«Залежь»

Люди едут — поезда идут, а не наоборот. Но и это не самое главное. Главное — чтобы человеку было куда ехать.

Федора Чамина еще вчера любезно доставил сюда, на вокзал прямо, знакомый шофер лесовоза, а Чамин до сих пор ломает голову, в какую сторону лучше податься.

— Сторон — четыре, — правильно сказали ему в отделе кадров леспромхоза, — поездов и дорог много, да пути может не быть.

Как в воду смотрели. Вот тебе и вольному воля, ходящему путь. Дорыскался за длинным рублем — родную мать потерял. С конца войны ни слуху ни духу от нее. Подыскала, поди, какого-нибудь вдового фронтовика и живет себе поживает.

Всякое перебрал, передумал Федька, ворочаясь на скрипучей вокзальной скамье, а того в толк не возьмет, что не ахти сколько вдовых фронтовиков и вернулось домой. И потом: Фекле в сорок пятом шестой десяток шел уж, если шел. Шестой десяток! Хороша невеста. Да Фекла смолоду не могла замуж выйти, никто не брал по причине комплекции и натуры. Парни не то что ущипнуть или прижать в темном углу — соломинкой за ухом пощекотать боялись. Не девка — кузница, полная огня, дыму и железа. А Феденьку, сыночка, родила. Нашелся кузнец. Родила — и вовсе раздобрела. Но дети растут чаще без отцов, чем без матерей, и, может быть, потому нет для них женщины лучше и красивее мамки.

Где она, мамка эта? Запрашивал сельский Совет, сельсовет ответил, таковая здесь больше не проживает, выбыла в неизвестном направлении. От одного берега оттолкнулась и к другому не пристала. Так тоже могло получиться. Жизнь — река быстрая и порожистая.

«И куда мне, крестьянскому сыну, податься теперь?» — в который уж раз спрашивал себя Федька.

Верно, Федька — крестьянский сын, и дед его был природный пахарь, но вот отец кто? Кто — Фекла скрывала от ребенка и от деревни, но что смельчак — мужичок местный — это точно: через Кладбинку тогда и мухи чужие не летали.