«Новая религия»

Все началось тогда, когда Мартин Дженкинс решил основать новую религию. Мартин жил на улице Ричмонд Крессент 42 в городе Бат. Мартин был пятидесятитрехлетним лысеющим мужчиной, страдающим от хронического астигматизма, что означало, что линзы его очков были довольно толстыми. Он работал в загородном торговом центре замначальника отдела продаж филиала телефонной компании.

«Да я в любой момент стану директором», — хвастался он своей жене, покуда она не сбежала от него в Кент с развозчиком газет выращивать клубнику.

Для мессии он был достаточно странным кандидатом.

Ему очень хотелось работать в главном офисе компании на Хай-Стрит. Хотелось иметь стол, на котором будет красоваться табличка с его именем и чтобы его подчиненные обращались к нему не иначе как «cэр». Но этому никогда не суждено было сбыться. В один дождливый четверг в середине мая он узнал, что повысили его коллегу, который был моложе него, имел шикарную блестящую шевелюру и носил контактные линзы.

— Ну, надо же! — произнес он.

Мартин вовсе не был религиозным человеком. Он был не в ладах с местным викарием, после того, как та отказалась обрекать его сбежавшую жену на вечные муки. Однако, Мартин всегда испытывал некую страсть ко всему духовному. Все это вкупе с его подавленным состоянием и яростной верой в поговорку «Если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, сделай это сам» привело к нижеследующим неотвратимым событиям.

Однажды вечером он сидел в Интернете. Пока искал в поисковой системе новые резиновые сапоги, у него на экране всплыло рекламное окно «Одеяния священника со скидкой». Раньше он никогда не видел объявления об одеяниях, и поэтому сначала его это весьма развеселило. Потом он призадумался, а вскоре стал что-то чиркать на бумаге.

Несколько недель спустя в почтовые ящики жителей улицы Крессент опустилась листовка следующего содержания:

Живете в религиозном вакууме?

Ищете морального вдохновения?

Недовольны затратами совета на переработку вторсырья?

Приходите к Брату Мартину в эту пятницу в 8.00.

Буду рад каждому!

Мартин был недоволен затратами на переработку вторсырья, но действия совета его откровенно бесили. Как будто бы позволяя мусорщикам собирать его газеты «Дэйли Мэйл», он самолично вызывал глобальное потепление.

Мартин стал размышлять о том, как ему лучше представиться. Святой Мартин? Лама Мартин? В конце концов, как создатель новой религии он мог взять все лучшее от каждого из них. Ввиду своей скромности он остановил свой выбор на Брате. Ведь потом всегда можно переименоваться.

Мартин решил начать с малого. Он будет оттачивать свои идеи на прихожанах — на местных жителях. Конечно, в это число войдут не все. Он позаботится о том, чтобы листовки не попали в руки к Люсьену Максбери из тридцать восьмой. Этому Люсьену, который всегда парковал свой спортивный автомобиль в том, месте, которое Мартин считал «своим». Люсьену, чей сын Макс был таким бледным, худощавым, вечно одетым в темное подростком, что наверняка он сидел на героине или, как минимум, замышлял школьную расправу в духе колумбийской мафии. Люсьен даже никогда не здоровался. Ему он точно он будет не рад.

В назначенную пятницу Мартин вернулся с работы рано. В духовку он выложил купленные в «Уэйтроуз» сырные палочки и острые весенние рулетики, расставив стаканы на кофейном столике в гостиной. Потом передумал.

Свою новую сутану он погладил еще с вечера. Натянул ее поверх рубашки и брюк. В белом длинном одеянии он почувствовал себя необычно. Из обтянутой тканью коробки он с нежностью вынул красную шелковую казулу[1], и одел ее через голову. Она спустилась до середины бедер, а короткие рукава — до локтей. Все одеяние, богато расшитое золотом, было приятно тяжелым. Мартин выпрямился, расправил плечи и посмотрел в зеркало. Перед ним стоял незнакомец, от которого веяло властью и мудростью. Но на незнакомце не было головного убора. Мартин нахмурился. Надо было купить митру на сайте.

В дверь позвонили ровно в восемь часов. Мартин чуть было не споткнулся, пока бежал к двери. Поняв, в чем дело, он осторожно пальцами приподнял подол своего убранства, а дверь открыл другой рукой. Это была Джесси Хикс, из второй квартиры на верхнем этаже. Ее волосы были, как никогда, всклокочены. Пока она говорила, глаза бешено метались из стороны:

— Я тут принесла свой альт. Знаешь, я подумала, про музыкальное сопровождение. Ты не против? Я могу отнести обратно, но я подумала, что тебе понравится легкая музыка в перерывах между… ну, не важно. Я принесла целую подборку.

Мартин протянул руку.

— Спасибо, Джесси, — на мгновение ему пришла мысль назвать ее «Сестра Джесси». — Музыка успокаивает душу. Войди же.

Джесси влетела внутрь. Мартин подумал, что голос его прозвучал, как голос священника. Сможет ли он продолжить в том же духе? Снова зазвонил звонок. Это была миссис Фробишер из пятнадцатой. Она была дамой определенного возраста, активным членом районного надзора, ассоциации жильцов и местного общества консерваторов, членом общества «Женская Инициатива», и, вообще, насколько Мартину было известно, эта мадам также участвовала в каждой местной или государственной организации, в которую ей разрешали вступить.

— Добрый вечер, Мартин, — проговорила она. — Я подумала, что мне нужно прийти и заявить о свое участии. Всегда лучше быть в курсе всего. Это ведь первое собрание вашей новой религии? Вы что, уже закончили?

Она пронеслась мимо него в гостиную, где Джесси сидела на полу и собирала разбросанную партитуру.

И снова позвонили в дверь.

Мартин открыл дверь и увидел на пороге Раджива, из двадцать восьмой и Джонатана и Эмму из двадцать седьмой.

— Не ожидал тебе увидеть, — обратился он к Радживу.

— Я готов на все что угодно, чтобы сбежать от жены, — заулыбался Раджив, обнажив сверкающие золотые зубы. — Классный наряд.

— Это мое одеяние, — объяснил Мартин. Но Раджив уже шел прямо в гостиную, откуда слышно было, как Джесси настраивала инструмент. Джонатан и Эмма, прелестная пара, недавно переехавшая в Крессент, нерешительно улыбались.

— Ну, мы подумали, что… — произнес Джонатан.

— Нам хотелось познакомиться с… — пролепетала Эмма.

— …с другими соседями по улице… — закончил за нее Джонатан.

— Добро пожаловать, — торжественно ответил Мартин, — пожалуйста, проходите.

Он уже собирался последовать за ними, как снова зазвенел звонок.

«Я нашел нужную струну, — подумал Мартин. — Жители жаждут найти новый путь. Я утолю их жажду».

Он открыл дверь. Это был Люсьен.

— Раджив рассказал мне о твоей вечеринке. Я должен был это увидеть. Прикольный прикид, чувак, — сказал он и вошел внутрь.

Мартин недовольно последовал за ним в гостиную, где все весело переговаривались, а Раджив расправлялся с последней сырной палочкой.

Мартин поднял руку и призвал всех к тишине.

— Давайте закроем глаза и склоним наши головы в первой молитве, — пропел Мартин. И все повиновались. Мартин почувствовал прилив сил. «Наверно то же чувствует Папа, стоя на балконе над площадью Святого Петра», — подумал он.

После молитвы Мартин вкратце объяснил основные постулаты своей религии. Обязательная служба по пятницам, не убей, не укради, не прелюбодействуй и т. п., безнравственное поведение неприемлемо. Под неприемлемым поведением Мартин подразумевал супружескую измену (прихожане сделали сочувствующие лица), употребление наркотиков запрещено (Джесси судорожно глотнула вина), никакого оголенного живота (Раджив перевел взгляд на потолок, представляя горделиво наморщившийся под сари живот миссис Раджив), запрещено неучтиво обращаться с соседями (Люсьен вздернул брови) и, наконец, отказ от переработки вторсырья.

К большому удивлению Мартина, все прихожане, казалось, увлечены его идеями, хотя Люсьен заявил, что на улице Крессент парковка на улице не запрещена. Потом все стали делиться своими идеями.

— Никакой музыки после 10 вечера.

— Запретить блевать в общественном месте в состоянии алкогольного опьянения.

— Обязательная прополка от сорняков на переднем дворе.

— Как насчет обязательного карри по пятницам вместо рыбы? — поступило предложение от Раджива. Его шурин как раз владел ближайшей забегаловкой.

— Запретить собаками испражняться на улице, в случае нарушение — наказание. Какое будет наказание, Мартин? — спросила миссис Фробишер.

— Адские муки, — наобум произнес Мартин. Внутри него лавинообразно нарастало религиозное чувство. Он не собирался строить демократию.

— Прелестно. Публичные собачьи испражнения караются адскими муками. Мы ведем протокол? Не окажете мне честь?

Через пару часов они составили конституцию, разношерстное собрание правил для новой религии. Мартину стало грустно, что совсем не осталось времени для надлежащей службы, так как он уже написал гневную проповедь об опасностях переработки вторсырья. Они условились собраться на следующей неделе, а пока в течение следующей недели нужно было собрать воедино все их миссионерские труды в городском центре в субботу вечером. Их целью было вернуть чистые, тихие и приятные улицы горожанам, как можно меньше прибегая к крайним мерам. Эмма пообещала смастерить для них эмблему из перьев птиц, убитых ее котом Пиклсом. По возвращении домой у всех было чувство, что они провели интересный вечер.

Проходили недели, и приход Мартина все возрастал. Однажды в гостиной Мартина оказалось почти 15 человек. Мартину было приятно. Но вдвойне приятнее было оттого, что Люсьен больше никогда не приходил на его собрания. Был заведен следующий порядок: все начиналось со службы и проповеди, подготовленной Братом Мартином, затем, если позволяли погодные условия все перемещались на террасу и готовили барбекю. Джесси отвечала за музыку. Ей теперь аккомпанировали банджо (из девятой) и пикколо (из семнадцатой).

Первой парой, патрулировавшей улицы, стали Мартин, одетый в штатское с выставленным на виду значком из перьев сороки, и Джесси при поддержке двух порций двойной водки. Надо сказать, что патрулирование не увенчалось особым успехом. Они обнаружили, что большая часть кутил оставляли бары и пабы в до противного идеальном состоянии. И только через несколько часов они наткнулись на потасовку, которая разворачивалась на задних дворах. Джесси вежливо постучала по плечу каждого из парней, но это не возымело должного эффекта, поэтому Мартину пришлось встать между удальцами. Вскоре на место происшествия прибыл полицейский на велосипеде. Он вовсе не собирался сочувствовать Мартину и его подбитому глазу, а лишь проворчал, что такие вот активисты только мешают его благородному делу.

В свете этого события Мартин предложил прихожанам временно воздержаться от миссионерской работы.

— Давайте-ка свернемся и сосредоточимся на окружающем нас сообществе, — произнес он в конце проповеди, посвященной тому, как можно помочь ближнему, если не спускать с него глаз.

— Давайте вытащим бревно из собственного глаза, — согласилась миссис Фробишер. — Я сама в первую же очередь, проведу патрулирование. И доложу об этом на следующую пятницу.

Пятницу омрачили неприятные новости. Большая часть жителей улицы Крессент были готовы к сотрудничеству. Они с готовностью соглашались пропалывать сорняки, бороться с незаконной собачьей дефекацией и парковкой. Однако Мартин был совсем не удивлен, что Люсьен упорно не подчинялся требованиям. Он даже позволял себе нецензурно выражаться в адрес миссионеров. Мартин размял спину и расправил свою новую митру.

Разве мы будем мириться с этим? — спросил он.

Нет, — эхом ответили прихожане.

Приведите его ко мне, — приказал Мартин.

Раджив сначала было рассмеялся, но быстро умолк, наткнувшись на осуждающую тишину. Миссис Фробишер вышла вперед.

Я пойду за ним, — заявила она. К ней тут же присоединились Джесси, Джонатан и сосед Альфред, который изначально пришел с просьбой о спонсировании школьной велосипедной гонки, но тут же забыл об этом, соблазнившись сырными палочками. Миссис Фробишер повела за собой свою команду через всю улицу. Оставшиеся прихожане остались ждать, сгрудившись над сосисками барбекю. Только Раджив испарился.

Через десять минут Люсьена втащили на террасу. Волосы его были растрепаны, а лицо — пунцовым. Мартин был заинтригован. Ах, этот всемогущий, насмехающийся, наглый Люсьен! Вот его привели по приказу Мартина к нему на террасу, чтобы привести в исполнение его требования. Представляя, что у него в руках сверкающий меч, он вознес над ним первое, что попалось ему под руку.

— Как ты, дебилоид, смеешь тыкать мне в лицо этими чертовыми щипцами, — заверещал Люсьен. — И пусть эти обезьяны отпустят меня!

— Согласен ли ты, Люсьен Марксбери, соблюдать правила, предписанные Религиозным Орденом Ричмонда? — томно произнес Мартин.

— Черта с два! Ну, и что ты сделаешь, чтобы заставить меня повиноваться? — усмехнулся Люсьен. Мартин отвернулся от него. Щипцами из мангала он выудил раскаленный уголек. Все прихожане ахнули. И тут он приблизился к Люсьену.

— Ты уверен? — спросил он.

Люсьен попятился назад, но его держали так крепко, что он не смог двинуться дальше.

— Может на руку, Брат Мартин? — предположила миссис Фробишер и начала расстегивать манжету рубашки Люсьена. Когда Мартин приблизился еще на один шаг к Люсьену, на краю террасы завязалась потасовка. Сверкнула вспышка фотоаппарата. Мартин вздрогнул и обернулся.

— Я позвонил в полицию, — заявил Макс, тыча фотоаппаратом в Мартина. — Они приедут сюда с минуты на минуту. Еще один шаг к отцу — и тебя поразит смертоносное оружие. — Снова фотовспышка. Мартин заморгал, пытаясь прийти в себя.

— Отпустите его, — приказал он миссис Фробишер. Она уже отпустила руку Люсьена.

— Не думайте, что на этом все закончилось, — сказал Люсьен. Потом развернулся и заковылял к выходу.

Когда приехала полиция, инцидент уже был исчерпан. Люсьен решил не подавать иск. Однако в «Хронике» на треть страницы была напечатана фотография, которая изображала жителя Бата, облаченного в рясу священника, угрожающе размахивающего раскаленным углем. К фотографии прилагалась насмешливая подпись «Возлюби соседа своего», и далее читателей предупреждали, что угли для барбекю могут быть обжигающими. После этого инцидента приход Мартина значительно поредел. Большинству жителей было стыдно. Некоторые видели, как миссис Фробишер извинялась перед Люсьеном. Мартин отнесся ко всему философски. Возможно, популярностью своей религии он обязан пятничным развлечениям в Бате. Он присоединился к местному театральному кружку, где должен был играть викария в следующей постановке.

Когда его спрашивали, Мартин всегда отвечал, что он усвоил урок. Но иногда он мысленно возвращается в прошлое и улыбается, вспоминая, как однажды популярный и успешный Люсьен Марксбери смотрел на него с неподдельным ужасом.

Примечания

1

Казула (или орнат) — главное литургическое облачение католического или лютеранского священника, верхняя одежда, которая покрывает все остальные. Аналог православной фелони. (прим. верстальщика).