«Друг микадо»

Не все ли равно, где произошло то, что произошло с Като Садао? Комната, которую он занимал, напоминала, несмотря на изысканное убранство, монастырскую келью: окна были достаточно велики, чтобы, умирая, взглянуть на небо. Сквозь матовые занавески простиралась бесконечность. За окнами, в бесконечности колыхался желтый кисель, притворявшийся туманом; за туманом лежал город. Город назывался Лондоном, Впрочем, весьма вероятно, что город назывался Чикаго.

Като Садао был шпионом. Это неверно. Като Садао был виконтом Като Садао. Маленькая сухорукая обезьяна с отвислыми ушами, с белыми кисточками усов над хитроумным ртом… В семидесятых годах, когда самураи безуспешно боролись за власть, он был ранен. В семидесятых годах японцы дрались стрелами. Стрела попала в руку, разорвала сухожилия. Рука отсохла. Теперь это был сморщенный цепкий крючок, которым он в течение двадцати лет пытался поддеть Европу, Он больше не бунтовал. Он дорожил левой рукой и прекрасно знал, что японская армия от лука и стрел докатилась до автоматических пулеметов.

Он был шпионом. Да нет! Он был полноправным представителем своей страны в городе, который лежал за окном.

Розовая телеграмма лежала на ладони Като Садао.

В телеграмме были напечатаны только два слова. Первое казалось Като больничным халатом, второе — барабанным боем, который рвется в уши повешенного: мешок накинут на голову, позвонки разорваны намыленной петлей.

Он позвонил. Крапчатая портьера дрогнула, поползла в сторону. Юноша поклонился с порога, быстро вошел, смокинг вертляво шевельнулся на плечах. Он остановился в двух шагах от виконта.

Като взглянул на него, раздвинул брови.

— Император умер, — холодно сказал он, — вот прочтите это, Матамура.

Секретарь молча взглянул на телеграмму. «Да, император умер, — подумалось ему, — император умер, что ж…»

Император умирал шесть лет. Шесть лет тому назад он помешался, его кормили с ложечки, он страдал детской болезнью. Он жил так долго, что можно было подумать: враги Японии продали его смерть англичанам, в придачу к медным рудникам пли сахалинской нефти.

— Император умер, — равнодушно повторил Като, — это значит, что вы говорите с мертвецом. Дело такое, вы говорите с мертвецом, Матамура. Когда-то я был его лучшим другом. Мой долг — последовать за ним.

Секретарь устал за эту ночь. Туман за окнами, крапчатые портьеры… Розовые женские ноги мерещились ему. Он не спал трое суток.