«Грезы минувшей осени»

Надежды нет. Но светлый облик милой

Спасут, быть может, черные чернила.

У. Шекспир

Единственной и неповторимой, желанной и недосягаемой посвящаю.

Он бесшумно подъехал к высотному дому, выключил двигатель. Машина остановилась. Водитель, не спуская взгляда с заветного подъезда, нашарил на сиденье сигареты и зажигалку, закурил. Сделал первую, глубокую затяжку, затем, удовлетворенно откинувшись назад, принялся вычислять.

Несколько дней назад ОНА вошла именно в этот подъезд. Он это точно запомнил. Сюда, в этот подъезд многоэтажного, многоквартирного жилого дома. Теперь предстояло выяснить этаж, квартиру и сторону, куда могли бы выходить окна. Постояв немного, он решил, что надо отъехать ровно настолько, чтобы был виден весь дом, точнее его две стороны — лицевая и торец.

Отъехать и надеяться, что он ЕЕ когда-нибудь да увидит в окне или же на балконе. Да, только так. Надо отъехать. А то здесь, у самого подъезда, обзор всего на четыре этажа. Он повернул ключ и медленно выехал на оживленную магистральную улицу, потом, в нарушение правил, резко развернулся и встал перед домом на расстоянии двухсот, двухсот пятидесяти метров. Далековато получилось, невесело подумал он, с моим-то зрением. Во всяком случае другой альтернативы нет. Только ждать, ждать и надеяться. Он вновь закурил и до упора опустил стекло.

Редкие порывы бакинского норда заставляют шуршать желтеющую листву. Каждой ветки на ветру излом — сама мольба, застывшая мольба. Мелкий сентябрьский дождь моросит неохотно, но упрямо. Казалось, он балуется — то затихал, то шел снова с удвоенной силой. Капли дождя, сгрудившись, тонкими струйками стекали с крыши на смотровое стекло автомобиля. Природа сама плачет за меня, грустно подумал он.

Он познакомился с НЕЙ месяц назад. Да и вряд ли это знакомство можно было считать знакомством между мужчиной и женщиной. В силу обстоятельств, ЕЕ служебных и его просительских. ОНА тогда сочувственно выслушала и пообещала помочь. Решение проблемы тянулось двадцать дней, и все эти двадцать дней он вынужден был приезжать к этой женщине и терпеливо ожидать развязки своего дела. Вопрос ОНА решила блестяще и четко. ЕЕ деловитости, искренности помочь кому-то в чем-то, и не обязательно вовсе ему одному, позавидовали бы многие. Все эти двадцать дней он восхищался ЕЕ умением находить общий язык со всеми. ОНА куда-то звонила, кого-то просила, принимала посетителей, но не забывала о нем, сидевшем в приемной, ни на минуту. Украдкой, как бы невзначай, он наблюдал за НЕЙ. За ЕЕ жестами, за выражением лица, за походкой.

Но основой его возрастающих интересов к НЕЙ оставался все же день первый, когда он вошел сюда. Чуть привстав, ОНА искала какую-то книгу на полке. Он вошел и увидел ЕЕ в профиль. На мягкий щелчок захлопнувшейся двери ОНА повернулась.

Она повернулась и столкнулась с его взглядом.

Несколько секунд оба молчали, застыв каждый на своем месте, глядя друг другу в глаза. Произошло то редкое внезапное породнение душ, возможное слияние которых вызвало бы одно взаимно испепеляющее чувство.

Первым заговорил он, неловко переведя взгляд и тупо уставившись куда-то мимо НЕЕ. Он вкратце изложил свою просьбу, ОНА внимательно выслушала. Не поднимая глаз, он чувствовал пронзительный взгляд, от которого как-то непривычно заволновался.

Озадаченный, уже на улице, он яростно чертыхнулся. Сел за руль, но машина почему-то не завелась. Несколько раз повернув ключ зажигания, убедился — не берет стартер. Годичной давности автомобиль, проехавший всего тринадцать тысяч километров, почему-то именно сегодня заупрямился из-за заводского брака. Он вылез, затем легонько подтолкнул машину. «Жигуленок» медленно покатился вниз по улице. Набрав необходимую скорость, он быстро сел и переключил вторую. Машина дернулась, завелась…

А дождь все лил и лил, явно доказывая свою приверженность грустному и прекрасному времени года. Неизбывная тоска овладела им в предчувствии чего-то очень тяжелого, безысходного, безнадежного. И в то же время очень светлого, чистого, неповторимого. Такое состояние души должно быть знакомо провожающему, который знает, что уезжающая покидает его навсегда. Правду говорят — жизнь вокзал, а люди — в зале ожидания. Но лучше, наверное, похоронить и оплакать близкого и на этом раз и навсегда успокоиться, чем проводить любимую и знать, что она никогда не вернется. Это хуже, чем смерть. Это двойная смерть, потому что её никак не оплакать, никак не успокоиться.

Он знал, ОНА замужем, у неё дети. Он тоже был женат и тоже имел детей. Он знал, у НЕЕ в семье все благополучно. Таким же благополучием располагал и он. Тем не менее…. тем не менее, его к НЕЙ тянуло. И чувствовал — ОНА догадывается об этом. Он сам, пока не понимая, тянулся к НЕЙ неосознанно, бездумно, слепо, не представляя себе, к каким трагическим последствиям могло бы привести настоящее влечение. И самое странное в данном желании было то, что он видел в НЕЙ живую картину, на которую хотелось любоваться.

Вероятно, от ощущения необыкновенной чистоты, которая была присуща ЕЙ, этой сорокалетней женщине.

Большинство женщин, как правило, вызывает сугубо определенное желание у противоположного пола. Крайне мало женщин, способных разжечь настоящее пламя возвышенной, самоотверженной, бескорыстной любви, описанной в классической литературе прошлого.

Внезапно его внимание привлекло окно на шестом этаже. Там точно стояла какая-то женщина и, по-видимому, пыталась поправить занавески. Пристально, насколько позволяло зрение, вглядевшись, он облегченно перевел дыхание — не ОНА. Он включил магнитофон и всецело отдался мягкой лирической мелодии, промелькнувшей, как сон, далекой молодости.

Боже, что я делаю, подумал он. В моем-то возрасте. Сын вот-вот должен жениться, дочь почти невеста, а я стою у дома женщины, которую просто хочу увидеть. Увидеть, и все. Просто увидеть.

Тогда, в памятный день, когда он случайно подвез ЕЕ сюда, не осмелился спросить, в какой именно квартире ОНА проживает. Это было бы по крайней мере бестактно с его стороны.

Интересно, какие окна ЕЕ? Он принялся фантазировать. Вот, пятый этаж. Новые, дорогие рамы. Девятый этаж, тоже новые рамы. Жила бы ОНА на пятом или девятом этаже. За дорогими окнами, свидетельствующими о материальном благополучии хозяев. Как я хочу, вздохнул он, чтобы ОНА ни в чем не знала нужды.

Он глянул на часы. Прошло полтора часа. ЕЕ по-прежнему не было видно.

Два с половиной месяца ожиданий по полтора, два часа в день результатов не дали. Помог, как это ни странно, случай. Уже расплатившись с долгами за международные телефонные переговоры, он попросил оператора выяснить задолженность домашнего телефона заинтересовавшей женщины. — Да, есть, — ответили ему. — Будете платить? — Девушка протянула ему квитанцию, на которой четко был обозначен ЕЕ домашний адрес.

Сумма долга, к его сожалению, была незначительная.

Выйдя из «межгородки», он сразу помчался к ЕЕ дому, остановился прямо у подъезда. Так, подумал он, на этаже четыре квартиры. Дом многоэтажный, минус первый. Считаем, четыре квартиры на втором, четыре — на третьем…

Вычислив квартиру, он сообразил, что два с половиной месяца стоял совсем не там, где следовало бы. ЕЕ окна выходили совершенно на другую сторону.

Он развернулся.

Три окна и крытый балкон были скромнее приглянувшихся ему дорогих окон на пятом и девятом этажах. Тем не менее его охватила бурная радость. Нашел все-таки, подумал он. Теперь будем ждать появления.

Ждать пришлось недолго. Вскоре раскрылось окно и ОНА, удивительная женщина, мучавшая своим присутствием в его жизни, стала развешивать только что выстиранное белье. Обомлев от неожиданности, он до рези в глазах разглядывал ЕЕ. Видны были ЕЕ голова, ЕЕ руки. Он со своим дурацким зрением на большом расстоянии безошибочно узнал бы ЕЕ. По ЕЕ аристократической медлительности, по плавным движениям, по до боли знакомым за двадцать дней чисто женственным манерам и грации. Это точно была ОНА, женщина, не дающая ему покоя в последние месяцы. Очарованный, он не спускал с НЕЕ глаз и трепетно ловил каждое движение. Покончив с бельем, ОНА затворила окно и скрылась с поля зрения.

Он медленно выехал на улицу и направился домой. Весь остаток дня и всю ночь он думал о НЕЙ. Думал о ЕЕ необыкновенности, не бросающейся явно в глаза. О ЕЕ удивительном голосе. О ЕЕ простоте общения, за которым таилась неизмеримая глубина души.

ЕЕ образ постепенно заставлял его размышлять почти все часы в сутки.

Несколько дней он ходил потерянный. Не ездил к ЕЕ дому, не пытался видеть. Старался взять себя в руки. Позвонил старому другу, с которым его связывала тридцатилетняя дружба. — Да, — задумчиво протянул друг, изрядно выпив и выслушав откровения приятеля. — Мне жаль и ЕЕ и тебя. — Что мне делать? — Забыть, — решительно ответил друг. — Как? — Нужна ненависть. — Он сделал паузу. — Представь ЕЕ с мужем и тебе станет противно.

Он представил. Тоскливо сжалось сердце, стала душить обида. Но предполагаемой ненависти так и не возникло. Он налил себе целый стакан водки и залпом опрокинул её.

— С ума сошел, — переполошился друг. — Ты же за рулем…

— Отстань.

На следующий день он поехал к НЕЙ на работу. Посетителей было немного и, дождавшись своей очереди, он робко переступил порог. — Можно? — смущенно спросил он, поймав понимающий его взгляд. — Пожалуйста. — Она сразу надела маску деловитости. Он подошел к столу и неловко встал. — Садитесь, — тихо предложила ОНА, не поднимая глаз.

Он уселся и приятно ощутил ЕЕ волнение. Сосредоточенный, на первый взгляд, будничный ЕЕ вид никак не вязался с руками, которые бессмысленно передвигали на столе стопки бумаг, документов то в одну, то в другую сторону. — Я вас слушаю, — не поднимая головы, еле слышно пропела деловая женщина. Он тоже опустил голову в поисках начала. Наконец решился. — Я пришел сообщить вам о своем непонятном желании. — Желании? — Женщина удивленно глянула на него. — Да. Я бы хотел жить в вашем сердце. Без претензий, без определенной цели, без каких бы там ни было расчетов на будущее. Я всем сердцем полюбил вас. Я женат, вы замужем. Поэтому ни на что не рассчитываю. Тем не менее, решил, что вы должны знать об этом. — Вся тирада была сказана тоном, который не терпит никакого возражения. Он не узнавал собственного голоса. Она резко схватилась за голову, отвернулась. Ой, что вы такое говорите? Я замужем, у меня семья, дети. А вы говорите о любви. — ОНА сделала паузу и тише, нерешительно полудобавила, полуспросила. — Это же предательство, правда? — Нет никакого предательства. Только поворот судьбы.

Некоторое время оба молчали. ОНА, отвернувшаяся, медленно вытянула руки на столе, затем, также, не поворачиваясь, раздумчиво покачала головой. — Нет, — еле слышно ответила ОНА. — Нет, нет. — А я ничего не прошу. Редкие, короткие встречи… — Нет, — твердо возразила ОНА. — Потом повернулась и посмотрела ему в глаза. — Вы мне тоже симпатичны, но из этого ничего не следует. И, пожалуйста, не приходите больше сюда.

Он встал, ОНА продолжала сидеть, не шелохнувшись, неподвижно глядя куда-то перед собой. — До свидания. — До свидания.

Приехав на работу, он узнал, что надо сегодня обязательно заехать в министерство, затем в управление. Не ждала отлагательств и срочная работа, которая вот уже несколько дней на столе дожидалась своей участи. Потом, зло подумал он, все потом. И к чертовой матери все. — Неожиданно для себя он ощутил острую раздражительность, равнодушие к делам, служебным и бытовым. И вообще ко всему окружающему миру, в котором не было ЕЕ.

ЕЕ.

ОНА занимала его всего. Сидя на собрании в министерстве, он вдруг с ужасом осознал, что не может прожить и дня, не увидев ЕЕ. Эта простая, скромная, не очень молодая женщина, не бог весть какая красавица заставила забренчать давно заржавевшие струны, молчавшие десятки лет. Не красавица, но весьма милая, обаятельная и порядочная женщина с несколько, как ему показалось, потухшим взором.

Большинство девушек, выходя замуж, ещё не становятся стопроцентными женщинами. Появляются дети, с ними заботы, семейные проблемы, житейские тяготы, заслоняющие собой настоящее, чисто женское пробуждение к жизни. Искра пробуждения нередко подавляется и огрубевшим к тому времени мужем, и ложной стыдливостью самой женщины. Процесс проснувшегося желания очень похож на зажженную спичку курильщиком, который, увлекшись чем-то другим, забывает прикуривать. Спичка догорает и часто обжигает пальцы зеваке.

Но спичка, от которой не прикурили сегодня, может когда-нибудь вспыхнуть вновь, нечаянно столкнувшись с ярким пламенем большого, кристально чистого, безумствующего чувства.

Он думал о НЕЙ. И только о НЕЙ. О ЕЕ необыкновенных глазах, томных и грустных. О ЕЕ маленьких ручках, очень женственных и милых. О ЕЕ удивительном голосе, ласкающем слух, о ЕЕ невообразимом обаянии, перед которым может померкнуть любая красота.

Когда человеку нравится человек, то он старается видеть в нем только лучшее. Даже в том случае, если лучшее напрочь отсутствует.

На улице снова пошел дождь. Прогревая двигатель, он напряженно размышлял, куда ехать — домой или к ЕЕ дому. ОНА сегодня сказала ему «нет», но это нет скорее было сказано в силу ЕЕ порядочности, в силу ЕЕ благоразумия. ОНА никак не могла не понимать возвышенности его стремлений. ОНА, по его соображениям, должна была вздрогнуть от надвигающейся на НЕЕ кометы мощных чувств. И они, чувства, росли изо дня в день, складываясь в недели, в месяцы и сгущая туман невыразимой нежности… За время общения с НЕЙ по служебным обстоятельствам он успел заметить, что ОНА скромно одевается, что у НЕЕ нет даже наручных часов. Удивительно, но факт. Работая с людьми, руководя ими, ОНА могла бы жить по крайней мере обеспеченно, иметь самое необходимое. Представьте себе руководителя, который в день по нескольку раз спрашивает время у своего подчиненного. Тогда же, в период его ежедневного общения с НЕЙ, по-приятельски разговорившись, он выяснил ЕЕ день рождения. Завтра, завтра ЕЕ день рождения, обрадованно вспомнил он.

Вырулив на Полухина, он повернул влево на Коммунистическую и поехал к БУМу.

На выбор часов ушло минут двадцать. Наконец он попросил марку «Ситизен» с титановым покрытием. Противоударные, водонепроницаемые, а самое главное — механические и самозаводящиеся. — Сколько? — спросил он задрожавшим от удовольствия голосом. — Семьдесят восемь. В кассу, пожалуйста.

Окрыленный покупкой, он поехал к ЕЕ дому. Остановился, закурил. Окно ЕЕ светилось. Он улыбался своим мыслям и предвкушению на следующий день. Утром куплю цветы, коробку конфет, думал он, и тогда будет порядок.

Окно, заветное окно, все же раскрылось. В проеме был виден ЕЕ муж, вышедший закурить, наверное.

Улыбка на мгновение застыла, затем сошла с его лица. Потом, резко крутанув ключ, он спешно выехал.

Дома он нехотя поужинал, затем сел перед телевизором.

Глядя на экран, он видел ЕЕ мужа, курившего у окна. Затем вспомнил своего старого друга, который советовал, как забыть ЕЕ. Он помрачнел, заерзал на месте. Потом закурил, твердо веря в то, что завтра он поздравит ЕЕ и больше никогда не будет мозолить женщине глаза. Ни к чему. И ему этого не надо и ЕЙ тоже. В конце концов, отсутствует определенная цель, ради которой стоит побороться. В данном случае цели не было. Даже самой конечной, физической. Для кого-то она, физическая, стоит на первом месте. Для него именно по отношению к НЕЙ интимной цели не было ни в начале, ни в конце. Он был настолько очарован женщиной, что просто не замечал в ней женщину. Но как-то раз, в период решения его проблемы, он случайно дотронулся до ЕЕ запястья, отчего ОНА вспыхнула. Растерялся, смутился и он, получив ожог и моментально воспламенившись. Уже потом, гораздо позже, он понял, что если хоть один раз поцелует ЕЕ, произойдет катастрофа сразу в двух семьях. Он не сможет вернуться домой, а ОНА к себе.

Просто останутся вместе, будучи не в состоянии выдержать даже короткую разлуку.

Так он думал. Так хотелось ему думать. Он знал, чувствовал, что и ОНА думает о нем. И, наверное, чаще, чем ЕЙ хотелось бы. Большое чувство непременно должно было всколыхнуть, потрясти любимого человека, даже если у него не сердце, а холодный камень. А у НЕЕ не камень. У НЕЕ настоящее человечное сердце, готовое придти на помощь любому. Такая у НЕЕ работа, идти на помощь. И вовсе неважно, какая у НЕЕ работа, неважно, кем ОНА работает. Неважно, какой ОНА внешности, приятной или не очень. Ведь все в нашем мире относительно. Для кого-то ОНА может быть самой заурядной или немного лучше. Но для него ОНА за последние быстротечные месяцы стала всем.

Он представил себе — ОНА его жена. Вот наступило утро, вот он просыпается и первым делом смотрит на НЕЕ, безмятежно спящую. На ЕЕ удивительные веки, скрывающие ещё более удивительные глаза, на длинные ресницы, которые ОНА никогда не загибает. ЕЕ милый аккуратный носик, ЕЕ по-детски пухлые, нежные, чувственные губы, к которым хочется прильнуть и не отрываться всю последующую жизнь. На печать неумолимого времени, на появляющиеся родные морщинки, на едва заметную синеву под дорогими глазами. Вот ОНА проснулась и испуганно смотрит на него, невозмутимо любующегося ЕЮ. Потом ОНА улыбается, улыбается одними глазами, понимая его восхищенные взгляды. Затем делает жест, означающий — поцелуй меня. И он нежно дотрагивается до уголков ЕЕ губ. Нет, не до самих губ. Уж слишком призрачно!. До уголков ЕЕ губ, до ЕЕ висков. И его приятно щекочут ЕЕ шелковистые волосы…

Неожиданно он вскочил на ноги, не соображая, где он. Телевизор, давно закончивший свои передачи, мерно жужжал. В комнате было темно, из коридора падала полоска света. Время половина четвертого. Одеяло, которым накрыла заботливая жена, почему-то лежало на полу. Так это был сон, горько подумал он, и потянулся за сигаретой.

Стараясь не шуметь, на цыпочках прошел в кухню, поставил чайник. Достал «Нескафе» голд. Половина чайной ложки, целую — сахарного песка и полстакана кипятка. Его любимая пропорция. Конечно, это не «Арабика», которой он когда-то упивался. И не кофе по-турецки, сваренный на раскаленном песке и считающийся лучшим в мире. Но все же кофе, бодрящий кофе.

Минут через десять он уже сидел в своем любимом кресле, маленькими глотками отпивая обжигающе терпкий напиток. Снова потянулся за сигаретами и, закурив, мечтательно откинулся назад.

На руках носил бы, подумал он, и улыбнулся.

Так, значит… Цветы я покупаю здесь, затем еду в магазин, что в пяти минутах. Дальше. Что мы имеем? Часики, цветы, конфеты. Не мало ли? Может приплюсовать духи? — Но почему-то он был убежден, ОНА страдает аллергией. За время общения с НЕЙ он ни разу не слышал парфюмерных ароматов. ОНА вообще необыкновенная, подумал он. Из ряда вон выходящая. — Не знаю, что именно привлекло меня в НЕЙ. Похожих, милых, приятных женщин десятки, сотни, но ни одна из них не стала так сразу дорога мне, как ОНА… ОНА привела меня в замешательство. Меня, пятидесятилетнего мужчину, далекого от монашеской жизни. Я отвлекся… отвлекся. Значит, часы, цветы, конфеты. Ну конечно, мало. Еще что-нибудь… Может, одежду? Тем более, ОНА скромно одевается. Размеры? — Он зрительно представил ЕЕ перед собой и принялся вычислять. Получилось, сверху вниз, пятьдесят семь, три, сорок восемь, тридцать семь. Потом он отбросил затею об одежде. Не так поймет. Подумает, покупаю, хотя ОНА, конечно же, так не подумает, потому что интуитивно понимает меня. О господи. В долги влез бы, купив многое и дорогое, если бы был уверен, что возьмет и поймет меня правильно. Поймет взлет моей души, мои помыслы к НЕЙ, мои чувства. Такая, как ОНА, не должна понимать меня превратно. Иначе бы меня просто к НЕЙ не тянуло бы.

Он встал, приготовил себе ещё кофе и снова уселся.

А что ОНА скажет мужу, придя домой с моими подарками? Цветы, конфеты, сослуживцы, день рождения, понятно. А часы? Часы… он глянул на время, потом с отвращением погасил сигарету. До встречи с НЕЙ в день уходило полторы пачки. В последнее время в два раза больше. Тяжело вздохнув, направился в ванную.

Цветов было очень много, продавцов тоже. К нему подскочил молодой услужливый паренек и со знанием дела стал расхваливать свой товар. — Вам какие? — участливо спросил он. — Самые дорогие. — Сколько штук? — Ты складывай, а там посмотрим.

Букет получился неплохой. Оставалось купить конфеты и ехать к НЕЙ. К НЕЙ! Ведь у НЕЕ сегодня день рождения, к которому он готовился почти месяц.

Ровно месяц назад он пришел к антикварщикам и показал им старинный персидский коврик, который те оценили в тысячу долларов. — Оставьте, мы продадим. Неделю назад он снова наведался к ним. Коврик ещё не был продан. И позавчера все так же висел на своем месте. — Вот что я тебе скажу, сердито обратился он хозяину магазинчика. — Не надо мне тысячи завтра. Дай мне пятьсот, но сегодня, к концу рабочего дня. Сто из них твои. — Зайдите в пять часов, — твердо пообещал любитель старины. Бережно уложив букет на заднее сидение, он поехал в магазин за конфетами. Коробки были разные, но его ни одна из них не устроила. — Дядя, берите вот эти. Московские «В рот фронт». — Мне в рот не надо. Тем более, что я знаю, откуда они, и как попадают сюда. Лучше дай мне тех, весовых. — Эти весовые нравились ему самому. Если у нас родственные души, то ЕЙ тоже должны нравиться, подумал он, и, расплатившись, уехал. Поубивав время, он поехал к НЕЙ. — Можно? — спросил он дрогнувшим голосом. — Да, пожалуйста. Когда ОНА увидела букет, залилась краской. Но краска не то определение. ОНА порозовела и стала ещё красивее. ЕЙ наверняка завидовали женщины, регулярно покупавшие косметику. ЕЙ не нужна была и помада с вызывающим названием «Сведи его с ума». — Ой, мне стыдно так, — воскликнула ОНА, отстранившись. — Я желаю вам здоровья и немного любви ко мне. До свидания. ОНА не ответила. Знала, что я приду, ждала меня, радовался он, счастливый, покидая это учреждение. ОНА чувствует мощность и чистоту моих чувств, поэтому где-то пугается. Это, если ОНА умная, не увлечение, а то самое единственное ощущение, которое каждый человек испытывает в своей жизни всего один раз. Испытывает осознанно, с рубежа зрелости, имея богатый жизненный опыт прожитых лет. Такое чувство надо ценить и лелеять. Не каждый день пятидесятилетний мужчина искренне влюбляется в сорокалетнюю женщину и готов ради неё на все. Влюбляется, как мальчик в девочку, в порыве высочайших чувств теряющий голову, ведя себя глупо и беспринципно. Но в данном случае он не мальчик, а ОНА не девочка. Он муж своей жены, ОНА жена своего мужа. Разбираться не имеет смысла. Все и так ясно. ОНА собою разожгла в нем костер, искры которого переметнулись и на НЕЕ, воспламеняя ЕЕ медленно, но верно. И, чем жарче пламя, тем сумасброднее оба, пытаясь погасить огонь понятиями о чести, о семье, о долге. Каждый по-своему, доступными размышлениями о логике вещей, все меньше соображая в водовороте душевных потрясений, которые, в свою очередь, расщепляются на множество противоречий. На работу он не поехал. Хотелось остаться одному и заново, как киноленту, прокрутить в сознании весь короткий немногословный диалог, продлившийся всего-навсего несколько волнующих минут. Снова посмотреть на НЕЕ в своем воображении, полюбоваться чертами ЕЕ лица, манерами, осанкой. Мысленно добавить к монологу то, что было недосказано, недомолвлено. Порой он негодовал, нервничал, ему казалось, что он слишком много времени уделяет ЕЙ. Пятьдесят лет — тот самый возраст, когда на окружающий мир надо смотреть несколько снисходительно, отчетливо понимая и прекрасно разбираясь в, казалось бы, самых неожиданных событиях и явлениях, а уж тем более в женщинах, которым он никогда не придавал серьезного значения. Как говаривали ему когда-то, женщины почему-то кружатся в коридорах твоей души, но ни одна из них не может проникнуть в гостиную. А женщин действительно хватало. Он получал записки и письма от молоденьких девушек и зрелых дам. Ему звонили свободные девицы и замужние особы. Его друг, тот самый, все время возмущался. — Какое несправедливое распределение.

Из двух подруг одна непременно бывает лучше. Тогда, в кафе «Адриатика» на Арбате, куда с другом пришли попить горячий жидкий шоколад, сидели две симпатичные девушки, с которыми они позже познакомились. Его приятель сразу нацелился в лучшую. Потом выяснилось, что лучшая больше предпочтения отдает ему. Так родилась эта фраза: «Какое несправедливое распределение».

Вспоминая те бурные годы, опавшие золотые листья, он невольно улыбался. Как можно относиться к женщинам серьезно, если большинство их жалкие лицемерки. Если одна из них, лежа рядом, поливает грязью мужа, оправдывая тем самым свое присутствие. Если, уже одевшись, другая ненароком говорит: «А, знаешь, завтра моя свадьба. Придешь?» Как приглашение в кино, в театр. Или в цирк. Воистину женщины могут быть жонглерами. Не все, разумеется.

И надо же такому случиться! В его жизнь ворвалась ОНА. Спокойная, уравновешенная, на его взгляд, очень красивая. Смело прошла по коридору его сердца и невозмутимо, без приглашения, вошла в гостиную и уселась. Потребовала генеральной уборки его души. Он молча повиновался. Потом ОНА властно скомандовала: «Отныне только я одна и до конца».

Неожиданно прозвенел телефон. Он вздрогнул, затем поднял трубку.

Это была ОНА. — Завтра между двумя и четырьмя приходите и забирайте свой подарок. — Голос был сердитый, вернее, хотел казаться сердитым, чтобы скрыть захлебывающееся волнение. — Я от чистого сердца, — неуверенно промямлил он, проклиная себя за робость. — Я ничего не знаю. До свидания. В трубке раздались отбойные гудки. Он закурил, призадумался. Сразу всплыли в памяти слова одного знакомого. «Вот родилась в роддоме девочка, и она уже дура с самого рождения». Какого черта, возмущался он, почему ОНА так поступает? Неужели поняла превратно? Я же не покупаю ЕЕ с целью… ОНА не может не понимать меня. Ведь с людьми работает, знает, к кому и как подойти в той или иной обстановке. Нет, нет и ещё раз нет. ОНА должна была меня почувствовать. Значит, дело в другом. А в чем? Не хочет быть обязанной? Так ведь я ЕЕ ни к чему не обязываю. Но это знаю я, а ОНА нет. Ладно, доживем до завтра, будет видно. Всю первую половину следующего дня он ходил растерянный. На работе ни к чему не притронулся, пил чай, болтал с сослуживцами, коротал время до назначенной встречи. Считал минуты, поглядывал на время, которое тянулось изнурительно долго. К часу дня его вызвал директор и попросил отвезти домой. Водитель, пояснил он, приболел. Ты меня отвези, а обратно я приеду на своей. Он повиновался. Однако директор его не отпустил, завел домой, и они вместе пообедали. Потом пили чай, затем руководство село за телефон и битых сорок минут обсуждало проблемы тематического планирования на текущий год. Время уже было три, и он заметно нервничал. Наконец минут двадцать четвертого они уехали. Где-то к четырем он все же добрался до ЕЕ работы. В приемной было оживленно. Дверь ЕЕ кабинета была открыта и он видел какого-то ЕЕ сотрудника, наклонившегося и что-то шепчущего ЕЙ в ухо. Или не шепчущего, а что-то тихо говорившего. Ему стало не по себе. Вначале он решил отойти, но потом раздумал. Несколько раз пройдя взад-вперед и акцентируя шаги, он все же добился желаемого. ОНА, вывернувшись, увидела его и жестом пригласила войти. За время общения привыкла к моим шагам. Не могла не узнать. Или, может, я фантазирую? Он вошел в небольшой кабинет и сел в дальнем углу. — Вы извините. И сядьте, пожалуйста, здесь. — ОНА указала на место рядом с собой. Сотрудник, явно чем-то расстроенный, что-то прожужжал еще, после чего исчез, плотно прикрыв за собой дверь. ОНА, не глядя на него, молча извлекла из сумочки футляр с часами и протянула ему. — Возьмите. Он побледнел, осекся. — А кто это был? — спросил он. — А я должна перед вами отчитываться? — Вопросом на вопрос ОНА не отвергла искру ревности. Взгляд её был ясный, проникновенный, но уже не тот, дежурный. — И возьмите это. — Кивок на часы. — Я подарил их вам и хочу, чтобы они напоминали обо мне каждый день, каждый час и каждую минуту. ОНА опустила глаза и тихо спросила. — Чего вы от меня хотите? — Ничего. — И все же… — Вашей любви. Очень хочу, чтобы вы меня любили, несмотря ни на что. И мне вполне было бы достаточно. — У вас есть возможность отвезти меня домой? — после паузы выдавила ОНА.

Вконец растерянный от внезапно нахлынувшего удовольствия, он еле слышно спросил, где она живет, как будто в данный момент ЕЕ местожительство имело какое-то судьбоносное значение. ОНА ответила. Дом ЕЕ находился совсем недалеко. — Я жду вас, — бросил он и направился к выходу. Подойдя к автомобилю, он заметил, что правое переднее колесо слегка приспущено. Сел за руль, включил магнитофон, затем достал другую кассету, прокрутил её назад, нашел нужную мелодию и снова выключил. Вскоре появилась и ОНА. Интересная, подчеркнуто невозмутимая, владеющая его миром. Села, как и ожидалось, на заднее сидение. От него не укрылась свежесть только что использованной помады. Не ради меня, успел заключить он. Любая женщина, выходя на улицу, приводит себя в порядок. Автомобиль мягко тронулся с места и медленно, на второй скорости, поехал по оживленной улице. Он включил музыку, и салон наполнился негромкой мелодией из фильма «История любви». Никак не ожидавшая такой езды, ОНА тотчас сообразила причину и обреченно уставилась в окно, невольно подпадая под магию очаровательного творения Фрэнсиса Лея. А мелодия подталкивала вперед, к чистому и прозрачному, к грустному и безнадежному. Он повернул зеркальце заднего обзора, и теперь ОНА была видна вся. Не вся полностью. Да полностью и не надо было. Главное лицо, его черты, его романтический настрой. Женщина, эта милая женщина, всецело занимавшая его в последнее время, сидела рядышком, на заднем сидении и глядела в окно, безропотно отдавая музыке всю себя, наслаждаясь ею и принимая её как символическое объяснение. Украдкой он наблюдал за НЕЙ, за выражением ЕЕ глаз, за плотно сжатыми губами, которые, в конце концов, разомкнулись в объятиях «любви». Взгляд, устремленный куда-то на улицу, заметно терял четкость и обволакивался густеющим туманом нежности. ОНА сидела, как школьница на уроке, смирно, аккуратно сложив руки на коленях Нравится? — спросил он, не глядя на НЕЕ. — Очень. — ОНА оторвалась от окна и теперь уже смотрела вперед. — Можно вас попросить? — Пожалуйста. — Мне надо к ЦУМу, минут на десять. Если нет времени, не обижусь. Он повернулся к НЕЙ и встретился взглядом. Что-то было в его глазах сильное и могучее, отчего ОНА потупила взор и поняла, что просить его ЕЙ не надо. Через полчаса, когда они двинулись обратно, он неожиданно спросил. — А что если мне написать заявление на ваше имя с просьбой работать вашим личным водителем? — Боюсь, это вам очень дорого обойдется, — ответила ОНА шуткой на шутку. Он тяжело вздохнул. — Я согласен. — Кстати, возьмите часы. Я их все равно носить не буду. Он резко затормозил, затем повернулся к НЕЙ. Почему? — Я не возьму их, — повторила ОНА. Он взял футляр, извлек часы. Потом вышел из машины и булыжником разбил их вдребезги. Останки «Ситезен» он выбросил в лужу. Затем сел за руль и медленно отъехал. ОНА, потрясенная, молчала. Молчал и он. Пауза длилась несколько напряженных минут. Он поймал ЕЕ взгляд в зеркале. — Выходи за меня. ОНА ахнула, закрыла лицо руками. Вы больной. Это за часы, сообразил он. Процентов восемьдесят за часы и двадцать за предложение. — Возможно. Но моя болезнь это ты. И ты же, кстати говоря, лекарство. — Мне надо домой. Он лихорадочно и резко нажал на газ. Машина помчалась по узкой улице центра города, затем вырулила на окраину и очутилась на кладбище Волчьи ворота. — Зачем мы здесь? — тише спросила ОНА. — Чтобы похоронить только что родившееся чувство. — Вы заблуждаетесь… ОН сердито повернулся к НЕЙ. — Мне пятьдесят лет, я видел жизнь. Меня уже ничем не удивишь. И я вовсе не пытаюсь затащить тебя в постель. Я просто полюбил тебя. Очень сильно полюбил. И единственная моя просьба к тебе поверь мне. Как часто люди не ценят того, чем владеют сегодня. А назавтра, потеряв, плачут. Поверь мне. И больше мне ничего не надо. — Я замужем, — с оттенками сожаления произнесла ОНА… Возможно эти оттенки ему просто показались. — А я женат, — отпарировал он. Что теперь делать? Судьба диктует свои правила. — Нет. — А я тебя ни о чем не прошу. И признайся мне, что знала о моей симпатии к тебе. Ведь знала, правда? Когда ты это почувствовала? — Дней через десять после первого визита, — помедлив, ответила ОНА.. — Когда вы пошли на суд. — Молодец, — не удержался он от восхищения. — Что? — не поняла ОНА. — Ты умница, потому что не сказала: через десять минут. А ещё точнее, ты меня очаровала в первые же минуты знакомства. Ведь так же, черт подери, или я вообще ничего не смыслю в этой жизни. ОНА опустила голову и залилась краской. — Что вы скажете своей жене? Что я скажу своему мужу? Всякое было, но такое — никогда. Он опешил от такого поворота. — Только то, что есть на самом деле. И ещё я тебе скажу. Ты интересная женщина, но я тебя люблю не только из-за красоты. Мне очень нравится твоя правильность. В тебе две женщины. Одна красивая, другая правильная. И мне кажется, что эту правильную я люблю больше, чем красивую. Кстати, как ты понимаешь любовь? Она вопросительно вскинула на него чудесные глаза. — Так вот, — удовлетворенно продолжал он. — Любовь это чувство самоотверженной привязанности. И я не знаю, насколько я самоотвержен и привязан к тебе. Но, — он пылко посмотрел на женщину, уверен, что готов целовать землю под каждым твоим шагом. Готов, если было бы возможно, подарить тебе годы своей жизни. Он не успел договорить. ОНА беззвучно всхлипнула, снова закрыв лицо руками. От инертности, от искренности сказанного растрогался и он. Вытер слезу и закурил, предварительно опустив стекло. Наступила длительная пауза. Он огляделся. Кругом могилы. С памятниками и без них. Дорогие и не очень. Людей живых почти не было, за исключением троих рабочих, сооружавших невдалеке надгробие. Один из них, поймав его взгляд на себе, осмелился подойти и попросить сигарету. Он молча протянул пачку. — А можно две? — смутился могильщик, пытаясь не замечать красивую женщину. — Бери. — Спасибо. Рабочий повернулся уходить, но он жестом остановил того. — Давно здесь работаешь? — Да лет шесть-семь. — Как думаешь, через сколько лет можно опустить в могилу второго усопшего? Брата, сестру, жену первого? — Лет через двадцать. Хотя, бывают случаи… — Все, спасибо. Можешь идти. — Он снова повернулся к НЕЙ, оправившейся и ставшей более красивой. — Слышала? Ты обязана прожить после меня минимум двадцать лет.

ОНА впервые посмотрела ему в глаза и долго пытливо вглядывалась. Он почувствовал, что тонет в них. — Как мне жить без этих глаз? — тоскливо спросил он. — Представьте, что я уехала. — Не могу представить, ибо я сразу же поеду за тобой. С семьей или без. Все равно. — Это безумие. А если я умру? — не без лукавства спросила ОНА. — Одного часа не проживу без тебя. Меня убьет тоска. — Он растроганно отвернулся, но успел заметить озарение в ЕЕ глазах. — А когда я постарею? — не унималась ОНА. — Я не доживу. Такие, как я, живут не очень долго. Но мне хотелось бы, чтоб через много-много лет после меня ты оказалась максимально рядом. Ну, хотя бы на расстоянии одного взгляда. А то я уже привык любоваться тобой только издали, — горестно добавил он.

Она, пораженная, молчала. Он видел в зеркальце ЕЕ порозовевшее лицо, сосредоточенное на его словах и упивающееся его словами. ОНА сидела неподвижно, в сильном волнении то открывая, то закрывая замочек своей сумки. — Веришь мне? — страстно спросил он.

Она подняла ресницы, и он увидел покрасневшие глаза. — Верю, задрожала ОНА. — А ты? Как ты ко мне относишься? — Я к вам очень хорошо отношусь. — Люди мечтают о богатстве, о славе, о почестях. — Он сделал решительный жест рукой. — Мне не нужны ни богатства, ни слава, ни почести. Мне нужна твоя любовь. Только твоя любовь. Неужели я недостоин малой части того, чего к тебе испытываю?

Она ещё ниже опустила голову. — Скажи, — нетерпеливо требовал он. — Я боюсь, — еле слышно пролепетала ОНА. — Я жду. — Он был настойчив.

ОНА упорно молчала. — Значит, у тебя нет даже симпатии ко мне, разочарованно протянул он. — О господи, я бы даже в машину не села, если бы не было симпатии, — скороговоркой затараторила ОНА, разбив в пух и прах его сомнения. — Но из этого ничего не следует. И вы сейчас пообещаете, что больше не придете ко мне. На работе, чувствую, догадываются. У дома, где вы стоите, соседи могут вычислить. Могут донести мужу. Возможны скандалы, которые развеют сегодняшний день, оставив после себя неприятный осадок. Так что живите своей жизнью, а я своей. И пусть каждый из нас будет вспоминать в будущем только лучшее. Вы говорите, что любите меня. Можно ли в таком случае ради меня оставить меня? Ведь я замужем, у меня свои моральные устои и нарушать их я просто не посмею. У меня хороший муж. Предполагаю, у вас прекрасная жена. Я обещаю вам, что навсегда сохраню в своей памяти этот день. Не скрою, мне, как женщине, очень приятно было слышать ваши признания. — Пусть мелодия или песня, понравившаяся тебе в будущем, напомнит обо мне. Сидя дома в кругу семьи, у телевизора. Вспомни обо мне, когда тебе особенно трудно. Вспомни. Вообрази, что я стою за тобой, как несокрушимая скала, готовая защитить тебя от всех и от всего. И тебе станет светлее, тебе станет легче. Никогда и ничего не бойся. Потому, что я всегда с тобой. И иди по жизни уверенней. Ты выше всех, ты лучше всех. Гарантом моих убеждений являюсь я, твой обожатель. Я твой друг, самый преданный из тех, кто у тебя был. Верь мне, моя милая, моя удивительная женщина. Ты тот идеал, который я искал в молодости, перед женитьбой. Кстати, если повернуть колесо истории назад, лет на двадцать, когда и я и ты не были ещё семейные, ты пошла бы замуж за меня?

Она вновь опустила очаровательные глаза. — Не знаю. — Раздался еле слышный шепот. — Вот если бы вы не приходили…

Он это понял как «наверное, да». Состояние невесомости охватило его. «Не знаю» окрыляло, звало за горизонт, устремляло выше и выше. — Знаешь, глухо, не глядя на НЕЕ, продолжил он, — я часто после знакомства с тобой стал уединяться. Бывает, выезжаю и останавливаюсь где-нибудь в укромном месте, где мало народу. Включаю мелодии далекой молодости и слушаю, слушаю. И каждая мелодия олицетворяет собой соответствующие грезы. И как-то, как романтический сон, пригрезилась мне картина. Большой, пустой и холодный зал. Играет музыка тех лет. Мы танцуем с тобой. Правой рукой я держу тебя, а левая свободна. Потому что ты то и дело поправляешь спадающие волосы. И вот, в очередной раз, ты поднимаешь руку. Я ловлю её, потом тихонечко опускаю вниз и сам поправляю непослушную прядь. Ты удивленно поднимаешь на меня глаза, некоторое время смотришь. Но потом не выдерживаешь моего взгляда. Переводишь дыхание и кладешь голову мне на плечо. От твоих волос исходит неповторимый аромат. И я счастлив тем, что я твоя опора. И во мне появляется столько сил, что способен перевернуть землю. Потому, что ты со мной. Потому, что хочу тебя сделать самой счастливой. Помнишь ту мелодию, после которой я выключил магнитофон?

— Помню, у меня она есть. — Вот слушаю её, и совершенно другие ассоциации. Будто сама мелодия говорит о том, что мы сидим друг перед другом. Ты смотришь куда-то в сторону, а я что-то такое говорю, говорю. И столько огня во мне, что растаял бы даже айсберг.

ОНА сидела вся розовая. Каждое его слово, полыхающее жаром, как семя любви, западало в душу, произрастая стебельками нежности. ОНА зримо представила себе тот большой холодный зал, ощутила на своей талии его руку, его восхищенные глаза, ласкавшие ЕЕ лицо, свою руку в его руке. И ОНА потянулась к нему. Мысленно, подсознательно, робко, но потянулась. Поверила! Такой искренности на своем веку ОНА просто не помнила. Мужчин, обыкновенных ухажеров, хватало всегда. Это в порядке вещей. ОНА умеет с ними справляться. Но этот… О господи, подумала ОНА, надо заканчивать. Чем дальше, тем хуже. Я, как рыба, попавшая в сети. Надо выбираться. Еще немного, и будет поздно.

Дождавшись паузы, ОНА попросила отвезти домой. Тем более, что уже смеркалось. Время приближалось к шести. На кладбище, кроме них, никого не было.

Он встрепенулся.

Уже подъезжая к дому, спросил ЕЕ. — Как, по-твоему, что бы я сделал, будь у меня выбор. С одной стороны, ты и твои дети. С другой — один миллион денег. Что бы я выбрал? Она неопределенно пожала плечами. — Не знаю. — Даже с экономической точки зрения я выбрал бы тебя. С тобой я заработал бы гораздо больше. Машина остановилась. — Значит, мы договорились? — полуспросила ОНА. — Всего хорошего. Он не ответил, лихорадочно прикурил, провожая ЕЕ грустными глазами. Куда ОНА идет? И зачем? Вспомнил выражение друга — «какое несправедливое распределение».

Что поделать? Судьба. А, может, оно и к лучшему? К лучшему, что судьба в свое время не связала его с НЕЙ? И сейчас не он сидел бы в этой машине и провожал ЕЕ, а кто-то другой. А он, покладистый муж, сидел бы сейчас дома. О, нет! Он бы не выдержал. Он провожал бы и встречал бы ЕЕ с работы каждый день. Но ничего не помогло бы. Если женщина решила изменить мужу, то она это обязательно сделает. Даже в том случае, если муж утром провожает, а вечером встречает. Днем. Под любым предлогом отпросится с работы, а потом вернется, как ни в чем не бывало. И правильно говорят — красивая жена чужая жена. Больше глазеют, больше выбора. И, не дай бог, если муж лопух. Пиши, пропало. Стал рогоносцем. Есть и такие. Но ведь нельзя всех под одну гребенку. Неужели все красивые жены изменяют своим мужьям? Конечно же, нет. Только единицы. И, кстати говоря, не только красивые жены. Как раз наоборот. Больше изменяют уродины, имеющие вполне симпатичных мужей. Изменяют умышленно, чтобы придать себе статус нравящейся особы, восполняя тем самым вакуум обделенной красоты. Безусловно то, что внешность мужчины не может стать критерием измены жены. Измена жены — миллион причин. И только одна причина является самой страшной. Распутство. И только одна причина может стать уважительной — слишком большая любовь. Обе причины так или иначе, но связаны с сексом. В первом случае секс выглядит как обычный будничный день. Во втором — это праздник. С позиции женщины, разумеется. С мужчинами посложнее. Большинство норовит урвать себе кусочек парного мяса и, съев его, млеет. И женщинам, особенно красивым, нелегко разобраться в том или ином поклоннике. Нелегко потому, что она уже привыкла нравиться. Ей поют дифирамбы, за ней пытаются ухаживать. Случается, когда в женщину по-настоящему влюбляется человек, который, в силу своей застенчивости, не может открыться так, как ей этого хотелось бы. Она несколько разочарована. Попадается ей же другой, сладкозвучный, но пустой внутри. И он, пустой, увы, завораживает её. Правда, ненадолго.

Значит, мы больше не увидимся, думал он, обгоняя почти все автомобили. Понимаю. ЕЙ очень трудно. Зачем ломать личную жизнь, если в семье нормальные взаимоотношения. Плюс ко всему ЕЕ высокая порядочность, ЕЕ преданность супружескому долгу. Не может ОНА переступить черту. Боится. Боится всего — мужа, сослуживцев, знакомых. И меня боится. Сегодня показалось, ОНА себя ведет как тот кролик, впущенный к удаву. Поэтому, если она умная, должна избегать меня. А мне, эгоисту, надо постараться забыть ЕЕ. Ведь ОНА такая светлая, такая прозрачная. И человечная. А мордашка? Чудо какое-то, а не мордашка. Лобик, форма головки, брови, ресницы, глаза, веки. Щеки… Нет, не щеки. Ланиты. А носик? Какой у НЕЕ милый носик. Губы. Детские губы. С ума можно сойти, если притронуться. Черт возьми, что же мне найти в НЕЙ, чтобы отвернуться? Если не найду, пропаду ведь. Работа не идет, в семье как чужой, с друзьями почти перестал общаться. Отказываюсь от свадеб и поминок и для всех нахожу причины, чтобы никуда не идти. Жить не хочется. ОНА просто должна быть рядом.

Он мысленно произнес ЕЕ имя и удивился, почему раньше не замечал красоту звука этого имени. Он улыбнулся, представив перед собой ЕЕ испуганное лицо, лицо тогда, когда он пришел изливать свою душу. ЕЕ надутые пухленькие губы, когда волнуется. В волнении теребит все, что попадается под руку. ЕЕ высочайшая нравственная чистота. ОНА образец женщины, ОНА образец самого понятия женщина. — Нет, нет. Так я ЕЕ не смогу забыть. Я умиляюсь ею, а это ещё больше подстегивает, подталкивает. Боже, скоро меня уволят с работы, ведь я ничего не делаю. А если и делаю, то второпях и как-нибудь. За такое отношение к работе по головке, естественно, не погладят. Надо выходить из положения, надо забыть ЕЕ. Во-первых, лобик самый обыкновенный лоб. Самый, что ни есть, заурядный. Форма головы тоже стандартная, ну, может чуточку лучше, чем у остальных. Так, дальше. Брови? Хм… Красивые, нежные, но общипанные. Все женщины щипают себе брови. Неужели не больно? Длинные ресницы… Карандаш и тушь, вот тебе и длинные ресницы. Обыкновенную накрасить, тоже привлекательная станет. Глаза… Глаза, их форма. Нет, глаза трогать не будем. Возможно, они единственные, что в самом начале привлекло его. Он, представляя ЕЕ перед собой, в первую очередь видел ЕЕ глаза, их удивительный свет, их легкую грусть, их колоссальную глубину. Принято считать, глаза это зеркало души. А в НЕЙ душа сама была выражена в глазах. И сердце тоже. Каждый раз, когда он заглядывал ЕЙ в глаза, таял, сникал, терял нить монолога. И как-то совсем недавно подумал, что перед собственной кончиной он обязательно представит себе нежные огоньки и с улыбкой покинет несправедливый мир. О, боже! Как мне жить без них? Что делать? Какую найти причину, довод, аргумент, чтобы видеть их каждый день? Или, хотя бы, через день? Раз в неделю, в конце концов?

Прямо на него, ослепляя дальним светом фар и мигалками, летела патрульная машина ГАИ. Прозвучала в микрофон команда: остановитесь. Он моментально сориентировался, оценил обстановку и, не сбавляя скорости, нырнул в узкую арку знакомого двора. Подъехал к сгрудившимся в центре машинам и остановился. Быстро выключил свет, запер дверь и отошел в сторону. Все успел вовремя, потому что «гаишник», явно не дурак, влетел во двор с такой же скоростью. Вышли двое, подошли к его машине. Один из них проверил двери — все оказались запертыми. Второй милиционер, подозрительно оглядев его с головы до ног, подошел ближе. — Вы не видели водителя этой машины? — Только что. Очень пьяный. — И куда делся? Он отрицательно покачал головой.

«Гаишники» постояли минут двадцать, после чего недовольно удалились.

Очень пьяный, повторил он про себя, только не от спиртного.

Вскоре он уже был дома. Несмотря на ощутимый голод, от ужина отказался, сетуя на головные боли. Выпил чаю, просмотрел свежие газеты. Ничего интересного. Включил телевизор. Надо же, опять, политика. Сколько можно болтать об успехах, которых на самом деле просто нет.

Была бы возможность, подумал он, укладываясь на диване, заглянуть ЕЙ в душу, прочитать ЕЕ мысли обо мне. Ничего бы не пожалел. Только бы узнать ЕЕ истинное отношение ко мне. Но если нет такой возможности, значит, надо вычислять, надо провести самое настоящее следствие на основании ЕЕ поведения, ЕЕ слов, ЕЕ жестов, ЕЕ походки, ЕЕ выражений лица в тот или иной момент. При этом быть абсолютно бесстрастным, ориентироваться только на имеющиеся факты и не поддаваться иллюзиям, на которые так хотелось бы рассчитывать.

Итак, первое. Как может отреагировать на чувства глубоко порядочная замужняя женщина, случайно встретившая мужчину? Мужчину, который сразу же полюбил её всем сердцем? Вначале она должна его проверить. В том случае, разумеется, если он ей нравится.

Допустим, я ЕЙ нравлюсь.

Уверенная в том, что он преувеличивает свои чувства, она все же исподволь следит за ним, рассуждая вслух о бесперспективности встреч. Тем не менее, встречи, не обусловленные заранее, продолжаются. Мало-помалу она начинает верить в него, отчего впоследствии просто пугается. Пугается потому, что в силу своей порядочности не сможет утаить состояние души перед членами своей семьи, особенно перед мужем. ОНА именно из той редкой категории женщин, которые, обманывая, сразу выдают себя. Поэтому ОНА пугается, боится. Боится, что и сама полюбит. Следовательно, не должна допускать развития встреч. Очень хорошо понимает — его любовь рано или поздно всколыхнет ЕЕ. Предусматривает — полюбив его, ОНА обрекает себя на самые тяжкие испытания, которые не только отвлекут ЕЕ от семейной жизни, но и просто могут разрушить её. Такая, как ОНА, полюбив в зрелом возрасте, будет любить до конца, ни на что не глядя, никого не признавая. Такая, как ОНА, может честно рассказать о своей любви мужу, а в конце добавить: «Вот так. Хочешь, уходи, хочешь, оставайся».

Второе. Как может повести себя женщина, встретив поклонника, который ей безразличен? Она должна вежливо дать ему понять, что замужем, что разговоры о любви просто неуместны, что, в конце концов, он не в её вкусе. Он, понятное дело, должен обидеться. Обидеться и уступить. Не должен являться, не должен преследовать её. Отойти на время в сторону, чтобы призадуматься, снова и снова проверить свои чувства. Должен призвать на помощь самолюбие. И только убедившись в том, что не может без неё жить, имеет право придти к ней ещё раз. И ещё раз рассказать ей о своих чувствах. На сей раз, по логике вещей, она его встретит гораздо мягче. Ей, как и любой другой женщине, будет импонировать его беззаветное отношение к ней. Говоря ещё раз «нет», она все же начнет искать в нем лучшие качества, которые не обнаружила в первый раз. Она обязательно сникнет, почувствовав его нарастающую нежность. Она проникнется к нему неподдельным уважением уже за одну только бескорыстную тягу к ней, но внешне, конечно же, никак этого не выдаст. Наоборот. Слово «нет» будет жестче, движения, тон станут более решительными. Глядя со стороны, у третьего человека может сложиться убеждение — да она его презирает. Обидев его во второй раз, она все же удосужится пристальнее подумать о нем, постепенно превращая в воображении его пороки в очень милые достоинства. Небольшой его рост не будет казаться ей таким уж небольшим. После его второго визита рост будет вполне приемлемым. Болезненная нога или рука, на которую он жалуется, станет манить состраданием. Появится желание, тайное пока желание, хоть как-то поддержать его, помочь ему, глубоко и надежно пряча это желание. Одним словом, рано или поздно у неё должна возникнуть жалость, самое непредсказуемое чувство в сознании человека. Чувство жалости сравнимо с хорошо оснащенной военной базой, имеющей в своем арсенале многочисленные корабли, самолеты и другую боевую технику. База может помочь выстоять, база может и низвергнуть. Жалость — опасное чувство, способное и казнить и помиловать. Жалость напрочь отвергает безразличие, а это уже начало всех начал.

Думая о двух версиях ЕЕ отношений к нему, заметно мрачнел, волновался, порой вскакивал со своего места и возбужденно прохаживался по комнате. ОНА, ЕЕ образ, возможно идеализирующийся им, переполняли его, устремляли вверх, в заоблачные дали. Чем выше подъем, тем больнее падение, он не забывал об этом. Он очень боялся падения. Он любил и боялся ЕЕ, ЕЕ вспыльчивости, могущей разбить вдребезги все его грезы. ОНА очень умная, выдержанная, воспитанная женщина. Однако, кто его знает…

Интересно, подумал он, что ОНА сейчас делает. Уже час ночи. Как ОНА сегодня, после моих объяснений, будет вести себя дома? Моя посуду после ужина, стирая белье или сидя перед телевизором? Думает ли обо мне, о моих чувствах? Как ОНА их воспринимает на самом деле, не при мне? Но уже час ночи, время сна. Значит, ОНА в постели. И муж тоже. Возможна ли сегодня, после меня, акция любви? И здесь непременны две версии. Версия первая — ОНА небезразлична ко мне. ОНА думает, перевирает в памяти все детали сегодняшнего дня. ОНА прониклась симпатией. В данном случае сегодня ОНА должна лечь спать раньше всех, или же позже всех. Скорее, позже, чтобы иметь возможность проанализировать все подробности ещё одного минувшего осеннего дня. Обязательно откажет мужу, сославшись на любой предлог и отвернувшись.

Версия вторая — ОНА абсолютно безразлична. Здесь, конечно же, возможно все. И думать даже нечего.

«А я должна перед вами отчитываться?» — Сам по себе тон слов, сказанных ЕЮ на работе, подавал искорку надежды на признание его чувств. Женщина, абсолютно безразличная к мужчине, так не скажет. То есть, сказать может, но не таким тоном, каким сказала ОНА. Если само понятие «тон» разделить на тональности, то их наверняка будет несколько.

Одна из самых главных — чисто женское любопытство. Следующая тональность — кокетливость. Еще одна тональность — оставить его в неведении. Пусть помучается, если действительно испытывает глубокие чувства. Тональность последняя — ты мне безразличен. Но это полный абсурд. Ни одна женщина в мире, зная, что её кто-то любит, не может оставаться безучастной к любви. Именно здесь контрастно противопоставлены два чувства — чувство любви и чувство ненависти. Безразличия здесь, как правило, не бывает. Даже её первоначальное невосприятие его, назовем это ненавистью, сильно тем, что оно уже не безразличие. Истории известны случаи взаимной ненависти, перешедшей впоследствии в пылкую любовь. В данном случае между им и ЕЮ ненависти, а тем более взаимной, конечно же, не было. Ненависти односторонней тоже не ощущалось.

Он влюбился в НЕЕ без памяти, всем своим существом, всей силой своего духа. Душа, молчавшая много лет, неожиданно запела и потянулась к свету. Можно представить себе слепого, которому к концу жизни сделали уникальную операцию. Или заключенного, который потерял надежду на свободу. И вдруг амнистия.

Как может повести себя слишком порядочная в таком случае? Замужняя, кристально честная и до умопомрачения человечная? И очень, очень красивая?

Ему ясно было только одно.

ОНА должна отвергать. Отвергать даже тогда, если бы ОНА его также полюбила.

Чего я от НЕЕ хочу, горько думал он, не представляя конечной цели своего стремления. Любовных свиданий? Да, свиданий… чистых, нежных, не оскверняемых обыкновенной прозой… Пока, во всяком случае. Пока сама не скажет: «Я люблю тебя, я хочу быть с тобой». Но гораздо большее удовольствие сегодня — пройтись с НЕЙ по городским паркам и набережной, слегка поддерживая ЕЕ за локоть. Посидеть с НЕЙ в каком-нибудь малолюдном ресторанчике или кафе. Причем, сидеть не рядом, а напротив. Чтобы иметь счастливую возможность видеть ЕЕ лицо, ЕЕ жесты, манеры. ЕЕ напуганное лицо, когда он открыто любуется ЕЮ. ЕЕ тихий, дрожащий голос, в котором кроется откровенная мольба: «Ну, прошу тебя, не люби меня так сильно. Мне очень страшно».

Никто не гарантирован от ошибок в молодости. Особенно перед женитьбой или перед замужеством. Молодость она и есть молодость. Предложение руки и сердца лестно любой девушке. А уж тем более под натиском родителей или близких. У красивых будущих жен выбора, естественно, больше, но по закону неписаному они почему-то выходят замуж не за того, за кого хотелось бы. Ощущение собственной недореализованности преследует их потом всю жизнь, несмотря на семейные и бытовые проблемы даже при идеальном, казалось бы, муже. Все хорошо, думают они, и муж хороший и семья нормальная. Есть и положение в обществе. Но вот все-таки чего-то недостает. С течением времени мало кто из них помнит о своей постепенно забывающейся полной реализации чувств. А они пока ещё дремлют. Дремлют десять, пятнадцать, двадцать лет. Но вот в один прекрасный день в жизнь несовершенной женщины врывается мужчина, возможно внешне не соответствующий её девическому идеалу. Тем не менее, она ему верит, она в него влюбляется, вступает в связь. Общение с ним реализует невысказанные до сих пор её чувства. Она втайне на седьмом небе. Наконец-то! Вот он, тот самый идеал, о котором я мечтала в юности. Бурный, короткий роман заканчивается, увы, очень скоро. Возможно потому, что уж очень бурный. Но процентов на девяносто оттого, что он оказывается совсем не тот идеал, выдуманный когда-то ею. Он просто самец, ловко использовавший её недореализованность. Но в любом случае, она уже реализовала себя. Поставлена последняя точка в акте любви. Позднее разочарование боли не вызывает, ибо она уже сыта. На всякий случай плюет ему вслед и пытается покрепче ухватиться за свою семью, твердо убежденная в том, что её муж — самый лучший.

Такая реализация чувств явление довольно частое, обыденное. В данном случае отреализовалась только одна сторона, один партнер.

В природе вероятно существуют более уникальные случаи, когда встречаются два человека, по каким-то причинам не раскрывшие себя до встречи. Сумасшедшее притяжение друг к другу, честолюбие, верность супружескому долгу только подстегивают обоих, влекут их в омут безрассудства. Она, видя его на улице, спотыкается, у неё искажается походка, у неё заплетаются ноги, она, много лет замужняя женщина, говорит с дрожью в голосе, краснеет, пугливо озирается. В свою очередь, он, малый не промах, робеет перед ней сам, говорит какую-то чушь вместо того, что следовало бы говорить. Он видит её и ему наплевать на весь мир с его незавершенными проблемами. Он жадно ловит каждую возможность, чтобы только взглянуть на её милое лицо. Он пылко объясняется ей в любви и готов умереть за нее. Она верит и не верит. Проходит время. Но он все тот же, одержим самым высоким, самым прекрасным чувством. Для минутной, мимолетной встречи он тратит часы в ожидании. В жару и холод, днем и вечером. Ночи для него превращаются в кошмар. Повседневные дела сначала приостанавливаются, затем останавливаются вовсе. Работа не идет, подзабываются друзья и другие увеселительные мероприятия. Слишком большая тяга к любимой женщине депрессивно клонит к одиночеству, ведет к замкнутости. Она, объятая ужасом происходящего, мечется сама, не в силах предпринять что-либо разумное. Решается на любые, как ей кажется, нелепости, лишь бы остановить поток его мощных чувств, которым она еще, как сама соображает, сможет противостоять. Причиняет ему боль, рассчитывая на ответное презрение. Он в шоке, какое-то время. Позже догадывается о намерениях. И опять все сначала. Слова, действия, поступки, упреки, укоры, обида. Для него не существует больше женщин. Они разом все вымерли. Она и только она. Больше никто. И не надо ему более красивой, более молодой. Только она. Только она со своим возрастом, со своими житейскими тяготами. Его жар бросает её в дрожь, делает её неуверенной, во всем сомневающейся. Оба совершенно далеки от физической страсти, так как медленно приближаются к единству духовному, к самому пику человеческих чувств. Ее задумчивость замечают на службе, её рассеянность начинает проявляться в семье. Она горит в огне его желаний. И тут мало-помалу проясняется, что он, наверное, тот самый, о котором она мечтала в годы романтики. Начинается раздвоение, она ломается на две части. Одна её часть присутствует на работе, готовит обед, следит за порядком в доме, возится с хозяйством. Вторая её часть круглые сутки находится с ним. Она постоянно видит его перед собой. Она видит его лучистые глаза, она жадно впитывает в себя каждое его слово, она наизусть запоминает все его монологи. Подчас, не имея реальной возможности высказаться, он украдкой передает ей письма, которые обжигают её пальцы. Она несколько раз перечитывает любовные послания, прижимает их к сердцу, невидяще глядя в окно раскрасневшимися глазами. Иногда у неё появляется безудержное желание — бросить все и помчаться к нему. Сказать, мол, все на самом деле не так, как я говорю и поступаю. Ведь я замужняя женщина, я просто должна так поступать, делать и говорить. А на самом деле, если хочешь знать, я тебя люблю больше, чем ты меня. Любовь женщины всегда бывает сильнее и глубже, чем любовь мужчины. Просто мы, женщины, умеем скрывать свои чувства, прикрывая их внешним равнодушием, кажущейся отчужденностью. Я люблю тебя за то, что ты так бескорыстно меня любишь. Я люблю твою искренность, я люблю твои взгляды, когда ты наслаждаешься мной. И пойми ты, дурачок. Если мы сблизимся, у меня разрушится семейная жизнь. Потому что после тебя я буду желать только тебя. Не смогу подпускать мужа, а это, как догадываешься, скандал и развод. Может, так и оставим наши отношения?

Сильное, взаимное влечение рождает гармонию духовной удовлетворенности, создает крепкий союз двух ответных чувств.

Эверест отношений между мужчиной и женщиной.

Возможно подобное и называется самой полной реализацией не пережитых когда-то ощущений, запоздало ворвавшихся в жизнь бывших молодых людей.

Прошло несколько недель.

Сильный ноябрьский ветер раскачивал легкий автомобиль, стоявший вот уже целый час у ЕЕ дома. Утро было пасмурное, пасмурным было и его настроение. Он проснулся сегодня поздно, не успел позавтракать, выпил, как обычно, полстакана кофе и поспешил сюда, к апартаментам любимой. Неожиданно стал болеть желудок. Он согнулся от боли, затем, выждав какое-то время, сделал несколько йоговских упражнений. Боль отступила, но он знал, что ненадолго. Надо было срочно что-то пожевать. Он огляделся. Магазин располагался совсем близко. Туда и обратно — минуты четыре, не меньше. Как минимум, полторы минуты в магазине. Всего пять с половиной минут. За пять с половиной минут ОНА может выйти из дому и отойти на приличное расстояние. Настолько, чтобы он ЕЕ не увидел. Нет, затея с магазином сразу же отпала. Черт с ним, с желудком, с его язвой. Потерплю. ОНА скоро выйдет, мое божество.

Он напряженно ждал. Вскоре появилась и ОНА, красивая, как и всегда, но в том же самом легком плаще, в котором проходила весь октябрь. Она прошагала мимо, направляясь к автобусной остановке. Он вылез из машины и проследовал за НЕЙ.

Идя за женщиной, он вдруг сообразил, что ОНА почему-то не надевает пальто. Оно наверняка старенькое, неприглядное, которое и одевать-то не хочется. Поэтому и ходит в плаще. В легком, но в новом. У него заныло сердце. Ах, ты моя милая, подумал он, ты без пальто, значит, и я его не надену. Пусть болит не только желудок, но и все остальное, вместе взятое.

— Я же просила вас не приходить, — укоризненно бросила ОНА, не глядя на пассажира, усевшегося рядом с НЕЙ в автобусе.

— Я не могу не видеть это милое лицо.

— Вы меня унижаете. Здесь знакомые. — ОНА отвернулась к окну, явно давая понять окружающим, что едет одна, без рядом сидящего попутчика.

— Я люблю тебя, — прошептал он и вышел на ближайшей остановке.

Черт возьми, негодовал он, торопливо возвращаясь к покинутому автомобилю, и юбка та же самая, которую носила все лето, а теперь уже и кончающуюся осень. Неужели у них так туго с деньгами? Муж вроде работает, сама тоже…

За месяцы пристального наблюдения он изучил весь ЕЕ скромный гардероб. Как женщина со вкусом, ОНА могла выглядеть изящно, художественно комбинируя и подбирая свои наряды. Но как бы там ни было, ограниченность их все же ощущалась. Ощущалась прежде всего им, почти ежедневно любующимся ЕЮ, а потому и знающим всю ЕЕ одежду.

Так, подумал он, выруливая за пределы города, лишь бы он был дома. Или, на худой случай, в Баку. Но только не в отъезде. Только бы не в отъезде.

Автомобиль мчался на большой скорости и минут через тридцать въехал в дачный массив Бильгя. Не без труда отыскав двухэтажный великолепно отстроенный особняк с четырехметровым каменным забором, он остановился перед роскошными воротами. Где-то в глубине двора залаяла собака. Он нажал кнопку звонка. Вскоре раздались приближающиеся шаги.

— Что нужно? — недовольно спросил подошедший.

— Мне нужен хозяин.

— Кто его спрашивает?

Он назвал себя.

— Подождите.

Ждать пришлось довольно долго, минут десять-двенадцать. Наконец автомобильные ворота разъехались, и он нетерпеливо нажал на газ.

Хозяин дачи, красивый мужчина в махровом халате, поспешил ему навстречу.

— Извини, я парился, — виновато указывая на свой вид, сказал он.

Они тепло обнялись, расцеловались.

— Какими судьбами?

— Я к тебе по делу.

Они поднялись на второй этаж и очутились в просторном, со вкусом обставленном зале.

Он плюхнулся в мягкое большое кресло.

— Что будешь пить? — спросил хозяин, открывая дверцу бара.

— Я за рулем.

— И слышать ничего не хочу. Сегодня ты мой гость. — Дачник хитро оглянулся. — Второй по счету. Так что будем есть, пить, а вечером я дам тебе человека, который погонит твою мыльницу.

— А где первый?

Дачник снова улыбнулся.

— Парится. Так ты остаешься? А то я все время один да один. Не с кем нормально поговорить. То вообще никого нет, то сразу двое.

— А этот, мордоворот, кто он?

— Беженец. С семьей. Жена и четверо детей. Жена готовит, он в роли охранника и заведующего складом. Я выделил помещение, плачу им. Чем я не Тагиев? Так ты остаешься?

— Черт с тобой.

Дачник обрадованно засиял и, прихватив бутылку «Камю» с двумя хрустальными рюмками, уселся напротив.

— Это не бакинский разлив, — предупредил он, жестом указывая на коньяк. — Лично покупал в афинском аэропорту. — Он раскупорил бутылку, разлил, затем снова встал, принес коробку шоколадных конфет, «этажерку» с чищеным миндалем, грецкими орехами, сушеным изюмом.

— За встречу, — поднял он рюмку. — Когда мы виделись в последний раз?

— Лет пять-шесть назад.

— Вот видишь. За встречу.

— За встречу.

Дачник, бывший сосед и товарищ детства, разомлев, стал рассказывать, что на городской квартире ему нет покоя от родственников, друзей, знакомых. Все приходят с просьбами. Поможешь, значит, в убытке. Не поможешь, обижаются. Поэтому решил уединиться. Раз в неделю заезжает домой, обеспечивает семью всем необходимым и опять сюда, на дачу, где нет участкового, налогового инспектора и других нежелательных элементов. Два раза в год выезжает в Грецию, привозит товар, в основном шубы, и раскидывает их по многочисленным магазинам. Прибыли в последнее время, конечно, мало. Потому что население обеднело. Но жить пока что можно. Но товар все равно идет плохо, и он согласен продавать в кредит.

— Цены? — спросил он.

— Разные. — Дачник с удовольствием закурил. — От трехсот долларов до двух тысяч.

— Я на днях привезу женщин. Двух. Чтобы не смущать их, подожду на улице. Ты им покажешь шубы до одной тысячи. Больше не смогу. Не отходя от кассы, две сотни сразу. Остальные в течение трех месяцев. Идет?

— Они купят две шубы? — после паузы спросил бизнесмен.

— Нет, только одну.

— Кто она тебе? — хитро спросил товарищ.

Он сделал неопределенный жест, восхищенно закатывая глаза, улыбнулся.

— Лучше не спрашивай.

— Понял. А какой у неё размер?

— Сорок восьмой. Но скорее пятидесятый. А что?

Приятель стряхнул пепел, пригубил рюмочку.

— Очень красивое американское платье. Триста пятьдесят. Купил собственной жене, а она в него не влезла.

— Покажешь. Только учти, шуба должна быть неординарной. Не та, в которой ходит большинство.

— Я знаю твои вкусы, — убежденно отвечал приятель. — Будь спокоен. За исключением субботы и воскресенья. В любое время.

— А к вам можно присоединиться?

Оба повернулись на ласковый женский голос.

В дверях стояла миловидная женщина лет тридцати в белом атласном халате.

Приятель встал, подвел её к журнальному столику.

— Познакомься, это товарищ детства, с которым мы встречаемся раз в пять, шесть лет.

— Очень приятно, — женщина протянула руку, затем села на диванчике.

— Взаимно.

Приятель снова встал что-то раздумывая, потом опять сел.

— Значит, так, — начал он, — вы сидите, а я пойду и пошлю за рыбой. А пока разведу огонь. Углей нет, придется жечь дрова. Гарантирую отменный шашлык из белуги.

— Да я, право, не знаю, — неуверенно проговорил он.

— Нет и ещё раз нет, — твердо отрезал приятель. — В кои веки приехал…

— Мы можем увеличить нашу компанию, — улыбаясь, многозначительно вставила женщина и потянулась к мобильному телефону.

— А можно мне? — Он почти выхватил аппарат из рук удивившейся женщины и набрал дорогой ему номер.

— Алло, — послышался в трубке лучший голос в мире.

— Привет.

— Здравствуйте.

— Как ты?

— Спасибо, хорошо.

— Я люблю тебя.

Молчание. Затем глубокий вздох. Последовала непродолжительная пауза. Потом отбойные гудки.

Он встал, прижимая телефон к уху.

— Я очень далеко, милая. Я в Бильгя. Не волнуйся, уже выезжаю. — Он отложил аппарат и повернулся к женщине. — Видите, какая у меня ревнивая дама. К сожалению, я вынужден откланяться.

Приятель, тупо уставившись, не соображал, в чем дело. Женщина тоже была в растерянности.

— Я должен ехать, — повторил он, чмокая приятеля. Извини. И вы меня простите.

— Но ты ведь выпил, — зло бросил хозяин дачи вдогонку.

— Как-нибудь доеду.

— Подожди. — Он порылся в шкафу, достал какие-то то ли шарики, то ли таблетки. — Возьми. Сбивает любой запах. Если до метро «Азизбекова» остановят, скажи, что был у меня. Дальше не гарантирую.

— Спасибо.

Они спустились вниз молча. Уже усевшись в автомобиль, приятель не выдержал.

— Я тебя не узнаю.

— Я и сам себя не узнаю, — искренне признался он.

— Кто она такая?

Он трижды, в такт словам, постучал по баранке.

— Смысл дальнейшей жизни.

Приятель, что-то пытавшийся бурно возразить, как-то неожиданно сник, запнулся. Глаза его заметно погрустнели, и он отвернулся.

— У меня тоже было такое. — Это были не слова, а слезы.

— И что потом? — с интересом спросил он.

— Погибла в автокатастрофе.

— Прости. — Он вылез из машины, обнял товарища.

На мгновение он представил себе ЕЕ, погибшую в автомобильной катастрофе. ЕЕ, смысл его дальнейшей жизни, оторванный самой жизнью. Ручьем потекли слезы. Он резко оттолкнул приятеля. — Нет, нет, только не это.

— Что такое? — снова удивился дачник.

— Ничего, ничего. Все в порядке. Я поехал. На днях буду. Пока.

— Не гони, — предостерег товарищ, но он уже не слышал.

Выехав со двора, он проехал немного и остановился за углом. Закурил. ОНА не должна умирать раньше меня, подумал он. Ни в коем случае. Просто не вынесу. Пусть лучше оплачет меня.

Он постоял еще, послушал музыку, развеял мрачные мысли, затем уехал.

Вечером позвонил старый друг «какое несправедливое распределение».

— Буду минут через сорок, — возбужденно настаивал он. — Встречаемся у метро. Угощаю я.

Через час они уже сидели в шашлычной, куда прежде регулярно наведывались. По поведению, по движениям, по глазам, избегавшим встреч, он понял — что-то случилось. Кроме того, друг тридцатилетней давности редко выходил из дома вечером — жаловался на куриную слепоту.

— Ну, как твои дела? — спросил он. — На личном фронте?

— Нормально, как обычно.

— Давай выпьем, потом расскажу что-то интересное.

Выпили, закусили. Потом еще. Наконец, закурив, он начал.

— Твоя краля сегодня пригласила мою жену к себе и пожаловалась. Проходу, говорит, не дает. Куда ни иду, а он тут как тут. У меня семья, дети, муж, а он не хочет понимать. Вот так, дружище, уделал ты её своей любовью. Я же говорил тебе, предупреждал — забудь её. И не зря она мне не нравилась. Помнишь, я говорил, что она мне не нравится?

— Нет.

— А вот я помню. Неужели тебя, с большим жизненным опытом, не насторожил тот факт, что она очень уж хорошая? Везде для всех очень хорошая. Меня лично образцовые женщины всегда настораживали. Тебя не удивляет, что все ею довольны? Смотри, как она себя поставила. Никто о ней ничего дурного сказать не может. Умелая баба. Предусмотрительная. Расчетливая и трезвая. Может позволить себе все, но все сделает так искусно, что комар носа не подточит. И везде и все и всегда у неё хорошо. Образец, да и только.

Он выронил вилку, отодвинул тарелку, лихорадочно закурил тоже.

— Ты… ты… думай, что говоришь…

Однако друг был непреклонен.

— Как ты думаешь, — продолжал он громче, — для чего она предприняла омерзительный шаг? Не знаешь? А вот я знаю. Одним ударом не двух, а сразу несколько зайцев.

У него земля ушла из-под ног.

— Заяц первый, — распалялся друг. — Я ещё котируюсь. Да так, что под моими окнами поют серенады. Заяц второй — я очень честная женщина и все вокруг должны об этом знать. Заяц третий — ты нарушил ритм её будней. Видя тебя каждый день, она не может идти туда, к кому под служебным предлогом ходила раньше. Вначале, как женщине, ей были приятны твои признания. Признания в любви приятны даже проституткам, ведь они тоже женщины. И, наконец, заяц последний — ты стал козлом отпущения. Если она сегодня рассказала о тебе жене, то завтра, не исключено, расскажет мужу. В итоге ты, влюбленный дуралей, пострадаешь ни за что, а у неё повысится рейтинг. И все снова потечет по старому руслу. Пойми, ты ей очень мешал…

— Не верю, не верю, — вскричал он. За соседними столиками на них стали оборачиваться.

— Да не ори ты, — понизил голос друг. — Да кто она вообще? Что ты в ней нашел?

«Всякое было, но такое — никогда», — вспомнил он. ОНА имела в виду его отношение к НЕЙ. «Всякое было». Похоже, друг близок к истине.

— Ты ошеломил её чувством, большим, чистым чувством, но ей этого не надо, — горячо убеждал тот. — Был бы сдержанней, добился бы лучших результатов.

«Вот если бы Вы не приходили…» — как-то после паузы, глядя в окно автомобиля, раздумчиво произнесла ОНА. Черт возьми, неужели друг прав?

— Советую забыть её. Она очень опасная. И ничего в ней особенного нет. У тебя были намного лучше. Уж я-то знаю.

— Мне никто не нужен. И пошли все к такой-то матери. Точнее, не все, а именно ОНА одна. Блестящий мусор я, наверное, принял за чистое золото. Ты веришь, я никогда никому сотой части не говорил того, чего наговорил ЕЙ. Думал, она образец. Дышал ею. А она меня подставила.

— Образец моей жене не звонила бы. Ее тихий, дрожащий голос, внешняя скромность — всего лишь тактика коварной всезнайки. Повторяю, очень умелой всезнайки. Она может натворить что угодно, а сама, чистенькая, останется в стороне. Разве может симпатичная женщина сорока лет оставаться, как ты всегда о ней говорил, целомудренной? Да никогда в жизни. Не поверю. Я где-то читал — девяносто шесть процентов женщин — духовные проститутки. А это хуже, чем проститутки обычные. Ты со мной согласен?

— Мне всегда казалось, что она из очень редкой категории женщин, грустно заявил он, невольно подчиняясь энергии старого приятеля.

— Из четырех процентов? — ехидно иронизировал друг.

— Ты думаешь, она обыкновенная, из тех, каких полно на улице? — Он это спросил настолько упавшим голосом, что другу стало совестно.

— Ну, я не утверждаю, — уклонился тот. — Если замужняя женщина регулярно встречается с одним и тем же, то она не проститутка. Значит, она его любит.

Он выпил водки и, абсолютно не притронувшись к еде, потянулся за сигаретой.

— А я сегодня ездил за город, договорился, — горько прошептал он.

— О чем?

— О шубе. Я очень хотел сделать ей приятное…

— Молодец. — Друг закурил и, выпуская клубы дыма, язвительно заметил. — Ты её сначала одень, а потом сам же проводи к другому.

— Я не хочу верить, — умоляюще всхлипнул он. — Не могу. И не хочу.

— В любом случае, сегодняшний её шаг говорит только об одном, только об одном — она не желает общения с тобой. Не желает, это мягко. Посылает на три буквы.

— И что ты прикажешь мне делать? Я не могу мыслить, я просто потерял голову.

Приятель с удовольствием отпил минеральной воды и уставился в одну точку.

— Давай так, — после паузы предложил он. — Подождем дней десять, если она порядочная, обязательно позвонит и извинится. Если не позвонит, значит…

Три последующих дня прошли в полной растерянности, в исключающих друг друга противоречиях. Он сильно нервничал, потерял аппетит. Регулярно не высыпался. Как результат нестабильного образа жизни, стала напоминать о себе язва желудка. Работа не шла. Постепенно стали высыхать источники, поддерживающие его материально.

Он переживал. Он никак не мог понять — почему ОНА так поступила? Почему ОНА его предала? За что? Взвешивая все «за» и «против», он решил, что ОНА отчаялась вконец. Он ЕЕ обезоружил чувством, загнал в тупик, из которого только один выход. А выход из тупика это его вход. Загнанная в угол его нежностью, ОНА отважилась на явную глупость, твердо рассчитывая на ответные меры. В данном случае ЕЕ вовсе не интересовали меры. Лишь бы сейчас, лишь бы сегодня поставить неприятный заслон между им и ЕЮ. Только бы избавиться от надвигающейся катастрофы безумной любви, которая рано или поздно сломает две судьбы.

Он мысленно ругал ЕЕ, но потом сам же находил оправдания ЕЕ поступку. Каждый раз, когда в квартире раздавался телефонный звонок, он невольно напрягался. Нет, не ОНА. Ему казалось, что ОНА все же позвонит и извинится. Ему очень хотелось, чтобы ОНА извинилась. Иначе, как резюмировал его друг, ОНА, мягко выражаясь, не та женщина, которую он хотел в НЕЙ видеть.

Наверняка сожалеет о содеянном, уверенно рассуждал он на четвертый день. Явно мучается проявленным поступком, но не желает себе признаться. Интересно, предательство случайность или закономерность?

Вероятно, в жизни не бывает случайностей. Все случайности закономерны и должны проявляться, как фото на пленке, в свой срок. Он прежде не раз в этом убеждался. Чтобы заработать большие деньги завтра, надо потратить значительную сумму сегодня. Блестяще проделанная работа также требовала самоотверженной отдачи. Одним словом, потеря сегодня, по его соображениям, обязательно окупится сторицей в будущем.

ЕЕ вторжение в его жизнь было обусловлено ещё два года назад, когда случайная гадалка сказала: «Вас ждет прекрасное будущее. Оно будет прекрасным из-за женщины, которая круто изменит Вашу жизнь.» И после паузы добавила: «У вас будет трое детей». Тогда он ей улыбнулся, а про себя подумал — какая чушь. Но уже через полгода начались потери, довольно значительные потери…

Полуголый, сидя на веранде второго этажа крохотного отеля «Керефри» и глядя на устрашающую темень ночного Индийского океана, он лихорадочно размышлял, куда мог запропаститься паспорт. Искал весь день в номере, в ресторанчике, здесь же, на первом этаже. Днем ездил в Викторию, столичный городок Сейшельских островов, обратился в полицию. Но паспорт так и не нашелся. И теперь, наблюдая за самолетом, приземляющимся на мысе острова Маэ, куда приехал с друзьями, он вдруг вспомнил гадалку, её предсказания. Неужели, обрадованно подумал он, я стою в преддверии чего-то большого, загадочного, чистого? Здесь, на райских Сейшельских островах? Вдали от дома?

Он смотрел на океан, почему-то вспоминал романтическое начало любимого мугама «Баяты Шираз», всегда увлекающее за горизонт, потягивал бархатное пиво. Друзья, наигравшись в шахматы, давно спали. Потеря паспорта никак не расстраивала его.

Ровно через год в одной восточной стране ему не заплатили восемь тысяч долларов.

Это была вторая потеря.

Через несколько месяцев, в связи с резким упадком цен на недвижимость, он потерял ещё несколько тысяч. Позднее, после покупки нового автомобиля, он потерял ещё четыре тысячи. Цены падали.

Он расплачивался потерями за приближение к романтическому будущему. Его жизнь прежде скорее напоминала длинный неосвещенный тоннель, в конце которого, как награда, должна была засиять яркая лампа, горящая для него одного. Поэтому, считал он, все потери оправданы и закономерны. Как закономерно и то, что он ЕЕ встретил. Встретил и полюбил с первой же минуты.

Инициалы их имен закономерно, а не случайно, в алфавите оказались почти рядом. В цифровом отношении номера их квартир также оказались точно на таком расстоянии. Он как-то видел ЕЕ документ. Обыкновенный документ с фотографией и небольшим текстом. Мистично, поразительно, но факт. Справа и слева текст был подписан не одним, а сразу двумя его однофамильцами. Случайно ли это? Два человека с его фамилией, как ангелы-хранители, стояли словно на страже ЕЕ милого изображения, ревниво защищая от соседства других. Однажды, сидя в машине и думая о НЕЙ, он вычислил, что старше любимой на восемь лет, четыре месяца и пять дней. Мало кто поверит следующему действию! Как из-под земли, перед ним появился автомобиль с номером восемьсот сорок пять. Восемь, четыре, пять! Неужели случайность? Конечно, нет. Позже, бывая за рулем, он всегда будет искать транспортное средство с таким номером. Это число станет для него дорогим, потому что оно связывало с НЕЙ.

Он грустно улыбнулся, представляя себе события, которые могли бы развернуться два десятилетия назад.

Крепкий двадцатишестилетний мужчина, недавно вернувшийся в родной город после завершения учебы, случайно обращает внимание на стройную восемнадцатилетнюю девчонку, которая каждое утро едет с ним тем же троллейбусом. В первый же день он отмечает про себя её необыкновенно милое лицо, её отрешенность от остального мира. Она смотрит в окно, никого вокруг не замечает. На следующий день он точно в это же время снова сядет в тот же троллейбус. Но её, к сожалению, там не будет. Он вспомнит, что она сошла у очень известной больницы. Несколько дней ожидания на остановке у больницы результатов тоже не принесут. Пройдет ещё какое-то время. Наконец, совсем случайно, не в троллейбусе, не на остановке он её встретит, её, милую и глазастую девочку. Он, не из робкого десятка молодой мужчина, ощутит непривычное волнение, но все же осмелится подойти к ней, твердо убежденный, что следующего раза может и не быть.

— Девушка, я искал вас, — жалко промямлит он.

Она удивленно взглянет на него, затем, не говоря ни слова, ускорит шаг. Но он, упрямый бык, все равно проследует за ней, выяснит её местожительство. Затем он заведет знакомство с её соседями, ну, хотя бы с одним из них. Узнает её имя, её возраст. Узнает, что она студентка первого курса, что у неё две сестры и один брат, что она самая старшая и самая красивая. Она, видя его у своего дома, испуганно будет проходить мимо, стараясь не замечать странного типа, пытливо глазеющего на нее. Наконец, в один прекрасный день, убедившись, что она в институте, он решительно зайдет к её отцу.

Он представится.

— Я вас слушаю, — нахмурившись, скажет её отец.

— Свои личные проблемы я привык решать сам. Когда мне кто-то желает помочь, ничего не получается. Я пришел к вам по очень деликатному делу и прошу быть правильно понятым. У нас в Азербайджане обычно приходят сваты. Он вынет из кармана футляр с лучшим обручальным кольцом и поставит его на стол. — Считайте, что приходили сваты. Не говорите мне ни «да», ни «нет». Дайте мне время уговорить вашу дочь выйти за меня замуж. Знаю, у вас может быть кандидатура намного лучше меня. Но вот я такой, какой есть. Могу с уверенностью обещать, что если в будущем мы станем родственниками, то вы об этом никогда не пожалеете.

— Но ведь она ещё ребенок. Ей всего восемнадцать лет.

Он нетерпеливо дослушает до конца.

— Я подожду сколько угодно. Главное, чтобы она согласилась. Я хочу построить семью, основанную на самых искренних чувствах. Я далек от тщеславия. Я не принц, не сын министра. Не обижайтесь, мне все равно, кто вы, ответственный работник ЦК или рядовой служащий. Повторяю, главное, чтобы она согласилась без вашего нажима, без советов со стороны. Пусть только сама придет к этому решению.

— А если не придет? — отцу явно начинал бы нравиться этот решительный парень.

— Тогда я не вернусь за этим кольцом, и на этом все кончится.

— Как вы представляете себе общение с ней? Где, как, каким образом?

Он сделает длинную паузу, затем отчетливо произнесет.

— Именно так, как вы посчитаете нужным. И очень прошу вас, не навязывайте меня ей. Только предложите. Остальное — вопрос времени.

Отец долго промолчит, затем встанет, пройдется несколько раз по комнате, что-то раздумывая. Его любимица старшая дочь. Неожиданное сватовство. Этот парень… Вроде положительный… Потом снова усядется.

— Давайте попьем чаю с вашим тортом. Между прочим, «Апшерон» её любимый торт.

— Мне очень приятно. — Он встанет, собираясь уходить. — Мне надо идти, — соврет он. — А за приглашение спасибо. Я приду через неделю, если не возражаете.

— Сначала позвоните. Я могу не оказаться дома.

— Спасибо. До свидания.

— До свидания.

Неделя будет длиться томительно долго. Он будет считать часы до назначенного времени. Дома своим родителям он ничего не скажет. Получится, скажу, решит он. Будет думать об этой удивительной девушке, не похожей ни на одну из своих сверстниц. Облегающие джинсы, узкие юбки, в которых выглядит подавляющее большинство студенток, явно не для нее. Как раз напротив. Она из тех, кто стыдится своей красоты, пытается скрыть, отвести от всеобщего обозрения. На ней нет никакой косметики. Все так естественно. Красивые, миндальной формы глаза, густые, очень густые и длиннющие ресницы, пухленькие, цвета малины, губы, нежный овал лица, роскошные волосы. Не девушка, а само совершенство. Понятие нравственная чистота списано с нее.

Ровно через неделю, час в час, минута в минуту, он позвонит. Трубку снимет сам отец.

— Приходите через три дня, в восемь вечера.

Он начнет беспокоиться. Почему не сегодня, а через три дня? Что могут изменить три дня, добавленные к недельной отсрочке? Неужели она не соглашается? Я, наверное, ей очень противен, поэтому папаша откладывает аудиенцию. Упрашивает её. Да, да, точно. Я ей абсолютно не нравлюсь. Я самый заурядный, а она очень интересная. Наверное, ничего не получится. Черт возьми, что это со мной? Она завладела всеми моими мыслями, я ни на кого не хочу обращать внимание. Меня не интересует никакая другая девушка, меня уже не привлекают женщины… Все они разом перестали существовать. И только эта глазастая, застенчивая и пугливая девочка, которую и толком-то не знаю, но которую хочу узнать. Очень хочу узнать. И ради этого пойду на все.

Вполне возможно, будет рассуждать он через день, несколько успокоившись, что она ещё обо мне, о моем визите ничего не знает. Встречу наверняка откладывает её отец, пытающийся, по логике вещей, хоть что-то разузнать обо мне. Выяснить, кто я, что я. Кто мои родители, кто мои предки. Чем мы все занимались и занимаемся. Можно ли нам, в частности, мне, доверить на всю жизнь такое очаровательное создание? Что ж, все в порядке вещей. Отец есть отец. Каждый желает видеть свою дочь счастливой в будущем. Надо просто потерпеть до послезавтра.

Послезавтра, наконец, наступит. Он купит коробку конфет, цветы и помчится к ней.

Дверь откроет её мама, приятная и вежливая женщина.

— Проходите, проходите, — сдержанно скажет она с ничего не значащим выражением лица.

Боясь провалиться сквозь землю от ощущения неловкости и неизвестности, он смущенно переступит порог и, не поднимая стыдящихся глаз на женщину, проследует в гостиную.

Отец молча встанет, приветливо пожмет руку, кивком предложит сесть.

Затем наступит обязательная пауза.

— Как ваши дела, — начнет он, — уже устроились на работу?

— Пока нет. Но мне обещают.

— С вашей профессией не так уж и легко. Какой отдел ЦК курирует ваших коллег?

— Если не ошибаюсь, два отдела, — не сразу ответит он. — Пропаганды и агитации и отдел культуры.

— Сложно теперь с трудоустройством. Я вам желаю удачи.

— Большое спасибо.

В комнату войдет её мама, принесет четыре стакана чаю. Расставит сахар, конфеты, печеное. Позже подойдет и она, вся розовая, застенчивая и, не поднимая удивительных ресниц, усядется рядом с матерью. Так, чтобы он её не очень-то видел.

Он, разволновавшийся её присутствием, почувствует себя сдающим государственный экзамен.

— Пейте, — коротко предложит отец, исподволь зорко наблюдающий за реакцией молодых людей.

Чаепитие будет проходить в некоторой растерянности присутствующих.

— Да вы не стесняйтесь, угощайтесь. Что же вы пьете чай без ничего? Это мама.

— У меня в горле пересохло, — смущенно выдавит он, стараясь не смотреть на ту, ради которой прибыл.

Пройдет ещё какое-то время, после чего родители, сославшись на дела, поочередно, не сразу, оставят молодых наедине.

Он сразу повернется и впервые в упор долго будет смотреть на нее.

— Вы станете моей женой? — глупо и неуверенно спросит он.

Нежный розовый цвет сразу прильнет к её девичьему лицу.

Она будет молчать.

— Понимаю, — продолжит он, наслаждаясь чертами её лица. — я бестактен. Уверен, у вас очень много друзей, среди которых вы легко можете выбрать себе спутника жизни. Тем более, что я старше вас на восемь лет. Для вас я сейчас старик, у которого нет никаких шансов.

Она все ещё будет молчать.

— Я чувствовал, что не нравлюсь вам, — теряя надежду, скажет он, — но не до такой степени. И если я вам очень противен, то скажите об этом прямо. Или скажите, что вам нравится кто-то другой, кто уже есть.

Она моментально вскинет глаза и скороговоркой выпалит.

— Мне никто не нравится, у меня никого нет. И вообще, я учусь на первом курсе. И ещё я хотела спросить — почему именно я? Почему вы пришли именно ко мне?

Он долго промолчит, затем решит сменить тактику.

— Думал, вы инопланетянка, но теперь вижу, что ошибся.

— Ошиблись? — тише спросит она, явно озадаченная.

— Конечно, — безразлично подтвердит он. — Вы такая симпатичная, а уже привыкли нравиться. И вот эта вот привычка заставляет настораживаться.

— Настораживаться? На что? — не поймет она.

— На искренность. Девушки, привыкшие нравиться, не всегда бывают искренними, и я к таким отношусь недоверчиво.

— Ну и не надо, — вспылит она и выскочит из комнаты.

Через минуту войдет её папа и застанет гостя довольно улыбающимся и допивающим остывший чай.

— Можно я буду звонить? — счастливый, спросит он, не пряча торжествующую улыбку.

Отец недоуменно разведет руками, дескать, как знаешь.

Попрощавшись, радостный, он выскочит на улицу, долго будет идти пешком, не обращая внимания ни на кого, ни на что, твердо убежденный в том, что выбор будущей супруги абсолютно правильный и на редкость верный. Глядя перед собой, он будет видеть её лицо, порозовевшее вначале и рассерженное в конце. Главное, будет думать он, контакт найден. Поджидая её раньше то там, то тут он сомневался в находке главного контакта. Ему казалось, она никогда и ни за что не воспримет его. Потому, что очень красивая, духовно богатая и очень романтичная. У неё на руках было много козырных карт, бить которые возможно было только одним тузом. Туз это неожиданность, туз это максимальное озадачивание, туз это подбрасывание пищи в пылающий острый ум. Очень правильную девушку надо было сразу сбить с толку, обезоружить видимым безразличием, обвинить в чем-то несуществующем, остановив её плавное течение по жизни резким нелогичным действом, необычным жестом, из ряда вон выходящим поведением.

Через несколько дней он позвонит ей, извинится за проявленную бестактность, поинтересуется её студенческой жизнью, уважительно отнесется к её будущей профессии. Затем неожиданно вклинит.

— Я бы хотел иметь такую жену.

— Но я уже неискренняя, — съязвит она.

— Сегодня, — примирительным тоном скажет он. — Ваша искренность там, в глубине, её пока мало видно. Надо просто докопаться.

Она выдержит длинную паузу.

— Что же вы замолчали? — спросит он.

— Не могу понять, — признается она, — вы вроде предлагаете руку и сердце и в то же время обвиняете в каких-то пороках.

— Нет, я не обвиняю. Просто думаю, в силу возраста и необыкновенной красоты вы должна быть именно такая, какой я вас представляю.

— Интересно, — проявит она неподдельное любопытство. — Ничего похожего я ещё не слышала.

— Значит, я первый. Хотелось бы надеяться, и последний.

— А вы самонадеянный.

— Я? Ни в коем случае. Я трус.

— Трус?

— Конечно. Вы беспощадно красивая, стройная. А я невзрачный, обыкновенный. Кроме того, я всегда боюсь людей, близких мне, дорогих, так как именно они могут причинить мне боль. Чужие не посмеют.

— Вы жестокий, — заключит она задумчиво.

— Неправда. Я очень мягкий. Пластилин. Делайте из него что хотите. Но в гневе остановить довольно трудно. Практически невозможно.

— Скажите, пожалуйста… А почему вы все-таки пришли именно ко мне?

— Я интуитивно почувствовал, у вас почти нет подруг. Вы сложная, противоречивая натура, мало кто может понять все правильно. Плюс ваша красота. А женский пол обычно завистливый… Вам наверняка не с кем поделиться.

— Ошибаетесь, — тише возразит она. — У меня есть близкая подруга. Еще со школы.

Он промолчит довольно долго.

— Я бы хотел стать вашей самой близкой подругой, позднее — вашим самым преданным другом. Затем надежным спутником жизни. И вам будет легко со мной. Легко потому, что прекрасно понимаю вас. Уверен, мало кто так может понимать вас. Если в будущем получится семья, то, обещаю, она будет одной из редких счастливых. Потому, что вас мне никто не навязывал. Потому, что вас я выбрал сам, по велению сердца. Я не тороплю вас. Впереди — учеба. Я подожду. А пока буду устраиваться на работу. Вы продолжите учебу, я стану работать. Пройдет время, добьюсь квартиры. Накоплю денег, куплю машину. Мы будем самой образцовой семьей. Если, конечно, вы меня полюбите до свадьбы.

— А если нет? — лукаво спросит она.

— Тогда ничего не получится. Мне нужна ваша любовь, а не замужество. Печать в паспорте облекает в определенные рамки, заставляет жить, да, да, именно заставляет жить по обязательным канонам супружества. Поэтому обыденного, привычного образа жизни я не приемлю. Мне нужно чувство, а не обязанность. Мне нужна истинность во всем, особенно во взаимоотношениях. Если вы полюбите меня на пятьдесят процентов, буду считать, я вам безразличен.

— А как вы определите проценты?

— Вам восемнадцать, мне двадцать шесть. Соответственно у меня больше жизненного опыта.

— Это видно, — многозначительно протянет она.

— Вы не будете против, если я буду иногда звонить вам?

— Как хотите, — еле слышно ответит она.

— Тогда до свидания.

— До свидания.

Приблизительно в таком духе, в таком ракурсе. Он будет регулярно названивать ей, изредка поджидать у института или у дома. Иногда будет ездить с ней в автобусе, чтобы обмолвиться двумя-тремя ничего, на первый взгляд, не значащими фразами. Он будет следить за реакцией на эти фразы, чтобы понять её отношение к нему.

Как-нибудь он увидит её, разговаривавшую с кем-то из сокурсников. Его окатят холодной водой. Он, в упор не желая замечать её, пройдет мимо, еле проглатывая обиду. Затем долго не будет звонить ей. Она поймет его молчание. Не позвонит и сама, не ощущая за собой вины. Позже произойдет случайная встреча, после которой он успокоится.

На день рождения он подарит ей букет роскошных цветов и редкостные арабские духи, приобретенные у друга-востоковеда. Она, молоденькая девушка, будет в восторге. Ведь подарки можно делать разные. Какие-нибудь — для галочки. Исключительные — только от степени испытываемой нежности. А на восьмое марта преподнесет ей уникальное хрустальное изделие в виде сердца, пронзенного стрелой. Возьмет он эту вещицу у того же запасливого востоковеда, долгие годы проработавшего за границей. Возьмет с большим трудом, потому что тот не захочет её уступать.

Для неё только самое лучшее. Если нет такой возможности, значит, ничего. Средние подарки не для вас.

Потому что сама не средняя.

Пройдет ещё какое-то время. Телефонные переговоры, нечастые встречи войдут в русло неизбежной закономерности, которая рано или поздно начнет давить будничностью. Он это сразу почувствует. Исчезнет на время с поля её зрения. Даст ей возможность погрустить о привычном. Она идет в институт, а его нет. Идет домой, его опять нет. Его нет три дня, его нет уже десять дней. Нет ни его, ни его звонков. Она в недоумении — в чем дело? Подождав ещё несколько дней, отважится позвонить ему, но, услышав голос матери, сразу повесит трубку. Не на шутку начнет беспокоиться. Периодически будет названивать, пока не услышит его. Естественно, снова даст отбой, но уже рассерженная. «Подлец», — подумает она, что за фокусы ты вытворяешь. Не хочешь звонить, ну и черт с тобой.

Все её мысли, волнения, тревоги биологическими волнами будут докатываться до него. Он почувствует ищущие его миндалевидные глаза у института или у дома, он вычислит начало её беспокойства, он догадается о ярости, с которой она швырнет трубку, услышав его живой и невредимый голос.

После звонка, на следующий день, он обязательно встретит её. Она, неожиданно увидев его, обязательно споткнется, неловко изменит от волнения походку, надует пухленькие губы.

— Ждала меня? — довольно спросит он, любуясь её смущенностью.

— Даже и не думала, — четко выпалит она, не удостаивая взглядом.

Сначала он ей поверит, от чего сразу же помрачнеет.

— Неужели я ошибся? — горестно спросит он.

— Не питайте никаких иллюзий, — глядя в упор, уничтожит она. — Я к вам отношусь неплохо, но не более того. До свидания. — И как-то неестественно ускорит шаг, пытаясь удалиться.

Он сразу же догонит её, тронет за рукав.

— У тебя на самом деле нет ничего ко мне? — Тон его смог бы разжалобить даже камни.

Она поймет степень нанесенной раны.

— Нет, — мягче скажет она и, вывернувшись, медленней продолжит путь.

Так мне и надо, ревниво подумает он, глядя ей вслед. Ноги моей больше не будет здесь.

Домой он вернется в дурном расположении духа. Станет размышлять о сегодняшнем диалоге. Начнет сопоставлять сказанное ею, сравнивать то или иное слово с выражением её лица в тот или другой момент. Подумает об искаженности её походки, вспомнит её порозовевшее лицо при встрече и отдельные, на первый взгляд, незначительные жесты, манеры. И вдруг он с радостью вычислит — не все сходится. Все, вроде правильно, но в то же время как-то не натурально. Он проведет самое настоящее расследование сегодняшней встречи.

Прохлады никак не может быть, уверенно решит он. Уже почти год я вижу её. Знаю её повадки, её взгляды, её походку. Она сама себя так хорошо не понимает, как понимаю её я. Лжет мне. За год нежности, которую я испытываю к ней, безучастия быть не должно. Как минимум, я должен ей нравиться. Не меньше. Просто она должна так говорить. Она ведь девушка. И какая девушка! Не может ведь она броситься мне на шею со словами любви. И не только она. Любая другая уважающая себя девушка или дама.

Пройдут ещё многие долгие месяцы, таившие в себе легкие взаимные обиды, укоры, переживания, вспышки необоснованной ревности. Каждый день, каждый час пытливый девичий ум будет сравнивать его с кем-то из своего окружения. Молодых людей, порядочных, интеллигентных предостаточно. Но вот изюминки, той самой, единственной, которую она себе ещё неясно представляет, почему-то ни у кого нет. А к нему, к этому двадцативосьмилетнему мужчине, уже начинает тянуть. Она уже привыкла видеть его в окно, на автобусной остановке у дома, у института. Она уже привыкла слушать его тихий робкий голос, скрывающий в себе глубочайшую нежность, от которой пробирает дрожь. Она пытается проанализировать, какое именно влечение у него к ней? Для неё это очень важно, ибо почти ежедневно ловит на себе хамские, похотливые взгляды посторонних мужчин. Большинство их, по её убеждению, звери, стремящиеся лишь к одной известной цели. Найти среди них одного, единственного, способного удовлетворить все её духовные запросы, трудно. Найти одного, в котором ВСЕ. Но такого просто нет. Только вот этот мужчина, старше на восемь лет, привлекает её непонятно чем. Все смотрит, смотрит. Больше смотрит, чем говорит. Иногда по телефону подолгу молчит, и ей кажется, что он пытается в трубку разглядеть её. Ей и приятно и одновременно страшно. Но этот страх, скорее страх перед неизвестным, заманчивым будущим. Наверное, поэтому её начинает тянуть к нему. Он никогда не говорит ей о любви, но все его поступки, действия пронизаны и продиктованы именно этим высоким чувством. Иначе стал бы он ждать целых два года, чтобы выяснить одну маленькую деталь — любит ли она его? Давно бы женился на ком-нибудь, тем более, что недавно получил двухкомнатную квартиру. Добился работы по специальности. Престижной работы. И ждет её. Ждет почти два года.

Как-то однажды она поймает себя на мысли, что, неоднократно говоря ему «нет», «не знаю», она не только не отталкивается от него, а, наоборот, ещё больше приближается. Обидев его в очередной раз, она теперь уже начинает чувствовать угрызения совести. Казнится, страдает. Страдает именно от несправедливого отношения к нему. Но он терпелив, он молчит, он все вынесет. Теперь она в этом не сомневается. Вынесет, вытерпит, выдержит. Надо же обладать волей духа, чтобы прощать капризы нравящейся девушки. Когда его нет несколько дней подряд, она, озадаченная, не находит себе места. Тогда она слушает кассету, как-то подаренную им, на которой записаны мелодии, понравившиеся им обоим. Каждая мелодия — это движение мысли, воображение фантазии. Одна и та же песня или мелодия, исполненная двумя различными музыкантами или группами, по-разному влияет на тонкий ум чувствительного человека. В одном случае она может вознести за облака, во втором — столкнуть в пропасть. В зависимости от настроения человека в данный момент. Когда она в хороших отношениях с ним, музыка поднимает в поднебесье. В натянутых — ей никого не хочется ни видеть, ни слышать.

«Ты гордая девушка, ты никогда не скажешь „люблю“, — вспомнит она его слова. — Поэтому синонимом я буду считать твое согласие на обручение».

Церемония помолвки будет проходить в торжественной обстановке. Родные и близкие тепло поздравят его, восхитятся ею. Его мать расцелует будущую невестку, умиленно прослезится. Сказочный, розовый цвет нежно коснется милого овала лица, его удивительных очертаний.

Только после обручения у них появится реальная возможность видеться открыто, на людях. Будут ходить в кино, театр. Но больше всего их будут привлекать уединенные свидания, на которых можно высказаться, вдоволь наговориться, поболтать ни о чем, исподволь взволнованно наблюдая друг за другом. Прогулки по набережной, морские путешествия. Идя рядом, он, а не она его, возьмет под руку. Ему всегда кажется, что под руку должен брать мужчина. И ему это очень приятно потому, что она, именно она, а не другая, его невеста. Он тайком от всех близких старается приготовить для неё райскую жизнь, для которой она, уверенно думает он, рождена. Небесный ангел, невесть каким образом спустившийся на грешную землю, обязательно должен жить неземной жизнью, созданной им собственноручно. Она краснеет, стыдливо опускает чарующие глаза и ему кажется, что он слышит мягкий шелест её длинных ресниц. А он с жаром рассказывает, рассказывает о планах, о будущем, о семейной жизни. И ей, как ни странно, все нравится. Ей нравится, ей очень нравится его поведение, его самообладание. Порой она переживает почему он не стремится её поцеловать? Ведь уже можно, ведь они теперь жених и невеста. Она поцелуи видела только на экране. Иногда она вопросительно смотрит на него, а он словно не понимает. Он очень вежлив, тактичен с ней. Влезая в переполненный городской транспорт, он, как телохранитель, ревниво следит за её окружением. Грубо отстраняет тех, кто оказался очень близко к ней. Однажды они на конечной остановке первыми поднимутся в автобус. Он усядется не рядом, а напротив, чтобы иметь возможность видеть свою избранницу. Следом войдет пожилой мужчина и обязательно плюхнется рядом с ней, игнорируя все пустые сидения. Ему станет не по себе, он будет готов схватить мужика за галстук и вышвырнуть его вон. Тем не менее, он выдержит, вытерпит. Затем уставится в точку, в которой плечо этого хама может соприкоснуться с её плечиком. Пусть только попробует, пальто резиновое! Она понимает состояние своего жениха, чуточку отодвигается. А он вперит пронзительный взгляд, от которого тот впоследствии несколько съежится.

В их отношениях больше будут говорить глаза, чем звуки слов. Слова бессильны, беспомощны, они не подкрепляются следующими монологами. Тирады обрывисты, неуклюжи. Темы бесед наскакивают одна на другую, не предоставляя возможности полного развития. В предчувствии большого прилива бурной нежности они относятся друг к другу несколько настороженно. Тихие голоса переходят на полушепот, походка становится медленней, жесты более сдержанными. Понятный и проникновенный диалог ведут взгляды молодых людей, медленно, шаг за шагом приближая их к вратам империи любви. Однажды он резко повернется и, теряя голову от желания раствориться в ней, неожиданно прильнет к сочным устам. Она вспыхнет, стыдливо отвернется и скажет — ты сошел с ума, мы же на улице. Пойдем в парк, страстно предложит он. Нет, ответит она, ты уже перешел все границы. И заторопится домой.

Кажущаяся обида продлится дней десять-пятнадцать. Затем все опять наладится.

Свадьба состоится в последний год её учебы, ибо так решат родители.

Уютный ресторан старой гостиницы «Интурист» будет переполнен гостями, собравшимися отмечать бракосочетание молодых.

— Уважаемые друзья, начнет тамада в микрофон, позвольте родственникам жениха ещё раз поздравить невесту. Пожалуйста, повернется он к нетерпеливо поджидавшим женщинам. Мать, тетя, двоюродные сестры со своими подарками сразу же устремятся к невесте. Одна будет торопливо надевать сережки, чем вызовет острую боль в нежном ушке восхитительной девушки, другая наденет колечко. Третья застегнет массивную цепь. Четвертая преподнесет браслеты. Его мама расцелует сноху и подарит перстень, когда-то подаренный ей самой. Тетя откроет футляр с часами. Ты можешь гордиться мужем, прошепчет она, целуя новую молодую родственницу. Затем грянет музыка. Тамада снова прильнет к микрофону. Дорогие гости, скажет он, специально для жениха и невесты я прошу оркестр исполнить мелодию. Танцуют только новобрачные. Прошу.

К величайшему ужасу жениха оркестр заиграет почему-то не мелодию из «Истории любви», а фрагмент «Семнадцати мгновений весны». Он вспыхнет, занервничает. Вначале. Затем, танцуя, приблизится к пианисту и жестом заставит его остановиться. Не выпуская любимую, одной рукой наиграет сам. Ах, да-да, спохватится пианист, они так похожи.

Самые изысканные платья, самые дорогие украшения ничто перед природной красотой девушки. Все наряды, все украшения имеют свою цену, пускай самую дорогую. Их можно купить за деньги. Но порядочность, женственность, врожденную застенчивость, высокую нравственность… Большое сердце, в котором совершенно нет места ничему негативному… Поистине, такая девушка — подарок судьбы, которую стоило завоевывать в течение пяти лет. Обладание редчайшей особой может вызвать стремление полета в заоблачные дали, неуклонное желание самосовершенствоваться, страстное желание искать, находить, приносить все для любимой женщины. Чтобы она плескалась в изобилии, чтобы она всегда радовалась. Чтобы с гордостью отвечала знакомым на вопрос, откуда у неё такие туфли, или такой костюм: «Не знаю. Купил муж». — Точнее, не муж, а супруг. У образцовой женщины не должен быть муж. Только супруг. Супруг в самой высшей степени.

И никак не иначе.

Он бережно вел бы её по залу под восхищенные, восторженные, кое-где грустные и завистливые взгляды гостей, под нежные звуки популярной мелодии.

— До тебя я выпил тонны спиртного. Больше не буду.

— Почему? — она поднимет красивые глаза.

— Чтобы захмелеть, мне достаточно взглянуть на тебя.

Она стыдливо опустит голову, порозовеет.

Этот единственный танец, этот немногословный диалог она запомнит на всю жизнь.

Где-то к двенадцати часам ночи новобрачных привезут домой в сопровождении двух пожилых родственниц невесты. Через несколько минут, пошептавшись с юной хозяйкой, родственницы исчезнут.

— Честно говоря, я хочу поесть, — скажет он, взволнованный уединенностью и тем, неизбежным, что ещё предстояло.

Она принесет из кухни сверток, начиненный яствами со свадебного стола чьими-то заботливыми руками.

— Поешь ты тоже, — предложит он, ковыряясь в пище. — Целый день ничего не ел, а ощущение такое, что съел целого барашка.

— Я не хочу, — упрямо скажет она, сверля пол необыкновенными глазами.

— Тогда давай выпьем.

— Но ты же обещал, что не будешь пить, — кстати подвернет она.

— Ну… Сто грамм для храбрости.

Она, не говоря ни слова, откупорит бутылку, нальет себе и ему. Затем порывисто и залпом опрокинет свою стопку. Без закуски.

Он сделает то же самое и с удовольствием закурит, предварительно открыв форточку.

Настанет длительная пауза. Затем он включит негромкую музыку и пригласит её на танец.

Она молча повинуется.

— Я говорил с твоим отцом, — начнет он, не глядя на нее, — сказал ему, чтобы он никогда о тебе не беспокоился. Я обещал счастливую жизнь и, клянусь тебе, приложу к этому все усилия. За пять лет, которые так терпеливо ждал, пришел к выводу, что я в тебе не ошибся. Ты тот самый идеал, о котором я всегда грезил. До тебя понятие любви было чуждо мне. Сегодня, сейчас, я впервые говорю эти слова — я люблю тебя. Полюбил с первой же минуты и страстно возжелал ответной. Полюбил не то слово. Впервые увидев тебя, я загорелся только одной мечтой: пусть она меня полюбит. Пусть она меня сильно полюбит. Пусть ждет меня, пусть ищет меня в окно этими несравненными глазами. Пусть побеспокоится, пусть немного переживает. Понимаешь, ты какая-то особенная. Наверное, и чувства у меня такие же особенные. Вот сейчас я смотрю на тебя, и мне не верится, что ты стала моей женой. Мне не верится, что я каждый день смогу любоваться красивыми волосами, милым личиком. Но меня удручает другое.

— Что именно? — удивится она.

— Я не знаю, как ты ко мне относишься.

— Но я же вышла за тебя…

— Это не объяснение, — досадливо перебьет он. — Все девушки рано или поздно выходят замуж. Кто по любви, кто по расчету. Кто потому, что надо выйти замуж.

— Какой же ты идиот, — облегченно вздохнет она.

— Возможно. Так ты меня любишь?

— Нет, — резко ответит она и тут же ощутит горячий долгий поцелуй.

Обхватив ладонями лицо, он нежно поцелует её брови, глаза, шею. Звонок на входной двери заставит их вздрогнуть.

— Кто это? — поразится он.

— Я открою, — порозовеет она. Через несколько минут вернется очень смущенная.

— Кто? — не сообразит он.

— Родственница.

— Пошли ты её домой. Меня угнетает ощущение обязанности…

Изучив его характер за истекшие годы, она хорошо понимала бы — его нельзя заставлять. Попытка заставить — это обратная реакция. И сама точно такая же.

Надоедливой родственнице пришлось бы явиться через сутки или двое.

Неделя любви и безграничной нежности оборвалась бы одним телефонным звонком.

— Представляешь, — растерянно скажет он, — мне надо срочно выехать в Москву. На целый месяц. Что мне делать?

— Никуда ты не поедешь, — твердо отрежет она.

— Курсы повышения квалификации. В прошлом году я отпросился. Помнишь, ты на меня дулась, и я решил не ехать.

Она промолчит.

Через два дня он уедет, проклиная курсы и свою работу. Его двоюродные сестры поочередно будут оставаться с молодой женой. Звонить он будет каждый день.

— Понимаю, — горько скажет она в трубку, — ты там учился, остались друзья, знакомые…

— О чем ты говоришь, мордашка моя милая. Для меня на этом свете кроме тебя никого нет.

— Так я и поверила, — с оттенками удовлетворения произнесет она.

Приблизительно в таком духе. Целый месяц. Потом его начальство даст поручение, на решение которого потребуются ещё недели две.

Приехав домой, он, счастливый, узнает, что часть его самого, его неземная жена беременна.

— Сорок четыре дня я не видел тебя. Сорок четыре. А в сутках двадцать четыре часа. С ума сойти. — Он погладит её жесткие густые волосы. — Неужели я стану отцом ребенка, которого родишь ты?

— Кого бы ты хотел, мальчика или девочку?

— Какая разница. Лишь бы ребенок был похож на тебя.

— Никогда больше не уезжай, а то я свихнусь. — Ее глаза увлажнятся.

Отношения с тестем, с младшей сестрой жены и шурином будут ровными. Ложкой дегтя в бочке меда окажутся теща и старшая свояченица. Именно после их ухода взаимоотношения в молодой семье станут несколько натянутыми. Но это будет временно. До рождения первенца.

Первая родится девочка.

Через четыре года — мальчик.

Еще через два — девочка.

В общем и целом их семейная жизнь будет проходить в стабильности, благополучии. Только однажды разразится скандал, который разобщит их на полтора-два года. Причиной станет её работа.

— Я же просил тебя, — будет неистовствовать он, — откажись от походов по адресам. Принимай на работе, не задерживайся после. Неужели я недостаточно зарабатываю? У нас есть нормальная квартира, хорошая обстановка. Свой автомобиль. Персональная машина. Специальный магазин. Нами восхищаются все — и родственники, и знакомые, и соседи. А ты своей работой можешь все испортить.

— Но это часть моей работы, — упрямо заявит она.

— Ликвидируй эту часть.

— Ничего не буду ликвидировать.

— Ты постоянно делаешь по-своему. Я, наверное, тебе не муж. Поступай, как знаешь.

Она поднимет на него грустные глаза.

— А когда-то говорил супруг.

Он сделает неопределенный жест.

— Я и сейчас могу это повторить. Именно потому, что мы не муж и жена, а супруг и супруга я затеял этот неприятный разговор. Меня вот-вот выдвинут на должность, а моя красавица-жена обивает пороги.

— Красавица? — Засветится она. — Ты меня назвал красавицей? Что-то давно я не слышала от тебя комплиментов.

— Не ходи по домам, — примирительно предложит он.

— Я обязана, — мягче, но бесповоротно ответит она.

— Тогда нам не о чем больше говорить.

Она также упряма, как и он. Ее, как и его, нельзя заставлять. Бесполезно. Реакция будет мгновенной и обратной.

Эта длительная ссора станет единственной.

Сильное чувство может породить глубокую обиду. Длиною в два года. Без памяти любя друг друга и не желая идти на компромиссы. Потому что каждый по-своему прав.

В нем заговорит ревность. У неё — обида на эту ревность. Пройдет много времени. Приревнует она. Разразится ещё один скандал, который положит конец ссоре. На этот раз окончательно.

Десять дней прошли. ОНА так и не позвонила. Впрочем, он уже был уверен в том, что ОНА не позвонит. И вовсе не потому, как предполагал его друг. Не оттого, что ОНА не та, какую он ЕЕ себе представлял. За истекшие дни, анализируя все перипетии ИХ немногочисленных встреч, он пришел к твердому выводу — ЕЕ поступок мог быть продиктован только двумя причинами. Причина первая — страх перед ростом тепла к нему. Причина вторая — правота друга относительно ЕЕ порядочности. Но сотни раз за это время, перебирая в памяти отдельные эпизоды в ИХ отношениях, он заключал — «какое несправедливое распределение» не прав. Совершенно не прав. Как можно судить о человеке, которого видел всего-то два или три раза? Ни разу не пообщавшись с ним? И дать исчерпывающую оценку его нравственности? Глупо. Очень глупо. Очень глупо составлять мнение о персоне, которого не знаешь. Глупо вдвойне, когда сам знаешь человека, а веришь тому, кто с тем даже не знаком. Тем более, что он был абсолютно убежден в ЕЕ порядочности. В ЕЕ исключительной, а не в относительной порядочности.

Современная эпоха ярко пестрит относительностью. Теория относительности всегда была любима прослойкой человечества, которая во всех жизненных ситуациях придерживалась золотой середины. Они не пьют обжигающий чай, ледяную воду. Не любят нищеты и в то же время боятся богатства. Середняки в девять ноль-ноль должны быть на работе, а в восемнадцать ноль-ноль уходят оттуда. Понятие любви у них также относительно. Монотонность, ровность во взаимоотношениях. Гладкость, отсутствие каких бы там ни было всплесков эмоций. Любых — и положительных и отрицательных. Короче — жизнь по строго установленному расписанию.

Кажущаяся умеренность, внешнее спокойствие иногда таят в себе мину замедленного действия.

Относительно красивая и относительно порядочная женщина предпочтет себе относительного мужчину. С ним спокойнее, надежнее, уверенно думает она. Мужчину с большим сердцем, способного пойти на смертельный риск, она боится. Именно поэтому такая женщина надевает бронежилет на сердце и не снимает его до конца жизни. Кредо её — середина, не высовываться, быть, выглядеть и жить как все остальные. Она не ощущает ярких красок короткого гостеприимства времени. Она уже привыкла к томительной серости своего существования. Ей чуждо, непонятно что-то очень большое, сильное, из ряда вон выходящее, способное затрепетать её относительной величины сердечко. Похожих, как правило, много и их нельзя осуждать, ибо в этом тоже есть нечто положительное. Кроме того, они любят свой образ жизни и никогда его не изменят.

Подлинная красота женщины вероятнее всего заключается в полнейшей гармонии внешности с её духовным миром. Исключительно редкую особу сразу видно, она, как магнит, моментально притягивает. И не только мужчин. Даже женщин, её соперниц, которые не устают повторять — какая она хорошая. В слово «хорошая» вкладывается все — красота внешняя и красота духовная. Завистливые, говоря «она хорошая», твердо акцентируют красоту души, опуская, как бы между прочим, её блистательную внешность. Не выгодно. Ведь та красивее.

Она скорее принадлежала именно к этой редкостной категории дам. Это была не женщина. Это была дама, вобравшая в себя самые лучшие качества человека и женщины. Женщина, духовно богатая, человечная, с прекрасным уживчивым характером без красоты внешней всегда отсутствует как женщина в поле зрения мужчины. Главным для представительниц слабого пола, несомненно, является красота. Красота густых, шелковистых, жестких волос, обрамляющих нежный овал лица. Светлые, бездонные, миндалевидной формы глаза, излучающие застенчивость, грусть, обреченность, в то же время дарят тепло, возвышенность стремлений, торжество и подлинность невыразимой красоты. По глазам можно определить многое. Достаточно только какое-то время понаблюдать за человеком, пристально изучая его взоры. Аккуратный, изящный носик, чувственные губы. Женственные округлые плечи, красивые руки. По-разному бог создает женщин и балует далеко не всех. Кому-то дарит увесистую грудь на совершенно плоскую фигуру. Кого-то обогащает с тыла, забывая о переднем фланге. При наличии полной гармонии в фигуре, смотришь, отсутствует лицо, которое должно бы нравиться. Идеально, когда фигура и лицо создают ансамбль целостности, завершенности красок. Но тут новая беда. Стоит лишь поговорить с ней, так сразу же разочаровываешься. Не тот уровень интеллигентности, культуры. Нет обаяния. Или же сомнительна нравственность. Вся притягательная внешность яркой особы сразу же меркнет, тускнеет. Она уже больше ничего не значит для него.

В современном мире, когда интригующая полуразоблаченность считается данью моде, очень легко можно встретить скромных и порядочных женщин. Они заметны как не раздевшиеся на пляже. И к ним больше тянет, чем загорающим. К ним тянет потому, что они не стараются бравировать своими прелестями. Наоборот, они как бы стесняются своей наготы, особенно, если привлекательны. Они, скромные женщины, никогда не протиснутся в узкие платья, они никогда не усядутся в первых рядах. Они своим поведением как бы говорят: «Ну и что с того, что я интересная? Разве мало интересных? А я считаю, что я обыкновенная». К ним, загадочным, просто так, ради спортивного интереса, не подступишься. Свои эмоции, свои чувства эти обворожительные дамы держат взаперти, в сейфе своего сердца. И счастлив тот избранник, кому повезет найти ключик от самого сложного и хрупкого замка.

Быть любимым, значит быть богатым. Быть любимым человеком, которого сам самоотверженно любишь, значит быть богатым и счастливым. Мощное чувство любви окрыляет, вдохновляет, подталкивает к кипучей деятельности. С размаха, не задумываясь, берешь высокие барьеры. Четче работает самосознание, конкретно видишь цель и неуклонно, пускай с трудом, но движешься к ней. Чувствуешь себя легко и свободно, разрешаешь самые трудные задачи. А самое главное — уверенность. Уверенность во всем. Даже в ошибках, которые совершаешь под впечатлением могущественного чувства. И знаешь, будешь прощен. По-настоящему любит тот, кто способен прощать.

Я прощу ЕЕ, я уже простил ЕЕ, подумал он, подъезжая к работе любимой. Какая разница, почему ОНА так поступила. Значит, так надо было. Значит, так посчитала нужным. Кается или не кается, это я почувствую сразу, как увижу. По глазам, по которым соскучился. Подумать только, десять дней я ЕЕ не вижу. Целых десять дней! Как только я смог выдержать столько времени? И все из-за него, злорадно подумал он о своем друге. И почему я его послушался? Неужели нет своей головы? Ведь мне всегда бывает плохо, когда кого-то слушаюсь. Особенно друзей, ревнующих меня. Всегда стою и жду ЕЕ. Трачу время на НЕЕ, а не на друга. Поэтому он злится. И не только он.

ОНА появилась неожиданно. И не с работы, а спешащая к месту службы. Он сначала удивился, но после сообразил — ходила по адресам. Такие у НЕЕ незавидные функции, навещать заявителей, если они сами по известным причинам не смогли придти. Он слегка заволновался. ЕЕ визиты к заявителям его отнюдь не устраивали.

Минут через пять-шесть ОНА вышла с работы и сразу же увидела его. По наклону головы, по изменившейся моментально походке, по вспыхнувшему лицу, по избегавшим глазам он без труда понял — женщина сожалеет о случившемся. ОНА торопливо прошагала мимо и направилась к автобусной остановке.

— Может, я все-таки подвезу? — едва сдерживая обиду, спросил он, запыхавшийся после пробежки.

— Я не сяду в машину, — не глядя, резко ответила ОНА.

— Ты все сделала правильно и мне не в чем упрекнуть тебя. Мне даже очень понравилось. А почему понравилось, объясню в машине по дороге домой. Идет?

ОНА недоверчиво покосилась на него, выждала какую-то паузу, затем решительно проследовала к машине.

— И что вам понравилось? — спросила ОНА мягче, когда машина тронулась.

— Ты обалдела от моих чувств, на которые рано или поздно должна была ответить. Чтобы не отвечать вовсе, ты забаррикадировалась проявленным поступком. Или, может, я ошибаюсь?

Опустив глаза, ОНА упорно молчала.

— Удели мне полчаса. Ну, пожалуйста, — почти взмолился он.

— Зачем?

— Чтобы хоть немного насладиться твоим присутствием.

— Не надо этого делать, — тяжело вздохнула ОНА. — Ни к чему все.

Он повернул зеркальце. Она смотрела в окно.

— Ну… ну… не спи со мной, — страстно прошептал он, — только появляйся…

— Да разве дело в «спать», — тише ответила ОНА.

— Я так тебя люблю, что согласен на все. Лишь бы была рядом.

Женщина молчала.

— Это же ненормально… — еле слышно произнесла ОНА после паузы. — Вам действительно понравился мой поступок?

— Твой поступок говорит о том, что почти достиг цели. Но тебе все равно не надо было… Ведь она, жена моего друга, могла бы проболтаться моей жене. Представляешь?

— Я решила обороняться, — чуть не плача, сказала ОНА, акцентируя все три слова.

— Значит, ты меня полюбила? — победным тоном спросил он.

— Нет, — тише ответила ОНА после короткой паузы.

Вскоре машина выехала на кладбище. На то самое.

— Я схожу с ума, когда не вижу тебя несколько дней. Понимаешь? — Он повернулся к НЕЙ. — Ты аккумулятор моего образа жизни. Без тебя я слабею, превращаюсь в круглый ноль. Неужели я тебя обманываю? Зачем лгать в моем возрасте? В моем возрасте уже думают о месте вот здесь, на кладбище. А я, уже почти год, как встретил тебя. И знаю четко, чего мне от тебя нужно.

— Чего? — прошептала ОНА.

— Твоей любви. Скажи, что любишь, и я стану счастливым.

— Но я же села в машину, — чуть слышно ответила ОНА, опустив голову ещё ниже.

Он удовлетворенно перевел дух, отвернулся. Закурил.

— Я должен тебя видеть, хотя бы изредка. Я уже не могу часами поджидать тебя у дома или у работы. Мне кажется, все вокруг все о нас знают. Это опасно, понимаешь? Не для меня. Для тебя. Ты ведь женщина, замужняя женщина. Мы должны встречаться в условленное время.

— Где? В машине? — иронично спросила ОНА.

— Пока в машине. Позже в квартире.

— Нет, — задрожала ОНА. — Нет, нет.

— Уйми недостойные мысли, — сердито прервал он. — Квартира для того, чтоб поменьше видели. Кстати, у меня уже давно появилось желание сделать тебе подарок, который мог бы напоминать обо мне всю жизнь.

— Мне не нужны никакие подарки.

— Пока у меня нет необходимых средств, но они ожидаются. Мечтаю о покупке квартиры на твое имя. И иметь в ней, как минимум, два предмета. Шифоньер и маленький сейф. Чтобы ты, моя богиня, могла в любое время приходить туда и забирать нужное. Я мечтаю о твоей полной независимости. Муж дает тебе деньги?

— Нет.

— Почему?

— Все продукты покупает сам. Но мне, когда надо, беру у него.

— А я считаю, все деньги муж обязан приносить жене.

— У кого как.

— Правильно, — согласился он, — у кого как, ну а если бы вдруг неожиданно овдовела, пошла бы за меня?

— Не приведи господь. Но замуж вторично не вышла бы.

Он тотчас повернулся к НЕЙ.

— Не приведи господь, правильно. Но если такое произошло, то оставалась бы вдовой всего сорок дней. На сорок первый я попросил бы тебя расписаться. Я мечтаю о близости наших имен. Расписались бы и жили бы по своим домам. Нормально?

— Совсем ненормально, — с пафосом отчеканила ОНА.

Он довольно ухмыльнулся.

— Ненормально с твоей точки зрения, потому что ты дальше своего милого носика ничего не хочешь видеть. Представь себе следующие сплетни. Не успела оплакать мужа, привела нового. Или, ушла к новому. Да плюс взрослые дети. Соображаешь? Нет, моя очаровательная, так не годится. И, пожалуйста, запомни — несмотря на мою безумную любовь к тебе, я категорически против чьей-либо смерти. Категорически. Я против смерти твоего мужа, я против смерти моей жены. Если из нас четверых кому-то суждено умереть первым, я с готовностью предпочту себя. Из-за моей любви никто не должен умирать. Между прочим, в моем возрасте уходят от инфаркта, от кровоизлияния в мозг, от рака. Что бы ты предпочла для меня?

— Я сошла бы с ума.

Он дотронулся до ЕЕ руки, слегка пожал её.

— Любовь моя, спасибо, но так тоже нельзя. Ты должна быть сильной и не должна плакать. Плач для слабых духом. Лучше стисни зубы и достойно живи. Я разрешаю после меня увлечься чем угодно. Сколько бы ты ни прожила, ты всегда будешь вспоминать меня. Так вот, живи, делай что хочешь, но с одним непременным условием — ляжешь рядом. — Он вновь закурил и приоткрыл дверцу. — Черт возьми, почему я тебя не встретил раньше? Болтай, не болтай, а жизнь все равно прошла. Прошла мимо нас.

— Не расстраивайтесь, у меня такой плохой характер…

— Не сахар, — согласился он, — но и я не подарок. Во мне масса недостатков. Но мое достоинство — это чувства к тебе. Они настолько велики, что недостатки в них растворились бы. Ты все время ахала бы и охала. От моего отношения к тебе, от нашей совместной жизни. От настоящего человеческого счастья. Пойми одну простую истину, глазастая ты моя. Стимул величайшее изобретение природы. Мой стимул ты, мое вдохновение — ты. Окружающие с нас брали бы пример. Увы…

— Я плохая хозяйка, плохая жена. Я не очень-то заботливая…

— Я бы все это принял, — уверенно и громче отпарировал он.

Некоторое время ОНА молчала, затем — он сразу почувствовал боковым зрением — как-то неуверенно и испытующе глянула на него.

— Наверное, весь кошмар прекратился бы после одной встречи…

Он повернулся к НЕЙ.

ОНА почти безошибочно поняла его взгляд.

— Давайте уедем, — после паузы попросила ОНА, — я не хочу сидеть на кладбище.

Он послушно повернул ключ, и машина медленно выехала из царства мертвых. На пригорке, перед подъемом, она вновь остановилась. Он вылез и открыл капот.

— Что-нибудь случилось? — Встревожилась женщина.

— Перегрев двигателя, — соврал он, — надо немного подождать. — На всякий случай отвинтил крышку радиатора и продемонстрировал ЕЙ. Потом деловито протер руки ветошью, после чего неожиданно открыл ЕЕ дверцу. ОНА удивленно вскинула глаза и, прежде чем успела что-либо вымолвить, ощутила на устах страстное прикосновение его губ. ОНА подняла было руки для сопротивления, но, в последний момент, охваченная его жаром, его колоссальным жаром, обреченно опустила их.

Он целовал ЕЕ неистово, молча, крепко, по особенному нежно. Обхватив прелестное личико любимой женщины, он в упоении прикасался к ЕЕ глазам, ресницам, носику. Он не помнил себя. Ему казалось, что дотрагивается до неземного существа, случайно спустившегося на землю и приготовившегося к обратному полету. Наверное поэтому спешил, торопился. На какое-то время он остановился, выждал, затем, поймав ЕЕ взгляд, медленно приблизился к пухленьким губам. Долгий завершающий поцелуй принес истинное наслаждение, наслаждение взаимностью, наслаждение ответными чувствами. ОНА, его любовь, смысл его жизни, ответила…

Ответила!

Забыв о проезжающих мимо по шоссе автомобилях, он, опьяневший вконец, буквально терзал ЕЕ губы.

Степень жажды ласок зависит соответственно от того, насколько нравится женщина. Часто женщин ласкают ради одной заветной цели. Стремление к цели, как чувствует сама женщина, несколько принижает высоту степени искренней нежности. Им, большинству женщин, давно уже привычно. И только очень редкие в поцелуях мужчин чувствуют острую необходимость самоотверженной привязанности, полного самоотречения, райского удовольствия, которые никак невозможно выразить словами.

— Синяки будут, идиот, — прошептала женщина, дождавшись случая.

— Ничего страшного. У тебя есть помада.

Он, счастливый и пьяный, плюхнулся наконец на свое место.

— Теперь и умереть не страшно, — после некоторой задумчивости добавил он.

ОНА достала зеркальце, пристально всматривалась.

— Синяки точно будут. Губы болят. — ОНА посмотрела на него. — Но мне все равно очень приятно.

Он тотчас обернулся.

— Значит, ты меня любишь?

— Думай как хочешь.

— Но ты сказала, что тебе очень приятно?

Она уже убрала зеркальце и помаду, неподвижно сосредоточившись в одной точке.

— Да, мне было очень приятно. Мне было очень приятно, когда ты говорил о любви. Мне всегда было приятно видеть тебя. Но сначала, если честно, я подумала, что это обыкновенное влечение. Поэтому старалась оттолкнуть. Позже решила — нет, не так. Стала ждать тебя, сама не понимая, почему. Видеть тебя у работы, у дома вошло в привычку. Когда тебя подолгу не бывало, я начинала беспокоиться — не болен ли? Тем более, за рулем… Ведь всякое может быть. Взволнованная, проклиная себя, я со страхом набирала твой номер. И если подходил к телефону не ты, а кто-то другой, я вешала трубку и переживала ещё больше. У меня ведь нет машины. А то сама выследила бы и успокоилась. Да так, чтоб ты никогда ни о чем не догадался. Как-то тебя не было целых четырнадцать дней и мне показалось, что я потеряла что-то очень дорогое, невосполнимое. Думала, получу разрыв сердца…

— Я ездил в командировку, — перебил он.

— Знаю. Ты ведь звонил. Междугородние звонки длинные, частые…

— А почему не поднимала трубку?

— Не знаю, — искренне ответила ОНА, — не знаю. Со мною что-то случилось. Я изменилась, стала другая. Самое ужасное — никому ничего не могу рассказать. Но вот приятельница на работе… Я ей все рассказала… Не могла иначе. Тем более, она тебя несколько раз видела. Я ей и про часы рассказала.

— А она не расскажет о нас ещё кому-нибудь? В будущем, когда вы перестанете общаться?

— Вряд ли. Она очень порядочная.

— У моей идеальной женщины не могут быть отрицательные подруги.

— Я не идеальная, — потупила ОНА взор. — Я обыкновенная.

Он пылко повернулся к НЕЙ.

— Я люблю тебя. Любую. Идеальную и обыкновенную. Помимо твоей красоты, я люблю тебя как человека. Я вычислил ход твоих мыслей, я предусматриваю твое поведение, твои жесты, твои ответы и вопросы. И мне все нравится. В тебе мне нравится все, даже твои недостатки.

— Мне надо домой, уже поздно.

— Когда я тебя увижу?

ОНА вперила в него пронзительный взгляд.

— Зачем? Чтоб повторить сегодняшнее? Потом ещё и еще? К чему это?

— Я должен тебя видеть, — жестко, с металлом произнес он.

ОНА резко подалась вперед и исчезла в зеркальце. Он повернулся к любимой.

— Значит, так, — решительно начала ОНА. — Мы можем встретиться ещё один раз… но это будет последняя встреча. Я обещаю тебе придти, куда скажешь и когда скажешь. Но после, предупреждаю, ты должен обо мне забыть. Так же, как и я. Потому что все может плохо закончиться.

— Для кого?

— Для нас обоих. Но, прежде всего, для меня.

Наступила длительная пауза. Легкие облака, которые он разгонял мощными крыльями чувств, стали вдруг внезапно тяжелеть. Розовый туман начал рассеиваться.

— Я не хочу такой встречи, — не колеблясь, ответил он, — пусть лучше все останется так, как есть.

— Так не останется, — возбужденно отвечала женщина. — Так не останется. Сегодня, в таком случае, уже последний день. Я готова провалиться сквозь землю. Я ещё чувствую твои поцелуи… Что я скажу дома? Ты за меня хоть немного думаешь? Почему я должна думать за нас обоих? А ты ещё и вопросы задаешь. Круглый идиот может задавать подобные вопросы. Неужели ты все ещё ничего не понял? Стала бы я садиться в машину, если безразлична? Все надо закончить и немедленно. Дальше пропасть.

— Мы расстаемся в любом случае?

— Нет. У тебя есть выбор.

Задрожавшей рукой он схватил пачку сигарет, извлек одну, но в следующее мгновение остервенело швырнул её.

— Мы расстаемся, потому что любим друг друга? Ты в своем уме?

— Нельзя иначе, — тише ответила женщина.

Молчание затянулось надолго, затем, несколько успокоившись, он отвернулся.

— Одно свидание может сблизить. Но может и оттолкнуть. Все понимаю.

— Меня не оттолкнет ничего. Именно поэтому встреча будет последней.

Он снова повернулся к НЕЙ. Женщина сидела ровно, опустив глаза, и то и дело щелкала замочком своей сумки.

— Меня убьют дома. Давай поедем.

— Можно я тебя поцелую? В последний раз…

Очаровательные глаза тотчас взметнулись на него. Они были влажные.

— Обещаешь?

— Да.

Он потянулся к женщине.

Тишина звенела в салоне автомобиля. Затем он закрыл капот и заметил, что правое переднее колесо спущено полностью. Постояв немного, решил ехать так. Будь, что будет.

— Что это стучит? — спросила ОНА, когда отъехали.

— Колесо. Дважды за год ремонтировал, а оно все равно пропускает.

— Значит, плохо ремонтировал.

— Одна покрышка, ничего. У меня у самого все четыре уже спущены.

Женщина не ответила. Наблюдая в окно, казалось, ничего и никого вокруг не замечала. Всю дорогу промолчал и он.

У ЕЕ дома машина остановилась. Женщина вышла, но водитель так и не повернулся.

— Помни меня, — негромко бросила ОНА и, сильно хлопнув дверцей, торопливо стала удаляться.

Когда ОНА скрылась с поля зрения, он достал носовой платок. Улыбка, с которой проводил ЕЕ, так и осталась играть на его губах. Он лихорадочно закурил, несколько раз жадно затянулся. Все, подумал он. Уже все. Осчастливленный сегодня, сегодня же впал в траур. Уж лучше бы не было счастья, если за него приходится платить слишком дорогой ценой. Постояв ещё некоторое время, он вспомнил о колесе. Мастерская по ремонту располагалась метрах в ста, ста пятидесяти. Он развернулся, подъехал и, пока вулканизаторщик возился с резиной, тоскливо посмотрел на ЕЕ окна.

За последний год эти окна, этот балкончик приобрели для него особенный смысл. Он уже привык видеть раздвинутые занавески днем, в проеме которых ОНА, возившаяся на кухне, бывала видна. Ни разу не побывав в таком экспериментально отстроенном доме, он давно и безошибочно вычислил расположение комнат. Их, как ОНА сама как-то говорила, было две. Выйдя из кухни, слева столовая с двумя окнами. Одно из них, что рядом с крытым балконом, зашторено наглухо. Вероятнее всего, его заслонял шкаф или какой-нибудь предмет из мебели. Второе окно было уже за углом, с портьерами салатового цвета. Чуть дальше — последнее окно, окно спальни, с ковром на стене. Прежде, приезжая сюда в различное время суток, он, по обыкновению, стоял перед балконом и ждал ЕЕ появления на кухне. Отсюда, из мастерской, видны были только два окна, на которые он сейчас смотрел с глубокой болью. Что-то оборвалось в нем с ЕЕ сегодняшним уходом. Краски окружающей жизни неожиданно почему-то поблекли и обесцветились. Привычный шум улицы, её оживленность, как на экране телевизора, сбавили звук. Он молча наблюдал за мастером, потом расплатился и медленно, не соображая ни о чем, поехал домой. На душе было тяжело и пусто. Угнетала обида неизвестно к кому и к чему. Время, казалось, остановилось тоже. Он видел циферблат автомобильных часов, но не замечал времени. Дождавшись зеленого света светофора, он включил первую передачу, затем, разогнавшись, перешел сразу на третью. Машина задергалась, замедлила ход, остановилась. Справа в подвальчике большого дома располагался маленький уютный ресторан. Он несколько минут ещё раздумывал, потом решительно вылез, запер машину и спустился в небольшой пустой зал. Уселся за столиком в углу и поднял глаза на стремительно подскочившую официантку.

— Добро пожаловать, — затараторила та, — что будете есть? У нас сегодня…

Нетерпеливым жестом он остановил её.

— Бутылку водки и что-нибудь поесть. На ваше усмотрение. Но сначала как можно быстрее чай.

Официантка умчалась.

Так и буду жить, недореализованный, горестно подумал он, закурив и вертя сигарету. Сдохну, но так и не пойму, что значит жить с любимой женщиной. Видеть ЕЕ рядом с собой, трогать ЕЕ, слышать ЕЕ взволнованное дыхание. Делать ЕЙ приятные сюрпризы, ловить ЕЕ восхищенные взгляды. Иметь от НЕЕ детей, как можно больше детей. И чтоб все они так или иначе были на неё похожи. Наслаждаться самой жизнью, имея сильный, могучий стимул, как ОНА. Эта любимая женщина могла бы стать неиссякаемым источником моего вдохновения. Глядя на НЕЕ, я просто жил бы. Жил бы и радовался жизни. Тем более, что успех моей профессиональной деятельности полностью зависел от высоты духовного подъема. ЕЕ близость означала бы вершину подъема, стабильность нахождения на ней, на вершине. Увы…

Он отпил глоток спешно принесенного чая и сразу же подозвал услужливую хозяйку. Чай был горячий, но не тот кипяток, к которому он привык.

— Я просил чай, а не подогретый анализ, — раздраженно бросил он подошедшей.

— Но он же горячий, — попыталась оправдаться официантка.

— Нет. Давайте хоть закуску и все остальное. Чай уже потом.

Женщина исчезла и через пару минут подошла с подносом.

— Вы просили целую бутылку? — Недоверчиво спросила она.

— Да. И, пожалуйста, попросите кого-нибудь присмотреть за машиной. Она у входа.

Он торопливо раскупорил водку.

Тем не менее, с удовлетворением подумал он, я своего добился. В первый же день излияния своих чувств я ЕЙ прямо сказал, что хотел бы жить в ЕЕ сердце. Странное, казалось бы, начало. Мужчина пришел к женщине, которая нравится, и сразу, с бухты-барахты, говорит ей — хочу жить в вашем сердце. Нет, чтобы сказать, вы мне очень нравитесь или я вас неожиданно полюбил или что-нибудь ещё о любви. Нет. Вот так, сразу — хочу жить в вашем сердце!

И все тут. Любая особа должна быть ошарашена подобным необычным заявлением. Ей обязательно нужно будет время, чтобы осмыслить заявление. Только позже, гораздо позже она должна сообразить, что настолько сильно понравилась мужчине, что он попросту не счел нужным рассказывать о своих вспыхнувших чувствах. То есть, они, чувства, настолько всеобъемлющи, настолько глубоки, что нет нужды говорить о них. Конечно же, его «хочу жить в вашем сердце» предшествовали регулярные встречи. В первые же дни он почувствовал неудержимый интерес к НЕЙ. От НЕЕ, от женщины, от настоящей женщины такое никак не могло укрыться. Визитов к НЕЙ по служебным обстоятельствам, вспомним ещё раз, всего было двадцать. И если он заинтересовался ЕЮ в первый же день, но в силу благоразумия, естественно, старался этого ничем не выдать, то ОНА, красивая женщина, должна была понять и оценить корректное благоразумие уж хотя бы на пятый или шестой день. У них, у женщин, могут быть глаза на спине, которыми они должны видеть намного лучше, чем природными.

ОНА ждала меня, вспомнил он свой первый визит.

За три дня до начала регулярных визитов он явился к НЕЙ впервые и попросил аудиенции. Она согласилась и сказала — через три дня. Едва увидев заинтересовавшую его особу в назначенное время, он понял, ОНА ждала.

Первое — ждала как специалист.

Второе — ждала как женщина.

Скорее — как первое.

Он вспомнил теплые взгляды ЕЕ сотрудниц, там, у НЕЕ на работе. Позже, намного позже сообразил — ведь они меня не знают. Я клиент. Такой же, как и многие другие. Но сотрудницы знают ЕЕ. Знают ЕЕ обходительность. Значит, я взволновал ЕЕ уже тогда… Поэтому на нас смотрели как-то особенно.

Он плеснул себе водки, залпом выпил и не притронулся к пище. Когда он думал о НЕЙ, есть, работать, спать не хотелось. Нужны были курево и какая-нибудь жидкость, чтобы время от времени смачивать горло.

Официантка принесла горячее.

— У вас есть крабы? — неожиданно спросил он.

Та удивленно вытаращила глаза.

— Нет, и никогда не было.

— Жаль, — мечтательно протянул он и представил себе ЕЕ, отдыхающей вместе с ним, на Сейшеллах…

Из ста четырнадцати островов, разбросанных в Индийском океане на юго-востоке Африки, обитаемы были всего три — Маэ, Пралин, Силуэт. Они с друзьями, тогда еще, жили на Маэ, ближе к Виктории. Маэ — остров-гора с живописной флорой и фауной. Маленький гест хауз «Керефри» находился всего в пятнадцати метрах от воды. Вдоль побережья возвышались стройные кокосовые исполины. Яркие разноцветные птахи щебетали здесь почти круглые сутки. Сейшеллы часто называют островами любви. Жизнь здесь как бы сама диктует ешь, пей, наслаждайся. Популярный викторийский ресторан «Пират» всегда бывает заполнен туристами до отказа. Название заведения вполне соответствовало предприимчивости обслуги — три пива со скромным ужином обошлись друзьям тогда в девяносто долларов.

…Вот он и ОНА просыпаются в номере маленького отеля. Пока не очень жарко, решают они, надо окунуться. Спускаются вниз, проходят ресторан, идут к океану. ОНА боится воды, плохо плавает, а он, воспользовавшись, старается как можно чаще ЕЕ вспугнуть. Акула, вдруг завопит он. ОНА в страхе бросается к нему, прижимается. А он, довольный своей шуткой, гладит ЕЕ мокрые волосы. Милашка ты моя, говорит он, разве может быть здесь, на мелководье, где воробью вода по одно место, плавать акула? Тем более, уже одиннадцатый час. Все акулы давно позавтракали, в отличие от нас. Пойдем и мы.

Потом они усядутся в ресторанчике. Им обязательно принесут апельсиновый сок, диковинные фрукты, называющиеся папайя. Вкус этой папайи напоминает смешанный вкус тыквы и дыни. Удивительный вкус и закономерно не всем нравится. Потом на столе появятся неизменные омлет, сливочное масло, джем, чай, кофе. Хозяйка гостиницы, она же и повар, грузная, пожилая, темнокожая креолка, осторожно осведомится относительно ланча. Он закажет салат из крабов, рыбу. Затем ОНИ поднимутся в номер и, пока ОНА будет принимать душ, он с удовольствием закурит, размышляя о предстоящем маршруте сегодняшней прогулки. После водных процедур и бритья он застанет ЕЕ перед зеркалом красящуюся и невольно станет наблюдать за этим занятием. ОНА уловит его взгляд, несколько смутится. «Не смотри на меня так», — попросит ОНА, порозовев. Затем ОНИ сядут в арендованный «кар», маленький наш «виллис», с открытым верхом и поедут кататься по острову.

Длина основания главного острова любви равна двадцати восьми километрам, которые можно проехать максимум за час. Но ОНИ, эта влюбленная зрелого возраста пара, здесь на отдыхе. ИМ не надо спешить, незачем. ОНИ счастливы. Вскоре ОНА попросит воды — солнце начнет припекать вовсю. Декабрь и январь здесь очень жаркие, тридцать пять, тридцать шесть градусов тепла. Он остановится, принесет любимой прекрасный освежающий напиток «битте лемон». Себе купит безупречное сейшельское пиво. «Придвинься», попросит он, не выпуская баранку. «Что?» — не поймет ОНА. «Ты выпила с таким удовольствием, что у тебя аж слезы навернулись». И добавит после прикосновения к густым ресницам: «Они лучше любого пива».

Поедут дальше. Следующая остановка окажется у сувенирной лавки, где ИМ предложат великолепно отполированные акульи челюсти. «Давай купим, — сразу загорится он, — останется память». «Такие дорогие, — раздумчиво протянет ОНА, — пятьдесят-шестьдесят долларов. Может, что-нибудь другое?» ОНА всегда колеблется, медлит с окончательным решением. Он это прекрасно знает и в нужный момент проявит инициативу. Потом ОНИ поедут домой, точнее, в отель, наскоро примут душ и спустятся обедать.

За соседним столом будут восседать пожилой, степенный австриец с такой же круглой женой с противными колючими глазами. ОНИ вежливо скажут «приятного аппетита» и проследуют к своему столику. Сбоку будет молча обедать высокий англичанин, приезжающий сюда уже восьмой год. Хозяйка отеля как-то скажет ИМ, что он подводник, что он приезжает сюда в поисках клада. Пираты были далеко не дураки, знали, где и как прятать награбленное, гордо добавит она, прямой потомок некогда грозных морских разбойников. «А вообще, клады кем-нибудь и когда-нибудь находились», — взволнованно спросит он. «Всего лишь однажды, при строительстве аэропорта. Наткнулись на сундучок, зарытый в землю, в котором оказалось полтора килограмма золотых монет».

После трапезы ОНИ пойдут отдыхать, вернее, он один. ОНА останется с хозяйкой отеля, расскажет ей о своей работе, приятно продемонстрирует английский. Все контакты с иностранцами будут осуществляться через НЕЕ. ОНА, его милая, достаточно знает язык.

Вечером ОНИ поедут в роскошный отель «Бувалло». Если быть предельно точным, не в отель, а в его расположение. Здесь, на открытом воздухе, фешенебельный ресторан и многочисленные бары. Всюду слышна музыка, смех, разноязычье. Здесь празднуют жизнь все триста шестьдесят пять дней в году. ОНИ могли бы остановиться по приезде именно в этом отеле, но, зная нелюбовь к шуму своей супруги, он решит отдыхать не здесь.

За ужином он опять попросит крабов. «Ты сам скоро превратишься в краба», — пошутит ОНА. В ответ он украдкой нежно поцелует руку. Потом он пригласит ЕЕ на танец под полудребезжащую от времени мелодию старой кассеты незабываемых восьмидесятых. «Помнишь, когда мы танцевали под эту мелодию», — с легкой грустью спросит ОНА. «Если не ошибаюсь, в день нашей свадьбы», после непродолжительной паузы ответит он. «А я думала, забыл», — восхитится партнерша. «Все, что связано с тобой, я никогда и ничего не забываю».

Он попробует научить ЕЕ игре в бильярдной. Часа в три ночи, оставив праздник в самом разгаре, ОНИ пешком направятся к себе.

Захватывающая жуть ночного океана будет пугать ЕЕ. «Я боюсь», — скажет ОНА, прижимаясь к спутнику. «Но я же рядом», — успокоит он. «Почему ты меня все время пугаешь, — спросит ОНА, — утром с акулой на пляже?» «Мне приятно сознавать себя твоим защитником, — пылко объяснит он. — Я хочу защищать тебя всегда, от всех и от всего. Мне это очень приятно». «И поэтому надо пугать», — с замирающим сердцем спросит ОНА. «Ты ведь сама не подходишь ко мне, — в сердцах бросит он, — вот я и стараюсь, чтобы ты прижималась ко мне хотя бы от страха. Поняла?». ОНА промолчит, позже неожиданно выпалит: «Я хочу идти с тобой вот так всю жизнь». ОНИ остановятся. Он трогательно поцелует ЕЕ, поцелует ЕЕ носик, болячку на нем, которая периодически то исчезает, то появляется вновь. После пойдут дальше и будут останавливаться ещё не раз. «Знаешь, — начнет он, — я не могу изобразить словами то чувство, которое испытываю к тебе вот уже целых двадцать лет. Слово „любовь“ для меня очень слабое понятие. Я готов носить тебя на руках, я боюсь пыли, которая может пристать к тебе. Боюсь дождя, он может тебе навредить. Людей боюсь, особенно завистливых. Чем больше я с тобой, тем больше меня тянет к тебе. Обещай, что будешь со мной до конца и после конца». «Это как», — рассмеется ОНА. «Ты поняла меня». «Давай о чем-нибудь не о мрачном. Кстати, вот и наша гостиница». ОНИ бесшумно поднимутся к себе, выпьют чего-нибудь холодного. «Интересно, как там наши дети», — спросит ОНА, явно рассчитывая на оптимистические доводы супруга. «Наша так называемая тетушка, которую мы опекаем, выстоит перед капризами девочек, — решительно отпарирует он, — а сын, он мягкий, коммуникабельный, не похож на меня. Удивительно вообще, старшая дочь в меня, сын — твоя копия, у младшей твоя фигурка и мое лицо». «Поэтому девочек ты любишь больше, чем сына», — с легкой обидой утвердит ОНА. «Нет, моя нежная. Мальчик он и есть мальчик. Всегда сумеет постоять за себя. А вот девочки хрупкие, беззащитные… Ну, как мне объяснить тебе», — повернется он к своей половине. «Я понимаю, все понимаю», — с готовностью произнесет ОНА, отвечая на его ласки…

Водка уже была выпита вся. Как ни странно, с едой тоже было покончено. Он расплатился и вышел.

Прогрев двигатель, он, внезапно для самого себя, поехал не домой, а к НЕЙ, остановился перед крытым балконом, который светился неярко. Свет коридора, тоскливо подумал он. Всякий раз, подъезжая сюда и видя кухню неосвещенной, он грустил. Неосвещенный балкон также не освещал его грезы. Давил безысходностью. Но сегодня, сейчас не было никакой тоски, никакой грусти, никакой безысходности. Только два слова, всего лишь два слова, сказанные ЕЮ на прощание — «помни меня», сверлили его сознание. ЕЕ «помни меня» в подтексте означали один, единственный смысл — «люби меня»! Если женщина говорит «люби меня», значит, она сама тоже любит. Иначе так бы не сказала. Сухо попрощалась бы и все. Как бы там ни было, но это уже конец. Конец без развития, без подогрева настоящих чувств. Конец без сближения, от которого отказался сам. Он вычислил намного раньше и понимал, близость с любимой женщиной и невозможность частых встреч только подстегнут обоих к преодолению всевозможных барьеров. И рано или поздно ИХ общение будет замечено и предано огласке. Кроме того, влюбленного человека всегда видно. И, чем чище духовность человека, тем отчетливее и явственнее его чувства, скрывать которые изо дня в день все труднее и труднее. ИХ любовь так или иначе когда-нибудь должна была разбиться о незыблемые скалы быта. Сурового, жестокого, беспощадного. Именно поэтому и только поэтому он не принял предложения относительно единственного любовного свидания. Пусть все останется именно на такой стадии. Любовь без секса это все равно, что принятый закон парламентом. Закон, который никак не подкрепляется на практике. Но здесь есть и другое «но». Его несогласие с одним свиданием может быть неверно истолковано ЕЮ. Ошибочно может быть истолковано. Нет, поразмыслив, решил он, уж кто-кто, а вот ОНА и только ОНА одна может понять меня правильно. Если я, мужчина, способен предугадать дальнейшее развитие взаимоотношений с НЕЙ, то ОНА, женщина, олицетворение женщины и женственности, как минимум, в два раза больше способна предполагать и предвидеть свои взаимоотношения со мной. Я абсолютно не рискую быть неправильно понятым ЕЮ. Если нет физической близости, пусть она фантазируется в воображении. В данном случае теория любви могущественнее практики любви. Если у НЕЕ в будущем не будет мужчин, то я навсегда останусь жить в ЕЕ сердце. Мне вполне достаточно. Это больше, чем акт любви. Акт любви неосознанно может сравниваться… А я не хочу, чтобы меня сравнивали… Я все решил правильно. Сегодня была последняя встреча. Не буду больше теребить ЕЕ. Ведь ОНА тоже мучается. Так же, как и я. Пора все прекращать. Буду предполагать, что ОНА переехала. Буду жить без воображения с НЕЙ. Буду жить, не видя ЕЕ. Со мной останутся ласки, вернее, воспоминания от этих ласок. Трепетно неописуемое ощущение от прикосновения к губам, молчаливые, страстные, долгожданные поцелуи, приоткрывшие завесу над недореализованностью Произошла частичная двусторонняя реализация. В данном случае, частичная предпочтительнее полной. Остальное пусть восполнится воображением.

Он постоял ещё некоторое время. Начало безудержно клонить ко сну. Регулярные недосыпания, целая бутылка выпитой водки, головокружительные воспоминания о сегодняшней встрече заманчиво тянули на покой. Он вслух произнес ЕЕ имя, от которого нежно повеяло цветущим садом, цветами, которые он подарил любимой женщине на день рождения. Мысленно попрощался с НЕЙ и поехал домой.

Сильное опьянение не мешало вести машину. Скорее, наоборот. Количество спиртного удваивало бдительность, заставляло неукоснительно соблюдать правила дорожного движения. Лет десять назад он с «какое несправедливое распределение» в пьяном угаре, ради спортивного интереса, ночью отмахал четыреста километров до одного из отдаленных районов республики. Семь часов безостановочной езды в эйфорическом состоянии пронеслись без, как говорится, сучка и задоринки. Никаких нарушений, никаких штрафов. Профессионал так безупречно не доехал бы. И сейчас, с трудом размыкая тяжелые веки и пытаясь не заснуть, он все же благополучно добрался до дому, поставил машину в гараж, поднялся домой.

В квартире никого не было. Он вспомнил, жена и дети должны были сегодня поехать на день рождения и просили его приехать тоже. «Я уже был сегодня на дне рождения, — подумал он, — и на поминках тоже. День рождения и поминки в один и тот же день. Такая штука жизнь. Траур и веселье почти соседствуют. Сменяют друг друга, но иногда и встречаются. Боже, я совсем пьяный… И почему так сухо во рту?» Он налил себе стакан чаю, затем выпил ещё один. «ОНА не любит меня. Думал, Медея… Нет, не Медея. А мне не нужна Медея. Мне нужна была ОНА, с головы до ног ОНА. Больше никто». Он прилег на диване и удивился, люстра почему-то стала кружиться, потолок тоже. «Пусть кружатся», — безразлично улыбнулся он своим мыслям. «ОНА сказала мне „идиот“. Так после поцелуя может сказать только любящая женщина. Потом добавила — „мне приятно“. Интересно, может ли женщина, безразличная к мужику, позволить себя целовать? А потом ещё сказать — мне приятно? Нет, конечно, не может. Тогда зачем конец? Ах, да, да… Дальше — хуже. Понятно, понятно… Все же, черт подери, как несправедливо в мире… Сильная любовь, преданность только одной женщине, с которой не спишь, воспринимается ею как болезненность. Выходит, преданность это болезнь? Болезнь потому, что целый год ни с кем не общаешься, думая только об одной. А она, эта единственная, тогда сказала — вы больной. После разбитых часов. Наверное, не только из-за часов». Его взволнованность при НЕЙ, его не логичные иногда поступки и действия, слова, сказанные отнюдь некстати, были вызваны раздражительностью одичавшего мужчины. Целый год без интима, целый год без женщины. «Какая подлость, горько подумал он, какая несправедливость… Любя ЕЕ теоретически, надо было параллельно с кем-то спать. Хотя бы потому, чтобы не выглядеть болезненно. Любя ЕЕ, надо было регулярно ЕЙ же изменять. Тогда возможно было бы сохранить форму и выглядеть всегда ровным. Нет, это тоже не дело. Меня ни к кому не тянуло, тянуло только к НЕЙ. А ОНА, ОНА… Бог с НЕЙ, пусть думает, что хочет. А у меня совесть чиста.

У меня совесть всегда была чиста. Даже много лет назад, будучи студентом… я получал письма, записки, но никогда не шел на определенные отношения. Потому что мне они просто не нравились. Интересно получается. Ты кому-то нравишься, а тот человек тебе нет. В свою очередь, мне нравится одна, а я ей не нравлюсь.

Считаю, что моя совесть чиста и сегодня, особенно перед НЕЙ, — горько подумал он. Мы расстались бесповоротно с тобой, теперь уже навсегда. Живи со мной без меня, а я с тобой и без тебя. И лучше умри, чем вспомнишь обо мне в объятиях мужа. А я не вспомню тебя в постели с кем-то. Пускай все так и останется».

Вдруг что-то резко и больно кольнуло в левой части груди. Он охнул от боли, почему-то сразу вспомнил глаза любимой женщины — невыразимо красивые, безнадежно грустные, беспредельно глубокие. Потом миндальные глаза стали медленно исчезать, уступая место обволакивающей, густеющей белизне длинного, увлекающего коридора…

Прошел месяц.

Подходил к концу рабочий день. Посетителей сегодня было не так уж и много, но ОНА чувствовала непривычную усталость. «Как хорошо, — подумала ОНА, регистратор не зафиксировал никаких заявок. Отдохну хоть». ОНА подошла к зеркалу, пристально вгляделась. Глаза чуть запали, лицо какое-то одутловатое. Так можно выглядеть, когда регулярно в последние дни не высыпаешься. А тут еще… он…

ОНА задержалась у зеркала, явно ухмыляясь мыслям. Глаза… Обыкновенные глаза, что он нашел в них? Во всех своих письмах он обязательно восхищался ими, письменно целуя. Наверное, не только письменно. Его пылкие взгляды, по сути, ничем не отличались от явных поцелуев. Ласкать, вероятно, можно не только губами, руками, но и глазами, огнем которых может воспламениться даже лед. Что-то давно его нет, моего огнемета. Наверное, обиделся и теперь сидит и выжидает. Ждет моего звонка, но ничего. Подождет, подождет и сам прибежит. Такое уже не раз было.

В последнее время мысли о нем не давали покоя. Каждое утро начиналось им. ОНА видела перед собой его сосредоточенное лицо, когда ОНИ ездили, слышала тихий, идущий из глубины души, мягкий, вкрадчивый картавый голос. Его взгляды, излучающие невыразимую нежность, призрачную ласку. Торопливо причесываясь перед зеркалом, прихорашиваясь, затем также спешно покидая квартиру и мчась на работу. ОНА в эти дни не избавлялась от его неотступного присутствия. Он все время маячил перед НЕЙ, не давая пройти, проехать. На работе было то же самое. Общаясь с сослуживцами, клиентами, ОНА отсутствовала наполовину. Вторая ЕЕ половина постоянно находилась рядом с ним. ОНА думала о нем все время, где бы, когда бы и с кем бы ни находилась. Его незримое, молчаливое присутствие рядом начинало пугать не на шутку. Недавно ОНА с мужем была на свадьбе. Один из гостей показался ЕЙ издали очень похожим на него. У НЕЕ екнуло сердце — неужели? Позже облегченно перевела дух, слава богу, не он. Ведь как-то было сказано — я не хочу тебя видеть с мужем ни на свадьбах, ни на поминках. И не хочу, чтоб ты меня видела с женой. О, господи, эта раздвоенность приводила ЕЕ в изнеможение. Никогда в жизни у НЕЕ не было похожего непонятного состояния. ОНА втайне желала его, но боялась признаться себе в этом. Подолгу не видя, начинала беспокоиться — что с ним? А, самое главное — не охладел ли? Знакомство между мужчиной и женщиной, длившееся вот уже целый год, никак не подкреплялось акциями любви и в любой момент грозило прохладой одной из сторон. Тем не менее, взвешивая не раз все за и против, ОНА заключала, нет, охлаждение невозможно. За год ОНА скорее почувствовала, чем поняла его натуру. И уверилась в самом главном — он в отношениях с НЕЙ исключителен. Не тот, каких большинство. Человек, идущий во имя любви на самопожертвование, вероятно один на тысячу. В те редкие периоды, когда ОНИ встречались, ОНА неоднократно ловила себя на том, что испытывает огромное эстетическое удовольствие от общения. Пьяному ежу понятно, что могло бы произойти в его объятиях! Как бы и что бы ОНА ощущала в его объятиях! Но в тот последний раз, месяц назад, приняв его ласки, ОНА окончательно убедилась — свидания, если они будут продолжаться, гибельны для обоих. Но без свиданий, к своему величайшему ужасу, вычислила позже — гибельно вдвойне. ОНА до сих пор помнила его поцелуи, его горящие глаза, утопающие в райской неге. Он целовал ЕЕ до умопомрачения нежно, осторожно, как будто чего-то боялся, с паузами, которые только подстегивали желание. Расставшись тогда, месяц назад, ОНА наперед знала — его ничто не остановит, все равно придет. Но вот уже месяц, а его все нет. Неужели и впрямь охладел? Непонятно, непонятно… На него совсем не похоже. Идя на работу или домой, ОНА, тайком от себя самой, искала его машину. ОНА очень хотела видеть машину. У дома, у работы, все равно где. Лишь бы она приехала, эта машина, переставленные цифры номера которой могли бы символизировать год ЕЕ рождения. Возясь прежде по хозяйству на кухне, ОНА скорее предполагала, чем уверялась, что автомобиль, стоявший всегда на одном и том же месте, его автомобиль. Но этого автомобиля давно уже не было видно. Возможно, барахлит машина, утешала ОНА себя. И теперь, подкрашивая ресницы и любимые им глаза, ОНА была уверена, — появится. Не сегодня, так завтра. Обязательно появится.

В дверь неожиданно постучали.

— Войдите. — ОНА оторвалась от зеркала и заняла свое место.

— К вам можно? — В кабинет буквально ввалилась жена его друга «какое несправедливое распределение».

— Здравствуйте, здравствуйте. Какими судьбами? — ОНА была приятно удивлена и рада.

Гостья выдержала паузу, затем как-то странно глянула на НЕЕ.

— А вы… Вы ничего не знаете? — спросила она, запинаясь.

У НЕЕ оборвалось сердце.

— Нет. А что я должна была знать?

Гостья снова пытливо окинула ЕЕ взглядом.

— Он умер, — не сразу последовал ответ.

— Что? — еле слышно спросила ОНА и почувствовала стремительное падение в пропасть. ОНА сразу же размякла, ноги и руки стали как чужие. Не в силах унять охватившую дрожь, хозяйка кабинета попыталась встать, но в следующее мгновение, не справившаяся с собой, рухнула на место. В течение нескольких секунд перед ЕЕ глазами промелькнули те скупые свидания, на которых ОНА изо всех сил старалась не показывать ему свое истинное отношение.

— В воскресенье сороковой день. А я думала, вы в курсе…

ОНА бессмысленно хватала бумаги, документы, передвигала их, переставляла.

— Не может этого быть, — повышенным тоном повторяла ОНА, постепенно приходя в себя, — не может этого быть… Как? — резко спросила ОНА гостью.

— Инфаркт. Обширный инфаркт.

— Почему вы молчали столько времени? Когда сороковой день?

— В воскресенье. Женщины собираются в двенадцать. Придете?

ОНА опустила голову.

— Одной стыдно.

— Я позвоню. — Гостья встала, собираясь уходить. — Да, — вспомнила она и извлекла газету. — Это вам. До свидания.

— До свидания.

Дрожащей рукой ОНА развернула газету и на последней странице увидела его фото, обрамленное в черную рамку. Авторитетная организация извещала о безвременной кончине дорогого ЕЙ человека, ставшего теперь уже частью ЕЕ самой. Несколько минут ОНА смотрела на фото, затем наклонилась и осторожно поцеловала его. Слез, как ни странно, не было. Удивления тоже. Состояние невесомости овладело ЕЮ. В один и тот же миг трескучие сибирские морозы и зной восточного лета окутали ЕЕ одновременно, подбрасывая то в жар, то в холод. ОНА встала, бессознательно сделала несколько шагов по кабинету, затем не села, а сползла на стул, на который совсем недавно садился он. Обхватила голову и, повторяя «нет, нет», беззвучно всхлипнула.

— Какая я несчастная, — вслух произнесла ОНА, смахивая ручьем катящиеся слезы, — боже, какая я несчастная. И бестолковая… сижу перед картотекой, в двух шагах от нее, и не знаю о его смерти. А его уже нет в живых целый месяц. Подойди, глупая, молча, найди и загляни в его личное дело. Нет, я же гордая, самолюбивая… Упаси боже, мне нельзя снизойти до сентиментов… Один, всего один человек, который заставил меня по другому смотреть на этот несовершенный мир, ушел от меня. Ушел и забрал все. Ничего, — прошептала ОНА после небольшой паузы, — ты сказал — ляжешь рядом. Будь спокоен, так оно и будет.

Еще раз рассмотрев газету, ОНА спрятала в шкаф. Затем оделась и вышла на улицу.

Осеннее солнце не отличается щедростью и теплом тоже. Ты солнце моей осени, вспомнила ОНА обращение на одном из его писем. ОНА постояла на остановке, но когда подъехал автобус, решила идти домой пешком. «Солнце моей осени». Слезы, предательские слезы размазали тушь, но ОНА слез не замечала. Не солнцем твоей осени, солнцем твоей весны я должна была быть. Вдруг ЕЕ осенило — то чувство раздвоенности, которое ОНА ощущала всего лишь час назад, объяснялось одним старым, хорошо забытым словом. Этого слова он ждал, он буквально требовал от НЕЕ в отдельные минуты встреч. Скажи, что любишь, просил он, и я буду счастлив. Скажи, что любишь, и этим продлишь мне жизнь. Ведь я чувствую, ты можешь это сказать. Горечь обиды накапливалась в НЕЙ. Какая же я безмозглая… Неужели трудно было сказать всего одно слово… Люблю. Очень люблю, пускай уже мертвого. И любила я, глупая, уже тогда любила и могла бы сказать ему. Но гордость, дурацкая, никому не нужная гордость не позволяла. Он умер, так и не узнав, люблю ли я его. Но по глазам чувствовала — знает, хорошо знает, что люблю, но не смею говорить о любви. Теперь уже точно никогда не смогу сказать ему это слово.

ОНА шла торопливо, не обходя лужи после недавнего проливного дождя, шла, не обращая внимания ни на кого, ни на что. Неожиданно перед НЕЙ резко затормозила машина. ОНА удивленно подняла глаза на разъяренного водителя и совершенно бесстрастно продолжила путь. Потом вдруг повернулась и глянула на номер. Восемьсот сорок пять. Только теперь вспомнила, сообразила. Эти три цифры символизировали годы, месяцы и дни, разделявшие ИХ по возрасту. Число восемьсот сорок пять теперь уже так же, как и номер его машины, впишется золотыми цифрами в ЕЕ память. Восемь лет, четыре месяца и пять дней отделяют нас во времени, как-то сказал он. Тогда ОНА почему-то посчитала его сентиментальным, склонным к безрассудной романтике, бесплодной фантазии. А сегодня… сегодня уже история. История сначала его, а позже и ЕЕ любви. ОНА вспомнила, как он включил магнитофон, тогда, в первый раз. «История любви» уже тогда подтолкнула ЕЕ к чистоте, в которую не хотелось верить. Как женщина, способная рассуждать трезво, ОНА гнала от себя все его объяснения. Гнала, но ждала новых. Отталкивала словами, но, сама того не ведая, приближалась ещё больше. Говорила «нет», но втайне рассчитывала на его настойчивость. Только сегодня, только сейчас, потеряв его, поняла, что полюбила гораздо раньше, чем признала свои чувства. А он при жизни ждал ЕЕ любви, точнее, ЕЕ признания в чувствах. Но ОНА прогоняла его. Прогоняла трезвым, холодным разумом, но приближалась воспламенившимся сердцем. Полная коллизия, сумасбродное явление. Всего один раз в жизни влюбиться в человека и бояться ответить взаимностью, которую тот с упоением ждал. Одной рукой наносила рану, другой ваткой протирала кровь. Сегодня мы не ценим того, чего имеем, а завтра, потеряв, плачем, вспомнила ОНА слова безвозвратно ушедшего от НЕЕ человека. Обладая феноменальной памятью и способностью подмечать и запоминать существенное в незначительных, казалось бы, на первый взгляд, обрывках фраз, жестов, ОНА прекрасно помнила все его монологи, все его письма, все его манеры. За целый год знакомства ОНА видела его почти ежедневно. Вначале. Он приезжал на работу, вернее, к работе, и ждал. Долго ждал. Случалось, ОНА навещала заявителей, от которых раньше чем через полчаса, минут сорок не уходила. А он стоял и ждал. В первое время он робко просил ЕЕ сесть в машину. ОНА отказывалась. К работе он обычно приезжал за два, полтора часа до окончания. Чтобы увидеть меня наверняка, позже соображала ОНА. Как правило, в первое время он просто издали наблюдал за НЕЙ, не смея подходить, а уж тем более заговорить. ОНА украдкой ловила его взгляды и поначалу не придавала значения. Мужчина есть мужчина, рассуждала ОНА, побесится и успокоится. Шло время. Его визиты продолжались, монотонно, систематически. Он не менялся, не бесился, не успокаивался. Гораздо позже, уступая его настойчивым просьбам сесть в машину, ОНА стала понимать — нет, это не влечение, а самое настоящее чувство, мощное, атомное чувство, способное и созидать и разрушать. Тогда ОНА встревожилась не на шутку. Безумствующие порывы любящего человека в любой день, любой момент могли бы бросить тень на ЕЕ безупречную репутацию, поставить под угрозу сомнения ЕЕ нравственную чистоту. Позднее, спустя многие месяцы, ОНА все-таки поймет его, где-то успокоится, признав в нем человека более или менее порядочного, не способного преднамеренно совершить подлость. Совсем наоборот. Он регулярно интересовался — как у тебя дома? Все ли в порядке? В начале ОНА воспринимала традиционные вопросы как обычные, не придавая им более пристального значения, но потом ЕЕ как-то осенило — не для красного словца. Не для того, чтобы лишь бы что-то спросить, не для того, чтобы хоть как-то завязать беседу. В данных вопросах не было никакого подтекста, и смысл их был предельно прост — не являюсь ли я проблемой в твоих семейных отношениях? Знают ли обо мне твои близкие или, того хуже, твой муж? Вот что его интересовало, вот что его беспокоило. Он беспокоился за меня, за мою репутацию замужней женщины. Старался не подходить ко мне в местах многолюдных, молча и терпеливо идя следом и поджидая более удобного и безопасного случая приближения.

ОНА горестно улыбнулась мыслям. Он мог шутить, был остроумным. Был…

Как-то на работе, к концу дня, девчонки уговорили на необычную прическу. Красивые черные волосы, аккуратно уложенные заботливыми руками молоденьких сослуживиц, резко преобразили ЕЕ, омолодили. Довольная новой укладкой, ОНА вышла на улицу и направилась к заявителям, проживавшим в старой части города.

— А я тебя не узнал, — услышала ОНА рядом знакомый голос. — Богатая будешь.

ОНА застенчиво промолчала, не зная, как отреагировать.

Вдруг из подворотни старенького дворика выскочил барашек и устремился и НИМ.

— Ой, я боюсь, — вскрикнула ОНА, моментально отскакивая.

— Не бойся, — серьезно утешил он. — Его взволновала не ты, а твоя прическа.

ОНА снова покраснела и не нашла что ответить.

— Здесь меня многие знают…

— Такое впечатление, ты хочешь понравиться, — обидчиво перебил он.

В будущем новой прически уже никогда не было.

ЕЕ всегда подкупала его прямота, его бесстрашие правды, его презрение к фальши, неестественности.

Все это было, было, было… Он был, он смотрел на меня, смотрел восхищенно, смотрел так, что я летала. Он говорил о любви, он писал о любви. Странно, он признавался в любви, а я, трепетно ловя каждое его слово, наслаждалась им. Наслаждалась и отталкивала. Отталкивала положением замужней женщины. Говорила «не приходите», а он приходил. Я же говорила не раз, — у нас ничего не получится. А он отвечал, — а я ни на что не рассчитываю, мне просто приятно тебя видеть. Я не могу тебя не видеть. ОНА смахнула слезинку. Мужчина, проживший пятьдесят лет, встретив ЕЕ, вдруг неожиданно превратился в робкого юношу. И каждый раз, когда я тебя вижу, волнуюсь так, как будто пришел на первое свидание. Я стал мальчиком, а ты для меня ещё девочка. ОНА ещё тогда хотела съязвить, спросить, — неужели у вас до меня никого не было? Ведь я просто не поверю. А он, словно прочитав ЕЕ мысли, отвечал на вопрос — все, что было до тебя, было просто бытовой необходимостью.

Наконец ОНА дошла, поднялась, позвонила.

Дверь открыла дочь.

— Мам, что с тобой?

Она не ответила, сняла плащ, разулась, прошла в комнату, устало плюхнулась на диван.

— Дай воды.

Девочка принесла стаканчик и удивленно стала разглядывать маму.

ОНА жадно выпила полстакана.

— Умер наш клиент.

— Поэтому ты плакала? — удивилась дочь.

ОНА пытливо посмотрела на девчушку и жалко улыбнулась.

— Потом, потом поговорим, — пообещала ОНА и прервала беседу. Посидев некоторое время и придя в себя, женщина неохотно прошла в ванную, умылась, переоделась. Дочь разогрела обед, накрыла на стол. Вяло орудуя вилкой, ОНА вспомнила, как однажды он приглашал ЕЕ в ресторан. Просто так, пылко уверял он, я просто хочу увидеть, как ты жуешь. Ты ведь любишь поесть, правда? Тогда ОНА ответила, что много ест тогда, когда нервничает. Ах, ты моя булочка, умилялся он, будешь много нервничать, потеряешь талию. Полгода назад у тебя была талия, а сегодня её не видно. Где она? Не обхвачу ведь в будущем. ОНА беспомощно развела руками, дескать, что поделаешь. Но я тебя люблю любую — с талией и без нее. В любом виде — рабочем, праздничном, домашнем. — ОНА отложила вилку, тяжело перевела дыхание. Ничего бы со мной не случилось, если бы согласилась тогда на его предложение. Ровным счетом ничего. И сегодня, когда его уже нет, осталась бы хоть одна яркая картина этой запоздалой любви, в которую я, бестолковая, упрямая, гордая ведьма, упорно не хотела верить.

Соли в солонке не было, и ОНА достала из шкафа банку. Голубцы уже давно остыли, но ОНА не заканчивала трапезу, изредка подсаливая и дотрагиваясь к пище. Так мы и не поели вместе, вздохнула ОНА, и виновата я. А он так просил, так просил… Хлеб-соль сближает, вот я и хочу сблизиться с тобой хотя бы в этом плане.

Неожиданно во рту ОНА почувствовала знакомый и неприятный привкус. Вот так, усмехнулась ОНА, у меня уже начинаются завихрения. Чайная сода пошла вместо соли. Что дальше?

Вскоре пришел муж, затем сын.

Сделав над собой неимоверное усилие, ОНА попыталась уйти от мрачных мыслей, обязывая себя функциями хозяйки, жены, матери.

Следующие два дня прошли в полных противоречиях.

Как я могла, терзалась ОНА, допустить столь бурного развития событий? Ведь я замужем, имею детей, уже студентов. Надо было сразу, тогда еще, когда он приходил по работе, обрубить все, не оставляя никаких шансов на будущее. Нет, я же очень умная, я знала, когда следует прекращать его ухаживания. Мне было любопытно, очень любопытно. Он в первый же день показался мне интересным собеседником, клиентом, с которым приятно иметь дело. Ведь я почувствовала сразу, когда он вошел в кабинет, его мгновенную заинтересованность мною. Как ни странно, его заинтересованность мною заинтриговала и меня. Впоследствии, решая его проблемы, я поняла, что он человек довольно порядочный, дружелюбно настроенный, коммуникабельный. Мне было просто и легко с ним. Его искренность в чем-то подкупала. Невероятно, но я получала невыразимое удовольствие, когда стала замечать, что он пользуется каждым удобным случаем разглядеть меня. Я встаю, подхожу к шкафу, а он деликатно, зорко следит за моими движениями, стараясь не обидеть взглядами. Не поднимая глаз, видела его восторженные взоры, ласкающие мои волосы, лицо, глаза, руки. Потом мне стало казаться, что он раздевает меня глазами, но делает это так изящно, что у меня дух захватывало. Наконец, в один прекрасный день я просто не выдержала и от всей души улыбнулась. Улыбнулась молча, восхищаясь его тактичностью… А он… он сразу сделал па, за которым неминуемо должен был бы следовать поцелуй. Я остановила его осаждающим взглядом, тотчас спрятала улыбку. Наверное, в тот день была моя первая ошибка. Он тогда явно понял, что понравился мне. Дальше все пошло, поехало… Тем не менее, я сопротивлялась. Сопротивлялась отчаянно. Чтобы спровоцировать неприязнь к себе, рассказала обо всем жене его друга. Я не должна была этого делать, я не должна была останавливать его именно таким образом, но у меня не было выбора. Боялась уже не его, не его чувств, а себя, себя боялась. Боялась растаять от магнитной нежности, которую никогда ни в ком не замечала. Было обидно причинять боль человеку, который тебя безумно любит и который очень нравится тебе. Но он понял. И, слава богу, что понял. Понял и простил. Он должен был понимать, что я, замужняя женщина, даже полюбив его втайне, не имела морального права говорить вслух… Грош мне цена, если не могу проконтролировать свои чувства. А чувства были. Еще какие! Особенно сейчас, когда его уже нет. И все-таки я не права. Не права тысячу раз. Он умер от инфаркта. Инфаркт, как правило, вызывается сильнейшими переживаниями, стрессами, перенапряжением. Год назад он был веселый, жизнерадостный человек, полный оптимизма, широких замыслов, грандиозных планов. Мое обыкновенное чисто женское любопытство, фактически погубило хорошего человека, свело его в могилу. О, боже, как мне дальше жить с таким наказанием?

В воскресенье утром позвонила жена его друга.

Квартира покойного была переполнена женщинами. Плач и причитания родных и близких сжали ЕЕ сердце, и ОНА не выдержала. Обняв и поцеловав его стареющую мать, ОНА заплакала навзрыд громче остальных, уткнувшись в плечо старушки. Жемчужные капли слез ручьем катились по ЕЕ прекрасному лицу. Некоторые родственницы удивленно переглянулись. Коллега по работе, начальница покойного вроде не столь бурно должна была бы выражать соболезнование. Позже, несколько успокоившись, ОНА уже сидела за поминальным столом. Траурная трапеза длилась недолго, часа полтора, после чего все участницы панихиды поехали на кладбище.

Выйдя из машины, ОНА ахнула. Это было то самое кладбище, Волчьи ворота, куда ОНА совсем недавно приезжала с ним. Приезжала два раза. В первый раз, как он тогда сказал, чтобы похоронить только что родившееся чувство. А во второй раз… Во второй раз совсем недавно… ОНА в ужасе замерла и вычислила. У НЕЕ тоскливо защемило сердце. Ну, конечно. Во второй раз ОНА приезжала с ним ровно сорок дней назад. Значит, он скончался сразу после встречи с НЕЙ. ОНА позволила тогда ему выпустить пар — он целовал ЕЕ в первый и последний раз в своей жизни.

Процессия подошла к могиле, усыпанной многочисленными цветами.

Мать, жена и несколько женщин упали на холмик из гвоздик и заголосили.

ОНА держалась поодаль и вдруг почувствовала, что ЕЕ поддерживают с двух сторон. Одна из женщин была женой его друга, а вот другая… Молоденькая женщина, поймав на себе ЕЕ взгляд, благодарно кивнула.

— Спасибо, что пришли. Я знаю вас.

Это была его дочь, очень похожая на отца.

ОНА не удержалась и на сей раз. Обняла, расцеловала женщину, заплакала снова. Дав волю слезам, ОНА потом, в силу врожденного любопытства, неуверенно спросила.

— А откуда ты меня знаешь?

— Как-то видела вместе. Всего лишь однажды. А потом наблюдала за отцом.

— Прости меня. — ОНА стыдливо опустила голову на плечо женщины.

— Не за что. То, что было между вами, исключительная редкость в наши дни. Вам, как женщине, можно позавидовать.

— И мама обо мне знает? — тише спросила ОНА.

— Нет. Только я и бабушка.

— Ты меня осуждаешь?

— Нет. Такое осуждать нельзя.

— Такое? — не поняла ОНА. — Какое?

Женщина немного замялась, но затем отчеканила обрывисто.

— Очень большое, огромное… В последние месяцы он просто витал в облаках. А это возможно только при кристальной чистоте помыслов.

— Ты знаешь, где я работаю?

— Да.

— Пожалуйста, общайся со мной.

Вскоре молла окончил свой ритуал, и женщины стали рассаживаться по машинам.

Домой ОНА возвращалась подавленная. Если до сегодняшнего дня не хотелось верить в кончину дорогого человека, подсознательно пряча в тайниках души искорку надежды на чудовищную ошибку, то теперь, после только что увиденного бугорка земли, ОНА примирилась окончательно с мыслью о безвозвратной потере. Бессмысленно глядя перед собой и ничего не видя, ОНА медленно брела по своей улице, не обращая внимания на шумных продавцов и привычную суету, на людей вокруг, на прохожих. Кто-то, вероятно из соседей, поздоровался с НЕЮ, но женщина не слышала. ОНА шла. Шла по безмолвствующему миру грез, невольно припоминая отдельные эпизоды их коротких встреч. ОНА видела перед собой его лицо, потом его портрет в квартире, потом его могилу. ЕЙ подчас не верилось, что человек, любивший ЕЕ всем сердцем, говоривший ЕЙ вполголоса нежнейшие слова, замолчал навсегда. ОНА вдруг неожиданно ощутила всю остроту одиночества, презрение к окружающему миру, в котором внезапно не стало его. Я его убила, с горечью подумала ОНА, я его свела в могилу. Прося меня о свидании, он прямо заявлял, что не преследует никаких целей.

Понимая ЕЕ нравственную чистоту, обрамленную железными тисками замужества, он регулярно повторял об этом. Сначала ОНА, естественно, не верила. Затем, с течением времени, убедилась сама. Ни один мужчина не любил ЕЕ так страстно, так сильно, так самоотверженно. Еще тогда, при его жизни, ОНА не раз задавала себе вопрос — как можно любить человека и не желать его физически? Может, он болен? Или бессилен как мужчина? Понаблюдав впоследствии, отгоняла от себя мрачные мысли.

Какая же я глупая, вздохнула ОНА, неужели нельзя было изредка видеться? Да, но нас могли бы увидеть вместе. Он женат, я замужем. Пошли бы кривотолки. Но если сегодня поставить на весы возможные в будущем сплетни и его смерть, то, без всякого сомнения, я согласилась бы на сплетни. Пусть лучше сплетни, зато он остался бы жив.

ОНА остановилась перед витриной супермаркета, что-то напряженно раздумывая. Нужна реабилитация. Но какая? Разглядывая товары за стеклянной стенкой, ОНА наконец усмехнулась. Решение было найдено. Да, так я и сделаю, заключила ОНА, и, круто повернувшись, заспешила к дому.

На следующий день, предупредив сотрудников об отлучке, ОНА наняла такси и поехала на кладбище.

Проезжая по знакомым улицам, по которым ездила с ним каких-то полтора месяца назад, ОНА вспоминала отдельные эпизоды последней встречи.

«Вот здесь, на этом повороте, он глянул на меня и смотрел почти неотрывно. Думала, сейчас врежемся во что-нибудь. А он смотрел, смотрел ласково, восхищенно. Еле удерживалась, чтобы не рассмеяться. Надо же… А я… я парила где-то там, в космическом пространстве. Все-таки он был особенным. Ах, зачем я не приняла тогда часы… Ведь смогла бы объяснить домашним, что подарок клиента, которого я фактически поставила на ноги. Ведь он не был нахалом. Ведь я уже тогда знала, он не такой, как все. Надо было взять часы, надо было их носить. Причем, носить демонстративно, особенно перед ним, чтобы он получал удовольствие. Я очень глупо лишила его маленькой радости. Что я наделала… Ну, почему я так поступила… Моя нерешительность когда-нибудь доконает. И не поздравила его с днем рождения. А ведь знала — поздравить желательно. По телефону, чтобы он не видел выражения моего лица. А увидел бы, так сразу понял, что значит для меня. Я допустила три ошибки. Первая — отказ от часов. Вторая — наябедничала жене его друга. Третья — не поздравила с днем рождения. А ведь он мне нравился. Сильно нравился. Возможно поэтому я так и поступила… Чтобы не зашло далеко…»

У ворот кладбища ОНА попросила остановиться. Купила цветы, затем нашла хмурого служителя вечного покоя, усадила его в машину.

Его могила находилась почти в самом конце Волчьих ворот, и путь пешком предстоял неблизкий.

— Остановитесь, — властно скомандовала ОНА, увидев вчерашние гвоздики. — Где-нибудь здесь, в радиусе трех-пяти метров, не больше. — ОНА вылезла из машины.

«Хотя бы на расстоянии одного взгляда. А то я привык любоваться тобой издали», — вспомнила женщина.

Хозяин территории озадаченно ходил вокруг до около близлежащих могил.

— Можно вот здесь. Устраивает?

Наискосок от него, метрах в шести.

— Да, я согласна.

Он поднял на НЕЕ тяжелый взгляд.

— Двести долларов за место. Это по-божески.

Она молча открыла сумочку и протянула две зеленые купюры. Тот вежливо принял, затем достал блокнот.

— Имя, фамилия, отчество, год рождения?

ОНА ответила.

— Так, — удовлетворенно закивал тот, — так. Теперь памятник. Какой бы вы хотели?

— Попроще, — уточнила женщина. — Попроще.

— Самый простой — двести пятьдесят. Но для вас, так и быть, двести.

— Давайте. И, быстрее, пожалуйста. Я должна на работу.

— Небольшой аванс.

ОНА вытащила ещё сотню.

— Хватит?

— Вполне.

— Когда будет готов памятник?

— Дней через десять.

— Через неделю.

— Сделаем. Вашим потомкам останется дописать лишь дату смерти. Но я вам от души желаю прожить ещё хотя бы столько же.

— Спасибо. Ну, поехали?

— Да, да.

Такси тронулось с места.

Мужчина, севший впереди рядом с водителем, обернулся к НЕЙ.

— Кто-то из ваших близких должен запомнить это место.

ОНА согласно закивала.

— Я уже думала об этом. Дети будут знать. «А заодно и проинформируют отца о том, что я и о памятнике своем позаботилась сама».

У своего офиса служитель вышел, любезно осклабился, попрощался.

Такси выехало за ворота и стало подниматься вверх, к городу.

— Остановите, пожалуйста, — попросила ОНА.

— Здесь? — удивленно обернулся шофер.

— Да, здесь. Остановите.

Машина стала.

— Я могу посидеть одна несколько минут? — спросила ОНА обалдевшего водителя. — Вот ваши деньги. Но вы меня отвезете обратно. Просто, — ОНА сделала неопределенный жест, — воспоминания…

— Понимаю, понимаю. — Шофер вылез, бережно пересчитал двойную плату. Я погуляю, а вы потом позовете.

Каждый прожитый день приближает человека к собственной смерти. Этот незамысловатый математический отсчет, увы, невозможно замедлить, остановить, а уж тем более предотвратить. Всему свой срок — рождению, жизни, кончине. Так было, так есть, так будет. Выходит, человек рождается, чтобы помучаться неурядицами на грешной земле. Тогда для чего нужна жизнь? Интересно, как бы поступали младенцы, находясь пока в утробе матери и имея фантастическую возможность предвидеть свою будущую жизнь после рождения? Захотели бы они родиться? Вероятно, добрая половина их отказалась бы.

Человека убивает не только время. Часто его уносит враждебность и, как ни странно, как ни парадоксально, но его может доконать и любовь.

«Вот здесь… нет, чуть дальше… да, да, чуточку дальше, вон у того большого камня на пригорке. Помню, глядя на глыбу, я почему-то вспомнила огромные валуны Гобустана. Вон там мы остановились, он открыл капот. Двигатель, сказал, перегрелся. Но это был, конечно же, повод, чтобы остановиться и приблизиться ко мне. Повод с элементами правдивости. Ведь многие машины на подъемах перегреваются. Нет, к черту двигатель и перегрев. Итак, мы остановились, он подошел, открыл дверцу и поцеловал меня. Нет, нет, не сразу. Мы остановились, он открыл капот, взял тряпку, показал мне что-то. Мол, я действительно остановился по нужде. Для убедительности. А потом подошел и поцеловал меня. И как поцеловал! Чуть не лишилась рассудка. Я потеряла ориентиры времени и пространства… Сухие, жаркие губы… Цепкие, незабываемые… Чуть с ума не сошла… Его ласки многократно могли бы перекрыть любую физическую близость. Я онемела от блаженства, я ведь захотела его… А вслух сказала, мы больше не встретимся. Ах, знала бы я, что так получится, никогда бы так не сказала. Сказала и потеряла его. Я потеряла все. Потеряла его восторг, его ласкающие глаза, потеряла тихий, родной голос. Я потеряла те тревожные, но приятные дни, когда он подъезжал к моей работе и часами ждал. Стыд и страх перед коллегами регулярно перемешивались с растущим беспокойством. Он приходил, я беспокоилась. Его не было, я опять беспокоилась. Не знала, что лучше — его присутствие или отсутствие. Вольно или невольно, но, возясь на кухне, то и дело поглядывала в узкую щелочку раздвинутой занавески. Сердилась, когда не было его машины. Еще больше, когда она появлялась. А вслух говорила ему при встрече, что оставляю все дела на кухне и скрываюсь, когда вы приезжаете.

Что дала мне ложь?

Чем наградила меня моя нравственность?

Чего добилась я своими принципами?

Этого земляного холма с цветами, под которым навеки уснул человек, заставивший затрепетать меня на пятом десятке жизни?

Человек, дыхание которого придавало мне силы, уверенности, торжества женственности? И все это я не оценила при его жизни. Так мне и надо»…

ОНА открыла дверцу машины и знаками подозвала водителя.

— Едем? — спросил тот, поворачивая замок зажигания.

— Да, — нервно ответила пассажирка. — Только цветы… Я забыла цветы. Можно?

— Близкий человек? — уважительно спросил шофер.

Женщина опустила глаза.

— Ближе не бывает, — раздался еле слышный шепот. Такси круто развернулось и снова въехало на кладбище.

— Две минуты, — бросила ОНА водителю и подошла к могиле.

Плотно сжав пухлые губы, женщина молча стояла с охапкой гвоздик. Слез на миндалевидных глазах не было. Они были внутри — тайные, горячие, обидные. ОНА постояла ещё некоторое время, затем приблизилась и возложила цветы к изголовью. Выпрямившись, нагнулась вновь, погладила камень.

«Нас сегодня разделяет кладбище. Оно же когда-нибудь и соединит».

— Я не смогла быть с тобой в жизни. Но, будь уверен, буду рядом после. Жди меня.

Бросив прощальный взгляд на могилу, ОНА направилась к машине.

Такси медленно тронулось…