«Hochzeitsreise»

Владимир Сорокин

HOCHZEITSREISE

водевиль в пяти актах

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

МАША РУБИНШТЕЙН - еврейская беженка из Москвы 80-х; при случае делится на Машу-1 и Машу-2.

ГЮНТЕР ФОН НЕБЕЛЬДОРФ - сын своего отца.

ФАБИАН ФОН НЕБЕЛЬДОРФ - оберфюрер СС, отец Гюнтера.

РОЗА ГАЛЬПЕРИНА - следователь НКВД, мать Маши.

МАРК - бывший психиатр.

ГЕРД - секретарь Гюнтера.

ЭЛИСКАЗЕС - слуга Гюнтера.

ПОВАР-КИТАЕЦ ШОФЕР АВТОФУРГОНА

ШЕСТЬ СУЩЕСТВ НЕОПРЕДЕЛЕННОГО ПОЛА

Hochzeitsreise - свадебное путешествие (нем.)

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Сцена поделена на два пространства: яркий верх, темный низ. Вверху сильно увеличенная картина в позолоченной раме: баварский натюрморт времени Октоберфеста - Вайссбир (пшеничное пиво), Вайссвурст (телячья колбаса), Брецель (крендель) на фоне Альп, Нойшванштайна (замок Людвига Баварского), Озера и Голубого Неба. В натюрморте сидит Маша Рубинштейн-1. Она в кожаном комбинезоне, сапожках, на голове мужская баварская шляпа с кисточкой. Внизу, в темном пространстве - Маша Рубинштейн-2. Она голая, с распущенными волосами.

МАША-1 (вынимает из натюрморта "Вайссбир", бросает Маше-2). Маринка! Привет тебе, сумасшедший зайчик мой! Свалиться тебе со стула, если сразу не догадаешься кто тебе пишет! Ну? Ну?! Алешка на двоих? Дяденька, дай ус потрогать? Шеф, жми в Переделкино? Чернушка с пальчиком?! Свалилась, свалилась! Забыла Машеньку! Ну и сволочушка ты! Ну и скотинчик потненький! Ха-ха-ха!

МАША-2 (ловит "Вайссбир", которое оказывается многогранным куском льда с нанесенным на одну из граней изображением Вайссбир. Ставит кусок рядом с собой изображением вниз, так что виден только лед). Милая Марина, здравствуй. Вероятно, ты удивишься, получив это сумбурное письмо. Поверь, я испытываю сейчас острое чувство стыда за мое пятилетнее молчание, но умоляю понять меня и простить. Ангел мой, верю и надеюсь, что ты поймешь и простишь.

МАША-1 (вынимает из картины "Альпы", бросает Маше-2). Рыбка, ты наверно дуешься на меня, ругаешь последними словами! Еще бы! Подруга в лагере, а эта сволочь Машка свалила за бугор, вместо того, чтоб разделить, так сказать, участь! Да еще и молчала, как партизан на допросе! Ругай меня, котик! Я свинья! Ой, но как я рада, что ты отпыхтела, что этот ебаный лагерь позади! Четыре года за вонючую горсть анаши! Когда узнала, я просто охуела! При Ельцине такого свинства не было бы: трахнул бы тебя следователь и отпустил с миром, как нас тогда в 18-м отделении, помнишь? Помнишь, как у Борьки пили потом на радостях? Как он нас трахал по очереди? А как подрались потом из-за маникюрного набора, а он нас примирил по-своему, по-мужски! Ха-ха-ха! Знаешь, киска, когда мне сказали, что его грохнули в Питере, я плакала. А потом пила за упокой Боренькиной души. Угадай, что? Правильно, рыбка! "Абсолют"!

МАША-2 (поймав ледяную глыбу "Альпы", ставит на "Вайссбир", изображением вниз). Марина, когда печальное известие о твоем аресте дошло до меня, сердце мое готово было разорваться на части. Я молилась и плакала, я роптала на Бога и проклинала наше тоталитарное государство, способное на четыре года лишить свободы прелестную женщину всего лишь за ее страсть к пыльце дикого растения, выросшего на свободных просторах Узбекистана.

МАША-1 (вынимает "Вайссвурст", бросает Маше-2). Но все это муде, солнышко! Забудь прошлое, как страшный сон! Тебе сейчас 30, женщина в полном соку, у которой все впереди в буквальном и в переносном смысле! Что, не разучилась Маша шутить? Теперь о деле: в январе в Москву поедет один ублюдок. Он привезет тебе приглашение и поможет с визой. Если наши хуесосы тебя не выпустят, как опасную рецидивистку, эта же сволочь поможет тебе сделать фальшивый паспорт. Поедешь под фамилией Джугашвили или Шикльгрубер, какая разница! В общем, киса, бери ноги в руки, пудри мордочку, брей лобок - и к нам в Мюнхен! Пиво здесь отличное, мужики тоже ничего! Найдем тебе баварского буйвола с пивным брюхом и толстой мошной! Ах, солнышко, при моих нынешних возможностях мы с тобой горы свернем, перетрахаем пол-Германии, не будь я Машка Рубинштейн!

МАША-2 (устанавливает "Вайссвурст"). Радость моя, не думай о прошлом, или старайся не думать, не вспоминать. Твой возраст соответствует поре расцвета у женщин, так что у тебя есть все основания смотреть в будущее с Верой, Надеждой и Любовью. Со своей стороны, я приложу все силы, чтобы Счастье перестало быть для тебя абстрактным понятием, и чтобы Радость и Покой вошли в твою душу. Один добродетельный и отзывчивый человек любезно согласился помочь тебе вырваться из тоталитарного ада. Надеюсь, что моя горячая молитва так же поспособствует этому нелегкому предприятию. Молись, Марина. С Божьей помощью ты в скором времени окажешься в благодатной Баварии, где измученная душа твоя найдет наконец Отдохновение. Мы будем гулять с тобой в Английском парке, поедем на чудесные озера. Я покажу тебе Старую Пинакотеку и дом, где Томас Манн писал твой любимый роман.

МАША-1 (вынимает и бросает "Голубое Небо"). Ах, Маринка, жопка ты сладкая! У меня были такие времена, или, официально говоря, этапы в эмигрантской жизни, что одно твое слово только бы и успокоило, а так - хоть в петлю лезь. Ужас, что твоя Маша перенесла. Но, слава Хую, все позади. Так что, свой эмигрантский лагерный срок я тоже отсидела и вышла, как говорится, на свободу с чистой совестью. Но не это главное, киса, не это! Главное... держись за стул, кисонька! Держишься? Крепко? Я - жена миллионера. Твоя Маша Рубинштейн - жена немецкого миллионера! Это не пиздеж, Маринка! Я не вру! Я не вру! Я не вру! Ха-ха-ха!

МАШA-2 (устанавливает "Голубое Небо", тем самым сооружая вокруг себя что-то вроде ледяной избушки). Мне многое хочется поведать тебе, многим поделиться. За эти 5 лет на чужбине я пережила столько, что какой-нибудь женщине хватило бы на целую жизнь. Далеко не всегда мое здешнее существование было отмечено благополучием. В минуты отчаянья часто я вспоминала тебя, и это утешало меня, давало силы. К счастью все тяжелое миновало, Бог смилостивился над моей заблудшей душой и послал мне Друга. Это милый, добрый и честный человек. Недавно он стал моим мужем.

МАША-1 (бросает "Брецель"). Котик, все по порядку. Уехала я сразу после нашей глупой ссоры. Сволочь Нинка давно мечтала, чтобы мы поцапались. И добилась своего. Я тебе всегда повторяла - не спи с этой тварью. Ну, хуй с этим, дело прошлое. Значит, сперва Израиль с папочкой. Ударило ему на старости лет жениться на моей ровеснице. Она израильская подданная. Ну и поехали в землю обетованную. Когда приземлились в Иерусалиме, мне стало плохо: жара, евреи-фронтовики с советскими медалями, с потными женами и глупыми детьми, а у меня еще первый день менструации. Бухнулась в обморок. Потом день проплакала все чужое, а главное жарища, как в Крыму, а я Крыму предпочитала Рижское взморье, да и там - только неделю, ты помнишь: недельку поплаваем, позагораем, поебемся - и скорей в Москау. А тут - месяц, другой, третий. Потом вроде привыкла, успокоилась. Учила иврит, прикидывала насчет работы. Любовничка завела. Сладкого. Смуглого. Трахался классно, но от меня хотел одного - чтобы я поскорее родила ему пару жиденков. Представляешь? Совсем как твой Мишка-мудак! Хотел построить крепкую еврейскую семью! Это со мной-то!

МАША-2 (устанавливает "Брецель"). Надеюсь, ты понимаешь, что меня подобная перспектива совсем не устраивала. Помнишь, мы гуляли с тобой как-то осенью в Сокольниках и ты сказала: "Маша, ты не создана для семейного благополучия"? "Но для чего же я, по-твоему, создана?" - спросила я тогда. "Для любви", ответила ты со свойственным тебе максимализмом. Я долго смеялась. Теперь же я понимаю, как ты была права. К сожалению, многое в своем характере я осознала и поняла только в результате болезненного, мучительного опыта. Несмотря на стопроцентную еврейскую кровь я поняла, что Восток далек от меня, впрочем, как далека и Америка. Мне претят общинность, коллективизм, национализм, равно как и сверхдержавный шовинизм, имперскость, желание мирового господства. "Я европейка, - сказала я своему отцу. - Я хочу жить в Европе". К счастью, он понял меня и благословил на новые мытарства. Еще в Москве я познакомилась с Александром Глузманом - милым и добропорядочным человеком...

МАША-1 (кидает "Озеро"). Он тогда когти рвал со страшной силой, ему за фарцу иконами срок грозил. Как говорится - улетела птичка из-под ножа. А в Израиле он семитской этнографией объелся, на свою бабу болт забил, хоть она уже была с ребенком: хочу в Париж! Я тоже в Париж хотела, а куда еще хотеть? Не в Хельсинки же. В общем, трахнулись мы с ним, купили билеты - и в Париж. Лечу и думаю - вот, пиздец, город нашей с тобой мечты. Ив Монтан, Елисейские поля. Пляс Пигаль. Думаю, вот где душа расправится, вот где вздохну свободно. Но теперь, трезво оценивая всю Европу, скажу тебе без дураков: хуевей столицы, чем Париж, я не встречала. Город маленький, грязный, везде пробки, черномазых и арабов до хуя. Французы - такие свиньи! Жадные, мещане до мозга костей, но каждый - пуп земли. Сколько меня не ебли французы, еще в России, - никто никогда ничего не подарил! А бюрократы у них - еб твою мать! Пока мы вид на жительство получили, я поседела. А потом началось самое хуевое - денег нет, живем на пособие, Сашка подрабатывает грузчиком. А я... Знаешь, чем я там зарабатывала? Лепила пельмени для русского ресторана "Метелица". Убиться веником, зайка! Я - дочь профессора Рубинштейна сижу в однокомнатной квартирке в арабском районе и леплю пельмени! Пиздец всему!

МАША-2 (из окошка недостроенной ледяной избушки). Пизцец всему.

МАША-1 (забирает оставшийся "Нойшванштайн" и выпрыгивает из пустой рамы). А эмиграция! Вот где паноптикум, хоть всех в кунсткамере выставляй! Мудаки, тупицы, павлины.

МАША-2. Мудаки, тупицы, павлины.

МАША-1. А эти писатели наши, властители дум. Такое говно, такое говно!

МАША-2. Такое говно, такое говно.

МАША-1. А художники! Только бы поскорее в постель уложить, трахнуться кое-как и хныкать, как они любят Россию-матушку и как не хотели уезжать. Свиньи! МАША-2. Свиньи.

МАША-1. В общем, в Париже я говна хлебнула - мало не покажется.

МАША-2. Мало не покажется.

Маша-1, пристально смотрит на избушку, потом с криком бросает в нее "Нойшванштайн". Избушка разваливается на куски, Маша-2 выскакивает из нее, Маша-1 гонится за ней, продолжая кричать, Маша-2 вспрыгивает в раму, рама начинает раскачиваться, поднимаясь над сценой. Звучит бравурная музыка. Маша-1 плачет, садится на пол, закуривает.

МАША-2 (весело раскачиваясь на раме). Но было и в Париже светлое пятно. Эдик. Утешил и обогрел меня просто по-отечески. Первый эмигрант, который сказал мне две очень важные вещи. Первое: эмиграция, это в любом случае трагедия. Второе: на Западе ебаться без презервативов можно только с приличными людьми. Так что, делай выводы. Маша, сдерживай свой темперамент.

МАША-1 (курит, всхлипывая). Вот. А потом говорит... хочешь, говорит, я тебя с приличным человеком познакомлю. Я говорю - мне все равно, знакомь. Ну и... у них было суаре по поводу продажи картины Эдика одному немцу. Эдик говорит - приходи, он парень симпатичный, только со странностями. Химик. Вроде, из очень богатой семьи. Собирает живопись еврейских художников. Торчит на еврейской культуре. Учит иврит. Приходи.

МАША-2. Признаться, я ожидала встретить такого плешивого очкарика, скучного, как гороховый суп. Но, рыбка моя, когда я вошла и ЕГО увидела, я просто охуела: высокий альбинос, голубоглазый, лицо красивое, породистое, странное, нервное, - то, что надо. 41 год, а выглядит моложе меня. Но при этом весь какой-то пришибленный, робкий.

МАША-1. Да... встал и смотрит на меня, будто он у меня что-то украл. Стоит, как хуй, и смотрит. Я даже смутилась сперва. Но... честно скажу - я сразу заторчала на нем. Врать не буду. Сразу заторчала.

МАША-2. И стала лихорадочно вспоминать свой семейно-школьный немецкий. Меня же дедушка-бабушка на братьях Гримм дрочили с пеленок, еврейское воспитание профессорской дочки, что ты хочешь, а папаша за завтраком бывало (декламирует с сильным русским акцентом):

Ихь штанд геленэт дэн Мает

Унд цэльте едэ Велле

Адэ, майн щенес Фатерланд,

Майн Шифф, дас зегелт шнелле.

МАША-1 (всхлипывая). Ну и... в общем, я это... ну...

Рама перестает раскачиваться.

МАША-2 (пристально смотрит на Машу-1). И?

МАША-1 (плачет). Знаешь... ну... я тогда... я тогда...

МАША-2 (выплывает из рамы, зависает в воздухе над Машей-1). Что?

МАША-1 (рыдает). Ну... я... я... тогда... я...

МАША-2 (тихо, зловеще). Пошла вон отсюда.

МАША-1 (перестав рыдать, поднимает голову и видит нависшую над собой Машу-2). А?

МАША-2 (нажимает рукой на голову Маши-1, вдавливая ее в пол). Воооооон.

Маша-1 исчезает.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

На заднике сцены висят две массивные пустые рамы. Сцена покрыта большими белыми кусками, похожими на части разборных детских картин "puzzle". К каждому куску приделан либо белый крюк, либо белая женская туфля. Посередине сцены с бокалом шампанского стоит Гюнтер. На нем элегантный, но слегка чопорный костюм. К Гюнтеру подходит Маша. На ней красивое вечернее платье, в руке бокал шампанского. Звучит французская эстрадная музыка.

МАША. Добрый вечер. Меня зовут Маша.

ГЮНТЕР (говорит, сильно заикаясь). Дддобрый вввечер. Гюнтер.

МАША. Вы интересуетесь еврейской живописью?

ГЮНТЕР. Ннне только. Ннно вообще еврейской кккультурой.

МАША. Почему?

ГЮНТЕР. Ну... эттто очччень интересно.

МАША. Эдик сказал мне, что вы знаете иврит.

ГЮНТЕР. Нннемного.

МАША (на иврите). Где вы учили иврит?

ГЮНТЕР (на иврите). Я учччил ивврит в Иерусалимском уннниверситете.

МАША (на иврите). И как долго?

ГЮНТЕР (на иврите). Два гггода.

МАША. Два года? (Смеется). А я смогла только два месяца.

ГЮНТЕР. Пппочему?

МАША. Потому что надоело!

Смеются.

МАША. Вы прожили в Иерусалиме два года? И вам не наскучило?

ГЮНТЕР. Сссовсем нет. Там всссе очччень интересно. Очччень.

МАША. А я за год там чуть с ума не сошла от скуки.

ГЮНТЕР. Вы еврейка?

МАША. Стопроцентная!

ГЮНТЕР. И ввам бббыло скучно на своей ииисторической родине?

МАША. Жутко скучно!

ГЮНТЕР. Ккконечно, в Израиле мммного проблем. Бббезработица. Ппполитические проблемы...

МАША. Да это не важно. Везде одни и те же проблемы. Просто мне было скучно там.

ГЮНТЕР. А голос крови?

МАША Я его слышала довольно редко.

ГЮНТЕР. Правда? И вам не странно это?

МАША. Очень странно! (Смеется.) Я в Москве тоже всегда шутила над всеми этими еврейскими семейными обрядами. А отец мне говорил: ничего, приедешь в Израиль - перестанешь смеяться. Приехали. Папа первым делом повел меня к Стене Плача. Чтоб исправить раз и навсегда. Перед этой стеной плачут все евреи. Все, без исключения. Я очень хотела заплакать. Стою и хочу. Но так и не заплакала.

ГЮНТЕР. А я плакал.

Гюнтер и Маша застывают на месте. Сквозь пол сцены прорастают шесть нагих существ неопределенного пола. Быстро, неслышно и легко передвигаясь по сцене, существа подхватывают белые куски, обратная сторона которых покрыта изображением, вставляют их в рамы. Куски с крюками образуют портрет мужчины в форме оберфюрера СС, куски с туфлями - портрет женщины в форме майора НКВД. Покончив с портретами, существа совершают сложные движения вокруг Гюнтера и Маши, и говорят холодными, отстраненными голосами.

1 Вот такие пироги, Маринка.

2 Он плакал у Стены Плача, а я нет.

3 Короче, стали мы пить русскую водку за немецко-еврейскую дружбу.

4 Пили лихо, в твоем духе.

5 Гюнтер старался не отставать.

6 Но, чем больше пил, тем больше цепенел.

1 И на меня смотрит и смотрит.

2 И я торчу от него, как от анаши.

3 Эдик музыку врубил, я взяла Гюнтера за руку. МАША. Гюнтер, давайте танцевать. (Звучит музыка.) ГЮНТЕР. С удодовольствием.

4 Встал, как на расстрел. Маша и Гюнтер танцуют.

5 Положила я ему руки на плечи.

6 Чувствую - весь как каменный.

1 И белый, как сметана.

2 Губы дрожат.

3 Вспотел, бедный.

4 Я даже испугалась.

МАША. Гюнтер, вам плохо?

ГЮНТЕР. Нет, нннет, все в пппорядке...

МАША. Может я что-то не так делаю?

ГЮНТЕР. Нет, нннет, что вы... все хорошо, все очччень хорошо...

МАША. Но вы совсем бледный. Серьезно, что случилось?

ГЮНТЕР (с трудом улыбаясь). Маша, все в пппорядке... дддля меня это все нннормально. Не обббращайте внимания. Все нннормально.

МАША. Правда? Не врете?

ГЮНТЕР. Маша, вы очччень красивая. И мне ооочень хххорошо с вами.

МАША (тихо). Мне тоже.

5 В общем, торчим друг от друга.

6 А он продолжает каменеть.

1 Думаю, может человек гиперсексуальный, как наш Пушкин.

2 И силится скрыть свою страсть.

3 Но у него это плохо получается.

4 Да и какое мне дело, в конце концов.

5 Выпили еще. (Подносит Гюнтеру и Маше рюмки с водкой. Они пьют.)

6 Потом еще. (Подносит новые рюмки. Гюнтер и Маша пьют.)

1 И еще. (Подносит, Гюнтер и Маша пьют.)

ГЮНТЕР (пьян, но по-прежнему скован; с трудом улыбаясь). Я... я тттак давно не пппил водки... я вввыпил слишком минного.

МАША. Разве это много?

ГЮНТЕР. Для меня - да.

МАША. Есть такая русская пословица: что русскому хорошо, то немцу смерть.

ГЮНТЕР. Очччень хорошая пппословица.

МАША. (со смехом). Да что ж хорошего? Если вам выпить две бутылки водки, вы можете Богу душу отдать, а моя подруга Марина, например, после двух бутылок могла еще кататься на коньках. И не падать.

ГЮНТЕР. Очччень хорошая ппподруга (берет Машину руку).

МАША (смеется). Что? Почему?

ГЮНТЕР. Маша, вы очччень... очччень милая и хххорошая... очччень...

2 Держит мою руку, не отпускает.

3 Я смеюсь, как дура.

4 Но чувствую - кризис назрел, как писал Ленин.

5 И надо брать руль Истории в свои хрупкие женские руки.

МАША. Гюнтер, давайте сбежим отсюда!

ГЮНТЕР. Кккуда?

МАША. Куда хотите. Только не ко мне домой.

Существа делают коллективный пасс, возникает большая двуспальная кровать, Гюнтер падает на нее лицом вниз. Маша садится на него.

6 А когда в отеле я стала его раздевать, он совсем окаменел.

1 Помнишь, как мы с тобой с утопленника джинсы стягивали.

2 Точно такое чувство.

3 И весь мокрый от пота, хоть выжимай.

4 Мне сексуальные невротики попадались часто.

5 Чего-чего, а этим добром Россия богата.

6 Но такого я еще не видела.

1 Тяжелый случай.

Маша и существа раздевают Гюнтера. Он кричит.

ГЮНТЕР. Ннненавижу это говно! Я ненннавижу этгто говно! Ненавижу!

МАША. Ну что с тобой? Кого ты ненавидишь? ГЮНТЕР. Ннненавижу! Ненавижу! Ннненавижу!

МАША (сидя на нем, раздевается). Ты меня ненавидишь?

ГЮНТЕР. Нет, нннет, нет! Прости меня! Маша! Гггговно... Говно! Говно!

МАША. Кто говно?

ГЮНТЕР. Все ггговно! Все говнно! Ннненавижу это ггговно!

МАША. Что с тобой?

ГЮНТЕР. Говно! Гггговно! Говно!

2 Стала гладить его по спине.

3 Задергался, как от электричества.

4 А сам такой красивый.

5 Нежный.

6 Стройный.

1 Сладкий.

2 Беспомощный.

3 Как мальчик.

МАША. Ты мальчик?

ГЮНТЕР. Говно! Ггговно! Говно!

МАША. Милый мальчик, повернись ко мне.

ГЮНТЕР. Нет! Нннет! Нет!

МАША. Повернись. Тебе будет хорошо.

СУЩЕСТВА. Повернись.

ГЮНТЕР. Нееееет!!!

4 Ну, нет - так нет.

5 Встала (встает).

6 Закурила (закуривает).

1 Прошло минуты две.

ГЮНТЕР (тихо). Мммаша... пппомоги мне.

МАША. Как?

ГЮНТЕР. Бей меня. Пппожалуйста. Умммоляю тебя. Бббей меня. Бей и повторяй: вввот тебе, мрамор.

МАША. Ты - мрамор?

ГЮНТЕР. Нннет, я не мммрамор.

МАША. А что это? Мрамор? Это кличка? Или просто - мрамор?

ГЮНТЕР (волнуясь). Я не зззнаю, Маша, эттто не важно, ттты бей, бей меня и ппповторяй: вот тебе, мрамор, вввот тебе, мрамор. Пожжалуйста, Маша.

2 Знаешь, рыбка, если бы такой фрукт мне попался раньше.

3 Сразу бы на хуй послала.

4 А тут.

5 Не знаю.

6 Что-то он во мне задел.

1 И довольно сильно.

2 Чувствую, что он не мазохист.

3 Но что-то здесь другое.

4 А что - не понимаю.

5 И тело прелестное.

6 Дрожит и блестит от пота.

1 Взяла его ремень.

Маша вытягивает из брюк Гюнтера ремень. Приближается к Гюнтеру, нерешительно замахивается и бьет.

СУЩЕСТВА. Вот тебе, мрамор.

ГЮНТЕР. Да!

Маша бьет сильнее.

СУЩЕСТВА. Вот тебе, мрамор.

ГЮНТЕР. Да!

Маша бьет сильно.

СУЩЕСТВА. Вот тебе, мрамор.

ГЮНТЕР. Да!

Маша бьет.

СУЩЕСТВА. Вот тебе, мрамор.

ГЮНТЕР. О, дааааааааа!

Существа накрывают Гюнтера своими телами, образуя что-то вроде кокона. Свет гаснет.

ГОЛОС МАШИ. Он пробормотал что-то, затих и скоро заснул. Накрыла я его, пошла в ванну, умылась. Смотрю на себя в зеркало и думаю: еб твою мать, дожила. С другой стороны, ну и что? Чем нас с тобой удивить можно? Помнишь, твой Борька любил тебя трахать, когда ты рыбу чистила? А Николай? Как трахается, так сразу в слезы и про собак своих рассказывает, как он их любит. В конце-концов, что такое нормальная половая жизнь? Ты знаешь? Правильно. И я не знаю.

Яркий дневной свет. Сонная Маша щурится, поднимает голову. Она лежит на той же кровати под простыней. На простыне и вокруг подушки плотно лежат белые розы. У изголовья на коленях стоит Гюнтер. На нем белый фрак.

МАША (смотрит на розы и на Гюнтера). Что это?

ГЮНТЕР. Мммаша, я прошу тебя. Будь мммоей женой. Внезапно появляются существа.

1 Я молчу.

2 Знаешь, сначала хотела рассмеяться.

3 Потом с похмелья слезы подступили.

4 Розы эти пахли почему-то духами "Magie Noire".

5 Духи жен партноменклатуры.

6 И, в общем, я.

1 Ты только не смейся.

2 То есть, я даже.

3 Не ожидала от себя такого.

МАША. Я согласна.

ГЮНТЕР (в сильном волнении). Ппподожди, подожди... милая... дело в тттом..., я тебе не сказззал главного... ты должна это знать, прежде чем ответить.

МАША. Что?

ГЮНТЕР. Эттто очень серьезно.

4 Думаю, либо рак, либо СПИД.

5 Наверно поэтому и трахаться боится.

6 А может простая шизофрения?

1 Хорошо бы.

2 А еще лучше бы простой сексуальный невроз.

ГЮНТЕР. Мммаша... дело в тттом... это очччень серьезно... а для тгтебя это серьезно вдвойне...

МАША. Что это?

ГЮНТЕР. Мммаша... Мммашенька... это... это...

МАША. Ну что, что? Ты болен? У тебя СПИД?

ГЮНТЕР. Эттто хуже СПИДа. Хуже любой ббболезни...

МАША (кричит). Что? Что? Что?

ГЮНТЕР. Отец.

Свет гаснет. Портрет эсесовца выпадает из рамы вперед. Из проема, облитый призрачным светом, выходит изображенный на портрете. Делает несколько шагов и замирает, словно позируя для нового портрета.

СУЩЕСТВА (делая сложные па и движения вокруг стоящего, наперебой проговаривают его биографию). Фабиан фон Небельдорф. Родился в 1901 году в Хомберге (Шварцвальд). Солдат первой мировой войны. С 1918 по 1921 в добровольческом корпусе "Бригада Эрхард". С 1919 член Германского народного союза обороны. С 1921 отчислен из высшей торговой школы в Мангейме за антисемитские выступления. В 1927 вступил в НСДАП, исключен в 1928, вновь вступил в 1931. В 1932 принят в СА. В 1933 заместитель руководителя ведомства по труду в Хайльбронне. В марте 1937 вступил в Испанский иностранный легион, с апреля 1937 по июнь 1939 участвовал в гражданской войне в Испании в составе "Легиона кондор". В октябре 1939 вступил в СС. С июля 1940 штурмбанфюрер СС, командир "Особого батальона фон Небельдорф" со специальными полномочиями. С октября 1942 это подразделение использовалось исключительно для борьбы с партизанами в Белоруссии и на Украине. Впоследствии "Особый батальон фон Небельдорф" бьш преобразован в полк, затем в "Штурм-бригаду СС фон Небельдорф" (Официально "52 я гренадерская дивизия СС"). Подразделение редко участвовало в боях на фронте и почти всегда применялось в "борьбе с бандитами". В сентябре 1944 "штурм-бригада" использовалась для подавления Варшавского восстания, а затем повстанческого движения в Словакии. Обращение этого подразделения с гражданским населением отличалось беспримерной жестокостью. Сам фон Небельдорф был инициатором многочисленных показательных казней "бандитов и их пособников", когда приговоренных вешали на стальных крюках. Последнее военное звание фон Небельдорфа - оберфюрер СС; награжден двумя рыцарскими крестами. С января 1946 в заключении. Освобожден в сентябре 1952. Накануне нового судебного процесса по обвинению в массовых убийствах покончил собой 7.9.1958 в Оберзальцберге на месте разрушенного дома Гитлера.

МАША (подходит к Фабиану фон Небельдорфу, медленно рассматривает его, обходя вокруг, затем непонимающе поворачивается к Гюнтеру). Ну и что?

ГЮНТЕР (по-прежнему стоя на коленях). Я... я... хххотел, чтоб ты зззнала...

МАША (опускается на колени рядом с ним, берет его лицо в ладони). Я люблю тебя.

СУЩЕСТВА. А твоя мама?

МАША. Что... моя мама?

СУЩЕСТВА. А твоя мама?

МАША (обнимая Гюнтера). Да пошли вы!

СУЩЕСТВА. А твоя мама?

МАША (с усмешкой, не переставая обнимать Гюнтера). Ну, хорошо. Моя мама.

Женский портрет выпадает из рамы вперед. Из проема, облитая призрачным светом, выходит изображенная на портрете. Делает несколько шагов и замирает, словно позируя для нового портрета.

СУЩЕСТВА (делая сложные движения вокруг стоящей, наперебой проговаривают ее биографию). Гальперина Роза Исааковна. Родилась в 1920 в городе Конотоп (Украина). Отец рабочий кожевенного завода, мать стенографистка. Окончила среднюю школу. Была секретарем школьной комсомольской организации. По окончании школы работала в Конотопском райкоме комсомола. В августе 1939 райкомом комсомола направлена на работу в НКВД. Член коммунистической партии с января 1940. С января 1941 следователь НКВД. Присвоено звание лейтенанта. С февраля 1942 в Особом отделе 1-го Украинского фронта. Присвоено звание старшего лейтенанта. С января 1946 в составе 242-го Отдельного полка НКВД, специализирующегося по борьбе со "шпионами, диверсантами и изменниками родины" на территории Западной Украины. Обращение этого подразделения с гражданским населением отличалось беспримерной жестокостью. Гальперина активно применяла пытки, одну из которых изобрела сама: голого подследственного подвешивали вниз головой, Гальперина била его острым каблуком женской туфли по половым органам. За это среди сослуживцев была прозвана "Каблучок". Всегда лично расстреливала приговоренных. В мае 1947 присвоено звание капитана. Награждена двумя орденами и пятью медалями. В январе 1948 уволена в запас в звании майора и переведена на партийную работу в Киевский горком партии. С 1949 года зам.зав.отдела культуры. В 1964 приглашена на работу в Министерство культуры СССР. С 1969 главный редактор журнала "Вопросы культуры". В июне 1987 уволена с занимаемой должности. В августе 1991, после провала антигорбачевского путча, покончила собой.

ГЮНТЕР. Скккажи, кккакое твое любимое время гггода?

МАША. Зима.

ГЮНТЕР. А у ммменя - лллето.

СУЩЕСТВА. Значит свадьба будет весной.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Гостиная в мюнхенском особняке Гюнтера. Стены увешаны картинами еврейских художников и предметами еврейского быта. Гюнтер и Маша ужинают за старинным, богато сервированным столом. Повар-китаец ввозит столик-коляску с едой, обслуживает их.

ГЮНТЕР. Милая, ттты так и не отттветила на мой вввопрос.

МАША. На какой?

ГЮНТЕР. Кухню кккакой страны ты предпочччитаешь?

МАША (усмехается). Трудно сказать!

ГЮНТЕР. Пппочему?

МАША. Не знаю... За эти две недели я столько всего перепробовала. По-моему мы обошли с тобой все парижские рестораны.

ГЮНТЕР. Тттеперь предстоит обббойти все мммюнхенские.

МАША. О Боже мой! Я превращусь в корову и ты меня разлюбишь!

ГЮНТЕР (внезапно цепенея). Я... я ннне разлюблю тебя даже кккогда ты пппревратишься в... стул, или в... мокрые ботинки. Ттты мне нужна, как вввоздух. Без тебя я ннне жил, а... знаешь...

МАША (бросается к нему, чуть не сбивая повара с ног, садится Гюнтеру на колени, целует его). Обожаю когда ты волнуешься! Ты становишься таким странным, таким... сумасшедшим! Волнуйся, волнуйся еще! (Целует его.) Спрашивай, спрашивай меня, милый! Спроси, сколько у меня было мужиков!

ГЮНТЕР. Мне эттто не интересно.

МАША. Ну, спроси про что-нибудь... про кухню!

ГЮНТЕР. Кухню кккакой страны ты предпочитаешь?

МАША. Да я не кухню предпочитаю, а блюда. Например, никто не приготовит фаршированную щуку лучше моей бабушки. А цыплят табака лучше Гоги Кавтарадзе. А украинский борщ лучше моей тети. А в ресторане... конечно, это все вкусно, омары в коньяке, лозанья, и это, ну... то что мы ели вчера? Кадык теленка?

ГЮНТЕР. Ри дэ во. Тебе не понравилось?

МАША. Да нет же, очень понравилось, но как тебе сказать... как будто это сделано не руками человека.

ГЮНТЕР. А чьими ррруками?

МАША. Не знаю. Ну, вот это, например (показывает на блюдо с китайской едой) Как это называется?

ГЮНТЕР. Хрустальный поросенок. Эттто блюдо китайцы едят тттолько по большим пппраздникам. В китайской кухне оннно сссамое дддорогое.

МАША. Почему?

ГЮНТЕР. Пппотому что ппприготовить его очень сссложно. Эттто делают только очень опппытные повара. Представь, поросссенка надевают на специальные вилы и дддолго обжаривают на вввесу над открытым пламенем, после чччего он приобретает такой необычный цвет.

МАША. Как-будто из красного стекла! Есть страшно!

ГЮНТЕР. Ты правда не хочешь?

МАША (целует его). Шучу. Хотя, по-хорошему - сварить бы из этого поросенка холодец, поставить бы на стол литра три "Московской" и позвать бы в гости наших мудаков-эмигрантов!

ГЮНТЕР. Ты правда хочешь? Водки?

МАША (смеется). Опять шучу! Ну не каждый же день водку пить! Скажи мне пожалуйста, почему немцы так серьезно все воспринимают? Даже шутки?

ГЮНТЕР (пожимает плечами). Я об этттом не зззадумывался. Мможет тебе пппросто кккажется?

МАША. Да какое там - кажется! Со мной в институте училась одна пара из ГДР, Хорст и Моника. Такие ужасно правильные ребята. Ну и однажды он один пришел на лекцию, без подруги. Я подхожу и говорю: Хорст, ты знаешь где твоя Моника? Он говорит: знаю. В общежитии. У нее приступ мигрени. А я ему: ничего ты не знаешь. Я сейчас видела как она с каким-то негром к ресторану "Метрополь" на такси подкатывала. Он побледнел. Это правда? - спрашивает. Я говорю: честное комсомольское. Он конспекты забирает - и в общежитие. Ну, мы с девчонками посмеялись, да забыли. А на завтра эти Хорст с Моникой поперлись в бюро комсомола на меня жаловаться. Оказывается, я унизила их человеческое достоинство и опорочила звание комсомольца.

ГЮНТЕР. Ну, пппросто дддурак этот Хорст.

МАША. Я ему так и сказала! Я говорю: ты что, дурак, шуток не понимаешь? А он говорит: это не шутка, а подлость. У нас, говорит, в Германии так не шутят. Я спрашиваю: а как же у вас шутят в Германии? Он говорит: шутят по-хорошему. Я спрашиваю: это как? Это, говорит, человек, который с тобой шутит, сам сразу начинает смеяться, так что ты понимаешь что он шутит. Вот так. Слушай, Гюнтер, пошути со мной по-хорошему?

ГЮНТЕР. Как?

МАША (ерзая у него на коленях). Ну скажи, что мы сегодня опять будем водку пить.

ГЮНТЕР. Ну, вообще-то под хрустального поросенка подают кккитайское кккрасное вввино. Водка к нему не подходит.

МАША. Знаешь, один мой приятель сказал, что водка не подходит только к одному продукту.

ГЮНТЕР. К какккому?

МАША. К говну!

ГЮНТЕР. Значит, ттты все-таки хочешь водки? МАША. Хочу. Но сегодня я хочу не просто так. А с идеей.

ГЮНТЕР. Как это - с идеей?

МАША. Ты главное скажи, чтоб принесли, а как и что я тебе объясню.

ГЮНТЕР. Элисказес, принесите нам рррусской ввводки!

Входит слуга Гюнтера Элисказес, ставит на стол бутылку водки, уходит.

МАША. Скажи, у вас в доме всегда были слуги? ГЮНТЕР. В общем, да. Без Элисказеса я бы не смог ухаживать за дддомом.

МАША. Почему?

ГЮНТЕР. Здесь двенадцать комнат, сад, кухня. Нннадо следить ззза всем этттим, договариваться с ссадовником, с ппповарами, зззакупать продукты. А у меня довольно много ррработы.

МАША. Вот этого я не могу понять! На хуй тебе работать экспертом в этом патентном бюро, если тебе по наследству привалило на 22 миллиона недвижимости?

ГЮНТЕР. Ннно это моя пппрофессия.

МАША. У меня тоже есть профессия. Инженер-экономист. Но я ни одного года не работала по специальности.

ГЮНТЕР. Но как ты зарабатывала на жизнь?

МАША. Фарцевала, была на содержании у богатых любовников.

ГЮНТЕР. Жаль.

МАША. Что жаль?

ГЮНТЕР. Чччто меня ннне было рядом.

МАША (целует, гладит его лицо, потом берет за подбородок). Слушай, не вгоняй меня в грусть сегодня. Хорошо?

ГЮНТЕР. Я пппостараюсь.

МАША. Ну и отлично! (Спрыгивает с его колен, хлопает в ладоши.) Эй, Экле... эклеси... господи, язык сломаешь, ну как твоего слугу зовут...

ГЮНТЕР. Элисказес.

МАША. Элисказес!

Входит Элисказес.

ЭЛИСКАЗЕС. Слушаю вас.

МАША (подходит к нему). Милый Элисказес, принесите нам, пожалуйста, соленый огурец.

ЭЛИСКАЗЕС. К сожалению, мадам...

МАША. Я не мадам. Зовите меня просто Маша.

ЭЛИСКАЗЕС. К сожалению, фрау Маша...

МАША. Я не фрау, черт побери! Я просто Маша!

ЭЛИСКАЗЕС. Прошу прощения... Маша.

МАША. Отлично. Так что, к сожалению?

ЭЛИСКАЗЕС. К сожалению...

МАША. Нет соленых огурцов? Это позор! Гюнтер, у тебя в доме нет соленых огурцов! Ты понимаешь, что это недопустимо?!

ГЮНТЕР. Маша, но я не помню, когда я последний раз ел сссоленый оггггурец.

МАША. А еще культурный человек! Боже мой, куда я попала!

ГЮНТЕР. Но в Германии соленые огурцы не пппопулярны. Немцы предпочитают мммаринованные.

МАША Вот поэтому вы и проиграли войну. Элисказес! Возможно в городе Мюнхен найти соленый огурец?

ЭЛИСКАЗЕС. Конечно возможно, но сейчас уже вечер, и все магазины...

ГЮНТЕР. Поезжайте в тот русский ресторан на Людвиг-штрассе. Я уууверен, что там ееесть сссоленые огурцы.

Элисказес выходит.

МАША. Вот так всегда: захочешь выпить не просто так, а с идеей, и, как назло, чего-нибудь не окажется - или водки, или огурцов!

ГЮНТЕР. Ннно может быть для тттвоей идеи подойдут и маринованные огггурцы?

МАША. Если бы тебя сейчас услышали наши писатели-деревенщики, они бы тебя назвали бездуховным человеком.

ГЮНТЕР. Ззза что?

МАША. За то что ты не знаешь разницы между маринованным и соленым огурцом.

ГЮНТЕР. Ну ррразница конечно есть, ннно она... не принципиальна.

МАША. Не принципиальна? (Качает головой.) Боже мой! Не думала, что на Западе живут такие дикари... Да ты знаешь что такое соленый огурец?

ГЮНТЕР. Ннну я пробовал...

МАША (печально). Пробовал... Соленый огурец, это... это как... как... я даже не знаю с чем это сравнить. Да еще, чтоб вам, немцам, было понятно. С первой любовью? Понятно?

ГЮНТЕР. Ннне очень...

МАША (задумчиво). Ну тогда... с падением Берлинской стены! Понятно?

ГЮНТЕР (с улыбкой пожимает плечами). Тоже ннне очень...

МАША. Какой непонятливый народ! Ну, хорошо, я тебе для ясности одну историю расскажу. Со смыслом. Сталин в последние годы жизни много пил. А опохмелялся утром знаешь чем? Рассолом из-под соленых огурцов. Ну и однажды они страшно напились, а Берия приказал утром подать Сталину рассол. Но из-под маринованных огурцов.

ГЮНТЕР. И что?

МАША. Ну и умер Сталин.

ГЮНТЕР. Я про эту версию не слыхал.

Входит Элисказес с тарелкой соленых огурцов.

МАША (хлопает в ладоши). Не может быть! Неужели соленые?

ЭЛИСКАЗЕС. Соленые, фрау.. простите... Маша.

МАША. Отлично! Оставьте нас, Элисказес.

Элисказес направляется к двери.

МАША. Хотя, нет! Подождите!

Элисказес останавливается.

МАША (Гюнтеру). Знаешь, милый, мой покойный дедушка-графоман говорил: "Умей делить Добро со всеми, / Не только с близкими людьми." Так что, знаешь как мы сделаем... Элисказес! Кто еще сейчас в доме?

ЭЛИСКАЗЕС. Повар и секретарь господина фон Небельдорфа.

МАША. Зовите их сюда!

Элисказес выходит и возвращается с поваром и секретарем Гердом.

МАША. Господа, прошу вас всех к столу.

Вошедшие недоуменно переглядываются.

ГЮНТЕР. Прошу вас, господа, сссадитесь.

Повар, Элисказес и Герд садятся за стол.

МАША. Господа, я хочу вам преподнести один урок, который... который поможет вам стать счастливыми (показывает каждому бутылку с водкой). Что это, по-вашему?

ПОВАР. Водка.

ГЕРД. Водка.

ЭЛИСКАЗЕС. Водка.

ГЮНТЕР. Ввводка.

МАША. Какая это водка? (Снова показывает каждому.)

ПОВАР. Русская.

ГЕРД. Русская.

ЭЛИСКАЗЕС. Русская.

ГЮНТЕР. Рррруская.

МАША. Отлично! Если вы и дальше все так же будете понимать с полуслова, у вас проблем не будет.

Разливает бутылку водки в пять фужеров для вина.

МАША. Господа. Я хочу научить вас правильно пить русскую водку.

ГЮНТЕР. Чччто значит ппправильно?

МАША. Это значит, что на Западе русскую водку пьют не правильно.

ГЮНТЕР. Как - не правильно?

МАША. Скажи, милый, ты будешь пить ликер перед обедом?

ГЮНТЕР. Нет.

МАША. А виски во время обеда?

ГЮНТЕР. Нет.

МАША. Хорошо. А водку когда ты будешь пить? До обеда, во время обеда, или после?

ГЮНТЕР. Пппосле.

МАША. Очень хорошо. Значит, господа, правило No1: запомните сами, расскажите своим друзьям, женам, любовницам, детям, правнукам и праправнукам. Русскую водку пьют во время обеда. Повторите.

ГЮНТЕР. Рррускккую...

ПОВАР. Водку...

ГЕРД. Пьют.

ЭЛИСКАЗЕС. Во время обеда.

МАША. Отлично! Правило No 2: никогда не храните водку в морозилке. Если она будет очень холодной, вы не почувствуете ее вкуса и можете застудить горло. No3: выпивайте сразу не менее ста миллилитров, сразу закусывайте соленым огурцом и начинайте есть (показывает пустую бутылку) Сколько водки было в бутылке? Элисказес?

ЭЛИСКАЗЕС. Пол-литра.

МАША. Сколько бокалов на столе?

ГЕРД. Пять.

МАША Сколько миллилитров водки в каждом бокале? Гюнтер?

ГЮНТЕР. Сто.

МАША. Молодец! Так, с теоретической частью покончили, переходим к практической. Берем в правую руку водку, в левую огурец. (Все выполняют ее команду.) Я пью первой. Смотрите внимательно. Перед выпиванием необходимо сказать: "На здоровье!", слегка вдохнуть и задержать дыхание. Понятно?

ГЕРД. Простите, а выдыхать когда?

МАША. Когда выпьете. А потом сразу ешьте огурец. Сейчас я все покажу (поднимает бокал, обводит им сидящих). На здоровье! (Выпивает залпом, бросает бокал через плечо, нюхает огурец и кладет его на тарелку.)

ВСЕ А огурец?

МАША (смеясь). Я забыла вам сказать! Дело в том, что я после первой рюмки никогда не закусываю. Но это мое личное правило, и на всех не распространяется.

ГЕРД. Скажите, а в России всегда после того как выпьют, бьют бокалы?

МАША. Не всегда. Только когда пьют с идеей.

ГЕРД. И часто пьют с идеей?

МАША. Бывает. Но, хватит разговоров, господа! Пейте!

Все произносят "На здоровье!", вдыхают и пьют; кто-то давится и кашляет, кто-то выпивает благополучно. Гюнтер бросает бокал об пол, остальные ставят свои бокалы на стол. Громко хрустят огурцами.

МАША. Ну, молодцы! Поздравляю с первой правильно выпитой рюмкой! (Подходит к каждому и целует.) А теперь - ешьте, ешьте, ешьте!

Все приступают к китайской еде.

МАША (подходит сзади к Гюнтеру, гладит его голову). Как хорошо. Я так счастлива.

ГЮНТЕР (жует). Пппочему?

МАША. Хоть одно доброе дело сделала для немцев!

ГЮНТЕР. Ззздорово!

МАША. Ну, как? Вам понравилось, господа?

Повар, Элисказес и Герд переглядываются с полными ртами, потом кивают.

МАША. Слава Богу!

ГЕРД. Скажите пожалуйста, почему никто из русских до сих пор не показал немцам как правильно пить русскую водку? (Икает.)

МАША. Не знаю! Наверно это важная государственная тайна!

ГЮНТЕР (радостно). Зззначит ты - государственная преступница?

МАША (хлопает в ладоши). Значит я государственная преступница! Ура! За это - второй тост! Элисказес, несите вторую бутылку!

ГЮНТЕР. Ура! Вторую бббутылку!

ЭЛИСКАЗЕС (весело вскакивает). Слушаюсь!

Внезапно свет меняется на мертвенно-голубой, все замирают. Сверху падают сотни ремней, расправляясь, застывают в воздухе. Появляется Маша-2.

МАША-2. Ты будешь сечь его сегодня, завтра, послезавтра, сечь в вашей спальне и в гостиной, сечь в ванной и в гараже, сечь в саду. Ты будешь сечь его 26 июня 1996 года в афинском отеле "Посейдон", 1 ноября 1999 года в нью-йоркском "Хилтоне", 6 августа 2005 года в московском "Метрополе". Ты будешь сечь его на вашей яхте "Маша" посередине Боден-Зее, сечь в английской деревушке Круль, сечь в Йоханнесбурге и в Пекине. Ты будешь сечь его в день двадцатипятилетия вашей свадьбы, после банкета, затянувшегося до трех часов утра в вашем новом доме на берегу Штарнбергер-Зее, в заваленной цветами спальне. Кряхтя и содрогаясь дряблой, морщинистой спиной он повалится ничком на кровать, ты взмахнешь своей искривленной подагрой рукой, ремень вяло опустится на спину, как на овсяное желе, и сквозь новые фарфоровые зубы ты прошепчешь...

ШЕПОТ. Вот тебе, мрамор!

МАША. Неееет!!!

МАША-2. Возле ближайшего перекрестка тебя ждет такси. У шофера твой билет на Кельн. Адрес Марка: Швальбахер-штрассе 17.

МАША. Швальбахер-штрассе 17.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Комната в квартире Марка. Стены заняты стеллажами с книгами. Марк и Маша сидят посередине комнаты за небольшим столом. Марк берет полупустую бутылку с водкой, тянется к машиной рюмке.

МАША (накрывает рюмку ладонью). Хватит, Марк. Если я напьюсь, мы с тобой ни до чего не договоримся.

МАРК (наливает себе). А я выпью с удовольствием. С тобой как-то замечательно хорошо пьется. По-московски. Будь! (Выпивает, подходит к Маше, берет ее сзади за плечи, декламирует.) Вошла ты, резкая, как "нате!", муча перчатки замш, сказала: знаете, я выхожу замуж!

МАША. Марк, мне не до шуток.

МАРК (целует ей руку). Машка, прошу тебя об одном - сваливайся на меня впредь так же неожиданно, как сегодня.

МАША. Абгемахт. Слушай, зачем тебе так много книг?

МАРК (декламирует). Лучшему в своей жизни я обязан книгам. Кто сказал? Правильно. Горький.

МАША (берет сигарету). Да ну тебя...

МАРК (ловко подносит ей зажженную спичку). Марусь, ну что ты так расстраиваешься! Это слишком прозрачно, чтоб ломать голову.

МАША (бросает сигарету). Марк, ну это же пиздец! Влюбиться в мужика, чтобы потом сечь его?! Я ебаться с ним хочу! Я его хуй до сих пор не видела!

МАРК. Увидишь.

МАША. Ну расскажи, хоть что это? Он что, действительно мазохист?

МАРК (закуривает сигарету). Он мазохист не по психотипу, а по идеологии. У послевоенных немцев это часто.

МАША. Как это?

МАРК. Очень просто. Двойственность межличностных инверсий, приводящая к асиметричному выравниванию гиперэмоциональных установок за счет механизма психосоматического отождествления.

МАША. Переведи.

МАРК. Твой Гюнтер мстит своему отцу

МАША. Причем здесь отец? Он же давно дал дуба!

МАРК. Это не важно.

МАША. Но почему он трахаться не может?

МАРК. Во-первых, не хочет плодить зло, то есть - продолжать телесность своего отца. Во-вторых, мстит отцу, отождествляясь с жертвой. Еврейская женщина сечет сына фон Небельдорфа. Интерес к еврейской культуре - тоже месть.

МАША. Еб твою мать! Но это же просто... власть мертвеца?! Новый роман Стивена Кинга!

МАРК. Скорее - это Хичкок. "Психо". С той разницей, что история "Психо" капля в море патологически здоровой Америки. А случай Гюнтера в Германии сплошь и рядом.

МАША. Правда? А я думала - наоборот, немцы здоровее всех! Пиво, сосиски? А потом попеть - майн либер Августин.

МАРК. Это - до войны, Маша. Сейчас все совсем по-другому. Современная Германия напоминает мне человека, впервые пережившего состояние аффекта.

МАША. Это что, эпилепсия?

МАРК. Почти. Эпилептик просто падает и бьется. Аффектированный человек совершает странные и страшные вещи, а потом ничего не помнит. Так вот. Жил такой культурный, добропорядочный господин, ходил по будням в свою контору, по воскресеньям - в кирху. Ходил, ходил, а потом вдруг в один прекрасный день выскочил на улицу, стал бить витрины, собак, людей. Поджег чего-нибудь. Кричал. А потом насрал себе в штаны и заснул. А когда проснулся, ему подробно рассказали что он делал. Дали каких-то пилюль, прописали водные процедуры. И вроде все прошло. Но. Стал он с тех пор всего бояться: витрин, людей, собак. У него закурить спросят, а он спичку зажечь не может - ему поджог мерещится. Но с Германией-то обошлись круче, нежели с этим господином. Ей не пилюли прописали, а плеть. И высекли всем миром. Да так, как никого никогда не секли.

МАША. Тебе жалко немцев?

МАРК. Нет. С какой стати еврею жалеть немцев? Мне немецкую культуру жалко. Литературу, философию. Кино.

МАША. Почему?

МАРК. Да потому что - убожество. Боятся они спичку зажечь. А по-моему, коль ты огня боишься, лучше вообще бросить курить.

МАША (восхищенно). Ну, Марк... теперь я понимаю...

МАРК. Что ты понимаешь?

МАША. Почему тебя нигде не печатают.

МАРК (смеется). Машенька, я этому не придаю значения. Писал я в стол в Москве, пишу в стол здесь. Какая разница? Жена зарабатывает, крыша над головой есть. Я об одном жалею.

МАША. О чем?

МАРК. Что я не состоялся в Германии как психиатр. Маша, какой здесь материал! После русских шизоидов, которыми я объелся, которыми я сыт по горло, - немецкие невротики! Это... как устрицы после борща! Здесь все пропитано неврозом - политика, искусство, спорт. Это разлито в воздухе, на площадях, в университетах, в пивных... кстати о пивных. Вот тебе наглядный пример. Первый год эмиграции. Берлин Кройцберг. В какую-то жуткую пивную потащил меня Мишка. Сидим, пьем пиво. Народ вокруг крутой, громкий. И один здоровый рыжий детина все время на меня посматривает. Пьет пиво и посматривает.

МАША. Голубой?

МАРК. Я тоже сперва решил. Но потом присмотрелся - не похож. Да и какой из меня любовник! Нет, вижу - там что-то другое. Неуютно мне как-то стало и пошел я пописать в сортир. Пописал, застегиваюсь, поворачиваюсь - а передо мной этот детина. И в сортире, как бывает в таких случаях - ни души. Ну, думаю, пиздец тебе, Марк. А детина, между тем, меня спрашивает: "Вы еврей?" Собрал я свою маленькую волю и отвечаю: Да, я еврей. А немец опускается передо мной на колени и говорит: "От имени немцев, которые принесли столько страданий вашему народу, я прошу у вас прощения".

МАША. Не может быть! (Со смехом.) Но это... пиздец! Не верю!

МАРК. Я не вру. Мне тогда так стало неловко. Я вылетел пробкой из этой пивной. Ну? Где, в какой стране такое возможно?

МАША (качает головой). Пиздец! Да... В России никто перед евреем в сортире на колени не опустится. Ой, Марк! У меня от всего этого голова кругом идет. Давай выпьем.

МАРК. Идея не плоха (разливает водку по рюмкам).

МАША. Лучше б я этого ничего не знала.

МАРК. Незнание - сила. Это верно. Но ты ко мне сама приехала.

МАША. Тогда - за знание? (Поднимает рюмку.)

МАРК. За знание (поднимает свою).

Чокаются и пьют.

МАША (закуривает). Господи, ну почему так много обломов? Мечтаешь-мечтаешь. Едешь-едешь в какой-нибудь Париж. А там негры и квартира без горячей воды.

МАРК. Благодари Бога, что есть холодная.

МАША. Вот ты всегда умел довольствоваться малым. Хотя обломов у тебя в жизни было больше, чем у меня! (Смеется.) Загадка ты наша!

МАРК. Все просто, Машенька. Помнишь романс "Мне все равно - страдать, иль наслаждаться"?

МАША. Ну?

МАРК. Ну. Мне все равно. Страдать иль наслаждаться. Я хомо советикус. Организм, приспособленный для выживания в любых условиях. Без горячей воды. Без холодной. Без сортира. Без воздуха.

МАША (пристально смотрит на него). Наливай.

Марк наполняет рюмки.

МАША. Давай, за тебя. Чтоб твою книгу напечатали.

МАРК. Я уже сказал, что это не важно. За нас.

МАША. За тебя, Марк, за тебя.

Чокаются, пьют.

МАША (после паузы). Значит, тебе все равно где жить? На Западе или в России?

МАРК. Слушай, курочка, что ты мне зубы заговариваешь? Ты для чего ко мне в час ночи прилетела? Про Запад и Россию рассусоливать?

МАША (трет виски и трясет головой). Не могу...

МАРК. Что?

МАША. Как вспомню Гюнтера... ой, блядь, забыть бы это все.

МАРК. Правильно. Забудь (смотрит на часы). Иди баиньки и забудь. Теперь это не твоя забота. Официально заявляю тебе: я за это дело берусь.

МАША (бросается ему на шею). Спасибо, милый!

МАРК. Скажи, у него осталось что-нибудь от отца? Дневники, фотографии, бумаги?

МАША. Нет. Он все сжег. Только крюк остался.

МАРК. Что за крюк?

МАША Тот самый. Стальной. На котором отец вешал партизан. Он его привез домой, как трофей. А Гюнтер только это и сохранил. Весело, не правда ли?

МАРК. Очень... (Машет на нее руками.) Спать, спать! Уже светает.

МАША (вздыхает). Да... и впрямь устала (встает). У тебя-то хоть есть горячая вода?

МАРК (задумчиво). Вторая дверь направо.

МАША. С добрым утром (уходит).

МАРК (после продолжительной паузы). Вот тебе, мрамор.

Свет гаснет, и в призрачном освещении появляются Фабиан фон Небельдорф и Софья Гальперина. Они в соответствующих униформах, с пистолетами в руках.

ФОН НЕБЕЛЬДОРФ (убирает пистолет в кобуру). Ну и денек.

ГАЛЬПЕРИНА (убирает пистолет в кобуру). Ну и денек.

ФОН НЕБЕЛЬДОРФ (с усталым вздохом расстегивает ворот). Интересно, когда я наконец нормально высплюсь?

ГАЛЬПЕРИНА (с усталым вздохом расстегивает ворот). Интересно, когда я наконец нормально высплюсь?

ФОН НЕБЕЛЬДОРФ (закуривает). Устал, как собака.

ГАЛЬПЕРИНА (закуривает). Устала, как собака.

ФОН НЕБЕЛЬДОРФ. Эти сволочи так громко орут.

ГАЛЬПЕРИНА. Эти сволочи так громко орут.

ФОН НЕБЕЛЬДОРФ. Кретины. Ненавидят нас за то, что мы несем им свободу.

ГАЛЬПЕРИНА. Кретины. Ненавидят нас за то, что мы несем им свободу.

ФОН НЕБЕЛЬДОРФ. Чем больше убиваешь, тем больше их становится.

ГАЛЬПЕРИНА. Чем больше убиваешь, тем больше их становится.

ФОН НЕБЕЛЬДОРФ. Ничего. Время работает на нас.

ГАЛЬПЕРИНА. Ничего. Время работает на нас.

ФОН НЕБЕЛЬДОРФ. На войне каждый должен быть на своем месте.

ГАЛЬПЕРИНА. На войне каждый должен быть на своем месте.

ФОН НЕБЕЛЬДОРФ. И хорошо делать свое дело.

ГАЛЬПЕРИНА. И хорошо делать свое дело.

ФОН НЕБЕЛЬДОРФ. Во имя наших детей.

ГАЛЬПЕРИНА. Во имя наших детей.

ФОН НЕБЕЛЬДОРФ (истерично кричит). Вилли! Принеси шнапса!!

ГАЛЬПЕРИНА (устало). Петренко. Плесни мне спиртика.

Фон Небельдорф и Гальперина исчезают.

МАРК (берет со стола лист бумаги, читает вслух). Дорогой Гюнтер, прости за внезапное исчезновение. Я дошла до предела, за которым безумие и распад личности. Идти дальше на поводу у твоей патологии я больше не могу. Ты стал заложником прошлого, рабом коллективного бессознательного. Ты борешься с мертвецом, теряя человеческий облик, становясь живым трупом, куклой. Страшно видеть это, но еще страшнее участвовать в этом. Если ты любишь меня, если хочешь чтобы мы были счастливы, если в тебе не угасло желание стать нормальным мужчиной, мужем, отцом, если ты готов раз и навсегда покончить с кровавыми призраками прошлого, - позвони мне в Кельн и скажи: "Я готов". Твоя Маша.

Марк складывает лист, вкладывает в конверт. Свет гаснет. Телефонный звонок.

БАБУШКА. Але?

МАША. Бабуля, милая, здравствуй.

БАБУШКА. Машенька? Детка, ты откуда?

МАША. Все оттуда, бабушка.

БАБУШКА. Как твое здоровье?

МАША. Отлично, бабуля. Послушай меня внимательно. Мне очень нужна одна вещь.

БАБУШКА. Какая?

МАША. Открой свой сундук, там справа под маминым мундиром ее старые коричневые туфли.

БАБУШКА. Фронтовые?

МАША. Да, да. Они мне очень нужны.

БАБУШКА. Машенька, но они же рваные. Зачем они тебе?

МАША. Бабуля, после объясню. От меня приедет человек, передай их ему, пожалуйста. Поверь, это очень важно.

БАБУШКА. Но... а что случилось?

МАША. Ничего. Мне очень нужны мамины туфли. Ты поняла?

БАБУШКА. Не поняла. Но я все сделаю, детка. Телефонный звонок.

МАША. Ало?

ГЮНТЕР. Я ггготов.

МАША. Милый мой, слава Богу.

ГЮНТЕР. Что я дддолжен сссделать?

МАША. Скажи... ты действительно хочешь забыть все это?

ГЮНТЕР. Да, да, да! Маша... я... Машенька... ты сволочь! Сссволочь!

МАША. Гюнтер, милый Гюнтер...

ГЮНТЕР. Ттты сбежала от меня, кккак шлюха! Мне тттак плохо... я очччень устал, я не ссспал всю неделю. Я не могу бббез тебя.

МАША. Я люблю тебя.

ГЮНТЕР. Я лллюблю тебя... Что я дддолжен делать?

МАША. Не задавать вопросов. Это во-первых. А во-вторых - верить, что ты можешь стать нормальным человеком.

ГЮНТЕР. Я дддолжен лечь в клинику?

МАША. Нет. Мы должны с тобой совершить одну поездку. Очень необычную. Будем считать, что это наше свадебное путешествие.

ГЮНТЕР. Кккуда мы поедем?

МАША. Ну вот, ты уже задаешь вопросы!

ГЮНТЕР. Хххорошо, я не буду...

МАША. Ты должен исполнять все, что я тебе скажу. Иначе ты не излечишься.

ГЮНТЕР. Хххорошо.

МАША. Возьми крюк отца и отправляйся в Гамбург. Там возьми на прокат черный мерседес, самый большой и самый дорогой. Завтра в 9 утра жди меня в аэропорте.

ГЮНТЕР. Хххорошо.

Телефонный звонок.

СЛУЖАЩАЯ. Костюмерная "Рунге унд Бауэр", добрый день.

МАША. Добрый день. Я хотела бы взять на прокат два мундира: оберфюрера СС и майора НКВД.

СЛУЖАЩАЯ. 35 марок в сутки.

Вспыхивает свет. Белая сцена и белый задник. Маша в форме майора НКВД, голый Гюнтер.

МАША (распаковывает сверток с мундиром оберфюрера). Вот. Одевайся.

ГЮНТЕР (оторопело смотрит на мундир). Чччто?

МАША. Одевай быстро.

ГЮНТЕР. Я?

МАША. Да, ты!

ГЮНТЕР. Я... я никогда ннне надену этгго говно.

МАША (угрожающе смотрит ему в глаза). Одевай.

ГЮНТЕР. Нет! Ннникогда... говно... ггговно...

МАША. Одевай!

ГЮНТЕР. Нет! Нет! Нннет!

МАША (бьет его). Одевай!

ГЮНТЕР. Ннникогда!

МАША (бьет). Одевай, дурак! Одевай, сволочь!

ГЮНТЕР. Нет! Нет! Нннеееет!!!

МАША (опускается перед ним на колени). Я прошу тебя. Ну, я прошу тебя... очень прошу, очень.

ГЮНТЕР (после долгой паузы). Ззза это могут арестовать.

МАША. Ты не должен об этом думать. Думай о том, что это нужно тебе, нужно нам (помогает ему одевать мундир). И ничего не бойся. Пока ты со мной - ничего не случится.

ГЮНТЕР. Я не могу... не могу...

МАША (застегивает ему пуговицы). Ты все можешь. Мы с тобой все можем. Мы сильные! Правда? (Встряхивает его.) Правда?

ГЮНТЕР (обнимает ее). Правда.

МАША. Поехали.

Из белой сцены возникают белые фигуры существ. Каждое существо сопряжено с частью черного мерседеса. Существа собираются вместе, тем самым складывают из частей мерседес. Гюнтер и Маша садятся на край сцены. Звучит немецкий марш "Heute wollen wir marschieren...". Существа начинают двигаться в такт музыке, и вместе с ними колышется, движется мерседес.

МАША. В 10 мы выехали. Гюнтер за рулем в мундире оберфюрера, я радом в форме майора НКВД. Было солнечное весеннее утро. Наш автопробег Гамбург-Оберзальцберг длился восемь часов. Мы проехали всю Германию. Какая маленькая страна. Теперь я понимаю их лозунг, про который мне рассказывал папаша: Дас Фольк онэ Раум. Раума в Германии действительно маловато. Зато классные автобаны. Да и мерседес-600 тоже не последнее говно. Как сказал бы твой любимый поэт: это черный леденец, обсосанный богами Валгаллы и выплюнутый на просторы Земли. Он набит всякой всячиной, но, когда мне Гюнтер дал порулить, я поняла, что не хватает двух вещей: хуя в сиденье и пулемета спереди. Несись, ебись и стреляй, и никакого мужика не надо!

ГЮНТЕР. Маша, кккуда мы едем?

МАША. На юг, милый.

ГЮНТЕР. Кккуда конкретно?

МАША. Ты обещал не задавать вопросов. Расслабься и перестань потеть, а то мы врежемся.

ГЮНТЕР. А ты... уввверена, что это поможет? МАША. Абсолютно.

ГЮНТЕР. Ммможно я хотя бы другую мммузыку поставлю?

МАША. Нельзя... Но как мы ехали, солнышко! Никогда не забуду. Как нам сигналили, как крутили пальцем у лба, как кричали вслед: свиньи! фашисты! Три раза нас останавливала полиция. Они были хорошо информированы многочисленными автобанными осведомителями, но явно растеряны и не готовы к решительным действиям. Все кончалось проверкой документов и нелепыми вопросами, на которые Гюнтер, потея, отвечал:

ГЮНТЕР. Эттто мое личное дело.

МАША. Они оторопело возвращали документы. Все-таки немцы удивительно серьезный народ. В Москве на Красную площадь выходи в эсесовской форме - никто тебе слова не скажет. А здесь - вопрос жизни и смерти. В Фульде на бензоколонке в нас бросили пивной бутылкой, под Нюрнбергом за нами безуспешно погналась гэдээрешная семья на "траби", в Ингольштадте нам аплодировали двое парней на мотоциклах, в Мюнхене на нас молча пялились, не выражая особых эмоций, возле чудесного Хим Зее мы чуть не раздавили белку, и нам плюнула в лобовое стекло какая-то старушка, Гюнтер проехал еще пару километров, резко затормозил, выскочил из машины и побежал, срывая китель (Гюнтер вскакивает и бежит).

ГЮНТЕР. Все! Все! Хххватит! Ннненавижу это ггговно! Ннненавижу!

МАША. Гюнтер, прекрати! Стой! (Бежит за ним.)

ГЮНТЕР. Ннненавижу! Ннненавижу!

МАША (ловит его, падает вместе с ним). Стой! (Гюнтер всхлипывает, Маша обнимает его, прижимает к себе.) Последние километры. Баварские Альпы. Бад Райнхельхаль, Винкль, Бишофвизен и - Берхтесгаден. По серпантину мы поднялись на Оберзальцберг. Когда мы въехали на плато и возле Hotel zum Turken Гюнтер заглушил мотор (существа перестают двигаться), я вышла из машины, вдохнула этот воздух, посмотрела вокруг. (Мерседес плавно разваливается на части, существа группируются по-новому, собирая из частей мерседеса горный пейзаж.) Гитлер был очень не дурак, выбирая такое место. Дух захватывает. А людишки внизу кажутся муравьями.

Свет гаснет. Появляется луна, загораются звезды.

МАША. Гюнтер, вставай.

ГЮНТЕР. А... что? Мммаша... который час?

МАША. Не важно.

ГЮНТЕР. Мой Бог... значит это был не сссон... я в этом ужасном мундире, в этттом гадком месте...

МАША. Наклонись сюда.

ГЮНТЕР. Чччто это?

МАША. Кокаин. Осторожней. Выдохни, а теперь нюхай. Резко.

ГЮНТЕР (вдыхает). Аааа...

МАША (нюхает). Вот так.

ГЮНТЕР. Он гггорчит... я раньше ннникогда не пробовал...

МАША. Пошли.

ГЮНТЕР. Как тихо...

МАША (поднимается на возвышение). Вот здесь стоял дом Гитлера.

ГЮНТЕР (подходит к ней). Я лллюблю тебя. Додаже здесь, двдаже в этом пппроклятом месте я люблю тебя.

МАША (обнимает его). Милый. Я тоже люблю тебя. Мы с тобой никогда не расстанемся.

Появляется Маша-2 в белом длинном платье с букетиком ландышей. Маша смотрит на нее.

МАША-2 (кивает). Давай...

Гюнтер и Маша проваливаются внутрь возвышения, оказавшимся странной конструкцией из существ и частей мерседеса. Конструкция подсвечивается альм светом и начинает двигаться, словно пережевывая Машу и Гюнтера. Они кричат.

МАША-2 (нюхает ландыши). Прости меня, ангел мой, но адекватно описать то, что произошло с нами, я не в состоянии. Причина тому не страх и не отвращение, но отсутствие отстраненного взгляда на нас, невозможность холодного наблюдения. Ты знаешь, я никогда не была равнодушной, расчетливой, сдержанной. Я умела отдаваться без остатка. Эта ночь не стала исключением. В потрясенной душе моей алыми всполохами оживают те 46 минут. Но мне трудно собрать воедино осколки этой божественной мозаики. Я помню Голубое Желе на мужских ключицах, помню вхождение Крюка Отца в мой анус, помню Мамину Туфлю, разрываемую впервые восставшей плотью Гюнтера, помню сломаный Платиновый Пояс Верности, помню трещину в Багровой Преграде. План Марка оказался поистине гениальным.

Все стихает.

МАША. Утром мы проснулись голые на молодой траве и совершили наш первый полноценный акт любви.

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

Спальная комната в мюнхенском особняке Гюнтера. Маша и Гюнтер только что проснулись и лежат в постели.

МАША (потягиваясь). Оооой! А мне сон приснился.

ГЮНТЕР (совершенно не заикаясь). Ты знаешь, милая, мне тоже.

МАША. Правда? Вот здорово! Только чур я первая рассказываю!

ГЮНТЕР. О'кей.

МАША. Дай закурить!

Гюнтер дает ей сигарету, берет себе. Они закуривают.

МАША (садясь на лежащего Гюнтера). Значит, будто я в Москве. Справляем у Маринки Новый год. Мы всегда у нее справляли, в Гнездниковском. Компания человек десять.

ГЮНТЕР. Меня нет?

МАША (целует его). Нет, солнышко. Вот. Будто уже без четверти двенадцать и по телевизору начинается поздравление от имени партии и правительства. Читает Брежнев или Горбачев, не помню. "Желаю вам новых побед на фронте социалистического строительства". И так далее. Я говорю: ну, что, ребят, открывайте шампанское. А на меня как-то странно смотрят все. А Борька, Маринкин любовник, берет бутылку с малиновым сиропом и начинает всем разливать. А Маринка вслед за ним туда же, в бокалы - воды из ее бабушкиного графина. И все берут чайные ложечки и начинают молча громко размешивать в бокалах эту бурду. И сидят надувшись, как индюки. Я говорю: вы что, охуели? Где шампанское? Они молчат. Смотрю, а на столе - никакой выпивки. Ни водки, ни вина. Только малиновый сироп. И тут я только все вспоминаю! Оказывается, в России объявлен сухой закон! И двенадцать бьет! Проснулась в холодном поту! Вот ужас, а?!

ГЮНТЕР (целует ее). А мне не страшный сон приснился.

МАША. Трахался с кем-то?

ГЮНТЕР. Нет! Смешной сон. Будто мы с покойным дядюшкой Георгом охотились на мышей.

МАША. Мыши - это к деньгам.

ГЮНТЕР. Правда? Я не знал. Мне часто мыши и крысы снятся.

МАША. Поэтому ты у нас такой богатенький! А мне ни одной мышки никогда не приснилось! Все сны - про водку, да про море.

ГЮНТЕР. А это к чему?

МАША. Водка - к случайным знакомствам. А море... море - это к ебле.

Целуются. В дверь стучат.

МАША. Войдите!

Входит Элисказес, ввозит тележку-столик с завтраком.

ЭЛИСКАЗЕС. С добрым утром.

МАША. О, отлично! Я уже голодная!

ГЮНТЕР. С добрым утром, Элисказес. Который час?

ЭЛИСКАЗЕС. Четверть двенадцатого, господин фон Небельдорф.

ГЮНТЕР (тянется). Ой, Маша... какие мы с тобой сони!

МАША. Без сна и пищи человек не может существовать. Кто сказал?

ГЮНТЕР. Не знаю.

МАША. Чехов. А может - Солженицын. Не помню точно.

ЭЛИСКАЗЕС (раздвигает шторы). Дождь перестал. С утра было солнце.

МАША. Отлично! Поедем в горы? Загорать и форель есть!

ГЮНТЕР. Маша, я сегодня хотел зайти в мою контору. Я не был там почти неделю.

МАША. Ни в какую контору ты больше не пойдешь. Никогда! Понятно?

ГЮНТЕР. Но, милая, надо хотя бы известить их, что я ухожу.

МАША. Никогда! Никогда! (Обнимает его.)

Они долго целуются. Элисказес, тем временем, раскладывает и ставит перед ними на кровать небольшой стол, сервирует его, раскладывает по тарелкам Вайссвурст, наливает в бокалы Вайссбир, кладет Брецель.

МАША (с трудом отрывается от Гюнтера). А! У меня губы лопнут! Ты так целуешь, так... так... милый! Сердце останавливается!

ГЮНТЕР. Я люблю тебя.

МАША. Я с ума по тебе схожу!

ЭЛИСКАЗЕС (закончив со столом). Прошу прощения, кофе и фрукты подать, как всегда, в столовую?

ГЮНТЕР (гладя щеку Маши). Да, да...

Элисказес уходит.

МАША (берет бокал с пивом). Ах, милый, как хорошо с тобой.

ГЮНТЕР (чокается с ней). За тебя, моя прелесть.

МАША (отстраняется). Стоп, стоп! Ты забыл наш уговор? До свадьбы - каждый первый тост - за Марка.

ГЮНТЕР. Да, да, извини. За Марка!

МАША. За замечательного, гениального, умного, мудрого Марка! Если бы не он... (Встряхивает головой.) Ой, не знаю, что было бы! Как вспомню твою спину, этот ремень, эти крики, эти твои утренние глаза запуганного кролика! Милый!

ГЮНТЕР. Забудь все, Маша. Все позади. За Марка.

Пьют пиво и с аппетитом едят Вайссвурст.

МАША. Я влюблена в это пиво. И с каждым днем влюбляюсь все больше.

ГЮНТЕР. Тебе нравится Вайссбир?

МАША. Очень! Хотя сначала, когда ты дал мне попробовать, оно мне показалось странным. Странный вкус, и мутное какое-то. Когда у меня была гонорея, моя моча была такой же мутной (смеется). Прости, пожалуйста! (Берет Гюнтера за руку.) Скажи честно. Я дура?

ПОНТЕР (обнимает ее). Ты прелесть. Я готов пить твою мочу.

МАША (с улыбкой). Давай лучше пиво пить. Второй тост помнишь?

ГЮНТЕР. За Фрейда.

МАША (с расстановкой). За наше-го гени-ально-го Зигмун-да Фрейда.

Чокаются и пьют.

МАША (ест). Все люблю, кроме вашей сладкой горчицы. Никак к ней не привыкну. Настоящая горчица, по-моему, должна слезы из глаз выжимать и очищать голову от дурных мыслей. В дверь стучат. ГЮНТЕР. Войдите! Входит Герд с телефонной трубкой в руке.

ГЕРД. Господин фон Небельдорф, звонит господин Рошаль из Хагена. Я бы не осмелился вас беспокоить, но он просит вас дать ответ немедленно. Это по поводу той самой Торы. Он вчера получил ее и хочет знать покупаете вы, или нет. Всего 12000 марок. Если нет - он продаст ее Хютгелю.

ГЮНТЕР (вытирает губы салфеткой). Какая Тора? ГЕРД. Львов, первая половина XVIII века. В сентябре вы писали ему о ней.

ГЮНТЕР (кивает). Я вспомнил (берет у Герда трубку). Господин Рошаль, добрый день. Здесь Гюнтер фон Небельдорф. Рад слышать вас. Что? Почему? Вам так кажется? (Смеется.) У вас хороший слух. Да. Вы правы. Голос немного изменился. Но не только голос. Изменились обстоятельства моей жизни. Во-первых, я женюсь. И приглашаю вас с супругой ко мне в Мюнхен 10 мая на нашу свадьбу. Спасибо, спасибо. Во-вторых. Я больше не покупаю еврейские реликвии и живопись еврейских художников. Моя коллекция завершена. Я собираюсь подарить ее Варшавскому этнографическому музею. Я очень прошу вас сообщить об этом Франку Митамайеру, Габи Лейпольд и Заре Бакштейн. Пусть они больше не беспокоятся на мой счет. Хорошо? Отлично! Ждем вас 10-го. До свидания.

МАША (восхищенно). Слушай, ну ты говоришь... просто, как Вайтзеккер!

ГЮНТЕР (весело бросает трубку Герду; тот неловко ловит ее). Что с вами, Герд? У вас опять приступ мигрени?

ГЕРД. Нет, господин фон Небельдорф. Просто... я не могу поверить, что вы не заикаетесь.

МАША (весело). А вы поверьте!

ГЮНТЕР. Поверьте, Герд!

ГЕРД (растерянно улыбаясь). Я попробую.

Уходит.

МАША (допивает пиво, встает, надевает халат). Интересно, получил Марк наш подарок?

ГЮНТЕР. Обычно такая доставка... не более двух суток.

МАША. А вдруг он не умеет водить машину?

ГЮНТЕР. Будет повод научиться.

МАША. В крайнем случае жене отдаст... погоди. Господи! Я же совсем забыла!

ГЮНТЕР. Что, милая?

МАША. Я дура набитая! У меня же в одиннадцать примерка!

ГЮНТЕР. Примерка чего?

МАША (в отчаянии). Как чего?! Свадебного платья! Ты забыл, что у нас свадьба?

ГЮНТЕР (ловит ее за руку, подтягивает к себе, обнимает). Не волнуйся. Они будут ждать столько, сколько нужно.

МАША (немного успокоившись). Знаешь... я все равно волнуюсь. Просто... я никогда не надевала свадебного платья.

ГЮНТЕР. Тогда мы поедем вместе на примерку.

МАША(целует его руку). Спасибо тебе. Ты... ты такой...

ГЮНТЕР. Какой?

МАША. Ты очень необычный человек.

ГЮНТЕР. Ты еще более необычная. Я хочу видеть тебя в свадебном платье.

МАША. Оно еще не готово... это же первая примерка!

ГЮНТЕР. Это не важно. Едем?

МАША. Едем, милый!

Свет гаснет. Появляется Маша-2.

МАША-2. Так прошла еще одна неделя. Неделя предсвадебных хлопот и приготовлений. Неделя любви. Я была на седьмом небе. Он любил меня так часто, что на моем теле не осталось живого места. В субботу, в последний день перед свадьбой, мы решили бросить все и всех. И уехали в горы. Гуляли, целовались. Загорали на нагретых солнцем камнях. Обедали в горном ресторанчике "Майндельай". Ели форель "блау", пили "Шабли". До машины он нес меня на руках. Он был красив, какДэвид Боуи. Сели в наш "Порше" и погнали по серпантину. И тут Гюнтер говорит...

ГЮНТЕР. Я хочу тебе показать одно место. Особенное место.

МАША. Особенное?

ГЮНТЕР. Да, особенное. Но не для всех. А для рода фон Небельдорфов.

МАША. Интересно. Расскажи.

ГЮНТЕР. Имение фон Небельдорфов было под Нюрнбергом. В 1672 году пришла чума. В семье моего предка Карла погибли все, кроме него. Жена, мать и шестеро детей. Как человек набожный и впечатлительный он увидел в этом Божью кару. Бросил все и со своим слугой отправился в монастырь Св. Марка, дабы постричься в монахи. Настоятелем там был его дядя. Они пошли пешком. И на ночлег остановились возле небольшого горного озера. Озеро кишело рыбой, а они были голодны. Сняли с себя одежду, сделали из нее нечто вроде бредня, закинули в озеро и вытащили ворох рыбы. И там была одна странная рыба - серебристая с очень длинными плавниками и хвостом. Тоже серебристыми. Карл съел эту рыбу и лег спать. И ему приснился сон. Будто из озера вышла женщина с мечом, рассекла ему живот, вынула из живота шесть таких же серебристых рыб и бросила в озеро. Потом она поднесла к глазам Карла меч и он прочел на нем надпись: "Твой дом не будет пуст".

МАША. Ничего себе! И что дальше?

ГЮНТЕР. Он проснулся и решил вернуться домой. А когда вернулся, то застал дома девушку с длинными и совершенно белыми волосами. Ее семья в Нюрнберге тоже погибла. И ей приснился старец, который указал ей посохом на восходящее солнце, то есть - на восток, и сказал: "Свяжи себя с Туманом". И она пошла на восток, ничего не понимая. И только когда дошла до владений Карла и услышала, что он Небельдорф, все поняла. Они поженились, и она родила ему шестерых детей. Все они были альбиносами. Как и я. Как и мой дед.

МАША. С ума сойти! Почему ты мне раньше не рассказал?

ГЮНТЕР. Карл выстроил маленькую часовню на том месте, где он спал в ту ночь. И все фон Небельдорфы... в общем, у нашего рода есть один ритуал. Накануне свадьбы надо войти в часовню со своей избранницей, опуститься на колени. Жених должен сказать невесте: "Свяжи себя с Туманом", а невеста жениху : "Твой дом не будет пуст". Так делали все мужчины нашего рода. И все браки были счастливые. Было много детей. Много денег. Вот так.

МАША. Как интересно! Но почему ты молчал об этом?

ГЮНТЕР. Ну... я думал... я боялся, что ты поднимешь меня на смех. С твоим ироническим отношением ко всему...

МАША. Дурак. Я верю во все, что приносит счастье.

ГЮНТЕР. И ты войдешь со мной в часовню?

МАША. Конечно!

МАША-2. Минут двадцать мы колесили по горам, потом съехали в лощину, она пошла круто вниз, и я увидела озеро. Маленькое милое озеро. Вокруг сосны, да ели и ни души. Увидела и часовню. Она стояла почти у воды. Этот райский уголок стал приближаться, как вдруг... знаешь, бывают в жизни минуты, даже - секунды, когда на твоих глазах происходит такое, что ты совершенно не понимаешь, не можешь сравнить с чем-либо. От этого непонимания мозг твой превращается в вареный овощ, а тебе остается одно - открыть рот и замереть. Слева, огибая озеро, из хвойной зелени выплыл громадный серебристый фургон. Пока он проходил поворот, чтобы выехать нам навстречу, мы читали синие слова на его сверкающем боку:

Роза Абзатц и Фабиан Хакен

МРАМОРНЫЕ СВИНЬИ

МАША-2. Я почувствовала, как окаменел Гюнтер, я увидела, как его руки мгновенно побелели на руле. Фургон ехал нам навстречу, мы мчались ему в лоб, метрах в двадцати я выдавила из себя крик, никак не подействовавший на окаменевшего Гюнтера. В последнюю секунду фургон резко свернул вправо, мы врезались левой фарой в его заднее колесо, нас отбросило и закрутило на пустой дороге. Сам фургон ухнул вниз, к озеру, проломился сквозь молодой ельник, снес часовню, как карточный домик, въехал по брюхо в озеро и остановился. Из кабины выпрыгнул шофер, ополоснул лицо водой и неторопливо подошел к нам. Он говорил спокойно, но подчеркнуто сухо.

ШОФЕР. Вам надоело жить, мой господин?

МАША-2. Гюнтер не отвечал.

ШОФЕР. Что с ним? Он пьян?

МАША. Нет... он не пьян. Простите нас, пожалуйста.

ШОФЕР. Надо вызывать полицию. Я видел дорожный телефон километрах в трех отсюда.

МАША. Я съезжу и вызову. Мы все вам компенсируем.

ШОФЕР. Благодарите Бога, что я свернул. А то бы осталась лепешка от вашего порша. И от вас.

МАША-2. Он пошел к фургону. Пока я помогала Гюнтеру выйти из машины, шофер открыл задние двери фургона, а там на крюках висели туши свиней мраморной породы. Как зачарованные, мы подошли к фургону.

ШОФЕР. Мне тоже повезло. Если б не эта часовня - лежать бы машине на дне озера.

ГЮНТЕР. Жжжжаль...

ШОФЕР. Что жаль?

ГЮНТЕР. Сссвиней...

ШОФЕР (со смехом). Свиней? Чего их жалеть! Чем больше убиваешь, тем больше их становится.

Вспыхивает яркий свет. На сцене две пары новобрачных: Гюнтер с Машей и Фабиан фон Небельдорф с Розой Гальпериной. Их окружают все действующие лица пьесы, включая существ. Тихо звучит свадебный марш Мендельсона.

МАША. Все рухнуло, как снежная лавина.

МАРК. Двойственность межличностных инверсий, приводящая к асиметричному выравниванию гиперэмоциональных установок за счет механизма психосоматического отождествления.

МАША-2. Правильно, что ты не состоялся в Германии как психиатр.

ГЮНТЕР. Гггосподин Рррошаль! Я пппокупаю Тттору! Я пппокупаю ссемисвечник! Я пппокупаю кккниги Шшшнеерсона! Я ппокупаю все! Все! Все!

ЭЛИСКАЗЕС. Русскую водку не надо охлаждать слишком сильно.

ШОФЕР. Реакция. Вот что спасает человека.

ПОВАР. Меньше красного перца, но больше белого.

ГЕРД. Ваш любимый ремень, господин фон Небельдорф, на третьей полке слева.

ГАЛЬПЕРИНА. Мраморные свиньи! Оптовые поставки! В самые сжатые сроки! Гарантия сто процентов!

ФАБИАН ФОН НЕБЕЛЬДОРФ. Ради наших детей! Ради наших детей!

СУЩЕСТВА. Свяжи себя с Туманом!

ВСЕ. Твой дом не будет пуст!

Свадебный марш звучит все громче и трансформируется в подобие военного марша.

1994