«Одна судьба»

Илья Гордон Одна судьба

Целую неделю собирался Залман Магарик навестить своего друга Тараса Зозулю. И ехать-то до Санжаровки, где жил товарищ, было всего каких-нибудь десять километров, а вот попробуй вырвись, когда сев на носу. И все же Залман бросил все дела, запряг в двуколку молодую чалую кобылку и покатил.

Было начало марта, и ранняя весна уже вовсю хозяйничала на земле. Снег кое-где сошел, тут и там проклевывались темные проталины.

Дорогу развезло. В колеи и в глубокие отпечатки конских копыт натекла талая вода, колеса подпрыгивающей на ухабах двуколки разбрызгивали ее во все стороны.

Не успел Залман проехать и двух километров, как начал накрапывать небольшой дождь. Теплый мартовский ветер относил в сторону его легкие струйки и разъедал и без того пожухлый и местами осевший ноздреватый снег на раскинувшихся вдоль дороги полях…

Точно в такие дни, вспомнил Залман, его рота, истекая кровью, самоотверженно удерживала свои укрепленные позиции. Днем и ночью не стихал огонь противника, один за другим гибли его товарищи… Вражеское кольцо все сжималось, и наконец после тяжелых боев горсточка оставшихся в живых получила приказ прорваться сквозь окружение и присоединиться к своим.

И вот темной, безлунной ночью, когда остатки истомленной многодневными боями роты делали отчаянные попытки пробиться из окружения, Залман вдруг почувствовал, как его что-то обожгло. Он зажал рукой раненое плечо, но тут вторая пуля ужалила Залмана и он потерял сознание. Очнулся он в полевом госпитале и был поражен, увидев на соседней койке Тараса, который перевязал его и вдвоем с товарищем вынес с поля боя. Голова солдата была туго забинтована. Как в неясном, затуманенном сне вспомнилось Залману, что этот боец отдал ему последний глоток воды из походной фляги, когда он, Залман, изнемогал от потери крови и от невыносимой, иссушающей жажды.

— Куда девались ребята из нашей роты? — спросил Залман у Тараса.

В ответ он услышал только протяжный стон и невнятное бормотание тяжелораненого. А через несколько минут два санитара подкатили коляску и куда-то его увезли. Наутро Магарик узнал от палатной сестры, что соседу по койке сделали операцию и переливание крови и что он чувствует себя значительно лучше.

Вскоре Залмана отправили в тыловой госпиталь, и ему так ничего и не удалось узнать о своих боевых товарищах, которые спасли ему жизнь, и о других бойцах, вышедших вместе с ним из окружения.

Поправившись, Залман снова ушел на фронт, незадолго до окончания войны был вторично ранен, и воевать ему больше не пришлось.

Выйдя из госпиталя уже после окончания войны, Залман вернулся в свой полуразрушенный поселок, где застал в живых свою мать Двойру и еще несколько семей, которым удалось вовремя эвакуироваться, а потом вернуться домой.

На пороге дома ему бросилась на шею мать и заголосила, обливаясь слезами:

— Какой ангел принес тебя, мой дорогой? Я уже все глаза выплакала, тебя дожидаючись!

И заботливо, будто про сына, тут же спросила про Тараса, о котором давно уже знала она из писем Залмана.

— А где твой спаситель? Я каждый день благословляю его, и если только есть бог на свете, я верю, что мои молитвы дошли до него и что он защитил Тараса от всех напастей, как защитил и сберег тебя, мой сын, прислушавшись к моим материнским мольбам.

Повсюду Залман справлялся о Тарасе, но так и не смог узнать, где он сейчас, что с ним. Так прошел год и второй в напрасных поисках.

Но вот как-то раз на районном совещании бригадиров в битком набитом зале мелькнуло перед глазами Залмана знакомое лицо, и, словно раненая птица крыльями, взмахнул Залман руками и, не чуя под собою пог, рванулся к тому, кого разыскивал так долго и так тщетно:

— Браток!.. Зозуля!.. Товарищ!..

После этого памятного дня Залман с матерью поехал в гости к своему другу.

Встретили их с распростертыми объятиями. В доме Тарасг собрались все его родные и близкие. Залман с матерью едва успевали отвечать на горячие приветствия собравшихся в их честь колхозников.

Двойра по-матерински тепло обняла Тараса и, с нежностью заглядывая ему в лицо, сказала:

— Пока глаза мои будут видеть божий свет, всегда буду помнить о тебе, Тарас, как помнит мать о родном сыне.

Подойдя к Тарасовой матери, она обняла и ее и со слезами на глазах проговорила:

— Я благословляю тебя, родившую такого сына. Его имя всегда будет жить в моем сердце, пока оно будет биться в моей груди. Его родные теперь стали и моими родными!

— Так же, как и родные вашего сына будут роднею нам, — сказала мать Тараса.

Все уселись за длинный, крытый домотканой скатертью стол и выпили за встречу друзей. Со всех сторон посыпались поздравления по адресу боевых товарищей.

Белобрысый парень весело оглядел всех небольшими светло-серыми глазами, веером развернул лежавшую у него на коленях гармонь и затянул:

Будьте здоровы, живите богато, А мы уезжаем до дома, до хаты.

Когда односельчане Тараса узнали, что Залман, как и Тарас, бригадир полеводов, они начали подзадоривать боевых товарищей — мол, вызывайте друг друга на соревнование.

— Покажите, на что вы способны, разверните крылышки, да пошире, а мы уж полюбуемся, наши соколы, кто из вас выше взлетит.

Недели через две Тарас, в свою очередь, приехал в гости к своему другу. Руины, оставшиеся на том месте, где стояли раньше опрятные домики, пустые, заросшие густой травой улицы, на которых лишь изредка появлялся человек, — все это произвело тяжелое впечатление на Тараса, приехавшего из села, которое по счастливой случайности мало пострадало во время немецкой оккупации. Правда, в военное время он не раз видел пепелища на месте сожженных фашистами деревень. Но то было на войне, а в эти мирные дни, когда родная земля начала оживать, Тарасу тяжко было видеть покосившиеся, заброшенные дома, в которые уже никогда не вернутся их хозяева.

— А трудно, должно быть, тебе здесь работать, Залман, — сказал Тарас своему другу, осмотрев хозяйство его бригады. — Людей у тебя мало, инвентаря почти нет, тягловой силы недостаточно. Не соревноваться мне с тобой надо, а помочь тебе, по-дружески помочь.

— Мы и сами на ноги станем, — стараясь приободрить себя, ответил Тарасу Залман. — Вот приезжай сюда через месяц-другой — не узнаешь нашего хозяйства.

Но Тарас приехал гораздо раньше, и не один, а прихватив с собой несколько человек из своей бригады. Они помогли Магарику отремонтировать инвентарь, вспахать отведенные его бригаде поля и посеять зерновые.

Товарищеская помощь Тарасовой бригады тронула Залмана, но все же он немного досадовал: подобает ли ему принимать чью бы то ни было помощь? Разве они сами не справятся со своими хозяйственными делами? «Ну, да ладно, один раз куда ни шло, но в дальнейшем, — решил Залман, — надо самим выходить из трудного положения».

И впрямь, когда в бригаду влились новые люди и правление колхоза передало ей часть закупленного инвентаря, дела у Залмана пошли веселее. Ни днем ни ночью не зная покоя, носился он с одного участка на другой.

Кроме трактора, переданного на время сева бригаде, Магарик пустил в ход еще и два плуга, за которыми шли, разрыхляя землю, бороны.

Так, рачительно, по-хозяйски быстро справился он с осенними полевыми работами и отправился со своими ребятами к Тарасу Зозуле.

— Каким ветром вас занесло к нам? — удивленно встретил прибывших друзей Тарас. — А я как раз собираюсь к вам — хотел опять вам помочь.

— А мы вот приехали, тебе помочь хотим, — отозвался Залман.

— Разве вы уже закончили сев? — недоверчиво спросил Тарас.

— Да, браток, со всем управились и даже раньше, чем предполагали, — сверкнул улыбкой Магарик.

— Молодцы ребята, здорово, — похвалил Залмана Тарас.

— Ну, какое там здорово, — скромно возразил Залман, — пока еще хвалиться нечем.

— Как, ты еще недоволен? — удивился Тарас. — Выходит, мы по-настоящему начинаем соревноваться — кто скорее с работой справится и кто раньше поможет соседу?

— Как хочешь все это называй, лишь бы нам друг от друга не отстать и перед людьми не осрамиться! — ответил Тарасу Залман.

Напечатанный в центральной газете очерк под названием «Степной богатырь» начинался так:

«Солнце нещадно жгло и сушило землю. С востока подул черный суховей, взвихривая облака пыли, похожие на густые клубы дыма во время пожара.

Ветер зловеще выл, как бы предвещая голод, который нес людям в эти просторные степи. И удрученные люди низко опускали головы в тяжелой печали.

— Надо спасать посевы, иначе пропадем, — говорили люди.

— Спасем! — уверенно заявил бригадир Силаев.

И повел свою бригаду к степной речушке, в которую вливались ручьи таявших весною снегов и мутные потоки воды после щедрых летних грозовых ливней или осенних дождей.

Силаев со своей бригадой начал рыть канавы и отводить речную воду на пожелтевшие хлебные поля и чахнувшие огороды.

И вот спустя некоторое время жители окрестных сел увидели в побуревшей от засухи степи высокие хлеба, сулящие богатый урожай, и изумились.

— Кто здесь колдовал? — спрашивали они колхозников.

— Это наш Силаев, — с гордостью отвечали те…»

Когда Залман прочитал этот очерк, он при первой же встрече с Тарасом показал ему газету и спросил:

— Какой это Силаев? Уж не тот ли, что был у нас старшиной и вместе с нами вышел из окружения?

— Может быть, и он, — ответил Тарас. — Мне, признаться, это не пришло в голову. Надо будет написать ему.

— Куда же мы напишем? — отозвался Залман.

— В редакцию, на имя «степного богатыря» Силаева, — предложил Тарас.

— Ну, что ж, напиши ему. Мы, мол, его боевые друзья, прочитали в газете о трудовом его подвиге и гордимся своим товарищем по оружию. И, если он действительно наш однополчанин, мы просим его дать о себе знать.

— Мне кажется, — вдруг начал сомневаться Тарас, — что наш Силаев вскоре после твоего ранения погиб. Ну, написать все равно надо — а вдруг я ошибаюсь?

— Напиши ему обо всем от своего и моего имени, — попросил Залман.

— Ладно, напишу, — согласился Тарас.

Прошло несколько недель. В самый разгар страды Тарас прикатил на своей двуколке на хозяйственный двор бригады Магарика. Рядом с ним сидела какая-то девушка с темно-русыми, коротко остриженными волосами и с чуть заметной золотистой россыпью веснушек на круглом лице. Девушка легко, как бы щеголяя своей ловкостью, спрыгнула с двуколки. Тарас представил ее Залману:

— Это наш участковый агроном Соня Верник.

Залман по-военному вытянулся перед ней:

— Здравия желаем!

— Здравствуйте, — улыбнулась девушка. — Ну, рассказывайте, как у вас идут дела, как работаете?

— Трудимся… Людей у нас, правда, мало, иной раз нелегко приходится. Но ничего, не унываем.

Девушка-агроном оглядела просторный хозяйственный двор, в котором размещался инвентарь бригады, и спросила:

— Ваше хозяйство?

— Наше, — ответил Залман.

— Почему же ваш инвентарь стоит под открытым небом? Это же не по-хозяйски! — с укором сказала девушка.

Залман смутился. «Только-только успели познакомиться — и сразу начала упрекать!» — с досадой подумал он и начал оправдываться:

— Мы не успели построить навес и лучшие машины накрываем брезентом.

— Весь инвентарь надо беречь, а не только лучшие машины, — назидательно сказала девушка. — В хозяйстве дорого все — каждый плуг, каждая жатка. А под открытым небом все портится, ржавеет. Надо срочно поставить навес.

— Конечно, — ответил Залман и добавил: — Разве я не знаю, как обращаться с инвентарем?

Он ждал, что Тарас поддержит его и скажет что-нибудь в его защиту. Но тот не сводил глаз с расхаживающей по двору девушки. А та все приглядывалась к инвентарю бригады и время от времени записывала что-то в небольшом блокноте.

— А что, если нам поехать в степь осмотреть хлеба, — остановившись около Залмана, предложила девушка.

— Давайте, — охотно согласился Залман и хотел подогнать подводу, но Тарас предложил всем разместиться на его двуколке.

— Я тоже не прочь поехать. Усядемся как-нибудь втроем, — сказал он.

Девушка-агроном села рядом с Тарасом, Залман вскочил вслед за ней, и двуколка тронулась.

Тарас ехал не спеша. Залману хотелось заговорить с девушкой, пошутить, но она оглядывала массивы хлебов и время от времени задавала ему деловые вопросы об урожае, который они снимают, о нормах высева на гектар, о сортах семян, о подготовке к уборке.

Когда они подъехали к самому лучшему участку пшеницы, Залман подумал:

«Уж тут-то агроном меня похвалит».

Но девушка молчала и только под конец, у дальнего края поля, заметила:

— Тут низина, влаги больше, потому пшеница и поднимается веселей, чем на других участках. Уметь сохранить влагу в почве — большое искусство. Вот недавно, — продолжала она оживленно, — я прочла в газете, как воду степной речушки превратили в груды золотой пшеницы. «Степного богатыря», как называет автор очерка полевого бригадира, засуха научила ценить каждую каплю влаги. Он выработал целый агротехнический комплекс, который начинается с первой борозды и кончается уборкой.

— Этот «степной богатырь» — наш однополчанин Силаев. Я уверен, что это не кто другой, как он, — взволнованно отозвался Залман. — Он меня раненого тащил вместе с моим другом Тарасом не один километр до полевого госпиталя. Они мне, можно сказать, жизнь спасли.

— Я уже слыхала про это, мне рассказывали, — отозвалась девушка.

— Ты уже написал письмо Силаеву? — повернулся к Тарасу Залман.

— Как-то руки не дошли, — ответил Тарас. — Все работа да работа, никак не соберусь взяться за перо. Ну, да ничего, я напишу, обязательно напишу!

— Напиши, не забудь: это ведь очень интересно, — подхватила девушка-агроном.

Залман Магарик с некоторых пор ходил как в воду опущенный. Чуть услышит, бывало, гудок проезжающей машины или стук колес — и сразу бежит на дорогу: не участковый ли агроном едет к нему. Но нет, девушка больше не показывалась в их колхозе.

«Значит, она все время в Санжаровке, у Тараса, — с ревнивой досадой думал Залман, — никак не расстанется с ним. Ведь и в тот раз заметно было, что Тарас ей нравится. Уж не поссоримся ли мы в недобрый час с Тарасом из-за этой девчонки? — промелькнула в его голове беспокойная мысль, но он тут же отогнал ее: — Нет, нет, этому не бывать! Против Тарасова счастья я ни за что не пойду, да и он не будет становиться мне поперек дороги. Тот, кого это счастье обойдет стороной, смирится и будет ждать другого случая. И то сказать, свет ведь не клином сошелся на участковом агрономе Соне Верник!»

С раннего утра и до вечера беспощадное солнце обжигало степь. Напоенный сладким ароматом вызревающих хлебов воздух пьянил Залмана. Алые закаты на голубом, темнеющем к ночи небе, на котором проступали золотые россыпи звезд, и звонкое пение птиц будили в его душе тоску по встретившейся на его пути пленительной девушке.

Нечего и говорить, что на колхозном дворе инвентарь бригады давно уже был приведен в образцовый порядок: тщательно вычищенные плуги, сеялки, бороны и культиваторы чинно стояли под добротным навесом. Да и сам бригадир всегда был чисто побрит, хорошо одет и по-военному подтянут. На его груди поблескивали военные медали. Словом, все, все было готово к приезду девушки-агронома. А ее и след простыл — как в воду канула!

Между тем хлеба вызревали буквально на глазах. Ранним утром первый луч солнца робко и словно воровато пробегал по золотистым хлебам. Затем солнечные лучи разгорались все ярче и ярче, и под ними тихо качались отягченные литыми зернами колосья; казалось, даже самый воздух пьянел от душистого аромата спелой ржи и пшеницы, гречихи и конопли.

Так и не дождавшись агронома, Залман выехал и поле — осмотреть хлеба и выяснить, не пора ли начинать уборку.

Останавливая свою кобылку то у одного, то у другого края поля, он спрыгивал с двуколки, срывал колосья и долго разминал пальцами зерна, стараясь определить, вызрел ли хлеб.

«Зерно еще мягкое — значит, убирать хлеб рано», — решил он наконец, сел на свою двуколку и хотел было повернуть домой, но слишком заманчиво встал перед ним поворот на Санжаровку, и Залман уступил искушению: а вдруг встретит по дороге Соню?

На границе своего колхоза, за которой лежали санжаровские поля, Залман снова остановил двуколку, вырвал несколько колосьев и начал считать зерна в каждом из них. То же проделал он, проехав с полкилометра, и на санжаровском массиве, чтобы сравнить урожайность того и другого хозяйства. Но в одних колосьях полей его колхоза было больше зерен, чем в колосьях санжаровского, в других — наоборот, и он так и не мог определить, где хлеб уродился лучше — у него или у соседей.

Погруженный в эти расчеты, он не приметил, как рядом оказался Тарас, который, так же как и Залман, выехал осмотреть хлеба.

— Что ты здесь делаешь? — удивленно спросил он у Залмана.

— Ехал мимо и остановился посмотреть на твой урожай.

— Куда же ты направляешься?

— Разыскиваю агронома — хотел посоветоваться, можно ли, хотя бы выборочно, начать уборку.

— А разве агроном не у тебя? А я-то думал, что она к тебе поехала, — удивился Тарас.

— Ко мне?! — в свою очередь удивился Залман.

— Я был уверен, что она у тебя.

Залман пристально посмотрел на Тараса, ему на миг показалось, что Тарас подшучивает над ним. Но по беспокойству, которое он прочел в глазах Тараса, и по его озабоченному виду Залман убедился, что Тарас говорит правду.

— От нас она уехала в колхоз «Трудовик», а оттуда должна была направиться к тебе.

— А она тебе не сказала, что задержится в «Трудовике»? — начал расспрашивать Залман.

— Ну, на денек она могла там задержаться, — ответил Тарас, — но ведь уехала-то она уже несколько дней тому назад.

— Так куда же она девалась?

Но Тарас в ответ только недоуменно развел руками:

— Вот в этом-то и загвоздка — ума не приложу, куда она могла исчезнуть.

Залманом стала овладевать тревога, в голову ему полезли невеселые мысли.

— Где же искать ее? — сказал он, насупившись. — А вдруг она заболела? Мало ли что может случиться с человеком!.. Не поехать ли нам в колхоз «Трудовик»?

— Да, не мешало бы, — поддержал Тарас предложение друга.

«Быть может, она из «Трудовика» еще куда-нибудь поехала и там задержалась, — мысленно успокаивал себя Залман. — А может быть, и так, что мы с ней разминулись, пока я объезжал поля. Вот приеду я домой, а она меня там дожидается».

От этой мысли у него стало веселей на душе. Он быстро поправил упряжку, попрощался с Тарасом и погнал приуставшую кобылку домой.

Пора было начинать уборку хлеба, а агроном все не появлялась. Залман уже не знал, что и подумать.

«Не иначе, как с ней что-то стряслось, — все больше тревожился он и не мог себе простить, что не заглянул в «Трудовик» по дороге из Санжаровки. Ведь Тарас ясно сказал, что она уехала туда, и уж там-то можно было узнать, что с ней сталось. Залман даже готов был сейчас поехать на розыски, но разве вправе он уехать, если вот-вот должна начаться уборка хлебов?

А уборку нельзя было откладывать. Она уже началась во всех окрестных колхозах. Вот донесся мерный шум жатки, вот тяжелой, громыхающей поступью издалека возвестил о своем выходе в поле комбайн. Да и у Залмана все было готово к началу уборки, и он решил приступить к выборочной на холмах и косогорах, где хлеб вызревает раньше. А на второй день начал убирать хлеб уже сплошняком.

На широких массивах поля, где работала бригада Магарика, кипела жизнь. Запыленный, озабоченный бригадир носился от жаток к комбайну, от комбайна к ямам, где лежали бочки с горючим, оттуда к кухне, которую он соорудил на полевом стане на время уборки.

И вот как-то в самый разгар работ его окликнул звонкий женский голос. Залман повернул голову и увидел неподалеку на степной дороге двуколку и на ней агронома.

— Соня! — обрадовался он и побежал к ней прямиком по свежей стерне. — Где это вы пропадали? А мы беспокоились, ждали вас, собирались разыскивать…

— А что случилось?

— Да так, перед уборкой хотелось с вами посоветоваться…

— А давно начали убирать? — деловито спросила девушка.

— Два дня назад начали выборочным порядком, а сегодня уже сплошь… — ответил Залман.

— А сколько успели убрать?

— Не знаю точно, не подсчитал.

Девушка спрыгнула с двуколки, подбросила коню охапку сена и сказала, сверкнув белозубой улыбкой, озарившей ее запыленное, загорелое лицо:

— А вы поторапливайтесь: элеватор уже открыт. И знаете, кто получил первую квитанцию на сдачу зерна нового урожая? Ваш друг Тарас Зозуля. Теперь ваш черед.

— И мы отправим сегодня обоз с первым хлебом.

— Ну, глядите, как бы вам не отстать от вашего товарища. Посмотрели бы вы, какое это было торжество, когда он получил первую в этом году квитанцию. За это его удостоили чести поднять флаг на элеваторе.

— Я очень рад, что мой друг так отличился, — ответил Залман, и по его улыбке видно было, что он действительно доволен успехом Тараса.

— Вы были там? — поинтересовался Залман.

— Была. А сейчас я из Санжаровки.

— Я на днях туда наведался, думал, что вы там, искал вас.

— Меня искали? — удивленно посмотрела на него девушка. — А зачем же я вам понадобилась?

— Я хотел… думал… я…

Магарик старался побороть свое смущение, но это ему явно не удавалось. Наконец он выпалил:

— А вы что-то в Санжаровку чаще ездите, чем к нам…

— Все колхозы для меня одинаковы, — сухо ответила девушка-агроном. — А езжу я туда, куда считаю нужным. На моем участке не один колхоз, а я одна.

— Поэтому-то вы нам и дороги.

— Чем это я вам так дорога?

— А всем, — вырвалось у Залмана так пылко и непосредственно, что нахмурившаяся было девушка невольно улыбнулась.

Парень хотел было добавить, как он ждал ее приезда, как часто выходил на дорогу, выглядывая ее двуколку. Но тут подошел комбайн, и он замолчал. Машина замедлила ход, из люка в бестарку посыпалось зерно, и, как величавый корабль, комбайн поплыл дальше по широко раскинувшемуся морю хлебов.

Залман несмело прикоснулся к руке девушки, но та не обратила на это внимания: она задумчиво смотрела куда-то вдаль, как будто ждала кого-то. А вдали по степному простору клубилось молочно-белое марево, кольцами кружились солнечные блики, то исчезая на мгновенье, то снова скользя и кружась…

У края только что скошенного поля Залман увидел несколько васильков. Он нагнулся, сорвал их и преподнес нехитрый букетик девушке. Та удивленно покачала головой, но приняла цветы и поблагодарила.

— Они для вас выросли, — сказал Залман.

— Как это так — для меня?

— А мы их не выпололи, оставили, чтобы поднести вам: мы знали, что к нам приедет такая хорошая девушка-агроном.

— Откуда же вы это могли знать?..

— А вот знали…

Залман вдруг почувствовал стеснение в груди. Ему хотелось запеть от счастья — ведь рядом с ним Соня. Ему казалось, что быстрее, чем всегда, движется комбайн, что люди работают веселей и усердней, что стремительней льется в люк комбайна зерно, что звонче и радостней поют птицы, потому что рядом с ним по стерне легким девичьим шагом идет Соня.

Закончив уборку хлебов, бригада Магарика начала поднимать пары, приступила к зяблевой вспашке. Правление колхоза выделило в ее распоряжение полученный из МТС трактор, и Залман неотступно следил, чтобы вспашка производилась до положенной глубины и не оставалось огрехов.

«С первой борозды начинается агротехнический комплекс Силаева», — не раз вспоминал бригадир слова участкового агронома. Он по-прежнему часто думал об этой девушке, по временам поглядывал на по-осеннему унылую дорогу — не вынырнет ли из тумана знакомая двуколка. И девушка, случалось, не обманывала его ожиданий, порой приезжала туда, где работала Магарикова бригада, давала нужные указания и советы — и исчезала. Тогда Залман тоскливо смотрел вслед двуколке, которая все дальше и дальше увозила девушку.

Всякий раз, поджидая Соню, Залман Магарик давал себе слово решительно объясниться с ней, но приезжала она — и бригадир не в силах был вымолвить слово, как будто язык отказывался ему повиноваться. Однажды Залман, казалось, набрался храбрости, но девушка, как на грех, не появлялась целых три дня. А на четвертый, когда трактористы развели костер из курая и в солдатских котелках варили свой нехитрый обед, она прикатила откуда-то, но не одна: возле нее на знакомой Залману двуколке сидел какой-то парень в новом офицерском кителе без погон, в брюках-галифе, по которым змейкой вился красный кант, и в хорошо начищенных юфтевых сапогах. По всему видно было, что он совсем недавно демобилизовался.

— Здорово, орлы! — на военный лад приветствовал он трактористов, и те дружно отозвались:

— Здравия желаем!

— Это наш новый механизатор Сема Киршнер, — спрыгнув с двуколки, представила приехавшего девушка-агроном. Трактористы пожимали руку новому механизатору, и тот, по-свойски предложив им закурить, завел с ними обстоятельную беседу. Магарик не курил, по счел неудобным отказаться от предложенной ему папиросы. Хоть и очень интересно было послушать, о чем механизатор толкует с трактористами, Залман, неумело попыхивая огоньком папиросы и покашливая, быстро отошел к двуколке, у которой возилась девушка. Но только что собрался он переброситься с ней хоть несколькими словами, как механизатор окликнул его.

— Эй, бригадир, — спросил он, указывая на котелки, подвешенные на проволоке над огнем, точь-в-точь как на привале во время похода, — вы, видать, фронтовики?

— Точно… фронтовики… — послышались отдельные голоса.

— А в каких войсках служили?

— В матушке пехоте, где же еще? — ответил за всех Залман.

— А танкистов нет среди вас?

— Я танкист, — отозвался невысокого роста веснушчатый паренек в комбинезоне тракториста.

— Так, значит, браток, мы с тобой родня, — улыбнулся механизатор. — Я тоже был танкистом. И сколько раз я братьев-пехотинцев в наступлении прикрывал своим танком — и сосчитать трудно.

Механизатор присел на корточки, закурил и совсем было собрался рассказать о разных фронтовых случаях, как подошла Соня и, о чем-то втихомолку перемолвившись с ним, села на двуколку, на прощанье помахала рукой и сказала:

— Еду в «Трудовик», не скучайте, скоро вернусь.

Залман долго провожал взглядом двуколку, пока она не растаяла в серо-голубой дымке.

— Что голову повесил, бригадир? — спросил его механизатор, приметив, что ему не по себе. — Скучаешь по ком-нибудь?

Но Залман, явно желая уклониться от разговора на эту тему, отошел в сторону, невнятно пробормотав:

— Нет, ничего… Вам показалось…

Обед поспел, и один из сидевших у костра, тот самый, что был танкистом, снял котелки с проволоки, па которой они были подвешены, и трактористы начали хлебать вкусный, чуть попахивающий дымком кулеш. Залман отошел к шалашу. Механизатору, видимо, хотелось как-нибудь завязать разговор с бригадиром. Он по-свойски положил руку ему на плечо и начал его расспрашивать, как идет работа.

Залман подробно рассказал о делах своей бригады.

— Вы сразу к нам приехали или уже побывали и в других колхозах? — поинтересовался Магарик.

— Как же, я их объехал несколько.

— А в Санжаровке, в колхозе «Путь Ильича» были?

— Да, сегодня. Я к вам прямо оттуда.

— Не видели ли вы там бригадира-полевода Тараса Зозулю?

— Видел. Он меня спросил, буду ли я у вас, и передал вам привет.

— Ему и еще одному товарищу я обязан жизнью… — сказал задумчиво Залман.

— Да, об этом мне рассказал ваш друг, — перебил его механизатор. — Вот так это и бывает, браток. Сколько товарищей я сам вынес на своих плечах с поля боя, а сколько раз меня прямо из когтей смерти вырывали! Золотые слова сказал Суворов: «Сам погибай, а товарища выручай!»

Механизатор смолк, как бы выжидая, что скажет бригадир, и глубоко затянулся. Не дождавшись отклика, он продолжал:

— Трижды я был ранен и каждый раз возвращался в строй, а на четвертый меня замертво вынесли из горящего танка, и я очнулся в полевом госпитале. Мне срочно нужно было сделать переливание крови и пересадить лоскут чьей-нибудь кожи на сильно обгоревшую грудь. И вот тогда палатная сестра…

Механизатор, как видно взволнованный нахлынувшими воспоминаниями, запнулся и с минуту молчал. Потом, как бы очнувшись, приложил руку к груди и добавил:

— Вот тут кусочек ее кожи, он давно уже сросся с моей; как моею стала и ее кровь…

— А после того как вы вышли из госпиталя, — заинтересованно спросил Магарик, — вы ее встречали? Где она теперь?

— Дружба, скрепленная кровью, никогда не забывается, — откликнулся механизатор. — И вы ведь помните своего друга Зозулю?

— А никогда не забуду его. Долго разыскивал его, не успокоился, пока не нашел Тараса. Оказалось, он тут же, в соседнем колхозе, рукой подать, — взволнованно проговорил Магарик.

— Ну, а мне и не пришлось разыскивать палатную сестру.

— Где же она теперь?

— Только что была здесь.

— Как! Соня? Наш агроном? Неужели Соня? — остолбенев от изумления, дважды назвал он дорогое сердцу имя.

С минуту он стоял потрясенный. Значит, напрасно он мучился над неразрешимой задачей: как разделить со своим другом Тарасом то счастье, которого не разделишь…

Костер, который недавно ярко пылал, начал гаснуть, и так же угасала надежда на счастье в сердце Залмана. Бригадир побледнел, холодный пот проступил на его лбу. Механизатор опять обратился к нему со словами участия.

— Что, бригадир, невесел? — спросил он, заметив, что с парнем творится что-то неладное. Но Магарик то ли не слышал приезжего, то ли ничто не доходило до его сознания.

Трактористы пообедали и снова приступили к работе. Откуда ни возьмись, подкатил на двуколке Тарас Зозуля.

— Письмо!.. От него!.. — кричал он, размахивая над головой серым конвертом.

— От кого? — спросил, еще не вполне придя в себя, Залман.

— Да от Силаева же… Вот, смотри! — Тарас вынул из конверта густо исписанный крупным почерком лист бумаги и начал читать. Читал он быстро, но четко, подчеркивая наиболее важные места.

«Вы спрашиваете, я ли это — ваш боевой друг Силаев? Ну конечно же я!»

Магарик дрогнул и с большим волнением стал слушать продолжение письма.

«Не один раз, — писал Силаев, — мне приходилось выходить из окружения и выносить из-под огня раненых товарищей. Те, что не забыли об этом, написали мне. А сколько было и таких, что не дали о себе знать. Каждый, кто вспомнил обо мне и прислал весточку, для меня очень дорог».

Далее Силаев расспрашивал о судьбе боевых товарищей, называя имена, совершенно не известные Зозуле и Магарику.

«Мы с вами, — писал Силаев, — братья по оружию, да и сейчас вместе сражаемся за изобилие и народное счастье».

Залман сидел молча, как бы обдумывая глубокий смысл этих слов, и вдруг воскликнул:

— Я уверен, что это он, наш старшина Силаев. И, возможно, Соня давала нам с тобой, Тарас, свою кровь в полевом госпитале, возможно, что на твоей груди, Тарас, кусочек ее, Сониной, кожи. А если и не она отдала тебе свою кожу, если не Сонина кровь струится по нашим с тобой, Тарас, жилам, то эта кровь и кожа другой девушки, во всем, во всем схожей с нашей Соней, ну точь-в-точь такой, как она!

Перевод автора и Б. Лейтина

ПОВЕСТИ И РАССКАЗЫ

Перевод с еврейского

СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ

МОСКВА

1965

Гордон Илья Зиновьевич

ВНАЧАЛЕ ИХ БЫЛО ДВОЕ…

М., «Советский писатель», 1965 г., 436 стр.

Тем. план выпуска 1965 г. № 574

Редактор А. И. Чеснокова

Художник А. Г. Кравцов

Худож. редактор В. И. Морозов

Техн. редактор М. А. Ульянова

Корректоры С. И. Малкина и И. Ф. Сологуб

Сдано в набор 4/XII 1964 г. Подписано в печать 27/IV 1965 г. А 02759 Бумага 84×1081/32. Печ. л. 135/8 (22,89). Уч. — изд. л. 22,03. Тираж 30 000 экз. Заказ № 2269. Цена 81 коп.

Издательство «Советский писатель», Москва К-9, Б. Гнездниковский пер., 10

Ленинградская типография № 5 Главполиграфпрома Государственного комитета Совета Министров СССР по печати Красная ул., 1/3

Fueled by Johannes Gensfleisch zur Laden zum Gutenberg