«Любимая игра»

Леонард Коэн Любимая игра Как туман не оставит шрамов На темно-зелёном холме, На тебе не оставлю я шрамов, Не оставишь и ты их на мне. В небе ворон с ветром схлестнется – Что останется им потом? Так и мы с тобою схлестнемся, Отвернемся, забудемся сном. Как ночи безлунные терпят – А ночам без луны нелегко, – Так и мы с тобой перетерпим, Когда кто-то из нас далеко.[1] Книга I 1

Бривман знает девушку по имени Шелл, она проколола уши, чтобы носить филигранные серьги. Проколы загноились, и теперь у нее на мочках крохотные шрамы. Он обнаружил их под волосами.

Пуля вломилась в плоть отцовской руки, когда отец поднялся из окопа. Мужчине с коронарным тромбозом утешительно иметь рану, полученную в битве.

У Бривмана на правом виске шрам, пожалованный лопатой Кранца. Скандал из-за снеговика. Кранц хотел делать глаза из окалины. Бривман был, да и сейчас против использования инородных материалов для украшения снеговиков. Никаких шерстяных варежек, шляп, очков. Точно так же он не одобряет обычай засовывать морковки в рот вырезанным тыквам или вставлять им уши из огурцов.

Для матери все ее тело – шрам, затянувший некое давнее совершенство, которого она искала в зеркалах, окнах и автомобильных колпаках.

Дети показывают шрамы, будто ордена. Для любовников шрамы – секреты, ожидающие разоблачения. Шрам – слово, ставшее плотью.

Легко демонстрировать рану, благородные боевые шрамы. Прыщ показать трудно.

2

На морщины молодая мать Бривмана охотилась с помощью обеих рук и увеличительного зеркала.

Найдя морщинку, она обращалась к бастиону масел и кремов, выстроившихся на стеклянном подносе, и вздыхала. Недоверчиво намазывала морщинку.

– Это не мое лицо, не настоящее мое лицо.

– Где твое настоящее лицо, мама?

– Взгляни на меня. Разве я так выгляжу?

– Где оно, где твое настоящее лицо?

– Не знаю, в России, когда я была девочкой.