«Мертвые уши. Конспект поэмы»

Александр Михайлович Покровский Мертвые уши. Конспект поэмы

Первое предисловие

Мной задумана книга. Роман под названием «Мертвые уши». Она будет полностью посвящена миру чиновников.

Интересно, не купят ли они ее у меня на стадии замысла? Тысяч за тридцать долларов я бы ее продал.

Второе предисловие

Поскольку у меня никто не купил роман «Мертвые уши», который целиком посвящен миру чиновников, на стадии замысла, я начинаю публикацию романа отдельными главами.

Вот только некоторые.

Начало

Множество социальных явлений, почти ежедневно наблюдаемых мною, таких как горести, болезни и бедность ума, побудило меня взяться за предметное их описание, описание, в коем более боли, нежели злорадства, и возобладает сострадание и участие над высокомерием и поучительством.

О происхождении

Все чиновники происходят от енота. Это их пра-пра-и-еще-раз-пра-родитель.

От енота-полоскуна.

Вы никогда не замечали?

Вы не замечали, что если вы вдруг где– то встанете рядом с чиновником, то он сейчас же начинает потирать свои ручки – будто моет что-то в ручье. Это оно – генетика – енот-полоскун. Это он (она, оно) в действии.

Что только не делали некоторые, чтоб отучиться от этой привычки – все напрасно.

Потому что так прописано в генетическом коде.

И вот разговариваешь порой с человеком, разговариваешь о вещах, безусловно, интересных и нужных – об инфляции, например, и о том, что для ее обуздания хорошо бы уменьшить налоговое бремя на бизнес, а он слушает внимательно, а потом и говорит: «И еще надо уменьшить денежную массу и повысить ставку рефинансирования!» – и тебе только сначала кажется, что перед тобой полный идиот, поскольку потом ты замечаешь, как он потирает свои ручки.

Ба! Да это был вовсе и не человек, а енот, твою мать!

И у него сейчас же растут усы, а физиономия заостряется, заостряется и обрастает волосами, а выражение глаз такое, будто он только что яйцо в соседнем курятнике стибрил.

О настоящей радости

Настоящая радость – это когда единственный раз всё до конца не распиз…ли и по всей стране снабдили все отделения «Скорой помощи» новыми машинами.

О коньке

Мне нет нужды говорить о том, что все чиновники должны обзавестись своим собственным любимым коньком (вы понимаете, разумеется, что я имею в виду).

Чтобы чуть чего – сел на своего конька – и только мы его и видели.

О беспорядочности пород

Странная беспорядочность нашего климата порождает такую странную беспорядочность человеческих пород, что впору говорить о полнейшем беспородье, и восклицание: «Однако, порода!» – скорее адресовано исключению из общего правила.

О чувствительной области

У чиновников есть одна весьма чувствительная область.

Ею они чувствуют приближение грозы.

О писании книг

Писание книг подобно беседе. Ни один человек, знающий правила хорошего тона, не согласится высказать решительно все – так и писатель, знающий границы приличия и благовоспитанности, как и границы своего дара, не позволит себе все обдумать – что-то он оставит и воображению читателя.

О бузине

Хочется украсить чем-нибудь их быт. Подозреваю, он до сих пор не украшен. Ветка бузины, полагаю, подойдет лучше всего.

И потом, это же удобно. Ходишь с бузиной в быту – значит, свой.

О мазке

Я не мог положить последний мазок на портрет провинциального чиновника той же кистью, какой написал все остальные его части. Некоторые из них я писал кистью грубой, набранной из свежей свиной щетины, символизировавшей тупость, ограниченность и в то же время силу органов, но тут я отложил все и взялся за кисть теплую, полностью сложенную из беличьих хвостов.

Ею я писал выражение его лица.

Особенно мне удались глаза с грустью собаки.

О том, где мы

Мы в глубокой… как бы это поточнее… мы в глубокой. в общем, до дна мы еще не дошли. А почему?

А потому что познание добра и зла так крепко запечатлено в нашем уме, что даже если совести нашей и случалось грубеть от длительной привычки к греху, но, все одно, она смягчается от одного только взгляда на невыразимые страдания любезного Отечества.

О животном

Все проговариваются.

Правящая партия в качестве своего символа выбирает животное, которое полгода ничего не делает и спит в своей берлоге, а в оставшиеся полгода оно только и делает, что набивает свое собственное брюхо.

То есть ни о каком общественном благе речь не шла изначально.

Об обнаружении страсти

Прощай, трезвый рассудок и осмотрительность, отдаем себя во власть страсти.

А какая у нас на сегодня страсть? У нас на сегодня страсть по обнаружению страсти.

У чиновников, конечно. Хотелось бы знать: что еще, кроме казнокрадства, они делают со всей той неистовостью, что отпущена им природой?

О чувствительности и восприимчивости

Некоторые части утрачивают тонкости от длительного напряжения.

Чувствительность и восприимчивость от этого страдают.

Но стоит только начальству заговорить о грядущем, как умиление, господа, сейчас же возвращает им – тем частям – утраченные было тонкости.

Об умеренности в воздаяниях

Какими бы философскими принципами, пометами, положениями, воззрениями ни обладал любой крючкотвор, столь цепко расположившийся на наших исконных равнинах и низменностях, в самую пору будет по отношению к нему умеренность в воздаяниях. А то ведь всё жрут и жрут – с лязгом зубов, с чавканьем, сочно, смакуя, утираясь, торопясь, подбирая, похлипывая, похрипывая, похлопывая себя по ляжкам, истекая слюной.

О моей любезности

Что касается меня, то я ловлю себя на том, что постоянно делаю ему любезность, прилагая все усилия к тому, чтобы держать его воображение в самом деятельном состоянии.

– Кому ему? – быть может, спросите вы.

– Ему, чиновнику! – отвечу я.

Ведь не было б меня, кто бы вспомнил о нем в самых изысканных выражениях.

Так что будущее свое я вижу в праздности и неге.

И еще в лучах.

В лучах славы, разумеется, что устроят мне следующие поколения русского просвещенного чиновничества.

О флаге

Тут один повесил у себя на полуразвалившейся даче Государственный флаг. Так его чуть не съели. Приехали, взобрались и сняли так, руками трясущимися, с глазами навыкате, что чуть не пополам порвали. А почему?

А потому что без команды повесил. Вот была бы команда: всем вешать, то ходили бы – и пожарные, и милиция, и налоговая инспекция, и санэпидемстанция – и проверяли бы: хорошо ли висит.

О приятном

Хочется сделать что-нибудь приятное для власти. Я пока не знаю что, но хочется.

О том, что надо быть начеку

Чего не следует поминать втуне?

Втуне не следует поминать все. Мало ли. При нынешнем положении вещей, стало быть, все время начеку.

Я было был сбит с толку сегодняшними нашими несомненными достижениями в области ума, но потом прежнее настороженное состояние к явлениям обыденности не замедлило проявиться с новыми силами.

Ибо сонмище досадных огорчений на всех поприщах моей прошлой буйной жизни приучило меня к осторожности в осуждении принципов нашего движения вперед, связанных с преждевременной утратой либо изувечением различных органов.

По вчерашнему обращению к нации

Нет слов для описания радости при виде их радости.

Справка: чиновник – паразит ростом с лошадь.

О транспортных развязках

Предлагаю для начальников сделать специальные прозрачные транспортные развязки.

Этакие рукава из благородного пластика.

И повесить их над дорогами. Тогда можно будет увидеть скрытые части проезжающего начальства.

О низости

Это низость! Это, я бы сказал, даже подлость думать о том, что они о нас совсем не думают. Они думают. Ночами. Днем некогда.

О том, как мы перегнали Америку

Недавно американцы отметили у себя пик цен на бензин. За три доллара почти четыре литра.

На наши деньги у них литр стоит 19,5 рубля. У нас как минимум на рубль дороже.

Так что мы теперь впереди.

Предлагаю объявить общенациональный праздник и назвать его «День Перегона».

Об англичанах

Чем меньше жизненного пространства, тем изворотливее ум. Эти на островах живут, они вынуждены умнеть. И умнеют они как минимум пару тысячелетий.

А на больших просторах умнеть совсем не обязательно: изгадим эти просторы – перейдем на следующие.

О лошадином

Лошадиное дерьмо приходит на ум часто. Не то чтобы оно вдохновляет, нет. Просто этот образ, возникающий в воображении при взгляде на некоторые явления и проявления, примиряет тебя с тем, что, подсохнув, они развеются ветром.

Об истинном

– Истинно говорю я Вам, Ваше Высокопревосходительство, истинно говорю, потому что не в силах превозмочь, не смею! Кроме Вас, Ваше Высокопревосходительство, никого не вижу я на этом самом месте, в служении… в Отечестве, во благо. слов нет, слов. да что слова? что они? что? звук пустой, и никакого тебе преображенья. чувства. теснят. не позволяют… а потому разрешите плечико.

– Что?

– Плечико соблаговолите.

– Что?

– Облобызать вам плечико.

И облобызал.

Теперь из преданнейших будет.

О названном

Я пишу всякую всячину. Мое письмо меня успокаивает. Назвал что-то его собственным именем или даже присвоил ему это имя – и успокоился. Главное назвать – и проходит неуверенность, страх. И вот ты уже ничего не боишься. Названное не страшно, а ты приобрел силу.

О ровном месте

Коррупцию не преодолеть. Так все переплетено, переплетено, вживлено, врублено – никак.

Самое время перенести столицу куда-нибудь. Здесь мы уже накакали. Начнем все с ровного места.

О прилежании

После усердных и изнурительных занятий хорошо бы почесаться и поплевать в потолок.

Лично у меня весь потолок заплеван. О чем это свидетельствует?

Это свидетельствует в пользу особого прилежания, коим я был славен с самого детства.

О национальности

Когда меня спрашивают: «А вы кто по национальности?»

Я всегда отвечаю: «Помесь осла с испанской зеброй!»

После этого сразу спрашивают: «А разве бывают испанские зебры?»

То есть вопрос о существовании национальности «помесь осла» вторичен.

Эпитафия

«При всей внутренней опрятности разума и воображения он обладал крайне ограниченным запасом слов».

О праве канализации

Канализация имеет право течь. Тут назначили кого-то, кто отвечает за канализацию в масштабах страны.

Не справился. В моем доме она течет в подвал постоянно.

Не верите? Это ваше право, потому что из права канализации течь вытекает наше несомненное право:

не верить в то, что она течет.

О советах

Иногда хочется раздавать советы.

И чтоб они были не совсем советы, а так, рекомендации.

Например: «Не ешьте здешний кефир!» – «Почему?» – «Вы говорите с нами из ближайшего туалета?» – «Нет!» – «Значит, мы успели!»

О разборе

Каламбур – дело серьезное. Это вам не щелчок по носу. Тут все намного опаснее. Только ты задумал разобрать слово «чиновник» по частям, как сразу же – раз! – идите-ка сюда, любезнейший! Да как вы могли? Что вы думаете о себе? Что вы себе позволяете?

А я всего-то хотел заметить, что первый слог в этом слове «чин» говорит о том, как серьезна и правильно устроена вокруг нас жизнь. Когда мы не то чтобы слово поперек, но даже пукнуть не смеем без высочайшего на то соизволения.

А все потому, что демократия наша проистекает из диктатуры, и делает она это самым что ни на есть замысловатейшим образом. Потому как сама по себе демократия в нашей стране развивается так, что эта ее мировая разновидность заставляет всплеснуть руками самого искушенного критика.

Слог же «ов» говорит о том, что все мы овны, то есть овцы Божии, и когда кому выйдет срок ложиться выей на алтарь Отечества, – сие никому неведомо.

Окончание же «ник» восходит к таким понятиям, как «никнуть» и «поникать» – то есть заканчивать, завершать.

Ибо у каждого дела есть голова, тело, а и есть хвост.

И главным, наверное, является хвост, потому что след он оставляет в исторической пыли.

О ливере

У политиков аура внутренних органов имеет уныло-лиловый цвет, в отличие от синего, присущего нормальным людям. Думаю, что это от лжи. К примеру, печень не выносит никакого вранья. Клетки ее гибнут тысячами.

То же можно сказать и об остальных органах, которые люди называют ливером.

Таким образом, стоит заметить, что ливер политиков далек от совершенства.

Вывод: иным занятие политикой приятнее собственного ливера.

О чиновниках

Они везде.

Но наши прожорливей и за год могут удвоить поголовье.

О мелком торжестве демократии

А нельзя ли фотографии всех чиновников – руководителей и вершителей – развесить по всему городу – на заборах, в переходах, на домах? Тогда каждый мог бы пририсовать им усы, сделать в них дырку или написать им послание. Короткое такое. Всего несколько букв.

Этакое мелкое торжество демократии.

А то они думают, что они нам отцы.

О дорогах

ОЙ, БЛИН!

И еще раз о дорогах

Может, немцам города сдадим?

А когда они дороги сделают, пустим танки и назад все отвоюем!

О тепле

И хорошо, что я на родине.

На родине всегда тепло. Свое говно греет.

Это от чужого отвратительно несет.

О щекотливых судьях

Щекотливые судьи, возможно ли вам угодить? Как вы загадочно безгласны!

Обращаю ваши взоры на то обстоятельство, что в своей нетерпимости я способен дойти до резкой и рискованной крайности, а все от того, что характеру моему в значительной мере присуща черта, которую с трудом можно отнести к добродетели – прямолинейностью своей я далеко превосхожу карабахского ишака.

О двигателе прогресса

Взятка является двигателем прогресса. Иначе никто б тут ничего не делал. Без взятки нет мотивации. А теперь посмотрите, как у нас все заработало-то! Как все везде делается! Так что «ура» откату!

Мое предложение

Я тут недавно придумал вот что: я предложил заранее написать некрологи на все более или менее значительные фамилии. Я предложил вывесить их загодя, дабы адресаты смогли бы ими насладиться еще при жизни.

Об украшениях

Хочется украсить здания предвыборными лозунгами, чтобы потом, проезжая мимо них по нашим кудлатым дорогам, никто не смог бы их от дроби зубной прочитать.

Опора под старость

Что бы мне такое занести в сатирическом неистовстве в свою памятную книгу в качестве мощной опоры себе под старость? Ума не приложу! Может быть, труды о богатстве ощущений после ежедневных омовений предрассветной уриной? Или размышления о пользе разочарований? Или записи о вспоможении в укреплении духа выставлением себя на всеобщее обозрение в самом неприглядном свете? Или рассуждения о слабости ума при достижении зрелости тела?

Об открытиях

А не полакомиться ли нам тем или другим упругим кусочком подлинного знания?

Не разъять ли нам двери в мир удивительных открытий человеческой природы?

Да вот взять хоть этих – нужд Отечества печальников. Открыл двери в их мир и – Господи, сколько тут всего и какая по углам ползает хвостатая мерзость!

О запасе

У меня словарный запас – 18 тысяч слов. Я его вчера объявил. Считать я не стал – зачем? Все равно кто-нибудь и без меня подсчитает.

Вот тогда и поговорим.

О малом

Где б найти тех лихоимцев, что довольствуются только малым?

Об уме

Питерская погода влияет на ум. То жара, то потоп – и вот все лежат. Ветер подул – уныние, гроза – обморок.

Отсюда и склад души особого рода, делающий честь нашей атмосфере. Она нежна и порывиста.

Все жители – шалопаи, а в отцы города выбираем себе мать.

О сосательном рефлексе

Он ведь врожденный, а фраза: «Всё! Насосались!» – приобретается с годами.

О капле

Ни капли желчи и злонамеренности. Все только хорошее, в том числе и видения.

А видится мне, как пошатнется благополучие их дома, как месть пустит из своего отравленного, вонючего угла слух, которого не опровергнут теперь ни чистота сердца, ни безупречное поведение, ни раздача куличей сиротам, и доброе их имя поколеблется, истечет кровью от тысячи ран, светлые дела будут обречены на поругание, помыслы забыты, а потуги втоптаны в грязь.

О светлом образе

Созданию светлого образа нашего госаппаратчика за рубежом мешает тот блеск глаз, который появляется, когда он входит в заграничный банк. И еще ноздри.

Они у него в банке раздуваются.

Об отливах

Ни капельки мне не будет жаль безвременно ушедших.

Ушедший от нас чиновник подобен отливу, за которым непременно следует ожидать скорый прилив.

Земля мудра. Все очищается. В том числе и место, которое только что было занято чьим-то, казалось бы, таким незыблемым тазом.

О видении нового

Лично я очень хочу увидеть что-нибудь новое.

Даже можно сделать плакат «Хочу увидеть что-то новое!» и везде с ним ходить.

О примирении с миром

Меня с этим миром примиряет то обстоятельство, что человек не вечен. Все помрут. Здорово.

Некоторых зароют. Многих с почестями.

О хоризме (не путать с харизмой)

Хоризма говорит о наличии хорьков! Чем больше этих полезных среди нас животных, тем больше она – хоризма. Хорьки – вы наше будущее! Потому что многие, не понимая происходящее, сами по себе все больше и больше напоминают этих славных животных.

Скоро не останется никого. Никого скоро не будет. Не будет выдр и благородных оленей.

Никаких оленей не будет, даже самых что ни на есть хромых и неблагородных.

Будут одни хорьки. Там – хорьки, тут – хорьки.

О патриотизме

Патриотичнее меня, надо заметить, только пограничные столбы.

О вечном

Каждый год – паводок, затопило, а потом жара и леса горят.

И школы не готовы к началу учебного года.

На север уголь не вовремя завезут…

О наблюдении

Давно наблюдаю за человечеством.

Не знаю, какие на него виды у Бога, но только я считаю, что свалки за собой хорошо бы убирать.

О дарении

Иногда хочется всем чего-нибудь подарить.

Какую-нибудь незначительную козявку.

Чтоб всем-всем по козявке.

О заблуждении

Легко ли ввести себя в заблуждение? Легко. Только тем и занимаемся. То вводим, то выводим. И всё так воздушно, непринужденно. Будто ни для чего другого ты и не был предназначен.

Желания-то всегда одни и те же. Так что в заблуждение мы вводим себя с превеликим удовольствием. Точно никогда до этого ничем иным и не занимались.

Мало того, хорошо нам там – в нашем густом неведении.

О любви к людям

Посмотрите на благодетеля нашего! Нельзя не заметить, как он любит людей. Он идет среди них, улыбается, смеется, пожимает тянущиеся к нему руки, останавливается и дарит вечное веселье двумя-тремя словами, опять идет, опять улыбается и опять дарит. А люди такие милые, такие хорошие, мягкие, лучистые, пушистые.

И это все? Это все, что он делает? Все, на что он способен? Ради чего рожден? На что его воздвигла природа?

Нет, конечно. Он еще думает. Он много думает, он думает постоянно. Он думает: как бы… как бы… нае бы… нае бы…

О трубах

Все живут в своих трубах. Жители из одной трубы никогда не сойдутся с жителями из другой.

Вот только на время выборов в междутрубье появляются ходы от одной трубы к другой для проведения предвыборной агитации.

О внезапных чувствах

Ваше внезапное и неожиданное прибытие, а также сам способ оного, а кроме того, те чувства, что рождаются в душе. Словом, Ваше Превосходительство, позвольте ручку лобзднуть!

Как я пишу

Как я пишу? Я пишу по утрам, когда рассвет разве только забрезжит, когда лучи восходящего солнца едва коснутся стекол моего окошка, а дыхание пробуждающейся природы еще только начинает наливаться.

О запале

Мне кажется, что политики страдают запалом.

И здесь я имею в виду те свойства их души, когда бурление оной заканчивается лишь испусканием легкого ветра.

О нарождении новых партий

У муравьев тоже бывает роение.

В этот период организаторы обзаводятся крыльями и показывают всем свой полет.

Как только все уляжется, они сбросят свои крылышки и заживут как все.

Об общественном благе

Даже не знаю. Россией управлять невозможно.

Как же ею управлять, если управленческий зуд возникает обычно к 15.00, а в это время в Петропавловске-Камчатском полночь?

О памятнике

Будет ли открыт памятник фразе Карамзина «Воруют»? Если да, то здорово. Подумать только: Нострадамус в выражениях, подобных этому: «И придет мгла. И поглотит она мир. И будет плач. И явится миру человек в образе волка…» – описал будущее «примеряй на что хочешь», а тут человек сказал одно слово, которое на долгие века определяет особую стать нашего родного Отечества.

О посвящении Отчизне

Должен заметить, что себялюбие никогда не оказывает ни малейшего влияния на наши суждения. Ибо все они посвящены Отчизне, а что есть мы, как не часть ее. Мелкие и низменные интересы никогда не всплывут наверх, не собьют с толку наших высших способностей, не окутают их туманом, смрадом, нечистотами, слизью, гнусностью, мерзостью, густым мраком.

О сохранении вида

Безо всякого напряжения я приму сердечное участие в сохранении человечества как вида. Я охотно подвигну себя на это, отложив в сторону текущие дела. Об одном прошу спасаемых мною: не открывайте ртов.

От этого страдает утренняя свежесть.

Об одичавшей

Как неистребимый философ – теоретик, систематик и состязатель в гипотезах – я стоял вечера в Комарово на кладбище поэтов возле могильной плиты, придавившей прах любимой тети поэта Гринштейна, одичавшей, судя по всему, в конце жизненного пути, а потому и упокоившейся среди всех этих птиц небесных, и думал о том, что давно не получал от вас весточек.

Как вы там все?

О хрустале

Я бы награждал чиновников хрустальной розой. Каждому дал бы по розе.

Большому чиновнику – большую, маленькому – малую. Розу в петлицу. Это за то, что оправдал доверие. А если не оправдал – это тоже удобно, вытащил из него розу и по роже его, и по роже!

О том, чем я занят

Чем я занят?

Я занят жизнью – беготней и стенаньями.

Кроме того, я должен: размышлять, собирая сведения, анекдоты и слухи,

вплетать в них свои собственные истории,

пестовать предания, отсеивать чепуху,

наносить визиты важным особам, отбиваться от особ неважных,

а еще – писать панегирики, пасквили и обследовать всякую всячину – документы, рукописи, письма, свитки, изучение которых поминутно требует справедливость.

О чинах

Чиновник должен воровать по чину. А чинов нет. Как быть? Надо вводить чины. И каждому чину должны соответствовать награды и звания – Владимир на грудь или Анну на шею. Так же легче.

И потом, это выражение «Не по чину берешь» снова обрело бы права на существование.

И это хорошо.

Люблю, когда старина возвращается.

О доблести

Слово это состоит из двух частей.

Вторая его часть – «блести» – говорит о некотором, по-видимому, нестерпимом блеске.

Первая часть – о том, что надо бы до него, до этого блеска, себя довести. Гм!

О благовоспитанности и праведности

Благовоспитанность и праведность – отъявленные чертовки, пройдохи, преопаснейшие и коварные – они в год выманивают больше денег у благонамеренных граждан, чем воры и душегубы.

Видел я тех, кто похваляется этими качествами.

Всякий раз, когда им удавалось уловками склонить добродетель к расходам в пользу праведности или же добродетели, они прыгали и скакали на манер макак, не в силах сдержаться.

Козлы. Жуткое зрелище для неокрепшего ума.

О первых деньгах

Сердце кровью обливается, когда я слышу печальную повесть о том, какие страдания приходится испытывать небезызвестным членам Законодательного собрания перед тем, как взять в руки первые деньги.

И обливается оно не один, но множество раз – по разу на каждого члена.

С этими муками сравнимы только те терзания, кои испытывают оные, получая вторые деньги.

Третьи деньги уже берутся с шутками относительно тех моментов, что доставили им первые два случая.

Четвертые деньги порождают громкий смех.

Пятые – дружный хохот.

О производстве детей

«Производить в вашем возрасте детей – куда как славно!» – сказал бы я.

«Я также знаю, что вы делаете их из принципа!» – заметил бы я.

«Я рабски последую вашему примеру!» – приписал бы я в самом низу.

Под «детьми» я тут понимаю все мысли, все потуги, все идеи, все инициативы, все начинания – словом, все, что за столь краткий период ему удалось наворотить во славу любимого Отечества.

О наградах

Меня тут чиновники собираются чем-то награждать. Я даже не дослушал чем.

Подарок от чиновника, что укус вампира, – превращение в своего.

О присказке

Придумал новую присказку: «За деньги можно все». Необычайно успокаивает. Когда ничего не получается, я произношу это про себя – и немедленно наступает гармония.

И главное, совершенно все равно, откуда возьмутся деньги и возьмутся ли они вообще. Происходит приобщение к каким-то незыблемым вещам (все равно как к дубу прислонился) и немедленно затем – примирение с миром.

О методе проб и ошибок

Мы тут попробовали установить, что Северный полюс весь-весь полностью наш, а нам нервно сказали: «Идите вы на хер!»

Не оценили нашу любовь к научным исканиям.

О России

Я всегда говорил: Россия – страна победившей пошлости.

Правда, побывав в других странах, я как-то мягко и незаметно снял с нее грех первородства.

О слове

Все заканчивается болтающимися штанами и шлепанцами второго детства.

А еще перед смертью им захочется любви.

А еще – признания. Досок им захочется. Каменных, именных.

И еще названия улиц в свою честь. Андрей Первозванный по этому поводу выразился совершенно определенно.

Слово то – и в те времена, и в наши – состоит только из трех букв.

О зернах

Жалко все это бросать.

То есть сеешь, сеешь, а потом вдруг нападет на тебя такая жалось относительно этих брошенных где попало зерен, что подумаешь: а может, лучше все тут прополоть, в смысле того, чтобы всю почву пропустить через сито и собрать разбросанные зерна назад?

Потому что жаль.

А вдруг напрасно?

А вдруг все пустое, и никогда в этом месте не пойдет дождь, и умрут все твои семена, окаменеют, и разроют их ровно через тысячу лет сумасшедшие археологи, разроют, обнаружат и скажут: «Так ведь все уже было! Был и смысл, и толк и понимание! Все уже происходило однажды! И люди были, а у этих людей были мысли, вот только упали они не туда, а сюда – и не взошли!»

То есть мне грустно, господа мои хорошие!

Не выпить ли мне чего-нибудь, поворачивающего ум?

О возобновлении полетов

Чувствую, счетам наших народных деятелей за рубежом чего-то угрожает.

Отсюда и возобновление полетов стратегической авиации.

А если еще будет что-то угрожать, то пустим в море подводные лодки.

О Йорике

Бедный Йорик!

Берется череп Йорика, который при жизни-то все жрал и жрал и все никак не мог наесться, все со столов тянул и тянул и по карманам распихивал, а у него все это вываливалось и вываливалось, а он его назад, воровато озираясь, глотая слюну. А потом, в темноте, в какой-то подворотне он вытаскивал все из карманов и пожирал торопливо, как гиена.

Так и помер. Подавился.

Со временем эта история обросла благопристойными подробностями, легендами.

Сам Йорик стал числиться по ним шутом, блиставшим когда-то умом.

А ведь воровал-то он совсем не для этого.

Так что череп вполне можно теперь погладить – бедняга.

О нем же

Я решил познакомить моего читателя с Йориком на всякий случай.

Шуты нужны так же, как военные и ассенизаторы – не каждый раз, но иногда.

А когда это «иногда» случится – это уж как Бог даст.

Но пока в нем нет такой суровой необходимости, мы же можем заняться с читателем другими делами, перейти к разным темам, за которыми может потеряться не только Йорик, но и сам автор этого элегического повествования.

Вот потому я и напомнил о нем – вдруг понадобиться в самое неподходяще время.

О чувстве

Иногда чувствую себя Сивиллой. Отвратительное чувство. Видишь будущее, кричишь о нем, а люди не слышат.

Как за стеклом. Остается только смотреть.

О заслугах, по которым хочется воздать

Логики и комментаторы! Вам! Вам хочу воздать по заслугам, направив в вашу сторону свой благоговейный крик. Вы ли не создаете нас? Вы ли не внушаете нам ум и благодарение? А сколько правдивых историй вы нам рассказывает! Сколько чувств при этом вы нам возрождаете и сколько их вы лелеете, сохраняя в приятном виде! Я бы поставил вам памятники по всей Руси, найдись у меня на то силы и кое-что еще.

Потому что вы нам отцы.

О генах

С чиновниками у нас все меньше общих генов.

Скоро от брака чиновника с обычным человеком не будут рождаться дети.

О проповеди и совести

Есть ли у вас возражения? Решительно никаких! Нет и еще раз нет!

Куда запропастилась моя проповедь о совести?

Ах да, вот она!

Следовало бы, перед тем как ее начать, подобраться всем свои существом, вобрав выступающие части и приняв как можно более непринужденное положение всего туловища, чего ради тяжесть тела следует распределить равномерно между ногами, приподняв грудь, вперившись перед собой в одну точку, как на карауле, зажав проповедь в правой руке, словно ружье.

Сказанное рекомендую вниманию художников и – надо ли говорить? – ораторов.

Голос себе следует сделать низкий, рокочущий.

Проповедь о совести полагается как при вступительном слове, так и при слове заключительном, как в самом начале, так и в конце пути. Она должна длиться никак не менее четырех с половиной часов.

Перед этим сам оратор не должен пить много жидкости.

Публике же, напротив, рекомендовано поглощение всевозможных напитков.

О паразитах

Как все-таки мудра природа – паразит только тогда живет, когда не переедает и заботится о носителе. Например – пиявки и человек, мох и дерево.

С чиновниками такого не бывает.

О моем героизме

Пес его знает.

Как говорил Козьма Прутков: «Я – герой. Потому что если они герои, то я уж точно!»

Только не надо лезь и искать это изречение у Козьмы.

О культуре и ее министре

Очень трудно быть министром того, чего нет.

О разнообразии

Ах, какое все-таки нас окружает разнообразие странных и чудных характеров!

И всё-то они во главе. Во главе чего– то. Всё-то они кормятся – при ком-то, при чем-то, при как-то.

Вот в чем истинная причина превосходства наших комедий над французскими, английскими, итальянскими германскими и всеми прочими.

О моей влюбляемости

Это глубоко в человеке сидит: чинопочитание. Тут пришли, обратили внимание – радости-то, и стал человек маленьким, как и сам захотел.

Каждый кует то, что хочет. Своим куем. Разочаровываться тяжело. Я же в людей влюбляюсь. Это мой главный недостаток.

О начале войны

Эта страна стоит на голове. Когда все остальные стоят на ногах – они стоят на ногах и уже очень давно, – эта страна стоит на голове. И ей всегда нужно время для того, чтобы она успела перевернуться и встать на ноги. Поэтому Россия всегда проигрывает начало войны. Ей нужно время, чтоб перевернуться.

А потом маховик раскручивается – все уже на ногах, начинаем воевать.

О них

Чиновники – это… даже не знаю, как сказать… Словом, спасибо Господу за то, что все они когда-нибудь усопнут.

А были бы бессмертны – вот был бы ужас-то, а?

Не выпить ли нам за это?

Ребята, за их усопляемость!

Да! Чуть не забыл! Знает ли кто-либо, что это такое: «Необходимо резко увеличить темпы роста экономики, и работу эту надо начать прямо сейчас»?

Ху…ня, по-моему.

О целовании рук

В целовании рук священнослужителей есть что-то такое, что неизменно вызывает к жизни вопрос: «Доколе?».

Следующий вопрос, приходящий после этого на ум, и вовсе дурацкий: «Если у нас есть папизм, то стоит ли где-то искать и мамизм?».

О моем понимании

Раньше я читал между строк. И понимал я там же. Но ничто не стоит на месте. Теперь я понимаю между звуками. Слышу звуки: «Надо только социальную сторону не просмотреть!» – это значит, что завтра все будут на улице; «Больше внимания малому бизнесу!» – на нас открыт сезон охоты; «Создать условия для вывода из тени!» – всё, ребята, в этой тени нас уже обнаружили.

О полетах в космос

Летаем в космос, а газ у нас в избушку не проведен. То есть если перестанем летать, то останемся только с тем, что у нас газ в избушку не проведен.

Об ошибочности моих суждений

Я заснул раньше, чем он успел доказать ошибочность моих суждений, а посему. увы нам!

О том, на чьей я стороне

Я всегда на стороне Бога.

Вот представьте себя на его месте: у вас вот-вот произойдет взрыв сверхновой звезды, и вы готовитесь, отсчитываете секунды, а еще у вас ненасытные черные дыры все втягивают и втягивают материю, а еще кометы, метеоритные дожди, просыпающийся разум на Сириусе и живая плоть океанов и морей, и вдруг, прерывая все это, слышится голос: «Господи! Пошли мне сто баксов!!!»

О разном

Драгоценнейший! Да сдохнут все печали! Да сгинет неуверенность и падет мразь!

Да скукожится всякая нечисть! Да опухнет куцый недруг, к вам приближающийся!

Пусть окуклятся ваши мечты, а желания распластают свои нежные лепестки!

Сообщаю вам еще одну приятную новость: я умнею быстрее, чем бритая мышь обрастает шерстью. Как там все?

О битии рож

Битие рож в России осуществляется пока хаотично и спонтанно. Нет еще процесса лавинообразного, как при делении ядра. Но все в этом мире стремится к упорядочению. Так что ждем-с.

В глубоком уединении

Все написанное мною написано в глубоком уединении, на берегу непорочного горного ручья, в домике с соломенной крышей, пронизываемом случившимися звуками настолько усердно, что порой слышны капли дождя на поверхности почвы, листвы или же луж, и все это на краю нашего огромного королевства, где я живу в постоянных усилиях игривой веселостью оградить себя от всяческих жизненных зол и волнений.

О занятии на старости лет

Чем бы я занялся на старости лет? Я бы занялся собственными усадьбами, домами, постройками, амбарами, лабазами, погребами, конюшнями, фруктовыми садами, оранжереями с дивностями, цветниками, задними дворами, фасадами, кариатидами, эркерами, огородами, пустырями, домиками для гостей и для фермеров, охотничьими угодьями, пахотными землями, лугами, поймами, пастбищами, болотами, выгонами, лесами, лужайками, перелесками, канавами, топями, ручьями и прудами, заброшенными и не очень.

Надпись на надгробии

«Россия-мать, когда б таких людей ты вовсе бы не посылала миру, давно бы все тут расцвело!»

Об изъяне

Я обнаружил один внезапный изъян в деле методичного истребления нашего чиновничества – их нельзя отравить всех зараз, как детей в детском садике.

Об истине

Истина заключается в следующем: меня поташнивает.

Только я слышу разговоры о том, что в последнее время достигнута такая невероятная величина в развитии, как сейчас же у меня случаются позывы.

Меня зовет изо всех сил. Ничего не могу с собой поделать. Зовет.

И особенно вот это: «Свет и образование придет!..» – Боже! Боже!

А если я вижу вертикальные проекты, выполненные в виде макетов нашего прекрасного Далёко, то мне сейчас хочется на них помочиться. Просто беда.

О государстве

Государство – это танк, который ездит по цветочной поляне.

О пиаре

Не так давно появилось слово «пиар», а от него – «пиарить».

Я тут же предложил расширить его глагольную форму с помощью приставок.

Так появились на свет глаголы: напиарить, выпиарить, пропиарить, впиарить, припиарить, недопиарить, распиарить, перепиарить, неперепиарить, спиарить и недоперепиарить.

О министре обороны

Говорят, нынешний министр обороны приехал и разнес в клочья училище имени Нахимова, что напротив самого крейсера «Аврора».

Что тут можно сказать?

Слава о нем, я в том уверен, распространится до самых крайних границ и пределов.

Ибо деяния эти угодны.

Я же, со своей стороны, готов сообщить всем, что желаю склонить одного моего знакомого гравера нанести на карту, с самыми подробнейшими разъяснениями и пояснениями, все те места, которые он еще посетит и где он все разнесет в точно такой же пух, как и прах.

О работе правительства

Наше правительство работает в Сочи.

С некоторых пор не понимаю, почему правительство Испании не работает на Канарах.

Если б

Если б я был некрофилом, то я бы устроился обмывать тела умерших чиновников. Я б их погружал в теплую воду и там гладил бы, гладил бы, гладил бы.

Если б я был каннибалом, я бы сначала наполнил их густой кровью старинные бокалы из драгоценного нефрита, а потом пил бы из них, пил бы, смакуя каждый глоток и закусывая их же сырой печенью. К счастью, я ни то и ни другое.

О совести

Совесть – домашний бог. С ней всегда можно договориться.

О тихом, неприметном месте

«В заключении он встретил смерть безмятежно», – напишут на его надгробии. Оно будет в тихом, неприметном месте.

Листья будут засыпать его по осени. А потом они будут на нем плотно гнить. Интересно, как там, под землей, поживает его ДНК? Появилась ли в ней запись «Не воруй»?

Почти всё

Один автор написал книгу «Почти всё».

Всё, до последней, знаете ли, крошки.

Думаю, что она про коитус.

Кстати, готов на эту тему размышлять: всё ли у нас коитус, коитус ли у нас всё?

А может, всё у нас почти коитус или коитус у нас почти всё?

М-да! Не то чтобы я против коитуса, нет.

Об Отечестве

Некоторые глупцы утверждают, что я не люблю свое Отечество.

Выспренние идиоты, убогие недоумки, недалекие сквалыги, безнадежные лизоблюды, отпетые негодяи, неудачливые шавки, шакалы пархатые, шелудивые псы – вот вы все после этого кто!

Об испепелении полчищ полночной мрази

Я бы уронил со своего стола бюст Монтескье. Мало того, я бы грохнул об пол миниатюрного Александра Сергеича Пушкина, выполненного в фарфоре, случись мне обнаружить хоть сколько-нибудь приемлемый способ испепеления полчищ этой полночной мрази.

Причины? Вас интересуют причины возникновения во мне столь бурных чувств? Гы-м! Ничего такого.

Просто я наблюдаю среди всей этой бузины только наслоения и наслоения, в то время как сердцу моему были бы милы только отслоения и отслоения.

О коррупции

А хорошо бы, если б наша коррупция разрослась до того, чтоб ей уже занимались не наши органы.

О том, как там

Позвонил Женя Бунимович и спросил: «Ну, как вы там?»

«Там» – это в Питере.

Я сказал, что, судя по состоянию помойки под моими окнами, у нас все отлично.

У меня окна на кухне выходят во двор, и я каждый день вижу мусорные ящики – их там два, а вокруг них – помойку.

Так вот: всегда не хватает еще одного ящика, чтоб собрать в него всю помойку.

То есть один только взгляд на помойку – и я в ту же секунду понимаю, что в государстве нашем, в общем-то, все стабильно. Все на своих местах и город управляем.

Вот если внезапно уберут помойку под моими окнами, то будет повод для беспокойства.

А так – все просто отлично!

О мозжечке и разуме

Мозжечок – седалище разума, то есть та его часть, которой разум все время на что-нибудь садится.

Что от этого страдает больше – разум или мозжечок, сказать трудно.

О страсти

Как хочется написать книгу «Опыты страсти». Она будет посвящена истории. Самой правдивой и вместе с тем загадочной истории. Истории того, как зарождается страсть в чиновничьем уме.

Не заглянуть ли нам мимоходом в самый корень вопроса? Вы полагаете, мы сразу же остановимся по причине темноты и путаницы, возникающих из-за притупленности чувств, слабости и мимолетности впечатлений, или же память, подобная решету, не удержит ничего, и даже если это нечто будет размером с дыню? В этом случае прутья клеток растянутся, расступятся, чтобы только выпустить эту тяжесть на свободу.

Ах! Хочется верить, что все это не так.

О преданности

Ваше, можно сказать, сиятельство!

Граф! Душа моя! До чего же хорошо!

Осклизлыми руками, губами, постепенно расползающимися в глупой ухмылке, и глазами, полными вчерашней похмельной влаги, присягаю и клянусь Вам в преданности и неизменном своем расположении!

Не щадя живота своего, ничем не береженного от послеобеденных бурлений, всхлипывая поминутно, и прочее, и прочее…

Словом, примите уверения.

О стенаниях бедняги

Мертвая тишина, ты верное доказательство сострадания. Ты наступаешь сразу же после стенаний.

После стенаний по поводу того бедняги, не назначенного премьер-министром только потому, что у него была родинка на щеке, а родинка в этом месте лица говорит о мягкости и душевности, что не совсем кстати, когда речь заходит о назначении на должность. О чем ему и намекнули, мол, тут рассматривается вопрос, но вот ваша родинка.

И он пошел (пошел, пошел), и на три дня лег в косметический госпиталь (правильно будет «хоспитал»), где ему и удалили это уродство, свидетельствующее о мягкости и душевности.

О конституционном праве

На какие бы судороги ни бросила меня страшная машина окружающей действительности, на какие бы терзания она меня ни обрекла, я всегда буду помнить о последних наших достижениях в области конституционного права.

Больших мук природа не в состоянии вынести, но, поди ж ты!

О счастье

Только идиот радуется тому, что видит. Для него всё счастье. Остальные люди к этому состоянию только стремятся.

О должности

Интересно, не назначат ли когда-нибудь меня на должность совести при президенте с окладом в сорок тысяч долларов?

О жизни

Инвалиды, смейтесь!

Всякий раз, когда мы смеемся, мы прибавляем кое-какие детали к этой нашей недолгой, но вкусной жизни.

О седалищном нерве

Наткнулся на фразу: «Наши ученые установили, что седалищный нерв очень чувствует приближающиеся приключения…» Это они, стало быть, о жопе. Тонкое наблюдение.

О встревоженности духов

Все зависит от движения встревоженных духов.

Все помыслы человеческие, все страдания и печали, а также радости, подлости, глупости. Словом, все.

А встревоженность же духов напрямую связана с самим зачатием. Не столько со способом оного – с позой и интенсивностью, как с мыслями, опутавшими обоих участников, с разнообразием их путей и направлений.

Не следует безо всякого соображения нестись вперед как угорелые, на манер зеленых обезьян, мартышек или же макак! Иначе на свет Божий не замедлят появиться торговцы недвижимостью, предатели и члены городского парламента.

Не следует тупо и сыто уподобляться молоту и наковальне, поршню и шатуну или же деревенскому насосу для подъема воды из-под грунта. В этом случае мы рискуем наводнить мир клятвоотступниками, убийцами и ворами, а также лицами безо всяких способностей, то есть служащими госдепартамента.

Только мягкое, непринужденное размышление о связи величин бесконечно малых с большими, о влиянии их друг на друга и о взаимном их проникновении в сочетании с движениями неторопливыми, но глубокими и сильными, способны явить нам души благородные, склонные к любви и обожанию всего сущего. Уф!

Об их глазах

Мне написали, что у чиновников честные глаза кондукторов. Лучше не скажешь.

О пребывании в ином расположении духа

Частенько я пребываю в ином расположении духа, недоступном соблазнам ложного остроумия, когда все окружающее воспринимается мною во благо, не столько в собственное, сколько во благо общее. Именно тогда-то я и ощущаю в себе силы быть беспристрастным в отношении каждой твари, выведенной на сцену этого драматического произведения под названием жизнь.

О барыше

В чем мой барыш, вы спросите, то есть в чем моя польза, прибыль, выгода, нажива, нарост, корысть?

Ни в чем. Нравится мне все это.

О неподдельных силах любви

Все неподдельные силы любви ко всему сущему повинны в том, о чем я скажу ниже.

Я буду говорить как человек, как христианин, как муж, как отец, как сын и как патриот.

Это очень здорово. Это отлично, прекрасно, великолепно. Чего же мы никогда и никого не хвалим?

Надо хвалить. Засыпали яму – отлично! Запели – великолепно!

Протянули газопровод – здорово! Никого при этом не убили – хорошо!

Вышли в море – чудно! Не утонули – превосходно!

О моих мыслях

Некоторые интересуются: о чем я все время думаю?

Я думаю о том, как бы в канализационный люк не попасть.

Потому что идешь, все время подбираешь слова, а люки не всегда плотно закрыты.

Так что приходится и слова подбирать, и о люках думать.

Так что. Слова – люки, слова – люки, слова – люки. Так и живем.

О побудительном мотиве

Что служит мне побудительным мотивом к письму? Многое служит. Например, солнце, ветер, вода или падение на меня сверху частичек птичьего помета. Порой они, те частички, становятся самым-самым побудительным мотивом. Просто тянет после них к столу – я даже не знаю! Просто не оторвать.

Какнули на рожу – и немедленно за перо, и мысли, мысли – потекли, потекли, легко, быстро, свободно, без каких бы то ни было дополнительных помех и возражений, без придирок, беспокойств, волнений, препятствий, отказов, докук, притеснений, преград, лишений и затруднений; и легкость образов необычайная, сочность мазка – вкуснота слога, одним словом. То есть все как у птиц.

О совершенстве

Всем хочется совершенства.

Это и странно. Совершенство безродно. Оно не способно ничего породить.

О нравственной честности

Как ни неприятно относится с недоверием к столь милой добродетели, как нравственная честность, в случае, когда речь заходит о чиновниках, должен заметить, что это неудобство удается легко преодолеть, направив свои рассуждение в сторону таких деяний, как растерзание на месте или, по меньшей мере, суд господина Линча.

О Боге

Человека далеко не пускают и не награждают его умом.

Все это лишний раз доказывает существование Бога.

О муравьях

Муравьи похожи на нас: трудятся без отвлечения на секс – оргазм только для избранных.

О просвещении

«Все мы пропадаем на великой ниве нашего просвещения, жатва которого зреет на наших глазах.

То есть медленными шагами негромкого, случайного приращения наши физические, математические, геодезические, технологические, химические, историографические, драматические, биологические и гомеопатические знания, а также всякие прочие отросли человеческого разумения в течение многих столетий всползали на вершину, достигнув которой они не только не станут более куда-либо всползать, но и вообще перестанут двигаться, колебаться, вздрагивать и вздуваться».

Эрик Гильдельбран. «Чтения».

О складе самобытности

Жизнь наша все более и более напоминает богатый склад самобытных материалов.

Стоит большого труда, разлепив поутру склеенные сном очи, не наткнуться сразу же на какие-нибудь изумруды.

О Родине и генералах

Всех генералов надо подвергнуть испытанию на детекторе лжи.

Причем девяносто восемь часов подряд.

Вопрос только один: «Родину предал?» – на что генерал неизменно отвечает: «Нет!». А ему опять: «Родину предал?!!» А он опять: «Нет!!!» И так все отведенное для испытания время.

Через пару часов у него начнутся бред и галлюцинации. Мама начнет идти к нему с раскрытыми объятьями и звать его в кустах по имени; а потом – мальчишечка на плацу, сжимая одной рукой автомат, зачитает присягу; а потом – серая степь до горизонта и по ней лязг танковых гусениц; а потом – ракеты начинают взлетать с космодрома Пизсецк на манер праздничного фейерверка; а потом – консервы, много консервов, и он все время все это жрет и жрет, а по усам у него течет, течет; а потом – тишина, соловьи, дача, голоса на даче, корова, цветы красивые, мычание; а потом – проданное врагам военное имущество; а потом – деньги, полученные за это военное имущество; а потом – должность, купленная на деньги, полученные от продажи врагам военного имущества, и эта должность в Москве, а потом – гимн Москвы: «Москва! Звонят колокола!». А потом песня: «Дорогая моя столица!..» и «И врагу никогда не добиться!..».

Гарантирую: потом, когда бы генерал ни услышал слово «родина», он всегда ответит: «Нет!!!»

О колесиках

Все проблемы должны быть снабжены колесиками. Чтоб их можно было отодвигать.

О душе властителя

Некоторые исследователи считают, что душа властителя восседает на самой верхушке шишковидной железы в мозгу – та представляет собой подушку величиной с горошину. Неплохая догадка. Там сходится множество нервов, так необходимых для управления государством. Душа, сидя верхом на железе (ударение сзади), дергает за нервы, а те – за управленческие нити – кажется, все сходится.

О надписи

«Я никогда ничего не взвешивал на обычных весах. Нет! Я слишком утонченный исследователь, чтоб поддаваться такому грубому обману. Если желаете получить истинный вес вещи на научном безмене, точка опоры должна быть почти невидимой, чтобы избежать всякого трения со стороны ходячих взглядов! И еще должен заметить: знание, подобно материи, делимо до бесконечности!» – вот какую надпись я хотел бы видеть на могиле у всех премьер-министров.

Об умственной ткани

Будущего чиновника при рождении тянут за голову так же, как и обычного гражданина. Боже ж ты мой, как, в этом случае разорвана и изодрана умственная ткань! И если в случае с обычным гражданином все заканчивается анемией в общественной жизни, то в случае с чиновником мы, в конце концов, имеем дело с холопством, блюдолизством и казнокрадством.

О моем открытии

Мной открыта новая отечественная валюта (полностью конвертируемая) – ру, бля.

О мармеладе и чиновниках

Чиновникам я бы устроил принудительное кормление мармеладом.

Берется чиновник, сажается в кресло, руки и ноги привязываются, открывается ему рот, вставляется в этот рот специальная распорка – глотать можно, а захлопывать – нет, чтоб, значит, ненароком не захлопнул, и дети из сиротского приюта кормят его мармеладом.

Они кладут ему мармелад в рот и щекочут ему поясницу, чтоб проглотил.

Так чиновник приучается к ненависти. Он ненавидит и детей, и мармелад.

И это хорошо!

Хоть какое-то чувство.

О цветении

Каждый чиновник сам выбирает себе время цветения. Сначала у него от жадности лопаются чешуйки, скрывающие от нас бутон, а потом, а потом во все стороны разливается дивное благоухание.

О доброте сердечной

В чем можно упрекнуть наших отцов, так это в доброте сердечной. Из-за нее они не кромсают нас ни ножами, ни вилками, не вгрызаются, держа в уголках своего рта, не сплевывают в стороны, не икают и не рыгают.

Об ипохондрии и меланхолии

Тут замешаны ипохондрия и меланхолия. Словом, это болезнь духа, души или чего еще там у нас имеется.

После выборов все время хочется вытянуть ноги, кои разуты, и поместить их в прохладу ручья-я-я-я…

О мечтаниях

В мечтаниях своих я уношусь далеко-далеко. Там я хочу увидеть каждого чиновника в гробу. И еще я хотел бы получить возможность ощупать те гробы на тот предмет, нет ли у них карманов.

О христопродавстве

Да. Был когда-то такой грех у одного, в общем-то, несчастного человека. Он еще, помнится, потом повесился.

Справедливости ради надо отметить, что само по себе предательство чего-то очень светлого там у себя глубоко внутри здорово с тех пор распространилось, а вот число повесившихся как-то совсем не увеличилось.

О свидетельствах в пользу любви

Произнеся «Отечество», он вырос на целый дюйм. Глаза мои в тот же миг увлажнились, сердце изменило свой ритм, селезенка екнула, как у боевой лошади, желудок квакнул, кишечник пукнул. Существуют ли другие свидетельства в пользу любви?

О цветках в условленном месте

Пришел с работы, мысленно снабдил всех придурков цветками в условленном месте, после чего они у тебя в воображении ходят враскорячку и ищут вазу для отложения в нее полученного подарка.

О крабе

Чем отличается власть в России от краба?

У краба все органы и члены действуют очень согласованно – членик за члеником, членик за члеником.

О душе чиновника

У чиновника нет души.

Душу чиновнику заменяет нюх.

Прежде всего, он развит в отношении подчиненных (они отвратительно смердят) и начальства (оно восхитительно пахнет).

Умереть чиновник не может. Это не человек. Это механизм. Сложный, как будильник.

Поэтому про него не говорят «умер», говорят «сломался».

О тамагочи

Очень хочу, чтоб выдумали такую игру, где в качестве тамагочи использовались бы действующие президенты. Тогда каждый смог бы общаться с президентами, растить их, кормить и выносить за ними нечистоты.

О медиках

Нашим медикам должен являться сам Сатана. Убежден.

О зернышках

Чиновник должен клевать по зернышку. Тем, кто именно так и клюет, я бы ежегодно вешал на грудь специальную награду – небольшие серебряные птичьи клювы.

О чутье

Я гроша ломаного не дам за писательское искусство. Что за манера писать ни о чем?

И в то же время надо сказать, что рабское копирование нашей действительности вредит эффективности картин.

То ли дело непритязательный рассказ о сопливом отрочестве монарха – вот где чутье.

Письмо

«Зиклий! Не дай остыть слишком горячему к тебе обращению, снизойди к негодному, утешь несчастливого, прерви его горький плач! Останови руку его, пытающуюся в горе, в безумии иссечь себе грудь тупым и тяжелым предметом, а после приюти его и приголубь! Ибо все, что я знаю о законах баллистики, говорит мне о том, что как аукнется, так и откликнется. А теперь главное: Сволочь, ты почему мне не пишешь?»

Об аргументе

Хорошо бы все время иметь аргумент при себе. Только повстречал противника, как сейчас же выхватил из-под мантии аргумент и предъявил. Все это говорит, конечно, об упадке красноречия, ведь будь оно у нас в расцвете, кто бы молча выхватывал из-под мантии аргумент, но здесь я хочу говорить не об этом. Здесь я хочу говорить о качестве материи.

Была бы у нас достойная, плотная материя, под которой так удобно все время носить аргумент любой величины, кто бы из существующих парламентариев, спрашиваю я вас, отважился бы носить брюки! Ведь под ними нельзя спрятать ничего, что стоило бы показать.

И потом, залезать в штаны, рыться в них с гримасой, а потом извлекать на свет Божий совсем не то – это же погубить весь эффект, как я считаю.

О плодах

И сказано: «По плодам их узнаете их!» – и точно, абсолютно точно. По плодам. Я бы даже добавил «и по последам», потому как только это скользкое нечто появилось из того места, из коего обычно все появляется, так сразу же стало ясно, какие у них будут плоды.

О гибели

Гибель чиновника – повод наполнить бокалы. Братьям по цеху при этом к лицу будет скорбь, народу – смех и улыбки. В конце дня хорошо бы устроить кулачные бои.

О качествах

«Религиозные и нравственные качества наши были в точности такими, какими мы сами их себе представляли!» Не пугайтесь. Это эпитафия.

О тайных замыслах

Тайные замыслы – от самого их зарождения до полного созревания – должны быть видны.

Для этого в организм чиновника хорошо бы вживлять специальный прибор, отслеживающий и записывающий весь процесс вынашивания идей. Работы по его созданию уже ведутся в обстановке абсолютной секретности.

Все, что удалось узнать: без нанотехнологий тут не обошлось.

О колебании происходящего

То ли я посвящен в тайные статьи торжественного договора, то ли мне открылись нехоженые тропы, пути решения, так открылись, что хочется сейчас же украсить голову войлочным колпаком, дабы держать мысль всегда теплой, сообразно требованиям времени.

Господи! Скажи, что я еще в состоянии сделать, кроме как сесть на каретную лошадь и скакать на ней до полуночи, размахивая каминными щипцами!

Открой мне, Господи, чем еще я могу поколебать происходящее, дабы сообщить ему ту малую толику рассудочности и человечности, что.

О младенце

Начиная с самого зачатия, я придерживаюсь необычных, эксцентричных взглядов на десятки вещей, и нет такого события в человеческой жизни, по поводу которого я не составил бы своего любимого мнения.

Вот спросили меня, к примеру: «Как вам наш младенец?» – и я ответил: «Только бы головку держал!»

О хорошем

Народ должен тянуться к хорошему, поэтому в обиход должны быть немедленно введены лапти, потом следуют армяки и кокошники, а там и до мундира недалеко.

О сдерживающей надписи

Для того чтоб удержать чиновника от тяги к мздоимству, я бы сделал следующее: я бы на каждом столе чиновника установил специальную стационарную надпись, повернутую только к нему, сидящему за столом.

Она состояла бы из следующих слов: «Окстись! Ни шагу дальше по этой тернистой и извилистой стезе!»

Об отклике

Я не профессиональный критик нашего государства. Я критик природный, самостийный. Этим своим заявлением я хотел бы отметить, что тем, что во мне есть, я обязан только окружающей природе – ее уникальности, ее самобытности, ее умению выстраивать событие так, что оно никак не может избежать нашего внимания, оно лезет, и лезет, и лезет оно нам на глаза, оно стучится, и стучится, и стучится оно в наши сердца.

В робкой надежде на ответный всхлип.

Об анализах

Воистину! Многообразны пути, по которым вынужден был направиться человеческий ум, чтобы дать задаче точное решение.

При обрисовке характера какого-либо представителя власти хорошо бы воспользоваться его свежими анализами. Наличие в выделениях свинца говорит о твердости характера, присутствие цинка – о цинизме, кадмия – о подлости.

О нужде

«Почему? Почему? Почему мы погибающий народ?» – «Потому что мы продажны!» – «Но позвольте, милостивый государь, в чем же причина?» – «Причина в том, что мы нуждаемся. Не мы, но нужда наша берет взятки!»

Спешу, спешу, спешу!

Спешу успокоить всех.

Разговор этот происходил на Британских островах во второй половине шестнадцатого века.

О том, что я хочу

А я ведь тоже хочу! Хочу проснуться поутру и в тот же миг жахнуть чего-нибудь общечеловеческого. Вот такого, чтоб всем, чтоб всем поровну и чтоб в груди все раздвинулось от полного, непомерного счастья, чтоб, значит, в каждого – и туда и сюда…

Об аргументации

Мне нравится их аргументация, а также положение рук при произнесении речи, а еще – блеск глаз, меняющийся тембр голоса, состояние челки и прямота позвоночника.

Вранье многим обязано прекрасной упаковке.

Об Аристотеле

Аристотель говорил: «Когда человек думает о чем-то прошедшем, он опускает глаза в землю, но когда он думает о будущем, он поднимает их в небо».

Интересно, о чем думают наши властители, когда смотрят вбок?

О царствовании

С большим жаром и живостью замечу: нелегкое это дело царствование. Тут прежде всего страдает стул – он разжижается, и ум – он тоже разжижается. То есть разжижение начинается с обоих концов, что приводит к встрече обоих этих разжижений в районе надежно связанной когда-то пуповины.

И что же? Она начинает ослабевать.

Об их уме

Извольте знать, что я, по примеру великих физиологов, излагаю один и тот же вопрос вновь и вновь в слабой надежде на отклик со стороны изучаемого предмета. Ум чиновника! Что может быть необычнее?

И есть ли исследователь благодарней, чем я, мечтающий зарегистрировать самый незначительный трек, утихающий огарок, летящий окурок, ничтожное послание в виде царапины на закопченном стекле бытия?

Именно, именно, именно! Она. Проистекла. Откуда? Откуда взялся этот обильный источник темноты, это прибежище мрака, это расплывчатое употребление, казалось бы, самых точных слов, путающее самые светлые и возвышенные умы?

Из детства? Ужели всему мы обязаны этой поре, где всё, решительно всё – сопли и горшок?

Увы нам!

Страшный стук в дверь разорвал пополам все эти мои рассуждения о чиновниках и детстве.

Даже не знаю, когда я к ним вернусь!

О том, как все воспринимается

Обычно все принимается так, как оно и происходит. Меньше всего на свете люди утруждают свои мозги путаными мыслями. Идеи времени и пространства, болезни Вселенной или маленькие неприятности с ней; или то, как мы доходим до этих идей, из какого материала они образованы, как роднятся они с нами; как они вообще появляются в нашем уме, подбираются ли где-то в пути, по дороге; или возникают на сон грядущий, когда все уже расстались не только с брюками, но и с трусами, вместе с тысячами других изысканий, предвидений и пререканий относительно свободы и необходимости, на чем двинулось рассудком великое множество лучших сынов человечества, никогда не приносили ни малейшего вреда головам остального люда, что всегда воспринималось мной не иначе, как Божья благодать.

О музыке

Музыка должна постоянно ласкать слух. Однако не слушайте долго Вагнера. Говорят, что от этого возникает желание напасть на Польшу.

О выдумках

Некоторые испытывают презрение к выдумкам. Им отвратительны любые муки творчества. А я вот без творчества не могу. Меня давно привлекает создание меморандумов.

Если б меня пустили во власть, я бы, к примеру, ежемесячно издавал бы манускрипт о независимости Грузии.

О запорах

Взявшись за радение о народе, чиновник должен помнить, что это обострит все его боли, задержит выделение пота, истребит его бодрость, разрушит его силы, истомит его тело, высушит первичную влагу, создаст предрасположенность к запорам и, как следствие, подорвет здоровье.

О критиках

Письмо – это угощение. Классики говорили, что, затрачиваясь на устройство подробного угощения, вы сделаете большую глупость, если так худо распорядитесь, что позволите вашим критикам его разбранить.

Плевал я на критиков. Вот.

О реинкарнации

Политикам всегда надо помнить о реинкарнации, ведь следующую жизнь можно начать слизняком, а уж потом превратиться в какого-нибудь мелкого ползучего гада, после чего преобразиться в гада покрупнее – в крокодила, например, – затем уже можно стать млекопитающим – хорек подойдет, – потом пойдут лисы и волки, а затем вершина всех превращений – шимпанзе.

И только после обезьяны открывается прямая дорога – догадайтесь куда.

О судах

Ах, если бы таким чувствам, как благосклонность и расположение, был бы закрыт доступ в наши суды – в этот, конечно же, священный трибунал; если бы остроумие гнушалось там взятками, а уверенность, что корысть всегда стоит в стороне, не оставляло бы нас ни на минуту и страсть никогда не садилась в судейское кресло – как было бы все это здорово, господа!

Но – увы!

О бойкости

Все мешанина и неразбериха, и еще – большая бойкость азиатского ума, наблюдаемого, впрочем, чаще всего в гораздо более теплом климате.

Жалею только о том, что в наших палестинах нельзя круглый год носить одну только рубаху до пола на совершенно голом теле – в этом случае обеспечивается неплохое и постоянное проветривание скрытых достоинств.

О делах

– Ну, как там наши дела? – спросил бы я высокое начальство, кладя руку ему на колено, пытливо смотря ему в очи, в надежде на скорый и убедительный ответ. Отвлекаясь на мгновение, замечу, что я не всякому начальству кладу руку на колено. Я кладу ее только тому начальству, которое мне симпатично, ибо я пока не вижу иного способа выразить эту внезапно возникшую симпатию. Я даже предлагаю ввести сей жест в обязательное собрание жестов, принятых в отношении делегатов и депутатов. Это очень удобно: положил – симпатия, положил – еще одна.

И потом, это все упрощает. Услышав от начальства ответ: «Хреново!», например, я бы немедленно убрал свою руку с его колена и мягко откинулся бы на кресло, выразив таким образом изменение своего отношения к нему из-за подобного взгляда на нашу историческую перспективу.

О новейшей истории

Терпеть не могу предвыборное роение.

Все возбуждены и крутятся вокруг матки.

Дела нет, но при нем всегда кто-то есть. Выборы, встречи, вопросы, опросы.

Вопросы всегда одни и те же: пенсии, продукты, подъезды, канализация, дороги.

Есть, правда, и идиотские: «На кого вы нас покинете?», «Как ваше здоровье?» и «Что там в Ираке?».

И количество вопросов с годами только растет. Почему-то это обстоятельство опрашивающих радует.

Знаете, чем Россия отличается от паровоза?

Тот пары спускает, а Россия пары перепускает.

И бродят они по внутренним лабиринтам.

Так что задача тут только одна: вырыть новые лабиринты.

И поглубже.

Чтоб лет на десять хватило.

Никто же не хочет остаться в памяти потомков.

Наоборот, все хотят из этой памяти как можно быстрей исчезнуть. Чтоб даже лица забыли.

Вот она – новейшая история.

О плохом в его жизни

Мощные надавливания на голову в самом начале детства, повлекшие затем помятие указанной головы, могут закончиться тем, что человека назначат в цари в сильной надежде на то, что все плохое в его жизни уже было.

О радетеле

Безо всякого усилия, без малейшего уродливого напряжения каких-либо сухожилий или мускулов на лице своем или же на теле должен заявить: я всегда восходил от первоисточника данного явления.

Под явлением здесь надо понимать явление нам радетеля в образе думающего спасителя, что выгодно отличает его от спасителя не думающего, брякающего что попало.

Последняя мысль, которую позволено нам донести: подлунный мир, оставленный ему в награду, далек от совершенства и ему предстоит избавить нас от тех козявок, что мешают нам глубоко и благочестиво дышать.

Об авокадо

Все наши движения в политике и экономике связаны с едой, с желанием отхватить, оттащить в сторону и там сожрать. Недавно я видел представителя нашей культуры. Она теперь тоже связана с едой.

У него в глазах стояли склеротические слезы. Он, бедняга, не держит свою собственную мысль. Она от него удирает, ускользает, как живая. Он не может ее додумать и договорить – взор отуманен, ум одурманен, дыхание нечисто.

Ясно, что в детстве он не пробовал авокадо – прекрасное очистительное средство.

Или не ел натощак сырой тыквы. Может быть, ему следует питаться соком репы, стручковой фасоли, шпината, салата ромэн, дынного дерева, хрена и моркови?

Может, нашим деятелям стоит вообще перейти на растительную пищу, чтобы сделать наши политические, культурные и экономические роды как можно более естественными, без огромного количества крови и околоплодных вод?

О камне

Всякий чиновник должен изваять что– либо в камне. Ибо только камень способен придать достаточно ясности всей прожитой чиновником жизни.

Полученная фигура должна быть и объемной, и назидательной.

Она должна утолять все возрастающую жажду знаний призретого населения.

О моем воображении

Ах, если б не мое богатое воображение! Оно меня переносит то туда, то сюда, и я вижу то то, то это. И у этого я вижу то, а у того – это. К примеру, я вижу генеалогическое древо, источенное червями. Или я вижу обезумевших повитух, пустившихся в пляс. И все это в связи с нарождением нового. У нас так нарождается новое. У него уже есть голова и ладони. Скоро нам покажут и задние ноги.

А потом у него отвалится хвост.

О покойном члене

Хотелось бы начать так: «Параллель эта была проведена здесь, собственно, для того, чтобы дать остыть слишком горячему обращению…» – затем следовало бы перечислить все заслуги покойного члена (Законодательного собрания), перемежая их словами: «перенесенные им страдания» и «томительность печального заточения», а закончить хорошо бы так: «Он не выдержал перемен, кои произошли с быстротой молнии!»

Об отступлении

Иногда я позволяю себе отступления от нашего наступательного движения вперед в предложенном повествовании. Тонкость же отступательного искусства заключена в том, что я с легкостью возвращаюсь, подхватывая тему, переносимую в мое отсутствие малейшими дуновениями нашей обыденности на манер пера, оставленного воле ветра; подхватываю же я ее с той лишь целью, дабы не ускользала она от внимания моего читателя, не столь искушенного в упражнениях разума.

О памятных досках

«Я тщетно искал следы врожденной доброты на его лице!»

Это эпитафия. Тут недавно один усоп. В Бозе. Умер. Почил.

Вот я и подумал: хорошо бы установить ему памятную доску – он в профиль, она (его мечта) в профиль, а под их профилями надпись.

Вот так, кротко, по-братски, с неизъяснимой нежностью.

О том, что я положил

Мне понравилось выражение «положить охулки».

Не наложить, а именно положить – то есть опустить нежно, аккуратно.

Что оно означает? Оно означает охулить что-либо, подвергнуть хуле.

И насколько оно лучше выражения «Я на вас положил»? Намного. «Я на вас положил охулки».

Маленькие такие. Так и хочется их на кого-нибудь положить, а потом сказать: «Господа! Я на вас положил… (выждать паузу, оглядеть все вокруг, а затем закончить) охулки!»

О порывах ветра

Сколько государственных средств удалось бы нам сэкономить, если б в замене чиновников можно было бы использовать порывы ветра. В этом случае в каждом кабинете оных страдальцев должен был бы разместиться особый парус. Тогда бы при смене руководства достаточно было бы команды: «Поднять паруса!».

В этом случае любому из них следовало взять в руки это полотнище и выстроиться с ним на пороге своего бывшего жилища.

Там бы их и подхватило ветром.

О зубах

Наш любимый инструмент – зубы. Именно с их помощью мы зачастую развязываем узлы – добротные, честные, дьявольски тугие, крепкие. Разумеется, я не имею в виду узлы большой политики. Для их разрушения приходится ожидать настоящей катастрофы. Под катастрофой здесь не следует понимать приход маленького человека с богатым воображением. Под ней следует понимать приход большого человека с гигантским воображением, который возьмет, да и хряснет в сердцах по всему наболевшему.

О голосе

Нет конца разысканию истины!

Все чиновники должны петь. Я считаю, что у них дивный голос. А еще они должны рисовать. Картины потом можно будет продать лизоблюдам, а деньги раздать нищим.

О том, что мне привиделось

Вообразите себе следующее положение: в моем распоряжении целый чан ужасной грязи, а передо мной – все чиновники империи, построенные в колонну по одному. Они подходят ко мне один за другим, а я кидаю в них грязью. Каждый получивший свою порцию сначала целых полторы минуты недвижим и безгласен, как призрак из «Гамлета», и грязь стекает по его лицу во всем своем величии, а потом он приходит в себя, торопливо меня благодарит и отходит.

Готов поклясться: ни один комочек грязи не пропал у меня даром.

Знаете, что это было? Мне привиделось, что меня избрали президентом России.

Об опасностях

Действительно! Опасен каждый шаг, опасны извилины, опасны лабиринты, опасны хлопоты, в которые вовлечет тебя погоня за этим мишурным блеском, манящим призраком.

Ах, чинуша! Ведь продадут тебя твои же сотрапезнички!

Продадут и посмеются, потешатся над несбывшейся мечтой о сытости и благополучии, поиздеваются над ранами, полученными в сражениях за величие любезного нашего Отечества.

А потомки проклянут и измажут твое имя неокрепшим коровьим дерьмом.

Стоит ли горячить себе кровь изнурительными бессонницами? Стоит ли слезы лить о былом и грядущем?

А потом – всё черви и тлен и отдельное место в аду, рядом со служителями религиозного культа.

Об одиночестве

Вот послушал я их и подумал: а ведь они все сумасшедшие. И собрание это – собрание сумасшедших. И сидят они, как сумасшедшие, и слушают, как ненормальные, и говорят, как тронутые, а глаза у них светятся чокнутой радостью и свихнувшимся разумом. Неужели же один на всем нашем свете и есть нормальный человек, и этот человек – я?

Вот оно – настоящее одиночество.

О Заднице Его Величества

Задница Его Величества так высоко вознесена над миром своих истовых почитателей, что все, что так или иначе вылетает из нее, немедленно распадается на отдельные фрагменты. Потом те частицы, что какое-то время тому назад еще были частью Его Величества, метят стоящих внизу.

Эти отметины почитаются за награды.

О единстве

4 ноября – День народного единства. Это единственный день в году, в который народы России едины.

В остальные дни ищутся виноватые.

О причинах

Раньше, чтоб указать на причины того или иного события, говорили: «Ищите женщину», теперь следует говорить: «Ищите деньги».

О перспективах

Неужели вы не видите для России хоть какой-либо перспективы?

Не-а!

Вы оптимист?

Да!

О рыси и галопе

Не случалось ли вам внезапно переходить с рыси на полный галоп? Боже ж ты мой, сколько стука и пены!

Если представить себе наше любезное Отечество в виде лошади, то следы подобного перехода очень скоро сделаются куда как очевидными – в виде таких небольших, непрерывно роняемых куч.

О дутии

Вы никогда не дули в какой-нибудь духовой инструмент по ту или иную сторону Альп? Нет?

Вот и я не дул. А так хочется. И чтоб непременно были бы Альпы.

О призвании граждан

Мысли мои вертелись вокруг звона колокольчика, а потом они стали вертеться вокруг гласа трубы перед лицом вставшей перед нами задачи воскрешения любезного Отечества. Как еще нам поднять его из руин, кроме как призвать к действию граждан с помощью этих традиционных звуков? Что еще может поколебать покой душевный, кроме милого уху малинового звона или пронзительного дыхания рожка?

О танках

Сурово нахмуренные брови, стан мелкий, но прямой, и речь такая сдержанная, но торжественная, будто на первом же уроке в школе сдается наизусть букварь, может означать только одно: какие у нас все-таки громадные армии.

Я точно сейчас же вижу – танки, танки – вся Европа в танках. Танки на улицах, танки в кафе, танки с сигаретой в зубах, танки в фуражке.

Что же еще можно ожидать от сословия повитух?

Об обрисовке черт

Вам никогда не случалось обрисовывать черты одного человека, пользуясь для этого чертами другого?

Только они должны быть заняты одним и тем же делом, тогда от колебательных движений – а любое общее дело связано с колебаниями – черты одного переходят, перетекают, переползают в черты другого, и через какое-то время в одном может быть больше черт другого, чем в том, другом, до начала их общих терзаний.

Вон! Точнее, я хотел сказать: вот!

Вот! А уж потом, а уж потом.

О чем это я, собственно? Я о преемственности.

Вы не замечали, что при длительной скачке всадник постепенно приобретает черты лошади?

А я замечал.

О восторге

Это нечто совершенно непереносимое. Где-то я слышал, что предки у них то ли постельничьи, то ли еще что-то рядом со спальней. Отсюда – и восторг, когда видишь теплого, со сна, своего барина.

Об обустройстве мира

В кои века представился случай усесться спокойно и поразмыслить относительно вида, формы, конфигурации, строения, соединения, сочленения, доступности, соразмерности и сообразности всех частей, составляющих животное, называемее женщиной, а также сравнить их по аналогии, как вдруг ворвался некто и обезглавил самое замечательное и любопытное рассуждение, когда-либо зарождавшееся в недрах моей умозрительной философии.

– Слышь, Саня! – вскричал он. – Ты немедленно должен высказаться относительно того, как нам обустроить то, что нас вокруг окружает! – при этом он отпил из моего графина, стоящего у меня на столе, и сделал он это прямо из горлышка, потом он пролил воду себе на грудь, утерся, крякнул и выпучил на меня свои зенки. – Без тебя – никак!

О вере

С первого взгляда может показаться, что таково и есть истинное положение вещей. Но нет! Мы еще всем покажем. Мы вздыбимся, мы пойдем, мы взойдем – словом, не все так плохо, как представляется на первый, непросвещенный взгляд, и низменные интересы никогда не всплывут, не одержат вверх, не собьют с толку наши высшие способности, не окутают их дребеденью, туманом, густым непроглядным мраком.

Слизь не заменит нам мозг.

У нас еще есть основы – костяк, скелет, а познание добра и зла крепко запечатлено в нашем здравом уме.

Кое-что, подобно некоторым нежным частям нашего тела, от крайнего напряжения постепенно утрачивает, конечно, тонкую восприимчивость, но во всем остальном мы – как ствол, как стена, как сталь, как скала!

О том, чем все заканчивается

Каждый здравомыслящий человек, заметя чрезвычайный прилив крови к моему лицу, вследствие которого лицо мое, выражаясь художественно и научно, изменило свой цвет на целых шесть с половиной тонов, если не на целую октаву, словом, побагровело, сделал бы правильный вывод о том, что я взбешен.

И взбешен я непринятием наших мирных инициатив, кои были произнесены суровым, размеренным тоном, не оставляющим ни малейшего сомнения в том, чем все закончится, ежели они приняты не будут.

А закончится все тем же, чем и всегда, – игривостью и желанием вылизать все, что под руку подвернется.

О панике в обозе

Ах, какая роскошная паника в обозе. Вы не чувствуете ее? Нет? Не слышите, как ржут лошади, рвутся стремена, как ломаются повозки, как все переворачивается, роняя пену.

А я чувствую. Началось.

О возврате ума

Я вытянул вперед губы и вернул свой ум на место. Очень полезное упражнение для возвращения ума. А то в последнее время ум мой совершенно отбился от рук – то тут его нет, то там.

Об истинной доброте

Перед тем как садиться на стул, он произвел звук, который я полностью отношу к простым колебаниям, в отличие от колебаний сложных, меняющих свою тональность.

Его Высокопревосходительство так добр к нам, что он немедленно избавил нас от необходимости сосредоточения на оттенках. И как приятно в столь трудный для Отчизны миг не растрачиваться на слух, употребив себя на все остальное с неугасимым мужеством.

О ранах

Раны в паху, полученные герцогом Наваррским при взятии Наварры, мешали ему в занятиях государственными делами. Я не знаю, в какую часть тела ранены нынешние отцы.

Пожалуй, есть одно место, очень близкое к паху.

Разговаривайте с ними о ней. Рассказ о полученной ране облегчает солдату боль.

О рассуждениях

«Рассуждая о торговле, я попадаю в свою стихию, ведь именно потребление наших продуктов наряду с их производством дает хлеб голодным, оживляет города, приносит деньги, поднимает цену наших земель и…» (конец цитаты).

К большому ущербу нашей науки, судьба распорядилась так, что ни одно рассуждение данного мужа не было доведено им до конца.

О слезах

Слезы обильно полились по моим щекам. Я не успевал их утирать. То слезы радости. Я утер лицо, положил платок в карман, потом достал его и снова утер лицо. Господи! Как хорошо! Выбрали! Вот это самое, небольшое, но крепкое – выбрали! Мы выбрали, а потом нас – выбрали. Как картошку на обед – покопались в ведре – и на тебе. Вот только руки, конечно, немного запачкали, но ведь дело-то сделали. И какое дело! Словом, слезы, господа, не сдержать.

О смене идей

Все объясняется сменой наших идей. Идеи наши меняются с такой быстротой, очевидной для просвещенного меньшинства, что они совершенно не успевают осесть в мозгу и подвергнуться там осмыслению у остального большинства.

Я же, подобно всякому философу, испытываю зуд рассуждать обо всем, что ни случилось, давая всему объяснение, во время коего ожидаю для себя величайшее удовольствие от беседы на тему смены идеи, нимало не опасаясь, что она будет выхвачена у меня и представлена миру как собственная идея нашего правителя – чистейшая он душа!

О Харитоне, Ундине и Йорике

– Ваше Высокопревосходительство! Тут после выборов! Сами знаете! Так, так! Жду ваших распоряжений насчет состояния дел во вверенной мне губернии. А? Что? Не понял вас, что? Плохо слышно! Нет! Нет! Совсем не слышно! Что надо сделать? А? Куда пойти? Что? Мне пойти? Куда? Плохо слышно! Наша губерния очень далеко, поэтому, Ваше Высокопревосходительство, просьба, не повторите ли еще раз? Как пойти? Всем? Всем пойти? По буквам, Ваше Высокопревосходительство, тут такая слышимость, диктуйте по буквам! Мне пойти? Куда? Ах всей губернией? Понятно! Всем, значит! Так! Всем пойти? На? Хорошо! Всем пойти на! Харитон? Так, хорошо, Харитон! Потом Ундина? А кто это? Хорошо, записываю, Ундина! И? Что вы говорите? Неужели Йорик?..

То была повесть о бедном Йорике.

О национальной безопасности

Национальная безопасность – это что-то вроде сточной канавы, куда в конце концов должны попадать: экономика, политика, ученые, люди, идеи, деньги, открытия.

О великих умах

«Великие умы сходятся. Существование в одиночку совершенно невыносимо, ибо в этом случае не с кем поделиться фантазиями, возникающими поминутно», – мысль эта плавала в моем рассудке без парусов и балласта, как простое предположение. Миллионы мыслей, как отметил бы классик, каждый день спокойно плещутся в тонком слое человеческого разумения, не выносясь ни вперед, ни назад, пока какой-нибудь легкий порыв страсти или корысти не пригонит их к тому или иному краю.

О ткани рассуждений

Полноте, полноте, полноте! Положительно, и как верно! Все мы мыслим! Все мы мыслим на сей счет! Если мы вообще мыслим! Не может быть никаких сомнений! В других вещах мы можем быть обмануты ложной видимостью, но тут! С трудом мы строим правильные предположения о том, что существует на земле, и с усилием находим то, что лежит перед глазами! Но ум! Ум в себе самом содержит все факты, все поводы, все доводы, все доказательства, он соткал, он создал ткань, словом, не сдержать.

Ткань рассуждений? Вы об этом хотите знать? Ну что ж, вот вам и ткань.

Едва он откроет свой рот, как сейчас же становится понятной его речь, очевидны ее обороты, ее плотность и чистота, а также точная доля страсти в вышивании различных узоров, нарисованных перед нами добродетелью или пороком.

Бедняга, ему некуда деться. Он еще не закончил, а мы уже вынесли ему приговор.

Вам хочется знать какой? А вот какой: «Врет ведь сука!»

Об уме и теле

Выражение «ума палата», на мой взгляд, предполагает, что ум его помещается все– таки не в теле, а где-то рядом, в то время как тело его барахтается в грязи на манер головастика.

О полном гумне

«Мать моя на сносях! Оно! Оно!!!» – воскликнул я, после того как меня посетила мысль.

Вот что мне пришло на ум: слабость всех математиков состоит в том, что они так усердно трудятся над доказательством своих положений и настолько при этом истощают свой разум, внешние и внутренние силы (здесь я имею в виду печень и кишечник, конечно же), что не способны потом ни на какое практически полезное применение доказанного.

Проще говоря, у нас прекрасные экономисты – все мудры, мудры, мудры необычайно, и говорят, и говорят, и говорят, и с каждым словом убеждают в своей правоте все глубже и глубже, а между тем экономика все равно – полное гумно.

О служении культуре

Это только сначала на земле лежит куча навоза, а потом эта куча превращается в плодородную почву, и выгребные ямы только какой-то период служат по своему прямому назначению, а потом они уже служат культуре.

О том, что впереди

Мне немедленно представился случай разрешиться мыслью. И я ею разрешился. Вот она: «Все они сдохнут!»

«Господи! – воскликнул я сейчас же. – Сделай так, чтобы никто не избежал этой участи! Сделай так, Господи, чтобы никакой хитростью они не смогли продлить свое земное пребывание! И чтоб тела их сначала вздулись, а потом и расползлись в осклизлую массу, после чего и подверглись тлению! И чтоб кости сгнили бы, рассыпались в прах! А лучше, Господи, чтоб их съели африканские гиены, которые так ловко дробят беззащитный скелет! А затем те гиены пропустили бы их через свой потрясающий желудок, из которого они вышли бы в виде огромной зловонной кучи! Вот и все, Господи, очень тебя прошу!»

О правде

Ну, так нельзя, ребята! Никакой логики ни в чем. Что-то с ними происходит. Слушаешь – и ни слова правды. Во бля!

О мыслях после речей

Надрез брюшной полости или матки шесть недель не выходил у меня из головы. Я где-то вычитал и проникся убеждением, что, если ребенок слишком велик, извлечение его таким образом из чрева не повредит в дальнейшем состоянию его разума. Вот какие мысли возникли у меня после всех этих с превеликим терпением выслушанных речей.

О языке и утешении

Ах, язык наш, язык! Ты необычайно хорош. Ты приятен и понятен, ты плотен и мясист, ты переливаешься, играешь на солнце; ты могуч, ты кичлив, ты превосходен, и ты словно мальчишка во дворе – все никак не набегаешься. Благодаря тебе мы высказываем предположения, суждения, замечания, предложения, мы с тобой видим громадное и подмечаем незначительное.

Ты способен возвеличить и презреть и ты можешь утешить.

Утешь меня. Сделай это немедленно, ибо, как никогда, я нуждаюсь в твоем утешении.

О комитете

В чем состояла одна из памятных атак, предпринятых на наше чиновничество, погрязшее в разврате, со стороны той части чиновников, кои не были к тому времени подвержены недугу мздоимства?

Был создан комитет.

После этот комитет был распущен по причине полного его разложения различными лиходеями, проникшими к нему вовнутрь.

Затем свету был явлен еще один комитет.

Затем еще и еще.

Потом состоялись похороны надежд.

О выборе правителя

В выборе для нас правителя природа, как это с ней и бывает, обнаруживает необычайное проворство.

Эта богиня способна развить огромную скорость, когда сочтет это необходимым.

А кроме того, она способна на дерзость, ловкость, пронырливость, бестактность, подлость и прямой подлог, когда игрушку ничтожных случайностей надо вывести на подмостки истории.

О глухоте

Глухота – это тот недуг, что чаще всего поражает величайших патриотов. В этом случае бедняги не слышат даже собственный свист. Кроме того, они нередко страдают заболеванием глаз – мелкое и злобное им представляется гордым и величественным, отчего их разум чаще всего напоминает муравья, добегающего до одного конца ветки только затем, чтобы немедленно вернуться к ее началу.

О механизме и выкладках

Очень хотелось бы знать: в силу какого механизма и каких выкладок в мозгу нам удалось пострадать гораздо больше всех остальных во время экономического кризиса, начавшегося не у нас, а в Америке.

При этом невредно было бы сообщить, в чьем мозгу мы должны искать эти выкладки и этот механизм.

Об истории

Хочется написать книгу об истории. Об истории того, что происходит в человеческом уме, о том, как все эти лодочки-веточки и вороха чего-то вдруг обращаются в самое восхитительное чудо, в чудо из чудес – в человеческую мысль; как сначала ничего не получается, а возникают только звуки, вроде бы даже музыки – то ли свист, то ли шепот, или муки далекого, но милого музыкального инструмента, и на душе случается покой. А потом – она является, летучее создание; она касается тебя только стороной, словно шелковый шарф на слабом ветру, и тут же покидает тебя, будто ее никогда тут и не было.

О речи монарха

Зенон, Клеанф, Диоген, Дионисий, Антипатр, Панэций, Посидоний, Катон, Варон, Сенека, Плиний старший вместе с младшим, Патен, Климент, Монтень – все они умерли бы от зависти, а перед тем покрылись бы мурашками величиной с таблетку цитрамона, если бы они услышали вчерашнюю речь монарха. Вот ведь ужо!

От лица

Собрались люди выбирать личность для истории. То есть сами-то личности уже есть, вернее, были, и история – темный клубок дерьма и интриг – у них была, но теперь люди собрались, чтоб устроить среди этих личностей соревнование. Мол, кто из них для России.

Я бы послал их на хер. Этих всех собравшихся. От лица России, от лица личностей и от лица истории – темного клубка дерьма и интриг.

О том, как остановили

Вот ведь как! Вот так взяли и остановили кризис.

В одной, отдельно взятой стране.

А я-то думал, что они там все только срут помаленьку – ан нет!

Не срут.

И даже никаких к тому не имеют позывов. А имеют они только то влечение, то невыносимое, неодолимое желание, как только служить. Стране. Вот этой самой, что вынянчила такое количество разного тут всего.

Вот этого кудлатого, многорукого, совсем ни на что не похожего, но нашего, нашего – за что ни возьмись, чего ни коснись, ни вторгнись, только кажущегося всем угрюмым и бесчеловечным, а на поверку – радостным и сладостным.

О кротости моего нрава

Я готов терпеливо сносить обиды, и все это не по недостатку моей храбрости, которая неоднократно была затронута не только на страницах этой книги, но и на страницах всех остальных моих книг, нет.

Я полагаю, что готовность сносить обиды развилась во мне не от бесчувственности или от тупости ума, но, скорее, от кроткого и миролюбивого нрава.

О родственничке

«Прочь! Прочь!» – вот какие мысли должны посещать наше начальство.

А еще они должны говорить: «Тьфу! Тьфу! Изыди! Сгинь! Пропади нечистый!» – и все это при отходе ко сну. А иначе придет… родственничек.

О странностях развития

Очень странно. Это я о Министерстве финансов.

При наличии поблизости такого огромного количества сведущих экономистов все время оказываться в районе адронного коллайдера (читай, черной дыры или вообще жопы).

Хотя выражение: «ВТО – это не морковка!» – предполагает, конечно, то, что мы находимся в своем развитии где-то не там, но не до такой же степени!

О переплавке

Апостол совершенно прав – идут они на хер!

Конечно, он не высказался столь уж буквально, но все, что было им до того заявлено, свидетельствует в пользу того, что на том свете их уже давно ждут.

Их даже заждались. И там уже все давно готово.

К переплавке.

О конце

Пусть все небесные светлости, а также светлости языческие встанут на защиту нашего правительства. Ибо конец близок.

О самом конце

Под самый конец чиновник должен иметь счастье стать совершенным.

На могиле каждого чиновника я бы помещал одну и ту же надпись: «Он испил из сладостного источника».

Обо мне в самом конце

От всего сердца и от прочих аппетитных частей, не всегда выступающих, по большей части скрытых в глубинах моего существа, а также от всей души поручаю вас и все ваши дела покровительству сущности, никому из нас не делающей зла, – Богу, разумеется.

Но как только кто-нибудь из вас в моем направлении оскалит свои нечестивые зубы и начнет рвать и метать, понося меня и все мои писания самым неприглядным образом, – как это было замечено в прошедшем мае, когда погода, помнится, была на удивление неласкова и к людям и к нелюдям, – не прогневайтесь, если я опять спокойно пройду мимо; ибо, пока я жив и пишу – что, в общем-то, одно и то же, – я твердо решил никогда не обращаться к почетным гражданам с более грубыми речами, чем те, что адресованы назойливым насекомым.

«Ступайте, – говорю я им, – кровососущие!»

Реклама на сайте