«Разговор с джинсами»

Р

Рок Сергей

Р

а з г о в о р     

с      д

ж и н с а м и

1.

     Если кто-нибудь что-нибудь знает помимо дома работы, семьи там, попыток убежать от размышлений о ни о  чем, то он конечно и сам дойдет до того. Без всяких книг, институтов и телевизионного окна. Типа есть такое направление словесного копания, как извлечение содержания сиз знака, и называется это наукой о словарях. Я конечно мог бы сказать, что это есть обычная лексикография, но зачем портить язык сложностями. Лишь бы суть была ясна. Есть словари писанные и неписаные. Я иногда думал, что для людей наш сленг не очень понятен, и потому-то они иногда и шарахаются нашего брата. Хотя в большинстве своем народ наш особенно в микрорайоне, вряд ли мог похвастать излишней пустотой - в этой области, когда плохое настроение - главный газ атмосферы.( я все о том же) Вот, ходит стадо. Каждый сам по себе, если не сказать типа "странный человек", то - типа личность. А приезжает барыга, и идет к нему страждущий караван, и оказывается, что добрая половина мужчин и женщин хочет оторваться, забив веселый косяк и погоняв его по толпе. Я-то сам ничего плохого в этом не вижу. УК меня морали нет. А как же вы? Есть предположение, что век обезьяний закончился, когда субъект этот волосатый закурил. Тогда, правда, лишь шерсть отпала. А когда выпил, то задумался. Это было пагубно весьма, ведь организм еще не умел превращать спирт в сахар. Однако, процесс этот и был отцом мышления. Уж не говорю про философию. Волшебные травы, мэджик машрумзы, производные романтического мака - они ведь тоже революция. Мы просто не поняли этого.

 Так вот о словарях.

  Проснувшись в то   утро и  ощутив непонятную какую-то легкость, будто летел я где-то в облаках. Я глаз не открыл, но задумался.

-               Что это мне так легко?

-               Странноватая покайфность.

-               Облака!

  Я любил разговаривать с собой. Нет, тут дело не в дозах, и не в том, что у каждого организма есть свой вечер, а мое солнце уже давно перевалило за вторую половину. Просто сон боролся с явью. Спящая часть не отпускала поводья, чтоб побегать еще в первозданном, подпорченном правда, мраке. Я реальное хотело реального.  ( Насчет реального. В соседнем подъезде живет человек, и его зовут Реальный. Нет, у него типа имя конечно есть, но что сейчас имена. Васи, Пети, Сергеи. Вообще, в нашем районе все родившиеся младенцы, я имею ввиду прошлый год, были названы Сергеями. Ах, да. Реальный сейчас работает в ментовке. Там много наших пацанов. Они, правда, ссучиличь все)

-               Зайдите на / - прокричала мне уходящая ночь.- Вы узнаете, как я отдыхал!

 Если я не ошибаюсь, если мой мозг еще не вырастил на себе волшебные грибы,

Вчера я стал королем. Никто еще из простых людей не держал в руках такой партии героина! Лишь святые. Впрочем, в идеале все должно быть совершенно не так. А барыги - это жалкая тень  Амбера. Они нас просто травят. Грязные полудурки. По-правде, это кто еще кого травит. Травим ли мы душу, будучи кормимыми теми, кто душу уж точно травят.

  В-общем, меня вчера поимела такая доза! Когда говорят, "дозняк", то это мужик. Нет, гадом буду, это была роскошнейшая женщина, войдя в которую, я почувствовал невероятное наслаждение. Я будто бы переспал с солнцем.

Я знал. Что барыжничать я не буду. Эта огромная партия, лежащая в чемодане - это больше , чем русская рулетка. Нет, это суперпартия. Зачем мне деньги? Если мне приходят в голову благие мысли, то так и стоит сделать - всех раскумарить. Всех страждущих. Я подарю им возможность расти и цвести.

  Станьте кем угодно. Придумайте. Только на ментов не нарвитесь. Не надо лезть в кусающееся общество. Чтобы кормить себя желчью кусающегося общества в процессе достижения какой-либо цели. Вы хотите стать суперзвездой? Вообразите это, и я вам помогу, подарив краски. Не бойтесь, что эти краски могут вас  растворить. Разве мы живем не для того, чтобы кайфовать?

  От вас - свежие баяны. Только и всего. Будьте актерами своего извилистого театра, пока он не сгнил под черепной коробкой от ощущения, что вселенная - это вечный онанизм.

  Думаете - это пурга? Да, я немало погонял. Немало лошадиных стад, помахивая хвостами, пробежало мимо меня за последние дни.

  Впрочем, о словаре. Словарь этот из меня таки высыпался, словно блевотина из неопытного юноши после выпускного. По буквам. По крошкам. Даже нет - по палочкам букв. По дыркам внутри букв "о" Тематические дырки. Сексуальные. А дырки в буквах "Ю". Это же праобразы всего ушедшего и непридущего. То есть это Старая Олеся в баре.

 Словом, открываю я глаза и понимаю, что глаз нет, видится мне угол комнаты, и друг мой- Сергей Марфа. Марфа - погонялово его. Слово это родом из детства. Еще там, в зеленой дали, он подхватил эту кличку как репей, и она вросла в него, будто опухоль какая-та. Нет, не самая плохая это опухоль. Он -  Марфа , и это - надолго.

  Сидел Марфа в углу, скрючившись, как гнутый волк в зимнем лесу. Я ясно видел, как он пытался взять из карманах своего сигарету, и всякий раз сигарета эта оказывался эфемерной. Был Марфа странно бледен.

-               Марфа! - крикнул я изумленно.- Прет, Марфа?

  Тут я увидел, что вокруг меня полным полно народу, и все они бесконечно невеселы, если сказать, не хуже того. Может, их лимонами перекормили?

Но тут-то из меня весь словарь и высыпался. Будто самосвал вывалил кучу песка. Или что-нибудь еще.

-               Приехали, Галич,- сказал Марфа.

  Тут я вообще на крик перешел, потому что-то голос Марфы дребезжал, нас словно разделало облако невидимых помех.

-               Не кричи! - воскликнул Сергей Марфа,-Тише!

  Приподнявшись, я увидел Дельтаплана. И как же его повело после вчерашней иглы! И лицо осунулось, будто за него тянули, и на голове - "бонфанк". Что с ними случилось? А девочка-мама Света Пшеничная…Она-то что? Психологическая авария? Вечер встречи с зеленым заподоло? Или что-то еще? Н-да.

  Встав, я подошел к Марфе и заглянул прямо в лицо его. Легкость меня просто ужасала. Неужели могло быть такое? Но хуже всего, что я не зря вспоминал про Реального. Марфа был реальным. Не в плане слэнга. Не в то, что его перло. Его-то и не перло. Перло всех остальных. Дельтаплан, он-то реальным уж никак не был. Если вы меня еще не поняли - реальность - это как статус. Не просто слова. А Марфа? Что заставило его посветлеть. Может, это мое восприятие? Из меня что, дерьмо все вылетело?

-               Вася,- сказал Марфа,- Обернись, Вася.

  И я обернулся.

  Идем мы теперь по улице, и все теперь легко и понятно. И вроде и жизни теперь проще, и смерть ясна, и понятно, где конфеты, а где - обвертки. Смерти попросту не оказалось. Этот странный доктор всего живого был всего лишь кнопкой в реальность. Шок от правды растворяется. Люди нас не замечают, потому что мы умерли для них, нас надо оплакивать. В наши могилы надо кидать кусочки земли. Их стоит посещать. Эх, я бы сказал им, что посещая эти славные места, главным образом надо изучать химический состав трупа. Впрочем, не всем же быть химиками любителями. Хотя - почему бы не сделать из моего трупа какою-нибудь чучело и не выставить в музее.

-               Господа. А сейчас вы увидите Василия Галича, который недавно излечился и навсегда покинул наш лепрозорий. Порадуемся, Господа, за то , чтобы достопочтимый Галич не забывал нас, да и выпил бы бочку вина, вспоминая о наших бедствиях.

  Но нет - солнце катится, они катятся по одну сторону, и их явно что-то гонит. Как бы вшею. Ведь мир современен, и так много магазинов.

 Пожалуй, слишком много магазинов.

 Покупайте вино и презервативы и наслаждайтесь. Разрушайте себя самыми разными средствами. Трахайтесь на производстве, в кабинетах, в туалетных кабинках. Тор есть, я имею ввиду, дополнительно, помимо основных мест. Но нет, они гонимы вшею. Чтобы бояться, что завтра чего-то не достанет. Буквы высыпаются из книг, и ни одна из них еще не обрадовала никого. Жизни боятся, как лепры. Все пациенты лепрозория.

  Утро над нами плавное, немое. Трамваи гремят приглушенно, в бутылке словно. Солнце весело курит, и мы прикурили бы у него, но нет сигарет. И не можем мы их купить, хотя курение теперь - это было б как стиль. Облака щебечут, пытаясь что-то объяснить. Типа они есть чьи-то души. Жир вокруг растет и множится, и мы этого не видим.

-               Когда я узнал, что я умер, я попытался было прокричать это на ухо родным и близким. Типа вставайте говорит Марфа.- На труп у меня не было желания смотреть. Он, конечно, весел, потому что если его пинать, он не то что не отвечает, но иногда вдруг еще и подергивается. Это остатки мыслей уходят, чтобы встретить рассвет на вершинах снежных гор. Я кричал. Я прыгал. Я встретил собаку, которая была реальной. Она сидела у телевизора и лизала пол. Я погладил ее и понял, что мой единственный друг- это она, Джессика, умершая от страха еще десять лет назад, попав  в видеозал. Мне как бы все стало ясно.

  Я пошел к реке и вошел в воду. Я снова кричал. Какая-та рыба, питавшаяся отходами канализации, заметила меня и деру дала.

-               Рыба-экстрасенс,-говорю я.

-               Типа того.

-               А что. Что кричать, Галич. Ты хотел вечно жить? Вот - умри и живи. Я шел по жизни на свидание с мечтой, и вот что. Еще немного, я бы просто поумнел, что-то осознал, и мной бы владели какие-нибудь антибеспечный мысли. Это правильно, но черство.

-               Значит, это и есть свидание с мечтой,- говорю я,- Смерть - классная девка.

-               Ну да. Я, значит, побежал домой. Но бежал я долго, будто кто-то мешал моим шагам. Я все время видел какие-то подозрительные тени, выглядывавшие из-за стен баров и прочих забегаловок. А потом я прибежал и увидел эту скорбную картину. Я не себя увидел. Я-то еще в морге был. Я документы редко с собой ношу, и меня долго не могли опознать. Вот меня с тобой и не было. А ты лежишь в гробу, и знаешь. Что хуже всего.

-               Что?

-               Я не про то, что правда была другой. Им ведь положено плакать. Но если бы они плакали, Вася. Я бы понял это. Но я ведь видел все их мысли. Как буквы в книге.

-               Да?

-               Да. Барыгу они ждали, вот все и собрались. А барыга все не ехал и не ехал, это-то их и раздражало. А приехал бы, кумарнулись бы толпой, и в последний путь тебя. Со слезами и радостью.

-               Какая жалость, - говорю я, - если б они знали, что лежит у меня под кроватью. Да весь город в жизни не видел такое количество наркоты.

-               Я знаю,- говорит Марфа,- уж мне-то трудно было не заметить. Теперь-то что. Какая нам разница, верно?

-               Верно.

Мы идем сквозь магазин. Я чувствую, что товары - это хорошо, но душу все это не привлекает. На всем этом как мухи сидят какие-то мысли. Черные, белые, черно-белые. Цветных почти нет. Разве что о чем-то подумал ребенок.

Все это создавалось, чтобы хотеть. Чтобы производить микробогов. Железных, пластмассовых, комбинированных. Бог бумажного шелеста любил их, словно самое страстное существо. На них все время кто-то молился, и я слышал эти молитвы со всех сторон, и это не было самой приятной вещью. Лепра молилась своей содранной корке.

  В последние часы жизни я, кажется, уже что-то понимал. Может, была она рядом и манила запахом новой кухни…Я как-то вываливался из системы, ничего для этого не делая. Система гадила, а я уже шел по пути шлаков. Она-то считала, что я, отброс, иду в вечный сортир. Чудовище. Я искал какие-то правды, в конце концов осознав, что это автоматическая настройка на самоспасение. То есть на самонеизлечение. Я вовремя умер. Иначе я бы спасся, понял всю опасность наркомании, и далее бы пытался всякого предупредить. Я не нашел бы ничего, но возгордился. Возможно, я бы пришел к богу и наполнял жизнь одноцветными молитвами. Лепра слишком многопрограммна, чтобы так легко сдаться.

  Если бы я получил микрофон, именно сейчас, чтобы прокричать городу о чем-нибудь, я б громогласно провозгласил:

-               Трахайтесь! Трахайтесь прямо в трамваях! Сдерите больную кожу!

-               Компьютеры,- говорит Марфа, когда мы проходим сквозь магазин оргтехники,- мне бы столько компьютеров. Тогда.

-               А ты увлекался?

-               Не. Я хотел было. Ты же знаешь, я просто не успевал захотеть в перерывах между кайфами. Я понимал, что это куловое занятие. Я был несколько раз в чате в разделе "поговорим о хуйне" Круто,Вася.

-               Кул, конечно. Но все равно все это искусственно. Главное, что нас никогда никто не понимает. Не понимал. Мы-то и друг друга с трудом понимали. И сами себя не понимали. А сейчас я чувствую, что все ясно. Слушай, куда мы идем?

-               Фиг его знает. Куда-то мы должны прийти. Не шататься же нам так вечно.

-               А ты не думал, что может произойти какая-та гадость.

-               К примеру?

-               Ад или Рай?

-               Абсурд.

-               Я бы хотел так думать. Нет, все нормально. Мы куда - то реально движемся, и точно дойти куда-то. Прибыть в какой-нибудь пункт. Хотя если судить по Джессике, то тут все не так просто. Сдохла она довольно давно…

 И вот предстает нам такая картина. Вернее, новая теперь у нас, модная штучка - ролик о жизни и ее завершении. Вот - одно из самых больших в городе зданий - двадцатиэтажная свеча. Ветер дует, белье на балконах этой свечи качается, словно белые кусты. Все как надо. Люди - кто где. Часть из них - на работе, часть - курит, часть курящих курит на балконах. Кричит кто-то в бетонной норе, делит нервный крик с женой на почве грязного пола. То есть полов. А на крыше, у края самого - товарищ наш старый, и - Герцог он.

  Ясно вот что: Герцог, он отнюдь не экстримал, он просто иногда попадает в гуджьбанящие толпы, и это как раз тот случай. Гуджьбанят они чисто по своему, это реально. Ночью пили они, по видимому, на крыше. И ушли все, и оставили Герцога. Стоит наш Герцог на утреннем краю, чтобы вниз пописать, сейчас будет ему хорошо. Хотя нет. Пустынно ему. Сухо. Трубы горят. Голова пухнет.

  Герцог - это потому что он - кент.  Раньше имелся ввиду Герцог Кент,  а потом последнее отпало. Мы его редко видим, потому что не загуливает он по наркомании. Противно ему это в любых проявлениях оного. И травы являлись под сени его, и колесо в гости прикатывалось - ан фиг. Попробовал эфедрин - гавно. Не спал. Тазепам он по-творчески раскритиковал. Трава по его мнению воняла сорняками и старым дедушкиным сортиром. Иглы ж боялся он как шаровой молнии.

   Хотели мы было покричать, да ведь и не услышал бы он нас. Да и поздно. Подбегаем мы и смотрим, но ничего тут нет радостного. Все вроде цело, а голова разлетелась, словно снаряд в ней разорвался.

-               Какой конец! - восклицает Марфа, и я чувствую, что это реально смешно.

  И полет его, и взрыв головы, и то, что писал он уже в полете, и то, что все офигели. Герцог стал шоуменом. Весьма мудрый выбор программы.

-               Не доссал,- говорю я.

-               Гол!- кричит вдруг Марфа,- Удар -Гол. Мяч забил Герцог!

    Я начинаю смеяться, и кажется, что это веселье никогда не прекратиться. Век разочарований закончился для нас слишком быстро. Проспали мы его. Или вовсе приглючился он.

-               Вставай, Герцог,- говорит Марфа.

  Я подаю Герцогу руку, и тот покидает погибшую свою плоть. Вид у него ошарашенный, словно его обдали холодной водой. Он смотрит на нас, на сбежавшуюся толпу, половина которой уверенно блюет.

-               Что рыгаете, придурки,- говорит Марфа,- это нам блевать надо на вас всех. Нет бы человеку помочь, руку подать, спросить, не ушибся ли он. Плохо ведь ему, а не вам.

-               Что случилось? - спрашивает Герцог.

-               Умер ты,- отвечаю я ему.

  Не знаю, что там с временем, потому что никак оно не ощущается, но не меньше часа уходит на объяснения. У Герцога еще не прошел послежизненный шок. Сидим мы прямо здесь, на фоне разбившихся мозгов. Тело уже увезли. Народ ходит как ни в чем не бывало. Но мозги так никто и собирается стирать.

  Мы объясняем Герцогу, что умирать теперь модно. Шок его убавляется. Улетучиваются последние крупицы животного страха, и оживает Герцог. Оживает после долгого сна под названием жизнь.

-               И что теперь  с нами будет?- спрашивает он.

-               Где-то должен быть виртуальный магазин,- шучу я,- нам же надо где-то покупать сигареты. Водку. Мы ведь вернулись к правде. Нам нужны первозданные вина. Великие травы галактики.

-               Правда?- спрашивает Герцог.

-               Типа да.

-               Типа?

-               Да. Я шучу. Мы этого не знаем. Понятия не имею, что с нами будет.

-               Будем идти, куда-нибудь  придем,- замечает Марфа без горечи.

-               Найдем замок,- говорю я.

-               Я так не хочу,- замечает Герцог.

-               Все не так безнадежно,-говорю я.- Я в кое-чем осведомлен. Честно. Мне бы не хотелось делать этот рассказ легким и коротким. Я как-бы уже все знаю, просто нужны формулировки. Недавно я разговаривал с джинсами.

-               С кем?! - восклицает Герцог.

-               С джинсами. Теперь уже нет условностей, и я могу об этом рассказать. Раньше я стеснялся. Нет, не то. Не стеснялся. Не кому было рассказать. Да и ощущение, в принципе, это не картинка жизни, которую можно описать. Я не о том, что что-то знаю, а вы не знаете. Мне было ясно, что я скоро ко всему приду.

-               К чему?

-               К тому, что сейчас.

-               А при чем здесь джинсы? - спрашивает Герцог.

-               Это - долгая история. Я уже сказал. Жизнь  свою я сейчас, в принципе, вижу как на ладони. И свою, и чужую. Странно, не знаю, отчего это происходит.

-               Интересно,- заключает Марфа,- Ты мне что-то говорило об этом. Точно.  Я помню. Какая-та тема. Словно надо собирать ощущения. Типа коллекционировать.

-               Откуда ты знаешь?- спрашиваю я.

-               Не знаю откуда.

-               Я про это в первый раз слышу,- удивляется Герцог,- ничего не понимаю. Может вы объясните.

-               Я бы пересказал,- отвечаю я, - все это стоит у меня перед глазами, как застывшая фотография. Без соответствующего начала ее трудно понять. Это как картина без фона. Скажем, нарисованы горы, а видны одни елки.

-               Круто,- заключает Марфа,- я думаю, это надо рассказать Герцогу. Потому что нас обязательно засосет. В скором времени. Я в этом уверен. В какую-нибудь яму. В какой-нибудь там Ад.

-               Не хочу,- не хочет Герцог.

-               Ерунда,- говорю я. - Какой там ад. Но расскажем мы тебе это обязательно, потому что вечно мы так бродить уж точно не будем. Надо, брат, успеть, пока мы фигню тут пинаем.

  На часах - всего лишь девять утра. Утро длится целую вечность. Люди разбежались по рабочим местам и разминаются после ночи. Время их летит, а наше лишь назидательно помалкивает, давая нам изображение и шум чужих мыслей. Это словно работает какой-то генератор, и суть его неясна.

  Клип это все показывают и показывают нам. Должно быть, за нами придет автобус и увезет со съемочной площадки. Часов в двенадцать. Я так думаю.

А если он придет вечером, то до вечера - целая вечность.

                                  

2

Винт варил Дельтаплан, человек творческих мотивов. Ему и подруги вроде как были не нужны. Нет, не в том плане. Он интересовался. Не все ж в туалете закрываться сам на сам. Просто творчество стояло у него на первом плане, хотя и само это творчество имело большей частью характер болтологический.  Дельтоплану было 19, а Свете Пшеничной, герлфрендше его - 25, связывала их многолетняя плотная дружба.

  Пришел я тогда к Дельтоплану и пал на стул. Крутило меня, как белье в стиральной машине.

  Родители его дежурили. Не то, чтобы они по жизни дежурными были. Я имею ввиду, работали они по суткам и дома редко появлялись, а появившись, спали, и квартира Дельтоплана зачастую представляла собой дом спящих сурков. Дельтоплан, он и сам-то любил по снам загуливать. А вообще, без родителей он вовсю расслаблялся.

-Чо? - спросила Света.

-А?

   Света - человек добрейшей души. Не лучший конечно человек на земле и далеко не самый умный, зато ей все пополам. Наркотические пристрастия старили ее лет на пять, а то и на шесть. Редкие конопушки на ее узком лице краснели в знак ожидания дозы. Но главное тут у Пшеничной была ее фирменная улыбка, и не думала она никогда ни о чем. Так, подворовывала иногда в супермаркете.

  Мудрость Дельтаплана была в его остановке на гандже. Он-то все попробовал, однако не оценил. В странном его мировоззрении он оставался последним плановым наркоманом на земле. Типа все наркоманы уже давно пересели на иголку, и он один теперь был, як динозавр, вопиющий после падения астероида. Тех, кто баловался, Дельтаплан всерьез не воспринимал. Мало ли кто может что пробовать. Зато, что особенно странно, не имея особенно пагубных пристрастий, Дельтаплан варил отменнейший винтяро. Талант тут у него был на химию-физику. То есть не на физику, а на астрономию. Телескоп у него имелся.

-Сейчас я тебе помогу,- сказала Света.-Бедненький мой. Побледнел. Осунулся.

  Я молча кивал. Слова давно иссяксли.

 Света - она что мать. И накормит, и напоит, и спать с собой уложит. Дельтаплана она-таки воспитывала. И книги читала, и чуть ли нии с ложечки кормила. Вот только игла ее в последнее время начинала утомлять, и химик Дельтаплан в последнее время начинал ее агитировать соскочить.

-Первый день на траву, на водку,- говорил он тоном научного сотрудника,- так многие делают. Колеса достанем какую-нибудь. Природа ведь не дарила человеку все эти препараты. Это еще понять надо. Трава - это естественно.

 Дельтаплан и красноречие свое у Светы перенял. Та в свою очередь тоже когда-то была страстным слушателем старших.

  Прародители ее, если честно, давно уже загнулись.

-Не все так просто, миленький,- говорила она,- я еще мелкая была, жила у нас в подъезде девочка Пугачева.

-Ха-ха-ха.

-Ничего смешного.

-Еще как смешно. Девочка Пугачева, - смеялся Дельтаплан.

-Нет, милый, это грустная история. Ее тоже ломало. Надвое, на трое. Как тростинку, блин. На ветру. Представь, милый. И чо только не пила девочка Пугачева, чтобы спастись. Есть ведь судьба. Судьба, не судьба, дано, не дано. Ела девочка Пугачева таблетки пачками. Пила девочка Пугачева водку бутылками. Но уж меньше ее ломало, и тогда подавилась она хлебом  и умерла.

-Супергерл,- заключил Дельтаплан.

    Света закатала мне рукав и сотворила моим венам взрыв. Я вскрикнул от наслаждения. Да, мучение того стоит, чтобы потом отдаться живительному кайфу. Он обладает тобой, и это хорошо, зная, что он сильнее, он добрый и справедливый.. Не прав Дельтаплан - волшебная трава  это лишь прелюдия. Первая ступень к краткой вспышке жизни. Это, как прыжок дельфина над морской гладью. Он умрет, если выпрыгнет и не вернется.

-Полежи,  - сказала Света,  укладывая меня постель, - а мы пойдем, потрахаемся..

У меня часто бывают совершенно зеленые сны. Словно водоросли. Плаваешь где-то бессложно.  И кажется, что утро в последствии наступает зеленое. Заплесневелое. Я говорю так не от отвращения, потому что такое утро ведет меня в пивняк. Я словно возвращаюсь с поля боя. Если денег не было, я бегал по друзьям и знакомым, чтобы занять денег, хотя бы на бутылку- другую. Я не агитирую, но попробовать стоит. А теперь сон - водоросли приобрел четкие контуры. Я даже грезе удивился. Понял, - что-то не то. Слишком правильно.Шел я и курил. Наш район, облака, апрель. Все четко, без абстракции. Никаких невозможных тем, которые часто бывают в снах. Сидевшие на подоконниках кошки - для окон - весело умывались. Бабушка Красная  бензопила - районная наша крикунья - медленно двигалась по соседней аллейке. Она, как и в жизни готовилась  к тому, что если что-нибудь или  кто-нибудь ее затронет - она начнет обругивать все и вся. И соседи были те же. И магазины. И "Газель, доставлявшая пиво в пив бар стекляшку. Имела те же номера, и водитель был тот же. Я, конечно, во сне об этом не думал.

Я любовался реальностью.

Встретился мне Эдик. Я намеренно не сказал Господь, потому что вы бы не поняли. Господь - это Эдика прозвище. Стоял рядом с Эдиком строгого вида человек при усах. Директор - подумалось мне.

-  Привет, - сказал Господю.

-  Здравствуйте, - обратился ко мне Господь, - рад вам представить. Господин Сергей Джексон - это Василий Галич. 1999год. Москва. Чемпионат страны по курению. Шестое место.

Я кивнул.

Дело в том, что Сергей Джексон - личность реальная. Это популярный художник, но выглядит он совершенно не так. Джексон гораздо моложе, гораздо худее и проще. Но во сне это не имело значение.

-Мы были на конференции, -  сообщил Господь, - Мак и жизнь. Жаль, что вас не было с нами, господин Галич.

- Согласен с вами, господин Господь, - ответил я, - Я бы поучаствовал. Я много думал о роли мака в жизни человека. И общества. У меня есть определенные размышления.

-Вы пишите труды? - спросил Сергей Джексон.

-Да, я пишу своим телом и ощущениями.

-Вы собираете ощущения?

-Да, я коллекционер.

-Великолепно, ваши труды найдут огромные отклики. Советую вам зайти по этому адресу.

        Он протянул мне визитку.

Я едва не ушел не попрощавшись. И тут Господь меня остановил.

-Вася, - жалобно проговорил он,  - слушай анекдот.

- Рассказывай.

-Тонет "Титаник", Вася. В воде пять тысяч человек. Плывут армяне на лодке. Пух-пух. "Чай, кофе, сигареты".

На том я и проснулся.

Утро уже разгорелось. Странно, конечно, но к утру у меня особое отношение. Утром я возвращаюсь, люди рабочие мне возразят, а я бездельник. Вечером я гружусь, ночью разгружаюсь, а утром я свободен. Трудности организма легко решаются, когда много друзе. И хотя они все люди разные, тебя понимают. Это круто. Я и на яму не часто заявлялся, боясь ментов, которые всеми ямами заведуют.

В окне угол соседей, коробки и облака. Шумят люди. Проходит с руганью бабушка Красная бензопила. Бухают за стеной басы какого-то техно: так, что стены содрогаются.

-Свет, крикнул я,- Свет.В коридоре что-то загремело, и вот в дверном проеме появилась беспечная голова, покрытая цветными бигудями.

-Проснулся? - спросила она.

-Ага,- согласился я.

Я любил Свету за ее настоящесть. Да, многие добропорядочные граждане уверенно посылали ее в отстой, но все эти граждане вряд ли помогут, мучающемуся собрату. Свете, мне кажется многое можно было простить. Привычное понятие о грехе совершенно под нее не подходило. Чтобы она ни делала, ни вкалывала в себя, с кем бы случайно не трахалась, она оставалась честна со всеми. Она вообще не умела врать, и главное, никогда не на кого не выливала свои нервы.

-Есть пиво, Свет, - взмолился я

-Не, - ответила она весело, - есть бабки.

-Да, там в кармане. Палтишка.

Я знал, что дальнейшие слова  Света Пшеничная, золото нашего круга, все знала  и все делала.

-А где Дельтаплан, - спросил я, и голос мой будто слипся. То сипел, то хрипе, словом, колебался.

-Ушел домой

 До обеда пили мы пиво. Я рассказал свой странный сон, а Сета рассказывала мне свои сны. Штук двадцать - тридцать. Недавние, детские. Всякие, словом.

-Мне вообще снилось однажды, что я змея, - рассказывала она,- я чисто  на рынок пошла, а денег у меня не оказалось. Хотелось апельсинов и я чуть не плакала. Знаешь, как во сне бывает. В общем, никто мне не давал, я превратилась в змею и всех распугала, запрыгнув на торговый стол. Знаешь, как это офигенно, ощутить себя толстой ниткой без рук без ног. Прошипела я "С-С-С", превратилась снова в человека, взяла все, что надо и удалилась.

-Круто, - заключил я.

Света вообще личность случайной театральности. Было дело, работала она на вокзале. Один день работала и  выгнали  ее. Была Света в страшном ужасе. . А по- другому перло ее. И не знала она, куда руки девать, и спрятала она котлету в трусы. Честное слово, так и было. Котлета эта выпала в самый неподходящий момент.

-Еще мне снилось, что я колобок, рассказывала Света Пшеничная, - описать - не поймешь. Это надо почувствовать. Это полный джаз. Катишься и все крутиться.

-Круто, если представить, что ты предмет, - сказал я, - машина. Шар воздушный. Шариковая ручка.

-Гантели, - засмеялась Света.

-Магнитофон.

-Тарелка.

-Кружка.

-Ложка.

-Тракторный завод.

Тракторный завод представился моему воображению яснее всего.

В тот же день цепь случайностей привела Дельтаплана  к идее, которая впоследствии донимала всех. Да и не идее. Это я так сказал, что первое на язык попалось. Мне кажется все чего- то ждали, нужно было лишь оплодотворить это ожидание.

Сначала, кое- какие подробности из жизни Дельтаплана. О том , что он считал себя последним нешировым наркоманом - вы уже знаете. Помимо этого, Дельтаплан писал стихи и неплохо получалось. Группа "Амундсен", студия которой изолировала от внешнего мира  стекловолокном ( находилась в нашем доме), использовала несколько дельтаплановых текстов. К-примеру - "Новая сессия мака". "Амундсены" с наркотиками не экспериментировали. Не знаю, что их так это занимало.

Свое прозвище Дельтаплан расшифровал так: Дельта План. Все это исходя из того, что план по сути бывает разным, и тут имеется много теорий, но об этом позже.

К стихам Дельтаплан приходил, искурившись до костей. Это было моментом истины. Он начинал пить водку и писать стихи. Потом он собирал нас на мини конгресс, и каждый думал о своем. Лишь Саша Крымова иронизировала.

У Дельтаплана имелось несколько настольных книг, которые перечитывал он по много раз. Во-первых, это" Человек - Амфибия"

Во- вторых " Вини-пух и все все все"

В-третьих серия " И на суше и на море".

Гимном Дельтаплана была песня " Я долго буду гнать велосипед". Он вообще обожал Барыкина. Не модно, ну что с того. У творческих людей всегда своя собственная мода.

Был у Дельтаплана офигеннийший менисковый телескоп системы Максутова. Карта звездного неба. Журналы по астрономии. Наукой Дельтаплан вовсе не грузился. Это было частью его романтики. К звездам Дельтаплан относился по -своему. Как к части мира  своего, как к источнику вдохновения, как к живым существам. Да, добавлю. Как к возлюбленным.Самой "плановой" звездой была Капелла. Марс тоже был "плановым". Юпитер - тематичным. Сатурн - творческим. Словом, в Дельтаплане все развивалось пол своим собственным законам, а законы общества его вообще совершенно не интересовали. Многим казалось, что именно это игнорирование окружающего и свело его с Пшеничной. На самом деле - это не совсем так. Их дружба началась в годы далекого детства.

Не спорил Дельтаплан и с родителями. Не спорить и не таиться - вот где правда. Согласитесь. Друзья для Дельтаплана, если быть по -циничнее, были частью темы. Он жил, словно цветы собирал. Вот, к примеру, одно из его стихотворений.

***

Вечер моих цветов:

Улицы без ментов.

А чифир, как и надо

Напиток двух взглядов.

Первая партия - детство

Чтобы душою греться.

Когда такие дела,

От тебя нет тепла.

Вторая заварка -

отрочество

Хочется, хочется,

хочется.

То ли воды, то ли нет,

То ли бежать в туалет.

Третья заварка -

юность,

Добавим на свежака.

Выпьешь - и выгнулось

 горло твое слегка.

Или вот еще.

***

Вы мало понимаете,

Когда вынимаете.

Видите толп строи

А-е рубаи.

Истина - не прожектор,

Но в дождь - то же

дело,

Если намок инжектор

Намокнет и тело.

Это из жизни.  У родителей Дельтаплана была "десятка" с русским инжектором. Кто не знает - попробуйте. Неповторимое  впечатление.

***

Ветераны собирают мак

В полях. Это тайный

знак.

Но знак огня, он намок,

Как и весь русский рок.

Как инжектор добавил бы я и

этому.

Вечером того же дня возвращался откуда-то

Дельтаплан в плотно забитом трамвае. Люди ехали уставшие, злые. Бабушки ругались, обвиняя молодых людей в том, что те прижимаются. Стрекотали плееры студентов. Кондукторша, молодая девушка с не закрывающимся ртом, выжимала из пассажиров плату за проезд. Те отворачивались, претворяясь, что не слышат. Дельтаплан уверенно показывал свой билет студента технологического университета.

На одной из популярных остановок народ передислоцировался, и Дельтаплану чудом удалось протиснуться и присесть к окну. Чем удобно - старикам уступал место те, что сидели с краю. Здесь же можно прислониться к стелу. И не видеть никого и ничего. Халявить по - своему. Дельтаплана посещали думы упорного содержания. Вернее чувства. Если бы были у него сейчас с бой письменные принадлежности, он эти чувства непременно вылил бы на бумагу. А так оставалось слегка помечтывать. Жаль, покурить нельзя было в трамвае.

 В этот момент что-то привлекло его внимание. Звук какой-то. Кусок слова. Он и не думал, что слушать может. Уши сами развернулись и внимали.

-Я тебе говорю, Петро, так и есть, - говорил один старик другому, - я его сам знал, он в дорслужбе крановщиком работал, на "ЗИЛе". В году 55-ом или 56-ом. Или, еб ты да, в 67-ом. У него Ленка жена была. Грамотная такая бабец. Он ее кинул еще тогда. Ну, она и сама хороша была.

-                                                            Да, что ты, Саша, - воскликнул второй старик, да, что ты. Был союз. Да, что ты. Три эти слова произносил он по - отдельности, с разной выразительностью. Так обычно люди старшего поколения на пьянках общаются, вспоминая героические дни молодости и последние вспышки нынешнего.

-                                                                    Да, - заключил первый, - Так слушай, Петро, я много всякого людье знаю, я бы слышал. Если бы кто-то нашел. Он вышел, кажется в 55-ом. Вторую ходку уже делал. Его когда брали, то и приписать ничего не могли. Влетел по хренотени какой-то. Мусора, те ж конечно все знали. Но то ж не мусора были, что сейчас. Эти и маму родную продадут. Помню еще, майор был в отделе, тоже цыган. Все бабы за ним бегали. Хрен у него был, что у коня. Короче, когда Цветай вышел, он сразу пошел к Маньке своей, не к жене. К Маньке. Там, Петро. Раньше же не то золото было. Он же блин,  душа цыганская, он бляха, чувствовал все. Знал. Они, брат, падлы, все ж чувствуют эти цыгане. Да и жизнь, сам понимаешь. Ему, наверное, нельзя было по понятиям работать. Может, он так, воду мутил. Короче, золото свое Цветай собрал в банку трехлитровую  и занычковал. Закопал. Там раньше и района не было. Болота. Леса. Мы на рыбалку туда ездили. Эх,  на мотыля. Такой лещ шел. Во блин. Мы ездили. Туда еще дорога грунтовая такая, посадка. Он район-то небольшой, чисто полуостров. Остров. Река ж блин, выгибается.

-Да я знаю, - ответил собеседник, - я ж тоже на рыбалку ездил. Щас то и ловить нечего.

-Да что ты! В Кубани - то одно гавно плавает. Рыба не выдержала и  сдохла вся. Раньше в дерьме еще как-то выживала, а сейчас вообще одно дерьмо.

-А ты знаешь что ли, где Цветай банку закопал.

-Знаю,  Петро.

-Брешешь.

-Да, нет же.

-Что ж ты не найдешь? Уже, небось, был бы миллионером.

-А зачем, Петро, на старость лет?

\-Детям, внукам.

-Передерутся, Артем. В деньгах, что ли счастье? Человек живет хорошо, в согласии, пока ему делать нечего. А как появится, что делать, так и все. Человек человеку волк тогда. Так, что лучше мир, чем деньги.

-И то верно, Петро. Что верно, то верно. Был Союз, и ценности были другие. Душа у людей была,  а сейчас, как собаки все. А ты точно знаешь, где это?

-Знаю, Артем.

-А где?

-Ха-ха-ха. Что искать пойдешь?

-А что. Пойду на старость лет раком по новостройкам лазить. Возьмут сынки-мусорята, побьют старика.

-Да, Артем, все им ни по чем. Возьмут, оберут. А кто его зарезал?

-Не знаю. Где-то в драке Цветая зарезали. Я не знаю, Артем. Он долго в кустах валялся. Хорошо, мух не было. Осень глубокая. Красивый был мужик. Сейчас таких нет.

-Да что ты. Так где, говоришь, золото?

-Ну, точно не скажу. Между домами. По улице "Героев -Революционеров". Дом то ли четвертый, то ли восьмой. А что Артем, пойдешь искать?

-Пойду, Петро, пойду. Поползаю раком. Пусть люди посмеются.

-Пойдем, Артем, по пивку.

-По жигулевскому.

-Да, с лещиком.

-Да, с водочкой.

-Да, что ты. И раки какие были.

-Да и сейчас найдем. Пойдем, зайдем, на жизнь посмотрим.

Дельтаплан студент был впечатлительный. Старики вышли, а он так и ехал, рот открыв, уши развесив, и мимо своей остановки проехал. Впрочем, неподалеку конечная.  Трамвай, развернувшись, возвращался. Вышел Дельтаплан, зашел на бар и сто граммов попросил.

-Сколько тебе лет, пацан? - спросила злая черноволосая барменша.

-Пацан у твоего друга в трусах, - тематично ответил Дельтаплан, - я - шестой.

Дельтаплан не часто острил, тем более  исполнял какие-то элементы клоунады. Неожиданное волнение что-то в нем отключало, и он не задумываясь, вел себя, как герой отвлеченной пьесы.

-Шестой? - удивилась барменша, - это, что, позывной?

-Это песня группы "GSMB". Альбом 96-го года. "За окошком месяц". Музыка и слова Сергея Го.

-Ты рокер, что ли, пацан?

-Не ты, а Вы. Сто грамм, пожалуйста. И еще раз сто грамм и кружку пива.

-Ух ты, сильный какой. Сам на сам пьешь?

-С тобой выпью.

-Угощаешь?

-Рокеры барменов не угощают.

Было псевдобарменше лет сорок, сорок пять, время ягодное. Возраст поздних желаний. Вы, наверное, это знаете. Женщины ж простых принципов, они вообще открыты, и знаков на дверях нет. Подходи, бери что хочешь. Не то что молодые и непознанные. Если вы люди молодые, хотите и не брезгуете, то подразуйте глаза.

-Я тебя уже видела, - сказала барменша.

-На концертах.

-И на концертах

-А ты в клубы ходишь?

-А ты как думал. Тебя ведь, кажется, Саша зовут.

-Да, Саша, а тебя - Оксана.

-Олеся.

-Да, точно.

--А то б ты не знал. Мы в Москве в 77-ом жару давали на подвальных фестивалях. Группу "Цветы" помнишь?

-Так это попсовато

-"Паяцы".

-Не, не слышал

-Это Градский  организовал.

-А, Градский, - сказал Дельтаплан, - ну, помню. Голос такой тягучий. Он бухает по ходу.

-Да. Я  с ним пила.

-Классный мужик. Мудрый такой. Не то чтоб о музыке. Вообще по жизни. По жизни мужик. Раньше, знаешь, что бухали. Агдам. Вино такое. Азербайджанское. Портвейн Љ72, он копейки стоил. Ящиками пили.

-Я о таком и не слышал, - признался Дельтаплан.

-Да, время было.

-Что-то я только сегодня и слышу. Время было. СССР. Леонид Ильич. Дружба между народами мира. Я не пойму, правда, что ли так прикольно было?

-Сейчас тоже свой шарм есть. Но это так, не очень. Вздохнула стареющая Олеся, - музыка теперь штамп, чисто товар.

-А ты на чем играла?

-На басе.

-А ты?

-На нервах.

-Правда?

-Да, а чо за группа была?

-"Веселящий газ". Знаешь дело такое - оксид озона. Я думала, что я лучшая девушка- басист города Москвы. Тогда ведь и не сленговал никто толком.

-А сейчас что не играешь?

-Старая стала, Саша. Мысли можно вернуть,  а тело назад не повернешь. Дочка наркоманка Не знаю, может пройдет. Мы то и сами порошком баловались. Оно то везде так в музыке. Ну, давай, Саша.

-Давай.

Они опустили свои стаканы. Дельтаплан крутился на  стуле. Олеся перегнулась через стойку, И поцеловала в щеку.

-Милый мой, как я устала, - произнесла она и закурила.

Дельтаплану к старшинству не привыкать было. Проколотая Света Пшеничная выглядела не так уж, чтобы младше барменши Олеси. Это был стиль  души.

А что,- подумал Дельтаплан позже, - юный Эдгар По тоже ведь в учительницу молодую влюблялся. Исполненный был чел.

-Я тоже иногда устаю, - сказал Дельтаплан, - я слишком концептуален для этого мира. Меня не волнует, что есть нечего и бомжам тяжело, и война в Чечне. То есть, волнует, конечно, только в общечеловеческом контексте. Жизнь - это вообще- чисто один организм.  Жисть, - говорит один мой товарищ, - жисть и есть. Но не Бог. Бог - чисто символ. К чему, непонятно, так обращался Александр Блок. Просто сейчас в этом символе каждый не на своем месте. А я вот никуда не прыгаю - меня все устраивает.

-Молодец, сынок, - сказала Олеся, - еще по сто?

Дельтаплан так и возрадовался.

-Да.

-Молодежь сейчас дурная. Сын у меня присосался к компьютеру, и тот из него весь сок высосал. Компьютер - существо, я это поняла. Был живой такой пацан, в футбол играл, мечтал во второй лиге выступать. А сейчас… Может ты его видел? В девятом классе. Черт. В сурка вконец превратился. Бледный, как уставший сосать клещ.  Какие-то там, черт, программы. Игры хреновы. Я тоже поиграла. Чо в этом Контратсрайке хорошего, не знаю. Девок  трахать пора, а он все бегает в этом экране. Или играл - "Они голодны".

-Нет.

-Халф лайф

-Нет. Бутор все это. Нафиг он впал, - заключил Дельтаплан, - Разбить все компьютеры, и телевизоры тоже нафиг. Люди лучше бы читали что - нибудь, на концерты ходили. Траву курили.

-Точно, сынок. А у тебя есть,  чо?

-Нет. Я не очень, чтобы с собой  носить. Идешь по улице. Менты ни с того ни с сего подходят, и обыскивают с ног до головы. Даже в носки залазят. Пахнет, - спрашиваю, а мент, - Будешь говорить, звездец тебе.

-Да, давай, как тебя, Саша, да?

-Да ну, давай еще по сто, Сашок.

Про золото в тот же вечер Дельтаплан, конечно же, забыл. Зато в послеобеденное время следующего дня собралась толпа наша  во дворе старой школы, пиво попить, себя показать, и Дельтаплан нам свое открытие и выдал.

 Весна мимо нас странная в этом году проплывала. Именно проплывала, потому что весна в этом году  у меня ассоциировалась с облаками. Их много. Откроешь утром глаза - торчит в окне многоэтажная коробка, а над ней груды живого тумана. Выйдешь, и сопровождают тебя эти глупые небесные гиганты. Идешь в магазин и они с тобой. Выдвинешься на обкурку - они словно все видят, кивают и одобряют. Облака лучше людей.

Март вообще нас замучил ветрами, постоянно летящим песком, невозможностью носить альтернативно-длинную прическу. Хоть в шапочке ходи, как рэппер. Ветер, казалось, до мозгов добирался и там гудел и вонял. Ветер чисто подчеркивал, что все люди дураки. Он дует, а все прячутся. Кричат в трамваях. Гонят на машинах с такой скоростью, будто у них шило в жопе. Куда спешат? Типа от чего-то возможно убежать. Они думают, что смерти нет. Ее-то, конечно, нет, но никто ведь этого не знает. А значит, есть она. Что хочешь, то и есть. Это не я придумал. Я еще доберусь до этого момента и расскажу.

Припив пива, мы могли по долгу молчать. Особенно разнообразен в молчание был Господь, и друг мой Сергей Марфа все время порывался его лошить. Господь - это отдельная тема.

Один из самых хмурых и бледных парней в городе, Господь являл собой настоящий экспонат. У него было живое лицо, словно и не лицо вовсе это было, а отдельное что-то.

Были с нами помимо Дельтаплана, Светы Пшеничной, Господя, Марфы, брат Господя - Петич, школьник уверенных понятий,

Саша Крымова - девушка-халявщица и Радио. Я не знаю, как это нас всех вместе так собрало. А, добавлю. Радио - это она. Невысокая фигуристая подружка, еще вконец себя непроколовшая, которая в пример Господю, тоже играла лицом, но было это строго периодично. Она, должно быть, вела двойную жизнь. Это я так. Для художественности. Если раскрыть все сразу, то десяти слов  хватит. Нафиг тогда оно.

-Н-да, - сказала Саша Крымова, девочка крестьянских припухлостей глаз, - золото. А чо, девки, возьмем лопату. Пойдем.

Света Пшеничная одобрительно засмеялась. Она вообще смеялась в знак согласия по доброте своей. По отсутствию желчи.

-Как накупите, пацаны, наркоты, - продолжала язвить Крымова, - как накуритесь, как наколитесь.

Я на заявление Дельтаплана сначала вяло отреагировал. Я вообще чувствовал, золото - так байки сейчас не в цене: другие ценности. Все другое. Сейчас,  все живут так, как мой папа, работа - водка, пиво, пьяный базар, сон, утро - сто грамм, работа. А я  - бездельник, мне все равно. Как в песне Цоя - я бездельник, у-у-у… .

Радио все время странно мотала головой  и здесь походила на кошку. Знаете, как они головами крутят. Выпучат глаза, типа что-то увидели, а ничего нет. Так и Радио. Была  она из тех, которыми трудно было не увлечься в силу наивности. Нет, наивной она не была. Она даже где-то тщеславной  была. Просто делала вид. Роль играла. Покоряла кого-то своим притворством. Это очень хорошо чувствовалось. Никто из нас и вопросами не задавался по этому поводу. С Радио на самом деле обстояло куда сложнее. Мы и представления не имели, что так кого-то могло переть.По жизни.

Школьный двор выходил к шоссе, окольцовывающее микрорайон. За шоссе - спуск к реке. Прибрежные деревья, много песка, косы, разбитые лодки. Там и труба какая-то огромная из берега торчала, и мы на лету прыгали с нее в воду. Раньше что-то текло из нее, а теперь - все в порядке было.Река была мелкая. Наверное, по колено. Противоположный берег - высокий. Там, за коротким участком лысых степей виднелись за свежей зеленью крыши адыгейских поселений. Говорят, пойдешь туда - не вернешься.

- Смотрите, Нагой, - сказала Пшеничная. Мы все посмотрели в сторону реки и увидели Нагого. Шел он голый, реликтовый гоминоид, постоянно пригибаясь, готовясь при случае спрыгнуть вниз к реке.

Нагой в отличие от других эксгибиционистов, никому насильно ничего не предлагал. Он просто ходил, что бы все видели, да и ментам не попадался. Он знал, где встать возле трамвайных путей, чтобы все видели и никто ничего сделать не мог. Он повернется и нагнется - вроде как бы жест. Люди, прокисшие в инкубаторе толпы, тут же в шок впадали.

-Прикинь, поймать Нагого, - сказал Марфа.

-Нафиг он тебе? - спросил я.

-По бубну дать.

Марфа частенько искал с кем подраться. Но народ сейчас мирный. Запуганный. Чуть дернешься, и тут как тут братки.

-Статья такая-то … .Впрочем, если денег нет, то и отпустить могут. Протокол настрочат для плана. У меня сосед - мент. Неплохо на обиралове пьяных и неместных поднялся. Евроремонт, подвесной потолок, домашний кинотеатр, аппаратуры разной куча, жена толстая ходит, жиром трясет. Не работает. Что работать?

Нет денег, вышел, поймал кого-нибудь - плати, и то да-то. Люди, они боятся всего, платят, а потом думают, за что платили они. А выходит, что просто так. Просто мусор шел в магазин, а деньги дома оставил. Не возвращаться же ему.

-Сволочь голая, - не унимался Марфа, - а что если дети …

-Да сам  ты дети, - сказала Крымова, - может он миллионер.

-Ты что, знаешь?

-Нет,  просто предположила. Разное бывает. Ты вот нищий, голый не ходишь.

-Чо, раздеться?

-Ну разденься.

Крымова, она как бы не наша была. Не нашего поля ягода. Но как-то все так вышло что тусовалась с нами. Нас и разводить-то не на что было. Наркотики Крымову не интересовали. Ну перепадала ей бутылка другая пива, на том все.

Мечтала Саша Крымова выйти замуж за миллионера, и все об этом знали. Она и не скрывала.

-Я знаю, - сказал Марфа, - нравится тебе Нагой.

-Конечно.

Нагой в тот момент исчез из поля зрения. Мы допивали пиво. Крымова требовала еще, но никто не хотел за ним идти. Один Марфа с ней спорил. Марфа, он вообще дерзкий черт. Не то что остальные, мухи сонные. Примечательного тут нет ничего не было. Марфа первый из всех попробовал наркотики. Первый трахнул женщину. Первый произвел дефлорацию девочки. Первый в ментовку попал. Марфа не особо задумывался о делах своих. Его, должно быть, и не перло вообще. Он готовился стать первым циником на земле.

-Ну так что вы думаете насчет моего рассказа, - осведомился Дельтаплан.

-Типа чо? - спросил Марфа.

-Я слышал что в трамвае - уточнил Дельтоплан.

-Идем искать, - радостно воскликнула Радио.

Глаза ее лучились. Закинув нога на ногу, она обнажила на бедре странный рисунок со спичечный коробок, сделанный гелевой ручкой. Набор переплетающихся линий. Пентаграмма.

-Офигеть, - сказал Марфа, - это чо, Радио?

-Вызов демонов.

-Нафига?

-Сергей сказал, что не очень теперь я ему нужна. У него кто-то появился, кажется. Или просто я ему надоела. Я говорю - нарисуй что-нибудь на память. Вот он и нарисовал.

-Знак и правда, - сказал Господь, - да, Джексон - мастер. Я видел что-то такое в Книге Пентаграмм. Раньше эти знаки работали, потому что люди были чище, более настоящие.

-Я знаю, - согласилась Радио, - но этот знак работает. Хотите верьте, хотите нет. Сергей сказал - клеймо с души не смоешь. То есть если смою я, то уже ничего не изменится. Раз увидишь, раз поверишь, и все.

-А ты сойдись с Господем, - посоветовала ей Крымова как обычно с иронией, - из вас пара - во! Будете вместе джазовать, знаки рисовать. Ну купит мне кто-нибудь пива или нет?

-Соси, - посоветовал Сергей Марфа.

Мы бы, конечно, пошли еще пива попили, но Крымова не отлипала. Страшно не хотелось ее поить: она же душой халявной чувствовала, что задумали мы что-то. Катастрофично было для нее что-то в жизни недосъесть, недопить. Мне кажется, если бы модно было прыгать с обрыва и убиваться, она бы этот шанс не упустила.

Почему она не кололась? Боялась уколов, наверное.

В нашем подъезде жило много пафосных личностей. Впрочем, пафос тут - особое единение. Вовсе не вид воодушевления. Скорее особый вид на картине жизни. Знаете, как подавляющая часть населения живет? Спрячется в раковину, и ходит эта раковина на работу. А возвратясь, сливает нервы свои на особые одушевленные предметы собственности, а потом - раскрывает мозг свой, облегчившийся, сходивший в туалет на ближнего, и сосет у телека. Что нынче на подносе? Я о том, что мы для каждого из вас - фон. Мигание. Мы ж по другому жили, хоть и не сказать, что как-то особенно. Мы просто всех замечали. Это так, отвлечение.

Жил, значит, на втором этаже Круглов. Как-то его еще звали. Выделялся он, во-первых, своей здоровостью. Он долго качался и, было время, даже соревнованиях по пауэрлифтингу участвовал. Даже ездил куда-то за город по этой фигне. Золотой его час оттикал года три назад. Круглов, лысая голова, выиграл какое-то крутое соревнование, девочки за ним бегали, и кто-то его подсадил на иглу. Он, правда, быстро соскочил. Теперь, наверное, завидовал нам, что нам можно, а ему нельзя.

Во-вторых, Круглов постоянно стоял на лестничной площадке и курил. Это, конечно, просто выглядело так. Просто он не курил в квартире, а балконов боялся. Было Круглову лет двадцать семь и был он не  женат.

На первом этаже обитал Старик Моби. Никто не знал, как его зовут, потому что жил он в нашем доме второй год и ни с кем не общался. Во-первых, и зачем ему было общаться? Лет семидесяти старикашка, худой, невысокий, с тросточкой. В такие годы люди обычно доживают через телевизор, через детей, или квартиранта, на которого что-нибудь можно свалить. Как правило. Моби же потому он и был Моби, зажигал. Включал какого-то "зверя" ватт на двести и:

Why does my heart,

Feeling so bad.

Ну, конечно, не одного Моби он слушал. Врубал, к примеру Сашу (Sash). А я сижу на лавочке и глючит меня. Саша, он вреден в такие часы. Многие кислейшие коллективы, что  играли у старика Моби, были мне не известны. Такие только на дискотеках крутят, и то не на всех. Диджейская разная музыка. Бум-бум-бум. Как у него на старости лет мозг не рассыпался вдребезги.

Старика Моби мы частенько замечали в нашем пивбаре - стекляшке. Он брал темное пиво, пил сам, и не сам. С ним часто беседовали какие-то люди, и далеко не самые старые. В том числе и редкие в таких местах женщины.

Как-то шел я с блатхаты, и ночь с неба  звездами глядела. Музыка в окне Старика Моби играла тихо, но  я явственно различил, что  это Papa Roach. Вот.

А в ту ночь я пива в себя накачал прямо таки под давлением. По выходу из кустов, где мы с этим пивом сидели, Марфа дал кому-то по лицу. За что - не ясно. А может и не дал. Может, показалось мне все это. Короче, я это все к тому, что засыпал я, придя домой,  вовсе не просто. Пиво выходило. Индикатор клапана на  приборной доске то и дело мигал. В один из заходов меня задержал отец. Его качало. Стандартный его ход - игра в карты с соседом Петей Мельником и самогон бабушки Кончалыгиной, имел место и тогда. Отец захотел сказать мне что-то, но передумал и рыгнул.

-Чо не спишь? - спросил я.

Отец снова рыгнул.

-Алкота ты, папа, - заключил я.

Он покачал пальцем перед лицом и куда-то делся. Это, слава богу, был мой последний поход к унитазу. Я провалился в сон, а часа через два сон мой позеленел, поплесневел.

Нетипично для экс-пивного отходняка. Зелень - цвет не алкогольный. Все это знают. Скоро пузыри, зеленые словно одушевились, и вот я курил на лавочке, и было ясно, что недавно я расстался с Сергеем Джексоном, и тот дал мне визитку.

-Пойти, не пойти, - размышлял я, -  не слышу. Все ж это важно. Последний полет в область недоступного был неудачей. Стоит это с кем-либо обсудить. Ага. Доктор Кайф, улица Революционеров, телефон. Это где-то поблизости.

Я повертел головой.  Площадка между четырьмя домами выглядела как-то не пропорционально, будто ее нарисовал ребенок. Мои мысли сопровождались еще чем-то. Странным каким-то предвидением. Вот сейчас чуть-чуть поднапрячься, и я узнаю правду.

Веселый сквозняк колыхал белье на веревках. Кошки для окон задумчиво смотрели вниз, мечтая о полете. Бабушка Красная Бензопила собирала бутылки. Главным в этом пейзаже было  предчувствие. Такое дело бывает в детстве - придет словно что-то  и ходит рядышком, и так хочется заглянуть, хоть кричи.

Я повернул к улице Революционеров и скоро нашел искомый дом, а вместе с ним и квартиру на четвертом этаже. Меня сразу поразила голая дверь. Бесхозность полная. Коврик будто  из прошлого. Новый. На складе где-то валялся. Рядом на стене выцарапано

Ереван 1972. Гагик Волосян.

подругамиподругамиподругамиподругамиподругамиподругамиподруамиподругамиподругамиподругамиподругамиподругамиподругамиЯ

замялся, было, постоял, покурил, сверил еще раз все по визитке, а потом: будто это и требовалось от меня, толкнул дверь. Она открылась. С того момента сон потерял свою сюжетность. С проникновением в квартиру Доктора Кайфа мысли мои

будто изрыгнулись наружу. Может, голова моя испарялась? Была она прежде  ледяная, потом попала, а тепло, и вот, оказалось, что она есть замороженная вода. Мысли - холод, кайф - тепло. Одно с другим несовместимо. Уже гораздо позже я понял, что нахожусь чисто в абстрактных дебрях. То ли своего сознания, то  ли чьего-то другого. Абстракции эти плелись как лианы. Я метался в их гуще, словно верующий в пути веры, и выхода никакого не было.

Наконец, зрение мое сфокусировалось. Осмотревшись, я понял, что по всей квартире развешаны веревки, и на них сушатся джинсы, журчит сбегающая с них вода, идет пар, а джинсам и числа нет.  Будто салон какой-то.  Свет окон был перекрыт, и лишь местами виднелись неясные отсветы. Пахло мылом, порошком, мокрой тканью.

- Офигеть, - сказал я.

   Лёгкий сквознячок покачивал их. Это было хорошо.   Джинсы были настоящим миром мокрой иллюзии. Здесь ценились не только названия фирм, но и редкие формы, и  экзотические страны. Старость являлась важным атрибутом. Старые джинсы видели далекие города, их зашивали руки самых разных конфигураций, их прокалывала иглами, и стирали, их снимали перед половым актом. Это было настоящей философией - и думаю, джинсы были важнее людей, которые их одевали. И если уж и не важнее,  тo - наравне, словом: жизнь их порой не зависела от хозяев. Подчас, они сами являлись хозяевами носителей.

- Пс-с,- зашипело вдруг что-то, и я отскочил.

- Пc-с,- зашипело сзади.      

  Я понимал, что людей поблизости нет.  Ими просто не пахло здесь. И это тем более меня ужаснуло. Голос не человека  Это еще надо испытать !

- Пс-с,- пропел важный хор.

 Я покрутился на месте, ничего не понимая.

-Человек!

   Я бы не удивился, если бы передо мной сейчас выросло говорящее полено с требованием обработать его или говорящий сверчок. Все, что угодно. Атмосфера квартиры Доктора Кайфа способствовала этому.

-Ас-с. Человек, - голос был весьма самоуверен Человек! Запомни! Ты не дома!

   Я отшатнулся, поскользнулся и пролетел через ряды джинсов.  И - словно через строй шпицрутенов. Словно голый через многолюдную улицу в выходной день.  Не то, чтобы больно это было. Позорно как-то.

- Осторожно, ч-черт, не в карьере!  - зашипело вновь.

    Лишь упав, я все понял. Это они говорили. Джинсы!  Я напрасно пытался вздохнуть с облегчением. Эти джинсы вряд ли являлись одеждой. Они висели, и это был их форум. Собрание нечеловеков! Я к ним свалился, словно советский парашютист прямо в бункер к Гитлеру! В самое жерло!

-О, какая вонь послышалось отовсюду. - Человек!

- Человек - это звучит не модно !

- Человек - это лох

I

- Лучше бы забралась к нем в дом бездомная кошка-грязь,

чем вот это.

- Ищи выход, дитя я больного разума, и чем скорее, тем лучше !

- Ад! Пс-с-с. I Ад- жизнь  для  тех кто  есть фигурист* на льду судьбы !

Пс-с-с!  Топись, растекайся но

сковороде мучений , жир человеческий!

-Пс-с-с!

-Пс-с-с!

-Человек!

-Счетная машинка примитивного уровня!

-Нет! Счетная машинка - это слишком много! Счетные палочки, ха-ха-ха!

-Механический калькулятор!

-Деревянный кассовый аппарат!

-Дешевый производитель фекальных масс!

-Поедатель природы!

-Квартирный уж!

-Примитивные мозги, путешествующие на кожаной тяге!

-Ядовитая жидкость в коже!  Существо, которое съело лес! Зачем тебе оно ? Для чего ты живёшь ? Почему ты еще не отфункционировал? Позорная повозка для необработанной души! Пс-с-с! Человек! Где твоя судьба ?

-Человек - это заподло!

-Жизнь - это заподло!

-Судьба-это заподло!

-  Ба, ето же Василий Галич!

  Шум как по команде стих. Я приподнялся, однако ничего ничего не увидел. Джинсы как джинсы Ни глаз ни pтов, ничего дьявольского . Может, и не они вовсе говорили ?

Я вынул визитку и показал ее незримому собеседнику.

- Вот. Я не просто так . Я и не хотел нарушать ничей покой. Ваш адрес … Я просто ищу Доктора Кайфа.

- Доктор Кайф - это тыI- прогремел за моей спиной гулкий бас!

И растерялся.

-Надо поздравить Доктора Кайфа, господа,- продолжил бас,-Он пришел не зря.

- Пс-с-с-с!

- Супервау !

Раздались    аплодисменты, и я чуть, не оглох!

- Браво !

- . Белиссимо  !

- Гарно  !

-Но пасаран!

-Что я такого сделал? - спросил я, опешив.

-Кто ты по жизни?- спросил меня голос комара.

-Успокойся,- зашипел змеиный язык.- Он пришел. Пс-с-с!  Он узнает! Галич-ч-ч.  Галич-ч-ч!   Слушай, Галич-ч-ч!  Мы твердим тебе каждый  день, но ты не слышишь. Жизнь это сон, смерть - это рождение, Галич-ч~ч1 Человек рожден для усталости.

-Ну да,- согласился я,- но я бы хотел записать все это. Слишком много афоризмов. Слишком красиво для одного раза. Я пишу труды.

-Ищи на сердце Галич-ч-ч  !-Сделай татуировку на извилинах правой половины мозга! Это модно.

-Я и так  пишу модно! - ответил я.- я  раньше  писал работы на спинах друзей!  На стенах своей комнаты. На хвосте любимой кошки! Я писал гвоздем на земле, мой друг, умиравший после игры с лезвием, подарил мне' свою кровь,  собранную в сосуд. -Я пишу кровью не осеннем листе!

-Проснись, Галич! - воскликнули Джинсы,- хорош париться . Ты - в ночи. Тебе, в отличие от других, дают подсказку. Сделай шаг прочь, Галич!

    Я проснулся едва  ли не с криком. Может, внутрь я кричал, туда, к джинсам ? Комната вокруг меня покачивалась, словно в поезде я ехал.  Глотка хотела  воды.        Я встал и едва не упал.

   Мама на кухне по обыкновению беседовала со своими подругами Курили. Вспоминалось что-то. Сплетни обсуждали. Дым клубился, и сплетни эти щекотали сознание. Меня это только бесило. Какая фиг разница кто как живет. Это личное дело каждого.  

- Здравствуйте, тетечки,- поздоровался я.

- Ну и где мы пила ? - сострила Клена Антоновна, женщина-рыба. Я бы добавил, курящая рыба.

- Пивка попили,- ответил я - Чисто с друзьями. Есть чо поесть, ма?

-Там, в холодильнике посмотри.

-Есть хочешь? - спросила Елена Антоновна.

-А то.

-А зачем?

-В смысле?

-Что в смысле?

-Нет, я ничо. Есть - дело хорошие.

-Вы типа имеете ввиду, что на еду я должен заработать? Это я знаю. Не, я все понимаю.

-Да я не об этом.

-Типа просто так.

-Типа просто  волновалась о том, что ты голоден.

-Ну да,- сказал я,- вы мне  нравитесь?

-В смысле.

-В смысле, как женщина.

-Ну ну,- сказала она.- вечно эти твои шуточки.

-Да я так. Ма, а чо это? Борщ?

-Да.

-В смысле.

-Не знаю

-А.

-Ей до меня, видно, дела  не было.   Никогда не было. .Разве что в  те годы, когда я у нее молоко сосал, и было это весьма для нее напряжно. Типа жизнь вокруг бьет ключом, а тебе нельзя, тебя сосут. Так  я и стал сыном безразличия, папику -   тому лишь бы забухать было. Он- жил сам 'по себе. Помимо водки и работы он спал. Я даже не знал его настоящий характер. В пьяном виде он был ничем -в нем вообще ничего не наблюдалось, ни плохого,  ни хорошего. Это была образцовая  одноклеточная  водоросль,  привыкшая неспеша зарабатывать свой хлеб и перерабатывать спирт. Друзья мои то и дело пытались заговорись с ним, но мало что можно было от него добиться. Когда он был в немычащем состоянии, но есть в домычащем или нослемычащем, то беседовал вяло и все больше повторял чужие слова. Своих у него, по ходу, не было.  Силой мы тащили его играть в           дурака, он проигрывал, пил сто-двести-триста грамм и шел спать. Даже когда товарищи мои ставили ему пузырь, он мало что рассказывал. Единственно, он хорошо разбирался в прыжках на батуте. Да, забыл. Он был когда-то бронзовым призерам чемпионата  СССР. По батуту, разумеется. Он еще и бильярдистом был крутым; Я как-то а баре с ним был, и там стол       бильярдный стоял. Как бы между прочим. Папа хоть и в хламе был, джазовал не на шутку. Крутые ему тогда немало денег проиграли. Впрочем, едва мы этих денег не лишились на выходе. Meнты это дело испортили. На горе крутым, она ловили кого-то, приехали , и шухер был. А мы с деньгами удрали.

Мама, очевидно, тосковала о чем-то ушедшем, Может, о любви какой-нибудь невероятной. И думаю, они случайно поженились. Не то ,чтобы не дружили они по молодости. Но все же их союз образовался скорее всего случайно.

Шли через дождь. У каждого были личные проблемы. Тогда встретились они и пошли вместе назло тем, кто их бросил. Каждого - со своей стороны.  Так они и жилы потом,  не ломая свой вечной отчужденности..

И поел борща. Мама с Аленой Антоновной слушала  "Неlloween"

Музыка такого плана маму вряд ли трогала. Зачем она это слушала? Наверное,  тут бала какая-та старая мода. Дань ушедшему. Воспоминания о студенчестве в московском институту. Должно быть, неплохо они там зажигали,  если на все мои похождение она закрывала глава, аргументируя  это тем, что " в молодости  все можно". А папе, тому и дела не было. Он продолжал спать.

Вообще, я мало задумывался о деньгах." Их всегда хватало, и тут вот какое дело было. Папа  не мог на своей работе заработать достаточно, "чтобы    покрывать все наши расходы. Может, играл он  где -т о ? Или бандитствовал в тихую ?

Позвопила мне вдруг Радио. Странновато как-то было - мы почти каждый день виделись, но чтобы звонить - никогда, влюбилась она что ли в меня ? Да какая у наркоманов любовь ?

-Вася, пойдем,  погуляем  ,- предложила она.

- В центра?

- Ну, поехали в центра, - согласился я,- а куда а центра ?

- Ну,  поехали в галерею.

-Поехали.

-А что вообще сейчас делаю.

-Да так.

-Что так?

-В смысле?

-Ну, может, ты чем-нибудь занят:?

-Не.

-А.

-Ладно.

Я не знал, что за галерея такая,  потому что вообще мало что знал. Художников я,  правда,  знал, но не по призванию, а как,  по плановым привязанностям. Во-пёрвых, Радио, она сама была художницей,  и,  при чем, весьма неплохим специалистом, а во-вторых множество творческих людей встречалось мне на ямах.  Специальные средства помогали им видеть новые дали. Мне кажется, через притоны я знал едва ли не всех значительных наших рисовальщиков. Знал также и двух поэтов, которые недавно  отличились на пушкинском фестивале.  Профeccopa филологических наук знал.  Маститое такое лицо.

 Главная  же тема всех ям и притонов это то, что все они - под ментами. Я туда лишний раз старался не ходить, чтобы не пришлось потом платить. Время от времени ребята из отдела ловили кого-нибудь выборочно и трясли, что было мочи. Все деньги выгребали. Марфа, тот два раза попа да л .

Да и что было ходить туда, если наш Дельтаплан    неплохо химичил.

Оказалось, Радио вовсе не горела разными там мечтали. Свидетелями ee настроения были также Господь, Крымова и Сергей Марфа.  Последний меня просто-таки удивил своими позывами соприкоснуться с художественным миром. Уж он-то раньше  им не отличаяся.

- Картины,- сказал он с пафосом,- круто.

Господь был чем-то взволнован. Была на  нем MTVишная  куртка, а на футболке, что под курткой  был изображен накрашенный M. Manson.  Радио щеголяла в- модельном прикиде, и было видно, что Крылова ей завидует. Она-то кроме Турции-Китая ничего не носила. Броско, конечно; одевалась,  но на  том и все.

Мы сели в трамвай, и во взгляде Радио обнаружилась прежняя кошачья нервозность.  Глава ее ширились, крутила она ими, будто невидимые предметы замечала.  Саша  Крымова, следившая за ней, подхихикивала.

- Слушай,- шепнула мне Радио на ухо,- я его видела.

-Кого  - не понял я.

- Понимаешь,- проговорила она тихо, опасаясь, что кто-то услышит ,    я его видела.

- Кого ?  "

- Понимаешь, он везде меня сопровождает. Присмотрись. Он едет в соседнем вагоне.  Старикашка такой       седенький. Бородатенький. Футболка "Адидас". В шортиках

-В смысле.

-Что в смысле?

-Я не понимаю, о чем ты  говоришь.

-Прет, что ли?

-В смысле.

-Чо в смысле.

-Это я у тебя хотел спросить.

-Там -он едет. Понимаешь. Он на роликах. Щитки у него на коленках.

-Какие еще щитки.

- Пластмассовые. Понимаешь,  он постоянно ездит на роликах* Он их даже не снимает.  Слушает СD-плеер.

- Где.

-  Он  ездит везде. Понимаешь, я его везде встречаю. Куда ни пойду.  Третий День подряд. Странный он какой-то мне кажется ,он за мной следит.

- Странно,- заключил я,- ничего я не понимав Что эа дед зa тобой еэдит? Маньяк., что ли ?

- Нет, он не маньяк. Какой он маньяк ? Он стильный весь такой. я ж говорю - он на роликах ездит везде. Даже и не снимает их никогда. Знаешь, кто он?    

- Реппер старый. Типа , первый реппер на земле.

-Да я не шучу. -громко воскликнула она и тут снова перешла на шепот. - это - Дед Ништяк.

- Нифига,-скавал я,- что, так и зовут?

- Ну да. Честное слово, не вру.

-Boт оно что. Moжет, он пацифист какой-нибудь? Я понимаю, город у нас большой, все что угодно может быть. Я тебе верю.

- Да, Вася, такие вот дела, я хотела с кем-нибудь поделиться  Сначала было все просто, а потом, когда я поняла, что он именно за мной ездит, это меня просто нервировать стало. Это вообще немыслимо, Вася.

- Может, он  из тайного общества? - спросил я-

- Что ? - вo взгляде Радио заблестели искри дешевого  удивления.

Вообще, будь я романтиком, я бы в Радио влюбился.  Она словно вышла из какого-то журнала. Вся стильная, вся в вывивающем прикиде, с крокодильей сумочкой, полной кассет для вездесущего плеера. Фенечки какие-то невозможные у неё были, куча сережек, полулысая голова, которая меняла свой цвет каждую неделю. Я не очень в моде разбираюсь, чтобы все" перечислить.  Где она только деньги брала ? Уж не знаю. Эта девочка многих возбуждала, однако любителям легкой наживы тут делать было нечего.  Ловить нечего, я бы добавил, один Сергей Джексон ее покорял.

В свободное время, проводимое с нами, Радио редко хорошо одевалась. Оденет спортивный костюм, и всё думают; что она из колхоза приехала. В те моменты никто, кроме нас, ее не замечал.

- Если я его увижу, то с ним поговорю,- сказал  я,- скажу, здравствуй  дедушка Ништяк. Расскажите о себе. Интересует, так сказать, кто вы по жизни и все такое.

Радио понравилась моя идея. Скоро мы приехали. Весна ветреная надула т тому моменту дождь. Зонтов ни у кого не было, и мы бежали, чтобы не успеть промокнуть.

Галерея - это такой магазин.  000 "Палитра".  Аналогом ее могла служить какая-нибудь частная галерея.       Здесь же все было простовато, с намеком на наш неурожайный на таланты регион. Горы, скалы, озера. Если абстракция - тo лысая какая-та, будто перед началом работы художники непременно ходили в парикмахерскую, стригли воображение и брили вдохновение. Да и хозяина галереи кличка была Лысый" 0 чем тут вообще говорить? Саша Лысый - маленький такой мужичонка. Живой1 веселый, цепи золотые, перстни.. Хочет показать, что умный, а ничего не получается. Деньги - они ведь больше  случай и хватка зубов, чём работа мысли. Радио его ужасно не любила, потому что он пытался к ней приставать. Здесь  же  он редко появлялся, потому что все было делом менеджеров -  объяснять, рассказывать, продавать. Тут висели все самые значительные авторы города. Всех не перечислишь.

       Продавец консультант, женщина лет пятидесяти, встретила нас учтивым приветствием.  На  голове у нее высился древний Вавилон. Бейджик. сообщал:   Маслова Мария, промоутер.

- Kpyто- сказал Сергей Марфа.

Наверное, странно мы выглядели. .       

-    .

Промоутерша при виде нас пришла в беспокойство. Завалилась  в галерею, заехала какая-та банда.  С наглейшими физиономиями мы тычили пальцами в картины, постоянно комментируя, что еще нужно было пережить. Радио быстро отделилась от нас, превратившись в ребенка-охотника за бабочками. Не все, конечно, картины она запускала в свой мир, потому что ценить она. Умела и не удивлялась дешевому блеску.  Но внешний вид ее от этого не становился менее безумным. Мне кажется, дай ей волю, она бы навсегда заиндивела бы в каком-нибудь из холстов. Вечное дерево Радио, совершающее созерцание.

- Хотите что-нибудь купить?- спросила промоутер Маслова.

- Мы - группа поддержки,- сказал Господь многозначительно.

- Поддержки ? - удивилась она.

Господь - он воооще скромняга. иной раз и слова лишнего из него не вытянешь. Любимый его журнал - НЛО. Любимый предмет: черная курительная трубка, которую он никогда не курил при родителях. Любимое занятие - размышления о судьбах человечества. Я не говорю про план.  План, он чисто для усиления воображение у него был. А на иглу он присел чисто из альтруизма.      Любимая музыка "Linea 77"  ( Мы про такое и слыхом не слыхивали.

- Мы - братья Сергея Джексона,- объявил Господь.

- Правда ? - наивно удивилась Маслова. 

_.

-Я - Эдуард Джексон. Он - Василий Джексон, известный адыгейский цените ль красот. Эхо - господин Марфа, наш продюсер. Вы не видели лазерное шоу намедни. Чертовски красивая фигнюшка, извиняюсь.

Марфа с удовлетворением кивнул и произнес с важностью, указывая на Радио:

  -Наша канадская гостья. Североамериканская, так сказать, ценихельница блестящего.

И чушь язык не проглотил. Они без меня неплохо покурили. А знаете, что такое пушкинская трава ? "Это то, что думает зa вас, решает за вас, сочиняет, и все такое, я не говорю, что Пушкин чисто ее курил. Просто довольно творческое это зелье.

Крымова хохотнула было,  но вовремя остановилась.

- Мы проводили блиц опрос,- сказал Господь.- Знакомы ли вам работы господина Сергея Джексона.

- Мне-то ? - удивилась Маслова,- Да вы что, Господа. Я давно на этом рынке работаю. Джексон - это ведь номер один. Как я могу что- либо не видеть? Это ведь моя работа.

- Мы это знаем, мадам,- добавил Господь,- мы знаем, что все продавцы это знают. Мы решили выйти, так сказать, в народ, чтобы узнать, что сейчас модно.  По последним данным Сергей Джексон особенно популярен в Канаде и на острове Гуам.

Господь продолжал свое паясничание, а я стоял, как говорят, в непонятках, было это что-то новое, я бы вставил пару слов в это словоблудие, но в обычном состоянии это практически невозможно. Смелости не хватит. Если покурить - тo другое дело. А шириво я толком не любил. Скорее, оно любило меня. И куда oт него деться, когда все делают это. Весь мир ширяется.  Нужно кайфовать, потому что в жизни больше нечего ловить. Можно, конечно, и от чего-нибудь другого кайфовать, да только все это одно и тo же. Наркоманы еды, наркоманы бабок, наркоманы машин, сексоманы, и так дальше.

Господь же продолжал свое красноречие. Бывает же такое - толкнет человека на что-нибудь не свойственное ему, и он пьянеет просто от этого. и что тут еще сказaть ?

- Новая тематика - кокаин,- продолжал между тем Господь экскурс в несуществующее.- Существует мнение, что человек произошел от кокаина.

-Тут взорвало Марфу. Xoxoт в нем так и бегал, как заяц по поляне в поисках морковки. И вoт она нашлась, морковка эта. Взгляд Сергея блуждал по холстам, и вот он наконец, нашел, что хотел. Он силился не хохотать, ломался, хватался за живот, и в конце кондов не выдержал:

- Петухи!-воскликнул он,- ха-ха-ха-ха

Продавец-промоутер побледнела, еще не понимая, что тут к чему, и тут подоспела вторая сотрудница,  по фамилии Райскова.

- Петухи!  - не унимался Сергей Марфа.

Хохот сгибал его вдвое.  Господь, не удержавшись, разразился тонким мультипликационным смехом. Прямо в лицо Масловой. Крымова  -недолго силилась.  Она,  Саша,  скупо вообще-то смеется, будто для лучших дней смех свой бережет. Я до того давно смеха крымовского не слышал. Она все больше хихикала и ехидничала. И вoт  ее пробило.

Настала и моя очередь.  Было не смешно,  но я попытался, и мой смех был ужасен, при чем слюнями   досталось как Масловой" так и Райсковой   - они вытирались.

- Извините,- сказал я,- они очень странные  эти художники.

   Когда я пошел вслед за Радио, то оказалось, что большинство авторов мне известны. Хозяин салона парень был не промах -немало оригинальных ребят собрал.  Тyт все сплошь были клиенты барыг.   Я понимал, что все это скучно, вернее, не понимал, а чувствовал. Это были первые признаки шторма. Шторма во мне никогда прежде не было, и  это, как ни странно, я вовсю ощущал. На краю подсознания где-то.

- Вадима Некраева я знаю,- сказал я,- только он такое может нарисовать. Ха, так это сам барыга изображен. Boт так, расклад. A это - Табаковский. Он сейчас за рубеж продается. Его мусора как-то взяли. Он химик - первый класс. Видите - кухня, где  кастрюля, это он вторяки варит. О, а это коллективная работа группы "Сергей рок". Что тут еще сказать ?

В густых полях стоит

состав,

людьми покинута

машина,

в полях веселых режут

мак

седые строгие

мужчины.

   Я подумал, что сумею ржание это дружеское потушить, но куда там. Они, конечно, зажимали рты, но это мало помогало.  Смех скользским был.  Сквовь пальцы пролетал.

- Я приношу свои извинения,- говорил я,- они все, эти Джексоны, не в себе. Ища темы на улицах, распрашивая людей, они узнают о жизни по собственной популярности.  Ван Гог, тому сильно не хватало.  Не хватало и другу его Гогену. А если б хватало, то были бы они чисто региональными авторами. Потому мы и выходим в народ, чтобы осознать свое место, чисто под луной, чисто под солнцем. А то так мы сможем возомнить, что мы бог знает кто, в то время как мы можем оказаться никем и ничем. Это стилистически.

    Мне кажется, скоро я успокоил испуганных тетечек. Марфа, Крымова и Господь теперь шептались, что-то обсуждая. Искали, видимо, над чем посмеяться. Знаю я это дело. Массовая такая дурка. Каждая мелочь приводит к продолжительному выбросу чувств.

- Этот автор мне особенно дорог,- сказал я, указывая на полотно,- Виктор Кавказ. У Кавказа есть дача в предгорье, мы там были и вино пили. Бeседовали, веселились. Он там летом выращивает волшебные травы,  Кавказ -         очевидец прилета на землю неопознанных объектов. Он и рисовать-то стал после этого. Он вообще поздно себя нашел, до тридцати лет работал на стройке, чисто кирпичи складывал. Бетон там мешал. Все ему говорили -не так живешь,  не так живешь. Возьмись типа  за ум. Он в свободное время писал самые обыкновенные стихи. Он их от нефиг делать посылал во всякие журналы. Иногда ему отвечали и посылали, все ему говорили - какие ужасные стихи,   лучше. не пиши. Я сам с Кавказом целую неделю общался.        Дед у него делает самое лучшее в мире вино.  Старый уже. Древний просто. Он говорит, что вино не только друг человека, оно само есть человек,. вот. Ушла как-то от него жена.  Типа ей надоело, что он такой  глупый, и был он в унынии,   наверное, если бы ни это HЛ0, он бы точно повесился. Натура тонкая. Все чутко воспринимает. И вот, был он в горах. Курил там, пил вино с друзьями. Тогда собирался он в том поселке вообще остаться, потому что в город вообще не в кайф было приезжать. Что типа в -миру делать? Люди от неудачи либо в церковь идут , либо в горы.  И вот увидел он ночью посадку объекта . Вышло оттуда нечто, подошло к нему и говорит:

-Здравствуй, Виктор Кавказ.

- Ну,  и привет , нечто, - отвечает Кавказ,- зачем на  землю пожаловало.

- Летело я вдоль земли, услышала запах извращений,  пошло посмотреть, что это.

- И как оно?- спрашивает Кавказ.

- Герои нужны,- отвечает нечто,- а десяток героев, и все на земле по-другому пойдет.  Все бесконечно, тяжело, Виктор, герой большой из тебя не выйдет. Но обычный - запросто. И будь им, Кавказ.

•Конечно, это легенда.  Но я в нее верю.  Согласитесь, без таен - заподло. Господа Джексоны - они тоже тайна.

   Радио, казалось, рассказа моего не слышала.  Она, конечно, знала  все эти художественные истории лучше меня.   Но дело не в этом. У нее был настоящий приход на почве воображения, я тут уж не знаю, зачем ей наркотики были нужны. Ее распирало и без них.

   Товарищи мои вволю насмеялись, я же находился в странном состоянии - что-то из мена вырвалось и мной завладело.  Где оно раньше пряталось?  В моих настроениях и места не было для него. Где-нибудь в самых темных амбарах сердца оно спало раньше. Я был совершенно иным человеком,  но сверху наросли       мхи и лишайники, я ими жил, ими думал и ни о чем не подозревал. У меня возникло нестерпимое желание вырвать все это с корнями и поменять все, как, например, Виктор Кавказ.  "Я" настоящий и "Я" самовоспитавшийся оказывались вещами крайне не равнозначными.  Я думал, что непременно испугаюсь самого себя. Думете - это болезнь? Размышлять о смысле жизни - болезнь смертельная-   Приведите ко мне доктора !

     Мы возвращались домой,  и я поделился размышлениями с Марфой.

- Марфа, знаешь, что я думаю. Мы живем словно в каком-то мутном киселе. В нем все как-тo странно отражается, и я думаю, что это правда. Кисель-тo не очень хороший • Потому я и не -понимаю других, а они - меня. Так  всю жизнь проживешь и проешь, а окажется, что ты видел все время только сам себя. Как ты на  это смотришь?

- Ну да,- согласился Марфа,- козлы они все .  Да , и все тут..  Я тоже думаю, что никто никого не слышит.

. Отстой.  . Особенно девочки. Девочки - это вообще oтcтoй. Они созданы только для того, чтобы их трахали. А по серьезняку ничего с ними сварить нельзя. Я б вообще их менял. А то прикинь, чисто женишься, она сядет тебе на  голову и будет сидеть.  Да ты это сам знаешь.  Хочу мороженого, хочу пирожного, хочу мартини, хочу херини.  Нафиг надо.

- Я не совсем об этом,- сказал я. -Я делаю не то, что хочу. То есть, я сам не знаю, чего я хочу. Я даже не знаю, как хотеть. Я бы хотел, чтобы моя голова дума как по-другому.

- Поменяй мозги.

- Ну да.

- А что, неплохо бы все тогда было бы, да ? И жить тогда не надо.

- Почему ?

- Не знаю.

Значит, надо в жизни что-то поломать и над собой работать. Это были золотые слова. Но слова - они и в         Африке слова.

Вернувшись в микрорайон  мы отправились с Марфой в бар,  умело отшив Сашу Крымову. Встретилась нам Наташа Хотельникова, местная" так сказать, порнозвезда. Была она занята тем, что обсуждала будущие сношения с районными нашими забулдыгами. Хотельникова , если можно так сказать, 'была рабыней собственной простоты.  Сложные заботы не донимали ее никогда. Не добирались до центра, так. сказать, мыслительного. Была у них собака. То есть у нее и у детей ее. Недавно ее съели.

Не иметь Наташу мог только ленивый или же половой инвалид. Все знали ее слабость, все шли к, ней за помощью.

- Сними, Наташ, напряжение.

Она и внимала.

В ней сидела какая-та первозданная страсть, ибо делала она все это не из-за денег.  При всплесках страсти этой она теряла контроль над собственной душой. Отсюда получалось, что деяния ее были как бы неподсудны. Что тут такого? Болезнь? Или же она .. являлась посланницей любви плотской.

Хотельникова была худенькой дамочкой двадцативосьми лет. Длинные белые волосы развевались по ветру, подчеркивая непринужденную наивность. Красоту лица ее портили глаза. Дело не в их размере. Они просто просились на волю. Каждый шаг, каждый вздох сопровождался гримасой наивности. Так смотрят на мир квартирные кошки, которых никогда не выпускали на свободу. Наивность возбуждала многих. А меня, если честно, это не перло. Я люблю объемы,  люблю, когда есть за что подержаться. А у Наташи грудка маленькая и остренькая, и так она умела обликом своим затягивать.

Было у нее трoe дитяток, сыновей

Сашок,  три года.

Петька, пять лет.

Андрюха, семь лет

Я их хорошо знал, потому что  троица эта была на редкость смышленой . Все трое втихаря кидались во дворе полосатым мячиком.- Андрюха приходил ко мне  зa видеокассетами. Это когда видик, еще был у них. И вот  приходил он, прыгал, пытаясь достать кнопку  звонка рукой, и так - не менее часа. Потом кто-нибудь из соседей сжаливался и звонил.

- Дядь,- спрашивал он застенчиво.

Маму мою картина эта  тронула. Все знали про Наташу, все знали, что с голодухи они там  съели собаку. Весь двор доберманшу Галу знал. Веселая была, хоть и худая.

Maма  Андрюху тогда покормила,  а тот только потом говорит:

-Дядь Вась,- сказал он радостно,- Дядь Вась, а дай кассету.

-Какую?-спросил я    Покемон.

Испугалс я, что Андрюха по малолетству уже побираться стал. Вот сейчас, пойдет, сдаст кассету  за булку хлеба, и все дела.

-А что мама делает? - спросил я.

-Тлахается.

-С кем? С дядькой Лесой трахается. А ты к нам придешь, Дядь Вась?              

Меня мораль мира не трогает, но   этот случай особой радости не прибавил. Мама тогда собрала пакет с продуктами, и я отнес его Наташе.

Дядь  Леса - это был сантехник из дома  номер три. Продуманный  такой чувачишко лет сорока. Он было наехать на меня хотел,  но я сразу же огрызнулся. Пока он размышлял, ответить или нет, я Наташе пакет передал и ушел.

А   тогда, идя в бар с Марфой, мы увидели самых что ни есть кончалыг. Привлекали они ее, видно. Грязь эта,  небритость, перегар,  грубость. А может, это ее крест был.

   На следующий день состоялось заседание относительно дельтаплановой идеи. Если брать вообще, то мы - несомненные дети улицы. На улице мы в основном и тусовались.  Апартаменты  эдиковых  родичей, то есть семьи его, это местом номер два было. Господя   родители вообще странный пример собой являли. Всем хорошо известно, что не бывает  щедрых евреев.  Я не против этой   нации,  да и невосприимчивую эту моду никогда и не поддавался, тем более, что мы знали Господ  и ориентировались часто по нему,  никто ведь не виноват, что евреи умнее.    Мы же сами и виноваты. Выходит, что и правильно, что они не щедрые, но богатые.  Что с дураками  делиться-то. А эдиковы  предки, они очень сильно из этого ряда выбивались.

     Придешь, а они тебя и покормят, да и сто грамм нальют,  и о жизни расспросят. Я, конечно, все врал,  потому что в правде мало что было хорошего. Зачем им нужно было знать про шириво. Это ведь и  коту понятно, игла не долго вводит в заблуждение своего клиента. Очень скоро ты понимаешь, что это твоя любовница  навсегда. Любовница о устойчивым запахом гниения и строками о краткости бытия. Она зажала тебя в своем лоне и не  выпустит никогда.  Она ревнует тебя к жизни.

   В доме Господя стоял потрясающий белый рояль.  Сам Эдик, он иногда вообще был бесцветным.  Словно и не жил он вовсе. Кот у него был. Огромный, теплый. Ибо его звали.

            На рояле папа эдиков играл. Собирались мы в гостинной,  курили, слушали. Мама Эдика, в прошлом культуровед, ныне - участник концертного бизнеса, тихо мужу своему подпевала. Голос ее и на сопровождение не подходил,  больше напоминая бэк-вокал из могилы.

  Лучше всего такие вечера зимой получались. Выключался свет. Разливался портвейн. Дядя  Саша, папа Господя, в винах совершенно не разбирался.  Зажигались свечи. Папа играл и пел . Сын его покидал наушники, где что-то околооффспринговское грохотало, и вяло прислушивался, Ибо забирался к кому-нибудь на руки и нежно мурчал.

   Пелась "Мурка". Блатной разный репертуар. Розенбаум.  " Дом восходящего солнца".

         Господь однажды суть своей злости обнажил. Комната его  била полна журналами  "НЛО" , а также бинокль морской на стене висел.

- Повеситься я хотел,  Вася,- признался он тогда.

- Дурак, что ли? - не поверил я.

- Правда. Кумарнуло меня. Пошел я в сортир. Сижу, блин. И тут вижу - журнал мой лежит и гниет. И статьи там самые центровые. Меня такой депрессняк придавил, ты бы знал. Понимаешь?   Воспринимаешь-то все совсем не так, как есть. Что покажется, то и правда. А эх и не правда вовсе. Мне журнал ощутился живым существом. Словно ребенка обидели. Понимаешь? И вот -  сижу, а он лежит и дерьмо нюхает. Понял я, что это депрессняк. конечно. Понял, что настроение можно поменять. Пошел, курнул. Забрал, да и почитал, Вась. Там, блин...Там о судьбе человечества такое написано... Сам знаешь что. Типа всем людям приходит скорый конец, и не пойму, нафиг так пугать.  В обычном-то состоянии        оно никому и не принесет вреда. А кумары, это ведь такое дело.  Сколько люди живут, столько их и пугают  разные пророки. И все еще живет человечество, и все пугают и пугают они.  Видимо обиделся уже высший разум на нас и теперь пошлет нам...Ну, короче, что-нибудь, да и 'пошлет. Испугался я, Вась. Я ведь и не контролировал себя. Прибежал Ибо, давай мяукать. Почуял неладное.  Я давай кричать на него, типа иди нафиг.  А он еще больше кричит, разрывается.  Странный кот. Ну,  я взял ремень, иду. Крючок у нас там есть в коридоре, высоко прибит. Бежит Ибо сзади, плачет. Попугайчик Куйло прилетел. Запищал так,  словно мембрана у него во рту.  На  голову сел, нагадил, я встал на стул, стою, блин. Крючок-то и не держался нихера. Упал  я. Тут же и настроение поменялось. Пошел, взял на кухне бутылку портвейна, да и засадил. Все это блин они,  пророки.

- Пророк, это значит про рок,- сказал я.

            И вот, собрались мы все у Эдика. Две упаковки Очаковского принесла чета Пшеничная-Дельтаплан. Они это пиво на складе каком-то сперли. Марфа пришел в обнимку с Наташей Хотельниковой.  В тот вечер они друг другу нравились, Марфа подсмеивался на почве анаши,  Наташа носила на своем лице фиолетовую тень.

Радио, красная как солнце в своем лаковом костюме, пришла было с другом каким-то при бороде, но  тут же  поссорилась, и ушел друг. Мы даже и имени его не узнали. Очевидно, его Марфа смутил своим восклицанием. Увидев его, он показал пальцем и провозгласил:

- Бox!

Это фишка у нас такая, кто с бородой - тот бох. А почему бох, а не бог, уже никто и не помнил. Словом, рассорились они, ушел Бох, а Радио села        на умняк и ил с кем не разговаривала, лишь вставляла какие-то цитаты в слова Наташи Хотельниковой. Она типа в  этом нуждалась. Но - злобы тут никакой не было. Радио, она, конечно,  не добрейшей душа человек, просто сама в себе она, как улитка в панцире.

Пришла также и Саша Крымова. Как же ей было халяву пропустить? Покурили мы,  послушали гитарные запилы, рояль семейный заиграл. Господь тут же заглушил его магнитофоном.  Он был страстным поклонником Иванушек, и это я уж никак не мог понять.  Словом,  не дали мы ему Иванушек. Включили джаз.  Трубы галдели. Марфа их копировал, их издавая вопли слонопотама.  Света Пшеничная хохотала от души. Одна лишь Саша Крымова, недовольна была. Что-то не клеились ее мечты к повседневности. Никак не находила она своего миллионера.

- Я разработал план,- сказал Дельтаплан.

Как и положено,  за этим последовали самые привычные реплики:

- Чо ?

- Нафига ?

- Чо за план ? Классный хоть?

-Чо,  сильно прет? Барыга партию, что ли,  завез?

    Дельтаплан умело этот шквал непонимания передавал. Пиво, у него свойство придавливать есть. И желудок, и клапан, ну и траву.  Немного погодя  хохот уже не властвовал над всеми.

- И примерно знаю место залегания золота,- сказал он,- район наш молодой. Раньше,  говорят, тут леса были. Болота типа. Короче, это место где-то недалеко. Возможно даже, на площадке возле нашего дома, я предлагаю взять всем миноискатели и пройтись с ними вечерком. Цветай не мог глубоко закопать.

- А как золото делить будем?- опросила Крымова,- все ж друг другу глотки повыдерают. Прикиньте, да ?

- Я тебе первой типа и выдеру- сказал Марфа.

- Мне-то?   Ты, что ли?

- А чо,  я могу,- согласился Марфа.'

- Мне кажется, искать надо на берегу,-заметил Господь,- сами подумайте. Как можно закопать клад, не имея точных ориентиров. На берегу же можно встать напротив       какого-нибудь предмета, что на противоположном берегу и ориентироваться. Тут же был лес. Попробуй,  найди   где кто что спрятал.- И правда,- сказала Хотельникова,- верно думаешь, Отче.

 Господь oт похвалы так и расцвел,

- Фигня все это!- не согласился Дельтаплан,- я же ясно помню. Никто ведь не  говорил, что на берегу. Про берег и речи не было.

- Короче, найти    надо этих мужиков и спросить, -сказал Марфа- кто вы по жизни, и все такое. Может, в бубен дать.

- Да никого трогать не надо!- возмутился Дельтаплан,- Марфа, блин!   Не хочешь обсуждать-  не мешай. Мы что, шутим, что ли? Все очень и очень серьезно. Вообще, не хотите, как хотите. Я сам буду искать, я npocтo думал, все согласятся, и прикольно будет. а вы,блин,  наркоманы все.

- Я пойду с тобой,- сказала Радио,- какая разница, найдем, не найдем. Есть фольга ?

  Тут же нашлась фольга, вынутая из сигаретной пачки. Надета она была на пластиковую бутыль с прожженным внизу отверстием. Сверху насыпали травы.

- Взрывай,- обратилась Радио ко мне, держа наготове зажигалку.

   Она щелкнула колесиком. Я потянул через дырку, и в бутыль поплыли густые облака. Задержав дыхание, я передал бурбулятор Марфе. Воцарилась ждущая тишина.

... Запив пивом, я посмотрел в окно и понял, что улицы колыхались. Катящееся в рутину заката солнце   отбрасывало фантом, и был он зелен, как лягушачья постель. Мне что-то говорили, и до меня это не доходило.

  За рекой плавала фата-моргана. Мне чудились заброшенные поселки, где таинственные люди растили кайф человеческий.  Сейчас, ближе к заказу, они брали свои острые косы и, объятые природной любовью, шли на уборку. Сам бог наблюдал за ними сверху.

    Света Пшеничная от души хохотала. Все попеременно показывали ей какие-то знаки, и она ухахатывалась.  Господь грузился внутри плеера. Марфа выключил джаз и кручтил ручку верньера. Мелодии играли секунду-две, исчезали, появлялись новые и вновь исчезали.

За этим занятием застал нас Петич.   Шел Петич с баскетбола. Лицо его горело какой-то случайной мечтой. Может, о пиве он и мечтал. Что еще нужно в 16 лет?

- Петич,- хохотнула Пшеничная,- будешь курить ?

-Не,- ответил Петич.

   В отличие от    Господя, двоюродного брата своего, Петич 6ыл мальчиком-прагматиком. 0н потому и не зарился на наш кайф, что не видел особой выгоды. Ну если бы и не напрямую оно ему что-то полезное приносило. Но ни напрямую,  ни косвенно,  нигде никаких приоритетов не намечалось. Петичу хватало того, что постоянно общаясь с нами,  он взрослел. Может, он чтo-тo анализировал. Типа как можно жить, а как неможно. Может, он что-то в плане впечатлений собирал.

   - Петич, а ты трахался ? - спросила Пшеничная, смеясь.

   Пшеничная не глумилась. Ей нравились невинные шутки. Ей просто хотелось, чтобы к ее внутреннему веселью кто-нибудь присоеденился.

- Я? - спросил Петич.

- Я,- засмеялась Пшеничная.

    Понятное дело, он тянул время, потому что накуренная Света могла в любую секунду забыть свой собственный вопрос и сказать, "а с кем это я сейчас разговаривала?"

- Да не  ломайся, скажи,- проговорил Марфа.

- Как твою первую любовь звали?- спросила Крымова.-Скажешь -пиво получишь.

- Смеешься, что ли?- ответил Петич вопросом.

- Не поняла...- усмехнулась Саша.

- Как ты могла забыть нашу первую ночь?- вопросил Петич с пафосом.

     Так мы и веселились.

       Рассказ Дельтаплана не сразу возрос в наших душах. Оно и понятно - жизнь имеет свой ритм, нам из него выйти сложно, и все новое  оседает в голове с большим трудом. Тебе скажут: ну да, понятно.  Но через час все забудут начисто. Да и сам забываешь, что хотел, или хотел ли вообще чего-нибудь. То покурить, то уколоться. А суть, как всегда, в песок. Начнешь было во что-то вдумываться. Такая халва. Вроде вот он ты, вот твой собственный процессор в голове, но думать ты почему-то неспособен. Нет никакого резонанса. Мозг опухает, мышц в нем нет никаких, один жир. Возможно, и химикаты при чем. Возможно, и вены ревнуют, потому и не опускают на волю. Иначе я бы придумывал все, что хотел, никто бы мне был ни указчик. Тогда я бы мог стать кем-угодно и заработать уйму денег. Тогда бы я отдыхал. Но ведь это - навязчивая идея многих провинциалов. Заработать и после отдыхать. И на кого ни посмотришь - никто не отдыхает. Все так же и мучаются.  

   Коли бы не Господь,  я бы вскоре и забыл о том, что  говорил Дельтаплан. Дождило постоянно. Хотелось спать. Мы несколько дней не собирались,  и тут звонок Эдика  отвлек меня от осязания мерзлоты тела и мысли.

- Вась,- сообщил он,- я взял миноискатель.

- Нафига,- не понял я.

- В смысле нафига ?

- Как в смысле? -Я спрашиваю - нафига ?

-Что значит нафига ?

-Откуда знаю.Ты говоришь, я сделал миноискатель. Я что, должен прыгать? А, да, вспомнил. Извини,  Господь, я не хотел. Я  правда забыл, что мы собирались делать. Нет, честно забыл. Ты не обиделся?

- На что.

- Как на что? На меня.

- За что?

- Ну, типа я не так понял, типа очень грубо.

- В смысле.

- В смысле, я тебя мог обидеть не по делу.

- Да ладно.

- Ну ладно, рассказывай.

- Что рассказывать?

- О миноискателе.

- А...  Я,  Вась, я не то, чтоб сделал, я его починил. Я хотел к Петичу в школу охранником устроиться.

- Нафига ?

- Да что-то принцип во мне взыграл. Мама-папа говорят - мол, денег тебе не дадим больше, учиться не хочешь, работать не хочешь, черт-те знает кто, что ты хочешь. Типа, скоро уже двадцатник стукнет, пора бы тебе, Эдик, и головой думать. Типа, денег тебе больше не дадим, и все такое. Мол, посмотри, Айзерман мелкий уже в адвакатуре работает. Ума нет, зато волосы растут. Пора головой думать.Ну, и все такое. Дураком не расти. Давай мы тебя в адвакатуру и устроим. Поработаешь типа, ума поднаберешься. Курса через три станешь дела там какие-нибудь решать. Ну, а я в школу пошел. Чисто зайти хотел. Ну, смотрю. куча хренососов бегает, а нафига - непонятно. Ну и пошел я к Петичу на урок. . Короче, я передумал,  но в школу зашел. Пошел, к Петичу на урок. Посидел. Руку поподнимал. Тамара Федоровна увидала - а, это ты, Эдик.? И чуть не плачет. Что-то я в душе ее оставил. Типа след какой-то. Я ведь вроде как не худший из всех был. Ну, она меня спрашивает, где я типа работаю, а мне что-то - бум в голову. Говорю - мол, в комиссии по делам малолетних наркоманов. За что это? Будто кто-то за язык потянул. Нет, я ничо. Просто страшно стало. Типа прикинь, я типа работаю, типа больницы там посещаю, беседую, и все такое. Вспомнились какие-то фото из журналов. Какие-то жертвы иглы... Я понял, что что-то не так.

- И чо?

- Ну вот. Она мне говорит - как- вы повзрослели, Эдуард. Далеко пойдете. А как, учитесь где-нибудь? Я  типа    говорю, да, в Москве, на факультете прикладной палеонтологии.  И кажется мне, что вот с этими вот словами жизнь моя закончилась. Будто я сам себе что-то такое сказал...

 - А где миноискатель взял?

- Ну, пошли мы с Петичем в кладовую, украли оттуда старый миноискатель.  С советских времен остался. Валялся между швабр.

- Круто,- заключил я.

- Да. мне пришлось еще его чинишь. Там какая-тa фигня у него. Катушка. Что-то там не контачило. Потом, батарейка старая сгнила. Все там посыпалось. Пришлось все заново делать.

- И что, работает?

-Да.

-Пойдем искать. Прямо сейчас. Ага?

-Пойдем.          

  В перерыве между двумя дождями мы сходили к барыге за ганджем,  взяли в долг в магазине бутылку пива и отправились на берег. Берег - это хорошо. Люди приходят сюда лишь ближе к вечеру, и то- в хорошую погоду. Попить, покурить. Менты сюда  редко заезжают. Да и не подъехать им к самой реке. Без машин же шарахаться им не судьба. И вот, посмотришь на реку, забьешь косяк, и знаешь, что никто за тобой не наблюдает.

   В тот день миноискатель себя оправдал. Мы отыскали множество мусора, две монеты по пять рублей. Ганджь был хорошим. Перло. Прогуливаясь вдоль обмелевшей реки, мы встретили толпу иванистов, скандирующих что-то прямо в небо. Может, звали кого-то. Или солнцу молились. Или требовали бога вернуть им учителя. Стояли они большой ровной группой. Мужчина и женщины. Все -  в тpyсах. Руки их  были, подняты вверх.  Толпа эта оглашалась тихим нереальным пением. Я бы сказал,  словно ветер из  гроба дул. От мерного их пения воздух как-то странно вибрировал, словно в резонанс чему-то глобально нехорошему.

  Вообще-то  берег - не их место. Есть в городе, туда   дальше против течения реки, парк.           -         пообширнее и поукромнее. Там-то все и собираются. И  иванисты, и эксгибиционисты,  и онанисты, и йоги, и прочие. Тусуются они, молятся, обливаются, целуются"  показывают прохожим разные части тела. Онанисты, те отрешенно стоят у какого-нибудь дерева. Иногда раздеваются; но редко кому мешают по-настоящему. Бывает правда, что выскочив из кустов, пожилой герой руки и члена, да и поболтает. Эксгибиционисты - те народ упорный. Среди них все больше людей старого поколения. Есть и ветерана, и продвинутая молодежь. Там их никто не тpoгaeт. Менты, конечно, заезжают  в поисках денег, но слишком уж безразмерен парк, чтобы за всеми уследить На микрорайоне же к иванистам, к примеру, мало кто доброжелательно относился. Дети показывали им факи. Местные забулдыги отвешивали одинокондущим почитателям "детки"   оплеухи и пинки,

К примеру, босая девушка-иванистка идет, здоровается со всеми. Шарахаются люди кто куда. Еще бы. Нормальная реакция. И найдется жн среди них и какой-нибудь развратник, да и скажет что-нибудь неприличное.

-  Ну-к, на ... садись, с ветерком прокачу.

Или:

- Дорогая, пойдем, я  тебя обую.

     И все такое.

    Нет, ничего плохого  они людям сделали.  Неплохая вроде секта. Ну и молятся они не Христу.  Ну и что с того?  Христос, он  сейчас из моды вышел уже. Впрочем, как и Иванов. Пусть же ктo-  нибудь хранит  апендицитные течения.

       Обойдя иванистов, мы присели на косе, попили пива, наблюдая плывущий по реке мусор. Миноискатель валялся рядом и словно слушал нас. Наверное, в тот час он воодушевился.

- А ты как, правда считаешь, что мы что-нибудь найдем? спросил я.

- А мне пофиг,- ответил Господь,- Главное - искать. А чего найдем - Это уже второй вопрос.

- Точно,- согласился я,- но надо ведь что-то найти.

 - Реально, это наверное, самая интересная в жизни вещь, когда ты ищешь, но не находишь.

-Да. Тогда найдешь, то и жить незачем.

    Дельтаплан в тот день возвращался, как положено, на трамвае. Из института, я имею ввиду. Трамваи только что вышли из затора, образованного по вине одного словившего клина вагона, и ехали длинной колонной. Были они полны. Народ, как всегда, ругался и нервничал. Кондуктора, как всегда,  негодовали.

      Находясь в одном из забитых вагонов, -Дельтаплан сочинял про себя названия для стихотворений, а также целые сентенции. Он, безусловно, желал бы их записать,  но возможности не было.

- Зa один день может быть несколько дождей,- размьшлял он,-вот говорят, типа дождь зарядил. Лужи, блин. Блин, это, кстати, артикль. Это - да. Об этом непременно стоит сказать людям. Слишком умно, чтобы этого никто не знал.  Мне чо... Мне слава не нужна. Что с ней делать, со славой?

   Слава - это заподло. Но люди должны ведь знать очевидные вещи. Это все, правда, из области романтики.  Налетит несколько дождей. Кто-тo из них умрет. Один умрет, второй умрет. По очереди. Дожди-самоубийцы. Человек, если повесится или вены себе вскроет, тоже где-нибудь прольется. Просто никто не думает. Так можно и назвать стихотворение -дождь-самоубийца. Или   " люди-дожди". Что-нибудь , короче, а таком духе. Или разработать тему о том, чтo никто этого не понимает. Покажут программу по телевидению, развернут полемику о тoм,  как тупо живут люди или не тyпo. Я думаю, людям надо просто и доступно объяснись, и все все поймут.

      Раздумья Дельтаплана были вдруг разрушены. Народ зашумел, словно лес,  на который обрушился ураган.  Над ухом     Дельтаплана раздались обильные маты. Остановился Дельтаплан. Покинул  . галерею мечтаний. Увидел: пялится в окно народ, шумит. А в том самом месте, где трамвайные пути проходят   сквозь гаражный квартальчик, получилась короткая задержка. Притормозил трамвай. Как я уже говорил, затop незадолго до этого был. Шли трамваи строем, не могли разогнаться. Увидел это дело Нагой, понял, что настал его час, ну и стал там, где надо . Ну и все понятно.  Никакой одежды на Нагом опять не было. Народ обалдел от такой наглости, а Нагому хоть бы что. Присел на бревно,  ноги расставил и закурил.

Продолжение этому было самое простое. Трамвай поехал дальше, вагон скрылся из вида, народ был полон комментариев.

  Приехав домой, Дельтаплан сел у окна в   философской позе.

  - Самое умное произрастает из самого глупого, - сказал он и выпил водки.

   Водка пилась им при наступлении времени "Ч" . То есть, когда погода в мире вдохновения шла  на грозу. Дельтаплан взял ручку и записал: -                  

*   *   *

Сегодня я возвращался домой"

Был полон трамвай.

На пути повстречался Нагой,

Он курил и кричал:  "давай!

Но никто не смог ему дать,

Потому что таков рассказ.

У водителя ecть на что жать,

 У него электрический газ.

- Плохие стихи,- сказал он сам себе,- надо бы что-нибудь почитать.

    Имелся у Дельтаплана томик Мистраля.  Читал он его,  чтобы подзарядиться рифмой. Иногда помогало, чаще - нет. Лучше всего было медитировать с Бодлером.  Свой ведь пацан он был, Бодлер.

  Дельтаплан позвонил Cвeтe    Пшеничной:

- Привет, мама .

- О, милый мой... Что делаешь?

- Мечтаю.

- Это хорошо. А я лежу в ванной

- С трубкой ?

- Да. лежу, вот, курю.

- Прямо в ванной куришь?

-Да.

-А.

-Б.

-Чо Б?

-Ну ты же говоришь, а я отвечаю. Ты говоришь "А", я отвечаю "Б".

- Понятно. А чо, сигарета не тухнет.

- Нет.

-Я вот пытаюсь стих сочинить. Но мне кажется, тут нет никакой глубины.

-А ты водки выпей.

-Так выпил уже

- А.- Скучно ?

- Нет. Как раз перед этим смотрела в окно. ,еще до того момента, как я в ванну залезла, Хотельникову снова кто-то снял. Она сидела и хотела с самого утра.  Там,  на скамейке. Бедная. Бледная такая.  Небось, опять жрать у них там нечего. А Старик. Моби открыл окно, так она вся заколебалась.  Неужели она и его хотела ?

- Может, ему все можно?- спросил Дельтаплан.

- Может быть. Часа через два ее сняли какие-то армяне на шестерке. Увезли.  Надеюсь, ей  там по нравилось.

-Хорошо быть  женщиной ,- заключил Дельтаплан.

- Почему ?

-Все тебя хотят.

-Ну и что. Тебе разве не хватает того, что я тебя хочу?

-Хватает.

-Приходи, потрахаемся.

- А может ты придешь? 

-А я в ванне. Это ж целое дело.

- A кто мне дверь откроет?

-Я выскочу на секунду.

-Голая?

-Ну да.

-Точно?

- Да.

- Я открою дверь и побегу назад.

- Уже иду.

- Когда ты придешь, начнем прямо у двери. Я вся буду в пене. В щампуни. Прикинь, да?

-Да.

         Однажды я явственно ощутил, что резервуары впечатлений у меня переполнены. Что нового? Просыпаешься и знаешь, что тебя ждет. Все наизусть. Я бы не сказал, что мысли меня так уж сильно и донимали. Но вот Круглов - тот преспокойно выходил себе на лестничную клетку и курил. Он не курил в квартире, а каждый выход его - это было что-то. Я  тоже так  хотел, но было слабовато.

     Однажды я все же решился, и это привело всех в сильное удивление.

   -Что с тобой? -спросила меня соседка, Бабушка Оля.

  - Курю.

- Зачем?

- Просто.

- Ох, ох. Курить, что ли, больше негде.

   Я сразу же не обломался, а спустился   вниз, где обижала главная фишка этажа - Кто-Ноч. Разумеется, без мягкого знака. Что тут особенного, так это процесс и направление лошения. Котов всех Кот-Ноч, черный гигант, гонял, как хотел. Мы же время от времени собирались для лошения   Кота-Ноча, и это как бы своеобразной акцией являлось. Он когда убегал, то  обязательно бился лбом о стены, пока задние лапы у него не  отказывали. То ли от страха, то ли от автонокаута.      Уползал Ноч на передних, и это было нашей беззаговорочной победой.

   Я выкурил несколько сигарет подряд и возвратился назад пешком. По дороге, разумеемся, я встретил курящего Круглова. Была на нем тельняшка, и смотрел он на меня так, словно"слышал неровный ход моих мыслей. Он даже усмехнулся мне вслед.

   Отец, как и прежде, был пьян. Сидел, тупо бездумно смотрел эмтивишный клипаж, тихо ругался про себя, курил. От некоторых роликов, тех, что по пять раз на день крутят, вообще дурно стать может. Не люблю pэп. Рассказывают что-то, а ничего не поймешь. Досмотрел папа  "Outcast" и говорит:

- Знаешь, какой лучший клип ?

-Какой? -спрашиваю.

- "Days go by", "Dirty Vegas".

  Когда погода стала яснее, мы собрались на реке. Выл вечер теплой субботы.  Толпился народ. Весело толпился, водку пил,  пиво, Звенели гитары, вблизи косы расположился бомжовский лагерь. Несколько немытых   существ копошилось у костра , готовя из объедков какое-то варево. Люди обходили лагерь этот стороной, ибо воняло, иногда от толпы бездомных отделялся посыльный забирать у пьющих пустые бутылки. Это никому не нравилось, сыпались ругательства, однако бутылки все же отдавались.

    Господь пришел во всеоружии. У него были миноискатель, и кожаный ранец, где ,        . хранились две бутылки водки и "яблоко". Дельтаплан принес аккордеон, на котором играла Света Пшеничная. Марфа привел с собой соседку, восемнадцатилетнюю Алевтину, большую охотницу до водки. Алевтина была щупла и прыщава, однако Марфу это не смущало. Но пьяне сойдет. Отличилась и Крымова. Уже третий день она встречалась с Володей, . парнем лет двадцати пяти, который жил где-то в центре. Володя был сказочно туп и, соответственно, щедр. Он и спонсировал наше культурное мероприятие. Радио, как и прежде, плавала где-то в высших сферах. Глаза ее вновь были глазами кошки для окон. Последнюю неделю к ней клеились какие-то нереальные поклонники. Ей  была надарена масса подарков, что, впрочем, ее вряд ли тронуло. Видно, не являлась она жителем земли, и все мирское развлекало ее поскольку постольку, и  я  бы добавил, ей было чуждо все человеческое.

   Она говорила по сотовому. По-моему, за этот сотовый она и спасибо-то не сказала. Почитатели видели уже ее в виде лучшей вещи в доме, и - ах, какой их ждал махровый волосатый просто облом. Радио не продавалась вообще. Разве что прилетали бы из космоса какие-нибудь утконосы, вот тут бы она сразу же отдалась  без оглядки.

  Не могла быть пунктом среди чьих-то тоскливых вечеров. Трудно им всем было, почитателям. Я     уж и не представляю,  как нужно было извернуться, чтобы в ее мире след какой-нибудь оставить. Реально это сумел сделать один лишь Сергей Джексон. Но он -фигура непростая. Не всякий с ним рядом постоит. А мог ли простой человек,  знающий цену в искусстве, переплюнуть Джексона в художественности? Смешно было думать об этом. Впрочем, был у него теперь конкурент. Да-да,  это  он и был, Дед Ништяк. Катался он на своих роликах, слушал СД, шевелили бородой, и никто, кроме Радио, его не мог увидеть.

  Мы пили. Напитков хватало. Про яблоко Господя все забыли. Никтo в нем не нуждался.

- Любишь рок?- спросила меня Радио.

-Да.

-А что слушаешь?

- Ну, типа    "Муммий Тролль","Limp Bizkit", "Linkin Park".

- Ну, это разве poк. Ты еще что-нибудь роком назови. Рока сейчас нет. По телеку, во всяком случае. Никто ведь не понимает, что человек и его мысли - это не телевизионная сеть. Попса разная гитарная кругом. Так это называется. Включаешь педальку драйва. Много, что ли, ума надо, чтобы на нее надавишь. Так пару раз что-то рыкнет, а дальше и ничего и нет. Во и музыка, ты вроде как бы  панкуешь.

- Откуда ты это знаешь? Пела, что ли?

- Пробовала.

- Да ? И как?

- Я с детства хотела что-то спеть..    Как Цой Арт-рок какой-нибудь. Прямо мания какая-та у меня была, так сильно хотелось. Хожу по улицам, хочу neть. Ну, и пою. Люди огладываются, мол, что за  странная такая девочка,  идет и поет.  Но  надоело петь. Поехала в Питер.  Нашла объявление - требуется вокалистка. Там-то и там-то. Я попыталась  спеть, и на первом концерне в клубе все выглядело так позорно, что я сразу же собрала веща и поехала домой. Поняла я, что раз ты художник, то и нечего лезть не а свое дело. Хватит и того, что и здесь диапазон мечтаний может быть весьма большим.

- Больше не пробуешь петь?   

- Нет. Не знаю. Думаешь, я не могу попробовать снова. Я знаю в городе людей, которым стоит лишь "да" сказать, и все переменится, я знаю. Я смотрю на всю эту псевдо культуру, и сердце бесился, и больше ничего.

- А что ты слушаешь?

- "Led Zeppelin" Есть много чего хорошего. Но можно жить и не  знаешь об этом. Все равно ведь умрешь, правда? Можно чисто жить и есть.

- Это целая философия,- сказал я.

- Я знаю. Мне кажется, я только с тобой могу поделился этим. Меня волнует лишь он.

- Дед Ништяк?

- Да. Мне кажется, чтобы этот суп на головы куда-то вылился, нужно крепко постараться. Живешь ты словно в супе, если касаться правды, то нифига не понятно, ecть ли она. И вот какое-то окошко открывается. Хочешь за него уцепиться, и не знаешь, как.

-А все вокруг, значит, неправда?

- Почему бы и нет. Кто это докажет? Мы же рецепторами разными мир воспринимаем. Мы же не расшифруем мозг. А он - машина. Какая модель у мозга, так он все и понимает.  Калькуляторы хорошо хватать умеют, но до MS-DOS им не        добраться. А DOS далеко до  Windows. Я не это имею ввиду.       Но посмотри на Вову. Он же калькулятор! Человек сделал   механизмы по образу и подобию своему. Только все они из подручных материалов. А человек сделан, конечно, профессионально, и тo, что он     думает про самого себя, это все побочный эффект. На самом деле все для чего-то другого предназначено, чего и умом не понять.

- А я вот  ничего не делаю,- сказал я.- Ем-, гажу. Какой толк в том, что я живу?    А какая фиг разница, сделал я что-то в жизни или не сделал?

- Не знаю.

- По-моему,  никакой нет разницы.

   Света Пшеничная играла  на аккордеоне. Все вяло подпевали. Сергей Марфа забивал косяк. Крымова зажималась с другом своим Володей. Я,  по аналогии, обнял Радио, и в тот вечер мы досыта нацеловались. Мне кажется, ей нужно было какое-то выражение, а все вокруг фальшивили, и это было тоже самое, что выступать с концертом перед насекомыми. Их много, они летят  на    свет, ну и все. Все якали, а я слушал. Или мне так казалось.

   День спустя мы шумели на весь дом в квартире Светы Пшеничной. На шум наш накладывалась группа "Амундсен". Но если у них имелась звукоизоляция, и звук их был слышен в виде далеких басов, то нам никто не мешал. В одной из комнат кричал музыкальный центр. На кухне  играла на аккордеоне Пшеничная, и тут и там подпевали. К   концерту нашему примешивались удары соседей в стену.  Стуча в обратную, мы смеялись.

- А что,- говорила Света,- не ночь ведь.

   Марфа со своей временной подружкой то танцевал, то закрывался в ванной, а после опять танцевал.  Ни водки,  ни пива у нас не было.  Права едва перло. Дело подогревалось энтузиазмом.

- Есть у кого-нибудь бабло?- осведомился Марфа ближе к. вечеру .

Все лишь пожали плечами. У нас имелись различные альтернативные варианты, но здесь необходимы были усилия, к примеру, пойти и взять у кого-нибудь денег. Или украсть что-нибудь на рынке. На воровство мог пойти далеко не каждый. У меня и Марфы были опыты подобного рода, и, причем, все удачные. Ни разу нас никто не ловил. Однако, каждый новый заход сопровождался усилением волнения , и всякий раз идя на пиво,  я тревожился все сильней. Садиться за пиво не хотелось. Под ганджем казалось, что каждый человек смотрит тебе прямо в душу. Если только Радио с собой брать, чтобы отвлечься от реального.

- Так что будем делать?- не унимался Марфа.- Кто пойдет?

  Надо пойти до барыги,- предложил Дельтаплан.- У него завоз был. Может, даст в долг. Он ведь давал ,тебе раньше.

- Я ему должен,- сказал Марфа.

- Козел он,- добавила Крымова.

- Все они - козлы,- сказала Пшеничная, оторвавшись от пения.

- Его надо удивить,- решил Господь.

- Пойди , жопу ему покажи,- вставила Альбина.

-- Реально,- согласился Господь,- пойдешь просить, ничего тебе не дадут. Так потом,        он же тебя еще и ментам сдаст. Верно?  Ментята с разнарядкой придут, скажут, а ну-к, пяток нариков нам, не то дело прикроем. Ну, он кого первей вспомнит, того и сдаст. Они, может, и сами ему ганджь поставляют, и сами же и дань берут. Это ж мусора, хуже, чем люди.

  - Не, этот барыга не сдает,- сказал Марфа,- я его хорошо знаю. Он - неплохой пацан. Просто мне лично стыдно идти. Когда уже должен, в долг не просят.  Я у него на пиво занял двести рублей и все  никак не отдам. Как деньги есть, я собираюсь   идти, и все никак не дойду. На прошлой неделе я портативный  телевизор проколол. Ну ..что с меня взять?

- Все равно он козел,- сказала Пшеничная,- козлище.

- Давайте правда его удивим,- предложил я,- сложно, что ли? Спустимся на веревке прямо к его окну, я постучусь, покурить попрошу. Ну, он наверно очень удивится. Он просто офигеет от  такого дела. Как потом после этого не дать травы в долг. По-моему, это вариант.

- Пo-моему, ты с ума сошел,- заметила Света Пшеничная, закуривая,- не, я чо, я ничо. Хотите - идите. Только без меня. Убьешься - а не виновата.

- Не убьюсь,- ответил я,- не один же человек держать меня будет.

- Еще чего не хватало, Чтоб один. Чтобы оба убились ?

- Пойдемте, попробуем, -сказал Господь,- я чувствую, что все это очень и очень круто. Чо бояться? Жизнь не одна. Умрешь - потом снова родишься. Что мы, Лоси, что ли? А? Идем. Может, Вася и убьется. Ну и что?  Паст смертью храбрых.

- Идем,- сказал Дельтаплан уверенно.

   Мне всегда казалось, что традиционные поступки всегда к чему-нибудь приводят. Я не имею ввиду внутреннее состояние. Про это и говорить нечего. Ломка барьеров - это едва ли не победа над богом. А поверхностно - как был ноль, так и остался. Во -первых, никому ни до кого никогда не было дела, во-вторых, если узнают, что ты что-либо экстримальное сделал, то решат, что ты редчайшей дурости дурак. Кому какое дело, что у тебя куришь нечего. Покурить, я имел ввиду. Что-то кому-то доказывать - то вообще дело неблагодарное. Сколько людей,  сколько и мнений- Набор слепых случайностей или закономерность бессмысленностей.

   А вообще, какие бы субстанции внутри ни кипели, то бишь препараты, это - экстрим.  Меня держали  слабые проколотые руки, которым мог доверится только ненормальный. Отправьте эти руки в спортивный зал - они же не сделают ничего достойного. Это ядососы. В них бы сразу цианистого калия, чтобы не выделывались. А они еще на что-то претендуют. Держат меня, а я лезу.

  В-общем, прошло все замечательно. Обмотав одну ногу веревкой, я подлетел к окну барыги и там, схватившись за подоконник постучал в окно. Заметьте, это был девятый этаж, и мне было не страшно. Во всяком случае, жизнь - это стробоскоп, и я застыл в одном импульсе. Хорошо это или плохо? Или никак?

   Мое странное появление барыгу не удивило. Он просто не сразу  врубился в ситуацию. Войдя в квартиру через окно, я втащил за собой край веревки. Только тут  я заметил, что не    смотря на видимое спокойствие, барыга дар речи попросту потерял. Но не приведением же я был.

- Привет, Виталик,- поздоровался я.

-А,- прошептал он на выдохе,- да да.  Ты...

Он хорошо меня знал. То есть. он, конечно, не мог предположить, что я на подобное способен. Но - пусть теперь знает.

- Есть чо?- спросил я.

- А...Да да,- вновь проговорил он, трепеща,- ты за этим?

     Виталику было лет тридцать пять. Жил один. Говорили, что он - педик. Но мало ли что про кого-то могут говорить. А вообще, неплохо он жил. В квартире все было. И электричество, и мебель.

- Выручи,- проговорил я,- трудновато.

- Да,- ответил он, воюя сам с собой.- всем сейчас трудно. Да.

- Да?- спросил Я, наглея.

     Мой вид, думается, создавал в нем ощущения особого случая. Виталик даже и думать не стал, чтобы противиться. Видно, считал, что мне так трудно, что я в окно полев, чтобы облегчение найти.

- Держи,- он протянул мне большой кулек,- она не очень понтовая. Но много. Накуришься. Я сам для себя собирал, потом завязал. Держи еще,- он дал мне дозу.-   Вот. Все мы люди, все мы человеки. Всe друг другу готовы прийти в трудную минуту на помощь.

- Спасибо.

-Ты,брат, не думай, что в наше время хомо-хомини эст  люпус. И люди есть. И. не - все барыги - козлы. Будет  ломать, и на луну ведь полетишь.

- Ну я пошел.

- Так что, опять в окно?

     Так я и ушел. Толпа наша, уже встречавшая на крыше дыхание звезд, при виде пакета залилась дикими воплями. Мы кричали:  "Вay", "Е-е-е", и было слышно, наверное, на весь район. Уж дом-тo наш точно слышал. И Виталик, барыга, слышал, понимая, что его классно развели. И звезды, и те слышали.

- Пойдем дядь Леве звонить,- предложила Света Пшеничная.

   Дядь Лева - это старый даун, живущий на четвертом этаже. Над ним многие прикалывались. Дети дергали его слабый разум разными жестами. Покажут Буратино, а  он и подпрыгивает, как. кузнечик, разволновавшись.  Особенно дерзкие кидали в него камнями. Популярной же темой было позвонить дядь Леве в дверь и убежать.

   И вот что вышло. Шли мы, накуренные, хохотали, и люди, верно, смотрели в глазки и  про себя ругались. Поднялись мы на четвертую площадку, Господь сел дядь Леве под дверь и начал мяукать. Остальные слушали,  очень скоро старичок зашевелился  за дверью. Тогда Пшеничная произвела запуск звонка. Все, грохоча, понеслись вниз.  На своей курительной вахте, возле двери, стоял Круглов. Разозлили мы его, видно. Взял он, и отвесил Господю такого пинка, что тот взлетел и долго парил, пока на ступеньки не приземлился и не покатился. Катился он до первого этажа, и хорошо еще, что ничего себе не сломал. Круглов же спокойно докурил и пошел cпaть.

                                       

      Глава

4.

  В то утро слышался глухой звук. Где-то в доме в одной из квартир будто комнатный гром видел и грохотал себе. Радио так это и представилось - кто-то до этого напал на  грозу и, будучи арестованным,  сидел теперь взаперти, то бесясь, то берясь за голову.

   Радио часто сравнивала свое воображение с воображаемым образом самой себя в идеале. Это был не тот идеал, что предлагали какие-нибудь современные книжники и фарисеи. Радио иная была чрезмерной и недосягаемой, и всякий раз в ходе мечтаний образ этот дополнялся новыми чрезмерностями. Так, например, хотелось быть у всех на виду и на слуху - ну мало ли кому это не хочется - так нужно было представлять из себя какую-либо звезду первой величины. Радио часто просто тонула в воображении, чувствуя, что оно ее дурманит и порой не желает отпускать.

   Тут уж и для нее было неясно, стерлась ли граница между явью и сном? Сон пьянил, а явь гнала обратно в сон. Иди, мол эта вся фигня не для тебя.

    Радио стояла и смотрела на себя в зеркало, показывал красный язык. Хотелось и не хотелось видеть себя со стороны. Хотелось пройти по улице  голой, чтобы можно было реализоваться лишь в воображении. По извилинам разливалось тепло. Казалось, не нужно ни бытовой,  ни природной химии, чтобы собой увлекаться.

- Ты слишком себя любишь,- сказал ей однажды кто-то во сне.

- Я хочу сама себя,- ответила она.

-Хочешь себя руками?

-Нет. Это банально.

-А как же еще? Ногам?

- Нет. Я хочу себя проглотить. Стать таблеткой.

   На город наползали дожди. Глухой звук, резонировавший со стенами, означал репетицию группы "Амундсен" в одной из типа звукоизолированных квартир.

- Играют с утра, придурки,- сказала она вслух.

    Часы, впрочем, показывали час дня. Утро было относительным.Каждое такое отнocительное утро, когда не нужно было идти на работу, Радио  видела одну и ту же крышу соседней десятиэтажки, на которой сидели одни и те же голуби. Раньше это были их родители и деды,  завтра это будут сыновья этих вот голубей. Одни и те же окна,  одно и то же белье, а иногда - чья-та смерть. Часть подъезда пьет, часть- курит, часть ругается,  а несколько человек хоронят тело. Через год уже ты не вспомнишь,  кого хоронили. Проходят все мимо, словно  парк теней.

   По крыше шастали фигуры в цветных куртках. Искали что-то. Может косяк забивали, чтобы потом сверху смеяться над тем, что река крива, а трамваи красны. Наблюдалась синеволосая кислейшая девчонка, поставившая свое пиво на край стены.

- Эй, есть что покурить?- крикнула Радио из окна.

Незнакомцы,  а было их трое, покрутили головами, пытаясь обнаружить источник крика. Глянули вниз. Подняли головы к небу.  Синяя  девчонка встала у самого края, напомнив собой какую-то северную птицу.

- Есть что покурить? - еще раз крикнула Радио.

   Цветные куртки задвигались. Синяя девчонка покачнулась и, казалось, уже ничто ее не спасет. Но тут же она выпрямилась и ткнула пальцем в окно,  где была Радио.

- Есть чо? - крикнула Радио.

- -Иди на хуй!- обиженно крикнула синяя, и тут же они скрылись, и Радио вдруг засомневалась в увиденном. Она не сомневалась всерьез, потому что настоящие сомнения и есть тот липкий ветер, который ничем не пронять, даже страхом за собственное сознание. Реальность бывает обманчивой. Или же она проста, как дважды два.

  Радио вышла на кухню и встретилась с табачным дымом. Где-то за пеленой его сидел ее младший брат и страстно курил.

  Вадику было 14 лет, и навряд ли его можно было назвать неблагополучным, не смотря на то, что вся его энергия только на то и  направлялось, чтобы исполнить что-то такое нетакое. Например, усиленно добиваться любви какой-то молодой учительницы, чтобы всех повеселить. А если и не повеселить, то себя позабавить и почувствовать, как где-то за горами блистают молнии взрослой жизни. Вадик также постоянно где-то дрался и почему-то мало получал, хотя следовало бы.

  В тот же момент самореализация его стояла на каком-то полустанке. Родителей не было дома. Вадик курил корейские сигары-сигареты "Хо", мечтая, чтобы его кто-нибудь увидел за этим занятием.

- Не кури никогда,- сказала Радио.

- Кого?

  Радио включила  газ и чиркула спичкой. Расцвел синий цветок. Грохнул желтый чайник.

- Кого? - переспросил Славик.

- Что кого?

- Ебет кого ?

   Радио надела наушники и щелкнула кнопкой-

- Может, это я пою,- подумала она. В мозгах ее пробежали синие мурашки.

 Не докуривая сигарету, Вадик смачно плюнул в раковину и принялся приговаривать какие-то рэповские вырезки типа "Комон, Йо". Но Радио его не слышала. Мечты вдруг поплыли, словно корабли, полные красивых парней, шампанского, транса, сd  дисков и всякого разного модного и открытого разврата. Гитарист в наушниках ударил по процессору и радостно задрайвовал. В сердце Радио вошло тепло. Вот и  сцена. Фаны внизу падают в обморок от кайфа. Басист уверенно выдает слэп.  Страшно волосатый барабанщик стучит так, будто тренироваля в ансамбле ударных инструментов в 1981-м году.

  Радио облизывает микрофон, а там, в наушниках - "тулулула".

  - Это могла быть я - мечтaeт  Радио.

    Она подтанцовывает.  Сигаретный дым особенно сладок. Внизу из подъзда появляется Кот-Ноч, моргает, и это в знак того, что он в очередной раз кого-то куда-то послал. Голосового annapaтa-тo нет у него, а посылать ведь надо, он ведь очень крутой, Кот- Ноч. Вот он и моргает своими желтыми глазами на фоне своей ночи.

  Дельтаплан и Господь программу эту раскусили и залошили его на днях, да так, что это стало чуть ли не всенародным событием и увлечением. Лошение Кота- Ноча.

  Радио передает в эфир песни в исполнении мужчин, и это бывает чаще, и потому, тут уж делать нечего,  Радио второя представляет себя мужчиной, и в этом ей чудится особый пафос. В своих разноплановых мечтах она  никогда не знала ограничений. Имидж ползал по шкале туда сюда.

  Boт новый хит. Почему бы не Радио? А вот тяжелейшая просто композиция, покрытая не то что коррозией, а вообще проеденная до дыр. И вот - Радио. Группа "Радио"

   Продолжаясь дальше, мечты доходят до начала богатой жизни. Предстают тут взору фешенебельные отели, дорогие номера, поклонники на "линкольнах",  песцовые шубы и все такое прочее. Впрочем, почему бы и не без хитов?

  - Я рано умру,- думает Радио.- В отеле найдут холодный труп в шали ночи кокаинового сумрака. Выйдут альбомы посмертных песен.

  Плеер пел. Радио оделась и вышла в подъезд,  где вовсю чувствовалась сила весеннего сквозняка, мусор носился между домами поземкой, а Кот-Ноч почему-то не моргал, да и домой не шел, а все ежился. Ветер не на шутку веселился. Мусор был его кораблем. И вообще, двигалось само обыкновение с этим всем мусором, с этой всей пылью, сама эссенция всей жизненной банальщины.

И тогда он явился. Ролики его блистали, словно никелированные. Выше комуфляжных шорт красовались длинные полосатые гетры а-ля Буратино. На роскошно большой футболке красовалась надпись "Адидас".   Из под наушников что-то выпрыгивало, какие-то ноты. Плеер был слишком огромным, будто питался от двенадцати вольт.

    Радио опешила, и сигарета выпала у нее изо рта. А он сделан разворот вокруг своей оси, поднял правую ногу и на левой повторил вращение. Затормозил, еще раз развернулся, и, повернувшись к ней, ухмыльнулся, мол, и мы не лыком шиты.

  Весь ее мир не выдерживал. Он не трещал по швам, но словно внутри ее заводился какой-то генератор, и он был еще сильнее всех этих мечт. А он, Дед, находился где-то недалеко, и мысли их перемешивались. Ей давно уже казалось, что она может предугадывать время его очередного появления. Мир еще мог держать крейсерскую скорость, но у самой черты будто лопалось что-то. Какая-та пленка пропускала всю гамму внешнего мира, и нужно было непременно кричать. Крик бы ел огранизм, и это сношение выделило бы какую-нибудь энергию, от которой родился самый

   Прочь из сердца все. Вот он, Дед Ништяк. Прочт черно-белое.

   Он, развернувшись, направился к углу. Еще не скрывшись, он совершил маневр, изобразил самолет и покачнулся. Мол, под крылом самолета что-то там поет. Далее, он совершил что-то из разряда фигурного катания.

  - Во мне есть студия.-подумалось eй тогда.

- Стой!- закричала Радио.- Ништяк, стой!

  Нo он скрылся за углом, и следом по ветру потянуло поэлителеновые кульки. Один, два, три.     Радио попыталось родить в себе соответствующую мысль. Ветер-сквозняк гудел, поднимая мусор, катая по асфальту бутылки из под бурбуляторов. Бумажки улетали, словно птицы. Выше и выше. К звездам.

   Опомнившись, она бросилась бежать и, обогнув дом, увидела, как он садился в трамвай.    '

- Черт,- сказала она,- ушел.

  Трамвай тронулся и побежал, сверкшув букетом искр. Люди теснились в нем сдавленно, будто килька в консервной банке. Никто никому не улыбался, зато всякий так и норовил показать свое умение лаять.  

Радио   мчалась, едва не падая, следующий порыв сквозняка поднял в воздух целое облако пыли,  со второго этажа скинули котенка, и он не убился,но дико закричал,  словно проклиная все и вся. Метнулся, едва не попав Радио под ноги и исчез где-то.

 Подходил следующий трамвай. Ветер играл прическами,  задувая в них песок. Ожидающий народ наблюдал уверенный бег Радио к остановке. Еще бы - он началася метров ва триста, словно это было вырезкой из какого-то кинофильма, или видеоклипа. Радио вбежала в двери. В душе ее все клокотало:  он уходил.

  Это был все-таки шанс. Чудо в его новом появлении -это одно. Но взять его с поличным, услышать, что в его плеере - это совсем другое. Мысли Радио прояснялись, и образ его делался все более отчетливым. Он представал то седым старцем, то цветным ди-джеем в огромных наушниках.

  Трамвай грохотал от остановки к остановке . Ништяк мерещился ей,  словно призрак, то здесь, то там. Иногда его фигура виднелась между машин, иногда -  в  самих машинах. Он то ехал в солидном      "мерседесе", то показывал загадочную улыбку из кабины мусоровоза, а когда он исчезал, Радио начинала искать его в чертах лиц окружающих. Но самом деле все было проще. Она выглянула в окно - Дед Ништяк преспокойно ехал во впередиидущем трамвае. Правда, могло и казаться. Она не была уверена.

   Ништяк покинул общественный транспорт на центральной улице и мгновенно развил на своих роликах огромную скорость. Радио видела это. Растолкав пассажиров, она рванулась к красной ручке стоп-крана. Всем известно, что таковые имеются в старых моделях в форме неуклюжего коробка.

   Народ расступился. Ухватив рычаг рукой, она обнаружила, что поведением своим заставила пассажиров забыть обо всем, даже о своих более никому не нужных мыслях. Диаметр их глаз был особенно кругл. В ней что-то дрогнуло.

- Они меня узнали,- сказала она самой себе.

- Девушка,- прокричал с заднего ряда пожилой армянин.

-Да,  это - я  ,- сказала она уверенно и потянула рычаг.

   Эффект последовал незамедлительно, однако в глазах Радио это происходило в несколько ином темпе. Время словно бы замедлилось, чтобы открыть подробности, толчок подкосил пассажиров. На секунду обзор закрыл полет бабушки э красном, приземление ее ушло на второй план, а время для нее все еще тянулось, словно для того, чтобы можно было потом, подумать о содеянном.

Все куда-то ринулись. Трамвай огласил отчаянный мат кондуктора. Усилия его был тут бесполезны, оставалось лишь кричать.  Средняя дверь открылась, несколько человек вывалились туда,  словно мешки. Молодая мать с ребенком лет трех, попала в этот проем и, лежа на животе, шарила руками. Ребенок весело хохоча сидел у нее на спине.

- Задавили  I  - послышался вопль.- Ой, извели. До смерти извели, суки, демократы хреновы.  Сталина на вас нет, понаплодили сучье, племя херово! Что хотят, то и делают,- голос принадлежал какому-то павшему коммунисту"

- Да  замолчите вы I  - ответили ему.

- Я тебе замолчу, маркитант хренов. Рынки вам, понимаешь, теперь Я вот вам покажу рынка I

   Кричавший поднялся и показал себя. Это был человек-мумия лет восьмидесяти, в толстейших просто очках, морской рубашке, из под которой виднелась тельняшка. В кармане рубашки красовался значок "ударник коммунистического труда". Больше же всего поражали его огромные галифе. Их словно накачали насосом.

- Вставайте!-закричал он, махнув рукой- Долой демократов!  Путин, понимаешь, Березовский, Гусинский. Жириновский, понимаешь? Кто не еврей ? Кто ? Кто здесь не еврей? Все евреи!

- Да,  замолчи а, старый!- сказал ему армянин,- ты чо, отец, дурак?

- Вставайте  ! - старый коммунист уверенно топнул хромовым сапогом,- вставай нерушимый республик свободных...

   Выскочив в среднюю дверь, Радио побежала, намечавшийся за спиной митинг ее мало интересовал.

           Он уходит, -носилось у нее в голове.

     Она уже не слышала посторонних шумов. Машины, трамваи, люди -все куда-то провалилось.  Существовала прямая - центральная улица, и где-то в конце ее - он. Ей мечталось в процессе бега, мечты материлизовывались.

- Сергей? - спросила она.

    Но нет. Вставая густым лесом красок, мариализовывшиеся видения не несли в себе Сергея.  Сергей был,  но где-то за  занавесом, и разум раздваивался. Одно "эго" бежало и привлекало внимание окружающих. Второе находилось где-то в лучах солнца, что всходило, переходя от оранжевого к желтому. Кругом были луга, ромашки. Ништяк стоял поодаль,  застегивая ширинку.

- Что-то было несколько минут назад,- сказала Радио. Ей бросилась в  глаза примятая трава и блестящие фантики. Конфеты ? Нет. Презерватив.

- Покурим?  - спросил Ништяк.

   Лицо его ободрилось. Борода торчала во все стороны, в волосах были травинки. Губы нагловато улыбались. Радио обнаружила у себя во рту сигарету.

-Это косяк,- сказала она,- Давай паровоза.

Она сделала ему паровоза, дед закашлялся и тут сквозь кашель и проговорил:

- Юбку-то надень.

   Радио натянула юбку, и вмиг второе видение пропало. Точно оставляя место для следующего сюжета клипа, впереди возникала фигура мента. Лицо его выражало крайнюю степень удивления. Он помахал палочкой, но, не обращая внимания, Радио пробежала мимо. Вслед что-то крикнули, и это не имело значения.

  Ништяк ехал быстро. Кроме того, он обгонял машины, подавая руками знаки поворота. Водители то и дело уступали ему. Они улыбались, и Радио вдруг почувствовала , что начинает ревновать к его славе.

- Он нравился всем.

   Она поняла, что настал ключевой момент ее жизни. Менялись приоритеты. Сергей уходил на второй план.

- Сергей,  Сергей,- сказала  она,- Я  жила  тобой, бедный мой мальчик. Мне пришлось изменить тебе с этим волшебным стариком. Но игра того стоит. Он не зря приходил ко мне. Мы уже были вместе. Я это знаю. Может, это мне казалось? Может. Неважно. Мы все равно будем вместе.

Дед Ништяк скрылся за углом, и тут рядом с Радио возник  синий корпус милицейской машины.

- Куда несемся?- весело осведомился молодой сержант.

Радио вдруг осенило:

- На вокзал.

- Поезд уходит ?

- Я  бегу за человекам.

 Раздался громкий дружный хохот.

- Он что,  с кем-то изменил, и вы его догоняете?

-   Догоняю, но не это.

   Слова давались Радио нелегко. Последние метры шли в темпе стометровки.

- Так. Что же он от вас убегает ? - спросил водитель-милиционер.

- Да. Он - мой парень,- согласилась Радио, и в ней вдруг заблестела -гордость. Она в этом признавалась. Да, этот поступок стоил сотни других.

- Поехали, подвезем,- предложили ей.

- Подвезем,- засмеялся водитель,- почему бы не помочь такой девушке. Тем более,  с  столь щепетильной ситуации.

       Радио прыгнула на заднее сидение. Включилась сирена, и они понеслись, разгоняя машины.

Она ужe ясно ощущала цель своей погони. Мир сделался узким и ясным, не нужно было проживать какое-то время, чтобы узнать, что там впереди. Дни, месяцы,  годы - все это ни к чему. 

CD-ROM можно выключить. Головку  CD- проигрывателя можно передвинуть и  оказаться в  любой точке пространства. В прошлом. В будущем.  He важно,  где.

- А что он от  тебя убегал ? - спросил сержант.

- Если я его не поймаю , мы больше никогда  не увидимся. Понимаете,  как это важно.

-Да,- согласился мент.

     Они прибыли на вокзал. Даже не попрощавшись, Радио выскочила из мамины и взяла старт.

- Куда едем ? - спросил из своей машины таксист.

- В Армавир,- отвечала она уверенно.

        Теперь это было предельно ясно. Ништяк ехал в желтый город Армавир, столицу солнца,  столицу веселых трав, туда, где  виднелся изгиб мутной реки, по которой плавали уставшие от кривых коряг, лодки собирателей дров. Прибрежный лес. Пение птиц. Тайные плантации ганджя. Усердные пчелы целуют цветы волшебной травы. Он идет по    ней в кедах,  сняв никелированные ролики. Душа его шевелится. Виден цветной нимб над его головой, и в нем - они, образцы листьев самых сочных, самых правдивых трав. Пролетают  гулкие- стрекозы и что-то напевают. Здесь они умеют  говорить человеческим языком.

    Ах, Армавир. Резиновый завод. Единственный в России производитель презервативов.  Гул самолетов на военном аэродроме. Гул рок -группы "Камаз" в одном из подвалов. Здесь жил и курил концептуалист Че Ган. Жил как и она, Радио, мечтая о вечном. О красивом. Однажды он нес пакет  анаши и попал под машину. Панки помнят этот   скверный случай.

      На вокзале, осмотревшись, она не обнаружила его. Но несомненно, он был где-то здесь.

- Прячешься,- сказала она.- Но это же бесполезно. Ты же знаешь, бегать от меня бесполезно. Я знаю все.   

   Спешка ее закончилась.  Одев наушники, Радио спокойно встала в очередь в кассу.

- Армавир!- крикнула она .

- Что вы кричите? I - осведомилась кассирша , видя , как люда отшатнулись oт странной девушки,- Снимите плеер, я вас и так, прекрасно слышу. Не надо его перекрикивать,

- 0й, извините,- ответила она,- я волнуюсь. От меня любимый человек убежал. То есть, он хочет убежать. Я просто очень волнуюсь

     Кассиршу тронул этот короткий рассказ. Душа же Радио куда-то  полетела. Она признавалась в этом и себе, и другим. Это, несомненно, был уже не поступок, это была  закономерность. Она больше не боялась этого слова. Так создавалось -счастье.

      Взяв билет ,  она вышла на перрон. Ее предвидение было верным: электричка на Армавир стояла  на всех парах,  готовая идти в путь. Вдоль полей - в желтый город.

    Присев к окну, Радио слушала песни, и ее уже не занимал тот факт, что это поет вовсе не она , а какая-та там столичная группа. Это  теперь не важно. Пусть что угодно станет фоном. Любовь - вот инструмент, который с легкостью перережет нить любого мечтания. Любовь способна поднять мертвеца из могилы.

    Поезд тронулся. Понеслись прочь здания вокзала. Уходили куда -то бесцельные толпы, бабушки с пирожками, суетящиеся рабочие в  оранжевых куртках, менты,  обыскивающие скромных армян, упрямые локомотивы,  грязные "ЧМэЗы".- Он где-то в поезде,- размышляла она. -едет. Думает обо мне. Интересно, что он слушает?

Поезд медленно тащился к краю города, делая остановки в микрорайонах. Входил свежий народ. Бабушки-дачницы, праздные студенты, ушедшие от учебы, колхозники, посетившие город и возмутившиеся его шумом.

   Соседняя скамья, повернутая   к Радио лицом, была  занята именно ими - выходцами из села. Озадаченная суетой семья сocтояла из нестриженного отца семейства лет сорока, двоих детей  и матери их. Волосы мужчины торчали в разные стороны, словно специально чему-то сопротивляясь, вeтep из окна  гонял их туда-сюда, и волосы смеялись. На мужчине был спортивный костюм "псевдоадидас" и плоскоподошвенные туфли -  свежие, только что купленные.  Такие шьют в  своих мастерских армяне-сапожники, подлинные умельцы народного штампа. Полная жена,  потевшая под длинной кожаной курткой, имела вид важной курицы.  Серьги были древними - настоящий сельский антиквариат. Двое детей -мальчик и девочка лет от пяти до восьми -  прыгали между родителями как зайчата. Онa ела толстый домашний бутерброд с колбасой с яичницей, попеременно  запивая компотом из пластиковой бутылки. Руки женщины блестели. Жир едва не капал на диковинные товары с городского рынка.

Взгляду Радио  предстали какие-то сантехнические железки, которые дети занимали из сумки, чтобы построгать, то запакованные в полиэтилен шмотки, то кеды, то набор посуды и, наконец, появилась коробка с китайским моновским магнитофоном.

- Папка!  - воскликнул сынишка.- Хороший магнитофон ?

- Хороший,- отвечал папка.

- Ха. Халесий,- засмеялась дочь,  присев  на колени матери.

- Да так,  сойдет,- продолжал папка,- лишь бы играл.

- А как он называется, папка?

- Отстань от  отца!- прикрикнула мать,- Чо пристал,  Сашко?

- "Сунну",- отвечал папка.

-А он японский?-спросил мальчик.

-Иппонский!- засмеялась девочка.- Иппонский!

   Поезд,  набирая скорость, выскочил из города. Понеслись поля, молодая зелень дач, цветущие деревья,  огорода.  Среди дач пестрил полнейший контраст - огромные трехэтажные виллы сочеталась с дачами - подобиями сортиров,  где как правило стояла кровать да лопата. На огородах копошились жаждущие урожая горожане.

-- Папа, что это? - спросила дочь колхозной семьи, показав на Радио, имея ввиду наушники.

- Тихо, доча,- издала  громкий шепот мать.

- Это - плеер,- сказала Радио счастливо,- а  ты что слушаешь?

- А ? .                           

.      

'           

"

- Что слушаешь, малышка ?

- Я ? - девочка  засуетилась, -а,  ну   Л-лионтьев. Ф-фшура.

- Не слушай их, малая,- грозно указала Радио1,-- они голубые.

          Семейство вздрогнуло,  с опаской смотря на Радио.  Радио же улыбнулась и встала, чтобы пойти покурить. Когда она шла между лавками, сзади послышалось:

- Дрянь прикинутая...Шоб ее еб... Железа мать...

-Г-галубые, ма!

- Заткнись!   - закричала мать.- А то сейчас ремня получишь. Слушаешь всяких I  Ишь, порнота.   I В наше время...

- Овцы были в ваше время I  - воскликнула Радио, обернувшись.

     В тамбуре курили студенты. Поезд, с полминуты постояв на дачной станции, двигался дальше.

     Пойду искать, решила Радио. Буду проходить, сделаю вид, что не замечаю. Посмотрю, как он отреагирует, может  он потом за мной бегать начнет... Да, мы еще посмотрим, кто кому  нужнее.

    Она закурила, и тут в тамбур ввалились двое босоватых парней. Один - актерского склада, с длинной косичкой, достигавшей поясницы, в совершенно рваных джинсах и больших кедах, другой - в  длинном плаще и несоответсвующей стилю рабочей фуражке.

- Есть чо? - сразу догадалась Радио.

- Чо ? - спросил актерообразный- А. Это.Сльшь…

-Да, у меня есть папироса,- отозвался второй.

- Слышь, да пойдем лучше в другой тамбур,- предложил актерообразный.

- Нет. Здесь концептуальнее. А ты кто ?

- Радио.

- Классно. Ты знаешь, что Булгаков нюхал кокаин?

 Радио растеряно улыбнулась.

- Все сильные вещи должны иметь чувство меры,- продолжал парень в плаще.

  С виду ему было лет двадцать пять, но в глазах читалась какая- та  древняя то ли печаль, то ли мудрость.

- Наркотики можно любить по-разному, Радио. Это совершенно многоплановое понятие.

- Да ,- согласилась Радио.

- Меня зовут Вова,- представился молодой мудрец,- А это -Петя Сервис.

- Ага,- согласилась Радио, чувствуя надвигающийся кайф.

- Наркотики создал не дьявол ,- продолжал Вова.- Дело бело так. -он усмехнулся, будто от того, что все на свете ему известно.- Бог сидел как-то в тюрьме. На Кавказе чисто. Я  имею ввиду не Прометея. Это был чисто бог. Чисто бог Отец. Он воплотился в человека, чтобы  пожить в плотских забавах. Понимаешь. Там, у себя он был богом, а здесь он был кем-угодно. То мужчиной, тo женщиной, то вроде животного что-то.

- Типа это его привлекло,- вставил Петя Сервис.

- Ну да. Есть версия, что бог отдыхал то ли в Грузии, то ли в Армении. Точно неизвестно. Очевидно, его первоначально привлекало вино.  Понятное дело, ведь мудрость в вине. Но он, бог, и так мудр. Он  себе прелюбодействовал. Вообще, жил как хотел.

- Типа перерождался,- сказал Петя Сервис.

- Ага,- согласилась Радио.

- Словом он, бог, от созиданий отдыхал. Есть версия, что его посещал дьявол. Но это не так. Дьявол,  он вообще делал в аду фильмы, устраивал типа киноконкурсы. Ему было не до этого.

- Он типа в этой истории не фигурирует,- сказал Петя Сервис.

- Типа да,- согласился Вова,- Типа эта вся история про бога. Нет. Он, конечно, с дьяволом связывался. Но спутнику, может. Или как-то еще.  То есть, под землю он как-тo там звонил... Дьявол реально от творчества уставал, искал реальных там талантов. То есть, oн превратился в птицу и летал и самых оригинальных он убивал, а души забирал  , чтобы самому себе веселее .жилось. Это типа поэтому поэты долго не живут. Но я не об этом. Это вообще такая обстановка была, и теперь по жизни такая.

- Ты типа звонки имел ввиду.- сказал Петя Сервис.

- Типа да. Он звонил богу. Эхо известный запечатленный историками факт. Говорит, ну ты, бог, типа, будешь ди-джеем? А тот лежит обнаженный  в гареме, и ему все равно. А дьявол не унимается. Прикинь  ,бог, да, будешь ди-джеем? А тот, типа, да нет, все такое. Ну, в общем  , тот ему гоэорих, мол,  захочишь, ПОЗВОНИШЬ.

    И вот дело было. Жил в Грузии, тo ли в Армении, мудрец который был стар,  но выглядел молодо, потому что пил вино, и был многократным чемпионом по питью.Когда его объявили непобедимым, он переехал соревноваться и удалился в размышления. Бога он сразу раскусил, когда тот  пришел в его дом. Представьте,  задача ведь непростая была. Вернее,  не было никакой задачи. Нормальному человеку ни за что бы голову бы не пришло, что такое бывает. Но он-то и знал все, и главное,.   умел наблюдать, созерцать. Наблюдательность - одна иа самых редчайших вещей. В-общем, бог, он за молодого человека был тогда. Пришел типа свататься. Что-то .типа того. Типа у этого мудреца была дочь.

- Я знаю тебя,- сказал тогда мудрец.- Ты - бог.

-Верно,- согласился Бог,-откуда ты знаешь?

- Люди борются с плотью и плоть борется с ними,- отвечал мудрец,- и это предают всему этому стремительность. дан. Потому, что знают, что временность- золото. В вечности делать нечего. Там все есть. Там все можно, и это ужасает.

-Странно,- заключил Бог.

      На самом деде все было проще. Мудрец знал, что все люди - части одного целого. Только разобщенные. В этом был смысл. А парень этот был как бы отпечатком каждого. Он-то наблюдать умел, и это-то в глаза ему и бросилось. Может, он и метафоризировал по-своему, но ему это разрешалось. Парень этот и все умел, и скрывал это, чтоб стиль не поломать, а дела многие свои другим отписывал, чтоб живнь разнообравнее казалась. И все прочее.

- Типа с у него была peпутация,- сказал Петя Сервис.

-Вариант,- согласилась Радио-.

- Да, это было реально,- продолжал Вова.- В-общем, мудрец так решил. Типа ты мол бог  , тебе девок что-ли, мало. Вон их сколько судеб тасуется туда-сюда, бери да пользуйся. Не трогай мою седую наблюдательность, раз уж я тебя раскусил. Жизнь -наука,| что время года. Хороша-, да угодит. Потом наступит листопад, и единственное, что останется, так это впечатления. Ну его,типа, все на фиг,Бог, давай забухаем.

       И вот они и забухали. Понятное дело, чт0  оба они были немыслимыми мастерами, и чем большее вино текло, тем мысли прояснялась, и. все интереснее становилось им вдвоем, потому что не было лучших собеседшшэ в одно время, в одном месте, кроме них. И тай и продолжалось, и никто не был пьян. Тогда мудрец задал богу вопрос, на который он не сумел ответить. Это и была его тюрьма. Тюрьма из одного вопроса.

- Офигеть,- оказала Радио.

- Концептуально,- добавил Петя Сервис. 

- А что за вопрос был? - спросила Радио.

- Сейчас, покурим,  и я расскажу,- ответил Вова.- Ага ?

   Петя Сервис соорудил косяк, и он мнгновено разошелся по кругу. Мир расцвел, зажглись новые солнца. Подули ветра далеких стран.

         Радио выглянула в окно и глубоко вдохнула. Это была весна ветра. Трава - весна мозгов.

Из-ва горизонта тянулась порция туч. Армия эта шла  атакой на  город, возможно, чтобы подразогнать пыль и мусор, помочь деревьям. Помочь бомжам спрятаться, а мусорам отдохнуть от сбора податей. Дарить радость колхозам. Питать плантации мака.

   Поезд затормозил на  разъезде, пропуская товарняк. В тамбур заглянула парочка  алкоголиков с бутылкой водки.

- Вмажем?- предложил краснощекий босяк, и тут  же, вдохнув белый дым  ,извинился,

- А, понял.  Понял, мужики. Давайте.

- Вопрос не в том, что это был за вопрос,- сказал Вова. Важнее скорее то, что бог не сумел ответить. Понятшое дело, что они друг другу уступили,  каждый скромно принял чужую сторону, никто никому навязывать не стал. Мудрец было подумал, что, может, a это - уступка. Но позже понял, что - нет.   Бог-то все знал. Каждую мысль.  Он хорошо понимал, как важно уметь держать навигацию по самому себе. То есть, я имею ввиду, что всякий человек был его частью, и чем лучше был человек, тем и Богу было -лучше, потому что менее скукоты становилось. А этот оказалася едва ли не лучшим экземпляром. Он видно, изолированно как-то жил.

- Бог проиграл?- спросила Радио.

- Нет. Если в-общем, то он, конечно, сам себе этим гол забил, так как сам себя частью себя заморочил. А вообще, он же и сам в тот момент был человеком, поэтому он создал наркотики, чтобы раскрепостить свой мозг. 'Тогда, создав это зелье,  он понял, что они есть благо, но - для творчества, для полета. И совершенное зло для людей, у которых в  голове - опилки. Вот так.

- Мы - поэты,- сказал Петя Сервис.- Мы вот путешествуем. Безцельно. Просто так . Едем и курим. Ха-ха-ха-ха-ха.

- Нифига себе,- поразилась Радио от души.

- Да. Мы так выделываемся, выделыэаться - это тема. Это целое искусство. Точнее сказать - искусство понтоваться. Игра изнутри, и это есть понт.

- Я тоже люблю понтоваться.- сказала Радио радостно.

- Все любят,- сказал Петя сервис.- Понт - это особый организм. Оболочка, тo есть. Типа мозг - это процессор, воображение - это виндоуз, а понт - это еще одна оболочка. 'Типа бывает здоровый понт, бывает нездоровый понт. Все судят о человеке по его органам. Мозг. Пенис там, яйца. А это вообще никакой роли не играет. Человек - это совсем другое. Вообще, людей мало. А то, что все это помещается в одну и ту же упаковку,  это так и было придумано. Процесс такой. Кто поняд, тот понял, кто не понял, тот говориш о душе. О святости. И вообще, тот, кто естьпаразит, тот еще больше о душе говорит, потому так как же не вести постоянную беседу о пище своей.

- Люди мало энают,- добавил Вова,- потому что ум не настроен, чтобы реальность осязать. Вот и мы тут с тобой разговариваем, а ты и не знаешь, что, может, единственный paз мимо тебя правда пробегала. Но нам . нравится жить и безобразничать, и ничего в этом плохого нет, потому что ни в чем ничего нет. Ученые, вот, ищат иной разум . Где-то искусственный планируют сделать. В космосе что-то слушают. А они ведь и не замечают, что вот тут вот сосуществуют совершенно разные формы жизни, совершеннейше разные как мотоцикл и макароны. Просто у них похожие корпуса.    А все остальное...

-Да,- сказал Петя Сервис.- Пони - это слишком просто. Немного игры. Играть сильно не получается, но хорошо бы было. А так -мы одеваемся не как все. Идеи всякие сочиняем, панк- фестивали проводим. Иногда - вот так . Изобразим из себя кого-то и катим наугад. А потом - назад. Рядом едут люди. Они типа взволнованы. Но мы прекрасно понимаем, что все это - типа люди. И даже те, кто придут к нам с косяком, те еще ничего не заслужили.  Это не показатель,Радио. Едут, вот, серьезные лещи. Верх серьезняка. Целая вселенная в мозгах. Но серьезняк, это потому что в мыслях своих они никогда не умрут. Ты бы в таких мозгах  нашла вселенные, где всего одна  звезла. "Я." и ничего больше. Мы вот постоянно понтуемся, и, как бы, всегода замечаем людей подобных. Тех, которые что-то чувствуют. У которых в душе много цветов.Ты  очень  понтовая.

- Это как? - спросила Радио..

- Да это как бы невыразимо...Посмотришь на человека, и сразу же все ясно, что он за человек. Понтовый он или нет. Это как картина. Бывает все очень просто,  но что-то в этой простоте есть. Бы-вают удивительные типа простоты. Но все замечательное не может стыковаться с общественностью. Ни с какого края. Оно веселится, блестит. Все думают, что это ненормально, Типа мы вообще странно выглядим.

- Я тоже странная.-сказала Радио,-Я всегда мечтаю . Дело не в наркотиках. Это у меня как болезнь. Я ничего    сделать не могу. Во мне будто что-то сидит, то есть простота. Наступает момент, и голод такой на воображение, словно это и есть пища,  я тогда теряюсь. Уплываю куда-то, и тогда хочется быть первым номером, и все такое прочее. Глаза тогда у меня на выкате. Но люди вроде не очень это замечают.  Я иногда думаю, что у меня две жизни, и одна о другой не знает, то одна "я" живет, то "я" другая. Не, это почти что так. Только я знаю об этом, и одно "я" от другого не сильно отличается, иначе бы я сошла с ума. То "я" которое хочет есть, ему все время кажется, что я какая-та  знаменитость. Оно, правда, ни от кого ничего не требует.  Оно просто видит себя на всяких разных акциях по случаю триумфа. Когда я принимаю дозу, то акция заканчивается,  оба "я" сливаются, и мне тогда ничего не нужно. Наступает самодостаточность. Вещь в  себе нализавшаяся, лежит и типа икает.

- Откуда ты знаешь какие выражения?- спросил Вова.

- Я много что знаю. Это не имеет  значения. Я еду в Армавир. Еду за одним человеком. Он едет и не  знает, что я его настигаю. .И  вообще, это как-то все не очень просто, он - волшебный старик.

- Ништяк!- воскликнул Воза.

- Откуда ты знаешь?-Радио подпрыгнула на месте,  

-

- Что?

- Что его зовут Ништяк.

- Что?

- Я говорю, его  зовут Ништяк.

 -Человека что ли так зовут?

- Да.

-Ништяк!

-Да, так его и зовут.

    Проследовав в вагон, Радио получила бутылку "Волжанина"Из горлышка шла обильная пена.

- Мы и правда на  самом деле не  знаем, куда мы едем,- говорил Вова,--Но в одном селе у нас   есть популярный кент.  Я еще не  знаю, возможно, мы сойдем там, в этом селе. Поедем к нему, видно будет. Это долгая история. Он всю жизнь прожил в 'городе, а потом вдруг решал в селе  от мире спрятаться. Что-то его  заело. Или просто от ментов прячется. Хотя вряд ли.  Скорее,  он думает, что от самого себя бывают укромные уголки.

- Это как?- спросила Радио

- А все его внутреннее естесство самого себя презирает,- отвечал Петя Сервис.- Он, наверно, как и ты мечтал. Но перемечтал. А так - он из клуба не вылазил. Одно время, так и жил в диджейской коморке. Не то, чтобы негде жить 'было.  Стилъ талой. Играл в группе " Волосы". Короче,  он слишком много мечтал о славе, так как он верил, что общался с иными мирами, также  он курил, кололся, глотал колеса,  каждый вечер менял девок, иногда загуливал с паца-нами, потому что считал, что все, что шевелится, то не безобразно, он составлял план на месяц. В графе "А"  - что я еще не пробовал. К примеру, бензин. Типа - не пробовал, не жил. Типа его доза имела ,типа он целку по этой теме сбил.  Как бы ничего страшного. Один раз - не пидарас. У него как бы отчетность велась перед насладительным центром, потому что он просто боялся остановиться. В -общем, так он и отрывался. Играл себе в группе "Волосы". Общался с весьма непростыми продюсерами, и те ему многое что обещали. Даже говорили, чтоб название ни за что не менял, потому что очень уж напооминает мюзикл "Волосы", и это типа круто. Они даже и стиль не предлагали сменить, потому что это такая полупопса была. Он типа хотел все свои эксперименты описать, и типа сделать это так, чтобы люди не вохзмутились, а решили, что это все особого рода чистота.  Чуство облома ему не претило. Но вот соинили он песню про колесо...

  Вот слушай. Текста там почти нет, один рассказ.

*     *    

*

 Когда-то в детстве

Мы все стремились повзрослеть.

Когда-то в детстве

Мы все стремились повзрослеть.

Когда-то в детстве

Мы все стремились повзрослеть.

Мама сказала-

Возьми колесо.

Колесо-

Это дорога в вечность.

Колесо.

Я никогда не умру.

Колесо.

Путь к свободе.

  В общем, слушал он собственную песню, а все ему говорили, типа займись чем-нибудь серьезным. У тебя куча связей, а ты делаешь фиг знает что, да? Ну, он на волне себяслушания колес-то и попробовал с избытком. Когда очнулся, понял всю пакость мира. Взял, шмотки собрал. плюнул на все, на группу "Волосы", и свалил из Москвы. И в деревне засел.

- Н-да.- сказала Радио,- так бывает. Хочешь ты от этого уйти, и как будто все мешает. особенно мешают те вещи, которые уже въелись в твое сознание и ассоциируются с сегодняшним днем.

- Н-да,- сказала Радио,-Так бывает. Хочешь ты от этого уйти, уходишь вроде, и все как-то не так.

  - Да

-  Так что вот такая наука развлечения и извлечения кайфа из самого себя,- сказал Вова,- кого угодно может достать..  . Хочешь развлекаться,  готовся к возможной ранней смерти.  Тем более, что к ней и так надо быть готовым.

- Ну да.  Сама подумай,- Петя Сервис сделал большой глоток пива, -Разводит он всякую дрянь, но типа для друзей,- Петя Сервис вновь присосался к бутылке.

- И

- Он умрет .

- Самый великолепный вопрос на земле,- сказал Вова,- человеку не  свойственно задуматься о  смерти.И вообще,  это как бы и запрещено. По-своему.. Даже как бы и запрещено, чтобы приходило в голову. Мозги как-то так утроены, что если ты об этом думаешь, то ты непремено урод какой-нибудь. А смерть -это очень естественно. Это такая же одежда, как и та, что мы носим.

-Будешь еще пива?- спросил Петя Сервис.

-Давай.

- Держи.

- Есть  одна интересная теория,- сказал Зова.- но она сильно уходит общей линии, принятой у людей.  Слышала о НЛО?

- Ага.

- Не секрет, что это правда.  Глупо отрицать. Кто-тo прилетает , и никто об этом ничего не знает.   То посланцы иных миров., То мировое  зло в каком-либо образе, тo ли великие  глюки. Но мы с Сервисом знаем.. Честно. Долгое время ма обсуждали эту фигню. И не прост так. Прежде мы ознакомились с софистикой, а для выбивания возможной правды из кого-либо еще мы вооружились наводящими вопросами. Типа майевтикой. Как это - это не важно. На тарелках летают в-основном, торчи  космические армяне. Это серьезно. Целые семьи торчей вылетают в космос, чтобы словить невиданный кайф. Тут не все так просто. У них там - все иначе. А атмосфера  земли для них - наркотики. И  сама  земля - наркотик. Они набирают землю в трубку, поджигают и курят. Летят в горы и кладут камни за щеку.  Сосут их и наслаждаются. Кайф. Иногда прет так хорошо, что при призимлении его выносят, дают поцеловать святую землю и вновь заносят. Немало свидетельств о том, как четверо энлонавтов выносили, а потом заносили пятого. И  вовсе они не такие, какими их рисуют.  Обыкновенные  они чуваки и чувихи. Просто прет их, вoт и выглядят они так. А космические армяне - те летают в поисках кого бы отыметь.

     Радио рассмеялась. Смех исходил откуда-то из глубины сердца, шел по позвоночнику, приходил в голову и там располагался. Радио не могла остановиться. Петя Сервис,  выражаясь смехом, слегка подергивался, а Вова смеялся в руку.

- Это еще не все,-сказал он.- Бываюх энлонавты высокого роста. Но это понятно - их вытянуло. А маленькие - это другое дело. Тех ссушило. А вот вынос тела - это классика. А ученые заморачиваются, а никому уже в космосе не нужен серьезняк. Потому все летают и наслаждаются. Любят друг друга. А мы все друг с другом воюем. Каждый час, каждую секунду. Все друг другу враги. И нeт счастья. Ну да пофиг. На же классно.   

- Если бы мы могли курить родную землю...- помечтал Петя Сервис.

- Мы можем, если бы при этом она перла...

   Все дружно рассмеялись.

- Существует еще легенда про бермудский треугольник,- доложил Вова.- Согласитесь, это загадка. Ха-ха-ха. Еще какая. Исчезновение кораблей, разной фигни, самолетов. И вoт. И вы конечно знаете, что время от времени находят пустые суда. Словно пол минуты назад жизнь там бурлила, суп стоял горячий, сигарета в пепельнице дымилась, и главное - оставались собаки и кошки.

- Они не курят,- смеясь, воскликнул Петя Сервис.

- Что? - озадаченно спросила Радко.

- Зачем ты выдал,- сказал Вова,- Я хотел рассказать, в красках. С пафосом. Короче, что древняя цивилизация, которой уже нет, много знала о наслаждениях. Но не просто  так они торчали, тащились. Это так только люди могут. Информация  кодировалась. Шифровалась.  Самый большой гpуз травы везли по морю, и с ним- целый косяк земли. И был шторм. Так вoт. Тянет этот косяк своей волшебной силой. А моряки сознательно понять не могут, что это такое. А душа-то раскрывается и жаждет. И так все и плывут в светилую глубину, чтобы соприкоснуться.

    Время летело незаметно. Поезд бежал, и Радио    нескоро вспомнила про существование Деда Ништяка - главной цели своего побега из действительности.  Они вновь вышли и вновь покурили. Разум был заворожен. День угасал. Вова и его друг Сервис готовились к высадке на глухую станцию, где жил бывший солист группы "Волосы", ушедший от  суеты и наркотической тряски.

   - На самом деле мы занимаем довольно большие посты в мире людей,-сказал Вова на прощание.  Совершенно невообразимо, чтобы мы жили просто так. Вопрос ведь банален - где брать деньги? Мы бы с удовольствием пожили бы в Америке в эпоху хиппи, но мы живем здесь и сейчас, мы - дети своих родителей,и   если открыто что-то ломать, то  ничего не  сломаешь, потому что это никому не нужно. Хочешь жука в муравейнике,  получишь муравья в жучатнике, и больше ничего. Поэтому мы много работаем. Быт наш серьезен. Но когда мы отрываемся, то - всецело. Форева ян. Мы никогда  не умрем, верно,  Сервис?

-Да.  

-Это такая наша свобода, Радио.  Сейчас - в такой форме. А завтра она будет жить душе. И это самое главное. Пока, Радио.  Расти большой.

    Она помахала им рукой и тут она пришла к ней -  суета. Да и шугняк  где-то рядом находился и шелестел. Пш-ш-ш-ш.

 -Куда я еду?-спросила она сама себя.- Что за чушь? Это что, моя свобода ? Какого фига?

Зеленая сцена  за  окном становилась чередой сменяющихся полей, открывались ранние звезды. В полях все еще трудились упорные механизатолры. Верхом на  своих дизельных лошадях. По проселочным дорогам ехали вахтенные автобусы, несущие в телах своих уставших колхозников. Одних ждали мужья, других - мужья, кто-то, очевидно, заявлял, что вот вот собирается поехать "На харя", И это странное словосочетание никода бы не открыла свой смысл для Радио. Как и сам процесс, скрытый в этой фразе. Почти всех дома ждал добротный вонючий самогон из сахарной свеклы, огурец, телевизор, да и помимо прочего - скрипящая рылом в саже свинья. Там были и трактористы, и еще какие-то типы механизаторов, доярки и дояры. Вся эта жизнь пахла теплом хлевов, сеном, парным молоком, водкой и еблей на сеновале. ранние  ев

    Закурив в тамбуре, Радио четко сформулировала:

- Его нет. Или здесь, в этом поезде, или нет вообще. Ей захотелось бежать, и она  побежала. Прямо в тамбуре.

  Этoт бег на месте привлек окружающих -  народ засуетился. Суета Радио передавалась ему по зрительным каналам. Едва сообразив, что происходит нечто необъяснимое, Радио обернулась и увидела несколько десятков пар глаз, упорно смотрящих на нее. Ее разразило диким ужасом. Сердце сжалось, как поролоновый мячик. Глаза были шарообразны и презрительны. Среди них имелись и такие, кто собирался помочь.   и .дозг эе бил параллизоэан теодваш у:юасом. Несколько

- Идите на хуй!- закричала Радио отчаянно, закрывая лицо руками.

      Пространство перевернулось. Несколько сюжетов выпало из него. Все завертелось и закружилось. Дикий хохот пошел волной, захватывая все больше и борльше жертв, и вот уже все были в его власти, и некому было спасти ее. "Держите ее"-кричал кто-то. "Трахать ее надо,"- кричал другой. "Вызовите скорую!" "Милиция!"

   Спасение. Радио осмотрелась, понимая, что истерика сильнее ее, а чудес никаких рядом нет. Умереть - вот спасенье, но кто бы мог убить безболезненно? Стоп-Кран!

    Она видела ее сочувствующий взгляд, его протянутую руку. Поезд в тот момент набирал скорокть, и все вышло как нельзя лучше для пассажиров - их просто понесло волной, прижимая к сидениям, а те, кто стоял, сумели узнать кое-что из жизни невесоммости. Радио ударилась об дверь, и та открылась, выпуская ее в ночь. Еще секунды, и она вскочила на ноги и побежала прочь, теряясь в кустах. 

    Ночь в полях запомнилась Радио криком звезд. Всякий раз взглянув вверх, она жмурилась и затыкала уши.Звезды жужжали как пчелы, а увидев ее, начинали свой хор. Тогда Радио опускала глаза, чтобы ничего не видеть. Пыталась сосредоточиться на чем-нибудь обыкновенном и отпускало, но для проверки она вновь поднимала глаза и вновь видела мировые хоры.

    Луна пыталась  вылезти где-то скраю, и это ей сразу же не удавалось. Мешал ей кто-то, что ли. Поля медленно колыхались, словно дышали. Радио чувствовала, что еще немного, и она поймет язык шопота молодой пшеницы, и потому старалась отогнать и ощущения. Где-то в  ночи упорствовали трактора,  зачем - неизвестно. Радио воспринимала их рокот как музыку. Это был драйв из двигателя и музыкальный аппарат выхлопной трубы.

- Там трактористы,- сказала она самой себе.

    Они почудились ей теплыми парнями, наливающими самогон, дарующими ласку. Они рассказывают разные истории проходящим замерзающим девушкам , потом занимаются с ними любовью.

   Она шла на гул трактора и понимала, что он там - Дед Ништяк.  Он там сидел  в ночи в синем тракторе и маслал pучки.  И вот он победил, и мотор надрывается, раскаленные цилиндры ласкают атмосферу газом, а культиватор входит в землю, будто мужчина в женщину. Каждую секунду из моновского магнитофона доносится что-то антирокеровское. Типа "Руки Вверх". Музыка для глухих хуторов.

   Где-то на пол-пути она потерялась. Цель ее похода исчезла. Звезды продолжали кричать, но прятаться уже не хотелось. Наверное, их крик был теперь криком отчаяния. Никто не мог им помочь. Ведь Радио больше не собиралась сходить с ума. Ее тянуло к далеким огням, где, должно быть, находилось то самое тепло. Однако, идти ей пришлось довольно долго, и это была дорога постоянного цепляния за каие-то колючие кусты. В конце концов ей встретился лупоглазый трактор, мирно спящий посрел поля, и Радио забралась в него, чтобы не замерзнуть и скрыться от звезд. Ночь разлилась за трактором, словно за бортом космического аппарата. А в кабине было сухо, пахло той самой соляркой, что заставляла цилиндры производить вонючую плазму и приводить в действие механизм трахания полей.

  Ей ничего не снилось. Проснувшись, она увидела вокруг поля и посадки, гуляющих грачей, которые что-то выискивали, пытались подобраться к железному коню, но что-то их отпугивало.

Осмотрев себя, Радио не обнаружила на теле признаков общения с кем бы то ни было и облегченно вздохнула. Влезла в карман. Щелкнула плеером. Оказалось, что батарейки давно сдохли, и даже радио отказывается ловиться. Зато за сидением обнаружилась пол-бутылки водки, и это заставило ее душу потеплеть, успокоиться. Тут же и пакет был с солеными огурцами и горбушкой хлеба, а также - стакан. Граненый. Она выпила грамм сто-стопятьдесят, ощущая, как тепло приводит ее к жизни. Водка была ядреная. Катанная. Пробирала до самых костей.

  - Устроила я сама себе приключения,- сказала Радио,- зачем это?

  Ей отчетливо ощутилась та грань, на которой она постоянно балансировала, точно арлекин, решивший прогуляться по самой кромке мира. Малейшее движение могло скинуть ее в пучину, и не нашлось бы силы, чтобы достать ее потом оттуда.

  С другой стороны, это ненормальное баллансирование пробуждало ее к жизни. В отсутствии всего этого можно было померкнуть и стать как все, и это страшило еще больше.

   Пошарив по карманам, Радио денег не обнаружила. Лишь плеер мертвый поскрипел пластмассой своей. Зато трактор еще раз смилостивился над над ней. За сиденьем оказалась смятая десятка и куча мелочи по десять копеек.

- Ништяк!- воскликнула Радио.-Похмелюсь. Никакого волшебного старика- роллера не существует. Все теперь  ясно  . И раньше было ясно, что мои погружения в фигню до чего- нибудь доведут.  ничего. Главное - голова      на плечах.

.   Она вновь ясно ощутила силу своего умопомешательства. Это была сила, .насиловавшая природное воображение своей тягой к ненаступившему. Этой взбунтовавшейся картинке хотелось быть на вершине славы.

   Старрин - Радио в роли всего, что есть.

   Всего, что блестит и кричит, и прыгает, нюхает кокаин, трехается,и все такое.

Поединок один на один  складывался явно не в ее пользу, потому что она и не понимала, что этo поединок. Мозг еще боролся. Иногда. После гибельных обломов,  подобных тому. А  его несло как парус,  несло, несло, и все время скалы проскакивали мимо.

- Чмошно,- рассуждала Радио,- живешь и не  знаешь, ты или не ты это. Сон в зеркале. Жизнь говорящей обезьяны непроста.

   Допив водку,  она медленно закурила последнюю сигарету. Ей пришла в  голову мысль завести трактор и добраться на  нем до города. С пол-часа было потрачено не изучение приборной доски.  У железного коня полей многое что было, но вот где находился ключ зажигания, Радио так и не обнаружила. Она бесполезно щелкала кнопками, пока это занятие ее не утомило.

  Отчаявшись, она пошла пешком. Она добиралась до города два дня и будь она в  здравом уме, то воспользовалась бы электричкой, в  которой ничего не стоило проехать  зайцем-. Однако, все было куда сложнее. Ветер, который гнал ее, дул куда-то неспроста. Перво-наперво Радио начала  с того, что пошла в другую сторону. Расспросы были опасны, лица мужского пола тут же начинали интересоваться ей и что-то предлагать. Однажды за  ней увязалась группа- детей,  захотевших приобрести первый сексуальный опыт на ней, и ей пришлось бежать в сторону мехбригады. Там же, в мехбригаде, все повторилось.

Из боксов выскочило десятка два пьяных трактористов . Обступив ее,  они протягивали руки, дёргали ее за  одежду, предлагали поехать забухать. "А то жинко, ну ее к едренефене..." "Да ну его нагад, поехали". "А чо, поедем, у Ванька бутылка есть". "А може в баньку?"

После предложения отправиться в баньку ей удалось ретироваться.

  К вечеру она посетила село со стран названием Шмидт,  где заночевала на брошенной ферме напару с бездомной кошкой. Кошка отправилась с ней в путь утром следующего дня, и Радио непременно решила , что заберет ее с собой. Так и вышло.

  Дельтаплан, бездумно пивший пиво на скамейке,  совершенно безчувственный после последнего приключения с волшебной правой, был просто шокорован  видом Радио. Она ковыляла.Иного слова и нельзя было подобрать.  Прическа колыхалась в  стиле "но парус, порвали парус", на плече ее сидела  кошка, худая и истрепанная, как сама Радио. Но больше всего его поразили ее исцарапанные ноги.

-Дельтаплан,- сказала Радио и плюхнулась на  скамейку рядом. Кошка вытянулась и влезла на  плечо Дельтаплану.

- Хочешь, я прочту те6е новый стих,|- предложил Дельтаплан.

- А ты чо. Ничего  себе, ты что, Дельтаплан. Не видишь, что ли?

- Не. А чо? Я к барыгее ходил. У него нечо нет.

- Bсе, все это дерьмо, Дельтарлан. Единственное, что меня успокаивает, так это то, что рано или поздно все  сдохнут . Рано или поздно. Никто не останется. Никто не сумеет быть жо конца правым.

-И чо?

- У тебя бабки есть?

-Зачем?

- Ну, не ломайся.

- Чо, доза нужна?

- Да нет. Ты же знаешь. Купи мне бутылку пива.

- Сейчас. Господь нужен. Он будет  здесь  сейчас проходить. Разведем его.    .

- Представь, Дельтаплан. Вот черт, и что у тебя такое длинное погонялово. Фиг виговоришь. Было бы из одной буквы. Представь, короче, со мной такая фигня была...

-В смысле.

-Со мной все время было не так.

-А.

-Да нет.Ты не понимаешь. Очень сильно было не так.

-Ну да.

- Нет, ты меня не понял.

- А с кем  сейчас так?

- Не знаю.

- Ну вот.

 - Нет.   Со мной сильно  нехорошо, нафиг вообще все эти ломки? Вот тебе..

 - Какие ломки? Я ведь не сижу. Я так. 

-Да я не про тебя. Это называется домечтаться до ручки. Остечь мечтами.

- Да ладно. По-моему, это у всех такая фигня. У меня тоже.

- Да, человек человека не понимает. Сейчас все люди такие. Говно.

-Да все нормально. Давай кошку накурим.

  Он взял ее в руки и перевернул, чтобы посмотреть на половые органы.

- Девочка,- решил Дельтаплан.

-  Эту кошку зовут "Мой глюк",- сказала Радио,- она испытывает второе рождение вместе со мной. Она как бы заменяет мне его.

- Кого?

- Деда Ништяка,

- Это кто?

- Да  так.

- На барыга какой-то?

- Нет

Ј       

Ну... По  имени ясно, что это свой человек.

                                                                         Глава  :  "5"

         Дня через два погода совсем расплакалась. Лужи дрожжали от мурашек. Белье на балконах колыхалось, будто часть какого-то непременного жизненного механизма. Лужи увеличивалис.Ю и машины явно скромничали, будто боялись промочить ноги и простудиться - поллзли медленно и скромно. Их пугали лужи.

    Кошки для окон вышлядели тоскливо. Если пройти вдоль дома, вдоль изгиба его и смотреть на окна, то всех их неприменно можно было узреть. Но дождь вряд ли их развлекал. Скорее, их лупоглазая тоска выныривала наружу, им хотелось усиливать ее, чтобы потом, в момент экстаза, можно было свернуться в клубок и всю энергию забрать в глубину сна.

  Приемщики стеклотары - немытые бомжы- прятались под козырьком магазина. Дела для них шли плоховато, но это вряд ли их пугало. Они всегда находили деньги на бутылку самого дешевого псевдовина, и это согревало жизнь. Бомжи не любли дожди, потому что это не стыковалось с их бородатой романтикой, полной борьбы за территорию, за люки теплотрасс, за случайный секс с новой бомжихой.

  Теперь мне ясна вся эта картина. Я умер, и ничто для меня не является секретом. Все очень просто. Тогда же я не думал о том, что существует простота. Если что-то и проносилось в борльном уме, так это были случайные сигналы. Кто-то изнутри мог просить о помощи. Но что мне с того?

Типа было еще рано? Или типа поздно? Все вокруг просто функционировали, и мир по большому счету отсутствовал. Была лишь моя дурная проекция.

   Ничего нет хорошего. Ничего нет плохого. Я родился. Меня родили. Зачем? Если я мог существовать до этого, то это, безусловно, наиподлейшая вещь - рожать меня. Если я о чем-то подобном и просил, то теперь-то уж точно ничего не помню. Рождение - это не самый лучший эксперимент. Футляр для мозгов растет и развивается. Футляру дают имя. Он и понятия не знает, что его програмируют каким-то дерьмом, и в этом нет никакого смысла."ох и все. ^ч*о средство закончилось.

- Вот бы покурить,- говорит Герцог.

-Нафига?-спрашивает Марфа.

-Не знаю. Вроде и не хочу, но типа надо.

- Для нас будет специальный магазин,-говорю я.

-Типа туда дальше,- соглашается Марфа.

-Погоди,- вторю ему я.- мы еще придем в страну вечной обкурки. Лично я убежден в том, что человек получает то, во что он верит. А раз мы искренне верим в обкурку, значим, туда мы и придем. Будет степь. От края до края земли. Травы будут колоситься и петь. И главное - будут еще и спички. Ну, и типа папиросы.

- А хавать мы будем что-нибудь?

-А нафига.Жратва - это плотское наслаждение. А курить мы будем духовно.

-А как же трава?

-Как как. Будет трава. Целая степь. Поле. Целый земной шар травы. Будем мы курить и мечтать. Песни какие-нибудь сочинять. А иногда мы будем возвращаться на землю и дарить нашим друзьям наркотические сны.

-Да,- говорит Герцог,- Трава. А я вот не верю в траву, и для меня ее нет.

-Значит, ты куда-то еще попадешь.

-Куда?

-Не знаю.

   Теперь совершенно ясно, что человеческими понятиями ни жизнь, ни смерть не измеришь. Вот иду я и вижу, как мысли летят. Очень многие хотят жрать. У них работает механизм. А когда они пожрут, у них включится другой механизм. И так - изо дня в день, и какой-то центр в голове отвечает за то, чтобы это никогда не надоедало. И ведь не надоедает ходитьб каждый день на одну и ту же работу. Минимум отдачи, и все - кайф. Один и тот же маршрут. Одна и та же женщина.Одна и та же ночь у нее между ног. Одна и та же квартира. Один и тот же телевизор. "Поле Чудес" по пятницам хрен знает сколько лет подряд, и - не надоедает. В конце концов, одно и то же имя, один и тот же язык. Тебя бьют по одному и тому же месту, и это не наводит на размышления.

    Теперь мне все равно. Я не общаюсь с этой машиной, и пусть она стоит в стороне. Я бы навряд ли вернулся назад.

  Тогда же шел дождь. Последний нешировой наркоман на земле по прозвищу Дельтаплан, что возможно произнести еще и как Дельта План, взволнованно проводил свое утро. Руки его тряслись. Из труб носа капала вода. Он с вожделением смотрел на шприц, полный винта, который он сам же сварил для нас. У него свербило в голове, а в животе бегали бульбы. Сердце работало через раз. Он чувствовал сексуальное возбуждение. Да, доза действительно могла иметь. Здесь, под пластиком шприца, она разливалась улыбкой любимой женщины. Может, это была ее слюна?

   Тяжело дыша, Дельтаплан посмотрел в окно и едва не зарычал. Руки его не слушались. Краем сознания он понимал, что стоит сделать один лишь только шаг, и его никто уже не остановит, потому что всей собравшейся в нем жажды хватит, чтобы проиграть.

    Наконец, он собрался с духом и выдавал винт из шприца в окно. Пошел на кухню, нашел трехлитровую бутыль медицинского спирта, отлил в большую алюминиевую кружку, что еще от деда, что на войне воевал, осталась, разбавил струей из под крана и выпил. И вот - полегчало. Он выпил еще и сплюнул. Чужая игра закончилась. Время "Ч" вновь приблизилось.

   Возможно, это были творческие ломы, когда хочется умереть просто так. От печали. От желания геройского эксперимента. Дельтаплан вынул из ящика стола пакет с травищей, забил косяк и потянул. Мозг подвинулся. Спирт и трава разделили его половину. В-общем, он остался удовдлетворен исходом. Я имею ввиду, хозяин этих двух половинок.

  Пришло еще больше,  и он смеялся. Потом пошел к зеркалу и смеялся сам с себя. Потом приблизился и стал выдавливать угри на носу. Когда нос покраснел, он вышел из ванной и выпил еще спирта, и смех истощился.

*     

*      

*

 Печаль на моем лице.

Моя девушка течет в шприце.

И это не только ее слюна.

Это вообще она сама.

Чтобы быть вместе всегда,

Мы сливаемся самым влажным способом на земле.

 - Впрочем, почему печаль,- подумал он,- можно и прыщи на моем лице. Правда, нет прыщей. Угри только.  Но не стоит сочинять о шприцах. Это чревато.

  Однако, девушка в шприце продолжала ему грезиться. Он ощутил запах тела, и он усиливался, пока Дельтаплан не выпил еще спирту и не сочинил стих про спирт.

*      *        

*

Спирт- лучший из людей пацан.

С ним неплохо и вдвоем.

С ним неплохо и втроем.

С ним неплохо и вчетвером.

Я люблю с ним говорить.

Он тоже пишет стихи.

Но не такие как я.

А я люблю стихи с рифмой.

     Дельтапланово вдохновение было настоящей болезнью, и от нее трудно было отделаться всеми возможными способами. Он сбегал, купил тетрадку, чтобы покорить ее за один присест. Он не то, чтобы кайфовал, он как будто от чего-то убегал. Идти на столкновение с этим было невозможно, а стихи как бы являлись оружием с этой страностью. И так ее можно было зажить, облить желудочным соком и переваривать.

  *      *    

*

 Моего друга звали Ивах.

Однажды он взял пистолет.

Трах - тарарах.

Его больше нет.

А ты живешь, и главный закон -

В голове - канал.

Я  мне бесполезен ваш стон.

Я  манал.

Сегодня мы есть,

Как в магазине спички.

А завтра вырастет шерсть,

Щелкнут отмычки.

Это все равно для чего-то,

Что меняются день и ночь.

А у меня в голове суббота,

И в шприце - жидкая дочь.

     Его несло, как парус, но вскоре сприт дал о себе знать, стихи потеряли плавность и поскакали.

Это были весьма пьяные кони, после которых оставалось упасть на диван. Упасть правильно, чтобы ничего нигде не зацепить и не разбить.

       Марфа, друг мой, грузил вагон на железной дороге. Требовались деньги. Конечно, у Марфы были свои коны помимо барыги, он иногда ими пользовался, но как-то все там было шатко. Да и понятное дело - бесплатно раздавать наркоту никто не согласиться. Но все же не стоит думать, что он был гораздо хуже других, Марфа. На днях он перечитал Дельтапланову любимую книгу "Человек-Амфибия" и высказывался о чтиве вполне прилично, не матерясь и употребляя только "кароче" и "типа". Марфа любил быть громким. Вернее, не то, чтоб любил, а получалось так. Поэтому иной раз и казалось, что он жлобствует. 

   Господь прокисал в страшнейшей апатии. Его грузил вид стен, вид соседних домов, шум дождя напрягал, а от плоских шуток "MTV"  было по- пржнему невыносим

   Он вставил кассету в плеер, и это грузонуло не по-детски. Барабаны проникали внутрь и там чесались, словно дворовые тузики. Снимая плеер, Господ ощущал тоску. Одевал вновь. Включал другую кассету. Пытался даже послушать "Золотое Кольцо", но и это не привело ни к чему хорошему. Емсу показалось, что вот она - деревня. Типа, вот он, дом родной. Зима. Едет он домой с подарками. Едет на автомобиле "Нива". И вот она попадается ему на дороге, немолодая и хотящая, лезет в машину. Он пытается скрыться, но она нависает на него всей своей тушей, и все...

   Господь поставил один фильм, второй. "Аризона-Дримз" стал печалить его  уже на середине, и он едва не заплакал, хотя плакать былол сосершенно не с чего. Да и сам Депп будто излучал какую-то дрожь.

  Пришел Петич,.и они играли в лото.

  -Что с тобой, Эдичка?-спросил Петич.

- Душно мне как-то,- отвечал он Петичу.

-К чему бы это?

- А ты не видишь?

-Нет.

-Это часть того, что происходит не только со мной.

-Что из чего происходит?

-Да много чего.

-Да ты гонишь,- справедливо заметил Петич,- у нас в школе никто так не гонит. Да ты что? Ты ведь и сам раньше так не гнал. Что с тобой случилось, а, Эдичка?

-Ни что.

- Нет. Я же вижу. Когда человек начинает сильно гнать, он тут же цепляется за какую-нибудь идею. Она вроде как его оправдывает. А на самом деле - это тоже часть бреда.

-Да ладно.

- Ладно. Все вижу. Я все понима. Э, брат, пойду я, куплю тебе водки. Как дед Абрам говорил- если в душе вечер - купи сеебе вина. Ин вина веритас.

  Петич был смышленный малый. Вернувшись, он изрядно напоил Господя, а уж после этого заметил?

- Скажи, Эдичка, а ты колешься в член?

-Что?

-Ну, я имею ввиду, сюда.

-Что?

-Да что ты. Я же все знаю. Я ведь не такой, как раньше. Ты привык, что я мелкий. А я уже много чего повидал. Я тебя младше, но я скажу, что если ширяться в член, то рано или поздно он завянет.И вообще не знаю, что с тобой делать?

     Господь тогда еще пуще испугался. Будь его воля, он бы спрятался в самом себе и сидел бы там и куковал. Петич напоил его до песпамятства,  сам же опрокинул стакан и пошел на баскетбол. Он_мечжал о НБА.

      Радио спала до обеда. Кошка Мой Глюк спала на спине, весело мурча. Ей нравились теплые спины и героические запахи. Устав спать, кошка отправилась на кухню отыскать что-нибудь съестного, и у нее все получилось. Она сделала это. неуместны.

  Проснувшись, Радио выпила кучу таблеток от головы и, согнав кошку со стола, поставила на плиту чай и стала вспоминать свои сны. Первая половина дня очень часто проходила именно так. Стоит добавить, что Радио не была абсолютным лодырем. Она работала, однако многотрудные усилия мешали ей испытывать таинственные волнения, и потому она работала как можно меньше.

Обычно она шла на работу после обеда, когда странные сны уже растворились в крови, и можно было не сосредотачиваться, делая странное выражение лица. Иначе над ней обязательно бы кто-нибудь посмеялся. 

     Саша Крымова торговала на рынке, и дождь стучал в ее тент, и это было определенное рыеночное заклинание. Тук-тук-тук - клиентов нет. Тук-тук-тук - не выпить ли водки, чтоб согреться. Тук-тук-тук -какой красивый чел на "Мерседесе" подъехал. Тук-тук--тук- уехал.

  Крымову также посещали странные сны, но она никогда об этом никому не говорила, потому что ей казалось, что сны над нею издевались. Она всегда представала перед собой некой высушенной отсутсвием подкожного жира дамочкой по фамилии Крымоза. Крымоза эта была существом сверхпривиредливым, сверхнервным, и , казалось, была некой глубинной сущностью самой Крымовой. Она иногда разговаривала с Крымозой со стороны как бы, и ничего хорошего из этих рахговоров не выходило. Крымоза никого не слушала и обижалась по пустякам. В сумочке ее дамской лежал маленький, но острый нож. Однажды она ножом этим кого-то зарезала, и лужа крови шла через весь сон. Даже уже когда ушла Крымоза, и несколько дней не появлялась, лужа двигалась следом, напоминая о проблемах воспитания.Крымозе было лет тридцать. Саше же Крымовой  - 20. Но в те моменты, когда они сливались в бульбах подсознания, их смело можно было делить на два. Выходило, что обоим по двадцать пять, обе опасны, но это еще не все. Где-то хранился вирус бешенства. Вживую Саша в себе его не находила. А Крымоза, она ох как страдала.

      Напару с холеной тетенькой Алевтиной  они пили катаную водку, которую продавала разносчица чая и кофе.Саша и часу прожить не могла, чтобы не выскочить из палатки,  не пробежать по рядам и не украсть какую-нибудь безделушку. Но дождь Саше мешал, и актуальнее было бы, чтобы приехал хозяин и свернул торговлю.

-Давай, Сашка, в карты, что ли, сыграем,- предложила тетя Алевтина.

- Да не люблю я это,- поморщилась Саша,- играть. В смысле, я играю, конечно. Вообще.Не обижайся, теть Алевтин. Ну хоть на бутылку пива...А так... Я не чувствую, когда играю просто так.Это не по мне.

   Азарт в чистом виде на самом деле в душе Крымовой рос очень бедно. На фоне всей остальной растительности это был маленький гиблый кактус. Она лишь понимала, что само действие виде хождения в казино или еще куда - круто. Там можно подсняться. А подсняться нужно не для того, чтобы тебя банально трахнули, а ради халявы.                                              

- Когда я пойду в казино, то обязательно выиграю,- сказала она.

- Чаго ты там забила?

  Тетя Алевтина была npocтoй дородной русской женщиной с сильным водочным здоровьем,  с теплой водочной душой. Здоровью ее тела можно было только завидовать. Она много разговаривала, и всегда рассказывала о себе. Истории тянулись, ей, возможно, поддакивали, и она  никого не слышала , да  и зачем было.

- Я люблю казино,- продолжала  Саша Крымова.- Я знаю многих крупье.

- А зачем их знать? - не понимала тетя Алевтина.

         Я     в  тот день чувствовал жизненную муть. Ум стоял на месте. Я едва сообрадал, кто я сам. Если кто-нибудь скажет, что нельзя просто так ходитькажый  день на  рынок и успешно воровать, то это его право. Мы же все старались друг от друга не отстать, хотя никто ни в чем не признавался. Нет, я не вор. Просто так получалось.

Я       высунул руку в окно, и меня охватило злое чувство. Точнее  сказать, ко мне пришел зляк. Дождь      был чем-хт недоволен.Наверное, мной. Позвонила Наташа Xoтeльникова , и этот  звонок разбил оцепенение. Опухание вдруг исчезло куда-то, потому что бнло ей, Хотельниковой, несравненно хуже.

-Вася, родной , приходи,-взмолилась она.

- А,  родная. Вот хорошо, что ты позвонила,- ответил я,- я смеркаюсь.

- Как это ?

- Сумерки.

- Да.

- Знаешь чо. Что там у барыги ?

-Не,- ответила  она сипло как-то, и было ясно, что  разговор на такую тему ее лишь расстраивает,- Я ж не это, Вась.  Ты же знаешь.                                                                            

- У меня есть децл ганджя,- сказал я,- это лучше, конечно. Представь, я высунул руку в окно., и ощутил, что дождь  хочет сказать мне что-то плохое, и это как бы и не  приход    и не ломы. Даже не знаю, как сказать. Одну-две секунды я ощущал, а потом все прошло. Одну-две секунды чуст-вуешь, что ты - улитка, и все проносится мимо тебя. Безнадежно так. Ничего из этого вообще не замечаешь. Ни капли. Сидишь в  своей улитке  и никого не  замечаешь. А все кажется таким, каким оно кажется. Говно-то какое..

- А, это бывает,- заключила Хотельникова,- Слушай, Вась, у меня дети плачут.ь. У тебя есть чо пожрать, а Вась.

-Ну...

- Вась,- едва не плакала она.- Дома - ни крошки. Ни гроша, Вась. Мама, дура.. Приходила, блядь! За телефон заплатила, лучше  бы бабок дала или пожрать лучше бы принесла, вот, второй день голодаем, сегодня бутылку Анапы выпила натощак. Лучше б детям налила.

- Нафига,- непонял я.

- Да так. Я  заговорилась. Приходи, Вась. Потрахаемся. Все, что хочешь, сделаю.

  Трахаться я любил, но Хотельникова меня не сильно прельщала. В ней, как говориться, все было изъезжено, разбито. Это была дорога, на которой колея никогда не зарастает, грязь не высыхает, и в ее мутной жиже квакают лягушки. Это была вечная лужа.

   - Понимаешь,- стал оправдываться я,- мне сейчас плохо. Наташ, если я сейчас не вмажусь, то не знаю, что будет...

- Вася!.- завопила она.- Второй день голодаем!

   - Съешьте собаку,- посоветовал я.

 -Так давно еще съели. Нету больше собаки, родной. В прошлом месяце съели.

- И кошки нет?

- Так и не было, Вась.

- Если б была, то б уже и не было, - мрачно сказал я.- Ты трубку не клади. Я сейчас покурю, и мы все обсудим.

- Как обсудим?

-Просто.

  Я покурил. Трава в моем положении - не то, чтоб вариант, потому что это совершенно разные вещи - шириво и трава. Я, конечно, облазил все, нашел пустой баян, но что с ним делать, с пустым баяном? Хотельникова же по ту сторону просто изнывала. Ей и есть хотелось, и просто хотелось.

И дети, видно, плакали.

  Наконец, я взял трубуку и проговорил:

-Слушаю.

- Вась!-воскликнула она.- Ну что, Вась? Что придумал, а.

- Да чо тут думать...

- Что?

-Да не вопи ты так. Приду я. Я просто не знаю, как это оформить. В-общем, сиди, жди, я подойду. Ага?

-Жду, миленький. Жду, мой хороший.   

Я    вообще ясно все себе представлял. Мне была известна история Сереги Куста, которого поймали за воровство и чего-только не приписали. Хотели даже убийство продавца в другом конце города на него павесить, и какие-то стволы, но как-то    так сжалились и не выписали по всей программе. Но в тот момент меня это не сильно волновало. Вообще, меня даже что-то радовало. Некоторая перспектива некоторых приключений. Душу ломало, и, чтоб не плакать, она смеялась.Я бы сказал, что радостно смеялась, Я  так бы прыгнул в  эту идиотскую хохочущую реку, и меня бы несло в устье.

Итак, я отправился на рынок и в тумане своем украл: булку хлеба , банку майонеза, кусок сала, кусок мяса, луковицу,  головку чесноку, несколько конфет, три лапши "бомжпакет", полторашку пива и сто рублей.  Сложив все это в украденный тут же полителеноый пакет, я чувствовал себя на высоте. Воровать просто, поверьте.  Главное - ни в чем не сомневаться. Мне даже кажешься, что человек и не человек как -то, если никогда в жизни он ничего не украл.

   Продвигаясь по овощным рядам, я собрал у каждого продавца по две картошки и в итге имел несколько килограмм, но кроме того, по пути к Хотельниковой,  я посетил магазин   "Магнит"  - настоящий рай для воришек.  Скажу, я тут не был первый, воровать в "Магнит" ходил весь микрорайон. Не ставлю в пример босяков. Для них-то это было раз плюнуть. Здесь могли поймать за  руку и граждан добропорядочных типа граждан.  Я имею введу, что одевать на себя можно какую-угодно маску, но внутрь ведь ничего не запихаешь.В каждой личности плетет свои сети паучье.Мне было совершенно пофиг, что меня застукает  охрана, и пофигизм этот меня как обычно, выручил.  Я купил две пачки макарон, а  остальное засунул за пазуху и удачно вынес:  полтора пива , чикушку водки, нарезку колбасы и коробку сушеной рыбы. Большая куртка помогла мне в этом. Прихватив свой пакет: , я удовлетворенно улыбался. Радость - тоже наркотик, и я чувствовал себя немного лучше. На короткое    время мои нервы успокоились. Зато у Хотельниковой я нашел кубик солутана. Не бог весть чат, конечно. Эрзац .  Петя Реальный, скажу вам, для облегчения который нашем рассказе не участвует,  плотно на этом эрзаце сидел, и типа ему больше ничего не нужно было. Но это все равно, что довольствоваться ся водой и хлебом. Но - каждому свое. Петя, он ведь человек наибанальнейший. Он и теперь жив . Не тo, что я. Дело на самом деле в том, что ты что-то исполнил. Я не эстраду имею ввиду. Делать там нечего. Я о том, что нужно чем-то блеснуть, и это не обязательно должно быть вещью общественно полезной. Вот, к примеру, самоубийство. Всем понятно, что время от времени коому-то нехочется жить, и все такое. Но я считаю, что обычной смертью не всегда можно пропуск в вечность получить. А пока ты ловишь депрессеяки и гортовишься, ты как бы ходишь в институте на лекции. Дозы - экзамены. Нет, не сами дозы, это я утрирую. Скорее, способность человека что-то ощущать. Восприимчивость к воображению.

  Дети Хотельниквой громко чавкали на кухне, а мы предались разврату. Наташа любила позы. Она словно хотела быть не человеком, а  какой-то насадкой. Пропеллером, может. И загибалась она так и сяк, и рыболовным крючком выгибалась. Все это придавало уверенности в том , что ее покорили. Взяли штурмом. Она страстно желала двоих, троих,  а может, и десятерых, и у меня тут имелись свои мысли.

    Конечно, обязательней список был мне известен, и я занимал в нем свое обязательное  место. Отец и сын Соболевичи, положительные евреи, навещали ее, бывало, но как жались- не то слово . Хоть что-нибудь бы поесть принесли, или денег бы подкинули. Они, бесспорно, кормили ее,  но - чисто альтернативно. Главным спасением ее была  наша молодая толпа. Мы-то никогда не жадничали. Господь здесь являл собой пример другого еврейства - он как-то припер на  своих усталых плечах мешок картошки. Мне кажется,  они любили друг друга, и это была какая-та другая любовь, и тут ничего не понять. Господь, он и есть Господь. Не  зря его так погоняют. Он читал и сказки ее детям, и они сидели, открыв свои маленькие рты и летали в воображении. Особенно поражали их сказки народов Африки.

   Господь был гуманистом. Мне кажется,  они и не потрахались так ни разу. Господь, он ведь как-то и не стремился к быстрому сексу. Его что-то другое гладило утюгом, пока не разгладило. А вообще список любовников Хотельниковой был бесконечен, и если бы писать его столбцом на рулоне бумаге, то рулон бы... Ну, до Марса бы не достал, а до Луны - до Луны - да, достал бы. Это нефиг делать.  Она и с Марфой радостью делилась. Дельтаплан пускал с ней  ванной кораблики, пытаясь задуть их в энное место.

- Прикинь, уплывет и пропадет.- говорил он.

   Вообще,   Дельтаплан много с ней воображал. Ему представлялось, как уходит он, корабль, в грозную даль. Крейсер, например. Черный закат, и дует туда ветер. И вот он ушел, и больше не вернется.

  Наташа страстно верила в бога,  но это был ее собственный бог. Был  он добрым, был любящим все и вся.  Он ничего не делал, кроме как представлял зачинающее, пил, плодил. Любил. Что еще тут добавить?

     Хотельникова вообще не понимала,  почему среди людей так много нелюбви и ревности. Ведь все по природе своей хотят друг друга,  это ведь полный абсурд, что мужчина может любить только одну женщину, а женщина - только одного мужчину. Они проcто замыкают себя, а потом - страхов еще больше, и уходит потом человек в мир иной весь а каросте. Секс для нее был так жеобыкновенен, как прием пищи, условности мира она просто не воспринимала. Почему человек каждый день заставляет торчать свой мозг перед ящиком ? Тем более, что ничего хорошего там нет. Такой вот торч - не нужно веществ, не нужно чего-то еще. Присосался и сосешь, а кто-то понимает, что дурман лучше цепей.

   Наташа часто рассуждала на эту тему вслух, и всем наркоманам это нравилось. Тем более, что частенько она любила залазить под стол, в эти моменты ее философию продолжали другие, так как говорить она уж точно была не в состоянии.

   Саша Крымова над Хотельниковой смеялась, хотя подстольные дела были ей неизвестны. Да и не наркоманка была Крымова. Она просто боялась халяву лишний раз пропустить.

  Радио, кажется, воспринимала Наташу как какую-то игру, в которую ей поигшрать не судьба, но посмотреть - это сколько душе угодно. Как человек искусства, она не могла думать об этом по-другому, хотя в последнее время многое в ней переменилось, и постоянный мозговой сквозняк сменялся чем-то новым, менее громким.   

        Доза была маленькой, однако меня отпустило, и хотелось плакать от счастья. Я очень не любил кумары. Да и кто их любит.  Наташа предлагала серьезные. Я  много чувствовал, но не мог кончить. Понимая это, она пыталась довести меня до оргазма языком, и вот ей это удалось.

- Запей.-посоветовал    я.

  Она запила пивом.  Смачно так, я ей даже позавидовал.

- Классно,- сказала она.

- Ну да,- согласился я.

- В человеке все классно.

- Человек - это  мужик.

- Пусть так. Надо все попробовать.

- Но внутренности ты же не попробуешь.

-И жаль.

- Надо выпить водки. Будешь водку?- спросил я.- Слушай, а ты хотела бы конем ?

- С   конем ?

- Ну да. Как в фильме про Екатерину.

- Да нет, не вариант. Он все внутри порвет или вообще насмерть зачрахает.

- Ну да. А собакой?

- Собака - не человек. Но он тоже волнуется, когда хочет. Нет, я бы попробовала. Но мне кажется, это слишком....Не знаю...Собака не возбуждает. Хотя у некоторых большие перцы бывают.

-А с птицей?

- Не знаю. Птица разная бывает. Петух, например.

-Он бы тебя слелал.

- Он маленький и тупой.

- А гусь ?

- Гусь... Гусь - это что-то другое.

- А что гусь ? - Ты видела, какой член у гуся ? - спросил я.

- А у него ecть член?

- А  как же. Что он, не мужик что ли?

 - Нет, ну он же птица. Весь в перьях. Я покупала на рынке гуся   в прошлом году. А  новый год мне принесли гуся ребята.  Они его где-то стащили. Ну, я его разрезала. Но нет  там у него ничего.

-Есть,- не согласился я,- Член у гуся - в виде спирали.

- Откуда ты знаешь.

-Да что тут знать. Я до десяти лет жил в колхозе.

-И ты чо, сидел и смотрел, какой у гуся член.

- Нет. Но это же естественно. гусь когда залазит на гусыню, он долго топчется по спине, а потом вываливает свою спираль. А еще мы залазили на деревья рядом с окнами общественной бани в женский день и на теток  смотрели. А они нас увидят и в форточку кричат - идите в жопу. Ну, мы уходили, а потом опять приходили. И все дела.

-А когда ты в первый      раз попробовал?

- Я прочитал в газете про онанизм.

-В газете?

-Ну да.

- Не, я не это имю ввиду. Я про женщину.

- А. Было дело. Мне так хотелось, что я аж кричал. Пришел к соседке, лет сорок, смотрю на нее и ничего сказать не могу. А она пьяная была, ей лишь бы с кем. Я  потом еще несколько раз ее навещал. Муж у нее бухарик. А потом они уехали куда-то.

-А я недавно хотела подкатить к Старику Моби. Ведь это было бы экспериментально, правда? Он ведь странный такой. Все на него внимание обращают. Как не от мира сего. Вроде старый, а сам стильный такой. Мне кажется, это бы модный секс был.   

- Так у него, наверное, уже не стоит.

- Вряд ли. Когда у человека не стоит, он начинает терять свою личность. Это ведь невооруженным глазом видно. У него все сохнет, и это очень сильно отражается на его внешний вид. А он,  Моби,  весь стильный. Как будто стильнее, чем многие молодые люди.

-Может, он дрочит? - предположил я.

- Ну, не знаю. Этого никто не может запретить. Мы ведь ничего о нем не знаем. Кто он? Если бы он был простым стариком, на него никто бы и внимания не обратил. Старый пердун, да и только. Кому они нужны, старые пердуны? А он - понтовый. Он будто всю жизнь в этом возрасте прожил, и ничего другого ему не надо. Музыку всякую модную он слушает. Может, ему и заподло думать, что он когда-то был молодым.

- Тебе нравятся старички?

-Не много кто нравится. Слушай, он же постоянно в какой-то бар ходит. Надо за ним проследить...

-Чтобы подсняться?

-Не обязательно.

- Я  тоже могу за ним последить. Вдруг он - барыга. Покурю, чтоб весело было, пойду к нему в гости. Может, он агент какой-нибудь.

-Не, для агента огн слишком стар. Слушай,- она вдруг ободрилась,- давай ты мне сделаешь больно.

- В смысле...

-Я просто давно хочу сразу с двумя...

-Ты что, никогда не была сразу с двумя?

-Не, это давно было.

-Ну я могу быть за двоих. Возьму какую-нибудь фигню. Бутылку, например.  

-Точно, - обрадовалась Хотельников,- так мы и поступим.

   Вечером здесь собралась вся толпа, и Марфа объявил, что друг поделился с ним целым с пакетом шалы.

  - Это - творческая трава,- сказал он,- чисто  по месту в рейтинге. Как беспонт попадется, тогда хоть жарь ее на сковороде. Бывают и чисто творческие травы. Но здесь особенная трава. Пушкинская.

   Всех это весьма  обрадовало.  Свeта Пшеничная сделала бурбулятор, и мы совершили первый круг. Радио смеялась, словно школьница. Господь как всегда  грузился. Ему б в тот момент вспоминалась  передача "Очевидное-Невероятное".   Саша Крымова  озадаченно раскладывала пасьянс, время от времени путая лицо и рубашку карт.  Сергей Марфа упорно искал что-то в шкафу, мне кажется, шкаф был пустым, а он там не менее часа проколотилсяя. Дельтаплан,    исполненный мечтаний, объявил, что собирается читать всем свои новые  работы.

- Сейчас еще группа "Амундвен* придет,- сообщил он вдруг,-Они хотят вживую пообщаться с нашей толпой, чтобы потом наркоманские песни написать.

- Я тоже это знаю,- сказала Радио,

-Мы чо, клоуны, что ли ? - засмеялась Света Пшеничная.- Может, еще автограф дать им?

- Moжет, нас еще по телеку потом покажут ?-сказала Крымова.

- Нет, это прикольно,- поделилась мнением Радио.- Они прикольные ребята. Они потом про нас песню сочинят, а по телеку это и покажут.

- Типа  о пользе наркомании,- засмеялся Марфа,- Типа мы тут все лучшие люди.

мне было грустно лишь от того, что был не вариант ващуляжь по вене. єоздь на улице прошел.    Окна были открыты, и по квартире гуляло сквознячье. На улице кто-то      смеялся, и это грузило. Хорошо еще, что не играли на гитарах, терпешь не могу гитары. Машины проезжали по лужам с грязным шумом . Выли коты.  Типа их кто-то слушал.

    Магнитофон Хотельниковой назывался "Повасаунд".  В нем все тарахтело, словно кости старой бля. Колесики хрустели. Автостоп время от времени отключал движение ленты. Наверное, он, аппарат этот, изображал Хотельникову в далеком после. После гроз, после балов, после траходромов, когда захочется писать мемуары, а писать-то уже и нечем. Руки отпали.

   Под планом я боялся слушать техно и всякие там трансовые мотивы. Долбило до ужаса. Я как-то чуть из себя не убежал, до того страшно стало. А это    "Sash!" был. Я тогда вошел в ритм, сердце вопило,   и так я и уплыл в этот омут долботни. Больше этого делать не хотелось. Мы слушали Антонова. Просто и весело.

- Антонов- ништяк.,- скавала Пшеничная.

-Да , Хлеба,- согласилась Радио,- Ништяк. А ты знаешь, что такое ништяк?

- Не-а..

- Ну и не узнаешь.

- А еще - Барыкин,- нашелся Дельтаплан,- я долго буду    гнать велосипед.

- А чо, банку кто-нибудь ищет ? - осведомилась Крымова.

- Я ищю,- сообщил Дельтаплан.

- И я,- сказал Господь.

- И я,- сказал я,- мне кажется,  нужно пасть в    медитацию, и тогда все встанет на свои места. Оно в медитации вообще все ясно.

-Так и сейчас медитация,- засмеялась Пшеничная.

- Под музыку,- сказала      Хотельникова.

- Нет,- не согласился я,- Саша меня один раз чуть до смерчи не засашил. Я в плеере лежал. Я думаю,  надо пойти в лес. .

- Ништяк, лес,- засмеялась Радио.

- Я вполне серьезно говорю. В лесу свежее и т.д.  И имею     ввиду не так,  а как бы сказать разговорно,  зачеловечено тут сильно. Мы покурим и упадем в  глубокий транс. Но лучше взять что- то  серьезное. ЛСД, например.

- Классно,- сказал Сергей Марфа.

- Мы чо?  И мы искали,- хором сообщили дети Хотельниковой.

-Чо, золочо любите, да?- спросил Марфа.

- Типа да,- молвил   младший Хотельников.

- Типа это сейчас модно,- сказал Господь.

- Типа,- засмеялась Пшеничная.

        Золочо теперь уже не так сильно всех трогало. Вернее, трогало, конечно. И я, бывало, мечал. Точнее, не только мечтал, но и искал. Но все это большей частью было беспонтово. Миноискатель звенел, базара нет. Но только ничего серьезного я не мог найти. Ходя по изгибу грязной реки, я то и дело натыкался на груды мусора, которые обнаруживались в период зимне-весеннего отлива, ирека представала страшной мусоркой. Тут помимо прочего и старые ржавые машины валялись. "Москвичи" попадали сюда в виде кузовов, а "Запорожцы" или "Жопики", как их еще иногда называли, выкидывались целиком. Тут гнили они, заносились илом,Ю вновь выходили наружу, и это наблюдали лишь бомжы, потому что никто больше вдоль берега не гуляет. Разве что в том месте, где так называемый пляж находится. Типа там можно купаться.

   Дельтаплан не оставал. Но миноискателем он пользовался, расчитывая на что-то еще. Дельтаплану это свойственно. Ладно - я. Мне, в принципе, целый день нечем заняться. Я подлинный бездельник. Ни учусь, ни работаю. А ему, в принципе, для подержания романтическиого настроя, это полезно было. Но самое интересное, и это я точно я знаю, что однажды на поиски ходила и Саша Крымова.

    Часов в девячь к нам  закатила пятнрка Амундсенов.   Глеб Сергеев, вокал, гитара, Леша Лешев,бас, Элшон Иван, клавишные, Дима 6, барабан и Виктор Берун, сэмплы. Понятно, что жили они под псевдонимами, вроде как мы. Глеб, лидер их, был вообще не от мире сего. В нем что-то светилось. Он выпал из другого века,  века героев, да забыл вернуться. Глеб не пил, не курил, постоянно чему-то учился, самосовершенствуясь,и попадение в наш круг было для него делом эксперментальным.

   Я думаю, Глеб станет великим ученым. Для музыканта он слишком умел и правилен. А что со мной к тому времени будет, этого никто не знает. Можеи, вернусь на  землю и стану человеком. Впрочем, я пока что сейчас здесь,  никуда я с грешных просторов не уходил, и еще рано о чем-то говоричь. Может  бычь,я зачнусь в чреве его жены. Вот будет  кapтина.

- Я  пишу новую музыку,- сказал Глеб.- Компьютер не может подобирать всю гамму мира. Представьте каждый звук - река, вечер, качание на ветру консервных банок и пластиковых бутылок,  треск деревьев,  сигналы машин,  стук шагов, дождь, вилки в ресторане - все это имеет свои собственные тона  . Все это я хочу скомпоновать, чтобы получилась музыка. Каждый звук будет сэмплом. А инструментов не будет- все будет взято из природы, из живых источников. Мне кажется, это будет сродни музыке древнего  человека, я бы сказал, собирательная музыка человечества.А компьютер, он слишком примитивен.

   Он грузил нас,  и всем нравилось. Глеб напоминал  вышедшего из сказки   Пьерро. Ему не нужна была сцена для перформанса. Он сам был ходячей сценой. Ему и играть-то не нужно было . Это был один из тех людей, у которых все получается, все красиво гармонично.

   Было ему года 23-24.  Не больше. Не смотря на его светлую счранность, все его любили. Я думаю, у него и врагов никогда  не было. Разве что личные какие-нибудь образы, не дававшие ему покоя.

 Глеб рассказывал о недавних тренировках на  скалах, куда ходил он с группой скалолазов. Элтон Иван был случайным пассажиром в ''*Амундсенем. Он приехал из Симферополя поисполнять. Там он в компании Сергея Го выпускал подвальную панк-газету  "ЕМХ". Элтон Иван, не знаю, как там его в действительности звали, любил pyccкий мат душою младенца    и потому постоянно носил с  собой диктофон, чтобы при случае  записать новые мысли, новые звуки, все новое и старое русское, что циркулировало в родном языке.

    Амундсены были не дураки. Принесли пива, и немало. Знали, видать, что мы, шировые, вечно в нехватках живем. Всех это дело вдохновило. Дельтаплан начал, наконец, читать свои стихи.

   Исскуство, как понятие, Дельтаплана никогда не цепляло, как и многое другое. Его просто несло, но так, не опасно, и он этим потоком умело распоряжался . Мы, видимо, поэтому и относились к нему открыто. Он просто не гнал. Он писал от деши и оставался при этом нормальным реальным пацаном.

         Мы идем сквозь посты.

Мы идем сквозь поля.

Нас забудут менты,

И уйдут егеря.

МТВ - нахуя?

Нахуя много петь?

Лучше дайте рубля,

И корабль, чтоб лететь.

Я устал от жилья.

Я хочу скоро сгнить.

И опять - ни рубля,

Хочет быт распилить.

На шприцах - суета.

Свечи сплавились в срок.

Я  глотаю себя,

Ты меня - видит бог.

На заводах  горят

Тихо глотки  печей.

И в горниле кричат

Сотни юных очей.

Я пройдусь по мирам.

Там они залегли.

Я - такой жизни хлам,

Меня яды свели.

Лучше бы бы блатной,

И базарил не так.

И своей головой    

Не писал этот брак.

Но опять не судьба,

Я -болной стихоплет.

Меня лечит борьба,

И не вылечит - вот.

          - Классно,- сказала  Света Пшеничная и  похлопала Дельтаплана по спине,  словно любимое животное. В Свете колыхался нездоровый хохоток, и  она его держала, чтобы другим не показывать.

- Молодец, мой мальчик,- добавила она, трясясь.

- Вот еще одна зарисовка,- продолжил Дельтаплан,- называется космические армяне.

                                                

 *     *    

*

Мои друзья армяне

Просторы бороздят.

Летят они в баяне,

От коллапса летят.

Встречает их комета,

Летят ее крыла,

И плоть ее раздета,

Разута догола.

Они баян кидают,

И - к ней, и под крыло,

По сексу загуляют,

Чтоб весело было.

И среди звезд лучистых

Потом, через века,

Потомков их бугристых

Покатится строка.

Угрюмым караваном

Пойдут, возьмут баян,

С космическим бураном

Прибудут в Ереван.

Мои друзья армяне

Просторы бороздят.

Летят они в баяне,

От коллапса летят.

  Тут можно было усомниться в том, что Дельтаплан слов мало знает и книжек не читает. Коллапс - это ведь не просто так. В обычной литературе этого не встретишь.

  Света  Пшеничная просто таки ликовала. Едва налили пиво, она набросилась на мальчика своего.Хотела расцеловать, да чуть все пиво не разлила. Дельтаплан кое-как отбивался, потому как он больше был настроен стихи почитать. Света-то Светой, а тут - полный зал, так сказать, и все тебя слушают и обажают, никакой критики. Дело не в том, что мы - тупые, а Амундсены - экспериментаторы. Он ведь и правда не худший поэт, Дельтаплан. Хоть и разгильдяй порядочный.

- Офигеть,- сказал Марфа, закуривая. Он, как всегда, был сух на комментарии.

- Ништяк,- прошептала Хотельникова.

   Радио, похоже, находилась и здесь и не здесь. Стихи ей явнонравились, однако она постоянно смотрела в окно, хотя это был далеко не первый этаж и смотреть там, по-большому счету было нечего. Окно было открыто. Ветерок надувал, и прическа ее, Радио, была как у Пугачевой к концу турне. Волнение на лице Радио было скрытым. Но на самом деле всем было не до нее. И покурили все прилично ( за исключением Амундсенов), да и пиво пили.

-Вот еще,- сказал Дельтаплан.

-Нифига себе, ты строчишь,- заметил Виктор Берун,- Скоро ты точно книгу выпустишь.

- Хорошо бы.

-А ты хочешь?

-Не. Я не думал об этом. Я ведь не поэт. Я просто изъясняюсь рифмой, и то - по настроению. А настроение это бывает не всегда.

   Дельтаплан, думается, душой по-немногу кривил. Детское такое кривленье, не достойное грубых оценок. Он, безусловно, помечтывал о славе. Не часто, потому что обкурка, спирт времени "Ч" и Хлеба - Света Пшеничная- мешали ему сосредоточиться. Да и в институте он неплохо учился. Впрочем, все еще было впереди.

- Прочти "Я  вас имел в саду устало",- попросила Света Пшеничная.

- Хорошо.

   Дельтаплан напрягся, надулся, словно голубь-дутыш, встал в декламационную позу и начал:          

*   *    *

Я вас имел в саду устало.

Светило солнце. Это то.

Упало наземь покрывало.

Висело на крюку пальто.

Летели птицы издалека.

И им претил полдневный гам.

А ты нагнулася высоко

И обнажила белый срам.

Я вас имел в саду спокойно,

Нам не мешали доктора,

И вы кричали - разве больно,

Когда спешит к концу игра?

На небе боги веселяться,

Им все равно - закон иль нет,

Любой желает посношаться,

Любовь земная - вот где свет.

Когда закончилось качанье,

И сок, струясь, сошел, зачах,

Вы мне сказали в оправданье:

Люблю я позы злых собак.

Они, устав, умеют слиться,

И хоть их режь - не разорвешь.

А нам положено трудиться,

И ничего здесь не поймешь.

Я вас имел в саду устало.

Белели в выси облака.

Кровать скрипела, одеяло

Скрывало таинство греха.

- Аплодисменты,- гордо приказал Дельтаплан.

 Раздались аплодисменты. Света Пшеничная вхлипнула, и по ее расстроганному лицу потекли слезы. Вскоре она рыдала вовсю, и никто не обращал на нее внимания.

- Этo римейк,- добавил Дельтаплан,- то есть ремикс..

- Я все записывал на диктофон,- сообщил Элтон Иван, поправив очки.

- А чо будет ? - спросил Марфа.

-Чо-нибудь да будет.

- А конкретнее?- спросила Радио.

- У меня есть проект с группой "Камаз",- сообщил Элтон Иван,-"Звуки Земли", а еще не знаю, как бы это выглядело. И музыка, и голоса улиц. Но вашу пленку мы обязательно включим в проект.

- Ништяк,- заключил я.

  Я держал Наташу Хотельникову на коленях. Она  умела даже так возбуждать. И вот я изнывал, а она, чувствуя это, ерзала все сильнее, все более умело, каждая ее выпуклость была способна на чудеса.

    Дети Хотельниковой сидели тут же, наблюдая наш перформанс. Понятное дело, что они ничего не понимали.

- Может, в карты поиграем,- предложила Сaшa Крымова.- Точно,- согласился

Марфа.

- Вы чо, а,- сказал Господь с осуждением,- Человек вам стихи принес. Другие люди пришли,вот, послушать, , а вы - карты. Чо, дети?

- А и пошел ты!- отвечал Марфа.

  Я не думаю, чтобы Марфа был накумареннее других. Просто знаю я его. Не чувствует он струи. А Господя он не недолюбливал. Он просто любил громко с ним разговаривать. Из любви. Два наркомана - это порой ближе, чем муж и жена, и  это не всем ясно. Разрушение - это вообще любовь вечная. Жена порочнейшая и вернейшая.

- К нам вот пацаны пришли в гости,- поддержала Господа Хотельникова,- Какие карты?

- Ах, как же пацаны,- сострила Крымова,- Сколько свежих перцев!

- Перца хочешь ? - спросил я ее. Она в ответ  закурила.

- Читай, милый,- попросила Пшеничная.

   Дельтаплан  взволнованно покурил.  Словно готовился он. Было бы странно, если бы он  правда волновался. Что можно было ожидать от зрителей ? Другое дело, если бы мы кивдали деньги вместо аплодисментов.

    Дым кухни постепенно переваливал за подоконник и там висел,   словно борода квартирного бога. Вот это и было хорошо.

*      

*      

*

Я спросил я зоолога.

Я чисто пришел к нему в дом.

Антилопа Гну,

Ее что, гнут?

Он мне отвечает - ну,

На херу баранки гну.

В черной Африке

Девочки ходят голыми,

Потому что у них свобода,

У них нет суеты.

Я спросил у зоолога,

Я чисто пришел к нему в дом.

Антилопа Гну,

Ее что, гнут?

   Безусловно, это были не лучшие вещи Дельтаплана, и он хорошо и сам это знал. Аплодисменты, правда, сыпались. Света Пшеничная, вторая мама, продолжала рыдать. Иногда ее слезы переходили в истерический смех, и всем было ясно, как сильно ее торкнуло и тащит, волочит просто-таки по глюковой местности. Стихи задевали не только ее. Саша Крымока же, ставя себя против общества, сидела и недовольстовала.

   Мы покурили. Дельтаплан продолжал читать, и всек теперь проносилось мимо головы. Ни одна здравая мысль не цеплялась за какие-либо центры, и даже смеяться было сложно. Это трава если и не пушкинская была, то, по крайней мере, лермнонтовская. Уж он-то именно ее курил. Спору нет.

Слова Дельтаплана превращались в насекомых, и нужен был сачок. Я даже пробовал читать стихи хором с ним, и мне казалось, что я также знаю текст наизусть, и, кажется, никто меня не останавливал.

                 Избирательное порево.

В голове моей есть каналы.

Я  не знаю, зачем.

А устав, человек покрывается салом,

И набором из глупых систем.

Если хочешь быть умным,

То умрешь с фиолетовой миной.

В голове будет студень,

Ты - прочитан насильно.

Год от года вопросы несутся,

Нападают и ткут меня, ткут,

Почему это люди ебутся?

Почему и зачем они мрут?

Год от года - дурная работа.

Век от века - то костей семья.

А вопрос - это целая веха,

Задаю я себе - нахуя?

Быть-не быть - то другие деленья.

То упало в ураденный сон.

Приезжаешь ты как-то в селенья,

Там коровы поют в унисон.

Я  не знаю, как зреет природа,

Я хотел бы остаться с тобой.

А во тьму пусть повалят народы,

Пусть имеют свой сон золотой.

   Света Пшеничная плакать перестала, потому новый ганджь был другого сорта чем предыдущий.

Я имею ввиду лермонтовскую траву. Да и потом мы придавили сверху пивом, а это дело очень быстро меняет настроение. Там, в легких, в трубах организма, дым витает, и не придави его, может он так долго летать, что офигеешь. Откроешь рот дня через два, а что-то из тебя - прыг вон. А это нечто из бесплотного духа и дыма. А как пивом придавишь - то уходит оно на дно, и там - в канализации тела. А потом пошел в туалет и отправил его дальше. Такое вот движение творчества в мире.

- Я хочу написать поэму,- сообщил Дельтаплан, мигая покрасневшими главами,- но я еще не знаю , про что.

- Про меня,- сказал Сергей Марфа.- Я и мои глюки.  Сергей Онегин. Роман в стихах и в косяках- Ганджь прилагается при покупке книги.

- Точно,- согласился Дельтаплан,- Сергей Онегин.

    Тогда он прочел еще несколько вещей,  но никтo даже их и не заметил, кроме, разумеется, "аму индсенов". Трава несла по склону гор.  Лермонтовская заставляля абстрагироваться и вещать. С такой травой можно было выходить в народ и пророчествовать.

                                         Глава 6.

                  Следующим шагом нашей жизни был уход Господя. Он-тo и раньше пытался суицидировать, потому как слишком уж много он в жизни волновался. Будто было  за что бороться. Возможно, он в чем-то был ненормален. Но это трудно доказать. Все заходы его не  выходили за рамки наркотических волнений. Так бывает у многих. Я это знаю. Возможно, и вы знаете.

      Видимо, доброта его подвела.  Слепая такая доброта. Вроде и старался человек за рамки этого мира вписываться, а все напрасно.

     Еще недели за две до этого, обнаружив свой любимый журнал "НЛО" в сортире,  Господь впал в суету, но первой реакцией были в тот момент скупые слезы. Он был на кумарах, и они, кумары, были как никогда опасны. Началом дождя в предгрозовую погоду.

   Главным свойством Эдикова сознания,  помимо,        конечно, гуманизма, были сны. Ночью, и так. Он, мне кажется,  грезил без всяких спецсредств. Воображения у него целый океан был. Только ветер подует, и все тут. Только в отличие от художников, он его никуда не девал. Я  теперь понимаю - оставлять в  себе подобную вещь - этo все равно, что хранить под подушкой гранату.Я не говорю, что выразителям своего таланта намного легче. И они тоже страдают. От вдохновения, от несоответствия, и так дальше,  Но тут - особый случаи.

    Господь был чувствительным пацаном, и  в плане -идеи, в  плане восприятия литературы, музыки-.   Читал он преимущественно фантастику, хотел, наверное, латать в  несуществующем. Разные там параллельности,  все такое прочее. Не сказать, чтоб совсем уж плохие книги он читал. Но чтиво это на самом деле являлась банальной ширпотребовщиной.

Он, как и все мы, этого упорно не замечал, потому что интриговали картинки на обложках.

  Мы частенько зависали у него.  Странная парила атмосфера. Вроде ты есть, но тебя как бы и нет. 'Ничего не имеет значения. Модно просто говорить  ни о чем или вообще лежать и плевать в потолок. Особым чтивом была серия    "На  суше на море". Нам  всем нравилось рассматривать старые черно-белые блики вчерашнего. Произносить африканские имена. Это и было той самой составляющей, которую познают далеко не все.

- Плановые книги,- говорил я обычно,- творческие книги. Это хорошо.

Господь стеснялся, и я добавлял:

- Да нет. Классно.

-Прикинь, Господь, вот люди в Африке живут. У них ведь нет дряни. Они чисто охотятся, и это их кайф. Нафиг им курить. Не, может они что-нибудь и курят. Потому что невозможно им духов африканских чисто просто так вызывать. Прикинь, да. Их же прет, когда они вызывают.

- Да.

- Но не в этом кайф.

-Да.

- Напал на тебя лев, прикинь.

-  А    если крокодил.

- О, да то полный пиздец.

- А антилопа Гну.

 - А чо она Гну ?

- Это ее кто-то где-то гнул.

- Точно. Вот они какие, вуду-пипл, мэджик пипл. Мало того, что с крокодилом конкурируют,  они еще и антилоп гнут. Это что  потом выйедет.

- Шакал, в  натуре , родиться.

-Слон.

- Человекослон.

-Человекобегемот.

-Человекостраус.

-Человеколев.

-Не, лев - лох.Человекоптица секретарь.

-Человекокоала.

- Нет, они там не живут. Они чисто в Австралии.

- Ну,  значит паук птицеяд. Чисто человек и антилопа Гну.

            Я,  если честно, любил трепаться без всякого смысла.  Господь же, если где суть видел, то  начинал трепетать как лист осенний. Это, как бы сказать, были его  вообразительные припадки.

Однажды я хотел его сблатовать на путешествие. Ну, сами понимаете, что в Африку мы не поехали. Слова и дела - это как бы звезда и не звезда. Два равных полюса.

    Наверное, все же погубило его природное тщедушие.  Согнулся он под весом собственной согбенности.  Скрутился как веревка. Разорвало, как трубу в мороз. Господь вообще был склонен бояться, и делал  он это профессионально. Чего попало он боялся- без всякой причины.  Я не диагностик души , чтобы делать вывод. Но внешних причин у него как бы не было.   Главное - никто его нигде и никогда дураком не считал. Никогда не лошил. В чем тут дело ? Своеобразный зайчишко  . Дунет ветер, и прижимает он свои волнительные ушки, чтобы спрятаться, уничтожая самого себя этим неясным никому пороком. И что тут  скажешь? Он умер, и нет теперь его.

    Словом, что тут описывать? Дня три кряду бродил Господь по берегу со своим миноискателем.

 Штука эта модная была, все хотели подержаться. Был Господь серьезен как никогда.  Сидел сам в себе, как черт в  земном ядре. Мысли его бегали и не выбегали, но раскалялись. Но что тут главное - это были кумары большущей силы. И надо-же  было в эти самые кумары напасть ему на новый журнал "НЛО", который, и это всем понятно, ничего хорошего рассказать не может. Едиственное его качество - это возможность срисовывать с него всякую разную невидаль. Это для тех, кто рисовать учиться.

   Все бы было как обычно. Но прочитал Господь о приближающейся к земле комете, и пал его разум в бездну страха, и уже не суждено было ему оттуда вернуться.

   А рассказывалось типа вот что. Типа время от времени...Нет, не то. Типа за пределами Солнечной системы есть облако. Вроде как бы и пояс целый. Растянут он на долгие долгие миллионы километров. И комет там - как вшей на бездомной собаке. А то и больше. Типа время от времени солнце стягивает кометы с их орбит, и летят они, чтобы испариться, да и встречают что-нибудь на своем пути. Типа, и на Марсе была цивилизация, но вот таким вот подлым образом испарилась, типа и на земле еще до динозавром кто-то жил и гадил. И все она - комета.

   Воображение Господя в тот момент было развращено и разбито на разные цвета. До кучи цвета эти не собирались. Это как бы была программа, которую читают, начиная с какого-то сервисного приложения. И вот, рисовались в его глаза пеплы городов, выбегающие из рамок своих моря, затонувшие храмы. В смогах горящих мегаполисов слышался стон, и некуда было спрятаться, потому что это был глобальный конец.

  Солнца нет. Последние телеэфиры. Типа - братья и сестры, надежды нет, мы скоро все умрем. Если не хотете испить скорбь до конца, примите яд. Все равно ничего не поможет.

   Апокалипсис сопровождался скорбными гимнами с неба. Родной город завял. Душа плакать. Но ты ли один плачешь ?

- Тысячи лет человечество совершенствовалось,- рассуждал Господь.- Тысячи умов строили облик земли. Общество взросло на ним, как самое трудное достижение планетного разума. Мы воевали с невежеством и предрассудками. Мы преодолевали цепи лжецерквей, чтобы искать настоящую веру. А музыка? А школа? Бедный Петич... Он никогда не станет звездой НБА.   А ведь он еще не закончил школу. И сколько ребят так никогда ее и не закончат.

  И представьте,  он перечислил, видимо, все аспекты полных крантов. Представил в своем уме все возможное, всю печаль всемирного.

         У Господа кот был, которого он только и любил. Родители его вообще терпеть не могли, как , впрочем, и всяких других животных. За исключением ветхого попугая Ли, который еще помнил старого дедушку Савву. Летал он вне клетки и гадил всем на голову.  А Ибо, так кота звали,    никому не мешал. Он только и делал, что концептуально ленился, да спал там, где не надо. Его бы выгнали, спору нет, но он любил Эдика, а Эдик за это с ним беседовал о роли всякой фигни в жизни человека  и нечеловека.

 Так вот,    жить Господю оставалось еще час-голтора. Он этого не знал еще, потому как никто не внает, что там в книге жизни написано. А  там уже и листов-то не было. За последней страницей - подратая обложка, и кто-то на ней ручкой почиркал. И вот, покурил Господь, и не полегчало ему, а приход был ярким и ужасным.  Спрятавшись в углу, он беседовал с котом:

- А что, Ибо, гореть нам с тобой.

- Да, Эдик,- отвечал Ибо.- верно мыслишь. Чует мое сердце, страшный это будет конец. Всемирный потоп перед ним -лох.

- Все погибнут ?

- Все, Эдик.

-И животные?

-И животные.

-И птицы?

-И птицы. И рыбки в саду, Эдик. Никого не останется. Потому что бога сейчас нет на земле. Он куда-то отдыхать поехал. Типа как мы на Кипр ездим, так и его куда-то понесло. А вернется он - и нет ничего уже. Поздно. Он бы так не поступил. Он бы всех судил по делам их. По поступкам. А комета - это суд без суда и следствия. На! И все. И нет никого.  Это величайший звиздец, который только можно себе придумать. 

- Давай умрем, Ибо.

- Зачем? - не понял Ибо.

-  А чтоб не видеть всех этих ужасов. Умрем раньше. 

   Так и умерли они. Ибо Господь повесил в зале, а сам вздернулся на кухне. Такая вот дверь в вечность.

- И куда он делся,- размышляет теперь Герцог.- Может, он попал туда, где и правда катастрофа? Откуда нам знать. Тянуло его в огонь, вот он и ушел туда, где огонь. Не  может же человеку просто так что-то казаться ? Жизнь - дерьмо. А что такое смерть, мы вряд ли пока и сами поняли.

- В жизни вообще нет смысла ,- . говорю я.

- Наверное, Господь улетел,- предполагает Герцог.

-Да,- соглашаемся Сергей Марфа - У него были крылья. Прозвище Дельтаплан подошло бы: ему -лучше, чем самому Дельтаплану.

        Недели две миновало после ухода Эдика, и меня осенила новая идея насчет поисков золота. Надо сказать, что миноискатель Господя я забрал себя. Это, правда, не очень-то меня воодушевило. Я чувствовал на этой вещи .налет  смерти и сумасшествия. Да и что в нем толку-то было? Звенел он на все подряд, и я быстро понял, что это скорее атрибут какого-то движения, нежели часть реального плана.

   Мы как-то ехали в трамвае, и миноискатель был при мне. Люди тут уж все проблемы позабыли и на меня переключились. Погода на улице сомневалась между веселием и грустью.  Солнце то вспыхивало над серыми облаками,то вновь гасло. Оно будто прикрывалось в тот момент веером. Типа, смотрите, какая я дама. Деревья отцветали. Голая прежде местность зеленела. Жизнь для кого-то дышала чем-то новым. Но -это нужно было еще суметь почувстовать. Что-то выкинуть из себя, чтобы не ехать вместе со всеми в этом однообразным маршрутом между  двумя небытиями.

В городе все казалось штампованным. А мы ехали из похода,  где   удалось немного поотрываться, почувствовав границу между совершенно нереальным прессом городского ритма и тишиной полей. Всех тогда не по-детски кумарило. Хотельников раздавала себя друзьям, и мы не то, чтоб имели ее, мы с нею братались таким образом. Вблизи небольшого аула все было хорошо. Стояла палатка. Горел костер. За рекой виднелись белые зубцы многоэтажек.

  Теперь же кайф наш завершилось, и  предстояло вновь вернуться в этот человеческий заповедник. Радио держала гитару. Пыталась что-то подыграть, но ничего не было слышно. Дальтаплан улыбался. Должно быть, ему являлась муза. Я  пытался спеть для него "Я долго буду гнать велосипед", но так же мешал шум. Пшеничая сидела в высоком кондукторском кресле, курила в окно и золотозубо улыбалась ласой городской весне.

    Миноискатель болтался рядом со мной. Туда-сюда. Мы что-то излучали. Что-то явно аморальное. Немытая команда чертей. Радио, в прыдачу ко всему, сидела на сидении кондуктора и отрешенно курила в окно.

-  Если б я нашел клад,- мечтательно сказал Дельтаплан,- я б, я пофиг. Мне то что. Что деньги, да ?

- Чисто что ? - спросил Марфа громко, и пол-трамвая посмотрело в его сторону.

- Я чисто  говорю - нафиг они ?

- Кто ? - спросила, оторвавшись от бранчания, Радио.

- Бабки.

 - А чо за бабки ? - спросила Пшеничная.

- Гоните,- заключил Дельтаплан,- я не  говорю, что вы вообще гонимые. Типа по жизни. Но это так.

- Гонимые, - засмялась Пшеничная.

 -Нет, это не так,- продолжал Дельтаплан,- но я имею ввиду, что когда найдем мы золото... Нет.Tyт не все так просто. Я не хотел сказать, что... Когда мы найдем  золото, то я построю памятник Господю.

- Да ? - спросила Радио.

- Чо да?- не понял Дельтаплан

- Да ? - спросил Дельтаплан.

- Ну да ,- согласился Я.

    Я сразу же прокатил это дело в своем воображении. От  первого копка лопатой в твердую землю до сдачи золота барыге, а после - высоченный такой монумент. Фигура, которая указывает путь рукой. Типа Ленин. И надпись:

        "Господь"

       1981-2001.

 - Главное,- продолжал я,- найти. Знаете, что. Надо составить план поиска. Мы все ищем порознь, или вообще не ищем. Так ведь дело не пойдет. Каждеый идет по следам другого. Нафиг оно надо. Типа каждый другого пасет.

- Kтo пасет -тот сосет ,- сказала Пшеничная.

- Я  не о том. Нужно разделить район на сектора, и каждому поручить свой сектор. Каждому сделать знаете что ? Биолокационные рамки.

- Это чо ? - спросил Дельтаплан.

- Это типа такая железка из проволоки. Ее держат в руках. Нужно мысленно настроиться на что-то. Типа ощутить волны того, что ты типа ищешь. Типа это использование мозга в полезных целях. Типа это свойство мозга.Ум, он как бы все знает, только мы не можем его правильно спросить об этом. А это - самое главное. В данный момент - это вы как бы вопрос с помощью     рамки себе задаете. И вы же и отвечаете. Импульсы от ума передаются к руке, там что-то происходит, рамка вертится, и вот  он путь, и в итоге  составляется сектора поисков. Вот так вот. Типа карта составляется.

- И чо, в каждом районе - золото ? - спросил Дельтаплан.

- Бывает и так.

- Золото - везде,- сказала Радио.

- Раньше были лозоходцы,- продолжал я, -в Сибири особенно. Целая профессия существовала. Искали полезные ископаемые. Чисто спокойно. Без особых напряжений.

- Да , я слышал,- сказал Дельтаплан,- это было модно.

- В старину не было цивилизованных методов поиска. Спутников там. Типа геологов. Геологов  заменяли лозоходцы. Я думаю, что мы, хуже их? Ведь это реально.

- Реально,- обрадовалась Радио.

     Тут готовящийся на выход старичок заявил в мою сторону:

- Эй, музакант. Хоть бы руки вымыл!

- Чо?- спросил я.

- Руки вымый,  говорю!

- Заткнись! - закричали мы хором.

       К Радио, надо сказать, Дед Ништяк больше не приходил. Зато в снах ее стал фигурировать Господь. Радио вообще спала как-то странно. Плеер ее орал на всю, уши вяли, а она, не сосредотачиваясь, уходила в себя, и музыка ее там сопровождала. Утро ее было трудным. Казалось, ночью шел видеоклип, и все там происходило в сумасшедших тонах. Набор абстракций утром был размыт. Как вкус чего-то далекого и недоеденного. Она вряд ли могла описать смысл увиденного. Отдельные сюжеты являлась чудом. Радио записывала их в дневник, который кстати сказать,   велся с тринадцати лет.  Со дня первого знакомства с торчем. Она покурила  тогда с пацанами в подъезде,  и все в ее разуме возмужало. Одушевилось. Однако, придя тогда  домой, она сразу же спряталась. Это был всем хорошо известный эффект шугняка.

    Господь в ту ночь шел лесами.  Радио собирала ягоды, и был на ней самый что ни есть народный костюм. Возможно, и  красная шапочка была на ней.

   Выходил Господь на дорогу. К поляне. Был он бледен. Одет  он был как в тот самый злополучный день, когда он так круто не поладил с собой. Петлю он свою за собой волочил.

- Как оно там ? - спросил он, приблизившись.

- Где ? - не поняла Радио.

-Да там. -Господь мотнул головой, точно указывая куда-то.

- А , там,- догадалась Радио, возвращаясь к сбору ягод.

- А ты когда прибыла ?- спросил Господь.

- Я -то? А я - из деревни.

    Лес тут же зашумел,  зашелестел, словно сцена, над которой поднялся занавес. Запели птицы, а одна из них особенно напрягалась. Ноты какие-то перебирала. Остальное пространство заполнилось жуками, и ветер поднимался как-будто от этого гула.

- Слышишь, как поет ? - спросил Господь.

-Да, слышу,- ответила  Радио,  не отрываясь от своих ягод.

    Птица-солист что-то вытягивала. Не хватала ей акомпонемента. Баса и барабана. И вот, словно по команде, они явились. И бас, и барабан.

- Это - волосатый соловей,- сказал Господь.

-Да ? - удивилась Радио.

- Да,- ответил Господь.

- Почему он волосатый ?

- А он прибыл к нам из Рима.

- А.

- Он бежал,- сказал Господь многозначительно.

- От птицелова, что ли?

- Heт. Мне кажется, он - живой.

- Все живые,- заметила Радио.

- Нет. Мир умер. Но я умер раньше, потому и попал туда, где еще не все умерло. В эти леса. Здесь пустовато. Я один здесь. Это абсолютное одиночество, и оно будет жить со мной всегда. Даже скажу еще больше - навсегда. Потому что ничего больше не будет. Только я и этот лес. Я, правда, не отрицая, что волосатый соловей может однажды заговорить  со мной. Но это - не в будущем, потому что будущего нет. Это - когда-то. Одиноки все мы. Это стоило понять и раньше. Некоторые животные это знали. Вот кошка . Это ведь жрица одиночества. Зачем кошке товарищ? Оно ведь и с человеком также. Просто человек этого не хочет понять, и ум его кричит в своей долгой шершавости. А она - сама по себе. И ведь прикинь - был у меня кот Ибо. И знаешь, что хуже всего. Я  теперь здесь, в этом лесу, а он - в аду. За что? За его вечное одиночество. Нет, этого нельзя понять. Вот хотя бы ты... Ты теперь вот беседуешь со мной. Но ты и сама с собой в тоже время беседуешь. Да нет, со мной ты вообще не беседуешь. Только сама с собой.

- А не  одна,- не согласилась Радио,- во всяком случае, в себе самой меня- множество. Я - содружество  глюков. К чему мне все это ? Я вот ягоды собираю. И очень даже неплохо. И птицы мне поют. И волосатый соловей.

- Мир пал от отчужденности,-- сказал Господь философски.

- Ты дурак,- ответила  ему Радио. -Никто не пал. Мир как был, так и остался. Это в тебе он пал. Не стоит переносить себя на весь мир. Ты один пал.

-   Возможно. Думаешь, это так. уж важно. Все равно рано или поздно все друг друга поубивают. Это очевидно.  Само слово    общество- это полный бред. Этого никто никогда не понимал. Человек человеку -не волк, конечно, потому что в нем есть душа. Но и ты, и я, мы все видим  лишь то, что видят окуляры. А то, что все это душа переваривается в уме. Что  она переваривает?  Если ты злой, то она зло и переваривает. Тогда и люди вокруг - волки, и все сложно.  А оно-никак. Каждый день двуногие идут одним и тем же маршрутом. И этo ведь кажется, что все сложно. Все делают одно и то же. Что же тут находить? Какую суть? Всe словно по программе.

- К чему все это ? - спросила Радио,- Я так не живу. Нафиг так жить. Все равно умрешь. Это ведь ловко было придумать - чтобы каждый под твою дудочку плясал, надо придумать мораль, бога, и все такое. Ты вот одиночество свое придумал... А кому оно надо. Каждый живет так, как он хочет. А мне все равно. Если ты считаешь, что весь мир уже умер, то считай себе на здоровье. Был бы ты хоть лучшим человеком на земле.

-Ну да,- согласился Господь, -что я имел, то я и поимел. Зато никто под мою дудочку не плясал. Какой я был, такой я и есть.

-Потому ты и Господь.

- Я не Господь. Просто у меня такое прозвище. Я - против инстинктов. Может даже, против городов. Когда природа человеков создавала, она ведь не думала о городах. Просто люди ходили стадом. Выходит отсюда, что человек - это животное, а мышление - это приложение, которое только для человека кажется чем-то замечательным. А так - это обычно. И нет никакой культуры. Ничего нет. С точки зрения слона человек - это бедствие. Растлитель природы. С точки зрения слона никакого разума в человеке нет. Посмотри со стороны

  - Ну и что.

- Ты не согласна?

- А мне нафиг не нужны эти понятия. Зачем тебе эта фигня? Избався от нее. Ты тут совсем без девочек изголодался, бедненький.

- Я веду спартанский образ жизни.

-Небось, и не куришь.

- Спартанцы не курят.

-Так. Значит, это у тебя все по кумарам происходит. Такие мыслеформы одолевают. При чем здесь люди, если ты их не видишь рядом с собой? Каждый живет, как хочет. Что они тебе сдались? Тут дело все проще. Что ты хочешь видеть, то ты и видишь. Да пусть они хоть дерьмо едят. Тебе-то что. Мы живем, и это главное.

- Но я-то не живу.

- Да. Это правда.

- Вот видишь. И если ты говоришь правду, то я жалею, что мир не пал. Ты себе только представь, как много в мире дураков. Одни люди что-то созидают, и их мало, потому что так было всегда. А остальная масса ни на что не способна. Целая армия потребителей. У них и самооценка завышена, и нормы потребления чрезмерно высоки. Сколько дураков! Ведь все они только тем и заняты, что сами от себя торчат! Земля - корабль дураков. Прогресса никакого не было и не будет, потому что это относительно чего прогресс? Относительно засирания планеты? Торчи! Одни торчи!

  - Бедненький,- сказала Радио ласково,- совсем тут одичал.

-Хватит меня жалеть.

    Она повалила Господ я на траву, а он так и держал свою петлю. Радио это больше всего и поразило при пробуждении.

   Биолокацией мы занялись совсем не скоро. Покурив как-то на отходняках, я гнул толстую алюминиевую проволоку. Я сидел на скамейке. Из окна  кто-то  пялился на меня. Я поднимал глаза, и дом пропадал. Глаза видели, но мозг отказывался сосредотачиваться, и, чтобы не мучиться, я продолжал гнуть и чувствовать себя честно. Честно - это когда ты понимаешь, что деланное тобой имеет много смысла, и ты и не удивляешься, и не волнуешься, что кто-то скажет, что ты - дурак. Я не мнителен, нет. Но кто ж любит дискомфорт.

   Иногда пролетали крупные птицы, и боковое зрение разбивало их свет на спектр, и потому они шли из синего в красное. Птицы несли в клювах мечты, но провожать их взглядом было так же трудно, как смотреть в окна, откуда постоянно кто-то пялился. Врал не мозг. Врала сама лень, что издавна во мне сидела. А так - это было совершенно безмятежное сидение в стиле песни Цоя "Я бездельник У, мама, мама". Если бы я встретил кого-нибудь из друзей, то попросил бы пива, потому что неплохо бы было придавить. Но мимо двигались самые разные люди, многих я знал, но пива бы мне они ни за что бы не налили.

    Бабушка Красная Бензопила шла необычайно молча. Я бы сказал ей что-нибудь, чтобы прервать ее необычную тишину, но язык не поворачивался. Да и не то, чтоб язык, душа не шевелилась, мир стоял на месте. Помимо, конечно, птиц. Да и меня,  гнущего проволоку. Проволоку надежды. Нашел бы я золото втихаря, да и никому бы не рассказал. Но только веры не было. Просто нравилось играть в это безумие. Тут Красную Бензопилу кто-то зацепил, и она завопила:

- Козлятина кругом!  Козловство! Сволочи!

    Я проводил ее мутным взглядом, пока она не скрылась за углом.

    Рамка - дело простое. Буква П, у которой одна стойка больше другой. Зажав ее в ладони, я представил    первое, что пришло в голову - шприц. Рамка, постояв на месте, сделала оборот и указала на меня.

  - Блин,- подумал я,- у меня с собой - два баяна, менты кругом так и шастаю.

   Менты местные вряд ли чем-то отличались oт бандитов. Ловили, приписывали что-то, что-то подбрасывали, обирали и отпускали.  С бандитами, с теми-то можно было подраться, к примеру или убежать. А с ментами что было делать ? Узаконенные  гопники. Узаконенный рекет .

   Про баяны, впрочем, я тут же забыл. Прибывала наша поисковая группа, каждый со своей рамкой. Более всего поражала рамка Светы Пшеничной - "дуло" ее торчало на полметра, словно вызывало на дуэль. Крымова же наоборот пожадничала. Нищая была рамочка.

- У меня с собой карта района,- сообщил Дельтаплан, -десять экземпляров .

- Гонишь,- сказала Крымова,- зачем тебе  столько.

- Мне ,- не понял Дельтаплан.- Нам.

- Нам.  Нам,- сказала Радио.- Знаете, он ко мне вчера приходил. Весь такой странный.

- Кто ? - спросил я.- Дед Ништяк ?

- Нет. Господь.

   Итак, мы выдвинулись. Перво-наперво - к пивному ларьку. Сергей Марфа вообще ратовал за водку. Типа вмажем, а там и дело  покажет . Сколько можно типа курить,  надо делом типа  заниматься.  Сергей вообще постепенно менялся. Наверное, его напрягал наш образ жизни. Мы же, остальные  , свои изменения плохо ощущали. Взять, к примеру, Радио. Она-то постарше, eй уже положено было выбирать- жить или загнуться как-нибудь. Это ведь дела такие. Долго не протянешь. Короток век у кислотных глаз.

- Перед собой я вижу лоходром,- сказал Марфа однажды, пародируя стихи Дельтаплана.- Несколько едениц слипшегося говна. Вы думате, что это жизнь ? Да лучше быть гнутым волком в лесу. Зимой. Идешь . Мороз, блин. А ему, блин, ваще, нафиг.  Скажи, Дельтаплан, а хочется ведь ширнуться?

   Теперь    наша команда вряд ли желала вступать в полемику по этому поводу. Всех распирало, Все жаждали чуда в рамке. То есть, я имею в виду то чудо, которое открылось бы нам посредством волшебной рамки. Я, если честно, вообще не верил. Ни в рамку, ни в  золото. Просто жизнь - говно собачье. Выйдешь на улицу - толпы слепых. Вроде и видят друг друга, а какой фиг от этого ? Жизнь-то проста. Нужно только хоть чуть чуть замечать что-то помимо собственной похоти.

- Дельтаплан, а Дельтаплан

- Чего.

- Пошли в армию.

- На не возьмут.

- Возьмут.

-  Ну   и пошли.

- Э, ты, парашют, следи за беседой. Я ведь реально говорю. Пошли. Ты ведь посмотри на нас. Нафиг это все? Мы ведь уже плесенью покрылись. Ну и что будет, когда мы найдем это золото? Накупим ширива. А ты укуришься и выплюнешь легкие. Так выплюнешь, что и не соберешь. Да, парашют? А ведь можно и в сердце колоться. Взять иглу подлиннее - и туда. Да?

- Не. Я  так не поступлю. Я  построю Господю монумент. А это немалых денег стоит. А потом - я ведь не ваш клиент. Ширяйтесь куда хотите. Хоть в глаз. Хоть в язык. Хоть в говно. Мне-то что. Я - поэт.

-Во дурак,- сказала Крымова.

- Ну и что,- ответил ей Дельтаплан.

-Пойдем в армию,- сказал Марфа,- армия всех исправит.

- Пойдемте все,- предложил я,- Радио будет работать на штабной радиостанции. Хлеба пойдет в оркестр играть на аккордеоне.

-Хотельникова будет сосать,- вставил Марфа.- Будет штатной вафлершей.

-Завтра же идем сдаваться,- сказал я.

      Саша  Крымова рано осознала себя и свой половой признак.

- Хочу,- сказала она тогда себе.

Это было не извечное сексуальное хотение добрейшей принцессы тела Наташи Хотельниковoй. Крымовой что-то  требовалось типа чрезмерного богатства. Чей-то лимузин.    Миллионы Мерседесы. Шикарные аппартаменты. Раведенный муж. Тут я поясню- разведенный - это значит, что его на что-то развели. Разхалявили. Принудили к добровольному доению.

  Разводами нынче кто только не  занимаемся, и не только босяки, как это бывало испокон веку. Но давайте с этими разводами немного определимся.  Составим что-то типа таблицы, что ли. Что естъ развод, тип развода,  цель развода, и все такое прочее. Во-первых, причина развода, это не только хотение, но и принцип. Средства ведь можно и заработать. А если в падлу. А если руки из жопы растут. Или вообще, если ваш принцип - не работать, но есть. Плюс еще и природная склонность к обману. Вот тут и выскакивают из души разводящие ветра.

  Во-вторых, развод - это еще и русская специфика. Тут ведь как  ни работай,  все равно долучишь фиг. Главное - не ум. Главное - хватательный рефлекс. Ты и не думал, а рука потянулась. Быть или не быть - это не вопрос. Другое дело - схватить или не схватить? А возьмешь - и ума добавляется, и гонор усиливается. Если рефлекс хорош, то вот вам и лимузин, и т.д.

Классы людей, которые разводят:

 1. Менты.

 2. Бомжы.

3.  Босяки.

4.  Страстные халявщики.

5. Налоговики.

6. Кондуктора.

'7.  Халявщики обыкновенныя.

8. Бухарики.

9.  Лица в телевизоре.

 10. Прочие.

   К разводящим можно отнести и бездомных собак, просящих хлеба, а также воробьев и голубей -истинных приживальцев. Однако, разводят.и неодушевленные предметы.  Например, старый русский автомобиль. Ну, и забыли мы включить в эту неполную группу профессионалов развода.

Но Крымова профессионалкой не была. Она еще училась. Не то, чтоб , не попадала она на халявное там пиво-воды и не прикладывалась к бесплатному бурбулятору. Все это было. Везде она успевала. Но мечта ее так и оставалась мечтой. Пороха не хватало для реализаций. Она клеилась ко всем подряд. К тому, кто чего-то заслуживал. Она заставляла вести себя в бар. Она беседовала и присматривалась, стараясь как можно меньше разводиться самой. Иногда ей попадались и довольно важные экземпляры,  и тогда Крымова цеплялась, точно семечко колючего сорняка, и трудно ее было оторвать. О замужестве речь не шла никогда. Тема эта даже и в мыслях у нее не проскакивала. Муж мечтался в образе вечного клиента. Пациента дома Крымовой. Глупый доящийся бык.

   Жизнь и тут не показывала своей сложноты. Крымова не раз думала об этом. Богатые женихи - это крайне зазнавшиеся дети  предвзятых бизнесменов или же сами предвзятые бизнесмены, деловые намерседесенные армяне, мечтающие о белой коже, адыгейцы, ищущие удобную домохозяку и все такое прочее. Все это Крымова просчитывала. Эксперименты ее продолжались. У нее уже накопился целый ворох впечатлений. В то же время  были и частые опыты. Она будто подворовала души ее клиентов, которые, видно, и не подозревали, что  они клиенты. Крымова, хоть и халявила, но все  же пользовалась чужой добротой слабовато. Еe наглость еще не переходила в разряд наглости-перешедшей-всяческие-границы.

    На роль предпоследней дойной коровы балатировался Акоп, некрасивый тихий армянин, зачем-то ездивший на район на серебристой  "вольве". Крымову не особенно воодушевляли орлиные носы, но        бабки казались вкуснее, чем неприязнь. У Акопа же не было жены. Потерял он ее где-то. Но что это меняло ?

- Почему Акоп ? - спросила она, сидя в машине, улыбаясь то ли искусственно, то ли нет.

- Шо? А? Шо?

- Я говорю, что означает Акоп?

- А. Акоп. Траншей значит. Поехали,  Сащь, ка мне, конк есть.

   Акоп говорил плоховато. Путал падежи. Крымовой же тогда  замечталось, и все в глазах поплыло. В самых теплых красках. Муж -лох.Траншей. Деньги дает. Ну и пусть иногда топчет. Что с того ? А нерусский? Какая вообще разница. Нерусские сейчас в моде..

-.Может,в бар пойдем ?

- В бар?

- В кабак.

- В кабак?

- Ну, выпьем.

- А ты хочешь ?

- А ты?

- А ты ?

- Ну, пойдем, коньяк. Или, дамой. Поедем, да ? Сащь ?

- Типа ты меня угощаешь ?

- Типа? А?Да?

- А как скажешь, Акопчик, так и будет. Можно по телефону позвонить ?

- Что?

- Сотовый дай.

- А.

           Крымовой было в кайф поиздеваться.

    Машина стояла у магазина,  на центральном пятачке района.  Рядом - сквер. Группа пивбаров,  где можно встретишь кого угодно. Футбольное поле, где играют все, от мала до велика. И вот, в этом месте, Крымову заметили и оценили. Она, конечно, и раньше была ясна. Нахождение же в армянской машине лишь усилило эту ясность.

- Ладно,- сказал тогда Акоп,- а потом ко мне едем.

- Нафига ?- не согласилась Крымова,- Что мы там забыли ? Домой всегда успеем. Давай по кайфу  баре пойдем, посидим, а.

- Как так, по кайфу?

- Так просто,  зайдем, выпьем, поболтаем.

    На горе шел из школы Славик, Радио-младший. Он картину эту увидел и раскусил. Приблизившись к машине, он помахал рукой. Акоп улыбнулся, думая, что так и надо. Крымова же маневр не поняла, и напрасно.

- Мана Мана,- сказал Славик,- Ереван!  Арарат - чемпион!  Спитак, Карабах, Ленинакан! Холера с концом! Казаки вам всем покажут!

- Кто ? - осведомился Акоп.

- М-м-м,-   Вадик приставил к носу ладонь, изображай длинный кавказский нос.

  Он повертел этим воображаемым носом и каркнул. Акоп вздрогнул.

-Буратино, вон из России!  Крымова, я знаю, ты исполнишь воздушный цирк! Мана мана! Ну я пошел!   Спитак, Ленинакан, Карабах.

   Славик развернулся и двинулся дальше. Акоп пытался было выскочить из машины, чтобы догнать Вадика, но Крымова его остановила. Акоп прямо-таки посинел от негодования.

- Сука,- пробормотал он,-  Сюка, бля. Бла! Чо он хотел, да? Я его что, трогал. Да я его трахну. Увезу в Армению, да ? Работать там будет.

     Роман с Акопом оказался для Крымовой сущим ярмом. Он, тo есть Акоп, неплохо разводился. Он того сам  не осозновал, делая все как бы сам для себя. Но как Крымова не выкручивалась, в душе наивного армянина мало что шевелилось. Он был вежлив, щедр, но денег не давал. Это напрягало. Что толку от подарков и обилия выпивки.

   Акоп любил чрезмерный секс, в том числе неординарный, и если после первого раза Крымова еле на  ногах стояла, а передвижение стоило ей усилий, будто попала она немногим раньше под машину, то на второй раз Акоп привел ей в помощь бледную худую студентку  института культуры и оральных отношений.

- Ты чо, совсем дурак ? - спросила Крымова.

- Да ? - спросил Акоп.- Я - да. Я - да. А че ? Плехо, что ли ? А мне нравится.

- А мне - нет.

- Ну, не хочищь, не надо,- не спорил добрый Акоп,- посиди пока. Хочешь - смотри, хочешь - не смотри. Хочешь коньяку ?

    Крымова едва ли не алгоритмы строила , как воздействовать на Акопа. Выйти, к примеру, замуж, переписать все имущество на себя. Дом, магазины, одну из машин. А дальше там и сам бог велел веселиться. А то, что у него такие сексуальные странности - так у кого их нет? Если каждый раскроет все свои особенные стороны, то окажется, что это есть норма, а  прежняя норма является чем-то аморальным. Все относительно. Человек любит любить по-разному. Что тут такого?

           Несколько раз Саше Крымовой казалось, что Акоп сдается. Когда она  привозил ей цветы, секундные затмения так и мигали в ней. То включатся, то выключатся. Нет, Крымова влюбиться была не в состоянии. Тут действовала простая схема - тебя разводят, а ты как бы и не разводишься, потому что так надо - потерпеть, чтобы заработать большего. Скупая радость подкрадывалась к сердцу Крымовой. Это напоминало дождь в пустыне. Две три капли, и саксаул пытается напиться. Но ни Акоп не мог напиться ею сподлна, ни она. Пчелы были далеко. Меда не было.                                         

 Все, однако,  завершилось просто и банально. На  скромной армянской вечеринке с  участием друзей-богатеев  скромный Акоп собрал целую армию студенток-подблядушек. Хотел он видеть исполнения. Намечалось море похоти, и Саше тут было не дано занимать особого места. Было ясно указано, кто она есть и что eй предстоит делать.

- Свинья!  - воскликнула  Саша.

- Почему,- не понял Акоп  .

- По херу

I

 На том эта история и завершилась. Крымова продолжила искать свой миллион в других местах.  Самое интересное тут то, что Акоп больше и не приезжал. Крымова бала полна пораженческих мотивов.  Пила она три дня на деньги, украденные из бардачка "вольвы". Пшеничная, видя это, пыталась было подсеяться, но не тут-то было. Своими ресурсами Крымова не делилась никогда. Нытие это так и   продолжалось. В одну харю.

  Поисков в тот день не вышло, мы залились пивом по самое горло. Марфа даже блевал. Глюки мои в пиве этом  утонули. Я слегка подгонял, и болела голова.

  Отползая домой, мы видели встречу Хотельниковой с двумя малолетнимим пацанами. Пацаны казались невозмутимыми. Они точно шли в бой. Хотельникова им мило улыбалась,  видимо обещая теплые объятия и все такое прочее.

  - Любовь продолжаемся,- сказала Крымова язвительно.

- Ну нифига себе,- промычала Радио"

- Наташа исполняет,- заключил я,  зевая.

  Стоит напомнить, что Дельтаплан немало рассуждал о жизни,  приставив глаз свой к окуляру телескопа.  Сидя на крыше, он держал рядом с собой тетрадку на  случай внезапного прихода вдохновения. Все его внезапные   наития попадали туда. В рифме или же в эписталярном жанре. Например, он мог написать письмо сам себе через год.

Привет, дружище. Boт сижу я тут. А как  там у тебя, я не знаю. Может быть ты так сильно изменился, что и меня не узнаешь. Всякое ведь бывает. Может быть ты, это уже не ты. То есть, не я. Хочется забыть все и стать другим. Тогда ясно станет, в чем же жизнь хороша, а в чем - нет. Человек, видно, потому и умирает, потому что от себя устает. Бля! Это же правда! Поменять бы имя! Или бы вообще все поменять! А потом ходить по память, как по грибы в лес. ОкажетсяЮ что разница между мной и мной через год - это как пропасть!  Но нет. Нет ее, разницы. Все просто и банально. Вот если бы я когда-нибудь раньше написал себе письмо, это бы ощущалось. Читаешь ты или нет? И все такое. Нужно день проживать, как эпоху, чтобы такие письма имели смысл. Это, в принципе, недостижимо. Вокруг слишком много суеты. А был бы ты, например, женщиной. Трахал бы теюя кто-нибудь. Вот тут-то все по другому бы казалось. Был бы я через год иным…Совсем иным. Но как это сделать? Если бы мне было не в падлу, я бы написал о ней произведение. Я имею ввиду женщину, которая могла жить и не знать, что я был и буду. Но мне в падлу. Я не Пушкин. Я чисто так.  Даи  кто читать это будет? Только я и буду читать.  Вот если бы в детстве, да? Я бы встретил самого себя и спросил - а кто ты, дядь? А дядь мне отвечает - радуйся, типа, молокосос. Ничего хорошего впереди нет. И ничего плохого впереди нет. Просто - ничего. Ход времени. Ты ешь и гадишь, а в перерыве - мысли. И думай, не думай, - ты - механизм.  Ну ладно, привет и пока. Сижу я на крыше и стихи сочиняю.

  Дельтаплан письмо сжег, потому что никак иначе в будущее послать его было нельзя. Пепел - это разговор с ветром. Стая черных птиц рассыпалась, и больше ее уже никто не видел. Также сжигались и стихи. Это было свято - написать ее предать огню.

Сижу на крыше я

За пивом звезды подались.

 А у луны-то - ни рубля

 Бля бля бля бля

Бля бля бля бля

А там,  где в тьме сидят кощеи

И громко варят молоко,

Иных загвоздок  корифеи,

Ко ко ко, ко ко ко ко.

Ваще зачем живу на свете.

Спрошу у люда - нафига?

Они ж пред жизнию в ответе,

 А в небе - гусь. Га- га- га- га.

В могиле синей Пушкин  мглится.

Спросить бы - на фиг ты бывал ?

А он тогда пошевелиться :

Немало дев я .....

Я сам себе дурак и умный,

И вот встречаю я рассвет.

Он слишком просто полулунный,

И вот мне мниться - смерти нет.

Именно это стихотворения Дельтаплан сжег в совершенно вменяемом состоянии. Это перед этим он почитал какой-то -сборник поэзии века от восемнадцатого до наших дней.Читал до по едва и прочитал, а позже переделал несколько вещей Пушкина, вставляя маты. Потом он понял, что занимается черт-те чем и лег спать.

Пепел - это было для бумага. Пепел в душе, в отличие от покойного Господ я, Дельтаплана не касался. Если что-то и щипало за душу, то это шла охренная какая-та романтика. Например, он хотел попасть в прошлое и увидеть какую-нибудь сверхличность. 1'рава, как ни странно, не помогала. Ни личность не появлялась, ни настрое кие не повышалось. Трава - это было что-то специально для крыши, телескопа и секса.  

Света Пшеничная сопровождала его по живни, словно добрая дающая мать. Любовь их продолжалась уже лет десять. Дельтаплан еще отчаянно гонял машинки по песку, бил бутылки на остановках, стрелял из рогатки по фонарным лампочкам, а  Света уже получила"свой первый сексуальный опыт - ее кто-то загнул в женском туалете после употребления спиртного. Она как не пыталась вспомнить, кто это был, так у нее и не получалось. Юный Дельтаплан,  встретив на улицегтетю старую школьницу, весело спросил :

- Теть, а та уже куришь ?

- Курю-, ответила  Света Пшеничная.

- А мне уже можно курить ?

- А я чо, мать тебе?

-Ну да.

- Ты ч о, мальчик, дурак ?

- Не, дай лучше сигарету.

Так эта дружба и началась. Теперь Света подолгу сидела с Дельтапланом на крыше, курила, пила пиво, целовалась с любимым, слушала стихи его и умилялась. В глазу окуляра блестела яркие, как взволнованные глаза,  звезды. Она видела в определенный смысл, который не переводился на язык слов, и это не было случайностью. Она слушала, курила и верила. Это  было маленькое     уединенное счастье. Дельтаплан брал с собой карту звездного неба, а иногда"и некоторые книги по астрономии. Главным же тут был сам процесс.

- Покажи еще paз Алкоголь и Мицар,- просила Пшеничная.

- Не Алкоголь, a Алькор.

- Какая фиг разница ?

Они поцеловались, Дельтаплан повернул телескоп

- У меня водка есть,- сказала Света.

- Это хорошо,- заключил Дельтаплан,

- Давай трахаться.

- Прямо здесь ?

-Да.

Момент коллективного поиска все же состоялся. День был ясным. Все бездельничали. Один Марфа был занят перед этим - он только что приехал с дачи. Был Марфа угрюм. То ли устал, то ли не ладилось что-то. Он то спускался на первый этаж, то вновь возвращался в лифт. Он все ж уда и обратно ездил. Типа      в детство впадал. Пойдя наверх пешком, он встретил  на лестничной  площадке

Круглова, который как обычно курил там. Покурили они вместе. Три сигареты кряду. Круглов, он     сигаретный чемпион был. Казалось, с лестничной клетки он и не уходил никуда. Типа там и жил.

И вот мы собрались. Вышло это как-то случайно. Даже Хотельникова явилась, и лицо ее светилось невероятным воодушевлением. Возможно, перед этим она с кем-то встречалась.

- Ну как,- спросил я,- не плачут дети ?

- Зачем им плакать ? Малые, что ли ?

- Да я так.

- Не, нормально все. Вчера папа приезжал. Мешок картошки привез.

  Пища была темой актуальной для Хотельниковой  И ей, чего т уж  только не советовали.  Например, снова завести собаку. На черный день. Однако, и собаку надо было чем-то кормить. Не питаться же ей воздухом.

  Мы толпились, и вот появился на выходе Марфа, а следом -Круглов. Голый по пояс,  накачан и татуирован..

- Ништяк,- сказала Радио, имея ввиду татуировки,- Класс. Вещи.                        Жизнь Круглова нас не очень как-то волновала. А тут вместе с ясностью дня присутствовала другая какая-та ясность. Круглов словно почувствовал это. На самом деле, он просто куда- то двигался. За сигаретами, к примеру.

- Чо сидите ? - осведомился он.

- Биолокация- ответила Пшеничная.

-Мы молчали, не доверяй Круглову после случая с Господем.

- Что за биолокация ?- спросил он.

- Хочешь что-нибудь найти,- стала пояснять Радио,- берешь в руки вот эту рамку. Она - индикатор твоего мозга. Настраиваешься мысленно на этот объект. И вот - рамка кружится, указывая направление.

- К объекту

?

- Ну

да.

- Неопознанному

?

- Да нет же. Ты

загадываешь что-нибудь. Типа ты не знаешь, 

где что-то такое важное находится. Задумываешься. Это как медитация.

Рамка - это стрелка.  Куда укажет,

туда и идти надо. Понял?

-Круто,- заключил

Круглов.

-Вот,- продолжала она,-

тут слишком много нюансов. Все связано с 

особенностями подсознания. Ты как бы знаешь, где что находится, а умом

этого понять не можешь, потому что ум и подсознания - две разные вещи. Может

быть, подсознательно человек вообще знает все. И будущее, и прошлое. Прикинь,

да?

-Да.

-К примеру, захотели бы

найти золото в океане.

-Ну

да.

-Типа испанские

галеоны.

-Да и в Черном море

что-нибудь лежит.

-Нефиг делать,- сказал

Марфа.

-Да, там многое что

лежит,- добавил я.

-Круто,- сказал

Круглов.

-Это типа можно стать

самым богатым человеком.- сказала Пшеничная.

-Типа да,- согласилась

Радио,- биолокация была распостранена в старину. Лозоходцы искали так полезные

ископаемые. Чисто в Сибири. Тут главное иметь определенный

метод.

-Иметь?- спросил

Круглов.

-Ну

да.

-В смысле,

иметь?

-Трахать,- вставила

Пшеничая.

-Трахать метод,-

философски сказал Круглов,- круто.

-Ну вот,- продолжала

Радио,- имея метод, можно составить карту поисков. Выделяешь нужный тебе

квадрат, а потом настраиваешься на объект. К примеру, нужно найти потерянную

вещь. Ты строишь диаграммы. То есть, ты смотришь, в какую сторону крутится

рамка. Делаешь диагонали. Там, где они сойдутся, возможно, находится то, что

тебе нужно.

-Круто,- согласился

Круглов.

-Очень круто,- добавила

Пшеничная.

-Иду с вами,- сказал

Круглов.

- Привет,- сказала ему

Крымова,- и на мгновение все переглянулись.    Словно передался импульс

недоверия.

Всем было известно, что

Крымова встречалась с Кругловым год назад. Тот  немало на нее потратил. Давалось ему это

нелегко. Работал он на стройке, а иногда и ночью грузчиком подрабатывал. Он

тогда только только с иглы соскочил, и трудновато было. Требования же Крымовой

росли с каждым днем

возможно, он все еще

любил ее. Но откровенно говоря - за что ? Он же ясно все понимал

.

- Идем ? - спросил

я.

  Это было круто - спросишь у Круглова. Он

никогда не общался с нашим кругом. Презирал, что ли ? И было удивительно, что

теперь он вот так вот просто так влился в, команду поиска. Что тут случилось?

Видно, день был такой. Он беседовал о чем-то с Марфой. Потом - рассказывал нам

анекдоты. Мы будто бы были старыми друзьями. Может,  с бадуна его

перло.

- Жалко вашего друга,-

говорил Круглов,- хороший пацан был. Нормальный такой кентик. Честно, и не знаю,

как это все вот так получилос? Был человек, и нет его. Живешь и не думаешь. А

оно рядом с тобой ходит. Чик лезвием, и все. И нет  тебя.  Обрезало нафиг.  Слушайте, пойдем, вмажем, а

?

-Вмажемся ?- не

понял  Марфа

- Не, водки пойдем

выпьем, а ? Пива там. На баре попьем. Помянем пацана. Хороший кентик

был.

 Мы 

ссогласились Встретился по дороге Петич и к нам присоединился. 'Тема

нашего  похода в бар была для него

особенно болезненна. Войдя в питейное заведение, Петич уверенно употреблял.

Поодаль от нас Старик Моби беседовал с людьми, среднего  возраста. Мы шумели.  Эти же на наш шум никакого внимания не

обращали. Видно, что-то глубоко свое у них было. Какой-то непонятный скрытый

смысл.

- Не, все банально,-

говорит теперь Марфа,- круто, когда ты ничего не знаешь. Круто, когда тебе есть

чего бояться. Вот это жизнь. Всякая дрянь подогревает тебя. Хочется. Колется.

Снова хочется. Без этого и жить не стоит. А Старик Моби - он как бы выходец из

мира иного. Там все по-другому. Нам его мир - не то, чтоб развлечение. Это как

бы научный труд - сидеть и пиво в баре хлестать. Но понятное дело,   не совсем все так, как я говорю.

Все по-своему правы. Потому что жизнь - это арена. Тебе бы просто торчать у

телека. У мирового чисто телеотсоса. А так - это спорт. А телек в нем- это телек

внутри спорта. Кругом тебя подстерегают непонятности и трудности, и ничего в

этом нет, потому что все эти трудности, это ты сам. Мир кайфа - это тоже ты сам.

Мир труда - это такой непонятный онанизм.

 И так мы идем. Мир стоит, двигаясь.

Странный такой виртуальный холст. Мы - зрители, а он вроде как бы живет, но все

это иллюзия. Полная иллюзия бытия. Как бы там философы головы  свои не ломали, а они сами и мысли их, и

смыслы их, их их бесконечные сложноты - тоже краска, которой приделали ноги. Нет

ничего. Есть только мы и этот холст. И уже непонятно, жили мы в нем, или вот

теперь нам вздумалось его придумать, и мы влруг стали верить в собственный

вымысел. Если это была тюрьма внутри себя, то тут ничего не скажешь. Сон, да и

только.   Дымят трубы заводов.

Дымят трубы автомобилей. Ноздри выпускают углекислоту. Животные ждут, когда их

съедят. Насекомые плодятся, образуя соль земли. Нарождаются грозы. И все это -

лишь внутри нас. И нет вообще больше ничего, кроме этого.

  Посидев в баре, мы наконец поймали

вдохновение. Поиски тут же началась. Идя большой толпой, мы держали рамки перед

собой. Район досыта насмеялся, увидев эту картину. Bcтретившаяся нам Красная

Бензопила даже и про крик свой забыла. Так уж это выглядело. Дельтаплан

командовал. В руках его были папка, ручка и лист бумаги. Он то и дело

присаживался на корточки .   

Что-то чертил. Сообщал нам результаты. У всех было пиво. У Круглова было

полто-ра пива. Шел он и философствовал, и это был уже не тот известный всем

Круглов. Что-то в нем открылось.

- Нам надо еще раз обойти

район,-  сообщил Дельтаплан,- Чисто

по кругу. Нужно, чтобы линии сошлись. Видите, есть несколько точек, где они

скрещиваются. Нужно найти их и там просканировать. Нужно найти три

точки.

- Нафиг три ? - спросил

я.

- Треугольник. Так проще

сужать район поиска.

- Постойте,- вступил в

спор Круглов ,- все гораздо проще. Все рамки должны крутиться в одном

направлении. Разноса быть не должно. Зачем нам такой разнос? Диаграммы вовсе не

обязательны. Главное - правильная медитация. Так еще Будда говорил. В том самом

месте рамка должна вертеться на месте.

- Откуда ты знаешь ? -

спросил Петич.

-Это

очевидно.

  Так мы и ходили по району, гогоча, будто

странные птицы. Бутылки пива расходовались. Начинались новые. Пена, соприкасаясь

с воздухом, жаждала нового рождения. Пузырьки ее лопались, и мысли пива неслись

повсюду, шли по мозгам, и тем веселее нам становилось. Люди пялились на нас. Мы

показывали им факи. Нас много. Значит - можно. Тем более, мы поминали Эдика.

Ординарно это делать было нельзя. Он-то, Эдик, хоть и погиб по ошибке, но все же

свой пацан был. Реальнее многих других реальных. Тем более того Реального,

который для сокращения места в романе не упоминается почти.( Имеется ввиду Петя

Реальный).

  Господь, он думал о нас. А мы всю дорогу

думали только о себе и о собственном кайфе. А все остальные казались нам

королями нор. И ничего другого, как сидеть в норах, им не оставалось.

   Пусть так. Пусть он лохонулся и

повесился по ошибке. С кем не бывает. Не сама суть тут важна. Главное - мысли

его.

   Добравшись до перекрестка дорог,

где к домам прилегала автозаправочная станция, торпа наша остановилась. Круглов

вынул из пакета бутылку водки и разлил ее по стаканам.

  - Здесь ? - спросила Пшеничная

рассеянно.

- Не важно,- ответил ей

Круглов.- Давайте. За жизнь.

    Мы выпили и едва не начали

капать. Похоже, действие всех не на шутку развлекало,  за 

исключением разве чтo Крымовой. Уж в  ней-то романтики никакой не было, Что-то

грызло ее изнутри. Я бы не удивился, если б ночью заехал ее здесь с

лопатой.

  Я, если честно, я ни грамма не верил.

Поиски были частью глюка. Не более. Условия сумасшедшей игры. Некуда- тут было

деваться. Жизнь без этого ничем не выделялась. Да и дома напрягали. Хотельникова

предложила ехать к ней. И так мы и сделали.  Пшеничная пожарила картошки, Марфа

сходил за водкой. Мы курнули, и стало хорошо. Дети Хотельниковой зa  всем этим наблюдали и

смеялись.

 

Глава  7

   Старик. Моби был той и личностью,

которая не то, чтобы вообще выделялась. Она просто вставала у всех на пути, хотя

ни у" кого дороги с ним никогда не пересекались.   Старик Моби очень уж странно

посещал питейные заведения. Куда ни пойдем, и он там. Иной раз кажется. что  он во всех барах сразу сидит   .. В каждом баре"--свой Старик

Моби. Пошел как-то1 в 

сивушник, там - он и две дамы какие-то. Лет по сорок, вида цыганского, но

-довольно благородного. Пошел в кофеюшник - и там Моби. Такие же, как он,  Старики, собрались, вотку пьют, пивом

запивают, крабовыми палочками 

закусывают. Подозвали барменшу. Чисто жестом. Инночкa ,  она хороша. И поговорить можно. И зайти

к ней туда  когда поваров  нет.  . Ну, дали стерики ей денег, она на

столе и станцевала. А забуддыги местные от такого расклада просто в шоке.     Мол, старики, блин, а

все туда же.  Дело к ночи было. Наша

традиционная алкота  стала уж и рамс

пускать. Типа, кто кого  знает кто

блатной, кто - царь и бог. И вообще, бардак был в кофеюшнике.  Бывает  это. Никто ведь не хочет здесь просто

так сидеть. Всех тянет на приключения. На базары там  разные. Такой уж тут контингент.

Обязательно кто-нибудь кому-нибудь рожу 

поломает, или упадет кто-нибудь, да рожей об бордюр. Хотя вроде бы не

погибал никто.

 Бывало, сидишь, подсаживается к тебе

какой-нибудь умник. У него типа денег на пиво нет, ну он начинает о жизни  рассказывать. Типа много видел, и все

такое. Любят такие умники о смерти разговаривать, стихи читать, блатных

перечислять. Типа, они кого-то знают. Черт-то что. Кому это

надо?

  Ну вот,  ночь была. А старые снова Инночку

подозвали, дали eй кассету. Пошла она, старая подружечка, поставила "Раммштайн".

Все заволновались. Типа , что за x… Нифига себе старики. Да мы

тут…

Пошел один алкаш к ним,

побеседовал; старики поулыбались, покивали. Алкаш встал из-за стола,

покачиваясь, показывая какие-то блатные жесты, только к толпе своей не пошел, а

наружу подался. Там  его уж

менты  дожидались. Минут через

пять  и второй бычаро местный

выяснять отношения пошел,  и тo же

самое- с ним случилось. Так     "Раммштайн"  и играл, а бычью все толпу менты и

загребли.

    В центре было,  нашкребли мы денег, пошли в ресторан.

Выпить чуть-чуть, людьми себя вочувстовать.. Зашли - и там Старик Моби. И

молодежь его окружает,  Я тогда

подумал - может, он партийный лидер какой ? Так уже бы и по телевизору показали

бы.

Словом, это был какой-то

ресторанный призрак, который всюду меня сопровождал.    Одно время я даже думал, что Старика Моби

вообще в природе нет. Я и глюк. Мы - вместе. И больше

ничего

Однажды я спросил у

Господя, и он меня озадачил:

- Ну да. Есть такая

фишка. Я как-то и значения  не придавал. Я обычно в стекляшку хожу

пить. Пиво чисто. Он  там, мне

кажется. постоянно сидит. Нет, были, конечно. Моменты, когда его там не было. Но

это - когда как. Бывает, что один сидит он. Бывает - что с людьми. И люди  - самые разные. И все не из нашего

района. И молодые, и старые. Всякое бывает. Никого из этих людей я не

знаю.

     Тогда мы пошли в самый

захолустный бар нашего микрорайона, Не то, чтобы это был совсем уж кофеюшник,

просто находился он вдали от мест массовых скоплений людей" Зашли,  и тут я чуть свой язык не проглотил.

Сидел там   Старик Моби, пиво

пил, усами шевелил. А рядом сидел еще один 

усач. Помоложе, правда. А-ля Боярский.

- Вот черт,- сказал

Господь,- ты видишь. Может, пойдем в другом, баре проверим

?

- Давай по пиву сперва

выпьем. Все равно он никуда  от нас

не

не   денется.

  Выпили мы по    "волжанину".  Посмотрел я на них - ну, ничего

особенного. Люди как люди, и как такие мысли могли в голову мне прийти, откуда

такая мистика там, где ее нет ?

   Попили мы пивка, покурили,

поболтали, пошли в другой бар. Вообще, это дело обыкновенное - бара за один

вечер менять. Мы так часто делали. Пришли мы, ну, и никакого Старика Моби там

не  обнаружили. Да и не успел бы он

туда никак попасть.

   А недели за две до смерти своей

Господь предложил в центр пое- хать пошататься. Ну,  зашли мы в центре за дома, дунули косяк

и побрели навеселе. Город тогда 

сразу праздным показался, -люди -смешными, машины ожили, и звуки их

хотелось комментировать.

Прибавили мы сверху

пивком. Ну, типа, как всегда. Решили в кино пойти погрузиться. Купили билеты,

сели в барике, что в кинотеатре, пива купили. Пьем. И тут Господь и

говорит:

- Смотри, вот  они.

  Я стал головой

крутить.    Типа, где ? А

 он рукой

показывает:

-Смотри, два одинаковых

старика Моби сидят.

  Это недолго продолжалось. Минуты две.

Но, согласитесь, срок это немалый,    чтобы хорошо рассмотреть

человека. Да и двоим нам не могло одинаково показаться. '                         

"         

''

   Первый Моби вообще панковал.

Натянул на  себя футболку "Бэкхэм",

старую, бейсболку и черные очки. Дело это он то и дело одевал  то  снимал. Второй Моби был

чуть помоложе, но ничем  от первого

не отличался,   разве что в

строгий костюм   был oдeт      Болтали они и

пили "пепси".

- Господь, пойдем

отсюда,- сказал я зажато,- сейчас крыша потечет. Поедем в кино.

засядем.

Потом Господь повесился,

и эта  история потерялась в моей

памяти. Однако, ненадолго.

Как-то дождь шел. было

мне  тяжеловато. Вышел я на балкон,

слышу.:  бум- бум    . Раскаты музыки. Думал -

группа" Амундсен репетирует. Прислушался, 

нет. Что-то индустриальное. Драйв режет,"а ритм - технический,

компьютерный. В  голове -то у меня

пусто было.  Спустился вниз. Встал

под окном Старика Моби, слушаю этот музыкальный хаос, думаю - как это в

семьдесят лет . можно слушать такой бардак, если даже я уже начал уставать от

подобных стилей. Музыка тут примолкала. Будто мысли мои почуяла. Я прямо и приметил это.

Только отпущу мысли -•она громче, как замолчу - так утихает.  Сердце у меня от этих дел  побежало. Быстрей быстрей быстрей,  видно, выпрыгнуть

хотело.

   Старик Moби поменял диск. Заиграло

что-то более клубное, спокойное. Дождь припускал.  Стемнело окончательно.  Я, желая  лучше понять эту музыку,  схватился за     арматуру решетки,

подлез застекленному балконному

окну, и тогда  обнаружил

приоткрытость. Толкнул фрамугу. Из квартиры  тут же дыхнуло чем-то съедобным. Запах

бы живым: спиртное  и закуска.. Музыке вто рила вилк напару

с тарелкой. И еще одна вилка, перкуссирующая с тарелкой. Там. Очевидно. Двое их

было.

- Вчерась,- произнес

женский голос.

  

Меня покачнуло. Из носа убежал кусок конопляного дыма, я икнул,   голос а тот как-будто  на волю вышел. И хоть не было в нем

больше никаких звуков. Крутился он вокруг меня, пытаясь влезть в уши. Видно,

гнездо искал.

-Человек,- сказал Старик

Моби.

- Телевизор-   ответила  женщина

-Почему?

-Это - как всегда. Что

тут еще сказать.

-Да.

   Музыка поменялась. Заиграл MOBY.

Знал ли он сам, тот  старик, что мы

ему такое прозвище дали.? Нет, конечно. Откуда он мог знать мог?  Ни с кем из известных мне людей он

не  общался.

  Снова звякнула тарелка. Что-то полилось

в  бокал. Я остро ощутил запах

терпкого вина.  Сердце, которое

перед этим куда-то зачем-тo собиралось убежать, вмиг остановилось, я

почувствовал блаженство,  не  испив  вина .

- Слoвнo -на подводной

лодке,- произнес -Старик Моби.-Хa-xa-xa. Я вчера, представь себе, привел домой

молодуху.

  Он засмеялся, это был старый лукавый

смех человека, который много знает и много молчит, и я почувствовал, как оттуда

что-то  пошло. Помимо винного

запаха. Это было всепроникающее лукав-ство.  Я почувствовал, что молодость -это

заподло. Оно бродит, бродит. Она, то есть, И употреблять ее невозможно, и жить в

ней нельзя. Только не всякое,  я бы

сказал,  нечто,  не нахватается уксуса, перед тем, как

созреть. Моби,  он был какой-то

особенный фрукт..  С другой стороны,

он сам фрукты пожинал, я ничего не слышал, но я вдруг понял это. Он - жнец.

Никто перед "ним устоять не в 

силах. Но получает он  

лишь то, что хочет. А хочет 

он далеко не всего-, потому что многие желаний - это мусор. Живет он на

той стадий, когда обычный индивид убит потреблением. Он просто клина ловит  от количеств потреблении и испражнений, да и

старость, пора  засушливая, yж тут

как тут. Он - король. Чего-то неясного король.

-Меркнет свет,- сказал

женский голос,- Посмотри, кто-то к

нам

присосался

-Непременно поедем в  ресторан,- отвечал Моби,- я хочу омаров

уже целую

неделю.

-Приходит  груз,- сказала женщина,- надо

поработать. Думаешь, нам не нужна компенсация? -

-Думаю, что это

необсуждаемо.

-И все

же.

-Это что-то

второе.

-Ну да.

-Тогда это другое

дело.

-Да.

-Что ты думаешь о

туманах?

-Туманы -дыхание  вечерних могил.

-Там есть

мхи?

-Мхи -это еще один вид

пафоса.

-Пафос

холода7

-Наверное.

-Есть ли зло на

Севере?

-Очевидно. Еще есть зло в

небоскребах. В самом ощущении бетонных кустов. Все это очень не по-человечески.

Если говорить о нечеловеках, то это будет паутина для задумчивых пауков. Зачем

перехватывать у них идеи? Ведь можно жить и в пещере.

-Конечно. Потеря

пещерности нанесла огромный урон идеям

-Это все равно что

заставить собаку печатать романы. Представляешь, это будет как нераспозанный

после сканирования текст. Обрывки фраз, неуместные вставки, цифры вместо

запятых. Чего-то иного от собак ожидать нельзя. Мне была известна одна собака,

которая писала стихи. У нее вышло несколько сборников, и если воспринимать их

всерьез, То, очевидно,  можно

похохотать мозгами. Мозги самовывплюнуться, и все тут. Ты ведь

знаешь.

-Да. Это все потому, что

у мозгов нет рессор.

-Пружинная подвеска

лучше.

-А почему бы не обойтись

без амортизации?

-Можно и

так.

-Может быть, так

возникнет новый язык абсурда?

-Почему бы и нет? Можно

передавать его обычными образами и обычными словами. Обычной, так сказать,

жизнью. Только перед и зад ее поменять местами. Промотать наобоорот. Человек так

и не поймет, что ему морочат голову

-Балет без

ног

-Музыка без музыки.

Просто вибрация крови в венах.

-К нам кто-то

присосался.

-Кто?

-Хочешь пойти

посмотреть?

-Разве человек не

выбирает?

-О, как дурно

пахнет.

-Да.

Мне показалось, что я

проваливаюсь вникуда. Я имею ввиду, от этого диалога у меня все вверх дном

перевернулось. Его нельзя было слушать, а я слушал, и он будто для меня

предназначался. Может быть, ко  мне

приходило. Я имею ввиду приходы.

 Хлопнул холодильник на кухне. Словно

сердце открылось и закрылось. Запахло грибами.

-Есть ли жизнь ? -

спросила она.

-Где? - спросил

он.

-Вообще.

-Это смотря как

посмотреть.

-А в

общем?

-А в-общем, кто-то сидит

в нашем эфире.

-Да

  Я понял, что это "да" - это вообще не из

разряда вещей. Это Солнце и стиральный порошок. Вчера и почему. Шариковая ручка

и если.

  Послышались шаги. Да, видимо он шел,

чтоб проверить, кто там к ним присосался. Кто  ж еще?

   Я оглянулся, и в лицо мне ударил

ветер. Огни. Движение. Мое зрение не сразу сфокусировалось. Это было невозможно.

Я висел на карнизе небоскреба, и некий ночной мегаполис грохотал и светился

внизу. Это и был пафос. От высоты кружилась голова. Машины казались бледными

пятнами. Небоскребы - теми самыми бетонными кустами. Только это были какие-то

адские кусты. Сказать тут просто нечего было - мозг мой, правда, не запаниковал.

Я сразу же понял, что все это - ненастоящее. Шаги приблизились. Я спрыгнул вниз

и вместо длительного полета в бездну упал на траву и спрятался за

елкой.

  Из окна никто не выглянул. Возможно, он

и не собирался проверять, кто там к ним присосался. Шел, к примеру, он на

балкон, где обычно соленья разные хранятся.

 Едва отдышавшись от Йью-Йорка, я понял, что

нужно прибить себя пивом. Все казалось таким,  что я не мог ручаться за себя. То есть,

за разум свой. Ведь всякое бывает. Хотя курнул я довольно давно, а ничего

глобального пока не требовалось. Можно было .конечно, пойти ширнуться, ну и

нафига? В-общем, полез я в карман. Нашел там тридцать рублей. Этого вполне

хватало на пару бокалов и сухарики. Да, впрочем, можно было и в долг выпить.

Главное- оторваться от всего этого. Не слышать это "да". Не думать о том, какие

бывают в жизни мозговые метонимии, приводящие к параличу.

   Взял я кружку. Припил. Кайф. Пена

гуляет по губам. Что еще надо. Тут поднял я глаза  - и вот он. Сидит передо мной,

ухмыляется. На нем свитер в стиле Хеменгуэя,  а борода будто бы излучает какие-то

флюиды.

- По пивку,- говорю

тогда  я

ошарашено.

- По пивку,- отвечает

он,- а что за пиво. Наше

?

-Не.

Майкопское.

- Хорошее пиво,-

комментирует он,- Жалко,  раков не

продают.

- Раков

любите?

- А как же их не любить.

Раньше, бывало, поедем по рака. Как наловим. И сами едим, и соседи едят. Да еще

и продавать успевали.  Ceйчac

уж не  тот возраст-не

тот.

- А сколько вам ? -

спрашиваю я.

- Да уж сколько есть, все

мои. Много уж повидал, Может,  по

сто грамм?

 - Ну, давайте по сто,- согласился

я.

   У меня в главах все еще стояла эта

странная галлюцинация - я вишу на карнизе какого-то небоскреба. Ветер дует

нешуточный.  Совсем невдалеке

проносятся  сигнальные огни

самолетов. И все внизу горит. 0т 

края до края горизонта. Настоящий Манхэттен.

Старик Моби пошел за

стограммами, а я постучал себе по голове,

точно отходя от нокдауна. Моя голова

таких фишек еще не задавала никогда. А если это так и есть,  то есть, если это действительно

наваждение, тo  стоит  задуматься о  здоровье.  С другой стороны, что здесь делает   Старик Моби ? Он же был у себя в

квартире. Я после Манхэттэна   

прямиком побежал сюда. Никак он не мог меня

обогнать.

Я почувствовал

приближение моральной тошноты. Что-то было не так. Kтo мог доказать, что

парадоксальные    

вещи с нахождением Моби здесь и там существуют?  Господь ? Может, потому он и умер, что

слишком много задавал вопросов.

   Тут  он вернулся.  Сухое   темное лицо его не несло на себе

признаков какой-либо чертовщины. Маленькие старческие губы. Маленькие усики. Еще

не все выпавшие волосы. Чтo тут такого ? Избрала ли моя голова его в качестве

фигуры  суда над

собой?

- Да , раки раньше, били,

что надо,- продолжил рассказывать он,- Поедем, бывало,  на Траховку, a там - етишкин пистолет!

Кишмя кишат! Сам ведь просятся. Вылазят из машины и за руки хватают. Да еще

издалека видно,   из машины.

Был у моего кума, Петьки Рожина "Москвич". 

Четыреста восьмой еще. Ну, водки набираем.  Тогда так не пили. Пиво только на

пивняках было, и то - одно жигулевское. А водки полным полно кругом продавали.

Так вот,  водки -то набираем, ну и

баб, конечно, дома оставляем, чтобы не мешали. С бабами-то какая рыбалка.

Начинается, блин, чепуха разная. Не 

зря ведь говорят, что баба -она не человек. Ну вот, еще далеко

до   речки, до Траховки, а уже

и видно, как дно темнеет от рачья, клешнями так и "машут , словно зовут. Типа -

идите к нам. Это в Черном море, если знаешь, водится зазывающий краб . Ты

ныряешь, 'а он рукой тебе машет, мол, типа, идем ко мне, друг.    Они это специально делают.

Человек, наряльщик то бишь, думает, что там недалеко-то плыть.  А это все иллюзия. Ну,  и кто-только не погибал от  завывающих крабов. Раньше -то любили

нырять, а сейчас все - возьми, сникерсни, 

себя приколи. А тогда  этого

не было,  спорт был. И водку пили,

и

здоровей были. Ну так

вот, приезжаем, а раки видят, что, мол, ловцы приехали, ну и прячутся все. Он,

траховские раки. Многое знают. Тут не просто так. Не даром раками зовутся. Ну.

Петька Рожин брал их голыми руками. Руки у Петьки - те же клешни. Да и сам он

красный был, что вот…да, как у того мальчика за столом футболка спартаковская.

Точь в точь. Он ведь не зря Рожиным звался. Ну вот, они, ракит, проняли Петьку.

Знали, когда он пьян, и тогда и не кусались, потому что смысла не было. Все

равно ведь не чувствует. Они и сны его знали. Как заснет он, а они тут как тут.

Наступают. С песнями. С флагами. Командир ихний командовал, они Петьку хватали и

тащил в реку. И ведь не зря. В желудок они не хотели Петьке попадать. Пахло

плохо. В-ощем, отменные были раки. Потому и вкусные были. А когда варили их. Они

гимны пели. Так ведь и было. А какой-нибудь наглейший возьмет да выкрикнет из

кастрюли - эй, милейший, налей-ка водки перед смертью. Ну, и наливали.

Бывало.

     А теперь рачье не то.

Безволие его подкосило. Сами выходят, сами в сеть залазят, сами моются перед

варкой, да еще и не вкусные. Это, должно быть, от радиации. От

химикатов.

  

Тут я понял, что нахожусь в совершенно другой реальности. Я ясно себе это

осознал. Что вот, вот он я, а вот он - глюк, и даже сам себя за лицо, подергал,

чтобы удостовериться.  А что тут

удостовериваться .  Был я на реке,

ловил раков. Рядом - Петька Рожин, мужик лет тридцати, в какой-то грязной робе,

в сапогах, а из кармана его бутылка 

водки торчит.

- Э, б... на х…,- сказал

н,- е…т...м... , е..м….х... , мать твою ногу, ядреный корень, железа мать, блин,

еб, какое рачье умное пошло, и послушай что они говорят ?

  Я подошел, и верно -

говорили :

- На первый втюрой -

расчитайся.

- Перый, второй, первый,

второй.

-Усы

вперед!

-Есть, усы

вперед!

-Есть, усы

вперед!

-Клешни к

бою.

-Есть, клешни к

бою.

-Кто видит Петьку

Рожина.

-Седьмой на фланге видит

Петьку Рожина.

-В

атаку!

-Ура!

-А, блядь!- кричит Петька

Рожин.- Суки! Вася, помоги.

Петька вопил, а раки

тащили его в пучину, где намеревались защекотать до смерти. Поднялся он. Весь в

раках. С ног до головы. Я, прибежав на помощь, помог ему справиться. Раков мы

собрали в ведро.

 - Вот так вот,- говорил Петька,- надо

всегда прикидываться слабым и больным. Спящим, например. Тогда рачье начинает

радоваться. Оно любит толпой на слабого идти. Вроде каждый в отдельности ничего

из себя не представляет, а как толпа… Надо будет их, эх, да под водочку. С

укропчиком. С лучком.

 Тут я осознал, что глюк мой благополучно

завершился.

И вот  он вершился с

водкой.

- А раньше траву курили ?

- спросил я.

- И раньше курили,-

вздохнул он,- но раньше и трава-то почище была была и не косил никто. Всего как

бы и не существовало. Тогда это было по-настоящему модно. А сейчас- это болезнь

общества, вот.

Наркотик были популярны в

богемных кругах. Да ведь и знать нужно, как ими пользоваться. А простому

человеку они -ни к чему. Что ему с ними делать? Сейчас люди только и делают, что

разрушают. Раньше ведь не так было.

   Я понял, что вот оно - то ли

сумасшествие, то ли правда. Нечто подобное Дельтаплан слышал в трамвае. Тут не

содержание важно, а форма. Ведь это было одно и то же. Началось оно нелепо, вот

- продолжалось, и нельзя было ума этому дать, потому что совершенно неясно было

- есть ли оно, или я - мастер собственного бреда. Ведь и такое могло быть. Нефиг

делать.

   А может, это все матрица была. Как

в кино. Слишком уж все странно. Принимая наркотик, человек видит какие-то

подпрограммы, которыми связана эта машина. Потому наркотики его и разрушают.

Хотя как сказать.

    Однако, что меня глючило?

Хоть бы  помог бы кто.  Я почувствовал, что алкоголь   уже вышел на одну планку с  предыдущей обкуркой. Однако, и с Моби я

сравнялся. Я, во всяком случае, уверенно не верю.  Уверенно соображаю, что со мной кто-то

играет. У нас в  запасе по одной попытке.    Планка на высоте... Какая

разница , как  зовется эта цифра. Я

не возьму, а у водки нет пределов.

- У вас постоянно какая-та

модная музыка играет,- сказал я, -круто. Кислота.

-У меня большая

фонотека.- отвечал старик, -еще в молодости, учась в Ялте, мы слушали лучших

музыкантов. Диски привозил моряки.

Иностранцы.  А в  Севастополе мы  заказывали это всем кому ни лень. Все

было очень просто. Майлс Дэвис.  1956-й год. Слышал такой альбом? Впрочем,

если тебя что-то интерисует, приходи. Выбери какой-нибудь

диск.

-Можно будет

переписать?

-Конечно.

-Что, прямо у

вас?

-Да. Прямо у меня. Нет

проблем. У меня хорошая аппаратура. Качественная двухкассетная дека. Винилы.

Сидишки. Кое-что  - на

компьютере.

-У вас есть

компьютер?

-Да.

-Круто.

-Да. Приходи обязательно.

Люблю людей, которые вообще уважают музыку. Тут получается ведь как - обычно

люди любо любят музыку либо нет, потому что для многих мозгов это весьма чуждо.

Они просто не способны воспринимать ничего, кроме самих

себя.

-Это

мастурбация?

-Очевидно.

-Я тоже об этом

думал.

-Об этом стоит

задумываться.

-А как вы думаете,

человек зря живет?

-Совершенно верно. Ты

прав. Зря.

-Зря?

-А что. Ты

сомневаешься?

-Нет. Я просто ждал,

когда это скажет кто-то еще.

-А.

- А чтo, например, вы

слушаете  из хауса

?

-   Ди-Джей

Банан

-Банан?

-Альбом 1965-го года  "Африка"

- Хватит! - воскликнул

я.- Я еще не настолько пьян, чтобы мной можно было так прикалываться! Вы -

Старик  Моби, - тут я поймал себя на

последней фразе, которая выглядела так:   "Если бы не Филимонов, мы бы тогда нефиг

делать на чемпионат Европы попали бы.

- Да лохи они,- ожил

Марфа,- лучше бы мы в футбол пошли играть.

- Марфа! - воскликнул я.-

Дельтаплан!  Что это, я что, сошел с

ума ?"

-Ну нихера себе!

-воскликнул Марфа удивленно.

-Мы сидели на берегу реки.

Горел костер. На железной решетке жарился ципленок. Рядом стояла водка. Мы часто

так делали - выходили на берег в компании с пузырем и чем-либо съестным. Трещали

головешки. Вид моих друзей был более чем взволнованным.

-  

Ну,

нихера себе! -закричал Дельтаплан снова,- Это чо?

  Помимо меня и Марфы тут никого не было.

Река шумело, будто полиэтилен.

-  

Давно

мы тут сидим?- спросил я.

-  

Чо?

-спросил Дельтаплан.

-  

А?

-спросил Марфа.

-  

Э…-заволновался я. -какое

сегодня число?

-  

Чо?-

Марфа перестал курить, и сигарета выпала у него изо-рта.

-  

Двадцатое,- отвечал

Дельтаплан.

-  

А

давно мы тут сидим?

-  

Час,

полтора.

-  

А

какой сегодня год?

-  

Вася….

-  

Что,

так плохо?- осведомился Марфа.

Я понимаю их волнение. От

меня всякого можно было ожидать. Но с временем я так откровенно не путался. Я

имею ввиду, что вопросы относительно того, какой на дворе, к примеру, век, я еще

никому не задавал.

  Они стали расспрашивать меня, а что я

мог сказать? Я ведь и сам себе не верил. И странно - водка была еще не выпита,

никаких следов алкоголя вол мне не было. Это не смотря на недавние градусы

вместе со стариком Моби.

   А были ли они

вообще?

   Видно, выглядел словно кокаиновый

арлекин перед смертью или сразу после смерти. До смерти я их

перепугал.

-  

Сашь.- спросил я у

Дельтаплана,- а ты замечал такую фигню.

Приходишь в бар.  Что в стекляшку, что в другой какой. И

везде Старик Моби сидит. Пойдешь в другой бар - и там он. Будто он не один, а

несколько его.

-  

Ну

да,- ответил Дельтаплан.- Да. Слушай, это чо. Это ты поэтому так

побледнел?

 На этом бы и

закончить.

История эта получила свое

окончание в самое ближайшее время. Придя к Дельтаплану и застав там Свету

Пшеничную, я тут же стал выяснять реакцию на мое поведение. Что тут такого? Это

ведь стоило свеч. Ну, и вопрос Моби продолжал меня

терзать.

-  

Ты

что?- спросила Света весело.- Ты откуда?

-  

Из

дурки.

-  

В

смысле.

-  

Правда. Не веришь. В

дурке карантин. Больных на время отпустили домой.

  Самым интересным тут было то, что

взволнованный дотоле Дельтаплан, тот самый Дельтаплан, который ни за что бы

ничего странного мимо себя не пропустил, просто и слушать меня не хотел. А между

тем, ничто ему не мешало. Ни трахались они со Светой, ни курили. И словно ничего

со мной и не происходило.

  Сбегав за пивом, я предварительно

постучался головой о стену панельного дома. Зашел. Завел разговор снова. Никакой

реакции.

Тогда, не выдержав, я

разделся и прошелся по квартире голым. Взад вперед.

-  

Ха,-

была реакция Пшеничной.

   Дельтаплан втащил в зубы сигарету

и отвернулся.

   То же самое было и с Марфой.

Безразличие, посетившее его, показалось мне искусственным. Тогда, набрав

спиртного, я засел дома наедине со своими размышлениями.

   Что я мог понять. Я - гнилое

дерево на гнилой почве. Выросло дерево это из гнилого семечка, и хоть вылазь из

себя. Были бы хоть какие-нибудь альтернативы.

   Понятное дело, что ситуация с Моби

не однозначна. Если бы я жил перед самой дверью в страну галлюцинаций, это бы

непременно бы все заметили. Наша толпа не так уж слепа, чтобы не заметить, что

со мной происходит что-то антилогичное. Однако, их словно кто-то заставляет так

вести себя.

  Погода было хмурой. Наблюдая эту неясную

серость в окно, я ощущал расторение по крови алкоголя.

   Мне стоило перестать быть самим

собой. Не жить. Не быть. Если просто так, чисто на одной воле, то и в этом

случае не все так просто. Внешне, на мне нет никакого клейма, потому что время

сейчас такое.

Делай все что угодно, и

на тебя никто не будет плевать, если это не будет касаться конкретных ситуаций.

Но наплевать на себя по-настоящему - это ведь совсем

другое.

  Сменить мозги.

  Я представил себя пункт смены мозгов.

Цеха, полные специальных машин. Кучи согбенных сморчков, уставших от собственных

нечистот. Загаженные души требуют освобождения.

   Длинные манипуляторы вынимают из

черепных каробок прокисшие субстанции.

   Что делать с использованным

материалом?

   Наверное - на военные

цели.

  Я ясно ощутил, что Старик Моби - это

реальность, которую можно почувствовать лишь иногда. Самым краем восприятия.

Остальное - сюжет какого-то непонятного клипа, который двигается по неведомой

никому воле.

   Проснувшись утром и сбив сушняк, я

вновь напился.

   Так рано и так плохо. Я не ощущал

ничего иного, кроме желания как-то со всем этим завязать, выбежать вон. Но

выбежать из жизни - это так просто, а поменять все - раз и навсегда - это ведь

не раз плюнуть.

Будь я Радио, я бы

нарисовал это. Хотя бы в воображении.

  Пункт смены

мозгов.

  На этом бы и закончить. Однако, в этой

истории еще оставались буквы.

  Дня через два я все решился сходить к

нему. Был выходной. Чувствуя нехватку решимости, я пошел в бар и присел за

стойку. Передо мной возникла немолодая пивная звезда

Инночка.

   -Как дела?- спросила

она.

-  

Круто.

-  

У

тебя всегда круто?

-  

Да.

Сейчас все так живут.

-  

Пиво?

-  

Да.

Она налила мне пиво, и я

принялся готовить себя к встрече с настоящим или

кажущимся.

-  

Где

толпа твоя?- спросила она.

-  

Не

знаю. Торчат где-то.

-  

Торчат.

-  

Да.

Нарик все. Весь район - нарики.

-  

И

ты?

-  

А

что? Чем я лучше?

-  

Да.

Все такие,- сказала она.

-  

А

что, Инночка. Как мы время с тобой проведем? А? Скучно мне самому пиво пить. А

тебе, видать, за стойкой скучно.

-  

О,

как решительно. Молодой, а все туда же.

-  

А

куда ж еще.

-  

Да ты

мне в сыновья годишься.

-  

Да. И

что тут такого.

Народ уверенно

употреблял. Кофеюшник - это встреча множества миров. Главное, что тут все

довольно дешево. Бывает, сюда заглядывают довольно солидные субъекты. Народность

им не претит. Что тут такого? Кто кого лучше?

   Потрепавшись с Инночкой и изрядно

подпив, я отправился к нему, и волнение мое не унималось. Я понимал, что

отступать нельзя, ибо это позорно, а позор не лечится никакими лекарствами.

Стоит сделать шаг назад, и ты сам у себя в гостях. И после из этих "гостей"

выйти сложно. Все обрастает нереальными комплексами. Их и так много в жизни,

комплексов этих, чтобы вот так запросто зарабатывать себе новые

страхи.

    Я позвонил в дверь. Видно,

он еще долго изучал меня в глазок, прежде чем открыть.

-  

Здравствуйте, - сказал я

с напыщенной непринужденностью.

Он смерил меня

взглядом.

-Помните. Мы в баре

сидели. Вы еще предлагали мне зайти за СD. Да? 

-  

Ну

что ж, молодой человек, проходите,- ответил он без особого

энтузиазма.

Выглядел он не очень.

Спортивный костюм был из шестидесятых. Седина его была не причесана, а лицо было

покрыта непривлекательной бледностью. Возможно, она была ему нужна, эта

бледность. Возможно, я сам напускал на него шарму.

   Что можно сказать о его жилище.

Возможно, вот так вот жил Пикассо. Возможно, он служил где-то в Африке, и потому

квартира была полна разномастных масок. Они смеялись. Мне показалось, что

раньше, немногим раньше моего прихода, они еще не теряли своей скромности и

открыли рты лишь теперь, по моему приходу.

   Великая масса аппаратуры поражало.

Понятное дело, Старик Моби должен был иметь столько аппаратуры. Как же без

этого. Однако, этого хватило бы на пару студий.

   Многоканальный магнитофон…Он что,

директор звукозаписывающей студии? Микшерный пульт. Всякие разные

деки.

Винилы. Компакт диски.

Этого было многовато и для необыденного коллекционера звуковой продукции. Мне

кажется, все говорило о каком-то невиданном извращении. Может быть, он записывал

сердце земли?

  -Что хотите

послушать?

   В своем логове он не казался особо

дружелюбным. Видно, что-то где-то у него 

не получилось, и он был зол на себя. К примеру. Я мог ничего не

помнить.

  Мне вдруг подумалось, что все, что в

последнее время происходило с нами, было каким-то образом связана с ним. Жил он

рядом. Вот и смеялся над нашей глупостью. Проверял какие-то методы. Вел дневник.

Как-то уж все казалось сопоставимо с какой-то нереальной оперой. И

Господь…Впрочем, мог ли я быть уверен в адекватной оценке

происходящего?

-  

У вас

есть " Апекс Твин"?

-  

Есть.

Он повел меня к стеллажу,

и здесь я ощутил тоже самое. То самое всепроникающее лукавство. Оно шло прямо из

него и лишало воли. Это могло быть сверхоружием или обыкновенным средством

непростого ума. Чем угодно.

-  

Я

понимаю,- сказал я,- вы думаете, я - как все. Ведь честно скажите, вы ведь

правда думаете, что я ничего не заметил и отписал все на свои

глюки.

-  

Разве

я сказал это,- ответил он и закурил.

-  

Вы -

с другой стороны,- сказал я,- и я прекрасно понимаю, что вам незачем мне

что-либо объяснять. Однако, факт остается фактом. У вас что-то где-то не

срослось.

-  

Интересная сентенция,-

заметил он.

- Мне ни к чему попадать

в ваши дела. Я и не должен был ничего понять. Но так вышло, что я поверил. И вот

я и теперь верю. Я не заставляю вас что-либо объяснять.

- Почему же,- ответил он

без особой радости,- мог бы и позаставлять. Удивляться - особая привелегия.

Особенно, если знать правила и культуру удивления. Верно?

- Наверное. Только вы

снова заводите разговор в иное русло.

- Тебе так

кажется?

Наверное. Просто я хочу

остаться при своем мнении.

- Хорошо.

Оставайся.

-Вы

разрешаете?

-Ну. Как бы…Было бы

некорректно говорить так. Как я могу что-либо запрещать или разрешать. Кто

угодно может быть плодом чьей-либо фантазии.

- Значит, и смысла

нет?

- Почему

же?

- А в чем же

он?

-В глубочайшем и

широчайшем софизме.

- Мне кажется, я знал

это.

- Может ли быть

такое?

-Я не

знаю.

- Тебе только кажется.

Просто ты в самом начале своего непонятного пути, который на самом деле вовсе не

обязателен. Сегодня появляется куколка. Ты же видишь это  своими собственными глазами, рядом с

тобой есть куколки более низшие. Муравьи…Ладно. Скажу тубу вот что. Чтобы жить,

надо курить. Иначе - никак. И - пить вино.

Глава

8.

Очередной громкий период

в жизни нашей семьи завершился. Папик 

и до этого пытался не пить, и ничего хорошего из этого не вышло, потому

что трезвость делала из него спортивного крикуна, и это было в сотню раз хуже

любой другой нетрезвости, чтоб тут не перечисляли. Не знаю, что тут сказать.

Нервы его терзяли, или же в крови его что-то было не в порядке, но только

алкоголь лишал его всяческих сторон - как положительных, так и отрицаительных.

Придет он домой - телевизор, сон, и нифига больше.   

  Мы встречались на кухне, беседовали,

 и все это было лишь фоновой

графикой. И если раньше я испытывал проблемы с родными, то теперь это была

антипроблема - можно было сдохнуть в своей комнате и начать вонять, чтобы

кому-то стало до тебя дело.

   До этого папик как-то пытался не

пить,  вот. Я уже, кажется, говорил

об этом. И едва  это до полной дурки

его  не  довело. Оказалось, что- трезвым ему быть

ну просто противопоказано. Превращался он тогда в омерзительного крикуна,

прикапывался до каждой мелочи, и ,похоже, 

это вставляло ему не хуже алкоголя. Он бы, пожалуй, мог бы и завязать, да

только тогда б он вообще изошел на говно. А вообще я мало знал его крик. Он как

бы всю жизнь проспал, так и не раскрыв себя. И попытка его показать свое другое,

трезвое лицо, быстро провалилась. И вот так и вернулось все в свое русло.   Быстро и красиво. Никто больше не

кипешевал.  Папа мой вновь жил в

режиме работа - водка, водка - двор, водка - дом, сон, утро, стограмм. Он отнюдь

не подобрел. Он просто снова заснул.    С окончанием шумного периода

квартира наша вновь полонилась мамиными подругами, женщинами, болтливыми и

чрезмерными.  Они мирно курили,

мирно вспоминали бурную молодость, слушали допотопные группы, курили, щелкали

семечки, понемногу попивали пиво. И никто ни к кому не лез, и даже папа их не

замечал. Я с друзьями закрывался в

своей комнате, и там   

мы   что хотели, тo и

делали.

   Я думаю, дети крайне зависимы от

своих родителей.  Смотришь и

копируешь, и 'все делается порою автоматически. Можно скопировать и самое

худшее, сам того не подозревая. Как будто нет  в мире ничего более центрового. Взяло бы

мое сознание, и отказалось бы автоматически от нормального восприятия такой

жизни. Включило бы красный свет, и все тут. А оно поддерживает все, что я вижу и

все, что я делаю. А я ничего не делаю, я просто потребляю пищу и

яды.

   Я, очевидно, должен был копировать

отца, но как-то  не получалось.

Возможно, что он жил противоестественно, а я был похож на его нормальную

ипостась. А, впрочем, я мог и не от него быть. В  таком случае его поведение легко можно

было объяснить.

- Ма, а в ваши годы

была   трава?- спросил я

как-то.

-Трава   была всегда,- отвечала она

академическим тоном, -Но был союз, народ был забит, и лишь московская публика

более ила менее что-то знала, и я не говорю про Среднюю.  Азию. Там это традиционно. Мы же

столкнулись с этим впервые. Был бомонд, были разные идеи.

- В нашей помидорной

столице все по-другому,- заметил я.

- Да,- согласилась Елена

Антоновна, мамина подруга, солистка музыкального театра,- конечно,  у нас  народ вроде как собирается в, так

сказать, тусовки. Группки по интересам. Бабушки- к бабушкам. Пушкина чихают.

Интересно, а не офигел бы Пушкин в компании таких вот

бабушек.

- Позажигать не с кем,-

вставил я.

- Вот вот. Меня всегда

поражает желание людей искать кумиров вместо того, чтобы делать что-то

самим.

- Колхозен наш край,-

сказал я.

- Да, Вася. Раньше что,

раньше был Союз, раньше   

кормили на халяву. Везде было неплохо. Воровство было. Люди и правда друг

друга умели любить...

  У Елены Антоновны была дочь лет

семнадцати, и я ее хотел. Она, кажется, где-то училась. Что-то связанное с

музыкой. Или рисовала что-то где-то. Я, возможно, поприставал бы к ней, но

что-то не шло. Так, бывает, что водка не идет. Так же и с настроением было.

Что-то звало меня на заширку. Заширку до смерти. А уж остальное - дело вроде как

второе было.

  С 

Дельтапланом вскоре случился казус. Убежав на время от звезд в своем

телескопе, от настольной библии "Человек-Амфибия", от скверных своих стихов, да

книг по астрономии, он вдруг решил, что возмется за что-нибудь

глобальное.

   Boт  только за что?

   В поисках чего-то неясного он

обошел квартиру, пока не нашел булгаковский шедевр "Мастер и Маргарита".

Подержав книгу, Дельтаплан уже ощущал, что грузится не по-

детски.

-  

Вот,-сказал он сам себе и

закурил.

Это было странное

чувство. Дельтаплан не мог точно сказать, почему одни вещи действовали на него

прохладно, другие заставляли не проходить мимо, третьи приводили к наступлению

времени "Ч"

Он уже чувствовал

бесконечное шоссе слов. Ломится вдаль магистраль. Шумят точки и запятые. Где-то,

в каких-то кусочках знаков, сидит смысл. Часть смысла вылетает из под колес.

Если идет дождь, то и каплях дождя, и в грязной разжиженной пыли текут мысли. А

общий смысл - это ведь еще и от водителя зависит.

   От этого всего книги несли в себе

массу противоречий, и Дельтаплан знал все это наизусть. Ощущение и его инициатор

расбрасывались в разные стороны по шоссе координат. Недетская важность

охватывала Дельтаплана. Возможно, он копировал бога в юности, когда тот еще

ничего не умел, а лишь  хотел и

спотыкался.

  Ну вот, вертел он книгу, воодушевлялся,

потому  что читать просто так - это

слишком просто. Нужна была предварительная подготовка.

  Он открыл и налил. В этот философский

пик все казалось иным. И шум машин за окном, и бубнящие звуки людей за стенкой,

и колышащееся на балконах соседнего дома белье. И присмотреться - был в этом

танце мокрых тряпок набор нот. Просто понять нужно это

было.

   Какое-то давнее его стихотверение

закружилось в голове.

     Сто лет назад, сто лет

вперед.

     Река столетья

гнет.

     Находит смерть свое

жнивье,

     Опять качается

белье.

   И через много много

лет

   Оно вот так же

покачнется,

И смерть, как дождь,

опять прольется,

Кому то ж в жизнь продаст

билет.

Дельтаплан часто

сознавал, что стихи у него - никудышные. Но главное - он себя в эти моменты

приливов и отливов мог ставить на место. Пара строк - двести грамм-

удовлетворение. Никакой тебе иглы, разве что - какой-нибудь сморчковый косячок.

Так, для усиления.

  Каждое колебание этого настроения можно

было отмечать в дневнике. Особым информационным носителем являлась Света

Пшеничная, которой можно было передать часть себя. Услышав при этом веселый

золотозубый смех.

  Но здесь Дельтаплан совершил

открытие.

  Он открыл книгу и

вскрикнул.

  -А!

  Это была  другая форма "А". Я имею ввиду, что не

из разряда междометий. Это казалось откровением.

   Лицо Булгакова, строгое и сухое,

ужаснуло его. Он мгновенно сообразил, что план был, в-общем-то, слабым,

тренировочным. Ничто не могло впутать его в столь  накумаренную

историю.

   Лицо Булгакова между тем потянуло

Дельтаплана к себе. Точно там, за картинкой, находилась самая мерзская прорва.

Без начала и конца. Долгая и долгая бездна, на дне которой происходили самые

мучительные вещи.

   Дельтаплан сопротивлялся, однако

поделать тут ничего было нельзя. Расстояние сокращалось. Он упирался ногами и

кряхтел. Тщетно. Оказавшись в нескольких сантиметрах от ужасной отметки, он

прошипел, точно загнанный дверь:

-  

А.

А.

-  

А!-

ответили ему. -А!

-  

А,-

прошипел Дельтаплан еще раз.

-  

А!

-торжественно ответили ему.

   С таким вот возгласом ловят за ухо

пойманную на столе кошку. С таким "А" режут лучший из тортов. Прыгают в объятия

прекрасной девушки. Закуривают какую-нибудь гавайскую сигару. Ну, и сами

понимаете, и все такое.

   Наконец, Дельтаплан рухнул. Упав

на пол, он схватился за голову.

   -Слушай ,- слышалось

ему.

-  

Хо-хо-хо!

-  

Пойми! Главное - знать,

где среди людей есть человек!

-  

Йопрст!

-  

Дельта - план! Различи

себя в толпе себя!

-  

Ешь

несуществующее!

-  

Напиши по концептуальным

адресам!

-  

Не

ищи в дерьме кораллы!

-  

Не

люби любить!

-  

А,-

ответил Дельтаплан.

  Это был еще  тот удар. Не всякие после подобного не

вызовут сами себе скорую помощь.

   Однако, он решился на вторую

попытку, и нечто смеялось над ним уверенно и дерзко. Добавлю, тут хватало

странного неземного эстетизма.

-  

Новые

поступления!  Дельта- план в гостях

у "А"!

-   www.

а.

ru

-  

Побудь в фиолетовых

кустах собственного жира!

-  

Сооблазни сам

себя!

-  

Дожди

сумасшествия! Ха-ха-ха!

-  

Врагу

не сдается наш гордый Варяг!

-  

Соприкоснись с

нечеловеком в сети!

- Зри! В нете чокнуться

нелегко, но мы тебе поможем.

.

boom.ru.

See

it now. The is the cifes of a tired brain.

Sergey

Chicago@chat.ru

May

be you now, someone can catch it. I mean something rediculuos. This is like

something in subconsience  that

can`t be icago. "Camaz-groupp".

www.

Vassily93.krovatka.ru

Soup:

Vassily93@krovatka.ru

Vassily

Hooev. EMX

The

news from "The Poe-brothers institute"

"Liquid

Bouratino"

Official

site of Sergey Rock.

Actions.

www.

rock.narod.ru

Soup:

rock@narod.ru

All

about chaotic subculture in internet.

"

Kunstcamera"

The

leader of searcnings in it.

"

EMX"( Fuck my Dick( Fucking Fuck))

"The

Poe brothers institute"

Simon

Pertsev, the auther of modern masterpieces

Of

Russian poetry.

Radiozayas.

Something about hell.

Another

existence/

Let`s

fuck the Eath/

Hunter&Logran,

the first,

Who

did it/

.

narod.ru

Soup:

kunstcamera@narod.ru

Alexander

Hooev.

Official

site of the popular northern singer.'

Lirics

and MP3.

Soup:

spits@pochtamt.ru

(Vitya

Spits is the closest friend

of

Alexander Hooev)

All

about "fuck off" music.

Yury

Slaboumoff.

Friend

of Alexander X.

Popular

professor of

Fuck

off projects/

All

about the life of Mandith

(Fucking

Teeth-Fucking Knives)

"Hooyy"

.

Soup:

slaboumoff@pisem.net

Official

site of new searchings

'Gooy"

on the Earh.

All

about "Govermant Cuidance of

Yod"

"Gosudarstvennoe Upravlenie

Yodom"

Everybody

who have been seen

The

Gooy for last five senturies.

"Two

carriages of summer"

The

most popular festival

Of

the alternative literary

Groups.

" Kunstcamera"

Vinny

Pouch in the hell.

"Catsexhibition"

The

leader of Russian punk-rock

Musik.

Songs

about Brezhnev

And

his dead fame.

Who

saw Tuapse in

Ones

life

Natasha

Monzany

(back

vocals)

Lysiy.(

The Bald)

His

life with Petya/

Tremendeous

moments of

Each

member of this.

Alex

Hunter, vocals, guitar,

Sasha

Say, bass.

Alternative

Hits.

Sergey

Go.

Evil

Months.

Anzin

- the month with guitar.

Pricolitch

- the zar of all

Black

months. Pricolitch in

Yugoslavia

in 1956 above

Bane-Luka.

Plastic subculture

In

colours.

www.

s-go.narod.ru

Soup:

s-go@narod.ru

The

Classics of the hell

Literature.

Site

of V. Nerussky.

The

Father of the Satan.

Interview

from Savely

Mochino,

black wizard

Who

had come to nothing

In1998.

His cannon.

Travelling

to the hell with

"GSMB"

Soup:

nerussky@narod.ru

Free

promotion of alternative

Commands.

Hunter&Logran

"Keening

on suits"

"Radiohares"

Travelling

towards the deep chaos.

;logran.pochtamt.ru

Soup:

Hunter&logran@pochtamt.ru

Let`s

get to know all about syntetic and

Plastic

submovement.

Additional

information:

Katya

Tonight

Kisakat666@mail.ru

Logran

Logran18@rambler.ru

O-she-she,

Poetress-entomologist

(I

love spiders)

selina@rambler.ru

Alex

Hunter

Hunter812@rambler.ru

Yngrid.Ma

Norvegian

fotoartist

Festival

of adigean clouds/

Ma@mail.ru

Lena

Udugova

Guitarist

of "GSMB"

Luba

Hooeva

Luba@om.ru

"Talking

with jeans" Postmodern-cyber punk novel.

Read

it twice!

All

about nothing. Win the fucking life/

Let`s

do it.

Go

to nothing! I`ll teach you how not to live. Everybody is to blame. Where is the

use? There is not the meaning of life. If you wish to continuoue think it

twise. 

  Вздохнув, Дельтаплан принялся за водку.

Что тут еще было сказать?

Время "Ч" бывает и

таким.

   Нервы его колыхались, как то самое

белье. Тот самый кусок непре- менного жизненного механизма, который качается

туда сюда, пока

есть город, пока оно не

высохнет. Высох ли Дельтаплан?

   Случались ли такие мегатрюки с

мыслителями старины?

   Дельтаплан, наливая очередные

"Сто", представлял Будду, который издевался над данным ему мозгом без всяких

средств.

   Мозг? Это звучит дешево. Почему бы

его не переделать?

   Ему ясно нарисовалась картина

ядовитого будущего. Он разрезает вены, чтобы узнать цвет крови. Она

выбрасывается волн змей. Падает на пол и шипит. Это кровь Чужого. Она прожигает

пол и идет дальше. Этажом ниже.

   Вскоре, наполняя комнату едким

перегаром, он добрался до телефона и позвонил Свете Пшеничной.

- Света, это

я.

-

Ты?

-Света , истина

I

- Ну

да.

- Чо ну да? Я водку

пью!

-

А.

-

А?

- Чо

а?

-А.

-Чо

А?

- Ты дурак что ли,

мальчик мой?

-  

Ты

знаешь, что случилось?

  Дельтаплан тут пересказал суть

происшедшего с ним, и Пшеничная мало чему   

удивилась.

- Приходи, потрахаемся,-

предложила она.

- Да,- согласился

Дельтаплан.  

   Странное случилось ночью. В синеве

снов плавали будто бульбы, и где-то рядом шли на север киты. Сюжета как чекового

не было.  Так, вспышки какие-то.

Дельтаплан порой даже понимал, что сознание его напрямую плавает в подсознании,

оттого и картина казалась нереальной. А синева, так после  спиртного какой еще цвет может быть.

Бивне пузырей люди уходили куда-то, улицы меняли пропорции, и  эхо как бы было ни для чего. Вообще

 стоял неслабый сумрак. Что-то

пошатнуло  улицы, выскочило

навстречу Дельтаплану, и его ужас разобрал, ибо он  уже издалека он понял,чем это

было.

Оно приближалось, и

размеры его просто-таки угрожали.

- До него километра три,-

решил Дельтаплан.

Наверное, недра ума

выдали ему по полной программе. Все самое трудное и ненужное взбунтовалось, и

это была величайших размеров буква А".

Ближе и ближе. Когда

.Дельтаплан решил для себя, что остался километр, "буква А показала ему

свою  извращенную толщину. Про

высоту же и говоришь было нечего. Тело ее было белым, чистым. Это была самая

абсолютная в мире белизна. Что можем быть хуже абстрактного

идеала?

   Дельтаплана охватили судороги,

ужас его абстрагировался и весело бегал по телу, словно от наблюдения разумных

насекомых. Они зрели в недрах его самого, и вот наступали роды, и стоило

разорваться, взорваться как снаряд, чтобы изрыгнуть их из себя. Разрезая

пустоту, А неслось на него. Ей предстояло стереть его в порошок, оставив в покое

тех самых насекомых, чтобы они могли продолжить свое путешествие в мире больных

сновидений. Одна из стек А приподнялась, чтобы встать

сверху.

-А-а-а !-завопил

Дельтаплан.  

"

   Света Пшеничная обнаружила своего

мальчика сидящим на кровати и вопящим   "а-а-а!"  .Был он мокр.  Долгота крика "а-а-а" была не менее

пол-минуты, чистота- звука была поразительной.  Не то, чтобы кричал он от ужаса. Он

будто бы изучал фонетику. Она потрясла его, и он

проснулся.

- Что это с

тобой?

-  

А,-

ответил Дельтаплан.-"а.

-  

Гонишь ты, что ли? Всех

соседей поперепугаешь! Слышишь, как дядька 

Славка за стеною храпит? Нет? Так он уже и храпеть перестал. Испугался.

Ты что, спятил?

-Нет. Свет, есть водка?

Свет,  Свет,- Дельтаплан просто

роптал.-Свет, дай, блин, напьюсь, чтоб упасть. Не могу такую фигню во сне

видеть.

-Может,

покурить?

- Нет!- запротестовал

Дельтоплан,-только не это.

    Кто  бы 

думал, что это было лишь началом? История с огромной буквой "А"

продолжается и теперь.

     "А" стала приходить к

Дельтоплану еженощно . Впрочем, на чтение "Мастера и Маргариты"   это никоим образом не отражалось.

Дельтаплан читал и чувствовал, что соприкасается. Мучительнее   всего было то, что он не мог

больше курить. В те моменты   А

начинало' чудится ему наяву,  он

кричал, и если случалось это в толпе людей,  то толпа видела соответствующую

картину.

-  

Неприкольно,- сказал он

как-то Пшеничной .

-  

- А

что делать?- отвечала она.- Может, это бог уберегает тебя от  травы. Начнешь ты жить по-другому, и

выйдет из тебя большой творческий человек. Может,  ты президентом

станешь?

- Да ну нафиг. 

- А что? Не может же это

происходить случайно. Ты же нормальный мальчик. У тебя нет никаких

отклонений.  Не могут же такие вещи

происходить с нормальными мальчиками.

- Тогда я сопьюсь

нафиг.

-  

Ну,

это еще зависит от твоего организма.

Ближе к маю природа вновь

повернула на дождевую дорогу. Облака ехали по этой дороге тяжелые, грузовые,

потные. Вокруг них плавали прозрачные туманы. Птицы кружили ближе  земле. В основном,  гадливые голуби и прозаические вороны.

Лужи подергивались как-то странно. капли были редкими, точно стрелял кто-то по

лягушкам. Многочисленные кошки для окон выглядели грустнее обычного. Тихо и

сонно они мыли свои усы, удивляясь чему-то невидимому. Может, они

,видели, как летят души?

Наш бесхозный балкон не

имел остекления,  и благодаря этому

я получал возможность лежать на отходняках под дождем. Капли падали на лицо,

уходили по шее, стекали вниз. 

Я пытался проследить полет

капли издалека, и иногда это удавалось. Капля в полете своем качалась. Это была

ее короткая жизнь.  Я ловил эту

жизнь на язык.   Новые капли

начинали свой разгон где-то в высоте, из будущего в прошлое без настоящего, и

ближе же концу фильма их можно было сопроводить глазами.        

Если бы моя мозговая каша     была попроще, ее

стоило бы осмотреть и провести

дефрагментацию. Необходимо было поставить пару антивирусов. Только не такие,

которые вызывали патологический страх перед жизнью. Эта программа природная, и

она мне никак не подходила, потому что возвратиться туда, откуда я когда-то

ушел, ни за что не хотелось. Если форматировать мой мозг, то чем же его

заполнять потом тем же стандартным набором. Питание, самосохранение,

размножение, защита потомства, возможность содействия своему племени в ходе

развития. А что-нибудь еще можно

перечислить? По-моему,  ничего, все

остальное - патологии.

     Внизу что-то

громыхнуло. Очевидно, бас. Это были динамики Старика Моби.

  Я 

присел на край балкона, потерев лицо руками. Огороженный рекой, район наш

был полон многоэтажных

каробок.  Изо дня в день вид этот

накапливался в слабом сознании, и теперь оно уже

ничего не переваривало,

лишь требовало  доз.  Водка, пиво, трава,  героин.. Или бросить все, ничего не

видеть и кого-нибудь любить... Но кого же любить?

     На горизонте время

от  времени торчали зеленые горы. Их

то закрывали туманы,  то освещало

солнце, то вдруг они выползали высоко, у самого неба, показывая снега вершин.

Это была какая-та атмосферная игра, которую понять были лишь ненормальные

романтики и размышляющие в депрессняке художники глаз, можно было представить

 там, на зелёных склонах,

воюющих   эльфов и бородатых

колдунов, и это было бы началом желтого дома.

   К чему еще может прийти человек,

постоянно думающий о том, что его куда-то засунули против его

воли?

   Я хотел чего-то другого. Все мое

естесство боролось с естесством рожденным, которое тянулось к веселью и

разрушению. Это были совершенно аморальные условия в муравейнике. Куда ни

толкнись, везде - одно и то же. Люди устроены одинаково. Одни закрывают на все

глаза и действуют так, как им велит нечто. Я бы добавил, что это -

автоматическое нечто. Я намертво вштампован в эту злую

карусель.

  Есть ли у меня

друзья?

  Телевизор?

  Кошка на окне?

  Самонаблюдающие

люди?

  Сомнительные друзья?

  Куда деться от всего этого? Ведь,

во-первых, это никому не нужно-

Все заняты лишь сами

собой. Пойти против себя - это все равно что Алекскандр Матросов отправился в

пьяном виде на амбразуру.

  Конечно, я много чего хотел. Только

дальше размышлений это не выходило.

  Например, почему бы мне не быть

телеведущим?

  Господа! Вашему вниманию - человек

широкой души Василий Галич.

Он победил себя! Впрочем,

почему широкой души. Может быть, я - человек узкой души. Что тут

такого?

  Вот только обрадует ли кого-нибудь мой

подвиг. Ведь как было клеймо, так оно и останется. И не быть мне никогда звездой

телеэкрана.  

    Магнитофон     внизу качал "

Right here, right now"  Тоже мне музыка, технические звуки

вообще противопоказаны во многих торчковых состояниях. Мозг оживает, еще чуть

чуть, и он полезет из ушей.

   Дождь так и летел к земле, а

несколько метров до падения я наблюдал бесконечный набор капель, который тут же

сменялся другим. Все это было бесконечно, как вселенная, если бы существовали

ненамокающие крылья, я бы взлетел и в процессе в том смотрел исключительно

вверх, чтобы глотать мозгом чувство неисчислимости.  Так бы я и летел, пока все не исчезло

бы.

   Часов в одиннадцать зашел Марфа и

мы пошли, залились пивом, словно два ходячих сосуда.

  На следующий день он мне

позвонил:

- Чо, Вась,

спишь?

- Типа

сплю.

- А я-

нет.

-

Почему?

- Не

"знаю.

-  

Мне

чушь какая-та снится,- поделился я,- 

снится все в стиле сине-зеленых водорослей.  Я вышел на пустой балкон, и

такой вот кругом цвет. И на небе, и на земле, и  короче, упал я балкона, на до земли не

долетел. В этом положении рассмотреть что-то нужно было успеть. Чисто

секунда-другая.

-  

Да.

-  

Ну

вот, можно идти по улице, и балкон сам к тебе спуститься. Это все равно что

умереть при половом акте.

-  

Ну

да.

-  

Тут я

и увидел их. Джинсы. Те самые. Я тебе рассказывал.

-  

Помню.

-  

Правда

помнишь?

-  

Ну

да. Там еще что-то про Гагика Волосяна было.

-  

Когда?

-  

Ну.

Тогда.

-  

В

смысле.

-  

Ну,

ты рассказывал. На стене было выцарапано.

-  

А.

Помню.

-  

Видишь, ты и сам не

помнишь, что рассказывал.

-  

Не.

Вспомнил. Ну вот, слушай. Джинсы, ими был завешен весь балкон. Я прямо-таки

запах уловил.

-  

Джинсов.

-  

Нет.

Типа они говорили, и у слов был запах.

-  

А.

-  

В-общем, логику их понять

было нельзя. Вообще, нельзя. Они говорили как будто сразу на всех языках. Это

еще нужно было ощутить. Но я как будто чувствовал, в чем тут

дело.

-  

Ага.

И чо?

-  

Я

будто завис в одной точке. Повис на бельевой веревке. И говорю - ба, джинсы. Они

мне и отвечают.

-  

Да ты

чо.

-  

Ну

да.

-  

Пойми, говорят. Ты летишь

и теперь. Просто победа  - это и

хорошо и плохо. Человек -это система.

-  

В

смысле.

-  

Да

нет, я не знаю, в чем тут дело. Это они сказали. И

спрашивают:

-  

Ты во

что-нибудь веришь?

-  

Нет.

-  

Значит, веришь,- отвечают

мне они.

-  

Почему.

-  

Пойми

- ты - это сообщество личностей. Каждая из них жаждет победы, чтобы владеть вот

этим вот мозгом. Убегая от действительности, ты даешь зеленый свет одной

субстанции прикрываешь другую. Они борются, а ты ведь и подумать не можешь, что

можно все уладить. Такая вот вселенная, которая работает так неотлаженно, что

стыдно становится. Ты, верно, и не зря вопрос задаешь себе - а для чего я есть.

Для чего я живу. То есть, сознание - это ты, чем ты сейчас думаешь, а эти самые

личности - это как бы уже другое совсем дело. Понимаешь?

Потому и создается

впечатление, что ты - это машина с заглогшим

двигателем. Ты падаешь

вниз. Каждую секунду своего бытия. Это все потому, что - победа! Ты выбрал

далеко не лучший вариант.

 - Ну и что же делать? -

спрашиваю.

-  

Суметь заметить то, что в

тебе есть.

-  

Как?

-  

Научись слушать

тишину.

-  

В

смысле? -спрашиваю

-  

А что

тут понимать? Кто слышал в мире тишину, тому многое дано. А у тебя - шум и гам

внутри. Словно на заводе бронетехники. Да ты и сам чувствуешь, каково это. Кто б

эту войну остановил?

-  

Да.

Я  чувствую, что это

так.

-  

Да.

Таким образом, ты видишь перед собой настоящий мир обложек. С виду все обычно, и

никто не заглядывает внутрь. Никто не может понять, из чего это все состоит.

Появляется куча философий, но никто не может защититься от этой

войны.

-  

Борьбы с

собой?

-  

Да.

-  

Так

значит, для этого я себя разрушаю?

-  

Да.

Для устранения разлада. Но так как ты толком ничего не понимаешь, твой разлад

еще более усиливается.

-  

Но

что же делать?

-  

Мы же

сказали. Слушать тишину. Чудо в том, что твой полет продолжается. А мы - это

очень просто. Это - разговор с джинсами. Это так же, как стать святым. Тут нет

ничего необычного. Замолчи умом, и многое поймешь.

-  

Сейчас это понятно,-

говорит Герцог, -Все очень просто, потому что мы не живем.

-  

Мы

черт-те что копили, -добавляет Марфа,- и теперь понятно, что это все не

нужно.

-  

Войдем в трамвай и

раздадим этот груз людям,- усмехается Герцог.

    У Петича был кинопроектор, и

это много о чем говорило. Петич вообще был человеком, который повзрослел,

родившись. На его  лице  всегда виднелась печать дум. Не 'то,

чтоб он все время думал.  Просто это

у него получалось.  Вообще, Петич

при этом своем свойстве был крайне невозмутим. Он будто знал все наперед.  Закончить школу на такие то оценки. А

дальше - студенчество. Жизнь по алгоритму. Либо баскетбол, либо облачная

серьезная  жизнь.  Петич, мне кажется, и не мечтал

никогда.  Он всегда все наперед

знал.

   Уход Господя трогал  его по-своему.  Он, мне кажется, ставил это себе как бы

в заслугу. Не саму смерть, а то, что он это пережил. Может, и прав он

был в этом по-своему. Тематичный такой подход.

   Так вот, о кинопроекторе.  Обычные картины мы никогда не смотрели.

Не зажигало. В них не было ничего планового.

  Современная киноиндустрия вообще тупа.

Чисто штамп. Потребление для дешевых глаз. Ничего

настоящего.

   У  Петича был набор документальных фильмов

советского периода. Стройки. Машины. Герои. Хроника брежневского

этапа.

   Добавлю сюда, что Петич являлся

мальчиком многоплановым. Кинематографическим. Он рисовал. Не для художества.

Тема эта вообще была у нас модной, И он себя пробовал, чтобы понять, что тут

есть что.

     Баскетбол - об этом уже

говорилось.

      Любовь к деньгам - это нечто другое.

Петич не ставил деньги самоцелью. Хотя сами понимаете - тут скидка на возраст.

Петич деньги уважал и не любил пустые растраты. Он любил говорить о людях,

сумевших что-то где-то заработать. И в то же время, он никогда не пытался нас

презирать.  Ни открыто, ни закрыто.

Про себя, то есть. Видно, на нас он учился, как жить нельзя и потому вел себя

крайне уважительно. Почтительно, я бы добавил. Мы очень полезным материалом для

него были.

   -Что будем смотреть? -спросил

он.

-Давай полазим в твоей

коллекции,- предложила Радио.

    Помимо коллекции, мы стали

рассматривать все, что было в интересных Петичевых шкафах. От детства его

оставалось множество старых вещей. 

В классе седьмом Петич увлекался фотографированием голых девушек. Но так,

без всякой мании.  Он просто

понимал, что это полезно для мужественности. Или, скажу проще, чем раньше, тем

лучше. О его практическом познании женщины я ничего не знал и все собирался

спросить его об этом. Я ведь в его годы видел уже

немало. 

    Мы осмотрели эту

коллекцию,  где помимо .

девочек-досок и прочих малолеток попадались вполне приемлимые варианты. Галерея

петичевых картин не отличалась особым профессионализмом. Тут ясно понималось,

что древний  человек развивался  тем же путем. Далее - все свойственное

возрасту. Разные там полупетарды, самодельные какие-то феньки,

поделки.,

   Вот- собрание книг о  театре,  клоунаде. Журналы по баскетболу.

Кассеты. Старые винилы. Механическая кинокамера, фотоаппарат     "Смена", дневники дли

чтения вслух.  Два

кинопроектора, 

наконец.

- Странный ты, Петич,-

заметил Марфа,- ты постоянно куда-то

стремишься. А мы все типа

просто так.

- Будете водку?- спросил

Петич.

- Водка,- произнесла

Радио с благоговением,- Радио вред ли могла быть солидарна со словами

Марфы. Она, возможно, хотела жить бездельно, но это был другой диапазон, а  в бездельности своей она постоянно куда

стремилась. Личность ее всегда имела две строго разделенные половины. Одна жила

в мире обыденных людей, где приходилось улыбаться в ответ на глупость, работать,

изображая из      

себя обыкновенного человека, маскировать сущность. Она могла думать о

карьере. Но это все было не так, как у людей. Возможно, ей просто необходимо

было ходить по лезвию бритвы.

  Петич принес водку и банку огурцов. Мы

выпили.

- Ты, наверное, и деньги

сам зарабатываешь,- предположила

Крымова с

иронией"

- Да,- спокойно  ответил Петич.

   Мы заглянули в каробку с

фильмами. Света Пшеничная, целовавшаяся дотоле с другом  своим Дельтапланом, от целования

оторвалась и вынула из каробки-коллекции футляр.

-Челябинский тракторный

завод,- прочитала она название.

Питич зарядил проектор, и

так, мы  ворвались в эпоху    СССР, во времена радости и

глупости.

-  

Трактора!- радовался

Дельтапдвн,- классно!

   Диктор продолжал рассказ.

Играли  гимны. Это было

соприкосновением с настоящим допотопным панком,  когда в прокуренных кухнях играли

на  гитарах и смеялись над тем,  над чем  можно было

смеяться.

- Ты,  наверное, президентом

станешь,- сказала по окончании фильма Крымова.

- Почему ?"- спросил

Петич."

-  

У

тебя нет творческой болезни. Так - сделал- классно. Чисто  сделал, понравилось -   не бросил, не понравилось - бросил. Да и

вообще, ты как бы командир по жизни.

-  

Нифига,- засмёялась

Пшеничная,- Петич - президент. Круто. Петич, а ты будешь шмаль?

-  

Нет,

-ответил Петич коротко.

   Следующим фильмом был "Валерий

Чкалов" - десятиминутная документальная лента. Тут-то мы и повеселились. Как

дети.

    Дельтаплан, приставлял к

глазам перевернутые ладони в виде очков, изображая летчика-героя. Радио смеялась

как маленькая, прыгая на диване.

  Самолет Чкалова то зависал высоко в

небе, то возвращался, то сам герой представал перед зрителем в своем знаменитом

да летном шлеме. Я чувствовал        

дух эпохи. Утлые  самолетишки. Трещащие пропеллеры.. Сотни

фенов, плачущие при виде крыльев'. Отважные герои уничтожают очередную тайну .

Это было честное время. А нас, ядовитых наркоманов, в те года не было. Нас бы

туда не взяли. Нашего брата и  до

Колымы бы не довезли. Все бы по дороге загнулись, все как

один.

      После просмотра

я почувствовал себя за

планкой. Водка не помогала. Тиски медленно крутили ручку. Губки их уже касались

тела. Им нужны были мои мозги.

Петич вряд ли мог выручить. К тому же я точно   знал, что барыга наш районный

пуст. Он меня знал и мог дать в долг. Только вот нечего било

давать.

- Вася, а Вася,- сказал

Марфа,- Пойдем воровать.

- Что случилось?- спросил

я.

-

Проблемняки.

-  

Понял. У меня- то же

самое.

     Я  уже давно не задавал вопросов своей

совести. Все было проколото.И вещи, и сама, собственно, совесть. Если бы

кто-нибудь сумел бы показать меня себе со стороны, я бы непременно умер от

правды. Я уже тогда ощущал, что

катиться дальне некуда. Шел бычок, качался, доска кончилась, и вот я в омуте.

Вода надо мной была высока.  Должно

быть, это было самое дно. Так глубоко и так рано.

- Вы куда?- спросила

Радио.

- Да надо,- отозвался

Марфа,-  сходим,

вернемся.

    Нервы мои приходили в

состояние бунта. Митинговали.

     Еще немного, и голова

закипит от всяких разных нездоровестей. 

Это то, чтo есть кумары. Это хуже всего.

     Мы шли куда-то, весна

колыхалась. Облака то выпускали солнце, то вновь прикрывали. Оно вспыхивало там,

в прикрывалове, требовало  чего-то,

а потом дверь захлопывалась. В рот ему 

напихивали облаков.

   Мы шли на рынок. Я не говорю, чтобы воровать

умел. Но случалось. Папа мой всегдапьяный неплохо

семью содержал, в деньгах я не особо, чтоб нуждался. Денег мне перепадало.,

препараты большей частью производили из полуфабрикатов. Так дешевле. Я лишь

деньги Дельтаплану давал. Но случались и дни ненастья. Тогда все было иначе.

Дельтаплан ведь не бог. Приходилось и к барыге обращаться.

     На рынках продукты

воровать легко.  С деньгами -

труднее. Но и тут не все так непоправимо, как может с первого взгляда

показаться. Игла, она командир, прикажет, и пойдешь на любой штурм. Если,

конечно, ты не дезертир.

Рынок шевелился. Дом жуков. Озабоченные недоеданием горожане суетились,

приценивались. Пробовали на вкус. Хозяева здесь -микрокороли. Господа нищих

продавцов.

   Самый тематичный разговор в  толпе типа такого:

-  

Во,

блин, потратил а сто рублей, а ничего не купила - И думаю, народ наш этого

достоин. Он сам этого и творец.

    Деньги мы сперли удивительно

легко. Тетечка в  молочно-хлебном

магазине метнулась за кулисы, не закрыв ячейку кассового аппарата, Марфа

перегнулся через стойку и выхватил пачку стольников. Покинув место преступления,

мы скрылись в торговых рядах. Марфа тут же купил банку пива, и мы с жадностью ее

высосали.

-Прет,- сказал он

решительно.

-  

Да?

-У  меня есть кент.  Там и вмажемся.

    Несколько последующих дней

выпали из моей запотевшей памяти. Я плыл по реке двойной дозы

и, кажется, видел свет истины и слышал ее слова. Рядом катил пьяный гуй-гай.

Впрочем, я несколько преуменьшаю, это был бенефис антиздоровья. Здесь ели и

пили, кололись,  нюхали, курили

,трахались друг с другом, сами с собой, с иглой с будущей смертью, с

нерожденными детьми. Я имя марфиного друга 

не запомнил. Возможно, его 

представляли  мне, но какая

была разница? Притон - это своебразная выставка гниющих тел, в которых отключили

мыслительные функции.  Если кто-то

поднимает свой угасший ум над всем этим, 

то его тут же опрокидывают 

назад. Вены здесь вынуты из рук, 

развешены по стенам. Гниение лижет их уверенным языком. Где-то ходят

задвинутые вникуда девочки, и с кем они там, никто не знает.

     Кто-то валялся возле

унитаза. Не дополз. Чтобы не мешать, его не переступают.

    Марфин друг, по ходу,

барыжничал, но не крупно. Так, карманно. Всерьез деньги делать на этом

опасно.  Сразу же голову открутят, и

не спросят, как тебя звали. Травы, однозначно, у него было много.

Но трава - это чисто дым.

Дым сгоревшего тела.  Надо ведь

посерьезнее. Типа слякоть, оставшаяся на том месте,  где  лежало заблеванное

сердце.

Когда я  пришел в себя, то обнаружил самый

немыслимый разврат.  Если мне не

глючилось,  то в углу любили друг

друга два парня. Я не говорю, что они голубые, им могло что-то показаться.

Я сам пытался залезть на

какую-то подругу, но ничего не вышло. Она исполняла телодвижения в такт

воображению.  Потом она заснула, и

мне перехотелось. Пошел я в ванную, там девочки целовались. Втроем. Видно,

делали паровоза, а после косяка потянуло их на откровенности. Марфа ни с кем не

общался. Сидел за грязным столом, пил, курил.

Ближе к вечеру меня

выворотило, и я спал с собственной блевотиной в обнимку, пока кто-то меня не

разбудил. Отправившись к унитазу, я заснул там.

    Все шло в каких-то

искрах.  Boт что такое лишние

деньги. У тебя сразу же появляется целая масса знакомых, целое море кайфа.

       Ко мне

приставало серое нечто - то ли парень, то ли девушка, то ли чужой, и я, конечно,

отказался, потому что не мог идентифицировать пол.  Сидел потом за столом. Роль этого стола

вообще была  непонятна. Может, это

был стол загрузок?  Во всяком

случае, помимо  водки,

неразнообразной закуски,  я

обнаружил сборник стихотворений Вильяма Блейка. Открыл я, конечно, книгу, хотел

было какой-нибудь мыслью закусить, не смог. Нечитабельно.

    Притон, вообще-то, не лишен

интеллекта. Здесь под винтом и 

стихи пишутся, и картины рисуются. Вот, к

примеру, взять местную грязную 

стену.  Холстов здесь

хватает. Самая большая -  это ода

маку. Человек, уехавший из жизни, давно покоренный наркотиками, прорастает

изнутри.  Даже во рту у него мак

цветет.  Сквозь сморщенную кожу

головы  проглядывает   ухмыляющаяся средневековая смерть.

Вены черны, и хорошо видно, что это реки. Они идут к морю-сердцу, и по ним

движутся бледные корабли. Корабли-баяны. Это совершенно жутко в любом состоянии,

и хочется бежать, и совершенно ясно, что теперь-то ты никуда не

убежишь.

    Видеомагнитофон. Здесь не

смотрят простые картины, но не потому, что не модно или по какой-нибудь другой

причине. Просто они не прут.

       "Ежик в

тумане" - это хит тысячелетия.

       "Винни

Пух" Это - свой пацан. 

   Здесь никогда не говорят о

блатном.  Это исключено. Наркоманы

очень любят абстракции.. Сюда бы Дельтаплана - он бы сочинил какие-нибудь стихи,

дающие своебразную оценку. Да только после торжественного нападения буквы "А" он

не переносит никаких химий.

   Когда я   притон оставил, в мире уже что-то

произошло. Весна стала еще зеленее. Богатые еще богаче. Бедные - беднее,

волосатые - волосатее, мертвые - мертвее.

   Я шел вдоль реки  и бездумно смотрел на горы

мусора, обнажившиеся  при отливе.

Несомненно, это была самая грязная река современного мира. Ее имели этим

мусором, имели с наслаждением, я не видел здесь ни  сантиметра без

мусора.

    На ступенях псевдопляжа

купались бомжи. Мылились хозяйственным, ныряли и осторожно вылазили на берег.

Боялись они порезаться битым стеклом. Обтирались старыми мешками. От  стойбища их воняло, как из помойки, и

вонь эта перебивала скверные запахи реки.   Совсем поодаль стояли тачки.

Весело пила молодежь.  Тут же били

бутылки.  С другой стороны - горы

мусора, снесенные с близлежащих домов. Там, у этих куч и находился бомж-лагерь.

Может, этих бомжей, может, других кaких-нибудь. На веревке висело обосанное

тряпье сохло. Дымился костер. Варились объедки. Я, если честно, всегда от души

смеялся над бомжами. Еще бы - ведь столько в народе ходило

анекдотов.

Теперь  же эта жизнь в природе  на фоне города привела меня в блевотное

чувство. Там, в грязных мешках, жили муж и жена, дети их. А границе двух

тысячелетий они не знали, что такое телевизор, музыка, нормальная жратва,

магазины. Город шумел параллельно им, и все в нем    были врагами. Любой

полублагополучный забулдыга казался им господином. И  самим мерзким было то, что их шансы

равнялись нулю. Государство будет каким угодно, будет делать что-то для кого-то,

а для  них все определено - кости

будут обглоданы собаками. К примеру- здесь, возле плит, где любят бухать

мальчики и девочки, где они весело трахаются в машинах.

    Я понимал, что мысли вызваны

посещением притона. Конечно, они лохи, каждый сам делает свою жизнь.   Меня странно поражал этот

контраст. Поражало и то, что это меня поражало. Куда бы девался природный

пофигизм?

   Другое дело - свобода в понимании

ушедших в лету хиппи и панков. Жизнь в стиле песни одной группы " Я змея, я

путешествующий шланг". Тут что-то другое было. Но жить в таком стиле в наше

время попросту накладно.

   Тут на меня словно свалилось. Будто

молнией ударило. Это был приход тяжелейшей апатии.  Я присел и  едва не заплакал. Река тянулась и

гнулась, таща мусор. Машины со звуком 

"пш-ш" проскакивали мост, и мне было больно, и причины этому не было,

просто грусть.  Тут я еще вспомнил

Господя, и слезы так и покатились.

  - Ты был лучшим,-   сказал я, продолжая плакать.

      Она нырнула    и вынырнула уже без  платья, ей кинули обмылок. Он помчался

по тeчению,  она догнала его и стала

мылиться и смеяться. Это было настоящее говорящее животное.  Слов было не разобрать. Она первозданно

радовалась воде. Материлась, видимо, дети природы, те, что помылись, вынули из

мешка   водку и закуску и

принялись пить с горла. Помимо хлеба виднелись какие-то съедобности, еще не до

конца пропавшие, но покрытые  свежим

слоем веселой плесени. Их кто-то будто специально не доел, и теперь бомжи

пировали.  Они, видно, и собак ели,

и кошек. Да и вообще, они доказывали, что человеческий организм весьма и весьма

универсален.

    Подъехало  несколько новых машин. Толпа то ли

армяней, то ли адыгейцев, ребят необычайно веселых, накрыла на одном из капотов

стилизованный стол. Пили. Смеялись, звонили по мобильникам. Я понял, что тоже

так хочу. Ездить на тачке, тискать нормальных здоровых подруг, словом, жить

нормально. Почему я должен трахаться с синими наркотическими воблами и черной

дырой Хотельниковой? Где мои стильные проститутки? Где

нормальные тусовки? Походы на концерты? Кафе, а не кофеюшники. Карьера.

Институт, наконец? А почему я не работаю? Работа, это вторая жизнь.  Деньги.. Ощущение того, что ты -

здоровый мужик. А   я - гниль.

Самая настоящая гниль. Откройте мой капот и посмотрите. Может, я -вообще хуже

всех?

    Я понял, что кипело во мне

не к добру.  Сейчас оно схватит меня за горло.

Завоюет мою нервную систему, и что-то потом будет. И вообще, какого хрена? До

ломок мне, как до луны.

      Тут кто-то толкнул меня

спину. Я обернулся и вздрогнул. 

Стоял передо мной"громила. . Настоящий  шкаф лет двадцати - двадцати пяти. А

может, и того больше, просто ухожен он был. Была на нем странная коричневая

кожанная жилетка с красными, невероятными просто, пуговицами. Рубашка полосатая,

я бы добавил, многополосатая,  джинсы синие, фирменные. А на ногах -

"казаки". Я таки опешил. Вдруг сейчас он мне что-нибудь предъявит. Типа "дай

денег", а денег у меня почти нет. Или, возможно, он-мусор, ищущий, на ком бы

заработать очередной протокол. В таком случае, в моих карманах полно травы.

Берите пожалуйста.

-  

Брат-,- пролепетал  громила.

-  

Я

вжался задом в парапет набережной. В сердце шел снег.

-  

Брат,- повторил он,

округлив глаза. 

Странно он как-то

подергивался. Аки пес алчущий.

- Чо?- спросил я на

выдохе .

-  

Брат

. Можно , я у тебя oтcocy.

Я вздрогнул и отскочил.

На лице у здоровяка отразилась неподдельная печаль. Вселенская, я бы сказал,

грусть. Мне показалось, он сейчас разорвет меня на мелкие части, если я

откажусь.

- Брат, я все исполню как

надо,- взмолился он,- я умею. И могу.

- Йопрст,-

выдавил

я из себя,- гонишь, что ли, а? Твою мать, ты чо, бля? Ты это, брось,

брателло,

- Брателло?- удивился

он.- Правда?

- 'Ты чо нафиг!-

воскликнул я.- Ты, блин, здоровый такой

-А, все так говорят,-

сказал он,- я чо, виноват, что я такой?

-Слушай, ты это... Давай

лучше косяк покурим, а? - предложил я.- Поправит тебя косяк , это ж

лекарство.

-Ну…

-  

Давай, покури. Я вижу,

тебе тяжело.

-  

Я

совсем не это имею ввиду.

-  

Дурак,- проговорил я.- Я

хренею с тебя,- Вон, смотри, армяне  бухают. Пойди к ним, Они это любят.

Правда, да, ты извини. Все мы в жизни уроды. То есть. Я не это имею ввиду. Я

даже не знаю насколько плохо то, что ты просишь. Меня кумарит,

понимаешь.

Тема подобного плана

всегда существовала в анекдотах. Люди же ненормальной сексуальной ориентации

всегда звались у нас глиномесами. Глиномесы - они и в Африке глиномесы. Иногда о

них заводили разговор. Чисто когда не о чем говорить было.

   Было в городе и кафе такое. Или

два. Не знаю точно. Зайдешь, типа пива захотел, а рядом ларьков нет, а они сидят

там на коленках друг у друга. То есть, пацан с пацаном. Иногда и целуются. Вот

так вот. 

  Для меня было бы более нормальным вылить

из себя матовый весь запас. Странно. Меня кумарило. Видимо, поэтому во мне не

было негодования.

- Как тебя зовут, брат?-

спросил детина. .

- Вася,- вздохнул

я.

- Вася. Я -

Володя.

- Странный ты,  Володя,- заключил

я.

- Да,- согласился

Володя,- я сам с собой поспорил. Пять paз подряд меня обозвали. Очень

плохо.

- Как? - спросил

я.

- Да так. Какая разница,

как?   Ведь все так и

есть.  Но что я, не человек, что

ли-

- А что,  кто-нибудь тебе дает?- осведомился

я.

- Еще как. Почти все. Это

ведь прилюдно все только прикидываются . А на самом деле все не

так.

- Не может

быть.

- Может, Вася, ты просто никогда не думал

об этом,

да? Думаешь, я вообще  ненормальный?

Да ты просто жизнь не видел. Когда у людей есть  деньги,  они ж многого хотят. И это

хорошо. Человек совсем не такой каким он тебе представляется. Я, вот, профессиональный

миньетчик.                          

-Не может  быть,- сказал я,- вафлер. Что, и клиенты

есть?

-  

Есть.- Володя тут  застеснялся, словно березка на ветру.

 А по мне, что тут стесняться, если ты

пидар, то это навсегда. Стесняйся, не стесняйся, а ты - пидар. Это ярлык.

Остается лишь сетовать на то, что общество     ' относится к этому

нетерпимо.

-  

А

я-то тебе нафига, paз у тебя клиенты есть? - спросил я,- я ведь нормальный тип.

И с девочками дружу. Колюсь, бля. Рано сдохну. Весь я пропитан химией. Посмотри

на меня. На меня ведь и не всякая телка

позарится. Видишь, я такой молодой, а уже все плохо. Это тоже хреново. Я все

понимаю, Володь. Но это все не по мне.

Ладно. Извини,- сказал

он. Я так. Я не думал. Бабки - это совсем другое. 

- Это вообще

аморально.

-Ты напрасно так,

Вась.-Ты знаешь, как много на свете...

-

Голубых?

 - Ну. Не совсем. Да половина мужиков,

даже больше, они не  отказываются. А

если у них еще есть деньги…

-  

В

смысле. В  жопу раз, и все? Так, что

ли?  - Ну, не

знаю.

-  

Вообще, очень часто, да,

Вась, это ведь все очень шатко . Ориентация. Я тебе говорю.  Ты просто мало знаешь

.

-  

Да

ладно,- согласился я,- я ведь не лопух, книги тоже читаю, газеты там, журналы ,

фильмы. Анекдоты разные. Хотя я- чисто наркота. Знаешь, Вова, если бы ты не

появился, я не знаю, я бы возможно в реку бы прыгнул и

утопился"  Тебе , Вова , сосать

охота, а  мне жить тяжело. Сам не

знаю, почему. По-моему, все в жизни дерьмо. Оглянись вокруг. Все только и

делают, что друг друга дурят. Бомжи вот. Как к ним относиться? Мусора. Грязь.

По-моему, выхода нет.

-  

Может

быть- замялся Володя,- все может быть. Может, все так

попробуем?

-  

Тут

нет ничего такого. Это всегда было. В Древней Греци это было нормой. У каждого

мальчика был свой покровитель. И что? Никто не воспринимал это ненормально. А

сколько творческих людей были и остаются такими.

-  

Да

насрать мне на разных там драматургов!

-  

Ты

просто не понимаешь. Вот, к примеру, балет. Он ведь весь такой. Фредди

Меркьюри.

-  

Не

трогая Фредди Меркьюри. Я понимаю, что наркомания - это ужасно. Но я тут хоть

пол свой не теряю. Зачем мама с папой тебя на свет произвели? Чтобы ты тоже

кого-нибудь на свет произвел.

-  

У

меня была подруга,- сказал Володя, стесняясь.

-  

Тоже

вафлерша?

-  

Мы

работали вместе, -Володя сделал физиономию падающего с самолета

клоуна.

-  

И что

с ней?

-  

С

моста прыгнула.

-  

Насмерть?

-  

Да.

-  

Я

знаю все вафлерши так кончают. Слышал песню "Это - судьба вафлерши". Группа

"Камаз" поет.

    Надвигающийся пик апатии сменился

у меня грудой отвращения. Кумары продолжались в новом ракурсе. У меня проснулось

воображение. Не тот это был момент для воображения.

   -Человек - это система,- сказал

я,- я имею ввиду не общество. Никто не умеет ладить с собой. И я тоже. Вернее, я

- в особенности.

И ты тоже должен подумать

об этом.

-  

Это у

тебя депрессия,- сказал Володя.

-  

Еще

бы. Я только что из притона.

-  

Видишь. Я еще меня

осуждаешь.

-  

Как

же мне тебя не осуждать.

-  

Ты

просто мало понимаешь. В жизни есть место любви. Какая разница, как она

выглядит. Главное, чтобы люди понимали друг друга и относились

уважительно.

-  

Согласен.

-  

В

мире все прекрасно. Любить можно все. И реку вот эту, и цветы, и

животных…

-  

Так

ты что, еще и зоофил?

-  

Зачем

же так? Я ведь могу помочь тебе.

-  

В

смысле.

-  

Что в

смысле?

-  

Чем

помочь?

-  

Соскочить с

иглы.

-  

Если

я тебе дам. Это тупо, Володя. Если бы помог мне просто так. Ты ведь вафлер. У

тебя богатые клиенты. Деньги есть. Но ведь просто так ты ничего не сделаешь.

Тупо это. Какая тут любовь? Давай, покурим косяк, да я

пошел.

   Утром, посмотревшись в зеркало, я

себя не узнал.

   Улитка.

Мидия-наркоман.

   Живая химическая

слизь.

  Телек гонял какие-то нездоровые клипы, и

это не радовало. В мире стояла ночь.

На кухне что-то жарилось.

Выйдя туда, помимо мамы я обнаружил Анну Ивановну, Анну Иоановну, Елену

Антоновну, курящую увядшую гергину и дочь ее.

-Привет, Вася,-  поздоровались

тетечки.

-Здравствуйте,

тетечки.

   Дочка увядшей георгины странным

образом робела. То ли смущал е вид дохлого моллюска, то ли она этого не понимала

и взволнованно сомневалась - влюбиться ей в меня или нет. В меня не за что было

влюбляться. Стоило смотреть на меня, а не на себя, и все становилось куда надо.

Ну да ведь это не всем дано. А то, что я мог быть с бодунища, так что тут

такого. Сейчас вся продвинутая молодежь встает утром не в весьма свежем

виде.

-  

Как

тебе Леночка? -спросила мама.

-  

Как

нескромно,- заметил я.

-  

Я

разрешаю,- сказала Елена Антоновна.

-  

Типа

можно.

-  

В

смысле?- спросила Мама.

-  

Типа

при матери можно говорить о дочери, не замечая того, что она тут

присутствует.

-  

Типа.

Почему все время у тебя все типа? - спросила Елена

Антоновна.

-  

Это

еще вопрос. Вот спросить вас, что вы тут делаете? Есть готовите? А вдруг это не

вкусно. Значит, вы типа есть готовите.

-  

Странна молодежь,-

заключила георгина.

-  

Раньше в армию ходили,-

заметила Анна Иоановна.

-  

Нафига?-спросил

я.

   Итак, меня покормили. Ядовитая

субстанция налилась полуфабрикатом для функционирования. Мне предстояло

отправиться с Леночкой на прогулку. Познакомиться. Ну, и все такое. Никто бы не

осудил, если бы мы моментально познали бы друг друга. В наше время все можно,

особенно, если не чувствуешь жесткой и уверенной руки. Я имею ввиду, отца. А

воспитание…А что воспитание?

-  

Может, поедем

куда-нибудь? -предложил я.

-  

Куда.

-  

В

центр.

-  

К

примеру.

-  

Ну…В

кафе. Нет. Поехали в галерею.

  При мысли о галерее в темной комнате

будто свет зажегся. Это было бы лучшим отвлечением от глубоких

депрессняков.

   Я тогда еще не знал, что друга

моего Марфу в тот момент вытаскивали из мусорного ящика. Холодного и

заиндивелого. Химия в нем застыла, превратившись в гель. В вонючий

гель.

    Погода улучшилась.

Проглянуло солнце. Художник неба в тот день был явно в оптимистическом

настроении. Еще немного, и солнце веселилось, показывая всем, что земля крутится

правильно, и лето все ближе.

   Водитель  в маршрутке крутил привычное "Русское

Радио". Я не любил его. Все русские песни - бессмыслица какая-та. Особенно

попса. Я не рокер, нет. Но ума-то хватает различить, когда музыка не является

музыкой.

   Люди в центре имели праздничный

вид. Может быть, суббота была? Я ведь и дня недели не

знал.

  Что было рассказывать Леночке? Об игле?

О траве. На этой почве можно было трепаться без умолку. Я знал эту жизнь

наизусть. Так же, как женщина знает свое лоно. Как комар знает вкус крови. Я

знал это лучше, чем специалист в какой-нибудь  области  мог быть осведомлен в своем

искусстве.

   Рассказать ей о джинсах?  Да, это в немалой степени занимало меня.

В любом случае, каким бы странным не был глюк, вызвавший во мне эти вещи,

хотелось верить. Упасть туда, в сон, и не возвращаться. Представить, что ты

космонавт, который уже никогда  не

вернется, потому что лететь слишком далеко.

   Мы купили по мороженному. Потом

еще и еще. Я выпил пива. Мне нужно было много токсинов, чтобы чувствовать, что

мой механизм не зажигает красные лампочки. Хуже же всего, когда что-то заедало

на поле мыслей. Если бы мне кто-то сказал - смотри, иди в эту сторону, и все

такое, я, видимо, многое бы переборол.

   Еще не доехав до галереи, мы

присели в кафе, и я не стеснялся. Мне нужно было много спиртного, потому что

разлад машины был очевиден. Леночку же, похоже, это совершенно не

смущало.

    Я рассказал  ей про Володю, и  оказалось, подобные темы ей не

чужды.

-  

А

бывает - девочка с девочкой,- сказала она.

-  

Ну

да.

-  

Сейчас об этом и по

телеку говорят.

-  

Да.

Но это все равно не так тошно. Меня, если 

сказать, это вообще не напрягает. Что девочка девочке может

сделать?

-  

Да. Я

тоже  не вижу в этом ничего плохого.

Я вот люблю со своей подругой целоваться.

-  

В

смысле.

-  

Ну

так. Просто, берем и целуемся, когда нам весело.

-  

В

смысле. Взасос, что ли.

-  

Ну  да.

-  

А. А

пацаны в  школе сильно ганджь

курят?

-  

Конечно.

-  

А ты

пробовала.

-  

Да.

Но мне  не понравилось. Воняет как

резина.

-  

Мне

тоже не нравится. Ерунда какая-та.

    Наконец, удовлетворившись

пивом, мы попали в галерею.

Что тут сказать о  Леночке. Она - человек не

наблюдательный. Как, впрочем, и большинство существ немужского пола. Ей было

совершенно невдомек, что в галерее меня узнали. Это была промоутер

Маслова.

  Но почему промоутер?  Промоутер делает промоушн. А она -

продавец-консультант.   Видно,

провинциальные господа как-то неправильно воспринимали смысл многих далеко не

самых модных слов.

   Маслов стояла в ожидании. Она не

могла принести винтовку со штыком, чтобы предъявить мне наивесомейший аргумент

не посещать культурное заведение, у нее не хватало смелости что-либо сказать.

Катил ли я на несуществующего Василия Джексона?

   Леночка, разув глаза, тут же

бросилась осматривать холсты, которые, возможно, не могли оставить в ней

совершенно никакого следа. Просто это показалось ей

модным.

-  

Это

снова ,- сказал я Масловой

-  

Да

да.

Тут я увидел нечто, что

перебивало во мне все недостатки настроения. Оно было там, у противоположной

стены, на секунду мне показалось, что реальность открывает двери наружу, и мне

нужно сделать лишь несколько шагов, чтобы уйти туда.

  Я никогда не видел его, однако не сложно

было догадаться. Другого такого субъекта не могло оказаться в

природе.

-  

Давно

это у вас висит? - спросил я.

-  

Нет,-

ответила Маслова.

Поначалу я решил, что это

Радио нарисовала. Кто ж еще? Однако, как я ни уважал технику ее искусства, она

вряд ли поднималась над землей так высоко. Несомненно, это была работа Сергей

Джексона.

   Теперь я думаю, что это могла быть

простая аллегория. Не мог же Джексон быть величайшим художником и крупным

преступником. Впрочем, так иногда бывает.

   Он стоял на изгибе реки. Я хорошо

знал это место, потому что мы любили собираться неподалеку, жарить шашлык и пить

водку. Ролики его блестели необычайно. Футболка "адидас" несла на себе следы

спортивных повреждений. Он был экстрималом. Это несомненно. Плеер гонял диск.

Что-то ритмичное. Какой-нибудь трип-хоп. Музыку слушали его уши, его борода, его

смешные глаза. Он стоял на изгибе жидкой змеи, опершись на столбик. Типа

пограничный.

   Я понимал, что это - не просто

так. Дед Ништяк явно на что-то указывал.

-Сергей Джексон - бог на

земле, -сказал я.

  Маслова кивнула.

-  

Кто

это? - спросила Леночка.

-  

Сергей

Джексон.

-  

Старик

этот?

-  

Нет.

Сергей Джексон - это автор Бог среди людей. Я еще ни разу не видел такое чувство

стиля. Я сочинить то, что он сочиняет, не может больше никто. А это - Дед

Ништяк?

-  

Ништяк?

-  

Да.

Так его зовут. Его нет в реальности. Это - глюк, который посещает одну

мечтательницу. Одна она его видит. Впрочем, теперь уже нет. Ушел он куда-то. Ее

зовут Радио. Она - самый близкий друг Сергей Джексона. Они вместе учились. Я

имею ввиду, не институт. В жизни. Вместе сходили с ума. Вместе поняли, что есть

что, и что необязательно быть в жизни нормальным человеком. Тем боле, что

нормальный человек в этом деле - это трактор на гоночной трассе "формуле!".

Потому все художники нашего города рисуют безвкусные пейзажи, ничего хорошего.

Если кто-то хочет что-то сделать, то использует наркотики. Но только Сергей

понял, что самого себя надо сочинить, а они просто гонят. Просто прет их

наркота. Радио - это два человека в одном. Иногда эти эпизоды даже и не

перекрещиваются. В одном ей 

двадцать семь лет, и она где-то препадает, типа худграфа. Ее зовут

Валентина Ивановна Ландо. В другом она - Радио. Она - вечная девочка, у которой

не все дома. Это помогает ей что-то понимать. А наркотики для нее так - чтобы

узнать, как люди плавают в грязи.

-  

Откуда вы так много

знаете? -спросила Маслова.

-  

Вы

разве не помните? Я тоже - Джексон.

-  

Джексон.

-  

Каждый человек немного

Джексон. А Сергей Джексон - это человек -вселенная. Не всем это

понять.

-  

Вы,

верно, учитесь на искусствоведа.

-  

Да.

 Покинув галерею, мы гуляли еще часа два.

Леночка, как и положена, не заметила ничего особенного. Ни в моих словах, ни в

галерее, ни конкретно в работе с Дедом Ништяком. Я думаю, так живут многие люди.

Жизнь проносится мимо них. В метре-двух. Все на свете ходит рядом, я бы добавил,

и банальное и прекрасное, но большинство этого не замечает, потому что слепо,

как котята.

   Дальнейшее запомнилось мне лучше

всего, потому что я разговаривал сам с собой, и многое казалось мне абсурдом. Я

всматривался в лица людей в маршрутке, пытаясь вслушаться в их мысли. Я ощущал

реальную разницу  между их

нормальным состоянием   и моим

полуглюком.

-  

Может, Радио не

бредила?

-  

Это

было бы круто.

-  

Да.

-  

Никто

бы этого не понял.

-  

Нет,

я понял.

-  

Ленка

- дура.

-  

Надо

покурить.

-  

Приеду - покурю. А если

это место существует, укурюсь насмерть.

-  

А

если бы во мне было две части, как в Радио.

-  

Круто.

-  

Круто.

-  

Если

бы я был художником, я бы много чего изобразил.

Прибыв на конечную, я

раскурил косяк прямо на остановке. Мне было весело от этого верха аморальности.

Люди пялились на меня.

Я кашлял и густо

плевался.

   Отдышавшись, я зашагал к реке,

минуя песчаные дюны, кусты и горы мусора. Он, мусор, словно живым был. Вездесущ

и долог, как память о героях.

   Настроение мое усиливалось, я бы

не сказал, что это был кайф или двойной кайф. С какой-то стороны, мне было

совершенно нехорошо. Я бы оторвал себе голову, чтобы ее не было. Видно, и ходил

бы дальше вот так, используя новый ракурс. Человек с оторванной

головой.

   Место это, как я уже сказал, было

хорошо мне известно. И столбик там был. Но ведь я ясно понимал, что раньше его

там не было. Во-первых, мы неподалеку водку частенько пили. Во-вторых, в этом

самом месте в прошлом году росло два куста, и я приходил сюда мацать. Кто не

знает, поясню -мацать - это типа уносить частички травы на своих руках. Пот,

грязь, конопляное масло, засохшее на ладонях, собирается в капушки, отчего

получается кропаль.

   В третьих, я ведь немало прочесал

песков с миноискателем, пока не понял бесполезность этого

занятия.

   Это было мое время "Ч". Я вновь

покурил, и меня торкнуло. Упав возле столбика, я посмотрел на звезды стеклянными

глазами. Звезды посмотрели на меня. Осуждали ли они меня или жалели, словно

тошнотворного вида пациента. Я хотел им что-то сказать. Звездам. Ничего не

сказал.

   Пол часа лежания вернули ко мне

частички разума. Прислонившись щекой к влажному от росы столбику, я послушал

реку.

-  

Ш-ш-ш-ш-ш.

Река  была живой. Я испугался, думая, что

поняв язык реки, моментально сдвинусь.

   Хуже всего оказалось с

собаками.

   Другой берег реки - это адыгейские

аулы, где все идет по-другому. Размеренно и чисто, без мусора, многочисленных

машин, суеты, мусоров, драк, таких вот сморчков, как я. Собаки адыгейские

поприветствовали меня. Я поприветствовал их. Они обрадовались, и это добавило

мне радости.

   Подняв хвост, я принялся лаять,

сгребая задними лапами землю в кучу.

   Остальное вы

знаете.

-  

Может

быть, он и был барыгой? - размышляет Герцог.

-  

Все

может быть.

-  

Очень

странная идея,- добавляет Марфа,- прятать такую партию героина под столбиком, а

путь указывать с помощью картины.

-  

Может, и не было

картины?- спрашивает Герцог.

-  

Может

быть. Это королевская доза взялась ниоткуда.

 Солнце опадает как осенний лист. Теперь

уже совершенно ясно, что наш послежизненный поход только начинается. Не все так

просто. Мы обязательно должны куда-то прийти.

   Хочется прокричать кому-нибудь на

ухо. Просто так. Чтобы подарить им чувство чего-то невозможного. Им это

непонятно.

   Идут караваны. Будто элементы

муравейника. Зажигаются фары. Разливается вечернее чувство, и частицы его есть

пыль. Она валяется на капотах, пристает к ногам, попадает в карманы. Мужчины

едут к женщинам, женщины - к мужчинам. Родители - к детям. Кто-то от кого-то

убегает. У кого-то на плечах сидит запах смерти. И все это очень обыкновенно,

потому ничего особенного нет в окончании. Вас просто теряют из виду. 

   Очень хочется присмотреться. Вечер

полон этого запаха. Он пристает к младенцам и веселит их первые блики

воображения. Он смеется и обманывает.

-  

Смотрите,- говорит

Герцог,- наш, похоже, клиент.

Я смотрю и пытаюсь не

удивиться. Это дико. Этого не может быть, но это так. У меня нет центральное

нервной системы, чтобы заставить себя подпрыгнуть. У меня вообще ничего нет,

однако я едва не кричу. Возможно, это чувство, которого вообще не может

быть.

   Он катит на роликах, и машины ему

не помеха. Разогнавшийся трамвай проскакивает его

насквозь.

-  

Вы

его видите? - спрашиваю я .

-  

Да,-

отвечают они хором.

Это не галлюцинация,

потому что больше не будет галлюцинаций.

- Что-то сейчас

начнется,- говорю я.

                конец.

Реклама на сайте