«Allphyce»

Шебалин Роман Дмитриевич

посвящается Имантсу Димантсу (Билли)

ALLPHYCE

(сказка-быль)

"Солнце танцует..."

Олега передернуло: стекла прели...

Таков был закат.

На самом деле - за стеною играла музыка.

Вчера в Москве и Московской области было совершено 8 изнасилований, 5 убийств и 10 крупных и мелких хищений имуществ 3-х кооперативов. Одно самоубийство.

Он, сощурившись, смотрел на танцующее солнце.

Где-то забил колокол. И музыка за стеною словно пропала в тумане стен городских.

Черные с кроваво-золотой каймою - облака словно разбросали вокруг себя тугой, но удивительно легкий, звон, доносившийся Бог весть откуда, но там, где звонили, знали: вечер.

Облака были: явью.

Но, рассыпавшись на миллиарды кубов и параллелепипедов, стали звездами. Окна в домах зажглись.

Таков закат.

Тишина вернулась с грохотом музыки из-за стены.

Тогда, в полдень, по речке Эйсис плыла лодочка, в лодочке сидело пятеро. Накрапывал дождик, и температура не поднималась выше 53' (по Фаренгейту), но на это никто уже не обращал внимания, - полдень был погожий и ясный.

С кормы ей было легче всего разглядеть, как взлетел над водою огромный янтарный мост, как по тому мосту пробежал, кутаясь в серебристый плащ, человечек, как, обернувшись, у самых ворот Города, зло рассмеялся и скрылся после. Впрочем, туман вскоре рассеялся.

В тот вечер у Города нашли клад. Откопали в поле сундук, думали богатство, насилу открыли, а там - скелет да табличка на нем: "папробуи пажри кулацкая погань добро свое именем Мiравой Ривалиуцiи!"

Егней Феофанович Дропкин, работающий вот как уже 10 (десять) лет Главным редактором газеты "Вечерний Сталевар", дал своей дочке Светочке 15 (пятнадцать) копеек и сказал: "Иди пока поиграй в "Морской бой", а я тут "Огонек" почитаю".

Отгородился от толпы "Огоньком" - вместо двух постных глаз на вокзальных людей смотрел теперь радостный желто-синий глянец "Огонька".

В "Огоньке" печаталось о трагической гибели музыканта и поэта Ващениберга Авангарда Макаровича. Ему проломили голову голубым финским унитазом и украли уникальную гитару работы знаменитого абхазского мастера Ваниови, который, эмигрировав в 1969 году из Новосибирска в Палермо, получил-таки в 1990 году новый русский паспорт и счастливо умер спустя 7 (семь) дней после такого нелепого приезда на Родину в доброй деревеньке Плевые Подлески. Об этом также сообщал "Огонек".

Кроме того там всесторонне освещался момент находки удивительного клада со скелетом. Приглашенные из США, Франции и Южной Кореи эксперты установили, что не просто скелет это, но бренные останки несчастного дяди Павлика Морозова, - г-на Морозова.

Пионеры окрестных школ объединились в хозрасчетное добровольное общество "Бояре Морозовы" и с санкций инстанций, имя которых по сей день держится в секрете, провели торжественное перезахоронение останков. На перезахоронении присутствовали: Человек из Москвы и супругой и холостой председатель колхоза "Восход Ильича" Тимофей Феофанович Дропкин, родной брат Егнея Феофановича Дропкина, который все это прочитал в "Огоньке".

Кроме того, на перезахоронении г-на Морозова, честного кулака, непримиримого борца за демократизацию крестьянства и жертвы сталинских репрессий, присутствовала программа "Взгляд". Отснятый материал в эфир не пошел.

Тем же вечером в Москве и Московской области было совершено 5 (пять) убийств и 8 (восемь) изнасилований. Четыре самоубийства.

Музыканты Москвы и прочих Городов Советского Союза стояли в почетной карауле у запертого бывшего пив-бара "Рьябинушка", где 10 (десять) лет назад частенько тусовался маэстро Ващениберг.

"Солнце пляшет..."

Олег пожал плечами.

Папа его с девятилетней Светочкой уехал на Вокзал встречать своего родного брата, дядю Тиму, - председателя колхоза "Восход Ильича".

Имени я не имею, радости я не желаю. Будда.

Часы пробили 10 (десять). Олег отошел от окна и зевнул.

Но прежде он увидел, как внизу взметнулись световые шлагбаумы, разрезав вечерний двор по двум параллельным кривым, и под домом остановилось такси.

Вскоре папа, его брат Тимофей и Светочка оказались в квартире. Олег про себя отметил: "Как тихо".

А в тишине было слышно: где-то, напротив, в окне черно-рыжего, точно огромная летучая мышь, дома, там, в окне, плачет ребенок.

Пошел Олег здороваться с отцом, дядей и сестрой.

Такси уезжало, словно навсегда. За стеной же продолжала играть музыка.

Засыпая, Олег вспомнил почему-то теорему своего старого знакомца ещё по Кротонским тусовкам Пифагора и стал прикидывать в уме сколько, помимо известных, она ещё может иметь решений. Так он уснул.

Откровенно говоря, Олег был не Олегом вовсе, но грозным магом и чародеев - Мерлином Утаргонским, единственным наследником Папюса и Альберта Великого, а также страшным и мужественным повелителем Заньских гномов. Сей Мерлин водил дружбу с провинциальным экстрасенсом Владленом Данииловичем Галлубиным. Галлубин обучил Мерлина азам кабалистики; и Мерлин охотно повелевал.

Колокольня собора Солсбери (Англия) насчитывает 122 метра, ни больше, ни меньше.

Кругом же были масоны. Одни масоны были белые, другие - черные, а третьи - космические: зеленые. Масонов не любили (особенно евреи и общ. "Память") и боялись; приглашали на вечеринки, свадьбы, дни рождения. У каждого уважающего себя интеллигента в друзьях ходило по 3-4 масона. Поэтому каждый уважающий себя дебил очень хотел быть уважаемым интеллигентами масоном. Иногда масоны собирались вместе: курили, пили, орали магические песни. Называлось это Черные Мессы.

Мерлин же Утаргонский являлся черным и зеленым масоном. Его ценили друзья и боялись враги.

В организованном им секстумирате "Черная Орхидея" было, разумеется, 6 (six) персон - число угодное Высоким Силам: он; почетный Мастер сего Ордена, кавалер Большого Бурого Полумесяца, Горий Изидович Илюшкин; злой волшебник Брынк 667-ой; колдунья и ведьма Анфиса Саапштальская, почетная графиня Чудского озера; шамбалист, рериховец и крутой анги-йог Кузьма Евенеев и, наконец, толстый маг, праправнук Фомы Аквинского и правнук Раймонда Луллия (по материнской линии), любимый племянник Джона Рипли, Севрюгин Тратотар Спельциписмунс.

Все они были страшными энергетами, масонами и чернушниками.

"Do Cats Eat Bats?.. Do Bats Eat Cats?!..."

Когда Мерлин проснулся, в квартире было тихо. Папа уехал в редакцию свою, сестра ушла в школу, а уставший дядя спал. Мерлин покормил рыбок (их было: 8 (восемь) аквариумов в комнатке), прочитал магическое заклинание, подошел к висящему на стене вниз головой портрету Горбачева М.С., грохнул по астралу его плевком и, напевая "анширк-ерах, ерах-амар", поспешил на кухню. Через 15 минут сотворил себе яичницу-глазунью из трех глаз и поглотил её. Часы на стене прокуковали: полдень.

"Hlef-jiotpo Mkyt, Uhrty, Ewuf!.."

Наблюдалась порою у Мерлина дурная привычка - пускать по ночам на крыше своего дома мыльные пузыри.

Этим же утром в Москве и Московской обрасти сотрудники МВД СССР зарегистрировали 5 убийств и одно изнасилование с отягчающими обстоятельствами.

У Светочки, сестры Олега, сегодня было 4 (четыре) урока, попросила она по случаю такому братца своего купить её какие-то линейки в универмаге "Вахняшки". Мерлину же было все равно, покончив с тремя глазами, он направился к школе.

Школа - гробик со шкафчикам: шкалики и цуцыки сновали там; школа стояла на холме у перекрестка. Подойдя к школе, Олег увидел толпу, гнутый железной заборик, вдребезги какой-то "Запорожец", ментовскую машину и карету "Скорой Помощи".

"Сбили кого..."

А протолкавшись сквозь толпу увидел (еле узнал) - сбили (ее как раз проносили к "Скорой") Светочку.

"Так, значит," - почему-то очень громко проговорил Олег, некие из толпы обернулись.

У Евенеева с утра было офигительное настроение: все ночь он играл на гитаре крутой блюзон и пел под блюзон сей "отче наш" задом наперед, повизгивая от удовольствия. Вчера он поставил в Храме на Соколе свечку за упокой Христа, а, выйдя их Храма, громко хрюкнул и перекрестился снизу вверх. Евенеев был ещё крутым музыкантом и рокером. Он любил ещё группы "Лед Зеппелин", "Гонг" и "Гражданская Оборона".

Шел тем временем 1990 год от Рождения Христова.

В колхозе "Восход Ильича" двигалась с великим ускорением подготовка к Мемориальному Конкурсу монументов в обелисков под общим девизом "Г-н Морозов - жертва Сталинизма!". Святая Церковь объявила г-на сего великомучеником, а пионеры близлежащих селений рыскали по деревням и селам в поисках документов и писем, подтверждающих сталинские репрессии по отношению к г-ну Морозову. Заглядывали пионеры и в деревеньку Плевые Подлески, но там им тоже ничего-ничего не дали!

Растолкав толпу, Мерлин пошел прочь. Испугался непонятного и сложного. Страх перед, кажется, горем смял.

Так Мерлин ушел из дома.

Дракон стережет храм, овладев им. Убей его, сдери с него кожу и выложи ею ступени, ведущие в храм. Зосима Панополитанский. VI век.

Иногда хотелось Олегу Мерлину быть настоящим альбиносом. Впрочем, черт знает зачем, однажды года три назад перекрасил он свои цвета песка прибалтийского волосы в цвет черный. Впрочем, потом полинял.

А в 3 (три) часа открылся бывший пив-бар "Рьябинушка" и припухшие с голоду рокеры устремились дринчать и хавать.

Позвонил Мерлин Кате - странно: никто не брал там трубку.

В толпе таковых оболтусов выделялись, пожалуй, три человека: некая герла с длинным рыжим хаером (герлу звали Крыша 8-ая (восьмая)), розовощекий Тратотар Спельциписмунс и - худющий крокодилоподобный музыкант Траван Дубович Сиропкин. Двое последних оживленно беседовали. Тратотар вертел своим указательным пальцем в табачном дыму и настойчиво ухал:

"...Ни-не-го не доказывает, батенька, дык, не я - я, а как раз начало Эпохи Дзъунь-ом..."

На что Траван, ожесточенно пытаясь пробить громкими и решительными хрюками свой сопливый нос, пыхтел:

"Ты, блин, эта... х-р-р... ак! это, блин, ништяк, блин, я сейчас, понимаешь, работаю над, как бы это... сольным проектом, который... х-х-р-р-р...

В кофушу вошел Олег. Узрев Тратотара, зло улыбнулся и направился к разговору.

"Батенька, дык..."

"Х-г-г-р-р-р!.."

Подойдя к столику, Олег осторожно взял тратотаровскую чашечку с кофием и отпил половину. ("Х-х-ы-ы-р-р...", "Дык, мол..."

"Мерляша! - возопил наконец Спельциписмунс, распахивая свои объятия, браток, дык, живой!.."

Обниматься, однако, не стал, но, отобрав у Олега свою чашечку, допил, что там осталось и:

"Ты идешь с нами, - добавил он после некоторого молчания, - на сейшн."

"Какой?"

"У него," - Тратотар показал ложечкой на Травана.

Траван же как-то ни к месту проговорил внезапно упавшим голосом:

"Мы, блин, тогда на Трубе тусовались, Этажерка не открылась еще, а Армен..."

Не успел договорить.

В кафе ввалились менты.

Тусовка засуетилась. Но менты, не обращая ни на кого внимания, деловито подошли к Травану.

"Здравствуй, Ваня."

"Да..."

"Понял? на выход, сопля..."

Взгляд Травана остекленел.

"На Трубе мы тогда, а Армен..."

"Смирно! Пошел, сука!.."

Евенеев с утра ничего не делал.

Это ещё неделю назад Олегу пришла в голову дурацкая мысль - пускать по ночам с крыши своего дома мыльные пузыри.

Олег Мерлин любил тут одну милую девушку. Ее звали Катя.

"Куда это его?"

"А! наркота, дык, шмаль там или ещё что..."

"Погодь, старик, и ты - знал?"

"Ну..."

"Ну да, ты ещё у нас маг крутой."

"Да дело такое, - Тратотар наморщил свой попугаичий нос и развел руками, - магия, конечно оно, браток, дело верное, да вот с ментами, дык, не оппаньки...

"А я ушел из дома."

"Опять? ну, браток, ты просто... дык..."

Кате сегодня Олег пока не дозвонился.

Был тем временем год 1990 от Рождества Христова.

В колхозе "Восход Ильича" с разрешения местного Сельсовета, Демократического Союза и Союза журналистов открылся конкурс на лучший обелиск "Г-н Морозов - жертва Сталинизма". На конкурс было представлено 30 работ из Москвы, 4 из Ленинграда, 2 из Ташкента, 47 из Нью-Йорка и Сиэтла, 42 из Иерусалима, 18 из Переделкино и 3 из Улан-Удэ. Конкурс открывал известный американский актер Джон Сидор, сыгравший в новом ломовом боевике "Банзай энд Тщапай" роль батьки Махно.

Колдунья и ведьма Анфиса Саапштальская сошла с ума.

Навстречу им семенил Горий Изидович Илюшкин, толстенький человечек, держал он в руках небольшой кейс и какое-то, явно гнилое, бревнышко. Узрев Мерлина с Тратотаром, сверкнул умными глазками и, приживши ко груди бревнышко, закричал:

"Я - Повелитель вампиров! это - кол! я таперича всех масонов ин... э-э... вальтую! вот как!"

Господа чернушники сделали, однако, вид, что не заметили Илюшкина. И тогда Илюшкин понял, что это - не Мерлин и Тратотар, а их астральные двойники, посланные, вероятно, агентами всех разведок; пробормотав наскоро грозное заклинание, он бросился бежать, прижимая ко груди явно гнилое бревнышко.

"Плод, мною приносимый, - Солнце."

В августе 1990 года от Рождения Христова картошка подешевела на 2 рубля (Ленинградский рынок).

Шли они во Дворец Культуры, где должен был быть сейшн. Понятно было и ежу, что сейшена не будет, все-равно интересно: что там случится эдакого.

Кузьма Евенеев сочинил-таки новый блюз о пользе скорпионьей слюны и позвонил Брынку 667-ому - дабы испеть сей блюз по телефону. Но 667-ова дома не оказалось - он тоже пошел на сейшн.

В 1293 году был сожжен в Сьене, в принципе, милый человек, друг Данте, алхимик и чародей Капоккьо.

"А вот - идет, идет!.."

"Да это ж наш Брынкуня 7-ой!"

"667-ой..."

"Ну да, дык, Мерляша, глянь - охайрался наш магистр! дык, ну хэрэ тебе трезвонить, тусуется, дык, сестренка твоя."

"Здравствуй; а я из дома ушел."

"Так чего, тебя вписать?" - Брынк сегодня хандрил.

"А, да, спасибо..."

Чтобы приготовить эликсир мудрости или философский камень, возьми, сын мой, философской ртути и накаливай, пока не превратится она в зеленого льва.

"Как-то раз к одному монаху пришел некий юноша и попросил помочь ему, научить жизни, там, борьбе, движению. "Хорошо, - сказал монах, - пошли." И прошли они лес, и вышли потом к полю. И был вечер. И сели они на камни у деревьев, и сказал монах: "Смотри на небо." Там солнце садилось. "Но я это тыщи раз видел, что ж дальше?" - спросил юноша. "Это ещё не все, - отвечал монах, - смотри." Наступила ночь. На небе появились звезды. "Как же так, опять заговорил юноша, - ночь, это понятно, где же учение?" "Подожди, отвечал монах, - ты ещё не все увидел, смотри." Наступил рассвет. Величественно над землей поднялось солнце. "О учитель, - взмолился тут юноша, - как же моя просьба? где учение? ты же обещал..." Но сказал тогда ему монах: "Прости меня, не я учитель, ты все теперь видел сам, мне добавить нечего..." А юноша..."

"И это ты называешь дзен-буддийским коаном? По-моему, бред какой-то."

"Не думаю. Может, я, там, плохо излагаю свои мысли, но ведь все так просто... или нет?"

"Слушай, Седьмой..."

"667-ой."

"Да, я, ты знаешь, я спать пойду. У меня башка трещит."

"А может, чайком, там, еще, побалуемся?.."

"Да не, вломак, я лучше - спать."

"Эге, ты топай, а я тут пока... странный денек сегодня, а?"

"Да ну тебя, все в кайф..."

Мерлин потряс Брынка за руку, тот поднял голову:

"Я устал. Ты врубись, хочется все это бросить и умотать с хиппами на юга, по трассе..."

"Ромка, брось, какие к черту юга - октябрь на дворе."

"Еще бы... типа того. Ты вот что: по коридору пойдешь вертай налево, а ежели что - то я тута сижу."

"В смысле?"

"Да так, типа, если случится что."

Проснувшись днем, председатель колхоза "Восход Ильича" выпил 2 (два) стакана кефира и съел 4 (четыре) горсти изюма. Потом, высморкавшись, прочел в некой Книге, что Андрей Белый (Борис Николаевич Бугаев) был похоронен на Новодевичьем кладбище. Там же, в 1957 году был похоронен ещё один хороший человек, а в 1975 году ещё один хороший человек, но без одной ноги. Он был француз по фамилии "Станиславский". Тимофей же Феофанович решительно возмутился такой нелепой постановке проблемы и включил телевизор - смотреть "Коммерческий Канал".

А вечером 14 октября 1990 года по справедливым данным Западных Спецметеослужб в Москве шел мерзопакостнейший дождь. По данным же непосредственно Мерлина & "Черной Орхидеи" мерзопакостнейший дождь шел, повинуясь приказу Тратотара Спельциписмунса.

Таков был Старик Ложкин.

А камень каменным быть не может, потому что он уже не может быть каменным.

Говорят, что Василий Иванович умер от белой горячки.

Затем риши Видьяджняра произнес такие слова:

"О великий риши, слушай! Признаки распада тела бывают четырех видов: отдаленные, близкие, неявные и явные."

Квартира, в которой Ромка-Брынк вписывал своих друзей являла собой длинный коридор с семью комнатами (3 направо, 4 налево), кто раньше там жил и почему их всех оттуда не выгнали - неизвестно. Но флет сей знаменит был тем, что там вписывались чернушники.

В коридоре загрохотало. Пришел Тратотар, с ним - какая-то герла. Герла сразу зависла в комнате, а толстый маг ввалился: в кухню.

"Чайком балуемся?!"

"Ты чего орешь?.."

"Жисть, братие, гадкая, дык, помирает брат Митя, ухи просит..." - он взъерошил свою короткую челку и, наморщив попугаичий нос, покинул кухню.

"Шут гороховый, центровой..."

"Да брось ты, Ромка, право ты сегодня левый что-то."

"А, пчелы - тоже фигня! Ты, это, найтуй, а я тут посижу..."

В лесу раздавался топор дровосека.

Свалившись на тощий матрац, Мерлин тотчас уснул.

Сон Мерлина No.48757'64-w.

У-у-ух, какие летают!

Бармоглот или силикат?

А, кстати, да, - зайчики! - там, где на милом янтарном мосту смешной оркестр играет блюз, Алиса тоже умерла в 1934 году, но была похоронена уже не на Новодевичьем кладбище, а в Англии. Вот странная новость. И замок огромный тает. Шары такие, снежные, душные... Ulyre tie Pohtaw? Rokutty, Wised...

"Чтобы забыть."

"О чем забыть?"

"Хочу забыть, что..."

Тут Мерлин проснулся проснулся - захотелось в клозет.

Этой ночью в Москве и Московской области сотрудниками МУРа был обезврежен гражданин Срубтин Я.Я., насильник, маньяк и убийца. А ещё днем в редакции газеты "Вечерний Сталевар" раздался телефонный звонок. Егней Феофанович не знал, что на Светочку был совершен наезд. Звонили же из Больницы. Девочку спасли.

В клозете пахло смолою и гнилью.

Мерлин, однако, задремал, сидя на унитазе.

Сон Мерлина No 8437923-83/332'71

Дождь. На огромной поляне высокий дом. Окно на последнем этаже распахнуто. В окне, на подоконнике, человек со скрипкой. Позади его вентилятор включен - седые волосы развиваются. Лицо скрипача - покойного Максимилиана Робеспьера. Губы плотно сжаты. Только живы глаза нелепого серорыжего цвета. Вот скрипач, размахнувшись, швыряет скрипку вниз, на поляну и исступленно кричит. Губы сжаты и волосы развиваются. Скрипка вонзается в желтую землю, дрожит. Старик закрывает окно, выключает вентилятор, ложится на каменный красный пол и плачет.

Потом - они проваливаются, но встает из тумана легкий воздушный замок, словно где-то там, где знают: закат, тихо звучит музыка.

Помнил, как янтарный мост тихо таял в легких янтарных облаках. Накрапывал дождик...

Беги!

Мерлин внезапно вскочил. Потолок клозета поплыл и ударился о грязные стены: головою о дверь.

Вскоре, потирая ушибленный лоб, Мерлин проковылял на кухню.

На кухне сидел (дремал) Брынк-667-ой.

"Эй, старик, эй..." - тихонько позвал его Мерлин.

"А? да, да... что?" - Брынк поднял со стола голову.

"У тебя часы были - сколько там?"

"Ша глянем, погодь, ага, ну, типа, полночь. Вот такой вот сказ."

"Метро ещё работает, значит..."

"Ты это... куда, там, собрался?.."

"Так, сестренку навестить одну надо."

"А-а, - Брынк усмехнулся, - це добре..."

"А, кстати, да, - Мерлин обернулся на пороге, - у тебя хорошего мыльца не найдется?"

"А-а, ты это опосля герленка своего, типа, вешаться будешь. Да, возьми, вон там, возле крана, токма до конца не вешайся - выставка на носу."

Положив кусочек мыла в карман, Олег подумал было, что неплохо бы захватить с собою большую и толстую иголку (из набора для переливания крови).

"И надо ещё братку напомнить, - чтоб отдал "Науку и Религию", которая с дзен-буддистами."

Олег толкнул дверь - в комнате оказалось темно.

"А, черт, - подумал Олег, - он же опять какую-то герлу новую себе притащил..."

Свет ослепил всех троих. Тратотар Спельциписмунс сердито засипел, заворочался; и тут Олег увидел Катю.

Мерлин погасил свет и вспомнил:

"Иголка у меня в воротнике пальто, а вот надо бы не забыть баночку."

Так говорил Старик Ложкин.

Одев пальто, вышел на улицу. И поехал домой.

"Когда я вернулся, товарищи рады были вновь увидеть меня живым и невредимым. Грустно мне было, но я говорил им: Это я просто устал."

В метро случайно встретил рыжую Крышу (Восьмую). Она рассказала, что дня три назад забрали в дурку Анфису-ведьму, а там она чегой-то крейзанулась и попилилась.

Но был месяц октябрь. Год 1990 от Рождения Христова.

Поднимаясь по лестнице на крышу дома, Олег поразился идиотскому слову углем нацарапанным на стене. Надпись гласила "allphyce". Что это такое Олег не знал; в телевизорах по первой программе ЦТ заканчивалась передача ТСН.

Спустя минут 5 (пять) Мерлин Утаргонский стоял уже на крыше своего дома. держа в руках иголку и баночку с мыльной пеной. Он пришел сюда пускать мыльные пузыри.

А через 7 (семь) минут вниз, на ночной Город, мрачный и строгий, с высоты двенадцатиэтажного дома, полетели прекрасные мыльные пузыри. Сверкали в бликах полной луны. (Ведь было 4/Х 1990 года).

"Да ты же урод," - проговорил кто-то.

Олег обернулся; он неожиданности - выронил баночку с мыльной пеной.

"Эльфис..." - опять проговорил.

"Это - я?" - словно хотел спросить Мерлин, как увидел: расплесканная по крыше пена мыльная вздулась - это был порыв ветра - и это полетел над домом огромный мыльный пузырь.

Там - Другой Город! Олег увидел Город, прозрачный Город. Город огибала река, легкие волны бились о перламутровые стены Города.

Ворота его распахнулась, и к Олегу опустился янтарный мост.

По утро Кузьма Евенеев решил почитать Бхадват-Гиту, но длинные многозначительные фразы таили в себе строгое молчание. Кузьма принял решение: пустить книгу сию на косяки.

Активисты общества "Память" потребовали напечатать на бересте специальные паспорта для русских и провели митинг на Колхозной площади в поддержку честного имени истинного патриота Великой Руси, неподкупного борца с жидами, г-на Морозова, выпустили также брошюрку в изд. "Прометей" "Переписка Морозова и Гитлера"; как оказалось - молодой тогда ещё непримиримый враг масонов и сионистов ездил на летнюю практику в колхоз "Восход Ильича" лично к г-ну Морозову.

Когда Олег шел по янтарному мосту, он не заметил, но - с реки было видно, как звезды, осыпавшись в ночного неба, сплели ему сверкающими узорами серебристый плащ, плащ этот вился за спиной Олега. Но это был полдень, и лодочка уплывала в даль, туда, где далекие гремели раскаты грома - там был дождь, и мост янтарный пропал вскоре из глаз...

Но прежде - она увидела, как Олег, входя в Город, улыбнулся как-то странно. Улыбался вечности.

В то утро - когда ударили первые заморозки - в двухстах метрах от дома нашли труп юноши. Легкий иней покрыл его его покойное лицо, руки...

И удивлялись люди - летали над трупом легкие, сияющие в холодных лучах октябрьского солнца, мыльные пузыри.

И ЭТО БЫЛ БЫ КОНЕЦ МОЕЙ СКАЗКИ,

ЕСЛИ БЫ ВСЕ В КОНЦЕ-КОНЦОВ НЕ БЫЛО Б

НЕМНОГО ИНАЧЕ

Смешно, я, вероятно, некое подобие "ingis fatuus"; может быть и так, а может: я уже третий год не замечаю, как улетают на юг птицы; я - умнею? Но страх перед самим собой через год, два, десять лет - гонит меня дальше - по янтарному мосту - к летящему Городу в мыльном пузыре.

"Встретил я между двумя горами важного господина, на котором был серый плащ, а на голове черная шляпа. На шее был завязан белый шарф, а талия стянута желтым поясом. Обут он был в желтые сапоги."

Порою задумываюсь о какой-то беспомощной ненужности милых моих веселых лжецов, краснобаев, обломщиков, стебальщиков и "чернушников". Признаюсь, однако, сложно мне (даже спустя несколько лет) судить что-либо о них. А с Олегом Мерлином я так толком и не познакомился. В "Черную Орхидею" меня привело одно достаточно смешное "журналистское расследование". Нужны были публикации - приходилось таким маразмом страдать.

А вот отца Олега, Егнея Феофановича, главного редактора "Вечернего Сталевара" я знал достаточно хорошо (кажется он где-то учился с моим папой). При последней встрече он вручил мне весьма занятную папочку с (как он сказал) "сыночкиными стихами, вы их напечатайте где-нибудь". Стихи там по большей части были никакие, однако, некоторые записи глубоко личного характера как раз и легли в основу этой сказочки. Чуть позже я познакомился и с Тратотаром, и с Ромкой-Брынком и с прочими "орхидейщиками". С их легкой руки я засел за социологические исследования хипповской культуры (тому пример - "Цикл писем с Лав-Стрита на Лав-Стрит") и прочитал в конце-концов "Огненный Ангел" Брюсова.

Здесь же я хочу немного представить "стихов" из той папочки, переданной мне в редакции газеты "Вечерний Сталевар".

Первые два - имеют подзаголовок "из архива ДеПо":

* * *

Часть 1.

Полночь на Арбате, только кошки

Пьяные шатаются при свете

Толстой, ужасающей луны.

И очам мои ужасная картина

Предстает, она всех круче,

Круче Сальвадора, даже Д'Арси

(Крутизной своею всем известный)

Так не смог бы круто сочинить.

На обочине да в луже ржавой пива

Мент лежит в мундирчике парадном

И одна его рука сжимает кошку,

А другой он в ужасе трясет.

Его фура рядом, ну а в фуру

Некий гадкий пес наделал много,

Только мент, того не замечая,

Надевает фуру за затылок

И течет собачее говно

По спине ментовской прямо к жопе.

Мент встает, но валится он снова,

Нет, не держат боле его ноги,

Нету в мире ныне совершенства!

Мент лежит, с земли лакая пиво.

Часть 2.

Долакав с земли он это пиво,

(Молоком которое, конечно,

Было потому, что мент не пил

Ни пивка, ни водки, ни сивухи),

Встал тут мент, расправил грозно плечи

И погладил кошечку в кармане,

Ведь менты все очень любят живность

Разную, и кошек в том числе.

Гордо мент Арбат свой оглядел.

Тут же повинтил он проститутку

С ней трех панков и троих хиппов.

С проститутки штраф законный взял,

Остальным сказал: идите с миром.

И пошли они в Райком и все умылись,

И на БАМ все попросились, дабы строить

Там для братьев наших косоглазых,

Для медведев-братьев и для стеба

Новые железные дороги.

Мент, о том узнавши, улыбнулся.

И пошел он по Москве, в Москве светало.

Добрых дел ещё он понаделал:

И хиппу помог бесплатно похайраться,

Дабы хиппи веселей был и свободней,

Люберам помог в Москве, столице мира

Панков отыскать (для воспитанья).

Вот идет он гордо по Арбату

И глаза его сияют добротою.

Слава, слава Родине великой,

Слава, слава доброму менту!

(Нэопалим, 1988г.)

* * *

Звонит, дык, как-то раз браток Билл братку Сильвестрычу натурально, в самую что ни на есть ночь и: дык, говорит туда, дык, - а сам и трубку-то вешает апосля дыка-то своего, вот.

Однажды ночью Хрыч Сильвестрыч спал. Но тут в тиши ночной, перекрывая, Гром ливня, крики мертвецов и сатаны зловещей хохот - Раздался как набат небесный перезвон - То телефон звонил, и стены сотрясались, И по полу каталися бутылки: Одни пустые, полные другие, А прочие лишь были только сном. Сильвестрыч встал. А телефон звонил.

Тем временем какой-то в Пакистане Душман-подлец, читавший Фрейда на ночь, Не знавший Маркса, не поющий песен, Что нам Кобзон по радио поет, Душман-подлец, злорадно руки потирая, Американцу-другу говорил: Давай, ол'райт, весь мир мы завоюем И всех заставим слушать рок и жрать "биг-маки" "Секс Пистелз" мы в Москве покажем, Чтоб передохли сволочи от кайфа. О'кей, - ответил гад-американец И вышел допивать бутылку "виски".

А ночь меж летела над Москвою. Алло, - осипшим голосом Сильвестрыч Сказал, поднявши трубку, но оттуда Лишь: "дык да дык" тоскливо доносилось. Тогда Сильвестрыч, зло и смачно сплюнув, В сердцах хватил рукою телефон И в пол его впечатав, рассмеялся, И спать пошел, не ведая о том, Что смерть его близка неотвратимо. И - поскользнувшись на плевке своем, Сильвестрыч Упал на пол, и голову разбив Остался там лежать.

А в это время Американец-гад, допив бутылку "виски", Достал другую и ни с кем не поделившись Стал пить её, так, что напиток ценный По подбородку острому стекал на землю: Нет, не умею пить американцы, Но только русские умеют пить, ура.

Проснувшись утром, Хрыч Сильвестрыч стал Братку звонить, - ужель не сон? ужели?

(Нэопалим, 1989г.)

Или вот еще:

Кремация 1.

Ночь. Тихо в моей электричке.

Пустые вагоны перегоняют под землю.

Чтоб там сгорели громады железа.

(В такой вот громаде сижу на полу я.)

Утро. За окнами пламя.

Вагон раскаляется добела и падает в пропасть,

Чтоб стать вновь рожденною птицей бескрылой.

(Сижу на полу я в пустом вагоне.

И вспышки бесцветного света срывают глаза.)

День.

Тело мое обретает пространство.

И сгусток слепого железа с моею жестокой душою

Сливается в мертвой капелью серого неба.

(Но вижу сквозь воздух тяжелый,

Как падаю в пропасть распахнутой вены,

Туда, где пустые вагоны перегоняют под землю.)

Перегоняют под землю...

А вот ещё и такое:

РАБЬЯ ПРАВДА

Раб родит раба, не странно ль - призывать рабов к свободе? Путь раба тропа разврата, злобы, зависти, гордыни. Враг раба - несчастный кто-то, кто не узнан и поныне. Раб всегда готов, - как славно призывать рабов к свободе! Раб всегда стремиться выжить, пусть - уродом при уроде. Раб всегда готов стремиться, что ему - любовь, святыни? - Он убьет их. Вам не страшно ль - призывать рабов к свободе? Путь раба - кровавый праздник злобы, зависти, гордыни!

* * *

Умирают дауны молча,

Они не смеются над нами,

А если и даже смеются,

То тихо и незаметно,

А если даже заметно,

То их все равно убивают,

Иначе кому же смеяться?

*

Хм, кстати, да, - Алиса, дочь гессенского герцога Людвига IV, заразила династию Романовых не только гемофелической наследственностью, но и тяжелой формой собственной дегенеративной истерии.

Московские хиппи-сионисты учредили Спасительную Гавань "Склероз" и учинили в знак протеста на Пушке демонстрацию с целью расчищения Центральной городской свалки на бывшем острове Любви и полной реабилитации его как общественно-пацифистического феномена совка.

Всю следующую неделю Кузьма Евенеев репетировал со своей рок-группой "Дабл-Дрын" новый альбом "Хвостатая рыба".

18 окт. 1990 года от Рождения Христова было новолуние - в этот день американский актер и бизнесмен Джон Сидор снял премиленький домик в стиле "пост-модерн" (в районе м. "Аэропорт") для учреждения там Мемориально-благотворительного общества Международного Фонда братьев Морозовых; а в среду вечером в Царицынском пруду местными пенсионерами был обнаружен труп весьма толстого молодого человека, совершенно причем лысого, в карманах его лиловой куртки нашли кусок ржавой трубы, Учебник практической магии изд."Прометей"1994г. и читательский билет Исторической библиотеки, выданный 31 марта 1992 года на имя Севрюгина Константина Александровича.

"У меня сегодня День рождения, а два года назад в этот день выпал первый снег. И я бы остался здесь навсегда, но - странно: порою мне кажется, что все это - не так, не правда ли, Алиса?.."

1990г. осень.