«Румяное яблочко»

Наконец-то настала эта минута!

Сапоги блестели, как тому и должно быть в такое время — последний вечер года; вот только еще надеть кудрявую черную шапку, и можно идти. Старательно одетый, он стоял посреди комнаты и обводил ее взглядом. Лампа над столом горела мягким желтоватым светом, больная мать — она уже пять недель не вставала — лежала в постели, а отец сидел на низком стульчике у печки и, прищурясь, лущил кукурузу.

Комната была погружена в глубокий покой, лишь глаза больной блестели нетерпеливо.

Фюлёп аккуратно надел шапку.

— Ну, я пошел, — сказал он.

Его отпустили с любовью. Отец приободрял его, мол, иди, сынок, конечно, иди, а мать сказала, что на его разум полагается и чтобы смотрел, остерегался плохой компании.

А Фюлёп и был, по всему видать, таким парнем, который остерегался.

Весело вышел он из дому и, перешагнув порог, вступил в вечер так, словно к какой-то заветной цели стремился, и его нарядный вид о том же говорил. Однако, выйдя за ворота, он остановился и в нерешительности посмотрел на дорогу.

И почти вслух произнес:

— Ну, а теперь куда?

Вечер уже поздний, но еще можно пойти куда угодно. На улице сыро и довольно холодно. В воздухе колышется серый зимний туман, сквозь ветхое кружево которого с трудом пробиваются звезды, а луна расплывается, словно льет свой свет в разбавленное молоко.

Крыши домов едва проступают, деревья нанизали на ветки жемчуга.

«Куда пойти?» — снова подумал он.

И пошел вверх по дороге, хотя сам еще не понимал почему. «Ладно», — решил он про себя и задумался. Странно все-таки устроен человек, по крайней мере молодой парень. Вот он, например, сколько уж дней ждал сегодняшнего новогоднего вечера. Как ему не терпелось, чтобы он поскорее настал, а время не торопилось, и Фюлёпу хотелось подстегнуть его, чтобы часы летели, как минуты, только бы пришел наконец этот чудесный вечер, когда, принарядившись, он сможет уйти из дому. И вот он, этот желанный миг, а ноги несут его неизвестно куда.

Он удивлялся и спрашивал себя, как же такое может быть?