«Слишком хорошо, чтобы умереть»

Айриш Уильям Слишком хорошо, чтобы умереть

~~~

Она повернулась к подушкам и прилегла на них отдохнуть.

Она еще ничего не чувствовала, ни одного симптома. Чтобы отвлечься, она закурила. Но, как это случалось всегда, когда она курила, всего два-три раза чуть затянулась и бросила сигарету в пепельницу.

Она вновь задумалась о родине, о доме, как любила. Но там больше не осталось никого, на кого можно опереться. После того, как она уехала из дому, мать ее умерла. С отцом же они никогда не были близки. К тому же, надо полагать, у него есть любовница. И он всегда предпочитал дочери компанию друзей. Сестра вышла замуж, и у нее куча ребятишек. Их, правда, всего трое, но кажется, они вот-вот перевернут дом с ног на голову. Брат служит в Западной Германии, да и сам он еще совсем ребенок.

Действительно, у нее нигде никого не было.

А! Вот сейчас началось…

Да, точно. Ее еще не клонило в сон, но она давно ждала момента, когда почувствует, что сон уже близко. В ушах странно звенело, как будто муха летала над головой. И слишком тяжело было думать. Все кончено. Она больше не увидит среди серой толпы полный сочувствия взгляд. Она больше не надеялась заметить белый конверт в своем почтовом ящике. Она больше не хотела услышать звонок телефона. Хоть бы все оставили ее в покое и дали заснуть.

Она повернулась на бок, прижалась щекой к подушке. Глаза закрылись, веки отяжелели. Наощупь она нашла влажное полотенце, которое хотела положить на лицо.

И тут раздался звонок.

Сначала она подумала, что это ей кажется. Похоже на звонок, сообщающий о прибытии поезда. Она хотела отвернуться, чтобы больше его не слышать, и приподнялась на локтях. Голова гудела. Но вдруг сознание вернулось. Она поняла, что звонят в комнате, в том углу, где стоит телефон.

Она заставила себя встать. Комната завертелась вокруг, потом остановилась. Ее сильно тошнило, появилось желание глотнуть свежего воздуха, глотнуть, чтобы продолжать жить. И она настежь распахнула окна. Поток свежего воздуха обдал ее с ног до головы, и она подумала, что нужно пойти закрыть газ в нише, служившей ей кухней.

Все это время телефон звонил. Она посмотрела на аппарат, затем, поскольку ей стало интересно, кто звонит, сняла трубку.

Женский голос с легким акцентом произнес:

— Алло, это колбасная Шульца?

Лорель Аммон машинально переспросила:

— Колбасная Шульца? Нет.

Женщину на другом конце провода убедить было нелегко:

— Это не колбасная Шульца?

— Я же вам сказала, что нет.

Женщина сделала последнюю попытку, словно ее настойчивость могла исправить ошибку:

— Это разве не 3-84-48?

— Нет, вы набрали номер 3-88-44, — сказала Лорель, не меняя тона.

На этот раз убедившись, женщина извинилась:

— Я, должно быть, ошиблась, набирая номер. Простите. Надеюсь, вы еще не спали.

— Нет, еще нет, — бросила Лорель и подумала: «Если бы я заснула, ваш звонок не смог бы меня разбудить.»

Лорель машинально повесила трубку. Через несколько минут она осознала происшедшее и начала смеяться. Спасена колбасной Шульца! Она спрашивала себя, что смешного в том, что это была колбасная. Ошибочный звонок, касающийся чего-нибудь другого, не произвел бы на нее такого впечатления. Что же такого смешного в колбасной? Она не знала. Может быть, все дело в том, чем там торгуют. Кровяная колбаса, салями, болонская колбаса, сосиски, сыр, копченый окорок…

Она хохотала теперь во все горло и не могла остановиться. Она содрогалась от смеха, закатываясь до слез. Ничто никогда не казалось ей таким забавным. Никогда еще ни одна трагедия не кончалась таким взрывом смеха. Вскоре она перестала смеяться. У нее кончились силы, ведь она была на краю гибели.

Невозможно прийти в себя после такой смешной попытки самоубийства. У Лорель было прекрасное чувство гармонии… Даже столь ничтожная жизнь достойна была завершиться приличнее. Она снова включила газовую плиту, но на этот раз зажгла спичку и поднесла к конфорке, решив выпить чашку чая.

«Утешение старых дев, — подумала она, — вместо того, чтобы свести счеты с жизнью, выпить чашку чая».

«Пожалуй, подожду еще денек, — сказала Лорель сама себе. — Всего один денек. Это недолго. Может быть, случится то, что не произошло в течение долгих мрачных дней, предшествующих сегодняшнему (но она знала, что ничего не случится). Возможно, день окажется другим (но сама была уверена в обратном). А если нет, то завтра вечером…»

Она едва уловимо пожала плечами, и тень улыбки вновь осветила ее лицо: на этот раз не будет колбасной Шульца.

Остаток ночи она провела, съежившись в огромном кресле, где казалась совсем крошечной, а рядом мурлыкал транзистор. Он был настроен на станцию Патерсона, которая работала двадцать четыре часа в сутки. Многие радиостанции работали так же, но они постоянно крутили рекламу. На ВПАТ ее вообще не было. Всю ночь они передавали арии из «Роберты», «Канкана», «Моей прекрасной леди». В конце концов Лорель задремала, уронив голову на грудь, как маленькая девочка, спящая на руках у мамы.

Она проснулась утром, когда в окне показалось солнце. Сначала подумала, что это обычный день и ей нужно на работу. Но нет, это же был последний день, который она себе подарила.

Лорель позавтракала, привела себя в порядок и позвонила в офис. Секретарше Атти она сказала:

— Предупредите мистера Барнса, что я не приду сегодня.

Было уже больше десяти часов.

Атти сочувственно поинтересовалась:

— Плохо себя чувствуете?

— Нисколько, — ответила Лорель Аммон. — Я совсем не чувствую себя плохо, напротив, даже немного лучше, чем вчера.

И это была правда.

Секретарша попыталась проявить солидарность:

— Но наверное лучше сказать ему, что вы плохо себя чувствуете, не так ли?

— Нет, совсем нет. Меня мало беспокоит, что вы ему скажете.

Секретарша изменила тон. Она немного обиделась, не понимая, в чем дело:

— Ну что же, я могу сказать ему, что вы позволили себе день отпуска.

— Как угодно, — ответила Лорель и повесила трубку.

День отпуска или вся жизнь, какая теперь разница?

Около двенадцати, надев соломенную шляпу и веселенькое летнее платье, она закрыла за собой дверь квартиры, положила ключ в сумочку и вышла, чтобы зашагать навстречу новому дню.

День стоял прекрасный, яркий и солнечный. Небо было голубым, фасады домов, освещенные солнцем, и теневые стороны улиц резко контрастировали между собой. На улице не было ни одной машины, которая бы не сверкала, когда ветровое стекло отражало солнечные лучи.

Куда пойти в свой последний день в Нью-Йорке? Точнее, куда пойти в Нью-Йорке в свой последний день? Ясно одно: только не на Пятую авеню разглядывать витрины магазинов. Это занятие — просто предвосхищение момента, когда появятся деньги, чтобы купить то, что хочется. И в театр тоже лучше не ходить. Что же еще? Прогуляться в парке? Вот это удовольствие! Зелень деревьев, мягкая травка, извилистые дорожки, играющие дети. Но для такого дня это не подходит. Покой парка и возникающее чувство, что вы заблудились в центре шумного города, создают впечатление еще большего одиночества, еще большей потерянности, а Лорель этого не хотела. Она хотела видеть вокруг людей.

Наконец она села в какой-то автобус, который сначала повез ее на запад по 72-ой стрит, затем на восток по 57-ой. Когда он доехал до 5-ой авеню и собирался повернуть на север, чтобы заново начать свой маршрут, Лорель вышла и пошла в обратную сторону, пока не оказалась среди фонтанов и цветочных клумб Рокфеллер-центра. Лорель поняла, что именно сюда хотела попасть, и удивилась, как эта мысль сразу не пришла ей в голову.

Это был маленький оазис в лихорадочном городе, но в то же время здесь не так чувствовалось одиночество, как в парке, поскольку в обеденный перерыв тут собиралось множество людей. Пестрая толпа иногда была слишком густой, но, тем не менее, зрелище располагало к отдыху и успокаивало.

Лорель отправилась к улице, проходящей за Рокфеллер-центром, на которой, раз в год перекрывали движение. Как и десятки других, она села на бордюр, окружавший сквер. Пару раз она приезжала сюда зимой, чтобы посмотреть на конькобежцев. Теперь льда не было, стояли столики под яркими зонтиками. Над ее головой легкий ветерок с запахом меда слегка колыхал флаги всех наций. Лорель попыталась их различить, но смогла узнать только флаг Франции. Остальные были ей незнакомы. Ведь в последнее время в мире появилось так много стран!

И, возможно, в каждой из них есть девушка, собравшаяся поступить, как она. В Париже, в Лондоне, да и в Токио. Одиночество одинаково во всем мире.

Ее сумочка была сделана из недорогой пластмассы. Солнце нагрело ее до такой степени, что та начала стеснять движения девушки и мять ее легкое платье. Поэтому Лорель поставила сумочку рядом, на бордюр, точнее немного позади, поскольку сидела чуть-чуть повернувшись, чтобы лучше видеть происходящее.

Немного позже, не отдавая себе в этом отчета, она повернулась спиной к сумочке, чтобы посмотреть на сквер.

И тут Лорель услышала позади тихий шелест и повернула голову, чтобы посмотреть, что происходит. Мужчина, который шел чуть быстрее других, вдруг побежал. А второй молодой человек, который сидел в трех-четырех метрах от нее, спрыгнул на землю и пустился вдогонку. Люди останавливались и смотрели им вслед, а Лорель скоро потеряла их из виду.

И тут она обнаружила пропажу сумочки.

Пока она спрашивала себя, что же ей делать, Лорель вдруг увидела двух приближавшихся мужчин. Один держал другого за шиворот, у второго под мышкой была сумочка Лорель. Схваченный пытался протестовать, но не убедительно:

— Что вы делаете? Отпустите меня! Да кто вам позволил?

— Это ваша? — спросил молодой человек, протягивая Лорель сумочку.

— О да, — облегченно вздохнула она.

— Вам следовало быть повнимательнее, — упрекнул он. — Оставив сумочку позади себя, вы дали прекрасный шанс ее стянуть.

Вор предусмотрел путь к спасению:

— Я думал, мисс ее потеряла… И как раз искал эту девушку, чтобы вернуть ей сумочку.

Вдруг материализовался полицейский, подтверждая старинную нью-йоркскую поговорку: «Их никогда нет, когда они нужны». Это был еще совсем молоденький полицейский, только что из Академии, максималист, как и все в его возрасте.

— Ваше имя и адрес, пожалуйста, — попросил он Лорель, услышав, что случилось.

— Зачем? — удивилась она.

— Вы же собираетесь возбудить дело против этого человека?

— Нет, вовсе нет, — поспешно ответила она.

Полицейский посмотрел на нее сначала удивленно, потом неодобрительно.

— Он украл вашу сумочку, а вы не хотите возбуждать дела?

— Нет, — покачала она головой.

— Вы отдаете себе отчет, что этим поощряете воров? — строго спросил он. — Если его отпустить, он продолжит воровать, ему будут подражать, и в городе невозможно станет жить.

— Вы не должны так поступать, мисс, — добавила женщина из толпы зевак, собравшихся вокруг. — Будь я на вашем месте, уж он бы у меня получил по заслугам.

«Не сомневаюсь, — думала Лорель. — Но у вас вся жизнь впереди, а у меня осталось слишком мало времени, чтобы вымещать злобу».

Теперь, когда пленник увидел, что произошла заминка, он набрался духу и запротестовал:

— Если мисс не хочет возбуждать дела, зачем вы меня задержали? Какое имели право?

Молодой полицейский повернулся к нему и зло бросил:

— Разве? Но, по-моему, в мои обязанности не входит задерживать порядочных граждан.

— Как вы смеете говорить, что я не порядочный человек, да я…

Впрочем, вор предпочел умолкнуть, понимая, что нарываться не стоит.

— Ради бога, давайте закончим, — сказала Лорель измученным, полным страдания голосом. Она не хотела провести считанные часы, которые ей осталось жить, среди этой глазеющей толпы. И не хотела использовать это время, для мести вору, который провел бы в участке всю ночь и только утром пошел под суд.

Ее реплика была произнесена вполголоса, но ее все же услышал человек, задержавший вора. Он взял Лорель за руку и расчистил ей дорогу среди группы любопытных, которая все сгущалась.

— Вы уверены, что не передумаете, мисс? — крикнул ей вслед полицейский.

— Уверена, — ответила она, даже не повернув головы.

Они удалились от возбужденной толпы, продолжая путь по цветущему бульвару.

— Вы ему сделали подарок, — заметил спутник. — Повезло.

Она слегка качнула головой, не отвечая.

«Легко быть строгим, когда уверен в себе, как, наверное, вы. А я сегодня никого не могу обидеть, даже того жалкого типа, который остался с полицейским».

— Помню, однажды в Чикаго, — сказал он, — в очереди на вокзале у меня украли бумажник.

Бульвар кончился и без малейшего промедления они повернули на север, в ту сторону, откуда она пришла, как будто они знали друг друга века и нередко гуляли здесь. Это было так естественно, как будто оба знали, куда идут.

Она осознала это через мгновение, но ничего не сказала. В любой другой день она бы сразу отреагировала, постаралась найти объяснение. Но не сегодня.

Поскольку он ничего не говорил и не собирался уйти, она решила, что лучше быть с незнакомцем, чем совсем одной.

— Такие вещи чаще случаются в больших городах, чем в маленьких. В толпе воры чувствуют себя в большей безопасности.

— А вы сами разве не из большого города?

— Мы предпочитаем считать себя средним городом, хотя и сознаем, что это не Нью-Йорк и не Чикаго. Я из Индианаполиса.

— Там проходят гонки…

— Увы, это единственная наша достопримечательность.

— Полагаю, вы туда часто ходили?

— Да, я большой любитель, но в этом году не получилось — сижу в Нью-Йорке. Я смотрю гонки по телевизору, но ведь это не одно и то же. Можно сказать, гонки на игрушечных автомобилях.

Наконец — поскольку, если бы он ей надоел, она давно бы намекнула, что пора оставить ее в покое — он повернулся к ней, чтобы спросить:

— Я вам не докучаю? Это получилось не нарочно…

— Ну что вы, — мягко успокоила она, — и речи быть не может. Если кто-то кому-то и мешает, то это скорее я, и приношу извинения.

— Да нет, совсем нет, — горячо запротестовал он.

«Это обычная любезность, без нее не обойтись», — подумала Лорель. Но, похоже, он не лгал. Прогулка не подразумевала ни выбора, ни раздумий. Ни для него, ни для нее… Просто сердечный порыв.

— Вы здесь давно? — спросила она, чтобы сменить тему.

— Уже шесть месяцев. Меня перевели в офис нашей фирмы в Нью-Йорке.

Собственный печальный опыт заставил ее спросить:

— И быстро вы привыкли к этой жизни?

— Нет-нет. Там у себя я был королем. Единственный мужчина в доме, где много женщин… Как сыр в масле катался. Меня все баловали.

«Во всяком случае, это не бросается в глаза», — подумала Лорель.

— Мать меня баловала, потому что я был единственным сыном, старшая сестра (она замужем и живет в Японии) — поскольку я был «младшим братцем», а младшая просто обожала, как старшего защитника. Мне повезло во всех отношениях.

— Что же вы сделали, чтобы все это заслужить?

— Я был кормильцем, и к тому же единственным, кого можно попросить починить машину или телевизор, не вызывая мастера.

— Ну, они тоже хорошо жили, — рассмеялась Лорель, подводя итоги.

Они подошли к 57-ой стрит и остановились, но не для того, чтобы разойтись в разные стороны, а чтобы решить, куда идти дальше, так как оба, казалось, решили провести остаток дня вместе.

— Может быть, пообедаем где-нибудь? — предложил он. — Я голоден, а вы?

— Уже поздно, вам пора на работу.

— У меня сегодня выходной. Основатель компании недавно умер. Ему было восемьдесят лет. Он уже давно отошел от дел, но в знак уважения вся наша компания сегодня не работает.

И он снова пригласил ее пообедать.

— Я не голодна, — сказала Лорель, — зато с удовольствием согласилась бы выпить стаканчик.

Она предложила зайти к Хиксу, что недалеко от 57-ой улицы. А в кафе предпочла подсесть к бару.

— В Новый Год, точнее в канун Нового Года я прихожу сюда, чтоб купить коробку шоколадных конфет, — призналась она. Он удивленно поднял брови, но ничего не сказал.

— И дарю их сама себе, — добавила она просто, — поскольку никто мне ничего не дарит.

— Возможно, в следующий раз вам не придется этого делать, — очень нежно сказал он.

Она заказала шоколад с сиропом, а он — сэндвич с ветчиной и кофе.

Потом они вошли в парк у въезда на Шестую авеню и пошли по аллее, которая поначалу немного петляла, но потом привела прямо к пруду.

Они словно стали ближе друг другу, меньше говорили об окружающих и больше о своих делах. Так получалось случайно, но они все больше и больше погружались в проблемы друг друга. Она уже прекрасно знала, что он любит и чего не любит, и он, в свою очередь, знал все о ней. Вдруг они обнаружили, что им нравится практически одно и то же.

«Удивительно, как сходятся наши вкусы, — подумала она, — жаль, что мы встретились слишком поздно… Но если ты захочешь, никогда не будет поздно», — одернула она себя. Ей в голову даже закралась сумасшедшая мысль, что для нее все может начаться именно сегодня.

— Что вы здесь делали все эти шесть месяцев, день за днем? — внезапно спросила она.

— Трудно ответить точно. Но постараюсь вспомнить. Шесть месяцев назад я был еще в Индианаполисе. Какой же это был день недели?.. Но наверняка я провел все время до пяти часов перед своей чертежной доской. В пять часов вернулся к своему гарему. Если это было воскресенье, то я собирался прокатиться на машине.

«С кем?» — подумала она, но вслух не спросила.

— Почему вы задали мне этот вопрос?

Она чуть пожала плечами:

— Не знаю.

«Это просто бред. Но как бы изменилась моя жизнь, встреть я его шесть месяцев назад, а не сегодня».

— Вы чувствовали себя в Нью-Йорке одиноким, правда?

— О, да! Да, черт возьми!

— Но мужчине все-таки легче, верно?

— Нет, тут вы заблуждаетесь… Ну конечно, женщины думают, что мужчины посещают такие места, куда вы не можете пойти одни. Верно. Но что там можно найти? Буйное веселье? Но всего час или один вечер — и ты им сыт по горло. Вы знаете, что можно чувствовать себя очень одиноким, хотя кто-то рядом заходится от смеха?

Она его прекрасно понимала, тут не нужны были слова.

— Поверьте мне, — добавил он, — не имеет значения, мужчина вы или женщина.

Они сели на скамеечку у озера и помолчали. Через пару минут к ним прискакала белка, посмотрела на них, стоя на задних лапках, потом вскочила на спинку скамейки и проворно запрыгала вперед. Ее хвост коснулся затылка Лорель. Белка остановилась совсем рядом, словно ждала чего-то.

— Сожалею, милая, но у меня ничего нет, — сказал спутник Лорель.

Они улыбнулись белочке, потом друг другу. Белочка не позволила себя погладить и, спрыгнув на землю, скрылась в траве, гордо задрав хвост. С трех сторон окружавшие парк небоскребы были освещены заходящим солнцем, четко вырисовываясь на темнеющем небе.

«Они гораздо лучше, чем вблизи», — подумала Лорель.

Хотя в Нью-Йорке не было ни жасмина, ни балконов, ни гитар, он вполне мог быть городом любви… Любви и жизни, когда один не может без другого.

Вскоре они уже называли друг друга Лорель и Дэн.

Хотя вначале немного стеснялись, словно не желая злоупотреблять взаимным разрешением. Когда он впервые представился, на Лорель нахлынула волна тепла, она впервые ощутила, что не одинока.

Невозможно установить границу, сказав: до этого момента — ничего, а после — любовь. Любовь приходит постепенно, за несколько часов, за месяц или год. У одних это происходит очень быстро, у других — медленно. Иногда двое воспламеняются, едва завидев друг друга или в момент первого поцелуя. Но самое трагичное, что чувство одного иногда продолжает пылать в одиночестве, а у другого затухает.

Вскоре Лорель с Дэном встали и, оставляя парк позади, потихоньку зашагали в сторону ее дома. Лорель чувствовала, что готова влюбиться в него, и понимала, что он испытывает такие же чувства. В этом не ошибаются. Когда Дэн говорил с ней, он слегка волновался. Это была промежуточная стадия между настоящей дружбой и явной любовью. Они шли рядом, и пару раз их руки соприкоснулись, но они не повернулись друг к другу. Их первый поцелуй подарили друг другу руки. Сердце все чувствует, даже сердце, лишенное опыта. Они влюблялись все сильнее, словно вдыхали чувство с пьянящим воздухом. Быть может, все произошло так быстро, поскольку они встретились случайно, даже не думая, что это может случится.

Солнце садилось, июньский день медленно шел к концу. Уже показалась на небе первая звездочка, похожая на бриллиант с обручального кольца, маленькая, но готовая исполнить любую мечту.

Нью-Йорк, вечерний Нью-Йорк той, которая собиралась сегодня прожить свой последний день, но которая этого не сделает. Прекрасный, волшебный день, слишком прекрасный, чтобы умереть.

Они вышли из парка на 72-ую стрит и шли на север, пока не оказались напротив ее квартиры. Потом перешли дорогу от парка к жилой стороне широкой магистрали. Фары машин были похожи на катящиеся мячики, готовые убить всякого, кто посмеет нарушить их траекторию. Потом Лорель с Дэном остановились у перехода, чтобы попасть к ее дому. Он не знал, что ей сказать, а она ничем не могла ему помочь. Они одновременно повернули головы сначала в одну сторону, потом в другую, затем посмотрели друг на друга и улыбнулись.

И вдруг оба сразу прервали молчание:

— Я думаю, что пришло время…

— Наверное, вам пора…

Они рассмеялись и скованности как не бывало.

Она знала, что он собирается пригласить ее на ужин, первый из тех, что им предстояло разделить. Он так и сделал. Она с радостью согласилась, а потом вспомнила, что у нее дома жуткий беспорядок: подушки на полу рядом с пепельницей, в банке с водой плавает платок, который закрывал ей глаза, чтоб помешать увидеть смерть. Она вздрогнула вспомнив об этом. Конечно, она не хотела об этом помнить, когда придет Дэн. Сначала нужно было все убрать.

— Послушайте, — воскликнула она, — у меня к вам предложение. В следующий раз, если хотите, пойдем в ресторан, но сегодня давайте поужинаем у меня.

Она знала, что он правильно ее поймет, несмотря на их недавнее знакомство.

— Предлагаю вам зайти в колбасную Шульца и купить все, что захотите. Я буду у себя и приготовлю кофе.

— Шульца? А где это? — спросил он нежно.

— Не знаю, — рассмеялась Лорель, — но у них есть телефон, а адрес вы найдете в справочнике. Их номер — 3-84-48, а мой — 3-88-44. Обещайте, что обязательно пойдете в колбасную Шульца. У меня есть причины вас просить. Не стану вам рассказывать сегодня, но когда-нибудь узнаете.

— Обещаю. Только Шульц и никто другой.

Они расстались. Она вышла на мостовую, чтобы пересечь улицу по диагонали, но обернулась, чтобы крикнуть ему:

— Не задерживайтесь!

— Не буду!

Она вновь обернулась:

— Я забыла сказать номер квартиры. Это тридцать…

И тут вдруг прямо на нее выскочил большой темный автомобиль, напоминавший зверя, бросающегося на жертву, с жестоким и хищным оскалом и светящимися злостью глазами. Возможно, за рулем сидел подвыпивший или опьяненный скоростью человек. В любом случае, машина появилась внезапно, срезав поворот, как лезвие кривой турецкой сабли.

Лорель оказалась словно перед метеором. Будь она чуть-чуть сзади, осталась бы невредима. Секундой раньше она могла бы броситься к противоположному тротуару. Именно это она попыталась сделать. Но, пытаясь избежать столкновения, водитель повернул в ту же сторону.

Ничего нельзя было изменить, да и времени не было.

Она не осталась под машиной, ее отбросило в сторону. Машина остановилась, скрипя тормозами, которые, казалось, сожалели о случившемся. Слишком поздно. Она лежала на земле, и только голова ее покоилась на краю тротуара. После такого удара у нее не было шансов остаться в живых. Но все же это был самый лучший день в ее жизни.

Ей было слишком хорошо, чтобы умереть…

Оглавление