«Отрубленная рука»

Я помню, каким он был.

У меня бездонная память. В ней сохраняется все. И даже образы отдельных людей… их речи – бесконечные нагромождения слов… и также некоторые их мысли.

Это забавляет меня: мое могущество памятования проявляется и в таком незначащем. Какое дело мне может быть до людей?

Я помню их имена. Двойные, подчас причудливые… Иван Серый.

Кряжистый, как это почему-то иногда говорят люди о подобных себе, старик. Седая грива волос, расчесанных на прямой пробор. Серые, внимательные глаза со странной величины зрачками. Неопрятные брови… Ей дьявол, он чем-то напоминал меня! Может быть – морщинами на загорелом лице, пролегшими, как трещины в коре дерева.

Я помню выражение его глаз в момент, когда его брала смерть.

Но чаще мне вспоминается, какими были эти глаза, когда показывал он сыну итоги дела, занявшего последнее десятилетие его жизни. Я вижу как наяву: они идут медленно около стены башни, которую недавно возвел старик на моей земле. И вот он останавливается и оборачивается к сыну:

– Смотри, Владимир, какие мощные стены! За такими стенами не погибнешь.

По-видимому, в этот миг он вспоминает название, которое придумали люди для моей котловины. Потому что затем говорит еще:

– Расспрашивал я таежников, почему такое «веселое» имечко у сего места. Они сказали, что, будто бы, недобрая у него слава. Не первый уж тому век – нет-нет, а и находят в котловине разорванных диким зверьем людей. И даже сочинили предание: это, мол, дела какого-то жестокого тутошнего божка. Представляешь? Не перевелись еще места на земле, где по-настоящему в леших веруют.

Владимир улыбнулся задумчиво и молчал. Старик же продолжал, усмехнувшись:

– Но на такую-то стену и лешему не залезть. Четыре человеческих роста. И окна под самой крышей.