«Совещание куста»

Юрий Пупынин

Совещание куста

Родя ехал на инспектирование. Так сказать, велика честь. Не подумайте, что тут было какое-нибудь ревизорство, - этим здесь и не пахло. Просто один раз в четверть учителя нескольких близлежащих сельских школ собирались в какой-нибудь одной из них на проверку. Как обстоят дела с уровнем преподавания, насколько грамотно пишутся диктанты, знают ли предмет ученики. А то спросишь, что такое деепричастие, а он ни бе ни ме. Да еще смотрит с обидой, словно ему задали вопрос, на который и ответа-то быть не может.

Близость школ между собою определялась просто. Берем карту, ищем райцентр, например, Красногорск. От Красногорска в разные стороны побежали дороги, штук семь или восемь. От каждой дороги отходят дорожки помельче и упираются в деревеньки: Михайловку, Кротовку, Долгие Броды. На севере где-то есть деревня с названием Мгла. Отдельно взятая такая дорога вместе со всеми ответвлениями и прикрепленными на их концах населенными пунктами называется кустом. А что? Получается даже художественно. Особенно когда фиксируется в документах районо. Совещание куста.

Блеснула узкая река Нера, в которой водился хариус. Хариус недолюбливает мало-мальски грязных вод, и поэтому его наличие можно признать некой маркой, а сами такие речушки марочными. Тем более что их не так уж и много.

У Роди почти все было хорошо. Он закончил самарский пединститут, пройдя, как говорится, неплохую педагогическую школу. Преподаватели поговаривали об аспирантуре. Но Родион решил, пока молодой, попробовать черного учительского хлеба. Он отправился в Сибирь, в роскошный Красногорский район с первосортной тайгой и марочными реками. В деревню с глубокими колодцами и деревянным школьным зданием в виде буквы "Г".

Только один у Роди был недостаток: в его голове не умещалась действительность. То ли голова оказалась маловата, то ли действительность неправильно им понима-лась, - он еще не решил. Оба варианта были достаточно неприятны. Но факт остается фактом: действительность, наша мать, так сказать, и кормилица, порою казалась ему настолько чуждой и отталкивающей, что он просто мычал от головной боли, пытаясь ее внутри себя приспособить.

Вы скажете: да он, должно быть, мечтатель. Ну, и шел бы в свои мечты! Витал бы в облаках, как это делают математики, композиторы и вообще теоретики. Но мне кажется, вы предлагаете слишком простое решение вопроса. Вы не учитываете стихийно дремлющего в нас реализма. Мечты? Допустим. Но истинная мечта подлинного мечтателя всегда созвучна реальности. Пусть в окружающем мире нет ничего похожего на его фантазию, а созвучие все-таки есть! Потому что настоящая реальность - это, я вам доложу, нечто такое фантастическое, что просто ужас. Если, конечно, вы (как я надеюсь) не вульгарный материалист.

Родя ни в коем случае не был вульгарным материалистом, но сродство с действительностью ему не давалось, а значит, базы, на которой могла бы вырасти мечта, сколько-нибудь способная его приютить, не было. Нет, мечты были, разумеется, но робкие, не способные поспорить с неприемлемой действительностью. Сам выбор для работы деревенской школы (пусть даже на время) казался со стороны романтическим вывертом.

Автобус прибыл в село, которое называлось Нера. Река тоже была Нера, то есть село и река были тезки. Эта связь радовала. На каждой реке Красногорского района имелся населенный пункт с одноименным названием. Село было как бы столицей реки, ее логически вытекавшим продолжением. Словно, выйдя на берег, река текла далее в человеках, в их бесконечных делах, похожих на первый взгляд на бессмысленную суету. Уже упоминавшаяся деревня Мгла тоже стояла на реке Мгла. Такая действительность вполне укладывалась в голове Роди, который любил природу искренне, хотя порою несколько драматично, наподобие немецких романтиков.

Родя пошел по обсыпанной щебенкой шоссейке, стараясь не соскользнуть в окружающую полужидкую землю. У нерской бабушки, которая в заляпанных сапогах неторопливо двигалась ему навстречу, он спросил, поздоровавшись, где находится школа. Та поздоровалась в ответ и показала рукой немного в сторону от шоссейки. Видно было, что она с трудом удержалась от вопросов. Должно быть, чувствовала, что он спешит. У сибирских бабушек развито чувство такта.

Он действительно почти опаздывал на открытый урок Валентины Матвеевны, опытной и мудрой коллеги, с которой познакомился в Красногорске во время зимних каникул. А то бы постоял с бабушкой на хлопающем ветру, а потом бы чаю у нее напился. Насмотрелся бы фотографий, наслушался бы историй, поразился бы коварству какой-нибудь Павлы, в конце концов великолепно наказанной судьбою за свое злодейство. Родя сам жил в доме одной такой бабушки за три часа автобусного ходу отсюда. Единственное, чего ему недоставало в деревенских бабушках, - это их умения говорить по-итальянски.

Ничего себе претензии, скажете вы. С какой стати бабушкам чужой язык, если они замечательно (получше многих властелинов пера) изъясняются на своем собственном? И будете совершенно правы. Это не моя претензия, а Роди. Да и не претензия вовсе. Так, сожаление. Просто страсть к итальянскому языку иногда мешала ему довольствоваться тем, что он имеет, пусть даже это имеющееся было и изумительным.

Если уж рассматривать этот вопрос достаточно строго, то нужно не драгоценным нашим бабушкам вменять в вину неумение понимать по-итальянски, а следует саму любовь к итальянскому языку считать Родиным персональным недостатком. Этот недостаток не столь значителен, как неспособность отразить действительность, поэтому мы не упомянули о нем сразу.

Вообще знание иностранных языков считается достоинством. Но не в нашем случае. Постоянная тяга к итальянскому языку мешала жить самому герою. "Уж не самомнение ли это?" - задумывался он временами и даже искренне боролся с итальянским языком, обходя, например, стороною кинотеатры. Во время фестиваля итальянского кино один из фильмов с незабвенным Марчелло Мастроянни шел на языке оригинала (с русскими субтитрами), но Родя удержался от посещения. Как это было глупо! Тем более что он рано или поздно проигрывал в этой борьбе и вновь тянулся к потрепанному учебнику с оторванной обложкой.

Показалась двухэтажная школа из белого кирпича, гордость Неры. Родя открыл дверь в учительскую и моментально, даже не заметив как, очутился на середине комнаты.

- А вот и Родион Васильевич, наш опоздайка, - сказала инспектор районо Татьяна Филипповна, всегда держась по отношению к Роде критически.

Это краткое замечание вызвало относительно дружный смех. Родин взгляд заметался по лицам сидящих на стульях учителей, в основном дам за сорок, умеющих и корову подоить и о прилагательных рассказать. Каждая смеялась по-разному, но в основном беззлобно, видя некий юмор в том, что в официальном замечании было использовано не вполне уместное словечко. Но и без особого сочувствия к Роде смеялись коллеги, да и где его взять, сочувствие это? Жизнь учителей тяжела, спасибо, что вообще смеются. Лишь Татьяна Филипповна оставалась бесстрастной.

А Родю домашнее словечко ужалило. Как ни посмотри, оно было оскорбительным. Либо это дополнительный способ унижения: дескать, не достоин он обычной официальной констатации опоздания, ущемим его разговорной характеристикой. Либо же это какое-то панибратство! Опаздываете, Родечка? Ай-яй-яй, дорогой! Что она позволяет?

Татьяна Филипповна продолжала холодно ждать, когда он сядет. Родя, так и не сумев освоить очередной кусок действительности, опустился на стул.

"Nel vostro cuore non c'e' neanche una goccia di amorevolezza..."1 подумал он с тоскою по-итальянски вместо того, чтобы объяснить по-русски, что автобус опоздал.

На открытом уроке зябкость смешивалась с уютом. Семиклассники - их было всего двенадцать (вот преимущество сельских школ) - оробели. Две побледневшие девочки рассказали у доски основные правила о запятых при написании причастных оборотов. Одна из них наткнулась на Родин взгляд, и по ее и так уже белому лицу пошли вдобавок розовые пятна.

Родя, вообще говоря, смотрел на нее рассеянно, не желая смутить, но, заметив такую реакцию, поскорее отвернулся. "А ведь она тоже, наверно, не вмещает действительность, - подумалось ему. - А впрочем, может быть, и вмещает, но только побелев и порозовев. Видимо, краска, выступающая на нашем лице, и вообще сильная эмоция расширяет нашу способность к отражению. Может быть, именно поэтому мне становится так стыдно в тех случаях, когда я не понимаю окружающий мир? И может быть, если мне посильнее устыдиться, то я все пойму?"

Зажурчал комментированный диктант. Коллеги тоже принялись писать в тетрадках - наверно, решили проверить лишний раз свои знания.

Родя посмотрел в окошко. Пришкольное пространство кончалось метрах в двадцати, затем шли дома. Вдоль них женщина в стеганой куртке поленом гнала хмурого, втягивающего голову в плечи мужика. Она что-то кричала, но слова не долетали. Светловолосая женщина напоминала Весну с картины Боттичелли, но только сильно разгневанную. Мужик же смахивал на уличенного в краже вина сатира.

Было пасмурно, но солнце легко угадывалось в тучах, едва не просачиваясь в одном месте настойчивым апрельским лучом. Зато вместо солнца показался во всей красе оранжевый, как морковка, трактор - здоровенный, выше деревенских домов - и неуверенно проехал по улице, воплотив собою огромную тоску по урожаю. Собак почти не было видно, - кому же охота месить весеннюю слякоть. Весеннее рабочее безлюдье. Налетел ветер, хорошенько тряхнув еще сухую, но уже с заметными почками сирень.

Родя ощутил на себе чей-то взгляд. Он решил, что давешняя девочка уже успокоилась и хочет разглядеть чужого учителя: действительно ли он так страшен. Но это Татьяна Филипповна смотрела на него с явно пристыжающей целью, возвращая в класс, на урок, к совещанию куста.

- Положите ручки, - сказала Валентина Матвеевна. - Послушайте, что я вам скажу.

Она мастерски, с таблицами и примерами начала рассказывать об исключениях из правил постановки запятых при причастиях.

Родя искренне восхищался уроком и считал, что ему лишь лет через пятнадцать удалось бы проводить столь продуманные и изысканные занятия. Кроме того, он надеялся когда-нибудь приобрести уверенность Валентины Матвеевны, коренящуюся в глубоком созвучии с действительностью, и прекратить наконец страдать от проклятых диссонансов.

"Valentina Matveevna, Lei e' una stella a cui sto aspirando"2, мысленно обратился он к ней на языке, который не шел из головы.

Этот язык мог дремать в нем неделями, и вдруг как встрепенется, горячо проговорит что-нибудь свое сквозь сон и уляжется опять. В деревне особенного места итальянскому не было. Каждый день три-четыре урока, проверка тетрадей, целый узел школьных забот. Часто бывало, что Родя так и не добирался до заветной ободранной книжки. Но перед сном он вспоминал какую-нибудь важную фразу, вроде "Ciascun siegua il suo stile, io sieguo il mio"3. После этого блаженно засыпал.

Но Родя знал, что когда-нибудь итальянский язык пробудится в нем, и даже немного боялся этого. Полный сил и музыки, тот хлынет в мир, направляясь к полям, деревьям, домам и людям. Родя опасался обратиться к своей домохозяйке бабе Марфе со словами:

- Buon giorno, la cara nonna! Le contero' una bellissima canzione italiana: St-Lucia4 .

И спеть. Дальнейшие шутки проснувшегося итальянского языка страшно было даже представить.

Коллеги отнеслись к уроку Валентины Матвеевны неоднозначно. Все, как одна, сошлись на том, что первая часть была затянута.

- Валентина Матвеевна, ну, вы как хотите, но длинным началом вы их расхолодили.

- Девочки очень хотели выступить, - оправдывалась проверяемая. Рассказали в деталях все, что знают. Жалко было останавливать.

- А комментированный диктант? - вступила Татьяна Филипповна. - Текст очень неровный! То трудный, то легкий, то трудный, то легкий. Комментирующие ученики ставятся в неодинаковые условия. Простые предложения надо было повыкидывать.

- Но это же Гончаров! Как я могу?

- Ну, и что? Да он только вам спасибо сказал бы, если бы узнал, для какого дела вы его сократили. Небось грамотного народа все хотят, а поступиться чем-нибудь для этого не желают, - выбранила Татьяна Филипповна неповинного Гончарова.

- Можно мне сказать? - поднялся Родя. - Мне кажется, в уроке Валентины Матвеевны все было на месте: и начало, и продолжение, и конец. Но я хочу остановиться на первой части.

Он сжал кулаки, вызывая в памяти институтские лекции, и лихо продолжил:

- В первой части мы видим отклик учеников на новый материал предыдущего урока. Это проявление обратной связи в процессе преподавания, без которой добиться успеха немыслимо. Как взволнованно они говорили! Сколько приводили примеров! Перед нами просто образцовые ответы. Видно, что учительское слово упало на благодатную почву. Вот так один урок перерастает в другой, другой в третий, а все вместе они формируют единый учебный процесс.

Звучало все это жутковато, поэтому Родя тихо добавил по-итальянски:

- Si devono annaffiare i gigli crescenti nel giardino primaverile1.

После этого совсем смутился и сел. Некоторое время было тихо.

- Что это вы такое последнее сказали? - сухо спросила Татьяна Филипповна.

Родя мысленно перебросил фразу на русский, проблемы в этом не было, но вслух произнести ее не смог. В такой обстановке она почему-то звучать не хотела. Кроме того, идея поливки цветов казалась слишком обыденной, даже тривиальной. Наконец, в Сибири в апреле цветов на клумбы еще не высаживают. Дай Бог, в начале мая.

- Ничего особенного.

- Как это ничего особенного? - Возмущенная инспекторша даже повернулась к учителям за поддержкой. - Вы, может быть, нас всех обозвали как-то, унизили, выразили сомнение в квалификации - и ничего особенного? Какое высокомерие!

Родя не мог согласиться с таким обвинением и тоже обратился ко всем присутствующим:

- Извините, пожалуйста! Я ничего плохого не имел в виду. Смысл там был такой, что если вы, например, зашли в весенний сад, то не надо наступать ногами на молодые росточки.

- Ну, спасибо, Родион Васильевич! Грубые мы, значит, и нечуткие. Я так и знала! Попираем ногами молодое поколение. Это мы-то! Которые отдаем все силы на его полноценное образование и воспитание!

В общем, стало только хуже. "Che fingo? Che ragiono? - подумал он с грустью словами старинной арии. - Dove rapita io sono dal torrente crudel de' miei martiri? Misera Rodiono, ah tu deliri!"2

С этим итальянским всегда так. Будучи прекрасным сам по себе, он только все запутывает, когда начинаешь его применять. Каши с ним не сваришь, все время ждешь сюрприза. Вот еще поразительный пример. Уже перед отъездом в Красногорск нашему герою позвонила знакомая преподавательница фольклора:

- Родя! О вашей неразделенной любви к итальянскому на факультете ходят легенды. У меня для вас сюрприз: сюда приехала моя коллега из Италии, она занимается русскими сказками. К сожалению, стоянка ее парохода всего четыре часа. Сейчас мы собираемся в пединститут - она желает на него посмотреть. Если хотите, приезжайте! Хоть словечком перекинетесь.

Родя жил далеко от Волги, на Безымянке, поэтому пришлось добираться с пересадками целый час. Душный трамвай нарочно медлил, задолго до перекрестка начиная лениво тормозить, и, естественно, получал на светофоре красный свет. Это было подло! Но, кроме Роди, никто никуда не спешил, была вторая половина воскресенья и начало знойного августа. Последнюю часть пути Родя вовсю бежал, опасаясь упустить неслыханную возможность.

Наконец он ворвался в родное здание, полное прохлады. Итальянка уже собиралась уходить. Ей было под сорок, она была миловидна и решительна и сразу задала ему какой-то длинный вопрос. Вопроса он совершенно не понял и поздоровался:

- Бона сэра, синьора.

Она нетерпеливо кивнула и стала ждать. Он сказал несколько фраз, которые хорошо знал. Вроде того, что вопроса не понял, но приветствую вас в нашем городе. И так далее. Она пожала плечами и снова пустилась задавать вопросы, даже проговорила небольшой монолог нарочно четко. Родя все равно ничего не понимал, хотя пытался что-то лепетать в ответ. И тогда она сказала по-русски:

- Тут какая-то ошибка. Мне очень жаль. Но язык, который вы учите, не итальянский. Это, наверно, какой-нибудь другой язык. Простите, мне нужно на пароход.

И удалилась под руку с молодой фольклористкой, которая, обернувшись, пожалела Родю большими карими глазами.

Он стоял, холодея от ужаса. Так вот он какой, этот итальянский язык! Очередной сюрприз приготовил своему докучному обожателю! То, что он, может быть, и не итальянский вовсе. И как все правдоподобно! У учебника не хватает обложки, на которой было проставлено название языка, и первых страниц тоже. Подлинных текстов Данте и Петрарки наш герой тоже не видел, только еще собирался на них замахнуться. Короче говоря, он по-настоящему не дерзал! И вот получил по голове. А что если он только что говорил с прапрапрапраправнучатой племянницей самой Лауры?

Нужно было скоро уезжать в Красногорск (до него было три дня на поезде). Провести обстоятельное расследование вопроса о языке Родя не успел. Но, помучавшись, продолжал верить, что язык итальянский. А что ему оставалось?

После совещания и обеда в школьной столовой кустовое объединение учителей в полном составе пошло по дощатому тротуару к шоссейке. Валентина Матвеевна тоже шла к автобусной остановке, чтобы проводить гостей. Сегодня после долгого обсуждения ей присвоили звание учителя-методиста, дававшее прибавку к зарплате. Прибавка не очень большая, но если учесть, что у нее были два мальчика, в третьем и в девятом, и чересчур эмоциональный муж-механизатор, не всегда бывавший на высоте, в смысле впадавший в длительные запои три-четыре раза в год, то очень даже неплохо.

Доски прогибались и пружинили, но нигде не было видно проломов и дыр. Нера могла гордиться хорошей заботой о ногах собственных жителей, а также заезжего люда. Коллеги разомлели после замечательного обеда с жареной курятиной, разговорились, пошучивали. Только Татьяна Филипповна оставалась все такой же бесстра-стной, по-прежнему ощущая себя на страже российского образования.

Вскоре подошел автобус в сторону Красногорска, и все, за исключением Валентины Матвеевны и Роди, уехали. Роде нужно было в противоположную сторону. Он жил на самой дальней веточке куста, которая заканчивалась несказанной деревней Мгла.

- Спасибо, - сказала Валентина Матвеевна.

- За что? - удивился Родя. - Я действительно считаю ваш урок просто блестящим. Вы хороший учитель, Валентина Матвеевна. Это вам спасибо. А учителем-методистом они бы вас и без моего выступления сделали.

- Не в этом дело. Просто иногда работаешь, изобретаешь что-то и вдруг огорчишься: никогда ведь никто не поймет, что ты придумала. Понятно, что делаешь это в первую очередь для школьников, но им, конечно, ни к чему разгадывать, каким способом ты им что-то втолковала. А вы приехали и поняли, и мне тепло стало... Еще хотела спросить: а на каком языке вы сказали вашу странную фразу?

- Раньше я думал, что это итальянский, а теперь уж и не знаю - на каком, - честно признался Родя.

- Все равно красивый...

Она помолчала.

- Родион Васильевич, к сожалению, у меня срочные домашние дела, надо идти. Я бы вас пригласила на чай, но живу на другом краю деревни, отсюда полчаса ходьбы. На автобус опоздаете.

Родя довольно долго ехал в свою Мглу. Он то придремывал, то всматривался в лежавший между лиственницами снег, уже потемневший и состарившийся. Он думал, что баба Марфа, наверно, уже сидит у окна и смотрит в конец улицы, не появился ли ее вечно витающий в облаках жилец. Потом Родя опять вспомнил утреннюю нерскую бабушку и пожалел, что не поговорил с ней, не дал пищи ее светлым любопытствующим глазам. И сам не послушал излюбленных сибирских историй. Снова увидел серьезную и ясную Валентину Матвеевну, трижды оглянувшуюся на него, пока уходила.

"Il mio cuore e' con voi!1 - шевельнулись в сердце слова. - Il mio cuore e' con voi"2.

Весенний ветер наконец прогнал тучи, и на потемневшем небе зажигались первые звезды, сразу расширяя земные дали на миллионы, даже миллиарды километров.

Грусть охватила его, сладко раздирая сердце. Но почему? Почему только по-итальянски я могу сказать, что я их всех люблю? Как странно, что это невозможно произнести вслух по-русски, глядя напрямую в глаза нерской старушке, бабе Марфе, Валентине Матвеевне. Так, как говоришь за обедом: "Дайте, пожалуйста, соль". Ведь это так просто!

Он снова - в который уже раз, - попытался негромко выговорить по-русски: "Мое сердце с вами!" Но ему опять не повезло: только что-то наподобие короткого мычания или стона выскочило из его груди.