«Имбирь и мускат»

Посвящается моим родным, у которых в запасе всегда полно историй.

И Мэтти, который помог мне написать собственную.

— Что там за беда? — спросил он.

— Да не то что беда, — сказала его жена. — Просто история двух людей, которые живут вместе, постепенно что-то открывают друг в друге, но открывают далеко не все.[1]

«Помни, все можно скрыть, только не Имбирь и Мускат, Любовь и Запах», — влажно прошептала Бибиджи на ухо Сарне перед отъездом из Амритсара. Что это было — попытка утешить или предостеречь? Сарна так и не поняла. Она накрутила уголок пурпурного сари на палец и стерла с уха влагу материнского прощания. Отзвук слов еще долго звучал в ее голове, пока крупный силуэт машущей с перрона Бибиджи не исчез вдали. Лишь тогда Сарне стало легче; наконец-то она уезжает прочь от этих мест.

Когда двадцать шесть часов и тысячу четыреста километров спустя они прибыли в Бомбей, впереди их ждал еще долгий путь. Очень долгий. Четыре тысячи пятьсот двадцать восемь километров, если точнее. Сарна надеялась, этого будет достаточно.

Погода словно бы жалела все, что Сарна так непринужденно оставляла позади — воздух накалился до сорока пяти градусов. Под беспощадным июньским солнцем гавань исходила потом вялой жизнедеятельности. У заборов столпились в недвижном бессилии торговцы, чересчур утомленные, чтобы зазывать покупателей, бездельники, у которых зной отбил охоту предаваться праздности, и нищие, от жары забывшие о своих недугах. Море было нездорового серо-зеленого цвета, оно лениво развалилось, будто страдало от сильнейшего солнечного удара. Среди этой картины всеобщего изнеможения выделялся единственный островок работы: могучая скрипящая туша «Амры», корабля, который с минуты на минуту должен был отплыть в Момбасу, в Кению.