«Без права на жизнь»

Уже четвертую ночь Гражина не отходила от постели матери — врач сказал, что надежды на выздоровление нет. Да и сама она видела… Мама не стонала, не жаловалась, лежала с закрытыми глазами. Только, видно, ее что-то мучило: то морщила лоб, то веки вздрагивали. На вопросы, не хочет ли чего-нибудь, мотала головой. И Гражина перестала спрашивать. Молча смотрела на ее впалые щеки, на исхудавшие, совсем непохожие на прежние руки.

Но вдруг, когда Гражине казалось, что мать спит, она слабым голосом заговорила.

— Утром приведи ксендза. Только… пусть никто не видит, как ты входишь к нему. Ведь эта новая власть коммунистов запрещает верить в Бога.

— Я буду осторожна.

Мать вздохнула.

— Трудно тебе будет одной. Очень трудно. Думала, выдам тебя замуж, тогда уж… — Она умолкла. Гражине показалось, что она задремала. Но неожиданно, не открывая глаз, спросила:

— Почему Юргис не заходит?

Господи, ведь уже два года, с тех пор как они окончили гимназию, не приходит. Да и тогда приходил, только если ему что-нибудь было надо: то забыл отметить, что задано, то не слушал объяснений учительницы — читал под партой книгу. Не признавался, что не понял, — не пристало ему, сыну бургомистра, чего-то не понимать. А она, давая ему списать и помогая разобраться якобы только в ее почерке, осторожно, не задевая его самолюбия, объясняла трудные места. И никому, даже своей подруге Марите, не рассказывала о том, что ему помогала. А с тех пор, как окончили гимназию, не приходит. Разве что случайно, встретив на улице, спросит, как она поживает. Она своего «неплохо» не уточняла. Не хотела признаваться, что работает всего-навсего нянечкой в приюте для сирот.

Господи, о чем она думает! Ведь мама… даже про себя боялась произнести то слово.

Из-под закрытых маминых глаз выкатились слезинки.

— Если заболеешь или просто будет плохо, пойди к доктору Левинасу. Он хороший… — она старалась еще что-то сказать, но губы едва шевелились.

— Мама, мамуля! — Гражина схватила ее руку, целовала холодеющие пальцы.