«Невидимый»

Матс Валь Невидимый

Понедельник, полдень

В один из первых дней мая Хильмер Эриксон обнаружил, что стал невидимым. Он, как обычно, вовремя пришел в класс. Там еще никого не было. Хильмер снял куртку, повесил ее на спинку стула, сел и открыл книгу.

Хильмер всегда любил читать, и сегодня он хотел зайти в библиотеку, чтобы вернуть книги, взятые на прошлой неделе. Он достал «Гекльберри Финна», нашел свою любимую седьмую главу и начал читать. Погрузившись в чтение, он не заметил, как в класс вошли Флос Хенрик и Бульт Бультен.

Он обернулся, лишь услышав смех Флоса Хенрика.

— Привет, — сказал Хильмер.

Но одноклассники, казалось, не слышали его. Флос Хенрик занял свое место за партой в углу около окна.

Бульт Бультен уселся рядом. Парни вытянули ноги. Оба были в черных брюках, черных свитерах и одинаковых высоких черных ботинках на шнурках.

У Бульта Бультена были большие уши. Раньше он носил длинные волосы, чтобы уши не так бросались в глаза. Он провел ладонью по макушке.

— Надо спалить этот барак.

— Точно, — ответил Флос Хенрик, — точно, надо спалить этот бардак!

Бульт Бультен нахмурил лоб:

— Не бардак, а барак. Флос Хенрик покраснел.

— Я так и сказал.

— Мне показалось, что ты сказал «бардак», — заметил Бульт Бультен.

— Я сказал правильно, я знаю это слово, — пробормотал Флос Хенрик.

— Ладно, знаешь, — сказал Бульт Бультен. — Надо будет все хорошенько полить бензином.

— Именно так, — захихикал Флос Хенрик. — Бензином. Чтобы все сожглось!

— Ты хочешь сказать, чтобы все сгорело? — поинтересовался Бульт Бультен.

Флос Хенрик взбесился и толкнул Бульта Бультена в плечо.

Бульт Бультен засмеялся:

— Надо держать все под наблюдением. Флос Хенрик сунул средний палец левой руки в рот и с хрустом отгрыз кусочек ногтя.

— Свинья, — сказал Бульт Бультен как будто про себя.

Флос Хенрик отгрыз еще кусочек.

— Важно, чтобы потом мы всё рассказывали одинаково, — сказал Бульт Бультен, помолчав.

Флос Хенрик кусал теперь ноготь на указательном пальце. Бульт Бультен рассвирепел.

— Ты хоть слышишь, что я говорю?

— Хорошо слышу.

На этот раз Флос Хенрик откусил ноготь на мизинце.

— Мерзость какая! — заорал Бульт Бультен и пнул Флоса Хенрика по тощей ноге.

— Чего ты пинаешься? — возмутился Флос Хенрик.

— Противно!

— Не пинайся!

— Будешь еще грызть ногти, все дерьмо выбью. Понял?

— Понял, — буркнул Флос Хенрик, засунул в рот большой палец и отгрыз ноготь. Бульт Бультен снова пнул его и попал в то же место, что и в прошлый раз.

— Да что ты делаешь? — снова закричал Флос Хенрик.

— Учу тебя!

И Бультен опять попытался пнуть его, но Флос Хенрик убрал ногу, так что пинок цели не достиг.

Хильмер осторожно повернулся. Его удивило, что Флос Хенрик не заорал: «Что уставился, ублюдок?», так что Хильмер осмелился обернуться полностью.

Никто не отваживался даже взглянуть на Бульта Бультена и Флоса Хенрика без опаски. Несколько недель назад фрекен Нюман пристально на них посмотрела. Бульт Бультен рявкнул:

— Чего уставилась?

— Не будешь ли ты так любезен сунуть эту газету и сумку? — попросила фрекен Нюман.

— Я могу сунуть ее тебе в задницу, — сказал Бульт Бультен, и его уши ярко покраснели.

Фрекен Нюман тоже покраснела, даже шея ее стала красной.

— Я поговорю с твоим отцом. — пообещала она.

Бульт Бультен захохотал. Флос Хенрик затряс головой и ударил себя по коленям.

— Ну поговори, если осмелишься, — пригрозил Бульт Бультен.

Фрекен Нюман осмелилась. Через два дня на стене около главного входа появилась надпись: «Нюман — шлюха».

— Догадываешься, чья работа? — заржал Бульт Бультен, когда он и Флос Хенрик проходили мимо.

— Понятия не имею! — ухмыльнулся Флос Хенрик. и оба прыснули от смеха.

В класс вошла Мадлен Стрембум. Увидев Бульта Бультен а и Флоса Хенрика, она резко остановилась на пороге, не сводя с них взгляда.

— Вы одни?

— Заходи, посиди с нами! — закричал Флос Хенрик.

— Ни за какие деньги, — фыркнула Мадлен, резко повернулась и исчезла в коридоре.

Флос Хенрик уронил голову на парту, спрятал лицо между рук и прошипел:

— Во жаба, а?

Бульт Бультен заржал. Раздался звонок.

— Кто у нас сейчас? — поинтересовался Бульт Бультен.

— Нюман.

Бульт Бультен застонал, как будто наткнувшись на что-то острое, и стукнул кулаком по парте.

— Ненавижу, ненавижу, ненавижу!

— Бензина сюда! — сказал Флос Хенрик. — Надо бы и тут подлить бензинчика.

Бульт Бультен просиял:

— Потребуется не меньше полугода, чтобы снова отстроить это дерьмо.

— Как минимум полгода, — пробормотал Флос Хенрик, — как минимум полгода.

Ученики один за другим заходили в класс. Через некоторое время появилась Мадлен Стрембум.

— Мадлен, жаба! — закричал Флос Хенрик. — Иди, поцелуй меня!

Мадлен не ответила.

В класс вошла Лизелотта Нюман, классная руководительница 9-го «А». Следом за ней появился мужчина в серых брюках и желтой замшевой куртке. В руках он держал черный кожаный портфель. У мужчины были маленькие тонкие усики. Его звали Харальд Форс.

Ученики с интересом посмотрели на Форса.

— У нас гость, — сказала Лизелотта Нюман, когда все умолкли.

В этот момент вошла Хильда Венгарн и остановилась на пороге.

— Простите, — пискнула она и скользнула на свое место.

— Итак, как я уже сказала, у нас гость, — продолжила Лизелотта Нюман. — Харальд Форс из полиции, он хочет задать вам несколько вопросов.

Полицейские всегда вызывают интерес. Все умолкли. Форс положил портфель перед собой на кафедру.

— В минувшую субботу пропал Хильмер Эриксон. — сказал он и обвел взглядом класс. — Он выехал на велосипеде из дому около шести часов вечера, чтобы забрать полотенце, которое забыл в раздевалке в Валлене. По всей вероятности, до Валлена Хильмер так и не добрался.

Форс замолчал и снова оглядел класс. Притихшие ученики не сводили с него глаз.

— Если кто-нибудь видел Хильмера в это время, то я охотно побеседую с этим человеком. Если кто-то из вас хочет рассказать о Хильмере что-то такое, что, по вашему мнению, мне следует знать, я внимательно выслушаю.

Форс умолк.

Лина Стольк подняла руку:

— Он правда пропал?

— Да, сказал Форс. — родители начали искать его в субботу вечером. В воскресенье они обратились в полицию. Мы уже обыскали довольно большой район.

— И вы не нашли его? — спросила Лина. Форс покачал головой:

— Мы не нашли его.

Хильмер забеспокоился, едва Форс вошел в класс. Его сердце забилось сильнее, а ладони увлажнились. Он огляделся. Одноклассники не сводили глаз с Форса. Услышав о своем исчезновении. Хильмер закричал:

— Я же здесь!

Но никто не услышал его крика.

Хильмер поднялся, схватил книгу и швырнул ее в стену.

— Да вы что, не видите? Я же здесь!

Но едва Хильмер бросил книгу, как она исчезла. Просто не долетела до стены. Она стала такой же невидимой и неслышимой, как и сам Хильмер, и беззвучно упала на пол около Лины Марксман.

— Я здесь! — кричал Хильмер. — Я же здесь!

Но его никто не слышал. Хильмер оглядел себя, потом перевел взгляд на Форса, который снова начал говорить.

— Некоторые из вас являются товарищами Хильмера и знают его лучше, чем другие. Мне известно, что… — Форс сделал паузу, взял портфель, открыл его и достал оттуда лист бумаги. — Мне известно, что Даниэль Асклунд играл в одной футбольной команде с Хильмером.

Форс оглядел класс.

— Даниэль еще не пришел, — сказала Нюман. И она оглядела класс точно так же, как Форс.

— Кто-нибудь сегодня видел Даниэля? Несколько учеников покачали головами. Форс бросил косой взгляд в свои бумаги.

— Петер Елин тоже играл в этой команде.

— Да, — ответил высокий худой мальчик с коротко подстриженными светлыми волосами.

Форс кивнул ему:

— Я могу с тобой побеседовать?

— Конечно.

— Тогда на этот раз все, — сказал Форс. — Если кто-нибудь захочет мне что-нибудь рассказать, то меня можно найти по этому номеру.

Форс повернулся к доске, достал фломастер и начал писать. Во фломастере закончились чернила.

— У меня есть другой, — сказала Лизелотта Нюман и достала из сумки новый толстый фломастер красного цвета.

Форс огромными буквами написал телефонный номер. Затем он повернулся к Петеру Елину:

— Мы можем где-нибудь поговорить?

Петер поднялся:

— Конечно.

Форс взял портфель и пошел к двери. Петер Елин последовал за полицейским. Когда за ними закрывалась дверь. Хильмер Эриксон сделал несколько быстрых шагов и успел проскользнуть в дверной проем.

— Пойдем в дирекцию, — предложил Форс. Хильмер положил руку на плечо Петера. Но рука исчезла, едва коснувшись плеча, и Петер, казалось, ничего не почувствовал.

Секретарь дирекции Маргит, как обычно, сидела за компьютером. Форс постучал в открытую дверь, и Маргит обернулась.

— Можно нам тут где-нибудь посидеть?

Маргит бросила взгляд на часы.

— Можете посидеть в кабинете ректора. Он уехал на встречу с кем-то из агентства недвижимости.

Она поднялась и пошла впереди Форса и Петера Елина в конец коридора.

— Вот тут, — сказала Маргит и отступила в сторону, пропуская Форса и Петера Елина.

Форс занял место на одном из стульев у стола, заваленного бумагами и открытыми папками. Петер Елин уселся на стуле напротив. Маргит закрыла за ними дверь. Форс открыл портфель и достал линованный блокнот. Из внутреннего кармана он вынул шариковую ручку, снял колпачок и написал дату. Затем посмотрел на часы и отметил в блокноте время.

— Петер, как пишется твоя фамилия?

— Е-лин.

— Откуда ты знаешь Хильмера Эриксона?

— Мы учимся в одном классе уже девять лет.

— Вы общаетесь в свободное время?

— Мы оба играем в «БК».

— Это футбольная команда?

— Да.

— То есть вы играете в одной команде?

— Да.

— И как давно?

— Я пришел в «БК». когда был в шестом классе. Хильмер пришел тогда же.

— Кем ты играешь?

— Мне больше всего нравится быть крайним левым нападающим.

— А Хильмер?

— Он любит стоять на воротах, но из него не очень хороший вратарь. Обычно он играет защитником.

— А почему он не очень хороший вратарь?

Петер некоторое время подумал, прежде чем ответить.

— Ну вратарь ведь не только стоит и ждет мяч. Он может даже вести игру. А Хильмер…

— Что Хильмер?

— Он чаще стоял и думал о чем-то своем. Так, во всяком случае, это выглядело.

— Понятно. А он популярен?

— Как это?

— Ну ребятам он нравился?

— Думаю, да.

— Попробуй описать его как человека. Петер Елин молчал.

— Попробуй, — снова попросил Форс.

— Это трудно.

— Что именно трудно? Петер Елин колебался.

— Он слишком обыкновенный.

— Это и выделяло Хильмера? Что он обыкновенный?

— Я так думаю.

Форс записал. Затем он поднял взгляд:

— Вы тренировались в прошлую субботу?

— Да.

— Во время тренировки произошло что-нибудь необычное?

— Была общая разминка и упражнения с мячом на гравиевой площадке. Ничего особенного.

— Как зовут тренера?

— Альф.

— Что было после тренировки?

— Ничего. Мы приняли душ, переоделись и поехали на велосипедах домой. Фамилия Альфа Нурдстрем. Он работает в школе завхозом.

— И в раздевалке тоже ничего необычного не случилось?

Петер Елин некоторое время подумал.

— Нет. Только Даниэль и Хильмер подрались из-за полотенца.

— Как это произошло?

— Кажется, Даниэль забыл свое полотенце. Тогда он взял полотенце Хильмера и вытерся им, а Хильмер попытался отобрать его. Они подрались, и Хильмер упал. Он ушиб коленку.

— Эта была настоящая ссора или они подрались в шутку?

— В шутку. Хильмер и Даниэль друзья.

— Так Хильмер упал по чистой случайности?

— Да.

— То есть на самом деле Даниэль не хотел причинить Хильмеру вред?

— Он бы никогда этого не сделал. Они вместе ходят в шахматный клуб.

Форс записал. Петер Елин немножко поелозил на стуле. Через некоторое время он продолжил:

— Знаете, что в Хильмере необычного? Во-первых, то, что он играет в шахматы, А во-вторых, он очень молчаливый.

— Хильмер молчаливый?

— Он говорит очень мало. Кажется, что он все время о чем-то думает.

— Ты знаешь, о чем он думает?

Петер Елин покачал головой:

— Нет.

Форс записал.

— Значит, в раздевалке была драка, хоть и шуточная?

— Да.

— Что случилось потом?

— Не знаю. Я быстро собрался и вышел, пока Хильмер и Даниэль ссорились.

— Так ты не знаешь, чем все закончилось?

— Нет.

— Кто оставался, когда ты уходил?

— Почти все. Кажется, я вообще ушел первым. Форс положил блокнот с записями в портфель и застегнул молнию, потом положил ручку во внутренний карман.

— И последний вопрос. У тебя есть какие-то соображения о том, куда Хильмер мог направиться?

— Нет.

— Нет ли какого-нибудь места, куда Хильмер часто ходил, какая-нибудь заброшенная сторожка, уединенный домик?

— Этого я не знаю.

Форс поднялся.

— Если ты вспомнишь еще какие-нибудь подробности, обязательно звони. Даже если тебе покажется, что в них нет ничего особенного.

Форс протянул руку. Они попрощались и направились к дверям.

Хильмер сидел на стуле в углу. Дверь за Форсом и Петером закрылась. В кабинете наступила тишина, только в соседней комнате играло радио. Хильмер попытался вспомнить, что за комната находилась рядом с кабинетом ректора.

Память.

Хильмер старался вспомнить, что же произошло в раздевалке, но никак не мог. Он не мог даже представить себе, как выглядел Даниэль. Или полотенце. Что это за полотенце, о котором они говорили?

Мама, подумал он.

Что делает мама?

Подумав про маму, Хильмер почувствовал, что вспотел. Он попытался увидеть ее перед собой, но это было трудно. Затем он попытался представить отца, но ничего не получилось.

Кто-то на школьном дворе крикнул: «Карин!» Хильмер поднялся, подошел к закрытому окну и выглянул в асфальтированный двор. Он увидел двух девочек, идущих навстречу друг другу, но не узнал их.

Это сон, подумал Хильмер.

Тут открылась дверь в кабинет, и на пороге появился ректор Свен Хумблеберг, с трудом таща переполненный портфель. Он поставил портфель на один из стульев перед письменным столом. Снимая свое светлое пальто. Хумблеберг заметил приколотую к вешалке красную бирку из химчистки. Он оторвал бирку и смял ее в комок, собираясь бросить в корзину для бумаг, когда в дверях появилась Маргит.

— Сегодня к нам приходили из полиции, — прошептала она, как будто сообщая нечто таинственное и боясь, что ее услышит кто-нибудь посторонний.

Хумблеберг наморщил лоб.

— Да что ты говоришь! Нильсон приходил?

— Кто-то из города, — продолжила Маргит шепотом. — Он разговаривал с девятым «А».

— О чем же?

Хумблеберг открыл свой огромный портфель и вынул оттуда две папки. Смятую бирку он рассеянно сунул в карман брюк.

— Хильмер Эриксон пропал.

Хумблеберг наморщил лоб еще больше.

— Пропал? Сегодня?

— В минувшую субботу.

— Вот так новость.

— Я здесь! — закричал Хильмер.

И он бросился к Хумблебергу и хлопнул его по плечу.

Но Хумблеберг ничего не заметил. Он рассеянно почесал ухо.

— Да, — сказала Маргит, — похоже, произошло что-то серьезное. — Затем она сделала шаг вперед и прошептала: — Полиция не исключает, что совершено преступление.

Хумблеберг вздохнул.

— Звучит ужасно. Значит, пропал в субботу. А сегодня уже понедельник.

— Сегодня понедельник, — кивнула Маргит. — Я сама услышала об этом вчера вечером. В Валлене уже с собакой искали.

— Ужасно. — пробормотал Хумблеберг.

— Я здесь! — выкрикнул Хильмер. — Я здесь! Вы что, меня не видите?

Он бросился к письменному столу, схватил одну из папок и швырнул ее в стену.

И он увидел, как папка ударилась о стену, но в то же время панка, которую он бросал, так и осталась лежать на столе, на том самом месте, откуда он взял ее. Он снова схватил папку и бросил ее еще раз. Он ясно видел, как папка пролетела в воздухе и ударилась о стену.

И снова папка осталась лежать на столе.

Хильмер зарыдал и кинул папку еще раз с тем же самым результатом. Хумблеберг и Маргит ничего не заметили.

Хильмер заплакал от бессилия.

— Остается надеяться, что он вернется, — сказал Хумблеберг и поднес руку ко рту, как будто пытаясь скрыть зевок.

В эту минуту вернулся Форс в компании высокой девушки с распущенными светлыми волосами и серебряной сережкой в левом ухе.

Форс и Хумблеберг поздоровались за руку.

— Я слышал, что Эриксон пропал, — сказал Хумблеберг. — Плохие новости.

— Да уж, — сказал Форс, — я как раз встретил Эллен, она хочет кое-что мне рассказать. Можем мы еще на некоторое время занять ваш кабинет?

— Конечно, — сказал Хумблеберг и кивнул Эллен: — Пожалуйста.

Ректор взял свой портфель и вышел. Форс закрыл дверь и занял стул, на котором он сидел раньше. Эллен села напротив. Форс достал из портфеля блокнот, открыл чистую страницу, вытащил ручку, написал дату и посмотрел на часы на руке. Записав время, он несколько секунд рассматривал девочку, задумчиво трогая ручкой кончик уха.

— Итак, ты Эллен, — сказал он. — А как твоя фамилия?

— Старе.

Форс записал.

— Ты учишься в девятом «А»?

— Да, я сегодня проспала, и меня не было, когда вы рассказывали о том, что Хильмер пропал.

Форс кивнул.

— Ты хорошо знаешь Хильмера?

— Мы встречаемся.

— Понимаю, — сказал Форс. — Когда ты видела Хильмера в последний раз?

— В минувшую субботу.

— В котором часу?

— После шести.

— Не могла бы ты назвать более точное время?

— Он пришел около половины седьмого.

— Где вы были?

— У меня дома.

— А где ты живешь?

— Во Вретене.

Форс достал свой портфель, отыскал карту и развернул ее на столе.

— Покажи, пожалуйста.

Эллен поднялась со стула и нагнулась над картой.

— Вот здесь, — она ткнула пальцем во вретенскую церковь.

— Ты живешь около церкви?

— Моя мама пастор.

— Я понимаю, — сказал Форс, подумав о том, а что же, собственно, он понимает. — Он снова посмотрел на карту. — Валлен находится тут, а Хильмер живет вот здесь. Вретен совсем в другой стороне.

— Да, — кивнула Эллен. — Хильмеру надо было заехать в Валлен, чтобы забрать что-то. И он поехал мимо моего дома.

— Но это же не по дороге. Ему пришлось сделать большой крюк.

— От дома Хильмера до Вретена десять минут на велосипеде.

— И приблизительно двадцать минут от Вретена до Валлена, — сказал Форс.

— Да, — подтвердила Эллен.

— Почему он поехал в твою сторону, если ему надо было в Валлен?

Прежде чем ответить, Эллен немного помолчала.

— Я позвонила ему в пять часов и попросила, чтобы он пришел.

— Ты хотела сказать ему что-то особенное?

— Нет.

Форс внимательно рассмотрел девушку в черной юбке и зеленом свитере.

— Точно?

Эллен заплакала. Ее нос покраснел.

— Что с тобой? — спросил Форс.

— Ничего, — всхлипнула Эллен, — я просто боюсь, не случилось ли с ним чего.

Форс склонил голову набок и продолжил рассматривать девушку. Он думал о своей дочери.

— Ну, люди иногда пропадают. Большинство возвращается. Мы начали искать Хильмера еще и потому, что его мама знала: он никак не мог пропустить по телевизору одну программу.

— Футбол, — произнесла Эллен.

— Футбол, — подтвердил Форс.

— Он любит смотреть футбол.

— А тебя он любит?

Эллен кивнула.

— Как долго вы вместе?

— Со спортивных каникул.

— Но вы же учитесь в одном классе девять лет?

— Да.

Форс отложил блокнот и ручку. Глаза Эллен снова наполнились слезами.

— Что тебя еще расстраивает, Эллен?

Девушка покачала головой.

— Я только беспокоюсь, не случилось ли с ним чего-нибудь страшного.

— Но что может с ним случиться?

— Мало ли что.

— У него есть враги?

— Об этом я ничего не знаю.

Оба помолчали.

— Я думаю, пока достаточно, — сказал Форс. — Какой у тебя номер телефона?

Эллен продиктовала Форсу свой номер телефона.

Пока она говорила. Хильмер вспоминал цифры и повторял вслух одну за другой. Он подошел к Эллен и коснулся рукой ее волос, но она этого не заметила.

Эллен, сказал он. Эллен, любимая.

Но она этого не заметила.

Она этого не заметила.

Теперь он понял это. Отчаяние затопило его душу.

Она этого не заметила.

Она его не заметила.

Эллен.

Всем своим существом он пытался вспомнить, но это усилие принесло боль. Боль охватила голову, лицо. рот. и ни Эллен, ни Форс не слышали его. Хильмер понял, что случилось что-то, от чего он стал невидимым. Он понял, что произошло что-то ужасное. Он позвал маму.

Мама.

Эллен и Форс покинули комнату, и Хильмер бросился на стол и закричал, и кричал до тех пор, пока силы не оставили его.

Когда он поднялся, в комнату уже вошел Хумблеберг и занял место за письменным столом. Он закрыл дверь и поднял телефонную трубку. Ему ответили, и ректор заговорил непривычно напряженным голосом:

— Я тебя разбудил?

И затем:

— Я знаю, который час.

И еще:

— Могу я спросить тебя кое о чем?

И наконец:

— Ты знаешь, что Хильмер Эриксон пропал?

Тут видимо, собеседник Хумблеберга повесил трубку. Ректор некоторое время сидел с трубкой в руках, затем осторожно положил ее на аппарат. Потом взял одну из своих бумаг, развернул ее и снова набрал номер.

— Мне нужен Матсон. Нет. Из агентства недвижимости…

Хильмер поднялся и пошел к дверям. Внезапно он обнаружил, что ему больше не нужно открывать двери. Он лишь подумал о том, чтобы выйти из комнаты, и тут же оказался в коридоре.

Хильмер прошел мимо комнаты Маргит и сразу очутился около своего класса. Он попытался вспомнить, куда ему надо идти, но не смог. Тогда он подумал про классную доску и Нюман, и тут же очутился в классе.

Все, кроме Даниэля, сидели на своих местах. Нюман рассказывала о каких-то событиях, произошедших в другом столетии, о том, как историки узнали о делах давно минувших дней. Бульт Бультен читал газету. Флос Хенрик сидел, уронив голову на руки, лежащие на парте. Эллен смотрела на Нюман, которая писала на доске. Хильмер не сводил глаз с Эллен, пытаясь поймать ее взгляд.

Эллен, любимая моя.

Но она не слышала.

Она подняла руку.

— Я должна уйти. Мне надо встретить сестру. Нюман кивнула.

Эллен поднялась и покинула комнату. Хильмер последовал за ней.

Они дошли до дверей в дирекцию и уже повернули к лестнице, когда встретили Альфа Нурдстрема. Он был в голубых брюках и синей рабочей куртке. На поясе у него висел ремень с инструментами. В коридоре, где располагались личные шкафы учеников, стоял Форс. Он посмотрел на Нурдстрема.

— Здравствуйте! — окликнул он.

Нурдстрем резко остановился и обернулся. Форс направился к нему.

— Меня зовут Харальд Форс, я расследую дело об исчезновении Хильмера Эриксона. Если я правильно понимаю, вы — Альф Нурдстрем.

— Да

— Тренер команды «БК» и завхоз здесь, в школе.

— Да, именно так. Вы из полиции?

Форс подтвердил.

— Вы знаете Хильмера?

— Он играет в нашей футбольной команде, и я вижу его каждый день в школе. А что с ним?

— Он пропал. Можете показать мне его шкаф?

— Конечно.

Нурдстрем прошел вперед между шкафами и остановился около последнего, стоявшего у большого окна, выходившего во двор. Шкаф был заперт на большой висячий замок. На дверце кто-то написал «Предатель».

— Вы могли бы открыть его?

— Парень на самом деле пропал?

— Да, еще в субботу. Так вы можете открыть шкаф?

— Мне нужно взять инструмент.

Нурдстрем снова исчез между шкафами. Форс остановился перед окном и стал смотреть на лес. Небо было ярко-синим, ветви берез раскачивались на ветру.

Форс вспомнил свои школьные годы. Он тоже играл в шахматы, как и Хильмер, но особых способностей к этому делу у него не было никогда. Вот его отец, дорожный мастер Форс, тот сумел добиться некоторых результатов. Каждый год он ездил в Стокгольм и принимал участие в турнире, который проходил в ратуше. Однажды Харальд поехал с ним, не соревноваться конечно, он лишь хотел посмотреть город. Они жили в гостинице на Агрегатан. Отец показал ему полицейский участок, и без всяких на то причин пятнадцатилетний Харальд в тот же день решил, что будет полицейским. Глядя на качающиеся березы, Форс задумался о своем выборе профессии. Затем он перевел взгляд на шкаф Хильмера.

Предатель.

Нурдстрем вернулся с большими кусачками. Он зажал ими дужку замка и легко перекусил ее. Замок упал на пол.

Хильмер покинул Эллен и стоял теперь позади Нурдстрема. «А что, если последовать за этим Форсом? — подумал он. — Может быть, тогда я смогу узнать, почему стал невидимым».

Форс сунул руку в шкаф и начал копаться в груде вещей. В шкафу лежало несколько старых тетрадей, пара шорт, один носок, учебник по биологии, шариковая ручка, колода карт и библиотечная книга о шахматах.

— У вас есть пакет? — спросил Форс.

Нурдстрем исчез снова и вернулся с полиэтиленовым пакетом. Форс начал складывать в пакет старые тетради и книги, носок и шорты, колоду карт и ручку. Некоторое время он смотрел в пустой шкаф и, прежде чем закрыть дверцу, провел пальцем по краю полки.

— Вы сможете поставить новый замок?

— Вам еще будет нужен шкаф? — вздохнул Нурдстрем.

— Нет, но я хотел бы поговорить с вами.

— Через час я должен быть в школе Халлбю, — сказал Нурдстрем и посмотрел на наручные часы с хронометром. Месяц назад Форс подарил такие же своему сыну на тринадцатилетие.

— Разумеется, — кивнул он. — наша беседа много времени не займет. Вешайте замок.

Нурдстрем опять куда-то ушел и вернулся с замком. Повесив его, он протянул Форсу три новеньких ключа.

— Спасибо, — сказал Форс и опустил ключи в карман, — мы можем где-нибудь присесть?

— Можно пройти в мою комнату. — предложил Нурдстрем.

И он направился к застекленному кабинету в конце коридора. Форс пошел следом. Он нес пакет, и книги больно стучали его по коленке.

— У вас много учеников?

— Четыре параллели.

Форс вспомнил свою школу. В ней тоже было четыре параллели. Он ходил в класс «D». Дорожный мастер Форс очень обрадовался, когда узнал, в какой класс попал его сын. «Линия “D” прекрасная, сынок, центральная. Тот, кто захватывает эту линию, способен влиять и на тех. и на других». Дорожный мастер Форс любил говорить про жизнь так, как будто это было шахматная партия.

— Здравствуй, Мехмет! — крикнул Нурдстрем хрупкому мальчику, сидевшему на батарее за последним рядом шкафов. Тот, кого назвали Мехметом, молча поднял в приветствии правую руку.

— Ты не идешь на урок? — поинтересовался Нурдстрем, остановился и посмотрел на паренька. Мехмет уставился в пол. Нурдстрем повернулся к Форсу: — Он постоянно тут сидит.

Нурдстрем покачал головой, достал связку ключей и отпер дверь в комнату завхоза. Форс вошел.

По радио передавали бурную кантри-музыку.

— Долли [1], — сказал Нурдстрем и немного приглушил звук. — Кофе хотите? — Он взял со стола металлический термос, приподнял его и показал на полку около Форса: — Чистые чашки там. Есть горячее молоко. — И он достал еще один металлический термос, точно такой же, как первый.

— Как узнать, в каком термосе молоко? — спросил Форс, садясь в кресло, обитое ситцем в красную и желтую полоску. Нурдстрем показал тоненькие зазубринки на крышке одного из термосов. Затем он взял себе кружку, отвернул крышку и разлил кофе в чашки.

— Хотите молока?

— Спасибо.

Он откинулся назад с чашкой в руке и помахал женщине с угольно-черными волосами, которая прошла мимо по другую сторону стеклянной двери с мусорным пакетом в руке.

— Так что, Эриксон пропал?

— Еще в субботу.

Хороший парень.

— Насколько я понял, он хотел стоять на воротах?

Нурдстрем рассмеялся.

— Да никакой он не вратарь, это уж точно, но парень хороший. Иногда люди толком не знают, чем им следует заниматься в жизни. Ему бы что-то другое делать, а не в футбол играть.

— Как вы думаете, чем Хильмеру следовало заниматься?

Нурдстрем вздохнул:

— Без понятия. Он и сам еще не определился. Кто это знает в таком возрасте?

— Но он же играет в команде?

— И никогда не пропускал тренировки. Надежный парень. Он скаут. — Нурдстрем нагнулся вперед. — Вы же слышали шуточку про лидеров скаутов: «Слава богу, существуют педики, иначе откуда бы появлялись лидеры скаутов»?

Нурдстрем засмеялся и хлопнул ладонями по бедрам. Форс даже не улыбнулся.

— Педофилы, — сказал он, — слава богу, что существуют педофилы, иначе откуда бы появлялись школьные завхозы?

Нурдстрем сразу стал серьезным. Затем он неуверенно улыбнулся:

— Вы найдете его?

— Да, — сказал Форс и отхлебнул кофе. — Расскажите, пожалуйста, про субботнюю тренировку.

Нурдстрем откинулся на спинку стула. Потом выпрямился и отхлебнул кофе.

— В субботу была общая тренировка. Мы бегали по дорожке для кросса, там посередине горка, где-то двести метров вверх. Тут парням приходится совсем плохо, по дороге обратно они еле тащатся, приходится их подгонять. Потом мы тренировались на гравиевой площадке. Большинство ребят в отвратительной форме. Некоторые курят. Я считаю, что игроки должны проходить строгий отбор. Курящих в команде быть не должно. Но поскольку спортплощадка принадлежит коммуне, то все имеют право принимать участие. Вот так все и делается. Посмотрите-ка на вот этого. — И Нурдстрем показал пальцем на парня по имени Мехмет. — Он прогуливает половину уроков, еле-еле говорит по-шведски, хотя живет в Швеции с незапамятных времен. Через несколько лет он станет безработным, и мы будем его содержать. Он совершенно не заинтересован в учебе.

— Чем занимались потом? — перебил Форс.

— Поделали упражнения на растяжку, потом парни переоделись, приняли душ и разошлись.

— А вы?

— Я еще некоторое время оставался в дирекции.

— Вы не принимали душ?

— Нет, я просто переодел свитер. Душ я принял дома.

— Почему?

Нурдстрем, казалось, не понял вопроса.

— Что вы имеете в виду?

— Ну вы же бегали, вспотели. Почему вы не приняли душ?

— Я не сказал, что не принял душ. Я сказал, что мылся дома.

Форс достал из портфеля блокнот, написал дату и время.

— Вкусный кофе.

Нурдстрем кисло улыбнулся.

— Вы видели, как мальчики расходились? — спросил Форс.

— Только некоторых.

— Кого именно?

— Петера Елина. Он ушел первым. Потом вышла целая толпа. Кажется, среди них был и Хильмер. У него новый велосипед. Я видел его около калитки.

— Вы уверены?

Нурдстрем кивнул.

— Он был в компании еще семи-восьми мальчишек. Они вышли сразу после того, как ушел Петер. Остальных я не видел.

— Сколько человек было на тренировке?

— Все были. Двадцать три человека.

Форс через стекло посмотрел на Мехмета.

— А он играет в футбол?

— Во всяком случае, не в команде «БК».

— А есть другие иммигранты в команде?

— Нет.

— Почему?

— У них своя команда.

— Своя команда?

— Да. Они живут в Соллане. Мне кажется, они стараются держаться друг друга, но меня вообще-то это не волнует.

— Команды играют друг против друга?

— Конечно.

— Кто выигрывает?

— Когда как.

Форс записал.

Хильмер стоял в углу и держался за голову. Он изо всех сил старался вспомнить. Новый велосипед. У него был новый велосипед? Он попытался представить его, но ничего не получилось. Голова и лицо болели так, что хотелось кричать.

Нурдстрем бросил взгляд на часы:

— Мне уже пора в Халлбю. И по дороге еще надо инструменты забрать. Если у вас еще будут вопросы, то вы знаете, где меня найти. Обычно я сижу тут, но сегодня до четырех должен быть в Халлбю.

Форс поднялся:

— Спасибо за кофе. — Он отставил белую фаянсовую кружку с изображением Скруджа Макдака. — В школе часто рисуют на стенах?

— Ну не чаще, чем в других.

— Вы знаете, кто это делает?

— Их никогда не знаешь наверняка. Хотя определенные догадки, конечно, есть.

Форс кивнул, открыл двери и с пакетом в руках вышел в холл. Он направился к парню по имени Мехмет.

Рядом стоял Хильмер и держался за голову.

Как болят зубы.

И губы.

Хильмер.

— Привет, — сказал Форс.

Мехмет посмотрел на Форса недоверчивым взглядом.

— Ты не на уроках?

— Тс-с.

— Меня зовут Харальд Форс. Я полицейский.

— Ну и что?

— Почему ты не на занятиях?

— Не ваше дело.

Форс пристально смотрел на парня.

— Чего уставился? — прошипел Мехмет.

— Присматриваюсь к тебе.

— Ну смотри, раз нравится.

— Ты знаешь кого-нибудь, кто рисует на стенах в этой школе?

— Все рисуют.

— Все?

— Да.

— И ты тоже?

— Да.

— И ты знаешь, кто написал «Предатель» на шкафу Хильмера Эриксона?

Мехмет поднялся.

— Во всяком случае, не я.

Он поспешно встал и пошел к выходу.

— Ты знаешь Хильмера?! — крикнул Форс ему вслед.

Но Мехмет не ответил.

форс подошел к шкафу Хильмера. Постоял минутку, рассматривая надпись. Дверцы шкафов были покрашены в светлые цвета. Большинство из них были основательно потертыми, но дверца шкафа Хильмера была свежевыкрашенной.

Форс со своим пакетом направился к выходу. Около двери большими буквами было написано: «Нюман — шлюха».

Форс задумчиво рассмотрел надпись. Весенний ветер шумел в вершинах елей и раскачивал березы, поднимал песок с асфальта. Форс зажмурился, чтобы песок не попадал в глаза.

Он пошел к парковке, сел в «гольф» и поехал прочь.

Около него сидел Хильмер Эриксон. Он забрался в машину вместе с Форсом и его мыслями. Хильмер ничего не понимал. Но он был сейчас в мыслях Форса, и поэтому рядом с Форсом.

Хоть он и был невидимым.

Ты же видишь его?

Его изуродованное лицо?

Что они сделали с его лицом?

По дороге через поселок Форс слушал местное радио. Двое неизвестных пригрозили ножом какому-то орнитологу на озере Мушен и попытались отобрать у него ключи от машины. Орнитолог успел убежать. Сейчас преступников ищут полицейские.

Форс сменил канал. «You ain't nothing but a Hound dog», — пел Элвис.

В местном участке полицейский Нильсон, закатав рукава, мыл кастрюлю. Нильсон собирался осенью выйти на пенсию. В полиции он прослужил всю жизнь. У него были коротко подстриженные седые волосы, а нос наводил на мысль о том, что его обладатель недавно завязал с выпивкой.

— Кофе хочешь? — спросил Нильсон.

— Спасибо, я только что пил.

Форс сел за стол в маленькой кухоньке и развернул карту.

— Эриксон ехал из дома во Вретен, — сказал Форс.

Нильсон поставил кастрюлю на стол.

— Родители думали, что он поедет в Валлен.

— Он и ехал в Валлен, но сначала завернул во Вретен, навестить подружку.

— Родители этого не знали, — заметил Нильсон.

— Какой дорогой он поехал из Вретена в Валлен?

— По тропинке Берга.

— Где это?

Нильсон повесил полотенце на сушилку над батареей и подошел к столу. У него были большие руки с грубыми пальцами. Он внимательно посмотрел на карту.

— Где-то здесь. Мне надо взять очки.

Он вышел в соседнее помещение и вернулся с очками на носу. Такие очки без оправы можно купить на любой заправке, подумал Форс.

— Здесь протекает ручей. Шесть лет назад тропинку вдоль ручья расширили, построили два моста, поставили скамейки и сделали гравиевую дорожку. Депутаты предполагали, что там будет популярное место для прогулок. Уж не знаю, гуляет ли там кто-то, но, по крайней мере, это кратчайшая велосипедная дорога из Вретена в Валлен.

— Там есть какие-нибудь постройки? — спросил Форс, разглядывая карту. — Кажется, вот тут какой-то дом?

— На том месте, где ручей впадает во Флаксон, у председателя коммуны Улле Берга есть домик. В народе эту тропинку называют тропинкой Берга.

Форс набрал номер своего шефа.

— Здравствуйте, это Форс. Мне нужны люди. И собака.

— Сейчас все заняты на озере Мушен.

— Я знаю. Когда освободится кто-нибудь с собакой?

— Возможно, вечером. Как там дела?

— Мальчик пропал во время поездки на велосипеде. Он должен был вернуться домой к футбольному матчу. Кажется, дело серьезное.

— Попробуйте отловить Седерстрема. Пусть едет к вам, как только освободится на Мушене. Все остальные заняты, по крайней мере, на сегодняшний день точно.

— Я позвоню Седерстрему.

— Действуйте.

Форс вынул из кармана телефонную книжку, отыскал нужный номер и набрал его. К телефону никто не подошел.

Форс оставил сообщение на автоответчике, положил трубку и пошел обратно к Нильсону. сидевшему за кухонным столом над чашкой кофе. На блюдечке лежала ватрушка.

— Хочешь половину? — предложил Нильсон.

— Спасибо, я худею.

— Худеет, — фыркнул Нильсон. — Оно тебе надо? Посмотри вот на это! — Он приподнял рубашку и показал немаленький живот. — Вот кому надо бы похудеть, но… уж как-нибудь в другой раз.

Форс сел напротив Нильсона.

— Расскажи мне, когда к тебе обратились родители Хильмера?

— В субботу вечером. Я был свободен, так что они позвонили мне домой.

— В участке никого не было?

— Теперь мы не работаем по субботам, разве если только что-то случается. В экстренных случаях полиция приезжает из города.

— Так ты был дома?

— Ну да. Смотрел футбол, гулял с Нико, смотрел фильм по четвертому каналу. Тут она и позвонила.

— Фру Эриксон?

— Да. — Нильсон отломил порядочный кусок ватрушки и с полным ртом продолжил: — Дальше ты слышал. Она была очень обеспокоена. Мальчишка не вернулся домой. Я пообещал помочь, если он не вернется в воскресенье утром. Она позвонила во время завтрака, в половине восьмого, совершенно взволнованная, позвонила даже в город, самому Хаммарлунду, короче, устроила всем веселую жизнь. Я поехал к ней. Хаммарлунд послал еще Седерстрема и двух девчонок, так что нас было четверо, не считая собаки. Мы искали вокруг Валлена, были в раздевалке спортплощадки, разговаривали с одним из парней. Его зовут Ольс. Я его знаю, он довольно толковый малый. Он видел, как Хильмер ехал на велосипеде из Валлена. Вроде он направлялся домой. Мать спросила его про полотенце. Хильмер забыл его в раздевалке. Он сказал, что заберет его в понедельник. Но полотенце было новое, мать побоялась, что оно потеряется, и Хильмеру пришлось снова отправляться в путь. У него новый горный велосипед. Отец смотрел, как он выезжает через калитку. С тех пор его никто не видел.

— Кроме Эллен Старе.

— Дочери пастора?

— Хильмер заехал к ней.

— Про это мать ничего не говорила. Она уверена, что Хильмер поехал прямо в Валлен.

— Можем мы осмотреть тропинку Берга?

— Конечно.

Нильсон положил последний кусок ватрушки себе в рот, отхлебнул кофе, поднялся, подошел к мойке и тщательно вымыл руки. Затем он раскатал рукава рубашки, надел куртку и затянул пояс. На поясе висели пистолет, карманный фонарик и складной нож в кожаном чехле. Нильсон спрятал мобильник во внутренний карман, запер дверь, вышел па улицу и уселся в «вольво» с синим маячком на крыше и надписью «Полиция» на борту. Форс залез следом.

А рядом с ними, никем не замеченный, находился он, невидимый, он, чье имя было Хильмер Эриксон. Он был в автомобиле, когда Нильсон дал задний ход, он был рядом, когда они молча ехали по улице Стургатан к ручью и тропинке Берга.

Тот, кого нет, все еще с нами. И тот, кто исчез, все равно рядом с нами.

Забвения нет.

Нильсон припарковался на огромной стоянке. На ней были расположены четыре стола со скамейками, мусорный бачок и два туалета. Стрелка указывала в сторону леса. До Флаксона два километра.

— Это туда, — сказал Нильсон, — немного надо пройти.

— Для тебя это неплохо, — сказал Форс, — жир порастрясти. Может, и пробежишься немного?

Нильсон засмеялся:

— Пробежаться? Если только до ближайшего бара.

Полицейские пошли через пустую парковку

— Берг утверждал, что на этой парковке будет останавливаться много народа с Е4. Он построил ее на пятьдесят автомобилей. Я видел тут больше десяти машин один-единственный раз, когда Берг устраивал праздник поедания раков.

Они повернули на гравиевую дорожку для велосипедов. Она была метра два в ширину.

— Видишь тот большой камень? — показал Нильсон. — Там я впервые поцеловал девочку.

— Так ты отсюда? — удивился Форс.

— Я прожил тут всю жизнь. Ну, разумеется, учился в полицейской школе, потом два года отслужил в Стокгольме. Затем вернулся сюда. Тогда нас тут было трое. Из города никогда никто не приезжал. В летнее время бывали небольшие драки в народном парке, пьянки на празднике встречи весны и в день летнего солнцестояния, убийство топором в шестьдесят шестом, мелкие кражи, ничего особенного. Как-то в шестидесятые годы тут обосновалась тусовка нечесаных парней на старых автомобилях. Они собирались на месте нынешней парковки, где мы с тобой оставили машину. Буянили по выходным, мусорили, нарушали общественный порядок. У тогдашнего директора местного предприятия была четырнадцатилетняя дочка. Что бы отец ей ни говорил, она все делала с точностью до наоборот. Едва появились эти гопники, как она немедленно подалась к ним. Отец попросил меня забрать ее оттуда. Я взял с собой Бурмана — кадрового полицейского, огромного и сильного, как медведь. Мы пришли в палаточный лагерь. Ни одного трезвого, кругом голые девки. Девчонку директора звали Шарлотта. «Иди сюда, Лотта!» — заорал Бурман, встав посередине лагеря с резиновой дубинкой в руках. К нему подошел какой-то урод с бакенбардами и стал угрожать. «Повтори-ка еще раз», — предложил Бурман, не моргнув. Кажется, он даже улыбнулся. Урод с бакенбардами свалил, и Бурман заорал снова: «Лотта, немедленно сюда!» Девчонка вывалилась из палатки в одних трусах и бросилась к нашей машине. Урод тем временем собрал своих товарищей-храбрецов. Они начали кидать в нас бутылки. Сейчас все это звучит как интересная история про отважных полицейских, но клянусь, тогда я до смерти испугался. Бутылки так и летели. Мы запихали девчонку в машину и побыстрей убрались оттуда. Заднее стекло пришлось менять. — Нильсон помолчал. — Теперь многое изменилось. Недавно на празднике начала весны мы отловили совершенно пьяного мальчишку. У него на поясе был нож, которым обычно разделывают рыбу, — знаешь, с таким тонким лезвием. А в сапоге он прятал еще один. Сказал, что ножи ему нужны для самообороны. Парню всего тринадцать лет.

Нильсон снова замолчал.

Они незаметно вышли к маленькому ручью, едва ли шире метра и глубже полуметра. Вода была совершенно прозрачной.

— Во Флаксоне по предложению Берга разводят форель. Еще бы, теперь он может рыбачить прямо со своего участка.

В верхушках елей гулял ветер. Повсюду лежали сухие ветки.

— Что мы ищем? — поинтересовался Нильсон.

— Не знаю, — признался Форс, — я просто хочу осмотреть все вокруг. Парень ехал именно этой дорогой. Если на него кто-то напал, то это должно было случиться в таком месте, где преступнику никто не мог помешать.

— Точно, — сказал Нильсон, — здесь почти никого не бывает. Только летом, по субботам. Тогда тут и начинаются сборища.

— Что за сборища?

— Тут собираются те, кому некуда пойти. Молодежь. Но это только летом, когда тепло. Берг вечно на них жалуется. Он до сих пор проклинает тот день, когда решил строить дом в этом месте. Не успел закончить отделку, как домик взломали. У него ведь там оборудован летний погреб, так из него украли двенадцать бутылок шабли. Берг-то подумывал как-нибудь попить вина под форель.

Они миновали скамейку, сделанную из грубых, обструганных досок и установленную на двух бетонных плитах.

— Скамейки Берга, — вздохнул Нильсон. — Вон на той летними вечерами подростки обычно пьют пиво.

Форс попросил у Нильсона мобильник и позвонил Седерстрему. Они договорились встретиться в местном полицейском участке между тремя и четырьмя часами.

— Они все еще заняты там. на озере? — спросил Нильсон.

— Да.

Около следующей скамейки валялись окурки, на откосе около ручья блестели две пивные банки. В этом месте ручей был почти вдвое шире, но глубина составляла не больше десяти сантиметров.

— Ты думаешь, с парнем произошел несчастный случай? — спросил Нильсон. Форс рассматривал откос.

— Никаких идей, а что ты думаешь?

— Прошлым летом на Стелете пропал мальчишка. Он отсутствовал четыре дня. А когда пришел обратно, то не захотел рассказывать, где был, что делал и почему ушел. Ему было пятнадцать.

— Ты знаешь Альфа Нурдстрема?

— Конечно. Я служил вместе с его отцом.

— Что он за человек?

— Спортсмен, не женат. Насколько я знаю, с ним никогда не было никаких проблем.

— Я хочу поговорить с ним еще раз. Иди обратно к машине и поезжай к тому месту, куда ведет тропинка. Я пройду всю дорогу пешком и тщательно все осмотрю. Ты меня встретишь.

— Договорились, — сказал Нильсон и повернул обратно.

Форс продолжил путь. Через некоторое время он вышел к домику, который, как он догадался, и был дачей Берга. На другой стороне тропинки стоял еще один, окрашенный в коричневый цвет, старенький маленький домик. Крышу его покрывала желто-коричневая сосновая хвоя. Форс подошел и заглянул в окно. Двери были заперты на тяжелые висячие замки. На газоне стояли три мухомора из бетона. Красная краска на шляпках отслоилась.

Из леса вышел высокий мощный парень с вы¬тянутым лицом.

— Что тебе тут надо?

Вид у парня был угрожающий. В руках он нес грабли. Форс показал свое удостоверение.

— А что вам тут надо? — сказал Форс, убирая документы.

Парень взмахнул граблями:

— Я живу вот там.

— Так вы и есть Берг?

— Именно так.

— Самый сильный мужчина в коммуне.

— Так говорят?

— Я так слышал.

— Услышать можно многое. Лично я предпочел бы услышать полицейских, когда мне взломали замки. Так ведь нет, ни один не появился.

— Ну Нильсон же пришел?

— Да кто говорит про Нильсона? Надо было бы кого-нибудь из города. Когда подожгли бараки в Соллане, понаехало полицейских три автобуса. С собаками. А когда взламывают жилье у обычного человека, так никого это не интересует.

— А что за история с бараками?

— Не помните?

— Я в то время работал в Стокгольме.

— Какие-то юнцы подожгли бараки. Об этом даже в столичных газетах писали. Представлено все было так, как будто мы тут монстры.

— В тот раз еще сгорела женщина?

— Ну это преувеличение. Она обожгла руку. Но обжечься можно где угодно. Например, сжигая старые листья.

Берг показал красный след на руке.

— Вас не интересует, что я тут делаю? — спросил Форс.

— Я это знаю. Вы ищете Эриксона.

— Вы его видели?

— Давно. Даже не знаю, смог бы я, например, узнать его на улице.

— А вы знали его в лицо?

— Хильмер раньше был скаутом. Несколько лет назад он заходил в управление коммуны, продавал газеты. Кажется, это было в апреле, на день святого Георга.

— Вы купили?

— Нет.

Рядом стоял Хильмер Эриксон. Он тяжело дышал и пытался что-то сказать, он тянул их за рукава и показывал на кучу компоста в углу сада. Но Хильмер был невидим. Неслышим. Незаметен. Но он был там, беспомощный свидетель поисков самого себя.

Он потрогал лицо.

Губы.

На рубашке кровь.

Только один ботинок.

— Что это, собственно, за коммуна? — спросил Форс.

— Что именно вы хотите знать? — поинтересовался Берг, прищурив глаза.

— Что тут за народ, чем он живет, где работает?

— Тут два предприятия — «Брукет» и «Велюкс». «Велюкс» производит гидравлические системы и тормоза. «Брукет» собирается сворачивать производство. Мы пытаемся развивать туристическую индустрию. Многообещающее направление. Делаем ставку на охоту и рыбалку. Охота на мелкую дичь, ловля форели. Нигде на континенте нельзя съесть рыбу, которую поймал сам. Народ просто сходит с ума от того, что у нас можно поймать рыбину на пол-килограмма, развести огонь, запечь ее в фольге, тут же съесть с бутербродом и продолжить рыбалку. Немцы такое обожают. А уж если лося увидят, так это просто полное счастье.

— Соллан?

— Там живут несколько семей беженцев. У них безработица. Думаю, это неправильно, что они живут за счет других. Коэффициент безработицы у них свыше шестидесяти процентов. Несколько лет назад у нас тут появилась банда юнцов-иммигрантов, устраивали драки. Но сейчас ведь так повсюду. — Берг помолчал. — Сейчас совершенно другая молодежь. Ну, пойду жечь листья. Давно следовало бы это сделать, но когда занимаешься политикой, своим временем уже не распоряжаешься. Надеюсь, вы найдете парня.

— Мы найдем его, — сказал Форс.

Берг повернул на тропинку к своему участку. Форс, обернувшись, увидел, как он нагнулся и поднес спичку к куче листьев и веток. Берг был прав. Место действительно было изумительное.

Через некоторое время Форс вышел к мосту. Мост находился на том самом месте, где ручей впадал в реку Флаксон. Форс свернул с тропы и вышел на мыс. Река казалась глубокой, после дождей на прошлой неделе течение было довольно сильным. Форс огляделся, но ничего примечательного не заметил. Он вернулся на тропинку, перешел мост и вышел на парковку, такую же большую, как на другом конце тропинки. Там ждал милицейский автомобиль.

— Нашел что-нибудь? — спросил Нильсон, когда Форс сел в машину.

— Нет. Можешь подбросить меня до школы Халлбю?

— Не вопрос, — ответил Нильсон, включил передачу и выехал на шоссейную дорогу.

— Я встретил Берга, — сказал Форс через некоторое время. — Он жег листья.

— Некоторым плевать, когда жечь листья, на ветер они просто не обращают внимания, — пробурчал Нильсон. — В прошлом году у нас уже в начале лета было три лесных пожара. Слава богу, тогда огонь не распространился на большую территорию, но при таком ветре может быть все что угодно.

— Может, он просто от всего устал? — сказал Форс.

— Ты о чем? — поинтересовался Нильсон.

— Некоторые получают удовольствие, нанося вред другим.

— Берг не такой. У него в голове свои тараканы, но он хороший парень.

Нильсон включил радио. Передавали старый шлягер.

— Помнишь эту песню?

— Помню, — ответил Форс, — мне в то лето было пятнадцать. Отец занял очень приличное место в шахматных соревнованиях и подарил мне магнитофон «Тандберг».

— Магнитофон «Тандберг», — повторил Нильсон, — сейчас таких уж и не найдешь.

Они замолчали и ехали молча до школы Халлбю.

— Я там недолго пробуду, — сказал Форс, выходя из машины, — подожди меня здесь.

Нильсон кивнул.

Школа Халлбю располагалась в трехэтажном кирпичном здании. «Массивные ворота явно тяжеловаты для малышей», — подумал Форс, с трудом открывая калитку. В холле звучало эхо. На лестнице он встретил толпу детей. Должно быть, они шли в столовую. Оттуда пахло жареной рыбой.

— Где тут дирекция? — спросил Форс девочку с пластинкой на зубах.

— На втором этаже, — ответила она.

В дверях маленькой комнаты около дирекции Форс столкнулся с Нурдстремом. Он нес рулон электропровода.

— Я могу с вами поговорить? — спросил Форс.

— Это может подождать?

— Нет.

Нурдстерм поставил рулон на шкаф с документами.

— В чем дело?

Форс зашел в комнату. Она была немного больше гардероба, в ней находились маленький письменный стол с телефоном и несколько шкафов, набитых документами. Над расписанием склонилась женщина. Форс показал удостоверение.

— Простите, но мне понадобится на пять минут это помещение, — сказал он.

Женщина взяла стопку книг, кинула взгляд на Нурдстрема, который доставал табакерку, и поспешно вышла.

— Сколько у вас учеников в школе Люгнета?

— Я уже говорил. Четыре параллели. Скоро будет свыше трехсот.

— И у каждого ученика есть свой собственный шкаф?

— Конечно, — Нурдстрем потер подбородок и положил табакерку в нагрудный карман.

— Как можно узнать, где чей шкаф?

— По базе данных.

— То есть вы не помните, где чей шкаф?

— Я должен это знать?

— Но вы сразу же указали шкаф Хильмера.

— Да.

— Почему?

— Ну, шкафы некоторых учеников я знаю.

— Вы знаете, чьи шкафы находятся рядом со шкафом Хильмера?

— Это нужно смотреть по списку.

— Почему вы запомнили именно шкаф Хильмера?

Нурдстрем вздохнул:

— Это важно?

— Отвечайте на вопрос

— Я не могу объяснить, почему я помню, где именно его шкаф. Я же сказал, шкафы некоторых учеников я знаю.

— Кажется, шкаф Хильмера был недавно покрашен.

— Да, это так.

— Вы недавно покрасили шкаф Хильмера?

— Это допрос?

— Называйте это как хотите, но отвечайте на вопросы. Итак, вы недавно покрасили шкаф Хильмера?

— Да, я недавно покрасил его.

— Когда?

— Две недели назад.

— Зачем?

— Он нуждался в покраске.

— Но вы покрасили только один шкаф, почему только один шкаф, шкаф Хильмера?

— Я уже сказал.

— Нет, вы не сказали. Почему вы покрасили именно его шкаф?

Нурдстрем затеребил табакерку.

— Какое право вы имеете так со мной разговаривать?

— Вы можете получить письменное приглашение на допрос в городе, если вам так больше нравится.

— Кто-то изрисовал шкаф Хильмера.

— Кто?

— Я не знаю.

— Что значит — изрисовал?

— Там был нарисован крест

— Какой крест?

— Свастика.

— Какого размера?

— Приблизительно пятнадцать сантиметров.

— Какого цвета была свастика?

— Черного.

— И все?

— Еще три буквы.

— Какие?

— Три Н.

Форс огляделся в поисках бумаги. На одном из стеллажей лежала кипа чистых листов. Форс взял один, положил его на стол перед Нурдстремом и достал из внутреннего кармана ручку.

— Нарисуйте, какого размера была свастика.

— Я никогда не был особенно силен в рисовании.

— Можно соскрести краску с дверцы шкафчика, если вас это больше устроит

Нурдстрем нарисовал. Свастика заняла половину листа.

— Вот так приблизительно.

Форс взял листок со свастикой, свернул вдвое и положил во внутренний карман. Затем он протянул Нурдстрему новый лист.

— Теперь три Н.

Нурдстрем нарисовал три буквы Н подряд. Форс взял бумагу, свернул ее и положил во внутренний карман.

— Спасибо.

— Теперь вам все ясно?

Форс промолчал.

— Теперь вам все ясно? — повторил Нурдстрем.

— Почему вы ни слова не сказали об этом утром?

— Я и не подумал про это.

— Вы закрасили свастику и все?

— Что вы имеете в виду?

— Вы рассказали школьному руководству, что на одном из шкафов кто-то нарисовал свастику?

— Да.

— Кому?

— Хумблебергу.

— И что он сказал?

— Что мне придется покрасить шкаф.

— Получается, что вы покрасили шкаф по распоряжению Хумблеберга?

— Да.

— Вам приходилось закрашивать свастику раньше?

— Да, такое случалось.

— Когда?

— Некоторое время назад.

— Где?

Около шкафов, в коридоре возле учительской, у спортзала.

— И кто приказывал вам закрашивать свастики?

— Хумблеберг.

— Когда вы закрасили свастику в первый раз?

— Несколько лет назад.

— И где это было?

— В коридоре около учительской.

— Вы заявляли в полицию?

— Этого я не знаю. Вообще-то это считается порчей имущества — возможно, заявляли.

— А потом?

— И еще один раз, примерно в то же время. Большая свастика на стене около спортзала.

— Насколько она была большая?

— Почти метр в диаметре. И нарисована высоко. Тот, кто сделал это, должно быть, влезал на лестницу.

— Ну а потом там, где стоят шкафы учеников?

— Да.

— Где именно?

— На нескольких шкафах.

— На чьих?

— На тех, что принадлежат иммигрантам.

— Когда это было?

— Минувшей осенью.

— Спасибо, на этом все.

— Я могу идти?

— Пожалуйста.

Нурдстрем взял свой рулон, открыл дверь и исчез. Форс спустился к Нильсону. Тот сидел в машине с приоткрытой дверцей и слушал по радио программу о Фарерских островах.

— У меня есть отбивные из лосятины. — сказал Нильсон, выезжая со школьной парковки. — А к ним вареная картошка, брусника и соленые огурцы. На тебя тоже хватит.

— Звучит заманчиво.

— Узнал что-нибудь?

— Нурдстрем закрасил свастику на шкафу в школе Люгнета.

— Да что ты говоришь, — сказал Нильсон, обгоняя грузовик.

— У вас тут было что-нибудь подобное?

— Не больше, чем где-то в другом месте.

— Помнишь, ты расследовал порчу имущества в школе Люгнета несколько лет назад?

— Нет.

— Уверен?

— Я никогда и ничего не расследовал в этой школе.

— К тебе ведь наверняка обращались по поводу свастики, нарисованной около спортзала.

— Ничего об этом не знаю. Некоторое время оба молчали.

— Что представляет собой Хумблеберг?

— Сын крестьянина. Его родители по-прежнему занимаются усадьбой. У них лес вдоль верхнего течения Флаксона. Хумблеберг активный центрист. Они с Бергом хорошие приятели, несмотря на то что иногда сталкиваются по политическим вопросам. Ведет трезвый образ жизни. Как и я, на несколько лет уезжал учиться. Вернулся и стал учителем. Затем ректором, и на этой должности уже пять или шесть лет. Многие говорят, он неплохой парень.

— А ты? Ты тоже думаешь, что он неплохой парень?

— Мы вместе охотимся. Минувшей осенью он застрелил лося. Огромного, я такого прежде даже не видел. Мы охотились на землях его родителей. Да, думаю, он неплохой парень.

Нильсон повернул на парковку около правления коммуны.

— Вот машина Берга. — удивился он и показал на красный «вольво». — Что, он уже успел сжечь все листья?

— Где же может быть велосипед? — спросил Форс.

— Велосипед Хильмера? Если на парня кто-нибудь напал, то велосипед скорее всего утопили в Флаксоне.

В полицейском участке Нильсон принялся жарить лосиные отбивные. Форс сел к телефону. Едва он успел набрать номер, как на том конце подняли трубку.

— Дом Эриксонов, — ответил взволнованный женский голос.

— Меня зовут Харальд Форс. Я расследую дело об исчезновении Хильмера. Я говорю с фру Эриксон, верно?

— Да. Вы нашли его?

— Нет, пока нет. Я хотел бы встретиться с вами после обеда.

— Хорошо. Когда?

— Примерно через час.

— Я буду дома.

Форс услышал, как она подавила рыдание.

— Мы найдем его, — сказал он, — после обеда начнет работу проводник с собакой. Мы найдем его.

— Нильсон сказал то же самое, — всхлипнула фру Эриксон.

— Я приеду через час.

Фру Эриксон положила трубку.

Пока Форс разговаривал с Анной Эриксон. Хильмер стоял рядом с ним. Он стонал и старался представить маму, папу, сестренку Карин, но ничего не получалось. Вместо образов им завладела боль.

Боль.

Кошмарная, невыносимая боль.

Форс достал из портфеля блокнот. Он написал дату и время и сделал пометку о прогулке вдоль ручья и посещении школы Халлбю.

Затем он открыл пакет с вещами Хильмера и вытряс содержимое перед собой на стол. Он пролистал книгу о шахматах. Точно такая же книга была в библиотеке дорожного мастера Форса. В молодости отец читал ее и даже пытался разыгрывать знаменитые партии. Он был горячим поклонником Кристиана Шолда.

— Все готово! — прокричал Нильсон. Форс поднялся и пошел в кухню. Нильсон открыл окно. Сильный ветер рвал раму.

— Я сейчас поеду домой к Эриксонам, — сказал Форс. — Как мне найти их дом?

— Поедешь по дороге мимо той парковки, где мы оставляли машину. Немного погодя увидишь желтый дом и забор с белой калиткой. В саду яблони, флагшток, словом, полная идиллия. Ешь, пока горячее.

— Ты сам застрелил этого зверя? — поинтересовался Форс и вонзил в мясо вилку и нож.

— Это кусок того лося, которого Хумблеберг завалил по осени. Мы его поделили. Нас в команде много, но хватило на всех. Огурец хочешь?

Некоторое время они ели молча. Нильсон уплетал лосятину с явным удовольствием. Картошка была приправлена сливочным соусом.

— Давай еще? — предложил Нильсон, когда Форс доел свою отбивную.

— Нет, спасибо, мне достаточно.

Нильсон улыбнулся немного иронически:

— Надеюсь, было вкусно.

— Очень.

— Возьми еще.

— Once on your lips, forever on your hips [2], — заметил Форс.

— Ну ты же не юная девочка, — воскликнул Нильсон с возмущением. — Мужчине-то чего заботиться о том, что у него на бедрах?

— Многих это беспокоит, — возразил Форс.

Нильсон засмеялся.

— Если что, я позвоню тебе. Оставь свой номер.

— Я забыл мобильник дома, — покаялся Форс.

— Тогда я позвоню Эриксонам, если что. Хочешь кофе?

— Спасибо, — Форс поднялся и закрыл окно. — Как дует.

— Будет еще хуже, — сказал Нильсон. — Такой ветер вполне может повалить деревья.

Они пили кофе и слушали ветер. Форс со вздохом отставил чашку.

— Есть кто-нибудь?! — крикнул кто-то от входной двери.

— В кухне! — ответил Нильсон.

В дверях кухни появился Улле Берг. Казалось, он полностью закрыл собой проход. Он обратился к Форсу.

— Могу я с вами переговорить?

— Конечно.

— Выйдем?

И Берг пошел на парковку перед правлением коммуны. Он остановился около своего красного «вольво». Ветер дул ему в спину. Берг поднял воротник куртки.

— Я слышал, вы разговаривали с Нурдстремом.

— Да.

Берг впился в Форса взглядом. В воздухе крутился песок. Форс отвернулся от ветра и сунул руки в карманы куртки.

— Все эти истории со свастикой — дело довольно щепетильное, — продолжил Берг.

— Что вы хотите сказать?

— Это может быть неверно истолковано.

— Как это?

— Я уверен, вы понимаете, о чем я говорю.

— Нет.

Берг нагнулся к Форсу:

— Нам совершенно не нужно, чтобы об этом районе шла дурная слава. Надеюсь, вы это понимаете?

Форс вздохнул:

— Что вы хотите?

— Не нужно делать из мухи слона, вот что я имею в виду.

— Я вас не понимаю.

— Не стройте из себя идиота!

— Я на самом деле не понимаю.

Берг вздохнул. Он выглядел совершенно измученным. Новый порыв ветра поднял пыль с дороги.

— Пока пресса еще не поместила всю эту историю на первые страницы, но это лишь вопрос времени. Местные газеты уж точно вцепятся в эту тему.

— О том, что Эриксон пропал?

— О том, что он подрался с мальчишками, которые рисуют свастику.

— Этого я не знал, — сказал Форс. — Что это за мальчишки?

Берг понял, что сболтнул лишнее.

— Я точно не знаю, но пацаны в этом возрасте всегда выдумывают много всякого дерьма. И в большинстве случаев не стоит придавать этому большого значения.

— Нурдстрем рассказал что-нибудь о тех парнях, с которыми поссорился Эриксон?

— Нет.

— Точно?

— Да. Мне пора. Но мы с вами еще поговорим. Мы стремимся к тому, чтобы этот район стал привлекателен для туристов с континента. Пока нам все удавалось. — Берг нагнулся к Форсу и сунул руки в карманы куртки. — Вы понимаете, что никакие Фриц и Ута из Берлина не захотят приехать сюда порыбачить со своими ребятишками, если пройдет слух, что у нас тут хозяйничают нацисты?

— Вот как?

Берг покачал головой:

— Никто сюда тогда не приедет. Пока!

Согнувшись против ветра, он исчез в здании правления. Форс вернулся к Нильсону. Тот мыл посуду.

— Я поехал.

— Я позвоню, если что, — ответил Нильсон, не поворачиваясь.

Понедельник, день

Форс проехал мимо парковки с указателем на тропинку вдоль Флаксона. Ветер задувал в маленький «гольф» и обсыпал салон елочными иголками. Через некоторое время Форс выехал к желтому дому с синим почтовым ящиком. На ящике большими буквами было написано «Эриксон».

Форс подъехал к гаражу, остановил машину и вылез. Он подошел к дверям. Открыла женщина с коротко остриженными рыжими волосами, в джинсах и шерстяном свитере. Она сложила руки на груди и поеживалась, как будто от холода. Несмотря на то, что хозяйка дома была в сабо, она едва доставала Форсу до подбородка. Они поздоровались за руку.

— Харальд Форс.

— Анна.

Они прошли в дом и оказались в большом светлом холле, оклеенном белыми обоями. На полу лежал лоскутный коврик, стены были украшены фотографиями в рамках: мальчик и девочка. На одном снимке дети сидели в ялике, девочке года три, мальчику около пяти. На другом те же дети, но уже постарше, стояли на лыжах на фоне норвежских гор. Третья фотография, видимо, была сделана на Средиземном море: дети выглядели сильно загоревшими.

Форс снял ботинки. Анна Эриксон остановилась на пороге гостиной.

— Хотите что-нибудь?

— Можно кофе?

— В гостиной, в термосе.

Форс вошел в гостиную. Светлая мебель, мягкие диваны, кафельная печка, большой телевизор, всюду цветы. Везде безупречный порядок. Одна из стен от пола до потолка занята книгами. Форс подошел к маленькому столику, на котором стоял кофейный поднос.

Полицейский уселся на диван. Анна Эриксон расположилась в кресле напротив.

— Я знаю, что вы уже все рассказали Нильсону. но не могли бы вы повторить ваш рассказ еще раз?

— Конечно. Сейчас кто-нибудь занят поиском?

— После обеда подъедет специалист с собакой. Он очень опытный, и собака у него отличная.

— Разве в таких случаях не обращаются к добровольным помощникам и не прочесывают лес?

— Так делают, когда пропадают маленькие дети или пожилые люди. А в подобных случаях лес прочесывают, но не сразу.

— Не сразу? Но почему?

Анна Эриксон наклонилась к столику и взяла блюдце с белой чашкой, разрисованной узором из голубых цветов. Руки Анны дрожали.

— У нас не хватает людей, а подростки частенько убегают из дома, а потом возвращаются. Но не подумайте, что мы несерьезно к этому относимся. Если Хильмер не объявится до вечера, мы привлечем к поискам больше людей.

— Почему бы не сделать это прямо сейчас?

— Нам надо знать, где искать. Именно поэтому я здесь. Расскажите мне все с самого начала. Хильмер должен был что-то забрать из раздевалки?

— У него была тренировка в Валлене. Я недавно купила два довольно дорогих банных полотенца. Хильмер взял одно и забыл его в раздевалке. Он сказал, что заберет его в понедельник, но я велела ехать немедленно и привезти полотенце домой.

— Вы не ссорились?

— Нет, я просто велела забрать полотенце, он немножко поворчал, но потом собрался в путь.

— Во сколько все это случилось?

Анна Эриксон задумалась. Форс открыл лежавший рядом с ним портфель и достал оттуда лист бумаги. Он написал сверху время и место разговора и посмотрел на фру Эриксон. Она выглядела усталой, вероятно, плохо спала ночью.

— Он ушел из дома где-то между без четверти шесть и шестью.

— Вы смотрели на часы?

— Да, потому что Хильмер сказал, что не успеет вернуться домой к футболу. Футбол должен был начаться в семь. Я посмотрела на часы и сказала, что сейчас только без четверти шесть, а до Валлена и обратно самое большее полчаса езды. Некоторое время мы пререкались. Я думаю, что он уехал где-то без десяти шесть.

— И куда он поехал?

— В Валлен, разумеется.

— Вы знаете, какой дорогой он собирался ехать?

— Он всегда ездил по тропинке Берга.

— Вдоль ручья?

— Да.

— Хильмер сказал вам, что поедет именно по этой дороге?

— Нет.

— Вы знаете, что он поехал в Валлен не сразу?

— Что?

— Хильмер поехал сначала к Эллен Старе во Вретен.

Фру Эриксон выглядела ошеломленной.

— К Эллен?

— Да. Хильмер не говорил вам об этом?

— Нет. Что ему там было надо?

— Я не знаю. А вы как думаете?

— В субботу Эллен собиралась в Стокгольм, ее бабушке исполнилось восемьдесят. Они хотели выехать после обеда.

— Вам об этом рассказал Хильмер?

— Я спросила его, не хочет ли Эллен прийти к нам и посмотреть футбол. Тогда Хильмер ответил, что Эллен с матерью поедут в Стокгольм в субботу после обеда и вернутся только в воскресенье вечером.

— Во всяком случае, до половины седьмого они были во Вретене. Эллен сказала, что Хильмер зашел к ней около шести, а ушел в половине седьмого.

— Тогда он точно должен был успеть к футболу.

— Вы уверены?

— Да.

— Он не проезжал мимо дома?

— Нет, с чего бы ему делать это?

— Я не знаю. У вас есть какие-нибудь недавние фотографии Хильмера?

Фру Эриксон поднялась и подошла к небольшой тумбочке около книжного стеллажа, открыла верхний ящик и достала оттуда конверт. Вернувшись к дивану, она достала из конверта несколько фотографий и положила две перед Форсом.

— Вот эта была сделана зимой.

Форс внимательно посмотрел на фотографию. Совершенно обычное лицо, короткие светлые волосы, несколько угрей на лбу, узкие губы, серьезные глаза. На другом снимке Хильмер был снят в полный рост, около него стояла Эллен Старе. Хильмер был выше Эллен, а ведь она довольно высокая девочка.

— Какой у Хильмера рост?

— Метр восемьдесят. Мой муж метр девяносто два.

— Когда он приходит домой?

— Сегодня он постарается прийти пораньше. Может, около трех.

— Где он работает?

— Менеджером по персоналу в «Велюксе».

— Как его зовут?

— Андерс.

— А вы работаете?

— Да, в городе, в сбербанке, на полставки. Форс начал записывать.

Хильмер лег на серую овечью шкуру около кафельной печки. Он любил лежать на ней, когда был маленький. Сейчас он был уже слишком большим, чтобы устроиться там с комфортом, но все-таки постарался уместиться. Он смотрел на маму и так волновался, что было трудно дышать. В горле что-то хлюпало.

Кровь.

Мама.

Ему казалось, он провалился куда-то глубоко. Прочь от боли. В сон.

Сон.

Форс попробовал кофе. Он был крепкий, но уже остывший, к тому же с привкусом пробки от термоса.

— У Хильмера есть какое-нибудь укромное местечко?

— Что за местечко?

— Он устраивал себе домики в лесу?

— Наверное, да.

— Он мог туда уйти?

— Я этого не знаю. Как все дети в округе, он иногда играл в лесу. — Фру Эриксон выглядела совсем измученной.

— Какой у Хильмера велосипед?

— Красный горный велосипед. Совсем новый. Я сейчас покажу гарантийный талон.

Фру Эриксон поднялась и исчезла в холле. Форс услышал, как она поднимается по лестнице на второй этаж. Он подошел к окну и выглянул па улицу. Около дома тоже все было в полном порядке — листья с газона убраны, яблони недавно подрезаны.

Форс подумал о своей вилле на Троллбекене к югу от Стокгольма. Там тоже были яблони, которые никогда не плодоносили, несмотря на то, что он их регулярно обрезал.

Фру Эриксон вернулась с коричневым конвертом и протянула его Форсу. В конверте была брошюра с цветными картинками, гарантийный талон и квитанция. На квитанции стояла дата: двенадцатое апреля.

— Он так радовался велосипеду, — сказала фру Эриксон.

Форс кивнул, сделал пометку и отложил блокнот.

— У Хильмера есть враги?

— Не думаю.

— Он не рассказывал о драках или ссорах в школе?

— Нет

— Если у него возникают какие-то неприятности, он рассказывает вам о них?

— Только если случается что-то серьезное. А в обычных случаях… подростки ведь предпочитают самостоятельно решать свои проблемы.

— Есть ли у него друзья, от которых, как вам кажется, ему следует держаться подальше?

— Плохие товарищи?

— Да.

— Нет, не думаю. Он много лет был скаутом, сейчас вот увлекся футболом и шахматами, ну и компьютер, конечно. Он много времени проводит за компьютером.

— Кто его лучшие друзья?

— Ближе всех ему Эллен. Они познакомились еще в начальной школе и с тех пор дружат. Прошлым летом они вместе ездили на языковые курсы. А с зимы начали встречаться серьезно. Еще Даниэль, хороший мальчишка. Они вместе ходят в шахматный клуб.

— Кто-нибудь в школе надоедал Хильмеру?

— У них там есть Хенрик и его приятель Бультерман. Они держат в страхе весь класс, от них даже учителя стонут.

Форс сделал заметку.

— Могу я взглянуть на комнату Хильмера?

— Пожалуйста. Она на втором этаже.

Оба поднялись и вышли в холл. Форс последовал за фру Эриксон наверх по лестнице. Под мышкой он нес портфель и блокнот.

В комнате Хильмера была совершенно обычная мебель: кровать, стол с компьютером, два стула, книжная полка, заставленная мальчишескими книгами. На бюро лежали две книжки о шахматах и шахматная доска без фигур. На одном из стульев валялись два свитера. К стене были приколоты три фотографии футбольной команды. Форс отыскал Хильмера на всех трех. На подоконнике стояли несколько больших серебряных бокалов. У дверей лежал футбольный ботинок, второй обнаружился в углу. Окно комнаты выходило на юг.

Фру Эриксон выглядела совершенно измученной.

— Вообще-то он довольно аккуратен, только вот прибираться не любит.

Форс кивнул.

— Могу я заглянуть в ящики?

— Пожалуйста.

Форс подошел к бюро и выдвинул ящики. Нижнее белье, рубашки, свитера. Ничего примечательного.

Затем он подошел к компьютеру.

— Мне бы хотелось просмотреть электронную почту Хильмера, если это возможно.

Фру Эриксон заколебалась.

— Не знаю… Это же очень личное. Там, наверное, много писем от Эллен.

— Я понимаю.

— Кроме того, у него там стоит пароль. Если не знать пароля, войти в систему невозможно.

Форс кивнул и подошел к окну.

— Хильмер получает почту?

— Обычную?

— Да.

— Получал раньше. На Пасху прислали что-то из шахматного клуба. В последнее время ничего.

— С кем он разговаривает по телефону?

— Ну во-первых, с Эллен, с Даниэлем. Он пользуется телефоном не так часто. В его комнате нет аппарата, приходится разговаривать либо в холле, либо в нашей спальне.

— Как он был одет, когда поехал к Эллен?

Фру Эриксон заколебалась. Не потому, что она не знала, как одет Хильмер, нет. Вопросы Форса пробуждали страх — тягучий, сосущий страх, который появляется всегда, когда пропадает кто-то из близких. Страх, что исчезнувший никогда не вернется.

Собравшись с силами, фру Эриксон рассказала, что Хильмер был в брюках, свитере, куртке и носках с красными полосками.

Форс записал и бросил взгляд в окно. По газону прыгала сорока.

— Благодарю вас, фру Эриксон. Моего коллегу зовут Седерстрем. Он приедет через несколько часов и будет держать вас в курсе. Могу я взять с собой фотографии?

— Пожалуйста. Но я попрошу вас вернуть их.

— Конечно. Спасибо за кофе. Разрешите позвонить?

— Да, пожалуйста, телефон в холле.

— У вас есть номер школы Люгнета?

Фру Эриксон взяла телефонную книгу в светло-голубой велюровой обложке, открыла ее и положила перед Форсом.

Форс набрал номер школы и попросил соединить его с ректором.

- Говорит Форс. Я хотел бы задать вам несколько вопросов. Вы будете на месте через четверть часа?

Свен Хумблеберг заверил, что в течение ближайшего часа будет в своем кабинете. Форс повесил трубку и набрал номер Нильсона.

— Я еду в школу Люгнета. Если Седерстрем обнаружит что-нибудь, пусть немедленно позвонит мне туда.

Форс еще раз поблагодарил фру Эриксон за кофе, забрал фотографии и вышел на улицу. Сев в машину и включив радио, он тронулся с места. На пассажирском сиденье рядом с Форсом лежала фотография Хильмера, и сам Хильмер тоже находился в машине. Он заполонил собой пространство, и Форсу было трудно дышать. По радио передавали Моцарта. В школе Люгнета Форс первым делом направился к ученическим шкафам. На одном из них круглым девчоночьим почерком было написано: «Кристина Полленшерна».

Над именем были прочерчены две двойные десяти-сантиметровые молнии. Форс внимательно осмотрел остальные шкафы. Поблизости никого не было, за исключением одной девочки. Форс отправился в дирекцию и постучал к Хумблебергу.

Ректор как раз вешал куртку на спинку стула. Свен Хумблеберг считал, что на службе ректор должен быть в галстуке. Сегодня галстук был сочного голубого цвета с серой окантовкой. Он был куплен год назад в Лондоне и стоил девять фунтов.

Форс записал время в своем блокноте и положил его перед собой на заваленный папками стол Хумблеберга.

Форс откашлялся.

— Говорят, быть ректором — нелегкая работа.

— Сейчас уже не то, что раньше. Теперь в школе много администрации. Но все равно свое дело нужно знать от начала до конца.

Хумблеберг умолк. Форс с интересом изучал своего собеседника. Он подумал, что они, должно быть, одного возраста.

— А что здесь за место, собственно? — спросил он наконец.

Хумблеберг ответил не сразу, казалось, он думал, каким образом лучше выразить свои мысли.

— Здесь все точно так же, как в других маленьких коммунах. Школа абсолютно обыкновенная. Подростки делится на две группы: те, кто стараются учиться, и те, которые на учебу плевать хотели, причем вторая группа явно превосходит первую. А я слежу за тем, чтобы все делалось по правилам.

Хумблеберг раздраженно махнул рукой и откинулся на спинку стула.

— Кто такая Кристина Полленшерна?

— Она наша ученица?

— Да.

— У нас нет ученицы с таким именем.

— Вы уверены?

— Абсолютно.

— На одном из ученических шкафов написано это имя.

— Мы запрещаем ученикам писать на шкафах, но что толку?

— Но никакой Кристины Полленшерны у вас нет?

— Нет

— Тогда я хотел бы знать, кому принадлежит шкаф, на котором написано это имя.

— Это несложно, я могу попросить Маргит пойти и посмотреть.

— Спасибо.

Хумблеберг поднял трубку местного телефона.

— Маргит, на одном из ученических шкафов написано «Кристина Полленшерна». Сходи, пожалуйста, и посмотри, кому принадлежит этот шкаф. — Хумблеберг откинулся на стуле и провел рукой по волосам. — Сейчас узнаем.

— Нурдстрем закрасил свастику, — продолжил Форс.

Хумблеберг взял со стола ручку, покрутил се в руках и положил обратно.

— Тут много проблем, — сказал он, помолчав, — подростков всегда тянет к чему-то плохому. У нас в школе есть несколько уродов. Некоторые из них заметили, что мы остро реагируем на свастику. Вот они ее и рисуют. Думаю, для того чтобы дать выход каким-то своим страхам. Сейчас рисуют свастику, потом выдумают еще что-нибудь. В мое время взрослых доводили курением и употреблением алкоголя. Сейчас все по-другому, родители сами покупают вино своим пятнадцатилетним детям. Подросткам приходится выдумывать что-то другое, что способно вывести взрослых из себя.

— Что вы делали еще, кроме закрашивания свастик?

— Мы попытались выяснить, кто это сделал. Были предположения, но это всего лишь предположения. Их ведь еще надо доказать.

— Так что вы сделали?

Хумблеберг развел руками.

— Что бы вы сделали в этом случае?

— Не знаю. Но я ведь и не ректор. В мои обязанности не входит работа с подростками, рисующими свастику во вверенной мне школе.

Хумблеберг снова начал вертеть в руках ручку.

— Я скажу вам, что думаю. Я уверен, чем меньше обращаешь на это внимание, тем лучше.

— Вот как?

— Да.

Форс сделал пометку в блокноте.

— Ну и как вы отреагировали?

— Когда стали появляться свастики? Мы попытались выяснить, кто их рисовал, но так и не узнали. Я поговорил с учителями и попросил их провести беседы в классах.

— О чем именно?

— О нацистских символах, нацизме, неонацизме.

— И они провели такие беседы?

— Думаю, что да.

— Когда в школе Люгнета появилась первая свастика?

Хумблеберг задумался.

— Пять лет назад. Около спортзала.

— Нурдстрем сказал, что злоумышленники использовали лестницу.

— Это верно.

— Итак, вы поговорили с учителями, они провели беседы с учениками, а потом появилось еще несколько свастик?

— Да. Через несколько месяцев таким же образом разукрасили холл около дирекции.

— Вы заявляли об этом в полицию?

— Я уже не помню.

— Мой коллега Нильсон утверждает, что никакого заявления по поводу вандализма в школе Люгнета не было.

— Вполне возможно, что мы не заявляли. Форс записывал ответы Хумблеберга в блокнот. В дверь постучали. Это была Маргит.

— Шкафчик принадлежит Аннели Тульгрен.

— Спасибо, Маргит, — поблагодарил Хумблеберг.

— Аннели Тульгрен, — сказал Форс, записывая имя. — В какой класс она ходит?

— В девятый «С».

— Можно вызвать ее сюда?

— Конечно, если она в школе, — Хумблеберг снова повернулся к местному телефону. — Маргит, будь добра, позови сюда Аннели из девятого «С». — Хумблеберг поднялся и надел куртку. — Что-то мне нехорошо. Весенняя простуда, немного знобит. — Он озабоченно посмотрел на Форса, склонившегося над своими записями. — Скажите, то, о чем мы говорили, как-то связано с исчезновением Хильмера?

И никто из них не видел Хильмера.

Истекающего кровью на полу.

С полным ртом коричневых, влажных листьев.

Лежащего на полу перед ними.

— Я не знаю, — сказал Форс. — А как вы думаете?

Хумблеберг выглядел озадаченным.

— О чем?

— Вы знакомы с Бергом?

— Конечно.

— Вы ведь оба занимаетесь политикой?

— Мы члены разных партий.

— Но все же вы знаете друг друга довольно хорошо?

— Да.

— Берг сказал, что Хильмер Эриксон поссорился с подростками, которые рисовали свастику.

— Я об этом ничего не слышал.

— Вам не кажется странным, что Берг осведомлен лучше вас?

— Не кажется. Нурдстрем депутат. И он обо всем сообщает Бергу. Они соратники по партии. И к тому же ректор не обязан все знать.

— Разве ректор не обязан знать, что один из его учеников поссорился со школьными нацистами?

Хумблеберг покачал головой:

— Насколько я понимаю, нацистов у нас тут нет. Это просто хулиганы, которые из кожи вон лезут, чтобы вывести взрослых из себя. Вряд ли их выходки можно назвать нацистскими.

— О каких именно хулиганах вы говорите?

Хумблеберг задумался.

— Я не совсем уверен и не хотел бы называть никого конкретно.

— Свастика ведь достаточно конкретна?

— Да, но даже если у меня есть определенные догадки, то ведь между предположением и уверенностью есть огромная разница. Что будет, если я обвиню нескольких учеников в неонацизме только потому, что они поссорились со своим одноклассником? Ссоры между подростками — совершенно обычная вещь, никакого криминала тут нет.

Форс записал. Зазвонил телефон. Хумблеберг снял трубку и ответил, что он будет занят еще полчаса. Едва он положил трубку, как в дверь постучали и появилась Маргит.

— Вот Аннели.

Позади Маргит возникла рослая девочка. У нее были широкие бедра и явно избыточный вес. Светлые волосы собраны в хвост, лицо без макияжа. Она была одета в черные ботинки, мешковатые брюки и серый свитер.

Маргит закрыла двери. Хумблеберг откашлялся.

— Это Форс, полицейский. Он хочет задать тебе несколько вопросов.

Тут Хумблеберг повернулся к Форсу.

— Я думаю, что вы хотите поговорить наедине?

— Вовсе нет, — ответил Форс. — Аннели, садись, пожалуйста.

Девочка сделала несколько шагов вперед и села на пустой стул перед столом Хумблеберга. Форс открыл чистую страницу в блокноте, посмотрел на часы и отметил на бумаге время.

— Меня зовут Харальд Форс. Как пишется твое имя?

Аннели произнесла имя и фамилию по буквам.

— Можешь написать его тут? — спросил Форс, снова открыл чистую страницу и протянул Аннели блокнот и ручку. Круглым девчоночьим почерком Тульгрен написала «Аннели Тульгрен». Форс взял у нее блокнот обратно.

— Так тебя все же зовут Аннели? Девушка улыбнулась немного насмешливо.

— Вы думаете, я написала неправду?

— Но на твоем шкафу написано другое имя.

— Да.

— Какое имя написано на твоем шкафу?

— Кристина Полленшерна.

Форс снова достал блокнот.

— Можешь написать и это имя тоже?

— Конечно.

И Аннели написала «Кристина Полленшерна».

Форс взял блокнот и посмотрел сначала на запись «Аннели Тульгрен», потом на «Кристина Полленшерна».

— Слова «Кристина Полленшерна» на шкафу написала ты?

Рот Аннели растянулся в широкой улыбке. Она перевела взгляд на Хумблеберга, затем снова посмотрела на Форса.

— Что это? Допрос?

— Это не допрос, — сказал Форс, — на допрос вызывают, когда подозревают в совершении какого-то преступления. Ты же лишь написала «Кристина Полленшерна» на своем шкафу, а это, хоть и запрещено школьными правилами, едва ли требует вмешательства полиции. — Форс помолчал. — Значит это ты написала «Кристина Полленшерна» на своем шкафу?

— Да, я, — сказала Аннели и широко улыбнулась. — Я могу идти? У нас математика, это мой любимый предмет.

— Еще пару минут, — сказал Форс. — На твоем шкафу еще нарисованы две молнии,

Аннели стала серьезной.

— Ну и что?

— Молнии нарисовала тоже ты?

— На этот вопрос я не отвечу.

— Почему?

Аннели молчала.

Форс молчал.

Хумблеберг молчал.

Через закрытые окна слышались крики играющих во дворе детей.

На полу лежал Хильмер и плакал. Он очень хотел уйти из этой комнаты, но это было невозможно. У него не осталось больше сил, и он мог лишь следовать за Форсом. Так всегда с невидимыми: они могут двигаться только тогда, когда мы думаем о них.

— Теперь я могу идти?

— Я хочу задать еще несколько вопросов, — сказал Форс.

— А я не хочу отвечать, — сказала Аннели, поднялась и быстрыми шагами пошла к двери, открыла ее и бесшумно закрыла за собой.

Хумблеберг вздохнул.

— Аннели сообразительная, хитренькая девочка, но она немного неуравновешенная. А что нарисовано на ее шкафу?

— Двойные молнии, как на шлемах у немецких эсэсовцев. С кем она дружит?

— С Бультерманом и Мальмстеном из девятого «А». Это два отъявленных хулигана.

— Тульгрен, Бультерман и Мальмстен, — задумчиво произнес Форс, — это ведь они рисуют свастику?

Хумблеберг покачал головой:

— Я не могу этого доказать, но предполагаю, что они приложили к этому руку.

— Расскажите мне о них.

— Ну, Мальмстен, если можно так выразиться, не лучший ученик в школе. Его отец работает слесарем в одном магазине в городе. Мать поет в церковном хоре. Бультерман неглупый парень, но учебой не интересуется вовсе. Его отец потерял работу несколько лет назад, когда «Велюкс» сократил число сотрудников со ста восьмидесяти до девяноста. Правда, потом они снова наняли человек двадцать, но отец Бультермана к ним не попал. У него слава довольно агрессивного парня, то же самое можно сказать и про сына. Семью Мальмстена я назвал бы хорошей. Отец служит в коммуне, выполняет почетные поручения. У Бультермана все хуже.

— Я хотел бы встретиться с Мальмстеном. Можно привести его сюда?

Хумблеберг повернулся к местному телефону.

— Маргит, будь добра, позови Хенрика Мальмстена из девятого «А». — Хумблеберг снова откинулся назад, поднес руку к лицу и три раза чихнул, затем достал носовой платок из кармана и вытер руки. — Что делать? — вздохнул он измученно. — Раньше об учениках заботились лучше. У нас была целая команда — психолог, куратор, консультант. Проходили регулярные конференции. Теперь ничего этого нет. Идет борьба за каждую крону. А в результате в школе работают одни старики, которые засыпают на конференциях. Самый молодой учитель у нас я. И что нам делать, если подростки начинают рисовать свастики?

— Как вы сказали, когда появилась первая свастика?

— Пять лет назад.

— Вряд ли те свастики нарисовали Бультерман и Мальмстен. Они ведь в то время еще посещали другую школу?

— Они ходили в школу средней ступени. Нет, пять лет назад свастику рисовали не Бультерман и Мальмстен.

— Но кто же тогда?

Хумблеберг достал носовой платок и чихнул. Затем он снова спрятал платок.

Форс молчал.

— Уверен, если я не расскажу вам сам, вы услышите это от кого-нибудь другого. — вздохнул Хумблеберг. глядя в окно.

— Какой ветер, — сказал Форс.

Некоторое время они помолчали. Потом Хумблеберг негромко сказал:

— Вы ведь знаете Маргит Лундквист, которая работает в дирекции? — Форс кивнул, и Хумблеберг продолжил: — Мы жили вместе. Разошлись в прошлом году. Вместе прожили восемь лет. У меня нет своих детей, но у Маргит есть сын. Маркус. — Хумблеберг глубоко вздохнул. — Сейчас ему двадцать один. Ему было тринадцать, когда я и Маргит съехались. Я попытался заменить ему отца. В тринадцать лет он был чудесным ребенком, мягким, ласковым. А в пятнадцать с ним что-то произошло. Я так и не понял, как это случилось. Однажды он пришел домой в свитере с изображением свастики. Я поговорил с ним. С ним было легко разговаривать, он интересовался историей, радовался, когда ему дарили книги, часто задавал вопросы. Но тогда в нем что-то изменилось. Он прочитал о нацизме и Второй мировой войне намного больше меня и разбил меня в пух и прах датами и именами. Все мои слова он подвергал сомнению. И отказался снять свитер со свастикой. — Хумблеберг взял со стола ручку и покрутил ее в пальцах. — Он начал слушать другую музыку. В ней сквозила ненависть. — Хумблеберг снова вздохнул. — У него появились новые товарищи. С бритыми головами, в черных одеждах. Признаюсь, они пугали меня, когда собирались у него в комнате и слушали ту самую музыку. Маркус как раз пошел в девятый, когда около спортзала нарисовали свастику. Это было осенью, занятия еще только начались. Насколько я знаю, в школе Люгнета он был такой один. Его приятели были откуда-то из города. Они встречались вечерами в субботу. Когда было тепло, собирались на тропе Бекстиген, она еще только появилась в то время. Пили пиво, орали, пугали проходивших мимо людей. Маркус всегда сидел с ними, он восхищался своими старшими товарищами. Я не знаю наверняка, но думаю, что это он нарисовал свастику около спортзала. Может, и около учительской тоже. Но я не смог завести дело. Я не обращался в полицию, хотя в школе сказал, что оставил заявление. Наверняка те, кто это сделал, имели ключ от дирекции. Я хотел защитить Маргит. Ей было очень тяжело, намного тяжелее, чем можно себе представить. Долгие бессонные ночи. Чувство вины за сделанные ошибки, за то, что не справилась, что была плохой матерью. Это было ужасно. — Хумблеберг помолчал минутку. — Я не говорил бы об этом, если бы не был уверен, что Маркус замешан в этом деле. На шкафу Хильмера, помимо свастики, были нарисованы три буквы Н. Маркус много говорил про три Н.

— Что значат три Н? — спросил Форс.

— Ненависть. Наступление. Настоящий человек.

Форс записал. Хумблеберг положил локти на стол и нагнулся вперед.

— Ненависть ведет к наступлению. В результате наступления вы становитесь настоящим человеком. Ненависть. Наступление. Настоящий человек. Невольно начинаешь бояться.

— Где Маркус сейчас?

— Он живет в городе.

— Он общается с Бультерманом и Мальмстеном?

— Я видел их вместе. Но прежде всего он общается с Тульгрен.

— С Тульгрен?..

— Она его подружка.

— Откуда вы знаете?

— Он рассказывал мне об этом.

В дверь постучали, и в кабинет заглянула Маргит.

— Хенрик не был сегодня в школе после ланча, — сказала она. — Должно быть, он ушел домой.

— Спасибо, — сказал Хумблеберг, и Маргит закрыла за собой дверь.

Форс сунул ручку во внутренний карман, положил блокнот в портфель и закрыл его.

— Можно позвонить?

— Пожалуйста.

Форс позвонил Нильсону.

— Седерстрем объявился?

Нильсон ответил отрицательно.

— Ты знаешь мальчика, которого зовут Хенрик Мальмстен?

— Да.

— Он ушел из школы после ланча. Сможешь отыскать его?

— Да, если только он не уехал в город.

— Найди его и сразу позвони мне. Я еще некоторое время побуду в школе Люгнета.

Когда Форс положил телефонную трубку, зазвонил местный телефон.

— Блад из агентства недвижимости разыскивает тебя, Свен. Он ждет в учительской. Что ему сказать?

Свен Хумблеберг посмотрел на Форса:

— У меня сейчас встреча.

— Спасибо, я узнал все, что хотел. — сказал Форс. — Могу я воспользоваться вашим кабинетом и телефоном еще на некоторое время?

— Пожалуйста.

— Мне нужно позвонить в Стокгольм. Как правильно набрать междугородный номер?

— Надо набрать триста тридцать три и затем номер.

— Спасибо.

Хумблеберг взял со стола одну из папок и вышел, закрыв за собою дверь. Форс набрал номер отдела криминалистики государственного полицейского управления. Ему ответил неторопливый женский голос с южно-шведским акцентом.

— Альмгрен, отдел криминалистики.

— Говорит Форс. Могу я поговорить с Левандером?

— Сейчас посмотрю, минуточку.

Форс попытался вспомнить, кто такая эта Альмгрен, но имя не вызывало никаких ассоциаций. В трубке раздался тот же женский голос.

— Как вас зовут?

— Харальд Форс.

Снова воцарилось молчание. Затем послышался мужской голос:

— Левандер.

— Привет, Йоран, это Харальд.

— Привет, как дела? Собираешь сморчки в глухих лесах?

— Ну не совсем.

— Не скучаешь по Стокгольму?

— Иногда.

— Мне тебя не хватает.

— Взаимно. Можешь мне помочь?

— Попробую.

— Кто такая Кристина Полленшерна?

Йоран минуту помолчал.

— Ты где-то встретил это имя?

— Да. Кто она?

— Кристина Полленшерна жила в начале пятнадцатого века. Она была замужем за Стеном Стуре и играла важную роль в политической борьбе против датчан. Руководила защитой Стокгольма от нашествия короля Кристиана, которого у нас называют тираном, а датчане считают его королем-героем. А где ты наткнулся на это имя?

— Видел на ученическом шкафчике в школе, где я провожу расследование. Около имени стояли две двойные молнии.

— Тогда ты вляпался в какое-то дерьмо. «Кристина Полленшерна» — это название женской нацистской организации. Она была основана в двадцатые годы, в нее вступали женщины из высшего общества. Со временем организация почти прекратила свою деятельность, но время от времени она вновь пробуждается к жизни. Нацисты всегда стремились вовлекать в свою партию девочек. Они зачастую оказываются более пригодными для борьбы, подстрекают мальчиков и вообще показывают себя безжалостными. Мы знаем несколько примеров, когда девочки проявляли такую жестокость, что дознавателям оставалось только изумляться.

Левандер замолчал.

— Спасибо, — сказал Форс.

— Если у тебя будет что-то по «Полленшерне», то ты можешь написать рапорт. Я обещаю помочь со сбором информации.

— Я подумаю об этом.

— Подумай. В Стокгольм собираешься?

— Не раньше лета.

— Как поживает Калле?

— Ему недавно исполнилось тринадцать. В подарок получил спортивные часы. Что, плохой я отец?

— Нет. Слушай, мне пора на совещание. У нас новый шеф, и он ненавидит, когда опаздывают.

Он называет свой стиль управления «методом террора».

И Левандер положил трубку.

Форс взял портфель и покинул комнату. Он снова пошел к шкафчикам. Сейчас там было полно учеников. У одного из шкафов он увидел Эллен Старе и направился к ней.

— Я могу поговорить с тобой?

— Вы не нашли Хильмера?

— Нет. Давай выйдем во двор.

Они вышли. Ветер по-прежнему был сильный. Эллен зажмурилась.

— Ветер дует прямо в глаза.

— Ты на велосипеде?

— Да.

— Вспомни. Хильмер не говорил, что ему кто-то угрожает?

— Нет.

— Ты уверена?

Эллен задумалась. Они стояли друг напротив друга в ветреном и пустом школьном дворе. Форс прижал к груди свой портфель.

— Месяц назад он у него была ссора.

— С кем?

— В классе «С» есть такая девочка. Ее зовут Аннели.

— Я видел ее.

— Хильмер поссорился с ней, когда она побила парня из седьмого.

— Какого парня?

— Его зовут Мехмет.

— Что рассказал Хильмер?

— Он как раз подошел к своему шкафчику, эта Аннели избивала Мехмета. Тот лежал на полу, а она его пинала. Хильмер велел ей перестать. Она взбесилась и пнула Хильмера. Он упал. Тут пришел Бультен и тоже ударил Хильмера. Случилась бы драка, но помешал Нурдстрем.

— Когда это случилось, ты говоришь?

— Примерно месяц назад.

— Ты видела, что было написано на шкафу Хильмера?

— Там было написано «Предатель». Раньше там еще была свастика и три буквы. Но Нурдстрем это закрасил.

— Ты знаешь, кто написал «Предатель»?

— Могу догадаться.

— Но наверняка ты не знаешь?

— Нет.

— А кого ты подозреваешь?

— Это сделал Бультен или Хенрик.

— А с этой девочкой, Аннели, ты знакома?

— Нет, но все ее боятся. Она неумная.

— Что значит неумная?

— Она дерется. Обожает драться.

— Она избила кого-то еще?

— Я знаю троих или четверых ребят в ее классе, которые боятся из-за нее ходить в школу. Все в курсе, что она встречается с Маркусом, а с ним никто не хочет связываться. С ней вообще боятся ссориться.

— Но ведь Хильмер не побоялся?

— Он никогда не стал бы стоять и смотреть, как кто-то бьет лежачего. Он такой.

— Понимаю.

— Вы найдете его?

— Обязательно.

— Но вы не думаете, что его кто-то избил?

— Я не знаю. Пока я только собираю сведения. Надеюсь, ты удачно доберешься домой на своем велосипеде по такому ветру.

Эллен робко улыбнулась и пошла к парковке велосипедов. Форс вернулся в здание школы. Он пошел в дирекцию и постучал в дверь Маргит.

— У вас найдется для меня минутка?

Она повернулась к нему на своем вращающемся стуле. У Нурдстрема в его каморке был такой же стул на пяти колесиках.

— Я освобожусь через минуту. Можете немного подождать?

— Я буду в учительской, — сказал Форс.

Маргит кивнула и снова повернулась к компьютеру.

В учительской стояли три дивана. Мебель выглядела абсолютно новой. На стенах висели в рамках фотографии учеников и учителей на прогулках. На одном из снимков, сделанном лет десять назад. Форс узнал Хумблеберга, с бородой и в обрезанных джинсах. Он был сфотографирован на пляже около лодки, рядом с ним стояла девочка. Едва Флос успел сесть, как вошла Маргит и остановилась в дверях.

— Вам звонит Нильсон. Можете взять трубку в кабинете ректора.

Форс пошел в кабинет Хумблеберга и взял трубку.

— Мальмстен в участке, ест ватрушку. Я сказал, что ты сейчас приедешь, — сказал Нильсон.

— Хорошо. Дай парню еще ватрушку и объясни следующее: мы ошиблись, когда искали Хильмера на Бекстиген. Мы надеемся, что Хенрик сможет помочь нам советом. Ради бога, не угрожай ему. Скажи, что нам нужна помощь, но не более. Я приеду немедленно.

— Будет сделано, — Нильсон положил трубку. Форс пошел обратно к Маргит.

— Могу я увидеться с вами вечером?

— Отлично, — ответила Маргит, — я буду дома.

— Созвонимся, — сказал Форс и быстро вышел.

Дорога до участка заняла меньше пяти минут. Хенрик Мальмстен сидел за столом. Нильсон ставил посуду в шкаф.

— Хенрик хороший парень, — сказал Нильсон, — собирается поступить на военную службу. Нам нужны парни, которые этого не боятся.

— Я ведь видел тебя сегодня утром, да? — спросил Форс и сел напротив Хенрика Мальмстена.

— Да

— Сначала мы думали, что в минувшую субботу Хильмер был на Бекстиген, но сейчас поняли, что он должен быть в каком-то другом месте. Теперь мы собираемся продолжить поиски в Соллане. Ты ведь был на Бекстиген в субботу? Ты не видел Хильмера?

— Нет, — ответил Хенрик Мальмстен.

— Я так и думал, — сказал Форс. — Во сколько ты пришел на Бекстиген?

Хенрик выглядел растерянным.

— Не знаю…

— Хотя бы приблизительно?

— Я не знаю.

— Но как ты думаешь?

— Может быть, около пяти.

— И когда ты ушел оттуда?

— Не знаю…

— Уже было темно?

— Нет.

— И ты не видел Хильмера?

— Нет.

— Ты уверен?

— Да.

— Ты не ходил в лес по нужде или еще за чем-нибудь, так что Хильмер мог пройти мимо тебя незамеченным?

Хенрик улыбнулся.

— Я отлил у скамьи.

— У первой или второй?

— У той, которая около дома.

— Дома Берга?

— Да.

— Ты уверен, что твои товарищи тоже никого не видели?

— Я никого не видел. И они тоже.

— Ты был там с Ларсом-Эриком и Аннели?

— Может быть.

— Хенрик, ты нам очень помог. Теперь я понимаю, что мы искали не там, где надо. Если три человека целый вечер сидели на скамейке на Бекстиген. Хильмер едва ли мог проехать мимо незамеченным. Хенрик молчал.

— Ведь так? — повторил Форс.

Хенрик молчал.

— Ведь так? — снова сказал Форс.

— Я не знаю, — сказал Хенрик, — я не знаю, были ли мы там.

— Не знаешь? А где же вы тогда были?

Хенрик молчал. Он смотрел в стол.

— Мне пора домой. Меня ждет мама. И отец тоже. Мне надо им помочь.

— Конечно, — сказал Форс, — спасибо за помощь. Только последний вопрос. Может быть, на Хильмера напал кто-то из Соллана?

Хенрик пожал плечами.

— Как ты думаешь?

Хенрик молчал.

— Ты нам очень помог, — сказал Форс и протянул руку. Хенрик слабо пожал ее и неуверенно улыбнулся.

— Хенрик классный парень, — сказал Нильсон. — Пока!

— До свидания, — сказал Хенрик.

Мальмстен вышел. Входная дверь захлопнулась.

Форс позвонил Хаммарлунду:

— Возможно, парень, которого мы ищем, лежит избитый в лесу. Мне нужно как можно больше людей, обязательно Стенберга и Юхансона и еще собаку. Прямо сейчас.

Хаммарлунд, видимо, пролистывал какие-то бумаги.

— Но я послал к вам Седерстрема?

— Он еще не пришел.

— Вы уверены?

— Вполне.

— Я посмотрю, что можно сделать.

— Нам нужны фонари, скоро станет темно.

В участок вошел Андерс Седерстрем с огромной овчаркой. Собаку звали Зип, и она славилась тем, что очень быстро находила пропавших детей и потерявших память пенсионеров. Зип рычал на любого, осмелившегося косо посмотреть в сторону хозяина.

— Давайте начнем, — обратился Седерстрем к Форсу. — У меня в гостях сестра. Она завтра уезжает домой. А я едва успел с ней поговорить, хотя она приехала ради меня.

— Седерстрем уже здесь, — сказал Форс, но на другом конце полицейский интендант Хаммарлунд уже положил трубку.

— Начнем? — спросил Седерстрем еще раз.

— Конечно, — сказал Форс, — возьми с собой Нильсона. Он покажет тебе, где искать. Я приду через некоторое время. — Форс повернулся к Нильсону. — Я вернусь в школу Люгнета, хочу по¬говорить с Маргит Лундквист. Если она уже ушла, поеду к ней домой.

Зазвонил телефон. Нильсон протянул трубку Форсу:

— Это Хаммарлунд.

Форс взял трубку.

— Я отправил к вам Стенберга и Юхансона и еще пошлю двоих, пока не знаю, кого именно. Попроси Седерстрема позвонить мне, когда он придет.

— Он уже здесь, — сказал Форс и протянул трубку Седерстрему.

Собака сидела около ноги Седерстрема. Она повернула голову набок и посмотрела на Форса, потом на Нильсона.

— У тебя была собака? — спросил Нильсон.

— Нет, — ответил Форс.

— Собаки классные животные. У меня раньше был сеттер. А теперь вот такса.

Седерстрем положил трубку.

— Ну что, пошли?

Нильсон надел куртку и застегнул ремень. Форс набрал номер школы Люгнета. Ему никто не ответил. Седерстрем с собакой и Нильсон уже ушли. Форс взял телефонную книгу и переписал адрес Маргит Лундквист на клочок бумаги. Затем он подошел к висевшей на стене карте и нашел улицу, на которой она жила. Потом вышел, сел в машину, медленно доехал до ближайшего перекрестка и свернул вниз к реке.

Дом, где жила Маргит, был типичным для застройки конца сороковых. Таких домов было много в южных пригородах Стокгольма. Чаще всего в них была гостиная, две маленькие комнаты и кухня. Бывшая жена Форса выросла в таком доме в районе Хекаренгене в Стокгольме.

Форс остановился около черной железной калитки с цветочным узором. Он вышел, оставив машину незапертой. К забору был прислонен голубой дамский велосипед. Участок украшал флагшток. Флаг развевался на сильном ветру. Форс подошел к двери и позвонил. Маргит открыла почти сразу же, как будто она ждала по другую сторону дверей.

— Ужасно дует, — было первое, что она сказала.

Ветер вырывал дверь из ее рук.

Они прошли в холл.

— Я как раз ужинаю. Вы не могли бы немного подождать?

Форс кивнул. Он остался в холле, где стояла вешалка с парой курток и пальто. Из кухни доносился сильный запах. Форс никак не мог определить, что там готовилось.

— Пожалуйста, входите! — крикнула Маргит, и Форс вошел в кухню.

Маргит сидела на корточках перед открытой дверцей духовки. Форс прошел через кухню в гостиную. В комнате стояли темно-синий плюшевый диван, красное плюшевое кресло и полированный столик из какого-то благородного дерева. На столике около дивана в горшке росло маленькое растение. На окнах висели белые занавески. На подоконнике стояли герани и маленькие сувенирные зверушки с надписями. На стене висели часы с кукушкой, телевизор был накрыт связанной крючком салфеткой. На полу лежал бежевый ковер. Камин был таким чистым, как будто там никогда не разводили огонь, хотя в нем лежали три березовых полена. Вдоль стен стояли три стула с прямыми спинками и узорными сиденьями. На столе лежала аккуратная пачка еженедельных газет. Форс посмотрел на часы с кукушкой. Часы стояли.

— Хотите чего-нибудь? — спросила Маргит, выходя из кухни и останавливаясь рядом с Форсом.

— Спасибо, нет. Мы можем устроиться тут?

— Конечно. Пожалуйста.

Маргит прошла мимо Форса и села в углу дивана. Форс расположился в красном кресле с потертыми подлокотниками. Он открыл портфель и достал блокнот, посмотрел на наручные часы и записал время.

— Маргит Лундквист, — сказал он. — Правильно?

Форс видел имя на дверях ее кабинета в школе, и Хумблеберг называл ее, но он подумал, что это хороший способ начать разговор.

— Да.

— Как пишется ваша фамилия?

— Лундквист.

— Как долго вы работаете в школе Люгнета?

— Пятнадцать лет.

— Вы знаете всех учеников?

— Большинство из них, во всяком случае.

— Ваш сын, кажется, тоже ходил в школу Люгнета?

— Да, Маркус.

— Сколько ему лет?

— Двадцать один.

— Где он живет?

Маргит Лундквист сложила руки на коленях и почесала правой рукой левую. У нее были обкусанные, ненакрашенные ногти.

— Можно задать вам один вопрос?

— Конечно.

— К чему все это?

— Этот разговор?

— Да.

— Я пытаюсь понять, куда пропал Хильмер Эриксон.

— И поэтому вы хотите знать, где живет Маркус?

— Да.

— Но почему?

— Потому что Маркусу может быть что-нибудь известно о Хильмере.

Маргит глубоко вздохнула и сняла руки с колен.

— Но откуда?

— Это только мое предположение. А как вы думаете? Знает он что-нибудь о Хильмере?

Маргит помолчала. Что можно знать о том, кто исчез? Что можно знать о том, кто стал невидимым? Что можно знать о том, кто истекает кровью и у кого во рту коричневые листья?

— Свен рассказал, что Маркус общается с нацистами, что он носит нацистские символы и встречается с Аннели Тульгрен.

— Да. Но при чем здесь Хильмер?

— Я не уверен, что все это как-то касается Хильмера, но я должен попытаться узнать как можно больше. Как я понял, у Аннели Тульгрен и Хильмера месяц назад произошел конфликт.

— Об этом я ничего не знаю.

— Где живет Маркус?

Маргит вздохнула и назвала адрес в городе.

— Он давно там живет?

— Он уехал из дома осенью.

— Где он работает?

— Он безработный.

— Маркус часто навещает вас?

— Иногда заходит. У него остались кое-какие вещи в подвале.

— Когда он был тут в последний раз?

— Недавно.

— Когда? Хотя бы приблизительно.

— Я думаю, он был здесь в субботу, но ко мне не заходил.

— Откуда вы знаете, что он тут был?

— Он сам сказал. Он хотел забрать некоторые вещи, но так и не зашел. Я позвонила вечером, и он сказал, что был здесь, но у него не было времени зайти.

— Зачем он сюда приезжал, вы знаете?

— Нет.

— Он ездит на автобусе?

— У него машина.

— Откуда у него деньги на машину, если он безработный?

Маргит не ответила.

— И сколько стоили его права?

— Пятнадцать тысяч.

— За них заплатили вы?

— Да.

— А машина?

— Он купил ее за одиннадцать.

— Платили опять вы?

— Да.

— Дорогие подарки вы делаете своему ребенку.

— Чувства стоят того.

— Что вы имеете в виду?

— Никогда не думаешь, что может вот так получиться.

— Что может получиться?

— Сын, который лишь ненавидит.

— Лишь ненавидит?

— По крайней мере, он говорит только об этом.

— Кого он ненавидит?

— Всех. — Она провела рукой по бедру. - Может, у него что-то с психикой?

Казалось, она пытается убедить Форса в том, что у ее сына проблемы с психикой, в которых она как мать совершенно не виновата.

— Вы разочарованы в нем?

Маргит покачала головой и снова почесала руку.

— Это не то слово. Последние пять лет были просто адом.

— А что произошло?

Она глубоко вздохнула.

— Ему было пятнадцать, когда все это началось. Я думаю, что кое-что вы уже слышали от Свена. Он сказал мне, что разговаривал с вами об этом. Если бы не Свен, я бы этого не выдержала.

— Как это началось?

— У Маркуса появились новые, старшие приятели, в комнате стали появляться флаги, брошюры, старые медали, ножи, как у военных.

— Ножи?

— С такими вот крестами.

— Свастиками?

— Да. И музыка. Сутки напролет

Маргит откинулась на спинку дивана и поднесла руки к щекам.

— А отец Маркуса? — спросил Форс.

— Они никогда не встречались.

— Почему?

— Это долгая история. О чем только не передумаешь долгими ночами. Все размышляешь о сделанных ошибках, о том, как все было бы по-другому, если бы можно было начать жизнь заново.

Она медленно покачала головой.

— Как его зовут?

— Отца Маркуса? Ханс.

— Он живет не здесь?

— Он живет в Стокгольме.

— И Маркус никогда не встречается с отцом?

— Мы развелись, когда сыну было полгода. Я вернулась домой. Мы не общаемся уже двадцать лет.

— А он как-нибудь проявлялся?

— Когда Маркусу исполнилось три года, отец прислал ему книжку-картинку и все.

— Они никогда не встречались?

Маргит медленно покачала головой, как будто она не хотела говорить четкое «нет».

Форс записал. На улице канат стучал о флагшток.

— Я укреплю канат получше, — сказал Форс, не глядя на Маргит, — когда буду уходить.

— Что?

— Флаг. Я привяжу его покрепче, тогда канат не будет стучать.

— Спасибо. Я и не думала, что это может мешать.

Форс посмотрел на свои ноги. Придя к Эриксонам, он снял ботинки, а сейчас забыл это сделать. В доме жертвы он снимал обувь, у матери предполагаемого преступника забыл. Но кто знает, кому из этих двух женщин досталось больше?

— Простите? — сказала Маргит Лундквист, заметив его задумчивый взгляд.

— Нет, ничего. Как долго встречаются Маркус и Аннели?

— С осени.

— Вы знаете Аннели?

— Я видела ее.

— Но вы знакомы?

— О ней много говорят. В школе есть учителя, которые угрожают взять больничный, если она придет в школу.

— С ней так трудно?

— Многие считают. что она просто невыносима.

— Где она живет?

Маргит махнула рукой.

— На следующей улице. Кирпичный дом. У ее матери, Берит, киоск на автобусной станции Отчим водитель.

— Вы их знаете?

— Я иногда делаю покупки в этом ларьке. Ну и иногда слышу разные рассказы про их семью.

— Какие именно?

— Пару лет назад ларек Берит взламывали несколько раз подряд. Кажется, четыре раза. Ее муж, Лудде, спрятался субботней ночью в киоске и дождался грабителей. Они были из Соллана. Лудде ударил одного железной трубой по плечу и сломал ему ключицу. Было следствие. Лудде получил шесть месяцев тюрьмы. Взломщиков приговорили к штрафу. Я думаю, поведение Аннели зависит от ситуации дома.

— Когда это случилось?

— Кажется, четыре года назад.

— А какой была Аннели до этой истории?

— Она всегда была сложным ребенком. Но после этой истории со взломами она совсем сорвалась с катушек. Вся ее ненависть обратилась на иммигрантов.

— Так Аннели — ярая ненавистница иммигрантов?

— Да. А сейчас Аннели встречается с Маркусом. Ненависть к иммигрантам — вот что их объединяет

— Маркус говорил что-нибудь про Хильмера?

— Никогда.

— Вы уверены?

— Ни единого слова. Хильмер ведь был намного младше, они не общались. Хотя последнее время Маркус не часто со мной разговаривает. — Маргит показала на салфеточку на телевизоре. — Раньше там стояла фотография. Недавно я убрала ее. Больше не могу, слишком долго я терпела.

— Можно посмотреть фотографию?

Маргит подошла к столику, выдвинула ящик и достала большую цветную фотографию в серой рамке. На ней был изображен загорелый улыбающийся мальчик лет двенадцати с удочкой в руках. Он смотрел прямо в камеру. Позади него был виден морской горизонт

Форс смотрел некоторое время на фотографию, затем протянул ее обратно. Маргит убрала снимок в ящик и отвернулась к окну.

— Боюсь, как бы ветер не уронил сосну. Чего доброго, упадет прямо на крышу. — Маргит помолчала некоторое время, потом произнесла: — Многие говорят, что во всем виноваты одинокие матери. Вот если бы они не развелись в свое время с мужьями, то все было бы по-другому. Если есть настоящий отец, то мальчик не может вырасти таким странным. Но ведь многие мальчики растут без отцов, и только некоторые из них вырастают проблемными. Разве все зависит от отца, как вы думаете?

Она посмотрела на Форса.

— Я не знаю, — ответил он.

— Но как вы думаете?

Она так хотела освободиться от чувства вины.

— Я действительно не знаю, — сказал Форс. — Мое дело расследовать, а не отпускать грехи.

Пока они разговаривали. Хильмер беззвучно ходил по комнате.

Тот самый исчезнувший Хильмер.

Он искал.

Он шептал ее имя.

Он проплакивал ее имя.

Эллен.

Форс спрятал блокнот в портфель.

— Спасибо за помощь, — сказал он.

— В чем же тут помощь?

— Я пытаюсь понять, где нам следует искать. Вы помогли мне. спасибо.

Маргит Лундквист потрогала пальцем землю в цветочном горшке.

— Хуже всего по ночам. Ведь и со Свеном мы расстались тоже из-за Маркуса. Свен очень переживал оттого, что его приемный сын стал нацистом. Да и со мной было трудно: вечное беспокойство, слезы и бессонница. Я надеюсь, вы найдете мальчика.

— Мы найдем его, — сказал Форс. — Я сейчас поправлю флаг.

Форс вышел из дома и поставил портфель на землю. У подножия флагштока в бетоне была указана дата. Двенадцатое июня тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года. В тот год Форс окончил начальную школу. На выпускном мама была в платье в голубую крапинку, а он вручал цветы своей учительнице. Укрепляя флаг, Форс пытался вспомнить, какие это были цветы, но так и не вспомнил.

Закончив, он нагнулся, взял портфель и пошел к калитке. Около «гольфа» остановился светло-голубой «опель». На лобовом стекле от руки было написано «Пресса».

Пресса.

За рулем сидела женщина лет тридцати с короткой стрижкой.

Увидев Форса, она вышла из машины. На ней был джинсовый костюм — брюки и куртка — и розовый шерстяной свитер поло. Женщина протянула руку:.

— Анника Боге, районная пресса.

— Форс.

— Вы ищете Хильмера Эриксона?

— Да.

— И как дела?

— Ищем.

— Вы можете рассказать что-нибудь о поисках?

— Еще слишком рано.

— Сколько человек заняты поисками?

Из нагрудного кармана джинсовой куртки Анника Боге достала записную книжку и ручку.

— Несколько человек.

— Вы думаете, по отношению к Хильмеру было совершено преступление?

— Пока мы знаем только то, что Хильмер Эриксон пропал в половине седьмого в субботу. Кажется, после этого его никто не видел.

Анника Боге указала блокнотом на дом с флагштоком.

— Ваше посещение Маргит Лундквист как-то связано с расследованием?

— Маргит работает в школе Люгнета и знает большинство учеников. Я подумал, что она может нам помочь.

— О ком именно вы хотели ее спросить?

— На этот вопрос я отвечать не стану.

— Ведь у Маргит есть сын, известный своими симпатиями к нацистам. Ваш визит к Маргит как-то с этим связан?

— На этот вопрос я отвечать не стану.

— Когда вы найдете Хильмера Эриксона?

— Этого я не знаю.

— Как вы думаете, что случилось?

— Я не знаю, что случилось.

— Но у вас есть какие-нибудь предположения?

— Пока нет.

Разумеется, это было неправдой, но Форс вовсе не хотел делиться с журналистами своими догадками.

— Спасибо, увидимся как-нибудь еще, — сказала Анника Боге.

Она села в свой автомобиль и уехала. Едва ее машина исчезла из виду, как около «гольфа» затормозил красный «вольво». Оттуда вылез Берг.

— Ну что, Боге уже принялась за писанину?

— Не знаю, — сказал Форс.

— Она же журналистка. Готова писать о чем угодно.

Берг засунул руки в карманы брюк и облизнул верхнюю губу. Под носом у него была маленькая ранка: видимо, он недавно порезался бритвой.

— Не нравится мне все это, — сказал он. — Дело попахивает дерьмом.

— О чем вы говорите? — поинтересовался Форс.

— Я встретил Нильсона и еще парня с собакой. Что вы, собственно, ищете?

— Хильмера Эриксона.

— Это я знаю. А еще я знаю, что вы вызывали парня Мальмстенов на допрос. Допрашивать школьников без присутствия родителей незаконно — вам это известно?

— Мальмстен не подозревается в преступлении. Нильсон задержал его в надежде, что он сможет помочь нам в поисках его одноклассника.

— Я слышал другое.

— И что же вы слышали?

— Об этом я поговорю с твоим начальством!

Берг нагнулся и приблизил лицо к лицу Форса так, что, несмотря на ветер, Форс мог чувствовать дыхание Берга.

— Мы уже вложили чертову уйму денег в этот район. Мы хотим сделать его привлекательным для немецких туристов. Это шанс для нашего района! И тут являешься ты!

— Да, и тут являюсь я, — подтвердил Форс.

— И тут являешься ты, — повторил Берг. — Ты что, не понимаешь, какие будут последствия, если просочится слух о том, что в нашей коммуне хозяйничают нацисты?

— Почему в вашей коммуне хозяйничают нацисты? — сказал Форс с непонимающим видом.

— Ты прекрасно это понимаешь.

— Нет, не понимаю. Но мне кажется, что ты зачем-то вмешиваешься в мое расследование.

— Я поговорю с твоим начальством. Я знаком с Хаммарлундом. - Берг нагнулся к Форсу еще ближе. — И я хочу тебе сказать, что если ты только намекнешь об этом Боге или кому-нибудь еще из журналистов, то у тебя будут проблемы.

— Какие? — поинтересовался Форс. Берг промолчал.

— Мы должны отыскать парня, — сказал Форс.

Берг молчал.

Затем он показал на дом Маргит:

— Что она сказала?

— О чем?

— О маленьких нацистах?

Форс не ответил.

— Подумай сам, — сказал Берг, — на следующий год собираются закрывать предприятие. Через три года тут будет пустыня.

— Я понимаю твои проблемы, — сказал Форс, — но моя работа заключается в том, чтобы отыскать исчезнувшего мальчика.

Берг покачал головой. Под глазами у него были темные круги.

— Подумай, что ты можешь натворить. Ты представляешь, как обесценится недвижимость, когда закроют предприятие? А ведь у людей тут только дома, ничего больше. Кто захочет тут жить? Кто захочет ездить на работу в город на поезде? Для жителей настанет экономическая катастрофа. Наше единственное спасение — это туризм. И может быть, мы сможем убедить руководителей «Велюкса» не закрывать предприятие. Но если о нашей местности пойдет плохая слава, то «Велюкс» тут точно не останется.

— Я понимаю, что у вас проблемы, — повторил Форс. — Но моя проблема касается исчезнувшего мальчика. У нас просто разные проблемы.

Берг покачал головой:

— Знаешь, что я думаю?

— Нет.

— Будет лучше всего, если вы никогда его нс найдете.

— Почему вы так считаете?

— Я повторяю, лучше, если его никогда не найдут.

— Вы в своем уме?

— Ведь то, что случилось, уже случилось? Ничего не изменится, если вы его найдете.

Оба замолчали.

— Вы что-то знаете? — спросил Форс.

Берг молчал.

— Если вы что-то знаете, то выкладывайте, — потребовал Форс.

Берг вынул руки из карманов и начал пинать носком ботинка гравий.

— Послушайте, — сказал Форс, — я понимаю, как вы печетесь о репутации района, но подумайте, что за слава пойдет, если будет известно, что председатель коммуны мешает расследованию дела об исчезновении? Не значит ли это, что он чего-то боится?

Берг продолжал пинать гравий. Он напоминал Форсу детей, которых приходилось допрашивать в связи с совершением краж или мелких нарушений.

— В субботу я видел на тропе нескольких парней.

— Что за парни?

— Я не знаю, они были далеко.

— Во сколько?

— Это могло быть где-то около половины седьмого. Я оклеивал гостиную.

— В летнем домике?

— Да.

— И что вы видели?

— Я услышал шум и выглянул в окно, из которого видно скамейку. На ней сидели два парня. Еще один сидел на спинке. Он держал в руках банку пива.

— Как они выглядели?

— Обыкновенно. Они были одеты в черное.

— Вы можете сказать что-то еще?

— Мое зрение сейчас уже не то, что раньше. Но похоже, среди них была девчонка.

— Почему вы так думаете?

— Я слышал, как она кричала.

— Что она кричала?

— Просто кричала. Они пили пиво.

— Вы уверены относительно времени?

— Абсолютно. Когда я смотрел в окно, позвонила моя жена. Она спросила, когда я приду домой обедать. Я посмотрел на часы. Выло полседьмого.

— А потом?

— Я продолжил клеить обои.

— Как долго вы там оставались?

— До половины восьмого.

— Около половины восьмого вы шли домой по этой тропинке?

— Да.

— Молодежь еще была там?

— Не знаю, я не видел ни души.

— Пока вы клеили обои, вы их слышали?

— Я слушал радио.

— То есть, если бы там что-то происходило, вы бы не услышали?

— Вряд ли.

— Вы можете что-нибудь добавить про тех ребят, которых видели?

Берг подумал минутку.

— Нет.

— Спасибо вам большое.

Берг глубоко вздохнул, как будто бы собираясь с силами.

— Я вовсе не имел в виду то, что сказал. Ты понимаешь?

— Понимаю, — ответил Форс. — Как вы думаете, что случилось?

Берг помолчал.

— Если быть до конца честным, то я уверен, что случилось что-то плохое. Если Хильмер действительно проходил мимо этих ребят и у него на самом деле когда-то был с ними конфликт, то просто так они бы его не пропустили. Они вполне могли утопить его во Флаксоне вместе с велосипедом. Мне кажется, что девочка, которая была на скамейке, — это Аннели Тульгрен. А про нее все знают, что она слегка чокнутая. Нурдстрем рассказывал, что Хильмер Эриксон и Тульгрен имели какие-то трения в школе. Я боюсь, что дело плохо.

Берг повернулся спиной к Форсу, сел в свою машину и уехал. Форс стоял около «гольфа» и смотрел на флагшток. Полотнище перестало биться. Ему показалось, что он увидел тень за занавеской в гостиной Маргит, но он вполне мог ошибиться. Форс был голоден и хотел уже поехать в пиццерию перекусить, но потом решил отправиться на нижнюю парковку у тропинки Берга.

Понедельник, вечер

Форс припарковался около машины Нильсона, вышел и поднялся по тропинке. Через некоторое время он оказался у летнего домика Берга. Подойдя к дому, заглянул в окна. Пол в комнате был покрыт серым картоном. Посередине стоял стол, на нем лежал рулон обоев. У стены стояли радио и термос.

Форс несколько раз обошел дом, остановился и отыскал взглядом скамью. Она находилась довольно далеко, приблизительно в трехстах метрах. Разглядеть, кто сидит на скамейке, было практически невозможно еще и из-за берез, росших перед домом.

Форс пошел дальше по тропинке. Через некоторое время он увидел быстро идущего навстречу Нильсона

— Как дела? — спросил Форс.

— Ничего по-прежнему. Собака ищет чуть выше. Там густые заросли. Собаке трудно из-за ветра. А я провалился в канаву.

И Нильсон показал мокрые ботинок и штанину.

— Хаммарлунд едет сюда, — продолжил Нильсон, — он хочет поговорить с тобой. Будет здесь через четверть часа.

— А другие?

— Больше никто не пришел.

— Я разговаривал с Бергом.

И Форс пересказал Нильсону разговор с Бергом.

— Кажется, дело плохо, — протянул Нильсон и посмотрел на свой ботинок.

— Нам нужен водолаз, — сказал Форс, — я пойду обратно и подожду Хаммарлунда.

— Я пойду с тобой, — ответил Нильсон, — у меня в машине есть пара запасных сапог.

И они пошли обратно.

— Что собой представляет семья Тульгрен? — спросил Форс.

— У Берит киоск, у Лудде грузовик. Он был осужден за какое-то небольшое преступление, сбыт краденого, что ли. Она получает неплохой навар с киоска. Одну бутылку колы продает законно, и она облагается налогом, а другую сбывает без чека. Этот киоск — золотое дно. Вот что человеку нужно — всего лишь небольшой киоск вместо того, чтобы бегать по лесу с мокрыми ногами.

На парковке стоял новый темно-синий «вольво». За рулем сидел сам начальник полиции Хаммарлунд и слушал спортивные новости. Он был в куртке из блестящего материала и белом свитере. Его седые вьющиеся волосы были аккуратно подстрижены.

Форс сел в «вольво». В салоне пахло кожей и лосьоном для бритья. Хаммарлунд выключил радио.

На заднем сиденье лежала бадминтонная ракетка в футляре. Когда-то Хаммарлунд едва не стал мастером спорта по бадминтону. Он повернулся к Форсу:

— Как дела?

— Вы ведь уже все знаете.

— Расскажите еще раз.

— Парень должен был забрать полотенце в Валлене. По дороге туда он заехал к своей подружке, дочери пастора во Вретене. Этого вы, может быть, не слышали — Нильсон об этом еще не знал. Он уехал от девочки около половины седьмого и направился в Валлен. чтобы забрать полотенце и вернуться домой. Он планировал посмотреть футбол в семь часов. Мы сделали вывод, что он ехал вон по той тропе. У председателя коммуны, Улле Берга, есть летний домик рядом с дорогой. Он видел на тропе несколько пьяных подростков около половины седьмого в субботу. Это могли быть два парня и девчонка, которая имела зуб на Хильмера. Они одеваются как экстремисты, рисуют свастику, преследуют иммигрантов-беженцев. Месяц назад Хильмер вмешался в драку между этими подростками и мальчишкой по имени Мехмет. На шкафу Хильмера кто-то нарисовал свастику. Школьный завхоз закрасил ее. Кроме того, на его шкафу кто-то написал «Предатель». Я думаю, что Хильмер ехал мимо по тропинке, эти подростки его остановили и, возможно, избили. Мне нужны еще люди и водолаз, чтобы поискать велосипед во Флаксоне.

Хаммарлунд забарабанил пальцами по рулю.

— Скверно звучит.

— Я разговаривал с одним из этих парней. Хенриком Мальмстеном. Притворился, будто знаю, что он был на реке в субботу вечером. Он признался сначала, что это так и было, затем изменил показания. Вполне может быть, что тут замешан кто-то еще.

Хаммарлунд провел рукой по волосам.

— Но это все догадки и предположения. Пока ничего более существенного нет?

— Нет. Мне нужны еще люди.

— А где полотенце?

— Полотенце?

— Оно было в раздевалке спортплощадки в Валлене?

— Про него я забыл. Спрошу у Нильсона.

— Каковы ваши дальнейшие действия?

— Нильсон будет возглавлять работу здесь. В городе есть один нацист. Маркус Лундквист. Вполне возможно, что он являлся тут вдохновителем. Я собираюсь сейчас поехать туда. Завтра утром мы со Стенбергом и Юхансоном начнем искать, как только рассветет. Я уверен, мы найдем какие-нибудь следы.

Хаммарлунд подумал.

— Многие подростки убегают из дома. Парень мог покончить жизнь самоубийством. В этом нет ничего необычного.

— Хильмер должен был забрать полотенце, он был у своей подружки, собирался смотреть футбол. Неправдоподобно, чтобы он вдруг надумал повеситься. Я уверен, на него напали и избили. Он лежит где-то тут.

Хаммарлунд кивнул и снова забарабанил пальцами по рулю.

— Будьте осторожны в разговорах с прессой, не наболтайте глупостей. Лучше всего сразу посылайте их ко мне.

— Это мне подходит, — сказал Форс. Хаммарлунд повернул ключ зажигания. Форс

вылез из машины.

Нильсон сидел за рулем в своей машине и разговаривал по мобильному телефону. Закончив разговор, он положил телефон во внутренний карман, вылез и отряхнул брюки. Березы качались от ветра.

— Стенберг и Юхансон на другой парковке, они сейчас придут, — сказал Нильсон. На нем были черные сапоги.

— Отлично, покажи им скамейку и расскажи о наших предположениях. Я поеду в город и попытаюсь побеседовать с Маркусом Лундквистом. Если что, звони мне домой. Я приеду сюда завтра рано утром. Мы можем встретиться в участке. И еще нам нужен водолаз. А кстати, что с полотенцем?

— С полотенцем? Мы забрали его, фру Эриксон опознала его. Разве я не говорил?

— Не помню. Но теперь мы знаем, что до Валлена Хильмер так и не добрался. Он выехал из Вретена в половине седьмого. То есть здесь он был приблизительно без двадцати семь. Теперь я поеду в город.

Нильсон кивнул:

— Поезжай осторожнее. Как бы ветер не повалил деревья.

Форс уселся в «гольф», включил радио и повернул ключ зажигания. Он ехал не спеша.

Подъехав к городу, он почувствовал сильный голод, остановился у киоска и купил бутылку минеральной воды и выпил, сидя в машине.

Маркус Лундквист жил в районе, построенном по жилищной программе в начале семидесятых. В июле возвели семь восьмиэтажных домов, в газетах написали, что в этом районе каждый ребенок будет иметь свое собственное дерево для лазанья. Форс проработал пять лет в Худдинге, районе Стокгольма, и ему показалось, что он видел этот райончик раньше.

Маркус Лундквист жил на улице Люковеген.

Форс припарковал машину и вошел в ворота. Две девочки лет десяти с угольно-черными полосами и в красных платьях сидели на нижней ступеньке. Из окна доносился популярный турецкий шлягер. В лифте кто-то явно помочился, так что Форс решил идти по лестнице.

Маркус Лундквист жил на пятом этаже. На площадке обнаружилась одна дверь без таблички с именем. На других дверях имена были такие, что Форс не рискнул бы их выговаривать. Форс постучал в ту дверь, за которой, как он предположил, находилась квартира Маркуса. Никто не открыл. Форс постоял минутку и постучал снова. Ответа не было. Тогда он нагнулся и заглянул в щель для писем, но ничего не увидел. Позади него открылась дверь, и на лестницу выглянул широкоплечий мужчина с большими седыми усами и темными глазами.

— Что ты тут делаешь? — спросил усач.

— Я полицейский, — сказал Форс, пригладил свои крохотные усики и показал удостоверение.

Мужчина с большими усами улыбнулся.

— Я тоже полицейский. Из Тегерана. Был капитаном криминальной полиции.

Форс протянул руку бывшему капитану и невольно охнул. Таким рукопожатием можно было расколоть грецкий орех.

— Вы знакомы с жильцом из той квартиры?

— Нет, но я знаю, кто он.

— Вы знаете, как его зовут?

— Лунтквист

Капитан полиции из Тегерана произносил «т» вместо «д».

— Вы часто его видите?

— Я часто его слышу. Он включает музыку по вечерам. Мои дети не могут спать. В том, что не заснуть мне, нет ничего страшного, но мои дочки учатся в гимназии на курсе естествознания, и ночью им надо высыпаться. Я жаловался домоуправу, но это не помогло.

Капитан из Ирана пожал плечами и развел руками.

— Когда вы видели Лундквиста в последний раз?

— Несколько дней назад, А слышал прошлой ночью. Он включал музыку.

— Вы не знаете, он был дома в субботу?

— Он пришел домой после футбола. С ним было несколько человек. Они оставались в квартире час или около того, затем вышли. Поорали на лестнице, пнули мою дверь. Почему шведам непременно надо орать, когда они выпьют?

— Ну мы ведь не такой культурный народ, как древние персы.

— Он очень неприятный.

— Лундквист?

— Да.

— Спасибо за помощь.

Капитан полиции из Тегерана пожал плечами и закрыл за собой дверь. Форс спустился вниз. Две девочки по-прежнему сидели на ступеньках. У одной в руке был какой-то мешочек. Форс подумал о том, что произойдет через несколько лет. Они станут старше. Лундквист и его приятели будут оскорблять их, а братья девочек станут защищать честь сестер. Он остановился.

— Уже поздно, — сказал он. — Вам не пора домой?

Подружки переглянулись.

— Барышням такого возраста в это время следует быть дома, — сказал Форс.

Одна девчонка захихикала, вторая осталась серьезной. Затем обе поднялись, сказали что-то друг другу на языке, который Форс не смог идентифицировать, и побежали вверх по лестнице. Форс вышел во двор. Ветер едва не сбил его с ног, казалось, между домами образовался туннель. Форс опустил голову, прищурился и столкнулся со Свеном Хумблебергом.

— Вы знаете, где Маркус? — спросил Форс.

— Нет.

— Вы договаривались встретиться с ним?

— Нет.

— Но вы здесь, чтобы встретиться с Маркусом?

— Я надеялся, что он будет дома.

— Он не открыл, когда я стучал. Давайте сядем в машину.

— Согласен, — сказал Хумблеберг. Оба молча подошли к «гольфу». Форс отпер его, и они забрались внутрь.

— Так что вы здесь делаете? — поинтересовался Форс.

— Я хотел поговорить с Маркусом.

— О чем?

Хумблеберг немного помолчал.

— Я видел его в субботу.

— Где?

— Он приходил ко мне домой, хотел одолжить инструменты. Он был у Аннели. Они расстались.

— Во сколько это было?

— До трех.

— И куда он отправился потом?

— Он сказал, что поедет домой, чтобы подправить что-то в машине. Затем он собирался смотреть футбол. Я предложил ему навестить Маргит, но он сказал, что у него нет времени.

— А зачем вы приехали сюда сегодня вечером?

— Я хотел поговорить с ним.

— О чем?

— О Хильмере.

— О Хильмере?

— Я хотел услышать от самого Маркуса, что он не имеет никакого отношения к исчезновению Хильмера, и, если бы выяснилось, что он виновен, я попросил бы его пойти в полицию.

— И он бы сделал это, если бы вы его попросили?

Хумблеберг помолчал немного.

— Не знаю. Но я хотел сделать все возможное.

— Что он говорил про Аннели?

— Что они расстались.

— Кто из них предложил расстаться?

— Маркус сказал, что он.

— Вы уверены, что он приезжал до трех?

— У меня была встреча в три часа, и я вышел из дома без десяти. Тогда как раз заехал Маркус.

— А что за поломка была в его машине?

— Не поломка, просто он поставить дополнительную сигнализацию.

— Он такой умелый?

— Он неглупый. И легко обучается всему, чему хочет.

— И сейчас вы хотели встретиться с ним?

— Да.

Хумблеберг помолчал минутку. Ветер раскачивал «гольф».

— Я позвонил ему утром, — сказал он немного погодя. — Я сразу же подумал о нем, когда узнал об исчезновении Хильмера.

— Почему вы подумали именно о нем?

— Маркус знаком с Аннели, Бультерманом и Мальмстеном. Но я уверен, что он не имеет к этому происшествию никакого отношения. Я уверен, что в субботу он поехал домой. Он очень хотел заняться машиной.

Мимо «гольфа» быстро прошел парень в черных джинсах и короткой распахнутой куртке. Он был без шапки и подстрижен почти под ноль.

— Это Маркус, — прошептал Хумблеберг. Он открыл дверь и вылез из машины. — Маркус! — крикнул он.

Маркус обернулся. Он держал руки в карманах, плечи были приподняты.

— Что такое?

— Можно с тобой поговорить?

— О чем?

— Подойди сюда.

Маркус неохотно сделал несколько шагов к машине.

— Мы хотим спросить тебя кое о чем, — по¬звал Хумблеберг.

Маркус сделал еще несколько шагов и остановился.

— Кто это с тобой?

Форс вылез.

— Моя фамилия Форс, я полицейский. Я выясняю обстоятельства исчезновения Хильмера Эриксона.

— Тут его нет, — сказал Маркус.

— Но ты ведь знаешь Хильмера?

Маркус Лундквист не ответил.

— Ты знаешь Хильмера? — повторил Форс.

— Ты легавый? — спросил Маркус.

— Да.

— Вы настоящие предатели родины. Ты это знаешь?

— Ты будешь отвечать на мой вопрос?

— А ты на мой?

— Хильмер Эриксон пропал.

— Насрать мне на это.

— Маркус… — начал Хумблеберг.

Маркус резко повернулся:

— Какого черта ты притащил сюда этого гребаного копа?

— Маркус…

— Я не разговариваю с легавыми.

И Маркус Лундквист повернулся на каблуках и поспешно ушел.

Хумблеберг и Форс остались у «гольфа».

— Я могу вас куда-нибудь отвезти? — предложил Форс.

Хумблеберг отказался.

— У меня там машина. Я поеду домой.

— Увидимся, — сказал Форс и сел за руль.

Он дождался, пока исчезли красные огни машины Хумблеберга. Тогда он вышел из «гольфа» и направился обратно к дому, где жил Маркус Лундквист.

Девочек на ступеньках уже не было. За одной из дверей в подъезде Форс услышал детский крик. Форс остановился около квартиры Лундквиста, перевел дыхание и постучал. За дверью послышалось какое-то движение. Форс постучал снова.

Дверь открылась.

Увидев Форса, Маркус Лундквист попытался снова закрыть дверь, но Форс ловко подставил ногу.

— Я могу вернуться вместе с двумя коллегами в форме, если тебе так больше нравится.

— Я не разговариваю с гребаными полицейскими.

— Разговаривать или нет, решать тебе. Но я могу отвести тебя в участок для допроса.

— Ничего ты не можешь, я ничего не делал.

— Что случилось на лестнице в субботу?

— Я не знаю.

— А говорят, что ты и несколько юнцов ходили тут, пинали двери и выкрикивали нацистские лозунги.

— Ничего подобного.

— Или ты впускаешь меня, или я ухожу. Но учти: через пятнадцать минут я вернусь не один, мы выбьем дверь и заберем тебя на допрос в участок. Насколько я понимаю, ты хранишь дома оружие?

Маркус Лундквист посторонился, и Форс вошел в квартиру.

Это была двухкомнатная квартира с видом на парковку, где Форс оставил «гольф». Под вешалкой лежала пачка рекламных брошюр, в кухне стоял складной стол и табуретка. На столе валялась картонка из-под пиццы. В спальне был матрас, покрывало с простыней, торшер и несколько книг, сложенных в стопку около постели.

Маркус прошел в гостиную. Ни занавесок, ни цветов на окнах не было. На стене висела афиша с изображением молодого человека довольно зверского вида на красном фоне. Его голову украшал стальной немецкий шлем сороковых годов. На противоположной стене висел флаг со свастикой. Из мебели в комнате были белый лакированный садовый стол и три таких же складных стула.

Форс подошел к окну. На подоконнике лежал армейский нож. Форс потрогал пальцем лезвие.

— Ты берешь его с собой, когда выходишь на улицу?

— Я с тобой не разговариваю.

— Послушай, мы можем поговорить и разбежаться, но если ты будешь артачиться, то тебе не поздоровится. Ты ведь понимаешь, что из-за субботней истории с криками на лестнице тебя вполне могут выселить отсюда.

— Плевал я на твои угрозы.

— Тогда тебе снова придется переехать к Маргит.

— Не вмешивай сюда мою мать.

— Это ты ее вмешиваешь.

— Ты ничего не знаешь.

— А разве не ты воспользовался ее ключами, чтобы пробраться в школу Люгнета пять лет назад? Ведь это ты нарисовал свастику на стене около учительской, не так ли?

— Это еще никто не доказал.

— Я говорю не о преступлении, а о том, что Маргит вмешиваешь именно ты. Что ты делал в субботу?

— Не твое собачье дело.

Форс сел на один из стульев и положил ногу на ногу.

— Это ведь мебель из сада Маргит?

Маркус Лундквист не ответил.

— Вряд ли ты обеспечиваешь себя сам. В принципе, ты мог бы работать, но ты же выше этого! Получается, что ты живешь за счет своей матери. И говоришь, что ее не стоит вмешивать. Как ты думаешь, каково ей содержать такого выродка? Как долго, ты думаешь, она еще выдержит?

Маркус Лундквист сунул руки в карманы.

— Свои воспитательные беседы можешь проводить где-нибудь в другом месте. Спрашивай, что тебе надо, и отваливай.

Форс задумчиво поковырял ногтем стол.

— Ну, выкладывай свои вопросы! — заорал Маркус. — Что тебе от меня надо?

— Я думаю, ты и так понимаешь, о чем идет речь. Ты знаешь, что Хильмер Эриксон пропал.

— Я не знаю, кто это.

— Расскажи мне, что такое три буквы Н.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Кто написал три буквы Н на школьном шкафчике Хильмера Эриксона? Аннели Тульгрен? Вы ведь встречаетесь, я правильно понял?

— Мы расстались.

— Когда?

— В прошлую субботу.

— Ты встречался с Аннели в субботу?

— Это не твое дело.

— Я спрашиваю, встречался ли ты с Аннели в субботу? Отвечай, или я задам тебе тот же вопрос в участке.

Маркус Лундквист молчал.

— Ну так что?

Маркус Лундквист поднял на Форса взгляд. У него были голубые глаза.

— Да. я встречался с ней.

— Где?

— У нее дома.

— Во сколько?

— Я не знаю. Где-то около двенадцати.

— Как долго ты там оставался?

— Пару часов.

— Ее родители были дома?

— Нет.

— Куда ты пошел потом?

— Я поехал к Свену.

— Зачем?

— Взять инструменты.

— А потом?

— Я поехал домой и стал возиться с машиной.

— Как долго ты занимался с машиной?

— Где-то до шести. Потом пришел Рулле.

— А потом?

— Мы пошли в «Капри» смотреть футбол.

— Во сколько вы пришли в «Капри»?

— Чуть позже шести.

— Как долго ты там оставался?

— Футбол начался в шесть. Мы были там около шести, а ушли не раньше десяти.

— И куда ты отправился потом?

— Сюда. Со мной было несколько человек.

— Что вы делали в «Капри»?

— Мы смотрели футбол. Ты что, тупой?

— В «Капри» было много народу?

— Все было переполнено. Мы сидели на лучших местах.

— Многие видели тебя в «Капри»?

Маркус Лундквист с презрением посмотрел на Форса.

— Да все, кто пришел смотреть футбол. Я сидел впереди и вскакивал каждый раз, когда забивали гол, а голов было четыре. Все меня видели.

— Хорошо, что видели. Почему ты расстался с Аннели?

— Она ходит в девятый класс.

— Ну и что?

— Ну и что? — передразнил Маркус.

— Да, ну и что? Ты же любишь девочек помладше?

— Слушай, заткнись, а?

— Такие как ты всегда любят маленьких девочек. Ведь на них легко произвести впечатление — достаточно лишь пить пиво, ржать и хамить. Аннели для тебя как раз то, что надо.

— Ты ничего не понимаешь.

— Так объясни мне.

— Пошел в задницу.

Форс барабанил ногтем по столешнице и смотрел себе под ноги. Похоже было, что на полу разлили пиво. Форс порадовался, что не снял ботинки.

— У тебя еще есть вопросы? — спросил Маркус Лундквист.

— А ты считаешь, что мне уже пора?

— Если у тебя все, то исчезни.

— Как ты думаешь, что случилось с Хильмером?

— Нс знаю.

— На него могли напасть?

— Да мне насрать.

— Мог кто-то, кого ты знаешь, напасть на Хильмера?

Маркус Лундквист закричал так, что у него покраснело лицо:

— Убирайся отсюда!

Форс молча посмотрел на Маркуса.

— Если Хильмера избили шестнадцатилетние подростки, то ими займутся органы опеки. Но если в избиении принимали участие люди твоего возраста, то им грозит тюрьма.

Маркус скривил верхнюю губу:

— Ты меня не запугаешь.

— Я и не думаю тебя пугать, а только рассказываю тебе, как все будет. Мы скоро найдем Хильмера и возьмем тех, кто на него напал. Подумай об этом. Если ты захочешь что-то рассказать, то меня можно найти в полицейском участке. Если ты замешан в этом деле, то тебе лучше сознаться. Тогда тебе засчитают помощь следствию. Подумай об этом. И кончай пинать двери в доме и громко включать музыку, потому что дело закончится тем, что тебя отсюда просто выкинут, а ты же этого не хочешь? У тебя же тут так здорово, такой ножик и картинки на стенах.

Форс поднялся и вышел из квартиры. На улице он порадовался свежему воздуху, ветру и даже поднимавшимся клубам пыли. Он сел в «гольф» и поехал домой.

Дома, не снимая куртки, он прошел прямо в кухню, достал из холодильника кочан салата и три помидорины, нарезал салат и помидоры и поставил кастрюлю с водой на плиту. Затем он разделся, принял душ и голый вернулся в кухню. Бросил спагетти в кипящую воду, достал кусок пармезана и натер его на терке. Потом Форс облачился в синий халат, полученный от жены на то последнее Рождество, когда они еще жили вместе. Одевшись, он уселся за кухонный стол и просмотрел почту: две квитанции и письмо из библиотеки с просьбой вернуть книгу Вайно Линна.

Спагетти сварились. Форс выложил их на тарелку, посыпал сверху пармезаном. За ужином он думал про Хильмера. Одновременно он пытался вспомнить, где же может быть книга Вайно Линна. Доев, он поставил тарелку в мойку и пошел искать книгу в гостиной. Роман отыскался в корзине для бумаг под кучей рекламных газет. Форс как раз стоял с библиотечным томом в руках, когда зазвонил телефон. Это был Нильсон.

— Тебе нужен автоответчик, — упрекнул Нильсон.

— Он сломался.

— Мы нашли его.

— Где?

— В куче компоста за маленьким домиком Хагберга, с грибами. Ты знаешь, где это?

— Да

— Собака Седерстрема обнаружила его вскоре после того, как ты уехал.

— Он жив?

— Да, но неизвестно, надолго ли. Он без сознания.

— Что случилось?

— Его жестоко избили, и он сейчас в Общественной больнице.

— Найди фотографа.

— Сейчас?

— Да.

— Уже поздно.

— Позвони Хаммарлунду. Позаботься о том, чтобы Хильмера сфотографировали, пока он еще жив. Мне завтра будут нужны эти фотографии. Я немедленно еду в больницу. Встречаемся в участке в семь утра. До этого я хочу посмотреть место, где нашли Хильмера. Проконтролируй, чтобы нам хватило народу для задержания и домашнего обыска в трех местах. Мы возьмем Тульгрен, Мальмстена и Бультермана для допроса, пока они еще не успели уйти в школу. У тебя есть номер моего мобильника?

Номера мобильника у Нильсона не было, и ему пришлось записать его.

Форс положил трубку, вышел из кухни и открыл бутылку минералки. Он выпил ее стоя и посмотрел в окно. В окне противоположного дома он увидел целующуюся в спальне пару. Она была в ночной сорочке, он — в рубашке. Наконец женщина опустила гардины. Форс осушил бутылку, оделся, положил мобильник в карман и пошел к «гольфу».

Дорога до больницы заняла не больше десяти минут. Форс зашел в отделение интенсивной терапии и показал свое удостоверение дежурной, одетой в зеленую униформу. Она показала на дверь.

Операционная «В».

— Родители сидят там, — сказала дежурная, женщина одних с ним лет. — Мальчика сейчас оперируют.

Форс пошел в комнату, где ждали родители. В отделении интенсивной терапии не было специального помещения для посетителей, так что Эриксоны сидели в комнате для персонала. Мать Хильмера положила голову на плечо своего супруга. Она тихо плакала, муж обнимал ее. Он был очень бледен.

Форс подошел к ним. Женщина, казалось, его не заметила.

— Простите, — сказал Форс.

Ему не хотелось мешать.

Он представился отцу Хильмера.

— Как он?

Женщина издала стон, в котором не слышалось ничего человеческого.

— Он чудовищно избит, — прошептал Андерс Эриксон, — я не смог бы узнать его, если бы не рубашка.

И Эриксон затрясся в рыданиях, пытаясь спрятать лицо в коротких рыжих волосах жены.

— Я не хочу показаться вам бесчувственным, — прошептал Форс, — но я послал сюда фотографа. Он сейчас придет. Если врачи позволят, он сфотографирует Хильмера.

Женщина застонала.

— Я понимаю, — сказал ее муж. Он тоже говорил приглушенным голосом.

Форс подумал: а что же, собственно, Андерс Эриксон понимает, — но ничего не сказал. Он сам слишком часто ничего не понимал. Вот и сейчас он не понимал, кому и зачем понадобилось избивать до смерти подростка, который интересовался шахматами и играл в футбол.

Около них по комнате двигался Хильмер Эриксон. Он уже начал осознавать, что сделали с его телом. Он видел, как плачет его мать, и пытался утешить ее. Но она его не замечала.

Она его не видела.

Вокруг него

запах

сгнившей листвы.

Как будто все произошло не в мае,

а осенью.

И вокруг летали не жаворонки

и не ласточки,

а вороны.

Форс подошел к дежурной по отделению и продиктовал ей номер своего мобильника.

— Мне нужно поговорить с врачом, который осматривал Эриксона. Позвоните мне, когда это будет возможно. Я буду ждать.

— Хорошо, — сказала дежурная, не поднимая глаз. Он листала какую-то толстую папку.

Форс повернулся и пошел к дверям. Едва он собирался выйти, как на пороге появились Эллен Старе и высокая женщина с длинными вьющимися ореховыми волосами. Эллен была вся красная от слез. Они остановились перед Форсом.

— Как Хильмер?

Форс показал на листавшую папку дежурную, затем на комнату для персонала.

— Можете спросить у дежурной по отделению. Родители Хильмера сидят там.

Эллен побежала к стойке. Форс представился женщине с длинными волосами.

— Айна Старе, — ответила она, — я мать Эллен.

Форс кивнул:

— Я занимаюсь расследованием.

Айна Старе посмотрела на Форса.

— Это правда, что его избили?

— Да.

— Вы знаете, кто это сделал?

— Нет.

— Ему очень плохо?

— Я не знаю. Жду, когда можно будет поговорить с лечащим врачом.

Айна Старе посмотрела на Форса долгим взглядом. Затем она порывисто обняла его и вместе с дочерью пошла в комнату для персонала, где сидели родители Хильмера. Форс пошел по длинному коридору к выходу.

Ветер стал слабее. Форс сел в «гольф», включил радио и стал слушать музыку, которая ему совершенно не нравилась. Переключать на другой канал не хотелось. Форс откинулся назад и закрыл глаза. Он уже почти заснул, когда зазвонил телефон.

— Доктор Шелунд готов встретиться с вами.

Форс вылез из машины и вернулся в здание больницы. Он поспешно проследовал по коридору, вошел в отделение интенсивной терапии, толкнул дверь и поздоровался с мужчиной в зеленой медицинской униформе, который представился доктором Шелундом. Он говорил быстро, не сводя с Форса глаз.

— Хильмер Эриксон зверски избит каким-то тупым предметом. Выбиты шесть зубов, разбиты губы, сломаны нос, челюсть, левый глаз поврежден настолько, что зрение едва ли сохранилось. Сломаны два ребра, разорвано легкое. Какие повреждения у почек и селезенки, мы еще не знаем. Эриксон не приходит в сознание, ни на что не реагирует, и мы не знаем, в какой степени пострадал мозг. Исход неизвестен.

Шелунд умолк.

— Я послал за фотографом, надеюсь, что Хильмера можно будет сфотографировать,— сказал Форс.

Не отводя взгляда, доктор Шелунд произнес ровным голосом:

— Вы можете созвать к кровати Эриксона симфонический оркестр, он этого все равно не заметит.

В кармане Шелунда запищал телефон. Доктор взглянул на дисплей и потянулся к стационарному телефону.

— Спасибо, — сказал Форс.

Шелунд кивнул.

Форс сел в «гольф» и поехал домой.

Дома он разделся догола, открыл окно в спальне, лег в кровать и погасил лампу. Через открытое окно со двора доносился запах черемухи.

Он вспомнил ручей.

Ребенком он рыбачил там. Велосипед приходилось оставлять на лесной тропинке, еще час надо было идти вдоль ручья. На том месте, где он любил рыбачить, было два неглубоких водоема. В начале лета там бывала хорошая рыбалка. Форс вспомнил больших белых мух и жирных форелей весом в килограмм.

Он помнил кукушку и цветы пушницы.

Тогда не кричали вороны.

Вторник, утро

Форс прибыл на Бекстиген где-то в половине седьмого. Там уже собралось несколько машин — патрульная Нильсона, машина Седерстрема с местом для собаки, полицейский автомобиль и серый автобус технической службы. Когда Форс вылезал из «гольфа», на парковку въехал «вольво» комиссара Хаммарлунда. Хаммарлунд вышел из машины, в светлых брюках с безупречными стрелками, белой рубашке, галстуке в голубую и желтую полоску и темно-синем пиджаке. Он бросил сердитый взгляд на небо. Моросил мелкий дождик. Хаммарлунд открыл заднюю дверь и вытащил светлый плащ. Надев его, он подошел к Форсу, который, как и накануне, был в замшевой куртке. Форс застегнул молнию и поднял воротник.

— Мне, наверное, понадобятся сапоги? — спросил Хаммарлунд.

— Хорошо бы.

Хаммарлунд посмотрел на свои ботинки. Они были совершенно новые. Из-под брючин виднелись темно-синие носки.

— У вас есть какие-нибудь сапоги? — спросил он.

— Наверное, есть у Нильсона.

— Где он?

Хаммарлунд огляделся вокруг. Форс достал мобильник и набрал номер Нильсона.

— Хаммарлунд интересуется, нет ли у тебя пары запасных сапог?

— У меня лишняя пара в машине. Какой у него размер обуви?

Форс повернулся к Хаммарлунду:

— Какой у вас размер?

— Сорок третий.

— У него сорок третий, — сказал Форс в трубку.

— Как раз, — сказал Нильсон. — Сейчас иду.

Форс отключил телефон.

— У него есть запасные. Сейчас идет.

Форс посмотрел на него, по его щекам бежал дождь.

— По крайней мере, ветер стих, — заметил он.

— Сядем в машину, — сказал Хаммарлунд, пошел к своей машине и сел за руль. Хаммарлунд и сегодня благоухал туалетной водой.

— Каковы ваши дальнейшие действия? — спросил он.

Форс рассказал о своих планах.

Хаммарлунд выслушал, задал несколько вопросов. Он делал особый акцент на том, что преступники слишком молоды, и обещал поговорить с обвинителем.

— С кем? — спросил Форс.

— Хальман сейчас на Крите, Брунберг болен. Остается Бертильсон, — Хаммарлунд протянул руку за серо-коричневой папкой на заднем сиденье и подал се Форсу. — Я получил это от Викмана сегодня утром.

Он посмотрел на часы, потом в окно. Дождь усилился. На тропинке появился Нильсон. Он был в белом плаще, на плече светоотражающими буквами было написано «Полиция». Он подошел к своей машине и достал из багажника пару сапог. Хаммарлунд открыл дверцу машины и сидел, готовый переодеваться.

— Носков у меня нет, — сказал Нильсон и протянул сапоги Хаммарлунду. Тот нагнулся, натянул сапоги и засунул в них штанины. Форс листал серо-коричневую палку.

— Идем, — сказал Хаммарлунд.

Они втроем пошли по тропинке.

Форс, Хаммарлунд и Нильсон свернули к коричневому домику с бетонными грибами во дворе. Скамейка неподалеку от дома Берга была накрыта полиэтиленом, вся территория была огорожена синей лентой с надписью «Полиция». Под огромной сосной стояла женщина в форме и белом плаще. Ее волосы были собраны в хвост. Внутри ограждения лежала большая куча листьев и травы. Казалось, она недавно была перевернута. Нильсон показал на нее пальцем.

— Он лежал тут, зарытый. Мы никогда не нашли бы его без собаки. Я думал, он мертвый, но он был жив. «Скорая помощь» приехала почти сразу же. Мы укутали парня всеми одеялами, которые у нас нашлись. Я позвонил родителям.

Нильсон медленно покачал головой. По его лицу стекали капли дождя. Казалось, старый полицейский плакал.

Хаммарлунд огляделся.

— Вы нашли что-нибудь еще?

— Следы около скамейки. Видимо, те, кто его бил, были уверены, что он умер. Они попытались куда-то нести его, но он оказался слишком тяжелым. Они подтащили его за ноги, бросили в компост, завалили и ушли домой.

Хаммарлунд стер влагу с лица.

— Пресса уже тут?

— Еще нет, — ответил Нильсон.

— Это лишь вопрос времени, — сказал Хаммарлунд. — Когда явятся, пошлите их ко мне.

— Слушаюсь, — ответил Нильсон.

Хильмер полз по мокрой траве. Он замерз и весь дрожал. И он шептал о том, как он тоскует по Эллен. Где ему найти Эллен? Пожалуйста, отведите его к Эллен!

Но никто не слышал его и не видел, потому что Хильмер был невидимый.

Как и его тоска.

Как и его жизнь.

Гнилые осенние листья во рту.

Форс перегнулся через ленту, натянутую вокруг компостной кучи, взял коричневый лист и понюхал его. Дождь усилился. Женщина в белом плаще подошла к Хаммарлунду, указала рукой в сторону леса и подняла воротник.

— Может, лось? — сказал Хаммарлунд.

Форс сгреб пригоршню листьев и положил ее в карман брюк.

— Стенберг и Юхансон тут уже все осмотрели?

— Конечно, — ответил Нильсон, — они даже взяли кусок скамейки на экспертизу.

И Нильсон показал на прикрытую полиэтиленом скамейку.

— Они оба здесь были?

— Оба. Седерстрем с собакой в лесу. У парня не было ботинка, когда мы нашли его. Седерстрем отправился его искать.

Форс подумал, что уже увидел тут все что надо.

— Мы поедем в участок.

Он повернулся к женщине в белом плаще. Ее звали Гунилла Стремхольм, и она только что окончила школу полиции.

— Когда появятся журналисты, посылайте их прямо к Хаммарлунду. И ни слова. Если они захотят пробраться за ограждение, пугайте их злыми собаками. Понятно?

Стремхольм кивнула.

— К обеду Нильсон пришлет кого-нибудь вам на смену.

Стремхольм снова кивнула. Форс заметил, что она дрожит от холода.

— Мы ушли, — сказал он.

И Хаммарлунд, Нильсон и Форс отправились обратно к машинам. Дождь вновь усилился.

Закутанные в плащи Стенберг и Юхансон сидели в автобусе. Они передавали друг другу термос. Из-за сильного дождя с улицы их было практически не видно.

Хаммарлунд отдал Нильсону сапоги и сел за руль. Вереница машин двинулась к шоссе. По дороге они встретили светло-голубой «опель» с надписью «Пресса». За рулем сидела Анника Боге в ярко-желтой зюйдвестке.

В участке все собрались в кабинете Нильсона. Стульев на всех не хватило. Хаммарлунд устроился у стены. Никто не снял головных уборов. Из города прибыл еще один полицейский. Мартинсон, почти два метра ростом. С ним приехал его коллега Сван.

Все сели полукругом. Мартинсон вытянул длиннющие ноги и скрестил их. Все воззрились на Форса. Он откашлялся.

— Стенберг и Юхансон идут к Бультерману, Мартинсон и Сван — к Мальмстену, Нильсон и я берем Тульгрен. Всем подозреваемым недавно исполнилось шестнадцать. По закону они еще дети. Мы делаем домашний обыск и забираем всю одежду, в которой они могли выходить на улицу, особенно брюки и обувь. Следите, чтобы подростки не видели друг друга и тем более не разговаривали между собой. На все вопросы ответ один — их взяли на допрос по поводу исчезновения человека, после обеда они будут отпущены. Что неясно?

— Где они живут? — пробормотал Мартинсон. Он был родом из Мальме, но женился и попал «на север страны», как он говорил. «Север страны» он выговаривал с некоторым презрением.

— Нильсон покажет на карте, — ответил Форс. И Нильсон показал нужный район на настенной карте.

— Тогда в путь, — сказал Мартинсон и поднялся.

Хаммарлунд подошел к Форсу:

— Я сейчас еду в город. Если вы не найдете никаких прямых улик, то отпускаете всех до часу дня. Если увидите, что придраться уж точно не к чему, отпускаете их еще раньше.

— Я найду, к чему придраться, — ответил Форс.

Хаммарлунд поднял кустистые брови, как будто сомневаясь в словах Форса. Затем он повернулся и вышел. Нильсон и Форс остались одни.

— Ты насквозь мокрый, — сказал Нильсон. — Одолжить тебе свитер?

Не дожидаясь ответа, он открыл гардероб, достал светло-голубой шерстяной свитер и протянул его Форсу.

— Он теплый, возьми. Там на локте дырка — у меня этот свитер уже целую вечность. Хочешь еще сухие носки?

— Спасибо, — сказал Форс, чувствуя, что в ботинках хлюпает вода.

Он стянул с себя совершенно мокрую замшевую куртку, надел шерстяной свитер поверх фланелевой рубашки и поменял носки.

— Ну вот, — сказал Нильсон. — Подумать только, как чертовски холодно, а ведь уже середина мая.

— Расскажи мне еще раз про семью Тульгрен. — попросил Форс.

Нильсон остановился посередине комнаты и задумчиво потер подбородок.

— Берит сейчас тридцать пять. Она родила ребенка от парня из Гранинга. Он слинял, как только родилась Аннели. Через несколько лет Берит сошлась с Лудде. Он примерно на десять лет ее старше, раньше у него была фирма по перевозке грузов. Еще он держал рысаков. Зарабатывал на лошадях много денег. Затем все пошло прахом. Пару раз он был арестован за управление машиной в нетрезвом состоянии, кроме того, подозревался в сбыте краденого, а еще эта история с киоском в прошлом году. Он сидел в засаде и ждал, когда появятся воры, и в результате сломал одному из них ключицу. Лудде посадили на несколько месяцев, вор отделался денежным штрафом. Людям такое решение суда не понравилось, и Лудде сразу стал народным героем. У девочки проблемы начались еще в начальной школе. Она была толстая, одноклассники ее дразнили. Как-то раз набросились на нее и чуть не задушили платком. Аннели было тогда лет десять. Девчонка неглупая, это точно, но… Нильсон замолчал.

— Но что?

— У нее во взгляде что-то пугающее.

— Вот как?

— Наверное, так нельзя говорить, но я не позволил бы своим детям играть на улице, если бы Аннели гуляла неподалеку.

— Она такая страшная?

— Есть родители, которые пригрозили не пускать своих детей в школу, если не будут приняты меры в отношении Аннели. Она дерется, и очень жестоко. Мне поступало довольно много жалоб. — Нильсон развел руками. — Но это не мое дело, я все передавал в социальную службу

— Поехали, — сказал Форс.

Они вышли на улицу. Нильсон сел в патрульную машину. Форс забрался в свой «гольф».

Через несколько минут они подъехали к кирпичному дому на Бьеркстиген. Нильсон остановился. Форс припарковался к нему вплотную. Дом был окружен высоким забором, полуоткрытая калитка была сделана из лакированного дуба. Около дверей висел маленький шведский флаг. Он был насквозь мокрый после долгих дождей.

Нильсон позвонил. Внутри зазвучала мелодия. Нильсон позвонил снова. Форс узнал «Ах. Вермланд. ты прекрасен». Дверь открылась, и на пороге появилась светловолосая, небрежно причесанная полнолицая женщина в джинсах и застиранной фланелевой рубашке навыпуск, с сигаретой в руках. Она стояла босиком, ногти на ногах были покрашены в розовый цвет.

— Здравствуйте, Берит, — сказал Нильсон. — Мы можем войти?

Берит бросила па Форса быстрый, недружелюбный взгляд.

— Это мой коллега из города, — объяснил Нильсон, кивнув на Форса. — Нам нужно поговорить с вами.

— О чем?

— Мы можем войти? — повторил Нильсон.

Берит Тульгрен неохотно посторонилась. Нильсон и Форс вошли. Из глубины дома послышался громкий мужской голос:

— Кто там?

— Нильсон! — прокричала Берит в ответ.

— Легавый? — послышалось из дома.

— Да, — ответила женщина.

Форс закрыл за собой входную дверь. В холле появился мужчина с голым торсом и в красных спортивных штанах, невысокий, но широкоплечий, с заросшей волосами грудью. Он уставился на Нильсона. В холле слабо пахло кофе и сигаретами.

— Ну, что расследуем?

И он засмеялся.

Нильсон даже не улыбнулся.

— Привет, Лудде, это Харальд Форс. Он из отдела криминалистики, из города.

— Это что, какая-то гребаная телепередача или что? — буркнул Лудде. — Здравствуй, криминалист. Да, это я насрал на автобусной станции на прошлой неделе. Но у меня смягчающие обстоятельства. Был четверг, и я наелся горохового супа.

Лудвиг Тульгрен заржал и перевел недобрый взгляд сначала на Нильсона, как будто ожидая оценки своего юмора, потом на Берит и, наконец, на Форса. И его взгляд был далеко не дружелюбным.

— Заползайте, раз уж без этого не обойтись.

Нильсон снял плащ и перекинул его через плечо.

— Аннели дома? — спросил он.

Лудвиг Тульгрен помрачнел.

— Аннели дома? — повторил Нильсон.

— Что она натворила?

— Аннели подозревается в соучастии в преступлении, которое привело к исчезновению человека, — сказал Форс. — Мы хотим поговорить с ней. Кроме того, мы хотим взять ее уличную одежду.

Нильсон положил свой плащ на табуретку.

— Что за херню ты несешь, легавый гребаный! — взревел Лудвиг Тульгрен и угрожающе сделал два шага к Форсу.

— Успокойся, — сказал Нильсон. — Нам нужно поговорить с девочкой, и мы возьмем с собой ее одежду.

Нильсон достал из кармана сложенный в несколько раз черный полиэтиленовый мешок для мусора и встал между Форсом и Тульгреном.

— Я не понял, что тебе надо? — снова взревел

Лудвиг Тульгрен.

— Нам нужно поговорить с девочкой, — сказал Форс. — Я правильно понимаю, вы ее отчим?

— Отчим? Что ты имеешь в виду?

— Успокойся, Лудде, — сказала Берит и положила руку на плечо мужа.

Позади них открылась дверь и появилась сонная Аннели. На ней были застиранная футболка и голубые хлопчатобумажные трусы.

— Что вы тут орете! — закричала она, но тут же резко остановилась, увидев Нильсона и Форса. Она посмотрела на них, потом перевела взгляд на Берит и Лудвига.

— Ты арестована! — нехорошо засмеялся Лудвиг Тульгрен.

— Здравствуй, Аннели, — сказал Форс. — Мы расследуем исчезновение Хильмера. Мне кажется, ты знаешь больше, чем рассказывала мне раньше. Мы хотим забрать тебя в город для допроса. И еще мы заберем твою уличную одежду.

— Уличную одежду? — повторила Аннели.

— Брюки, обувь и куртку.

 Аннели не смогла сдержать улыбки:

— Вы думаете найти на ней какие-то следы?

— Прямо как в кино, — сказал Лудвиг. — Легавые думают, наверное, что их показывают по телевизору. Комиссар при исполнении служебных обязанностей!

— Кончай, Лудде, — сказал Нильсон. Он протиснулся в дверной проем мимо Аннели и вошел в ее комнату.

— Да что, твою мать, ты делаешь? — заорал Лудвиг Тульгрен. — Ты что, думаешь, что можешь творить все что угодно, раз напялил форму? Тут тебе не гребаная коммунистическая Россия! Я позвоню моему адвокату!

— Аннели подозревается в причастности к преступлению, которое повлекло за собой исчезновение человека. Если окажется, что подозрение неоправданно, то мы немедленно отвезем ее обратно домой, — сказал Нильсон.

Берит затянулась окурком сигареты.

— Так вы заберете ее в город?

— Да, мы заберем ее в город.

— Что значит «подозревается в причастности к преступлению, которое повлекло за собой исчезновение человека»? Что за гребаный канцелярский язык? — орал Лудвиг Тульгрен.

— Успокойся, Лудде, — ответил Нильсон.

— Я звоню своему адвокату, — сказал Лудде и пошел туда, где, видимо, была их с Берит спальня. Дверь за ним захлопнулась.

В комнате Аннели Нильсон открыл дверцу гардероба и начал собирать брюки, свитера и куртки в полиэтиленовый пакет. Форс, который все еще стоял в холле около вешалки, нагнулся и поднял пару черных ботинок на шнурках.

— Это твои?

Он поднял ботинки и посмотрел на Аннели. Она не ответила.

— Это ее, — сказала Берит.

— Я предлагаю тебе одеться, — сказал Форс Аннели. Он прошел мимо нее и положил ботинки в пакет к Нильсону.

В комнате стояла кровать с белой простыней в красных сердечках. На небрежно наброшенном на нее покрывале лежал мальчик лет восьми. Он тер глаза и звал маму. Берит Тульгрен вошла в комнату.

— Что им надо? — захныкал мальчик.

— Меня зовут Харальд, — сказал Форс, — я полицейский. Мы немного поговорим с Аннели.

— Вы не найдете здесь ничего интересного, — сказала Аннели Нильсону, — одежда постирана.

— Она стирала в субботу, — сказала Берит Тульгрен и потушила окурок в стоявшем на подоконнике блюдце.

— Что вы говорите, — бросил Форс. — Аннели, ты, оказывается, имеешь привычку стирать

по субботам?

Аннели не ответила.

Нильсон продолжил собирать одежду. Мешок был почти полон. В комнату вошел Лудвиг. Он повернулся к Берит

— Асп еще не пришел, но как только он явится, я с ним поговорю. Не думайте, что мы это так оставим. Я еще посмотрю, как начальство вас отымеет. Сталинисты чертовы. Твою мать, в каком сраном обществе мы живем. Доносчик за каждым кустом!

— Одевайся, Аннели, — сказал Форс.

— Во что?! — заорала Аннели. — Вся моя одежда вот в том мешке!

— Коммунисты сраные! — орал Лудвиг.

— Ну, наверное, есть что-нибудь, во что ты можешь одеться, — сказал Форс Аннели. — Мы сейчас едем. Надень что-нибудь.

— Да все в мешках! — ныла Аннели.

— С детьми так обращаться нельзя, — заметила Берит

— Свиньи коммунистические! — подтвердил Лудвиг и скрылся в кухне.

— Одевайся, — повторил Форс. — Могу одолжить свою куртку, если у тебя больше ничего нет.

— Ты соображаешь? — заорала Аннели. — Она насквозь мокрая!

— Лучше что-то, чем ничего. Может, возьмешь что-нибудь у матери?

Аннели сделал вид, что ее сейчас вытошнит.

— Вы совсем больны на голову, — возмутилась Берит. — Я сейчас позвоню в газету и расскажу, что вы тут творите. Ульф к тому же болен, у него температура!

— Надевай свитер и брюки, — сказал Форс Аннели. — Мы уезжаем.

Аннели открыла ящик и достала оранжевый хлопчатобумажный свитер, черную юбку и черные колготки. Мальчик по имени Ульф сел на кровати. Над ним висел плакат с изображением солдата СС. Наверху большими готическим буквами было написано «Валькирия».

— А что мне надеть на ноги? — поинтересовалась Аннели.

— Можешь взять мои сабо, — сказала Берит заботливо.

В дверях появился Лудвиг с банкой пива в руке. Он открыл се и отхлебнул.

— А вы знаете, что при аресте девочки с вами должен быть кто-нибудь из женского персонала? — спросил он и вытер губы тыльной стороной ладони.

— Персонала не хватает, — сказал Форс. — Увы.

— Я готов, — Нильсон затянул шнурок вокруг мешка. Он поднял его, протиснулся мимо Лудвига Тульгрена и вышел в холл.

— Идем, — поторопил Форс Аннели.

Девочка посмотрела сначала на свою мать, потом на Форса, потом на Лудвига Тульгрена и, наконец, вышла из комнаты, которая пахла детским сном и сигаретным дымом. Аннели надела черные сабо, которые стояли под вешалкой. Форс посмотрел на свои ботинки. В комнате Аннели лежал пыльный светло-серый ковер. Герань на окне совсем завяла.

— Ну, доиграетесь вы, — пробормотал Лудвиг Тульгрен, — так и знайте. Я вам обоим устрою ад.

— Аннели вернется домой после обеда, — пообещал Нильсон, — мы привезем ее.

— Еще бы, — прошипела Берит.

— Увидимся, Лудде, — сказал Нильсон, открывая входную дверь. По дороге он потрогал пальцем вялый шведский флаг, забросил за спину полиэтиленовый мешок — при этом он стал похож на Санта-Клауса, — и пошел к машине. Открыв багажник, он положил туда мешок.

Форс подождал, пока Аннели пройдет мимо него.

— Не позволяй им щупать тебя, старушка, — заорал Лудвиг Тульгрен и поднес банку пива ко рту.

Аннели не услышала или просто не обратила внимания, ее мысли были заняты чем-то другим

— Пока, — сказал Форс и пошел за Аннели.

— Ты едешь со мной, — сказал Нильсон Аннели из машины. — Хочешь сидеть спереди или сзади?

Аннели села на переднее сиденье.

— Свиньи-коммунисты! — заорал Лудвиг Тульгрен, когда Форс тронулся и поехал за «вольво» по Бьеркстиген. В саду желтого дома неподалеку Форс увидел Петера Блина. Тот направлялся к забору, к которому был прислонен велосипед.

Когда они выехали на шоссе. Форс включил радио. Передавали новости. Форс переключил канал и стал слушать скрипичную музыку.

Когда они подъехали к городу, дождь закончился.

Вторник, полдень

Здание из стекла и бетона, в котором располагался полицейский участок, было построено в начале семидесятых в характерном для того времени стиле и напоминало крепостную стену с бойницами.

Форс и Нильсон въехали в гараж и по обе стороны от Аннели Тульгрен пошли к лифтам. Нильсон с трудом тащил черный полиэтиленовый мешок. Форс нес палку, которую получил от Хаммарлунда.

Они поднялись на четвертый этаж, где в маленьких комнатках вдоль коридора располагался отдел криминалистики.

— Устрой ее где-нибудь здесь, — сказал Форс — и проследи, чтобы Стенберг и Юхансон забрали ее одежду.

Аннели вопросительно вскинула брови, но ничего не сказала.

— Пойдем со мной, — сказал Нильсон, поставил мешок на пол и положил руку на плечо Аннели Тульгрен.

Форс пошел в свой кабинет, который он делил с Карин Линдблум. У нее было трос детей, и, по общему мнению, она стала комиссаром потому, что, как это называлось, «имела кое-что между ног».

Ее младший сын, Мортен, был аллергик, поэтому по понедельникам Карин не работала, а занималась больным ребенком.

— Ты насквозь мокрый, — было первое, что она сказала.

— Я знаю. Пойдем в кафетерии?

— Конечно, но сначала ты должен надеть что-то сухое.

— Не понимаю, почему все мечтают переодеть меня в теплую одежду, — пробормотал Форс.

— Это потому, что мы боимся за тебя, Харальд. Ты единственный здесь из столицы, и если ты подцепишь воспаление легких, мы будем несказанно огорчены.

Карин Линдблум родилась в местечке Сошеле и была не особо высокого мнения о тех, кто вырос в городе, впрочем, как и о тех, кто родился в деревне. Ее отец работал регулировщиком, пока его не сбил пьяный водитель, который хотел проехать мимо дорожного контроля. Теперь он сидел в инвалидном кресле и разговаривал при помощи компьютера.

У Форса был свитер и несколько чистых рубашек в шкафу. Он переоделся.

— У тебя нет носков? — спросил он.

— Могу дать колготки, если хочешь, — ответила Карин.

Форс улыбнулся.

— Как Мортен?

И Карин начала рассказывать, какие сказки она читала сыну по понедельникам. Мортен был результатом случайной связи между Карин и Хаммарлундом. Связь длилась со дня святой Люсии до конца Великого Поста. Все управление знало, что Карин Линдблум считает Хаммарлунда изрядной скотиной.

— Сейчас мне надо выпить кофе, — сказал Форс.

— Может, и бутерброд? — предложила Карин Линдблум.

— Может, и бутерброд.

Кафетерий находился на последнем этаже. Оттуда открывался великолепный вид на озера. Хотя сегодня облака висели так низко, что казалось, будто они лежат между деревьями в парке перед управлением. Карин и Форс сели за столик. Форс заказал большую чашку кофе с молоком и ржаную булочку с вареным порезанным яйцом, анчоусом и салатным листом.

И никто не замечал Хильмера. Он стонал от холода и бродил по комнате, пытаясь найти ту, по которой он так тосковал.

Эллен.

Эллен.

Форс выпил кофе и съел бутерброд. Карин смотрела, как он ест.

— Ты похудел.

 Форс просиял:

— Заметно?

— Конечно. Ты на диете?

— Да.

— Сейчас тебе лучше поесть.

Форс разжевал и проглотил бутерброд.

— Ну что ж, мы нашли преступников, — сказал он с набитым ртом, — но нам нужно признание и доказательства.

Затем он рассказал о том, как предполагает вести допросы. Карин слушала и время от времени задавала вопросы.

— Это трудно, — сказала она, когда Форс замолчал.

— Хаммарлунд говорит то же самое, но я уверен, что все получится. Начнем с Мальмстена. Он расскажет.

— Ты в этом уверен?

— Ты будешь сам их всех допрашивать?

— Если бы ты больше была в курсе дела, то я попросил бы тебя взять на себя Тульгрен. С ней будет сложнее всего. А так придется допрашивать всех самому. Но я буду рад, если ты будешь присутствовать.

— Как тебе угодно.

Они вышли из кафетерия и спустились на лифте обратно на четвертый этаж. Полицейские собрались в одной из больших комнат для встреч. В комнате были дюжина стульев, стоявших полукругом перед столом, карта на стене, доска для письма и стол. Форс уселся около стола. Сван и Мартинсон сидели, нагнувшись над спортивным приложением к «Ежедневным новостям».

Форс подумал о том, что скоро всем поступающим в школу полиции станут задавать один вопрос: «Являетесь ли вы членом какого-нибудь спортивного общества?», а вопросом номер два станет: «Записаны ли вы в библиотеку?». Кандидатов, ответивших «да» на первый вопрос и «нет» на второй, в школу полиции принимать не будут.

Карин села около Мартинсона. Она была пловчиха, это знал и Мартинсон, и все остальные. Тот, кто был хорошим спортсменом, автоматически становился хорошим коллегой, даже если это была женщина. Тот, кто читал книги или слушал классическую музыку, считался сродни гомосексуалистам или даже кем-то еще хуже.

В комнату вошли Стенберг и Юхансон. Они заняли места друг напротив друга перед столом.

— Ну как? — спросил Форс и повернулся к Стенбергу.

— Могло бы быть хуже, — ответил Юхансон. — А где Нильсон?

— Ему кто-то позвонил, — объяснил Стенберг.

— Черт! — фыркнул Мартинсон.

— Так тут будем только мы? — поинтересовался Стенберг и огляделся.

Прежде чем Форс успел ответить, в дверях появился Нильсон. Он прошел в комнату и сел около Свана.

— Они нашли велосипед, — сообщил он.

— Когда? — поинтересовался Форс.

— Водолаз пришел вскоре после того, как мы ушли. Велосипед лежал во Флаксоне.

— Проследи, чтобы его доставили сюда, — сказал Форс.

— Уже распорядился, — ответил Нильсон. — Водолазы возьмут его с собой и оставят в гараже.

— Отлично, — кивнул Форс. — Ну, докладывайте. Мартинсон и Сван, начнете?

— Конечно, — согласился Сван. — Итак, мы были дома у Мальмстена. Там уже встали, приглашали нас выпить кофе. Родители были откровенно встревожены. Мальчишка выглядел так, как будто собирался заплакать, у матери глаза тоже были на мокром месте. Мы сказали, что Хенрик подозревается в преступлении, которое повлекло за собой исчезновение человека. Чье исчезновение, не сказали. Они спросили, касается ли это Хильмера. Мы сказали, что на этот вопрос ответить не можем. Парень оделся быстро, мы взяли с собой три пары ботинок и все его брюки и куртки. На веревке в ванной висела пара камуфляжных брюк. Мать сказала, что это "любимые брюки Хенрика, единственные, которые он носит». Мы спросили, стираные ли они, и мать ответила, что Хенрик сам выстирал их в субботу, а отец добавил, что он в первый раз в жизни видел парня за стиркой. Во время поездки в автомобиле Мальмстен не сказал ни слова. Казалось, ему уже на все наплевать.

— Спасибо, — сказал Форс. — А как все прошло у Бультермана?

Хокан Юхансон откашлялся. Это был рыжеволосый, веснушчатый, худой как спичка тридцатипятилетний мужчина, отец двоих детей.

— Мы позвонили, никто не открыл. Мы подошли к дому со двора и бросили в окно камень.

Через мгновение показался старик Бультерман. Он открыл окно и начал кричать, что сейчас позвонит в полицию. Мы показали ему удостоверения, и он умолк. Мы спросили, можем ли войти. Он закрыл окно и исчез. Мы вернулись к дверям и позвонили снова. Он открыл и был при этом в одних трусах. Совсем стыд потерял. — Юхансон огляделся. Он выглядел возмущенным. — Ведь с нами могла быть коллега-женщина.

— Я, например, — встряла Карин Линдблум, — и я, конечно, упала бы в обморок, если бы увидела мужика в одних трусах.

Она сказала это абсолютно серьезно. Юхансон задумался. Шуток он не понимал.

— Совсем стыд потерял, — повторил он и перевел взгляд с Линдблум на Мартинсона.

Тот сложил «Ежедневные новости» веером и начал изящно обмахивать лицо.

Юхансон, казалось, устал, и Стенберг продолжил рассказ:

— Он снова попросил показать удостоверения, — Юхансон прервался. Он немного заикался, когда бывал взволнован. — Тот, кто просит показать удостоверение, скорее всего преступник. У таких людей обычно нечистая совесть.

— Ты на самом деле так думаешь? — сказала Карин Линдблум и недовольно нахмурилась.

Стенберг продолжил:

— Мы попросили разрешения войти.

— Но сначала он изучил наши документы, не фальшивые ли они. Он даже рассмотрел их с обратной стороны, — вмешался Юхансон.

— Затем нас пустили, — продолжил Стенберг.

— Он все время чесал яйца, — сказал Юхансон.

— Хотела бы я на это посмотреть, — вставила Карин Линдблум.

Юхансон замолчал.

— Продолжай, — велел Форс и бросил взгляд на Стенберга в надежде на то, что Юхансон будет молчать. Стенберг откашлялся.

— Мы сказали, что парень подозревается в преступлении, которое повлекло за собой исчезновение человека, и что мы хотим взять его с собой в город на допрос, а кроме того, вынуждены произвести домашний обыск. Его жена просто глазела.

— Она выглядела совершенно опустошенной, вся белая, — пояснил Юхансон.

Стенберг продолжил.

— «Где парень?» — спросили мы.

— Старик просто чесал яйца, — повторил Юхансон.

— Хотела бы я на это посмотреть, — снова встряла Карин Линдблум.

И Стенберг, и Юхансон в недоумении уставились на нее.

— Ты серьезно? — спросил Юхансон.

— Догадайся, — ответила Линдблум.

Мартинсон быстрее замахал газетой. Форс раздраженно повернулся:

— Тебе что, жарко?

— Немного, — пожаловался Мартинсон на своем сконском наречии.

— Ты не мог бы перестать?

Мартинсон вздохнул, принял кислый вид и отложил газету.

— Продолжай, — сказал Форс Стенбергу.

Тот снова откашлялся.

— Мы прошли к парню в комнату. Над кроватью у него висело духовое ружье, а на ночном столике лежал немецкий железный крест и два ножа, один «гитлерюгенд», со свастикой, другой как штык. Около кровати мы нашли зачитанную инструкцию для солдат-пехотинцев. Парень спал, несмотря на то, что мы открывали ящики и складывали его одежду в мешки. Отец попытался разбудить его, но парень не просыпался до тех пор, пока Хокан не щелкнул его по большому пальцу ноги. Тут он подскочил как от укуса.

Юхансон вздохнул и покачал головой. Стенберг продолжил:

— Мы объяснили ситуацию. Он оделся и попросил разрешения позвонить. Мы отказали и повели его в машину. По дороге в город он жаждал общения. Хотел знать, взяли ли мы его товарищей, спрашивал все время, подозревают ли кого-то еще или только его. Но мы не отвечали.

Стенберг замолчал.

— Это все? — поинтересовался Форс.

— Не совсем, — сказал Стенберг. — Мы вышли в сад и сняли с веревки пару брюк. Они были влажные. Я спросил, надевал ли он эти брюки в последнее время, и мать сказала, что он носил их постоянно. Я спросил, когда их стирали в последний раз, и она сказала, что парень сам выстирал их в субботу.

— Что-нибудь еще? — спросил Форс.

— Я думаю, это все.

— У него есть кролик, — вставил Юхансон. — Никогда не видел такого огромного кролика. Он все время жрет, в комнате все обгрызено: и углы, и дверцы.

Юхансон огляделся, как будто ждал аплодисментов. Мартинсон глубоко вздохнул.

— А что обнаружено при экспертизе? — спросил Форс.

— Мы нашли пятна на скамье. Это может быть кровь. Мы взяли пробы. Во второй половине дня мы узнаем, что это такое. Кроме того, я хотел бы исследовать пятна на шнурках.

— На каких шнурках? — сказал Форс.

— На ботинках девчонки, — пояснил Юхансон.

— Если это кровь, то необходимо выяснить, чья она, — сказал Форс. — Позаботьтесь, чтобы мы получили пробу крови Хильмера Эриксона. Велосипед сейчас доставят, я хочу, чтобы вы взглянули на него.

— Что мы будем искать? — поинтересовался Юхансон.

— Не знаю, — сказал Форс, — посмотрим.

Мартинсон поерзал на стуле, положил одну ногу на другую, уронил газету и поднял ее. Затем Форс рассказал о том, как они брали Тульгрен.

— Чертова стирка по субботам, — пробормотал Юхансон. — Никогда не понимал, почему нацисты такие чистюли.

— Каковы наши дальнейшие действия? — спросил Нильсон.

Форс откинулся на стуле, сцепил ладони на затылке и потянулся:

— Мы с Карин допрашиваем мальчишек. Начнем с Мальмстена, затем на очереди Бультерман, и закончим с Тульгрен. Не забудьте про Стремхольм, ее нужно сменить.

Нильсон кивнул.

— Стенберг и Юхансон выяснят, что за пятна на скамейке и шнурках. Осмотрите велосипед. Не забудьте взять образец крови Эриксона. Поспросите Леннергрена вам посодействовать.

— Ничего нс выйдет, — вздохнул Стенберг и покачал головой.

— Поговорите с Леннергреном, — повторил Форс, — его дочь возглавляет лабораторию.

— Надо же, а я думал, она врач.

— Ну, за дело, — сказал Форс. — Нильсон приведет Мальмстена. Мы с Карин будем в нашем кабинете.

— Слушаюсь, — Нильсон встал.

— Трудно будет сразу же получить результаты анализа крови, — пробормотал Юхансон.

— Постарайся, — произнес Форс, пытаясь скрыть раздражение.

Все встали и вышли из комнаты. Мартинсон прихватил с собой измятое приложение к «Ежедневным новостям».

Допрос

В кабинете Форса и Карин Линдблум было два окна. Каждый полицейский имел свой стол и стул на пяти колесах с подвижной спинкой, книжную полку с телефонными справочниками, сборниками законов и двумя дюжинами папок и телефон. Ноутбук был общим. На подоконники Карин поставила цветы. Их большие зеленые листья закрывали пол-окна. Для поливки цветов там же стояла бутылка из-под немецкого белого вина. В комнате было еще два жестких стула, один перед письменным столом Карин, другой около запертого шкафа, где полицейские хранили запасные комплекты одежды. Кроме одежды, на своей полке Карин хранила несколько полотенец, шампунь и лосьон для лица, зубную щетку и пасту.

Форс сел за свой стол, открыл ящик и достал магнитофон. Проверил батарейки и поставил его на стол. В этот момент Нильсон привел Хенрика Мальмстена.

Не говоря ни слова, Нильсон вышел и закрыл двери. Карин заняла место за своим столом. Форс указал парню на стул около шкафа. Мальмстен подошел и сел. Карин и Форс рассматривали его.

Затем Форс нагнулся к микрофону.

— Начинаем допрос по делу об исчезновении Хильмера Эриксона. Допрашиваемый Хенрик Мальмстен… — Форс прервался. — Пересядь к столу и сядь так, чтобы ты мог говорить в микрофон.

Хенрик поднялся, взял стул за спинку и переставил его ближе к столу Форса, сел и нагнулся. Форс придвинул микрофон ближе к Хенрику.

— Допрос ведет инспектор криминальной полиции Харальд Форс в присутствии инспектора криминальной полиции Карин Линдблум.

Форс сделал паузу и посмотрел на Хенрика Мальмстена. Мальчишка был очень бледен.

— Назови свое имя, дату рождения, адрес, номер телефона и имена родителей.

Хенрик Мальмстен облизал верхнюю губу и сказал все, о чем спросил Форс.

— Тебе шестнадцать лет, не так ли?

Хенрик Мальмстен кивнул.

— Ты должен отвечать вслух, — напомнил Форс. — Да или нет?

— Да.

— Что «да»?

— Мне шестнадцать лет.

— Когда ты в первый раз встретил Хильмера Эриксона?

— В первом классе.

— Тебе тогда было семь лет?

— Да.

— Скажи это.

— Мне было семь лет.

— То есть ты знаешь Хильмера Эриксона девять лет?

— Да.

— Каким был Хильмер, когда он ходил в начальную школу?

— Что?

— Отвечай на вопрос.

Хенрик Мальмстен помолчал минутку.

— Я не знаю, что отвечать.

— Как ты относился к Хильмеру, когда вы были маленькими?

— Я забыл.

— Что ты забыл?

— Как я относился к Хильмеру.

— Но вы же ходили в один класс?

— Да.

— Сколько лет?

— Девять.

— И ты забыл?

Хенрик молчал. Он смотрел в стол.

— Ты что-нибудь помнишь про Хильмера?

Хенрик смотрел в стол и молчал.

Форс сунул правую руку в карман, достал в кулаке несколько коричневых листьев и бросил их на стол перед Хенриком.

Хенрик уставился на листья как завороженный. Форс заметил, что парня начало трясти, и кровь отхлынула от его лица.

Форс потянулся за папкой, которую получил от Хаммарлунда, открыл ее и достал большую цветную фотографию.

— Вот этот снимок сделан в больнице сегодня утром. Ты видишь, кто это?

И Форс положил фотографию на листья прямо под нос Хенрика.

— Тут снята только часть лица, но ведь можно узнать, кто сфотографирован?

Хенрик молчал, но его трясло так, что он еле сидел на стуле.

— Мне нужно в туалет, — прошептал он.

Его голос был надломленным и очень слабым, кожа на лице цветом напоминала тесто. Форс повернулся к Карин:

— Покажи ему, пожалуйста, где туалет.

Карин молча встала и подошла к Хенрику:

— Ты можешь идти сам?

Мальчишка с трудом поднялся, и Карин подхватила его под руку.

— Попроси Нильсона зайти с ним в туалет, — сказал Форс, когда Карин Линдблум вела Хенрика к дверям. Затем он нагнулся к микрофону: — Перерыв для посещения туалета.

Он выключил магнитофон, поднялся и подошел к окну.

Ему стало легче, когда он увидел кусочек голубого неба. Он потрогал пальцем землю в цветочном горшке. Земля была влажная.

Как же это происходит, отчего люди совершают такие ужасные поступки? За годы своей службы Форс видел трупы людей, которых бросали в озера с привязанным к ногам грузом. Он расследовал дело об избиении ученика начальной школы: его истязали родители, уверявшие, что они любят своих детей. Форс провел долгие часы, общаясь с людьми, совершившими тяжкие преступления, и очень часто по отношению к своим близким.

Не позволяй себе ожесточиться.

Форс часто повторял это самому себе.

Не позволяй себе ожесточиться.

Хильмер тоже был в кабинете, он заполнил помещение, и Форс чувствовал непонятное давление в груди. Хенрик Мальмстен в туалете чувствовал, как кровь отливает у него от головы, а Карин Линдблум думала в коридоре о своем сыне. Исчезнувшие остаются рядом с нами, и в их присутствии у нас кружатся головы и становится трудно дышать.

Если бы это был Мортен, думала Карин Линдблум.

Если бы это был мой сын.

Что бы я тогда сделала?

Да я бы убила их, если бы они сделали с моим сыном то, что сделали с Хильмером.

И в этом случае я стала бы другой?

Ненависть.

Наступление.

Настоящий человек.

Хенрик вернулся в сопровождении Карин Линдблум. Он снова сел на стул перед микрофоном. Карин села за стол позади Хенрика, Форс занял свое место и поднял фотографию. Под ней лежали листья из компостной кучи. Форс снова включил магнитофон.

— Допрос продолжается после посещения туалета. — Он посмотрел на Хенрика, который сразу же опустил глаза. — Вернемся к фотографии, которую я показал тебе, прежде чем ты пошел в туалет. Кто изображен на ней?

— Я не знаю, — прохрипел Хенрик.

— Ты уверен?

— Да.

— Тогда я могу сказать тебе, что это Хильмер Эриксон. Фотография сделана в больнице несколько часов назад. Не мог бы ты мне рассказать, почему ты не смог узнать Хильмера Эриксона?

Лицо мальчика побледнело, губы стали цвета газетной бумаги. Глаза наполнились слезами.

— Я не знаю, — прохрипел Хенрик после паузы.

— Вы ходили в один класс девять лет. Ты должен был узнать Хильмера.

— Не сейчас.

— Почему нет? Неудачная фотография? Хочешь посмотреть другую?

Форс взял папку и достал другой снимок. Он положил его перед Хенриком. Парень зажмурился.

— Почему ты зажмурился?

— Его не узнать, — прошептал Хенрик еле слышно.

— Ты все равно не узнаешь Хильмера, хотя я сказал тебе, что это он?

— Не могу, — шептал Хенрик.

— Что не можешь?

— Узнать его.

— Но вы же ходили в один класс девять лет?

— Он…

Голос Хенрика сорвался. Форс поднялся. Его лицо было рядом с лицом Хенрика.

— Почему ты не узнаёшь Хильмера Эриксона?

Хенрик молчал.

— Почему ты не узнаёшь Хильмера Эриксона? — повторил Форс.

И тут Хенрик разрыдался. Форс снова сел на стул и посмотрел на Карин. Та открыла ящик, достала пачку бумажных носовых платков, поднялась и подошла к Хенрику.

— Возьми, высморкайся. Хенрик взял платок и высморкался.

— Расскажи мне, — сказал Форс. — почему ты не можешь узнать Хильмера Эриксона на фотографиях, несмотря на то, что вы ходили девять лет в один класс. Тебе показать еще?

И Форс достал следующий снимок и положил его перед Хенриком. Слезы Хенрика капали на щеки мальчика, изображенного на фотографии, и казалось, что это он плачет.

— Мне надо в туалет! — всхлипнул Хенрик.

— Ты пойдешь туда, — сказал Форс, — но сначала скажи мне. почему ты не узнаёшь Хильмера.

Хенрик вспыхнул и вскочил. Он закричал:

— Потому что он изуродован!

Хенрик всхлипнул и снова высморкался.

— А кто его изуродовал? — спросил Форс.

Хенрик посмотрел на Форса. По щекам парня бежали слезы.

— Я не нарочно, — пробормотал он срывающимся голосом.

Он сел.

Форс выждал минутку, прежде чем задать следующий вопрос.

— Кто это сделал?

— Аннели и Бультен.

— Кто еще?

Хенрик. казалось, собирался с силами.

— Кто еще? — повторил Форс.

Хенрик дрожал как будто в ознобе.

— Еще я.

И его тело затряслось от рыданий.

Форс кивнул Карин, она взяла Хенрика под локоть и повела к дверям. Форс наклонился к магнитофону:

— Перерыв для посещения туалета.

Затем он выключил магнитофон, поднялся и подошел к окну.

В Стокгольме из его окна был виден залив. У него была лодка. Форс скучал по водному простору. Кроме того, он был голоден. Форс начал думать о Юхансоне. Почему тот его так раздражает? Форс всегда считал его безынициативным и ленивым, словом, «плохим полицейским».

Форс тяжело вздохнул, подошел к письменному столу, открыл верхний ящик и вытащил коробочку сладких драже. Он положил два под язык и стал смотреть на фотографию изуродованного Хильмера Эриксона.

Не позволяй себе ожесточиться.

Хенрик и Карин вернулись. Форс снова включил магнитофон и нагнулся к микрофону:

— Допрос продолжается.

Хенрик сел на стул, и Форс поднес микрофон к его лицу.

— Расскажи, что случилось в субботу.

Хенрик выглядел так, как будто не понимал, как попал в этот кабинет.

— Как это было?

— Начни с самого начала. Когда ты проснулся?

— В субботу?

— Да.

Хенрик задумался.

— Около десяти, но я пролежал в кровати примерно до двенадцати.

— Кто был дома?

— Мама и папа.

— Что ты делал потом?

— Я должен был сделать кое-какие покупки для мамы.

— И ты сделал покупки?

— Да.

— Во сколько?

— Около часу.

— Где ты делал покупки?

— В магазине «ICA» на улице Стургатан.

— Там было много народу?

— Да.

— Ты встретил каких-нибудь знакомых?

Хенрик задумался.

— Да, девочек из класса.

— Кого именно?

— Хильду и Лину.

— Фамилии девочек?

— Хильда Венгран и Лина Стольк.

— Они тебя видели?

— Да.

— Вы разговаривали?

— Да.

— О чем вы говорили?

— Ни о чем.

— Но ты сказал, что вы разговаривали.

— Может, мы и не разговаривали.

— Что же вы делали?

— Ничего.

— Кто-нибудь из вас что-нибудь говорил?

— Да.

— Кто?

— Все трое.

— Но вы не разговаривали?

— Нет.

Форс задумчиво посмотрел на Хенрика.

— Кто первый начал говорить?

— Я.

— Что ты сказал?

Хенрик заколебался.

— Что ты сказал? — повторил Форс.

— «Маленькая шлюха», — прошептал Хенрик.

— Кому ты это сказал?

— Хильде Венгран.

— Почему?

— Потому что это так и есть.

— Что именно?

— Что она шлюха.

— Почему ты думаешь, что Хильда Венгран шлюха?

Хенрик вздохнул и промолчал.

— Почему ты считаешь, что Хильда Венгран шлюха? — повторил Форс.

— Потому что она спит с кем угодно.

— Вот как, — сказал Форс. — И что сказали девочки, когда ты сказал, что Хильда Вснгран шлюха?

— Они… послали меня.

— А потом?

— Что?

— Это все, что было сказано?

— Да.

— Итак, ты был в магазине и делал покупки, там ты встретил двух одноклассниц, вы обменялись несколькими словами. А что было потом?

— Я пошел домой.

— Ты был не на велосипеде?

— Он сломан.

— Давно он сломан?

— Да.

— Как давно?

— Месяц.

— И что было, когда ты пришел домой?

— Позвонил Бультен.

— Что он сказал?

— Он сказал, что он один дома — его родители уехали в город.

— И?

— Я пошел нему.

— Что вы делали?

— Ничего.

— Но вы разговаривали?

— Да.

— О чем?

— О Хильде.

— О Хильде Венгран?

— Да.

— И что вы о ней говорили?

— Что она общается с черными.

— Ты имеешь в виду тех подростков, родители которых иммигранты?

— Я имею в виду черных, — сказал Хенрик и густо покраснел.

— Значит, вы говорили про Хильду Венгран. Вы разговаривали о чем-нибудь еще?

— О службе.

— Ты имеешь в виду службу в армии?

— Да.

— Что вы говорили про службу в армии?

— Что мы пойдем туда служить.

— И что вы будете делать на военной службе?

— Учиться разным вещам.

— Каким, например?

— Стрелять.

— Почему ты хочешь учиться стрелять?

— Чтобы суметь защитить страну.

— Какую страну?

— Швецию, разумеется.

— Ты думаешь. Швеции что-то угрожает?

— Да.

— И кто же?

— Черные.

Форс взял еще несколько драже и предложил Хенрику.

— Так вы разговаривали про службу в армии?

— Да.

— А потом?

— Позвонила Аннели.

— Какая Аннели?

— Тульгрен.

— Что она хотела?

— Она спросила, может ли она прийти?

— И что вы ей ответили?

— Что может.

— Что случилось, когда она пришла?

— Она принесла пиво.

— Сколько?

— Шесть банок.

— И что вы делали?

— Пили пиво.

— Вы разговаривали?

— Да.

— О чем?

— О Маркусе.

— Что вы говорили?

— Аннели сказала, что он решил с ней расстаться. Она была очень расстроена и плакала.

Хенрик начал грызть ногти.

— Почему она плакала? Хенрик вспылил.

— Я же сказал. Маркус ее бросил!

От крика таблетка выпала у него изо рта, упала на стол и исчезла среди листьев.

— Значит, Аннели была расстроена. Что вы делали потом?

— У отца Бультена была водка. Мы взяли немножко и смешали с соком.

— Вы пили алкоголь?

Хенрик снова взбесился:

— Я же уже сказал!

— Вы пили алкоголь, который был дома у Бультермана?

— Да!

— А потом?

— Потом мы пошли на улицу. Погода была хорошая. Мы хотели поехать на речку. Аннели была на мопеде, у Бультена был велосипед. Я поехал с Аннели.

— Во сколько вы вышли из дома?

— Не знаю. Около шести.

— Вы были пьяными?

— Нет.

— Куда вы поехали?

— К скамейкам на Флаксоне.

— Какой дорогой?

— Самой короткой, понизу.

— Вы доехали до скамеек?

— Аннели оставила мопед на парковке. Бультен там же оставил велосипед. До скамейки мы дошли пешком.

— До какой скамейке?

— Той, что у дома Берга.

— У вас с собой было спиртное?

— Только пиво.

— Вы были пьяными?

— Мы выпили по чуть-чуть. Бультен побоялся брать у отца много.

Форс сделал пометку в блокноте карандашом. Дописав, он стал вертеть карандаш в пальцах.

— А потом?

— Мы сидели на скамейке. Аннели все время говорила про Маркуса. Она была ужасно расстроена и говорила, что он свинья. Он начал встречаться с другой. Понятно, что ей было довольно-таки хреново. Мы пили пиво и бросали камни в реку.

— Вас кто-нибудь видел на скамейке?

— Не думаю. Мы заглянули в домик Берга. Старик был там, он клеил обои.

— Зачем вы заглянули в домик Берга?

— Что, нельзя?

— Вы хотели забраться внутрь?

— Не знаю. Мы просто посмотрели, это же не запрещено.

— Нет, просто посмотреть не запрещено. Что случилось потом?

— Аннели были нужны деньги на бензин.

— Вот как.

— И тут на тропинке появился Хильмер.

— Он шел пешком?

— На велосипеде. У него новый велосипед. Хенрик засунул палец в рот. откусил кусок ногтя и сплюнул его на пол.

— Не плюй тут, — сказал Форс.

— Извиняюсь.

— Что случилось, когда пришел Хильмер?

— Аннели встала на дороге. Она расставила руки и заорала: «Стоять!» Хильмер затормозил, и Бультен схватил велосипед за седло. «Ты не проедешь тут, не заплатив таможенный сбор!» — орала Аннели. Бультен сказал, что это правильно, что если у него новый велосипед, то он вполне может заплатить таможенный сбор. Я сказал, что мой велосипед сломан. «Вот именно, — сказал Бультен. — его велосипед сломан. Плати». Хильмер упал на землю, так что велосипед упал на него. Он пытался подняться, но Аннели пнула его, и он упал снова.

— Как?

— В лицо.

— Сколько раз?

— Сначала только один.

— Что случилось, когда она пнула его в лицо?

— Аннели закричала, что он предатель, что он становится на сторону черных и ему пришел конец. Тут она снова его пнула. Бультен закричал, что это Мехмет проколол переднее колесо моего велосипеда. Аннели и Бультен стали избивать Хильмера ногами. Они все время кричали, что он предатель.

— Куда они пинали?

— В лицо и в грудь, по всему телу.

— А что делал ты?

— Я тоже пинал, но не в лицо.

— Сколько раз ты его пнул?

— Три, может быть, четыре.

— Но не в лицо?

— Нет, не в лицо.

— Как вел себя Хильмер?

— Он несколько раз пытался подняться, но они снова и снова пинали его. Бультен толкнул его на велосипед.

— Так Хильмер лежал на велосипеде?

— Да.

— И они били его ногами?

— Да.

— Кто бил?

— Аннели и Бультен. Больше Аннели.

— Сколько раз Аннели ударила его?

— Раз двадцать.

— Сколько раз в лицо?

— Через раз.

— А Бультен?

— В лицо он ударил, может быть, раза четыре.

— А ты сам?

— Я больше смотрел.

— А потом?

— Мы подумали, что он мертвый, и хотели бросить его в речку, но Аннели сказала, что луч¬ше его закопать. В речке он всплывет. А если мы закопаем его, то он станет невидимым.

— Станет невидимым?

— Да.

— Вы хотели, чтобы он стал невидимым?

— Да.

— И что вы сделали?

— Мы оттащили его к дому и попытались спихнуть в погреб, но погреб оказался заперт. Тогда Аннели сказала, что мы можем положить его в кучу компоста и завалить листьями. Домик пустой. Старик здесь не бывает. Это тот самый старик, что раньше катался на бабском велосипеде, а потом попал под машину. Никто не хочет покупать его дом, несмотря на то что там есть такие грибы, на которых можно сидеть. — Хенрик помолчал. — Мы завалили его листьями так, что он стал совсем невидимый. Потом мы пошли к парковке. Берг все еще клеил свои обои. У него было открыто окно, оттуда слышалась музыка.

— Что вы сделали с велосипедом Хильмера?

— Мы на нем немного покатались, а потом бросили в реку.

Все трое молчали.

Форс достал коробочку с таблетками, она была пуста.

— Куда делся ботинок Хильмера? — спросила Карии Линдблум. Хенрик повернулся на ее голос.

— Я бросил его в реку.

— Что это был за ботинок? — поинтересовалась Карин.

— «Найк» — сказал Хенрик. — у него были белые «найки».

— Белые «найки», — повторил Форс.

Раздался стук, и в дверь заглянул Стенберг.

— Ты мне нужен на минутку, — сказал он, поймав взгляд Форса. Форс поднялся, вышел в коридор и закрыл за собой дверь.

— Мы проверили пятна на шнурках ботинок Тульгрен, — сказал Стенберг низким голосом. — Это кровь. Мы послали за образцом крови Эриксона. Утром эксперты смогут сказать, его ли это кровь.

— Спасибо.

Форс повернулся спиной к Стенбергу и взялся за дверную ручку.

— Леннерберг хочет поговорить с тобой. Я сказал, что ты на допросе. Он велел, чтобы ты зашел к нему сразу же, как закончишь.

— Спасибо, — повторил Форс и вернулся к Хенрику Мальмстену и Карин Линдблум.

— Я могу ехать домой? — спросил Хенрик Мальмстен.

Форс не ответил. Мальмстен перевел взгляд на Карин.

— Я же рассказал, как все было.

В его голосе слышалась какая-то детская мольба. Он напоминал ребенка, который съел гороховый суп в надежде получить сладкое.

— Не нам решать, когда ты отправишься домой. — ответила Карин.

Мальмстен разинул рот и растерянно переводил взгляд с одного на другого.

— Этим занимается обвинитель, — продолжила Карин.

— Когда он это решит? — всхлипнул Мальмстен.

— Вечером, — сказал Форс. — до этого ты останешься здесь.

— Я имею право ехать домой, раз я все рассказал, — захныкал Хенрик Мальмстен.

Форс выключил магнитофон. Карин поднялась и приблизилась к Мальмстену.

— Ты имеешь право быть посаженным в клетку и быть избитым до синяков, вот на что ты имеешь право. Так что даже не заикайся нам о своих правах. Радуйся, что мы сегодня добрые.

Он схватила его за волосы и как следует тряхнула.

— Успокойся, Карин, — прошептал Форс.

— Ублюдок!

— Успокойся, — повторил Форс. — Попроси кого-нибудь прийти и забрать его. Я иду к Леннергрену.

Мальмстен тихонько всхлипнул. Карин Линдблум села на свое место. Форс вышел и направился в угловую комнату к начальнику полиции Леннергрену.

Леннергрен был несколькими годами старше Форса, в сером костюме, бедой рубашке и темно-синем с белыми крапинками галстуке бабочкой. Он носил золотые запонки, а из нагрудного кармана виднелся белоснежный платок. Форс постучал в открытые двери и вошел, когда Леннергрен встретил его взгляд.

— Закройте дверь, будьте добры, — попросил Леннергрен. Он поднялся из-за письменного стола и пошел к Форсу. Затем он показал на диван в углу: — Присядем?

Форс сел.

— Мне тут позвонили, — начал Леннергрен. — Вы взяли для допроса нескольких подростков.

— Троих.

— Вы подозреваете их в избиении, правильно я понял?

— Да.

Леннергрен большим и указательным пальцами разгладил складку на брюках, потом аккуратно закинул ногу на ногу.

— Мне позвонил Асп. Он узнал от отца одного из задержанных, что причина задержания сформулирована как «участие в преступлении, повлекшем за собой исчезновение человека».

— Возможно.

Леннергрен откашлялся.

— Что именно возможно?

— Формулировка, которую вы произнесли.

— Но, Харальд, милый, такого преступления не существует.

— Я знаю.

— Уж если ты задерживаешь человека, то будь добр не выдумывать преступлений, которых не существует.

— Разумеется.

— Ты должен знать такие вещи. И, как и все остальные в этом здании, должен следовать правилам.

Форс попытался вспомнить, от кого за последние сутки он уже слышал про правила.

— Но вас не особо интересуют правила, не так ли? — сказал Леннергрен.

— Все иногда совершают ошибки, — сказал Форс и вспомнил, что о правилах говорил ректор Свен Хумблеберг.

Леннергрен выглядел несколько утомленным.

— Расскажите мне, чем вы сейчас занимаетесь.

И Форс рассказал.

Леннергрен слушал, сложив руки на коленях. Его лицо не выражало никаких эмоций. Он напоминает увлеченного игрока в покер, подумал Форс. Или в бридж.

Когда Форс закончил свой рассказ. Леннергрен откашлялся.

— Бертильсон скоро займется этим делом. Вы знаете, как он не любит, когда задерживают подростков, которым еще нет восемнадцати. Вы должны считаться с тем, что по закону их придется отпустить самое позднее завтра. Так что если вы хотите еще чего-нибудь от них добиться, то делайте это сейчас. Прессу посылайте ко мне. Они всегда раздувают невесть что, когда преступники оказываются такими молодыми.

— Хаммарлунд пообещал взять прессу на себя.

Леннергрен кисло улыбнулся, что должно было изобразить высшую степень дружелюбия.

— Прошу вас, отправляйте прессу ко мне.

— Так, значит, заниматься делом будет Бертильсон?

— Боюсь, что да, — вздохнул Леннергрен.

Районный обвинитель Сигфрид Бертильсон имел политические амбиции. Его амбиции среди прочего получили выражение на прошлое Рождество. Четверо семнадцатилетних юнцов на день святой Лусии заманили в велосипедный сарай девочку и по очереди изнасиловали. Так как парни были несовершеннолетние и ранее не привлекались. Бертильсон не нашел никакой причины их арестовывать. Это привело к тому, что оставшиеся на свободе парни пошли в свою гимназию и рассказали о случившемся. Девчонке пришлось поменять школу.

Во время процесса юнцы меняли свои показания, они единодушно заявили, что девочка вступила с ними в связь добровольно и они щедро заплатили ей за услуги. В результате дело мальчишек передали в социальную службу и их обязали по очереди ходить и беседовать с косоглазым пятидесятилетним мужчиной. У мужика были брюки в клеточку Он скоро стал известен в гимназии как полный придурок. Бертильсон на этом не остановился. Он провел конференцию, на которой говорилось о важности сотрудничества между обвинителем, полицейским и социальной службой.

Форс вздохнул.

— Бертильсон не такой дурак, — утешил его Леннергрен, который хорошо знал Бертильсона. Они оба состояли в управлении гольф-клуба.

— Что-нибудь еще? — спросил Форс.

— Нет, пока все. Будь поосторожнее с этими юнцами. Грубостью мы тут ничего не добьемся. Опыт показывает, что из таких подонков иногда получаются хорошие люди.

Форс кивнул и пошел к дверям.

— Не закрывайте дверь! — крикнул ему Леннергрен. Начальник полиции считал, что руководитель всегда должен быть доступен для своих подчиненных. Поэтому, когда он в виде исключения сидел в своем кабинете, его дверь чаще всего была открытой.

Форс вернулся к себе.

Карин сидела, откинувшись на спинку стула, и полировала ногти.

— Теперь Бультерман, — сказал Форс и посмотрел на часы.

Карин отложила пилку и вышла. Форс поменял пленку в магнитофоне, подписал старую и положил ее в верхний ящик письменного стола. Карин вернулась с Ларсом-Эриком Бультерманом.

Он сел перед Форсом, и тот начал задавать вопросы. Бультерман отвечал отчетливо и назвал свое имя, дату рождения и адрес. Потом он замолчал. Он не захотел сказать, как зовут его родителей.

— В чем дело? — спросил Форс, пристально рассматривая молчащего Бультермана.

Тот не отвечал.

— Мы ведь знаем, как зовут твоих родителей, — пояснил Форс, — эти вопросы простая формальность.

Бультерман молчал. Форс нагнулся вперед.

— Слышишь, что я говорю?

— У него дерьмо в ушах, — прошипела Карин из-за своего стола. — Слышь, парень, надо бы почистить уши.

— Нам будет легче, если ты не станешь упрямиться, — сказал Форс.

Но Бультерман молчал.

Через десять минут, так и не добившись от Бультермана ни слова. Форс поднялся и отвел его в одну из камер. Затем он привел в кабинет Аннели Тульгрен. Тульгрен села на то же место, где прежде сидел Бультерман. Форс задал ей те же вопросы относительно имени, адреса, даты рождения и имен родителей, и Тульгрен отвечала ясно и четко.

— Мы расследуем дело об избиении Хильмера Эриксона, — сказал Форс. — Мы думаем, что ты в нем замешана. Все довольно серьезно, так как Хильмер по-прежнему без сознания и исход неизвестен.

— Ты понимаешь, что это значит? — крикнула Карин. — Исход неизвестен. Это значит, что он может умереть. И если он умрет, то мы будем знать, что ты одна из тех. кто его убил.

— Я убиваю, кого хочу! — выкрикнула Тульгрен в ответ.

— Что? — спросил Форс в крайнем изумлении.

— Я убиваю, кого хочу, — повторила Тульгрен.

— Объясни, что ты имеешь в виду, — попросил Форс.

— Только то, что сказала.

— Что ты убиваешь, кого хочешь?

— Да.

— Что это значит?

— Это значит, что она просто тварь! — заорала Карин со своего места, и Форс выключил магнитофон.

— Заткни хлебало, сука, — ответила Тульгрен и повернула голову к Карин. Та поднялась со стула и быстрыми шагами подошла к девочке.

— Что ты сказала, подружка?

— Ты, сука…

Ее слова прервала пощечина.

Карин нагнулась и посмотрела Тульгрен в глаза:

— Не слышу..

— Су..

Пощечина обрушилась на другую щеку.

— Ну, скажи это еще раз. — прошипела Карин.

— Ты...

Карин отвесила ей третью пощечину.

— Я думаю, нам надо успокоиться. — заметил Форс.

— Я спокойна, Харальд. Спокойна, как слон.

— Пойди сядь.

— Я спокойна.

— Сядь.

Карин вернулась к своему столу и села. Форс включил магнитофон. Он слышал тяжелое дыхание Карин.

— Продолжим, — предложил Форс. — Ты сказала, что убиваешь, кого хочешь.

Аннели Тульгрен кивнула.

— И кого ты хочешь убить?

Аннели Тульгрен показала на Карин.

— Например, ее.

— Еще кого-нибудь?

— Черных.

— Всех?

— Да.

— Но каким образом?

Аннели Тульгрен насмешливо улыбнулась. На ее щеках горели красные пятна от пощечин.

— Ты же знаешь, что я не одна.

— Ты не одинока в своем желании убивать черных?

— Именно так.

— И кто же еще хочет убивать черных?

— У меня есть товарищи.

— Кто именно?

— Ты думаешь, я расскажу это легавому? Вы можете бить меня сколько хотите, но я ничего не скажу.

— Но ты хочешь убивать?

— Я это уже сказала.

— И Хильмера Эриксона ты тоже хочешь убить?

— На этот вопрос я не отвечу.

— Ты, наверное, не знаешь, что мы нашли Хильмера?

— Насрать мне на это.

— Мы нашли его в куче листьев.

— Мне плевать.

— Он чудовищно избит, но через несколько дней он, возможно, сможет рассказать, кто избил его так, что он потерял шесть зубов.

— Ага.

— Ты била его больше остальных?

Аннели Тульгрен вздрогнула:

— Они все растрепали?

— Кто они?

— Я ничего не сказала.

— Так это ты била сильнее остальных? — повторил Форс.

Аннели Тульгрен ответила с насмешливой улыбкой:

— А почему тебя это интересует?

— Отвечай на вопрос.

Аннели покачала головой:

— Ты себе нравишься?

— Отвечай на вопрос. Аннели.

— Ты нравишься себе, считаешь себя таким хорошим, потому что у тебя письменный стол и кабинет, в котором ты сидишь, и потому что ты легавый. Но ты ни хера не лучше других. Я могу тебе это доказать.

— Что ты можешь доказать?

— Что ты не лучше других.

— Я не лучше других, — сказал Форс. — Это ты думаешь, что в мире одни люди должны быть лучше других, но я так нс думаю.

— Не думаешь, — сказала Аннели и покачала головой. — Она повернулась на стуле и указала на Карин. — Я могу подать на нее жалобу. Она дала мне три пощечины. Ты будешь свидетелем. И я могу поклясться: ты засвидетельствуешь, что она этого не делала. Потому что вас двое. Потому что один из вас сможет сделать все что угодно, а другой скажет, что ничего подобного нс было. Я не права?

— Ты не права.

Аннели Тульгрен захохотала.

— Я подам на нее жалобу. И ты поймешь, что ты такая же свинья, как все остальные. Но выводов ты не сделаешь. Потому что у тебя вместо головы жопа.

Аннели Тульгрен поднесла выпрямленный указательный палец к своему виску, как будто это был револьвер.

— Вернемся к Хильмеру Эриксону, — предложил Форс.

Аннели раздраженно покачала головой так, что хвост заходил из стороны в сторону.

— Нет. Я хочу разговаривать с кем-нибудь другим, чтобы я смогла подать на нее жалобу за жестокое обращение.

Карин поднялась.

— Я пойду к Леннергрену и расскажу ему о том, как потеряла контроль над собой.

— Попроси Нильсона или кого-нибудь еще прийти сюда, — сказал Форс. — Дверь не закрывай.

Карин кивнула и вышла.

— Видишь? — сказала Аннели Тульгрен.

— Что? — сказал Форс. — Что такое я должен видеть?

— Ты знаешь, почему она ушла? Потому что я ее победила.

— Что ты имеешь в виду?

— Она испугалась. Но я не боюсь ни ее, ни тебя, и никого из этих гребаных свиней-полицейских. Мне на вас насрать. Вот в чем разница между вами и мной. Я не боюсь, а вот вы все обосрались от страха. Стоит только прикрикнуть на вас, как вы убегаете, поджав хвосты. Вы заслуживаете только одного — знаешь чего? — презрения.

— Как ты относишься к Хильмеру Эриксону?

— Он тоже ублюдок.

— Ты считаешь, что Хильмер ублюдок?

— Да!!!! — заорала Аннели Тульгрен. — Он ублюдок, ублюдок, ублюдок!

— Почему?

— Он водит компании с черными.

— То есть?

— Не строй идиота.

— Расскажи.

— Он вмешивался не в свое дело.

— Например?

Аннели Тульгрен вздохнула и откинулась на спинку стула.

— Не имеет значения.

— Он вмешался, когда ты избивала ногами Мехмета?

— Не имеет значения.

Форс нагнулся вперед.

— Почему ты такая, Аннели?

— Не твое дело.

— Люди были злы к тебе?

Аннели Тульгрен подняла руки и прижала ладони кушам.

— Неужели никто не был добр к тебе?

— Отвали!!! — завизжала Аннели.

В этот момент в комнату вошел Нильсон. Он беззвучно закрыл за собой дверь и сел на место Карин. Аннели Тульгрен повернулась на стуле и проследила за ним взглядом.

— А тебе что тут надо, старый мудак?

Она отняла ладони от ушей и ждала ответа. Но никто ей не ответил.

— Я хочу заявить об избиении, — продолжила она. — Вот сидит свидетель. Я хочу, чтобы меня допросили.

— Избиение — это ужасно, я приму твое заявление, если тебя кто-то побил. — сказал Нильсон.

— Ты так только говоришь, — фыркнула Аннели.

— Нет, — сказал Нильсон, - я говорю это не просто так. Но сначала ты должна ответить на вопросы Харальда.

Тульгрен некоторое время молча смотрела через плечо на Нильсона, затем она повернула голову к Форсу.

— Расскажешь, что случилось в субботу? — спросил Форс.

— Дерьмовый вышел день.

— Почему?

— Не твое дело.

— Дерьмовый потому, что Маркус тебя бросил?

— Откуда ты это знаешь?

— Я разговаривал с Маркусом

— И что он сказал?

— Давай придерживаться порядка — я задаю вопросы, ты на них отвечаешь.

— Засунь свой порядок себе в задницу. Что сказал Маркус?

— Ответь на мой вопрос.

Тульгрен покачала головой:

— И не подумаю.

И она замолчала.

Форс пристально рассматривал сидевшую напротив девочку. Она встретила его взгляд.

— Чего уставился?

— Откуда кровь на шнурках твоих ботинок.

— Порезалась.

— Когда?

— Когда брилась.

— Когда ты брилась?

— Ты что, не знал, что девушки иногда бреются. Не знал? Ты, наверное, педик, раз ничего не знаешь о девушках.

— На шнурках твоих ботинок была кровь. Расскажи, откуда она.

— Если ты так хочешь это знать, выясняй это другим способом. Это, наверное, кровь какого-нибудь ублюдка, которого я избивала ногами.

— Завтра мы узнаем, чья это кровь. Лучше расскажи нам сегодня сама.

— Если вы все узнаете завтра, зачем я буду говорить вам что-то сегодня? Вы все равно мне не поверите.

— Если ты дашь внятное объяснение, я тебе поверю.

— Я уже сказала, что порезалась, когда брилась.

Форс вздохнул.

— Расскажи, что случилось в субботу на тропинке Берга?

— Не буду.

— Расскажи, и закончим на этом.

— И не подумаю.

— Это была твоя идея — спрятать Хильмера Эриксона в куче листьев?

— Кто это сказал? Он лжет.

— Он? Значит, ты была там единственной девочкой?

— Да.

— Кто были те, другие?

— Ты думаешь, я расскажу это полицейскому? Ты правда так думаешь? Тогда ты ничего обо мне не знаешь. Ты ничего не знаешь. И не подумаю больше разговаривать с идиотом, который ничего не знает, а понимает и того меньше.

И Аннели Тульгрен сложила руки на груди, повернула голову и встретила взгляд Нильсона.

— Я буду жаловаться на жестокое обращение в полиции.

— Прими ее жалобу, — сказал Форс и поднялся. — Я еду в больницу.

Форс надел замшевую куртку и вышел из комнаты. Он закрыл за собой дверь и пошел к лифту. Поднялся в кафетерий, съел омлет, несколько салатных листьев и половинку водянистого помидора. Допивая кофе, он увидел Леннергрена за столом, который обычно резервировали для начальника полиции и его гостей. В ящиках вокруг стола стояли искусственные цветы. За другим столом сидели шесть полицейских в форме и обсуждали футбол. Они громко смеялись, один изображал жестами, как вратарь пропустил мяч. Допив кофе. Форс снова пошел к лифту. Когда двери лифта открылись, перед ним появилась Анника Боге. На ней, как и в прошлый раз, был джинсовый костюм, но сегодня шерстяной свитер был томатного цвета. Она улыбнулась, и Форс кивнул ей. Когда она прошла мимо него, он почувствовал запах ее шампуня.

Форс спустился в гараж, забрался в машину и поехал в больницу.

Вторник, день

Присутствие невидимых — как легкое прикосновение. Мы оборачиваемся: кто они, откуда они и куда лежит их путь?

Они ходят рядом, их сотни, тысячи, миллионы невидимых, и они шепчут нам о своей неживой жизни, о своих надеждах и тоске.

Иногда мы их слышим.

И тогда мы думаем о том, что, быть может, кто-то потерял свою жизнь для того, чтобы мы прозрели.

Это мог быть я.

Это мог быть ты.

Так думал Форс.

Он толкнул вращающиеся двери и вошел в холл больницы, где ходили люди в белых халатах и пахло лекарствами.

Форс пошел в отделение интенсивной терапии.

В комнате для персонала он увидел пастора Айну Старе.

Форс поздоровался и сел рядом с ней.

— Мне нужно отдать снимки, — сказал он и достал фотографии из коричневого конверта, который нес в руках. — Фру Эриксон там?

И он кивнул в сторону комнат со стеклянными дверями и опущенными кремовыми занавесками.

— Она сидит с сыном. Эллен тоже там.

— Как он?

Пастор Старе не ответила. Казалось, она глубоко погружена в свои мысли.

Через некоторое время она заговорила:

— Хенрик один из моих конфирмантов.

— Мальмстен?

— Да.

Форс молчал. Что он мог сказать?

— Я знаю его мать. Она очень мягкая женщина, никогда ни о ком худого слова нс сказала. Когда начались конфликты между подростками, которые рисовали свастику, и подростками из Соллана, я попыталась разобраться. Я прочитала книгу о том, что немцы творили в Польше [3]. Не нацисты, не солдаты СС, а обычные пекари, слесари и таксисты из Гамбурга. Они были уже в возрасте, и их приняли в полицейский батальон. Они расстреливали евреев. В книге рассказывается о том, что думает человек, стреляющий в грудного ребенка. Вы знаете, о чем думает человек, стреляющий в грудного ребенка?

Форс медленно покачал головой: нет.

Пастор Старс заговорила снова:

— Сначала убивают мать. А потом убивают ребенка, из милосердия, потому что младенцу без матери не выжить. — Пастор Старс немного помолчала. — Как обычные люди могут следовать такой логике? Я не понимаю, как такой мальчик, как Хенрик Мальмстен, мог принимать участие в том, что сотворили с Хильмером. Вы можете это понять?

— Нет, — сказал Форс.

— Вы арестовали его?

— Мы арестовали Мальмстена и двух его товарищей.

— И что с ними будет?

— Завтра всех троих отпустят по причине их юного возраста. Процесс будет через месяц. Если суд признает их виновными, они будут осуждены на открытую или закрытую форму социальной опеки.

— Хенрик был добрым и мягким мальчиком, когда я конфирмовала его.

— Да.

— Я этого не понимаю.

— Я тоже.

— В той книге, которую я читала, приводятся слова одного историка. Он задавал вопрос: «Почему нацизм так жесток?» — и сам же отвечал: «Потому что идеи нацизма разделяют жестокие люди». Но это ничего не объясняет. Я не могу сказать о Хенрике Мальмстене, что он жестокий. Ему всего шестнадцать, его мать поет в церковном хоре.

Форс побарабанил пальцами по фотографии.

— Я обещал вернуть ее, но не хочу входить и мешать. Могу я попросить вас?

И он протянул Айне фотографию Хильмера.

Изображение Хильмера.

Каким он был.

Раньше.

И когда пастор Старс взяла фотографию, из палаты вышла Эллен. Она подошла к матери, села около нее, уткнулась лицом ей в колени и затряслась в рыданиях.

И Хильмер.

Не тело Хильмера, нет.

Он был в комнате, пока его тело лежало под простыней и желтым одеялом, и обезболивающие средства капали через иглу в вену на его правой руке.

И то, что тоже было Хильмером, находилось в комнате, находилось рядом с ними. Те, кто сидели там, были наполнены невидимостью Хильмера, полны его присутствием.

— Я пойду, — сказал Форс и поднялся.

Пастор Старс кивнула, а Эллен, кажется, ничего не заметила.

Тело Хильмера лежало под одеялом, и Форс заметил, как у дверей палаты что-то мелькнуло. И тут Форс заметил еще одну тень.

Мать.

Она сидела около сына. Она надеялась. И молилась, хотя никогда не верила в Бога.

Господи, милый Господи.

Пусть Хильмер выживет.

Но ее молитвы были напрасными.

Однако когда она посмотрела на сына, на минуту ей показалось, что румянец возвращается на его щеки.

Она поверила.

Она поверила, потому что хотела верить. То, что было телом Хильмера, умерло, и через минуту кто-то подошел к ней и осторожно сел рядом.

Кто-то взял се за руку.

Кто-то обнял ее за плечи и начал что-то говорить.

Она качала головой и думала о том, что ведь она видела, как румянец возвращается на его щеки.

И матери Хильмера Эриксона остался лишь крик. Крик, который остался с ней на всю ее жизнь. Крик, заполнивший собой ее дни и ночи, ее зимние ясные утра и летние вечера. И в старости она вспоминала, как кто-то подошел и сел рядом с ней, взял ее руку и сказал слова, вдребезги разбивише ее жизнь.

И слезы.

Но это случится позже.

Еще есть немного времени.

Она все еще сидит там и молит Бога, в которого никогда не верила. Она еще надеется.

Надежда.

Скоро ей будет не на что надеяться.

Но это время еще не наступило.

Он жил.

Еще чуть-чуть.

А в комнате для персонала сидела подружка Хильмера Эриксона. Она уткнулась лицом в колени своей матери и плакала так, что, казалось, ее сердце сейчас разорвется.

И другой Хильмер, который тоже был Хильмером, находился в комнате, и он пытался утешить ее: «Эллен, я с тобой».

Но никто не слышал его больше, ведь он был невидимым.

— Эллен, поедем домой? — прошептала Айна Старе, прижимая к себе дрожащую девочку. — Поедем?

Они вышли из больницы и сели в темно-синюю машину. Пастор Старе осторожно вырулила с парковки и поехала по дороге.

— Я беременна, — сказала Эллен.

Они ехали за грузовиком с еловыми стволами. Через окно со стороны Эллен в машину проникал запах смолы.

— От Хильмера? — прошептала мать.

Эллен кивнула.

И они замолчали, сближаясь в этом молчании еще больше.

Первой заговорила Эллен.

— Я хотела сказать ему это, когда просила приехать в субботу. — И потом: — Если бы я не попросила его приехать, ничего этого не случилось бы.

И она заплакала. Мать сказала:

— Это не твоя вина, Эллен.

— Но если бы я не попросила его, он не поехал бы мимо того места.

— Как знать, — сказала мать.

— Я могла бы подождать и сказать ему это потом.

— Это не твоя вина. И они замолчали.

Харальд Форс вернулся в полицейское управление.

В коридоре криминального отдела он встретил Карин Линдблум.

— Звонили из больницы, — сказала она. — Хильмер Эриксон умер. Только что.

Форс покачал головой.

— Но я только что оттуда.

— Он умер, — сказала Карин Линдблум.

— Веди Тульгрен, — попросил Форс.

Он пошел в кабинет, снял замшевую куртку и подошел к окну. Кажется, погода разгулялась, подумал он.

Эллен с матерью заходили в дом через кухонную дверь, когда зазвонил телефон. Выслушав сообщение. Айна Старе обняла дочь, и они зарыдали.

Эллен легла на диван в гостиной. Она больше не могла плакать. Ее мать сидела рядом.

Хильмер добрался сюда из последних сил. Теперь он был под защитой Эллен. И Эллен сказала:

— Теперь, когда он умер, я не могу избавиться от ребенка. Не могу избавиться от того, что еще осталось от него.

За окном выглянуло майское солнце и стало чуть светлее.

Немного погодя в сад вышла Эллен, укутанная в зимнюю куртку матери. Она дошла до края леса и остановилась, не в силах больше плакать. У ее ног среди прошлогодних листьев распускался первоцвет. Эллен нагнулась, взяла один лист и засунула его под свитер, почувствовав кожей его влажность.

Примечания

1

Долли Партон (р. 1946) - американская актриса и певица, исполняющая музыку в стиле "кантри"

(обратно)

2

Одна минута на языке - всю жизнь на бедрах (англ.)

(обратно)

3

Речь идет о книге Кристофера Браунинга "Ordinary Men - Reserve Police Battalion 101 and the Final Solution in Poland" ("Обычные люди - резервный полицейский батальон 101 и окончательное решение в Польше)

(обратно)

Оглавление

Понедельник, полдень

Понедельник, день

Понедельник, вечер

Вторник, утро

Вторник, полдень

Допрос

Вторник, день . . . .

Реклама на сайте