«Чалын – дочь снежных вершин. Книга 1. Южные ветры»

864

Описание

Хан Ойгор увядает и ни один шаман не в силах ему помочь. Чтобы разгадать загадку проклятия и спасти отца, девочка по имени Чалын отправляется в далёкое путешествие по лунно-солнечной земле. Её помощники – верные друзья, путеводитель – любящее сердце. А оно ведёт в миры духов, безвыходные для простых людей. Лишь только там можно найти ответ на самый главный вопрос в жизни Чалын.



1 страница из 2
читать на одной стр.
Настроики
A

Фон текста:

  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Текст
  • Аа

    Roboto

  • Аа

    Garamond

  • Аа

    Fira Sans

  • Аа

    Times

стр.
Макс Саблин Чалын – дочь снежных вершин. Книга 1. Южные ветры

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru)

Как всё начиналось

К написанию этой сказки я приступил после моего дебюта – романа «Архия – мир, который существует».

Моё странствие в эпоху раннего железного века Алтая началось с удивительной находки новосибирских археологов сделанной в 1993 году на плато Укок (Кош-Агачский район Республики Алтай). В первом кургане могильника Ак-Алаха-3 из заледеневшей лиственичной колоды извлекли мумию молодой женщины. Помимо прекрассно сохранившегося ритуального убранства в могильнике были обнаружены шесть рыжих коней.

Находку отнесли к древней – Пазырыкской культуре (IV–III вв. до н. э.), а сама мумия обрела множество имён. Одни люди называли её Кадын, другие – Очы-Бала, журналисты величали Принцессой Укок и Алтайской княжной, а коренные жители провозгласили Праматерью алтайского народа.

Примечательными стали татуировки на теле умершей – грифоны.

Древнегреческий историк Геродот в трактате о Скифии описывал населяющие Горный Алтай племена как воинственных людей живущих в холодном крае, среди высоких гор, там, где снежные хлопья похожи на перья птиц. С его слов они стерегли золото и могли превращаться в грифов.

Находка меня заинтриговала, и я решил описать быт и нравы людей живших в те далёкие времена. Так у мумии появилось новое имя – Чалын (роса) и история её жизни.

Изо дня в день, удобно расположившись в кресле, с ноутбуком или авторучкой, я путешествовал. Моя любознательная душа странствовала по заснеженным горам Алтая, преодолевала дремучую тайгу, проводила таинственные ритуалы вместе с шаманами, поднималась и опускалась в загадочные миры духов. Я слушал льющиеся из уст сказителей эпические песни и легенды. Я видел нескончаемые странствия кочевников и жизненный уклад осёдлых племён, где каждый человек, будь он воином или пастухом, принадлежал к знати или был простолюдином, бережливо относился к природе и почитал старших. Все они одухотворяли солнце и луну, огонь и воду, родную землю и голубое небо, высказывали благопожелания духам-хозяевам и духам-покровителям, жертвовали им незатейливые дары.

Совсем скоро настало время, когда грань между реальностью и параллельным миром стёрлась. Чем больше я писал, тем труднее мне становилось возвращаться домой. Я едва ли не переселился в далёкую страну древней Азии. Но, к счастью этого не случилось, вы читаете эту запись, а значит, я благополучно закончил своё путешествие и готовлюсь совершить новый скачок во времени или пространстве.

Но, прежде чем снова отправиться в путь, я перечислю тех людей, кто помог мне донести до вас вот эту удивительную историю.

На начальном этапе организационную поддержку оказывали: Галина Кубрина (Управление Алтайского края по культуре и архивному делу) и Владимир Иванов. На протяжении всей работы над книгой неоценимую информационную помощь оказывал Василий Ойношев – кандидат филологических наук, директор агентства по культурно-историческому наследию Республики Алтай. Разрешению некоторых вопросов способствовали: Светлана Урбанова – сотрудница этого же агентства; Александр Базайченко – археолог, кандидат исторических наук; Кулер Тепуков – главный редактор детского журнала «Солоны» (г. Горно-Алтайск); Сергей Бахрамаев – проповедник буддизма на Алтае; Валерий Куницын – поэт, член Союза писателей России и Антон Кузнецов – архитектор, исследователь фольклора Горного Алтая. Дизайном и художественным оформлением занималась Анастасия Дорохова. Иллюстрировал книгу художник Вадим Калинкин и Ольга Шумахер. Первичное редактирование текста осуществляла Маргарита Ненашева – филолог.

Всем этим людям я выражаю огромную признательность за оказанную помощь!

Пожалуй, мне пора заканчивать. Думаю, вам уже не терпится пуститься в странствие. Если это так – тогда в путь! История начинается.

Глава 1. Красивый край

В далёкие-предалёкие времена, в горной стране Уралтай, в том месте, где высокие хребты сверкают тысячелетними ледниками, а их крутые склоны покрывает дремучая тайга, где своенравные реки омывают водами подножия каменных утёсов-великанов, в сказочно красивой долине, устланной редкостными цветами, устав от кочевой жизни, обосновалось небольшое племя. Его переносные жилища сменились срубными аилами [1] , сочные луга превратились в пастбища, на холмах задымили первые глинобитные печи. Своему поселению люди дали название Яраш-Дьер, что означало «красивый край».

Природа здесь была богата и щедра. Она даровала людям пищу, одевала их и вдохновляла к жизни своей красотой. И вскоре к этому племени стали присоединяться разрозненные семьи и одинокие скитальцы. Аил разрастался, а вместе с этим расходились о нём и его хозяине добрые слухи: мол, ойгорский народ под предводительством молодого бая Ойгора [2] хорошо там живёт. Его все уважают. У него сердце не каменное, голова не ветреная. Он справедливый, честный, каждому свой налог определяет. Бедного не принижает, богатого не возвышает. С иноземцами дела знает: пушнину да украшения на ткани яркие меняет.

Как говорили, так оно и было. В то время все свободные племена платили откупную дань Санжару [3] – верховному правителю Уралтая. И народ Яраш-Дьер не был исключением. Раз в три месяца бай Ойгор собирал налог со своего племени – ровно половину того, что надо было отдать. Недостающую часть он брал из казны, однако при этом она никогда не истощалась.

Мудрость молодого бая не позволяла его народу разориться, напротив, она помогала преумножать его богатства. Добрый человек за них сердцем радовался, злой завидовал, грязной бранью распылялся.

Шло время. Яраш-Дьер притягивал кочевников с разных концов горной страны. Берега рек обживались людьми, межгорные луга превращались в пастбища. Для защиты от врагов разрозненные племена объединялись. Возникло новое ханство, центром которого стал Яраш-Дьер, а ханом – Ойгор.

Глава 2. Рождение

Возвращаясь из очередного похода, хан и его усталое войско сделали привал в попутном аиле. Утолив голод, накормив коней, воины Ойгора вместе с местным жителями собрались на берегу большого холодного озера, кристальные воды которого в безветренную погоду отражают заснеженные вершины угрюмых гор. Здесь, под открытым небом, люди часто устраивали соревнования по борьбе кюре́ш. Захватывающие поединки удальцов могли длиться часами до выявления абсолютного победителя.

Негромко переговариваясь друг с другом, мужчины, юноши и старики неторопливо занимали свободные места вокруг вытоптанного участка земли, границы которого определяла пожелтевшая от солнца трава. Одни садились на землю, другие оставались стоять. И лишь суетливые мальчишки, в предвкушении чего-то необычного, сновали среди взрослых не находя себе покоя.

Среди простого люда уж больно выделялся один человек – рослый мужчина с сединою на висках, густыми бровями, прямым удлинённым носом и крепкими, явно выраженными скулами. В отличие от остальных, позволяющих себе перекинуться шуткой, он был сдержан и очень серьёзен. Да и роскошный наряд: от красных кожаных сапог, украшенных бархатом и позолотой, до пёстрой меховой шапки, пошитой из соболя и лисицы, выделял его из общей массы. Это был Ойгор.

Хан восседал на бурой медвежьей шкуре, выделанной местными умельцами. Их кропотливый труд сохранил грозный облик хищника и после смерти: острые изогнутые когти, застывший оскал и немеркнущий блеск жизни в тёмно-серых, маленьких, как бусинки, кремниевых глазах. По правую руку от Ойгора сидел мальчишка лет тринадцати. Богатая одежда на нём отличалась от той, что была на его сверстниках. Во внешности мальчика просматривались тонкие черты сходства с самим ханом, и неспроста, ведь в жилах мальца текла благородная кровь правителя. Сына Ойгора звали Амаду [4] . С детства он старался быть вместе с отцом и для своего юного возраста уже многому научился. Амаду метко стрелял из лука, точно кидал копьё, умело владел кинжалом и мечом, неплохо справлялся с чеканом [5] . Однако он ещё никогда не бывал в настоящих сражениях, потому как хан оберегал его – своего кровного наследника.

Когда солнце отбросило тени от седых гор, указав на окончание полдня, началось самое интересное. В центр круга демонстративно вышел коренастый парень. Он расстегнул деревянную пряжку кожаного ремня, небрежно бросил его на землю, затем резким движением скинул с себя короткую овчинную шубу и окинул толпу вызывающим взглядом. Все затихли, и даже неспокойные мальчишки замерли в ожидании.

Вызов принял чернявый парень. Неспешным шагом он выдвинулся навстречу кряжистому бойцу. Смельчак был чуть повыше своего соперника, но слегка уступал ему в плечах. Его мощный торс прикрывала одна лишь рубаха. Он заранее готовился к соревнованию, ждал его, и даже угадал, с кем придётся помериться силами.

Завязалась борьба. Соперники хватали друг друга за руки, за ноги, перебрасывали через себя, ставили подножки. Множество раз они оказывались на земле, поочерёдно одолевая друг друга, затем поднимались, расходились по сторонам и снова вступали в схватку. Это был удивительный поединок равных по силе и воле противников.

Заведённая толпа не умолкала. Крики раздавались с разных сторон. И стар и млад – здесь все разделились на два лагеря, и каждого волновал один лишь вопрос: «Кто же победит?»

Обжигающими каплями по багровым лицам борцов бежал пот, волосы на головах слиплись, а полотняные рубахи превратились в грязные изодранные тряпки. Борьба продолжалась. Борцы прижались друг к другу щеками. Один из них налёг широким лбом на плечо противника, тот же, подняв голову, попытался вытянуть соперника на себя. Но силы не бесконечны, оба сильно устали и уже не могли показать своё мастерство в полной мере. Перетаптываясь на одном месте, борцы еле держались на ногах, однако никто из них даже и не думал сдаваться.

Золотое солнце ленилось с закатом. Прикоснувшись к высоким горам, оно озарило их серые склоны янтарными лучами и остановилось. Уже унылая луна показалась на небе, а дневному светилу всё было нипочём. Казалось, даже ему любопытно, чем же закончится поединок.

Толпа не утихала. Лишь только хан и его окружение спокойно наблюдали за всем свысока. Приближённые Ойгора молчали, но и в них кипела кровь воинов. Они смотрели и наслаждались борьбой, восхищались и гордились могучими сыновьями Уралтая.

Этот бой был не просто поединком, а хорошей тренировкой и отличным способом проявить себя перед ханом, показать свою удаль и силу. Ведь самых лучших борцов кюреш Ойгор забирал в своё войско. Хан щедро вознаграждал воинов, одевал их, а народ воздавал им почести. Но не это привлекало людей в ряды славной воинской братии. И стар и млад считал за честь защищать свой род, своё племя и собственную землю.

По левую сторону от хана стоял старейшина местного племени – пожилой мужчина с седой бородой. Хан повернул к нему голову, поймал ответный взгляд, показал два пальца и сразу же кивнул, тем самым давая понять, что оба этих воина заслужили его уважение и поэтому он забирает их.

Поняв знак, зайсан [6] незамедлительно отправил ближайшего к себе соплеменника разнимать борцов. Им оказался невысокий темнокожий человек с торчащим клоком грязных слипшихся волос на голове. Он был ленивым и неряшливым, что подчёркивала его далеко несвежая одежда. В его маленьких, чёрных, как уголь, глазках просматривалась грусть. Горемыка мечтал ничего не делать, но при этом жить в полном достатке. Судя по его кислой физиономии, напоминавшей луковицу, это не получалось. Он постоянно был чем-то недоволен и даже не скрывал своей извечной досады. Да и звали его так же, как и растение с острым вкусом, – Согоно [7] .

– Воины храбрые, сильные, вы, словно две скалы, крепки и хмуры, будто тучи! – хвалил борцов Согоно, вместе с тем пытаясь их разнять. – Хану сила ваша нужна. Тебя и тебя он к себе заберёт…

Ухватившись за их крепкие руки, он изо всех сил старался вклиниться между упрямцами, но это ему не удавалось. Согоно болтался вместе с ними из стороны в сторону, чем смешил собравшихся.

– Ха-ха-ха-ха! – раздавался хохот с разных сторон.

– Эй, Согоно, да ты, я вижу, и сам их обоих наземь положишь! – выкрикнул кто-то из толпы.

– Ха-ха-ха-ха! – громче прежнего смеялись люди.

Вот только пыхтевший Согоно совсем не веселился, а усердно пытался остановить борцов, но все его усилия были тщетны, отчего он злился и хмурил брови.

Народ уже стал успокаиваться, как вдруг из толпы выскочил удалой мальчуган с бочонком в руках, и, недолго думая, разом окатил всех троих студёной водой. Это был самый лучший способ охладить их пыл. Соперники тут же разошлись по сторонам. Теперь у них не осталось сил даже для того, чтобы выпрямиться. Ссутулившись, как старики, тяжело дыша, они устало смотрели друг другу в глаза, а между ними стоял насквозь промокший Согоно. У него перехватило дыхание, он не мог ничего понять и лишь разводил руками, растерянно оглядываясь по сторонам. И вновь толпа взорвалась от смеха. На этот раз не сдержался и хан, он отклонился назад и его лицо озарилось улыбкой.

Наконец, один из борцов сделал первый шаг к сопернику, тот подался навстречу и они по-дружески обнялись, поскольку это были соревнования сильных мужчин, после которых бывшие противники часто оставались друзьями.

Поединок закончился, но люди не умолкали. Одни делились впечатлениями, другие давали свои наставления, ну а мальчишки – те, в свою очередь, всё ещё посмеивались над Согоно.

Среди суетливого народа сильно выделялся рослый юноша с выступающими скулами, широким подбородком и телом, сравнимым со скалой. В отличие от остальных, он равнодушно наблюдал за происходящим, и взор хана не миновал его.

– Кто этот кезер [8] ? – указав на здоровяка, спросил у зайсана Ойгор. – Отчего он не борется?

– Это Кыркижи [9] , – слегка наклонившись, ответил старейшина племени. – Не очень умён, зато по силе ему среди нас нет равных. Он это знает, а потому и не выходит.

– Силач-гора?

– Да, да, именно так. Наши люди вон с той скалой его сравнивают, – старик кивнул на серый утёс напротив.

– Значит, человек-гора.

– Да, хан, человек-гора. Так его мальчишки зовут.

Глаза Ойгора загорелись. Поднявшись величаво с места, он отвязал кожаные ножны с вложенным в них мечом и передал сыну. Затем снял массивный пояс, усыпанный серебряными да золотыми бляхами, отображающими все его заслуги и подвиги, аккуратно положил на шкуру. Сбросил боевой ремень, увешанный оставшимся оружием: чеканом и бронзовым кинжалом. Распахнул пёструю шубу.

Уразумев намерения хана, зайсан немедля попытался отговорить его от неудачной, как ему показалось, затеи.

– Ойгор-хан! – приблизившись к хану, принялся нашёптывать старик. – Кыркижи руками голыми сарлыков [10] упрямых за рога в стойло затаскивает. Неподъёмные камни с места сдвигает. Горы высокие без отдыха покоряет…

Грозным взглядом Ойгор остепенил зайсана. В тот момент стихла и толпа. Всё внимание обратилось на хана. Он скинул шубу и вышел в круг.

Кыркижи стоял позади всех. Перед ним сновали маленькие фигурки знакомых ему людей, самые высокие из которых едва достигали его могучей груди. Ни в одном из них он не видел достойного себе соперника. Кыркижи ждал вызова от чужаков, от тех, кто явился сюда издалека, среди них встречались силачи подобные ему, с богатырской удалью, и он готов был помериться силами с любым из них. Но вот только не с тем, кто вышел на середину круга. И человек-гора растерялся. Для него хан Ойгор был особенным человеком – справедливым правителем и храбрым воином, о героических подвигах которого кайчы [11] слагали стихи и сочиняли песни. Сказания о нём он слышал с самого детства. Ещё мальчишкой Кыркижи восхищался ханом и сам хотел стать таким же сильным и бесстрашным. Однако сейчас хан Ойгор будто подавлял его волю пристальным взглядом, и богатырь ощущал себя маленьким и беззащитным, хотя на деле это было далеко не так.

Народ расступился, уступив дорогу избраннику, и тот, нехотя сняв шубу, вышел в круг.

Соперники долго присматривались друг к другу, выгадывая наилучший момент для атаки. Первым свою ловкость проявил Ойгор. Он ухватил Кыркижи за шею, на что тот попытался ответить тем же, но оплошал. Хан тут же отпустил его, увернувшись от захвата, а затем снова схватил за шею и резко дёрнул на себя, изловчившись при этом на подножку. Выставив руки перед собой, Кыркижи непроизвольно подался вперёд и после нескольких шагов с выпученными от удивления глазами упал на колени.

Толпа зашевелилась. Люди кивали, перешёптывались и объяснялись знаками.

Кыркижи поднялся на ноги и снова изготовился к схватке. Он всё ещё не мог позволить себе первым вступить в бой и поэтому смиренно ждал очередной атаки соперника. Долго ожидать не пришлось. Как и в прошлый раз, хан проявил сноровку. Он попытался вытянуть противника на себя и снова свалить его с ног подсечкой, однако на этот раз крепко увяз в могучих руках Кыркижи. Ойгор ощутил неимоверную силу своего противника, но тот даже и не помышлял о победе, и именно поэтому ослабил хватку. Поняв в чем дело, хан чуть слышно предупредил богатыря:

– Будешь мне и дальше поддаваться, я тебя накажу. Здесь и сейчас мы с тобой равны.

Эти слова послужили толчком к действию. Кыркижи обхватил Ойгора за пояс, без труда оторвал от земли и положил на лопатки, придавив сверху своей массой.

И снова все замерли в тишине. Человек-гора отпустил хана и, привстав на колено, протянул ему руку. Громко рассмеявшись, тот принял помощь победителя и, оказавшись на ногах, удовлетворённо похлопал богатыря по плечу.

– Алып [12] ! Настоящий алып! – не скрывал восторга Ойгор.

Народ снова ожил. Старики кивали в ответ хану, молодые с восхищением переговаривались, а заводные мальчишки, подражая взрослым, устроили собственную борьбу, путаясь у их ног.

Закат прошёл, дохнул прохладой свежий вечер, наступали сумерки. Люди уже расходились, как вдруг высоко в небе громко прокричала тёмно-бурая птица. Хан Ойгор, как и все остальные, поднял голову и разглядел в потускневшей синеве длиннокрылого беркута. Он грациозно описал круг, зашёл на второй и издал звонкий клёкот:

– Кьяк-кьяк-кьяк!

– Ха-ха-ха-ха! – обрадовался хан Ойгор. – Мюркют добрую весть мне на крыльях принёс: дочь у меня родилась!

В те далёкие времена люди могли понимать язык зверей и птиц, умели разговаривать с ними. Однако всё же мало кто из человеческого рода обладал таким даром с рождения. В основном это были шаманы. Они получали в наследство от предков сокровенные знания естества и, в свою очередь, передавали их избранным – только искренне верящим в себя и в свои возможности. Хан Ойгор был одним из тех немногих, кто постиг язык животных.

– Дочь у меня родилась! – торжествующим криком огласил он долину.

Хан огляделся по сторонам в поисках сына, хотя тот всё это время находился рядом, слева от него, приотстав всего-то на полшага. Увидев Амаду, Ойгор обнял его и повторил радостную новость:

– Амаду, у тебя теперь сестра есть!

Глаза мальчишки засияли от радости, и он улыбнулся.

Недолго думая, Ойгор оседлал справного огненно-рыжего жеребца и, прихватив с собой двух верных провожатых на гнедых скакунах, отправился в путь. Оставшихся воинов хан доверил сыну. Амаду сам попросил его об этом, он считал себя достаточно взрослым для того, чтобы возглавить войско, да и отец полностью разделял мнение сына.

Кони, не зная усталости, скакали сутки напролёт, в темноте освещал им дорогу звёздный небосвод, а днём спасал от зноя свежий, нагонявший облака ветер. Лишь только на вторую ночь хан со спутниками сделали привал: накормили коней, утолили голод сами, отдохнули, и едва наступило холодное пасмурное утро, они уже снова были в пути. Весь день не прекращался унылый дождь, однако и он не стал преградой на пути всадников. Наконец, поздним вечером, когда ночь ещё не наступила, но было уже слишком темно, чтобы передвигаться дальше, хан и его воины остановились. Они прибыли в Яраш-Дьер.

Отпустив спутников восвояси, Ойгор отправился дальше один. Он проехал мимо множества разбросанных друг от друга жилищ, пока не встретил на своём пути многоугольный аил, тот, что отличался своими размерами от других, себе подобных. В темноте он походил на огромный мокрый камень, по которому струились потоки дождевой воды.

– Бр-р! – остановил скакуна хан.

Как будто предчувствуя несчастье, конь неспокойно топтался на месте, тряс гривой, закидывал кверху голову, бил копытом, разбрызгивая собравшуюся под ногами лужу. Ойгор спрыгнул на землю, привязал своего верного друга к коновязи и поспешил войти в аил. Озябшей рукой он приоткрыл войлок, прикрывающий эжик [13] , снял промокшую насквозь шапку и переполненный чувством радости вступил внутрь.

В полумраке, возле очага, сидела на коленях немолодая женщина с видневшимися из-под шапки седыми растрёпанными волосами. Отсвет раскалённых углей придавал её лицу ярко-красный оттенок. Не сказав ни единого слова, она подкинула немного хвороста в очаг и только тогда обратила своё внимание на хана. Сухие сучья задымили, серый дым плотной струёй устремился к тюнюку [14] . Искорёженные ветки вспыхнули, разгорелись, но огонь едва рассеял темноту своим тёплым светом.

Всё время, проведённое в пути, счастливый хан Ойгор думал о своих близких и представлял, как обрадуются они его появлению. Однако, вопреки всем ожиданиям, хан увидел угрюмые лица встречавших его людей. Здесь не было праздника, в этом месте не лились величальные песни, языками огонь в очаге не играл, и всё говорило о том, что сюда пришло горе.

Сквозь полумрак хан осмотрел всех присутствующих. На войлочном настиле пола, по левую от него сторону сидели мужчины, по правую – женщины. Что те, что другие молчали, на их лицах читалась скорбь. Лишь только малышка в деревянной подвесной колыбели улыбалась чему-то во сне. Среди этих людей хан не увидел своей супруги Ойрош. Он понял: подарив ему дитя, она покинула этот мир.

Глаза Ойгора наполнились слезами, он хотел рыдать от горя, но не мог себе этого позволить. Что было силы, сжал хан в глубокой печали шапку, слезами скорби из неё полилась вода. Другой рукой он грубо стер с лица дождевые капли и подошёл к люльке, над которой висел оберег – маленький лук, отпугивающий недоброжелателей из мира духов. Хан с умилением смотрел на дочь. Она крепко спала и не думала просыпаться. Ойгор наклонился и нежно прикоснулся губами к её пухленькой румяной щёчке. Приоткрыв глазки, малышка попыталась осознать, что происходит, но, разглядев лишь мутный незнакомый силуэт, закряхтела, потом широко зевнула и снова погрузилась в сон.

В этот момент к хану подошла седоволосая женщина, та, что поддерживала огонь в очаге. Это была Адаана [15] – потомственная шаманка, покровительница рода Ойгора, защитница от злых духов. Именно она отправила своего крылатого помощника известить хана о рождении дочери.

– Эзен [16] , Ойгор-хан, – тихо поприветствовала его женщина.

Повернув к Адаане голову, хан молча кивнул ей в ответ. Ойгор узнал шаманку, однако был сильно удивлён её изменившейся внешностью. За столь короткий срок она из зрелой женщины превратилась в старуху.

– Адаана, кто годы твои украл? – спросил хан.

– Ребёнок прежде времени на свет появился, – начала свой рассказ шаманка. – Он не готов был родиться, не ждала его так рано и мать. Дыхание младенца обрывалось. Ойрош тоже было тяжело, много сил она потеряла. Ойрош о помощи меня попросила. Помощники мои, духи, привели меня к Матерь-Умай [17] , и она рассказала, что дьула младенца похищен злым духом, в подземном мире его надо искать. Дождавшись ночи, я в мандьак [18] облачилась, бубен чёрный достала. Сарлыков самых крупных, ат [19] быстроногих, кой [20] длинношерстных в жертву отдала. В тёмное царство спустилась, девять рек преодолела, тех, что сливаясь, образуют слёзную реку. По тонкому мосту из конского волоса во дворец властелина Эрлика [21] попала и его самого там нашла. С удовольствием он принял все жертвы животных и выслушал меня до конца, а потом хан чёрный одному из своих сыновей наказал найти того духа, что двойника младенца похитил. После этого владыка «подземной земли» отпустил меня и пообещал вернуть ребёнку дьула, но только взамен жизни его самого близкого человека. Об этом я Ойрош рассказала, и она своё согласие дала.

Шаманка замолчала.

– Ты правильно сделала, Адаана, – дал свой ответ Ойгор.

– Её сюне [22] сейчас здесь, – продолжила женщина, – Ойрош с нами прощается, в мир предков готовится уйти.

В этот момент Ойгор почувствовал лёгкое прикосновение. От виска по щеке сходило нежное тепло. Закрыв глаза, хан представил, как любимая ласкает его своей рукой. На самом деле всё так и было, это видела Адаана. Двойник Ойрош стоял напротив Ойгора и, улыбаясь, гладил его лицо прозрачной рукой. Затем Ойрош прикоснулась к улыбнувшейся ей малышке и растворилась бесцветной дымкой. Опустившись к очагу, пелена закружилась вихрем, подняла искры над языками пламени и, смешавшись с дымом, вылетела в тюнюк.

– Она прекрасна, как капли росы на цветке в пору утренней прохлады, – сказал хан, глядя на дочь. – Я назову её Чалын [23] .

Глава 3. Хан Боджинг и его Третье Ухо

Эхо доброй вести о рождении Чалын разлетелось по всему Ойгорскому ханству. О малышке шептали деревья, журчали быстрые воды, шумели ветра и говорили люди. Донеслась эта новость и до Боджингского ханства.

Про самого хана Боджинга ходила дурная слава. Он слыл жадным, безжалостным правителем, и ждали от него одной лишь беды. От бесчинств Боджинга и его воинов страдали соседние ханства, мирные жители вольных племён и чужеземные купцы: их караваны грабили, а сами торговцы уже никогда не возвращались на родину.

В очередной раз тонокчы [24] Боджинга разорили несколько аилов свободного племени и ограбили иноземный караван. После этого упоённые удачей возвращались домой. Преодолев очередной перевал, они разбили лагерь у верховья быстротечной реки. На голых камнях выросли невысокие конические юрты, разгорелись постовые огни.

В одной из этих войлочных юрт на дорогом ворсовом ковре восседал невысокий человек с золотой чашей в руках. Его густые чёрные волосы были уложены в тугие пучки на темени. Широкие плечи облегал жёлтый, украшенный позолотой шёлковый халат с широкими рукавами. Талию опоясывал зелёный кусок ткани, закреплённый красным кожаным поясом, на котором находились только самые необходимые для похода предметы: огниво, кольцо для стрельбы из лука, плеть и кинжал в изогнутых ножнах, украшенных извивающимся золотым драконом с рубиновыми глазами. А ещё, сзади, на поясе висели шоу – цветные шнуры с нефритовыми украшениями, связанными в сетку, и костяная игла для распутывания памятных узлов. Меч лежал в стороне.

Это был сам хан Боджинг. Его пальцы украшали дорогие кольца с переливающимися камнями, а на крепкой, смуглой от солнца шее висел большой серебряный медальон на плетёной коже. На нём был изображён страшный зверь с тонкими когтистыми лапами, острыми клыками и заострёнными мохнатыми ушами. Во внешности хана было какое-то сходство с этим загадочным существом. Лицо Боджинга показывало всё потаённое зло его внутреннего мира.

Хана Боджинга боялись многие: враги, простые люди и даже те, кто был с ним заодно или же попросту находился под его покровительством. Хан сидел, скрестив ноги. Прищурив раскосые глаза, он смаковал эфир заваренных трав и внимательно слушал старца в светлой овчинной шубе. Тот усердно жестикулировал руками и палочкой вырисовывал на узорчатом ковре героев своего рассказа. Это был новый кайчы хана Боджинга. Вид у него был изнурённый, сказывался долгий переход через горный хребет. Однако человек с седой бородкой, прикрывающей впалые щёки, не показывал свою усталость и продолжал увлечённо рассказывать про Дельбегеня.

В очаге плясало пламя, его блики зловеще отражались в куче драгоценностей из золота, бронзы и серебра. Здесь, напротив хана, по правую сторону от кайчы, находились все награбленные в походе украшения. Боджинг всегда осматривал свои трофеи, с жадностью перебирая их по несколько раз. Из того, что было, он выбирал самое лучшее, а остальное раздавал своим подданным. Однако в этот раз он решил повременить со своим любимым занятием.

Хан поднёс чашу ко рту, сделал громкий глоток, причмокнул от удовольствия и вдруг замер. Его чёрные глаза засверкали, рука дёрнулась к кинжалу, но, не дотянувшись до него, замерла. Хан Боджинг напоминал хищника, внезапно увидевшего добычу. Злобными прищуренными глазами он наблюдал за двигающимся под ковром, возле его сокровищ, бугорком.

Увлёкшийся сказанием кайчы даже не заметил присутствия постороннего в юрте, а вот гнев хана он увидел сразу. Приняв ярость слушателя в свой адрес, сказитель от испуга сбился и, заикаясь, немедля принялся оправдываться:

– Я-я-я. Так и было. Д-да, да, да…

Кайчы с трудом проглотил слюну и, замотав головой, снова продолжил:

– Нет, нет, Дельбегень Луну не проглотил….

Рассказчик не мог понять, чем же разгневал хана, ведь сказание о ненасытном чудовище он знал очень хорошо. Старец поведал Боджингу про ужасного семиглавого Дельбегеня, пожирающего людей. Про то, как солнце и луна решили с ним расправиться, и как ночное светило, тайком опустившись на землю, схватило-таки людоеда и потащило с собой. И продолжил тем, что Дельбегень, сопротивляясь, ухватился за ветвистое дерево, но это ему не помогло, и он вместе с ним оказался на небе. Рассказал, что с тех пор на луне появились тёмные пятна, и они – это не что иное, как силуэт чудовища, которое держит дерево, вырванное с корнями. Но когда кайчы ставил точку в рассказе, сообщая о том, что во время лунного затмения люди создавали шум, криком вызывали лай собак, чтобы не дать Дельбегеню проглотить луну, хан Боджинг вдруг рассвирепел. Отчего?

«На пятнах надо было остановиться», – мелькнула мысль в голове сказителя.

Едва успел он об этом подумать, как Боджинг выхватил кинжал и метнул его в сторону кайчы. Обомлев, старик потерял дар речи. Но на его счастье сверкнувший клинок пролетел мимо и воткнулся точно перед бугром на ковре.

– Что застыл, как истукан? Помоги ему, ковёр разрежь! – грубо распорядился хан.

Вздохнув с облегчением, сказитель развернулся, вытащил кинжал и увеличил разрез. Из дыры показалась продолговатая барсучья морда. Поводив полосатым носом, пошевелив усами, зверь вылез наружу и встал на задние лапы.

– Давай, – прохрипел хан Боджинг. – Рассказывай.

Барсук посмотрел в сторону кайчы, тем самым давая знать, что не желает говорить при посторонних.

Боджинг поставил чашу с напитком перед собой, перевёл взгляд на сказителя, затем кивнул в сторону драгоценностей и с пренебрежением произнёс:

– Что пожелаешь, себе возьми.

От неуважительного отношения к себе кайчы растерялся. Ещё ни один человек не был с ним так груб. Его, владеющего каем [25] , получившего дар свыше, обычно все почитали. Он мог изливать легенды часами, и при этом никто не позволял себе перебивать его, не говоря уже о тех вольностях, что дозволял себе Боджинг.

– Ну? – прорычал хан.

Недолго выбирая, кайчы схватил первую попавшуюся золотую фигурку оленя и, бормоча благодарности, поспешил покинуть это пренеприятное место.

Золотом заинтересовался барсук. В предвкушении награды он гладил чаши, трогал бляхи, рассматривал украшения. Самоволие зверя разозлило хана. Выхватив из-за пояса плеть, он в мгновение ока занёс её над головой и хлестнул наглеца. Кнут глухо прошёлся по хребту, сбив пыль с грубой шерсти. С визгом отпрянув от сокровищ, барсук потянулся лапами к спине, но его трясущиеся коротышки едва доставали боков, а жжение только усиливалось.

Боджинг снова ударил плетью, и её конец обвился вокруг толстой шеи несчастного. Хан натянул кнут.

– А-а-а-х-х-х!.. – захрипел бедняга, пытаясь скинуть губительную петлю. И вновь надежда на собственные лапы оказалась тщетной, они были слишком коротки, чтобы освободиться.

– Ха-ха-ха! – злобно рассмеялся Боджинг.

Массивное туловище барсука вдруг начало вытягиваться до невероятных размеров. Превращаясь в руки и ноги, лапы становились длиннее, грубая шерсть пряталась в корни, оголяя смуглую кожу, хвост делался короче. Быстро сжимаясь, морда зверя приобретала черты человеческого лица. А когда преображение закончилось, перед ханом на войлочном ковре лежал голый человек. Тёмные волосы на его голове стояли дыбом, растрёпанная борода торчала в разные стороны, а широкие густые брови срастались на переносице. Обеими руками человек-барсук схватился за кнут и освободился от удушающей петли.

– Кха-кха! Кха-кха! – закашлялся он, потирая шею.

– Ха-ха-ха! – снова рассмеялся хан. – Учинчи Кулак, ты забыл, к кому пришёл?

Своё прозвище – Третье Ухо – человек-барсук получил от хана Боджинга. Учинчи Кулак был его тайным осведомителем. Он исправно приносил ему свежие новости и получал за это награду.

– Хан Боджинг! Нет, нет, вовсе нет. Кха-кха!

Учинчи Кулак поднялся на колени и затрясся от холода. Привыкнув к тёплой звериной шкуре, он уже давно не превращался в человека, и сейчас ему приходилось мириться со своей участью оказаться нагим не по собственной воле. Дыхание человека-барсука прерывалось, голова тряслась. Обхватив себя руками, он принялся потирать плечи.

– А теперь тебе они нужны? – указав плетью на драгоценности, спросил хан.

– Н-н-нет.

Учинчи Кулак с жадностью посмотрел на другую кучу, с мехами. В ней, среди звериных шкурок, лежали дорогие шубы и шапки, а эти вещи могли бы его согреть.

– Возьми! – дал разрешение Боджинг.

Учинчи Кулак подполз на коленях к мехам, быстро перебрал их, и, выбрав самую богатую шубу из горностая, потянул её за рукав.

– Э-э-э! – раздался возмущённый оклик Боджинга.

Услышав хозяина, Учинчи Кулак убрал шубу в сторону с притворным видом, как будто изначально собирался сделать это сам, без порицания хана. Человек-барсук вытащил другую – лисью шубу. Она оказалась самой простой и к тому же старой. Ко всему прочему, её правый рукав был заметно длиннее левого. Без особого удовольствия Учинчи Кулак накинул её на себя и затих.

Хан вальяжно прилёг на бок, неторопливо поднял чашу с поостывшим отваром из трав и приготовился слушать.

– Буура [26] ведущего шаг я слышал сегодня, а за ним и топот всего каравана, – заговорил Учинчи Кулак.

– Как далеко они идут?

– Тихим ходом путь в два дня вас с ними разделяет. Шаг их тяжёлый, груза много.

Боджинг призадумался.

– Что ещё?

– У Ойгор-хана дочь родилась.

– Хорошо, – ответил Боджинг.

– Да, да, Боджинг-хан, дети – это хорошо.

Учинчи Кулак замолчал.

Хан взглянул на чашу, сделал из неё глоток и снова обратил свой взор на человека-барсука. Учинчи Кулак что-то не договаривал. Почёсывая голову, он пребывал в раздумьях. Его взгляд устремился в пол.

– Всё? – спросил хан.

Учинчи Кулак встрепенулся.

– Боджинг-хан, за плохую весть меня простите.

– Что там у тебя? – прорычал Боджинг.

– Племя ваше, то, что соседствует с ханством Ойгорским, к Ойгор-хану ушло.

– Нурцы?! Ха! Пусть убираются, мне они не нужны.

– Нет-нет, Боджинг-хан. Жить они там же остались, в Долине семи водопадов. Вот только от вас отреклись, – тихим, дрожащим голосом закончил Учинчи Кулак.

– Что? – возмутился Боджинг.

Хан нахмурил брови, его лицо исказилось, глаза налились кровью.

– Долина семи водопадов моя! – процедил он сквозь зубы.

Всё дело в том, что землю, заселённую вольными племенами, хан Боджинг считал своей, а потому не собирался разделять её с чужаками. Но на самом-то деле Долина семи водопадов ему не принадлежала точно так же, как не принадлежала она и нурцам. Земля Уралтая была едина для всех. Любое племя могло свободно кочевать и каждый раз выбирать себе новое место для жизни. Так было и с нурцами. Изначально их род расселился в Долине семи водопадов, а уж потом, во времена правления отца Боджинга, присоединился к ханству. Со временем власть от отца перешла по наследству к сыну, и ханом стал Боджинг. Он постоянно увеличивал дань нурцам, что возмущало народ. Однако, зная буйный нрав своего правителя, люди терпели его, они боялись мести. Наконец, племя решилось на отчаянный шаг и перешло в подданство Ойгорского ханства.

«Ойгор-хан – кезер храбрый, умный. Его так просто не возьмёшь», – подумал Боджинг.

Приняв мудрое решение, поостывший хан перевел хитрый взгляд на сокровища и распорядился:

– Ойгора с рождением дочери поздравишь. Ему подарки от меня привезёшь. Всё, что здесь видишь, отдашь и столько же пообещаешь. Мне нурцы не нужны, я свободу им дарю.

– А земли? – нерешительно спросил человек-барсук.

– Что? – возмутился хан.

– Их он отдаст? – замявшись, продолжил Учинчи Кулак.

– Ойгору не нужна со мной ссора. Отдаст! – поставил твёрдую точку самоуверенный Боджинг.

Глава 4. Настырный сосед

Прошёл год. За это время к Ойгорскому ханству присоединились ещё два племени. Хан Ойгор пополнил ряды своего доблестного войска свежими силами, а вместе с тем обрёл врага в лице южного соседа – Боджинга. Один за другим в Яраш-Дьер приезжали посланцы злобного хана. Они привозили с собой нечистые, омытые кровью и слезами дары: драгоценности, дорогие меха, домашнюю утварь. Да только отправлял Ойгор чужаков обратно словом твёрдым, отчего злился Боджинг, но ничего поделать не мог.

К этому времени Чалын делала первые неуверенные шаги и внятно произносила слово «адам» [27] . На день рождения отец подарил ей молодого белогривого жеребца. Он оседлал его, посадил дочь перед собой и пустил коня вскачь.

Под копытами клубилась пыль, звенела мелодично упряжь. Перед глазами изумлённой наездницы мелькали деревья. Она ощущала мерный бег коня, слышала стук копыт, а позади – стихающие восхищённые крики людей. Сердце Чалын переполнялось радостью. Ёе мягкие, как пух, волосы развевал нежный ветер, она щурилась, хохотала и постоянно оборачивалась, чтобы посмотреть на такого же счастливого отца.

Время летело невероятно быстро, день за ночью, ночь за днём, отмеряя судьбы людей, изменяя их лики. Чалын подросла. В пять лет она уже уверенно держалась в седле и выезжала с отцом на охоту, училась выслеживать зверя, стрелять из лука и кидать чекан.

Амаду возмужал. Мудростью, справедливостью и отвагой добился он признания народа и отец вверил ему правление северными племенами ханства. И юноша оправдал доверие. Амаду умело справлялся со своими обязанностями, завоёвывая всё большее уважение соплеменников и вселяя светлую гордость в сердце отца.

У Ойгора появилось больше свободного времени. Теперь он полностью отдавал его дочери, передавая ей знания жизни, обучая владению мечом, раскрывая все таинства рода. А когда хан занимался делами своего народа, его заменяла Адаана. Она посвящала Чалын в тайны природы: обучала языку зверей и птиц, раскрывала сокровенную силу целебных трав, учила читать небеса и воды.

Тем временем не дремал и враг. Зная силу ойгорского войска, хан Боджинг до поры затаился. Он уже не надеялся заполучить земли нурцев миром, однако продолжал отправлять своих гонцов к Ойгору с новыми и новыми дарами. Но всё было напрасно. Ойгор по-прежнему настаивал на единстве земли Уралтая. Тогда Боджинг решил лично явиться к несговорчивому хану. Навьючив лошадей, верблюдов и оленей, он отправился в путь.

Караван Боджинга шёл мерным шагом. Ровной полосой тянулся он по долинам, в горах петлял по узким тропам, преодолевал перевалы и реки. Спустя некоторое время Боджинг и его люди, наконец, оказались в Яраш-Дьер. Хан Ойгор гостеприимно встретил южного соседа и сдержанно выслушал все его доводы. А потом дал мудрый ответ: «Долина семи водопадов твоя. Там жить ты можешь, людьми своими править. Но притеснять народ мой тебе я не позволю». Глаза Боджинга покраснели, забилось чаще сердце, кровь закипела, а разум помутился от гнева. Но злобный хан сдержался и даже слова не проронил в ответ.

Боджинг вернулся с гружёным караваном домой. С тех пор его намерения изменились. Нет, он вовсе не собирался уступать Ойгору. Злой хан вынашивал более коварный план. Мечтая обо всех наслышанных богатствах Яраш-Дьер, он готовился к войне. К той, что должна была принести ему полную победу над великим Ойгорским ханством.

Последующие три года для ойгорцев были на удивление спокойными. На их аилы никто не нападал, караваны не грабили, а на лугах не пропадал скот. Да и иноземные купцы теперь не обходили опасные места далёкими тропами, а вели караваны через земли Яраш-Дьер, что облегчало путь и экономило время. Казалось, будто бы наступило то время, когда все люди Уралтая наконец обрели счастье. Уже никому не хотелось воевать, каждый знал собственное место и занимался своим делом.

Глава 5. Лиственное чудище

В золотистой роще, под невысокой гладкоствольной осиной, принаряженной багряной листвой, играли две девочки. Они сидели на бархатистом покрывале из разноцветных опавших листьев и собирали из обломков тоненьких сухих веток маленькие аилы. Занятие это девочкам очень нравилось. Труженицы старательно возводили одно жилище за другим и складывали рядом с миниатюрным посёлком небольшие горы из собранных ими же камней. День был ясным. Чуть слышно шелестела листва, и солнце светило так ярко, что казалось, будто бы лето ещё не закончилось, а королева красок – осень, слегка поторопилась со своими чудными нарядами.

– Таш-Баш [28] здесь живет, – сказала маленькая красавица, одетая в бирюзовое шелковое платье, прикрытое изящным полушубком из горностая.

Девочка доделывала конусообразное жилище, расположенное на вершине самой высокой горы, усердно возведённой ею. Аккуратно уложив последнюю палочку, она проводила взглядом красивых серых глаз пролетающую мимо паутинку. Опрятную, ухоженную красавицу звали Чалын. Утончёнными чертами лица она с каждым годом всё больше походила на свою мать: те же полненькие губы, прямой аккуратный носик и тонкие дугообразные брови. Тёмные густые волосы девочки были заплетены в три косы, две из которых лежали у неё на груди, а третья оставалась за спиной. В каждую из них была вплетена узкая зеленовато-голубая ленточка. Тонкую талию Чалын украшал кожаный пояс с золотой бляхой, на котором висели бронзовый кинжал и маленький расписной мешочек, предназначенный для кремня и огнива.

– Кто этот Таш-Баш? – спросила сидящая рядом невысокая кареглазая девчушка, разгребая руками листья под новую постройку.

Это была Нариен – соседка Чалын. Девочки давно знали друг друга и иногда, когда взрослым до них совсем не было дела, проводили время вместе.

– Нариен?! – изумилась дочь хана. – Это же дух Тош-Туу – самой высокой горы Ойгорского ханства.

– Откуда ты знаешь? – поинтересовалась Нариен, сняв паутинку со своего плеча.

– Адаана рассказывала.

– А почему его так зовут? Голова у него на самом деле каменная? – посмотрев на острый камень в своей руке, снова спросила Нариен.

Чрезвычайно любопытная, она постоянно задавала вопросы подруге, а та охотно ей отвечала, если, конечно же, знала на них ответы. На этот раз Чалын пожала плечами и тут же высказалась:

– Духов видят только те, кто им камлает [29] . А нам остаётся лишь слушать камов и представлять, какие они – эти духи. Адаана наверняка знает, у неё надо спросить.

Внезапно налетел сильный ветер. Его порывы гнули деревья к земле, срывали с ветвей оставшиеся листья и нагоняли тёмные густые облака. Тучи быстро сгущались, в воздухе запахло сыростью.

– Надо торопиться, дождь будет, – заволновалась Нариен.

Чалын поднялась на ноги и, прищурив глаза, посмотрела по сторонам. Из-за качающихся деревьев выбежал светло-серый красавец-жеребец с большими раскосыми глазами и длинными крепкими ногами. Приблизившись к Чалын, белогривый конь остановился, склонив покорно голову к хозяйке. На широкой груди жеребца висел богатый кожаный ремень с бахромой и позолотой. Остальная упряжь была украшена многочисленными, вырезанными на коже образами необыкновенных животных. От могучего крылатого льва с орлиной головой, поднимающего в небо лося, – на правой стороне седла, до рогатого медведя с шестью лапами, придавившего толстым деревом злобного карлика, – на левой стороне.

– Ак-Боро [30] , где ты был? – спросила Чалын.

– Там, чуть подальше, – ответил жеребец, раздул широкие ноздри и, кивнув назад, продолжил, – за одинокой берёзой траву сочную щипал.

Конь преклонил колено. Чалын поспешно села в седло и протянула руку Нариен. Приняв охотно помощь, та очень быстро оказалась позади дочери хана.

– Держись! – прокричала Чалын.

Она тронула поводья, и Ак-Боро рванул с места.

Ветер разыгрался не на шутку. От разрушенного им игрушечного аила остались лишь разбросанные палки. Уцелели только маленькие каменные горы, да и их уже заносило листьями.

– Что он тебе ответил? – полюбопытствовала Нариен.

– Да так, ничего интересного, – крикнула в ответ Чалын. – Держись крепче!

Порывы ветра становились более резкими, учащались, а когда хмурые тучи скрыли последний просвет и вовсе разгулялся ураган. Серое небо озарилось молнией, прогремел сильный гром.

Прижавшись к Чалын, Нариен обернулась и увидела, как следом за ними устремился вихрь. Подбирая на своём пути все опавшие листья, он неимоверно быстро разрастался. Испуганная наездница собралась было сказать об этом подруге, как вдруг Ак-Боро ловко обогнул стоящее на пути дерево, и странный преследователь, налетев на внезапное препятствие, рассыпался. В тот же миг Нариен подумалось, что на этом всё и закончилось. Но тут произошло нечто неожиданное – разлетевшиеся листья снова соединились, приняв теперь причудливую форму бегущих ног.

– Чалын! Они нас догоняют, догоняют! – дёргая за рукав подругу, прокричала в ужасе Нариен и снова обернулась назад.

– Кто? – откликнулась Чалын.

– Ноги! Они уже совсем близко! – громче прежнего ответила Нариен.

Оглянувшись, Чалын увидела те самые высокие сильные ноги, о которых говорила Нариен. Над ними уже появилась часть крупного звериного тела, и наросла мощная грудь. На глазах изумлённой Чалын у преследователя возникли передние лапы и голова с нечёткими очертаниями широкой, злобной, как у разъярённого волка, морды. Страшный зверь из листьев бесновался в вихре, увлекая за собой длинный тёмный шлейф из пыли, сломанных веток и сухой травы. Нелепо, словно запинаясь одна о другую, его лапы передвигались медленно и неуклюже. Они едва касались земли, однако это никак не мешало самому чудищу стремительно настигать беглецов.

– Давай, давай, давай! – поторапливала Чалын Ак-Боро.

И снова ветвистая молния расписала небо яркой паутиной. Сердито грянул гром. Холодные капли дождя ударили по листьям. Ак-Боро ускорил бег. Лавируя между деревьями, он скакал что есть силы. Но зверь не отставал, он продолжал увеличиваться в размерах и свирепел ещё больше.

Лес вдруг потерял все яркие краски и стал каким-то серым и угрюмым. Голова чудища уже возвышалась над кущей. Оно передвигалось на задних лапах, безжалостно выкорчёвывая на своём пути все молодые деревца. Повсюду раздавался скрип и треск ломающихся сучьев.

– Он нас догоняет! – в ужасе выкрикнула Нариен.

Но Чалын её не слышала. Да и сама Нариен не услышала свой голос, его заглушил ужасный гул.

Преследователь нагнулся и протянул огромную мокрую лапу, намереваясь схватить свою добычу. Нариен отвернулась, сильнее прижалась к Чалын, и, зажмурившись, приготовилась к самому худшему. В этот момент, перед пролегающим поперёк дороги логом, Ак-Боро сбавил ход и резко свернул в сторону. Из-под копыт полетел дёрн, и конь сделал новый рывок. Перепрыгнул через валежник, прорвался через высокие кусты и уже галопом мчался по ровной, просторной поляне, оставляя перелесок позади.

Чудище пронеслось дальше и упало в широкий овраг. Но, несмотря на это, опасность всё ещё оставалась. Восстав серым великаном, разъярённый зверь схватил обеими руками старый кедр и, вырвав его вместе с корнями, швырнул в убегающих детей. Дерево рухнуло прямо перед конём.

– Держись! – крикнул тот в самый последний момент и перепрыгнул через толстый ствол кедра.

Удачно приземлившись, Ак-Боро поскакал дальше, увеличивая расстояние между собой и преследователем. Всё самое страшное осталось позади. Ураган внезапно стих и только заунывный вой из рощи всё ещё напоминал о лиственном чудище. Отважную троицу теперь не пугал даже сильный ливень. Они живые и здоровые возвращались домой. И это было самое главное.

Всю дорогу Чалын снова и снова вспоминала всё случившееся. Она припоминала, как гнулись деревья, как настигал их смертоносный вихрь, от гула которого до сих пор звенело в ушах, и как стремительно приближались они к оврагу. Чалын даже представляла, как запоем рассказывает об этом Адаане, а та внимательно её слушает. А вот с Нариен всё было иначе. Девочка всё ещё крепко прижималась к Чалын и боялась оглянуться. Она плакала, но слёз её видно не было, они смешивались с холодными каплями дождя.

Забросив Нариен домой, Чалын поскакала дальше. Минуя родное жилище, она свернула к протоке реки, окрашенной в молочный цвет. Пустив коня вброд, переправилась на другой берег и въехала в гору, увенчанную старым одиноким аилом, собранным из жердей и покрытых берестой. К нему вела единственная дорога, по обе стороны которой стояли два деревянных столба с причудливо вырезанными на них лицами. Каждое изваяние встречало гостей по-своему: одно неизменно улыбалось, а второе постоянно хмурилось. И в том, и в другом истукане был заложен особый глубокий смысл: угловатые лица говорили путникам о доброжелательности самой хозяйки или о её настороженности. Всё зависело лишь от того, с какими намерениями явился сюда сам человек. Но самым главным было не это, а то, о чём никто и не догадывался: эти изваяния сообщали шаманке о внутреннем настрое путника, его злом умысле или благом намерении.

Чалын проскакала между столбами. Она, как и все те, кто бывал здесь хоть раз, даже не заметила, как один из истуканов изменил гримасу. Улыбающийся лик проводил глазами гостью, ещё шире улыбнулся ей вслед, затем принял прежние черты и снова застыл.

Чалын оставила Ак-Боро в небольшом обветшалом загоне под навесом с залатанными берестой дырами, а сама поспешила войти в аил.

Скромное, но вместе с тем необычное убранство ветхого жилища приоткрывало занавес, скрывающий внутренний мир его хозяйки. Каждая вещь здесь имела свой тайный смысл. На полу лежала почерневшая от времени деревянная маска с глубокими трещинами по краям. Она завораживала своим застывшим, словно каменным, ликом. Чалын казалось, будто маска следит за ней, улавливает все её движения, слышит каждый вздох и читает самые сокровенные мысли. Рядом с маской лежала сплетённая из тонких кожаных жгутов небольшая сеть, предназначенная явно не для ловли рыбы или животных. Над ней висел разрисованный чёрной краской бубен, служивший для камлания духам нижних миров. Он достался Адаане от её прадеда – чёрного шамана, но она пользовалась им очень редко. Ещё у Адааны был другой, светлый бубен, сделанный из кожи самца марала и расписанный красной краской, взятой у Красной горы. Светлый бубен лежал рядом с висящим мандьаком – ритуальным облачением шаманки. Он походил на длинный халат, увешанный кожаными жгутами, подвесками из разноцветных лент и кусков ярких тканей. Его украшали когти зверей, крылья и клювы птиц, змеиные шкуры и разнообразные меховые клочки. Пестроту ритуального костюма разбавляли потемневшие бронзовые бляхи, кольца, бубенцы и звонкие колокольчики. Причудливо сочетаясь между собой, украшения складывались в загадочные узоры, манящие и непостоянные. Повсюду: и под потолком аила, и на его стенах – висели пучки сухих разноцветных трав. Их благовоние приглушал запах легкого дыма от тлеющих в очаге веток.

Адаана приняла у Чалын мокрый полушубок, переодела её в сухое платье и проводила к очагу. Всё это время девочка, как заведённая, твердила одно и то же:

– Адаана, чудище… Там… Оно нас…

Шаманка подвесила над очагом закопчённый медный котелок с водой и только тогда села напротив девочки.

– Чалын, не торопись. Всё с самого начала расскажи. Арчын [31] нам поможет, – прервала её Адаана, положив сырую ветку можжевельника в огонь. Тонкие игольчатые листья тут же потемнели, клубы густого дыма устремились к тюнюку.

Выжимая косы, Чалын начала свой рассказ с самого начала:

– Мы с Нариен играли…

Тут ветка вспыхнула, и глаза Адааны подёрнулись едва заметной пеленой. Её взгляд стал отчуждённым, тело невольно покачивалось, а руки заметно подрагивали. Сквозь струю серого дыма шаманка видела всё, о чем говорила девочка. Перед Адааной постепенно вырисовывалась ясная картина случившегося. Она узрела, как тонкой нитью с неба опустился злой дух, как поднял он первые листья и как неимоверно быстро вихрь обратился в страшного зверя. Шаманка видела, как летящий, словно на крыльях, Ак-Боро спасал маленьких наездниц от ужасного преследователя. Она почувствовала и страх Нариен, и веру Чалын в собственные силы, и холодную сырость ветра, настигшего подружек, услышала треск сучьев и страшный гул.

Закипев, вода в котелке расплескалась. Брызги, попадая на раскалённые угли, шипели, оставляли бурые крапинки, и тут же испарялись. Адаана не замечала этого, она всё ещё пребывала в отрешённости. Чалын прекрасно знала, что во время любого ритуала шаманов нельзя ничем отвлекать. Поэтому, не прерывая истории, она сама сняла котелок, убрала его в сторону и только потом поставила точку в своём рассказе.

Веки Адааны дрогнули, тело расслабилось, руки обрели прежнюю уверенность в движениях. Ветка можжевельника уже давно прогорела, наполнив тонкой пеленой дыма погружённое в полумрак жилище. Не произнеся ни слова, шаманка встала, заварила в котелке травяной сбор, перелила ароматный напиток в чашу и подала её Чалын.

– Выпей, чтобы не заболеть, – сказала она.

– Кто это был? – спросила девочка, приняв в руки чашу.

– Пока не знаю. Дух этот не шальной, он появился здесь не случайно.

Дождь стих и уже не стучал тяжело по покрову аила, а только чуть слышно моросил.

– Чалын, ты отвар допивай и домой отправляйся, – продолжила Адаана, – Ойгор-хан наверняка уже с охоты вернулся. Ему обо всём расскажи. А когда дождь закончится, я приду к вам с ответом.

– А когда он закончится? – поинтересовалась девочка.

– Его последняя капля завтра упадёт.

Опустошив чашу, Чалын исполнила наставление Адааны. Она вернулась домой и поведала обо всём отцу.

Глава 6. Первая схватка

На следующий день, как и обещала Адаана, дождь закончился. Серое небо улыбнулось радугой, в зеркальных лужах отразились запоздалые тучи, и на улицах Яраш-Дьер появились люди. Пастухи выгоняли скот, старики собирались у аилов, женщины сушили на жердях одежду, а мальчишки палками мерили лужи.

Ожидая Адаану, хан Ойгор и Чалын стояли у своего аила, наслаждаясь свежим воздухом. Неподалёку, у коновязи, неторопливо прохаживался Кыркижи. По поручению хана он теперь присматривал за Чалын. Издалека доносились мелодичные звуки топшура [32] и горловое пение кайчы.

– Адам, скажи, а ты хотел бы иметь такую же силу, как у Кыркижи, – спросила Чалын, глядя на богатыря.

Человек-гора давно возмужал, однако в душе он всё ещё оставался бесхитростным и добродушным, а вместе с тем отважным и непоколебимым. Все его знали как настоящего воина, преданного хану Ойгору.

По великому росту Кыркижи и по силе редкостной выковали ему меч достойный, такой, что простой человек лишь поднять его сможет, да и только. Меч висел на толстом кожаном ремне, украшенном бронзовыми бляхами, каждая из которых говорила о боевых подвигах богатыря. А за спиной у Кыркижи висел тугой лук – такой, что одному воину с ним не совладать, тетиву не натянуть, стрелу не пустить.

– Зачем мне такая сила? Я и так сильный, сильнее, чем он, – ответил хан, погладив дочь по голове.

Чалын удивленно посмотрела на отца:

– Как это?

– Кыркижи! – окликнул богатыря хан.

Оглянувшись, человек-гора поспешил подойти к Ойгору.

– Кыркижи, камень тот принеси! – распорядился хан.

Человек-гора подбежал к острому белому обломку скалы, торчащему из земли, нагнулся и с трудом, но всё же взвалил его себе на грудь. Тяжело шагая, он направился к Ойгору. Приблизившись, богатырь не стал опускать глыбу, а так и держал её в ожидании нового повеления хана.

– Опусти! – велел Ойгор.

Человек-гора снова нагнулся и бережно положил камень перед собой. На раскрасневшемся лице выступил пот.

– Быйан болзын [33] , – кивнув, поблагодарил хан.

Кыркижи улыбнулся в ответ на проявленную к нему учтивость и отошёл в сторону, чтобы не мешать. Ойгор присел на глыбу и, взглянув Чалын в глаза, сказал:

– Кызым [34] , вот видишь, не тот силён, кто горы воротит, а тот, кто заставляет его это делать. Это твой народ, им нужно управлять. Запомни, какие бы испытания ни посылала тебе судьба, мудро и справедливо всегда поступай, тогда тебя будут уважать, и в глазах людей ты станешь самой сильной.

– Самой сильной, – задумчиво повторила девочка.

На дороге, среди прочих людей, показалась знакомая фигура шаманки. Твёрдой поступью Адаана неторопливо направлялась к хану Ойгору и Чалын. У неё, как всегда, было спокойное выражение лица. Будь то горе или радость, Адаана никогда не показывала своих чувств, всё держала в себе.

– Эзен, Ойгор-хан. Эрмен, Чалын, – поприветствовала она хана и его дочь.

Поздоровавшись в ответ, хан Ойгор и Чалын принялись внимательно слушать шаманку.

– Дух этот из царства духов сыновей Эрлика пришёл. Из вечного мрака призвал его на помощь себе кам одноглазый. Кто он таков сказать я не могу, о нём я не наслышана, одно лишь точно знаю – сила в нём чёрная таится. Лишь зло он несёт, за этим к духам и обращается.

– Кам по воле своей несчастье кликать не станет, им кто-то движет. Адаана, кто камлать его заставил? – спросил Ойгор.

– Стена непреодолимая зложелателя прячет. Её не перелететь и не обойти, под ней не проползти и сквозь неё не проглядеть. Сплошная тьма перед глазами.

– Быть может, это Боджинга козни? – предположил хан Ойгор, вспомнив про караван, тот самый, что должен был доставить подарок ко дню рождения Чалын.

Ещё три месяца назад хан Ойгор наказал иноземному купцу подыскать самое красивое платье для своей любимой дочери. Торговца этого хан Ойгор знал очень хорошо, он всегда держал своё слово и никогда не подводил. Весть о его прибытии хану приносили птицы, однако в этот раз всё было иначе. До праздника оставались считанные дни, но ни каравана, ни даже слухов о нём не было, он попросту исчез. Никто не знал, куда пропали люди и верблюды, и даже Адаана не увидела их, перед ней вставала стена, та самая, о которой говорила она сейчас. Так подло мог поступить только Боджинг.

– Злой дух не успокоится, пока обратно его не отправишь, в царство вечных страданий, – продолжила шаманка.

Адаана протянула Чалын бархатный мешочек. Девочка открыла его и увидела там самый обыкновенный речной песок.

– Что это? – спросила она.

– Тут сила тысячи камней. Мне собрали его мои помощники-духи. Если он вернется, осыпь его этим.

Чалын потёрла крупинки пальцами, завязала мешочек и подвесила на пояс.

– Адаана, злого духа надо отправить обратно раньше, чем он явится снова, – сказал хан Ойгор. – Камов на помощь призови, но только найди мне его.

Женщина кивнула в ответ.

В этот же день Адаана попросила помощи у других шаманов Ойгорского ханства. Свою просьбу она донесла к ним с быстрыми птицами. Её призыв услышали семьдесят камов, и каждый из них согласился помочь. На высоких хребтах и в широких долинах, на межгорных лугах и в каменных пустынях разгорелись костры, запели, заплясали шаманы. И сотни духов устремились к ним на помощь, на гул их бубнов и перезвон бубенцов.

Минула ночь, наступил рассвет, а камлания всё ещё продолжались. В дремучих лесах и заоблачных ледниках, в топких болотах и бездонных озёрах шаманы искали злого духа. Уж солнце снова спряталось за горами, в небе одиноко воссияла холодная звезда, а поиски всё ещё не увенчались успехом.

На погружённой в сумерк поляне, обнесённой длинными шестами с растянутыми на них шкурами яков и лошадей, принесённых в жертву, Адаана возобновляла свой таинственный ритуал. После непродолжительного перерыва она снова взяла в руки бубен и занесла его над костром. Пламя облизало обод, кожа на нём натянулась, и бубен издал первый настораживающий звук от удара по нему колотушкой.

Хан Ойгор в это время сидел на ковре и внимательно наблюдал за шаманкой. Одной рукой он прижимал к себе дочь, другой устало потирал своё лицо. Прильнув к отцу, Чалын засыпала, её глаза закрывались. Фигуры людей, находившихся рядом, расплывались, и мысли, невольно цепляясь друг за друга, неуловимо ускользали в бесконечные лабиринты сладких сновидений. Рядом с ней сидел Кыркижи, он поправлял на Чалын тёплое покрывало, которое постоянно сползало с её плеч. Здесь же находились и другие близкие хану Ойгору люди. Все они сосредоточенно следили за непредсказуемыми движениями шаманки. Та перетаптывалась у костра, мерно била колотушкой в бубен и издавала непонятные звуки.

Наступила ночь. Кардын дьолы [35] разделил небосвод лёгким туманным свечением, и тысячи ярких звёзд засияли так близко, что, казалось, до них можно легко дотянуться рукой. В этот момент Адаана вдруг зарычала, как медведь, разноголосо закричала и рьяно забила колотушкой. Некоторым людям даже показалось, что от чрезмерного усердия женщины кожа на ободе вот-вот лопнет.

Сомнений ни у кого не возникло – шаманка вновь связалась с духами-покровителями и теперь переходит в другой мир. Наклонившись вперёд, она присела, очень низко опустила бубен, так, что тот едва не коснулся земли, затем выпрямилась, вознесла его над собой и замотала головой. Ещё немного и движения Адааны вновь обрели монотонность и неспешность. Она склонилась над огнём и непрерывно застучала в свой ритуальный инструмент.

Почувствовав необыкновенную лёгкость, шаманка оставила своё тело, а сама, словно пушинка, воспарила в небо. В мире духов её внешность изменилась: кожа стала гладкой и упругой, седые волосы почернели и вновь обрели свой здоровый блеск, лицо помолодело.

Адаана остановилась и настороженно осмотрелась. Потусторонний мир был совершенно непредсказуем. Он имел несчётное количество путей, каждый из которых мог таить в себе опасность. Однако в этот раз здесь было необыкновенно тихо и спокойно. На первый взгляд мир духов ничем не отличался от мира людей. Поляну окружал сонный лес, за ним тянулись уставшие горы. Их, застывших в полудрёме, омывали быстрые реки, холодные воды которых отражали блики от пожелтевшей полной луны. Но первое впечатление вводило в заблуждение. На самом деле здесь всё было иначе. Адаана заметила, как от костра, у которого осталось её тело, в разные стороны отскочили языки пламени, у них появились острые пылающие конечности, и они закружили хоровод вокруг дымящих раскалённых углей. Со стороны всё это напоминало незамысловатый огненный танец маленьких звёздочек.

От необыкновенного зрелища Адаану отвлекла мерцающая синяя точка. Она летела очень быстро и оставляла за собой светящуюся полосу. Нет, она не походила на умирающую звезду, что падая, сгорала в небе. Излучающая свет точка сама выбирала себе путь и стремительно приближалась к шаманке. Навстречу Адаане мчался её помощник – рыжевато-красный марал в ярком свете трёх небольших спутников – лунно-голубоватых шаров. Подлетая к шаманке, олень сбавил ход и наклонил голову. Адаана протянула руку и, ухватившись за ветвистые рога марала, в мгновение ока очутилась на его мощной спине.

Не касаясь копытами земли, дух вознёс шаманку над голой горой. В этот же момент шары распределились: два из них теперь сопровождали всадницу по бокам, а третий, освещая мягким лунным светом дорогу, летел впереди.

Вскоре перед Адааной раскинулся тёмный лес. Марал заскользил вниз по склону горы и ворвался в дебри. Он огибал сосны, ели, кедры и пихты, не задевая ни единой иголки. Шары освещали стволы деревьев, их кроны, кусты и траву вокруг. Растения отбрасывали тени причудливой формы, а невиданные звери испуганно разбегались по сторонам.

Навстречу Адаане приближался старый шаман в большой чёрной шапке, украшенной раковинами каури и перьями совы. Не останавливаясь, он промчался мимо на белом коне с огненной гривой и таким же пылающим хвостом. За ним пролетели его помощники – стая светящихся волков с красными глазами. Они тоже рыскали в поисках затаившегося злого духа.

Лес оборвался у отвесного склона высокой горы, омываемого тихим затуманенным озером. Марал снова взмыл вверх и летел до тех пор, пока наездница не увидела глубокую расщелину в скале. Она протянула руку к светящейся сфере и шар послушно последовал за ней. Адаана оставила оленя, а сама направилась в трещину, уходившую в глубь горы. Сырые потрескавшиеся стены расщелины покрывал густой мох, от него исходило лёгкое золотисто-зелёное свечение. Под ногами Адааны журчала талая ледяная вода, а высоко над головой завывал холодный ветер. Вдруг шаманка почувствовала чьё-то присутствие, а затем услышала тихий жалобный стон. Она насторожилась, и в этот момент раздался душераздирающий вопль. Из мрака расщелины вылетела большая косматая голова с седой растрёпанной бородой, длинным и острым, как клюв чайки, носом и устрашающим взглядом. Цепляясь прядями спутанных волос за камни, она неимоверно быстро приближалась. От истинного облика свирепого духа Адаана содрогнулась. Его широко раскрытая пасть была полна острых, как иглы, зубов, глаза горели огнём, густым серым дымом от них тянулись брови.

Адаана схватила шар и бросилась к выходу из расщелины. Сфера вынесла её из узкого ущелья так быстро, что уже через мгновение шаманка оказалась верхом на марале, и тот без промедления устремился ввысь. Началась погоня. Очертив в небе зигзаг, олень стрелой ушёл в воду. Разгневанный дух камнем рухнул вслед. Брызги разлетелись в разные стороны, шары зашипели и погасли. Высокими волнами раскатились по воде круги. Но глубокая, непроглядная тьма водоёма не укрыла Адаану от преследователя, он, как рыба, двигался на колебания воды.

Марал вынырнул и снова устремился в небо. Окружающие его сферы вновь засияли. Вслед за оленем из воды вылетела голова. Призывая на помощь духа-покровителя, Адаана что есть силы грозно зарычала, как медведь. В этот же миг злой дух выбросил вперёд длинный, похожий на чёрную извивающуюся змею язык, схватил оленя за ногу и потянул беглецов в широко разинутую пасть. Не растерявшись, Адаана волей мысли притянула ближайший шар и прижгла им скользкий омерзительный язык. С воплем преследователь отпустил марала, но не отстал. Разозлившись пуще прежнего, злой дух сжал губы и засвистел так, что шаманка в ужасе схватилась за голову и, не удержавшись, упала с оленя. Предвкушая победу, дух с диким хохотом разинул пасть. Но вдруг перед ним появился защитник шаманки – бурый полупрозрачный медведь с развевающейся на ветру бородкой, кустистыми бровями и длинными изогнутыми рогами горного козла.

Явившийся на зов Адааны Мююстю Айу поддел рогами врага и откинул в сторону. Голова кубарем отлетела к скалистому склону горы и остановилась. На её пути снова появился медведь. Он встал на задние лапы, передние расставил в стороны и сердито заревел. Злой дух пустил в Мююстю Айу свои длинные волосы, и они тысячами нитей липкой паутины опутали его лапы. Движения медведя стали скованными, и он уже ничем не мог помочь Адаане. А между тем, шаманка верхом на марале снова убегала. Высмотрев её, неугомонный дух возобновил погоню. Адаана быстро приближалась к поляне. Она уже видела мерцающий огонь и чувствовала запах дыма от прогорающего в костре можжевельника. Указывая страннице обратную дорогу, дым стелился лёгкой светящейся полоской над макушками деревьев.

А в это время на поляне, в мире людей, все внимательно наблюдали за шаманкой. Адаана стучала в бубен, кривила лицо, перетаптывалась у костра, поднимая подошвами пыль. Предчувствуя возвращение Адааны, хан Ойгор насторожился. Он посмотрел на спящую дочь и снова обратил свой взор на шаманку. Внезапно Адаана встрепенулась, учащённо забила в бубен и быстро, как волчок, закрутилась на месте. Жгуты на мандьаке вытянулись, колокольчики снова зазвенели. От шума проснулась Чалын.

– Кыркижи! – кликнул хан.

Поняв всё без слов, человек-гора достал из-за спины тугой лук, поднял лежавшую у его ног стрелу с обмотанным берестой наконечником и поднёс её к огню. Языки пламени жадно охватили сухую кору, наконечник разгорелся. Кыркижи выпрямился, натянул тетиву и пустил стрелу высоко в небо. Сигнальный огонь увидели воины Яраш-Дьер, ожидавшие неподалёку. Вскочив на коней, они устремились на зов хана.

– Давайте быстрее, разжигайте, – поторапливал людей с факелами Ойгор.

Десятки костров разгорались на горе.

– Чалын, от меня никуда не отходи. Кыркижи, за ней смотри… – не умолкал хан Ойгор.

Кивнув в ответ, богатырь вынул меч.

Шаманка непрерывно осыпала ударами бубен. Казалось, что гул от него разносился на всё Ойгорское ханство. Но тут Адаана вздрогнула, упала на колени и бубен смолк. Ёе двойник вернулся в тело.

– Он уже здесь, – воскликнула обессилившая женщина.

Ёе тут же подхватили под руки и отвели в сторону.

Адаана возвратилась в свой мир, и преследователь потерял её след. Он слепо двигался вперёд, пока не заметил на горизонте зарево огней. И тут дух понял, искать беглянку нужно именно там. Рассвирепевшая голова вытянулась и, коснувшись бородой земли, закрутилась вихрем.

На поляне разгулялся сильный ветер, от него вздымалась пыль и разлетались листья. Угрюмые тучи заслонили небосвод, сверкнула ослепительная молния, оглушительный гром с треском разорвал небеса. В этот момент тонкой нитью злой дух проник в мир людей. Петляя между деревьями, он подбирал листья, собирал ветки, поднимал пыль. Неимоверно быстро вихрь превратился в чудище, созданное из лесного сора. Оно выросло до невероятных размеров и теперь напоминало серого великана с вытянутой безликой головой.

Воины хана осыпали его копьями и стрелами. Да только не было от этого толка, все они пролетали сквозь него, не причиняя никакого вреда. Приближаясь, великан с корнем вырывал деревья и кидал их в людей. Затем у чудища появился огромный рот, оно слегка наклонилось и дунуло. Холодный вихрь потушил сразу девять костров. Не выдерживая напора ветра, кони валились на землю, люди разлетались по сторонам. Крики раненых заглушал страшный гул. Деревья гнулись, ломались ветки, кружились сорванные с ветвей листья. Люди, как муравьи, сновали перед великаном, одни пытались ему сопротивляться, другие чуть живые уносили ноги.

Чалын вспомнила про бархатный мешочек, который дала ей Адаана, сняла его с пояса, и развязала.

– Адам! – окликнула она отца.

В руке дочери хан увидел горсть песка и криком распорядился:

– Кыркижи, отвлеки его, – крикнул хан.

Защищая глаза от пыли рукой, человек-гора двинулся на разъярённого великана. Заметив богатыря, чудище попыталось сдуть его с ног, но человек-гора устоял, с его головы лишь слетела шапка.

Ойгор подхватил на руки дочь, запрыгнул на коня и пустил его вскачь. Преодолевая сокрушительные порывы ветра, перелетая через разбросанные деревья, они мчались навстречу врагу. Из двух всадников, скачущих на огненно-рыжем жеребце, великан разглядел Чалын и разъярился ещё больше.

Кыркижи замер, увидев, какая опасность ожидает дочь хана. Вбирая воздух, грудь чудища раздувалась для того, чтобы нанести сокрушительный удар. Промедление сулило погибелью. Человек-гора вонзил меч в землю, схватил поваленную сосну и с отрывистым криком швырнул её в великана. Крутящееся дерево угодило тому прямо в голову, разбросав вокруг охапки сухих листьев. Ветер на мгновение стих.

– Кидай! – крикнул хан Ойгор дочери.

Размахнувшись что было сил, Чалын бросила песок в великана. Тысяча мелких крупинок превратилась в тысячу огромных камней. С силой камнепада глыбы обрушились на чудище и погребли его под собой. Грохот от них эхом прокатился по горам, ну а после наступила тишина. Враг был повержен.

– Она справилась. Дух в камни заточён – тихо произнесла Адаана.

Глава 7. День рождения

Ночное сражение с духом отняло у Чалын много сил, и весь следующий день она отдыхала. Дочь хана настолько утомилась, что от восхода солнца и до самого его заката даже не выглянула из аила, чтобы подышать свежим воздухом. К вечеру она выспалась, но вставать так и не собиралась. Пролёживая бока на тюфяке, набитом оленьей шерстью, девочка наблюдала за пляшущим в очаге огнём, вспоминая недавние события. А когда сумрак сгустился и над Яраш-Дьер снова засияли звёзды, Чалын попыталась уснуть, но не смогла. Она беспокойно вертелась и всё время о чём-то размышляла.

«Интересно, почему этот злой дух хотел меня забрать? – подумала Чалын, переворачиваясь на другой бок. – Наверное, собирался унести к себе, под землю».

Тут девочка открыла глаза и заметила угасающие в брошенном очаге угли. В аиле сгустился полумрак, воздух остыл, с улицы веяло прохладой. Чалын сильно удивилась. Ещё никогда не было такого, чтобы присматривающая за огнём женщина куда-то исчезла. Для всех людей ойгорского ханства домашний очаг был святым местом, и поэтому погасший в нём огонь предзнаменовал несчастье.

Приподнявшись, Чалын посмотрела на отца. Тот крепко спал, положив одну руку на грудь, другую закинув за голову.

«Адам устал не меньше меня, а может даже и больше. Весь день сегодня на ногах. Пусть спит. Я сама разожгу огонь», – подумала она, направившись к очагу.

В темноте девочка попыталась нащупать хворост у остывающих камней очага, но его там не оказалось. Тогда Чалын решила набрать сухих веток у выхода, где их всегда было в достатке. Вытянув руки перед собой, чтобы не упасть, она пошла к эжику. Но и тут её ждала неудача – хворост, заготовленный в зиму, пропал.

«Не может быть! – пришла в изумление Чалын. – Его здесь было очень много. По крайней мере, ещё вечером».

Девочка приоткрыла завесу из овчины и вышла из аила. Она решила набрать толстых колотых веток, уложенных рядами за жилищем.

Светила полная луна. Спали деревья, молчала трава и даже листья не шуршали под ногами. Повсюду царила тишина. Лишь только одинокий сверчок своим монотонным стрёкотом нарушал мирный покой.

Чалын обошла аил и оказалась на берегу большого озера, водная гладь которого широкой полосой отражала луну.

«Откуда оно здесь?» – недоумевала девочка.

Вместе с непониманием пришло неудержимое любопытство и Чалын коснулась пальцами воды. По поверхности тут же разошлись круги, но сама рука осталась сухой. Ни тепла, ни холода дочь хана не ощутила.

«Этого не может быть», – отдёрнув руку, подумала она.

Следом за её ладонью из озера в небо поднялась сверкающая в лунном свете капля, за ней вторая, третья, а потом их стало так много, что это уже напоминало серебристый дождь.

«Какой-то неправильный дождь, – подумала Чалын. – Капли почему-то поднимаются в небо, а не падают вниз. Странно, всё должно быть наоборот».

В небе капли испарялись и превращались в сияющие облака. Необыкновенно красивое зрелище всецело поглотило Чалын, она стояла, как заворожённая, и не могла отвести глаз. Но тут девочка вспомнила, зачем сюда явилась, повернулась, набрала веток и поспешила вернуться в аил. Там она положила их в очаг, подложила берёзовой коры и стала раздувать угли. Те очень быстро покраснели, от них пошёл жар и береста вспыхнула. В очаге разгорелся огонь и в аиле снова стало тепло и уютно.

Чалын посмотрела на отца. Перевернувшись на бок, тот крепко спал. Мысли о загадочном озере не давали девочке покоя и она решила ещё разок взглянуть на него. Когда Чалын потихоньку вышла из аила, на улице уже шёл дождь. Одна холодная капля прокатилась по её щеке, вторая попала на подбородок, а третья упала на ресницу. Девочка моргнула и вдруг в один миг всё исчезло, как будто вовсе ничего и не было. Вокруг лишь только темень и чей-то мокрый шершавый язык усердно лижет щеку. Чалын открыла глаза и увидела миловидную мордочку зеленоглазого рысёнка.

«Выходит, это был всего лишь сон», – догадалась девочка.

Она взяла зверька под передние лапы и приподняла. Крепкое тело рысёнка покрывала густая серо-жёлтая шерсть с бурыми круглыми пятнами. Только на брюхе и на подбородке она была белая и мягкая, как пух. На кончиках треугольных ушей торчали чёрные пушистые кисточки. Маленький хищник урчал и щекотал Чалын длинными усами.

– Какой он хорошенький! – обрадовалась девочка.

– Пусть рысёнок будет тебе другом, – пожелал хан Ойгор. – Кызым, с днём рождения.

Он наклонился к дочери и нежно поцеловал в щеку. В ответ именинница обняла отца, поблагодарив за подарок.

– Адам, где ты его взял? – после спросила Чалын.

– Бедняга в петлю попался, – ответил хан Ойгор. – Он промок, замёрз и обессилел. Я его пожалел и с собой забрал.

Хан Ойгор нашёл рысёнка в лесу в тот самый дождливый день, когда на Чалын напало чудище. Маленький зверёк так сильно понравился хану, что он решил подарить его дочери на день рождения. Вернувшись в аил, Ойгор до поры до времени оставил беспомощного хищника у соседей, чтобы те о нём как следует позаботились. Прошло немного времени, и вот, на радость хану, выхоленный игривый питомец урчит себе в руках довольной Чалын.

– У него нет мамы? – спросила девочка.

– Думаю, что нет. Детёныша своего она бы не бросила, – ответил хан Ойгор, рукой пригладив уши маленькому хищнику. Рысёнок замурчал пуще прежнего.

– Мур да мур, – посмотрев в глаза зверьку, произнесла Чалын. – Тебя будут звать Мурлыс.

Рысёнок замолчал и от удивления приоткрыл пасть.

Утро именинница встретила с хорошим настроением. В этот прекрасный осенний день со всего Ойгорского ханства в Яраш-Дьер съезжались люди. Одни спешили поздравить Чалын с днём рождения, другие собирались на той – народные гуляния, устроенные ханом Ойгором в честь своей дочери.

Празднество предвещало череду разнообразных увеселений под открытым небом. С раннего утра в больших медных казанах варилось мясо, над раскалёнными углями румянились грудинки баранины – керзен, в горячей золе прогоревших костров выпекался теертпек [36] . Пряные запахи готовящейся пищи чувствовались далеко за пределами Яраш-Дьер.

А на окраинах посёлка один за другим возводились переносные островерхие аилы приезжих. Обустроившись, нарядные люди стекались к поляне на опушке хвойного леса. К полудню здесь было уже не протолкнуться. Той набрал силу, разноголосо загудел. Радость переполняла людей, повсюду раздавались смех и восторженные крики.

Взрослым разносили араку [37] и чегень [38] , детей угощали ток-чоком – сладостью, приготовленной из пережаренных кедровых орешков, ячменя и мёда диких пчёл. Ребятишки обожали ток-чок, они запивали его ароматным чаем из бадана [39] с талканом [40] .

В стороне от веселящегося народа, у длинного ковра, уставленного разнообразными яствами, во главе с ханом Ойгором трапезничали знатные люди: ханы, баи, зайсаны. Они неторопливо беседовали на всевозможные темы и время от времени поднимали чаши с аракой в честь именинницы. Однако самой виновницы торжества у ковра уже не было. Насытившись, она, как и все остальные дети, оставила взрослых и отправилась играть.

Чалын окружили девочки. Они с восторгом рассматривали рысёнка и трогали его пушистые кисточки. Мурлысу это не нравилось, он злился, отбивался от назойливых хохотушек лапой и скалился. А их это только раззадоривало.

– Сейчас как полосну, мало не покажется, – замахнувшись лапой с выпущенными острыми когтями, прорычал Мурлыс.

– Как, ты уже разговариваешь?! – удивилась Чалын, широко раскрыв глаза.

– Ну да, – не опуская лапу, спокойно ответил тот. – Мне уже два месяца от роду.

– Что? Что он сказал? – наперебой загалдели любопытные девочки.

– Мурлыс устал, отнесу его в аил, – отвязалась от них Чалын.

Она прижала рысёнка к груди и отошла в сторону. Девочки сразу же нашли себе другое занятие. Поднявшись на пригорок, они высмотрели крутящихся в толпе мальчишек и стали за ними наблюдать. Те поочередно кидали чекан в старое засохшее дерево с отломленными ветками.

Дочь хана подошла к коновязи, и присев рядом с Ак-Боро, пребывающим в компании двух гнедых приезжих лошадей, отпустила рысёнка. Тот встал, расставил широкие лапы, поднял голову и посмотрел на коня.

– Ак-Боро, это Мурлыс, – представила нового друга Чалын.

– Вообще-то, меня зовут Рыс, – возразил маленький зверь.

Конь от изумления помотал головой и тут же переспросил:

– Так как тебя зовут?

– Рыс-Мурлыс, – рассмеявшись, ответила за него девочка. – Тебя теперь так звать будут.

Рысёнок приподнял нос и отвернулся.

– Ух, какой важный, – подметил Ак-Боро, коснувшись мордочки зверька своим пушистым хвостом.

– Но, но! – возмутился Рыс-Мурлыс.

– Куда поедем? – заржал конь. – Указывай дорогу!

На шутку Ак-Боро рысёнок никак не отреагировал, она показалась ему некстати. А вот лошадям, напротив, она пришлась как раз по нраву и они рассмеялись.

– Рыс-Мурлыс, почему ты раньше молчал? – поинтересовалась Чалын.

– А меня никто ни о чём и не спрашивал, – ответил тот.

– А мама у тебя есть? – полюбопытствовала девочка.

– Есть, – завалившись набок, как-то печально ответил рысёнок. – Но я не знаю где она и мой брат. Когда они в логове спали, я зайца увидел и решил его поймать.

Тут Рыс-Мурлыс, подыгрывая себе, перевернулся на живот, поджал под себя передние лапы и насторожился. Всё его внимание переключилось на хвост белогривого соседа. Ак-Боро уловил намерения рысёнка и чуть подёрнул хвостом. Рыс-Мурлыс прыгнул на воображаемую добычу, но промахнулся, белогривый конь успел убрать хвост.

– И что, не догнал? – тут же спросил Ак-Боро.

– Нет, ушёл, – ответил рысёнок и продолжил, – я решил его выследить, убежал далеко и потерялся. Искал, искал их, – Рыс-Мурлыс заходил кругами, – да так и не нашёл. Затем меня схватила, ну… человеческая змея…

– Верёвка, – поправила его Чалын.

– …и не отпускала, – закончил зверёк.

– Рыс-Мурлыс, не огорчайся, мы обязательно их найдём, – утешила его девочка.

Выражая свою признательность, рысёнок прыгнул к Чалын и принялся ластиться.

Торжество продолжалось. На холме, окружённом раззадоренными людьми, проходило состязание кодурге таш [41] . Крепыши поочерёдно поднимали тяжёлые камни на пни разной высоты, доказывая своё преимущество над остальными соперниками. Соревнование проходило под весёлое переливчатое звучание шоора [42] . Молодой забавный музыкант умело подбирал мелодию для каждого силача, при этом он крутил головой, живо шевелил бровями и пожимал плечами.

На холм с трудом взобрался худощавый мужчина с тонкими усиками и голым торсом. Развязность и неуклюжие движения выдавали его пребывание в одурманенном состоянии от чрезмерно выпитой араки. Музыкант издал тихий шуточный свист. Народ рассмеялся.

Решив, что в нём таится богатырская сила, удалец подошёл к самому тяжелому камню, нагнулся и попытался его поднять. У него ничего не получилось, он даже не сдвинул его с места. Смельчак выпрямился и подошёл к камню поменьше. Вторая попытка оказалась более удачной. Он оторвал камень от земли и попытался водрузить его на пень. Но тут его снова ждал провал, ведь пень смельчак выбрал самый высокий. Сил ему хватило на то, чтобы приподнять камень только до середины. Тот ударился об пень и вывалился из рук удальца. Горе-богатырь упал и кубарем покатился под гору.

– Туру-туру-туру-ту! – весело проводил его в дорожку музыкант.

Люди снова рассмеялись. Храбреца подхватили под руки друзья, подняли и подали чашу с аракой. Он залпом выпил её до дна и поднял руки вверх, показывая тем самым, что в этом-то он молодец.

– Ха! – тихо произнёс Учинчи Кулак.

Человек-барсук проходил мимо холма как раз в тот момент, когда увидел забавное представление усатого удальца. Он остановился и досмотрел его до конца. А когда двинулся дальше, на него налетел светловолосый мальчуган, держащий в руках истекающие золотистым мёдом соты. День был тёплый, и поэтому Учинчи Кулак шёл в шубе нараспашку, с ремнём, перекинутым на дорогую рубаху с узорами. От столкновения мальчик упал, а соты с мёдом прилипли к рубахе человека-барсука.

– Кыртыш [43] ! – наморщив лоб, возмутился Учинчи Кулак. – Где твои глаза, ты куда смотришь?

Оскалив зубы, он схватил испуганного мальчишку за руку и поднял его, непременно намереваясь наказать. Вокруг тут же собрались зеваки. Человек-барсук вдруг опомнился и скрыл свой гнев под натянутой улыбкой. Привлекать к себе лишнее внимание он не стал и потому вернул мальчишке соты, а сам пошёл дальше.

– Уул [44] дрянной. Тебя бы в лягушку обратить да съесть, – пробормотал Учинчи Кулак, прикоснувшись к липкому пятну рукой.

Среди развлекающегося народа человек-барсук высматривал хана Ойгора, и, как всегда, прислушивался к чужим разговорам. Он был наделён редкостным даром: среди множества посторонних звуков различать голоса лишь тех людей, которые его интересовали.

– …да, да, конечно, коня моего возьми… Она виновата, не досушила… Кусок этот к дереву привяжи…

Все эти слова были для него пустыми и никчёмными. Учинчи Кулак сосредотачивался на речи стариков, женщин, мальчишек, но все они говорили не о том.

– …Чалын… – пронеслось мимо его ушей.

«Дочь Ойгор-хана», – промелькнуло в голове человека-барсука.

Учинчи Кулак прислушался к разговору двух девочек.

– …она мне сама говорила, они у старого кедра собираются, – сказала Нариен.

– Бежим быстрее, – поторопила её подруга.

Взявшись за руки, девочки побежали к названному месту, а человек-барсук устремился за ними.

У величавого кедра-великана уже толпился народ. Из множества носимых деревом имён люди с глубоким уважением называли его одним – Меш-Абаай, что означало «кедр-дядя». Под раскинувшимися пушистыми лапами, возле крепких извилистых корней, выглядывающих из земли, стояла Чалын. Она слушала речь сутулого старца, голову которого покрывала шапка, пошитая из серовато-рыжих беличьих шкурок. Это был Кундулей [45] – зайсан Яраш-Дьер – самый старый и уважаемый человек Ойгорского ханства. Его кожаный пояс давно уже растянулся от тяжести навешанных на него многочисленных блях, однако старец не спешил его менять. Зайсан стоял рядом с Чалын, одной рукой опираясь на очищенную от коры длинную прямую палку. В другой руке он держал золотую бляху с изображением поверженного злого духа. Несмотря на свой преклонный возраст, старец говорил быстро и разборчиво, при этом он время от времени кивал и крутил головой, бегло осматривая собравшихся людей.

– Множество наград здесь находило своих героев. Храбрые воины и мирные жители, женщины и мужчины, старики и мальчишки прикасались к стволу Меш-Абаай. Но я не помню, чтобы такой чести была удостоена девочка. Мне очень приятно вручить ей эту первую награду…

Укрывшись в толпе, Учинчи Кулак внимательно слушал зайсана, не сводя при этом глаз с хана Ойгора, находившегося рядом с дочерью.

– …и пожелать счастья, удачи и множества таких же ярких побед, – закончил зайсан, протянув бляху Чалын.

Девочка приняла награду и по старому обычаю прикоснулась свободной рукой к толстому стволу кедра. Чалын ощутила силу могучего дерева. Оно тряхнуло кроной, качнуло толстыми ветками и заскрипело. С кедра посыпались старые высохшие иголки. Дерево зашевелилось, а это означало лишь одно: оно посчитало подвиг девочки достойным того, чтобы увековечить его в своей памяти.

Люди радовались за Чалын, они произносили ей похвалы, поднимали вверх руки. Молчал лишь человек-барсук.

– Подвиг твой теперь в корнях Меш-Абаай живёт, – прижав к себе дочь, сказал хан Ойгор.

Величавый кедр хранил в себе множество преданий о героических поступках людей, прикоснувшихся к нему рукой. Любой кайчы мог дотронуться до старого дерева и узнать новую необыкновенную историю, а потом рассказать её людям.

Из толпы показался Амаду, он подошёл к сестре и крепко обнял её.

– Чалын, молодец! – сошла с его уст похвала.

Возмужавший Амаду стал выше и крепче хана Ойгора и сейчас, когда отец с сыном стояли рядом, это было ещё заметнее.

Чалын окружили девочки, они разглядывали бляху и непрестанно расхваливали её хозяйку. В толпе Чалын увидела Адаану, та сдержанно кивнула ей в ответ.

В этот момент хан Ойгор покачнулся, схватился за грудь и присев на выступающий корень, прислонился спиной к кедру. Всё внимание людей тут же обратилось на него.

– Адам, что с тобой? – испугалась за отца Чалын.

Она села напротив и прикоснулась ладонью к его побледневшему лицу.

– Всё хорошо! – успокоил тот. – Я немножко устал.

На самом же деле всё было не так хорошо, как говорил хан Ойгор. Сначала он почувствовал непонятную слабость во всём теле, затем ощутил сильную боль, и ему показалось, что его сердце словно кто-то вырвал из груди.

Люди поспешили на помощь. Адаана смочила лицо Ойгора водой, и ему стало легче.

За всем, что происходило под деревом, со стороны наблюдал Рыс-Мурлыс, сидя на спине у Ак-Боро.

– А кто этот здоровяк? – вскочив на задние лапы, спросил рысёнок. – Мне он на глаза всегда попадается.

– Это Кыркижи, он за Чалын присматривает, – ответил конь, повернув голову в сторону богатыря.

Рыс-Мурлыс внимательно осмотрелся.

– А тот мохнатый? – снова поинтересовался рысёнок, схватившись лапой за ухо Ак-Боро.

– Убери лапу! Который?

– Да вон тот, видишь, он почему-то ухмыляется.

Действительно, среди всех собравшихся людей весело было одному лишь Учинчи Кулаку. Оголив потемневшие от налёта зубы, удовлетворённый человек-барсук с усмешкой подслушивал все разговоры вокруг хана Ойгора. Но тут он поймал на себе взгляд рысёнка и, злобно сверкнув глазами, обратил всё своё внимание на него и на его белогривого друга.

– Вижу, вижу! Его надо поймать, – прошептал Ак-Боро.

– Ак-Боро, не смотри на него, спугнёшь, – так же тихо произнёс рысёнок, отвернувшись в сторону. – Аккуратно обходи его сзади, я пойду спереди.

Но Рыс-Мурлыс и Ак-Боро даже не догадывались о том, что сам Учинчи Кулак уже узнал их намерения. С его лица пропала улыбка, он развернулся и, расталкивая людей, поспешил прочь.

– Давай, давай, за ним! – выкрикнул рысёнок.

Ак-Боро попытался догнать беглеца, но не смог, толпа была слишком плотная, люди не давали ему пройти. Тогда проворный рысёнок спрыгнул с коня и один бросился вслед за беглецом. Рыс-Мурлыс только и успевал петлять среди человеческих ног. Он не видел Учинчи Кулака и потому бежал наугад. Наконец Рыс-Мурлыс выскочил из толпы и оказался у опушки соснового леса. Он огляделся по сторонам и увидел убегающего человека-барсука. Что было сил рысёнок бросился в погоню.

Напуганный возможным разоблачением Учинчи Кулак на бегу скинул шубу, разулся и снял рубаху. В босые ноги впивался сушняк, ветки кустов царапали бока, преследователь нагонял. Но вот человек-барсук заметил звериную нору под корягой и уже собрался превратиться в барсука, как вдруг в его ягодицы вонзились острые когти рысёнка.

– Ай! – изогнувшись дугой, вскрикнул от боли Учинчи Кулак.

Он откинул Рыса-Мурлыса в сторону и, превращаясь в зверя, выскочил из штанов прямо в нору.

– Ушёл! – с досадой произнёс Рыс-Мурлыс.

Лапой он приподнял штаны и увидел на них четыре рваные полосы от своих когтей.

Подземный коридор вывел барсука в безопасное место. Из отнорки под голым кустом сначала показалась его полосатая мордочка с бегающими испуганными глазками, а уж потом появилось и всё тело на крепких коротеньких ножках. Дрожа, маленький хищник встал на задние лапы, настороженно осмотрелся и, убедившись в собственной безопасности, побежал дальше, в глубь леса.

Глава 8. Обитатель Мёртвого леса

В сером унылом лесу, где не слышны голоса зверей и давно позабыто пение птиц; там, где никогда не гуляют ветра и не зеленеет на солнце трава; среди голых искорёженных деревьев, гниющих у зловонного болота, стояла высокая, обросшая мхом, почерневшая от промозглости юрта. У её стен лежали пожелтевшие от времени черепа животных. Возле жилища горел небольшой костёр, дым от которого, казалось, и создавал тот плотный туман, что стелился над сырой землёй.

Над огнём неторопливо потирал руки человек с чёрной повязкой на правом глазу, одетый в тёмную шубу из овчины. У него были длинные кривые пальцы с отросшими ногтями, копящими под собою грязь. Отшельника сильно старили глубокие морщины на лице и длинные пепельные волосы, покрывающие его худые плечи. Это был шаман Казыр [46] .

Он камлал лишь самым сильным духам из нижних миров, среди которых были сыновья и дочери Эрлика. Однако шаману этого было мало, он жаждал большего могущества. Для того чтобы получить покровительство самого властелина подземного царства, Казыр отдал Эрлику свой правый глаз, а вместе с ним и частичку своего двойника, после чего шаман стал бояться солнечного света. Казыр был слеп днём, но зато очень хорошо видел ночью. Именно потому он и поселился в Мёртвом лесу, в том месте, где никогда не рассеивался туман.

Жители соседствующих с Мёртвым лесом аилов избегали встреч с одноглазым отшельником. Они обходили гиблые места стороной и старались даже не упоминать в разговорах их таинственного обитателя.

Один лишь хан Боджинг не сторонился Казыра. Он хоть и изредка, но всё же захаживал к нему за помощью. А тот никогда и не отказывал своему единственному гостю, потому что сам любил причинять людям боль и получать за это награды. Вот и сейчас, предчувствуя редкую встречу, злобный шаман ожидал коварного хана с его щедрыми дарами.

И Казыр не ошибся. В это время Боджинг держал путь именно к нему; верхом на вороном коне, чёрная упряжь которого была обвешана дивными нефритовыми украшениями, золотыми и серебряными бляхами с изображениями ящериц, крылатых драконов и других загадочных, явно недобрых существ. Следом вышагивал длинноногий огненный красавец жеребец, за ним шёл навьюченный двугорбый верблюд. А за верблюдом тянулись постоянно отстающие тучные яки. Замыкал небольшой караван Учинчи Кулак.

Сначала, по своему неведению, человек-барсук подобрал для Казыра старых больных животных: лошадь без хвоста, безухого верблюда и тощих хромых яков с отломленными рогами. Завидев этакий негожий караван, зайсан Боджинга возмутился: дескать, таких животных в жертву духам приносить негоже. Они уже помечены Эрликом. Разгневанный дух может и наказать за столь неуважительное подношение. И тут же рассказал историю про кама, принёсшего хромого яка в жертву, закончив её тем, что сам шаман после ритуала стал хромым. Испугавшись, Учинчи Кулак поступил так, как посоветовал ему зайсан и заменил всех животных, а после доложил о готовности Боджингу. Караван двинулся в путь.

Сидя верхом на гнедом коне, Учинчи Кулак то и дело охаживал плетью хребты нерасторопных животных, вздрагивал от каждого шороха и постоянно оглядывался. Человек-барсук уже рассказал хану Боджингу обо всём, что он увидел и услышал в Яраш-Дьер, и теперь ему предстояло поведать то же самое одноглазому шаману.

– Пошевеливайся! Сарлык никчёмный, – пройдясь плетью по округлым, как бочонок, бокам яка, выкрикнул Учинчи Кулак.

Переправившись через мутную лужу, отъевшееся животное лениво ковыляло по осклизлой земле. Як сильно устал и уже едва передвигал ноги. От принятых ударов он рванулся вперёд, но поскользнулся и свалился в грязь. Брызги серой жижи разлетелись в разные стороны. Недовольный як захрюкал, замотал головой.

– А ну вставай! – обозлился человек-барсук.

Но измотанное животное не послушалось его, оставаясь лежать в раскисшей земле.

Учинчи Кулак поднял глаза и увидел, как седая пелена тумана поглотила последнего удаляющегося от них яка. В этот момент его лошадь сделала пару шагов назад и человек-барсук упёрся спиной в толстую искорёженную ветку сухого дерева.

– А! – испугавшись, вскрикнул седок и тут же обернулся. – Ха! Ха-ха! Это всего лишь ветка, – сам себя успокоил он.

Сзади раздался хруст. Учинчи Кулак вздрогнул, развернулся, занёс плеть над головой и, что было сил, ударил яка по покатой спине.

– Вставай, тупой сарлык! – испуганным голосом взвизгнул он.

– У-у-у! – задрав голову, хрипло взревело животное.

С трудом поднявшись на ноги, як тяжело двинулся дальше. С косматой шерсти потекла грязь.

Всё это время, перелетая с дерева на дерево, за караваном наблюдал старый молчаливый ворон. Это под его холодной когтистой лапой сломалась тонкая сухая ветка и издала треск, так испугавший Учинчи Кулака.

Человек-барсук отстал. Хан знал причину задержки, однако ждать было не в его правилах, и он, не сбавляя хода, двигался дальше. Через некоторое время Боджинг выехал к чёрной юрте.

– Бр-р! – приблизившись к Казыру, остановил коня хан.

Он спрыгнул на размякшую от влаги землю и подошёл к шаману.

– Над землёй твоей тьму вечную, от солнца потухшего, – пожелал в своём приветствии Казыру Боджинг.

– Боджинг-хан, к ногам вашим – голову врага и подданство его народа, – кивнув, ответил одноглазый шаман.

Их разговор внимательно слушал ворон. Он уже сидел на юрте и, склонив голову набок, пристально наблюдал за собеседниками.

Чёрная птица исправно служила своему хозяину – Казыру. Она приносила ему новости и охраняла его Мёртвый лес от непрошеных гостей.

Очень скоро к юрте подъехал Учинчи Кулак. Он торопливо соскочил с высокой мягкой подстилки, на которой сидел в седле, подбежал к верблюду, снял с него вьюк, развязал его и вытащил оттуда пару овечьих шкур. Ими он аккуратно застлал два округлых камня у костра, для Боджинга и Казыра. Они уселись, а сам Учинчи Кулак остался стоять, чуть отойдя в сторону. Сырых, пожелтевших от старого мха валунов было много, они беспорядочно валялись вокруг костра, однако человек-барсук предпочёл оставаться на ногах, так как незажившие раны на самой мягкой части его тела всё ещё давали о себе знать.

Злобный хан кивнул человеку-барсуку и тот начал свой рассказ с того момента, как он оказался у древнего развесистого кедра. Слово в слово он пересказал всю речь старого зайсана.

– Значит, духа девочка одолела, – прервал его шаман.

– Да-да, Казыр-кам, она под камнями его погребла, – кивая, уточнил Учинчи Кулак. – Об этом люди говорили.

Казыр задумался.

– Но от этого ничего не меняется. Я правильно понял? – переведя строгий взгляд на шамана, спросил Боджинг.

– Нет, конечно же, нет, – спокойно ответил шаман, подкинув горсть темно-голубых можжевеловых ягод в огонь.

– Тогда о чём твои раздумья? – поинтересовался хан.

– Тем глазом, что зрит в подземном мире, я вижу: девочка эта не простая. Сила в ней какая-то таится.

Шаман говорил, а сам всматривался в образ Чалын, сотканный из дыма. Всё, о чём говорил человек-барсук, предстало перед ним так ясно, будто он видел это сам.

– Что ещё за сила? – возмутился Боджинг.

– Об этом я не ведаю, но и сама девочка о ней ещё не знает, – ответил шаман, поймав взгляд хана.

В отличие от простых шаманов, Казыр, слушая рассказчика, мог наблюдать за случившимся и одновременно зреть явь. При этом он пребывал в абсолютном спокойствии и не прилагал каких-либо усилий для того, чтобы заглянуть в прошлое. В этом было его преимущество.

Потирая руки над огнём, Учинчи Кулак, не смея вмешиваться в разговор двух тёмных личностей, молча посматривал то на Боджинга, то на Казыра. И только, когда хан кивнул в его сторону, продолжил свой рассказ. В мельчайших подробностях человек-барсук поведал обо всём увиденном и услышанном. Выслушав его, одноглазый шаман дал свой ответ:

– Проклятие слёзного цветка наложено. Ойгор-хан увядает.

От услышанных слов уголки губ Боджинга чуть подёрнулись, и на его лице мелькнула едва заметная зловещая улыбка.

– Теперь настало моё время! – крикнул он так громко и неистово, что ворон встрепенулся.

Глава 9. Побег из родного аила

День ото дня хану Ойгору становилось всё хуже и хуже. Он недомогал, отчего редко появлялся на людях и всё больше времени проводил в собственном аиле. Очень часто без особой причины его одолевала необъяснимая грусть, справиться с которой помогала только дочь. Почти всё своё время Чалын проводила с отцом, она ухаживала за ним и старалась любым способом поднять ему настроение.

– Адам, выпей, – протянув Ойгору чашу с жёлтым напитком, сказала Чалын.

Но хан не услышал её. О чём-то задумавшись, он сидел у стены на тюфяке, опираясь спиной на большие квадратные подушки, набитые птичьими перьями. Хотя в аиле было тепло, его вытянутые ноги укрывал дьюркан – одеяло, сшитое из овечьих шкур.

– Адам, выпей! – повторила девочка.

Ойгор вздрогнул и непонимающим взглядом окинул Чалын.

– Тебе это поможет.

– Да, да, – тихим усталым голосом ответил он, приняв в иссохшие руки серебряную чашу.

Отвар из кореньев приготовила Адаана. Она часто навещала хана Ойгора, приносила ему целебные настои из ягод, трав и плодов растений. Чудодейственные напитки придавали хану бодрости, но лишь на некоторое время, после чего он вновь впадал в уныние.

Чалын помогла отцу приподняться. Тот с трудом сделал несколько глотков, затем закашлялся и снова откинулся назад. Понурыми глазами хан посмотрел на дочь и с благодарностью кивнул ей.

Ойгор сильно изменился. За остаток осени и полную зиму из крепкого, здорового мужчины он превратился в немощного человека. Его пожелтевшее лицо изрезали морщины, щёки впали, а под глазами расплылись тёмные круги.

– Кха, кха! – послышалось с улицы.

Чалын обернулась, и в этот момент в аил вошёл запорошённый снегом Амаду. Он снял шапку, отряхнул её, стряхнул с шубы талый снег, вытер рукой мокрое раскрасневшееся лицо и прошёл дальше, к очагу.

– Метёт? – с трудом спросил его Ойгор.

– Шуурган [47] всё не угомонится. Вон как завывает, – ответил Амаду, скинув отяжелевшую от влаги шубу.

Уже шёл третий день, как в Яраш-Дьер буйствовала свирепая вьюга. Холодный ветер ревел, как зверь, неистовствовал, вздымал и кружил снежную крупу, наметал белогривые барханы. Все тропы и дороги давно перемело, аилы утопали в высоченных сугробах. Казалось, будто стихия смешала между собой серое небо и заснеженную землю.

– Зима не хочет уходить, – ответила Чалын.

Услышав голос девочки, Рыс-Мурлыс приоткрыл глаз, поёжился от веющего холодом слова «зима» и закрыл мокрый нос лапой. Рысёнок лежал у самого очага, его шкурку грел огонь, а он только и успевал поворачиваться с одного бока на другой и тяжело вздыхать. Да, для него это было нелегко: пережидая непогоду, который день лениво ворочаться у огня. Рядом с ним сидела невысокая приятная женщина – хранительница очага. Благодаря её заботам пятнистая шуба рысёнка всё ещё оставалась целой. Чачак отодвигала зверька подальше от огня, когда подкладывала хворост в очаг. А тому, казалось, всё было нипочём. Через некоторое время он снова перебирался на прежнее место.

– Ветер сильный Боджинга усмирил, – сказал Амаду, присаживаясь к очагу. – Доколе шуурган не успокоится, он вряд ли объявится.

Пока Ойгор болел, Амаду правил всем его ханством. Времена для ойгорского народа наступили тяжёлые. Безжалостные воины южного соседа набегами разоряли ближайшие к границе аилы. Мужчин и стариков убивали, детей и женщин забирали в рабство. Нападения всегда происходили внезапно, а после разбойники очень быстро исчезали, и поэтому воины Амаду не всегда настигали их.

– Уулым [48] , Долину семи водопадов не отдавай, – хрипло пробормотал хан Ойгор.

– Адам, я сдерживаю их натиск…

– Не отдавай… – приподнявшись, повторил Ойгор и, недосказав, погрузился в забытьё.

Хана словно кто-то сдерживал, не давая полностью высказаться. Его глаза затуманились, тело расслабилось и он снова откинулся на подушки. С каждым днём снадобья шаманки всё меньше и меньше помогали ему, он увядал и всё чаще терял рассудок.

Сын хана внимательно посмотрел на Адаану, та молча сидела в стороне и наблюдала за Ойгором.

– И в свет, и во тьму я причину недуга ищу, – поймав на себе взгляд Амаду, сказала шаманка, – но ни люди, ни духи помочь мне не могут. Нет нити, ведущей к ответу.

Почти каждый день и каждую ночь Адаана камлала. Шаманка чувствовала себя виноватой в том, что не смогла уберечь хана Ойгора от проклятия.

На глаза Чалын навернулись горькие слёзы. Она сильно любила отца и даже не могла себе представить, что однажды он покинет её навсегда. Девочка верила в его силы и постоянно думала о непременном выздоровлении. Однако слова Адааны разрушали эту надежду.

– Амаду, я должна спасти адама. В путь мне нужно отправляться, – сказала Чалын.

– Шаманы в поисках бессильны, где будешь ты искать ответ? – возразил Амаду.

– Не знаю, но я найду.

– Бессмысленно идти туда, куда сама не знаешь. Уж лучше оставайся здесь. Ты – луч надежды в темноте странствий адама. Как только видит он тебя, ему становится легче.

– Нет, Амаду, теперь он редко меня замечает.

– Повсюду рыщет враг. Замыслы его тебе не предугадать, а знатной добыче он несомненно обрадуется.

– Я воинов с собой возьму.

Пылкий спор разбудил Рыса-Мурлыса. Приподнявшись, он внимательно наблюдал то за Амаду, то за Чалын. Стараясь доказать свою правоту, брат и сестра приводили разные доводы, однако к общему мнению они так и не пришли.

– Нет, об этом говорить я больше не хочу, – рассердился, наконец, Амаду, – ты остаёшься в Яраш-Дьер. Так сказал я, того же пожелал бы и адам.

Жгучая слеза прокатилась по щеке девочки. Она с трепетом обняла отца и сильно прижалась к его груди. Слёзы пропитали рубаху хана, обожгли его тело, и он очнулся. Ойгор глубоко вздохнул и посмотрел на Чалын. Девочка не отпускала отца. Хан нашёл в себе силы и трясущейся рукой нежно прикоснулся к волосам дочери. Он почувствовал всю теплоту и нежность, что исходили от неё. Его глаза вдруг потеплели на мгновение, из них просочилась скупая слеза, и он опять впал в забытьё.

С тех пор мысли о предстоящем путешествии не покидали Чалын. Ослушавшись брата, она твёрдо решила отправиться в путь, сама не зная, куда он лежит, для решения самой трудной загадки в её жизни – на поиски ответа, который помог бы избавить её отца от проклятия. Пока Амаду не было дома, девочка тайком готовилась к путешествию. О своих смелых намерениях она не рассказывала никому. Единственными, кого она посвятила в свои планы, были верные и надёжные друзья: Ак-Боро и Рыс-Мурлыс. Когда всё было готово, отважная троица решила выждать подходящий момент и затемно, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, отправиться в путь.

И вот наступила та самая долгожданная ночь, когда Амаду снова не ночевал дома. Со своими доблестными воинами он пытался предугадать коварные замыслы врага и строил новые планы по поимке злого хана Боджинга. Обычно они засиживались до самого утра.

Поздно вечером Чалын ворочалась на тюфяке, притворяясь, что не может уснуть. Всё это время она непрестанно наблюдала за сидящей у очага Чачак. Конечно, та не стала бы для неё преградой, оттого что попросту не имела права перечить дочери хана. Однако хранительница очага могла стать свидетельницей побега и сообщить об этом Амаду, а тот непременно поймал бы незадачливую беглянку. Чалын всё продумала наперёд, и перед тем как лечь спать, она разбавила отваром из успокаивающих трав заваренный в котелке ароматный напиток. Каждую ночь женщина пила его для того, чтобы взбодриться, но на этот раз всё вышло иначе. К полуночи её веки потяжелели, ветка хвороста то и дело выпадала из рук, она покачивала головой, отгоняя сон.

Чалын встала и подошла к женщине в тот самый момент, когда та совсем задремала.

– Вы ложитесь, отдохните немного, а я за очагом присмотрю.

Чачак вздрогнула и посмотрела на Чалын сонными глазами.

– Нет, нет, – замотала головой хранительница.

– Мне всё равно не спится. Ложитесь, – настойчиво продолжала девочка.

Внезапная сонливость совсем одолела женщину. Без лишних уговоров она согласилась на столь заманчивое предложение Чалын и со словами благодарности тут же устроилась на тёплой медвежьей шкуре.

Убедившись, что Чачак спит, Чалын очень тихо подошла к растянувшемуся у очага рысёнку. Тот лежал на спине, тихо посапывал и подёргивал во сне лапами.

– Рыс, вставай, – расталкивая зверька, прошептала Чалын.

– Р-р-р! – недовольно прорычал тот в ответ.

Ему снился очень приятный сон, и он совсем не хотел просыпаться.

– Рыс-Мурлыс, пора! – более настойчиво произнесла девочка.

– Сейчас, сейчас, – не открывая глаз, пробубнил рысёнок, сладко зевнул, перевернулся на бок и свернулся клубком.

Недолго думая, Чалын подошла к своему тюфяку и стащила его на пол. Перед ней показалась большая, обшитая кожей прямоугольная крышка деревянного резного ящика. Сам ящик предназначался для хранения вещей Чалын, а также служил ей кроватью. Перебрав одежду, она нашла приготовленный в дорогу аркыт – кожаный сосуд, и направилась к Рысу-Мурлысу. Приблизившись к зверьку, Чалын раскупорила аркыт и капнула пару капель холодной воды ему на нос. В недоумении рысёнок подскочил на ноги, заметался и, выпучив глаза, спросонья завопил:

– Что случилось? Потоп?

– Ч-щ-щ! – прикоснувшись пальцем к губам, произнесла Чалын. – Арчимак [49] доставай, пора отправляться.

– Какой…? Ах да! – опомнился Рыс-Мурлыс.

Он подошёл к другому ящику, расположенному ближе к выходу. Открыв его, среди мешков с продовольствием отыскал кожаную сумку-вьюк. Она была до отказа набита съестными припасами, которые украдкой собирал он сам. Задней лапой Рыс-Мурлыс упёрся в ящик, двумя передними потянул арчимак на себя. Тяжёлая сумка не поддавалась. Рысёнок пыжился, кряхтел, но прока от этого было мало.

– Давай помогу, – прошептала Чалын.

Она уже закинула за плечо лук, колчан со стрелами и надела свой боевой пояс с кованным под её руку мечом, небольшим чеканом и бронзовым кинжалом с позолоченной ручкой. Вместе они быстро вытащили арчимак и волоком потащили к выходу.

– Х-х-х! А-а-а! – послышался сзади протяжный звук с причмокиванием.

Беглецы замерли.

– Ну, ну! – продолжил женский голос.

«Неужели проснулась?» – испугалась Чалын.

Девочка и рысёнок медленно оглянулись и сразу же успокоились. Оказалось, что женщина всего лишь разговаривала во сне.

– Она теперь до утра не проснётся, – прошептала Чалын.

– Её даже бубен Адааны не разбудит, – тихо рассмеявшись, добавил Рыс-Мурлыс.

Они приоткрыли завесу эжика и вышли из жилища. У высокой коновязи возле аила их уже встречал Ак-Боро.

– Ну что, тихо? – спросил он.

– Да, всё спокойно. Помоги закинуть, – указав на тяжёлую сумку, попросил Рыс-Мурлыс.

Ак-Боро наклонил голову, вцепился зубами в арчимак и закинул его себе на спину.

– Что ты там понабрал? – ощутив тяжесть ноши, спросил конь.

– Дорога дальняя, кушать что-то надо. Вот ты, например, пощипал травку – и доволен, а мы такую гадость не едим, нам что-нибудь вкусное надо: кан, курут, каймак [50] … – с наслаждением перечислял рысёнок, закрепляя вьюк ремнями.

– Гадость?! Тоже мне сказал! – возмутился Ак-Боро. – Да лучше сочной луговой травы ничего на свете нет. А нежный аромат, а вкус, а соки?! Ты когда-нибудь пил с неё росу?

– Ак-Боро, ты в еде ничего не понимаешь, трава годится только для того, чтобы здоровье поправить.

Пока Ак-Боро с Рысом-Мурлысом спорили о своих предпочтениях, Чалын вернулась в аил. Подложила в очаг веток потолще и подошла к отцу. Хан Ойгор крепко спал на двойном тюфяке.

– Адам, я очень скоро вернусь, – прикоснувшись к его руке, прошептала Чалын.

Она поправила на нём дьюркан и поспешила вернуться к друзьям.

Ак-Боро преклонил перед девочкой колено, и она ловко вскочила в седло. Следом на коня запрыгнул рысёнок и уселся у самой гривы, прямо перед Чалын. Она тронула поводья и отважная троица украдкой двинулась по дороге, начиная дальний путь.

Под копытами хрустел талый снег, чавкала слякоть, хлюпали похожие на кисель лужи. На обочинах журчали ручьи, в воздухе веял тёплый беззаботный ветер, курились уснувшие аилы. Лунной ночью беглецы покидали Яраш-Дьер и даже не догадывались, каким интересным, а вместе с тем и трудным будет их путешествие, полное тайн, опасностей и приключений.

Чалын до сих пор не представляла, куда лежит их путь, и поэтому без капли сомнения первым делом решила заехать к Адаане. Лишь только она в этот поздний час могла помочь советом.

Шаманка предчувствовала появление девочки этой ночью и поэтому не ложилась спать.

– Эзень, – войдя в аил, поприветствовала Адаану Чалын.

– Эзень, эзень, – ответила шаманка. – Я знала, что ты придёшь.

Чалын прошла к очагу и села напротив Адааны.

– По зову сердца своего отправилась ты в путь. Байана [51] ты послушала, и он ко мне тебя направил. Байана своего не каждый слышит, не всякий понимает, иной и вовсе ему не доверяет.

Адаана встала и подошла к серому, сплетённому из прутьев ящику, на котором лежал небольшой, с виду самый обыкновенный округлый камень. Но, несмотря на всю свою простоту, камень служил надёжнее любого замка, поднять его могла лишь Адаана. Для всех других людей он был попросту неподъёмен. Шаманка с лёгкостью убрала его, приподняла крышку и достала из ящика длинное чёрное перо ворона.

– Возьми, – сказала она, протянув его девочке.

– Быйан болзын, – поблагодарила Чалын, приняв необыкновенный подарок.

– Подкинь перо, и пусть его острие укажет тебе дорогу.

Изумлённая Чалын бережно крутила в руках бесценный подарок шаманки, не сводя с него глаз. Ей казалось, что с таким необыкновенным проводником она теперь без труда разгадает тайну проклятия и вернёт отцу его прежнюю силу.

– Возьми и мой амулет. Он мне расскажет, когда ты будешь в мире духов, а если будет слишком худо, позови меня и я на помощь приду.

Адаана сняла с себя пожелтевший от времени амулет и протянула его Чалын. Изготовленный из копыта марала оберег висел на кожаном ремешке. На нём был изображён благородный олень, взмывающий в небо, и три огненных шара вокруг него.

– В мире духов? – удивилась девочка. – Но как? Как туда я попаду?

– Да, ты не кам, и камлать не умеешь, но всё же амулет может тебе пригодиться. Порой мы сами не знаем и даже не догадываемся о том, что ждёт нас на жизненном пути. За каждым шагом – новый шаг, за поворотом – новая дорога. Слушай байана, – шёпотом, как-то загадочно произнесла шаманка, – он не обманет.

Девочка даже подумала, что Адаана знала больше, чем говорила, но почему-то отмалчивалась. Со словами благодарности Чалын надела оберег.

– И помни, Чалын. Как бы ни было трудно тебе, в каком бы месте ты ни оказалась, никогда не унывай. Верь в себя, в свои силы, и всё получится.

Ночная темнота рассеивалась. Над вершинами гор уже посветлело небо. Близился рассвет. С каждой минутой в голову Чалын всё чаще закрадывались навязчивые мысли о том, что хранительница очага вот-вот проснётся и, не обнаружив её, наделает много шума. И потому, получив мудрое напутствие, девочка решила поскорее покинуть жилище шаманки. В сопровождении Адааны она вышла из аила и села на коня.

– Во тьме тебе просвета, в слабости – силы, в незнании – прозрения, – дала в дорогу благословение шаманка.

– Но! – выкрикнула Чалын, и белогривый жеребец помчал её в неведомую даль.

Спустя некоторое время тревожные мысли стали отступать. Взгляд наездницы устремился вдаль на бескрайние просторы просыпающихся Уралтайских гор. Сквозь тёмные макушки стройных сосен пробивались первые лучи восходящего солнца. В заснеженных логах стелился туман, на небе угасали звёзды. Она ехала по широкой высокогорной долине и её снова посетила тревога: «Узнав о моем исчезновении, Амаду первым делом направится именно к Адаане». Но Чалын даже и не догадывалась о том, что все её предположения уже обратились в явь.

Когда в очаге родного жилища Чалын прогорели все ветки и в аил прокралась предрассветная свежесть, Чачак проснулась. Вокруг было темно и холодно. Не обнаружив в аиле девочки, женщина очень сильно испугалась. Ей было невдомёк, что Чалын отправилась в дальний путь по своей воле. Хранительница тут же подложила в очаг хвороста, раздула огонь и бросилась звать на помощь Кыркижи.

Небольшой аил богатыря стоял неподалёку от аила хана Ойгора. Узнав тревожную новость, человек-гора кинулся известить Амаду об исчезновении Чалын. Он вбежал в шестиугольный аил, в тот самый, где находился сын хана и, даже не отдышавшись, объявил о пропаже Чалын.

Не проронив ни слова, Амаду выскочил из аила, оседлал своего скакуна и помчался к родному жилищу. У входа с поникшей головой его уже встречала Чачак. Осознавая свою вину, она протянула Амаду тонкую деревянную табличку с неумело вырезанным изображением всадницы и маленького ушастого зверька на могучем коне.

– Я нашла её у Ойгор-хана, – чуть слышно прошептала женщина.

Амаду взял табличку и в изображении увидел послание Чалын.

– И всё-таки она поступила по-своему, – словно смирившись с самоволием сестры, совершенно спокойно произнёс он, глядя в глаза Кыркижи.

Глава 10. Велий-Кан

Не зная усталости, Ак-Боро уносил всадников всё дальше и дальше от Яраш-Дьер. Дорога была по-весеннему непредсказуема. Местами на ней лежал потемневший талый снег или тянулись нескончаемые лужи; то тут, то там журчали переливчато ручьи, а кое-где и вовсе было уже сухо.

День близился к закату, и утомлённые путники решили подыскать подходящее место для ночлега. Совсем скоро они спустились в необыкновенно красивую лощину, устланную дивными первоцветами.

– Вот это да! Лучшего места нам и не найти! – обрадовался хвостатый всадник, соскакивая с Ак-Боро.

Долина действительно была чудесной. В других, попадавшихся на их пути лощинах в это время года появлялись лишь первые проталины, а в этом месте не осталось даже и намёка на недавнее господство суровой зимы.

– М-м-м! Рыс, на этот раз я с тобой полностью согласен, – произнёс довольный Ак-Боро.

Его обрадовала сочная нежная трава, которую он подбирал на ходу. В лощине её было много – как на склонах, так и в самой долине.

– Ак-Боро, давай туда, – указав на куст цветущего маральника, распорядилась Чалын.

Ветвистое растение украшали необыкновенные фиолетовые цветы с малиновым отливом. Однако самое чудесное ждало их впереди. Дело в том, что красочный куст вырастал с каждым новым шагом Ак-Боро. И когда конь приблизился к нему, растение предстало перед уставшими путниками крепким высоченным деревом со множеством переплетающихся меж собой стволов.

– Вот это да! – восхитилась Чалын, задрав голову. – Такого я ещё никогда не видела.

Цветы на маральнике были такими большими, что любой их лепесток мог бы с лихвой покрыть ладонь девочки.

– Я думаю, это самое подходящее место для ночлега, – подметила она.

Сомнений в выборе Чалын ни у кого не возникло. Густо переплетённые ветви маральника, издали похожие на шляпку гриба-великана, создавали хорошую защиту от внезапного дождя или снега.

Пока Чалын разбирала арчимак, Рыс-Мурлыс с Ак-Боро добывали сушняк для костра. Благо для них это не составило особого труда и не заняло много времени – сухих веток здесь было в достатке. Когда хворост был принесён и аккуратно уложен пирамидкой под маральником, в руках Чалын заискрило огниво, и вскоре лёгкий дымок от воспламенившейся сухой травы устремился в небо. Языки пламени с жадностью перекинулись на ветки, костёр разгорелся, и путники принялись за запоздалый ужин.

Среди старательно подобранных рысёнком яств были в основном мясные блюда: кан, дьоргом, каазы [52] , отварное и сушёное мясо. Рыс-Мурлыс с жадностью набросился на кан. Он поглощал большие куски кровяной колбасы с невероятной быстротой, почти не пережевывая их.

– Мм-м-м! – смаковал рысёнок.

– Рыс, не торопись, ты можешь поперхнуться. У тебя никто ничего не собирается отбирать, – сделала замечание Чалын.

Рыс-Мурлыс вытянул шею и с трудом проглотил очередной кусок колбасы, после чего посмотрел на Ак-Боро. С того самого момента, как они оказались в долине, тот непрестанно щипал траву. Он жевал её, когда шёл к маральнику, жевал, когда собирал хворост, жевал её и сейчас. Выщипав почти всё вокруг дерева, Ак-Боро даже и не думал останавливаться.

«Ну и аппетит у него…» – подумал рысёнок.

Он завалился на бок, после чего продолжил свои мысли вслух.

– Ак-Боро, ты знаешь, это даже очень хорошо, что ты ешь траву, – облизывая лапу, промурлыкал насытившийся Рыс-Мурлыс, – иначе бы мы тебя не прокормили.

– Рыс, если честно, она мне уже приелась, а вот твоя еда…

Задрав голову, Ак-Боро сладостно втянул воздух широкими ноздрями и, хитро покосившись на арчимак с оставшейся снедью, продолжил:

– …так вкусно пахнет, что я решил попробовать ту самую лучшую пищу, о которой ты мне говорил.

– Нет-нет, не стоит, – заволновался рысёнок.

Он прыгнул к сумке, преградив путь ненасытному травоеду.

– Она не так уж и хороша.

– Глупый ты ещё, Мурлыс, – рассмеявшись, сказала Чалын. – Ак-Боро шутит, доргом или кан он не собирается есть. И вообще, еду не стоит жалеть. Адам мне говорил: «Сегодня ты накормишь голодного, а завтра – он тебя».

– Ага, а если этот голодный и тебя ненароком проглотит?!

Всё ещё прикрывая собой арчимак, рысёнок недоверчиво посмотрел на коня.

– Ха-ха-ха! – заржал Ак-Боро.

– Мурлыс, ты куучин [53] про жадного Тюймета слышал? – спросила Чалын.

– Нет, – заинтересовавшись, ответил рысёнок.

– Тогда послушай, – предложила Чалын.

Рыс-Мурлыс поудобнее устроился у арчимака, а Ак-Боро, поджав под себя ноги, лёг напротив девочки и приготовился слушать. Чалын начала свой рассказ:

– Давно это было. В одном горном аиле бедняк жил, Тюйметом его звали. Он был настолько беден, что чужие обноски носил и жил в аиле заброшенном и обветшалом. Тюймет никогда не охотился. То ли оттого, что зверя выслеживать не умел, а может быть, потому что не хотел его убивать. Летом он грибами да ягодами питался, а зимой хворост собирал и на еду его менял.

Всё бы дальше так и продолжалось, да вот однажды Тюймет в тайге на бьющий из земли источник наткнулся. Сквозь ледяную прозрачную воду он золотой самородок на дне ключа разглядел. Домой бедняк счастливый вернулся. В тот день он сыт был, как никогда, и первый раз в новую, пошитую по нему одёжку одет.

– Повезло Тюймету, – высказался рысёнок, придвинувшись поближе к рассказчице.

– Тихо! Не перебивай, – одёрнул его Ак-Боро.

– Так вот, – продолжила Чалын. – Наутро он опять в лес отправился и решил ещё раз источник проверить. Как же он удивился, когда на том же месте снова золото появилось. На следующий день всё повторилось. Так каждый раз продолжалось, когда Тюймет к ключу возвращался. Бедняк очень быстро разбогател и баем [54]  стал. Большой аил он себе построил, табун лошадей завёл и беззаботной жизнью зажил. Всё, что ему надо было делать, так это каждое утро к источнику ходить и золото в нём собирать.

От удивления Рыс-Мурлыс приоткрыл пасть.

– Время шло. Последние зимы суровые слишком были, зверь в лесу пропал, и в аил голод пришёл. Много людей тогда за помощью к Тюймет-баю приходило. Однако сам Тюймет очень быстро позабыл голод и холод, а тех, кто когда-то ему помогал, он обратно с пустыми руками отправлял.

О жадном бае узнал сам Ульгень [55] . Он решил золотой источник затопить, а чтобы люди могли покинуть опасное место, он отправил на землю вестника – синего козла с железными рогами. Дождь пошёл сильный, козел бегал и постоянно блеял: «Три дня-я-я. Три дня-я-я».

Люди всё поняли и стали в дорогу собираться. Один лишь Тюймет два дня ещё к источнику бегал, всё золота набраться не мог. Лишь на третий день он опомнился и решил спасаться. Под аилом жадного бая к тому времени большая куча золота скопилась. Один он её перевезти бы не смог, и поэтому Тюймет за помощью к людям обратился. Но те ему отказали, как он когда-то им отказывал. Времени оставалось мало, уже последние жители аил покидали.

Тогда жадный бай один стал коней навьючивать, а вода всё прибывала и прибывала. И вот, когда почти всё золото погружено уже было, он свой караван в дорогу отправил. Но Тюймет одного не учёл, вьюки оказались слишком тяжёлыми, и поэтому весь его караван вместе с ним на дно и ушёл. А на месте аила образовалось глубокое озеро, у берегов которого люди по сей день золотые самородки жадного Тюймета находят. Вот такой куучин, Мурлыс.

– Да-а-а! – выдохнул впечатлённый рысёнок. – Ак-Боро, ты что хочешь, то и бери, не жалко.

Все рассмеялись, перекинулись на ночь добрыми словами и очень скоро погрузились в сон. Изредка Рыс-Мурлыс подёргивал лапами, толкая в бок Чалын. Она просыпалась, подминала под себя пушистого зверька и тут же засыпала вновь.

После безмятежной ночи наступило такое же тихое утро.

– У-у-у! – потягиваясь под дьюрканом, протянула Чалын.

Она открыла глаза и посмотрела на рысёнка, тот всё ещё спал. Зато Ак-Боро уже ходил по освещённой первыми лучами солнца долине и с удовольствием поглощал необыкновенно яркую траву.

«Странно, но именно в том месте вчера вечером Ак-Боро выщипал всё до былинки, – подумала девочка. – Неужели она за ночь выросла?»

– Мурлыс, вставай, – принялась расталкивать рысёнка Чалын, – пора отправляться.

Зверёк лежал на боку рядом с девочкой. Услышав её голос, он перевернулся на спину и вытянулся, как струна на топшуре.

– Мурлыс, давай, просыпайся, – почёсывая ему брюшко, сказала Чалын.

– Х-х-х! – широко раскрыв пасть, издал он тихий протяжный звук.

Затем встряхнулся, перекатился на другой бок и поднял голову.

– Смотри, что у меня есть, – достав из-за пазухи перо ворона, сказала Чалын. – Мне его Адаана дала. Оно путь укажет, и мы без труда отыщем того, кто сможет нам помочь.

Чалын подкинула перо и оно, закрутившись, упало под ноги. Ничего особенного не произошло.

– Оказывается, мы правильно шли, – глядя на острие пера, определила девочка.

В этот момент к ним подошёл Ак-Боро. Вид у него был неважный: ноги подкашивались, глаза слипались, он явно недомогал.

– Ак-Боро, что с тобой? – прикоснувшись к его голове рукой, спросила Чалын.

– Я сильно устал и не могу никуда идти.

После этих слов Ак-Боро пошатнулся и упал на колени.

– Наверное, это всё трава. Она очень вкусная, но от неё сильно хочется спать, – продолжил он, опуская голову на землю.

– Да, спать, – пропищал сверху чей-то тонкий голосок.

Не успела Чалын поднять голову, как тут же с ветвей маральника спрыгнул сморщенный карлик и нагло похлопал грязной ручонкой по бедру сонного Ак-Боро.

– Кто ты? – возмущённо спросила девочка.

Ей не понравилось вызывающее поведение незнакомца.

– Я – Велий-Кан, – пискляво ответил тот.

– Что-то ты не похож на великана, – подметил рысёнок.

– Я – Велий-Кан, – нахмурив брови, повторил карлик.

– Послушай, Велий-Кан, что с нашим другом случилось? – сдержанно спросила Чалын.

Она даже и не догадывалась, что это именно он, когда все спали, рассыпал семена сонной травы на поляне. Орошённые утренней росой, зёрна сразу же дали всходы. Ростки очень быстро вытянулись и своим тонким нежным ароматом соблазнили Ак-Боро.

– Ничего! – грубо ответил карлик. – Он останется со мной, а дальше вы одни пойдёте.

– Что ты там пропищал? – возмутился рысёнок.

– Вы ночевали под моим деревом, а за это надо платить, – продолжил тот. – Конь теперь мой, он мне пригодится. Убирайтесь прочь, пока я вас не растоптал.

Несмотря на свой маленький рост, Велий-Кан выглядел сурово. Его глаза блестели от злости, морщинистое лицо кривилось, и каждое произнесённое им слово заставляло кончик длинного, изогнутого носа постоянно двигаться то вверх, то вниз. Карлик раздражённо жестикулировал и постоянно скалился.

– Послушай, Велий-Кан, я – Чалын, дочь Ойгор-хана. Здесь повсюду народ мой живёт, и нет того человека, кто мог бы мне перечить. Ты сейчас же вернёшь мне Ак-Боро, и тогда я тебя пощажу.

Чалын проворно вынула свой меч и направила клинок на наглеца.

– Ха-ха-ха! – рассмеялся тот. – Я вас предупреждал.

В этот момент карлик ловко, как кузнечик, подпрыгнул и зацепился руками за ветвь маральника. Подтянувшись, он сделал переворот и закинул на неё поочерёдно обе ноги. Оказавшись на ветке, Велий-Кан перебрался к лилово-розовому цветку и оторвал от него всего лишь один лепесток.

– Хи-хи-хи! – теперь уже сверху слышался его противный дребезжащий смех.

Чалын без промедления достала из-за спины лук, вынула из колчана тупоконечную стрелу, наложила её на тетиву и сделала меткий выстрел. Обычно такие стрелы использовали охотники для того, чтобы оглушить зверя и не портить его шкурку. Стрела угодила Велий-Кану точно в лоб, и тот свалился вниз.

Всё произошло очень быстро, так что оглушённый карлик даже и не понял, как оказался на земле. Его голова трещала от боли, перед глазами всё расплывалось, в ушах звенело. Приподнявшись, он прикоснулся рукой ко лбу и от боли взвизгнул:

– Ай!

Прямо посреди лба у него налилась большая красная шишка. Тут карлик увидел лежащий рядом лепесток, схватил его и откусил небольшой кусок.

Началось превращение. Правая рука Велий-Кана невероятно быстро раздулась и заметно удлинилась. Теперь он был не в силах ею пошевелить, потяжелевшая конечность обвисла. Следом за ней у карлика увеличилось оттопыренное заострённое ухо, оно стало размером с голову. Затем вытянулся крючковатый нос и потянул своего хозяина к земле, но тот, покачнувшись, устоял. От падения Велий-Кана спасли ноги, они выросли, стали длинными и крепкими, как у марала.

Коротенькое туловище на оленьих ногах, с мускулистой волочащейся рукой выглядело ужасно. Но превращение ещё не закончилось. Тело карлика вытянулось, грудь окрепла, левая рука увеличилась и придала ему равновесие. Короткая шея в основании стала шире головы, глаза выкатились, как у окуня, за ними увеличились скулы, лоб и подбородок. Не выросло лишь второе, словно обгрызенное мышами, ухо.

Внешне Велий-Кан всё ещё выглядел, как карлик, но только большой, невероятно большой карлик.

– Жалкие, никчёмные жучки. Я Велий-Кан! – надменно провозгласил он. – Меня вы ослушались и теперь об этом сами пожалеете! Ха-ха-ха!

Его рука потянулась в заросли маральника и вынула оттуда серую неотёсанную дубину. Замахнувшись, Велий-Кан попытался ударить Чалын. Но девочка пригнулась, и толстая тяжёлая палка лениво прошла над её головой. В этот момент Рыс-Мурлыс птицей взлетел на ветку, прыгнул вниз и вцепился когтями в лицо карлика. Взвыв от боли, Велий-Кан откинул рысёнка в сторону. Зверёк ударился головой об ветку маральника и упал без чувств.

– А-а-а! – в ярости крикнул Велий-Кан и с гоготом, злорадствуя, продолжил: – Попался, попался!

Он занёс над рысёнком волосатую ступню с отросшими кривыми ногтями, чтобы раздавить его, как насекомое. Но тут подоспела Чалын. Она поднырнула под опускающуюся ногу и воткнула меч прямо в грязную пятку.

Взревев от боли, Велий-Кан отпрянул. Девочка подхватила Рыса-Мурлыса и оттащила в самое, как ей показалось, безопасное место – к спящему Ак-Боро, а сама отбежала в сторону.

– Эй ты! – окликнула недруга Чалын.

Ловким движением она вынула из-за пояса чекан с позолоченной ручкой и швырнула его в рассвирепевшего карлика. И боевой топорик непременно прилетел бы тому в грудь, да только Велий-Кан отбил его дубиной и бросился на девочку. Попятившись назад, Чалын запуталась в траве и упала.

Заслонив собой восходящее солнце, Велий-Кан грозно навис над девочкой, словно оголодавший хищный зверь над долгожданной добычей. Его глаза сверкали от злости, а раздувшиеся, блестящие от стекающей слюны губы растянулись в ехидной улыбке. Он нагнулся и протянул вперёд огромную мясистую руку с растопыренными пальцами. Она опускалась очень быстро и в испуганных глазах Чалын увеличивалась по мере своего приближения. Ещё мгновение и Велий-Кан схватил бы её, как вдруг большой тяжёлый камень с глухим звуком ударил его в плечо.

Удар был настолько сильным, что Велий-Кан пошатнулся, сделав несколько непроизвольных шагов в сторону, и от ноющей боли опустил руку. Чалын воспользовалась этим моментом и проворно перекатилась в сторону, затем оглянулась и увидела своего спасителя.

– Кыркижи! – обрадовавшись, крикнула она.

Человек-гора появился очень кстати, и Чалын даже не задалась вопросом, почему он здесь оказался. Да и время для расспросов было не совсем подходящее. Не мешкая, Кыркижи подбежал к девочке и заслонил её своим богатырским телом, став преградой на пути Велий-Кана.

– Ты ещё кто такой? – зажав рану на плече, с пренебрежением крикнул карлик.

– Тот, кто тебя усмирит, – решительно ответил богатырь.

С криком они бросились друг на друга. Завязалась схватка. Велий-Кан, злобно оскалив зубы, замахнулся дубиной и попытался ударить Кыркижи. Но человек-гора заслонился щитом, собранным из толстых, стянутых кожей веток. Щит уберёг богатыря, но сам с треском развалился на части. Кыркижи откинул обломки в сторону и оттолкнул напористого противника.

– Ха-ха-ха! – обрадовался самонадеянный карлик.

Упоённый своей недюжинной силой Велий-Кан снова кинулся в бой. На этот раз он попытался ударить наотмашь. Но богатырь перехватил руку неприятеля и тяжеленным кулаком нанёс ему ответный удар в живот. Карлик согнулся, и тут же последовал новый молниеносный удар в скулу. У Велий-Кана потемнело в глазах. Раскинув руки, он рухнул навзничь. Человек-гора вынул свой меч и приставил острие клинка к шее поверженного врага.

– Ну, что теперь ты скажешь? – спросил он.

Слова, произнесённые Кыркижи, донеслись до распластавшегося на земле Велий-Кана приглушённым эхом. Беспрестанно моргая, тот с недоумением всматривался в размытый образ незнакомца и пытался рассмотреть длинный угрожающий предмет, что поблёскивал в его руке. Рассудок очень быстро вернулся к Велий-Кану и он, осознав, что проиграл бой, сразу же превратился в карлика и дрожащим голосом жалобно взмолился:

– Не надо, прошу, не надо.

Выглядел Велий-Кан неважно: под глазом у него вырисовывался синяк, на лбу багровела шишка, по исцарапанным щекам текли слёзы. Карлик весь трясся от страха. Теперь он напоминал маленькое беззащитное животное, ожидающее к себе сострадания. Но клинок тяжеленного меча Кыркижи словно отсчитывал последние мгновения жизни этого существа. Ещё немного и…

– Кыркижи, постой! – окликнула его Чалын.

– И почему это я раньше о тебе не ведал, давно бы, как букашку, раздавил, – отводя меч в сторону, сказал человек-гора.

– Я-я. Я не местный. Здесь перезимовать остался. Но я уйду! Уйду обязательно. Обещаю, – трепещущим от испуга голосом пропищал Велий-Кан.

– А кто бы сомневался. Уйдёшь, если в живых останешься, – наклонившись, грозно ответил Кыркижи.

Карлик с трудом судорожно сглотнул и жалобно посмотрел на приближающуюся спасительницу.

– Зачем тебе ат мой понадобился? – подойдя к нему, спросила Чалын.

– Когда в пятый раз снег здесь тает, я с куста моего пыльцу цветочную собираю, – взглянув на маральник, ответил Велий-Кан, – а после в путь отправляюсь. С ат, я полагал, мне легче будет, ведь буура мой куда-то подевался.

Перепуганный карлик говорил чистую правду. Маральник-гигант расцветал каждую весну, однако, пыльца его становилась особенной лишь один раз в пять лет. Одновременно с этим листья кустарника и лепестки его цветов тоже приобретали необыкновенную силу, вот только они были ядовиты и не так чудодейственны. Их можно было использовать для превращения, но лишь изредка и только в малых долях.

– Значит, дерево твоё. А говорил, что не местный?! – усомнился в словах Велий-Кана Кыркижи, угрожающе занося меч над его головой.

– Нет, нет, – замахал руками карлик, – это правда, куст здесь мой растёт, а сам я издалека.

– Зачем тебе пыльца? – снова спросила девочка.

– Она помогает мне быть большим и сильным, когда я этого захочу.

– Чтобы обижать слабых? – нахмурив брови, спросил человек-гора.

Велий-Кан поглядел на могучую возвышающуюся руку Кыркижи – ту, что напряжённо сжимала рукоять меча и медленно поднималась всё выше. Затем он перевёл взгляд на очнувшегося рысёнка. Выпустив когти, тот приближался к карлику с явным желанием отомстить.

– Нет, вовсе нет. Отпустите меня, я обещаю больше здесь никогда не появляться.

– Что с моим другом? – потребовала разъяснения Чалын, указав взглядом на Ак-Боро.

– Ничего страшного, он спит, и только.

– Немедленно его разбуди.

– Да, да, конечно, – поднявшись на ноги, ответил карлик.

Он отбежал в сторону, сорвал несколько белых цветов, растёр их в руках и сунул под нос Ак-Боро. Ноздри коня расширились, он глубоко вдохнул, после – чихнул, да так громко, что, казалось, от этого звука содрогнулись даже горы. Ак-Боро вскочил на ноги и беглым непонимающим взглядом осмотрел всех присутствующих.

«Чалын, Рыс, Кыркижи, – сосредоточившись, перечислял он мысленно, – Кыркижи?! Откуда он здесь? Чыдамкай-Кара – его чёрный молчаливый конь и побитый карлик. Вот так компания собралась…»

– Ак-Боро, тебе лучше? Как ты себя чувствуешь? – побеспокоилась о его здоровье Чалын.

– Всё хорошо. А что случилось? – недоумевая, спросил он.

Велий-Кан снова протянул к нему руку с размятыми в ней цветами, и Ак-Боро без раздумий их понюхал.

– Фу! Как дурно пахнет. Зачем ты эту гадость мне суёшь? – возмутился он.

– Для вашего здоровья, – доброжелательно ответил карлик.

– Что произошло? – снова спросил Ак-Боро.

Опасаясь расправы, Велий-Кан счёл нужным отмолчаться, за него ответил Рыс-Мурлыс:

– Да он тебя хотел в рабство забрать, а с нами вообще покончить. А сейчас, гляди, какой вежливый!

Карлик виновато склонил голову.

– А может, его…

Недоговорив, человек-гора повёл мечом в сторону Велий-Кана.

– Нет, пусть живёт, – пожалела карлика Чалын, – а вот дерево надо срубить.

Кыркижи поспешил исполнить полученное распоряжение. Изрядно потрудившись, он свалил маральник мечом, после чего поведал Чалын всю историю своего внезапного появления.

По словам богатыря, всё произошло именно так, как предполагала девочка: поднятый хранительницей переполох, тревога брата и, конечно же, поиски беглянки, закончившиеся у Адааны. Шаманка раскрыла Амаду всю правду о недавнем пребывании в её аиле Чалын, и сообщила о том, что сейчас никто не знает, куда держит свой путь девочка, даже она. Амаду смирился, и ему ничего не оставалось, кроме как отправить Кыркижи в помощь своей сестре. Найти путников богатырю помог беркут Адааны. Своим зорким взглядом он высмотрел их и полётом указал верную дорогу.

Выслушав Кыркижи, путешественники все вместе тронулись дальше. У поваленного куста остался лишь понурый карлик. Совсем скоро в его печальных глазах удаляющиеся путники превратились в пару маленьких точек. А он всё сидел и размышлял над собственной судьбой.

Глава 11. Волчья стая

День ото дня путешествие всё больше утомляло. Горы становились всё выше, а их склоны – всё круче. Время от времени передвигались пешком – обычно в тех местах, где в рыхлом снегу увязали кони. Вдобавок ко всему капризничала погода. Утром с радушием светило яркое солнце, а к полудню через горные хребты лениво перевалились тяжёлые грозовые тучи и будто бы нарочно изливали все свои ледяные воды на беззащитных путников. Дождь сменяла снежная крупа, ну а после вновь улыбалось солнце. Вот только оно совсем не согревало – холодный ветер пронизывал до самых костей.

Промозглость изрядно надоела, да и арчимак уже совсем истощал. Ещё прошлым вечером все скудно поужинали, ну а сегодня ни у кого и крошки во рту не было. Собирая в дорогу провизию, Рыс-Мурлыс не рассчитывал на Кыркижи с его здоровым богатырским аппетитом – тот уплетал сразу за троих. Да и у человека-горы с собой съестного ничего не осталось. То, что Адаана второпях собрала ему на первое время, он съел ещё в первый же день, когда искал Чалын. У Ак-Боро и Чыдамкай-Кара дела обстояли не лучше. Уже который день их окружали лишь покрытые мхом сырые камни да мокрый снег, и ничего похожего на какую-нибудь съедобную растительность. Вчера им обоим пришлось довольствоваться чёрствым теертпеком. Каждому по лепёшке – для двух коней лишь на жевок, и не более. Однако они и этому были рады.

Чтобы хоть как-то отвлечься от навязчивых мыслей о еде, Рыс-Мурлыс с Ак-Боро всё время о чём-то разговаривали. Они беседовали обо всём, что приходило на ум. Весело шутили и оживлённо спорили. Иногда, когда Кыркижи погружался в раздумья, а то и вовсе дремал на ходу, к их разговору присоединялась и Чалын. В такие моменты Рыса-Мурлыса и Ак-Боро неизменно занимал один-единственный вопрос: «Упадёт человек-гора с коня или же нет?» И каждый раз по этому случаю они вновь затевали спор.

Чыдамкай-Кара всё это слышал, а в ответ только хмурился и мотал головой. Хвостатых спутников он вообще не воспринимал всерьёз, пропуская их болтовню мимо ушей. Поначалу Ак-Боро пытался втянуть в разговор молчаливого Чыдамкай-Кара, но тот лишь задирал кверху голову. И у Ак-Боро сложилось о нём своё однозначное мнение: «Да, ат богатырский, сильный и выносливый, но такой глупый, что даже разговор поддержать не может. И надменности у него – хоть отбавляй». Примерно то же самое о новом знакомом думал и рысёнок.

Так они и шли. Перо указывало дорогу, а кони неуклонно следовали за ним. Аилов по пути не предвиделось, оставалось надеяться лишь на удачу.

– Я бы сейчас пару упитанных зайцев за раз умял, – высказал свои мысли рысёнок.

– Рыс, не упоминай про еду, – попросил его Ак-Боро.

– А Кыркижи, – шепнул на ухо бело-серому другу рысёнок, – наверное, целого сарлыка?! Как думаешь?

– Рыс-Мурлыс, если не замолчишь, пешком пойдёшь, – ответил белогривый жеребец.

Они медленно поднимались по длинному пологому склону высокой горы и почти достигли её вершины, как вдруг на одном из каменных выступов показалась заплутавшая серая косуля. Она свысока смотрела на проходящих мимо путников, а когда поняла, что те её тоже заметили, пустилась в бегство. Ак-Боро и Чыдамкай-Кара устремились вдогонку, а их всадники, достав луки и вынув из колчанов стрелы, изготовились к стрельбе. Приготовился к прыжку и Рыс-Мурлыс, терпеливо выжидая подходящего для броска момента, он не спускал глаз с возможной добычи.

С невероятной быстротой косуля мчалась вдоль гребня горы, ловко перепрыгивая большие камни и неожиданно меняя направление. Но и охотники были не менее проворны. Усталость вдруг куда-то подевалась, острое чувство голода притупилось, разгорелся азарт. Цель была слишком далека для Чалын, и она не торопилась стрелять. А вот Кыркижи уже разжал пальцы, удерживающие натянутую тетиву. Лук разогнулся, и костяное жало на оперённом стержне со свистом устремилось вперёд.

Словно почуяв опасность, дикая коза отскочила в сторону, и стрела, пролетев мимо, угодила в камень. Её древко с хрустом переломилось, а наконечник отлетел в сторону. Преследование продолжалась. Кони мчались, стараясь не отставать от расторопного животного, однако расстояние между ними всё больше увеличивалось.

И тут удача улыбнулась приотставшим охотникам. Перед спускающейся в ложбину косулей расстелился полумесяцем снег. Он лежал ровным полукругом, и загнанному зверю ничего не оставалось делать, как пуститься напрямик. Дикая коза с трудом передвигалась, её копыта вязли и утопали в снегу.

Ак-Боро оказался проворней Чыдамкай-Кара и вырвался вперёд. Приблизившись первым к снегу, он, предугадав намерения всадницы, перешёл на галоп. Затаив дыхание, Чалын пустила стрелу. Рассекая воздух, та издала короткий свист и вонзилась в переднюю ногу зверя. Косуля содрогнулась, заблеяла, как овца, и рванулась вперёд. Следом выстрелил Кыркижи, но вот досада, он снова промахнулся, стрела беззвучно зарылась в снегу. Человек-гора бранил себя за опрометчивость, а подранок уходил.

Увидев это, рысёнок соскочил с Ак-Боро и длинными прыжками устремился вдогонку. Едва касаясь лапами мокрого снега, он мчался быстрее ветра. Увлечённый охотой Рыс-Мурлыс позабыл обо всём, перед глазами была одна лишь косуля, и ничего больше.

Одолев снежную преграду, испуганный зверь пустился наутёк пуще прежнего, словно и не был ранен вовсе. Рысёнок приотстал, но ненадолго. Едва снег остался позади, как всё изменилось. Ещё немного, один прыжок длиннее другого, – и преследователь повалил косулю на землю. Добыча оказалась в крепких лапах маленького хищника.

Переправившись через снег к Рысу-Мурлысу, Чалын, Кыркижи и Ак-Боро принялись изливать на кормильца заслуженные похвалы. Даже молчун Чыдамкай-Кара, и тот, скупо, но всё же промолвил: «Молодец!». Возгордившийся рысёнок испытывал упоение от славной охоты. Задрав нос, он принимал все тёплые слова в свой адрес. А когда восторги поутихли, предложил:

– Мясо добыто. Клыки да зубы у всех имеются, пора бы и полакомиться.

В воздухе зависла тишина. Непонимающие взгляды голодных друзей окинули Рыса-Мурлыса.

– Отчего вы все насупились? Надо быстрее порадовать животы, давайте же.

– Нет, нет, постой! Рыс, ты что, решил нас мясом сырым накормить? – возмутилась Чалын.

– Не знаю, как Чыдамкай-Кара, а я, вообще-то, мясо ни в каком виде не употребляю! Предпочитаю только растительную пищу, – высказался Ак-Боро.

– А что? Косулю не пожарить и не сварить – вокруг лишь камни со снегом. Да и мясом питаться никому начать не поздно. От свежатины вряд ли кому подурнеет, тем паче сейчас, – окинув взглядом сначала людей, а потом и коней, вполне серьёзно ответил рысёнок. – Не помирать же.

– Мурлыс, никто кроме тебя сейчас есть не будет. Если невтерпёж, то давай – набивай поскорее живот, препятствовать тебе мы не станем, – принялась поучать рысёнка Чалын. – Но только как ты потом своим голодным друзьям в глаза смотреть будешь?

– Чалын права. Нужен корм для коней, а ещё и огонь, чтобы нам пищу приготовить, – поддержал девочку Кыркижи.

Рыс-Мурлыс приумолк, и Чалын продолжила:

– Косули в пустынных горах не обитают, им тоже нужно чем-то питаться, а мох для них – не самое подходящее лакомство. А значит, где-то поблизости можно пропитание для Ак-Боро и Чыдамкай-Кара найти, а если повезёт, то до ночи мы и вовсе к лесу выйдем.

– Верно! – подтвердил человек-гора.

– Голова-а! – скупо промолвил богатырский конь.

Осознав, что не прав, рысёнок убрал с косули лапу и посмотрел на Кыркижи. А тот развёл в ответ руками.

Не тратя времени на лишнюю болтовню, путники погрузили добычу на Чыдамкай-Кара и двинулись дальше. Очень скоро они добрались до вершины горного хребта. Позади них остались серые гряды и увалы, а впереди зеленели поросшие густым лесом отроги.

Спуск предстоял нелёгкий. С этой стороны горы склон был гораздо круче и к тому же покрыт глубоким снегом. Чтобы ненароком не покатиться кубарем вниз, пришлось осторожничать. Вытянувшись цепочкой, друзья шагали друг за другом по узкой тропе. Впереди всех шла Чалын, она вела в поводу Ак-Боро. За ними, тяжело ступая, следовал Кыркижи, направляя за собой Чыдамкай-Кара. Рыс-Мурлыс же умудрялся сновать под ногами, оказываясь то впереди, то позади всей компании. Поначалу спуск оказался даже тяжелее, чем подъём. Но с каждым шагом снега было всё меньше, а растительности – всё больше, да и склон становился более пологим. Ветер наконец-то стих, и солнце снова приласкало усталых путешественников своим нежным теплом.

От подножия горы и до лесистого отрога расстилалась долина. Снега на ней уже совсем не осталось, повсюду зеленела трава и журчали ручьи. Талая вода стекала с гор и вливалась в бурную, шумящую на перекатах реку, петляющую вдоль извилистой горной цепи. Двигаясь вдоль берега, путники и вышли к опушке леса. На краю поляны они увидели сухой валежник. По всей видимости, молодое дерево было свалено бобрами. Об этом говорил обгрызенный, остро заточенный ствол поваленной пихты и тропа, ведущая к запруженному водоёму, окружённому высокой пожухлой травой.

Несмотря на сильную усталость, каждый из путников принялся за работу, отлынивать никто даже и не думал. Ак-Боро и Рыс-Мурлыс по привычке отправились за хворостом. Чалын и Кыркижи взялись собирать шалаш. А Чыдамкай-Кара остался им в помощь: перевозить жерди, колья и лапы пихты.

Человек-гора нарубил рогатин и вколотил их в землю. В развилины вложил жердь и наложил на неё длинные прямые палки. Чалын покрыла их пушистыми хвойными ветками, ими же устлала пол. Шалаш они закончили как раз к тому времени, как сушняк был доставлен на место. После каждый занялся новым делом: девочка разводила костёр, Кыркижи под пристальным наблюдением Рыса-Мурлыса разделывал добычу, а Ак-Боро с Чыдамкай-Кара, пока совсем не стемнело, отправились щипать траву. Очень скоро в сумерках замерцал огонь, а на длинных прутьях, воткнутых в землю у костра, зарумянилось мясо.

Каждый выбрал себе кусок мяса сам, по своему разыгравшемуся аппетиту. У Кыркижи он был большой и тяжёлый, такой, что его пришлось нанизывать аж на два прута. У Чалын – раза в три меньше, а у Рыса-Мурлыса почти такой же увесистый, как у человека-горы.

Рысёнок старательно вертел ветвь с мясом и постоянно пробовал его на готовность, хотя прекрасно знал, что под румяной корочкой оно ещё совсем сырое. Перевернув его в очередной раз, он решил подкинуть ещё немного хвороста в костёр для большего жара. Куча сухих веток лежала возле шалаша, и Рыс-Мурлыс направился к ней.

Кыркижи в это время встал с валежника, вынул из ножен бронзовый кинжал и острым лезвием надрезал свой зажаренный кусок мяса с разных сторон, чтобы лучше приготовилось. А потом решил сделать доброе дело и для своего маленького хвостатого друга. Он нагнулся над его аппетитным куском как раз в тот момент, когда рысёнок с охапкой сушняка уже возвращался обратно.

Свободной рукой Кыркижи взялся за прут, чтобы придержать его, а другой, с кинжалом, потянулся к мясу. Рыс-Мурлыс увидел это и обомлел. Доброжелательные намерения богатыря ему были неведомы. В бликах огня человек-гора выглядел злобным оголодавшим великаном, намеревавшимся в два счета разделаться с его запоздалым ужином.

– Ты что делаешь? Не тронь! – выронив хворост, возмутился Рыс-Мурлыс.

Услышав громкий рык рассерженного хищника, человек-гора обернулся и увидел уставившиеся на него горящие глаза. Обескураженный Кыркижи снова уселся на поваленное дерево и непонимающим взглядом посмотрел на Чалын. Девочка рассмеялась.

Один лишь ловкий прыжок и Рыс-Мурлыс уже стоял у костра, пристально всматриваясь в глаза богатырю.

– Тебе что, своего мяса мало?! – продолжил выплёскивать своё возмущение рысёнок. – Вон какой себе кусище отхватил, а ещё и на мой заришься!

– Рыс, успокойся. Кыркижи всего лишь хотел надрезать твой кусок, – принялась разъяснять Чалын. – Внутри-то он совсем ещё сырой. Вот смотри.

Лезвием кинжала девочка плавно провела по готовящемуся для рысёнка мясу. Из алого разреза засочился розовый сок. Капли упали на угли и зашипели.

Осознавая собственную ошибку, рысёнок посмотрел на Кыркижи. На что человек-гора лишь добродушно развёл руками, помотав при этом головой.

– Чалын, ему скажи, что я, ну… Я, в общем, виноват, пусть зла не держит и всё тут, – засуетившись, поспешил извиниться Рыс-Мурлыс.

Девочка пересказала слова рысёнка богатырю, и его лицо расплылось в улыбке.

Когда ужин, наконец, был готов, Чалын, Рыс-Мурлыс и Кыркижи принялись за трапезу. Но сначала Чалын и Кыркижи отрезали по небольшому кусочку мяса и кинули его в костёр в знак почитания духа огня, благодарствуя ему за дарованное тепло и приготовленное яство.

Слегка подгоревшее мясо вышло сухим и жёстким, оно с трудом пережёвывалось и застревало в зубах. Однако привередничать никто и не думал, разок лишь упомянули про забытый второпях котёл. Ведь умело приготовленное в нём мясо получалось таким нежным, что даже таяло во рту. Да и горячий бульон был бы сейчас кстати. Но чего нет, того нет. Вспомнили, и тут же забыли.

Первым насытился Рыс-Мурлыс. Не осилив всё за раз, он лениво откинулся на спину, и, прищурившись, стал лизать лапу. Чалын ела неторопливо, старательно пережёвывая пищу. Наевшись досыта, она отложила оставшийся кусок в сторону. Лишь только Кыркижи умял всё да ещё и покосился на недоеденное рысёнком кушанье. Рыс-Мурлыс это заметил и, промурлыкав, предложил богатырю съесть свой поджаристый кусок. О чем человек-гора догадался по доброжелательному жесту пятнистого друга – тот слегка двинул оставшееся мясо в его сторону. Не раздумывая, Кыркижи согласился и очень быстро расправился с отданным яством.

То, что осталось от туши косули, решили изжарить наутро. Ну а в этот поздний час изнурённые дорогой путники отправились спать: Чалын, Кыркижи и Рыс-Мурлыс устроились в шалаше, а Ак-Боро и Чыдамкай-Кара – неподалёку от него.

Утром путники дожарили всё сырое мясо на углях, плотно позавтракали, а остальное сложили в арчимак. Аркыт наполнили свежей ключевой водой.

Когда все вещи были собраны, Чалын достала перо и подкинула его в воздух. Покружившись, оно упало на землю и вновь указало путь следования, однако на этот раз подсказка попала под сомнение. Ведь обратный путь сулил безрезультатное возвращение домой.

– Не может быть! – заволновалась Чалын.

Рысёнок подобрал перо лапами и снова подбросил его. И опять острие указало направление, отличное от первых двух, что подтвердило обыкновенность дарёного предмета. Осознав, что подарок шаманки вовсе не волшебный, Чалын опечалилась, и это отразилось на её лице.

– Но Адаана не могла ошибиться… – тихо сказала она.

– Ну, может, в первый раз перо запуталось, а вот сейчас… – решил приободрить девочку человек-гора.

– Нет, Кыркижи, ты же знаешь, это не так.

Чалын снова подкинула перо, и оно вновь указало другое направление.

– Вот видишь, – с грустью произнесла девочка.

Тотчас в голову Чалын закралась мысль о бессмысленном блуждании по горам и лесам в поисках разгадки проклятия. Она начала сомневаться в правильности принятого ею решения, размышляя о том, что, возможно, именно сейчас хан Ойгор, как никогда, нуждается в её помощи.

– Не стоит отчаиваться, надо дальше идти, – уверенно сказал Ак-Боро. – Изначально мы на проводников и не рассчитывали.

Все, как один, его поддержали и принялись подбадривать Чалын. Девочке это помогло. Воспрянув духом, она отогнала навязчивую мысль прочь и твёрдо решила следовать дальше. Перо Чалын выкидывать не стала, а положила за пазуху со слабой надеждой на то, что оно, возможно, ей ещё пригодится. Приободрившись, Чалын тронула поводья и Ак-Боро мерным шагом зашагал навстречу неизвестности.

Путь решили держать вдоль русла быстротечной реки, вниз по течению, в надежде выйти на заселённую людьми долину. Там можно было набраться сил, пополнить запасы провизии и получить совет от зайсана племени или местного шамана. Других мыслей не было.

Долгое время они шли по отлогому берегу реки. Но на пути попадались только голые каменные глыбы да вымытые рекой стволы поваленных деревьев. Через некоторое время путники всё-таки вышли на подтопленную разлившейся рекой долину. Однако поселений здесь не было да и о временной стоянке людей ничего не напоминало. Их встретили лишь длинноногие пернатые жители поймы – чёрные аисты. Выпрямившись во весь рост, птицы настороженно наблюдали за проходящими мимо незнакомцами. А когда поняли, что тем до них нет никакого дела, вновь принялись чистить перья длинными клювами.

День ото дня берег становился всё круче и круче, и путникам ничего не оставалось делать, как углубиться в лес. Передвигались легко. Снега в тайге почти не осталось, да и трава была не такая высокая, как летом. Путешественники старались держаться реки и время от времени выходили к её скалистым берегам. Теперь она протекала так низко, что рокот перекатов попросту утопал в шуме колышущихся на ветру веток. Но, как ни старались друзья, они всё же потеряли реку. Она внезапно сделала крюк и скрылась за соседней горой. В очередной раз те попросту к ней не вышли. Тогда Рыс-Мурлыс взобрался на вершину старой высоченной сосны и осмотрелся. Вокруг разливались лишь хвойные волны таёжного океана. Возвращаться не было смысла, и путники двинулись дальше.

Шли только днём, по ночам передвигаться не решались. Как только темнота сгущалась, то в одной стороне, то в другой раздавался волчий вой. Останавливаясь на ночлег, путники непременно разжигали костёр и для безопасности выставляли дозорного.

С провизией опять возникли проблемы – мясо давно закончилось, и лишь изредка удавалось добыть глухаря. На токах осторожная птица чрезмерно важничала и самозабвенно нащёлкивала песни, что было на руку охотникам. Однако в этой части леса дичь встречалась редко, а зверь и вовсе не попадался. По всей видимости, волки тоже голодали. По ночам не прекращался их заунывный вой, с каждым разом раздаваясь всё ближе и ближе к месту ночлега.

В очередной раз близилась ночь, намечался привал. Как обычно, друзья ещё засветло развели костёр и собрали на скорую руку шалаш. Чалын, Рыс-Мурлыс, Кыркижи и Чыдамкай-Кара уснули, а Ак-Боро остался их охранять. Ночь смешала все краски, луну затянули облака и лес утонул в непроглядной тьме. К вою все давно привыкли и спали, как убитые, но, как ни странно, этой ночью вокруг было подозрительно тихо.

– У-у-у! – предупреждая об опасности, громко и протяжно крикнул филин.

Насторожившись, Ак-Боро осмотрелся и увидел пару мелькнувших огоньков – это сверкнули чьи-то глаза и вновь утонули в темноте.

«Волки!» – мелькнула мысль в его голове.

В этот момент из-за деревьев вырвались прятавшиеся в тени поджарые, оголодавшие хищники.

Заржав, Ак-Боро поднял остальных. Переполоха не возникло, все знали, что это могло произойти, а потому действовали разумно и очень быстро. Чалын и Кыркижи вынули мечи, достали из костра горящие ветки и принялись размахивать ими перед оскалившимися врагами. Душераздирающий вой раздавался со всех сторон, стая хищников окружила путников. Теперь волков не пугал даже огонь, ради добычи они были готовы на всё.

Осмотревшись, Чалын тут же сосчитала противников: «Два справа, три слева, пара сзади и ещё четыре впереди».

– Одиннадцать, – огласила она.

– На каждого по одному, мне – остальных, – рассчитал силы Кыркижи.

Для серых ночных охотников люди были слишком опасны, оттого они решили задрать одного из коней. Его бы хватило на всех.

От стаи отделился вожак – самый крупный зверь с угрожающе поднятым хвостом и вздыбленной на загривке шерстью. Старого, но довольно-таки сильного волка со шрамом под глазом слушались все в его стае. Легко ступая мощными лапами, он сделал пару шагов по направлению к людям и прорычал своё предложение:

– Нет смысла представляться. Мы голодны и без добычи отсюда не уйдём. Нам нужен один лишь ат, остальных мы не тронем.

– Не хочешь называться и не надо, но тогда знай сам, с кем имеешь дело. Я – Чалын, а это мои друзья: Ак-Боро, Рыс-Мурлыс, Кыркижи и Чыдамкай-Кара, – без дрожи в голосе ответила девочка, хотя страх всё же овладел ею. – А предложение твоё мне не по нраву. Вы разве что огонь да меч мой острый отведаете. Поберегите лучше шкуры и убирайтесь прочь.

– Ха-ха-ха, – тихо рассмеялся старый волк. – В этом лесу я хозяин.

Из тени деревьев показалось ещё шестеро волков с горящими от азарта глазами. Теперь их стало семнадцать.

Осознав, что дальше разговаривать нет смысла, вожак внезапно бросился на Ак-Боро. Развернувшись в прыжке, он широко раскрыл свою острозубую пасть. Но белогривый конь не растерялся и отскочил в сторону. Старый волк промахнулся. Пролетев мимо, он боком неудачно приземлился на лапы и упал. Как по команде, остальные волки последовали за своим вожаком. Один за другим остервеневшие хищники бросались на путников. Каждый из нападавших знал своё дело: пока часть из них отвлекала людей, остальные пытались как можно быстрее разделаться с конями. Завязался неравный бой.

Волки нападали со всех сторон, но сдаваться никто не собирался. Встав на защиту четвероногих друзей, Кыркижи отмахивался мечом, хватал разъярённых хищников за шкуры и отбрасывал в темноту. Те бились о стволы деревьев, скулили от боли, но снова бросались в драку. Один из них, наиболее ловкий, сумел-таки вцепиться в ногу богатырю, тот почувствовал жжение, а потом и теплоту.

Чалын помогла Кыркижи, отогнав огнём обезумевшего от вкуса крови волка. Запахло палёной шкурой. Девочка отпугивала горящей веткой кровожадных врагов, а самых наглых из них разила мечом.

Ак-Боро и Чыдамкай-Кара тоже дрались. Их удары были настолько сильны, что пострадавшие от копыт хищники кое-как приходили в себя. Оклемавшись, они с трудом уносили ноги, а иные и вовсе оставались лежать. А когда волки всё же достигали цели и вонзали острые зубы в шкуры коней, на помощь друзьям приходил Рыс-Мурлыс. Озлобленный рысёнок впивался клыками в шеи нападающих, и те с визгом отпрыгивали в сторону.

Искры от горящих веток разлетались по сторонам, угольки падали в сухую траву, их раздувал ветер. То там, то здесь вспыхивало пламя. Огонь некому было тушить, и трава разгоралась. Перепугавшись, побитые хищники с опалёнными шкурами пустились наутёк. Последним уходил вожак. На прощание окинув победителей полным ненависти взглядом, он скрылся в причудливых тенях, отбрасываемых деревьями в свете огня.

Враги отступили, но возникла новая опасность – пожар. Ненасытный огонь перекинулся на кусты. Чалын и Кыркижи попытались сбить пламя ветками, но время было упущено, лес уже окрасился жёлто-алыми тонами. Жар усиливался, раскалённый воздух обжигал кожу, к огню было не подобраться. Языки пламени уже лизали стволы деревьев, поднимаясь вверх, к их пушистым кронам.

«Бежать! Как можно скорее уносить ноги, пока ещё не поздно», – приняла решение Чалын.

Едкий дым сбил ей дыхание, она закашлялась и, вытирая выступившие слёзы, произнесла:

– Уходим!

Запрыгнув на коней, Кыркижи, Чалын и Рыс-Мурлыс поспешили покинуть опасное место. Огибая деревья, Ак-Боро и Чыдамкай-Кара галопом уносили всадников от непредсказуемой, набирающей силу стихии. Кони могли бы бежать быстрее, да только непроглядная тьма не давала как следует разогнаться. Сзади доносился треск горящих веток и гул огня, с жадностью поглощающего макушки сосен и пихт.

Вдруг Ак-Боро почувствовал сильную боль в ноге. Он понял, что ранен, но не хотел тревожить Чалын. Однако рана оказалась серьёзной, и чем быстрее бежал Ак-Боро, тем нестерпимее становилась боль. Теряя силы, белогривый жеребец сбавлял темп.

– Ак-Боро, что с тобой? – встревожившись, спросила Чалын.

– Меня, похоже, один из клыкастых зацепил, – ответил тот.

Ак-Боро подранил вожак волчьей стаи, когда кинулся на него во второй раз. В разгар битвы конь не заметил раны и продолжал сражаться.

Между тем, усилившись, ветер поменял направление. Теперь весь дым шёл на беглецов. Словно непроглядный туман, он плотной пеленой стелился вдоль земли, окутывая всё на своём пути.

– Ак-Боро ранен, сильно ранен, – осмотрев коня на ходу, пояснил рысёнок.

Заметив, что Чалын приотстала, Кыркижи развернул Чыдамкай-Кара и направился к ней, чтобы узнать, в чём дело. В этот момент им навстречу выскочила перепуганная кабарга [56] . Разглядев в последний момент богатырского коня, обезумевшее животное отпрыгнуло в сторону и промчалось мимо. Над головами тревожно порхали птицы.

Ак-Боро становилось всё хуже, и когда в глазах совсем помутилось, он остановился. Всадники спешились. Спрыгнул с коня и подоспевший человек-гора.

– Что с ат случилось? – сразу спросил богатырь.

Едва прозвучали слова Кыркижи, как ноги измождённого жеребца подкосились, и он повалился наземь.

– Ему помощь нужна, – указав на рану, сказала Чалын. – Сам он идти уже не сможет.

Гул пожара усиливался, медлить было нельзя. Кыркижи взвалил обессилевшего Ак-Боро на свои могучие плечи и потащил на себе.

С каждым шагом богатырю становилось всё тяжелее, теперь сказывалось и его ранение. По багровому лицу Кыркижи бежал пот. Стиснув зубы, он хромал, но не останавливался.

Огонь настигал беглецов. Треск горящих сучьев раздавался совсем близко. Жар угрожающе дышал им в спину. Дым не давал вдохнуть полной грудью. Чалын и Кыркижи беспрестанно кашляли, их глаза слезились. Передвигаться приходилось почти на ощупь.

Внезапно стало плохо Рысу-Мурлысу. Он до последнего прижимался к земле, с жадностью вдыхая остатки чистого воздуха. Ну а когда его совсем не осталось, рысёнок упал без чувств. Чалын тут же подхватила его и положила на Чыдамкай-Кара, хотя конь и сам чувствовал себя неважно.

Шатаясь из стороны в сторону, Чыдамкай-Кара всё шагал, за его поводья держалась Чалын. Голова у неё кружилась, она задыхалась, но всё ещё передвигала ноги. За ней, чуть не падая, с тяжёлой ношей следовал Кыркижи.

Силы у всех были на исходе, а огонь неумолимо приближался.

И вот, когда казалось, что всё уже кончено и нет шанса на спасение, вдруг ослепительно сверкнула молния и раскатисто грянул гром. Ветер стих, дым тёмно-серыми клубами устремился в небо, по траве забарабанил дождь. Не долетая до огня, первые капли попросту испарялись. Но дождь очень скоро превратился в ливень, и всё изменилось. Одна стихия усмиряла другую. Огонь угасал. Злясь, угли шипели и потухали. Дыма становилось всё меньше, а чистого воздуха – всё больше.

Осознав, что опасность миновала, изнурённые путники без сил упали на траву. Их насквозь промочили холодные капли дождя, но они не чувствовали этого. И если бы сейчас та голодная стая волков оказалась здесь, она бы без труда разделалась с обессилившими путешественниками. Но, к счастью, волки были очень далеко и вовсе не думали возвращаться.

Глава 12. Ээш и его небесная вера

Наутро спасительный ливень сменила изморось, ну а к полудню из-за туч проглянуло солнце. Один из бесчисленных лучей прорвался сквозь зеленевшие макушки пихтача и упал прямо на мокрое перепачканное лицо Чалын. От нежного тепла девочка очнулась. Открыв глаза, она приподнялась и осмотрелась. Капли воды, свисающие с иголок, как-то странно преломляли свет, отчего дивный лес сказочно лучился.

«Какой свежий воздух», – сразу же подметила Чалын.

Тут она вспомнила про своих друзей и снова огляделась. Непонятно почему, но их не оказалось рядом.

«Может быть, они где-то там», – предположила Чалын, разглядев меж стволов деревьев залитую солнечным светом поляну.

Размышляя о том, что побудило Кыркижи, Рыса-Мурлыса, Ак-Боро и Чыдамкай-Кара оставить её одну, она направилась к поляне. Однако стоило Чалын приблизиться к ней, как вдруг оказалось, что это вовсе и не поляна, а озеро. То самое озеро, что привиделось ей однажды во сне, когда она искала хворост. Чалын тут же вспомнила про неправильный дождь, но, как и в первый раз, она не осознавала, что это всего лишь сон. Девочка всё воспринимала как правду: высокие хвойные деревья, синеющую гладь озера с поросшими сочной травой берегами, и даже видневшийся на другом берегу её родной аил.

«Мне озеро лишь надо обойти, и я дома окажусь», – обрадовалась она, совсем позабыв про своих исчезнувших спутников.

Чалын посмотрела в одну сторону – берег уходил за горизонт, в другую – конца и края водной глади не видать. Задумавшись, она приблизилась к озеру и изумилась – вода в нём оказалась зеркальной. Увидев своё чумазое отражение, девочка опустилась на колени и попыталась умыться. Но не тут-то было. Зачерпнутая вода мгновенно испарилась из её ладоней, а руки остались по-прежнему сухими. Вторая попытка тоже не увенчалась успехом, как и третья, и четвёртая. Когда Чалын остановилась и рябь на воде поутихла, её отражение вдруг принялось своевольничать. Оно протёрло руками свой лик, и он вдруг посветлел от чистоты. В тот же миг Чалын почувствовала влагу на руках и на лице. Недоумевая, она нахмурила брови.

«Что же это выходит? Я – отражение, а оно… Оно – это я настоящая! – пришла к выводу Чалын. – И пока оно не захочет, у меня ничего не получится? Прямо наваждение какое-то».

На что отражение, улыбнувшись, произнесло:

– Нет. Вовсе нет.

– Тогда кто ты? – спросила Чалын.

– Я твой байана.

– Байана?! – удивилась девочка.

– Да, я тебя охраняю, – ответило отражение.

– Но как же…

Чалын пришла в недоумение, ведь её покровителем был беркут. Именно для него время от времени весь род хана Ойгора совершал обряд поклонения «Байана чалузы», тем самым возвышая благородную птицу.

– Так лучше? – спросило отражение, превратившись в длиннокрылого темно-бурого красавца-беркута с золотистым оперением на шее.

– Значит, я…

Чалын не закончила начатую мысль и тут же продолжила:

– Нет, нет, я не в мире духов.

И беркут кивнул ей в ответ.

– Я, наверное, сплю, – продолжила Чалын.

– Вот видишь, ты и сама всё знаешь, – расправив крылья, ответила птица.

После этих слов образ беркута стал медленно блекнуть, а вода в озере – мутнеть.

– И всё же перо волшебное. Надо лишь знать куда идти – идти – идти, – всё тише и тише доносилось прощальное эхо байана.

– Погоди, постой! – крикнула Чалын.

Но девочка была не в силах остановить байана. Чалын приходила в себя. Она почувствовала, как чья-то тёплая ладонь легла ей на лоб, а потом услышала незнакомый голос:

– Всё хорошо, она бредит, но жар уже спал.

Открыв глаза, дочь хана увидела беспокоящегося за её здоровье Кыркижи. Его раненую ногу стягивал лоскут ткани от старой рубахи. Рядом с богатырём стоял хмурый незнакомец, лицо которого напоминало луковицу, и невысокий безволосый белобородый старец с редкими чуть заметными седыми бровями.

Чалын вспомнила про пожирающий тайгу пожар, про ранение Ак-Боро и про спасительный ливень, а потом… Так что же было потом?

Но её воспоминания обрывались. Лёжа под тёплым одеялом из звериных шкурок, Чалын пыталась понять, что же это за место и как она здесь оказалась.

– Это Согоно и Ээш, – представил незнакомцев Кыркижи.

Услышав своё имя, Согоно растянулся в улыбке, отчего его голова стала ещё больше похожа на луковицу, а старик лишь приветливо кивнул.

– Чалын – дочь Ойгор-хана, – продолжил человек-гора.

Привстав, девочка осмотрелась. Теперь она поняла, что находится в небольшом, но довольно-таки уютном аиле шамана. На стене красовался пошитый под старичка мандьак, и старый бубен вместе с колотушкой. А ещё рядом висела большая белая шапка, украшенная раковинами каури и перьями совы. Всё остальное было совсем просто: старенький сундучок, затёртая медвежья шкура на полу без одной передней лапы, кучка хвороста у небольшого очага и несколько шкур диких коз у стенок; по всей видимости – ложе для остальных гостей. Сама же Чалын занимала почётное место на сундуке хозяина.

– Они в лесу нас нашли, – продолжил человек-гора.

– Хе-хе-хе! – издал смешок Согоно, кивая в знак согласия.

Однако заслуги Ээша и Согоно были намного больше, чем сказал Кыркижи. Той самой ночью, когда возник пожар, Согоно не спалось. Лёжа на валуне у аила, он наблюдал за проплывающими в тёмном небе облаками. Они напоминали нескончаемое стадо барашков, подсвеченных лунным светом. В тайге было тихо и ничто не предвещало беды, как вдруг на горизонте показалось зарево. Аил Ээша находился на вершине голой горы, возвышающейся над лесом, и обзор с неё был очень хорошим.

Испугавшись, Согоно криками разбудил старика. Тот выбежал из жилища и увидел озарённое пожаром небо. Огонь стремительно приближался. Ээш вернулся в аил, без промедления облачился в ритуальный костюм и принялся призывать на помощь духов. Благодаря стараниям Ээша, облака сгустились, сверкнула молния, грянул гром и пошёл сильный дождь.

Поутру Ээш вместе с Согоно отправились в тайгу, посмотреть, сколько выгорело леса, и узнать, отчего всё-таки возник пожар. Каково же было их удивление, когда им на пути попались измождённые грязные люди, кони и рысёнок. Согоно и вовсе изумился, ведь Кыркижи он знал ещё мальчишкой. А тот поединок человека-горы с самим ханом Ойгором Согоно помнил так хорошо, будто бы это случилось только вчера.

– Живы! – осмотрев людей и животных, сказал Ээш.

Согоно тут же смекнул: «Девочку в роскошном одеянии сопровождает богатырь. Да и упряжь на ат белогривом не проста. Она наверняка дочь бая или зайсана. А может… Может, это сама… Ну да, конечно же, Чалын – дочь Ойгор-хана! Ну а рысёнок? Он, скорее всего, для потехи».

– Вот так да! – прошептал тогда Согоно, подумывая о полагающейся за спасение знатного человека награде.

Даже сейчас он, стоя здесь, в аиле, не переставал думать о вознаграждении. Украдкой, хитро поглядывая то на девочку, то на богатыря, Согоно размышлял, как бы лучше рассказать Чалын полную историю спасения так, чтобы та оценила его по достоинству.

– А где же Рыс? – спросила Чалын.

– С ним всё в порядке, – ответил Кыркижи, – он с Ак-Боро и Чыдамкай-Кара неподалёку отдыхает.

Оклемавшись, Рыс-Мурлыс предпочитал больше находиться под открытым небом, нежели в жилище старика, где огонь в очаге и дым, пропитавший потемневшие стены аила, напоминали о недавнем пожаре. А на нагретых солнцем камнях можно было забыться, да и дышалось там легко и привольно.

– Вам нужен свежий воздух, – сказал Ээш, взглянув на эжик.

Чалын согласилась со старцем, и Кыркижи помог ей встать. Она подошла к выходу. И лишь только старая овечья шкура приоткрылась не без помощи услужливого Согоно, как девочка тут же зажмурилась от ослепительного солнечного света. Немного попривыкнув к нему, она увидала Ак-Боро и Чыдамкай-Кара, лежащих у невысокой серой коновязи, а чуть подальше, на вершине холма, растянувшегося на валуне Рыса-Мурлыса. По другую сторону аила в закопчённом котле варилось мясо, и его ароматный запах разбудил в Чалын непомерный аппетит.

– М-м-м! Как вкусно пахнет, – не сдержавшись, произнесла она, – я бы с удовольствием что-нибудь съела.

– Сурекей дьакшы [57] ! – одобрил её желание Ээш. – Согоно, мясо попробуй. Если оно готово, пора бы и покушать.

Насупившись, Согоно нехотя, вразвалочку поплёлся к котлу, а Чалын с прихрамывающим Кыркижи и опирающимся на кривую палку Ээшем направилась к коновязи. Первым приближающихся людей заприметил Чыдамкай-Кара. Он сообщил об этом Ак-Боро и тот, завидев девочку, попытался встать. Но ранение дало о себе знать, и белогривый жеребец опустился на землю. Как и у Кыркижи, его нога была перевязана.

– Нет, нет. Куда? – громко возмутился Ээш. – Лежи, пока рана не затянется.

Но Ак-Боро ослушался старика, уж больно рад был видеть он Чалын, и со второй попытки всё-таки поднялся на ноги. Ээш лишь покачал головой. Приблизившись к Ак-Боро, Чалын прикоснулась к его гриве, и он нежно опустил голову ей на плечо. Девочка прильнула щекой к своему верному другу. А ей навстречу уже мчался рысёнок. Увидев Рыса-Мурлыса, Чалын расставила руки и тот прыгнул в её объятия. Девочка не удержалась на ногах и упала на траву.

– Мурлыс, – теребя зверя за уши, произнесла сквозь смех она.

А тот играючи продолжал с ней бороться. Радость встречи переполняла сердца удачливых путников и наблюдавшего за ними старика. Все рассмеялись. И лишь Согоно с неизменно кислым выражением лица, не понимая, в чём суть веселья, проглотил мясо и громко крикнул:

– Готово!

Всё это время Согоно терзала одна лишь мысль: «Уж больно скупо Кыркижи пересказал Чалын мои заслуги. Мол: «Они нас спасли, и всё тут». А как? Да ведь с таким горе-сказителем ни о какой награде и мечтать не стоит».

И за трапезой он в подробностях рассказал всю историю спасения с самого начала и до конца, в особенности выделив себя, как углядевшего зарево от пожара. «Я как чувствовал что-то неладное, спать не ложился», – то и дело повторял он.

– …Вот так всё и было, – закончил рассказчик. – Эх, как чувствовал, спать не ложился.

– Согоно, расскажи, как ты здесь оказался? – попросил Кыркижи.

– Ай! – махнув рукой, как-то печально произнёс тот, опустив глаза.

– Давай же, расскажи, – настаивал человек-гора.

– Ай! – снова повторил Согоно. И уступив просьбам Кыркижи, он поведал грустную историю своего незамысловатого появления у Ээша. А было это так.

Ещё осенью, накануне народных гуляний, устраиваемых ханом Ойгором в честь дня рождения своей дочери, Согоно решился покинуть родной аил и с караваном соплеменников отправиться в Яраш-Дьер. За все свои прожитые годы он дальше соседних аилов нигде и не бывал, а тут вдруг осмелился выбраться. Уж больно заманчивы были рассказы бывавших на праздниках людей про льющуюся рекой араку да про бессонные ночи торжества, полные веселья. Навьючив позаимствованную у соседей тощую кобылу, Согоно отправился в путь.

Дорогой он старался держаться середины каравана, чтобы не отстать. Днём они шли по горам да по долинам, ну а на ночь разбивали лагерь. Когда все спали, Согоно глаз не смыкал, боялся оказаться забытым. Усталость накапливалась, и в один прекрасный день сон всё-таки сморил незадачливого путешественника. Всё бы ничего, да чего боялся Согоно то и вышло.

Вереница навьюченных животных тянулась по узкой дороге перевала. Тропа огибала скалистую гору, и как назло на этом самом повороте у коня, идущего вслед за лошадью Согоно, отвязались и попадали вьюки. Хвост каравана приотстал за поворотом, а впереди едущие караванщики попросту не заметили, как лошадь с Согано возьми да и сверни в лес.

Постоянно вялая, полусонная кобыла, под стать своему наезднику, ещё долго ковыляла по тайге, пока сама не уснула и не наткнулась на молодой кедр.

Свалившись с лошади, Согоно проснулся, сразу же вскочил на ноги и в недоумении огляделся. Вокруг одни лишь кусты да деревья. Предполагая, что это всего лишь сон, он протёр глаза и снова осмотрелся. Но ничего не изменилось. В тот же миг паника овладела Согоно, он неуклюже влез в седло и, развернув лошадь, пустил её вскачь. Однако горе-путешественник не учёл одного, свернув с верного пути, кобыла запетляла. Согоно выбрал совсем неверное направление и, вместо того, чтобы выбираться из леса, напротив, лишь углублялся в чащу.

День за днём, ночь за ночью ехал Согоно в надежде наткнуться на какой-нибудь аил, повстречать охотников или же, на худой конец, попросту выбраться из леса. Но тщетно, люди не попадались, а глухая тайга всё не кончалась.

Согоно знобило от холода, он был голоден и совсем ослаб. А тут на беду ещё и волчья стая повстречалась, сам-то он на дерево вскарабкался, а лошадь свою не уберёг – волки загрызли. Расправившись с кобылой, насытившиеся хищники ещё долго кружили у дерева, поглядывая на несчастного Согоно. Ну а когда они ушли, тот так и не осмелился спуститься.

И вот, когда незадачливый путешественник совсем пал духом и собрался умирать, его нашёл возвращавшийся с охоты Ээш. Тот ехал верхом на коне и услышал всхлипывающий голос страдальца, сетовавшего на свою никчёмную жизнь. Старик подъехал ближе к сосне и увидел на ветке съёжившегося, как замёрзшая птаха, человека.

Ээш помог Согоно спуститься с дерева и без каких-либо расспросов взял его с собой, в свой маленький аил. Там Согоно отогрелся, наелся и сам поведал о своём горе. С тех пор Согоно жил у своего спасителя, нехотя помогая ему по хозяйству и ожидая удобного случая вернуться в родной аил.

Рассказ Согоно был печальным, однако иногда сам рассказчик вызывал улыбку у слушателей. Он время от времени бранил себя за некогда принятое решение съездить на той в Яраш-Дьер.

– И зачем это я поехал? Как знал, как знал, – закончив свой рассказ, снова заладил он. – Домой теперь, когда попаду?! А ещё ат…

Согоно схватился руками за голову и, кивая, продолжил:

– …Ат надо вернуть. Ах, как так получилось, как так вышло?

– Согоно, не печалься, – принялась подбадривать его Чалын, – ат у тебя свой будет, да не один. Как только вернёмся в Яраш-Дьер, так сразу и получишь.

– Правда? – не поверив своим ушам, поднял голову Согоно.

– Не сомневайся, – подтвердила Чалын.

В этот момент на камни неподалёку от аила вскочила смелая косуля. Ей словно стало интересно, о чём говорят люди, и она без опасения показалась во всей своей красе. Кыркижи без промедления направил лук со стрелой на дикую козу.

– Постой, – остановил его шаман, рукой отводя оружие богатыря в сторону.

Человек-гора удивлённо посмотрел на Ээша. Да и Чалын с Рысом-Мурлысом тоже не поняли, почему старик остановил Кыркижи.

– Видите, на лапах и на рогах косули ленты, – указав палкой, принялся разъяснять Ээш.

И действительно, косуля была помечена развевающимися на ветру синими, лазурными и белыми лоскутами.

– Она мною духам отдана. Теперь её трогать нельзя, убивать нельзя.

Чалын с Кыркижи переглянулись.

– В отличие от камов, я зверя живым в жертву духам подаю. Эрлику я не камлаю и поклоняюсь Тенгри [58] .

– Но мясо же ест?! – промурлыкал Рыс-Мурлыс на ухо Ак-Боро.

– Мясо ем, – услышав, подтвердил Ээш.

– А как же волки, они на отданных духам зверей нападают? – спросила Чалын.

– Ха-ха-ха! – тихо рассмеялся затворник. – Поначалу, когда я сюда пришёл, попробовали. Самого смелого из них, тотчас огонь небесный в пепел превратил. С тех пор они мою гору стороной обходят, а таких, как она, – Ээш указал палкой на дикую козу, – избегают. Оттого косуля такая смелая.

От услышанного Кыркижи побледнел. Он всего лишь на миг представил, что могло бы случиться, если б отшельник промедлил и вовремя не остановил его. Стрела бы наверняка настигла косулю и тогда…

Воображение богатыря разыгралось, и он увидел маленькую, оставшуюся от него кучку пепла и дымящиеся обгорелые сапоги подле неё.

– Да-а! – произнёс человек-гора, убирая лук за спину.

– А кто такой Тенгри? – спросила у Ээша Чалын.

– О-о-о! – подняв указательный палец, протянул старик. – Он великий дух неба, творец мира и благодетель. Выше месяца и дальше солнца его аил находится – на девятом небе, за звёздами сияющими. Тенгри всё видит и всё знает.

– Но там Ульгень живёт?! – опровергла Чалын. – Об этом все знают.

Девочка тут же посмотрела на Кыркижи, и тот в поддержку сказал:

– Ульгень живёт в царстве из золота с золотыми воротами, на золотом престоле восседает.

– Хе-хе-хе! – закивав, согласился Согоно.

– Творца каждый называет по-своему, – ответил старик. – Но самое главное – для всех он светлый дух и благодетель.

С мудрыми словами затворника согласились все, однако Чалын по-прежнему было интересно, что же это за вера такая и откуда она появилась.

– А как вы узнали о Тенгри? – спросила девочка.

– В сеоке [59] моём шесть камов было, – начал свой рассказ Ээш, – я седьмым на лунно-солнечную землю явился. Как и все камы, я духам всяким камлал. Поднимался на пятое небо к посланнику Ульгеня Уткучи и опускался к самому Эрлику.

Чалын с Кыркижи переглянулись.

– Да, да, я не оговорился – Ульгеня, – продолжил шаман. – И вот однажды в среднем мире духов я повстречал девушку в платье белоснежном. Её спустили с неба сорок светло-синих оленей.

Старик указал палкой на массивный, торчащий из земли белый отёсанный камень с выбитым на нём изображением взмывающих в небо маралов. У оленей были приоткрытые птичьи клювы и поджатые трёхпалые ноги.

Преисполненная любопытства Чалын тут же встала и направилась к камню. За ней пошёл Кыркижи, а за богатырём последовали и все остальные. Рыс-Мурлыс ехал верхом на Ак-Боро. Следом за белогривым жеребцом шагал Чыдамкай-Кара и неторопливо шёл Ээш, а за ними плёлся недовольный Согоно. Камень ему был совсем неинтересен, он его уже видел не один раз. После сытного обеда Согоно предпочёл бы лучше вздремнуть, нежели ходить туда-сюда. Но отбиваться от остальных было некрасиво, историю свою Ээш ещё не закончил.

– Светлые волосы красавицы были лёгкими, как нити паутины. Они развевались на ветру, и она смеялась, – продолжил Ээш, нежно прикоснувшись рукой к высеченному женскому лику над летящими животными. – Девушка была прекрасна, как цветок, её звали Тенери. В тот момент я испытал то, что никогда не ведал. Я легок был, как птица в синеве, и мне казалось, что я могу аж к самому Ульгеню подняться.

Мы с Тенери в облаках летали, в водопадах купались, с ветром играли. Это было так весело и беззаботно. Но день прошёл, и Тенери надо было домой возвращаться. Тогда я спросил у неё, где можно её найти. Тенери мне ответила, что живёт она в небесной синеве – в девятом мире, где её отец Тенгри царствует. Туда лишь тот кам может попасть, чей дьула чист и только по приглашению самого небожителя. Тенери пообещала вернуться и улетела.

На следующий день мы с ней встретились на макушке кедра-великана. И она мне сказала, что отец ей на лунно-солнечную землю спускаться запретил. Тенери обо мне Тенгри рассказала, на что чистый дух ответил, что я могу подняться на девятое небо лишь только после того, как отжив положенное мне время, оставлю навсегда своё тело. Но и это ещё не всё. Чтобы очиститься, мне нужно было перестать камлать духам нижних миров и прекратить убивать животных для подношения. Тенери мне объяснила, как можно зверя в жертву живым приносить.

Поначалу мне было очень тяжело. Духи камлать меня призывали и в жертву им мёртвых животных приносить. Но я отказывался. За это духи насылали на меня болезни. В родном аиле люди меня не понимали, все думали, что я проклят.

– Им надо было рассказать о Тенгри, – сказала Чалын.

– Я пытался, но никто не хотел меня слушать. Надо мной лишь смеялись и говорили, что я совсем умом тронулся. И тогда я решил покинуть родной аил и поселиться вдали от людей, чтобы начать всё сначала. Почти все мои духи-покровители от меня отказались. Мне было тяжело, однако со временем всё изменилось. Теперь я стар, но много что умею. Хотя в мире духов я по-прежнему молод и красив. Бывает, я поднимаюсь на седьмое небо и вижусь там с Тенери. Однако встречи наши очень редки. Но она меня ждёт, – расплывшись в улыбке, закончил старик.

– А что Тенгри? – спросил рысёнок.

– Однажды я услышал голос Тенгри. Он сказал мне, что я всё правильно делаю и скоро настанет то время, когда мне придётся вернуться к людям и о своей вере им поведать.

Глава 13. Поход в Долину семи водопадов

Пока гостившие у Ээша путники набирались сил и залечивали раны, хан Боджинг воплощал в жизнь свои коварные планы. Изо дня в день он собирал сведения о дочери своего заклятого врага – хана Ойгора. О ней ему рассказывали все его осведомители, в том числе и Учинчи Кулак. Он-то и принёс самую последнюю весть об исчезновении девочки. Злой хан был сильно удивлён, узнав о пропаже Чалын. Куда и зачем могла отправиться дочь Ойгора? Этот вопрос не давал ему покоя, хотя предположение Боджинга было верным. Он допускал мысль о намерении Чалын спасти своего отца. Казыр говорил, что проклятие слёзного цветка не остановить, но он же молвил и о неведомой силе девочки. Раз за разом, вспоминая слова одноглазого шамана, хан строил планы по поимке Чалын.

Вот и сейчас, продумывая новые козни, хан Боджинг сидел на валуне у болота и на плоском камне под ногами выцарапывал кинжалом загадочное существо – чудище, уж больно похожее на то, что скалилось на его медальоне.

– Боджинг-хан, – со спины окликнул его Учинчи Кулак. – Все собрались.

Слегка наклонившись, человек-барсук говорил тихо, боясь разгневать погруженного в размышления хана. Боджинг услышал его, но не подал вида. И лишь спустя некоторое время хан, не оборачиваясь, махнул Учинчи Кулаку рукой. Человек-барсук понял его жест и, развернувшись, поспешил удалиться.

Закончив с изображением, Боджинг встал, вложил кинжал в ножны, и неторопливо направился к зеленеющей вершине сопки. Холодный, перегоняющий серые тучи ветер развевал его длинный распахнутый халат. Мерными шагами хан достиг округлого верха невысокой горы и остановился. Отсюда открывался удивительный обзор широкой впадины между невысокими горами с крутыми склонами.

В долине его ожидали тысячи молчаливых всадников, одетых в одинаковые халаты до колен. Грудь каждого из них защищал кожаный жилет с бронзовыми пластинами. Их лица укрывали ужасающие золотисто-жёлтые маски с застывшими металлическими ликами. Головы венчали покрытые бронзой остроконечные кожаные шлемы, а на ногах чернели сапоги. Это были беспощадные воины Боджинга, выстроенные ровными колоннами. Поднаторевшие в боях и искушённые разбоями, они не знали жалости и не ведали страха. За спинами всадников висели тугие луки и полные смертоносных стрел колчаны, в руках они держали щиты и острые, как зубы дракона, копья.

На поясах висели ножны с отточенными кинжалами и мечами. Головы их коней защищали пошитые из толстого войлока маски с деревянными фигурками извивающихся крылатых драконов.

– Джинг-джинг-джинг! – завидев злобного хана, повторяли в голос воины, в такт приподнимая длинные копья.

Рокот их голосов прокатился эхом в горах и вызвал камнепад. Хан Боджинг поднял руку, и люди успокоились.

– Воины Амаду разбросаны по всему Ойгорскому ханству, – свирепо зарычал он. – Мы захватим Долину семи водопадов до того, как они объединятся. Нам надо будет её лишь удержать, ну а чуть позже мы разгромим и Яраш-Дьер. Сокровища Ойгорского ханства станут нашими, и каждый получит свою долю!

– Джинг-джинг-джинг! – вновь раздался боевой клич воодушевлённых на победу воинов.

Хан Боджинг был прирождённым воином, безжалостным, просчитывающим каждый свой шаг и предугадывающим ответный ход врага. Он никогда не принимал поспешных решений, и этот раз не стал исключением.

Перед нападением на Ойгорское ханство предусмотрительный хан разбил всё своё войско на множество частей. Каждая из них под предводительством отъявленных негодяев совершала набеги на небольшие аилы. Одни племена сдерживали натиск захватчиков, другие попросту разорялись. Расчётливый Боджинг не торопился выступать в Долину семи водопадов, выжидая, пока Амаду, распределит войско отца по всему Ойгорскому ханству для защиты своего народа. И его план сработал, Амаду так и сделал.

Защищая посёлки мирных жителей, раз за разом бравые воины Ойгора и Амаду громили врага. Боджинг нёс потери. Однако он предвидел это, и когда настал его черёд, хитрый хан донёс с помощью змей и ящериц до верных ему людей послание о быстром объединении сил. И вот, в назначенное время, в назначенном месте собрались все воины Боджинга. Не поскупившись, злой хан заблаговременно изготовил тысячи одинаковых доспехов, нагнетающих страх одним лишь своим видом. Всё было готово к боевому походу в Долину семи водопадов. Оставалось дождаться рассвета.

Боджинг снова поднял руку, и все разом умолкли. Лишь только глухое эхо далеко в горах всё ещё восхваляло свирепого предводителя. А когда оно стихло, Боджинг продолжил:

– У Ойгор-хана дочь растёт… Чалын. Она покинула Яраш-Дьер и пытается нам помешать. Того, кто мне её доставит… – выдержав паузу, Боджинг окинул взглядом всё своё войско, а потом гневно прорычал, – …живой или мёртвой, я щедро золотом осыплю.

Мрачные мысли овладели каждым из кровожадных воинов, строй заметно оживился, загудел. В этот раз злой хан не успокаивал людей. Перекинувшись словами, те замолчали сами. Пыл Боджинга поутих, и он продолжил более спокойно:

– Путь долог наш и труден, всем нужен отдых. Мы выдвигаемся с рассветом.

– Джинг-джинг-джинг! – снова взревели стройные ряды воинов.

Днём воины Боджига возвели множество юрт, разожгли костры и выставили дозорных. Ближе к вечеру накормили коней, подкрепились сами, наточили клинки, а после разошлись по кочевым жилищам набираться сил. От заката солнца и до предрассветных сумерек в лагере воцарилась тишина.

Ночью хан Боджинг не спал. В полном одиночестве, поодаль от войлочных юрт, он ожидал Казыра. На небе серебрились холодные звёзды и как-то странно светила жёлтая луна. Задумчивым взглядом хан смотрел на ночное светило и вспоминал давний рассказ сказителя, угадывая в серых пятнах полной луны ненасытного Дельбегеня с деревом в руке. Боджинг рассуждал о возможности возвратить семиглавое чудовище на землю. Ведь с таким свирепым союзником, как Дельбегень, можно было без труда покорить не только Ойгорское ханство.

Напротив Боджинга, у подножья отвесной горы, торчала из земли высокая, местами покрытая жёлтым мхом каменная глыба. Из её продолговатой тени, накрывшей зазеленевший кустарник, вдруг потянуло прохладой. Поднялся лёгкий ветерок. От внезапного дуновения листва на растении шелохнулась. Боджинг перекинул взгляд на глыбу, и в этот миг из тени громадного камня показался одноглазый шаман, точнее серая дымка, воссоздавшая образ Казыра. Его глазницы были полы, вместо носа чернела угловатая дыра, однако, облик шамана всё же был узнаваем.

Казыр и раньше являлся к хану в образе духа. Камлая в Мёртвом лесу, одноглазый шаман покидал своё тело и спускался в подземное царство к Эрлику. Оттуда дьула тёмного странника восходил в мир людей, в нужном ему месте. Но это было нелегко. Такой ритуал проводился лишь в темноте, и только с помощью самого Эрлика. Проделав нелёгкий путь туда и обратно, Казыр терял много сил и потом долго приходил в себя.

– Пусть слышащий тебя не услышит, зрячий не увидит, а умный не поймёт, – промолвил Боджинг.

– Да будут духи благосклонны к вам, – ответил шаман.

После этих слов из темноты показался молчаливый помощник Казыра – чёрный ворон. Пролетая над Боджингом, он скинул ему под ноги небольшую потёртую фляжку, сделанную из двух лоскутов кожи, и снова скрылся во мраке.

Наклонившись, Боджинг подобрал сосуд – тот был полон.

– Когда рассвет забрезжит и кюн выйдет из-за гор, вокруг себя ты камни окропи, – сказал шаман.

От дуновений ветра образ Казыра то расплывался, то вновь собирался воедино, но голос его звучал твёрдо.

– Дождитесь, пока туман вас скроет, а потом идите, – продолжил он, протянув свою полупрозрачную руку к кусту.

Длинными, кривыми пальцами шаман едва коснулся листьев, и они в тот же миг пожухли.

– Казыр, твоя поддержка ни серебром, ни золотом, ни драгоценными камнями не измерима. Пусть юлы павших от моей руки врагов, в мир слёз и тьмы низвергнутых, будут для тебя моей наградой, – ответил хан Боджинг.

Согласившись, Казыр кивнул, дымка развеялась и снова наступила тишина.

Остаток ночи хан Боджинг провёл в раздумьях, раз за разом просчитывая весь путь к Долине семи водопадов, и размышляя над лучшим подходом к ненавистному нурскому аилу. А спозаранку, когда предвкушающие скорую победу воины были уже в сёдлах, а их кони нетерпеливо перетаптывались перед дорогой, бессердечный хан раскупорил фляжку и, дождавшись первого луча солнца, окропил жидкостью холодные камни. В тот же миг влага с шипением испарилась, а из трещин земли, у самого подножия горы, повалил туман. Его плотные струи, извиваясь, словно змеи, переплетались меж собой, обволакивая коней и всадников. Туман сгущался, стелился плотной пеленой в долине. Вскоре его серые клубы вознеслись до самых макушек деревьев.

Хан Боджинг надел на голову свой позолоченный шлем, увенчанный фигуркой красноглазого дракона, давящего мощными когтистыми лапами крупного орла, оседлал вороного коня и дал сигнал воинам, слегка махнув рукой. Конь хана тронулся, а вслед за ним неспешно потянулась конная вереница.

Прошёл день, минула ночь, а боджингское войско всё не останавливалось. Шаг за шагом скрытые седым туманом всадники неотвратимо двигались к назначенному месту. По перевалам они преодолевали высокие горы, пробирались сквозь густые леса и переходили вброд быстрые реки. Всю дорогу хан Боджинг держался во главе своего войска. Позади него, приотстав всего на полшага, восседая на черных конях, следовали его помощники: Цэн и Цан. Их роскошные доспехи отличались от доспехов простых воинов, однако, явно уступали богатому снаряжению самого предводителя.

К вечеру второго дня Боджинг со своими воинами вышел к небольшому заросшему травой озеру у опушки осиновой рощи. Здесь хан распорядился сделать привал перед решающим броском на Долину семи водопадов. На этот раз обошлись без костров. Их не стали разводить, дабы не привлекать внимание зорких беркутов. Хищные птицы парили над землёй в поисках добычи недалеко от расстелившегося у озера тумана и даже не догадывались, какое зло скрывает он.

Наутро завоеватели двинулись дальше. Миновали несколько озёр, после обогнули высокую гору, и тут хан Боджинг махнул рукой сначала в одну, а потом в другую сторону. Поняв всё без слов, каждый из его помощников взял своё направление: Цэн свернул влево, а Цан пошёл вправо. Тут же войско разделилось на три равные части. Каждая из них устремилась вслед за своим предводителем.

На рассвете следующего дня Боджинг со своими людьми приближался к назначенному месту. Как и ожидал хан, им на пути повстречался дозор нурцев, осматривающий главный подступ к аилу.

– Смотрите! – указав на зеленеющий холм, сказал молодой нурский всадник.

– Ну и что? – отозвался другой, тот, что был покрепче остальных.

С пологого склона возвышенности спускался плотный туман. Дозорные не придали этому особого значения. Ведь по утрам туман в Долине семи водопадов был обычным явлением.

– Да нет же, нет, гляди какой он густой! – заволновался невысокий молодой нурец.

– И такой бывает, вот смотри… – спокойно ответил здоровяк и вскачь пустил коня.

Приблизившись к колдовскому мареву, лихач развернул жеребца и крикнул:

– Вот видишь! Нет здесь никого!

Зловещая пелена очень быстро наползала, и скоро поглотила храбреца.

– Давай, назад! – предчувствуя беду, окликнул его всё тот же догадливый нурец.

Но здоровяк не спешил возвращаться. Почувствовав опасность, он развернул коня и остолбенел от страха. Внезапно перед ним возник сам Боджинг. Нурцу показалось, что свирепый образ предводителя был словно соткан из мрачного тумана, а за спиной враждебного хана тянулись злые духи, их было не счесть, и все на одно лицо. Дозорный поспешно вынул меч, чтобы сразить врага, но Боджинг его опередил. Клинок издал короткий свист и нурец пал. Медальон злого хана перелился багряным свечением. От упоения лицо Боджинга озарилось зловещей улыбкой.

Конь павшего воина вырвался из плотного мертвящего марева без наездника и поскакал прочь.

– Враг! – с ужасом крикнул один из дозорных.

Развернув коней, нурские всадники помчались с ужасной вестью к своим соплеменникам. А самый молодой из них даже умудрился пустить наугад стрелу. Войдя в туман, та угодила в ребристый позолоченный наплечник свирепого хана и со звоном отлетела в сторону.

Брови Боджинга сошлись, на лбу собрались морщины, глаза налились кровью, а у виска выступила вена. Рассвирепевший хан негодовал. Ведь возьми стрелок чуть левее, да потуже натяни тетиву, и тогда бы могучий Боджинг пал от руки невесть какого нурца. Так просто и нелепо.

– Нурцам нет пощады! – с ненавистью прохрипел Боджинг. – Ни женщинам, ни их отродью. Предательскому роду нет места на моей земле.

– Джинг-джинг-джинг! – поддержали его воины.

– Вперёд! – указав мечом направление, неистово гаркнул Боджинг.

Кони ринулись на нурцев, из-под копыт полетели куски дёрна. Туман остался позади.

Дорога в Долину семи водопадов лежала через ущелье. И как только нурский дозор преодолел расселину, путь врагу тотчас перегородили тяжёлым бревенчатым заслоном с торчащими в нём длинными кольями. На скалах показались лучники, забегали копейщики. Под тревожные крики кружащих в небе птиц завязался неравный бой.

По численности воины Боджинга в разы превосходили отважных нурцев, однако у последних всё же было одно преимущество. Нурцы держали горные высоты ущелья, и лишь редкие стрелы ожесточённых врагов долетали до них. Защитники скидывали со скал огромные камни на громящих преграду противников. Завоеватели укрывались щитами, но те не спасали их, разваливались с треском. Всадники кричали, падали с коней. И Боджинг дал команду отступать.

Однако вскоре всё изменилось. Воины Цэна и Цана подоспели как нельзя кстати. Поднявшись в горы, они подступили к нурским стрелкам. Начались бои за высоты. Между тем завоеватели под предводительством Боджинга со второй попытки разбили преграду в ущелье и ворвались в покрытую густой растительностью долину, раскинувшуюся у подножья высокой горы. Её вершину и крутые склоны покрывали лазурные ледники. Талая вода от них множеством ручейков сочилась меж камней. Сливаясь воедино, ручьи образовывали семь шумных потоков, под стать семи рекам. Каждый из них точил ледяными водами уступы серого утёса. Вода падала вниз, где у подножья горы давала начало бурной реке Турген-суу.

Необыкновенно красивые водопады располагались в ряд, недалеко друг от друга, так, что все они легко просматривались из самой долины. Ну а со скал напротив и вовсе открывался сказочный вид. В Долине семи водопадов издавна проживали нурцы, но никто из них даже не догадывался о той сокровенной тайне бурлящего истока реки, что манила сюда безжалостного хана.

На пути атакующих встали все мужчины отважного нурского племени. Их было гораздо меньше, но отчаянные люди не собирались сдаваться. Пока их женщины и дети в спешке покидали аил, они сдерживали натиск врага. Защитники осыпали стрелами и закидывали копьями вырывающихся из ущелья всадников, напоминающих потревоженный рой ос, беспорядочно вылетающих из гнезда. Нурцы стреляли и тут же прятались за каменными нагромождениями с деревянными навесами.

Бой затянулся и Боджинг негодовал. Он-то рассчитывал захватить Долину семи водопадов в первый же день, а вышло всё иначе. Отпор оказался гораздо сильнее ожидаемого. К тому же на подмогу обороняющимся нурцам подоспели воины из соседних аилов Ойгорского ханства. И днём и ночью продолжался бой. Свист стрел, людские крики, стоны, ржание коней и лязг мечей смешались в страшный гул. Под звук войны по полю битвы разгулялась смерть.

Однако спустя некоторое время шум стал утихать. Цэну удалось захватить левую гору. Он взял её напором, потеряв при этом много людей. Затем Цан разбил укрепления нурцев на правой горе и захватил все её высоты. А чуть позже воины под предводительством Боджинга завладели и самой долиной. Отважные нурцы отступили, но для того чтобы вскоре вернуться с новыми силами и разгромить завоевателей.

А между тем, пока со всего Ойгорского ханства к Долине семи водопадов стягивались бесстрашные воины Ойгора и Амаду, упоённые победой захватчики укрепляли свои позиции, готовясь к новому сражению.

Глава 14. Йерсу

Тем временем Чалын и её верные друзья, набравшись сил, готовились идти дальше. Всё то время, пока отважные путешественники гостили у Ээша, старый затворник всячески пытался помочь им. Но, как и у Адааны, все его старания разузнать тайну проклятия не увенчались успехом. Однако во время очередного ритуала один из духов подсказал Ээшу, что девочке надо самой прийти за ответом к Йерсу [60] – хозяину над всеми духами земли и воды Уралтая. Правда, добраться до него было совсем непросто. Прежде всего друзьям предстояло найти священную гору с тремя вершинами – Музду-туу, а затем у её подножия провести ритуал почитания духа.

Прощальным вечером у костра Ээш решил ещё разок напомнить обо всём, что рассказал ему дух-покровитель.

– …Йерсу благословите так, как я вас учил. Но только ни о чём его не просите. Если дух сам посчитает нужным вам помочь, то он поможет, а если же нет… – подняв кверху указательный палец, отшельник принялся назидать, – …даже не вздумайте на гору подниматься.

– А если… – начала Чалын.

– Не вздумайте, – пригрозил старик, – дух накажет. Каждый должен место своё знать…

Приоткрыв рот, Ак-Боро проникновенно слушал Ээша, не сводя с него глаз. Рыс-Мурлыс заметил это и лапой осторожно прикрыл коню рот.

– Ты что? – приподняв голову, возмутился Ак-Боро.

– О тебе забочусь, вдруг кто-нибудь залетит, – ответил рысёнок.

– Ты, как всегда, не вовремя! – недовольно проворчал Ак-Боро и тут же отвернулся.

– Ак-Боро, да мы это уже сколько раз слышали. Вон, посмотри лучше на Согоно, сидит, палец в нос засунул.

– Отстань, ты мешаешь!

– Рыс-Мурлыс, Ак-Боро, немедленно замолчите, – нахмурившись, остепенила болтунов Чалын, – или найдите себе другое место для разговоров.

– Хи-хи! – тихонько хихикнул Чыдамкай-Кара.

Но после слов девочки наступила такая тишина, что даже негромкий смешок Чыдамкай-Кара был услышан каждым. Все сразу же обратили внимание на него. Богатырскому коню стало не по себе и он, задрав голову, с упрёком покосился на Ак-Боро и Рыса-Мурлыса, будто бы они во всём были виноваты.

– Ну так вот, – продолжил Ээш, – если Йерсу не поможет, другой способ ищите. Но я уверен, Чалын, у тебя всё получится. Твой дьула чист и справедлив, и помыслы твои светлы, а духи это видят. Сила благородства тобой движет. И запомни, Чалын, лишь только тот, кто верит сердцем, способен благосклонность духа заслужить. Я знаю, у тебя получится.

«Как сложно всё, – подумала девочка, – но я справлюсь. Конечно же, я справлюсь».

Настроившись на удачу, она тут же посмотрела на Согоно. Тот тихо сидел себе на валуне да помалкивал, за весь вечер он не проронил ни слова.

– Согоно, поедешь с нами? – спросила Чалын. – В первом же аиле мы тебя и оставим. А возвращаться будем – с собой заберём.

– Нет, нет. Духи, горы… – заволновавшись, испуганно пролепетал Согоно, смекнув, что по дороге аила может и не попасться. – Я лучше на обратном пути к вам присоединюсь.

– Ну и хорошо, – выдохнув, с облегчением сказал Рыс-Мурлыс. – А то я думал, нам этого нытика всю дорогу терпеть придётся.

– Да уж, это точно, – поддержал его Ак-Боро.

Отказ Согоно обрадовал и Чыдамкай-Кара, хотя тот даже не подал вида. Кому, как не ему пришлось бы везти на себе двух седоков, коня-то у Согоно не было. Время от времени Чыдамкай-Кара докучала весёлая парочка – Рыс-Мурлыс и Ак-Боро, а тут ещё и зануда над самым ухом.

– Вот, возьмите, – протянув девочке спелую кедровую шишку, сказал Согоно, – когда я волков на дереве пережидал, у меня их две было. С одной я расправился, ну а эта осталась.

– Быйан болзын, – поблагодарила его Чалын.

– Хе! – расплылся в улыбке Согоно.

Переглянувшись, Рыс-Мурлыс и Ак-Боро рассмеялись.

– А где Музду-туу искать? – спросила Чалын у Ээша.

– Туда нужно ехать, где кюн просыпается, – указав направление палкой, сказал старик.

Внезапно девочка вспомнила свой сон про необыкновенное озеро и прощальные слова её байана: «Перо волшебное, надо лишь знать куда идти».

Заторопившись, Чалын достала из-за пазухи перо и, подкинув его в воздух, произнесла:

– Мы идём к Музду-туу.

На глазах у изумлённых друзей перо ворона вдруг переливчато сверкнуло, и плавно легло под ноги Ак-Боро, указав остриём нужное направление.

– Голова-а! – выпучив от удивления глаза, произнёс Чыдамкай-Кара.

– Я же говорила, говорила, – обрадовалась Чалын, крепко прижав к себе рысёнка, так, что тот аж захрипел, – Адаана не могла обмануть. Мы ведь сами не знали, куда идти, потому и перо нам не помогало.

– Чалын, подожди, не спеши радоваться, – вырываясь из крепких объятий девочки, просипел Рыс-Мурлыс, – надо бы ещё разок проверить.

Чалын отпустила рысёнка, и тот подбежал к перу. Схватив его зубами, он запрыгнул на высокий камень и привстал на задние лапы. Передними лапами Рыс-Мурлыс взял подарок Адааны и, кружась вокруг себя, отпустил его, не забыв упомянуть при этом название священной горы. Блеснув, перо с лёгкостью проскользнуло над задранной вверх головой Согоно и, описав круг, опустилось на землю. И вновь оно указало верный путь. Все как один с изумлением посмотрели на Чалын.

– Да оно и впрямь волшебное, – подметил Кыркижи.

– А я что говорила?! – ответила девочка.

Чувство радости переполнило Чалын, и она вознамерилась немедля отправиться в путь.

– Кыркижи, ат седлай. Рыс, принеси арчимак. Ак-Боро, Чыдамкай-Кара, вы готовы? Мы выдвигаемся прямо сейчас, – распорядилась Чалын.

Услышав слова девочки, кони встали, человек-гора поспешил за упряжью, и лишь Рыс-Мурлыс остался на прежнем месте.

– Как? Что? Постойте! – не понимая причин внезапной поспешности, сказал он, не сходя с камня. – А про волков-то вы забыли. По-моему, им самое время подкрепиться. Как вы думаете?

Все остальные дружно посмотрели на Чалын. В словах рысёнка была доля истины.

– Рыс-Мурлыс правильно рассуждает, – вмешался Ээш. – В этом лесу волков много. На мою гору они не заходят – боятся. Ну а вы с ними уже встречались, да и Согоно тоже, – переведя взгляд на страдальца, закончил шаман.

При упоминании о серых хищниках Согоно передёрнулся.

– Да, Рыс, пожалуй, ты прав, – согласилась Чалын, – до утра подождём.

С нетерпением ожидая предначертанного путешествия к ледяной горе, Чалын всю ночь не спала. Немножко не дотерпев до рассвета, она растолкала остальных путников, и с первыми лучами солнца отважная пятёрка двинулась в путь.

Ехали они очень долго. По ночам отдыхали, ну а от восхода солнца и до самого его заката непрестанно следовали к Музду-туу. Прошло много дней, и путешественники вновь вышли к руслу потерянной реки. Берега её в этом месте были настолько круты, что спуститься, затем переправиться вброд, а потом подняться попросту не представлялось возможным, а перо упрямо указывало на противоположный берег. Там вдали виднелись пики ледяных гор. Путники озадачились.

– Ну, у кого есть предложения? – стоя у самого края утёса, спросила Чалын.

– Да-а, – почесав затылок, произнёс Кыркижи.

Он толкнул ногой камень, и тот, несколько раз ударившись об острые выступы склона горы, с плеском упал в бурную реку.

– Высоко! – подметил Рыс-Мурлыс.

Поджав под себя лапы, рысёнок лежал у отвеса скалы, и с осторожностью смотрел вниз. Пушистые кисточки его ушей развевал игривый ветер. Рядом стояли Ак-Боро и Чыдамкай-Кара. Вытянув шеи, кони тоже наблюдали за клокочущей на перекатах водой.

– Нам нужно дерево свалить, – предложила Чалын.

– Верно! – откликнулся человек-гора. – По нему и перейдём.

Оглядевшись, путники нашли на краю утёса высокий необъятный кедр, и Кыркижи принялся рубить его мечом. Как только дерево слегка накренилось и под своей тяжестью стало потрескивать, девочка с рысёнком принялись толкать кедр в сторону скалистого склона: Чалын – руками, а Рыс-Мурлыс – передними лапами, стоя на спине Ак-Боро.

– Дуп! Дуп! – глухо разносилось по тайге.

– Кыркижи, ты там аккуратней, а то силушку свою не рассчитаешь да нас всех покосишь, – прорычал Рыс-Мурлыс.

– А! – остановившись, отозвался богатырь. – Что он прорычал?

– Он боится, ты силы свои не рассчитаешь и его зацепишь, – ответила Чалын.

Подтверждая слова девочки, рысёнок несколько раз кивнул.

– Ну я и так вполсилы стараюсь, – разведя руками, ответил богатырь.

Чалын с Рысом-Мурлысом опять навалились на кедр, и человек-гора продолжил рубить.

– Дуп! Дуп!

Удары Кыркижи были настолько сильны, что зажмурившийся рысёнок сотрясался вместе с деревом.

– Нет, стой! – спрыгнув с Ак-Боро, возмутился Рыс-Мурлыс.

Услышав встревоженное рычание рысёнка, человек-гора остановился.

– Я так не могу, – продолжил пятнистый зверь, – он и впрямь меры не знает.

Кыркижи, конечно же, не понял, что сказал рысёнок, но, судя по поведению, тот был явно им недоволен. Опустив руки, богатырь лишь помотал головой.

– Подождите, я кое-что придумала, – сказала Чалын.

Она вынула из-за пояса чекан и срубила длинную рогатину. Проблема была решена, теперь девочка и рысёнок толкали кедр палкой, а Кыркижи продолжил рубить. После очередного удара дерево со скрипом медленно повалилось на богатыря. Человек-гора отскочил в сторону, но кедр, падая всё быстрее, вдруг зацепился веткой за лапу соседнего дерева и, поменяв направление, пошёл вкривь. Пролетев мимо противоположного склона, макушка дерева устремилась в обрыв, к тому же сук кедра зацепил Кыркижи за штанину и потащил за собой.

Упав на живот, человек-гора раскинул руки, тщетно пытаясь хоть за что-нибудь уцепиться. Но кроме скользящей меж растопыренных пальцев травы, ему ничего не попадалось.

– А-а-а! – издав крик, богатырь исчез с глаз друзей.

– Упал! Упал! – закричал рысёнок.

– Свалился! – встревожился Чыдамкай-Кара.

Все ринулись к обрыву. Каково же было удивление путников, когда они посмотрели вниз. На склоне горы, недалеко от них, висел Кыркижи. Оказывается, падая, человек-гора ухватился руками за выступ в круче, а дерево, оборвав его штанину по колено, улетело вниз.

– Кыркижи, держись! – крикнула Чалын.

Она достала из тюка, погруженного на Чыдамкай-Кара, скрученную в кольцо верёвку, свитую из конского волоса, один конец быстро привязала к ближайшему дереву, другой же скинула богатырю.

– Кыркижи, лови!

Выставив в сторону руку, человек-гора попытался ухватиться за верёвку, но вместо этого лишь оттолкнул её. В этот момент пальцы второй руки неожиданно соскользнули с выступа, и богатырь сорвался вниз. Выпучив от испуга глаза, Кыркижи рухнул в бурлящую реку. Холодная вода поглотила его, обрызгав скалу. Встревоженные путники принялись выискивать взглядом друга. Казалось, уже прошло много времени, а человек-гора всё не выныривал.

– Вон он! – высмотрев показавшуюся над водой голову богатыря, крикнул рысёнок.

Быстрое течение стремительно несло Кыркижи на острые камни. Вода возле них клокотала и закручивалась в смертельные водовороты. Чтобы не налететь на глыбы, человек-гора изо всех сил грёб руками в сторону. Но стремнина неумолимо несла его прямо на них. Казалось, ещё немного, и человек-гора, несомненно, разобьётся. Однако в самый последний момент Кыркижи всё-таки удалось обогнуть каменную преграду и даже миновать водоворот.

Поднявшись с колен, Чалын вынула меч и, подбежав к дереву, обрубила верёвку.

– Ак-Боро, за ним! – стремглав запрыгнув на коня, крикнула девочка.

И верный жеребец помчался вдоль обрыва, а за ним потянулась верёвка. Следом бежали Чыдамкай-Кара и Рыс-Мурлыс.

Ледяная вода сковала богатырю ноги. Он то и дело уходил с головой в воду, но каждый раз находил силы, выныривал и продолжал бороться с яростным беспощадным потоком.

Спустя некоторое время течение реки вынесло Кыркижи к поваленному им же дереву. Оно удачно зацепилось ветвями за прибрежную скалу. Ухватившись за ветку, человек-гора кое-как вскарабкался на кедр и, распластавшись на мокром стволе, стал дожидаться друзей. А они были уже рядом.

– Лови! – крикнула Чалын, сбросив один конец верёвки богатырю.

Другой конец девочка привязала к седлу Чыдамкай-Кара. Отдышавшись, человек-гора ухватился за верёвку, ногами упёрся в скалистый склон и принялся карабкаться наверх. Богатыря вытягивали все: Чыдамкай-Кара, Чалын, Рыс-Мурлыс и Ак-Боро, тот тянул, вцепившись в верёвку зубами. Очень скоро Кыркижи оказался наверху. Его знобило от холода, зубы стучали. Обхватив себя руками, он тщетно пытался согреться. Пришлось делать привал.

У разгоревшегося костра путники вновь принялись раздумывать над тем, как перебраться через реку. После недолгого спора они договорились повалить ещё одно дерево, но перед этим решили благословить духов реки и леса, так, как учил их Ээш. Пока богатырь согревался и обсыхал, Чалын повязала к лиственнице дьалама [61] , подошла к обрыву и принялась высказывать благопожелания духу реки:

– Река быстрая, могучая! Землю ты размываешь, камни точишь, человека да зверя поишь, растениям жизнь даёшь. Пусть вода твоя полнится и никогда не загрязняется…

Пока Чалын говорила, остальные путники внимательно наблюдали за ней. И никто из них не посмел произнести ни слова. Все отнеслись к действиям Чалын очень серьёзно. Духов гневить нельзя, это знал каждый. Вот и сама река, словно прислушавшись к словам девочки, приутихла, её течение стало более спокойным. Закончив с благопожеланиями, Чалын встала, повязала другие ленточки на это же дерево и обратилась теперь к духу – хозяину леса:

– Лес густой, горы покрывающий! От солнца палящего ты спасаешь, людей и зверей кормишь, воздух чистый даёшь. Пусть огонь тебя не берёт, деревья твои не увядают…

После слов Чалын в лесу вдруг стало удивительно тихо. Птицы перестали петь, деревья замерли, даже ветер-шалун успокоился. Лишь изредка потрескивали объятые пламенем обугленные ветки в костре. А когда девочка закончила, тайга снова оживилась. Словно перешёптываясь меж собой, деревья закачали кронами, кусты зашелестели листвой.

– Вот так да, – осматриваясь, произнёс изумлённый рысёнок.

– Старик был прав, – ответил Ак-Боро, – духов надо почитать.

В отличие от своих друзей, ни Кыркижи, ни его молчаливый конь не промолвили ни слова, они лишь переглянулись, приоткрыв от удивления рты.

– Получилось, – обрадовалась Чалын.

После того, как одежда богатыря высохла, путники снова принялись валить дерево. Вторая попытка оказалась удачной. Кедр, упав в нужном направлении, образовал мост. Первым по нему пробежал рысёнок. В одно мгновение ловкий зверёк оказался на противоположной стороне. За ним неторопливо прошёл человек-гора, по дороге обрубив мечом все мешающие передвижению ветви. Затем Кыркижи вернулся за своим конём и в поводу перевёл его на другой берег. Следом переправились Чалын и Ак-Боро. Преодолев очередное препятствие, бесстрашные путники двинулись дальше.

День за днём путешественники неуклонно следовали к священной горе. Всю дорогу удача сопутствовала друзьям: аркыт пополнялся чистейшей родниковой водой, а горные козлы и куропатки так часто попадались им на пути, что их арчимак не истощался. Вскоре тайга закончилась, и теперь путники старались не останавливаться даже ночью. Под ярким светом луны они всё шли и шли по скалистым горам да по сопкам, обходя трещины и разломы, преодолевая быстрые ручьи и бурные потоки талой воды. Погода не баловала. Дули холодные ветры. На зелёную траву время от времени большими хлопьями ложился мокрый снег, затем таял, а через некоторое время валил ещё сильнее. С каждым шагом растительности становилось всё меньше, а голых камней – всё больше. По дороге Чалын, Кыркижи и Рыс-Мурлыс собрали про запас хвороста, связали его и погрузили на Чыдамкай-Кара. Наконец, отважные путники вышли к межгорной долине. Она тянулась к подножию скованной тысячелетними ледниками величавой горы. Коронованная снегом, Музду-туу приветливо встречала усталых гостей своими сияющими вершинами. Их было две.

– Как красиво, – произнесла восхищённая Чалын.

– Необыкновенно, – прошептал Кыркижи.

– Высокая, – задрав голову, подметил Чыдамкай-Кара.

– Я с вами согласен, но, может, вы не заметили, что у горы всего лишь две вершины, – сказал Рыс-Мурлыс, – а Ээш говорил, что их должно быть три.

Кыркижи посмотрел на Чалын.

– Рыс сомневается, та ли это гора, – пояснила богатырю девочка.

– Но перо-то на неё указывает, – встряхнув гривой, отметил Ак-Боро.

– Ну и что, – продолжил рысёнок, – а может, Музду-туу там, дальше, за этой горой?

– А мы сейчас проверим, – сказала Чалын, подкинув перо. – Мы идём к Йерсу.

Сверкнув, перо взмыло в воздух, и, воспарив над Кыркижи, плавно легло на округлый камень молочного цвета так, что его острие точно указало на седловину ледяной горы, разделяющую две вершины.

– Ну что ж, это наверняка Музду-туу, – согласился рысёнок, – очевидно, Ээш обсчитался.

– Скорее всего, оговорился, – радостно сказала Чалын, – остановимся здесь.

Спрыгнув с Ак-Боро, девочка вытащила из связки хвороста искорёженную ветку, и вместе с рысёнком направилась к небольшому бирюзовому озеру, отражающему ледяные вершины Музду-туу и безоблачное лазурное небо. Кыркижи остался разгружать коней и разводить костёр.

Очутившись на берегу озера, Чалын с Рысом-Мурлысом насобирали камней и сложили их горкой. На камнях рысёнок установил ветку, а девочка повязала на неё светлые ленточки. Затем Чалын достала из сумки несколько кусков копчёного сыра и аккуратно выложила их у каменной горки. Умело приготовленный Ээшем курут даже не подпортился и выглядел так, будто бы его сделали совсем недавно.

– Что ж, всё готово, – с волнением произнесла девочка.

– Уйти? – спросил рысёнок.

– Да, Рыс-Мурлыс, я должна остаться одна.

Когда рысёнок ушёл, Чалын встала на колени и принялась благословлять духа:

– О, священная Музду-туу! Ярче звёзд вершины твои сверкают, в небо синее уходят. Солнце тебя не обойдёт, луна не обойдёт. Хозяину лунно-солнечной земли ты – аил. Йерсу всевидящий, всезнающий! Народ ты свой оберегаешь, растениям жизнь даёшь, животным – корм, охотнику – добычу. Справедливый ты, мудрый и всемогущий. Земли твои пусть зеленеют, реки и озёра – не высыхают…

Пока Чалын высказывала благопожелания, остальные путники молчаливо сидели у костра. Осматриваясь, каждый из них ожидал чего-то необычного. Казалось, вот-вот должно было что-то случиться, но ничего не происходило. Время шло, а гора всё отмалчивалась, да и от Йерсу никакого ответа не было. За весь день ничего так и не изменилось, и лишь только к вечеру небо зарябилось пёстрыми облаками.

– Йерсу меня не слышит, – вернувшись к друзьям с поникшей головой, грустно произнесла Чалын.

Кыркижи заботливо поправил овчинку на валуне, пододвинул камень поближе к костру и предложил девочке присесть рядом с ним. Чалын согласилась и заняла приготовленное для неё место.

– Наверное, у него дел много. Сегодня он занят, но, может, завтра всё получится, – принялся подбадривать девочку Ак-Боро.

– Конечно, с утра ещё раз попробуем, – вставил Рыс-Мурлыс.

– Чалын, не огорчайся, – не понимая, о чём толкуют четвероногие спутники, сказал Кыркижи. – Надо покушать, выспаться, а там и видно будет.

– Да, Кыркижи, да, – прильнув к богатырской груди, прошептала девочка.

Внезапная усталость навалилась на Чалын, она почувствовала сладостную леность. Её мысли переплелись в сумбур. Она прикрыла отяжелевшие веки и тут же уснула. Ак-Боро взял зубами край дьюркана, второй конец тут же подобрал Рыс-Мурлыс, и они нежно укрыли девочку одеялом. Кыркижи по-отцовски прижал её к себе, и Чалын улыбнулась во сне.

Наутро с первыми лучами солнца Чалын проснулась. Потянувшись под тёплым одеялом, она сладко зевнула и открыла глаза. Её взгляд устремился в ясное небо. Девочка повернула голову и увидела позолоченные восходящим солнцем горы. Обрадовавшись хорошей погоде, Чалын приподнялась и осмотрелась. Рядом с ней, свернувшись клубком, сопел Рыс-Мурлыс, шевеля во сне усами. С другой стороны, поджав под себя ноги, лежал Ак-Боро. Напротив него, точно за тем местом, где ещё ночью горел костёр, спали Чыдамкай-Кара и Кыркижи. Прислонившись к коню, человек-гора негромко похрапывал. Хворост уже давно прогорел, от него остались лишь кучка пепла и несколько обугленных веток, выпавших из костра.

Путь к Музду-туу был тяжёлым, бессонные ночи и опасные переходы сильно утомили путников. Чалын решила не тревожить своих друзей и дать им выспаться. Она аккуратно убрала дьюркан в сторону, встала и направилась прямиком к окутанному туманной дымкой озеру. Подойдя к выложенным горкой камням, девочка удивилась: сыр куда-то исчез, да и ленточки на ветке тоже пропали.

«Курут и дьалама Йерсу, наверное, взял», – предположила она.

И как только девочка об этом подумала, туман внезапно рассеялся.

– Вот так да, – удивилась Чалын, посмотрев в озеро.

Его водная гладь теперь не отражала ледяную гору, а показывала родной аил маленькой красавицы. Он словно стоял на каменном берегу озера и отражался в зеленовато-голубой воде.

«Я опять сплю», – догадалась дочь хана.

В этот момент внизу, в отражённом небе, она разглядела парящего беркута.

– Чалы-ы-ын! – прямо у неё над головой громко прокричала птица. – Глаза-а-а тебя-я-я не обма-а-анывают. Ступай куда смо-о-отришь и ничего-о-о не бо-о-ойся-я!

Девочка тут же посмотрела в небо, но никого не увидела.

«Странно как-то. Байана говорит снизу, а слышно его сверху, – подумала она, – хотя… мне же всё это снится, а во сне всякое бывает».

С этими мыслями девочка осторожно шагнула в озеро. И лишь только её нога ступила на донную твердь, как Чалын снова принялась размышлять:

«Сапог сухой, и вода на этот раз даже не колыхнулась. У неправильного озера хотя бы дно правильное – твёрдое…»

Осмелев, девочка сделала ещё один шаг, за ним другой. А когда вода скрыла её плечи, она зажмурилась, вдохнула полной грудью и затаила дыхание. Так, с надутыми щеками, Чалын сделала следующий шаг, и в этот же момент вдруг ощутила необыкновенную лёгкость. Ей показалось, будто бы она воспарила в небо. Однако на самом деле озеро служило переходом в средний мир духов. Именно там дочь хана и оказалась.

«Наверное, и воздух здесь особенный. Вдохнёшь побольше – и птицей полетишь, а если весь выдохнешь – камнем упадёшь…»

Взволнованная нахлынувшими мыслями Чалын открыла глаза и изумилась. Она вовсе не летела, а стояла спиной к озеру у подножия Музду-туу. Всё бы ничего, да вот только у ледяной горы появилась ещё одна вершина. Третий пик неподвижно висел над горной седловиной. Под ним медленно проплывали редкие облака, а его крутые склоны, как ковром, были покрыты диковинными растениями. Позабыв обо всём, Чалын неподвижно стояла и любовалась неведомым простому люду чудом.

– Вот это да! – выдыхая, произнесла она. – Теперь понятно, почему Ээш говорил про три вершины. Он наверняка здесь бывал.

– Эзен! – откуда-то издалека раздался благозвучный незнакомый голос.

Чалын повернулась и увидела приближающегося к ней прекрасного белоснежного жеребца, с нежными, как пух, сверкающими крыльями.

– Эзен! – ответила девочка.

– Я ждал тебя, – подойдя поближе, продолжил незнакомец.

– Меня? – положив руку на грудь, удивилась Чалын.

– Но ведь это ты из озера вышла и сказала: «Вот это да…»?!

Чалын обернулась и увидела позади себя озеро. Теперь его поверхность показывала ледяную гору с двумя вершинами, ту, что осталась в её мире.

– Я, – ответила девочка.

Тут Чалын вспомнила про своих друзей и осмотрелась, но рядом никого не было. Кругом лежали лишь молчаливые камни и возвышались скалистые горы.

– Тогда садись мне на спину, – промолвил конь, преклонив колено, – Йерсу не любит ждать.

Сев на коня, Чалын ощутила неудобство – без упряжи ей было совсем непривычно.

– Держись за гриву, – подсказал аргамак, – но только крепче. Здесь каждый ветер – друг мне, и в быстроте я им не уступаю.

Чалын осторожно взялась за длинную волнистую гриву жеребца, и он поднялся с колен.

– Ты никогда не летала?

– Нет, – замотав головой, ответила девочка.

– Это совсем не страшно, вот увидишь.

С этими словами конь помчался вдоль ледяной горы. Он стремительно разгонялся, и когда его сильные ноги уже едва касались земли, аргамак взмахнул крыльями и устремился в небо. От невероятно быстрого подъёма у Чалын перехватило дух, и она крепко прижалась к коню.

– Не бойся! – прокричал жеребец.

Лицо девочки обдувал свежий ветер, она посмотрела вниз и увидела озеро. С такой высоты оно больше напоминало большую лужу. С каждым взмахом крыльев окружающие Музду-туу горы становились всё меньше и меньше, вот уже их хребты тянулись внизу кривыми линиями, а бурные, омывающие долины реки теперь напоминали ручейки. Чалын летела над покрытыми льдом склонами величавой горы, над её заснеженными впадинами, над огромными трещинами и разломами. Наконец, девочка вознеслась над ледяным пиком и оказалась у подножия третьей вершины. Не останавливаясь, крылатый конь понёс её вдоль склона волшебной горы. В её впадинах синели озёра, а поросшие диковинными растениями долины омывались прекрасными водопадами. Пролетая мимо необыкновенного ягодного дерева, покрытого мелкими зелёными листочками, на одной из веток Чалын разглядела пёструю птичку с четырьмя крыльями. Двумя из них она стряхивала лиловые продолговатые ягоды и звонко напевала:

– Уть-йуть-йу-тю-тю. Уть-йуть-йу-тю-тю.

Чуть позже на одном из камней она увидела полупрозрачную дикую козу, на рогах которой развевались просвечивающие ленточки. Косуля проводила наездницу взглядом и поскакала к осиновому лесу.

«Косулю, наверное, Ээш в жертву принес, и Йерсу её себе забрал», – предположила Чалын.

Так, разглядывая диковинных зверей, девочка даже не заметила, как очутилась на самом верху горы, где рос высоченный раскидистый тополь, покрытый зелёной, местами позолоченной листвой. Конь плавно приземлился, и когда Чалын сошла на сочную траву, он, не сказав ни слова, ветром умчался вдаль.

«Какое большое дерево!» – подумала девочка, осторожно обходя толстый ствол могучего тополя. Сделав ещё несколько шагов, она заметила интересную особенность: одну половину растения освещало солнце, вторую орошал мелкий дождь. Чалын подошла поближе к дождливой стороне и протянула руку. Капли намочили ей ладонь.

– Дождь настоящий, – подметила она.

– Несомненно, – раздался сверху громоподобный голос.

Чалын подняла голову и среди ветвей увидела белобородого старца со светлыми волосами, ниспадающими на широкие плечи. Несмотря на свой преклонный возраст, он был крепок, подтянут и осанист. Его плечи украшал белый, искрящийся, словно снег, халат, а на ногах сидели высокие, до колен, позолоченные сапоги. Это и был Йерсу – хозяин лунно-солнечной земли. Он величаво восседал на сотканном из веток троне, а от дождя его укрывала богатая, собранная куполом листва.

– Подойди поближе, – снова произнёс дух.

После его слов дождь прекратился, и Чалын, пройдясь по мокрой траве, остановилась напротив Йерсу. Опустившись на колени, она преклонила голову. Ветки дерева, образующие трон, зашевелились и со скрипом медленно наклонились до самой земли. Дух плавно сошёл к гостье.

– Полно, кызычак [62] , поднимайся, – велел он. – Мне достаточно твоих пожеланий, они исходили от чистого сердца. Лучше посмотри, как красиво вокруг! Где ещё прелесть такую можно созерцать?! Ты из немногих, кто сумел здесь побывать, наслаждайся.

Йерсу развёл руками, и в тот же миг среди зелёной травы показались новые ростки. Чалын поднялась на ноги и осмотрелась. Всходы на глазах росли, выпускали листья, на стеблях наливались цветочные почки. Бутоны очень быстро распустились, и луг зацвёл множеством радужных весёлых огоньков. Лучистые цветы были очень маленькими, совсем, как росинки.

– Красиво! – восхитилась Чалын.

– Ха-ха-ха! – громко рассмеялся Йерсу. – После дождя всегда так бывает. А вот и твои дьалама.

В руках духа заколыхались белые и светло-синие ленточки. Он отпустил их, и дьалама превратились в разноцветных бабочек. Подхваченные ветром, крылатые создания опустились к траве и запорхали среди цветов в поисках чудесного нектара.

С той самой минуты, когда крылатый конь принёс девочку на вершину Музду-туу, Чалын непрестанно думала об отце. Она, безусловно, хотела объяснить Йерсу, для чего сюда явилась, и попросить у него помощи, но не могла. Чалын помнила наставление Ээша: «Ни о чём Йерсу не проси. Если он сам посчитает нужным помочь вам, то поможет». И девочка ждала.

– Курут мне понравился, – продолжил дух. – Ты говорила, я всевидящий. Да, это так. Всезнающий. И это правда. Слова, произнесённые тобой, приятны слуху моему.

Чалын улыбнулась, и Йерсу, наклонившись к ней, тихо продолжил:

– Ты хочешь узнать, что с отцом твоим случилось?!

Необычайно обрадовавшись, Чалын в ответ кивнула.

– Пойдём со мной. Ты сама всё увидишь.

Дух сел на свой ветвистый трон, и дерево вознесло его почти до самой макушки. Вместе с тем, другие ветки тополя опустились и, переплетаясь между собой, образовали небольшое кресло для девочки. Как только Чалын заняла приготовленное ей место, ветви подняли её к Йерсу.

«Как отсюда можно что-то разглядеть?», – посмотрев вниз, подумала она. И действительно, там, внизу, было видно лишь подножие вершины и проплывающие под ней облака. Однако стоило Йерсу прикоснуться ладонью к плечу девочки, как перед ней возникло видение. Словно зоркая птица, среди окутанных туманной пеленой деревьев Чалын рассмотрела двух людей. Незнакомцы сидели на жёлтых камнях у мерцающего костра. Глаз одного из них прикрывала чёрная повязка. Он говорил много, медленно и уверенно, в отличие от своего собеседника – невысокого крепкого человека с пронзительным взглядом. Тот в основном слушал и молчал. Из разговора Чалын уяснила, что это были хан Боджинг и шаман Казыр. Но если о первом из них по всему Ойгорскому ханству ходила недобрая слава, то о втором девочка совсем ничего не слышала. Однако Чалын сразу поняла: ждать от этого человека можно было лишь беды.

– Здесь – настой из слёзного цветка, – протянув хану небольшую фляжку, сказал Казыр. – Дух, мною призванный, поможет. Он камов отвлечёт и воинов Яраш-Дьер. Останется лишь зельем этим внутри аил Ойгора окропить.

– И что потом? – осторожно приняв фляжку, спросил Боджинг.

– Как только Ойгор-хан войдёт в него, проклятье тут же действовать начнёт.

– А если кто другой туда явится, что будет с ним?

– Проклятье слёзного цветка лишь только на Ойгора приготовлено. На остальных зелье не подействует.

– Ха! Ха-ха! Ха-ха-ха! – раздался мерзкий смех Боджинга.

Внезапно картинка рассеялась, и Чалын увидела новое видение. По ночным безлюдным тропам Яраш-Дьер расторопно бежал барсук. На его короткой толстой шее болталась кожаная фляжка. Постоянно озираясь, длинношёрстный зверёк перебегал от кочки к кочке, от одного куста к другому, пока не оказался у родного аила Чалын. Ещё раз оглянувшись, барсук подкрался к входу и застыл. Послушав, что творится внутри, он осторожно просунул острую полосатую морду за приоткрытую завесу эжика и беглым взглядом осмотрел внутреннее убранство жилища. Кроме Чачак, внутри больше никого не было. В это позднее время все остальные обитатели аила ушли на гору к Адаане, где шаманка, камлая, пыталась отыскать злого духа, преследовавшего Чалын и Нариен в лесу.

Забежав за аил, барсук в один миг превратился в человека. Вытащив из уложенного ровными рядами хвороста толстую ветку, он несколько раз ударил ею по задней стенке аила. Услышав стук, сидевшая у огня женщина насторожилась, тихо встала и вышла из жилища. Озираясь по сторонам, она медленно обошла аил. Этого времени Учинчи Кулаку было вполне достаточно для того, чтобы исполнить злой умысел. Проникнув в жилище, он сорвал с шеи фляжку, раскупорил её и поспешно окропил зельем всю домашнюю утварь. Напоследок человек-барсук вытряхнул несколько капель в наполненный водой котёл, висевший над очагом.

Выполнив поручение Боджинга, человек-барсук ринулся к выходу. Однако выбежать сразу ему не удалось. Очутившись у эжика, он расслышал осторожные шаги возвращающейся Чачак. В то же мгновение Учинчи Кулак превратился в барсука и юркнул под лежащую у дверей овчину. Едва он спрятал свой короткий хвост, как в жилище вошла смотрительница очага. Она остановилась у самого входа, осмотрела аил и проследовала дальше. В этот момент Учинчи Кулак стрелой вылетел из временного укрытия и незамеченный проскользнул на улицу. Услышав позади себя шорох, женщина обернулась, но увидела лишь колыхнувшуюся завесу эжика. «Ветер», – подумала она, усаживаясь у огня.

На этом месте отчётливая картинка стала расплываться, словно туман, а когда Йерсу убрал руку с плеча Чалын, она и вовсе исчезла.

– Это был Боджинг и его одноглазый кам Казыр, – взволнованно произнесла девочка, обращаясь к духу. – А про барсука мне мои друзья рассказывали. Они его в Яраш-Дьер видели, когда проклятье действовать начинало. Это был точно он. Рыс рассказывал, как убегающий от него человек в барсука превратился и в нору ушёл.

– Всё верно, – ответил Йерсу.

– Так как же остановить проклятье слёзного цветка? – спросила Чалын.

– Про это я и сам не знаю. Скажу лишь, что кам одноглазый в Мёртвом лесу обитает.

– Йерсу великий, быйан болзын, – слегка поклонившись, поблагодарила его Чалын.

Призадумавшись, девочка поставила локотки на колени и склонила голову.

– Как снять проклятье, духи нижних миров знают, – подсказал Йерсу.

– Как же их найти? – спросила Чалын.

– А ты не боишься? – наклонившись к девочке, шёпотом спросил дух. – Ведь ниже лунно-солнечной земли царство Эрлика начинается. Попасть туда гораздо проще, чем вернуться.

– Нет, не боюсь, – твёрдо ответила Чалын.

– Ты храбрая, – выпрямившись, сказал Йерсу. – Не всякий отважится в мир вечного мрака спуститься. Но раз ты приняла это решение, тогда слушай внимательно и запоминай. Там, где ты скоро окажешься, ищи высохшее дерево с двумя стволами. Под ним, в глубокой норе, двуликий дух обитает – Кыс-Эмеген. Он знает ответ на твой вопрос. Однако запомни, кроме Кыс-Эмеген ни с кем в том мире больше не разговаривай.

– Почему? – спросила Чалын.

– Ты не кам, и у тебя нет там покровителей. Духи могут заговорить тебя, и ты позабудешь дорогу назад. А теперь дай мне свою руку.

Чалын покорно протянула руку Йерсу.

– Ладонь, – уточнил дух.

И как только Чалын развернула кисть, с дерева сорвался зелёный лист и, кружась, плавно опустился прямо девочке на ладошку.

– Отдашь его Кыс-Эмеген.

– Быйан болзын, – снова поблагодарила Йерсу Чалын.

Дух взял девочку за другую руку, и они вместе слетели с дерева. Йерсу сам спустил Чалын к подножию третьей вершины. Приземлившись на камни, девочка посмотрела вниз. Ледяные пики ослепительно сверкали на солнце, а редкие облака, проплывая мимо скалистых склонов Музду-туу, отбрасывали на них причудливые тени.

– Ты готова? – громко спросил Йерсу.

– Да, – тихо ответила девочка.

– Я тебя не слышу, – ещё громче произнёс дух.

– Да! – звонко повторила Чалын.

– Тогда ступай.

Непонимающим взглядом девочка посмотрела на духа.

– Только так ты в царство Эрлика попадёшь.

Не произнеся ни слова, Чалын снова посмотрела вниз.

– Если страшно, закрой глаза.

Послушавшись Йерсу, дочь хана развела руки, зажмурилась и шагнула в пропасть. Поток холодного воздуха ударил ей в лицо, а в уши ворвался такой сильный шум, что даже если бы Чалын закричала во всю мочь, то своего голоса она бы наверняка не услышала.

Колючие струи жгли её лицо, длинные косы развевались. Девочка непроизвольно наклонилась, и, закружившись, как осенний лист, полетела вниз головой. Почувствовав это, Чалын открыла глаза и увидела, с какой быстротой приближается она к подножию Музду-туу.

Сквозь синеющую дымку проглядывали петляющие реки. Горы на глазах вновь становились высокими, а у подножия Музду-туу поблёскивало озеро. Тело Чалын непослушно вертелось, всё быстрее набирая обороты. Её голова потяжелела, а в руках и ногах появилась слабость. От рези в глазах проступали слёзы и под тугим потоком воздуха тут же растекались по вискам.

Размахивая руками и ногами, Чалын тщетно пыталась остановить вращение. Перед глазами всё крутилось. Но вот каким-то чудом девочке всё-таки удалось справиться. Перестав кружиться, она сразу же почувствовала облегчение. Боль в голове отступила, однако резь в глазах всё ещё оставалась.

Чалын напряглась и разглядела в земле, прямо под собой, глубокую трещину. Поглощая тяжёлые камни, кривая расщелина быстро расползалась, с каждым мгновением становясь всё шире и шире.

Глава 15. Подземный мир духов

Поравнявшись с землёй, девочка пролетела дальше, в глубь расщелины. Внизу чернела бездна, а над головой сгущалась тьма. Она летела так быстро, что просвет очень скоро растворился во мраке. Жуть охватила Чалын, теперь она не могла разглядеть даже очертания собственных рук. Поток воздуха уже не бил ей в лицо, а шум ветра сменили тихие, жалобные стоны мучеников. Когда темнота стала понемногу рассеиваться, Чалын поняла, что падает теперь гораздо медленнее.

Удачно опустившись на каменистое дно пропасти, девочка увидела большую, источающую тусклый свет трещину. Войдя в неё, Чалын обернулась. Теперь она стояла напротив зигзагообразной расщелины, у подножия серой горы. Как и Музду-туу, она имела две вершины. Вот только в отличие от сверкающих пиков ледяной горы, они печально чернели на фоне сумрачного неба, на котором не светило солнце и не сияла луна. Казалось, небо сплошь закрывала нескончаемая мрачная туча.

Чалын осмотрелась. Среди разбросанных камней колыхалась пожухлая трава. Её качал ветер, доносивший тихий невнятный шёпот с разных сторон. Вдалеке виднелось засохшее тёмное дерево с двумя стволами, о котором говорил Йерсу. Оно чернело на холме, к которому вела извилистая тропа. По ней Чалын и отправилась к Кыс-Эмеген. Очень скоро проторённая неизвестно кем дорожка вывела девочку к пологой впадине. Земля в ней совсем пересохла и растрескалась.

«По всей видимости, здесь не бывает дождей, – предположила Чалын. – Хотя место мне это уж больно знакомо. Точно! Гора похожа на Музду-туу, а здесь должно быть озеро. Ну да, как же я сразу не догадалась!»

Обойдя котловину, девочка пошла дальше. Приблизившись к отрогу соседней горы, она разглядела вдали двух человек. Те с трудом перетаскивали тяжеленные валуны из одной высоченной кучи в другую, ту, что была поменьше. Внешне мужчины почти ничем не отличались от людей, обитающих в её мире. Вот только пояса у них были повязаны на бёдрах. Заметив девочку, работники переглянулись, побросали камни и ринулись к ней. Выглядели они измученными и растерянными. Волосы незнакомцев слиплись от грязи. Их дикие глаза горели от любопытства. Приблизившись к Чалын, они принялись осматривать её со всех сторон и непрестанно осыпать вопросами:

– Как ты с лунно-солнечной земли сюда спустилась? Как ты к нам попала? Отсюда есть выход? Есть? Где он? Где?

Но Чалын молчала, словно набрала в рот воды, и неуклонно шла к дереву, стараясь не слушать навязчивых людей и не обращать на них внимания.

– Постой же, – упав перед девочкой на колени, взмолился один из незнакомцев, – посмотри.

Он выставил перед Чалын свои трясущиеся руки и показал ей грязные мозолистые ладони. Чалын остановилась и взглянула на страдальца.

– Я больше не могу камни пересчитывать, – со слезами на глазах произнёс он, – не могу. Как отсюда выбраться? Скажи!

Чалын стало очень любопытно, за какую такую провинность эти двое несут столь жестокое наказание. Но она помнила наказ Йерсу. Обойдя страдальца, девочка, не промолвив ни слова, пошла дальше. Мужчина обхватил руками голову и, уткнувшись в землю лицом, горько зарыдал.

– Постой же! – жалостливо окликнул девочку другой незнакомец. – Не говори ни слова, покажи лишь, куда идти.

Из сострадания Чалын обернулась и указала пальцем на серую скалу с расщелиной. В этот момент один из лежащих у тропы камней взлетел в воздух, и показавшаяся под ним нора закурилась тёмным дымом. Клубы очень быстро сгустились в мрачное облако, из которого на землю ступила сначала одна, а потом и вторая человеческая нога с копытами вместо ступней. Затем показались крепкие руки с длинными кривыми пальцами. А оставшееся облако превратилось в покрытое длинной чёрной шерстью тело чудовища, завершающееся большой головой яка с единственным кривым рогом. Испустив из ноздрей пар, рассвирепевший дух махнул хвостом и, словно плетью, полосонул им стоящего на коленях человека.

– А-а-а! – выгнувшись дугой, вскрикнул страдалец, да так громко, что Чалын закрыла уши.

Тем временем второй мужчина уже изо всех сил мчался без оглядки к указанной девочкой горе. Заметив беглеца, чёрный дух взревел от ярости и пустился вдогонку. Сквозь заклубившуюся пыль Чалын разглядела, как дух в мгновение ока настиг несчастного. Он поддел беднягу рогом и откинул к самой высокой каменной груде. Размахивая руками и ногами, человек с истошным криком рухнул наземь и жалобно застонал от невыносимой боли. Чалын всё ещё прикрывала уши руками, но душераздирающие стоны мучеников всё-таки доносились до неё. Девочка увидела, как другой несчастный тяжело поднялся на четвереньки и пополз к камням, чтобы продолжить работу. Только так он мог избежать гнева ужасного надсмотрщика.

Пристальным взором дух окинул девочку, и Чалын бросилась бежать. Ей было очень страшно, она неслась изо всех сил, и ей казалось, будто бы дух вот-вот её схватит. Не останавливаясь, Чалын оглянулась, но никого не увидела. И тут девочке вновь не повезло. Споткнувшись о камень, она упала и больно ударилась коленом. Потирая ушиб, Чалын осторожно приподнялась. И в этот момент прямо перед ней возник чёрный дух. Шумно вдыхая воздух и выдыхая пар, он медленно приближался к девочке.

– Как посмела ты невольников моих от работы отвлечь? – проревел дух.

– Я вовсе не мешала им, они сами ко мне навязались, – поднявшись на ноги, объяснила девочка.

– Тогда зачем ты трещину им показала?

– Они меня об этом попросили.

– У каждого своя участь. А если тебе их жалко, тогда иди и помоги им.

– Но камни все не перечесть! – возразила девочка.

– Откуда тебе это знать? Сама-то ты их не считала.

– Не считала и не буду.

– А я думаю – самое время, – приблизившись к Чалын, язвительно сказал дух.

– Я тебя не боюсь, – оголив острый меч, выкрикнула девочка. – И камни я твои считать не стану. Не за этим я сюда пришла.

– Ха-ха-ха! – зловеще рассмеялся дух. – Тогда зачем ты явилась?

«С ним же нельзя разговаривать», – вспомнила Чалын и замолчала.

– Ха-ха-ха! – снова рассмеялся дух. – Нет, камни не для тебя. Мне достаточно и того, что домой ты уже никогда не вернёшься. Ты будешь бесконечно блуждать среди безводных гор в поисках выхода отсюда, но тебе его никогда не найти, – уходя, проревел дух. – Ха-ха-ха!

Чалын поняла, что совершила страшную ошибку. Она всё-таки ввязалась в разговор с духом, и тот её заговорил.

«Как я здесь оказалась? – задалась вопросом девочка. – Ах да! Йерсу мне помог. Мы с ним с дерева слетели и к подножию третьей вершины спустились. А что потом?»

Осмотревшись, она попыталась вспомнить, как попала в этот сумрачный мир, но не смогла. Ко всему прочему, тропа, ведущая к расколу в скале, попросту исчезла. Её как будто и не было вовсе.

«Нет, нет, сейчас не время дорогу обратную искать, – подумала она. – Мне нужно как можно скорее увидеть Кыс-Эмеген».

И Чалын прямиком побежала к дереву. Уже очень скоро она вблизи рассматривала его искорёженные стволы. Они походили на выставленные к небу иссохшие человеческие руки со множеством голых, испещрённых трещинами ветвей, напоминающих растопыренные пальцы.

Нора под деревом оказалась не такой уж и маленькой, как представляла себе Чалын. В полный рост девочка вошла внутрь. Вглубь подземного обиталища духа вели ступени, сплетённые корнями дерева. Спустившись по ним, Чалын вышла к просторному помещению. Его полукруглые стены подсвечивались множеством огоньков. Посреди зала, спиной к девочке, сидел сгорбившийся дух. Вместо плеч у него были две длинные шеи. На каждой из них держалось по голове. А из верхней части туловища вместо шеи исходила жилистая рука с шестью пальцами. Почуяв присутствие постороннего, головы повернулись и Чалын удивилась. Лик одной из них был стар и страшен, второй же – молод и красив.

– Как ты здесь оказалась? – прошипела голова со старушечьим лицом и редкими растрёпанными седыми волосами.

– Всезнающий Кыс-Эмеген, я Чалын, дочь Ойгор-хана…

– Мне нет разницы кто ты, – звонким голосом перебила её голова с миловидным девичьим лицом и заплетёнными в толстую косу тёмными волосами. – Я вижу, что не кам, а остальные люди для меня все равны. Как ты осмелилась сюда прийти?

Вытянувшись, рука духа взяла девочку за шиворот и перенесла её с одного места на другое. Теперь Чалын видела обвисшее брюхо духа и его большие босые ноги – их было две.

– Йерсу мне помог, вот возьмите, – ответила девочка, протянув лист тополя духу.

– Что?! – удивилась девичья голова. – Это живой лист! Смотри, какой он зелёный! – обратилась она к своей половинке.

В ответ лицо старухи сморщилось от недовольства. Двумя пальцами руки дух аккуратно взял подарок и поднёс его к одному из выступов в стене. Там стояла бронзовая чаша с увядшим кустом. Дух прикоснулся к ветке листком и тот остался на ней висеть.

– Какая красота! – снова восхитилось девичье лицо.

– Подарок один, а нас двое, – злобно прищурившись, проскрипела старушечья голова.

Её шея вытянулась, и покрытое бородавками дряхлое лицо с отёкшими синюшными веками оказалось прямо перед глазами Чалын.

– За непочтение ко мне я могу тебя наказать, – прошипела недовольная голова, оскалив редкие гнилые зубы, покрытые у основания серым каменным налётом.

И Чалын вдруг вспомнила про подарок Согоно. Она опустила руку в сумку и вытащила оттуда кедровую шишку.

– Возьмите, – сказала девочка, протянув её духу.

– Кедровая шишка?! – удивилась седая голова.

– Она самая! – восхищённо подтвердил девичий лик.

Кыс-Эмеген снова протянул руку, и девочка положила на большую жёлтую ладонь покрытый смолой тёмно-бурый плод кедра. Рука приподняла подарок, и головы принялись рассматривать шишку со всех сторон. Неторопливо приблизившись, старая голова вдохнула носом нежный смолистый аромат плода. Её ноздри расширились и, выдыхая, она произнесла:

– М-м-м! Настоящая! Я так давно не ела кедровых орешков, что совсем позабыла их вкус.

– Как ты узнала, что я их люблю? – полюбопытствовала вторая голова.

В ответ девочка лишь молча пожала плечами.

– Подарок мне по нраву, – продолжило старушечье лицо. – Что хочешь ты взамен?

– Кыс-Эмеген, мне надо знать, как проклятье слёзного цветка остановить.

– И всё? – выкатив от удивления глаза, спросила голова. – Для этого ты и пришла?

Чалын кивнула.

– Кого ты спасаешь?

– Отца.

– Дьула его в плену у духов самого Эрлика, – ответила седая голова. – Чтобы его освободить, понадобится вещь тебе любая того, кто наложил само проклятье. С ней к каму обратись, и он поможет духам выкуп поднести.

– А камы точно знают, как проклятье слёзного цветка остановить? – спросила Чалын.

– Не сомневайся. Когда-то я сама камлала.

– Вы были камами? – удивилась девочка.

– Была! – рявкнули в голос головы.

– Тогда как же вы обе… – недосказав, Чалын замолчала.

– Как я здесь оказалась и почему стала такой страшной? – разгневалась седая голова. – Ты это хотела спросить?

Смутившись, Чалын опустила глаза.

– Ты права, я ужасна, но в этом лишь моя вина, – успокоившись, продолжило морщинистое лицо. – Мой аил стоял у старого кедра. Люди приходили ко мне за помощью, и я им помогала. Вот только они не знали одного – моя помощь дорогого стоила. Я крала молодость у всех, кто ко мне обращался. У каждого понемногу.

– Да, мне всегда хотелось выглядеть красиво, – с лёгким кокетством добавила девичья голова. – Я не желала стареть и у меня это получалось. Сколько я жила, столько люди молодости моей удивлялись. И до конца дней моих никто ни о чём так и не догадался.

– Но за всё надо платить. Не там, так здесь, – прохрипела седая голова. – Теперь ты видишь в кого я превратилась. День ото дня я вижу себя и старой, и в то же время молодой. Поначалу мне было тяжело, но я привыкла. А теперь ступай, пока я молодость твою не забрала.

– Кыс-Эмеген, быйан болзын, – поблагодарила духа девочка, побежав к выходу.

Выбравшись из норы, Чалын озадачилась. Растерянно осматривая горы, девочка не могла даже предположить, откуда она пришла и как ей снова возвратиться домой. Чалын попыталась вспомнить, где встретила двух страдальцев, но не смогла.

«Обратную дорогу надо было у Кыс-Эмеген узнать, – подумала девочка. – Ну да ладно, к ней я уж точно не буду возвращаться. Вдруг и вправду меня в старуху превратит. Надо идти к той горе, напоминающей Музду-туу, а там наверняка всё станет ясно».

С этими мыслями Чалын направилась к серой горе. Приблизившись к её подножию, девочка принялась осматривать крутые склоны скалы в поисках какой-либо подсказки. Но всё было напрасно. Воспоминания не возвращались к ней.

«Летающий конь поднял меня к Йерсу, – принялась размышлять уставшая девочка, присев на камень. – Как здесь оказалась, я не помню, но знаю точно – царство Эрлика находится под землёй. Значит, для того чтобы вернуться, надо…»

Чалын подняла кверху голову.

«Ну да! Как же я сразу не догадалась? Надо на гору взобраться».

Девочка выбрала самый подходящий для подъёма склон и принялась по нему карабкаться. Местами ей было очень тяжело, приходилось хвататься руками за острые камни и, царапая колени, взбираться наверх. Любая трещина, всякий выступ служили опорой. Чалын поднялась не так уж и высоко, а сил уже совсем не осталось. На одном из больших выступов она решила передохнуть. Лёжа на спине, девочка чувствовала, как отяжелевшие руки становились легче, а ослабевшие ноги набирались сил. Ощущала она и сухость во рту. Чалын очень сильно хотела пить, и все её мысли были только о воде. Ей казалась, что даже малый глоток живительной влаги способен утолить жажду. Однако вокруг лежали лишь тёплые пыльные камни.

Когда Чалын поняла, что может двигаться дальше, она приподнялась и посмотрела вниз. К своему удивлению, как раз в том месте, где совсем недавно была пустая впадина, девочка разглядела синеющее озеро. Недолго думая, она решила спуститься к нему, напиться воды, отдохнуть и со свежими силами попробовать покорить вершину снова.

Спуск оказался гораздо тяжелее подъёма, но Чалын справилась. Оказавшись внизу, она из последних сил доплелась до озера. Но тут её ждало разочарование. Ослеплённые жаждой глаза обманули девочку, вместо водной ряби в котловине вздымалась от ветра пыль. Чалын оглянулась, и чувство гнетущего одиночества охватило её. Грустным взглядом она окинула впадину, поросшую редкой сухой травой. Девочка отчаялась вернуться, как когда-то утратили всякую надежду и те несчастные, что пересчитывали валуны. Она вспомнила отца, и её сердце наполнилось грустью, глаза подёрнулись слезами. Ноги Чалын подкосились, и она упала. И тут из-за пазухи девочки вылетел оберег. Он упал у руки Чалын.

«Это же амулет Адааны! – вспомнила она. – Как же я могла про него забыть?! Адаана говорила мне, что на помощь придёт, лишь только позови».

– Адаана, – с трудом прошептала девочка.

Чалын произнесла это так тихо, что её голос могла услышать разве что она сама. Поняв, что так шаманка её не услышит, Чалын испугалась, и, сжав оберег в руке, крикнула что было сил: «Адаана!».

– Адаана-даана-даана… – разгулялось протяжное эхо в горах подземного мира.

– …даана-аана-аана… – донеслись едва слышные звуки и до самой Адааны.

Она в это время собирала целебные травы недалеко от своего аила. Услышав зов Чалын, шаманка поспешила вернуться в жилище. Облачившись в мандьяк, Адаана принялась камлать. В очаге закурился можжевельник, громко заговорил бубен, кружась, заплясала шаманка. Совсем скоро дьула женщины покинул тело.

Оказавшись в мире духов, Адаана вылетела из аила через тюнюк, и у обветшалого загона увидела дожидавшегося её помощника – рыжевато-красного марала, окружённого тремя шарами. Олень подлетел к шаманке, и она, схватившись за его ветвистые рога, понеслась над травой да над камнями, выискивая проход в царство Эрлика. Стремглав спустившись с горы, промчавшись над рекой, марал разглядел в земле подходящую расщелину. Вместе со своей наездницей он развеялся в дымку, и они без труда просочились в трещину.

Всё это время Чалын ничком лежала на пересохшей земле впадины. Глаза её были закрыты. Она открыла их лишь после того, как земля под ней содрогнулась, и совсем рядом раздались глухие звуки грузных шагов. Приподняв отяжелевшие веки, девочка разглядела ноги с копытами и длинный извивающийся хвост. У Чалын не осталось сил даже для того, чтобы поднять голову и полностью рассмотреть явившегося. Незнакомец грозно хрюкал и тяжело дышал.

– Ну, теперь ты понимаешь, кто я, а кто ты? – раздался сверху хриплый голос.

Мохнатые ноги отступили на несколько шагов назад, незнакомец нагнулся, и перед глазами девочки возникла огромная голова яка с единственным рогом. Она принадлежала тому самому злому духу-надзирателю, что недавно повстречался Чалын. Девочка не промолвила ни слова.

– Быть может, ты не хочешь со мной говорить? Хотя нет, я знаю, почему ты молчишь. У тебя во рту так сухо, что даже языком не пошевелить. Ха-ха-ха!

Дух говорил, а из его пасти смердело. В этот момент Чалын казалось, что нет мучений тяжелее, чем те, что испытывала она сейчас. От зловонного запаха девочку тошнило, её голова раскалывалась от боли, ей очень сильно хотелось пить.

– Я напою тебя водой, но только если ты согласишься помочь моим работникам ещё на раз камни пересчитать. Мне кажется, они снова ошиблись. Ха-ха-ха!

Чалын не издала ни звука, она всё ещё верила в своё спасение и ждала помощи.

– Ты упряма и глупа! – возмутился дух. – Ты станешь работать за питье и еду. А я обещаю изредка отпускать тебя на поиски выхода отсюда. Как только ты его найдёшь – будешь свободна, а если нет…

– Путь обратный она уже нашла, вызвав меня к себе, – раздался женский голос.

– Отпусти кызычак, тебе она ничего плохого не сделала.

Дух в мгновение ока обернулся и увидел перед собой Адаану. Она спустилась с марала и подошла к нему поближе. Все три шара устремились вслед за шаманкой.

– Кам, какое тебе дело до моей добычи? – выпрямившись в полный рост, раздражённо спросил дух.

– Кызычак не добыча, она оказалась здесь по своей воле.

– Мне нет разницы, – закричал дух. – Убирайся прочь!

– Отпусти её, и я сегодня же тебе ат и кой принесу, – предложила Адаана.

– Тогда почему сейчас ты с пустыми руками явилась?

– Я торопилась.

– Торопилась?! Кызычак останется у меня, – злобно крикнул дух.

Одной рукой он закинул Чалын на плечо, другой откинул в сторону Адаану и пустился бежать. Перебирая ногами и опираясь на свободную руку, дух мчался к своей норе, той, что служила проходом в следующий мир духов. Его надо было остановить как можно быстрее, и Адаана это знала. Ведь если дух спустится к самому Эрлику, то Чалын ей уже не спасти. Вскочив на ноги, шаманка запрыгнула на марала и пустилась вдогонку. Первыми злого духа настигли шары. Они били и обжигали беглеца, стараясь всячески ему помешать. Но дух отмахивался свободной рукой, отбивался хвостом и продолжал бежать.

– Сагал-Узун! – крикнула шаманка, призывая на помощь своего духа-покровителя.

Внезапно налетел сильный ветер. Подняв пыль, закружив песчинки, он быстро превратился в ревущий смерч, ставший преградой на пути чёрного духа. И тот, прикрыв рукой глаза, остановился.

Вихрь внезапно успокоился и из облака осыпающейся пыли, песка и мелких камней вышел высокий человекоподобный помощник Адааны – серый полупрозрачный дух. Нос у него был очень широкий, с тремя ноздрями. Под ним свисала длинная, похожая на бич, скрученная борода. Его чёрные волосы, заплетённые в толстую тугую косу, доставали до самых пят, а глаза пылали гневом, словно раскалённые угли.

Дух с головой яка попытался боднуть вставшего на пути Сагал-Узуна, но тот ухватился за его рог крепкими семипалыми руками и отвёл врага в сторону. Завязался бой.

Соперники закружились быстрее смерча. Они били, хлестали друг друга: один – бородой и косой, другой – хвостом. Клубилась пыль, содрогалась земля, дикий рёв сотрясал горы. Воспользовавшись моментом, Адаана выхватила у чёрного духа Чалын, посадила её перед собой, и верхом на марале они помчались к расщелине. Обнаружив пропажу, чёрный дух устремился на четвереньках в погоню. Он бежал очень быстро и почти настиг беглецов, но Сагал-Узун поймал его за хвост, раскрутил и отбросил в сторону. Проникнув в гору, олень взмыл в черноту.

Обратный путь показался девочке гораздо длиннее. Они очень долго поднимались, а темнота всё не рассеивалась и не рассеивалась. Но вот, наконец-то, появился просвет и под напором солнечных лучей тьма отступила. Вылетев из расщелины, марал и Адаана лёгкой дымкой растворились в воздухе.

Чалын зажмурилась от ослепительного света.

– Рыс! Ак-Боро! Чыдамкай-Кара! – раздался знакомый голос Кыркижи. – Быстрее сюда! Она приходит в себя!

Приоткрыв глаза, девочка увидела склонившегося над ней богатыря. Его лицо не имело чётких очертаний, но всё же было узнаваемо. Затем появилась размытая мордашка суетливого рысёнка, а потом и расплывчатые головы подоспевших коней. Чалын вдохнула полной грудью, выдохнула и снова с жадностью вдохнула. Воздух был необыкновенно свежим, наполненным густым ароматом мокрой травы, смолистым благоуханием хвои и запахом прошедшего проливного дождя. С каждым вздохом девочке становилось легче: головная боль отступала, мысли яснели, перед глазами всё чётче вырисовывались образы склонившихся над ней друзей. Однако жажда всё ещё мучала Чалын.

– Пить, – тихо произнесла она.

– Пить, пить, пить, – завертевшись у тюков в поисках арчимака, повторял Рыс-Мурлыс.

Сумка-вьюк стояла под ногами Ак-Боро. Наклонившись, белогривый конь вынул из неё аркыт и передал его богатырю. Кыркижи раскупорил сосуд, приподнял голову Чалын и дал ей испить холодной ключевой водицы.

– Где же она? – всё ещё копошась в тюках, промурлыкал Рыс-Мурлыс.

– Да вот же! – откликнулся Ак-Боро.

– М-р-р?! – отозвался рысёнок, устремившись короткими прыжками к Чалын.

Поглощая с жадностью воду, девочка не могла остановиться. Она всё пила и пила, пока Кыркижи сам не убрал аркыт.

– Сразу слишком много нельзя, – сказал человек-гора. – Лучше перекусить.

– Уж который день и какую ночь ты ничего не ела, – продолжил Ак-Боро.

Подтверждая слова бело-серого жеребца, Чыдамкай-Кара кивнул Чалын.

– Сколько? – удивлённо переспросила девочка.

– Ну да, всё верно, – ответил Рыс-Мурлыс. – Пять раз в небе звёзды сияли и ровно столько же солнце землю освещало.

– Где мы? – осмотревшись, спросила Чалын.

Она лежала под наспех сооружённым навесом из пихты, вокруг которого возвышались лишь таёжные деревья и мокрые зеленеющие кусты.

– Я уж подумал, духи тебя забрали, – сказал Кыркижи, – и решил вернуться за помощью к Ээшу.

– Вы слышали, а? Вы слышали? – возмутился Рыс-Мурлыс, обращаясь к хвостатым друзьям. – Да я ему первый об этом говорил: «К каму нужно идти, ждать нечего». А он?! Ничего не понимая, лишь плечами пожимал. Ну, Ак-Боро, скажи!

– Да, это правда, – поддержал его белогривый конь.

– Эх! – махнул лапой рысёнок. – Кыркижи никогда не научится понимать наш язык.

Девочка посмотрела на богатыря, тот с недоумением смотрел на пятнистого зверька. Поймав на себе взгляд Чалын, человек-гора лишь пожал в ответ плечами.

– Ну, что я говорил! – подтвердил рысёнок.

– Вы все молодцы, всё правильно сделали, – рассмеявшись, похвалила друзей Чалын. – Вот только теперь мы пойдём не к Ээшу, а к Казыру.

– Кто этот Казыр? – спросил человек-гора. – Ни разу о нём не слышал.

– Чалын, сначала скажи, ты духов видела? – поинтересовался рысёнок. – Какие они а? Большие и сильные, как Кыркижи, или такие же маленькие и проворные, как я?

– Нет, Рыс, нет! Ты неправильно спросил! – рассмеявшись, вмешался Ак-Боро. – Чалын, духи болтливые, как Рыс-Мурлыс, или молчаливые, как Чыдамкай-Кара?

– Верно подметил! – кивая, согласился конь богатыря.

– И вообще, какие могут быть сейчас расспросы! – продолжил Ак-Боро. – Думаю, Чалын для начала нужно подкрепиться и как следует отдохнуть.

– И то верно, – согласился Рыс, почёсывая лапой голову.

– Послушайте! – привлёк к себе внимание Кыркижи.

Сосредоточившись на богатыре, все замерли.

– Я не понимаю, о чем вы там говорите, но Чалын сил нужно набираться. Поэтому не будем её донимать. Пусть сначала она поест и поспит.

– Ну, а я что говорил?! – указывая лапой на богатыря, сказал рысёнок. – Он не исправим.

Все рассмеялись и лишь человек-гора, домысливая, о чём же сказал Рыс-Мурлыс, по-прежнему, оставался серьёзным.

Глава 16. Шайка Учинчи Кулака

После сытной трапезы и сладкого сна Чалын рассказала друзьям о своих удивительных и необычайно опасных похождениях в мире духов. Она раскрыла им тайну загадочного озера, служившего проходом в потусторонний мир. Поведала про крылатого коня, вознёсшего её на самую высокую вершину Музду-туу. Поделилась впечатлениями от тёплой, незабываемой встречи с самим Йерсу. Оживлённо жестикулируя, девочка рассказала и о жутком подземном мире с его страшными коварными обитателями, и о длительном, тяжёлом возвращении на лунно-солнечную землю. Как ни странно показалось Чалын, она помнила всё до мельчайших подробностей, и даже то, что позабыла раньше.

– Только благодаря Адаане я снова с вами оказалась, – закончила рассказчица, сжимая в руке спасительный медальон. – Тогда, в Яраш-Дьер, перед самым нашим уходом, она всё верно сказала: «Мы сами не знаем, что ждёт нас впереди».

Наступила мёртвая тишина. Человек-гора, словно заколдованный, так и замер с разинутым ртом. Рыс-Мурлыс с Ак-Боро лишь переглянулись, и только Чыдамкай-Кара восхищённо произнёс:

– Да-а-а! Такого я ещё не слышал!

– Это ж надо! Сама к духам явилась, – вымолвил Кыркижи. – Не каждый кам в «подземную землю» спускается, а ты… Чалын, ты просто молодец!

– Конечно, молодец, – сразу же подхватил Ак-Боро, – вопреки назиданию Ээша к самому Йерсу поднялась. На такое может только лишь храбрец или безумец решиться.

– А если кто и отважится, то наверняка у него ничего не получится, – добавил Рыс-Мурлыс.

Разговоров про невероятное путешествие хватило до поздней ночи. Они продолжались бы и до самого рассвета, да только каждый понимал, что с восходом солнца им снова предстоит отправиться в дорогу. Всё недосказанное друзья оставили на завтра и с миром отправились спать.

Наутро вдохновлённые удачей путники двинулись к Мёртвому лесу. Шли они очень долго и упорно, то вверх, то вниз по косогорам. Тайга редела – распадалась на хвойные острова. Спустя некоторое время меж сосен появились берёзы, и перелески повеселели. С каждым шагом белоствольных красавиц становилось всё больше и больше, а немного погодя хвойные великаны и вовсе исчезли. Всю дорогу девочка обучала Кыркижи языку зверей и птиц. Богатырь внимал, но к глубочайшему сожалению хвостатых спутников, ничего не понимал. Ученик из него был неважный.

– Эх! – то и дело повторял Рыс-Мурлыс, махая лапой.

Погода благоприятствовала путешественникам, и они не останавливались. Ярко светило солнце, барашками проплывали облака, гулял игриво ветерок. Ну а когда небо нахмурилось и по гладким берёзовым листьям забарабанил дождь, путешественники вышли к небольшому посёлку кочевников. Их войлочные аилы возвышались на берегу продолговатого озера у опушки березняка. Местные жители с радушием встретили гостей: дали сухое белье, накормили и устроили на ночлег. Однако задерживаться надолго путники не стали. Переночевав, они переоделись в просохшую одежду и, отблагодарив хозяев за гостеприимство добрым словом, тронулись в путь.

Время летело быстро, день снова близился к закату. Накопленная дорогой усталость сказывалась, требовался отдых. Остановиться решили за высокой голой горой с пологими склонами, напоминавшей большой муравейник. С невероятным трудом друзья поднялись на её округлую вершину, откуда им открылся удивительный вид на хвойный лес.

– Там кто-то есть, – разглядев в низине рассеивающийся над макушками деревьев дым, подметил Ак-Боро.

– Охотники, – предположила Чалын.

– Кто знает, может, охотники, а может, и нет, – настороженно ответил Кыркижи.

– Или снова аил? – предположил Рыс-Мурлыс, подёргивая за ухо Ак-Боро.

– Вряд ли, – откликнулся бело-серый конь, встряхнув гривой. – Там могут быть люди Боджинга.

– Во всяком случае, нужно быть осторожней, – продолжила девочка. – Мало ли кто там, и что у него на уме.

– То-то и оно! – подтвердил Чыдамкай-Кара.

Спустившись к подлеску, путешественники снова остановились.

– Рыс, вся надежда на тебя, – прошептала Чалын. – Так, как ты, тихо и незаметно, из нас никто к ним не подойдёт. Узнай, кто костёр развёл и сразу же возвращайся.

– Да, конечно, – одобрил слова девочки рысёнок, спрыгнув с белогривого коня.

Задрав кверху нос, он важно зашагал в глубь леса.

– Эй! – тихо окликнул его Ак-Боро.

Рыс-Мурлыс оглянулся, и бело-серый конь шёпотом продолжил:

– Не задавайся, дорога дальняя, пешком пойдёшь.

– А я решил проверить, скажешь ты что-нибудь или промолчишь, – ответил пятнистый зверёк. Ловко запрыгнув на дерево, он обернулся и продолжил, – мои предположения верны: ты язык за зубами не держишь.

– А сам-то!

– Ш-ш! – произнесла Чалын, поднеся палец к губам. – Потом будете перепираться. Иди!

Проворно перепрыгивая с ветки на ветку, Рыс-Мурлыс очень быстро скрылся из вида. Оставаясь незамеченным, он подобрался к лагерю незнакомцев. Сквозь ветви рысёнок разглядел очертания двух сидящих у костра человек. Рассмотрев их боевое одеяние, Рыс-Мурлыс предположил, что это воины. Однако голосов было больше, они раздавались невнятно, отчётливо лишь доносился чей-то громкий хохот.

Подходить ближе сулило разоблачением, однако рысёнок решил приблизиться. Он спустился с сосны, и, прижавшись к земле, подкрался к подходящей разлапистой ели. Вскарабкался по её стволу на толстую ветку и замер. Выбранное им место оказалось очень даже подходящим. Отсюда открывался хороший обзор облюбованной незнакомцами поляны, тогда как самого наблюдателя скрывала хвоя.

Внизу Рыс-Мурлыс разглядел двух людей: гогочущего лопоухого толстяка с большими жирными губами и тощего темнокожего усача с морщинистым лицом и тонким прямым носом. А в сторонке от них молча сидел человек-барсук.

Рысёнок узнал его сразу. Слушая болтовню захмелевших от араки людей, Учинчи Кулак жевал зажаренную на костре лягушку.

– Вот девку поймаю, аил большой поставлю, как бай, заживу, – распрямившись, выдал тучный воин и развёл руками.

– Ха! Недолго тебе баем быть, – раздался сиплый голос человека, укрытого от глаз рысёнка дымом.

– Это ещё почему? – возмутился толстяк.

– Араку сильно любишь. Всё на неё и потратишь. Пузо-то у тебя всегда полное, а голова как есть пустая.

– Ха-ха-ха! – раздался разноголосый хохот.

– Ай! – отмахнувшись, ответил грузный человек.

Он широко раскрыл рот и ловко опрокинул в него чашу с хмельным напитком. Лицо здоровяка сморщилось, губы вытянулись трубочкой и на выдохе он протянул:

– Хороша-а-а!

Толстяк снова разинул рот и закинул в него кусок варёного мяса. После вытер широким засаленным рукавом халата губы и, начав жевать, замычал от удовольствия.

– Сильно не увлекайтесь! – выкрикнул человек-барсук. – Не то кызычак сама вас поймает.

– Что?! – загоготав с набитым ртом, отозвался тучный воин. – Да чтоб меня девка поймала?! Посмотри, какой я большой, не обхватит!

– Ха-ха-ха! – снова раздался многоголосый смех.

Пока все потешались, рысёнок попробовал сосчитать врагов:

«Толстяк с усачом, человек-барсук, хриплоголосый с той стороны костра и оттуда ещё пара голосов. Всего шесть. А может, людей и больше. Аилов не видать, по всей видимости, они их в сторонке соорудили. Там могут другие отдыхать. Да и по коням не сосчитать, отсюда их не видно. Ну да ладно, пора возвращаться».

Крайне осторожно Рыс-Мурлыс спустился с ели и побежал к друзьям. Однако среди пьяного говора и заливистого смеха человек-барсук всё-таки расслышал чьи-то легкие шаги.

– Тихо! – громко сказал Учинчи Кулак.

Смех стих, но болтовня всё ещё продолжалась.

– Заткнитесь! – подскочив с места, крикнул обозлённый человек-барсук.

Никто из присутствующих не стал ему перечить. Ведь именно он собрал их – братию головорезов из оставшихся в боджингском ханстве людей, и под своим предводительством повёл на поиски Чалын.

Все разом смолкли, наступила тишина. Услышав окрик Учинчи Кулака, затих и Рыс-Мурлыс, укрывшись под ближайшим кустом.

Подняв кверху палец, Учинчи Кулак всматривался в игольчатые ветви деревьев, прислушиваясь к каждому звуку. И вдруг, у невысокого раскидистого куста раздался шорох. Вынув кинжал, человек-барсук приготовился отразить нападение. Его примеру последовали остальные. В этот момент из куста показалась вытянутая звериная мордочка с удлинённым носом и двумя чёрными, как ягодки черемухи, глазками, а потом появилось и само колючее тельце на крепких коротеньких ножках. Это был старый ёж, он недовольно фыркал и водил носом. По всей видимости, его нора была где-то рядом и ему не по нраву пришлись незванные гости.

– Да уж, такого, как он, голыми руками не возьмёшь! – раздался сиплый голос.

– Ха-ха-ха! – рассмеялись остальные.

Под гомон развеселившихся людей рысёнок тихо покинул временное убежище и побежал к друзьям. Оказавшись на месте, он принялся оживлённо пересказывать увиденное.

– Ты уверен, что это был именно он? – спросил Ак-Боро.

– Ну да, конечно. Весь взъерошенный, шальной какой-то, лягушку жуёт. А у костра ещё пятеро сидят. Двоих я видел, а остальных по голосам сосчитал.

Всё, о чём рассказывал рысёнок, Чалын переводила Кыркижи.

– Значит, их шестеро, – уточнил человек-гора.

– Точно не знаю, но не меньше, – ответил рысёнок.

Задумавшись над словами пятнистого разведчика, Чалын подняла голову и разглядела кукушку. Она сидела на пушистой сосновой ветке у самой макушки дерева и внимательно наблюдала за путниками. Девочка поднесла руки ко рту и издала громкий протяжный звук:

– Ку-ку!

Серая птичка встрепенулась и Чалын продолжила:

– Ку-ку!

Кивнув в ответ, кукушка упорхнула в глубь леса.

– Сейчас мы узнаем, сколько их, – сказала девочка.

Ждать долго не пришлось, очень скоро раздался знакомый птичий голос:

– Ку-ку!

– Один, – принялся считать Кыркижи, загибая пальцы на руке.

– Ку-ку!

– Два…

Ку-ку! Ку-ку! – доносилось сверху и до человека-барсука.

Задрав голову, Учинчи Кулак быстро высмотрел кукушку. Опустив крылья ниже брюшка, она виляла хвостом и продолжала счёт.

– А не нас ли она пересчитывает? – подскочив с места, заподозрил Учинчи Кулак. – Точно! Глаз с нас не сводит. Убейте птицу! – гаркнул он.

Восприняв тревогу человека-барсука всерьёз, все бросились к оружию. Первым схватил свой лук темнокожий воин с усами. Несмотря на хмель, он ловко вложил в тетиву стрелу и, распрямившись, навёл лук на голосистую птицу. Наскоро прицелившись, усач выстрелил и промахнулся. Испуганная кукушка сорвалась с ветки и улетела. Тотчас над тем местом, где она сидела, просвистели две стрелы.

– Собирайтесь! Отдыхать потом будем, – скомандовал Учинчи Кулак, – надо поймать того, кто нас выследил.

«Кукушку могла Чалын отправить, – размышлял человек-барсук. – Если и так, это даже к лучшему, она сама к нам в руки пришла. Кызычак же не знает, кто мы, не ведает, зачем явились. А значит, пожелает остаться незамеченной. Обойдёт нас стороной и дальше пойдёт. Тут-то мы её и…»

По слухам Учинчи-Кулак знал, что девочка отправилась в путь совсем одна. Про рысёнка и присоединившегося к ним богатыря он и не ведал, но будучи предусмотрительным и осторожным, взял с собой воинов побольше.

Кыркижи собрал на левой руке все пальцы в кулак, а на правой согнул лишь мизинец.

– Значит шесть, – уточнила Чалын.

Человек-гора кивнул.

– Ты гляди, Рыс не ошибся, – подметил Ак-Боро, бросив взгляд на рысёнка.

Друзьям-то было невдомёк, что кукушку попросту спугнули, и она, не досчитав людей Учинчи Кулака, улетела. На самом-то деле тех было вдвое больше. Как предполагал Рыс-Мурлыс, помимо шестерых сидевших у костра воинов, были и другие: пятеро отдыхали в переносной войлочной юрте, и ещё один стерёг коней.

– Шестерых мы без труда одолеем, – взявшись за рукоять меча, сказал человек-гора.

– Кыркижи, не торопись, – остановила богатыря Чалын, коснувшись ладонью его руки, – человек-барсук многое знает, его нужно поймать.

– Он пугливый. Вон как пятки сверкали, когда от меня удирал, – с гордостью произнёс рысёнок.

– И то верно, – вставил Ак-Боро, – упустим, он точно всё о нас Казыру и Боджингу разболтает. Тогда все наши планы рухнули.

– Окружить, – вмешался Чыдамкай-Кара.

– Что? – дружно переспросили Ак-Боро и Рыс-Мурлыс.

– Их надо окружить.

– Верно, – одобрила предложение Чалын. – Мы разделимся. Вы зайдёте сзади, – посмотрев на богатыря и его коня, продолжила девочка, – а мы немножко подождём и пойдём напрямик. Тогда барсук точно от нас не уйдёт.

Как решили, так и сделали. Кыркижи и Чыдамкай-Кара отправились в обход, а Чалын, Рыс-Мурлыс и Ак-Боро остались выжидать. Друзья намеревались застать врага врасплох, однако всё пошло не так, как было задумано. В лагере Учинчи Кулака их уже ожидали воины с обнажёнными мечами и острыми чеканами. Все они наблюдали за человеком-барсуком. Припав ухом к земле, тот, стоя на четвереньках, внимательно слушал.

– Ат один идёт, – зашептал Учинчи Кулак, – как я и думал, стороной пошёл. Шаг его неторопливый.

– Кызычак? – спросил толстяк.

– Скорее всего, она.

Услышав ответ, воины Учинчи Кулака оживились. Их лица расплылись в зловещих улыбках, глаза загорелись от азарта. Жадность затмила и без того хмельной разум злодеев. Вскочив на коней, они напропалую ринулись через кусты.

– Стойте! – закричал человек-барсук. – Спугнём!

Но раззадоренных людей было уже не остановить и Учинчи Кулаку ничего не оставалось, как последовать за ними. Обезумевшие воины выскочили из кустов на Кыркижи. Увидев богатыря, они остолбенели от изумления.

– Что-то вас больше, чем я насчитал, – вынув меч, подметил человек-гора. – Ну да ладно, оружие бросайте, и я вас не трону.

От предложения богатыря злодеи пришли в ярость. С дикими воплями и выпученными глазами, размахивая мечами и чеканами, они бросились на Кыркижи. Завязалась схватка. Человек-гора отмахивался от врагов, как только мог. Те падали с коней, поднимались и снова бросались в бой. Вставая на дыбы, Чыдамкай-Кара бил копытами неугомонных воинов, и они кубарем разлетались в разные стороны.

– Назад! – всё ещё оставаясь в стороне, кричал человек-барсук. – Он нам не нужен!

Учинчи Кулак негодовал из-за самоволия своих людей. Он отзывал их, однако те не слушались его и продолжали драться. Треск сухих веток под копытами, лязг мечей и крики хмельных воителей притупили бдительность Учинчи Кулака, и он даже не услышал, как сзади подобралась Чалын.

– Кызычак! – крикнул один из дерущихся, указывая мечом на дочь хана.

Развернувшись, человек-барсук увидел девочку, сидящую верхом на белогривом жеребце. Ак-Боро вздыбился и над человеком-барсуком нависли тяжёлые копыта. От страха Учинчи Кулак наклонился и, выставив перед собой руку, рухнул на землю. В этот момент к нему на помощь подоспели двое. Одного из них, толстяка, взял на себя рысёнок, второго, того, что был покрепче, – Чалын.

Подскочив на ноги, человек-барсук вынул из-за пояса плеть, взмахнул ею над головой и нанёс удар. Кожаный кнут, словно змея, обвился вокруг свободной руки девочки. Резкий рывок – и Чалын упала. Взвившись на дыбы, Ак-Боро сначала отогнал крепыша от девочки, а после попытался отпугнуть и сноровистого Учинчи Кулака. Но не получилось, на белогривого коня напали ещё двое.

Злобно оскалившись, человек-барсук бросился с мечом на Чалын. Но та не растерялась и дала ему достойный отпор. Их клинки скрестились, издав протяжный звон. Поначалу дочь хана лишь отбивалась от напористого и превосходящего в силе противника. Однако полученные от отца уроки придавали Чалын сил и уверенности. Очень скоро она перешла в нападение.

Изумлённый ведением боя Учинчи Кулак не мог поверить своим глазам. Девочка, ловко уворачиваясь, уходила от его тяжёлых ударов, а потом стремительно наступала. В каждый удар Учинчи Кулак вкладывал много сил и от любого промаха слабел. Совсем скоро он, обессиливший, пятился назад, ожидая поддержки со стороны.

Однако помочь ему было некому. Одни его люди в беспамятстве валялись на поле брани, другие сражались, а кто-то, бросив оружие, уносил скорее ноги. Осознав, что помощи не дождаться, Учинчи Кулак бросил меч и пустился в бегство.

Человек-гора направил лук на беглеца, и хотел было пустить стрелу, как вдруг…

– Кыркижи, нет! – окрикнула его девочка.

Чалын, не раздумывая, кинулась вдогонку за человеком-барсуком, а богатырь перевёл лук на неугомонного толстяка, досаждавшего Рысу-Мурлысу. Исцарапанный, в исполосованном когтями халате, раззадоренный воин всё ещё пытался расправиться с ненавистным рысёнком. А тот проворно уходил от меча и с выпущенными когтями снова бросался в бой.

– Эй! – крикнул богатырь.

Оглянувшись, толстяк обомлел. Хмель тотчас пропал, мысли прояснились и воин, опустив безвольно руки, обронил себе под ноги меч.

– Ты мне ещё сгодишься, – приспустив тетиву, сказал человек-гора.

Подмигнув, богатырь выстрелил. Тупоконечная стрела угодила толстяку прямо в лоб и отлетела в сторону. Оглушённый воин упал.

Не теряя времени, рысёнок пустился вдогонку за человеком-барсуком, а Кыркижи бросился помогать Ак-Боро. Обогнав Чалын, Рыс-Мурлыс увидел мелькающего среди деревьев Учинчи Кулака. Тот уже сбросил одежду и бежал, что было сил, размахивая руками и постоянно оглядываясь. Однако на его несчастье ни норы, ни расщелины по дороге не попадалось, укрыться было негде. А рысёнок уже наступал на пятки. И вот, наконец, удача – человек-барсук заприметил выкорчеванное бурей дерево и, не задумываясь, сразу же свернул к нему. Превратившись в зверя, Учинчи Кулак юркнул под переплетённые меж собой искорёженные корни с приставшей к ним сырой землёй.

«Эх, опять не успел!» – огорчился Рыс-Мурлыс.

И вдруг из-под корневища раздался испуганный крик барсука, а потом и разгневанный медвежий рык. Убежище Учинчи Кулака оказалось звериным логовом. В нём, как под навесом, укрывшись от полуденной жары, отдыхал медведь. По неосмотрительности человек-барсук уткнулся головой в бок сонного зверя. А когда осознал свой промах, выскочил обратно и тут же оказался в лапах рысёнка. Следом за полосатым зверем показался огромный бурый хищник с вздыбленной на холке шерстью. Он недовольно фыркал и грозно рычал:

– Что за игры вы здесь устроили?

– Царь лесных зверей, – обратилась к медведю подоспевшая девочка, – я прошу прощения за себя и за моего маленького друга.

– Которого из них? – грозно спросил косолапый зверь. Встав на задние лапы, он поднял за загривки рысёнка и барсука.

Косматый великан выглядел угрожающе: оскал обнажил его большие жёлтые клыки, а на мощных лапах виднелись острые изогнутые когти. Прекрасно понимая, на что способен разъярённый медведь, Чалын осторожничала.

– Рысёнка, – медленно вложив меч в ножны, ответила девочка, – мы на этого барсука охотились. Он хотел укрыться да вас потревожил.

– Хорошо. Твои извинения я принимаю, – ответил медведь, – ступайте дальше. А барсук со мной останется. Сейчас я сыт и хочу спать, а к ночи наверняка проголодаюсь.

От ужасающих слов бурого хищника Учинчи Кулак затрясся.

– Айу, – смекнув, обратился к медведю Рыс-Мурлыс, – ты вон какой большой и сильный. Разве ж ты этим барсуком наешься?!

Рыс-Мурлыс вспомнил, с каким удовольствием прожорливый толстяк, тот, что сидел у костра с усачом, уплетал мясо и прикинул, что в лагере Учинчи Кулака наверняка ещё осталась еда, которую можно отдать медведю. А на худой конец, если съестного всё же не окажется, можно пожертвовать и своей провизией.

– Хм! – с лёгким недоверием, но гораздо большей заинтересованностью произнёс царь леса, окинув тяжёлым взглядом рысёнка. – Продолжай.

– Айу, позволь я добычу себе оставлю, а взамен, прямо сейчас, принесу тебе много угощения. И оно будет гораздо вкуснее этого трясущегося барсука.

В подтверждение сказанному Учинчи Кулак закивал, покосившись на разъярённого хищника. В раздумьях медведь немного помолчал, а потом ответил:

– Хорошо, бегите, а барсук пока со мной останется. Если вы меня обманете, я его съем. Да и сами лучше мне на пути потом не попадайтесь.

От страха у человека-барсука застучали зубы.

– Ну а пока вы с обещанием справляетесь, мы вас там подождём, – продолжил медведь, тяжеленной лапой направляя Учинчи Кулака к своему лежбищу.

– По-по-поскорее возвращайтесь, – оглянувшись, вымолвил полосатый зверь вслед уходящей девочке и рысёнку.

Вернувшись к друзьям, Чалын с Рысом-Мурлысом вкратце рассказали Кыркижи, Чыдамкай-Кара и Ак-Боро про медведя и отважная пятёрка вместе с пленённым толстяком поспешила к брошенной врагом стоянке.

К радости путешественников, еды в лагере оказалось много. По всей видимости, Учинчи Кулак со своей кровожадной братией приготовился к походу основательно. Навьючив тюками со снедью Ак-Боро, рысёнок и девочка отправились к логову, а Кыркижи и Чыдамкай-Кара остались охранять пленного и разжигать потухший костёр. Человек-гора, конечно же, хотел пойти с ними, мало ли что могло случиться. Однако девочка убедила его остаться. Кто знает, о чём мог подумать медведь, увидев богатыря.

Приблизившись к знакомому логову, Чалын с Рысом-Мурлысом разгрузили Ак-Боро. Грозный обитатель даже удивился такому скорому возвращению. Щедрым подношением царь тайги остался доволен и отдал барсука без лишних расспросов. А после перетаскал всё в логово и снова улёгся спать. В лагерь упоённая успехом троица возвращалась с понурым барсуком. Опустив голову, тот шёл впереди Ак-Боро под пристальным взглядом пятнистого надзирателя.

– Ах, вот он какой! – сидя у костра, радостным возгласом встретил своих друзей Кыркижи.

– Не велик, – добавил Чыдамкай-Кара.

Поднявшись на ноги, богатырь подошёл к брошенным врагами вьюкам и среди небрежно скомканных вещей нашёл синий халат.

– Накинь! – бросив полосатому зверю одежду, сказал человек-гора.

– Я не могу, – кинув взгляд на Чалын, ответил Учинчи Кулак.

– Значит, как раздеваться так ты не стесняешься, а как одеваться – так стыдишься?! – выпалил с издёвкой Рыс-Мурлыс.

– Ну же! – грозно произнёс богатырь.

Спрятавшись от глаз девочки за сосну, Учинчи Кулак превратился в человека. Из-за ствола сначала показалась его голова с растрёпанными волосами, следом вытянулась дрожащая рука и сгребла халат. Одевшись, поникший пленник явился перед путниками.

– Кто ты? Как тебя зовут? – спрыгнув с Ак-Боро, строго спросила Чалын.

– Учинчи Кулак, – промямлил человек-барсук.

– Скажи мне, что ты здесь делаешь и почему на меня воины твои напали? – потребовал ответа Кыркижи.

– Мы охотились, – шныряя глазами, принялся отвечать человек-барсук, – и решили привал сделать. Мои люди араки слишком много выпили и…

– Ты врёшь! – перебил его Рыс-Мурлыс.

Учинчи Кулак замолчал.

– Рыс, подожди, – подмигнув друзьям, вмешалась Чалын. – Не умела бы я чужие мысли читать, то наверняка бы тебе поверила. Ты же хотел меня поймать и награду за это получить?!

Человек-гора удивлённо взглянул на девочку.

– Или я не права?

В ответ неразговорчивый Учинчи Кулак лишь помотал головой.

– Чалын, позволь я его научу только правду говорить, – сказал богатырь, пригрозив молчуну кулаком.

– С Кыркижи лучше не шути, – предупредил Ак-Боро. – От одного его удара можно и не встать. А про второй и говорить не стану.

Кулак богатыря показался человеку-барсуку таким большим, а слова бело-серого коня такими правдоподобными, что Учинчи Кулак, поменяв свой ответ, в согласии закивал. А вот словам девочки об угадывании чужих мыслей он всё же не поверил.

«Наверняка кто-то из них подслушал наш разговор, скорее всего рысёнок», – подумал он.

– Что случилось с отцом моим, Ойгор-ханом? – спросила Чалын.

В голове человека-барсука невольно возникли воспоминания о проклятии слёзного цветка. И после недолгого молчания он ответил:

– Не знаю.

Кыркижи снова пришёл в ярость, его брови сошлись, кулаки сжались.

– Я не вру, я точно не знаю, – принялся оправдываться Учинчи Кулак. – Боджинг-хан в дела свои меня не посвящает.

От наглой лжи в негодование пришли и остальные путники. Шерсть на загривке рысёнка вздыбилась. Ак-Боро оскалился и угрожающе замотал головой. Чыдамкай-Кара начал беспокойно перетаптываться, и лишь только девочка всё ещё сдерживала свой гнев.

– На него наложено проклятие слёзного цветка, – сказала Чалын. – Не об этом ли ты подумал, прежде чем мне ответить?

«Неужто кызычак и вправду мысли читает? Может, это и есть тот самый дар, о котором Казыр говорил?», – промелькнуло в голове Учинчи Кулака.

От разоблачения человек-барсук занервничал, его глазки забегали пуще прежнего, щёки налились румянцем и он опустил голову.

– Ну всё! Я тебя предупреждал! – схватив за шкирку вруна, сказал богатырь.

– Да-да, это п-правда, – заикаясь, жалостливо выкрикнул Учинчи Кулак.

Человек-барсук вдруг вспомнил, как по распоряжению Боджинга прокрался он в жилище хана Ойгора и совершил там своё грязное дело.

И тут, как нельзя кстати, девочка продолжила:

– Значит, это ты настой цветка в аиле разбрызгал.

– Я, я, – с выпученными от удивления глазами сознался лжец, – но меня Боджинг заставил.

Теперь Учинчи Кулак не сомневался в возможностях девочки, однако, он старался сдерживаться и не думать о проклятии слёзного цветка. Но мысли предательски лезли в голову и он вспоминал всё содеянное им зло.

– А теперь рассказывай, что это за цветок, и что за проклятие такое. И не вздумай меня обмануть, – пригрозила Чалын.

– Я всё расскажу, всё, что знаю, – очень тихо произнёс человек-барсук, так, чтобы его не услышал привязанный к дереву пленник.

– Кыркижи, отпусти его, – распорядилась девочка.

Послушно разжав кулак, человек-гора отступил на шаг.

– Я не могу при нём, – покосившись на толстяка, пробормотал Учинчи Кулак.

– Ак-Боро, Чыдамкай-Кара, присмотрите за ним, – указав на пленного, распорядилась Чалын.

Кони кивнули, и остальные путники вместе с человеком-барсуком отошли к юрте.

– Бо-бо-боджинг-хан очень долго готовился к войне, – начал свой рассказ Учинчи Кулак. – Для того, чтобы пополнить ряды своего войска, он лично объехал всё ханство своё, в каждом аиле сам побывал. А когда люди были собраны, Боджинг за поддержкой к Казыр-каму обратился, и тот, несомненно, ему помог.

– Из твоих воспоминаний я вижу, у Казыра не хватает глаза?! – припоминая образ шамана, вставила Чалын.

– Да-да! – кивая, вымолвил человек-барсук.

Учинчи Кулак изо всех сил старался заслужить доверие Чалын и получить от неё снисхождение. Теперь он говорил только правду. Его голос перестал дрожать, а с потного лица сошёл румянец, так красноречиво выдававший ложь.

– Казыр сильный кам. Я точно не знаю, но слышал… – голос рассказчика дрогнул, он с опаской осмотрелся и шёпотом продолжил, – глаз свой он самому Эрлику отдал, и теперь властитель подземелья его защищает.

Учинчи Кулак ещё раз огляделся и, осмелев, продолжил в полный голос:

– Камлая, Казыр к дочери Эрлика – восьмиглазой Мать-Киштей спустился и о просьбе Боджинга поведал. Киштей охотно согласилась помочь. Но прежде Боджингу требовалось найти кой слепую с четырьмя чёрными рогами. На одном из них выцарапать имя своего врага и принести её в жертву. Люди Боджинга долго искали подходящую кой и, в конце концов, нашли, вот только она зрячей оказалась. Но это быстро исправили, её ослепили. После Боджинг выцарапал на роге имя твоего отца, и кой в жертву принесли. Киштей рог с надписью отломила и, словно зерно, его в своём саду посадила.

– Что это за сад такой? – поинтересовался рысёнок.

– Сад тот в самом низу царства Эрлика, в долине слёзной реки раскинут. Деревья и кусты в нём, солнца не видевшие, – серые да чёрные. Листья у них, словно высохшие, шелестят, грусть навевают, да такую, что не всякий кам выдерживает, умом трогается и в реку бросается. Течение в ней очень быстрое, и омутов не счесть…

– Ты давай не увлекайся, а про слёзный цветок лучше рассказывай, – перебила человека-барсука Чалын.

– Да-да, конечно. Вторым рогом Киштей слёзы из реки зачерпнула. Ими она семя полила, и то чёрным ростком сразу же и проросло. Киштей объяснила, что цветок будет гораздо быстрее расти, если за ним ухаживать. Дочь Эрлика поливать зачаток обещала, но с одним условием: каждую ночь ей должны были кой в жертву приносить. Уж очень любит она свежую кровь этих животных. Боджинг согласился, а потом исправно выполнял свои обязательства. Однако ещё много времени прошло, прежде чем растение на лунно-солнечной земле взошло. А когда это случилось, Казыр сообщил Боджингу место поиска и сказал, что цветок лучше ночью искать. Лишь потемну бутон растения распускается и лепестками своими свет луны отражает. А ещё я слышал, как Казыр предостерёг, что манящий аромат цветка опасен очень, но Боджинг никому об этом не сказал.

Ночи Боджинг ждать не стал и немедля всех людей своих на поиски отправил, а того, кто найдет растение заветное и принесёт его, он щедро отблагодарить обещал. Тем днём солнце пекло как никогда и ветер вовсе не гулял.

– Ты тоже искал? – спросил Кыркижи.

– Ну да, – виновато опустив голову, ответил Учинчи Кулак и продолжил. – Место нам попалось каменистое, лишь только горы голые. Ни воды испить, ни в тени укрыться. Измучились все, а прока нет. Но поиски продолжали и вечером, и ночью. И лишь под утро один из воинов в расщелине чёрный цветок увидел, сам сорвал его и не сдержался, понюхал. Человек этот сразу же в камень превратился, а цветок в его окаменевшей руке тут же и завял. Видевшие это люди не осмелились приблизиться. И только сам Боджинг, вынув из окаменевших пальцев находку, провозгласил о том, что нашедшему бутон воину награда полагается, а вот камню она ни к чему, а потому золото у него остаётся. Затем Казыр настой приготовил и духа на вас направил, чтобы камов отвлечь. Ну, а я… Боджинг меня отправил в Яраш-Дьер настой разбрызгать. Я не хотел, правда, не хотел, – принялся лживо оправдываться Учинчи Кулак.

– И что мы с ним будем делать? – спросил у Чалын Кыркижи.

– С собой возьмём, – ответила девочка, – Боджингское ханство он знает хорошо. Обходя стороной аилы, он к Мёртвому лесу нас и выведет.

– К Казыру?! Нет, нет, я-я-я не могу. Не стоит туда ходить, не надо, – испуганно заладил человек-барсук, перебрасывая взгляд то на девочку, то на богатыря. – Из тех камов, кого я знаю, Казыр самый сильный будет, с ним лучше не связываться.

– Да сдался нам этот барсук! – возмутился Рыс-Мурлыс. – Дорогу мы и сами найдём. А с ним – вон, пусть Кыркижи разберётся. Он своё дело знает. Без лишних слов, раз – и всё тут, – проведя лапой у горла, преспокойно закончил рысёнок. – И ещё на одного негодяя в Уралтае меньше станет.

Поняв жест рысёнка, человек-гора хладнокровно вынул меч. Испугавшись, Учинчи Кулак дрогнул и бросил печальный взгляд на девочку.

– В проклятии моего отца ты не меньше Боджинга или Казыра виноват, – сказала Чалын, – и жалости к тебе у меня совсем нет. Рыс прав, таким, как ты, на лунно-солнечной земле нет места, а вот у Эрлика – найдётся.

– Камни считать, – добавил рысёнок.

– Точно, камни считать, – продолжила Чалын. – Хотя, я могу тебя и помиловать, если к каму одноглазому ты нас приведёшь.

– К Мё-мё-мёртвому лесу, да-дальше я не могу, – тихо ответил человек-барсук.

– Вот наглец, ещё и рядиться вздумал, – гневно сказал богатырь, – была б моя воля да я бы с тобой и разговаривать не стал. Чалын, позволь я его к Эрлику отправлю?

– Ну что ж, Учинчи Кулак, ты сделал свой выбор, – сказала девочка, – пожалуй нам не по пути…

– Я-я-я согласен! – выкрикнул человек-барсук. – Согласен!

– А с ним что будем делать? – кивнув на толстяка, спросил человек-гора.

– Ат для него нет, да и прожорливый он, – недовольно проворчал Рыс-Мурлыс, – мешать только будет.

– К Эрлику? – спросил богатырь.

– Нет! Пусть себе идёт и помнит наше великодушие, – ответила Чалын.

– Правильно, – отозвался рысёнок, – и другим о нас расскажет, чтобы знали, с кем не стоит связываться.

Глава 17. В поисках Казыра

Задерживаться в лагере путники не стали. Удравшие с поля боя вояки в любой момент могли вернуться с подмогой, уж больно их прельщала обещанная за девочку награда. Наспех перекусив, друзья пополнили съестные припасы, отпустили толстяка на все четыре стороны и отправились к Мёртвому лесу. Учинчи Кулака, конечно же, прихватили с собой. Его посадили на Чыдамкай-Кара, перед Кыркижи, но предварительно заставили превратиться в барсука. Обращённый в зверя Учинчи Кулак был намного легче, нежели в своём истинном человеческом обличии. На задней лапе ему затянули петлю, чтоб не сбежал, а другой конец верёвки человек-гора намотал себе на запястье и зажал в кулаке.

Прошло много дней. Путь был долог и труден: сквозь непролазные дебри Боджингского ханства, через таёжные сопки да глубокие, утопающие в седых туманах лога. Чужие аилы друзья обходили тайными тропами, о которых знал лишь человек-барсук, и по пути им не встречались даже охотники. Привал устраивали редко. Снеди хватало, ели досыта, ни в чём себе не отказывая, а вот выспаться, напротив, никак не удавалось. Казалось, только сомкнёшь глаза, как снова пора вставать и отправляться в путь. О хорошем отдыхе оставалось только мечтать. Пером друзья пользовались крайне редко, тайком от человека-барсука. Проверяли, насколько правдиво тот указывает дорогу. А он и не врал – боялся разоблачения.

Первое время Учинчи Кулак и думать забыл о побеге. Однако позже он осмелел, и уже бывало строил планы, как бы ловчее улизнуть. Размышляя об этом, человек-барсук украдкой косился на Чалын, а та не обращала на него никакого внимания. Тогда у барсука закрадывались сомнения в даре девочки, и он тайком пытался освободиться. Но стоило ему ослабить на лапе петлю, как богатырь снова её затягивал и награждал незадачливого беглеца увесистым тумаком. Учинчи Кулака это усмиряло, но лишь на некоторое время. Он прекрасно понимал: встреча с Казыром сулила беду. Одноглазый шаман не простит предательства, а до Мёртвого леса оставалось лишь рукой подать. Нужно было что-то делать. Вот только что?

«А если их запутать и по ложному пути направить? А что?! Завести в болото, и пока они выбираться будут, я как раз… – размышлял Учинчи Кулак. – Хотя нет, кызычак догадается. Она меня всегда поправляет, когда я от верного пути отклоняюсь, словно сама дорогу знает, а меня проверяет. В обмане заподозрят – хуже будет».

От этого замысла ему пришлось отказаться. Учинчи Кулак осмотрелся и поймал на себе взгляд Чалын.

– Далеко ещё? – спросила она.

Услышав слова девочки, задремавший Кыркижи дёрнул верёвку, отчего барсук чуть было не свалился с коня. Он просто чудом удержался на широкой спине Чыдамкай-Кара. Учинчи Кулак сильно разозлился, однако гнев свой утаил. Богатырь же, удостоверившись, что пленник на месте, снова заклевал носом.

– Далеко, – ответил барсук.

Чалын взглянула на коней. Склонив головы к земле, те вяло переставляли копыта. Высокие луговые травы нежно поглаживали их бока, и они засыпали. Затем девочка перевела взгляд на Кыркижи. Склонившись к гриве вороного, богатырь снова дремал. Опустив глаза, Чалын посмотрела на Рыса-Мурлыса. Тот спал, сладко посапывая. Да и сама девочка пребывала в полудрёме – всем требовался отдых.

– Привал, – произнесла Чалын так тихо, что никто из друзей даже и ухом не повёл. – Привал! – громче повторила она.

Услышав команду, кони остановились, рысёнок приподнял голову, а богатырь спросонок дёрнул за верёвку так, что барсук слетел с Чыдамкай-Кара и повис вниз головой.

Стоянке путники несказанно обрадовались и все как один решили обед променять на сон. Умяв вокруг траву да разгрузив коней, друзья выставили рысёнка дозорным, а сами улеглись отдыхать. Рыс-Мурлыс не возражал, удобно устроившись у арчимака, он принялся проверять его содержимое, при этом присматривая за барсуком. Тот вертелся у ног Кыркижи не находя себе места.

Чуть погодя Учинчи Кулак всё-таки улёгся и, притворившись спящим, стал внимательно наблюдать за караульным в надежде на то, что тот скоро тоже уснёт. Человек-барсук давно подметил, как любит поспать пятнистый сторожевой. Смекнув о замысле пленника, Рыс-Мурлыс несколько раз с притворством зевнул и, растянувшись на траве с закрытыми глазами, засопел.

Немного выждав, Учинчи Кулак принялся высвобождаться. И так и эдак крутил он на ноге петлю, а та всё никак не давалась. Увлёкшись верёвкой, барсук даже не заметил, как со спины к нему подкрался Рыс-Мурлыс.

– Далеко собрался? – спросил рысёнок.

От неожиданности незадачливый беглец подпрыгнул и, указав взглядом на верёвку, испуганно промолвил:

– Си-си-сильно трёт, решил вот ослабить и только.

– И только?! Да я вот сейчас уколю тебя в зад как следует и только, – показав когти, с угрозой прорычал Рыс-Мурлыс. – Ты лучше со мной не шути! Понял?

В ответ Учинчи Кулак смиренно закивал, хотя внутри его переполняла злоба. Он ненавидел рысёнка и хоть сейчас готов был с ним сразиться, да только барсук понимал: из этой затеи ничего хорошего не выйдет. И ему ничего не оставалось делать, как снова ждать подходящего для бегства момента.

Спустя некоторое время Рыс-Мурлыс себе на смену растолкал Кыркижи. Едва открыв глаза, тот по привычке дёрнул на себя верёвку, пленник оказался на месте. Чтобы взбодриться, богатырь растёр ладонями заспанное лицо и всё своё внимание отдал Рысу-Мурлысу. Разъяснив жестами о намерении барсука бежать, рысёнок лёг спать, а человек-гора принялся охранять друзей и стеречь пленника. Поначалу Кыркижи держался, но недосыпание сказывалось. Его отяжелевшие веки прикрывались, а голова клонилась к земле. Поклёвывая носом, человек-гора то и дело дёргал верёвку, да так и уснул. И ему сразу же привиделся сон: будто бы барсук стянул с себя петлю и накинул её на лапу рысёнку. Богатырь глядит на себя со стороны, как подёргивает он верёвку и чувствует что пленник на месте, а Рыс-Мурлыс посапывает себе, как ни в чём не бывало.

– А! – проснувшись, крикнул Кыркижи, да так сильно дёрнул бечёвку, что барсука протащило по траве к его ногам.

– Да сколько можно меня дёргать? Здесь я, здесь! И бежать никуда не собираюсь! – завопил Учинчи Кулак.

«Как хорошо, что это был всего лишь сон», – успокоившись, подумал богатырь.

– Что случилось? – спросила Чалын.

Богатырь поймал на себе пристальные взоры проснувшихся друзей.

«Этакий стыд – уснул», – подумал человек-гора.

– Кыркижи, что случилось? – снова спросила девочка.

– Да-а-а… Бежать надумал, – покраснев, ответил человек-гора, и отвёл глаза на барсука.

– Ну, хоть в этот раз меня понял, – пробормотал рысёнок, растянувшись на траве.

Все снова улеглись. Потянувшись с истомой, Кыркижи глубоко зевнул, затем поднялся на ноги и принялся разминаться, чтобы отогнать дремоту.

– Эх! Эх! – повторял человек-гора, то сводя, то разводя руки перед своей необъятной грудью.

Улёгшись на траву, Учинчи Кулак совсем было отчаялся бежать, как вдруг услышал далёкую мерную поступь коней.

«Вот моё спасение! – припав ухом к земле, подумал он. – Сюда! Точно сюда идут! Да их не мало. Караваны наше ханство стороной обходят, выходит, это воины. Точно, воины. Наверняка на подкрепление к Боджингу направились. Возможно, скоро будут здесь, если не вздумают остановиться. Только бы не свернули. Грядёт моё время, совсем немного осталось. И уж тогда я поквитаюсь с этим недотёпой богатырём и его дерзким пятнистым другом».

– Что слышно? О чём призадумался? – спросил Кыркижи.

– Ни-ни… Ничего особенного, совсем ничего, – вздрогнув, человеческим голосом ответил барсук.

– Врёшь?

– Нет-нет, лишь шум дождя и всё. Больше ничего не слыхать.

– Смотри у меня! Обман учую – не поздоровится!

К вечеру небо нахмурилось. Вдали виднелась сплошная серая завеса, переливающаяся вспышками яркого света. Повеяло прохладой. Растолкав друзей, Кыркижи предложил подыскать для ночёвки более подходящее место. Предложение богатыря все одобрили, ночь предвещала быть тёмной и сырой. Да и отдохнуть надо было как следует, а уж потом идти дальше. А вот барсуку идея не понравилась. Бегая туда-сюда по проторённой им же тропе, он негодовал, а поделать ничего не мог.

Погрузив поклажу на коней, путники двинулись на поиски места для ночлега. Долго искать не пришлось. Решили остановиться под сводом трёх высоких осин, стоящих вблизи друг от друга. Пока Чалын разгружала коней, а рысёнок собирал хворост, человек-гора натягивал верёвку меж зеленовато-серых стволов. Неподалёку от стоянки Рыс-Мурлыс нашёл молодую переломленную осину. По всей видимости, деревце совсем недавно сломал разгулявшийся не на шутку ветер – её листья ещё не успели высохнуть. Ветки осины сгодились для покрова, и шалаш был скоро готов – небольшой, но вполне уютный. Путники прекрасно понимали, что в промозглую погоду враг вряд ли высунет нос из аила, а потому осмелились развести небольшой костёр. У огня и под навесом можно было смело пережидать ненастье. Отужинав, друзья улеглись спать, а Чалын вызвалась их охранять. Один за другим все быстро погрузились в сон. Даже Учинчи Кулак, и тот наконец-то успокоился. Топот приближающихся коней стих, и раздосадованный барсук улёгся у осины.

«Скорее всего, лагерь разбили, – предположил он. – К утру едва ли подоспеют. А от кызычак мне точно не уйти!»

Смирившись с горькой судьбиной, Учинчи Кулак закрыл глаза и сразу же уснул.

Думая об отце, Чалын полночи наблюдала зарницу. Яркие вспышки света молчаливо перекатывались в курчавых тучах небосклона. Дул лёгкий ветер, тихо шелестела листва. Пахло влагой, но дождя так и не последовало, он попросту прошёл стороной. Остаток ночи Кыркижи и Рыс-Мурлыс поделили на двоих. Коней решили не беспокоить, им и так приходилось нелегко – целый день, а то и ночь на ногах с поклажей и седоками.

Наутро полные сил и отваги путники снова отправились в путь. Пребывая в прекрасном расположении духа, они шутили и задушевно беседовали:

– Эх, что может быть лучше отменного отдыха?! – возвышенно сказал Ак-Боро. – Без него в дороге не обойтись. Выспишься и усталости как не бывало, да и настроение поднимается.

– Сначала хорошее питание, а уж потом сладкий сон, – полизывая лапу, ответил рысёнок, немного помолчал, а после добавил, – но прежде всего – славная охота. Ведь что поймаешь – то и поешь.

– А огонь?! – добавила Чалын. – Без него пищу не приготовить и не обогреться.

– Ну да, ну да, – согласился Рыс-Мурлыс, припоминая, как последний раз нежился он у костра, – бока погреть одно удовольствие.

– А друзья?! – добавил Чыдамкай-Кара.

– Верно, – ответила Чалын, – без них пропадёшь.

– Да и со словечком путь короче кажется, – добавил Ак-Боро.

Преодолев очередной перевал, путники спустились к мелководной реке, петляющей вдоль серых отвесных склонов глубокого ущелья. Её ледяная вода журчала на частых перекатах, а в редких омутах молчаливо затуманивалась. Белёсые испарины тянулись к пологим берегам, где растворялись среди позеленевших от моха и лишайника камней. В расщелине было холодно и сыро, казалось, даже скалы, и те источали влагу.

Охваченный волнением Учинчи Кулак постоянно крутил головой, всматриваясь в тень каждого дерева, прислушиваясь ко всякому звуку.

– Это тот самый Мёртвый лес? – рассмотрев впереди заросшие деревьями склоны, спросил Ак-Боро.

Вздрогнув, перепуганный барсук ответил:

– О-о-он самый.

– Ну, вот и хорошо, – обрадовалась Чалын. – Осталось лишь Казыра найти.

– Да вроде лес как лес, ничего особенного, – выдал Рыс-Мурлыс.

– Веди нас к каму, – потянув за верёвку, сказал Кыркижи.

– Да вы просто не представляете, какой это лес! – дрожащим голосом завопил Учинчи Кулак. – Мёртвым он только зовётся, а на самом деле лес живой. Он слышит, видит тебя и даже чувствует. Живым оттуда не выбраться. Нет, я с вами дальше не пойду! Что хотите со мной делайте, но дальше…

Словно в подтверждение к сказанному, над головами друзей раздался рокот камнепада. Цепляясь друг за друга, острые камни стремительно низвергались по осыпному склону горы. Сметая всё на своём пути, грохочущая каменная масса неслась прямо на путников. И будь те чуть ближе к горе, беды бы тогда не избежать. У самого подножия скалы глыбы снесли высокую сосну и остановились. Дерево рухнуло, и своей пушистой макушкой чуть было не придавило Кыркижи. Благо, проворный Чыдамкай-Кара вовремя отскочил в сторону. Взмахнув руками, богатырь пошатнулся, но в седле удержался, а вот верёвку из руки выпустил, и барсук слетел с коня.

Оказавшись на земле, Учинчи Кулак не растерялся и, нырнув под ствол поваленной сосны, бросился бежать.

– Стой! – прорычал рысёнок, кинувшись вдогонку.

На сей раз беглецу повезло, скальная расщелина оказалась совсем близко и он, юркнув в трещину, скрылся в темноте. Следом, во мраке растворилась верёвка.

– Ушёл! – крикнул Рыс-Мурлыс.

– Удрал-таки, – с досадой повторил Кыркижи.

Приблизившись к расщелине, человек-гора спрыгнул с Чыдамкай-Кара, опустился на колени и принялся всматриваться в темень.

– Костёр надо разжечь, сверху травы сырой накидать и он точно от нас никуда не денется – вылезет, – предложил богатырь. – Уж лучше сам выходи! Слышишь?

Но из трещины ответа так и не последовало.

– Он нам больше не нужен, – сказала Чалын.

– Как не нужен?! – удивился Рыс-Мурлыс. – Мы уйдём, а он выскочит оттуда и бегом к Казыру, и всё ему про нас выложит!

– Рыс, может быть и так. Но сам подумай, ещё неизвестно куда щель эта ведёт. Может, Учинчи Кулак сейчас в сторонке стоит и над нами посмеивается. Мы будем костёр жечь, а он к каму спешить.

Приняв слова Чалын всерьёз, Кыркижи огляделся, но никого не увидел.

– А я думаю, этот трус не осмелится к Казыру явиться, – сказал Ак-Боро, – вы видели, как он дрожал от страха, когда мы в ущелье спускались?

– Его трясущиеся лапы я на себе чувствовал, – ответил Чыдамкай-Кара.

Предположив, что Учинчи Кулак подслушивает разговор, Ак-Боро, подмигнув друзьям, продолжил:

– Вы только представьте, что кам с барсуком сделает, узнав, что это именно он нас к его логову вывел.

– Думаю, ничего хорошего, – откликнулась девочка.

– И я про то же, – продолжил белогривый конь, – в руки Казыру барсуку сейчас лучше не попадаться.

– Да и нас сторониться, – громко прорычал Рыс-Мурлыс.

– Точно, ему бы впору лапы поскорее уносить, – высказался Чыдамкай-Кара.

– Пока ещё цел, – добавил рысёнок.

Учинчи Кулак всё прекрасно слышал, и от разговора путешественников ему действительно стало не по себе. Дождавшись, пока голоса удаляющихся неприятелей стали едва различимы, он, преисполненный страхом, покинул расщелину и бросился наутёк. Барсук бежал, что было сил, и утешал себя мыслями о том, что в скором времени Казыр расправится с путниками, так и не узнав, как же им удалось на него выйти.

А между тем, позабыв о беглеце, полные отваги путешественники неуклонно следовали к Казыру. Ближе к подлесью крутые склоны ущелья становились более пологими. Перо указало в гору и друзья не замедлили подняться.

Лес вовсе не был ужасным, как описал его барсук, а даже, наоборот, завораживал своей сказочной красотой. Сплошным нежным покрывалом густой мох застилал подлесок. Среди позеленевших валунов тянулись к небу стройные сосны. Стволы молодых деревьев от самых корней и до нижних веток покрывали мох и лишайник. Меж камнями пробивалась сочная трава. Коням она пришлась по вкусу, и они с большим удовольствием пощипывали её дорогой. Да и рысёнок не преминул слегка поразмяться, перепрыгивая с места на место, он вырывал траву зубами и, пожевав немного, тут же выплёвывал. Однако с каждым шагом деревья становились всё выше, их кроны смыкались, лес мрачнел.

Очень скоро друзья вышли к утопающей в седом тумане лощине. Её пологие склоны оказались очень скользкими, и перед тем как спуститься, Чалын и Кыркижи спешились. Ведя в поводу коней, они осторожно сошли вниз и оказались у заболоченного мутного озерца с заросшими камышом берегами. Обогнув его, путники остановились, чтобы оглядеться. Туман сгущался, краски тускнели. На подгнивших от сырости соснах осталось лишь немного пожухлой хвои, а поросшие лишайником кусты и вовсе потеряли листья. Мох на камнях пожелтел.

– Жуткое местечко, – подметил Ак-Боро, приклонив перед девочкой колени.

– Да уж, – усевшись в седло, промолвила Чалын. – Деревья здесь давно света не видывали.

– И птиц не слышно, – подметил Кыркижи, оседлав вороного жеребца.

– Это точно, – запрыгнув на Чыдамкай-Кара, сказал Рыс-Мурлыс.

И путники двинулись дальше. Мёртвая тишина всецело поглотила лес, лишь под ногами коней хлюпала вода и чавкала грязь. Рассматривая искорёженные деревья, замшелые кучи валежника да гнилые колоды у болот, друзья всё шли и шли, пока вовсе не забрели в топь. Ноги Чыдамкай-Кара увязли, его медленно засасывало в трясину.

Спрыгнув с коня, богатырь решил вытянуть друга за повод, да и не заметил, как сам оказался по пояс в вязкой болотной жиже. Кыркижи прилагал большие усилия, чтобы выбраться, но от этого становилось лишь хуже. Топь нещадно поглощала обоих.

– Не шевелитесь! – крикнула девочка.

Мечом она срубила длинную сухую ветку ближайшего дерева и протянула её богатырю. Схватившись за неё рукой, человек-гора подтягивался сам и тянул за собой Чыдамкай-Кара. Остальные пытались вытащить друзей, но вместо этого сами приближались к трясине.

– Не выходит, – прокряхтел рысёнок.

В этот момент ветка с треском сломалась, и Чалын вместе с хвостатыми помощниками упала в грязь, а Чыдамкай-Кара и Кыркижи пуще прежнего погрузились в трясину.

– Дерево рубите! – с трудом выкрикнул человек-гора.

Трясина сдавливала грудь, дышать становилось всё тяжелее.

– Не успеем! – крикнула девочка. – Рыс, вся надежда только на тебя. В одном из тюков на Чыдамкай-Кара верёвка, её нужно достать.

Не мешкая, рысёнок прыгнул на окружённую зыбуном кочку, затем перепрыгнул на бугорок поменьше и уже с него запрыгнул на спину богатырскому коню. Развязав вьюк, бесстрашный спасатель принялся ворошить вещи в поисках верёвки. Её там не оказалось, и он взялся за второй тюк.

– Рыс, быстрее! – отчаянно прокричала Чалын.

Трясина беспощадно затягивала. Кыркижи уже скрылся по плечи, у Чыдамкай-Кара торчала лишь голова и шея, а Рыс-Мурлыс всё ещё копошился в скрытом жижей вьюке.

– Нашёл! – наконец-то выкрикнул рысёнок.

Вынутую из грязи верёвку он кинул Чалын. Одним её концом девочка обвязала сосну, другой бросила Кыркижи. Ухватившись за вёревку рукой, богатырь стал выбираться сам и тащить за собой Чыдамкай-Кара. Старое дерево оказалось довольно-таки крепким, и человек-гора вместе с конём выбрался из трясины. Возле спасительной сосны промокшие, грязные путники решили отдышаться.

– Вот растяпа, как же я барсука упустил?! Он бы нам сейчас как раз сгодился. – Принялся бранить себя человек-гора. – Перо же напрямик указывает – в самую топь, а барсук тропы обходные знает.

– Верно, Кыркижи, но мы и без него справимся, – ответила Чалын. – Правда, Рыс?

В ответ рысёнок кивнул и, сунув нос в арчимак, раздосадовано сказал:

– Р-р-да! Еды-то совсем не осталось, вся с грязью смешалась.

Рыс-Мурлыс вспомнил, как невзначай раскрыл сумку с припасами, когда искал верёвку, и всё съестное тут же покрылось илом.

– По твоей вине и Чалын с Кыркижи теперь не во что переодеться, – добавил Ак-Боро, – ты же все их вещи повыкидывал.

– Ну и ладно.

– Тебе ладно, а им каково?

– Этакие похвалы за спасение? – возмутился Рыс-Мурлыс. – Да ты только и можешь, что поклажу возить, а больше от тебя нет прока! Забредёте куда ни попадя – спасай вас потом.

– Постой-ка, – вмешался Чыдамкай-Кара. – Думается мне, это ты про меня сказал?!

– А ты вообще помалкивай! Что-то разговорился. Ни благодарности от тебя, ни признания не дождёшься, лучше бы спасибо сказал…

Не понимая в чём суть размолвки, человек-гора молчаливо наблюдал за хвостатыми друзьями. Перепалка переходила в ссору.

– Немедленно замолчите! – вмешалась Чалын. – В логове кама ругаться вздумали. По-моему на вас эта омерзительная вонь так дурно влияет.

И в самом деле, смрад здесь стоял невыносимый. Зеленоватая жижа пузырилась, источая невыносимый запах тухлых яиц. Зловоние исходило и от перепачканных грязью путников.

– Я думаю, надо вернуться и болото обойти, – продолжила девочка.

Предложение Чалын одобрили все до одного, прекрасно понимая, что нет прока от короткого пути, сулящего погибель. Срубив пару прочных шестов, друзья побрели обратно. Передвигались крайне осторожно. Прощупывая дно длинными палками, ступали след в след, коней вели в поводу.

Выбравшись из болота, путники двинулись дальше. Кони привычно месили копытами грязь, всадники настороженно осматривались, даже не подозревая о том, что за ними уже давно наблюдает глазастый помощник Казыра – чёрный ворон. Перелетая с дерева на дерево, молчаливая птица неуклонно следовала за путешественниками.

В очередной раз проводив взглядом незваных гостей, остроглазый ворон спорхнул с ветки и скрылся в тумане. Огибая деревья, он летел над болотами, пока не оказался у юрты одноглазого шамана.

Увидев встревоженную птицу, Казыр протянул навстречу руку и ворон нашёл на ней место.

– Кускун-Кара, какую весть ты принёс? – спросил одноглазый шаман, заглядывая в глаза своему пернатому помощнику.

В тот же миг старик утонул в бездонном взоре птицы. Погрузившись в воспоминания ворона, Казыр ясно увидел двух крепких коней, несущих на себе трёх седоков: девочку, богатыря и рысёнка. Сквозь туманную пелену он разглядел лица людей и был ошеломлён.

«Чалын?! Как здесь она оказалась? Кто про проклятие ей рассказал?»

Вернувшись из воспоминаний крылатого вестника, Казыр, прищурив глаз, спросил:

– Кускун-Кара, кто в лес мой их привёл, покажи?

Но не было ему ответа.

– Ты и сам не знаешь?!

Приоткрыв клюв, ворон наклонил голову и виновато посмотрел на шамана. Ничего он не мог сейчас сказать Казыру.

– Да, друг мой, – прошептал Казыр, поглаживая птицу, – ты слишком долго молчал. Теперь настало время, и я разрешаю тебе говорить.

Подкинув птицу, шаман прокричал:

– Лети! Лети к ним и остальных созывай!

Ворон растворился в тумане, и Казыр тихо продолжил:

– А я чуть позже подойду.

Зоркий Кускун-Кара без труда отыскал путников и, усевшись на искорёженную ветку сосны, хрипло прокричал:

– Кар! Кар!

От истошного крика кони остановились, седоки настороженно замерли.

– Вон он, смотрите! – выкрикнул рысёнок, указав лапой на большую чёрную птицу.

Ворон каркнул громче прежнего.

– О чем это он? – спросил человек-гора. – Неужто каму о нас рассказывает?

– Нет, – ответила Чалын, – помощников созывает.

– Сейчас он навсегда умолкнет, – вскинув лук, сказал богатырь.

– Кар! – раздался крик сзади.

Обернувшись, путники увидели ворона чуть поменьше. Подав голову вперёд, тот слегка наклонился и снова прокричал:

– Кар! Кар! Кар!

Натянув тетиву, человек-гора уже собрался пустить стрелу, как вдруг на него сзади напала чёрная птица. Она больно клюнула в шею и тут же улетела.

– Ай! – вскрикнул богатырь, схватившись рукой за рану.

– Кар! Кар! Кар!

– Надо торопиться, Казыр наверняка о нас знает и может уйти, – обеспокоилась Чалын.

– Одного я всё же достану, – уверил человек-гора и, выпрямившись, пустил-таки стрелу.

Перья разлетелись в стороны и поражённый ворон упал.

– Ак-Боро, вперёд! – тронув поводья, крикнула девочка.

Белогривый жеребец пустился вскачь, за ним следом устремился Чыдамкай-Кара. Из-под копыт полетела грязь. Кони мчались размашистой рысью, но птицы не отставали. Их громкие крики доносились с разных сторон всё чаще и чаще. Неведомо откуда вороны слетались в чёрную остервенелую стаю. Птиц стало невероятно много. Преследуя путников, они перелетали с ветки на ветку, их голоса сливались в жуткий гомон.

– Кускун! Кар! Кар-р-р! – прогорланил Кускун-Кара.

Услышав своего предводителя, птицы разом поднялись в воздух и закружились чёрным вихрем. Оказавшись в центре ужасной круговерти, друзья были вынуждены остановиться.

– Держимся вместе! – вынув меч, прокричал Кыркижи.

В руке Чалын сверкнул клинок, Рыс-Мурлыс выпустил когти. И в тот же миг на путников напало вороньё. Одна за другой птицы складывали крылья и стрелами летели вниз. Каждая из них своим острым клювом норовила угодить точно в голову. Они безжалостно клевали, ожесточённо били крыльями, трепали когтями. Атаковав, одни птицы сразу же улетали, а им на смену уже летели другие.

– Глаза берегите! – прикрывшись рукой, выкрикнула Чалын.

Девочка храбро отбивалась мечом, но натиск пернатых врагов оказался слишком сильным, и она упала. В непроглядной круговерти в тот же самый момент появился разрыв, и в него ворвался разгневанный шаман.

Облепившие Чалын птицы разлетелись, и прямо перед собой она увидела Казыра. Выпучив глаз, тот с ненавистью занёс свой кинжал над девочкой и попытался нанести им смертельный удар. Но Чалын откатилась в сторону, и изогнутый клинок прошёл мимо. Вскочив на ноги, дочь хана бросилась к шаману, но тут её снова окружили птицы.

– Шилемир [63] ! – раздалась брань Кыркижи. – Да сколько их тут?

– Казыр среди нас! – остерегла спутников Чалын. – Будьте осторожны! Он нападает внезапно!

Предостережение друзья услышали, но полчище неугомонных птиц не давало поднять даже голову, чтобы осмотреться. Отбиваться приходилось вслепую.

И снова вороньё разлетелось от Чалын, однако в этот раз шамана перед ней не оказалось.

«Прыгай! Беги!» – мелькнула мысль в её голове, словно чья-то подсказка.

Она прыгнула вперёд и, кувыркнувшись на земле, оглянулась. Сзади стоял Казыр, над ним кружило вороньё. Попытка подобраться со спины провалилась, и он со злобным криком бросился на девочку. Ловким движением Чалын вынула чекан и хотела швырнуть его во врага, однако тот взмахнул рукой и птицы снова атаковали.

– Рыс, помогай! Я не могу до него добраться, – крикнула Чалын.

Услышав призыв о помощи, рысёнок спрыгнул с Ак-Боро, и после нескольких прыжков в сторону ему, наконец-то, удалось осмотреться. Друзей видно не было, их скрывали птицы, да и Казыра Рыс-Мурлыс не увидел. Зато он разглядел самое безопасное место: под брюхо коня птицы не залетали. Без промедления рысёнок устремился именно туда.

– Ак-Боро, сильно не топчись, я под тобой, – крикнул Рыс-Мурлыс.

– Хорошо! – отозвался белогривый жеребец.

Пока Ак-Боро отбивался копытами, рысёнок, притаившись, высматривал одноглазого шамана. Однако даже там птицы норовили достать пятнистого зверька, правда, таковых было немного, и Рыс-Мурлыс лишь изредка отражал нападения лапой.

В круговерти снова образовалась брешь, и в ней показался Казыр. Он держал в руке острую кривую палку, похожую на копье. Одноглазый шаман замахнулся, и в этот момент рысёнок с громким рыком бросился на него. Прыжок за прыжком, и Рыс-Мурлыс, расставив лапы, уже летел на Казыра. Вытаращив глаз, растерянный шаман, не целясь, бросил копье и промахнулся. Острые когти рысёнка вонзились ему в лицо.

– А-а! – раздался истошный крик шамана, такой громкий и ужасный, что птицы испуганно разлетелись в стороны.

Казыр отбросил рысёнка и схватился за лицо. Рыс-Мурлыс упал, а в его лапе осталась чёрная повязка.

– Кускун-Кара! – крикнул обезумевший от гнева и невыносимой боли шаман. – Расправься с ними! Расправься!

Без повязки Казыр выглядел ужасно. Вместо глаза на исцарапанном лице чернела чуждая людскому телу зияющая пустота. Он вскинул руку и птицы снова закружили. Сам шаман остался за вихрем.

Друзья поспешили к рысёнку.

– Вот она! Вот! – протягивая повязку, кричал Рыс-Мурлыс.

– Рыс, молодец! – похвалила девочка, крепко прижав к себе зверька.

– У вас мало времени, – сказал Кыркижи, спрыгнув с Чыдамкай-Кара.

– Почему у вас? – спросила Чалын. – Мы вместе пришли, вместе и уйдём.

– Чалын, в этот раз я посмею ослушаться, – ответил человек-гора, взявшись за корни толстого валежника. – Мы с Чыдамкай-Кара их отвлечём, а вам надо поспешить.

– Кускун! Кар! Кар-р-р! – раздался крик ворона, и птицы снова полетели вниз.

– Скорее же! – поторопил богатырь. – Мы вас догоним.

Чалын ловко прыгнула в седло, за ней на коня вскочил Рыс-Мурлыс. Поднатужившись, Кыркижи поднял тяжеленное пропитанное влагой дерево и швырнул его в стену из горланящих птиц. В круговерти образовалась брешь и Ак-Боро прыгнул в неё.

Преодолев преграду, белогривый конь поскакал прочь от беснующегося чёрного вихря. Часть воронья устремилась вдогонку. Но Ак-Боро летел быстрее ветра и вражий гомон всё время оставался позади. А как только Мёртвый лес закончился, крик и вовсе стих.

Глава 18. Путь домой

Дорога домой казалась короче. Словно не ведая устали, белогривый конь мчался без отдыха день и ночь. И лишь покинув Боджингское ханство, друзья решили сделать привал. Под старым разлапистым кедром, с расщеплённым молнией стволом, они остановились на ночлег. У взгромождённых друг на друга больших плоских валунов путники разожгли костёр. Перекусить было нечем и Чалын с Ак-Боро улеглись спать. Рыс-Мурлыс остался на страже. Мысли о еде ему не давали покоя и он, забравшись на ветку дерева, принялся осматриваться в надежде на добычу.

Вот ночь уже смешала все краски, а мимо не пролетела даже птаха. Рысёнок подкинул в костёр хвороста и снова запрыгнул на облюбованную им ветку. Но стоило ему притаиться, как вдруг среди соседних камней, в лунном свете заиграла чья-то тень. Воззрившись на неё, Рыс-Мурлыс стал терпеливо выжидать её хозяина.

«Экая удача, – подумал пятнистый сторожевой, – сейчас зверя поймаю. Вот Чалын обрадуется, а каково же будет удивление Ак-Боро».

Но все его ожидания вмиг рассеялись, когда он увидел, как одинокая тень мгновенно проскользнула к спящим друзьям. В свете огня просматривались очертания головы бесплотного гостя и его длинные чёрные руки с кривыми пальцами, они тянулись к девочке.

– Чалын! – крикнул рысёнок, прыгнув на загадочную тень.

Ак-Боро с Чалын мгновенно оказались на ногах, а тень, ускользнув к дереву, поднялась по обгоревшей половине ствола и зашептала человеческим голосом:

– Кызычак, отдай мне повязку.

– Нет, кам, ты ничего не получишь, – обнажив меч, ответила Чалын.

Тень внезапно превратилась в дымку, и перед друзьями возник размытый образ шамана.

– Ты меня узнала, – приблизившись к девочке, вымолвил дух Казыра. – Кусок старой тряпки тебе ни к чему, а вот я без него не могу. Смотри, как ноет.

С этими словами в одной из полых глазниц духа сверкнул ярко-красный огонёк. Непонятно, откуда донёсся многоголосый удручающий шёпот, леденящее дуновение покрыло сверкающим инеем верхушки камней.

– Мне незачем перед тобой объясняться, ты и сам прекрасно знаешь, зачем мне она, – храбро ответила Чалын, – повязку обратно ты не получишь.

– И-та-татай! – злобно прошипел дух шамана. – Ойгор-хана тебе не спасти!

– Убирайся в логово своё, там тебе место! – выкрикнула девочка, ринувшись на врага.

Но от удара мечом дымка лишь рассеялась и серыми струями устремилась к кедру. Через трещины красно-бурой коры они просочились в дерево, и то зашевелилось. Раздвоенный ствол с обугленной сердцевиной теперь напоминал скрипучие руки великана с множеством длинных кривых пальцев. Цепкие ветви схватили Чалын за руку, но она не растерялась и обрубила их мечом.

– Скорее на меня! – крикнул Ак-Боро, преклонив колено.

Чалын вскочила на коня, и тот пустился вскачь.

– Эй-эй! Меня забыли, – крикнул Рыс-Мурлыс, устремившись вдогонку.

В этот момент дерево очень низко наклонилось и нанесло размашистый удар. Раскидистые ветви подкосили ноги скакуну, и он, рухнув на землю, придавил собой Чалын. Меч отлетел в сторону. И лишь рысёнок чудом устоял.

Ак-Боро быстро встал на ноги, но тут раздался пронзительный скрип. Чалын подняла глаза и увидела толстую разлапистую ветвь, падающую прямо на неё. Прикрывшись рукой, девочка приготовилась к самому худшему, и в этот момент, она почувствовала, как кто-то отдёрнул её за ворот. Увесистая игольчатая лапа тяжело рухнула на землю у самых ног Чалын. Вокруг поднялась пыль.

– Надо уходить! – раздался знакомый старческий голос.

Обернувшись, Чалын увидела Ээша, а чуть поодаль от него сидящего верхом на коне растерянного Согоно. Тот явно был напуган. Оробевший, с бегающим взглядом он что-то бормотал себе под нос.

– Ээш, Согоно?! – вскочив на ноги, удивилась девочка.

– Потом всё расскажу, – откликнулся старик, подав Чалын поднятый меч – надо быстрее уходить.

– А-а-а! О-о-о! – указывая пальцем в сторону кедра, завопил онемевший от ужаса Согоно.

В этот момент дерево подняло валун и швырнуло его в друзей.

– Берегись! – прокричал подоспевший рысёнок.

Все как один расступились, и огромный камень рухнул между путниками. Да так, что под ногами задрожала земля. Не мешкая, Ээш запрыгнул в седло к Согоно, Чалын – на Ак-Боро, рысёнок следом, и кони помчались прочь от свирепствующего кедра.

– И-та-татай! – донёсся раздосадованный рёв Казыра. – Уже слишком поздно, проклятие не остановить!

Ночь напролёт кони не сбавляли ход, а уставшие седоки не смыкали глаз, всматриваясь в каждую тень, прислушиваясь к любому звуку. Все молчали, и даже словоохотливый Рыс-Мурлыс за всё это время не промолвил ни слова. Колышущиеся от ветра деревья напоминали об ужасном кедре. Огромные, посеребрённые лунным светом камни настораживали. Казалось, за каждым из них мог притаиться злой дух шамана. И только когда забрезжил рассвет, напряжение спало.

– По мне, так в пору бы перекусить, – предложил Ээш, – да и отдохнуть не помешает.

– Поесть я никогда не прочь, – откликнулся рысёнок. – Хм! Я даже успел позабыть, когда последний раз что-либо ел. А с отдыхом можно и не торопиться.

– Рыс, ты только и думаешь, как брюхо поскорее набить, – возмутился Ак-Боро, – до других тебе дела нет, а ведь это не ты нас на себе везёшь!

Рысёнок хотел было возразить, но Ак-Боро оказался прав, и это пришлось признать.

– Ну да, мы без вас никуда, – согласился Рыс-Мурлыс, и перевёл взгляд на Чалын.

– Если сейчас не поспать, то сон дорогой сморит, – сказала девочка. – Да мне всё не терпится узнать, куда же вы направились и как на нас вышли.

Сказано – сделано. Место для стоянки особо не выбирали. Спустились в лог, и там, среди деревьев, развели костёр. За завтраком Ээш поведал незамысловатую историю своего появления. Оказалось всё просто. Как-то ночью старый шаман всё-таки услышал голос Тенгри. Тот велел ему покинуть аил и отправиться в странствие, чтобы поведать людям о своей небесной вере. Узнав об этом, Согоно несказанно обрадовался. В возвращении Чалын и её отважных друзей он сомневался. Ему думалось, что с Казыром и его помощниками-духами им не совладать. Нет, Согоно, конечно же, ждал и вспоминал храбрых путников, точнее, не переставал думать о положенной ему награде. Но с каждым днём его надежда становилась более призрачной. А тут вдруг удача – шаман сам предложил завезти страдальца в его родной аил. И всё бы ничего, да за время отшельничества Ээш позабыл все дороги и выбрал неверный путь. Собственно так, случайно, они и вышли на Чалын и её четвероногих друзей, как раз в то время, когда тем требовалась помощь.

Внимательно выслушав Ээша, девочка, не вдаваясь в подробности, рассказала свою историю путешествия к Казыру и объяснила, куда же подевался Кыркижи с Чыдамкай-Кара. Ну а после все забылись глубоким сном. Лишь только рысёнок не спал, он сам вызвался охранять друзей.

Наутро полные сил путники снова продолжили путь. Все вместе – вшестером, они поспешили в Яраш-Дьер. Дни стояли погожие, радовало всё: и зелень, и солнце, и небесная синева. Птицы щебетали песни, ветер шелестел листвой, шумели бурные реки. Всё бы ничего, вот только питались впроголодь, но никто не жаловался. Специально на охоту время не тратили, а по пути зверь, как назло, не попадался. Так, слово к слову, день за ночью, ночь за днём они оказались в Яраш-Дьер.

Минуя аилы, Ак-Боро мчался к родному жилищу Чалын. Яраш-Дьер почти совсем не изменился, появилось лишь несколько новых аилов с проторёнными к ним тропами. Тем не менее, девочке казалось, будто бы прошли уже годы, прежде чем она вернулась домой. День был удивительно хорош, однако людей на улицах было совсем мало. На пути им повстречалась женщина. Она молчаливо проводила взглядом коней с седоками, даже не признав в девочке Чалын. То было не мудрено, Чалын исхудала, а грязная, изношенная одежда скорее выдавала её за бродягу, нежели за дочь хана Ойгора. А вот ребятня, напротив, приветливо закричала путникам и пустилась за ними вдогонку, утопая в клубах пыли.

– Чалын! – раздался хриплый голос.

Обернувшись, девочка увидела доброе лицо седовласого соседского старика. Не останавливая коня, Чалын приветливо кивнула в ответ.

– Она вернулась! – подняв руки, прокричал старик.

Чалын вдруг обуяла гордость за себя и за своих друзей. Она не верила глазам, что снова оказалась дома. Но в голове будто кто-то повторял: «Ты вернулась, и вернулась с победой!»

«Быть может – это байана», – подумала девочка, представив, как горделивый беркут кружит высоко в небе, в том неведомом людям мире и восхваляет её снова и снова.

Да, подчас Чалын было тяжело, но она справилась, преодолев все трудности на своём пути. И всё ради спасения самого любимого в её жизни человека. И сейчас от встречи их отделяло всего лишь мгновение.

Глава 19. Возвращение хана Ойгора

Приблизившись к ханскому аилу, белогривый конь перешёл с размашистой рыси на умеренный шаг. Не успел он остановиться, как наездница спрыгнула на землю и бросилась в объятия Адааны. О возвращении дочери хана шаманка узнала загодя. Снедаемая желанием поскорее увидеть Чалын, она спозаранок всматривалась в дорогу, ведущую к Яраш-Дьер. И вот, ближе к полудню, дочь Ойгора, наконец, появилась.

– Хвала Чалын! – крепко обнимая девочку, промолвила Адаана. – Я знала, что все преграды ты преодолеешь. Отбрось невзгоды, они остались позади.

Тут Чалын заметила, как завеса эжика осторожно приоткрылась и из-за неё показалась голова хранительницы очага. Прибираясь в жилище, Чачак услышала топот коней. Её разобрало любопытство: кто же это мог приехать, и она выглянула. Появлению Чалын женщина несказанно обрадовалась. Она вышла из аила и, приветливо кивнув, сначала поздоровалась с дочерью хана, а потом и с остальными путниками.

– Эзен, – ответила Чалын, и сразу же распорядилась, – моим друзьям нужен отдых, но прежде всего их следует накормить.

Кивнув в ответ, Чачак взяла Ак-Боро за повод и предложила Ээшу с Согоно проследовать за ней, к загону для коней. Спешившись, они повели скакуна к указанному месту, а Чалын поспешила в аил. Туда же направилась Адаана, следом за ними побежал Рыс-Мурлыс.

Внутри было тепло и уютно. Хан Ойгор лежал на прежнем месте, укрытый дьюрканом. Широко раскрыв глаза, он смотрел на тюнюк холодным затуманенным взором. Его посеревшее, испещрённое глубокими морщинами лицо совсем исхудало, пересохшие губы полопались, щёки впали. Дыхание хана было едва заметно.

– Адам! – бросившись к отцу, произнесла Чалын.

Она нежно обняла его и поцеловала в щеку, но он не издал ни звука. Опустившись на колени, Чалын со слезами на глазах нежно прильнула к обессилевшей руке отца.

– Ойгор-хан тебя услышал, – тихо сказала Адаана, – но тело ему уже не принадлежит. У нас очень мало времени. Ещё немного, и с проклятьем нам не совладать.

– Адам, я спасу тебя, – прошептала Чалын.

Глаза рысёнка подёрнулись слезами, он не выдержал и покинул аил.

– Вот! – вымолвила Чалын, протянув повязку Адаане. – Дух двухголовый – Кыс-Эмеген мне сказал, что дьула адама у духов Эрлика в плену находится. И чтобы его освободить, понадобится вещь того, кто само проклятье наложил.

– Чья же она? – приняв чёрную скомканную тряпку, спросила шаманка.

– Казыр-кама одноглазого. Он в Мёртвом лесу живёт, а лес этот в Боджингском ханстве находится…

Не успела девочка договорить, как за эжиком послышались чьи-то голоса. Прежде чем войти в аил, один из подошедших громко кашлянул. Чалын с Адааной обернулись и увидели трёх вошедших старцев.

Это был Кундулей с двумя мудрецами. Весть о возвращении девочки быстро распространилась по всему посёлку, и они не замедлили появиться. Все трое негромко поздоровались.

– Эзен! – поприветствовала их Чалын, пригласив пройти к очагу.

Троица неторопливо уселась у огня, и зайсан заговорил:

– Чалын, птицы громкоголосые возвестили о твоём возвращении в Яраш-Дьер. Народ ойгорский несказанно этому рад, и мы, несомненно, тоже.

В знак согласия мудрецы кивнули, а Кундулей, приглаживая бороду, продолжил:

– Сюда мы неспроста явились. Пока Ойгор-хан от болезни не оправится, Амаду так и будет ханством Ойгорским править. Он умный, справедливый, честный. Ты и сама прекрасно знаешь, что брат твой – воин от рождения, отцу своему в отваге не уступает.

Чалын кивнула.

– А потому сейчас он далеко от нас, – продолжил зайсан, – так далеко, что даже самая зоркая птица, поднявшись в небесную синеву, его не высмотрит. Амаду за горными грядами, за реками бурными – народ свой от врага защищает. Ойгорское войско он возглавил и на помощь к нурцам отправился – Долину семи водопадов у Боджинга отбивать. Но перед тем как в поход пойти, Амаду по праву меня главным в Яраш-Дьер оставил.

После этих слов наступила тишина. Лишь было слышно, как потрескивают в очаге объятые огнём тонкие сухие сучья. Немного помолчав, Кундулей продолжил:

– Но сейчас, когда дочь хана снова с нами, правление аилом я обязан ей передать. Чалын, теперь ты вольна народом Яраш-Дьер распоряжаться…

Девочка услышала каждое слово, произнесенное зайсаном, несмотря на то, что все её мысли были только об отце. И когда старейшина закончил, Чалын незамедлительно дала своё согласие. Затем она велела Адаане без промедления готовиться к камланию. А Кундулея и двух старцев девочка попросила помочь перегнать отару овец, табун лошадей и стадо яков к новой ритуальной горе. Ведь неизвестно, сколько и каких животных могли потребовать духи за выкуп двойника хана. К тому же и духам-помощникам шаманов тоже нужно было принести жертву.

Весь день Чалын не находила покоя. Она была постоянно чем-то занята, и удивляться, куда же подевалась усталость, у неё попросту не находилось времени. Слишком много дел нужно было сделать дотемна.

К вечеру все приготовления закончились. На равнинном поросшем травой плоскогорье, между двумя отрогами-великанами, разгорелось множество костров. У каждого из них сидели люди Яраш-Дьер. А в центре равнины горел самый большой костёр. Ярко-жёлтые языки пламени с жадностью лизали толстые, сложенные аилом стволы деревьев. Под гул огня и треск горящих сучьев вздымались к небу искры. Вокруг костра пели и кричали голосами животных шаманы. Их ритуальные облачения были весьма разнообразны. Кто выделялся своей пестротой, на ком-то красовалась маска. Один из шаманов, самый упитанный, вообще походил на медведя. Как мандьяк, так и шапка на нём были бурыми и напоминали густую шерсть лесного хищника. Шаман рычал в точности, как медведь, и неуклюже перетаптывался с ноги на ногу.

– Не будь костра, его бы точно подстрелили, – подметил рысёнок.

Рыс-Мурлыс сидел возле Ак-Боро в компании с Ээшем и Согоно.

– Кто б его подстрелил? Светло же ещё, со зверем не спутаешь! – возразил белогривый конь.

– Ага, не спутаешь! А выскочит на тебя такой да зарычит! И бубна в руках не разглядишь.

– Чего бы это ему на тебя выскакивать? Он же не зверь дикий. Да и одевается так только когда камлает.

– А кто его знает…

– Вот и я про то же. Рыс, лучше скажи, ты Адаану видишь?

– Нет, отсюда её не видно, она с той стороны костра камлает.

– Я же говорил – надо другое место выбрать, а ты всё «нет да нет, лучшего места, чем на пригорке, нам не найти».

– Зато отсюда Чалын хорошо видно, – ответил Рыс-Мурлыс, устремив взор на девочку.

Дочь хана сидела рядом с отцом, недалеко от основного костра в окружении баев и старейшин рода. Ойгор же лежал на медвежьей шкуре, укрытый тёплым одеялом.

Сумерки скоро сгустились, и на небосводе засияли мириады серебристых огней. В мерцающих бликах огня шаманы продолжали камлать. Костровые поддерживали огонь, подбрасывая можжевеловые ветки. Дробным эхом в горах разносились звуки несмолкающих бубнов. Феерия камлания всецело завораживала зрителей. Казалось, духи вот-вот сами явятся в мир людей. Но всё было иначе.

Двойники шаманов, призванных на помощь Адааной, уже давно находились в потустороннем мире. Со своими духами-помощниками они осматривали подступы к лунно-солнечной земле: кружили над плоскогорьем и над примыкающими к нему горами. Осматривали реки, леса и озёра, пока сама Адаана, верхом на олене, мчалась вслед за чёрной летящей повязкой. Указывая дорогу к двойнику Ойгора, та уводила шаманку всё ниже и ниже – в царство Эрлика. В кромешной тьме между мирами повязка горела ярким огнём, а на свету чернела, как уголь. Следом за шаманкой, изрядно приотстав, тянулся гурт полупрозрачных блеющих овец, охраняемый множеством духов, ведомых Мююстю Айу.

Миновав первый мир подземной обители, Адаана скоро пролетела и второй, а за ним и третий, и только в четвёртом мире повязка устремилась к островерхим, похожим на наконечники копий, скалам. Пики большинства из них обволакивали тяжёлые рваные тучи, гонимые ревущим безудержным ветром. Сталкиваясь, они раскатисто громыхали, извергали молнии. Сверкая то тут, то там, сотканные из ослепительного света молнии будто бы норовили испепелить шаманку. Но марал, предчувствуя опасность, каждый раз ловко уходил в сторону, и молнии проходили мимо. А вот овец, после ярких вспышек становилось всё меньше.

Немного погодя пошёл ливень. Вода обдавала руки и лицо Адааны, ледяные капли обжигали кожу, пронизывал до костей лютый ветер. Повязка затерялась в промозглой темноте, и три лучащихся шара подались вперёд, чтобы осветить к ней дорогу. Стихия разыгралась не на шутку, и шаманка, прижавшись к оленю, вверилась духам-помощникам. И вот, когда уже казалось, что буря никогда не стихнет, вдруг наступила тишина. Подняв голову, Адаана осмотрелась. Позади яркими вспышками света переливались мрачные тучи, а внизу чернело бездонное озеро с высокими отвесными берегами. Олень летел так низко, что Адаана разглядела покрытые водорослями головы и серые, измазанные зловонным илом руки утопленников. С криками о помощи они карабкались друг на друга, пытаясь выбраться из озера. Но склоны были слишком круты, и мученики снова и снова падали в воду. А с берега за ними следили человекообразные духи с рыбьими головами. Они высматривали самых проворных из тех, кто отважился на побег, и стегали их покрытыми острой чешуёй кнутами. Голоса страдальцев сливались в жуткий невыносимый гвалт. За озером начинался отрог, и марал устремился вдоль горной гряды.

А между тем, Мююстю Айу только лишь приближался к ужасному водоёму. Первым подлетающее к озеру стадо заметил дух со щучьей головой. Его маленькие глаза засверкали, и он, разинув усеянную острыми зубами пасть, бросился на крайнюю овцу. Медведь, раскинув когтистые лапы, встал на его пути. Дух попытался увернуться, но Мююстю Айу зацепил его рогами и откинул в сторону. А затем, оскалившись, издал угрожающий рык. Однако для других духов-надсмотрщиков уроком это не стало, и все они, как один, кинулись на беспомощных овец. Между духами завязался бой, но длился он недолго. Духи-пастухи значительно превосходили силой противника. Дав отпор, они быстро отогнали нападающих от стада, хотя одну овцу рыбоголовым всё-таки удалось утащить в своё бездонное озеро. Преграда была преодолена, и перепуганная отара полетела дальше.

Уже много горных пиков оказалось позади, и вот огненная повязка утонула в кромешной тьме пещеры с высоченным сводом. Марал устремился за ней, но прямо перед ним стены скального проёма внезапно сомкнулись. Едва не столкнувшись с крутым склоном, олень взмыл в небо, описал круг, и застыл в воздухе напротив горы.

– Кам, что тебе надо? – прогремел грубый голос из вновь разверзнувшейся пещеры.

Теперь Адаана поняла, что углубление в скале – это огромный рот каменного духа. В выступе над грубыми линиями губ шаманка разглядела угловатый нос. А немного выше – и раскосые каменные глаза, окидывающие гневным взором незваных гостей.

– Дух, землю содрогающий, не потревожить я тебя явилась…

– Ты уже меня побеспокоила! – крикнул дух, да так громко, что с его лика сошёл камнепад.

– Прошу меня простить…

– Так что же тебе надо?

– Дьула заточенного в тебе человека.

– Тогда где же твоё подношение?

– Отара овец круглобоких совсем скоро будет здесь. Четверть я отдам, а…

– Нет, кам! Лишь для того, чтобы в пещеру войти, ты половину отары отдашь, и ровно столько же пожертвуешь, чтоб выйти. Ну, а теперь решай, сколько овец тебе не жалко мне поднести.

Как и предполагала Адаана, дух, охранявший дьула Ойгора, оказался жадным, но торговаться с ним шаманка не собиралась и без раздумий согласилась отдать всё стадо. Ведь стоило промедлить, и дух мог запросить больший выкуп.

– Я согласна.

– Тогда оставь отару у подножия.

Широко раскрыв рот, дух в безмолвии застыл.

Вскоре подоспели духи-помощники, ведущие гурт блеющих животных. Оставив овец у основания горы, шаманка вместе с Мююстю Айу проникла в пещеру. Кромешная тьма мгновенно обступила их. Поначалу свет огненных шаров освещал сырые стены пещеры, но своды расширялись, и бегущие по камням блики быстро тускнели, а потом и вовсе исчезли. Тьма всецело поглотила пришельцев. Сгущаясь, она тяготила своей неизвестностью. Стояла мёртвая гнетущая тишина.

Путь в никуда длился долго, пока вдали наконец-то не замерцал загадочный огонёк. И лишь приблизившись к нему, стало понятно, что это светилась повязка одноглазого кама, лежащая у ног хана Ойгора. Молчаливый узник сидел на верхушке высокого камня и, обхватив руками голову, всматривался в темноту. Здесь, в мире духов, он выглядел здоровым и крепким, и лишь отрешённый взор выдавал его опустошённость.

– Ойгор-хан, я пришла за вами, – сойдя к нему, прошептала Адаана. И её шёпот разнёсся приглушённым эхом по сторонам.

Но Ойгор ничего не ответил и даже не пошевелился.

– Пора возвращаться, – продолжила шаманка, коснувшись рукой плеча хана.

Однако тот по-прежнему молчал.

– Он слишком долго находился в темноте, – раздался голос Мююстю Айу, – мы опоздали, этот человек позабыл всех и даже самого себя. И теперь тьма поглощает его.

Медведь указал лапой на ногу Ойгора. Сквозь неё просвечивались камни, и она медленно испарялась. Прозрачные частички безмятежно поднимались в воздух.

– Ойгор-хана надо в молочном озере омыть, – сказала шаманка.

– Но прежде, он должен хоть что-то вспомнить, – ответил Мююстю Айу, – иначе нам его не спасти.

Опустившись на колени, Адаана снова обратилась к хану:

– Ойгор-хан, не сгинуть здесь ваша судьба. Не тут ваш дом. На лунно-солнечной земле, в прекрасной долине ваш аил. Во владениях ваших целое ханство и преданный народ Ойгорский. Вы сильный, мудрый и справедливый, а потому друзья вас уважают, а враги боятся. И вы совсем не одинокий. А счастье ваше в детях: в храбром сыне Амаду и прекрасной дочери Чалын. Они любят и ждут вашего возвращения…

Но что бы ни говорила шаманка – всё попусту. Ойгор не слышал её и даже не замечал. Ясно было одно, вся надежда возлагалась теперь на исцеляющее юлы озеро. Лишь только оно могло спасти хана. И Адаана решила незамедлительно отправляться к нему. Вскочив на марала, шаманка дождалась, пока Мююстю Айу поднимет Ойгора, и затем они все вместе устремились к выходу.

На возвращение из царства Эрлика ушло немало времени, хотя преград на их пути не было. Зато озеро искать не пришлось. Духи – помощники Адааны прекрасно знали, где оно находится. Это было одно из красивейших мест среднего мира духов. Молочное озеро омывало подножия холмистых гор с округлыми вершинами. Их пологие склоны покрывала нежная орошённая росой трава. Преломляя свет восходящего солнца, капли сказочно лучились и медленно поднимались в воздух. На берегах и в воде было много духов, и каждый из них пребывал в умиротворении.

Выбрав самое подходящее место, там, где поблизости никого не было, Адаана сошла на землю у стройной колышущейся без ветра осины. К ней спустился Мююстю Айу. Руки и ноги Ойгора уже совсем просвечивались. Шаманка кивнула головой, и медведь зашёл в озеро. Он опустил дьула в молочную воду, но от этого ничего не изменилось. Ойгор по-прежнему пребывал в отрешённости.

– Пока он хоть что-нибудь не вспомнит, ничего не получится, – сказал Мююстю Айу.

В отчаянии Адаана подняла голову и увидела кружащего в небе беркута. Расправив широкие крылья, птица внимательно наблюдал за всем происходящим внизу.

– Мюркют, хранитель рода Ойгорского – помоги! – воздев руки, взмолилась шаманка.

Услышав мольбу, беркут громко крикнул в ответ. Протяжным эхом голос птицы прокатился по горам мира духов и мимолётной мыслью отразился в голове Чалын: «Засыпай».

«Нет, не время для сна, – взялась рассуждать девочка, приняв услышанное за свою навязчивую мысль, – в любой момент может помощь моя понадобиться. Я всю ночь продержалась и ещё столько же выдержу».

Но вдруг Чалын вспомнила слова Адааны: «Байана своего не каждый слышит, не всякий понимает, иной и вовсе ему не доверяет. Слушай байана – он не обманет».

«А если это байана! Точно! Быть может, именно сейчас адам в помощи нуждается, но только не здесь, а там – в мире духов».

С тревожными мыслями об отце, девочка прикрыла глаза и сразу же погрузилась в глубокий сон, однако сама она этого ещё не осознавала. Шаманы продолжали камлать у большого костра. Костровые хоть и устали, но работу свою выполняли исправно. Вот один из них снова подкинул в огонь сырых можжевеловых веток, и плотный дым серыми клубами устремился в ясное утреннее небо. Подсохнув, хвоя занялась ненасытным пламенем.

Чалын огляделась. От большинства разбросанных по плоскогорью костров остались лишь кострища с едва дымящимися головёшками. Одних людей сморил сон, и они расположились прямо на траве, другие же терпеливо ожидали конца ритуала.

И тут в небесной синеве дочь хана разглядела беркута. Он направлялся прямо к ней. Подлетев совсем близко, птица села на невысокий камень и, сложив крылья, сказала:

– Чалын, нам нужно лететь, прямо сейчас. Проклятье слёзного цветка Адаане уже не остановить. Лишь только тебе под силу это сделать. Быстрее садись на меня.

Дочь хана пришла в недоумение. Да, птица была крупной, но не настолько, чтобы её можно было оседлать, не говоря уж о том, чтобы на ней можно было куда-нибудь улететь.

– Но как? – изумилась девочка. – Как я на тебя сяду, ведь ты для меня слишком мала?!

– Чалын, сейчас ты спишь, и всё что видишь – это сон, он просто сильно явь напоминает, – ответил байана. – Тебе под силу меня изменить или самой стать немного поменьше, нужно лишь поверить в себя и тогда всё получится.

Как только девочка осознала, что это сновидение, птица на её глазах мгновенно выросла. Беркут протянул крыло Чалын, и она стремительно забралась ему на спину.

– Держись!

Чалын обхватила руками крепкую шею байана, и он, оттолкнувшись от камня, взмыл в поднебесье. Кружась, беркут стремительно набирал высоту, и девочка ощущала каждый взмах его сильных крыльев. Круг за кругом они поднимались всё выше и выше. И вот, когда земля подёрнулась синеющей пеленой, птица всего на миг остановилась, затем сложила крылья, и стрелой упала вниз. У Чалын захватило дух, и она крепче прижалась к байана. Горы, лес, река, долина – всё снова открылось взору. Вот только вместо оставшихся внизу людей на плоскогорье раскинулось сверкающее зеркальной гладью озеро.

«Это тот самый проход в мир духов», – зажмурившись, подумала девочка. И в тот же миг птица нырнула в воду. От всплеска разлетелись брызги, по водной глади разошлись круги.

Ощутив приятную свежесть от лёгкого дуновения, Чалын открыла глаза и изумилась. Они снова кружили в небе, плавно опускаясь вниз. Под ними белела водная гладь молочного озера, а над окружающими горами мерцали дивные огоньки.

– Адаана! – произнесла Чалын, заметив на берегу шаманку и её духов-помощников.

Беркут бесшумно приземлился и выставил крыло. Скатившись по нему, девочка подбежала к Адаане. Та сидела у озера, поджав под себя ноги. На её коленях лежала голова хана Ойгора, тогда как полупрозрачное тело оставалось в воде.

– Адам! – упав на колени, прошептала Чалын.

Но хан совсем не слышал её и лишь безмолвно смотрел в небо.

– Адам, это я – Чалын, – сказала девочка, прильнув к лицу отца мокрой от слёз щекой.

Взор хана вдруг потеплел, и он моргнул. Затем ещё раз и ещё.

– Он вспомнил! – возрадовалась шаманка. – Скорее! Дьула надо с головой в озеро окунуть.

Мююстю Айу поднял хана и целиком погрузил в воду, а Адаана громко произнесла:

– Ойгор-хан, очистись курением можжевельника, в бело-молочном озере омойся!

После этих слов медведь вынес хана на берег и положил на траву. Чалын не могла поверить, что все тревоги остались позади. Она смотрела на отца, а тот учащённо моргал, пытаясь разглядеть склонившиеся над ним размытые лики.

– Адам! – тихо позвала его девочка.

– Кызым! – откликнулся хан.

Как будто пробудившись ото сна, он приподнялся и напряг глаза. Но образ, представший взору хана, всё ещё оставался смутным и расплывчатым. Ойгор не видел лица дочери, но сердцем чувствовал родную кровь – свою Чалын. Он крепко обнял её и ощутил тот трепет, ту нежность, и безграничную любовь, что исходили от дочери. Чалын прижималась к отцу, а по её щекам катились обжигающие слёзы радости. Они скатились на лицо Ойгора, и он зажмурился, а когда открыл глаза, то увидел Адаану.

– Ойгор-хан, надо поскорее возвращаться, – сказала шаманка, – вы слишком долго здесь пробыли.

– Да, Адаана, мне пора домой, – согласился Ойгор.

Хан всё ещё был слаб, хотя тело его вновь наливалось цветом жизни.

– Чалын, не жди нас, – оседлав оленя, сказала шаманка.

– Адаана, я адама с собой возьму, мы обратно вместе полетим на байана, – ответила девочка.

– На лунно-солнечную землю твоим путём он не вернётся.

– Кызым, лети одна, теперь всё будет хорошо, – сказал хан Ойгор.

Послушавшись отца, девочка ещё раз обняла его и села верхом на беркута. Взмахнув крыльями, птица устремилась в заоблачную высь.

– Садись мне на спину, – предложил хану Мююстю Айу, опустившись на четыре лапы.

Ойгор взобрался на медведя и ухватился за его крепкие рога.

– Вперёд! – произнесла шаманка, и окружённый шарами марал взмыл в небо, а вслед за ним пустился и Мююстю Айу.

Меж тем, байана всё выше и выше поднимался в небо. Он взлетел уже так высоко, как не залетала ни одна птица, и тут девочку кто-то позвал:

– Чалын! Чалын!

Перед глазами вдруг стало темно, и Чалын почувствовала чьё-то прикосновение.

– Скорее просыпайся! – раздался теперь уже узнаваемый голос зайсана.

Открыв глаза, девочка взглянула на отца. Тот по-прежнему неподвижно лежал на медвежьей шкуре, а рядом с ним сидела Адаана. Прислонив кулак к уху Ойгора, шаманка принялась вдувать в его тело дьула.

– Смотрите, смотрите! Адаана в свой кулак дует! Она дьула хана нашла и теперь пытается его в тело загнать, – растолковал друзьям рысёнок, хотя те и сами прекрасно понимали что происходит.

На равнине царило оживление. Люди, кто перешёптываясь, кто молчком, с трепетом ожидали исхода ритуала. И вот, когда Адаана выпрямилась, бубны разом смолкли. Наступила неимоверная тишина: ни птиц, ни ветра не было слышно. Умолкли реки, и хворост, пламенем объятый, перестал трещать, затихли люди. Тишь воцарилась, но только лишь на миг.

Вздрогнув, Ойгор вдохнул полной грудью пропитанный можжевеловым дымом воздух. Его лицо посвежело, взор прояснился и он, взглянув на дочь, улыбнулся. Тотчас нестройным эхом в горах раскатился гул восторженных голосов. Заколыхались деревья, зашелестела листва, закричали птицы и шаманы вновь забили в бубны. Проклятье слёзного цветка было снято.

– Получилось! – обрадовался Рыс-Мурлыс, кинувшись с объятьями к Ак-Боро.

Глава 20. Камень Пуп Земли

Самочувствие Ойгора улучшалось день ото дня. Правда, первое время ему приходилось очень тяжело. Привыкшее к покою тело ленилось, ослабевшие руки и ноги совсем не хотели слушаться, но Ойгор упорствовал. И только благодаря его непоколебимой воле и заботе близких людей, он быстро шёл на поправку. Этому несказанно радовалась Чалын, а вместе с ней и все жители Яраш-Дьер. Однако сам хан жалел утекающее время, считая восстановление сил слишком долгим.

Едва окрепнув, Ойгор собрал оставшееся в Яраш-Дьер войско и повёл в Долину семи водопадов. Но прежде хан вверил дочери аил и небольшой дозорный отряд из самых лучших воинов. А ещё с глазу на глаз попросил Кундулея присматривать за Чалын и помогать ей во всём.

Дни и ночи напролёт всадники Ойгора спешили на помощь к Амаду. Их длинноногие скакуны, подобно птицам, мчались по широкой каменистой долине к скальному разлому. Головы коней покрывали сработанные из толстой кожи маски, увенчанные фигурками крылатых львов с орлиными головами. Гривы дыбились в жёлто-белых плотных войлочных чехлах, отороченных красной бахромой, к ним рдеющими клювообразными шлемами припадали седоки. Блистали на солнце бронзовые латы, сверкали острия копий. Воины, все как один, не отличались друг от друга, и только Ээш в белом облачении выделялся среди них.

Возглавлял конницу Ойгор. По правую руку хана, на плетёном кожаном поясе, украшенном гравированными золотыми накладками, висело налучье и колчан, полный стрел. Слева притороченный чекан тихо постукивал об рукоять меча в такт бегу коня. На светло-синем шлеме Ойгора сверкал вызолоченный беркут с расправленными крыльями. В его лапах извивался поверженный одноглазый дракон. Второй драконий глаз чернел в клюве воинственной птицы.

Позолоченное снаряжение его огненного скакуна ослепительно сверкало. Голову коня венчал сказочный зверь: глаза полу льва полу орла отливали рубиновым блеском драгоценных камней.

Ойгор осматривал вздымающиеся напротив горы, как вдруг из замшелого разлома высокой скалы показался всадник. От внезапной встречи тот дёрнул на себя поводья, и его жеребец с громким ржанием взвился на дыбы. Седок, пребывая в недоумении, пытался угадать в повстречавшихся воинах врага или союзника. Ретивый конь, чувствуя неуверенность хозяина, беспокойно топтался на месте, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, отчего наезднику приходилось вертеть головой, чтобы не упускать из вида стремительно приближающееся войско. Но вскоре все его сомнения развеялись и всадник, узнав ойгорцев, двинулся к ним навстречу.

Гонца Ойгор признал по лоскуту белой ткани на локте. Как водилось у ойгорцев, всех своих посланцев они отправляли с лентой на руке: чёрную материю повязывали, если гонец нёс плохую весть, белую – когда известия были радостными. Хан поднял руку и конница остановилась. Приблизившийся всадник спрыгнул с коня и, преклонив колено, громко поприветствовал своего правителя:

– Ойгор-хан, эзень! Да будет недруг слеп и глух, а горы к вам благосклонны!

– Эзень, эзень! – ответил хан. – Всякий камень на пути твоём пусть мхом коню под ноги ляжет. А теперь встань алып и имя своё назови.

– Балырууш [64] , – поднимаясь с колена, ответил гонец.

– Балырууш, скажи, откуда путь ты держишь и какую весть несёшь?

– Ойгор-хан, дорога моя из Долины семи водопадов в Яраш-Дьер пролегает. А несу я радость для нашего народа и уныние врагу.

– Говори.

– Сын ваш, Амаду, не так давно войско Цана разбил, как есть, наголову. Горы, которые тот удерживал, теперь наши, да и часть долины тоже. Правда, другие скалы ещё во власти Боджинга. Глыбами его люди перекрыли шесть водопадов, а седьмой сейчас закладывают. Прежняя река совсем обмелела, а новая Долину семи водопадов стороной обходит. Оборона вражья крепка. У подножия гор, там, где когда-то Турген-суу протекла, Боджинг возвёл из камней стены высокие…

Гонец оказался словоохотлив. Говор его был тороплив. Слова, словно журчащий ручей, сплошным потоком лились из уст, однако пустословия он себе не позволял – говорил только лишь по делу. Ойгор же с пристойным правителю самообладанием внимательно слушал вестника.

– …Теперь-то, когда ойгорские воины увидят, что хан снова с ними, здоров и силён, как прежде – Боджинг непременно будет разбит.

– Выходит, Амаду ещё ничего не знает о снятом проклятии?!

– Нет, Ойгор-хан! Посланец ваш у Долины семи водопадов от вражьей стрелы пал, так и не успев нам ничего рассказать. По белой повязке на руке мы решили, что весть, должно быть, о возвращении Чалын – то самое известие, что днями раньше нам птица принесла. А уж о возвращении хана никто и слыхом не слыхивал. Я и сам, когда вас увидел, сначала глазам своим не поверил.

В действительности похудевшего Ойгора гонец узнал не в лицо, а по роскошному боевому наряду, но об этом он умолчал.

– Балырууш, скажи, как лучше нам к Долине семи водопадов проехать? – спросил хан.

– К ущелью следуйте, не опасаясь, эта часть долины от врага теперь свободна.

Отблагодарив гонца добрым словом, Ойгор велел ему держать путь дальше – в Яраш-Дьер и рассказать обо всём Чалын и Кундулею. А своему войску распорядился сделать привал у разлома, перед последним броском нужны были свежие силы.

Лагерь разбили быстро, вот только костров разводить не стали, чтобы не выдать себя лазутчикам Боджинга. После скромной трапезы коноводы занялись конями, назначенные сторожевыми встали в дозор, а остальные улеглись спать.

Отдыхали до рассвета, а после двинулись дальше. Утро нового дня выдалось пасмурным, с обилием сырости, холода и слякоти. К полудню ничего не изменилось, серое небо так и не собиралось проясняться, а мелкий моросящий дождь всё окутал туманной пеленой. Смирившись с ненастьем, о солнце уже никто не вспоминал – все мысли занимал затянувшийся переход. Конница с трудом взобралась на гору, и теперь ей предстоял не менее тяжёлый спуск. Крутой склон совсем раскис от дождя, и коней пришлось сводить в поводу. Уставшие животные скользили, падали, поднимались и шли дальше. А один из воинов свалился сам и потянул за собой коня. Вместе они скатились к самому подножию горы. Испуганное животное ускакало прочь, а воин остался лежать недвижимым.

Преодолев опасный перевал, войско двинулось дальше. К вечеру, на подходе к долине, хан увидел трёх верховых дозорных, настороженно всматривающихся в серую завесу измороси и появляющихся из неё всадников. Шло подкрепление, но к кому именно, им было невдомёк. Да и сам хан не мог разглядеть, чей караул занимал вершину холма. О непредсказуемости войны Ойгор знал не понаслышке.

«Сегодня ты ликуешь победителем, а завтра умываешься горькими слезами побеждённого», – подумалось ему.

Однако вскоре все сомнения развеялись – это были нурцы. Дозорные же, узнав Ойгора и его воинов, уверенно двинулись навстречу. Все вместе они направились в ущелье.

Ратный стан Амаду раскинулся в Долине семи водопадов. У самых крайних аилов, обнесённых каменными укреплениями с навесами, несли дозор бдительные стражи. Местами горели костры, в подвешенных над огнём казанах томилось мясо. То тут, то там раздавался скрежет точимых о камни клинков, зазубренных в боях, и звон налаживаемых доспехов. Из некоторых аилов слышались стоны тяжелораненых. Те же, кто имел лёгкие ранения, лечились прямо под открытым небом. Усталые воины, сменившиеся на укреплениях соратниками, сбросив промокшие отягощающие доспехи, готовились к ужину.

Вернулся и Амаду. Он был не в духе – этот день принёс одни лишь потери. Привязав коня, воин направился к самому большому аилу, возведённому посреди лагеря. Его левый наплечник был разбит, под искорёженным бронзовым листом темнела засохшая кровь. Рана ныла, но Амаду не спешил заняться ею, он торопился обсудить минувшее сражение со своими верными помощниками. В мыслях Амаду всё ещё разил врага, как вдруг раздался крик человека, вторившего словам глашатая:

– Ойгор-хан вернулся!

«Адам?! Да нет, наверное, я ослышался», – остановившись, подумал Амаду.

– Ойгор-хан снова с нами! – совсем близко раздался возглас другого воина, подхватившего радостную весть.

На этот раз имя отца прозвучало отчётливо, и Амаду устремился к окраине становища, куда уже стекались люди. Радостная весть в одно мгновение облетела весь лагерь. Всякий, услышавший её, спешил увидеть правителя воочию, а тем, кто не мог передвигаться сам, помогали другие.

У сооружённого для стражников навеса собрались почти все воины. Впереди них стоял Амаду, пристально наблюдая, как по широкой дугообразной дороге, пролегающей от ущелья к лагерю, быстро двигалась растянувшаяся конная вереница. Притихшие воины всматривались в возглавляющего конницу человека. И лишь когда тот снял шлем, подняв его над головой, разразились восторженными криками. Они узнали своего хана.

Приблизившись к воинам, хан спрыгнул с коня и направился к сыну. Взглянув на него, Ойгор на мгновение вспомнил мальчишку – того самого маленького Амаду, чьё сердце учащённо билось каждый раз, когда он, непобедимый хан, возвращался из похода. Они обнялись под одобрительные возгласы. А когда голоса поутихли, Ойгор снова сел на коня и произнёс:

– Храбрые воины! Племена наши объединились для защиты от врагов. Сегодня мы подняли мечи, чтобы помочь нурцам! Но знайте: каждый из вас прежде всего за свой род сражается. Если не дать отпор врагу сейчас, то пасть свою ненасытную он на все наши земли разинет!

Слаженный крик воодушевлённых на победу воинов прокатился дробным эхом по долине и донёсся до самого Боджинга. Тот, восседавший на устланном верблюжьим одеялом плоском валуне, пришёл в недоумение. Окинув взором своих верных помощников, он процедил сквозь зубы:

– Ну! Кто может мне сказать, чему они так радуются?

Люди у костра молчали.

– Цэн? – обратился к невысокому коренастому человеку хан.

– Я не готов ответить! – подняв голову, вымолвил тот.

– Быть может, радость ойгорцев оттого, что бой проиграли?! – поднимая чашу с горячим напитком, сострил Сорбылу – сухощавый воин с крестообразным шрамом на подбородке. Он был правой рукой Цана, а после его гибели занял почётное место рядом с самим Боджингом.

Разгневанный шуткой хан выхватил из-за пояса плеть и ударил наглеца. Со звонким щелчком кнут выбил из рук остряка чашу, и горячий напиток пролился тому на ногу. Стерпев боль, ошпаренный Сорбылу молча оттянул штанину.

– Да! Последнее сражение Амаду проиграл, – крикнул обозлённый хан, – но он наступал, а не защищался. А вот ты, – указав плетью на острослова, продолжил Боджинг, – ты слишком быстро бежать бросился. Цан был неустрашим, он пал на поле битвы, как подобает воину храброму. Так почему же ты, сменив его в бою, аил не удержал?

Боджинг упоминал недавнюю битву за нурский посёлок, где воинов Цана разбили наголову.

– Натиск врага был слишком стремителен, – принялся оправдываться Сорбылу, – мы отступили, но, уходя, все нурские жилища сожгли. Ойгорцам лишь только пепел достался.

– И что с того? – взревел Боджинг. – Все съестные припасы там же сгорели! С собой их прихватить ты даже не додумался!

В действительности Сорбылу пытался захватить продовольствие, но стрелы нурцев разили каждого, кто приближался к отведённым для хранения еды аилам. И проигравшим воинам ничего не оставалось делать, как перед отступлением сжечь островерхие постройки вместе с провизией. Об этом Сорбылу уже говорил Боджингу, но тот даже не желал его слушать.

– Подойди! – злобно прохрипел хан человеку со шрамом.

Беспрекословно повинуясь, воин встал и приблизился к правителю. Хан поманил его пальцами, и тот наклонился. Крепкая рука Боджинга тут же схватила его за горло, цепкие пальцы сжались, и несчастный захрипел.

– Язык развязал?! Ты, верно, место своё забыл? – прошипел ему на ухо хан. – Быть может, напомнить?

У Сорбылу перехватило дыхание, и он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, не говоря уж о том, чтобы хоть что-то сказать. Выкатив налившиеся кровью глаза, воин замотал головой.

– Я должен знать, что в лагере нурцев творится. Ты понял?

Сорбылу закивал, и Боджинг разжал руку. Вобрав полной грудью воздух, воин закашлялся. На его горле багровел след от цепкой руки хана.

– Что с караваном? – поумерив свой пыл, спросил Боджинг. – Где он?

– Вот-вот должен подойти, – откликнулся Цэн, – а с ним ещё и помощь.

Разговор шёл о доставке продовольствия из Боджингского ханства. Еды у захватчиков оставалось совсем мало. Нурцы притесняли, и охотиться приходилось большими группами. Но несмотря на это, поиски зверя зачастую заканчивались потерями. Съестные припасы исчерпывались, и люди Боджинга тайком всё чаще задавались вопросом: для чего же они так долго удерживают долину? Слова о скором завоевании Ойгорского ханства и о богатых трофеях теперь казались пустыми посулами. Недовольство в лагере разрасталось день ото дня, но Боджинг никому не собирался раскрывать истинной причины своего нахождения здесь. То было не мудрено: любой человек, узнавший тайну Долины семи водопадов, мог сам стать намного величественнее его самого.

– Осталось совсем немного, – сказал Боджинг, – и ханство вражье падёт!

Вглядываясь в яркие языки пламени, коварный хан вспомнил последнюю встречу с Казыром и погрузился в раздумья. Тогда одноглазый шаман рассказал про дерзкое нападение Чалын и её друзей, но он же сказал и о беспомощности Ойгора перед проклятием слёзного цветка. Ещё Казыр обещал, что очень скоро настанет тот самый день, ради которого Боджинг завоевал Долину семи водопадов. Однако прошло уже много времени, а ничего не изменилось да и сам шаман с той поры больше не появлялся.

Не спали ночью и в лагере Амаду. В большом аиле у очага Ойгор с сыном и несколькими воинами – предводителями разных племён обсуждали дальнейший ход сражения. Здесь же находился и Ээш, но он ничего не говорил, а только слушал. У ног Ойгора валялась бронзовая маска врага. Хану уже рассказали про устрашающие доспехи воинов Боджинга, поведали и о разбитом отряде противника, сопровождавшим караван с провизией.

– …Нам осталось кольцо замкнуть! – говорил Амаду. – Отрезав последний подход, мы лишим их еды. Останется только подождать когда они попытаются из окружения вырваться.

– Нет, Амаду, медлить нельзя, – сказал хан Ойгор, – Боджинг сам что-то выжидает. Вот только что, я не пойму.

– Ойгор-хан, позвольте мне сказать, – попросил слово невысокий человек с суровым взглядом.

– Да, Керсу, говори, – ответил Ойгор нурскому предводителю.

– В роду нурцев каждый верит, что предки наши здесь неспроста поселились. Из уст в уста предание идёт: будто бы сам Ульгень-громовержец сюда людей направил, чтоб место это они охраняли. Творец сказал, что рано или поздно настанет тот день, когда от небесной короны в Долине семи водопадов звезда среди камней воссияет. Тогда-то и решится судьба всего уралтайского народа. Но, что это за звезда и какая корона, никто не ведает. Быть может, очень близок день пророчества?

– Короной на небе может быть кюн [65] , ну а звездой, возможно, воин, – предположил сын хана.

Предание это Амаду слышал и раньше, вот только разгадать его он до сих пор не смог.

– Может, и так, – сказал хан, устало потирая лицо.

– А я думаю, что корона эта – чья-то власть, – выдвинул своё мнение Керсу.

– Ломать головы сейчас нет смысла, – сказал Ойгор. – Усталость мудрость отнимает. Всем нужен отдых. Амаду, утром людей на укреплениях смени. Оставшиеся в лагере воины пусть отсыпаются, завтра выступать не будем. Медлить нам нельзя, но и торопиться не стоит, воевать без раздумий – себя на погибель обрекать.

В словах хана звучала истина, и все разошлись по аилам.

Ночь была тёмной. Лениво проплывая над долиной, рваные тучи изредка расступались, показывая луну. Тусклый месяц появлялся лишь на миг, раскрашивая в бронзовые тона низко плывущие тучи, а потом снова надолго пропадал в их непроглядной толще. Однако к рассвету небо прояснилось, и горизонт окрасился лёгким багрянцем.

Первые лучи восходящего солнца Ойгор встречал на ногах. Забравшись высоко на гору, он сидел на камне у крутого обрыва, всматриваясь в ближайшую горную гряду. Стояла неимоверная тишина. Перекрытые Боджингом водопады уже не шумели, как прежде, вода смиренно сочилась по каменным склонам. Не журчала у подножия скал река, она совсем обмелела и превратилась в ручей. Все мысли Ойгора занимала предстоящая битва. Он долго размышлял над тем, как лучше поступить, пока наконец не нашёл ответ.

После завтрака хан снова собрал всех предводителей, теперь уже у костра под открытым небом. Выслушав предложения каждого, Ойгор распорядился стоявшему неподалёку воину привести пленника, а сам принялся изъяснять свой план:

– Сегодня утром я вспомнил про разбитый отряд врага, тот самый, что караван с едой сопровождал. Возможно, сам Боджинг о потере этой ещё не ведает. Людей наших мы в доспехи вражеские переоденем, и караван дальше отправим. Керсу, ты его поведёшь. Лица ваши маски скроют. Но прежде…

Хан вынул из ножен кинжал и, рисуя острием на земле, продолжил:

– Амаду на врага нападёт, чтобы от каравана подозрение отвести. Ещё один отряд будет пешим, я его возглавлю. Турген-суу теперь горы не точит, далеко отсюда мы спустимся по верёвкам вниз, подкрадёмся поближе к стану врага и притаимся. Керсу, как только ты начнёшь битву на высотах, мы нападём. Амаду, пока я в бой не вступлю, на укрепления не ходи, людей почём зря потеряешь. Твоя задача разить их стрелами и копьями. Что скажете?

– Как я понял, – отозвался сын хана, протянув прут к рисунку на земле, – чтобы врага отвлечь, я первым наступаю. Затем Керсу с караваном проникает к боджингским укреплениям и там начинает сражаться. А потом, – Амаду перевёл взгляд на отца, – ваш черёд.

– Да, всё верно, – кивнув, подтвердил хан.

– Мудры слова хана. Но, боюсь, стражи нас распознают. Ведь мы даже слов их секретных не знаем, – сказал предводитель нурцев. – Местность там открытая, для лучников Боджинга удобная, а моим воинам от их стрел не укрыться – камень весь мелкий, деревьев нет, одни лишь кусты…

В этот момент привели пленного и Ойгор, придержав ответ, лишь кивнул. Невысокий смуглый воин отрешённо смотрел куда-то вдаль. Над бровью у него алела ссадина, рассечённая губа ещё сочилась кровью, а опущенные перед собой руки туго стягивала верёвка.

– Кезер! – окликнул его хан.

Воин перевёл взгляд на Ойгора.

– Как тебя зовут?

Пленник промолчал, устремив взор в небо. Тогда хан сам подошёл к молчуну. В руке Ойгора сверкнул клинок. Но воин не дрогнул. Казалось, он был готов ко всему, и даже сама смерть не могла испугать его. Кинжал скользнул по верёвке и путы спали.

– Мэргэн, – назвался пленник, потирая освободившиеся запястья.

– А я – Ойгор-хан!

Лицо пленника тут же изменилось. Человека напротив он никогда раньше не видел, зато был наслышан о его непомерной славе. Среди воинов Боджинга Ойгор слыл бесстрашным и предусмотрительным воителем. Да, он был врагом, но, несмотря на это, находились и те, кто сожалел о его безысходности перед проклятием. Для них он лучше бы погиб в бою, увековеченный ореолом славы, нежели в страданиях умирал на ложе, даже не подняв меча в свою защиту.

– Мэргэн, тебе я свободу даровать обещаю, – продолжил Ойгор, – проведи воинов моих через укрепления Боджинга.

– Не затем я воином стал, чтоб хана своего предавать, – смело ответил Мэргэн.

– Хорошо. Скажи мне, Мэргэн, за что Боджинг воюет?

– Он ханство своё защищает.

– Тогда посмотри! – Ойгор, указал рукой на чернеющие вдали пепелища нурского посёлка. – Так Боджинг ханство своё защищает?! Нурцы сами от него ушли, но он не успокоился. Славный нурский народ из Долины семи водопадов прогнал, аилы их разграбил и после себя только пепел оставил. Скажи мне, Мэргэн, не твой ли хан кровожадным зовётся? Не он ли женщин и детей убивает? Только зло он сеет вокруг! Подумай хорошо, кезер, за кого ты воюешь. В ханстве моём люди вольны. Всяк вправе уйти куда захочет и когда пожелает, но никто ещё этого не сделал.

Задумавшись, Мэргэн молчал.

– У тебя есть время дотемна, – и хан распорядился увести его.

– Керсу, вот тебе мой ответ, – сказал Ойгор, кивнув в спину уводимому пленнику, – он вас и проведёт. Ну, а если Мэргэн откажется, похожего на него воина подберите. Другого выхода у нас нет.

– Керсу, я с вами пойду, – поднявшись, произнес Ээш.

Казалось, погружённый в думы старик был далёк от происходящего вокруг. Всё это время он молчал, и вдруг выдал такое. Опёршегося на палку смельчака охватили изумлённые взоры.

– Ээш, – обратился к нему хан, – боюсь, затея эта не совсем хорошая. Вам лучше здесь остаться.

Чтобы не обидеть старика, Ойгор умолчал об украденной временем молодости Ээша. Но тот и сам прекрасно понимал истинную причину отказа.

– Да, рука моя не так тверда, да и ловкость былая вся уже в ней, – ответил Ээш, бросив взгляд на палку. – С мечом мне уже не совладать. Но он мне ни к чему. Вера – вот моё оружие!

Приосанившись, старик поднял голову, устремив взгляд в небо. Его глаза светились восторгом, седую бороду трепали порывы ветра.

– Я иду с Керсу, – продолжил Ээш, – так велит мне Тенгри. Обузой я уж точно никому не стану.

– Ну что ж, пусть будет так, – согласился Ойгор.

После слов хана отговаривать Ээша никто не решился.

Весь день в лагере ойгорцев шла подготовка к решающей битве: пока одни воины отсыпались перед ночным походом, другие ладили оружие, облегчали доспехи для соратников из пешего отряда.

Как и было задумано, в ночь ушли два войска. Конница и караван, навьюченный запасами еды, обходным путём двинулись к расщелине в скалах, а пеший отряд пошёл по гребню высокой гряды вдоль урочища. Облегчённые доспехи позволяли идти быстрым шагом почти без устали. В руках воины несли небольшие прямоугольные щиты, собранные из упругих прутьев и обтянутые толстой ссохшейся кожей. Из оружия имелись только чеканы и короткие мечи – акинаки. Без огня и без единого звука воины двигались друг за другом. Небо было чистым и свет луны помогал различить тропу под ногами. Шли долго, пока не услышали доносившийся издалека шум воды. Пройдя ещё немного, воины остановились напротив падающего со скал потока, серебрящегося в свете луны. Дальше идти не было смысла, и хан велел дожидаться рассвета.

На восходе все убедились в правоте Ойгора. Его предположение оказалось верным. С отвесной скалы напротив низвергался широкий поток. Разбиваясь об острые камни внизу, вода клокотала, пенилась и, ложась в русло, устремлялась дальше. Брызги густым белым туманом обволакивали основание утёса.

Место для спуска нашли не сразу. То склоны ущелья были слишком круты, то брызги плотной пеленой укрывали дно, то поблизости не находилось подходящего дерева, чтобы закрепить верёвки. Пришлось немного вернуться назад, к тому самому разлапистому кедру, что в ночи походил на великана с огромными руками, а его запутанные корни казались большущими змеями, то и дело хватавшими воинов за ноги. За всю свою долгую жизнь дерево сильно раздалось вширь. Его ствол оказался слишком толстым для обвязки, и верёвки привязали к корням. И вот один за другим люди, словно пауки по нитям паутины, потянулись вниз.

Когда все спустились, хан распорядился сделать привал и отдыхать до вечера. Скинув с себя доспехи, одни воины тут же расположились на земле, другие же, кто нёс съестные припасы, принялись раздавать еду. Ойгор заметил, как один из разносчиков подошёл к засыпающему воину. Тот раскинулся на плоском валуне. Голова его лежала на щите, глаза были закрыты. Усталость совсем одолела парня, и на предложение подкрепиться он молча отмахнулся. Тогда хан сам подошёл к нему и, протянув кусок варёного мяса с ломтём теертпека, сказал:

– Возьми!

– Нет, я не хочу, – пробормотал молодой воин, не открывая глаз.

– Я тебе не предлагаю, а приказываю!

Упрямец приоткрыл глаза и осознав, кто перед ним стоит, вскочил.

– Кезер, нам предстоит проделать ещё такой же путь, а потом – драться! Так как же ты без силы воевать будешь? Бери!

И воин не посмел отказаться, а слова хана стали назиданием всем остальным.

День прошёл, и как только сумерки упали на окружающие скалы, хан повёл своих воинов к вражескому стану.

К утру, как было оговорено, каждый отряд находился на своём месте: пеший – укрывался неподалёку от врага, всадники Амаду с первыми лучами солнца уже вовсю осыпали вражеский стан стрелами, а сопровождавшая караван конница подошла вплотную к расположенным на скалах укреплениям Боджинга. Местность тут и впрямь оказалась открытая. Узкая тропа, взбираясь по круче, терялась в темноте расщелины. А на вершине лопнувшей горы затаились лучники и копейщики.

– Стой! – скомандовал громкий голос сверху.

Ехавший впереди всадник придержал коня и караван остановился.

– Эй! Кто ты? Кого личина укрывает? – спросил страж.

– Мэргэн – моё имя! – назвался конник, снимая маску.

Мэргэн всё же перешёл на сторону Ойгора, но только после долгого разговора с Ээшем. Уж очень убедительно старик рассказывал о небесной вере, и пленник, почувствовав её притягательную силу, избрал для себя новый путь.

– Мэргэн, скажи мне, что ты везёшь?

– Дьер-су, агаш-таш [66] ! – прокричал всадник секретные слова, помогавшие воинам Боджинга отличать своих от чужих.

Стражники о чём-то тихо поговорили. Затем один из них исчез, а второй крикнул:

– Ждите!

Скоро на скале показался человек, чьи доспехи отличались от облачения простых воинов. По всей видимости, он был главным из стражей.

– Кто этот белый всадник? – спросил он.

Мэргэн обернулся. Взор его упал на Ээша. В белых одеждах, сидя на белом коне, старик и впрямь бросался в глаза. Доспехов на нём совсем не было, а из оружия имелся только кинжал с ручкой из слоновой кости, подаренный ханом Ойгором.

– Я несу с собой веру! – сам ответил Ээш.

– Какую такую веру?

– Веру в победу!

В словах Ээша была чистая правда, вот только страж не догадался, что вера-то была не в их победу.

– Он по дороге к нам прибился, – подхватил Мэргэн.

Наверху показался ушедший воин, он что-то озабоченно сообщил главному стражу и тот, махнув рукой, велел проезжать, а сам скрылся из вида.

«Амаду начал бой…» – подумал Мэргэн, поднимая руку.

Конница и караван двинулись по тропе между скалами. Вздымающиеся к небу отвесные стены поражали своей неприступной мощью. Сверху за тянущейся по узкому коридору вереницей всадников пристально наблюдали десятки внимательных глаз. Ойгорцы двигались неторопливо, стараясь ничем себя не выдать. Разоблачение несло неминуемую смерть – их попросту закидали бы камнями.

С каждым шагом склоны становились всё ниже, и совсем скоро тропа вывела первых всадников к самой вершине. С одной стороны от них возвышалась обледеневшая гора, с другой – простиралось плоскогорье. На нём, как на ладони, просматривалась верхняя часть лагеря Боджинга. Повсюду стояли войлочные юрты, местами горели костры. Люди укрепляли каменные насыпи, преграждающие путь воде. Семь бурных потоков стекались в ледяное озеро, из которого брала начало река, огибающая долину уже по новому руслу. А на укреплениях у кручи, не так давно точимой водопадами, воины Боджинга отражали атаки Амаду.

На плоскогорье Мэргэн встретил Сорбылу.

– Вы как нельзя кстати, – торопливо подметил он и сразу же распорядился, – Караван здесь остаётся, а остальные со мной отправятся! Тут сил хватает, а вот Боджинг-хану помощь нужна. С вашим приездом мне сообщили об отряде нурцев, он внизу затаился, недалеко от нашего лагеря, вот мы его и разобьём.

Когда последний всадник каравана въехал на вершину, Сорбылу, вздыбив скакуна, во всё горло прокричал:

– Вперёд!

С громким ржанием жеребец Сорбылу развернулся и понёс седока к тропе, уступом сбегающей в долину. И в этот миг раздался воинственный возглас Керсу: «Не щадить никого!» Обернувшись, Сорбылу ужаснулся, увидев, как конники Мэргэна, рассыпаясь по лагерю, сбрасывали с себя маски и доспехи, чтобы хоть как-то отличаться от врагов. «Нурцы!», – обречённо подумал Сорбылу. И завязалась жестокая битва.

Обманутые воины Сорбылу отчаянно бросились в бой, но, не успев сомкнуться в плотные ряды, дать достойный отпор они уже не могли. Нурская конница разметала врага по лагерю. Однако, лучники Боджинга быстро сменили цели, и теперь их стрелы разили всадников и коней нурцев.

– Убейте предателя! – раздался крик Сорбылу.

И десятки стрел осыпали Мэргэна. Смертельно раненый, он пустил скакуна прямо на лучников, и двое из них пали под его клинком, прежде чем сам Мэргэн повалился замертво на землю.

От натиска нурского отряда враг пятился к нижнему стану. Прикрываясь щитами, сомкнувшиеся воины Сорбылу ощетинились копьями. С большим трудом, но им всё же удавалось сдерживать конницу.

Перед основным ударом Керсу велел одному из воинов скакать вдоль склона горы и подать сигнал Ойгору. Всё это время, Ойгор и его воины терпеливо выжидали. И вот, когда над головой скачущего вдоль склона всадника взметнулась алая материя, Ойгор, подняв меч, повёл отряд на врага.

Неудержимым потоком воины Ойгора ворвались в стан противника. Увидев это, Амаду отдал приказ к наступлению, и спешившиеся конники бросились в бой.

Всё вокруг наполнилось лязгом мечей, бранью, криками и стонами раненых. Всадников, выбитых из сёдел копьями, разили кинжалами, а их испуганные кони напролом мчались сквозь ряды сражающихся воинов. И тот, кто не смог устоять на ногах, находил свою смерть под тяжёлыми копытами.

В этой кровавой круговерти в ход шло всё – и камни, и палки. Кнуты взвивались над головами и, оглушительно щелкая, рассекали плоть. Тяжёлые чеканы и сверкающие клинки в щепки разбивали щиты, крушили доспехи, ломали кости.

Невзирая на потери, нурцы неудержимо рвались к своей цели – Боджингу.

Сомкнувшись плотным кольцом, воины Боджинга отчаянно, из последних сил защищали своего хана. А сам он, отдавая короткие приказы, то бросал взгляд по сторонам, то всматривался в небо, на чёрное полукруглое пятно, неумолимо пожирающее дневное светило. Превратившись в огненный полумесяц, солнце продолжало исчезать.

Нурцы всё ещё не могли пробиться к Боджингу, хотя кольцо его воинов заметно поредело. Ойгору казалось, что он уже никогда не скрестит мечи с заклятым врагом, как вдруг прямо на него выскочил обезумевший огненно-рыжий жеребец. Ухватившись за гриву, хан вскочил в седло и направил коня на вражеские ряды. Увидев грозного седока, воины Боджинга в ужасе разбегались, не в силах побороть страх. Ойгор, прокладывая путь мечом, шаг за шагом пробивался в глубь живого кольца. За ним клином шли его воины. Наконец, круг был разорван и все смешались.

И вдруг на землю упала тьма. Лишь слабый огонёк, величиной с можжевеловую шишку, мерцал на поле брани. «Пуп Земли!» – догадался Ойгор, вспомнив древнее сказание о сокровенном камне. По преданию, Пуп Земли наделял человека непомерной властью над всем сущим. И не было разницы – злой или добрый человек завладел им.

Всё произошло так, как сказал Керсу: в небе над долиной сияла корона, а на земле среди камней мерцала звезда. И теперь каждый, кто знал предание, неудержимо стремился завладеть заветной находкой.

Боджинг первым бросился к мерцающему свету. Ослеплённый жаждой безграничной власти, он уже не различал ни своих, ни врагов. Он видел лишь манящий свет заветного камня и рвался к нему, разя мечом налево и направо. И с каждой отобранной им жизнью медальон на его груди всё ярче и ярче горел алым пламенем. А когда до заветной цели оставалось совсем немного, всего несколько шагов, перед ним вдруг огромной тенью встал на дыбы конь. В играющих лучах небесной короны блеснул клинок.

– Ойгор?! – крикнул Боджинг.

Уклонившись от удара, он занёс меч над головой коня. Испуганное животное рванулось в сторону, сбросив наездника. Боджингу, казалось, только и оставалось, что нанести решающий удар. Но Ойгор быстро оказался на ногах, и непримиримые враги скрестили оружие.

Как только в верхнем лагере враг был повержен, нурцы спустились в долину и вступили в бой. У рукотворного озера остался только Ээш. С устремлённым в небо взором, старик без устали шептал сокровенные слова. И небеса услышали его. Скала содрогнулась, вода в озере поднялась гигантской волной и, разбив каменную насыпь, широким потоком хлынула с крутизны. От неистового напора камни с рокотом перекатывались, серая вспененная вода под первым лучом выглянувшего солнца неслась в долину.

Чёрный круг отступал, и тень от него неимоверно быстро неслась по горам. Пуп Земли тускнел по мере того как становилось светлее.

Из последних сил Боджинг оттолкнул Ойгора и бросился на угасающий свет, навстречу ревущему потоку. А Ойгор и все, кто ещё держался на ногах, устремились прочь от неумолимой беснующейся стихии.

Боджинг был совсем близок к цели, ему оставалось только протянуть руку, чтобы завладеть таинственным камнем и овладеть сокрытой в нём силой. Но в этот момент бушующий поток сбил его с ног и понёс прочь от заветной цели. А Пуп Земли навсегда скрылся от людей под толщей ледяной воды.

Сражаться дальше не было смысла и разбитое войско бросилось врассыпную.

Над Долиной семи водопадов снова сияло солнце. Семь низвергающихся потоков, как и раньше, омывали крутые склоны, и Турген-суу по-прежнему текла по долине, сама выбирая свой путь.

Бой давно уже закончился, но победу праздновать никто не торопился. Предстояло ещё многое сделать до возвращения нурского племени в долину.

За ночь разлившаяся река встала в прежнее русло, открыв весь ужас недавней битвы. Вода смыла с земли пролитую кровь, но тела павших воинов оставались лежать в мутных лужах среди камней. Погибших оказалось много как с той, так и с другой стороны. С горечью в сердцах ойгорцы подбирали тела соратников и с почестями предавали их земле.

Когда всё было закончено и о недавнем сражении в Долине семи водопадов напоминал лишь высокий курган, возведённый над прахом погибших воинов, Ойгор разослал гонцов по всему своему ханству с вестью о победе. И как только гонцы скрылись из вида, а крылатые глашатаи воспарили над горами, унося радостную весть во все пределы, Ойгор повёл войско обратно в Яраш-Дьер. Хан возвращался домой с мыслями о Чалын, даже не представляя, с какой опасностью пришлось ей столкнуться в тот час, когда Боджинг проиграл сражение.

Глава 21. Наёмники

В аил влетел встревоженный Рыс-Мурлыс и, не успев как следует отдышаться, принялся описывать лапами круг, растолковывая при этом увиденное. С его слов Чалын поняла, будто край солнца кто-то надкусил, вот только кто это сделал, пятнистый рассказчик и сам понять не мог. От рычания проснулась хранительница очага. Она не понимала, о чём говорит рысёнок, но его взволнованность настораживала.

– Мурлыс, подожди, не торопись, – сказала девочка, – давай вместе посмотрим.

– Да, конечно, быстрее!.. – не мог успокоиться рассказчик.

Чалын приоткрыла эжик, и рысёнок стрелой вылетел из жилища. За ним вышла девочка, а следом и любопытная Чачак.

– Рыс говорит, на кюн кто-то напал, – пояснила хранительнице очага дочь хана.

Чалын взглянула на солнце. Но то светило так ярко, что разглядеть что-либо на нём попросту не представлялось возможным. Прищурившись, Чалын опустила глаза.

– Рыс, да как же ты там мог что-то увидеть?! Сам знаешь, на кюн долго смотреть нельзя, можно ослепнуть. Я только взглянула, а у меня перед глазами всё ещё круги яркие стоят.

– Да нет же, нет. Это сейчас ничего не разглядеть. А вот через него мы всё увидим, – лапой рысёнок указывал на плывущее вдали перистое облако, напоминающее расправленное крыло огромной птицы, – надо только подождать пока оно дойдёт.

Ожидание показалось весьма томительным, ветра не было вовсе и растянувшиеся по небу редкие белёсые облака никуда не торопились. Но когда одно из них заволокло светило, Чалын увидела пятно, то самое, о котором говорил Рыс-Мурлыс.

– Чернота разрослась! Кюн кто-то пожирает! – ужаснулся рысёнок.

– Медлить нельзя, надо рассказать обо всём Кундулею, он наверняка найдёт ответ. Давай за Ак-Боро, а я пока меч прихвачу, – распорядилась Чалын.

Рыс-Мурлыс поспешил исполнить поручение, а девочка вернулась в аил. Взяв оружие, она наказала Чачак никуда не отлучаться и отправлять каждого, кто будет её искать, к зайсану. Чалын уже собиралась уходить, как вдруг в тени у ложа что-то сверкнуло. Она подошла поближе и достала из укромного уголка таинственный предмет. Им оказался серебряный гравированный рожок, некогда дарованный Адааной.

«Ух-ты! А я про него совсем позабыла. Как же он здесь оказался, ведь его место в ящике?!»

– Это вы рог достали? – спросила Чалын у хранительницы очага.

– Нет-нет, – замотала головой женщина, – моё дело за очагом следить и прибираться, большего я себе не позволяю. Странно, я только вчера убиралась, и там ничего не было.

«Рожок здесь неспроста появился. Наверное, кто-то хотел, чтобы я его заметила. Ну что ж, возможно, он и пригодится», – подумала дочь хана, и, прихватив таинственную вещицу, выбежала из аила. К этому времени Рыс-Мурлыс уже справился с поручением и трое друзей отправились к зайсану.

Также, как и Чалын, за разъяснениями о непонятном явлении жители Яраш-Дьер стекались к аилу Кундулея. Но вопреки всем ожиданиям, зайсан не мог дать вразумительного ответа, и ему, вместе с остальными, приходилось слушать стоящего обок кайчы. Тот истолковывал происходящее на свой лад, основываясь на стародавнем сказании о небесных светилах.

– Не бойтесь! Такое было и раньше! – успокаивал он встревоженную толпу. – На кюн духа злого наслали, и между ними битва завязалась. В небо нам простым смертным не подняться, кюн не помочь. Но и здесь, на лунно-солнечной земле, мы можем его поддержать. Берите всё, что под руки попадётся, стуком и криком духа отгоняйте, ийт [67] лаять заставляйте…

– Я думаю это Боджинга происки, – предположил зайсан.

– Кого как не его и кама одноглазого, – согласилась девочка. – Не могу себе даже представить, как там адам и Амаду. Ведь если в небе такая битва завязалась, то что и говорить о лунно-солнечной земле. И я ничем не могу им помочь.

Печально вздохнув, дочь хана мельком взглянула на солнце, оно скрылось уже больше чем наполовину.

– Неправда! – опроверг зайсан. – Да, враг хочет омрачить лунно-солнечную землю, должно быть во тьме ему лучше злодействовать. И там, в Долине семи водопадов, братьям и отцам нашим сейчас нелегко. Но мы в силах им помочь! Чалын, отгоняй мрачные мысли, думай только о чём-нибудь хорошем. Верь в победу!

Сказав это, зайсан тронул сказителя за плечо и громко сказал:

– Всякий, здесь стоящий! Женщины, старики, дети и воины! Внемлите речам кайчы! Горла не жалейте, кричите, доколе голоса не потеряете или пока тьма не отступит вовсе!

Воспрянув духом, Чалын приложила рожок к губам, и тот издал звук, подобный сотне ревущих яков. Последовав дочери хана, люди стали прогонять духа, как только могли. Мальчишки свистели, стучали палками, накручивали собакам уши, отчего те рычали и лаяли. Воины били мечами о щиты. Кайчы и музыканты вразлад играли на инструментах. «Дух злой, оставь кюн в покое! Уходи прочь! Убирайся!..» – горланили женщины под неслаженный девичий визг. Усердствовал и гневно рычащий Рыс-Мурлыс. А около него тряс гривой и с ржанием перетаптывался Ак-Боро. Не молчал и Кундулей.

Но, не смотря на все старания, тьма упорно наступала. Вскоре на посеревшем небе засверкали звезды. Подул прохладный ветер, завихрилась пыль, попрятались птицы и где-то далеко в тайге с тревогой взвыли волки. Последний луч света истончился и погас. С приходом тьмы ослабла и надежда. Поутихшие люди с ужасом взирали на чёрное, напоминающее червоточину пятно с ореолом.

– Не смолкайте! Кричите громче прежнего! Шумите! – вновь взывал зайсан. – Нельзя останавливаться! Именно сейчас исход битвы решается! Кюн слышит нас и это ему помогает!

С чаянием в сердцах люди снова последовали призыву. Прошло немного времени, и край венца вспыхнул, сумрак стал рассеиваться, небосвод просветляться, а звёзды меркнуть. Уверовав в успех, толпа не смолкала. Чёрное пятно отступало, а огненный серп разрастался.

Ругательства и злоба сменились на восторг и восхваления одержавшего победу светила. А то в ответ благодарствовало теплом и светом.

– Я знал, знал, что у нас получится! – закрутившись, обрадовался Рыс-Мурлыс.

– Ещё бы не получилось. Я и сам твоего рыка испугался, до сих пор ноги трясутся, – пошутил Ак-Боро.

– Вот видишь, надо верить только в лучшее, – обратился Кундулей к дочери хана.

– Да, мы прогнали духа, и теперь кюн поможет нам, – отозвалась Чалын.

– Конечно, Ойгор-хан, несомненно, одержит победу…

Но не успел зайсан договорить, как в смолистое бревно аила с глухим стуком вонзилась стрела. На её красном дребезжащем древке колыхалась чёрная лента.

– Стрела наша. Это послание дозора! – определил кряжистый воин, выдернув стрелу. – Враг скоро будет здесь.

– Как странно. Неужто Боджинг победу одержал, и теперь его лапищи распростёрлись аж до самых окраин Яраш-Дьер. Нет, этого не может быть! – задумчиво пробормотал зайсан, так, чтобы его никто не услышал, а после громко продолжил:

– Чалын, тебе надо укрыться, а мы вступим в бой.

– Нет, Кундулей, отсиживаться не по мне, – заявила дочь хана. – Адам вверил мне аил, и я его отстою. Все, кто с мечом совладает и лук натянуть сможет, седлайте коней, готовьтесь к сражению! – отдала приказание маленькая воительница.

– Постой, Чалын! Ойгор-хан велел мне за тобой присматривать и во всём помогать.

– Вот вы мне и поможете. Присматривайте за женщинами и детьми. Кому как не им нужна сейчас поддержка.

– Чалын правильно говорит, кому-то здесь надо остаться, – высказался Рыс-Мурлыс.

– Верно, мой пятнистый друг, – согласился Ак-Боро. – Не сочти за обиду, но я думаю, и тебе надо остаться. Там, на поле брани, звенят острые клинки, боюсь против них с твоими когтями не устоять.

– Что ты этим хочешь сказать?! – возмутился рысёнок. – Я что, похож на труса? А проворства, так вообще мне у тебя не занимать, да и вдобавок к когтям у меня ещё и клыки имеются! Да как тебе такое в голову могло прийти?

– Рыс, Ак-Боро прав, тебе лучше здесь остаться, – рассудила Чалын, – В отваге тебе нет равных, но безрассудная смелость может привести и к гибели. Воины Боджинга хорошо защищены, их не так просто сразить, тем более без оружия. На вот, возьми!

Чалын одарила понурившегося зверька рогом. Кожаный ремешок пришёлся тому по росту, и подарок лёг рысёнку на грудь. Складывалось впечатление, что рожок будто и был создан для малорослых существ, таких как Рыс-Мурлыс.

– Рыс, я назначаю тебя главным стражем в Яраш-Дьер! – огласила дочь хана. – Если что случится, подай нам сигнал. А сейчас женщин и детей уводите, – обратилась к Кундулею девочка, после чего скомандовала воинам выступать, и конница понеслась вслед за предводительницей.

У окраины Яраш-Дьер уже завязалась битва. Дозор из нескольких человек вступил в бой, и им удалось сдержать врага до прихода основной силы.

– В укрытие! – крикнула Чалын дерущимся дозорным.

Услышав команду, те бросились к ближайшим укреплениям, а враг ринулся на конный строй лучников. Немного выждав, Чалын снова подала команду:

– Стрелять по ведущим!

И на врага посыпались стрелы. Атака конницы Боджинга была стихийной, без какой-либо тактики. То было вполне понятно, ведь под доспехами воинов скрывались самые обыкновенные разбойники. Лиходеи прекрасно справлялись со своим грязным ремеслом на дорогах, а вот искусство ведения боя им было не знакомо. И сейчас наёмникам предстояло выполнить распоряжение Боджинга. Именно здесь, в самом сердце Ойгорского ханства, покончить с умирающим правителем и тем самым подавить воинский дух ойгорцев.

Чёрные всадники держались гуртом, и когда первый ряд повалился наземь, кони, скакавшие следом, попросту налетали на их тела и сваливались в груду. Враг пребывал в недоумении и пытался перегруппироваться, а ойгорцы закидывали их копьями и стрелами.

И вот, когда конница наёмников была почти разбита, раздался громкий протяжный звук:

– У-у-у-у!..

«Это Рыс! Он просит помощи», – узнав звук рога, подумала Чалын.

Забрав большую часть воинов с собой, дочь хана устремилась на зов.

– У-у-у-у!.. – снова приложился к рожку рысёнок, глядя на приближающуюся конницу врага.

Оказалось так, что наёмники разделились. И когда их первый отряд был разгромлен, второй только нападал на Яраш-Дьер.

– Выходит, не зря мы их собрали, – обернувшись, сказал рысёнок зайсану.

Оба сидели верхом на одном коне, возглавляя отряд из стариков и юношей. В спешке оружие нашлось не всем, пришлось вооружаться камнями и палками. А вот по коню досталось каждому.

– Да, Рыс, ничего просто так не делается, – ответил Кундулей и, направив палку на врага, скомандовал: – Вперёд!

С ехидной улыбкой смотрел на отряд Кондулея предводитель наёмников – круглолицый темнокожий всадник без передних зубов. Уверенный в собственном превосходстве, он дико кричал, размахивая плетью над головой. Старики в его глазах казались жалкими и ни на что не способными, а юноши – ещё не окрепшими. Но вдруг из-за холма появился всадник на чёрном скакуне. Он мчался навстречу наёмникам Боджинга, в его руке сверкал клинок.

– Кыркижи! – узнав богатыря, восторженно кричали ойгорцы.

Выпучив глаза, главарь наёмников стиснул зубы и, смерив взглядом скачущего навстречу всадника, ударил плетью. Кнут обвил запястье Кыркижи. Но человек-гора схватил сплетённые ремни другой рукой и, дёрнув на себя, повалил самоуверенного седока под копыта Чыдамкай-Кара. Конницы столкнулись. Палкой Кундулей лишил глаза одного из врагов и, не удержавшись в седле, сам свалился на землю. Не имеющие оружия бойцы обретали мечи, кинжалы и чеканы в сражении.

Бой ещё не успел разгореться, как подоспела помощь. Выстроившись клином, всадники Чалын разделили отряд наёмников надвое, и мечи обрушились на головы врагов. Безжалостно, удар за ударом наносила Чалын. Рука её была не так крепка и тяжела, как у мужчин, но находчивости и быстроте девочки могли бы позавидовать даже бывалые воины. Каждый раз Чалын на шаг опережала соперника. Но, невзирая на отвагу и ловкость маленькой предводительницы, всякий, кто был с ней рядом, старался оберегать её. Такого отпора враг никак не ожидал и бросился бежать. Но не один из наёмников так и не покинул Яраш-Дьер, все они остались лежать на месте сражения.

Глава 22. Начало новых времён

Битва закончилась, но отстоявшие аил воины всё ещё держались настороже, предполагая, что с наступлением темноты враг мог снова объявиться. По распоряжению Чалын дозор усилили караулами, а Кундулей должным образом вооружил свой отряд. Но вопреки всем опасениям ночь была тихой. За ней прошёл ничем не омрачённый день, а вестей из Долины семи водопадов так и не приходило. В неведении происходящего людей одолевала тревога.

На исходе второго дня после разгрома наёмников Чалын и Кундулей надумали отправить гонца к хану Ойгору. Избраннику уже готовили коня и собирали в дорогу съестные припасы, как вдруг в небе над Яраш-Дьер появилась птица, принёсшая долгожданную весть. А спустя несколько дней после её появления вернулось и само победоносное войско.

И с радостью, и с печалью встречали люди победителей. В нестройных рядах уставших воинов жены с трепетом выискивали мужей, матери – сыновей, а сестры – братьев. Но не всем им удавалось найти их, и тогда в безудержных рыданиях проливались горькие женские слёзы. Лишь только шаманы заглушали боль утраты. Обращённые лицами к стороне заходящего солнца, они камлали, и связывались с душами воинов, ушедших в мир предков. Через шаманов души просили, чтобы их родные не горевали по ним, а жили как прежде, воспитывали детей и радовались каждому новому дню.

Спустя некоторое время после скорбных прощаний жители Яраш-Дьер собрались у старого кедра, где под тенистой сенью Кундулей открыл праздник. Много историй о мужестве и воинской доблести услышал Меш-Абаай. Народ прославлял и чествовал своих героев, тех, кто получал награды и тех, кто остался в вечной памяти.

Весь день по долине разливалась музыка. Люди одаривали друг друга улыбками и поздравляли с победой. Вместе с ними веселился и осчастливленный наградой Согоно. Сдержав своё обещание, Чалын подарила ему двух коней. Одного из них он сразу же продал, а на втором решил добраться до родного аила и отдать его соседу взамен съеденной волками клячи. С полным мешочком золота, Согоно кочевал от одной компании к другой, принимая с большим удовольствием каждую предложенную ему чёчёйку с аракой. Преисполненный радостью, он так и уснул в обнимку со своим богатством под кустом задолго до темна.

А вот друзья весь вечер провели в окружении своих юных поклонников. Те с большим удовольствием слушали истории путешественников и хохотали над потешным рысёнком, то и дело показывавшим свою удаль в сражениях с воображаемыми врагами. Лишь только к ночи, когда все разбежались по аилам, отважная пятёрка осталась в одиночестве. Расположившись полукругом, они лежали у костра и смотрели на большие сияющие звёзды, такие далёкие и такие загадочные.

– Похож, – в очередной раз подметил Рыс-Мурлыс, разглядывая свой грозный лик на бляхе.

– Мы это уже слышали, – покосившись на рысёнка, отозвался Кыркижи.

Человек-гора лежал на спине, закинув руки за голову.

– По заслугам досталась… – продолжил Рыс-Мурлыс.

– И это слышали, – зевая, опять отозвался богатырь.

– Ну что ты заладил: слышали да слышали! Ведь было же дело: вас из болота вытащил, от голода спас…

– А это ещё когда? – спросил Кыркижи.

– Как когда? – возмутился хвастливый зверёк. – А когда за косулей гнались, помнишь! Ты в неё из лука стрелял да всё попасть не мог.

– Ну это ты уж преувеличиваешь! С голода тогда никто не помирал, есть хотелось – да. А нам с Чыдамкай-Кара твоя косуля никак не сгодилась, – возразил Ак-Боро.

– Верно! – согласился богатырский конь.

– Ещё как сгодилась бы! Вам просто повезло, что мы так скоро к лесу вышли! – подскочив на лапы, разошёлся рысёнок. – Денёк, другой и…

– Да я бы скорее камни есть стал, чем мясо! – возмутился белогривый конь. – А зверя мы вместе поймали. Вспомни, кто косулю подстрелил? А верхом ты на ком ехал, прежде чем вдогонку броситься? Рыс, уж больно ты нос задираешь. Всех спасаешь, всем помогаешь. А вот про Велий-Кана совсем позабыл! Не подоспел бы к нам тогда на помощь Кыркижи, на том бы все твои подвиги и закончились.

– Уж лапы-то наверняка затряслись, когда карлик вдруг в верзилу превратился? – пошутил человек-гора.

– Да видел бы ты себя со стороны, когда Ээш про волков, испепелённых духами, рассказывал, – ответил Рыс-Мурлыс. – Помнишь ту косулю, лентами помеченную? Она ничего не боялась, чувствовала себя хозяйкой, не испугалась даже твоего лука. А вот ты мне тогда зайца напомнил – беляка, притих себе и сидишь не шелохнёшься. А когда с утёса в реку падал, помнишь? Да я посейчас твои выпученные глаза без смеха вспоминать не могу…

Человек-гора злился, а рысёнок, замечая это, продолжал с ещё большим усердием вспоминать каждый его промах. И когда Рыс-Мурлыс перешёл к побегу Учинчи Кулака, Кыркижи не стерпел и, схватив говоруна за шерсть на загривке, приподнял над собой. Выпустив когти, Рыс принялся рычать и вырываться.

– Успокойтесь! – остановила их Чалын. – Вы были намного дружнее, когда не понимали друг друга. Рыс, каждый из нас получил свою награду по заслугам. Но вспомни, что сказал нам Меш-Абаай.

И рысёнок вспомнил, как после награждения они все вместе прикоснулись к стволу старого кедра: кто лапой, кто копытом, а кто рукой. Дерево протяжно заскрипело и в тот же миг все пятеро почувствовали необычайную силу, ощутили необыкновенную духовную близость друг к другу. Меш-Абаай приоткрыл им таинство, и друзья незаметно для остальных оказались в царстве растений.

– Х-м-м! – раздался громкий проникновенный голос сверху. – Этакой удивительной истории я давненько не видывал.

Подняв головы, все как один отступили. У дерева появился лик. Глаза его выражали глубокомыслие. Светло-зелёные брови из мха, похожие на пучки паутины, ниспадали до сучковатого носа. Рот дерева напоминал узкое продолговатое дупло.

– А ведь на этом путешествие ваше не заканчивается, – продолжил кедр. – Стезя у каждого из вас своя, но дороги эти между собой переплетаются. Не дайте им разойтись и помните, что вся ваша сила только в вас самих. Чувствую, перемены великие грядут, новое время вершится… Друг друга берегите, дружбой дорожите!

На том наставление кедра закончилось, и друзья вернулись в явь.

– Да-а-а, – протянул пятнистый зверёк, и после того, как богатырь опустил его на землю, продолжил, – Меш-Абаай всё верно сказал. Кыркижи, ты уж меня извини. Вместе мы – сила, один бы я точно ничего не сделал.

– Вот теперь совсем другое дело, – погладив рысёнка, с улыбкой ответил человек-гора, – конечно, извиняю.

– А я уж думал, ты меня никогда понимать не научишься, – взглянув на большого друга, сказал Рыс-Мурлыс.

Все рассмеялись, вспомнив, как рысёнок встретил богатыря и его коня после того, как наёмники были разбиты. Рыс-Мурлыс сразу же принялся донимать объявившихся друзей вопросами. Но Кыркижи лишь разводил руками и мотал головой, а Чыдамкай-Кара отмалчивался. «Эх! – махнув лапой, сказал тогда рысёнок, – из одного слова не вытянешь, а другой, как дерево, стоит себе и ничего не понимает, только ветками размахивает. Одно радует, все живы и здоровы». Каково же было удивление, когда человек-гора вдруг возмутился: «Это, какое ещё дерево? А руки мои – выходит, ветки?!» Растерявшийся рысёнок только и мог, что открыть от удивления рот. Остальные дружно рассмеялись, а потом потребовали разъяснений столь неожиданно раскрывшемуся дару.

Всё оказалось донельзя просто. Сражение богатыря с вороньем длилось совсем недолго. Едва птицы разлетелись, как Кыркижи с Чыдамкай-Кара бросились догонять друзей. Но вот незадача: направление-то они взяли неверное, отчего потом очень долго блуждали по чащобе без еды. И только когда заблудившиеся путники вышли в редколесье, оставив гнетущий лес позади, конь, наконец-то, подкрепился свежей травой. Кыркижи повезло меньше, он высмотрел в сухостое небольшое яйцо и без раздумий его проглотил. На том и закончилась трапеза. А дальше произошло чудо – богатырь услышал речь Чыдамкай-Кара, да не просто услышал, а понял каждое произнесённое им слово: «Бедный хозяин, змеиное яйцо вместе с кожурой взял да проглотил». И в этот самый момент, вспомнив сказание об эрдине [68] , человек-гора осознал, что ему открылось таинство языка зверей.

Ну а потом Кыркижи с Чыдамкай-Кара сопутствовала удача. Вскоре им повстречался охотник с добычей. Он накормил богатыря, дал вяленого мяса в дорогу да ещё и указал верное направление. Оказалось, путники совсем сбились с пути и ушли уже так далеко, что даже Боджингское ханство осталось позади. Путь назад был долог и труден. Прошло немало времени, прежде чем они вышли к Ойгорскому ханству. Такова была история, рассказанная объявившимся богатырём.

За разговором наступила ночь и друзей сморила усталость. Они уснули прямо у костра и спали так крепко, что даже не услышали подошедшего к ним Ойгора. Стараясь не прерывать сладкий сон дочери, хан бережно укрыл её дьюрканом, после чего вернулся к гостям.

Звёзды стаяли с небосвода, и тёплую безветренную ночь сменило свежее утро. Прохлада разбудила Чалын, когда все вокруг ещё спали. На поляне царила тишина, и в золотых лучах рассвета седая пелена тумана стелилась по земле. Взглянув на друзей, девочка улыбнулась. Свернувшись клубком Рыс-Мурлыс спал в объятьях съёжившегося Кыркижи. Утренняя свежесть пыталась пробудить обоих, но они упорно не желали открывать глаза. Чалын укрыла друзей одеялом. Потревоженный рысёнок тонко пропищал, словно мышь. Ак-Боро поднял голову.

– Пусть спят! – прошептала девочка. – Не будем их тревожить.

В этот момент из-за аилов показался человек в сияющем на солнце белом халате. Опираясь на длинную палку, он вёл в поводу навьюченного коня по направлению к лесу.

– Это же Ээш, – встав на ноги, определил Ак-Боро. – Куда это он спозаранок направился?

– Об этом только он один и знает, – ответила дочь хана. – Помнишь, Ээш нам говорил, что дел у него ещё много, а времени осталось совсем мало. Он – странник, и это его судьба. Ээш нас покидает, не будем ему мешать.

Чалын вдруг взгрустнулось. Ей показалось, что добродушного старика она больше никогда не увидит. Тот удалялся, и вместе с ним, казалось, уходил туман. А когда силуэт Ээша скрылся за деревьями, Чалын запрыгнула на Ак-Боро и велела верному другу скакать к Адаане.

Войдя в аил шаманки, дочь хана, повторив слова Меш-Абаай о незаконченном путешествии, полюбопытствовала:

– Адаана, скажи мне, что с Боджингом стало? Его больше нет? И что будет дальше с народом ойгорским?

Женщина молча протянула руку к очагу и разжала кулак. На её ладони лежала скомканная повязка Казыра. Она бросила тряпку в огонь, и та быстро занялась пламенем.

– Больше прока от неё не будет, – сказала Адаана, посмотрев в глаза девочки. – Кам одноглазый аил свой покинул. В Мёртвом лесу его я не увидела. И сюне Боджинга в мире духов не объявлялся.

– Выходит, он жив?

– Этого я не знаю. Мир духов слишком велик, возможно, он в нём затерялся. Да и судьбу целого ханства мне не по силам предсказать.

– Тогда кто знает? Кто может правду сказать?

– Мне это неизвестно, – замотав головой, ответила Адаана. – Хотя… Подожди!

Шаманка подалась к сваленным в кучу вещам, среди которых были сучковатые, напоминающие людей ветки, деревянные фигурки зверей, разноцветные ленточки, камни причудливой формы, косточки птиц, одно орлиное перо и многие другие предметы, кажущиеся совершенно бесполезными в быту.

Адаана переворошила всю груду, прежде чем нашла небольшой полупрозрачный матовый шар. Гладкий со всех сторон, он имел выемку, достаточно глубокую для насадки.

– Не так давно это было. Когда в Яраш-Дьер снег весь стаял и реки от ручьёв разлились, к аилу моему путник чудной вышел. Буура у него был двугорбый. На нём он в одиночку по лунно-солнечной земле странствовал.

– Прямо, как Ээш, – подметила Чалын.

– Какой ещё Ээш? – спросила Адаана. – Не тот ли чудак, про которого ты мне рассказывала?

– Он самый. Сегодня Ээш отправился странствовать, чтобы рассказать людям о Тенгри Кудай. Ээш говорит – Тенгри самый главный среди духов, он всё видит и всё знает.

– Какой ещё Тенгри Кудай?! – проворчала Адаана. – Сумасбродством своим старик духов лишь разгневает. Верховным миром правит отец наш – Ульгень-благодетель, а самым нижним – Эрлик-хан чёрный. Об этом каждый знает… Так вот, путник этот такой же странный, как Ээш. Только старик всё в небо голубое смотрит, а странник, тот…

Окунувшись в воспоминания, Адаана ненадолго замолчала, а потом продолжила:

– Асмиром его звали, и себя он звездочётом величал. Так вот, ночью Асмир не спал, с неба глаз не сводил и говорил, мол, по огням, сверкающим во тьме, можно судьбы людские предсказывать.

– По звёздам? – взглянув на тюнюк, уточнила девочка.

– По ним самым. У звездочёта палка длинная была, с одного конца камнями мелкими усыпанная. Прозрачные, словно капли росы, они на свету сверкали среди узоров причудливых. Как же он палку называл?.. – задумчиво произнесла шаманка. – Не то сопах, не то фосах… Посох ли? Да, посох! Так вот, шар этот на посохе среди прочих камней возвышался. Сквозь него Асмир в небо смотрел и всё глаз щурил. Звездочёт пробыл у меня недолго. Днём выспался да снова в дорогу подался. Но только лишь кюн за горами спряталось, как он вернулся потерей удручённый.

– Асмир шар потерял?

– Именно так. Той же тропой он ко мне вернулся, а шар так и не нашёл. Расстроился сильно да ничего уже не поделать.

– А духи, разве они бы его не нашли?

– Камень нужный среди прочих камней отыскать можно, но не так быстро, как этого хотел Асмир. Да-да, он сам от помощи отказался, ждать не захотел, так и ушёл. А на потерю я набрела случайно. Когда река у горы в ложе прежнее вошла, шар на берегу оказался. Должно быть бродом Асмир переправлялся, да и обронил вещицу свою.

– Значит, звездочёты могут предсказать будущее, – сказала Чалын.

– Возможно, – ответила женщина, передав находку дочери хана.

– А где их искать?

– Искать их надо в том месте, где лежат могучие горы Дьер-Куры [69] …

С нескрываемым любопытством дочь хана слушала Адаану, уже решив для себя, во что бы то ни стало отправиться на поиски звездочёта, чтобы вернуть ему потерю и найти ответ на свой единственный вопрос. Чалын всматривалась в загадочный шар, даже не представляя, каким интересным, а вместе с тем опасным будет её путешествие, полное тайн, приключений и новых испытаний.

Продолжение следует

Примечания

1

Аил – у алтайцев в прошлом посёлок кочевого или полукочевого типа, в котором проживали родственники различных степеней. Также аилом называлось и отдельное жилище (юрта или шалаш) с усадьбой.

2

Ойгор – мудрый.

3

Санжар – пронизывающий.

4

Амаду – цель, мечта, стремление.

5

Чекан – боевой топор.

6

Зайсан – глава (старейшина) рода или племени, избираемый соплеменниками.

7

Согоно – лук (растение).

8

Кезе́р – воин, силач.

9

Кыркижи – силач-гора, человек-гора.

10

Сарлык – дикий як.

11

Кайчы (кайчи) – сказитель, певец.

12

Алып – богатырь.

13

Эжик – вход в жилище, дверь.

14

Тюнюк – отверстие вверху юрты для выхода дыма.

15

Адаана (алт. адаан) – заступничество, защита.

16

Эзен, эрмен – алтайское приветствие – здравствуй, здравствуй.

17

Умай – женское небесное божество. До свободного общения с окружающими ребенок находится под присмотром поводыря Матерь-Умай, а потом под опекой своего двойника (дьула).

18

Мандьак – ритуальная одежда шамана (кама).

19

Ат – лошадь, конь.

20

Кой – овца.

21

Эрлик – владыка подземного мира.

22

Сюне – двойник (душа), вышедший из тела умершего человека.

23

Чалын – роса.

24

Тонокчы (тонокчи) – разбойник, грабитель.

25

Кай – горловое пение жителей Алтая.

26

Буура – верблюд.

27

Адам (алт. ада – папа) – обращение к отцу.

28

Таш-Баш (камень-голова) – дух горы Тош-Туу.

29

Камлание – ритуальные действия шамана, во время которых он общается с духами.

30

Ак-Боро – бело-серый.

31

Арчын (арчин) – можжевельник

32

Топшур – алтайский щипковый музыкальный инструмент с двумя волосяными струнами.

33

Быйан болзын – спасибо.

34

Кызым – дочь.

35

Кардын дьолы (снежный путь) – Млечный путь.

36

Теертпек – национальный алтайский хлеб.

37

Арака – алкогольный напиток.

38

Чегень – напиток, приготовленный из кислого молока.

39

Бадан – растение с целебными свойствами.

40

Талкан – измельчённый жареный ячмень.

41

Кодурге таш – соревнование по поднятию камня.

42

Шоор – флейта.

43

Кыртыш – выражение, передающее крайнее раздражение.

44

Уул – мальчик.

45

Кундулей – уважаемый.

46

Казыр – злой, свирепый.

47

Шуурган – метель.

48

Уулым – сын.

49

Арчимак – переносная сумка-вьюк.

50

Кан – кровяная колбаса, курут – кислый сыр, каймак – сметана.

51

Байана – священное, почитаемое в роду животное или птица.

52

Дьоргом – колбаса из внутренностей барана. Каазы – отварная колбаса из внутренностей лошади.

53

Куучин – рассказ.

54

Бай – богатый человек, имеющий много земли или скота.

55

Ульгень – верховное божество.

56

Кабарга – небольшое, похожее на оленя животное.

57

Сурекей дьакшы – очень хорошо.

58

Тенгри – дух неба.

59

Сеок – род.

60

Йерсу – (алт. Йер-Суб – земля-вода) – дух родины.

61

Дьалама – разноцветные матерчатые ленточки для жертвоприношения.

62

Кызычак – девочка.

63

Шилемир – бранное слово обозначающее «чёрные силы», а также «подлый».

64

Балырууш – говорливый, болтливый.

65

Кюн – солнце.

66

Дьер-су, агаш-таш – горы, реки и леса (как обобщенное – природа).

67

Ийт – собака.

68

Эрдине́ – сокровище. Согласно поверию, эрдине – любой предмет, наделённый волшебными свойствами и способный дать человеку, нашедшему его, необычные способности.

69

Дьер-Куры – пояс земли (Уральские горы).

ОглавлениеМакс СаблинЧалын – дочь снежных вершин. Книга 1. Южные ветрыКак всё начиналосьГлава 1. Красивый крайГлава 2. РождениеГлава 3. Хан Боджинг и его Третье УхоГлава 4. Настырный соседГлава 5. Лиственное чудищеГлава 6. Первая схваткаГлава 7. День рожденияГлава 8. Обитатель Мёртвого лесаГлава 9. Побег из родного аилаГлава 10. Велий-КанГлава 11. Волчья стаяГлава 12. Ээш и его небесная вераГлава 13. Поход в Долину семи водопадовГлава 14. ЙерсуГлава 15. Подземный мир духовГлава 16. Шайка Учинчи КулакаГлава 17. В поисках КазыраГлава 18. Путь домойГлава 19. Возвращение хана ОйгораГлава 20. Камень Пуп ЗемлиГлава 21. НаёмникиГлава 22. Начало новых времён

Комментарии к книге «Чалын – дочь снежных вершин. Книга 1. Южные ветры», Макс Саблин

Всего 0 комментариев

Комментариев к этой книге пока нет, будьте первым!

РЕКОМЕНДУЕМ К ПРОЧТЕНИЮ

Популярные и начинающие авторы, крупнейшие и нишевые издательства