«Мурашки»

Прибыли поутру, а встретили нас хуже некуда: на берегу – ни души, только куча трупов да разбросанные куски людей, танков и грузовиков. Пули летели отовсюду сразу – тоже мне удовольствие. Попрыгали в воду, но там оказалось глубже, чем представлялось, а я еще и поскользнулся на консервной банке. Тут парню как раз позади меня подоспевшей пулей на три четверти смазало физиономию, так что банку я оставил на память. Выловил, что сумел, из этих трех четвертей своей каской и отдал ему обратно; он тут же отправился на поиски санитаров, но, похоже, ошибся направлением, потому что постепенно ушел под воду с головой, а вряд ли на такой глубине достаточная видимость, чтобы он смог найти обратную дорогу.

После этого рванул я куда надо и тут же схлопотал чьей-то ногой по физиономии. Собрался было выдать мерзавцу по первое число, а от него после разрыва мины остались одни ошметки, с которых взятки гладки; ну что ж, плюнул на его выходку и побежал дальше.

Метров через десять наткнулся на трех ребят, которые притулились за бетонным блоком и палили куда-то поверх стены. Они насквозь промокли, вода с потом, да и я от них недалеко ушел – короче встал на колени и давай поливать вместе с ними. Вернулся лейтенант, он держался обеими руками за голову, а изо рта у него текло что-то красное. С недовольным видом он быстрехонько растянулся на песке и, разинув пошире рот, протянул вперед руки. Здорово он заляпал весь песок, а ведь это было, пожалуй, одно из последних чистых мест на всем побережье.

С берега наше судно выглядело на мели вначале ужасно глупо, а потом вообще перестало выглядывать – на него как снег наголову свалилась парочка снарядов.

Мне это не понравилось, потому что внутри там оставались два дружка, их так нашпиговали свинцом, что они не рискнули сунуться в воду. Похлопал по плечу троицу стрелявших со мной и говорю: "Ну что, пошли?" Само собой, пропустил их вперед – и не ошибся, первого и второго подстрелила парочка, с которой мы перестреливались; передо мной остался только третий, дай ему, бедолаге, не подфартило: не успел он избавиться от того, что понастырнее, как второй негодяй его уже прикончил, и этим вторым пришлось заняться мне.

У тех двух бандитов за углом оказался пулемет с целой кучей лент. Я развернул его в противоположную сторону и поднажал на гашетку, но скоро пришлось это дело прекратить, потому что у меня заложило уши, да и он заглох. Их, должно быть, нацеливают на стрельбу только в нужном направлении.

Здесь было поспокойнее. Сверху пляж виднелся как на ладони. На море со всех сторон дымило и вовсю плескалась вода. На палубах больших броненосцев посверкивали вспышки залпов, а над головой со странным глухим звуком пролетали снаряды, словно кто-то ввинчивал в воздух басовито гудящий цилиндр.

Прибыл капитан. Нас оставалось всего одиннадцать. Он сказал, что этого маловато, ну да итак управимся. Позднее, мол, докомплектуемся. А пока приказал рыть окопы, я подумал было, чтобы там отоспаться, ан нет – оказалось, сидеть в них и отстреливаться.

Наудачу прояснилось. Теперь с кораблей вываливались крупные партии десантников, а между ног у них в отместку за всю эту катавасию так и сновали рыбы, многие из-за этого падали в воду и, вставая, ругались почем зря. А некоторые, так и не встав, уплывали, покачиваясь на волнах, и капитан приказал нам под прикрытием танка подавить пулеметное гнездо, которое опять застрочило.

Пристроились к танку. Я – последним: не очень-то доверяю тормозам этих махин. Зато за танком удобнее, потому что не надо путаться в колючей проволоке, да и пикеты сразу не помеха, но я терпеть не могу, как он давит трупы – с эдаким препротивным звуком, который лучше бы и не вспоминать, а временами только его и слышишь. Минуты через три он подорвался на мине и загорелся. Два парня так и не смогли из него вылезти, третий смог, но одна нога у него осталась внутри; не знаю, заметил ли он это, до того как умереть. Все-таки два танковых снаряда залетели к тому времени к пулемету в гнездо: побились и птички, и яички. Парням, которые теперь высаживались, полегчало, но ненадолго: прочистила глотку противотанковая батарея, и еще десятка два-три ребят плюхнулось вводу. Я растянулся на пузе. Отсюда было видно, как те, с батареи, обстреливали наших. Меня прикрывал горящий остов танка, вот и удалось тщательно прицелиться. Наводчик скорчился в три погибели и упал; должно быть, я всыпал ему низковато, но времени исправиться у меня не оставалось – надо было еще срубить трех других. Пришлось повозиться, хорошо еще, что треск горящего танка заглушал их вопли. Наконец-то приделал и третьего, хотя и грубовато. А тем временем со всех сторон продолжало громыхать, все тонуло в дыму. Как следует протер глаза, чтобы получше видеть: пот заливал лицо. Вернулся капитан. Он мог двигать только левой рукой. "Вы не могли бы, – говорит, – прибинтовать мне правую руку к туловищу – да покрепче?" Отчего ж не могу – давай прикручивать ее перевязочными бинтами. Но тут его вдруг подбросило ногами вперед, и он приземлился прямо на меня – за спиной у него шмякнулась, оказывается, граната. Окоченел он мгновенно, похоже, так всегда бывает, когда умираешь смертельно усталым, ну да окоченевшее тело скидывать с себя намного удобнее. А потом меня сморило, а когда я проснулся, шум доносился откуда-то издалека, а один из этих парней с красными крестами на каске наливал мне кофе.

II

Потом продвинулись вглубь и попробовали применить на практике советы инструкторов и то, чему нас учили во время маневров. Только что вернулся джип Майка. За рулем сидел Фред, а сам Майк состоял из двух половинок: он наткнулся на натянутую поперек дороги проволоку. Вот мы и прикручиваем впереди каждой машины стальные штыри, потому что ездить с поднятыми лобовыми стеклами слишком жарко. Отовсюду постреливают, все время ходим в патруль. Кажется, мы чуток поспешили, и теперь будут трудности со снабжением. Сегодня утром нам расколошматили танков девять, не меньше, а еще приключилась забавная история: базуку одного парня унесло вместе со снарядом, а базука была пристегнута на ремне у него за спиной. Короче, парень набрал сорокаметровую высоту и раскрыл парашют. Думаю, что придется просить подкрепления: недавно что-то щелкнуло на манер секатора

– не иначе, они отрезали нас от тылов…

III

…Мне все это напоминает, как шесть месяцев назад они отрезали нас от тылов. Сейчас мы, наверное, уже полностью окружены, ну да лето позади. К счастью, еще есть продукты, да и снаряжение имеется. Каждые два часа приходится сменяться, чтобы нести вахту, это так изводит. Да еще те, с другой стороны, забирают форму наших ребят, попавших в плен, и надевают ее сами; приходится быть начеку. Ко всему прочему, больше нет электричества, и снаряды сыпятся на голову со всех сторон одновременно. Пока же стараемся наладить связь с тылом, чтобы они выслали самолеты, а то начинается напряженка с сигаретами. Снаружи какой-то шум, что-то там готовится. Даже каску не успеешь снять.

IV

Там и впрямь кое-что готовилось. Почти вплотную подкатили четыре танка. Первый сразу же остановился. Гранатой мы подбили ему одну из гусениц, она моментально, жутко заскрежетав, расползлась, но на пушке это не сказалось. Притащили огнемет, но с этими штуками одна морока: для начала надо расколоть башню танка, иначе она просто лопнет, как каштан, и ребята внутри толком не поджарятся. Втроем мы распилили бы башню пилой по металлу, но тут припылили еще два танка, пришлось прожарить первый не вскрывая. Второй подорвался сам, а третий развернулся, но это был финт – он приехал сюда задним ходом, так что мы немного удивились, когда он принялся обстреливать шедших за ним следом ребят. Ну да свой подарочек ко дню рождения – дюжину снарядов 88-го калибра – мы все-таки от него получили; дом придется отстраивать заново, если кому придет в голову в нем жить, но проще будет занять какой-нибудь другой. В конце концов избавились и от третьего танка, зарядив базуку чихательным порошком; те, внутри, так перестукались головами о броню, что вытаскивать пришлось одни трупы. Только водитель еще не совсем отдал концы – его голова прочно застряла в руле и, чтобы не портить почти целехонький танк, ее пришлось отрезать. За танком прикатили мотоциклисты и подняли дьявольский шум своими автоматами, но с ними удалось разобраться, напустив на них старенькую сноповязалку. Тем временем на нашу голову свалилось несколько бомб и даже один самолет, который наша батарея ПВО сбила нечаянно, потому что обычно она бьет по танкам. Мы потеряли Саймона, Мортона, Бака и КП, все остальные – налицо, не считая руки Слима.

V

По-прежнему в окружении. Уже два дня беспрерывно идет дождь. На крыше не хватает каждой второй черепицы, но капли падают куда нужно, на каждую первую, так что мы почти и не вымокли. Никто не представляет, сколько все это еще продлится. Все время в дозоре, без привычки довольно тяжело пялиться в перископ, да и больше четверти часа по уши в грязи не высидишь. Вчера вот встретил другой патруль. Кто его знает, наши это были или те, другие, но в грязи стреляй не стреляй – невелика разница, разве что ружье разорвется прямо в руках. Чего только не пробовали, чтобы избавиться от грязи, – даже бензином ее поливали и поджигали; да, подсыхает, но потом чувствуешь себя как на сковородке. Проще всего было бы докопаться до твердого грунта, но дозор по уши в грунте – это еще хуже, чем по уши в грязи. Худо-бедно, кое-как попривыкли. Беда в том, что возникают настоящие грязевые трясины. Сейчас жижа еще чавкает за забором, но скоро она опять поднимется до второго этажа, какая гадость.

VI

Со мной сегодня утром приключилась скверная история. Все началось под навесом позади дома, когда я готовил маленький сюрприз двум парням – в бинокль хорошо видно, как они стараются нас засечь. Я взял такой маленький минометик 81-го калибра, чтобы уложить его в детскую коляску, а Джонни должен был замаскироваться под крестьянку и подкатить ее поближе, но первым делом миномет упал мне на ногу – в последнее время такие штуки происходят со мной сплошь и рядом – и шарахнул, когда я полетел вверх тормашками, держась за ступню. Эта крылатая стерва залетела на третий этаж и рванула прямо внутри рояля, на котором тренькал капитан. Адский грохот, рояль вдребезги, но самое досадное – капитану хоть бы хны, во всяком случае, его туше не стало ничуть мягче. К счастью, сразу после этого в ту же комнату залетел на огонек снаряд 88-го калибра. Капитан так и не усек, что они засекли точку по разрыву мины, и поблагодарил меня, что я спас ему жизнь – ведь из-за меня он выскочил во двор; но мне-то от этого не легче – два зуба выбиты, да и все бутылки стояли как раз под роялем.

Кольцо вокруг нас все стягивается, а сверху сыплется не пойми что. Хорошо еще, что погода идет на лад: тучи понемногу рассеиваются, и льет всего девять часов из двенадцати; в этом месяце можно рассчитывать на поддержку авиации. Продовольствия осталось на три дня.

VII

Самолеты начали сбрасывать нам на парашютах какую-то фигню. При виде того, что было в первой коробке, меня даже покоробило: куча лекарств. Поменялся с доктором на плитки шоколада с орехами, вкусного, а не обычной дряни из пайка, да еще на полфляжки коньяка, но доктор свое все равно отыграл, приводя в порядок мою расплющенную ступню. Пришлось вернуть ему коньяк, иначе сейчас у меня оставалась бы только одна нога. Где-то наверху опять загудело, чуть-чуть прояснилось, опять они что-то сбрасывают, на этот раз, похоже, людей.

VIII

Так и есть. Парашютисты. Среди них два таких чудика. Можно подумать, что в самолете они только и делали, что корчили из себя дзюдоистов, молотили друг друга да пихались под сиденьями. Прыгнули они одновременно и стали резвиться – все пытались перерезать друг другу стропы парашютов. Жалко, что ветер разнес их в разные стороны, – им пришлось перейти к ружьям. Редко приходилось встречать таких знатных стрелков. Мы как раз сейчас их хороним, так как высота была приличной.

IX

В окружении. Вернулись наши танки, и противник не выдержал напора. Сражаться как следует я не мог из-за ноги, но зато подбадривал товарищей. Очень волновался. Из окна мне было видно абсолютно все: давешние парашютисты бились как тысяча чертей. Теперь у меня есть платок из парашютного шелка – желтые и зеленые полосы на коричневом фоне – прекрасно подходит к цвету моей щетины, но завтра придется ее сбрить: меня отправляют подлечиться. Я так болел за наших, что запустил в Джонни кирпичом, когда он опять промазал, и теперь у меня еще двумя зубами меньше. На эту войну зубов не напасешься.

X

Привычка сглаживает эмоции. Высказал это Югетте – ну и имена же у них здесь, – когда танцевал с ней в Центре Красного Креста, а она мне и говорит: "Вы – герой". Не успел придумать достойного ответа, потому что Мак хлопнул меня по плечу – пришла пора уступить ему партнершу. Остальные девушки говорили по-английски плохо, а оркестр играл слишком быстро. Нога меня еще немного беспокоит, ну да ладно, через две недели все равно отправляемся. Я отыгрался на одной нашей девице, но форменное сукно слишком толстое, оно тоже сглаживает эмоции. Здесь много девушек, они все же понимают, что им говоришь, и я от этого краснею, но с ними ничего особенного не сделаешь. Стоило мне выйти на улицу, и я сразу же нашел множество других, совсем других, более понятливых девушек, но это как минимум пятьсот франков, да и то в виде исключения для раненого. Забавно, что все они говорят с немецким акцентом.

Мак потерялся из виду, и мне пришлось одному выпить весь коньяк. Сегодня утром у меня страшно болела голова, наверное, в том месте, куда этот коньяк ударил, – или это был кто-то из комендатуры? Денег у меня больше не осталось, потому что я прикупил у одного английского офицера французские сигареты, от которых до сих пор во рту такой привкус… Выбросил их к черту, такая гадость, не зря англичанин мне их сбагрил.

XI

Когда выходишь из магазина Красного Креста с коробкой сигарет, мыла, сладостей и газет, местные провожают тебя взглядом до конца улицы. Непонятно почему: они, конечно же, продают свой коньяк достаточно дорого, чтобы все это себе купить, да и жены у них чего стоят.

Ступня моя почти зажила. Не думаю, что пробуду здесь долго. Сигареты свои продал, чтобы хватило деньжат куда-нибудь выйти, а потом стал стрелять у Мака, но его не так-то просто расколоть. Скука, да и только. Сегодня вечером иду в кино с Жаклиной, встретил ее вчера вечером в клубе, но, по-моему, она не шибко умна: каждый раз отпихивает мою руку, да еще и не прижимается, когда танцует. Местные солдаты – просто ужас: у них у всех разная форма и все всегда нараспашку. В общем, только и остается, что ждать сегодняшнего вечера.

XII

Опять на месте. Все-таки в городе было не так тошно. Продвигаемся очень медленно. Каждый раз, как заканчивается артподготовка, высылаем патруль, и каждый раз один из патрульных возвращается подпорченным каким-нибудь снайпером-одиночкой. Тогда снова начинается артподготовка, вылетают бомбардировщики, которые сносят все вокруг, а две минуты спустя опять начинают стрелять снайперы. Вернулись самолеты, насчитал семьдесят два. Самолеты не очень большие, но ведь и деревня совсем маленькая. Отсюда видно, как штопором падают бомбы и вверх поднимаются красивые столбы пыли, наверное, из-за них звук такой приглушенный. Ну вот, снова идти в атаку, но сначала высылаем вперед патруль. Мне, как всегда, везет – опять в патруле. Полтора километра пешком, не люблю так много ходить, но на этой войне у нас не спрашивают, что мы любим, а что – нет. За руинами сбиваемся в кучу; похоже, во всей деревне не осталось ни одного целого дома. Судя по всему, и жителей тоже осталось кот наплакал, а у тех, которые нам попадаются навстречу, странные, если они целы, лица, а ведь они должны бы понять, что мы не можем рисковать людьми, чтобы спасать вместе с ними и их дома; да и дома-то у них совсем старые, неказистые. И потом, для них это единственный способ избавиться от тех, с той стороны. В общем, это-то они понимают, хотя кое-кто думает, что есть и другие способы. В конце концов, это их дело; может быть, им были дороги эти дома, но сейчас уже наверняка не так дороги, особенно в таком состоянии.

Я по-прежнему в патруле. Иду себе последним, так спокойнее, а первый только что сдуру провалился в воронку с водой. Вылез оттуда, а в каске полным-полно пиявок. А еще он выудил оттуда большую разинувшую от изумления рот рыбину. На обратном пути Мак ему показал, как выпендриваться, и теперь он совсем разлюбил жевательную резинку.

XIII

Только что получил письмо от Жаклины, она, наверное, отдала его какому-нибудь солдату, чтобы тот отправил его с военной почтой. Ей-Богу, странная она девушка, но, может, они все с приветом. Мы отступили немного по сравнению со вчерашними позициями, но завтра снова наступаем. Все те же разрушенные деревни, какая тоска. Нашли тут совсем новый радиоприемник. Ребята пытаются сейчас его наладить, даже не знаю, можно ли заменить лампу огарком свечи; думаю, что можно, мне уже слышится "Чаттануга", мы еще танцевали под нее с Жаклиной незадолго до моей отправки. Ответить ей, что ли, если будет время? А вот заиграл Спайк Джонс, тоже музыка что надо; скорее бы все это кончилось и можно было бы пойти и купить цивильный галстук в голубую и желтую полоску.

XIV

Вот-вот отправляемся. Опять у линии фронта, и снова сыпятся снаряды. Идет дождь, не очень холодно. Джип идет как по маслу. Скоро высадимся и дальше пойдем пешком.

Похоже, дело идет к концу. Не знаю, как они, но мне бы хотелось поскорее убраться отсюда подобру-поздорову. Попадаются участки, где нам серьезно достается. Поди узнай, что будет дальше.

Через две недели у меня будет еще одна увольнительная, и я написал Жаклине, чтобы меня ждала. Может, зря я это сделал; никогда нельзя попадаться на их удочку.

XV

Все еще стою на мине. Сегодня утром отправился патрулировать, и, как обычно, шел последним. Остальные прошли мимо, а я услышал под ногой щелчок и замер на месте. Эти штуки взрываются только после того, как убираешь с них ногу. Перекидал ребятам все, что оставалось в карманах, и сказал, чтобы уходили! Я тут совсем один. Мог бы дождаться, когда они вернутся, но сказал им, чтобы не возвращались. Можно попытаться отпрыгнуть в сторону и упасть плашмя на землю, но до чего ужасно – жить без ног… Оставил только блокнот и карандаш. Отброшу их как можно дальше, перед тем как поменять ногу, а сделать это пора, потому что мне осточертела война и потому что у меня в ноге мурашки.

Оглавление