«Продавец красок»

Александр Тарнорудер Продавец красок

1. Влади

После полосы сплошного тумана мне, наконец, слегка улыбнулось счастье. Всего-то и делов, что взяли меня в Хоум Центр продавцом в отдел красок. До этого я служил там же, только в охране: проверял сумки на входе, обшаривал посетителей магнитометром и приговаривал:

— Оружие есть, господа-дамы?

Оружия у покупателей, как правило, не бывает, а те, у кого оно есть, покорно предъявляют мне пластиковое разрешение. Собственный пистолет висит у меня сзади в кожаной кобуре и доставляет массу неудобств. Главное неудобство — это постоянная забота, чтобы он, не дай Бог, не пропал. Придется тогда заполнять массу бумаг и бланков, давать показания, возмещать компании номинальную стоимость утерянного старья. Самое лучшее — держать оружие в сейфе, целее будет, вот только стоит нормальный сейф побольше, чем моя месячная зарплата. Поэтому я, как настоящий революционер-конспиратор, держу его под подушкой, а туда, куда король ходит без свиты, я хожу вооруженный до зубов, мало ли что может случиться. И, как вы уже догадались, я всегда готов замочить врага прямо в сортире.

Раньше мой пост был на въезде на стоянку, где мне вменялось в обязанность проверять багажники. Что дают такие проверки, так и осталось военной тайной, потому что кроме как«…на предмет подозрительных предметов…», а также весьма сомнительных «случаев из практики» наш офицер безопасности Моше ничего придумать не мог. Зато на еженедельном инструктаже наша полупенсионерская команда неизменно получала лекцию о «контурах безопасности», в которых багажники служили внешним контуром, а магнитометр — внутренним. Но я не долго пачкал руки на внешнем контуре, всего через месяц из-за текучки кадров меня приставили к магнитометру. Моему молодому коллеге Виктору повезло меньше — он стоит на стоянке в жару и в дождь уже больше года. Вот так, уже привык называть Витю «моим молодым коллегой», а ведь он лет на десять старше меня, но поскольку его стаж в компании на полгода меньше, то он по универсальным «дедовским» правилам считается «молодым», и пост его поганей моего.

— Виктор, сам подумай, — утешаю я его, — для такого прибора им нужен по крайней мере кандидат наук.

В соответствии с местными порядками я, однако ж, доктор философии, поскольку степени кандидата здесь не имеется. Ясное дело, моя прежняя работа не имела ничего общего с магнитометрией. Я двадцать лет занимался разными пневмо-штучками для подводных лодок и даже диссертацию защитил, закрытую, естественно. А чтобы тему доступно (и не выдавая гос. тайну) вам разъяснить, то называлась она примерно так: «Усовершенствование и надежность редуктора газового высокого давления со шпилечным клапаном».

Кстати, позвольте представиться: Шпильман Владимир Ильич. Понятно, что сотрудники КБ ласково называли меня «наш Ильич». В земле же обетованной меня сократили до Влади. Чего греха таить, я лелеял надежду продать своим новым сионистским друзьям абсолютно все, что я знаю про свой редуктор высокого давления со шпилечным клапаном. Совершенно бескорыстно, только чтобы за приличную зарплату быть полезным военно-подводным силам новой родины. Но то ли еврейские подводники и сами уже все прознали про редуктор, то ли клапана у них не той системы, но покупать секреты доктора Шпильмана В.И. никто не спешил, и пришлось переквалифицироваться в работника охраны, где у меня есть достаточно времени пофилософствовать.

— Влади! Влади! — разнеслось по селектору на весь огромный ангар. — Зайди к Марциано! Влади — к Марциано!

Я оборачиваюсь и ищу глазами Бориса. В отсутствие офицера безопасности мы с Виктором подчиняемся Борису, как старшему по стажу. Это по правилам он должен стоять у входа вместе со мной, а так Борис на правах «деда» позволяет себе разные вольности типа прогуляться по прохладному залу, и не спешит занять положенное ему по расчету место на внутреннем контуре обороны.

Марциано — наш бог и царь. За глаза его кличут Марципаном: этакий сладенький, блестящий, словно покрытый глазурью, пухленький и лысенький колобок на коротких ножках, заправляющий нашим филиалом. Формально мы не подчиняемся Марциано, но стоит ему лишь приподнять выцветшую бровь, как любой из нас тотчас же вылетит с работы. Я вижу, что он стоит и наблюдает за мной из-за стекла своего кабинета под крышей. Ждать Марципан не любит, а Борис лениво бредет по проходу, останавливаясь и заговаривая с сотрудниками. Мне ничего не остается, как преступно оставить пост, подойти к центральной кассе и поднять трубку селектора:

— Борис, тебя ждут у входа! Борис, подойди ко входу!

— Слышал! Не ори! — хамит он, понятно, не по селектору, а по внутренней связи. Нам обоим ясно, что мое объявление на весь зал — исключительно для босса.

Я торжественно, как переходящий кубок, всучаю Борису магнитометр и рысцой бегу к антресоли Марциано. Все знают, что он любит, когда его подчиненные входят в кабинет запыхавшись после подъема по крутой и гулкой железной лестнице.

— Доброе утро, — бодро рапортую с порога, стараясь удержать дыхание.

— Утро… утро, — бормочет он и кивает в сторону стула, — кофе хочешь?

— Спасибо, — я знаю, что Марципан любит хороший кофе.

Колобок отталкивается от стола и, не вставая, катится на кресле в кофейный уголок, а я принимаюсь потихоньку осматриваться. Свет горит только над столом, а в дальних углах, заваленных коробками, сумрачно, как на складе. Мощный кондиционер дует прямо на меня, и минуты через две мне становится холодно. Вспоминаю сплетни про Марципана, который зазывает к себе в холод девочек в легких маечках и держит до полного посинения, вернее, в расчете на другие реакции нежного девичьего организма. Окна в каждой стене позволяют видеть почти любую точку нашего ангара — отмечаю про себя, что об этом надо постоянно помнить.

— Тебе покрепче?

— Ага.

— Ну и правильно, а то это не кофе. Молока?

— Нет, спасибо.

— Правильно, ты не настоящий ашкеназ.

Я хмыкаю, беру кофе и снова благодарю. Я жду, чего ему от меня надо: Марциано редко собственноручно готовит кофе, обычно гоняет по лестнице секретаршу Нурит, которая сидит внизу.

— Печенье хочешь? С кокосом.

Я не люблю печенье с кокосом, но отказываться неудобно. Марципан катится обратно к своему столу.

— Ты что знаешь о красках? — спрашивает он меня.

О красках я знаю только то, что они противно воняют и пачкаются, но, спросите любого консультанта по набору раб. силы, такой ответ был бы концом любого интервью. А тот факт, что я попал к Марципану на интервью, у меня теперь не вызывает никакого сомнения. И мой ответ должен быть позитивным, лаконичным и быстрым, а смыслу в нем быть не обязательно.

— У нас есть большой выбор отличных красок на любой вкус и для каждого покупателя, — отвечаю я бодро, нахально и достаточно быстро.

Несмотря на то, что я никак не работник Хоум Центра, я делаю упор на «у нас», как бы причисляя себя к общему делу торговли хозтоварами, которое я всего лишь охраняю. Марципан шумно отхлебывает горячий кофе и смотрит на меня с интересом.

— Ты интеллигентный молодой человек, — произносит он.

В переводе это означает: «Оказывается, этот старый хрен еще способен что-то соображать». Я жду продолжения.

— Шмулик уходит, — Марципан, щурясь от напряжения, делает попытку разгрызть кокосовое печенье и бросает его в корзину для бумаг. — Ты знаешь Шмулика? — задает он риторический вопрос.

Ну кто в нашем небольшом городке (так и хочется назвать его уездным городом N), не знает Шмулика из Хоум Центра, ведь он — вылитый Дуду из рекламы: средних лет лысоватый мужичок в белой майке и красном комбинезоне. Шмулика, которого покупатели «узнают» и братски хлопают по плечу, за которым табунами бегают дети и фотографируются с помощью мобильника на фоне картонной рекламы Дуду.

— А что такое? — осторожно спрашиваю я.

— Семейный бизнес, — Марципан бросает в корзину бумажный стаканчик с недопитым кофе и снова обзывает меня интеллигентным молодым человеком. — В общем так, я хочу, чтобы ты заступил на его место…

В моей голове мгновенно проносится целый вихрь: это значит, что я попаду в штат Хоум Центра; это значит, что у меня будет больше зарплата, а если дела пойдут хорошо, то и какие-никакие бонусы от продаж; это значит, что я буду работать одну смену в день вместо своих обычных полутора; это значит, что у меня появятся хотя бы минимальные социальные условия. А если одним словом, то вместо полураба я стану человеком — мечта каждого охранника на птичьих правах. И, может быть, я смогу, наконец, купить машину, чтобы по субботам не сидеть дома и зависеть от чужой милости.

— Получать пока будешь, сколько сейчас, а потом — как дела пойдут, — диктует Марципан. — Они этого не любят, — он подразумевает мою компанию по охране, которая не дает работникам поступать на работу в места, которые они охраняют. — Но ты мне нравишься.

Я все еще молчу, я хорошо знаю непостоянство Марципана под его глазурной оболочкой.

— Согласен?

— Согласен… — выдавливаю из себя ответ и все еще не верю своему счастью.

Марципан нажимает кнопку на своем телефоне и нетерпеливо слушает гнусавую мелодию давно надоевшего шлягера.

— Моше, — приказывает он моему офицеру безопасности, — я беру Влади к себе. Приведи завтра с утра кого-нибудь другого.

— Яков, ты что, с ума сошел!? Кого я тебе достану за один день? Вот прямо завтра утром? Ну дай хоть до конца недели, у меня и так проблемы.

— Да не интер-ресуют меня твои пр-роблемы! — рычит Марципан и демонстративно отключается.

— Иди, поработай еще день на этого бандита, — кивает он мне, — а в обед зайди к Вики — она тебя оформит. Испытательный срок — три месяца, не потянешь — сам виноват. Шмулик тебя натаскает, не хуже него будешь. Иди…

Марципан делает хорошо известный жест рукой, выдворяя меня из кабинета. Но мне не до обид, ведь он взял меня к себе на работу. Несмотря на холод, по позвоночнику течет струйка пота. Я медленно спускаюсь в зал и бреду в туалет плеснуть себе на лицо воды. Тепловатая вода не освежает. Из зазеркалья на меня смотрит потная и красная рожа с кривой усмешкой и всклокоченной шевелюрой. Волосы пепельные, глаза слегка монголоидные, но добрые (Ильич все же), щеки едва заметно обвисли, лишь подбородок остается волевым. Раз за разом набираю полные ладони воды и брызгаюсь во все стороны, как отряхивающийся спаниель.

Казенная белая рубашка вся в мокрых пятнах. Ничего, думаю, просохнет на жаре минут за десять. Теперь надо стереть с лица эту проклятую ухмылку и спокойно сообщить новость «ребятам». На посту меня встречает полный состав нашего охранного батальона — Боря и Витя.

— Задал тебе жару Марципан? — участливо спрашивает Борис, оглядывая мокрую рубашку.

Я собираюсь с духом и выпаливаю:

— Он берет меня в штат.

На лицах моих приятелей читается недоумение и зависть.

— Кем?

— На краску, вместо Шмулика.

— Поздравляю! — Виктор протягивает мне руку. Он явно радуется, если не за мою удачу, то освободившемуся месту на внутреннем контуре обороны. Виктор лелеет надежду перебраться со въезда на стоянку ко входу в наш ангар.

Борис откровенно завидует, считая, что по праву «деда» место должно принадлежать ему. Непонятным образом новость разлетается по залу, подходят с поздравлениями мои новые сослуживцы. Ко мне хорошо относятся, особенно женщины, из-за расписания автобуса я прихожу до открытия и никогда не отказываюсь помочь передвинуть коробки или что-нибудь перетащить. Рот у меня до ушей, я стою у входа в Хоум Центер с магнитометром, как Статуя Свободы с факелом. Редкие покупатели улыбаются, здороваются со мной, как со старым знакомым, и без напоминаний протягивают сумки и рюкзаки для проверки. После года, проведенного у входа в хозмаг, я, как бабка на лавке, могу всласть посудачить обо всех.

Как, спросите, мне это удается? Да очень просто. Я-таки имею, как говорят в Одессе, замечательный вид на стоянку. А по поведению граждан уездного города N на стоянке я многое могу о них рассказать. Места всегда хватает на всех — еще не было случая, чтобы огромное пространство было забито под завязку. Большинство сразу отправляется на гарантированно свободные места, но некоторые просто обязаны досконально проверить ближние ряды. Но есть и такие, что долго ждут, чтобы освободилось место прямо у входа — они считают ниже своего достоинства пройти лишние метров сто — лучше прождать полчаса. Кто-то всегда стремится идти впереди… кто-то придерживает дверь для своей спутницы… кто-то возвращается к машине от самого входа, чтобы еще раз дернуть ручку запертой двери… кто-то бросается за первой же тележкой, несмотря на то, что тележек тоже всегда хватает на всех…

Но интереснее всего поведение обладателя места. Пробовали засечь время, которое требуется, чтобы покинуть стоянку у магазина с момента открытия двери машины? Я-то пробовал — в среднем секунд тридцать: двигатель завести, ремень пристегнуть, но если в это время кто-то другой ждет, пока освободится место, то, представьте себе, товарищ будет копаться побольше минуты! Он сполна насладится самим фактом, что кто-то ждет его монаршего волеизъявления это место покинуть, и совсем не торопится.

В обед я проглатываю дежурную питу, даже не заметив, что в нее запихнула моя жена Инна, и бегу к Вики оформляться. Она терпеливо объясняет, что и где писать. Завидев мою докторскую степень, она недоверчиво спрашивает:

— Диплом небось купил?

— Зачем купил? Подарили! — отвечаю я переводом на иврит старого мохнатого анекдота, стараясь оставаться серьезным как можно дольше.

Это всегда хорошо действует — первые секунды человек в шутку не врубается, но потом начинает понимать, что его разыграли, и недоверчиво улыбаться. Реакция Вики так и остается при ней, потому что в этот момент моя рация оживает: Виктор сообщает со стоянки о приезде Моше.

— Потом-потом, — машу я Вики рукой.

Я вылетаю из подсобки и несусь во весь опор на пост. Еще не хватало, чтобы Моше меня там не обнаружил — вполне может не заплатить мне за сегодняшний день. Спасибо Вите, успеваю вовремя. Как и ожидалось, начальник наш находится в весьма разъяренном виде.

— Пойдем поговорим, — кивает он мне в сторону стоянки.

Мы садимся в его машину, стоящую у входа на месте для инвалидов.

— Твою! Душу! Мать!! — произносит Моше на чистом русском языке без акцента и с падежами.

Я раскрываю рот: оказывается, этот тип понимает по-русски. Продолжение, однако же, следует на арабском, где к маме по традиции присоединяются сестры, которых у меня никогда не было. Затем Моше переходит на родной иврит, поминая всех чертей. До меня, наконец, доходит, что он виртуозно владеет только одной ключевой фразой про душу-мать.

— Ты не знаешь Марципана! — вопит Моше и бьет зачем-то руль. — Это такая сволочь! Он эксплуатирует своих работников! Он за всеми следит и записывает, только чтобы лишнего шекеля не дать.

Ого, думаю, а ты, ягненок беленький, никого не эксплуатируешь? Держишь всех по две смены, платишь минимальную зарплату без надбавки за дополнительные часы, пенсии и в помине нет, и еще считаешь себя благодетелем. И в бухгалтерии каждый раз найдут, что вычесть по мелочи.

— Он к девкам пристает, он сексуальный маньяк! Ты его совсем не знаешь, а я знаю, ты от него взвоешь через месяц, а у нас тебе хорошо, у тебя перспективы.

— И какие, — интересуюсь, — перспективы? — Я вижу, что Моше слегка занесло, но он, нисколько не смущаясь, продолжает гнуть свое.

— Я всегда к вам хорошо относился (он сделал едва заметную паузу перед «вам»). Неблагодарные вы все! Обратно проситься придешь, а не возьмем. Мы добро помним, но и предательства не забываем.

Мне становится весело — точь-в-точь реакция моего бывшего завотделом на отъезд в Израиль.

— И кого же я предал?

— Ты по договору две недели должен отработать, да Марциано за тебя так просил, только что в ногах не валялся, это я для него одолжение делаю, а не тебе. Ты это понимаешь?

— Угу, — я вспоминаю рык Марципана и прилагаю все усилия, чтобы не расхохотаться. Договора никакого у меня нет — лишь листок учета кадров да разрешение на оружие.

— Пристегнись! — командует Моше, — поедем!

— Куда?

— Совсем тупой? Оружие надо сдать лично! Не понимаешь?

Моше хамит, но я стараюсь не обращать внимания. Он рвет с места с визгом резины и вылетает со стоянки под клацанье заградительных шипов. Всю оставшуюся дорогу Моше, выпустив пар, молчит, а я счастлив, что расстанусь, наконец, со своей видавшей виды весьма поцарапанной пушкой. Не люблю оружия. Правда, из пистолета я стреляю на удивление хорошо. Еще в институте я выбил двадцать шесть из тридцати, в первый раз взяв в руки Макарова: две десятки и шестерка. Майор Пащенко не поверил и выдал мне еще три патрона сверх нормы. Результат был чуть хуже — десять-восемь-семь, но все равно я был на втором месте после стрелка-разрядника с его двадцатью девятью.

В характеристике с военной кафедры мне написали так: «Характер замкнутый, малообщительный.» (Так и хочется сказать: нордический стойкий). Ну как же, надо же держать рот на замке, а то тов. Брежнев коллекционировал на Колыме анекдоты про себя любимого. Но поскольку я настрелял двадцать шесть, то даже на военной кафедре скрепя сердце подписались: «Из личного оружия стреляет отлично». В израильском тире, где очков не начисляют, а главное кучно попасть в поясную мишень, меня тоже похвалили — попадаю.

Пока едем, вспоминаю почему-то этого Пащенку — украинского детину под два метра ростом с круглой и красной от пьянства рожей, ходячий анекдот про майора с военной кафедры. А сейчас мне приходят на память два эпизода с Пащенкой. Мы первый год «на военке» и нас постоянно дрючат шагистикой. Сильно воняя утренним перегаром, майор личным примером показывает нам, как надо тянуть носок — он, стоя на левой ноге, под углом сорок пять градусов тянет правую. Застыв, как статуя майора, тянет уже минут пять, так что смолкают в рядах смехуечки, и все группы, пардон, взводы, затаив дыхание смотрят, когда же дрогнет в оттянутом носке майорская нога. Пащенко простоял целых одиннадцать минут до звонка.

А второй эпизод был уже в лагерях: кто-то из нас, курсантов, пожаловался, что его Калашников не пристрелян и ни к черту не годится. Пащенко молча взял калаша, поднял его на одной вытянутой руке, как игрушку Макарова, вбил новый рожок с патронами и срезал короткими очередями все три мишени.

— Почисть. Вечером под лупой проверю: найду грязюку — урою, а не дам советское оружие позорить.

Представляю радость Инны, что в доме больше не будет «этой гадости».

* * *

Следующее утро, пока не объявился мой знаменитый наставник, начинается как всегда — передвинь-принеси. Только вместо белой рубашки и желтого жилета с надписью «безопасность» на мне красный комбинезон и белая майка Хоум Центра. Перво-наперво Шмулик командует:

— Беги за тортом!

— Каким еще тортом?

— Ореховым, Марципан с орехами любит. Да скажи там, что это для него — и скидку сделают, и лежалый не подсунут.

— Он, что, тортами берет?

— Пригласи в обед всех сотрудников на торт, так принято, а Марциано намек поймет.

В первый день я стараюсь держаться поближе к Шмулику, потому что учиться выживать мне надо практически с нуля. Три года, что я проработал «среди русских» — не в счет. К вечеру я в полном отчаянии: соглашаясь на эту работу, я совершенно не представлял, с чем мне придется столкнуться. Шмулик ведь не просто продавец — он проработал ремонтником лет тридцать, он не только помнит наизусть всю номенклатуру материалов, что мы продаем, но и прекрасно знает, как и с чем работают. Его спрашивают, где находится та или иная банка, а он в ответ: «Что уважаемый господин собирается с ней делать?» Слово за слово, и уважаемый господин выталкивает из магазина тележку, наполненную доверху всевозможными товарами и кучей инструментов. Вдобавок, мой блокнот с устрашающей скоростью заполняется незнакомыми словами, значения которых я не знаю ни на одном из доступных мне языков. Печенку начинает грызть червяк: а не напрасно ли ты, Шпильман, затеял всю эту игру в коммерцию? Стоял бы у входа, вспоминал бы свой редуктор со шпилечным клапаном и не искал приключений на собственную ж…

По утрам покупателей мало. Дела оживляются в обеденный перерыв и вечером с пяти до девяти. В оставшееся время мы трепемся, и Шмулик немного рассказывает о себе. Киббуцник с севера, служил в армии в боевых частях, после ранения остался на базе заниматься мелким ремонтом — в киббуц возвращаться не хотелось. Его стали нанимать бывшие сослуживцы и их знакомые, и постепенно дело пошло. Когда во время последнего кризиса работы не стало, пришлось идти искать убежище в Хоум Центер. Узнав Шмулика чуть поближе, я понял, что копирайтер, придумавший рекламу «Спросите Дуду из Хоум Центра» — просто гений. Он апеллирует к давно ушедшему прошлому, к ностальгическим временам, когда ни у кого ничего не было, кроме пары трусов да застиранной рубашки, и не запирали двери, и еще совсем не старый, но уже не молодой киббуцник готов протянуть руку оттуда в современный мир капитала и наживы, где каждый еврей стремиться обкузьмить рядом стоящего товарища. Дуду во всем разбирается, Дуду готов помочь, Дуду готов объяснить, Дуду — свой парень из киббуца, который не обманет.

К счастью для меня, Шмулик согласился поработать еще месяц. Он рассказывает мне всю подноготную Хоум Центра. Никогда бы не подумал, что у нас можно получить скидку, то есть я за красивые глаза могу скостить вам процентов пять, чтобы не ушли без покупки. В этом весь смысл, чтобы не ушли без покупки — решив купить какую-нибудь мелочь, вы почти наверняка добавите к ней еще и еще.

— Время от времени Марципан будет просить тебя сделать заказ для своих знакомых — не отказывайся, — Шмулик смотрит в сторону, — в этом и состоят правила игры.

К концу месяца я выучиваю все нужные слова, и отличаю краску для внутренних работ от краски для внешних. Я могу помочь выбрать кисти или валик, разбираюсь в грунтовке и штукатурке, и могу убедительно разъяснить, что растворители не стоит принимать внутрь. Мои друзья дружно интересуются ценой побелки, олифы и купороса, но я не обижаюсь — они еще придут ко мне на поклон, когда соберутся делать ремонт. А вообще, отдел красок — самый скучный отдел нашего магазина, сюда не заходят просто так поглазеть на товары, если только на Шмулика, которому слава Дуду поперек горла. Сюда заходят исключительно по делу.

Может показаться странным, но у меня довольно много свободного времени, чтобы учиться уму-разуму. Практически с первого дня я нахожу себе культовый предмет поклонения — это ВЕЕР. Веером называется каталог цветов, сотни полосок ламинированной бумаги, скрепленные вместе и раскрашенные всеми цветами радуги. Каждый оттенок имеет свой номер и название. Названия до того романтические и вычурные, что хочется заплакать: Aegean Sea,[1] Amber Light,[2] Autumn Sky,[3] Avant Garde.[4]

Можно продолжать бесконечно. Каталог цветов завораживает, как завораживают неизведанные страны. В свободное время я люблю перебирать веер, названия оттенков, как названия городов и весей, играют воображением. Особенно много голубого: Blue Emotion,[5] Blue Lullaby,[6] Blue Madonna.[7]

В самом конце натыкаюсь на Xerxes[8] Blue, подумать только! Попробуйте «загуглить» слово Xerxes. Попробуйте, ей Богу, не пожалеете! Найдете «Ахашвероша» — да-да, того самого злобного Пуримского персонажа. Я снимаю шляпу перед гением всех времен и народов, который сумел такое выдумать: «Цвет ахашверошевый синий!!»

Моя фантазия играет: я представляю себе голубые мантии восточных султанов и персидских королей, сидящих прозрачным утром у бассейна, от поверхности которого отражаются голубые туники прекрасных дев. Для меня звучит музыка красок: Moody Mist,[9] Emerald Garden,[10] Exotic Bloom,[11] Winter Twig.[12]

Я погружаюсь в сказочный выдуманный волшебный мир, из которого меня выдергивает Шмулик — начинается очередная лекция, или к нам в отдел забредает случайный покупатель. Случайный, потому что сами граждане евреи стены красить желают все меньше и меньше, а подрядчики покупают краски в оптовых магазинах, где получают скидки побольше нашей. Даже Шмулик-Дуду иногда за целый день ничего не может продать.

Мы сидим напротив отдела инструментов. Инструменты — это не краски, туда заходят просто так, поглазеть, как и в отдел автопринадлежностей. Сохранился еще реликтовый вид мужика, который тянется делать все своими руками, кто любит хороший инструмент, готов полезть за него в минус в банке, а то и своровать какую мелочь. Шмулик все видит, но предпочитает закрывать глаза, он вообще какой-то странный тип не от мира сего: скорее христианин, чем еврей. Он готов простить всех и вся, даже когда воруют кисти из его отдела. Нас постоянно, на каждом собрании, призывают бороться с воровством. Я тоже всегда стесняюсь подойти к спрятавшему какой-нибудь мелкий предмет воришке и призвать его к порядку. Но однажды меня осеняет: я вижу, как неприкрыто суют в карманы отвертки, и когда вор подходит к кассе, я громко, на весь Хоум Центер, кричу по селектору: «Работник безопасности — подойдите к четвертой кассе!» Виктор в белой униформе и желтой жилетке, помахивая магнитометром, приближается к сцене действия. У вора нервы не выдерживают, и он выкладывает кассирше упрятанное без всякого скандала или напоминания. Марципан на собрании хвалит нас за находчивость. Подается это примерно так: «Русская мафия борется с воровством».

Неотвратимо приближается день, когда меня покинет Шмулик, и я останусь один на один с дошлым израильским покупателем, которому важна не цена, а скидка и сознание того, что он хоть по мелочи, но урвал что-нибудь на халяву. Я уже вызубрил все названия на банках и научился пользоваться раздвижным лифтом, потому что этого требует техника безопасности. Я знаю, как привести в дейстие машину для смешивания красок, подключенную к компьютеру. Закажите у меня все, что угодно, и через пару минут сбудется ваша мечта: Slight Embrace,[13] Spring Song,[14] Silent Bliss.[15]

Мои первые персональные клиенты появились в тот день, когда Шмулик взял отпуск, и я остался в лавочке один. В ангар вошли трое и решительно направилась в моем направлении. Мое сердце радостно подпрыгнуло. То есть, это совсем-таки не избитый оборот речи — я действительно чувствую охотничий азарт в тот самый момент, когда ко мне приближается верная добыча. Я уже кое-что понимаю в клиентах и определяю для себя эту троицу так: молодая пара, снявшая сильно запущенную квартиру, и работник, которого они по дешевке наняли что-то наспех подремонтировать. Логика такова: серьезный ремонтник сам купит и привезет все материалы, у него есть деньги, и задаток он берет лишь для того, чтобы заказчик не отказался. А у нанятого на улице арабского хлопца денег нет, и доверить их ему боятся, поэтому приходится идти с ним в магазин и все покупать.

— С добрым утром, — ласково встречаю я своих первых покупателей, пялясь на три кольца, торчащие из пупка высоко над линией розовых штанов, — чем могу служить?

— Он скажет тебе, что ему надо, — кивает на парня, — а мы краску пойдем выберем, каталог есть?

— Держите, — протягиваю им свою любимую игрушку — веер.

— И можно выбрать любой цвет?

— Конечно.

— Без дополнительной стоимости?

— Да, я могу изготовить любой выбранный оттенок на месте без дополнительной оплаты.

Смотрят на меня и пытаются сообразить, где подвох.

— То есть мы не можем просто купить закрытую банку с понравившемся цветом?

— У нас есть несколько базовых цветов, а остальные мы смешиваем вон в той машине. Мне достаточно кода, чтобы ввести в компьютер, а машина сама сделает остальное.

Мой честный вид и прямой взгляд убеждает их, что все чисто, никакого надувательства. Девушка уже занялась веером, перебирает лепестки цветика-семицветика, то есть тысячецветика. Я поворачиваюсь к работнику и спрашиваю, что ему надо. Судя по списку, он свое дело знает — заказывает полный набор материалов для мелкого косметического ремонта квартиры: очистить, заделать, покрасить.

— Орли, не все ли тебе равно, какой цвет? По мне, так пусть белый будет, — не прошло и трех минут, как у парня кончилось терпение.

— Раз уж та же цена, то хотелось бы выбрать для бабушки что-нибудь покрасивее, белый ей будет напоминать больницу.

— Да ладно тебе, врач сказал, что ей месяца три-четыре осталось.

— Слушай, братишка, тебе жалко? Не можешь старушке спокойно дать умереть, а потом уже деньги делить? Нас наследников всего трое…

— Какой там трое! Ладно еще, что она только внукам дом завещала, так расплодилось-то сколько!

— Орен, ты что, совсем дурак? Ты завещание только что читал!

— Ну, читал. И что?

— А то, что она завещала внукам, живущим в Израиле. А тем, кто уехал — нет.

— Да ты что!? Не может быть!!

— Адвокату позвони. Или звонка жалко?

— Ну… дела!.. И как это я не понял.

— Я уже узнавала в муниципалитете: на участке можно построить дом на пятнадцать квартир, это значит, с подрядчика можно потребовать шесть. Ты только представь — по две новые квартиры в центре.

— Это ж… по полмиллиона на каждого, а то и больше. — Орен со страстью чешет подмышку. Одет он по летней израильской моде в белую майку со штрипками и мятые шорты до колен со множеством оттопыренных карманов. На ногах огромные кроссовки, а на голове бейсболка с лого последней моды.

Эх, думаю, Достоевского бы сюда, только вот помер давно Федор Михайлович, да и не поехал бы он в Израиль — нет в нашей стране легальных казино. Я заканчиваю со списком и подхожу к Орли.

— Grandma's,[16] — говорю я ей и показываю нужный лепесток. — Хороший цвет. — Я беру лепесток и прикладываю его к ее розовым штанам, — видите, тот же самый оттенок.

— Уалла-а!! — вопит Орли в восторге, — как ты угадал!? Я на него с самого начала смотрю, только вот сомневаюсь, не будет ли слишком темный.

— Будет светлее, чем кажется здесь, это из-за освещения.

— Давай, гони! — решает Орли, и сразу же направляется к выходу из отдела, — а я сделаю кружок, осмотрюсь.

Она оставляет брата надзирать за приготовлением краски, а я забираю свой веер и иду к машине.

— Сколько надо? — спрашиваю.

— Большое ведро, двадцать килограмм.

— Много, останется же, — вступает Орен, — ты говорил, что всего пятнадцать надо.

— Надо, чтобы осталось, а то при смешивании никогда не получается то же самое.

Хлопец прав, не получается.

— Надо, — подтверждаю, — если еще подкрасить когда понадобиться, то будет запас.

— Да не нужен запас, это так… на время, пока… (Пока бабанька не помрет, — мысленно заканчиваю за него фразу.)

— Знаешь, вообще-то у нас не принято, но я сделаю тебе скидку в три процента.

— На краску?

— На все, ты много купил, — делаю паузу, — только для тебя.

— Ладно, давай двадцать, — соглашается Орен, — только побыстрее, а то мы спешим, нам еще в больницу ехать.

Я подхожу к машине и с важностью жреца начинаю священнодействовать: набираю в компьютере код 6133Р, соответствующий Grandma's. В ответ получаю набор ингредиентов. Их всего два, но лезть надо на самую верхотуру. Приходится идти за лифтом в другой конец зала. Примадонна Шмулик по селектору потребовал бы доставить лифт к нему, но мне до такой наглости еще далеко. По дороге встречаю Орли, заполняющую другую тележку разными мелочами.

— Что, уже готово? — разочарованно спрашивает она.

— Нет, я за лифтом, займет минут десять-пятнадцать.

— Ты не спеши, — Орли покровительственно хлопает меня по плечу, как обычно хлопают Шмулика-Дуду, — я еще не закончила.

Орен в мое отсутствие раздраженно ходит по отделу кругами. Медленно, чтобы никого не задавить, еду в передвижной люльке обратно к себе. В окне под потолком замечаю силуэт вечно бдящего Марципана. Еще через десять минут все готово, и наскоро обтерев руки (краска-таки воняет и пачкается), я возглавляю маленькую процессию в кассу. Чтобы клиент получил обещанную скидку, я должен лично уведомить кассира и дать ему свою еще девственную пластиковую карточку. Орли со своей тележкой направляется для быстроты к другой кассе.

— Алло-алло! — останавливает ее Орен. — Иди сюда!

— Ну что еще?

— Я получил скидку! Три процента! Мы же вместе, может, тебе тоже полагается.

— Эй, — это он мне, — как насчет скидки и для нее?

— Конечно, — я расплываюсь в улыбке, — такой красивой девушке еще и не то полагается, — делаю ей знак встать за братом в ту же кассу.

Орли цветет, Орен преисполнен сознания собственной значимости — покупательская идиллия. А если посмотреть на ситуацию с точки зрения продавца, то по отношению к своим коллегам я сделал довольно-таки грязный трюк (уроки Шмулика не прошли даром) — вся сумма покупок Орли будет из-за скидки записана на меня вне зависимости от того, из какого закоулка Хоум Центра она это выудила. Для утра буднего дня мой улов весьма не плох — больше тысячи.

После расчета Марциано останавливает Орли у центральной кассы и вручает ей красный купон на пятьдесят шекелей, действующий только в нашем отделении.

— Спасибо, что купили в Хоум Центре! Приходите к нам еще!

Придет, думаю, никуда не денется. За халявные полсотни — хоть на край света.

— Молодец, хорошее начало, — хвалит меня Марципан. — Только не думай, одна удачная сделка еще ни о чем не говорит. Иди, продолжай в том же духе.

— Делаешь успехи? Ну-ну… — Борис поворачивается и бредет в сторону опостылевшего поста у входа в ангар. Я провожаю взглядом его долговязую фигуру. Он до сих пор считает, что я перешел ему дорогу, и не может простить.

Когда я возвращаюсь обратно в отдел, от моего возбуждения не остается и следа. Я принимаюсь отмывать смеситель от краски. Адреналин из моего организма давно улетучился, и я, протирая насухо машину, вспоминаю свой редуктор высокого давления со шпилечным клапаном, который, несмотря на все испытания на надежность и бесконечную наработку на отказ, лишь возмущенно шипел в ответ сжатым воздухом.

Через неделю мы провожаем Шмулика. Вечеринка за счет Хоум Центра роскошью не блещет: на составленных столах батарея всевозможных легких напитков и озябшие за день утренние бурекасы.[17] Шмулик приносит домашний пирог, от которого в считанные минуты не остается ни крошки. На столе появляется одинокая бутылка белого вина, но пьют мои сотрудники слабо, так, дежурный «лехаим» в честь Шмулика. Народ устал и откровенно ждет сигнала разойтись по домам. Вики, запинаясь, читает по бумажке стихотворное посвящение собственного сочинения с потугами на юмор, где обыгрывается образ Дуду. Шмулик кисло и натужно улыбается. Нурит вручает ценный подарок: вычурная ваза, которой дитя малое может испугаться в темноте, но Нурит очень гордится наклейкой модного магазина. Поднимается Марциано, а я думаю про себя: «Сейчас мы окончательно подохнем от скуки.»

— Знаешь, Шмулик, — просто и без затей говорит Марципан, — нам будет тебя не хватать. Мне очень жаль, что ты от нас уходишь, но я тебя понимаю — лучше работать с сыновьями, чем на чужого дядю. Дай тебе Бог удачи во всех твоих делах, а если что, помни — наша дверь всегда для тебя открыта. Я хочу попросить тебя об одном последнем одолжении: давай мы все сфотографируемся на память.

Весь наш небольшой коллектив как будто очнулся от спячки: стащили в одно место все картонные чучела Дуду, чтобы сниматься среди них. Среди Дуду-леса девочки обнимают имперсонатора Дуду Шмулика. Марципан щелкает камерой. Когда веселье и децибелы достигают апогея, Марципан кивает мне головой, мол, поснимай теперь ты. Я беру у него фотоаппарат, а сам он жадно бросается в гущу событий обниматься с девицами.

С завтрашнего дня отдел красок становится моим безо всяких скидок.

* * *

Когда из Москвы попадаешь прямо в уездный город N, то испытываешь довольно странное чувство: «…Если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря…» Почти про нас сказано. Почти, потому что верно лишь про море и про провинцию, а насчет империи… Ну как бы получше выразиться, если судить по времени, уделяемому нам в мировых новостях, то мы — несомненно империя. А поглядишь на наших, не к ночи помянуть, народных избранников — им и бананы собирать не доверишь. В первое время у нас было довольно сильное ощущение попадания в глухую провинцию (только море и спасало), а потом это чувство как-то ушло. Ушло исключительно благодаря Инне: она как в Москве мышей резала, так здесь и продолжает. Лаборатория у них «для тех кому за сорок», и коренному населению лучше туда не соваться — скормят крысам и морским свинкам. Но не спешите ухмыляться, потому что лаборатория-то принадлежит всемирно известному концерну, и если их акция совершает какой-нибудь замысловатый кульбит в Нью Йорке, то тянет за собой всю израильскую биржу. И зарплата у Инны, может, и не по высоким технологиям проходит, но квартальные премии и бонусы — как из пушки. У нее даже опции есть, целых сто штук, и я с некоторых пор стал весьма-таки ревниво следить за поведением нашей «народной акции» — как она на доллар упадет, так я наглядно вижу, что у моей будущей машины открутили колесо.

В Москве мы не были знакомы даже с соседями по подъезду, а теперь мне кажется, что я знаю всех жителей нашего славного города N. Статистика о количестве пропавших без вести москвичей всегда была закрытой темой, да и кого волнует, что товарищ М. (нет, про М. писать нельзя, это гражданин В.), проживающий в Зюзине, ушел из дома и не вернулся. Вот если бы его волки съели в Зюзинском лесу, тогда — понятный интерес, не к нему — к волкам. А в уездном городе N, да и вообще в Израиле, стоит кому-нибудь пропасть, как поднимается гвалт на всю страну.

Недавно один парнишка (как вы уже догадались, из нашего города N) попал в лавину в Валь Торренсе. Странная, почти детективная история, которая развивалась практически в прямом эфире. Саги, так его звали, поехал с подругой кататься на лыжах. Но обычных склонов для простых смертных им было мало, поэтому они наняли вертолет и частного инструктора, чтобы их забросили куда-то на границу с Италией, где можно прокатиться по целине. Целина, она как… (ну, вы поняли), и первая группа — она и единственная, кто после прошедшего снегопада свеженьким нетронутым снегом наслаждается, и цена за целину соответствующая. По непонятной причине Саги свернул в сторону и попал на лавиноопасный склон. Инструктор мгновенно остановил всю группу, он отчаянно ругался Саги вслед, но было поздно. Через полчаса на месте был вертолет итальянских спасателей, набросившихся на лягушатника-француза. Еще через пару минут приземлился французский вертолет, и макаронникам-итальянцам показали кузькину мать. Надо ли говорить, что одновременно со спасателями налетели репортеры с обеих сторон открытой итало-французской границы.

После первоначальной стычки граждане объединенной Европы побратались и занялись-таки поисками израильтянина. На экране сменялись кадры закутанной зачем-то в одеяло красавицы Яэль, подруги Саги, пытающейся отвернуться от камеры; поисковых собак в живописных попонках, облаивающих друг друга по-французски и по-итальянски; разноцветная цепочка спасателей, втыкающих в спрессованный снег длинные гнущиеся шесты; панорама сверкающих под ярким зимним солнцем Альп, равнодушно взирающих на суету людей; покореженные множественными переломами вывихнутые стволы деревьев в том месте, где лавина ударилась о дно ущелья. Сигнал от радиомаячка дает надежду, что, может быть, еще не поздно, и есть хоть какой-то шанс, но альпийское эхо разносит в прямом эфире вскрик Яэль, когда находят захлебнувшееся снегом тело.

Вертолеты новостей, сверкая брюхом на солнце, отваливают — им больше не интересно. Набирает силу новый скандал про похождения арестованного французами русского олигарха. Население уездного города N взбудоражено. Все чувствуют себя причастными, и молодежь собирается у дома родителей Саги, сидят и курят на лестнице, ведущей в пентхаус. Несколько лет назад Яэль стала королевой израильской красоты, и ее встречают в аэропорту все каналы телевидения, параллельно передающие откровения подвыпившего лыжного инструктора, озабоченного исключительно потерей богатой клиентуры. Яэль поочередно тычут в лицо микрофон, и ей приходится раз за разом опровергать домыслы о размолвке, разбитом сердце и чуть ли не самоубийстве на почве ревности. Она сквозь слезы говорит, что любила Саги, и что они собирались летом пожениться.

О мертвых плохо не говорят. Из газетного интервью с Яэль в пятничном номере мы узнаем, каким замечательным талантливым и отзывчивым парнем был Саги. Яэль рассказывает, что решила отказаться от карьеры модели и потратить полученные за конкурс красоты деньги на образование в университете, о том, как встретилась там с Саги, о страшной личной трагедии, ведь он погиб практически у нее на глазах. У нас в Хоум Центре статью не обсуждали, как это обычно происходит. Мы вообще обходили тему Саги молчанием. Наверное, нам было неловко друг перед другом: для всех нас он был обычным клептоманом из богатой семьи.

В том же номере газеты прославился еще один наш сосед, который в третий раз выиграл в Лото. Некоторые, как я, например, и за всю жизнь ничего не выигрывают, а этому удача так и перла. За один год — три раза первый приз. Правда, он ни разу не получал всю сумму один, а постоянно делил деньги с другими счастливчиками, но три раза — это уж слишком по всем меркам. Недалеко от нас расположен киоск, в котором заполнялись бланки лотереи, и владелец будки тоже купается в лучах славы, сетуя на скаредность выигравшего, который по традиции должен давать хозяину чаевые. Киоскер пытается рекламировать свой маленький бизнес и привлечь клиентов, упирая на «везучесть места». Дедулька сетует, что раздал все деньги детям, внукам, просто знакомым, и у него ничего не осталось. Он жалуется, что новые соседи из богатого района смотрят на него косо и не заходят в гости, несмотря на постоянно открытую дверь дома, что его душат налогами, неслыханными на прежнем месте. Он клянет тот час, когда его стали считать миллионером. Но… он продолжает каждую неделю играть все в ту же игру.

Я постепенно привыкаю к своему новому коллективу, а коллектив медленно привыкает ко мне. Год моей работы в Хоум Центре проходит так быстро, что меня застает врасплох заявление Марципана о выдвижении моей кандидатуры на звание лучшего работника фирмы. А через некоторое время мне на общем собрании с поцелуями в щечку и трясением рук вручают конверт. Вскрываю его, по выработавшейся привычке, в сортире, где никто не подсмотрит. Мгновенно калькулятор в моей голове начинает перегреваться: инкины опции перемножаю на текущий курс акций, вычитаю начальную стоимость, пытаюсь представить с кровью выдранный налог. Прибавляю полученный результат к сумме, указанной прописью на чеке. Мерещится небольшая трехлетняя кобылка корейского производства.

Тщательно проверяем дома мою туалетную арифметику: на новую машину не хватит, но можно приобрести подержанную в лизинговой фирме. Как настоящий израильтянин, я «иду в народ» искать совета у своих сотрудников. Я уже знаю, что мой жестоковыйный народ, тортами его не корми, обожает давать советы и дружно помогать неразумным ближним, когда ему это ничего не стоит. К обеду примерно начинаю понимать, что я — это идеальный лох. Я ничего не смыслю в подержанных тачках, и меня можно взять тепленьким прямо с постели. После нескольких дней «помощи зала» вырисовывается схема предстоящей покупки: надо искать протекцию или, как у нас говорят, «витамин Пи». Когда слухи о моих мытарствах доходят до Марципана, он милостиво передает мне через Нурит, что я могу к нему зайти. Получаю от щедрот кофе и кокосовое печенье. Марципан справляется о жене и детях, потом набирает номер и ласково беседует с кем-то на другом конце.

— Как для меня, — резюмирует Марциано, — он у нас «работник года». Не волнуйся, — это он мне, — завтра тебе привезут машину прямо сюда.

«По щучьему велению, по моему хотению…»

Утром меня ждет на стоянке моя мечта: серебристый, сверкающий свежей полировкой трехлетний «Юндай» с какими-то жалкими сорока тысячами километров на спидометре. После короткой поездки на почту, чтобы оформить документы, я, по традиции, отправляюсь за тортами. Я обращаюсь со словами благодарности к коллективу, который мне как брат родной, имея в виду лично Марципана. Я прямо говорю им в лицо, какие они все хорошие, и как я горжусь честью работать среди них. А поскольку я «интеллигентный молодой человек», то речь моя полна многозначительной иносказательности.

И все-таки я не зря расточал комплименты — мне дарят «Большой Атлас Израиля». Мы с Инной вырываем его вечером друг у друга из рук и, перебивая друг друга, спорим, куда будет наша первая самостоятельная поездка. Инна с гордостью сообщает, что отказалась от очередной автобусной экскурии «Клуба Путешественников», изрядно нам надоевшего громким визгом детей и туповатыми массовиками-затейниками, копирующими друг у друга одни и те же шутки, загадки и затейки.

Обычно я паркую свою серебристую кобылку в укромном углу на самом дальнем месте, чтобы не испоганил израильский агрессор своей грязной дверью ее полированный бочок: «подальше положишь — поближе возьмешь». Я готов гордо дефилировать через всю стоянку в жару, под дождем и в темноте.

— Владимир Ильич, можно вас на минутку?

Цепенею на мгновение.

Потому что лет этак… несколько меня по батюшке никто не называл. Оглядываю вылезшего из стоящей рядом видавшей виды «Мазды» мужика с бородой, в черных пальто и шляпе. Я не разбираюсь в разных религиозных заморочках, для меня — все досы[18] на один манер. У меня выработалась за время, проведенное в Хоум Центре, некоторая хватка, умение оценивать людей. Иногда я даже не могу объяснить, на чем это основано, какие-то неуловимые черточки. Но сейчас я не могу определить ничего.

— Мы… э-э-э… знакомы? — спрашиваю, отчаянно пытаясь вспомнить обстоятельства, при которых мог видеть этого типа.

— Не знакомы, Владимир Ильич, не пытайтесь вспомнить.

— Откуда вы меня знаете?

— Позвольте вам все объяснить, но понадобится некоторое время. Поэтому давайте-ка я приглашу вас в ресторан.

— Но… — У меня мелькает мысль, что он может быть из ФСБ. Уехал-то я в Венгрию по турпутевке, а не в Израиль на ПМЖ.

— Я знаю, что конец недели, и вас ждет дома жена. Позвоните ей и придумайте какую-нибудь отговорку, работу, что ли, срочную, ревизию…

— И почему я должен это делать?

— Конечно, не должны, Владимир Ильич, просто…

— Что, просто?

— Я прошу вас уделить мне пару часов и обязуюсь компенсировать вам это — ну хотя бы просто хорошей едой. Мне нужно вам кое-что рассказать.

— Шантаж?

— Ну что вы, Владимир Ильич.

Инна меня сегодня не ждет — у них там какой-то очередной междусобойчик на работе, без мужей, и мне оставлен обед в холодильнике.

— Здесь неподалеку есть сносный ресторан. «Жако» вас устроит?

— «Жако»?! — я не могу поверить своим ушам, ведь там подают морских гадов, не то чтобы считающихся кошерными.

— Теперь все нормальмно, нет когнитивного диссонанса? — парень забрасывает в багажник реквизит: пальто, шляпу, парик с пейсами, накладную бороду.

— Зачем этот маскарад?

— Терпение, Владимир Ильич, вы креветки любите?

Хорошие креветки — моя страсть. За креветки в соусе «рокфор» я не задумываясь могу продать любой секрет шпилечного клапана для редуктора высокого давления.

— Сдаюсь, — говорю. — А вас как зовут?

— Марио.

— Тогда, зовите меня Влади, как все, а не Владимиром Ильичом. — А то, неловко как-то, меня уже давно так никто не зовет. А вы откуда?

— Я все вам объясню… Влади. Наберитесь чуть-чуть терпения.

Едем недолго, минут десять, и в моей голове вертится лишь одна знаменитая фраза: «Никогда не заговаривайте с незнакомцами». Полдневный народ уже схлынул, а до вечера еще далеко, и мы практически одни, если не считать пары посетителей, занятых десертом. По всему видно, что Марио здесь не в первый раз, также как и я. По праву хозяина он выбирает вино и, перед тем как окончательно решить, делает паузу — смотрит на меня и ждет одобрения. «Шардоне Гамла»[19] я всегда готов одобрить.

Когда официанты, заполнив стол салатами, отходят, я отпиваю вина и вопросительно смотрю на Марио. Но он не торопится, режет горячий хлеб, берет понемногу салатов, смакует «Шардоне». Он очень хорошо говорит по русски, чисто и без акцента, но у меня создалось впечатление, что его русский — не родной. То же самое и с ивритом — нечто неуловимое, не могу определить, но он явно не родился в Израиле.

— Я представляю «Ложу Профессионалов», — он смотрит на меня пристально. — Вы о ней что-нибудь знаете, Владимир Ильич?

— Влади, — поправляю его. — О «Масонской Ложе» я что-то там слышал, а вот «Ложи Профессионалов» — не припомню. Или это одно и то же?

— Вы ведь Профессионал, Влади? — Марио пропустил мой сарказм мимо ушей.

— Хе, был когда-то.

— А сейчас?

— Сейчас я краску замешиваю и кисти продаю с валиками.

— И как, идет?

— Вроде бы идет…

— А что не так? — Марио с бокалом в руке откинулся на спинку стула и рассматривает меня.

— М-да, — беру свой бокал и пью вино мелкими глотками.

«Уважаемый редактор, может, лучше про реактор…» в смысле — про редуктор, тот самый, шипящий на отказ. Задумывался ли я о том, что дальше? Спрашивал ли я сам себя, хочу ли я до пенсии краски продавать? Откровенно, как на духу — не спрашивал, наверное, просто боялся спросить. Я ведь уже давно плюнул на то, что мои разработки никому ни в России, ни в Израиле не нужны. И, я так подозреваю, ни в какой другой стране тоже. А мой собеседник как бы ненароком спросил. И тут меня посещает простая мысль: либо он шпион, либо представитель какой-нибудь безопасности (не той, которая у нас на входе в магазин), но в любом случае, дело-то скорее всего нечисто. Как он сказал: «Ложа Профессионалов»? Ну что за чушь! Скорее всего, меня-таки достала ФСБ за то, что от подлодок без разрешения на ПМЖ сбежал. Только долго что-то искали, ведь шесть лет уже прошло.

— Марио, — ставлю бокал на стол, — давайте начистоту: что вам от меня надо? И зачем вам было рядиться в черное пальто?

Реакция его, прямо скажу — нулевая:

— Как вы относитесь к паранормальным явлениям, Влади?

— Не знаю, — я растерялся. Такого вопроса я никак не ожидал. — А что вы имеете в виду?

— Экстрасенсорные способности.

Понятия, что мой собеседник от меня хочет, у меня нет никакого, и теперь я ловлю себя на том, что меня это начинает раздражать. Сдерживаю себя, потому что соображаю: неспроста это все. Решаю не играть в игрушки и говорить откровенно — кто его ведает, откуда взялся этот Марио.

— Честно говоря, не знаю, не сталкивался.

— А про других-то что думаете?

— Пишут много, а где правда, и где шарлатанство? Откровенно, я не слишком в это верю. Наверное, что-то есть.

На секунду мне показалось, что Марио улыбнулся впервые за все время.

— Если я вам, Влади, скажу, что вы — весьма сильный экстрасенс, то вы мне, конечно, не поверите?

— Не поверю, — сказал я твердо, как только мог, чтобы не оставлять и капли сомнения.

— Значит, вы просто продаете краски, — пробормотал Марио, как бы ни к кому не обращаясь, и замолчал.

Он подозвал официанта и попросил пополнить салаты, которые мы доели, и еще хлеба. Я отметил, что вкусы у нас во многом совпадают: острые восточные кушанья остались нетронутыми, а зеленая тхина, кабачки в соевом соусе, жареные баклажаны, селедка — все исчезло. Мне стало ясно, что «пара часов» было лишь оборотом речи.

— Скажите, Влади, вы не подвергаете сомнению факт существования экстрасенсов?

— Не подвергаю, — говорю. И думаю, что было бы как-то глупо подвергать.

— Хорошо, я тоже согласен, что шарлатанов больше, чем действительно способных людей. Но они ведь есть?

— Есть, наверное…

— Есть, есть. — Марио впервые проявляет некое подобие нетерпения. — Разные есть таланты. Вы про Ури Геллера, конечно, слышали?

— Который ложки гнет?

— Он самый. Действительно гнет, — добавляет Марио, видя мой скепсис, — только таких людей мало. И вообще, универсалы встречаются редко, гораздо чаще бывает, что проявляется лишь очень узкий, я бы сказал, специфический талант, как у вас.

— И какой же это талант?

— Краски. Вы, Влади, Продавец Красок.

— Ну да, я продавец красок.

— Вы не поняли — продав кому-то краску, вы с легкостью, можете изменить его судьбу.

— И как именно, в какую сторону?

— Как именно — я не знаю, и, скорее всего, никто не сможет определить. А вот в какую сторону… Хороший вопрос! В любую сторону.

— И что, по вашему, я могу человека убить или осчастливить?

— Да вы это уже сделали и, поверьте мне, не один раз.

— Не поверю.

— И тем не менее — это так.

— Убил, да?

Марио смотрит на меня очень серьезно и отводит взгляд. Он берет бутылку и разливает вино.

— Убил, Влади Ильич, — говорит он тихо.

— И скольких это, по-вашему, я убил? — спрашиваю с издевкой.

— Насколько я знаю, шестерых, но может быть и больше.

— Послушайте, Марио, или как вас там! — ору на весь ресторан. — Хватит дурить мне мозги! И нечего плести всякую чушь про убийства. Или вы хотите, чтобы я вам поверил?!

— Влади, как расследователь «Ложи Профессионалов», — Марио поморщился, впервые за вечер он ошибся, не нашел в своем запасе подходящего слова (я подумал, что он имел в виду investigator), — я обнаружил девятнадцать случаев вашего воздействия. Счет: тринадцать — шесть. Поверьте мне, вы сделали это неосознанно, и никто не может вас ни в чем обвинить, в том числе, и вы сами не должны себя корить.

— Еще не хватало в чем-то меня обвинять!

— Поймите: поэтому я здесь, поэтому мы с вами сидим и разговариваем. Дело-то серьезное, Влади, никто шутки шутить не собирается.

— А кого я спас?

— Бабушка все еще жива. И, судя по всему, проживет до ста двадцати, дай ей Бог здоровья.

— Какая еще бабушка?

— Брата с сестрой помните? Орли и Орена?

Марио громко хрюкает прямо в «Шардоне», и официанты бросаются вытирать брызги на столе. Хрюкает он оттого, что любовался моей физиономией.

Ни хрена себе, думаю! Вот это номер! Начинаю соображать: наверное, это какой-то трюк или какая-то невозможная и непонятная подстава. Ну как мне забыть эту живописную парочку, Орена и Орли? Они же мои первые клиенты. Но каким образом Марио мог о них прознать? Мысли читает?

— Извините, Влади, — Марио все еще смеется, — не смог удержаться. Теперь вы готовы меня выслушать?

— Это розыгрыш?

— О, Господи, да не розыгрыш! Вы готовы выслушать меня, Влади Ильич?

Киваю, что мне остается делать.

— Как правило, — начинает он, — никто не представляет, что обладает какими-то необычными способностями. И это вполне естественно. Потом начинают накапливаться факты, странные такие факты, которые трудно объяснить. Когда фактов, скажем так, набирается слишком много, становится ясно, что работает «профессионал». Я приведу вам самые распространенные профессии: повар, кондитер, парикмахер, художник…

— Заряженная картина?

— Не смейтесь, как раз картина может обладать очень сильным воздействием…

— Так повар может просто отравить!

— Да не об этом речь, Влади. Повар может и вылечить, и приговорить к смерти, безо всякого отравления, как и любой Профессионал, как и вы. Возьмите, например, ювелиров. На мой взгляд, ювелиры выделяются даже среди профессионалов.

— Почему?

— Из-за силы, заложенной в крохотном камне.

— Ха!

— Не смейтесь, почитайте на досуге историю знаменитых алмазов, а потом подумайте. Возьмите алмаз «Хоуп», например — все, кто имел несчастье к нему прикоснуться, не только владельцы, вплоть до посыльного, перевозившего камень, так или иначе пострадали. А алмаз «Шах», слышали?

— Который в «Алмазном фонде»?

— Тот самый, помните историю?

— Не то чтобы…

— В Тегеране убили Грибоедова, и «во искупление» Николаю Первому в 1849 году привезли огромной ценности дары, в том числе и алмаз «Шах». Дьявольская восточная хитрость. После этого уже более полутора веков Москва с упрямством, достойным лучшего применения, стоит на стороне Тегерана, не считаясь ни с каким здравым смыслом… Сколько богатств и произведений искусства было продано большевиками на запад, а алмаз «Шах» остался в России. Подумайте на досуге. Поищите в Интернете про алмазы. Гильдия Ювелиров всегда была одной из самых влиятельных.

— В знаменитые картины и знаменитые бриллианты я готов поверить. Но чем моя скромная персона может навредить, валик продать?

— Хотя бы и валик. Кстати, поздравляю, Продавец Красок нам известен только один за всю историю Ложи, один во всем мире — и это вы.

— Марио, послушайте… — начинаю я и не знаю, как продолжить.

— Что?

— Я — рациональный человек и не верю в разные там сказки и небылицы. Или вы меня убедите — с фактами убедите в существовании того, о чем вы говорите, или — спасибо за обед, было приятно познакомиться.

— Не кипятитесь, Влади Ильич! Не в фактах дело, не бывает голых фактов.

Марио наклоняется под стол и выуживает из портфеля картонную папку с газетными вырезками. Каждая вырезка покоится в отдельном пластиковом конверте. На папке жирным черным фломастером выведены мои ФИО: Шпильман Владимир Ильич, а на обороте обложки приклеена моя фотография в красном комбинезоне Хоум Центра.

— Те-те-тесь… — пытаюсь произнести сквозь безудержный смех.

— Что это вас так насмешило?

— Те-тесемок ботиночных не хватает.

— Чего? — недоуменно спрашивает Марио.

— «Дело Корейко Александра Ивановича». Ботиночные тесемки…

Марио недоуменно на меня смотрит.

— Вы ведь не из России, Марио? Где вы научились так хорошо говорить на чужом языке?

— Занимался, с Учителем.

— Бросьте, я лет десять занимался с учителем английским: читаю свободно, понимаю почти все по телевизору, а говорю не очень. Никакой учитель не может так научить, но, в то же время вы не из России, это не совсем сразу, но заметно.

— Влади, разумно предположить, что в «Ложе Профессионалов» есть профессиональный Учитель Языков.

— И он помашет руками вокруг вашей головы, и вы заговорите по-русски?

— Я не имею в виду обычного учителя. Вспомните, иногда так бывает, что из какой-нибудь сельской школы в забытой Богом дыре начинают выходить один за одним ученые и политики. А то вдруг все дети в округе прекрасно успевают по биологии, или физике, или географии — не важно. Да еще влюблены в своего Учителя, все поголовно, вплоть до отпетых хулиганов. Знакомо? Никогда не задумывались, почему так происходит?

Марио ждал моего ответа, но я только пожал плечами.

— Просто появляется настоящий Профессионал, Учитель, который может научить любого ученика чему угодно.

— Так-таки чему угодно?

— Практически, да.

— Это гипноз?

— В том-то и дело, что нет. Феномен Профессионалов не раскрыт. Они могут появиться и проявиться в любой профессии, в любом возрасте, в любой стране. Например, Летчик может посадить самолет, у которого кончилось топливо, отказали двигатели, сломано шасси. Он инстинктивно сделает так, что самолет останется цел. Спроси его потом «как» — он не ответит.

— «На одном моторе и на одном крыле»?

— Именно. Кстати, мне недавно довелось услышать, что был такой случай в Израиле, когда посадили F-15 с оторванным крылом. Или Тренер: вдруг из какой-нибудь Тьмутаракани-за-горами выходят борцы и один за другим завоевывают медали на чемпионатах мира, или гимнасты, или фехтовальщики, или еще кто.

— Самородок появился?

— Вот-вот, самородок! Только никакой это не самородок, а Профессионал. Вы Куклачева видели?

— Который с кошками?

— Он самый. Вы представляете, что такое дрессированная кошка?

— Нет.

— И не удивительно, никто в мире не представляет, кроме Куклачева. Он — Дрессировщик Кошек, единственный и неповторимый. Знаете, что он сказал в одном из интервью: «Кошки делают только то, что хотят!» Это же гениальная фраза. И у самого Куклачева каждая кошка делает исключительно, что ей, кошке, нравится. А как, спрашивается, Куклачев знает, что нравится этой самой кошке?

— Интересно. Ну а спорт, например, великие спортсмены?

— Я вас разочарую, наверное, но считанные единицы.

— Интересно, кто?

— Могу назвать одного — Пеле. Вы видели его игру?

— Практически нет. Так пару эпизодов по телевизору.

— Много потеряли. В пятьдесят девятом году он забил гол века, обошел четверых игроков Ювентуса и вратаря, даже не опустив мяч на землю. Стадион настолько разбушевался, что матч прервали на десять минут.

— А Марадонна?

Марио криво улыбается, и я начинаю понимать, что на иврите он говорил с едва уловимым аргентинским акцентом.

— Нет. Марадонна — нет.

— Почему? Он же великий футболист.

— Я не говорю о том, что происходит с ним сейчас, но помните его знаменитый гол англичанам, забитый рукой? С настоящим Профессионалом такое невозможно.

— И вы, Марио, ищете профессионалов?

— Именно. Иногда это бывает очень легко, а в вашем случае понадобилось несколько месяцев.

— Почему, интересно?

— Потому что раньше никто не встречал Продавца Красок.

— И все-таки я вам не верю.

— Влади Ильич, я объясню, постараюсь, по крайней мере, а там — ваше дело. — Марио откинулся на стуле. — Первым признаком того, что где-то работает Профессионал, является большое количество необъяснимых из ряда вон выходящих случаев. Или нарушение всех законов статистики. Я не говорю о простых совпадениях. Какова вероятность выигрыша первого приза в лото?

— Один на несколько миллионов.

— А два раза?

— Перемножить надо, триллионные доли получаются. Но бывает же?

— А три раза?

— Квадрильоны, квинтиллионы, черт его знает… Марио, вы на что намекаете?

— Я не проверял в других странах, но за всю историю лотерей в Израиле был только один такой человек и выиграл он три раза всего за год с небольшим. Житель, между прочим, достославного города N, и ваш, между прочим, клиент.

— Ну, знаете, у меня есть много клиентов в нашем городке. А как патриот своего города я не советовал бы вам над ним смеяться.

— Вот в том-то и дело, что у вас есть много клиентов. Так я вас и нашел.

— Не понимаю.

— А вы припомните, какую краску вы продали этому господину.

Марио полистал пластиковые конверты и положил передо мной знакомую статью из центральной газеты, которую я когда-то читал. Я вспомнил, что в той же газете был репортаж про погибшего в Альпах Саги. Я вновь смотрел на фото пожилого человека с резкой складкой у губ. Он пришел среди дня с внуком лет четырех. Ему нужна была краска, чтобы покрасить маленький домик для детей, который он сбил из старых поддонов, подобранных на Лаг-Ба-Омер[20] возле супермаркета и предназначенных к ритуальному сожжению на костре. Как добрая половина моих покупателей, как истинный израильтянин, он посетовал, что всю жизнь играет в лотерею, но кроме нескольких грошей, ничего не выигрывал.

Я вспомнил номер краски, что я ввел в компьютер: 1034Т.

— Golden Rain,[21] — произнес я очень тихо.

— Что-что? Как вы сказали?

— Golden Rain…

Меня как током ударило… Я вижу расширяющиеся зрачки Марио, несмотря на то, что внешне его возбуждение никак нe проявляется. Он берет со стола бокал и допивает остатки «Шардоне».

— Совпадение, — говорю и тянусь к стакану попить водички.

— Может быть, — Марио убирает статью обратно и достает другую. — Полюбуйтесь, из того же номера!

Подсознательно я уже чувствую, что она появится, но сознание отталкивает приближающийся момент. Я даже понял, почему Марио выбрал именно эту статью: интервью с Яэль о гибели Саги. Они пришли выбирать краску для их новой совместной квартиры. Представьте: первая красавица и топ-модель, одетая в домашний свитер и потертые джинсы, и Саги, на морде которого одновременно написана гордость обладания драгоценным бриллиантом и досада, стыд за бедноватую оправу.

Посреди зимы я вижу свежий загар на коже будущих молодоженов, горный загар лыжного курорта, Альпийских вершин, свежего снега. Яэль сосредоточенно перебирает листки веера-каталога, Саги занят своим любимым делом — ищет, что бы стянуть.

У меня хорошая память на лица и на номера: OW42P. «Alpine Echo[22]».

Марио смотрит на меня торжествующе.

— Но они же ничего так и не купили! Просто поморочили мне голову и ушли.

— Может быть, это и не столь важно… Вы же помните номер, который они выбрали, вы же его посоветовали. Может, этого и достаточно, я же сказал, никто не знает, на что именно воздействует Профессионал.

Почему из всех нежно-салатовых оттенков я выбрал именно Alpine Echo? Мог же я сказать Teardrop,[23] да мало ли что еще можно подобрать: Frosted Ice,[24] Pine Bud,[25] Washed Needles.[26] Я могу с легкостью подобрать еще десяток-другой разных названий оттенков, отличающихся друг от друга крайне мало. Почему именно Alpine Echo? Вы испытывали ощущение полной беспомощности и безотчетного ужаса, рушащегося потолка и уходящего из-под ног пола одновременно, кошмарного сновидения и не менее дикой действительности, когда проснешься?

Я вспоминаю, как еще ребенком слушал рассказ своего деда о случае из его жизни в общежитии. Это было где-то во второй половине двадцатых годов: большая комната с железными кроватями вдоль стен, крашеные белой масляной краской тумбочки с выдвижным ящиком сверху и дверцей внизу, десяток студентов, делящих помещение, полчища клопов, от которых нет спасения ночью. Кто-то изобретает метод борьбы с насекомыми: надо отодвинуть кровать от стены и поставить все ножки в консервные банки с водой. Но едва заполночь раздается нечеловеческий крик. Один из студентов, плотно завернувшись в одеяло, падает с кровати в проем у стены. Конечно, его с шутками да прибаутками вытаскивают, но до утра уже никто не спит. Упавший с кровати студент скулит, как подбитый щенок, дрожит крупной дрожью, с трудом удается влить в него лишь горячий чай. Дед говорил, что схитрил тогда — подлил водки в пол-литровую кружку с чаем, которым поил своего товарища. А к утру тот, пьяный в дым, рассказал, наконец, свою историю:

«Я заснул, и приснилось мне, что я умер. Все родственники приходят со мной прощаться, но я не верю и пытаюсь с ними заговорить. Я не верю, что я умер, потому что все говорят со мной, как с живым. Похороны приближаются, меня кладут в гроб и везут на кладбище, старухи читают молитвы и крестятся, остальные боятся креститься, но опасаются проклятья священника. Крышку прибивают гвоздями, и гроб опускают в могилу, комья земли стучат по крышке. Здесь я просыпаюсь, я знаю, что проснулся, но не могу пошевелить ни рукой — ни ногой. Я чувствую, что похоронен заживо, и тут мне становится по-настоящему страшно. Я кричу, и тут меня спасают ангелы, мои товарищи».

Ночью нам было смешно, говорил дед, а утром все увидели, что Петр (так его звали) — совсем седой. Он был жгучий брюнет, вороново крыло, а в одночасье превратился в старика. Через год он спился и умер.

— Неплохо, — заявляет Марио. — Даже весьма стильно: «Alpine Echo»!

— Глупости! Глупости! И еще раз глупости!

— Мне было довольно трудно вас найти, Влади, ведь я не представлял, что имею дело с Продавцом Красок. Но взгляните на еще одну статью, она должна вам сказать о многом.

Марио вновь шуршит целлофаном и вытаскивает на свет мелкие листочки местной газетенки города N, которую нам каждую неделю суют в почтовый ящик. Если не считать объявлений о купле-продаже, читать ее опасно для здоровья.

— Благодаря этому я вас нашел.

Читаю заголовок: «Помощь приходит оттуда». И ниже: «Умерший дядя знает, о чем говорит». Уже, думаю, интересно, привет с того света. Начинаю разбирать довольно мелкий и неопрятный шрифт. Женщина, которой, судя по нечеткому фото, где-то за сорок, весьма откровенно рассказывает о своих бесчисленных попытках завести ребенка. Она подробно описывает все мытарства и процедуры, которые ей пришлось пройти; как она боролась за оплату лечения; как все специалисты советовали ей отступиться и пойти на усыновление; как она дошла до грани помешательства, потери работы и развода с мужем. Она никогда не верила в потусторонние силы, но под конец сдалась и обратилась к женщине-медиуму.

— Чушь какая-то. Марио, зачем вам это понадобилось? Опять глупости, и не смешно.

— А кто сказал, что смешно? Вы же не анекдот читаете, а случай из жизни, который имеет к вам непосредственное отношение.

— Ребенка ей я не делал, это уж точно.

— Это как сказать! — Марио усмехается.

— Да бросьте вы, ведь действительно не смешно!

— Я вас прошу, Влади, дочитайте до конца. А там поговорим.

Вздыхаю и продираюсь дальше.

Медиум поведала ей, что ее недавно умерший дядя передает ей способ забеременеть: она должна сделать ремонт в квартире и особое внимание уделить детской комнате. Оборудовать ее так, как будто она уже ждет ребенка, купить подходящую мебель, ковер, выбрать краску для стен и потолка, занавески, другие детали интерьера. Прощаясь, она посоветовала:

«Не обязательно покупать все самое дорогое, главное — все должно идти от сердца. Выбирая любую деталь, просто думайте о ребенке, как об уже свершившемся факте. Пойдите туда, где можно приобрести все сразу. Пойдите в будний день, чтобы было не много покупателей, и вам уделят столько внимания, сколько потребуется.»

Отрываюсь от текста и смотрю на Марио.

— Она ведь к вам тоже заходила? Помните номер краски?

— Не может быть!! — вскакиваю и едва не переворачиваю стол.

— Сознавайтесь уже, Влади Ильич…

— 6081Р, — выдыхаю, — «Infant smile[27]».

* * *

Я, наверное, на какое-то время отключился от действительности, потому что, когда я снова включился, на столе появился кофе, яблочный штрудель и бренди. Первым делом опрокидываю бренди и запускаю вслед добрый глоток горячего кофе. Слегка прихожу в себя. Марио делает официанту знак повторить. Смотрит на меня внимательно, но ничего не говорит, явно ждет, что теперь ход за мной.

— Валяйте про ложу, — говорю. — Зачем она вообще нужна?

— Напрасно, Влади, «Ложа Профессионалов» нужна прежде всего вам, для вашей защиты.

— От кого?

— Найдутся желающие, отбоя не будет.

— Ребенка заделать да миллион слупить? Конкурента убрать? Счастья пожелать?

— Для начала, Влади, любое из перечисленного стоит немалых денег на, скажем так, «сером рынке», а попросту — в криминальной сфере. Подумайте, ведь возможности у вас неограниченные. Но это еще не все, вами могут заинтересоваться и государственные службы.

— На кой черт я им нужен?

— Подумайте немного, поразмыслите, пофантазируйте. Красочку для танка подобрать, для самолетика, лодочки подводной, — усмехается. — Что бы вы посоветовали, а?

— Ну для танка «Cracked shell[28]» хорошо подойдет. Номер 5084Т.

— С юмором у вас все нормально.

— Конечно, танки в темно розовый цвет не красят.

— А все-таки, если серьезно?

— «Delusion[29]». 90104T.

Марио смотрит на меня так, что хмель из головы улетучивается мгновенно.

— А вы опасный человек, Влади Ильич. С вами Третью Мировую можно начинать.

— Марио, вы меня извините, но хватит дурака валять — давайте лучше про ложу.

— «Ложа Профессионалов» призвана защитить таких, как вы.

— От кого?

— От любого, кто захочет вас использовать.

— Мафия?

— Не только. Вы сейчас, не задумавшись ни на секунду, выдали такое, за что любая армия, любая разведка сделает абсолютно все.

— Что значит, все?

— Все — это значит, что ни перед чем не остановится. Не будут препятствием ни законы, ни человеческие жизни.

— Почему?

— Опять не хотите чуть-чуть задуматься? «Delusion». Покрасить такой краской вашего благословения самолет, и он может стать невидимым для радаров и без всяких высоких технологий.

— И ничего, что будет фиолетовым отдавать?

Марио снова пропускает мою иронию мимо ущей:

— «Golden rain», «Alpine echo», «Infant smile». Все ваши рекомендации чудесно сработали, просто замечательно. Не находите? «Alpine echo» даже не у вас купили. Так почему же не годится «Delusion»? Еще более элегантно, чем прежде. Снимаю свою черную шляпу вместе с пальто.

— Вы не сказали, зачем вы вырядились под хасида?

— Не под хасида, впрочем, это не важно. Что бы вы ответили, если бы кто-нибудь спросил вас о том, кто заходил к вам в отдел?

— Дос какой-то.

— Вы бы меня опознали потом?

— Вряд ли.

— Вот для этого и вырядился, простая предосторожность, да и не полезет никто, не заподозрят, не обратят внимания на какого-то доса. Я ведь заходил к вам в отдел несколько дней назад, не помните?

— Нет, не припомню.

— Видите.

— Ну, хорошо, а чем это ложа может мне помочь?

— Прежде всего, предупредить, чтобы вы были осторожны.

— Людей не убивал, да?

— Ложу это не интересует, это на вашей совести, а не Ложи.

— Ложе абсолютно все равно, буду ли я помогать бедным или убивать их? Так получается?

— Именно так.

— Звучит довольно дико.

— Почему?

— Ну, существует же мораль, заповеди, в конце концов.

— Влади Ильич, не смешите мои тапочки, как говорят в Одессе. Вы марксистско-ленинскую этику в институте проходили? Что там написано большими буквами, а? «Все этично, что идет на пользу большевикам». А то, что большевикам на пользу не идет — преследуется по революционному закону. И остальной мир от них почти ничем не отличается, только маскируется лучше.

— Все-таки, какая связь с Ложей?

— Профессионалы — никакие не супермены, а обычные люди. Вы ведь не Джеймс Бонд?

— Да не похож.

— Вот-вот, вы также и не Гарри Поттер, чтобы фехтовать на волшебных палочках. Но профессионалы могут больше, чем простые люди. И их очень легко использовать в разных целях, не важно каких: добрых или злых. Их сила, направленная определенным образом, может изменить мир, но, как правило, эти люди не способны себя защитить. Ложа призвана их защитить.

— От кого?

— От мафии, от государств, разведок, сект, церкви…

— Все в одну кучу? А если я, скажем, захочу послужить своей стране?

— Пожалуйста, только последствия такого шага могут быть для вас непредсказуемыми.

— Почему?

— Если придете сами, то сто против одного, что вам не поверят и посадят в психушку. А если вас кто-нибудь вычислит, как я, например, то вы запросто можете исчезнуть.

— Хм…

— Все спецслужбы интересуются паранормальными явлениями, и эти отделы одни из самых засекреченных.

— Марио, вы действительно думаете, что я могу на что-то влиять?

— Я уверен в этом.

— Почему? Ведь могут же быть совпадения… В голове не укладывается.

— Влади, я проверял выходящих от вас покупателей — краска несет в себе заряд, это факт.

— Вы сами только что говорили совершенно другое про факты.

— Я вас проверял, есть способы.

— Какие, если не секрет?

— Я был, то есть, я и сейчас являюсь, довольно хорошим лозоходцем. В Ложе придумали мне специальную рамку, которая реагирует на паранормальные объекты, конечно, только в моих руках. Если кто-то другой возьмет ее в руки, то ничего не будет, из чистой предосторожности.

— И Ложу действительно не интересует, как именно я намерен использовать свои возможности?

— Действительно нет. Вам будет предоставлена любая помощь вне зависимости от того, убиваете ли вы людей или лечите. Забыли: ваш личный счет тринадцать — шесть.

Смотрю на Марио недоверчиво:

— И все свои заключения вы сделали на основе того, что… э… участники были мои клиенты?

— Рамка, Влади Ильич, рамка, как правило, не врет. И, поверьте моему слову, — ваш счет считается весьма и весьма положительным… На одного мерзавца у вас двое хороших людей. Бывает и наоборот, и еще намного хуже.

— И я могу решать, кто мерзавец?

— Можете, Влади. Почему бы и нет — вы не хуже других.

— То есть как?

— Да так. Мы все время встречаем людей и решаем для себя: мерзавец он или приличный человек. Только последствия вашего решения имеют несколько большее значение для означенной личности.

— И она-таки может умереть?

— Сколько вашей душе угодно!

— И вы можете объяснить, как это происходит?

— Я же говорил: никто не знает.

— Но у вас есть гипотеза?

— Эк вы загнули… Ну, есть, конечно. Я думаю, что все дело связано с вероятностью. Вы просто очень сильно повышаете вероятность какого-либо события. Выигрыша в лотерею, несчастного случая, других происшествий.

— Зачатия, например?

— С формальной точки зрения, это тоже лишь событие с определенной вероятностью. Улавливаете?

— В голове не укладывается. И еще вопрос: Ложа же может действовать в своих целях?

— Использовать вас?

— Да.

— Только если вы выразите желание.

— Но кто все-таки определяет добро или зло?

— А вы сами, Влади Ильич! Вы что, хотите, чтобы кто-то разделил для вас все человечество на светлых и темных, на правых и не правых, на своих и врагов, на добрых и злых? Нет, дорогой мой, вы сами будете это делать. Постоянно, каждый день. И вы будете помнить, что от вас может зависеть жизнь и смерть. И вы не будете знать, какая судьба настигнет вашего клиента. Вы можете изо всех сил притворяться, но искреннее подспудное ваше мнение вынесет приговор независимо от вашего сознания. Хотите вы этого или нет.

— А если не хочу?

— Очень просто: не продавайте краски.

— Но ведь должен же я как-то зарабатывать?

— Идите в сторожа.

— Был уже…

— Так не жалуйтесь.

Я замолкаю. Странный у нас какой-то разговор получается: с одной стороны, я не склонен верить ни одному его слову; с другой — сбить Марио с толку невозможно, у него на любое мое возражение готов ответ. И, должен сознаться, его доводы не лишены логики. Странной такой логики, но в какие-то моменты я ловлю себя на том, что он меня убеждает и я готов ему поверить.

— Марио, а почему я должен вам верить, что вы из какой-то там Ложи Профессионалов? Вы с тем же успехом можете быть из мафии или из спецслужб.

— Чуть-чуть подумайте, Влади. Если бы ваши подозрения имели под собой почву, то не сидели бы мы в ресторане и не беседовали, как два приятеля, а схватили бы вас на улице и притащили в какой-нибудь грязный подвал, где прежде всего избили до полусмерти.

— Зачем же бить, если я нужен живой.

— Я же сказал «до полусмерти». Это прием такой — сломать человека с самого начала. А задача Ложи, как раз наоборот, вам помочь.

— И какой у Ложи интерес мне помогать?

— А вот когда вы, Влади Ильич, с Ложей познакомитесь, если захотите, конечно, тогда вы и поймете.

И опять, несмотря на все сопротивление организма, накатывает какое-то странное ощущение, что Марио не шутит, что все его слова — правда. Верю ли я в раздвоение личности? Хороший вопрос. Скорее всего — не верю, но я физически чувствую это раздвоение.

— Я могу взять вашу папку и с ней ознакомиться?

— Да, конечно, пожалуйста! Только папка эта — ваша, а не моя. — Марио делает универсальный знак официанту, показывая, что он просит счет. — Обратите внимание, Влади Ильич, на совсем курьезные события: самолет падает на крышу дома, две машины сталкиваются посреди ночи на пустой дороге. Посмотрите на досуге.

— Вы дадите мне свой телефон? Я смогу с вами связаться?

— Извините, нет. В этом нет ничего личного, лишь правила конспирации.

— В шпионов играем?

— Поверьте, нет. Так будет лучше, прежде всего для вас. Я свяжусь с вами сам.

— Спасибо за обед… или ужин, — я замечаю, что на улице успело стемнеть.

— Представьте, Влади, — говорит он напоследок, — вы пришли на работу в плохом расположении духа: с похмелья, или с женой поругались, и подходит к вам клиент, до которого вам совсем нет дела, и раздражается, что вы не хотите уделить ему внимание. Запомните, вы с легкостью можете его убить.

2. Инна

Практикуемый у нас в трудовых коллективах «день сплочения» — странное мероприятие. Даже название на русский язык трудно перевести: то ли смычка, то ли случка. В конце концов, вспомнив, что пролетарии всех стран должны объединяться, приходим к выводу, что это переводится как «междусобойчик». Заключается он в том, что с утра нас забирает автобус и, вместе со всеми работниками лабораторий, везет на гору Кармель, где нас ждет гид, чтобы повести гулять на маршрут среди низкорослых средиземноморских дубов. Дубы здесь мелковаты и совсем не под стать русским раскидистым великанам, вошедшим в мировую классику с легкой руки Льва Николаевича, и попавшим с чьей-то нелегкой руки в школьный курс литературы, где про них заучивают наизусть. Коллективная память принимается громко цитировать вслух зазубренные навечно отрывки. Кажется, нам придется карабкаться вверх. Меня такая перспектива не особенно пугает, а вот подруги мои заметно приуныли. Но на вершину горы, ко всеобщей радости, нас везут на джипах. Гид рассказывает о местной фауне и флоре, сыпет названиями цветов и деревьев, которые в памяти не удерживаются.

Вниз мы должны спускаться на своих двоих, и это самая приятная часть нашей программы. Погода прекрасная — не жарко и не холодно, ноябрь уж на дворе. Первые ливни уже смочили бренную землю, и она подарила молодую травку и желтые цветочки после нескончаемой засухи лета. Идем себе среди увешанных желудями дубов вниз с горы и хвалим мудрость организаторов. Но недолго душа пела — на очередной поляне нас подстерегает массовик-затейник. По-над лесом разносится гортанный резкий крик, который один из наших сотрудников метко обозвал: «голос-отрыжка средиземноморья» (что на иврите звучит гораздо короче и сочнее, чем на русском). Программа начинается с дежурных шуток и плавно переходит к загадкам. После них наступает момент, когда четверку пожилых женщин привязывают за ноги к двум доскам и заставляют бежать наперегонки. Бежать такая тяни-толкайка никак не способна, спасибо, что не падает, она даже не может одновременно поднять стреноженное четвероножие. С завистью наблюдаем, как молодые лаборанты-аналитики, вышибая досками пыль из земли ханаанской, пересекают финишную черту. С облегчением освобождаемся от пут, но далее нас подстерегают яйца. Да-да, обыкновенные куриные яйца в картонных сотах. Нас делят на пары, выстраивают в длинную цепочку друг против друга и дают в руки яйцо. В России такой затейки быть не могло по причине дефицита яиц. А в Ханаане яиц, как видно, куры не клюют, поэтому ими можно перекидываться. Выигрывает тот, кто последний яйцо не разбил. Какое счастье, что пары мне не достается. Вспоминаю, что в рюкзачке у меня засунутая Владиком дигиталка.

Когда остается неразбитым лишь последнее победное яйцо, появляются знакомые джипы и везут нас на базу. С надеждой смотрим в сторону ресторана, но, как выясняется, на трапезу мы еще не наработали. Нас ожидает еще одно страшное испытание — прогулка верхом. Очередной инструктаж не слишком долог: лошадь сама знает, куда идти, поэтому расслабьтесь и получайте удовольствие. Про удовольствие — сомнительно, потому что минут через десять начинаю понимать, что отобью себе о седло копчик. Утешаюсь знаменитым анекдотом про армянское радио и горжетку. Пытаюсь строить из себя джигита и ловить в объектив перекошенные от страха физиономии своих сотрудниц.

Ресторан, однако же, вполне приличный. Всем коллективом радуемся, что и на этот раз остались живы, и набрасываемся на жареное на углях мясо. Мужикам — пива вволю, а для утонченных женских натур после третьего четверга ноября подается «Божоле», взращенное на холмах Голан.

В обратный путь отправляемся в темноте. Я жалею, что мероприятие без супругов — Владику бы понравились лошади и мясо. В автобусе удается-таки подремать минут сорок. Когда я подхожу к дому, то замечаю, что в окнах света нет. Сразу начинаю соображать, куда мог подеваться мой благоверный. Открываю дверь и зажигаю свет в корридоре.

— Вован, что стряслось?

Я помню этот взгляд, направленный непонятно куда. Года три назад, когда он еще в охране стоял, попер ко входу в Хоум Центер какой-то подозрительный тип — похожий на араба дурак с рюкзаком. Тогда еще чуть ли не каждый день информация проходила о террористах. Ну мальчики и вскинулись: в воздух выстрелили, на асфальт уложили и держали на мушке минут пятнадцать, пока полиция не приехала. Оказалось — ложная тревога, а они с Борькой напились вечером в зюзю. Я потом Владика спросила: «Нажал бы на курок? Если бы пришлось по-настоящему?»

Не ответил. Он так страшно переживал, когда приключилась история со школьным охранником, выстрелившим в техника по кондиционерам. Говорит: «Они его предали; общество не может существовать, если своих предает.»

Я его в шутку Вованом стала дразнить, когда пистолет в доме появился. Он имя «Владимир» никогда не любил, и на «Володю» злился, всегда представлялся как «Владик». А я его в «Ладика» переделала, ему это очень понравилось, а потом вообще «Ладкой» стал. Ну а как пушку заимел — так «Вован».

Как была, в ветровке и грязных кроссовках топаю через ковер и плюхаюсь на диван напротив:

— Ладка, ты что? Что случилось? — включаю торшер.

Вижу, что глаза отзываются на свет — уже хорошо. Бросаю рюкзак на ковре и иду стягивать с себя пыльную одежду, жму по дороге на красную кнопку бойлера. Запахиваю махровый халатик и снова сажусь напротив. На тело под халатом — реагирует, значит, жить будет.

— Ты в чертовщину веришь? — это он меня спрашивает.

— Как врач, — говорю, — нет. Ну а как мать и как женщина… попробуй убедить.

— Если смогу.

— На Патриарших прогуливались? С Берлиозом?

— Почти.

— Ну и выпили, небось, слегка… Гнедая цела?

— Цела, жива-невредима, в стойле стоит.

Стойло — это узенькое пространство под домом между столбами. У меня всегда замирает сердце, когда Владик заруливает туда задом.

— Где гуляли-то?

— В «Жако». А вы?

— В «Cat Ballou», это рядом с Бейт Ореном, на Кармеле. Мясо даже очень приличное, только вот попа от лошади болит.

— Тебя что, к лошади подпустили?

— Представь себе, моей лошади по сравнению с другими очень даже повезло — по-моему, она меня даже не почувствовала. Скачай фотографии — увидишь достижения конного спорта.

— И все ваши тоже?

— А как же. Обязательная программа. Только по беременности и можно увильнуть, но нам-то уже поздно, никто не поверит.

— Бедные лошади!

Женщина я довольно миниатюрная, поэтому, в отличие от других наших дам, смотрелась на коне почти как жокей.

— Пойду грязь смою, а ты, если хочешь, коньячку тут накрой, лимончика нарежь.

Отлегло немного, а то в первый момент испугалась. Когда у мужика глаза внутрь себя смотрят — хорошего не жди. Выхожу после душа с полотенцем на голове и чую, что к коньячку он и без меня приложиться успел, но лимон порезан тоненько, как я люблю. Беру пузатый бокал, бросаю лимон, цапаю шоколадку (слива в мадере) и, как кошка, забиваюсь в свой диванный уголок да под плед.

Рассказывает Ладка довольно складно, только все время ерничает. Видно, что ему как-то неловко за всю эту историю. С одной стороны, чушь, конечно, полная, а с другой, во мне просыпается экспериментатор-клиницист. Сразу же начинаю соображать, какой бы такой экспериментик поставить, чтобы проверить. Да и сам он, кажется, тоже о чем-то похожем думает. Мы ведь с ним кандидатские одновременно писали. И познакомились мы на мышиной почве — он к нам в институт дохлых мышей с Белого моря мешками таскал, просил определить, от чего подохли: то ли замерзли, то ли их давлением разорвало, то ли кессонка. Он тогда спасательное устройство разрабатывал для подводных лодок и на мышах испытывал. Так я и защитилась на тему: «Исследование кессонной болезни у мышей».

— Это что за болезнь? — меня спрашивают.

— ДКБ, — отвечаю, — декомпрессионная болезнь. Она от быстрого всплытия происходит.

— А-а, так это мыши, которые с тонущих кораблей?

— С подводных лодок, — отвечаю.

Только не верит никто.

Владик вообще-то уезжать не хотел, в отличие от детей, говорил: «Кто меня выпустит с моей секретностью?» История с «Курском» его доконала, никак не мог примириться, что весь экипаж погиб, все сто восемнадцать человек. До сих пор, двенадцатого августа — не подходи.

Они в своем КБ на голом энтузиазме тему толкали, костюмы разрабатывали, типа акваланга, оборудование всякое, чтобы из лодки выходить. Придумали людей через торпедный аппарат выталкивать. Только с обычным аквалангом через эту трубу не протиснуться. Так они сделали специальные баллоны маленькие, на тысячи атмосфер, Ладка какой-то гениальный клапан изобрел, для костюма. Убивает ведь не высокое давление — убивает кессонка при быстром подъеме. Вся проблема в скорости подъема и азоте. «Курск» на небольшой глубине затонул, всего-то сто восемь метров. Ладка говорит, что со ста метров людей вытащить — тьфу, ни один погибнуть не должен. Он где-то вычитал, что «Курск» был напичкан ИСС, то есть индивидуальными средствами спасения. НАПИЧКАН. Говорили, что спасатели некоторое время слышали стук изнутри. А что стучать, если они вполне могли САМИ ВЫЙТИ!? Ладка просто выл и на стены кидался.

Говорит: «Двадцать лет жизни угробил, чтобы хоть одного спасти! И что, какая-то гнида выход запретила? Или все ИСС на базе оставили?»

Не хочу, говорит, мышиным спасателем быть. В двухтысячном году после двенадцатого августа вся их группа распалась.

Представляете, какое счастье может принести живая мышь с тонущего корабля? Ребята собирались не на дни рождения, а мышей праздновать: на юбилейную стометровую мышь они все перепились от радости, а стопятидесятиметровая мышь аккурат перед путчем девяносто первого выжила. Мы девятнадцатого августа вместе с мышью в клетке закатились в ресторан, уже не помню куда. Клетку на середину стола, и все тосты — за мышь. И за Ладку кто-то отдельный тост предложил, за голову его светлую, мышь мышью, а не надо забывать, кто мышиный спасатель. Так и стали его называть: «мышиный спасатель». Нам с тех пор все стали дарить фигурки мышей, картинки разные, забавные фотографии. Жаль, что не смогли все увезти.

Официанты прибежали и кричат:

— Комендантский час объявили — освободите помещение!

Ладка хорошо уже выпил, встал, обнял метрдотеля за плечи и тихо так ему сказал:

— Мы, уважаемый, сейчас все встанем и уйдем, но только при одном условии… Согласен выполнить?

Все притихли, смотрят на него, ждут, чего отчебучит. Весь персонал уже по домам разбежался, почти никого не осталось.

— Согласен, — говорит, — на каком условии?

— А таком, что ты, лично, эту мышь съешь! Можешь в кляре — я не садист какой-то.

Мы из-за его допуска и уезжали не как все, а по старинке: через Венгрию и Австрию, и квартиру бросили. Правда, в две тысячи первом за нее много не получили бы.

Говорит: «Поехали отсюда, видеть их не могу. Когда страна предает своих детей — это страшно».

Я в Израиле очень быстро работу нашла: сначала даже не поняла, что выиграла по автобусному билету. Искали специалиста мышей резать и морских свинок — так это ж я. Это уже потом на дверь табличку прибили: «Др. Шпильман». А Владик попытался к военным морякам сунуться — так от ворот поворот. Они его, что ли, за шпиона приняли. Он пытался им втолковать, что занимался спасением утопающих подлодок, да куда там — и слушать ничего не захотели.

Его злости на русских хватило примерно на год, а потом он как-то потух. Говорит: «Везде одно и то же. Не представлял, что евреи — такие же козлы». Он всегда был уверен, что везде что-нибудь да найдет, чтобы семью кормить, а тут я оказалась главным кормильцем. Говорит: «Куда годится у жены на шее сидеть». Так и пошел в охранники. Я была очень против, считала, что уж лучше дома сидеть. Да где там, если решил, то не сдвинешь. С машиной, правда, он со мной согласился, что не потянем. В Москве как-то обходились без машины, он и права-то получил перед самым отъездом. Он всю жизнь на военку работал, а оружия не любил. Когда его взяли в Хоум Центер, то больше всего радовался, что от пистолета избавился.

А так, положа руку на сердце, не знаю, много ли он выиграл. Как начнет про сотрудников своих новых рассказывать, особенно про начальника — туши свет. Игру себе выдумал, как ребенок — в цвета, наверное, чтобы не свихнуться. У него память прекрасная: он как принимается все эти названия забавные выдавать, так остановиться не может. Последний раз, когда на экскурсии были, даже теток моих завел:

— Это дерево, — говорит, — типичный Spring Vigor.[30] Ух, ты, да это ж классический Green Willow.[31] А сосна-то какая! Прямо-таки Kiwi Squeeze,[32] а сухая трава вокруг — Downy Fluff.[33]

Иногда он одежду начинает классифицировать. Как на кого пристально поглядит, мне сразу неловко становится, думаю, сейчас выдаст что-нибудь этакое, типа: «Посмотри, как ей идет Melted Butter![34]» Я пытаюсь сдержаться, чтобы очень громко не засмеяться: рожа-то — вылитый кусок масла, точнее не скажешь.

А нашу лабораторию он вообще окрестил: «свиноморский курорт».

— Так где же папка? — спрашиваю.

— В машине оставил, я сейчас сбегаю.

— Марш в душ!! — командую. — Завтра суббота, не удерет твоя папка.

Мне жутко хочется секса, этот рассказ его так меня возбудил, как раньше, в молодости. Я люблю его руки, когда он меня гладит. Вообще-то я не люблю прикосновений, но Ладка едва касается меня подушечками пальцев, и я просто уплываю, мне даже не надо все остальное. А сейчас, несмотря на свою больную от катания на лошади попу, я хочу почувствовать его внутри. Мне хочется оседлать его сверху, чтобы он сжал меня, чтобы его самого сжать ногами, как коняку эту.

Субботним утром просыпаюсь рано, потому что попа болит еще сильнее, чем вчера. После лошади надо было переждать дня три, а не бросаться на мужа. Или… горжетку подложить. Он-то еще небось спать будет заполдень. Я накидываю ветровку на махровый халатик и бегу вниз к стойлу, чтобы взять из машины знаменитую «папку».

Ставлю вариться кофе и по-быстрому сооружаю себе сепаратный завтрак — яичницу в пите. Тру пармезан, мелко режу помидор и кинзу — субботний деликатес получается. Так, с питой в одной руке, кофе в другой и с папкой под мышкой иду на диван «изучать материал».

Первая вырезка — из нашей местной газеты: «Любовь лечит от рака». Бабушка рассказывает корреспонденту свою историю, как приехали в Израиль в пятидесятые годы. Длинно, со многими подробностями, рассказывает обо всей огромной семье, разлетевшейся по миру, что дети и внуки ее зовут переехать во Францию, но она не хочет, привыкла к городу N. Она никогда не ходила по врачам, а когда почувствовала себя совсем плохо, то диагностировали рак толстого кишечника в запущенной стадии, случай, по всеобщему мнению, неизлечимый. Ей дали прогноз на три-четыре месяца. Внуки сделали все, чтобы скрасить старушке последние дни — окружили ее вниманием и заботой, покрасили комнаты в розовый цвет, навещали почти каждый день. Через год старушка все еще жива, более того, СТ показывает, что от рака не осталось и следа. Она расписывает, какие замечательные у нее внуки, и что она переписала на них свой домик. Внуки на фотографии прасноглазые, смотрятся не хуже вампиров, видно, снимали со вспышкой и не сделали никакой коррекции. Репортеру они клянутся в вечной любви к бабуле. Орли, так зовут внучку, хвастается, что когда покупали краску для дома, то выбрали «Grandma's», чтобы бабушке было приятно.

Что ж, отмечаю, довольно логично, любовь лечит. Перебираю пластиковые конверты и вынимаю последний, я вообще-то люблю начинать с конца.

История все из той же местной прессы. В четверг после полудня на популярную радиостанцию приглашают знаменитостей. Поскольку популярность не всемирная и даже не общеизраильская, то и знаменитости исключительно местного пошиба: шеф-повар отвратительного, но отчаянно дорогого ресторана; начинающая певица, которую нельзя и на выстрел подпускать к микрофону; модный диск-жокей, славный дискотекой, где постоянная поножовщина. Среди гостей попадается женщина-медиум, которая берется по телефону в прямой трансляции давать судьбоносные советы наивным радиослушателям. (Я вспоминаю сладенький голос радиостанции «Маяк»: устраивайся поудобнее, дружок… я рассказу сказку.) Звонит одинокая женщина сорока девяти лет и жалуется, что она всеми силами пытается найти спутника жизни, но не может. Медиум с первых же секунд прерывает ее и говорит:

— Я вижу основную проблему в том, что ты себя не любишь. Это верно?

— А что ты имеешь в виду?

— Надо больше себя любить. Ты не вкладываешь в себя, и поэтому у тебя проблемы.

— И что же я должна делать?

— Вкладывать! Ты закрепощена? Тебе трудно осознать себя, ты не можешь на себя потратиться, ты экономишь на себе, на своих удовольствиях, на развлечениях, на всем, что касается тебя. Раскрепостись, и у тебя должен кто-то появиться. Ты меня поняла?

— Не совсем.

— Вложи в себя — пойди и сделай массаж, пилинг лица, новую прическу. Купи новую одежду, постарайся выбрать не то, к чему ты привыкла, а что-то другое. Сделай в квартире ремонт, наконец, перекрась комнаты в другой цвет, измени свою жизнь.

Первым делом тетка бросается делать ремонт и нанимает специалиста по интерьерам. И надо же, не успела просохнуть краска, как модный архитектор, помешанный на экстравагантных интерьерах, сообщает корреспондентке местной газеты, что тоже нашел свое счастье.

Следующая статья в центральной газете — о дорожных происшествиях. Она начинается с серии снимков, сделанных посреди зимы камерой наблюдения на Аялоне — автостраде, пересекающей Тель-Авив. Без видимых причин едущую в левом ряду машину заносит, ее несет вправо, она пересекает все четыре полосы и на полном ходу врезается в опору моста. Очевидцы происшествия находятся в шоке. Авария происходит как бы на пустом месте. Корреспондент долго рассказывает о судьбе молодой женщины, недавно окончившей Технион. Я с удивлением выясняю, что она работала химиком в моей же фирме, только в соседнем городе. Я даже вспоминаю, что висел некролог на проходной. Читаю обычную историю израильской девчонки: школа, армия, путешествия по Южной Америке, Технион. Вспоминается незабвенное: «Спа-артсменка! Ка-амсомолка! Кра-асавица!» Бесконечные интервью со школьными друзьями, с товарищами по армии. Ее официальный друг чувствует себя героем из-за внимания прессы. Небольшая врезка с комментариями из полиции: в крови погибшей обнаружена изрядная концентрация наркотика. Родные и близкие, друзья и знакомые, сотрудники — все как один отрицают результаты анализа. Корреспондент не дает никаких дополнительных комментариев.

Доедаю питу с яйцом и допиваю кофе. Кладу папку на столик и иду глянуть, как там мужик. Спит себе спокойно: рассказал небылицу, потрахался сладко, а теперь жена расхлебывай. Возвращаюсь обратно и принимаюсь за следующий конвертик.

Статья называется «Глаза на четверых». Женщина из мошава, которую зовут Дина, слепа от рождения. С год назад она услышала по радио выступление представителя собачьего питомника для слепых, что требуется временное пристанище для щенков, будущих поводырей. Примерно в то же время друг ее семьи в результате болезни ослеп, и стал нуждаться в помощи собаки. Это побудило Дину начать выращивать щенков для питомника. Она отремонтировала дом и взяла нескольких щенков лабрадора, а когда прошел год, за одним из щенков приехал тот самый друг ее семьи. Между ними проскочила искра, и с тех пор они не расстаются, даже решили пожениться и вместе выращивать собак-поводырей. Они взяли еще щенков, в том числе и тех, кого отказались содержать другие семьи. Одного из щенков назвали «Динка» по имени знаменитой собаки из фильма — Дина улыбается, ей нравится говорить о таком совпадении имен. Она говорит, что Динка — очень покладистая собака и с ней легко управляться.

Из всех питомцев Динка больше всего привязана к Дине. Несмотря на юный возраст, Динка уже умеет сопровождать слепых, но Дина не может без содрогания думать о том моменте, когда придется с ней расстаться.

— Ведь это часть твоей души, — говорит Дина со слезами на глазах, — наверняка, потом возьмем еще щенков. Когда «видишь» результат своих усилий, то это лучшая награда в жизни. Я согласна забрать Динку обратно, когда лет через десять она не сможет больше работать и «выйдет на пенсию». Динка притягивает людей, — говорит Дина, — куда бы мы ни пошли, ее встречают словами «хорошая собака». Часто спрашивают: «Как можно через год передать собаку чужому человеку?» «Тяжело, — говорит, — но другие люди тоже нуждаются в помощи. Я больше не одинока в жизни, как они. У меня есть мой Арье.»

У-у-ф-ф!

История-то «о людях хороших», и собак я люблю, только до чего же суконно написана. Чуть не померла со скуки. Следующая заметочка обещает быть поинтереснее. Называется она «Близнецы в мошаве[35]». Но не подумайте, речь не идет о каких-нибудь заурядных братьях-близнецах. Судя по фотографии, на которой самолет оседлал дом, корреспондент замахнулся на эпохальное сравнение падения маленькой «Сесны» на деревенский домик с терактом века в Нью-Йорке.

И действительно, случится же такое! Братья-близнецы по фамилии Давиди расстались лет тридцать тому назад. Обычное дело, наследство не поделили, вот и расстались. Старший на пару минут Давид Давиди получил дом в мошаве и остался сторожить отцовское гнездо. А его младший брат Дани Давиди посчитал себя ущемленным и переселился (угадайте с трех раз, куда) в наш маленький город N. Здесь Дани Давиди развернул бурную деятельность в плане обеспечения населения фалафелем.[36] Такую бешено прибыльную, что не только попал в сферу крышевания местных криминальных структур, но и в круг интересов народных избранников, неизменно перед выборами затевающих «хождение в народ». Хождение же в народ в городе N заключается в посещении заведения «Фалафель Дани», потому что какой-то очередной аналитик общественного мнения определил, что кушатели фалафеля у Дани с абсолютной точностью предсказывали результаты выборов с одна тысяча девятьсот какого-то года. Засмеялись? Или западло вам кушать фалафель? Да только Дани Давиди входит сегодня в число самых богатых жителей Израиля и владеет огромными массивами недвижимости на N-щине, да и Манхеттене тоже. Он помирился с братом-мошавником и жертвует миллионы в пользу бедных. «Фалафель Дани» даже готов бесплатно дать питу с фалафелем каждому, кто только ее попросит.

Ладка рассказывал, что Дани Давиди собственной персоной сентиментально посетил их филиал, когда открывался рядом очередной фалафельный киоск его имени. Непонятно, зачем это ему понадобилось, наверное, покрасоваться хотел, только он еще зашел в Хоум Центер. Приперся к Владику в отдел и стал ему голову морочить: подбирать цвет для «Сесны». Ладка тогда очень гордился, что вся свита выбор одобрила (еще бы она не одобрила), а я и сейчас название помню: Kind Sky.[37]

Как-то в пятницу утром Дани Давиди взлетел с аэродрома в Герцлии и взял курс на родной мошав. Через несколько минут у его «Сесны» отказал двигатель. Дани тянул, сколько можно, чтобы приземлиться в поле, но высоты не хватило, и он врезался в черепичную крышу… отчего дома. Сам он получил всего несколько синяков, но снес у дома печную трубу, упавшую на его брата.

Израильская пресса милостива к Дани Давиди. Трудно сказать, почему. Его прошлое — туманно, его настоящее — ослепительно. Скорее всего, причина проста: Давиди свой в доску, не кончавший университетов парнишка, начавший с фалафеля, продолживший строительством домов в мелком израильском городе N, добравшийся в итоге до высот Манхеттена. Дани жертвует огромные суммы в Израиле и держится в стороне от политики. Ему сходит с рук даже странный трагический случай — смерть брата. Экспертиза признает техническую неполадку, и уголовное дело закрывается за отсутствием состава преступления.

Классно!! Я всегда говорила, что газеты нужно использовать в качестве слабительного (пардон, усраться можно).

Но кажется, что сегодня мне придется как следует накушаться гороху, потому что натыкаюсь на очередную святочную историю. Называется она «Выставка из прошлого». Опять эти окрестные мошавы с их примерно-положительными жителями. Ну почему мошавник не может быть сволочью? Где воры и проститутки из киббуцев и мошавов, о которых мечтал Бен Гурион?

Так вот, «Выставка из прошлого» — это собрание старого хлама, который десятки лет выкидывали на свалки, разбирая завалы в доме. А нынче этот хлам вошел в моду и стал стоить огромных денег. История, однако, вновь про загадочную и таинственную встречу двух сердец — Мали и Гиди. Мали начинает организовывать выставку инструментов и домашней утвари полувековой давности. «Естественно» выставка приурочена к шестидесятилетию основания нашей страны и несет… (заполните сами, блин, какое значение в воспитании молодежи она несет). Выставляются старые алюминиевые тазы и баки для белья, бидоны и бутылки для молока, стиральные доски и подносы, весы со стрелками и гирями из продмага, даже нашли древние счеты. Колеса от телеги и швейная машинка «Зингер» — обязательно, бороны и плуги — опционально.

Гиди был знаком с Мали примерно с основания мошава, с тех самых укромных и былинных времен, но как-то не обращал на нее внимания. Теперь же они оба вдовцы, и Гиди взялся помогать Мали с выставкой. Клик-клак, динг-дринг — Гиди заявляет, что не может жить без Мали, что она — женщина его мечты, и ее (хотела сказать: старые штаны) выставка открыла ему глаза, которые были закрыты до сих пор. С особой гордостью организаторы рассказывают о воссозданном процессе приготовления меда с начала и до самого конца. Тут я натыкаюсь на какую-то странную фразу. Прочитываю ее несколько раз, но смысл предложения ускользает совершенно: «Место сие включает рабочую ячейку, сопровождаемую реальным опытом открывающегося познания значения и функций пчел».

У-у-у! И за что такое наказание?

Интересно, думаю: как вся эта, с позволения сказать, фигня, связана с Владиком? Будить его неохота — жалко будить, но любопытство мое уже перешло в раздражение. Проснется — придется допрашивать с пристрастием. Ищу по конвертам что-нибудь из центральной прессы, а то местная уже сильно надоела.

Нахожу, наконец. Тихая субботняя ночь в городе с гордым названием… N, конечно. По двум центральным улицам несутся машины. Светофор уже давно спит — перешел в режим мигающего желтого. Машины сталкиваются, не тормозя, под прямым углом на скорости километров сто каждая, и дальше образуется горящая куча-мала, из припаркованных у тротуара непричастных транспортных средствах. Вся доблестная пожарная команда города N в количестве двух разукомплектованных единиц срывается, как на пожар. Полиция, локализованная в соседнем райцентре, как всегда, запаздывает. Добрая половина жителей города N высыпает на освещенные сполохами улицы. Сцена напоминает падение «Катюши» времен недавней войны.

Картину происшествия восстановить невозможно, так как оплавился даже асфальт. У каждого из водителей было по нескольку серьезных нарушений, и штрафных очков многовато даже по разгильдяйским израильским понятиям. Полиция готова обвинить возвращавшегося после ночного дежурства врача, не уступившего дорогу помехе справа. Корреспондент и общественное мнение настроены против школьного охранника, посетителя ночной вечеринки, остальные участники которой отрицают само существование алкоголя. Мое исследовательский пыл на этом остывает окончательно, и я швыряю папку на журнальный столик.

В салон вплывает заспанное и всклокоченное чудище и, моргая на яркое осеннее солнце, справляется о завтраке.

— Получишь, — говорю, — завтрак, только опознай сперва этих типов. — Беру со столика статью про ночную аварию.

— Sleepy Pink[38] и Berry Wine.[39]

— Кто из них кто? — спрашиваю.

Выяснятся, что с работы в больнице возвращался Sleepy Pink, а с вечеринки Berry Wine. Здорово, думаю, получается, как нарочно кто-то позабавился. Следующая мысль, что позабавился-то ни кто иной, как драгоценный мой. Иду жарить еще одну яичницу с помидором и пармезаном.

— Чем тебе не угодили эти двое?

— Да ничем, — говорит.

— А все-таки? Тебе Марио этот про них ничего не говорил?

— Да нет, вроде. А откуда статья?

— Из папки, вестимо.

— Да ну, — оживляется, — и что там с ними приключилось?

— Так, мелкая авария, столкнулись посреди ночи на пустой дороге и соорудили маленький костер из десятка машин.

— Э? Правда? Но ведь живы остались?

— Не-а! — говорю мстительно и разворачиваюсь от плиты. — Сгорели. Так что там у тебя за зуб на них вырос?

— Какой еще зуб, — трет лицо руками, — просто жлобье! Эй? А ты серьезно? Дай газету!

Этим всегда и кончается: сидит мужик за столом, не замечает, чего ест, в газету уставившись. Сижу напротив, пью кофе, наблюдаю. Вилка-то на полпути ко рту останавливается, потом взгляд поднимается от газеты и в меня упирается.

— А это точно из папки, ты не перепутала?

— Да откуда ей еще взяться?

Молчит, смотрит в тарелку, доедает остатки помидора в яйце, подбирает пармезан хлебом. Встает, не говорит ничего, подходит и прижимает мою голову к животу двумя руками.

— И что делать будем? — спрашивает.

Высвобождаю голову, чтобы ей помотать, мол, не знаю. Фыркаю ему носом в живот:

— Выкладывай начистоту! Что было-то?

Берет мою голову в руки и серьезно так говорит:

— Глядя на этих двоих, понимаешь, что такое человеческий мусор.

— А ты, значит, этот мусор сжег? — Помимо воли вырвалось, типун на язык, ну ей-Богу, а Владик отпустил голову и отвернулся.

— Выходит, — говорит тихо. — Только не нарочно.

— Верю, что не нарочно.

— Понимаешь, — вздыхает, — люди заходят разные, хорошие, плохие, застенчивые, наглые… А бывает отребье… Такой, знаешь, волчара с пустыми глазами… Обслуживай его.

— Оба два?

— Ну, да, — кивает. — А ты, что, всю папку успела посмотреть?

— На середине сломалась. Как начнешь читать местную прессу, так живот прихватывает, в больших дозах — опасно для здоровья.

— Ну и?.. Чего там?

— Пятеро погибших от несчастных случаев и семь слюнявых историй как раз для сюжета мыльных опер. Тошнит уже, оставшееся сам читай.

— Придется, наверное.

— Ладно, — говорю, — мы с тобой два доктора философии — так давай пофилософствуем: или это полная лажа, и над тобой кто-то хорошо подшутил, или это правда, и ты… — я замолкаю, потому что язык не поворачивается продолжить фразу.

— Ты это к чему?

— Диалектику в институте сдавал, научный подход проходил?

— Ну?

— Давай применять на практике. Сейчас я тебе покажу фотографии клиентов, а ты мне ответишь, что ты им продал. Мы составляем таблицу, в которой пытаемся, с одной стороны, выявить соответствие между названием краски и тем, что с этим клиентом произошло…

— А с другой?

— А с другой, ты колешься и рассказываешь все, что ты думал о своем покупателе, когда продавал ему краску.

— А если это неприлично?

— Стерплю как-нибудь — терплю ведь тебя, охальника, уже столько лет.

— Тогда давай с негатива начнем. Марио сказал, что счет тринадцать — шесть, а пять ты уже обнаружила.

— Про троих я знаю: Alpine Echo попал в лавину, Sleepy Pink, скорее всего, уснул за рулем, а Berry Wine был слишком пьян, чтобы осторожничать, и попал под Sleepy Pink. Так?

— Да вроде…

— Авария на Аялоне — кто эта девица?

— Lady Di.[40]

— Шикарно! А что она тебе такого сделала?

— Ничего.

— Не ври.

— Не мне.

— Колись давай!

— Сестренку ударила.

— Так, и за это…

— Выходит, что так.

— Погоди, — говорю, — дай-ка я вырезки надпишу.

Вытаскиваю из конверта статью про Давиди.

— Про Дани Давиди я запомнила: Kind Sky, может, поэтому он и выжил, а вот братец его чем тебе насолил?

— Ничем.

— Вован, ты опять за свое?

— Я еще когда в охране стоял видел, как он с женой повздорил; так он захлопнул дверцу перед ее носом и уехал, оставил на стоянке. Она просто остолбенела, даже не сразу сообразила такси вызвать.

— Да-а, нехорошо женщину обижать — за это можно печной трубой по башке заработать, с летальным исходом.

— Ты это серьезно?

— Выдумала, конечно.

— Дай поглядеть.

— Чем кодировал братца-то?

— Crushed Rock.[41]

— Ага…

Корябаю быстренько Crushed Rock на полях газеты и принимаюсь разыскивать шестую жертву. Землетрясение в Перу — в числе погибших турист из Израиля. Далеко же он его послал, если в Перу.

— Узнаешь? — спрашиваю.

— У-гм.

— Так да или нет?

— Да. Turned Earth.[42] С криминалом все?

— Похоже, что все. А за что в землю-то закопал?

— Наглец он.

— Значит, за наглость?

— Ну да.

— Вовочка! — выдыхаю шумно (Вовочка — это последняя степень устрашения).

— Его Марципан прислал, просил максимальную скидку дать — ну я и дал. Так этот тип еще требовать стал, скандалил, все ему мало было. Даже самого Марципана пришлось на помощь звать, чтобы утихомирить.

— Ну-ну, наглецов надо учить. В Перу их.

Не то, чтобы у меня наполеоновские планы в смысле субботней готовки — просто захотелось после казенной столовки и сухомятки ароматного домашнего бульончика. А потом из замученной в бульоне куры я намереваюсь соорудить сациви. По всем правилам: с орехами, кинзой, хмели-сунели… Удаляясь на время приготовления бульона на кухню, я задаю Ладке урок: составить табличку с его криминальными достижениями. Пока кура закипает на плите, заглядываю через плечо на экран.

Выглядит это так:

Alpine Echo

Попал в снежную лавину в Альпах

Клептоман из богатой семьи ворует по мелочи

Lady Di

Погибла в автокатастрофе в Тель Авиве, врезалась в опору моста

Побила сестру

Crushed Rock

Самолет врезается в дом, и на голову падает каминная труба

Нагло оставил жену на стоянке одну

Turned Earth

Погиб во время землетрясения в Перу

Скандалил на пустом месте и требовал скидку

Sleepy Pink

Заснул за рулем и погиб в аварии

Жлоб, каких мало

Berry Wine

Напился на вечеринке и погиб в аварии

Жлоб, каких мало

Табличка небольшая, но показательная.

Ладка сидит и читает вслух о землятресении в Перу:

«Около ста двадцати израильтян, путешествующих по Перу, пока не установили связь с близкими после разрушительного землетрясения в этой южноамериканской стране. Как рассказал раввин Шнеур Залман Блюменфельд из общины хабадников в Перу, те израильтяне, которые находились в Лиме и в Куско, не пострадали. Беспокоит лишь состояние тех, кто во время землетрясения оказался в его эпицентре, в провинции Ика — в 160–180 км южнее столицы Лимы. К слову, в эпицентре сила землетрясения составляла 7,9 балла по шкале Рихтера. Раввин Блюменфельд отметил, что в наиболее пострадавших от удара стихии областях прервалась подача электричества, воды, нарушилась работа телефонных сетей. Возможно, именно по этой причине израильтяне, путешествующие по тем районам, пока не сумели выйти на связь с родственниками. По словам Блюменфельда, члены общины вместе с сотрудниками посольства Израиля в Лиме пытаются составить полный список находящихся в Перу соотечественников. По данным экстренных служб Перу, на данный момент известно о 400 погибших и о 1050 получивших ранения разной степени тяжести.

К сожалению мы можем констатировать факт, что погиб один наш соотечественник.»

— Давай, — говорю, — другую табличку составлять, положительную. Я знаю семь случаев:

Grandma's

Старушка излечилась от рака

Cupid Green[43]

Одинокая женщина находит мужчину своей мечты

Golden Rain

Пенсионер три раза выигрывает в лотерею первый приз

Infant Smile

Женщина сумела забеременеть, несмотря на приговор врачей

Engaging[44]

Слепая женщина находит спутника и призвание в жизни

Kind Sky

Народный миллионер выживает в авиакатастрофе

Intimate Evening[45]

Одинокая пенсионерка из мошава находит друга

Чищу коренья для бульона и размышляю. Готовка меня в последнее время как-то успокаивает. Наверное, это потому что я не переутруждаю себя на этой ниве. На работе меня кормят, а в последнее время можно обед с собой на вынос брать. Платишь червонец — и наполняешь чем угодно алюминиевый подносик, как в самолете: гарниры, салаты, шницели. Я наладилась Ладке каждый день подносики носить — на завтра. Все его сотрудники завидуют. А вечером все-таки хочется домашнего. Я в столовой в сторону вареной курицы и смотреть не могу, а дома, пока последний позвонок не обглодаю, не успокоюсь.

По профессии я — врач, так получилось. Хотела поступить на биофак ЛГУ, да носом не вышла. Пойду, думаю, в медицинский на годик, а потом — опять на биофак, но так в медицинском и осталась. После окончания меня пристроили в Академический институт мышей резать. Бросаю лук, морковку, сельдерей, корень петрушки и зубчики чеснока в кастрюлю, а мысли крутятся вокруг этих проклятых красок. Чуть не забываю про имбирь, зерна кинзы и стебли укропа. Черный перец еще, английского горошину, и через часок бульон готов. В Израиле диплом кандидата, пардон, доктора наук признали без всякой проверки, а диплом врача — замучаешься экзамены сдавать. Ну да ладно, меня мой мышиный диплом вполне устраивает, все равно я лечить никого не собираюсь.

Я когда-то давно психиатрию тоже сдавала. Дразнила Владика и команду его ССИ — синдромом сверхценных идей. Вспоминаю незабвенный учебник советских времен: «синдром сверхценных идей — патологическое состояние, характеризующееся возникшими в результате реальных обстоятельств стойкими аффективно окрашенными идеями, преобладающими над всеми остальными представлениями». Его ребята из КБ любили по домам собираться и устраивать что-то типа мозгового штурма. В те времена нормы спирта были не меряны — как температура в помещении зашкалит, так я выхожу и зачитываю:

— …Сверхценные идеи возникают, как патологическое преобразование естественных реакций на алкоголь. Эти идеи — ревность, любовь, реформаторство, И-ЗО-БРЕ-ТА-ТЕЛЬ-СТВО рассматриваются больными как разумные и обоснованные, что и побуждает их активно бороться за реализацию идей. При благоприятных условиях сверхценные идеи исчезают. В случаях прогредиентного развития процесса возможен последовательный переход от сверхценных идей к бреду…

Тут Владик и выдай:

— Поздно уже, у нас с семнадцатого года прогредиентное развитие, да и обстоятельства неблагоприятные.

Запах моего варева распространяется по квартире. Разливаю по кружкам обжигающий напиток, и иду потчевать. Ставлю кружку в пределах досягаемости, максимально удаленной от клавиатуры — были прецеденты. Бульон благоухает божественным букетом. Ладка начинает принюхиваться, поводя брылями, как голодный спаниэль. Я люблю использовать специи, за что он как-то в молодости назвал меня в шутку: «Карлик-нос». Ух, как я на него тогда обиделась! Он до сих пор, кажется, чувствует, что перегнул палку. Опасается. За «карлика» я бы сердиться из-за врожденной миниатюрности не стала, а вот шнобелем наградил-таки меня еврейский Бог.

— Как успехи? — спрашиваю.

— Мои чары почему-то отменно действуют в Юго-Восточной Азии. Вот, полюбуйся.

Читаем вместе: «На самолете, разбившемся в Покете, были израильтяне».

«Трагедия в Таиланде: по крайней мере 88 человек погибли и 42 пострадали в катастрофе во время посадки на острове Покет на северо-западе Таиланда. Во время проливного дождя самолет слетел со взлетно-посадочной полосы и раскололся надвое.»

— Какая-то сила выбросила меня вместе с сиденьем наружу, — рассказывает единственная выжившая в катастрофе израильтянка Дорит, — от удара о землю я потеряла сознание и очнулась в больнице спустя несколько часов. Быстро выяснилось, что никаких повреждений, кроме нескольких синяков и царапин, я не получила. На рейсе было еще по крайней мере шесть моих соотечественников, о судьбе которых мне ничего не известно.

— Интересное дело, — говорит Владик. — Двойная защита получается: High Up[46] и Angel Blue.[47] Надо же: из самолета вместе с креслом на траву бросило.

— И по какому поводу благоволение?

— Шут его знает. У нее было очень интересное лицо…

— Красивое?

— Нет, не то… одухотворенное.

— Да, редкий случай в нашем климате. Бульон остывает.

— М-м-м, вкусно!

— Номер восемь прояснили. Что еще?

— Крушение поезда на подъезде к городу N: пятеро погибших и десятки раненых.

— И?..

«Поезд на пути из Тель-Авива в Хайфу столкнулся в полдень с пикапом на переезде недалеко от города N. В результате несколько вагонов сошло с рельсов и перевернулось. Пятеро пассажиров погибли и около восьмидесяти получили ранения, преимущественно из первого вагона. Спасательные команды, прибывшие на место происшествия, обнаружили под месивом обломков живую и невредимую женщину. Расследование происшествия показало, что незадолго до двенадцати часов дня на переезде столкнулись бортами две машины: „Исузу“ и „Фольксваген“. В результате „Исузу“ выбросило на рельсы. Несколько секунд спустя поезд столкнулся с машиной. Команды „скорой помощи“, прибывшие на место, констатировали смерть пяти пассажиров. Восемнадцать легко раненых доставлены в больницу города N. Движение поездов между Тель-Авивом и Хайфой прекращено. Тепловоз, на который пришелся основной удар, раскололся на две половины. Первый вагон тоже очень сильно пострадал: он частью взгромоздился на тепловоз, частью остался на рельсах. Сила удара была такова, что даже молодые эвкалипты по сторонам дороги были вырваны с корнем. Двери вагонов нашли за десятки метров от места происшествия. Чудом спасшаяся женщина, ехавшая в голове первого вагона, рассказывает, что картина крушения была очень тяжелая: стоны и плач со всех сторон.»

— Каким образом выжила? — спрашиваю.

— Smooth Way.[48]

— И за что такая пруха-везуха?

— Не знаю, — говорит и прихлебывает бульон из чашки. — Наверное, просто понравилась.

— Ага… из серии того самого, неприличного: смазливая мордашка, большая грудь и круглая попка.

— Вы, женщины, чуть что — сразу так! А может…

— Исключительно из-за знания уравнения Бернулли и рядов Фурье.

— Доктор, если вы исчерпали свои сведения из программы технического вуза, то можете идти и препарировать несчастную птицу, нареченную родственными вам северными племенами «курой».

— Зараза московская! Только попроси сациви — хрен получишь!

— Московская зараза, доктор, как вам хорошо известно, передается исключительно половым путем посредством московской прописки!

— Высокие северные цивилизации всегда подвергались нашествию варваров с востока, — оставляю за собой последнее слово и гордо удаляюсь «препарировать куру».

Черт знает, что я думаю в этот момент. До последней секунды меня не оставляет ощущение, что все это глупо до последней степени — какое-то продолжение его игры в краски. Но подспудно накатывает неуютная и тревожная мысль, даже не мысль — какое-то неосознанное чувство, что это может быть гораздо серьезнее. Дает трещину на века выстроенная из всех материализмов стена.

Хватаю пару вилок и с применением чрезмерной силы втыкаю в бедную тушку. Результат не заставляет себя ждать: кура, при попытке аккуратно вытащить ее из кастрюли целиком, разваливается и ныряет обратно. В последний момент сдерживаю готовые вырваться непечатные слова, так как понимаю, что со стороны заразы последует противное хихиканье и хрюканье. Процеживаю бульон и отделяю мясо от овощей. Морковку тоже отделяю и кладу обратно в кастрюлю. Теперь предстоит аккуратно перенести разварившиеся лук, чеснок и сельдерей в миксер. Добавляю еще одну свежую луковицу и зубчика четыре чеснока, подливаю жидкости и как следует перемалываю все вместе. Теперь очередь грецких орехов. Засыпаю все, что осталось после набега заразы на двухсотграммовый пакетик. Осторожно включаю миксер на несколько секунд, чтобы кусочки орехов не получились слишком маленькими. Конечно, лучше всего по оригинальному рецепту подавить орехи вручную, но такой подвиг мне давно не под силу. Разнимаю слегка остывшую куру на небольшие куски, занимаясь своим любимым занятием — обгладыванием скелета. Почти готово: осталось залить куру соусом, добавить хмели-сунели и тертого сельдерея, и, конечно, мелко нарубленный пучок кинзы и гранатовый концентрат. Все, дальше нужно варить на медленном огне. И следить, чтобы не нанесло заразу. Когда полностью исчезает чесночный запах и привкус — выключаю. Кстати, по вкусу можно добавлять все, что угодно: аджику, перец, можно использовать и другие смеси вместо хмели-сунели, если кто любит.

Доводка сациви до кондиции сопровождается сегодня поразительным отсутствием всякого интереса со стороны заинтересованных лиц. Подхожу потихоньку и вижу: сидит в кресле, закрыв глаза. На экране первая табличка, которая дополнилась еще одной строкой, седьмой по счету. Наверное, Марио просто ошибся. Рядом еще вырезка из газеты про аварию парома в Таиланде. (Опять Таиланд, и что это всех так тянет в Таиланд?) Читаю, естественно:

«Медовый месяц на райских островах Таиланда превратился сегодня утром в ужасную трагедию, когда паром, на котором вышли на прогулку тридцать пять израильтян, перевернулся и затонул. С утра израильский турист, житель города N двадцати шести лет, женившийся неделю назад, был объявлен пропавшим без вести.»

— Этого парня так и не могут найти, мы очень опасаемся за его жизнь, — говорят находившиеся на пароме и спасшиеся израильские туристы.

«По истечении нескольких часов тело нашли, и штаб министерства иностранных дел получил информацию о трагедии. Паром с шестьюдесятью пассажирами на борту находился в километре от берега Кофифи. В соответствии с сообщением властей, было спасено пятьдесят пять человек. Израильский консул находится на пути в Покет, чтобы помочь переправить тело на родину. В дальнейшем консул прибудет в Кофифи, чтобы помочь туристам из Израиля восстановить утерянные документы и билеты. Причина катастрофы парома выясняется, но по предварительным данным — это техническая неполадка.»

— За что, — спрашиваю, — жениха утопил?

— Этого-то? Тоже мне, жених! До свадьбы трахал Нурит в подсобке, Марципан аж извелся весь.

— Та-ак. Интересная статистика получается, если «Эм» на «Жо» поделить: шесть к одному загубленных и, как там, два к семи спасенных-осчастливленных — это покамест. Седина, значит, в бороду, а бес — в ребро. Я и не думала, что ты такой бабник.

— Я не бабник, я сочувствую тяжкой женской доле.

— Ладно, хватит шуток; знаю, что за словом в карман не полезешь. Ты что обо всем этом думаешь?

— Думаю.

— Ну и?..

— Над двумя-тремя совпадениями можно посмеяться, а когда такая вот статистика набирается, становится как-то не до смеха. Черт его знает… Все равно — не вяжется. В голове не укладывается.

— Это точно — не укладывается.

— Как там было по философии: «Проверкой выдвинутой гипотезы является правильно поставленный эксперимент». А как его поставишь? Покрасить кому-нибудь комнату в Twenty Carats[49] и посмотреть, что он найдет на улице: кольцо с бриллиантом или золотой браслет? Или продать Desert Fire[50] и ждать, пока дом дотла не сгорит? А что может означать Star Magnogia?[51] Что эта самая магнолия свалится на голову, или под ее сенью явится прекрасная фея в прозрачной тунике с фисташковым мороженым и персиковым ликером? Покрасишь чего в Pecan Smell,[52] а потом выяснится, что смерть наступила от аллергии на ореховое масло.

— А жениху что всучил?

— Stormy Sea,[53] но я тут ни при чем — сам выбрал.

— Значит, под твоим неусыпным оком. Ну и что дальше делать будем?

— Понятия не имею, у тебя-то идеи есть?

— Давай с папкой закончим, осталось всего ничего.

— Давай, может, придет что-нибудь в голову. Это что у тебя?

— Заметка из местной прессы: «Школьный охранник подозревается в совершении развратных действий по отношению к девочке шести лет». Читать дальше?

— Гадость какая. А фото есть?

— Нет, конечно.

— Жаль.

— Нет, погоди, — переворачиваю страницу, — есть, только со спины сфотографировали, затылок один.

— Дай сюда! — вырывает у меня газету и соображает что-то. — Сейчас я тебе его морду покажу.

Владик бросает вырезку на стол и начинает лихорадочно перебирать пластиковые конверты.

— Вот, полюбуйся! Я его и со спины узнаю, — протягивает мне заметку о ночной аварии. — Мусор — он и есть мусор. Скотина.

Мне в этот момент приходит в голову вопрос: а что бы я сама придумала, если бы мне представилась возможность сделать с ним все, что я захочу? Руки оторвала? Или, может быть, яйца отрезала? Или сожгла, как мусор? Или таскала бы на допросы шестилетнего ребенка и спрашивала: «Скажи, деточка, где злой серый волк тебя укусил?»

— Поехали дальше, — говорю, — всего два конверта еще: «Иск на сумму семь миллионов предъявлен двум охранникам».

«Не укладывается в сознании, как простое судебное слушание дела двух разведенных супругов о содержании девочки в суде по семейным конфликтам может превратиться в жестокое столкновение. Врач из больницы города N предъявил на этой неделе судебный иск в семь миллионов шекелей. Ответчики — двое охранников, работающих в суде. В иске сказано, что безо всякой причины ответчики набросились на истца и нанесли ему тяжелые физические и душевные травмы.»

Из иска. «В процессе судебного разбирательства в зале суда в непосредственной близости от истца находился охранник. Перед концом, когда бывшая жена истца закончила говорить, истец поднял руку и попросил слова. Охранник схватил истца за руку и попытался заставить опустить руку. По утверждению адвоката, судья не прореагировала на просьбу истца об удалении охранника. Напротив, другой охранник пришел первому на помощь, и истец был удален из зала суда.»

Из заявления адвоката. «Истец не представлял никакой опасности для окружающих или для бывшей супруги и не вел себя агрессивно. Напротив, он был образцом сдержанности: не делал ни провокаций, ни заявлений с места. Он всего лишь потянулся вынуть бутылку воды, чтобы принять лекарство, когда на него снова набросились двое…»

— Хватит, хватит, не могу больше эту чушь слушать! — взмолился Владик. — Суд тоже наша фирма охраняет, знаю я этих ребят, и случай этот знаю. Мужики рассказывали, как этого бесноватого скрутили. Он в приемном покое работал. Нам Вики рассказывала, что ее сын как-то упал в школе на перемене и ногу сломал. Ей позвонили, сказали, чтобы в больницу ехала. Примчалась: парень один лежит, вокруг никого; одну ногу сломал, другую так рассадил, что зашивать надо, локти — тоже в кровь ободраны. Она, естественно, крик подняла, чтобы подошел кто-нибудь — так выходит к ней доктор этот, с позволения сказать, и говорит: «На рентген надо.» Она: «Так и везите! Чего дожидаетесь?!»

— И что?

— Знаешь, что он ей ответил?

— Ну?

— «Санитар кушает. Как покушает — так свезет.»

— Сволочь какая!

— Вики, естественно, снова в крик: «Главного позови!!» А тот, обезьяна, руку ей вывернул и говорит: «Не заткнешься — полицию позову!»

— Чем все кончилось-то?

— Сама ребенка на рентген повезла, жалобу потом подавала. Ей из больницы какую-то отписку прислали.

— А что эта заметка в папке делает?

— Sleepy Pink.

— Ага! А предыдущий — это Berry Wine?

— Точно. Как догадалась?

— Было очень сложно. Давай, последний конверт остался, сил уже никаких нет, и сациви ждет.

— Вынимай компромат.

— А сам?

— Ну последний же…

— Черт с тобой, но учти: от этого становятся буйными. Если покусаю — не жалуйся в Лигу Наций.

— А в Ложу Профессионалов — можно?

— Завсегда пожалуйста.

— Хоть на этом спасибо.

— Звучит многообещающе: «Серый удар».

— О чем это?

«Жизнь Анжелы из города N, была черной: рано осиротела, подсела на наркотики, вышла замуж за садиста. Мы приводим ее историю накануне международного дня „Против жестокости к женщинам“».

— Опять спасение женщин? — спрашиваю.

— Да ладно тебе, читай…

«Когда Анжеле было 14 лет, умерла ее мать. Отец, занятый работой, так и не смог занять опустевшее место в сердце подростка (у-у!). У Анжелы не было братьев или сестер, и она чувствовала себя одинокой и впала в депрессию. Очень скоро девочка оказалась в уличной компании подростков, связанных с русской мафией (у-у-у!!). Началось все с алкоголя, а потом пошли наркотики: героин, кокаин. В 19 лет Анжела познакомилась с будущим мужем. Через месяц после знакомства они поженились, и сразу же начались побои. Когда у супруга была ломка, он ее бил и заставлял приносить ему наркотик (у-у-у-Ы!!!)»

— Все! Сил моих женских больше нет!! Можешь посмотреть на снимок-иллюстрацию производства студии «Клипарт», говори, чем лечил-спасал, и пошли есть сациви.

— Bells Of Holland.[54]

— Далекая аналогия, но что-то в этом есть.

— С меня бутылка, — говорит Ладка по привычке и потягивается.

— Давай, — говорю, в полной уверенности, что кроме початой водки да остатков коньяка в доме ничего нет.

— Пойдет? — достает бутылку красного вина.

Я готова подпрыгнуть — это то самое «Божоле», которое мне вчера так понравилось. Стараюсь сразу вида не подавать, но знает, чем порадовать, зараза московская. Открываю крышку гусятницы под такой восторженный стон, что перед соседями неудобно, хоть окна закрывай.

— За что пьем? — спрашиваю.

— За международный день «Против жестокости к женщинам».

— Я, между прочим, потратила свой законный выходной на чтение идиотских слюнявых косноязычных статей. И кто-то тут имеет наглость предлагать тост «Против жестокости к женщинам». Как это называется?

— Тогда — за присутствующих здесь прекрасных дам!

Мы осторожно чокаемся бокалами, держа их за ножки, чтобы услышать музыку вина. Ладка свято чтит основное правило джентльмена: «Чокаясь с дамой вином, надо смотреть ей в глаза». И в этот момент меня, наконец, осеняет. До меня доходит, что за перемена произошла с моим мужем.

Глаза.

Горящие глаза. Огонь, которого я не видела уже столько лет. Может, все это и глупости, розыгрыш, чушь собачья, свиноморская, не знаю какая, но пусть будет все, что угодно, только не потухший усталый взгляд. Я поднимаюсь из-за стола и прижимаюсь грудью к его спине, зарываюсь лицом в его лохматую непричесанную по причине субботы голову. Давно забытое чувство, как когда-то в молодости. Тайна, загадка, задачка, проблемка, которой надо найти решение.

«Мышиный спасатель». В этом весь мой Ладка.

3. Влади

Однако, тенденция.

Уснуть я не могу, то ли из-за того, что утром спал почти до двенадцати, то ли потому, что мысли всякие лезут в голову. А главная мысль: «Как ко всей этой истории относиться?» Хорошо, конечно, весело посмеяться и побалагурить, а если за этим действительно что-то стоит? И откуда только взялся этот Марио на мою голову, со своей дурацкой папкой. Ведь не один-два-три — многовато пунктиков насчитывается. Так как: тенденция или не тенденция? Без стакана, как говорится, не разберешься. «О!!», думаю, это уже не мысль, а идея. Встаю потихоньку, чтобы Инну не разбудить, и заливаю пару ледяных кубиков чистой и прозрачной, как слеза, из морозилки. Включаю комп, и пока он грузится, ловлю себя на том, что братцы-кубики уже одиноко дренькают о стекло. Покрываю их снова и даю себе слово больше так не делать.

Принимаюсь дополнять таблицу, которую забросили на полпути. Начинать с негатива как-то не хочется. Итак, что мы имеем в плюсе:

Grandma's

Старушка излечилась от рака

Cupid Green

Одинокая женщина находит мужчину своей мечты

Golden Rain

Пенсионер три раза выигрывает в лотерею первый приз

Infant Smile

Женщина сумела забеременеть, несмотря на приговор врачей

Engaging

Слепая женщина находит спутника и призвание в жизни

Kind Sky

Народный миллионер выживает в авиакатастрофе

Intimate Evening

Одинокая пенсионерка из мошава находит друга

High Up, Angel Blue

Женщина чудом выжила в авиакатастрофе в Таиланде

Smooth Way

Женщина осталась практически невредима в разбитом вагоне

Bells Of Holland

Женщина излечилась от наркомании

Всего десять строчек получилось, а Марио почему-то говорил о тринадцати. Наверно, он ошибся. Или у него где-то есть еще материалы, которые он просто не положил в папку. Перехожу к отрицательной части:

Alpine Echo

Попал в снежную лавину в Альпах

Клептоман из богатой семьи

Lady Di

Погибла в автокатастрофе, врезалась в опору моста

Побила сестру

Crushed Rock

Самолет врезается в дом, и на голову падает каминная труба

Нагло оставил жену на стоянке одну

Turned Earth

Погиб во время землетрясения в Перу

Скандалил на пустом месте и требовал скидку

Sleepy Pink

Заснул за рулем и погиб в аварии

Хамло из больницы, бил жену и обидел Вики

Berry Wine

Ехал с вечеринки и погиб в аварии

Приставал к шестилетней девочке

Stormy Sea

Утонул при катастрофе парома

Женился и имел любовницу

Есть о чем задуматься. Я, конечно, не люблю, когда обижают детей и женщин, но не убивать же. Скажешь иногда в сердцах: «Чтоб ты сдох, паскуда!» А если тебя подслушает в это время тот, кто принимает решение? И паскуда сдохнет. Кто прокурор, что вынес приговор, а кто исполнитель? И виноват ли исполнитель, Аннушка небезызвестная? Как Марио сказал: «Повышение вероятности события». Является ли преступлением повышение вероятности события, разлитие масла, например? Иди разберись. Если просто наступить человеку на ногу грязным сапогом, а он после этого впадает в раздраженное состояние и попадает под трамвай безо всякой Аннушки, это как? Ведь наступивший ему на ногу, получается, вероятность-то и повысил. Или, скажем, сделали женщине прическу неудачную, обкорнали в парикмахерской — идет она домой, и на красный свет не реагирует. Парикмахера казнить, или как? С Инной чего случись… Так попадись мне этот парикмахер в магазине: получит Xerxes[55] Blue в сочетании с Bubbles[56] — это уж по меньшей мере, можно еще и Wood Box[57] добавить, для надежности.

«Жених» этот, Stormy Sea, кому он мешал? Ходил парень одновременно за двумя девками: одна — дома, другая — в подсобке или на складе, так весь ангар потешался. За спиной у Нурит смеялись, конечно, но вида не подавали. Не знаю, что Нурит себе думала, да только выйди она после такого quicky из туалета, как туда в момент Марципан шмыгал. Лишил я, выходит дело, всех сотоварищей бесплатного зрелища и вечной темы для пересудов. И что молодые и красивые девчонки на таких плюгавых вешаются, за что любят? Нурит, как узнала про свадьбу, неделю на работе не появлялась, а потом, глядим, опять хахаль начал ходить, как ни в чем не бывало.

Правильно в народе говорят: «Не клянись с рюмкой в руке». Разволновался я что-то, зря слово себе давал. Одно утешение, в отсутствие свидетелей самому себя прощать как-то не зазорно, глаза не колет. Ощущение, только странное какое-то, полного непонимания, что происходит.

Вспомнилась весна восемьдесят третьего… У нас в КБ объявили, что очередные испытания будут на Черном море, а не на Белом. Что сразу началось! Белое-то море всем уже поперек горла, а тут путевки на курорт чуть-ли не на месяц. Какие страсти разгорелись за места на испытаниях! Только напрасно копья ломались и жопы лизались — андроповский указ помните, о «повышении дисциплины»? Вот-вот, заперли всех на базе под Севастополем, а в городе военные патрули командировочных по пляжам да по кафе вылавливают. Но не в том суть, начинаем свою ИСС-ку запускать с мышами — все дохлые всплывают. И глубина-то небольшая, семьдесят метров всего, а дохнут, сволочи. На Белом море все отлично было, мы победителями на испытания ехали. Устинов хотел достижениями перед Политбюро похвастаться — из-за этого Черное-то море и выбрали. А мы со своими мышами были кем-то вроде клоунов в программе, чтобы господ позабавить. От этой забавы, правда, наше финансирование зависело, поэтому, сами понимаете: дирекция, партком. Первый отдел себя выше всех ставит — того и гляди в саботаже и измене обвинят, а мыши дохнут, проклятые. Кессонка вроде, а точно сказать никто не может. Надо мышей в Москву срочно отправлять. Инке в институт. Договорились, конечно, с гражданской авиацией. Привозим в Симферополь ящик с мышами, обложенными сухим льдом, прямо на летное поле, а летчик в последний момент видит, что из ящика белый дымок через щели пробивается.

— Вы что, — говорит, — охуели, мужики! Сухой лед в самолет! Я еще жить хочу!

— А что делать, — спрашиваем, — мы же хотели, как лучше.

— Что за груз-то?

Показываем ему накладную: «Секретно. Мышь белая мертвая — 27 шт.» Вижу, пилоту нашему как-то плохо становится — не верит. По поводу прибытия Полибюро в Крыму чрезвычайное положение объявили, аэропорт — зона повышенного внимания.

— Не повезу, — говорит, — в другое время, может, и взял бы, а сейчас, вы уж извините, мужики.

Не знаю, что и предпринять, нам мышей позарез отправить надо. Дело жизни и смерти.

— Слушай, а что нам делать-то? Ведь это правда мыши, я тебе могу ящик открыть, сам посмотри. Возьми вот, в подарок от подводников, — даю летчику плоскую фляжку из титана на пол-литра спирта, полную, конечно.

— Сухой лед, — говорит, — никак не могу. Идите в буфет, скажите, Игорь послал, заполните ящик обычным льдом — тогда возьму.

— Протечет ведь.

— Хрен с ним, пусть течет. Соображать-то надо, мужики, углекислый газ — и в самолет.

Сдержал слово, взял мышей в Москву. Инна под утро позвонила: кессонка, нет никаких сомнений.

Вот тогда нам по-настоящему плохо стало. Мы же на Белом море все сто раз проверили да откалибровали, а как сюда приехали — дохнут, подлые, от кессонки. Давай, думаю, снимем еще раз график подъема, делать-то все равно нечего. И правда, подъем быстрее идет, чем нужно, вот и дохнут. До главного показа остается всего три дня, а у нас нет ни одного положительного результата, и, что самое противное, не понимаем, в чем дело. Сидим дни и ночи на кофе. Хороший, думаю, отдых получился на берегу Черного моря, после него нам другой конец необъятной родины светит.

Что больше всего злило — это ощущение полной беспомощности и непонимание ситуации. За два дня настроение стало хуже не бывает, даже черный юмор иссяк. Нас двое в группе было лиц еврейской национальности: Владимир Ильич и Натан Моисеевич, Натик и Владик. Я его тогда по молодости Мойшевичем дразнил. Пошли мы с ним вечером прогуляться по пирсу, Натан и говорит:

— Плохо, что Андропов к власти пришел. Видишь, как они с дисциплиной закручивать стали, как при Сталине. Вы все молодые еще, справитесь как-нибудь. Я надеялся хоть одним глазком на Мертвое море посмотреть, а теперь и пенсии, небось, не видать, на Колыме. — А у самого на глазах слезы.

Меня в тот момент как молнией ударило.

— Мойшевич!! — ору на весь пирс. — Ты — гений!! Я знаю, что происходит! Мы идиоты все! Нас всех на Соловки надо за тупость!

Он на меня смотрит и говорит:

— Ильич, ты не шути так.

— Натик, мы все — мудаки! Ты, старый еврейский дурак, извини меня, молодого еврейского осла. Ты подумай, что ты сейчас сказал, насчет Мертвого моря! Соображаешь?!

Натан Моисеевич останавливается и говорит тихо:

— Соленость…

— Ну конечно! Мы же всегда на Белое море ездили, а тут…

— Надо перекалибровать с учетом плотности воды, а на это потребуется несколько месяцев испытаний, гражданин молодой еврейский осел.

— Придется рискнуть и выставить регулировку на-глазок.

— У нас осталась завтра одна последняя попытка, молодой человек. Возьметесь всех угробить? Ильич, ты что? Ты забыл, что на каждом винтике пломба стоит? Ты нашу последнюю соломину хочешь сжечь?

— Почему соломину?

— Ильич, сам посуди: ты кто? Разработчик, инженер из КБ. Ты представил изделие на гос. испытания по утвержденной программе. Изделие эту программу прошло, о чем есть подписи и печати. После твоей подписи еще два десятка стоит. Как только разбирательство начнется, все друг на друга валить станут. А наша очередь в ад отнюдь не первая, ведь на что угодно можно прицел навести: заводской брак, нештатная транспортировка, неправильное складирование, отсутствие надлежащего инструктажа, а ты хочешь сам себе веревку свить да намылить — регулировки поменять. С ума, что ли, сошел?

— Тайком можно, чтобы никто не видел. Да и не говорить никому, я-то знаю, куда отвертку сунуть, чтобы пломбы не повредить.

Мойшевич смотрит на меня и улыбается:

— Знаешь, Владик, я как-то раз во времена оные забрался в окно второго этажа, чтобы привязать рыболовной леской перо самописца. Мы гос. испытания проходили.

— Прошли?

— Прошли.

— Так что?

— Я уж, по-стариковски, на шухере постою.

Последний глоток пью за Натана Моисеевича, светлая ему память. Ему не довелось дожить до пенсии, через год после нашего триумфального возвращения с Черного моря, он умер от инфаркта.

Я вспомнил то жаркое лето восемьдесят третьего, потому что двадцать с лишним лет так остро не испытывал тех же чувств страха и непонимания. Был путч в девяносто первом, Белый Дом в девяносто третьем, дефолт в девяносто восьмом, где нам с Инной нечего было терять. Вот и сейчас я не понимаю, что происходит. С одной стороны, факты — упрямая вещь, и есть вполне определенная корреляция между названием краски, которую купили мои клиенты, и их судьбой. Ведь нельзя же отмахнуться от того, что Lady Di врезалась на машине, как принцесса Диана, в опору моста, а Apline Echo погиб в лавине в тех самых Альпах, a Turned Earth — от землетрясения в Перу, а Stormy Sea — утонул в Таиланде. И все эти типы вызвали во мне, если не омерзение, это уж слишком, то неприятие, брезгливость что-ли. Да и не стал бы я их убивать. А если, действительно, все дело в вероятности, кому как повезет.

Свихнуться можно от ощущения беспомощности.

Ловлю себя на том, что глаза слипаются, и бреду обратно в постель. Утром Инна уходит рано, она в полседьмого ждет на углу развозку, а Хоум Центер начинает работу с девяти, поэтому мы по утрам не встречаемся. Какой идиот придумал, что «утро вечера мудренее»? Наверно, все-таки, мудрЁнее, ошибочка вышла. Могу ли я посоветовать кому-нибудь Summer Storm?[58] А если мой клиент возьмет, да и выберет Thunderstorm?[59] Придет ко мне, скажем, депрессивный элемент и купит Silk Knot.[60] Повеситься гражданин может запросто после такого выбора. Умрет ли Mt. Smokey[61] от рака легких, вот в чем вопрос? Пойдет ли на дно Atlantis[62] вместе со всей семьей? Сгорит ли осенью дом, окрашенный в Autumn Ashes?[63]

Поскольку сегодня воскресенье, то меня ждет на обед фаршированная ветчиной пита, а не алюминиевый подносик с обедом из инниной столовой. Ночью я слегка переусердствовал, поэтому крепкий кофе совершенно необходим. Однако общая заторможенность организма идет на пользу, лениво двигаю плавниками по квартире. После легкого завтрака спускаюсь вниз и обхожу вокруг гнедой. Ничего подозрительного не замечаю. Хотя на работу ехать мне всего минут пятнадцать, выхожу я по старой автобусной привычке за полчаса. Если задерживаюсь, то срабатывает какой-то странный внутренний триггер, и я начинаю нервничать. Непонятно почему. Пятнадцать минут — это еще с небольшим запасом, а если светофоры зеленые, то дорога занимает всего десять. Когда я работал в охранной фирме, такая предусмотрительность была оправдана, потому что за опоздание даже на минуту срезали четверть часа. Но в Хоум Центре такого нет — платят строго за отработанные часы, а привычка осталась. Сегодня мне, напротив, хочется почему-то потянуть время. Я осторожно выезжаю из грубо оштукатуренного стойла между столбами и останавливаюсь у тротуара, чтобы пропустить соседей. Они, в знак признания, что я их сегодня не задавил, делают мне дежурный взмах рукой.

У первого же светофора меня встречает нервная какофония клаксонов, и я в очередной раз радуюсь, что наш ангар находится на выезде из города, и основная пробка стоит мне навстречу. Как всегда, после первых дождей перекрестки полны битого стекла, хрустящего под колесами. Каждый такой хруст воспринимаю, как будто я наступил на осколок босой ногой. Еду не торопясь, правда, и не слишком медленно, но все равно чувствую, что действую на нервы спешащим попутным водителям. Я могу не останавливаться у контрольной будки, но торможу и опускаю стекло, чтобы поздороваться с Феликсом.

Посередине разлинованного прямоугольниками пространства меня посещает мысль, что сегодня мне почему-то совсем не хочется парковать свою машину в дальнем углу. Надо сказать, что по негласному правилу сотрудникам не рекомендуется занимать места перед самым входом в наш ангар. Это из-за тех самых посетителей, которые удавятся за место в первом ряду. Мне в первый ряд не надо, поэтому выбираю место отдаленное, но с обзором, чтобы из дверей гнедую было видно. Всегда приятно входить с улицы в ангар. Летом он прохладен по сравнению со средней израильской температурой, а зимой у нас теплее, чем снаружи. Но сегодня ангар, вместо приятного утреннего тепла, обдает меня затхлым ощущением нежилого помещения. Впрочем, может быть, эта затхлость всегда присутствует по воскресеньям, когда включают вентиляцию после субботнего выходного.

Полное освещение включается ровно за минуту до открытия, а пока между полками царит полумрак, и бродят тени моих сотрудников. Работники, бравируя своей избранностью, гордо проходят мимо ранних покупателей, переминающихся возле дверей. В воскресенье утром не покупают краску. Оживление у меня наступит лишь к концу недели, когда сподручнее делать ремонт. Парочка каталогов-вееров поджидает меня около смесительной машины, но сегодня мне не хочется играть в цвета. Хочется прикрыть глаза, когда ярко вспыхивают лампы после нескольких сполохов беспорядочного мерцания.

Мои мысли крутятся вокруг Марио: кто он, откуда взялся? Пытаюсь представить его по памяти: несколько узкое лицо, еще более сужающееся к подбородку; светло-каштановые волосы, короткая, но не слишком, стрижка; серые глаза; обычное такое, ничем не выделяющееся лицо человека, которому можно дать от тридцати до сорока пяти. Рост около ста семидесяти, фигура скорее скорее худощавая, чем плотная. Одет в черные брюки и белую рубашку, и еще на нем была жилетка. На номер его «Мазды» я, конечно, не обратил внимания. Портфель коричневой кожи, что он бросил под стол, был весьма даже потрепанный. И ни телефона, ни адреса.

Напрасно я сегодня надеялся на благословенные воскресные утренние часы отдыха. Забастовка школьных учителей внесла свои коррективы в размеренное течение жизни, и прямо с открытием магазина в мою епархию вторгается живописная парочка. Хорошего ничего не жду, поскольку видел их на стоянке. Мать лет сорока с дочкой-подростком поставила свой джип напротив входной двери на месте для инвалидов. Знака принадлежности к инвалидам, естественно, никакого нет. Тяжеловесность фигуры — намного выше среднего, но последней моде на низко сидящие обтягивающие портки следует неукоснительно. В дочке уже видны материнские гены: и в комплекции, и в выборе одежды. Сразу понимаю, что покупать ничего не собираются, а притащились исключительно ради каталога-веера. Задача перед ними стоит, прямо скажем, не легкая — выбрать цвета для стены с облаками. Дохода мне с таких клиентов никакого, одна лишь головная боль. Сую им в руки веер, и ретируюсь в самый дальний угол, чтобы сами все выбрали да убрались побыстрее.

После получасовых дебатов мамка начинает с надеждой бросать взгляды в мою сторону. Еще три дня тому назад я с гордостью ждал, когда наступит мой звездный момент — меня попросят помочь в выборе краски. А сегодня мне не в радость любимое развлечение, я отдаю себе отчет, что мне совсем не симпатичны эти покупатели, и я не хочу иметь с ними дела.

Дочка явно взяла бразды правления в свои руки. Поскольку комната ее — она и хозяйка. Вот только опыта маловато, ну а с нахальным молодецким напором у нее все нормально. Мне предлагается одобрить ее выбор, а я не знаю что мне и делать. Я боюсь Mermade Flower,[64] я никак не могу рекомендовать North Wind.[65] Я шарахаюсь от Heaven's Gate,[66] как от самого черта. Little Girl[67] Blue звучит как будто невинно, но кто знает, какой смысл может крыться за таким названием, потому что завтра кто-нибудь вроде Стивена Кинга напишет новый триллер, и моя юная клиентка очутится посреди жестокой сексуальной драмы.

Советую покрасить стену в Cloud Wisp[68] в надежде, что не найдется какой-нибудь гадости за кадром. Соглашаются — теперь дело за цветом облаков. Ну до чего богатый у нас выбор — душа радуется. Можно посоветовать: Piano Keys,[69] Milky Way,[70] Swan Wing.[71]

Я чую непосредтвенную опасность только в Ash White.[72] Но кто может поручиться, что Sky Cloud[73] не встретится где-нибудь на пути в Турцию, и дребезжащий чартер не рухнет в море. Девочка-таки выбирает Sky Cloud — практически наверняка из-за слов в сочетании: «Sky» и «Cloud». Уже на выходе, расставшись с веером, она вспоминает, что еще одну стену в комнате надо разрисовать розовыми сердечками. Процесс повторяется по-новой, потому что розовых цветов тоже хоть отбавляй: Single Petal,[74] Lilac Mist,[75] Fairyland.[76]

Можно насчитать добрую сотню розовых цветов, я не преувеличиваю. Кончается розовая радуга жизнеутверждающим Healthy Glow,[77] за которым следует Sunbaked,[78] который я по понятным причинам советовать не могу. Останавливаются они на Inca Red.[79] Никакой дурной ассоциации в голову не приходит, кроме того факта, что инки канули в лету. Интересно, чем же их привлекло название Inca Red? Почему не Remember Rose[80] или Cactus Berry?[81] Мне лично подошла бы совсем нейтральная Terracota[82] — было бы гораздо спокойнее.

Не нравится мне Sky Cloud. Не могу сказать, почему, но не нравится — и все.

Когда они уходят, я смотрю им вслед и вижу тяжело трудящиеся ягодичные мышцы, перемещающие тела по направлению к выходу из ангара. С некоторого расстояния две фигуры настолько похожи, что маленькая напоминает матрешку, вынутую из большой. Мне начинает казаться, что я попал в один из фильмов Феллини, настолько сюрреалистична картина.

Я принимаюсь наводить порядок в подведомственном царстве: поправлять криво висящие кисти, подравнивать пушистые ряды валиков. Я представляю, что не шаловливая рука посетителя нарушила стройные ряды моих подданных, а сами они, не выдержав очередной субботней скуки, устроили в отсутствие монарха маленький дворцовый путч. У меня на глазах разворачивается забавный мультик, в котором спрятавшаяся между полками девочка просыпается субботним утром и не может выбраться наружу. Она, естественно, пугается и начинает плакать, и тогда все вокруг оживает: ведра поют и пляшут на полках и машут шляпами-крышками, кисти окунаются в краски и начинают рисовать чудесную сказку.

В ней носящий кроваво красную мантию (забудьте о подбое) злобный король по прозвищу Red Devil[83] живет в темно зеленом замке Arboretum.[84] Его юная дочь Little Angel[85] с нежнейшим персиковым личиком влюблена в простого юношу по имени Aztec,[86] живущего в доме из красного кирпича. Девушку днем и ночью охраняет бледно зеленое чудовище Bean Sprout.[87] Aztec посылает свою верную сову по имени Night Owl[88] во дворец, чтобы передать Little Angel записку с планом побега. Верный королю, закованный в стальные доспехи, рыцарь Gray Knight[89] перехватывает записку и приказывает наемному убийце Pale Amparo,[90] носящему ботфорты изумрудного цвета, уничтожить юношу. Но добрый волшебник Old Lamppost,[91] никогда не снимающий свой знаменитый маренговый плащ, дарит Aztecу волшебное заклинание Blue Spell[92] в виде голубого шарфа, при помощи которого юноша побеждает коварного рыцаря и его приспешников. Теперь ему остается перехитрить чудовище Bean Sprout. Aztec надевает темно синий Blue Ribbon[93] и становится невидимым. Он пробирается в замок и похищает принцессу. Им помогает старый слуга Lazy Phlox[94] с фиолетовым от постоянной дегустации королевского вина носом. Они прыгают на легкий розовый плот Floating Petal,[95] и темно серая мрачная река Feather River[96] несет их прочь от замка. Начальник стражи с каменным лицом цвета грозы по кличке Quarry Pebble[97] возглавляет погоню за беглецами. На реку плотной светло серой завесой спускается волшебное облако Sky Cloud. В сплошном тумане корабль преследователей налетает на темный утес River Rock[98] и разбивается в щепки. Quarry Pebble с командой головорезов камнем идет ко дну.

Сказка кончается тем, что Aztec и Little Angel играют свадьбу: им светит солнце яркими лучами Amber Light,[99] им поет волшебная фиолетовая птица Paradise Bird,[100] Evening Breeze[101] наполняет алые паруса королевской яхты Coralline,[102] на которой они уплывают навстречу своему счастью.

Sky Cloud. Не зря мне мерещился какой-то подвох с этим названием. Теперь-то я понимаю его истинный смысл. Вот только что я могу поделать? На чем основана моя неприязнь к моим утренним посетителям? На их безвкусии в одежде? Или на том, что они могут позволить себе купить дорогой навороченный джип? А может, это мое благородное негодование, что они нагло заняли предназначенное для инвалидов место?

А не наплевать ли тебе, Шпильман, на все это? Какое тебе дело до того, кто твои клиенты? Ты даже не знаешь, соберутся ли они вообще перекрашивать стены, уже не говоря про Sky Cloud.

Что же мне теперь предпринять? Записывать имена покупателей и просить номерок телефона, чтобы потом проверить, что с ними сталось? Если мне показать чью-нибудь фотографию, то я легко могу вспомнить, что у меня купили, или что я посоветовал. А так, безо всего, я безусловно не смогу восстановить по памяти своих клиентов за все время работы. Или уже начать записывать?

А что, если Sky Cloud уже добавлен к моему послужному списку? Внять совету Марио и переквалифицироваться обратно в охранники? Так что же мне делать: продавать краски или проситься в другой отдел? А если Марио ошибся, и я не Продавец Красок, а просто Продавец? Украдет кто-нибудь, скажем, электрическую лампочку, а она возьми и сделай ему короткое замыкание, пожар в доме, в котором еще и жена, и двое детей… Хорошее получается наказание за мелкое воровство, посильнее будет, чем руку на площади рубить.

Мои мысли постепенно возвращаются к Марио, к последней его фразе, которую он бросил перед тем, как мы расстались. Как он сказал, «…вы с легкостью можете его убить…» Убить за нахальство, за наглость, за мелкое воровство, за грубость… Убить за то, что мне кто-то не нравится, за плохое настроение, за депрессию, за похмелье, за ссору с женой…

Люди придумали вероятность… Придумали принцип неопределенности… А нормальному человеку хочется, с одной стороны — невероятности, а с другой стороны — определенности. У меня же, вообще, полный кавардак в голове образовался: и невероятность, и неопределенность.

Еще вчера любимая игрушка и предмет поклонения — веер вызывает отвращение и тревогу. Пока нет покупателей, я иду прогуляться по ангару. Практически все мои коллеги заняты одним и тем же — наводят порядок после пятничного нашествия. Для всех остальных пятница — это желанный день отдыха, когда можно пробежаться по магазинам, а для нас — нашествие гуннов. Но делать нечего, именно в пятницу и по вечерам мы и зарабатываем себе на пропитание. Бесконечные ряды полок десятиметровой высоты. Тысячи, десятки тысяч разных вещей-товаров, ждущих своей участи. Стоп-стоп… Или это вещи с легкостью могут определить участь своих новых хозяев?

Почему противный бледно розовый Grandma's (глупая шутка продавца) вылечивает, а благородный кремовый Sleepy Pink, не имеющий ничего общего с пошлым розовым, приводит к тому, что и в могилу класть нечего? Каким образом блеклый никчемный Infant Smile, чуть более оранжевый, чем Grandma's, приносит счастье, а один из красивейших темных розовых оттенков, спокойный и нейтральный Berry Wine — летальный исход?

Sky Cloud — один из самых интересных цветов. В нем угадываются оттенки серого, голубого, фиолетового. Он будет играть в зависимости от освещения, от времени дня. Может быть, у моей юной ничего не купившей покупательницы не такой уж плохой вкус. Или взять братьев Давиди: моя идиотская насмешка над Дани с этим голубеньким Kind Sky против очень насыщенного красивого и богатого серого Crushed Rock, убившего его брата Давида.

Невероятность и неопределенность…

На обед меня ожидает сюрприз — пита-маритима. Инна постаралась. В салат «Маритима» входят мелко порезанные соломкой ветчина, твердый желтый сыр, свежий и соленый огурчики, приправленные майонезом и капелькой дижонской горчицы на кончике ножа. Рецепт мы позаимствовали в Эстонии в одноименном ресторане: после обеда мы спустились в бар и из меню на эстонском языке смело заказали по коктейлю «Маритима». Каково же было удивление, когда официант положил перед нами по небольшой трезубой вилке на длинной ручке, после чего принес бокалы, в которых вместо фирменного напитка находился означенный салат. Мы переглянулись, рассмеялись и заказали пива, — что нам оставалось делать, не показывать же публично, что дурные русские туристы не понимают чухонского языка.

Когда мы в Хоум Центре собираемся на обед, то с маниакальной скрупулезностью, присущей священному ритуалу, желаем каждому и всякому «приятного аппетита». Можно подумать, что у непричащенного «приятным аппетитом» мгновенно застрянет в горле кусок или случится несварение. Каждый входящий в комнату и присоединяющийся к трапезе сотрудник просто-напросто обязан приветствовать коллектив «аппетитом», а коллектив отвечает ему нестройным хором жующих ртов. Самое же интересное происходит, когда убираются кульки и баночки, появляются зубочистки и непременный кофе, и начинается еженедельный отчет на избитую школьную тему «как я провел выходные».

Доходы у работников Хоум Центра небольшие, поэтому они весьма горазды на всяческие ухищрения, чтобы сберечь трудовую копейку, извините, агору.[103] А поскольку память народная подвержена ностальгии, то в качестве мелкой монеты фигурирует прута, а то и совсем легендарный груш.[104] Я всегда с большим интересом узнаю о существовании каких-то поразительно дешевых и вкусных ресторанов на бензоколонках, где мы с Инной побрезгуем даже зайти в туалет; или придорожных харчевень-стекляшек, известных на всю страну каким-нибудь восточно-еврейским блюдом, секрет которого вместе с харчевней передается из поколения в поколение. А десятки мест, куда можно зайти совершенно бесплатно и что-нибудь урвать или поиметь. Но сегодня мне совсем не хочется участвовать в этом семинаре по обмену опытом. Я делаю себе крепкий черный кофе в двойном бумажном стаканчике и выхожу на улицу погреться на приятном и нежном ноябрьском солнце.

— Привет, — ко мне подходит Борис.

В первое мгновение я рад, что он подошел — мы все-таки года два простояли бок о бок в дверях нашего ангара, дружили как-то. А потом я настораживаюсь, потому что Боря затаил на меня некую злобу.

— Привет, — пристраиваю кофе на каменном столбике, поставленном на пешеходной дорожке с единственной целью — чтобы не парковались.

— Загораем?

— Да уж, грех в такую погоду на работу ходить…

— Судьба такая.

— Как дела?

— Да все нормально, только жена заела.

— А что такое? — мы когда-то встречались несколько раз, и мне трудно поверить, что маленькая тихая Ольга может большого Борю зажевать.

— Ремонт хочет делать.

Теперь-то все становится на свои места. Наверняка Боря не слишком торопился просить меня об услуге (вот и заела), но, похоже, что пойти ему, кроме как ко мне, некуда. Больше всего мне хочется в этот момент сгладить общую неловкость, поэтому я, чтобы сократить Борины объяснения, быстро говорю ему:

— Давай список, я подберу все и скажу какая сумма.

— Нет у меня списка.

— Так откуда я знаю, что ты собираешься делать?

— Да я и сам не знаю, что надо.

Ой-вей! Я вспоминаю своего учителя Шмулика — вот когда наступал его звездный час. Вместо весьма качественных отечественных товаров Шмулик мог втридорога продать импортное старье с давно истекшим сроком хранения. Однако, лохотрон я устраивать Боре не собираюсь.

— Только покрасить, или еще что?

— Покрасить: стены и потолок.

— Трещины есть?

— Есть.

— Много?

— Не очень.

— Большие?

— Так, по мелочи.

— Краска хорошо держится?

— В каком смысле?

— От стен отстает?

— А-а… немного.

— Инструменты есть?

— Нет, я не красил никогда.

— Да, а сколько метров квартира?

— Семьдесят примерно. Только она хочет разные тона в комнатах.

Соображаю, что она — это жена Ольга, а не квартира. Сейчас стало модно красить не только каждую комнату в другой цвет, но и каждую стену. Находятся и такие, что умудряются и углы раскрашивать по-разному.

— Знает, какие?

— Ты не мог бы подобрать что-нибудь? Голубая гостиная, розовая спальня и еще крем.

Вспоминаю, что рядом на столбике стоит остывающий кофе. Вот только этого мне сегодня и не хватает для полного счастья — выбирать Борису краску для ремонта. Хороший, в принципе, мужик — работал главным механиком на каком-то рудном комбинате, сотней людей командовал, а тут — полтора пенсионера якобы в подчинении, да и сам на птичьих правах.

— А Ольга что, выбрать не может? Я дам тебе веер до завтра.

— Да зачем мне такая головная боль, я ей скажу, что ты выбрал самое красивое, и все.

Вот-вот, думаю, «и все». Делов-то, ткнуть пальцем в лепесток: «лети-лети, лепесток на запад и на восток, на север и на юг, возвращайся, сделав круг», и на голову — бух. Или трах — цела бы осталась после этого голова-то. До вчерашнего дня я, наверное, позлорадствовал бы, когда Боря ко мне на поклон пришел, а сегодня я не знаю, куда деваться. Еще не хватало ему весь спектр подбирать. У меня и так утренняя девочка Sky Cloud из головы не идет, а Борис смотрит на меня с надеждой, что я избавлю его от мороки — с оттенками возиться и с женой ругаться. Подберу я ему какой-нибудь совсем нейтральный Geranium, а горшок с геранью с пятого этажа и свались. Тот же самое, Smooth Way: кому от катастрофы избавление, а кому — масляное пятно на повороте, иди знай наперед.

— Борь, ты, мне кажется, Ольгу недооцениваешь. Пусть дома выберет спокойно, что ей нравится, ты только номера запиши и площадь комнат примерно. Я тебе все остальное подготовлю и в тележке оставлю, а за скидкой мы не постоим, не бойся.

— Спасибо. — Боря решается пожать мне руку, и мы вместе возвращаемся в ангар.

— Когда будешь домой уходить, каталог не забудь.

Сегодня пронесло, думаю. А завтра как? А послезавтра? И что же ты, Шпильман, — спрашиваю я сам себя, — теперь делать будешь? От клиентов бегать? Так можно и под сокращение попасть. Марципан пока не нарадуется, ну а как продажи вниз пойдут?

Мои мысли опять возвращаются к Марио, будь он неладен. Ну почему всегда говорят, что все происходит в один прекрасный день? А если день этот совсем не прекрасный, как прошлая пятница, когда появился Марио и лишил меня всяческого покоя? И ведь не расскажешь никому; Инна — ладно, любит загадки, а нормальные люди что подумают?

В отсутствие покупателей принимаюсь изображать кипучую трудовую деятельность, а то начальство не любит вида не занятых ничем работников. Привожу подъемник и принимаюсь наводить порядок на верхних полках. Как может один вечер, одна встреча все так изменить. Тот же Марио спросил меня: «Что не так-то?» А я растерялся, даже не знал, что ему ответить. Ну а если все так!? Если у меня на роду написано краски продавать, а не мышей спасать? Приклеилось ко мне «мышиный спасатель», а если вдуматься, то сколько я мышей загубил: утопил, кессонкой замучил или давлением высоким порвал? Какова ирония: угробишь кого-нибудь числом поболе ни за что ни про что — спасателем становишься. Кого я спас, спрашивается, своим детищем?

Спасатель… Спас на мышиной крови…

Что ведь получилось: все, чем я начинал в начале восьмидесятых в КБ заниматься, через двадцать лет умерло. Английский пошел сдавать в аспирантуре, думал, прилично язык знаю, а полез в словарь слово hardware искать, так там написано «скобяные изделия». Пойми после этого, что там за прибор буржуи за бугром придумали на скобяных изделиях (типа «жопа с ручкой»). Еще случай был, когда «тысячи» сдавал: тыкает меня наша англичанка в технический журнал и просит перевести standalone PLC. Ну про PLC я с гордостью говорю, мол Programmable Logic Controller, и так ясно. Неделю искал это ругательство и нашел-таки. Хотя, что именно этот самый PLC делает, никакого понятия у меня тогда не было. А standalone я перевел как «стандалоновый». Материал, говорю, такой новый создали, «стандалоном» называется. И ведь сошло! До сих пор этот «стандалон» со стыдом вспоминаю.

Я умудрился один раз к израильским подводникам на интервью пробиться. Никаких чертежей, конечно, нет. Я им из головы схему нашего регулятора набросал, а они не поняли ничего. Зачем, говорят, такая сложная схема нужна, если мы программу подъема в микропроцессор записываем, а дальше он ее выполняет и все параметры регулирует.

Мы в КБ годами голову ломали, как с помощью одной лишь механики да пневматики на соленость воды компенсацию сделать, а им это вообще не нужно, поскольку процессор все данные получает и скорость подъема регулирует. Датчики появились миниатюрные, которые нам даже и не снились.

Кижи видели? Соборы без единого гвоздя? Если видели, то поймете, о чем я говорю.

* * *

Недели через две я немного успокоился: Ольга выбрала голубой Summer Day,[105] розовый White Dawn[106] и кремовый Almondine,[107] после чего у меня отлегло от сердца, а Боря обещал покрасить квартиру и пригласить нас с Инной в гости. Как раньше. От Марио не было ни слуху ни духу, и встреча с ним стала мне казаться все менее и менее реальной.

В первый же выходной я, правда, собрал по всему городу N местную прессу и добросовестно ее проштудировал на предмет узнавания клиентов. Инна ходила вокруг меня и очень художественно, по системе Станиславского, мне, бедному, сочувствовала, но помощь не предлагала. А еще через неделю мы поехали на север к Инниному брату на день рождения. По приезде нас встретили пивом и легкими закусками, после чего мы все отправились в долину Хулы любоваться перелетными птицами. По телевизору обещали невиданное количество пеликанов, но в реальности не оказалось не единой особи. Саша — фанат велосипедов, он готов ездить в любую погоду, и любой разговор с ним кончается велосипедами. Саша по секрету от всех показал мне в компьютере фото, где он со своей командой спускается на велосипеде со скал Манары. Что и говорить, впечатляет, но не для слабонервных. Саша же и обеспечил всех велосипедами, чтобы мы смогли проехаться по отмеченным на карте точкам гнездовья перелетных. Но самое интересное было, как всегда, в конце. С закатом, когда почти полностью стемнело, в небе появилось несметное количество журавлей. Воздух заполнился их криками, клин за клином они переваливали через обрамляющие Хулу горы и опускались на ночевку к озеру. Тысячи, десятки тысяч птиц, повинующихся таинственному зову природы.

Почему-то именно в такие моменты и понимаешь бренность всего сущего.

Но с осознанием бренности разыгрывается вдруг такой аппетит, что невозможно дождаться возгорания углей и хочется сожрать с шампуров еще сырой шашлык. В субботу нас ждала прогулка по лесу среди низкорослых сосен и ливанских кедров. Все наши попытки найти неразграбленную шишку с орехами окончились ничем, и нам пришлось довольствоваться лишь природной красотой шишки кедровой с целью сентиментально поставить ее дома где-нибудь на полку. После прогулки нас снова задобрили жареным мясом, что еще раз доказало, что в нашем обществе гораздо выгоднее слыть жестоким мясоедом и хищником, чем добрым вегетарианцем. По крайней мере, у общества естественным путем развивается необходимость хищника задобрить, чтобы откупиться, и в результате — его регулярно снабжают мясом.

Мы второй день не включаем телевизор, не слушаем радио и не заходим в Интернет, мы не знаем, что взоры всей нашей запросто объятной страны с прошлого вечера прикованы к… Догадаетесь с двух раз, или вслух сказать? Заштатный уездный город N поставляет сегодня главные новости. В пятницу среди бела дня на площадке, где продают подержанные машины, взорвалась осколочная граната. Полиция подозревает разборки криминальных структур. Есть жертвы среди мирного населения, прогуливающегося мимо. Двоих уже опознали родственники, а личность третьего все еще выясняется полицией.

Другое событие произошло на шоссе в пяти километрах севернее города N. Вскоре после двенадцати ночи в густом тумане неизвестный автомобиль на полном ходу сбил полицейского, пытавшегося его остановить, и скрылся с места происшествия.

Все эти ужасы мы узнаем, приехав домой и включив вечерние новости. Присоединяемся к остальному населению страны, затаившему дыхание и следящему за развитием событий. Полиция интенсивно ищет машину нарушителя, равно как и бросившего на стоянке гранату — теперь понятно, почему на дорогах было так много патрульных машин.

Наверное, в нашей маленькой стране вдруг кончились инересные окружающему миру политические новости, потому что все как один каналы телевидения организовали штабы по поимке преступника. В каждой редакции новостей сидит по офицеру полиции, который принимает обращения граждан в прямом эфире. Чем такая акция может помочь в поимке нарушителя, мне не совсем понятно. Средства массовой информации призывают граждан выйти на улицы и присмотреться к машинам соседей, а вдруг… Стукнуть на любимого соседа — святое дело; все время поступают сообщения о закрытых гаражах, где якобы хранится преступный вещдок.

Постоянно ведутся репортажи из приемного покоя, куда привезли сбитого полицейского, и параллельно из дома его почти вдовы, поскольку состояние оценивается, как крайне тяжелое. Тоненькая девочка лет двадцати пяти на восьмом месяце держит руки на животе, пытаясь защитить ребенка от жестокости еще не изведанного им мира, в котором умирает его отец. Бледное узкое лицо в веснушках, с собранными в пучок русыми, покрашенными перьями волосами, огромный живот, на который постоянно наезжает телекамера.

В редакцию новостей передают пленку одной из камер наблюдения, установленных на ближайшей развязке. Силуэты машин размыты из-за тумана, и их можно различить исключительно по габаритным огням. На пленке видно, как на обочине дороги под углом примерно сорок пять градусов резко останавливается машина. Диктор объясняет, что это полицейская машина, действующая без опознавательных знаков. И действительно, не видно никаких проблесковых огней. Проходит ровно десять секунд после остановки, как мимо проезжает другая машина, которая, поравнявшись с первой, стоящей на обочине, как-то странно дергается и потом останавливается. Останавливается в некотором отдалении от первой машины и стоит четырнадцать секунд, после этого трогается с места и уезжает. Согласно комментарию — это автомобиль, наехавший на молодого полицейского.

Наше окно примерно каждые пять минут озаряется красно-синими сполохами патрульных мигалок. Такое впечатление, что вся страна занята исключительно поисками убийцы полицейского. Кто-то из многочисленных корреспондентов высказывает предположение: преступник ехал на джипе, что можно довольно просто определить по фарам. Как можно по расплывшимся в тумане огням определить тип машины, остается для меня неведомым. Добровольцы продолжают прочесывать город N и его окрестности в поисках машины с разбитым лобовым стеклом.

Звонит Саша и спрашивает, как мы держимся? Можно подумать, что город N в осаде, жители сидят в убежищах, и на улицах идут бои в стиле Дона Корлеоне. Наверное, Саша таким образом отдает нам дань — во время последних событий в Ливане мы обрывали им телефон и каждый день звали перебраться к себе. Иннин брат совсем не единственный, кто решает нам позвонить и справиться об обстановке, на нас обрушивается лавина звонков по обоим мобильникам и по постоянной линии. Мы свято заверяем всех, что доблестные жители приморского города N, не в пример пресловутому Парижу, не дадут волне анархии захлестнуть наши зеленые улицы.

И вдруг появляется сенсационное сообщение, что ударившая полицейского машина — действительно джип, а водитель готов в присутствии адвоката сдаться властям. Еще через пару минут выясняется, что водитель — женщина. Телекамеры стекаются к небольшому полицейскому участку города N. Оцепление едва сдерживает возмущенных граждан, готовых ворваться в участок и все сокрушить. Прибытие задерживается, и каналы новостей идут по новому кругу: интервью с врачом из приемного покоя, где борется со смертью пострадавший; пока еще его жена, не верящая, что правосудие свершится, так как «богатых всегда отмажут адвокаты»; опять толпа напротив отделения полиции города N.

Вопли из телевизора возвещают, что к лобному месту приближается преступница. Из дверей полицейского участка выходит подкрепление и образует дополнительное кольцо обороны. Толпа беснуется и орет, что же ей еще делать. К дверям подъезжает кортеж из двух полицейских машин и черного BMW адвоката. Конечно, все устроено так, чтобы личность задержанной осталась нераскрытой: на лицо надвинут длинный козырек бейсболки, и нужно, низко опустив голову, пройти всего три шага от машины до двери. Полная женщина медленно и неловко под вспышки блицев выбирается с заднего сиденья, виснет на поддерживающих ее с двух сторон спутниках и с видимым усилием поднимается на порог полицейского участка.

Sky Cloud…

Мне достаточно одного мгновения, чтобы узнать ее фигуру.

В тот момент, когда прибывшие скрываются внутри, телевизионщики дают картинку основного вещественного доказательства — пресловутый джип «Мицубиши» с помятым правым крылом и трещинами на лобовом стекле.

На пороге больницы врач говорит в микрофон о несовместимой с жизнью травме головы.

Дома бьется в истерике беременная теперь уже вдова.

Расплывчатые кадры камеры наблюдения еще раз отсчитывают те четырнадцать секунд, за которые женщина решает оставить место аварии.

Вновь снятые со спины тяжелые шаги от BMW до дверей полиции.

Дальше — все снова по кругу. С комментариями. На каждом канале без исключения.

Пытаюсь встать, чтобы пойти выпить стакан воды, но ноги не держат, и я кулем валюсь на ковер. Вижу перекошенное от страха лицо бросившейся ко мне Инны. Пробую опереться о диван, чтобы подняться, но чувствую, что руки тоже ходят ходуном.

— По-ить… — только и могу выдавить из себя. — Не надо… не надо скорой… я сейчас.

Инне и приходится меня поить, как ребенка, из бутылки с соской. Когда мне удается самому удержать бутылку с водой, делаю еще одну попытку подняться, на этот раз успешную.

— Что с тобой? Говори! Не молчи! Что случилось? Может, все-таки скорую? Говорить можешь? Что?..

— Сейчас… дай в себя придти, все нормально, — закрываю глаза и откидываюсь на спинку дивана.

Не знаю как, каким образом и по какому проводу, но в этот момент я предельно ясно представляю картину происшествия. Руки и ноги постепенно перестают дрожать, я открываю глаза и вижу пристальный взгляд Инны.

— Ладка, что за фокусы? — она видит мою слабую виноватую улыбку.

— Все… все прошло уже.

— Что это было?

— Так… приступ.

— Приступ чего?

— Страха, ужаса.

— Что ты чувствовал?

— Вакуум, падение… бездну. Провал в какую-то космическую бездну, как в черную дыру.

— Прошло?

— Проходит. Только полежу немножко, ладно?

Я снова закрываю глаза. Оснат, так зовут эту женщину, была с Ор на семейной вечеринке у сестры. Они ехали обратно домой в мошав неподалеку от города N. Оснат, как того требуют правила, посадила Ор на заднее сиденье и пристегнула ремнем. Когда машина тронулась, Ор тотчас же от ремня избавилась, встала на сиденье и принялась строить рожи и показывать язык едущим за ними водителям. На очередном светофоре за джипом Оснат пристроилась машина полиции без опознавательных знаков, совершавшая обычное патрулирование в ночь на субботу. Ор, конечно, выступила по полной программе: показала полицейскому язык, длинные уши, длинный нос и другие ужимки. В ответ тот мигнул фарами и дотронулся рукой до ремня безопасности на плече — мол, пристегнись.

Что, по-вашему, сделает в ответ не по годам развитый и нахальный ребенок израильского производства? Правильно, угадали: состроит очередную рожу и покажет оттопыренный средний палец. Ор, для надежности восприятия, показала полицейскому два оттопыренных средних пальца. На зеленый тот рванул с места, обогнал непристегнутого нарушителя закона и встал на обочине, чтобы остановить и примерно наказать. Вот только он в запале не рассчитал скорости джипа. Когда он выскочил на дорогу, было поздно. Оснат никак не могла видеть человека, прыгнувшего ей под колеса из-за косо стоящей на обочине машины. Удар был настолько неожиданный и сильный, что джип дернулся на дороге и остановился только через добрую сотню метров. С Ор мгновенно началась истерика, она завопила и зарыдала.

Я вспоминаю беспомощный взгляд Оснат две недели назад у себя в отделе красок, когда Ор переходила все мыслимые границы. Потерянный взляд человека, который не знает, что предпринять и надеется лишь на чужую помощь. Четырнадцать секунд понадобились Оснат, чтобы понять, что она не сможет оставить ребенка на месте происшествия. Подспудно она отдавала себе отчет, что совершает гораздо более серьезное преступление, но все-таки надавила на педаль газа. Надавила, чтобы увести Ор подальше от покалеченного тела, от полиции, от беды. Она не могла себе представить, какой шум и резонанс по всей стране вызовет этот ее мгновенный порыв.

Вероятность, повышение вероятности, теория вероятности, несчастный случай?

Я понимаю, что бедная женщина ни в чем не виновата, кроме секундной слабости и любви к своему ребенку. Но теперь, не прошло и дня, как она стала изгоем и врагом общества. Телережиссеры знают, как создать драму, как поднять массы и разжечь ненависть. Тот же видеоряд повторяется десятки раз: больница, беременная вдова, четырнадцать секунд в тумане, сетка трещин на стекле дорогого джипа, бедноватая обстановка квартиры погибшего, темная громада дома преступника в мошаве, тонкое бледное заплаканное лицо, черный BMW, тяжелый шаг на ступеньку полицейского участка грузной женщины, снятой крупным планом пониже спины.

— Sky Cloud…

Я слышу повторяющиеся комментарии корреспондентов по уголовным делам, комментарии полиции, для которой вина уже давно доказана и которая гордится раскрытием «преступления года», отвлекая внимание зрителей от мафиозных разборок торговцев подержанными автомобилями, с которыми полиция наверняка в сговоре.

Мне стыдно и страшно. Тоже ценитель Феллини нашелся. Теперь-то я понимаю, что Оснат просто затрудняется ходить, и поэтому поставила машину поближе ко входу. Никто не даст ей привилегию удобной парковки, наоборот, посоветуют поголодать, или пойти побегать, или позаниматься на снарядах. Никто не станет церемониться, делать скидок…

— Что означает «Sky Cloud»? — спрашивает Инна.

— Принцесса бежала из замка на джипе Floating Petal и на ночной дороге Feather River их преследовал полицейский Quarry Pebble. Только ошибочка вышла, и вместо утеса River Rock в волшебном тумане Sky Cloud этот самый Quarry Pebble попал под Floating Petal. А может быть, джип и есть River Rock. Черт его знает.

Инна смотрит на меня подозрительно. Потом она встает, идет к холодильнику и наливает мне полстакана водки.

— Выпей и спать иди! А то ты мне как-то не нравишься.

* * *

«Какие есть нехорошие, злые люди! — проговорил он, и губы у него задрожали.»

Как хорошо, что Инна заснула в полной уверенности, что дело ограничится всего лишь классическими ста граммами. Если бы так: «выпей и спать иди!» А я прилег и таращусь в темный потолок широко открытыми глазами. Полной темноты, конечно, нет. Косо падает свет от уличного фонаря, по стенам гуляют полоски огней от проезжающих машин.

Вспоминаю, как когда-то в детстве я задался вопросом, в какую сторону едет машина, когда свет от нее движется по стене справа налево, от моих ног к голове. Я долго гадал, но почему-то мне было страшно выбираться из-под одеяла и подходить к окну. Пугала чернота за окном, пугало, что в свете фар меня может увидеть какой-нибудь домовой и утащить, не хотелось выбираться из теплой и уютной берложки, в которую забирался с головой. Этот вопрос приходил мне в голову исключительно вечером в кровати, а назавтра я про него забывал до тех пор, пока меня снова не укладывали спать. Я долго не мог набраться смелости откинуть одеяло, встать, подойти к окну и разрешить, наконец, самый первый в своей жизни научный вопрос: «в каком направлении едет машина?».

Закончилась же эта история с полосками света довольно неожиданным образом в одну новогоднюю ночь. Я учился тогда то ли в первом, то ли во втором классе. Родители уложили меня спать, а сами ушли к друзьям праздновать Новый год. Я, конечно, спал себе как послушный ребенок, пока меня не разбудил удар снежка по стеклу. Спросонья я соскочил с кровати и подбежал к окну. Мы жили на втором этаже — под окнами стояла пара моих одноклассников. Завидев меня в майке в темном окне, они радостно завопили:

— Вовка-дурак Новый год проспал! Шпилька Новый год проспал!

Я тогда очень обиделся, что родители меня не взяли с собой. Мне было стыдно перед приятелями, которые уже повзрослели, приобщились к какому-то таинству, а я так и оставался маленьким ребенком. Я забился в угол комнаты, за елку. Обычно утром я находил под елкой подарки, которые в полночь клал туда Дед-мороз, но полночь уже прошла, а никаких подарков не было и в помине, и я подумал, что проспал и Деда-мороза, и подарки тоже. Я проплакал от обиды в холодном углу до прихода родителей. Вернулись домой, они так и не смогли утешить меня никакими уговорами и подарками.

Я нахожусь в каком-то странном гипнотическом состоянии транса — полусна или полубодрствования. Мне удается задремать, но сон не глубок, я слышу, как хлопает входная дверь, воет в отдалении автомобильная сигнализация, рычит на перекрестке случайный грузовик. Одновременно ко мне приходят какие-то неясные сны, воспоминания детства, давно забытые персонажи книжек, которые я когда-то читал, сценки из мультфильмов. Такое впечатление, что на один экран накладывается несколько проекций. Я не могу полностью заснуть, но также не могу встряхнуть себя, прекратить это пограничное состояние. Хочется пить, но чтобы дотянуться рукой до стоящего рядом стакана, надо приложить усилие, которое лень сделать.

Я одновременно чувствую себя ежиком в тумане и кукольным Беликовым, который лег в свою кровать под полог и больше уже не вставал. Мне хочется забраться в футляр и отгородиться от внешнего мира. Косые полосы света проникают под неплотно прикрытые веки. Я слышу сквозь дрему перепалку подростков у подъезда, мне даже кажется, что в комнате чувствуется запах дыма от их сигарет. Откуда ни возьмись, в мои видения проникает чеховский Иван Иванович, «высокий худощавый старик, с длинными усами», курящий трубку, герой знаменитой трилогии Чехова. Рассказы, читанные много лет назад, в средней школе, разобранные по абзацам, затоптанные насмерть школьными сочинениями: «… свинцовые мерзости русской жизни…»

В седьмом классе Чехов стал моим личным врагом. Помню, проходили «Человека в футляре», и как раз накануне вечером мне дали «до завтра» повесть Стругацких, «Страну багровых туч». На уроке литературы училке вздумалось начать спрашивать с конца журнала. Спасительная по большей части третья от конца списка фамилия Шпильман (Щеглов и Яковлев стояли позади) на этот раз подвела: мне впервые в жизни закатили пару, и засветила вполне реальная тройка в четверти. Такого позора мои родители выдержать не могли, и после недолгих переговоров с русичкой, прозванной за пристрастие к красным блузкам и собранным в пучок волосам «редиской», мне было предложено сделать доклад по Чехову. Во искупление вины.

— Без обсуждений! — заявили мне, — а не то лишишься…

Чего именно я лишусь, мои предки не указали: то ли сами не знали в тот момент, что придумать, то ли хотели добиться максимального педагогического эффекта. Мне был выдан том собрания сочинений великого русского писателя, и гордая собой книжная полка стыдливо засверкала темным дуплом выдранного зуба. Я выучил практически наизусть содержание знаменитой трилогии: «Крыжовник», «Человек в футляре», «О любви», но этого оказалось маловато. Стояла зима шестьдесят девятого, когда еще свежа была память о событиях в Праге и Шестидневной войне. Я зачитал дома отрывок из последнего рассказа:

«…В деле поджигателей обвинили четырех евреев, признали шайку и, по-моему, совсем неосновательно…»

— Не надо акцентировать внимания на проходных эпизодах, — посоветовали мне. — Пойди в библиотеку, почитай статьи…

Я отправился записываться в районную библиотеку, где процитировал что-то наизусть и втерся в доверие. Меня одарили жемчужинами советской литературной критической мысли, которые я рассыпал щедрой рукой по своему докладу. Туда проник Николай Васильевич Гоголь с «Шинелью», перекликающейся с футляром Беликова. Там поселился Алексей Максимыч Горький, из-за которого Чехов отказался от членства в Российской Академии. В моем докладе над «мерзостями русской жизни» гордо реял буревестник, а также расцвели пышным цветом обличение пошлости, мещанства, равнодушия, «беликовщины» и футлярной жизни… В конечном итоге, пожертвовав несколькими вечерами, я-таки искупил свою вину перед классиком:

«…взгляните на эту жизнь: наглость и праздность сильных, невежество и скотоподобие слабых…»

«…при виде счастливого человека, мною овладело тяжелое чувство, близкое к отчаянию…»

«…счастливый чувствует себя хорошо только потому, что несчастные несут свое бремя молча…»

Я принес заслуженую пятерку и был прощен за Стругацких. Моему новорожденному брату в тот день исполнялся месяц, и за чаем я решил щегольуть знанием классики:

— «…нет более тяжелого зрелища, как счастливое семейство, сидящее вокруг стола и пьющее чай.»

Мама выронила только что залитый кипятком заварочный чайник, и он точнехонько шлепнулся прямо на любимый папин стакан. Вскочить папа не успел, а когда инстинктивно попытался стряхнуть со штанов кипяток, ему в руку впился осколок стакана. Я не растерялся и добил ситуацию еще одной чеховской цитатой, широкой публике малоизвестной:

— «Женщина с самого сотворения мира считается существом вредным и злокачественным. Она стоит на таком низком уровне физического, нравственного и умственного развития, что…» — договорить мне не удалось, так как у папы осталась еще одна хорошо действующая рука, которой он отвесил мне замечательную оплеуху.

Опять где-то под домом в очередной раз воет автомобильная сирена, и я с ужасом узнаю в ней раненый голос гнедой. Я выныриваю из вязкого вялотекущего сна и со страшным грохотом лечу по лестнице вниз. Сейчас убью, думаю.

Показалось…

Сирена воет не под домом, а на улице. В Ленинграде, во дворе-колодце, где жила Инна, запросто могли убить, ткнуть пером ни за что ни про что. Я стою в темном колодце с серыми квадратами жалюзей посреди уездного города N. У нас в Израиле так просто не убивают — всегда есть за что. Под полы халата на босо тело начинает проникать зимний холод. Бросаю прощальный взгляд на гнедую, и пытаюсь открыть входную дверь — таки защелкнулась, подлая. Приходится звонить и поднимать с постели Инну.

— Что стряслось-то?

— Так, подумал, что в машину влезли.

— Не влезли?

— Нет, слава Богу.

— Тогда пошли, холодно, — Инна держит открытую дверь.

В лифте мы смотрим друг другу исключительно на босые ноги. Инна отправляется прямо в постель и залезает обратно под одеяло, а я выплескиваю в стакан остатки водки и сажусь в темноте в кресло. У меня нет другого желания, кроме как заснуть, я готов отдать за сон все что угодно. Русское народное средство превалирует в итоге над еврейской мнительностью, и я бреду в спальню «забыться сном».

Когда я открываю глаза, в квартире темно, и за окном хлещет дождь. На часах почти полдень, а это значит, что я безнадежно опоздал. Нахожу мобильник и набираю номер Марципана. К моему счастью, трубку берет Нурит и отвечает, что Марципана вызвали куда-то наверх. Прошу передать Вики, чтобы записала мне сегодня день отпуска.

На сегодня я свободен. Дождь постепенно стихает, и на западе появляется полоска голубого неба. Неодолимое желание побыть одному влечет меня к морю, прогуляться вдоль линии прибоя. Поначалу песок липнет к подошвам, но у самой воды он плотный, и можно идти без помех. После шторма можно попытаться найти большую красивую раковину, выброшенную на берег прибоем. Море ворчит и сердится, оно нервничает после дождя, и надо быть начеку, чтобы не настигла случайная волна. Хаотичный шум воды как раз соответствует моему настроению. Пляж пуст, кроме меня, больше не нашлось желающих прогуляться по мокрому песку.

Я присаживаюсь на камень, но он холодный и влажный. Встаю и снова бреду у кромки воды. Ветер разгоняет последние тучи, и гамма цветов меняется каждую секунду. Айвазовскому — раздолье. В другое время мне доставило бы удовольствие пофантазировать с цветами, но сейчас как-то не до игр. Эти вырезки из папки, все эти совпадения случились, когда я не отдавал себе отчета, что происходит. В отличие от последнего случая. Я, как мог, пытался остаться в стороне, но увы… каким-то невероятным образом Ор и Оснат оказались в центре скандального происшествия, всколыхнувшего всю страну. Опять совпадение, теория невероятности, или я становлюсь опасен для общества, и меня надо сажать в клетку, изолировать? Что я буду делать завтра? Как я вообще смогу продать кому-нибудь краску?

Море постепенно успокаивается. Под солнцем Italian Tile[108] уступает место Florence Blue.[109] Но стоит набежать случайному облаку, как Cool Trim[110] начинает соперничать с Elation,[111] а Blue Madonna вытесняет Clipper Blue.[112] Особенно плотная туча угрожает Pharaoh's[113] Blue, но еще через минуту сменяется на Blue Music.[114] Я прохожу мимо лестницы, поднимающейся от пляжа в город, и соображаю, что на верхнем ее конце расположен ресторанчик Нехемии. Я люблю сюда заходить: не много посетителей, тихо играет музыка, закрытая терраса расположена прямо над обрывом, и вид на море совершенно исключительный. Владелец — суховатый и крепкий йеменский еврей лет шестьдесяти, в отличие от прочих держателей подобных заведений, всегда подает к пиву что-нибудь вкусненькое. Это может быть тарелочка с арахисом, маслины, или соленое печенье, но заказавший пиво посетитель обязательно получит маленький сюрприз.

Помню, как-то на Песах,[115] мы с Инной зашли к Нехемии. Во время Песаха евреи квасного не едят, а поскольку пиво — это самое что ни на есть квасное, то оно тоже стоит вне закона всю пасхальную неделю. Нехемия — такой правоверный еврей, что Песах ему нипочем, и он торгует пивом в свое и наше удовольствие. Заходим и осторожно спрашиваем того самого, запретного.

— Нет вопроса! — в голосе Нехемии звучат бравада и вызов. — Или пива уже свободно не попить!

Мы садимся у окна над морем и получаем пиво с соленьями. Я интересуюсь насчет печений, но тут Нехемия неожиданно проявляет преданность традициям — Песах в самом разгаре, поэтому квасного никак нельзя. Посетителей, кроме нас, особенно нет. Наслаждаемся видом и пьем пиво. Вдруг Нехемия срывается с места, подлетает к нашему столу, хватает недопитое пиво и выливает его в раковину.

Немая сцена, мы слишком ошарашены, чтобы выдавить из себя хотя бы слово.

Нехемия кивает в сторону дефилирующих мимо ресторана хасидов в черных пальто и меховых шапках. Когда опасность удаляется на безопасное расстояние, мы получаем вновь наполненные бокалы.

Завершаю подъем и убеждаюсь, что, несмотря на погоду, дела у Нехемии идут как нельзя лучше — терраска заполнена школьниками, и между столиков мечется выдающаяся спелыми формами официантка. Нехемия встречает меня, как родного: не так давно я подбирал ему материалы для ремонта ресторана и сделал скидку. В прошлый раз, действительно, никого не было, а теперь клиенты не обращают внимания на расположенное в ста метрах модное кафе и валом валят к Нехемии.

— Влади! Ты мне счастье принес! Я как судьбу поменял, — громко восклицает Нехемия и знакомит меня с переросшей его на голову Оксаной-Алоной.

Я продал ему Neptune,[116] который теперь основательно выцвел после летнего сезона и скорее напоминает Blue Comfort.[117] Клиенты, однако, больше обращают внимание на приоткрытые прелести Оксаны, а не на Blue Comfort, хотя, как знать, что действует сильнее.

Внутри терраски столики заняты, а снаружи все мокро от недавно прошедшего дождя. Оксана-Алона сексуально протирает поверхность стола, Нехемия приносит раскладной стул и запотевший бокал с пивом. Что еще надо человеку для счастья после ночного перебора: холодное пиво, ласковое зимнее солнце южных широт, сверкающая радуга капели, рокочущее внизу под обрывом море, приятный соленый бриз.

— Признай уже факты, Шпильман, — говорит мое РОмантическое Сознание.

— Полная чушь! — отвечает мое же РАциональное Здравомыслие.

РОС: Ты просто боишься посмотреть фактам в лицо!

РАЗ: Таким фактам надо морду бить.

РОС: Фу, Шпильман!

РАЗ: Глупости все.

РОС: Скольких тебе еще надо на тот свет отправить: пять, десять, пятьдесят?

РАЗ: Я краски продаю! Про-да-ю краски!

РОС: Ага! Щас! Судьбу ты, Шпильман, продаешь. Су-удьбу-у! Ты внутрь загляни, ты когда-нибудь у Нехемии полную терраску видел?

РАЗ: Дождь шел, вот к нему и набились.

РОС: Сам глупости порешь — к нему и в самую жару под кондиционер не шли, а теперь набились? Снаружи — одно удовольствие сидеть.

РАЗ: На Оксанку слетелись.

РОС: Идиот, ты приглядись — молодняк из школы сок пьет с мороженым.

РАЗ: Случайно.

РОС: Почему все всегда сидели на променаде у конкурентов, а теперь сюда рвутся? Почему Нехемия всю жизнь бобылем прожил, а на старости лет молодую бабу завел?

РАЗ: Совпадение.

РОС: Шпильман, ты вроде не дурак — так почему же ты с таким упорством все отрицаешь. Забыл что ли?

РАЗ: Что забыл-то?

РОС: Ты же тогда на Песах Нехемию к себе в отдел приглашал! Смени, говоришь, обстановку, покрась в модный цвет…

РАЗ: Ну и что?

РОС: Ты, козел, Шпильман. Ты мудак, сволочь и зануда! Ну, сам посуди: тебе симпатичен Нехемия, потому что орешки к пиву бесплатно дает — и ему счастье привалило. А толстая жопа на стоянке для инвалидов тебе, видите ли, не понравилась — так ей на всю страну позор и в тюрьму идти? Так, что ли, Шпильман? И не надо придумывать сказки про Sky Cloud.

РАЗ: Как раз в сказки-то я и не верю.

Ко мне за столик, стряхнув капли со стула, присаживается Оксана.

— Тебя как зовут, Володя?

— Владик.

— Владислав?

— Вообще-то Владимир.

— Значит, Володя?

— Нет, Владик. — Я привык к таким разговорам.

— Та нехай буде Владик.

— А ты откуда?

— С Украины, откуда ж еще.

— Еврейка?

— Та какая там еврейка — хохлушка.

— А в Израиль как попала?

— По контракту. Набирали за пожилыми ходить, ну и завербовалась. А оказалось, надо ложиться.

— Куда ложиться?

— Куда-куда, в койку, с мужиком.

— И что?

— Сбежала я от них в первый же день. Силы у мене — Бог не обидел — дала этому куцупердому в лоб, даже не знаю, или жив остался, схватила чемодан и в автобус.

— А вещи?

— Говорю же — схватила чемодан.

— У тебя, что, один чемодан всего?

— А шо?

— Так, ничего.

— Сошла здесь с автобуса на конечной и пошла к морю.

— С чемоданом?

— Ну да. Мне чемодан — тьфу, пушинка. Иду по набережной, вижу, Нехайка этот (кивает на терраску) краской мажет. Я же маляр-штукатур, просто у нас заработать нельзя. Я ему знаками показываю, мол, дай сделаю, как надо, а он в титьки вперился, аж дрожит весь. Тут работы-то на пару часов, даже не вспотела. Он потом все выспрашивал что-то, я не поняла, про драконов[118] каких-то, а потом рукой махнул. Колбаской ихней тощей меня угощать стал — я ему говорю: «сала хочешь?» Он не понял сначала, сала никогда в жизни не видел. А когда попробовал — залыбился весь, понравилось. Он как, Нехайка этот, еврей, или кто? А то что-то и на еврея не похож.

— А я похож?

— Ты-то? Вылитый еврей. А он на арапа смахивает, но в кровати — огонь, у меня такого мужика не было никогда. Мы с ним до Кипру лётали, бумаги подписать. Очень он хороший человек, любит меня без памяти, а я за полгода малька гуторить научилась по ихнему. А тебя Нехайка так уважает — это с чего?

— Помог ему с ремонтом, я в Хоум Центре работаю. Бывала когда?

— Та ни. Я не можу по магазинам одна ходить — все норовят обжучить. А ты, видно, тоже не с тех, как Нехайка.

— Не с кого?

— Не с жидов.

— Почему, не с жидов? — смеюсь.

— Ну, есть евреи, а есть — жиды. Жуки, которые. Нехайка-то, сам знаешь, каждому принесет чего: маслинку, печеньца, огурчик. Пора мне — зовет. Добрый он. — Оксана встает и удаляется в ресторан.

РОС: Простая украинская дивчина маляр-штукатур Оксана, прогуливаясь по променаду уездного города N с чемоданом сала, встретила пожилого йеменского еврея Нехемию. Она покрасила ему стены террасы, угостила домашним салом и вышла за него замуж, слетав на Кипр. Ты можешь в это поверить?

РАЗ: Случаются совпадения.

РОС: Загляни в меню — там борщ появился.

РАЗ: Кошерный?

РОС: С салом, жидовская морда.

РАЗ: На этом логические аргументы исчерпаны?

РОС: Какая тебе еще нужна логика?

РАЗ: Убедительная.

РОС: Типа: «Злобный король по прозвищу Red Devil живет в замке Arboretum. Его юная дочь Little Angel влюблена в простого юношу…» Так, что ли?

РАЗ: Не так. Это все глупости, а нужно убедиться.

РОС: В чем?

РАЗ: В том, что можно, продав краску, изменить судьбу. Заплати Нехемии, и пойдем отсюда.

РОС: Ага, значит, сдаешься?

РАЗ: Ни хрена…

РОС: У Оксаны телефончик возьми, ты ей понравился.

РАЗ: Вот мудило.

РОС: А ты что, только маленьких евреечек любишь, украинскую кровь с молоком попробовать не хочешь?

РАЗ: Пошляк.

РОС: Трус ты, Шпильман. Страус. И голова у тебя глубоко в песок зарыта.

Я достаю из кошелька потертую зеленую двадцатку с Моше Шаретом[119] и прижимаю ее стаканом к столу, чтобы не улетела. Пользуясь очередным нашествием посетителей, выскальзываю наружу и возвращаюсь по лестнице к морю.

Прибой снова пытается схватить меня за ноги.

Я действительно боюсь. Я боюсь допустить мысль, что все это правда. Но вместе с тем, эта мысль уже поселилась у меня в голове.

Я бреду берегом моря и изредка подбираю ракушки. Берег усеян перламутром. Ну, не перламутром, конечно, а стертыми скучными раковинами. Лишь иногда встречается рельефная белая амфора или необычной формы свернутый домик, или камень с дыркой внутри — куриный бог.

До заката еще далеко, но в дали над морем появляется очередная полоса темных туч, обещающая хороший дождь. Harvest Orange[120] проходит множество трансформаций на пути к Red Bark.[121] Когда тучи достигают состояния Bordeau Brown,[122] я понимаю, что сейчас начнется дождь, и пора убираться с пляжа.

* * *

Как, спросите, я живу дальше? — А так и живу, с винегретом в голове: Spicy Peach,[123] Papaya,[124] Clay Bisque.[125] В футляре живу, в аквариуме с золотыми рыбками и меченосцами, которые мечтают вырасти в пираний и поживиться соседками.

Всю неделю льет дождь. Население устало от сырости, аварий на дорогах и протекающих крыш. Но поскольку в нашей, страдающей от засухи и недостатка воды стране, дождь — это Божье благословение, то принято выражать публичную радость по поводу повышения уровня национального резервуара — Тивериадского озера.[126]

Попробуйте определить, что несет в себе опасность, а что нет: Hillside Bloom,[127] Sweet Cream,[128] Sheer Chiffon.[129]

По утрам я спускаюсь вниз, и мне жалко выводить гнедую из сухого стойла на дождь. Временами дворники не справляются с потоками воды, и приходится останавливаться посреди дороги, чтобы переждать. Шум дождя заглушает даже перебранку сигналов на перекрестках. Уже никто из моих коллег не следует неписаным правилам парковки — все, и я в том числе, жмутся поближе ко входу, чтобы поменьше прыгать по лужам.

Мертвая неделя. Даже Марципан понимает, что ничто не способно завлечь покупателей в Хоум Центер, пока Weatherbell[130] не сыграет отбой.

Moody Mist[131] у меня в голове соответствут погоде. Silhouette Gray,[132] одетый в Puritan Black[133] грозит мне своим Stiletto.[134]

Мы по большей части слоняемся по ангару. Дежурные анкдоты и шутки про погоду давно иссякли. Тянет ко входу: посмотреть, не появились ли какие просветы в облаках, проверить, как там мокрая гнедая.

Foggy Day[135] скрывает даже Gatepost.[136] Выхожу еще на пару шагов под Shaded Porch[137] и высматриваю знакомый Silverpoint[138] гнедой. Стоит, мокнет.

Возвращаюсь назад к своим краскам. Мой Wet Moccasin[139] оставляет на полу мокрый Footprint.[140] Меня окружает Gray Mystic,[141] мне надо хранить от всех мой Soft Secret.[142]

Дождливую скуку нарушает полицейская машина, которая паркуется… Где бы вы думали? — Правильно, на месте, выделенном для инвалидов. Им можно по праву, думаю — инвалиды умственного труда. Пара молодых ребят в голубых рубашках преъявляют нам несколько фотографий каких-то типов. У меня отличная память на лица, могу поклясться на Коране и Библии, что эти рожи никогда даже мельком не видел.

Кроме последней… Марио.

Надо признаться, что реакция у полицейского отменная.

— Знаешь его? — следует мгновенный вопрос, а я даже еще не успел сообразить, как мне реагировать.

Киваю.

— Знакомый, родственник?

— Нет, — мотаю головой, — кажется, видел в магазине.

— Как зовут? — подтягивается второй полицейский.

— Понятия не имею.

— Не его — тебя.

— Влади.

— Посиди пока, Влади, мы сейчас с другими закончим, а потом несколько вопросов зададим. Не возражаешь?

— Пожалуйста, — пожимаю плечами, стараясь сделать как можно более равнодушный вид.

— Что ты можешь сказать об этом человеке? — наблюдатель сидит напротив меня, а его товарищ взгромоздился в отдалении на стол и качает ногой.

— Ничего.

— Ты уверен, что видел его здесь в Хоум Центре?

— Наверное.

— Точно?

— Лицо кажется знакомым, — я стараюсь выглядеть совершенно нейтральным и незаинтересованным.

— Хорошо. Попытайся представить момент, когда ты его видишь. Как это было?

— Хм, — смотрю на своего собеседника в упор, опускаю голову и тру руками лицо, потом снова смотрю ему в глаза, — по-моему, он купил какой-то растворитель и еще WD-40.

— Давно?

— Сравнительно недавно.

— Как недавно?

— До дождей.

— До первых дождей или до последнего потопа?

— До первых, кажется…

— Тогда уже с месяц, получается, прошло. Ты уверен?

Киваю задумчиво.

— Ладно. А как он был одет?

— Обычно.

— Как это обычно? Как ты? — смеется.

— Нет, — тоже смеюсь и всеми силами делаю вид, что вспоминаю, — кроссовки, джинсы, кажется, рубашка в клетку… ну обычно так.

— Он еще что-нибудь покупал?

— Тележки у него точно не было.

— Может, еще что вспомнишь?

— Да нет.

— Хорошо, Влади, спасибо, — оба жмут мне руку.

— А что случилось то?

— Тайна следствия, — полисмены смеются и уходят.

Меня окружают охочие до сплетен сослуживцы и, поверьте, им требуется гораздо больше времени, чем полиции, чтобы убедиться в моей невинности и непричастности. Я горд тем, что доблестная полиция меня не раскрыла. Я проявил завидное самообладание и ничем, кроме первоначальной реакции на фотографию Марио, себя не выдал.

Мне светит Sunset Light,[143] я чувствую прекрасный тонкий аромат Cedar Scent,[144] меня защищает Frontier Shadow.[145]

Mountain Haze[146] на западе плавно превращается в Irish Mist[147] на востоке, Stormy Sea[148] постепенно темнеет и переходит в Catalina[149] Gray. На секунду появляется Fragile Blue,[150] но вечер накатывает на уездный город N и покрывает его Cool Shadow.[151]

Вечерние новости начинаются с фотографии Марио во весь экран — полиции города N недостаточно показаний гражданина Шпильмана В.И., и она просит остальных граждан поспособствовать. Дальше следует объяснение, что указанная никому не известная личность была третьей жертвой знаменитой гранаты на стоянке подержанных автомобилей.

Я не представляю, что Марио мог оказаться случайной жертвой разборок. Он же сам предостерегал меня от мафии и всяких там спецслужб. Я начинаю понимать, почему он не оставил мне номер своего телефона — позвони я ему хоть раз, мой номер был бы зарегистрирован в компании, и сразу стал бы известен полиции. Интересно, они приходили в Хоум Центер просто так, проверяли все окрестные магазины, или они что-то знают, и сегодняшний визит — лишь первое зондирование почвы, просто для того, чтобы зацепить меня на крючок? Какое счастье, что Марио успел передать мне свою папку, а не то взяли бы меня тепленького, а я еще и не знал бы, в чем дело.

Так или иначе — Марио мертв. И факт тот, что у меня находится его папка, моя папка, мое досье. Это радует, что мое досье находится сейчас у меня, а не в полиции. Что бы я сказал в полиции? Что бы я ответил, если бы полиция пришла ко мне и спросила, знаю ли я Марио? Что Марио рассказал мне фантастическую историю?

А вообще, кто сказал, что Марио мертв? Израильская полиция? Можно ли вообще доверять полиции? Или кому-нибудь еще? Эта женщина из мошава — Оснат, она появилась уже после Марио. Или Оксана, которая познакомилась с Нехемией. Как относиться к этим двум случаям, о которых Марио не имел никакого понятия? Записать Нехемию в плюс, а Оснат — в минус, и успокоиться?

Так вот просто записать в минус? Жребий судьбы — минус? Довольно того, что кто-то на тебя косо посмотрел — и сразу минус? Не то сказал, не так повернулся, не там поставил машину, не ту рубашку надел, посмотрел на кого-то не с тем почтением — минус на всю жизнь? Чужой акцент — минус? Нет московской прописки — минус? Не там родился — минус?

Не ту школу кончил… Не там… Не вовремя надел Blue Ribbon… минус…

Вот теперь мне становится по-настоящему страшно.

4. Инна

Ну сколько дерьма можно впихнуть человеку в почтовый ящик. Просто катастрофа какая-то. Пора уже принимать закон о том, что почтовый ящик является суверенной территорией квартиры, и судить, как за вторжение. Во всяком случае, хочется хорошенько дать по рукам тому, кто сует туда всякую гадость: рекламу, брошюрки, конверты, магниты на холодильник, который и так весь залеплен всяческой мишурой. Вот и сейчас под ворохом желтых, розовых, голубых, серых, белых бумажек нахожу почтовый конверт. Он не отправляется сразу в урну только потому, что на нем написано от руки синими чернилами: «Shpiеlmann».

Почти Спилберг.

Поднимаюсь на лифте на свой третий этаж, открываю дверь и вскрываю конверт. В него вжожена маленькая белая пластиковая карточка, на которой вьются звездочки: «BNP Paribas».

С трудом удерживаюсь, чтобы не выбросить в мусор. Обычный кусок пластика, карточка не вызывает никаких ассоциаций. Ладка, однако, говорит, что это банковская карточка, но мне как-то не верится. Столько скопилось членства во всяких потребительских клубах, что введение нового членства вызывает не пол-оргазма, а колики.

— В банке проверь, — говорит.

— Сам проверь, сидишь дома, все равно делать нечего, так и проверь.

Прихожу следующим вечером с работы, а Ладка заявляет:

— Заряженная карточка-то.

— Чем заряжена? Опять этот твой Translucent[152] какой-нибудь? Надоело уже.

— Пять тысяч, — говорит.

— Чего пять тысяч?

— Кто-то положил нам в ящик пять тысяч евро.

— Шутишь?

— Нет, в банке сказали, что обычная дебитная карта на пять тысяч евро, снял вот пятьсот шекелей, чтобы убедиться.

— Кто, по твоему, мог подкинуть нам пять тысяч, да еще и евро? И что это за BNP Paribas?

— Французский банк: «Banque Nationale de Paris».

— И подарил нам деньги?

— Я думал, что это твой тайный поклонник.

— Хотела бы я иметь поклонника, который швыряется тысячами евро, а не сидит дома.

— Сама же сказала: «Уходи оттуда немедленно, я боюсь».

— А что еще оставалось с тобой делать?

— Может быть, это как-то связано с Марио?

— Почему ты так думаешь?

— Если это не твой любовник, то других идей у меня нет.

— Хорошо, признаюсь, есть тут один любовничек.

— Я вот посмотрел внимательно на карточку. Написано маленькими буквами: «Agence de Lourdes. 2 Place de l'Eglise. 65100. Lourdes.»

— Что это значит, адрес банка?

— Похоже.

— В Интернете смотрел?

— Черт! Нет.

— Так иди посмотри, я пока ужин подогрею.

Час от часу не легче, думаю. Как можно двоих взрослых людей, взращенных на махровом материализме, превратить в параноиков. И действительно, что делать-то? Совпадений набирается — тьма. Отмести все, и баста? А если есть какое-то рациональное зерно? Парень этот, Марио, может, и поплатился жизнью за то, что слишком много знал. Но если Марио сумел вычислить Шпильмана, то рано или поздно еще кто-нибудь вычислит. Пять тысяч евро в почтовом ящике — это явно неспроста. А что делать? Потратить и забыть? Компенсация за причиненные неудобства? Вряд ли.

— Есть филиал BNP в Лурде, и адрес совпадает — Ладка садится за стол, и мы принимаемся за ужин.

— Что думаешь-то?

— Не знаю.

— А все-таки?

— Может, поехать в Лурд и спросить, кто выписал карточку?

— У кого?

— Придти в банк и спросить — это же их карточка, они должны знать…

— А если нет?

— Послушай, этих денег хватит на поездку?

— Конечно, даже с избытком.

— Так поедем. Может, это именно то, что от нас хотят, ведь другого-то адреса нет. И намека другого нет, похоже, что Марио действительно убили.

Я для себя определила, что первая наша большая поездка будет в Испанию, но после того, как Ладка ушел с работы, моя мечта откладывается на неопределенное время.

— Где находится Лурд?

— Ты меня спрашиваешь?

— А что?

— Посмотри в Интернете и не морочь голову.

Лурд… Что за Лурд? Почему Лурд?

— На юго-западе Франции, в Пиренеях.

— На границе с Испанией?

— Недалеко.

В этот момент я начинаю фантазировать об Испании. Меня влечет эта страна. Меня притягивают фламенко и коррида, нет, коррида мне не нравится, потому что убивают быков, но слово красивое. Я мечтаю увидеть Барселону Гауди и «Прадо» в Мадриде, великого Дали и красоты Пиренеев. Я хочу настоящую паэлью с креветками и пряную Риоху. Я… я могу часами грезить об Испании. Мы же толком нигде за границей не были. Пролетели, как сумасшедшие, почти без денег из Венгрии в Австрию и ничего почти не видели. От Будапешта не осталось никаких впечатлений — какая-то имперская облезлость, а Вена до сих пор представляется приторным городом-тортом. Потом ездили в организованые моей фирмой мини-поездки за границу — все больше по бывшим соц. странам и Турции.

Пять тысяч евро!

Этого должно хватить на двухнедельную поездку по Испании на машине — нормальную, неспешную, с музеями и парками, с тапас и кочинильо. Ах какая музыка звучит в этом слове — кочинильо. Я бросаю клич по всему своему свиноморью, и мне несут книги и карты на всех языках: русском, английском, иврите — даже на испанском, от чего вежливо отказываюсь. Выясняется, что все, кроме меня, уже побывали в Испании и даже не по одному разу. Мне хочется всего сразу — объехать всю страну, но опытные путешественники не советуют смешивать север с югом.

Постепенно начинает вырисовываться маршрут: летим в Барселону и проводим в ней дня три-четыре. После этого берем машину и направляемся на север в Жирону и Фигуэрес, и может быть, если погода позволит, в Коста Брава. Оттуда, заскочив по пути в Андорру, едем в Лурд. Из Лурда отправляемся в Park National des Pyrenees. Спускаемся с гор и через Сарагоссу катим в Мадрид — «не прилетай, мой самолет».

Ладка днями и ночами сидит в Интернете в поисках все новой информации о Лурде. Я прихожу с работы и застаю его за компьютером, когда я просыпаюсь по утрам — он уже сидит и бдит. Мне с большим трудом удается отрывать его по вечерам от экрана, чтобы готовить поездку в Испанию: надо заказать машину, отели, спланировать каждый день.

— Как ты думаешь, почему Лурд? — спрашиваю. — Что в нем такого особенного?

— Как что, это же Лурд! Явление Девы Марии!

— С каких это пор ты интересуешься Девой Марией?

— А может, это Дева Мария подкинула нам пять тысяч евро, чтобы мы ее посетили?

— Безусловно.

— Не смейся.

— Мне и не смешно. Живем, как в подполье, не ходим никуда.

— Так и слушай, женщина. Бернадетта Собиру была в 1858 году почти неграмотной крестьянской девушкой четырнадцати лет. 11 февраля она с сестрой и подругой пошла собирать дрова. Снимая обувь, чтобы пересечь ручей, она услышала шум, похожий на порыв ветра, и посмотрела в направлении грота. Она увидела женщину в белом платье, перепоясанную синим, у которой было по желтой розе на каждой ноге. Бернадетта перекрестилась и начала произносить молитву. Когда молитва кончилась, Белая дама исчезла.

— И это все?

— Белая дама являлась Бернадетте еще 17 раз…

— С тем же успехом?

— Примерно. 14 февраля внутренний голос подсказал Бернадетте вновь придти к гроту, где она вновь увидела женщину. Бернадетта побрызгала на женщину Святой водой, и та удалилась улыбаясь.

— Ну-ну.

— В третий раз Бернадетта принесла бумагу и перо и попросила Белую даму написать свое имя. «Это не нужно, — сказала дама, — я сделаю тебя счастливой, но не в этом бренном мире, а в грядущем. Приходи сюда еще две недели».

— И она ходила?

— Конечно. 28 февраля в присутствии тысячи человек Бернадетта молилась, целовала землю и ползала на коленях в знак покаяния. Ее отвели к судье Рибсу, который пригрозил ей тюрьмой.

— Нашелся здравый человек.

— 1 марта в присутствии тысячи пятисот человек и священника Катерина Латапи из Лурда вошла в грот и погрузила свою парализованную руку в источник, после чего рука приобрела подвижность.

— Врача бы привели или нотариуса, а не священника, а то эти что угодно засвидетельствуют.

— 2 марта Дама сказала ей: «Иди и скажи священникам, чтобы пришли сюда и построили часовню». 3 марта Бернадетта в присутствии трех тысяч человек приходит к гроту, но видение отсутствует. После школы она снова, повинуясь внутреннему голосу, появляется у грота. Пастор наказал ей: «Если Дама действительно хочет часовню, то пусть назовет свое имя и в подтверждение пусть заставит зацвести розовый куст на входе в грот».

— Зацвел куст-то?

— Нет, они весь день ждали — все восемь тысячь человек. А Бернадетта после этого двадцать дней там не появлялась — вызова ждала.

— Это все?

— 25 марта…

— Куст зацвел?

— Да нет, погоди, 25 марта видение заявило: «Я — непорочная дева!»

— И смирились миряне, поверили?

— 7 апреля во время очередного видения пламя свечи коснулось руки Бернадетты, но никакого следа ожега не оставило. Доктор Дузо незамедлительно зафиксировал сей факт.

— За тридцать серебрянников, или католики ему больше заплатили?

— Последнее явление произошло 16 июля. Бернадетта получает мистический вызов из грота, но путь почему-то закрыт, и она добралась лишь в пещеру напротив грота: «Я видела Святую Деву, и она была еще прекраснее!»

— И это вся история явлений Святой Девы из Лурда?

— Угу.

— Маловато и неубедительно.

— Почерпнуто на официальном сайте, посвященном означенной Деве.

— Мелкотравчато как-то. От чуда хочется чего-то большего…

— Лоренц, Епископ Тарбский, засвидетельствовал: «Мы постановляем: Пречистая Дева Мария, Матерь Божья, действительно явилась Бернадетте Собиру восемьнадцать раз в период с 11 февраля 1858 года в гроте Массабель вблизи города Лурда… Мы скромно представляем наше мнение на суд Суверенного Понтифика для вынесения вердикта Всеобщей Церкви.»

— Церковники, как нам известно, любят разевать хлебальники.

— Епископ Лоренц еще в июле 1858 назначил комиссию по расследованию…

— Совсем как у нас.

— Комиссия должна была установить не только«…что произошло, и что могло произойти в гроте у Лурда…», но и другие интересные вопросы. Обычная или необычная вода в гроте? Являются ли правдой видения Бернадетты? А если «да», то божественного ли они происхождения? Просил ли что-нибудь у ребенка появлявшийся объект? О чем были просьбы? Существовал ли источник в гроте и раньше, до видений Бернадетты? Епископ настаивал на серьезности работы: расследование должно установить факты; допросить свидетелей; посоветоваться с учеными, а не только с врачами, наблюдавшими исцеленных, причем ученые должны понимать в физике, химии и геологии. Лоренц потребовал, чтобы комиссия ничем не пренебрегала, чтобы связать воедино отдельные события, и раскрыла правду, какой бы она ни оказалась.

— Только бы не вредила Святой Церкви, а так— никакая это не правда.

— Комиссия заседала четыре года, в течение которых расследовала показания Бернадетты, и Епископ Лоренц дал свое заключение в знаменитом документе от 18 января 1862 года: «Заключение о Явлениях, имевших место в гроте Лурда».

— Четыре года!? Молодцы церковники, быстро работают — небось не на полставки.

— После описания Явлений Епископ объяснил, почему церковь предпочитает не спешить с расследованием сверхъестественных вещей: прежде чем принять на веру и объявить что-либо Божественным, требуются неопровержимые доказательства, поскольку Дьявол, принимая облик Ангела, может запутать людей.

— Дьявол уж точно не дремал.

— «Мы полагаемся и всецело доверяем комиссии, состоящей из умных, образованных, верующих и умудренных опытом священников, которые расспросили ребенка, изучили все факты и взвесили все свидетельства. Мы также призвали на помощь науку и мы убеждены, что Явления — Божественной и сверхестественной природы, и что пред Бернадеттой действительно явилась Пресвятая Дева. Наше убеждение основано на свидетельстве Бернадетты, но прежде всего, на том, что действительно произошло, и что не может получить других интерпретаций, кроме как Божественных».

— «Что за комиссия, создатель…»

— Бернадетта их просто покорила и очаровала: «Кто не может не восхищаться простотой, открытостью и достоинством этого ребенка. Она говорит только тогда, когда к ней обращаются, без преувеличений и с обезоруживающей наивностью. На все вопросы она без колебаний дает точные и ясные ответы. Во время различных расследований она всегда подтверждала уже сказанное, не прибавляя и не убавляя. Ее откровенность не вызывает сомнений. Почему мы можем ей верить? Мудрость ответов выдает Божественное в этом ребенке, несмотря на ее юный возраст. Она никогда не проявляла излишней религиозности; никто не может утверждать, что она ненормальна или фантазирует».

— Что стало с бедной девушкой?

— Постриглась в монашки в 1866 году и умерла в тридцать пять лет.

— От чего?

— От туберкулеза, и довольно сильно страдала.

— И ей не помогла Святая Дева?

— Увы.

— Но тем не менее все прогрессивное человечество, как больное, так и здоровое, прется в Лурд: одни — чтобы изведать чуда, а другие — чтобы просто подивиться?

— Естественно. Но потом Бернадетту канонизировали, так что обещание, данное ей Девой Марией, было выполнено.

— А местное население гребет лопатой деньги?

— Не без того, но если не хочешь — то не плати. Святая вода у них является достоянием человечества и ничего не стоит, но вот если без бутылочки приехала — то уж покупай.

— Почему-то мне не хочется туда ехать. Я в Испанию хочу.

— Почему не хочется?

— Угадай с трех раз.

— Тебе совсем не интересно взглянуть на место, где происходят чудеса?

— Мне неприятно, когда меня публично имеют.

— Они имеют Деву Марию.

— Деву Марию они уже поимели, а теперь с ее помощью имеют всех остальных.

— А как же чудеса?

— Чудес не бывает, наукой доказано.

— Ха, вот тебе научное определение чуда: «Необычайное событие, приписываемое благоприятному божественному вмешательству, несущему в себе духовную значимость».

— Хотелось бы получить строгие научные критерии, а не какую-то белиберду.

— Пожалуйста, вот тебе и медицинские критерии для определения чуда исцеления:

во-первых, подлинность болезни должна быть засвидетельствована и диагноз поставлен правильно;

во-вторых, прогноз болезни должен быть предельно ясен, и расцениваться как постоянный или со смертельным исходом;

в-третьих, исцеление должно быть моментальным, без периода выздоровления, полным, окончательным и устойчивым;

и в-четвертых, предписанное лечение не должно оказывать влияния на исцеление или помогать ему.

— Нравятся критерии?

— Замучил уже, не хуже твоих церковников.

— Если паломник заявляет, что исцелился, то, перед тем как предстать перед медицинским бюро, он должен быть осмотрен специальным врачом. Медицинское бюро, созданное в 1947 году, отвечает за первичное освидетельствование и подтверждение. После этого исцеленный должен предстать перед комиссией врачей, включая ректора заведения и священников. Когда исцеление подтверждено, паломник должен наблюдаться в медицинском бюро в течение трех лет, и, если решит большинство, то его дело передается в международную комиссию.

— И много таких исцеленных?

— Последний случай был в октябре 1987 года с французом Жан-Пьером Белу.

— Давненько, двадцать лет уже… А от чего вылечился?

— От рассеянного склероза.

— И долго болел перед этим?

— Пятнадцать лет, кстати, в качестве чуда этот случай подтвердили только в 1999 году.

— И часто такое бывает?

— В последнее время — не часто. До него был случай в декабре 1976-го, когда итальянка Делизия Чиролли исцелилась от саркомы; еще один француз Серж Перин излечился в 1970 от хронической мозговой недостаточности; опять итальянец, Виторио Мичели избавился от остеосаркомы в 1963 году.

— Не густо. Четверо — за двадцать пять лет?

— Так медицина шагает вперед семимильными шагами…

— Сама врач, знаю.

— Между прочим, до четырнадцатого года на сто паломников приходился один исцеленный.

— Кино видел, «Праздник Святого Йоргена» называется?

— С четырнадцатого по двадцать восьмой год — один приходится уже на семьсот, а с двадцать восьмого по сорок седьмой — на тысячу шестьсот.

— А потом? Ты сказал, что в сорок седьмом основали бюро?

— После этого исцеления явно пошли на убыль.

— Вот видишь…

— Еще не догадалась?

— О чем?

— Почему именно Лурд? Почему намек на Лурд, и карточка из Лурда?

— Хочешь сравнить себя с Девой Марией?

— Ты вспомни, что ты сама сказала, а?

— Что такого я могла сказать?

— Про эксперимент. Не помнишь? — «Какой бы такой экспериментик поставить…»

— И что?

— Если кто-то хочет проверить, «экспериментик поставить», то лучше Лурда места не найти. Подумай…

Ладка смотрит на меня совершенно серьезно. А я опять не знаю, как реагировать. С одной стороны, у меня с языка уже готова сорваться накая-нибудь едкая насмешка. Что-нибудь типа: «Из трудовой биографии: с… по… работал и.о. Девы Марии в Лурде». С другой стороны, в ладкиных словах присутствует некая логика. Честно говоря, нервы у меня на пределе, ни к черту нервы. Как в ноябре вся эта каша заварилась, так никакого покоя, не знаешь, что еще завтрашний день принесет. И Ладку тоже можно понять, ведь не веришь поначалу в какие-то сказки, а потом набираются факты, статистика, нельзя же, в самом деле, такое придумать. Хоть взять Лурд этот чертов — а если прав Ладка, ведь опять логика наличествует. Где, спрашивается, такое вот место подобрать, чтобы независимая комиссия, ничего не зная, документально зафиксировала бы паранормальное явление. Да и пациент может ничего не знать, ему можно на счастье баночку краски всучить, подарочек от Девы Марии, сказать «на источнике заряженная», еще чего выдумать. Если больной излечится, то не удержится, конечно, прибежит и про чудо заявит. Дальше он попадает в комиссию, которая ему откажет по причине отсутствия одного из основных признаков, а именно моментальности воздействия. Поэтому никакого излишнего шума подняться не должно.

Я с замиранием сердца начинаю понимать, что этот «экспериментик» будет довольно близок по условиям, которые предъявляются к самым-таки настоящим клиническим испытаниям.

— Double blind? — произношу с сомнением.

— Умница, — говорит, — догадалась.

В силу своего когда-то полученного врачебного образования, а также долгой и успешной карьеры вивисектора-исследователя я отлично знаю, какие требования предъявляются к третьей фазе клинических испытаний любого лекарства: «randomized double blind study». В переводе на человеческий язык это означает следующее: все отобранные для испытаний больные случайным образом делятся на две группы; одна группа получает лекарство, а вторая, контрольная, плацебо; ни пациент, ни лечащий врач, его наблюдающий, не должны знать, что именно данный больной получил. На основании такого эксперимента собирается статистика, которую обрабатывают независимые эксперты, и, если она подтверждает терапевтическое воздействие, то лекарству дается зеленый свет.

Голова у меня идет кругом. Как врач, да еще с марксистской закалкой, которого никогда не похищали зеленые человечки с летающих тарелок, который никогда не был замечен в связях с космосом посредством голубой веревочки, я не верю в чудеса и исцеления. Я могу допустить существование различных странных необъяснимых наукой явлений с ограниченным радиусом действия. На меня давят молельные дома, я чувствую себя там неуютно — будь то синагога или церковь, мне хочется поскорее уйти. Я могу спокойно посещать церкви только на предмет органных или камерных концертов, но заходить в соборы мне почему-то претит. Такие места, как этот самый Лурд, вообще вызывают во мне некий протест, нежелание участвовать в каком-то общем стадном действе посещения святых мест, даже если я понимаю, что это очередная туристская аттракция. С другой стороны…

С другой стороны, существует какая-то дьявольская логика, по которой я своим, смею надеяться, логическим умом догадываюсь, что Лурд действительно может быть тем самым местом для ладкиного «эксперимента». И еще побывать мимоходом в Испании… То есть, поехать по Испании и, как бы мимиходом заскочить в Лурд.

Мы уже месяца два живем ожиданием неизвестно чего. После сообщения по телевизору о смерти Марио Ладка прямо-таки извелся весь. Конечно, полиция ни о чем не догадывается, а то бы и его в разработку взяли, но в Хоум Центре работать я ему больше не дала — хватит. Может, эта поездка в Лурд прояснит хоть что-нибудь, может хоть Испания развлечет — все-таки очень интересная страна. Я готова отправиться в любое путешествие, куда угодно, чтобы только кончилась, наконец, эта выводящая из себя неопределенность.

* * *

Век живи — век учись. Я прихожу на работу и как пылесос втягиваю в себя всякую «полезную» информацию, которую с беззаветной щедростью поставляют мне мои сотрудники. Со мной делятся опытом и разными мелкими туристскими хитростями. Мне наперебой дают телефоны знакомых турагентов, которые готовы сделать мне скидки на все.

С некоторых пор в моем организме поселилась не только стойкая аллергия на всякого рода рекламу, но и на наш легальный внутренний спам (спазм), забивающий электронную почту нескончаемым потоком рассылок и циркуляров. Надо сделать над собой усилие, чтобы начать вникать в не всегда понятный смысл абсолютно не нужного тебе «особо важного» документа. А теперь выясняется, что зря. Узнаю с удивлением, что пропустила довольно интересную информацию, что любой сотрудник нашей фирмы, а также его супруг, имеет право быть удостоенным золотой бизнес-визы, которая дает-таки немалые льготы и выгоды. Выясняю, однако, что никогда не поздно удостоиться, и что ради меня, потребителя любимого и ценного, а также супруга моего дражайшего, готовы к нам домой приехать и все оформить.

Не врет народный телеграф — через неделю получаем с нарочным свои золотые кредитки, а с ними — каталог очередного членства в каком-то неведомом клубе потребителей. Очень быстро выясняется, что у турагентов «дешевые пакетные сделки» гораздо дороже самостоятельного заказа билетов и машины, а до предлагаемых гостиниц, находящихся «в непосредственной близости» от центра, можно добраться непосредственно за полчаса на метро. Пришлось взять быка за рога (Испания все-таки) и заказать все самой. Попутно получила недостающие пол-оргазма от кредитного членства, когда выяснила, что могу купить билеты в Эль-Аль на пять процентов дешевле.

Апофеозом моей «Испанской кампании» является звонок в страховую компанию. Оказывается, обещанная бесплатная страховка на поездки за границу так просто не дается, а надо позвонить и сообщить даты прилета-отлета. За этим «сообщить» кроется, однако, массированная атака ушлых агентов, которые всеми силами пытаются всучить дополнительную страховку. Каких только доводов и убеждений они не приводят в доказательство того, что бесплатный сыр находится исключительно в мышеловке, и если добавишь им еще совсем чуть-чуть, то сами небеса будут к тебе милостивы. «С Божьей помощью», речитативом повторяют они, и можно подумать, что сам Господь Бог их деловой партнер. Прочистив ухо после невнятных воплей картавой девицы, я начинаю соображать, что за бесплатную страховку только что заплатила еще восемьдесят долларов.

Ладка меня утешает:

— Будешь богатой вдовой — получишь лимон баксов.

— А ты в следующий раз не поддакивай. Нашел тоже, секс по телефону.

— А шо, — говорит, — приятный девичий голос.

— Прямо-таки, Tender Whisper.[153]

— Ценю — владеешь предметом.

В этот момент я осознаю, что могу зачеркнуть последнюю строку в своем длинном списке приготовлений к поездке. У нас есть билеты, заказана машина и гостиницы в центре Барселоны и Мадрида. Я спланировала программу на каждый день и купила все мелочи. Осталось только подождать еще девять дней, и сбудется моя мечта — Испания.

Все оставшиеся дни я чувствую себя, как космодром Байконур перед стартом Гагарина. На меня покровительственно поглядывает начальство и сослуживцы, а я передвигаюсь как в тумане. Я беру дополнительный день отпуска накануне, чтобы неспешно собрать вещи и уложить чемоданы. В качестве монаршего расположения, моя начальница заказывает мне такси от фирмы. Не подумайте, меня не собираются бесплатно отправить на такси в аэропорт, но в соответствии с корпоративным тарифом надо будет заплатить шекелей на пятьдесят поменьше.

Если бы лет десять назад мне кто-нибудь сказал, какими проблемами будет занята моя голова: выгадать там, подсуетиться здесь, получить скидку, заплатить поменьше…

Ладка волочет чемоданы из лифта в такси, а я в последний момент останавливаюсь у почтого ящика проверить, не успели ли бросить еще какую гадость. Ничего, только одинокий белый конверт, который я машинально сую к себе в карман ветровки.

Такси за границу. Такси в отпуск. Такси в Испанию. Мы молча сидим бок о бок на заднем сидении и думаем каждый о своем. За окном мелькает привычный израильский пейзаж. Ехать нам около часа, если не встрянем в пробку. Но среди дня шансов попасть в пробку совсем мало. Такси сворачивает с шоссе в аэропорт и долго ползет по подъездной дороге — кажется, ее выдумали только для того, чтобы таксисты могли слупить с пассажиров еще двадцатку. Нам было строго велено явиться в аэропорт за три часа, чтобы успеть пройти все проверки на вшивость. Очередей, однако, не наблюдается — сказывается отнюдь не туристское время года. Автоматически мы заруливаем в дьюти-фри, но я, памятуя о дружеских наставлениях коллег, отгоняю Владку от коньяков. В качестве утешения обещаю ему Андорру на разграбление. У нас остается еще по крайней мере часа два до посадки, и я вспоминаю об очередой бесплатной льготе, доступной по нашим кредиткам: VIP-зал. Вот куда можно пойти, чтобы скоротать время. Признаться, никогда там не была, и даже не знаю, где он находится. Наконец, попадается на глаза скромный невзрачный указатель, чему и следуем.

Не богато, но чистенько. Расписанное моими сотрудниками бесплатное роскошество VIP-зала оказывается на поверку довольно скромным буфетом, но Владка на седьмом небе — в течение ближайших двух часов ему обеспечено неограниченное количество пива. Если бы пустые бутылки сразу же не уносили, я бы точно сгорела со стыда. Примерно через час пиво переполняет регистры, и мой благоверный удаляется, предварительно заявив, что пойдет навестить магазин электроники. Устраиваюсь поудобнее в кресле, предвкушая вечернюю Барселону, прогулку по Рамбле, дары моря в маленьких портовых ресторанчиках.

Рука натыкается на белый конверт, скомканный в кармане ветровки.

Вытаскиваю, разрываю конверт, вынимаю листок и читаю:

«Прости меня, Little Angel.

Silk Knot[154] завязался слишком туго, чтобы Dried Palm[155] мог из него выпутаться. Уже давно прозвонил Copper Bell,[156] и пришло время для последнего Apparition.[157] Судьбой уготовано, что Atlantis погружается в пучину, а Aztec исчезает во тьме веков, впрочем, как и Inca. Не всякий Hiking Path[158] доходит до вершины, иногда ее навечно скрывает Cloudy Sky. Не всем в жизни попадается Gold Fish.[159] Чаще приходится довольствоваться Bitter Root[160] и подбирать Falling Petal.[161]

Мало обмануть злобного короля по прозвищу Red Devil. Чудовище Bean Sprout живет внутри нас, и тщетно посылать сову Night Owl с планом побега. Вечный сумеречный страж Gray Knight непобедим, как и его верный прислужник убийца Pale Amparo. Добрый волшебник Old Lamppost никогда никому не давал волшебного заклинания Blue Spell. Никто еще не сумел перехитрить чудовище Bean Sprout. Старый слуга Lazy Phlox — всего лишь старый пьяница, который продаст всех и вся за глоток вина. Легкий розовый плот Floating Petal идет ко дну, стоит лишь его коснуться, и река Feather River еще никому не дала спуститься по ее порогам. Никто не смеет покинуть этот Country Club,[162] а если и пытается, то начальник стражи Quarry Pebble пускается в погоню и не дает уйти.

Fantasia кончилась, Firewood[163] догорел, и нет больше Wishes.[164] Глупо надеяться на Paradise Bird, пусть лучше Corallinе унесет к Blue Horizon.[165]

Прости меня, моя Miniature Rose,[166] мне была нужна эта Mysteria,[167] чтобы немного скрасить твой Foggy Day[168] и оставить маленький Silver Drop.[169]

Твой Violet Illusion.[170]»

* * *

Сказать, что мир рушится в одну секунду?

Сказать, что со мной истерика — впервые в жизни?

Сказать, как вокруг меня собирается весь обслуживающий персонал VIP-зала?

Сказать, что Испания так и осталась пока далекой мечтой?

Что еще сказать? Что дура? Что не видела? Что не хотела замечать?

5. Влади

Имя пациента Влади Шпильман

Возраст 53 года

Пол Мужской

Гражданство Израиль

Место работы В настоящее время не работает

Образование Третья академическая степень

Место жительства Город N, Израиль

Семейное положение Женат, двое детей

Предыдущие поступления Нет

Диагноз клинический Шизофрения. Параноидная форма. Дебют.

Дополнительный диагноз Синдром сверхценных идей — предположительно

Обстоятельства поступления.

Обратился самостоятельно в сопровождении жены, по собственной инициативе. Прежде в стационарах или амбулаторно не наблюдался.

Жалобы пациента.

Пациента беспокоит сильное чувства страха. Страх связан с уверенностью пациента, что он может подвергнуться преследованию со стороны криминальных или силовых структур. Уверенность пациента происходит от того, что он якобы обладает особыми паранормальными способностями, которые состоят в том, что, продав определенный тип краски, пациент может изменить судьбу купившего ее человека.

С другой стороны, пациента мучают угрызения совести, что он своими действиями привел к смерти ни в чем не повинных людей (пациент не скрывает своего отрицательного к ним отношения).

Пациент уверен в своих способностях, что подтверждает папкой с вырезками из газет с описанием случаев, которые якобы произошли с его клиентами.

Субъективный анамнез.

Со слов пациента, чувство страха появилось около полугода назад. Он рассказывает, что с ним вошел в контакт человек и назвался представителем тайной организации «Ложи Профессионалов».

Этот человек по имени Марио и сообщил пациенту о его особых способностях. Он якобы и передал пациенту папку-досье с вырезками из газет (см. приложение).

По словам пациента, Марио рассказал ему о тайной организации, называемой «Ложей Профессионалов», которая призвана предупредить и защитить пациента. Из анализа газетных вырезок и сравнительных таблиц, составленных пациентом вместе с его женой, следует, что существует явно выраженная связь между названием проданного пациентом товара и последующей судьбой его клиентов (см. приложение).

Поначалу ни пациент, ни его жена не придали большого значения материалам папки, но последующие события убедили пациента в действенности его т. н. особых способностей. В частности, он обвиняет себя в причастности к случаю ночного наезда на полицейского со смертельным исходом (проверка в полиции показала, что случай реальный, но виновница оперативно найдена и понесла наказание).

Пациент был опрошен полицией в ходе оперативной разработки (подтверждается документированным отчетом полиции) в связи с гибелью на стоянке подержанных машин случайного прохожего, оставшегося неопознанным. Пациент (после заверений в строгой конфиденциальности беседы) утверждает, что он опознал в погибшем прохожем пресловутого Марио. После этого случая, широко освещавшегося средствами массовой информации, пациент, по его словам, чувствует реальную угрозу собственной жизни.

Вместе с тем, пациент испытывает угрызения совести перед своими клиентами, покупателями Хоум Центра, потому что считает, что может неконтролируемо вмешиваться в их судьбу. На работе пациент не способен функционировать из-за того же чувства всепоглощающего страха. По этой причине оставил работу в Хоум Центре.

Пациент стремится не выходить из дома на улицу. Иногда проводит долгие часы в Интернете за чтением или поиском информации об ЛП. Автомобиль не водит. По дому делает только самое необходимое, активность вне дома сводится исключительно к мелким покупкам в ближайшем магазине. Пациент считает, что память у него не ухудшилась, и он запоминает и воспроизводит информацию так же хорошо, как и раньше, однако временами ему трудно сосредоточиться из-за некоторой спутанности мыслей.

Нормальный сон нарушен. Пациент описывает один и тот же вызывающий у него тревогу сон, который периодически повторяется. В этом сне пациент находится в каком-то странном доме, где на чердаке начинает капать вода. Он долго не может понять, с чем связан этот шум, но потом забирается на чердак и видит протекающие трубы и несколько кранов. Он пытается перекрыть воду, но все его усилия вызывают лишь ухудшение положения, краны ломаются, и вода начинает брызгать во все стороны, постепенно затопляя все вокруг. Сон прерывается, и пациент просыпается в холодном поту.

Объективный анамнез (беседа с женой пациента Инной Шпильман).

Жена пациента (сокр. ИШ) в основном подтверждает жалобы мужа (что совпадает с субъективным анамнезом).

Относительно эпизода с папкой (см. выше) выражает подозрение, что пациент подобрал газетные вырезки сам, но поговорить с ним об этом не решилась. ИШ считает, что проблемы начались с простой игры в слова, точнее в названия оттенков красок, после того как пациент поступил на работу в Хоум Центер в соответствующий отдел. ИШ считает, что при богатой фантазии, которой обладает ее муж, можно подобрать подходящее сочетание практически на любой случай. Поначалу это ее развлекало, но в какой-то момент перешло разумные границы.

ИШ отмечает, что у мужа резко снизилась социальная активность, он практически сразу после ухода с работы продал машину, которую всегда мечтал иметь. Поводом послужила боязнь пациента, что ему подстроят аварию или подложат взрывное устройство. Раньше, по словам ИШ, пациент любил вылазки на природу. ИШ также отмечает пониженный аппетит, хотя снижения веса не наблюдается. Отмечаются частые случаи громкого разговора вслух «самого с собой». Также часты случаи, когда пациент спит днем и бодрствует по ночам.

По словам ИШ умственная деятельность пациента не нарушена, память остается хорошей. Вместе с тем, пациент часто надолго задумывается и уходит в себя. Иногда скрипит зубами во сне. Пагубных привычек типа курения, пристрастия к наркотикам или алкоголю нет. Оживляется в редких случаях, когда выпивает несколько рюмок, обычно в кругу близких родственников.

Поводом для обращения послужило письмо пациента, расцениваемое ИШ как предсмертная записка (см. приложение).

Семейный анамнез.

Родители и другие родственники не имеют никаких психических заболеваний. На учете у психиатра никто из родственников не состоял. Пациент говорит, что у него в роду никто не отличается особой одаренностью или какими-либо способностями. Венерических, нервных заболеваний, туберкулеза, алкоголизма, болезней обмена веществ, онкологических заболеваний в семье также не припоминает.

Родители живы, место проживания — Россия, город Москва. О специфических болезнях информации нет.

История жизни пациента.

Период жизни в России.

Пациент родился в г. Москва, первый ребенок в семье (из двух). Насколько ему известно, родился в срок. О протекании беременности или произведенных матерью абортах до или после своего рождения пациенту не известно. Об отклонениях в развитии в раннем возрасте пациенту не известно. Посещал детский сад в дошкольном возрасте, особых талантов или способностей не проявлял. Школу посещал с 7 лет, к этому времени уже умел читать и считать. Учился хорошо. Имел друзей, любил гулять во дворе и играть в спортивные игры.

В семье отношения были нормальными. О подробностях отношений или своем отношении к родителям пациент не сообщает. Пациент указывает лишь один случай телесного наказания, но признает, что получил его совершенно заслуженно (воспоминание об этом эпизоде вызвало явное оживление). Его брат родился, когда пациенту исполнилось тринадцать лет, поэтому особых отношений с братом не было из-за большой разницы в возрасте. В настоящее время связь с родителями и братом практически не поддерживает.

После школы пациент поступил в институт на специальность АСУ. Учился хорошо, отношения с другими студентами и преподавателями были нормальными. Пациент отмечает повлиявшие на него антисемитские проявления во время прохождения курса обязательной военной подготовки. Подчеркивает свое отвращение к оружию и армии вообще.

После окончания института пациент работал в конструкторском бюро, разрабатывающем устройства для подводных лодок. Помимо выполнения непосредственных обязанностей, его привлекла работа над индивидуальными средствами спасения. Пациент отмечает, что этот период его жизни был самым лучшим и продуктивным.

В тот же период пациент познакомился с будущей женой. Пациент считает, что их брак удался, заявляет, что любит жену. Есть двое детей, которые живут отдельно. Отношения с детьми пациентом и его женой характеризуются как нормальные.

Период жизни в Израиле.

Пациент указывает, что не собирался покидать Россию, несмотря на трудности последнего периода. К решению эмигрировать пациента подтолкнула гибель АПЛ «Курск», произошедшая в августе 2000 года. Несмотря на высокий образовательный уровень (третья академическая степень), пациент не смог найти работу по специальности и поступил в охранную фирму, где проработал около двух с половиной лет. Примерно два года назад получил предложение перейти работать в Хоум Центер, которое принял с воодушевлением. В тот же период или чуть позже начали появляться некоторые странности в поведении пациента.

Примерно пять месяцев назад состояние пациента ухудшилось, в результате чего он уволился с работы и продал машину. ИШ считает, что отчасти виновата в том, что не обратились за врачебной помощью быстрее, потому что поверила «доказательствам». ИШ полагает, что пациент планировал суицидальный акт во время поездки в Испанию, чтобы она получила страховку и была обеспечена на всю жизнь.

Психический статус.

Сознание.

Пациент полностью ориентируется в месте нахождения, лицах, ситуации, календарном времени. Он в состоянии решать мыслительные задачи, речь правильная и не путаная, выводы логичные, суждения правильные, мышление не фрагментарное. Признаков патологической амнезии каких-либо событий из истории жизни и фрагментов разговора не наблюдается. Депрессивный синдром наблюдается в слабой форме в виде понижения настроения и двигательной активности. Признаки синдромов выключения не обнаружены. Пациент не испытывает отчужденности от окружающего мира или чувства нереальности восприятия.

Пациент признает, что иногда ведет беседы как бы со своим вторым Я, но утверждает, что такие диалоги помогают ему сосредоточиться и полнее выразить свои мысли. По его словам, он никогда не теряет контроля над мыслями, и его «второе Я» является лишь оборотом речи.

Восприятие

Зрительных, слуховых обонятельных и др. галлюцинаций у пациента не выявлено. Пациент не отмечает повышения или понижения чувствительности к раздражителям, не испытывает никаких неприятных ощущений в теле.

Внимание.

Пациент считает, что общий уровень его внимания в последнее время повысился, т. к. он практически постоянно вынужден следить за окружающими его объектами, а также людьми. Вместе с тем, пациенту иногда трудно сосредоточиться, когда (по его словам) «одолевают мысли». В разговоре с пациентом признаков рассеянности внимания или ошибок в фактах не обнаружено.

Тестирование (см. приложение). При проведении теста с подсчетом кружков на листке бумаги пациент не допускал ошибок в трёх попытках.

Корректурная проба. Пациент сделал четыре ошибки в начале тестирования (по две ошибки в первых двух строчках), в остальном тексте ошибок нет. Оценивая текст в целом, можно сделать вывод, что внимание пациента не снижено.

Память.

Пациент утверждает, что он хорошо запоминает и воспроизводит необходимую информацию. Считает, что всегда имел хорошую память на числа, номера телефонов, лица людей. Преимущественно развита зрительная память, что связано с особенностями профессиональной деятельности. Практически все факты из собственной жизни, о которых рассказывает пациент, реалистичны и подтверждаются женой.

Тестирование. Телефонная проба. Пациент воспроизводит сразу же после начала теста телефонный номер из семи цифр; через 3 минуты допустил одну ошибку, что состветствует норме.

Тест с запоминанием десяти слов (список слов, использовавшихся в эксперименте, а также график их запоминания — см. приложение). Уровень запоминания слов весьма высокий.

Мышление.

В беседе пациент правильно применяет термины, с легкостью использует абстрактные понятия и формулировки. Высказываемые мысли последовательны, логически связаны и не прерываются. Пациент считает, что обладает хорошим чувством юмора, и признает некоторую склонность к т. н. «черному юмору».

В ответах на вопросы использует разнообразную лексику и иностранные слова. Суждения, высказываемые в беседе, логичны, аргументированы и хорошо сформулированы.

Сравнение понятий. Самолет и муха. Общее: шум от низко летящего самолета и от низко летящей мухи одинаково непереносим. Различное: муха создана Творцом, а самолет человеком; ударившись о препятствие, самолет разбивается, а муха — нет; на муху можно ловить рыбу, а на самолет — нет.

На просьбу сравнить собаку и кошку пациент ответил: «Спросите у зоопсихолога, он, кажется, ваш коллега».

Предложенные примеры метафор и пословиц пациент интерпретирует правильно.

Интеллект.

Беседа проходит с практически полным взаимопониманием. Он правильно понимает и интерпретирует вопросы, отвечат логично. Словарный запас весьма высок.

Знания во всех учебных заведениях, в которых получал образование пациент, оценивались в среднем высоко. В кругу своего общения и в профессиональном плане пациент занимал значительное положение. Каких-либо других особо сильных увлечений, не связанных с работой, в процессе общения выявить не удалось. Культурные интересы типа кино, театра и проч. в настоящее время сводятся к минимуму. Заинтересованности в политике не наблюдается. ИШ отмечает, что в последние полгода пациент стал более замкнутым, что может говорить об определенной степени ухода в себя, некоторой аутизации. Это может создать впечатление о более низком уровне интересов, чем есть на самом деле у пациента.

Исследования уровня общежитейских знаний показывают осведомленность на достаточно высоком уровне. Тесты на мышление, описанные выше, демонстрируют высокую способность образовывать аналогии, сравнивать понятия. Из всего выше сказанного, можно сделать вывод, что уровень интеллекта пациента является высоким для социальной среды, в которой он живет.

Эмоции.

Эмоциональный мир пациента достаточно богат. Это связано с тем, что пациент много читает (в основном в Интернете), а также (по словам ИШ), что в прошлом он был гораздо более активен в социальной сфере. Из беседы ясно, что в настоящем состоянии пациент остро реагирует на различные житейские ситуации. Иногда «чувство справедливости» принимает гипертрофированные размеры.

Эмоциональное состояние подвержено значительным колебаниям, и некоторые события в жизни способны изменить полюс настроения в один момент.

Появление суицидальных мыслей в течение жизни вообще и в за последний период в частности пациент категорически отрицает.

В процессе общения обращает внимание несколько пониженная мимика, руки пациент держит сцепленными на коленях или на груди, поза «закрытая», жестикуляция сведена к минимуму.

Заключение: умеренная депрессия и аффект страха.

Двигательно-волевая сфера

Пациент считает, что обладает достаточной силой воли для решения реальных задач. Проявлением воли можно считать упорную учебу в школе, институте, а также продолжение образования в аспирантуре и получение третьей академической степени. Пациент считает себя настойчивым человеком в достижении тех целей, которые зависят от него. О планах на будущее пациент не говорит.

Во время беседы поза пациента естественная. Уровень влечений в половой сфере с пациентом (и его женой) не обсуждался. В разговоре не получено каких-либо сведений об извращении влечений, склонности к импульсивным действиям, амбивалентности желаний. Беседа и наблюдение не дали информации об изменениях двигательной сферы. Некоторую заторможенность можно объяснить нарушениями в эмоциональной сфере, чувством дискомфорта при разговоре с мед. персоналом, т. н. «раздеванием».

Критика.

Пациент рассказывает, что когда он находится на улице, то постоянно обращает внимание на припаркованные машины, их номера (повторение цифр в номере машины), и на их положение относительно тротуара и линий разметки на стоянке. Эти действия не причиняют ему большого дискомфорта, и он утверждает, что может заставить себя не обращать на это внимание, избавиться от этого усилием воли.

Пациент уверен в том, что в мире существует некая тайная организация (см. выше), которая, с целью предостеречь пациента, информировала его о якобы наличии у него неких паранормальных способностей. Пациент утверждает, что поначалу весьма скептически отнесся к данной информации, но впоследствии под давлением «неопровержимых фактов» убедился в ее достоверности. Обладание особыми способностями, по словам пациента, ведет к тому, что его могут использовать криминальные или силовые структуры (см. выше). Все это вселяет в пациента чувство страха. Пациент утверждает, что уверился в своей правоте, к этим мыслям не критичен.

Психический статус.

В процессе изучения психического статуса пациента на основании беседы, наблюдения, тестирования выявлены следующие синдромы.

Параноидный синдром. Данный синдром выделен на основании того, что пациент имеет нарушенное по содержанию мышление в качестве самого яркого элемента в клинической картине. Пациент демонстрирует бредовую мысль персекуторного содержания: предполагает, что за ним могут следить с целью абдакции.

Синдром сверхценных идей (предположительно). У пациента присутствует стойкое представление о т. н. «особых способностях» собственной личности. В настоящее время не представляется возможным утверждать, является ли наличие таких представлений следствием параноидного синдрома или других причин.

Астенический синдром. Этот синдром объясняется наличием общей вялости, которая препятствует выполнению работы, по-видимому, большую роль в его генезе играет состояние аффекта, пациент заявляет, что больше всего его беспокоит чувство страха, связанное с бредовыми переживаниями.

Депрессивный синдром. Синдром выражен слабо и тесно связан с переживаниями аффекта, тревогой, вызванной бредовыми идеями, и выражается в умеренно сниженном настроении пациента.

Заключение: параноидный синдром с астено-депрессивными явлениями; синдром сверценных идей — предположительно.

Соматический статус

Кожа загорелая, эластичная, влажность достаточная. Патологических элементов не найдено. Костная система сформирована правильно. Щитовидная железа нормальной величины, плотно-эластической консистенции. Периферические лимфатические узлы нормальной величины, безболезненные. Пульсация сонных артерий прощупывается с обеих сторон. Суставы безболезненные, движения в полном объеме.

Органы дыхания и грудная клетка. Грудная клетка нормостеничной конфигурации. Тип дыхания смешанный. Дыхание ритмичное 20 в минуту. Топографическая перкуссия легких без особенностей. Дополнительных дыхательных шумов не выявлено.

Сердце имеет нормальную конфигурацию. Тоны сердца нормальные. Пульс ритмичен, частота прим. 70 уд/мин. Аритмии нет. Артериальное давление 130/80 на обеих руках.

Живот нормальной формы. При поверхностной легкой пальпации болезненности нет. Pancreas не пальпируется, что является нормой. Типичные точки безболезненные. Перкуторные границы печени в норме.

Границы селезенки в норме.

Левая и правая почки в горизонтальном и вертикальном положениях не пальпируются. Мочевой пузырь не определяется, перкуторный звук над лобком без притупления.

Неврологический статус. Головной боли не отмечается. Рвоты не было. Ригидности мышц не определяется. При исследовании на наличие верхнего, среднего и нижнего симптомов Брудзинского сгибания ног в коленных и тазобедренных не получено. Не отмечается общей гиперестезии, светобоязни, болезненности глазных яблок при движениях.

Изменения обоняния по данным опроса нет.

Жалоб на снижение остроты зрения, ограничение или выпадения полей зрения, ощущения тумана, темных пятен, искр, мелькания перед глазами нет. Диплопии не отмечается. Объем движения глазных яблок не уменьшен. Сходящегося и расходящегося косоглазия, пареза, паралича и судороги взора не отмечено. Реакция зрачков на свет выражена нормально. Конвергенция не нарушена. Аккомодация сохранена.

Болей и парестезий в области лица нет. Точки выхода ветвей тройничного нерва безболезненны. Чувствительность на симметричных участках лица одинакова, интенсивность ощущений в зонах иннервации всех трех ветвей тройничного нерва нормальная. Лобные складки симметричны. Симптомов орального автоматизма нет. Мигание нормальной частоты.

Развитие мышечной системы нормальное.

Пациент устойчив, пальце-носовую пробу выполняет. Болевая, температурная и суставно-мышечная чувствительность на всех участках тела и конечностях сохранены. Двухмерно-пространственное чувство сохранено.

Рефлекторная сфера: отмечено симметричное снижение сухожильных рефлексов. Патологических рефлексов нет.

Лабораторные данные. Пациенту проведены следующие методы лабораторной диагностики: кровь на RW, ВИЧ, ПТИ, клинический анализ крови, клинический анализ мочи, биохимический анализ крови. Все показатели в пределах нормы.

Обоснование диагноза.

На основании того, что в клинической картине у пациента доминирует параноидный синдром, включающий описанные бредовые идеи, а также на основании имеющихся нарушений в эмоциональной сфере, предположительный диагноз — шизофрения. Диагноз параноидной шизофрении подтверждается так же тем, что у больного обнаруживаются критерии, приводимые в МКБ-10, а именно: бредовое восприятие и систематический бред. Этой комбинации критериев достаточно для постановки диагноза. Возможно, что со временем у больного появятся и новые критерии, подтверждающие диагноз.

У пациента наблюдается социально-трудовая дезадаптация, связанная с переменой места жительства и утратой социального статуса.

Отсутствие шизоаффективных расстройств: клиника не совпадает по данному пункту, однако депрессивное состояние, которое имеется у пациента и выражено слабо, скорее всего, обусловлено переживаниями страха и тесно связано с общим астеническим состоянием.

Состояние не обусловлено воздействием психоактивных веществ, соматическим заболеванием, органическим поражением головного мозга — никаких признаков соматического заболевания, органического поражения не обнаружено, в анамнезе нет данных, свидетельствующих о приеме психоактивных веществ.

Не обнаружено расстройства развития личности.

Учитывая такую клиническую картину, следует говорить о параноидной форме, так как клиника не содержит никаких проявлений гебефренического синдрома или кататонических явлений.

Учитывая то, что с начала болезни прошло примерно шесть месяцев, в течение которых пациент не наблюдался, невозможно определить тип течения и темп прогредиентности заболевания. При подтверждении диагноза шизофрении путем наблюдения за больным в течение года можно будет уточнить диагноз.

В настоящий момент в диагнозе отмечается начало заболевания.

Диагноз клинический: Шизофрения, параноидная форма, дебют.

Дифференциальный диагноз.

Клиническая картина до поступления практически не имеет объективного описания.

Бредовые расстройства. Этот диагноз выставляется в тех случаях, когда бредовые симптомы являются главной или единственной клинической характеристикой и отсутствуют признаки органического поражения ЦНС и типичные симптомы шизофрении. Наиболее типичными являются бред преследования, ревности, величия, изобретательства, ипохондрический, эротический. В клинической картине пациента отсутствуют некоторые характерные для шизофрении симптомы, не найдены признаки поражения ЦНС. Бред пациента имеет, с одной стороны, персекуторную фабулу, с другой стороны, обладает выраженным наличием превосходства собственной личности (особые способности). Поэтому на данном этапе развития заболевания логичнее выбрать из этих заболеваний диагноз шизофрении.

Также вероятен диагноз острых и транзиторных психотических расстройств. У пациента психотическая симптоматика развилась быстро. Данное состояние может сочетаться с симптомами шизофрении. В самом начале заболевания следовало бы выставить этот диагноз, однако по истечении шести месяцев диагноз (при сохранении шизофренической симптоматики, как у пациента) диагноз должен быть изменен на шизофрению.

Нарушение психики при экзогенных поражениях. Неврологическая симптоматика не выражена. Не обнаружено энцефалопатических изменений, память сохранена. Для полного исключения этой патологии следует провести СТ головного мозга.

Реабилитация.

Основой лечения является медикаментозная терапия, формирование доверительных отношений больного с опытным специалистом, социальная поддержка, постепенная реабилитация и профессиональная переподготовка. Настоящая госпитализация оправдана, так как всегда показана в дебюте заболевания. В течение госпитализации необходимо уточнение диагноза.

Профессиональная и социальная реабилитация.

Учитывая, что заболевание в дебюте, то говорить об этих пунктах реабилитации рано. Работа с пациентом и его родственниками поможет ему преодолеть реакцию на болезнь и решить проблемы, связанные с работой и общением с окружающими. Следует назначить консультации психолога и психотерапевта для определения форм реадаптации, что даст возможность выявить и исключить стрессовые ситуации, спровоцировавшие манифестацию шизофрении.

Клинический и социально-трудовой прогноз

Благоприятный прогноз связан со следующими моментами: адекватной преморбидной характеристикой личности, имевшей высокий уровень социальной адаптации в прошлом; провоцированием заболевания внешними факторами; острым началом болезни; манифестацией в зрелом возрасте; отсутствием аффективных расстройств в семейном анамнезе.

Прогноз в целом благоприятный. В отношении медицинских аспектов: возможность возвращения к преморбидному уровню. В отношении социально-трудовых аспектов: возможность реабилитации после выписки из стационара.

Примечания

1

Эгейское море

(обратно)

2

Янтарный свет

(обратно)

3

Осеннее небо

(обратно)

4

Авангард

(обратно)

5

Голубая эмоция

(обратно)

6

Голубая колыбельная

(обратно)

7

Голубая мадонна

(обратно)

8

Ахашверош

(обратно)

9

Угрюмый туман

(обратно)

10

Изумрудный сад

(обратно)

11

Экзотический цветок

(обратно)

12

Зимняя веточка

(обратно)

13

Легкое объятие

(обратно)

14

Весенняя песня

(обратно)

15

Тихое блаженство

(обратно)

16

Grandma — Бабушка

(обратно)

17

Пирожки с различной начинкой

(обратно)

18

Среди светских израильтян — презрительная кличка религиозных евреев, одетых в черное

(обратно)

19

Популярная марка израильского вина

(обратно)

20

Праздник, в который дети повсеместно жгут костры

(обратно)

21

Золотой дождь

(обратно)

22

Альпийское эхо

(обратно)

23

Слезинка

(обратно)

24

Замерзший лед

(обратно)

25

Хвойная почка

(обратно)

26

Выцветшая хвоя

(обратно)

27

Улыбка младенца

(обратно)

28

Треснувшая раковина

(обратно)

29

Галлюцинация

(обратно)

30

Весеннее оживление

(обратно)

31

Зеленая ива

(обратно)

32

Сок киви

(обратно)

33

Нежный ветерок

(обратно)

34

Растаявшее масло

(обратно)

35

Изначально — сельхозкооператив, в наст. вр. — загородный поселок

(обратно)

36

Жареные в масле шарики из овощной смеси с пряностями

(обратно)

37

Ласковое небо

(обратно)

38

Сонный (вялый) розовый

(обратно)

39

Ягодное вино

(обратно)

40

Принцесса Диана

(обратно)

41

Щебень (разбитый камень)

(обратно)

42

Вывернутая земля

(обратно)

43

Зеленый купидон

(обратно)

44

Знакомство, переходящее в более серьезные отношения, или помолвка

(обратно)

45

Интимный вечер

(обратно)

46

На самом верху

(обратно)

47

Ангельски голубой

(обратно)

48

Ровная дорога

(обратно)

49

Двадцать карат

(обратно)

50

Пожар в пустыне

(обратно)

51

Звезда магнолии

(обратно)

52

Запах пекана

(обратно)

53

Бурное море

(обратно)

54

Голландские колокола

(обратно)

55

Ахашверош

(обратно)

56

Пузыри

(обратно)

57

Деревянный ящик

(обратно)

58

Летняя гроза

(обратно)

59

Гром и молния

(обратно)

60

Шелковый узел

(обратно)

61

Дымящийся вулкан

(обратно)

62

Атлантида

(обратно)

63

Осенний пепел

(обратно)

64

Цветок русалки

(обратно)

65

Северный ветер

(обратно)

66

Небесные врата

(обратно)

67

Маленькая девочка

(обратно)

68

Дымка

(обратно)

69

Клавиши рояля

(обратно)

70

Млечный путь

(обратно)

71

Лебединое крыло

(обратно)

72

Пепельно-белый

(обратно)

73

Небесное облако

(обратно)

74

Одинокий лепесток

(обратно)

75

Лиловый туман

(обратно)

76

Сказочная страна

(обратно)

77

Здоровое сияние

(обратно)

78

Иссушенный солнцем

(обратно)

79

Королевский красный

(обратно)

80

Мемориальная роза

(обратно)

81

Плод кактуса

(обратно)

82

Терракота

(обратно)

83

Красный дьявол

(обратно)

84

Питомник для растений

(обратно)

85

Маленький ангел

(обратно)

86

Ацтек

(обратно)

87

Фасолевый побег

(обратно)

88

Ночная сова

(обратно)

89

Серый рыцарь

(обратно)

90

Бледный Ампаро

(обратно)

91

Старый фонарный столб

(обратно)

92

Голубое заклинание

(обратно)

93

Синяя полоска

(обратно)

94

Ленивый флокс

(обратно)

95

Плывущий лепесток

(обратно)

96

Река в Сакраменто

(обратно)

97

Булыжник

(обратно)

98

Речной утес

(обратно)

99

Янтарный свет

(обратно)

100

Райская птица

(обратно)

101

Вечерний ветерок

(обратно)

102

Коралловый

(обратно)

103

Мелкая монета в Израиле.

(обратно)

104

Грош (ведет свою историю еще со времен Оттоманской Империи) и прута имели хождение в Израиле до денежной реформы

(обратно)

105

Летний день

(обратно)

106

Белый рассвет

(обратно)

107

Миндальный

(обратно)

108

Итальянская керамика

(обратно)

109

Флорентийский голубой

(обратно)

110

Клевая стрижка

(обратно)

111

Гордость

(обратно)

112

Голубой корабль (клиппер)

(обратно)

113

Фараон

(обратно)

114

Голубая музыка

(обратно)

115

Пасха (иврит)

(обратно)

116

Нептун

(обратно)

117

Голубой комфорт

(обратно)

118

«Даркон» — заграничный паспорт (иврит)

(обратно)

119

Один из президентов Израиля

(обратно)

120

Имеется в виду тыквенный цвет

(обратно)

121

Красный корабль (барк)

(обратно)

122

Бордово-коричневый

(обратно)

123

Пряный персик

(обратно)

124

Папайя

(обратно)

125

Некрашенная керамика

(обратно)

126

Озеро Киннерет — единственный естественный резервуар пресной воды в Израиле

(обратно)

127

Цветущий холм

(обратно)

128

Сладкий крем

(обратно)

129

Нежнейший (как шифон)

(обратно)

130

«Колокол погоды» (досл.)

(обратно)

131

Угрюмый туман

(обратно)

132

Серый силуэт

(обратно)

133

Пуританский черный

(обратно)

134

Стилет

(обратно)

135

Туманный день

(обратно)

136

Столб створки ворот

(обратно)

137

Крыльцо под навесом

(обратно)

138

Метод чертежа в ср. века; досл.: серебряная точка

(обратно)

139

Мокрый ботинок-мокасин

(обратно)

140

Отпечаток ноги

(обратно)

141

Серая мистерия

(обратно)

142

Небольшой секрет

(обратно)

143

Закатный свет

(обратно)

144

Запах кедра

(обратно)

145

Досл.: пограничная тень

(обратно)

146

Горная дымка

(обратно)

147

Ирландский туман

(обратно)

148

Бурное море

(обратно)

149

Остров у берегов Калифорнии

(обратно)

150

Хрупкая синева

(обратно)

151

Холодная тень

(обратно)

152

Прозрачный (призрачный)

(обратно)

153

Ласковый шепот (последний в каталоге бледно-фиолетовый на грани розового оттенок)

(обратно)

154

Шелковый узел

(обратно)

155

Иссохшая рука

(обратно)

156

Медный колокол

(обратно)

157

Явление

(обратно)

158

Тропинка (туристская)

(обратно)

159

Золотая рыбка

(обратно)

160

Горький корень

(обратно)

161

Опавший лепесток

(обратно)

162

Загородный клуб

(обратно)

163

Дрова

(обратно)

164

Желания

(обратно)

165

Голубой горизонт

(обратно)

166

Маленькая роза

(обратно)

167

Мистерия

(обратно)

168

Ненастный день

(обратно)

169

Капелька серебра

(обратно)

170

Фиолетовая иллюзия

(обратно)

Оглавление

1. Влади

2. Инна

3. Влади

4. Инна

5. Влади . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте