она организовала побег своему возлюбленному. Они укрылись в лесу в доме, подаренном ей бывшим любовником – человеком почтенного возраста. Он к счастью умер, предварительно подписав все нужные бумаги. Она была свободна и счастлива. Для заработка и ради развлечения Мими открыла «Дом счастья» – увеселительное заведение, в которое могли попасть только избранные члены созданного ею сообщества. Революционеры старательно уравнивали права людей, но были некоторые богачи, которых не трогали по разным причинам: либо они являлись родственниками важных персон, стоящих у власти, либо изо всех сил помогали строить новый мир, щедро одаривая рублем нужных людей. Посетители Дома счастья скучали по старым временам, у Мими они чувствовали себя «белой костью» и платили немалые деньги за организацию досуга, как в «старые времена». Словом, в выигрыше были все.

Гожы удалось пообщаться с Настасьей – косоглазой прислужницей. Она чистила песком кастрюли на улице, а Гожы складывала поленницу.

– Опасайся ее. Это с виду Мими вся такая милая в кудряшках, – произнесла девушка, понизив голос. Кухарка была зверски ревнива. Она на дух не переносила хорошенькие лица, боясь, что они могут привлечь внимание ее любимого мужчины. Совсем недавно на кухне работала еще одна молоденькая помощница из деревни, и ей на лицо как бы случайно попало горячее масло из сковороды, Мими показалось, что она оказывает много внимания неприкосновенному Михаилу.

– А что случилось со второй? – осторожно уточнила цыганка.

– На нее рухнула поленница и теперь у нее косят глаза! – произнесла Настасья трагическим голосом. Гожы отпрянула, удивившись, и внимательно посмотрела на девушку: у нее была ладная фигурка и приятно лицо, но по взгляду было трудно понять, куда именно она смотрит. Это вызывало смех, хотя, конечно, ничего веселого в этом не было. Кровожадная Мими устранила конкуренток подручными средствами, лишив их возможности нравиться.

– А кто этот Михаил?

– О, если бы ты была девчонкой – сразу бы влюбилась в него! Это наш конюх, – со вздохом произнесла Настасья. Из дома послышался голос Мими, судя по тону, ничего хорошего он не предвещал. Настасья перекрестилась и поспешила в дом, оставив Гожы в раздумьях.

Вечером приехало несколько старомодных карет. Из ближайших усадеб прибыли важные господа, которым разве что ноги не целовали при встрече. В дом Гожы заходить не позволили, поэтому за тем, что там происходит, она наблюдала через окно. Посреди большого зала, украшенного канделябрами с горящими свечами, стоял стол, заставленный яствами. Столько еды разом Гожы не видела никогда. Несколько мужчин почтенного возраста в отутюженных фраках вели светскую беседу. Им прислуживали Мими и Настасья. На косоглазой девушке был новый красный сарафан и белоснежная рубаха, длинные светлые волосы заплетены в толстую косу и украшены лентой. Француженка выглядела весьма вульгарно: подол у ярко-зеленой юбки был лишь сзади, что открывало ее пухлые, но стройные ноги. Талия была затянута так сильно, что казалось, ее можно было обхватить двумя руками. Пышная грудь пружинила, готовясь выскочить из корсета. Пухлые губы были алого цвета, а пышные ресницы черного цвета, было похоже что Мими прицепила к векам маленькие щетки. Гожы не казалось это красивым. Она брезгливо покривилась, представив себя в подобном виде и пошла прочь от «большого праздника» – как назвала его Мими.

– Ты и есть Иван? – насмешливо спросил красивый мужской голос. Молодая цыганка остановилась и развернулась к источнику звука. Перед ней стоял улыбчивый хорошо сложенный высокий парень. Глаза его были темные, а волосы светлые, что показалось девушке необычным.

– Хочу пойти на речку искупнуться. Идем со мной за компанию! – предложил Михаил. Девушка охотно согласилась. Заняться ей было нечем, а спать совсем не хотелось. Тем более хозяйка Дома счастья похвалила ее за хорошую работу и разрешила отдыхать до утра. Мими прилюдно похвалила нового помощника, ставя всем в пример иваново трудолюбие.

– Сразу видно, кто тут в любимчиках, – завистливо прошипела ей в ухо горбунья Нюрка, с которой у них вдруг случилась взаимная неприязнь. Как предупредила Настасья, горбатую девушку стоило опасаться, она постоянно выслуживалась перед Мими и была ее глазами и ушами. Именно Нюрка сообщила о заинтересованности молодых особ красавцем Михаилом, что повлекло неприятные последствия в виде жестокой расправы. Гожы заметила, что горбунья внимательно наблюдает за ней, и сделала вывод, что с этой особой нужно быть максимально осторожной.

Рядом с домом счастья была небольшая и чистая речка. Вода в ней была прозрачной и теплой. Михаил скинул с себя всю одежду, чем смутил Гожы.

– Ну же! – воскликнул молодой мужчина. – Раздевайся, Ванька, поплаваем!

Гожы отказалась, соврав, что боится воды:

– Тонул я два раза! Теперь только в корыте плаваю!

– Я тебя поддержу! Ты вон, какой маленький, как раз подмышкой уместишься!

Устав уговаривать, Михаил безнадежно махнул рукой, назвав Гожы трусом, и побежал к воде. Она почувствовала странное волнение. Впервые голый мужчина не вызывал у нее отвращения. Ей не хотелось всадить в него нож, а наоборот, девушка возжелала, чтобы он касался ее тела, не одевая свою одежду.

Возвращаясь обратно, Гожы молчала, а Михаил рассказывал разные байки, на которые она отвечала неправдоподобным смехом. Возле ворот девушка увидела цыганскую кибитку, и сердце ее пропустило удар. С Михаилом они простились до следующего дня, и он пошел спать в общую комнату с Мими. Молодая цыганка снова приблизилась к окну. В гостиной царила настоящая вакханалия. Мужчины во фраках были пьяны, лица их были распухшие от духоты и перемазанные помадой от поцелуев. У некоторых на коленях сидели непонятно откуда взявшиеся девицы, разодетые как Мими. Была слышна веселая цыганская музыка, представители табора пели и танцевали, развлекая богачей. Что-то внутри Гожы заныло, воспоминания колыхались на поверхности души-озера и глаза ее наполнились слезами. Цыганка вдруг почувствовала себя брошенным ребенком, как Иван рассматривал когда-то пепелище своей жизни, так и она, оглядываясь назад, понимала, что у нее ничего не осталось, кроме горстки воспоминаний, которые постепенно выцветают, как яркая ткань на солнце. Она побрела в свою каморку, чтобы вдоволь поплакать над своей несовершенной судьбой. Пахло табаком, Гожы заметила старую цыганку с трубкой, очень похожую на Зору. Девушка хотела проскользнуть незаметно, но цепкий взгляд пожилой женщины заставил ее остановиться.

– Подойди! – повелительно, но мягко произнесла старуха, вынув изо рта трубку. Гожы сделала несколько медленных шагов в ее сторону. Несколько секунд цыганка смотрела в ее глаза, а потом резко хлопнула по стянутой тряпками груди и рассмеялась, запрокинув голову.

– Прячешься, – утвердительно и негромко проскрипел прокуренный голос.

– Что слышно на дорогах? – подавляя волнение, спросила молодая цыганка, понимая, что ее «утянутая» тайна раскрыта.

– Много чего говорят!

Судя по интонации, для Гожы были новости, которые она боялась узнать. Она хотела попрощаться и пойти прочь, как вдруг старуха схватила ее за руку и, приблизив к себе, отчетливо произнесла:

– Опасайся, девочка! Сам дьявол вышел на охоту, и он ищет тебя – идет по следу!

Глава 14 Если гора не идет к Магомеду

Елизаров выдохся! Все казалось слащавым и надуманным: убийство Тагара, побег героини, сокрытие в деревне у старухи, а потом встреча с человеком, которого воспитали медведи и, наконец, настоящая любовь, доведшая молодую особу до отчаяния. Слова не складывались в предложения, и сюжет не двигался. Писателю хотелось выбросить компьютер в окно и уединиться в усадьбе с молодой женой, забыв о том, что он связан договором и в ближайшее время обязан предоставить рукопись. Кармен не появлялась в квартире уже несколько дней и не брала трубку сотового телефона. Она удерживала Святослава на расстоянии смс-ками: «Мой муж, мой повелитель, моя любовь!» – громко и приятно обращалась она. «Здесь так хорошо, мне кажется, я обретаю новую жизнь. Надеюсь, написание книги идет полным ходом! Твоя Кармен». Все ее послания были полны надежд и радости, судя по тексту, она была счастлива, что обрела мужа, но было очевидно, что его отсутствие в усадьбе очень вдохновляло молодую жену.

Трубку не брал и Василий. Он по какой-то причине игнорировал своего друга, что казалось более чем подозрительным. Чтобы разобраться с ситуацией и убедить себя, что невнимание босса не паранойя, Елизаров придумал план действий и направился в любимый издателем ресторан с блатным названием «Мурка», которое никак не вязалось с внутренним убранством и кухней заведения, Василий в нем регулярно обедал. Следопыту повезло с первой попытки – завсегдатай был там. Перед гурманом не только в буквах, но и в еде, стояла здоровенная тарелка с еще дымящимся жареным мясом, он с вожделением наклонился над ней, как вдруг увидел вызов и так сморщился, словно звонила нелюбимая теща или бывшая любовница, выпрашивающая денег на содержание неожиданно появившегося отпрыска. Святослав холодно наблюдал за приятелем, который так и не потрудился взять трубку. Когда звук мобильного смолк, Василий готов был приступить к трапезе, но словно черт из коробочки перед его столиком вырос Елизаров, напрочь испортив любителю поварских изысков аппетит.

– Если гора не идет к Магомеду, то… Ты прячешься от меня, Василий? – уточнил мужчина, бесцеремонно усевшись напротив трескающего от лоска и самодовольства издателя.

– Прятаться и не брать трубку – разные вещи, друг мой, – произнес тот, натянуто улыбаясь. – Какой у тебя вопрос, Елизаров? Задай его и иди с Богом подальше с глаз моих! – при этих словах Василий отстранился, откинувшись на спинку изящного стула, предварительно сложив позолоченные нож и вилку на край тарелки. Он смотрел на автора, не скрывая презрения.

– Что происходит? Удостоишь ответа? – спокойно уточнил Святослав.

– Ничего не происходит. В том-то и дело. Твоя творческая жизнь на паузе. Я посчитал, что тебе пора отдохнуть!

– Но почему? Я полон сил…

– Это тебе так кажется. А у меня другое мнение.

К Святославу спешил официант, и уже издали он склонился с почтением, вытянув вперед руку с меню, но Василий грубо развернул его, сказав, что его друг уходит.

– Я не уйду, Василий, пока мы не расставим все точки над «и», – вкрадчиво произнес писательский голос, и он громко крикнул в спину сотрудника ресторана. – Кофе, пожалуйста.

Издатель продолжительное время молча пронзительно смотрел на Елизарова, затем со вздохом, преисполненным трагизма, переключил свое внимание на остывшее мясо. Его собеседник терпеливо ждал, пока мужчина отыграет пантомиму сожаления, что еда и желудок так и не воссоединились. Принесли кофе, забрали тарелку с нетронутым продуктом, долго при этом выясняя у постоянного гостя, что не так с заказанным блюдом. На столе стоял бокал с коньяком, который Василий поспешно осушил и, сделав многозначительную паузу, он, наконец, произнес:

– Ты веришь, что для каждого мужчины есть только одна идеальная женщина?

Святослав усмехнулся, приняв эту догму приятеля за шутку, но увидев абсолютно серьезный взгляд, лишь небрежно пожал плечами вместо ответа.

– Мы так часто ошибаемся! – продолжил Василий не спеша. – Потому что мы всего лишь люди и нам свойственно ошибаться! Промахиваются даже святые, а потом залатывают бреши до самой смерти. Олька… Она была сногсшибательной девчонкой! Ее хотели все, а имели те, кого она считала достойным впустить в свою постель. Я не был среди тех, на кого пал ее взор, но поставил себе цель, что добьюсь того, что эта женщина будет принадлежать мне одному. Чтобы переквалифицировать публичные дом в богадельню нужны колоссальные силы! Скатиться с горы просто, а вот подняться… Она вышла за меня замуж, и все время шептала: я самая счастливая женщина на свете. Моя жена была стимулом к достижению самых невероятных, недостижимых целей! Когда-то у меня не было ничего! Кто я? Парень из рабоче-крестьянской семьи. Всю жизнь мне говорили «нет» и «не сейчас», потому что я был как мусор – побочный эффект общества. Но потом все изменилась, потому что когда тебя дома ждет королева, ты обязан рано или поздно вернуться королем!

– Это все?! – вздернув брови, уточнил писатель, не понимая, к чему была произнесена столь трогательная и весьма личная речь.

– Что ж ты так не уважаешь говорящего? Я тебе, можно сказать, душу на стол выкладываю, а ты в нее сморкаешься! Это присказка, мой друг, а сказка – она впереди! Тебе пока этого не понять, но по истечении определенного количества времени отношения супругов немного изнашиваются. Это вовсе не значит, что они не пригодны к дальнейшему использованию! Просто наступает ответственный момент, когда нужно что-то с этим сделать: подреставрировать-подлатать или отправить в утиль, если восстанавливать совсем нечего… Это опасный период, когда можно потерять контроль и все потерять! Не знаю, каким образом – провидение это или оплошность, но ты втиснулся в мою зону комфорта и разрушил все, что я с таким трудом создавал долгие годы. Лишил меня смысла жизни! Одним махом…

– Если ты про наш роман с Ольгой, то я много раз говорил, что…

– Молчи, Елизаров, ради Бога, молчи! Не порть еще больше то, что уже лежит на выброс! Меня всегда озадачивали поступки людей, которые входят в категорию «абсурд». Можно, конечно, в дебильной шапке на всякий случай, пряча лицо, плясать под иконами, но зачем? Есть миллионы других способов выразить свою точку зрения! Сделать что-нибудь хорошее, убедительное, то, что станет действительно примером для подражания. Сейчас волшебное время технологий, раньше такого не было! Вперед! Это мое субъективное мнение, и мне с ним жить, как говорится… Жить в растерянности и в незнании: куда двигаться дальше, а главное зачем? Ты осквернил мою святыню, Елизаров, и я хочу отплатить тебе той же монетой!

– Переспишь с моей женой? – не сдержавшись, вывалил Святослав, нервно и громко отпивая кофе. Его не тронула вся эта речь. Ему казалось все вышесказанное пустым и мелочным. Святослав твердо был уверен: в этой истории он был жертвой коварной женщины, и использованный человек ненавидел за это порочную супругу Василия, которая намеренно столкнула лбами мужчин, чьи рабочие контакты когда-то связывала еще и тесная дружба.

– С твоей женой мне спать ни к чему! – улыбнулся Василий, отвечая на иронию собеседника. – Шлюхи – не мой профиль!

Было ощущение, что Елизаров ждал повода, чтобы наброситься на Василия, устав слушать его нравоучительные заумные песнопения. От неожиданной атаки стул под человеком с лишними килограммами развалился, и крупный и увесистый издатель громко рухнул на пол. Святослав занес было кулак, но Василий опередил его, огорошив хуком слева и отправив в нокаут.

Знаменитый писатель очнулся на диване управляющей рестораном. Красивая грудастая женщина, с которой он когда-то спал, держала на подбитой стороне лица холодную крышку от кастрюли.

– Свят, ты снова с нами! Рада тебе! – прощебетала она, тряхнув своим декольте. Все было улажено с администрацией с ресторана. Василий довольный сидел в ее кресле с бутылкой коньяка. Перед ним стояло два бокала, наполненные золотисто-коричневой жидкостью.

– Я с тобой пить не буду, скотина! – прокряхтел Елизаров, с трудом поднимаясь и держась за поврежденную челюсть.

– Воздержись от оскорблений, дружище! Коньяк не для тебя. Мы со Светланой преданно ждали твоего возвращения из страны грез и решили немного скоротать время! – произнес он, подмигнув хихикающей молодой женщине. – Она шикарна!

– Как я понимаю, наши отношения – и рабочие, и дружеские – исчерпаны?! – зло произнес Елизаров, гордо вскинув голову. Его положение было весьма плачевным, потому что все свои сбережения он вложил в мечту – старинную усадьбу с богатой историей. Работы у него не было, а счета обнулены. Василий это знал и не скрывал, что получает удовольствие от личностного краха своего бывшего друга.

– И чего ты добился всем этим? У тебя больше нет автора! – произнес Елизаров задумчиво.

– Я больше не стану заниматься выпуском современной художественной э… литературы, – произнес Василий, вскрывая гнойные подтексты. – Мы перепрофилировались и наладили курс на человеческое счастье. Сейчас жуть как модно покупать методички вроде «Стань богатым за десять дней» или «Пять способов заполучить богатого любовника»!

– Уау, полистала бы такое чтиво! – воскликнула управляющая рестораном, поправив тщательно уложенные волосы.

– Вот! Потенциальный покупатель! – взмахнул рукой Василий в ее сторону и обратился к ней: – Светочка, первые теплые экземпляры из типографии полетят к вам. Проверю лично! Не могла бы вы оставить нас ненадолго?

Женщина не спеша подошла к столу, выпила коньяк залпом и, забрав пачку тонких сигарет, вышла из кабинета, раскачивая бедрами.

– Пить хороший коньяк залпом… словно это сивуха подпольная! Никогда не пойму! – тихо выругался Василий.

– Я, пожалуй, тоже пойду, – выдавил Елизаров, вставая с дивана. – Поеду к жене.

– Решение правильное! Ты, наверное, давно ее не видел? Я тебе сейчас кое-что продемонстрирую, отнесись к этому спокойно, без резких движений. А то так и до больницы не далеко. Я ведь по юности боксом профессионально занимался – серьезную карьеру пророчили. Но в позвоночнике какой-то там диск дефективный оказался, врачи просили не рисковать.

По интонации Святослав понял, что его ждет еще один сюрприз. Пока Василий хвастал своим несовершенным спортивным прошлым, он набрал на мобильном номер телефона.

– Радость моя, это я! Как быстро ты взяла трубку! – мужчина слушал, как женский голос что-то чирикал и очень выразительно смотрел на Елизарова, после чего одобрительно произнес: – Я рад, что ты счастлива! И ты права: справедливость торжествует! Прощай, Кармен!

В голове Елизарова зазвонил колокол. Он уставился перед собой, ожидая, что издатель даст пояснения. Василий налил себе коньяк. Кресло под ним виновато заскрипело, он вздохнул громко и продолжил экзекуцию:

– Я назвал сегодня твою обожаемую супругу нехорошим словом, и тебя это вывело из себя. Ты набросился на меня, как лев, но не рассчитал силы, потому что царем зверей не являешься. На будущее я тебе дам дельный совет: прежде чем покупать постройку – проверяй фундамент, на нем держатся стены и крыша. Женщину, с которой ты заключил брак, ты не знаешь, а я хорошо с ней знаком. Задай ей вопросы!

За один день в мире писателя все перевернулось с ног на голову.

– Проклятый портрет! – выругался он тихо, развалившись на заднем сиденье такси. Он перебирал в памяти ночную встречу с Блиновым, когда он после долгого и мучительного раздумья согласился продать свое поместье. Портрет роковой женщины на стене, которая спустя несколько дней появилась в его жизни. Все это было похоже на сумасшествие, но было очевидно: проклятие, о котором говорил Блинов, действует! И вместе с приобретением старинной усадьбы он впустил в свою жизнь разрушительную силу, которая превращала его жизнь в прах.

– Нужно продать проклятый дом! – шептал Елизаров, глядя на пробегающие мимо деревья. – Уехать с Кармен – все равно, куда и начать все с начала!

Глава 15 Тени леса

Гожы изогнулась от удовольствия, ласковые руки Михаила касались ее тела с такой нежностью, что ей казалось, будто ее душа возносится на небеса. Он прошептал ей в ухо «Моя Гожы!», но это был не его голос, а ее умершего мужа. Цыганка схватила кинжал, украденный когда-то из тайника несчастного Ивана, и вонзила острие прямо в самое сердце монстра со словами: «Умри еще раз, Тагар!». Скинув с себя труп, она увидела не своего врага, а умирающего Михаила, который смотрел на нее ошарашено, затем взгляд его замер и он умер. В ужасе девушка открыла глаза и вскрикнула, увидев возле кровати горбунью Нюру.

– Кто такой Тагар? – произнесла она своим мерзко-скрипучим голоском.

– Тебя родители не остерегали, что незамужней девице негоже расхаживать по мужским комнатам, где спят без одежды? – возмутилась Гожы.

Нюра хлопнула себя по горбу и, хихикнув, ушла прочь, оставив дверь открытой. Цыганку прошиб холодный пот. Она не была перетянута, но спала на животе, поэтому горбатой тихоне удалось увидеть лишь часть ее голого зада. Девушка осторожно встала с кровати, чтобы дотянуться до двери и в это мгновение в коридоре появился Михаил, от неожиданности Гожы выронила край простыни, явив ему свои прелести во всей красе. Ошарашенное лицо Михаила с отвисшей челюстью скрылось за закрывающейся дверью, которую она, опомнившись, толкнула.

Нарядившись в Ивана, девушка еще какое-то время сидела на кровати. Она не спешила выходить из комнаты, опасаясь, что коварной Мими все известно. Перспектива быть обожженной или ушибленной поленом ее не впечатляла.

– Я должна бежать, – прошептала Гожы и, собрав волю в кулак, спустилась к завтраку, стараясь себя вести как ни в чем не бывало.

Все сидели за одним столом и завтракали, царила атмосфера полного взаимопонимания, словно они были близкими родственниками. У Мими было прекрасное настроение. Для прислужников она разогрела остатки с прошедшего накануне пира – мясо, и бесконечно чирикала о том, как славно прошел вечер. Михаил, казалось, не смотрел на Гожы, но она чувствовала его внимание, он следил за ней боковым зрением. Ее волновало присутствие этого мужчины. Вспомнив свой сон, девушка залилась румянцем.

– Иван, ты оглох? – воскликнула Мими. – Как прошел твой первый день? Устал? Тебе нравится у нас?

Гожы кивнула.

– В ту ночь ты был куда красноречивее! – двусмысленно произнесла женщина, взглянув при этом на Михаила. Ей видимо хотелось вызвать в нем ревность, но ее возлюбленный лишь издал смешок, который тут же подавил, запив обильно водой.

– А Ванька спит голый, – заговорщически произнесла горбатая ведьма и издала звуки радости – омерзительное хрюканье. Гожы многозначительно посмотрела на нее, показав исподтишка кулак; Настасья при этой новости смутилась, ухватившись за полыхающие щеки; Михаил налил себе еще воды из красивого графина и залпом выпил, а Мими заинтересованно посмотрела на цыганку, подумав о чем-то своем.

У Ивана было задание вычистить конюшню. Это очень порадовало цыганку, любящую лошадей. В стойле стояла кляча по имени Травка и красавец-жеребец, которого называли Царь леса. Гожы вспомнила старые времена: как подростком в таборе помогала отцу ухаживать за целым табуном. Она была неплохой наездницей и чувствовала животных, поэтому легко могла управляться даже с самыми капризными особями. Настасья тихо посмеивалась и в тайне называла клячу Мими, а ее спутника – Мишель. Это было опасно, ведь если бы об этом узнала хозяйка, неизвестно как бы это сказалось на здоровье и без того несчастной девушки.

– Я ее больше не боюсь! Пусть узнает! Меня все равно никто не возьмет замуж такую, – жаловалась она Ивану, при этом смотрела на него с потаенной надеждой, стать его невестой.

– Если бы у меня была возможность жениться, то ты была бы моей избранницей! – честно призналась переодетая цыганка. – Ты очень милая, Настасья, и добрая. Один старый человек давным-давно мне сказал: есть много разных людей: хороших и плохих в мире поровну, а вот великодушных можно пересчитать по пальцам. Ты – великодушная! И обязательно встретишь человека, который тебя оценит так, как ты этого заслуживаешь.

Настасья так вдохновилась услышанными трогательными словами, что потянулась губами к Гожы, но та положила ладонь на ее рот и спокойно добавила:

– Нам, цыганам, суждено выбирать из своих. Таковы правила!

Настасья загрустила и честно призналась, что перед ней самый лучший человек, которого она когда-либо встречала в жизни. Девушка вернулась в дом, где ее ожидала гора посуды после большого праздника.

– Ты нравишься ему! – голос Михаила заставил Гожы громко вскрикнуть. – Царь леса не каждого к себе подпускает. Что ты ему нашептываешь?

Михаил стоял возле входа в конюшню, пережевывая соломинку, и с любопытством рассматривал девушку, маскирующуюся под Ивана.

– Я говорю… что он не только Царь леса, но и… моего сердца, – тихо произнесла цыганка, разрумянившись.

– Значит, не купаешься в реке, потому что тонул? – не скрывая иронии, произнес Михаил и тут же добавил, видя, как округлились глаза цыганки. – Мы оба видели друг друга голыми и это справедливо! Прогуляемся вечером?

Гожы поспешно кивнула и принялась с большим усилием чистить Царя леса.

– Это мой конь. И я ему завидую… Твои руки так заботливо касаются его! Раз он тебе так нравится, придется взять его вечером с собой. Ты не против мужской компании?

Михаил рассмеялся и ушел. Гожы с трудом перевела дух, от волнения у нее слегка подкосились ноги, но это было приятное беспокойство. Теперь осталось одно: дождаться вечера.

Как оказалось, не все гости покинули Дом счастья после большого праздника. Кое-кто продлил удовольствие, оставшись еще на день. Это был пожилой человек, которого все называли Барин. Он любил бывать у Мими и проводил в ее компании больше времени, чем остальные. За глаза она называла его «старым хрычом», для взбалмошной рыжей хохотушки, не любящей серьезные темы находиться рядом с ним наедине было настоящим наказанием.

– Если бы он не платил деньги за эти приемы, я бы и минуты не просидела рядом с ним. Теперь опять заболтает меня до утра.

– Вас раздражает, что он слеп, как крот? – посмеиваясь, заискивала Нюра.

– Черт с ним, что слепой! – всплеснула руками Мими. – Он жалкий старик! Я ненавижу убогое старческое тело! Оно приводит меня в ужас!

Гожы торопливо дожевывала кусок пирога. С Михаилом они договорились встретиться у реки перед тем как стемнеет. Девушка нервничала и трепетала, посматривая на здоровенные часы из темного дерева, недовольно размахивающие маятником, как хвостом.

– Ванька, принеси воды и наполни самовар в гостиной в большом доме, – скомандовала хозяйка. – Подсыплю старикашке в чай сонного порошка. Пусть отдохнет!

Девушка торопливо отправилась исполнять распоряжение. Ей не терпелось попасть в большой дом, рассмотреть его изнутри, до этого момента побывать там повода не было, и поэтому он оставался для нее загадкой. Настасья не любила это здание. Каждый раз при входе ее передергивало. Она сравнивала этот момент с походом к лекарше в деревне, которая от всех болезней ставила пиявки. Это было не больно, но очень противно. Во время прислуживаний ее часто щипали и шлепали по заду. Сначала Настасья подобную фривольность переживала тяжело и часто плакала по ночам.

– Хлопнут и хохочут! – ворчала она. – И чего смешного?! У тебя на коленях мамзель без одежды, а ты еще и к девке тянешься, которая тебе горячий чай подает! Кипяток можно и разлить!

– Что это за мамзели? – полюбопытствовала Гожы, вспомнив девушек в минимальном количестве одежды. – Откуда они приезжают?

– Из городу. Это сестры Мими.

– Сестры? – усомнилась цыганка, поправив кепку. Подсматривая в окно, она точно разглядела, что девушки слишком не похожи между собой, чтобы являться родственницами.

Настасья вызвалась помочь Ивану, который ни разу не был в большом доме. Пузатый блестящий самовар стоял в отдалении, два полных ведра наполнили его почти доверху.

– Пойду, принесу кружки и варенье, – прошептала Настасья, заметив в кресле дремлющего старика.

Гостиная изнутри казалась много меньше, чем виделась снаружи. Огромный дубовый стол, накрытый кружевной скатертью, скрадывал почти все пространство. Вокруг него стояло множество стульев. Все они были разные – из разных комплектов. Стены были заклеены бумагой с интересным цветочным рисунком. Как Гожы потом узнала, это было модно в жилых домах, в которых знали толк в стиле и ценили истинную красоту. Бумагу на стенах называли обоями. Мими утверждала, что ей их доставили прямо из Франции, и за них отданы сумасшедшие деньги. Прямо поверх обоев весели портреты полуобнаженных женщин. Гожы видела фотографии, но они, как правило, были статичные: на снимках люди замирали с серьезными лицами. На этих же дамы с томными лицами неестественно выгибались, оголяя некоторые части тела. Выглядело это так, будто у них что-то болело. Однажды на ярмарке Гожы сфотографировал мужчина со смешными маленькими усиками. Он усадил цыганку на стул и велел смотреть в круглое стеклянное окошечко в коробке на ножках. Человек накрылся тряпкой, а Гожы от души расхохоталась – так потешно это выглядело. На следующий день они бежали в Сибирь, она так и не увидела свой снимок.

– Кто тут? – спросил старческий голос, услышав скрип половиц. Гожы сначала растерялась, но потом, прокашлявшись, ответила немного заикаясь:

– Здрасьте, дяденька. Я тут воды… в самовар…

– Девица, – довольно произнес человек, которого прозвали Барин. – Красивая. Волосы черные. И глаза цвета орех. Я угадал?

Гожы подошла к нему и посмотрела в глаза: они будто выцвели.

– Все правильно, дяденька, вы только никому не говорите, что я здесь была, – торопливо произнесла цыганка, воровато озираясь по сторонам. – Нельзя мне тут быть. И с вами говорить нельзя.

Девушка испугалась, что слепой старик выдаст ее Мими. Он почувствовал ее тревогу и пообещал, что если нужно будет, унесет их секрет с собой в могилу.

– Вы без глаз, но видите!

– Так у души тоже глаза есть! – ответ седовласого мужчины удивил впечатлительную девушку.

Вернулась Настасья. Гожы торопливо украдкой поцеловала его руку в благодарность и поспешила к речке. Всю дорогу она думала о старце. Барин казался ей волшебником, магом, который, не видя ее, легко разгадал, кто она есть на самом деле. Ей понравилась фраза, что у души есть глаза, суть которой она пока не понимала.

Когда Гожы подошла к реке, то обнаружила на берегу одежду Михаила. Тут же пасся Царь леса, мягко переступая красивыми длинными ногами.

– Раздевайся, поплаваем! – выкрикнул Михаил из воды.

Гожы, смутившись, отрицательно покачала головой.

– Нам скрывать друг от друга уже нечего! Залазь скорее сюда – не пожалеешь.

Девушка прилипла к коню и начала его усиленно наглаживать, дрожащими руками. Михаил еще несколько раз зазывал ее, а потом скрылся под водой. Девушка испуганно уставилась на спокойную гладь реки, не было ни пузырей, ни ряби. Она громко позвала его по имени, но ответа не последовало. Гожы несколько мгновений металась взад вперед, затем сбросив ботинки и штаны, торопливо направилась спасать утопающего. Михаил неожиданно вынырнул прямо перед нею, напугав ее так, что она сама чуть не утонула, нахлебавшись жидкости.

– Запомни: я не утону никогда, потому что плаваю, как рыба, – заверил он.

Раздался странный звук, похожий на хрип. Это напугало Гожы, она резко повернулась в ту сторону, откуда исходил неприятный шум, и замерла, прислушиваясь.

– Здесь кто-то есть. И это не животное! – прошептала она еле слышно. Забеспокоился Царь леса, будто он тоже учуял чужака. Конь нервно переставлял копытами и мотал головой из стороны в сторону. Цыганка была уверена, что где-то в кустах притаилась горбунья. Наверняка она проследила за Гожы. Но поживиться ей было нечем: на берегу осталась только нижняя часть мальчишеского одеяния. Ее грудь по-прежнему была стянута, хоть ткань чуть и ослабла от воды, а рубаха прикрывала округлые женственные бедра.

– Так вот как исчезают твои бугорки! – хитро произнес Михаил, дотронувшись до ее груди, и сразу отплыл в сторону, чтобы она не успела ему отомстить. Его совсем не беспокоили трески деревьев и вероятность того, что за ним кто-то следит. Гожы торопливо поплыла за ним и окатила мощной волной. Они начали плескаться, как дети и, выбившись из сил, почти выползли на берег, устало распластавшись на траве.

– Почему ты прячешься? – спросил с любопытством Михаил, повернувшись к ней. Он был совсем без одежды, поэтому она смущенно отвернулась. Она не знала, что ответить и хотела еще раз пересказать медвежью историю Ивана, но ее собеседник предвосхитил обман и попросил быть честной, как он:

– Я убил свою жену, когда она узнала, что Мими моя любовница. Убил не специально, но у нее богатые и влиятельные родители, которые сделали все, чтобы меня осудили и вынесли строгий приговор. Я сбежал по пути на каторгу.

– Один человек хотел… – начала Гожы, но не смогла продолжить.

– Хотел лишить тебя чести, не получив твоего позволения? – продолжил молодой мужчина увлеченно. – И что ты с ним сделала?

– Я его зарезала! – прошептала Гожы, вспомнив свою брачную ночь. Глаза ее наполнились слезами и ужасом. Она резко вскинула голову, почувствовав на себе чей-то взгляд. Кусты шевельнулись, и сердце девушки похолодело. Через мгновение из веток вылетел желторотый птенец, цыганка с облегчением выдохнула.

– Я устала, – призналась она, торопливо натягивая штаны. – Спасибо!

– За что? – насмешливо уточнил человек, посвященный в часть ее секретов. – За то, что не выдал.

Гожы направилась к дороге, но Михаил остановил ее и предложил, если она захочет, доехать до их убежища на коне.

– Правда? Я могу поехать верхом на Царе леса? – радостно взвизгнула девушка.

Он кивнул, но предостерег:

– Но только чтобы не видела Мими! Она терпеть не может, когда претендуют на ее жеребцов.

Несмотря на то, что обувь была немного велика и ощущалась усталость после плавания, девушка с легкостью запрыгнула на коня. На какое-то время она почувствовала себя свободной цыганкой по имени Гожы.

– Ты чего такая радостная? – подозрительно спросила горбунья. Она сидела на кухне, и пила чай с вареньем.

– Это же Дом счастья! Почему мне не улыбаться? – отшутилась молодая цыганка, направляясь в свою комнату, но в проеме двери перед коридором, ведущим к комнатам, она остановилась и, повернувшись к девушке, неприлично шумно отпивающей чай из блюдечка, поинтересовалась:

– Ты сегодня в лес не выходила?

– Да ты что, полоумный, Ванька? Я до смерти боюсь леса! Мою сестру загрыз медведь, с тех пор я туда ни ногой!

Гожы пожелала спокойной ночи и поторопилась в свою комнату. Оказавшись, наконец, одна, она торопливо вытащила из штанины дубину, найденную по дороге, и подперла ей дверь, чтобы хоть как-то сдержать любопытство жителей Дома счастья.

Глава 16 Идеальная марионетка

– Товарищ Елизаров, какими судьбами? – почти пропел Блинов при виде гостя.

– Ты запретил себя посещать? От кого ты прячешься? – нервно уточнил Елизаров.

– Как ты понял, не от тебя, коль ты здесь и мы беседуем.

– Максим, у меня есть к тебе вопросы по поводу портрета цыганки! – обеспокоенно произнес Святослав, на всякий случай, оглянувшись по сторонам.

Блинов устроил ему экскурсию по заведению для художников «в отставке». Он был самым молодым обитателем этого места и самым состоятельным.

– Максим, оцените мою мазню! – с пафосом произнес худощавый живописец с грустным взглядом, за который его прозвали Дон Кихотом.

– Очень экспрессивно! – поддержал буйство красок Блинов, дружественно похлопав его по плечу.

Своего рода это был элитный пансион, который поселенцы называли Домом счастья.

– Солнце тут заходит только тогда, когда останавливается чье-то сердце, – произнес экскурсовод с грустью. – Но иногда здесь бывают большие праздники! Чьи-то дни рождения. А недавно даже свадьбу сыграли – наши престарелые Ромео и Джульетта решили жить до тех пор, пока смерть не разлучит их.

Елизаров заметил, что художник относился с почтением к месту, которое стало его домом и к соседям обитателям.

– Что тут раньше было? – полюбопытствовал писатель.

– Говорят, бордель! – усмехнулся Блинов. – Но это до революции.

Ходили слухи, что все это принадлежало женщине свободных нравов. Она получила недвижимость в подарок от состоятельного человека, который быстро умер, и устроила что-то вроде центра развлечений для богатых людей. Сохранились даже кое-какие вещи – свидетели тех дней, их передали в местный краеведческий музей. Власть лишила владелицу прав на имущество, а когда пришла Великая Отечественная война, в этом месте обустроили госпиталь. В руки художников разрушающиеся здания попали в конце девяностых годов, и на привлеченные средства создали рай для избранных.

Комната Блинова была достаточно большой. В ней стояла большая кровать, мольберт, маленький диван для гостей, журнальный столик.

Елизаров удобно устроился на новой мебели и ожидал разъяснений, связанных с портретом и проклятием, тень которого омрачила его светлый творческий путь.

– Мой дед полюбил цыганку, но она умерла какой-то там неприятной смертью. Он не был портретистом – специализировался по пейзажам – но когда ее не стало, все-таки нарисовал ее портрет. Он принес ему удачу – так утверждал дед, когда умирал. Простой скромняга-художник стал самым богатым человеком в округе и прославил фамилию Блиновых! Тот самый портрет он потом продал, и он оказался заграницей. У людей пошли дела в гору. Были еще несколько копий.

– Что за цыганка была на портрете?

– Ее звали Гожы. Я мало что знаю о ней. У деда был дневник, в котором он описал подробности тех лет.

Елизаров скромно опустил глаза, он не сразу решился попросить столь ценный материал, детали которого он мог бы использовать в своей книге.

– Дневника нет, – смутившись, произнес он. – Я его не читал. А когда пил – обменял на бутылку. Я много чего тогда пропил.

Для Елизарова это было кощунственно, но с другой стороны: своих воспоминаний о далеком прошлом он тоже лишился. Его родственники не были выдающимися, но когда их не стало, Святослав избавился от старых фотоархивов, о чем сейчас жалел. Наверное, в жизни каждого человека возникает момент, когда, разбираясь в сложившейся ситуации, оглядываешься назад, потому что во вчерашнем дне остались важные детали – ключи, с помощью которых можно открыть двери в будущее.

– Как снять проклятие? – резко перешел к делу Елизаров.

– Выбирать правильных друзей! – отшутился Блинов, но тут же прикусил губу.

Святослав не понимал его намеки, а художник не спешил ему объяснять. Наверняка он имел в виду Василия, но какое отношение тот имел к разбивающему жизни портрету цыганки?

– Послушайте, Максим, все, что я вам сейчас скажу, прозвучит приятно, я знаю, и усладит ваш слух…

Исповедь далась ему нелегко. Вдохновением послужила откровенность Василия. Свят признался в заносчивости и в везении, которое наверняка не заслужил, как может показаться со стороны.

– Но я ведь старался! Удачное стечение обстоятельств – и ты на коне! Но что-то идет не так, и все обращается в прах. Помогите мне, Максим, ради памяти о ваших предках, ради усадьбы!

Блинов вздохнул. Он корил себя за то, что наслаждается падением титана и не мог ничего с собой поделать.

– Виноватых нужно искать среди живых, а не среди мертвых, – утвердительно произнес он. – Я ведь вам говорил: мы похожи! Оба мастера средней руки, только вы, Святослав, оказались в нужном месте в нужную минуту. Возможности – вот что меняет существование на сто процентов, а разрушает благополучие страх! Знаете, что является проклятием? Любовь! Полюбить не того человека, стать одержимым и уничтожить свою жизнь – это и есть проклятие. Никто не виноват в успехе или неуспехе. Мы – кладбище нереализованных идей!

Складный текст художника вынудил Елизарова хмурится. Все слова были точными, но только не давали ответов на вопросы.

– Вы хотите ответов? – усмехнулся Максим, словно читая мысли писателя. – Тогда задавайте точные вопросы!

– Кому?

– Вашей жене!

– Кармен? – вздрогнул Святослав.

Его приключение превращалось в настоящий детектив, в котором все запуталось в единый клубок, разобраться во всем этом казалось невозможным.

В пансионе объявили обед, и художник поспешил проститься.

– Не люблю опаздывать! Здесь теперь хорошо кормят! Сегодня царская уха с муксуном и семгой, – улыбнулся он.

Проводив гостя до ворот, он очень серьезно произнес:

– Я хочу поблагодарить вас, Святослав!

– За что?

– За вашу… наивность! И одержимость! Хочу кое-что прояснить: мне плевать на эту усадьбу. Для меня эти развалины не представляют ценности! Можете меня осуждать за это!

– Тогда почему вы не продали ее сразу?

– Я же сказал: надо выбирать правильных друзей. Ваш приятель Василий настоял на том, чтобы я не соглашался. Я боялся, что вы передумаете… Но он уверял, что вы слишком преданы своим идеям и никуда не денетесь. Ваш работодатель создал идеальную марионетку!

Елизаров вспомнил, как впервые встретился с Максимом по поводу покупки. Тот был с похмелья и залпом выпил стакан водки, после чего они приступили к переговорам, которые на первый взгляд шли отлично. К столику подошла женщина и отозвала писателя в сторону, а когда он вернулся, настроение художника изменилось, и он пообещал подумать.

Покидая пристанище художников, Елизаров сосредоточенно думал о том, что ему сказал Блинов. Итак, Василий «придержал» поместье… Но с какой целью? Каков был его интерес, если сам он не планировал связать свою жизнь со старинной усадьбой?..

Дверь была распахнута, играла классическая музыка. Кармен танцевала посреди гостиной, не замечая прибытия мужа. Увидев его, она громко вскрикнула от неожиданности.

– Что ты тут делаешь? – запыхавшись, уточнила она.

– Мне бы задать тот же вопрос тебе, – уточнил он. – Ты не отвечаешь на мои звонки.

– Ты пишешь книгу… Я не хочу мешать, – бесцветно бросила Кармен, опустив глаза.

– Ты – моя жена…

– Это неважно, – резко произнесла она.

Взгляды их скрестились. В голове Елизарова кружила стая вопросов. Загадочная женщина, которая по документам являлась ему самым близким человеком, была так далека, словно между ними появилась толстая стеклянная стена.

– Я хочу развестись, Святослав, – хрипло призналась она, заметно волнуясь. Мужчина почему-то не был удивлен ее заявлением. Он спокойно вышел на середину гостиной и встал напротив настенного портрета.

– Она всему виной? – протянул он, разглядывая хитрый взгляд нарисованной женщины.

Кармен не сразу поняла, что именно имеет в виду мужчина. Посмотрев на портрет, она пожала плечами и с улыбкой произнесла:

– В какой-то степени!

– Что ж… Будь по-твоему! Скоротечный бессмысленный брак… В утиль! Прекратим этот фарс и снова станем свободными! Обидная оскорбительная ошибка! Два одиноких человека захотели погреться друг о друга, но перестарались! – сыпал колкостями Святослав, получая удовольствие от того, как художественно они звучат. – У крыльца такси. Я могу вас отвезти в гостиницу, мадам Елизарова!

– Нет, я останусь здесь! – твердо ответила женщина. – Я буду жить в этом доме.

– Он мой! – капризно воскликнул Елизаров.

– Наш! Мы женаты!

– Я его купил до брака.

– Но все документы оформлены после того, как мы объединились под одной фамилией.

– Я не отдам тебе усадьбу!

– Отдашь. Иначе я дам такой информационный повод, что твою репутацию сравняют с землей. Я говорила с Ольгой, она мне поможет найти адвоката и если надо расскажет в суде, что была твоей любовницей.

– Невероятно! – прошептал Святослав. Он не спеша подошел к камину и запустил руку в золу, затем кинулся к портрету и начал его затирать, смешивая изящные черты с чернотой пепла.

– Прочь, прочь, дрянь! – шептал он. Кармен отошла на несколько шагов и с опаской наблюдала за беснующимся человеком. Его метания от камина к стене казались безумием.

Елизаров стоял у недовольно ворчащего автомобиля, внимательно рассматривая старинный дом. В это мгновение он совсем не казался ему притягательным. Максим был прав – это груда камней с чужой историей. Бессмысленно вклеивать свое лицо в чужую семейную фотографию. Он больше не чувствовал единения с этим местом, связь оборвалась. Писатель больше не нуждался в этих стенах, они его не вдохновляли, но оставлять их аферистке, так легко втершейся в его жизнь, Святослав не желал.

– Завтра я жду тебя в моей квартире. Нам надо все обсудить. Ты меня поняла? – мрачно уточнил он. Кармен кивнула. В ее глазах промелькнул страх, и это порадовало обманутого мужа. Значит, ее положение не так устойчиво и у него есть шансы победить в этой странной и неловкой схватке.

– Домой? – уточнил водитель такси, рассматривая вымазанного в золе пассажира. Елизаров пожал плечами. Ему не хотелось возвращаться в квартиру, где царило отчуждение и одиночество. Некому было позвонить и пожаловаться на странный маскарад, в центре которого он вдруг оказался абсолютно голым.

– Едем в город! А там я решу, – произнес сосредоточенно писатель.

Машина мчала его в никуда, а он рассматривал свое отражение в стекле дверцы. Елизарову показалось, что он состарился и превратился в старика с выцветшими глазами, который вдруг ослеп, перестал видеть контуры и лица. Все обесценилось и превратилось в месиво: добро перемешалось со злом, горе с радостью, любовь с ненавистью… Заметив вывеску «краеведческий музей» на старом покосившемся здании, он попросил таксиста остановиться. Расплатившись, мужчина отпустил водителя и открыл скрипучую дверь в историю, откуда повеяло запахом плесени и трухи.

Его встретила горбатая женщина неопределенного возраста, которая при виде посетителя гаркнула:

– Мы скоро закрываемся!

Елизаров кивнул, пообещав, что удалится по первому требованию. Сотрудница предложила штатного экскурсовода, поколебавшись, мужчина дал согласие, заплатив за вход и за дополнительную услугу.

– Настасья! – завопила женщина, что есть мочи. От старых стен поднялся гул, они словно недовольно вибрировали.

– Что здесь раньше было? – полюбопытствовал посетитель музея, озираясь по сторонам.

– Контора мануфактурщика Федора Блинова, – отозвался равнодушный голос горбуньи.

Появился ангел – хрупкая изящная девушка с приятной улыбкой. Часть ее миловидного лица была закрыта. Знаком она показала, чтобы мужчина шел за ней, посмотрев на наручные часы.

– Идемте скорее, у нас совсем немного времени, – произнесла она заботливо и мягко.

В музее было два зала: в одном была экспозиция, посвященная градообразующему предприятию, которое создал удачливый мужчина, и истории края, а во втором жили его личные секреты.

– Официальную часть оставим на потом, – отшутился Елизаров, когда девушка уточнила, с чего бы он хотел начать. – Я бы хотел узнать товарища Блинова, так сказать, лично!

Ее лицо просияло, и она охотно повернула налево, увлекая за собой писателя. Первое, на что сразу обращал внимание посетитель, – красивые пейзажи, нарисованные талантливой рукой художника.

Настасья подробно рассказала о технике и вдохновении мастера, о том, как он жил в усадьбе у своего дядюшки, о его добром сердце и о великой любви к цыганке по имени Гожы.

– Гожы? Какое странное имя! – воскликнул Елизаров, восхищаясь приятными подробностями, которые могли бы ему пригодиться для написания его книги.

– Если не ошибаюсь, это означает «красавица», – улыбнулась девушка, встряхнув волосами. Писатель заметил, что взгляд ее немного косит, но этот факт не отнимал обаяния у нежной и трогательной служительницы музея. Она покраснела и опустила глаза, сильно смутившись – ей нравился этот мужчина, и это было очевидно. Настасья перевела дух, и, тут же взяв себя в руки, продолжила экскурсию:

– А вот так выглядела Гожы!

Девушка указала на портрет цыганки, висящий среди других картин. На ней была женщина с округлыми щеками и мягкими чертами лица, в глазах была доброта, нежность и лукавство.

– Это тот самый проклятый портрет, о котором все говорят? – осторожно уточнил Святослав, подозревая, что его надули и в этом.

– Это копия. Сама картина где-то в Италии. Ее наделяют необычными свойствами, но я не суеверна и считаю, что проклятия не существует. Федор рисовал только природу, портрет появился после того, как Гожы погибла, – произнесла девушка и ее глаза наполнились слезами. – Я читала его дневник, это было… трогательно и очень лично!

Елизаров заинтересовано рассматривал женщину с картины, которая не имела ничего общего с той, что была на стене усадьбы и в его жизни. Он почувствовал, что обнаружил выход из темной комнаты, и теперь оставалось подобрать нужный ключ, чтобы освободиться от зла, окружившего его, и выйти на свет.

– Вы заняты сегодня вечером? Я хотел бы вас пригласить на ужин, Настя! – произнес мужчина, убрав за спину грязные от пепла руки и включив все свое обаяние.

Глава 17 Бить в сердце, чтобы расколоть

– Ты начал запираться? – с подозрением спросила Мими, оставшись наедине с Гожы. Девушка виновато кивнула, жалуясь на повышенное внимание со стороны горбуньи:

– Простите меня, Мими, но я не люблю, когда во время моего сна ко мне заходят без предупреждения!

Хозяйке пришлось согласиться с тем, что внимание к спящему человеку – скорее патология, чем нормальность. В целом она была довольна цыганенком и не имела никаких претензий, но перед тем, как оставить Гожы в покое она остановилась в проеме двери.

– Я заметила, ты сдружился с моим Михаилом? – Мими обозначила интонацией, что он – ее собственность. Девушка кивнула, дружественно улыбнувшись. Цыганка вспомнила, как недавно во время купания молодой мужчина предостерег, что хозяйка Дома радости не может терпеть, когда претендуют на ее жеребцов.

– Мы просто иногда плаваем вместе. С ним интересно разговаривать, – призналась Гожы, опустив глаза. Хозяйка Дома счастья одобрительно кивнула и, перед тем, как дать задание на день, добавила: – Иван, твои волосы отросли, и ты становишься похожим на девицу.

– Настасья предлагала мне помощь. Попрошу ее, и она меня подстрижет!

В этот раз Гожы пришлось колоть дрова. Работа была тяжелая, не для женских рук, но девушка научилась с ней справляться еще в деревне, помогая спасительнице бабе Анне.

– Ты бей в сердце полену, оно сразу и расколется! – советовала пожилая одинокая женщина. Эти слова впечатлили цыганку. Почему-то ей казалось, что с людьми точно также: если садануть в самое сердце – они сломаются…

К вечеру Гожы едва стояла на ногах от усталости. Она медленно брела от дровяника к дому, мечтая оказаться в своей постели и скорее встретиться со снами, как вдруг услышала женский стон. Обеспокоенная девушка бросилась к хлеву. Звук издавала Мими, это была бессловесная песнь удовольствия. Над ней навис сосредоточенный Михаил. Оба были раздеты и неистово двигались, словно хотели соединиться в одно целое, поглотить друг друга. Вдруг Гожы поняла, что Михаил смотрит прямо ей в глаза. По его губам скользнула улыбка. Девушка отшатнулась и поспешила вернуться в комнату. Уснуть ей никак не удавалось. Она все время думала о том, что видела. В жизни цыганки попытка мужчины проникнуть в ее организм всегда заканчивалась смертью похотливого самца. Мими же извивалась и радовалась так, словно лучше этого нет ничего в мире.

– Потому что рядом с ней Михаил! – размышляла она. Этот мужчина не вызывал у нее отвращения, а наоборот: цыганке хотелось, чтобы он также касался ее. Сердце молодой девушки колотилось, а внизу живота она почувствовала нарастающее тепло. Чтобы прийти в себя, Гожы вспомнила косую Настасью, отведавшую поленья, и неизвестную девушку, лицо которой навсегда было изуродовано кипящим маслом.

Следующий день был банный. Поселенцы Дома счастья смывали с себя пыль недельных забот. Мими и Михаил отправились вместе, между ними все время шла какая-то игра с полутонами и полунамеками, это немного коробило цыганку, которая испытывала первое в своей жизни чувство ревности.

– Знаешь, чем они там будут заниматься? – тихо произнесла горбунья. Настасья, сидевшая тут же за столом, цыкнула на нее, густо краснея.

– Ванечка, хочешь, я пойду мыться ни с этой прокаженной, а с тобой? – произнесла Нюрка нараспев. – У нее почти нет титек. А меня можно пощупать не только за горб!

Гожы с отвращением представила, как Михаил щупает горбунью за тайные места. Лицо ее скривилось, но это заметила только косая подружка. Нюрку же было не остановить, ее фантазия бушевала, она говорила различные глупости и вела себя так же вызывающе, как полураздетые сестры Мими, приезжающие на большие праздники. Гожы с трудом дождалась, пока девушки уйдут в баню. Слушать пошлости из уст горбатой прислужницы было выше ее сил.

– Лучше бы я с тобой пошла мыться! – прошептала Настасья шутливо, но многозначительно, когда покидала кухню вслед за подругой. Пришла Мими. На ее голове была намотана ткань, а на лице не было никакой краски. Она выглядела совсем по-другому, напоминала красивую русскую женщину. Выпив кружку холодного кваса, она рассказала Гожы про странный сон, который видела накануне: в нем жуткий черный ворон, тащил ее любимого на дно реки. Она проснулась в ужасе, прижалась к Михаилу, и на мгновение ей показалось, что он бледен и холоден, словно покойник. Гожы почти не слышала, о чем говорит кухарка, ее удивило другое: у Мими не было и тени акцента. Вдруг цыганку осенило: перед ней такая же лгунья, как она сама. Ей вдруг захотелось побежать к Михаилу и рассказать, что ему грязно лгут. Наверняка ее зовут не Мими, а просто Машка, как козу у бабы Ани! И никакая это не француженка. Пока ряженый Иван представлял, как разоблачает обманщицу, вернулись Нюрка и Настасья.

– Твой черед! Только воды надо холодной натаскать! Ух, угорела! – грубо произнесла горбатая девушка и развалилась на стуле, широко расставив ноги. Через мгновение она получила пощечину от Мими за распущенность и фривольное поведение, французский акцент вернулся:

– Я смотрю, ты чувствуешь себя здесь хозяйкой? Может, и мне отдашь какое-нибудь распоряжение?! Взбить вам подушку, барыня?

Нюрка была пристыжена и разрыдалась, а потом бросилась целовать Мими руки, извиняясь за то, что забылась. Молодая цыганка не стала досматривать этот спектакль и поспешила в баню. Хорошенько помыться душистым мылом было ее давней мечтой. Ей хотелось, чтобы холеный красавец Михаил почувствовал, что она может пахнуть не только потом от тяжелой работы. Она фантазировала, как предстанет пред ним в красивом наряде, в котором она была на свадьбе в день, когда ее покойный муж не смог оценить по достоинству изящество одежды.

В кровать она вернулась улыбающейся. В теле была такая легкость, будто она вот-вот взлетит. Приткнув дверь палкой, она разделась и залезла в постель. Что-то мешало ей – это была курительная трубка, похожая на ту, что не вынимала изо рта Зора. Гожы испуганно соскочила на пол и удивленно уставилась на предмет из своего тайника памяти. Кто мог подложить ей это и с какой целью? Возможно, Мими разгадала ее тайну? Но она не могла знать про ее сибирский табор, вынужденный вести отшельнический образ жизни! Гожы вспомнила старую цыганку с которой столкнулась возле Дома радости, та тоже не вынимала дымящуюся трубку из уст. Девушка была почти уверена, что эта выходка как-то связана с ней, других вариантов не было.

Снова приближался большой праздник, и началась активная подготовка к этому событию.

– Мне нужны грибы! – капризно заявила Мими. – Много грибов! Иван, пойдешь в лес.

– Я могу пойти с ним, – отозвался Михаил. – Тем более я знаю самые грибные места!

Мими на мгновение задумалась, но ей пришлось согласиться ради столь важного и ответственного дела, как прием дорогих гостей. Михаил был прав: хождение Ивана по незнакомым местам может оказаться долгим и бесполезным, а вместе они соберут достаточно грибов для того, чтобы наварить грибницы на целую ораву.

Михаил шел так громко, что все птицы и звери чуяли его за версту. Гожы посмеивалась над ним и твердила, что впервые идет через лес с таким шумом.

– Я не удивлюсь, если от нас разбегутся даже грибы! – произнесла она, рассмеявшись.

Они оказались на красивой поляне, по краям которой была россыпь округлых аппетитных шляпок.

– Они ждали только нас! – по-ребячески задорно воскликнула Гожы, обрадовавшись природной щедрости. Михаил лукаво улыбался, наблюдая за тем, как скачет мальчикообразное существо, скрывающее от посторонних глаз прекрасные округлости.

– Стой, не мельтеши! – воскликнул мужчина. Гожы замерла и вопросительно уставилась на него. Он сделал знак, чтобы она подошла. Сердце цыганки заколотилось в бешеном ритме, она медленно двинулась к нему, словно завороженная его теплыми изящными руками. Он не произнес больше ни слова. Михаил неторопливо раздел трепещущую цыганку, а потом долго водил пальцами по ее мягкой коже, пахнущей душистым мылом и медом. Когда губы Михаила исследовали ее тело, Гожы задрожала, будто на улице была сибирская зима. Он оставил ее без одежды и уложил на мягкую траву, после чего не спеша разделся сам. Он прикасался к молодой цыганке не как к Мими, а чувственнее и нежнее.

Гожы ощутила сильную боль и попыталась отстраниться, но Михаил пообещал, что через мгновение все пройдет. Неприятные ощущения исчезли. Молодая женщина не стонала, как это делала хозяйка Дома счастья, но сладостно выгибалась, наслаждаясь единением с человеком, которого она полюбила. Некоторое время грибники лежали, обнявшись. Гожы была по-настоящему счастлива в это мгновение. Ей вдруг захотелось, чтобы оно длилось вечность. Местами сухая трава царапала нежную кожу, но цыганка чувствовала только пульсацию мужского тела, которое вновь было готово воссоединиться с юной красавицей воедино. Одевались оба нехотя. И Михаил, и Гожы при этом молчали, не зная, что сказать друг другу.

Большой праздник был в самом разгаре. Гожы поджидала цыган, чтобы допросить старую представительницу табора, каким образом курительная трубка оказалась в ее постели. Прибыла кибитка. Старуха в этот раз осталась за воротами снаружи, что было очень кстати – Гожы могла говорить с ней без свидетелей.

– Зря впустила его! – прохрипела старуха при виде молодой цыганки, указав пальцем на место ниже пупка. – Он даже не цыган. А ты – мужняя!

– Спроси! – резко произнесла седая женщина, сверкнув глазами.

– Трубка. Как твоя. Я нашла ее в своей кровати.

– Это начало. Ой, девочка, не хочу знать твою судьбу, не хочу видеть. Иди с Богом.

– Чья это трубка? – настойчиво спрашивала молодая цыганка.

– Она принадлежит тому, о ком ты сразу подумала. Беда идет! Берегись! Даже рыба тонет! – произнесла женщина таинственно и поспешила укрыться в кибитке. Гожы почувствовала жуткий холод и с испугом оглянулась по сторонам. Ей померещилось, что все вокруг стихло, и кто-то позвал ее по имени. Испугавшись, она поспешила вернуться в дом, думая о Зоре. Каким образом ее курительная трубка могла оказаться в Доме счастья, она не могла придумать ни одного варианта.

Утром цыганку поднял громкий стук, с перепуга она не смогла замотать грудь, поэтому, накинув простынь, почти спряталась за дверь, высунув в щель только нос.

– Мой Мишка не вернулся. Вы вчера ходили купаться вместе? – растерянно спросила Мими. Ее кудряшки разлохматились, она напоминала красивую дорогую куклу, брошенную наигравшимся ребенком.

Гожы отрицательно покачала головой.

– Он тебе что-нибудь говорил? Может у него обида какая на меня? – этот вопрос хозяйка Дома счастья задала скорее себе самой. Постояв еще с минуту, размышляя о пропаже, она направилась в свою комнату, по пути причитая, как набожная старушка.

Цыганка снова приперла дверь и растерянно уселась на кровати. Сон больше не шел. Она чувствовала страх, предвкушая опасность.

– Рыба тоже тонет, – прошептала она, вспоминая пророчество старой ведьмы из чужого табора.

Утром Мими вела себя как ни в чем не бывало. Снова остался Барин в гостях, но на общение с ним у нее не было сил. И она растеряно всплеснула руками, не зная, что придумать.

– Я могу с ним поговорить. Если он, конечно, не будет против! – предложила Гожы.

– Ты? – удивилась Мими. – О чем он будет говорить с тобой?!

Женщина все же взвесила все «за» и «против» и отправила Ивана к слепому старику, при этом пригрозив: – Если он останется недоволен, будешь работать, как каторжный! И днем, и ночью! И никаких прогулок у реки!

Гожы всеми силами отгоняла мысли о Михаиле. От беспокойства слезы наворачивались сами собой, она опасалась, что с ним могло случиться что-то жуткое.

– Моя маленькая черноволосая подружка! – обрадовался старик, услышав ее голос. – На твоем сердце тень грусти – я слышу. Что произошло? Тебя кто-то обидел?

– Я переживаю за одного человека, который стал мне очень близок! – разоткровенничалась Гожы. – Мне кажется, я его потеряла…

– Все мы что-то теряем… что-то находим. Если с одной стороны убудет, то с другой обязательно прибудет!

Мудрый старик рассказал о том, как однажды лишился зрения из-за болезни, которой врачи даже не успели придумать название. С глазами он видел мир поверхностно, но не мог рассмотреть сердцевину того, что происходит вокруг.

– Теперь я не вижу целых образов. Но зато я могу смотреть в самый центр – в сердцевину.

– Стукнув по которой, можно легко расколоть полено, – произнесла задумчиво Гожы, вспоминая уроки колки дров в деревне. Ей вдруг так захотелось, чтобы теплые руки бабы Анны бережно коснулись ее головы, чтобы она пожалела ее и посочувствовала, чтобы она поддержала и нашла самые нужные слова, которые находила всегда.

– Иди сюда! – с теплом в голосе произнес слепой человек. Гожы приблизилась к его креслу, села подле и, положив голову на его колени, зарыдала взахлеб. Старик не задавал вопросов, просто гладил ее по горюющей макушке.

– Утоп! – закричал чей-то голос во дворе. Задремав на кухне прямо за столом, Гожы встрепенулась и рванулась к дверям. – Хозяин наш утоп!

Цыганка рванула на голос. Блажила горбатая Нюрка. Она бегала кругами по двору и вскидывала руки вверх. При других обстоятельствах это выглядело бы комично, но в данном случае она была недоброй вестницей смерти. Мими сидела прямо на земле, она пыталась несколько раз встать на ноги, но у нее не получалось.

– Я же видела сон! Утащил ворон его на дно! – произнесла потеряно хозяйка Дома счастья, который омрачила страшная беда. Возле ворот кто-то переговаривался.

– Сходи, Иван, там мужики из деревни… Привезли его. Пусть несут в дом!

Не чувствуя ног, Гожы двинулась к воротам. Она боялась заорать от горя, выдать свои чувства к Михаилу.

На улице ее встретил мужик с косматой бородой. Он что-то бубнил – разобрать было сложно. Цыганка поняла лишь одно слово, звучащее четко и конкретно: убили!

Михаил лежал на телеге. Кожа его была синеватого оттенка от воды, лицо спокойное. Он был абсолютно голый, мужики не потрудились прикрыть ему хотя бы пах, потому что считали, что перед ними молодой парень.

Гожы через силу посмотрела на возлюбленного и окаменела: на нем были ножевые раны. Расположены они были точно также… как на теле ее мужа Тагара. Молодая женщина испугано отпрянула от телеги и задрожала всем телом. Возможно, она бы смирилась с мыслью о том, что это просто совпадение, если бы не обнаружила в своей постели трубку Зоры. Кто-то явно потешался над ней. И этот кто-то очень хорошо знал главный секрет беглянки…

Глава 18 Обрученная со смертью

Гожы замолчала и не произносила ни звука. Она была одержима мыслями о том, что Михаил погиб из-за нее. Кто-то мстит ей за Тагара, и это могла быть… Земфира! Она вспомнила осенний вечер, когда девушки сидели у костра и, схватив за руку ненавистную соперницу, она прошипела:

– Отдай мне Тагара! Я вижу, что он тебе не нужен, внутри тебя пустота – ты не способна никого любить, Гожы! А я могу дать ему многое! Не только любовь и страсть, но и потомство! Зора сказала мне, что я могу родить великого цыгана, если выберу правильное семя!

В дверь ее каморки постучали, Гожы позволила войти. На пороге появилась Настасья, из ее глаз текли слезы, и она попросила цыганку пойти с ней.

В комнате Мими были точно такие же обои, как и в гостиной Дома счастья. Она сидела посреди кровати, одетая в вещи Михаила, и пела какую-то песню.

– Зачем мне теперь все это? Нет смысла… ни в чем нет смысла!

Настасья вцепилась в руку Гожы, тихо произнесла:

– Я не могу больше на это смотреть, – и косая прислужницы бежала с островка отчаяния и безумия, оставив ряженую цыганку наедине с Мими.

– Вам тяжело – я это знаю! – произнесла робко утешительница. – Я тоже теряла близких и…

Гожы осеклась. Она произнесла терялА вместо теряЛ и осторожно взглянула на хозяйку Дома счастья, которая, казалось, не присутствует в этой комнате, мысли ее были далеко.

– Его смех… Он так смеялся! И голос… когда я слышала его голос, то чувствовала, что живу. Мы были счастливы. Мы принадлежали друг другу. Никто не может оценить моей утраты! Никто…

Мими рассматривала одежду Михаила, в которую была облачена, и обняла себя крепко-крепко. Потом взглянула на стоящую у кровати Гожы и вздрогнула как от неожиданности. Вытянув руку, она пригласила сесть с ней рядом:

– Мой мальчик… ну какая же я бездушная! Прости меня, прости! Ты пережил такую трагедию! С ней не сравнится смерть моего любимого…

Мими с нежностью коснулась лица Гожы и несколько раз заворожено провела по ней рукой.

– Какая мягкая кожа… как у девушки… Тебе ведь уже девятнадцать лет? А растительности совсем нет. Михаилу было двадцать три, когда мы познакомились. Он брился каждый день… для меня. А на утро был такой колючий.

Гожы бережно взяла руку Мими и, прижавшись к ней губами, тихо выдохнула:

– Я сделаю вам чай!

При выходе из комнаты ее остановил звук голоса кухарки, который будто выстрелил ей в спину:

– Я знаю твой секрет! Он мне рассказал!

Цыганка замерла и приготовилась услышать брань по поводу обмана. Не выдавая своего волнения, она спокойно уточнила:

– Кто рассказал? И что именно?

– Мишка! Он мне сказал, что ты… ездила верхом на Царе леса.

Гожы с облегчением выдохнула и, повернувшись к Мими, виновато опустила голову. Она призналась, что цыганская кровь, бурлящая внутри, иногда толкает ее на неодобрительные поступки.

– Мне все равно! – отмахнулась женщина, тряхнув своими кудряшками. – Особенно теперь! Миша так много времени проводил с тобой, что мне даже показалась… что у него к тебе зарождаются чувства! Я видела такое, когда работала в салуне! У нас был молоденький тапер, он играл на пианино. Совсем молодой и безусый, как ты! Он крутил роман с одной из моих сестер – танцовщицей Лизи. А конферансье – тот, что объявлял наши номера – был такой… мужественный! Самец, в которого были влюблены все, кроме меня. Так вот: однажды после представления я вернулась в гримерку (что-то забыла) и увидела, как наш конферансье… Тапер был без штанов и стоял к нему спиной. Я думала, этот мальчик кричит от боли, а это было удовольствие!

Гожы затошнило при мысли о подобном зрелище. Мими внимательно смотрела на безусого цыганенка и ждала оценки ситуации.

– Нас связывала дружба с Михаилом. Мы несколько раз купались без одежды, но это ничего не значило, – начала оправдываться цыганка, понимая, что с каждым произнесенным словом в защиту отношений с умершим, она все больше увязает и наверняка вызывает подозрения у Мими. Расстроенной смертью любимого человека женщине было не до глупостей. Она снова начала рыдать, думая о том, как была счастлива все эти годы. Ее мир рухнул в одночасье, и она не знала как ей быть.

В Доме счастья поселилась скорбь. Михаила похоронили и вместе с ним, казалось, ушла из жизни сама Мими. Она бродила словно тень, пугая девушек своими странными бессвязными речами. Гожы было позволено брать лошадь, когда ей заблагорассудится и в качестве развлечения она начала давать уроки верховой езды своей подруге Настасье. Крестьянская дочь боялась лошадей. Ее опыт общения с ними заключался в поездках на телеге. Обычно она разглядывала заднюю часть тяжеловозов. На Царя леса она вскарабкивалась продолжительное время, чем смешила цыганку до слез. Со временем неловкая косоглазая девушка научилась держаться в седле. Горбунья завистливо подначивала Настасью, высмеивая ее увлечение:

– Зачем ты учишься сидеть верхом? Надеешься, что цыган на тебе женится? Да он скорее нашу клячу Травку возьмет в жены, чем тебя, косоглазую!

Настасью обижали ее слова. Она задалась целью хорошо ездить верхом не ради Ивана, а ради себя. Для нее цыган теперь был верным близким другом, которому она доверяла.

– Убилась! Убилась! – кричал голос Нюрки. Было очень рано, только рассвело, Гожы резко открыла глаза и испуганно прислушалась к голосам в коридоре.

– Что ты орешь, дурра?! – строго отчеканил голос Мими. – Заносите ее в комнату!

Цыганка торопливо перетянула грудь и облачилась в мужскую одежду. Она открыла дверь в тот момент, когда Настасью проносили мимо. Наездница была без сознания и мертвенно бледная.

– Все ты! Из-за тебя она упала с лошади! – зло пропыхтела горбунья, глядя с отвращением на Гожы.

Настасья встала раньше всех и втихомолку вывела Царя леса, чтобы до пробуждения друга-цыгана поупражняться в седле. По какой-то причине конь сбросил ее, но почему – никто не знал. С Царем леса они наладили контакт, это животное чувствовало ее чистую душу и позволяло неумелой девушке находиться рядом столько, сколько ей нужно.

– Больше ты не притронешься к моему жеребцу! – строго произнесла Мими, когда они втроем обедали на кухне. – Что-то случилось – он хромает! И я считаю, что это твоя вина, Иван!

– Я могу просто за ним ухаживать? – тихо спросила Гожы.

Мими отрицательно покачала головой и поручила следить за лошадьми Нюрке. Та самодовольно улыбнулась, посмотрев на цыганку с таким превосходством, словно ей доверили ухаживать за царским ребенком. Гожы знала, что от этой криворукой крестьянки Царь леса не получит должного ухода, но спорить не стала. В последнее время Мими была сама не своя и вспыхивала гневом в считанные секунды. На днях, взбешенная слишком громким пением птицы на рассвете, она выстрелила в нее из ружья. Что было в ее голове, никто не знал, даже сестры-танцовщицы перестали приезжать, потому что с одной из них она кинулась в драку прямо во время большого праздника.

Каждую свободную минуту Гожы проводила возле Настасьи. С момента падения с лошади она так и не приходила в себя. Ей нужен был врач, но Мими была категорична:

– Это косоглазая все равно подохнет, нет смысла раскошеливаться на врача. Знаешь, сколько стоит, чтобы его привезти его из города?!

Жесткость хозяйки Дома счастья пугала его обитательниц. Гожы меняла примочки, чтобы хоть немного ослабить жар. Однажды под утро Настасья открыла глаза и попросила воды.

– Ты поправляешься – это хороший знак! – произнесла цыганка, с нежностью проводя по исхудавшему лицу подруги. Та лишь улыбнулась в ответ, ничего не ответив. В день, когда очнулась косая прислужница, Мими немного оттаяла и сварила ей вкусный наваристый бульон из куриного мяса для поправки. Гожы была освобождена от работы для того, чтобы ухаживать за больной. Она все время была рядом, и целый день болтала без умолку: рассказывала о таборе, путешествиях, ярмарках. Настасья слушала красивые истории про кочевую жизнь заворожено, она захотела быть в следующей жизни цыганкой.

– Я должна тебе сказать одну вещь, – тихо прошептала Настасья перед сном. – Тот человек сказал передать тебе, что он уничтожит все, что тебе дорого…

– Какой человек? – осторожно уточнила Гожы, надеясь, что это бред, но чувствуя, как от страха все органы внутри уменьшаются в размерах.

– Страшный человек! У него шрам на шее. И взгляд, как у волка. Высокий цыган. Он выскочил из кустов и ударил Царя леса прямо по ногам. Я испугалась, а потом ничего не помню…

Гожы задрожала. Человек со шрамом… это мог бы быть только… Тагар? Но только в том случае, если бы из его тела торчала рукоятка ножа, мертвец ожил и отправился мстить, как в старинных цыганских легендах. Девушка была уверена, что когда она покидала свой дом после брачной ночи, этот человек был мертв. Она снова подумала о Земфире: а что, если она, как и сама Гожы, обрядилась в мужскую одежду и теперь преследует ее, мстит за Тагара?

Настасья улыбалась, ее щеки порозовели. Было похоже, что она идет на поправку. Крестьянка даже смогла самостоятельно чуть повернуть голову и, зевая, отправила приятеля спать:

– Ты весь день со мной нянчишься! Иди, отдыхай, а завтра утром увидимся.

Гожы отрицательно покачала головой и пообещала остаться рядом, переживая, что Настасье может что-нибудь понадобиться. Цыганка бросила подушку рядом с кроватью своей подруги и легла прямо на пол. Она ей тихо пела красивые цыганские песни, пока не уснула сама.

– Прощай, Гожы! – послышался шепот Настасьи прямо рядом с ухом. Девушка вскочила и кинулась к кровати. Ее подруга была мертва. Она напоминала маленького трогательного ребенка, заснувшего крепким сном. Ее губ касалась легкая улыбка, а выражение лица было таким умиротворенным. Душа Гожы забила в барабан от отчаянья, она поспешно вышла на улицу и побежала к реке. Она мчалась без оглядки, сломя голову, и когда Дом счастья был далеко позади, она закричала изо всех сил, чтобы исторгнуть из себя свое горе. Но это не излечивало от боли, она страдала, потому что снова потеряла человека, который был дорог ее сердцу.

Снова съезжался народ на очередной большой праздник. Мими была раздражена, так как ей не хватало рук – ощущался дефицит обслуги.

– Надо идти в деревни и искать новых девиц! Кто мне сегодня будет помогать? Не могу же я это горбатое чудовище вывести к гостям!

Гожы чистила картошку и думала о своем, не слушая причитания озлобившейся хозяйки. Ее изящные руки привлекли внимание женщины, она удалилась в свою комнату и через мгновение принесла кое-что из одежды Михаила.

– Сейчас же надень это и вернись сюда! Будешь помогать мне в большом доме! – произнесла холодно кухарка, швырнув на колени Гожы комплект свежей одежды. Девушка села на кровать и растеряно уставилась на вещи человека, к которому до сих пор испытывала чувства. Она принюхалась к ткани – еще оставался еле уловимый запах Михаила. Она прижала к себе кусочек воспоминаний и горько расплакалась. Гожы не заметила, влетев впопыхах в свою комнату, что дверь осталась незапертой. Через щель за ней наблюдала горбунья, которая была ошарашена увиденным. Нюрка увидела перетянутую грудь, и чуть было не свалилась в обморок от шока. Она заметила, с какой нежностью и деликатностью притворщица обращалась с одеждой убитого Михаила и сделала вывод, что этих двух человек связывала не только дружба и купание в реке. Теперь она владела тайной цыганки, а значит и ее душой.

Мими одобрительно кивнула, увидев своего подопечного цыганенка в светлом летнем костюме.

– Ты даже подшил по размеру? – восхитилась она изящной работой и заострила внимание горбуньи, перемешивающей соус у плиты, как славно Иван справляется с ниткой и иголкой.

– Да, он у нас на все руки мастер: что хошь наплетет, свяжет, да подошьет, – многозначительно произнесла Нюрка. Гожы заметила иронию в подтексте и внимательно посмотрела на горбатую девушку. Когда Мими отвернулась, та вдруг показала пальцем на ее грудь и затрясла головой так, что казалось, она у нее отвалится. «Она знает!» – догадалась цыганка, чему нисколько не удивлялась. Когда горбатая проныра разнюхает ее секрет, оставалась вопросом времени. И этот момент настал. Теперь Гожы интересовало одно: когда и как Нюрка воспользуется этой информацией.

Стол ломился от яств. Гости были сыты, пьяны и требовали развлечений. Из шести сестер Мими пришли только две – те, кто особо остро нуждался в деньгах. Остальные заявили, что не желают иметь ничего общего с сошедшей с ума хозяйкой Дома счастья. Ей самой пришлось пересаживаться с коленей на колени, чтобы отвлечь развратников от дефицита женского внимания. Гожы воротило от этого жалкого зрелища. Продажные «сестры» были готовы на все, чтобы им засунули банкноту под одежду. Одна из них разделась полностью и тявкала, встав на четвереньки до тех пор, пока ей кое-куда не засунули стопку денежных знаков. Молодая разукрашенная женщина так обрадовалась, что, не выходя из образа собаки, начала лизать руки дарителю. Его впечатлил ее мягкий язык, и он повел его наверх – в специальные комнаты, в которых гости развлекались наедине с обнаженными красотками.

Гожы все время посматривала на уже знакомого слепца. На его колени никто не садился и, судя по выражению его лица, вакханалия, происходящая на праздниках, совсем не радовала старика. Он дожидался окончания этих пирушек, чтобы разговаривать с Мими. Ради этого ему приходилось платить больше, чем другим, потому что хозяйка Дома счастья ненавидела стариков. Ей было проще уединиться в комнате с мужчиной средних лет и выполнить все его прихоти, чем сидеть часами с невидящим гостем, изношенный организм которого источал особенный запах, ежесекундно напоминающий, что люди смертны.

Гостям захотелось курить, и Мими, всплеснув руками, завопила, что у нее есть сюрприз: за дополнительные монеты они могут приобрести французские сигары.

– Это будет стоить дорого, но оно того стоит! – воскликнула она, поделившись секретом: ее поставщик хоть и мерзавец, но выполняет все ее прихоти. – Он достает мне все, что я попрошу: духи, помады, сигары.

– Мими, он тайно в тебя влюблен! – просипел толстяк преодолевая одышку.

– Ну, почему же тайно – явно! Сейчас ведь трудно достать что-то эдакое и он рискует! А ради такой женщины, даже я пошел бы на гильотину, – лукавил очень худой мужчина с песне.

– Иван, иди в мою комнату, принеси шкатулку, которую я оставила на моем ложе!

На слове ложе все пошло рассмеялись. Почти каждый из присутствующих проронил соответствующую шутку, связанную с ее бессонными, бесстыжими ночами.

Гожы спешила выполнить задание. Идя через коридор, она заметила, что в ее комнате мелькнула тень – за дверью кто-то спрятался. Сделав несколько глубоких вдохов, чтобы подавить волну ярости, цыганка ударила в крепкое дерево с такой силой, что отлетев, оно приплющило любопытную горбунью к стене, и она как мешок свалилась на пол. Уже через пару мгновений Гожы сдавила ее горло и грозно нависла над любопытной прислужницей.

– Я все знаю! Я все расскажу! – кудахтала Нюрка, выпучив глаза.

– Послушай меня, – произнесла Гожы низким грудным голосом. – О том, что ты видела, тебе придется забыть, а иначе… Пойми: мне нечего терять! Я уже убивала, и не раз. И сделаю это снова, не без удовольствия.

От удара дверью из вмиг распухшего носа горбуньи хлестала кровь. Она была напугана. Когда Гожы убрала руку от ее горла, та торжественно поклялась своей жизнью, что секрет не будет раскрыт. Перед тем как выйти из комнаты, горбунья бросилась к ней и странно обняла ее, после чего мрачно посмотрела на цыганку и серьезно произнесла:

– Теперь я знаю, как умер Михаил!

Гожы оторопела и ничего не смогла сказать, почему-то ей стало трудно дышать.

Из большого дома слышались веселые цыганские песни. Казалось, с этой музыкой менялось все вокруг. Даже похотливые рожи гостей на какое-то время становились приятными. Они подбадривали выступающих и громко хлопали, пытаясь подпевать. Старуха с трубкой стояла на крыльце.

– Почему ты никогда не заходишь внутрь? – поинтересовалась Гожы, остановившись напротив соплеменницы.

– Меня зовут, когда нужно гадать. Эти люди уже знают свою судьбу, – проскрипела она, погружаясь в облако дыма.

– Возьмите меня с собой! – выпалила Гожы с напором. – Я могу убирать, готовить, петь – что угодно!

– Нет, девочка! Нам смерть в спутницы не нужна!

Глаза молодой цыганки наполнились слезами, и старуха вздохнула с печалью, не зная чем помочь.

– В тот день, когда ты взяла в руки нож, ты выбрала свой путь. И придется его пройти, Гожы! – произнесла она строго.

Девушка, облаченная в мужскую одежду, удивленно уставилась на старуху, которая назвала ее по имени. Та больше не ждала вопросов, а лишь добавила, приблизив свое лицо к ней:

– Никого не осталось. Только ты сможешь его остановить. Тогда те, кто тебе дорог, перестанут умирать. Сделай вызов дьяволу! Сопротивляйся!

Слова старой цыганки прозвучали так зловеще, что земля начала уходить из-под ног Гожы. В ее голове пульсировала главная мысль: НИКОГО НЕ ОСТАЛОСЬ! Она, наконец, осознала, что все, кого она любила, – мертвы! И курительная трубка Зоры – тому доказательство. Сон Мими – ворон, тащащий на дно реки Михаила и его больше нет… Странное послание через Настасью…

– Настало время выйти из тени страха и сразиться с дьяволом! – кричал старческий голос откуда-то издалека, и наступила кромешная тьма.

– Ба, да это девица! – услышала Гожы пьяный голос толстяка. Она с трудом открыла глаза. Над ней весели ошарашенные лица участников большого праздника. Из всей этой грозди голов выделялась Мими, на ее челе была гармошка задумчивых морщин, а в глазах полыхал недобрый огонек. Опомнившись, цыганка уселась и запахнула рубашку. Стяжку убрали, и дышалось свободно.

– Не знаю, как ты это объяснишь, – процедила сквозь зубы хозяйка Дома счастья.

Гожы проваливалась в бездну отчаяния. Почему-то ей казалось, что до утра она не доживет – ее сердце разорвется на мелкие части, от переполняющего сердце горя. Она торопливо вскочила и бежала прочь, а веселье продолжилось. Все обсуждали забавное представление: как мальчик по имени Иван превратился в полногрудую красавицу-цыганку.

Глава 19 Свежие надежды

– У вас кровь! – выдохнула Гожы, глядя на молодого человека с тонкими изящными чертами. На нем была светлая рубаха, украшенная красными пятнами.

– Нет! Это краска! Я художник – рисую пейзажи! – произнес молодой человек, застенчиво улыбаясь. – А вот у вас, похоже, снова кровь!

Девушка рухнула в его объятия, лишившись сознания. В себя она пришла несколько дней спустя. Возле ее кровати сидел слепой человек, с которым Гожы познакомилась в Доме счастья.

– Барин, – выдохнула она, и хотела было подняться, но острая боль заставила девушку снова лечь.

– Не называй меня так! Алексей Лукич, – представился он, галантно склонившись.

– Гожы, – ответила девушка.

– Гожы… Звучит лучше, чем Иван! Ты вспомнила, что с тобой произошло?

Цыганка стояла посреди своей каморки и смотрела окно, напротив которого стоял высокий мужчина с диким озлобленным взглядом. Тагар пришел за ней. С улицы послышались крики и громкое ржание Царя леса, кто-то закричал «пожар!». Мужчина устроил поджег, чтобы выманить Гожы.

– Пора покончить с этим раз и навсегда! – выдохнула мрачно цыганка и поспешила в комнату Мими. Под кроватью хранилось старое ружье, с помощью которого она с легкостью избавлялась от надоедливых птиц. В прикроватной тумбе в верхнем ящике охотница нашла патроны. Гожы переоделась в свое старое облачение – перешитую одежду Тагара. В гардеробе Мими нашлись удобные меховые тапки – нечто подобное женщины табора шили из шкур животных для продажи в деревнях и на железнодорожных станциях. Эта обувь была очень удобна, в ней можно было неслышно передвигаться, а главное – она подходила ей по размеру.

На улице царил хаос. Люди кричали, бегали с ведрами, кто-то плакал. Гожы зашла в конюшню и попрощалась с Царем леса.

– Похоже, ты – единственное на свете существо, которое я люблю. И ты еще жив! Я отведу от тебя смерть, Царь леса! – торжественно пообещала цыганка и, прижавшись к его морде, тихо прошептала: – Береги Мими и Травку. Ты здесь единственный настоящий мужчина!

Рядом стоящая кляча оживилась, услышав свое имя. Гожы, попрощавшись и с ней, поспешила в лес.

– Почувствуй биение смерти добычи, – шептал голос Ивана. – Даже если она тебя не боится. Мысли, как твоя жертва! Предугадай ее действия!

Наконец-то Гожы пришлось воспользоваться знаниями и умениями, приобретенными в компании человека-медведя. Она шла по лесу аккуратно, как тень, стараясь даже не дышать, прислушиваясь к шорохам и звукам. Среди всего изобилия она выделила необычный шум – хриплое дыхание, которое выделялось на фоне разнообразной палитры. Гожы осознавала: Тагар – матерый охотник и тягаться с ним непросто. В женских руках был главный козырь – ружье, от пули которого дробились кости.

– Гожы! Моя красавица-жена! – прорычал Тагар, устав прятаться и ходить по кругу.

– Мой мертвый муж! Зачем же ты вернулся из преисподней? – откликнулась она.

– За тобой! – произнес голос, совсем рядом, от испуга Гожы выронила оружие.

Пришел доктор, чтобы осмотреть пациентку. Ножевая рана была достаточной глубокой, несколько дней интеллигентный старичок в круглых очках с блестящими стеклышками боролся за ее жизнь.

– Я рада, что дьявол, наконец-то оставил вас в покое! – смешливо произнес седовласый старик и добавил: – Несколько дней вы доблестно сражались с воспалением, а вчера агония отступила вместе с представителем ада!

Доктор от радости даже похлопал в ладоши. Он был забавный и очень милый, при себе всегда таскал аккуратный кожаный чемоданчик. К своим пациентам этот человек относился бережно, и со стороны можно было подумать, что это игра – он изображает доктора, притворяется им. Пожелав скорейшего выздоровления, обаятельный старичок исчез из жизни Гожы навсегда. Она активно шла на поправку.

Жизнь цыганки значительно изменилась: она жила в красивой просторной усадьбе при добром слепом человеке – Алексее Лукиче. Они много разговаривали на разные темы. Ему нравилась Гожы, и он всегда подчеркивал, что счастлив знакомству с ней.

– Помнишь, я говорил, что иногда мы теряем что-то важное, но после приобретаем что-то взамен? Дом счастья я теперь не посещаю, но зато у меня есть собеседница прямо здесь в моем поместье и в любое время суток! Ты экономишь мои деньги!

Гожы рассмеялась и повернулась к Федору. Юный художник был ее возраста. Он был племянником Алексея Лукича – сыном его родной сестры. Скромный парень вырос в бедности. Когда-то давно против воли родителей его мать вышла замуж за бедного человека и в наказание не получила в наследство ни гроша.

– Она не побоялась поменять свою жизнь и прожила ее счастливо! – немного с завистью произнес слепец. Он тяжело вздохнул, вспомнив, как на его пороге появился Федя. Молодой человек зачитал письмо – последнюю волю его матери, – в котором она просила поддержать сына. Послереволюционная Россия стонала от разрухи, но бывшего дворянина Алексея Лукича беды обошли стороной. Повсеместно шла уравниловка, у богачей отбирали усадьбы, кощунственно устраивая в них склады или общежития для рабочих, разоряли церкви. Однако этот человек жил как раньше: просыпался рано утром от пения птиц и под присмотром немногочисленной прислуги ел в гостиной за просторным столом, гулял по огромному парку. Всем сердцем бездетный человек желал, чтобы его племянник сохранил поместье и вырастил в нем своих детей.

– Это счастливый билет получить на старости возможность делать что-то хорошее! – признался как-то Алексей Лукич. – Я ведь раньше был ужасным человеком. Любил карты и выпивку, почти жил в увеселительных заведениях.

– Не может быть! – воскликнула Гожы, вспоминая, с каким отвращением Алексей Лукич слушал пошлости за столом в Доме счастья.

– А как ты думаешь, я познакомился с Мими?! Ее мать была моей любовницей…

– Дядюшка, полно вам об этом, – смущенно произнес художник, отвлекаясь от своего мольберта. – Негоже при девушке говорить такие вещи!

– Рисуй цветочки, мой мальчик, и слушай! Потому что это – жизнь!

Алексей Лукич вырос в обеспеченной семье и никогда не нуждался. Благодаря родной сестре, не получившей ни гроша, его наследство увеличилось в два раза. Женившись на соседской красавице, которую знал с детства, он обзавелся потомством. Дома ему было скучно, и он всегда стремился сбежать, был в поисках приключений и развлечений.

– Что же ты, Лешенька, нам совсем внимания не уделяешь? Будто чужие мы тебе! – произнесла с тоской его супруга Лиза. Он продолжал кутить и просаживать крупные суммы денег за игрой в карты. Для своей любовницы он снял апартаменты и все чаще стал ночевать у нее. Она забеременела и родила дочь, он не признал ребенка, но помогал материально, так что подрастающая Машенька ни в чем не нуждалась. Мать часто брала ее на свои танцевально – развлекательные представления. Девочке нравилось, что красивая мама в центре внимания, мужчины ее осыпали подарками, и казалось, что у женщины нет никаких забот.

– Моя Мария тоже стала впоследствии танцовщицей! А потом влюбилась и поселилась неподалеку. Я купил ей дом с помощью одного приятеля, но он умер. А она устроила там бордель.

– Мими? Ваша дочь? – догадалась Гожы. Старик кивнул и попросил сохранить эту тайну.

– Возможно, ей приятно будет знать, что у нее есть отец! – предположил Федор, замерев с кистью.

– Неужели, племянник, ты не боишься все это потерять? Мими вышвырнет тебя из усадьбы, узнав, что она наследница. Ради собственной выгоды она перешагнула бы даже через родную мать – таков ее характер!

– По-другому ее не воспитали, – с грустью констатировала цыганка.

– Мне все равно, дядя. Я не привык к роскоши. Этот дом – твой. И мне все равно, кому он достанется. Мне важно, чтобы ты был здоров! – абсолютно искренне признался Федор.

– Какие правильные слова говорит, шельмец! – выдохнул старик. – Я понимаю, почему его мать обратилась ко мне… Он такой… беспомощный…

Федор вспылил. Ему не было приятно, что его силу духа подвергают сомнению при Гожы. Раскрасневшись, он сложил кисти и ушел прогуляться в сторону леса. Цыганка с улыбкой наблюдала за ним. Он нравился и ей и, часто встретившись с ним взглядом, девушка густо краснела, опуская глаза. Это было не так, как с Михаилом, чувство к которому начинались внизу живота. Как позже объяснял ей Алексей Лукич, рассказывая о насыщенном любовными событиями прошлом, с матерью Мими у него была страсть, а супругу он любил душой.

– В тот день, когда Лиза и сыновья умерли, – разоткровенничался он, – я вдруг осознал, что был слеп на протяжении многих лет! Я не видел и не понимал, как много значила для меня эта святая женщина.

Вспоминая о прекрасной Лизе, он плакал, как дитя. В день похорон он проклял себя и на утро ослеп. «Игрушечный» доктор посчитал, что это последствия болезни, которая пока не изучена медициной, но Алексей Лукич знал: отсутствие зрения – это кара за слепоту сердца.

– Иди к нему! – прошептал старик на ухо Гожы, когда раздосадованный Федор умчался прочь. – Ему нужна твоя поддержка. Ты сильная, Гожы, и у тебя доброе сердце. Ты сможешь стать ему опорой. Вера в талант – что еще нужно творческому человеку? Вера в его силы! Вера в него самого! И тогда он сложит к твоим ногам весь мир!

Цыганка улыбнулась, ей понравились слова старика. Через мгновение она вскочила, но тут же охнула – резкая боль напомнила о недавнем ножевом ранении. К Федору она приближалась не спеша, чувствуя за собой подбадривающее дыхание доброго хозяина поместья.

– Мой дядя! Он иногда говорит такие вещи! – возмутился молодой художник, когда Гожы была совсем рядом. Ее присутствие волновало его намного больше, чем ссора с родственником.

– Я иногда думаю уехать от дяди! Я его, конечно, очень уважаю и ценю, но иногда терпеть все это… невыносимо.

– Я не хочу, чтобы вы уезжали! – призналась молодая цыганка, улыбнувшись. – Вы мне нравитесь!

Федор задохнулся от удивления, не зная, что сказать. Он взял ее прохладные руки и с придыханием еле слышно произнес:

– Я об этом думал с того самого дня, как увидел вас… Когда вас привезли и вы лежали, крича и мучаясь! Я был рядом! Однажды вы открыли глаза и посмотрели на меня… И попросили не оставлять вас никогда. Мое сердце так странно заколотилось. И если бы я смел надеяться, что когда-нибудь вы осчастливите меня своим вниманием… Другую девушку в качестве жены мне и представить трудно!

– Давайте не будем торопиться с женитьбой, Федор! – смутилась Гожы. – Вы совсем ничего обо мне не знаете! Я ведь цыганка! Нас считают обманщицами и воровками…

– Вы обижаете меня своими словами. Я вижу вас – и вы самое совершенное создание, которое когда-либо я видел. Моей маменьке вы бы очень понравились – я уверен.

– Однако не будем спешить, милый Федя! Узнаем друг друга лучше, и, если решимся на что-то большее, чем дружба – расскажем обо всем вашему дядюшке, – тепло произнесла Гожы, пожав его слегка дрожащие руки. Чтобы не продолжать столь трепетную и щепетильную тему, цыганка начала хвалить его способность к рисованию.

– А вы могли бы нарисовать… меня? – задорно воскликнула она.

– Ваш портрет? Я бы с удовольствием, но… природа – пейзажи, их я чувствую и легко могу перенести на холст…

– Меня ведь вы тоже чувствуете, а значит, можете перенести на холст!

Женский голос окликнул ее по имени, и она увидела, что рядом с Алексеем Лукичом, сидящим в плетеном кресле, стоит женщина и машет ей рукой, привлекая внимание.

– Мими решила нас навестить! – прокомментировал Федор и галантно предложил озадаченной цыганке свою руку.

– Гожы, ты чудесно выглядишь! И волосы так отрасли! Теперь-то я вижу точно: ты не Иван! – рассмеялась хозяйка Дома счастья, придерживая заметно округлившийся живот.

– У тебя будет ребенок? – удивилась Гожы.

– Да, от нашей с Михаилом любви остался след… Я надеюсь, это будет девочка. Ей я смогу передать свой бесценный опыт, как когда-то мне передала его мать, – произнесла Мими с улыбкой, но потом добавила притворно строго: – И все-таки я немного на тебя сержусь за этот обман! Эту кровожадную горбунью я отправила к родителям. Как она рыдала! Пишет мне письма, и все время в них просит у тебя прощения.

– У меня? За что? – недоумевала запутавшаяся Гожы.

В голове молодой цыганки поднялся ураган вопросов. Попытка вспомнить ту ночь, когда в сражении с Тагаром она осталась победителем, не увенчалась успехом.

– Эта дрянь всадила в тебя нож! Не помнишь? Ты вернулась с коробкой сигар и потеряла сознание посреди гостиной в большом доме. Мы увидели пятно крови, раздели тебя посмотреть и обнаружили кое-что интересное! Алексей Лукич любезно забрал тебя к себе и вызвал своего друга доктора! Нашему Барину ты обязана по гроб жизни…

– Не преувеличивай, Мими. Я сделал то, что было мне по силам! – недовольно встрял слепой старик, обеспокоившись состоянием Гожы. Он чувствовал ее волнение.

– Так значит, ничего этого не было… Я не победила дьявола, – дрожащим голосом произнесла цыганка, ставшая вдруг бледной, как полотно.

– Ты что, снова бредишь? – насторожилась Мими.

– Я тебя просил не напоминать ей о том вечере! – ворчал Алексей Лукич.

Федор участливо сжал ее руку, но Гожы не чувствовала тепла этой поддержки. Она сосредоточенно смотрела в сторону леса, зная: где-то рядом бродит опасность, потому что Тагар все еще жив.

Глава 20 Победителей не судят

Гожы просыпалась каждое утро с беспокойством. Ей снились неприятные сны, в которых она бесконечно бродила по лесу. Ноги ее были сбиты в кровь, на ней была красная юбка и окровавленная рубашка. Заканчивались ее видения почти одинаково: после долгих скитаний цыганка, оказываясь на грибной поляне, и там ее кто-нибудь ждал: улыбающийся Михаил, сочувствующая Настасья, осуждающая Зора, удивленный Иван, тоскующий отец – все те, о ком она вспоминала с любовью. Как только Гожы открывала глаза, тут же вскакивала с постели и бежала со всех ног в столовую. Алексей Лукич и Федор, привыкшие вставать очень рано, приветствовали ее смешками.

– Она снова здесь? Неумытая и с растрепанными черными волосами, похожая на злую колдунью, сбежавшую из подземелья?

– Да, дядя! – тепло отзывался влюбленный мужчина, рассматривая сияющее от радости лицо девушки, которая убедившись, что с ними все в порядке, со спокойной душой возвращалась в свою комнату, чтобы облачится в платье. Мужскую одежду Гожы больше не носила. С щедрой руки хозяина усадьбы и благодаря «французским» связям Мими, у нее появился целый гардероб. Гожы не нравилась светская одежда, сковывающая движения. Чаще всего она облачалась в цыганский наряд, который сшила сама – широкую цветастую юбку и рубашку в оборках, в этом она чувствовала себя уютно и свободно. Федора не смущало ее одеяние, он прекрасно осознавал, что его невеста – цыганка, и не хотел лишать ее права быть самой собой. Алексею Лукичу было все равно – он не видел, во что она одета, его волновало ее внутренне убранство, старик тонко чувствовал перемены ее настроения и с каждым днем возрастающее беспокойство. Вечерами девушка развлекала мужчин своим пением. Слепой мужчина очень любил ее слушать, и все время повторял фразу своего приятеля – вояки, который почитал творчество кочевого народа: «Русский умирает два раза. Один раз – за Родину, и второй – когда слушает песни цыган».

– Мы сегодня же расскажем все дядюшке! – прошептал Федор, удерживая лицо Гожы в своих руках. – Я думаю, он будет не против нашей свадьбы.

– Я так волнуюсь, – отозвалась цыганка, пытаясь скрыть грусть. Ее мучила совесть, которая неустанно грызла сердце. Когда-то она состояла в связи с Михаилом, и тот факт, что она не является невинной девушкой, непременно всплывет после брачной ночи. Она слишком любила Федора, чтобы лгать ему, но не решалась все рассказать славному и трепетному художнику, потому что боялась его потерять. «Если говорить, то сейчас!» – скрипел в ее голове отвратительный голос совести, похожей по ее представлению на старую цыганку с огромной дымящейся трубкой. Помимо этого в ее душе хранилось много секретов. Гожы была не только распутницей, но еще и убийцей. Лица мертвых мужчин пронеслись в ее воспоминаниях: Тагар, Кузьмич и Иван – три человека, ставшие жертвой собственной похоти, не сумевшие обуздать вышедшую из-под контроля страсть. Девушка смущенно отвернулась от чистого и непорочного Федора, который казался ей святым.

Гуляя, влюбленные отошли далеко от усадьбы и оказались на той самой поляне, где когда-то Гожы таяла в объятиях Михаила. Была глубокая осень и погода радовала теплыми деньками. Вокруг было буйство красного и желтого цветов, Федор восхищался щедростью природы и предложил вернуться в поместье, ему не терпелось встать к мольберту, чтобы воспроизвести на холсте утонченную красоту природы.

Сердце Гожы защемило от тоски. Она набрала воздух в легкие и дернула Федора за руку, чтобы остановить.

– Что с тобой, моя любимая? – произнес он, улыбаясь. Его огромные распахнутые глаза смотрели на нее вопросительно, светлые волосы обрамляющие лицо создавали ангельский ореол. Подул прохладный ветер, сдувая первые листья с деревьев, они закружились в неистовой пляске, как множество маленьких цыганок. Они рассыпались, и из этого круговорота, как по волшебству появился ее муж, и это не было сном.

– Ну, здравствуй, жена! – прохрипел Тагар. – Давно мы не виделись!

Длинные пальцы цыгана дотронулись до шеи, которую украшал уродливый шрам, оставшийся на память от брачной ночи.

– Кто вы? – испуганно уточнил художник, глядя то на свою невесту, то на незнакомца со звериным оскалом. – Разбойник? Что вам нужно? У нас нет драгоценностей!

Тагар не отвечал, он молча смотрел на девушку, сердце которой беспокойно колотилось, причиняя острую боль. Цыган схватил Федора и прижал его к себе, предплечьем передавив горло. Он не скрывал удовольствия, видя, как мучается Гожы.

– Тагар, не причиняй ему зла! – умоляла девушка, опускаясь на колени.

– Ты получила мой подарок? Зора не вынимала трубку изо рта даже когда умирала.

Молодая цыганка стиснула зубы от отчаяния, слезы полились потоком по щекам, ее душа кричала от боли.

– За что ты их убил? – простонала она.

– Ты их убила, Гожы! Вини себя! Я хочу, чтобы ты страдала за все, что совершила!

– Я уже страдаю, разве ты не видишь? Каждое мгновение моего существования отравлено тобой! Лучше бы ты убил меня в ту ночь!

– Что вы за животное? Так мучить ее, – встрепенулся Федор, пытаясь высвободиться, но Тагар сжал еще сильнее его горло, и он захрипел, почти теряя сознание.

– Не надо, не убивай! – воскликнула Гожы, сделав шаг на коленях к Тагару и сложив перед собой ладони. – Я пойду с тобой, куда ты скажешь! Только отпусти его, умоляю тебя! Его душа чиста. Ты ведь пришел за мной? Так забирай меня!

Лицо цыгана перекосило. Его выворачивало от этого слезливого спектакля. Некоторое время он равнодушно рассматривал героя ее грез, а потом брезгливо и яростно отшвырнул его с такой силой, что Федор перекувыркнулся несколько раз через голову, чуть не сломав себе шею.

– Идем, жена моя! – зарычал цыган так грозно, что ворон, сидящий на ветке дерева неподалеку, в панике умчался прочь. Гожы протянула дрожащую руку и сразу, словно тряпичная кукла, оказалась рядом с ненавистным мужчиной, который рывком придвинул ее к себе.

– Я люблю тебя, – прошептала она, повернувшись к Федору. Он сделал шаг, чтобы броситься на цыгана, понимая, что силы неравны, но Гожы отрицательно покачала головой, пристально глядя ему в глаза.

– Не надо! – шептали ее губы.

Художник стоял посреди поляны и смотрел, как его хрупкая невеста исчезает среди листопада. Пройдоха-ветер доставил ему последнее послание, в котором было только одно слово «прощай». Когда Гожы и Тагар скрылись за деревьями, Федор опомнился и побежал за ними, но пары нигде не было. Он кричал ее имя, звал, но все было напрасно. В усадьбу он вернулся поздней ночью, изнуренный и ободранный, рыдая он вцепился в холст, укрывшись в своей комнате. Когда портрет Гожы был готов, он долго смотрел на него. Почему-то Федор был уверен: выполнив пожелание возлюбленной и оживив ее на холсте, он вернет ее в усадьбу, в свою жизнь!

Гожы не появилась. В деревне художник нанял людей, с которыми они прочесывали ближайшую местность. Спустя три дня в лесу нашли мертвую женщину в цыганской одежде, лицо которой съели животные.

Глава 21 Я был слеп глазами, теперь я зряч душой!

Настасья плакала, дочитав книгу до конца. Она лежала на диване, завернувшись в мягкий халат Святослава и громко всхлипывала, ее душа была переполнена сочувствием.

– Ты несправедлив к своей героине! Она столько всего вынесла. Могла бы насладиться простым человеческим счастьем под конец книги.

– А какое оно – простое человеческое счастье? – спросил Елизаров, с умилением глядя на своего ангела.

– Просыпаться и засыпать с человеком, которого ты любишь, – произнесла она, даже не задумываясь. – В этом весь смысл. Ты разве не знал?

Уже несколько дней Святослав купался в волнах невиданного им раньше удовольствия. Он никогда не ощущал столько нежности по отношению к себе. Оказалось, что отдавать любовь – не менее приятно, чем получать. Юная, свежая, трогательная Настасья стала новым смыслом его жизни, принцессой, для которой он мечтал построить замок. Теперь писатель вспоминал добрым словом своего издателя за то, Василий безжалостно разрушил зеркальный лабиринт, по которому Святослав мог бы плутать до самой старости, наслаждаясь по ходу бессмысленного движения собственным отражением.

Кармен усадьба не досталась. Предприимчивый писатель подарил старинный дом Блиновых краеведческому музею, при этом стал настоящим героем города, о котором говорили с утра до вечера по всем каналам телевидения и на полосах прессы.

– Это мой дом! – визжала звереющая фурия. – Он должен принадлежать мне!

Как жихарка она расставила руки и ноги, не желая покидать свое убежище. Бывшую супругу выселяли со скандалом и под зорким прицелом камер. Она пыталась очернить Елизарова, но после ряда недавних скандалов с бывшими любовницами и на фоне неслыханной щедрости он был прощен общественностью, а супругу воспринимали, как главную злодейку. Его волновал только один вопрос: как к этой гнилой популярности отнесется ангел по имени Анастасия.

– Даже святые спотыкаются, а потом залатывают бреши до самой старости, – процитировала она строку из нового романа Елизарова.

Тайна коварной Кармен была раскрыта: она оказалась известной брачной аферисткой, которую в нескольких странах искала полиция. Последним ее трофеем был старик из Италии, которому она помогла оправиться на тот свет. Промотавшись, она искала очередную жертву и вернулась в Россию, из которой ее вывезли еще ребенком. Она оказалась дальней родственницей Блинова.

Мими – дочь Алексея Лукича – родила девочку, которая стала танцовщицей, она тоже родила внебрачного ребенка, дав ей красивое имя Кармен, а затем бежала заграницу. Жена Елизарова была уверена, что усадьбу, которую могла получить еще ее бабка, она заслуживает по праву. Идею захомутать писателя и таким образом заполучить недвижимость, не тратя средств, подкинул ей Василий. Он организовал их встречу и активно занимался воссоединением, отправив привлекательную женщину в одинокое логово в стиле «хай-тек» посреди ночи. Муж, мстящий за обиду, также вовлек в свой спектакль Максима Блинова, заставив его нарисовать на стене портрет охотницы за деньгами. Он прекрасно понимал, что Святослав – человек неглупый, но очень впечатлительный и делал большую ставку на мистицизм в истории с жестокой Кармен.

– Мне странно, что после всего, что я для тебя… точнее будет сказать… с тобой сделал, ты снова обратился ко мне! – произнес задумчиво Василий. Он назначил встречу Елизарову в своем любимом ресторане, в котором несколько месяцев назад обратил жизнь успешного автора в ничто, лишив всяческих перспектив. Он выкупил это заведение, а вместо пышногрудой Светланы поставил на управление заскучавшую Ольгу. В их браке открылось второе дыхание, и они оба были довольны таким положением дел.

– Я злился на тебя – не скрою. Но до определенного момента, – честно признался Елизаров. – В целом я тебе благодарен.

– За что? – удивился собеседник.

– За урок! Я был слеп глазами, теперь я зряч душой! Что скажешь по поводу рукописи?

– Почему ты не обратился в другое издательство? Материал добротный, я думаю, на него обратят внимание, – размышлял Василий, недоверчиво рассматривая лицо писателя, пытаясь прочитать его мысли. – Ты что-то задумал! Месть? Хочешь оставить меня без всего?

– Не суди по себе! Никакого подвоха нет! Тебя я знаю, как облупленного, и осведомлен о спектре твоих возможностей. И если тебе интересно мое предложение, можем ударить по рукам и начать все с чистого лица, без прологов и предисловий.

– Право это странно… Я чувствую себя неловко! – Василий удивлялся великодушию своего знакомого, сам он такой добродетелью похвастаться не мог. – Но извинений от меня не жди! А теперь к делу: героиню надо назвать по-другому! Гожы – плохо звучит!

– Но это ее настоящее имя!

– Но мы-то с тобой планируем издавать художественную литературу, а не публицистику! А значит, на страницах романа действительность должна быть немного приукрашена. Назовем ее… Кармен!

Елизаров поморщился.

– Кармен… У меня плохие ассоциации! – недовольно прокряхтел он.

– Абстрагируйся от личных ощущений, дружище! Надо думать о своем читателе! Название оставим «Обрученная со смертью». По-моему, чудесно: трагическая история, произошедшая в наших краях с цыганкой по имени Кармен!

Оглавление