«Избранное»

Отец Никифор закончил молитву и сел обедать.

Чугунок со щами уже дымился на столе, попадья нарезала хлеб и лук.

— Сейчас-сейчас, касатик, проголодался, чай, — приговаривала она, нежно, но робко поглядывая на отца Никифора.

— Ну, что ж, — сказал тот, устало взглянув на попадью, — водочку-то неси.

Попадья засеменила к погребу:

— Холодненькой достану, что Пантелеймон давеча принёс.

Вот уж и голова попадьи с поднятой над ней бутылью показалась из погреба. Да видать поспешила она, оступилась. Грохот и звон бьющегося стекла вывели батюшку из задумчивости. С минуту сидел он, слушая оханья попадьи и осознавая случившееся, а осознав, только и молвил:

— Тьфу, дура ёбаная, — и снова погрузился в свои мысли.

Вся деревня знала, что Анфиска — блядь.

Идёт она, бывало по улице — морда накрашена, подол за пояс заткнут, не то что ляжки — чуть ли не жопа видна — и бесстыжими глазами по сторонам зыркает.

Пелагея, отца Никифора соседка, тут сразу же за коромысло — и давай мужика своего хуячить — чтоб неповадно было. И уж по всей деревне бабы окна да двери затворяют.

И только отец Никифор тогда выходит из дому, становится посреди улицы и плюёт, плюет ей вслед, пока та совсем не скроется из виду.

Отец Никифор ждал в гости отца Онуфрия из соседней Хряковки.

Попадья напекла пирогов с мясом и с капустой. Она уже волновалась:

— Глянь, батюшка, времени-то уж осьмой час, а отец Онуфрий всё чтой-то не едет.

— Приедет, — успокаивал её отец Никифор, — куда он денется, скотина.

Отец Никифор захворал: вечером жар начался, ночь спал плохо, всё охал да ворочался, попадья извелась вся.

С утра пришли его проведать купец Пантелеймон да Николка Ебанько, столяр. Видят — жар не меньше, Николка и говорит:

— Может за доктором съездить?

— Да не любит он их больно, докторов-то, — отвечает попадья.

Тут и больной глаза открыл и говорит:

— Не люблю. Не люблю докторов. И столяров не люблю. И купцов не люблю. Дармоеды.

Однажды отец Никифор увидел Диавола.

Был он тогда у Пантелеймона на именинах и вышел на двор по нужде.

Видит — Он, возле амбара маячит. Отец Никифор — в сени, схватил пантелеймонову двустволку, валенки надел, и на улицу.