«Пуговица»

Моей подруге повезло. У её мужа жуткая аллергия на алкоголь.

Поэтому тот примечательный Новый год я напросилась встречать к ней.

Мой… как бы это сказать? — друг (теперь это вроде бы так принято называть) запил. А когда он запивал, он всегда исчезал.

Исчезать ему было легко. Жил он в одном из закрытых пригородов, в которые пускают только по пропускам, работал на секретном заводе. И, видимо, был большим специалистом, если его там держали, несмотря на такой его недостаток.

Впрочем, о своей работе он никогда не распространялся. И я это терпела. Как и то, что звонил мне всегда только он, а я даже телефона его не знала.

Всё терпела. И бесконечное ожидание звонка, и скрытность. И встречи лишь по выходным.

Почему терпела? А кто ж его знает, почему женщины терпят мужчин?

Потому что в выходные с ним было исключительно интересно. Он не любил быть в компаниях, нелюдим был. Поэтому мы уезжали вдвоём куда-нибудь на природу, жили в палатке, и он безо всякой гитары или ещё какого-то сопровождения для одной меня пел тягучие украинские песни. У него был прекрасный бархатный голос, и это меня в нём завораживало.

К тому ж его песни почему-то очень вписывались в природу, и это меня удивляло. Ведь они же все были — степные. А поди ж ты: и тайга, и горы, и большая вода — их принимали. И мне казалось, что всё замирало, когда он начинал петь. И душа уносилась куда-то ввысь, и вширь, и ещё не знаю куда. Короче, я тогда бывала изумительно счастлива.

При мне он никогда не пил ни капли спиртного. Шутил, что свою цистерну он уже выпил. А поскольку и я не любитель, то меня это очень устраивало.

Но когда у него должен был начаться запой, я всегда знала. Тогда он переставал петь и начинал говорить про политику. И тогда мне становилось ясно, что следующие выходные мне придётся проводить без него. А через пятницу он позвонит и приедет, мятый, зелёный, с мешками под глазами, и скажет, что болел. Он никогда не признавался, что был в запое. Но разве женское сердце обманешь?

Вот и тогда как раз был период, когда он исчез.

Так что идти в весёлую компанию, где тоже будут пить, я просто не смогла. Ну не смогла я! И всё. Оставаться дома в полном одиночестве тоже совсем не хотелось.

Потому и напросилась я к Лене в гости.

Лена и её муж Сергей — геологи. А дети у них оба — таланты. Они уже знают, что когда я к ним прихожу, я всегда желаю их слушать. Так что Ирочка сразу садится за пианино и что-нибудь мне играет. А Миша играет уже после неё. Мне у Лены с Сергеем очень нравится. Я в их семье вижу своё далёкое прошлое, когда такая вот дружная семья была и у меня. Но теперь все, кто мне дорог, живут в Питере. А я вот в Сибири осталась. И почему — читай сверху.

Ну, естественно, сначала мы проводили старый год.

Ирочка мне, разумеется, на пианино сыграла что-то новое, что она недавно выучила.

А поскольку у меня нет музыкального слуха, то мне нравится всё, что она мне играет. Потому что я даже представить себе не могу, как это люди умудряются разными пальцами разных рук делать разные движения одновременно.

Одними она одни клавиши нажимает, а другими в то же самое время — другие. Фантастика. И это тот ребёнок, который вроде совсем недавно был ещё в Ленином раздувшемся пузике.

Потом Миша играл. Этот всегда играет мне джаз. В джазе я тоже не разбираюсь. Но мне тоже — нравится.

Потом ели мороженое. Взрослые при этом говорили, что на ночь наедаться не стоит.

Смотрели фото, кто какие сделал в этом году. Их Сергей с компьютера на телик переводил. Рассказывали про свои путешествия в этом году. Я, помню, показала, какие парки я видела в том году в Англии. Специально для этого флешку с собой брала. Такие там парки, говорила, что просто фантастика.

Сергей показал Саяны. Как тем летом в экспедиции их неделю вертолёт не забирал, когда им уже назад надо было. А у них уже продукты к этому времени кончились. Так они там, в Саянах, питались грибами, ягодами и дичью, на которую охотились с собаками. Саяны на его фото были потрясающе красивыми. Особенно если с вершины снято. Такой простор, такие дали… Фантастика.

Потом решили желания загадать. Ирочка всем листочки для этого выдала. Было решено желания записать и придумать, как их в полночь заактивировать так, чтобы они были максимально действенными.

Среди предложений были: сжечь их над свечкой под бой курантов, пепел бросить в бокал с газировкой и выпить. Потом было предложение под бой курантов выпить газировку просто так, а в пустую бутылку запихнуть эти наши бумажечки. А перед следующим Новым годом открыть и посмотреть, сбылись ли наши желания.

Но в конце концов мы выбрали предложение Ирочки: перед самым наступлением Нового года одеться, выйти во двор и там уж ровно в двенадцать загадать желания. Дескать, по свежему воздуху они гораздо быстрее долетят до Деда Мороза. Мы все решили, что одно другому не помешает, что запихнуть желанья в бутылку мы всяко-разно успеем, что Ирочка молодец, оделись и вышли во двор.

А надо сказать, что живут мои друзья в хрущёвке, и вокруг них такие же пятиэтажки, выкрашенные в разные весёлые краски.

И вот мы — во дворе. Нигде ни одного человека. Метель.

Сергей с детьми попытались бенгальские огни зажечь, но на ветру не смогли. Во всех окнах свет горит, и снаружи не слишком темно от этого.

Стоим спиной к ветру, воротники подняли. Ждём.

И вдруг всё стихло. Метель как-то разом как будто наткнулась на что-то и замерла. Ни звука. Ни шороха. Только снег, тополя обрубленные и цветные квадратики окон.

И тут вижу — идёт бабушка. Старенькая, согбенная. В платке шерстяном и пальтишке стареньком, как из шестидесятых годов. Идёт, пересекает двор, ни на кого не смотрит.

И так это мне странно показалось. Ну куда может идти такая старенькая старушка почти в полночь под Новый год? Фантастика.

Я взяла и окликнула её:

— С наступающим!

Она оглянулась. Лицо у неё было как все лица наших российских старушек. Совершенно незапоминающееся и так не похожее на выразительные лица их зарубежных сверстников.

И вот эта неприметная старушка остановилась, улыбнулась мне немногозубым ртом и ответила:

— И ваш так ше. Вечного вам шдоровья и щастя на вше времена и пространштва.

И не успела я подивиться таким словам, как тут у меня пуговица с шубы упала.

И поскольку именно тут и начинается всё самое интересное, нам с вами придётся немного вернуться назад и узнать, что же это была за пуговица.

В тот вечер на мне была моя новая шубка, которая мне очень нравилась. Хотя была она из чего-то искусственного, но очень мне шла. К тому же её мне как раз тот самый друг подарил к тому самому Новому году, после чего сразу же и запил, болезный. И ещё мне нравилась в этой шубе — пуговица. Из-за этой вот самой пуговицы мы с ним из нескольких похожих шуб в магазине выбрали именно эту.

Пуговица была на шубе единственная. Сантиметров шесть в диаметре, выпуклая, прозрачная и гранёная. По замыслу модельеров, размещалась она под горлом, там, где сходятся крылья воротника, и явно служила украшением всей модели.

Недаром Сергей, как только я к ним вошла, сразу на эту пуговицу внимание обратил.

— Ну, — пошутил, — экая у тебя драгоценность к шее прицеплена. Прямо брульянт чистой воды.

Он так и сказал: «брульянт».

Так вот, в тот самый момент, когда старушка сказала своё пожелание, у меня эта пуговица и упала в снег, проделав в нём узкую ямку.

Я для удобства сняла варежку и полезла за ней голой рукой со словами:

— Ну и куда ж ты, алмазная моя, удираешь? — и быстро достала её из снежной норки.

И тут ка-а-ак грянет! Ка-ак заорут во всех окнах! Даже различить можно было, что многоголосо орут «ура!», как в прошлом веке на демонстрациях. И сразу же в окнах началось цветное миганье, сразу стало понятно, что вот он наступил, долгожданный и Новый, который, конечно же, непременно окажется лучше прежнего, и поэтому взрослые люди радуются как дети. Короче, фантастика, да и только.

А я хотела ответить бабушке что-то типа «и вам того же», но её уже не было. И мне сейчас это кажется странным: как же так, не могла же она далеко уйти за те несколько секунд, что я к пуговице наклонялась. Я даже спросила Лену, где старушка, но она сказала:

— Какая старушка?

А Сергей с Мишей стали разжигать сразу несколько бенгальских огней одновременно, и все переключились на них, так что история со старушкой на этом закончилась.

Я же обнаружила, что пуговица у меня упала оттого, что с обратной её стороны отклеилась кругленькая пластинка с колечком, за которую пуговица и была пришита.

Пластинка эта так и осталась на шубе, а в карман я положила одну только прозрачную и гранёную, но совершенно бесполезную теперь штучку.

Бенгальские огни догорели, и все потянулись в подъезд, до дому.

А я отстала от всех немного. Оглянулась на крыльце ещё раз посмотреть на снег и деревья. А как только я прошла через тамбур и ещё не успела сделать ни шагу по лестнице, как вдруг услышала тоненький голосок:

— Остановись!

Я, естественно, остановилась и стала оглядываться понизу, что там пищит…

— Я в кармане, — пищит кто-то.

Я руки — в карманы. Из обоих вытащила по варежке, потом из левого — связку ключей, а из правого — пуговицу. Кто пищит?

И тут вижу, что из пуговицы моей исходят кругами волны, как будто воронкой такой расширяющейся. Так когда-то в телевизорах на чёрно-белых заставках изображали радиоволны от телевышки. Меня это так поразило, что я стою и смотрю на свою бывшую пуговицу, не отрываясь. Не могу понять, как же я вижу-то эти волны, если я их не вижу глазами.

И слышу опять слова:

— Здравствуй. Можешь загадать ещё два желания.

— Здрасьте, — говорю. — Значит, новогодние чудеса такие? Ну ладно, для начала неплохо. Но почему же именно два? Не одно и не три, например?

— Потому что одно уже исполнилось: я же стала алмазом, разве не видишь?

— Я, — говорю, — в этом не разбираюсь. Но извини, я разве хотела, чтобы ты стала алмазом? Что-то не помню такого.

— Но ты же сама назвала меня алмазной в момент Нового года, когда мимо Исполнитель Желаний шёл, — с какой-то обидой ответил тоненький голос.

— Это та старушка, что ли, была Исполнителем Желаний?! — спросила я.

— Ну конечно. А ты что, как ребёнок, считала, что непременно Дед Мороз и Снегурочка должны приходить? Ну так как? Есть у тебя ещё желания?

На это я не успела ответить, потому что услышала, как на третьем этаже заговорили Лена с Сергеем. Лена явно посылала Сергея меня разыскивать: дескать, где я застряла?

— А потом можно? — спросила я пуговицу.

— Да пожалуйста, — ответила та. — Главное — сказать вслух и при этом взять меня голыми руками.

— Ладно, потом поговорим, — сказала я, положила пуговицу обратно в карман и пошла наверх.

— Что случилось? — спросил Сергей, который спускался мне навстречу.

— Ничего. Вот пуговица оторвалась, — отвечала я, пока поднималась вслед за ним по лестнице.

— И ты её тут же пришить решила?

— Я с ней разговаривала, — сказала я. — Она считает, что стала брильянтовой.

— Покажи, — попросил Сергей и протянул назад руку.

Я захватила пуговицу варежкой и протянула ему. Сергей, не останавливаясь, осмотрел пуговицу.

— Ну что ж, Дедушка Мороз, видать, большой молодец. Очень похоже.

И Сергей так же на ходу вернул мне мою пуговицу. Я взяла её варежкой.

Когда мы один за другим вошли в квартиру и стали раздеваться, Лена, выйдя навстречу, спросила с улыбкой:

— Не Дед ли Мороз тебя там так задержал?

— У неё пуговица оторвалась, ударилась оземь и стала алмазом, — сказал за меня Сергей.

— Ой, дайте мне посмотреть! — закричала Ирочка.

— И мне, и мне! — подскочил Миша.

Я подала Ирочке пуговицу.

— Какая красивая, — сказала Ирочка. — Настоящий алмаз.

И передала пуговицу брату. Миша повертел пуговицу в руке и предложил:

— Папа, а можно как-то проверить, что она действительно алмазная стала?

Вместо Сергея отозвалась Лена, разливая чай:

— Надо её в воду положить. Если её не станет видно — значит, алмаз. У воды и алмаза один коэффициент преломления.

Миша сразу же побежал наливать воду в ванну.

— Совершенно необязательно, — сказал Сергей. — Есть много других минералов, у которых коэффициент преломления такой же, как у воды.

— Зачем в ванну? — закричала Лена от стола. — Достаточно в тазик. И вообще, давайте сначала чай попьём, а то остынет.

Но детей уже было не остановить. И проза тазика их не устраивала. Так что вода в ванну была налита. Втроём с детьми мы втиснулись в ванную, и Миша опустил пуговицу в воду. Она тут же исчезла.

— Папа! Пуговица — брильянтовая! — закричал Миша.

— А вы туда же стекло положите, — откликнулся Сергей, разрезая торт.

Ирочка шустро сбегала в детскую и притащила со своего письменного стола стекло.

Я осторожно опустила его в воду. Стекло исчезло.

— Между прочим, здесь торт прокисает, — крикнула Лена от стола, и дети выбежали из ванной.

Я вытащила стекло из воды и оставила сохнуть на стиральной машине. После этого оторвала шматок от туалетной бумаги, нашарила ею пуговицу в воде и отнесла в свою сумку в прихожей. Я боялась сказать что-нибудь случайно, держа пуговицу голыми руками.

— Послушай, Серёжа, — сказала я, когда мы уже пили по второй чашке чая. — Интересно, а если бы тебе вправду надо было проверить что-нибудь на алмазность, ты бы как поступил?

— Я бы достал из шкафчика колечко с брильянтиком и попробовал бы это «что-нибудь» поцарапать. Если не поцарапается, значит — алмаз.

— Мама! У тебя есть колечко с брильянтиком? — спросила Ирочка.

— Все свои бриллианты я храню в швейцарском банке, — ответила Лена.

— А сапфиром можно царапать? — спросила я.

— Можно. Но это хуже, — ответил Сергей. — Потому что сапфир имеет твёрдость восемь, а алмаз — десять. Но, по крайней мере, стекло сапфир поцарапает точно.

И мы продолжили пить чай.

— А давайте проверим! — предложила Ирочка.

— Миша, — сказала я, снимая с пальца кольцо и подавая ему. — Возьми пуговицу в моей сумке, во внутреннем боковом кармане.

Дети тут же выскочили из-за стола и, толкаясь, побежали делать новый эксперимент.

— В своей комнате царапайте, под настольной лампой, — сказала Лена. — Нечего здесь глаза портить.

— Ну что? — спросил Сергей, когда дети вернулись.

— Не царапается, — ответил Миша, возвращая мне мои драгоценности.

Я взяла у него кольцо и сказала:

— А пуговицу положи туда же, где взял.

— Значит, точно брульянт, — сказала Лена.

— Угу, — ответил Сергей и взял себе ещё одно пирожное. — Эх и раздамся же я за праздники.

— А колечко с брильянтиком можно у кого-нибудь попросить, — сказала Ирочка. — Может быть, у тёти Тани есть?

— Нет уж. К тёте Тане мы не пойдём, — сказала Лена. — Мы просто поверим, что это брильянт чистой воды, и всё. Это же Новый год, правда?

— А у тебя дома есть брульянты? — спросил Сергей, обращаясь ко мне.

— А то! — ответила я. — Весь рояль завален. Самым большим я капусту в бочке придавливаю.

В два часа всем уже захотелось спать, и я засобиралась домой. За рулём я всё время думала о своём втором желании.

Как только вошла в квартиру, тут же вытащила свою пуговицу, положила её на раскрытую ладонь и сказала:

— Хочу, чтобы он перестал пить.

Пуговица промолчала.

Но когда я её укладывала в жестяную коробку из-под конфет, где у меня хранились старые пуговицы, она вдруг задумчиво так спросила:

— Слушай, а ты уверена, что люди способны жить без воды?

На следующее утро меня разбудил звонок мобильника.

— Привет, — сказал в трубку бархатный голос. — С Новым годом. Ты через пару часов будешь дома?

— Конечно, буду, — ответила я, с трудом скрывая свою дикую радость.

Он вошёл, и я сразу что-то почуяла. Разделся, прошёл в кухню. У меня сердце уже обмирало.

Сел за стол, взлохматил свои волосы, к чему-то готовясь, и сказал, глядя мне прямо в столешницу:

— Я влюбился.

После чего достал из сумки свой фотоаппарат и выщелкнул на дисплее кадр.

— Вот, смотри.

Он поднёс к моим глазам экранчик.

И я увидела в нём себя, только на двадцать лет моложе.

— У тебя всегда был хороший вкус, — сказала я, проглотив шест.

— Ну, пока.

И пошёл в прихожую.

— Ты что, даже чаю не попьёшь? — выдавила из себя я.

— Спасибо, я больше не пью, — улыбнулся он.

А я к косяку прислонилась, чтоб не упасть. У меня почему-то в глазах мутно стало.

— Да, чуть не забыл, — он вытащил из-за пазухи маленькую коробочку из красного бархата. — Это тебе.

Телефон зазвонил, когда я лежала бревном на диване лицом вниз.

— Привет, — это был Сергей. — Ну как, удалось поцарапать пуговку?

— Нет, — ответила я.

— А брильянт для царапанья где взяла? — спросил Сергей.

— Там же, где берут бриллианты все женщины мира. В бархатной красной коробочке.

— Понятно, — сказал Сергей. — Как насчёт завтрашних лыж?

— Нормально.

— Тогда подгребай к нам часиков так в полдевятого. До десяти подъёмник — бесплатный.

Спаслась я работой. Благо, проект шёл тогда исключительно интересный. Мы тогда парк проектировали. И он получался очень и очень. Нескромно скажу, проект получался такой, что я тайно думала, что ещё никто никогда во всём мире не придумал такого парка, какой тогда получался у нас.

Когда стал вырисовываться макет, я приседала перед ним так, чтобы мои зрачки были на уровне подрамника, и представляла себе, что я — там. Такая вот крохотная хожу в этом прекрасном парке. Я представляла себя то стариком, то старушкой, то мамочкой с коляской, то трёхлетним ребёнком, то школьником, то влюблённой парой, то компанией подростков или спортсменов. И получалось, что всем им должно было быть хорошо в том парке. Они все должны были быть в нём счастливы.

Здания создаются для разных целей, а парки — только для счастья, считала я. Именно поэтому я ими и занималась.

Проект уже был готов, когда на меня обрушилось сведенье, что территорию под него продали. И там теперь будет застройка.

Я пришла на градосовет, где рассматривали новый проект на это место. Проект очень-очень плотной застройки.

В зале было много народу. Всё это были мои коллеги, архитекторы. В основном мужчины, и в основном известные. Заслуженные и почётные. Седые волосы, кругленькие животы, очень серьёзные лица. Цвет нации, интеллигенция.

Из всего зала только одна я выступала против этого проекта застройки. Утверждала, что это — последнее место для парка в городе. Если его застроить, больше нигде в городе не останется никакой природы. Что огромное число жителей не смогут…

Эх, да какая теперь разница, что я там говорила. Все мужчины проект одобрили. Все до единого. А один уважаемый архитектор, построивший в городе множество зданий, даже сказал:

— Не слушайте вы её. (Имелась в виду я.) У неё корыстные цели. Знаем мы этих озеленителей тайги. То, что в городе зелени не хватает, — чушь собачья. Кому не нравится, пусть уезжает вон из города. В городе другие ценности. В городе главное — что земля дорогая.

После градосовета я подошла к своему бывшему однокашнику. Он теперь был тоже солидным, седым и с животиком. К тому же он был главным архитектором города.

Я ткнула его пальцем в грудь и сказала:

— А я ведь могу убить тебя.

— Попробуй, — ответил он, усмехаясь.

Звонок раздался, когда я лежала бревном на диване лицом вниз.

Звонила дочь из Питера.

— Мама, я с ним вчера говорила. Он сказал, что ты можешь выходить на работу хоть завтра.

И поскольку я промолчала в трубку, добавила:

— Ну сколько же можно, в конце-то концов? Пообещай мне, что завтра начнёшь продажу квартиры.

Лето шло к своему закату, а до отъезда оставалась пара недель, когда я, наконец, решилась.

Ранним субботним утром я села в машину и выехала за город. Было ещё темно. Я направлялась к нашему водохранилищу.

Есть там у меня любимое место в одном заливе, где много летних часов я провела счастливо. Вот туда-то я и решила попасть.

На рассвете я припарковала машину на последней стоянке. На плоском крутом берегу стайкой цветных птичек стояли палатки. Кое-где ещё теплились костерки, и всюду валялось огромное количество мусора.

Когда я проходила мимо, из одной палатки молодой парень вывел согбенную девушку, и её тут же вырвало под первым кустом. Неподалёку у костра спал пьяный красавец в трусах и одной кроссовке. Его уже округлившийся животик лежал на груде бутылок. Вместе с ветром я вдыхала запахи хвои, воды и пьяного перегара.

Я долго шла знакомой тропинкой по-над обрывом. В воздухе всё ясней проступали деревья, между стволов блестела вода, и луна бледнела на небе. К своему любимому месту я подошла, когда вот-вот уже должно было взойти солнце.

Я встала на берегу, сняла свой маленький рюкзачок и достала из него газетный свёрток. Я медленно развернула его и сунула бумагу обратно. Положила алмаз на раскрытую ладонь. Он занял больше её половины. Другой рукой я достала из кармана ветровки маленький листок из блокнота.

— Ты слышишь меня? — тихо спросила я.

— Ну слышу. — возник в голове голос. Почему-то он был уже не такой тонкий, как раньше.

— Слушай моё третье желание.

— Слушаю и повинуюсь.

Я помолчала, соображая, не означает ли это иронию, набрала полные лёгкие надводной прохлады и по бумажке прочла:

— Я хочу видеть планету Земля чистой, счастливой, прекрасной, со счастливыми, чистыми и прекрасными людьми, живущими на ней во всех временах и пространствах.

Стало тихо.

Стало так тихо, что мне показалось: даже воздух замер, пытаясь осознать, что я такое брякнула.

Я помолчала немного, вслушиваясь в тишину, и зачем-то спросила камень:

— Ну что, слабо тебе?

— Ну… Подумать надо, однако, — ответил алмаз как-то не очень уверенно. — Слушай, а ты что, правда, что ли, в землю меня собралась закопать?

— Ну да, — растерялась я.

В рюкзачке у меня для этого даже был приготовлен совочек, которым я грунт в цветочные горшки насыпаю.

— Не надо меня закапывать, — задумчиво сказал камень. — Лучше в воду брось. С водой легче работать.

— А, ну да, ты же брильянт чистой воды, — вздохнула я.

И мы помолчали. Он был такой красивый у меня в руке, я так давно его не видала, и я подумала, как много работы я сейчас на него нагрузила.

— Ну что же ты медлишь? — спросил камень.

— Думаю, что ещё забыла тебе сказать.

— Раньше думать надо было, — проворчал камень. — Бросай.

— Да, да, конечно.

Я ещё помолчала, поглаживая бриллиант пальцами.

— Прощай.

— Пока, — ответил он.

Я подошла к самой кромке воды, размахнулась что было сил и швырнула свой камень как можно подальше в воду.

Он летел как-то очень уж долго. Я даже успела подумать, что у меня нет таких физических сил, чтобы так далеко его бросить.

Он упал где-то аж на середине залива. От этого места пошли такие круги, как будто туда огромная глыба упала.

«Фантастика», — подумала я и стала уже раздеваться, чтобы успеть искупаться перед возвращением в город, как опять услышала в своей голове:

— Слушай, а ты не задумывалась о том, что для исполнения твоего желания придётся как-то наказывать людей, а?

Я как была с одной снятой штаниной, так и замерла.

Разумеется, об этом я не подумала.

— Э-э-э-э… Ну ты там это… как-то так, не очень-то… как-нибудь так, бережно. Э-э-э… мягко. Не горячись, а? — ответила я.

— А это уже четвёртое желание, — усмехнулся в голове голос.

Он почему-то был похож на мужской, хоть и высокий.

А вскоре после того грянул всемирный кризис.

И не только в нашей стране, а по всей планете стали случаться вот эти всем известные случаи.

Правда, я слышала, что перед этим ещё и земная ось сдвинулась с места, но я всеми силами старалась в это не верить.

Каждое утро я начинала с того, что с волнением открывала компьютер, чтобы узнать в Интернете мировые новости.

Не могу сказать, что я не обращалась к алмазу мысленно с порицаниями или с вопросами, почему именно так всё происходит, а не иначе. И не могу сказать, что он мне совсем уж не отвечал никогда.

Иногда я явно получала ответ. И порой престранными способами. То во сне что-то увижу. То наяву кто-то рядом вдруг скажет. А то и просто закрою глаза и смотрю, смотрю…

Но не всегда это было. Так что о причине многих явлений мне приходилось только догадываться. Либо и вовсе мириться с непониманием.

За это время в моей жизни, да и во мне самой многое изменилось. Я переехала в Питер, и моя жизнь потекла совсем по другому руслу.

Но спустя пару лет я всё же вернулась в тот далёкий сибирский город. Хоть на недельку. Хоть на чуть-чуть. Ну просто чтобы друзей повидать.

Для приезда я выбрала самое красивое время в Сибири — жёлтую осень.

Остановилась у Лены с Сергеем. Каждый день рано утром уезжала за город и там бродила по любимым местам.

Город я почти и не видела. Да и смотреть, честно говоря, мне его не хотелось. Слишком грустные воспоминания он вызывал. И к тому же всегда был заполнен огромными пробками и чудовищным смогом. Уж чего-чего, а этого мне и в Питере хватало с избытком.

А вот главное дело я оставила напоследок. С этим делом я всё откладывала и откладывала.

Но когда, наконец, уже некуда стало откладывать, я поехала.

Поскольку теперь мне пришлось ехать на общественном транспорте, то добралась я до водохранилища почти что к обеду. На конечной остановке я вышла из автобуса совершенно одна.

Знакомое место выглядело иначе, чем в тот раз. Дул сильный ветер, и листья здесь облетали гораздо быстрей, чем в горах. Но знакомые сосны по-прежнему великолепно шумели. Палаток, конечно же, уже не было, костров — тоже. Ни души.

Мусора тоже не было видно. «Видимо, как-то организовали уборку», — подумала я; у дороги стояли переполненные контейнеры.

Тут подъехал огромный джип, и двое здоровенных мужчин стали из него вытаскивать кайты.

— Девушка! — окликнул меня один из них.

Я оглянулась. Он был лет пятидесяти, с совершенно седым ёжиком на голове и круглым животиком.

— Неужели в такой ветер вы собрались купаться? — улыбался мне он.

— Нет, я так поброжу, — ответила я.

— Ну, когда набродитесь, приходите сюда, с нами кофе попьёте. Ведь замёрзнете.

— А вы неужели в такую погоду полезете в воду? — спросила я.

— А то! — ответил старший.

До нужного мне залива я дошла, по-моему, быстро.

Когда я встала на берегу в том самом месте, откуда швыряла в воду свой камень, ветер вдруг стих и рябь на воде исчезла. Поверхность стала совершенно зеркальная, и в ней отразились рыжий откос и лес на другом берегу залива.

Я посмотрела на то место, где, по моим воспоминаниям, должен был лежать на дне бриллиант, и как можно твёрже сказала:

— Послушай, ты знаешь… Мне кажется… Может, как-то полегче можно, а? Ты уж как-то так слишком, однако… Мне кажется. Посмотри, что вокруг творится. Тебе что, людей не жалко, а?! Ты подумай своей бестолковкой-то!!!

Я даже на лоб свой показала пальцем для большей наглядности.

Я увидела, как на чистой глади воды на середине залива пошли круги. Когда они достигли берега, в голове возник голос. Это был спокойный мужской бас.

— Не бери в голову. Всё в порядке. Скоро же Судный день и всеобщее воскрешение.

Я как стояла, так и села на камни.

Долго молчала, вытаращив глаза.

Наконец до меня дошло.

Вот, значит, как… В этом мире даже камни могут сходить с ума.

Ну конечно. Надо же знать меру в своих желаниях. Нельзя было так сильно перегружать камушек. В конце концов, он — всего лишь моя бывшая пуговица. Хоть и большая. Ишь чего возомнил, аж басить начал.

— А о нём ты что-нибудь знаешь? — выдавила я из себя.

Сердце при этом забилось в горле.

— Ты узнаешь о нём, когда он этого сам захочет, — доставили мне не мою мысль очередные круги на воде.

— Ага, — ответила я. — Он воскреснет и споёт. А ещё лучше — привидением. У-у-у-у! В Судный день. А все те, кто гибнут сейчас, кто страдает?! Издеваешься, да?!!!

«Боже мой! Что я наделала, что наделала!» — думала я, карабкаясь по крутому склону.

Вылезла на тропинку. Пошла неизвестно куда. Как назло, вокруг фантастически было красиво. В другой момент я бы на всю катушку наслаждалась всем этим: дышала соснами, небом, горами, водой. Смотрела бы и смотрела…

Ведь для этого я и приехала. В том числе — и для этого. Ведь именно это я любила здесь, в Сибири. Именно по этой природе я так скучала среди серой дождливой равнины с малюсенькой речкой.

Так шла я и шла, куда глядели глаза.

И через какое-то время вышла к конечной остановке автобуса.

На берегу, под соснами, дымил мангал. Уже знакомый седой кайтист помахал мне рукой, подзывая.

Я подошла. Он радостно налил для меня кофе, вручил бутерброд и объяснил, что катание не получилось, потому что ветер внезапно стих. Младший сидел в джипе и пил из кружки, глядя в телевизор, укреплённый перед ветровым стеклом.

Вдруг раздался знакомый голос.

Сердце бухнуло и свалилось вниз.

Я подошла к окну джипа и заглянула.

На экране был — Он.

Мой болезный, так резко когда-то исчезнувший друг, о котором я больше никогда не слыхала, с которым мне даже проститься не удалось перед моим отъездом отсюда, — сидел в кресле.

Вокруг него амфитеатром располагались люди. Ведущий ему задавал вопросы.

Мой бывший весьма изменился. Он отрастил волосы, на нём была косоворотка навыпуск.

Он помолодел, похорошел, а взгляд его стал каким-то другим. Живее, что ли. Но голос был тот же — бархатный и красивый.

Он рассказывал, что был алкоголиком, но потом встретил женщину. Камера переехала на другое лицо.

— Похожа на вас, — сказал сидевший в машине кайтист.

— Но не такая красивая, — добавил седой, нависая над моим плечом.

Эта женщина перевернула его жизнь. Он не только бросил пить, но под её руководством стал усиленно развиваться. А потом они переехали на Украину, познакомились там с солнцеедами и через какое-то время оба отказались от пищи, а потом и от питья. С тех пор так и живут. Дальше шли кадры: Джазмухин, Зинаида Баранова, кто-то ещё. Я сказала:

— Фантастика.

Седой кайтист позади меня тихо вставил:

— А вы не знали? Их уже более двадцати тысяч в мире.

Как только передача закончилась, я поставила кружку на раскладной столик.

— Спасибо, я скоро.

И побежала.

— Мы вас подождём! — закричал мне вслед седой ёжик.

Не останавливаясь, я помахала ему рукой.

Я бежала к месту, куда не собиралась возвращаться уже никогда.

Мне надо было кое перед кем извиниться.

Оглавление