«"Grillen"»

Татьяна Рябинина

«Grillen»

Андрей проснулся, словно его что-то подтолкнуло. Резко сев, он ударился головой о скошенный дощатый потолок, нависавший над кроватью, как приоткрытая крышка гроба. Сердце отчаянно колотилось. Он попытался вспомнить сон, странно реальный, но тот расползался в клочья, оставляя после себя лишь смутные фрагменты. Вроде бы, он куда-то шел, нет, бежал. Бежал по незнакомым улицам, в темноте, а за спиной кто-то то ли смеялся, то ли плакал.

Цифры на будильнике светились, как кошачьи глаза. Половина третьего. Он встал и подошел к окну. Узенькая извилистая улочка поднималась в гору, к замку. Молочно-белый туман в свете фонаря отливал опалово-розовым и казался плотным, как пломбир. Странный сдвоенный звук – «цок-клац!» - вязнул в нем, тонул, хотелось спасти его, вытащить, отряхнуть, рассмотреть, нарисовать…

Из-за угла дома вышла белая лошадь. Самая настоящая белая лошадь, неоседланная. Она медленно брела вверх по булыжной мостовой, цокая подковами, останавливалась, задумчиво смотрела по сторонам и снова брела. Где-то занудливо выводил одну и ту же ноту сверчок.

Гофман какой-то, подумал Андрей. Натянув джинсы и майку, он сел на широкий подоконник и закурил. Большое окно фонарем выходило на зеленую черепичную крышу. Блокнот для набросков лежал на тумбочке. Уличный фонарь давал мало света, но зажигать лампу не хотелось.

- Волшебная ночь, - пробормотал Андрей и начал быстрыми штрихами набрасывать средневековую улочку и лошадь, плывущую в молочной реке тумана.  

- Как же там было-то? – спросил он у невидимого сверчка. – «И каждой ночью… голос… звонкий»? Нет, «голос тоненький», точно. «И каждой ночью голос тоненький предсказывает мне… беду»? Или «грозу»?

Сверчок продолжал дудеть свое. Через минуту к нему присоединился второй, потом третий.

- Пильщики несчастные, - проворчал Андрей, старательно пытаясь вспомнить услышанное тысячу лет назад стихотворение. Его снова захватывало странное ощущение нереальности происходящего. Чужая страна, незнакомый город. Ночь, звезды, туман, сверчки, белая лошадь… Все это казалось кусочками головоломки, которые один за другим становились на свои места. И он сам – тоже такой кусочек, который с легким приятным щелчком оказался на нужном месте. Еще чуть-чуть – и сложится полная картина, и тогда… Что будет тогда – Андрей не знал. Но вдруг в голову прокралась совершенно сумасшедшая мысль: это самое стихотворение, которое он никак не может вспомнить, и есть недостающая деталь паззла. Но если поймать его за хвост – наступит полнейшая мировая гармония. И, может быть, тогда он станет единым со всем миром, со всей вселенной. Узнает, о чем думает белая лошадь, о чем поют сверчки и о чем разговаривают звезды. И даже если вдруг на улицы провинциального немецкого городка с непроизносимым названием опустится летающая тарелка с инопланетянами, он, Андрей, вполне сможет с ними договориться.

- Ну и бред! – усмехнулся он, бросил окурок в стоящую на подоконнике консервную банку и принялся подправлять набросок, бормоча под нос: - «Предсказывая мне беду…». Нет, все-таки «грозу». «Когда сверчок на подоконнике…».

В этот момент в дверь позвонили. Сначала робко и коротко, затем еще раз – громко и настойчиво. Засунув карандаш в пружину блокнота, Андрей подошел к двери и посмотрел в глазок.

На площадке, переминаясь с ноги на ногу, стояла девушка лет шестнадцати-семнадцати. Невысокая, худенькая, коротко стриженая, в мешковатых штанах, то ли спортивных, то ли пижамных, и белой футболке.

Вряд ли она так по улице шла, подумал Андрей. Наверняка соседка. К тому же посторонние звонят снизу. Может, что-то случилось, нужна помощь?

Он открыл дверь. Увидев его, девушка испуганно сделала шаг назад. Ее лицо – до странного бледное, с россыпью мелких веснушек на вздернутом носу – перекосила страдальческая гримаса. Всплеснув руками, словно исполняя роль в водевиле, девушка быстро затараторила по-немецки. Из этого водопада Андрею удалось выудить всего две рыбы: знакомое имя Филипп и часто повторяемое, но от этого не ставшее более понятным гортанное слово – то ли «гриль», то ли «грилле», то ли «гриллен».

Филиппом звали хозяина студии, которая на две недели стала для Андрея пристанищем. Они оба участвовали в полудикой международной интернет-программе обмена для студентов творческих специальностей. Еще зимой Андрей просмотрел несколько десятков предложений и выбрал крохотный немецкий городок на Рейне. Соблазнили обещанные средневековые красоты и «удобная студия с отличным освещением». До этого Андрей уже побывал подобным образом в Шотландии и Греции, написал множество пейзажей и теперь жаждал рыцарской романтики.       Двухметровый светловолосый зигфрид по имени Филипп, казалось, заполнил собою всю его крохотную квартирку. Он бегло говорил по-английски и даже немного по-русски («Моя прадьедушка была русский плен»). Андрей знал по-немецки несколько слов из лексикона фильмов «про войну», свободно говорил по-французски (спасибо спецшколе!) и сносно по-английски. Так что общий язык они нашли без труда – во всех смыслах. Дойч получил всевозможные ценные бытовые указания, выдал такие же Андрею, проводил его до метро и отправился рисовать мосты и белые ночи. Андрей погрузился в чартерный самолет и к вечеру благополучно добрался до места своего «пленэра».

Городок выглядел декорацией к историческому фильму. Ощущение нереальности не покидало Андрея с того самого момента, как он вышел из рейсового автобуса на площадь у городской ратуши. Десять минут пешком по кривым узким улочкам, сверяясь с картой, – и он оказался у «своего» дома. Классический белый фахверк с коричневыми диагональными балками и нависающим над улицей вторым этажом. Немного диссонирующая зеленая черепица покатой крыши с огромным врезанным в нее окном. Цветущие настурции в подвесных ящиках. Издающая умопомрачительные запахи кондитерская внизу.

Андрей открыл ключом притаившуюся в узенькой подворотне дверь и оказался… пожалуй, ни питерская «парадная», ни московский «подъезд» сюда явно не подходили. Это было что-то совсем другое - площадочка не больше двух квадратных метров, пять почтовых ящиков на зеленой стене и крутая винтовая лестница – вниз, в подвал, и вверх. На такие же крохотные лестничные площадки выходили двери двух квартир и еще одна – как выяснилось позже, общей уборной.

Вскарабкавшись на площадку третьего этажа, Андрей обнаружил, что лестница превратилась в какой-то корабельный трап – багаж пришлось втаскивать в три приема. Зато у мансарды площадка была просто пугающе огромной – Филипп даже поставил там стол для пинг-понга. Освещение в студии действительно было отличным, а вот насчет удобств хозяин явно слукавил – впрочем, понятия об удобствах у всех разные. Во всяком случае санузел у него был персональный и даже внутри.

Первую ночь Андрей спал, как убитый, и проснулся только к обеду. Встал, принял душ и отправился бродить по городу. Наметил «точки» для рисования, пару раз выпил крепкого темного пива с жареными колбасками в маленьких погребках. Вечером подключил ноутбук к интернету, вышел в «аську», но Филипп был офф-лайн. Пообщавшись с парой-тройкой знакомых, Андрей наскоро поужинал и завалился в постель с книжкой – ноги после прогулок по булыжным мостовым гудели…

Интересно, подумал Андрей, глядя растерянно на митингующую немку, Филипп ничего не говорил про малолетнюю соседку, которая запросто ломится к нему по ночам в пижаме.

- Филипп гоуз ту Раша, - он попытался сконструировать приветливую улыбку, напряг память и добавил: - Шпрехен зи… энглиш?

Девушка по-английски не разговаривала, чем чрезвычайно Андрея удивила – он наивно думал, что все европейцы знают как минимум английский, а как максимум – еще парочку языков. Но «французиш» она тоже отвергла – как, разумеется, и «руссиш».

- В общем, нихт Филипп, - сказал он торжественно в надежде, что ночная гостья развернется и отправится туда, откуда пришла. Но настырная девица продолжала размахивать руками и трещать, причем с очень трагичными интонациями и слезой в голосе. В конце концов она вцепилась в его майку и потащила на площадку, по-прежнему твердя что-то про «гриллен». Похоже, у нее вот-вот должна была начаться истерика.

Единственное, что – по звуковой ассоциации – пришло в голову Андрею, - девчонка решила состряпать себе поздний ужин, ну там, допустим, колбасы на гриле пожарить, и гриль этот у нее загорелся или пробки вышиб, если электрический. Он взял с гвоздика ключ от квартиры и вышел вслед за девушкой, зачем-то зажав под мышкой блокнот для набросков.

Она спускалась, то и дело оглядываясь – идет он или нет. Андрей лениво рассматривал ее, глядя сверху вниз. Ничего так девушка, хотя и ничего особенного. Правда, было в ней что-то странное. Такое же нереальное, как и все в этом городке.

Они спустились на третий этаж, потом на второй, но девушка не остановилась. Во дворе, что ли, она свою колбасу жарила, удивился Андрей. На первом этаже он пошел было к входной двери, но девушка снова вцепилась в его майку, истерично забормотала что-то и потащила вниз, в подвал.

Значит, дело не в гриле, подумал Андрей. Но в подвале-то что ей надо в три часа ночи?

А в подвале было сыро и грязновато. Какие-то бочки на полках, трубы, котел. Тут уж девица разошлась во всю – вопила про «гриллен», дергала его за руку, топала ногами. Больше всего Андрею хотелось надавать ей пощечин, чтобы успокоилась, и пойти спать. Но что-то подсказывало – не выйдет.

Он в стотысячный раз повторил «нихт ферштейн» и протянул ей блокнот – нарисуй. Выдернув из пружины карандаш, девушка трясущимися руками нашкрябала несколько маленьких уродливых фигурок с антеннами на головах.

Да она просто чокнутая, решил он и нарисовал на следующей странице летающую тарелку. Написал рядом «U.F.O.?» и протянул девушке. Она посмотрела на него, как на идиота, вырвала карандаш и нарисовала спичку с огромным огоньком. Сунула блокнот ему под нос и с неожиданной силой поволокла за руку к вделанному в стену жестяному коробу с большой дверцей.

Высвободив руку, Андрей достал из кармана зажигалку, открыл дверцу вентиляционной шахты и посветил вовнутрь. Сверчковый стрекот стал оглушительным, потом черная масса умолкла и порскнула вверх по трубе. Он оглянулся и увидел, что девушка сидит на полу, привалившись к стене, зажмурившись и зажав уши руками.

Андрей сел рядом, девушка, судорожно всхлипывая, уткнулась носом в его плечо. Он гладил ее по голове, говорил какую-то успокоительную чепуху, и она вдруг уснула, засопев совсем по-детски. Надо бы, конечно, отнести ее домой, подумал Андрей, но он даже не знает, в какой квартире она живет. Да и как тащить ее по винтовой лестнице.

«И каждый вечер голос тоненький предсказывает мне грозу, когда звезду на подоконнике сверчок измученный грызет», - вспомнил он вдруг. А может, и не совсем так было у Катаева, но ему запомнилось именно так – не в рифму. Ну да, он вспомнил стихотворение, но головоломка не сложилась, и мировой гармонии не было. И, стало быть, он никогда не узнает, о чем пели проклятые скрипучие твари и что в голове у этой ненормальной…

Он задремал, а когда проснулся, девушки рядом не было. Давно наступило утро. Он поднялся из подвала и у почтовых ящиков столкнулся с полной фрау, которая держала на руках кудлатого йоркшира. Увидев Андрея, фрау завопила, как пожарная сирена. От слова «гриллен» его передернуло. Он пожал плечами, улыбнулся, в очередной раз сказал «нихт ферштейн» и поднялся в студию.

Филипп, как ни странно, был онлайн, и Андрей, путаясь в английских словах, как мог, описал ночные приключения. Пока Филипп строчил ответ, он заглянул в Яндекс-словарь и выяснил, вас ист дас это проклятое «гриллен». Словарная статья его сначала изумила, а потом заставила смеяться до икоты.

«Grille, -n. 1) зоол. сверчок (Gryllulus); 2) разг. причуда, каприз. Grillen fangen - хандрить. (Wunderliche) Grillen (im Kopf) haben - иметь причуды, чудить, быть фантазером. Sich (D) eine Grille in den Kopf setzen - помешаться на чем-л.».

- Вот-вот, у нас в башке тараканы, а у них – сверчки, - сказал Андрей и принялся читать ответ Филиппа, хотя многое ему и так стало ясно.

Девушку звали Герта, она была умственно отсталой и в придачу страдала, так сказать, сверчкофобией (Филипп написал «grille-phobie»). Кондитерская внизу была настоящим рассадником этих скрипунов, обожающих сочные фрукты и сладкие крошки. Панический страх Герты начался, когда в возрасте пяти лет она обнаружила сверчков в своей постели.

Сверчков пытались травить, но они, как и тараканы, оказались практически неистребимыми. Максимум чего удалось добиться – загнать их в воздуховод. Там, нежась в теплом воздухе, они и пели каждую ночь свои арии, закусив предварительно в кондитерской. Но Герте для приступа паники достаточно было и песен.

Несколько лет она жила у бабушки, пока та не умерла. Мать Герты искала новую квартиру, но для этого надо было продать старую, а желающих заплатить хорошие деньги за ветхое и кишащее сверчками жилье не находилось. Герта скиталась по знакомым, но иногда ей все же приходилось ночевать дома, причем частенько в одиночестве – мать работала посменно. Перед сном Герта принимала лошадиную дозу снотворного, но если вдруг все же просыпалась и слышала в шахте сверчков, бежала к Филиппу. Тот спускался в подвал и распугивал сверчков светом – через решетки вентиляции они бежали повсюду, кроме квартир Герты и Филиппа, где решетки были заклеены. Испуганные сверчки на время затихали, Герта возвращалась домой и засыпала, а соседи наутро с руганью обходили все углы с баллончиками отравы, выпроваживая непрошеных гостей обратно в резервацию.

Выключив ноутбук, Андрей взял блокнот, посмотрел на набросок белой лошади, на сверчков, нацарапанных Гертой и вдруг, неожиданно для себя начал новый рисунок.

Верхом на белом коне в средневековый город въезжал сверкающий доспехами рыцарь. В одной из шести рук он держал копье, в другой меч, а в третьей рог. Сквозь отверстия забрала горделиво торчали длинные усы-антенны…