«Один год в Израиле»

Инна Кинзбурская

Один год в Израиле

(записки репатрианта)

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

-- Писать надо смешно, -- сказал мне приехавший в гости сын, узнав, что я пишу эти записки.

-- Смешно?

-- Да. Как Д. -- Он назвал имя известного писателя из русского зарубежья. -Помнишь, с какой любовью он пишет об эмигрантах? И с каким юмором.

-- Господи, сынок, мы же не эмигранты. Мы олимы -- взошедшие. Это не одно и то же. Мы не в чужой стране, а у себя дома. Тут уже не до смеха.

-- Жаль, -- сказал сын. -- Грустная будет книга. Прошел год, я прочитала написанное. Может, и в самом деле, надо было "писать смешно". Ведь в нашей отнюдь не легкой жизни мы все-таки много смеялись. Мы умели шутить сами над собой: ведь мы -- евреи. Но писалось иначе. Писалось, как писалось -- пишущий не волен над собою. Наверное, книга получилась грустной. Но это ведь тоже оттого, что мы -- евреи из европейского галута. Нас всегда узнавали по грустным глазам, по вечной еврейской скорби в глазах, и от этого тоже никуда не деться.

И все же, когда я перечла написанное, то увидела в нем другое -- главное -надежду. Мы всегда выживали, выживем и на этот раз.

I

Ночь. Умолкли за окном птицы. Тишину нарушает только короткий лай собак, да изредка вожделенно кричат кошки. Пока редко. Природа еще только готовится к обновлению, к новому всплеску жизни. Хотя здесь, в Израиле, кажется, трудно уловить грань между замиранием и пробуждением природы. Мы приехали сюда в декабре, и земля преподнесла нам первый райский дар. Алина, младшая из нас, дотронулась до моей руки:

-- Смотри, розы...

Утром мы вышли из дома. Ирина, дочь, застыла возле чьей-то калитки.

-- Кактусы... Кактусы на улицах, -- произнесла она, задумчиво глядя па толстый зеленый ствол в колючках. Мы привыкли, что кактусы растут только на окнах в маленьких горшочках.

Мы почти пережили зиму. Каждое утро дарило мне огромное богатство красок -- цветы, плоды, травы. Одни цветы увядали, другие вдруг осыпали деревья. А под балконом в соседнем дворике горели на дереве апельсины. Еще не знаю, как здесь летом. Наверное, слишком щедрое солнце сделает эту палитру беднее. Жаль.

Я сижу на кухне, крохотной кухне этой нелепой, неустроенной чужой квартиры, по странной прихоти судьбы на короткий миг вечности -- на один арендный год -- оказавшейся нашей за плату, ни прежде, ни теперь для нас немыслимую -- пятьсот долларов в месяц.