«Красно-коричневый»

«Душе моя, душе моя, восстани! Что спиши? Конец приближается!»…

Хлопьянов долгим медленным взором оглядывал Пушкинскую площадь, и она, в весенних фиолетовых сумерках, обрызганная фонарями, в длинных блестках пролетающих автомобилей, казалась накрытой прозрачным колпаком. Люди, фасады, фонари казались помещенными в стеклянный аквариум, путались в водорослях, бесшумно ударялись, как рыбы, о прозрачные преграды.

На краю тротуара, у проезжей части, топтались проститутки, в коротких юбках, в химически-ярких блузках. Их лица в неоновой помаде, в ярком гриме разом обращались к подлетающему лимузину, из которого выглядывал веселый смуглый кавказец или бритоголовый московский детина. Подманивали их, осматривали от кончиков легких серебряных туфелек до высоких, с завитками и локонами, причесок. Одна или две впрыгивали в машину, и их уносило в сумерки, а остальные продолжали толпиться под фонарями, как ночные бабочки, в полупрозрачных блузках, разноцветных пластмассовых поясах, пританцовывали, жадно, зорко поглядывая на пролетающие автомобили.

Хлопьянов смотрел на них, как на диво, Бог весть откуда возникшее, излетевшее из темных дворов, неосвещенных подворотен, родившееся из загадочных червячков и личинок. Москва, знакомая каждым изгибом улиц, каждым поворотом переулков, родными с детства образами домов и фасадов, теперь казалась чужой, ненастоящей. Напоминала ярко размалеванную деревянную маску, источенную жучками, и из множества пробуравленных скважин вылезали и вылетали разноцветные существа, нарядные, шустрые, ядовитые. Он рассматривал их с интересом и тайным страхом. Исследовал их пристально, как в музее, стараясь понять их природу.