«Настройщик»

For my grandmother, Halina

О братья, — так сказал я, — на закат

Пришедшие дорогой многотрудной!

Тот малый срок, пока еще не спят

Земные чувства, их остаток скудный

Отдайте постиженью новизны,

Чтоб, солнцу вслед, увидеть мир безлюдный![1]

Чтобы постичь гармонию в музыке,

прежде нужно понять диссонанс.[2]

В последние краткие мгновения сознания Бирма для него слилась в один образ солнца и женского зонтика. Когда-то он размышлял над тем, какие образы сохранит его память — кофейные волны Салуина после грозы, развешанные на берегу рыбацкие сети в предрассветном сумраке, румяная золотая куркума, петли лиан в джунглях... Долгие месяцы эти видения появлялись перед глазами, иногда вспыхивая и угасая, как пламя свечи, иногда настойчиво возникая вновь и вновь, словно товары в протянутых руках базарных торговцев. А иногда просто мимо проплывали силуэты, расплывались в тумане, как повозки бродячего цирка, и в каждой из этих повозок под пологом скрывались истории, и которые не всегда удавалось сразу поверить. Не из-за явных несоответствий в сюжете, а потому лишь, что природа не могла допустить такой концентрации красок в одном месте, не оставив прочие части мира обворованными и опустошенными.

И над всеми этими видениями вставало солнце, обжигающее, заливающее все картины ослепительно белым светом. Как рассказывал Бедин-сайя, толкователь снов, которого легко отыскать в тени самых дальних базарных закоулков, — солнце, встающее над Бирмой, совсем иное, чем то, что светит всему остальному миру. Чтобы в этом убедиться, достаточно лишь посмотреть здесь на небо. Увидеть, как солнечные лучи заливают дороги, наполняя каждую трещину и уничтожая тени, разрушая перспективу и все видимые свойства предметов. Увидеть, как солнце сияет, дрожит, пламенеет, как теряется в мглистой дымке и сворачивается по краям горизонт, словно брошенный в камин дагерротип. Как оно расплавляет небо, баньяны, тяжкий воздух, человеческое дыхание, легкие, кровь. Как с далеких караванных путей забредают миражи и скручивают тебе руки. Как шелушится и трескается кожа.