Менахем Тальми Из "Яффских рассказов" (любительский перевод)
Таблица умножения Брахи Амбуланс
Хаим Бен Порат-большой мальчик, и аппетит слава богу, только туповат.
Что тут сделаешь. 15 лет румын Яков, из велосипедного магазина, ждал ребенка, и когда уже совсем дошел до ручки, ему наконец-то удалось взять «кассу» у своей благоверной.
Послал Бог ребенка, да какого! — 6 кило 150 грамм, волосы как у подростка после бар мицвы, два передних зуба, а его «добро пожаловать» — настоящее благословение небес, как у дембеля. Во время обрезания моэль потребовал двойную плату.
Чего вдруг? — Двойной размер — двойная плата.
Хаим Бен Порат — хороший мальчик, из школы сразу бежит помогать папе в магазин.
Заклеивает проколы, меняет спицы, надраивает металл. Только башка бетонная: пора школу заканчивать, не знает сколько будет дважды два.
А кроме того, с десяти лет вся рожа в угрях. И медицина бессильна. Пустая трата нервов и денег.
Старуха Хачура говорит:
— У ребенка горячая кровь. Требуется женщина. Станет хладнокровнее, башка прочистится, прыщи пройдут.
— Какая к черту женщина! — кричит Яков, папа Хаима Прыща, — еще не было бар-мицвы, а уже женщину подавай!
— Возраст не играет роли, — говорит старуха Хачура, которая понимает лучше любых докторов, — главное кровь. Ваш ребенок уже родился озабоченным, это все видели на обрезании. У него горит кровь, надо остудить, — прыщи пройдут, мозги прочистятся, выучит арифметику, закон божий. Можете мне поверить.
— Слушай, что тебе говорит старуха, — наседают соседи, если уж не поможет, то и не повредит.
— Да не умею я такие вещи устраивать!
— Нам бы твои заботы, — говорит Сасон, — друзья не только для выпивки, друзья не оставят в беде. Приводи малыша, отвезем куда надо.
— Куда?! Он у меня один, а пока появился, я чуть концы не отдал.
— Все учтено могучим ураганом, — усмехается Сасон, свозим мальчика к Брахе Амбуланс.
Что бы ни говорили о Брахе Амбуланс, а золотого сердца у нее не отнять. Никогда не делает из мухи слона. Ну да, не первая яффская красавица, даже не первая и в Джабалии. Когда черт голоден, жрет даже мух. Ее зовут Амбуланс, потому как она разруливает любую чрезвычайную ситуацию в Яффо. За счет заведения, можно сказать.
Золотое сердце. Да вот хоть случай с Шимоном Амсалемом. Занимает первое место в первенстве Рамальской тюрьмы по нардам. Берет первое место на межтюремном чемпионате по нардам Рамалла — Шато, поддержал честь коллектива. Начальник тюрьмы премирует его внеочередной 48 часовой увольнительной. Поезжай с миром, приятель, не забудь во-время вернуться. Так уж получилось, что парень прибывает на побывку без предварительного уведомления, с резервуарами под завязку. Куда делась Эстерина? Кто-то говорит, что отправилась в Акко к подруге, кто-то, что к родителям в Ашкелон. Человек получил от судьбы в подарок 48 часов и теперь с такой компрессией в баллонах стоит, как идиот, с высунутым языком, не про нас будь сказано. Звонят в Акко, звонят в Ашкелон, как провалилась. Чрезвычайная ситуация. Настоящие друзья несутся в Джабалию к Брахе, чтобы оказала первую помощь, пока не найдется Эстерина, чтоб только мужик не взорвался.
А Браха Амбуланс, золотое сердце, не то слово, всегда на месте, когда надо.
— Что тут сделаешь, — вздыхает Яков, — забирайте ребенка.
Не поверите, через неделю после визита к Брахе прыщи начали сходить с физиономии Хаима Прыща. На вопрос сколько будет 6 на 6 подумал, подумал и говорит, — около 30.
— С одного раза кровь недостаточно охладилась, — ставит диагноз старуха Хачура.
Яков передал вердикт Сасону.
— Нет проблем, — говорит Сасон, — приводи мальчика.
Через неделю прыщей еще меньше, спрашивают сколько 6 на 6. Выдавливает один из остающихся угрей и говорит — 33. Все на седьмом небе. Не совсем, но гораздо лучше, чем в прошлый раз. Старуха Хачура заявляет, — я вам говорила прочистятся мозги-то, только кровь остудить.
— Ялла[1], Прыщ, мой руки, едем в Джабалию за лекарством.
Хаим, послушный ребенок, молча моет руки и лезет в тачку Сасона.
Через пару дней подваливают в велосипедный магазин:
— Скажи, Прыщ, 6 на 6 сколько будет?
Ребенок думает, давит маленький прыщ за ухом — 34. Яков готов расцеловать ребенка. Какой прогресс!!!
Старая Хачура беззубо смеется:
— Говорила вам, все из-за того, что родился озабоченным. Остудим еще немного и войдет в кондицию.
Сасон и все братаны больше всего в жизни любят делать добрые дела, заливаются счастливым детским смехом.
А Бухубзе говорит:
— Мы из него еще сделаем директора Банка Израиля.
— Ялла, Прыщ, едем в Джабалию, еще разок повторим процедуру.
— А почему вы его зовете Прыщом, посмотрите на его рожу, из сотни прыщей осталась несчастных 5–6.
— Это верно, но в арифметике он пока еще полный осел, — замечает Сасон.
— Ребенок не виноват, — защищает Хачура, — родился с горячей кровью, в возрасте одного дня был похотлив, как 20-летний, станет хладнокровнее, подтянет успеваемость.
Через два дня после поездки заглядывают в велосипедный магазин проверить здоровье малыша.
— Прыщ, иди сюда, сколько будет шестью шесть?
— 35.
— Тепло, тепло, — орет Бухубзе.
— Еще одна заморозка, и ребенок выздоровел, — выносит вердикт Хачура.
— Можете называть меня ненормальным, если в следующий раз ребенок не даст правильный ответ, — радуется Сасон.
— Ялла, Прыщ, мой руки, едем в Джабалью, какой ты нам всем дурдом устроил.
Через три дня приходят проверить окончательно ли остудилась кровь, и прочистились ли мозги?
Вот увидите — в этот раз правильный ответ.
Заходят в магазин, мальчик заклеивает проколы.
— Подойди-ка, Прыщ, сколько будет шестью шесть, — спрашивает Сасон с опаской.
— 37, - отвечает Хаим, потупив взор.
— Сколько? — Орет Сасон, и его глаза вылезают из орбит.
— 38, - тихо говорит Хаим Прыщ.
— Подними свои лупетки и смотри мне в глаза! — рычит Сасон и берет в руки шведский ключ.
— Сжалься на ребенком, — взмолился Яков, — у меня один такой.
— Какая жалость? — орет Сасон, — этот маленький маньяк кидает нас на голубом глазу. Положитесь на меня, врет нам в глаза, всех крутит на своем «добро пожаловать».
— Хороший мальчик такого никогда не сделает, — говорит Яков.
— Разреши-ка мне съездить этому маньяку пару раз по морде, чтобы перестал нас крутить на своем «милости просим».
— Хорошо, — говорит Яков, только осторожно, второго у меня нет.
Черт бы взял этого румына! Сколько грусти и усталости в его глазах.
И так тихо у всех защемило сердце. Сасон поднимает руку и отвешивает затрещину средней величины.
— Шестью шесть, сукин сын, и чтобы точно!!! — орет Сасон.
— 36, - скулит Хаим, потупив глаза.
— Я вам говорил, что он крутит нас на своем «милости просим», — ржет Сасон.
— Подними-ка немного голову и подойди за добавкой, сколько будет пятью пять?
Вторая оплеуха в 6 баллов по шкале Рихтера обрушивается на физиономию ребенка.
— Пятью пять! — вопит Сасон.
— 25, - мямлит Хаим Прыщ.
— Как! Как он нас наколол! — Сасон хватает мальчика за ухо, — а сейчас — восемью восемь!
— 64, - бормочет Хаим.
— Когда ты выучил таблицу умножения? — рычит на него Сасон.
— С первого раза после Джабалии.
— А какого черта ты нас всех тут крутил на своем «добро пожаловать»?
Хаим молча рассматривает пол.
Сасон опять хватает шведский ключ:
— Отвечай хитрожопый придурок! или я тебе разобью тыкву, какого черта ты нам голову морочил все время.
— Я боялся, что вы больше не возьмете меня в Джабалию, — мямлит ребенок.
Все тупо смотрят друг на друга, старая Хачура сухо смеется и говорит:
— У этих мужиков только одно на уме, только одно.
Браха Амбуланс выходит замуж
Дело было так:
в первом такси едут невеста, жених, папа и мама. Во втором такси пятеро из Яффской группировки. Вереницу замыкает мерс Соломона с четверкой. На пропускном пункте в Аэропорт сигналит полицейский первому такси с чемоданами на крыше — проезжай. Но когда он засовывает голову во второе такси, кажется ему, что есть внутри две-три откуда-то знакомые рожи.
Может быть с конкурса мужской красоты, что обычно висит на стенке в полицейском участке. Та же картина в "Мерине" Соломона. Слово за слово, вопрос за вопросом, документ за документом — дает проехать. Но тут же звонит дежурному в отделение аэропорта. Дежурный хватает телефон и говорит что-то офицеру Илани, который немедленно хватает фуражку, рацию и несется в зал встречающих. Ну а кого он там видит, вы уже знаете.
— Господин Соломон, — говорит начальник Илани, я вижу ты привел ведущую десятку сборной Яффо. Собираетесь устроить у меня небольшой турнир?
— Привет господин Илани, — говорит ему Соломон, — сдается мне целый год не виделись. О, я вижу тебе навесили новую звездочку на погоны, чтобы все у тебя было благополучно.
— Ты умный человек, господин Соломон, — говорит ему начальник Илани, — скажи-ка мне, что бы ты сделал на моем месте, если бы увидел самых милых и приятных типов из Яффо, прибывающих сюда без предварительного уведомления, ты бы сразу объявил чрезвычайное положение или подождал пару минут?
— Дхиль Аюнак[2], — говорит ему Салмон, — люди только зашли проводить невесту, которая едет в Турцию со своим женихом.
— Кто жених? — Спрашивает Илани.
— Борис Аплало, джентльмен из Турции, ты с ним не знаком. Но невесту ты наверняка помнишь, еще с тех пор, когда работал в Яффо. Браха Амбуланс.
— Браха Амбуланс выходит замуж?! — начальник поднял глаза.
— Совершенно официально, на простыне из раввината!
— Поздравляю, — говорит начальник Илани, — а вы не замутите ли мне тут заодно какую-нибудь подлянку?
Даю слово, — говорит Салмон.
Все началось с объявления в газете: турист из Турции, вдовец, состоятельный, заинтересован в кошерной девственнице. Объявление принес красавчик Анджель, который каждый день читает газеты.
— Нужно поинтересоваться, — говорит красавчик Анджель, — может можно будет высосать из этой "пустемы"[3] немножко грошей.
— Слушайте у меня обалденная идея, — говорит Салмон.
— Какая?
— Браха Амбуланс!
— Что с ней?
— Мы ее выдадим замуж.
— С какой радости? — спрашивает Сами.
— Черствые вы люди, — говорит Соломон, — когда вам надо, она никогда не говорит вам "С какой радости?".
И действительно, кто может сравниться добротой с Брахой Амбуланс, когда в Яффо назревает чрезвычайная мужская ситуация, кто мгновенно решает проблему?
Браха Амбуланс.
Если надо немедленно выпустить пар, получает вызов, приезжает немедленно, как амбуланс.
Назовите мне хоть одного из Яффской группировки, кто хоть разок не расслаблялся с Брахой.
Когда у Салмона есть идея, все принимаются за работу.
Даже болгарин Гораций, отличная сваха, про которого говорят, что может поженить железную проволоку со змеёй.
В тот же вечер зашел Гораций в греческое кафе и говорит:
— Дело серьезное, турок этот Борис Аплало, 72 года, живет в Измире, сидит на куче бабок и имущества, ходит в шкарах, набитых золотом, полтора года вдовец, хочет безотлагательно жениться. Кто невеста?
— Браха Амбуланс — говорит ему Салмон.
Болгарин издает три ломанных смешочка:
— Я вас серьезно спрашиваю.
— Какие шутки, — звереет Салмон — Браха Амбуланс.
— Но старый хрыч хочет девственницу из хорошей семьи.
— Получит согласно описи, — говорит Салмон.
— Извини, — говорит болгарин, — ваша Браха уважаемая женщина, но девственность никогда не была ее сильной стороной.
— Расслабься, все под контролем.
— А семья, — вздыхает болгарин, — никто не знает ни маму ни папу, и для всех будет лучше, если и не узнают.
— Умоляю, Гораций, — говорит Салмон, — пока еще не было дела, которое бы у нас не выгорело.
— Да действительно, — соглашается болгарин, не было такого. — А как ты ее запечатаешь?
— Проходили, — говорит Салмон.
— Как это? — глаза болгарина недоверчиво прыгают.
— В Герцлии есть доктор, лечит проколы, мы уже посылали ему сестру Гази.
— Взял 4 тысячи лир, сукин сын, — вздыхает Сами.
— Но сделал работу, комар носа не подточит, — говорит Салмон.
— Лучше новой — усмехается Анджель — самый опытный жених проглотил.
— Ну ладно, — говорит болгарин, — допустим, вы ее залатаете, а что с семьей?
— Хватит болтать, Гораций, еще не было дела, которое бы у нас не выгорело. Ты только подними свою задницу, начинай обслуживать клиента.
Болгарин ушел, а Сами спрашивает:
— Где мы ей достанем семью?
— Немас проблемас, — отвечает Салмон, — каждый в Яффо что-нибудь пожертвует для дела. Румын Яков из велосипедного магазина пожертвует семью. Он немного религиозный и у него неплохая хаза. Все очень удачно, а теперь за дело.
В тот же вечер красавчик Анджель отправился переговорить в доктором в Герцлии, а Салмон отправился по магазинам: — Невесте нужен будет текстиль на прикид и шкары. Не пойдет же она голой и босой под хупу.
Сасон отправился к румыну Якову, который намеревается стать счастливым отцом брачующейся.
— С какой радости!!! — вопит Яков, — Браха Амбуланс моя дочь?!
— Не ори, мамалыга, — успокаивает его Сасон, — помнишь, когда надо было вывести прыщи с морды твоего либидозно горящего тупого отпрыска, который не знал сколько будет дважды два. И тебе сказали, что только женщина может помочь. Ты тогда спрашивал — с какой радости? А теперь, когда девушка нуждается в небольшой услуге, ты корчишь морду как чиновник в налоговом управлении?
— Ладно, — говорит Яков, чуть не плача, — но у нас другая фамилия.
— Мне бы твои заботы, — говорит Сасон — девочка родилась сиротой. Сирот иногда удочеряют, не так ли?
— Черт с вами, — говорит румын, — но мне нужно посоветоваться с женой.
— Не о чем беспокоиться, иди домой и скажи чтоб готовила комнату и кровать для нового ребенка. Приведем ее через пару дней.
Первый же магазин, куда зашел Салмон, магазин женской одежды господина Капусты.
— Какая честь, какая честь, — Капуста прыгает из-за прилавка, — чем обязаны, господин Салмон?
Салмон сообщает ему историю, говорит:
— Нужен комплект текстиля для девушки. Понимаешь, немного одежды, красивое вечернее платье, черные трусики с дырочками, и белое платье для хупы с божьей помощью.
— Головой отвечаю! — говорит Капуста, — получите самую большую скидку.
— Отдыхай, хабиби, — говорит Салмон, — никто не говорил о скидках.
— Будет скидка, будет — настаивает Капуста — я с тебя гроша прибыли не возьму.
— Кто тут говорит о прибыли — все бесплатно, — сообщает Салмон.
Капуста валится на стул, утирает пот со лба: — Такие комплекты, это много косых.
— Знаешь, Капуста, ты говно. Забыл, как недавно, когда твоя жена была больна целый год, и ты, чтоб у тебя сера выскочила из ушей, пришел к нам и ныл что делать. И мы так, можно сказать, лардж он-зе-хаус, отвели тебя к Брахе Амбуланс. Вышел от нее как новенький, и как сверкали твои глазенки. Кто-нибудь с тобой говорил о скидке, о прибыли? Тебе сказали — иди домой, хабиби, наполнишься, приходи снова.
— Умоляю, Салмон, — не ори, еще жена услышит.
— Мне не надо кричать, потому что я сейчас пойду и расскажу ей все тихо. Посмотрим, что она думает о своем муже.
— Свят, свят, свят!!! — Капуста вскакивает со стула, — приводи девушку потихоньку, оденем ее как принцессу. Забудем о счетах.
Тем временем звонит болгарин:
— Говорю из отеля Хилтон, из комнаты жениха. Пассажир теплый, организуйте стрелку, пусть заценит товар.
— Заметано, — говорит Салмон, завтра вечером в доме родителей невесты.
Жако держит салон красоты, ему не надо объяснять, кто такая Браха Амбуланс. Свою обкатку как мужчина Жако прошел у Брахи, а заодно подучил несколько французских приемов, которые очень помогли ему в в дальнейшей общественной жизни.
Жако это вам не Яков и не Капуста:
— Не беспокойтесь, приводите девушку после закрытия. Весь персонал работает сверхурочно, утром получите не девушку, а бонбоньерку.
Старая Хачура тоже протягивает руку помощи, говорит Соломону:
— Приводи девушку, научу ее вышивать. Эти турки тащатся от вида девушки, которая сидит и вышивает. Это признак, что она из хорошей семьи и у нее нет мушек в голове.
Соседи говорят жене Якова:
— Не волнуйся, золотко, мы тебе приготовим кушанья, из тех что любят в Турции, старый хрен оближет пальцы.
И так за несколько часов перед тем, как Аплало должен прибыть в Яффо, накрывают умопомрачительный стол. И Браха, которую не узнать после процедур у Жако и платьев от Капусты, скромно сидит в углу и вышивает большие деревья и маленьких собачек, как ее учила старая Хачура.
Ровно в 20.00 прибывает такси. Первым выходит болгарин, за ним турецкий гость — маленький, жирный, в цилиндре шапокляк, галстук бабочка, золотая голда на брюхе, в руке изящная тросточка с серебряным набалдашником.
Яков с женой приветствуют его на пороге. Наверху ждет невеста, Салмон в качестве дяди и несколько корешей из яффской команды, прикинувшиеся дальними родственниками и кузенами.
Большая яффская семья, ничего не скажешь.
Старая Хачура дает Брахе последние наставления:
— Слушай золотце, — ты все время вышиваешь. Только когда жених подойдет, ты отложишь вышивку в сторону. Если он подаст тебе руку, тоже протянешь ему свою. Но ни в коем случае не поднимаешь глаз. Ты очень стыдлива, и совсем не привыкла к посторонним мужчинам, моим врагам как не привыкла. И на минуту задержи дыхание, чтобы у тебя покраснело лицо, как-будто от стыда.
Через пару дней болгарин говорит:
— Турок теплый, хочет закрыть дело.
Салмон на правах дяди едет обговорить условия. Жених обязался записать на невесту большой дом в Рамат Гане, небольшой земельный участок в Нетании, а также золотых украшений весом несколько карат. Привели адвоката, чтоб поставил официальную печать. Но прежде старик требует, чтобы в договор внесли пункт о девственности. Адвокат немного в курсе дел: немедленно покрывается легкой бледностью.
— Нет возражений, — говорит Салмон, — контора пишет.
А теперь старик хочет взять девушку на прогулку по живописным окрестностям, может в кафе, может быть даже в синематограф.
— У нас в семье, — отвечает ему Салмон, — не принято девушке до свадьбы разгуливать с мужчинами одной. Если тебе приспичило в кино, ладно, но кто-нибудь из семьи пойдет с вами.
— Пошли с нами, — предлагает турок.
После кино заходят в кафе, назначают свадьбу через три недели. Потом отправляются проводить "папика" до отеля.
Возле двери, старик спрашивает Салмона:
— Ну теперь, когда все формальности соблюдены, не будет ли семья возражать, если жених поцелует невесту.
— Теперь все в порядке.
Старый турок берет голову Брахи в свои руки, встает на пуанты и замачивает ей поцелуй. А Браха, у которой в этот момент видно моча стукнула в голову, быстро делает два маленьких кружочка своим языком, как обычно. Старик, не привычный к таким номерам, начинает трястись, откидывается назад.
Салмон поддерживает его сзади, чтоб не брякнулся и шипит Брахе на ухо:
— Ты что творишь, сука, старик получит инфаркт до свадьбы.
— Ой забыла…
Господин Борис Аплало весь взмок.
Салмон думает про себя — дай мне бог такое либидо в такие годы.
— Хорошая девочка, — говорит турок, у которого до сих пор трясутся ноги, — может немного ускорим свадьбу?
— Невозможно, — парирует Салмон, — у нас в семье обычай: невеста перед свадьбой посещает стену плача, потом ставит свечку страстотерпцу Меиру, а затем несколько дней сидит в пещере у Ильи пророка. Кроме того, надо подготовить платье и пройти курс молодой жены у раввинши.
— Ладно, — вздыхает Аплало, — сколько на это надо? Может подвинем на неделю?
— С божьей помощью, свадьба через две недели.
— Чтобы завтра же отправилась к цадикам, — напирает турок.
В мерседесе Салмон говорит Брахе:
— Завтра в 8 за тобой заедут.
— Правда едем к стене плача? — спрашивает Браха и ее глаза загораются священной радостью.
— Какая стена, едем к доктору в Герцлию ставить заплату. Надо закончить дело, чтобы не было сюрприза на 90-ой минуте.
Нет такого дела, которое бы невозможно было устроить в Яффо, как говорит Салмон.
Отгрохали свадьбу — не поверите: 3 фотографа, 4 оркестра, 500 гостей.
Можете мне говорить про яффскую команду что хотите, но какие подарки привезли! Конечно, заплатили не за все, но кто считается в таких случаях. Хазука хотел даже подарить "бьюик", почти новый с кондиционером, кассетником и всеми прибамбасами.
Но Салмон сказал ему:
— Ты псих, решил спутать в последний момент молодую чету с полицией?
А после свадьбы 20 такси провожали молодых до отеля. Все встали в очередь поцеловать невесту перед тем, как она поднимется со стариком в комнату.
Салмон, целуя невесту, шепчет ей на ухо:
— Слушай, шлюха, не своди старика с ума, не вздумай показать ему свои французские штучки, подумай о его возрасте.
А сейчас они стоят на балконе в аэропорту и ждут, пока самолет отчалит в Стамбул. Как только самолет берет разбег, братаны достают из кармана платочки и машут на прощанье.
Начальник Илани смотрит и не верит своим глазам. Когда самолет исчезает вдали, и бандиты поворачиваются, чтобы уйти, подходит к Салмону и говорит:
— Если я не ошибаюсь, у вас слезы на глазах.
— Глупости, — мотает головой Салмон, — просто немного пыльно…
Можете говорить о яффских братанах что хотите, но где-то там, под трико и медальонами, у них бьется маленькое сердце.
Как это делалось в Америке
Жарко летом. Жарко до одури.
Встаешь рано утром, может в 10, может в 11, и уже весь потный. Ищешь воздух, нет воздуха, лето, черт бы его взял, лето сожрало весь воздух. С трудом удается подняться с кровати, да и какой там сон, когда и ночью такая жара. С трудом идешь по улице. Ну и куда спрашивается можно пойти летом?
В греческое кафе, принять пару банок пива, пока жара тебя окончательно не угробила. Этот грек сверххитрожопый каждый год обещает поставить кондиционер. Лето прошло — забыл обещание. Жаба душит его зимой ставить, простоит без работы заржавеет.
Жарко летом, с ума сойти как жарко, с утра доползешь до кафе Грека, свалишься на стул, из последних сил орешь:
— Ну тащи уже пиво, тащи!
Сидишь пьешь, говорить нет сил. Такая жара.
Наконец Мансур не выдержал:
— Может смотаемся за кордон, пока жара не спадет?
— Куда двинем? — говорит Сами, и вытирает пот рубашкой.
— Может заедем во Францию? Можно тормознуть в Монте Карло, сгонять партийку-другую на зеленом сукне.
— Боже упаси! — говорит Красавчик Анджель, нас же там накрыли со второй колодой…
— Да брось ты, — возражает Мансур, три года назад, кто ж это помнит?
— Сюрприз!!! Там держат специальных людей, вся их профессия — это запоминать физиономии. Сидят по углам, не двигаются, не устают, только запоминают, запоминают. С ума можно сойти, какая у этих сук память на лица.
— Ну и когда тебя вспомнили в последний раз? — спрашивает Сами.
— Полтора года назад, проездом из Рима в Марсель, когда мы навещали пацанов Жужу. По дороге Халифа предложил задержаться в Монте-Карло, метнуть банчок. Ну а почему бы и нет. Вечерком зашли в казино, не успели усесться как следует, как уже подгребает корсиканец, спрашивает:
— Месье, где ваше пальто?
— Сдал при входе, там же, где и все сдают.
— Превосходно, — говорит, — возьмите, пожалуйста, ваше пальто и отправляйтесь домой.
— Да в чем дело? — спрашиваю я их.
— Да прошлый раз ты тут немного нагадил, — отвечают.
— Да что ты говоришь? — вздыхает Сасон, — значит в Монте-Карло стремно.
— Может, Лас-Вегас? — предлагает Молико.
— Боже сохрани! — Подпрыгивает Ахион, не помнишь, как нас замели, когда мы кормили автоматы жетонами вместо монет.
— Думаешь, нас помнят?
— Если французы запомнили, то почему бы и американцам не вспомнить?
Тогда Молико предлагает:
— Поехали в Лейк Тахо, мой приятель там был, говорит, просто ураган.
— А где это Лейк Тахо?
— Америка.
— А казино там имеются?
— Лас Вегас супротив Лейк Тахо, все равно, что плотник супротив столяра.
Тогда Мансур спрашивает:
— Скажите, только правду, из наших там кто-нибудь уже был? Кто-нибудь там уже нагадил?
— Слава Богу, никого не было. Отлично, поехали В Нью-Йорк, навестим команду Профессора, там нам скажут, как до Лейк Тахо добраться.
— Клево, — соглашаются все, — только бы смыться от этого лета, пока жара нас всех не доконала.
В тот же вечер отправляются за Румыном, который продает билеты на самолет за пол-цены. Половину от половины платишь на месте, остальное на платежи. Если попался, гонит бабки обратно, — надежно как в банке.
Хочешь Нью-Йорк, рисует Нью-Йорк, скажешь Франкфурт, изобразит Франкфурт, все, что захочешь.
Добрались до Нью-Йорка, сразу берут такси до ресторана Марселя из Бат Яма.
Только вошли, Марсель выскакивает из-за стойки и попадает в объятия Мансура:
— Смотри как Бог слышит мои молитвы.
— О чем молился?
— Господи Боже, пошли сюда яффскую команду решить мои проблемы.
— Ого, неужели и в Америке есть проблемы?
— И не спрашивай, ещё какие. Сам посуди, купили магазин, вложили все до последних трусов, открыли ресторанчик, мало-помалу начинаем счищать «зеленые». Как в один прекрасный день, что мы видим: какой-то ссаный америкос открывает ресторан точно рядом с нами. И не просто ресторан: за 4 бакса заходишь внутрь и ешь сколько влезет. Не проходит и недели, у нас остается половина клиентов, еще неделя, и у нас четверть. Еще пара таких недель, и мы протянем ноги. Так стоит заплатить вам, ребята, немного "зеленых", чтобы вы уладили мне эту проблему.
— Слушай, оставь нас в покое, — говорит ему Мансур, — люди устали от лета, мы сюда не вкалывать приехали. Почему бы тебе не заказать работу у местных.
— Боже упаси! — говорит Марсель, — с ними начнешь, не знаешь, где кончишь. Каждый месяц будут приходить и говорить, что ты им должен ещё с прошлого раза. Так что сделайте одолжение, возьмите на себя это маленькое дельце.
Не поверите, но в глазах у Марселя стоят слезы. Бедняга в полном отчаянии.
Мансур только выглядит суровым, а на самом деле у него доброе сердце.
— Заметано, — говорит Марселю, — оттянемся в Лейк Таху, на обратном пути что-нибудь придумаем.
Только вернулись в Нью Йорк, Мансур говорит:
— Ялла, пошли поможем Марселю.
— Запалим? — спрашивает Сами.
— Боже упаси!
— Устоим небольшую разборку, переломаем комплект столов?
— Боже упаси!
— Да! А что тогда?
— Чисто отдохнем, похаваем.
Каждый вечер шестеро из яффской команды и шестеро одолженных по случаю Марселем отправляются в "Большое брюхо", заведение конкурентов.
12 голодных мужиков уминают как все 120.
Каждый платит 4 бакса, а съедает на 400.
Занимают столы, наворачивают горы рыбы, мяса, салатов.
На пятый день братва говорит:
— Халас[4], больше не лезет.
— Держаться банда! — командует Мансур, — последний бой он трудный самый, поможем нашему корешу Марселю. Вспомните подвиг Самсона и продолжайте жевать.
У хозяина и обслуги физиономии как на похоронах. А что он может сделать? Все совершенно законно, платят сколько надо, жрут сколько влезет.
Через шесть дней Марсель сообщает:
— Только ночь простоять, да день продержаться, ко мне уже приходили на переговоры.
На седьмой день, только заходят в ресторан, чувствуют засада, носом чуют. Обслуга, у которой вчера были физиономии, как на похоронах, сейчас ржет, как резаная.
Хозяин любезен до безобразия: "Велкам, бойс, велкам".
— Ялла, — говорит Мансур, — приступить к пожиранию, смотреть в оба, быть на стреме.
На третьем подходе к еде, Анджель замечает:
— Шухер, мы в ресторане одни, дверь на замке, никого не впускают.
— Продолжать обжираловку, — говорит Мансур, — открывать рот пошире, смотреть в оба.
После жратвы Мансур командует:
— На всякий пожарный, выходим по-двое, быть готовым к сюрпризам.
Начинают выходить. Обслуга и хозяин провожают у двери, включают дежурные улыбки, спрашивают, как еда, говорят, — большое спасибо заходите еще.
Выходит первая пара, все тихо. Вторая, опять тихо. Идут осторожно по-двое, может за вторым поворотом ждет сюрприз. Ничего. Доходят до отеля, никаких неожиданностей.
Неожиданности начались ночью. По-одному просыпается все команда. Живот болит, не то слово, с трудом успевают добежать до, я прошу прощения, туалета. До утра не могут высунуть оттуда носа.
— Какая засада, — шепчет красавчик Анджель из последних сил.
— Эти маньяки зарядили хавчик слабительным, — говорит Мансур, а сам с трудом дышит.
— Теперь ясно, на кой они закрыли заведение, — охает Мансур, — не пускали других клиентов.
— И как вдруг подобрели к нам эти суки: “Велкам Велкам”, - воет Сами из сортира.
Три дня провели в сортире, фул тайм, высовывали нос на секунду только перехватить воздуха. В одну из передышек Сасон успел добежать до телефона, перекинуться парой слов с Профессором.
— ОК, брат, — говорит профессор, — сиди себе на здоровье на толчке, мы доделаем работу.
В тот же вечер в «Большое брюхо» прибывают полторы дюжины амбалов, не бьют, Боже упаси, ничего не ломают, просто начинают закусывать.
И как закусывать! Яффская команда рядом не лежала.
Через день звонит Марсель, сияет, как жених перед свадьбой:
— Сломались мамзеры, предлагают перемирие. Может совместный бизнес, два ресторана вместе. Никогда не забуду, что вы для меня сделали, и кроме того…
— Я тебя умоляю, перезвони через пол-часика, — говорит Мансур, швыряет трубку и прыгает обратно в сортир.
В день возвращения на родину Марсель решил угостить яффскую команду. И кого он приглашает на трапезу, как не хозяина "Большого брюха", всех его официантов и поваров. А почему бы и нет? Объявили перемирие, скоро станут совладельцами, у всех приподнятое настроение.
Джо, хозяин "Большого брюха", кладет руку на плечо Мансура:
— Я вас прямо зауважал, пожрать вы не дураки. Поначалу думали, день-два и сломаетесь, потом думали еще пара дней, и вы отбросите копыта. Просто спятить, какая выносливость, но все-таки в конце мы вас здорово сделали, да?
— Сделали, не то слово, — Мансур смеется вместе с ним.
— У вас была пара тяжёлых дней, а? — веселится Джо и снова дружески хлопает Мансура по спине.
Все готовятся поднять стакан за перемирие и будущее объединенного предприятия.
— Минуточку, — останавливает их Сасон, — у меня тут есть пара заветных бутылочек из Иерусалима со старой винодельни, на которой делали вино ещё для царя Давида, как раз для такого события.
И он ходит между гостями и разливает вино. Выпивают, благословясь.
— Вандефул! Вандефул! — тащится Джо, — Вино ферст класс, сногсшибательное вино, жалко, что больше нет.
— Не волнуйся, доберемся — сразу же вышлем тебе два ящика.
Сразу после банкета яффская команда выдвигается в аэропорт, успеть на самолет домой.
На следующий день после возвращения в Яффо, все собираются в греческое кафе пропустить по стаканчику анисовой после обеда. Звонит телефон.
— Ялла, живо, — орет Грек Мансуру, — заграница, Нью-Йорк.
— Кто говорит?
— Марсель на проводе
— Ты откуда?
— Из "Большого Брюха". Я тут второй день уже, заправляю бизнесом.
— Купил?
— Какой там, — ржет Марсель, — я тут по вашей милости.
— А мы при чем?
— Да все просто, через несколько часов, после того, как вы отвалили, Джо вместе со всем составом поскакали в сортир. Никогда не видел таких прыжков. Уже два дня с лишним оттуда не выходят, кто-то же должен бизнесом управлять, пока не очухаются. А теперь скажи мне, хитрая твоя морда, как это вы устроили, что они схватили понос, а мы нет? Всем из одной бочки наливали.
— Вино царя Давида, — отвечает Мансур.
— Так и мы его пили.
— Было две бутылки, — веселится Мансур, — вы получили из бутылки в правой руке, а америкосы из той, что была в левой.
— Валла![5] Как они накололись! — радуется Марсель.
— Что поделать, репутация обязывает.
Мачеха Хазуки
Три месяца припаял Его Честь Хазуке. 90 дней нетто, минус неделя предварилки, считайте сами.
Что такое в наше время три месяца, когда лучшие сыны Яффо тянут пятилетки и десятилетки. Не говоря уж о тех, что заслужили пожизненную прописку. Никто и не почешется из-за тёх месяцев.
И когда Его Честь произнес "Суд приговорил подсудимого Якова Бен Хазуку к лишению свободы на срок до 3 месяцев тюремного заключения", все вздохнули фнан[6].
Только судья собрался в канцелярию, и, перед тем, как Хазуку спустили в лифте прямо к «зинзане»[7], все ломанулись к Хазуке, похлопать по плечу, утешить: "Прими поздравления, как это ты прямо между пальцев просочился, пофартило тебе сегодня с раскладом! Чтобы это, торчок ты наш, были твои самые большие проблемы".
А Великий Салмон сказал ему:
— Валлак[8], Хазука, прикинь на хавальник счастливую улыбку идиота, как на четвертом канале. 3 месяца? Короче комариного писка. Помнишь Сами Бурекаса, как ему пришили 15 больших брутто, 10 нетто на круг?
Ну, между нами девочками, большое дело три месяца! Особенно для Хазуки, у которого за плечами гораздо более серьёзные отсидки. Последнее поселение — 2 года нетто в тюрьме Дамон. Эх Дамон, Дамон, какой вид, как на коробке швейцарского шоколада! Но через пару дней этот вид вынет из тебя всю душу, если смотреть на него сквозь тюремную решетку.
Думаете три месяца это немного? Но чего только не случится за три месяца!
Взять хоть Хазуку. Прибыл в тюрьму Рамле за два дня до Рош Ха Шана[9].
Прибыл в статусе наполовину сироты. Мама, мир праху её, отдала богу душу еще когда сидел в Дамоне. Так вот, за два дня До Рош Ха Шана поселился в Рамле, а еще до Суккота[10] обзавелся новой мамой. Может кто и удивится, но не Хазука.
— Видите ли, — сказал своим друзьям, — мой отец болен, не может один заснуть. Когда умерла его первая жена, не сомкнул глаз 4 месяца. Лежа на спине, видел кошмары, на правой стороне — черт хохотал ему в лицо, поворачивался на левый — Лилит[11] напевала ему непристойности в ухо. На животе совсем не мог, из-за, ну как бы это сказать, не мог удержать равновесия. Когда умерла вторая, это уже было в Израиле, не мог сомкнуть глаз целый месяц.
Принесли ему лекарства из больничной кассы. Ничего не помогает. Ни на секунду не задремлет. Отвезли к лучшему Тель-Авивскому доктору.
Доктор вынес вердикт: "Оставьте лекарства в покое, ему нужна женщина, без женщины не заснёт, такой уж у него рефлекс".
Так и появилась моя мама, так я и родился. А теперь когда мать умерла, с ним та же история.
Ну так что удивительного, если человек скоропостижно женится при таких обстоятельствах? Здоровьем не шутят! За три дня до дня посещений, получает Хазука привет от папы: "Я с твоей мамой придем навестить тебя в пятницу".
Друзья советуют: "Причешись, хорошенько побрейся, чтобы мама получила опрятного мальчика".
Как только увидели новую маму, у всех глаза вылезли на лоб. — Что такого!?
Увидели первосортную «сексапилку». Ручная работа, без подделок. Огромные глаза, как экспортные сливы из Стамбула. Не дашь и 25 лет.
Пришла в голубых "трузерах" на "зипере" в обтяжку. Беленькая майка с лэйблом Оксфордского Университета. И майка меньше на два размера минимум, так что выгодно обтягивает грудь. Можете поверить, лучше и не надо, чтобы раскрылись больные глазки.
Даже Хазука, на что привычный к фокусам своего престарелого папы, и тот пропустил два удара пульса, только увидел новую модель, а после этого завопил:
— Папа, это что?
— Это твоя мама, — с достоинством ответил господин Хазука, неприятно удивленный неприличным поведением своего сына.
— Поздравляю, ну ты супер, — сказал Хазука отцу, — в твоем возрасте, такие тяжести поднимать[12].
— Не смей говорить такое про свою мать, — возмутился г-н Хазука, — может, вы познакомитесь наконец?
— Давайте знакомиться, — еле слышно мычит Хазука, сам с трудом дышит. Такое в тюрьме видят только в самых несбыточных снах, посреди ночи.
Да и на воле-то, такое не часто встретишь, просто так, за счёт заведения. Даже у конвоиров, по обеим сторонам решетки, вспотели макушки под фуражками. Хотя было не особенно жарко. Но так напряглись, пытаясь расшифровать надпись на маечке госпожи, что поневоле вспотели.
Только объявили, что посещение закончено, папа говорит Хазуке:
— Ну не будь дикарём, поцелуй маму!
Почему нет, Хазука всегда был послушным ребёнком. Сказано поцеловать маму — с удовольствием. Пригнулся подставил губы к решётке, госпожа тоже наклонилась и поднесла губы к решётке.
— Запрещено! — заорал дневальный, но ещё до того, как он пошевелился, наградила мама нового сына французским поцелуем во весь язык, с надпередвовывертом и двумя проворотами по и против часовой стрелки. Пока подбегал конвойный, глаза у Хазуки закатились и дыхание остановилось. Когда смог продохнуть, первым делом сказал:
— Папа, всегда приводи маму с собой!
Целый день после посещения Хазука отказывался от еды и воды.
— Не хочу перебивать вкус мамы, — объяснил друзьям.
— Да, всеми святыми, ну и бомба у тебя мама, — сказал Нисим Алькобейни, который сидит полную десятку за два вооруженных грабежа, — с такой мамой, не отлучался бы от груди до 50-ти.
— Ми-ни-мум! — прохрипел Йосеф Эзрони, который тянет полную семёрку за половые сношения с несовершеннолетней, совершение развратных действий в отношении другого лица дважды и за проживание на содержании у проститутки.
В день посещений все с нетерпением ожидают увидеть и как следует рассмотреть новую маму Хазуки. Прибыла точно по расписанию. Снова в голубеньких джинсах на "зипере" и маечке на два размера меньше. Конвоиры вывихнули глаза, пытаясь разобрать надпись у нее на майке, и снова начали потеть под фуражками.
— И-м-а-л-е[13],- заорал Хазука, вне себя от радости.
— Вот он наш мальчик, — сказала мама и притянула Хазуку к решётке.
— Йалла, поцелуй маму, где твоё воспитание, только месяц в тюрьме а уже разучился себя вести, — негодует папа.
Хазука, послушный ребёнок, протягивает губы к решётке. Мама, хорошая мама, тянется губами к решётке. — Запрещено! — кричит дневальный.
Но пока он ещё не успел пошевелиться, мама уже подарила Хазуке французский поцелуй с проворотами. Хазука чувствует, как кровь понеслась по венам.
— Йа Алла![14]. До чего же горячая женщина у твоего приятеля, — говорит жена косого Джино, которая как раз стояла сбоку.
— Это не женщина, это мама, — смеётся Джино, который тянет большой трояк, за соучастие в убийстве и запугивание свидетелей.
— Придумай что-нибудь поумнее, — отвечает жена, — это совсем не материнский поцелуй, даже для Парижа.
— Зависит от того, насколько она его действительно любит, — ржёт Косой Джино, — да и мама она ему только месяц с небольшим.
Ночью, после отбоя, все в кроватях, свет погашен, начинают засыпать, вдруг слышны стоны Хазуки: "Мама! Где моя Мама!"
— Ребёнок скучает, ребёнок страдает, — сказал старый Розенцвейг, тот, что задушил свою жену пять лет назад.
— Что ты ноешь! Йа Арс, Муарс![15] — заорал на него Йаков Джимуси, который тянет большой шестерик за попытку убийства, угон и подделку чеков, выдавание себя за другую личность, нанесение побоев полицейскому и запугивание свидетелей, — чего ты плачешь, йа — ахуль-ал-балаат[16], ты разве не катишься отсюда через пару недель?
Но Хазука ничего не слышит под одеялом, ребёнок хочет маму и все тут, ничего не попишешь.
Но как сказал Великий Салмон, маленький трояк — это комариный писк. Подошёл к концу весьма скоро. Папа и мама приехали с утра пораньше забрать ребёнка домой.
Как-только Хазука закончил свои дела в канцелярии и спустился вниз, сразу услышал её голос:
— Вот он, мой мальчик!
Повернулся и завопил: "И-м-а-л-е!" И ринулся как сумасшедший в её объятия! Залипли на пять минут, как старая формаика к штукатурке.
— Слава Богу, слава Богу, как ребёнок полюбил свою новую маму, — подумал отец.
Вертухаи на вышках все взмокли под фуражками, наблюдая родительскую сцену. Подъехало такси, и счастливое семейство направилось в Яффо.
Ночью, только старик заснул, мама встала проверить не сбилось ли одеяло, боже упаси, у мальчика, который только сегодня вышел из тюрьмы, и его наверно мучают кошмары.
Все стало просто чудесно. Папа был счастлив, что у него такая семья, мама была в восторге от своего ребёнка. Каждую ночь приходила проверить, всё ли в порядке. Что делать — мать, это мать. Сын был доволен своей мамой, которая о нём так заботится.
Такое не каждый день случается, и многие по ночам мечтают о такой маме. И как говорил Давид Румын, — мне бы судьба подбросила такую маму.
Но попробуй понадейся на судьбу. В одно прекрасное утро бомба разорвалась в Яффо: взяли маму Хазуки на грабеже заправки на шоссе Квиш Ха Хоф[17].
Сначала все сомневались, да ну, глупости какие, но мало-помалу, её имя стало появляться в прессе. И также написали, что у мадам был сообщник в деле, и ему удалось скрыться с места преступления, и что она держит рот на замке надежнее, чем кружка для пожертвований чудотворца Меира.
Полиция может и не знала, кто сообщник, но в Яффо догадались сразу.
Как только судья произнёс: «Приговариваю подсудимую к 6 годам тюремного заключения, из них к 2 годам условно», завздыхал г-н Хазука: «Что у меня за судьба, опять не сомкну глаз. Нужно найти замену на 4 года, а это непросто».
Яков Хазука на суде отсутствовал, набрал дистанцию за кордон. Чем дальше, тем надёжнее. Но как только суд закончился, вернулся домой без особого шума.
А мама отправилась в тюрьму для женщин, отбывать 4 брутто, что составляет 3 минус 4 месяца нетто.
Через несколько месяцев получила право на свидание.
Перед свиданием, подруги советуют:
— Йалла, причешись, и положи тени, чтобы твой мальчик видел, что его мама держит фасон.
Привела себя в порядок (жаль, что в тюрьме не дают носить джинсы на "зипере" и маечку на два размера меньше).
Только открылись двери, слышат: "Имале!" — и видят, как Хазука несется к своей маме впереди отца.
— Валла, — говорит пожилой Хазука своему сыну, — неужели ты забыл все манеры, поцелуй же скорее свою маму!
Склонились к решётке и мама подарила сыну французский поцелуй на две минуты минимум, так что конвоиры вспотели под формой.
И что странно, жарко не было, еще носили зимнюю форму одежды.
После посещения г-жа Хазука упала на койку и зарыдала.
Подруги собрались вокруг, пытались утешить, успокоить: — Получила всего шестерик, из него отсидишь меньше трояка и отправишься к своей семье.
— Да мне не себя жалко, — отвечает подругам, — я плачу по своему мальчику, опять останется сиротой на четыре года.
Музыкальный момент
Меня зовут длинный Хаимке.
Я с такси "Яффо". Меня тут каждая собака знает, а свищу я сейчас "Ночь на ледяной горе". Каждый раз, когда я ночью в такси еду по Негеву, у меня в
голове мелодия.
Ну я, как вы уже в курсе, таксист с большим стажем. Ну и каждый день слушаю радио в пол-уха. Слушаю я и программу "На ваш вкус".
Можешь мне поверить, я целыми днями слушаю, как некоторые рассказывают, что им по-вкусу и выливают это прямо на радио, порой слушать стыдно.
Каждый в курсе, что Бах — это функция. Это хорошо идет на интеллигентском рынке. Ну и каждый, кто в программе участвует, обязательно помянет Баха.
Утром глянет на соседей, или на своих телок — впечатлил сорванец. Смотрите, смотрите, он с Бахом на один горшок ходил! Не отличишь, как две капли!
Знаешь, я вот клал на соседей, и поэтому я тебе скажу, что Бах не мой бзик.
К примеру, не променяю трех ездок с Бахом на пол-ездки с Хачатуряном.
Почему Хачатурян? Хачатурян — это темп, это мощь с большим вращательным моментом. Это грузовик на 30 тонн с полетевшими на спуске тормозами. Ты только не подумай, что я Баха не уважаю. Ну как тебе объяснить? Бах, скажем, это ролс-ройс. VIP солидно и стильно. А Хачатурян — это "феррари", скорость и "швунг".
Знаю я нынешних интеллигентов, как свои старые носки. Прикидываются, что Бетховен уже не катит, типа слишком заиграно.
Я, вообще-то, к слову сказать, держу и из произведений Людвига в своей личной коллекции.
Во-первых, я имею сантименты за его личную трагедию, за его лопнувшее ухо. Не принимал необходимых мер, и вот, пожалуйста. Тогда люди только с пальмы слезли. Сегодня бы, случись такая фигня с ухом, отстоял бы, конечно, пол-дня в поликлинику, зато потом сестра бы ему в пять секунд все устроила.
Клизма в ухо и порядок. А в те дикие времена, конечно, клизму ставили, только я сильно сомневаюсь, что в ухо. Такие дела.
Так что я люблю у покойного Бетховена?
Глубину и звук. Это что-то! Напоминает мне "мак-дизель" на подъеме в Цфат.
Тянет, тянет и ни одного сгорания впустую.
Вот обрати внимание на его пятую симфонию. Слышно каждый впрыск, как заливается правильная нота. А потом… ту-ту-ту-тум! Слышал?
Это судьбоносный стук всего произведения. Возвращается все время, хороший стук себя всегда покажет. А вот опять стучит. Слышал?
Слушай, сейчас будет "семорфиозо", потише стало. А вот это называется "сморчендо", немного похоже на "семинуэндо", но не то.
Сейчас начнется "ебажио". Не ну че ты ржешь-то. Это не то, что ты подумал.
У тебя дети есть, а? А вот сейчас пойдет "ебиссимо". Мне больше всего нравится звук "глокеншпиля". Просто бальзам на раны.
Ты только не подумай, что я люблю только симфонии. Мотеты у меня тоже нормально идут.
Ты не знаешь, что такое мотет? Я на тебя удивляюсь! Ну ладно, мотет это церковное сочинение, без оркестрового сопровождения, в стиле "контрапункта".
Ну поехали, что такое контрапункт? Не, ну ты вообще, детский вопрос.
Ну вот к примеру это, как клапана с поршнями. Работают не в такт, но вместе охрененная гармония, и это то, что дает мотору жизнь.
А что бывает когда поршень не дает контрапункт с клапаном? Получается диссонанс и горит масло, неприятно, а?
Давай за фортепиано поговорим? После 10 я больше всего люблю фортепьяно.
Это мне как смазка на нервы. Я вот держу и из сонат Моцарта.
Слушай, слушай — это его до-мажорная соната. Секи, какое там игривое "аллегро".
А как тебе "анданте", ну то, что идет в фа-мажоре, отоваривают тебя в самом утонченно-изысканном итальянском стиле.
А это финал, блестяще, да?
А теперь засунь вот этот диск, круто?! Это соната Бетховена до-диез-минор.
Обрати внимание на мелодию. Ну что ты скажешь за Людвига? Крут бродяга!
А теперь прислушайся, как скерцо и трио отколбасят наружу поэтическую угрюмость первой части, и как вдруг она превращается в бушующий пафос и пламенную страсть…
Брат, кто как не Бетховен снимет шоры с твоих глаз.
Ну а теперь, пользуясь случаем, почему по радио не услышишь иранский товар? Это не классика? Что тут стыдиться-то? Чем "токката и фуга" лучше?
Из-за чембало и органа?
Кому как не мне держать из Вронского и Бабина?
Обалденные пианисты. Врубают такой спид, не поймать и с радаром. Настоящее наслаждение.
Ты сходишь? До свидания, заскакивай на музыкальный момент, а?
Звякни в такси "Яффо", там скажут, где меня найти.
Швейцарские часы Абу-Ицхака
В аккурат на Песах Абу-Ицхаку исполняется 85. Найдете время — заходите.
Яффская команда устраивает небольшую хафлу[18] в его честь.
В кафе Грека, арак[19] и пиво гарантированы. В программе барбекью, и госпожа Миранда придет почтить старика танцем живота, просто так, "он зе хаус", она от него без ума.
Говорит: " Наша планета была бы алла-кейфак[20], если бы все мужчины были похожи на Абу Ицхака. Но далеко не все такие, и, действительно, посмотрите в каком мы дерьме."
На Пасху Абу Ицхаку стукнет 85, но старая Хачура цокает языком:
— Кому другому расскажите. Этот похотливый старик врет на голубом глазу, минимум 90. А говорит 85, чтоб не сглазить.
— Чтоб он был здоров, 85! — кривит Хачура лицо, — взять бы и подвесить ему на бейцы все года, что он утаил сверх 85. Пригнуло бы до земли.
85, 90 — какая, в сущности, разница, главное самоощущение. А самоощущение на высоте. Два года назад у него родился сын. От новой жены, Ривки.
И не спрашивайте, старик был на седьмом небе, купил ей золотую браслетку на 300 грамм с двумя красными рубинами.
Притащил коробку настоящего рахат-лукума на два кило с миндалем и розовой сахарной пудрой.
— А теперь — он ей говорит, — ялла, гони вещицу обратно.
А почему спрашивается? Не догадались. Пошла подсказка, ходит порожняком.
Человек без детей, все равно что колодец без воды. Нет ничего полезней для здоровья, по мнению Абу-Ицхака, чем запах младенца дома.
Ну да, запах детских какашек тоже присутствует, но главное, это запах материнского молока — лучший оберег от всех болезней.
Абу Ицхак очень следит за здоровьем. Хочет еще детей, а этой нет и 42 — жалуется Абу Ицхак, — а живот высох. Даю ей еще шанс пол-года, если не отрастит пузо, получит развод.
— Смотри, Абу Ицхак, — говорит ему Сасон, пока они сидят у грека, попивают анисовую за партейкой в лото. — Может, супруга и не виновата уж так-то, тебе-то поди 85. Может статься, что волшебная палочка не работает?
— Это чья палочка? — Лезет в бутылку Абу Ицхак, поднимается со стула и собирается пересесть за другой столик.
— Дхиль аюнак[21], не надо так нервничать, я просто подумал, может….
— Выкинь мусор из головы, у меня эта хреновина, как швейцарские часы, ты вообще в курсе, что такое швейцарские часы?
— Смотри, Абу Ицхак, — Сасон наливает ему немного арака в стакан, — самый лучший хронометр, если у него ослабла пружина, прекращает работать.
— Как? Как? — возмущается Абу Ицхак, — За кого ты меня держишь? У меня пружина, как новая.
— Мабрук, мабрук[22], но иногда, даже если и пружина в порядке, стрелка не так точна.
— Слушай, Сасон! Не полоскай мне мозги, пружина в порядке, стрелка точная, все функционирует сабаба[23].
— Ну знаешь, день так, день сяк.
— Ну это может у вас, у молодых, — возражает Абу-Ицхак, — а у нас, ветеранов, каждый день ТАК. Плесни-ка мне ещё анисовой, а то стакан уже засох-высох, просто райский запах у этого арака.
Госпожа Ривка выходила замуж по сватовству. Сама из Цфата.
Когда ей сказали "Знаешь твой мужчина уже разменял восьмой десяток", завздыхала "Ой-ой, что я с ним буду делать с такой развалиной?"
— Ничего, только постарайся, чтобы он тебя не сожрал с одеждой и ботинками, более озабоченного мужика в Яффо не найти.
И точно, ровно через 9 месяцев и три дня — ребенок, не проходит года — ещё пополнение.
— Алла кейфак, — тащится Абу-Ицхак от запаха материнского молока.
Ривка у него пятая, до этого были госпожа Фортуна и госпожа Виктория. Были еще две, но в Яффо их никто не знает, а сам он и имён не помнит. Говорит, это было ещё при турках.
— Пять жен официально, — вносит поправку Хачура, — но мне бы ещё столько хороших лет жизни, сколько у него было приключений на стороне, после смерти его "милости просим" придется добивать отдельно.
На Пасху ему стукнет 85, Хачура утверждает все 90, пятью годами меньше, пятью больше.
Главное, как человек выглядит! И можете мне поверить, выглядит он отлично. Ходит прямо и тихо, как кот в поисках сметаны. Глазами прожигает молодых девок.
Когда его спрашивают, откуда у человека в твоем возрасте, тьфу тьфу тьфу чтоб не сглазить, такое здоровье, он смеется и отвечает:
— Перво-наперво, чтобы в доме был запах новорожденного, и потом уметь себя ограничивать.
— А ты себя ограничиваешь?
— А то как же, чтоб я сдох, если курю больше полутора пачек сигарет в день. Мне, конечно, хочется еще, но я себя сдерживаю. И с женщинами не надо утрировать. Всегда бери немного меньше, чем тебе хочется. И с выпивкой приходится себя контролировать. Не более пол-бутылки анисовой в день, ну в субботу можно целую. И в еде необходим строжайший контроль. Утром встаешь, ничего не ел целую ночь, голод гложет. Сначала надо выпить кофе, потом сигаретку для затравки. Если на улице солнышко, надо выйти посидеть на балконе, подождать пока не приготовится завтрак.
Женщина спустилась вниз за питами прямо из печки, или за теплыми булочками из "Абулафии". По дороге она проходит мимо тебя, халат полу-застегнут, торопится. Как это заводит мужчину, какую музыку играют кровяные тельца! И тут-то, как раз и находится чертов капкан. Боже упаси заниматься такими вещами натощак, ала-субах[24]. Надо уметь сдерживаться. Иначе полетит сердце.
Сначала кофе, потом сигарета, после еды ещё сигаретку. Выкурить ее на балкончике в полной расслабухе. И только потом можно приступить к упражнениям.
Но пока мы еще и не завтракали. Надо знать что есть, как есть. Очень важно есть медленно, тщательно пережевывая пищу. Поспешность от сатаны. Лучше всего начать с козьего молока с ложечкой меда. Если нет козьего молока, можно йогурт. Хлеб должен быть свежим, лучше всего прямо из печки. Холодный хлеб с утра портит желудок.
Несколько яичек, овощи, маслинки, кусочек сыра, как обычно. Но стоит добавить из теплых блюд, бульончик из суповой косточки и что-нибудь сладкое на десерт. Cкажем, манный пирог, посыпанный сахарной пудрой. Очень подходит для завершения трапезы.
Ну а теперь, если нет дождя или хамсина[25], неплохо прогуляться. Не быстро и не медленно. Очень хорошо повидать людей, посидеть с друзьями за бутылочкой анисовой, поиграть в лото. Только не забыть вовремя вернуться к обеду.
Есть медленно-медленно. Поспешность от дьявола. И не переесть, чтобы не помешало сну.
Отправляемся вздремнуть часик-другой. Открываем глаза на запах кофе, который женщина готовит в кухне. Палкой стучим по креслу, чтобы она была в курсе, что мужчина уже проснулся и ждет свой кофе.
Вот она уже подходит с кофе и кунжутным печеньем. Спокойствие, вот только спокойствие, у нее халат распахнут внизу. Опять кровяные тельца начинают наигрывать. Если ты осел, который ничего не понимает ни в жизни, ни в здоровье, ты конечно сразу же начнешь концерт. Но это-то как раз и есть дьявольский капкан. Так что не вставай, лежи. Жди, пока тебе положат сахар в кофе.
Начинаешь пить медленно-медленно, если ты не слишком возбужден. Выкури фнан[26] еще сигаретку.
— А дальше?
— Дальше ни в чем себе не отказывай. Кончить заповедь. Кончил — возьми маленькую чашечку кофе. Побеспокойся об ужине.
Надень шляпу и отправляйся на свежий воздух с приятелями. Немного воздуха, немного анисовой, немного карт, немного лото. Немного политики и немного поговорить о бабах. Это очень полезно для здоровья, так и подходит время ужинать.
Возвращаешься, усаживаешься, с тебя снимают ботинки, дают тапочки и халат.
Спрашивают: "Как дела, Зая? Садись, отдохни, Рыбка. Вот и ужин готов".
Ждешь пока накроют на стол. Видишь, как женщина наклоняется перед печкой проверить, не готовы ли "марандженес-асадас". В крови пожар, но надо уметь сдерживаться, не то можно подорвать здоровье.
Первым делом скушать в тишине ужин. Потом посидеть на балконе с чашечкой кофе и сигаретой.
Попил? Покурил? Ну теперь можно сыграть на полную катушку. Но медленно-медленно. Ночь длинная. Поспешность от дьявола. Кончить, это святое. Кончил — возьми баночку пива. Глоток свежего воздуха на балконе, и можно отправляться спать.
Боже сохрани спать на животе, моим врагам такие сны. Лучше всего спать на правом боку, чтобы не утруждать сердце.
Так приходят приятные сны о девушках, о еде, ну ты понимаешь.
На пасху Абу-Ицхаку исполняется 85. Официально. Ребята в Яффо готовят пирушку.
Приходите, посмотрите на довольного жизнью человека. Только одна беда: ему срочно требуется запах младенца в доме, а госпожа Ривка немного потеряла фертильность.
— Но до Песаха все должно устроиться налучшим образом, — ответственно заявляет Абу-Ицхак.
Раз в жизни каждый обязан побывать у «Стены Плача»
Стыдно, еще ни разу не видели Котеля[27].
Откладываем с недели на неделю. И каждый раз облом. Какой-нибудь час езды от Яффо, но чего только за этот час не случится!
И в самом конце, когда уже добрались до Котеля, обязательно вмешается нахс[28], перегородит дорогу. Потом, конечно, собираемся в кафе Грека на разбор полетов, пьём, курим, переживаем.
Какой позор, мы обязаны доехать до Котеля. Ладно, в воскресенье, что бы ни случилось, едем к Котелю. В воскресенье садимся в машину Йосефа, и в путь.
Только подъезжаем к развязке Бейт Даган, Бен Шушан произносит:
— Раз уж мы здесь, может заскочим поздравить Шломо Акилу, который с отличием отмотал пятилетку на киче во Франкфурте?
— Валла, мужик-то прав. Как это не зайти на минутку, ну сколько это займет — от силы пять минут, ну десять максимум.
На повороте берем налево и через пару минут тормозим у дома Хромой Леи. Ну теперь-то она не так уж и хромает, а поначалу не могла пройти двух метров без палки, тихий ужас. А все полиция, черт бы их взял. Устроили погоню, а она в формуле 1 не гоняла, впаялась в угол дома, тачка пополам, нога пополам. С трудом вторую половину назад приставили.
Но, слава Богу, с годами ходила все лучше и лучше, хромать перестала, а кличка прилипла. Лея — чистое золото, если у тебя проблема — никогда не кинет. В самом начале их романа Шломо съездил в Германию на пару недель. А влип на пятерик. Ждала без звука, послала всех любителей сладкого подальше.
Только машина затормозила у дома, уже кричат:
— Ахалан[29], а вот и яффская команда.
Заходим, обнимаем Шломо, желаем ему, чтобы несчастья обходили его стороной.
Акила вопит:
— Ялла, Лея, тащи стаканы для яффской команды. Может перехватите что-нибудь на завтрак?
— Боже упаси, зашли поприветствовать человека, которому только что сняли железки.
— Глупости, — говорит Акила, — для начала по-стаканчику. Да и куда вы торопитесь, не на пожар?
— Посмотреть на Котель.
— Как бы я хотела посмотреть на Котель, — оживляется Хромая Лея, которая не так уж и хромает, но страшно поправилась.
— Давай с нами, — приглашает Проспер, — место найдется.
— Куда там, на Акилу находит каждый час.
— А ты как думала, пятерик нетто, мужик под завязку, он ведь мужчина что надо, а? Лев, а? — говорит Тощий Шломо. — Не какой-нибудь там из зоопарка, зверь из джунглей.
— Ну классно, мужики, сворачиваемся, — говорит Проспер.
— Да ты что, — упирается Шломо Акила, — подождите. Солнце ещё высоко. Поспешность от дьявола. Через 5 минут вернутся Яков с Шимоном, выскочили за кубе и бурекасами. Кому это надо, ехать в Иерусалим на пустой желудок? Действительно, день еще молод, ещё даже щетины не появилось. Любой опытный человек понимает, что поспешность от сатаны.
А вот и Яков с Шимоном подошли, с коробками бурекасов и кубе, пикантными салатами и иракскими питами только из печки. Братва постоянно прибывает поздравить Акилу, который отмотал пятерик во Франкфурте от звонка до звонка и вернулся только вчера вечером. Выпивают, закусывают, рассказывают зеканские истории. Так незаметно проходит время.
Професор смотрит на часы, говорит: "Ялла, банда, если хотим успеть взглянуть на «Котель», надо двигать."
— Ауз билла[30]! — говорит Акила, — именно сейчас вам приспичило, когда Шимон с Яковом отправились к Абу Салему за шашлыками? Вернутся через 10 минут от силы, закусите и отправляйтесь.
— Ауз билла! — возражает ему Профессор, — и так поздно.
— Какой там поздно, посмотрите в окно, день ещё не начинался.
Выглядывают в окно — и точно, рано совсем. Пока перекусывают бурекасами, поднимают рюмочку арака, слушают кайфовые байки. Смотрят, как Акила не отходит от Леи. Все время проверяет ее лапами, не пропало ли чего за пять лет отсутствия.
— Акила — настоящий мужик, а? — интересуется тощий Шломо.
— Лев, — смеётся Лея.
— Ну что, лев ночью безумствовал? — спрашивает Шломо.
— Бушевал не то слово, — говорит Яфа-коротышка из дома напротив.
— Было слышно? — смеётся хромая Лея.
— Слышно не то слово, — говорит Яфа-коротышка, — просыпаюсь ночью, все трясется, все гремит. Перепугалась до смерти! Ялла, Давид, — говорю, — вставай, землетрясение. С трудом очухался, смотрит на меня как на сумасшедшую, — какое землетрясение, это Акила выпускает на волю пять лет тюрьмы.
Туда-сюда, возвращаются Яков и Симон с пластиковыми коробками, набитыми горячими шашлыками, бараньими ребрышками, куриными сердечками, и индюшачьими ножками. Брат Шломо Акилы тащит холодное пиво и пару бутылок покрепче. Что тут скажешь, хавчик что надо.
Проспер опять смотрит на часы:
— Ялла, банда, если хотите посмотреть на Котель надо поднимать задницы и двигать.
— С какой стати вы сейчас нас бросите, так хорошо сидим, останьтесь только на кофе.
— Ауз билла! — негодует Проспер, — мы уже третий год не можем доехать до Котеля, сегодня доедем, пусть хоть мир перевернется.
— Жалко конечно, — говорит Акила, — скоро должен зайти Морис с проектором, я притащил из Германии классную порнушку. Я вас уверяю, что такого вы еще не видели.
Стоит только сказать Просперу порнушка — и он твой, просто помешан на ней.
Около часу ночи возвращаются в Яффо. Идут пропустить две последних у грека.
— Валла, — говорит Йосеф, — такого кайфового дня не припомню давно.
— Что верно, то верно, — говорит Проспер, — позор, что так и не добрались до «Котеля».
— Да, стыдно, — все соглашаются.
— Едем завтра с утра.
— 100 процентов.
— 9.00 ровно.
— И никакого балагана по дороге, ни Акила и ни батих[31], прямо в Иерусалим, заметано?
— Заметано.
Слово яфской команды — это слово яфской команды, не успело еще радио пропищать начало девятичасовых новостей, все в
полном составе в тачке Йосефа. Закуривают.
— Сегодня, наконец, будем у Котеля, — объявляет Проспер.
— Нечего говорить, будем.
Как только радио пищит начало девятичасовых новостей, выжимают сцепление и газуют. Погода ништяк, небо синее оригиналь[32], солнце желтое, как физиономия американца с коробки. Новости дерьмо, как обычно. Правда потом, эти на радио, врубают понтовую музыку, пластинку облизать. Только подъехали к повороту на Бейт Даган, Йосеф говорит:
— Я думаю надо зайти к Акиле на пять минут.
— Ни тебе Акилы, ни текилы, — отрезает Проспер, — сегодня будем у Котеля.
— Мне-то плевать, скажешь прямо, едем прямо, но что о нас люди скажут? Скажут, ну и дерьмо эти из Яффо, посидели до полуночи, пожрали, попили, посмотрели отличное кино, и исчезли. Не зайдут спасибо сказать.
— Валла, а Йосеф-то прав, — отмечает Бен Сасон, — жрали двумя руками, пили как леченые, а куда подевалась элементарная вежливость? Заедем на минутку, скажем спасибо и сахтен[33], не выходя из машины.
Все смотрят на Проспера, ждут, что скажет.
— Тэйб[34], - соглашается он, наконец, — остановимся на минуту, мотор не глушим, окажем почтение и едем дальше.
— 100 процентов, — все согласны.
На повороте Йосеф берет влево. Через 2 минуты останавливаются у дома хромой Леи, которая уже не такая хромая, только страшно отолстела. Все говорят, это из-за лекарств, что принимала после аварии с полицией. Только останавливаются, видят, что в доме уже полно народу, и ребята из Пардес Кац тоже там.
Акила выходит наружу, говорит:
— Какие люди, как раз к завтраку, давайте глушите и заходите. Посмотрите, какую жратву привезли мне ребята из Пардес-Каца.
И правда, во дворе стоит большой стол, человек на 20, и на столе полно мисок, булочек и бутылок.
— Ялла, — говорит Акила, — все пять лет во Франкфурте мне снился такой завтрак.
Можете говорить о пардес-кацских что хотите, и что слово не держат, и что сердца каменные, ни грамма жалости. Отборное дерьмо. Но уж если затевают что-нибудь, то затевают "лардж". И сейчас зашли поздравить Акилу, притащили грузовик еды.
Лучшие на рынке овощи, теплые булочки, только из печи. Крашеные крутые яйца, кастрюлю хаша[35], и лабане[36] из Старого Города, португальские сардины оригиналь, венгерские колбаски, тоже оригиналь, те, что посыпаны белой пудрой. Пикули уже говорили?
— Валла — говорит Йосеф, — приведите доктора, я сейчас помру.
— Что с тобой, ты? — смотрит на него Проспер.
— Если я сейчас не намажу лабане на булочку и не положу сверху кусочек синенького[37], отброшу коньки на месте.
— Ауз билла! — шипит Проспер, — никто не выходит из машины, сегодня увидим Котель.
— Я знаю этого сукина сына, — говорит Бен-Сасон, — всю дорогу будет ныть о булочке, лабане, и синеньком, еще врежемся куда-нибудь.
— Пусть перехватит что-нибудь, — предлагает тощий Шломо.
— Никакой жрачки и без фокусов.
— Так, что слышно? — интересуется Акила, — садитесь за стол.
— Знаешь что, — говорит Бен Шушан Просперу, — вылезем, перехватим что-нибудь стоя, никто не садится. «Чик-чак», едем дальше.
— Стоя, это другое дело, — соглашается Проспер, — но через две минуты чтоб в машине.
— Маскимум две минуты, — соглашаются все, и вылезают из машины.
Стоят у стола рядом с ребятами из Пардес-Каца. Есть между ними незакрытые счета, но никто и не думает устраивать разборок у Акилы. Забыли, в другой раз, в другом месте рассчитаются. Пока хватают булочку с лабане, сверху кладут синенький и намазывают острым соусом, а чтобы быстрее зашло, берут по банке пива. К пиву отлично идет тарань, которая отлично идёт с молодым огурчиком. Это пробуждает аппетит для шакшуки[38] и легкого в томатном соке, до хаша ещё и не добирались.
— Валла, что это вы едите стоя, как лошади.
Все смотрят на Проспера, который в этот момент приканчивает охотничью колбаску и берет миску для хаша.
— Тэйб, — говорит Проспер, — если уж закусываем, то сядем, закругляемся чик-чак[39] и едем дальше.
— Чик-чак, чик-чак, — соглашаются братаны, и с большой радостью подсаживаются к столу.
Только собираются из-за стола, как прибывает мама Абрама Цадока, что живет по соседству. Тащит теплый медный котел. Блюдо из бобов, и не просто бобов, а свежих, только вчера собрали, первые в этом сезоне. Совсем мягкие без прожилок.
— На здоровье, на здоровье, — говорит мама Абрама, и ставит котел в центр стола.
— Ялла, встали и поехали, — командует Проспер.
— Только немного бобов перехватим, — умоляет Бен-Шушан.
— Хорошо, но чик-чак.
Ставят новые тарелки, Лея приносит большой половник, накладывает всем по хорошей порции. Заливают лимонным соком, зелёным оливковым маслом, крошат яичко, берут иракскую питу и половинку египетского лука — какой праздник! Лея приносит новую бутылку.
— Подставляйте стаканы, — говорит, — арак[40] отлично идет под бобы.
Бен-Шушан берет двойную порцию добавки и спрашивает:
— Скажи, ну как мужчина?
Полтретьего отправляются в путь. Погода сабаба[41]. Пивко и арак играют в крови. Бен-Шушан закрыл лицо руками и плачет как маленький ребенок.
— Валак, дорогой, что с тобой стряслось, — веселится Проспер.
— Бобы! Бобы!
— Что бобы?
— Оставили половину. Преступление оставлять такое, испортится.
— Ну ты и маньяк.
— Что сделаешь, я с ума схожу от бобов, видели какие бобы сделала старуха Цадок?
Едут себе спокойненько, проезжают железнодорожные пути Рамле. Не успели доехать до автобусной станции, Бен-Шушан вопит:
— Вот Вики. Йосеф останови, будь человеком!
Валла, спятить можно какие у него глаза. И действительно Виктория, та, что зовут Вики, стоит рядом с киоском, пьёт сок или что-то ещё. Ничего себе, как он её сзади опознал. Йосеф тормозит. Не девушка, а бонбона. Штанишки — короче не бывает, маечка размером с пачку сигарет. Больше половины спины и половина живота наружу, угощают за счет заведения. Даже если смотреть на нее сзади сердечный криз обеспечен.
— Валла, — говорит Бен-Шушан, — если бы вы дали мне 10 минут, максимум 15…
— Выкинь из головы, мы едем дальше. Никакой жрачки, никаких гулянок. Сегодня мы доедем до Котеля, пусть хоть весь мир перевернется.
— Ну что сделать, не мой день, дай хоть минутку, поздороваемся с ней.
Кричат "-В-и-к-и!" Бонбона поворачивается. Ставит сок. Переходит дорогу.
— Валла! Яффская команда! Ахалан[42] Бен-Шушан, целый месяц тебя не видела.
— Как я по тебе тащусь!
— Я по тебе вдвойне!
— Куда направляемся?
— К Котелю.
— Бар Мицва?
— Ни Бар Мицва, и ни свадьба, каждый разок должен побывать у Котеля, хоть посмотреть как это выглядит, нет?
— 100 %, - говорит Вики, — я тоже еще ни разу не видела.
— У тебя есть шанс, — Бен-Шушан говорит, — Садись на хвоста.
— Cабаба, а меня в такой одежде пустят к Котелю?
— Покойница! — Говорит Йосеф, — увидят тебя так, с половиной товара наружу, убьют на месте.
— Тогда может завернем ко мне на секунду, я только переоденусь.
Все смотрят на Проспера, Проспер смотрит на часы.
— День еще молодой, — говорит Бен-Шушан.
— Ладно, только чик-чак, а?
— Полминуты, — обещает Вики, — Только скину джинсы и натяну платье.
— Ви-Ви, — не говори так, — ты мне уже возбуждаешь витамины.
— Что, проголодался, — смеется Вики и садится в машину.
Пока добираются до Викиной квартиры, Бен — Шушан успевает проверить, все ли у нее на месте, не пропало ли что-нибудь с прошлого раза.
— Перестань, — отбивается Вики, — мы ведь едем к Котелю, нет?
Из дверей ее квартиры слышны танцы, из последних на рынке.
— Это моя подружка Шошана, — объясняет Вики. С утра лежит на патефоне, не может оторваться от пластинки.
— Это "Бони М", — говорит Проспер, про которого говорят, что он лучший танцор в Яффо. Еще не успели зайти, а он уже отбивает ритм пальцами, и подергивает задом. Входят в квартиру, знакомятся с Шошаной из Ашдода, лучшей подругой Вики и Рамле.
— Пока я переодеваюсь, давайте, станцуйте разок.
— Не хочешь станцевать, золотко? — Предлагает Проспер.
— Сдохнуть как хочу! — радуется Шошана. Как только Вики заходит во вторую комнату, Бен-Шушан идёт следом.
— «Валак йа маньяк»! — кричит Проспер, — может дашь даме переодеться спокойно?
— Не волнуйся, пока ты станцуешь, я уже верну даму одетой!
Проспер, которому уже не терпится потанцевать:
— Ладно ладно, только чтоб вас не пришлось ждать.
Патефон играет, Проспер танцует с Шошаной.
— С ума сойти, как ты танцуешь, — говорит Просперу Шошана, — я бы с тобой всю ночь плясала.
— Я бы тоже, но нам надо ехать к Котелю.
— Йа Алла! Никогда не была у Котеля!
— Ну давай пристегивайся.
— 100 %,- говорит Шошана, — заведём еще разок?
— Ну давай.
— Пока вы спляшете, я пойду куплю сигарет, — говорит тощий Шломо.
— А я вздремну, — говорит Йосеф и устраивается на софе.
Четыре раза закончилась пластинка, пока Вики и Бен-Шушан появляются из второй комнаты.
— Шошана тоже едет с нами.
— Cабаба! Только пусть переоденется, иначе не пустят к Котелю.
— Возьми там какое-нибудь мое платье, — говорит Вики.
— Потанцуйте пока мы там подберем ей одежду, — говорит Проспер.
— Не торопись, — отвечает Бен-Шушан, — день еще молод, и дадим Йосефу отоспаться, чтобы у него были силы рулить.
Пока танцевали пришел тощий Шломо, осмотрелся, говорит:
— Вы не против, если я тоже вздремну.
Лёг рядом с Йосефом и уснул на месте.
Открывается дверь, выходит Шошана с улыбкой. Бен-Шушан спрашивает: "А где Проспер?"
— Устал мальчик, заснул как младенец.
— А плевать, день еще молод, а пока эти еще не проснулись, сделаете нам по чашечке кофе?
— 100 %,- говорит Шошана.
— А пока я тоже вздремну две минутки. Если ты не возражаешь?
— Cабаба! — соглашается Вики.
Бен-Шушан растягивается на ковре, и не проходит минуты, как уже храпит.
— Устали мужчины, — говорит Вики, — пойдем сделаем кофе.
В полседьмого просыпается Проспер, выходит из комнаты, видит Йосефа и тощего Шломо, спящих на кровати, Бен-Шушана, храпящего на ковре.
— Посмотрите на этих говнюков, развалились, как среди ночи, опять мы пролетели с Котелем.
К ночи вернулись домой, останавливаются у Грека принять на сон грядущий.
— Говорите, что хотите, а денек был что надо, все время экшен, — говорит Йосеф.
— А до «Котеля» не доехали, — парирует Проспер.
— Пустое, завтра вторник, а даже в Торе сказано, что вторник лучший день для поездки к Котелю.
— В 9 точно, ни полсекундой позже, заметано?
— Век воли не видать!.
Утро вторника. Только радио пищит девятичасовые новости, отпускают сцепление и дают газ. Музыка играет и на радио, и в сердце. Какое небо, какое солнце, какие воспоминания от вчерашнего кайфа. Когда нет проблем, жизнь может показаться сплошным праздником. Как только вдалеке показалась развязка Бейт Даган, Бен-Шушан говорит:
— Помните вчерашние Бобы? Бомба! А лабане? Притащили полные кастрюли, наверняка половина еще осталась.
— Тихо мне, вы там, — говорит Проспер, — выкинуть все из головы, сегодня едем прямо к Котелю, эскпресс, нет остановок.
Что тут сделаешь, едут дальше, переезжают железку, подъезжают к Рамле.
— Мое почтение Рамле, — говорит Бен-Шушан, — как нас тут вчера развлекали, как мы выспались!
— Если мы люди, заедем за девочками, мы им вчера обещали Котель.
— Спаси и сохрани!
— Почему?
— Сейчас опять начнется вся эта байда с переодеваниями танцами и прочим, в результате проснемся к вечеру.
— Подниматься не будем, снизу посигналим.
— Посигналь себе в штаны, едем в Иерусалим, никаких фокусов по дороге.
Едут дальше.
— Ах, Вики-Вики, — вздыхает Бен-Шушан.
— Подумай о Котеле, может полегчает, — советует ему Проспер.
Видят вдалеке вывеску "Мороженое Рамле".
— Побывать в Рамле и не попробовать мороженное Рамле? — удивляется тощий Шломо, — это все равно, что проехать мимо родительского дома и не сказать маме "Шалом".
— Выкинь из головы, сегодня будем у Котеля.
Наконец, добрались до Иерусалима. Едут по городу, спрашивают какого-то человека:
— Где тут Котель?
— Прямо до светофора, направо, прямо до Старого Города, там вам уже подскажут.
Проехали еще две минуты, Йосеф запутался в улочках. Мать его, какие тут запутанные улицы.
Туда-сюда, заехали в маленький переулок, с трудом выбрались из него на какую-то улицу, забитую гаражами.
Только заехали на эту улицу, как навстречу едет машина, прямо посреди дороги. Еле успели затормозить фара в фару.
— Осел! — орет второй водитель, — куда ты прешь под "кирпич"!
— Он назвал тебя ослом, — говорит тощий Шломо Йосефу.
— Ты уверен? — переспрашивает Йосеф.
— Я такого не слышал, — говорит Проспер, — только что-то про "кирпич".
— Ему только не хватало меня ослом назвать.
— Осел! — не успокаивается водитель, — может подвинешь тачку и дашь проехать людям?
— Ещё раз тебя ослом назвали, — говорит Шломо.
— Теперь и я слышал, — подтверждает Проспер.
Йосеф заглушает мотор и открывает дверцу, говорит:
— Мало того, что иерусалимец, так он меня ещё и ослом назвал.
— Только не устраивай тут балаган, — просит Проспер.
— Одна оплеуха, максимум, — обещает Йосеф.
Как только Йосеф выходит из машины, иерусалимец тоже выходит из своей. Иерусалимец на удивление оказывается не маленьким, да и здоровье не подкачало. Иерусалимец оценивает Йосефа — щуплый, среднего калибра, так себе товар.
— Давай двигай, прежде чем я тебя не разобрал на запчасти.
Многие уже совершили эту ошибку, думали маленький, щуплый, одно дуновение и нет его, а когда обнаруживали ошибку, уже было поздно. Не важно, как выглядит Йосеф, его руки — это, гидравлические домкраты. Работают тихо, но какие веса берут!
— Ты вышел из машины, чтобы попросить у меня прощения? — все ещё надеется Йосеф.
— Нет, я вышел, чтобы убрать тебя с дороги.
При этих словах Йосеф обрушивает левый крюк прямо на подбородок иерусалимца. Левый прямой у Йосефа тоже вполне симпатичный, но крюк, трудно себе представить, что он делает с людьми. Иерусалимец, несмотря на свой размер, поднимается в воздух, как утренний бздох, и укладывается на асфальт.
— Валла, вы видели, какие эти иерусалимцы легкие, как высоко летают? — удивляется тощий Шломо.
— Кус ухт Абу-Абук![43] Йа крханджи ибн Арс![44] — орет иерусалимец, отскребывается от асфальта, и хватает булыжник на 4 кило.
Но прежде, чем успевает его бросить, Йосеф налетает на него, как ракета, кидает на землю:
— Йа ибн Шармута![45] С камнями на меня полез?
Иерусалимец особенно не возражает, и так уже башка разбита, и из нее на асфальт течет кровь.
На этом месте можно было бы закрыть дело, но что происходит? Гараж напротив как раз принадлежит этому иерусалимцу, и какие-то четверо работяг, а может и братьев, тоже здоровых и похожих на него, вылезают наружу с ломами и молотками.
— Нечего делать, придется вылезать, — говорит Проспер, — без ломов Йосеф бы еще справился с ними, но тут смотри сколько железа.
Полиция в Иерусалиме работает как часы. Только уложили иерусалимскую четверку, не успели подойти к машине, а два "воронка" уже ждут.
Надо же, в этом городе устраивают целое дело из-за пары затрещин. Из окон "воронка", провожают взглядом стену Старого Города.
Йосеф говорит: "Если я не ошибаюсь, там где-то внутри и есть Котель."
— Мы сядем на кичу на "Миграш ха Русим".
— Ты уже там сидел?
— Нет еще, ни разу.
— Оттуда "Абу Кабир" кажется раем.
Вышли меньше, чем через 20 часов. Приехал Давид Бухарец, подписал им залог. После того, как выходишь из "Миграш ха Русим", не стоит ни на Котель и ни на что другое. Хочется только одного — убраться от этого места подальше. Едут прямиком в Яффо. Зашли к Греку, заказали пиво, салаты, рыбу. Сидят, едят молча.
Наконец Проспер говорит:
— Валла! Позор, что ещё ни разу не были у Котеля.
— Да действительно позор.
— Завтра с утра?
— 100 %
— Ровно в 9? — спрашивает Проспер.
— Заметано.
Примечания
1
живо (араб.)
(обратно)2
я тебя умоляю (араб.)
(обратно)3
суки (турецк.)
(обратно)4
все (араб.)
(обратно)5
ВАУ (араб.)
(обратно)6
свободно (араб.)
(обратно)7
перевозка арестантов, сленг
(обратно)8
ВАУ
(обратно)9
евр. нов. год
(обратно)10
праздник кущей (ивр.)
(обратно)11
женский ночной дух, в основном отвественный за подростковый онанизм
(обратно)12
имеет два значения, также трахать, сленг
(обратно)13
мамочка (ивр.)
(обратно)14
Боже мой! (араб.)
(обратно)15
сутенер, сукин сын (араб.)
(обратно)16
тряпка
(обратно)17
шоссе вдоль моря от Тель-Авива до Хайфы
(обратно)18
пир (араб.)
(обратно)19
анисовая
(обратно)20
просто рай (араб.)
(обратно)21
я тебя умоляю (араб.)
(обратно)22
слава богу (араб.)
(обратно)23
отлично (араб.)
(обратно)24
с бухты барахты (араб.)
(обратно)25
горячий ветер из пустыни
(обратно)26
расслаблено (араб.)
(обратно)27
"Стена Плача", западная стена храма
(обратно)28
сглаз (араб.)
(обратно)29
привет (араб.)
(обратно)30
Боже упаси (араб.)
(обратно)31
ничего (араб.)
(обратно)32
от производителя
(обратно)33
пожалуйста (араб.)
(обратно)34
хорошо (араб.)
(обратно)35
горячий студень, густой бульон из кости
(обратно)36
мягкий белый сыр
(обратно)37
баклажан
(обратно)38
яичница с томатом и приправами
(обратно)39
быстро
(обратно)40
анисовая
(обратно)41
ништяк (араб.)
(обратно)42
привет (араб.)
(обратно)43
непереводимая игра слов: п…а сестры прадедушки (араб.)
(обратно)44
непереводимая игра слов: хозяин борделя, сын сутенера (араб.)
(обратно)45
Сын шлюхи (араб.)
(обратно)
Комментарии к книге «Из "Яффских рассказов" (любительский перевод)», Менахем Тальми
Всего 0 комментариев